Читать онлайн Лето нашего двора бесплатно

В оформлении используются иллюстрации с сайта freepik.com.

Кира Сыч. «Лето. Дружба. Дыня»

Я открыла глаза и тут же прищурила их. Солнечный свет заполнял комнату, спрятаться от него было негде, ведь каждый угол был сейчас виден так четко, как никогда раньше.

– Вставай, соня! Весь день так проспишь, – бодрым голосом сказала бабушка, входя в мою комнату.

– А может, я так и хочу, – повернувшись лицом к стене, пробурчала я.

– Это как это ты хочешь, интересно знать? Хочешь весь день валяться в комнате?

– Хочу.

– А варенье малиновое хочешь?

Я снова повернулась к бабушке и приоткрыла один глаз. Бабушка стояла рядом, на лице у нее играла ласковая улыбка. Каждый раз, когда я смотрела на эту улыбку, я не могла сдержаться, чтобы не обнять свою любимую бабусю. И на этот раз я спрыгнула с кровати, подбежала и заключила ее в самые крепкие объятия на свете.

– Сделай пока зарядку, а я доделаю блинчики и будем кушать.

– Ла-а-адно, – недовольно потянула я.

Зарядку делать я не любила, но, чтобы не расстраивать любимую бабушку, все же сделала несколько упражнений. Услышав шкварчание блинов на сковороде и втянув в себя вкуснейший запах блинчиков, я побежала умываться и одеваться.

Я любила проводить лето с бабушкой в деревне, но не любила тут гулять. В городе остались мои друзья, игры, книги, да чего только не осталось… А дети здесь мне не нравились. У них были какие-то свои игры, которые я никак не понимала. Казалось, мы были с разных планет. Еще бы, ведь они жили в деревне постоянно, а я только приезжала на один месяц в гости. Ни родители, ни бабушка меня не понимали.

– Наелась? – спросила бабушка, сидя напротив меня.

Я кивнула головой, засунув в рот сразу весь блин. Невероятное сочетание масляного теста, сметаны и малинового варенья наполнило меня счастьем и радостью. День становился все лучше.

– Иди тогда, погуляй с ребятами, – сказала бабушка и начала убирать со стола.

– Давай я лучше тебе помогу.

– Ну, еще чего! Сама небось справлюсь. Иди. Погода сегодня просто замечательная. В обед позову тебя.

Я, сутулясь, с выражением печали и боли поплелась к выходу из дома. Если бы бабушка сейчас увидела меня, то наверняка бы разрешила остаться дома, но она уже занималась уборкой. Это значило, что привлечь ее внимание мне не удастся никак.

Я вышла на улицу и тут же почувствовала, как тело мое непроизвольно наполняется энергией лета и солнца. Я вдохнула как можно глубже воздух, и мне внезапно захотелось пробежаться по полю босиком, смеясь во все горло.

Не знаю, что это такое на меня нашло, ведь я не люблю все эти «деревенские штучки». Я взяла себя в руки и села на крыльцо играться со своей любимой куклой и мягким плюшевым медведем, которого назвала Царь. Медведь у меня появился давно, так что я уж не помню, почему у него было такое странное имя. А вот куклу звали Надя. И она немного была похожа на меня. У нее тоже были две косички желтого цвета и красивое платье. Только у меня платье было красное, с большими белыми горошинами, а у Нади платье было зеленым, с большими подсолнухами. Я всегда очень завидовала Наде. Мне казалось, что ее платье намного красивее, чем мое.

– Привет! – раздался мальчишеский голос.

Я подняла глаза и увидела над забором смуглое лицо темноволосого мальчика.

– Чего ты тут сидишь? Пойдем с нами, – предложил мальчик.

– Куда?

– Как «куда»? На луг. Мы сегодня будем играть в «казаков-разбойников». Идем.

– Ладно.

Я спустилась с крыльца и вышла за калитку. Оказалось, что детей там уже было немало, но смуглый темноволосый мальчик заглянул еще в несколько дворов и собрал, казалось, всех детей улицы.

Мы пришли на луг и начали играть. Они объяснили мне правила, я была одним из «разбойников». Мы бегали и играли, я даже начала уже забывать о городе и ребятах во дворе. Всем было весело, и мне тоже. И вот я убегала от «казака», а он прыгнул на меня и свалил прямо на землю!

Я, естественно, начала плакать. Посмотрела бы я, как вы бы не плакали, если бы разбили себе до крови коленку! Мало того, он еще и порвал мое любимое красное платье! Я села и зарыдала, не в силах сдержать слезы от обиды и боли.

– Чего ты ревешь? Ну, подумаешь, упала, – сказал этот противный мальчишка.

– Упала? Это не я «упала»! Ты меня специально толкнул!

– Ничего я тебя не толкал! Задел только слегка, а ты уже падать начала! Все вы, городские, нежные такие.

Я гордо встала на ноги, глотая слезы, но больше не позволяя себе плакать, подняла голову, развернулась и ушла от них. А они… Показали мне языки и побежали играть дальше. Я пообещала самой себе, что теперь уж точно никто и ничто не заставит меня играть с этими детьми. Я шла по тропинке, петляющей между деревьями, и думала о том, как бы так договориться с бабушкой, чтобы она больше меня не отправляла играть. Я была готова даже полоть огород, поливать цветы и заботиться о курах весь день, лишь бы не встречаться больше со своими обидчиками. Был еще вариант попросить родителей забрать меня обратно в город, но мне так хотелось побыть с любимой бабушкой, ведь я так редко видела ее, так что этот вариант был только на ОЧЕНЬ крайний случай.

Я шла и думала о том, почему нельзя никак совместить поездки в деревню и игры с друзьями. Вот было бы здорово! И тут, не доходя до дома всего несколько метров, я увидела их. Несколько взрослых, лет десяти, мальчишек-хулиганов окружили светловолосого милого мальчика лет семи или восьми, который закрывал собой что-то, лежащее на земле.

Я остановилась и начала думать, что же делать. Мне не хотелось связываться с хулиганами, но я видела, что мальчик отчаянно нуждается в помощи, хотя он и храбрился изо всех сил, выпячивая грудь и грозно хмуря брови. И тут мне пришла в голову одна странная идея. Я набрала в легкие побольше воздуха, подняла лицо к небу и начала истошно вопить, делая вид, что я рыдаю. Привлечь внимание хулиганов у меня получилось. Более того, они, потоптавшись минуту на месте, все же ушли в сторону речки.

Как только они ушли, я подошла к мальчику, который уже сидел на земле. Оказалось, что закрывал он собой собаку, у которой была ранена лапа. Я всегда очень боялась собак, а эта к тому же была немаленького размера и выглядела бродячей, так что я, ойкнув, отшатнулась назад.

– Спасибо за помощь, – серьезно сказал мальчишка. – Ты можешь мне еще помочь? Ей нужна вода, еда и что-нибудь, чем перевязать лапу.

– А чего сам не принесешь?

– Я не могу ее оставить. Они могут вернуться, а она еще слишком напугана.

– Я попробую, но ничего не обещаю. Не знаю, где могут у бабушки храниться бинты. И еще. С водой понятно, но что она ест?

– Принеси хотя бы что-нибудь. Колбасы, хлеба… Я тоже не знаю. У меня никогда не было собаки.

Я побежала домой, думая, как бы все это так провернуть, чтобы не вызвать подозрение у бабушки.

– Нагулялась уже? Рано еще, золотко, до обеда еще около часа. Иди, еще пока погуляй, – не отрываясь от плиты, сказала бабушка.

– Ба… – потянула я жалобно. – Я упа-а-ала. И кушать хочу. И пить.

Бабушка обернулась, осмотрела меня и, вздохнув, покачала головой.

– А почему в таком виде? Что случилось с твоей одеждой? – недовольным тоном спросила бабушка.

– Я тебе потом все-все расскажу, но сейчас меня ждут. Очень ждут. В обед все расскажу.

Она, все так же качая головой, пошла в зал, достала из шкафчика ящик-аптечку, в котором можно было найти, мне кажется, лекарство от любой болезни, настолько этот ящик был большой.

Героически выдержав процедуру промывки раны (я ведь даже ни разу не застонала!), я отправилась за бабушкой на кухню. Она взяла кружку, чтобы налить мне воды.

– Ба, а можно мне… Ну… Чтобы с собой взять попить?

– Могу тебе в бутылку маленькую компота налить, – беря в руки половник, сказала бабушка.

– Нет, я… – я замялась, не знала, как лучше сказать, чтобы было правдоподобнее, так как я просто обожала бабушкин компот, и она знала это. – Просто… Жарко там. Можешь мне воды налить?

Бабушка посмотрела на меня, подозрительно прищурившись, но все же отложила половник и молча налила воды.

– А если хочешь есть, то поищи что-нибудь перекусить в холодильнике, – возвращаясь к приготовлению обеда, сказала она.

Я открыла холодильник и почувствовала тут же, как остывает разгоряченная на солнце кожа. Мне так хотелось постоять под потоком холодного воздуха подольше, но сначала нужно было вернуться к мальчику, который ждал меня рядом с раненой собакой. Не знаю почему, но я чувствовала, что должна помочь им.

Я увидела то, от чего захватило дыхание. В большой тарелке лежало несколько костей. Не знаю, зачем они нужны были бабушке, но я подумала, что если одна кость исчезнет, то вряд ли бабушка заметит пропажу. Схватив кость, я поблагодарила бабушку и побежала в зал. Там я, уже знакомая с ассортиментом лекарственных средств, выбрала бинт, вату и перекись. И тут я поняла, что я все это не унесу. Пришлось брать свою сумочку, которую купили мне родители в городе.

Вообще-то, я не планировала использовать ее в деревне. Она была такая красивая, новая и сверкающая, что я боялась, как бы здесь она не испортилась, но сейчас у меня был выбор из двух вариантов: либо использовать свою небесного цвета блестящую сумку с единорогом, либо нести все в руках. Вздохнув, я кинула туда все, что было нужно, и побежала к мальчику с собакой, надеясь, что хулиганы не вернулись. Что-то подсказывало мне, что второй раз я один и тот же трюк провернуть не сумею.

– Ты пришла, – с облегчением сказал мальчик, глядя на меня своими голубыми глазами. – Я уж боялся, что ты не придешь.

– Почему это? – немного обидевшись, спросила я.

Мальчик промолчал.

Я смотрела, как он промывает раненую лапу собаки, завязывает бинт, а потом дает ей кость. Взяв бутылку с водой, мальчик осмотрелся и снова нахмурил брови.

– Что-то не так?

– Некуда воду налить, – расстроившись, сказал он.

– Может, просто пусть один сложит ладони лодочкой и другой нальет в них воды. Так должно получиться.

Лицо мальчика аж засветилось от счастья. Он поднялся на ноги и порывисто обнял меня.

– Точно! Какая ты молодец!

Я почувствовала, как краснеют мои щеки и горят уши.

– Ты чего это? – грубо сказала я, отстранив его.

– Держи руки, а я налью воды, – пропустив мои слова мимо ушей, сказал мальчик.

– Я боюсь. Вдруг она меня за руку укусит!

– Ладно. Тогда я держать буду, а ты наливай.

Мы напоили собаку, и она погладилась о наши руки головой. Потом мы сели под деревом, неподалеку от нее.

– Как тебя зовут хоть?

– Денис. А тебя?

– Алена.

– Ты тут недавно, да?

Я сорвала травинку и уставилась на нее. Горло сдавило, я никак не могла ответить ему. Боялась, что он тоже начнет дразниться, так же как и другие дети. Кричать, что я городская, ничего не умею и не знаю. Или начнет говорить, чтобы я уезжала «к себе в город». Это всегда было обидно. Как бы я ни пыталась с ними подружиться, они никак не хотели принимать меня за свою.

– Да, – напрягшись, ответила я.

– Я тоже… Знаешь что, а давай дружить!

– Давай!

– Ты можешь мне помочь? Я хочу отвести ее в безопасное место, чтобы эти дурные мальчишки ее больше не нашли.

– А куда ты ее отведешь?

– Есть одно место…

Денис посмотрел на меня заговорщически, загадочно улыбнулся и подмигнул. Он встал, погладил собаку по голове, а потом нагнулся к ней и тихонько сказал ей несколько слов. Что именно он говорил, я разобрать не смогла, но собака радостно завиляла хвостом и встала на три здоровые лапы, поджимая больную под себя.

– Пойдем, – бросил он мне через плечо. – Тут недалеко.

Я встала, поправила свое платье и пошла за ними. Он привел меня в самый конец деревни. Там, почти на границе с лесом стоял маленький домик. Денис открыл домик ключом, который вытащил из кармана, и запустил нас внутрь, а потом зашел и сам.

Внутри домика было тесновато, там впритык хватало места для нас троих. Никакой мебели не было, пахло деревом и было всего одно небольшое окошко с решеткой. Я села на пол, собака легла рядом и положила свою голову мне на колени. Шерсть собаки была мягкой и пушистой, светло-коричневой, с оттенками оранжевого, как мне казалось. Я положила руки на шерсть собаки и начала нежно гладить ее, радуясь тому, что я наконец нашла себе друзей. И мне кажется, мои новые знакомые испытывали то же самое.

– Откуда у тебя ключи от этого странного домика?

– Я нашел их, – гордо сообщил мне Денис. – Здесь, неподалеку. Это не просто «домик». Это называется «сторожка», я узнавал у дедушки. Он рассказал мне, что раньше тут сидел сторож и смотрел, чтобы ничего плохого с деревней не происходило, но потом ее забросили.

– Почему?

Денис пожал плечами, опустив при этом уголки губ вниз. Я задумалась о том, что же случилось со сторожем и почему деревню решили оставить без охраны. Именно в этот момент я услышала, как бабушка зовет меня. Сказав Денису, что мне пора, и погладив еще раз собаку, я побежала домой.

Я, конечно, получила выговор от бабушки за порванное платье, но смогла отстоять свою невиновность и доказать, что это все другие дети виноваты, потому что не принимают меня. Бабушка посмотрела на меня долгим пронзительным взглядом, решая что-то, а потом сказала:

– Раз тебе тут не с кем дружить, то, может, тебе дома лучше будет?

Я тут же с жаром принялась убеждать ее, что мне тут очень даже хорошо. И я уже нашла себе хорошего друга, так что никуда от нее я не уеду. Бабушка улыбнулась своей мягкой и доброй улыбкой, от которой на душе стало так спокойно и весело, что я кинулась обнимать ее, чуть не перевернув стол и стул.

После обеда я, уже в новом платье и с пакетиком помытых ягод и фруктов вернулась к сторожке. Денис был уже там. Мы сели на пол, ели спелую красную клубнику, абрикосы и вишню и разговаривали о том, что будем делать завтра и куда пойдем.

– А как мы ее назовем? – спросила я, кивнув на собаку.

– Не зна-а-аю. Давай ты ее назовешь.

И тут я задумалась. Мне не хотелось называть ее как-то «обычно». Хотелось, чтобы ее имя было особенным, но при этом летним, чтобы было наполнено светом, теплом и лучами солнца.

– Может… Вера? – неуверенным тоном вставил Денис, нарушив ход моих мыслей.

– Фу! Нет. Нельзя называть животных человеческими именами.

– Почему?

– Ну ты только представь, вот идешь ты такой, а кто-нибудь кричит: «Денис!» Ты поворачиваешься, надеясь, что это тебя друзья или знакомые зовут. И вот ты такой радостный обернулся, а там… оказалось, что Денис – это какой-нибудь доберман.

– Ну, доберман – это не так уж плохо, – проворчал Денис.

– Все равно не очень-то приятно. А если несколько раз позовет? Или, например, возьмешь ты мороженое, только соберешься укусить, а тут окрик: «Денис, нельзя!». Ты так и застынешь с мороженым, а это хозяин на самом деле собаке кричал. Понравится тебе?

– Ладно-ладно. Я все понял, – насупившись, сказал Денис.

Я взяла в руки очередной абрикос. Оранжевый, как маленькое солнышко. И тут я поняла. Вот оно!

– Я придумала для нее имя! Придумала!

– Ну и какое же?

– Дыня!

– Дыня? – Денис недоверчиво посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на собаку, испуганно вскочившую на ноги при моем слишком громком выкрике. – Ну… Дыня… Неплохо, хотя я бы свою собаку так не назвал.

– Но ты же мне поручил сделать это.

Денис почесал рукой затылок.

– Ладно. Путь будет Дыней. Я тут знаешь, о чем подумал? Мне купаться вдруг захотелось. Пойдем?

– На речку?

– На речку.

– Но там же могут быть хулиганы и ребята из деревни… Не хотелось бы мне встречаться с ними еще раз…

– Я знаю место, где никого не встретишь. Пойдем!

Мы выбежали из сторожки, оставив Дыню лежать и отдыхать. Остаток дня мы провели, играя у неглубокой речки и плескаясь в прозрачной прохладной воде. Когда настала пора идти домой на ужин, мы пообещали друг другу, что будем встречаться каждый день.

Теперь мое лето заиграло новыми красками, передо мной открывался целый мир, полный приключений и забав. Я ложилась спать, вспоминая все, что произошло со мной в этот день. И, улыбнувшись мыслям про Дениса и Дыню, поняла, что теперь в моей жизни будет все по-другому.

И я была права. Мои летние дни теперь пролетали с такой скоростью, что я не успевала их считать. Дыня быстро поправилась, и мы стали гулять вместе с ней. Теперь, даже когда мы встречали хулиганов или других детей, они не подходили к нам и на пушечный выстрел. Дыня рычала и скалила зубы, если кто-то из мальчишек пытался подойти к нам сзади и застать врасплох. Меня это очень даже устраивало. Теперь я не переживала за свои коленки и целостность моего платья, ведь у меня были самые замечательные защитники на свете.

Больше всего времени мы втроем любили проводить у реки. Дыня очень любила плескаться и прыгать в реке за солнечными зайчиками, скачущими по хрустально-чистым волнам реки. Мы бегали собирать ягоды на окраину леса, объедались ими там же, прямо под кустами, а потом бежали снова к реке, чтобы смыть красные разводы на лице и руках от земляники или синие – от черники и ежевики.

Мы с Денисом стаскивали кучу различных вещей в сторожку, чтобы у Дыни были и игрушки, и вода, и еда. На ночь мы закрывали ее в сторожке, чтобы никто из хулиганов не нашел нашу четвероногую подругу и не причинил ей вреда.

Так прошел почти весь месяц. Нам везло, погода целыми днями стояла просто замечательная. На небе обычно не было ни облачка. В самый зной мы обычно прятались в тени деревьев, разговаривали друг с другом, играли в прятки или в «города». Я с радостью каждое утро, поцеловав после завтрака бабулю, бежала к сторожке, но мне с каждым днем становилось все грустнее. Мое пребывание в деревне длиной в целый месяц скоро должно было подойти к концу. Я сказала об этом Денису.

– Знаешь, я скоро уезжаю в город, – сказала я ему, когда мы сидели на песчаном берегу реки.

Денис, увлеченный рисованием на песке каких-то мифических, придуманных им животных, молча уставился на меня, улыбка сошла с его губ. Он застыл и не двигался несколько секунд. Дыня, все это время бегающая вокруг него, тоже остановилась и переводила взгляд с Дениса на меня, чувствуя что-то неладное.

– А не уезжать ты не можешь? Ведь мы так подружились…

– Нет, не могу. У меня в городе начнутся занятия.

– Какие еще занятия? – кинув со злостью палку на песок, спросил Денис. – У всех, кроме взрослых, сейчас каникулы!

– Да… Но у меня занятия…

– Ну и ходи на свои глупые занятия! – прокричал Денис, собрал свои вещи и убежал в сторону деревни.

Я сидела и смотрела ему вслед. Дыня разрывалась между нами, не зная, что же ей делать: оставаться или бежать. Такой сложный выбор вставал перед ней в первый раз. Я посмотрела на нее, и мне захотелось помочь ей принять какое-то решение, поэтому я сказала ей: «Беги за ним», – и кивнула головой в сторону убегавшего Дениса. Дыня негромко гавкнула, что лично я приняла как благодарность, а потом побежала. Я осталась одна, но понимала, что Денис расстроен даже больше, чем я. Я ведь уеду в город, к своим друзьям, а он останется здесь один, наедине с деревенскими. На все лето…

Я встала, оделась и побрела домой, к бабушке. Солнце еще только клонилось к закату, но до самого заката было далеко, поэтому бабушка удивилась, когда я пришла и грустно села за стол напротив нее.

– Что случилось, золото мое? Почему ты так рано сегодня? И почему такая грустная? – откладывая фартук и присаживаясь за стол, спросила бабушка.

– Ба… А я могла бы остаться у тебя немного подольше?

– Но у вас с родителями же был уговор только на один месяц. Ты сама так яростно настаивала на этом. Что же изменилось?

– Понимаешь, ба, я встретила мальчика и… – я запнулась, чуть не сказав бабушке про Дыню, но вовремя вспомнила нашу с Денисом клятву не говорить о Дыне взрослым. – И мы подружились. Он тут тоже ни с кем не общается, местные обижают его. Вот я и не хотела бросать его одного на все лето…

Бабушка вздохнула, улыбнулась своей обычной ласковой улыбкой и погладила меня по голове.

– Я поговорю с твоими родителями.

– Ура! Спасибо, бабулечка! – я радостно кинулась обнимать ее.

– Рано еще меня благодарить. Но я тебя сразу предупреждаю, что даже если у меня получится их уговорить, то только на еще один месяц, не больше. В августе ты должна будешь вернуться в город и начать ходить на свои занятия. Договорились?

– Конечно!

– Ну все, иди пока погуляй во дворе, покорми курочек или еще чем-нибудь займись. А я позову тебя, как только ужин будет готов.

Я выбежала во двор и, последовав мудрому совету бабули, занялась хозяйством, тем более что я уже давно не делала ничего полезного.

Спала я плохо в эту ночь, меня все мучили мысли о том, получится ли у бабушки убедить родителей оставить меня еще на месяц. Я засыпала с этими мыслями, и каждый час или два открывала глаза, проверяя, не настало ли утро. Но утро, как назло, именно в этот день решило наступить как можно позже.

Как только заголосили во дворе петухи и стало светать, я спрыгнула с постели и босая побежала в комнату бабушки.

– Ну, что они сказали? – врываясь к ней в комнату, нетерпеливо спросила я.

Бабушка, которая уже встала и теперь сидела на кровати и расчесывалась, засмеялась.

– Ты сегодня ранняя пташка, я погляжу! – шутливо пожурила она меня. – Будешь мне тогда помогать завтрак готовить.

– Буду! Ну скажи, ба…

– Да, как я и говорила, они могут тебя оставить, но только до конца июля. На большее не рассчитывай.

Я обняла ее, поцеловала в щеку и побежала снова к себе. Нужно было теперь привести себя в порядок, надеть тапочки и помочь бабушке с завтраком.

После завтрака я побежала к сторожке, но дверь была закрыта, а Дениса нигде не было. Я села на большой камень, торчащий неподалеку и начала ждать. Я срывала травинки, считала облака, плывущие по небу, прыгала вокруг сторожки на одной ноге, но Денис никак не появлялся. Я слышала, как скулит внутри Дыня. Она слышала меня и скребла дверь, но я ничего не могла сделать для нее, могла только сесть, спиной к двери и поговорить с ней, что я и сделала. Денис не появлялся еще около часа. Мне надоело ждать, и я ушла домой.

Сначала я хотела пойти на речку или на луг, но руки мои настойчиво требовали какой-то работы. Только когда я начала выдергивать сорняки на бабушкиных клумбах, я смогла немного успокоиться. Вдыхая аромат пестрых цветов и глядя на маленьких бабочек, кружившихся неподалеку, я забыла обо всех своих обидах и неудачах.

День был прохладный, ближе к вечеру небо затянуло тучами. Я решила, что, пусть это и некрасиво, но после ужина я еще раз поговорю с бабушкой, чтобы она сказала родителям, чтобы те забрали меня сейчас, а не в конце июля. На Дениса я обиделась и не хотела больше с ним играть. В конце концов, это были его проблемы, что он не мог найти общий язык с местными. Я ради него… А он даже не пришел! Мог бы хотя бы попрощаться.

Он бы мне сказал: «Пока, Алена». А я бы ему ответила: «А я еще месяц никуда не уезжаю! Вот так-то». И мы бы побежали играть с Дыней на реке или опушке. А он… Все испортил.

После ужина небо совсем заволокло тучами, стало темно. В воздухе чувствовался запах грозы. Я сидела у окна и смотрела на небо, гадая, пойдет ли дождь и насколько сильным он будет. Бабушка сидела рядом и вязала мне кофту на зиму. Внезапно я увидела в темном небе яркую вспышку молнии, отпечатавшуюся на облаках. Затем прогремел гром. Я давно не слышала такого сильного грома. Он даже оглушил меня на несколько секунд. Я была уверена, что стекла нашего домика не выдержат такого ужасающего звука.

И тут все повторилось. Молния, прорезающая тьму, а потом грохот раскатов совсем близко. Капли, сначала одиночные и крупные, а затем целый водопад, обрушились на наш дом. А шум все повторялся.

– Дыня! – закричала я вслух и кинулась к входной двери.

Я скинула свои тапочки и пыталась найти взглядом резиновые сапоги, но нигде не могла их обнаружить. Зато увидела на крючке свой розовый дождевик. Схватив его, я босая выбежала на улицу. Я бежала к сторожке, не думая ни о чем, кроме Дыни. Ей, должно быть, было так страшно! Когда я добежала до сторожки, я услышала, как она скулит внутри.

– Дыня! Дыня, я здесь, – пытаясь выломать выскальзывающий из рук навесной замок, кричала я. – Не бойся!

– Отойди, я открою, – прокричал Денис над моим ухом, пытаясь перекричать шум дождя.

Я сделала шаг назад и чуть не упала в грязь. Денис поймал меня за руку и удержал. А потом он открыл дверь, и мы забежали внутрь. Денис достал из угла фонарик, который на всякий случай принес сюда еще давным-давно, и включил его.

Дыня испуганная, но все же счастливая, виляла поджатым хвостом и терлась о нас, щекотно обнюхивая и слизывая с нас капли дождя. Мы с Денисом посмотрели друг на друга. У него не было дождевика, так что он стоял, насквозь промокший, зато были галоши, а у меня не было обуви, зато был дождевик. Осмотрев друг друга, мы засмеялись.

– Где ты был сегодня утром? – отсмеявшись, сказала я. – Я приходила сюда. Хотела сказать тебе кое-что важное.

– Знаю, что приходила. Я… Не хотел я с тобой встречаться. Ждал, пока ты уйдешь.

– Фу, как некрасиво. А я тебе ТАКОЕ хотела сказать.

– Ну, говори сейчас.

– Я попросила у бабушки, а она поговорила с родителями…

– Ну, и что они сказали? – нетерпеливо спросил Денис, переступая с ноги на ногу своими большими черными галошами.

– Что я могу остаться еще на месяц!

– Всего лишь месяц…

В голосе Дениса слышалось разочарование, луч фонаря упал вниз и освещал теперь только небольшой кружок сторожки пола. За стенами все еще бушевала непогода, Дыня сидела между нами и смотрела поочередно на каждого. Хвост ее усиленно мел пол, поднимая пыль в воздух.

– Вот вы где! – открывая дверь сторожки, сказала бабушка. – Что вы здесь…

Бабушка не договорила, обводя сердитым взглядом внутренность сторожки, собаку и мои босые грязные ноги. И тут я поняла, что дома меня ждет серьезный разговор. Но Дениса он тоже ждал, судя по нахмуренным бровям мужчины, стоящего рядом с бабушкой.

– Живо домой! – скомандовала бабушка.

– Ба, мы не можем бросить Дыню здесь! Ей же страшно…

– Еще как можете! Что с ней случится?

– Много чего с ней может случиться! – резко выступив вперед и закрывая собой Дыню, как в первую нашу встречу, сказал Денис. – Ее эти мальчишки опять могут обидеть! Или она может испугаться, и сама в лес убежать, а она там заблудится! Мы не можем ее оставить так! Деда…

Седой мужчина горько вздохнул и опустил плечи, смиряясь со своей судьбой.

– Ладно, – мягко сказал он. – Возьмем ее домой. Но ты расскажешь мне всю эту историю от начала и до конца.

– НАМ расскажешь! – грозно поправила его моя бабушка.

– Ну, нам так нам. Пойдемте тогда ко мне. У меня там чай есть.

– И что же? Чай один прихлебывать? Чаем сыт не будешь. Нет уж, – возмущалась моя бабушка. – Лучше уж пойдемте к нам, у нас хоть пирожки с ватрушками есть. И чай найдем.

Дедушка Дениса только развел руками. Ему больше ничего не оставалось, так как спорить с моей бабушкой было бессмысленно, и все в деревне знали это. Он только отвел Дыню к себе домой, привязал ее веревкой к крюку пустой будки, налил воды и дал кусок мяса, взял по указу моей хозяйственной бабули сухую одежду для Дениса, а потом пришел к нам.

Мы сели, выпили чай, съели пирожки и отогрелись. Бабушка заставила Дениса снять всю одежду и надеть сухое, мне же пришлось мыть ноги. Мы с Денисом рассказали каждый свою часть истории, которая сложилась в один большой летний пазл.

Бабушка и дедушка Дениса все выслушали, а потом отправили нас играться, а сами остались сидеть за столом на кухне и разговаривать. На самом деле, разговаривали они недолго. Но, насколько я поняла по спокойному выражению лица бабушки и ее улыбки, они договорились обо всем, о чем хотели договориться.

– Ну, месяц – тоже хорошо, – сказал мне, уходя, Денис. – Я очень рад, что ты останешься со мной еще. До завтра?

– До завтра.

– Приходи тогда сразу к моей калитке, раз Дыня теперь у меня живет.

Я кивнула и помахала ему на прощание рукой. Когда они ушли, я крепко обняла бабушку.

– И что с тобой делать, лиса? – спросила бабушка.

– Спасибо тебе за все, бабуля. Он хороший. И Дыня тоже хорошая. И это лето у тебя… Оно самое лучшее!

– Беги ложись спать. Завтра встанешь пораньше и поможешь мне приготовить завтрак. Договорились?

– Конечно!

Я поцеловала ее в щеку и побежала к себе. Закрыв глаза, я тут же уснула. И спала крепким сном всю ночь, набираясь сил, которые потребуются мне завтра для встречи нового месяца лета и нового захватывающего приключения.

Екатерина Петровская. «Алина»

Всем известно, что люди часто вытесняют болезненные воспоминания, но, как ни странно, я помню тот день до мельчайших деталей. В то далекое июньское утро я, пятилетний и беззаботный, проснулся в своей комнате от яркого света, настойчиво прорывавшегося сквозь занавешенное окно. Солнечный луч шарил по моей кровати, отчего по одеялу разбегались неуловимые крошечные зайчики. Я пытался накрыть их ладонью, казалось, что они были теплыми на ощупь. Мне было легко и спокойно, как может быть только, когда тебе пять лет. Потом в комнату вошла мама в своем летнем платье в мелкий цветочек и синем переднике. В руке ее было ведро, увенчанное плотной шапкой белой мыльной пены, и щетка для мытья окон. Мама раздвинула шторы, и нахальное летнее солнце ворвалось в мою комнату. Я зажмурился, а мама, подхватив из ведра кусок пены, подула на него, и он приземлился прямо на кончик моего носа. Мы вместе смеялись, радуясь только нам понятной новизне наступающего дня, а потом мама крепко обняла меня. Я и сейчас могу вспомнить запах ее духов и прикосновение ее рук.

Мама включила телевизор, и теперь комната наполнилась звуками, затем она забралась на подоконник и ловкими привычными движениями принялась мыть окна. Я завороженно смотрел, как умело она орудует скребком, удаляя мыльные подтеки с радужной поверхности стекла, от чего оно становится идеально прозрачными. Легкий ветерок колыхал занавески, и они надувались как парус. Я представлял себе, что мама капитан пиратского корабля и что мы с ней бороздим просторы океана в поисках острова сокровищ. Сейчас мама крикнет «Отдать швартовы!», спустится с капитанского мостика, мы бросим якорь и вместе пойдем завтракать.

Солнце неожиданно скрылось за облаком, и я, отвлекшись, погрузился в пучину мелодий, доносившихся с экрана, а когда вынырнул на поверхность и посмотрел на окно, мамы уже не было. Ветер все так же играл в занавесках, а по стеклу медленно спускались остатки пены. Я чувствовал, как вязкая и тягучая пустота обволакивает мое тело. Помню, что на экране смеялись, и я уставился в телевизор, не в силах оторваться, хватаясь за него, как за спасательный круг. Непонятная дремотная пелена окутала меня, и я отдался ей полностью.

Фактически в ней я просуществовал до моих тринадцати лет. Конечно, мои папа и бабушка старались сделать все возможное, чтобы я не ощущал горечи потери, но чем чаще они говорили мне, что в случившемся нет моей вины, тем больше я чувствовал себя виноватым, и чем больше они меня опекали, тем более уязвимым я себя ощущал.

Наверное, я и до этого был странным ребенком, слишком домашним, малообщительным и самодостаточным, но все эти качества нисколько не мешали мне находиться в гармонии с собой и с окружающим миром. А после смерти мамы бабушка с папой решили меня социализировать. Я был отдан в детский сад в чуткие руки профессионала с трудно произносимым именем Альфья Рамильевна. Я так и не смог его выговорить, и поэтому сразу же был записан в трудные дети с отставанием в развитии, к тому же я до школы мочился в постель, и это только усугубляло мое и без того безрадостное положение.

Я питал тайные надежды, что с переходом в первый класс что-то изменится, по крайней мере, не будет ежедневных пыток тихим часом и детсадовской едой. И поначалу действительно все было гораздо лучше. Оказалось, что я не такой уж идиот, легко справляюсь с чтением и худо-бедно с математикой. Но к концу третьего класса моя репутация была подмочена одним неприятным инцидентом. Произошло это в раздевалке на уроке физкультуры, когда мои наблюдательные одноклассники заметили, что я до сих пор ношу колготки. Оказывается, это было в высшей степени неприлично для мальчика моего возраста, о чем, конечно, не догадывалась моя бабушка, а я попросту не задумывался. Согласно школьному этикету, под брюки надо было надевать тренировочные штаны в случае сильных морозов или вовсе ничего.

В общем, в школе мало что изменилось, разве что с экрана телевизора я переключился на книги. Моя жизнь протекала во вселенной Нарнии или Средиземья. Я плотно огородился от внешнего мира за стеной вымышленных миров. Наружу я выходил только, чтобы принять пищу, справить естественные потребности или ответить урок.

Все изменилось, когда мне исполнилось тринадцать и на день рождения папа подарил мне настоящий астрономический бинокль со штативом. По замыслу он должен был отвлечь меня от одиночества и сблизить с отцом. Предполагалось, что летом на даче мы вместе будем любоваться звездами. Пару раз мы с папой действительно смотрели на звезды, но почему-то нам все время что-то мешало, то дождь, то облачность, то папа засыпал раньше, чем появлялись звезды, потому что очень уставал на работе. Но вскоре я нашел биноклю новое применение.

В течение всего лета я, как заправский шпион, нес свою ежедневную вахту, наблюдая за соседями. Это занятие действительно заняло меня, а вместе с тем появилось ощущение, что я делаю что-то не совсем законное. Нельзя сказать, чтоб это сильно расстраивало, даже наоборот, меня будоражила мысль, что я знаю больше, чем дозволено. Оказалось, что наши соседи не совсем те, за кого себя выдавали. Так дядя Миша раз в неделю под покровом ночи аккуратно сливал сточные воды на грядки тети Клавы. А утром как ни в чем не бывало выходил на крыльцо в бессменных трениках и майке-алкоголичке и раскатистым баритоном приветствовал соседку. «Доброе утро, Клавдия, какие нынче погоды стоят, урожай будет отменный». Кстати, теперь я предусмотрительно отказывался от предложения тети Клавы поесть клубнику прямо с грядки или сорвать себе огурчик.

Соседи из дома напротив приезжали поздно вечером в пятницу, они под громкую музыку вкатывались в автоматические ворота дачи на новеньком BMW, выгружали кучу сумок с продуктами и алкоголем, а потом по-тихому, самозабвенно тырили дрова для камина у председателя нашего СНТ.

Школьная учительница Ольга Александровна почему-то любила загорать именно тогда, когда к ней приходил косить траву Федя. На самом деле его звали Федул, он выполнял в поселке любую работу от сбора листьев до укладки плитки, то есть был человеком разносторонним. Федя косил траву, постепенно кругами подбираясь к тому месту, где Ольга Александровна принимала солнечные ванны. Тогда Ольга Александровна поднималась, складывала полотенце и говорила: «Федор, вы, должно быть, устали, не хотите ли холодного компота? Только сегодня сварила». И Федя послушно шел за ней в дом. Слов я, конечно, слышать не мог, но мне почему-то казалось, что Ольга Александровна непременно предлагала Феде компот.

Так незаметно прошли почти все каникулы, и если бы я писал сочинение на тему «Как ты провел лето», то мог бы многое рассказать о наших соседях. Но, к сожалению, мы не писали такие сочинения, и тайны нашего СНТ уйдут со мной вместе в могилу.

Август был весь в яблоках, они свисали, словно огромные виноградные гроздья, от их тяжести ветки нагибались низко к земле, как будто кланялись, предлагая свои дары. А может, они хотели, чтобы кто-то облегчил им жизнь и избавил от тяжкой ноши. Яблоки были на земле, на окнах, на полу комнат, яблоки, собранные в корзины в кладовке и расставленные в банках в виде джема и сока в сарае. Повсюду стоял их сладкий, немного волнующий и чуть грустный запах уходящего лета.

Теперь, устроившись у окна, я наблюдал только за ней. Алиной, соседской девчонкой, с которой, будучи еще совсем маленькими, мы лепили куличики в песочнице и которую почему-то я не замечал все предыдущие годы. Соседи меня больше не интересовали. Все мое внимание было приковано к ней.

Её не было весь июль, как выяснила позже моя бабушка, она отдыхала с родителями в Турции. Она вернулась загорелая, подросшая, какая-то очень заграничная и заносчивая. Вокруг нее вечно крутились стайки соседской ребятни. Часто они уезжали на велосипедах на речку или играли в волейбол на площадке за магазином, где я не мог их видеть.

Как же я завидовал этим мальчишкам! Ведь они могли быть к ней так близко, могли запросто болтать и смеяться. Но зато каждое утро с десяти до одиннадцати Алина была только моей. Я наблюдал, как она садилась за стол в саду и что-то писала, наверное, ее заставляли учиться даже летом. Она сидела, поджав под себя одну ногу, вторая, в белом носке с серой от хождения по полу пяткой, нервно болталась взад-вперед. В короткой юбке, из которой она давно выросла, а выбросить было жалко, таких вещей обычно полно на подмосковных дачах, в вязаной бабушкой кофте, она задумчиво накручивала волосы на карандаш, потом клала голову на руки и так полулежала над книгой, ничего не делая. Интересно, о чем она думала?

Конечно, мое счастье было недолгим, потом на великах подъезжали мальчишки, звали ее, и она, бросив учебники, убегала к ним. Это сцена повторялась каждый день, кроме выходных, когда к ней приезжали родители. Каждый раз ее бабушка злилась и кричала: «Куда? Вернись сейчас же обратно. Все отцу расскажу». Но она ее никогда не слушала. Меня и восхищало то, как ей удавалось делать все по-своему, несмотря на бабушкины протесты, и бесило то, что ей все всегда сходило с рук.

Если все же бабушке удавалось заставить Алину, например, убрать опавшие яблоки, то она ловкими и, как она думала, незаметными движениями перекидывала их на наш участок. Так вот почему их у нас так много?! Такого нахальства я уже не мог стерпеть и поэтому под покровом ночи, вооружившись фонариком, с остервенением перебрасывал их обратно. Я специально выбирал самые гнилые и изъеденные улитками и, набросавшись вдоволь, с чувством выполненного долга ложился спать.

Наверное, где-то в глубине души я завидовал Алине еще и потому, что у нее была мама, которой мне так не хватало. Я видел, как каждую субботу их машина подъезжает к воротам, сигналит, и Алина бежит по дорожке, как мама обнимает ее, прижимает к себе крепко-крепко и целует в макушку и, как, обнявшись, они вместе идут к дому. В этой картине было столько нежности, и часто, лежа в постели, я представлял, как Алинина мама приходит ко мне и так же целует на ночь. За эти мысли мне было немного стыдно перед собственной мамой, образ которой постепенно стирался и которую теперь я знал только по старым фотографиям.

Иногда мне очень хотелось с ней заговорить, но казалось, что она меня не замечала. Если мы встречались в магазине, куда ходили за мороженым, то на мой «привет» она всегда закатывала глаза и тяжело вздыхала, как будто я ее чем-то сильно достал. Мое лицо становилось пунцовым, и я злился и давал себе слово, что больше никогда даже в сторону ее не посмотрю. В минуту отчаяния я даже написал стихи: «Ах как сладостны были грезы, и цвели за окном цветы, хороши и свежи были розы, но в руках оставались шипы». Я героически не подходил к биноклю сутки, а как-то даже два дня подряд, но потом все равно находил предлог, чтобы хоть одним глазком взглянуть, как она там и чем занимается.

Я наблюдал, как к ее калитке подходили мальчишки и звали ее: «А-ли-на». И как это просто у них получалось! А она выходила в коротких шортах, обрезанных из старых джинсов, шлепках на босу ногу, майке на тонких бретельках, и мне казалось, что я чувствую запах яблок от ее волос. Как будто он становился еще сильнее.

Как-то раз ленивым движением она послала мяч через забор ребятам, и – о чудо! – по какой-то неясной причине изменив свою траекторию, он приземлился на нашем участке. Это был мой шанс, другого такого не будет. Сердце бешено колотилось в груди. Я вскочил, опрокинул стул, подбежал к окну.

– Теть Мил, а мячик киньте, пожалуйста.

Нет! Я летел, перескакивая через ступеньки вниз, толкнул дверь на веранду.

– Алиночка, лови!

И предательским движением, неловко бабушка отправила мяч обратно.

– Данечка, это ты? Пошел бы, поиграл с ребятами.

Понуро я поплелся обратно наверх к своему наблюдательному пункту.

Потом все выходные шел дождь, и наутро понедельника тоже. Крупные капли падали на ветки яблонь, отчего казалось, что им становилось еще тяжелее. Если открыть окно, то запах дождя смешивался с запахом яблок и становился дурманящим и тревожным.

– Проходи, Алиночка. Ой, вся промокла же.

Я не верил своим ушам, подошел к двери и прислушался, затаив дыхание. Алина у нас дома.

– Я за сахаром, меня бабушка послала, джем делаем.

– Данечка, спускайся, посмотри, кто к нам пришел!

Я в смятении натянул джинсы, взъерошил волосы. Алина у нас, здесь, так близко.

– Даня, ты идешь?

А что я ей скажу? Я замер у двери и представил, как я говорю «привет», а Алина закатывает глаза и вздыхает. Я тихонько выглянул из-за двери и увидел кусок красного непромокаемого плаща и резиновый сапог, представил, как заговорщически улыбается бабушка и подмигивает мне из-за спины Алины.

– Ба, не могу, я занят.

И все же этим летом нам суждено было встретиться, хотя и при малоприятных обстоятельствах. В ту ночь я уже лежал в кровати и читал книгу, когда услышал шум и крики. В два прыжка я был уже у окна. В темноте было трудно что-то разглядеть. Шум доносился с Алининого участка. В соседних домах зажегся свет, потом я услышал, как бабушка отпирает входную дверь. Дядя Миша включил прожектор. Луч пошарил по соседскому участку и выхватил фигуру грузного мужчины в одних трусах и с топором в руке. Ослепленный ярким светом, он застыл на минуту, а потом, шатаясь, двинулся вперед. Казалось, это был гигантский разъяренный Халк. Потом я увидел маленькую фигурку Алининой бабушки в длинной ночной рубашке. Она прикрывала кого-то руками и истошно кричала. Конечно, как я сразу не понял, это же дядя Сережа, Алинин отец. А вдруг он убил ее? Я сбежал с лестницы, выскочил на веранду. «Вызывайте полицию!» – гремел голос дяди Миши.

– Быстро иди к себе.

Бабушка решительно двигалась к Алининой калитке.

– Я с тобой.

– Кому сказала, марш в дом, тебя тут только не хватало.

Бабушка редко сердилась. Я послушно вернулся. Через какое-то время приехала машина с мигалкой, за ней еще одна, а потом все стихло. Бабушка никак не возвращалась, и я опять спустился. Я стоял на крыльце, тщетно вглядываясь в темноту. Неожиданная тишина была страшнее криков. Я не знал, бежать ли искать бабушку или оставаться на месте. Наконец я разглядел две фигуры, идущие быстрым шагом по дорожке. Бабушка прижимала к себе Алину. На ней была пижама с зайчиками, а ноги были босые. Я подумал, что ей, наверное, ужасно холодно, и тут заметил, что я тоже стою босиком.

– Алиночка ночует сегодня у нас, – сказала бабушка, как будто так и должно было быть.

Бабушка перенесла мое белье на раскладушку, а Алине застелила мою кровать.

– Все, всем спать. А завтра на завтрак я блинчики сделаю. Алиночка, ты любишь блинчики?

– Ага, – ответила Алина.

Бабушка ушла, а мы остались вдвоем. Меня всего трясло, руки дрожали, а Алина, напротив, казалась спокойной, как будто это не ее отец только что носился по улице с топором.

– Ты как?

– Бывало и хуже, – Алина разглядывала мою комнату, потом уточнила: – Он не всегда такой, только когда пьяный.

Она подошла к биноклю, закрепленному на штативе.

– А это для чего?

Я подошел и направил бинокль в небо.

– На звезды смотреть.

– Ага, – усмехнулась Алина.

– Ну, не совсем.

И я рассказал ей и про дядю Мишу, и про Ольгу Александровну, и про всех-всех. Она меня слушала и даже смеялась и не закатывала глаза, а потом сказала:

– Спасибо.

– За что? – удивился я.

– Просто так. Давай спать.

Она легла на мою кровать, отвернулась к стенке и, как мне показалось, тут же уснула. Я долго ворочался на раскладушке, стараясь производить как можно меньше шума, но она предательски скрипела от каждого моего движения. Какая же все-таки Алина сильная. Даже в этой своей дурацкой пижаме с зайчиками, все равно сильная и смелая. Я все прокручивал в голове события этой ночи и никак не мог уснуть. А когда я перестал вертеться и немного успокоился, я услышал, как Алина плачет, совсем тихо, стараясь не всхлипывать, отвернувшись к стенке. Я не знал, как ей помочь. Но почему-то был уверен, что мы обязательно подружимся.

Дядя Сережа вернулся как ни в чем не бывало на следующее утро. Я был удивлен, что все они: и Алина, и ее мама, и бабушка ведут себя, словно ничего не произошло. Но я старался не задавать вопросов.

С этой ночи моя жизнь резко изменилась. Словно как в сказке, очнувшись от долгого сна, я увидел, как знакомые вещи, которые раньше были как будто не в фокусе, стали приобретать конкретные очертания. У еды появился вкус, цвета стали какими-то необычайно яркими. Впервые я с нетерпением ждал начала нового дня. Я стремительно наверстывал все то, чего сам себя лишил.

Скоро я узнал, над чем корпела Алина каждое утро. Оказалось, у нее были проблемы с чтением и пересказом. И ее заставляли каждый день писать изложение прочитанного на ночь рассказа, отмечать и развивать основную мысль и формулировать свое отношение к тексту. С заданием Алина справлялась плохо. Она могла сидеть в течение двадцати минут и так ничего и не написать. А то, что в итоге получалось, если честно, выглядело ужасно. Дальше «понравилось», или «не понравилось» дело не шло. Тогда я взялся помогать ей делать задания, я читал рассказы и ночью писал изложение, а утром ей надо было только переписать все своим почерком. Надо сказать, даже в переписанном тексте она умудрялась наляпать массу ошибок. Эти занятия нас очень сблизили. Однажды, пыхтя над очередным опусом, Алина оторвалась от тетради и, серьезно посмотрев на меня, как только она умела делать, глаза в глаза, не мигая и без тени улыбки, выдала: «У тебя здорово получается, ты будешь писателем». И тут же, не дав мне возразить, принялась дальше, старательно выводя буквы, пробираться через дебри моего текста.

В выходные, когда Алина была с родителями и не выходила гулять, я слонялся без дела вдоль забора, стараясь не попасться на глаза дяде Сереже. Бабушка презрительно называла его за глаза странным словом «нувориш». Я считал это страшным ругательством и часто с остервенением произносил его вслух, представляя, как бросаю это «нувориш» ему прямо в лицо. Но если я встречал его случайно на улице, то моя душа уходила в пятки только от одного вида его грузной фигуры с бычьей шеей и тяжелого взгляда из-под густых бровей.

Тем августом Алина открывала для меня все новые горизонты простых человеческих радостей. Рядом с нашими дачами протекала речка Воря. Моя семья не находила прелести в купании в холодной воде, и за всю свою жизнь я был на Воре всего пару раз. Мне даже не надо было запрещать купаться, как многим детям, потому что я б ни за что туда сам не полез. Я, но только не Алина. Как только выдавался жаркий день и мы выходили за калитку, ее бабушка тут же предупреждала: «Только недолго и не на речку».

– Ага, – всегда отвечала Алина. И мы садились на велосипеды и прямиком ехали туда. Алина всегда смело заходила в воду, я ж долго мялся на берегу, мое тело покрывалось мурашками, а губы синели, мелкими шажками я медленно продвигался вперед, стараясь не замочить сначала колени, потом бедра, потом трусы.

– Если трусы мокрые, то считай уже окунулся, – говорила Алина и тут же окатывала меня водой с ног до головы. Я верещал и отчаянно колошматил руками по поверхности. Алина смеялась, и, несмотря на холод, мне тоже было радостно. Мы брызгались, топили друг друга, потом обессиленные выходили и падали на берег. В один из таких дней я признался Алине, что не умею плавать. Она очень удивилась, что я не предупредил раньше, особенно учитывая наши игры с потоплением.

– Я тебя научу, это просто.

И действительно, то, что не удавалось тренерам, а надо сказать, мой папа честно пытался научить меня плавать, и я даже проходил пару месяцев в бассейн, удалось Алине. Мы заходили по пояс в реку, она вытягивала под водой руки, и я ложился на них животом и по-лягушачьи разводил руки и ноги. Тогда меня уже не пугала ледяная вода, казалось, я могу так лежать часами. Но по-настоящему плавать я научился при других обстоятельствах.

Мы, как обычно, лежали на берегу и грелись на солнце, я смотрел на ребят, прыгающих неподалеку с тарзанки.

– Пошли, – неожиданно Алина встала и быстрым шагом двинулась к ним, я на секунду замялся, потом потрусил следом.

Все мальчишки почтительно расступились. Она взяла тарзанку двумя руками, отошла подальше, разбежалась и полетела, очень красиво, как гимнастка в цирке, ровно на середине речки она отпустила веревку и мягко вошла в воду. Дальше каждый старался продемонстрировать ей, на что способен, один за другим они прыгали, крутились и ныряли. Я смотрел на крепкие загорелые тела, осознавая всю непростительную худобу и бледность своего тела, пока один из мальчишек не сказал:

– А ты чего, – и сунул мне веревку.

Это был великодушный дружеский жест с его стороны, но внутри у меня все сжалось. Дело в том, что я ужасно, просто панически боялся высоты. Этот страх, конечно, был связан с мамой. Мне было страшно подумать, как это потерять под ногами опору, почувствовать пустоту и стремительно падать вниз, будучи не в силах ничего изменить. Как это, когда не за что ухватиться? Как это, понимать, что это конец? Я всячески отгонял эти мысли, от них становилось трудно дышать, словно тебе на грудь положили свинцовые гири.

Весной, когда бабушка открывала балкон, мне было сложно сделать первый шаг и выйти наружу. Мне казалась, что пол наклоняется и меня, как магнитом, тянет к перилам. Я прямо чувствовал, как в бездну летят сначала мои тапочки, а потом каким-то чудом в зазор между полом и оградой просачиваются мои ноги, и я пытаюсь ухватиться за порог, но все равно скольжу вниз. Тогда я садился на пол и задом выползал обратно на кухню.

Но теперь, склонив голову набок, на меня внимательно смотрела Алина. Я не мог ни прыгнуть, ни остаться на берегу. На ватных ногах я попятился назад и застыл на месте, пытаясь хоть как-то восстановить дыхание. Ноги мои дрожали, и несмотря на жару, я весь покрылся мурашками. Я стоял так пару минут и понимал, что если сейчас не прыгну, то с позором буду изгнан из с таким трудом завоеванного мной рая. Я глубоко вздохнул и побежал, потом зажмурил глаза и взмыл вверх. На это мгновение мне стало все равно, что подумают мальчишки и даже Алина. Мое тело не было чужим и тощим – я, это был я, и я летел. Я открыл глаза и почувствовал, как ветер ласкает мою кожу, а еще невероятную, почти безумную радость. Я был единым целым и с ветром, и с деревьями, и с рекой, и с детьми, стоящими на пригорке. Весь мир принадлежал мне. Мне хотелось, чтобы полет продолжался вечно, но все же я разжал руки. Ледяная река потянула меня вниз, а потом отпустила. Вынырнув на поверхность, я принялся колошматить руками по воде, а потом неожиданно для себя поплыл к берегу.

Продолжить чтение