Читать онлайн Меня зовут Зойла бесплатно

Меня зовут Зойла

Chiki Fabregat

ME LLAMO ZOILA

© Text: Chiki Fabregat, 2016

Represented by Tormenta

www.tormentalibros.com

© Чернышова-Орлова Е. О., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Чики Фабрегат – современная испанская писательница, лауреат премии Gran Angular Young Аdult и руководитель кафедры детской литературы в Школе писателей. Чики пишет всю свою жизнь, любит читать в метро, по воскресеньям играет в футбол, а ещё вяжет шарфики. Её книги про девочку-эльфийку по имени Зойла завоевали сердца испанских читательниц – их даже читают в рамках школьной программы!

* * *

«Абсолютно рекомендую для подростков и не подростков. Я с нетерпением жду вторую книгу».

«Классный роман: эльфы, лес, мистика и первая влюблённость!»

 «Автор вложила в историю свою душу – персонажи буквально живые».

Предисловие

Г

ерб читал среди высоких ветвей всеобщего дерева, когда небо потемнело. Был только полдень, так что он сразу понял, что что-то не так. Он соскользнул по стволу дерева, едва касаясь его, и ещё до того, как ступил на землю, увидел четырёх эльфов с носилками.

– Это мой отец?

Эльфы-носильщики кивнули. Герб приподнял плетёный плащ, покрывавший отца, и наклонился, чтобы осмотреть рану. На груди еле живого эльфа зияли три глубоких параллельных следа от когтей.

– Очевидно, пантера.

Так же спокойно, как всё, что он делал, как всё, что делали эльфы, Герб велел нести отца к целителю.

Им пришлось воспользоваться верёвочной платформой, которая поднималась наверх к хижине целителя. Они редко прибегали к этому способу. Только когда дело касалось маленьких детей или стариков, едва державшихся за жизнь. Эльфы положили раненого на деревянный стол в центре комнаты. Целитель снял с него покрывало из плетёных листьев и осмотрел рану, так же как Герб несколькими мгновениями ранее.

– Очень глубокая, – заключил он, – затронула сердце.

Выслушав целителя, Герб вышел на площадку перед хижиной и посмотрел в сторону поляны в лесу, где собрались остальные эльфы. Они тихо переговаривались друг с другом. Каждый вновь прибывший выслушивал от своих товарищей сообщение о случившимся, а затем садился на землю и ждал. Они явно были крайне обеспокоены тем, что сейчас происходило несколькими метрами выше, но никто не смел подать голос, чтобы задать вопрос. Вскоре вся семья собралась в немом молчании.

Герб огляделся: свет становился всё слабее и слабее. Если он ничего не предпримет, через несколько дней его семья лишится защиты солнца, деревья перестанут приносить им фрукты, которыми они питались, а температура упадёт настолько, что жизнь в лесу станет невозможной. К вечеру он вошёл в один из древесных туннелей, ведущих к Великому Древу.

Когда он прибыл, одиннадцать советников уже ждали его. Вместе они поднялись по большой парадной лестнице к Великому Древу и в молчании прошли в зал Совета. Первым слово взял советник во главе свиты:

– Настало время наследника.

– Мой отец ещё жив. Я пришёл просить вас помочь излечить его.

– Приоритет – это семья. Наследник должен обеспечивать её безопасность. Таков закон.

Герб кивнул и начал раздеваться. Его кожа, настолько белая, что сквозь неё почти просвечивали вены, по которым текла кровь, была безупречна. Ни единой отметины или шрама. Если бы эльфам была свойственна зависть, они бы позавидовали его способности регенерировать кожу и заживлять раны. Его отец тоже обладал этим даром, но даже с ним невозможно было пережить удар когтей пантеры в сердце. Раздевшись, Герб аккуратно сложил каждый предмет одежды, словно не знал, кто может появиться, и хотел сохранить порядок в зале, и встал так, чтобы солнечный свет освещал и согревал его. Ничто так не вредит эльфу, как холод.

Советники осмотрели каждый сантиметр его тела. Хотя весь этот процесс протекал спокойно, Герб был так напряжён, что его мышцы чётко обрисовывались под кожей. Наконец он поднял одну ногу, затем другую, чтобы советники могли поискать метку на подошве. Её там не обнаружилось.

– Вы уже должны были унаследовать её.

Герб по-прежнему стоял голый в центре зала.

– Я уже сказал – он ещё не умер.

– Но и не выздоравливает.

– Это была пантера. Даже наш целитель ничего не смог сделать.

Члены Совета говорили без слов, глядя друг на друга. Герб мог слышать фразы, которые доносились из их мыслей, и они не предвещали ничего хорошего. «Семья, лишённая благосклонности своего покровителя, обречена на исчезновение». «Прошло много времени, но случаи бывали». Младшие члены совета почти не разговаривали, удивлённые откровениями старших. Герб на мгновение замешкался, прежде чем решил прервать их молчаливый диалог:

– Возможно, есть другой наследник.

Его голос вдруг показался сильнее и глубже. Никто не ответил. Он спроецировал в сознание членов совета образ юной эльфийки с рыжими волосами. При воспоминании о ней он почувствовал укол чего-то похожего на боль.

– Как я понимаю, она давно умерла, – сказал кто-то из толпы.

– Сразу после родов.

В голове Герба пронёсся ропот голосов и вопросов.

– Её муж был человеком, – его голос, всего несколько секунд назад глубокий и сильный, превратился в шёпот, едва слышное шипение, вырывавшееся из горла.

Некоторое время все стояли молча. Герб одевался. Ему не нужно было слышать решение Совета, но он всё равно почтительно ждал, пока один из них не произнёс:

– Найдите первенца.

Глава 1

Испуганный оленёнок

Меня зовут Зойла, и, к моему большому сожалению, я наполовину эльф.

Я не просила быть такой или иметь странные уши. Учитель физкультуры настаивает, чтобы я прибирала волосы назад: «Зойла, хвостик!», как будто больше не на что смотреть, когда я вхожу в спортзал. Если я откидываю волосы назад, мне приходится всё свое внимание направлять на свои чёртовы уши, представлять их круглыми и маленькими, как у любого из моих одноклассников. Мне нельзя ни на кого злиться, испытывать стыд, гнев или страх, потому что, как только я теряю контроль, они вырастают почти в два раза и удлиняются, как у помощников Санты. Как у эльфа. Все это замечают, начинаются взгляды, перешёптывания в коридорах и вопросы, типа «а вы видели?». Проходят недели, прежде чем они забывают об инциденте или убеждают себя, что им лишь показалось, будто они что-то видели. Направив все силы на этот самоконтроль, невозможно сосредоточиться и увернуться от брошенного кем-то мяча или не споткнуться о скамейки для упражнений, которыми нас мучают. А потом, как сегодня, когда все смотрят на меня и смеются, когда кто-то шутит, что я витаю в облаках, во мне поднимается ярость. Я чувствую её. Я чувствую, как она появляется в ступнях, поднимается по ногам, собирается в теле, и нет способа остановить её. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, умоляю её остановиться, но горячий ком продолжает подниматься к моей груди, сжимается, проходя через горло, и лопается, достигнув ушей. Я бегу в раздевалку с тающей надеждой, что никто этого не видел, запираюсь там и решаю больше никогда не выходить.

Но в конце концов всегда выхожу.

Сегодня утром, после очередной попытки успокоиться, в раздевалку зашёл парень с немного растерянным выражением лица. Думаю, это тот новичок, которого вчера нам представил учитель, он недавно переехал в город.

– Эй, тут для девочек, – сказала я.

– А, ладно. Просто я новенький, – ответил он и на секунду сдул чёлку с глаз.

Хорошее оправдание. Если бы в тот момент я не так злилась, меня бы позабавило то, как он стоит там с видом потерянного ребенка с чёлкой, закрывающей один глаз, как у тощего, долговязого пирата.

– Тебе влетит за то, что случилось?

– Не больше, чем обычно, полагаю.

Я знала, что произойдёт. Беседа с учителем, отчёт, который должна подписать моя бабушка, и ещё одна бесконечная встреча с психологом. Самооценка, подросток, внимание, уверенность, страх. Слова, которые он повторяет мне, когда самый страшный момент уже прошёл и всё, чего мне хочется, – это вернуться за свою парту в конце урока и спрятаться за учебниками, пока остальные строят планы на выходные. Когда ярость и стыд проходят, моё единственное желание – стать невидимой.

Я говорю новичку, как меня зовут, а он в свою очередь представляется Раймоном. В глубине души он не более странный, чем я, и столь же неуместный, как полуэльф в школьном классе. Я объясняю ему, где находится раздевалка для мальчиков, и выхожу в коридор, вливаясь в растекающийся по школе поток людей с рюкзаками и папками. Я стараюсь быть похожей на них, но сложно оставаться незаметной, если твои уши отрастают всякий раз, когда ты теряешь контроль. Лиам говорит, что всем плевать и что есть девочки с разноцветными волосами, учителя, которые приезжают на велосипедах и катаются по коридорам в смешных шлемах, и даже сумасшедший старшеклассник, который затачивает зубы, чтобы быть похожим на вампира. В такой школе, как эта, никто не обратит внимание на заострённые уши, которые немного больше обычного. Но для него всё всегда было легко.

Мы родились с разницей в десять минут, и это наложило отпечаток на всю нашу жизнь. Глупый врач, жаждущий попасть на последние страницы газет и дать интервью в какой-то третьесортной программе на местном телевидении, решил, что полуночные куранты и виноград, который некоторые медсёстры тайком ели, пока наша мать угасала в родильном зале, означают, что мы принадлежим к разным годам, к разным курсам на всю жизнь. У бабушки до сих пор хранится газетная вырезка: «Десять минут или год жизни?» – таков был заголовок статьи, в которой рассказывалось, насколько необычным был наш случай. И конечно, она была проиллюстрирована фотографией того придурка в зелёном халате и маске, который навсегда превратил меня в младшую сестру, коротышку, как называет меня Лиам.

Некоторые люди даже не знают об этом, потому что он на фут выше меня, и мы не похожи друг на друга, по крайней мере, не в том, что видно окружающим. Мои волосы вьются от влажности, а его – гладкие, как шёлковая вуаль из сказок «Тысячи и одной ночи». Его глаза, голубые и большие, покоряют всех девушек, в то время как на мои, гораздо меньше и тёмные, как у испуганного оленёнка, никто никогда не обращал внимания. Так он иногда называет меня: мой испуганный оленёнок. Но только он может называть меня так, и если кому-то приходит в голову придираться ко мне, высмеивать мои пиджаки на три размера больше, мою неуклюжесть на уроках физкультуры или мою рассеянность, он набрасывается, как ягуар. Иногда я думаю, кто бы защищал нас, если бы я родилась раньше. Отец сдался много лет назад, а бабушка такая старая…

Лиам ждёт меня на выходе, чтобы идти домой вместе. По моему лицу он быстро понимает, что произошло. Какое счастье, что мне не нужно ему объяснять! Я просто приоткрываю ему дверь в своё сознание, позволяя заглянуть к себе в голову. Мы привыкли говорить вслух, чтобы никто не заметил, что нам это не нужно. И сейчас он спрашивает меня об уроках и об утреннем тесте по химии, а я рассказываю ему о чечевичном пюре, которое бабушка, должно быть, приготовила для нас, потому что это последний четверг месяца, а традиции есть традиции, даже если никто не знает, когда они родились и почему. Но попутно мы ведём другой диалог, он мысленно утешает меня, говорит, что всё будет хорошо, и проецирует в моей голове нелепые образы своих одноклассников, дырку в носке учителя философии, который скидывает свои ботинки в классе, когда думает, что его никто не видит, а я отвечаю идиотской улыбкой новенького, который по ошибке зашёл в раздевалку для девочек.

Обратный путь для меня всегда короткий. Мы обходим лес стороной, потому что бабуля Лупе не любит, когда мы в него заходим. Она предпочитает, чтобы мы шли по улицам, хотя это занимает у нас в два раза больше времени. Она редко запрещает нам что-то делать, поэтому мы слушаемся. Когда отец оставил нас на нижней ступеньке крыльца и попрощался с нами из машины, она стала нашей единственной семьёй.

Когда мы доходим до последнего поворота перед домом, мы бросаемся бегом по подъездной дорожке, смеясь и толкаясь, и Лиам в итоге побеждает. Иногда он позволяет мне победить, но сегодня он знает, что я не нуждаюсь в сочувствии, и на последних метрах набирает темп, перепрыгивает по две ступеньки зараз и без труда первым оказывается у двери. Она заперта, так что нам приходится подождать. Когда бабуля наконец-то появляется на пороге, её лицо не предвещает ничего хорошего. И хотя я не могу говорить с ней без слов, я знаю, что что-то случилось. Через несколько секунд я понимаю, в чём дело: стоя у камина, нас ждёт высокий худой юноша в длинном пальто разных оттенков зелёного, слишком тёплом, чтобы оставаться в нём в помещении. Он стоит к нам спиной, но я вижу его большие заострённые уши, проглядывающие сквозь волосы. Он оборачивается.

– Дорогие племянник и племянница, – говорит он, натягивая преувеличенную улыбку, – рад познакомиться с вами.

Глава 2

Карта и красный маркер

Его пальто почти касается пола, и он стоит так близко к камину, что рискует вспыхнуть. Бабуля смотрит на нас, ничего не говоря, и я без слов спрашиваю Лиама, что происходит. «Он сказал “племянники”», – отвечает он. Я не могу поверить, что этот незнакомец действительно наш дядя. Мы очень мало знаем о маминой семье. Только то, что они эльфы. На самом деле мы никогда не видели никого из них раньше, за исключением фотографий, которые бабуля хранит с тех пор, когда мама была жива. Она говорит, что мы с ней похожи, но я могу только мечтать выглядеть как та красивая женщина, всегда улыбающаяся на камеру. Она выглядит такой счастливой. Лиам унаследовал её рыжие волосы, а я – её маленькие глаза. Но этот остроносый юноша совсем не похож на нас. Может, это ошибка, может, он перепутал племянников или он даже не эльф. Может быть, его уши – просто маскировка. А возможно, всего лишь возможно, он проделал долгий путь, чтобы встретиться с нами, и теперь греется у нашего камина.

Когда папа ушёл, бабуля приняла нас как своих детей, но она и знать ничего не желала про эльфов. Мы не говорим об этом, редко показываем уши в её присутствии, а если мы с Лиамом общаемся без слов, она делает вид, что не замечает. Она давно говорила нам, что эльфы живут далеко и не часто посещают мир людей, поэтому мы никогда не думали, что они появятся. Мы больше не задаём ей вопросов, потому что после разговоров об эльфах её охватывает скорбь, и ей требуется несколько дней, чтобы прийти в себя. Наш отец – её единственный сын, и мы не слышали о нём уже более восьми лет. Наверное, ему было тяжело видеть нас каждый день, мы слишком напоминали ему о маме, и он уехал, чтобы продолжать жить. Но бабуля во всём винит эльфов, и это неудивительно. В детских книжках о них говорится как о чудесных, вечных, любящих природу, неописуемо прекрасных существах, но глядя на этого худого, чрезмерно тепло одетого юношу, я начинаю подозревать, что это неправда. В этих сказках не говорится ни о моей матери, ни о семье, которая её бросила. В них нет ни слова о моей бабушке и моём отце. В этих сказках нам с Лиамом нет места. Пусть оставят себе свою вечность, свои деревья и свою красоту. Теперь уже слишком поздно приходить и напоминать о нашем родстве.

– Нам давно пора познакомиться, – говорит эльф, делая шаг навстречу моему брату.

Лиам протягивает руку и называет своё имя. Эльф слегка поворачивает её, пока не становится видна метка на запястье. Когда он наконец отпускает его руку, Лиам потирает запястье, как будто тёмные линии, с которыми он родился, обжигают его.

– А ты, должно быть, Зойла, – говорит эльф. Но при этом даже не смотрит на меня.

Лиам обнимает меня за плечи, и эльф улыбается.

– Не бойся, мальчик.

Бояться? Почему мы должны бояться юноши, которого можем выгнать из дома, стоит нам захотеть? Это не страх, а отвращение. Папа однажды сказал нам, что эльфы могли бы предотвратить мамину болезнь, и с тех пор я их ненавижу. Их и ту часть меня, которая заставляет всегда оставаться начеку.

Я молча спрашиваю Лиама, знает ли он, к чему это всё. «Расслабься», – отвечает он, хотя на этот раз его голос не успокаивает меня. Когда мы были маленькими, мы всё время говорили без слов и не беспокоились о том, чтобы прятать уши. У нас почти нет фотографий того времени, а на тех немногих, что есть, мы всегда носили шляпы, шарфы или что-нибудь ещё, чтобы скрыть нашу тайну. Наверное, в какой-то момент папа объяснил нам, что наша мама – эльф, но ни Лиам, ни я этого не помним. Он был одержим тем, чтобы мы научились прятать свои особенные черты, чтобы никто не знал, кто мы на самом деле, но в конце концов кто-нибудь начинал задавать вопросы, и ответов, которые мы выучили, оказывалось недостаточно. После этого папа начинал собирать наши вещи и раскладывал на кухонном столе большую карту, которая оставалась там до тех пор, пока он не отмечал какое-нибудь место красным кружком. Мне было всё равно, что один город, что другой. Но для Лиама это было мучением, потому что ему приходилось идти в школу, где его не знали, и заводить новых друзей. Впрочем, он присоединялся к футбольной или баскетбольной команде или классу лёгкой атлетики и в течение нескольких недель уже был в своей стихии. Учителя обожали его, мамы других детей говорили, что он очень вежлив, и не проходило и месяца, как он уже ходил в гости к одноклассникам, чтобы перекусить, а на доске объявлений в его комнате висело приглашение на день рождения.

Но ничего страшного. Я никогда не чувствовала себя гадким утёнком, потому что Лиам заботится обо мне, знакомит меня со своими друзьями, водит на вечеринки и помогает мне с домашними заданиями. Просто в итоге я всегда чувствовала себя не в своей тарелке, а эти перемены города позволяли мне снова и снова придумывать себе новый образ и мечтать о том, что я такая же нормальная, как и все окружающие меня девушки. Теперь всё по-другому. Теперь отца нет, и бежать некуда. Теперь, если мои уши вырастут и все меня заметят, не будет большой карты и красного маркера, чтобы отметить следующий пункт назначения.

Наконец я протягиваю руку эльфу, хотя и не отстраняюсь от Лиама. Когда он несильно сжимает её, я чувствую, что его кожа холодная. Но возможно, если я приложу к ней термометр, он этого не покажет. Эльф напоминает мне искусственный лёд, который обжигает на ощупь, фальшивый холод. Я быстро отдёргиваю руку и сдерживаю желание вытереть её о брюки.

– Вот ты с ними и увиделся, Герб, – бабуля указывает в сторону двери, как бы предлагая ему уйти.

– Мне нельзя пообщаться со своими племянниками? Я могу сделать это в другой раз, когда они будут идти по улице или возле школы, в которую они ходят каждый день.

Она молчит. Должно быть, прошло лишь несколько секунд, но мне показалось, целая вечность. Затем она отвечает:

– Они люди, Герб, ты это видишь. Они люди.

Эльф подходит ко мне, и когда он убирает мои волосы в сторону и улыбается, я радуюсь, что не забыла про свои уши.

– Они умеют притворяться, да. Вы проделали большую работу.

Мы с Лиамом научились выглядеть как обычные люди, играя в игры. Мы обнаружили, что можем уменьшить свои уши и округлить их, если представим их такими и сосредоточимся на этом образе. Мы играли в людей, а потом щекотали друг друга, пока один из нас не терял контроль над своими эльфийскими чертами. Папа всегда радовался нашим успехам. Теперь мы делаем это, почти не задумываясь. Как только выходим на улицу, спускаемся на кухню к бабушке или когда кто-то приходит к нам в гости, мы скрываем свои уши. Мы живём в этом доме уже восемь лет без каких-либо сложностей. Иногда я даже думаю, что мы могли бы остаться здесь навсегда.

Мне показалось, что я увидела улыбку Лиама, когда Герб сказал, что мы проделали отличную работу. И на мгновение они с этим проклятым эльфом вдруг стали так похожи, что я испугалась. Я попыталась заговорить с братом без слов, когда чужой голос, не спрашивая разрешения, прокрался в мою голову: «Пора возвращаться», – сказал он. И в этот момент я почувствовала страх и попыталась вспомнить, где мы хранили карту и красный маркер.

– Что ты хочешь? – спрашивает Лиам, не отходя от меня. – Зачем ты пришёл сюда?

Герб устраивается в кресле перед камином, а бабуля пододвигает стул, хотя пока не садится. Мы с Лиамом опускаемся на диван. Он сжимает мою руку так сильно, что я хочу сказать ему, что он делает мне больно. «Так вот где ты живёшь», – раздаётся голос в моей голове.

– Герб удивляется, что мы живём здесь, – повторяю я вслух, глядя на бабулю.

– О, простите, Лупе, я забыл о вашей ограниченности.

Кем этот мерзавец себя возомнил, чтобы так с ней обращаться?

– Я отойду на кухню ненадолго, ребята. С вами всё будет в порядке?

Мне не нравится, что она оставляет нас наедине с эльфом, но если мне не придётся повторять всё вслух, я смогу лучше понимать, что происходит вокруг. Оказалось, что Герб намного старше нас, хотя внешне этого не заметно. Они с мамой были братом и сестрой, и он говорит, что ему было жаль, что она ушла.

– Ты имеешь в виду, когда вы выгнали её? – уточняет Лиам.

– Так они вам сказали? Что ж, нам есть о чём поговорить.

Этот парень, должно быть, ставит себя выше нас, и я уверена, что в каждом его слове скрывается ловушка.

Он не сообщил нам, где он остановился и как долго здесь задержится. Я даже не знаю, живёт ли он в городе или эльфы могут просто внезапно появиться в случайной комнате, но он сказал, зачем пришёл.

– Пора возвращаться домой. У твоей матери была ответственность перед своей семьёй, которую я должен был унаследовать, но непонятно как…

– Не может быть и речи! – заявляет бабуля, входя в гостиную.

– Лупе, Лупе… Нехорошо подслушивать за дверью. Они уже взрослые, вы должны позволить им выбирать, в каком мире оставаться.

В каком мире нам остаться? Очевидно, в нашем. Парни с острыми ушами и томными глазами, парни с шелковистыми волосами и безмолвными разговорами бросили мою мать умирать. Сначала они выгнали её из дома, а затем отказались помочь, когда она истекала кровью на носилках.

– Может быть, ты не знаешь всей истории, Зойла.

Бабушка снова выходит из гостиной, а я остаюсь в недоумении. О чём это говорит Герб? И что ещё более странно, почему он это сказал. Он как будто читает мои мысли.

– Ты читаешь мои мысли? – Я надеюсь, что мой голос звучит очень сердито.

– О, конечно, вы ещё не знаете, на что способны.

Я говорю себе, что он тоже не знает, на что я способна, и думая об этом, я представляю, что он уже услышал это. И тогда я злюсь ещё больше, потому что никто не имеет права так поступать со мной. Лиам появляется в моей голове, когда я хочу этого, когда я открываю ему дверь, но сейчас я чувствую себя так, словно какой-то незнакомец подсматривает за мной в душе через шторку. Это отвратительно. От гнева и недоумения я теряю контроль над ушами, но мне уже всё равно. Я дома, и мне не нужно убегать, запираться или надеяться, что меня никто не увидит. Мне не нужно придумывать оправдания, достаточно избавиться от того, кто подглядывает за мной. И честно говоря, последнее, о чём я сейчас беспокоюсь, – это большие заострённые уши.

Лиам начинает успокаивать меня, как сегодня утром по дороге из школы домой. «Спокойно, Зойла, спокойно. Мы закроем эту дверь». И хотя на этом трудно сфокусироваться, у меня возникает ощущение, что они вдвоём толкаются по разные стороны невидимых ворот, борясь за то, что до сегодняшнего дня принадлежало только мне. Как только я закрываю глаза, передо мной возникает образ Лиама, привалившегося плечом к деревянной двери. Я делаю глубокий вдох и всеми силами желаю оказаться рядом с ним. Как в мультфильме, который я могу менять по своему желанию, моё изображение оказывается рядом с его. Я упираюсь плечом в дерево и концентрируюсь на прилагаемом усилии. Плоть сминается, но я продолжаю давить. Больно. Дыхание Лиама тёплое, спокойное. Намного спокойнее, чем моё. Я делаю вдох, и с последним рывком нам наконец удаётся закрыться. Странно чувствовать присутствие брата в своей голове, когда я только что вроде бы оградила себя от вторжения других наблюдателей. Когда я открываю глаза, передо мной стоит Герб. Лиам обнял меня за плечи и притянул к себе, как будто пытаясь защитить. Я поднимаю на него глаза, и он улыбается мне. Я бы даже сказала, что он доволен. А потом его лицо становится размытым, до меня доносится приглушённый голос бабули, и свет меркнет.

Глава 3

Мы не эльфы

Я открываю глаза, и обеспокоенные лица вокруг пугают меня. Лиам больше не улыбается. Те же рыжие волосы обрамляют бледное лицо, те же бездонные голубые глаза, которые я так хорошо знаю, но я никогда не видела у него такого выражения лица. Бабушка тоже очень серьёзная, хотя они оба стараются делать вид, что всё в порядке. Я оглядываюсь, но Герба нигде нет.

– Он ушёл, – говорит бабушка как будто в ответ на мои мысли. А потом она уходит, отчасти рассерженная.

Я лежу на диване, рассматриваю занавески и слушаю потрескивание огня в камине. Я несколько раз моргаю, прежде чем перевести взгляд куда-то в сторону, но голова болит слишком сильно. Я пытаюсь сесть, но брат щекочет меня и не даёт встать.

– Как ты нас напугала.

Лиам так очевидно себя ведёт, когда волнуется. Он пытается улыбнуться, хотя я вижу, что это даётся ему с трудом. Он убирает прядь волос с моего лба и вместе с тем гладит меня, как это делал папа, когда я была маленькой и болела. Моя голова сейчас взорвётся. Чистая, пустая голова. Лиам, должно быть, вышел из моего сознания, пока я была в обмороке. Это напоминает мне о домах, которые мы оставили, пустых, но полных воспоминаний, хотя мне не хватает пыли в углу, забытого листка бумаги или тех отметок, которые папа делал на стенах, чтобы наблюдать, как мы растём. Что, если так будет всегда? Что, если он никогда не вернётся, чтобы утешить меня в худшие моменты?

– Отдыхай, – говорит Лиам, – поговорим позже.

И я хочу спросить, почему он сказал это вслух, ведь в комнате больше никого нет, но у меня нет сил. Я закрываю глаза и погружаюсь в сон.

Не знаю, сколько я проспала, но я просыпаюсь в своей комнате, в своей кровати и жутко голодная. Голова всё ещё болит, и я решаю не копаться в ней. Может быть, позже, когда поем. Из кухни доносится звон посуды, и я заставляю себя встать. Каждая нога весит не меньше двух тонн. Мне удаётся поставить их на пол, встать и спуститься по лестнице.

– Который час?

– Я позвонила в школу и предупредила, что ты не придёшь, – говорит бабушка. – Они сказали, что позже к тебе зайдёт одноклассник и расскажет, что они проходили.

Яркое солнце проникает в окна. Должно быть, сейчас полдень. Я всегда считала, что завтрак в это время означает долгую вечеринку накануне ночью. Все в классе хвастаются, что делали это, и описывают усталость, головную боль, тяжесть в теле, так что, по сути, я переживаю своё первое похмелье. И если честно, не нахожу его забавным.

Когда я наполовину опустошаю миску с хлопьями, в моей голове раздаётся хорошо знакомый голос. «Доброе утро, коротышка», – ласково приветствует меня Лиам. Он вернулся! Не знаю, сказала ли я это вслух, потому что бабуля повернулась и нахмурила брови, как она всегда делает, когда чего-то не понимает.

– Ты тоже не ходил в школу?

– Я не собирался упускать такую возможность, – он поворачивается к бабушке и подмигивает. – Или ты думаешь, что бабуля позволит мне пропустить занятия без уважительной причины?

Мне нравится, когда он так её называет. Лиам умеет показать нам свою нежность всего одним словом. Я не могу представить, какие прозвища он придумывает для девушек, с которыми встречается, но уверена, что он всегда находит что-то подходящее.

– Что случилось? – я говорю медленно, будто с трудом. Обсуждать произошедшее не хочется. Вот бы вернуться на день назад, когда ещё ничего этого не случилось.

– Ваш отец предупреждал меня, но я его не послушала.

Я не сразу понимаю, о чём говорит бабушка.

– Он знал об этом? Что они будут искать нас?

– Он боялся этого.

– И всё равно оставил нас одних?

Я пожалела об этом, как только сказала, и ненавижу себя за боль, которая на секунду отразилась на лице бабули. Я прошу прощения, а она лишь с нежностью отмахивается.

Лиам не задаёт никаких вопросов, он просто смотрит на нас и слушает, как будто его это не касается. Он встаёт из-за стола и выходит из кухни.

– Хочу прогуляться.

Он закрывает дверь так тихо, что я едва слышу. Я знаю, что Лиам всегда был более беззаботным, чем я, но он ни капельки не сердится, а мне, напротив, приходится прилагать огромные усилия, чтобы не повышать голос.

– Именно поэтому было столько переездов? Чтобы нас нельзя было выследить?

– Нет, Зойла. Они всегда могут вас выследить.

Герб сказал, что мы не знаем своих способностей, но возможно, бабушка знает.

– А он может снова вернуться в мою голову?

– Я не совсем понимаю, как работает ваш разум.

Она говорит всё это с улыбкой, спокойным голосом, как будто это не имеет значения, но я знаю её и знаю, что это за поза. Её выдают тембр голоса, улыбка и то, как она уклоняется от моего взгляда. Она видела, как этот эльф едва не сломил меня, видела, как я потеряла сознание, и возможно, она чувствует себя подавленной. Я не могу объяснить ей, что мой разум похож на дом, который, судя по всему, могут посещать незнакомые люди, потому что я никогда не смогу пригласить её войти, как бы мне того ни хотелось. Мы должны держать её подальше от всего происходящего.

– Мне не нравится этот эльф, бабуля.

– Лиам всё время был рядом с тобой, – она замолкает на несколько секунд, а затем продолжает: – Он всегда будет защищать тебя.

– Да, Лиам всегда защищает меня.

И вдруг он снова возникает в моём сознании и внутренне утешает меня. Как будто я приглашаю его в свой разум, просто назвав его имя. Может, дело в том, что это действительно приглашение. Я закрываю глаза и зову его. «Что, коротышка, развлекаешься с новой игрушкой?» Раньше это было не так просто. Бабуля снова смотрит на меня с выражением непонимания на лице, и я откладываю своё открытие, чтобы поболтать с ней. Я бы хотела, чтобы она могла испытать всё это вместе с нами, но она не эльф. Мы тоже. Мы тоже не эльфы. И не знаю почему, я вдруг изо всех сил захотела, чтобы Лиам, где бы он ни был, услышал эту последнюю мысль.

Глава 4

Нормальная семья

Бабушка заканчивает готовить еду спустя час после того, как я позавтракала. Лиам вернулся с прогулки и болтает без умолку. Мы выглядим как обычная семья. В какой-то момент мы согласились не упоминать об эльфах. Я проникаюсь семейным духом и смеюсь вместе с братом. Он перечисляет всё, что, по всей видимости, пропустил в школе сегодня утром, и шутит, что время от времени прогуливает, чтобы поваляться в постели. Нам обоим трудно выразить всё это словами, но когда он рассказывает, чем предпочитает заниматься в такие дни, у меня в голове проскальзывает пара образов, о которых лучше не знать ни одному взрослому, и эта сопричастность заставляет меня чувствовать себя ещё ближе к нему. Мы не успеваем приступить к десерту, как раздаётся звонок в дверь.

– Раймон? – говорю я, когда вижу нового паренька по другую сторону москитной сетки. А затем спешу убедиться, что мои уши в идеальном состоянии.

– Я принёс тебе домашнее задание, – он протягивает несколько листов бумаги, сложенных пополам.

– Спасибо.

Он улыбается и стоит как вкопанный, словно готов пустить корни в коврик.

– Ты ел? – Я не хочу, чтобы это звучало как приглашение, просто удивлена, что к этому времени он уже успел зайти к себе домой, пообедать и предстать перед моей дверью.

– Я не хочу беспокоить твою бабушку.

Лиам смеётся у меня в голове и шутит, что я завела себе чудного парня.

Прежде чем я успеваю спросить, откуда Раймон знает, что я живу с бабушкой, он добавляет:

– Директор сказал, чтобы я отдал задания ей, если ты лежишь в постели.

Меня забавляет то, как он сбит с толку. Он даже не краснеет, а его кожа настолько белая, что кажется, будто она может лопнуть в любой момент. Но если бы он был таким, как я, то у него наверняка прямо сейчас уже росли бы уши.

– Ты как раз вовремя для десерта, – кричит Лиам из кухни. Он наслаждается всем этим.

Я взмахиваю рукой в приглашающем жесте, и Раймон следует за мной. Бабушка подаёт ему пирог, а Лиам так дружелюбен, что я его почти не узнаю, хотя время от времени он посылает мне шутки, которые слышим только мы с ним.

– Мы с Лиамом уберём со стола, ребята, – говорит бабушка, забирая пару грязных тарелок. – В твоей комнате больше света для занятий, Зойла.

«Я напомню ей об этом, когда какая-нибудь девушка придёт позаниматься со мной», – заявляет Лиам. И теперь уже я бью его ногой под столом так, чтобы никто не видел.

Мы с Раймоном поднимаемся в мою комнату, и я жалею об этом, когда вижу неубранную постель и часть моей одежды на полу, но он, кажется, этого не замечает. Он садится за стол спиной ко всему этому беспорядку. На какое-то время приятно забыть об эльфах или отце, который нас бросил, даже зная, что может случиться. И болтать как обычная девушка. Даже немного подурачиться. Раймон более привлекателен, чем показался мне на первый взгляд, а падающая ему на глаз чёлка, которую он всё время пытается сдуть, гипнотизирует меня, как только я перестаю следить за собой.

Он рассказывает, что недавно переехал и живёт через несколько улиц отсюда. Он никого и ничего здесь не знает. А я не знаю, почему рассказала ему о внезапном визите моего дяди.

– А ты его не знала?

– Моя мать умерла при родах.

И снова не знаю, почему я это сказала. Обычно я никому об этом не рассказываю, чтобы на меня не смотрели с жалостью, но Раймон не сказал ничего из того, что говорят люди, когда узнают, что мы сироты. Он не говорит «бедняжки» и не спрашивает, где наш папа. Он даже не удивился, что мы не имеем никаких связей с маминой семьёй. Он просто сказал «ага», и я умирала от желания спросить его, с кем он живёт или где он жил раньше, но не решилась. Я уверена, что у него где-то осталась девушка и много друзей, и я не хочу напоминать ему об этом.

Когда он попрощался, уже стемнело. Я проводила его до опушки леса, чтобы подышать свежим воздухом, и к счастью, уже была почти ночь, потому что, когда он сказал «до завтра», кончики моих ушей загудели. Я поспешила домой, чтобы рассказать об этом Лиаму, и уже за дверью подумала, что он, возможно, уже знает.

Глава 5

Метка наследника

Бабушка готовит, когда я вхожу в дом. Ей нравится проводить время среди кастрюль и сковородок, в особенности если она не хочет думать. Когда отец оставил нас здесь, она пять дней готовила пироги, соусы и даже домашний хлеб. Иногда мне кажется, что если я открою шкаф, то найду недоеденные остатки того кулинарного марафона. Через несколько минут Лиам возвращается домой с тренировки и идёт наверх принять душ, пока мы накрываем на стол к ужину. Я думала, что будет нормальным притворяться, будто ничего не произошло, что это сделает нашу жизнь проще, но я не могу выбросить из головы всё, что сказал эльф.

– Я не знала, что у мамы есть братья и сёстры, – говорю я уже через пять минут.

Бабушка замирает перед плитой, не оборачиваясь.

– Что же Лиам всё не спускается, рыба остынет.

Пользуясь тем, что теперь я знаю, как лучше использовать наши навыки общения, я говорю брату, чтобы он скорее шёл вниз, нам нужно поговорить. Он не отвечает мне, но вскоре появляется на кухне. Садится с нами ужинать и без слов говорит мне, чтобы я не давила на бабушку, что мы должны дать ей время. Я просто не уверена, есть ли у нас это время.

– Чего боялся папа, бабуля? – спрашиваю я, игнорируя Лиама.

Я сосредоточиваюсь на своей тарелке с едой, как будто в ней содержатся нужные мне ответы. Я знаю, что бабушка уклонится от моего вопроса, и молча выслушиваю упрёки Лиама. Я выбираю рыбьи кости, изображая максимальную концентрацию. Тишина тяжёлым грузом лежит на мне, сдавливая мои лёгкие. Мне кажется, что она вот-вот полностью опустошит их, но тут бабушка всё-таки говорит:

– Что вы унаследуете метку, ответственность вашего дома. Вот чего он боялся.

– Коротышка, ответственность за что-то остаётся с тобой.

– Твоя мать была первенцем в знатной семье. Своего рода принцесса эльфов, – бабушка говорит медленно, подбирая слова. – Эльфы не похожи на нас.

– Конечно, нет! – перебиваю я.

– Зойла, твой дядя Герб прав, ты должна знать всё, чтобы иметь возможность сделать выбор.

Мой дядя Герб? Сделать выбор? Я обещаю больше не перебивать, но мне совсем не нравится этот примирительный тон бабули. Я спрашиваю Лиама, но он, кажется, не слышит меня.

– Эльфы живут скрытно, чтобы не общаться с людьми, – продолжает бабушка.

– Мы им настолько противны?

– Думаю, они боятся нас. Они гораздо более хрупкие, чем кажется на первый взгляд.

– Хрупкие? Ради бога, бабушка, у них есть суперспособности!

– И суперслабости, поверь мне. Твоя мама… – Она запинается, будто ей всё ещё больно вспоминать о ней. – Твоя мама рассказывала, что эльфы строят свои дома в кронах деревьев, скрытые среди ветвей. Люди видят деревья и больше ничего. Они добиваются этого благодаря своей связи с солнцем, которое освещает и затемняет разные участки леса таким образом, что их никогда не видно, но я так и не поняла, что она имела в виду. Для меня всё это звучало как сказка.

– Но ты же видела их, правда?

– Твою мать, Герба и их родителей, других твоих бабушку и дедушку. Ваш отец провёл с ними некоторое время.

Я представляю, как папа взбирается на дерево, и мне становится смешно. Эта идея на секунду показалась мне забавной, но я знаю, что должно быть что-то ещё, раз они так ненавидят друг друга. Прошло шестнадцать лет, и если бы не появление Герба, мы бы никогда о них не услышали.

– Ваш отец любил рыбачить, – голос бабушки звучит издалека, как будто она отправилась в то место, о котором начала рассказывать.

– Рыбачить? – кажется, Лиам тоже не понял, зачем сейчас говорить об этом.

– Он отправился на несколько дней на озеро, где, как говорили, ловилась отличная форель. Он достал удочку, приготовил наживку и мушку… Всё должно было быть просто, но форель не клевала. Он рассказал мне, что забросил крючок настолько далеко, насколько хватило рук, и сел ждать. Наступил вечер, пришло время ужина, а он так и не поймал ни одной рыбы и был в очень плохом настроении. И тогда появилась Анна, ваша мать.

Я видела фотографии мамы и могу представить, насколько удивительным было появление такой женщины. Лиам спрашивает бабушку, была ли она похожа на эльфа.

– Он, кажется, ничего не заметил, как и я в первые несколько раз, когда видела её, – отвечает бабуля. – Он всегда говорил, будто у неё такой мягкий голос, что неважно, о чём она говорит, лишь бы не молчала. Она объяснила ему, что форель плавает не в середине озера, а возле берега, между камнями и водорослями. Но она попросила его не ловить рыбу. Он собрал свои вещи и пошёл домой.

– Он всегда легко сдавался.

Мне всё равно, заметит ли кто упрёк в моём голосе. Мне не терпится спросить Лиама, знал ли он что-либо об этом, но я всё ещё сосредоточена на играх с едой, к которой я даже не притронулась. Бабушка продолжает, игнорируя мой комментарий:

– Он перестал ловить рыбу, потому что ваша мама его об этом попросила.

– И потому что она не клевала, – Лиам тоже не пытается скрыть своего осуждения.

– Любовь – она в таких мелочах, как не ловить форель, если другой страдает из-за этого. Когда в то воскресенье, вернувшись домой, он сел за этот стол и начал говорить о ней, о её голосе, о том, как её волосы сияют цветом заката, я поняла, что он влюбился. Думаю, я поняла это даже раньше него.

Бабуля с трудом выговаривает каждое слово, и впервые после ухода отца я думаю о том, как сильно она любит его, и чувствую себя такой эгоисткой. Её глаза окружены морщинами, а на руках на каждом суставе выросли шишки, словно сучки. Как больно потерять ту, которую называешь дочерью, потом сына и, наконец, терпеть упрёки внуков? Насколько она постарела из-за прошедших лет, а насколько – из-за пережитого?

– Он вернулся туда на следующие выходные. И на следующие. И снова. Всё лето. Она появлялась, они немного болтали, и как только твой отец спрашивал её, кто она или где живёт, она уходила. Поэтому он привык ни о чём её не спрашивать. Он поверил, что она беглянка, что она от кого-то скрывается… Он ничего ей не говорил об этом, но всю неделю мучился, не спал. Я думала, он сойдёт с ума. К концу лета он даже не брал с собой удочки, когда уходил.

Это становится невыносимо. Я встаю, чтобы принести воды, и когда возвращаюсь к столу, они оба протягивают свои стаканы, как будто ждали, когда я встану. Ужин остыл на наших тарелках, и я отодвигаю свою в сторону. Именно сейчас вид этой выпотрошенной рыбы, лишённой костей, стал мне неприятен.

– Вскоре она рассказала ему об эльфах. Сначала он ей, конечно, не поверил. Я тоже не поверила, когда ваш отец поделился со мной. Но потом она показала ему свои уши.

– Коротышка, даже не думай показывать их тому чудаку.

Я не знаю, слышал ли Лиам мои мысли или у меня просто на лице всё написано. Бабушка улыбается.

– Однажды вам обоим придётся кому-то рассказать. Я просто надеюсь, что вы сделаете правильный выбор.

Я тоже на это надеюсь.

– Долгое время, – продолжает бабуля, – маминой семье не нравилось то, что происходило между ними, но она твёрдо стояла на своём и не принимала ни их претензий, ни их советов. Однажды днём она отвела его туда, где они жили, но предупредила, что эльфы любят не так, как люди, и что им будет трудно их понять.

– Как любят эльфы?

Мой вопрос повис в воздухе, пока не вмешался Лиам.

– Это там он встретил Герба?

– Герба и многих других. Он жил с ними некоторое время, но потом твоя мама забеременела.

Вау, вот мы и приехали, и я не уверена, хочу ли услышать, что будет дальше.

– Эльфы, – продолжает бабушка, – ожидали, что ей наскучит кто-то такой… человеческий, – я замечаю сарказм в её голосе, когда она произносит это слово, – а это изменило их планы. Человеческая и эльфийская кровь никогда раньше не смешивались, и я полагаю, что они испугались. Герб и ваш дед попросили вашего отца покинуть деревню. Приближалась зима, а они плохо переносят холод. Они готовят свои дома, утепляют себя, запасают продукты…

Я представляю себе эльфов как армию муравьёв, запасающих зерно, и это почти смешно. Похоже на сказку про драконов, принцев и дворцы в далёких королевствах. Папа рассказывал нам что-то такое, когда мы были маленькими.

– Под предлогом зимы эльфы предложили вашему отцу уйти.

– Его вышвырнули, – Лиам, похоже, не получает такого удовольствия от этой истории, как я.

Значит, эльфы плохо переносят холод. Вот почему Герб не отходил от камина, когда был у нас дома. А теперь им приходится спать бог знает как и где, когда на улице вот-вот пойдёт снег. На секунду я почувствовала нечто сродни жалости. Я смотрю на часы, и бабушка это замечает.

– В общем, так или иначе, ваша мама решила приехать сюда, чтобы жить с ним, и обещала вернуться домой следующим летом. Эльфы были против. Они требовали, чтобы она забыла о нём. Она отказалась, и тогда Герб, твои бабушка и дедушка пришли поговорить со мной и рассказали об ответственности перворождённого и о том, что вся семья будет в опасности, если Анна уйдёт. Я обещала им, что, если настанет необходимость, я уговорю её вернуться к ним. Боже, я никогда не думала, что это случится, эльфы живут так долго! Я просто хотела, чтобы они ушли отсюда, хотела дать молодой паре время побыть вместе.

Я смотрю на Лиама. Он очень серьёзен. Я хочу утешить его мысленно, как он меня, сказать ему, что всё хорошо и ничего не случится. Я также хотела бы сказать бабушке, что понимаю её, что она не была трусливой или беспечной, что она правильно поступила, дав эльфам такое обещание, чтобы они убрались отсюда. Я хочу сказать ей, что никто не может винить её за то, что она стремилась обеспечить счастье своего сына. Но я молчу и проглатываю все упрёки и оскорбления в адрес Герба и его племени, все оправдания для бабушки. Все эти «Я не могу представить, через что тебе пришлось пройти», которые я бы сказала отцу, если бы он был рядом.

– Все их скрытые дома, их пища, температура места, в котором они живут… всё это напрямую зависит от связи между солнцем и носителем семейного знака, вашим дедом. Как старший ребёнок Анна должна была унаследовать эту ответственность. Если бы её отец умер, ей пришлось бы занять его место.

– Дедушка умер? – спрашиваю я. Это слово звучит так странно в моих устах, что я с трудом узнаю его.

– Он очень болен. В лесу на него напала пантера.

– Пантера? Но где живёт этот народ?

– А теперь я, – говорит Лиам таким глубоким голосом, что это меня пугает, – стану тем, кто унаследует эту ответственность.

– Анна думала, что Герб унаследует их метку после её ухода. Это пятно на твоём запястье, Лиам, должно быть, знак солнечных эльфов.

Лиам вытягивает руку, обнажая предплечье, и я вспоминаю, что первое, что сделал Герб, когда увидел нас, – это принялся искать эту метку. Мы оба родились с отметинами, хотя я иногда забываю о своей, потому что она находится на задней части шеи и представляет собой просто бесформенное пятно, всегда прикрытое волосами.

– Сначала, – продолжает бабушка, – они иногда беспокоили нас, приходили к нам, пытались уговорить её вернуться. Но когда вы родились, – она не стала говорить «когда она умерла». Любопытно, как на одну и ту же вещь можно смотреть с разных точек зрения, – они, должно быть, подумали, что всё кончено, что Герб стал наследником. Теперь, когда ваш дедушка ранен, они поняли, что это не так. Они предполагают, что перед смертью – теперь никуда не денешься, реальности не удастся избежать надолго – Анна передала вам наследный знак.

Лиам смотрит на своё запястье. Едва заметные линии, с которыми он родился, с годами потемнели, а за последние несколько дней, насколько я могу судить, они стали почти чёрными. Метка выглядит как татуировка из прямых линий, направленных к общему центру, как лучи солнца.

– Лиам, мы не позволим им забрать тебя.

Бабушка кивает, подтверждая мои слова. Но я думаю, что эта уверенность напускная.

– Ладно, ребята.

Я знаю этот тон. Она приглашает нас лечь спать. Я не протестую. Все эти откровения истощили меня. Лиам молча идёт в свою комнату. Он не попрощался, и мне интересно, о чём он думает.

Я ложусь в кровать и, закрыв глаза, представляю себе озеро, лес, множество эльфов с заострёнными ушами и моих родителей, прыгающих с ветки на ветку, словно Тарзан со своей Джейн. И тут появляется Герб с демоническим лицом, претендующий на жизнь Лиама. Я просыпаюсь в холодном поту и остаток ночи провожу в страхе и кошмарах.

Глава 6

Страх катастрофы

Суббота проходит буквально мимо нас. Лиам часто уходит из дома, а когда возвращается, то просто запирается в своей комнате. Он говорит мне, что собирается тренироваться и что в командных видах спорта нужно думать о других, а не о себе, что нельзя всех подводить, но я ему не верю. Он тысячу раз говорил мне, что важен общий результат, а не личный успех, но я очень сомневаюсь, что сейчас он думает о своих товарищах по баскетбольной команде. Он сильный, но не настолько. Мы больше не разговариваем, не включаем телевизор, а бабушка не выходит из кухни. По крайней мере, я сплю без кошмаров и демонических эльфов в моей голове. Проснувшись в воскресенье, я почти верю, что всё это мне привиделось, словно дурной сон.

Я провела всё утро в домашних хлопотах, навела порядок на полках в своей комнате и собрала листья в саду. Не то чтобы их было много, уже давно наступила зима, но я не хотела думать обо всём, что нам рассказала бабушка, и, как испуганный страус, я спрятала всё связанное с эльфами под землю, в ожидании, пока Лиам сделает первый шаг. Кроме того, с тех пор как Раймон позвонил и предложил вместе прогуляться по торговому центру, я не могу сидеть на месте.

Лиам появляется в саду, когда я почти закончила, и его серьёзный вид возвращает меня к реальности. Теперь, когда он думает, что должен стать неким богом солнца, я полагаю, что беспокоиться вполне нормально. Я не позволю этому случиться, я не позволю им забрать его, но я понятия не имею, как это предотвратить.

– Перестань чесаться, – сказала я. Метка солнечных эльфов на его запястье становится всё темнее, и она, должно быть, зудит. А может быть, это просто рефлекс, бессознательное желание стереть её.

Раймон заехал за мной сразу после обеда. Я не была уверена, что стоит идти, на случай, если вернётся Герб, но Лиам настоял. Сказал, что, если я ему зачем-либо понадоблюсь, ему достаточно позвать меня. И это правда, теперь наша связь стала гораздо сильнее, и мы можем разговаривать, просто думая друг о друге.

Мы с Раймоном добирались до центра на двух автобусах, и я по-прежнему могла без проблем слышать Лиама. Если он замолкал на десять минут, я звала его, и он всегда отвечал раньше, чем я успевала начать волноваться. По мере того как мы удалялись от дома, я чувствовала себя всё легче, как будто с моих плеч наконец-то слез некто навалившийся на меня всем своим весом.

Мы бродим по торговому центру, заходя в разные магазины. Примеряем шляпы, возимся с маленькими яркими плеерами, заходим в книжный. В его витрине наше внимание привлекает огромная книга с замками, городами, принцессами и даже парой драконов. Все они представляют собой бумажные фигуры, которые разворачиваются, когда раскрываешь очередную страницу, и выглядят настолько потрясающе, что мы зашли в магазин без колебаний. Перед уходом Раймон провёл некоторое время, листая книгу сказок.

– А не староват ли ты для таких историй?

– Ты знаешь её?

Он показывает мне картинку кровати с пятнадцатью или двадцатью матрасами, покоящимися на крошечной горошине.

– Ты шутишь?

Я не могу поверить, что он никогда не слышал её. Я говорю, что папа всегда читал мне сказки перед сном и что «Принцесса на горошине» была одной из моих любимых. Раймон очень удивлён. Его мать пела ему песни, в которых рассказывала истории, чтобы помочь ему уснуть, а когда заканчивала, всегда добавляла: «Спи, мой свет, я охраняю твой сон». И тогда мне становится очень грустно. Я не скучаю по маме, потому что не знала её, но мне никто никогда не говорил, что охраняет мой сон, и уже давно никто не рассказывал мне сказки на ночь. Раймон, должно быть, прочитал это по моему лицу.

– Какой же я идиот, прости.

– Всё в порядке. Папа рассказывал их мне, когда я была маленькой, а теперь я уже взрослая для сказок.

Когда Раймон сказал, что он идиот, он слегка наклонил голову, достаточно, чтобы его чёлка упала на глаза, и мне показалось это таким милым, что я чуть не поцеловала его. Я была так поглощена им, что не заметила приближающегося мужчину, который ел мороженое. Он тоже был не очень внимателен, и если бы Раймон не схватил меня за руку и не потянул в сторону, мы бы столкнулись. Это длилось всего секунду, но, когда он притянул меня к себе, я подумала, что он собирается меня поцеловать, и мои уши моментально выросли. За суматохой и смехом мне удалось избежать катастрофы. И хотя я всегда боялась случайно раскрыться, впервые я испытала неподдельный ужас. Потому что сейчас мне не хочется придумывать предлоги, чтобы скрыться, не хочется убегать, спасаясь от вопросов, которые могут появиться из-за заострённых ушей.

На обратном пути Раймон проводил меня до дома. В этом не было необходимости, я не маленькая девочка, которую нужно сопровождать до двери, и не романтичная дурочка, которая считает, что мальчики всегда должны это делать, но поскольку это значило, что мы проведём вместе ещё несколько минут, я не возражала. Мы сидели на скамейке у дорожки недалеко от леса, и было так холодно, что я прижалась к нему, чтобы согреться. Никто из нас ничего не сказал, но мне было всё равно. Я положила голову Раймону на грудь, а он обнял меня за плечи. Ненадолго время остановилось. Герб, эльфы, солнечные лучи на запястье Лиама и даже шишки на руках бабушки исчезли. Раймон начал тихонько напевать песню о принце, который ушёл из своего замка. Я бы отдала всю свою жизнь за то, чтобы он не прекращал петь, но внезапно он остановился.

– Ты дрожишь, – сказал Раймон таким тоном, который, словно первый луч солнца, прервал очарование ночи. Чары были разрушены.

Мы шли домой как можно медленнее, но я действительно дрожала, и даже его голос или воспоминание о его руке на моих плечах не могли меня согреть. На первой ступеньке мы попрощались под комментарий Лиама в моей голове, что его стошнит, если мы поцелуемся.

Его не стошнило. Но когда я вошла в дом, Лиам улыбался во весь рот, словно в рекламе, и смотрел на меня своими сияющими голубыми глазами. С великой осторожностью он воздержался от шуток, потому что я предупредила его.

– Как дела с этим чудаком?

– Не называй его так, – я притворяюсь рассерженной маленькой девочкой и бегу в свою комнату, чтобы заново пережить каждый момент этого дня.

Глава 7

Поиск границ

Хотя сон у меня выдался недолгим, я просыпаюсь отдохнувшей. Для меня это были очень напряжённые выходные, и я не могу представить, что сейчас творится в голове у Лиама. Мы просто должны сказать Гербу, когда тот появится в следующий раз, что мы уже сделали свой выбор. Совершенно ясно, где мы хотим остаться. По крайней мере, для меня это очевидно. Хотя Лиам… Есть что-то, о чём Лиам мне не рассказывает. Он уходит из дома, не сказав ни слова, а когда возвращается, выглядит усталым и отстранённым. Если я спрашиваю его, он говорит, что только что вернулся с тренировки, но я знаю, что он мне врёт, потому что в последний раз он даже не взял с собой спортивную сумку.

Когда я спускаюсь к завтраку, бабушка и Лиам уже сидят за столом.

– Уже поздно, или вы встали пораньше?

– Не у всех в жизни происходят всякие интересные вещи, про которые можно смотреть сны, коротышка.

Я не уверена, звучит ли его голос с укором, или он просто шутит. Чем легче мне говорить с ним без слов, тем труднее мне читать взгляд его голубых глаз. Как будто кто-то прокрался ночью в дом и вместо высокого красивого мальчика, который постоянно носил меня на руках и щекотал, оставил серьёзного мужчину с такими же бездонными глазами, шелковистыми волосами и обезоруживающей белоснежной улыбкой. Но который при этом говорит низким голосом и думает низким голосом, и всё время кажется, что он вот-вот скажет: «Прекрати это ребячество». Возможно, пришло время вытащить голову из песка.

– Лиам, мы можем поговорить с этим эльфом. Должен быть какой-то способ…

– Не лезь в это!

Меня пугает сила его голоса. Бабушка тоже смотрит на него с удивлённым выражением лица.

– Прости, Зойла, прости.

– Я просто говорю, что…

– На самом деле ничего не нужно делать. «Не впутывай в это бабулю».

Я спрашиваю его почему, но не получаю ответа. Я продолжаю болтать о том, как холодно на улице, потому что не хочу, чтобы она заметила, как мы разговариваем за её спиной.

С тех пор как мы обнаружили, с какой лёгкостью нам даётся мысленное общение, мы ищем пределы своих возможностей, но не находим их. Что, если мы с ним будем в разных городах, в разных странах? Расстояние, кажется, не имеет значения, и это заставляет меня вспомнить эльфов и слова бабушки о том, что они всегда могут найти нас. Я спросила Лиама: «Вот как они нас вычисляют?», но он только пожал плечами и сказал, что гамбургеры в том месте, где мы вчера обедали, не представляют собой ничего особенного.

Мне страшно подумать, что он слышал, когда мы говорили с Раймоном. Я имею в виду не каждое конкретное предложение, а то, что я не сказала, а лишь подумала, то, как я интерпретировала на свой вкус слова Раймона. Сможем ли мы когда-нибудь дойти до той стадии, чтобы слышать то, что слышит другой, так, как это слышит другой? Я никогда не возражала против визитов Лиама в мою голову, но теперь у меня такое чувство, что он всегда там, как будто он начал подглядывать через занавески в душе. Но это работает только в одну сторону, как бы я ни старалась, нет никакой возможности заставить его поговорить о наследии или узнать, о чём он на самом деле думает.

Продолжить чтение