Читать онлайн Три истории бесплатно

Белый мотылёк (1 рассказ)

В одном городе, название которого уже давно забыто, жил был молодой студент. Учился он прилежно и много знал, но случилось одно дело, и он бросил обучение в университете. А случилось вот что. Однажды он увлёкся искусством, да не просто увлекся, а заболел этим. Днями и ночами ходил он как в воду опущенный и всё грезил о своих идеях, которые бы хотел воплотить в жизнь на белом полотне. Именно из-за этой "болезни" он бросил институт; ничего не сказав родителям о своём решении. Он до сих пор просил у них деньги, говоря, что те нужны ему для оплаты жилья, обучения и для прочих расходов, и получал эти деньги. Конечно, он тратил эти деньги за жильё, хоть и вспоминал об этом благодаря хозяйки, которая приходила к нему озлобленная тем, что он забывал про свой долг. Остальная же часть его сбережений уходила на лекарства от его "болезни" и тратил он на них почти все свои деньги.

Как же будет горько плакать мать и как же будет зол отец услышав, что творит его сын. Узнай он про то, что его сын малюет холсты и расписывает полотна, художнику не отделаться так легко. Отец у нашего героя был старой закалки, ценил больше всего порядок и дисциплину, ещё вдобавок ко всему этому он был офицером. Поэтому, привыкший к порядку у себя, требовал порядка и от своих домочадцев. Сына он держал в ежовых рукавицах и мечтал, чтоб тот пошел по его стопам и служил, как и он исправно и с честью. Но его сын выбрал жизнь в канцелярии (как думает отец и мать), а не правильный и надежный путь. Отец долго бранился на сына из-за этого, но быстро смягчился: «не велика потеря, главное, что не стал бродяжкой с дудкой»-говорил отец. Мать же была наоборот, мягкая и через чур сентиментальная, верящая в величие добра и милосердия. У неё было слишком мягкое сердце, что на каждую плохую новость она падала в обмороки. Будь-то птичка в стекло стукнулась или убил кто кого, все было для неё одинокого болезненно. Гости, что приходили к ним в дом, когда наш герой был ещё мал, всегда говорили: «какая Вы матушка добросердечная, повезло сыночку с такой доброй маменькой». Но матушка не занималась воспитанием сынка, эту работу она отдала нянечкам, а сама отдалась благим делам и званых приёмов. Ведь такому человеку как она, нет времени на какое-то там воспитание, её дело – нести добро и милосердие в этот мир. И вот рос наш художник, облюбованный нянечками, во внимание. В него с самого рождения закладывали честь и достоинства, которое нынче в дефиците. При этом, говорили это те люди, что вели совсем не тот образ жизни, о котором воспевали. Даже отец и тот был не тот человек для подражания. Так и рос Художник в противоречиях и дорос до сегодняшнего дня.

Бросил он обучение по причине того, что совсем не понимал, зачем вообще нужны были эти науки, которые ему преподавали. Но эта была не основная причина, а оправдание. В начале ему всё было понятно и ясно, всё стояло на своём месте и оспаривать не приходилось. Но настал тот несчастный день, день его болезни, и он понял, как же его жизнь была неправильна и то, что тратил он свою жизнь в пустую. При чем учился он как обычно, просто приходил на занятия, отвечал и уходил, в кружки не вступал, ибо верил в их пустоту. И так каждый день. «Совсем унылое занятие»-думал он.

Однажды он услышал, как его друг нахваливал новых художников за границей, что у них есть идеи и талант, новое виденье, что их работы – это новое слово в мире искусства. И так стали интересны Художнику эти слова, так стало невтерпёж увидеть эти самые работы нового поколения, может это развеет его скуку: -«что это за работы такие?». И вот в один день в каком-то городе состоялась выставка работ новых художников, там были и наши и заграничные художники. Наш герой, не раздумывая, тут же собрался и поехал. Он долго ждал этой поездки и был воодушевлен ею и когда прибыл, то был так сильно разочарован увиденным. То, что он ожидал увидеть на этой выставке, так это ювелирно прорисованные детали, смысл действий, красоту происходящего. А вместо этого ему пристало, как он выразился своему другу, мазня на холсте и игру с геометрией, бессмыслица и боль в глазах от "сочетания" цветов. Друг же уверял его, что тот ничего не понимает, это – искусство. В этом и есть новое виденье, о котором он говорил. Это и есть революция в искусстве, которая изменит мир и перевернет его, а нам нельзя отставать от заграничных соседей и делать то же, что и они.

С тех пор Художник совсем разочаровался в величие искусства, которое создает человек сейчас. Он, привыкший видеть величавые леса Шишкина, могучее море Айвазовского, необычайно точные образы Петра и Толстова, написанные Гё, разочаровался желтыми картинками с красными и синими треугольниками, портретами, не чуть не отличавшимися от палитры, в которой размешивали краски. «И это великие художники будущего? – негодовал и даже разозлено возмущался художник в своей комнате. – Я верну русскому народу его красоту и величие!»

И стал наш студент скупать краски, кисти, холсты; запирался в своей комнатушке; не ходил на занятия неделями, месяцами, пока его не отчислили. Но даже так, художнику было всё равно, он рисовал денно и ночно. Картины выходили детскими и плоскими, пока не прошло достаточно времени, чтобы наш художник научился налаживать правильно тени и оттенки. Его работы – нравились ему, и он считал, что те достойны внимания публики, он хвалился ими и считал правильными для народа. И вот однажды, он взял свою самую лучшую работу из всех, что он когда-либо делал и пошел к человеку, что оценивал картины, продавал их и выставлял на самых узнаваемых выставках. Художник был так доволен своей работой, он был в ней уверен и считал, что этот человек проникнется его картиной и купит за высокую цену, ведь столько сил и времени художник потратил на неё.

Художник стоял в кабинете оценщика. Его безумные глаза смотрели на человека. Вид художника походил на образ сумасшедшего, только что сбежавшего из психдиспансера. От художника скверно пахло, видимо тот давно не принимал ванну. Его одежда была забрызгана в краске, каких-то странных жирных пятнах, на рукавах были засохшие куски чего-то непонятного, видимо это была еда. От всего этого вида оценщика воротило. Он хотел как можно скорее закончить разговор с бродяжкой и удалится по своим делам. Художник поставил холст на стол и снял с него ткань, что защищала картину от посторонних глаз. Оценщик посмотрел на неё и сказал:

– Это никому не нужно. Это просто мазня.

Эти слова ударили художника по больному. «Это мазня» – так он называл картины современников, а теперь его картину называют такими страшными словами. Он столько сил потратил на создание такого шедевра, а сейчас стоит в кабинете человека, который, как ему казалось, почитает размах души, пейзажи, написанные в точности, ювелирно. «Как он мог произнести столь грубые и невежественные слова по поводу его картины? Разве работы Шишкина, Репина для него пустой звук? А как-же Левицкий, Рокотов? Неужели он не понимает ничего?» – стоял художник так пару минут, а в голове вертелись только эти мысли, пока басистый голос не пробудил его от ступора.

–Ну-ну, голубчик. Не вешайте нос. Придёте через годик другой, как раз научитесь с краской работать, вдохновение появится. Может принесёте мне что-нибудь стоящее. Вон как этот, как же его. О! Степан Суриков, кажется. Вы видели его работы? Такие абстрактные картины, – протянул он, как кот. – я думаю, вам стоит взять с него пример и работать в таком же духе. Я чувствую, что у него талан. Он работает в том жанре, что сейчас популярен, особенно на западе, и точно обретёт успех у публики.

Услышав слова, которые его так раздражали и бесили, он освирепел и набросился на своего собеседника.

–Ах ты черт! Ты ещё пожалеешь, что отвернулся от меня!

Кинув человека в сторону, художник развернулся, хлопнул дверью и ушел.

С того дня, или даже с той самой минуты, художник сильно распалился. Взяв в руки кисть, он не отходил от холста ни на минуту, пока у него не выходило чего-то стоящего. Но опять же, как только картина была закончена, он срывал с неё полотно, рвал и бросал в печь, а потом подкидывал дров, чтобы всё это лучше горело. Всё то, что выходила из тонкой кисточки, бросало художника в ярость. Его работы казались ему бездушными, поддельными и неправдоподобными. В них он не чувствовал отклика, которые обычно исходили из чужих работ, более масштабных живописцев. Их то работы производили стоящий эффект, на них можно было смотреть и смотреть, и находить в потаённых уголках своей души белые пятна, что ещё были не открыт самому себе.

Поддавшись словам оценщика, художник стал работать днём и ночью, совсем забыв о сне. Он совсем одичал от своего искусства, лицо обросло и стало похоже на морду зверя. Исхудал он сам, стал похож на вешалку, на которую накинули пальто и забыли, одежду он так и не поменял после той встречи. После той встречи он тут же, переступив порог накинулся на холст и макая кисть в краску, создавал новые идеи. От всего мира он отгородился и забылся, будто и нет никого вокруг, только он сам и его холсты. Время для него также пропало и перестало быть. Смену суток он толком не замечал, лишь тогда, когда надо было зажечь свечу, чтобы в комнате стало светлее, он понимал, что прошел день и на смену ему опустилась ночь. И лишь старая хозяйка квартиры приходила к нему и требовала деньги за жильё, так он и понимал, что прошло определённо большое количество время, чем ему казалось.

Сколько прошло с того случая уже и не сосчитать, художник стал искуснее в своём деле, но всё равно, его картины были бездушны и скучны. Столько холстов он сжёг из-за разочарования своих работ; сколько кистей сломал от злости, когда краска шла не так как он хотел; сколько ночей он не спал чтобы закончить работу и снова её сжечь; а сколько времени он ждал и ждёт свою музу, что подарит ему своё внимание. Он ждет, когда же напишет что-нибудь стоящее, что-нибудь, что не стыдно было бы показать миру.

Однажды к нему пришел его друг. Давно они с ним не виделись, наверное, с тех пор как художник бросил учёбу и выбрал жизнь искусства. Друг до сих пор обучается в том университете, он и не собирался бросать обучение. В отличие от Художника, его студенческие годы проходили весело и запоминающееся. На кружки он записывался и менял как перчатки, не мог усидеть в одном -всё хотелось ему побывать в каждом. Обучение у него проходило весело и со всеми преподавателями он находил общий язык. Был душой компании и за всегдатым авантюристом. Но была у него одна привычка, скорее не привычка, а особенность, любил он всё новое и престижное. Его всегда привлекал престиж и он следовал толпе поэтому он и хотел, чтобы и художник одумался и бросил свою живопись, как никах – эта профессия непрезентабельна в обществе.

Друг зашел в квартиру, на удивление та была не заперта. Старая разваленная комната, деревянные полы были в слое грязи и пыли, их не мыли уже очень долго; краска на стенах стала отколупываться, будто кто-то делал это специально; в углах комнаты виднелись следы плесени, она нарастала как мох и разрасталась всё больше и больше; пыль застоялась и осела: на мебели, подоконнике, старых книгах, на всем, кроме мольберта, на котором был холст, с начатой картиной, и красок, что стояли рядом; не задёрнутая штора, создавала полу мрак в комнате – это ещё больше угнетало друга. Всё было захламлено. Осмотрев все вокруг он сделал для себя выводы и обратил свой взгляд на Художника, который даже не шелохнулся, чтобы поприветствовать своего друга. Сам вид Художника был не лучше.

–Как же ты себя запустил. Когда в последний раз выходил на улицу? -Спросил друг.

–Некогда мне гулять, я жду вдохновение.-Даже не посмотрев в сторону товарища, сказал Художник.

–Сидя в четырёх стенах? Вдохновение нужно искать, оно само к тебе не придёт.

–А ко мне придёт, – наконец Художник повернулся лицом к собеседнику. – Я жду свою музу, свою прекрасную музу. – В его голосе читалась надежда. Невольно и сам друг поверил в успех своего друга Художника, но быстро опомнился.

–Поешь хотя бы. А то от мертвого тебя, толку нет, так твоя муза подумает.

–Моя меня и мертвого любить будет! Моя муза не такая как ваши нимфы, моя муза так прекрасна и чудесна, что сравнима с богиней. Её внимания никто никогда не добивался, потому что не один творец не достиг того мастерства, что привлекло бы её, а я смогу. Вот увидишь, она придет ко мне, она ждёт, когда я стану достаточно готов к встрече с ней. -Эти слова были похоже не на слова художника, а на слова фанатика, верящего во что-то невероятное и пытающего убедить в этом остальных. Эти речи напугали друга, поэтому он решил сменить тему дабы не уйти от реальности происходящего.

–Господи, ну хотя бы окно открой, а то воздух совсем застоялся, запах плесени из всех щелей идет.

Друг открыл окно. Свежий ветерок подул в комнату. Пыль поднялась вверх и тут же куда-то испарилась. Казалось, будто в комнату вдохнули жизнь, и она снова стала как прежде. Белая штора колыхалась от ветерка – то поднималась, то опускалась, создавая впечатление того, что какая-то невидимая рука брала ткань за низ и натягивала её, чтобы сорвать с колец, но этой силе не хватало мощи.

Друзья решили сесть и перекусить и снова продолжили разговаривать, но теперь их беседа была обычной, земной, идеи искусства они ни разу не затронули. Расспрашивали о семьях, об учёбе, о планах, рассказывали друг-другу интересные случаи, которые с ними были и лишь могли произойти. И проговорили они так до позднего вечера, и продолжили бы если бы не заметили, что уже темнело. Друг решил уложить Художника спать, потому что знал, что тот давно не смыкал глаз (это было ясно по его мешкам под глазами и нервному поведению, которое очень сильно бросалась в глаза), да и сам Художник точно не уснёт, а продолжит мазать холсты. После того как убедившись, что Художник лег спать, друг ушел.

Художник уснул быстро, видимо недостаток сна сказался на нем. Но спал он так, будто что-то ему мешало, наверное, это всё из-за открытого окна, которое проветривало помещение. Его так и оставили, потому что Художник жил на третьем этаже, и домушник к нему не доберётся, переживать было не о чем, а свежий воздух в комнате не повредит. Ветерок всё время колыхал штору, поэтому она издавала странный звук. Раньше девушки так шуршали своими платьями, когда кланялись кавалерам на балах и званых вечерах. Атлас, шелк или какая-нибудь другая дорогая ткань их любили девушки и носили с удовольствием. У Художника сразу всплыли зарисовки тех дней, ему вспомнилось его детство, когда матушка показывала его своим гостям и ждала комплиментов в свой адрес о том, какого хорошенького сыночка она вырастила. Мать каждый раз краснела и прятала свою победную улыбку и смущающиеся глаза. От этих постоянных ритуалов матери, Художнику было не по себе. Этот звук возвращал его в прошлое, когда его использовали как куклу, для показа своим подругам. «Смотрите какая у меня красивая кукла, она и двигаться может и глазки закрывать, а ещё спит, когда я ей говорю» -именно так Художник воспринимал слова матери, когда она приводила его к гостям и вертела как хотела. Из-за этих воспоминаний он часто просыпался, вертелся и не мог отогнать такие мысли, чтобы уснуть вновь. И вот в очередной раз он проснулся от звука ветра, который вновь колыхнул штору, да так сильно, что казалось и вырвал её с корнем.

Лежал он на своей кровати и ждал, когда придёт к нему сон. И когда наконец он стал засыпать, почувствовал в полудрёме, как кто-то сел к нему на край кровати. У него перехватило дыхание. Всё его тело покрылось мурашками, волосы встали дыбом. В комнате кто-то есть. Он ощущал всё, что происходит вокруг него и это его пугало. У него возникла такая мысль, что, если он претворится спящим это что-то уйдёт. Он не мог пошевелится, страх сковал его, даже открыть глаза и посмотреть кто же это. Неужели кто-то поднялся к нему на третий этаж и решил убить? Неужели кто-то пришел за его картинами? Или может это его друг, может он что-то забыл и вернулся? Точно, дверь то он не закрывал, скорей всего это он вернулся за чем-то. Пока Художник проваливался глубоко в страх и надеялся, что всё это ему чудится, что это всё из-за переутомления, холодная рука слегка до коснулась до его кожи и убрала волос с его лба. Художник, поняв, что это происходит на самом деле и что в комнате и вправду кто-то есть, нерешительно открыл свои глаза. Сегодня была лунная ночь, на небе не было ни облачка, а звезды светили так ярко и чисто на черном фоне, что казалось будто именно так и выглядел снег, что усыпает землю, если бы он был черным. Луна освещала комнату, её серебряный свет струился из открытого окна. Эти нежные расплывчатые лучи освещали ту, что сидела на кровати художника. Перед ним была девушка неописуемой красоты. Таких красавиц ни в жизнь не встретишь. Её белое платье было такое лёгкое и так сияло от света луны, как серебром. Оно открывала её плечи и ключицу, такие идеальные линии тела он ни у одной девушки не видел; её светлый волос, также как и платье, сиял при свете луны, они были такими же белыми, белые словно снег. Её нежные пальчики касались щеки Художника. Эти пальчики были такими холодными, что он подумал, что за ним пришла смерть и от этого сильно сжал глаза, но не смог продержатся долго, уж больно красивая она была, а когда открыл, то след незнакомки исчез. В его голове остался лишь её прекрасный белый образ, и нежная улыбка, которую он получил от неё. Такая нежная и холодная одновременно, что-то в этой улыбки его пугало и в то же время притягивало.

С той ночи, его мысли заняла эта девушка. Её образ он хранил особо кропотливо. На утро он тут же стал рисовать её, прекрасную незнакомку в белом, окруженной лунным светом. Он прорисовывал, каждый её волосок, каждую складку на платье, каждый миллиметр её тела, но только её лицо ему не удавалось вспомнить и перенести на холст. Как бы он не старался, её лицо так и оставалось пустым, будто и не было лица у этого блудного виденья. Девушка в белом свете – эта девушка и есть белый свет, даже её кожа светилась белым светом, от неё исходил этот лунный свет. Неужели она ангел, который решила прийти к Художнику? Или же она и есть его муза, которую он ждал всё это время?

Художник ломал все свои холсты из-за несоответствия образа девушки с изображением на картине. Её лицо для него казалось таким идеальным, четким и реальным в его мыслях, но как-только он брал кисть и макал её в краску, то всё это исчезало, будто и не было. Он совсем забыл о сне и еде. Он закрылся в своей каморке от всего мира, и в этот раз намного серьёзнее. Даже друг не мог до него достучатся. Когда тот приходил, то Художник будто и не замечал, что в дверь стучались, что в комнате кто-то есть, для Художника всё было пусто, как в его комнате, так и за её пределами – ничего не существовало.

С того дня он не закрывал окно, он верил, что девушка пришла к нему с неба и если он закроет его, то она не сможет к нему вернутся. Но даже так, время шло, а девушка всё не появлялась. Может всё это просто приснилось ему, и он себе выдумал прекрасную девушку в белом? Нет, в этом он точно был уверен – она была реальна, как и эта комната, как эти кисти, как эти холсты, как и он сам, и он ждал её, ждал, когда она вернётся к нему и подарит ему всю себя. И вот один раз упал он без сознания то-ли от усталости, то-ли он голода. И только тогда ночная незнакомка пришла к нему.

Художник открыл глаза. Он лежал посередине комнаты, а немного дальше от него стоял мольберт с картиной музы. Возле этого мольберта стояла она и, совершенно игнорируя Художника, разглядывала свой образ, изображенный на картине. Её тонкие, длинные белые пальцы коснулись холста, краска ещё не высохла, поэтому, когда она убрала руку от своей картины её пальцы были вымазаны краской, она потёрла их друг об друга, но краска не исчезла. Художник смотрел на это и не двигался, у него не хватало сил даже просто держать глаза открытыми, но он собрал все свои силы, чтобы запечатлеть в голове её всю, он рассматривал каждый миллиметр её тела, каждую делать, не упускал ничего. Он старался держать себя в сознании, старался держать глаза открытыми прежде, чем она снова уйдёт. Наконец она повернулась к Художнику. Её слабо розовые губы изображали нежную улыбку. Её серые глаза были такими холодными, но в то же время они манили к себе (холодное тепло, если можно так выразится). Художник пытался пошевелится чтобы прикоснутся к девушке, но всё что он смог сделать, так это немного шевельнуть пальцами. Девушка звонко, но в то же время тихо, словно где-то в далеке, засмеялась, приложив свои аккуратные белые пальчики к своим губам, и зажмурила глаза. Художник удивлялся столь нетронутой красоте, впервые он видел такие, казалось бы, обычные, ничем не примечательные движения, но всё, что она делала, хотелось сжать в руках и не разжимать. И этот момент он хотел запомнить, он хотел запечатлеть её в движении на своей картине, чтобы та казалась ещё более живой, поместить её внутрь своей картины, словно птицу в клетку. Будто поняв желание Художника, она перестала смеяться и снова вернула свою блаженную улыбку. Она подошла к мужчине, села на корточки и тронула его губы. Он вновь вспомнил её холодные руки и этот холод пробрал всё тело. Внезапно она встала и отошла от Художника. Он не понимал, что произошло, почему она резко отстранилась от него. «Неужели я напугал её тем, что дрогнул от её пальцев?» – подумал Художник и хотел опровергнуть предположения девушки, но та подошла к окну, оно было открыто. Ветер подул, подняв штору в воздух, и девушка исчезла, а художник вновь потерял сознание.

На утро пришла хозяйка и стала стучать в дверь – пришел срок платить за квартиру. Увидя своего непутёвого жильца без сознания, она тут же послала за доктором. Художника привели в себя и прописали отдых, больше гулять и не забывать про еду, но тот не слушал их. Ему было не до их советов, у него была муза, его прекрасная муза. Девушка, чей взгляд пробирал до дрожи, а улыбка была слаще любого мёда; девушка, чью черты лица заставляли ломать голову над тем, как передать их на холст, а линии тела притягивали к себе не только взгляды. Придя в себя окончательно, он тут же кинулся к своей незаконченной картине. Теперь он точно помнил её лицо, вот оно – перед ним и никуда не денется. И вот наконец картина готова, всё точно и четко. Впервые художник был так уверен в том, что он сделал. Девушка на холсте была словно живая. Казалось, если протянуть руку, то ощутишь тот холод, что был при касании её рук. Что за чудо стояло перед ним? Он до сих пор не верил своим глазам, она и вправду сейчас с ним, прямо здесь в этой комнате, только на картине. И только он хотел прикоснутся к ней, как вдруг упал без сил и уснул. Проспал он почти два дня на полу возле мольберта, и наконец проснулся. Он внезапно подскочил и кинулся к своей ненаглядной. Увидя своё творение на месте, он вздохнул с облегчением. «Слава богу мне это не приснилось»– подумал он.

Взяв свою картину за пазуху, он пошёл к тому самому человеку. Теперь тот оценит его работу по достоинству. Но что было странно для художника, так это то, что он не хотел продавать картину. Это он понял лишь после, ведь сейчас им руководила гордыня. Он относился к этой картине как к своему дитя, даже больше – как к богине. Сейчас он лишь хотел утереть нос тому заевшемуся бедняги и показать настоящее искусство, а оставить картину себе -этой мысли в голове у Художника не возникало.

Художник поставил холст на стол мужчины и снял покрывала, что закрывало картину. Этот человек встал со своего стула. Его глаза стали такими большими как блюдца, а рот он раскрыл так будто он сейчас и вовсе отвалится. Мужчина приблизил свою голову ближе к картине, казалось, что он хочет залезть в неё с головой. Он был так впечатлён девушкой на холсте. Что не мог подобрать слов. Белый свет в синей тьме, нежность в холоде, страх в красоте – все контрасты были изображены с помощью кисти и краски на деревянной рамке обтянутой тканью. Это было невероятно, мужчина хватал воздух ртом будто рыба на суше, его толстые пальцы тянулись к девушке, чтобы коснутся её, но это был всего лишь рисунок, который, был словно окно в ту комнату, где стояла дева.

–Ну что скажите? – Спросил художник с надменной интонацией и усмешкой.

–Где ты её достал? – С жадными глазами посмотрел на него мужчина.

–Это моя работа. Помните Вы сказали, что мои работы – это мазня? А что вы сейчас скажите?

–Ты? Да где ты такие краски добыл? Не верю я, что ты смог это сделать.

–Дорогой мой друг, я работал неустанно ради этого момента. Ко мне пришла муза и вот я её изобразил на белом холсте. Вы до сих пор считаете мои работы мазнёй?

–Я куплю её! Куплю! Пятьсот рублей даю!

–Ты за кого меня принимаешь? Она стоит больше!

–Даю тысячу рублей! – Мужчина покраснел от жадности и неуважения голодранца.

–А почему не три рубля? Пойду-ка я к другим людям, может они её купят. – Художник взял холст и повернулся к мужчине спиной.

–Погодь! Я заплачу… десять тысяч!

– Вот это уже другой разговор, но Вы, господин, могли бы и больше предложить.

Долго злясь, мужчина предложил последнюю сумму, на которую художник согласился. Взяв деньги, он вернулся к себе в коморку. Неделю он жил припеваючи, не зная бед, но на вторую он увидел в газетах о выставке художников современности и захотел сходить туда. Его не интересовали картины нынешних "творцов", что пишут ради наживы и прославить своё имя, а не свои работы – его интересовала его дева, его прекрасная луна.

Приодевшись, умывшись, он прихорошился, хотя после того, как бросил университет не делал такого. Посмотрев на себя со стороны, он усмехнулся и пошутил будто на свиданку собрался. Придя на место, он глазами искал свою ненаглядную музу, но ему попадались лишь пятна и разводы на холстах. И вот наконец он нашел её. Она висела в углу, там, где её мало кто мог увидеть. Возле неё стояли молодые люди и тихо смеялись.

Художник, подойдя ближе и услышал какие непристойные фразы они кидали девушке на холсте. От этих слов Художник впадал в ещё большее бешенство чем тогда, когда его работы называли бездарностью. И тогда ему в голову вонзилось мысль: «Никто не должен на тебя смотреть». Люди ушли и теперь Художник стоял один и смотрел на неё, на свою прекрасную. И стоял он так, пока кто-то не постучал его по плечу.

–Закрываемся, милок. – Это была старушка-сторож.

Люди уже ушли, и Художник стоял один возле своей ненаглядной.

–А ведь я её нарисовал, – сказал он, как бы невзначай, не отводя взгляд от картины. Старуха повторила о закрытии и ждала, когда уйдёт этот человек. – Однажды она пришла ко мне и поселилась у меня в голове и теперь не выходит. Она в начале напугала меня и у меня были мысли чтобы это было наваждение, что её нет. Но сейчас я хочу увидеть её, чтобы она была реальна, а не просто моим наваждением. Хочу прикоснутся к ней, хочу любоваться ею всю свою оставшуюся жизнь.

–Да мне то что? Закрываемся, голубчик, уходите.

–К ней много людей подходило? Они её видели? – Наконец он повернулся к старухе с безумными глазами, что та пошатнулась.

–Мне по чем знать?

Художник толкнул старуху в грудь, и та свалилась с ног. Он схватил картину и убежал с ней прочь. Бабка даже не успела опомнится, как мужчина исчез, как сквозь землю провалился.

Художник бежал по тёмным улицам не оглядываясь назад. Он крепко сжимал в своих руках картину и не разжимал до тех пор, пока не вернулся в свою квартиру. Прибежав к себе и закрыв дверь, он был в лихорадочном бреду. Отдышавшись, он посмотрел на картину – она. Девушка была как настоящая, стояла в точно такой же комнате, что живет он. Теперь она его и больше он никому её не отдаст, больше никто не посмеет быть с ней рядом кроме него.

Всё это время он говорил с девушкой на картине, проводил пальцами по нарисованной музе. Он не отрывался от картины не на секунду, он всё ждал, когда к нему придут и заберут его и его любимую, когда их разлучат, но никто не приходил и он радовался новому дню с ней, радовался тому что их сегодня не разлучили. Так просидел он возле этой картины, не отрываясь два дня и одну ночь не смыкая глаз, а на вторую ночь он уснул прям на полу.

Никогда он не спал так хорошо, как сегодня, столько время он ходил в бреду, мучал себя мыслями о девушке и вот наконец сладкий сон. Ему снилось детство, как он играл в казаки разбойники с парой мальчишек. Отец был строг, поэтому не разрешал сыну водится с людьми нижних чинов. Из-за этого Художник часто сбегал и играл с мальчишками. Продолжалось это совсем не долго. Отец почти сразу узнал о проказах своего сынка и в тот же день случилось страшное, что даже во сне Художник боится вспоминать. Но нарушил этот сон ветер, который проник в комнату через форточку и разбудил мужчину. В комнатушке стало прохладно, прохладней чем обычно. Он привстал и оттер заспанные глаза, чтобы разглядеть свою темную комнату. Протерев глаза и потянувшись, он глянул на окошко и в то же мгновение окончательно очнулся ото сна. Это была она. Девушка сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Всё такая же чистая и прекрасная, светла и нежная. Всё те же холодные темно-серые глаза, нежно розовые губки, в нежной улыбке, белая кожа, которая будто светилась от попадания на неё лунного света. Легкое белое платье слегка развевалось от ветра, открывая её длинные белоснежные босоногие ножки. Она сидела и не смотрела на Художника, вид из окна был намного интересней него. Может там было что-то чего она раньше не видела? Может она давно здесь и ждала, когда проснётся её творец? Может она всегда приходит пока он спит?

И вот наконец она перевела свой взгляд на него. Её глаза прищурились, а улыбка стала куда заметнее. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Художник не мог шевельнуться, в его голове мелькала мысль встать и подойти к ней, наконец прикоснутся к ней, к её коже, потрогать её волосы, прижать её тело к своему и наконец узнать правда ли оно такое холодное как и руки, но что-то не давало ему встать и подойти к ней, эта нерешительность обездвижила его полностью. Даже дышать ему удавалось с трудом. Девушка, поняв, что мужчина не подойдет к ней, опустила уголки своих губ и отвернулась от Художника, и продолжила смотреть в окно. Казалось, что она расстроилась его действиями, вернее сказать бездействиями, казалось, что она ждала от него чего-нибудь.

Дунул сильный ветер, и штора взмыла в воздух, закрыв собой девушку. Неужели она снова исчезнет стоит ветру стихнуть? Он опять не увидит её так долго? А что, если его арестуют, разве сможет она приходить к нему за решёткой? А вдруг это последний раз, когда он видит её и это последний шанс, когда он может прикоснутся к ней. Художник подскочил на ноги, страх подступил к горлу, он так не хотел, чтобы та вновь исчезла.

Он прыгнул в окно.

Стояла тихая холодная ночь. Лунный свет освещал тёмные переулки и улицы, до которых не доходили фонарные столбы. Его свет был любим ночному городу, но в то же время и ненавистен. Эти лучи иногда показывали слишком многое. Лунный свет упал на тело, лежащее возле дома, где жил Художник. Осколки стекла впились в него и обогрели от жидкости, что текла из Художника. Теплая кровь стекала маленькой струйкой в канавку радом с ним. Неестественная поза для человека застыла и больше не двигалась: суставы повернуты в противоположные стороны кусок кости торчал из тела как скала на равнине, голова была неестественной формы, будто кусок глины круглой формы бросили вниз и он деформировался. В глазах застыл безумный страх, а из разбитого рта лилась красная жидкость. На улице ещё никто не знает о смерти неизвестного Художника. Никто, кроме белого мотылька, который прилетел с того окна, от куда и выпрыгнул художник. Он расправил свои белые крылышки и начертив в воздухе круг, опустился на щёку художника. Своим хоботком он отпил из маленькой красной капели и стал ползать по всему лицу художника, не затрагивая только глаза и губы.

На утро поднялся небывалый шум. Приехали все кто только мог, от врачей до семьи Художника. Художник то был не из простых – сын офицера, как вы помните. Приехал сам отец, который, не веря в безрассудство своего сына, заставил работать городскую полицию так усердно, что те отложили все, на тот момент, срочные дела. Мать от горя ревела в три ручья и не как не могла прийти в себя. Она сообщила всем своим знакомым о смерти её дитя и просила приехать на похороны, дабы проводить её сыночка в последний путь.

Чтобы хоть как-то разобраться в причине смерти своего сынка, отец заглянул в комнату, где и жил всё это время его сын. Квартира не походила на квартиру добросовестного студента, а скорее на заброшенный и всеми забытый дом. В комнате не было ничего, кроме кровати, маленько стола с испорченной едой, испорченных холстов, красок и пары кистей. Но очень сильно из всего этого выделялась одна картина, на которой была изображена девушка в белом. Офицер не сразу понял, что это была картина, так сильно его обманули глаза. Отец сначала подумал, что эта девушка и причастна к смерти его сына, но в последствии выяснилась, что девушки-то и не существует вовсе, а эта картина вообще была продана, но украдена самим же автором.

–Эту картину ваш сын и нарисовал, видимо, – сказал друг Художника его отцу. – он же бросил обучение ещё в первый год, ещё и краски стал активно скупать. Всё бредил своей музой, будто она к нему придёт и всё у него будет хорошо.

От друга сынка, отец узнал, что его кровинушка всё это время обманывал их с матерью и водил за нос. Разочарование отца было неизмеримо, место ему уступало лишь злость. Бросил учёбу, ничего не сказал родителям, тратил их деньги на какую-то белиберду, украл собственную картину, тем самым опозорив отца ещё сильнее, что тот решил, что его сын просто был болен лихорадкой и бредил. И в довершение этого, его сыночек совершил самоубийство. «И всё это из-за этих красок и мазни на холсте»-говорил офицер, держа единственную картину сына, что тот оставил после себя. Отец смотрел на нарисованную девушку и не мог отвезти взгляд, его пугало то как смотрела на него незнакомка, будто говорила не трогать её своими руками, Отец Художника кинул холст на пол и стал топтать картину. В считанные секунды то, на что Художник потратил свою жизнь, разлетелось в щепки. На этих кусочках больше нельзя было узнать ту прекрасную незнакомку в белом. Кусочки были испорчены грязью от сапог офицера. Ткань холста была цела, но в дырах. В довершении всего отец взял всё то, из-за чего его сын сошел сума и бросил в печь. Всё сгорело в считанные минуты, даже угольков не осталось. Последнее напоминание отбросило красные искры и исчезло навечно.

Похоронили Художника скромно, людей, что пришли проводить его в последний путь, было не так много, на пальцах можно было посчитать. Что касается родителей то, отец даже не пришёл, а мать уже не могла выдавливать слезу, ибо уже выплакала всё. Поэтому осталась у себя дома и принимала от своих гостей утешения. Друг пришел в конце процессии и толком не простился с товарищем. Перед его могилой он сказал так, чтобы его не услышал никто, кроме мертвого: «Всё-таки забрала тебя твоя муза.»

Прошла неделя после похорон, все уже и забыли про непутёвого сына офицера, а к его могиле никто с того дня не приходил, даже родители. Только старый сторож кладбища ночью проходил мимо его могилы. И как он сам рассказывал: «Однажды, проходил я мимо и заметил, как в темноте стоял белый силуэт человека, девушка вроде. Стаял он над могилой Художника. Я вот и подумал, чего это девице делать на кладбище в такое время и смекнул, что смерть тута гуляет и пришла навестить одного. Я испугался и быстро взялся за крестик. Думал, а вдруг она за мной, старый я уж стал вот и время моё пришло? А с другой стороны, а вдруг пришёл кто-то могилы расчищать и так напугать меня решил, чтобы я не лез куда непоподя. Преподнёс фонарь и посветил на могилу, пусть что будет, а это оказалась стая белых мотыльков, кружившая над могилкой. Так сильно они были похожи на человека, что я даже испугаться успел. Да и как тут не испугаться то? Ночь хоть и тёмная, но зрение у меня должно быть привыкшим уже к темноте. И вот чёрт меня дёрнул подойти к этой могилке, а мотыльки будто и не видят меня, кружат себе и кружат, на свет не летят. И заметил я, что лишь один мотылёк, который выделялся среди всех остальных своим необычно белым цветом крыльев, которые будто сияли, у других то они были грязно серые, сидел на надгробии и медленно складывал и раскрывал свои крылышки.»

Револьвер (2 рассказ)

Один мой знакомый пригласил меня на свадьбу своей родственницы. Когда мы приехали, народу было так много и люди ещё приходили. Гости были веселы и пьяны. Все смеялись, танцевали и пели. Знатная свадебка выдастся, думал я. Невеста была такая красивая, с точёной фигурой, розовощекая, с пышными губами и грудью – неписанная красавица. Повезло жениху с такой женой, думал я. Из приличной семьи, родители обеспечены, девушка красивая и умная. Про жениха я толком ничего не знал, собственно, как и о невесте, но про неё мне рассказал мой друг, а про жениха толком ничего не говорил, да и я не спрашивал особо.

Был я недостаточно пьян чтобы гулять с гостями, но голову мне уже кружило, поэтому я отошёл поодаль, чтобы немного прийти в себя. Я сел на подоконник на втором этаже. Была поздняя осень, поэтому было очень холодно, но снега ещё не было. От оконного стекла исходила приятная прохлада. От этой прохлады я закрыл глаза и задремал, прислонившись лбом к нему. Не знаю сколько я так сидел, мне казалось не долго, но открыл я глаза от чувства того, что кто-то сел рядом со мной. Я резко открыл глаза и поприветствовал этого человека. Он в свою очередь кивнул в ответ и достал портсигар, и закурил папиросу.

–А ты кем будешь? – Спросил мужчина.

–Я то? Да никто собственно. Меня друг пригласил. – Алкоголь ещё не совсем выветрился, поэтому я говорил быстро – это была моя привычка в пьяном состоянии. Язык так быстро выплёвывал слова, что даже я сам не мог разобрать, что сказал. И чем пьянее я был, тем быстрее говорил, пока губы ещё могли двигаться и слушались меня.

–Красивая? Невеста-то красивая? – Уточнил он.

–Невеста-красивая. Такая красивая, повезло жениху.

–Хотел бы себе такую? – ехидно спросил мой гость.

–Я уже женат. Жена у меня есть, и дети у меня есть.

–А жена красавица?

–Жена у меня-любимая и дети-любимые.

–Э, как говоришь. Любимая говоришь. Стало быть, невеста-красавица ей не ровня.

– Нет. Моя Дуняша самая любимая, никто ей не ровня.

Мужчина ухмыльнулся пьяному откровению. Он выпустил дымку и, будто готовясь рассказать что-то жизненно важное и поучительное, набрал в легкие воздуха и обратился к своему собеседнику.

–А ведь я тоже любил, страсть как любил. Но у каждой великой любви есть непреодолимые препятствия. Вот и у моей было такое препятствие – она была замужем за моего друга. Но это не самое большое испытание, самое большое это то, что она всей душой и сердцем ненавидела меня и моё упоминание, не говоря уже о моём существование. -Он снова затянул сигару и выкурил дым в потолок.

–И что же вы сделали, раз ваша любовь не взаимна была?

–Начну-ка я с самого начала, -он затушил папиросу и продолжил. – Уехал я как-то в долгую поездку и вернулся через полгода. Когда я вернулся, то узнал, что друг мой нашёл себе невестку и судя по нему, был он так в неё влюблен, что всё в нем изменилось, и взгляд, и мысли, и жизнь. Он ждал меня, чтобы я присутствовал на его свадьбе, на этом, казалось бы, важном событии. Мне же было совершенно всё равно.

Я никогда не считал нашу дружбу настоящей и искренней. Для меня он был человек отдушиной. К нему можно было обратится, когда у меня были проблемы, а он, как верный пёс, бежал по верному зову и выполнял все мои просьбы. Может я и считал его другом и так же выполнял свою роль друга, но роль просителя я исполнял большее и намного чаще.

Я слушал его с большим вниманием. Рассказ был не слишком интересен для меня, но я ждал, возможно из-за пьяни в голове, а возможно я просто ждал сюжетных поворотов, как искушённый слушатель.

–Свадьба была весной, в мае. На само венчание я намеренно опоздал. Ехал я не спеша, я бы и не поехал вовсе, мне ведь и дела не было до этой женщины и на своего друга, но роль верного товарища меня давно заключила в тюрьме. Я не мог делать и говорить то, что хотел, дабы не повредить хорошие отношения. Вот скажите мне, как закончить дружбу с человеком, с которым шел по одному пути, но на развилке вы пошли в ту сторону, которую он вас повел и теперь вы вынуждены следовать по тому пути, которое выбрал он.

Я посмотрел на него, не понимая, о чем он. Использовать дружбу из-за дружбы. Я запутался. Я слишком глуп для таких философских разговоров.

–Но знаете, в тот момент я был рад тому, что мы знакомы. Я приехал на точно такую же пляску, как сейчас. Все уже были пьяны и веселы. Я хотел отсидеть пару минут и уйти под предлогом неотложных дел или ещё чего-нибудь бы придумал. Жених меня заметил и навеселе подошел ко мне. Он тут же повёл меня знакомить со своей женой. Она была не так красива, как "наша" невеста, но обладала природным очарованием и чем-то притягательным. Изящные локоны лежали на её плечах, зелёные глаза смотрели нежно на мужа. Она была милой девушкой снаружи, но холодной женщиной внутри. Она говорила прямо и поделу, сразу проводя черту между другими мужчинами. И только со своим мужем она становилась нежной и ласковой. Смотря на это, я чувствовал зависть и желание. Изящная и властная, я смотрел на неё и чувствовал своё принижение. Я приравнивал её к богине, она с самого начала поставила меня на место, туда, где я должен быть и смотреть на неё снизу вверх.

Мужчина улыбнулся и посмотрел в потолок, он говорил всё это с такой ностальгией и теплом.

–В начале она была ко мне просто холодна. Я стал приезжать к ним в гости слишком часто, и она что-то поняла.

–Зачем вы к ним приезжали? Вы влюбились в неё с той самой свадьбы?

–Нет, что вы. Я изначально не испытывал к ней таких чувств. Это был лишь интерес и только. Но в последствии я понял, что оправдывал так свои действия. Я не замечал этого раньше, но в последствии понял, что в разговорах мой взгляд часто падал на неё, и она это понимала, но игнорировала его. Когда мы оставались наедине, она тут же ограждалась от меня за своими домашними делами. Наши беседы были короткими и холодными и с каждым разом это становилось всё заметнее и заметнее.

–Зачем же вы тогда это делали? Я имею в виду зачем вы ходили к ним и пытались добиться её внимания? Разве её холод не должен вас оттолкнуть?

–Кто его знает. Я так устроен, да не только я. Большинство таких как я жаждут получить женского внимания, а те в свою очередь жаждут получить внимание мужчин. Ещё с детства мы боремся за внимание матери и отца и требуем его, а когда получаем чувствуем удовлетворенность в этом. Мы с самого детства пытаемся угадить противоположному полу, подстраиваемся под них, терпим и ломаем себя, лишь бы они обратили на нас своё внимание и оценили по достоинству. Мы часто вредим себе ради них, а они в свою очередь редко нам отвечают. Мы и они так похожи, но в тоже время такие разные, когда же наша племя разделилось? Вспомнилась сказка про брата пса и сестру его кошку, вы её знаете?

Внизу на первом этаже было шумно. Гости пели и танцевали. Из толпы выделился мужчина, который в вразвалочку шел к лестнице и поднялся по ней к двум мужчинам – к нам. Этот мужчина был сильно пьян. Его лицо было красное от алкоголя, да и от него самого разило так сильно, что за километр было слышно. Его парадная одежда потеряла былой вид. Манжет был порван. Белая рубашка уже была не такой белой: жирные пятна, красные разводы от вина, на воротнике засох кусок еды. Он шел будто в трансе, не замечая всего вокруг. Кода он заметил двух приятелей возле окна, защурил глаза и блаженно улыбнулся. Двое мужчин молчали и ждали, когда гость пройдет. Тот остановился возле них в довольной позе и из-под лобья посмотрел на мужчин. Старичок раскрыл свои зубы в широкую улыбку, его тело будто в один момент стало тяжелеть с правой стороны, и он наклонился в бок. Он стоял так, будто хотел что-то сказать, но вместо этого просто мялся с одной ноги на другую и глупо улыбался, лишь изредка выдавал несвязную пьяную речь. Но затем он выпрямился, задрал голову как при стойки смирно, набрал воздуху и во всё горло запел:

Вдоль по улице молодец идёт,

Вдоль по широкой удала голова,

Во правой-то руке тросточка,

А во левой папиросочка.

Мой знакомый улыбнулся и подошёл к незнакомцу, который, когда пел, пританцовывал на месте. Он взял его за руку и покружил. Мужичок стал ещё сильнее приплясывать пока не потерял равновесие и не упал. Он засмеялся, а мужчина с нежной улыбкой подал ему руку и поднял его. Я стоял всё это время возле окна и не смел говорить. Моё присутствие игнорировали как старик, так и мой новый знакомый. Затем Мужчина проводил старичка вниз к гостям и исчез в толпе.

Он ушел и долго не возвращался и поэтому я подумал, что он про меня забыл и я не услышу продолжения его истории. И только я решил возвращается к гостям, так мой собеседник вернулся с весёлой улыбкой. От него пахло алкоголем, наверное, поэтому он и задержался, тот старик решил с ним выпить и он не смог отказать. Он снова сел на подоконник и закурил свою папиросу. На этот раз он выдохнул куда тяжелей чем в прошлый раз. Он в одно мгновение стлан прежним: задумчивым и чем-то удручённым. Я молчал – он тоже. Наконец он заговорил.

–На чём это я? Ах, да. Девушка. Женщина. Как же я любил эти глаза зелёные глаза; эти локоны, которые вечно закрывали ей половину правого глаза и она от этого забавно откидывала голову назад, чтобы прядь не мешала; я любил её тонкую талию, как у танцовщицы, а когда она танцевала от её тела нельзя было отвести взгляд, – он говорил это с таким наслаждением, что мне стало не по себе от таких откровенных речей. Он говорил это и совсем не замечал как папироса, которую он так и не потушил и, которая продолжала гореть, отбрасывала пепел прямо на деревянный пол. – В эти моменты я жалел, что не я танцую с ней. Всю жизнь буду жалеть, что тогда уехал колесить по стране, а не остался. – Он призадумался и повернулся ко мне. – Мой друг любил брать меня на всякие неинтересные и бессмысленные гулянья. Однажды мы приехали на дачу к Глафире Андреевне. Вы знаете её? – спросил он меня, на что я отрицательно покивал головой. – Старая дура. Устаивает все эти приёмы и хвастает перед всеми всем своим нажитым. А у самой долгов больше, чем людей в мире проживает. Если бы она была индюшкой, то я давно её бы общипал и оставил так, пусть побегает по двору без перьев, пусть все увидят какая она на самом деле. Эх, как мне не нравилась эта карга с её манерой говорить на французском. И дело совсем не в языке, а в том, что она его произносила. Она тут же уродовала его. Почти в каждой беседе запихивала какую-нибудь цитату, совсем не в тему, да ещё и с неправильным произношением. Её "Ж" так и резала мне ухо. Как же я ненавидел эту пышную старуху, а мой друг очень любил ходить к ней. Ему нравились гости, что там собирались, ему с ними было интересно. Меня же давило их общество, ведь собирались такие же, как и Глафира Андреевна – напыщенные с надутым самомнением. Ещё была у старухи дочурка, которой я видимо приглянулся в начале. Корга вечно подходила ко мне вместе со своей любимицей. Дочурка ни разу не обменялась со мной и словом, как и я с ней. Разговаривали мы с ней через её мамашу. Я пытался быть вежливым и спрашивал её о здравии, а она в свою очередь говорила мне: «Chaque personne a sa propre voie. Вот моя Сонечка, каждый день неустанно работает с учителями. Она у меня смышлёная и такая красивая. В обществе про неё много говорят, про то какая она у меня замечательная. Вы же уже с ней знакомы? Почему бы вам не провести вместе время?» – и всё в таком духе. Я всегда отказывал под предлогом того, что мой друг ждет меня.

–И почему же вы продолжали приходить к ним раз вам так не нравилось? – Спросил я.

–Мой друг звал меня. Мне кажется, что он знал, что дочка положила на меня глаз, поэтому и тянул в это гнездо. Каждый раз, как я говорил ему что не хочу он возмущался "почему ты не хочешь? Когда ты ещё такие приёмы посетишь? Пойдем со мной, а то без тебя мне будет там нечего делать", говорил он, а сам бежал к гостям оставляя меня, почти у самого входа в гостиную. На таких приёмах я чувствовал себя по-особому одиноко, поэтому уходил, как только мой друг совсем забывал про меня, общаясь с приглашёнными гостями.

Он затушил папиросу, которая и так догорала последнее пламя и как-то нежно улыбнулся, смотря в пол, видимо он вспомнил что-то хорошее раз всё напряжение, которое исходило от него на меня прошло.

–Я всегда думал, что не умею общается с людьми, чтобы хоть как-то вливается в их беседы, но как только я стал отдалятся от своего приятеля и перестал посещать с ним его "элитное" общество, а приходил на открытые встречи, разного рода мероприятия, на которых присутствовали люди совсем другого полёта, не то что гости Глафиры Андреевны, то стал замечать, как легко складываются разговоры о вещах, которые в "элитном" обществе моего друга, попусту игнорировали. На этой встречи я встретил Лидию. Она была приятным собеседником и хорошим человеком, но не более. Она говорила правильные вещи, была красива и образована. Любые наши конфликты она разрешала легко и быстро, да так, что конфликтующие выходили чуть ли не друзьями. Она производила впечатление прекрасного человека, но эта картинка не пользовалась успехом. Да красива, да умна, да она умела поддержать беседу, да она была добра к остальным, но она была одна. Поэтому у неё были всегда такие одинокие глаза, пусть и улыбалась она по-доброму. Я всегда смотрел на неё и чувствовал жалость к этой одинокой душе. В семье у них было три мальчика и одна девочка, она была старшей. Всё внимание уделяли её братьям, а её саму отдали на воспитание к тётке в девять лет. Она жила без знания того, какова на вкус и цвет эта родительская любовь и всегда хотела узнать. Тётка же её была черствой женщиной, хоть и Лидия говорила про неё приятные вещи, та в это время не упускала возможности пустить в её адрес мерзкие шуточки и высказывания. Иной раз я хотел обругать эту ведьму, но знал, что если я это сделаю, то Лидии не поздоровится, да и сама девушка обидеться на меня. Я поверить не мог, как в человеке может уместится столько любви к людям, как в ней. Тетка бранила её за каждую оплошность будь это разбитая чашка или некрасиво написанная буква. Когда я узнавал Лидию всё ближе и ближе, я всё больше жалел её и хотел утешить, я хотел забрать её от этой гнилой женщины подальше, я хотел, чтобы Лидия смеялась, а не только улыбалась. Для меня она была ребёнком, что не получил любви родителей и теперь дарит свои гроши остальным, для которых эта любовь даром не сдалась. Я помню, как она пригласила меня прогуляться возле озера, тогда была весна. Она была одета в тот день намного тщательней чем обычно. Белое легкое платье с кружевом, тщательно уложенная прическа, аккуратненькая шляпка, в тот день она была намного красивее чем во все дни. Я же был в своем обычном и от этого мне стало не по себе. Она заметила это и тихо хихикнула моему смущению. В тот день стояла прекрасная погода, мы гуляли вокруг озера и говорили о вещах, понятных только нам. Мне никогда не было так хорошо, как в тот день. Помню, как по глади озера поползли круги – это спустили лодку. Молодые люди, что сидели в ней громко смеялись, разговаривали и подшучивали друг над другом. Тогда я посмотрел на Лидию и зря я это сделал. Её выражение лица было куда печальным чем когда либо, она смотрела на людей с такой тоской, что от этой боли, что сидела у меня под сердцем, я взял её за руку и повел подальше от пристани и от самого озера, подальше от всего этого. Мы шли так довольно долго, она не проронила ни слова. Когда я остановился, она по инерции продолжила идти и ударилась об меня. Я тут же повернулся к ней проверить всё ли с ней хорошо. Она смотрела на меня такими невинными глазами, почему-то только тогда они показались мне настоящими и живыми. Я смотрел на неё, а она на меня, и мы оба не могли сказать ни слова. Уже вечерело, поэтому я решил проводить её до дому, но она стояла на месте и отказывалась идти. Она позвала меня тогда, чтобы сказать кое-что важное и не собиралась возвращаться домой пока не скажет этого. Помню, как она набрала в легкие побольше воздуха и посмотрела своими светлыми глазами в мои и призналась мне. Призналась, как долго она смотрит на меня, не как на хорошего человека и друга, а как на мужчину, с которым хотела бы связать свою жизнь. Мои слова не передадут то, как она говорила это, я лишь сказал то, что понял, а не то, что она сказала мне тогда. Её слова были намного сильнее моих банальных, что говорит каждый, но её… с какой нежностью она говорила их, с каким пылом и честностью. Другие ораторы по сравнению с ней дети и не могут донести мысль так, чтобы люди прониклись к ним, а она могла. Когда она закончила и ждала моего ответа, я сказал ей "иди домой" и пошел вперёд не дожидаясь её. Я не знаю пошла ли она тогда за мной или нет, но в моей голове было так пусто, а в душе всё ликовало и в тоже время, что-то меня волновало, будто что-то сломалось, но я этого не признавал. Я не помню, как пришел домой и что со мной происходило в этот момент, казалось, я был пьян в тот вечер. На утро я проснулся в своей комнате и было мне так хорошо, как небывало никогда. Всё утро я напевал песенки, от которых становилось ещё веселее. Всё утро и тот вечер я вспоминал Лидию и её признание и от этого возникало теплое чувство, но как только я переходил к воспоминаниям о том как я послал её домой, всё сжималось, будто я сделал что-то неправильное, но ещё не понимал этого. Собравшись, я отправился по своим делам, как вдруг на пороге моего дома возник мужчина с письмом в руке. Он спросил меня "знаете Мазурову Лидию Григорьевну?" я отвечаю, что знаю, а он мне говорит "умерла она, повесилась сегодня утром". И тогда мои ноги подкосились, и тогда я вспомнил её слова, которые теперь сидят у меня до сих пор: «люблю я вас так сильно, что жизнь с другим мне будет хуже смерти, а без вас подобно пытки, что будет длится длиною в жизнь и больше. Я не смогу без ваших теплых слов, поэтому прошу вас будьте вы добры ко мне как прежде». А ведь те мои слова прозвучали так грубо по отношению к ней. Как вы считаете?

Он обратился ко мне с мучительным видом. Он явно ждал, что я смогу оправдать его, хоть и сам уже знал, что это не так.

–Зачем же вы тогда сказали ей эти слова, вместо тех, что она хотела услышать? Как вы могли так жестоко поступить с девушкой?

–Я ведь её не любил. Я хотел, чтобы она поняла это с самого начала. Я не хотел, чтобы она любила безответно, видимо я был слишком резок с ней.

Я хотел выкрикнуть ему, какую глупость он несёт. Как же он глубоко заблуждается в сказанном, но я подавил свой гнев и решил слушать дальше, ругая его про себя. Мужчина встал с подоконника и медленными шагами решил пройтись по коридору.

–Я не пошел на её похороны. Я не видел её в последний раз, я не видел в чем её хоронили, я не видел сколько пришло людей её проводить в последний путь. В тот день у озера я видел её в последний раз, – он вздохнул. – От кого-то я узнал, что её тётка хотела выдать её за кого-то, что бы та принесла хоть какую-то пользу. Именно тогда я и решил отправится в поездку, чтобы отвлечься, – он обернулся ко мне в пол оборота. – пройдемте в кабинет, а то здесь довольно-таки шумно.

И вправду, внизу люди не на шутку расшумелись. Смех становился похожим на визг, песни пели всё громче и громче, а гости во всю плясали. Я уже не слышал знакомую мне человеческую речь, я слышал смех и неразборчивое веселье.

Мы зашли в комнату, вдоль стен которой стояли шкафы с книгами по всевозможной литературе, в центре стоял деревянный стол, а рядом находились роскошные мягкие стулья и небольшой диван в углу комнаты. Мужчина сел в кресло, что было задвинуто к столу, я же выбрал место поскромнее, возле стола. Мой собеседник сидел, опершись на руку и смотрел на стол, как могло показаться. Но его взор смотрел куда дальше. Он, не отводя взгляда, продолжил свой рассказ про невесту друга.

–В начале у меня появилась идея разрушить их брак. Я хотел, чтобы мой друг испытал потерю, как и я, когда потерял Лиду, – я посмотрел на него с совсем не понимающим выражением лица. О чем он говорит, разве недавно он не говорил обратное, разве не утверждал, что Лидия его не интересовала вовсе? Он совсем запутался и меня запутал. Но я решил промолчать, чтобы не сбивать темп истории. – В начале я просто интересовался ей как девушкой. Я хотел узнать, какой она человек, чтобы влиться в её круг общения и заполучить себе. Всё шло хорошо. Я очень часто приезжал к ним погостить. Она всегда сидела либо с книгой, либо увлечённая своим вязанием. Мы разговаривали с моим другом именно в той комнате, в которой сидела она. Это выглядело так забавно, мы всегда находились там, где была его жена, мы говорили тогда, когда она была там. Всё это походило на спектакль, который устраивают перед начальством, дабы показать всё самое лучшее. Но как это часто и бывает, она не обращала на это никакого внимания. Вечно увлечённая своим занятием, всегда игнорировала нас, будто мы были частью декора этого дома. Когда мой друг уходил на время и оставлял меня на попечение хозяйки дома, я пытался завести с ней беседы. В начале у меня это хорошо получалось, мы говорили с ней о простых вещах, и она оказалось довольно-таки неплохим собеседником. Я ожидал, что мой друг выберет себе девку под стать ему, но она – она была высокого полёта. Её взгляд, её манера говорить, её осанка, даже её запах говорил о её высоком положении. Почему она выбрала себе в мужья такого человека, как мой друг? Неужто это всё из-за положения? Ну конечно, это брак по расчету, любовью тут и не пахнет, а значит, ему будет всё равно на то, возьму я её или нет.