Читать онлайн Избранное. Стихи и поэмы. 2009–2023 бесплатно

© Вадим Шарыгин, 2023

ISBN 978-5-0060-7293-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Жизнь в искусстве

На казнь пройти поэту

Прощальным поэтам

прошедшей России посвящается.

Сегодня

Лет осколки канут в Лету,

Покоем оглушает ночь вдвойне.

Дорогу, жизнь! – На казнь пройти поэту,

Несущему луч солнца на спине.

Сегодня

Дождь идёт тысячелетний:

Роняет слёзы с кромок дней весна.

Прервите – суд, обиды, гогот, сплетни,

Взирайте смерть: засушлива, пресна!

Сегодня

Жмётся ночь, как инок к вере,

В Елабуге мрак спичкой разогрет.

Стон стих: на Офицерской, в Англетере;

Вторая речка не зажгла в бараках свет.

Сегодня

Залп! – в шинель и капли смерти

На насыпи под Питером. В Москве —

Проезд Лубянский выстрел ждёт, поверьте

Не ранее полудня злой молве.

Сегодня

Возвратится к Гумилёву —

Смертельно обвенчавшаяся с ним.

Вся жизнь – словам, давайте, к слову

Высоко ветви тонкие склоним!

Сегодня

Казнь: вослед, в глаза, заочно!

Как кровь из вены – судьбы извлеку…

Слезится дождь и колокол полночный

Подвязывает капли к языку.

2009 – 2015

Анна Ахматова

Я покинул свою достоверность

Я покинул свою достоверность людскую —

Нынче в снах наяву, в отражениях, в бликах.

И смертельно живу, и с метелью тоскую…

Маяковского площадь, погрязшая в Бриках!

Человечище чёрный – по белому снегу,

Одинёшенек, грузен и губы в кровище,

Так размашисто сжат. По-булгаковски, «Бегу» —

Предпочтение, за» морем русских разыщет

Память сердца, к чему разговоры на кухне,

Когда всё, даже камни, – уснуло навеки?

Граммофон. Фон Барон. Эх, «дубинушкой» ухнет

По чужбине Шаляпин… Лакеи. Калеки…

Берега, берегите причальные всплески!

Эта ночь над усопшей, усохшей страною :

Век за веком, замедленно падает Ленский!

Из песка – адресов петербургских настрою.

Прогоню отрешённость, соломинку дайте,

Ухватиться, успеть к уготованной кромке!

И анданте строки, и отдайте мне Данте,

И осыпанный осенью Осипа громкий —

Взвыв над стайкой читателей, стойкие, где вы?!

Истекающим сердцем светить, будто Данко!

И девический смех под созвездием Девы,

И всплеснувшая юбкою в танце цыганка,

И латунная тусклость часов на ладони:

На круги своя – время стареет помалу;

И бормочет строку за строкой, и долдонит

Барабанные дроби, наполнив пиалу,

Дождь Брабанта… То горче, то громче, то тише,

Говори, говорливым ручьям уподобясь,

Там озвученной древностью пышет Татищев,

Там означен Мариной в поэме автобус.

Там марина: с марлином, с мечтою и мачтой,

На которой приспущен, как флаг в день печали,

Белый парус… Поздравь, со строкой не начатой,

На которой бы в бронзе и в бозе почили —

Окаянные страхи! Пусть площадь Сенная

С декабристами – снежная пустошь пустыни!

Одинокая жизнь, стылым ветром стеная,

Однозвучно, как чай недопитый, остынет.

2019

Обильное стихотворение

из цикла «Потерянное слово»

Случились ступени:

охлёстаны водами, грянулись оземь.

Вздымалось молчанье над ставшей застывшей в поклонах травой.

Согретая звёздами, жизни прибравшая, пришлая осень.

Оставленных львов при парадных дверях ропоток роковой.

Страшась безразличия,

взором касаясь чего-то такого…

Последним надеждам давая приют и с руки прикормив

Пугливую стайку столетних минут, месяц выгнув подковой,

(1) Смотрел, как в припарке дождя достоверно рождается миф.

(2) Смотрел на лучи из созвездия Льва в гуще каменных грив.

Обильная грусть —

обронённых дождей пелена вековая.

С безудержно страстным желаньем обнять и в глаза заглянуть —

Прохожим, согнувший судьбу в три погибели, прочь ковыляя,

Вдыхал во все лёгкие обременённую временем муть.

И сердце в крови,

и птенец с высоты на свободу отпущен.

И горсточка строчек – в грязи, под ногами живущих вперёд.

Мир спал мёртвым сном,

греясь спичкой зажжённую, прежнего пуще

(1) Любуясь кладбищенским великолепием горных пород.

(2) Любуясь, податливой взгляду, смиренностью твёрдых пород.

Случалось ли вам :

Ливан обходить, в Ассирии петь о фьордах

И взором прижаться к возлюбленным снам Покрова-на-Нерли?

И остановиться, как в Двадцать девятом конвейеры Форда…

Туман… Тишина… Напоённый покой… Ах, куда забрели!

Уснувшие всплески весла,

убаюканный сад, астр страсти;

С трудом вы го ва ри ва е мая б о г о п о д о б н а я синь.

В счастливые полутона уходящую тропку окрасьте!

(1) Из мрака виднеется, целую жизнь возвращавшийся сын.

(2) Из мрака возносится: целую жизнь возвращающий сын!

2019

Стихи о неизвестности

«Миллионы убитых задёшево

Протоптали тропу в пустоте..»

Осип Мандельштам

Отложите – себя, нет нас более,

Позабудем свои имена!

Сноп бенгальских огней, степь Монголии —

Снам внимающим – в кровь вменена

Достоверность под ливнем и в с у м р а к е,

Ослеплённые ночью идём.

И подобраны смыслы на м у с о р к е,

И оставлены судьбы и дом.

Капли голоса. Гул глоссолалии.

Бормочи. Шевели языком!

В запрокинутой в древность Италии

С каждым камнем развалин знаком.

Станцы станции Дно не расписаны

Рафаэлем, с гербами состав:

По перрону – ниспосланный, списанный —

Николай. Никого не застав…

Только колокол бродит над соснами,

На века не найдя звонарей.

И огнями мелькнув папиросными,

Жизнь уходит, вдогонку, скорей!

И улыбка сквозь слёзы, и платьице,

И тьма-тьмущая ласковых рук.

И на саночках девочка катится

В белоснежную прорву разлук…

Чермный уголь Цусимы подбрасывай.

В раскалённую топку кидай:

Тяжеленный трёхдольник Некрасова

И привставший на джонках Китай.

Кислый мрак скорняка где-то в Познани,

Майский шаг царскосельских аллей;

Детским пальчиком узнанный, познанный,

Ставший краше, кромешней, теплей —

Облик странствия – вставший, как вкопанный,

На краю удивления конь!

Взмах руки, грязный флаг над окопами,

Белый свет – гладь ладонью, чуть тронь

Тишину, будто друга умолкшего,

Прикоснись и одёрни… молчи…

Почернела Цветаева в Болшево,

Потеряли от жизни ключи —

Все, кто в списках не значится, грянули,

Как в литавры, в ладоши и в бой —

В телогрейках, спрессованы в гранулы

Комья, Господи, быть бы с тобой!

Завоёваны конкистадорами :

Пыльный взгляд и разгромленный сон.

Бьёт по клавишам Дороти: «до-ре-ми»!

К небу ластится ласточек сонм.

И горит между Врубелем с Врангелем

Одинокой лампады слеза.

И латынь, осыпаясь Евангел (и) ем,

Отглаголилась русским: «Слезай,

Дальше некуда жить вам, приехали,

Выходи, Александр Колчак!»

Грохотнуло над прорубью, эхом ли,

Или стрелочник сдвинул рычаг?

И бредут эшелоны, волочатся

По заснеженным рельсам хребтов.

Краснощёкой с наганом налётчицей,

С папироскою, прорезью ртов —

Разошлась бранью полночь, по случаю,

Цедит волглую вонь неспроста.

И висит ночь звездою колючею

Над расхристанной эрой Христа.

Средь снегов, против ветра, контуженный

Распахнув руки в небо, бреду

Белобрысый… Рассевшейся к ужину

Артиллерии, будто в бреду,

Отдаётся приказ – с визгом бешеным

Мина, может, минует, простит?

«Пропадающий без вести» – где же мы,

Где мы все – знают ветви ракит.

Вдалеке, вся в крови, Богородица,

Крылья ангелов – в клочья, в снегу.

И укрыт звёздным небом, как водится,

Бег вперёд, и прочтёт на бегу

Кто-то в рясе, с бородкой козлиную,

«Отче наш..», относи… еже си…

И замесят кровавою глиною

Груды рёбер, давай, мороси,

Лейся снег ледяной – на погожую

Высоту, на хрустальную мглу

Тишины, жжёной, вспаханной кожею

Рук оторванных стонет в углу

Чья-то юность в груди холодеющей,

Отходящей ко сну навсегда.

Догорит в небе, в сердце, ну, где ещё,

В предрассветном удушье звезда…

Загляделась в себя, будто в зеркало,

Ночь, с бессонницей тишь на двоих;

И вращала глазищами, зыркала,

Постаревшая, знавшая стих —

До рождения смыслов и шороха

Между младшей и старшей сестрой —

Жизнь в обнимку со смертью, и Шолохов

Омывал тихим Доном настрой

Сильных рук разрубить узел гордиев,

Пил настой отцветающих трав.

…Волочат седоков кони гордые —

Всех, кто молод был, прав и не прав…

Неизвестный, в затылок уложенный

В котлован, иль с осколком во ржи,

Расскажи, напоследок, как схожи мы,

Как бежим босиком в миражи;

Как слезимся над книжкой потрёпанной,

Как прощаемся, дёрнув чеку;

Как крадёмся весенними тропами…

Я сейчас тихий гром навлеку

На картину, там, справа от рощицы,

Поднялась стая птиц над зарёй..

Неизвестной край тени полощется

В млечной заводи, в неге сырой.

На полу Петербурга, на пристани

Графской – пристальный взгляд и к виску

Потянулась рука, чтобы в Принстоне,

Изучив, спустя годы, тоску

Русской участи, сделали описи

В диссертациях, так, мол, и так…

И посмертных записочек прописи,

И застывшие сгустки атак;

Грудь навылет и руки с коростами,

Тусклый звон орденов пиджака,

И берлинские белые простыни,

И кивки из фарфора божка…

Растерялись. Слегли. Миллионами.

Неизвестные… Нет вам числа…

Колокольня, упавшими звонами,

Поднялась – над дождём – проросла.

2022

***

Стареет молодость. Не срубленными встали:

Жилец квартиры, тополь у ворот.

Оглохший дождь – по выкрашенной стали,

Осипший ветер ворот вяло рвёт.

Не время – некому писать стихи! – вот рана

Моих затерянных в пространстве лет.

Народ – нет жутче, нескончаемей тирана!

Но и печалей в сердце больше нет…

И только сонм, и сон сиреней в дымке сизой —

Оставит невесомые слова.

Легка, как пух, как мудрость сур из уст хафиза,

В пространстве слов седая голова!

март 2015

Высокая площадь

Всем, навсегда утраченным Россией, посвящается…

Словно не было их,

Не звучали над ночью высокие трубы.

Умерла тишина одичалых дворцов, ополоснутых прожекторами траншей.

И пригубленный воздух столетий горчит. И повесился грубый

Окрик – в бешеном полуподвале… Смертельная жизнь! —

Ослепили, прогнали взашей…

Я вбираю голодные крошки в ладонь – строчки чёрствого края.

Догорающих зрелищ полны заточённые в книги стихи, не слышны никому.

Но высокая площадь, сиянием лунным наклонно играя, —

Литургию глубокого облика ночи творит! И воскресшая жизнь на кону!

Словно всё нипочём,

Я возделывал площадь распластанной речи!

Вслед за плугом моим: и литания гласных, и сомкнутый цвет голословных потерь.

Славно крылья слышны – высоту темноты набирающий кречет,

Оглашённая радость моя – взблеск последней строки

И тогда навсегда, и теперь!

Соглядатаи любящих —

Нас, спящих в снах, извлекли, наказали :

Ждём, живьём позабытые, – мести изысканной или грозы ослепительный кнут!

Раздуваются щёки оркестра… Часы «без пяти» – на вокзале…

Преисполнена неизгладимости, замерла пустота

Отгремевших минут.

2018

Вздымая парус

Глухие дни стоят. Последние на плюшевой арене

С линялым куполом смешного шапито.

И лебединый взмах, вздымающих паденья брызг, седых стихотворений —

Охаживает – бризом средиземных утр —

московский перламутр пальто.

Разлука разметала любящих! И выколот окраин —

С глубокой смолью пустоты – зрачок.

И затерявшийся в позолочённых снах иль в оторопи лунной Каин,

И заплутавший в дебрях смысла,

запропастившийся в сияньях, дурачок —

Поэт беспамятства – сшибает с веточек ранет багровый,

Зубами тянет узел тайны – сгустки лент!

Разоблачённую мороку в пальцах мнёт. И басом Маяка: «Здорово!» —

Ядром влетая в зал – в чахоточный мирок зевак,

прошляпивших момент

Р а с х о х о т а в ш е г о с я колдовства – вдоль бубна

Скользит шаман, камлая с воем горловым!

Простоволосая в многострадальности стоит судьба стихов в Трёхпрудном.

И на руках несут, отчаливший от кромки родины, трёхтрубный дым.

Глухие сны висят. Лианами с небес спадают ливни.

Ввысь движется сырого шума пелена.

Обводы вымокших ресниц, рёв чёрного слона, нацелившего бивни…

Кровь волн разбившихся об скалы…

Поэту выплаканность ливнем вменена —

В походку речи, чтоб так чувствовать – до дрожи!

Зажав в руке цвет похоронок матерей,

Солдатом падающим журавлей смотреть,

летящих над страной, – дороже

Полёт зовущих стай, чем день за днём…

Вздымайте парус в странствиях морей!

Пропал в снегах. Где, сытый голодом, дрожит пространства лепет.

И в память о падении поэта – взлёт!

И даже убиенный скульптор гор —

из звонкой глины гарный воздух лепит.

В качающиеся пиалы алых маков – расплавы талые вольёт.

2022

Цикл Тайна

1.

Благоухание крепчало и волною

Прокатывалось и, преград не находя,

Переходило в шелест сонного дождя,

Прогрохотав нешуточной войною

Над мезонином сгинувшей страны…

И все, оставшись вечеру верны,

В глубинах одинокой тишины —

Оказывались вместе, вместе с чувством

Прикосновенности, наполненной искусством,

К невыразимой, неприкаянной, великой

Успевшей тайне, зародившейся из блика,

И ставшей: блажью, дрожью, миражом…

Кочует тайно, в облике чужом.

2.

Из рассыпанного пепла,

Из рассказанного пекла,

Где Ассирия намокла,

Где уткнулся ветер в стёкла,

Проступала: сквозь портреты,

Строчки писем, бересту —

Та, которой сны согреты,

До которой дорасту

Слишком поздно, спозаранку,

Как жар-птицу ухватив,

Вызнав плакальщиц огранку

И садовников мотив, —

Тайна вымысла предстала:

Изнутри наружу явь.

Как кристалл внутри кристалла,

Невозможное, представь:

Дети счастливы, здоровы,

Заигрались на лугах.

И пятнистые коровы,

Зычно молоко отдав,

Растянулись вдоль дороги,

Коротая Млечный путь.

И слегка хмельные боги,

Собираются макнуть

Свои кисти в даль без края,

В лунный блеск ночей своих…

Звёзды в строчки собирая,

Освещает склоны стих.

3.

Издёрганный, заглатывая смрад

Казённого, пропахшего расстрелом,

Сырого воздуха – в потоке угорелом —

Предлинный день подлунной ночи рад!

Здесь вместо рук – торчащие оглобли

Перевернувшихся в ночи телег.

И эмигрантом белым первый снег.

И города от пустоты оглохли!

Раздаренные нервы не вернуть.

Желание учить превозмогая,

Вновь зиждется Вселенная другая,

Оживших бредней взбалтывая муть.

Какой там, смысл! – Лишь клочья слов из ваты,

Летят на пол вдоль сомкнутых гардин.

И, натирая лампу, Аладдин,

Вдруг, шепчет правду: Все мы виноваты…

Но, спешно спохватившись, об ином :

Как в двери антилопа бьёт копытом;

Как грусть сусальна в городе забытом,

Залитом – лунной ночью и вином.

Гарпун вонзают в спины китобои…

Ствол наповал охотится на львов…

И Николая князь оставил Львов…

Таранят лбами грязный стол ковбои…

Посыпались герои со стены

И скрещенные сабли, и доспехи,

И встречный каждый делает успехи,

Но тайны дней ещё не сочтены.

4.

Я пью за последних младенцев

«Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня» Осип Мандельштам

Я пью за последних младенцев, ослепших от вспышки вдали.

За то, что нам некуда деться, за радий, за роды в пыли.

За всхлипы дельфинов в лагунах, за чеховских пьес прямоту,

За всё, что сказать не смогу, но… губами схвачу на лету.

Я пью за терпение свыше под куполом цирка церквей,

За ливень по глиняной крыше, за дом, от дороги правей.

За чёрную с белым волною нагрянувшую в брызгах блажь,

За слово, которым волную, за должное, что мне воздашь,

Когда, осушив горло влагой, покинет хрусталь лёгкий брют.

Я пью там, где тень бедолагой, отбросил предательски Брут;

Где песнь стрекозы обречённой прекрасней трудов муравья!

Я пью, там где поп и учёный, небесных отцов сыновья —

Развесили простынь льняную для смотра вживую картин.

Под смех, кровью вен разлиную земной, от любви карантин!

Я пью, уместив дождик мелкий в бокал, за иное, за вас, Участники сумрачной сделки, постигшие… в тысячный раз!

19 июля 2022 года

Светающий Трёхпрудный пуст…

Светающий Трёхпрудный пуст —

Замызган дочиста!

Смертельно мало наших, пусть,

Состарив отчества,

Прощальный век, устал, затих,

Со всем покончено.

Застиг рассвет врасплох, за стих —

Вся кровь, как «Отче наш…»,

С багровых губ – листва и сон,

И свет доносятся.

Покой со смертью в унисон,

Молва-доносчица

За ней, за мною по пятам,

Нам судьбы поданы

Иль участи? Я всё отдам,

Я неба подданный!

Я залпом вкрикну строки в вас —

Уравновешенных —

Всё больше в жизни, напоказ

Дни кровью взвешены!

Светающий Трёхпрудный пуст

И много снегу, да…

Приснился мне рябины куст,

Краснее некуда!

2010—2017 гг.

Письмо, которого не будет

«…горькая гибель Цветаевой, возвращение на гибель – верю – была не ошибкой измученной, втянутой в ошибку женщины, а выбором поэта. Она унесла свою слепую правду о России в вымышленную страну, в невымышленную петлю, но правдой не поступилась».

Владимир Вейдле

«Я и в предсмертной икоте останусь

поэтом».

Марина Цветаева

Мандельштаму

«Сохрани мою речь навсегда…»

Настала торжественность: памяти, взгляда и голоса обнажена —

Темна беззащитная стать, как в чернила макнули.

И длится секунда, как падая, слышит расстрелянных стоны княжна,

И царствует ночь только в пору цветущих магнолий!

Сухими напейся слезами из Чистых прудов!

Мне стих Тридцать первого года – прожить бы вручную.

И пляшет духанщиком день, все чаинки продав,

И речь окунают в ангарскую прорубь ночную.

Хватающих воздух губами, зашедшихся кашлем, блаженных найди —

Ходячие тени, свершившихся лет доходяги —

В осеннюю блажь погружённые строки, у коих вся смерть впереди,

Хватили из мёрзлой бадьи веселящейся браги!

И грянулась оземь давно ненавистная весть:

Что нет таких горл на земле, чтобы выпростать свары

Ночных камнепадов, и тихо при этом учесть,

Ночных «воронков» ужасающе-тихие фары…

Свой голос остывшей буржуйки отставший запишет поэт, наготу.

И бледные тени трамваев, злой дребезг вбирая,

В моём, до костей обнажённом, в сиротском, в таком же московском году

Исчезнут под натиском солнца, в разгаре раздрая.

9.09.2020 года

***

Я для плахи стихи напишу,

для посмертного вскрика над койкой,

На которой застыли лучи полуночной звезды.

Я под бьющимся сердцем ношу неумолчный какой-то

Голос, будто распаханный стон вековой борозды.

Постаревшее имя потерь

напишу вдаль, в дороге с котомкой.

Только ты мне поверь, только ты и остался, осталась одна у меня!

Пусть почудится что-то о жизни последним потомкам: Тихий пепел костров, да задумчивый взгляд

на остывшее пламя огня…

Я с опаской стихи напишу —

как босой по камням под полуденным зноем.

Где блаженная течь ренессанса с избытком страстей!?

Я лишь тень воскрешу венценосных веков, о которых мы знаем

Только след, неподвластный сознанию свет скоростей.

Постучись в эту дверь,

об дубовые в кровь разбивая ладони!

Днём с огнём утверждаясь как тесен мир комнаты той, Где вода, проржавев, бьёт по капле в висок и латуни

Так хватает для сорванных кранов из жизни пустой.

Я такие слова напишу – что услышишь: как звёзды горят и как высятся скалы, И литавры прибоя, и жаренный визг городов; В них: встревавшие в шторм кораблей броненосные скулы

И вспорхнувшая ветреность птиц москворецких садов!

Мне бы только успеть:

распалить и расставить покой беспробудный

И готов написать: «жизнь превыше всего». Ввысь влекут Мандельштама заплечные, млечные будни. Я слагаю стихи из потупленных взоров его…

2020

Дикое мясо

«Дошло до того, что в ремесле словесном я ценю только дикое мясо,

только сумасшедший нарост… Вот что мне надо»

Осип Мандельштам

В покинутых домах и в бездыханных весях —

Огни, одни, о дни мои, нечаянная россыпь фонарей,

Примите странника, пусть я слезами высох,

Взволнованным мирволю москворечным снам и делаюсь бодрей,

Когда царит простор и Савскою царицей

Ступает ночь, и тенью по стене крадётся аравийский лязг!

Жизнь пропадом пропала, но вернёт сторицей

Туман – остроконечнейшую шаткость шор и шалость ласк.

Минуя рык, стяжавших беспробудность клеток,

В которых миллионы лакомятся диким запахом жратвы,

Я больше не касаюсь взглядом глаз и меток

Стрелок, остановивший сердце навсегда, мы все – мертвы!

Я радостно молчу словами о великом

Высокочувственнейшем равнодушии своём, мне всё равно:

Ни жив, ни мёртв – вдрызг не причастен, поживи-ка

Вот так, узнаешь, в пальцах разотрёшь рациональное зерно!

Наклон стены иль свежее объятье спячки?

Мой славный бред свободных очертаний, бытиё мне на черта?!

В Крыму заклинивший наган в руке Землячки

И струйка крови запеклась в белогвардейском уголочке рта.

Окончательный вариант концовки стихотворения:

Нам жизнь теперь на крохотных лугах, спит горсточка, в тумане.

Поспите, могикане вы мои, пусть не справляется костёр с кромешной тьмой!

И тишина под небом. И-и в о л г а молчит. Строка обманет,

Ведя тропинкою неведомой, в цветущий мир, за горизонт мечты, д о м о-о ой…

Изначальный вариант концовки стихотворения:

Ни Запад, ни Восток уже, ни север с югом —

Не надобны! Печорина увозит вечная коляска, ээ-эй…

Саднит поэзия… И тихо станет другом

Есенин, стонет, чуть живой… И полночь стынет в сумраке полей…

В покинутых пространствах ветер, волком воя,

Оспаривает ночь у мёртвой тишины, но пустота сильней:

Лишь ты да я, да мы с тобой, нас нынче двое :

Читай, дослушай до конца до горизонта тонущих коней!

В ночь на 28 декабря 2019 года

За то, что я в пропасть взойду

За то, что я в пропасть взойду

«За то, что я руки твои не сумел удержать»

Осип Мандельштам

За то, что я в пропасть взойду и оставлю открытою дверь

В полночную тайну полуночной прелести сада, —

Я должен испачканный кровью души бросить бисер, поверь,

В забрызганный грязью загон, где жуют до упаду.

В блуждающих ветрах ночных рукоплещут цветами года —

В которых изящество взгляда и мысли аккордом

Последним, стихающим явлено… Явь, ты, как речь, молода

В сновиденном старчестве облика облака твёрдом.

Откуда же взяться всем взявшимся за руки вкруг всей Земли,

Когда б ты меня удержала от шага в поэты!

Колючие мётла в колодцах дворов кущи в кучи смели

И райские руки снам выдали волчьи билеты!

А ты, угасая, тащила обвисшие крылья, ждала —

Зажжённой свечи! – Я учился любить, в час по чайной…

Сусальные слёзы – московских небес пролились купала.

И падшую ночь довелось утром встретить случайно.

И стоят ли все мои строки двух выцветших крыльев твоих?!

Зачем восстаю против неба земного, скажите!

И кто-то, как будто за волосы, волоком выставит стих

Под сумрачный дождь, и умолкнет, как все, небожитель…

В распахнутый ветер окна, вместо старости, в радость шагну.

Разбился упавший полёт? Да, но даль-то какая!

Лишь парус вдоль скрежета шторма глаза провожают ко дну…

Ишь, волны грохочут об берег, в мятеж вовлекая!

18.07.22

Огромное мгновение

В приморском уголке земли,

Соседствуя с прибоем чувств, с гарцующими бликами

Фонтанов, с биением часов, сердец;

С соитием влюблённых глаз, с покинувшим алеющие губы навсегда —

Признанием, в разгаре тишины морской,

Под звёздами – уснули розы, стихла благодать.

Взгляд возлежал на лепестках и высота глубин подлунных

Ошеломляла безымянностью, в которой

Угадывалась, будто бы улыбка в уголках,

Порода, словно в дымчатом нутре опала спали

Подёрнутые дымкой лет холмы…

Вся пряжа вымысла не стоила, пожалуй,

Потраченных на чтение мгновений? —

Коснуться взглядом строк – не хитрая работа, правда?

Жизнь тщательна… И тщетна ночь без сна…

Глотком волны не утолить

Накопленную веком жажду слова.

И как оглохшая Цусима

С замедленною мощью поглотила

Мундиры с золотом умолкших русских лейтенантов,

Так ночь бескрайняя над одиноким городом моим

Жильцов своих навеки вечные

Без права переписки забрала.

Не море доносилось, но была

Уверенность в присутствии его размеренных шагов.

Безветрие. Безмолвие. Безбрачие.

Безумие. Барбадос. Барбизон…

Я ворковал, я вовлекал в раскаты моря парусники слов!

Колодезная яркость звёзд пленяла,

В просторном сумраке минуты утопали.

Упали-то как просто и легко – тут лепестки, там мысли, здесь ресницы…

Приснится, может быть, кому кромешный дождь

И пусть заглохнет всё кругом, до одури, до дрожи!

Всё заколочено, крест-накрест, тишь окрест.

А ночь, а я, вон там, с бессонницей в обнимку,

Где далеко поют, должно быть, после сенокоса,

Не различить костров, не спрятать голоса,

Останусь, скоротаю вечность… Кто здесь! —

Старик и море, просто ты – привык к разбросанным впритык к волнам —

Огням танцующей Г а в а н ы…

В а г о н ы

нескончаемо гремят вдоль машущей руки на полустанке.

Останки Родины моей. Не захороненные чувства.

Исповедальны: россыпи уснувших роз

И подвенечный шелест тишины…

2019

Сердце в снегу

Обращение к Бродскому

Взвожу, впритык к вискам, калёные курки!

…Мартынова рука – с ней поравняться? —

На высоте глубоких карих глаз,

Да так, чтоб песнями высокогорных наций

Наполнились ущелья в поздний час!

Настигнуты судьбой – Печорин с Бэлой —

Надежды кончились, стоим, молчим,

Засматриваясь в звёзды ночью белой,

Угадывая призрачность причин —

Весомой неподвижности, цветущей

Громады павших в омуты лесов

В тот миг, кода в чащобах млечной гущи

Глазищи заохотившихся сов…

Неисцелима набережных готика

От серой, водянистой, злой тоски.

В колодцах Петербурга с серым котиком

Мы ночью беглой сделались близки:

Шли по верёвкам бельевым, давно оборванным,

Заглядывали в гладкий мрак глазниц

Квартирных окон, растекались ворванью —

Ворованными радостями лиц —

По улицам, по тропам, трапам, кажется,

Искали талый лёд чужой строки,

И знали точно: если дёгтем мажется

История, то вымрут старики…

Которые с е2 на е4 в летнем зное

Годами начинали белых ход.

Гудком охрипшим над страной заноет

Бредущий в Чердынь с бредней пароход.

Отдаст концы, от пристани отчалит:

Иосиф к Осипу – завесит гостя ночь.

В кармане пиджака клочок печали,

Встречайте, провожайте наших прочь,

О, люди мира, завсегдатаи таверны,

В которой пляшут кружки на столах!

И фолиант чудес, потрёпанных наверно,

Валяется во всех пяти углах.

Когда я на руки беру строку, несу куда-то,

Когда, озвучивая майский ритм, смотрю в густой,

В туман укутанный порыв, в лучах Арбата

Ко мне приходит вечность на постой.

И разольётся «Новогоднее» по чашам —

На всех, кто в кровь – по капли по одной!

Как Б у д д а, недвижим лучей разбег по чащам,

Как б у д т о бы не мысль всему виной,

А ливень, вровень с ртами, захлебнула —

Неисчислимых горл ряды – вода

С необозримых гор и эхо гула

Промчалось сквозь ночные города.

…И брода нет в огнях. И Бродского. И Бреда*

В честь снов Голландии наяривает джаз.

Я душу отдал за стихи, рассвет вчерашний предал,

Чтоб звёзды вычерпать в каналах, напоказ

Пройтись вслед вам по дну Венеции, на Мойке

Отталкивать судьбу шестом от дна.

И звук перемещать, как крановщик на стройке

Ведёт стрелу… Жизнь чайками слышна!

И г о в о р батарей, от Ленинграда до Бреслау,

И в о р о г у дверей – в Макеевке, в Ясиноватой,

И сговор ночи майской с тучами, удавшийся на славу,

Девчонка в этажерке, в гимнастёрке, чуточку великоватой,

Из песни Евтушенко и Крылатова…

И многое ещё, читай, проглатывай,

Смотри, во все глаза! Вот, только: «Б р о д, кому!?»

И ветер поворачивает к Б р о д с к о м у,

Идущему по неисхоженным по крышам городам,

По бельевой верёвке над сурьмой колодца

Четырёхгранки питерской,

об иглы уколоться

*Бреда – городок в Нидерландах, там проходят ежегодные джазовые фестивали

2023

Снег да вьюга и некуда деться!

«Что-то всеми навек утрачено»

Сергей Есенин

Улица Мандельштама

«Это какая улица? – Улица Мандельштама»

1.

Я чту мелодию – нордический органа

Аккорд с тяжёлым приступом причала,

В нём вскрытой мидией волна погана,

Бушует мелко, чайка прокричала

Тоску промокшую нагромождённых камней.

В глубь отступает шелест жизни давней.

И снова к горлу море подкатило!

Безмолвно тонет блёклое светило.

Хронометра я слышу хромоногий

Усталый ход, ишь надорвал пружины.

Чаруюсь. И чураюсь фальши многих!

Сны на песке – волной уничтожимы.

Предвосхищаю тщету всех дерзаний.

Кровь от – Елабуги, вплоть до – Рязани!

Куда мне вечность деть, скажите,

Временщики, я времени сожитель!

Я чту мелодику нордического соло

Расколотого молнией уклада.

Пустуют – города, молитвы, сёла!

Мне массы голой пустоты не надо.

2.

Настольные лампы

Свой свет укороченный

Уткнули в ребячество строк роковых.

И взгляды огнями домов оторочены…

Эпоха за окнами —

Мастеровых.

3.

Противлюсь времени…

Иль мельниц Дон Кихота

Мне не достаточно?

Шутом елозя

Пред тронным Лиром, миром…

И была охота

Губить себя?

Лишь снег.

Лишь скрип полозьев —

Над всем разгулом

Завывающей метели!

Жизнь не вернуть.

Смирись, душа, дичая.

Глотками обжигающего чая

Согреть тоску…

Вы искренность хотели?

Так получайте:

Не поэты победили —

Везде. Во всех краях

Всех ипостасей, всюду!

И никаких иллюзий. Ил идиллий.

Сгребает век, как битую посуду —

Осколки колкие

Тончайшего фарфора —

Все таинства, все чары строк спонтанных…

И под лучистый кобальт семафора,

В который навсегда шагнула Анна,

Поэзия растает…

Слишком тонко,

Заливисто проплачет собачонка

В сквозящей ночью подворотне века.

И где-то в вышине погаснет Вега…

4.

Я взрываю, как лёд, мандельштамовской речью —

Трёхкопеечный, узкий, бездарный мирок

Колченогих стишков! Я звездами перечу

Сотням тысяч – поэзию бросивших впрок!

Эта странная чайка в немом переулке —

И стенанья вдоль стен, и опасна вблизи.

Как же мечется! Рыскает! Обликом гулкий

Город чистые крылья валяет в грязи.

Что за блажь? – втиснуть вечность в прокрустово ложе

Малахольной строки – шутовское ярмо!

Завернёт – отсечённую мочку, положит

Где-то рядом – Ван Гог. И стемнеет Арно.

Пребывая на кромке заветного края,

Бездыханным ветрам подарив темноту,

С первозданным рассветом в бирюльки играя,

Щедрость жажды вмещаю в степей тесноту!

Мысль гуляет в стихе ветерком по паркету,

Обтекает рассветом размеренный бой

Полуночных напольных часов, ноту эту

Слышу длинно, как тёмного моря прибой.

Я встречаю, как гром среди неба, героя:

В закоулках ночлежек, в толпе работяг.

Спит пространство слезами, дождями сырое,

И полотнище ночи на окнах внатяг.

Спи, Двадцатый, мой век имени Мандельштама,

Твои грёзы устали от гроз и тревог!

Спи серебряным сном, спи под сенью каштана…

Я – с тобой!

Я тебя в самом сердце сберёг.

Маяковский. Застреленное сердце

Очумевшие от весны,

Пробудившиеся ветки лихорадит —

Ветер! – вытер каурые стены безмолвия квёлого.

Грифельные точки в письмах проставлены. Тише, бога ради,

Просто стойте и слушайте: капли рассветного олова.

Небо ясное. На тысячи вёрст вперёд нет «города-сада», липа!

Руки отнялись – тянуть, толкать вагонетки с породою.

Либо вовсе запечатать глаза, делать вид что обойдётся всё, либо

Сердце застрелить… Тишиною отрадную порадую…

В комнатёнке – громадный.

На полу.

Рядом жизнь, на дистанции вздоха.

Струйкой крови тянется мысль: тишь выстрелом искорёжена.

«Хорошо» – из недр поэмы, а на гора получается – плохо.

Кисть шевельнулась, как будто коснулась кисти Серёжиной.

Гражданин

не наставшей,

не осуществлённой страны

и не возникшей

Сам расстрелял себя – за то, за «это» и за апломб фальши.

Обречённым на будущее жить? Из вздувшихся вен рикши

Личного – извлекать кумач? И обманываться в кровь дальше?

Есть предел: одиночеству, нервам изодранным, дальше нельзя, братцы!

По'лки голодные, волчьи стаи мещан, и полки штыков.

Пешка чёрная, лишь переименованная в ферзя, стыдно браться —

Пешков Максим. И Маяковский пропал: вышел, и был таков.

Я рифмую весеннюю гибель его…

Поэзия на костях! – чтоб

Каждая водосточная труба – вновь ожила гулами!

Я бы сам, выбиваясь из сил, прочь из города-ада, отволок гроб,

Выложил посмертное пристанище тенями голыми,

Лишь бы вызнал кто, догадался кто-нибудь

Какою ценою строки —

Падают манной в рты, в миски оловянные и по'д ноги!

Чтобы выхлебали до дна лунное месиво, не были так строги,

Будни рассусоливая громадные и крохотные подвиги.

Тишина.

Он уже там.

И для всякого-каждого недосягаем.

Волосы слегка рассыпались. И лучи подошли к две'ри…

Раздаётся клаксонами за окнами и пестрит жизнь попугаем.

Больше никогда – этот поэт…

В это каждый из нас верит.

Здесь жила

«Здесь жила Анна Ахматова…»

А стихи остались…

«Милый мой, я душой устал, понимаешь, душой… У меня в душе пусто»

(Реплика Есенина Кириллову в 1925 году)

А стихи остались.

Словно стая

Размахнула крылья вдоль зари.

И полоска вечера густая

Нежно тает,

Что ни говори.

И поёт,

И кружится,

И длится,

Ярко увядает тонкий свет.

Голосов белёсых вереница.

Не смолкает крыльями поэт!

С каждым мигом взмахи всё далече,

Всё прощальней оклик,

Всё темней…

Ранит в кровь осокою, да лечит

Душу – мягкой ветошью теней —

Вечер нескончаемо высокий,

Краткий век и долгий миг зари.

Алый след вкруг шеи? – От осоки!

Если спросят, так и говори.

Hakuna Matata

Пусть горячит пунцовый пунш разноголосицы —

Последний век моря штурмующей земли,

Когда над «ундервудом» весело проносятся