Читать онлайн Рожденный бежать бесплатно

Разные жизни одного невероятного пса

Michael Morpurgo

BORN TO RUN

Illustrations © Michael Foreman, 2007

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

* * *

Саймону, Элисон, Рози, Эми, Хейзел и Отто

Самый-самый лучший Бест

По дороге в школу – в Начальную школу Св. Фомы на Порткресса-роуд – Патрику нужно было пройти по каналу, мимо фабрики. На ней делали фирменный коричневый соус, и пахло вокруг просто удивительно – сладко, но с кислинкой. Этот отрезок пути в школу вдоль канала, где мимо, пыхтя, плыли баржи, а у берега ныряли и плескались утки, был единственный, который Патрику хоть немного нравился. Патрик всего боялся, и не зря. Он сидел на кровати, думал о предстоящем школьном дне – вот бы сегодня просто никуда не ходить! Но нельзя. Внизу, как всегда, бубнило радио, а у папы, как всегда, подгорели гренки.

Патрик думал о мистере Баттеруорте, своём учителе и футбольном тренере. Мистер Баттеруорт задал ему сочинение на дурацкую тему «Интересный человек, с которым я познакомился в очереди в магазине», и это сочинение Патрик не написал, так что теперь учитель наверняка велит остаться после уроков и доделать задание. А значит, его наверняка застанет в школе директриса миссис Брайтуэлл, так что он получит двойной нагоняй. Миссис Брайтуэлл вечно придиралась к Патрику: то он растрёпанный, то бегает по коридору, то отвлекается, то использует, по её выражению, «ленивые слова» вроде «круто», «жутко», а хуже всего – «мне по барабану».

Стоило миссис Брайтуэлл услышать, как кто-то говорит «мне по барабану», как она прямо лопалась от злости, особенно если ты при этом ещё и пожимал плечами. Беда в том, что именно сейчас по неведомой причине «мне по барабану» стало любимым выражением Патрика. Он знал, что оно раздражает и маму с папой тоже, знал, как ненавидит его миссис Брайтуэлл, но зловредная фразочка так и норовила сорваться с языка, будто сама по себе, и при этом Патрика так и подмывало пожать плечами. Он ничегошеньки не мог поделать, а миссис Брайтуэлл, конечно, постоянно оказывалась тут как тут – и готово: она прямо лопалась от злости. А потом ещё все оборачивались и смеялись над ним. Этого в школе Патрик боялся больше всего – что над ним станут смеяться.

Ещё он боялся Джимми Рингтона, для друзей – Джимбо, только Патрик к его друзьям не принадлежал, особенно после вчерашнего, когда он пропустил тот самый гол – гол, из-за которого они проиграли финал против Бёрбиджской школы. Вообще-то, Патрик был не виноват, то есть не он один был виноват. И пустельга тоже была не виновата. Дело в том, что Патрик высматривал эту пустельгу уже несколько дней. Она свила гнездо на верхушке трубы на соусной фабрике. Патрик обожал смотреть, как птица пикирует вниз, а потом парит над высокой травой по краю спортплощадки. Патрик мог бы день-деньской любоваться пустельгой. Стоило ему её увидеть – и он уже глаз отвести не мог. Так что он не виноват, что пустельга пронеслась над футбольным полем в тот самый миг, когда центральный нападающий Бёрбиджа послал через всё поле мяч, который Патрик легко мог бы поймать.

Поднялся страшный крик, мяч просвистел мимо Патрика прямо в ворота, а он отчаянно дёрнулся за ним и в результате шлёпнулся в грязь лицом. Когда он поднял голову, к нему бежали Джимми Рингтон и все остальные и кричали: «Разиня! Дырявый!» Мистер Баттеруорт сказал, что это не конец света, но лично Патрику казалось, что конец и есть. Так что тем утром Патрику было о чём беспокоиться.

В результате он опоздал к завтраку. И еле успел покормить свою золотую рыбку Бульбульку и проглотить кукурузные хлопья с шоколадом, как мама уже поцеловала его в макушку и выскочила за дверь, оживлённо болтая на ходу, только совсем не с Патриком, а с папой Патрика – про то, что надо не забыть отдать машину на техосмотр. Минута – и Патрик уже запрыгивает в машину, а папа говорит ему, чтобы осторожно переходил дорогу у школы и обязательно дождался, когда регулировщик покажет, что можно идти. Он каждое утро так говорил.

Папа высадил Патрика, как обычно, у моста, – и только тогда Патрик наконец остался один и зашагал вдоль канала. И вдруг он совершенно перестал волноваться из-за Джимми Рингтона и пропущенного гола, из-за «мне по барабану» и взрывного темперамента миссис Брайтуэлл. До него донёсся кисло-сладкий аромат соусной фабрики. Как ни странно, запах Патрику нравился, хотя сам соус он терпеть не мог. Прикрыв глаза рукой от солнца, он посмотрел на трубу, нет ли там пустельги. Её там не было, но Патрик не огорчился, потому что мимо проплыла стайка уток, а одна как раз нырнула кверху хвостиком, а это Патрика всегда смешило. Дорожку прямо перед ним перебежала куропатка и исчезла в высокой траве.

Патрик поправил сумку на плече. Ему вдруг стало весело, словно в голове засияло ясное солнце и подул свежий ветерок, но тут на дорожке впереди показался лебедь – он стоял и таращился на Патрика, поджидая его. Патрик испугался, поскольку лебедь был знакомый, даже слишком. Они уже встречались. Похоже, это был тот самый лебедь, который всего недели две назад не пускал его в школу. Он тогда так и бросился на Патрика, раскинув крылья, грозно пригнув шею к земле и шипя, будто сотня змей. Патрик юркнул от него в кусты и там угодил в крапиву. Так что лебедь Патрику не нравился, вот ничуточки. Однако его всё равно нужно было как-то обойти, иначе в школу не попасть, а в школу было надо. Вопрос – как.

Патрик стоял и смотрел на лебедя: ведь рано или поздно лебедь наверняка захочет обратно в воду. Но лебедь упорно стоял на месте и буравил Патрика мрачным взглядом, надёжно упёршись в землю чёрными лапищами. И явно никуда не торопился.

Патрик всё ломал голову, как же быть, но тут краем глаза заметил, что по середине канала что-то плывёт. Ярко-зелёное и, кажется, пластиковое, какой-то большой мешок. Патрик не обратил бы на него внимания, ведь в мешках нет ничего особенно интересного, если бы не услышал писк. Писк, похоже, исходил из мешка, и это было непонятно.

Поначалу Патрик решил, что это пищат утята или птенцы куропатки, он часто слышал их на канале. Но потом он вспомнил, что никаких птенцов быть не может: осень ведь на дворе. Всё кругом было завалено листьями – жёлтыми, оранжевыми, красными. Они так и шуршали под ногами. Весна и лето остались позади. Так что пищит и вправду мешок.

Было ещё совсем рано, и голова у Патрика, должно быть, работала очень медленно, поскольку он лишь через несколько секунд сообразил, что в мешке, наверное, что-то живое, но и тогда его убедил не только писк. Патрик заметил, что мешок не просто плывёт себе по каналу, как всё остальное – листья, ветки и прочий обычный речной мусор. Мешок ворочался, как будто внутри кто-то елозил. Да, точно, внутри кто-то был, и этот кто-то отчаянно теребил пластиковый мешок, толкался и пинался, хотел наружу и тоненько попискивал от страха. Патрик понятия не имел, кто это может быть, но всё-таки понял, что это кто-то живой и он может утонуть. Канал был совсем не широкий. Патрик мог достать мешок.

И больше он не раздумывал. Скинул школьную сумку и прыгнул в канал. Плавал Патрик хорошо и утонуть не боялся, ему грозило разве что промокнуть и замёрзнуть. Глотать воду из канала тоже не стоило, поэтому он изо всех сил сжал губы. Несколько гребков на середину канала – и вот уже Патрик схватил мешок, развернулся и поплыл обратно к берегу. Ему вдруг показалось, что берег далеко-далеко, но всё же он до него добрался.

Сложнее всего было вылезти, потому что одежда отяжелела и облепила тело, а скользкий мешок норовил вырваться из рук. Патрик вдруг ослабел, холод пробрал его до костей. Но вот одно последнее усилие – и он подтянулся, сумел закинуть коленку на берег и наконец вылез из канала. С него текло. Он встал на ноги, развязал мешок и открыл его.

Внутри были пять щеночков – голенастых, тощих, прямо скелетиков, и все они дрожали от холода и лезли друг на друга, чтобы выбраться из мешка, а из разинутых ротиков вырывался отчаянный писк. Таких щенков Патрик ещё никогда не видел.

Варианта было два, и Патрик понимал, что оба плохие. Можно вернуться домой и оставить щенков в своей комнате – у Патрика был ключ, так что в квартиру он мог попасть без труда. Дома никого, щенки хотя бы отогреются. Да и сам Патрик сможет переодеться в сухое. А потом, когда вернётся из школы, он их покормит. Беда в том, что добираться туда и обратно он будет целую вечность и в школу точно опоздает, да так, что миссис Брайтуэлл опять чуть не лопнет со злости, и не миновать Патрику наказания – она заставит его неделю оставаться после уроков да ещё напишет очередную сердитую записку маме с папой.

Да, директриса уж точно не поверит, когда он начнёт оправдываться: «Простите за опоздание, миссис Брайтуэлл, просто мне по дороге пришлось прыгнуть в канал, чтобы спасти щенят». Если Патрик придёт без щенят и к тому же успеет переодеться, миссис Брайтуэлл точно решит, что он всё сочинил. К тому же она вообще терпеть не может оправданий, особенно если в них трудно поверить. Да она на него танком наедет!

Ещё можно пойти в школу прямо как есть, мокрым и вонючим, почти не опоздав и со щеночками. Ведь тогда миссис Брайтуэлл придётся поверить его объяснениям, ничего не попишешь! Но тут Патрик подумал, что скажет Джимми Рингтон, когда он, Патрик, придёт в школу весь мокрый и грязный, как все посмеются над ним. И потом будут припоминать при каждом удобном случае, это уж точно. К тому же нужно было как-то обойти лебедя, который по-прежнему торчал на пути и злобно глядел на Патрика.

Принять решение Патрику помог мистер Бутс, школьный регулировщик. Патрик стоял, весь окоченевший, не зная, как же поступить, и тут увидел, что по дорожке к нему спешит мистер Бутс – в развевающемся жёлтом жилете и со знаком «Осторожно, дети» на палке в руке. Мистера Бутса Патрик не очень любил. Не зря того прозвали Командирищем. От мистера Бутса всегда так и веяло самодовольством, он вечно ходил надутый от важности. И к тому же Патрику чудилось в нём что-то подозрительное. Похоже, думал Патрик, он чего-то недоговаривает. Но сейчас Патрик был только рад регулировщику.

Когда мистер Бутс добежал до Патрика, то совсем запыхался. Даже говорить поначалу мог только короткими выдохами, сипло, по слогам.

– Взял… да… и… прыг! – выговорил он. – Вот… что? Вот… зачем?!

Вместо ответа Патрик показал ему, что́ в мешке. Мистер Бутс нагнулся поглядеть. И снова засипел:

– Да чтоб мне лопнуть! Щенки, щенки грейхаунда! Да какие красавчики! – Он посмотрел на Патрика. – Ты же сам мог утонуть! Смотри, до нитки вымок! Замёрзнешь тут до смерти! Давай-ка бегом в школу. Говорю тебе, когда миссис Брайтуэлл узнает… Идём со мной. Вот, если хочешь, подержи мой знак, а я понесу твою сумку и щенков.

Пока они торопливо шагали по тропинке, мимо пропыхтела баржа.

– Что, сынок, искупнулся на славу? – засмеялся рулевой.

Но Патрик и ухом не повёл – он смотрел только на лебедя. Теперь он чувствовал себя несколько увереннее: если что, можно отбиться знаком на палке. Но и этого не потребовалось. Когда они подбежали к лебедю, тот попятился, плюхнулся в канал и уплыл следом за баржей. А Патрик с мистером Бутсом поднялись по ступенькам, перешли дорогу и очутились на школьном дворе.

Едва ступив за порог, Патрик понял, что всё-таки опоздал. В вестибюле не было ни души. Все уже в актовом зале, на линейке перед уроками. Ну и влетит же Патрику… Ему страшно захотелось со всех ног броситься домой. Но он не мог, поскольку мистер Бутс крепко держал его за руку и вёл по коридору в зал. Оттуда уже доносился голос миссис Брайтуэлл. Она делала очередное важное объявление и, судя по тону, разошлась не на шутку: что-то уже успело вывести её из себя. «Неподходящий момент, чтобы перебивать её», – подумал Патрик. У дверей мистер Бутс остановился поправить галстук и пригладить волосы: волос у него было не очень много, но он следил, чтобы они лежали безупречно. Затем, деликатно кашлянув, он открыл двойные двери, и они вошли в зал.

Все обернулись и разинули рты. Миссис Брайтуэлл за кафедрой осеклась на полуфразе. В наступившем молчании они двинулись через весь зал к миссис Брайтуэлл. Патрику мерещилось, будто с каждым шагом в ботинках у него хлюпает всё громче, а щенки в мешке всё время поскуливали и попискивали.

Миссис Брайтуэлл явно была очень недовольна.

– Мистер Бутс! – воскликнула она. – Что происходит? Почему Патрик натоптал у меня по всему актовому залу? Что это за безобразие?

– На самом деле это довольно долгая история, миссис Брайтуэлл. – Мистер Бутс, как обычно, весь надулся от важности. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Стою я на перекрёстке у школы, исполняю свои обязанности и вдруг слышу громкий плеск. Гляжу с моста – и что я вижу? Наш малыш Патрик плывёт по каналу, что твоя рыбка! Ну, я, само собой, решил, что он свалился и тонет. Вот я и побежал – как же иначе? Ведь спасти ребёнка – мой долг! Но тут я увидел, что он вовсе не тонет. Вцепился в этот пакет и во всю прыть плывёт к берегу! Тогда я подумал: «Да у тебя, сынок, шарики за ролики заехали, если ты решил нырнуть в вонючий канал за старым грязным пластиковым пакетом». К счастью для нашего малыша Патрика, я вовремя подоспел и помог ему выбраться на берег, сам-то он не смог бы, это уж точно!

«Ах ты, врун! – подумал Патрик. – Врун-врунище!»

Но вслух ничего не сказал.

Мистер Бутс ещё не договорил. Он наслаждался всеобщим вниманием, будто актёр на сцене.

– И вот Патрик стоит на берегу и весь дрожит и трясётся, и тогда я заглядываю в мешок – самое время! И что я вижу? Мешок набит щенятами, вот что, их там целых пятеро, бедняжек, и, если не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, все грейхаунды, на вид месяца полтора от роду. У нас тут тигровые, чёрные и один золотистый. Я иногда хожу на собачьи бега, так что грейхаундов где угодно узнаю. Я, можно сказать, ценитель грейхаундов. А щеночки-то прелесть, отличные будут псы. А наш малыш Патрик прыгнул в канал и спас их. Я своими глазами видел. Так что, если хотите знать, он, чтоб меня… ах, простите, миссис Брайтуэлл! – он, чтоб меня, настоящий герой!

Патрик никогда в жизни не слышал такой глубокой тишины, как та, что настала в зале, когда Командирище смолк. Потом кто-то из щенков заскулил – и тут все они словно проснулись, и зазвучал целый хор щенячьего тявканья и писка.

– Ой, какие миленькие! – воскликнул кто-то.

Ещё кто-то захихикал, и вскоре со всех сторон послышались смех и аплодисменты. Не прошло и нескольких секунд, как весь зал наполнился радостными криками и улюлюканьем, а кто-то уже тявкал по-щенячьи. Патрик стоял, купаясь в овациях, и чувство у него было такое, словно он вдруг вырос метра на три. Захлопала даже миссис Брайтуэлл. Патрик заметил слёзы у неё на глазах, когда она улыбнулась ему. Он ещё не видел, чтобы она плакала, и не знал, что она умеет. И вдруг понял, что она ему очень нравится, а такого ещё никогда не бывало.

Когда аплодисменты наконец стихли, миссис Брайтуэлл спустилась со сцены и заглянула в мешок.

– Один. Два. Три. Четыре и пять – и все живы, а всё благодаря тебе, Патрик. Ты совершил самый настоящий подвиг. Рисковал жизнью, чтобы спасти их. По-моему, это и называется самым настоящим подвигом. – Она снова заглянула в мешок, но теперь печально покачала головой. – Прелестные создания. Прелестные, но, как видно, никому не нужные. Как грустно – и какое злодейство.

Тут она обратилась ко всем ученикам, и голос у неё дрожал от гнева:

– Дети, в такое трудно поверить. Я расскажу вам, что, скорее всего, произошло, и ничего не буду скрывать. Кто-то решил избавиться от этих щенков, попытался утопить их в канале. И если бы Патрик не прыгнул в воду и… – Голос у неё оборвался, но потом она взяла себя в руки. – Нельзя допускать, чтобы злодеям такое сходило с рук, верно, Патрик? И поэтому мы обязаны немедленно сообщить обо всём в полицию.

Она положила руку Патрику на плечо. Хотя в душе он весь сиял, но, видимо, всё же дрожал, поскольку миссис Брайтуэлл внезапно это заметила.

– Силы небесные! – проговорила она. – Мы тут стоим болтаем, а бедный мальчик вот-вот замёрзнет насмерть! Дети, три раза громкое «ура» Патрику, а затем мы отправим его принять горячий душ и согреем. Ещё ему потребуется сухая одежда, но у нас её вдоволь в шкафу для потеряшек. Ну, три раза «ура!» Патрику и его щеночкам! Гип-гип!

Когда Патрик выходил в то утро из актового зала, то был просто на седьмом небе от счастья, а в ушах у него звенело троекратное «ура» и ещё одно на удачу. Но лучше всего был взгляд Джимми Рингтона. Джимми был то ли ошарашен, то ли огорошен, то ли где-то посередине – и от этого Патрик взмыл ещё выше, с седьмого неба на семьдесят седьмое.

После этого всё было как в тумане. Патрика привели в душевую при учительской, и там он принял душ – самый горячий и самый долгий в жизни. Вытряс из себя весь холод и смыл всю грязь и вонь из канала. Потом Патрику принесли сухую чистую одежду, даже спортивную куртку с эмблемой школы и пару кроссовок, правда, куртка на нём болталась, а кроссовки жали. Мистер Баттеруорт разыскал для щенков картонную коробку и одеяло и поставил коробку у батареи в кабинете миссис Брайтуэлл, где Патрик и провёл примерно час, наблюдая, как они нежатся, нежданно-негаданно очутившись в тепле. Патрику было очень приятно, когда они лизали и покусывали ему пальцы. Зубки у них были острые- острые, но Патрик не возражал.

Особенно Патрику понравился один щеночек, золотистый, – с первого взгляда. Патрик подумал, что щеночек даже не золотистый, а прямо золотой, с ясными, орехово-карими глазами. Но главным для Патрика была даже не красота. Патрик полюбил щеночка за то, что стоило ему сунуть руку в коробку, как золотистый щеночек был тут как тут и смотрел на него, как будто хотел что-то сказать. Патрик сразу понял, что больше всего нужен именно этому малышу. И стал с ним разговаривать: рассказал, где живёт, про маму и папу, про Бульбульку, про то, как ему всю жизнь хотелось пёсика, а вот теперь он его нашёл и скоро заберёт домой, и они будут гулять в парке, где можно бегать где угодно и сколько угодно, и Патрик будет о нём заботиться – всегда- всегда. И Патрик точно знал, что щеночек слушает каждое слово и всему верит. Тогда-то Патрик и взял щенка в первый раз на руки и положил себе на колени.

Патрик дал ему честное слово, что отныне и впредь не допустит, чтобы щенка обижали, что станет ему верным другом на всю жизнь, самым-самым лучшим другом. И дал щенку имя. Он думал долго, очень долго, но никак не мог подобрать имя, которое подходило бы щенку. Лаки, Джек, Боб, Рекс, Генри – всё было не то, так что в результате Патрик так и не сумел назвать щенка как следует. Так что он решил называть его единственным словом, которое всё время приходило ему в голову – Бест: ведь это означает «самый-самый лучший». Похоже, Бесту имя понравилось, и Патрик не сомневался, что щенок уже начинает узнавать своё имя, когда он повторял его. А чем больше Патрик его повторял, тем сильнее убеждался, что оно очень идёт щенку, прямо идеально, ведь этот пёс был его пёс, его лучший друг, а больше ничей.

Патрик не знал, что из школы звонили папе на работу, – ему не сказали. Более того, выяснилось, что позвонили куче народу и всех позвали в школу. И все приехали одновременно – и папа, и полиция, и школьная медсестра, и репортёр из местной газеты. Все говорили, какой Патрик молодец, и это Патрику очень нравилось, и все хотели его расспросить, а это ему нравилось уже меньше. Тётеньку из полиции интересовало всё на свете – и где именно он прыгнул в воду, и не видел ли, кто бросил мешок в канал, и не заметил ли, чтобы кто-нибудь убегал. Школьная медсестра пощупала ему лоб и померила пульс и выяснила, не наглотался ли он воды из канала. И всё время спрашивала, как он себя чувствует. Он всё и рассказал. Сказал, что чувствует себя хорошо и хочет забрать Беста себе и взять его домой после уроков, но понимает, что для всех пятерых у него дома места не хватит. Остальных, наверное, можно отправить в приют, правда? Он, Патрик, хочет только одного щеночка, ему вполне хватит одного, главное – чтобы это был Бест.

Потом примчалась мама, взволнованная и растрёпанная. Её тоже вызвали с работы. Так что в кабинете миссис Брайтуэлл стало не протолкнуться, Командирище Бутс всем и каждому рассказывал, что случилось, – кругом было полно благодарных слушателей – и всё повторял, как повезло Патрику, что он, мистер Бутс, оказался рядом и помог ему выбраться из канала. Сначала Патрик хотел рассказать всем, что выбрался сам, но решил, что дело того не стоит, это же не очень важно. А важно было устроить так, чтобы забрать Беста домой и ухаживать за ним. Мама всё обнимала и целовала Патрика. Это Патрику не очень нравилось, он стеснялся таких нежностей при всех. Поэтому в конце концов он отвернулся и ушёл. Он устал от всех этих разговоров, от голосов вокруг. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое и дали побыть с Бестом.

Но в покое его не оставили. Не прошло и двух минут, как рядом кто-то присел. Этот кто-то был в синей форме и фуражке. Он сказал, что он из Королевского общества защиты животных от жестокого обращения. Говорил он очень тихо и с пониманием, как все добрые люди, когда знают, что принесли плохие новости и сейчас тебя огорчат. Он сказал Патрику, что пришёл за щенками и теперь сам будет за ними ухаживать.

– Патрик, мы пристроим всех в хорошие руки. Договорились? – сказал он.

– У меня хорошие руки, – ответил Патрик. – Я ведь смогу взять себе одного щеночка, правда? – Он посмотрел на папу, который тоже стоял рядом. – Папа, можно? Можно?

Но папа ничего не говорил – ни да, ни нет. Смотрел в пол и молчал. Мама кусала губы. Она тоже не смотрела на Патрика. И тут Патрику впервые пришло в голову, что, может быть, ему и не разрешат взять Беста.

Тогда папа присел рядом с ним и обнял за плечи.

– Патрик, – начал он, – ведь мы уже это обсуждали, – можно ли завести собаку. Помнишь, что мы тогда сказали? Нельзя держать собаку в квартире. Мама с утра до вечера на работе. Сам знаешь. И я тоже. Это нехорошо по отношению к ней. Поэтому мы и завели Бульбульку, помнишь? Патрик, ты совершил отважный и добрый поступок. Мы с мамой гордимся тобой. Но взять кого-нибудь из этих щеночков – это попросту невозможно. Сам понимаешь. Ему нужно место, где играть, простор, чтобы бегать.

– Папа, у нас же рядом парк! – взмолился Патрик, и на глаза у него навернулись слёзы. – Папа, ну пожалуйста! Ну пожалуйста!

Он понимал, что надежды нет никакой, но не хотел сдаваться.

В результате его уговорила миссис Брайтуэлл, и то только потому, что Патрик не смел ей возражать. И никто не смел.

– Скажи-ка, Патрик… – Она говорила очень мягко, очень тихо, совсем не как обычно. – Ведь ты спас этих щенков не потому, что рассчитывал взять одного себе, верно?

– Не потому, – кивнул Патрик.

– Ну разумеется, – продолжала она. – Ты же не такой. Ты спас их, потому что они звали на помощь. Ты подарил им жизнь, и это настоящее чудо. Но теперь тебе надо отпустить их в большую жизнь. О них прекрасно позаботятся, даю тебе честное слово.

Тогда Патрик выскочил за дверь, потому что не смог сдержаться и расплакался. И побежал в туалет, как всегда, когда нужно было поплакать без посторонних глаз. Когда он вернулся, щенков и коробку уже унесли, а с ними ушёл и человек из Королевского общества.

Миссис Брайтуэлл разрешила Патрику не ходить сегодня на уроки – и то хлеб. Папа с мамой отвезли его домой на машине. По пути никто не произнёс ни слова. Патрик очень старался возненавидеть папу с мамой, но не получалось. Он не злился и даже не огорчался. Как будто у него не осталось вообще никаких чувств. Весь день Патрик пролежал в кровати лицом к стене. Ничего не ел – не хотелось. Приходила мама, пыталась его развеселить.

– Вот когда-нибудь будет у нас дом с хорошим садиком, – сказала она. – И тогда мы обязательно заведём собаку. Честное слово!

– Но это же будет не Бест, – отозвался Патрик.

Потом пришёл папа и сел на кровать. И попробовал найти другой подход.

– Думаю, за такой подвиг тебе полагается награда, – сказал он. – Давай завтра сходим на футбол. Играют местные команды. А сначала мы съедим пиццу – твою любимую, «маргариту». Что скажешь?

Патрик не сказал ничего.

– Тебе надо хорошенько выспаться, – продолжал папа. – Завтра тебе станет гораздо легче. Честное слово.

«Одни сплошные честные слова, – подумал Патрик. – Не к добру».

Весь вечер Патрику было слышно, как родители шепчутся внизу с таким жаром, что он разбирал каждое слово. Мама всё твердила, как ей хочется перебраться из квартиры в нормальный дом.

– Да ладно собака! – говорила она. – Патрику самому нужно место, чтобы играть на свежем воздухе! Как у всех детей! А мы с его рождения ютимся в этой квартирке!

– Хорошая квартира, – бурчал папа. – Мне здесь нравится.

– А, ну конечно, тогда всё прекрасно. Будем здесь жить до скончания века!

– Я не это имел в виду, ты же понимаешь!

Они не ссорились и даже не то чтобы спорили. Никаких повышенных тонов, но весь вечер они только об этом и говорили.

В конце концов Патрику надоело их слушать, и вообще он устал. Глаза у него слипались, но каждый раз Патрик ловил себя на том, что вспоминает события этого дня с начала до конца, самое хорошее и самое плохое. Было проще простого отдаться собственным мыслям, позволить им самим плыть куда вздумается. Патрику нравилось, куда они его уводят. Он представлял себе Беста взрослым грейхаундом, представлял, как пёс мчится по парку, а сам он несётся следом, как потом они валяются в траве на жарком солнышке, и Бест лежит рядом, растянувшись, и тычет лапой ему в руку, и нежно глядит на него большими карими глазами. На этом месте, с мечтой о том, как Бест смотрит на него, Патрик заснул, а когда проснулся, оказалось, что перед глазами у него совершенно та же картина. «Странно, – подумал Патрик. – Очень странно».

Бест по-прежнему лежал рядом с ним, только почему-то был совсем маленький, и лежали они не в парке на солнышке, и нос у Беста был мокрый и холодный. Патрик это узнал, потому что Бест вдруг потыкался носом ему в ухо, лизнул его, а потом забрался Патрику на грудь и вылизал ему ещё и нос. Только тут Патрик набрался храбрости подумать, что для мечты это слишком правдоподобно и что всё это взаправду – в самую взаправдашнюю правду! Патрик поднял голову. Рядом стояли мама с папой и улыбались ему, словно кошки, наевшиеся сливок. Внизу в кухне бубнило радио, свистел чайник и подгорали гренки. Да, это точно не сон. Это на самом деле! Да, на самом деле!

– Мама вчера позвонила в собачий приют, – рассказал папа, – а я с утра съездил туда и привёз щенка. Ну как, ты рад?

– Рад, – ответил Патрик.

– Очень-очень или немножко? – спросил папа.

– Очень-очень! – ответил Патрик.

– Кстати, Патрик, мы с папой вчера поговорили, – сказала мама, направляясь к двери, – и решили, что раз у нас теперь собака, нам нужно собраться с духом и осуществить задуманное.

– А что? – не понял Патрик.

– Переехать в нормальный дом с садиком. Давно пора.

И вот тут-то Патрик и рассмеялся – во многом потому, что Бест сидел у Патрика на груди и сопел ему в лицо, но в основном потому, что в жизни не был так счастлив.

Прямо с утра, не откладывая – была суббота, – они пошли в магазин и купили Бесту корзинку, большую, на вырост, и ярко-красный поводок, и мисочку, и корм, и ошейничек с бронзовой медалькой, где выгравировали его имя и свой телефон на случай, если Бест потеряется. Днём они поднялись на гору и через кованые ворота прошли в парк, и там Бест прямо заплясал и стал тянуть поводок. У скамейки на самой вершине Патрик с Бестом бросились бежать вниз по склону, к пруду, где до полусмерти перепугали уток, а потом обратно, вверх, через рощу к скамейке, где ждали мама с папой. Это было гораздо лучше любого футбола, велосипеда, скейта, лучше воздушных змеев, лучше, чем всё это, вместе взятое. А потом, выбившись из сил, они валялись в хрустких осенних листьях, и Бест смотрел Патрику в глаза точь-в-точь так, как ему мечталось, так что Патрику приходилось крепко зажмуриваться, а потом снова смотреть, чтобы убедиться, что всё это на самом деле.

Бест быстро рос и вскоре из умильного неуклюжего щенка превратился в создание невероятной красоты, изящества и силы, и его знали и любили все посетители парка. Не прошло и года, как мама с папой нашли маленький домик, совсем такой, как всегда хотели, с садиком за домом с высокой оградой. Домик был ближе к парку, но немного дальше от школы. Ничего страшного – папа, как всегда, высаживал Патрика у моста через канал, а потом Патрик шёл по дорожке, где витал кисло-сладкий аромат соусной фабрики, и поднимался по ступенькам к дороге, где его ждал Командирище Бутс со своим знаком на палке.

С тех пор как мистер Бутс наврал, будто бы помог Патрику выбраться из канала, Патрик старался с ним не разговаривать. Но через дорогу нужно было переходить каждый день, и мистер Бутс вечно поджидал Патрика и несмешно шутил или отпускал ещё какое-нибудь замечание о случившемся. «Ну что, Патрик, сегодня в канале щенков не было?» или «Решил сегодня с утра не купаться, а, Патрик?». И каждый раз мистер Бутс смеялся чуть ли не до упаду, пока переводил Патрика через дорогу.

В школе ещё долго вспоминали «Великое спасение щеночков». О нём писали сочинения и даже рисовали картинки. Картинки до сих пор висели на стене в вестибюле вместе со спортивными грамотами и школьными фотографиями, а рядом – вырезка из передовицы местной газеты, которую увеличили и упаковали в пластиковый кармашек, чтобы всем было легко читать. Заголовок гласил: «Героическое спасение грейхаундов», а ниже красовалось фото – Патрик с Бестом на руках, по сторонам от него мистер Бутс и миссис Брайтуэлл, а кругом столпилось с десяток одноклассников, и все улыбаются в камеру, все, кроме Джимми Рингтона, который не то чтобы глядел волком, но и не улыбался.

Звёздная слава не оставляла Патрика целый год, и это ему, конечно, нравилось. Никому больше не приходило в голову обзывать его «дырявым». Никто над ним больше не смеялся. Так что теперь он иногда даже шёл в школу с радостью. Малыш-грейхаунд совершенно преобразил его жизнь и в школе, и дома. Теперь каждый день, когда Патрик выходил из школы, его поджидали Бест с мамой. И все сразу кидались обниматься и ласкаться с Бестом. Возможно, легенда о «Великом спасении щеночков» не забывалась именно потому, что Бест всегда был на глазах и напоминал о ней. И учителя его тоже полюбили. Особенно миссис Брайтуэлл: она не знала, как и угодить Бесту, и Патрик был от этого просто в восторге, ведь он понимал, что благодаря Бесту он стал не таким, как все.

Не нравилось ему только одно: Командирище Бутс начал поговаривать, что и сам прыгал в канал, чтобы помочь спасти Беста. Хуже того, он убеждал маму Патрика отправить Беста на собачьи бега, мол, такого роскошного грейхаунда грех просто так держать дома. Бутс твердил, что у Беста на лбу написано «чемпион». Это, конечно, только добавляло легенде красок, но и сама легенда менялась. Поначалу главным героем её был Патрик, а теперь им стал Бест. Патрик ни капельки не огорчался. Наоборот, с его точки зрения Бест и был главным героем с самого начала. Патрика переполняла гордость каждый раз, когда он выходил за школьные ворота и видел, что его ждёт Бест.

По школе постоянно ползли слухи (распространял их в основном мистер Бутс), как Беста видели в парке и как красиво он там бегал и что свет не видывал такой быстроногой собаки. Все знали, что Патрик и Бест теперь неразлучны, что Патрику больше не нужно сажать Беста на поводок и надевать ему ошейник – пёс всегда идёт по улице рядом с Патриком, головой на уровне его коленки. Бест был верным и преданным, словно собака-поводырь, и сразу бросался на защиту Патрика, если ему казалось, что кто-то ему угрожает, будь то собака или человек, и иногда его даже пугались. Ласковые глаза вспыхивали, шерсть на хребте вставала дыбом, каждый мускул напрягался, как пружина, готовая распрямиться. Но стоило Патрику бросить слово или взгляд, как пёс тут же успокаивался. Они были до того неразлучны, что как будто читали мысли друг друга, и в парке Патрику уже не приходилось свистеть или звать Беста по имени. Пёс прибегал сам.

Дома и в школе все видели, каким счастливым стал Патрик со дня «Великого спасения». «Уровень тревожности и одиночества снизился, уровень общительности и уверенности в себе повысился», – писала миссис Брайтуэлл в характеристике Патрика. И точно. Теперь Патрик чаще смеялся, больше играл с одноклассниками. Во всех его сочинениях по литературе так или иначе упоминались собаки, обычно грейхаунды. Но мистер Баттеруорт был не против. Сочинения у Патрика выходили длинные-предлинные, не то что раньше, когда он еле выжимал из себя два абзаца. И на большинстве его рисунков то там, то сям виднелись грейхаунды. В его комнате целая стена была завешана фотографиями и рисованными портретами Беста.

На своего пса Патрик тратил всё свободное время и все карманные деньги. Когда Патрика отправляли в магазин, он всегда приносил домой собачьи погрызушки и печенье. Медальку с именем Беста он отполировал так, что та сияла, каждый вечер вычёсывал пса и иногда даже сам чистил ему зубы, чтобы у него из пасти не пахло. Патрик следил, чтобы Беста кормили только тем, что он любит, но никогда не смотрел, как тот ест, потому что знал, что Бест предпочитает есть в одиночестве. Поэтому Патрик просто гладил его, а потом уходил. Да, Патрик теперь думал только об одном, но это никого не огорчало: ведь он прямо лучился счастьем.

Когда они переехали в новый дом, Бест уже давно вырос из корзинки: Патрик с мамой и папой промахнулись с размером – они не ожидали, что пёс вырастет таким большим. Но новую корзинку ему покупать не стали: он занял диван. Папа дразнил его «собакой жирафьей породы». Мама не возражала, чтобы Бест спал на диване, ведь он был такой чистоплотный. После него не оставалось ни шерстинки, он почти не приносил грязи ни из сада, ни с прогулок в парке. Конечно, ему случалось иногда прятать косточки под диванными подушками, но Патрик обычно находил их и убирал, и мама даже не успевала ничего заметить.

Почти весь день Бест валялся на диване, совершенно довольный жизнью, и ждал, когда можно будет пойти за Патриком в школу, ведь потом они отправлялись на ежедневную пробежку в парк. Они шли к своей любимой скамейке на самой вершине холма, на котором был разбит парк. Оттуда Патрик любовался, как Бест бегает, и ему было видно пса, куда бы тот ни побежал. Тут уж Бест из собаки жирафьей породы превращался в собаку породы гепардьей, и когда он мелькал мимо и уносился вдаль, прохожие только рты разевали. Иногда другие собаки пытались играть с ним в догонялки, но у них не хватало выносливости и проворства, чтобы тягаться с ним. Он кого угодно мог обогнать и обхитрить. Прыгал, будто газель, гарцевал, как антилопа. А Патрик всегда поджидал его на скамейке, и он всегда прибегал.

Когда Патрик смотрел, как бегает Бест, он чувствовал, как всё его тело теплеет от чистой радости – от макушки до пяток. А когда Бест прибегал к нему из дальних уголков парка, Патрика охватывали такая гордость и радость, что он готов был завопить от восторга – да частенько и вопил. Тогда Бест ненадолго задерживался, чтобы отдохнуть, прижавшись к хозяину, и тыкался носом в ладонь Патрика в поисках уюта и спокойствия. Но рано или поздно мимо пробегал терьер, неподалёку садилась ворона, мелькал в траве беличий хвост – и Бест снова уносился прочь, будто ракета. Патрик знал, что пёс больше всего на свете любит погоню, – но только погоню. Своими большими зубами Бест ни разу в жизни никого не загрыз. Зубы были ему только для улыбки, но ведь белки и вороны этого не знали.

Не раз и не два полюбоваться пробежками Беста приходил в парк и мистер Бутс. Он ещё и фотографировал пса, и Патрику это было не по душе. Он считал, что Командирище Бутс мог бы и спросить разрешения, но тот никогда этого не делал. Приходили и школьные приятели Патрика – поиграть в футбол, – в том числе и Джимми Рингтон. Однако, стоило Бесту пуститься бежать, как они замирали и глядели ему вслед. Не только у Патрика, но и у всех захватывало дух от восхищения, когда Бест прямо-таки летел над землёй. Это было прекрасно, это было чудесно – воплощённые сила и мощь.

Но в день, когда это случилось, а Бесту было тогда года полтора, они с Патриком были в парке одни. Они немного припозднились, уже вечерело. Мама заставила Патрика сначала доделать все уроки. Поэтому настроение у Патрика было неважное, и по дороге в парк он жаловался Бесту на жизнь. Но когда он увидел, что уже прилетели ласточки и вовсю снуют над травой, то сразу повеселел. Он любил смотреть на ласточек и знал, что Бест обожает их гонять. И очень удивился, когда Бест не стал за ними носиться, а сел у скамейки, глядя на хозяина и встревоженно облизываясь.

– Беги, малыш, – сказал Патрик. – Что с тобой? Давай беги! Беги-беги-беги!

Но Бест не двинулся с места. Он глухо, утробно зарычал, что было совсем на него не похоже. И прижал уши, и затрясся всем телом.

– Ничего-ничего, – сказал Патрик и почесал ему шею, чтобы успокоить. – Просто темнее обычного, вот и всё. Бояться нечего. Куча следов и запахов, есть за чем погоняться. Ну, беги! – Он нагнулся и поцеловал пса в голову. – Всё будет хорошо, честное слово. Беги-беги-беги!

Бест снова неуверенно поглядел на хозяина. В этот миг прямо над ними пролетела ласточка и юркнула в траву, как будто поддразнивала Беста, заманивала его. Бест тут же сорвался с места и умчался, с каждым скачком набирая скорость и вытянув шею. Он зигзагами метался за ласточкой по траве.

– Какой ты красивый! – выдохнул Патрик. А потом закричал во весь голос, чтобы целый мир услышал: – Ты очень красивый! Очень-очень!

Он глядел, как Бест мчится вниз по склону и исчезает среди деревьев. Пёс частенько так бегал, это был его любимый маршрут. Потом он обычно оббегал пруд внизу, разгонял уток, пугал гусей, а потом выскакивал из рощи и огромными скачками нёсся обратно к скамейке, к Патрику. Но прошло несколько минут, а Бест так и не показался. Раньше такого не бывало, но Патрик не забеспокоился. Может, Бест немного заплутал в сумерках, решил он. И стал свистеть и звать пса. Но пёс всё не возвращался и не возвращался, и тогда Патрик понял, что случилось что-то плохое. Сбылось то, чего он боялся больше всего. Бест выбежал в город и заблудился. Его сбил грузовик, украли или отравили злодеи, он утонул, его загрызла другая собака… Сколько бы Патрик ни звал, сколько бы ни свистел, никто не прибежал к нему из тёмной рощи. И никто не залаял в ответ, только шумели вдали машины.

Тогда Патрик бросился вниз по склону, в темноту, пробежал по всем дорожкам, где мог быть Бест, и через рощу, и вокруг пруда, и обратно на холм к скамейке, то и дело останавливаясь, чтобы позвать Беста, присмотреться и прислушаться. Свистеть он больше не мог, потому что заливался слезами. В парке не было ни души, ни людей, ни собак, только серые силуэты уток и гусей уносились прочь по тёмной поверхности пруда.

Тут Патрик понял, что ему нужны помощники. Он помчался домой со всех ног. Мама с папой тут же бросились в парк. Они втроём всю ночь прочёсывали парк с фонариками и всё звали и звали Беста, пока не стало понятно, что всё напрасно. Домой они вернулись на рассвете, отчаянно надеясь, что Бест сам нашёл дорогу и ждёт их. Но нет. Патрик сел на нижнюю ступеньку лестницы, закрыв лицо руками, а папа позвонил в полицию. Там записали приметы Беста и сказали, что изо всех сил постараются его разыскать. И позвонят, как только найдут. Но так и не позвонили.

Патрик с мамой и папой пошли в парк и днём и ещё поискали, но от этого Патрику стало только хуже. Там бегали чужие собаки, рыскали в траве, приносили палочки, мячики и летающие тарелки фрисби. Патрик всем рассказал, что случилось, и всех расспросил. Беста никто не видел. Как будто он сквозь землю провалился.

* * *

Пока меня везли в фургоне – в клетке и в наморднике, – у меня было несколько часов на размышления обо всём, что случилось со мной в тот вечер, о том, каким я был глупым и доверчивым, что дал себя поймать. А потом ещё несколько долгих часов в темноте я вспоминал, какой счастливой была моя жизнь, пока меня в одно мгновение не оторвали от всех и от всего, что я любил. Воспоминания крутились у меня в голове, будто повторяющийся страшный сон – и я хотел проснуться, но не мог. Я попался в этот сон, будто в ловушку, и мне было не придумать, как из него выбраться.

В фургоне было темным-темно. Я не представлял себе, день сейчас или ночь, не понимал, куда меня везут, знал только, что я в плену, что с каждым часом меня увозят всё дальше и дальше от дома и от Патрика. Я устал лаять и скулить, устал скрестись в дверь. И тогда я свернулся в полном отчаянии, одинокий, измученный, а фургон всё трясся и дребезжал. Я закрыл глаза и постарался представить себе, что я дома, забыть обо всём этом кошмаре вокруг, постарался убедить себя, что я снова с Патриком и лежу на диване, что ничего этого не было. Но потом страшный сон начинался снова, и мне приходилось в очередной раз проживать всё, что случилось со мной.

Патрик доделал уроки. Подошёл к дивану, почесал меня именно так, как я люблю, под грудью, и от этого у меня сама собой дёрнулась нога. Патрик засмеялся. Думаю, ему это нравилось не меньше, чем мне. Потом он надел на меня попонку, и мы вышли из тёплого дома на улицу, побежали на холм и вошли в ворота парка. Каждый день я ждал, когда же настанет этот миг и мы с Патриком пойдём в парк. Вскоре я уже был в парке – и бегал, бегал, бегал, но пустился бежать только после того, как Патрик произнёс заветные слова.

Патрик всегда сначала произносил заветные слова. «Беги, малыш, – шептал он. – Беги! Беги-беги-беги!» На самом деле меня не нужно было упрашивать. Просто я хотел, чтобы он это сказал. А когда я бежал, то бегал ради чистой радости погони, бегал, чтобы ощутить пружинистые мышцы ног, почувствовать, как струится по всему телу сила, освежиться на ветру, разогнать ворон, оставить далеко позади всех остальных собак. А ещё я бегал ради Патрика – ведь я знал, что он смотрит на меня, и чем быстрее я бегу, тем ему приятнее, а чем ему приятнее, тем приятнее и мне. Когда я выбегал из рощи и мчался обратно на холм, то старался, чтобы получилось как можно красивее, и вытягивался над землёй при каждом прыжке: ведь я прямо чувствовал, как гордится он тем, как славно я бегаю, чувствовал, как он любит меня, когда я подбегал к нему и он гладил мне шею. Это был самый лучший миг – мы вместе радовались, вместе ликовали.

Но в тот вечер бегать мне не хотелось. И не захотелось, даже когда Патрик произнёс заветные слова. В конце концов я всё же побежал, но только потому, что так хотелось Патрику. И дело не в том, что я боялся темноты, хотя в темноте мне всегда становилось не по себе. Дело в том, что в глубине души я чувствовал: там, в парке, таится какая-то опасность и мне лучше держаться поближе к Патрику. А может, и в том, что поблизости не было других собак, сам не знаю. Мне приходило в голову, что бегать куда веселей, когда есть два-три пса-соперника. Можно было, конечно, погоняться и за ласточками, я это любил, но всё-таки это уже не так интересно. Ведь с ласточками не подружишься. Кроме того, мне их было не победить. Честно говоря, мне ни разу не удавалось подобраться к ласточкам даже близко, но это меня не обескураживало.

Продолжить чтение