Читать онлайн Театральная цензура в Ленинграде в годы «оттепели» бесплатно

© Санкт-Петербургский государственный университет, 2023

* * *

Введение. Социалистическая культура, театр и цензура

Культурное строительство является неотъемлемой частью государственного строительства, что вполне подтверждается советским опытом. В. И. Ленин неоднократно отмечал исключительно важную роль руководства культурой в создававшейся после 1917 г. новой стране рабочих и крестьян. Он, в частности, подчеркивал: «Культурное строительство, как часть общей программы строительства социализма и коммунизма в нашей стране, должно проходить под руководством коммунистической партии и опираться на творческую инициативу масс»[1]. Социалистическая культура охватывала самые разные стороны жизни, поэтому необходимо выделить ее приоритетные направления.

Во-первых, социалистическая культура основывалась на достижениях буржуазной культуры. В начале 1920-х гг., споря с идеологами Пролеткульта, Ленин особенно обращал внимание на то, что пролетарская культура не является чьей-то «выдумкой», она вобрала в себя все ценные достижения в развитии человечества. «Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре… Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества», – писал он[2]. Создатель Советского государства указывал в октябре 1920 г.: «Марксизм завоевал себе свое всемирно-историческое значение как идеологии революционного пролетариата тем, что марксизм отнюдь не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры. Только дальнейшая работа на этой основе и в этом же направлении, одухотворяемая практическим опытом диктатуры пролетариата, как последней борьбы его против всякой эксплуатации, может быть признана развитием действительно пролетарской культуры»[3]. Таким образом, хотя социалистическая культура и стала новым типом культуры, но, в отличие от Пролеткульта, советская власть изначально признавала культурные достижения всей предыдущей истории человечества, потому что только на их основе и могла развиваться культура социалистическая.

Во-вторых, важнейшей функцией социалистической культуры называлось воспитание нового человека. Это было особенно значимо в условиях капиталистического окружения молодой страны Советов. Британский антрополог Бронислав Малиновский утверждал, что культура включает в себя наследуемые артефакты, блага, технические процессы, идеи, привычки и ценности[4]. Для советской культуры из этого перечня наибольшее значение имели именно ценности. Защищаясь от культуры буржуазной, культура социалистическая должна была сформировать собственную систему ценностей – гораздо более привлекательных для людей труда, чем те ценности, на которых основывалось капиталистическое общество. Воспитание приверженности этим ценностям должно было стать самой надежной защитой нового строя от реставрации, навязанной извне или вызревшей изнутри. Культурное строительство в Советской России, а затем и в Советском Союзе становилось одновременно средством обеспечения безопасности утверждавшейся политической системы. А значит, социалистическая культура остро нуждалась в защите от разнообразных по своей ухищренности попыток капиталистической культуры уязвить систему революционных ценностей, дискредитировать ее, способствовать ее разложению и перерождению.

Функция защиты была возложена на советскую цензуру. По иронии судьбы новый строй не только не отказался от самодержавного инструмента, который на протяжении десятилетий до 1917 г. предавался анафеме революционерами всех мастей, но и поспешил воссоздать его. Уже в начале 1920-х гг. организуются цензурные органы – Главлит и Главрепертком. Советская цензура была призвана всемерно содействовать осуществлению воспитательной функции новой культуры путем контроля ее ценностно-смысловой чистоты и защиты от любых «вредных» буржуазных влияний.

В-третьих, социалистическая культура изначально создавалась как культура массовая, но не как распространившийся на Западе в начале XX в. масскульт, пропагандировавший ценности общества потребления. С буржуазным масскультом советскую культуру связывал разве что диапазон охвата целевой аудитории – в обоих случаях важно было задать целеполагание как можно более обширной группе людей труда. Однако, в отличие от западного масскульта, возводившего в культ потребление и потворствовавшего человеческим инстинктам, причем, как правило, низменным, советская массовая культура ставила своей целью приобщить рабочих и крестьян к высокому искусству, открыть для них прежде недоступные сокровища мировой и отечественной культуры. Между тем в современных исследованиях нет единства мнений по поводу того, как на самом деле социалистическая культура справлялась с выполнением данного ей заказа работать на трудящиеся массы. Наряду с мнением, что советская культура являлась именно массовой, а не элитной, поскольку она создавалась не только для народа, но и самим народом[5], существует и другая точка зрения, согласно которой новая культура Советской страны поначалу была «антимассовой», а в пропаганде не проводилось различий между массовостью и элитарностью[6]. Спустя несколько десятилетий после установления советской власти в новой Программе КПСС, принятой на XXII съезде партии в 1961 г., акцентировался уже именно общечеловеческий характер социалистической культуры. «Культура коммунизма, – говорилось в ней, – вбирая в себя и развивая все лучшее, что создано мировой культурой, явится новой, высшей ступенью в культурном развитии искусства. Она воплотит в себе все многообразие и богатство духовной жизни общества, высокую идейность и гуманизм нового мира. Это будет культура бесклассового общества, общенародная, общечеловеческая»[7]. Хотя официально всячески подчеркивалось, что советский народ является сотворцом социалистической культуры, ее создателями на самом деле всегда были представители творческих элит.

После смерти И. В. Сталина в 1953 г. на волне проводимой сверху либерализации советского строя развернулись дискуссии о том, как надлежит заниматься культурным строительством. Так, на II Всесоюзном съезде советских писателей в 1954 г. состоялись дискуссии о свободе творчества и о ведомственном вмешательстве в развитие литературы и искусства. Однако критиковались именно попытки узковедомственного влияния на принятие решений творческими организациями и отдельными мастерами искусств. Сам же принцип партийного руководства культурным строительством оставался незыблемым. Официальная пропаганда часто цитировала слова Ленина, сказанные им в ходе разговора с Н. К. Крупской и К. Цеткин по поводу культурного строительства: «Мы – коммунисты. Мы не должны стоять сложа руки и давать хаосу развиваться, куда хочешь. Мы должны вполне планомерно руководить этим процессом и формировать его результаты»[8]. Совершенно очевидно, что вождь в данном случае имел в виду именно незыблемый партийный контроль за сферой чувств, эмоций, настроений и ценностей.

Все указанные особенности социалистической культуры в полной мере относились и к театральному искусству. Еще до 1917 г. русский театр, точнее его наиболее популярные коллективы, опосредованно работал на приближавшуюся революцию, будучи очагом пропаганды либеральных ценностей. Более того, на сцене порой превозносились не только либеральные, но и прямо революционные устремления. В ходе революционных потрясений театральные деятели активно включились в повестку строительства нового общества (хотя некоторые из них, приветствуя свержение самодержавия, впоследствии не приняли Октябрьской революции и эмигрировали). Пьесы М. Горького с петроградских сцен быстро распространились по подмосткам провинциальных театров. На волне театрального энтузиазма в 1918 г. по инициативе Горького в Петрограде был организован Большой драматический театр, получивший в начале 1930-х гг. имя своего создателя.

Народный артист СССР Н. К. Черкасов, исполнитель главных ролей в фильмах «Александр Невский» и «Иван Грозный», возглавлял Ленинградское отделение Всероссийского театрального общества. В докладе на заседании этой организации в 1957 г. он так оценил роль театра в деле послереволюционного культурного строительства: «Театральной политике руководители молодой страны Советов сразу придают общегосударственное значение. В вопросах воспитания нового общества театру отводится первостепенная роль. Исторические слова Владимира Ильича Ленина о том, что искусство принадлежит народу, становятся программой советского театра, его содержанием и реальной практикой… На смену “сытым, равнодушным и брезгливым” людям пришли другие люди, жадно стремившиеся впитать плоды мировой культуры. Это были рядовые воины революции. Они не разбирались в тонкостях стиля, в профессиональных особенностях актерского творчества. Они искали в театре не развлечений и не снобистских удовольствий. Для них, приходивших в театр нередко в последние часы между жизнью и смертью, театр был источником душевных волнений, источником познаний, источником мужества. Равнодушие было им чуждо. Их отважные и честные сердца чутко воспринимали каждое слово правды. Для них театр был общественной кафедрой, той трибуной добра, о которой всегда мечтали великие русские писатели»[9]. В изданной в середине 1960-х гг. «Истории советского драматического театра» указывалось на роль театра в формировании новой социалистической эстетики: «Революция создала новые формы и виды театрального творчества, необычайно обогатила арсенал выразительных средств театра, театральную эстетику»[10]. Такие сценические произведения, как «Мистерия-буфф» В. В. Маяковского (1918) и «Оливер Кромвель» А. В. Луначарского (1920), были восторженно встречены зрительскими массами. Это было начало советской драматургии.

Не столько драматург, сколько государственный деятель, А. В. Луначарский в начале 1930-х гг. подчеркивал важную роль театра в идеологической борьбе и в развитии социалистической культуры: «Драматургия занимает совершенно особое место в литературе. Во все времена, когда классовая борьба обострялась, драматургия выдвигалась на первый план, и это потому, что если вся литература служит классовой борьбе, то наиболее активно действует драматургия через театр… Театр нагляден, в высшей степени нагляден и поэтому чрезвычайно эмоционален, сильно затрагивает чувства людей. Кроме того, он прямо и непосредственно действует на большие коллективы, сливает в одинаковом впечатлении, в одинаковых чувствах тысячи людей»[11].

Вот почему советская власть обратила столь пристальное внимание на развитие драматургии. В 1930-е гг. был создан Союз писателей, реорганизации подверглись учреждения культуры. На основе Главреперткома в 1934 г. было образовано Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром (ГУРК). Постановлением ЦИК и Совнаркома от 17 января 1936 г. был образован Всесоюзный комитет по делам искусств при СНК СССР (ВКПДИ). В годы «оттепели» некоторые деятели искусств упрекали органы управления культурой за их заорганизованность и бюрократизм[12].

Советский драматический театр сыграл важную роль в культурной мобилизации общества в годы Великой Отечественный войны. Такие пьесы, как «Русские люди» К. М. Симонова (1942), «Фронт» А. Е. Корнейчука (1942) и «Нашествие» Л. М. Леонова (1942), были восторженно приняты зрителями. Но после войны задачи драматургии стали уже иными. Победа и уважение к стране – победительнице фашизма, проявленное во всем мире, вызвали в советском обществе запрос на перемены. Как отмечает Е. Ю. Зубкова, возник «комплекс надежд и ожиданий после победоносного завершения войны», в том числе «ожидания на либеральную трансформацию сталинского режима»[13]. Раньше других такие чаяния возникли в среде творческой интеллигенции. К. М. Симонов так отразил их в своих воспоминаниях: «Как я помню, и в конце войны, и сразу после нее, и в сорок шестом году довольно широким кругам интеллигенции, которую я знал ближе, казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации, что ли, – не знаю, как это выразить не нынешними, а тогдашними словами, – послабления, большей простоты и легкости общения с интеллигенцией хотя бы тех стран, вместе с которыми мы воевали против общего противника. Кому-то казалось, что общение с иностранными корреспондентами, довольно широкое во время войны, будет непредосудительным и после войны, что будет много взаимных поездок, что будет много американских картин – и не тех трофейных, что привезены из Германии, а и новых, – в общем, существовала атмосфера некой идеологической радужности, в чем-то очень не совпадавшая с тем тяжким материальным положением, в котором оказалась страна, особенно в сорок шестом году, после неурожая»[14].

Несмотря на то, что официальная риторика оставалась прежней и в ней подчеркивались приоритеты советской политической и экономической системы перед капиталистическим Западом[15], в советском обществе тем не менее намечалась определенная оценочная трансформация. Представители творческих профессий желали регулярного общения с западной интеллигенцией, надеялись на либерализацию политического режима, смягчение существовавших ограничений и чрезмерного идеологического и ведомственного контроля. Однако власть отнюдь не намеревалась идти на уступки и для прекращения подобных ожиданий была вынуждена усиливать свое руководство культурной политикой, выразившейся в послевоенных идеологических кампаниях – так называемой «ждановщине». Принимались постановления ЦК ВКП(б) об усилении идеологического контроля в области литературы и искусства[16], в том числе «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» от 26 августа 1946 г.[17], которое усиливало театральную цензуру. Развернувшаяся кампания, как отмечается в изданной спустя два десятилетия «Истории советского драматического театра», привела к «фактическому исключению из репертуара театров почти всей западной классики и всей современной западной драматургии»[18].

Начались гонения на «антипатриотическую группу театральных критиков» из Всероссийского театрального общества и Комиссии по драматургии Союза писателей, к которой были причислены такие известные критики, как И. И. Юзовский, А. С. Гурвич, А. М. Борщаговский. Многие театральные деятели, в том числе режиссеры, попали под пристальный надзор цензуры. Так, режиссера Н. П. Акимова обвинили в «формализме» и вынудили покинуть должность художественного руководителя Ленинградского театра Комедии и перейти главным режиссером в Новый театр (будущий театр имени Ленсовета). На волне дела «антипатриотической группы театральных критиков» из репертуаров советских театров практически полностью исчезли произведения западноевропейских драматургов, как классические, так и современные.

Приоритет стал отдаваться пьесам, ориентированным на «раскрытие жизни советского общества в ее непрестанном движении вперед». Реакция зрительской аудитории оказалась предсказуемой – посещаемость театров резко упала, причем, как отмечается в «Истории советского драматического театра», «нередко спектакли шли при полупустых залах»[19], что вызвало закономерную обеспокоенность представителей партийно-государственных органов[20]. В результате Г. М. Маленков в отчетном докладе XIX съезду КПСС отметил негативное влияние на советскую культуру бесконфликтных пьес. Критика бесконфликтности в советской драматургии воспринималась как сигнал к изменению партийной культурной политики и порождала очередные ожидания либерализации.

Эти ожидания заметно усилились после смерти И. В. Сталина. В конце 1954 г. состоялся II Всесоюзный съезд советских писателей, на котором развернулось обсуждение недостатков современной литературы, в том числе драматургии. Критиковались догматизм пьес, их отрыв от насущных проблем текущей жизни. В выступлениях некоторых писателей присутствовал намек на негативное влияние на культуру осуществлявшихся мер партийного руководства. Еще острее проблема свободы творчества была поставлена после XX съезда КПСС, в альманахе «Литературная Москва».

Если определенная либерализация творческих практик еще была возможна, что наглядно проявилось в эпоху «оттепели», то целесообразность партийного руководства культурной политикой в принципе не могла подвергаться сомнению. Об этом регулярно и безапелляционно заявлялось с высоких трибун. Так, на XXI съезде КПСС указывалось на необходимость активного вовлечения литературы и искусства в социалистическое строительство, повышения идейно-художественного уровня творческой продукции для совершенствования «коммунистического воспитания трудящихся», «пропаганды принципов коммунистической морали», «развития многонациональной социалистической культуры», «формирования хорошего эстетического вкуса»[21]. Заявленный в новой партийной программе характер советской культуры как «культуры бесклассового общества, общенародной, общечеловеческой»[22] неизбежно предполагал усиление ее руководства со стороны КПСС: «…партия будет неустанно заботиться о расцвете литературы, искусства, культуры», «о правильном направлении в развитии литературы и искусства, их идейном и художественном уровне, помогая общественным организациям и творческим союзам работников литературы и искусства в их деятельности»[23][24].

Становилось все более очевидно, что «оттепель» сворачивается. Вместе с тем было совершенно понятно, что возврат к режиму, который существовал до 1953 г., был уже невозможен. Для поддержания советского строя требовались новые способы – не репрессивные, а более мягкие: превентивные, ограничивающие, исключающие саму возможность распространения инакомыслия. Именно цензуре отводилась особая роль в ограждении советского общества от культурной продукции, чуждой коммунистической идеологии.

На протяжении всей истории Советского государства цензура активно использовалась властью для поддержания ее идеологической монополии. При этом под цензурой следует понимать не только предварительную проверку текстов различных произведений, но и целый комплекс мер по осуществлению тотального контроля общественных настроений. Так, В. С. Измозик, изучавший историю российской перлюстрации, отмечает, что с XIX в., когда в империи обозначился переход от аграрного к раннеиндустриальному обществу, власти стали нуждаться в объективной информации о политических симпатиях и антипатиях широких кругов общественности, их возможном «реагировании на те или иные акции правительства». Для этого им приходилось постоянно отслеживать изменения настроений в различных регионах, социальных, национальных и религиозных группах для необходимой и по возможности максимально точной корректировки проводимого курса[25].

Сказанное в полной мере относится и к сфере культуры. Цензура обеспечивала бесперебойное функционирование советской пропагандистской машины, допуская до конечного потребителя информации только то, что способствовало его «правильному» воспитанию. В какой-то мере цензура в столь широком понимании была направлена на формирование самоцензуры, своего рода внутреннего барометра «правильности» у граждан СССР. И театр в этой стратегии занимал одно из ключевых мест.

Цензура, в частности цензура театральная, присуща любому государству, она существовала всегда. Как замечает художественный руководитель Александринского театра В. В. Фокин, отрицаемая на словах театральная цензура присутствует на деле: «Формально цензура отсутствует, но она все равно существует. Она проявляется в более внимательном контроле со стороны чиновников, которого раньше не было»[26]. В постсоветское время российские исследователи рассматривают цензуру как социокультурный феномен[27].

Объективно говоря, «цензура как средство осуществления культурной политики»[28] имеется повсеместно, даже в тех государствах, которые принято считать демократическими. Изучению опыта цензурного контроля особое внимание уделяют ученые Великобритании. В рамках проекта «Муза»[29] опубликованы многочисленные материалы, посвященные цензуре в сфере театра и кино разных стран мира. Например, на сайте этого проекта можно найти работы о театральной цензуре в Англии[30], США[31], СССР[32] и т. д.

В силу универсальности феномена цензуры ее изучение занимает важное место в гуманитарном знании. Исследования в этом направлении особенно востребованы применительно к советскому периоду, так как в СССР, в отличие от других стран, система цензурного контроля была всеохватной и затрагивала в том числе театральное искусство. Т. М. Горяева называет драматургию самым абстрактным видом искусства, так как «текст и конечный результат творчества – спектакль – отдалены друг от друга на расстояние, вмещающее в себя замысел режиссера, актерское мастерство, интерпретацию, мимику, жесты и многие другие составляющие»[33]. Поэтому контроль за драматическими театрами осуществлять сложнее, чем подвергать цензуре другие области литературы и искусства.

Изучение системы идеологического управления театральной жизнью СССР периода «оттепели» представляется крайне важным для понимания специфики эпохи. Театральная политика позволяет выделить приоритеты власти в области идеологического воспитания, поскольку театр считался одним из самых эффективных способов воздействия на общество. Реконструкция механизмов действия театральной цензуры помогает определить рамки дозволенного в период, который принято считать временем снижения идеологического прессинга, а также проследить общие идеологические тенденции «оттепели», включая возвращение забытых имен и запрещенных пьес, отношения с западным миром. Наконец, представленная проблема напрямую связана с взаимоотношениями власти и интеллигенции, традиционно популярными для понимания политических процессов в Российской империи, Советском Союзе и постсоветской России.

Исследование театральной цензуры в российской исторической науке началось в 1917 г. с выходом книги Н. В. Дризена[34]. В ней рассматривается «драматическая цензура» в Российской империи эпох Николая I и Александра II. Спустя несколько десятилетий об истории драматической цензуры в царской России напишет А. В. Тамарченко[35]. В статье, посвященной советской театральной цензуре, она рассказывает об истории нескольких известных дореволюционных пьес («Горе от ума» А. С. Грибоедова, «Борис Годунов» А. С. Пушкина, «Дело» («Отжитое время») и «Смерть Тарелкина» А. В. Сухово-Кобылина), которые смогли появиться на сцене лишь через несколько десятилетий после их написания. Поэтому, как утверждает Тамарченко, русские и советские драматурги «привыкли к долговременному ожиданию» воплощения своих произведений. Статья вышла на английском языке в 1980 г., когда в советской историографии проблема цензуры была табуирована.

Журнал «Index on Censorship»[36], в котором была опубликована статья А. В. Тамарченко, издается в Лондоне с 1972 г. До распада СССР в нем печатались в основном материалы о советской цензуре. Следует согласиться с мнением Т. М. Горяевой о том, что до 1990-х годов в изучении советской цензуры «значительную роль сыграли зарубежные историки, советологи, филологи, исследования которых строились на документах открытой печати, зарубежных архивах, многочисленных свидетельствах и воспоминаниях деятелей русского зарубежья»[37]. Из других изданий о советской цензуре, вышедших на Западе в годы холодной войны, можно назвать работы А. Гаева, М. Фэйнсода и Е. Симмонса[38]. Причем в книге М. Фэйнсода «Смоленск под властью Советов» использовались архивные документы 1930-х гг. из Смоленска, в частности секретные распоряжения цензурных органов для работы на местах и директивы Главлита[39], благодаря которым автору удалось составить представление о процедурных и практических аспектах работы советского цензурного аппарата.

Российские ученые получили возможность заниматься историей советской цензуры с 1990-х гг., после распада Советского Союза. Стало складываться целое направление исследований – «цензуроведение»[40], – в рамках которого работали и продолжают трудиться А. Ю. Горчева[41], А. В. Блюм[42], Д. Л. Бабиченко[43], М. В. Зеленов[44], Т. М. Горяева[45], Г. В. Жирков[46], М. М. Гершзон[47].

А. В. Блюм обратился к истории советской цензуры, учитывая широкий временной диапазон, однако лишь вскользь коснулся проблемы театральной цензуры.

Особого внимания заслуживает работа Т. М. Горяевой, в которой продемонстрировано многообразие форм и методов идеологического и политического контроля, осуществлявшегося партийно-государственными органами и институтами цензуры в период с 1917 г. и до момента распада Советского Союза. Приводя факты противодействия, исследовательница не обходит стороной примеры конформизма, компромиссов творческих союзов и отдельных деятелей искусств с советским руководством. Говоря об особенностях советской цензуры эпохи «оттепели», Т. М. Горяева отмечает, что в 1956–1968 гг. происходила модернизация системы политической цензуры. По ее словам, в это время «Главлит особенно ярко продемонстрировал свою подлинную и основную функцию, состоявшую не в защите государственной и военной тайны, а в реализации идеологических решений ЦК»[48]. Историк подчеркивает, что цензурная политика эволюционировала и на протяжении правления Н. С. Хрущева осуществлялся переход от смягчения к ужесточению идеологического контроля, в том числе цензурного.

Существенный вклад в изучение темы внес М. В. Зеленов. Он рассмотрел организационное оформление цензурной политики партийного руководства, кадровую политику ЦК в отношении Главлита, взаимоотношения этих органов и их противостояние в борьбе за сферы влияния, эволюцию Главлита в 1950–1960-х гг., его статуса, а также отметил изменение принципов цензурной политики[49].

В середине 1950-х гг. началась борьба с застоем, нацеленная на преодоление последствий сталинского времени в советском театральном искусстве. Большинство театроведов стали указывать на необходимость перемен в сценическом искусстве. Об этом говорилось уже на II съезде писателей. В докладах А. А. Суркова, Б. С. Рюрикова, А. Е. Корнейчука, Б. А. Лавренева критиковалась установка на бесконфликтность в советской драматургии. Эти выступления не остались незамеченными, но породили целую волну ответных заявлений. Так, заместитель главного редактора журнала «Театр» А. Н. Анастасьев в 1955 г. отметил, что театральным деятелям следует обращать больше внимания на отставание советского театра на теоретическом уровне, на конфликты театров с драматургами[50]. В 1956 г. Б. А. Назаров и О. В. Гриднева прямо критиковали современную драматургию. Они утверждали, что отставание драматургии и театра является результатом неправильного управления ими, в чем повинен образованный в 1936 г. Комитет по делам искусств[51]. В конце 1956 г. драматург А. А. Крон в «Литературной Москве» еще раз указал на негативные последствия ведомственного вмешательства[52].

Театральная «оттепель» в Советском Союзе оказалась короткой. В 1958 г. было принято постановление Президиума ЦК КПСС «О клеветническом романе Б. Пастернака». После «дела Пастернака» «оттепель», в том числе театральная, начала сворачиваться. А. Б. Фетюков считает, что «оттепель» в сфере литературы и искусства в Ленинграде была короче, чем в других регионах[53]. Она длилась с марта 1956 г. до конца года. Историк отмечает: «Перелом в идеологической работе партийных структур (в частности, в их культурной политике) относится к декабрю 1956 г. и связан с рассылкой на места закрытого письма ЦК КПСС “Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов”. Как представляется, это знаменовало собой возврат к идеологическим устоям досъездовского времени»[54]. Особенностью цензуры, которая снова стала набирать силу, являлся общественный идеологический контроль за советскими драматическими театрами. Данная тенденция имела место и в других областях культуры. А. В. Блюм писал по этому поводу: «Наблюдение за идеологической чистотой произведений искусства возлагалось на различные комитеты и учреждения культуры, а также “творческие союзы” – кинематографистов, художников, композиторов и т. д.»[55], причем наряду с «творческими союзами» усиливалась роль «художественных советов», которые «решали и определяли судьбу театрального репертуара, эстрады, кино, художественных выставок и даже цирковых реприз»[56]. Исследователь отмечал, что, с одной стороны, участие «творческих союзов» и «художественного совета» в идеологическом контроле соответствовало политике Хрущева по внедрению общественного управления страной, но, с другой стороны, такой поворот свидетельствовал о переменах во взаимоотношениях между творческой интеллигенцией и властью[57].

Кроме указанных работ для изучения истории театральной цензуры эпохи Хрущева представляют интерес материалы, посвященные в целом советским драматическим театрам. Среди них прежде всего следует назвать шеститомную «Историю советского драматического театра», в которой как отдельная веха рассматривается период с 1917 г. до конца 1960-х гг. Заслуживают упоминания публикации театроведов В. С. Жидкова[58], А. М. Смелянского[59], В. Н. Дмитриевского[60], Н. Ю. Казьминой и А. А. Никольского[61]. Особенно выделяется статья Дмитриевского[62], она посвящена творческой деятельности известных режиссеров Н. П. Акимова и Г. А. Товстоногова и богата фактами о театральной жизни Ленинграда в 1950–1960-х гг. Также В. Н. Дмитриевский проанализировал взаимоотношения власти и режиссеров.

В начале 2000-х гг. на фоне расширения диапазона изучаемой проблематики в российских исследованиях появляется новый ракурс цензурной темы – местное цензурное своеобразие[63] и разные виды цензуры[64]. Так, А. В. Блюм на основе большого количества неопубликованных материалов проанализировал механизм функционирования ленинградского Главлита и его вмешательство в дела печати. Сегодня уже появились работы петербургских историков о кадровом аспекте деятельности цензурных органов Ленинграда. Например, в статье Ф. К. Ярмолича, посвященной цензорским кадрам хрущевского времени, на основе архивных документов разбирается процесс формирования штатов цензурных органов и описываются механизмы подготовки и повышения их квалификации[65]. В статье К. А. Болдовского исследуется социальный состав структур послевоенной ленинградской власти и сделан вывод о том, что в кампаниях по борьбе с «засоренностью кадров», начавшихся в Ленинграде в 1949 г., руководствовались данными, взятыми из материалов переписи руководящих работников и специалистов[66]. Эта перепись выявила основные характеристики руководящих кадров, что позволило принять меры для повышения их профессионального уровня[67].

Несколько работ посвящено непосредственно истории театральной цензуры. В статье Л. И. Вавулинской о театральной цензуре в Карелии в послевоенные годы рассматривается период с 1946 до конца 1950-х гг. Автор использует документ, определивший характер деятельности театральной цензуры на много лет вперед, – постановление ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946 г. «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению». Исследовательница доводит свой анализ до времени XX съезда КПСС[68]. Стоит согласиться с автором статьи в том, что в СССР, «несмотря на некоторые послабления в политике в области культуры во второй половине 1950-х гг., свобода творчества четко ограничивалась рамками социалистического реализма»[69].

Ряд работ, опубликованных в 2000-х гг., относится к становлению советской театральной цензуры в первые годы советской власти. Среди них исследования Г. А. Бондаревой[70], С. А. Дианова[71] и В. Л. Гайдука[72]. Работа Г. А. Бондаревой посвящена изучению советской цензуры зрелищ. Исследовательница проанализировала механизмы функционирования Главлита, Главреперткома и Главполитпросвета в условиях нэпа. С. А. Дианов, описывая эволюцию органов Главлита на Урале с 1922 по 1940 г., проследил, как осуществлялся контроль за репертуаром театров, филармоний, киноклубов, музыкальных заведений, и пришел к выводу, что «цензурный контроль за зрелищами в индустриально развивающемся регионе так и не приобрел тотальные черты»[73].

Несмотря на обращение в исследованиях к советской театральной цензуре, проблема, в частности, на материалах Ленинграда, остается еще недостаточно изученной. Необходимо разобраться, насколько справедливы утверждение А. В. Тамарченко: «Цензура в театре всегда бывала мельче и строже, чем цензура в целом, например цензура литературы»[74] или мнение В. Н. Дмитриевского: «Цензурный произвол в Ленинграде жестче, непредсказуемее и точечнее по своей направленности, чем в Москве»[75].

В источниковой базе для настоящего исследования можно выделить несколько групп. Исключительно информативны издававшиеся с конца 1990-х гг. документальные сборники о культурной жизни СССР периода «оттепели». Они включают материалы центральных и местных органов Главлита, ЦК КПСС и т. п.[76], есть также издание, посвященное Ленинградскому отделению Союза писателей[77]. В него включены избранные стенограммы заседаний 1940–1960-х годов. Данная публикация содержит богатый фактический материал о литературной жизни Ленинграда, в том числе о том, как создавались драматические произведения.

Важнейшим источником является советская периодическая печать. В настоящем исследовании использовались статьи из газет «Правда» и «Советская культура», а также из журналов «Театр» и «Огонек». В прессе печатались не только афиши спектаклей и рецензии на них, но и дискуссионные материалы о путях дальнейшего развития театрального искусства. Из периодики можно почерпнуть информацию о партийно-государственном руководстве театральным искусством. Так, «Советская культура» от 11–14 октября 1958 г. освещала ход работы Всесоюзной конференции работников театров, драматургов и театральных критиков. В журнале «Театр» регулярно помещались статьи, в которых разъяснялась политика Министерства культуры СССР в области театрального искусства. В рубрике «Театральные новости» печатались официальные документы этого ведомства. Материалы об идеологическом руководстве культурой, в частности драматургией, выходили в центральном партийном журнале «Коммунист».

Чрезвычайно полезна специальная периодика, например периодические издания Ленинградского отделения Всероссийского театрального общества (ЛО ВТО) «Материалы о работе ЛО ВТО». В них публиковались отчеты и планы работы отделения, материалы конференций театральных работников, рецензии на постановки ленинградских театров, обсуждения спектаклей, дискуссии о состоянии репертуара, информация о совместных заседаниях художественного совета Управления культуры (далее – УК) Ленгорисполкома и правления ЛО ВТО с ленинградскими драматургами, сведения о собраниях артистов-чтецов и материалах театральных журналов и т. д.

В работе использованы документы личного происхождения – дневники советского и российского театроведа Д. М. Шварц[78], а также воспоминания актрисы Е. Г. Флоринской[79], режиссеров Н. П. Акимова[80] и Г. А. Товстоногова[81].

Значительный массив источников 1950–1960-х гг. о театральной цензуре в Ленинграде остается неопубликованным. В работе использованы материалы Центрального государственного архива литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб) и Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб).

В ЦГАЛИ СПб хранятся документы Ленинградского отделения Главлита (ф. 359) за рассматриваемый период, однако лишь немногие из них связаны непосредственно с цензурой театрального репертуара. Судя по документам другого фонда этого архива – УК Ленгорисполкома (ф. 105), – именно данный отдел искусств фактически занимался театральной цензурой. Комплексный анализ материалов союзного и республиканского ведомств культуры вместе с делопроизводством УК Ленгорисполкома позволяет реконструировать схему функционирования театральной цензуры и управления драматическими театрами в Ленинграде во время «оттепели». Отчеты отдела искусств и стенограммы заседаний художественного совета УК содержат более конкретную информацию о цензурном контроле за драматическими театрами: в них разбираются цензурные нововведения, подвергаются критическому рассмотрению отдельные сценические постановки и т. п. В ЦГАЛИ СПб также хранятся документы Ленинградского отделения Всероссийского театрального общества (ф. 381). Несмотря на то, что формально ВТО являлось общественной организацией, оно активно занималось идеологическим контролем за деятельностью ленинградских театров. Фонды отдельных театров – Ленинградского государственного академического театра Комедии (ф. 261) и Ленинградского государственного академического театра драмы имени А. С. Пушкина (ф. 354) – содержат переписку, стенограммы заседаний художественных советов и пр.

Мероприятия, относящиеся к театральной жизни, в основном находились в ведении отдела науки, школ и культуры Ленинградского обкома КПСС. Однако материалы обкомовского фонда ЦГАИПД СПб (ф. 24) менее системны, чем документы отдела искусств УК Ленгорисполкома. Из них дел, относящихся непосредственно к театральной цензуре, немного. Основной массив профильного делопроизводства обкома посвящен идеологическому воспитанию интеллигенции и творческой молодежи. В исследовании использовались и другие документы этого архива, например протоколы заседания первичной партийной организации УК Ленгорисполкома (ф. 948), которые содержат ценные сведения о внутренней жизни управления и об отношениях между его сотрудниками. Задействованы протоколы заседаний первичной партийной организации Ленинградского государственного академического театра Комедии (ф. 545), которые также отражают атмосферу в коллективе.

Полезные сведения удалось почерпнуть и из двух московских архивов – Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) (ф. 17, оп. 132 – отделы пропаганды и агитации, культуры ЦК ВКП(б)) и Российского государственного архива новейшей истории (РГАНИ) (ф. 5, оп. 36, 37 – отдел культуры ЦК КПСС). Эти материалы дают представление об общих принципах партийного руководства культурой.

Для анализа механизмов цензурного и идеологического контроля за деятельностью ленинградских театров в годы «оттепели» предполагается, во-первых, описать систему партийно-государственных органов, осуществлявших идеологическое руководство сценическими коллективами; во-вторых, проанализировать механизм функционирования театральной цензуры; в-третьих, рассмотреть взаимосвязь между театральной цензурой в Ленинграде и культурной политикой СССР в целом; в-четвертых, определить степень влияния цензуры на драматургию и постановки Северной столицы.

Вообще говоря, театральная цензура понимается как «надзор со стороны органов власти за содержанием драматических произведений и всех видов театральных зрелищ»[82]. Однако в настоящей работе цензура определяется как комплексная система государственного и партийного контроля за деятельностью драматических театров, включающего несколько этапов:

– проверку текстов пьес;

– утверждение репертуара;

– просмотр генеральных репетиций (или общественный просмотр) до премьеры;

– публикацию рецензий в советской прессе;

– идеологическое воспитание творческой интеллигенции, направленное на формирование «правильного мировоззрения» и, соответственно, самоцензуры.

Глава 1. Театральная цензура в Ленинграде в 1953–1964 гг.: система надзора и механизм ее функционирования