Читать онлайн Фрилансер и его кот бесплатно
I
В те уже далёкие от нас годы, когда Россия только-только вынырнула из лихих девяностых, оставив там свой социализм и державную мощь, жители её, наспех, как в петровские времена, переодевшись в западные одежды и начинив свои головы соответствующими ценностями, почувствовали неодолимую тягу к знаниям – даже те, кто никогда её не чувствовали.
И юные выпускники школ, и активные, в самом расцвете сил, производственники, и поседевшие на службе ветераны, не позаботившиеся вовремя о приобретении высшего образования, но сами выучившие не одного доброго специалиста, пошли сдавать вступительные экзамены в институты. Желавших пополнить багаж знаний было так много, что городские вузы не могли справиться с их потоком и были вынуждены открывать свои филиалы в самых маленьких городах и весях области.
Огромный вклад в повышение образовательного уровня населения вносили администрации различных уровней, специфическими методами подстрекая страсть людей к учёбе и предоставляя под учебный процесс помещения, кое-где даже со столами и стульями.
Филиалы известных институтов, для солидности переименованных в академии и университеты, открылись и в далёком Райцентре1, затерявшемся где-то против неба на земле между северными морями и южными горами.
Кто же больше всех обрадовался этим событиям? – Нет, дорогой читатель, ты ни за что не угадаешь! Может ты думаешь, что самой счастливой почувствовала себя немолодая бухгалтерша ПТПО2 Маргарита Яковлевна, ошалевшая от пьянства мужа, домашнего хозяйства и злых соседей, готовая трудиться до пенсии и, сколько бог даст, после неё, чтобы по-прежнему доставлять семье непутёвого сына «небольшое денежное удовольствие»? – Нет, дорогой читатель! Когда председатель правления вызвал её и сказал, что она не соответствует требованиям и посоветовал получить высшее образование на открывшемся в актовом зале районной администрации факультете экономики, менеджмента и прогрессивных технологий известного всей стране университета, небо ей показалось с овчинку. Когда же она ознакомилась с программой («Гидравлика», «Теория машин и механизмов», «Сопромат», «Начертательная геометрия»), её прямо на рабочем месте хватила небольшая кондрашка, к счастью, через четверть часа завершившаяся полным выздоровлением и скромным перекусом из трёх скибочек3 хлеба, ста пятидесяти граммов домашнего сала с горчичкой и двух стаканов горячего чаю с сахаром.
А может ты думаешь, что в восторг от возможности повысить свой образовательный уровень со среднего до наивысшего пришёл начальник автотранспортного предприятия Никита Семёнович Низогор, валившийся по вечерам с ног от усталости? – Увы, и он не обрадовался, так как зимняя сессия приходилась на время, когда он привык азартно гоняться по первому снегу за длинноухими зайцами.
В выигрыше (кроме вузов и местных властей) оказался только Василий Герардович Овсянкин, проживавший в трёх километрах от Райцентра в испускавшем дух бывшем совхозе-миллионере.
Думаю, прежде всего надо описать наружность нашего героя. В две тысячи четвёртом году, с которого мы начнём свой рассказ, ему исполнилось сорок восемь лет, он был невысок, но не мал, толст, но не очень; лицо имел полное, глаза тёмно-карие; щеки бритые, волосы на круглой голове носил чёрные, густые, курчавые и буйные, как тугайный лес, но на макушке среди тёмных зарослей имелась круглая, как по циркулю, голая поляна, похожая на посадочные площадки, какие обыкновенно оставляют после себя прилетающие к нам инопланетяне4.
Отец его, Герард Ипполитович, вступая в конце тридцатых годов во Всесоюзную Коммунистическую партию (большевиков), написал в анкете, что он выходец из бедной крестьянской семьи. Эта невинная, но, как мы сейчас знаем, довольно опасная проделка замечательно удалась и позволила ему занимать маленькие, но сытные должности во многих уютных организациях. Всю жизнь он чем-нибудь руководил: райпотребсоюзом, управлениями химизации и механизации, дорожно-эксплуатационным и дорожно-строительным управлениями, а закончил свой трудовой путь на должности парторга самого крупного в районе совхоза – того самого, в котором до сих пор живёт его сын.
Механизаторы и животноводы этого сельхозпредприятия, завистливые от природы, говорили о своём парторге: «Хорошо Ипполитычу – рот закрыл, и рабочее место убрано!» Впрочем, он был человек не злой, не заносчивый и образом жизни почти не отличался от односельчан.
Сын его был очень умён, окончил сельскохозяйственный институт с красным дипломом, и отец сразу пристроил его на должность главного экономиста совхоза. Но ум Василия Герардовича был какой-то непрактичный. Он всё знал теоретически, о всех, даже глобальных проблемах, рассуждал горячо и здраво в духе нового времени и журнала «Огонёк», но у него никак не получалось пристегнуть теорию к практике. И то, что было хорошо теоретически, на деле оборачивалось конфузом. В совхозе с его подачи первыми в районе внедрили бригадный, а чуть позже арендный подряды, а на самом излёте социалистического хозяйствования он предложил, чтобы за все производимые в совхозе работы заказчики расплачивались чеками. Например, токарь, выточив трактористу болт, получал от него чек и видел, сколько денег он заработал себе и мастерской. Задумка была замечательная, приведшая всех в восторг, так как до самых туманных небес теории и практики управления повышала вожделенную в тот исторический момент материальную заинтересованность. Но когда она стала осуществляться практически, все работы встали колом, потому что совхозные работники тем только и занимались, что выписывали друг другу чеки, и на остальное просто не оставалось времени.
С подрядными коллективами тоже ничего не вышло, вместо того, чтобы интенсивно работать, механизаторы играли в карты и ругались друг с другом, распределяя ещё не полученные доходы.
Наконец директор совхоза – ретроград и тайный неприятель перестройки – попросил Василия Герардовича написать заявление «по собственному желанию», тем более, что его заслуженный отец был уже на пенсии и, для души, а не из нужды, занимался с женой личным подсобным хозяйством и не мог больше оказывать протекцию сыну.
Герард Ипполитович, любивший собственность и труд на себя, имел огород в десять соток, три коровы, две свиньи и приблизительно двести кур. Кроме того, у него был бзик все хозяйственные операции записывать в толстые хозяйственные тетради5, которых с тысяча девятьсот восемьдесят третьего по тысяча девятьсот девяносто седьмой годы у него накопилось ровно пять.
Записи содержали не только сведения о календарных сроках произведённых работ, но и о сопутствовавших им обстоятельствах в самых даже мелких подробностях. Под заголовком «Пахота огорода» указывалось кто пахал, на чём пахал, какая при этом была погода: теплая или прохладная, шёл ли дождь или было вёдро, дул ли ветер, какой силы и с какого направления, сколько было заплачено трактористу денег, сколько он сверх того выпил рюмок водки и чем закусил, был ли трезв и что рассказывал, а также, какого мнения была соседка Марья Гавриловна – вдова бывшего главного агронома – о качестве пахоты.
Записав дату такого замечательного во всякой семье события, как покупка нового холодильника взамен вышедшего из строя, не забывал Герард Ипполитович вспомнить, что старый служил семнадцать лет, перенёс два ремонта и имел самые добрые свойства. Также было указано сколько стоил новый холодильник, какой он марки, сколько было заплачено за доставку, кто привёз, как выглядел грузчик, заносивший его в дом, как он упал, споткнувшись о порог, и какие произнёс при этом матерные слова.
О покраске полов Герард Ипполитович сообщил, что краска пахла чрезвычайно дурно, он с женой совершенно угорели и долго блевали вместе с сибирским котом Дорофеем, отравившемся чем-то другим, но выжившим, как и они.
Одним словом, хозяйственные дневники содержали бесценный материал для истории и были написаны прекрасным литературным языком, даже с некоторым юмором и стилистическими финтифлюшками, потому что бывший парторг взял себе в голову, что в нём умер писатель ростом не меньше Гоголя.
Сын его склонности к крестьянскому труду не испытывал, и в то время, как престарелые отец с матерью тягали6 по огороду мешки с выкопанной картошкой, кипятил для них чай и нарезал бутерброды.
После увольнения из совхоза, с началом всем известных реформ, Василий Герардович несколько лет проработал в районном управлении сельского хозяйства, которое ничем уже не управляло, а только выдавало рекомендации, над которыми новые собственники смеялись, и плевать на них хотели. Имея на службе много свободного времени, он хорошо и увлечённо говорил, выдвигая перед коллегами новаторские экономические идеи, в самые короткие сроки заслужившие ему репутацию пустозвона, вызвавшие открытые насмешки и издевательства над ним и первоочередное подпадание под сокращение штатов.
Внезапно обрушившаяся на него безработица сильно поколебала уверенность Овсянкина в себе и даже в своём недюжинном уме, отчего затворился он, как монах, в келье родительского дома, питаясь от трудов и пенсии отца и матери. Со стыда попробовал он писать статьи в экономические журналы и рассказы в литературно-художественные, но ни от одного из них не получил даже ответа.
Но вот, записывая прискорбно-обидную информацию о похищении у него из сеней двух алюминиевых фляг с бражкой, скончался, в самое сердце поражённый непорядочностью односельчан, Герард Ипполитович, а через семь лет и матушка покинула любимого сына, оставив его круглым сиротой без своей пенсии.
Вот в это время и начался в районе, как и во всей стране, образовательный бум, спасший нашего героя от голодной смерти.
Невозможно не заметить в этом спасительном процессе и руки провидения. Ни с того, ни с сего в давно пустовавшую квартиру скончавшейся агрономовой вдовы Марьи Гавриловны въехала некая Матильда Прокопьевна Кулебякина – женщина лет сорока пяти.
Несколько месяцев, живя рядом и каждый день видя друг друга поверх покосившейся ограды, соседи не только не делали попытки познакомиться и заговорить, а даже не здоровались.
Наконец в один прекрасный вечер, когда осеннее солнышко собиралось сесть, но ещё не село, и заметно осунувшийся Овсянкин ходил по дому, прислушиваясь к вою внутри своего желудка и жалуясь на жизнь престарелому коту Ваське, доставшемуся ему в наследство от родителей, робко постучавшись, вошла Матильда Прокопьевна и спросила не может ли он сделать ей контрольную работу по высшей математике.
С чего она взяла, что сосед её математик, рационально, без привлечения высших сил, объяснить тоже совершенно невозможно. Василий Герардович, отчасти шутя, сказал, что может сделать контрольную по любому предмету, были бы учебники.
– А по математике у вас есть?
– Есть.
– Значит сделаете?
– Сделаю.
– Вы голодны? – спросила заботливо Матильда Прокопьевна.
– С чего вы взяли?
– Ваши глаза светятся таким голодным огнём, какого я никогда не видывала, а в вашем животе дудят такие трубы, каких я никогда не слыхивала.
– Что вы говорите? Вы очень чутки и наблюдательны. Я действительно давно не ел.
Кулебякина, поднимая перед собой на воздух стайки воробышков и только что прилетевших синиц, непонятно что клевавших на дорожке во дворе, слетала домой и через десять минут вернулась с салатом из моркови, перцев и помидоров, дымящимся отварным картофелем и пирожками с яблоками.
– У меня в духовке есть ещё жаренная утка, но очень жирная, и я побоялась, что она повредит вашей ослабленной голодом печени.
Василий Герардович с жаром стал уверять её, что его печёнка переживала и не такие передряги, выходя из них здоровее прежнего. Соседка вторично разогнала божьих птиц и принесла утку, которую голодающий тут же спустил в желудок поверх уже находившихся там пирожков и салата с картофелем в то время, как Матильда и кот Васька сквозь сочувственные слёзы в четыре глаза наблюдали за этим необыкновенным процессом утоления голода.
– Зачем же вам учиться? – спросил Овсянкин, обсосав наконец последнюю косточку и вывалив утиные останки перед благодарным котом. – Вас учить только портить. Вы кем работаете?
– Бухгалтером в районной администрации.
– У Авдея Авдеевича?
– У него. Так вы его знаете?
– Как же мне не знать главного бухгалтера администрации?
– А мою фамилию вы когда-нибудь слышали?
– Признаться, не слышал. Я знаю имена только руководителей. А рядовыми сотрудниками я, к стыду своему, никогда не интересовался. Впрочем, я хотел спросить: разве нельзя начислять зарплату без высшей математики? До сих пор ведь вы обходились без неё, – сказал Василий Герардович, с удовольствием рассматривая её алые губки, курносый носик, блестящие глаза, тонкие брови и тёмно-каштановые волосы, причёсанные домиком, закрывавшие уши и собранные сзади в тяжёлый узел. – Скажите, много ли вы взяли производных и вычислили интегралов за время своей работы?
Оказалось, что ни одной производной и ни одного интеграла никто ни в бухгалтерии, ни в других кабинетах администрации никогда не видел. Скорей всего, они, как бурые медведи, и во всём районе никому никогда не попадались на глаза.
– Я даже не помню, что это такое. Нас бухгалтеров четыре человека, у всех за плечами техникумы и по двадцать пять лет стажа. Неделю назад пришёл Авдей Авдеевич и сказал, что есть приказ всем иметь высшее образование. «Кто не пойдёт учиться, будет уволен. Преподаватели уже здесь, идите поступайте!» – так он сказал нам. Мы пошли, и за полчаса все поступили. Конечно, не только мы. Из нашего района набрали две группы – на бухгалтерский факультет Политехнического университета. По двадцать человек.
– Учёба хоть бесплатная?
– Ну конечно нет! Двенадцать тысяч за год!
– Круто! Не кажется ли вам…
– Конечно кажется! Всем надо зарабатывать! Все хотят жить хорошо. Ой, какой у вас котик! – сказала вдруг Кулебякина, резко меняя направление разговора. – Как его зовут?
– Васька. Он достался мне от родителей, ему восемь лет, но, как видите, бодр и страстный охотник до кошек.
– Какой же он у вас худенький!
– Он голодал вместе со мной, – виновато улыбнулся Овсянкин.
– Совсем недавно у меня тоже был Вася. Но он умер, и я купила нового котика. Он чистокровный длинношёрстый британец и стоил мне две тысячи рублей. Его зовут Саймон. Вы его ещё не видели – он очень нежный и без меня из дому не выходит, чтобы не побили уличные коты. Надеюсь и ваш Вася его не обидит.
К утру соседкина контрольная была готова, и чудо-математик кроме горячих оладышек в накрытой полотенцем чашке получил из ароматных матильдиных уст ещё и два поцелуя, не менее горячих, чем оладышки, а вечером вместе с куриным супом-лапшой Матильда Прокопьевна принесла ему от всей своей студенческой группы по двадцать методичек с заданиями для контрольных работ по математике, теории вероятности, статистике, экономике и аудиту.
В три дня Овсянкин одолел все контрольные по математике и получил первые шесть тысяч рублей на новом для себя поприще фриланса – больше, чем накорпели за целый месяц его бывшие коллеги по Районному управлению сельского хозяйства.
Получив от Кулебякиной деньги, Василий Герардович решил отблагодарить её, а заодно вознаградить себя за несколько месяцев голодной жизни. Он купил бутылку хванчкары, торт, фрукты и пригласил Матильду Прокопьевну.
Она, конечно, тоже пришла не с пустыми руками, а с сервелатом, бужениной и дорогим сыром, название которого, произнесённое ею с благоговением, ничего ему не сказало.
– Вы живёте один? – спросила Матильда, когда они выпили по бокалу вина.
– Да, отца нет уже семь лет, а матушка умерла два месяца назад. Нет, почти три.
– И вы никогда не были женаты?
– О! Это очень тяжёлая и неприятная для меня история. К счастью, она была непродолжительной и не оставила последствий. А вы?
– Вы хотите спросить была ли я замужем? Де-юре я и сейчас замужем. Вы ешьте, ешьте. Предлагаю начать с сыра – это очень хороший голландский сыр, хотя скорей всего подделка. Так вот… Я замужем, но обстоятельства сложились так, что с мужем мне жить невозможно. Давайте-ка ещё выпьем. Мне нравится вино, которое вы купили.