Читать онлайн Биография между строк бесплатно
© Юрий Андреев, 2023
ISBN 978-5-0060-7085-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
БИОГРАФИЯ МЕЖДУ СТРОК
Юрий Андреев
Глава 1
В разгар хмурой воспалённой весны случилось Антону по казённой надобности оказаться в районе Смоленской. Уж года два не заглядывал в эти края – околонаучный быт закрутил своей ненавязчивостью.
Вокруг с озабоченными лицами снуёт служивый люд, сталинская высотка МИД подпирает шпилем нависшую рвань облаков, у знаменитого гастронома колышется удавом очередь с котомками наперевес.
Он кинул озабоченный взгляд на часы над аркой:
«Начало шестого, вопрос с зарубежной командировкой решился неожиданно скоро. У Иры, как нарочно, в поликлинике вторая смена. Прошвырнуться, что ль по старинке зигзагом по Арбату, убить время».
Накрытые столы крикливо крашенных матрёшек – мал, мала меньше, вернисаж потёртых бородачей, малюющих прохожих на заказ, поодаль у театра – стайка студентов суриковского с жанровыми зарисовками: настроение схвачено – блеск! Интересно, куда эти таланты потом пропадают, глаз замыливается?
Нахохлившись воробьишкой, Антон ускорил шаг на пронизывающем до костей мартовском ветру. В витринах окрестных магазинчиков призывно мерцает хрусталь, чашечки фарфоровые – наследие великой войны. Он подошёл и вгляделся: за парой позеленевших вычурных канделябров блеснули потёртые золочёные переплёты.
«Брокгауз и Эфрон с „ятями“ здесь к чему? Власть за семьдесят лет интеллигенцию из арбатских переулков повыкорчевала»…
Он прошел еще квартал и свернул в переулок. На пятачке возле «Жигулей», где раньше кипело и бурлило, не было ни единой живой души!
«Угар борьбы с алкоголизмом и сюда докатился – сообразил Антон. – А как-то осенним вечером мёрзли вдвоём с Иришкой больше часа. Бочкового пива попробовать захотела»…
Внутри уныло: пенный напиток только в бутылках – не вполне свежий и лимитирован. Пока подадут, пойти, привести себя в порядок.
Знаменитая стенка по-прежнему вся в надписях, будто рейхстаг после взятия Берлина. А что там над самой головой? – целое послание:
«Кузьминский! Который год ищем тебя в списках нобелевских лауреатов! Долго ещё ждать? – Одноклассники, 86-й год».
И рядом медальный профиль, – похож, только нос, пожалуй, чересчур вздёрнут! Сейчас 88-й, время летит. А он совсем закопался…
Глава 2
Начало июня, над городом грозы погуливают, словно напоминая: пора думать об отпуске. А загранкомандировка всё откладывается без объяснения причин. Антон было, совсем ждать перестал – ничего страшного, жил же столько лет невыездным – и вдруг, в одночасье, дождался. Цейтнот, за оставшиеся сутки необходимо тыщу дел переделать, а тут ещё секретарша шефа пальнула вдогонку:
– На одну минутку заскочите в первый отдел!
Вздохнув, Антон подчинился.
Неприметный аппендикс в конце этажа, обитая казённая дверь, рядом оконце забрано решёткой:
– Автобиографию напишите подробнее, – пожилая сотрудница протянула чистый бланк.
Он чуть не присел, да на тренированных поджилках удержался, не подав вида. Интересно, что разумеется под этим «подробнее»? И что ей, мымре ещё надо? Змея подколодная! Куснула в нужное место в нужное время, которого в обрез! Но объяснять – себе дороже!
Итак:
«Кузьминский Антон Ильич, возраст 40 лет, родился в 48-м, в 65-ом окончил школу и поступил в Московский физико-технический институт; прописан по адресу.… И дальше – сплошная проза: в штате НИИ АН с осени 71-го, где пройден по флажкам путь от младшего научного сотрудника до заведующего сектором, в 77-ом защитил диссертацию…
Антон перечитал и хмыкнул: выглядит гладко и пристойно, а на самом деле все годы как на санках по ледяным горкам, не туда вираж заложил и.…
Но эти подробности к делу не пришьёшь.
Теперь родственники: жена – Боярова Ирина Викторовна, 46 г.р., врач-терапевт. Её сын от первого брака Бояров Виталий Константинович 21 год, студент IV курса. Моя мать – Кузьминская Елизавета Антоновна, из служащих, умерла в 64-ом. Отец: Фомин Илья Артемьевич, из рабочих, в настоящее время – начальник цеха. Отец Виталия – Константин,…чёрт, забыл, как по батюшке?»
Пришлось звонить Ире на работу:
– Николаевич, – подсказала она. – 41 г.р., заведует сан. частью в Черёмушках, прописан со мной и Виталиком, разведён, проживает у родителей на Таганке.
– Кошмар, прописан со мной! Вот Константин – самая весомая подробность. Готово! – с облегчением вздохнул Антон, ставя точку.
На часах начало двенадцатого, на совещание уже не успевал.
«Отдам лучше „подробности“, пусть заглохнет навеки. А тогда уж – бегом за загранпаспортом».
Сотрудница взяла испещренный едва ли не построчными иероглифами бланк и стала внимательно изучать написанное. Её глаза за толстыми линзами в старомодной роговой оправе выглядели неестественно выпученными. Зрачки, не спеша, буравили строку за строкой.
«А ведь знает, старая мымра, что завтра уезжаю, – с раздражением думал Антон, – ищет, к чему прицепиться?»
– С какого года вы постоянно прописаны в Москве? – вдруг вопросила она, да ещё тоном следователя.
Невольно вздрогнув, Антон не сразу вспомнил, замявшись:
– А это так важно?
– В анкете не отражено, при каких обстоятельствах. Уточните, пожалуйста.
Повисла тягостная пауза.
– За давностью лет позабылось уже, – промямлил Антон.
Сейчас, по клятвенным заверениям одного знатока в курилке, последует сцена: попросят пройти к начальнику, а там – куратор с Лубянки. И намекнув на гражданский долг, предложат по возвращению отчёт о командировке предоставить.…
На казенном столе с инвентарным номером тихонько заверещал старенький аппарат без диска.
– Хорошо, я поняла, – выслушав указание, бесстрастно ответила мымра и, глянув в то ли потерянное, то ли отсутствующее лицо Антона, неожиданно как-то обмякла. Линзы очков запотели, и она стала протирать их фланелькой:
– Это не срочно. Только не забудьте до осени.
«Какое счастье! Удовлетворилась! И сразу стала похожа на человека! – с облегчением подумал он, спускаясь во внутренний двор, – а то уж, бог знает, что померещилось». Хорошо, конечно, воочию поглядеть, как живут в Европах. Но именно сейчас долгожданная командировка явно не ко времени! На следующей неделе в Новосибирске открывается конференция, американцев обещали впервые привезти. Хотел выступить с докладом, засветиться, так сказать. Теперь за него это сделает Олег Степаныч или, того хуже, Виктора пошлёт. А тот до сих пор перед каждым маломальским именем робеет, словно только вчера оперившийся юнец. Смешно – мужику за 40, кандидат наук. Нехорошо так про друга думать, но ведь опять будем выглядеть «мальчиками для битья».
Шеф встретился в проходной с Ленинского.
– Совещание откладывается, – сразу огорошил он. – В Новосибирске ограничимся кратким стендовым сообщением. И «Спецприбор» до осени подождёт. Постарайся организовать в Польше компьютер поновее. Мне обещали пакет программ. Когда вернёшься, быстренько протестируете оптику пушки. Не хочется мухобойщиной заниматься, но железо без счёта уже не котируется.
Вот так: Степаныч, как всегда на самом острие современной науки!
Антон неспешно двинулся к остановке и, не дойдя десяток метров, застыл в нерешительности. Понуро поджав усы, троллейбусы гуськом выстроились у кромки проспекта. Их распахнутые двери словно извинялись перед снующими пассажирами. Обрыв на линии? Поколебавшись, Антон решительно зашагал вдоль чугунной решётки институтского забора.
Под ногами расстилался бело-дымчатый ковёр. Шеренги тополей принарядились в седые букли. Лёгкое дуновение – и закружило облачко из невесомых пушинок. Одной, особо настырной, удалось-таки проскользнуть в нос. Он невольно чихнул: «Обидно, за прошедшие годы статей накропали предостаточно, а всё как тополиный пух – докторскую не свяжешь! То ли дело, работающая установка с актом внедрения».
Навстречу, не разбирая дороги, неслось юное создание на роликах. Антон инстинктивно отшатнулся в сторону.
– Боитесь!
– Боюсь, что не удержу! – шутливо развёл он руками.
Девица в ответ победно хмыкнула и покатила дальше.
«Какое милое лицо! Вот бы её на место мымры! Почему мымра смягчилась – ясно. Допуск по всей форме необходим только „Спецприбору“. Закрытый ящик, даже зубастым реформаторам не дотянуться! С другой стороны, собственные планы насмарку и перед Сашулей неудобно – наобещал однокашнику с три короба».
Он ещё раз, задним числом, подивился коллизиям бытия. Они, Антон и Сашуля, лет 15 не поддерживали отношений, а тут по весне, на большом московском семинаре его одесская фамилия в списках заприметилась. Огляделся – сам с волосами до плеч и шкиперской бородкой покуривает на галёрке. Сашуля встрече обрадовался и сразу стал жаловаться:
– Железа и машинного счёта горы наваяли, а толком ничего не работает. Помоги разобраться, докторская застопорилась. А я в обмен любой акт внедрения через дирекцию протолкну.
Как время всё переиначивает. В общаге Антон ему в рот смотрел. Ещё бы! знакомый старшекурсник и уже почти готовый физик-теоретик: в группу к Гинзбургу экзамен сдал. Вдобавок, добрейший парень и ходок! Другие на Пльзень в парке Горького набеги совершали, а он всё, что отец-полковник присылал, тратил на женский пол. Не на промокашек каких: девицы – в самом соку, к тому же, образованные! И вдруг на последнем курсе заклинило:
«Ах, Надя, Наденька! Мне б за двугривенный, в любую сторону твоей души!». Вчерашняя школьница, только-только в институт поступила и сразу – под венец. Казалось, Сашуля вытащил счастливый билет: единственная дочь у папы с мамой, квартирка в сталинском доме за Савёловским, рыжий ирландский сеттер Милорд. Подходит диплом, а на распределении сообщают – лишён допуска. За что, про что – без объяснений. Шок! И тут тесть, с виду такой скромняга – лет под 50, а всё в кандидатах ходит, возьми да и вмешайся. Оказалось, тишайший кандидат – лауреат Ленинской премии, зам. директора «Спецнииприбор». По молодости вместе с женой участвовали в атомном проекте, она лейкемию заработала. И вот теперь, из года в год он с женой на руках по госпиталям и санаториям мыкается. Не до докторской ему…
Особисты в струнку вытянулись, дело достали и разобрались. Смех и грех! В общаге сосед по комнате про их вольнодумство да анекдоты о Никите с Брежневым постукивал. А рядом сотоварищ, известный позже диссидент-отказник в щёлочку забился и ни сном, ни духом в ожидании своего часа. Лес рубят – щепки летят: в щепки попал жизнелюб Сашуля. Место заштатного преподавателя физики, максимум, светило после этой истории. И тут: не сложилось счастье, да несчастье подмогло! Тесть под личное поручительство, к себе в институт устроил парня, и через годик-другой Сашуля в важнющего учёного превратился. Когда изредка виделись, небрежно вещал через губу:
– Считаю на большой машине с персональным программистом, вашу сургучно-веревочную науку давно переплюнули.
Потом, когда им родители на окраине квартиру купили, вовсе исчез.
Незаметно подступила Гагаринская площадь с неизбежной толчеёй в фирменных магазинах. Антон вприпрыжку перебежал на другую сторону проспекта и по привычке зашёл в известный гастроном. Мысли вернулись к предстоящей поездке:
«Что-нибудь из спиртного прихватить в дорогу»…
Президиум АН располагался за Нескучным садом.
– За границу в первый раз едете? Синий служебный паспорт, билет до Варшавы, командировочные в польских злотых.…
– Опять год насмарку, – жаловался он Ирине вечером. – Сейчас командировка, затем компьютер налаживать и всё заново пересчитывать, там отпуск, а осенью вообще неизвестно, что будет?
– Может, ещё образуется? – успокаивающе заметила жена.
– Как? Акта внедрения нет. Идею после конференции растиражируют, теоретики напишут пару-тройку статей, и защищать будет нечего. В Черноголовке пекут докторские, как блины, и за рубеж преподавать едут. А нам тут в 40 лет остаётся гайки крутить.
«Понеслось, – мелькнула тоскливая мысль у Ирины. – Сейчас начнётся – семиты, антисемиты. Так надоело! За последние пару лет даже физики резко поглупели в своём меркантилизме. Перестройка, что ли, действует? Помнится, в молодости вокруг сплошное пижонство: главное – наука, кандидатская успеется! Сейчас: уже сорок, а ты ещё не доктор – как укор! Словно вицмундир статского советника или Анну на шею примеривают. В первый раз в жизни за рубеж выпустили, а на уме только одно»…
Она поднялась и пошла, собирать чемодан.
– Совсем забыл, – засеменил следом Антон, меняя тему разговора. – Ты кофе купила? Мне завтра с утра нужно ещё заскочить в «Кинолюбитель». Збышек за «Зенит» обещал заплатить прилично. И набросай список тряпок с размерами.
– Не надо мне ничего, сам целым возвращайся, – буркнула Ирина, подумав про себя: «Хоть бы сегодня пораньше лёг, ведь две недели один будет. Жена я, или кто? Жена, только среднего рода. А потом – претензии».
Оставшиеся сутки пролетели в обоюдных колкостях. Всё валилось из рук. Только на перроне, разглядев международный вагон и вежливую проводницу в новенькой форме, Антон приободрился. Ира с мокрыми глазами несмело чмокнула мужа на прощанье в щёку.
– Он сказал: «Поехали», – махнул ей Антон с натянутой улыбкой.
Замелькали окраины: «Хоть здесь отдохну от соцдействительности». Но идиллия длилась недолго. В поезде очнулась от летаргии орава туристов и пошло-поехало: словно птичий базар тасуется по купе.
«Невозможно объяснить соотечественникам, что для иностранных коллег ты – уважаемый доктор, да ещё из Академии Наук, и некрасиво, когда от тебя разит как из бочки, и служебный паспорт при таможенном досмотре обязывает»…
Под утро, когда попутчики угомонились, Антон вышел в коридор и уставился в открытое вагонное окно. Воздух чужбины немного отдавал горчинкой, суетливо постукивала узкая европейская колея, за окном тянулись скучно-аккуратные поля, буравя унынием душу…
Глава 3
– Говорят, Москва – большая деревня.
«Интересно, откуда нахватался российского провинциального трёпа варшавский бармен? Наверно, решил пошутить, узнав, что я из Москвы? – думал Антон. – А шутка вышла неуклюжей. Можно, конечно, парировать: вся Европа – одна длинная кротовая нора. Так, кажется, Наполеон говаривал? Но ведь не поймёт».
Он сидел в маленьком кафе, поглядывая вполглаза в старый польский фильм. Двухнедельная командировка подходила к концу. Завтра на поезд, а через сутки дома! Збышек попросил не отлучаться, сам же поехал за компьютером. Если деликатно, это научный обмен. Что тут особенного? Холодная война, на Русь-матушку компьютеры из первых рук не продают! Кто польский коллега на самом деле, Антон так и не разобрался. Познакомились в Москве прошлой осенью, по-русски изъясняется чисто, стажировался в Дубне. Другие поляки как поляки. Привезли братьям-славянам чемоданы заморских тряпок, в гостинице, где их поселили, устроили распродажу, и вперёд по ювелирным лавкам скупать обручальные кольца да фианиты! А этот – особняком, только раз попросил отвезти в «Кинолюбитель». Пояснил: наука наукой, а командировку окупить надо. В Варшаве цена Красногорского «Зенита» подскакивает вдвое: цейсовская оптика, механика надёжная.
Потом Антон решился, и пригласил его к себе домой, познакомил с Иришей. За бутылкой экспортной «Старки» обычный трёп: как у вас «Солидарность»?! У нас перестройка, а толку… Збышек вскользь заметил:
– Пока Германия с места не стронется, перемен в Восточной Европе и ожидать нечего!
Отряхиваясь от воспоминаний, Антон уставился в телевизор. Крутили давно канувшую в лету «Графиню Коссель». Посмотрев с минуту, он ухмыльнулся:
«Как в старину было просто: подержали годик-другой в подземелье на хлебе и воде, и вот тебе секреты фарфора на ладони»…
Мысли вернулись в привычную колею:
«Дома с тополей пух летит вовсю, а варшавские липы в поту, словно никак не справятся с грузом европейских проблем».
Да и в целом заграница эта порядком поднадоела: сутками под колпаком. Панёнки издали глазами призывно позыркивают: грешат, видно, часто и от души, а потом так же и каются! Вера здесь истовая, иногда с перебором! Мимо костёла проходил, так, одна перед дверью на колени грохнулась и в согбенной позе по ступенькам к Матке-Боске поползла. Казалось, лоб об эти истёртые давным-давно ступеньки расшибёт… Но знакомиться – боже упаси! ибо: «изменяя даже в мыслях за границей жене, ты изменяешь Родине!»
Одна из ректората, правда, сама инициативу решила проявить, но Збышек пресёк на корню:
– Опасна дама, пся крев! Из-за таких Наполеон на Россию и пошёл!
Выбор оставался невелик: экскурсии по барахолке с убогими командировочными, и кое-какая суета на кафедре. Вот уж где всё времён очаковских! …Одно приятно – в кинематографе поляки разбираются. В Варшаве любые фильмы – всех времён и народов с субтитрами на английском, крутят, что в кинотеатрах, что по телевизору.
И Антон словно дорвался, проводя всё свободное время перед экраном. Но намедни, с вечера, он всё ж отважился напоследок побродить один по улочкам старой Варшавы, посидеть где-нибудь в баре, потеряться, что ль, для польских друзей? Обыватели шарахались, делая вид, что не понимают ни по-русски, ни по-английски. До сих пор Катынь помнят и боятся? А при свете белого дня сама любезность – как же, большой русский брат! И какие все меркантильные! Иногда просто поболтать хочется, а у них вроде интима высшее откровение – что ещё в Москве купить подешевле? Правда, поляки чуть ли не единственные, кто с немцами насмерть сражался. И что?
Лента докрутилась, унесясь, подобно подогретой струе воздуха. Бармен, наполнив две рюмки «Выборовой», одну протянул Антону.
– Мне кажется, пан доктор из приличной семьи. Мой дед был прапорщиком царской армии. Давайте выпьем за ту Россию, – заговорил по-русски правильно, но с ощутимым польским акцентом.
«А мне всё кажется, а мне всё чудится, не то подпрапорщик, не то банкир», – сколько воды утекло, а у них по-прежнему две России.
Однако бармен не так уж далёк от истины. Покойная матушка, действительно из «бывших», Елизавета! Лиза. По её рассказам: прадед, Пётр Кузьминский, окончив университет, в своё время подался в деревню учить народ уму-разуму. Среди рязанских раздолий встретил тургеневскую барышню, дочь мелкопоместного дворянчика, заражённую, как и сам он, идеями народничества, и увёз её в Москву. Здесь преподавал в реальном училище. Жили по тем временам хорошо, снимали квартиру в арбатском переулке, будущий дед – Антон Кузьминский ходил в гимназию на казённый счёт. Идиллия обустроенности жизни рухнула в одночасье. Сначала П. К. внезапно скончался от «испанки» зимой 16-го. Через год – революция, переворот, окончить курс не удалось, а ещё через полтора и мать померла, голод забрал в неподвластные перу Северянина пенаты! Антон Петрович, кое-как перебиваясь, несколько лет скитался по первопрестольной. Из старых гимназических друзей кого забрали в ЧК, кто подался на Юг к белым. Голодного и оборванного юнца в истёртой гимназической шинельке с прищепками вместо пуговиц купеческая дочка Вера встретила тифозной весной 22-го на Сухаревке, пожалела, приведя к себе в Симоновскую слободу. Ну, а в 24-ом, сам бог велел, у них родилась дочка Лиза. Приспособиться к новой жизни Антону-старшему так и не удалось, вначале 30-х он всё-таки сгинул.
Но вот почти зеркальное отражение судеб: дед бармена постарше его предка всего-то на три года! После реального училища, в 15-м пошёл на фронт вольноопределяющимся, в прапорщики произвели после, когда всяк грамотей стал цениться, замещая выбитых офицеров. Весной 17-го случаем, на землях польских его контузило, соображать-то соображал, но взял и остался с одной из дочерей хозяина в доме, где скрывался от немцев. Во время очередного нашествия с Запада вся его семья с краю или с боку, помогала Армии Крайовой, сопротивлению.
Они выпили по-русски, не чокаясь, и замолчали.
– Я хочу попросить пана доктора об одолжении. Вы не могли бы узнать, что стало с родственниками моего деда в России, я дам документ, – вдруг произнёс бармен.
Отказать было неловко, Антон согласно кивнул. В дверях кафе замаячил Збышек, пора звонить в Москву: компьютер на мази!
Глава 4
Под сердцем ёкнуло, Ира глянула на часы – начало пятого, пора! Она поспешила из поликлиники. До дома минут десять. Сейчас должен подъехать Виталик. Сын повзрослел, стал от неё отдаляться, больше с Антоном, и вот – последний экзамен, дальше преддипломная практика. Одной подниматься в квартиру не хотелось, она присела на скамейку: напротив две девочки играли в классики, одна – особенно очаровательная, с белыми бантиками в льняных косичках и с большими серыми глазками. «Вот бы нам с Антоном такую дочку, – подумалось Ире, – а то всю жизнь вокруг одни мужики. Кого хочешь, утомит такой расклад.… И почему мы в своё время не решились на ребёнка? Конечно, сиюминутных причин с миллион: сначала Антон с диссертацией, после внезапно пришёл в движение осколок в лёгком отца. Сколько хлопот! Сам свёкор Николай Петрович в Главном Военном госпитале оперировал. Не помогло, через год отец умер-таки. Решили немного пожить для себя и закрутило»….
Прямо над душой раздался голос Виталика:
– Мама, а почему бы тебе не родить ребёнка, я знаю, и Антон хочет.
Подойдя незаметно, он уж несколько минут наблюдал за матерью и как будто считывал её мысли:
– Ты ещё такая молодая! Многие думают, ты – моя старшая сестра, а один, так сказать, дружок даже влюблён и возбухает против Антона.
Невольно улыбнувшись, Ира обернулась к сыну: не поймёшь, он всерьёз говорит или шутит? – и, молча, обняла, на глаза навернулись слёзы, значит, не так уж они друг от друга далеки.
– Я сдал последний экзамен на отлично, и меня распределили на практику к Антону в институт. Буду осваивать компьютер, который он привезёт.
«Как бы совсем на заразе этой новой не помешался, – подумала Ирина. – Другие-то в его возрасте больше о девочках мечтают».
Вдруг им послышалось, откуда-то сверху, словно комарик настойчиво пробивается телефонный звонок. Скорей всего – Варшава! Только бы успеть. Как долго и лениво тащится на шестой этаж старый лифт-пенсионер! Едва не сломав замок входной двери, Ира первой вбежала в квартиру и схватила трубку с аппарата…
Голос бывшего мужа Константина она узнала не сразу. Будто выдыхающийся мотор, он сообщил, что от сердечного приступа внезапно умер отец, завтра похороны и т.п., после короткой паузы попросил приехать, отдать дань памяти. Ира замялась, с минуты на минуту должен позвонить Антон. Но и отказываться было не с руки, совершенно не с руки, да и Виталик хорошо относился к деду.
– Может, успеем обернуться?
– Отец должен был сразу сообщить о случившемся, – заметил сын после паузы, – сейчас, наверняка, от нас что-то нужно… Интересно, кстати, откуда, ему известен этот номер телефона?
Слово «отец» Виталик произнёс с иронией.
«Обижен, – подумала Ира, – что ж, по-своему он прав. У Константина ненормальные отношения с сыном. Или, что важнее, у сына с отцом? Ни любви, ни, на худой конец, уважения. Уродство?»
Хлопнула оконная фрамуга. Пахнуло сырым воздухом с привкусом гари, в носу защекотало, словно вышла подышать из вагона скорого поезда, а полустанок – промозг и неухожен. С юга надвинулась грозовая туча, полнеба заполонив грязно-серыми клубами. Дымину с ТЭЦ у Канатчиковой дачи сносило на Ленинский проспект капризными срывами ветра. Ире вдруг почудился тот же тревожно щекочущий запах, что одиннадцать лет назад, в июне 77-го. Они скрывались здесь от домогательств Константина…
Тогда первым же порывом ветра вышибло стекло. Пока Антон, порезав для начала ладонь, собирал осколки, зазвонил телефон в прихожей. Решившись, она сама взяла трубку, и ныне покойный свекор неожиданно поставил точку, казалось, в неразрешимой ситуации….
Ира кинула мимолётный взгляд на себя в зеркало:
«Голова растрёпана, надо бы в парикмахерскую заглянуть, привести в порядок. Ладно, завтра уж, не на смотрины иду, – поколебавшись с секунду, решила она, распустив пучок и быстрыми движениями расчёсывая копну светлых волос. – Переодеваться не буду, подумают – впечатление хочу произвести».
В лифте чехарда событий тех дней снова напомнила о себе.
Виталик отдыхал в Бронницах, в лагере. На выходной она с Антоном поехала навестить его. Вернулись вечером, ошалевшими от духоты и пригородных автобусов, а тут истошный телефон: Константин хамски напыщенно просит оградить сына от её любовников, а также не пользоваться для встреч с ними его квартирой. Притязание взбесившегося собственника, или, на худой конец, круговая порука социума в лице соседки по площадке, что верней всего?
А поутру Иру вызвала сама зав. поликлиникой и стала уговаривать «по-хорошему» прекратить порочащую связь и подумать о своем долге перед сыном. В противном случае будут приняты меры.
Тогда-то Антон предложил, пока Виталик в лагере, уйти в отпуск, пожить в его комнате, и по возможности немедленно одолеть ЗАГС и расписаться… Противостояние длилось неделю, а уж потом её разыскал Николай Петрович. Извиняясь за сына, он попросил считать инцидент исчерпанным и поинтересовался, когда вернется внучек из Бронниц? Они с бабушкой соскучились. Откуда Н. П. узнал, где обитает невестка? Он на дух не переносил сплетен. Но, черт возьми, ведь старики не виноваты! …Ира потом общалась только с ним и изредка, по необходимости, со свекровью Софьей Михайловной. И вот все нити оборвались с покойным.
На ширь проспекта обрушился ливень. Машина перешла на черепаший ход. В кабине духота, стёкла запотели. Зелёная лампочка приёмника подмигивает, словно хочет успокоить:
«Прощенья, прощенья, прощенья проси не у меня».
Доехать бы поскорей!
Наконец, вывернули на Садовое кольцо и погрузились в темноту. Антон как-то утверждал, что ночью, когда контуры послевоенных громад у реки сливаются с темнеющим небом, Таганская площадь начинает походить на центр провинциального Егорьевска. И только, если запрокинуть голову, увидишь не обнимающий тебя звёздный купол, а греющие огоньки московских окон, и за ними всполох огней и пронзающий облака шпиль сталинской высотки. Туда, на Вшивую горку вела полутёмная улица. А в одном из домов под островерхой черепичной крышей, на самой его верхотуре застыла девушка в проёме окна. И юноша у телефонной будки под тополями, высматривающий её в ночь-полночь…
Антон – фантазёр и всё перепутал. В том 66-ом он иногда оставался ночевать на Народной у однокурсника. А Ира с Константином обитали с его родителями в Котельничском переулке. Н.П., в прошлом военный хирург, уже занимал высокий пост в Лефортовском госпитале. Из давних далей всплыла фотография покойного свёкра в военной форме с кубиками в петлицах. Хорошее открытое лицо с уловимым мальчишеским взглядом….
В 41-ом, отправив жену с трехмесячным сыном в эвакуацию, он двинулся на фронт и до лета 45-го по медсанбатам да военным госпиталям. Как и что там было – списала война, только, вернувшись уже полковником и получив назначение в столицу, Н.П. выписал к себе семью. Костя, единственный сын, пошёл по стопам отца – в медики. Мать считала, его ждёт блестящая карьера. Но с нейрохирургией, о которой он мечтал, не получилось. Какие чувства одолевали Н.П., когда после ординатуры судьба разрулила так, что сына занесло в городскую больницу? – Он дал событиям течь своим чередом. А вскоре случилось то, что и должно было случиться: молодой хирург и студентка познакомились на ночном дежурстве. Оба взахлёб читали печатавшуюся тогда повесть «Мысли и сердце», восторгались Амосовым и Клодом Бернаром и, незаметно для себя, увлеклись друг другом. В пику супруге, мельтешащей в поисках достойной партии для сына, будущий свёкор сразу одобрил выбор Кости. Возможно, что-то несбывшееся в военной молодости сыграло не последнюю роль.
И вот похороны, едва ли не второго отца родного… Всполохами молний в просвете туннеля, воспоминания будоражили оцепеневшее сознание Иры, зачёркивая друг друга.
Судьба её родителей сложилась куда проще и прозаичнее. Капитан разведроты, тяжёлораненый на излёте войны, очнувшись, увидел лицо сестрички из медсанбата. Оказалось, руки-ноги целы, правда осколок в лёгком, что ж, до свадьбы заживёт, однако возвращаться-то куда? И Надя, поставив его на ноги, отвезла к себе в Москву, в Кожухово, и родила ему двух дочек: Ира – старшая. Детство в рабочем бараке с ларями и корытами, общей уборной и кухней в конце длинного дощатого коридора. И только вначале 60-х – небольшая «хрущоба».
В год, когда познакомились с Костей, впервые широко отмечалось 20-летие Победы. Окинув их «хоромы» недоумённым взглядом, Н.П. махнул «боевые сто грамм» и заметил:
– В вас на передовой стреляли, и ножи совали, а мы в медсанбате, в белых халатиках, лишь раны зашивали, чтоб снова в пекло отправить. Я, здоровый мужик, а за войну ни разу личным оружием не воспользовался. Так иногда презирал себя за это…
Заметив, что дождь закончился, Ирина всмотрелась в ветровое стекло. Лежавшая впереди Таганская площадь, выглядела умытой барышней. Но небо над высоткой опять наливалось свинцом.
«Интересно, как теперь Софья Михайловна существовать будет, – вздохнулось напоследок. – Просуществовала, ни дня не проработав, за мужем как за каменной стеной. Всю жизнь надуманные болезни да комиссионки – высокородную даму изображала»…
Единственный год в профессорской квартире больше походил на военный. Когда родился внук, Н.П. разрешил ситуацию, подыскав для молодых недорогую «двушку» в новостройках Черёмушек. На первый взнос её родители, поднатужившись, наскребли. Отец был готов из кожи вылезти ради своей любимицы. А ещё года через три стало ясно: яблоко от яблони упало далеко – из Кости большого хирурга не выйдет. С Виталиком нянчилась Надежда Петровна, дав дочери окончить институт. Тогда-то Н.П. разом изменил им жизнь, устроив сына на административную должность в закрытую сан. часть, а невестку – в академическую поликлинику. И словно по заказу отношения между молодыми супругами резко поскучнели. На новом месте Костя сразу вступил в партию, стал делать карьеру: говорилось, чтоб стариков успокоить. Для придания себе весу отрастил усы и небольшую бородку, в поведении появилась начальственная вальяжность. Потом, ссылаясь на дела, стал периодически ночевать на стороне. Сколько времени Ира старалась не замечать, года два-три, кажется? В 73-м, не выдержав, подала на развод – серый, никчемный год.
Глухо стукнув, опустившийся лифт напомнил о себе. Она вынырнула из омута воспоминаний:
«Ехать ли на кладбище? Н.П. похоронят на престижном. Наверное, ни к чему: будут люди, до сих пор считающие её невесткой»…
Константин долго раздумывал, как построить предстоящую встречу. Несмотря на урезониванья отца, из Черёмушек он не выписывался, привыкши смолоду сидеть разом на нескольких стульях. Да и, собственно, зачем? Вдруг несуразный Антон в одночасье, как и появился, так возьмёт и исчезнет из жизни Иры? Ведь общих детей нет! Это ей божья кара за легкомыслие. Другая была бы благодарна, что в хорошую семью взяли, институт дали закончить при дитяти на руках, в престижное место устроили. А она хвостом вильнула. Правильно мать говорит: из грязи да в княжны. С другой стороны – и мать не вечная, а там, глядишь, старое вернётся? Оба нагулялись, сын взрослый, о покойной жизни пора подумать. И тут совершенно некстати дед перед смертью решил позаботиться о Виталике сам, и добился разрешения прописать внука в свою квартиру. Женушка, бывшая, что ль подсуетилась? Покойный почему-то всегда ей благоволил. Если такой же тихой сапой Виталику завещана генеральская дача, дело может принять иной оборот.
Разбирая утром бумаги отца, Константин обнаружил в ящике стола плотный конверт с надписью «Для Иры»…
Оказывается, поддавшись уговорам дражайшей супруги, Н.П. наводил об Антоне справки. В общем, ничего особенного: родился, учился, при живом отце взял зачем-то девичью фамилию матери; в голове – одна наука, типичный примак. И что в нём Ирка нашла? А вот интересный фактик: на IV курсе был несколько месяцев женат, на ком неизвестно, тогда же прописался на Ленинском проспекте.… Как он преподнёс Ирочке такое?
Дальше, сплошные сантименты военной поры, в которых толком-то не объяснялось, почему Н.П. строжайше запретил наступать на пятки сожителю Ирины. Когда-то сошлись пути у дедов, а у внуков они разбежались, квиты! Константин небрежно засунул листочки обратно в конверт: завещания средь бумаг не оказалось. Подлила масла в огонь матушка Софья Михайловна, прочитав нотацию, мол, заявит бывшая, что с совершеннолетия сыну студенту ни копейки не дал, и тебя лишат прав на собственность. Так-то, дорогой!
«Чепуха, конечно, квартиру после развода не делили. Но это подмочит мою репутацию в глазах Виталика, что, совершенно, ни к чему. Надо срочно найти Иру и чем-то расположить к себе», – решил Константина упредить события и поспешил к телефону.
В прихожей задребезжал звонок. Приехали! Придав лицу непроницаемое выражение, он пошёл открывать. В дверном проёме стояла Ира. Одна. Годы изменили её не сильно. Сам Костя заметно поистёрся, лицо в крупных морщинах, на висках залысины. Почти казённым тоном со стороны бывшей жены выразилось соболезнование от себя и Виталика, после секундной паузы она добавила, словно в порядке разъяснения:
– Сегодня сын сдал последний экзамен.
«Сейчас перейдёт к главному», – только успел подумать Константин, как вдруг Ира тихо произнесла:
– Представить невозможно, что Николая Петровича больше нет, – и заплакала.
Забыв о неприязни, и сам едва сдерживая слёзы, Константин кинулся успокаивать. И тут на него как навалилось: «Отца-то действительно больше нет, и никогда не будет! Он не услышит характерного покашливания курильщика по утрам, шутки:
«Нормально, Константин?» во время ночных застолий вдвоём, тайком от матери. И самих застолий больше не будет! В дом пришла беда, и он с ней один на один. А виноват во всём этот примак, украв у него жену и сына».
Постепенно эмоции поулеглись, успокоилось внутри от надуманных и ненадуманных утрат, высохли слёзы. Софью Михайловну решили не беспокоить, устроившись в гостиной. Костя начал издалека – с хлопот Н.П. о прописке, скромно намекнул на свои заслуги и, показалось, невзначай затронул завещание.
«Мать, наверняка, настаивает, – подумала Ира. – Человек ещё не похоронен, а имущество считать начали. Интересно, что меня ждёт: шоу с разменом квартиры через суд или сразу разговор об отступных?»
– За хлопоты спасибо, остальное решать Виталику. Он уже взрослый. Давай по-людски обсудим после похорон, – стараясь оставаться спокойной, предложила она, поднимаясь.
Приободрённый Константин решился проводить её на улицу, помог поймать такси и сам уговорил таксиста, чтоб доставил женщину, куда скажет. Про конверт он вспомнил, когда машина уже отъехала. Ну, не гнаться же следом, пусть пока полежит! – авось ещё пригодится, есть-пить, не просит.
Глава 5
К заветному звонку Ирина всё равно опоздала. Виталику пришлось сконфуженно объясняться с Антоном, где, в каких краях мама? Положив трубку, тот погрузился, было, на одну минутку, в невёселые думы, но тотчас очнувшись, вопросительно ждавшему Збышеку сообщил, что внезапно умер близкий родственник.
Сочувственно вздохнув, Збышек напомнил: они с женой ждут русского брата на ужин. Намек, шутка ли, подействовали. Оставалось полчаса – успеть бы ещё, упаковаться. Однако зашевелился червячок сомнения и стал глодать изнутри. Ведь, когда с Ирой познакомились, казалось, её отношения с бывшим мужем давно выяснены. Или и вправду в народе говорят: старые чувства не ржавеют!
Октябрь 76-го. Число из памяти стёрлось, а сам день помнился хорошо. Утром в почтовом ящике письмо из редакции: статья принята, его ждут для вычитки гранок. Гора с плеч! Теперь-то он настоящий учёный и с чистой совестью может защищать диссертацию. Жаль только, поделиться не с кем! Старушки-соседки явно не поймут. Поразмыслив, Антон позвонил шефу. Тот разрешил не появляться в институте, ну, скажем, под предлогом диспансеризации. Мелочь, определившая всю его дальнейшую жизнь…
Потом, спустя время, Ирина признавалась, почему в ту последнюю неделю своего одиночества старалась приходить домой как можно позже. Причина? Опять объявился Константин, чёрт его дери! Сначала под разными соусами названивал, а дня три назад зашёл поздно вечером и попытался остаться. Словно нутром почуял: нет у неё мужчины, и после него не было никогда. Возомнил, невесть что.… Пришлось опять вызвать свою мать, чтобы пожила недельку-другую. Надо было решать, а как, собственно, решать?
В кабинете сумрак, горит одна настольная лампа. Как-то отрешённо Ирина спросила карточку, нет ли жалоб, и стала мерить давление. Этакая московская барышня «комильфо», признаёт только «своих», решил Антон. Словно прочитав его мысли, Ира подняла голову. Взгляды встретились, и в её глазах заискрились весёлые чёртики.
– Давление и пульс такие, словно вы влюблены, – сказала она с лёгкой усмешкой. – Я дам таблетку, посидите спокойно.
– Моя статья принята! я сегодня получил открытку из журнала, – смутясь, признался Антон.
«Эти физики – слегка чокнутые, – невольно мелькнуло у Иры, – что-то написал, а радуется так, будто получил открытку на машину или мебельный гарнитур».
Отвечая её легковесному суждению, «чокнутый физик» вдруг продекламировал чуть срывающимся от волнения голосом:
«Вы – мать ребёнка школьнических лет, и через год муж будет генералом, но отчего на личике усталом – глухой тоски неизгладимый след? Необходим для сердца перелом: догнать, вернуть, сказать кому-то слово.…И жутко вам, что всё уже в былом, а в будущем не видно и былого»…
Изумление на лице молодой женщины перетекло капелькой ртути в детскую растерянность. Казалось, на миг она снова стала школьницей в форменном отутюженном фартучке с кружевным воротничком, готовой сию секунду расплакаться от нежданной обиды.
– Это Игорь Северянин, – сконфуженно пояснил Антон. – У нас на Физтехе генерал Туржанский любил его цитировать. В молодости Сан Саныч служил в царской армии, перед войной командовал лётным училищем, потом сидел в лагере.
Тут дверь кабинета со стуком распахнулась, и медсестра из регистратуры громко спросила:
– Ирина Павловна, ваш э… Константин Николаевич уже третий раз звонит, что ему передать?
– Нет меня, и не будет, – жестко отпарировала Ира и подумала с досадой: «Этот молодой да из ранних интеллектуал сейчас поднимется и уйдёт, а как удержать, ума не приложу?»
Повисла неловкая пауза.
«Дома неприятности, она флиртовала, чтоб отвлечься, – лихорадочно вертелось в голове Антона. – Так всё прозаично».
– А ты возвысься над прозой, – вдруг шепнул ему внутренний голос. – Вспомни слова Гёте:
«Перед умной женщиной склоняют голову, а перед красивой – колени». Она заслуживает, чтобы склонить то, и другое.
Эх, была, не была – победителей не судят:
– Это было у моря, где ажурная пена, где встречается редко городской экипаж…
Ирина вздрогнула, разом очнувшись от невесёлых дум. Дерзкий юнец, осмелившийся пошатнуть Олимп её царственного одиночества, по-прежнему сидел напротив, не отрывая завороженного взгляда. Стало даже как-то не по себе.
– Королева просила перерезать гранат…
«Господи, я могу и влюбиться, или уже влюбилась? Правда, он моложе, но всего лишь на два года. Я сейчас не в форме, а так – больше двадцати пяти не дают», – подняв голову, Ира стоически встретила ответный зовущий взгляд:
– Это было у моря, где волна бирюзова, где ажурная пена, и соната пажа…, – последняя фраза прозвучала из тумана, невесть откуда спустившегося на пятачок света подле стола, дурманного тумана, в котором Антон потерялся совершенно. Сонмы искрящихся чёртиков сразили его наповал:
«Какая необыкновенная женщина! Наверно, замужем? Такие не бывают свободными. Почему ж нет обручального кольца, поссорились?»
Словно успокаивая, что рядом свободно – дерзайте, юноша! Ирина достала кольцо из ящичка и небрежно надела на правую руку.
– Иногда ношу, чтобы не приставали, – пояснила смущённо, – а с мужем мы давно развелись…
Осторожный как царапанье кошки стук прервал ностальгические воспоминания. Вошёл запыхавшийся Збышек.
«Без четверти восемь – впереди прощальный ужин», – вздохнулось Антону.
Глава 6
Узнав, что у мужа всё в порядке, Ира почувствовала облегчение и одновременно крайнюю усталость. Словно в доме опять сломался лифт, и пришлось карабкаться с тяжёлыми сумками на шестой этаж.
«Прилягу на минутку», – решила она, и провалилась.
«Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи», – в институте закончился концерт, они с Антоном бредут по проспекту.
Погода – тяжёлая, дождь со снегом, омерзительно, но расставаться не хочется. На углу телефонная будка. Ира видит себя входящей в неё, вот берёт трубку и подзывает Антона к себе. На мгновенье он застывает, как бы ни смея войти, пока, наконец, не втискивается рядом. Трубка вдруг оживает – слышен голос Константина. Она в растерянности оглядывается – Антона нет, всё вокруг залито огненно-рыжим слепящим светом… Тут Ира очнулась с тяжестью на сердце, пришибленном навалившимся чувством страха. Закатное солнце светило прямо в лицо, от спёртого с привкусом гари воздуха ломил затылок. Осторожно подняв голову, она оглянулась в испуге: привычная обстановка, Виталик за столом читает. Надо сказать, чтоб срочно комнату проветрил.
– Как пообщались? – раздался голос сына. – Сначала разрыдались на плечах друг друга, а потом он поведал, что всегда любил тебя одну…
– Тебе придётся прописаться на Таганку, перед смертью дед добился разрешения, – игнорируя колкость, ответила не дремавшая в ней мать.
Виталик озадаченно смолк. Пора собираться?
– Давай, чаю хотя бы попьём, а потом поедем в Черёмушки, – вдруг жалобно попросил сын. – Наверняка, отец не догадался? Они с бабушкой без прислуги шагу ступить не могут.
О хлебе насущном Ира совершенно позабыла. Виталик кинулся накрывать на стол.
– Мам, не возражаешь, если немного поживу у Антона? В институте можно оставаться допоздна, и вам мешать не буду. А то по ночам ждёте-ждёте, пока усну. Оставались же вы здесь, когда я был маленький.
От неожиданности она чуть не поперхнулась горячим чаем: «Вот он, век разума! И полного бесчувствия! Уже сын о моей личной жизни заботится».
– А квартира их мне не нужна. Лучше пусть отец выпишется и оставит нас в покое.
– Дурачок, потом сам спасибо скажешь, – вздохнула Ира и посмотрела на часы, потом в разъём проспекта, где, слоясь в синеватой облачной дымке, догорала рыжая вечерняя заря.
Збышеку около 35 лет, его жене Яде – 34, знакомы ещё со студенческих пор. И сейчас вместе – оба в науке, в университете, да и живут благопристойно – в коттеджном посёлке за окраиной Варшавы: на 4-х сотках – покрытый сайдингом домик с крылечком, палисадником и местом для машины. Крошечный островок мещанского счастья по-европейски.
Когда мужчины подъехали, две девочки-погодки выскочили навстречу. Старшая, тёмненькая, капля в каплю напоминала мать; младшая, почти блондинка, отцовских кровей. Интересно, кому повезёт по жизни больше? Выглянув из кухни, Ядя помахала рукой, давая знак, что гостю рады. Збышек называл всех троих «мои девочки» и не чаял в них души.
За кофе сам собой завёлся разговор о потомках русских эмигрантов в Польше, и Ядя, немного кокетничая, сообщила Антону, что в роду её матери были цыгане из России.
– Она иногда гадает, – заметил Збышек, – хотите, погадает вам?
Он с лёгкой усмешкой посмотрел на жену. Отмахнувшись, Ядя, тем не менее, взяла чашку гостя и ловким движением опрокинула в блюдце. Подождав секунд двадцать, она вернула её в прежнее положение и стала изучать застывшие узоры.
– Я вижу вас, Антон, среди женщин, – вдруг поведала Ядя.
– В гареме, – с лёгкой усмешкой добавил Збышек.
– Нет, это другие женщины. Поодаль, очень нечёткий профиль, пожилой….
– Моя мать, она давно умерла, – тихо заметил Антон. Новизна обстановки или обстоятельства Ириной отлучки сыграли роль, не поймёшь, но на какое-то мгновенье он проникся пророческим даром польской цыганки.
– Рядом, по обе стороны – пани вашего возраста…
– А пожилого мужчину с бородкой не видите? – перебил её Антон прерывающимся голосом.
– Нет, нет – отрицательно покачала головой Ядя, – в центре ещё одна, очень молодая пани, скорее всего, дочь.
– Он – примерный семьянин, и не содержит на стороне ни любовницы, ни дочери, – с деланным смехом возразил Збышек и предложил выйти на террасу. Ядя обиженно смолкла.
Некое время мужчины стояли в нерешительности.
«Збышек наверняка поделился с женой моими личными проблемами. И если это не обычный застольный розыгрыш, она нюхом цыганских предков могла ощутить нечто, витающее подле моей персоны, и захотела как-то успокоить… или предостеречь, – размышлял Антон. – Мистика и только,…однако, пора подводить итоги поездки, тактично дав понять, что научное представительство совсем не по моей части».
– Какие у вас дальнейшие планы? – вдруг спросил Збышек. – Пора переводить наше научно-техническое сотрудничество на деловые рельсы. Разработками всерьёз заинтересовались немцы. Осенью можно организовать командировку в Восточную Германию – месяца на два для начала. И денег заработаете.
Видя, что советский коллега молчит, подытожил:
– Всё официально. В сентябре приеду в Москву, и договоримся с вашим шефом окончательно.
«Ай, да Збышек! – восхитился Антон мысленно. – С виду – флегма, а сколько энергии!»
Внезапно затрепетали в ночной тиши невидимые крылья, пронёсся силуэт крупной птицы, растворившись во тьме, в перелеске заухало. Червячок сомненья стал стремительно перерастать в лавину неодолимой тоски по Ире. Стряхнув оцепенение, он пошёл прощаться. Пора! Не хотелось хлынувшей через край меланхолией омрачить радушным хозяевам остаток вечера.
Провожать Антона на вокзал под руку со Збышеком пришла и Ядя. Когда поезд тронулся, она почему-то тихо всплакнула.
Глава 7
Может, действительно, последовав совету сына, вплотную заняться собой? Сорок лет – бабий век! «Гуманитарные проблемы» по выражению матушки, о которых раньше Ира толком и не слыхивала, вдруг навалились снежным комом поближе к весне. Трудно, сохраняя приличную мину на лице, выносить пугающе регулярные приступы мигрени. После них всё раздражает и валится из рук. И основной раздражитель, как правило, Антон: то вернётся поздно – праздновали 23 февраля под приглядом шефа, и она, не помня себя, устраивает скандал, то… не поймешь, приревновала на 8 марта! – в первый раз, чёрт возьми, без оснований к своей подруге. Раньше размолвки заканчивались скоро и просто, но сейчас в отношениях словно выстроилась незримая стенка. Другой по праву мужа, не мудрствуя лукаво, попытался бы её сломать, а Антон оскорблённо замкнулся. Спали теперь, отвернувшись, каждый в себе…
– Давно у вас так?
– С нового года.
– А как ты?…
– Спираль уже лет пять, – вздохнула Ира.
– Да, иначе как швед под Полтавой – не захочешь, а залетишь. Какая там осторожность! От мужиков типа Антона вполоборота заводишься. Ему иной раз глянуть искоса стоит, и зуд по всему телу аж до кончиков пальцев ног! Будто любовник и взрослый младший брат одновременно, – начала наводить тень на плетень подруга-врачица. – Сколько вы уже вместе, 12 лет? Чувство новизны исчезло, надо отдохнуть друг от друга. Вдобавок у тебя кармический цикл меняется. Организм стал нуждаться в притоке новой крови. В 40 мужики уже не те – кризис среднего возраста. Во-первых – перестань предохраняться, и съездите хоть разок в отпуск порознь, – глаза Ирины округлились, – или заведи себе молодого воздыхателя как наша заведующая.
Шутка? Сама мысль, что кроме Антона, кто-то может к ней прикасаться, вызвала такое отвращение, что Ира даже поморщилась.
– Да, ничего такого! Если он возраста Виталика, будет тебя встречать где-нибудь в скверике, платонически воздыхать о высоких чувствах. А дашь разик-другой себя поцеловать, глядишь, и к мужу приревнует. Новые ощущения, переживания; как говорится, моральная измена – самая тяжёлая.
Балаболка, наплела с три короба семь вёрст до небес лесом, …но определённый резон в словах подруги отрицать нельзя. Обдумать их Ирина до конца не успела, жизнь разрулила сама: только муж отбыл за кордон и за ним словно задвинулся «железный занавес», она напрочь лишилась покоя. Пару раз, одолевая препоны, Ира дозванивалась по ночам в Варшаву, и его родной голос издалёка так грел душу, что растопил-таки под сердцем ледышку городского слежавшегося, грязного снега…
Гражданская панихида уже подходила к концу; Виталик стоял у гроба деда, рядом – отец с бабушкой. Ранее пустовавший по месяцам зал госпиталя забился до отказа докторами, медсёстрами, даже очень пожилых санитарок выделял намётанный глаз Ирины. Отдать дань её бывшему свёкру пришли многие. Николай Петрович в генеральском мундире и – в гробу. В голове не укладывалось! Главное, никогда никаких жалоб на здоровье! Считал: врачу это не пристало. Наоборот, сам интересовался самочувствием её матери. Ещё однажды добавил:
– Надо как-нибудь встретиться, поговорить.
Решили, когда Виталик сдаст сессию. И вот свиделись! Ира исподволь оглянулась: за окнами стемнело, на лица упали серые тени – видимо, вчерашняя гроза возвращается. Н.П. пережил её батюшку на 10 с лишком лет, а был постарше! …У отца в гробу было спокойное, даже счастливое лицо. Упокоился, почувствовав: любимица, наконец, счастлива в надёжных руках. …То же выражение сегодня на застывшем лице свёкра. И он дождался: внук окончил институт.
Лёгкий толчок в спину – прощание окончено, народ потянулся к выходу. Константин не настаивал, чтоб сын поехал на поминки, только попросил не затягивать с выпиской-пропиской. Виталик неожиданно без околичностей согласился, а по дороге домой заметил, что отец с бабушкой «не такие уж и плохие».
«Почувствовал себя генеральским внуком, – машинально отметила про себя Ира. – Когда-то это должно было проявиться».
Глава 8
Мчится по российским просторам поезд, глохнет перестук колёс в перелесках. Советские люди, кто с лицом простака, кто, попросту собравшись внутренне, без маски возвращаются из европейской жизни. Антона встречали жена, Виталик и давний приятель, явившийся за коробками с компьютером. Коробки отправятся на Ленинский, Ира с Антоном смогут спокойно, без канителей ехать к себе. Разлука явно пошла на пользу, втиснув их обратно в телефонную будку былого, помятую, зато памятную.
От Антона пахнет поездом и немного заграницей. В прихожей они пару минут стоят, обнявшись. Традиционное «Что ты там ел?» – и жена торопится на кухню. Звонок Виталика, будет не раньше, чем часа через три. О-го-го! Селёдка под шубой с традиционным «оливье» подождут, Ира, уже не стесняясь, прижимает мужа к себе. Их руки начинают жадно скользить друг по другу, словно вспоминая и заодно проверяя, всё ли на своих местах. Окончательно удостоверившись, что они вместе, тела сливаются воедино. Всё тонет в неведомом доселе томлении. Кажется, время приостановилось и, поколебавшись, неспешно потекло вспять.…
Очнувшись, Ира рывком, словно восставая из вчерашнего дня, садится на кровати. Хлынувшая как из ведра запоздалая ревность к пролетевшим двум неделям, кажется, уже заполнило всё нутро, но любопытство пересиливает:
– Пока нет Виталика, надо посмотреть, что ты привёз…
Она демонстрирует обновки, накидывая их поочерёдно на голое тело и поглядывая на мужа в зеркало.
«Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная, упоенье любовное Вам судьбой предназначено»…
Причин для беспокойства нет, но:
– Как ты там жил без меня? – не выдержав, кокетливо интересуется жена, пропуская мимо ушей словесное кружево Серебряного века.
– По существующим нормам советский учёный может выдержать в загранкомандировке 15 дней, – в тон ей старается отчитываться Антон, но грядущую сцену ревности прервал громом среди ясного неба затрезвонивший телефон.
– Виталик!? И с деликатным сообщением, что скоро подъедет.
Романтическая идиллия разрушена. Оба спешно одеваются и распихивают вещи по местам. Теперь уже идиллия супружества перемещается на кухню, где родной аромат свежезаваренного индийского чая!
– Жаль Николая Петровича, хороший мужик был, – позванивая ложечкой в стакане, обронил Антон.
– Да, мог бы ещё пожить, – вздохнула жена.
– А как Константин? По-прежнему один и нуждается в сочувствии?