Читать онлайн Девора бесплатно
Глава 1
От автора:
В произведении содержатся сцены насилия и жестокости.
Автор категорически осуждает таковые в любой форме проявления.
Все такие сцены в романе являются вымышленными, не имеют ничего общего с реальностью, а любые совпадения случайны.
Данное произведение ни в коем случае не является пропагандой насилия и жестокости.
***
Океан знал его имя.
Звал к себе.
Далеко-далеко на побережье старые, потрескавшиеся от времени камни образуют древние руны. Они шепчут:
– Abyssuminvoco. Vaalinvoco. Padremea, invoco.
Чужак слышит эти слова сквозь пространство и время.
Он сидит на пороге дома и смотрит в небо.
Там пусто.
Никакого движения. Серая муть. Застывшая каша на завтрак.
Конец бытия.
Никаких надежд на жизнь после смерти.
Мертвецы остаются гнить на Земле.
Плохие. Хорошие. Добрые. Злые.
Все они здесь.
Их волосы, кости, одежда еще не истлели в прах. Облазить и распадаться будут вечно. Словно краска со стен придорожных кафе.
Реальность – могила.
И она глубока.
Ветер скрипит.
Злится.
Борей задувает в трещины-дыры этого мира. Проверяет реальность на прочность.
Он играет с входной дверью, расшатывая ее все больше и больше, заставляя старую, иссохшую деревяшку стучаться о стену убогого дома. Снова и снова. Он просит впустить. Просит выйти наружу.
Стены шатаются. Крыша гудит.
В комнатах сыро.
Плесень.
Запах крови и блевоты.
Мебель.
Труп мужчины на кухне.
Собака.
Она все бегает вокруг мертвеца и громко лает, призывая хозяина действовать.
Пса несложно понять. Он скулит об одном.
Здесь чужак. Злой человек на пороге.
Но мертвец глух и нем.
Никакого движения. Никаких дел и забот.
Лай сколько хочешь, дурацкая псина.
Небо. Дом. Человек.
Эти слова потеряли свой смыл. И они, как открытые двери. Бесполезные конструкции, которыми был наполнен мир до того, как умер. Здесь теперь только ветер. В стенах, трещинах, дырах. Недовольный, злой голосок.
Чужак поморщился от боли и сильнее прижал ладонь к левому боку. Убийце стоило бы ударить снизу. Пробить мышцы живота и желудок, а не таранить кости грудной клетки.
Боль.
Все, что осталось.
Все она.
Виновата во всем.
И сейчас. После смерти. После всех лишений и тягот, которые привели чужака на порог проклятого дома. Нет никакого облегчения. Чувства удовлетворения. Или намека на улучшение, как после тяжелой болезни.
Боль говорит о том, что чужак все еще жив.
Он продолжит свой путь. От одной смерти к другой. До того самого дня, когда все ОНИ сдохнут и уже никогда, НИКОГДА не воскреснут.
Раньше он верил, что нашел смысл жить.
Но теперь нет ничего, кроме боли.
Она залегла чуть ниже сердца. Будто опухоль. Она разносит по телу жуткие метастазы.
Ненависть.
Желание зла.
Вся мерзость собрана в одном ощущении.
Рана в боку ничего не значит.
Это след от неумелого удара ножом в сердце. Лезвие скользнуло по ребрам, разрезав кожу и мышцы. Кровь уже не течет. Она засохла и стала похожа на грязь.
Может быть внутри у него только это. Черная, вязкая жижа, которая бежит по венам и отравляет мозг.
Все убийцы такие. Не люди. Что-то другое.
Нет для этого имени. Нет входа. Нет выхода.
Он чужак на пороге.
Ветер заткнулся.
Собака молчит.
Дом пустой.
Но чужак здесь не один.
Там. Среди сгоревшего поселения. На фоне мрачного неба и все еще оседающего пепла. Мертвец шаркает по асфальту. Он тащится по дороге в сторону города. Остатки волос. Грязная одежда. Рваная обувь. Запекшаяся кровь на губах.
– Я не стал вызывать полицию, – мямлит покойник.
Сумасшедший.
Еще один призрак.
Никакой полиции больше нет. Делай что хочешь, дедуля. Но мертвецы цепляются за прошлое. За исчезнувший мир. Они делают вид, будто ничего не случилось. Надеются, что мама скоро вернется и заберет их из детского сада домой.
Вечная смерть. Таково состояние грешников, облечённых на муки в аду.
Чужак поднимает с порога ружье и взводит курки.
Он целится старику в голову.
Расколоть череп и повредить мозг можно любым подручным предметом: битой, молотком, кувалдой и даже камень с обочины дороги вполне сгодится. Но ружье безопаснее. Выстрел избавляет от близости. Контакта. Кажется, будто убивает пуля, а не человек.
Чужак пожимает плечами.
Приятное заблуждение.
Он так и не вылез из пещеры первобытного страха и ненависти. Он все еще агрессивный мужчина. Никаких компромиссов.
Но это глупые мысли.
Все поступки совершены, парень. Действия остались в прошлом. Здесь и сейчас только последствия. Для них нужна лопата, а не ружье.
Пепел летит за горизонт.
Пустыня тянется во всех направлениях. И она широка. Апофеоз всех пустынь.
Собака выбегает из дома.
Когда-то она была белой.
Теперь красная. В крови и ошметках человеческой плоти.
Он поступил плохо. Убил еще одного человека из длинного списка виновных. Оставил животное без хозяина.
Пес скулит.
Долгий. Протяжный стон. Почти плач.
Старик-призрак смеется. Он бьет кулаком по груди, а потом кричит:
– Будь ты проклят!
Он шаркает дальше.
В никуда.
Собака бежит за ним следом.
Вокруг пустота.
Рухнувшие здания лежат вдоль улицы. Разорванные ураганом. Сожженные. Словно гигантские гнезда ворон. Черные ветки, в которых застрял мелкий мусор.
Пожелтевшая трава.
Опалённые деревья.
_______________
Чужак обошел дом.
Там был маленький дворик с деревьями и лачугой.
Все старое. Покрытое грязью.
Детские игрушки валяются в мертвой траве. Красное ведерко. Кукла без одежды. Фантики от конфет. Пуговицы и монеты. Под забором лежит синее пальтецо. Девочка. Волосы длинные. В них запутались листья и ветки. Труп гниет. Кожа слазит с лица.
Чужак постоял на краю.
Забор покосился. Может быть день или два. Он упадет и похоронит под собой труп ребенка. Жаль, что это случится потом. Жаль, что чужак это видел.
Мужчина помялся перед лачугой, будто боялся найти там внутри еще один труп. Мертвецов здесь и так слишком много. Вокруг только смерть. Никакой новой жизни. Воскресения и спасения. Только тела. Брошенные оболочки. Судный день ровно в двенадцать часов.
Не пропустишь.
Чужаку пора бы исчезнуть. Сдохнуть где-нибудь на обочине.
Но есть еще одно дело.
Он открыл двери лачуги и осмотрелся. Всюду садовые инструменты, ведра, горшки для цветов, удобрения. Лопата в самом дальнем углу. Новая. Ни разу не евшая землю. Рядом валяется ржавый топор.
Все выглядит так, будто ничего не случилось.
Мир все там же.
Примерно в ста пятидесяти миллионах километров от Солнца.
_______________
Из двух мертвецов, которые лежат на заднем дворе дома, меньше всего он хочет прикасаться к мужчине.
Рослый. Мускулистый. Весь в татуировках. Заключенный, вышедший на свободу по УДО за несколько дней до конца света. Он успел натворить дел. Убил Отца, а затем сбежал от наказания на самый край мира. Сюда. В эту тьму.
Он улыбался до самой последней минуты своей никчёмной жизни. Смеялся. Шутил. А потом чужак выстрелил в него из ружья двенадцатого калибра. Дробь пробила брюхо и печень. Конец долбанным откровениям. Злорадству. Рассказ об убийстве и мести оборвался на полуслове.
Полиция, закон, порядок, мораль, нормы поведения. Все исчезло. Разрушилось, сгинуло, обратилось в пепел и облака, которые принесли с собой зиму. Но наказание за грехи нельзя отменить. Здесь оно свершилось руками чужака. Правосудие, которое воздает должное, какое имеет отношение к богу? Всякому свое, каждому по его заслугам.
Чужак постоял какое-то время в нерешительности.
Девочка в синем пальто. Совсем некрасивая.
Он выкопал для нее могилу под яблоней.
Дерево мертвое. Никогда не зацветет.
Но там. На самой крепкой ветке. Качель.
Зачем она мертвецу?
Чужак не знает ответ.
Он думает, что девочке будет приятно лежать там. Дети любят качели. Они не такие скучные, как взрослые. Им нет никакого дела до смерти. Они ничего не знают об этом.
Чужак огляделся по сторонам.
Никто не смотрел.
Он поднял труп девочки на руки и понес к яблоне.
Старая листва шелестит под ногами.
Прошлогодняя осень все еще здесь. Вечная печаль. Ушедшее лето. Время застыло. История мертва. Сюжет никогда не сдвинется с места. Он тоже мертвец.
Чужак погладил ребенка по волосам.
Нужно что-то сказать.
Но он все забыл. Важное куда-то исчезло.
Все его мысли глупые и безнадежно старые. Они повторяются. Ничего нового уже не придумать. Эпоха постмодернизма. Постреализма. Пост чего-то еще.
Он зажмурил глаза.
Обрывки воспоминаний из воскресной школы. Молитвы. Библейские тексты. Откровения и ерунда.
Вот оно:
– Человек пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается. Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет. А человек умирает и распадается; отошел, и где он? Уходит вода из озера, и река иссякает и высыхает: так он ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.
Такие слова.
Наверное, они не подходят для ребенка.
Но похороны не имеют никакого отношения к мертвецам.
Им все равно.
Слова звучат для живых.
Чужак кладет девочку в неглубокую могилу.
Он думает о зле.
Он говорит сам с собой на разные голоса:
– В чем виновата шестилетняя девочка?
– В чем ее грех?
– Если чиста.
– Значит грех на родителях.
Чужак смотрит в небо.
Затем уходит к забору и что-то ищет в пожухлой траве.
Может быть, он явился сюда только за этим. Выполнить древний обряд. Он похож на человека, у которого полным-полно дел. Но мир умер. Даже облака знают об этом. Они все висят и висят. Им некуда больше спешить. Дожди никому не нужны.
Мужчина возвращается к могиле под деревом.
Он кладет рядом с трупом девочки куклу. Маленькая женщина из пластмассы. Образ, который никогда не воплотится в реальность. И не сможет обрести себя. Понять свои желания.
Чужак берет в руки лопату.
Земля летит вниз.
Душа обретет вечную жизнь лишь единожды.
В раю или здесь.
_______________
Он постоял у могилы какое-то время.
Чуть в стороне.
Чтобы не мешать качели раскачиваться на ветру.
Она скрипела. И это было похоже на песню.
Мать часто тянула что-то такое пока мыла посуду или накрывала на стол. Это было давно, но он помнил. Слышал ее голос. Грустный. Невыносимо родной.
Чужак сплюнул.
Боль снова там. Рядом с сердцем. Когда-нибудь оно лопнет. Переполнится черной жижей и разорвется, как сгнивший мешок. Как пакет с мусором. Компост из воспоминаний, надежд, фантазий и убогих представлений о себе. Все, что есть в нем от человека, потечет наружу и этим подведет черту под жизнью на Земле.
Труп убийцы все лежит в омертвелой траве. Никакого движения или намека на новую жизнь. Он там как Иисус. Ждет свой третий день.
Чужак притащил его сюда волоком. Кровавая полоса тянется из кухни через порог дома и постепенно исчезает в саду на заднем дворе.
Это трофей.
Доказательство смерти.
Свидетельство того, что чужаку больше нет смысла здесь находиться. Он должен уйти, как и все остальные. Он закончил. Выполнил долг.
Он выстрелил сукину сыну в живот. Проделал в нем кучу мелких отверстий. После такого уже никто не воскреснет.
Все теперь в прошлом.
_______________
Он снял с мотоцикла канистру с бензином.
Горючего было немного.
Оно болталось на самом дне. Шелестело, как океан.
Чужак облил труп убийцы остатками топлива. Затем поджег его.
Погорело недолго. Пахло приятно. Сладкий душок жаренного мяса. Дым от волос. Капли человеческого жира. Пузыри на коже. Лучшее зрелище из возможных. Реалити-шоу, которое никогда не покажут по телевизору.
Акт возмездия.
Он постоял, посмотрел.
На секунду ему показалось, что Солнце вернулось. Облака разошлись, и едва заметная тень потянулась от дома к костру.
Он спросил у неба:
– Ты это видишь, Отец?
Тишина.
Нет ответа.
Чужак побрел к сараю и взял там топор.
Безумие пряталось под порогом. В мертвой траве.
Он теперь болен.
Слышал, как шептались деревья в саду. Засохшие яблони.
Нужно принять таблетки от сумасшествия. Но их больше никто не продает. Все аптеки разграблены.
Чужак разрубил тело убийцы на части. Отделил руки, ноги и голову. Разбросал конечности по округе. Голову отнес к реке за поселком и швырнул в омут, забитый дерьмом. Там убийце самое место. В темноте. На дне. Без рук и без ног. Вечная тюрьма, из которой уже не выбраться, даже если появится шанс.
Река пахла рыбой.
Грязью. Мертвыми водорослями.
Тухлая слизь. Нечто лежалое. Словно позабытый на кухне пакет с картошкой.
То была гниль, а не вода.
Река стояла на месте и никуда не текла.
В нее можно было войти дважды, трижды. Сколько угодно раз. Ничего бы не изменилось.
Лишь иногда на том берегу сыпались камни. Будто невидимые глазу животные приходят на водопой.
За рекою поля. Мрачные квадраты окаменевшей пшеницы.
Дальше деревья. Ни одного листочка. Только ветки. Обгорелые руки. Пальцы-когти тянутся к небу.
Пустые мольбы.
_______________
Он нашел себе дом на окраине поселка.
Всюду пыль. В спальне два трупа.
Старые. Сухие. Почерневшие от времени. Ничего общего с людьми на фотографиях, которые висят вдоль лестницы на второй этаж.
Он забыл, как выглядят улыбки.
И шатался по комнатам. Искал чужие воспоминания. Застывшие кадры из прошлой жизни. Думал радость передается, как вирус. Подхватишь болезнь и навсегда станешь счастливым.
Не вышло.
Улыбок здесь было немного.
Хмурые старики. Брошенные. Оставленные своими взрослыми детьми умирать в одиночестве. На едине друг с другом и телевизором. У них были собаки, но теперь здесь только пыль. Никаких следов на выцветшем полу, шерсти или пожеванных игрушек. Никакой еды в мисках. Только надписи-клички. «Пират» и «Кокос».
Дом странный. С привидениями.
Иногда скрипит лестница. Кто-то кряхтит и кашляет. Женщина плачет. Шепот мужчины. Лай собак.
Ветер задувает в разбитые окна и двери. Смеется над чужаком.
Мерзкий. Противный. Ветер сквалыга и скупердяй.
Все здесь принадлежит только ему.
Он недоволен присутствием чужака в мире мертвых:
– Тебе тут нечего делать, дурак!
Из раны в боку течет кровь.
Чужаку не стоило рыть ту могилу. Земля была твердой, как камень.
Он хочет снять одежду и запустить в рану пальцы, ладонь, руку. Вынуть занозу. Выбросить сердце. Легкие. Печень. Почки. И все остальные детали. Механизмы. Они ведь так важны. Только эти штуки имеют значение для поддержания жизни. Остальное не в счет. Мысли, чувства, слова. Все пустое.
Библейские заклинания не помогают:
– Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю.
Он сидит на диване в гостиной и смотрит на себя в отражении экрана телевизора. Темная, мрачная тень. Силуэт человека. Схематичный набросок неумелого писателя, художника, свидетеля.
Чужак никогда не существовал. Он лишь образ. Отражение чьих-то мыслей.
– Ты мертвец.
Его голос звучит слишком резко в пустом доме.
Вот еще одна дурная привычка. Болтать сам с собой. На разные голоса. Будто в мире все по-прежнему, детка. Так и есть. Ничего не изменилось. Не с кем поговорить. И сказать тоже нечего. Жалобы. Банальности. Сплетни.
Он переломил ружье и заглянул в правый пустой канал.
Там. На другой стороне был ковер.
Вот расстояние от жизни до смерти. Свинец пройдет лишь полметра.
Быстро. Никаких мыслей. Никаких воспоминаний. Даже звука выстрела не услышать.
Чужак вынул уцелевший патрон и внимательно осмотрел пластиковую гильзу.
В полупрозрачном цилиндре постукивали шарики дроби.
Он подумал об Отце и произнес менторским тоном:
– Перед тем, как идти на охоту, прицеливаться и стрелять, нужно потренироваться на пустых бутылках. Твой организм непроизвольно реагирует на отдачу ружья при выстреле: подает тело вперед, чтобы не упасть. Мозг дает команду на выстрел, палец только потянул спусковой крючок, а мышцы уже толкнули тебя. Это мешает метко стрелять.
Дом молчал.
Он никогда не был на охоте.
Что тут сказать.
Где-то за дверью дул северный ветер. Мертвый. Сухой.
_______________
Он помнил тот день, когда впервые в жизни увидел слезы Отца.
Во всем был виноват стих.
Глупая, дурацкая «Песнь о собаке».
Он не любил поэзию.
Стихи раздражали.
– Все они какие-то ненастоящие, как фрукты в мебельных магазинах.
Много позже, став взрослым, он нашел нужное слово.
То была торговля.
Купля-продажа чувств и настроений. Психологическое воздействие на сознание читателя. Внушение. Спятивший поэт заражает безумием не хуже, чем упаковки с пометкой «легко открывается».
Но Отец думал иначе.
Сказал:
– Ты мало читаешь.
И взял с полки сборник стихотворений Есенина. Ветхая книжка, которая почти развалилась. Почти умерла. Еще в шестидесятые, когда Отец ушел из армии.
Он пролистал страницы до нужной, а потом тихо, вполголоса, прочитал:
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.
А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.
По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.
В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
На предпоследнем четверостишии голос Отца дрогнул. Он закончил почти шепотом. Слезы задушили его, и он заплакал, как плачут дети. Горько. Одиноко. Навзрыд.
Его больше нет.
Он никогда не воскреснет.
_______________
Ночью было холодно.
Чужак не мог уснуть и все кутался в сырое одеяло.
Одежда пахла другим человеком.
Это мешало. Сны выглядели, как чужие воспоминания. Кто-то лез чужаку в голову. Хотел там остаться и так обрести новое тело. Жить себе дальше.
В углу комнаты молилась старуха. Бледная. Прозрачная. У нее были порезы и раны на запястьях и ладонях. Она шептала его имя. Язычница. Она взывала к старым богам. Но здесь ее слышал только чужак.
– Хозяин, Владыка. Силач и Бык. Творец всего мира. Оплодотворитель. Источник всей жизни.
Старик-мертвец бродил под окнами. Шаркал по листве, которая все падала и падала с крыши дома на землю. Будто снег или пепел. Мир перестал существовать, а осень все там же. Словно ничего не изменилось. Все по-прежнему. По расписанию. Зима, весна, лето и дальше.
Сколько так будет?
Видно, смерть человека ничего не значит для мира, в котором он жил.
Смерть деревьев.
Смерть животных.
Смерть рыб.
Темнота за окном.
Она тянется. Будто на большой скорости въехать в тоннель, где погасли все лампы. Машина несется вперед. Дальше. Дальше. В самую бездну. В НИЧТО.
Если все нормально. Если все по-прежнему. В самом конце тоннеля должен быть свет.
Но там ночь.
И она холодна.
Он все время думает о собаке.
Не о той, что жила в доме убийцы, а об огромном псе из своего детства.
Добрый. Трусливый. Английский мастиф.
Он только и делал, что ластился к чужакам. Никогда не кусался и редко подавал голос. Молчаливый придурок. Ему не хватало ума понять некоторые вещи. Поэтому он был счастлив. Любил этот мир. И людей.
Он давно сдох.
В одиночестве.
Всеми забытый и брошенный.
Теперь они квиты. Судьба посмеялась над чужаком. Он лежит в мертвом доме. В могиле. Заложенный покойник. А вокруг только призраки и воспоминания.
Ночь тянется в никуда.
Прошлое превращается в сны наяву.
_______________
Чужак спит и видит Отца. Он возится с сетью у самой воды. Рядом собака. Черная и большая. Еще ночь. В небе светит Луна. Над рекой камыши. Ветер гуляет в степи и приносит запах травы и цветов. Ковыль, пострел-луговой, зопник-колючий, житняк гребневидный, адонис весенний.
Он знает эти названия, потому что Мать берет его с собой, когда по весне и летом собирает лекарственные травы в Затонувшем лесу, на лугах и дальше в огромной, бесконечной степи, которая тянется до самого конца мира. Иногда они уходят так далеко, что дом исчезает из виду и, кажется, обратно уже ни за что не вернуться. Но Мать всегда находит путь. Через Вселенную и дальше.
Отец бросил сеть и поднялся с колен. Он вытирает руки об штаны и говорит:
– Ты замерз?
– Я не знаю.
– Перейдем через дамбу. Разложим костер.
– Рано вставать?
– В четыре утра. Как звезды подтают.
– Разве это возможно?
– Что ты, сынок. Я и раньше вставал.
– Я про звезды. Они ведь не тают.
– Солнце придет. Все растают. Если проснешься за пару минут до рассвета, сам все увидишь.
– Ты меня разбуди.
Отец улыбнулся.
Исчез.
_______________
Утром чужак взял из кучи консерв в рюкзаке что-то черное.
Тушеные баклажаны. Они должны были сгнить еще полгода назад, но оказались вполне съедобными. Слишком солеными и с привкусом гари. Но чужак съел их все.
На улице дождь.
Небо серое.
Холодно.
От этого некуда деться.
Он заполз в кровать и лежал в одежде под одеялом. Ничего не хотел.
Он слишком старый и глупый. У него кризис среднего возраста. Или что-то такое. Смена жизненных установок. Переоценка опыта. Определение перспектив.
Чужак говорит сам с собой на разные голоса:
– Ты бы спас этот мир?
– Нет.
– Тогда зачем тебе быть?
Тишина.
Нет ответа.
Ветер бродит по дому.
Он проходит через разбитые окна на кухне и движется по коридору в гостиную и дальше к дверям спальни. Ручка поворачивается. Скрипит.
Чужак открывает глаза и ждет.
Ветер смеется.
Он говорит:
– Зачем тебе быть?
_______________
Чужак снова не может уснуть.
Он валяется в доме, который стоит на краю поселка, посреди мёртвой страны.
Человек в гробу.
Кто-то должен прийти и закопать его.
Или просто забрать куда-нибудь из этого чертового места.
Все сроки хранения вышли. Все даты просрочены.
От него плохо пахнет. По телу ползут темные пятна. Первые признаки разложения.
Глупая мысль вертится в голове целую вечность.
Он мертвец, которого забыли в морге. Труп никому неизвестного человека. Без имени. Без даты рождения. Голубые глаза. Серая куртка. Черные джинсы. Вышел из дома две тысячи лет назад и до сих пор не вернулся. Если кто видел его, то вот горячая линия по вопросам профилактики самоубийств и поддержки психологического здоровья. Дальше идет телефон и надпись:
«ВАМ ПОМОГУТ»
В конце концов он не выдержал. Слетел с катушек и сделал нечто странное.
Чужак вытянул ступни из-под одеяла и снял носки. Долго смотрел на большие пальцы ног.
Там было пусто.
Ни бирок с датой поступления в морг, ни записей о причине смерти.
И все же он сомневался.
Мир мертв, а он жив.
Это НЕЛОГИЧНО.
И это УЖАСНО.
За окном шелестит прошлогодняя листва. От нее идет запах осени.
Время сломалось.
Он отбросил одеяло и поискал часы. Подарок Отца. Пошарил под кроватью, обыскал спальню, обыскал дом, но не нашел. Потом вспомнил. Забыл их около года назад в лагере выживших на перевале.
Видно, слетели с руки в пылу драки.
Или чуть позже. Когда он всех их закопал.
Ему теперь сорок. Многое начал путать. Первую женщину звали Ольга. Может быть Александра. Первой сигаретой был «Золотой пляж». Может быть «Честерфилд». Или что-то такое. Дальше все хуже и хуже. Тысячи сигарет, выкуренных в ожидании зарплаты, еды, врача, пива, решения суда, прибытия самолета, футбольного матча, конца рабочего дня, конца жизни.
Женщины.
На одной был женат. Ее звали Алиса. Мог бы найти и получше. Но всегда выбирал тех, что давали на первом свидании.
Он вынул из кармана самокрутку и закурил. Ничего похожего на табак. Просто листья и мусор. Пепел сыпался на постель.
Хорошо, что развелся. Некому стало стирать эту мерзкую грязь, готовить ужин, выбирать занавески. Ему все это было до лампочки. Она злилась. Молчаливая. Сама себе на уме. Жили в ожидании повода развестись.
Сигареты.
Курить начал в десять. Украл у отца целую пачку. Наглотался дыма до одури, до блевоты, почти умер. Остальное раздал по друзьям. И было им мало лет. Семь, восемь и девять. Они курили сухие листья маслин. Перетирали их в труху и насыпали в самокрутки из школьных тетрадей. Вкус дерьма.
Мать как-то спросила:
– Ты что там курил?
Он растерялся и зачем-то ответил:
– Я не брал папины сигареты.
Получил оплеуху. Не больно. Обидно до слез, конец детства в самом разгаре. Курить все же вредно. Не стоило и начинать.
Женщины.
В соседнем доме жила девочка. Чумазая, грязная, блохастая, из бедной семьи. Иногда она приходила играть в карты. Курили листву, а потом целовались. Невкусные, мокрые губы. Маленький рот – слюны до краев. Запах грязных волос. Запах костра в позднюю осень. Она научила его уходить из дому, если там кричали или ругались. У нее были сестры. Целых пять. И отец алкоголик. Он насиловал дочерей в сарае для сена. Подвешивал за руки и оставлял там на целый день. Потому что не помнил. Напивался до полного отупения и все забывал. Иногда он бил девочек на глазах у соседей. Тащил за волосы на улицу. И они кричали. Плакали. Звали на помощь.
Чужак убил его.
Однажды ночью этот мужик был настолько пьян, что не смог открыть калитку в собственный двор. Он попытался перелезть на другую сторону, но зацепился воротом рубахи за шпиль на заборе да так и повис. Он кряхтел. Он брыкался. Его руки дергались. Рвали ткань. Тянулись к шее в тщетной попытке избавиться от петли из одежды. Он таращил глаза и задыхался. Слюна. Блевота. Кровь. И под занавес моча и дерьмо.
Все из него вышло.
Вся душа.
Чужак наблюдал за ним через окно в своей комнате.
В небе торчала Луна мертвецов. Все было видно, как днем.
Чужак вышел на улицу. Прошел через двор. Желтая дорожка из ракушника вела прямо к дому соседей. Камешки сыпались под ногами и катились в сторону обочины с таким звуком, будто падали на дно пропасти.
Чужак встал рядом с умирающим.
Он заглянул насильнику в глаза. Но там ничего не было. Безумие, алкогольный делирий. Мужчина ничего не понимал. Из его рта капала кровь и слюна.
Перегаром разило даже сквозь запах дерьма.
Жуткая, невыносимая вонь.
А затем мертвец открыл рот и сказал:
– Я просто кошмар.
Планета качнулась.
Чужак испугался и побежал. Споткнулся. Грохнулся в грязь под калиткой. Зарылся лицом в темноту. Пролежал там черти сколько времени, пытаясь проснуться. Но он вовсе не спал.
Он очнулся и вздрогнул. Выплюнул кучу жухлой листвы, крови, земли и чего-то еще. То были трупные черви. Он увидел их и закричал, оглашая округу нечеловеческим воплем. Кое-как поднялся на ноги. Сделал шаг и упал. Снова встал. Шатался, но все же добрался до дома.
Там он дрожал под одеялом и думал.
Убил его.
И убил бы снова и снова.
Потому что он был плохим человеком.
Надо было расколоть ему череп. Он не должен вернуться. Никогда. НИКОГДА.
Глава 2
Она смотрела на свою мать, как на рыбу, выброшенную океаном на берег. Нечто из другого мира. Холодное и отвратительное.
Это существо лежало на кровати и больше не двигалось.
Не дышало.
Оно лишь слегка напоминало человека. Сморщенная кожа. Глаза открыты, щеки бледны. Руки и ноги в черных пятнах.
– Хватит спать.
Покойница не проснулась.
Глухая.
Мать лежит здесь уже целый день.
Притворялась.
Делала вид, что больше нет никаких дел.
Она вот-вот встанет. И снова будет кричать. Плакать. Сходить с ума. Больше она ничем не занималась. Только страдала.
Мертвая истеричка.
Так даже лучше.
Можно наконец-то ударить ее по лицу.
В фильмах это всегда помогало. Кто-нибудь обязательно сходил с ума только лишь затем, чтобы получить сильнейшую оплеуху.
Но девушка не стала этого делать. Она лучше своей матери. Она не безумна. Нет.
Она тихоня. Спокойная и рассудительная. В ее возрасте уже пора уметь держать себя в руках и поступать рационально. Выбирать слова. Быть осторожной в поступках.
Она отвернулась от трупа и взглянула в окно.
Там был океан.
Спокойный. Гладкий. Живой.
Берег и скалы.
Там лежит спасательная шлюпка, которую зашвырнуло сюда с другого края мира. Здесь она потеряла всякий смысл. И сошла с ума. Брошенная на берегу. Вместо того, чтобы плыть себе дальше. Искать утопающих. Людей без надежды. Без мечты. Тех, кого нужно вернуть на берег.
– Мама, вставай. Ну же, перестань!
Старуха молчала.
Скучная, глупая женщина.
Она никогда не покупала дочери красивые платья. Только что-то дешевое, давно вышедшее из моды. На свой вкус. Запрещала ходить в кино. Ведь там только секс и насилие. Не давала слушать музыку, читать книги. Есть мясо.
Мелкие обиды. Жалкие глупости.
Наверное, теперь ей все равно.
Анат мертва. И уже никогда не сможет что-либо сделать. Перестать быть злой, отвратительной старухой и превратиться в кого-то другого.
Ее смерть. Это одна большая несправедливость.
Все ДОЛЖНО быть по-другому.
Мать могла бы встать с чертовой кровати взять дочь за руку и отвезти в город. Купить сладкую вату, выпить холодный лимонад. Сходить в цирк или кино. Посетить зоопарк, взглянуть на всех этих бедных животных, которые давным-давно вымерли. Это ли не чудо?
Но теперь все мечты и надежды канули в бездну.
Анат мертва.
Нечего делать. Только рыдать.
Девушка пожимает плечами. Ну да. Бессильные вечно плачут. Дети, которые никогда не вырастут. Грязная правда, о которой мало кто знал. Никто в этом мире не хотел быть взрослым. Стареть. Умирать.
Девушка тоже не хочет.
Она нигде не была. Ничего не видела. Ничего не знает. Она никто и ничто.
И это.
Да.
Именно это.
УЖАСНО НЕСПРАВЕДЛИВО!
СРАНЫЙ! ДОЛБАННЫЙ МИР! СРАНАЯ! ДОЛБАННАЯ СТАРУХА!
– ПОЧЕМУ ТЫ ЛЕЖИШЬ?
НЕНАВИСТЬ! НЕНАВИСТЬ! НЕНАВИСТЬ! НЕНАВИСТЬ! НЕНАВИСТЬ! НЕНАВИСТЬ!
От нее темнеет в глазах.
Она причиняет нестерпимую боль. Что-то рвется наружу. Разрывает горло на части.
Девушка кричит на весь дом:
– Мама, вставай. Ну же, перестань!
_______________
Вода холодна.
Никаких рыб или медуз.
Взгляду не за что ухватиться. Никаких кораблей на горизонте.
И от этого грустно.
Прилив заходит все дальше.
Кажется, еще немного и вода перевалит через дюны и польется в дом на берегу океана.
Последнее место, которое все никак не исчезнет.
Скалы. Город. Берег.
Все черное. Серое. Выцветшее.
Только дом и маяк сохранили цвета.
Стены белые. Башня красная.
Вода прибывает.
Вот наконец-то она тронула борт спасательной шлюпки. Толкнула ее вперед и тут же потащила назад в океан. Глупые игры. Снова и снова. Волны качают унылое суденышко, словно мусор. Бесполезная, потерявшая свой смысл вещица. Она все еще здесь.
Девушка взялась за край простыни и потянула тело матери к спасательной шлюпке.
Старуха тяжёлая.
В ней слишком много жира.
Плохие мысли и поступки. Они тяготят душу и тело. Словно цепи. Камни на сердце и в почках. Ужасные воспоминания. Слова. Обиды, которые заедались кучей конфет. Ночные бдения у холодильника, будто там внутри спрятался смыл жизни.
ЖРАТЬ.
Мать ела часто и долго.
Ее стало слишком много в этом мире.
Казалось, она делала это специально, чтобы как можно плотнее врасти в реальность, быть на земле, а не на небе. Ничто бы ее отсюда не подняло. Ни ветер, ни смерть.
Вот она.
Мертвая. Жирная. Старуха.
Тяжелая ноша, которую нужно тащить.
Спасательная шлюпка еще далеко.
Девушка остановилась. Она совсем выбилась из сил.
Плохая это затея.
Полная ерунда.
_______________
Пустынный берег тянется в никуда.
Край песка исчезает в серой дымке. Там дальше раскинулся город.
Но сейчас только тени. Черные, загустевшие облака.
Ветер приносит звуки грома. Запах молний.
Неприятное ощущение.
Присутствие в мире кого-то еще.
Чего-то большего, чем человек.
Это старое, пещерное чувство. Магический реализм. Вера в древних богов.
Там, где исчезает песок, там океан превращается в ничто, и облака чернеют, а затем опускаются в бездну. Там должен быть Бог.
Но его нет.
Девушка не знает слов.
Она не помнит молитв.
Она не просит о помощи.
Если Бог был.
Он теперь мертв.
_______________
Анат не была человеком.
За пару месяцев до своей смерти она превратилась в телевизор.
Мать разговаривала фразами из рекламы. Обрывками диалогов из сериалов. Сыпала цитатами «великих» людей:
– Мысли широко. Думай о малом. Между любовью и сумасшествием – одержимость. Потому что жизнь достаточно сложная. Поделись моментами. Поделись жизнью.
– КОГДА ЧЕЛОВЕК НЕ ЛЮБИТ СВОЕ ИМЯ, ЭТО СВИДЕТЕЛЬСТВЕТ О ГЛУБОКОМ И БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ ОТВЕРЖЕНИИ СЕБЯ, ВСЕЙ СВОЕЙ ЛИЧНОСТИ.
Девушка только кивала в ответ.
Если бы она могла начать жить заново.
Если бы она могла выбирать.
Может быть.
Она бы взяла себе новое имя.
Алиса.
Она всегда чувствовала себя чужой в этом мире. Жила за стеклом. Никаких подруг. Все они сумасшедшие. Не уважают других. Ничего не делают. Ленивые. Скрытые. Они всегда ведут какие-то двойные игры.
Наверное, у нее есть психическое заболевание, которое врачи так и не выявили, сколько мать ни старалась упрятать ее в больницу для душевно больных.
Но было что-то еще.
Самое главное.
Это несложно понять о себе.
Она чужая.
И здесь ее зовут по-другому.
_______________
Девушка оставила труп матери лежать на дне спасательной шлюпки и хотела уйти, но сделав несколько шагов по направлению к дому, вернулась.
Она поцеловала Анат в губы.
– Я не любила тебя.
Тишина.
Нет ответа.
В глазах у Анат песчинки и кусочки ракушек.
Мертвые клетки распадаются, но не разлагаются полностью. Треугольные, сморщенные участки, серовато-желтоватого цвета, на фоне прозрачной блестящей роговицы. Абсолютный признак смерти.
Скоро прилив.
Он подхватит судно и унесет в океан.
Так будет лучше.
Старая ведьма уже не всплывет.
Девушка рассмеялась и побежала к дому.
Ветер свистел в ушах.
Дыхание сбилось.
Подол платья стал серым, грязным.
Но теперь никто не мог отругать ее.
Она хотела оставить песок в каждой комнате. Даже в спальне.
Впервые она ощутила себя свободной. И поняла. Что это чувство, как крылья птицы. Несет ее над землей.
Она смеялась.
Она кричала.
Словно ребенок, который жаждал внимания взрослых.
_______________
Песок сыпется с платья на роскошный ковер в спальне матери.
Серые песчинки на разноцветном рисунке, в котором нет никакого смысла. Простая геометрия. Треугольники и квадраты. Они гибнут. Они исчезают под натиском энтропии.
Когда-нибудь весь мир обратится в песок. Сложное станет простым.
Такое уже не исправить пылесосом или стиркой.
Теперь, чтобы избавиться от песка понадобится целый день выбивать ковер на веревке перед домом. Но никто не будет этого делать.
Здесь нет сумасшедших.
Анат умерла.
Всюду следы ног.
Мокрые отпечатки пальцев и пяток.
Девушка оглядела ковер и поняла, что этого мало. Неприлично мало.
Она запустила руки под платье и стянула трусики вниз.
Потом села в самый центр спальни.
Она писала долго. Медленно.
Зажмурив глаза.
Сгорая от стыда.
И наслаждения.
_______________
Телевизор словно плита для могилы.
Прямоугольный. Тяжелый.
Он висит на стене. Рядом кровать. Тумбочка. Грязные тарелки. Остатки еды.
Анат провела целую вечность за просмотром сериала о полицейских.
Это было ее самое любимое шоу. Она не пропустила ни одной серии.
Благодаря четкой картинке с поразительно реалистичными цветами и контрастностью, высокочастотным динамикам, расположенным за экраном, изображение проникало в сознание Анат. Телевизор работал двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю и показывал любовь, ненависть, боль, страх, радость, печаль, восхищение, веселье, тревогу, смущение, трепет, жизнь, смерть.
Но он выключился.
Белый шум прекратился.
Поток слов исчез и в доме стало тихо.
Это убило Анат.
Молчание разорвало ей сердце.
Застывшая тьма на экране телевизора вызвала инфаркт мозга.
Она просто не смогла думать самостоятельно. Управлять своим телом и жизнью. Она сдохла, потому что вчера в проводах целый день не было электричества.
– Не будем драматизировать. Я просто сяду на корабль и уплыву навсегда.
Девушка толкнула телевизор, и он полетел на пол. Экран треснул, но не разбился. Словно лобовое стекло автомобиля. Пассажир и водитель мертвы, а эта штука все еще держится. Почти как новая.
_______________
Она бросила телевизор в лодку и какое-то время просто сидела рядом с трупом матери в ожидании прилива.
Она думала о своем ребенке.
О девочке, которая родилась мертвой.
Врач сказал:
– Так происходит каждый год.
Два миллиона случаев. Один ребенок раз в шестнадцать секунд.
Не плач. Будь сильной.
Закрой глаза. Сосчитай до пятнадцати.
Выбрось из головы все остальные числа.
Есть только 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15.
Вот и вся математика.
Больше она никогда не сможет иметь детей.
Там.
Между ног.
Дыра.
Они вырезали из нее все, что смогли. Словно ребенок был злокачественной опухолью. Матка вместе с шейкой и окружающими тканями, включая яичники, маточные трубы и тазовые лимфатические узлы. Все это сложили в пакет для биологических отходов и выбросили в мусорные баки на заднем дворе больницы.
– Вам выдадут обезболивающее.
Она посмотрела на труп матери и произнесла низким голосом:
– Совершайте прогулки.
_______________
Стук весла по воде.
Плеск океана.
Лодка уходит от берега все дальше и дальше.
Воздух пахнет больницей. Словно кто-то разлил формальдегид. Раствор для хранения трупов. Мерзкое чувство.
Тело матери уже разлагается.
Она пялилась в телевизор слишком долго. Она лежала в кровати, потому что больше не хотела иметь ничего общего с домашним хозяйством и чёрствостью дочери. Она осуществила свою давнюю мечту. Забыла обо всем на свете.
В доме на берегу океана никогда ничего не менялось.
Было легко не заметить пустой взгляд и трупные пятна.
Пересохшие губы. Пятно мочи. Запах дерьма.
Да и черт с ней.
Никакого чувства вины у девушки нет.
Мать – это труп.
Кусок мяса, который начал гнить, едва успев остыть до комнатной температуры.
_______________
Берег теперь далеко.
Еще чуть-чуть и уже ни за что не вернуться.
Подводное течение унесет лодку за край мира.
Девушка улыбается. Показывает зубы пустынному небу.
Мать лежит на дне лодки.
Руки вдоль тела.
Красивые, ухоженные.
Мертвая принцесса, которая ждет поцелуя.
В жопу.
Но можно и с другой стороны.
Девушка смеется.
Она вспоминает придурков, которые считали, что лизать киску, все равно как отсосать мужику член. Это унижает достоинство парня. Матриархат в действии.
Глупости и предрассудки. Вымышленное представление о несуществующих понятиях. Вот где прячется настоящее безумие.
Секс лучше, чем разговоры.
Можно скакать на члене до самого утра и ни о чем не думать. Позволить незнакомцу отыметь тебя во все дыры и уйти пока еще ночь. Без вопросов и разговоров. Без завтраков в постель. Телефонов. Такси. Просто исчезнуть. Затеряться среди улиц во мгле перед рассветом.
_______________
Она привязала мать к телевизору.
Обмотала ногу старухи проводом электропитания.
Славная парочка.
Теперь даже смерть их не разлучит.
Любовь не тонет. Любовь не горит. Но со временем начинает пованивать. Разлагаться.
Пришлось повозиться с трупом. Лодка едва не перевернулась несколько раз.
Она сбросила мать в воду. Перекинула за борт ноги, потом все остальное. По сантиметру. По чуть-чуть. Мертвая. Застывшая плоть. Отвратительная на ощупь.
Старуха не утонула. Она раскинула руки и смотрела в небо. Наверное, искала там свою душу. Океан не шевелился. Не качал ее. Словно его тошнило. И он замер, будто в страхе поперхнуться и заблевать все вокруг.
– Бог мертв, – сказала девушка и швырнула в океан телевизор.
Он поплавал рядом с трупом старухи, а затем набрал-таки воду и медленно пошел на дно, увлекая за собой покойницу.
Вот и все.
Больше нет никаких дел.
Конец долбанного сериала.
Directed by
ROBERT B. WEIDE
Глава 3
За пару лет до конца света он берет такси и едет домой.
Водитель – мужик лет под сорок всю дорогу курит сигареты и слушает радио. Чужак не возражает, у него нет никакого желания разговаривать о вреде пассивного курения. Он вообще не хочет ни о чем говорить, он слишком устал на работе. Продавленное тысячами задниц сиденье опускается до уровня земли, и он прикрывает глаза.
Иногда он целый день лежит в пустой квартире и слушает дождь. Но ему всегда мешают, кто-нибудь обязательно припрется поговорить об Иисусе, политике и вампирах.
– Если бы Иисус был человеком, он бы не смог выдержать так много боли.
Чужак не знает, откуда берутся все эти люди.
Неясные тени. Силуэты из других измерений. Они выдают себя за живых.
Такси уезжает из центра города, увозя чужака прочь от вечерних развлечений: пивных баров, кинотеатров, ресторанов, ночных клубов и казино. Сейчас эти места пустуют, большинство не откроются до самой ночи, в этом они похожи на вампиров. На тех, о которых писал Брэм Стокер, а не Стефани Майер.
Таксист говорит:
– Быть вампиром в нашей стране – наказание. Большая часть народу – алкоголики и кровь у них на вкус, как дерьмо. Но даже если ты не вампир-эстет, то заняться тебе все равно нечем. По ночам работают только бары и проститутки. Скучно.
Чужак не отвечает.
Он не любит разговаривать.
Вокруг только призраки. Мертвецы.
Тени, которые думают, что они все еще живы, что у них есть дела.
Машина останавливается у светофора.
Цифры меняются.
Вот 30, 29, 28, 27, 26, 25, 24, 23, 22, 21, 20, а следом 19. И дальше. Обратный отсчет. Последние секунды этого мира. Все сгорит. Все исчезнет. Белый свет заполнит пространство. Призрачный поток ядерного синтеза.
Таксист выдыхает дым:
– Говорят скоро конец.
– Может и так.
– Это плохо. В магазинах сезонные скидки.
Чужак пожимает плечами.
– Клево.
– Не говори так. Все эти "клево", "классно", "суперупруго", так разговаривает деревенское быдло. Ты теперь в городе, друг. Здесь все по-другому.
Чужак просит водителя остановить машину у магазина продуктов.
Он покупает апельсиновый сок и бутылку водки.
Бесконечные полки с едой и напитками тянутся за горизонт. Все мертвое. Неподвижное. И торчит прейскурантом. Этот мир сломан. Что-то не так. Он будто скользит. Люди, вещи. Они потеряли цвета. Все бледное. Невыразительное.
От этого хочется уйти. Спрятаться. Никогда не выходить на улицу.
Дома пусто.
Книги и тараканы.
Бывшая жена оставила ему настольную лампу в виде куска соли и книгу Стивена Кинга «Билли Саммерс». Чужак наливает водку в чашку для кофе и открывает последнюю главу. Нет смысла читать весь роман, если все закончится плохо.
Никаких сюрпризов, Билли.
Ты ведь тоже умрешь?
За окном идет дождь.
Шелест и шепот.
Еще один океан.
Вода падает с неба.
Молнии прячутся в облаках.
Гром.
Шаги в коридоре.
Стук в дверь.
Мертвецы на пороге.
На этот раз двое.
– Мы бы хотели поговорить с тобой о геях.
– О геях и лесбиянках.
– О неугодных Господу нашему.
– Ты ведь знаешь, что у них есть свои церкви? Они, как сатанисты.
– Церковь Сатаны.
– Почему они не могли назваться по-другому?
– Секта Сатаны.
– Клуб Сатаны.
– Свидетели Сатаны.
– Почему они выбрали туже форму, что и мы – добропорядочные христиане? Не могут себе название другое придумать?
– Они издеваются над нами, над Господом нашим Иисусом Христом.
– Но мы пришли поговорить не об этом.
– Геи и лесбиянки, которые там на Западе уже открывают свои собственные христианские церкви, проводят обряды, молятся Господу нашему и живут во грехе.
– Они неугодны Богу.
– Нет. Неугодны.
– В Библии сказано – мужеложество грех.
Так продолжается до поздней ночи, пока они не исчезают. Проходят сквозь потолок. Наверх. К небу. Возносятся на встречу к своему Богу.
Чужак читает им за упокой.
_______________
Иногда они звонили.
Горячая линия по вопросам профилактики самоубийств и поддержки психологического здоровья.
«ВАМ ПОМОГУТ»
О да.
Все эти призраки.
Мертвецы.
Люди, которые все еще думают, что они живы, что у них есть дела.
Тени проходят сквозь стены и исчезают среди домов и улиц. Незрячие, глухие. Их никто не видит. Только чужак.
Он давным-давно сменил работу.
Но его контактные данные все еще висят на сайте горячей линии. Недалеко от чистилища. В пару километрах от входа в рай.
Призраки-чудаки. Мертвецы-незнакомцы.
Все они давным-давно умерли. Провели скучную жизнь – не делали ни зла, ни добра. И теперь бродят здесь, как в пустыне. Бесполезные. Бессмысленные. Не способные изменить прошлое.
Телефон проверяет реальность на прочность.
Частота звонков нарастает.
Вновь и вновь.
Он сходит с ума.
Да.
Призраки из телефона. Они звучат, как статический шум в радиоприемнике.