Читать онлайн Бурый иноходец бесплатно

Историко-ироничный роман

посвящается памяти моего отца…

Глава 1

– Тебя чему в институте учили? Урожая нет, комбайны по полю наперегонки носятся, воздух молотят, а ты им заработную плату как за рекордный урожай начисляешь. Меня директор за твой альтруизм в пользу трудящихся только что так отчитал, так голову намылил, что в нашей общественной бане воды не хватит отмыться.

Главный агроном совхоза «Путь коммунизма» Торгын Раскатов был сильно взволнован и не находил себе места. Меряя крупными шагами свой кабинет, он выговаривал сидящему на стуле молодому человеку лет двадцати пяти.

– Ты лучше в поле выехал бы, посмотрел, какой урожай зерновых мы получили, – обратился Раскатов к нему.

– Был я в поле, хотя в круг моих функциональных обязанностей это не входит, – резко ответил тот.

Молодой человек, а это был специалист совхоза «Путь коммунизма» Дархан Буратайев, встал со своего стула и подошел к окну. Недавний выпускник сельскохозяйственного института Дархан уже как год работал старшим экономистом в родном совхозе, но до сих пор не мог разобраться в хитросплетеньях местного управления.

С отличием окончив институт, Дархан иногда терялся перед простыми, казалось, ситуациями. Вот и теперь он не мог понять, почему директор совхоза «Путь коммунизма» Арип Дарибаев с претензиями по начислению заработной платы работникам зерноуборочной бригады обратился не к нему, а к главному агроному.

Торгын Раскатов был мужчиной средних лет, высокого роста и со вспыльчивым характером. Этот характер не раз подводил его, когда в качестве последнего аргумента своей правоты он пускал в ход свои кулаки. Но, так как это происходило нечасто и на некоторое время повышало производительность труда механизаторов, директор совхоза с пониманием относился к специфичному методу организации труда агронома и не спешил с ним расставаться.

Но Дархана это не волновало. Выросший в селе среди уличной шпаны, он с детства усвоил, что, если хочешь, чтобы тебя уважали, нужно на удар отвечать ударом, а там будь что будет. Или не будет. В общем, главное – ответить.

И сейчас, стоя у окна, с высоты второго этажа совхозной конторы он наблюдал, как вдалеке, около продуктового магазина собирались сельчане и о чем-то беседовали между собой.

Одни из них заходили в магазин, другие выходили. Жизнь шла своим чередом, казалось, ничто не могло нарушить устоявшийся годами быт этих людей.

С получением независимости Казахстан стал выстраивать свою экономику. Но путь этот был тернист и труден. Огромная инфляция, когда люди засыпали с одними ценами, а просыпались при других, вызывала у населения икоту и отторжение новых реформ. Но вместо того, чтобы заявить об этом громко и прямо, они стали просто приспосабливаться к ним. Вот и сейчас люди, не доверяя быстро обесценивающимся деньгам, перешли на натуральный обмен.

С другой стороны, разрыв экономических связей и отсутствие необходимых комплектующих с запасными частями, ранее производимых в разных концах необъятного Советского Союза, приводили к остановке целых производств. Люди лишались работы и, соответственно, обычного уклада привычной жизни.

Эта сельская идиллия постсоветского периода притягивала взгляд и завораживала. У Дархана защемило в груди. Он понимал, как мираж в полуденный зной околдовывал и вводил в заблуждение усталого путника, так же обманчиво было это спокойствие.

В стране давно бушевали холодные ветра перемен, и грозовые тучи зловеще сгущались над этим, еще не тронутым глобальным кризисом сельским мирком. Но скоро ледяным дождем перемены постучатся в двери и окна домов, смывая последние остатки идиллической жизни.

Сельчане пока даже не подозревают о скорых изменениях в их судьбе, продолжая безмятежно смотреть на мир не испорченными деньгами глазами. Пока их мир ограничивался своей деревней, улицей и домом, капитализм им казался чем-то далеким, нереальным и нестрашным.

Раскатов подошел к окну и положил руку на плечо Дархана.

– Дархан, извини, погорячился. Но и ты пойми, меня директор так обласкал, что и вспоминать не хочется. И я его понимаю. Платежи задерживаются, денег на расчетном счете нет, надеялись на урожай, а он не уродился. Вот начислил заработную плату комбайнерам, а из каких денег платить будем, ты подумал?

Дархан отвел взгляд от улицы и повернулся к Раскатову.

– Выходит, комбайнерам не стоило начислять заработную плату? Пусть бесплатно поработают? – ответил он вопросом на вопрос.

– Никто не говорит, что люди должны работать бесплатно, но заработная плата должна зависеть от результата, а его нет, – возразил Раскатов.

– Но ведь люди не виноваты в этом, они работают с утра до вечера и полностью выполняют то, что им говорят, в том числе и ваши указания, – продолжал не соглашаться Дархан.

– Намекаешь, что это я виноват в отсутствии урожая?

В голосе главного агронома появились угрожающие нотки.

– Торгын Есминович, если бы я считал вас виноватым, то так прямо и сказал бы. Но вы должны согласиться, что не все сделали для получения приемлемого урожая. Отсутствие дождей сильно повлияло на рост посевов, но ведь и технологии выращивания зерновых не соблюдались.

– Да что ты понимаешь в технологиях! – в сердцах воскликнул главный агроном совхоза.

Раскатов встал со стула и снова стал мерить шагами свой кабинет. Имея более двадцати лет опыта работы на земле, он считал, что лучше его мало кто разбирается в земледелии, и выслушивать критику, тем более, по его мнению, от какого-то молокососа, было выше его сил.

– Да что ты понимаешь! – повторил Раскатов. – У меня весной на посевной из-за отсутствия топлива работал только один трактор. Как, по-твоему, мы могли уложиться в оптимальные сроки? А удобрения? Их ведь тоже нет.

– А что район? – спросил главного агронома Дархан.

– Обращался я в райсельхозуправление. Просил помочь удобрениями, запасными частями. Так у них один ответ: «Фонды отсутствуют, выкручивайтесь сами». И ты будешь мне говорить теперь о технологиях? – Раскатов ударил ладонью по столу и вонзил свой взгляд в старшего экономиста совхоза «Путь коммунизма».

Дархан не стал отводить свои глаза, но, понимая, что не прав, решил извиниться. Но главный агроном его опередил.

– Что с заработной платой комбайнеров будешь делать? – спросил он Дархана. – Имей в виду, если урожая не будет, а его не будет, можешь мне поверить, директор совхоза сказал, что из своей заработной платы будем платить.

Дархан в ответ рассмеялся.

– Торгын Есминович, вы когда в последний раз деньги в руках держали? Я вот свою заработную плату уже полгода не вижу. Так что, если надо будет, отдам их комбайнерам, но менять ничего не буду.

Поняв, что надавить не получается, Раскатов решил зайти с другой стороны и попытаться разжалобить Дархана.

– Вот ты холостой и можешь позволить себе отдать свою заработную плату, а у меня семья. Как, по-твоему, могу я себе позволить так же легко относиться к деньгам?

Раскатов вплотную подошел к Дархану и, оглядываясь на дверь, доверительно сказал:

– Дархан, не зря ведь тебя за глаза называют профессором, придумай, как решить этот вопрос. Директор от нас не отстанет, заработную плату, может, и не заберет, но на каждой планерке как первоклассников отчитывать будет. Нам это надо?

– Торгын Есминович, вы не переживайте, – стал успокаивать главного агронома Дархан. – Ответственность за начисление заработной платы комбайнерам я беру на себя, но пересматривать ничего не буду. Не скрою, есть разные методики и нормативы начисления заработной платы, и я могу на законных основаниях уменьшить суммы начисляемых заработных плат. Но одного не могу понять: почему директор совхоза и вы так беспокоитесь. Денег на руки они все равно не получат, все бартером по завышенным ценам с совхозного склада выберут. А что не выберут, то инфляция съест.

– Ладно, поживем – увидим, – нехотя согласился главный агроном Раскатов.

Глава 2

Широка и безбрежна казахская степь. Покрытая ковылем и седой стариной, необъятна она была и прекрасна. Как огромный накрытый под бездонным синим небом достархан, была щедра она к своим сыновьям, многие поколения которых прошли перед ее глазами. Тысячи поколений номадов веками кочевали по ее бескрайним просторам. И не было для них прекрасней земли. И жили они в гармонии с ней, как единый организм, как симбиоз степи и человека. Но в пятидесятые годы двадцатого века вздыбилась казахская степь, взревела гулом тракторов и изошла криком от ран, нанесенных тысячами плугов.

Пытаясь защититься, насылала степь на людей пыльные бури, ураганы и проливные дожди. Но ничто не могло сдержать человека в его стремлении покорить эти девственные земли. И дрогнула степь под натиском технического прогресса, покорилась силе людской. Но что-то нарушилось в отношениях человека и степи, та невидимая нить, пуповиной связывавшая кочевника с землей, истончилась и не могла больше питать номада своей материнской любовью.

И раздвоилась душа казаха. Работая ли в поле, обедая ли за своим достарханом, отдыхая ли в саду, мимолетно, невзначай набегала, как тень, тревога на лицо, и, казалось, еще немного, и он распознает эту боль, успеет схватить ее, но тщетно. Она снова по-прежнему ускользает от него. И только выходя на степные просторы и чувствуя терпкий запах полыни, его душа находила покой.

Вот и сейчас бригадир первой полеводческой бригады Салык Витеев испытывал противоречивые чувства. Направляясь к полевому стану, который находился в семи километрах от центральной усадьбы, коим являлся совхоз «Путь коммунизма», бригадир на стареньком уазике выехал на степные просторы, сплошным ворсистым ковром уходящие за горизонт.

Но ковер был полосатым, скорее, даже пятнистым, как кошма, расстеленная в юрте бедного кочевника. Распаханная как шахматная доска степь когда-то чередовала полосы зерновых, кукурузы и многолетних трав. Только истощенная земля уже не могла родить богатый урожай. А засушливое лето с редкими, малосильными дождями и пыльными бурями только усугубило ситуацию.

И сейчас между редкими, слабыми от нехватки влаги и питательных веществ колосьями пшеницы вымахали сорняки. Казалось, степь пытается отвоевать у человека и вернуть обратно свои земли. А учитывая, что природные условия и экономическая ситуация в стране становились все хуже, то вернуть их она сможет уже в ближайшее время.

«Какой парадокс! – думал Салык. – До чего надо было довести природу, что чем хуже становится человеку, тем лучше становится ей».

Подъехав к полевому стану, бригадир посмотрел на часы. Подошло время обеда. Выйдя из машины, он сразу направился на кухню, которая представляла собой небольшое помещение из белого силикатного кирпича.

– Тормозки с обедом приготовили?

Свой вопрос бригадир адресовал стоявшей у газовой плиты женщине.

– Компот осталось долить, и будет все готово, – громким, командным голосом, словно не на полевом, а на военном стане, ответила она.

– Удивляюсь все твоему голосу, – промолвил Витеев. – С таким голосом в армии бы служить, а не столовой заведовать.

– А что, не отказалась бы. Я женщина одинокая, мне ласка нужна. Кругом, казалось бы, одни мужики, но от них даже слабенького комплимента не дождешься, – задорно ответила она.

– Заведи своего, персонального. И будет тебе ласка в знойные ночи, – предложил бригадир.

– Не будет. Они как только узнают, что у меня четверо детей, так сразу какие-то срочные дела появляются. Бегут, и водкой с бешбармаком не остановишь.

Открыв холодильник, она достала трехлитровую банку с охлажденным компотом, неспешно налила в кружку, на которой по-прежнему радостно улыбался олимпийский мишка, и поднесла бригадиру.

– Выпей, жарко сегодня.

– Спасибо, Айсулу, – поблагодарил Салык.

Выпив компот и утолив жажду, он передал кружку обратно.

– Еще налить? – спросила Айсулу.

– Нет, спасибо. А где Раушан?

– А чем я тебя не устраиваю? – игриво спросила Айсулу бригадира.

– Наверное, носом, – произнесла, входя в столовую, Раушан. – Салык Мухитович, вы можете сказать, откуда у типичной казашки, родившейся и выросшей в казахской степи, кавказский нос? – шутя, спросила она у бригадира.

– Нос я еще могу объяснить. Такие же носы к нам каждый год в село на шабашку приезжают. Но мне интересно, откуда у нее, вернее, от кого у нее такие толстые губы а-ля Африка, – в тон ей ответил Салык.

На стане полеводческой бригады Айсулу и Раушан работали вместе третий год. Подтверждая закон противоположностей, они хорошо ладили между собой.

Айсулу была женщиной сорока лет, высокая, смуглая, с крупными чертами лица и тела. Рано овдовев, она одна растила четверых детей и за неполные десять лет успела сменить не меньше десяти рабочих профессий. Нет, она не искала легкой работы. Понимая, что ей надо поднять и поставить на ноги своих детей, она с легкостью бралась за любую работу. И любая работа спорилась в ее руках. Зная это, ее привлекали к работе штукатурить и белить стены на стройке новых домов, в комбикормовый цех дробить зерно, на ферму доить коров. А последние три года она с весны по осень работала поваром в полеводческой бригаде.

Раушан была противоположностью Айсулу. Невысокий рост, тонкая талия и карие большие глаза, по-детски смотревшие на окружающий мир, могли любого ввести в заблуждение. Казалось, она случайно оказалась в столовой, вроде как проезжала мимо и зашла покушать. Но, приглядевшись внимательно, можно было заметить морщинки вокруг глаз, тщательно скрываемые тональным кремом, и сникшие книзу под тяжестью своих лет уголки тонких губ.

Внешне они были разными, но была у них одна общая черта в характере. Их трудно было обидеть. Простые в общении, они любили пошутить и ни на кого не держали зла. Но и был у них один большой недостаток: уж очень они любили посплетничать. Однако если знать, что большинство женщин уже рождаются с этим недостатком, то и пороком это, можно сказать, не считается вовсе. А при правильном подходе данный недостаток можно было преобразовать в неиссякаемый источник информации.

Вот и Витеев, ежедневно общаясь с ними, был в курсе всех событий, происходящих в совхозе «Путь коммунизма».

– Салык Мухитович, думаю, родословная Айсулу, как и она сама, лет двадцать уже никому не интересна, – Раушан подошла к столу и присела возле бригадира. – Вы лучше скажите, правда ли, что директор уволил главного агронома?

– Откуда такие сведения? – ответил вопросом на вопрос бригадир.

– Люди говорят, а они, как правило, не ошибаются, – ответила Раушан.

– Но могут заблуждаться. Айсулу, а ты что слышала? – повернувшись к ней, спросил Салык.

Айсулу, долив компот и закрыв последний тормозок с обедом, не спеша подошла к столу и присела рядом с Раушан.

– Давайте вам супчика налью, время-то обеденное, – предложила она бригадиру.

– Нет, спасибо, Айсулу, я сначала комбайнерам обед отвезу. Ну, так что там народ говорит?

– Говорят, что сегодня утром директор после планерки у себя в кабинете ругал главного агронома за плохую работу нашей бригады и уволил его без выходного пособия. И старшего экономиста Дархана тоже хочет уволить за то, что с цифрами что-то напутал.

– Но мы Дархана не отдадим, – вмешалась в разговор Раушан. – Если надо, мы все за него заступимся. Прошли те времена, когда нам рты затыкали.

– Кто это – мы? – смеясь, спросил Салык у Раушан.

– Я, Айсулу, наши ребята-комбайнеры, ведь это из-за нас он пострадал.

– Народ и про это уже знает? – спросил бригадир.

– Народ и про это знает, и не только, – вмешалась в разговор Айсулу. – Хотите узнать, что люди про вас говорят?

– Нет, Айсулу, – продолжая смеяться, ответил бригадир, – давайте ограничимся главным агрономом и старшим экономистом. Я вас обрадую, остаются они работать, не увольнял их директор. Был разговор на повышенных тонах, не отрицаю. Но когда у нас тихо разговаривали? Попробуй вежливо поговорить, за дурачка примут. Менталитет у нас такой. Начнешь слова подбирать в разговоре и видишь, что люди тебя не понимают, да и сам забываешь, что хотел сказать. Вот и получается, разговор есть, а смысла в нем нет.

– А мне наш экономист нравится, он такой вежливый, начитанный, а главное, молодой и холостой. Жаль, что его не уволили. Мы бы заступились за него, и я бы взяла его на поруки, – шутливо расстраиваясь, произнесла Раушан.

– Он молодой, да ты старая, – подыграла подруге Айсулу. – А на поруки его и без тебя есть кому взять.

– Кто такая, почему я не знаю? – проявляя неподдельное любопытство, спросила Раушан у Айсулу.

Понимая, что женщины сейчас приступят к своему любимому делу, и не желая принимать даже косвенное участие в обсуждении очередной порции сплетен, бригадир не спеша поднялся со своего места и стал грузить тормозки с обедом для комбайнеров в свой старенький уазик. Уходя, он остановился у дверей и, обернувшись к увлеченным последними деревенскими слухами женщинам, произнес:

– Забыл сказать: на совхозный склад по бартеру импортные вещи завезли. Какие – не могу сказать, но моя жена как услышала, так все бросила и сразу за ними убежала.

Бригадир солгал, говоря, что забыл о завозе на склад товаров народного потребления. Такое нельзя было забыть. Это уже было на уровне рефлекса, который вырабатывается в процессе семейной жизни.

Жизнь при социализме с ее всеобщим дефицитом и постоянным спросом на товары народного потребления не оставляла мужчинам другого выбора, если они хотели сохранить свой брак.

Салык состоял в браке уже двадцать пять лет, поэтому прекрасно представлял, что последует за его словами.

Пользуясь состоянием аффекта, в который впали Айсулу и Раушан, не оборачиваясь, он быстро прошел к своей машине, сел за руль и тронулся в сторону видневшихся вдалеке комбайнов.

Глава 3

Совхоз «Путь коммунизма» вырос в казахской степи во времена поднятия целины и представлял собой обособленный мирок, в котором переплелись судьбы людей многих национальностей. За десятилетия коллективной жизни грани между ними, остро выпиравшие в первые годы, пообтерлись и округлились. И как в детском конструкторе, волею судьбы и коммунистической партии пазлы встали на свои места. Получилась новая конструкция советского казахстанского общества.

Эта конструкция, выстроенная на основе интернационализма, общности целей и веры в светлое будущее, должна была стать стальным хребтом коммунизма.

Коммунизм не построили, а советское общество, казавшееся не подверженным изменениям вековым монолитом, дало трещину. Не выдержало под напором политических и экономических перемен. В итоге не стало этой страны.

Как оказалось, простые человеческие желания, которые были положены на жертвенный алтарь ради светлого будущего, не были выхолощены советской идеологией и подспудно тлели под слоем идейного пепла.

Люди, выйдя из душного здания под названием Советский Союз, вдохнули свежий воздух, и он опьянил их. Потом наступит горькое похмелье, когда люди поймут, что свобода выбора – это не только праздник, но и большая ответственность. Что новый мир, в который вступали народы бывшего Союза Советских Социалистических Республик, не был благотворительной организацией. За все надо было платить, в том числе и за свободу.

Придет понимание, что демократия хороша, когда в доме у тебя тепло, дети одеты, а на столе большой поднос дымящегося ароматного бешбармака. И тогда на смену политическим лозунгам придут экономические требования.

Но это потом, а сейчас люди продолжали жить своей обычной жизнью, но уже без руководящей и направляющей линии партии. Как и раньше, односельчане живо занимались своими делами, ходили в гости друг к другу, помогали соседям и с интересом наблюдали, как после краха социализма трансформировалось и менялось в рыночных условиях сознание бывших коммунистов.

Салык не был партийным человеком, поэтому созидал без излишнего рвения, но добросовестно. Не раз был отмечен дипломами, ценными призами и наградами за успешный труд и вклад в построение социализма. Но человеком новой формации не стал. В былые времена его, скорее всего, раскулачили бы и отправили на север моржовый клык добывать да тюлений жир топить. Но не успели, ему повезло родиться позднее периода раскулачивания тружеников села.

Сейчас Салык подумывал о своем крестьянском хозяйстве, но не решался. В отличие от кабинетных реформаторов он понимал, что не потянет. Ведь выращивать десять голов коров в своем сарае на совхозных кормах – это одно, а работать самостоятельно, обеспечивая полный цикл сельскохозяйственного производства, – совсем другое. Особенно если работаешь в зоне рискованного земледелия.

Задумавшись, Салык и не заметил, как доехал до места, где должны были обедать комбайнеры. Обычно они обедали в помещении столовой полевого стана. Но в те дни, когда проводили уборку зерновых на дальних полях, бригадир отвозил им обед на своей машине. Так он экономил время комбайнеров и, главное, горюче-смазочные материалы, недостаток которых ощущался с каждым днем все сильней и сильней. И в этот раз, загрузив в машину тормозки с обедом, он стал держать путь к дальним полям.

Подъехав к кромке поля, Салык остановил машину и стал дожидаться комбайнеров, которые, завидев бригадира, заканчивали свой прогон и направляли свои комбайны в его сторону.

Первым подъехал Петро, балагур и весельчак. Сын первоцелинника, прибывшего в казахские степи с первой волной, стал одним из первенцев нового целинного совхоза. Жизнь среди людей разных национальностей и различных культур не могла не отложить свой отпечаток на его характере. В нем вполне гармонично уживались казахское радушие, татарское благоразумие, немецкая обстоятельность, русский оптимизм и украинское жизнелюбие.

С детства в свободное от учебы время он бегал к отцу в машинно-тракторную мастерскую и помогал ремонтировать технику. Петро любил возиться с тракторами и безумно радовался, когда разрешали садиться за руль машины. И не было тогда для Петра большего счастья и авторитетнее отца человека.

В один миг пролетели школьные годы, служба в советской армии, и вот Петро уже сам стал отцом и опытным механизатором.

Комбайнеры, неспешно заглушив комбайны у кромки поля, направлялись к бригадиру. Каждый брал свой обед, и тут же на земле кто как мог, удобно устраиваясь, приступали к своей трапезе.

Салык не стал торопить события своими вопросами. Пускай поедят вначале, думал он. Да и спрашивать было не о чем. На все вопросы он и так знал все ответы. Тем более комбайнеры в последнее время приобрели привычку на вопросы отвечать вопросами.

И хорошо было бы, если бы только они. Все население совхоза «Путь коммунизма» стало только задавать вопросы. Со стороны могло показаться, что взрослое население села моментально превратилось в детей-почемучек. Встречаясь на улице, в конторе или в поле, они только и говорили «почему», «зачем», «когда». А особенно часто стали произносить «кому это надо».

Меняться могла только тема разговора, а вопросы были одни и те же. И завершали свой разговор всегда одинаково: «Кому это надо?!» И неважно, о чем они говорили, главное для них было задать друг другу вопросы и разойтись, при этом важно завершая свои вопросительные беседы фразой «кому это надо». И уже трудно вспомнить, когда эта вопросительная фраза стала утвердительной.

Вот и сейчас Салык не спеша ждал, когда комбайнеры съедят свой обед, удобно устроятся и начнут задавать свои вопросы.

Первым закончил обедать Адильбек. Это был механизатор невысокого роста, худощавый и с лицом подростка с морщинистой кожей. Однако малый рост и незначительный вес никак не сказывался на его аппетите. Ел он быстро и много. Больше он мог только выпить. А пил он не только чай или компот. Компот, кстати, Адильбек не любил. Вот и сейчас, выплеснув остатки компота на землю, задумчиво смотрел, как муравей выкарабкивается из невесть откуда взявшейся сладкой лужицы. Затем повернул голову к бригадиру и спросил:

– Как дальше жить будем, бригадир?

Салык насторожился. По своему опыту он знал: если начали спрашивать про жизнь, то это надолго. Разговор мог быть о чем угодно, но всегда бестолковый и бессмысленный. Поэтому он сразу решил пресечь его на корню.

– Ты брось здесь про жизнь свою спрашивать. Лучше скажи мне, почему плохо работаешь? С самого утра час работаешь, два стоишь, – строго спросил его Салык.

– Технику берегу, – огорошил он своим ответом бригадира.

– Что ее беречь-то? На ней работать надо. Пока погода хорошая установилась, нужно успеть зерновые убрать.

– Не скажи, бригадир. Я вот каждый день план даю? Даю, – сам же ответил себе Адильбек. – А то, что свыше плана, кому это надо? – философски завершил он.

– Как кому это надо! – опешил бригадир. – Если так рассуждать, то мы тут и до снега не управимся, – громко ответил бригадир, привлекая внимание остальных комбайнеров.

– Бригадир, ты не прав, – подключился к разговору Петро. – Урожай в этом году жидок, набора нет. Раньше рожь колосок к колоску стояла, а сейчас ее на поле искать приходится. Зря только топливо жжем.

– А откуда ему быть, урожаю-то? – присоединился к разговору Роман.

Это был, как и Петро, комбайнер-первоцелинник во втором поколении. Отец его по комсомольской разнарядке еще в середине прошлого столетия прибыл в казахские степи целину поднимать, так и остался. Женился на такой же первоцелиннице, поставил дом, завел хозяйство. Здесь родились и выросли пятеро его детей, один из которых и пошел по его стопам. Роман был одним из самых опытных механизаторов и передовиков производства.

– Технологию надо было выдерживать и всю работу вовремя проводить. Вовремя вспахать землю, вовремя посеять, вовремя удобрения внести, вовремя снегозадержание сделать, чтобы влага в земле была. А мы не то что вовремя – вообще не делали. Разве только что было это, и посеяли кое-как, да и то в оптимальные сроки не уложились. Вот и результат получили, который бы лучше не получали. Но раз он есть, теперь хочешь или не хочешь, а убирать надо, – добавил Роман.

– Только кому это надо? – прибавил Адильбек.

– Ну вот что, вы бросьте эти разговоры, – не выдержал бригадир. – Хлеб надо убрать весь. Много или мало – это не вам решать. Ваше дело его собрать и вывезти на зерновой ток. Вот и занимайтесь.

– Правильно, – поддержал бригадира пожилой комбайнер Эльдар. – У совхоза должен быть свой хлеб. Времена нынче тревожные. Советского Союза больше нет, развалился. Теперь новое государство создаем. Как получится, неизвестно. А с хлебом не пропадем. У меня дочь в городе живет. Пишет, что все у них дорогим стало. Каждый день цены в магазинах меняются. А то и каждый час. Встанешь в очередь – одна цена на товар, а подойдет твоя очередь – уже другая.

– И что, покупает товар? – спросил Роман.

– Покупает, если денег хватит, – ответил Эльдар. – Люди-то привыкли уже, что цена все время растет.

– Берут, а куда деваться? Кушать-то хочется, – снова присоединился к разговору Петро. – У меня сестра в городе живет, так то же самое говорит. На цены никто не смотрит. Пока есть что и на что покупать – покупают. Все равно завтра будет дороже. Деньги уже ничего не стоят. Главное – товар. А некоторые магазины и вовсе денег не берут.

– Как не берут? – оживился Адильбек. – Что, бесплатно дают? – спросил он Петра.

– Ага, жди, бесплатно только отбирают, – вместо Петра ответил Роман. – Рэкет называется, не слышал про такое?

– Нет, бесплатно не дают, – продолжил Петро. – Только меняются – товар на товар, у них это бартер называется.

– Воровство это называется, а не бартер, – задумчиво произнес Салык.

Все комбайнеры одновременно посмотрели на бригадира.

– Да, можете называть обменом, бартером, а все равно это воровство. Вот за один бензовоз с топливом совхоз отдает десять коров. За деньги бензин не купишь, да и денег у совхоза нет. А бензин нужен, поэтому берешь его задорого. А запасные части к тракторам, комбайнам тоже недешево обходятся. И за все скотом рассчитываемся.

– Поэтому, бригадир, не стоит так много работать. Технику надо беречь и топливо экономить, – подвел свою черту словам бригадира Адильбек. – А то так скоро и скота на обмен не останется. Как жить потом будем?

– По миру пойдем, – отрезал Салык. – В буквальном смысле. Мир большой, стран много. Вот еще пятнадцать новых стран образовалось. Слышали? А еще немцы своих соотечественников в Германию зовут на постоянное место жительства. Израиль к себе приглашает. Так что работать надо, а там видно будет.

– Видно не будет, – не унимался Адильбек. – Я не еврей, поэтому в Израиль меня не пустят. Да и немцем не повезло родиться, так что и Германия меня не ждет. Я казах, значит, и жить мне в Казахстане. Да я и не против этого. Меня здесь все устраивает. Я даже в город не хочу. Душно мне там. Поэтому скот я поберегу. Какой же я буду казах без скотины? Это все равно что оленевод без оленей или комбайн без жатки. Работать можно, но смысла в нем нет.

– Если закончили обедать, давайте, беритесь за работу, – скомандовал бригадир, посмотрев на часы. – В недельный срок мы должны завершить уборку зерновых и приступить к уборке подсолнечника. Вопросы есть?

– Бригадир, рано еще к уборке подсолнечника приступать, выждать надо, – посоветовал Эльдар.

– Ничего, нашими темпами уборки не только подсолнечник поспеет, но и всходов озимых дождаться можно будет, – ответил бригадир.

– Но у нас же нет озимых, – опешив, произнес Эльдар.

– Вот именно, озимых нет, но мы дождемся, – ответил бригадир и направился к своей машине.

Глава 4

Надвигался вечер, и улицы совхоза «Путь коммунизма» постепенно наполнялись ежедневной сутолокой и привычной суетой. Вечерняя алая заря огромной массой неумолимо надвигалась на деревню, неся с собою запахи свежескошенной травы вперемешку с вековой дорожной пылью. Пылью, которая появилась вместе с целиной, но сейчас так прочно обосновавшейся, что казалось – она была всегда, как и суета людская. А ведь до прихода людей на железных конях степь цвела и радовала номада, который плыл по бескрайнему морю степного разнотравья на своем коне и пел свою бесконечную, как сама степь, песню.

И казалось, нет этой песни конца, и радость его будет, как и степь, бесконечна. Но все рано или поздно заканчивается. Вот за него и решили, что ему будет лучше, определили его путь, очертили мир, в котором, как на привязи, ходить теперь ему многие годы по кругу.

Но и эти годы пройдут, и снова взлетит номад на крыльях свободы над родной землей, и память предков вернется к нему. А вместе с памятью вернется былое величие, когда слово «казах» витало над безбрежной степью, вызывая уважение врагов и питая силой его друзей.

Все было в прежней жизни казахов. И размеренная жизнь с мелодией домбры. И звонкий смех детворы, беззаботно играющей возле готовящей им ужин матери. Но были и годы смут и волнений, заканчивавшихся гибелью тысяч соотечественников. Приходилось воевать за землю, за скот, за свободу и собственную жизнь.

Казахи стойко переносили судьбы своей тяжелые лишения, но никогда не теряли веры в свое предназначение и в будущее, в котором им будет тепло и уютно. Как волчонок, попавший в бурный весенний поток талой воды, продолжает биться из всех сил, чтобы выплыть на скользкий глинистый берег, так и номады бились, напрягая все свои силы, чтобы выжить в этом жестоком мире.

Чтобы стать могучим волком, маленький волчонок должен терпеть и не сдаваться. Так и казахи, чтобы стать хозяевами своих бескрайних степных просторов, высоких гор и полноводных рек, должны были стойко переносить тяготы своей судьбы и биться за свою свободу до конца, пока есть силы. А если они иссякнут, то духи их великих предков помогут им. Ведь эта вера в духов своих предков не раз выручала казаха в его прошлой жизни, не раз убивала его и снова возрождала. Поэтому он мог забыть живых, но мертвых никогда. Они всегда были с ним. Плохо ему – духи предков давали силу, когда хорошо – разделяли его радость.

И сейчас, когда в воздухе уже явно ощущались ветры перемен, несущих людям то ли новые невзгоды, то ли новые отрады, казах был также беспечен и спокоен, словно его ласкал нежный морской бриз.

«К чему волноваться?» – думал казах. Духи предков помогут ему, когда придет время. А если они не помогут, тогда и вовсе не стоит тревожиться. Ведь если даже духи предков не смогут помочь, значит, это невозможно. Значит, так тому и быть.

Только не знает казах, что такое фатальное отношение к своей судьбе в будущем не раз обернется против него.

Глава 5

Директор средней школы Коктай Машриков, обдумывая планы следующего дня, не спеша шел домой. День выдался тяжелым. Новый учебный год только начался, но, казалось, он и не заканчивался. Ремонт классов не завершен, да и не мог быть закончен, поскольку и не начинался. Необходимые для этого деньги на счету школы давно отсутствовали.

Еще весной руководитель районного отдела образования Мальвина Кусанова обещала перечислить средства на текущий ремонт школы, но, видимо, забыла отдать соответствующее распоряжение. А напомнить ей об этом Машриков не решался. Боялся. Ведь за такую инициативу он мог лишиться заработной платы, которую Коктай, как и весь педагогический коллектив, последний раз получал в мае перед самым окончанием учебного года.

Тогда это сильно поспособствовало тому, что последний школьный звонок прошел в приподнятом настроении. Родители учеников, пришедшие в школу поздравить с завершением учебного года, заметили, как странно улыбчивы были в этот день учителя, как вежливо их встречали и душевно провожали. И не знай тогда, что только накануне учителя получили задержанную с марта заработную плату, то могли бы подумать, что они были очень рады избавиться как можно скорее от своих учеников и их родителей, закрыть на большой амбарный замок дверь школы и отправиться в очередной отпуск.

Однако, если это и так, учителей нельзя было винить в этом. Казалось, вся страна стремилась быстрее избавиться от прошлого, завершить настоящее и отправиться в отпуск, вернувшись из которого оказаться в светлом будущем. Но, вернувшись из отпуска, они увидели те же небеленые стены, некрашеные полы, протекающую после каждого дождя крышу. А вместо светлого будущего их встречала в виде большого светлого пятна выцветшая от солнца и ветра парадная дверь школы.

Теперь у Машрикова не было выбора. Если он хотел подготовить школу к зиме, ему придется ехать в районный центр Алтынтобе на поклон к руководителю районного отдела образования и напомнить о прежнем обещании. Только надо было определиться, что с собой взять в качестве презента: достаточно ли будет бутылки коньяка в качестве напоминания и старых своих заслуг или все же подстраховаться и взять к коньяку коробку шоколадных конфет.

Этого должно хватить. Ведь Мальвина Кусанова сама любила про себя говорить, что женщина она непривередливая. Ей много не надо. Достаточно и немного. Но часто.

«Лучше бы она себе мужа нашла, глядишь, и нам, директорам школ, легче было бы. Только кто же в здравом уме на таком крокодиле женится? – ухмыльнулся про себя Машриков. – Решено, завтра еду, – решил директор школы, переступая порог своего дома. – Но вначале зайду к директору совхоза Дарибаеву и попрошу помочь. Ведь он и раньше помогал школе. Правда, при этом директор совхоза всегда сопровождал свою помощь комментариями о судьбе непутевого сына моей матери и извилистом жизненном пути моего отца. Но все же помогал, не прося ничего взамен. В отличие от Кусановой. А сейчас это главное. Если удастся убедить руководителя районного отдела образования предоставить средства, а директора совхоза выделить фонды в виде необходимых материалов, то еще можно было бы успеть провести ремонт школы к началу отопительного сезона».

Жена директора школы в ожидании мужа приготовила ужин и выставила его на стол.

– Мой руки и садись ужинать, – пригласила она его к столу, прекрасно зная, о чем он сейчас думает, но не подавала вида.

«Сам расскажет, если захочет, – решила она. – А то снова скажет, что вмешиваюсь в его дела».

Хотя какие у него могут быть дела? Вот у директора совхоза были дела, и у главного зоотехника совхоза были дела, и у прораба совхоза были дела. Уж она, будучи секретаршей в приемной Дарибаева, прекрасно об этом была осведомлена. Как и о том, что у каждого из них, помимо своих дел, были общие дела. Такой степной мини-синдикат добрых дел. Их так в деревне и называли – добродельцы. И чем хуже складывалась экономическая ситуация в совхозе, тем больше добра делили они.

Понимание того, что на всех не хватит, только ускоряло процесс деления. Имущество совхоза, как простейшие в микроскопе, прямо на глазах делилось и уползало. И почему-то в основном в темное время суток, за закрытыми занавесками и при приглушенном свете. Видимо, при дневном свете им делиться было несподручно.

Машриков не спеша вымыл руки и прошел к столу. Продолжая сосредоточенно думать о чем-то своем, машинально принялся за ужин. Внезапно, словно вспомнив, что не один, он поднял свой взгляд от тарелки борща.

– Я завтра еду в районный центр. Мне надо в отдел образования по поводу ремонта школы, – произнес он.

Айнаш – так звали его жену – внимательно посмотрела на мужа, но не сказала ни слова. За годы совместной жизни она хорошо изучила и понимала, что еще не время включаться в беседу. Пока это только мысли вслух. Мысли человека неуверенного, временами слабого, но самолюбивого.

Зато не самовлюблен, как ее непосредственный руководитель Арип Каирович и к тому же не глуп, подумала она. А то, что он самолюбивый – это даже хорошо, такого не сломаешь. А гнуть можно. Только аккуратно, так, чтобы даже не догадался. Хотя чего бояться? Ему его же самолюбие не позволяет понять, что им манипулируют, направляют, а где-то даже играют.

Временами у Айнаш возникали подозрения, что муж догадывается о том, как она пытается скрытно им управлять, и только делает вид, позволяя ей думать, что она управляет им. Но даже если это и так, Айнаш это вполне устраивало. Ведь семья – это не поле битвы, а, скорее, сцена. И у каждого своя роль и свой сценарий. В своей семье у нее главная роль, она здесь прима. А если муж – сценарист, она не возражает. Главное, чтобы свои пьесы он писал только для нее.

– Как думаешь, она меня примет? Тем более я ведь не с пустыми руками к ней приду, – словно советуясь, спросил жену Машриков.

– Не думаю, – не сразу, выдержав паузу, ответила Айнаш.

Директор вопросительно взглянул на жену.

– Аргументируй, – не выдержав, попросил Машриков жену.

Айнаш рассмеялась.

Коктай сам уже понял, что сморозил глупость. Без знака уважения в виде бутылки дорого коньяка Кусанова уже давно никого не принимает. Коньяк являлся пропускным билетом к телу руководителя, вернее, местом на галерке, с которого можно было созерцать это тело и пытаться знаками, завернутыми в дорогую упаковку, привлечь к себе внимание. У кого-то это получалось с первого раза, у кого едва с пятого. Кому как повезет.

Везло не всем. И теперь они уже не директора школ, а в лучшем случае рядовые преподаватели. Ввиду этого большинство директоров школ старались лишний раз не беспокоить это тело своими просьбами, а справляться своими силами и силами рядовых, бесправных преподавателей.

– Ну, тогда слушай, – Айнаш налила себе в пиалу горячего цейлонского чая, взяла свою любимую шоколадку «Мишка на Севере», села поудобнее и начала свой рассказ: – Сегодня мне в приемную позвонили из администрации района и попросили соединить с директором совхоза. Как ты думаешь, кто это был?

– Не томи, – выдохнул тихо Машриков. – Ты ведь знаешь, я не умею угадывать нелогичные вещи.

Айнаш пожала плечами:

– Догика – это по твоей части, а по мне – так все это чепуха.

– Не догика, а логика, – поправил он свою жену.

– Какая разница, – не спеша, откусывая и смакуя каждый атом шоколадки, произнесла Айнаш. – У тебя логика, а у меня факты.

– Которые больше похожи на сплетни, – не выдержав, пошутил директор школы.

– Да, но тогда сплетни, наверное, похожи на факты, – не поняв иронии, произнесла она.

– По всей вероятности, так, – подтвердил Машриков. – Поздравляю, сейчас ты привела логичное умозаключение, – со смехом произнес он.

– Надо же, я такая логичная, и это, оказывается, совсем не сложно, – похвалила саму себя Айнаш.

Вдруг, озаренная внезапно посетившими ее мыслями, она перестала есть свою шоколадку и всем своим внушительным корпусом резко повернулась к мужу.

– Коктай, – обратилась она к нему, – если правда, похожая на сплетни, является правдой, а сплетни, похожие на правду, есть сплетни, то получается, что сплетни, непохожие на правду, есть правда. А ведь у нас в деревне давно ходят сплетни, что жена главного зоотехника является тайной любовницей директора совхоза. Но никто этому не верит, потому что она такая красивая, образованная, интеллигентного вида, а он маленький, толстенький, самовлюбленный гусь. Так по твоей логике выходит, что это правда?

– Это по твоей логике выходит, – возразил жене директор школы. – Не надо приписывать мне того, чего я не говорил. И вообще, твоя логика женская, поэтому пониманию не поддается. Вернее, поддается, но наполовину. Поэтому у тебя не логика, а, как ты выразилась, догика.

– А это как? – спросила Айнаш.

– Догика – это построение логической цепочки на основании догадок, сплетен и предположений, – на ходу придумал Машриков.

Ему было важно как можно быстрее вывести жену из состояния клинической задумчивости и узнать, кто сегодня звонил директору совхоза и по какому вопросу.

– Так кто сегодня звонил директору совхоза? – спросил он Айнаш.

– Твоя Мальвина. Представляешь, сказала: «Из администрации района» – и при этом не представилась. Кстати, Машриков, а Мальвина – это настоящее имя или ее так зовут, потому что эта крашеная блондинка синевой отдает? – не к месту вдруг спросила она.

– А как ты узнала, если не представилась? Она ведь не в администрации, а в отделе образования района работает, – не отвлекаясь на вопрос, продолжил допытываться у своей жены Машриков.

– А ты догадайся, прояви свою мужскую логику, – решила Айнаш вернуть должок мужу.

Директор школы понял, что, если он прямо сейчас хочет узнать, чем будет так занята завтра руководитель образования района и почему он не сможет попасть к ней на прием, ему следует сменить тактику.

– Милая, мне моя логика подсказывает, что мне ни за что не догадаться, как ты об этом узнала, как и о том, по какому вопросу она звонила. Но мне ведь сейчас об этом расскажешь, не правда ли?

– Я подумаю, – ответила Айнаш, откидывая волосы кивком головы назад. Этот жест она недавно заприметила у известной актрисы бразильского сериала и сразу запомнила. И ей показалось, что сейчас как раз тот момент, когда его можно эффектно продемонстрировать, тем самым подчеркнув свою индивидуальность.

В сериале жест актрисы сопровождался пощечиной мужчине. Однако Айнаш решила не во всем копировать свою героиню. Она благоразумно понимала, что этот жест муж может не оценить. Лучше побережет его для главного зоотехника, который взял привычку не стучась врываться в ее приемную. На просьбы, что, прежде чем войти, следует стучать, он не реагировал. Видите ли, у него срочные документы. А вдруг она будет неодетая, а он зайдет с документами. Вот тогда она сможет дать ему пощечину, мстительно подумала Айнаш.

«Хотя почему я должна быть неодетой в приемной? – задала она сама себе вопрос. – Ну, неважно. В конце концов, в этих сериалах сплошные нестыковки. И никто не удивляется. Ведь, как говорит мой муж, в них важен сам процесс. Вот и в моей жизни важен сам процесс, а кривая куда-нибудь да выведет».

– Я узнала ее голос, – пояснила Айнаш.

Машриков недоуменно посмотрел на жену.

– Да, вот так все просто. Я узнала ее голос. Она не в первый раз и даже не в десятый раз звонит директору совхоза. И после этого хочет, чтобы ее не узнали. Дорогой, ну почему люди, ставшие руководителями, никогда не представляются?

– Считают, что их должны узнавать по голосу, – ответил Машриков. – И как оказывается, в этом они правы. Ведь ты узнала.

– Да, я узнала голос Кусановой. Хотя сделала вид, что не узнала. Все переспрашивала, кто и зачем звонит, – Айнаш хитро улыбнулась мужу. – Как она ругалась, слышал бы ты, у нас трактористы так не ругаются. Но ничего, потерпит, а то привыкла, что учителя перед ней смирно стоят и, как первоклассники у доски, краснеют да дар речи теряют.

Надо сказать, что руководитель отдела образования района была женщиной интересной во всех отношениях. Это была чуть ниже среднего роста, полная, круглолицая, с осветленными под блондинку волосами и с толстым слоем пудры на лице пятидесятилетняя молодящаяся женщина.

Машриков мысленно представил, как он вместе с учителями стоит перед руководителем отдела образования и пытается объяснить, что они ни в чем перед ней не виноваты. А она привычно, как преподаватель начальной военной подготовки на военных сборах, распекает их и склоняет по всем падежам. И кто бы мог сказать, что у нее такое же, как у него, физико-математическое образование. Так у нас и филологи не умеют выражаться. А они-то знают толк в оборотах речи.

– Значит, по этой причине мне не следует к ней завтра ехать? – встревоженно спросил жену директор школы.

– Не по этой. Во-первых, я ведь не начальник, поэтому ей мой голос узнавать необязательно, а я не стала представляться. А во-вторых, я ее соединила. Правда, не сразу. И не с директором.

– А с кем? – спросил он жену, мысленно уже прощаясь с должностью директора школы.

– С Мейрамом Калановичем, – смеясь и хлопая в ладоши, ответила Айнаш.

– С вашим главным зоотехником?

– Да, с нашим главным зоотехником. А что? Директор совхоза был занят. Он выехал на склад посмотреть на товары, которые по бартеру завезли, и просил не беспокоить. А Мейрам Каланович как раз зашел в приемную, чтобы я напечатала приказ о его командировке. Я ему и передала трубку. Сказала, что ищут Дарибаева, а он на складе вместе с его женой товар принимает. Так он ответил, чтобы я не беспокоила директора совхоза, и взял трубку.

– И представился директором совхоза? – спросил Машриков.

– Да, им и представился. Так и сказал: «Слушаю».

– Это что тогда получается? – Машриков посмотрел на Айнаш и произнес задумчиво. – Пока директор совхоза на складе исполняет обязанности главного зоотехника совхоза, в конторе главный зоотехник исполняет обязанности директора совхоза. И ведь не придерешься. Все в рамках должностной инструкции и согласно правилам внутреннего замещения руководящих кадров. А обязанности директора школы по отношению к тебе там никто не исполняет? – неожиданно спросил он жену и, не дожидаясь ответа, добавил: – Тебе надо уволиться с работы, больше ты там работать не будешь.

Айнаш опешила от неожиданности.

– Как уволиться, за что уволиться, почему уволиться? – промолвила она. Но быстро пришла в себя и взяла ситуацию в свои руки. – Не буду увольняться. Дома сидеть я не хочу. А другой работы делать не умею. И не хочу. Руководители приходят и уходят, а секретари остаются. Вот и директора совхоза, говорят, скоро в администрацию района на руководящую должность заберут. А вместо себя главного зоотехника оставляет.

– Это еще не известно, будет Мейрам Каланович директором или нет, может, и не назначат, – произнес Коктай.

– Если тебе не известно, это еще не значит, что никому не известно, – ответила Айнаш мужу. – А люди вокруг знают, что место куплено и уже оплачено.

– А если куплено и уже оплачено, может, тогда сумму назовешь? – иронизируя, спросил Машриков.

Айнаш покачала головой.

– И как такой непонятливый человек директором школы работает? – словно жалея его, произнесла она.

– У нас ведь здесь не капитализм, пока не капитализм. Но все уже оценивается в деньгах. А как же дружба, преданность идеалам, вера в светлое будущее и желание сделать жизнь людей лучше? Разве это ничего не стоит? – иронично спросил Машриков жену.

– Это многого стоит. Вернее, раньше стоило. А сегодня даже такой непонятливый директор школы, как ты, должен понимать, что не может быть дружбы, если ты спишь с женой друга. А преданность определяется не верностью идеалам, а степенью личной выгоды. Поэтому очнись и сними свои пестрые очки в розовой оправе. В светлое будущее уже никто не верит. Все живут настоящим, потому что будущее их пугает. А те, кто был раньше поставлен партией для созидания этого самого светлого будущего, в лучшем случае спрятав партийные билеты, занялись устройством личной жизни, вернее, его благоустройством, – ответила Айнаш.

– Как, по-твоему, насколько это потянет? – снова спросил Машриков.

– Не знаю, я не прокурор, чтобы отмеривать степень вины каждого. Но знаю, что главный зоотехник будет следующим директором совхоза. Не просто так его в селе уже называют микродиректором совхоза, – произнесла Айнаш.

– Почему микродиректором? – недоумевая, спросил он Айнаш.

– Потому что совхоз наполовину уменьшился в размерах, или, как говорит директор совхоза, заходя в кабинет главного зоотехника, ужался. Вот он и ужался.

– Хорошо, пусть твой главный зоотехник ужался. Но мне все еще интересно, что такого хотела сказать Кусанова директору совхоза?

– Допустим, Мейрам Каланович не мой, а свой. А вот твоя Кусанова ничего особенного и не сказала. Хотела только предупредить, что завтра всех первых руководителей района, включая директоров совхозов, собирают на какое-то чрезвычайно важное собрание по вопросу начала реформирования аграрного сектора страны. И она там тоже будет.

– Как начала реформирования? – переспросил Машриков. – Его же заканчивать пора, пока еще что-то от аграрного сектора осталось.

– Милый мой, – Айнаш присела возле мужа и, как маленького ребенка, погладила по голове. – Поверь моему опыту. Я, хоть и обыкновенная секретарша без физико-математического образования, и то понимаю: в нашей стране реформы не заканчиваются. Они имеют свойство только начинаться, перетекая из одной формы преобразования в другую. Но чаще просто забываются. Мы ведь номады, динамичный народ. Для нас главное – начать и заявить всем вокруг об этом. А заканчивают пусть другие. Если, конечно, найдутся такие.

Глава 6

Директор совхоза «Путь коммунизма» Арип Каирович Дарибаев, сидя в кресле своего рабочего кабинета, с грустью смотрел в окно, наблюдая за закатом солнца. Он только что вернулся из районного центра Алтынтобе, где принял участие в работе совещания по реформированию аграрного сектора.

Сквозь дверь в кабинет просачивались голоса из приемной. Это собирались ответственные работники совхоза, которых он пригласил на совещание. Пока не выветрились впечатления, он решил поделиться ими и обозначить направления дальнейшей работы.

Перед началом совещания по аграрным вопросам у него состоялся разговор с главой районной администрации. Ему было предложено место заместителя главы администрации района по вопросам агропромышленного комплекса. Но прежде он должен провести реформы в своем совхозе. На вопрос, какие от него ждут реформы, ему был дан универсальный ответ – глубокие.

И вот теперь, сидя в своем кабинете, Арип Каирович размышлял, какие проводить и с чего начинать глубокие реформы агропромышленного комплекса в отдельно взятом сельскохозяйственном предприятии:

«Хозяйство на грани разорения, а им нужны очередные реформы. И не какие-нибудь свои, а только те реформы, которые одобрены и спущены сверху. И результат сразу надо дать. А где его взять? Не в магазине же. Хотя как знать? Не удивлюсь, если отдельные деятели родного правительства молоко и мясо только в магазине и видели. Им не объяснишь, что село – не завод железобетонных изделий, а живой организм. Здесь иной подход нужен. Циркулярами и распоряжениями хлеба не вырастишь. Это уголь и нефть можно сразу взять и дать. И то придется для этого очень сильно постараться. А в сельском хозяйстве, чтобы что-то взять, надо сначала дать. А давать они не хотят. По мнению отдельных руководителей, стране и так тяжело. Поэтому надо село разделить, поделить и раздать. Пусть сами хозяйничают и не отвлекают других от важных дел. Вроде как баба с возу, кобыле легче. Только кто эту кобылу завтра кормить будет? Она некормленая не только бабу, телегу возить перестанет. А следом и сама подохнет. Не сразу, конечно, со временем. А новую кобылу вырастить намного дороже будет. Но это ведь потом. Видимо, на это потом и рассчитывают. А сейчас есть другие вещи, интереснее села. Ну раз так, значит, будем преобразовывать его сами. Ведь сказано – реформировать, так чего бояться? Тем более дело нетрудное. Поделить имущество совхоза и раздать то, что останется».

Придя к итоговому своему решению, директор вышел из кабинета в приемную, окинул взглядом присутствующих и широким жестом руки пригласил войти.

Стулья в кабинете были в ограниченном количестве и расставлены вдоль дальней стены. Вошедшие поспешили сесть. Кто не успел, оставался стоять.

Это была любимая игра директора совхоза. Количество стульев должно было быть меньше числа людей, приглашенных на совещание. Их одновременно впускали в кабинет, и Арип Каирович наблюдал со стороны, как специалисты, толкая друг друга, пытались завладеть стулом. Конечно, смешного в этом было мало, но директора совхоза это забавляло.

Другая мебель в кабинете, кроме директорского рабочего стола и кресла, отсутствовала. Не было и общепринятого стола для текущих рабочих совещаний. Директор совхоза не любил совещаться. Считал, что он достоин большего, чем руководить отдаленным целинным совхозом в казахской степи. Поэтому Дарибаев только заслушивал доклады и давал поручения.

Будучи невысокого роста, с большой головой и маленьким тельцем с брюшком, он уподоблял себя Наполеону. Только единственным, что хоть как-то его сближало с Наполеоном, кроме маленького роста, была мания величия. Хотя нет, в мании величия он его превосходил. Вот и сейчас, усевшись в кресло, как на коня, он оглядел присутствующих и начал свою речь без предисловий:

– Не буду долго объяснять вам нашу диспозицию. Поступил приказ провести в кратчайшие сроки структурные преобразования с изменениями формы хозяйствования советской собственности, направленные на углубление реформ в агропромышленном комплексе и внедрение передового мирового опыта, для преодоления негативных последствий непродуманных действий и волюнтаристских решений отдельных руководящих товарищей, которые, как теперь выясняется, нам совсем не товарищи.

– Арип Каирович, шеф, нельзя проще сказать? Здесь же все свои.

Это с места подал свой голос главный зоотехник совхоза.

– Правильно, Мейрам Каланович, – встав со своего кресла и театрально взмахнув рукой, поддержал его слова директор совхоза. – Кругом все свои. И это погубит наше сельское хозяйство. Поэтому мы должны изжить кумовство и трайбализм в своих рядах. Должны забыть о своих родственных связях. Я первый изживу из себя этот анахронизм, этот пережиток прошлого, с корнем из своего сердца вырву атавизм трайбализма. Больше у меня нет родственников и друзей. С сегодняшнего дня я сирота.

И для пущего эффекта Арип Каирович поник головой и со стоном опустился в кресло.

Присутствующие не оценили эффектной речи директора совхоза. Недоуменно глядя на него, потом вокруг себя, они стали на всякий случай рефлекторно отодвигаться друг от друга, чтобы случайно не заподозрили в порочащих родственных связях. Все еще не понимая, к чему клонит Дарибаев и вообще зачем их собрали здесь, они стали тревожно поглядывать на дверь. Выработанный долгими годами непосильного умственного труда инстинкт самосохранения никогда их еще не подводил. И сейчас он им подсказывал, что скоро их будут чебурачить. Еще немного, и они все будут готовы кинуться к выходу из кабинета.

Но тут симптомы наполеонизма оставили директора совхоза. Придя в себя, вернее, вернувшись в свое первоначальное состояние, он призвал главных специалистов совхоза к порядку и тишине.

– А теперь о главном. Как вам известно, у меня состоялся важный разговор с главой администрации района. Не буду пересказывать его, так как это не ваш уровень понимания текущего момента.

– В общем, умом не вышли, если говорить прямо, – добавил Раскатов.

– Верно подмечено, – похвалил его Дарибаев. – Но выбирать не приходится. Не потому, что я так хочу, а потому, что не из чего. Так как вы у меня лучшие из худших. А может быть, худшие из лучших, – вдруг задумался директор над своими словами. – Неважно, – продолжил он. – Других у меня все равно нет. Так вот, главой администрации района была поставлена задача в кратчайшие сроки реформировать наше хозяйство.

– Как реформировать? – недоуменно спросил главный инженер совхоза Герман Исаков.

– Реформировать – это значит поделить, – объяснил ему главный экономист совхоза Мынгали Сенгалин.

– Все равно не понял, объясни обстоятельней, – попросил Исаков.

– Ну что непонятного? – стал объяснять ему на пальцах Сенгалин. – Реформировать – это значит поделить, разделить, распилить, обобрать, забрать, – сгибая на его руке пальцы, стал перечислять он известные ему способы реформирования сельского хозяйства.

– Как забрать? – не давая согнуть большой палец, переспросил Исаков.

– В твоем случае свою служебную машину, – силой загнул большой палец Сенгалин. – А в нашем случае хозяйство.

– А кто реформировать наш совхоз будет? – задал со своего места вопрос главный бухгалтер совхоза Ибрай Каяков.

– Правильный и очень своевременный вопрос, – поддержал его директор совхоза. – Сразу видно человека, который не бьется мыслями в потолок, а черпает из него информацию. Вот некоторые из вас задают вопрос, как будем проводить реформы, другие задают вопрос, когда будем проводить, а встречаются заблудшие люди, которые задают вопрос, зачем проводить реформы. Надеюсь, эти заблудшие персоны либо определятся, с кем они, либо не найдутся вовсе, – глядя на Германа Исакова, добавил он. – Другого вам в этой жизни не дано.

Под этим взглядом главному инженеру захотелось встать и уйти домой. Но он не посмел этого сделать.

– Вот сразу всем этим людям отвечаю – неважно. Неважно – как, зачем и когда. Важно – кто будет проводить реформы. И потом не всякую реформу можно назвать реформой. У нас ведь реформа может быть и для проформы, по принципу «не догоню, так согреюсь». И только яркая творческая личность может не только провести преобразования, но и объяснить их необходимость. А это уже не каждому дано.

– Вот поэтому реформировать наш совхоз доверили именно вам, – поддержал Дарибаева прораб совхоза Кожахмет Маликов.

– Вот именно, – не замечая прорабской поддержки, продолжил директор совхоза. – Только я могу объяснить, зачем нужны реформы, даже если они не нужны. Поэтому сегодня мы должны решить, как будем реформировать наш совхоз, а заодно наметить пути реализации.

– А давайте проведем мозговой штурм и вместе решим, как будем проводить реформы, – не унимался прораб.

– Мозговой штурм, проводимый дураками, все равно что с голым задом идти на Южный полюс. Дойти не дойдешь, а вот попу отморозишь, – сразу отмел его предложение директор совхоза.

– Согласен, усилий много затратим, а в результате только обмороженная задница, – тяжело вздохнув, поддержал Раскатов.

– Поэтому, в то время пока вы только собирались думать, я успел это сделать за вас и решить, как реформировать наше хозяйство. Ввиду этого нам осталось только наметить пути наших с вами преобразований. Но прежде хочу ознакомить вас с моими путями, если, конечно, не возражаете.

Директор обвел своим взглядом присутствующих. Возражающих из числа присутствующих не было. Как и активно поддерживающих. Только прораб Маликов, встав со своего стула, воскликнул:

– Мы не только не возражаем, но и настаиваем, чтобы Арип Каирович указал нам путь, куда бы он нас ни завел. Ведь только ему, несмотря на его маленький рост, видны наши дальние горизонты. И хоть у нас здесь не горная местность и каждый из нас сам может видеть свои горизонты, мы можем их попутать, не разобравшись, где и чьи горизонты. А Арип Каирович поможет нам не путать свои горизонты с чужими, – и захлопал.

Директор, словно не заметив поддержки прораба, продолжил:

– Совхоз должен быть распущен и преобразован в коллективное хозяйство.

– Это снова колхоз получается, – то ли спросил, то ли констатировал главный агроном Раскатов.

– Не получается, – отрезал директор. Колхоз – это от частного к общему, когда люди объединяли свое имущество в одно целое. А в нашем случае коллективное хозяйство – это когда затираем все советское, распускаем людей, списываем убытки, прощаем свои долги, а имущество оставляем в своем коллективе. Понятно?

Главный агроном почесал свой затылок и промолвил:

– Ну если так, тогда да.

– Но имейте в виду, – директор грозно постучал костяшками пальцев по столу. – В это коллективное хозяйство я возьму не всех. Кое-кому придется самостоятельно пойти своим бесконечно извилистым путем.

В кабинете зависла тишина. Казалось, воздух вдруг стал вязким и холодным, и ничто, включая звуки, не могло пробиться сквозь него.

Первым в себя пришел прораб. Он встал со своего стула и подбежал к директору совхоза, на ходу вынимая авторучку из внутреннего кармана пиджака.

– Арип Каирович, возьмите мою авторучку, она у меня с золотым пером, как раз для такого случая.

– Для какого такого случая? – спросил он Маликова.

– Для составления списка участников, – ответил прораб.

– Каких участников? – все еще не понимая, куда клонит прораб, переспросил Дарибаев.

– Участников нашего коллективного хозяйства, которых мы с вами сейчас будет отбирать.

– Отбирать кирпичи на стройке будешь, – поняв, куда клонит прораб, резко ответил директор совхоза. – А сейчас сядь и потеряйся, как твоя пилорама, которую я почему-то уже полгода на строительном участке найти не могу. Куда пилораму дел, туземец?

Маликов, словно не слыша вопроса, быстро прошел на свое место и, изобразив задумчивого, сильно занятого человека, уткнулся в свой ежедневник.

– А вот авторучку с золотым пером мог бы оставить, пригодилась бы, – добавил Дарибаев.

Маликов, словно не слыша, все так же продолжал изображать задумчивого человека в позе мыслителя.

– По кандидатам в коллективное хозяйство определимся позже, – продолжил свою речь директор совхоза. – Сейчас необходимо провести оценку имеющихся активов и уточнить, сколько стоит наше хозяйство. В общем, необходимо узнать, чем располагаем на сегодняшний день.

– А пассивы определять будем? – с места задал вопрос главный бухгалтер.

– Зачем? – вопросом на вопрос ответил директор. – Кому мы должны, я и так знаю. И эти долги останутся в совхозе вместе с тобой, если будешь еще мне такие вопросы задавать. И это касается всех присутствующих, а не только главного бухгалтера. Мне важно знать, чем располагаем, поэтому такое серьезное дело, как проведение инвентаризации, я поручаю главному экономисту пока еще совхоза Мынгали Сенгалину. У кого какие будут возражения или предложения?

Возражений не было. И не потому, что были согласны с выбранной директором совхоза кандидатурой, просто все понимали: больше некому. Только главный экономист совхоза «Путь коммунизма» представлял всю полноту картины происходящих процессов в хозяйстве.

За долгие годы совместной работы с директором совхоза Сенгалину удалось выстроить свою умную экономику. Она была умна не потому, что были внедрены современные информационные технологии или выстроены автоматизированные системы управления и экономического моделирования на основе новых инновационных разработок. Экономика совхоза была умна, потому что вся умещалась в его уме. Все необходимые экономические расчеты, индикативные и перспективные планы, нормативы и ожидаемые доходы по полочкам были разложены в его светлых полушариях серого вещества.

Никто не мог сказать, как удавалось Сенгалину проводить необходимые расчеты в уме, но результаты его голова выдавала стабильно. И надо сказать, что эта работа не занимала много времени, так как директор совхоза не любил долго ждать. А особенно Дарибаев не любил разочаровываться. Поэтому главный экономист совхоза никогда его и не разочаровывал. Выдавал только те цифры, которые странным образом совпадали с ожиданиями директора совхоза. И ни одна ревизия в своей проверке не могла уличить его во лжи по той простой причине, что не могла найти подтверждающей или опровергающей его расчеты документации.

Эта документация имела свойство постоянно теряться. Казалось, вот только что она была здесь, но кто-то, видимо, взял попользоваться и обещал скоро вернуть. «Поэтому приезжайте к нам через неделю, а лучше две, и я обязательно ее представлю», – обычно обещал ревизорам главный экономист. Но через неделю, как и через месяц, ревизоры ничего не получали. Те, кто понастойчивее, ждали документы по три месяца и даже по полгода, пока не понимали, что их просто обманывают. Тогда они принимались писать грозное предписание, которое для принятия мер оставляли на столе директора совхоза.

Арип Каирович откладывал предписание об устранении выявленных нарушений и принятии мер в отношении главного экономиста в дальний ящик своего письменного стола, приглашал к себе Сенгалина и заявлял ему, что он уволен. Затем, спустя пять минут, с чувством выполненного долга по принятию своевременных мер объявлял, что принимает Сенгалина на работу в качестве главного экономиста, так что теперь он может идти и приступать к своим новым обязанностям.

Вот поэтому Мынгали Сенгалина так и прозвали – новый-старый Мынгали.

– Кого возьмешь к себе в помощники? – спросил директор совхоза Сенгалина.

– Моего заместителя Дархана Буратайев. Экономист он толковый, работящий, думаю, вдвоем справимся, – ответил он директору совхоза.

– Кого-кого? – переспросил директор совхоза и, не дожидаясь ответа, обрушился со всей тяжестью своего маленького упитанного тела на главного экономиста. – Твой экономист ни черта экономить не умеет. Скоро он мне с главным агрономом совхоз по миру пустит. Был совхоз «Путь коммунизма», будет совхоз «Приехали». Урожая в этом году нет, хотя Раскатов мне его обещал, а зарплату каждому механизатору начислили, как два моих оклада. Из каких таких денег будем им заработную плату выплачивать, может, нам сразу здесь пояснишь? – обратился Дарибаев к главному агроному.

– Пусть лучше Мынгали пояснит, это его специалист начисление заработной платы производил. А я не экономист, я считать не умею, – ответил главный агроном.

– Так ты не только считать не умеешь, ты и выращивать, как я вижу, оказывается, не умеешь, – произнес Дарибаев.

– Я не виноват, что природные катаклизмы наложились на экономические неурядицы, – привычно стал оправдываться Раскатов.

– Какие такие экономические неурядицы? – спросил директор совхоза.

– Это он так о наших экономических реформах отзывается, шеф, – пояснил главный зоотехник.

– У тебя всегда кто-то на что-то кем-то накладывается. Подумаешь, дождей вовремя не выпало, так у него сразу природный катаклизм. Ты, кроме как поливать, других агротехнических мероприятий не знаешь, а туда же – природный катаклизм. Своевременно посевную надо было проводить, тогда не только дожди, тогда и всходы вовремя взошли бы.