Читать онлайн Похождения бизнесвумен. Книга 3. Коварный Миллениум бесплатно

***

Души, конечно, нет, душа – иносказанье, —

Так разум говорит, и он, конечно, прав.

Душа, конечно, есть: волненье, любованье

Сверканием реки и влажным блеском трав.

Душа, конечно, есть, она читать газету

Не станет, но с утра любовь ей подавай,

И радость, и печаль, – души, конечно, нету,

Её и потерять случалось невзначай.

И разуму она как будто уступала,

Спешившему ей дать обдуманный совет.

Но счастье, но печаль, но боль… Начнём сначала:

Душа, конечно, есть, души, конечно, нет.

Александр Кушнер, 2019 г.

АНГЛИЙСКИЙ ДИЗАЙНЕР

Утро. Будильник уже отыграл, но застойная тишина в квартире провоцирует плюнуть на всё и спасть… спать… Сопящий рядом Юрка молча поддерживает. Лёнчик тоже дрыхнет в своей комнате. Всю ночь он программировал объёмные предметы. На экране стул наш венский – как живой…

Голова совсем не отдохнула. Мысли крутятся, как прошлогодние листья на ветру. Юрку они не достают. По совету Шри Ауробиндо он научился их отметать: садится в центр воображаемого круга и внимательно следит, чтобы ни одна не проникла за его периметр. По словам индийского философа, мысли похожи на крыс, их достаточно просто щёлкнуть по носу. Но я не могу сидеть в центре круга и следить за крысами. Ведь тогда ничего не успеть.

А дел полно, от них не скрыться, и студенческий девиз – никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра – уже не работает. Да он и раньше не всегда срабатывал, в то прекрасное, спокойное, предсказуемое время…

Мысли подкрадываются, выталкивая вперёд самую тревожную: Сергея Рогова убили. В собственной парадной, выстрелом в голову. Впрочем, переживаю не из-за него. Ходить по краю пропасти «большого передела» – для этого надо иметь девять жизней. Я больше волнуюсь за другого. Мне ведь так и не удалось разобрать, что сказал по телефону Владимир Васильевич Юдин, и с ним никак не связаться. Тобольск по-прежнему без связи, московская химкомбинатовская вертушка молчит, а звонить в питерское представительство после убийства директора – это как?

Но мне просто необходимо поговорить с Юдиным, я даже готова поехать, знать бы, куда? В Москву или Тобольск? «Больше не плати, жди моих указаний. К тебе подъедет… – и треск эфира, а потом: …верь мне и ничего не бойся». Кто должен подъехать? Чего не бойся? Поговорить об этом не с кем. Ведь никто, совсем никто не знает про звонок Юдина! Кроме Юрки. Но ему Шри Ауробиндо шепнул: живи внутренней жизнью, да не возмутят твой покой события внешнего мира…

Юрке-то хорошо, а мне как быть? Ну вот хотя бы с долгом по лизингу за поставку техники. Бухгалтерия представительства когда-нибудь очухается и потребует оплаты. Так нет же, – говорит Татьяна, мой главный бухгалтер, почти системный аналитик, – мы переводили деньги на разные счета. Согласно договору – по выставленному требованию за подписью Рогова. После его убийства – никаких требований не поступало.

Значит, представительство не в курсе наших с ним дел…

Так! А чего это я разлёживаюсь?! У меня же в одиннадцать встреча с этим… английским дизайнером… Майклом, фамилию не помню…. Надо срочно одеваться и бежать. Но сначала попить чаю и привести себя в порядок. Майкл… вот, вспомнила: Стоунлейк – подождёт. К тому же у нас с ним вряд ли что получится.

Этот англичанин позвонил месяц назад. Приятный мужской голос с настоящим британским произношением. Хочет работать дизайнером. Мы этим не занимаемся, у нас даже нет таких клиентов, лучше обращаться в дизайн-студии, отвечаю я и навскидку называю несколько подходящих контор. Он благодарит, прощается и месяц не подаёт о себе вестей. А теперь вот снова просит о встрече, поскольку никто ему не подходит, только «Русская коллекция»…

Интересная позиция, размышляю я, надо взять на вооружение, чтобы необидно отказывать соискателям: извините, мы вам не подходим.

Я опоздала ровно на пятнадцать минут. Майкл Стоунлейк уже ждал вместе с Аней, своей невестой и переводчицей. Высокий, смуглый, темноглазый, лет двадцати трёх, с той доброжелательностью во взгляде, которая мгновенно отличает иностранцев в толпе. Очки в тяжёлой оправе, в меру потёртые джинсы, чёрный свитер. Вполне себе хипующий artist. Аня же просто русская красавица, впору играть какую-нибудь княжну в историческом сериале.

И тут Майкл по-русски произнёс: «Мне подходит ваша техника. Я готов сделать дизайн-студию и привести клиентов». Эту фразу он явно заучил… Что ж, работы неплохие, стандартный европейский уровень дизайна, то, что сейчас хотят видеть заказчики. Его условие: полторы тысячи долларов, свободных от налогов, – говорит Анна.

Такую сумму я не готова платить. Лучшие специалисты получают вдвое меньше, как им объясню? Я молча смотрю на эту парочку, понимая, что цели у них разные. Ему хочется работать на привычном техническом уровне, а ей… Пожалуй, ей хочется поскорее перебраться в Great Britain. А мне, мне-то что надо? Ну не производством же заправлять! Если Майкл сдержит обещание, если у нас появится дизайн-студия, это будет шагом к моей мечте!

Если сдержит… А если нет? И как он будет с клиентами общаться без знания языка?

– Вот что… – тяну я задумчиво, толком ещё не зная, что хочу сказать. – Тысяча долларов, пока не выучит русский язык. Или вы намерены быть его переводчиком? – это я уже Анне.

– Нет, конечно, нет… Он будет учить…

Майкл старается быть дружески-приветливым, но его чётко вырезанные губы дрожат от волнения.

– Хорошо, со своими клиентами пусть работает, а наших доверить не могу. Тысяча долларов и десять процентов от добытых им заказов. Пока не выучит русский.

Последние слова я произношу, вставая с кресла. Очень много работы, пусть извинят и подумают над моим предложением.

– I agree1, – Майкл сверкает глазами то ли от радости, то ли от бешенства. У мужчин это зачастую одно и то же…

Тут необходимо рассказать о наших компьютерных программах. Это важно и во многом объясняет, почему Майклу нигде, кроме «Русской коллекции», не понравилось. Хотя, если кто не смыслит в технике, может пропустить следующий абзац и поверить на слово.

Дело в том, что ещё в 1992 году, покупая программное обеспечение, не поставляемое даже в Европу, не говоря уже о России, мы изначально сделали мощное сальто поверх всех голов. В пакете к сканеру прилагалась программа вёрстки QuarkXPress, впервые разработанная под Windows. Штаты отстаивали дорогую и закрытую систему Macintosh, а европейцы уже поняли, что надо уходить в более управляемый Windows. Короче, наше программное обеспечение было прогрессивнее для Майкла, в то время как другие студии, попавшие на американский крючок, закабалили себя неуправляемыми Mac’ами…

Слух, что у нас работает настоящий английский дизайнер, распространился быстро, и клиенты стали прибывать. В кабинете целыми днями шли переговоры, я переводила, переводила… И больше ни на что не хватало времени. Тогда мы сделали перепланировку, и у Майкла появилась своя студия, где он уже сносно общался, переходя с русского на английский и подкрепляя слова жестами.

Как только шквал заказов стал неподъёмным, появилась Ира Филонова, мухинка. Она не скрывала, что выбрала «Русскую коллекцию», чтобы научиться у англичанина европейским приёмам. Уже через полгода мы вели под ключ восемь глянцевых журналов, а Майкл зарабатывал гораздо больше запрашиваемой суммы. С Ирой они являли прекрасный тандем: он создавал концептуальный эскиз, по которому она делала всю остальную работу.

Основу заказов составляли так называемые корпоративные клиенты, то есть организации. Время от времени из Салехарда приезжал фотограф Николай Михайлович Самбуров, представляющий какую-нибудь контору Ямало-ненецкого округа. Коренастый, неторопливый, прикрывающий лысину зачёсанными набок волосами, без шапки и шарфа несмотря на сильный мороз, он появлялся в дверях и с порога возглашал: ну и жара у вас! Самбуров привозил материалы для очередного этнографического альбома, поскольку то и дело на полуострове Ямал происходили юбилеи.

Покончив с деловой частью, Николай Михайлович извлекал из объёмного портфеля сибирские деликатесы: вяленую оленину, копчёного омуля, слегка подсоленного, тающего во рту муксуна. За кофе и чаем жаловался, что рыбы в реках не стало, ушла куда-то, да и зверь подвыбит. Ничего удивительного, химия планомерно губит природу. Но именно она даёт деньги на выпуск альбомов. Мы вздыхали и принимались за очередной бессмертный нацпроект.

Пристрастием Самбурова были чёрные фоны и рамочки, популярные в начале 80-х. Они придавали альбомам траурный вид, но отговорить фотографа было сложно. Он кивал, как бы соглашаясь, а потом, пристроившись рядом с Ирой, просил хоть одну фотографию поставить на чёрный фон. Вот так же гораздо лучше! – уверял Николай Михайлович. Но тут подходил Майкл и спрашивал: «Этот человек умер?». И фон перекрашивали в серый цвет.

Работа, работа, работа… Наша с Юркой личная жизнь отошла на второй план. Дети: мои Лия с Лёней и Юркин Коля – уже привыкли к нашему постоянному отсутствию. У Лиечки была семья, они с мужем и маленькой дочкой обитали на Петроградской стороне в ожидании следующего чада. Юркин Коля то с кем-то венчался, то поступал в финскую академию Сибелиуса, то играл в юношеских оркестрах. Только Лёнчик жил с нами, учился в гимназии при Русском музее, где новые порядки создавали текучку учителей, уровень знаний которых порой был ничтожным. Лёнька заскучал и по ряду предметов перешёл на экстернат.

В ноябре мы решили оставить фирму на сотрудников и поехать в Хургаду. Просто отдохнуть от всего, тупо загорать, купаться и объедаться всякой экзотикой. Отели были забиты отдыхающими, пляжи устланы телами, базар выдавал нешуточные цены. Купили путёвки в Люксор, чтобы посмотреть на высеченный в горе замок царицы Хатшепсут. А на другой день там произошёл теракт с множеством жертв. Все экскурсанты, среди которых, на счастье, не было россиян, были расстреляны из автоматов. Западные турфирмы в срочном порядке вывезли своих туристов, а наши… Наши предоставили отдыхающим самим выбирать. Народ за большие деньги покупал билеты с рук, лишь бы улететь.

А мы с Юркой не беспокоились. Вспомнили наши приключения в Крыму в августе девяносто первого, когда мы надумали плыть в Форос, к правительственной даче. Эскадра морских эсминцев на горизонте – наверное, учения! До Фороса не добрались – начался шторм. В посёлок, где мы снимали комнату, ехали через горы на троллейбусе. А там из всех динамиков неслось: ГКЧП! ГКЧП! Оказалось, пока мы пытались добраться до Фороса, произошёл путч, и Горбачёва держали на этой самой даче практически под арестом. Аэропорт закрыт, самолёты не летают, в столовых еды на два часа. Тогда было реально страшновато. Но теперь-то чего бояться? Всё уже случилось! Снаряд два раза в одну воронку не падает.

В громадном отеле был занят всего десяток номеров, лучшие пляжи с коралловыми рифами и плавающими среди них разноцветными рыбами, изобилие еды, массаж и фитнес – всё было в нашем распоряжении. Прилив выбрасывал на берег красивые ракушки, которых мы набрали несметное количество…

Сейчас, когда я пишу эти строки, ясно их вижу. Они поблёскивают перламутром и выставляют ребристые края на дне большой керамической миски, из которой пьёт кошка Мотя. Эти «ракушки-теракушки» с Красного моря смешались с «путчевыми камешками», которые мы с Юркой, чтобы успокоиться, собирали на крымском пляже в августе девяносто первого. Как память о двух рискованных путешествиях…

ДОРОГИ ВЫБИРАЮТ НАС…

В отличие от производства, где почти всё можно предусмотреть, творческий процесс отличается спонтанностью. Невозможно сесть и всё спланировать. Это только у Мюнхгаузена: с трёх до пяти – подвиг. И ещё. Люди креативно мыслящие – как магниты, к ним тянутся собратья по разуму. И тогда возникает нечто новое, о чём ещё недавно никто не помышлял.

Так случилось и у нас. Саша Вишневский, по должности контролёр и пробист, писал стихи. Он читал их нам в «МАрт-кафе», сочинял поздравления к праздникам. А тут Майкл повстречал только что прибывшую с Украины Виту Буйвид, необычайно талантливого фотографа, и они совместно наснимали целую серию про Витебский вокзал. Съёмка почти постановочная, кое-где попадаются фигуры Майкла и Ани, в ореоле то ли софитов, то ли лунного света, как и положено жениху с невестой…

Проявку и печать снимков Вита делала сама, особым химическим способом, и серия получилась в мистической чёрно-зелёной гамме. Оказалось, что к этим лунным вокзальным снимкам очень подходит Сашкино стихотворение. Там были такие строки:

Майкл решил сделать из фотографий и стихов календарь для подарков на Новый год. Вишневский был горд таким признанием, тем более что в процессе работы как-то сам собой выкроился небольшой тираж его стихотворных опусов. Майкл, молодой и начинающий карьеру, включал в свою орбиту тоже молодых и начинающих, вроде Виты и Александра. А попутно увековечил себя и Аню в исторических экстерьерах Витебского вокзала.

В июле у них намечалась свадьба, на которую должны прибыть его родители. Сам праздник, называемый у англичан «свадебный завтрак», планировался в одном из особняков на Каменном острове. А перед этим – венчание в только что отреставрированной Чесменской церкви.

На венчание я не попала – была важная встреча в Эрмитаже с директором издательства «Славия», выпускающим музейные альбомы. «Славии» нас порекомендовал «Музей Истории Санкт-Петербурга» – для которого мы издавали книгу «Архитектурная графика Кваренги».

Эрмитажу мы подходим по всем статьям. И главное, отвечаем за конечный результат, избавляя заказчика от головной боли и неизбежных разбирательств, если что пойдёт не так. Это страшно импонирует директорам бюджетных организаций, для которых цена не так важна, как стабильность качества и сроков.

Участие английского дизайнера, безусловно, придавало вес новому сотрудничеству. А мы тут женим Майкла и, возможно, скоро его лишимся. Невеста не скрывает своего намерения: в Англию, подальше от русской смуты и развала! Как выясняется на «свадебном завтраке», это условие было указано в её объявлении, опубликованном брачным агентством. Мы с Юркой даже рты пораскрывали, когда об этом поведал отец Майкла, произнося первый тост – за невесту. А Майкл уточнил, что их союз – счастливая случайность, поскольку газету с объявлением он прочёл в приёмной дантиста.

Не секрет, что толпы девушек осаждают интуристовские гостиницы, что браки с иностранцами или евреями метко названы «средством передвижения», но мне казалось, что это вовсе не то, чем надо гордиться, а тем более, во всеуслышание упоминать на свадьбе. Ничего подобного! В Англии знакомство через брачное агентство по объявлению – это норма, имеет давнюю традицию и считается лучшим способом найти вторую половину. А русские женщины за рубежом весьма котируются…

Слушая такие речи, Аня принуждённо улыбалась, её прекрасные глаза сияли решимостью – пережить и это на пути к заветной цели… Впрочем, ей сильно повезло: симпатичный, молодой, талантливый, влюблённый и, судя по свадебным расходам, не бедный, – Майкл сам был настоящим подарком. За исключением одного: он не хотел уезжать из России. И я собиралась его в этом поддержать.

В перерыве выяснилось, что у меня есть надёжные союзники в лице его родителей. Это была их инициатива – отправить сына в далёкую Россию, чтобы он, наконец, нашёл своё место в жизни. Они что-то объясняли, но моего английского уже не хватало, я поняла лишь одно: там, на родине, перспективы у него был незавидные. И ещё: молодые проживут в Петербурге пять лет и только потом, может быть…

Родители снимали Майклу большую квартиру, поближе к работе – прямо напротив моего дома, в особняке конца XVIII века. Мне они вверяли судьбу их сына в надежде, что буду к нему достаточно строга, но справедлива. И тут маман, понимающе улыбаясь, взяла мои руки в свои и с чувством пожала. Как матери, которая ей сочувствует. Как мудрой и доброй наставнице. Что ж, после сегодняшних переговоров в Эрмитаже я смогу обеспечить Майклу такие престижные заказы, которых он в своей Англии не увидел бы до скончания дней.

Молодые уехали на неделю в свадебное путешествие, но не в Англию, как мечтала Анна, а на Рижское взморье, в Латвию, теперь независимое государство. По возвращении Майкла ждало неприятное известие: в России объявлен дефолт.

Вообще-то экономический кризис уже больше года свирепствовал в мире, но России как-то удавалось держаться. В августе девяносто седьмого Ельцин объявил деноминацию, и три ноля с купюр исчезли. Цены, конечно, немного поднялись, но в целом все вздохнули с облегчением: эти миллионы уже достали. Чтобы народ не путался, зарплаты и ценники в прайсах стали указывать в долларах, которые отображались как у.е. – условные единицы. Конечно, привязка к доллару шла давно из-за его неуклонного роста, и если в конце 1995-го года за доллар давали чуть больше четырёх рублей, то в июле 1998-го уже шесть.

И вдруг рубль резко падает в четыре раза. В четыре! За каких-то несколько дней!

Я не знаю, как из этого выпутались остальные предприниматели, но «Русской коллекции» повезло. Во-первых, на тот момент в издательстве почти не было денег на счёте – мы покупали оборудование. Во-вторых, некоторый запас долларов хранился дома «в банке». И в-третьих, у нас не было долгов перед финской типографией «Артпринт». Наоборот, у них имелся некоторый избыток наших средств, естественно, в финских марках.

Между тем, кризис и дефолт преподносили сюрпризы, один кошмарнее другого. Доллар стоил тридцать рублей – против ещё недавних шести. Экономику лихорадило, и слово «банкрот» звучало уже привычно. Потери были и у нас, спасало лишь непрестанное маневрирование и договора в у.е., рублёвый эквивалент которых рос с каждым днём, побуждая заказчиков делать предоплату.

Вроде бы всё было неплохо, но Майкл заметно нервничал. На его имя то и дело приходили факсы из английского консульства. В них давались советы и указания, по большей части нелепые и сеющие панику. К примеру: «Если вы попали под обстрел, держитесь теневой стороны улицы и постарайтесь спрятаться во дворе или парадной». Какой обстрел? Кругом тихо-спокойно. В конце каждого факса была рекомендация: при первой возможности покинуть Россию. Что они и сделали. Майкл – с большим сожалением, Анна с нескрываемой радостью. Наконец-то её мечта сбылась!

Ира Филонова вскоре уехала, только в Финляндию – давно готовилась, вела переписку с типографией. Хорошо, что на пике загрузки взяли Катю Мельник, тоже мухинскую, так что дизайн-студия продолжила своё существование, не теряя темпа.

СОЮЗ С БЫВШИМИ

Буквально ещё полгода назад печать в Финляндии была выгодна во всех отношениях. Теперь, когда курс финской марки стал расти вслед за долларом, интерес пропал. Но в России печатать наши престижные издания и вовсе невозможно. Лучшая типография «Ивана Фёдорова» практически встала, сдаёт площади в аренду. Остальные хоть и берутся, но качества не держат, а цена такая же, как у финнов. Ссылаются на пошлины и налоги, мол, бумагу и краску ввозят из-за рубежа. А куда деваться? Своя промышленность разорена.

Остаётся Прибалтика. Обзвонив несколько типографий, приходим в уныние: по-русски никто не желает разговаривать, да и вообще нам явно не рады. И тут, когда руки уже совсем опустились, возник некий Артис Эрглис, приехавший из Риги для налаживания связей с питерскими издательствами.

Артис – владелец небольшого печатного производства, но при необходимости может пристроить наш заказ на любую типографию Латвии. У него открыт счёт в Москве, можем платить в рублях. Он раскладывает на столе прекрасные образцы печати, но что по стоимости? Первый же расчёт показал – мы получаем ту же цену в рублях, по которой печатали у финнов до скачка курса! Это весьма кстати. Как раз заканчивается вёрстка трёх альбомов с целым набором полиграфических изысков: стохастика, печать на кальке, выборочное лакирование, – реализация которых возможна лишь за рубежом.

Стохастика – это такой частотно-модулированный растр, который… Короче, изображение получается как супер-фото – видна всякая мелочь толщиной в волосок. Что крайне важно для альбома «Холодное оружие народов Кавказа», где чуть не на каждой странице клинки с затейливыми гравировками. Тираж этой книги мы и поручили Артису, договорившись приехать и посмотреть сигнальные экземпляры.

К упомянутому растру мы имеем прямое отношение. Дело в том, что «Русская коллекция» – опытная площадка Полиграфического института, сотворившего этот самый стохастический растр. Посему с нами отправляют институтского технолога Сергея Кузьменко. Он родом из Литвы, в чём мы видим хороший знак: прибалты скорее друг с другом договорятся, ежели что. Кудерыч с Кузьменко уже спелись на почве стохастики, поскольку вместе ведут исследования. Оба высоченные, только Кузьменко моложе и молчаливее.

В Риге нас встречает Артис, и мы отправляемся на старейшую в Латвии Елгавскую типографию. Ехать сорок четыре километра. Водитель Марис всю дорогу болтает с Артисом по-латышски. Ему лет тридцать, русский язык, конечно, учил в школе, но теперь якобы не понимает. Плевать! Мы с Юркой с этим столкнулись ещё в Болгарии, где отдыхали прошлым летом. Хорошо что горничные, учившиеся когда-то в Союзе, взяли над нами шефство, на дикие пляжи водили, советские песни вместе пели под «Слынчев бряг». И здесь что-нибудь нарисуется.

Но пока глухо. На типографии мы встречаем холодный, деловой приём. Директриса хоть и улыбается, но взгляд кислый. Рядом пожилая женщина-технолог с поджатыми губами. Артис переводит. Не получается у них наша стохастика. Или залипает, или не пропечатывается. Хорошо что рядом Серёжа Кузьменко. Их с Кудерычем ведут в цех, чтобы посмотреть, в чём там дело.

А мы с директрисой остаёмся. И тут она легко переходит на русский. Я показываю наш издательский план, весьма насыщенный. Она впечатлена, предлагает сотрудничество напрямую. Оказывается, с Елгавской типографией тоже можно рассчитываться рублями. Это она Артиса отодвигает. Вот… а ещё свои…

Не прошло и часу, как наши орлы, раскрасневшиеся и возбуждённые, возвращаются в кабинет. За ними семенит женщина-технолог со свежими отпечатками в руках. Она что-то объясняет директрисе, Артис нам переводит. С таким растром они уже имели дело, был крупный немецкий заказчик, и тогда ничего не получалось. А теперь – всё отлично! Они благодарят за помощь.

– Там ерунда, краску сделал пожиже… Такая присадочка есть… Как знал, взял с собой, – шёпотом объясняет Кузьменко.

Хорошо, что не заговорили про его литовские корни. Выяснилось, что латыши с литовцами – страшные враги, ненавидят друг друга ещё больше, чем русских. Об этом нам позднее рассказал Артис. Для латыша он ведёт себя странно, что, впрочем, объясняется его ролью посредника.

Женщина-технолог предлагает посмотреть немецкую, полностью автоматизированную линию книжной сборки. Цех громадный, лентой едет транспортёр. С одного конца забирается печатный лист, складывается, брошюруется с другими, блок сшивается, а с другого конца подъезжает обложка, и вот, пожалуйста, книга готова. На этом дело не заканчивается, книжки сбиваются в пачку, заворачиваются в крафт-бумагу, перетягиваются пластиковой лентой, а сверху пришлёпываются этикетки. И всем управляет один человек. Артис старательно переводит, а мне даже слушать не хочется. Ведь понятно, что могли бы говорить по-русски. Или технолог по каким-то причинам им не владеет?

Мужчины уже вышли из цеха, а мы с ней задержались, и тут я спросила: «А у вас есть такая же линия твёрдого переплёта?». Одно мгновение она растерянно смотрит на меня, потом отвечает, как ни в чём не бывало: «Пока нет, но если мы наладим печать немецкому издательству, они обещают поставить». Говорит без акцента, русский язык явно родной. Да, запутали их, запугали…

– Ну, теперь наладите. Если что, мы Сергея пришлём, – я улыбаюсь и ускоряю шаг.

Интересное дело: директриса без свидетелей разговаривает по-русски, технолог без директрисы – тоже. Похоже, они друг друга опасаются.

Когда возвращались в Ригу, Марис включил кассетник, и я узнала песню Раймонда Паулса «Ещё не вечер», когда-то очень популярную. В эпоху моей юности её пела Лайма Вайкуле, с интимно пришепётывающим акцентом. Теперь песня звучит в бодрой современной обработке на латышском языке. Я сижу рядом с водителем и приговариваю: «Какие он мелодии сочинял! Вся страна пела!». Марис молчит, и я почти верю, что он мог за эти годы позабыть русский язык.

Когда на следующий день машина подъехала, чтобы отвезти нас на вокзал, шёл дождь, и мы простились с Артисом на пороге гостиницы. Как только все уселись, Марис достал из кармана кассету и протянул мне со словами: «Это вам, раз вы любите Раймонда». Я засмеялась, пожала ему руку. Всю дорогу мы болтали: сначала о музыке Паулса – Марис был его фанатом – потом о девочках Мариса, младшей скоро два, а старшая в пятом классе, красавица…

Остановившись на светофоре, он вдруг воскликнул: «Смотрите!». Дорогу неспешно переходил сам Раймонд Паулс, в тёмном, элегантном пальто и роговых очках. Он как будто материализовался из мелодий, звучавших в салоне, из разговоров о нём, из кассеты, заботливо надписанной Марисом: Raimonds Pauls, 1998. Шарф в серо-вишнёвую полоску летел за его спиной флагом неизвестной страны…

Домой мы вернулись страшно довольные. Нашли, наконец, подходящую типографию, помогли рижанам и завоевали их уважение – спасибо тебе, Кузьменко! Появилась надежда, что наши бывшие соседи за восемь лет своей независимости кое-что поняли. Что любая независимость не предполагает плевка в колодец, что прошлое всегда рядом.

Победный настрой был омрачён скверной новостью. Таня протянула мне свежий номер газеты «Коммерсант», развёрнутый на странице с заголовком «Тюменского депутата обвинили в организации убийства». Я слышала, что Дмитрия Филлипова, севшего на место Сергея Рогова, тоже грохнули, но эту новость заслонил дефолт, за которым потянулась целая волна убийств и самоубийств. Всё, что касалось наших учредителей, отошло в прошлое, где год за три, а значит, в далёкое прошлое.

Но про Владимира Васильевича Юдина вспоминала часто, как и обо всех тобольчанах: Валере Дашкевиче и его жене Оле, осевших в небольшом американском городке, о бывшем комбинатовском связисте Коле-Ване с Валечкой, живущих в Краснодаре.

Вот что было написано в «Коммерсанте»:

«Из Тюмени в Санкт-Петербург этапирован бывший гендиректор крупнейшего в России Тобольского нефтехимического комбината, депутат Тюменской областной думы Владимир Юдин. Его подозревают в организации убийства известного петербургского предпринимателя Дмитрия Филиппова».

Мои глаза бегут по строчкам, выхватывая главное. Прокуратуру заинтересовала одна из последних сделок Филлипова – приобретение крупного пакета акций Тобольского нефтехимического комбината… Через петербургское представительство (через Сергея Рогова!) он поставлял бензин и сырьё за границу. А потом решил приобрести и сам комбинат. Но здесь возникли проблемы, поскольку Юдин не давал разбазаривать собственность акционеров, ставил Филиппову палки в колёса. Тогда последний, как говорят на комбинате, «перекрыл ему кислород»: выручка стала застревать в Петербурге (опять же у Рогова, и наши деньги, которые мы должны были комбинату по лизингу, тоже!). Из крупнейшего налогоплательщика комбинат превратился в должника.

Расклад понятен. Когда медведя загоняют в угол, он впадает в агрессию. Особенно если других путей нет. Я бы тоже, наверно, расправилась со своими бывшими соратниками, кому доверяла и кто меня предал. Хотя, скорее всего, нет. Но мне и терять нечего. Да я и не Юдин.

Так нашёлся Владимир Васильевич. Совсем рядом с нами, в питерских «Крестах».

Но как будто на другой стороне земного шара.

НИЧЕГО ЛИЧНОГО

Иногда задумываюсь: что толкает людей на подлость и предательство? Вот только что смотрели честно в глаза, хлеб-соль вместе вкушали, улыбались при встрече, говорили приятные слова. И вдруг…

А если не вдруг, и я просто не заметила этот переломный момент? Или никакой ломки не было, естественный ход событий – и вот уже вчерашние друзья (партнёры, коллеги) замышляют против тебя нечто гадкое. Или не против тебя, а для себя, и не гадкое, а очень даже им полезное? А то что тебе их действия обламывают крылья – чистая случайность. Так сказать, бизнес – ничего личного.

Это началось ещё до кризиса, через год после переезда в «Науку». В новом договоре стоимость аренды цеха вдруг выросла на треть. Иду на переговоры к нашим «красным директорам». Встречают ласково, с улыбкой: чай, кофе? Может, ошибка какая, спрашиваю. Нет, всё по закону. Мы вам сдавали запущенный цех, а теперь это офис с евроремонтом – более высокая ставка. Так мы же сами сделали ремонт, обалдеваю я от такой постановки вопроса. Ну, это был ваш выбор, а помещение в нынешнем виде стоит совсем других денег. Любой проверяющий заподозрит неладное.

Хотела сказать: да мы сейчас это всё размонтируем и увезём. Но куда? И не всё можно безболезненно отодрать. Да и срываться неохота – дом рядом, а тут всё же охрана, да и заказчики привыкли. Тогда вместе посмеялись над бдительным «проверяющим», и я бумагу подписала. Всё правильно – это бизнес. Они же видят, сколько к нам ходит клиентов.

Кстати, о клиентах. Разные люди бывают, некоторое, как Искандер Акчурин, чей журнал «Фудмаркет» мы верстаем и печатаем за границей, снобы ещё те. А им на охране говорят: откройте сумки. С типографии, видите ли, народ книги выносит и продаёт. Так начальство думает. А я полагаю, судя по такой же ситуации на «Полиграфоформлении», что не выносят, а вывозят машинами, и не народ, то бишь работяги, а товарищи рангом повыше. Наши заказчики обижены, жалуются, мы протестуем. Наконец, договорились – вахта не проверяет сумки у гостей «Русской коллекции».

В тот раз помогла служба безопасности. С ней теперь полное взаимопонимание. Василий Михайлович, что устроил мне выволочку на Выборгской таможне, а потом показательно «спас», подался охранять VIP-персон. А нам дали Сергея Николаевича, военного в отставке, и что немаловажно, умного, интеллигентного человека. Оперативно помогает и под «наезды» не подставляет, как это порой случается.

Руководство «Науки» на время успокоилось, но вдруг перестали нам плёнки заказывать – дорого, мол, будем сами печатать на кальке. Так качество же безобразное! Сойдёт, отвечают, зато дешевле. Мы снижаем им цены вдвое. И не потому что боимся заказчика потерять – ведь отдаём по цене материала, просто хотим оставаться партнёрами. Нет, всё равно дорого, отказались.

А по осени вызывает меня Никита Иванович и сообщает, что министерство поставляет им такую же технику, как у нас, так что надобно освободить помещение. И даёт три месяца на сборы и переезд. Так… этого следовало ожидать… Зависть печатников к допечатникам… Производственников к «белой косточке». Ещё и наших спецов начнут переманивать…

Я стала бегать по округе, помещение искать, да всё не то. Либо совсем временно сдают, либо ремонт требуется капитальный, либо третьи руки, а значит, без гарантий. Опять к Сергею Николаевичу кинулась, выручайте, мол.

Самое паршивое, что у нас на выходе юбилейный альбом «Ямал – грань веков и тысячелетий» – толстенный кирпич, которым можно убить. И, кстати, очень хочется. Но издание пока что в разобранном виде. Коля Самбуров чуть ли не поселился в издательстве, да ещё привёз с собой журналиста и автора книги Юрия Морозова. С его текстами намучились: что к чему – не разобрать, мешанина разрозненных статей. Структуры у издания никакой, надо самим придумывать. И вот теперь, когда дело пошло, макет согласован и вовсю идёт вёрстка, мы должны срываться неведомо куда.

Иду к нашим директорам. Бутылочку французского коньяка прихватила – для пущего взаимопонимания. Всё честно изложила: и про важный заказ, и про сложности с поиском помещения, но старые вояки знай одно твердят – самим надо. Так у вас площадей уйма, неужели не найдёте пятьдесят метров для новой техники? А мы хотим ваше использовать, такое же оборудование заказали, на те же места поставим. И конкуренты нам ни к чему…

Они почти не пили, а я на нервяках – рюмку за рюмкой. И когда уж никакой надежды не осталось, принялась умолять, всхлипывая и размазывая тушь по щекам. Никите Ивановичу хоть бы хны. Улыбается, по плечику треплет: ты девка пробивная, говорит, на улице не останешься. Им, мол, так удобно. И потом – они же хозяева!

Ну, погодите, думаю… отольются кошке мышкины слёзы…

Кинулась к Сергею Николаевичу. Он озабоченно хмурится. Если бы Кировский район, тогда без вопросов – хоть завтра, а Василеостровский тяжёлый, и зацепок нет. Но попробует. И вот ходим мы с ним по адресам, полученным в райисполкоме. То детский садик дают, только надо весь брать, а куда нам 500 метров? То закрытый завод, где заказчик обязан пропуск выписывать, а потом плутать в цехах.

Вдруг звонит Сергей Николаевич, и голос его необычно весёлый. Нашёл, говорит, помещение на 13-ой линии, очень интересное. Дом дореволюционный, строился как доходный, потом стал первым в Петрограде «Рабочим Жилищно-Строительным Кооперативом», над входом эмблема и буквы «РЖСК». Помещение хорошее: второй этаж, сто пятьдесят квадратов – бывший актовый зал клуба – плюс ещё столько же: подсобные комнатки. Лет семь назад там жилконтора была, теперь стоит бесхозное. Ремонт нужен, но первое время можно косметикой обойтись.

Тут же побежали смотреть. Фасад с псевдоколоннами, в арочном окне переплёт с пятиконечной звездой. Внутри всё какие-то каморки и выгородки, старая конторская мебель, пожелтевшие бланки документов валяются. Это ничего, это разберём, – Сергей Николаевич сам доволен находкой, а я… Я просто очарована, потому что гляжу на потолок. Он арочный, высотой метров восемь, с лепниной по центру, правда, сильно затянутой слоями побелки. А в торцах – два огромных, чуть ни во всю высоту, окна. Ну просто дворец!

Сергея Николаевича чмокаю в щёку и бегу сообщить своим, как нам необыкновенно повезло. На другой день он звонит и, похоже, смущён. Потому что есть проблемы. Этот бывший актовый зал кто-то всё же арендует. Да, фактически хозяина нет, оплаты тоже, но договор имеется. Так если не занимает, не ремонтирует и не платит, пусть расторгнут договор! В том-то и беда, что арендатора не найти. Но в любой момент возьмёт и появится. Что тогда?

Столько лет не появлялся и вдруг появится? Маловероятно. Но без договора начинать нельзя. Мы отремонтируем, переедем со всем оборудованием, а он – тут как тут: спасибо, граждане, все свободны. Есть такой риск, подтверждает Сергей Николаевич, может, поискать что-то другое?

Но я уже влюблена в этот зал и, несмотря на разруху и перегородки, отчётливо вижу белые ламбрекены на окнах, арочную высь потолка с висящей бронзовой люстрой, лакированный дубовый паркет. Оказалось, там ещё есть сцена, которую придётся демонтировать. И красную звезду вместе с разбитым окном и гнилыми рамами убрать, а ещё укрепить арку потолка, лепнину отмыть. Да много чего сделать придётся.

Мы всё же отвоевали этот «храм искусства». Сергей Николаевич вцепился и не отпускал. Только с ремонтом дело не шло. Все присылаемые им бригады не брались за потолок или сроки называли немыслимые. А попробую-ка я обратиться к Эрмитажным мастерам, ведь столько изданий для музея сделали… И всё получилось! Нам прислали бригаду женщин, которые уверенно и быстро собрали высокие ко́злы и принялись отмывать лепнину.

Остальное тоже двигалось: отциклевали и покрыли лаком паркет, навели разводку проводов, установили перегородки, двери и прочее. Были сложности с окнами – такие большие стеклопакеты с массой переплётов мало кто делал. Но и тут мастера нашлись, к тому же подрядились каждый год по весне эти окна мыть. Белые ламбрекены заказали в мастерской Мариинского театра.

Ремонт обошёлся недёшево, но – поразительное совпадение! – мы уложились в прибыль от того самого Ямальского альбома, который заканчивали буквально на колёсах.

И ведь не впервые такое происходит. Вроде подсказки: понимаешь, кто за этими совпадениями стоит? Кто даёт и забирает, награждает и вразумляет? Не наказывает, а именно вразумляет, чтобы в другой раз вовремя вспомнила и в типографиях не селилась. Мало тебе было «Полиграфоформления», ты ещё и в «Науку» сунулась!

Благодарю, монсир, не повторится…

Это был стремительный переезд! Рабочий процесс прервался только на полтора часа, пока ехали с 9-ой линии на 13-ю и разгружались. В проявке плескались химикаты, светило солнце, жизнь вновь улыбалась чуть виноватой улыбкой, обещая впредь таких испытаний не устраивать. Да ладно, что там: сами виноваты – сами всё исправили.

Мы с Димычем (он же Кудерыч) придумала хитрый ход, сокращающий время передислокации в разы. Всё-таки системный подход – великая сила! Фишка была в точном плане расстановки мебели, с обязательным креплением на обороте каждого предмета карточки его местоположения. Чтобы ребята не тыкались: «Куда ставить-то?!», а тащили сразу на место.

А в это время мой хозяйственный помощник Володя Непоклонов с командой студентов разобрал в «Науке» наш белый офис, а панели продал. Можно лишь представить вытянутые физиономии «красных директоров» при виде всё того же облупленного цеха, который они нам сдавали два года назад. Лишь кабинет остался в том же виде, даже с серебряными жалюзи. Пусть помнят мою доброту!

Через полгода позвонил «добрый директор» Василь Василич, уговаривал вернуться в «Науку». Подвело их министерство, технику так и не купили, помещение наше пустует. Увы, отвечаю, уже никак невозможно, много средств вложили в ремонт. И добавляю с ноткой злорадства: к тому же мы, как организация культурной сферы, платим по льготе одну десятую стоимости аренды. Сами понимаете… бизнес есть бизнес… ничего личного…

* * *

Когда Россию не ругали,

Когда её не представляли

Как зло без края и конца?

Так ведь и впрямь – какие дали

Видны от Зимнего дворца!

Одной Невы вполне б хватило,

Чтоб осознать, какая сила

Стоит за ней, – и потому

Её и Вена не любила,

И Лондон видел только тьму.

И то же самое Берлину

Казалось: стену бы, плотину

Поставить, – что за дикий край!

Хоть плачь, ольху обняв, рябину,

Хоть Тютчева перечитай.

Александр Кушнер, 2017 г.

РУССКАЯ КЛАССИКА

Вот как сейчас вижу…

На втором этаже дома 30 по 13-ой линии Васильевского острова – шикарный бело-бирюзовый зал, будто в каком-нибудь дворянском особняке. Это приёмная, где ведётся работа с клиентами. Находясь в таком зале, как-то неудобно требовать скидку, скандалить, предлагать «левый» заказ. Новый офис говорит о благополучии и стабильности. У всех кризис, а у нас подъём. Мы втрое увеличили площади, и теперь это уже не цех, запрятанный в недрах обветшалой типографии, а роскошные апартаменты в историческом здании с псевдоколоннами и загадочной эмблемой над входом «РЖСК».

И никто не знает, что мы едва проскочили в узкую щель закрывающейся двери. Что ещё немного, и кризис проехал бы по нашему издательству катком дефолта. Ведь мы затеяли покупку нового оборудования и имели все шансы остаться с носом, когда доллар взлетел в шесть раз. На счастье, наш московский поставщик Валера Транченко не прокрутил деньги, как поступали многие – совершенно легально, из сугубо деловых интересов, имея у западного партнёра отсрочку платежа. То ли всякие отсрочки к тому времени отменились – кризис-то мировой! – то ли Валера сам почуял, что пахнет жареным. Главное, технику свою мы получили.

О причинах покупки нового оборудования надо рассказать чуть подробнее.

Вообще-то мы постоянно обновляли технопарк. Ещё пребывая в «Науке», обзавелись сканером «Avantra» большого формата с высоким разрешением. Он сильно смахивал на робота из фантастических фильмов: на длинных куриных ногах, повизгивающий и посверкивающий индикаторами. Без этого сканера работа со слайдами музеев была бы невозможна.

Аналоговую цветопробу со страшно дорогими расходными материалами заменили на цифровую, которую все типографии, кроме финской, обозвали принтерной распечаткой. По сути, она таковой и являлась, но совсем на другом уровне, к тому же с возможностью регулировки. Но поскольку борьба с полиграфистами приняла перманентный характер, Дмитрий Кудеров навострился планомерно и обстоятельно доказывать нашу правоту более-менее интеллектуальной типографской элите.

В этот раз причина для покупки была чисто семейная.

Если кто-то думает, что легко быть руководителем производства, а заодно женой и матерью… Честно скажу: это выше человеческих сил, не говоря уже о женских. Всё дело тут в разной ролевой сути. С детьми ещё ничего, как на работе: воспитываешь методом кнута и пряника, отдаёшь указания, проверяешь результаты. С мужем всё иначе. Как жена, я должна его слушаться. Ну, хотя бы делать вид. Как директор – только на совещательном уровне. «Мы посоветовались, и я решила». Уступить ему или кому-то другому бразды правления немыслимо. И не потому, что я умнее всех, хотя и такое порой случается, просто мои мозги для этого больше подходят.

Ведь кто такие руководители? Это особый вид хомо сапиенс, наделённых – помимо ума и амбиций – инстинктом своевременности. Сегодня рано, завтра поздно – значит, ночью. Есть ещё один немаловажный фактор – я чувствую деньги. Это, видимо, связано с «математической шишкой» в основании черепа, доставшейся мне от отца. В детстве, не считая, могла сказать, правильно ли дали сдачу в магазине. Если мне не нравится цифра в отчёте, значит, где-то закралась ошибка.

При всём равнодушии к производству, я крепко держала в руках его звенья. Чего нельзя сказать о Юре. По сути, он – технарь, к тому же технарь с музыкальным уклоном и оттого очень ценный в издательском деле, поскольку цвет и музыка тесно связаны в подкорке. Но вот беда – все технари интроверты. Они могут в задумчивости родную маму не заметить. Какое там – сечь поляну!

К тому же у Юры почти детская доверчивость. К примеру, летом, в моё отсутствие, он умудрился заключить договор с издательством «Славия» в рублях, чего уже давно никто не делал. Как же, Эрмитажная вотчина! Всякие у. е. из контракта были выброшены, зато невесть откуда появилась рассрочка платежа. Конечно, Юра на всё соглашался – лишь бы сохранить комфортное дружелюбие. Это мне понятно, что никакие симпатии не должны влиять на дела, дружба дружбой, а служба службой! У Юры всё по-другому. Там наверняка не обошлось без Шри Ауробиндо.

В результате после обрушившегося дефолта – как раз в период этой самой рассрочки – мы оказались в убытке. И всё из-за Юркиной уступчивости. Но разве я могу отругать мужа или, тем паче, его уволить?! Значит, придётся выбирать одно из двух: либо мы живём вместе, либо мы вместе работаем. Расстаться, вроде, не готовы, а потому Юре надо иметь своё дело. И поскольку для него техника – среда обитания, эта среда должна быть самой лучшей!

Вот откуда взялась новая поставка. И теперь у нас самый передовой барабанный сканер, фотовывод online – никакой возни с кассетами, супер-монитор и прибамбасы для сквозной калибровки цвета. Осталось найти место под офис – пусть муж впрягается.

И тут само провидение ткнуло пальчиком в точку на карте.

Работа с музеями вывела нас на Виктора Ивановича Боковню, директора издательства «Аврора», уже тридцать лет как обосновавшегося на Невском проспекте. Боковня – личность неординарная, но, как и директора́ «Науки», – советская номенклатура. Те же плюсы в виде связей с власть предержащими, те же минусы, главный из которых – привычка к бюджетному финансированию. Типичный руководитель старой формации. Но при этом – как и я, художник-график, только мухинского замеса. К тому же долгие годы проработавший карикатуристом в журнале «Крокодил», и по всему, человек с юмором.

Как ему доверили «Аврору», форпост изданий по искусству, история умалчивает, но, скорее всего, те же номенклатурные расклады: ставить своих людей из проверенной обоймы. Времена, конечно, меняются, но люди у руководства не так чтобы очень. По крайней мере, в госструктурах. Их просто тасуют, как колоду карт.

Договорились о встрече в «Авроре». Секретарша сообщает о нашем приходе, проводит через двойные двери в кабинет с длинным столом буквой «Т», из-за которого навстречу поднимается пожилой, представительный мужчина. Высокий, крепко скроенный, с благородной седой шевелюрой, симпатичным широким лицом и чуть насмешливым взглядом. Этот мужчина определённо мне нравится, и хотя по натуре я человек недоверчивый, к Виктору Ивановичу испытываю мгновенную симпатию.

Так иногда случается: человек начинает фразу, а ты уже понимаешь, что он хочет сказать. К тому же Боковня обладает несомненными ораторскими способностями и той позитивностью оценок, которая отличает людей, не склонных к жёстким решениям. То есть, способен на компромисс. Между делом преподаёт в Мухинском и, что особенно важно, является членом Издательского совета в Комитете по культуре, то есть помогает распределять господдержку. Для нашего дела – просто находка.

Но на этом преференции не заканчиваются. Из беседы с Виктором Ивановичем мы узнаём, что «Аврора» владеет внушительной слайдотекой. На фоне неразберихи с авторскими правами собственная коллекция слайдов представляет несомненную ценность. Но есть и минусы: издания они верстают по старинке, не обладая ни техникой, ни специалистами.

Мы сразу поняли, что нужны друг другу. Тут же пришло решение: новое оборудование ставим в «Авроре».

Об этом не было сказано ни слова, но как-то само решилось – это будет Юркина вотчина. С такой крутой техникой, при поддержке Боковни и потоке его заказов, да ещё на Невском проспекте, Юра рванёт, как метеор. Чтобы сохранить преемственность, а заодно повысить имидж, новое издательство назовём «Русская классика». Зарегистрируем на паритетных началах, чтобы у каждого из нас была половина в обеих компаниях. Моя «коллекция» имеет преимуществом известность и опыт, Юркина «классика» – техническое оснащение, альянс с «Авророй» и дислокацию в центре.

Боковня выделил две отличные комнаты, сделали ремонт, экипировали мебелью. Техника пришла и встала, и заработала. Отрывая от сердца, я отдала лучших специалистов: цветокорректора Андрея Силантьева – на барабанный сканер – и оператора Валеру Горохова с повышением до менеджера. Ему купили представительский костюм, модный галстук и командировали в «Русскую классику» – покорять новые земли.

За каких-то полтора года две небольшие репро-студии «Русская коллекция» и «Русская классика» превратились в издательско-полиграфический холдинг «Русская корпорация». И это произошло в то самое время, когда даже многие крупные компании легли на дно, а мелочь обратилась в пыль.

Мы рассылали рекламу, появились статьи в газете «Печатное дело». Провокационный лозунг «Русские идут!» имел вполне деловое продолжение: «на любые разумные цены в зависимости от класса оборудования». И дальше шла уже чистая специфика для понимающих. Это работало. Если у нас ломался фотонабор, менеджер говорил, что перегружена техника, но мы отправим заказ в «Русскую классику» за ту же цену. Заказчики были страшно довольны.

Дорвавшийся до абсолютной власти, Юрка расцвёл и похорошел. В гости к родителям приехала с Украины его двоюродная сестра Жанна – устраивать личную жизнь, и Юрка тут же взял её своим замом. До этого она была учительницей младших классов, имела семилетнего сына и изъяснялась на певучем малоросском наречии. Жанна заразительно смеялась, излучая уверенность в своих силах, в своём обаянии, своём будущем.

Теперь мы с Юрой почти не виделись. Наш двенадцатилетний брак потихоньку съехал на тормозах. Умер его отец, и Юра на время перебрался жить к матери. Это время всё длилось и длилось, маму бросить одну было нельзя, хотя рядом ведь племянница Жанна… Это уже потом я узнала, что в «Классике» её считают женой шефа. Ну да, всё возможно, она же кузина. Однажды я вдруг осознала, что его вещей в квартире почти не осталось, мы расстались мягко, незаметно. Продолжая общаться только по делу.

Спустя годы, когда уже совсем ничто нас не связывало: ни семья, ни бизнес, – мы встретились, и Юра рассказал, как некогда любимая сестричка увела в свою компанию деньги со счёта, а следом и лучших спецов. А он ей квартиру купил! Помогал растить сына! Змею пригрел на груди! Я сочувственно кивала, но не сказала о том, что Жанна приходила ко мне, взахлёб предлагала «дружбу и сотрудничество», очерняла брата в надежде, что я поддержу.

Да какая тут может быть поддержка! Дипломатично отправила её к менеджерам, предупредив… Впрочем, их не надо было ни о чём предупреждать. Юру любили, потом жалели, всю историю предательства знали лучше меня, как это часто бывает в женских коллективах.

ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ

После переезда на 13-ю линию жизнь «Русской коллекции» принципиально изменилась. Это когда мыкаешься по общагам и съёмным квартирам и вдруг обретаешь, наконец, своё уютное гнёздышко, о котором мечтал всю жизнь. Кроме зала бывшего клуба, где разместились приёмная, кабинет и дизайн-студия, здесь имелись два коридорных рукава с отдельными комнатами, в которых встала компьютерная техника. Нашлось место для столовой, кухни и даже курилки.

Без кухни никак! Сухомятка портит желудок, а у нас – домашняя еда. Народ удовлетворял потребности в пище, практически не отрываясь от рабочего процесса. После чего мог покурить в стороне от некурящих, а потом, сытый и довольный, вернуться на рабочее место и с новыми силами взяться за дело.

То, что сотрудников надо кормить, я усвоила давно. Не надеяться, что принесут с собой или сбегают в кафе поблизости. Могут ничего не принести и остаться голодными, могут уйти на обед и застрять надолго. И то и другое вредит делу.

Повара нашли не сразу. Два профессионала не выдержали испытаний. И вот пришла третья – Таня Семёнова, черноглазая, черноусая, весёлая, с дородной фигурой классической поварихи! И ко всему прочему – бывший полиграфист. Повар-полиграфист – это фишка!

Татьяна изучила гастрономические пристрастия и диеты каждого. В первую очередь она старалась угодить мужскому составу, памятуя, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. В хорошо оснащённой кухне и небольшой столовой она царствовала и устраивала приёмы: с двенадцати до четырёх. Потом уезжала с водителем покупать продукты.

Домашняя еда – это был наш конёк! Сотрудникам обед стоил полцены. И какой обед! Салат, наваристый суп, второе – мясное или рыбное, компот. В перерывах пили чай или кофе с печеньем-пряниками. Молодые ребята только на работе и отъедались. Особенно любили вечернюю смену, когда можно доесть всё, что оставалось в кастрюлях.

Но вскоре работы стало так много, что перешли на трёхсменку. По ночам не прекращался вывод плёнок, этим по очереди занимались мой Лёнчик и его дружок Володя. Теперь мы с сыном мало виделись: когда я уходила на работу, он спал после смены, а когда приходила домой – собирался «в ночное». Сын очень гордился тем, что «не сидит у матушки на шее» и ни за какие коврижки не хотел ничего менять. Лёнька был консерватором.

В дверях посетителей и сотрудников встречал охранник, он же дежурный администратор. В основном это были военные-отставники – дисциплинированные, вежливые, смекалистые – их нам поставлял Сергей Николаевич. На таких можно было положиться: в полночь выдадут готовый заказ, и документы оформят, и деньги получат. Не раз они выручали компанию, когда происходило ЧП, действовали чётко, по инструкции. Пресекли несколько попыток взлома, справились с коммунальными авариями.

Володю Непоклонова на месте хозяйственника сменил Виталий Николаевич Жарков, отставной капитан 1 ранга, что по сухопутному званию соответствует полковнику. Мы его просто обожали! Сдержанный, по-офицерски подтянутый, всегда доброжелательный, Виталий Николаевич закрыл своим телом амбразуру хозяйственных забот. Он мог починить и даже сам сделать мебель, обслуживал всю не компьютерную технику и автомобили: фирменный микроавтобус и мою Мазду; вечно что-то подкрашивал, чистил, ремонтировал. На нём был склад с книгами, в котором он устроил свой маленький кабинет.

Место контролёра и пробиста после Александра Вишневского, променявшего техническую работу на сомнительную стезю литератора, занял бывший Юркин одноклассник Коля Арсеньев. Ещё в «Науке» он поразил нас тем, что умудрился очень дёшево накупить гору продуктов для кофе- и чаепитий. Николай до последнего не хотел покидать свой НИИ, зарплаты в котором вообще перестали выдавать, и привык к экономной жизни. Его институтский статус и квалификация намного превосходили новые обязанности, зато он обеспечил благосостояние семьи.

Годы спустя, когда его родной НИИ наконец-то ожил, Арсеньев туда сразу вернулся. На одном Новогоднем корпоративе, куда мы пригласили всех бывших сотрудников, Николай удивил всех откровенным высказыванием. Оказывается, именно в «Русской коллекции» он научился по-настоящему работать. То, чем он сейчас занимается в НИИ – видимо, так было и раньше, просто он этого не замечал – это 70% времени болтовня и перекуры и только 30% – какая-то работа. Привык к этому с трудом.

Мы с Кудерычем составляли служебные инструкции. Да, фирма небольшая, всего двадцать человек, но мы же растём. К чему эти формальности? – недоумевали некоторые. И только убедившись на своей шкуре, что именно соблюдение инструкции спасло от кражи, неплатежа, всяческого кидалова, которыми был пропитан бизнес тех лет, – начинали понимать.

Ведь что происходило вокруг? Затяжное, разрушительное землетрясение в государственном масштабе. Мелких частных предпринимателей давят, нисколько не интересуясь их судьбой. Частники не нужны, даже профсоюзы нас не берут. А, может, нам и не надо в профсоюз? Только взносы плати, а оттуда – шиш с маслом. Вот возьмём и свой профсоюз организуем!

Создали специальный Фонд. Понемногу откладывать с прибыли, чтобы оплачивать отпуска и больничные, чего в коммерческих фирмах не практиковалось вообще. Из этого же Фонда покупали подарки сотрудникам и их детям на дни рождения и Новый год, оказывали материальную помощь, праздники справляли, устраивали вылазки на природу. Кому-то были нужны средства на лечение, образование. Деньги для этого и зарабатываются компанией.

Ведь кадры решают всё! И пусть говорят, что хороший человек – не профессия, но, на мой взгляд, плохой человек – тем более, не профессия. В коллективе утвердилось понятие «наш человек» – тот, с которым хотелось бы вместе работать. Такой всегда приживётся, и мы его всегда всему научим, и он выложится на все сто, сделает всё, что надо, и не скажет: «я не могу» или «это не моё дело».

«Наш человек» – при прочих равных – тот, кому нравится его работа. Попробуй, поищи таких! Люди, в основном, просто зарабатывают на жизнь. Они могут уйти туда, где больше платят. И у нас такое бывало. Потом просились обратно или, не имея сил отказаться от прямой выгоды, просто заходили в гости. Изменников, даже самой высокой квалификации, назад не брали, чтобы не подавать пример остальным.

Люди все разные. Одни сидят в столовой парами и тройками, другие – всегда в одиночестве. Это ничего не значит. Толпой легче развалить компанию. Но существуют правила, которые должны соблюдать все. Они сложились в хартию «Наши принципы». В частности, такие:

Мы не издаём и не поддерживаем издания, направленные на межнациональную рознь, религиозные распри.

Мы не занимаемся порнографическими или откровенно-эротическими изданиями.

Мы не принимаем участия в изготовлении поддельной упаковки и этикетки для контрафактной продукции.

Мы не выпускаем наглядную агитацию для предвыборных компаний.

Пожалуй, в основе «хартии» была не этика. Просто жизнь показала, что всё вышеперечисленное непременно приводит к скандалам с заказчиками или убыткам. Других, может, и нет, а нас – обязательно.

А ещё был вот такой пункт:

Левак – это кража у коллег и фирмы.

Об этом мне даже думать не хотелось. Но мы живём в России… вернее, не так – нас воспитал Советский Союз, где «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё». При этом левак, он же халтура – способ немного поднять личное благосостояние, поскольку государство день и ночь твердит лишь об общественном.

Но у русского человека есть ещё одна черта: стремление к риску в сочетании с надеждой на авось. И тут, даже если зарплата приличная, и можно потерять хорошую работу на фоне общей безработицы – эта черта, коль уж она в человеке живёт, непременно проявится.

Тогда к чему такой пункт? Для всех остальных – чтобы не поддерживали и не покрывали. Если левак войдёт в систему – крах всему делу, но без молчаливого одобрения коллектива это сделать трудновато.

Ещё в «Науке» был у нас прекрасный специалист Юра Соколенко – верстал, плёнки выводил быстрее и лучше всех. На вид – как бомж: неразговорчивый, запущенный, с нечёсаной, отросшей шевелюрой, немытыми руками. Ну, аутисты в среде технарей не редкость, думала я и давала ему самую большую премию. Юра любил работать вечерами, чтобы никто ему не мешал… как оказалось, гнать левые заказы. Типа – если надо срочно, оплата наличными. Такой вот предприимчивый аутист оказался.

Вооружившись «хартией», мы стали жить по своим правилам. В то время как в стране рушилась экономика, разорялись крупные производства, безработные сидели на бульварах и продавали домашний скарб; в то время как устройство на работу ещё не гарантировало зарплату, а во власти рулили бандитские группировки, наше издательство являло собой «Островок Справедливости», государство в государстве.

Здесь дорожат вечными ценностями – ответственностью, участием, профессионализмом, уважением к другим, так не похожим на тебя… И сохраняя связи с материком, куда, хочешь-не хочешь, приходится каждый вечер возвращаться, помнят о законах своего «Островка» и стараются жить по этим законам среди хаоса и бандитского беспредела. Стараются быть добрыми, надёжными, правдивыми…

Хотя правду говорить бывает опасно. Это не значит, что надо обманывать, но иногда всё же лучше помалкивать. Все это понимают, но только не Инна Принц. Вот человек, паталогически не умеющий врать. Казалось бы – черта добродетельная, но подчас выходит боком. Инну много раз пытались уговорить, чтобы не сразу выпаливала всё как есть. Ну, кому из клиентов надо знать, что она вышла замуж и теперь не Принц, а Балагаева? Одно дело – приходишь в бело-голубой зал особняка и тебя встречает Принц… А тут вдруг – Балагаева! Но это, в конце концов, её личное дело, можно лишь посетовать… А вот скажите, Бога ради, кто тянет за язык ляпнуть на весь зал, что у нас проблемы с фотовыводом или верстальщик заболел?!

Разговоры не помогали. Инна с виноватой улыбкой хлопала ресницами, обещала в будущем учесть, но потом всё шло по-прежнему. К тому же она была снисходительна и прощала подчинённым невнимательность, ошибки, метры бракованной плёнки. Ровно в шесть вечера Балагаева брала в руки сумочку и отправлялась домой, в то время как другие менеджеры частенько задерживались и на неё смотрели косо.

Человек она хороший, ответственный и чёткий, прибыль не падает. Но по всем меркам должна расти! Тогда от этой самой прибыли и надо плясать. До сих пор премии руководству распределяла я. Часто одинаковые, чтобы никого не обидеть. Премия стала чем-то привычным, не зависящим от результата. А если будет зависеть? Не от моей левой ноги, а от финансовых показателей? И не жалкие 5—10 процентов, а треть от прибыли? Может ведь получиться внушительная сумма!

Инна восприняла перемены как новую увлекательную игру и наладила тотальный учёт и контроль: выполненных заказов, расхода плёнки, отработанного времени. Сразу стало понятно, кто филонит, а кто пашет, кто быстро соображает, а кто спит на ходу. И кто, в конце концов, из-за невнимательности тратит метры лишней плёнки! Это отражалось на заработках, и результаты заметно улучшились. Лозунг социализма «от каждого по способности, каждому по труду» прекрасно работал.

Производство это одно, а дизайн-студия – совсем другое. Мало кто из клиентов понимал, что дизайн, то есть творческая составляющая – основа успеха, особенно в рекламе. Заказчики не готовы были за это платить. От дизайнеров я не ждала прибыли, лишь бы убытков не было. Ведь дизайн-студия была моей любимой вотчиной. И хотя за десять лет я научилась руководить производством, находя в этом элементы игры, режиссуры, о которой некогда мечтала, профессия художника давала о себе знать. Вызывая лёгкую ностальгию по безмятежной, пусть и не такой денежной карьере книжного графика.

Теперь я много времени проводила на Псковщине, в своём любимом «Алтуне», бывшем поместье графа Львова, к которому Александр Сергеевич ездил в гости, находясь в Михайловской ссылке. С тех пор сохранился склад винокуренного завода с врытыми в землю громадными каменными чашами, амбар под трёхсотлетними дубами, липовая и дубовая аллеи, пруд, вырытый в форме Северной и Южной Америки, а прямо перед моим домом – каретный двор с арочными окнами. А ещё озеро, лес и заросшие парки…

А ещё Гена, хотя он жил в Алтуне, а я в Питере. Вернее, в Питере я полгода руководила издательством, а остальное время мы проводили вместе. Генка всем моим нравился: и маме, и сёстрам, и детям, и сотрудникам. Был у него такой замечательный талант. Высокий, мужественный, брутально-красивый, молодой, работящий. Уже не пьющий… Ну, об этом мы больше не вспоминали. Нас многое сближало – оба разведённые, с холодком под сердцем, который может вытеснить только новое, горячее чувство.

ЭПОХА КУЛЬТПРОСВЕТА

Век живи – век учись, гласит пословица, а остряки добавляют: дураком помрёшь. Но мы учим других и сами учимся.

«Русская коллекция» уже несколько лет как стала опытной площадкой Полиграфического института. Кудерыч с их программистами вели совместную разработку печатных растров, испытывая их на наших изданиях. Сотрудничество крепло и со временем перешло на другой уровень. Мы стали официальными спонсорами института.

А получилось так. Наш первый фотонаборный автомат «Линотроник» в соседстве с новой, мощной «Авантрой» перестал приносить доход. Просто тихо-молча простаивал. Отвезли его на типографию «Моби Дик» в специально для этого дела созданный филиал издательства, но и там еле концы с концами сводили. Зато фотонабор пригодился студентам, чтобы практиковаться на выводе плёнок, не покидая стен института.

Со временем туда же отдали аналоговую цветопробу, и в знак благодарности институтское начальство предложило бесплатно обучать наших сотрудников. Моя племянница Леночка, взятая помощницей к Цветковой, давно мечтала стать редактором и с радостью пошла учиться. А вот верстальщика Олега Стрепетова долго убеждали, он отнекивался занятостью: работа, семья, – но всё же на заочное отделение уговорили.

Но вскоре нам самим пришлось учить клиентов, коллег-полиграфистов. Надо было продвигать передовые технологии, для чего мы выпускали листовки и буклеты, проводили семинары. Я писала тексты, иногда в стихах, а Катя Мельник создавала забавные рисунки. Поводом для таких акций порой была и защита потребителей.

К примеру, книжные типографии, пытаясь сэкономить, норовили использовать вместо плёнок кальку, что снижало качество печати и, как результат, читаемость текстов. На эту тему родился такой стих в манере «Окон РОСТа»:

Некоторые печатники вняли призыву и стали с нами работать, приятно удивлённые невысокой ценой, которую мы давали коллегам.

Когда у нас появилась цифровая типография, встал вопрос о её загрузке. «Цифра» конкурировала с офсетом, необходимо было доказать её выгоду. Я придумала программу семинара «Семь случаев из жизни или для чего нужна цифровая печать». Слушателям выдавались красивые папки с набором информационных листовок и буклетов, так называемой «раздаткой».

У меня сохранился один из буклетов этой папки. В нём описаны типичные ситуации, с которыми частенько сталкивается взрослеющий «малый бизнес». Вот хотя бы случай первый – «Время кончилось!». Сначала короткий стих всё в той же «Маяковской» манере:

Внизу забавное фото – менеджер, глядя на наручные часы, чешет голову. В конце – пояснение для тех, кто не до конца понял поэтический призыв:

«Сначала долго обсуждали текст. Потом искали дизайнера, проводили бесконечные согласования. В последний момент у директора появилась новая идея.

А уже завтра открытие выставки (презентации, конференции), но типография, при всём уважении, напечатать не сможет. Через пару дней, не раньше.

Вот тут вас и спасёт цифровая печать. ЧТОБЫ ПРОДЕРЖАТЬСЯ в первый день, вам достаточно 100—200 буклетов. А там и основной тираж подоспеет!».

Особо мы напирали на те случаи, когда только «цифра» может потянуть. Например, печать с переменными данными, где нужно подставлять разные имена. Тут уж без альтернатив – только цифровая печать!

Под конец семинара слушатели получали сертификат, причём с групповым фото. Сейчас это обычная практика, но тогда, в конце 90-х, подобная скорость воспринималась как чудо.

Видимый результат мы получали в тот же день. В перерыве некоторые слушатели, обнаружив, что как раз попали в один из «случаев», звонили своему руководству, и буквально час спустя в издательстве появлялся новый клиент, произносивший пароль: «Я с семинара». И конечно, получал скидку.

Однажды Центр малого предпринимательства попросил меня поделиться опытом с молодыми людьми, которые хотят открыть свой бизнес. Вот когда я ощутила разницу поколений и перемену общественного строя! Это была уже другая аудитория, которую в большей степени волновал вопрос: где взять деньги. Я честно призналась, что никогда об этом не думала.

К деньгам у меня особое отношение. Не могу сказать, что я к ним равнодушна, но и не жажду их. С кем бы мы ни начинали вести дела, финансы обсуждались в последнюю очередь. Главное – делать то, что нравится, и делать на совесть – это даёт хорошие результаты. Ну, и жить по средствам. Если появляется свободное время, то еду на Псковщину, а не на Антильские острова.

А ещё мне часто помогало непонимание опасности, сложности или даже невозможности намеченного плана. Я не думала о том, трудное препятствие или нет, а просто бралась за дело.

В школе я была освобождена от физкультуры, но однажды мне разрешили прыгать в высоту. Девочкам ставили планку 95 см, мальчикам – 120 см. Зная точно, что прыгаю на 95, я перепрыгнула 120, – видимо, в это время кто-то из мальчиков тренировался. Так что если прыгать на 120, думая, что это 95, всё получится.

Примерно в таком духе я «делилась опытом» с начинающими предпринимателями. Но их интересовало совсем другое: где взять кредит, как добыть помещение, как найти спонсора. Да не брала я никаких кредитов, и спонсора не искала, а помещение… эх, сколько их было разных…

То мероприятие можно было считать провальным. Но если честно, думала я, выходя из переполненного зала, не тем голова у молодёжи забита. Нельзя хотеть денег – ничего не получится, это жажда неутолимая.

Но ведь и наши, уже опытные, многого не понимают. К примеру, как эффективно общаться с сотрудниками, с клиентами. Если нет деловой хватки, даже финансовый стимул не работает. Она, эта хватка, бывает врождённой, но ведь наверняка её можно развить. Только как?

Словно в ответ на мой невысказанный вопрос появился новый заказчик, Саша Иванов, и заказал буклеты его школы NTRS. Что за школа? – поинтересовалась я, заражённая вирусом учения. Саша сощурил левый глаз – такая у него была манера – и стал объяснять. NTRS это аббревиатура двух ключевых для его подхода понятий: NeuroTuning и RealStyle. А если по-простому, они учат людей строить отношения.

Так это же то, что нам надо!

Мы стали выпускать для Саши буклеты, каталоги, листовки, календари, а он – обучал сотрудников «Русской коллекции» эффективному менеджменту. Договорились на бартер. Вот ещё одно полезное явление, типа натурального обмена.

Кстати, по бартеру в моей квартире сделан евроремонт, и теперь на полу греческая плитка «под антику», окна-стеклопакеты «Дипломат», шведская сантехника, итальянская кухня. И наши отечественные двери, собранные по финской технологии, с застеклённым ячеистым верхом и приятно-массивными ручками.

С дверями получилось смешно. Их делала Первая Мебельная Фабрика. Пришли два мужика – снимать дополнительные замеры. Предъявите, говорят, кошку для определения высоты проёма в её туалет, как нарисовано в проекте. А почему пришли вдвоём? Ну, один чтобы кошку держал, другой замерял. Ха-ха, так вам Матильда и дастся в руки! Делайте 30 см. Как, без замеров? Тогда распишитесь, что согласны. Двери получились отличными, и в кошачий туалет тоже…

Итак, стали мы ходить в NTRS на занятия. Квартирка на Петроградской, большая комната – лекторий, на кухне кофе-брейк, в комнатке рядом – индивидуальные консультации. Саша работает на пару с женой Полиной. Оба симпатичные, с энергией дружеского позитива. В отличие от повсеместно практикующих, агрессивных НЛП-ишников2, школа Саши и Полины учит, прежде всего, строить не других, а себя, найти свои сильные и слабые качества и скорректировать. Тогда, мол, и остальных на свою сторону перетяните.

Саша Иванов – идеолог, у него своя философия, которой он делится с людьми, проводит тренинги, деловые игры. И все они посвящены одной теме – успешные и налаженные коммуникации между людьми. Потому что именно от того, как ты себя видишь в отношениях с другими, как ты строишь эти отношения, насколько ты понимаешь, что людям от тебя надо, и что ты можешь им дать, от этого зависит успех во всех сферах, в том числе, и в личной жизни. Вообще Саша – это театр одного актёра, что тоже нас роднит: я когда-то собиралась поступать в театральный, а он в нём немного поучился.

Менеджеры наши побывали пару раз и решили, что им не до этого. Лена Цветкова сразу заявила, что НЛП будет покруче. Мне бы уже тогда это отметить, ведь знаю я, что это учение построено на манипуляции сознанием и поведением людей.

Вообще к Лене Цветковой отношусь настороженно. Мне не очень понравилось, как она к нам попала. Ещё в эпоху пребывания в «Науке» появился Александр, представитель «Пожсервиса», коммерческой конторы, поставляющей пожарное снаряжение. Он заказал каталог. Сделали на уровне, клиент доволен. И вдруг говорит: возьмите меня на работу, опыт имеется, есть и помощница толковая.

А у нас как раз произошла неприятная история с тиражным менеджером, который посреди важного, ответственного заказа ушёл в запой. И мы оглядывались по сторонам, нет ли кого на замену. Но помощница… Куда её? Две ставки платить пока не с чего. А вы пообщайтесь, настаивает Александр, вам она понравится.

Пришла – молодая, но не молоденькая, на вид серьёзная. С делопроизводством знакома, печатает быстро. Знает офисную технику – зажёванную принтером бумагу мигом вытащила. Под конец разговора вдруг спокойно обронила: Александра брать не надо – балласт, она всё сама делала в «Пожсервисе» и здесь справится. Если добавить немного к окладу, потянет и тиражи, и секретаря. Тогда уже это кольнуло, но ситуация была безвыходная, и я согласилась.

Не знаю, как Цветкова преподнесла своё трудоустройство бывшему начальнику, но заказы «Пожсервиса» мы продолжали делать, только ко мне Александр больше не подходил, всё у стола Лены тёрся. Потом уж я пожалела, что сразу не поговорила с ним начистоту.

Лена Цветкова, действительно, справлялась со всеми делами. Только вот недоверие к ней осталось и с тех пор стояло между нами, как душная, пористая изоляция. Ведь шеф её порекомендовал, а она его слила…

Да и сложности у неё в общении, примитивный словарь, нападающее временами косноязычие. Как только клиент покруче – трудно договориться. Техническая сторона вопроса: тираж посчитать, стандартный договор составить, груз растаможить – это по наезженному получается у неё легко. А вот с нестандартными ситуациями – проблемы. Да ещё эта отвратительная привычка – замалчивать возникшие трудности. Пусть, решила я, пусть занимается этим НЛП, вдруг ей поможет.

А я ходила на занятия к Саше и Полине, мне было интересно. Игровая форма, дружеская атмосфера… Неожиданные, интересные домашние задания. К примеру, «Если бы я был президентом». Помню, что написала: очень хочется вернуть отношения «не за деньги».

Как раз накануне побывала на открытии выставки знакомого художника, Феликса Волосенкова. Решила посмотреть его новые работы, пообщаться с теми, кого давно не видела. Но вскоре поняла – люди собрались, чтобы двигать свой коммерческий интерес. Сначала была неприятно удивлена, даже захотелось уйти, потом достала свои визитки и стала предлагать услуги издательства. Раньше всё было по-другому. С открытия выставки уходили разве что навеселе, но не при деле.