Читать онлайн Все, что я хотела сказать бесплатно

Все, что я хотела сказать

Monica Murphy

THINGS I WANTED TO SAY (BUT NEVER DID)

Cover design: Hang Le

© 2021 by Monica Murphy

© Мчедлова Валерия, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Пролог

Прошлое

Я помню, как увидела его впервые.

Он не замечал меня, но мне самой так больше нравилось. Так я могла без стеснения смотреть на него во все глаза, завороженная чертами его лица, движениями и тем, что он никогда не улыбался.

Почему он не улыбался?

Тогда мы были гораздо младше. Невинны? Сомневаюсь, что кого-то из нас вообще можно было описать этим словом. Мы повидали и совершили слишком многое, а к тому времени, когда встретились снова, зашли слишком далеко, чтобы прекратить. Остановить самих себя.

И тьму.

Я сопровождала родителей на вечеринку на Манхэттене. Мама не хотела брать меня с собой, но Джонас, мой отчим, настоял.

«Пусть посмотрит, как на самом деле живут настоящие богатеи», – сказал он со смешком.

Мама нахмурилась. Ей нравится думать, будто она одна из этих толстосумов, тогда как Джонас утверждает, что он всего лишь на них работает.

Мы вошли в расположенное в Верхнем Ист-Сайде здание с дружелюбными швейцарами и расставленными повсюду суровыми охранниками. Вестибюль был выполнен из стекла и мрамора. Гладкий и сверкающий. Наверное, я походила на деревенщину, пока шла, запрокинув голову, и рассматривала высокий потолок, ослепленная мерцающими огнями.

– Идем, – раздраженно позвала мама, так крепко сжав пальцами мое предплечье, что ущипнула кожу.

Подъем на лифте прошел гладко. Быстро. Мы поднялись в пентхаус, а как только двери открылись, возникло чувство, будто попали в другой мир. Нас никто не встретил у порога. Собственно, в самой квартире тоже никого не наблюдалось.

Все вокруг было белым: мебель, стены. Единственными яркими пятнами служили развешанные повсюду огромные картины. В основном абстракции. Я остановилась перед одной из них и склонила голову набок, пытаясь понять, что же на ней изображено. Мама чуть ли не силой оттащила меня прочь, бормоча себе под нос о том, что нельзя выставлять такие вульгарные произведения искусства на виду у детей, а Джонас только рассмеялся и спросил, что за ребенок смог бы понять, что это такое.

Тогда-то меня и осенило: на картине была крупным планом изображена вагина.

Я слышала доносившиеся откуда-то звуки. Чем дальше в квартиру мы проходили, тем громче они становились, пока перед нами не показалась состоящая сплошь из окон стена, перед которой небольшими группами толпились люди. Болтали, болтали, болтали. Выпивали, выпивали, выпивали.

Я была поражена. Ошарашена. Вот ради чего я жила. Мамин брак с Джонасом Уэзерстоуном изменил нашу жизнь. Джонас много зарабатывал. Очень много. Мама работала в риелторской компании Джонаса, и они полюбили друг друга. Ради нее он ушел от жены. Бракоразводный процесс был трудным, но, в конце концов, они с мамой поженились. Мне нравилось жить с Джонасом. Он хорошо ко мне относился. А еще у нас была большая квартира, хоть и не такая, как эта.

Таких пентхаусов я еще никогда не видела.

Как только мы вышли на террасу, перед нами появились очертания небоскребов. Казалось, они так близко, что можно достать рукой. Огни города сверкали и мерцали, но я почти не замечала их, украдкой отпивая шампанское из оставленных гостями бокалов и наслаждаясь шипучим напитком, от которого щекотало в горле и возникало странное чувство. Я наслаждалась этим чувством. Оно затуманивало разум и помогало забыть обо всех моих проблемах. Например, о родителях. О сводном брате.

Обо всем.

Он заметил, как я украдкой таскаю чужие напитки, и тихо подошел. Я поставила бокал, делая вид, будто смотрю куда-то в другую сторону. Мы были единственными детьми на этой вечеринке. Мне исполнилось четырнадцать. Предполагаю, что ему примерно столько же.

Началось лето перед старшей школой, и я чувствовала себя совсем взрослой. У меня выросла грудь, причем больше, чем у подруг. А еще я узнала: если, лежа в постели, прикасаться к себе в определенном месте, возникают умопомрачительные ощущения, и я старалась испытывать их как можно чаще. Йейтс постоянно стремился остаться со мной наедине, пока наши родители были на работе. Однажды он сунул руку мне в штаны и попытался там потрогать, но я оттолкнула его.

Он отвратителен. Он же мой брат.

Сводный, но все же.

Но, несмотря на отвращение, настойчивые приставания Йейтса заставили меня почувствовать себя желанной. А понимание, что тебя кто-то хочет, дает силу. Сидя на этой вечеринке в черном платье без бретелей и потягивая шампанское, я почувствовала себя старше. А внимание этого мальчика, такого красивого, такого пылкого, разожгло во мне любопытство.

Кто он? Чего хочет от меня?

– Давай возьмем и тебе? – спрашивает парень, указывая на оставленные на ближайшем столе бокалы. Я опустошила их все.

Подняв взгляд, я вижу, что он наблюдает за мной. На нем черные брюки и белая рубашка, рукава которой закатаны до локтей и обнажают предплечья. У него золотисто-коричневые волосы, почти светло-каштановые, а еще потрясающе красивое лицо. Надменное.

Безупречное.

Я поднимаюсь и встаю перед ним, наслаждаясь одобрением, вспыхнувшим в его светло-голубых глазах.

– Да, пожалуйста.

Я иду за ним к бару. Он что-то говорит бармену и сует ему пятидесятидолларовую купюру, а я стою рядом под впечатлением от этого поступка. Парень передает мне бокал, берет себе банку пива и засовывает в передний карман брюк.

– Ты не любишь шампанское? – спрашиваю я, озираясь вокруг и крепко сжимая в руке ножку бокала. На нас никто не обращает внимания, и я делаю глоток.

Вкусно.

– Нет, – отвечает он. – А еще от дешевой выпивки у меня болит голова.

Я не понимаю разницы, поэтому верю ему на слово.

К тому же я довольствуюсь всем, чем могу, поэтому точно не стану отказываться от бесплатного, да еще и полного бокала игристого.

Я иду за парнем вглубь квартиры, и от царящей вокруг тишины по телу пробегает дрожь. А может, все дело в кондиционерах, которые работают на полную мощность, я не знаю. Мы проходим дальше в дом, пока не оказываемся в темном коридоре возле закрытых дверей спален.

– Мой отец в одной из этих комнат трахает твою мать, – небрежно бросает он, как раз когда я делаю глоток.

Я чуть не выплевываю все шампанское ему в лицо. Смотрю на него, разинув рот и хлопая глазами.

– Что ты сказал?

Выражение его лица ничуть не меняется.

– Ты меня слышала.

– Моя мама замужем.

– А мой отец женат. Можно подумать, это что-то меняет. – Он пожимает плечами и достает банку пива из кармана. Открывает ее и, отхлебнув пену, делает щедрый глоток.

– Она бы не стала этого делать. – Когда парень ничего не отвечает, я чувствую, что нужно пояснить: – Трахаться с твоим отцом.

Я ощущаю себя особенно взрослой оттого, что говорю парню это слово, попивая шампанское. Делаю еще один глоток и позволяю пузырькам задержаться на языке.

– Но вот трахается. Твоя мать шлюха. – Он допивает пиво, сминает банку в руке и с громким стуком бросает на пол.

Я тотчас прихожу в ярость. Мы с мамой не всегда ладим, но он ведь ее даже не знает.

– Нельзя так говорить.

– Да ну? Ну а я сказал. – Парень склоняет голову набок и прищуривается. В его глазах так много злости. А он так молод. Я тоже иногда злюсь, но вовсе не так сильно. – Ты тоже шлюха? Как твоя мать?

– Пошел ты! – рявкаю я и выплескиваю шампанское ему в лицо.

Он морщится и медленно вытирает его ладонью. А я стою, тяжело дыша, и знаю, что должна уйти, но слишком заворожена происходящим.

Заворожена им.

Кажется, будто все это происходит не со мной. Я никогда в жизни не делала ничего подобного. Кто я? Когда стала такой храброй? Или глупой?

– Ты стерва, – цедит он. – Как и твоя мать.

– А ты мудак, – отвечаю я, собираясь развернуться и уйти, но он хватает меня.

Останавливает.

Впивается пальцами в кожу, крепко сжимая мое предплечье, а я пытаюсь вырваться, сбежать от него.

– Пусти меня.

– Нет. – Он ухмыляется, и у меня в голове вдруг проносится мысль, что он дьявол, скрывающийся за ангельским детским лицом.

Парень толкает меня к стене, и я припадаю к ней, словно тряпичная кукла, едва не оседая на пол. Он успевает схватить меня, пока не упала, и, рывком подняв на ноги, прижимается ко мне всем телом. Он намного выше, в нем по меньшей мере метр восемьдесят роста. Но он подтянутый. Даже худощавый. Йейтс крупнее. Мясистее. Хотя он старше – ему шестнадцать.

А этот парень именно такой.

Все еще мальчишка.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, вырываясь, но оттого лишь больше ощущаю его, и меня это интригует. Он всюду твердый. Крепкий. Сильнее, чем кажется.

– Думаю, тебе это нравится. – Усмешка не сходит с его губ, а когда он прижимается ко мне нижней частью тела, я чувствую кое-что еще.

У него стояк.

Я замираю, не в силах пошевелиться.

– Твоя мама дважды в неделю, если не чаще, отсасывает моему отцу, – шепчет он. – Приходит к нему в офис. Они называют это обеденным перерывом.

Я смотрю на него, разинув рот. Понятия не имею, о чем он. То есть понимаю, что он имеет в виду, но не может быть, чтобы мама так делала.

Не может быть.

– У тебя губы как раз для минета, – замечает он, и я едва не расцветаю от его комплимента, но потом твержу себе, что я больная и ненормальная, а он тем самым хотел меня оскорбить.

– Заткнись, – бурчу я, и он улыбается.

– Хочешь мне отсосать?

– Да ни за что. – Я задираю подбородок, изображая надменную принцессу.

Каково было бы сосать член? Девчонки так делают. Постоянно. Однажды я нашла журнал в комнате Йейтса и утащила к себе. В нем были фотографии голых девушек. Парочек, заснятых в процессе. Его член в ее вагине. Его губы возле ее соска. Его член у нее во рту, а она смотрит на него снизу вверх наивным взглядом, сунув пальцы себе между ног.

Я думаю об этом, и внутри разливается пьянящее тепло, приносящее слабость.

А может, виной тому шампанское.

– А вдруг тебе понравится, – говорит парень с намеком на улыбку. У него идеально ровные зубы. Готова поспорить, что он очень красив, когда улыбается по-настоящему.

Хотя я почти уверена, что улыбается он редко.

– Не понравится, – уверенно отвечаю я.

– Ты когда-нибудь это делала?

Я яростно мотаю головой.

– Давай я буду у тебя первым.

– Нет. – Я толкаю его в плечи, но он не сдвигается с места.

– Да брось. Твоя мать – шлюха моего отца. А ты могла бы стать моей. – Парень кивает в сторону закрытых дверей в темном коридоре. – Как я уже сказал, они сейчас в одной из комнат. Готов поспорить, твоя мать стоит перед ним на коленях, – насмехается он. – Спорим, она глотает всю его сперму до последней капли. Ты могла бы сделать то же самое для меня.

– Иди ты к черту. – Его слова наполняют меня яростью, но в то же время немного волнуют. Я никогда не думала о сперме и о том, чтобы глотать ее, как и о члене у меня во рту, во время разговора с парнем. Еще никто и никогда так со мной не говорил.

Никто.

Он смеется.

– Сама туда катись. У тебя сумасшедшая семейка.

– Хм, а я думаю, что у тебя, – отвечаю я, упираясь бедрами в его бедра, чтобы оттолкнуть.

Но это совсем не помогает. Только напоминает о том, что он возбужден. И я невольно думаю о том, что он возбудился из-за меня.

Некоторые из моих подруг уже занимались сексом. Лана занялась им с Дэвидом в спортивном зале во время танцев по случаю окончания восьмого класса. Потом она рассказывала, что у него такой большой член, что она всю неделю ходила как-то странно. Мне было трудно ей поверить, но я промолчала.

А теперь мне любопытно. Похоже, у этого парня тоже большой член, хотя мне не с чем сравнивать. Мне хочется увидеть его.

Прикоснуться к нему.

– Отпусти меня, – произношу я сквозь стиснутые зубы, слегка вырываясь.

Думаю, ему это нравится. Мне вроде как тоже. Нравится его сила. Нравится, что я слишком слабая, чтобы вырваться. Что это говорит обо мне? Я ненормальная. Чокнутая. Странная.

Во мне всегда было то, что я называю тьмой. Но я никогда не встречала того, кто вел бы себя так, будто в нем она тоже есть.

Парень наклоняется ближе, его губы оказываются в считаных сантиметрах от моих, и я ощущаю его дыхание. Теплое и с едва уловимым запахом пива.

– Заставь меня.

Повинуясь инстинкту, я размыкаю губы, собираясь закричать, и он это понимает.

А потому целует меня.

Так грубо и так внезапно, что я замираю. Его губы неумело прижимаются к моим, хотя я тоже не могу похвастаться опытом. Но я знаю, что может быть лучше. Нежнее.

Я обхватываю его нижнюю губу своими и слегка тяну. Он замедляет темп. Расслабляется. Поцелуй становится ленивым. Парень удивляет меня, высунув язык. Я приоткрываю рот, и он касается моего.

Мой первый взрослый поцелуй случился с мальчиком, который назвал мою мать шлюхой. Который сказал, что я тоже могу стать его шлюхой. Я должна оттолкнуть его. Откусить ему язык. Ударить коленом по яйцам.

Но я этого не делаю. Напротив, позволяю ему целовать меня, и, боже правый, мне это нравится. Тепло мчится по венам, согревая меня изнутри, и я прижимаюсь ближе к нему. Он опускает руки мне на талию. Я сминаю руками его рубашку. Его возбужденный член подрагивает, и тайное местечко, которое я недавно обнаружила, начинает покалывать.

Вот чего от меня хочет Йейтс. Мерзкий извращенец. Я никогда ему этого не дам, потому что мы семья, и это отвратительно.

Но чем дольше этот таинственный парень меня целует, тем охотнее я готова дать ему все, что он пожелает.

Мы целуемся так долго, что непонятно, как вообще умудряемся дышать. Наконец, наконец-то, он первым разрывает поцелуй, и я, открыв глаза, смотрю на его приоткрытые распухшие губы. Медленно поднимаю взгляд и вижу, что он наблюдает за мной.

Парень тянется к краю моей юбки и пробирается под нее пальцами, чтобы коснуться внутренней стороны бедра, и я прикусываю нижнюю губу.

– Ты уже мокрая?

– О чем ты? – Я знаю, о чем, но он такой чертовски юный. Как и я. Мы оба знаем, что такое секс. Нам доступно любое порно в Интернете, но все же.

Парень говорит со мной как взрослый. Знакомые мне мальчишки даже к груди боятся прикоснуться, а этот сунул руку мне прямо между ног.

– А то ты не знаешь. – В его голосе слышится отвращение, и я собираюсь ответить ему, возразить. Оскорбить его в ответ.

Но он снова целует меня, заставляя забыть обо всем. Этот поцелуй выходит лучше предыдущего. Наверное, я хорошо его научила. Поцелуй медленный и нежный, а от прикосновения его языка к моему внутри меня пробуждается желание. Парень тщательно изучает мой рот, пробует меня, и я позволяю ему. Я тоже его изучаю. Мы размыкаем губы, дразним, ласкаем друг друга языками, и все мое тело покалывает от предвкушения. И вот я прикасаюсь к нему, прижимаю руку к передней стороне его брюк, и он толкается навстречу моей ладони, позволяя почувствовать, как сильно он возбужден.

У меня пульсирует между ног, и мне хочется потрогать себя.

Нет.

Я хочу, чтобы он меня потрогал.

– Я тебя даже не знаю, – шепчу я ему в губы.

Он отстраняется со зловещей улыбкой.

– Лгунья.

– Не знаю. – Я в замешательстве. Почему он думает, что я вру?

– Ты у меня дома. Мой отец – один из богатейших людей во всем гребаном мире. «О, я тебя даже не знаю». – Он дразнит меня притворно пронзительным голосом. Звучит нелепо.

Меня переполняет злость. Он смеется надо мной после того, что сейчас произошло? Мне плевать, как хорошо он научился целоваться, все равно он мудак.

– Отстань от меня. – Я отталкиваю его, и на этот раз он отшатывается назад и отпускает меня.

Я отступаю, чуть не споткнувшись о брошенный бокал из-под шампанского. Должно быть, я выронила его, пока пыталась вырваться.

Даже не помню, как это случилось.

Парень кричит мне вслед, но я не обращаю внимания и что есть мочи мчусь прочь на дрожащих ногах. Я выбегаю обратно на террасу и ищу маму. Отчима, который мне как отец. Но их обоих нигде не видно.

Я слышу того парня. Слышу, как он зовет меня по имени, хотя никогда ему не представлялась. В панике озираюсь по сторонам, боясь, что он схватит меня, и напрягаюсь, когда чувствую, как чья-то рука сжимает мое плечо, но…

Оборачиваюсь и вижу, что это мама.

– Саммер! Ты чего? Ты будто окаменела.

Меня переполняет облегчение. Она здесь, а не трахается с другим мужчиной в одной из запертых комнат. Она со мной. На вечеринке.

– Мама. – Я бросаюсь к ней и обнимаю за талию, а она смеется от удивления.

Мы без конца ссоримся с тех пор, как я закончила восьмой класс. Все мои друзья собираются поступить в частную среднюю школу[1] «Ланкастер», и я тоже хочу туда попасть. Отчаянно хочу.

Джонас против. Он желает, чтобы я пошла в среднюю школу Святого Антония, как и он в свое время. В городе. Это хорошая школа, но там мне будет одиноко. Мои друзья будут веселиться в школе-интернате, а я застряну здесь.

Одна. С Йейтсом, который пойдет в одиннадцатый класс. Родители постоянно путешествуют вместе, оставляя нас одних, и от Йейтса не будет никакого спасения. Он станет изводить меня, пока я не сдамся.

– Милая, что случилось? Ты вся дрожишь. – Мама успокаивающе гладит меня по спине, а я боюсь, что она делает это в последний раз. Пускай поверит мне, такой милой и невинной. Кажется, будто этим вечером я лишилась частички себя, и этот мальчик завладел ею своими губами, языком и руками.

Я пытаюсь засмеяться и отстраниться, отчаянно желая обратить все в шутку.

– Все нормально. Правда. Просто подумала, что потеряла тебя.

– И щеки у тебя раскраснелись. – Мама хмурится и обхватывает мое лицо ладонями. – Ты ведь не пила?

Я изо всех сил стараюсь придать себе невинный вид.

– Нет, мам. Господи. Конечно же нет.

– Хорошо. – Это было слишком просто. Не может быть, чтобы она поверила мне на слово. – Не притрагивайся к шампанскому. А то знаю я, как ты любишь попивать тайком.

Мои щеки горят еще сильнее.

Теперь она озирается по сторонам, и я изучаю ее взглядом. Внимательно изучаю.

У нее тоже раскраснелись щеки. Волосы на затылке растрепались, словно ей не помешает пригладить их расческой. Одной серьги не хватает. И платье перекосилось и помялось. Как будто его надо поправить.

О нет.

Она выглядит в точности, как чувствую себя я. И хотя я не занималась сексом с тем мальчишкой, но позволила ему поцеловать меня и ненадолго забылась.

Мама выглядит так, точно забылась на полчаса. Может, и дольше.

– Где ты была? – спрашиваю я обвиняющим тоном.

– Я все время находилась здесь. – Она снова встречается со мной взглядом, а уголки губ, накрашенных новым слоем блеска, недовольно опускаются. – А ты где?

– Здесь. Все время. – Я оглядываюсь через плечо и вижу парня, который стоит и следит за нами.

Позади него возвышается мужчина, похожий на его взрослую копию. Он невероятно красив, и всем своим видом так и заявляет, что ему принадлежит все вокруг. Мальчик наблюдает за мной.

Мужчина наблюдает за моей матерью.

Мальчик приподнимает брови и кивает в мою сторону. Я отворачиваюсь, не желая видеть самодовольное выражение на его нелепо красивом лице. Он знает, что я все поняла. Он понял все еще раньше.

И, черт бы его побрал, он оказался прав.

Глава 1

Саммер

Выпускной класс

Я иду по священным коридорам частной средней школы «Ланкастер», опустив голову и медленно переставляя ноги. Снова, и снова, и снова. Мои новенькие блестящие пенни-лоферы[2] жмут ноги, а шерстяная юбка в зеленую и темно-синюю клетку колет бедра. Помню, как сильно хотела попасть сюда тем летом перед поступлением в девятый класс и как злилась на родителей за то, что они не стали платить огромную сумму, которую стоило зачисление в «Ланкастер».

А теперь я здесь, но только на год. Мой последний год в школе. Сейчас конец августа, и, хотя в воздухе благодаря океанскому бризу витает прохлада, в этом старом здании с красивыми деревянными панелями и устаревшей системой охлаждения ужасно душно. Здесь хоть есть система центрального отопления и вентиляции?

Наверное, нет.

– Идем, – цедит мама сквозь зубы, прищелкнув пальцами возле талии, чтобы я шла рядом с ней.

Я ускоряю шаг, чтобы не отставать, а подняв голову, вижу, что другие ученики проходят мимо нас с любопытным выражением лиц, окидывая взглядом знакомую им форму школы «Ланкастер», что на мне надета.

Новенькая. Ученица, переведенная из другой школы. Конечно, им любопытно. Уверена, они еще загуглят мое имя и узнают о нашем семейном скандале.

Меня он почти не коснулся. Мама об этом позаботилась. Она бы не допустила, чтобы мое будущее оказалось загублено. У нее есть связи, и она подключила их, чтобы защитить меня.

Поэтому я оказалась здесь, в частной средней школе «Ланкастер», самой элитной школе-интернате на восточном побережье, основанной одной из богатейших, старейших семей в стране. История семьи Ланкастер уходит корнями во времена Вандербильтов, Асторов и Рокфеллеров[3]. Они так давно сколотили свое состояние, что большинство уже не знает, откуда оно изначально взялось.

Как и я. Вроде слышала, что они занимались судоходством? Нефтью? Скупили всю доступную землю на восточном побережье, а потом перепродавали ее на протяжении многих лет? Не знаю. И, честно говоря, мне все равно. Знаю лишь, что они неприлично богаты.

И очень долгое время у моей чопорной и порядочной матери был роман с Огастасом Ланкастером-пятым. – Вот и пришли, – напевает мама, и я слышу легкую дрожь в ее голосе. Она волнуется за меня, и я расправляю плечи, желая доказать ей, что мне не страшно. – Приемная комиссия.

Мама открывает дверь, и я, войдя первой, улыбаюсь пожилой женщине, сидящей за высокой деревянной стойкой. Старушка неспешно встает, демонстрируя темно-синий костюм из юбки и пиджака, который едва сходится на ее пышном бюсте.

– Доброе утро! – Женщина улыбается маме, а потом останавливает взгляд на мне. – Должно быть, ты Саммер Сэвадж, – говорит она с излишне дружелюбной улыбкой.

– Я ее мать, Джанин Уэзерстоун. – Мама, как всегда, протягивает руку в такой манере, что создается впечатление, будто она королева, приветствующая верных подданных. Я вижу, что женщине этот жест совсем не нравится, но она все же берет ее ладонь и пожимает за кончики пальцев.

– Приятно с вами познакомиться. Мы очень рады, что Саммер проведет последний год обучения в нашей школе. – Лицо женщины приобретает мрачное выражение. – То, что случилось, такая трагедия. Сочувствую вашей утрате.

Мать испепеляет ее взглядом. Меньше всего ей хочется обсуждать это, тем более с посторонними.

– Спасибо, – коротко отвечает она. – Мистер Мэтьюз свободен?

Женщина приосанивается.

– Конечно! Я думала, вы захотите взять расписание Саммер, чтобы она могла приступить к занятиям. Боюсь, первый урок уже начался. – Она бросает на меня осуждающий взгляд. Можно подумать, это я виновата, что опоздала.

Не моя вина, что мама целую вечность собиралась перед выходом из гостиничного номера, беспрестанно жалуясь на недосып. Я же, наоборот, подскочила в шесть утра, не в силах заснуть от волнения.

– Да, дайте нам, пожалуйста, ее расписание, – требует мама. – И нам нужно поговорить с мистером Мэтьюзом, прежде чем моя дочь пойдет на занятия. Уверена, он подпишет ей освобождение от урока.

– Разумеется. – Женщина, которая, по всей видимости, является секретарем директора школы, передает мне листок бледно-розового цвета. Мама вырывает его у нее из рук и бегло просматривает перечень уроков, пока я стою рядом и с беспокойством жду возможности на него взглянуть.

– Ее не включили в класс с углубленным изучением английского, – бросает мама с нескрываемым раздражением, сунув мне расписание.

Просматриваю список, и меня переполняет разочарование. Английский. Мировые религии. Математика. Французский повышенного уровня. После обеденного перерыва у меня окно, а последним уроком идет государственное устройство Америки.

– Меня устраивает расписание, – говорю матери, но она поджимает губы и качает головой.

– Ты замечательно пишешь, Саммер. Все время что-то строчишь в своих дневниках, – шепчет она, но я вижу, как оживляется секретарша.

Щеки заливает румянец, и я пожимаю плечами.

– Да ерунда. Пожалуйста, не нужно менять расписание. Все нормально.

– Давайте пройдем в кабинет директора Мэтьюза. Вы можете подождать его там, – женщина указывает на приоткрытую дверь у нее за спиной. – Директор в кампусе, но я сообщу ему, что вы ждете. Он сейчас подойдет.

Я иду за мамой в тесный кабинет, мы с ней усаживаемся в кресла напротив огромного вычурного стола, и секретарша с тихим щелчком закрывает за нами дверь. Убедившись, что мы остались одни, мама поворачивается ко мне, не скрывая недовольства.

– Что значит, ты не хочешь изучать углубленный курс английского? – возмущается она.

– Я не хочу доставлять неудобства. – После несчастного случая я превратилась в тень себя прежней и не желаю привлекать к своей персоне излишнее внимание. – Тебе не кажется, что достаточно и того, что ты смогла подключить связи и добиться, чтобы меня сюда приняли?

– Это меньшее, что я могла сделать, учитывая, как давно знаю Огги, – тихо говорит мама, имея в виду бывшего любовника.

Того самого, который в конечном счете развелся с женой из-за многолетнего романа с моей матерью. Тогда разразился грандиозный скандал, который разлетелся по всему Интернету и желтой прессе. Сердце моего отчима было разбито. А потом он впал в ярость.

Тогда наступило не самое приятное время.

Внезапно дверь со скрипом открывается и в кабинет входит красивый мужчина средних лет. Видимо, директор Мэтьюз. Он улыбается нам, и в уголках темных глаз собираются морщинки, а улыбка так широка, что обнажает ослепительно белые зубы. Директор закрывает за собой дверь и встает за столом, который служит своеобразным барьером между нами, а затем протягивает маме руку.

– Миссис Уэзерстоун, очень рад с вами познакомиться, – спокойно произносит он с располагающим выражением лица.

Мама поднимается и быстро пожимает его руку.

– Благодарю, что встретились с нами, мистер Мэтьюз.

Оба усаживаются в кресла и улыбаются друг другу, а я смотрю на них, хлопая глазами. Они будто совсем забыли обо мне.

– Это Саммер, – мама наклоняет голову в мою сторону.

– Саммер, мы очень рады приветствовать тебя в нашей престижной школе, – говорит мистер Мэтьюз тепло и искренне. – Я лично ознакомился с твоим табелем успеваемости и очень впечатлен освоенными тобой предметами. И твоими оценками.

– Спасибо. – Я прилежная ученица. В прошлом порой была неуправляемой и слегка помешанной на мальчиках, но всегда получала хорошие оценки.

– Хотя поначалу у тебя были трудности, – продолжает он, встречаясь со мной взглядом. – Полагаю, ты с тех пор взялась за ум?

Я расправляю плечи и киваю.

– Да, сэр.

– Она не попала в класс с углубленным изучением английского, – замечает мама, и я бросаю на нее сердитый взгляд, но она не удостаивает меня вниманием. – Саммер замечательно пишет. В прежней школе она входила в редакцию местной газеты. Получала награды за свои работы. Она очень талантлива.

– Ох, боюсь, что у нас в «Ланкастере» зачисление в класс для отличников – привилегия, а не право. Ученики мистера Фигероа целых три года усердно трудились. Он лично отобрал каждого после одиннадцатого класса, и у него обучается всего двадцать человек. – Мистер Мэтьюз складывает руки на столе, сцепив пальцы в замок. – Боюсь, я не могу вписать Саммер в класс без его согласия.

– Может, вам удастся поговорить с ним. – Мамин голос звучит мелодично. Приятно.

Улыбка не сходит с лица директора.

– Боюсь, что нет.

– Возможно, вы могли бы оказать мне услугу. – Ее голос становится суровым.

– Это класс Фигероа, а не мой.

От маминой улыбки не остается и следа.

– Наверное, тогда я свяжусь с мистером Ланкастером и выясню, чем он может помочь.

Мне хочется умереть. Как же стыдно. Меня не волнует продвинутый класс английского языка и литературы. Я не хочу выделяться. И уж точно не желаю устраивать сцен. Войти в класс к двадцати ученикам, которые последние три года сами добивались таких высот, будет настоящим кошмаром. Они сразу меня возненавидят.

У Мэтьюза подрагивают губы, взгляд становится потухшим.

– Я все устрою.

– Будьте добры. – Мама вновь улыбается, делает глубокий вдох и смотрит на меня. – Это сильно скажется на ее расписании?

– Нет. Не должно. – Директор хмурится и отворачивается к стоящему на столе компьютеру. Начинает что-то печатать на клавиатуре, а монитор повернут ровно под таким углом, что мне видна вся отображенная на нем информация.

Мой табель успеваемости. Заметки от прежних учителей и социального педагога за все прошлые годы. Больше всего в нем заметок от администрации.

Саммер демонстрирует деструктивное поведение в классе. Выходит из себя безо всякой причины.

Курила электронную сигарету в туалете. Отстранена от занятий на два дня. Занималась сексом в спортивном зале. Отстранена от занятий на пять дней.

Задержана и подвергнута обыску. В рюкзаке обнаружен рецепт ее матери на противотревожное средство. Отстранена от занятий на два дня.

Все это было в конце десятого класса.

После происшествия с рецептом мой отчим – упокой Господь его душу – поставил точку. Грозился, что отдаст меня в военную школу на все оставшиеся годы учебы. Я плакала и на коленях умоляла его, чтобы не заставлял меня туда ехать. Меня приняли. Это было неминуемо.

А потом мамин роман с Ланкастером получил огласку, и отчим совсем позабыл обо мне. Вместо меня он сосредоточился на моей матери. Мы съехали из его дома. Переселились в небольшую квартиру. Пресса была так зациклена на моей семье, что я замкнулась в себе. Перестала нарушать спокойствие в школе и сосредоточилась на учебе. Я лишилась всех друзей. А мама обхаживала Джонаса. Снова. И снова.

Пока весной мы вновь не переехали в его дом. Вскоре Йейтс вернулся из колледжа и был очень рад меня видеть. Зажег свечи в своей комнате и тем же вечером заставил меня с ним встретиться. Зажал мне рот рукой, сунул вторую мне в штаны, а потом…

– Ох, нам придется поменять местами пару уроков, – голос мистера Мэтьюза прерывает мои размышления, – но, думаю, проблем с этим не возникнет.

Он нажимает еще несколько клавиш, повернув монитор к себе, будто только что осознал, что мы можем прочесть все, что обо мне написано. Мама продолжает притворяться, но я вижу, как она поджимает губы, как мрачнеет ее взгляд.

Все эти старые воспоминания отнюдь не из приятных. Я не была счастлива, ни капли. Меня никто не слушал. Я обрела покой, только когда оказалась подальше от Йейтса и мы с мамой остались вдвоем. Меня вконец измотала необходимость жить с ним, постоянно противостоять ему и его настойчивости. Столько раз, что и не счесть.

И это было… ужасно.

Мысль о том, что предстоит провести с ним лето – последнее лето перед выпускным классом – стала для меня последней каплей. Я совершила нечто… страшное.

Но это позволило мне избавиться от него.

Навсегда.

– Я только что отправил твое новое расписание на принтер. Вивиан его подготовит. Удачного дня, Саммер, – напутствует директор Мэтьюз, остановив на мне проницательный взгляд.

Она тебе понадобится.

Я слышу эти невысказанные слова, витающие в кабинете. Мама ничего не замечает и, оставшись довольной тем, что добилась своего, встает, и я поднимаюсь вслед за ней, борясь с волнением, от которого сводит желудок.

– Спасибо, что отнеслись с пониманием к нашим потребностям, – произносит мама. – Мы очень вам благодарны.

– Разумеется. Для друга мистера Ланкастера все что угодно, – говорит он.

Я улавливаю акцент, который сделал в своих словах директор. Мама тоже его улавливает. Она выходит из кабинета с высоко поднятой головой, на ходу выхватив только что распечатанное расписание из рук Вивиан и даже ее не поблагодарив. Вивиан что-то бормочет себе под нос, и я делаю вид, будто не слышу ее, хотя на самом деле это не так.

– Шлюха, – вот что она прошептала.

Это слово преследует мою мать всюду, куда бы она ни пошла, но ей мастерски удается игнорировать людей. Даже не знаю, как у нее это получается. Я вспоминаю мальчишку, которого встретила в прошлом. Сына мужчины, с кем у мамы был роман. Вспоминаю, что он тоже называл ее шлюхой. Эти воспоминания не выходят у меня из головы. Особенно когда я лежу в постели по ночам. Я помню, какие он вызывал у меня чувства. Помню его жестокие слова, его грубый поцелуй.

И с тех самых пор я неустанно ищу это чувство.

Глава 2

Саммер

Я рано прихожу в класс углубленного изучения английского[4], поскольку уже пропустила бо́льшую часть первого урока, и иду к столу, за которым сидит внушительный темноволосый мужчина, болтающий с парой учениц. Обе девушки красивые, в безупречной школьной форме, с длинными светлыми золотистыми волосами с прямым пробором. Они беззаботно смеются над словами учителя, запрокинув головы, и я завидую тому, как комфортно они себя ощущают. Девушки очень уверены в себе, и я понимаю почему. Они проучились здесь уже три года, потратили на это свое время, и теперь они на самой вершине. Старшеклассницы, готовые править школой.

И вот она я, врываюсь в их класс усилиями властной матери, точно мое место именно здесь. Это не так.

И я это знаю.

Когда они наконец удостаивают меня вниманием, на их лицах видно столько пренебрежения, что я отшатываюсь от них и дрожащей рукой протягиваю мистеру Фигероа свое расписание.

– Здравствуйте, я тоже в этом классе, – говорю я.

Он пробегает взглядом по расписанию, и его темные брови сходятся на переносице.

– Боюсь, здесь какая-то ошибка.

Я молчу. Просто оглядываю класс и делаю вид, словно не знаю о том, что только что произошло в кабинете директора.

Фигероа берет трубку со стоящего на столе телефона и набирает добавочный номер из трех цифр.

– Здравствуйте. Да, у меня тут… – он смотрит на мое расписание, – …Саммер Сэвадж, и она утверждает, что тоже в продвинутом классе.

Учитель замолкает, пока директор Мэтьюз отвечает, а мне хочется исчезнуть. Девочки явно подслушивают, устремив на меня взгляды, а потом одна из них наклоняется к другой и что-то шепчет ей на ухо, прикрыв рот ладошкой, чтобы до меня не долетело ни слова.

Они даже не утруждаются сделать вид, будто говорят не обо мне. Наверное, не стоит и удивляться.

– Понятно. – Голос Фигероа звучит тихо. Немного холодно. – Что ж, ладно. Спасибо. – Он вешает трубку и смотрит на меня с бесстрастным выражением лица, а затем возвращает мне расписание. – Можете присаживаться, мисс Сэвадж. Урок начнется через несколько минут.

Я послушно сажусь за первую парту самого дальнего ряда. Достаю новую тетрадь и ручку, снимаю колпачок зубами и, открыв тетрадь, разглаживаю ладонью чистую страницу. Меня переполняет желание сделать запись в дневнике, но он лежит на самом дне рюкзака, и мне не хочется доставать его, чтобы потом сразу прятать обратно.

Дневник хранит все мои мысли. Чувства. Заметки и каракули. Клочки бумаги, которые я пожелала сохранить. Чек, оставшийся с тех времен, когда мы с друзьями ходили в новую кофейню незадолго до моего переезда. Корешок от билета на концерт, куда я ходила, чтобы увидеть Гарри Стайлза. Записку с угрозами от Йейтса. Помятую, испачканную пятнами от шампанского салфетку, которую я забрала с вечеринки в тот вечер, когда целовалась с тем ужасным мальчишкой. Салфетка была темно-синего цвета с огромной буквой «Л» посередине.

«Л» означало Ланкастер.

Мне нравится время от времени листать дневник и пробегать пальцами по клочкам бумаги, перечитывать свои записи. Некоторые из них трудно читать, как, например, записи о ночи пожара. Об общении с моим сводным братом. О ссоре с отчимом. О конфликте с друзьями.

Другие вызывают у меня улыбку. А третьи пробуждают тоску по прежним временам, когда я была еще юной и наивной и верила, что в мире есть хорошие люди.

Теперь я не уверена, существуют ли они вообще.

Ученики неспешно заходят в класс, и все до единого с любопытством разглядывают меня. Они ожидают, что все присутствующие в классе будут им знакомы, поэтому я понимаю, почему сбиваю их с толку.

– Итак, все в сборе? Похоже на то. – Фигероа встает, подходит к белой классной доске и синим маркером пишет на ней «Ромео и Джульетта». – Добро пожаловать в класс углубленного изучения английского языка. – Он улыбается. Ученики отвечают смешками. Учитель указывает на доску маркером. – Таково было ваше задание по чтению на лето. Надеюсь, вы все готовы к заданиям, которые я сейчас вам дам.

Фигероа поглядывает на меня с сомнением, и я, улыбнувшись ему, пишу название «Ромео и Джульетта» первой строкой в новой тетради. Проще простого. Я читала эту книгу в десятом классе. Придется освежить память, но у меня нет причин для беспокойства.

– Уверен, вы все заметили, что у нас появилась новая ученица. Пожалуйста, поприветствуйте Саммер, – он не сводит с меня глаз, и я первой отвожу взгляд, чувствуя себя не в своей тарелке от его пристального внимания.

Несколько человек тихо бормочут приветствия, но их меньшинство. Уверена, им совершенно не нравится, что я здесь вместе с ними, что, по их мнению, мне тут не место.

Внезапно дверь открывается и в кабинет входит парень. Отвернувшись от класса, он что-то кричит кому-то в коридоре. Дверь захлопывается за ним, и все внутри меня оживает. Я сажусь прямо. Кожу покалывает. Сердце колотится. Дыхание перехватывает, а на лбу вдоль линии роста волос выступает испарина.

Я знаю, кто он. Я твердила самой себе, что его здесь не будет, но ошибалась.

Он здесь.

Уит Ланкастер. Парень, который меня поцеловал. Который хотел меня трахнуть и называл шлюхой, когда мы едва стали подростками. Он выше, чем я помню. Намного выше метра восьмидесяти, да и плечи его кажутся очень широкими в темно-синем пиджаке школьной формы. Его высокомерие почти осязаемо. Он проходит в класс, словно ему здесь все принадлежит, и, по сути, так и есть.

В конце концов, это его фамилия красуется на вывеске.

Я не свожу с него глаз, завороженная его великолепным лицом. Оно еще красивее, чем я помню. Душераздирающе красив. Пронзительные голубые глаза, острые скулы, нос с небольшой горбинкой и точеный подбородок. У него пухлые темно-розовые губы, и он обнажает зубы в обращенной учителю, безнадежно фальшивой улыбке.

– Уит. Безмерно счастлив, что ты смог прийти, – сухо замечает Фигероа.

Девушки хихикают. Уит хмурится.

– Извините. – В его голосе не слышится ни капли сожаления. А голос у него стал более низким с тех пор, как я слышала его в последний раз. – Пришлось задержаться.

Уит даже не смотрит на меня, а я сижу, сжавшись, ссутулив плечи и опустив голову. Не хочу, чтобы он увидел меня. Узнал меня.

Разразится настоящая катастрофа. Он ненавидит меня.

Всем своим естеством.

И почему я думала, будто он на класс старше? Как я могла так промахнуться? Сама не знаю, как пришла к такому выводу, но едва эта мысль зародилась в сознании, от нее было уже не избавиться.

Я допустила ошибку, причем серьезную.

После нашей с ним встречи тем вечером, когда я спросила маму, что это был за мужчина, и она назвала мне имя, я загуглила его. Одним из самых популярных изображений по этому запросу оказалась фотография семьи Ланкастер – всех пятерых ее членов. Отец – высокий, красивый и величавый. Мать – стройная, надменная и безучастная. Две симпатичные девочки с похожими улыбками одеты в одинаковые платья. Уиттакер Огастас Ланкастер стоит рядом с отцом, превосходя его ростом. На его лице – маска едва сдерживаемой злости, такой сильной, что она почти ощутима. Чем дольше я рассматривала фотографию, тем больше росло мое любопытство.

Что они за семья? Они выглядели как с картинки, но теперь я знаю, что фотографии лгут. В четырнадцать я не поверила Уиту, когда он сказал, что у моей матери роман с его отцом. Подобная мысль даже не укладывалась у меня в голове. Я любила своего отчима как родного отца и верила, что мама тоже его любила.

Позже я узнала, что ошибалась.

Скандал быстро раскрылся. Я училась в десятом классе, когда о разводе Ланкастеров стало известно всему миру благодаря постыдному снимку, на котором Огастас Ланкастер был запечатлен в компрометирующей ситуации.

С моей матерью.

Моей элегантной, всегда спокойной и собранной матерью. Ее застукали на выходе из захудалого отеля в центре города в огромных солнцезащитных очках, которые скрывали ее красивое лицо, в неплотно запахнутом плаще Celine и под руку с Огастасом. Ветер трепал полы ее плаща, открывая длинные голые ноги.

Прямо до самого бедра. И никакого белья.

СМИ обезумели. Намекали, что под плащом она абсолютно голая, и я была уверена, что это правда.

Как и все остальные.

В то время в мире не происходило больше ничего интересного, поэтому случившееся вылилось в скандал национального масштаба. В трагедию, от которой семейство Ланкастеров так до конца и не оправилось. Да и наше, безусловно, тоже.

Уит, будучи старшим ребенком и единственным мальчиком в семье, приходится наследником всего семейного состояния. Вернее, одним из наследников состояния одной из многих семей рода Ланкастеров. Но его отец – старший сын старшего сына старшего сына…

И так можно продолжать из поколения в поколение. Они владеют потомственным богатством, настолько давним, насколько это вообще возможно в нашей стране. Частная средняя школа «Ланкастер» существует уже больше ста двадцати лет, и каждый представитель этого рода учился именно в ней, прежде чем поступить в колледж и перейти к масштабным, великим свершениям.

Интрижка моей матери с Огастасом навсегда изменила их жизнь. Сильвия, мать Уита, из рода Уиттакеров с Род-Айленда – еще одной очень богатой, хоть и не такой известной, как Ланкастеры, семьи, – получила солидную сумму при разводе. Ланкастерам запрещено обсуждать условия развода, как и саму его причину, по подписке о неразглашении информации. Но всем известно, почему их брак распался.

Из-за моей матери.

У нас хватает денег, но по сравнению с Ланкастерами мы, можно сказать, нищие, а деньги обеспечивают человеку или его семье неприкосновенность в определенных кругах. А значит, мама оказалась брошена на съедение волкам – папарацци, светским хроникам, – и они разорвали ее в клочья. Растащили на части и разбросали по всему Нью-Йорку. Люди перешептывались. Дешевые газетенки и блоги о знаменитостях радостно злословили о ней, снова и снова публикуя фотографию ее обнаженного бедра. После того как случился пожар, в шоу «20/20»[5] на ABC показали двухчасовой спецвыпуск, посвященный маминому роману с Ланкастером и его разрушительным последствиям.

Я всегда стараюсь выбросить воспоминания о пожаре из головы. Для нашей семьи скандал закончился катастрофой, в то время как Ланкастеры остались относительно невредимы. Деньги защищают. Ограждают. В жизни всегда выигрывает тот, у кого больше всего денег.

Несправедливо, но кто сказал, что жизнь справедлива? Это я тоже усвоила на собственном горьком опыте.

Взгляните на Ланкастеров. Несмотря на роман и спровоцированный им скандал, они все так же блистательны. В прессе до сих пор время от времени всплывают фотографии всего семейства. Современной семьи, которая умеет находить общий язык, даже будучи в разводе. В статьях писали, что они делают это ради детей.

А мы с матерью запятнаны и покрыты шрамами. Сломлены и изгнаны из общества, которое прежде принимало нас, в особенности маму с Джонасом, с распростертыми объятиями.

Внезапно меня посещает мысль: а сестры Ланкастер тоже здесь?

Должны быть.

Сильви и Каролина потрясающе красивы. Одна из них занимается танцами, но я не помню которая. Однако задача продолжить династию Ланкастеров полностью лежит на плечах Уита.

Я сижу, не поднимая головы, и поглядываю, как Уит проходит между рядами парт и садится в самом дальнем от меня ряду в противоположном конце кабинета. У него каменное выражение лица, губы надуты, а сердитый взгляд прикован к стоящему перед нами учителю.

Я была готова поклясться, что Уит старше меня. В нашу первую и единственную встречу он явно вел себя так, будто старше. Был таким пресыщенным, словно повидал и сделал уже все, и его ничто не впечатляло.

Сейчас у него такой же вид. Он несильно изменился за прошедшие три года. Кажется, жизнь ему наскучила.

А я просто рада, что он меня не заметил.

Я сижу, замерев на стуле, а Фигероа продолжает читать лекцию, бубня об отношениях двух влюбленных подростков, которые пожертвовали всем, в том числе собственными жизнями, ради того, что считали любовью.

– Однако было ли это любовью? – в какой-то момент спрашивает Фигероа. – Они были младше, чем вы сейчас. Историки считают, что Джульетте едва исполнилось четырнадцать. Мы можем предположить, что Ромео был старше, лет шестнадцати, максимум семнадцати. К восемнадцати годам он должен был уже жениться и стать отцом.

– Да на хрен это, – бормочет один из парней, и все смеются.

– И правда, – отвечает Фигероа, сердито глядя на парня, но тот лишь улыбается в ответ. – Но в те времена все обстояло именно так. Так было на протяжении сотен лет, и только в последнее время общество признало право людей впервые вступать в брак в зрелом возрасте. Вместе с тем все больше и больше людей позже обзаводятся детьми. За это вам стоит благодарить своих родителей.

– Я своих ни черта благодарить не стану.

Это сказал Уит.

– Мистер Ланкастер, я всегда ценю ваши красочные комментарии, которые вы отпускаете на протяжении всех моих лекций. Как всегда, остроумные и занимательные. – В голосе мистера Фигероа слышится красноречивая язвительность. Кое-кто не рад присутствию Ланкастера в своем классе.

Но, полагаю, он ничего не может с этим поделать.

Разговор вновь возвращается к Ромео и Джульетте, и я почти весь урок веду конспект, потупив взгляд в тетрадь. Не хочу привлекать ничье внимание. Ни учителя (который злится из-за того, что его вынудили взять меня в класс, хотя он не знает, что я собой представляю и какие у меня оценки), ни учеников, которые упорно трудились, чтобы заслужить себе место в этом классе, а я просто пришла и заняла его, точно в этом нет ничего особенного.

Интересно, а с Уитом такая же ситуация? Он получает все что захочет благодаря своей фамилии? Или он в самом деле умен? Хорошо ли он учится в школе? Или ведет себя как придурок и вообще не старается? Он не обязан соблюдать строгие школьные правила, как все остальные.

Раздается звонок с урока, и я спешно собираю вещи, закидываю рюкзак на плечо и, не оглядываясь, выхожу из класса. Просматриваю расписание, которое крепко сжимаю в руке, и вижу, что следующей будет математика.

Мой самый нелюбимый предмет.

В широком коридоре полно учеников, все идут по своим кабинетам и в школьной форме выглядят одинаково. Я училась в частной школе на Манхэттене, но от нас не требовали носить форму. Мне непривычно ходить в колючей шерстяной юбке и блузке из грубой ткани. А пиджак?

Просто отвратителен. Я вся вспотела.

Проходя мимо других девушек, я бросаю взгляд на их юбки. У некоторых они очень короткие, и мне кажется, они просто подвернули их на талии. Я невольно замечаю, что у всех девушек красивые волосы. На губах яркая помада, на веках эффектный макияж. На ногтях лак ярких цветов. Таков их способ выделиться из толпы.

Мои длинные каштановые волосы собраны в простой хвост. На лице ни грамма косметики, ногти не накрашены лаком. Единственное, что я потрудилась сделать с утра, так это нанесла немного туши на ресницы, и теперь на фоне этих девушек чувствую себя совершенно невзрачной.

Возможно, это и к лучшему. Я не хочу выделяться. Не желаю, чтобы на меня обращали внимание. Если бы я знала, что Уит тоже здесь учится, то вообще ни за что не захотела бы сюда приезжать. Я так много искала информацию о Ланкастерах в Интернете, но все равно допустила глупую ошибку, не выяснив, что Уит все еще учится в частной школе «Ланкастер». Нужно было догадаться.

Хотя в Интернете предостаточно сведений о романе моей матери с Огастасом, как и книг и различных статей о прежних поколениях Ланкастеров, о нынешнем поколении информации не так уж много. Возможно, причиной тому послужило уважение к их личной жизни в силу возраста. Да и сам Уит не выделяется. У него есть двоюродный брат, Брукс Ланкастер, и он блогер с огромной аудиторией в Instagram[6]. А еще у него популярный канал на YouTube и, с еще бо́льшим количеством подписчиков, в TikTok. Вся слава досталась ему.

Возможно, Уит предпочитает избегать внимания.

Я вхожу в класс математики и сажусь в самый конец, решив, что это место станет моим любимым до конца дня. Сама не знаю, почему на уроке английского села впереди. Хотела бросить вызов? Фигероа меня разочаровал. Учитывая, что мы двенадцатиклассники[7] на уроке английского для отличников, «Ромео и Джульетта» – слишком банальное задание по чтению.

Но я не жалуюсь. Я даже благодарна, потому что уже прочла эту книгу. По крайней мере, мне не придется наверстывать материал.

В класс входит пожилая женщина и с громким стуком закрывает дверь, а затем запирает замок. Бодрым шагом проходит вперед и поворачивается к нам со сдержанной улыбкой.

– Добро пожаловать на урок математики. Если вы меня не знаете, то меня зовут мисс Фальк. Фальк, не фальшь, и никакой фальши и жульничества на уроках. – Она улыбается.

Никто не смеется. Наверное, воспринимают ее слова всерьез.

Она раздает учебный план и рассказывает, что нас ожидает. Выдает нам учебники и листок с домашним заданием, пояснив, что хочет оценить наши способности, и я, нахмурившись, просматриваю список вопросов.

– Какие-то проблемы? – спрашивает мисс Фальк, остановившись возле моей парты.

Я поднимаю взгляд и вижу, что она с любопытством меня рассматривает.

– Нет, мэм. – Я мотаю головой.

– Хорошо. Добро пожаловать в школу «Ланкастер», мисс Сэвадж.

Она идет дальше.

Несколько человек поворачиваются на местах и открыто глазеют на меня, и, ответив им слабой улыбкой, я опускаю голову. Ненавижу внимание. Не хочу, чтобы они поняли, кто я такая. Мне всегда было тошно оттого, что у меня осталась фамилия отца. Человека, которого я едва знаю. Человека, которому на меня наплевать, и так было всегда. Я хотела стать Уэзерстоун, как моя мать и мой отчим Джонас. И даже мой сводный брат Йейтс.

Имя Йейтс Уэзерстоун тяжело произносить. И буквально, и фигурально.

От этой мысли сводит живот.

Я иду на урок французского, который проходит в небольшой, полной энтузиазма группе. Учительница – молодая женщина, которая просит нас называть ее Амели и очень оживленно говорит на французском. Она в самом деле родом из Франции. А в классе собрались в основном девочки, что помогает мне расслабиться. Я представляюсь всем на французском, и они кивают в ответ с приветливыми улыбками.

Первые дружелюбные лица, которые я видела за весь день.

Когда наступает время обеда, я иду в столовую и поражаюсь выбору блюд. Собираю себе салат в салат-баре, а потом прохожу среди множества занятых столиков и чувствую себя отвратительно из-за того, что никого не знаю. Пара девушек с урока французского замечают меня и машут рукой. Я сажусь с ними и молча ем салат, пока они болтают рядом.

– О боже, там Уит, – говорит одна из них, прижав руку к груди. – Он такой красавчик! Клянусь богом, он еще больше похорошел за лето. Такой загорелый!

Мне ни в коем случае нельзя оборачиваться и смотреть на него. Если он увидит мое лицо, то непременно узнает. Конечно узнает. СМИ не показывали мое лицо в новостях, но он прекрасно помнит, кто я такая. Как и я помню, кто он.

– Он садист, – отрезает вторая девушка. Ее зовут Джейн, и она отнюдь не простушка. Она похожа на модель с безупречными чертами лица и стройным телом. – Я слышала, что ему нравится причинять девушкам боль, когда он их… эм… трахает.

– О чем ты, черт побери, говоришь? – спрашивает вторая, а я смотрю на нее, тщетно пытаясь вспомнить ее имя.

Сегодня меня ждало слишком много нового, в том числе имен, чтобы запомнить все.

Джейн наклоняется ближе, понизив голос.

– Фара в том году закрутила с ним роман. Ничего серьезного, но у них была интрижка. Они переспали. По ее словам, он был очень жестким. Каждый раз, когда он целовал ее, то хватал рукой за горло. Словно пытался обездвижить. Она рассказывала, что иногда он сжимал пальцы, будто правда пытался ее задушить.

Вторая девушка громко ахает. Я молчу, хотя ее слова будоражат мое воображение. Меня это не пугает и не шокирует.

Могу представить, что ему такое нравится. Он и в четырнадцать был груб. Куда же могла завести его фантазия сейчас?

– Отвратительно, – сердито произносит девушка, имени которой я не могу вспомнить.

Джейн ухмыляется и перекидывает светлые вьющиеся волосы через плечо.

– А мне кажется, это даже возбуждает.

Я наблюдаю за ней. За тем, как она щелкает ярко-розовой жвачкой (она ничего не ест за обедом), за ее жеманными манерами. Этой девушке Уит Ланкастер не по зубам. Он уничтожит ее одним только прикосновением. Одним взглядом.

– Он такой сексуальный, что я, пожалуй, смогла бы не обращать внимания на его заскоки. – Девушка, и я как раз вспомнила ее имя – Кейтлин, смеется и обращается ко мне. – Ты уже знакома с Уитом?

Я медленно мотаю головой, но ничего не говорю. Ничего не подтверждаю и не опровергаю словами.

– Эта школа принадлежит его семье. Он неприкасаемый, – сообщает она.

– Тебе пока нравится в «Ланкастере»? – интересуется Джейн, заправив прядь светлых волос за ухо и щелкая жвачкой.

– Мне ко многому нужно привыкнуть, – честно отвечаю я и отправляю в рот еще ложку салата.

– Ты поселилась в общежитии? Или ты живешь в городе? – спрашивает Кейтлин.

– Я остановилась в общежитии, – отвечаю я, опустив взгляд.

Благодаря маминому знакомству с Огастасом Ланкастером, я смогла в последний момент получить отдельную комнату в общежитии, что, не сомневаюсь, просто неслыханно. Мне не придется ни с кем делить комнату. Я слышала, что такое случается довольно редко.

Мне снова достаются особые привилегии из-за маминой связи с Ланкастерами. И это даже как-то ненормально, да плевать. Я должна пользоваться ими при любой возможности.

– А где ты раньше училась? – продолжает допытываться Джейн, попивая воду из бутылки. Она рассматривает меня с блеском в глазах, и я уверена, что она хочет меня разгадать.

Я не доверяю ей. Что-то в ней заставляет меня нервничать. Впрочем, что и говорить, я вообще никому не доверяю. Больше не доверяю.

Когда обжигаешься много раз, уже сложно ослабить бдительность.

– В «Биллингтоне» на Манхэттене, – отвечаю я с легкой улыбкой.

Похоже, обе под впечатлением.

Это одна из лучших частных школ на Манхэттене. Когда Йейтс там учился, Джонас состоял в попечительском совете. Вот почему Йейтсу многое сходило с рук: на все его выходки смотрели сквозь пальцы благодаря щедрым пожертвованиям Джонаса и его положению в совете.

Я оказала миру услугу, когда разобралась с Йейтсом. Хотя благодарностей за это не слышу.

К тому же никто не знает о том, что я сделала.

Оставшуюся часть обеда мы ведем бессодержательную беседу, и к концу перерыва я чувствую, как у меня между лопатками становится все теплее и теплее. Точно кто-то наблюдает за мной. Я не смею обернуться.

Слишком боюсь, что если сделаю это, то встречусь с холодным оценивающим взглядом Уита Ланкастера.

Глава 3

Саммер

После обеда у меня окно, хотя на самом деле это время предусмотрено для самостоятельных занятий в читальном зале. Я иду в библиотеку, нахожу себе место в задней части просторного помещения и устраиваюсь за небольшим свободным столиком. Достаю задание по математике и выполняю его на скорую руку, отвлекаясь на красивые архитектурные формы здания. Оно старинное, с высокими потолками и готическими окнами, которые застеклены великолепными витражами, какие можно увидеть в фильме о ведьмах и колдунах.

Приходит уведомление о сообщении, и, глянув на экран, я вижу, что пишет мама.

Обустраиваешься на новом месте?

Я не утруждаю себя ответом. Все равно ей наплевать. Она уже едет домой, в квартиру, которую получила после смерти Джонаса. Больше никаких подъемов на пятый этаж без лифта. Теперь она обеспечена на всю жизнь. Если повезет, то оставит и мне немного после своей смерти.

Правда, учитывая, как сильно она любит тратить деньги, мне вряд ли так повезет.

В библиотеке есть другие посетители, и все говорят приглушенными голосами, склонив головы друг к другу, сплетничают, улыбаются и смеются. Увидев их, я начинаю тосковать по друзьям из моей прежней школы. Я скучаю по ним. Но когда незадолго до пожара разразился скандал о нас с Йейтсом, я больше не могла показываться там на глаза. Все знали, что он делал со мной.

И никто не предпринял мер, чтобы это прекратить.

Подавив злость, я снова сосредотачиваюсь на домашнем задании и не замечаю звук шагов, пока тихий женский голос не произносит слова приветствия.

Я подскакиваю от испуга, резко поднимаю голову и вижу стоящую возле стола девушку.

Она робко улыбается, ее длинные светло-русые волосы ниспадают ниже плеч. Почти до самой талии. У нее бледное лицо, светло-голубые глаза, а розовые губы растянуты в улыбке и кажутся почти ярко-красными на фоне белоснежной кожи.

– Ты новенькая.

Я невольно улыбаюсь в ответ.

– Да.

– Можно сесть с тобой?

Я указываю рукой на три свободных стула, стоящих возле моего стола.

– Да, конечно.

Она садится на тот, что ближе всего ко мне, и с громким стуком бросает рюкзак на стол. Я наблюдаю, как она копается в его содержимом, достает оттуда учебник по истории и со звонким шлепком бросает на столешницу. Где-то в отдалении раздается приглушенное «тише!», которое наверняка донеслось из-за кафедры библиотекаря.

– Она терпеть не может шум, – произносит девушка с легкой улыбкой.

– Кто?

– Библиотекарь. Мисс Тейлор. Она древняя, как это здание. – Девушка смеется, и я, не сдержавшись, посмеиваюсь вместе с ней. У нее заразительный смех, и я тут же чувствую себя уютно рядом с ней. Гораздо уютнее, чем с другими двумя девушками за обедом. – Заметила, что здесь работает куча учительниц – старых дев? Думаю, сюда преподаватели-девственницы приходят умирать.

Она смеется еще громче. Девушка похожа на ангела, но явно обладает изощренным умом.

Я проникаюсь к ней еще большей симпатией.

– Тебе здесь нравится? – спрашивает она.

– Тут здорово, – отвечаю я, пожимая плечами, и снова смотрю на задание по математике. Мне осталось решить всего одну задачу, и тогда с ним будет покончено.

Она наклоняется ко мне и переходит на шепот.

– Это просто.

Я приподнимаю бровь.

– Думаешь?

– Я знаю. – Она оглядывается, будто хочет убедиться, что рядом никого нет, а потом снова поворачивается ко мне. – Я в одиннадцатом классе. А ты в двенадцатом?

Я киваю, гадая, откуда она об этом знает.

– Да.

– Ты училась в «Биллингтоне»? – Девушка тихо присвистывает, а я удивленно вскидываю брови. – Шикарное местечко.

– А это разве нет? – Мой голос звучит сухо, сердце колотится в груди.

Откуда она знает, где я училась?

Девушка пожимает плечами.

– Да ничего особенного.

Ее слова звучат пренебрежительно. Видимо, частная школа «Ланкастер» не произвела на нее впечатления.

– Ты всегда здесь училась? – интересуюсь я.

Только так можно объяснить, почему она не замечает красоты этого места. Старинные здания, готическая капелла с фиалом, который поднимается высоко в небо. Пышные зеленые лужайки, лес за кампусом, а за ним и океан, плещущийся о берег.

Прямо как во сне.

– Всю свою жизнь. – Девушка закатывает глаза и театрально вздыхает. – По крайней мере, такое у меня ощущение.

– Откуда ты так много знаешь обо мне? – спрашиваю я с любопытством, но без страха. Есть в ней что-то безобидное.

– У меня свои методы. И доступ, – загадочно отвечает она. – Я знаю, что тебя зовут Саммер Сэвадж. Классное имя, кстати. Такое… первозданное. Ты из Манхэттена. Поступила в последнюю минуту, хотя срок зачисления в «Ланкастер» уже давно истек.

Она произносит все это будто бы с наслаждением.

– Тебе выделена одноместная комната в общежитии, что практически невозможно, учитывая условия твоего зачисления, а значит, у тебя есть знакомые в руководстве. Может, старый добрый Огастас? К тому же я слышала, что сегодня утром ты присутствовала на уроке английского для отличников, что, уверена, многих разозлило. Все эти девушки из кожи вон лезут, чтобы попасть в класс Фигероа, отчаянно стремясь с ним сблизиться. С несколькими у него были романы, но я тебе ничего не говорила. Так что да, у тебя определенно есть связи. – Она улыбается, а ее голубые глаза блестят. – С друзьями в высших кругах можно многого добиться.

Меня осеняет, и я выпрямляю спину, чувствуя отвращение от того, что по спине пробегает волна страха. Эта девушка должна меня ненавидеть. Наверное, уже ненавидит.

– Кстати, меня зовут Сильви. Сильви Ланкастер. – Едва вглядевшись в мое лицо, она запрокидывает голову и хохочет. Да так громко, что я слышу, как мисс Тейлор снова на нее шикает. – Мы никогда не встречались, но у меня такое чувство, точно я знаю о тебе все.

– У меня тоже, – признаюсь я хриплым голосом. Общаться с ней – все равно что брататься с врагом.

Опасно.

– О, не надо так пугаться. Меня не волнует, что было у твоей матери с моим отцом. – Сильви машет рукой, словно развенчав все отвратительные истории о наших родителях. – Наша мать на протяжении всего их брака всеми силами стремилась сделать жизнь отца невыносимой. Для него это оставалось единственным выходом.

– Ты правда так думаешь? – в неверии переспрашиваю я.

Кажется, что ее это совершенно не волнует, тогда как ее брат обращался со мной как с обыкновенной проституткой, когда мы были еще детьми. Едва стали подростками.

Я думаю о том, что услышала о нем от девчонок: ему нравится душить девушек во время поцелуя. Как бы извращенно это ни звучало, я заинтригована. Я была бы не прочь узнать, каково ощущать, как большая теплая ладонь Уита сдавливает мое горло и прижимает к стене, пока он истязает меня губами.

Боже, я ненормальная. Серьезно.

– Я всю жизнь жила с ними. Была свидетельницей катастрофы, которую они называли браком. Да, я правда так думаю, – серьезно говорит она. – Мой старший брат считает твою мать воплощением зла и во всем винит ее. Наша младшая сестра полагает, что отец сам все разрушил, и каждый день ругалась с ним по поводу неустойчивого состояния нашей дорогой мамочки, пока не нашла способ сбежать.

– Ну а к чему склоняешься ты? – спрашиваю я.

– Они все ответственны за свои действия, не так ли? Они взрослые люди. Кто-то из них думал о своих детях? Нет. Впрочем, разве они вообще когда-нибудь о нас думают? – Сильви не дает мне возможности ответить. – Все они эгоисты. Погружены в собственные маленькие мирки. Как считаешь, почему существует школа-интернат под нашей фамилией? Чтобы они могли отправить нас сюда и забыть о нашем существовании.

Сильви объясняет это так логично, что все кажется предельно понятным. Уверена, она права. Когда они думали о своих детях?

Никогда. Мои родители не обращали на нас с Йейтсом внимания, когда это было важнее всего. Почему же еще он так дерзко ко мне приставал? Он знал, что ему все сойдет с рук.

Что ж, я ему показала.

– Твой брат знает, что я здесь? – задаю я вопрос, который мучает меня с утра, надеясь, что голос звучит непринужденно.

– Нет. Да? Не уверена. Мы не говорили о тебе, и он никогда не упоминал твоего имени в моем присутствии. Хотя мы с Уитом вообще мало общаемся. Он считает меня надоедливой, – признается она, но, похоже, ее это совсем не обижает.

– Как ты так много узнала обо мне?

– Взломала школьную базу данных. – Я смотрю на нее разинув рот, и Сильви расплывается в улыбке. – Тут древняя система. Даже моя бабушка смогла бы ее взломать, а ее уже два года нет в живых.

Не могу сдержать смешок.

– А кто-нибудь знает, что ты влезаешь в школьную базу данных?

– Только несколько избранных. Теперь ты в их числе. – На губах едва заметная улыбка, глаза блестят. – Если когда-нибудь возникнут проблемы с оценками, дай знать. Я могу все поправить. – Она щелкает пальцами.

– У меня хорошие оценки, – уверяю я.

– Пока. – Улыбка не сходит с ее лица, а моя медленно угасает.

Не сомневаюсь, что она видела мое личное дело из «Биллингтона» и с едва сдерживаемым восторгом жадно вчитывалась в каждый эпизод, окончившийся отстранением от уроков. За наркотики, грубость и секс на территории кампуса. Я была сущим кошмаром. Первые два года в старшей школе дались сложно. Я вела себя импульсивно. Таков был мой крик о помощи. Я хотела внимания, причем любого.

Но никто не слушал. Хуже того, меня уже были готовы отправить куда подальше – в военную школу, словно бы это могло мне помочь.

Хотя, думаю, возможность оказаться подальше от Йейтса в самом деле все бы исправила, но я не хотела решать проблему таким путем. В одну из последних ночей, когда мы все еще были одной семьей, он дождался, когда все лягут спать, крепко прижал меня к себе и сказал, как сильно ему будет меня не хватать, когда я уеду. Тогда я поняла, что он действительно верил, будто я не хочу уезжать, чтобы не разлучаться с ним.

Но дело было вовсе не в этом. Отнюдь. Во всяком случае, не для меня.

– Ты похожа на ту, у кого много секретов, – голос Сильви вырывает меня из размышлений.

Я вновь сосредотачиваю на ней взгляд и вижу, что она смотрит на меня прищурившись.

– Я открытая книга, – лгу я.

Она ничего не говорит. Это и ни к чему.

Потому что она мне не верит. И не должна верить. У меня полно разных секретов.

И все они ужасны.

* * *

Я забегаю на урок по государственному устройству Америки прямо перед последним звонком и бросаю виноватый взгляд на учителя, сидящего за столом. Я слишком засиделась в библиотеке, наслаждаясь разговором с Сильви, хотя все время чувствовала себя виноватой из-за связи с ее братом. Я так и не упомянула об этом. А она не упомянула о нем. Только один единственный раз.

Пусть лучше так и будет.

Класс заполнен, все парты заняты, кроме двух в самом конце. Я спешу к ним, не глядя под ноги, спотыкаюсь о рюкзак и растягиваюсь на полу.

Кажется, что весь класс наблюдает за моим позорным падением и заходится смехом.

Я не спешу вставать, прижавшись щекой к холодному полу и чувствуя, как от боли пульсируют колени после жесткого приземления. Прохладный воздух касается спины и бедер, и я понимаю, что юбка задралась, демонстрируя черные шортики, и я безумно рада, что надела их вместо обычного белья.

Учитель бросается ко мне. Я слышу, как скрипят по полу его подошвы.

– Ты цела? – спрашивает он.

Мои зрители немного успокоились, но я все еще слышу смех. Стоит возмущенный шепот, все судачат обо мне. Какой-то парень спрашивает прямо:

– Кто она, на хрен, такая?

Я быстро беру себя в руки, встаю на колени и смахиваю волосы с лица. Слышу, как кто-то делает громкий вдох, словно от шока, и, бросив взгляд влево, понимаю, что буквально оказалась лицом к лицу с падшим ангелом из моих снов.

Дьяволом из моих кошмаров.

Уитом Ланкастером, который смотрит на меня, будто увидел призрака.

Крепко прижав к груди рюкзак, я встаю, отворачиваюсь и усаживаюсь на ближайший свободный стул.

Прямо за Уитом.

Черт.

Учитель окидывает всех строгим взглядом, тем самым заставляя замолчать, а потом заговаривает сам, но я понятия не имею, о чем речь. Ничего не слышу из-за бешеного стука сердца. Его биение ревет в ушах, ощущается в пульсе, и я пытаюсь задержать дыхание. Пока не сдаюсь и не выдыхаю поток воздуха, пахнущего мятой после жвачки, которую я жевала в библиотеке.

Боже, надеюсь, он не заметит.

Я опускаю взгляд на пол и морщусь. Я споткнулась о чертов рюкзак Уита. Ну конечно. Сижу, точно в трансе, все тело дрожит, а колени жжет после падения. Не свожу глаз с парты из страха, что, стоит мне поднять голову, я увижу, что он смотрит на меня. Но когда я наконец отваживаюсь поднять взгляд…

То натыкаюсь на его затылок.

Сделав еще один судорожный вдох, я достаю блокнот, тетрадь и свой любимый механический карандаш, а руки все еще дрожат. Я готова вести конспект, но учитель стоит, опершись о стол и скрестив руки на груди, и рассказывает о себе и о том, чего ожидает от нас в этом году.

Он раздает учебный план, и мое сердце грозит выскочить из груди. Уиту придется обернуться и передать его мне. Я жду, ладони вспотели, а колени стучат друг о друга, когда ученики в моем ряду начинают передавать копии плана дальше, и я вижу, как небольшая стопка доходит до Уита.

Но он не дает мне копию. Оставляет себе обе и сидит, расправив плечи и глядя на учителя. Во мне вспыхивает раздражение, и мне хочется ткнуть его карандашом в спину и потребовать мой учебный план.

Но вместо этого я поднимаю руку.

– Да? – Учитель смотрит на меня добрыми глазами. Уверена, он сочувствует из-за моего недавнего падения. – Я не получила учебный план.

Он хмурится.

– Хм, странно. Я все пересчитал. – Он берет запасную копию со стола, подходит ко мне и протягивает листок бумаги.

– Спасибо, – отвечаю я.

Весь урок учитель что-то тихо бубнит, но я не слушаю. Не могу сосредоточиться ни на чем, кроме того, что Уит сидит прямо передо мной и, слава богу, намеренно меня игнорирует. Я чувствую его запах. Теплый, пряный и такой мужской. Рассматриваю его волосы. Русые, почти каштановые, но все же светлее. Они аккуратно, коротко подстрижены, но на макушке длиннее. На вид они мягкие. Не сомневаюсь, что, если проведу пальцами, пряди так и будут к ним льнуть.

Наконец звенит звонок, возвещая об окончании урока – окончании всего учебного дня. Я сижу неподвижно, пока все вокруг собирают вещи и чуть ли не бегом мчатся из кабинета. В школе проводят тренировки по всем осенним видам спорта. Об этом объявили во время обеда. Я пытаюсь дождаться, когда уйдет Уит, чтобы выйти следом, но он тоже медлит.

А точнее, медленно поворачивается ко мне.

– Ты что здесь делаешь, черт возьми? – тихо спрашивает он, пристально глядя на меня.

– Учусь, – отвечаю я вполголоса.

– Да черта с два, – парирует он, отпрянув, будто подхватит от меня заразу, если пододвинется ближе.

Я ненавижу его. Правда. Но в то же время меня к нему тянет. Притяжение осязаемо, меня влечет к нему, и я задумываюсь, чувствует ли он то же самое.

– Я поступила, – объясняю ему, беру рюкзак и убираю свои вещи. – Нравится тебе это или нет.

Он смотрит на меня свирепым взглядом.

Я отвечаю ему тем же.

Уит первым нарушает молчание.

– Отлично шлепнулась. Наверняка больно свалиться прямо на колени. – Он ухмыляется. – Хотя, уверен, ты привыкла стоять на коленях.

Его оскорбления ранят меня, словно удар ножом, рассекая на части.

– Иди ты в задницу, – рявкаю я и встаю.

Уит тоже встает и преграждает мне путь. Он стал гораздо более внушительным, чем был три года назад. Выше. Шире. Сильнее. Но я не позволю ему напугать меня.

– Видно, ты была бы рада, если бы пошел в твою, – говорит он тихим дразнящим голосом. Не знаю, как учитель нас не слышит, но, вероятно, он ничего не замечает. – Ты дешевая шлюха, как и твоя мать.

Я ловко увиливаю от него в последний момент и убегаю не оглядываясь. Его смех преследует меня весь путь по коридору, и, только выйдя из здания, я понимаю, что он звучит у меня в голове. В моих мыслях.

Они наполнены его смехом, который напоминает мне о том, что я в самом деле дочь своей матери.

Всего лишь дешевая шлюха.

Глава 4

Саммер

Первые две недели учебы проходят однообразно. Я запоминаю расписание, пытаюсь понять учителей и что они от нас хотят, а по вечерам делаю домашние задания, хотя они не слишком сложные. В начале четверти нагрузку всегда увеличивают постепенно. Так принято во всех школах. Я пока не завела друзей. Пошли слухи, что Уит специально поставил мне подножку в первый учебный день, отчего у всех стали возникать вопросы. К тому же у нашей неприятной беседы после урока в тот понедельник были свидетели, и я медленно, но верно стала в школе изгоем.

Со мной никто не разговаривает. Ланкастер заткнул всем рты. Я не видела Сильви с того первого дня в библиотеке, поэтому не могу рассчитывать даже на ее дружбу. Кажется, будто я стала призраком и меня никто не видит.

Стоило знать, что так и произойдет. Как только поняла, что Уит в кампусе, мне сразу стало ясно, что я упустила свой шанс провести выпускной год хоть отчасти нормально. На второй день Уит выяснил, что я посещаю вместе с ним урок английского для отличников, но я упорно отказывалась на него оглядываться.

Он бросил на меня сердитый взгляд, как только вошел в класс, как всегда с опозданием и пренебрежительным, наплевательским отношением к Фигероа.

Наверняка весь персонал школы его терпеть не может.

Его ядовитые слова, сказанные обо мне, медленно подтачивали мою репутацию. Шаг за шагом. До такой степени, что люди начали прямо-таки насмехаться надо мной, когда проходили мимо в коридорах. Девчонки, с которыми я общалась за ланчем в свой первый учебный день, теперь делали вид, словно в упор меня не видят. Или тайком поглядывают на меня через плечо, совсем как Кейтлин несколько дней назад.

Кажется, что он пытается меня выгнать, но я отказываюсь уходить. За обедом он сидит в столовой или на улице, но всегда в окружении девушек. Всегда в сопровождении тех же трех парней. Чеда, Эллиота и Спенсера, которые, как и мы, учатся в выпускном классе и родом из известных семей, но не таких известных, как семья Уита. Я удивлена, что у этого дьявола есть друзья, но, полагаю, дьяволом становишься как раз благодаря настойчивому характеру и непомерному обаянию.

Сдается мне, нечто подобное сказала бы моя мама.

Я не рассказываю ей о происходящем. И уж точно не говорю ни слова о Уите и о том, что он творит. Мама думает, что дела в школе идут хорошо и я справляюсь. Если бы я рассказала ей, что у меня проблемы с Уитом, она бы связалась с его отцом. И тогда мне придется жестоко поплатиться.

Поэтому я помалкиваю. Я пересела в другой ряд на уроке по государственному устройству Америки, поэтому больше не сижу прямо за Уитом. Обедаю я теперь в библиотеке. Там же делаю домашние задания, потому что сразу после обеденного перерыва у меня час самоподготовки. По вечерам я беру немного еды в столовой и отношу ее в свою комнату, где остаюсь наедине с самой собой. Принимаю душ. Читаю или смотрю что-нибудь на Netflix. Все мои дни проходят одинаково. Скучно.

Одиноко.

Если делаю вид, что меня не существует, значит, так и есть. К концу второй недели учебы кажется, будто Уит тоже позабыл обо мне, и это наполняет меня безмолвным чувством облегчения.

Но это облегчение не слишком велико. Я не доверяю Уиту. Возможно, у него есть тайный план.

Однако его близость пробуждает во мне любопытство. Порой я наблюдаю за ним во время обеда, когда захожу в столовую на несколько минут. Смотрю, как он разговаривает с девушками и как они расшаркиваются перед ним, словно перед знаменитостью. На общих уроках напрягаю слух, и, когда учитель задает ему вопрос, он всегда отвечает правильно. Он умен.

А еще опасен.

Все подлизываются к нему. Полагаю, это само собой разумеется, когда фамилия и герб твоей семьи указаны на здании школы. Преподаватели и рабочий персонал. Все ученики до единого. Похоже, единственные, кого не впечатляет статус Уита, – это троица его друзей, но и они относятся к нему с безмолвным почтением, которое дает ему понять, что он главный. Девушки флиртуют с ним – с ним и тремя его ближайшими друзьями в особенности – с таким отчаянием, что остается только им посочувствовать. Они жалкие.

Я отношусь к нему так же, как и он ко мне: упорно с ним не разговариваю.

Уит назвал меня шлюхой. Ничего не изменилось. Он ненавидит меня.

А я ненавижу его.

А сейчас я за ним наблюдаю. У нас последний на сегодня урок. Пятница. Уит сидит слева впереди прямо у меня на виду. Стучит карандашом по краю парты в устойчивом раздражающем ритме. Я сверлю его сердитым взглядом.

Он даже не смотрит в мою сторону.

Волосы упали ему на лоб, губы изогнуты в едва заметной улыбке. Однако на его лице не видно радости. Одни только резкие черты и насупленные темные брови. Но какое же у него красивое лицо. Равнодушное, напряженное, как у статуй в саду на территории кампуса.

Учитель включает фильм и гасит свет, и единственным источником освещения становится большой телевизор на стене. По нему идет ролик о текущих событиях, рассказывают о состоянии мира и его печальном будущем, и я сразу перестаю слушать.

Я и так в унынии.

Как только мистер Стейн выходит из кабинета, настроение меняется. Ученики достают телефоны. Начинают болтать. Я рисую каракули на пустой странице тетради, наклонив голову, отчего волосы падают вперед и заслоняют лицо. Не хочу, чтобы меня видели. Я пишу свое имя большими объемными буквами. Рисую вокруг него цветы. А потом пишу имя Уита.

И окружаю его мордочками дьяволят с длинными и очень острыми рогами.

– Так вот что ты на самом деле обо мне думаешь?

У меня перехватывает дыхание, когда я слышу его знакомый глубокий голос, захлопываю тетрадь и, подняв голову, вижу, что Уит сидит рядом со мной. Он умудрился пересесть за стоявшую позади него пустую парту, а потом тихо пододвинуть ее к моей. И как я только не заметила?

– Думаешь, что я дьявол? – не отстает он, когда я родолжаю молчать.

Отворачиваюсь от него, желая, чтобы он оставил меня в покое.

Желая, чтобы продолжил говорить со мной.

– Полагаю, я и правда превратил твою жизнь в ад, – небрежно замечает он, будто мы ведем непринужденную беседу.

А я все так же молчу.

– Я думал, что ты уже будешь вся в слезах после того, как я настроил всех против тебя, – продолжает он. – Ты сильнее, чем я думал.

Я снова медленно поворачиваюсь к нему, мы встречаемся взглядом, и меня затягивает. Даже в приглушенном свете я вижу блеск в его светло-голубых глазах, которые будто поглощают меня. Я размыкаю губы, но не издаю ни звука.

Да и что я скажу?

– Но на самом деле тебе, видимо, плевать, кому ты нравишься, а кому нет? – Его губы изгибаются в едва заметной улыбке. – Пока ты получаешь то, что хочешь, победа за тобой.

Понятия не имею, о чем он.

– Это не игра, – шепчу я.

Уит приподнимает бровь.

– Посмотрите-ка, она разговаривает.

Отвечаю сердитым взглядом.

– Ты ошибаешься, Сэвадж. Жизнь – игра, и почти все присутствующие в этом кабинете – неудачники. – Он замолкает на мгновение. – Кроме меня.

Меня поражает его высокомерие.

– Только потому, что у тебя много денег, – напоминаю я.

– И власти. У меня столько гребаной власти, что она чуть ли не сочится из меня. – Уит наклоняется ближе, и я отодвигаюсь. – Они все боятся меня. Сделают все, что я скажу, не задавая вопросов.

– Как в тот раз, когда ты велел им игнорировать меня?

Уит ухмыляется.

– Да. Они все бараны.

– А ты пастух?

– Я засранец, которому принадлежит земля, на которой эти бараны пасутся. Одно неверное движение – и я могу перерезать их всех. – С мгновение он изучает меня взглядом, а я все молчу, заставляя себя не произносить ни слова. Я ничего не могу раздавать просто так. Ни слова, ни эмоции. – Как твоя мать уговорила моего отца зачислить тебя в последний момент?

«Понятия не имею», – хочется сказать мне, но я продолжаю хранить молчание.

– У нее есть компромат на него? Или она, как обычно, встала на колени и отсосала ему в оплату за твое обучение?

Я даже не вздрагиваю от его слов, ведь знаю, что он ждет моей реакции. Вижу это по тому, как он блуждает по мне взглядом от самой макушки. Задерживается на моих глазах. На губах. Ждет красноречивого знака.

Мое лицо ничего не выражает.

– Я могу заключить с тобой сделку. Облегчить твою жизнь в этих стенах, – произносит он, а его голос звучит еще тише и ох как убедительно.

– На каких условиях? – спрашиваю я невозмутимо. Спокойно.

Уголки губ Уита приподнимаются.

– Отсасывай мне и дай кончать на твои сиськи неделю подряд, и я сниму со всех запрет.

Господи, вот же мудак. Хочет кончить мне на грудь?

В мыслях возникает непрошеный образ. Я стою на коленях перед Уитом. Обхватываю губами его впечатляющий член. Я знаю, что он у него большой. Никак иначе. Сомневаюсь, что у Ланкастера может быть маленький член, и я помню, какой была его форма под моей ладонью в тот единственный раз, когда я к нему прикоснулась. На мне ни лифчика, ни майки, грудь на виду, как ему и нравится. Я глажу его член и позволяю ему трахать меня в рот так глубоко, что чувствую, как головка упирается в заднюю стенку горла. А когда он уже близок к разрядке, с его губ срывается грубый стон, он выходит и разбрызгивает сперму по всей моей груди так, что она капает с сосков.

После он нежно стирает ее с моей кожи слегка дрожащими пальцами, все еще сотрясаясь от оргазма. Проводит ими по моим губам и заставляет облизать их и проглотить его сперму безо всяких возражений. Я вижу, как эта сцена разыгрывается перед моим мысленным взором, и понимаю, что фантазии эти немного извращенные, в особенности учитывая мой прежний сексуальный опыт.

– Дай мне пять раз кончить тебе на лицо, и я все улажу, – предлагает он.

На долю секунды я испытываю искушение, но тут же прогоняю этот сладострастный образ из мыслей. Да что со мной не так, черт возьми?

– Нет.

– Три дня. И я смогу кончить тебе на грудь, – озвучивает Уит финальное предложение.

Я смотрю на него, не в силах совладать с голосом.

– Тогда сократим до двух, и ты позволишь мне поласкать тебя пальцами прямо сейчас в классе. – Уит улыбается так широко, что, клянусь, его белые зубы слепят меня даже в полумраке.

– Ни за что. – Я стараюсь не ерзать на стуле при мысли о том, как Уит запускает свои длинные пальцы мне под юбку. В трусики. Между моих ног, поглаживая влажную, возбужденную плоть…

– Ты думаешь об этом. – Его проницательный голос прерывает мои мысли.

– Вовсе нет.

Мы пристально смотрим друг на друга, я опускаю взгляд к его горлу. Вижу, как быстро бьется его пульс на шее и испытываю странное успокоение от того, что оказываю на него такое же сильное влияние, как и он на меня.

– Тебе же хуже, – наконец говорит Уит с пренебрежением. – Я настрою всех против тебя.

– Разве ты еще этого не сделал? – Не знаю, как мне удается сохранять спокойствие в голосе, когда внутри я вся дрожу от его близости. От его угроз сексуальным шантажом. Я должна бы оскорбиться. Почему я не оскорблена?

Потому что тебя тянет к нему. Неважно, что он сказал или сделал, тебе приятна мысль о том, чтобы быть с ним. Ты жаждешь все, что он может тебе дать.

– Ты права, – бросает он. – Сделал. Думал, ты поддашься. Пара минетов – и тебя все полюбят? Если спросишь меня, отличная сделка. Я знаю, что непросто быть новенькой в этой школе, особенно когда тебя ненавидит Ланкастер.

– Не все Ланкастеры меня ненавидят, – манерно тяну я, имея в виду Сильви.

Щеки Уита тотчас краснеют, губы поджимаются от едва сдерживаемого гнева.

– Если ты имеешь в виду моего отца, то ты еще бо́льшая шлюха, чем я думал.

Последние слова он произносит так громко, что ученики поворачивают головы в нашу сторону. Уит берет свой рюкзак, встает и выходит из кабинета, не сказав больше ни слова.

Я смотрю ему вслед, прерывисто дыша. Чувствую на себе любопытные взгляды всех присутствующих, слышу их торопливый шепот. Они слышали его. Как же иначе? Их король назвал меня шлюхой, и теперь я за это поплачусь. Даже сильнее, чем прежде.

Уит обставил все так, будто я сплю с его отцом, а я даже не знакома с этим человеком. Для меня он скорее миф. Вымышленный персонаж, который сыграл в моей жизни роль, при этом ни разу со мной не встречаясь.

Теперь Уит считает, что я спала с его отцом, чтобы обеспечить себе место в школе «Ланкастер». Неужели он правда верит, что я опустилась бы до того, чтобы переспать с мужчиной, у которого много лет был роман с моей матерью? У меня такое даже в голове не укладывается.

Но когда дело касается Уита, у меня многое не укладывается в голове.

Глава 5

Саммер

– А ну, свали с дороги, – рычит мне парень, а потом толкает в сторону.

Я ударяюсь плечом о стену и морщусь от боли, но он даже не удосуживается взглянуть на меня. Идет себе дальше и дает пять другому парню, который к нему подходит. Они оглядываются на меня через плечо и смеются, а потом уходят.

Вот моя жизнь. Последние три недели я подвергаюсь настоящей травле. Превратилась в школе «Ланкастер» в общую грушу для битья, и до сих пор я терпела только грубые замечания, перешептывания, когда проходила мимо, сердитые, косые взгляды. Все это становится уже слишком, и я вот-вот взорвусь.

Поначалу было все одно и то же. Меня игнорировали. Делали вид, будто меня не существует. Даже преподаватели начали понимать, чем занимаются ученики. Если у нас был групповой проект, то меня в него не включали. Когда учитель обращался ко мне, то один из учеников начинал перекрикивать, словно меня и вовсе нет.

Мое существование ничего не стоило в глазах Уита, а значит, и в глазах всех остальных.

Некоторое время спустя учителя совсем перестали меня спрашивать.

Только на этой неделе происходящее приняло насильственный характер. И каждый раз, когда что-то происходит, каждый раз, когда кто-то ко мне прикасается, я в итоге вижу своих обидчиков с Уитом, точно им нужно его одобрение за хорошо проделанную работу.

Отвратительно. Он главный хулиган в школе, но ему для этого даже пальцем шевелить не нужно. Он просто заставляет других исполнять его приказы и обращаться со мной как с дерьмом.

Начался обеденный перерыв, и я иду в столовую. Ни одна девушка в помещении не бросает на меня сочувственного взгляда, не произносит шепотом слова приветствия. Все видят во мне врага. Новички боятся общаться со мной из страха, что к ним тоже начнут плохо относиться. У меня здесь нет союзников. Даже Сильви куда-то пропала. Я не видела ее в кампусе уже шесть недель, с первого учебного дня.

Я подхожу к очереди, рассматривая готовые сэндвичи в холодильнике. Надо взять один. Съем половину сейчас, а вторую оставлю на ужин. Так мне не придется выходить из комнаты до самого утра.

Плачевно, но это правда. Моя комната – единственное место, в котором я могу отдохнуть. Там я провожу большую часть времени, за исключением тех случаев, когда рано вечером тайком выбираюсь пробежаться по дорожкам, которые ведут к океану. Администрация уже предупредила девушек, что после пяти территорию кампуса покидать запрещено. Солнце садится все раньше и раньше, а в лесах, окружающих пляж, темно, и руководство школы не хочет, чтобы с нами что-то случилось.

Я нарушаю это правило. Со мной не общаются в школе, а это время – мое последнее спасение, и я не позволю отнять его у меня. Только в этот момент я ощущаю истинный покой, когда вставляю наушники в уши, слушаю музыку и растворяюсь в ритме, с которым мои ноги топают по земле. До недавнего времени я не понимала, что такое драйв от пробежки. А теперь чувствую, будто гонюсь за ним при любой возможности.

Я беру сэндвич, маленький пакетик чипсов и бутылку воды и встаю в очередь. Вокруг слышны разговоры, но никто ко мне не обращается.

– Я слышала, что она видится с парнями после отбоя, – шепчет девушка своим подружкам, которые стоят позади меня.

– С какими парнями?

– Уитом. Эллиотом. Спенсером и Чедом, – отвечает девушка. – Она тайком водит их в свою комнату.

– Точно, у нее же одноместная комната и нет соседки.

– У Уита целые апартаменты. Я слышала, что они встречаются у него, – добавляет другая.

Они сплетничают обо мне.

– Да без разницы. Я только знаю, что они все по очереди ее трахают. Или трахает один, пока она отсасывает другому. Устраивают настоящую оргию, прямо как в порно. Фу. – Все неловко смеются. – Какая мерзость.

Внутри нарастает злость, но я подавляю ее. Пусть говорят что хотят. Я знаю, что это неправда.

– Я слышала, что отцу Уита она тоже постоянно отсасывает. Так она расплачивается за учебу, – вставляет одна из девчонок.

– Гадость! Он же старый.

– Какая мать, такая и дочь.

Я делаю шаг вперед и сглатываю, чтобы промолчать. Кассир возится целую вечность, болтая со всеми с широкой улыбкой. Неужели она не может просто делать свою работу побыстрее?

– О-о-о, может, они ее делят. Может, устраивают тройничок с отцом Уита, – визжит еще одна из девчонок, после чего все начинают смеяться.

Я не выдерживаю.

Разворачиваюсь и окидываю их свирепым взглядом. Девушки знали, что я все время стояла здесь, потому и сказали все это, но они никак не ожидали, что я отреагирую. Обычно я этого и не делаю. Сейчас я впервые прилюдно за себя вступаюсь.

Их смех медленно стихает, и они смотрят на меня в ожидании.

– Вы все отвратительны, – говорю я.

– Я хотя бы не сплю ни с чьим папашей, чтобы не вылететь из школы, – дразнит одна из них. Она юная. Красивая. Злая, как змея. Одна из приспешниц Уита.

– А я хотя бы не пускаю слюни по члену Уита Ланкастера, умирая от желания его попробовать, – бросаю я в ответ.

– Ты стерва, – огрызается она.

– А ты бессердечная дрянь с тонной штукатурки на физиономии, – парирую я.

Девчонка громко ахает. Как и ее подруги. Внезапно над нами нависает тень, и я, с трудом сглотнув, опускаю голову и вижу блестящие черные ботинки рядом с моими потертыми мокасинами.

– Мисс Сэвадж, – доносится голос директора Мэтьюза. – Пройдемте в мой в кабинет, пожалуйста.

Я таращусь на него и указываю на девушек.

– А что на счет них?

– А что на счет них? – повторяет он, вскинув брови.

– Они первые начали. Распускали обо мне грязные сплетни, я просто пытаюсь защититься… – Мой голос стихает, и я замолкаю. Бесполезно что-то доказывать.

Меня никто не слушает. Никому нет дела.

– В нашей школе неприемлемы оскорбления, особенно такие грубые, как те, что я только что услышал от вас. – Директор подходит ближе и обхватывает пальцами мое предплечье. – А я все прекрасно слышал. Прошу, пойдемте со мной.

– А как же мой обед? – спрашиваю я еле слышно и кое-как ставлю все обратно на ближайшую полку.

– Похоже, сегодня вы его пропустите, – радостно сообщает он, разворачивает меня кругом и выводит из столовой.

Я слышу, как девушки хохочут мне вслед. Мы выходим из здания, и, взглянув направо, я вижу Уита, который стоит со своими дружками и пристально наблюдает, как я иду с директором в его кабинет, как преступница, которую ведут в камеру смертников.

Какая чушь.

Как только мы заходим в кабинет Мэтьюза, он запирает дверь, а затем прислоняется к столу. Я сажусь в кресло прямо перед ним, и директор стоит так близко, что я чувствую, как его брюки касаются моих коленей. Пытаюсь отодвинуться, но тщетно.

Он занимает мое личное пространство, и мне никуда от него не деться.

– Почему вы назвали мисс Атертон дрянью?

Он так легко произносит это слово, что я на миг озадаченно замираю.

– Она назвала меня стервой.

– Значит, это вас оправдывает. – Его тон звучит возмутительно спокойно.

– Она говорила обо мне гадости. Все они говорили.

Директор приподнимает бровь.

– Например?

Я не желаю пересказывать их выдумки. Хватит и того, что он мог ненароком услышать.

– Обвиняли меня в том, что я занимаюсь… непристойностями с парнями из кампуса.

– А вы занимаетесь непристойностями с какими-то парнями из кампуса? – спрашивает он, скрещивая руки на груди.

От его обвинительного тона я резко замолкаю. Он мне не верит.

– Конечно нет. Меня все ненавидят.

– Но тем не менее все о вас говорят, значит, полагаю, некоторым вы все же нравитесь. Скорее всего, парням. – Когда я поднимаю голову, чтобы окинуть его сердитым взглядом, то вижу, что он уже разглядывает меня, косясь на подол моей юбки, который заканчивается на бедрах. Я опускаю руку и тяну юбку вниз, стараясь прикрыть как можно больше обнаженной кожи, а я ее даже не задирала. – Я уже наблюдал подобное, мисс Сэвадж. Как девочку травят сверстники. Начинают распространять слухи. В основном преувеличенные, но в них всегда есть крупица правды. – Директор наклоняется, пододвигаясь слишком близко, и я отодвигаюсь назад.

– Парни тоже меня ненавидят, – шепотом отвечаю я. – Все ненавидят.

Он рассматривает меня, блуждая взглядом, подмечая детали. Я смотрю в ответ, не дрогнув под его пристальным взором. Мне нечего скрывать. Я ни в чем не виновата. Мое единственное преступление состоит в том, что назвала вещи своими именами.

Та девчонка это заслужила.

– Если мы застанем юношей в вашей комнате, вы будете исключены, – заявляет он предельно серьезно. – После отбоя в комнате не должно быть никаких гостей противоположного пола.

Послушать его, так я уже так делала.

– А если я лесбиняка? Тогда никаких проблем? – спрашиваю я в ответ.

Директор плотно поджимает губы, отчего они становятся почти невидны.

– Вы не лесбиняка.

– Не стоит спешить с выводами, – тихо говорю я.

Директор Мэтьюз выпрямляет спину, все так же сердито глядя на меня, и упирает руки в бока.

– Вам будет назначено наказание.

– За что?

– За то, что оскорбили мисс Атертон. Называть других дрянью запрещено школьными правилами, – он обходит стол и садится в свое кресло.

Я вздыхаю с облегчением, расслабившись, когда он не стоит так близко.

– И сколько дней оно продлится?

– Три. Сегодня, а также в понедельник и вторник на следующей неделе. О, и вам запрещено присутствовать на сегодняшнем футбольном матче, – добавляет он, доставая розовый бланк из ящика стола, и начинает чиркать по нему ручкой.

Подумаешь. Терпеть не могу футбол. Да и с кем бы я сидела за просмотром матча? Я никому не нравлюсь. У меня нет друзей.

Директор отдает мне уведомление о наказании.

– Можете идти.

Я поднимаю рюкзак с пола и встаю, готовясь скорее отсюда убраться.

– Мисс Сэвадж?

Останавливаюсь и оглядываюсь через плечо на директора Мэтьюза.

– Я бы на вашем месте следил за языком. А не то снова попадете в неприятности.

Без лишних слов я выхожу из его кабинета, высоко подняв голову и чувствуя, как урчит в животе. Спешу в столовую, забегаю в нее со звонком и нахожу сэндвич другого вида – не самый предпочтительный вариант, но сойдет. Беру пакет чипсов, бутылку воды и колу, а потом иду на кассу, чтобы расплатиться.

– Раздача закрыта, – непоколебимо отрезает кассирша.

– И вы туда же, – отвечаю я дрожащим голосом.

Оглядываю почти пустую столовую, молясь, чтобы никто не видел, как я медленно теряю самообладание.

Потому что я близка к тому, чтобы в слезах броситься на пол.

– Ладно, – раздраженно говорит она, сканирует мои покупки и называет сумму. Я расплачиваюсь наличкой и оставляю ей сдачу, а потом спешу из столовой, но натыкаюсь на твердую, горячую стену в том месте, где должен быть выход.

– Саммер Сэвадж, куда это ты собралась? – Крепкие руки хватают меня за плечи, и, подняв взгляд, я вижу, как мне ухмыляется Эллиот Макинтош. Один из дружков Уита.

Не сомневаюсь, что он слышал все сплетни обо мне. Верит, что это правда. Думает, что может уложить меня в постель, а я покорно подчинюсь.

– Отпусти, – шепчу я, прижимая еду и напитки к груди. Надо было положить их в рюкзак перед уходом, но я слишком торопилась.

– Что это у тебя? – спрашивает он, наклоняя голову, чтобы рассмотреть, что я держу в руках. – Поздний обед? А не хочешь поделиться? Пойдем к тебе и немного пообщаемся?

– Отстань от меня. – Я вырываюсь из его рук и иду дальше, направляясь в библиотеку.

Эллиот не отстает, с такими длинными ногами ему несложно меня нагнать, и я упорно стараюсь на него не смотреть.

– Остынь, детка. Что ты так спешишь, – смеется он. Я бросаю на него взгляд: у него темные волосы и глаза, смуглая кожа и полные губы. Он такой же красивый, как Уит, но это другая красота.

Мое тело не дрожит от одного его присутствия. В этом огромная разница.

– Тебе не пора на урок? – небрежно спрашиваю я, поворачивая налево. Библиотека уже видна вдалеке.

– Я прогуляю его ради тебя. – Эллиот тянется, хватает меня за руку и заставляет остановиться. – Давай проведем немного времени вместе. Познакомимся поближе.

– Не могу. Мне нужно на урок. – Можно подумать, это единственная причина, почему я не хочу проводить с ним время.

Он довольно улыбается.

– Нет, не нужно. У тебя сейчас окно. И у меня тоже. Давай устроимся в библиотеке. Я знаю тихое местечко между стеллажей, где нам никто не помешает.

Я пытаюсь вырваться, но он крепче сжимает мою руку.

– Нет.

– Ой, да брось. – Эллиот подходит ближе, его тело касается моего. – Я знаю, что ты спишь с Уитом. Он говорит, что секс с тобой – самое яркое впечатление его жизни. Дай и мне попробовать.

От его слов разум застилает раскаленная добела ярость, и я, не раздумывая, поднимаю колено, целясь Эллиоту прямо в яйца.

И попадаю точно в цель.

– Гребаная шлюха! – орет он и отпускает меня, обхватывая промежность руками и падая на землю.

Я срываюсь на бег, по-прежнему держа в руках еду и напитки, а двойные двери библиотеки все ближе и ближе. Чувствую, как щеки становятся мокрыми слез, а я даже не осознавала, что плачу.

Я больше не могу это выносить. Не могу. Издевательства. Подлость. Насилие. Боль. Ложь. Уит рассказывает всем, что мы занимаемся сексом?

Господи, вот размечтался. Высокомерный придурок. Ненавижу его. Ненавижу их всех.

Меня тошнит оттого, что они не дают мне ни единого шанса. Оттого, что учителя и сотрудники стоят в стороне и никак этому не препятствуют. Они видят, что происходит, но боятся пойти против своего бесстрашного лидера.

А он не бесстрашный лидер. Он восемнадцатилетний парень, который ведет себя как вампир. Будто за миллион жизней повидал и сделал все на свете, и теперь ему все до смерти наскучило.

Терпеть его не могу.

А что во всем этом самое сложное?

Когда меня игнорируют. Делают вид, будто меня нет. Я всю жизнь терпела такое отношение. Можно подумать, что уже успела к нему привыкнуть. Но нет.

И сомневаюсь, что когда-нибудь привыкну.

Одна из дверей открывается, и за ней показывается Уит с натянутой улыбкой и пристально смотрит только на меня. Будто все это время ждал, чтобы встретить меня на пороге. Он переводит взгляд на своего друга, который все еще лежит, согнувшись от боли, и корчится на полу у меня за спиной. Я резко останавливаюсь, тяжело дыша, а слезы все текут по лицу.

– Ты покалечила Эллиота? – в неверии спрашивает Уит.

– Врезала ему по яйцам, – с удовольствием отвечаю я, надеясь, что Уит подумает, что с ним я могу сделать то же самое. Я расправляю плечи и чувствую, как слезы высыхают. Кажется, что я приказала им остановиться, и это тут же случилось.

– И я слышал, ты обозвала Лейси Атертон дрянью? – Уит приподнимает брови.

– Она и есть дрянь. – Я вздергиваю подбородок, испытывая неловкость оттого, что все еще держу в руках свой обед. Чувствую себя глупо.

Уязвимо.

– Ты права, – соглашается он. – Просто никто никогда так ее не называет.

– Ну а я назвала. – Я свирепо смотрю на него.

Он не сводит с меня глаз.

– Перестань говорить всем, что мы трахаемся, – накидываюсь на него я.

На миг в его взгляде мелькает удивление, а потом выражение его лица снова становится спокойным.

– Я вообще о тебе не говорю.

– Лгун, – зло бросаю я.

– И кто сказал, что я так говорю?

– Твой друг с отбитыми яйцами. – Я киваю в сторону Эллиота.

Уит приподнимает уголок губ.

– Он врет.

– Конечно. – Я не верю Уиту. Этот засранец уговорил всех отвернуться от меня. В его руках сосредоточена власть над кампусом, и все перед ним преклоняются. Даже взрослые. Они в особенности. Наверное, боятся, что лишатся работы, если не подчинятся ему.

– Ты мне не веришь? – спрашивает Уит.

Я мотаю головой.

– Ты умнее, чем я думал, – говорит он так тихо, что я едва его слышу.

Но я услышала. Он, должно быть, думает, что я беспросветная тупица, если верю ему на слово.

Хватит с меня. Я хочу немного покоя. У меня час до государственного устройства Америки, а этот урок – настоящая пытка, потому что Уит тоже на него ходит. Не знаю, зачем я вообще впустую трачу кислород на придурка, который одержим идеей уничтожить меня.

С меня довольно.

– Дай пройти, – рычу я и шагаю вперед, изо всех сил стараясь протиснуться мимо него.

Уит останавливает меня, опустив руку мне на бедро, и его прикосновение обжигает до костей. Я замираю, сосредоточившись на том крошечном участке, где его пальцы касаются меня. Я ощущаю его даже через плотную шерстяную ткань юбки и хлопок заправленной в нее рубашки. Словно он только что оставил на мне шрам, клеймо, горячее и вечное. По коже бегут мурашки, дыхание сбивается. Изменяется.

Знакомая тупая боль зарождается внизу живота.

Еще ниже.

Мы стоим слишком близко. Будто парочка, которая собралась выйти на танцпол и станцевать под романтическую песню. Я еще никогда не видела Уита в библиотеке в это время дня, и это стало для меня шоком.

А его прикосновение стало шоком для моего тела.

Я не поднимаю головы, глядя на пряжку его ремня. На перед темно-синих брюк его формы. Внезапно меня пронзает искушение протянуть руку и прижать к нему ладонь. Почувствовать, как его член медленно возбуждается из-за меня, пока не становится твердым как камень. Я знаю, что он хочет меня. Почти ощущаю, как желание волнами исходит от него и проникает в меня.

Но я не делаю этого. Не могу к нему прикоснуться. Я презираю его. Правда.

Вместо этого я стою и жду.

– У тебя есть тайны, Сэвадж. Я чувствую, как они прячутся под твоей кожей. Жаждут вырваться на свободу, – он наклоняет голову и прижимается губами к моему виску. – Когда ты поделишься ими со мной?

– Никогда, – резко шепчу я. – Уж лучше умру.

Уит издает смешок, а другой рукой касается моего лица. Проводит указательным пальцем по щеке. Обводит линию челюсти легчайшим прикосновением. Точно и не делает этого вовсе. По мне пробегает дрожь, что становится для него очевидным, и мне претит тот стыд, который охватывает меня потому, что я не могу контролировать собственное тело, когда он рядом.

– Думаю, тебе бы понравилось, если бы я схватил тебя за горло и задушил. Тебе было бы приятно знать, что мое лицо станет последним, которое ты увидишь в жизни.

Его слова должны бы вселить в меня парализующий страх. Но этого не происходит. Желание захлестывает меня, несмотря на злость, и я говорю первое, что приходит на ум.

– Я слышала, что тебе это нравится. Душить девушек.

Едва я произношу эти слова, то тут же презираю саму себя за то, что сказала. Не хочу, чтобы он думал, будто живет в моей голове, в моих мыслях, в моих мечтах и кошмарах, ведь это так. Уит преследует меня везде, куда бы я ни пошла. Фамилия Ланкастер слышна по всему богом забытому кампусу, а он единственный Ланкастер, который по-настоящему меня интересует. Напоминания о нем повсюду. Мне не убежать от них.

И это невыносимо.

– Где ты слышала это? – В его голосе слышится изумление.

Я закрываю глаза. Делаю вдох, когда он нежно прижимает ладонь к моему горлу. В качестве угрозы.

Обещания.

– В п-первый учебный день. Кейтлин и Джейн сказали мне за обедом. – Заикание – это проявление слабости, и я напоминаю себе, что нужно быть сильной.

Уит издает смешок и подходит еще ближе, а затем увлекает меня за собой в библиотеку, и мы оказываемся в темной нише возле входа. Дверь, которую он придерживал своим телом, захлопывается с громким стуком, и я слышу, как мисс Тейлор шикает на нас из-за стойки.

– Они просто сучки, которые мечтают, чтобы я к ним прикоснулся, – сообщает он все с тем же изумлением. – Значит, вы сплетничали обо мне?

– Это они сплетничали, – поправляю я.

– А тебе было нечего сказать.

– Я ничего о тебе не знаю.

Уит крепче сжимает мою шею, слегка надавливая.

– Врунишка. Ты кое-что знаешь.

– Например?

– Вкус моих губ. Ощущения от моего языка. Длину члена.

Я дрожу. Он прав. Я все это знаю.

– Это было больше трех лет назад.

– Ты помнишь.

– Конечно помню. – Я колеблюсь всего лишь мгновение. – Ты назвал меня шлюхой. Как обычно.

– Значит, прозвище прижилось. Во всяком случае, я последователен. – Он ослабляет хватку и проводит пальцами по моей коже до воротника рубашки. – Моя хорошенькая маленькая шлюшка. Ты еще красивее, чем я помню.

Хочется просиять от его комплимента, но я велю себе остановиться. Все равно это оскорбление, пусть и завуалированное приятными словами.

– Мне было всего четырнадцать.

– Такая юная. Такая невинная. Пила шампанское и целовалась взасос с незнакомым парнем. Надела платье, из которого у тебя чуть не вываливались сиськи. Если ты тогда была невинной, уверен, что теперь ты безнадежно развращенная, – дразнит он.

Я осмеливаюсь поднять взгляд и вижу, что он ухмыляется мне. Знал бы он, как точны его слова.

– Отпусти меня.

– Вижу, у тебя есть характер, Сэвадж. – Уит снова сжимает мою шею, на сей раз крепче, отчего у меня перехватывает дыхание. – Так держать.

Он отпускает меня и, не оглядываясь, быстрым шагом выходит из библиотеки. Я остаюсь стоять в нише, с трудом сглатывая, отчаянно пытаясь выровнять дыхание и сердцебиение. Мне мерзко от того, как приятно было все, что происходило между нами. Прикосновение его пальцев к коже, таящаяся под ними приятная угроза. Я хотела почувствовать боль. Я льнула к его ладони, безмолвно моля о ней.

Я ненавижу себя за то, что хочу этого.

За то, что хочу его.

Глава 6

Уит

Выйдя из библиотеки, я подхожу к Эллиоту, который все еще лежит, свернувшись калачиком на земле и обхватив свои причиндалы, как слюнтяй, и слегка пинаю его в спину.

– Вставай, сукин сын.

Он с трудом поднимается на ноги, корчась от боли. Не думал, что малышка Саммер Сэвадж на такое способна, но она одолела Эллиота, а это непростая задача. Он мой друг. Бесконечно преданный, но вместе с тем настоящий придурок с языком без костей.

А это значит, что он слабый. Я не могу допустить, чтобы в моем окружении были слабые люди. И он вот-вот вылетит.

– Эта маленькая сучка врезала мне по яйцам, – в неверии бормочет Эллиот, качая головой, а потом сплевывает на землю.

– Не называй ее так, – говорю я намеренно ровным тоном. Я близок к тому, чтобы сорваться на него.

– Как не называть? Сучкой? Так она как раз такая. Даже не колебалась. Просто врезала мне коленом прямо по яйцам. Больно до одури.

– Ты заслужил. – Я делаю шаг в его сторону. Вижу капли пота, усеявшие его лоб. Она здорово его отделала. – Ты ей кое-что сказал.

Эллиот хмурится, пытаясь вспомнить.

– Что? Я много чего ей сказал.

– Кое-что, чего не имел права говорить.

В его глазах мелькает страх, но он быстро проходит, сменившись раздражением.

– О том, что ты ее трахнул? Мы все знаем, что ты хочешь…

Я хватаю его за горло обеими руками, крепко сжимая пальцами. Чувствую, как хрупкие кости поддаются под моими ладонями, и понимаю, как легко было бы его прикончить. Эллиот царапает мои руки, сопротивляясь изо всех сил и понапрасну тратя необходимую энергию. Идиот.

– Ты сказал ей, будто я говорил, что мы трахаемся. Мы не трахаемся… пока.

Эллиот смотрит на меня, вытаращив глаза, и я понимаю, что он не может выдавить ни слова. Это приносит мне такое удовлетворение, что я не могу сдержать улыбки.

– Больше никогда даже не говори с Саммер Сэвадж, ясно тебе? Если увижу, что ты хотя бы взглянул в ее сторону, я отрежу твои яйца и скормлю их тебе.

Эллиот кивает изо всех сил, а это непросто, учитывая, что я выжимаю из него жизнь голыми руками. Его лицо покраснело, кожу покрыла испарина, и я отпускаю его, пока пот не испачкал мне пальцы.

Отвратительно.

Он делает глубокий судорожный вдох, наклоняется и упирается руками в колени, кашляя так сильно, что слышно дребезжание в легких. Я смотрю на него с презрением, скривив губы в ухмылке, которую не смог бы сдержать, даже если бы попытался.

Ненавижу слабаков. Я давно знаю Эллиота, но раз хорошенькая маленькая шлюшка, которая купила себе место в кампусе, может приложить его стройным коленом, я понимаю, что ему недолго осталось быть моим другом.

Совершенно очевидно, что она сильнее его.

– Она не сучка, – говорю я, пока он пытается отдышаться, согнувшись пополам, а потому не может на меня посмотреть. Наверное, и не хочет. Трус. – Это ты сучка, которой с ней не справиться.

Я ухожу не оглядываясь и иду к часовне. В это время дня в ней никого, а мне нужно немного утешения.

Немного покоя.

Мои мысли беспорядочны. Наполнены Саммер. Тоже мне новость. Ненавижу, что я думаю только о ней. Я одержим. Можно было подумать, что я привыкну к этому чувству, ведь я помешан на ней с четырнадцати лет. Но за прошедшие годы мысли о ней ничуть не померкли. Она всегда была в них, оставалась где-то в подсознании, не давала мне покоя в самые неподходящие моменты или когда я меньше всего этого ожидал.

Увидев ее на уроке по государственному устройству Америки в первый учебный день, наблюдая, как она идет и падает прямо перед моей партой, я был потрясен до глубины души. Никто не готовил меня к ее появлению. Даже моя младшая сестра-хакер, Сильви, а она знает обо всем, что происходит в кампусе. Пошел ли я к ней и отчитал по этому поводу?

Нет.

Я отказываюсь демонстрировать слабость.

Как только понял, что Саммер намерена делать вид, будто меня не существует, я настроил всех против нее. Но никто ее не сломил. Она разгуливала по кампусу, по коридорам школы, в столовой, библиотеке и садах, будто у себя дома. Голова высоко поднята, нос задран, как у королевы. Словно она выше всего этого.

Что ж, в итоге я спустил ее с небес на землю.

Саммер скрывает свою красоту, чего я совершенно не понимаю. Все остальные девушки изо всех сил пытаются выглядеть неповторимыми. Прически, макияж, маникюр, украшения – все всегда броское. Я понимаю почему. Школьная форма сдерживает их, а они хотят выделяться.

Саммер ничего не делает, чтобы подчеркнуть свои достоинства, но все равно отличается от всех – по крайней мере, в моих глазах. Никакой косметики. Ее блестящие каштановые волосы собраны в простой хвост, длинные волнистые пряди спадают по спине. Я мечтаю сжать их в кулаке и дернуть. У нее светлая кожа, розовые щечки, а рот…

Ее рот – моя ожившая фантазия. Полные, соблазнительные губы – особенно нижняя. Мне бы очень хотелось вонзиться в нее зубами и потянуть. Наблюдать, как эти губы крепко обхватывают мой член.

Этого я хочу больше всего. Смотреть, как маленькая Саммер Сэвадж стоит передо мной на коленях, ласкает мой член своими безупречными губами и позволяет мне кончить на ее соблазнительную грудь. На лицо. Она чертовски искушенная. Уверен, она уже много раз делала минет. Что ей стоит еще пару раз сделать его мне? Я бы тогда дал своему стаду отбой, и ее мучениям пришел бы конец.

Вот так все просто.

Но Саммер отказала, а мне никто не отказывает. Я видел, как расширились ее зрачки, когда я предложил сейчас же поласкать ее пальцами, но она все равно сказала нет. Я так сильно разозлился, когда она упомянула, что ее ненавидят не все Ланкастеры, и чуть не взорвался от ярости.

И назвал ее шлюхой достаточно громко, чтобы услышали все в классе.

Она это заслужила. Как иначе мне ее сломить? Я попросил парней оказать на нее еще больше давления. Велел им быть жестокими. Вести грязную игру.

Преследовать ее.

Причинять ей боль.

Пошла она к черту со своим праведным поведением. Она считает себя выше всего этого, но это не так. Все подчиняются мне.

В конце концов она тоже подчинится.

Глава 7

Саммер

Я прогуляла урок по государственному устройству Америки.

Мне была невыносима мысль о том, чтобы столкнуться с Уитом после нашего разговора в библиотеке. Претило, что он запятнал мое безопасное пространство. Единственное здание, в котором я до сих пор его не встречала. Уит испортил и это. Теперь мне больше некуда идти, чтобы ускользнуть от него.

Уит отнял у меня библиотеку одним своим присутствием.

Я ушла в свою комнату в общежитии и съела поздний обед. Не стала оставлять половину сэндвича на потом, а проглотила его целиком. А с ним и чипсы, и колу. Казалось, будто я умирала от голода после общения с Уитом, Эллиотом и от всего прочего. Конфликт с девчонками в очереди. Ворчание Мэтьюза, который дважды с такой легкостью произнес слово «дрянь». Все это сыграло свою роль. Даже озлобленная кассирша в столовой чуть не довела меня до эмоционального срыва.

Производить на Уита впечатление своей меткостью не входило в мои планы. И все же было приятно услышать от него комплимент. Его слова сделали меня сильнее, несмотря на скрытую за ними жестокость. Он по-прежнему хочет сломить меня. Я это знаю. Уит мечтает, чтобы я исполняла его прихоти, а они все сексуального характера.

Так ли ужасно было бы стать сексуальной игрушкой Уита Ланкастера? Наверное. Мне кажется, ему нравится унижение и всевозможные странные, плотские занятия, о которых вообще не должен знать ни один подросток. Что же с ним случилось, что так сильно его травмировало?

Понятия не имею.

Хотя прятаться в своей комнате в общежитии было неразумно. Оттого мне теперь намного сложнее выйти и отправиться отбывать наказание. Просматриваю розовый бланк уведомления и вижу, что проводиться оно будет в одном из классов на верхнем этаже в главном здании, а потому иду туда и поднимаюсь по лестнице, чувствуя, будто ноги налились свинцом. Ни в одной из школ, в которых я училась, не устраивали наказание в пятницу днем. В «Биллингтоне» были занятия по субботам, что просто ужасно. В прошлом я провела на них немало времени и ненавидела каждую секунду.

Полагаю, что часовое наказание в прекрасный пятничный день не так уж и плохо.

Я вхожу в открытую классную комнату и вижу, что несколько учеников уже внутри. Один из них прилег на парту, подложив под голову рюкзак, как подушку, и пытается вздремнуть. Несколько человек делают домашнюю работу. Остальные угрюмо смотрят на мужчину, сидящего за столом с легкой улыбкой.

Директор Мэтьюз.

Зачем он тратит свое время на наблюдение за ходом наказания?

В последнем ряду возле открытого окна сидит девушка, ее длинные светлые волосы мягко развеваются от ветра.

Сильви Ланкастер.

– Саммер Сэвадж, вы чуть не получили отметку об опоздании. Тогда вам пришлось бы еще три дня оставаться после уроков, – радостно сообщает Мэтьюз.

Я ничего не говорю в ответ. Просто иду к пустой парте рядом с Сильви, собираясь ее занять, как вдруг Мэтьюз предупреждает:

– Не садитесь рядом, пожалуйста. И никаких разговоров.

Я сажусь за следующую парту в том же ряду, радуясь, что взяла с собой рюкзак, и потому теперь кажется, будто я пришла прямиком с урока.

Мэтьюз увидит, что я прогуляла урок по государственному устройству, и я в итоге попаду в неприятности. Мне это сулит еще одно наказание, а это просто невыносимо, но уже ничего не поделаешь.

Мы все наблюдаем, как директор встает и идет к двери. Он уже собирается ее закрыть, когда кто-то врывается в класс, отодвигая в сторону и дверь, и нашего директора.

Эллиот. Как только мы встречаемся взглядом, он улыбается.

– Вы опоздали, – рявкает Мэтьюз.

– Простите, сэр. Пришлось бежать через весь кампус. К тому же я пропускаю тренировку.

Эллиот футболист. Ну конечно.

– Вы сегодня играете?

– Да, сэр.

Сильви издает громкий вздох. Я бросаю на нее взгляд и вижу, как она зевает, прикрыв рот изящной рукой. Зевнула она тоже громко.

– Больше не опаздывайте, – говорит Мэтьюз и возвращается за свой стол. – Напомню правила: наказание официально заканчивается в четыре часа. А пока ваше время полностью в моем распоряжении. Никакой болтовни и возни в телефонах – если увижу, сразу отниму. И не спать. Вас это тоже касается, Гарза.

Мэтьюз хлопает ладонью по столу, и Гарза, проснувшись, садится прямо и растерянно оглядывается по сторонам.

Кто-то хихикает. Кажется, это Сильви.

– Советую заняться домашним заданием. Может, сумеете продвинуться в задании по чтению. На случай, если поймаю вас за посторонними делами, у меня заготовлена занятная тема для эссе на пятьсот слов, которое нужно будет закончить к полуночи. – Мэтьюз ухмыляется. Я задаюсь вопросом, не получает ли он удовольствие от издевательства над учениками. – Все понятно?

Господи, до чего высокомерный придурок.

Мы киваем. Несколько человек тихо бормочут «да».

– Я хочу услышать ответ. Вы все поняли? – повторяет он.

– Да, сэр, – хором отвечаем мы.

– Хорошо. – Он кивает.

Я наклоняюсь влево, расстегиваю рюкзак и достаю из него учебник по математике, как вдруг на него падает сложенный лист бумаги. Едва подняв взгляд, вижу, как Сильви мимолетно мне улыбается, а потом продолжает что-то писать в своей тетради.

Достав учебник и тетрадь, я кладу их на парту, пряча записку под обложкой. Беру карандаш и открываю книгу на последнем задании по математике, а потом тетрадь на чистой странице.

Очень, очень осторожно разворачиваю записку, которую мне бросила Сильви.

Как ты поживаешь в нашем прекрасном заведении?

В животе закипает злость. Она наверняка знает, как ужасно мне здесь приходится, особенно в последнее время. Это же очевидно. А зачинщик всего этого хаоса – ее брат-засранец. Я не стесняюсь поделиться с ней своими чувствами. Она мне не друг. Она враг.

Ужасно. Твой брат – говнюк. Не пытайся любезничать. Уверена, ты тоже меня ненавидишь.

Я снова складываю бумажку, не сводя глаз с Мэтьюза. Он сидит, уткнувшись в телефон, снова и снова проводя указательным пальцем по экрану, и я предполагаю, что он зависает в соцсетях.

Идиот.

Как можно более незаметно бросаю записку обратно. Ее сносит ветром, и, слегка повернув голову влево, я вижу, как она летит зигзагом, а потом падает на пол. Сильви украдкой выставляет ногу, наступает на нее и пододвигает бумажку к своей парте.

Я не хочу писать это дурацкое эссе, о котором упоминал Мэтьюз. Если нас поймают, я просто лопну от злости. В особенности потому, что общение с Сильви – пустая трата времени.

Выходит, единственный человек, который показался мне интересным и который также, казалось, проявил ко мне интерес, приходится родней величайшему ублюдку в кампусе.

Проходят минуты – в классе так тихо, что мы слышим, как тикают часы, висящие на стене, и меня клонит в сон. Занятия математикой совсем не помогают. Я снова и снова стучу карандашом по тетради и делаю это все быстрее, пока Мэтьюз не поднимает голову и не окидывает меня сердитым взглядом.

– Прекратите, – спокойно велит он.

Я опускаю голову, и мне на глаза попадается сложенный листок бумаги, который каким-то образом оказался под моей туфлей. Демонстративно захлопываю учебник и наклоняюсь, чтобы убрать его в рюкзак. Достаю «Ромео и Джульетту», засунув записку в середину книги, а потом кладу ее на парту. Мэтьюз все это время следит за мной с раздражением, и я, открыв книгу, делаю вид, будто читаю.

Его пристальный взгляд задерживается на мне намного дольше, чем необходимо, после чего я наконец поднимаю голову и вижу, что он снова сосредоточился на телефоне. Медленно разворачиваю записку, прячу ее в тетрадь и читаю ответ Сильви.

Я понятия не имею, что здесь происходит. Наверное, ты не веришь мне, но весь прошлый месяц мне было плохо, и я отсутствовала в кампусе. Поэтому и не видела тебя. Я вернулась только сегодня и влипла в неприятности на уроке всемирной истории за то, что пререкалась с учителем. Вот почему меня оставили после уроков. Такая глупость. У меня нет такой власти, как у Уита, но какая-то все же есть. Может, я смогу помочь тебе, но ты должна рассказать мне, что случилось.

Я хочу верить ей, но это сложно. И что значит, ей было плохо? Верю, что ее не было в кампусе. Я вообще ее не видела, так что тут все сходится. Но ей было плохо? У нее какое-то заболевание? Расстройство? Наркотическая зависимость?

Что мне ей сказать? Я хочу твоего брата, но он дерьмово ко мне относится и сделал меня изгоем в кампусе? Но все же по какой-то причине каждый раз, когда мы разговариваем, мне хочется потянуться и поцеловать его, просто чтобы выяснить, правда ли он так приятен на вкус, как я помню.

Поджав губы, я сосредотачиваюсь на написанных Сильви словах и снова их перечитываю. Начинаю писать ответ, не желая вдаваться в подробности на случай, если кто-то (Мэтьюз) заметит, что мы передаем друг другу записки, после чего опять попадем в неприятности.

Давай поговорим после наказания. Тогда и расскажу тебе, что случилось.

Я складываю записку и опускаю левую руку вниз, зажав бумажку между пальцами. Отпускаю, давая ей упасть на пол, и в тот же миг знакомый голос выкрикивает:

– Директор Мэтьюз!

Меня переполняет страх, живот сводит, а съеденный сэндвич грозит выскочить обратно. Это Эллиот. Я бросаю на него взгляд и вижу, что он наблюдает за мной с усмешкой и веселыми искорками в глазах. Он готов отомстить мне за то, что я недавно ему сделала.

– Да, Эллиот? – спрашивает Мэтьюз.

– Сильви и Саммер пере…

Сильви заходится сильным кашлем. Громким. Дребезжащим. Я с беспокойством поворачиваюсь к ней и вижу, что она склонилась над партой, зажав рот руками и содрогаясь всем телом. Встаю с места, подхожу к ней и опускаю ладонь ей на спину. Я чувствую, как она дрожит, не переставая кашлять, и Мэтьюз, встав из-за стола, подходит к нам.

– Сильви, с вами все в порядке? – мягко спрашивает он.

– На слух непохоже, – говорю ему я, а в крови бушует страх.

Сильви не врала. Ее кашель звучит ужасно, а значит, она правда чем-то болеет. Она такая маленькая, такая худенькая, что удивительно, как она не падает в обморок от напряжения, вызванного кашлем.

– В-все нормально, – хрипит Сильви. – Н-нормально, – выдавливает она, тяжело дыша.

– Давайте проводим вас в медкабинет, – предлагает Мэтьюз, оглядывая класс. – Сейчас вернусь.

– Вам нельзя уходить, мистер Мэтьюз, – отвечает Сильви. Ее голос звучит хрипло, слова еле слышны. – Я с-сама могу д-дойти.

Она снова начинает кашлять. Я озираюсь кругом и подмечаю выражения лиц присутствующих. Большинство кажутся совершенно невозмутимыми, будто уже наблюдали подобное раньше, и им это наскучило.

– Ни в коем случае. Кто-то должен вас сопровождать. – Директор останавливает взгляд на мне. – Саммер, проводите ее?

Не могу поверить, что он мне разрешит. Эллиот уже был готов нас сдать, а теперь Мэтьюз позволяет нам уйти.

– Да, сэр.

– Отведите ее в медкабинет и сразу же возвращайтесь. На это у вас должно уйти не больше пятнадцати минут. Понятно? – Он многозначительно смотрит на меня.

Я киваю.

Сильви собирает свои вещи, и, пока я жду ее, так беспокоюсь, что мне хочется попросить ее все бросить. Я помогу ей, хотя внезапно кажется, что она сама прекрасно справляется. Мэтьюз садится обратно за свой стол и устремляет взгляд на парня, который собирался доложить, что мы передавали друг другу записки.

– Вы хотели что-то сказать, Эллиот?

– Ерунда, – бормочет он, сникнув. – Неважно.

Мы выходим из класса, а Эллиот не сводит с нас глаз, нахмурив брови на красивом лице. Он злится. Я это вижу, но мне все равно.

И Сильви, очевидно, тоже.

Как только мы спускаемся по лестнице и идем к выходу, она делает глубокий вдох и улыбается мне.

– Было ужасно больно, но стоило того, чтобы оттуда выбраться, – говорит она.

Я открываю дверь и выхожу. Нас приветствуют легкий ветерок и заходящее солнце.

– Ты так кашляла, чтобы отвлечь внимание?

– Мне пришлось. Эллиот собирался пожаловаться на нас Мэтьюзу, – объясняет она, будто закашляться было логичным решением.

– Прозвучало болезненно.

– Было и правда ужасно. Но, повторюсь, оно того стоило. – Сильви ведет меня направо, к административному зданию. – Так хотя бы освободилась от наказания. Мне жаль, что тебе придется возвращаться.

– Уж лучше сделать перерыв, чем сидеть там все время. Я уже начала засыпать.

– Самое скучное занятие на свете. Отстойно, что сам Мэтьюз сидит там и все время играет в телефоне. Будто специально, – говорит она.

– Уверена, так и есть. – Я колеблюсь. – Он всегда следит за учениками, оставленными после уроков?

– Да. Думаю, ему нравится нас мучить.

– Я тоже так подумала.

Сильви останавливается возле административного здания, а потом касается моей руки и вынуждает меня тоже остановиться.

– Уит превращает твою жизнь в кампусе в настоящий ад?

Я киваю. Если не буду осторожна, то могу расплакаться от ее добрых глаз и тихого голоса.

Сильви шумно выдыхает и смотрит на часовню.

– Больше всего на свете он любит мучить девушку, которая ему интересна. Он уже так делал. Он как первоклассник, который бегает за тобой и бьет, тогда как на самом деле ты ему очень нравишься.

– Я ему не интересна. Не в этом смысле, – твердо говорю я, и ложь легко срывается с моих губ. Возможно, я ему не нравлюсь, но точно интересна. – Он ненавидит меня за то, что моя мать делала с вашим отцом.

– Его ненависть направлена не на того человека. Он должен злиться на нашего отца.

– А еще он злится на меня.

– Уит очень преданный. А это означает, что он предан нашей матери, хотя она настоящая змея, вечно ждущая в засаде и готовая наброситься, – с горечью говорит Сильви.

Меня поражают ее слова, ее тон. Я еще ни разу не слышала, чтобы кто-то плохо отзывался о Сильвии Ланкастер. Обнародованные подробности развода Ланкастеров обрисовали Огастаса как мужчину, который никогда не мог держать член в штанах, а его жену – святой покровительницей семьи.

– Я не понимаю, почему Эллиот собирался на нас донести, – продолжает Сильви, когда мы подходим ближе к зданию. – Он друг Уита, а значит, не должен чуть что втягивать меня в неприятности.

Я рассказываю ей обо всем, что недавно произошло. О том, как Эллиот схватил меня, а я ударила его по яйцам, чтобы вырваться. Я не вдаюсь в подробности о встрече с ее братом, как и о том, что мы наговорили друг другу.

То происшествие значения не имеет.

– Господи, вот это отпад! – с удовольствием восклицает Сильви, когда я заканчиваю объяснять. – Он повалился на пол? Правда?

Ветер становится сильнее, окутывая нас, и, подняв взгляд на небо, я вижу, как его застилают черные зловещие тучи.

– Рухнул, как мешок с картошкой.

Мы обе смеемся, и мне становится так приятно, так легко. Это самый светлый момент, который я пережила с тех пор, как сюда приехала. Но потом смех Сильви оборачивается кашлем, и она прикрывает рот ладонью, а ее грудь тяжело вздымается от напряжения.

– Нам нельзя смеяться, – говорю я, гладя ее по руке. – Идем. Становится холодно. Давай я отведу тебя в медкабинет.

– Я скажу брату, чтобы отозвал своих псов, – говорит она, когда мы входим в здание. – Он поступает несправедливо. Хотя он всегда так делает, так что не стоит и удивляться.

Я ничего не отвечаю. Она может попросить его отозвать так называемых псов, но я не верю, что он это сделает. Уит не успокоится, пока я не уеду из кампуса. Но даже в таком случае мой уход, скорее всего, все равно его не удовлетворит.

Убедившись, что Сильви под присмотром медсестры, я спешу обратно в класс для отбывания наказания, едва не срываясь на бег. Ни за что не хочу заработать очередное наказание из-за того, что задержалась дольше положенного. Я врываюсь в класс и киваю Мэтьюзу, когда он поднимает на меня взгляд. Он ничего не говорит.

Молчу и я.

Кажется, я прошла испытание.

Я продолжаю готовиться к эссе по «Ромео и Джульетте» и делаю заметки. Пишу и переписываю вступление. Оно занимает все оставшееся время, и я вздрагиваю, когда Мэтьюз объявляет:

– Все свободны. Хороших выходных.

Все спешно собирают вещи. Мэтьюз подходит к окну и закрывает его, перекрывая потоки холодного ветра, задувавшего в класс.

– Неудивительно, что она закашлялась, – говорит он.

Хм. Может, он не такой уж плохой. Но я все равно ему не доверяю.

Я уже готова выйти из кабинета, когда понимаю, что Эллиот стоит прямо на пороге и сверлит меня свирепым взглядом. Он нагоняет меня и не отстает, пока я быстро шагаю по коридору. Бегом спускаюсь по лестнице.

Он не говорит ни слова, и это жутко. Лучше бы наговорил мне кучу гадостей.

– Отстань, – бросаю я, когда мы выходим на улицу. Рядом никого нет. Солнце полностью скрылось за жуткими черными тучами, где-то вдалеке гремит гром.

– Теперь рядом никого, кто может тебя спасти, – говорит он с широкой улыбкой.

– Меня не нужно спасать. Просто снова врежу тебе по яйцам, – отвечаю я.

Эллиот отступает на шаг.

– Почему ты такая?

– Какая?

– Такая стерва.

Я отворачиваюсь и ухожу, сопротивляясь встречным порывам ветра. Ненавижу этого парня. Не знаю, почему я вдруг стала его мишенью, но мне от этого неспокойно. И он прав.

Рядом нет никого, кто может меня спасти.

Я иду к общежитию, ускоряя шаг. Слышу, как Эллиот выкрикивает ругательства у меня за спиной, и его слова утопают в надвигающейся грозе. Капли воды падают на меня одна за другой, и я понимаю, что начался дождь.

Срываюсь на бег.

Через несколько минут я оказываюсь в женском общежитии, плотно закрыв за собой дверь. Поворачиваюсь лицом к окну и вижу, как Эллиот приближается. Благодаря своей новой привычке бегать трусцой, я стала быстрее, но все равно тяжело дышу, а сердце стучит втрое быстрее.

Эллиот подходит прямо к окну и колотит в дверь, заставляя меня вздрогнуть. Он ухмыляется, ветер отбрасывает его темные волосы на лоб и треплет пиджак. Я делаю шаг назад, и во рту пересыхает, когда он проводит пальцем поперек горла, а потом указывает на меня.

После чего разворачивается и уходит прочь.

Глава 8

Саммер

Гроза длится недолго. Дождь льет около получаса – ровно столько, чтобы увлажнить поле и сделать его грязным перед сегодняшней игрой. Я сижу у окна в своей комнате в общежитии, смотрю, как идет дождь, и тоскую по дому.

Но у меня нет дома, в который можно вернуться. Даже если я упрошу маму разрешить мне вернуться, все равно не буду чувствовать себя комфортно в этой квартире. Только не с витающими там воспоминаниями. Семейными фотографиями. Маленьким алтарем, который она сделала для Джонаса и Йейтса. На прошлой неделе мама прислала мне фото, и я сочла очень странным, что она решила такое сделать. На маленьком столике стояли снимки обоих. Горели свечи, а рядом – табличка с молитвой и изображением сложенных вместе рук. Толстая черная Библия тоже на нем лежала.

Мы не ходим в церковь. Не молимся. Не пойму толком, почему мама решила отдать им дань памяти таким религиозным жестом, но, возможно, так она справляется с чувством вины.

Я это понимаю. Лучше, чем она может себе представить.

Я наблюдаю из окна, как толпы учеников направляются к футбольному полю на сегодняшний матч. Их так много, что я смело выхожу из общежития и иду в столовую за едой, как только начинается игра. Там никого, кроме нескольких совсем юных учеников, наверное, девятиклассников, и все они собрались за одним столом и, бурно перешептываясь, провожают меня подозрительным взглядом.

Вероятно, они тоже знают, что я враг. А они всего лишь девятиклассники, черт подери.

Больше рядом никого нет (например, Уита с его компанией приспешников и стадом баранов), и я могу взять себе свежий салат и суп и поесть спокойно, сунув в уши наушники и смотря новый сериал на Netflix.

Закончив, я возвращаюсь в свою комнату и переодеваюсь в легинсы и толстовку с капюшоном, а затем надеваю свои любимые кроссовки. На улице кромешная темнота, но гроза закончилась и все на матче.

Меня никто не потревожит.

Оставив наушники в ушах, я бегу через сады, а фонари над многочисленными статуями отбрасывают на них золотистое свечение. Они прекрасны. Изящный ангел. Плачущая женщина. Разгневанный юноша, чье лицо приподнято, будто он смотрит вдаль, челюсти напряжены.

Он напоминает мне Уита.

Как и все они. Мучительная красота, высеченная в камне. Холодная и бесчувственная. Но каждый раз, когда он прикасается ко мне, я ощущаю один только жар. Пламя на кончиках его пальцев, которое испепеляет меня.

Заставляет пылать.

Я бегу быстрее, сердце ускоряет ритм, пока я направляюсь к лесу. Вокруг очень темно. Темнее, чем обычно, из-за облаков, которые все еще застилают небо, и я щурюсь в ночи, пытаясь что-то разглядеть. Ноги стучат по мощеной дорожке, и, пока я не схожу с нее, точно не заблужусь. Белая галька видна даже в темноте.

Тропа вьется среди зарослей деревьев, которые окружают кампус и отделяют его от пляжа. Даже через наушники я слышу шум прибоя разгневанного бурей океана. Выключаю музыку и останавливаюсь, тяжело дыша и впитывая ритмичный звук.

Если я сейчас войду в бурлящую воду и исчезну, никто не станет меня искать. В школе, наверное, по инициативе Уита устроят вечеринку. Но мама расстроится и добавит мою фотографию к своему алтарю, но в остальном будет жить себе дальше. Все станут говорить ей, какая она сильная.

И это правда. Но, возможно, вся ее сила – маска, которая скрывает ее настоящую.

Лишенную эмоций. Изнуренную.

Не знаю, какую именно.

Океан манит меня, особенно после такого ужасного дня, но, простояв несколько минут и слушая волны, даже сделав несколько шагов им навстречу, я сворачиваю с тропы, ведущей на пляж, и бегу обратно в кампус. Говорю себе, что я сильнее. Если войду в воду и позволю ей поглотить меня, значит, они победят. И хотя я сказала Уиту, что это не игра, возможно, он все же был прав.

Жизнь – одна большая игра, и я слишком молода, чтобы сдаться. Я не могу проиграть.

Не сейчас.

Осознание, что я не поддалась искушению, так или иначе придает мне сил. Дает больше власти. Не сбавляя темпа, я бегу обратно к кампусу, выбрав тропу, что сворачивает вправо и не петляет через сады. Вместо них я проношусь по туннелю из высоких деревьев и кустов, что сходятся над головой, создавая над тропой навес, который летом наверняка дарит прохладу.

Хотя я все равно этого не узнаю. Лето в Ньюпорте. Лето в кампусе. Такая программа предлагалась, но я на нее не поступала и скоро вообще закончу учебу. С началом июня мне больше никогда не придется видеть этот кампус.

Надеюсь. Если только меня не сломят прежде.

Не сломят. Я им не позволю. Не позволю ему.

Раздавшийся в небе грохот пугает меня, и, тихо вскрикнув, я ускоряю бег. Дождь начинает лить стойкой пеленой, снова и снова сверкают молнии, сопровождаемые яростными раскатами грома, и я понимаю, что подвергаю себя серьезному риску.

В меня может ударить молния, убив на месте электрическим разрядом. Такое маловероятно, но с моей-то удачей вполне возможно.

Я сбегаю с укрытой тропы и огибаю огромную завесу плюща, как вдруг раздается еще один громкий удар, сотрясающий землю, а молния рассекает черное небо, освещая землю под ним. Я кого-то вижу. Высокого. Одетого в черное. Он там.

А потом его нет.

С трудом сглотнув, я сбавляю шаг и с бешено колотящимся сердцем осторожно подхожу туда, где его видела. Ставлю музыку на паузу, озираюсь вокруг и, вынув наушники из ушей, убираю их в карман толстовки. Куда бы он ни делся, далеко уйти не мог. Наверное, кто-то еще вышел на пробежку.

Так ведь?

Снова грохочет гром, пугая меня, а потом чья-то рука хватает меня за шею и прижимает спиной к твердому, долговязому телу. К моему уху прислоняются губы, низкий голос тихо бормочет:

– Попалась.

Я холодею, тут же узнав его.

Эллиот.

Закрываю глаза и замираю, твердя себе сохранять спокойствие. Я смогу разобраться. Видимо, он одержим желанием отомстить, и я могу немного подыграть. Нужно только собраться с силами и пойти на риск в подходящий момент.

– До чего же ты глупая, – говорит он зловеще. – Пришла сюда совсем одна. Вокруг никого. Все ушли смотреть футбол.

– А ты почему не на матче? – спрашиваю я, гордясь тем, как спокойно звучит мой голос.

– Меня отстранили на одну игру из-за случившегося, – отвечает он, крепче сдавливая мою шею. Его твердое предплечье прижимается к моему горлу, грозя перекрыть доступ воздуху. – Чертова сука. Ты того не стоишь.

Внезапно перед нами появляется еще один, совершенно незнакомый мне парень. Он тоже одет в черное и медленно подходит к нам с неприятной улыбкой.

– Это она? – спрашивает он у Эллиота.

– Ага. Что думаешь?

Он проходится по мне взглядом от макушки до промокших кроссовок.

– Я не из тех, кто бьет женщин, но, похоже, она настоящая дрянь, которая заслуживает получить пару оплеух.

– И я о том же, – Эллиот едва не рычит со смехом. – Ты держишь, а я ударю первым?

– По рукам, – говорит второй парень, кивая.

Это служит мне сигналом, что пора действовать.

Я вырываюсь из захвата Эллиота и выскальзываю из его рук, но второй мерзавец быстро хватает меня за талию, разворачивает кругом и вместе с тем поднимает, отчего мои ноги болтаются в воздухе. Он бросает меня на землю, набрасывается следом и прижимает прямо к покрытой гравием дорожке. Камешки впиваются в голову и тело, отчего я морщусь, а парень лезет мне прямо в лицо, и капли дождя стекают с его кожи мне на щеки.

– Продолжай. Мне нравится, когда сопротивляются, – ухмыляется он, будто уже совершал подобное раньше.

– Отвали от нее. Сначала я, – кричит Эллиот, хватает второго парня и оттаскивает от меня. Я начинаю плакать, когда Эллиот садится верхом на мои бедра и нависает надо мной, занеся кулак. Я думала, они хотели изнасиловать меня, а не избить.

Меня переполняет злость, от которой слезы быстро высыхают, и я пытаюсь оттолкнуть его, но тщетно. Преимущество на его стороне, и он знает об этом.

– Маленькая сучка, – шепчет он, сверкнув зубами в темноте. – Да я от тебя живого места не оставлю.

Судя по голосу, он доволен, будто наслаждается происходящим, и это злит меня еще больше. Я сопротивляюсь изо всех сил, приподнимаю бедра как можно выше и сбрасываю его с себя. Пинаю его ногой, попав в живот, и Эллиот со стоном падает назад. Его лицо искажается от ярости, и он снова бросается на меня.

Но так же быстро исчезает. Второй парень заходится в крике.

– Осторожно! Что за чер…

Ему в челюсть прилетает удар кулаком, и он падает на землю. Я в потрясении наблюдаю за происходящим, дождь беспрестанно льет на нас крупными каплями, над головой неистово сверкает молния.

Она освещает Уита, одетого в белую рубашку и темно-синие брюки. Он поворачивается к Эллиоту за миг до того, как тот бьет его прямо в лицо.

– Уит! – кричу я, когда он запрокидывает голову от силы удара Эллиота, который приходится по его красивому лицу. Я вскакиваю на ноги и бросаюсь к Эллиоту, готовая оттащить его от Уита.

Уит отталкивает Эллиота, и они катаются по земле, сцепившись руками и ногами в попытке взять верх. Я стою над ними, чувствуя себя совершенно беспомощной и не зная, что делать дальше. Достаю телефон и начинаю набирать номер службы спасения, как вдруг Уит кричит мне:

– Убери чертов телефон!

Я сбрасываю звонок и сердито смотрю на него. Я волнуюсь за него. Второй парень кое-как встает на ноги, его лицо уже опухло от кулаков Уита. Я вскрикиваю, когда Эллиот замахивается снова.

На этот раз Уит готов. Он перехватывает руку Эллиота и со всей силы бьет его кулаком в живот. Они продолжают колотить друг друга, тошнотворный звук, с которым руки бьют по телу, раздается снова и снова, пока они пытаются разгромить друг друга. В итоге остается Уит, стоящий над Эллиотом, который лежит на земле, хватаясь за живот и свернувшись калачиком в попытке защититься.

– Гребаный ублюдок, – цедит Уит, тяжело дыша и смахивая мокрые волосы с лица. – Ты собирался ее избить.

– Сука, мать ее, заслужила… – начинает Эллиот, но Уит снова бьет его в живот, отчего тот стонет.

– Урод. Тебе конец. Все. – Уит плюет ему прямо в лицо. – Гори в аду, Эллиот. Тебе здесь больше не место.

– Брось, приятель. Она всего лишь маленькая сучка, которую ты хочешь трахнуть. Какая разница, что с ней будет?

– Скорее уж, она маленькая сучка, которую хочешь трахнуть ты. – Уит пинает его снова, дождь набирает силу и шумит так громко, что почти заглушает его слова. Нажимаю кнопку на своем телефоне и случайно снова включаю музыку. Из лежащих в кармане наушников тихо звучит песня «Streets» Doja Cat, но я слышу, как Уит кричит Эллиоту: – Даю тебе двадцать четыре часа. И больше никогда не желаю видеть твою рожу.

Затем обращается ко второму парню, который наблюдает за всем с перепуганным выражением лица.

– И твою рожу, черт подери, тоже. Проваливайте отсюда. Оба!

Эллиот встает и, морщась, потирает челюсть.

– Ты совершаешь ошибку.

– Моя единственная ошибка в том, что я вообще тебе доверял, – говорит Уит с легкой усмешкой. – Вали на хрен, кретин. Я готов рискнуть.

Я, затаив дыхание, наблюдаю, как они сверлят друг друга взглядами. Боюсь, что снова начнут драться. Я в спешке вставляю наушники обратно в уши, чтобы не потерять их, и смотрю, как парни ведут дуэль взглядов.

Но, в конце концов, Эллиот неторопливо уходит прочь, и второй парень следует за ним, пока они не исчезают в темноте. Как только они уходят, я оборачиваюсь и внимательно рассматриваю Уита, подмечая, как он обхватывает себя рукой, придерживая ребра.

Он ранен.

Богатенький сынок. Роскошный принц выстоял после того, как отбился не от одного, а от двух напавших на меня парней.

Наверное, я должна быть благодарна. Возможно, стоит сказать ему спасибо.

Уит стоит ко мне спиной и следит, как Эллиот с приятелем удирают прочь. Ливень промочил его одежду, отчего белая рубашка стала совсем прозрачной. Ткань прилипает к его телу, подчеркивая рельефные мышцы, и я смотрю во все глаза, не в силах отвести взгляд. Затем гляжу на его профиль и шумно вдыхаю, когда вижу синяк, который начал проступать у него на щеке. Ссадину на челюсти.

Я замираю, обдумывая свой следующий шаг. Надо бежать. Могу сделать вид, что не видела сегодня ни его, ни Эллиота и вовсе не была свидетельницей никакой драки. Мы можем и впредь вести себя так, будто ничего не случилось. Я уже готова двинуться с места, как вдруг Уит поднимает голову, задрав нос, будто чувствует мой запах, как дикое животное.

Я застываю. Как статуи вокруг нас. Обездвижена и дрожу от страха. Сегодняшний день и так уже был невыносим. Мне слишком многое пришлось пережить, и завершить все это ужасной встречей с Уитом Ланкастером…

Не знаю, сумею ли это вынести.

Его невероятные голубые глаза смотрят в мои. Мы встречаемся взглядами, и я не могу отвести свой. Не может и он. Песня продолжает играть, мою голову наводняют слова, очень подходящие для этого момента.

  • Как ты, как ты,
  • Как ты, о-о-о,
  • Мне было трудно найти такого, как ты.

У него порез в уголке рта. Я вижу, как кровь течет по подбородку. Уит полностью поворачивается ко мне лицом, и я ахаю, зажав рот ладонью.

Уит всегда напоминает мне статуи в садах кампуса. Красивый. Безупречный. Холодный.

Бессердечный.

Но сейчас этот недосягаемый бог среди нас, смертных, ранен… истекает кровью.

Человечен.

Он, пошатываясь, идет ко мне. Невероятный. Могущественный, несмотря на причиненный ему вред. Правый глаз начинает заплывать. На острой скуле виднеется кровоподтек. Его губы шевелятся, будто он говорит со мной, и я вынимаю из уха наушник, но успеваю услышать только последние несколько слов.

– …тебе не стоило быть там одной. Ты как, нормально? Чертов Эллиот. – Уит сплевывает слюну красного цвета.

Я тут же прихожу в ярость. Кто он такой, чтобы указывать мне, что делать? Вести себя так, будто ему не все равно? Значит, примчался меня защитить и получил по лицу. Серьезно?

Ему плевать на меня.

Уит признался, что он зачинщик издевательств надо мной, которыми занимается вся школа. Они все агрессоры, но он самый главный.

– По крайней мере, не я залила кровью всю тропу, – отвечаю я, махнув на него рукой.

Уит ухмыляется. Его зубы все в крови, отчего он напоминает мне красивого дьявола. Падшего ангела. Будто прочитав мои мысли, он разводит руки в стороны, словно может взлететь. Такая поза только подчеркивает, как сильно промокла его рубашка, и я вижу сквозь нее его тело. Темные очертания сосков. Мышцы и жилы. Как вздымается и опускается его грудь от прерывистого дыхания.

Кожу покалывает от тревоги, и я мысленно велю себе прекратить.

– Однажды твой язык доведет тебя до беды, Сэвадж, – говорит он все с той же безумной ухмылкой. – Даже не можешь поблагодарить за то, что я тебя спас. Надеюсь, ты знаешь, что эти двое собирались избить тебя до полусмерти.

– Наверное, ты сам натравил их на меня, а потом прибежал их прогонять в надежде, что я поверю, будто ты мой спаситель, – набрасываюсь на него я. – Я тебе не доверяю.

– Надо было оставить тебя им, – говорит он, и его улыбка медленно меркнет.

– Мудак, – бормочу я и прохожу мимо него, желая скорее убежать и забыть о случившемся.

Но мы оба знаем, что я не могу не замечать его, а он меня. Я не могу оставить его здесь одного, даже если он и подстроил всю эту сцену. Нас слишком многое связывает.

Уит хватает меня за руку, когда я прохожу мимо, и останавливает.

– Куда это ты собралась?

– Как можно дальше от тебя. – Я пытаюсь вырваться, но он крепче сжимает пальцами мое предплечье. – Отпусти меня.

– Погоди минутку, – он морщится и пошатывается, и я хватаю его за вторую руку, чтобы помочь устоять на ногах. Другой рукой он все так же придерживает живот с мрачным выражением лица. – Черт, похоже, этот урод сломал мне ребро.

Шок охватывает меня вместе с потоками дождя. Его травмы серьезнее, чем я думала.

– Зачем ты это сделал?

– Что именно? – переспрашивает Уит в изумлении. – Спас тебя от двух уродов, которые собирались порвать тебя на части посреди бури? Даже не знаю. Думал, ты обрадуешься моему появлению.

– Что ты там делал?

– Должен задать тебе тот же вопрос, – парирует он.

– Ты на мой так и не ответил, – напоминаю я спокойным голосом, хотя в голове царит настоящий хаос.

Мы пристально смотрим друг на друга, а дождь все идет и идет. Я моргаю, смахивая капли с ресниц и не свожу глаз с Уита, когда он переминается. Морщится. Я тянусь к нему, касаюсь пальцами его губ, и он отворачивает лицо, отпрянув от моего прикосновения.

– Неважно. Со мной все будет нормально. – Уит не отвечает мне, а от того, что он так близко, зависим от меня, нуждается во мне, чувствую, как меня захлестывает паника. Он не нуждается ни в ком. Он выше всего этого.

Выше меня.

Но даже бог этой школы истекает кровью, и сейчас я стала этому свидетелем. Дождь смывает кровь, но я вижу, как Уиту больно. Фингал у него под глазом будет жутким. Как он это объяснит?

– А с виду не скажешь, – говорю я. – Может, тебе стоит сходить к медсестре…

– Нет, – перебивает он. Голос тверд, глаза холодны. – И даже не вздумай никому рассказывать о том, что видела. Поняла? Это останется здесь. Между нами.

Да кем он себя возомнил? Господи, как же он бесит.

– Какой же ты мерзавец, – кричу я.

– Никогда не забывай об этом, Сэвадж. – Он отшатывается от меня, спотыкается и с громким стуком приземляется задницей на тропу. – Черт, – стонет он, лежа на спине посреди тропы и раскинув руки в стороны.

Уит не шевелится. Просто лежит с закрытыми глазами под проливным дождем на мощеной дорожке среди луж, которые постепенно превращаются в грязь. С мгновение я изучаю его, во мне бушует битва. Я могла бы подать ему руку и помочь встать. Проводить до его роскошного жилья, которое даже не является частью общежития, и забыть о том, что эта встреча вообще случалась.

Или могу оставить его здесь и позволить самому думать, как он вернется в свою комнату. Все равно Уит никому не скажет о том, что я его оставила. Он вообще не захочет, чтобы кто-то знал о случившемся.

Приняв решение, я разворачиваюсь и иду к своему корпусу общежития.

– Куда ты, черт возьми, собралась? – кричит он сквозь шум дождя.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что он опять сидит, согнув колени. Его ноги покрывает грязь.

– А тебе какое дело?

– Вернись! – велит он.

– Иди к черту. – Я иду прочь, но меня гложет чувство вины. Снедает изнутри. Терзает мое сердце.

Мою душу.

Уит – худший человек на свете. Превратил мою жизнь в настоящий ад, как только я поступила в эту дурацкую школу. Заставил всех мучить меня каждый день и не прекратит это делать. Не прекратит, пока не получит то, что хочет.

А хочет он…

Меня.

Чтобы я встала перед ним на колени, подчинилась ему. Позволила меня унижать. Принуждать меня ко всяким сексуальным пошлостям, от которых я, несомненно, получу удовольствие, но потом, когда все закончится, погрязну в чувстве вины. Он больной, ненормальный засранец. Травмированный. Сломленный.

Но Уит задевает что-то внутри меня. Что-то непостижимое. Он заставляет меня чувствовать. Момент, что мы с ним разделили, когда нам было по четырнадцать, длился не дольше пятнадцати минут, но навсегда запечатлелся в моей памяти. Мне хочется знать, каково было бы поцеловать его сейчас. Прикоснуться к нему.

Почувствовать его прикосновение.

Я должна ненавидеть его за то, что он сделал. За все его оскорбления. За то, что заставил меня пережить.

Но я попросту не могу… оставить его здесь. Он спас меня. Невзирая на все, через что заставил меня пройти, он помог мне. Да и погода ужасная. Вдруг он серьезно ранен? Может, у него внутреннее кровотечение?

Я, как полная идиотка, разворачиваюсь и иду обратно к нему. Уит наблюдает за моим приближением, и на его красивом лице отражается потрясение по мере того, как я подхожу все ближе.

– Дай руку. – Я протягиваю ему свою.

Уит смотрит на нее с гримасой, а потом встречается со мной взглядом.

– Ты вернулась.

– Хотя не должна была. Ты настоящий придурок.

Он смеется.

– Ты поддалась моему обаянию.

– Да, а еще ты пришел мне на помощь. – Я щелкаю перед ним пальцами. – Дай мне руку или я уйду. И больше не вернусь.

Уит не дурак. Он хватается за мою ладонь, и я упираюсь ногами в землю, стараясь его поднять. Но он весит больше меня, а земля скользкая. Конечно же, моя рука выскальзывает из его руки, я спотыкаюсь и с громким хлопком плюхаюсь задницей прямо в грязь.

Несмотря на боль и раны на лице, несмотря на льющий на нас дождь, Уит начинает смеяться.

– Видела бы ты свое лицо, – говорит он, качая головой.

Боже, он ужасен.

Уверенная, что выгляжу окончательно униженной, я отталкиваюсь от земли и снова встаю на ноги. Уит делает то же самое, поднимаясь с трудом и стонами от ужасной боли, которую я могу только представить, и наконец встает.

Хорошо. Надеюсь, ему так больно, что он не сможет сегодня уснуть. Это меньшее, что он заслужил за то, что заставил меня пережить. И плевать, что он спас меня от этого ублюдка Эллиота и его дружка.

– Справишься? – спрашиваю я, едва он делает несколько осторожных шагов в мою сторону.

– А ты… ай… – Он замолкает и на мгновение опускает взгляд, а потом снова смотрит на меня из-под намокших от дождя густых ресниц. Конечно, я это заметила. Несмотря на травмы и покрывающую его грязь, Уит все равно красив. Падший ангел, полный решимости заманить меня во мрак.

– Что я? – переспрашиваю я, скрестив руки на груди. Понимаю, что дождь стихает. А гром и молния окончательно прекратились.

– Проводишь меня до моей комнаты? – Уит делает еще один шаг в мою сторону, задевает мою руку, и я подхватываю его, понимая, что он в самом деле плохо стоит на ногах. – Я понимаю, что вешу больше тебя, и не рассчитываю, что ты меня понесешь, но, может, просто проводишь меня?

Я не хочу даже мельком заглядывать в святая святых, которое представляет собой элитная комната Уита. Предполагаю, что Сильви тоже наверняка живет в одном из частных номеров общежития.

– Мне не стоит тебе помогать, – говорю я ему с опаской, держась на расстоянии. Смотрю на него, как на змею, готовую к броску. Я не доверяю ему. Он обернет все против меня. Выставит все так, будто я прокралась к нему в комнату, и я стану шлюхой всего кампуса.

Хотя не сомневаюсь, что уже ношу этот титул.

– Не стоит, – соглашается он.

Мы неотрывно смотрим друг на друга, с нас капает дождь. Уит все так же прижимает руку к животу, и я задаюсь вопросом, насколько сильно пострадали его ребра. У него ушиб?

Перелом? Если они сломаны, он и так будет в очень плохом состоянии, но вдруг от нагрузки станет еще хуже?

Я оглядываюсь через плечо, здание моего общежития виднеется неподалеку. В голове зарождается совершенно нелепая, но очень своевременная мысль. Вокруг никого. Все ушли на игру. У нас предостаточно времени.

– Ты можешь идти? – спрашиваю я, подходя к нему. Обхватываю его рукой за поясницу и крепко придерживаю, пытаясь не обращать внимания на жар его кожи, который обжигает меня через промокшую рубашку.

Мы начинаем путь; его шаги замедляются, лицо искажено от боли. Он опирается на меня, наваливаясь слишком сильно, и я расставляю ноги, стараясь сохранить равновесие.

– Кажется, что даже дышать не могу, – бормочет Уит.

Дело в его ребрах. Наверняка.

Решившись, я осторожно веду его к своему зданию.

– Мы пойдем в мою комнату, – говорю я.

– Да это еще с чего? Ни за что. – Уит смеется, но тотчас поджимает губы. Уверена, было больно. – Если меня застукают в твоей комнате, тебя исключат.

– Нет, не исключат. Ты об этом позаботишься. – Мы идем бок о бок: его тяжелая рука лежит у меня на плечах, я все так же держу его за талию.

– Ты это о чем? – Между каждым словом звучит пауза, будто ему потребовалось много усилий, чтобы их произнести, и я стараюсь не забеспокоиться этим незначительным обстоятельством.

Но беспокоит.

– Ты Ланкастер. Неуязвимый. Мы расскажем правду, и мне ничего не будет, – прямо говорю я, когда мы подходим к двойным дверям моего здания.

– Разве у тебя нет куратора, который следит за стойкой при входе? – спрашивает он.

– Все на матче. – Когда я уходила на пробежку, за столом дежурного никого не было.

Надеюсь, он пустует до сих пор.

– Ты рискуешь, Сэвадж, – с восхищением произносит Уит. – Даже не знаю, храбро это или же чертовски глупо.

«Наверное, и то и другое», – хочу сказать ему я.

Но помалкиваю.

Глава 9

Саммер

Мне кое-как удается затащить Уита в мою комнату, хоть это и нелегко. Нам приходится часто останавливаться. Один раз Уит закашлялся, и я подумала, что он может упасть в обморок, но, возможно, я просто слишком сильно переживаю. Мне пришлось прижать его к стене и придерживать возле нее, молясь, чтобы он не потерял сознание. Он слишком тяжелый. Мне ни за что его не поднять.

Когда я наконец привожу его в свою комнату, то веду к креслу возле стола и помогаю сесть. Быстро понимаю, что он дрожит от холода в мокрой одежде.

Я тоже дрожу.

– Сейчас вернусь. – Я выставляю указательный палец перед его лицом, пытаясь изобразить серьезный тон. – Не двигайся.

– Не смог бы, даже если бы попытался, – хрипит он, стараясь выдавить улыбку, но у него ничего не выходит.

Я выхожу из комнаты и иду в общую ванную, где беру пару полотенец и мочалку. Затем подхожу к раковине, включаю воду и, дождавшись, когда она станет горячей, промачиваю мочалку, а потом отжимаю ее и выключаю воду. Спешно выхожу обратно в коридор, понимая, что у нас осталось не так много времени до того, как закончится игра и все вернутся в общежития.

Мне нужно отнести наши с Уитом вещи в сушилку. Но я не могу допустить, чтобы кто-то заметил у меня мужскую одежду, поэтому придется перемешать ее с другими вещами. Не будет ничего примечательного в том, что я занимаюсь стиркой в пятницу вечером. Я никому не нравлюсь в этой школе, и у меня нет друзей.

Чем еще мне заниматься?

Я возвращаюсь в комнату и вижу, что Уит все так же сидит в кресле, а его брюки спущены до лодыжек. Он смотрит на меня с гримасой.

– Сними с меня эту хрень, – стонет он.

Меня переполняет раздражение, но я подхожу к нему, опускаюсь перед ним на колени и, сперва сняв с него обувь, стаскиваю носки. Тянусь за его брюками и понимаю, что трусы спущены вместе с ними.

Медленно поднимаю взгляд и вижу, что он ухмыляется мне. Несмотря ни на что. Невзирая на боль, мокрую одежду и безумную ситуацию, в которой мы оказались, он сидит с высокомерным выражением лица, и я точно знаю почему.

– Не так я представлял, как ты в первый раз встанешь передо мной на колени, но тоже сойдет, – тянет он.

– Ты такой идиот. – Я стаскиваю его брюки и белье с ног и мокрой кучей бросаю на пол. – Сними рубашку.

Уит вскидывает бровь.

– Сними. Рубашку, – повторяю я, на сей раз чуть медленнее.

– Хочешь, чтобы я разделся? Не знаю, насколько хорошо смогу проявить себя…

– Я хочу бросить твою одежду в сушилку, – перебиваю я.

– А. – Судя по голосу, он разочарован. – Такая богачка, как ты, умеет стирать?

– Умею. Не надо так удивляться, – раздраженно говорю я и округляю глаза, когда его длинные изящные пальцы тянутся к краям рубашки и начинают расстегивать пуговицы.

– Будешь смотреть? – спрашивает он скучающим тоном, расправляясь с последней пуговицей. Рубашка расходится в стороны, и я опускаю взгляд, но, благодаря единственной горящей лампе на прикроватной тумбочке, в комнате стоит полумрак. Я ничего не вижу. Но мне любопытно.

Я хочу увидеть все.

– Пожалуй, – равнодушно говорю я, будто его нагота никак на меня не действует.

– Я покажу тебе, а ты мне. – Он кивает в мою сторону. – Ты тоже промокла.

Моя одежда так вымокла, что капли воды буквально стекают на ковер.

Чувствуя себя дерзко, я снимаю толстовку и бросаю ее в кучу с одеждой Уита. Скидываю обувь вместе со следками. Взявшись за пояс легинсов, я медленно спускаю их по ногам и все это время не свожу глаз с Уита.

Он не отводит взгляд. Смотрит мне в глаза, будто мы соревнуемся, кто моргнет первым. Первым моргает Уит, на миг глянув на мои ноги, когда я наконец снимаю легинсы.

Казалось, будто они приклеились к коже.

– Ты правда разденешься догола. Передо мной, – произносит он, будто не верит.

– Мне нечего скрывать, – говорю я, наслаждаясь брошенным вызовом, тем, как его взгляд блуждает по мне, словно он не знает, на что смотреть в первую очередь. Похоже, я полна сюрпризов. Все время заставляю его гадать. Он считает, что я кроткая овечка, которой можно помыкать.

Он ошибается.

Я тоже его рассматриваю. Уит сидит в моем кресле совершенно голый, не считая расстегнутой рубашки, и я понимаю, что это немного странно.

Вся ситуация странная.

– Мне тоже, – говорит он.

– Мне начать первой? – Не знаю, откуда взялась эта храбрость, но я воспользуюсь ей.

– Если ты настаиваешь. – Он улыбается. Морщится. Синяк у него под глазом становится темнее, придавая ему суровый, грубый вид.

Принц ранен в бою. И мне придется делать вид, что я этого не видела. Будто не имею понятия, что произошло.

Должно быть просто. Все равно мы не разговариваем друг с другом при посторонних.

Потянувшись за спину, я медленно расстегиваю лифчик. Он отскакивает от кожи, и, спустив лямки по рукам, я бросаю его к вороху одежды.

– Такая же красивая, как я себе представлял, – тихо говорит он, не сводя глаз с моей груди.

Извращенец.

Я не стыжусь своего тела. Им пользовались, и я его использовала. Сейчас это оружие массового поражения, и Уит – моя цель. Я полностью готова его уничтожить.

Хотя, думаю, у меня есть преимущество, учитывая, что он ранен и прячется в моей комнате. Но все же. На войне нужно использовать любую возможность.

Опустив руки на бедра, я прихватываю пальцами резинку нижнего белья. Сердцебиение замедляется, а потом снова становится размеренным и тяжелым. Взгляд Уита теплый. Оценивающий. Он слегка откидывается на спинку, и я понимаю, что он должен выглядеть нелепо, сидя почти голым, в одной только мокрой рубашке.

Но он вовсе не выглядит нелепо. Ни капли. Я должна сейчас владеть ситуацией, но из нас двоих именно он чувствует себя уверенно и ждет моего следующего шага.

– Ты снимешь их?

– Хочешь посмотреть? – парирую я.

– Ты сама, черт подери, знаешь, – говорит он с ухмылкой.

Разозлившись, я спускаю трусики по ногам, раздражаясь, когда они застревают вокруг коленей. С трудом сняв, наконец отбрасываю их в сторону и стою перед ним, позволяя вдоволь насмотреться.

И он смотрит. Откровенно смотрит мне между ног, слегка приподняв брови.

– Ты не удаляешь волосы воском.

С чего мне наводить красоту в интимных местах, если их все равно никто не видит? А единственного человека, который видел, я не хотела к себе подпускать. В какой-то момент мне захотелось стать для него настолько отталкивающей, насколько возможно.

Не вышло. Ему было безразлично. Он все равно брал то, что хотел.

– Я их подстригаю, – говорю я, и это правда.

– Мне нравится. – Его пылающий взгляд встречается с моим. – Меня удивляет твоя уверенность, Сэвадж. И это мне тоже нравится.

Мне не должны доставлять удовольствие его комплименты, но доставляют. А еще здесь так холодно, что мои соски стали твердыми и саднят. Я тру их рукой, пытаясь унять боль, но напрасно.

– Твоя очередь, – говорю я.

– Не уверен, что смогу встать.

– Я что, слышу отговорку?

Уит, кряхтя, хватается за спинку кресла и встает, пошатываясь. Меня тянет помочь ему, но едва делаю шаг вперед, он смеряет меня сердитым взглядом, и я замираю. Он скидывает рубашку сначала с одного плеча, потом с другого. Очень, очень медленно.

Пока не оказывается полностью голым, как и я.

У него широкие плечи и грудь. Пресс… с шестью кубиками. Плоский живот. Глубокий пупок. Волосатые бедра. И длинный, толстый член, который сейчас наполовину возбужден. Как только мой взгляд опускается на него, он возбуждается еще сильнее.

– Поражена? – спрашивает Уит с раздражением.

– Сойдет, – отвечаю я, пожимая плечами и зевая.

Он смеется. Стонет. Обхватывает себя руками и с глухим стуком падает обратно в кресло.

– Похоже, сегодня ночью ничего не будет, – с радостью заявляю я, поворачиваюсь и иду к шкафу. Надеваю чистую толстовку и беру спортивные штаны. Сую ноги в тапочки и снова поворачиваюсь к Уиту. Он смотрит на мою чистую теплую одежду с явной завистью, и я жестом указываю на кровать. – Тебе нужно отдохнуть.

– В твоей кровати?

– Нет, в кресле. – Я закатываю глаза. – Конечно, в кровати. О! Чуть не забыла. – Я подхожу к комоду, беру одно из полотенец, которые принесла вместе с уже остывшей мочалкой. – Помощь нужна? – спрашиваю я, когда он встает и делает несколько коротких шагов к моей кровати.

– Справлюсь, – огрызается он, шаркая, как старик.

Я опускаю взгляд на его задницу, замечая неглубокие ямочки у него на пояснице. Представляю, как целую их. Впиваюсь зубами в его мягкую ягодицу, потом в другую.

Мои щеки краснеют, когда я подхожу к нему и откидываю одеяло, после чего он падает на матрас. Накрываю его обнаженное мокрое тело и подворачиваю одеяло. Протягиваю ему полотенце, и он хмурится.

– Посушить тебе волосы?

Он отказывается от предложения, помотав головой.

– Нет.

– Дай я хотя бы умою тебе лицо? – Он хмурится еще сильнее. – Чтобы я могла обработать раны.

– Сначала положи мою одежду в сушилку, – говорит он, и его голос слабеет. Веки тяжелеют, будто его внезапно накрыла волна усталости. – Пока все не вернулись.

Уит приводит веский аргумент, поэтому я так и делаю: иду в общую прачечную, закидываю нашу одежду в сушилку и включаю ее. Сорока минут должно вполне хватить, чтобы все подсохло. Потом подождем отбоя, и я тайком выведу его отсюда. Куратор в конце концов пойдет спать, так что ко времени его ухода за стойкой никого не будет.

Однако там установлены камеры. Нас могут увидеть. Насколько внимательно их отслеживают? Может, Сильви с ее хакерскими способностями сможет нам помочь.

А может, Уит не захочет, чтобы его сестра помогала. Может, он вообще не желает, чтобы она знала о том, что происходит между нами.

А вообще, что между нами происходит? Понятия не имею.

Я снова ополаскиваю махровое полотенце горячей водой и возвращаюсь в комнату, прямиком к Уиту. Он так и лежит там, сжимая в руках телефон и что-то яростно на нем печатает. Поднимает взгляд, когда я останавливаюсь возле кровати, и знакомое хмурое выражение его лица приносит мне странное успокоение.

Я больше привыкла к его жестокости в мой адрес, чем к чему-то другому, и это ненормально.

– У меня тут теплое полотенце, чтобы умыть тебе лицо. – Я поднимаю его.

– Я могу сам, – говорит он, бросая телефон рядом с собой на кровать, а потом садится и протягивает руку. Морщится от этого движения, и я отодвигаю полотенце, чтобы он не смог дотянуться.

– Нет, дай мне немного поиграть в медсестру.

– Только если я потом смогу поиграть с тобой в доктора, – бормочет он.

Пропустив его слова мимо ушей, я устраиваюсь рядом, и он отодвигается, освобождая мне больше места. Я рассматриваю его лицо. Глубокую ссадину на скуле. Красновато-фиолетовые синяки вокруг глаза. Кожа опухает, отчего глаз становится все меньше, и я жалею, что у меня нет льда, который можно было бы приложить. К утру глаз совсем заплывет. Начну с простого, а потом перейду к более серьезным травмам.

– Ты в плохом состоянии, – тихо говорю я, прижимая полотенце к порезу в уголке его губы.

– Видела бы ты другого парня, – говорит он.

– Я видела. Видела их обоих. – Осторожно протирая ссадину на его щеке. Она глубокая, и он скалится, пока я ее промываю. – Что ты там вообще делал?

– Неважно.

Меня переполняет раздражение.

– Я никому не расскажу о случившемся.

– Я не могу тебе доверять, Сэвадж. И ни черта тебе не скажу, – цедит он. – Просто знай: я со всем разберусь.

– Как?

– Не беспокойся об этом, – бормочет он.

От злости я слишком сильно провожу по нежной коже под его глазом, и он шипит от боли.

– Я не хочу, чтобы ты был моим спасителем.

Уит смеется.

– Поверь мне. Я сегодня тоже не хотел спасать твой тощий зад.

Я отодвигаюсь от него.

– Тогда найди кого-то другого, кто будет лечить твои раны.

– Я мог бы заставить сотню других сучек делать то же самое, что сейчас делаешь ты. Достаточно сделать вот так. – Он щелкает пальцами.

Высокомерный говнюк.

Я оглядываю комнату, делая вид, будто кого-то ищу.

– Не вижу, чтобы кто-то примчался это делать.

Он молча сверлит меня сердитым взглядом.

Я тихо злорадствую.

– Эллиот – ублюдок, – говорит он несколько мгновений спустя, пока я отмываю запекшуюся кровь с его лица. Задумываюсь, не было ли кольца на пальце у того, кто его ударил. Вокруг больших синяков видны крошечные порезы. – У меня возникло предчувствие, что он собирается что-то с тобой сделать.

Меня озадачивает его заявление.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты выставила его слабаком возле библиотеки. Ему это не понравилось. – Уит улыбается, закрывая глаза. – Тупицу одолела слабая девчонка. С ним покончено. Я серьезно, никто не смеет подраться со мной в кампусе и выйти сухим из воды.

Моя рука замирает, полотенце так и остается прижатым под его глазом.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он открывает глаза, такие ярко-голубые и сверкающие.

– Эллиоту конец.

– Но я думала, вы друзья, – озадаченно говорю я.

– Ты врезала ему по яйцам и одолела его. А он в отместку попытался на тебя напасть. И взгляни на себя. Ты стоишь того, чтобы окончательно разрушить его репутацию? – Он машет рукой в мою сторону, а потом безжизненно роняет ее на кровать.

Я убираю полотенце от его лица и в оскорбленных чувствах выпрямляю спину.

– Ну ты и сволочь. Я рискую всем, тайком проводя тебя в свою комнату и пытаясь помочь, и вот чем ты мне отплатил?

– А что я сделал? Всего лишь сказал «взгляни на себя». – Он закрывает глаза, поджимает губы, а неприятный рваный порез в уголке его рта краснеет от воспаления. Если не будет осторожен, останется шрам. – Ты просто девчонка. Слабая, бесстыдная девчонка, которая расправилась с ним одним ударом колена, будто он беспомощный. Вот почему он так злится. Я его не виню. Ты никто, но при этом разгуливаешь по кампусу, будто у себя дома, а он не твой, Сэвадж. Это мой кампус. Ты должна съеживаться от страха каждый раз, когда я просто смотрю на тебя.

– Ты свинья, – я с силой толкаю его и встаю на ноги.

Уит морщится от боли и переворачивается на бок спиной ко мне, но меня это даже не волнует. Надеюсь, он теперь вечно будет мучиться от боли. Надеюсь, ребро проткнет ему легкое, и оба наполнятся жидкостью. Он бы умер от этого.

Случись это, я бы не почувствовала ни капли раскаяния. Никакого.

Уит этого заслуживает. За то, как разговаривает со мной. Как обращается со мной. За то, что говорит обо мне. За то, что заставляет других делать со мной. Плевать, что он мне помог. Он сделал это из эгоистичных соображений. Его поступок не имел ко мне никакого отношения.

Почему я должна ему помогать? Он отвратителен. Хуже человека я еще не встречала.

– Как только твоя одежда высохнет, я выставлю тебя из комнаты, – обещаю я.

– Кто-нибудь увидит, когда я буду уходить, – с раздражением говорит он, глядя в стену.

– Мне все равно. Сам будешь объяснять, что ты делаешь в женском общежитии в такое время. И лучше тебе не впутывать мое имя.

– А то что? – Он смотрит на меня через плечо. – Ты угрожаешь мне, Сэвадж?

Нет смысла это отрицать.

– Да, угрожаю. – Я подхожу к кровати и наклоняюсь, оказываясь с ним лицом к лицу. Наши рты так близко, что я чувствую его дыхание. Так близко, что могу поцеловать его. Я едва не поддаюсь искушению. – Я угрожаю тебе. Если скажешь, что я тайком провела тебя в свою комнату, то я расскажу, что ты набросился на меня. Держал и заставлял брать в рот твой огромный член и отсасывать тебе.

Уит прищуривается, но не говорит ни слова.

– У тебя не будет проблем, потому что твоя проклятая фамилия развешана по всей школе, и ты, черт возьми, неуязвим, но, во всяком случае, я тоже не попаду в неприятности. Я безо всяких угрызений совести готова кричать всем о сексуальном насилии с твоей стороны, так что не искушай меня, – говорю я, подтолкнув его в плечо, и снова встаю.

Он пристально следит за каждым моим движением, когда я иду к двери с полотенцами и мочалкой в руках.

– Я думаю, ты бы получила от этого огромное удовольствие, – тихо говорит он. – Я держу тебя, мой огромный член между твоих губ. Ты отсасываешь мне. Готов поспорить, ты бы проглотила все до последней капли.

Я никак не реагирую на его слова. Тем самым только покажу, что они меня задевают. Образ того, как он прижимает меня к кровати, засовывает член мне в рот, и все это время высокомерная улыбка не сходит с его губ…

От этой мысли по телу пробегает дрожь, и я пытаюсь подавить ее, но, похоже, не могу. Кажется, будто эта мысль заела в моем мозгу, как фильм на повторе. Он получил бы величайшее удовлетворение от доминирования надо мной, а я…

Наслаждалась бы каждой секундой.

Господи, да что со мной не так?

– Я схожу за твоими вещами, – говорю я, взявшись за дверную ручку. – Оставайся здесь.

Его тихий смешок звучит мне вслед, когда я выскальзываю за дверь.

Иду по коридору в прачечную и бросаю грязные полотенца в огромную корзину. Сушилка все еще вращается, но я открываю ее и щупаю его одежду.

Она все еще довольно мокрая. Потребуется еще какое-то время.

Расстроившись, я захлопываю дверцу сушилки и жму на кнопку, чтобы снова ее включить. Наблюдаю, как одежда кружится и кружится, и грызу ноготь на большом пальце, желая, чтобы вещи высохли быстрее.

Как же я его ненавижу. Он омерзителен. А еще у него серьезные проблемы, и он явно ненавидит женщин. Нисколько их не уважает, особенно меня. И его удивляет, что я смогла повалить Эллиота, этого идиота, одним ударом колена? Было легко. Он рухнул, как мешок с картошкой, прямо на землю.

Но если бы Уит не объявился, Эллиот отомстил бы мне. Меня охватывает ужас, скручивая все внутри от мысли о том, что он мог со мной сделать.

Уит спасает меня, но при этом обращается со мной как с мусором. Я не понимаю.

Он нарцисс? Или, может, у него еще какие-то проблемы с психикой? Не сомневаюсь, что вся его семейка совсем чокнутая. Сильви тоже немного странная, но хотя бы добрая. Впрочем, моя семья тоже ненормальная, но я уверена, что все в той или иной степени не в себе.

В коридоре раздаются голоса, и я вздрагиваю, поняв, что люди начали возвращаться с матча. Вытаскиваю одежду из сушилки (она успела еще немного подсохнуть) и прижимаю ее к груди. Ни в коем случае нельзя оставлять вещи здесь, чтобы их кто-то нашел.

Я останавливаюсь у дверей и наблюдаю за проходящими мимо девчонками. Никто не смотрит в мою сторону. Все прекрасно умеют следовать указаниям. Уит велел им игнорировать меня, так они и делают.

Он прав. Они – стадо тупых баранов.

Как только звук шагов стихает, я выбегаю и спешу в свою комнату, но прижимаюсь к двери, когда мимо меня проходит группа старшеклассниц. Среди них Кейтлин и Джейн.

Мои так называемые новые подруги с первого учебного дня.

– Шлюха, – бормочет одна из них себе под нос, и все разражаются смехом.

Я молчу, лицо горит. Если бы они знали, кто сейчас в моей комнате, то умерли бы от зависти.

А потом получили бы подтверждение тому, что я правда шлюха.

Во всяком случае, в их глазах.

Просунув руку за спину, я медленно поворачиваю ручку, едва приоткрываю дверь и, проскользнув обратно в комнату, запираю замок. Внутри темно. Тихо. Лампа не горит. Шторы на окнах отдернуты, впуская яркий лунный свет. Я подхожу посмотреть на улицу и с удивлением вижу, что небо снова стало ясным.

Гроза прекратилась, будто ее и не было.

Я подхожу к бугру под одеялом и грубо толкаю его в плечо, но Уит не реагирует. Даже не шевелится. Я снова хватаю его за плечо.

Ничего.

Обхожу кровать и, подойдя к нему с другой стороны, смотрю на его побитое лицо. Луна покрывает его черты серебристым свечением, и я понимаю, что этот засранец крепко спит. В моей кровати.

Конечно, он красив. Несмотря на раны и фингал, у него такие мягкие губы, глаза закрыты, и он выглядит таким… юным. Как маленький мальчик.

Уязвимым.

Ненавижу его.

Я сажусь на край кровати и издаю громкий вздох. Он даже не шевелится. Трогаю его нос. Щиплю за него. Потом тыкаю в нижнюю губу.

Никакой реакции.

Веки тяжелеют, и я бросаю его влажную одежду на пол. Меня так и манит лечь под одеяло и немного поспать. От общения с Уитом чувствую физическую и эмоциональную усталость. Какая разница, уйдет он сейчас или останется еще ненадолго? Может, будет проще, если он улизнет посреди ночи, чтобы я его больше не видела и не слышала.

Вряд ли мне так повезет.

Сдавшись, я откидываю одеяло и ложусь. Натягиваю его до подбородка и поворачиваюсь на бок. Кровать двуспальная, очень узкая, и он спит на моей любимой стороне.

Так я и думала.

Я сонно рассматриваю его в лунном свете, поражаясь тому, что в моей постели лежит Уит Ланкастер. Голый. Раненый. Спящий. Я презираю его, но все же рада этому моменту. Мы с ним вдвоем, и никто не сумеет испортить этот миг.

Уит и сам прекрасно может справиться с этой задачей.

Каково было бы завладеть сердцем этого парня? Я размышляю об этом, медленно погружаясь в сон. Это невозможно, говорю я самой себе.

У него нет сердца.

Глава 10

Саммер

Просыпаюсь от прикосновения кончиков пальцев к щеке.

Они выводят линии на моем лице, одну за другой. Так легко, что я почти уверяюсь, будто мне мерещится.

Но это правда. Помню все, что происходило, пока я не заснула. Как увидела Уита. Привела его в свою комнату. Раздевалась перед ним (до сих пор не могу поверить, что сделала это), безумно разозлилась на него. Он умеет взять что-то хорошее и превратить в нечто отвратительное. Занимается саморазрушением и тащит за собой всех остальных.

Ужасная черта характера. Но он сам ужасный человек, так что не стоит и удивляться.

Однако сейчас он не кажется мне таким уж ужасным. Я чувствую его взгляд на моем лице. Напряженный. Голодный. Уит касается уголка моего рта. Проводит пальцем по нижней губе.

По коже бегут мурашки, и мне хочется разомкнуть губы, взять его палец в рот и пососать. Его это удивит. Возможно, даже понравится.

Одной этой причины достаточно, чтобы не делать этого. Я все еще злюсь на него.

Он касается моего подбородка. Пощипывает его. Кажется, будто он пытается меня разбудить и недоволен тем, что ничего не выходит. Я открываю глаза и вижу, что он смотрит на меня, изогнув губы в легкой улыбке. Один его глаз едва открыт, синяки на лице выглядят и того хуже.

– Просыпайся, соня, – напевает он.

– Вали из моей кровати, – спокойно говорю я.

– Ты сама попросила меня в нее лечь, – напоминает он.

– Срок действия приглашения истек. Уходи. – Я уже собираюсь повернуться к нему спиной, но он хватает меня за плечо и останавливает.

– Ты заснула. – Он тянет нежно, но держит крепко, и мне ничего не остается, кроме как перевернуться на спину.

Уит пододвигается ближе и нависает надо мной, а я сверлю его сердитым взглядом и надеюсь, что он не слышит, как бешено сейчас бьется мое сердце. И не видит, как начинает учащаться дыхание от его близости.

Он лежит в моей кровати. Голый. Я чувствую тепло его тела. Я полностью одета, но под толстовкой и спортивными штанами на мне ничего нет. Ему бы ничего не стоило раздеть меня догола и склонить к сексу.

И я бы ему позволила. Несмотря на недавнее происшествие, когда Эллиот чуть не набросился на меня. Несмотря на злость, горечь и ненависть, которую я испытываю к этому парню, лежащему сейчас в моей постели, пускай он и спас меня. Невзирая на все это, я бы убила за возможность узнать, каково чувствовать Уита Ланкастера внутри. Чувствовать, как он заявляет на меня права.

Делает своей.

– Почему ты позаботилась обо мне? – спрашивает он твердо. Холодно. Вновь став больше похожим на самого себя. Вчера он проявил слабость. Был в подавленном состоянии. Да и кто бы не был после того, как ввязался в драку посреди грозы?

Я пожимаю плечом, но ничего не говорю.

Уит пододвигается ближе и наклоняет голову к моей.

– Ответь.

– Я не могла оставить тебя одного. – Я вздергиваю подбородок, надеясь, что Уит не заметит, как он дрожит. – Как и ты не смог оставить меня.

– А следовало бы. Я дерьмово с тобой обращаюсь, – прозаично замечает он. – Но ты все равно отвела меня в свою комнату. Привела меня в порядок. Высушила мою одежду.

Я смотрю на него с вызовом, все слова, которые могла бы сказать, застряли в горле. Мне нечего ему ответить.

– Язык проглотила? – спрашивает он, приподняв бровь.

Я наблюдаю за ним настороженно. Молча.

– Ты умопомрачительна, ты знаешь это? – Его голос становится мягче, и он проводит рукой по моим волосам, отчего я вздрагиваю. Уит не обращает на это внимания и продолжает убирать волосы со лба, задумчиво глядя на меня. – Ты пытаешься это скрыть, но без толку. Ты невообразимо красива, и это просто выводит меня, Сэвадж.

Теперь я лишаюсь дара речи уже от шока. Он считает меня невообразимо красивой?

– Что бы я ни делал, ты не сдаешься. Любой другой человек уже давно бы сорвался. Кажется, будто мне тебя не сломить, и это меня тоже бесит. – Его пальцы замирают. – Что сейчас творится у тебя в голове? О чем ты думаешь? О том же, о чем и я?

Я думаю, что хочу, чтобы он никогда не переставал ко мне прикасаться.

– Ты смотрела мне прямо в глаза, когда раздевалась передо мной, будто тебе плевать. – Он наклоняется, прижимается щекой к моей щеке и вдыхает. – Такая гладкая кожа. Розовые соски, жаждущие прикосновений моего рта. Длинные ноги, которые в моем воображении легко обхватывают мои бедра. Я не могу думать ни о чем, кроме твоего тела.

Я закрываю глаза, и он берет меня за подбородок и слегка встряхивает.

– Открой глаза, – велит он.

Я, дрожа, делаю, как он говорит. У меня вырывается судорожный вздох.

– Я тебя пугаю? – шепотом спрашивает Уит.

Решив быть честной, я киваю.

– Хорошо, – он выдыхает мне в губы, а его рот оказывается так близко к моему, что я чувствую его движение, когда он говорит. – Потому что ты тоже меня пугаешь.

Слова застывают в пространстве между нами, его губы прижимаются к моим, взгляды прикованы друг к другу. Он двигает губами, захватывая мою верхнюю губу между ними и слегка потянув за нее. У меня вырывается глубокий вздох, глаза закрываются. Вот чего я ждала. Ждала, с тех пор как снова его увидела. Вот оно.

Вот оно.

Вот оно.

Уит жадно целует меня, убирает руку с моего подбородка и обхватывает щеку. Я льну к его ладони, жаждая почувствовать его, почувствовать хоть что-то, что угодно. Я приму все, что он может мне дать.

Его губы медленно творят волшебство, приникая к моим мягкими дразнящими поцелуями, которые удивляют меня. Я приоткрываю рот, чтобы впустить его язык, и, лизнув мои губы, он просовывает его внутрь навстречу моему. Наши языки соприкасаются. Танцуют. Он пододвигается ближе и ложится на меня, но я беспокоюсь за него. Упираюсь руками ему в плечи и отталкиваю.

– Твои ребра, – шепчу я, но он поглощает мои слова, и я слышу только звук, с которым наши губы соединяются снова, снова и снова. Я теряюсь в этом звуке, в его вкусе и ерзаю под ним, желая быть ближе. Желая быть так близко, как это вообще возможно.

– Не волнуйся за меня, – говорит он в какой-то момент и тянется к краю моей толстовки. – Сними ее.

Уит отодвигается и помогает ее снять. На мне нет лифчика, и, когда толстовка снята, его взгляд устремляется прямо к моей груди. Он целует мою шею. Ключицы. Грудь. Мои соски возбуждены так сильно, что болят, и я выгибаю спину, отчаянно желая почувствовать на них его губы. Он посмеивается, касаясь моей кожи. Уверена, он чувствует мою потребность и облизывает сосок, отчего я вскрикиваю.

– Слишком громко, Сэвадж, – шепчет он. – Возможно, придется заткнуть тебе рот, если продолжишь.

– Зажми мне рот ладонью, чтобы я замолчала, – отвечаю я, и он отстраняется, чтобы посмотреть мне в лицо.

– Тебе бы это правда понравилось? – Он приподнимает бровь.

Мне нравится мысль о том, чтобы Уит закрыл мне рот ладонью. Не знаю почему. Он что-то пробуждает во мне. Заставляет желать то, чего я никогда бы не предложила, тем более вслух.

Он снова наклоняется к моей груди, осыпая кожу поцелуями. Его рот очень горячий, а бархатистый язык рисует на моей коже, заставляя задыхаться. Я обхватываю его затылок, запуская пальцы в мягкие волосы, и прижимаю его к себе. Когда он берет мой сосок в рот и начинает сосать, с моих губ срывается громкий крик.

Уит протягивает руку, накрывает мой рот и продолжает.

Я стону в его ладонь, пока он жадно ласкает мой сосок. Закрываю глаза, все мое тело сосредоточено на том самом месте, в котором мы соединены. Он лижет и сосет. Кусает. Мне больно, но приятно. В какой-то момент я пытаюсь отодвинуться, но он лишь начинает сосать сильнее, втягивая щеки. А потом, наконец, выпускает сосок с громким хлопком и переключается на второй, одаривая его таким же вниманием.

Я все это время извиваюсь под ним, кожа пылает, стук сердца отдается где-то между бедер, а нескончаемая пульсация становится все сильнее и сильнее.

Его возбужденный член прижимается к моему бедру, и, закончив с моей грудью, Уит убирает руку от моего лица и смотрит на меня с припухшими губами и жутким синяком под глазом, с порезом на щеке и в уголке рта, который, клянусь, снова начал кровоточить. Я тянусь и прикасаюсь к этому месту, а убрав руку, вижу на пальце крошечные капли крови.

Несмотря на все травмы, Уит все так же душераздирающе красив. Я не могу поверить, что мы это делаем. Что он в моей постели. Что хочет быть здесь и не оскорбляет меня.

А то, что мне вообще приходится об этом думать, заставляет меня понять, что происходящее между нами ненормально. Отнюдь.

Так что же мы делаем?

– Я не должен этого делать, – тихо говорит он. – Я тебя ненавижу.

Его слова ранят. Из-за них у меня перехватывает дыхание. Возникает желание отвернуться. Но я не делаю этого.

– Почему меня так сильно влечет к тебе? – Не думаю, что он спрашивает об этом у меня. Скорее всего, сам задается вопросом. И у меня нет ответа. – Останови меня.

Уит целует меня снова, грубо набрасываясь на мои губы. Я принимаю его грубость. Наслаждаюсь ею. В ответ я обнимаю его за шею. Переплетаю наши ноги и прижимаюсь грудью к его груди, чтобы мы были кожа к коже. Он весь твердый. Обжигающе горячий. Его язык ритмично скользит по моему, вынуждая думать о сексе, и я хочу этого.

Хочу его.

– Останови меня, – повторяет он мне в губы, берется за пояс моих спортивных штанов и спускает их по бедрам. Я приподнимаюсь, пока он раздевает меня, а потом сбрасываю их с ног и откидываю в сторону.

Уит устраивается между моих бедер, его член зажат между нами, и я развожу ноги, давая ему больше доступа. Он прижимается лбом к моему лбу, снова берет меня за подбородок и стискивает его, пока я не открываю глаза и не встречаю его напряженный взгляд. Один его глаз заплыл, второй сверкает от злости и такого сильного голода, что это ошеломляет. Я пытаюсь отвернуться, но он не дает, крепко держа меня пальцами.

– Скажи мне остановиться.

Я все так же молчу, выгибая под ним спину и ощущая покалывание по всему телу. Я хочу чувствовать его всюду. Внутри. Хочу почувствовать, как он кончает. Хочу видеть его лицо, когда это случится. Хочу знать, как он выглядит, когда теряет самообладание, и хочу знать, что именно я довожу его до предела.

– Саммер. – У меня округляются глаза. Он никогда не называет меня по имени. Только Сэвадж. Или шлюхой.

Боже, он ужасен. Просто невыносим.

– Скажи мне. – Он приникает к моим губам. – Остановиться.

Я медленно мотаю головой, и он целует меня. На этот раз нежнее, его губы лениво движутся на моих, языки скользят друг по другу. Он прижимается ко мне, его возбужденный член оказывается так близко к моему входу, что он мог бы войти в меня без особых усилий. Но он этого не делает. Будто намеренно сдерживается, и я приподнимаю бедра, пытаясь ввести его внутрь. Я хнычу от досады и чувствую, как он улыбается возле моих губ. Знаю с полной уверенностью, что ему нравится меня мучить.

– Ты ведь хочешь этого, – говорит он, разорвав поцелуй и опускаясь к моей шее. Посасывает и лижет чувствительную кожу, прижимаясь ко мне бедрами. Я вожу ладонями по его гладкой спине, очерчиваю ямочки на пояснице, а потом скольжу пальцами по упругой ягодице. – Невзирая на все, что я делаю и говорю, на то, что называю тебя шлюхой. Несмотря на то, что заставил всех в кампусе обращаться с тобой, как с дерьмом, и сам так с тобой обращаюсь, ты все равно хочешь почувствовать мой член.

Я закрываю глаза и стараюсь не слушать. Его слова ранят. Унизительно, что я так сильно хочу его, тогда как он только и делает, что относится ко мне как к мусору. Я сама не своя из-за этого парня и не могут понять почему.

Уит отстраняется, и мне тотчас становится холодно. Чувствую себя потерянной. Я открываю глаза и смотрю, как он садится передо мной, обхватывает член у основания и водит по нему рукой. Я задерживаю взгляд на его пальцах и наблюдаю, как он мастурбирует. Член у него просто огромный. Жилистый. Красивый. Он сжимает его прямо под головкой, и с кончика стекает капля молочно-белой жидкости. Меня завораживает, как грубо он с собой обходится, а когда встречаюсь с ним взглядом, вижу, что он уже наблюдает за мной.

– Тебе же до смерти хочется попробовать. – Его голос звучит ровно, но глаза блестят. Он приподнимается, пододвигается ближе и садится на меня верхом, а его член оказывается прямо у моего рта. – Возьми его.

Я приоткрываю рот, и он делает именно то, что я недавно описывала. Погружает свой член сантиметр за сантиметром, и я стону вокруг него. Его возбужденная плоть пульсирует, растягивая мои губы, устраиваясь у меня во рту. Я чувствую его вкус, солоноватую смазку, и вожу языком по бархатистой коже, а потом слегка давлюсь, когда головка упирается в заднюю стенку моего горла.

Уит выходит, его член покрыт слюной, а вид у него такой довольный, что у меня сводит между ног.

– Черт, да ты профи. Так я и думал.

Уит дразнит. Входит и выходит из моего рта, и я позволяю ему это. Вбираю глубоко. Сосу, как леденец. Беру его у основания, сжимаю и глажу, совсем как делал он сам несколько минут назад. Он двигает бедрами, подстраиваясь под мой ритм. Глаза прикрыты, рот открыт, а взгляд неустанно следит за тем, что мы делаем.

Я не профи. Вовсе нет. Я всего пару раз в жизни делала минет, так что опыта у меня мало. Но я хочу сделать это для него. Хочу, чтобы ему было хорошо. Видя удовольствие, отразившееся на его лице, слыша тихие стоны, вырывающиеся из его груди, я чувствую, как по коже бегут маленькие приятные мурашки.

Уит набирает темп, трахая мой рот, и я не возражаю. Внутри пробуждается незнакомое чувство, грозя захлестнуть меня, и я быстро понимаю, что это.

Власть. Возможно, кажется, что я повинуюсь, будто меня принуждают, но именно я дарю ему удовольствие. Я держу его член во рту. Я заставлю его кончить.

И оттого я чувствую себя сильной.

Его тело напрягается, с губ срывается стон, и, едва ли не вырвав член у меня изо рта, Уит начинает яростно водить рукой по всей длине, и из кончика вырывается белая струя. Он кончает и кончает, содрогаясь и постанывая, разбрызгивая сперму по моей груди. Я лежу и с восхищением смотрю на него, на искаженное в муке красивое лицо, закрытые глаза, пальцы, которые все еще сжимают основание члена.

Как прекрасно, думаю я. Мне удалось. Я заставила его кончить так сильно.

Он медленно открывает глаза и безразлично оглядывает беспорядок, который устроил. Вот и Уит, к которому я привыкла.

Уит, который не особо мне нравится.

Он окунает пальцы в свою сперму и подносит их к моим губам. Я с готовностью открываю рот и слизываю мускусную, кислую жидкость, не отводя от него взгляда.

– Чертова грязная девчонка, – шепотом говорит он, его глаза все еще прикрыты, а на лице застыло чистейшее удовлетворение. – Ты тоже хочешь?

– Да, – честно отвечаю я, когда он вынимает пальцы из моего рта. У меня так сильно пульсирует между ног, что, боюсь, стоит ему коснуться меня всего лишь раз, и я тут же кончу.

– Может, мне не стоит этого делать. Может, сегодня все только для меня. – Он наклоняется и припадает к моим губам в легчайшем поцелуе. – Я эгоистичный ублюдок. Больше всего люблю только брать и брать. Так поступают Ланкастеры. Я мог бы заставить тебя снова сделать мне минет. И ты его сделаешь. Знаю, что сделаешь.

Во мне вскипает злость, и я пытаюсь столкнуть его с себя. А он только заходится едва ли не злобным смехом.

– Или мог бы трахать тебя, пока не кончу, но сделать так, что не кончишь ты. Это было бы просто, – продолжает он.

В этом я не уверена. Я так сильно возбуждена, что, кажется, могу взлететь, как ракета, от одного прикосновения.

– Я мог бы вылизать тебя. Как насчет этого? – Уит приподнимает бровь. Будто я могу отказаться. – Вылизать тебя всюду. Ласкать пальцами. Готов поспорить, что у тебя там узко, хотя знаю, что я у тебя не первый. Такого быть не может. Учитывая, как ты себя ведешь.

Если он пытается меня пристыдить, то у него получается. Наверное, ему стало бы противно, если бы он узнал о моем прошлом. О том, с кем я была. Я пыталась выбросить это из головы, особенно в такой момент, но он своими словами никак этому не способствует.

– Ты когда-нибудь трогала себя, думая обо мне? – небрежно спрашивает он и расплывается в улыбке, должно быть, увидев что-то в моем лице. Вспышку в моих глазах. Напряжение в челюсти. Какой-то красноречивый знак. – Трогала. Скажи, реальность так же хороша, как и фантазия?

– Откуда мне знать, раз я пока только доставляю удовольствие, – парирую я, имея в виду этот невероятный минет, который только что ему сделала.

Моя грудь все еще липкая от его спермы, но я отказываюсь ее вытирать.

– Тогда давай проверим теорию, – говорит он, укладываясь на меня.

Уит движется так стремительно, что я не успеваю ничего сказать или сделать, а только лежу и принимаю происходящее. Я размышляю о его недавних травмах. Еще несколько часов назад он едва мог двигаться, а теперь такой быстрый. Он что, притворялся? Это была какая-то уловка, чтобы пробраться в мою комнату?

Возможно.

Вполне может быть.

Но мне все равно. Сейчас он целует мой живот, опустив руку на мое правое бедро и удерживая на месте. Дыхание учащается, и мне так хочется почувствовать ласки его рта, что, боюсь, могу кончить слишком быстро и пропустить все самое интересное.

Но мне отчаянно хочется кончить. Все тело напряжено, мышцы натянуты. Он касается волос на моем лобке, затем опускается ниже и прижимается своим прекрасным, умелым ртом прямо между ног.

У меня вырывается сдавленный звук, и Уит, подняв голову, сердито смотрит на меня.

– Веди себя тихо, – велит он.

Я стараюсь изо всех сил. Но боже, как же это трудно. Его рот – самая прекрасная пытка, которую я только испытывала. А язык… Уит разводит мои бедра как можно шире, а потом умело набрасывается на меня, не пропуская ни одного участка. Он касается повсюду, засовывает язык внутрь. Изучает мои складки. Втягивает клитор между губ и сосет.

Этого оказывается достаточно. Меня сотрясает легкий оргазм, заставляя вскрикнуть, и я зажимаю рот ладонью, отдаваясь волне удовольствия и жалея, что все уже закончилось.

Все произошло быстро. Слишком быстро. Больше я сегодня не кончу. Знаю, что не смогу.

– Черт, а ты чувствительная, – бормочет он, уткнувшись в мою кожу, а потом продолжает. Вводит в меня палец, все так же касаясь губами клитора.

За ним еще один. Двигает ими туда-сюда, растягивая меня. Его язык скользит по клитору, все быстрее и быстрее, пальцы не отстают, а потом он сгибает их и упирается во что-то глубоко внутри, отчего тело начинает содрогаться.

О! «Продолжай», – хочется сказать мне.

Но я этого не делаю.

Кажется, будто он сам знает. Не снижает темп. Уит беспощаден. Может, понимает все по тому, как я извиваюсь, или по влаге, которая сочится из меня. Я такая мокрая, что слышу, как его язык скользит во мне, а пальцы проникают внутрь. Чувство все нарастает и усиливается. Я стремлюсь к нему, запрокинув голову и опустив ладонь на макушку Уита, чтобы прижать его к себе. Дыхание перехватывает, голова кружится, я не могу дышать. Не могу дыш…

Внезапно меня настигает еще один оргазм, напрочь лишая кислорода и всех мыслей. В голове пусто. Я чувствую невесомость. Уит не останавливается, продолжая водить языком по клитору и двигать пальцами. Я бесстыдно трусь о его лицо, ощущая волны оргазма, из глаз текут слезы. Это слишком. Слишком умопомрачительно. Наконец я падаю на кровать, дыхание рваное, голова все еще кружится, сердце бешено стучит.

Клянусь, я думала, что потеряю сознание.

Уит целует внутреннюю сторону моего бедра, затем второго, нежно касаясь губами. Будто знает, что я прихожу в себя, и мое тело все еще слишком чувствительно. Он приподнимается, пока мы не оказываемся лицом к лицу, и я чувствую, как в меня упирается его эрекция.

– Ты кончила дважды, – говорит он с нескрываемой гордостью и целует меня. Я чувствую свой вкус на его губах. На языке. Кажется, будто этого он и хочет – до того его поцелуй властный. Напористый.

Я охотно отвечаю, наслаждаясь своим вкусом и постанывая ему в рот. Он заглушает все издаваемые мной звуки, и поцелуй становится диким. Безрассудным.

Вот какой он заставляет меня чувствовать себя. Дикой.

Безрассудной.

С Уитом я потеряла всякий контроль, и мне все равно. Кажется, словно он превратил меня в жадное, неуправляемое маленькое создание, удовлетворить которое способен теперь только он.

Уит первым разрывает поцелуй, смахивает волосы с моего лица и внимательно рассматривает меня, будто пытается разгадать.

«Не утруждайся. Я безнадежна», – едва не говорю ему я, глядя на него остекленевшими глазами. Потрясенная. Изнуренная.

– Засыпай, – произносит он шепотом, и мои глаза закрываются, будто по его велению. Мое расслабленное тело словно обмякает на матрасе.

Пока я не забываю обо всем остальном. Только он. И я.

Глава 11

Уит

Что ж.

Это было неожиданно.

Убедившись, что Саммер крепко спит, я вылезаю из ее постели, не зная, с чего начать. Она приводит меня в замешательство. Я совсем ее не понимаю и вместе с тем как будто понимаю. То, что произошло между нами, не похоже ни на какой мой прежний сексуальный опыт, а было его немало. Я не ангел. Никто от меня этого и не ждет. Я эгоистичный засранец, который берет все что хочет и когда хочет.

Я вовсе не ожидал, что возьму Саммер Сэвадж, и уж точно не этой ночью, хотя соблазн присутствовал всегда.

Быть с ней, говорить ей весь этот жуткий вздор казалось… естественным. Саммер это тоже нравилось. Я видел по ее глазам, по тому, с какой готовностью она соглашалась на все, что я велел ей делать. Она хочет, чтобы ее контролировали. А я наслаждаюсь этим.

Отчего-то кажется, что мы идеально подходим друг другу, хоть и питаем взаимную ненависть.

Может, она запечатлелась в моей памяти еще в четырнадцать, в ту первую ночь, когда я ее поцеловал. Когда она научила меня целоваться. Теперь я знаю, что тогда даже понятия не имел, что делаю, а только повторял все, что видел в кино. В порно. Да какая, на хрен, разница. Я точно так же целовал и других девчонок, и они никогда не пытались меня поправить. Возможно, им самим было не с чем сравнивать. Мне так точно.

Но вот она сделала меня мягче. Научила, что поцелуи – это не грубая сила, а нежное убеждение. Я в долгу перед ней за этот урок.

А она в долгу передо мной за то, что спас ее сегодня от придурка Эллиота. И она тоже меня спасла. Пускай я навалял Эллиоту и его тупому дружку, но и они пару раз мне врезали, причем больно. Меня удивило, что Саммер привела меня в свою комнату, чтобы позаботиться обо мне.

Я терпеть не могу быть перед кем-то в долгу. Хуже этого ничего быть не может, это признак слабости. А слабость я ненавижу сильнее всего.

Поэтому мне нужно найти в этой крошечной комнате хоть что-то.

Что-то, что принадлежит ей.

Что-то, что я смогу использовать против нее.

Я не прочь опуститься до шантажа. Мы оба это знаем. И теперь, когда Саммер безмятежно спит после потрясающего оргазма, который я ей подарил, мне не составит труда порыться в ее вещах и найти что-то личное. Я знаю, что где-то здесь она хранит свой секрет. У нее полно секретов.

И я хочу раскрыть их все до единого.

Я замечаю ее рюкзак на полу и роюсь в нем, радуясь, что лунный свет проникает в комнату и мне все видно. Внутри полно тетрадей и учебников, ничего примечательного, но я просматриваю их все, дабы убедиться, что в них ничего не спрятано. Нахожу сложенную записку, которой она, должно быть, обменивалась с моей сестрой. Я узнаю почерк Сильви и, нахмурившись, читаю, о чем они переписывались.

Сильви пытается с ней подружиться. Я этого не допущу.

Не могу допустить.

Кладу записку на место и застегиваю рюкзак, глядя на ее стол. В комнате жутко холодно, но мне пока не хочется одеваться. Знаю, что мои вещи все еще не высохли. Я замечаю на полу безразмерную черную толстовку, которая была на Саммер, беру ее и надеваю. Она немного коротковата, но сойдет.

Подойдя к вороху одежды на полу, я поднимаю свои трусы и натягиваю их, морщась, когда мокрая ткань касается кожи. Я разозлил Саммер, и она, видимо, не стала просушивать мои вещи до конца. Отстой.

Но то, что произошло между нами, все равно того стоило.

Девчонка мастерски умеет отсасывать. Звучит ужасно? Да. Продолжаю ли я считать ее шлюхой? Продолжаю.

Но теперь она моя шлюха, а я не делюсь.

Я подхожу к ее столу и осматриваю его. Вещей тут немного. Перебираю несколько сложенных стопкой блокнотов (Саммер прямо-таки помешана на них), а потом начинаю рыться в ящиках, то и дело оглядываясь через плечо, убеждаясь, что она не проснулась. Нахожу стопку старых фотографий и просматриваю их. На снимках юная Саммер с друзьями. Они улыбаются, их волосы развеваются на ветру, а взгляды ясны и беззаботны у всех, кроме Саммер. В ее глазах виднеется что-то темное. Загадочное. Она широко улыбается, но в ее глазах боль.

Меня охватывает злость. Кто ее обидел?

Я не знаю.

Может, и не хочу знать.

Бросив фотографии, я открываю следующий ящик и замечаю толстый ежедневник в черной кожаной обложке, который так и просится в руки. Я беру его без колебаний и подношу к свету, льющемуся из окна. На лицевой стороне к обложке приклеена белая наклейка, а на ней сделанная кем-то надпись – предполагаю, что Саммер.

Все, что я хотела сказать…

Джекпот, черт подери.

Я открываю первую страницу, и все, что вижу, – сплошь одни только слова. Так много слов. Листаю страницы и быстро понимаю, что это личный дневник, наполненный мыслями и мечтами. Списками. Маленькими клочками бумаги, фотографиями, сунутыми между страниц. Даты разные. Она начала вести его… больше трех лет назад.

Это дневник Саммер. Записи о ее личной жизни, собранные в одной маленькой удобной книжке.

Я закрываю его и медленно задвигаю ящик.

Тихо и быстро заканчиваю одеваться. Даже не утруждаюсь надеть рубашку от школьной формы. Оставляю ее на полу, раз уж забираю толстовку Саммер.

И ее дневник.

Я получил, что мне нужно. Не сомневаюсь, что в дневнике полно информации, которую я могу использовать против нее. Завтра она попытается сделать вид, точно между нами ничего не было. Будет вести себя так, словно я никогда не прикасался к ней и не заставлял пылать. Станет притворяться, что мой член никогда не был у нее во рту, а пальцы – в ее узкой киске. Будто она не кончала от ласк моего рта, пока ее клитор пульсировал под моим языком.

Саммер продолжит вести себя так, словно между нами ничего нет, но черта с два. Я скажу ей, что у меня есть кое-что принадлежащее ей и единственный способ сохранить свои тайны – продолжить видеться со мной, пока она мне не надоест.

Потому что это непременно случится, ручаюсь. Мне станет скучно. Я избавлюсь от нее и стану жить дальше, а может, даже верну ей дневник. Когда-нибудь.

А может, и нет.

Я подхожу к ее кровати и наблюдаю, как она спит, но не обращаю внимания на странное чувство в груди. Словно мое сердце сдавливает. Она ничего для меня не значит. Она мне никто. Разве что хороший вариант для секса. А я ее еще даже не трахнул по-настоящему.

Мысли уносятся прочь, и я думаю об Эллиоте и его местном приятеле, с которым он пытался меня избить. Я дрался со всей дури и неплохо защищался, учитывая, что их было двое против меня одного. Все началось из-за Саммер. Сразу после занятий Эллиот стал меня подначивать. Пообещал, что первым ее трахнет. Тупой придурок.

Да черта с два. Этот болван скорее отправится на тот свет, чем снова к ней прикоснется.

Она моя.

Я сжимаю дневник в руке и наклоняюсь над ней, нежно целуя в лоб и вдыхая ее пьянящий запах. Саммер шевелится во сне, бормоча какую-то ерунду, и переворачивается на другой бок. Одеяло сползает и обнажает передо мной ее спину.

Соблазн вернуться в постель и овладеть ей силен, но я велю себе остановиться. Мне нужно убираться отсюда. Я и так слишком задержался.

Стараясь ступать как можно тише, я выхожу из комнаты. Я уже отправил Сильви сообщение насчет камер, и она заверила меня, что все уладит. Никто не узнает, что я был в комнате Сэвадж.

Никто, кроме нее.

Глава 12

Саммер

Я медленно просыпаюсь под щебетание птиц за окном, будто живу в диснеевском фильме, а это совершенно не так.

Скорее уж я живу в кошмаре, из которого никак не могу выбраться.

Шторы все так же раздвинуты, и солнце заливает комнату слишком ярким светом. Я отрываю глаза, но тут же зажмуриваюсь и прикрываю лицо рукой в отчаянной попытке спрятаться от слепящего света.

Его слишком много. У меня болят глаза. Голова раскалывается. Все тело ноет. Такое чувство, будто у меня похмелье, а я вчера даже не пила. Пошевелившись под одеялом, я понимаю, что все еще голая, а бедра болезненно ноют.

Воспоминания настигают одно за другим. Вчерашняя ночь. Гроза. Эллиот угрожает мне. Набрасывается на меня. Уит внезапно приходит на помощь. Его избивают. Он в крови. Ранен. Я веду его в свою комнату. Раздеваюсь перед ним. Смотрю, как он раздевается передо мной. Ненавижу его. Хочу его. Просыпаюсь от его прикосновений. Мы заходим дальше. Я всегда знала, что так и будет. Это было неизбежно. А еще невероятно.

Конечно невероятно.

Кажется, будто случившееся между нами было сном. Словно этого не происходило вовсе. Уита нет в моей комнате. Не знаю, когда он ушел, но его нет. Будь он здесь, я бы ощутила его присутствие. Почувствовала его в кровати рядом со мной.

Я неспешно убираю руку с глаз, открываю их и смотрю в потолок, думая о прошлой ночи. О том, как он опустил голову между моих ног, а рот – на мою киску, вылизывая, изучая, не оставляя ни одного местечка нетронутым.

Внутри все сводит от одной мысли об этом.

То, что происходит у нас с Уитом, ненормально. Я не знаю, как это охарактеризовать. А еще я не знала, что можно испытывать так много чувств, будучи с тем, кого ненавидишь. Возбуждаться из-за того, кто говорит такие мерзости. Такое чувство, будто Уит полностью контролирует мое тело и его реакции, а меня это даже не злит.

Вовсе нет.

Словно я жажду его.

А пока в голове проносятся мысли о том, что мы наговорили друг другу, что сделали, мне становится дурно. Возможно, мне должно быть стыдно. Я позволила ему использовать меня. Он, откровенно говоря, трахал меня в рот, как в каком-то ожившем порно-ролике, и, хотя в тот момент я совсем не возражала, сейчас испытываю один только стыд.

Мы не должны были этого делать. Я не должна была позволить ему ласкать меня ртом. Ох, но оргазм был прекрасен. Клянусь, на миг все мое тело замкнуло. Я летала. По воздуху. Парила в вышине. А потом рухнула вниз.

Я опускаю руку между ног и трогаю себя. Я липкая. Мокрая. Осторожно потираю клитор. Он распух. Все еще чувствительный после прошлой ночи.

Не прекращаю трогать себя, вспоминая самые пошлые мгновения, которые разделили мы с Уитом. Я будто бы не могу остановиться. Вспоминаю, как в какой-то момент вчера ночью я открыла глаза и обнаружила, что Уит наблюдает за мной, припав ртом к самой интимной части моего тела. Я не могла отвести взгляда, и он знал об этом. Бесстыдно высунул язык и тщательно вылизал меня.

По телу пробегает дрожь, и я зажмуриваюсь. Лицо Уита стоит перед глазами. Я кончаю. Господи, кончаю так сильно. Не так, как прошлой ночью, но по телу пробегают судороги, и я подавляю стон, который норовит вырваться.

Стоит мне подумать о Уите, и я могу довести себя до оргазма.

Что же я наделала?

Взяв себя в руки, я встаю с кровати и неуверенно шагаю по холодному полу, который не согрели лучи солнца. Вижу смятую белую рубашку и поднимаю ее, поняв, что она принадлежит Уиту.

Набрасываю ее на свое голое тело и застегиваю пару пуговиц. Рубашка все еще пахнет им, и я делаю глубокий вдох, желая, чтобы он был здесь.

Но что бы я тогда сделала? Как бы вела себя с ним?

А, что еще важнее, как бы он вел себя со мной?

Мои желания – это одно, а то, что, скорее всего, произойдет на самом деле, – совсем другое. Зная Уита, он наверняка выставит весь вчерашний вечер как очередную шутку. Для него это была всего лишь связь на одну ночь. Она ничего не значит. Я ничего не значу, особенно в его глазах. Он заставит меня почувствовать себя ничтожеством, разрушит словами, насмешками и злобными взглядами, а потом оставит одну собирать себя по частям.

Внезапно по коже пробегают мурашки, я в спешке расстегиваю пуговицы, снимаю рубашку и бросаю ее на пол. Беру свой халат с крючка на обратной стороне двери, надев его, завязываю на талии, и подхожу к столу.

Мне нужен мой дневник. Нужно записать все, что вчера произошло между нами, чтобы я не забыла. О библиотеке. Наказании. О том, как я привела Уита сюда…

Я выдвигаю ящик стола, в котором храню дневник, но его там нет. Нахмурившись, роюсь среди блокнотов и дневников, которые люблю покупать, хотя никогда их не использую, но его нет. Ищу в других ящиках. На столе. В рюкзаке.

Нигде нет.

Меня охватывает ужас, когда я оглядываю комнату. Я знаю, что произошло. Знаю.

Этот подонок забрал его.

Сжимаю руки в кулаки, и мне требуются все силы, чтобы не закричать во все горло. Но так я только привлеку внимание, а это мне сейчас нужно меньше всего.

Уит украл мой дневник. Мою самую личную вещь. Я позволила бы ему украсть мое тело, мое сердце, все, что у меня есть, но не дала бы даже мельком заглянуть в дневник.

И теперь он у него. В его руках.

Я падаю на кровать лицом в подушку, и гадаю, смогу ли себя ей задушить. Возможно, Уит прямо сейчас его читает. Я вела этот дневник много лет. В нем описана наша первая встреча, состоявшаяся, когда я еще не знала, кто он такой. Я узнала об этом вскоре после того, как сделала запись, но это не изменило те чувства, какие он тогда пробудил во мне.

Ужасные. Прекрасные.

Там написано и о многом другом. О Йейтсе и о том, что мы с ним делали. О том, что он сделал со мной. Все это погребено в моем дневнике, где ему самое место, – но оно именно там. И Уит может прочесть это, когда пожелает. Я писала о разводе. О своих проблемах в школе. О том, как друзья отвернулись от меня, когда были нужны мне сильнее всего. О маме. О Джонасе. О моем настоящем отце, которому я безразлична.

В этом дневнике описаны все мои травмы, и о них никто не должен читать. Даже я сама не особо люблю об этом перечитывать. Прошлому место в прошлом.

А теперь оно попало в руки парня, который каждый день делает мою жизнь невыносимой. Парня, который пойдет на что угодно, чтобы окончательно меня уничтожить. В том числе поделится моим дневником с другими. Могу только представить, как он с друзьями смеется, читая мои записи. А еще может сделать копии и раздать их всем. Я стану посмешищем для всей школы.

Что еще хуже? Власти могут оповестить о том, что я сделала. Меня могут допросить. Могут…

Арестовать.

Я прижимаю подушку к лицу и кричу, приглушая звук. Кричу, пока в горле не начинает саднить. Я кричу еще немного, зная, что потом будет больно говорить, но мне все равно. Какая разница?

Все равно со мной никто не разговаривает.

* * *

Приняв душ, я провожу большую часть субботы в своей комнате и пытаюсь сделать домашнее задание. Концентрации никакой, я ужасно устала. В итоге оставшуюся часть дня я сплю и просыпаюсь от внезапного стука в дверь.

Подскакиваю, смахнув волосы с лица, и озираюсь вокруг. В комнате темно, и я вижу, что за окном тоже мрак. Беру телефон и смотрю на время. Чуть больше шести. Надо пойти в столовую и взять что-то на ужин.

Стук раздается снова, и я, тихой поступью подойдя к двери, прижимаюсь к ней головой, будто так пойму, кто стоит по ту сторону. По субботам и воскресеньям общежития открыты, и гости могут приходить до восьми вечера. Но меня никто не навещает. Могу только догадываться, что стучащий в мою дверь человек принес с собой неприятности.

– Саммер! Я знаю, что ты там, – говорит смутно знакомый голос.

Я медленно отпираю дверь и вижу на пороге Сильви с легкой улыбкой на губах. На ней розовая безразмерная толстовка, которая висит мешком на ее худеньком теле, и черные легинсы, а на ногах белые кроссовки Nike. Она машет мне.

– У тебя на голове бардак.

Я опускаю ладонь на голову и трогаю свои влажные волосы.

– Я легла вздремнуть.

– Я так и поняла. Выдалась тяжелая ночка? – Она подергивает бровями, будто знает обо всем, что происходило вчера между мной и ее братом. Я хватаю ее за руку, затаскиваю в комнату и захлопываю дверь.

– Что он тебе сказал? – спрашиваю я, задыхаясь. Он говорил обо мне с Сильви, я уверена. Это ведь должно что-то значить?

– Если ты про моего братца-молчуна, который ни черта мне не говорит, то ничего, – отвечает она, обходя комнату с любопытством во взгляде. Сильви оборачивается и смотрит на меня. – У тебя голые стены.

Я пожимаю плечами. На столе у меня стоят фотографии. Друзей. Семьи. Но друзьям больше нет до меня дела, а семья и вовсе ненормальная. Так с чего мне захочется смотреть на них каждый день? Они лишь служат напоминанием о моей прежней жизни. Была ли я тогда счастливее?

Временами да. Временами нет.

Сильви ведет пальцами по краю моего стола, перебирает стопку лежащих на нем блокнотов. Меня нервирует, как открыто она копается в моих вещах, но она ничего в них не найдет. Самая важная для меня вещь пропала.

Теперь она у ее брата.

– Мне нравятся твои блокноты, – Сильви снова глядит на меня. В ее взгляде нет коварства. Она не ищет мои секреты. Плечи расслабляются, но я все еще на нервах.

– Спасибо, – говорю я, как всегда настороженно.

– Я тоже на них помешана, у меня их полно, – продолжает Сильви, блуждая пытливым взглядом по моей комнате. – В центре города есть миленький магазинчик. Тебе надо как-нибудь съездить туда со мной. Наверное, потратишь там кучу денег, как я.

– Почему ты хочешь со мной дружить? – с опаской спрашиваю я, переходя сразу к сути.

1 Частная средняя школа – как правило, элитная школа с избирательными критериями приема, специальными учебными программами и форматом обучения. – Прим. пер.
2 В 1950-х годах американские студенты вставляли в ромбовидную прорезь своих лоферов монету «на счастье», из-за чего этот тип обуви стал известен как пенни-лоферы. – Прим. пер.
3 Крупнейшие представители американской буржуазной аристократии XIX – начала XX веков. – Прим. пер.
4 В американской системе образования, начиная со средней школы, ученики могут сами выбирать предметы, количество учебных часов по каждому и уровень сложности. Каждый ученик посещает уроки по выбранным предметам и, как следствие, учится среди постоянно сменяющихся одноклассников. – Прим. пер.
5 Американский телевизионный журнал новостей, который транслируется на канале ABC с 6 июня 1978 года. – Прим. пер.
6 Здесь и далее: деятельность социальной сети запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности (согласно ст. 4 закона РФ «О средствах массовой информации»). – Прим. ред.
7 В американской системе школьного образования 12 классов. – Прим. пер.
Продолжить чтение