Читать онлайн Русские женщины бесплатно

Русские женщины

В оформлении переплета использованы фрагменты работ художников Людовики Симановиц и Ивана Айвазовского

Рис.0 Русские женщины

© Ан. Тит., предисловие, 2024

© Данилова А.П., составление, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Предисловие

В стихотворении «Поэт и гражданин», явившемся предисловием к первому сборнику Николая Некрасова «Стихотворения» (1856), поэт эксплицитно выразил программу собственного творчества:

  • Поэтом можешь ты не быть,
  • Но гражданином быть обязан.

Сейчас мы знаем Некрасова как одного из первых российских поэтов, которые открыто и ярко заговорили о социальных проблемах своего времени.

Однако для современников Некрасов был скорее успешным предпринимателем и одной из центральных фигур литературного процесса. Живя в Петербурге в начале 1840-х, начиная с юмористических стихов и заметок в «Литературной газете», Некрасов уже к середине сороковых выпустил два альманаха, которые стали ярчайшим примером натуральной школы в русской литературе – «Физиология Петербурга» (1845) и «Петербургский сборник» (1846).

Следующие десятилетия Некрасов был одним из выдающихся издателей толстых журналов – новой формы производства и распространения литературы. Выкупив у Петра Плетнева созданный еще Александром Пушкиным журнал «Современник», Некрасов сделал его самым успешным на литературной арене своего времени. Совладельцами журнала на ранних этапах были Александр Никитенко и Иван Панаев, чьи деньги послужили основным капиталом при покупке журнала. Позже в «Современнике» работали Николай Чернышевский и Михаил Салтыков-Щедрин, а издавались в нем такие произведения, как «Детство», «Отрочество», «Юность», «Севастопольские рассказы» Л. Н. Толстого, «Обыкновенная история» И. А. Гончарова, «Рудин» и «Дворянское гнездо» И. С. Тургенева. «Современник» в числе прочего печатал статьи на самые актуальные темы, поэтому вовлеченность Некрасова в социально-политический контекст присутствовала и в его редакторской работе. Среди современников Некрасов прослыл эксплуататором писателей и человеком, наживавшемся на чужом таланте. Однако благодаря исследованиям Михаила Макеева известно, что издание «Современника» требовало большого количества вложений, и Некрасов выпускал журнал себе в убыток.

Некрасов сочувствовал «нигилистам» и поддержал разночинцев Чернышевского и Добролюбова в конфликте с умеренно-либеральными дворянами Тургеневым и Дружининым. Политические симпатии Некрасова также были на стороне более молодого поколения, несмотря на дворянские привычки и попытки найти некоторый компромисс со властью, что иногда позволяло Некрасову добиваться своих целей.

Благодаря издательской деятельности, Некрасов был активно включен как в литературный, так и в социально-политический процессы своего времени. Неудивительно, что Некрасов явился певцом тоски и скорбей русского народа. В настоящий сборник, носящий название одноименной поэмы «Русские женщины», вошли четыре поэмы Некрасова, с разных сторон затрагивающие социально значимые вопросы и события российской истории в эпоху Великих реформ. Поэмы написаны в период с 1857 («Тишина») по 1872 («Русские женщины») год – эпоху правления императора Александра II, означенную глобальным реформированием социально-политического устройства Российской империи. Поэзия Некрасова, основанная на описании несчастий другого, внимании к социальной несправедливости и проблемам страны, оказалась востребована в обстановке пристального внимания образованного класса к социальным проблемам.

Тишина и Крымская кампания

К 1850-м гг. Российская империя находилась в сложном социально-экономическом положении. Политика императора Николая I, стремящаяся укрепить феодальную модель экономических отношений, привела к сильнейшему отставанию страны в области промышленности, а производительность крестьянского труда оказалась слишком низкой, чтобы обеспечить продовольствием Крымскую военную кампанию (1853–1855 гг.). Поражение в Крымской войне стало в таких условиях последней каплей, переполнившей чашу терпения общественности, что привело к кризису дворянского государства и активному пересмотру в кругах образованных людей путей развития страны, а смерть Николая I в год поражения была воспринята обществом как символическое начало открытой дискуссии на социально значимые темы.

Опыт Крымской войны нашел отражение в третьей главе поэмы Некрасова «Тишина», вошедшей в настоящий сборник. Поэма впервые опубликована в 1857 г. в журнале «Современник», руководителями которого вместе с Некрасовым были Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов. Читатели отмечали новое звучание поэмы, отличное от предшествующих текстов Некрасова: призывы к смирению казались тогда несвойственными ироничному и в некотором роде желчному Некрасову, выставляющему напоказ все язвы общества. Главным героем поэмы выступает собирательный образ народа, основной чертой которого оказывается христианское смирение и непротивление злу. Православная образность, как кажется, регулярно сопровождает стихотворения Некрасова, посвященные крестьянству и народу (см., например, стихотворение «Влас» 1855 г.), однако для современников обилие христианской символики в «Тишине» оказалось неожиданным. Так А. И. Герцен в письме И. С. Тургеневу писал: «Видел ли ты, что Некрасов обратился в православие? Магдалинится молодой человек».

В христианском смирении находит Некрасов путь не только для русского народа, опозоренного сдачей Севастополя, но и для себя лично. В письме к И. С. Тургеневу от 30 июня 1857 года Некрасов писал: «…есть предел всякой силе. Право, и у меня ее было довольно. Никогда я не думал, что так сломлюсь душевно, а сломился. <…> Горе, стыд, тьма и безумие – этими словами я еще не совсем полно обозначу мое душевное состояние»[1]. В письме речь идет об осложнениях во взаимоотношениях Некрасова с Авдотьей Панаевой, с которой у поэта долгое время была романтическая связь. Так в поэме «Тишина» христианские образы помогают Некрасову справиться с тревогой как национального, так и личного масштаба.

Крестьянский вопрос и Мороз, Красный нос

Поражение в Крымской войне и смерть Николая I в 1855 г. изменили политическую ситуацию в Российской империи. На престол взошел император Александр II, была пересмотрена система политических возможностей как отдельных граждан, так и социальных движений, которые начали формироваться именно в этот период. Открытая критика рабства, экономической отсталости страны, патриархального и феодального уклада выдвинули на повестку дня вопрос о крепостном праве. Тяжесть положения российского крестьянства к этому периоду нельзя переоценить – в первой половине XIX в. количество крестьянских наделов резко сокращалось, а объем податей и повинностей лишь рос. Крепостное население страны в 1858–1859 гг. составляло 22,6 млн человек обоих полов. В результате длительной общественной дискуссии в 1861 г. крепостное право в Российской империи было упразднено. Однако получив личные свободы, крестьяне не могли иметь в собственности землю, так как были объединены в общины (иначе сельские общности), в которых происходило перераспределение земли, взятой в аренду у помещиков (за нее крестьяне платили барщину). Дворовые крепостные были освобождены без получения какого бы то ни было имущества (при этом в течение двух лет они оставались в полной зависимости от помещика). К концу века подобные полумеры привели к аграрному перенаселению (ситуация в которой количество крестьян увеличилось, а количество обрабатываемой ими земли нет, из-за чего крестьяне не могли прокормить себя и свои семьи) и к колоссальному напряжению в деревне, которое снизилось лишь во время столыпинских реформ, благодаря которым крестьяне получили право выхода из общины и возможность приобретения земли в частную собственность.

Некрасов, выступавший, как и его коллеги по «Современнику» (Добролюбов и Чернышевский), за «землю и волю» для крестьян (то есть за предоставление крепостным земли в частную собственность), был крайне разочарован содержанием императорского манифеста от 19 февраля 1961 г. Чернышевский в своих «Заметках» о Некрасове так описывал реакцию поэта на опубликованный в газете манифест:

«В тот день, когда было обнародовано решение дела, я вхожу утром в спальную Некрасова. Он, по обыкновению, пил чай в постели. Он был, разумеется, еще один; кроме меня редко кто приходил так (по его распределению времени) рано. Для того я и приходил в это время, чтобы не было мешающих говорить о журнальных делах. – Итак, я вхожу. Он лежит на подушке головой, забыв о чае, который стоит на столике подле него. Руки лежат вдоль тела. В правой руке тот печатный лист, на котором обнародовано решение крестьянского дела. На лице выражение печали. Глаза потуплены в грудь. При моем входе он встрепенулся, поднялся на постели, стискивая лист, бывший у него в руке, и с волнением проговорил: “Так вот что такое эта ‘воля. Вот что такое она!” – Он продолжал говорить в таком тоне минуты две. Когда он остановился перевести дух, я сказал: “А вы чего же ждали? Давно было ясно, что будет именно это”. – “Нет, этого я не ожидал”, – отвечал он и стал говорить, что, разумеется, ничего особенного он не ждал, но такое решение дела далеко превзошло его предположения»[2].

Для «Современника» 1861 год стал временем «бури и натиска». Активная печать нелегальных материалов, арест М. Л. Михайлова – руководителя иностранного отдела журнала – и В. А. Обручева – гвардейского офицера, сотрудничавшего с изданием – за распространение революционных прокламаций, создание «Земли и воли» – тайной организации, идейным вдохновителем которой был Чернышевский и о создании которой Некрасов вряд ли мог не знать. Позже – болезнь и скорая смерть Н. А. Добролюбова, И. И. Панаева (соредактора Некрасова по журналу), арест Чернышевского и заключение его в Петропавловской крепости. Как итог, в середине июня по «высочайшему повелению» выпуск «Современника» был запрещен на восемь месяцев за «вредное направление», а позже, в 1866 г. после покушения на императора, журнал был закрыт навсегда.

1860-е годы станут для самого Некрасова временем поэм о крестьянской жизни, первыми из которых будут «Коробейники» – наиболее острая реакция поэта на «решение» крестьянского вопроса, сначала столь радостно принятого в либерально-демократических кругах – а венцом этого условного цикла станет поэма «Кому на Руси жить хорошо». В это же время Некрасов начинает серию «Красных книжек» – произведений Некрасова, которые распространялись среди народа по цене в 3 копейки, из которых сам Некрасов не получал ничего. Первой книгой в этой серии как раз стали «Коробейники».

Другим текстом в череде поэм о крестьянской жизни стала поэма «Мороз, Красный нос», первые наброски которой датируются осенью 1862 г., первая публикация в журнале «Время» – 1863 г., а итоговый текст в «Современнике» – 1864 г. По словам писателя П. Д. Боборыкина, на вечере Литературного фонда Некрасов заявил, что «его новое произведение не имеет никакой тенденции, почему он и просит слушателей не подозревать в нем никакой задней мысли, другими словами, никакого служения направлению. Мне хотелось, – сказал г. Некрасов, – написать несколько картинок русской сельской жизни; я попытался изобразить судьбу нашей крестьянской женщины; я прошу внимания слушателей, ибо «если они не найдут в моей поэме того, что я задумал, они ничего в ней не найдут»»[3]. Тенденцией Некрасов называет здесь изображение крестьянской жизни исключительно в мрачных тонах.

Нельзя сказать, что поэма «Мороз, Красный нос» лишена оптимистичных картин крестьянского быта (например, сны и воспоминания Дарьи, связанные с семьей и крестьянским трудом, проникнуты огромным восхищением и теплотой), но тем не менее общая тематическая и образная канва поэмы – горе, потери, скорби, тяжелый труд и тотальность смерти. Поэма делится на две части: в первой описываются похороны Прокла Севастьяныча, а во второй его жена Дарья едет за дровами после похорон и замерзает насмерть в лесу. Обе части объединены не только размышлениями поэта о «скорбной доле» крестьянки, но и схожими художественными приемами (например, антитеза реального или воображаемого прошлого, связанного с периодом летней жатвы и настоящего зимнего пейзажа, проникнутого образами смерти). Важной является для Некрасова связь Дарьи с православной культурой, которая выражается в ее походе за иконой, имеющей целебную силу, и с природой, что выражено не только ее смертью, замерзанием в лесной глуши, но и в эпизоде начала поэмы, когда Дарья сравнивается с колосом («Слеза за слезой упадает // На быстрые руки твои. // Так колос беззвучно роняет // Созревшие зерна свои…»).

Композиционно разделены в поэме пространства публичного и приватного: если в первой части поэмы присутствует обобщенный образ народа, который наблюдает за горем Дарьи и ее домочадцев, оценивает, выносит суждения о будущем, то вторая часть поэмы – в лесу – образует пространство скорби, где Дарья находит уединение и может позволить себе излить душу, поговорить с покойником и обрести покой (в прямом и переносном смысле). Подобное противопоставление обнаруживает себя также в описании коллективного обряда скорби – похорон – и индивидуального процесса проживания горя, что позволяет Некрасову обратить внимание читателя на противоречие в восприятии крестьянства как единого целого, общинной сущности, подчеркивая возможность искреннего переживания утраты лишь в уединении и одиночестве:

  • Великое горе вдовицы
  • И матери малых сирот
  • Подслушали вольные птицы,
  • Но выдать не смели в народ…

При этом начало поэмы делает судьбу Дарьи более типичной, чем исключительной, что позволяет Некрасову через описание индивидуального поднимать вопросы о жизни крестьян в целом. Эта черта поэтики Некрасова была сформирована еще на этапе работы над альманахами «Физиология Петербурга» и «Петербургский сборник». В центре поэмы находится не просто героиня, но характер, олицетворяющий, по Чернышевскому (см. «Эстетические отношения искусства к действительности»), народное представление о прекрасном – о красоте труда, трудолюбия, смирения. Вместе с фольклорной эстетикой, заданной не только приметами, плачами, народными способами лечения больного, но и образом Мороза, это позволяет поэме обрести позитивное звучание и эпическую перспективу, в противовес тяготеющей к трагизму фабуле.

Современная Некрасову критика отнеслась к поэме двояко. Признавая ее художественные заслуги, одни прочитывали ее как «беспощадную иронию», «злейшее отрицание» и «положительнейший nihil» (Н. М. Павлов, обозреватель славянофильской газеты «День»), другие говорили о созданном Некрасовым «высоком идеале» (речь шла о втором сне Дарьи), который сподвигает лирического героя на столь сильный протест против угнетения крестьян (В. А. Зайцев, газета «Русское слово»), третьи обвиняли Некрасова в романтизации крестьянского быта и нереалистичности изображаемых им картин (Н. Н. Страхов, журнал «Эпоха»). Спор современников быстро перешел от содержания самой поэмы к более широкому кругу вопросов, касающихся послереформенной жизни крестьян, что в очередной раз подчеркивает, насколько плотно вплетены тексты Некрасова в актуальный социополитический контекст своего времени.

Миф о декабристах и поэмы 1870-х

Для разговора о поэмах, написанных Некрасовым в 1870-е гг., вернемся немного назад. 26 августа (7 сентября) 1856 г. состоялась коронация Александра II, а уже в 1856 г. новоиспеченный правитель подписал амнистию декабристов (а также участников польского восстания 1830–1831 гг. и петрашевцев). На пороге Великих реформ сочувствие декабристам в среде либерально- и революционно-демократически настроенной интеллигенции лишь росло (хотя еще с событий на Сенатской площади декабристы в сознании многих являлись борцами за свободу, романтическими узниками и страдальцами). Временное смягчение цензурных ограничений в этот же период позволило выйти различным мемуарам декабристов и их жен (материалы декабристов публиковались, например, в журналах «Русский архив» (с 1863 г.) и «Русская старина» (с 1870 г.), а произведения слишком радикального характера печатались за границей при активной поддержке Александра Герцена.

Для формирующейся политической жизни и в особенности для радикально настроенных сообществ, в которые входил и Некрасов, амнистия стала знаменательным событием по нескольким причинам. Во-первых, она лишь усилила ощущение надвигающихся перемен, расположила общественность по отношению к новому императору. А во‑вторых, декабристы стали основой мифологии общественных движений, а символическая ценность подобного капитала очень высока (свою генеалогию к декабристам возводили практически все движения: от эсеров и народовольцев до умеренных либералов и реформаторов). Последующее разочарование, связанное с полумерами, выданными за «освобождение» крестьян, усилением цензуры и нарастающими репрессиями, не прошло бесследно для популярности императора, и еще сильнее подогрело общественный интерес к фигурам, открыто протестовавшим против самодержавия. Общественное мнение по вопросу декабристского восстания было однозначным – декабристы стали героями для новых поколений революционеров и реформаторов (негативное отношение к ним было лишь в радикально правом крыле).

Не осталась в стороне и художественная литература, сыгравшая, как кажется, более значительную роль в формировании мифа о декабристах, чем их собственные мемуары, окружив действия восставших 14 декабря и их семей героическим и романтическим ореолом.

В настоящий сборник вошли две поэмы, посвященные декабристам. Более ранняя из них – «Дедушка» (1870) – была написана Некрасовым под впечатлением от знакомства с сыном Сергея и Марии Волконских – Михаилом Волконским (в этот период Некрасов уже арендовал у Андрея Краевского «Отечественные записки», где впервые публикуется поэма). Воспоминания сына декабриста, рожденного в ссылке, и «Записки декабриста» Андрея Розена послужили источниками для поэмы. Из «Записок…» Некрасов, в частности, почерпнул историю села Тарбагатай, основанного сосланными раскольниками в XVIII в. – сюжет об этом нашел свое место в поэме:

  • Чудо я, Саша, видал:
  • Горсточку русских сослали
  • В страшную глушь, за раскол,
  • Волю да землю им дали;
  • Год незаметно прошел…
  • …Так постепенно в полвека
  • Вырос огромный посад —
  • Воля и труд человека
  • Дивные дивы творят!

Поэма стала одним из первых больших художественных текстов о декабристах в русской литературе, хотя и не первым текстом о них в творчестве Некрасова (о сосланных в Сибирь поэт упоминал еще в поэме «Несчастные», 1856). В тексте особенно остро звучит тема преемственности революционного движения в России, что задает рамку мифа о декабристах, которую, в частности, присвоит и большевистское движение начала XX века. В поэме также находят отражение актуальные вопросы 1870-х гг. – цели и способы революции, итоги отмены крепостного права, роль народа в исторических преобразованиях и т. д. Последняя тема, как можно заметить, перекликается с поэмой «Тишина»: есть в поэме и сам мотив тишины, однако звучащий более зловеще и тревожно, когда все члены семьи скрывают от Саши участие деда в восстании на Сенатской площади.

Тем не менее одним из самых значительных произведений, посвященных декабристам, стала поэма Некрасова «Русские женщины», сюжет которой строится вокруг судеб двух жен декабристов – Екатерины Трубецкой и Марии Волконской, – которые отправились вслед за мужьями в Сибирь. Поэма разделена на две части. Изначально части поэмы выходили в печать как самостоятельные тексты, однако задумка Некрасова включала в себя также написание третьего раздела «Русских женщин», посвященного жизни декабристов и их жен в ссылке. Главной героиней будущей поэмы Некрасов планировал сделать Александру Григорьевну Муравьеву, которая скончалась в Сибири, так и не дождавшись амнистии. Некрасов также много размышлял над формой для третьей части: в письме к А. Н. Островскому он говорил, что третья часть «укладывается… в драму!», но что он стремится обойти стороной подобное формальное решение. Однако третья часть поэмы так и не была написана.

Увидевшие же свет в 1871 и 1872 годах первая и вторая части не менее интересны с формальной точки зрения. В «Княгине Трубецкой» мы можем найти элементы драматического текста (разговор княгини и губернатора в финале), но центральным формальным решением является мотив пути, который соединяется с темой зимы, связанной в русской литературе с духовными (и реальными) испытаниями, судьбой, бесовским началом («Капитанская дочка», «Бесы» А. С. Пушкина, «Анна Каренина» Л. Н. Толстого и др.), а в творчестве самого Некрасова, как видно из поэмы «Мороз, Красный нос», с трагическим в народной жизни. При этом сохраняется также контраст, который мы уже видели в поэме «Мороз, Красный нос» – зима и лето маркируют счастливое и трагическое в судьбе героини, а также делают ярче различие между дворянской жизнью Трубецкой и «царством нищих и рабов», с которым сталкивается княгиня в дороге. В «Княгине Волконской» основной формальной стратегией выступает подражание эго-документу (воспоминаниям), что связано и с главным источником поэмы – воспоминаниями Марии Трубецкой, которые Некрасов имел возможность слушать и конспектировать у Михаила Волконского.

Современники Некрасова много высказывались о возвращении поэме названия «Декабристки», однако поэт, то ли страшась цензурных ограничений, то ли универсализируя тяжелую женскую долю, настоял на названии «Русские женщины». Однако в отличие от женщин-крестьянок, жены декабристов выступают в поэме в некотором акте преображения: из просто спутниц жизни – в политических субъектов, что выражено, например, в одном из диалогов княгини Трубецкой и губернатора (диалог княгини и иркутского губернатора Некрасов, вероятно, почерпнул из «Записок декабриста» Розена, хотя при работе над поэмой он обращался к широкому ряду источников):

  • И прежде был там рай земной,
  •    А нынче этот рай
  • Своей заботливой рукой
  •    Расчистил Николай.
  • Там люди заживо гниют —
  •    Ходячие гробы,
  • Мужчины – сборище Иуд,
  •    А женщины – рабы.
  • Что там найду я? Ханжество,
  •    Поруганную честь,
  • Нахальной дряни торжество
  •    И подленькую месть.
  • Нет, в этот вырубленный лес
  •    Меня не заманят,
  • Где были дубы до небес,
  •    А нынче пни торчат!
  • Вернуться? жить среди клевет,
  •    Пустых и темных дел?..
  • Там места нет, там друга нет
  •    Тому, кто раз прозрел!

Интересна в этом фрагменте строчка о «рабстве» женщин, которая противопоставлена решению Трубецкой разделить ссылку с мужем, преподнесенному как политическая позиция не только ее мужа, но и ее самой. В этом смысле, выстраивая повествование вокруг образов княгинь, Некрасов обращается к остро поставленному в 1860–1870-е женскому вопросу.

Кризис дворянского государства в 1859–1861 годы позволил выйти на политическую арену другой части общества – разночинцам. Однако, если к изменению социально приемлемого поведения мужчин общество относилось хоть с каким-то пониманием, то в отношении женщин все оказывалось куда сложнее: их положение было исключительно зависимо от мужчин семьи. В этот же период огромное количество разорившихся дворянок оказываются перед вопросами элементарного выживания, так как традиционная модель решения экономических проблем – замужество – перестает срабатывать: молодые люди из дворянского сословия предпочитали повременить с женитьбой и занимались вопросами собственного социального положения, а брак с представителями других сословий все еще считался мезальянсом и порицался в обществе.

Женщина-врач в Российской империи, выпускница Женских медицинских курсов в Санкт-Петербурге Е. С. Некрасова (1847–1905) называла экономические причины главными в стремлении русских женщин взять собственную судьбу в свои руки:

«Экономические условия русской жизни и общественнный переворот, совершившийся 19 февраля 1861 г., вызвали и женщину на борьбу за существование, потребовали и от нее непременного участия в труде. Вынужденная силой необходимости, а не модой – как казалось тогда многим, – она заявила свою готовность к приобретению одинаковых с мужчиной прав на знание и труд, заявила потребность высшего образования»[4].

Именно такие женщины, как у Некрасова (дворянки в тяжелом экономическом положении, разделявшие либеральные настроения общества), начали формировать социальную базу будущего женского движения в России, а также бороться за возможность трудиться вне «домашнего очага». Об одной из таких женщин – Н. П. Сусловой – пишет в «Воспоминаниях» Авдотья Панаева:

«Она резко отличалась от других тогдашних барышень, которые тоже посещали лекции в университете и в медицинской академии. В ее манерах и разговоре не было кичливого хвастовства своими занятиями и того смешного презрения, с каким относились они к другим женщинам, не посещающим лекций. Видно было по энергичному и умному выражению лица молодой Сусловой, что она не из пустого тщеславия прослыть современной передовой барышней занялась медициной, а с разумной целью, и серьезно относилась к своим занятиям, что и доказала впоследствии на деле. Когда в Петербурге доступ женщинам на лекции в медицинскую академию был запрещен, Суслова уехала в Цюрих слушать лекции. В 1868 году она первая из русских женщин (и чуть ли не из первых европейских женщин) получила диплом доктора медицины и вернулась в Петербург держать экзамен в медико-хирургической академии».

Примеры политически активных женщин, вопросы о женском образовании, о преобразованиях в семейной жизни повлияли и на литературную репрезентацию женщин-дворянок, отражение чего мы можем видеть в характерах Волконской и Трубецкой, которые, хотя и через фигуру мужа, включаются в контекст политической борьбы и стремятся осознать и отрефлексировать ситуацию в стране, сделать собственный выбор, идущий вразрез с авторитетами (например, с царским поведением (Трубецкая) или с волеизъявлением отца (Волконская)). Не случайно в поэме так важен мотив размышления, рефлексии – и губернатор говорит Тургеневой «подумать», и отец призывает Волконскую подумать о том, зачем она едет за мужем, что ее ждет, каковы будут результаты ее действий. В этом осмыслении собственной судьбы проявляется зачаток субъектности и ответственности женщины за саму себя, за принятое ей решение:

  • Я думать училась: отец приказал
  • Подумать… нелегкое дело!
  • Давно ли он думал за нас – и решал,
  • И жизнь наша мирно летела?
  • Училась я много; на трех языках
  • Читала. Заметна была я
  • В парадных гостиных, на светских балах,
  • Искусно танцуя, играя;
  • Могла говорить я почти обо всем,
  • Я музыку знала, я пела,
  • Я даже отлично скакала верхом,
  • Но думать совсем не умела.

Поэтика Некрасова: реформация поэтического языка

Как было продемонстрировано, поэмы Некрасова существовали не в вакууме, а оказывались вплетены в сложный социально-политический контекст конца 1850-х – начала 1870-х гг. Тем не менее, говоря лишь о политической значимости текстов Некрасова мы упускаем из виду тот факт, что его творчество оказало значительное влияние на дальнейшее развитие русскоязычной поэзии. Современники Некрасова считали его стихи слабыми именно с точки зрения их формы: они, вероятно, не могли представить, какой интерес будет проявлен к его лирике на рубеже веков – Некрасова любили Валерий Брюсов и Александр Блок, его изучением занимался Корней Чуковский. Но что же зацепило модернистов в текстах Некрасова, которые, например, Тургенев называл «жеванным папье-маше с подливкой из острой водки»?

Поэтический метод Некрасова выражается главным образом в создании «понятной» поэзии, в явном понижении поэтического как такового, в поиске простоты поэтического и поэтизации простоты. Во многом это было связано с основным предметом некрасовской поэзии, который оказался совсем не романтическим, а скорее дворовым, бытовым. Другой причиной подобного «снижения» («снижение» здесь лишено негативного подтекста) было стремление Некрасова расширить аудиторию собственных текстов, сделать их не только актуальными времени, но и доступными широкому кругу читателей.

Тем не менее подобная «простота» не означает изолированности Некрасова от предшественников. Наоборот, его первый сборник наполнен «возвышенными» и «высокопарными» метафорами, которые представлялись на момент выхода (речь идет о сборнике «Мечты и звуки» 1840 года) застывшими клише. Позднее Некрасов вполне осознанно отходит от подобного видения поэтического и ищет, как пишет Эйхенбаум, «новые приемы, новые методы и в области стиха и в области жанра»[5]. Не случайно в период сороковых Некрасов обращается к жанру пародии, фельетона и водевиля – это оказывается логичным способом пересмотреть уходящую, преимущественно романтическую поэтику. Как отмечал Тынянов, «сущность его пародий не в осмеивании пародируемого, а в самом ощущении сдвига старой формы вводом прозаической темы и лексики»[6].

Следующим этапом сдвига, совершенного Некрасовым, было сближение стиха с прозой. С. А. Андреевский в статье в «Литературных очерках» говорит о том, что Некрасову нужно было «”опрозаить” стих». Однако это не значило лишить поэзию пафоса, который привлекал Некрасова в стихотворениях Тютчева (см. статью Некрасова «Второстепенные поэты»). Речь шла о создании нового ораторского пафоса, совмещенного со сниженным, прозаизированным языком. Как пишет Эйхенбаум, Некрасов встраивается в традицию, которая противостояла гармоническому пушкинскому стиху, он продолжает то, что начали Державин, Тютчев, Шевырев, Хомяков и др.

При этом Некрасов активно обновляет и жанровую специфику текстов: так, например, поэма «Русские женщины» является примером совмещения классической формы ямбической поэмы и сюжета исторического романа. Именно разрыв со старыми поэтическими шаблонами, ироническое их переосмысление, прозаизация языка и тем, размытие устоявшихся жанровых границ сделали звучание стихов Некрасова столь актуальным как для лирики своего времени, так и для будущих поколений поэтов. Некрасов понимал, «что учиться у классиков не значит следовать им»[7].

Реформирование стиха Некрасовым на этом не заканчивается. На уровне лексики он активно вводит диалектизмы, придавая своим текстам «народное» звучание. Другая особенность поэтики Некрасова – ее монотонность, напевность, медитативность – связана с переоткрытием трехсложных размеров, которые до него использовались в элегиях (Жуковским и Лермонтовым). Для Некрасова же трехсложные размеры оказываются способом перехода от фельетонности к медитативности и напевности.

Обман ожиданий привыкшего к гармоническим пушкинским стихотворениям читателя, введение диссонанса на уровне предмета и лексики, пародирование традиции – все это в поэтике Некрасова окажется невероятным образом созвучно дальнейшим модернистским поискам. Так, например, тексты символистов на рубеже веков казались еще более оскорбительными, эпатажными, вульгарными. В этом и заключается основной принцип развития литературы – значение в ней имеет не только сиюминутная политическая актуальность, которой у Некрасова не отнять, но и переосмысление традиционных форм, взаимодействие с предшественниками и формирование нового индивидуального стиля, который при этом оказывается лишь ступенью в общем историческом развитии поэзии.

Ан. Титов

Русские женщины

Княгиня Трубецкая

(1826 год)

Часть первая

  • Покоен, прочен и легок
  • На диво слаженный возок;
  • Сам граф-отец не раз, не два
  • Его попробовал сперва.
  • Шесть лошадей в него впрягли,
  • Фонарь внутри его зажгли.
  • Сам граф подушки поправлял,
  • Медвежью полость в ноги стлал,
  • Творя молитву, образок
  • Повесил в правый уголок
  • И – зарыдал… Княгиня-дочь…
  • Куда-то едет в эту ночь…

I

  • «Да, рвем мы сердце пополам
  • Друг другу, но, родной,
  • Скажи, что ж больше делать нам?
  • Поможешь ли тоской!
  • Один, кто мог бы нам помочь
  • Теперь… Прости, прости!
  • Благослови родную дочь
  • И с миром отпусти!

II

  • Бог весть, увидимся ли вновь.
  • Увы! надежды нет.
  • Прости и знай: твою любовь,
  • Последний твой завет
  • Я буду помнить глубоко
  • В далекой стороне…
  • Не плачу я, но не легко
  • С тобой расстаться мне!

III

  • О, видит бог!.. Но долг другой,
  • И выше и трудней,
  • Меня зовет… Прости, родной!
  • Напрасных слез не лей!
  • Далек мой путь, тяжел мой путь,
  • Страшна судьба моя,
  • Но сталью я одела грудь…
  • Гордись – я дочь твоя!

IV

  • Прости и ты, мой край родной,
  • Прости, несчастный край!
  • И ты… о город роковой,
  • Гнездо царей… прощай!
  • Кто видел Лондон и Париж,
  • Венецию и Рим,
  • Того ты блеском не прельстишь,
  • Но был ты мной любим —

V

  • Счастливо молодость моя
  • Прошла в стенах твоих,
  • Твои балы любила я,
  • Катанья с гор крутых,
  • Любила плеск Невы твоей
  • В вечерней тишине,
  • И эту площадь перед ней
  • С героем на коне…

VI

  • Мне не забыть… Потом, потом
  • Расскажут нашу быль…
  • А ты будь проклят, мрачный дом,
  • Где первую кадриль
  • Я танцевала… Та рука
  • Досель мне руку жжет…
  • Ликуй. . . . . .
  • . . . . . . .»
  • Покоен, прочен и легок,
  • Катится городом возок.
  • Вся в черном, мертвенно бледна,
  • Княгиня едет в нем одна,
  • А секретарь отца (в крестах,
  • Чтоб наводить дорогой страх)
  • С прислугой скачет впереди…
  • Свища бичом, крича: «Пади!»
  • Ямщик столицу миновал…
  • Далек княгине путь лежал,
  • Была суровая зима…
  • На каждой станции сама
  • Выходит путница: «Скорей
  • Перепрягайте лошадей!»
  • И сыплет щедрою рукой
  • Червонцы челяди ямской.
  • Но труден путь! В двадцатый день
  • Едва приехали в Тюмень,
  • Еще скакали десять дней,
  • «Увидим скоро Енисей, —
  • Сказал княгине секретарь.
  • Не ездит так и государь!..»
  • Вперед! Душа полна тоски,
  • Дорога все трудней,
  • Но грезы мирны и легки —
  • Приснилась юность ей.
  • Богатство, блеск! Высокий дом
  • На берегу Невы,
  • Обита лестница ковром,
  • Перед подъездом львы,
  • Изящно убран пышный зал,
  • Огнями весь горит.
  • О радость! нынче детский бал,
  • Чу! музыка гремит!
  • Ей ленты алые вплели
  • В две русые косы,
  • Цветы, наряды принесли
  • Невиданной красы.
  • Пришел папаша – сед, румян, —
  • К гостям ее зовет.
  • «Ну, Катя! чудо-сарафан!
  • Он всех с ума сведет!»
  • Ей любо, любо без границ.
  • Кружится перед ней
  • Цветник из милых детских лиц,
  • Головок и кудрей.
  • Нарядны дети, как цветы,
  • Нарядней старики:
  • Плюмажи, ленты и кресты,
  • Со звоном каблуки…
  • Танцует, прыгает дитя,
  • Не мысля ни о чем,
  • И детство резвое шутя
  • Проносится… Потом
  • Другое время, бал другой
  • Ей снится: перед ней
  • Стоит красавец молодой,
  • Он что-то шепчет ей…
  • Потом опять балы, балы…
  • Она – хозяйка их,
  • У них сановники, послы,
  • Весь модный свет у них…
  • «О милый! что ты так угрюм?
  • Что на сердце твоем?»
  • – Дитя! мне скучен светский шум,
  • Уйдем скорей, уйдем! —
  • И вот уехала она
  • С избранником своим.
  • Пред нею чудная страна,
  • Пред нею – вечный Рим…
  • Ах! чем бы жизнь нам помянуть —
  • Не будь у нас тех дней,
  • Когда, урвавшись как-нибудь
  • Из родины своей
  • И скучный север миновав,
  • Примчимся мы на юг.
  • До нас нужды, над нами прав
  • Ни у кого… Сам-друг
  • Всегда лишь с тем, кто дорог нам,
  • Живем мы, как хотим;
  • Сегодня смотрим древний храм,
  • А завтра посетим
  • Дворец, развалины, музей…
  • Как весело притом
  • Делиться мыслию своей
  • С любимым существом!
  • Под обаяньем красоты,
  • Во власти строгих дум,
  • По Ватикану бродишь ты
  • Подавлен и угрюм;
  • Отжившим миром окружен,
  • Не помнишь о живом.
  • Зато как странно поражен
  • Ты в первый миг потом,
  • Когда, покинув Ватикан,
  • Вернешься в мир живой,
  • Где ржет осел, шумит фонтан,
  • Поет мастеровой;
  • Торговля бойкая кипит,
  • Кричат на все лады:
  • «Кораллов! раковин! улит!
  • Мороженой воды!»
  • Танцует, ест, дерется голь,
  • Довольная собой,
  • И косу черную как смоль
  • Римлянке молодой
  • Старуха чешет… Жарок день,
  • Несносен черни гам,
  • Где нам найти покой и тень?
  • Заходим в первый храм.
  • Не слышен здесь житейский шум,
  • Прохлада, тишина
  • И полусумрак… Строгих дум
  • Опять душа полна.
  • Святых и ангелов толпой
  • Вверху украшен храм,
  • Порфир и яшма под ногой
  • И мрамор по стенам…
  • Как сладко слушать моря шум!
  • Сидишь по часу нем,
  • Неугнетенный, бодрый ум
  • Работает меж тем…
  • До солнца горною тропой
  • Взберешься высоко —
  • Какое утро пред тобой!
  • Как дышится легко!
  • Но жарче, жарче южный день,
  • На зелени долин
  • Росинки нет… Уйдем под тень
  • Зонтообразных пинн…
  • Княгине памятны те дни
  • Прогулок и бесед,
  • В душе оставили они
  • Неизгладимый след.
  • Но не вернуть ей дней былых,
  • Тех дней надежд и грез,
  • Как не вернуть потом о них
  • Пролитых ею слез!..
  • Исчезли радужные сны,
  • Пред нею ряд картин
  • Забитой, загнанной страны:
  • Суровый господин
  • И жалкий труженик-мужик
  • С понурой головой…
  • Как первый властвовать привык,
  • Как рабствует второй!
  • Ей снятся группы бедняков
  • На нивах, на лугах,
  • Ей снятся стоны бурлаков
  • На волжских берегах…
  • Наивным ужасом полна,
  • Она не ест, не спит,
  • Засыпать спутника она
  • Вопросами спешит:
  • «Скажи, ужель весь край таков?
  • Довольства тени нет?..»
  • – Ты в царстве нищих и рабов! —
  • Короткий был ответ…
  • Она проснулась – в руку сон!
  • Чу, слышен впереди
  • Печальный звон – кандальный звон!
  • «Эй, кучер, погоди!»
  • То ссыльных партия идет,
  • Больней заныла грудь.
  • Княгиня деньги им дает, —
  • «Спасибо, добрый путь!»
  • Ей долго, долго лица их
  • Мерещатся потом,
  • И не прогнать ей дум своих,
  • Не позабыться сном!
  • «И та здесь партия была…
  • Да… нет других путей…
  • Но след их вьюга замела.
  • Скорей, ямщик, скорей!..»
  • Мороз сильней, пустынней путь,
  • Чем дале на восток;
  • На триста верст какой-нибудь
  • Убогий городок,
  • Зато как радостно глядишь
  • На темный ряд домов,
  • Но где же люди? Всюду тишь,
  • Не слышно даже псов.
  • Под кровлю всех загнал мороз,
  • Чаек от скуки пьют.
  • Прошел солдат, проехал воз,
  • Куранты где-то бьют.
  • Замерзли окна… огонек
  • В одном чуть-чуть мелькнул.
  • Собор… на выезде острог…
  • Ямщик кнутом махнул:
  • «Эй вы!» – и нет уж городка,
  • Последний дом исчез…
  • Направо – горы и река,
  • Налево – темный лес…
  • Кипит больной, усталый ум,
  • Бессонный до утра,
  • Тоскует сердце. Смена дум
  • Мучительно быстра;
  • Княгиня видит то друзей,
  • То мрачную тюрьму,
  • И тут же думается ей —
  • Бог знает почему,
  • Что небо звездное – песком
  • Посыпанный листок,
  • А месяц – красным сургучом
  • Оттиснутый кружок…
  • Пропали горы; началась
  • Равнина без конца.
  • Еще мертвей! Не встретит глаз
  • Живого деревца.
  • «А вот и тундра!» – говорит
  • Ямщик, бурят степной.
  • Княгиня пристально глядит
  • И думает с тоской:
  • Сюда-то жадный человек
  • За золотом идет!
  • Оно лежит по руслам рек,
  • Оно на дне болот.
  • Трудна добыча на реке,
  • Болота страшны в зной,
  • Но хуже, хуже в руднике,
  • Глубоко под землей!..
  • Там гробовая тишина,
  • Там безрассветный мрак…
  • Зачем, проклятая страна,
  • Нашел тебя Ермак?..
  • Чредой спустилась ночи мгла,
  • Опять взошла луна.
  • Княгиня долго не спала,
  • Тяжелых дум полна…
  • Уснула… Башня снится ей…
  • Она вверху стоит;
  • Знакомый город перед ней
  • Волнуется, шумит;
  • К обширной площади бегут
  • Несметные толпы:
  • Чиновный люд, торговый люд,
  • Разносчики, попы;
  • Пестреют шляпки, бархат, шелк,
  • Тулупы, армяки…
  • Стоял уж там какой-то полк,
  • Пришли еще полки,
  • Побольше тысячи солдат
  • Сошлось. Они «ура!» кричат,
  • Они чего-то ждут…
  • Народ галдел, народ зевал,
  • Едва ли сотый понимал,
  • Что делается тут…
  • Зато посмеивался в ус,
  • Лукаво щуря взор,
  • Знакомый с бурями француз,
  • Столичный куафер…
  • Приспели новые полки:
  • «Сдавайтесь!» – тем кричат.
  • Ответ им – пули и штыки,
  • Сдаваться не хотят.
  • Какой-то бравый генерал,
  • Влетев в каре, грозиться стал —
  • С коня снесли его.
  • Другой приблизился к рядам:
  • «Прощенье царь дарует вам!» —
  • Убили и того.
  • Явился сам митрополит
  • С хоругвями, с крестом:
  • «Покайтесь, братия! – гласит, —
  • Падите пред царем!»
  • Солдаты слушали, крестясь,
  • Но дружен был ответ:
  • – Уйди, старик! молись за нас!
  • Тебе здесь дела нет… —
  • Тогда-то пушки навели,
  • Сам царь скомандовал: «Па-ли!..»
  • Картечь свистит, ядро ревет,
  • Рядами валится народ.
  • «…О милый! Жив ли ты?»
  • Княгиня, память потеряв,
  • Вперед рванулась и стремглав
  • Упала с высоты!
  • Пред нею длинный и сырой
  • Подземный коридор,
  • У каждой двери часовой,
  • Все двери на запор.
  • Прибою волн подобный плеск
  • Снаружи слышен ей;
  • Внутри – бряцанье, ружей блеск
  • При свете фонарей;
  • Да отдаленный шум шагов
  • И долгий гул от них,
  • Да перекрестный бой часов,
  • Да крики часовых…
  • С ключами старый и седой,
  • Усатый инвалид —
  • «Иди, печальница, за мной! —
  • Ей тихо говорит. —
  • Я проведу тебя к нему,
  • Он жив и невредим…»
  • Она доверилась ему,
  • Она пошла за ним…
  • Шли долго, долго… Наконец
  • Дверь визгнула – и вдруг
  • Пред нею он… живой мертвец…
  • Пред нею – бедный друг!
  • Упав на грудь ему, она
  • Торопится спросить:
  • «Скажи, что делать? Я сильна
  • Могу я страшно мстить!
  • Достанет мужества в груди,
  • Готовность горяча,
  • Просить ли надо?..» – Не ходи,
  • Не тронешь палача! —
  • «О милый! что сказал ты? Слов
  • Не слышу я твоих.
  • То этот страшный бой часов,
  • То крики часовых!
  • Зачем тут третий между нас?..»
  • Наивен твой вопрос. —
  • «Пора! пробил урочный час!» —
  • Тот «третий» произнес…
  • Княгиня вздрогнула – глядит
  • Испуганно кругом,
  • Ей ужас сердце леденит:
  • Не все тут было сном!..
  • Луна плыла среди небес
  • Без блеска, без лучей,
  • Налево был угрюмый лес,
  • Направо – Енисей.
  • Темно! Навстречу ни души,
  • Ямщик на козлах спал,
  • Голодный волк в лесной глуши
  • Пронзительно стонал,
  • Да ветер бился и ревел,
  • Играя на реке,
  • Да инородец где-то пел
  • На странном языке.
  • Суровым пафосом звучал
  • Неведомый язык
  • И пуще сердце надрывал,
  • Как в бурю чайки крик…
  • Княгине холодно; в ту ночь
  • Мороз был нестерпим,
  • Упали силы; ей невмочь
  • Бороться больше с ним.
  • Рассудком ужас овладел,
  • Что не доехать ей.
  • Ямщик давно уже не пел,
  • Не понукал коней,
  • Передней тройки не слыхать.
  • «Эй! жив ли ты, ямщик?
  • Что ты замолк? не вздумай спать!»
  • – Не бойтесь, я привык… —
  • Летят… Из мерзлого окна
  • Не видно ничего,
  • Опасный гонит сон она,
  • Но не прогнать его!
  • Он волю женщины больной
  • Мгновенно покорил
  • И, как волшебник, в край иной
  • Ее переселил.
  • Тот край – он ей уже знаком —
  • Как прежде неги полн,
  • И теплым солнечным лучом
  • И сладким пеньем волн
  • Ее приветствовал, как друг…
  • Куда ни поглядит:
  • «Да, это юг! да, это юг!» —
  • Все взору говорит…
  • Ни тучки в небе голубом,
  • Долина вся в цветах,
1 Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем: в 15 т. Т. 14, кн. 2. Письма. 1856–1862 / подгот. текста и коммент. О. Б. Алексеева и др.; ред. Б. В. Мельгунов. СПб.: Наука, 1999. С. 79.
2 Чернышевский Н. Г. Заметки о Некрасове // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: в 15 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1939. С. 747.
3 Библиотека для чтения. 1864. Т. 2. С. 68.
4 Некрасова Е. Студентка на войне. Письма с войны 1877 года // Русская мысль. 1898. С. 808.
5 Эйхенбаум Б. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969. С. 40.
6 Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 19.
7 Эйхенбаум Б. Указ соч. С. 48.
Продолжить чтение