Читать онлайн По эту сторону соблазна бесплатно

Пролог

… Всё, что ещё неведомо – сядь, отведай.

Всё, что с земли не видно – исследуй над.

Это твоя последняя юность в конкретно этой

Непростой системе координат.

Вера Полозкова

Вагонные пары колёс поезда Архангельск-Москва как метроном отбивают привычный ритм, убаюкивает. Так усыпляет звук набегающих на море волн. Непроглядная темнота за окном, приглушённый свет в вагоне, мерный перестук трудолюбивых колёс на стыках натруженных рельс, мерное покачивание, шершавый шёпот пассажиров, которые не в силах уснуть – таков фон, вводящий в безучастную умиротворённость.

Неважно, кто эти люди, зачем поменяли домашний уют на душное казарменное положение вагонной суеты, покинули привычное, насиженное. У каждого на то есть причина.

Антон Петрович Суровцев возвращался из служебной командировки в областное Управление сельского хозяйства.

В дороге легко знакомиться, ещё проще выслушать горемычную байку о превратностях нелёгкой судьбы. Или пролить тягучие слёзы по поводу чего-то до такой степени личного, тайного, что даже родным и близким страшно или стыдно открыться.

Большинство пассажиров спали сидя в неудобных позах. Вагон-то общий. Пассажирами набито под завязку всё пространство, даже третьи полки, где обычно хранят матрасы и подушки, заняты спящими.

В воздухе плотно завис запах спёртого воздуха. Застоявшийся, липкий настой потных человеческих тел, не очень свежей еды, сдобренный специями дешёвых духов и дорожного туалета, очередь в который надо занимать не меньше, чем за полчаса.

К кисловатому запаху скученного общежития примешивается выхлоп угольной топки.

Всё вместе образует коктейль, который приходится пить коллективно.

Больше пить нечего. Чай в общих вагонах не подают, тем более, ночью.

В соседнем купе веселятся мореманы, так здесь называют матросов торгового флота, шумно отправляющиеся в долгожданный отпуск после нелёгкой вахты в холодных северных морях. Ушлые путешественники припасли на дорожку целую артиллерию из разнокалиберных боеголовок с горячительными напитками. Их шумное веселье щедро сдобрено крепкими непечатными словечками и скабрёзными шутками.

Проводница вначале часто подходила, давила на совесть, затем затаилась в служебном купе и затихла, словно не было её вовсе. Благо, морячки попались шумные, но не злобливые. До драк и скандалов дело не доходило.

Антона давило присосавшееся с некоторых пор чувство одиночества. Не того, приятного, немного грустного состояния, когда хочется побыть одному, а трагическое ощущение покинутости всеми.

Опустошающая душу хворь направляет мысли в тоскливые дебри бесплодных рассуждений о конечности всего, навязанной извне необходимостью непременно на каком-то этапе бытия уходить из жизни, превратившись на определённом этапе бытия из живого в нечто неодушевлённое.

То, что от человека остаётся после того, как накоплен опыт знаний о жизни, можно зачерпнуть в горсть, сдуть с руки, или стереть влажной тряпкой. Каждый из нас рано или поздно прекращает материальное существование. Навсегда.

Что нам от осознания того, что молекулы и атомы не исчезает вовсе, превращаясь из одного в другое в бесконечном круге преобразований с течением времени. Отдельная человеческая жизнь лишь нечто незаметное, проскочившее мимо в череде неисчислимого множества, не успевшее оставить от краткого существования в материальном мире сколько-нибудь заметного следа.

Отпечаток образа, портрет или воспоминания, какое-то время будет тревожить мысли родных и близких, но время и его непременно сотрёт. Подобным образом хозяйка убирает пыль, делая в доме влажную приборку.

Что мы знаем про пыль, которую она только что вытерла? Совсем ничего. А ведь это тоже была чья-то незаметная жизнь, которую она, не заметив даже, отправила по дороге к забвению.

Ужасно, но такие мысли посещали Антона с раннего детства. Тогда он обмирал, обливался холодным потом, представив себе, что всё будет как прежде, только совсем без него.

– Где же тогда буду я… зачем, почему, отчего жизнь обязательно должна когда-то закончиться?

Это несправедливо. Так просто не должно быть. Однако среди нас нет никого из тех, кто жил прежде. Это должно бы примирять с суровой и жестокой действительностью, но, увы… мы не способны чувствовать чужую боль и посторонние утраты с той внутренней напряженностью, как свои собственные страдания.

В жизни человека всего два по-настоящему значимых события, которые он не в силах изменить: рождение и смерть.

Ну почему ему в голову лезет этот бред! Жизнь только начинается.

Антон, как все в его возрасте, мечтал о любви, но пока толком не представлял, как она выглядит на самом деле, почему так хочется испытать то, о чём кроме названия явления не имел представления. Тем не менее, вирус стремления найти ту, без которой жизнь утрачивает смысл, проник в плоть и кровь, заставлял грезить о счастье вдвоём.

Иногда юноша обмирал от осознания того факта, что любовь достаётся не всем, что пришло время искать её более активно.

Любовь, он это чувствовал – настоящее чудо, удивительное приключение, смысл всего-всего, иначе, зачем бы о ней написали столько книг.

“Если посчастливится встретить любовь, – рассуждал Антон, – непременно вцеплюсь в неё руками и зубами. Ведь любовь – нечто сугубо индивидуальное, таинственное, загадочное. Она не терпит публичности и внимания со стороны. Все говорят, что она есть, много о ней рассказывают, но чаще в прошедшем времени. Не хочу в прошедшем. Мне нужна любовь навсегда, обязательно реальная, и я её обязательно найду”.

Интересный момент, который неожиданно становится заметным: как только начинаешь сосредоточенно думать о любом предмете, или заинтересуешься определённой темой, всё, что с ней связано, начинает проявляться, назойливо попадаться на глаза.

Наверно и с любовью также.

Жизнь Антона продвигалась неспешно, словно неуверенное движение в мареве утреннего тумана зимой, когда неспешно идёшь по девственному снежному покрывалу рано утром в ожидании рассвета. Пейзаж прекрасен, воображение рисует причудливые орнаменты и витражи, но размытые, зыбкие.

Для ощущения полноты жизни не хватает ощущение насыщенности, интенсивности, яркости, и чего-то ещё, весьма существенного, например, событий, способных раскрасить однообразие и серость, разогнать туман обыденности и сумрак повседневности.

В его жизни довольно долго хозяйничает тусклая мгла беспросветного полунищего существования, неспешная размеренная тишина среди скудности и грязи.

В деревне, где он живёт и работает, нет событий. Последовательность, интенсивность и длительность монотонно однообразных действий заранее предопределены характером хозяйственных надобностей, климатическими условиями и сезоном года.

Сегодня то же, что вчера, а завтра то же, что сегодня. Нет развития, нет разнообразия. Именно это и угнетает.

Дома Суровцева ждёт скучная работа, размеренность течения времени, макароны на маргарине с килькой в томатном соусе в завтрак и ужин, мычание вечно голодных телят на утонувших в навозе фермах, жалобы замотанных непосильным трудом работниц на невыносимые условия труда, и неизменные деревенские сплетни – единственный, сколько-нибудь интригующий источник информации.

Согласитесь, это не просто скучно, это безрадостно и уныло.

Монотонная работа и убогий быт растворяют сознание Антона как сахар в горячем чае, взбивают эмоции в серую инертную массу, словно разбавленное молоком пойло из грузинской или краснодарской заварки.

Полное отсутствие амбиций, поскольку невостребованный творческий потенциал просто некуда приложить, вынуждает против воли каждый день принимать участие в бесконечном марафоне, в маршруте которого забыли указать направление.

Так можно бежать бесконечно долго, пока не заметишь, что никто, кроме тебя, никуда не торопится, да и ты уже давно сменил рысь на неспешное шарканье стёртыми в кровь ногами.

Бр-р! Наверно это весеннее обострение, щадящий аналог депрессия. Не может же абсолютно всё быть плохо. Вокруг тоже люди, они живут, некоторые испытывают вдохновение, радость.

Лампочки в вагоне то и дело помаргивали. По закоулкам мельтешили невнятные тени. Вагон качало, дёргало, пассажиры плотнее прижимались друг к другу ритме маятника – туда-сюда, словно рисуя на неведомом экране карту рельефа местности, по которой двигается состав.

В общем вагоне перестаёшь быть индивидуальностью – становишься частью общей массы, заполняющей весь его объём. Ты вынужден по инерции выполнять те же движения, что и все, слушать монологи и диалоги, предназначенные не тебе.

Отгородиться можно только внутри себя. Так Антон и делает, точнее, старается оставаться самим собой.

Время от времени юноша проваливается в тяжёлый сон, где пытается спрятаться от кого-то тёмного, не имеющего лица и глаз, только неясный размытый силуэт, но рождающего глубоко внутри вибрации безотчётного страха.

Антон пытается от него убежать. Ноги становятся ватными, не позволяя сделать ни одного шага. Силуэт чудовища приближается, вибрирует, усиливая тревогу.

Вот монстр протягивает отростки прозрачных, угрожающе приближающихся мерцающих теней к лицу, стучит по плечу, зовёт грубоватым женским голосом.

Неудачная попытка избежать соприкосновения поднимает изнутри волну ужаса. Тварь хватает его за плечо, трясёт, и орёт, вызывая тем самым паралич воли. – Да проснись же, наконец! Твоя станция. Забери билет! Стоим три минуты.

Суровцев открывает глаза, сердце стучит как ненормальное, пытаясь вырваться за пределы мгновенно ставшего напряженным тела, словно только что он сумел избежать большой беды, чудом оставшись на этой земле.

Лицо юноши заливает пот, оно буквально горит. В голове недоваренная каша из обрывков сновидения, объединённых с реальностью. Ему с трудом удаётся сфокусировать сознание, сформировать нечто цельное, позволяющее включиться в обыденность, которая требует немедленных действий.

Антон идёт по проходу, спотыкается о вещи и ноги пассажиров, иногда наступает на них, вызывая бурю эмоций у спящих или просто утомившихся пассажиров, ловко увертывается свисающих в проход конечностей обитателей второго яруса.

В тамбуре неожиданно свежий воздух способствует окончательному пробуждению. Двери открыты, поручни протёрты, проводница с утомлённым лицом бесстрастно пропускает на выход, вжавшись в стену площадки.

Суровцев соскакивает на мокрую землю прямо в лужу – приблизительно так приходилось эвакуироваться из чрева вертолёта в заполярной тундре, где он проходил производственную практику по ветеринарии, когда вибрирующая машина на несколько минут зависала над болотом.

Перрона на станции нет, вагон самый последний. До вокзала идти по густой чавкающей грязи метров двести.

Утро встречает пассажиров промозглой сыростью с беснующимся порывистым ветром.

Антон съёживается, плотнее застёгивает тоненькую куртку, поднимает воротник.

Мимо проносятся, набирая скорость, вагоны. Когда последний с запоздалым эхом улетает в ночь, юноша оглядывается на ускользающую тёмную змейку со светящимся красным глазом в хвосте с долей благодарности – всё же это был довольно уютный мир, к которому успел привыкнуть, даже немного прирасти.

Впереди темнота и непроглядное будущее, сулящее всё, но ничего конкретно.

Даже не верится, что это его настоящее, и его будущее.

Антон опять задумался, обернулся против свистящего по змеиному ветра, достал из внутреннего кармана початую пачку папирос "Беломор-канал", сложил ладони лодочкой, чтобы порывом шального воздуха не задуло зажжённую спичку.

Яркое маленькое пламя на миг ослепляет с характерным звуком взрывающейся на кончике спички серы, рождая где-то внутри глаз разноцветные плавающие круги.

Затяжка. Ещё одна. В голове приятно закружилось – это первая на сегодня папироса, а она всегда действует на него особенно сильно.

Удивительно человек устроен – сидит в духоте, мечтает о глотке свежего воздуха, а оказавшись посреди океана опьяняющей чистоты, лезет в бездонный карман за вонючей папироской, чтобы провентилировать лёгкие едким отравляющим организм табачным дымом.

Сколько же в нас неосознанных противоречий. Думаем об одном, делаем второе, в результате совершаем нечто третье, что идёт вразрез с нашими желаниями, но успело войти в привычку, словно сидят внутри несколько блудливых бесенят, насмехаются над нами, подсовывая в качестве позитивных действий низкосортный суррогат.

Застегнувшись на все пуговицы, Антон направился к вокзалу. Под ногами хлюпало и чавкало, чавкало, и опять хлюпало. Где-то невдалеке сорвался испуганным воплем паровозный гудок, видно состав подъезжает к переезду. Юноша провалился в тишину ночи, где неспешные шаги отдаются отчетливыми всхлипами.

Воздух пропитан запахами креозола и нефти. Вокзал совершенно пустой. Закрыты даже билетные кассы. Внутри моргают тусклые лампочки. Никого. Совсем никого в этом пустынном месте.

А он хотел посидеть здесь, скоротать время до открытия автовокзала. В таком неуютном, словно вымершем месте отдыхать совсем не хочется.

Антон всю ночь провёл в толчее, изнемог от толпы и одиночества, которое давит, рождает безразличную вялость, даёт повод усомниться в том, что ты кому-то на этом свете интересен, кроме себя, любимого. Или не любимого. Это уж как получится.

Себя сегодняшнего Антон не очень-то принимает. Но мирится. Привык к неудачам последнего времени. Не так представлял он себе начало самостоятельной взрослой жизни, совсем иначе. Представлял, что впереди яркое необозримое пространство, полное энергии созидания и кирпичиков блистательных творческих свершений.

Как всегда, жизнь поманила заманчивыми соблазнами и обманула. В который раз.

Скорее всего, он сам себя ввёл в заблуждение, но от этого ничуть не легче.

Судьба, как снимающая звук игла на заезженной граммофонной пластинке, споткнулась на незаметной глазу трещинке, и принялась гулять по короткой закольцованной дорожке, раздражая бесконечными повторами и посторонними шумами.

По сути, и пластинка Антону досталась совсем не та, что хотелось слушать, просто другой пока нет, и не предвидится. Цена диплома специалиста – три года профессиональной деятельности там, куда пошлют.

Глава 1 По нелепой случайности

Пух тополиный растает в траве,

проседью ранней в кудрях травяных.

Мухи цветные жужжат в голове,

мухи желаний, сомнений, вины…

Татьяна Аинова

Посмотрев вслед уходящему поезду, доставившему его на нужную станцию, Антон решительно шагнул из тёплого брюха железнодорожного вокзала на сумрачную дождливую улицу, которая больше напоминала территорию заброшенного или разбомблённого предприятия.

Сколько раз уже видел он открывшийся взору неприглядный провинциальный пейзаж, но никак не мог привыкнуть к нелепому рукотворному хаосу.

Выглядела площадь и улица так, словно кто-то радикально активный, но бесталанный и не цельный по натуре, с кучей суетливых тараканов из чужой стаи в голове, мечтал особым образом обустроить эту территорию, имея в фантазиях наивную, но весьма амбициозную цепочку идей, или карьерных планов, не вынес тягот активного творческого процесса.

Похоже, горе-архитектор заболел от избытка впечатлений, может запил или просто утомился мечтать, потому и передумал воплощать в жизнь намеченный бред, оставив мятежные идеи в стадии частичной реализации, чем и удовлетворил воспалённое самолюбие.

Подобные “шедевры” довольно реалистично воспроизводят декорации бомбёжки из фильмов про ужасы войны.

Местные жители до крайности утомлённые нелепым стечением обстоятельств, обрекших их на пожизненное заключение в рамках означенной территории, не сговариваясь, решили не обращать на данное обстоятельство никакого внимания.

Зачем, если нелепая серость и скудость провинциальной жизни без того прёт изо всех щелей, как бесстыжие шустрые тараканы на коммунальной кухне.

Население региона, за редким исключением, щеголяет в облезлых шапках-ушанках, в резиновых сапогах и потёртых обесцвеченных телогрейках: не потому, что модно, или принято так одеваться – от безысходности и крайней нужды.

Антон пока выглядел несколько иначе – должность старшего зоотехника и одновременно заместителя директора в совхозе обязывала его одеваться более-менее прилично.

Пока он старался соответствовать образу сельского интеллигента, хотя материальная часть жизни зоотехника в реальности была ещё более скудной, нежели у его работников. Ставка специалиста на селе в зоне рискованного земледелия благоденствием не балует: она просто имеется по штатному расписанию, хотя наесться вдоволь, тем более приобретать обновки, не позволяет.

Напротив вокзала – казённая автостанция. К ней и направился юноша, старательно огибая на щербатом клочке асфальта, гордо именуемом городской площадью, глубокие лужи.

Под тремя старинными тополями стоял сарай, освещённый болтающимся на корявом деревянном столбе тусклым фонарём, который и значился той самой автостанцией.

Перед сараем под открытым небом был сооружён дощатый настил и две скамейки, промоченные до черноты бесконечными северными дождями, высушенный ветрами и зимней стужей.

Настил был художественно заплёван шелухой семечек, разномастными окурками, и окроплён помётом многочисленного семейства пернатых, прижившихся в густой кроне огромного днрева.

На этом пятачке сгрудились в ожидании утренних автобусов будущие пассажиры.

Антон, как принято в этих краях, поздоровался, занял очередь.

Пассажирам, купившим билеты первыми, достанутся сидячие места – это ощутимый бонус. Остальные поедут стоя, что очень непросто на районных трассах, если направления следования транспорта можно назвать дорогами в принципе.

Асфальт, да и то в чудовищном состоянии, клочками присутствовал только в самом посёлке, далее начиналась грунтовка, испещрённая вкраплениями ям глубиной в высоту автомобильного колеса: то ещё родео.

Автобуса ещё нужно дождаться, а пока можно в полной мере насладиться колоритным местным острословием, каким талантливо наделён на суровом севере каждый.

Антон закурил, жестом предложил всем присутствующим папироски. Неизбалованные достатком мужчины не стали отказываться от возможности затянуться дармовым дымом.

Этим простым действием юноша освободил себя от необходимости начинать разговор первым.

Широколицый щербатый дядька с бесцветными глазами и недельной рыжей щетиной постучал деловито папироску о корявый с чёрной каймой огромный расплющенный ноготь, ловко пережал кончик гильзы в двух местах, смачно сплюнул себе под ноги и забросил готовую к употреблению цигарку в угол беззубого рта, жестом показывая необходимость прикурить.

Зажжённая спичка как прежде пачка папирос пошла по кругу, дав начало неспешной беседе обо всём и ни о чём.

Антон кивал, словно разговор и ему грел душу, а сам водил взглядом по сторонам, пропуская суть беседы мимо ушей.

Под деревом отдыхали, свернувшись клубком, три одномастных дворняжки, вздрагивая время от времени от тревожных впечатлений сонного мира.

Выжили бедолаги, натерпелись за суровую северную зиму.

Природа просыпается после продолжительной спячки. Мыши зашевелились.

Если и не покормит кто сердобольный, можно намышковать на обед за длинную ночь.

Дворовые псы не особо привередливы.

Небо помалу светлело. Ветер уже не подвывал, а повизгивал, заставляя всё же временами скрипеть и мотаться из стороны в сторону огромные ветви старых деревьев.

Через площадь перебежала светлая кошка, озираясь по сторонам: что-то отыскала съедобное, тут же начав завтракать.

Откуда ни возьмись, прилетели три огромного размера вороны. С гортанными криками агрессоры начали наступление на добытчицу с разных фронтов.

Нападали по очереди, щипали сильными клювами, выдирали клок за клоком шерсть с загривка и возле хвоста.

Это их исконная территория. Диверсанты как завзятые рэкетиры держали несчастную под неусыпным контролем.

Бедолага сделала несколько воинственных бросков, пытаясь отстоять право насладиться скромной трапезой, но не выдержала конкуренции, заверещала в сердцах, и сдалась, оставив злодеям скудную добычу.

Не повезло.

Однако и она пережила суровую зиму, значит, наработала бесценный опыт добычи съестного: нелегко выживать, но она справится.

Разговор затих, перейдя в вялую стадию. Курево закончилось. С дерева на настил плюхнулась оторвавшаяся ветка, больно стегнув нескольких пассажиров.

С места вдруг сорвались дворняжки и поскакали навстречу подходящей со стороны улицы грузной, ярко одетой, вульгарно накрашенной даме. Они яростно приветствовали тётку хвостовыми моторчиками, сопровождая до дверей станции, обозначив тем самым её привилегированное положение.

Дама, недовольно сопя, грузно проследовала до дверей сарая, рассекая толпу огромного размера колышущимся в такт шагам сдобным телом. Оно, бесформенное тело, одышливо пыхтя прижало широкой грудью к стене бездонную сумку, порылось в её непроглядной глубине, ворча недовольно под нос, отыскало связку ключей, и отворило дверь автостанции.

Втиснувшись бочком, тело развернулось к пассажирам лицом, смерило ожидающую открытия административного заведения публику хмурым взглядом. Затем последовала возня с усиленным сопением и на пороге появилась явно официальная фигура в застиранном широченном халате с метлой-голиком.

Тётка размашисто заработала нехитрым инструментом прямо по ногам будущих пассажиров, лениво сгребая мусор за пределы настила, не переставая при этом недовольно порыкивать, неприязненно глядя себе под ноги.

Народ молчал, отступая и сторонясь – видно посчитали, что Фигура в своём праве.

Подметя настил, выпрямив для солидности спину, дама смачно хлопнула дверью, закрыла её изнутри на щеколду, и скрылась.

Надолго.

Очередь зашепталась, но никто не решился обсуждать непонятное явление вслух.

Через некоторое время, превысившее минут на двадцать означенное в табличке, висящей на стене, дверь отворилась.

Фигура, по утиному кренясь из стороны в сторону, проследовала в помещение билетной кассы, откуда спустя несколько минут дразняще запахло кофе и копчёной колбасой.

Вскоре Антон вышел из кассы, победно держа билет с сидячим местом. Невиданная удача – можно будет дремать до нужной остановки.

К автостанции уже подтягивались одинаковые как близнецы, обшарпанные, местами побитые, громыхающие раздолбанными подвесками ПАЗики, наполняя свежий утренний воздух удушливым выхлопом плохо отрегулированных двигателей.

Оказаться внутри – небывалое счастье, позволяющее изменить вертикальное положение уставшего в ожидании рейса тела на удобное сидение, причём в сухости и тёпле.

За рулём автобуса оказался знакомый водитель. Договориться, чтобы разбудил на нужной остановке, не составило труда.

Антон уселся на боковое сиденье – спереди у двигателя. Это место самое тёплое.

Юноша брёл бесцельно по цветущей разнотравьем солнечной поляне, воздух которой был пропитан манящими ароматами влажных утренних испарений цветов, деревьев, зрелой почвы и душистых трав.Устроился и моментально уснул.

Естественно, что ему захотелось танцевать, двигаться, хоть как-то выразить восторг вливающемуся в тело состоянию эйфории, чем он и занялся немедленно.

Антона нисколько не смущало собственное глуповато придурочное поведение: вот оно, ощущение безмерного счастья, пусть и недолгого, но распирающего каждую клеточку воодушевлённого радостью тела изнутри.

Вот он и жил, позволяя телу извиваться в нелепом, но радостном танце, дающем силу, подогретую естественным мужским желанием интимной близости, которой у него не случалось… да никогда собственно не случалось.Где-то внутри проникновенно звучала негромкая ритмичная мелодия, передающая дальше желание двигаться и жить.

Но ведь это был сон, не в его власти распоряжаться ходом событий в иллюзорном приключении.

Жуткая, просто невыносимо сильная эрекция настигла Антона внезапно посреди бешеного танца.

В изнеможении он упал в траву, ожидая мгновенного оргазма, но на краю поляны появилась хрупкая, вся в сиянии сказочного закатного света парящая над землёй фигурка прекрасной девочки, одетой в лёгкое коротенькое платье. Под ней, словно на водной глади в безветренный день, отражалось небо.

Девушка грациозно ступала по отражению, танцуя, кружась, почти не касаясь ногами земли, и удалялась, удалялась.

А ещё манила зовущим движением рук.

Лица танцовщицы было не разглядеть, но грация представлялась в ощущениях прекрасной и лёгкой, настолько, что юноша готов был лететь за ней хоть на край света, даже попробовал взмахнуть руками-крыльями.

Тщетно, ни руки, ни ноги не желали выполнять приказы безвольного тела.

Видение тем временем удалялось прочь от поляны. Вот оно уже почти скрылось в растворяющемся мареве.

Антон ещё видел расплывающийся контур ускользающего силуэта, но сдвинуться с места не мог: его удерживала неведомая грубая сила, которой не было возможности сопротивляться.

Затем тело и мозг одновременно взорвала внезапная острая боль… прямо в паху.

Антон мгновенно проснулся, не понимая, где находится, как сюда попал… где, где та гибкая девушка, чёрт возьми, и почему ему нечем дышать!

Автобус крепко тряхнуло на очередной дорожной ухабе. Стоящие пассажиры рухнули по направлению движения. На Антона свалилась красномордая клетчатая девчонка, угодив повторно острым локтем в то же причинное место, которое уже было жестоко травмировано предыдущим сокрушительным ударом.

Юноша задохнулся от невыносимой боли, попытался вскочить, сделать хотя бы единственный вдох.

Далее последовал следующий толчок, и ещё одна попытка лишить его мужского естества. Теперь девица угодила в самую больную точку мосластым задом.

Антон готов был разорвать девчонку на части, только не в состоянии этого сделать из-за невыносимой боли и невозможности сделать полноценный вдох.

Похоже, теперь ему точно понадобится срочная медицинская помощь.

Антон одну за другой предпринимал попытки дышать, покрываясь холодным потом. Глаза невыносимо щипало горькими на вкус слезами.

Похоже, отныне он инвалид, а о девушках – красивых, тонких, звонких, даже невменяемых и уродливых, можно будет вспоминать лишь во сне.

Минут через десять он понял – вроде пронесло: дыхание вернулось, боль медленно рассасывалась.

Насилу отдышавшись, Антон посмотрел на свою обидчицу. Перед ним, подпрыгивая на каждой кочке, стояла злая как чёрт раскрасневшаяся от напряжения и раздражения девица невысокого роста.

Лицо у матрёшки круглое, с небольшим аккуратным носиком. Клетчатое пальто, вязаная пушистая шапочка, сползшая на глаза. Вызывающе-наглый, чрезмерно агрессивный взгляд готового к наступлению ребёнка, решающего, обидеться немедленно или сначала устроить истерику.

Трясущиеся тоненькие ручонки с обгрызенными ногтями выдавали натуру крайне эмоциональную, способную к неожиданным, возможно даже агрессивным действиям.

– И нечего на меня глазеть! Я тебе не какая-то там… ишь, расселся тут, ковбой… ещё и недоволен!

Наглая террористка повернулась вполоборота и встала в гордую позу Наполеона, надеясь вызвать волну участия и сочувствия у остальных пассажиров.

Все молчали. Никто не возмущался, не думал качать права. Дорожные обстоятельства, вызвавшие переполох, вполне обыденные для этой местности.

Все пассажиры практически в равных условиях: подобная участь могла ожидать любого и каждого.

– Мне кажется, нападать, если по справедливости, положено именно мне. Ведь вы, милая прыгунья, практически искалечили меня. Ещё неизвестно, чем ваш апперкот в область ниже пояса в итоге обернётся для меня… как для мужчины. А если у меня теперь детей никогда не будет! Или будут, но какие-нибудь неправильные, с серьёзными физическими отклонениями.

Я ведь не требую с вас сатисфакции, потому что понимаю, ваша вина лишь в том, что стояли рядом, и слишком близко.

– Чего ты там квакаешь, дядя, чего с меня требовать собрался! Не, вы слышали, а, этого умника! Я больше тебя пострадала. Вероятно, навсегда теперь заикой стану. Может меня теперь никто замуж не возьмёт. Все видели, как ты меня нагло лапал.

– И во всём этом безобразии, конечно же, виноват я! Ну вы, милая, даёте… стране угля… ещё скажите, что я теперь на вас жениться обязан. Или удочерить. А может мне содержать вас пожизненно! А кто за моё увечье ответит? Давайте лучше так: вы успокоитесь и присядете мне на колени, чтобы окончательно не испортить и без того искалеченную вами мою молодую судьбу. И помолчим, пока не наговорили друг другу всякого разного. Если настаиваете, могу извиниться, хоть и не считаю себя виноватым. Плохой мир лучше хорошей войны.

– Хм, – сказала она и со всего маху плюхнулась Антону на колени, прищемив ещё раз то самое, очень-очень болезненное место.

Юноша сжался в тугую пружину, но отчего-то выдержал и эту пытку, обхватив девушку обеими руками.

Длинные распущенные волосы нагло лезли в глаза, в рот и нос, щекотили, раздражали, вызывали приступы чиха.

Антон терпел унизительную пытку, чтобы не вызвать повторения агрессии.

“Вот ведь навязалась на мою голову! Сколько людей вокруг, так нет – меня выбрала, террористка-налётчица”.

Острые ягодицы попутчицы на каждой кочке больно врезались в напряжённые мышцы Антохиных бёдер. Несмотря на маленький рост и щуплый вид девушка оказалась довольно тяжёлой и плотной.

Юноша из последних сил тренировал выдержку, затрудняясь принять решение: что же делать?

Немного погодя девица пригрелась, расслабилась. Антон тоже успокоился, перестал концентрировать внимание на произошедшем событии.

Нет, не так, просто переключился на иное восприятие того же самого объекта: уловил нежный аромат тёмных шелковистых волос и белоснежной кожи на тонюсенькой шее, почувствовал напряжение мышц упругой молодости, горячее духовитое тепло, обжигающее неизвестной энергией, стремительно перетекающей внутрь его истосковавшегося по тактильным ощущениям тела.

Антон вдруг осознал, что в его руках впервые в жизни настоящая девушка, что его ладони безнаказанно лежат на её боках и животе, что губами свободно можно дотронуться до прозрачных ушей, до шеи.

От этой мысли стало то ли совсем жарко, то ли душно, во всяком случае, не по себе.

Когда девушка просто сидела, пока в голове не родилось озарение от этого странного факта, пассажирка была обузой, бременем, и вдруг неожиданно превратилась в ценнейший груз.

Антон осторожно приблизил губы к мочке её уха, уловил звук дыхания, биение сердца, почувствовал движение мышц, хотя, может быть это совсем и не её сердце так отчаянно колотилось, отдаваясь в каждой клеточке возбуждённого странными мыслями тела?

Антону вдруг стало хорошо, уютно.

Он прижимал попутчицу увереннее, плотнее, словно оберегал от прыжков по неровностям дороги, на самом деле оценивая содержимое физической сущности, чудом оказавшейся в его девственных объятиях.

Достаточно близко познакомившись с упругим тылом и корпусом, Антон захотел и лицо разглядеть поближе.

Мимолётный взгляд, когда внимание было приковано к очагу боли, не в счёт: негативное восприятие искажает впечатление.

Юноша про себя обозвал девушку красномордой, хоть и не вслух, даже не разглядев на самом деле цвет кожи и черты лица.

Какая она? Наверняка привлекательная. Ведь приметил же Антон её молодость, а юные девы всегда опьяняюще соблазнительны, даже если не ослепительно красивы.

Закрыв глаза, Антон художественно дорисовывал в воображении облик попутчицы, соотнося эскиз с реальными ощущениями.

В голове всплывало ускользающее лицо первой любимой девушки, с которой Антон расстался почти год назад. Оно мешало сосредоточиться, невольно добавляя мысленному эскизу несуществующие, но уже знакомые штрихи.По запаху и деталям тыла попутчицы создать полноценный портрет не получалось.

Юноша припомнил недавний сон, улыбнулся про себя: не её ли видел там, на поляне?

Антон попытался воскресить в памяти ход событий того сна эпизод за эпизодом, причём удачно.

Он опять танцевал, раскачивая целиком всю поляну, и ждал, ждал, когда вновь появится дива, чтобы сравнить ту и эту.

Состояние эйфории усиливалось ожиданием момента счастья, которое во второй раз он точно не упустит.

На том же самом месте, за мгновение до её появления Антона снова накрыла неудержимая эрекция, такая же, как тогда, только гораздо сильнее. Только теперь он был не один. И не спал.

Заливаясь краской, юноша пытался унять биение сердца, учащенное дыхание и стремительно набухающее естество.

Руки предательски дрожали, мышцы наливались свинцом.

Антон оглядывался по сторонам, представляя, что весь автобус смотрит на него, что все знают, что именно происходит.

Его тело вибрировало с такой амплитудой, словно испорченная, основательно перегруженная стиральная машина, заставляя, чтобы унять дрожь, ещё сильнее прижимать к себе сидящую на коленях девчонку.

Возбуждение между тем стремительно нарастало.

Ему мерещилось, что пассажирка плавно приподнимается при каждом следующем всплеске спонтанных скачков взбудораженной плоти.

Девушка была неподвижна, спокойна, похоже, даже задремала.

Попытки сдержать приближение разрядки силой воли потерпели полное фиаско. Остановить запущенную цепочку физиологических реакций было невозможно в принципе.

Импульсы нарастающего давления, дающего старт извержению семени лишь усилились.

Наконец напряжение вышло из-под контроля и пролилось горячим потоком, окончательно поставив на дыбы травмированный орган, что невозможно было не почувствовать даже через пальто.

Если только девочка реально не заснула, что было бы сейчас просто спасением, настоящим чудом.

Глава 2 Будем знакомы!

Когда люди приходят и остаются

В этом доме. Сопит белым паром чайник, И варенье лежит янтарём на блюдце, Так бывает редко, всегда случайно,

Орлова Влада

Антон изо всех сил пытался унять внутренний огонь.

Тщетно: его раскалённое дыхание исторгало жар, на котором можно было приготовить бифштекс.

Тело сотрясала и сотрясала активность невероятной силы.

Боже, как стыдно!

Юноша даже не подозревал, что такое бывает. Он считал себя человеком выдержанным, стойким, тем более в общественном месте.

В этот момент раздался спасительный храп, её мощный храп.

Попутчица вздрогнула, наверно испугавшись этого звука, и проснулась.

Потянувшись, девочка изящно выгнула спину, несколько смущённо скосилась на Антона, и улыбнулась.

– Неужели заснула? Согрелась, вот и разморило.

Антон благодарил судьбу за то, что случилось именно так, что она не почувствовала, не поняла пикантности слишком тесного соприкосновения, когда на глазах у всего автобуса юноша фактически вступил с девушкой в интимную связь.

Слава Богу, тайно, она об этом никогда не узнает.

Антон сидел в мокрых липких брюках, чувствуя острый мускусный запах свежего любовного секрета. Девушке подобный аромат мог быть неизвестен вовсе, но людей с опытом любовных связей обмануть невозможно.

Вот до чего доводят нелепые фантазии.

Хоть бы в деревню кто из новеньких девчонок приехал. Местных-то разбирают ещё в школьные годы. Даже познакомиться не с кем, не то, что влюбиться и создать полноценную семью.

Антону двадцать лет, а он до сих пор, как в деревне говорят – юнец недёржаный, мальчишка сопливый. Разве что целоваться обучен.

Это не значит, что разрядка, оргазм, ему неведомы. Как всякий любопытный юноша, он тоже тщательно и скрупулезно исследовал собственное тело, его интимные возможности. Но в непосредственном контакте с девушкой, точнее, при её невольном участии, это же… это совсем другое.

“Извините меня, милая барышня, не хотел причинить вам зла. Так вышло. Нелепо и гадко. Только я не виноват. Ваш заманчивый вид, возбуждающий запах… плюс немного собственной фривольной фантазии. Всё было так реалистично. Это молодость… молодость во всём виновата!”

– Ну что, пригрелись голубки, – произнёс водитель, – приехали. Это и ваша остановка, девушка.

Озадаченно посмотрев друг на друга, ребята дружно рассмеялись.

Антон больше от смущения: а ну как увидит девчонка на брюках следы его недавней, ещё неостывшей страсти. Это недопустимо! Такого… такого не должно случиться.

Антон тайком оглядел область ширинки на брюках, где, о счастье, ничего не проявилось, но на всякий случай портфелем закрыл аварийную часть корпуса.

Забрав нехитрые пожитки, пассажиры соскочили в придорожной деревеньке, где по сторонам дороги стояли четыре покосившихся дома из почерневших брёвен, поросших грибами и мхом.

Самое солидное строение – местный сельмаг. В нём даже телефон имелся. Интересно, к кому приехала девчонка, надолго ли, зачем?

Некоторое время стояли, молчали, неловко переминаясь с ноги на ногу. То девушка, то Антон предпринимали попытки завязать активный разговор, обозначая это желание красноречивыми жестами, глуповатыми улыбками и странного характера мимикой, но с уст так и не сорвалось ни единого слова.

Молодёжь отчаянно размахивала руками, пожимала плечами, вытанцовывались лишь фигуры крайней застенчивости и прямой нерешительности.

– Лиза… Елизавета я Александровна, – первой прервала молчание девушка, – так меня зовут. А тебя как?

– А я Антон. Просто Антон. Вот.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, они поглядывали украдкой друг на друга. Во всяком случае, юноша точно. Он всё набирался смелости рассмотреть, наконец, объект повышенного интереса, совсем недавно заставивший испытать последовательно, сначала, боль, затем возбуждение и немыслимую сладость.

Антон мысленно извинялся и извинялся за "красномордую клетчатую девчонку". Обозвал-то так в сердцах.

Всё, что он делал, лишь неловкая маскировка недавних чувственных переживаний, которые ещё не стихли. Практически не дотрагиваясь до своих и её интимных зон, юноша испытывал не просто иллюзию, а поистине полноценный процесс физического слияния.

Это инерция воображения. Мозг и происходящее в нём нельзя как обычный механизм взять и выключить щелчком воображаемого тумблера. Сознанию без разницы, целуетесь вы на самом деле, или грезите о том же самом, предвкушаете объятия, или уже пересекли интимную границу и наслаждаетесь близостью. Для возбуждённой психики эти процессы материальны, организм реагирует на фантазии столь же эмоционально как на реальное взаимодействие.

Тогда, в автобусе, он хотел одновременно, чтобы эти ощущения продолжались безмерно долго, чтобы закончились как можно быстрее, или никогда не начинались.

Подобной эйфории он прежде никогда не испытывал.

Что-то непоправимо сдвинулось в недрах сознания, решительно изменив ход самих размышлений и внутренних ощущений, явившихся следствием воображаемого свидания, подвинув обычные понятия и правила с линии запрета в сторону зелёной зоны, где можно всё.

Нелепые неоформленные фантазии о случайно оказавшейся на его коленях девушке нечаянно заняли место всего, что наполняло течение и правила жизни до неё, причём настолько радикально, что Антон не знал, что с этим приобретением теперь делать, как к нему относиться.

Лиза так уверенно и прочно заслонила собой происходящее и волновавшее прежде, обнулив своим появлением все предыдущие события жизни, сделав их незначительными, мешающими, лишними.

Похоже, именно этой встречи Антон и искал столько лет, а теперь внезапно понял, что не способен больше жить в одиночестве, довольствуясь производственными обязанностями, скудным общением с немногими друзьями, невнятными ожиданиями долгожданных жизненных изменений.

До сих пор ему нравились девушки стройные, высокие, с изумительной высокой грудью, с тонюсенькой талией, ярко одетые, стильно причёсанные, весёлые, общительные.

И вот она, Лиза, можно сказать полная противоположность настроенного годами романтического воображения идеалу.

Встретил её и забыл, какие девушки ему нравятся, а какие нет, кроме одной единственной, той, что вонзала в его мозг тысячи колючих заноз, от которых теперь сладко ныло в каждой клеточке тела.

Перед Антоном стояло юное создание с бледным, слегка ассиметричным лицом в форме чайного блюдца, никогда не видавшим, как у большинства коренных северянок, яркого солнца. Под глазами девчушки полянки бледных веснушек, созерцание которых никогда прежде не вызывало в его сердце особенного восторга.

Большущие изумрудные глаза с прищуренным ироничным взглядом, смоляные изогнутые брови, бледноватые губы. Правда форма… форма губ изумительная, так и впился бы в них немедленно поцелуем.

Слишком простая, даже по деревенским меркам, одежонка. Облик невзрачной серой мышки.

И всё же, и всё же… отчего так бешено колотится сердце!

По плечам попутчицы струились не очень послушные, густые и длинные блестящие волосы, растрёпанные приключениями в автобусе и ветром, намоченные моросящим сию минуту дождиком: непослушные, пушистые, вполне замечательные.

Лиза не выпячивала собственную женственность, но скромная одежда не в состоянии её полностью скрыть. Ещё этот озорной взгляд цвета сочной травы и странные оранжевые искорки в глубине глаз.

В голове Антона крутится впечатление от её одурманивающего запаха: аромат немного вспотевшего юного женского тела, сдобренный едва уловимой ноткой запаха лесной фиалки, гречишного мёда и ещё чего-то терпкого, не облечённое пока в словесную оболочку, только щекочущее обоняние.

Одежда Лизы сильно поношена, но опрятна и впору. Смотрит девчонка настороженно и одновременно доверчиво – как ребёнок, который не ведает, как правильно поступить.

Антон тоже не очень понимал, что требуют от него сиюминутные обстоятельства, есть лишь желание немедленно познакомиться, чтобы не упустить навсегда шанс, но у него не было опыта реализации этого желания.

Придётся импровизировать.

Девочка определенно его зацепила. Только чем? С виду Лиза не просто обыкновенная – невзрачная. Разве что это именно тот случай, когда судьба посылает сигнал, напоминая, что с лица воду не пить, что любят не за что-то, а потому что. Или срок наступил, когда природа диктует иные, ей одной известные правила.

Время – оно за нас наперед всё знает: появился в кровеносном русле специфический интимный маркер, запускающий цепь пикантных чувственных реакций, способствующих созиданию в итоге новой прекрасной жизни – значит, предоставит этому важному процессу зелёную улицу на всех физиологических и духовных направлениях.

Природе без разницы, какие у нас планы на будущее, особенно, если твои представления о цели самой жизни запаздывают, буксуют, или напротив, торопятся. Она не признаёт хитроумные перспективные задумки на годы вперёд, эффектные последовательные стратегии созидания выдуманного счастья, игнорирует пустопорожние романтические фантазии. Стихийная гармония своего шанса продолжить человеческий род ни за что не упустит.

Как говорится “не мытьем, так катаньем”.

Коли настало время любить и восхищаться – не отвертишься.

Но что это я всё про любовь, да про любовь?

А о чём же ещё! Потому и бурлит всё изнутри: в горле сохнет, под ложечкой сосёт да кипящей кровью наливается, что существуют, кроме изумительной внешности и яркой сексуальной привлекательности прочие ориентиры – невидимые глазу, которые не сигналят, а включают сразу то, чего необходимо немедленно запустить на полную мощь.

Да-да, именно так. Каждая клеточка её тела живая, каждая в отдельности, все вместе они требуют погружения в любовь. Похоже, Лиза готова избытком эмоций и чувств делиться с кем угодно.Лиза в какой-то мере соблазнительна, молода, чувственна, довольно привлекательна, и совсем не важно, чем именно. Возможно, всем!

А Антон… о-о-о, он тоже готов делиться… и размножаться, конечно.

А ещё раздавать, дарить, поминая лишь о том, как прекрасен в молодости беззаветный альтруизм, когда ничего не требуется взамен, даже если отнимают нечто помимо воли: значит кому-то нужней, вот и пусть пользуются.

Придёт время, когда и ему чего-то перестанет хватать, а пока у его ног целый огромный мир, который невозможно ни объять, ни обнять, можно только прикоснуться к нему оголёнными нервами, чувствуя резонанс с вибрациями всего живого.

Ведь тем она и прекрасна, жизнь, что кажется бесконечной, пока ты молодой, чувствительный и чрезмерно чуткий.

Похоже, Антон реально влюбился. Иначе, почему ощущает себя пылинкой у ног это невзрачной девчонки, отчего мечтает взлететь невесомо и опуститься в свободном парении на пушистую девичью ресничку? Потом стечь по щеке вместе с прозрачной слезинкой, раствориться в её бескрайнем объёме, чтобы непременно слизнула, удивившись незнакомому вкусу, потому, что поглотила в своё чрево его любящую плоть, ставшую теперь и её частицей.

Смотрит Антон на девочку, посылающую сигнал немедленного приземления, чувствует обетованную землю, которую искал вот уже которую жизнь подряд. Понял парень – это точно она, узнал. Не мог не узнать.Какие бредовые мысли. И откуда они берутся! Ничего себе, сочинил.

Ведь столько раз видел и чувствовал в своих грёзах: и эти бездонные глаза, излучающие доброту, и нежные руки, посылающие прикосновением приметы единения, и восторг, дарящий беспричинную радость, ускоряющий ритмы биения сердца, а попутно превращающий всякую мысль в яркий предрассветный туман.

Антон бродил в мареве перевёрнутых мыслей, забыв дорогу, по которой двигался прежде. Теперь ему предстояло научиться ориентироваться по звукам трепещущих сердец, посылающих едва слышные сигналы блаженства или бедствия, но явно зовущие, возбуждающие, на которые не откликнуться влюблённому невозможно, оттого, что они исходят из недр опьяневшей от счастья души, раскрытой на время и совсем беззащитной…

Весь мир теперь скукожился, сжался до размера пятачка, на котором они так красноречиво умудряются молчать о главном.

Огромная Вселенная вместилась в малюсенькое пространство, ограниченное скромным одеянием молодого желанного тела.

Только душистые волосы, аромат неведомой силы, запавший в душу, лишающий воли и нежная кожа миниатюрной руки с почти детскими пальцами, прожигающими воображение до самой сердцевины души.

Окружающее провалилось в бесплотный туман, напоминая о себе лишь фоновыми звуками, предупреждающими, что в этом мире они не одиноки.

Картинка событий замерла, замедлилась, мысли приходили и уходили толчками, лениво обрываясь в самом начале, не успев сосредоточить на чём-то ином, кроме порхающих рук и границы, отделяющей обнажённое для души пространство мироздания, от сокрытого до поры для непосвящённых.

Ещё вчера Антон мог этого не замечать, только не теперь, когда разглядел грань, разделяющее внутреннее и внешнее, заставляющее любопытство и что-то ещё проникнуть в суть происходящего, исследовать недостающее, о чём только смутно догадывался, но пока не обременён знаниями на слишком интимные темы.

Неведомое и загадочное возбуждают сильнее, чем то, что на виду, а замечают и вовсе лишь дозволенное. Даже желание вдохнуть таинственный будоражащий воображение воздух, насыщенный сгустками неземной энергии запахов девичьей юности, будоражащий крепче алкоголя, вызывает головокружение, прилив крови к лицу и шее, разогревая выдыхаемый воздух до состояния расплавленной магмы.

Как же странно устроен мир вокруг. Мозг разрывает взаимоисключающими позывами растерявшегося сознания, одновременно приказывающего немедленно действовать и быть крайне осторожным, превращая желания в горячий воск, стекающий обжигающими каплями на оголенные нервы, одновременно ввергающий в болезненный ступор.

Близость – испытание, когда можно всё и ничего нельзя, потому что каждое неосторожное движение или слово могут всё испортить.

Откуда эти странные мысли! Разве можно влюбиться просто в глаза или в рыжие веснушки на шее? Да и что вообще Антону известно про любовь, если не знаком предметно с её ухватистой природой даже теоретически?

Прищур девушки тем временем трансформировался в глубокий ласковый взгляд, подталкивающий к задушевному разговору, но язык юноши присох изнутри к нёбу и не желает вылезать из уютного убежища.

Только жесты красноречиво ведут выразительную немую беседу.

Классика чёрно-белой фотографии – форма и содержание, где ничто не отвлекает от основного смысла. Антону, во всяком случае, всё предельно ясно: он хочет быть с ней, с Лизой.

Мечтает ли о чём-то подобном сейчас она… кто б знал.

Антон пытаюсь отдышаться от нечаянной мысли и вдруг понял, что не посмеет её высказать. Во всяком случае, не теперь: необходимо время, чтобы осмыслить, понять.

Худое детское тельце с едва наметившейся под пальто грудью невыразимо диссонирует с осмысленным взрослым взглядом. Антон невольно сосредоточился на тёмно-зелёном цвете зовущих глаз: что-то именно в них властно притягивает, парализует, завораживает, манит.

Они, эти колдовские глаза, одновременно ласковые и холодные, что абсолютно парадоксально – как, скажите, цветущий луг может согревать и замораживать одновременно?

Кажется, в глубине этих изумительно зелёных очей притаились замороженные льдинки, которые непременно хочется растопить.

Ещё сильнее желание поцеловать, что непомерно смущает: они едва знакомы, а между тем уже существует некая магическая связь, неведомое притяжение, которое не думает отпускать, скорее всё больше притягивает.

Страшно утерять навсегда это таинственное ощущение, эту загадочную девчонку, похожую на брошенного котёнка.

Утро незаметно уступило земные владения дню, развесило на небе недоваренную геркулесовую кашу облаков, которая колышется по направлению ветра, словно кто-то неведомый помешивает её огромной ложкой. Неуверенные, мелкие и противные, почти невесомые капли дождя, скорее даже морось.

Голые деревья, неприглядные дома, серый тягучий воздух, а внутри звучит зажигательная «ламбада», кровь с уханьем стучит в висках, проскакивает толчками в воспалённое сердце, которое с силой выталкивает разгоряченный поток в набухшие от избытка крови вены.

Калейдоскоп невнятных ощущений нервно пульсирует, накапливаясь внизу живота.

Сыро, промозгло, а Антон словно перегрет.

Сейчас или немного позже, но обязательно очень скоро, настанет минута, когда придётся прощаться и что тогда? Наверно, он полный лопух, если не может вымолвить ни единого слова. Лиза ведь просто девчонка. Обычная деревенская девчонка, каких вокруг великое множество.

Обычная, да, но не такая как все!

Отчего же такие страдания на пустом месте!

Если бы мы всегда понимали, что происходит изнутри. Очень часто не мы управляем сознанием, а оно нами. Удивляемся, а со стороны всё выглядит нормальным. Кстати, есть авторитетное мнение, что сознание находится не внутри, а где-то на периферии, снаружи.

Похоже, Антон разглядел в девочке нечто, не поддающееся пока осмыслению, что непостижимо для его скудного интимного опыта.

Или это стыд от случившегося в автобусе?

Но ведь ничего плохого он в принципе не совершил.

А разве смущаются только от дурного? Что если человек почувствовал, наконец, себя мужчиной, а в посторонней девчонке разглядел женщину? Первую, возможно единственную женщину в своей жизни.

Хотя, нет, не первая она вовсе. Была у него сумасшедшая любовь с Леночкой Тюриной. Была. Правда, дальше поцелуев и обнимашек дело не продвинулось, зато какие страсти раздирали их воспалённые целомудренной влюблённостью души в клочья. Казалось, жизнь была невозможна без той девочки.

Они упивались близостью, часами проводили время, приклеившись друг к другу телами. Это она научила Антона целоваться.

Ленкина выдумка не знала границ: любимая непрерывно изобретала и выдумывала разные способы чувствительных поцелуев, он лишь послушно исполнял причудливые девичьи капризы, терпел выдумки и проказы.

Девочка была для него всем. Точнее, кроме Ленки долгое время никого вокруг, как бы, не существовало. Словно очутились они на неведомой планете, где места хватило только для двоих. Влюблённые жили и дышали собой и для себя. Никто на всем белом свете не был им интересен.

Всё закончилось внезапно и очень глупо. Проклятый юношеский максимализм.

Причина была и довольно серьёзная, но не фатальная: поцелуй с демобилизующимся солдатиком на фотографии для его друзей – так, юношеская бравада для него и наивная глупость для неё.

Вряд ли могло произойти нечто серьёзное, но погубил этот поцелуй первую любовь легко и непринужденно.

Раз, два… и они уже друг для друга никто – пустое место.

Словно один из них опоздал на скорый поезд, увозящий второго по неведомому маршруту, когда состав уже не может вернуться назад и сойти с него по какой-то причине тоже невозможно, поскольку он успел набрать немыслимую скорость.

Остаётся только с грустью помахать вслед, всплакнуть от ощущения невосполнимой утраты и… и продолжить жить.

Романтическими воспоминаниями с налётом искренней лирической грусти.

Ведь когда кто-то уходит, даже навсегда, это не означает, что его больше нет. Он так остаётся с нами, поскольку память сердца невозможно редактировать.

Этот кто-то ещё долго будет приходить к нам в минуты тревог и разочарований. Так уж устроен человек. Всё, что мы не успели сказать, пережить, почувствовать будет продолжено, порой многократно усиленное впечатлениями дня сегодняшнего и обновлёнными переживаниями.

Это не просто потеря – это развилка, момент невозвратного выбора одного из нас.

Каждую минуту жизнь заставляет нас делать шаг, уводящий на иной путь, неведомый, как и прежний, предоставляющий новые возможности, лишающий тех, которые не были реализованы вовремя.

Ирония этих событий в том, что никогда не узнаешь, что могло произойти дальше. Хотя и после выбора ничего нам неведомо – ведь впереди другие бесконечные голосования за и против, предугадать последовательность и последствия которых мы тоже не в силах. Так и скитаемся всю жизнь в лабиринтах неведомого, отмечая крестиками и ноликами поражения и победы, которые спустя определённый срок обречены в свою очередь стать поражениями.

И так до бесконечности.

Только в мечтах, или же во сне, возможно, продолжить то, внезапно прерванное общение, додумать, что же должно было произойти после разрыва.

Переживание потерь болезненно, горько, печально.

Всё равно приходится постоянно выбирать, передвигаясь по полотну жизни петлями и зигзагами, изредка перебегая или перепрыгивая на другую тропинку бытия, за которой опять может появиться резкий поворот, а то и разворот.

Так и рисуем узор незрячей судьбы. Танцуем джигу, пока молоды и сильны, затем переходим на вальс, замедляя его движения год от года. После начинаем топтаться на месте и, наконец, вовсе останавливаемся, удивляясь, зачем вообще нужны были эти бесполезные, беспорядочные движения, коль скоро осознаём, что движемся с ускорением в одну и ту же пропасть.

Сейчас Антон намерен именно танцевать. Душа его поёт, вытворяет с ним разные непонятные штучки, значение которых до него пока не доходит, но ох как хочется испытать всё это неведомое, исследовать каждый потайной уголочек непознанного мира, в который он не допущен даже в качестве зрителя.

– Меня сюда на практику направили, – прервала гнетущее молчание Лиза, – продавцом. Наверно надолго. Хотя, точно не знаю. Как получится. И никого знакомых. А ты здесь живешь?

– Работаю. Зоотехником… во-о-он в том совхозе, – отвечает юноша и показывает на противоположный берег реки, скрытый опустившимся в пойму густым туманом, – тоже не знаю, надолго ли. Положено отработать три года. Пока чуть больше полгода освоил. Там и живу, в совхозной конторе.

У меня комната. С печкой. Малюсенькая, правда, но тёплая и удобная. Книги есть, стереофонический проигрыватель. Совсем неплохо устроился для глухой деревни. Скучновато, конечно. Зато здесь охота, рыбалка, грибы, ягоды, природа нетронутая. На спорт времени хоть отбавляй. Почти приспособился.

Только подружки нет. А вы не хотите… ну, это… дружить со мной?

Краска залила лицо: дотронься и обожжёт. Все-таки хватило смелости.

– А ты заходи ко мне чаще. Вдвоём веселее, – предложила Лиза и подала в качестве инициативы малюсенькую ладошку, свернув её лодочкой, – будем знакомы. Я не очень далеко живу. Точнее не я – моя семья.

От районной автостанции около часа на автобусе и минут двадцать пешком. Можно сказать совсем рядом, часов за пять можно добраться, хоть каждый выходной езди. А что… там, у мамки, молоко, картохи завались, мясо, грибы, капуста. Здесь, небось, в магазине, только макароны да консервы. А я так поесть люблю. А кто не любит! А ещё я музыку обожаю. И танцевать.

Как начну кружиться, забываюсь, и улетаю куда-то.

Любишь летать во сне? Я каждую ночь летаю. Разбегаюсь и машу руками, пока от земли не оторвусь. Где только не летала. Кажется, всю планету сверху видела, а сама нигде, кроме Архангельска не бывала. Ни разочечка. И мечтаю. Глаза закрою, представляю, как замечательно всё будет… когда-нибудь потом. Только не знаю, когда. Но это обязательно будет. Я уверена. Теперь вот здесь поживу. С новыми людьми познакомлюсь.

– А я не умею танцевать. Только попрыгать могу, словно танцую, а на самом деле совсем не умею. Меня пытались научить. Напрасно. А у вас это… ну… есть кто-нибудь?

– Конечно, есть. Родители есть. Бабушки. Братья. Трое. И две сестры. А ещё у нас три коровы. И телята. Поросята, две козы, овцы, куры… ты что, думаешь, я сирота? Не смотри, что так плохо одета. Заработаю – всего себе накуплю. Буду в белом шёлковом платье щеголять… в туфлях на высоченном каблуке. Лодочкой. У меня всё будет, ага… я так решила.

– Сколько же тебе лет, красавица?

– Восемнадцать.

– Ой, ли! На вид будто бы пятнадцать, не больше. Ладно-ладно, молчу.

Елизавета опустила глаза, пошарила в накладном кармане пальто и уверенно вытащила пачку сигарет «Космос». На её лице сияли усмешка и дерзкий вызов: на, мол, выкуси – уже взрослая! Вот и доказательство.

Антон рассмеялся, достал «Беломор-канал».

Прикурили, встали в позы крайней сосредоточенности: ни дать, ни взять – деловые люди.

Дымят, глаза в глаза, не мигая, смотрят. Долго-долго.

Лиза победила. Может и правда взрослая. Кто их роазберёт, этих преждевременно созревающих современных девчонок.

Леночке шестнадцать было, а она Антона как многоопытная гейша целоваться учила, словно с самой колыбели ту науку постигла.

Да и какая на самом деле Антону разница – любовь, говорят, возраста не имеет. Она или есть, или нет её совсем.

Ого, опять ведь про любовь. Наверно не просто так.

Время за пустячным разговором пролетело быстро. Пришлось вспомнить, что командировка закончена – пора на работу на другой берег реки. Ещё неизвестно на какой стороне лодка, в каком состоянии сегодня лодочник. Любитель он за воротник залить. Зови тогда, не зови – не добраться до противоположного берега.

Можно попробовать потом, если не услышит, через паромную переправу, но туда и обратно пятнадцать километров по грязи шагать, или вдвое длинней крюк лесными тропинками, а там до сих пор снег лежит. Сегодня только тринадцатое марта.

Весна и так поторопилась. Редко в марте случаются подобные оттепели. Нет, паром не выход.

Антон показал Лизе её новое место работы, познакомил с продавщицей, попрощался за руку, договорившись встретиться на следующий день вечером, после работы.

Глава 3 Первое свидание

Завтра – зима без снега (в небе опять заминка –

всё в этот год некстати, боком и невпопад).

Только при ярком свете крохотная снежинка

кружится, примеряя платьишко в детский сад…

Ольга Кузнецова

Теперь, когда выпорхнул из родительского гнезда, начал приобщаться к самостоятельной жизни, мучительно захотелось влюбиться. И вот она, удача, кажется, есть в кого.Лиза его ждала. С нетерпением. Порой жизнь становится невыносимой. Парадокс в том, что причину гнетущего состояния ты выбираешь сам. Вокруг ничего не меняется: те же предметы, события, люди, находящиеся в непрестанном движении, создающем впечатление незавершённости, а тебе плохо. Проблема, которая кажется трагедией или драмой, живёт лишь внутри тебя. Это творческая работа мозга, ошибочно направленная в негативном направлении. Сколько же духовной энергии потрачено даром, чтобы убедить себя в никчёмности и непривлекательности. В голове происходит постоянный круговорот одних и тех же неверно настроенных суждений и мыслей, отчего для полноценной жизни не хватает сил. Когда-то Антон смеялся над мальчишками, вырезающими на стволах деревьев и скамейках сердечки, дразнил ребят, встречающихся с девчонками, а теперь ему именно этого не хватает, чтобы чувствовать благополучие и радость.

Зовут девочку Лиза.

Удивительное дело, некое магическое притяжение он почувствовал сразу после того, как они поругались.

За этим занятием незаметно пролетело время.Вечером договорились встретиться. Совершенно кстати Антону выдали премиальные. Сумма на самом деле небольшая, но она есть и это здорово. Можно не мелочиться, устроить не просто дружеское свидание – настоящий праздник. Отпросившись с работы, сославшись на усталость от командировки, Антон поехал в посёлок за продуктами. Купил букет цветов, торт, две бутылки шампанского, батон колбасы, пару шоколадок, лимон. На обратном пути всю дорогу проговаривал про себя лирический диалог, которым намеревался начать процедуру интимной встречи. Витая где-то вдали от бренного тела, юноша представлял, как обрадуется ему и покупкам Лиза, как непременно влюбится в него, и жизнь заиграет яркими красками. Параллельно смакую её удивительное имя, которое в один миг стало не просто живым, а жизненно необходимым, он изобретательно бредил причудливыми переплетениями судеб.

Торт и шампанское, как, впрочем, и букет, вдребезги. Колбаса с лимоном в грязи…Вот уже его остановка. Антон лихорадочно продирался сквозь толпу плотно стоящих пассажиров к выходу, прыгнул и… не заметил рюкзак, стоящий прямо на ступеньках, не до этого было. Ласточкой вылетел из дверей автобуса прямо в кювет, едва успев машинально сгруппироваться. Сумки из рук не отпустил – в них, как в яйце Кощея, дальнейшая суть его жизни. Мягко приземлившись на спину, со всего маха хрястнув о землю весь объём премиальных, уничтожил покупки.

Выбравшись на дорогу, словно после спортивного заплыва в жидкой грязи, Антон изучил горизонт. Кажется, никто не увидел его сокрушительный позор.Жаль. Очень жаль потраченных денег и времени! Всё могло быть иначе. “Недотёпа ты, Петрович”, – пеняет Антон себе, – “своими руками убил любовь!”

Бегом, вприпрыжку Антон помчался на берег.Не чемпион, даже не претендент на призовой фонд. Однако нет повода отчаиваться. Пока, нет. В конце концов, на той стороне реки, в его комнате, есть чистая одежда, да и деньги кое какие тоже имеются. Не все потратил.

Время идёт. Да, это, как говорится, “полный преднизолон”. У человека судьба всмятку, а Провидению хоть бы хны.Лодки нет! Лодочник, скотина, крика не слышит. Пьян в стельку, или спит.

Юноша с надеждой глядел на небо, приложив руку к сердцу, обращаясь с мольбой к неведомому создателю, хотя и не верил в его существование, потому и транслировал просьбу о помощи к провидению с маленькой буквы.Понятно, всем на него плевать. Никому нет дела до одинокого зоотехника, которого судьба поманила удачей, и посмеялась в очередной раз. Уведут девчонку, уведут! Антон скинул с себя одежду, выгреб всё из карманов, наспех прополоскал, натянул на себя мокрую, как есть одежду, надеюсь на авось. Не всё потеряно. Должно же хоть раз в жизни повезти. Ведь ему это свидание необходимо как сама жизнь, как воздух, без которого существование невозможно в принципе.

А вдруг!

Антон метался как загнанный зверь, с желанием прямо сейчас завыть, как волк на полную луну, или зарычать, выплёскивая накопившийся заряд проявленных и не проявленных эмоций.Никто не знает, не ведает, что на самом деле территория нашего обитания из себя представляет, какую форму имеет планета, если это действительно Планета. Спор о том, что первично – яйцо или курица, бесплоден. Нет на него ответа, как и на многое другое. Никто не может понять и объяснить, что такое электричество, тем более, любовь – мистическое состояние, которому нет объяснения. Вопреки мольбам ничего не происходило, его никто не услышал.

Неожиданно тишину нарушил не очень характерный для реки в это время года звук. Антон прислушался.Юный влюблённый, теперь он был уверен, что это любовь, присел пятьдесят раз, чтобы хоть немного согреться, отжался раз двести с небольшими перерывами, минут двадцать агрессивно бегал на месте. Слёзы застили зрение. Ему было плохо, очень плохо.

Антон, не веря в удачу, махал лодочнику руками, кричал, что есть мочи, показывал ребром ладони на горло.Неужели моторка? Точно. На его счастье лодка мчалась близко от берега, энергично раздвигая кормой волны.

Рассказав горемычную историю и её трагические последствия, Антон умолял переправить его на противоположный берег.В эту минуту он был похож на случайно спасшегося при крушении судна путешественника, увидевшего то ли парус, то ли зыбкий мираж, обещающий спасение. Мужичок подплыл, хотя разглядеть скачущего на берегу аборигена в тумане довольно сложно. Это был рыбак, у которого ниже по течению выставлены сети. Как ни странно, в это время года промысловики всё ещё охотились на сёмгу, которая чудом уцелела после перекрытия всего русла от берега до берега сплошными металлическими сетями.

В отчаянном авантюризме его просьбы было нечто такое, что не дало повода усомниться в искренности.

Мужик гоготал как ненормальный, однако вошёл в положение, переправил на на другую сторону за несколько минут.– Если не попаду на другой берег… первое свидание, любовь. Я погиб, понимаешь – погиб! Не приду – охотников полно. Молодых девчонок в наших краях ещё поискать, а у меня контакт налаживается. Девчонка так на меня смотрела, так смотрела! Нравится она мне, понимаешь, зацепила.

Лодочник дрых мертвецки пьяный в служебной сторожке. Лодку увели по большой надобности и не смогли вернуть.Антон благодарил, предлагал скромные деньги. Мужичок хохотал, чуть не надорвался, махал, отказываясь от оплаты, руками. Видно настроение у человека было хорошее. Поднятый вверх большой палец с прицокиванием означал крайнюю степень интереса к его происшествию. – Всем расскажу. Буду звать тебя Пятница. На свадьбу позовёшь. Пусть веселится, с Антохи не убудет. Важно на свидание поспеть. На высокий берег Антон вбежал одним махом. Умылся, переоделся, задыхаясь, побежал в магазин. Приобрёл бутылку вина, водку, минеральную воду, рыбные консервы, засушенные пряники и мятые, залежалые конфеты: что уж есть, и за то спасибо. Метнул взгляд на часы. Ещё не поздно. Точнее поздно, но не очень, можно попытаться оправдаться служебными обязанностями, неблагоприятным стечением обстоятельств. Покупки юный влюблённый побросал в рюкзак, метнулся на берег. Лодки опять не было на месте. Теперь она стояла на другой стороне.

Что-то происходит не так, словно кто-то всесильный намеренно вставляет палки в колёса неведомого механизма, ответственного за течение времени и развитие событий.Теперь только ждать, когда случайно кому-то понадобится обратно. Вот ведь засада! Так не бывает, не должно быть.

Вылезая, Антон поскользнулся на шевелящихся рыбинах невероятного размера, накиданных по дну слоем.Вероятно, не просто так всё происходит. Может Антону вовсе и не нужно туда? Что, если это предостережение, а тот самый создатель, что заставляет его ходить вокруг да около крутыми зигзагами, на самом деле где-то рядом летает, с ухмылкой поглядывает и хохочет навзрыд? Смотря, какое у него сегодня настроение. – Дела, Антоха. Думай, Петрович, думай! Нужна тебе конопатая Лизавета, или без неё хорошо? Додумать он не успел. Опять его обнадёжил звук лодочного мотора. Знакомый звук, тот самый. Рыбачок подплыл сам, словно по щучьему велению, держась одной рукой за живот, другой за движок. Ему даже кричать не пришлось. Опять гоготал, махал как ненормальный руками, хватался за грудь в том месте, где должно биться сердце, на горло показывал, мол, смеяться уже невмоготу. Антон запрыгнул в лодку, рассказал, что было дальше. Всё как есть, без утайки. Просто необходимо было с кем-то поделиться, иначе нервы не выдержат У лодочника опять случился приступ неконтролируемого веселья, насилу лодку выправил.

Тем не менее, нашёл в себе силы поблагодарить спасителя, потирая ушибленное место. Наверняка теперь шишка будет приличного размера.В падении юноша хлопнулся лбом о железную уключину.

Сигаретку меж пальчиков зажала, словно не курит, а подманивает, как мифологическая сирена.По адресу назначения влюбленный отрок бежал рысью, надеясь, что на сегодня сюрпризов довольно. – Эй, Создатель, – молился он про себя, – не устал ты ещё! Если ты есть, услышь. Я люблю эту девочку, уймись! Сам между тем ожидал возможность очередного подвоха. Под ногами чавкала затопленная родниковыми ручьями тропинка. Она в этом месте всегда проваливалась, напитавшись сверх всякой меры прозрачной влагой, словно предостерегала – не торопись, а то успеешь! Куда там. Недосуг Антону осторожничать, когда судьба на кону, а времени в обрез. Однако пронесло. Вот и крылечко заветное. А на крылечке Елизавета Александровна собственной персоной. Стоит в обрезанных валенках на голых ногах, хотя вокруг лужи глубиной по колено, на плечи ватник наброшен, покуривает. Розовые коленки бесстыдно выставлены напоказ. Чёрт возьми, как же это эротично.

Улыбка до ушей обнажает ровные белые зубки, сверкающие меж ярких блестящих губ, словно начищенные жемчужины.

Антон стоял под невысоким деревянным крыльцом магазина, где два входа: один в павильон магазина, другой в жилую часть.Как же аппетитна она в этом простом деревенском облачении, как желанна.

Стены убогого строения местами покрыты мхом, углы плесенью. Крыша из почерневшей смоляной дранки сгнила совсем, непонятно, как держит вездесущую влагу бесконечных в этой суровой местности дождей и снегопадов.Дом старинный, слегка покосившийся, припавший уже на одну сторону, как доживающий свой век калека. Кому есть дело до деревни, в которой населения нет, зато есть почта и магазин на десять доживающих век душ.

Некоторое время оба, окаменевшие от избытка эмоций, общались лишь глазами.Лишь само крыльцо из свежей, почти не потемневшей древесины, но с уже истёртыми половицами. Возле крыльца несколько кустиков смородины с набухающими не ко времени почками. Ранняя не по сезону весна и её обманула иллюзией тепла. Машинально отломив кусочек смородиновой веточки, Антон растёр её между ладонями, принюхался. Запах лета куст сохранил до весны. Антон с надеждой посмотрел на Лизу, она на него.

У Лизы лицо и руки совсем белые, как сметана, как свежее выпавший снег.Надо бы сказать что-то, но что именно, про погоду? Так про неё и без разговоров всё известно. Вот она, гнилая и скользкая весенняя слякоть. Через пару часов запросто ударит мороз. В этих краях перемены погоды всегда неожиданны. Сегодня дождя ещё не было, но воздух тяжелый и липкий, несущий ощущение непросохшего, скверно выполосканного белья, которое придётся одевать на голое тело. Хочется уже тепла: чтобы солнышко щекотало горячими лучами, чтобы можно было раздеться, хотя бы до пояса, показать светилу побледневшее за долгую зиму, истосковавшееся по загару тело.

Для северных девчонок это нормально.

На шее у девчонки тоненькая синяя прожилка. Кажется, будто пульсирует она под прозрачной кожей.– Посмотреть бы, – неожиданно подумал Антон, – какого цвета у Лизы кожа под трусами… неужели ещё белее!

Совершенство?Хочется, ох как хочется прикоснуться к мраморной коже губами, ощутить тепло, живую упругость нежного изгиба у ключицы, вдохнуть аромат юного тела. Друзья переглянулись: она в глаза ему смотрит, он воровато изучает незнакомый девственный пейзаж, каждую открытую деталь прелестного создания матушки природы. Особенное внимание отрока привлекли оголённые коленки, большущие зелёные глаза и открытая солнечная улыбка.

Антон с достоинством, как человек поживший, обременённый опытом, достал папироску, закуривал.Пожалуй, нет. Однако, хороша, чертовка, как же она хороша! Лиза сделала последнюю глубокую затяжку (видно курит всерьёз), уверенным движением затушила окурок, повернулась, покружилась, будто куражась, давая возможность разглядеть себя с разных сторон, изобразила не очень ловкий, но смешной реверанс. – Ну как я тебе, оценил! То-то. Смотри, не жалко, за погляд денег не беру. Я только магазин закрою. Нам никто не помешает. Любишь, когда никто не мешает? Я люблю. Вообще одиночество люблю. Особенно темноту. В чернильном безмолвии лучше мечтается, представить себе можно что угодно. Ещё читать люблю. И плакать, когда никто не видит. Просто так, чтобы потом радоваться. Чему угодно. Вот ты пришёл, а я радуюсь. Всегда плачу, когда переживаю за героев из книжек. Ну, ладно, что-то я разболталась. Быстренько кассу сниму, магазин опечатаю. Ты пока в дом проходи. Дверь уже открыта. Лиза вприпрыжку, словно маленькая беззаботная девочка, вбежала в магазин, громко прихлопнув входную дверь.

Тем временем налетел ветер, одновременно со всех сторон. Небо в считанные минуты заволокло тяжёлыми тучами, застучал частый дождь, какой-то по-летнему остервенелый, льющий косыми струями.Вот так да, – размышлял юноша, – эта пигалица смелее меня. Я её боюсь – она меня совсем нет. Разговаривает так, словно мы всегда были знакомы, просто давно не виделись.

Небо почернело вмиг, превращая день в ночь.

Рановато для грозы. Неужели ещё и гром с молнией будет!

Потихонечку открыв дверь в магазин, Антон украдкой пробрался внутрь, как-то по-детски осторожно, словно в прятки играл.С крыши понеслась вода журчащим потоком, вокруг дома разлилось бескрайнее грязное озеро. А ведь Антону после свидания на ту сторону плыть. Как же он в такую погоду!

– Боялась, что не получится. Зря волновалась. Теперь запрём дверь, опечатаем. И свободны до самого утра.Лиза сосредоточенно, закусив губу, напряжённо писала что-то в журнал. Увидев Антона, оторвалась от важного занятия, почувствовав его присутствие, улыбнулась во весь рот.

Девушка схватилась за концы пухового платка, накинутого на плечи, танцующей походкой прошлась туда-сюда, плавно качая по-девичьи узкими бёдрами.Елизавета забавно пошевелила носом, засияла лучезарной улыбкой, – похоже, мой кавалер сегодня надушился. У нас что, праздник? Мне нравится, когда от мальчишек вкусно пахнет. Обожаю необычные ароматы, особенно летние, фруктовые. Заработаю – сто флаконов себе куплю. Ты ко мне на свидание пришёл, или просто так? – Познакомиться хочу. – Так мы уже знакомы. Я думала на свидание! Правда ведь, я красивая, скажи честно – влюбился с первого взгляда? Лиза скорчила уморительную детскую гримасу, потешно топнула ножкой, забавно затрясла кистями рук, – ладно уж, не отвечай. По глазам вижу – влюбился.

Получилось смешно.

В комнате было на удивление чисто, несмотря на то, что Ирина поселилась в неё только сегодня и здесь давно уже никто не жил.Оба захохотали и пошли к выходу.

В глазах у девочки мелькнули лукавые чёртики. Она прищурилась, томно сжав губки, и подбоченилась, намеренно картинно, – знаю-знаю, как тебя бедного загрузили делами! Лимоны и колбасу я вымыла, подсушила, шоколадку съела, торт, к сожалению, только понюхала. Шампанского ужас как хочется. Вот купил бы одну бутылочку, может и уцелела бы, а так хлоп и одни осколочки.Скудная обстановка захудалого общежития: узкая панцирная кровать с парой подушек, истёртыми, потерявшими цвет солдатскими одеялами, голая раскладушка, обеденный стол с пустыми полками внутри, четыре колченогих стула, древняя, с облупившейся краской тумбочка. В середине комнаты стояла огромная печь с треснутой штукатуркой и следами сажи в глубоких трещинах. Два малюсеньких окна, закрытых двойными рамами. Мебель давным-давно покрашена в грязно-синий цвет масляной краской. Женская рука всё же видна: стол накрыт чистой обёрточной бумагой, на нём горка мытых тарелок, банка с вилками-ложками. Кровать ровно застелена, на тумбочке две книжки. Воздух жилища пропитан запахом макарон с тушёнкой, который перебивает все прочие, какими наверняка наполнен до отказа старый дом. – Раздевайся, гостюшка, будь, как дома. Не забывай, что в гостях. Я вот тут приготовила подкрепиться, чем бог послал, знала, что придёшь. Бабушка говорит, что у меня способность многое знать наперёд. Я и винца взяла, и водочки… на всякий случай. Правда, в долг. Денег у меня на сегодняшний день ни копейки. Ну, да ничего, справлюсь. Не впервой на пустом месте обживаться. – Я вот тоже кое-чего прихватил. Извини, не густо, но что было. Работой завалили по горло. В следующий раз что-нибудь вкусненькое куплю. Мы же не последний раз встречаемся, – с надеждой услышать подтверждение смотрел на Лизу Антон.

Люблю, когда пузырьки в носу щекочут, после так приятно голова кружится. С плывущей головой целоваться здорово: словно улетаешь туда, где всегда счастье.

Лиза щебетала, не умолкая, одновременно вприпрыжку носилась по комнате, словно заводная механическая игрушка.Видела-видела, как ты красиво вылетел из автобуса, как перевернулся в воздухе, как ловко приземлился. Я кричала, ты не услышал. И вообще… никогда мне не ври… не люблю!

Передо Антоном предстала значительно повзрослевшая девушка в белой шёлковой блузке с ярким цветком из стекляруса на груди, в красивой расклешённой юбке ниже колена в бело-рыжую косую клетку.Заливистый смех тоже не стихал ни на секунду. Девчонка словно светилась, да и сама была как сгусток энергии: сверкала молниями, гудела как трансформатор высокого напряжения, однако все искры в результате активной деятельности уходили в песок. Оставался лишь туманный шлейф нежного свечения, впечатление от которого превращало Антона в полоумного романтика. Лиза металась меж предметов скудного интерьера по неведомому маршруту, совершала головокружительные прыжки то в одну сторону, то в другую, натыкалась на препятствия, била себя ладошкой по лбу, скакала в противоположном направлении. Зачем-то залезала под кровать, выдвигала оттуда сумку, тут же бросала её обратно, летела дальше, не умолкая ни на секунду, не сбавляя темпа. Наконец повернулась, наставила в лицоАнтона миниатюрный указательный пальчик и приказала серьёзным тоном, – всё, садись на этот стул. Смотри туда, в сторону. Не вздумай подглядывать! На книжку, не скучай. Я быстро. Девочка вприпрыжку ускакала за печку, долго там шебуршала, чего-то громко роняла, ругалась шёпотом, производила массу разнообразного шума. Наконец разрешила повернуться.

Антон сразу отметил, что коленок больше не видно.На ней были туфли лодочки. Волосы скручены в тугую косу.

Юношу как током шандарахнуло: он моментально покраснел, покрылся испариной.Как жаль! Лиза крутилась, картинно вытягивала ножку, показывая новенькие блестящие туфельки яркой красной расцветки, брала за края подола юбку, наклонялась в подобии реверанса, тыльной стороной руки небрежно перебрасывала косу сзади на грудь и танцующей походкой шла к Антону. А грудь то у нее – ого-го, совсем не детская… осиная талия, рельефный стан. – Жаль, музыки нет. Я бы сейчас с удовольствием потанцевала. Даже жалко, что никто меня, кроме тебя, конечно, такую красивую не видит. Ладно, давай без музыки танцевать. Я буду подпевать: па-папа, па-па… ну, давай же, не стой как соляной столб! Лиза капризно надула губки, прыснула в кулак от смеха, схватила гостя за руку, заставляя кружиться вместе с собой. Антон забыл как дышать, почувствовал в лёгких закипающий спазм. Подружка уверенно положила его руку на своё плечо, вторую на талию, уверенно обхватила Антона за шею и принялась кружить.

Антон варился в этом бульоне, чувствуя головокружение и слабость. Пол под ним норовил сбросить танцора со своей поверхности. Ещё мгновение и он полетел бы в бездну. Только летать, как Лиза, он пока не научился.Шея, где девочка сомкнула руки, буквально огнём гориели. Сердце застучало, начало сходить с ума: то ухало, то совсем забывало, что надо сокращаться, качать кровь, которая моментально вскипела, перестав выполнять определённые мудрой природой функции.

Нечаянный стриптиз напомнил, что он мужчина, разбудил дремавшее естество, заставил напружиниться.Танцевать, впрочем, тоже. Улететь далеко ему не позволил мелодичный голос. Танцор из него не получился, хотя для девушки, похоже, это было неважно. Девочка кружилась в экстатическом вихре, подчиняясь неконтролируемой энергии движения: закручивалась спиралью, выгибалась, ввинчивалась в поток воздуха, совершала резкие прыжки, несуразные по амплитуде и направлениям движения. Инерция закручивала её расклешённую юбку, вздымала подол чуть не до головы, обнажая коленки и откровенно волнующие девичьи трусики. Антон застыл, онемев от удивления, не отрываясь, смотрел на сумасшедший, ни на что не похожий танец.

Дыхание у девушки было спокойное, ровное, словно не крутилась только что в бешеном ритме, а очнулась ото сна, или пришла с прогулки.Лиза остановилась так же резко, как начала танцевать, сразу и вдруг: вытерла платком пот с лица и жестом пригласила к столу.

Ноги сделались ватными, руки и язык отказывались повиноваться. Почему у Лизы и у него всё вразнобой? Чем энергичнее Лиза двигалась и громче говорила, тем сильнее тормозил Антон.Сосредоточенность, сопровождавшая танец, сменилась озорным улыбчивым взглядом, кокетливыми движениями, выдающими желание понравиться. – Да, люблю танцевать! Кажется, я об этом уже говорила. Так, о чём я ещё не успела рассказать? О том, что сейчас у нас будет праздник. Люблю праздники. Не стой как истукан, развлекай девушку. Ты же не хочешь, чтобы я повесилась от тоски. Наверно здесь, в деревне, очень скучно. Вот чем ты занимаешься, когда не работаешь? Небось по девчонкам бегаешь. Теперь будешь бегать только ко мне и вместе со мной, понял! Девочка засуетилась опять, резво накрывая на стол. Воздух наполнился нестерпимо-чувственным запахом вспотевшей молодой женственности. Чарующий аромат будоражил незнакомые чувства, полностью отбивая у юноши аппетит. Точнее, аппетит был, но совсем не на еду. Антон не отрываясь глядел на шалунью, опасаясь, что видение может в любую минуту исчезнуть, испариться. Он хотел смотреть и смотреть, не отрываясь, не тратя даром времени на тусклую обыденность. Может, мне это снится? Нет, только не сейчас. Теперь он хотел жить, хотел дышать воздухом, так заманчиво пахнущим озорной девочкой. Хотел дотронуться до неё, как в недавнем, не совсем удачном танце. Ах, эти соблазнительные коленки, эти волнующие трусики… загадочно дерзкие зелёные глаза! Как же хотелось потрогать соблазнительницу, ощутить толчки её пылкого сердца, почувствовать живое напряжение упругих мышц.

Юные влюблённые сидели рядышком, укрывшись от стужи общей телогрейкой, плечом к плечу. Антон сграбастал махонькую ладошку девушки двумя руками, держал, словно штурвал судна в сумасшедший шторм, опасаясь отпустить.Девушка требовательно вложила в руку юноши бутылку вина. – Открывай. Будем пить на брудершафт. Потом опять танцевать. Хотя нет! Про себя я всё рассказала, а о тебе ничего не знаю. Рассказывай. И чтобы без утайки. Я сразу пойму, если соврёшь. Потом опять будем танцевать. Лиза вновь залилась мелодичным смехом. Бутылку вина открыть оказалось нечем. Пришлось протолкнуть пробку внутрь. Налив вино в гранёные стаканы, больше было не во что, хорошо, что не в оловянные кружки, бывало и такое, Антон застыл. Чокнулись. Антон выпил весь стакан, словно газированную воду, не почувствовал вкуса. Лиза отпила малюсенький глоток и звонко поставила стакан на стол. – Ну, начинай уже, долго я буду ждать! Девушка округлила губки, вытянула их слоником, сделала серьёзные глазки, требующие начинать, положила голову на ладони рук, и нетерпеливо топнула ножкой. Нетронутая еда давно остыла. Друзья замёрзли: ночи, хоть и весна, на севере холодные. Растопили печку, уселись спиной к ней на пол, вытянули ноги. Печка загудела, изрядно надымив, пока не прогрелась.

Юношу обдало волной жара.Вино развязало язык. Юноша говорил, говорил, всерьёз опасаясь, что кукольную ладошку вот-вот отберут. Сколько они сидели, неизвестно, только заснула девчонка. Голову на плечо друга положила, сама постанывает во сне, забавно шевелит носом. Антон притих, боюсь разбудить. Поза поначалу казавшаяся удобной, стала потихоньку напрягать. Мышцы, застывшие в неподвижности, окаменели, гудят. “Какая же она во сне замечательная, – восторгался Антон. Осмелел, зная, что подружка не видит и не знает, чем он занят, Антон долго с наслаждением вдыхал запах волос, поцеловал их, встал на колени, пытаюсь взять спящую прелестницу на руки, чтобы отнести на кровать. Лиза сопела во сне, улыбалась чему-то.

Донёс девочку до постели, положил, рядом поставил стул и смотрел, смотрел.

Антон сидит, охраняет покой безмятежного сна подружки, как верный сторожевой пёс, не в силах позволить себе заснуть.Такая она во сне маленькая, такая нежная, как дитя. Спит себе беспечно, доверившись его порядочности.

– Мне снилось, будто мы с тобой свадьбу играли. Сначала танцевали вальс, потом танго, и чего-то ещё. Кружимся, кружимся, вокруг люди, много-много людей, которых я не знаю. Все смотрят на нас, хлопают в ладоши. Горько кричат. Долго-долго. Только это точно не здесь было.Лиза ворочалась с боку на бок, засунув ладошки под щёку, подёргивалась время от времени, как маленький щенок, оторванный от мамки. Так и просидел Антон до утра, пока девочка не вздрогнула, открыв неожиданно глаза. Огляделась беспокойно вокруг, видно не сразу поняла, что и как.

Ты весь в белом, я в длиннющем малахитовом платье. В лёгком таком, почти прозрачном. Фата тоже зелёная. На шее у меня, на руках и ногах изумрудные ожерелья, на пальцах кольца, тоже с огромными изумрудами.

Гостей видимо-невидимо. Все почему-то без лиц.

Мы купались в этой ванне прямо в свадебных нарядах, и целовались, целовались.Потом мы открывали шампанское, лили в огромную как басейн ванну, в которой плавали по всей поверхности бутоны алых роз.

Антон робко прикоснулся губами к щёке, затем к губам. Потом ещё раз, и ещё.После была ночь. Ты меня почти раздел, начал приставать. Я испугалась чего-то и проснулась. Оказалось, это всего лишь сон. Просто сон. Странный, да! Я и не заметила, как заснула. Это ты меня в постель уложил? Хороший у нас с тобой праздник получился, да. Только ты мне так и не сказал – на свидание приходил, или просто так, в гости? Пусть это будет свидание, ладно! Ага, а ведь мы ещё ни разу не целовались. Получается, свидание ненастоящее. Так не честно. Быстро целуй! Нет! Сначала умоюсь, а то на чучело похожа. Лиза посмотрела в зеркальце, состроила уморительную гримасу, показала язык, опять понеслась по комнате вприпрыжку, напевая что-то весёленькое себе под нос. Потом долго чистила пёрышки. Не думал Антон, что для того, чтобы умыться и причесаться, нужно столько времени. Закончив гигиенические процедуры, Лиза подошла к нему, посмотрела в глаза и сказала, – теперь целуй. Девочка закрыла глаза, снова вытянула губы, раскрыв их призывно, придвинулась к юноше, протянула раскинутые для объятия руки.

На столе, между тем, на нетронутых блюдах паслись отъевшиеся до безобразия, разжиревшие за ночь мыши, которым было всё безразлично.Друзья притихли, обмирая от наслаждения. Внезапно девочка открыла глаза, отстранилась, не отпуская Антона из объятий, и недовольно пробурчала, – где это ты так научился, похоже не всё мне рассказал! – Свидание, Лиза, конечно у нас свидание. Разве мог я придти просто так к любимой девушке! К сожалению, мне пора на работу. – А чай? Мы же ещё не позавтракали. – И не поужинали тоже. Только я, кажется, совсем не голоден. Наверно, любовью сыт.

Дождь моросил всю ночь, мелкий, неторопливый. Но воды на тропинке было по колено.Им ничего больше не хотелось, но они всё равно ели. Просто так, про запас. Кто же откажется от дармовщинки, тем более, что никто на неё не претендует. У них тоже неплохой получился праздник. Влюблённые с трудом высвободились из горячих объятий, не имея на это ни сил, ни желания.

Удивительно, но на том берегу, где он жил и работал, каждый житель уже знал, где был зоотехник, и чем именно занимался.Как Антон ни осторожничал, а зачерпнул полные сапоги студёной водицы.

Теперь романтическое свидание сельского специалиста с продавщицей с того берега было номером один в списке местных новостей.Такие уж в деревне порядки: телевидения нет, газеты раз в неделю, а новостей хочется ежедневно.

Глава 4 Искушение

Лариса МиллерПросто всё отложили до лучших времен: Вот оденется в пурпур и золото клён, Вот волна поцелует босые ступни, Вот наступят лучистые снежные дни, Вот омоет жасмин дождевая вода, Вот скворцы прилетят, и тогда, и тогда…

На берегу Антона ждал приятный сюрприз – продавщицу Раечку перевёз на лодке жених, Валерка Карякин. С ним он и поплыл на свой берег. За вёсла сел сам. Надо же сбросить накопившиеся за ночь эмоции, унять нерастраченное желание. А оно треклятое так и рвётся наружу, не желая считаться со временем и присутствием посторонних.

Беда. Доплыли мигом. И началось…

Сначала конторские любопытные носы в амурные дела нагло засунули. Им, видите ли, лучше Антона детали свидания известны.

Потом юноша шёл по деревне, оправдываясь перед каждым столбом. В гараже, на уиреннем разводе, вдоволь наслушался от мужиков похабщины.

Анекдоты, шутки ниже пояса, излюбленная тема сельских говорунов и острословов, тем более, что молва повод для интимных излияний нашла.

На ферме телятницы и скотники прямо с порога к обсуждению текущего политического момента в личной жизни молодого специалиста приступили. Когда только успевают сплетни по всей округе разнести.

– А поведай-ка нам, Петрович, как ты умудрился за один присест ту заезжую кралечку оседлать. Не успел глаз положить, уже с ночёвкой остался. Не похоже на тебя, Антоша. Вот ведь стервоза кака, окрутила нашего зоотехника. Это ж нать, кажная мокрощёлка норовит женихов с нашего двора увести, когда свои невесты поспевают.

– Отстали бы вы от него, бабоньки. Парень молодой – сам разберётся в каку норку чего пихать. Чишечка-от у него поди не казённая. Много сама-то соображала, когда о семнадцати годков дочерь невесть от кого родила? Под заезжего молодца не страшно было подлезть? Про тебя тоже невесть чего баяли, али забыла, как на улицу показаться боялась.

Пущай себе любятся, пока хотелка работат. Не слушай, Пятрович, этих свиристелок. У их уже вон титьки давно повисли, оттого и злобствуют. Много-ли на эдаких красавиц охотников найдётся! Вот и перемывают косточки всякому якову почём зря.