Читать онлайн Джим Пуговка и машинист Лукас бесплатно

Глава первая,

в которой начинается наша история

А начинается она в стране Медландии, где жил-поживал себе один славный машинист по имени Лукас. Страна Медландия была очень маленькой. Можно даже сказать, очень-очень-очень маленькой, если сравнить ее, например, с Германией, или Африкой, или Китаем. Зато если сравнить ее с обыкновенной квартирой, то она, пожалуй, будет чуть больше.

Посередине страны возвышалась гора, занимавшая почти всю территорию, а вокруг этой горы, у которой было целых две макушки – одна повыше, другая пониже, – вились дороги и дорожки с крошечными мостами и туннелями. Кроме того, через всю страну тянулись рельсы – для них даже проделали специальные туннели в горе, чтобы можно было проехать насквозь и быстро добраться до любой точки Медландии.

Само собой разумеется, кроме дорог, туннелей и мостов, в Медландии были еще и дома, вернее, их было два. Один просто дом, другой – дом с магазинчиком. У подножия горы примостилось крошечное здание железнодорожной станции, где как раз и жил машинист Лукас. А наверху, на горе, ровно между двумя вершинами стоял королевский дворец.

В общем, в маленькой Медландии помещалось не так уж мало всякого разного, но больше, пожалуй, уже ничего бы не влезло. Главное, здесь нужно было быть очень осмотрительным, а то зазеваешься, ненароком проскочишь государственную границу и тогда уж точно промочишь себе ноги, ведь Медландия, кроме всего прочего, была не просто страной, а страной-островом. Остров лежал посреди бескрайнего океана, и потому здесь ни на минуту не смолкал шум морского прибоя. Большие и маленькие волны с грохотом разбивались о границы этого крошечного государства. Впрочем, иногда море успокаивалось, и тогда оно становилось гладким, как зеркало, так что ночью в нем отражалась луна, а днем – солнце. Необыкновенно красивое зрелище и даже немножко торжественное! В такие дни машинист Лукас любил посидеть на бережку и полюбоваться всей этой красотой. Почему, собственно говоря, Медландия называлась Медландией, а не как-нибудь иначе, не знала ни одна душа. Но наверняка этим когда-нибудь займутся ученые и все как следует выяснят.

Теперь вы представляете себе, как выглядела страна, в которой жил машинист Лукас со своим локомотивом по имени Кристоф, или Кристи, как называл его ласково Лукас. Локомотив этот был очень хороший, правда немножко толстый, но зато с настоящим тендером для воды и топлива, который, как и положено порядочному паровозу старого образца, помещался в самой машине, а не болтался где-то там сзади – без такого новшества Кристоф, слава богу, прекрасно обходился.

Тут пытливый читатель, конечно, вправе задать вопрос: а зачем, спрашивается, такой маленькой стране нужен паровоз? Видите ли, всякому машинисту нужен паровоз, иначе чем он, по-вашему, должен управлять? Лифтом, что ли? Но тогда он назывался бы лифтистом! А настоящий машинист хочет быть только машинистом, и никем другим. Да к тому же в Медландии не было никакого лифта.

Если говорить о внешности машиниста Лукаса (которого, кстати сказать, нисколько не волновало, нужен ли кому-то там его паровоз или нет), то его можно было бы назвать настоящим крепышом – небольшого роста, кряжистый, круглолицый, он чем-то напоминал упругий резиновый мячик. На голове у него всегда красовалась фуражка, а сам он ходил в неизменном рабочем комбинезоне. Глаза у него были голубыми – такими же голубыми, как небо над Медландией в ясную погоду. Но зато лицо и руки были чернее черного – это от масла и сажи. И хотя он мылся каждый день специальным машинистским мылом, ничего не помогало: чернота прямо въелась ему в кожу, ведь Лукас работал машинистом уже много-много лет, а от такой работы, хочешь не хочешь, все равно будешь ходить чумазым как трубочист. Когда он смеялся – а он это делал довольно часто, – то видны были его ослепительно-белые зубы, такие крепкие, что он запросто мог расколоть любой самый крепкий орешек. А еще он носил в левом ухе маленькое золотое колечко и курил короткую толстую трубку.

При своем небольшом росте Лукас был настоящим силачом. Ему ничего не стоило, например, завязать бантиком какую-нибудь здоровенную железяку. Никто и не подозревал, что он такой сильный, потому что сам он любил жить со всеми в мире и согласии и ему еще ни разу в жизни не приходилось демонстрировать свои скрытые способности – просто нужды не было.

А еще Лукас был настоящим художником и непревзойденным мастером. Мастером по художественным плевкам. Он так метко плевался, что мог с одного раза затушить горящую спичку с расстояния в три с половиной метра. Но это для него были игрушки, потому что он умел делать кое-что и получше, и вряд ли сыщется на всем белом свете человек, который сумеет сделать то же самое с такой легкостью и изяществом, – нет, никто не сравнится с ним в исполнении двойной петли (это такой особый плевок, который в полете вырисовывает виртуозную петлю).

Целыми днями Лукас колесил по острову: сядет на свой паровозик и ездит туда-сюда по извилистым рельсам – с одного конца острова на другой, через все пять туннелей, а потом обратно, и так с утра до вечера – все чин чином, и никаких тебе происшествий или там приключений. Кристофу было явно по душе такое занятие – бодро катил он по замысловатым путям, сопя и пыхтя от удовольствия. Ему было так хорошо, что иногда от избытка чувств он принимался упоенно посвистывать. Тогда к нему присоединялся Лукас, и они весело катили и свистели на два голоса. Особенно здорово это получалось в туннелях, ведь там такое замечательное эхо.

Лукас и Кристоф были, конечно же, не единственными обитателями Медландии. Кроме них, здесь жил, например, медландский король, который правил всей страной. Он занимал тот самый дворец, что стоял на горе между двумя вершинами. Короля звали Альфонс Без Четверти Двенадцатый – потому что он родился без четверти двенадцать. Он был неплохим правителем. Во всяком случае, никто о нем не мог сказать ничего худого, как, впрочем, и хорошего, да и что можно сказать о короле, который, как правило, сидит у себя во дворце в красном плюшевом халате и в клетчатых шлепанцах и болтает по телефону? Для этого он велел установить себе специальный королевский аппарат – очень большой и весь из золота.

У Альфонса Без Четверти Двенадцатого было двое подданных – это не считая Лукаса, который не мог быть настоящим подданным, так как и без того был завален работой.

Первого подданного звали господин Пиджакер. Он очень любил гулять. На прогулку он всегда выходил в черном котелке и еще непременно брал с собою зонтик, которым, впрочем, пользовался крайне редко. Чаще всего он просто носил его под мышкой. Жил господин Пиджакер в самом обыкновенном доме. Никаких определенных занятий у него не было. Он просто гулял и просто жил. Он-то и был как раз настоящим подданным, ведь настоящий подданный только и существует для того, чтобы им управляли, а это, собственно говоря, и составляло основное занятие господина Пиджакера. Иногда, правда, он еще раскрывал свой зонтик – но это случалось редко, только когда шел дождь. Больше о господине Пиджакере вроде как и рассказывать нечего.

Вторым подданным, точнее, подданной была дама (заметим сразу – очень и очень милая). По своей комплекции она чем-то напоминала Кристофа: кругленькая, упитанная, настоящая толстушка-пампушка, хотя, пожалуй, не такая толстая, как паровоз Кристоф.

У нее были симпатичные щечки-яблочки, и звали ее госпожа Каакс. С двумя «а». Видимо, кто-то из ее предков стал под старость туг на ухо, вот и прозвали его люди Каакс – оттого, что он, наверное, по сто раз на дню переспрашивал: «Ка-ак? Ка-ак?» Так и осталось за ним это прозвище.

Госпожа Каакс жила в доме, в котором размещался маленький магазинчик. Здесь можно было купить все, что душе угодно: жвачку, газеты, шнурки, молоко, стельки, масло, шпинат, садовые ножницы, сахар, соль, батарейки, точилки, кошельки, путеводители для туристов, универсальный клей – короче говоря, все.

Путеводители, правда, большим спросом не пользовались. Да оно и понятно: туристов в Медландии, прямо скажем, не густо, точнее – ни одного. Покупал путеводители только господин Пиджакер, да и то не регулярно, а так, время от времени, и не потому, что они были ему особо нужны, просто он хотел сделать что-нибудь приятное госпоже Каакс, с которой любил поболтать о том о сем.

Да, кстати, чуть не забыл еще одну важную деталь. Король показывался народу только по праздникам, ведь все остальное время он был страшно занят: править страной – дело нешуточное. Но по праздникам он обычно подходил к окну – это происходило всегда ровно без четверти двенадцать – и приветливо махал рукой своим подданным. Ликующие подданные в ответ на это начинали бросать в воздух шляпы, а Лукас просил Кристофа немножко посвистеть. Потом обыкновенно всем раздавали ванильное мороженое, а по особо торжественным дням – земляничное. Мороженое король заказывал у госпожи Каакс, так как она была большой мастерицей по этой части.

Да, что ни говори, а хорошо жилось в Медландии! И все бы так и шло себе дальше, если бы однажды не…

Вот тут-то и начинается наконец наша история.

Глава вторая,

в которой появляется таинственная посылка

Однажды в Медландскую гавань зашел почтовый корабль. Не успел он причалить, как на берег уже спрыгнул почтальон с большой посылкой под мышкой.

– Нет ли у вас здесь госпожи Зуппер, или Зубпер, или что-то в этом роде? – спросил он, придав своему лицу очень-очень строгое выражение (дело, мол, серьезное и ответственное), хотя обычно он привозил почту с совершенно нормальным выражением лица.

Лукас поглядел на Кристофа, Кристоф поглядел на подданных, подданные поглядели друг на друга, и даже король выглянул из окна, несмотря на то что никакого праздника не намечалось и время еще было совершенно неподходящее – до без четверти двенадцать оставалось, как минимум, два часа.

– Достопочтенный письмоносец, – сказал король с плохо скрываемой досадой, – вот уже много лет вы привозите нам почту. Вы хорошо знаете меня, равно как и всех моих подданных, и вдруг сегодня, ни с того ни с сего, вы спрашиваете, не живет ли здесь какая-то никому не известная госпожа Зубпер, или как там ее еще?

– Но, ваше величество, – решился возразить почтальон, – взгляните сами на адрес! – С этими словами он быстро взобрался на гору и протянул королю посылку прямо в окошко. На посылке было написано:

Король внимательно прочитал адрес, потом достал очки и прочитал его еще раз. Но что с очками, что без очков – результат был один, вернее, никакого результата. Совершенно обескураженный король смотрел то на посылку, то на подданных.

– Действительно, – произнес он наконец, обращаясь к своему народу, терпеливо ожидавшему его мудрого решения, – как это ни странно, здесь так и написано, черным по белому.

– А что написано? – спросил Лукас.

Король снова нацепил на нос очки и очень важно изрек:

– Сейчас я оглашу текст адреса, дабы мои подданные не пребывали более в неведении относительно содержания последнего.

И он, с трудом разбирая каракули, стал читать то, что было написано на посылке.

– Ну и адрес. Ерунда какая-то, – заметил господин Пиджакер, когда король наконец добрался до конца.

– Вот-вот, – торопливо подхватил почтальон, – ведь тут ничего не поймешь из-за ошибок. Нам, почтальонам, с такими посланиями одна морока. Хоть бы еще знать, кто его отправил!

Король повертел в руках посылку в надежде хоть где-нибудь в уголке обнаружить обратный адрес.

– Здесь стоит только большая цифра тринадцать, – сказал он и снова растерянно посмотрел на почтальона и своих подданных.

– Весьма странно, – послышался снова голос господина Пиджакера.

– Как бы там ни было, – король вдруг снова обрел уверенность в себе, – странно или не странно, а если тут написана какая-то «етлантеа», то это может быть только Медландия, и больше ничего, – решительно заявил он. – Следовательно, теперь осталось найти среди нас указанную госпожу Супер, или Зупер, или Зубпер, не знаю, как ее правильно величать. – Довольный собою, король снял очки, достал платочек и утер пот со лба.

– Да, но ведь на нашем острове нет никакого третьего этажа, – вмешалась тут госпожа Каакс.

– Что верно, то верно, – согласился король.

– Да и Старой улицы у нас тоже нет, – добавил господин Пиджакер.

– К сожалению, и это верно, – со вздохом сказал приунывший король.

– А ведь и дома под номером сто тридцать три у нас вроде как тоже нет, – вставил Лукас и сдвинул, озадаченный, фуражку на затылок. – Уж кто-кто, а я бы точно знал, если бы у нас водился такой дом, ведь недаром я объездил наш остров вдоль и поперек.

– Весьма странно! – пробормотал в растерянности король и задумчиво покачал головой. И вслед за ним все подданные дружно покачали головами и сказали: «Весьма странно!»

– А может быть, это просто ошибка, – осенило вдруг Лукаса.

Но король возразил ему на это:

– Вполне возможно, что это и ошибка, но вполне возможно, и нет. Если это не ошибка, то, следовательно, у меня есть еще один подданный, о котором я ровным счетом ничегошеньки не знаю! С ума сойти можно!

С этими словами король бросился к телефону, и принялся названивать во все концы, и болтал целых три часа без передышки – видимо, чтобы не сойти с ума.

А подданные тем временем, посовещавшись с почтальоном, решили все вместе тщательнейшим образом обследовать остров – вдруг и впрямь в каком-нибудь укромном уголке удастся обнаружить загадочную госпожу Зубпер? Лукас подогнал свой паровозик, и вся компания отправилась на поиски. На каждом углу они делали остановки – сначала Кристоф давал громкий свисток, после чего пассажиры разбредались кто куда, оглашая все вокруг истошными криками:

– Госпожа Зуууууууубпееееер! Вам посыыыыыылкаааааа!

Но никто не откликался.

– Ну ладно, – сказал наконец почтальон, – у меня больше нет времени искать госпожу Зубпер, или как там ее еще. Сделаем так: я просто оставлю вам посылку. Может, эта самая госпожа Зубпер и отыщется. Через неделю я к вам наведаюсь, и если за это время адресат не будет обнаружен, то я заберу посылку обратно. – С этими словами почтальон быстро взбежал по трапу – и был таков.

Да, в затруднительном положении оказались жители Медландии. Что же делать со злополучной посылкой? Долго думали и гадали они, но так ничего и не придумали. Тут из окошка королевского дворца снова выглянул Альфонс Без Четверти Двенадцатый и сделал следующее заявление:

– Тщательно проанализировав сложившуюся ситуацию и посовещавшись с кем надо по телефону, я пришел к следующим выводам: судя по всему, госпожа Зубпер, или как там ее еще, является женщиной. А в нашей стране, насколько мне это известно, есть только одна женщина – госпожа Каакс. Стало быть, ей и предназначена посылка. Во всяком случае, как бы там ни было, вот мое последнее слово: повелеваю открыть посылку, а там посмотрим, что с нею делать.

Подданные были весьма довольны столь мудрым королевским решением, и госпожа Каакс, не откладывая дела в долгий ящик, тут же приступила к выполнению высочайшего указа.

Она развязала веревку, развернула бумагу, которой была обернута посылка. Под бумагой оказалась довольно большая коробка с дырками – так обычно продырявливают спичечные коробки, когда засовывают в них божьих коровок. Госпожа Каакс сняла крышку с коробки и обнаружила внутри еще одну коробку, только чуть поменьше. В ней тоже были проделаны дырки. Со всех сторон кто-то аккуратно проложил ее опилками и соломой, видимо для того, чтобы она не бултыхалась при перевозке. Наверное, там внутри что-то хрупкое – может, стекло или, скажем, радио. Но тогда зачем же дырки? Недолго думая госпожа Каакс сняла со второй коробки крышку и увидела – снова коробку, и снова с дырками. Эта была совсем уж небольшой – как из-под обуви. Когда же госпожа Каакс открыла и эту коробку, то в ней обнаружился – представьте себе! – крошечный негритенок. Он с интересом смотрел на всех своими большими блестящими глазами. Выглядел он весьма довольным – еще бы, в темной коробке-то сидеть не слишком уютно.

– Мальчик! – воскликнули хором ошарашенные жители Медландии. – Какой черненький!

– По всей вероятности, это маленький негр, – заметил господин Пиджакер с умным видом и замолчал.

– Действительно, – сказал король, водружая на нос очки. – Очень странно, очень странно!

Потом он снова снял очки. Лукас до сих пор не проронил ни звука, но лицо его выражало крайнюю озабоченность.

– Никогда в жизни еще не видел такого свинства, – заговорил он наконец, и голос его при этом звучал очень сердито. – Запихать такую кроху в коробку! А если бы мы не открыли посылку? Что тогда? Ну, пусть только попадется мне тот, кто это сделал, – я задам ему такую трепку, что вовек не забудет, клянусь своим паровозом!

От грозного рыка Лукаса кроха разревелся. Ведь он был еще совсем маленьким и ничего не понимал. Наверное, он подумал, что Лукас ругается на него. Да еще, может быть, подействовала черная физиономия Лукаса – малыш-то не знал, что у него самого черная мордашка.

Госпожа Каакс подхватила ребенка и попыталась его успокоить. Лукас стоял поодаль с очень растерянным видом – он и не думал, что может так напугать мальчика.

А госпожа Каакс была на седьмом небе от счастья, ведь она давно уже мечтала о таком вот маленьком мальчике, которому бы она шила курточки и штанишки. А шила она, надо сказать, мастерски. И ничего, что малыш оказался таким черненьким, это даже очень мило, ему так пойдет розовый цвет – розовый цвет она любила больше всего.

– Как же нам называть его? – неожиданно спросил король. – Ребенку все-таки положено иметь имя.

И он был прав. Все принялись напряженно думать. Первым заговорил Лукас:

– Я бы назвал его Джимом. Мне кажется, это очень подходящее имя для мальчика. – Он приблизился к малышу и сказал: – Ну, Джим, будем друзьями? – При этом он постарался, чтобы его голос звучал как можно мягче, – ему совершенно не хотелось еще раз напугать негритенка.

Малыш сразу же протянул к Лукасу свои тоненькие ручонки с розовыми ладошками, которые казались совсем крошечными по сравнению с ручищами Лукаса, измазанными сажей.

– Здравствуй, здравствуй, Джим, – поприветствовал Лукас малыша, осторожно пожимая доверчиво протянутую ему ручку.

В ответ на это Джим рассмеялся. С этого дня они стали друзьями.

Прошла неделя, и снова в Медландию прибыл почтовый корабль. Завидев его еще издалека, госпожа Каакс выбежала на берег и стала кричать почтальону, что ему, мол, не нужно причаливать. Все в порядке. Посылка предназначалась ей. Просто фамилия была написана неразборчиво. Все то время, пока она объяснялась с почтальоном, сердце ее отчаянно билось – казалось, что оно вот-вот выскочит из груди, ведь она так боялась, что почтальон отнимет у нее ребенка. А ей ни за что на свете не хотелось расставаться с Джимом – так она успела уже к нему привязаться.

– Ну и хорошо, значит, все в порядке. До свидания, госпожа Каакс, – только и сказал на это почтальон, и тут же корабль поплыл себе дальше.

Госпожа Каакс облегченно вздохнула и бросилась домой. Там она подхватила Джима и принялась на радостях кружиться с ним по всему дому. В какую-то минуту, правда, она вдруг подумала: а ведь на самом-то деле Джим – чужой ребенок, и, наверное, она поступила не слишком хорошо, оставив его у себя. От этой мысли вся радость госпожи Каакс тут же улетучилась – ее начала мучить совесть. И это чувство не покидало ее, видимо, и потом, когда Джим уже стал побольше: не раз бывало так, что она вдруг откладывала в сторону какую-нибудь начатую работу, и сидела, словно застыв, с очень серьезным выражением лица, и только все глядела с тревогой на Джима. «Кто же все-таки его мама?..» – думала она.

– Хочешь не хочешь, а придется, наверное, сказать ему всю правду, – вздыхала она всякий раз, когда разговаривала по душам с королем, или с Лукасом, или с господином Пиджакером. Те в ответ неизменно кивали головами, соглашаясь с нею, – мол, действительно, давно пора объяснить все Джиму. Но госпожа Каакс никак не могла решиться и только откладывала и откладывала это важное дело.

Она, конечно, не думала и не гадала, что недалек тот день, когда Джим сам все узнает, и произойдет это помимо ее воли – тайна откроется Джиму совершенно удивительным и загадочным образом.

Ну вот, теперь население Медландии составляли один король, один машинист, один локомотив и два с четвертью подданных, ведь Джим еще был слишком маленьким, чтобы считаться целым подданным, он мог пока сойти только за четвертушку.

Но шли годы, Джим рос и скоро превратился в настоящего мальчишку-сорванца, который проказничал и бедокурил, немало досаждая тем самым господину Пиджакеру. А еще он не любил мыться – как, впрочем, и все мальчики его возраста. Он никак не мог взять в толк, зачем ему мыться, если у него черная кожа и все равно не видно, какая у него шея – грязная или чистая. Госпожа Каакс почему-то придерживалась другого мнения, и Джиму волей-неволей приходилось ей подчиняться.

Госпожа Каакс очень гордилась своим Джимом, хотя он доставлял ей немало хлопот и у нее всегда находился повод для беспокойства – этим она ничуть не отличалась от всех прочих мам. Она беспокоилась о нем даже и безо всякого повода или расстраивалась по всякому пустяку. Ну, скажем, возьмет Джим зубную пасту и, вместо того чтобы чистить ею зубы, съест ее (она ему очень нравилась на вкус), а госпожа Каакс уже огорчается.

Вместе с тем в некоторых случаях Джим оказывался просто незаменим. Вот, например, зайдет в лавку король, или Лукас, или господин Пиджакер, а госпожа Каакс в этот момент занята по хозяйству – Джим всех обслужит, и госпоже Каакс не нужно беспокоиться.

Лучшим другом Джима был Лукас. Они понимали друг друга с полуслова. Может быть, оттого, что Лукас ходил таким же черным, как Джим. Частенько Лукас брал Джима с собою покататься на паровозике и по дороге все показывал и рассказывал ему. Иногда Лукас даже разрешал Джиму немножко поуправлять паровозом.

Джим мечтал тоже когда-нибудь стать машинистом, так как эта профессия очень подходила к его цвету кожи. Но для этого ему, как минимум, нужно было обзавестись собственным локомотивом. А локомотив, как известно, не так-то просто достать, особенно в Медландии.

Ну вот, теперь вам известно самое главное о Джиме, осталось только рассказать, как он получил свое прозвище. Дело в том, что у Джима очень часто продырявливались брюки, причем все время на одном и том же месте. Сотни раз госпожа Каакс чинила эту злополучную дыру, но хватало ее заплаток ненадолго: не успеешь оглянуться, как на том самом месте, где только что была аккуратная заплатка, уже красуется здоровенная дырища. Джим, конечно же, изо всех сил старался вести себя крайне осмотрительно и осторожно. Но ведь бывает нужно, например, быстро залезть на дерево или съехать на попе с высоченной горы – и вот тебе, пожалуйста, уже опять дыра.

Надоело госпоже Каакс латать ему штаны, и придумала она, как выйти из затруднительного положения: она взяла лоскуток, подшила его с изнанки к краешку дыры, посадила на этот лоскуток пуговку, а края дыры аккуратненько подрубила, так что получилась как бы петелька. Теперь, вместо того чтобы продирать штаны, Джиму нужно было только расстегнуть пуговку – и дыра на месте, застегнешь пуговку— и штопать не надо.

Вот с этого самого дня все жители Медландии стали называть Джима Пуговкой.

Глава третья,

в которой чуть не принимается печальное решение, пришедшееся не по вкусу Джиму Пуговке

Шли годы, Джим рос, и его уже вполне можно было засчитать за половинку подданного. В какой-нибудь другой стране его бы давным-давно отправили в школу, и сидел бы он как миленький за партой и учился бы читать, писать, считать, но в Медландии не было школы. А раз ее не было, то никому и в голову не приходило, что пора бы уже такому большому мальчику уметь читать, писать и считать. Джима это, конечно, беспокоило меньше всего, и он жил себе припеваючи, нисколько не тревожась о будущем.

Госпожа Каакс внимательно следила за тем, как Джим растет, – раз в месяц она обязательно проводила замеры. Для этого Джиму нужно было снять башмаки, прислониться к дверному косяку на кухне, а госпожа Каакс водружала ему на голову книгу, по которой она карандашом делала заметку на косяке – новая черточка неизменно оказывалась чуть выше прежней. Госпожа Каакс искренне радовалась тому, что Джим так хорошо растет. Но не все разделяли ее радость – кое-кого это обстоятельство, наоборот, очень тревожило. Король Медландии был необычайно обеспокоен сложившейся ситуацией, ведь он, как правитель страны, все-таки чувствовал себя ответственным за благополучие своих подданных.

Однажды вечером он призвал к себе машиниста Лукаса и велел ему прийти в королевский дворец. Лукас вошел в королевские покои, снял фуражку, вынул изо рта трубку и сказал:

– Добрый вечер, ваше величество!

– Добрый вечер, любезный мой машинист Лукас! – поприветствовал Лукаса король, сидевший в этот момент у своего золотого телефона. – Прошу тебя, садись, – сказал он затем, указывая Лукасу на свободный стул.

Лукас сел и приготовился слушать.

– Значит, так, – начал король и тут же отчаянно закашлялся. Прокашлявшись, он продолжал: – Уж не знаю, как тебе и сказать, но я надеюсь, ты меня все равно поймешь.

Лукас внимательно слушал короля, которого он никогда не видел таким озабоченным. Это его совершенно сбило с толку.

Король снова закашлялся. Покашляв немножко, он все же собрался с духом и продолжил свою речь, глядя при этом на Лукаса печальными и грустными глазами.

– Ты ведь всегда отличался понятливостью, Лукас, – сказал он.

– А в чем, собственно говоря, дело? – осторожно спросил Лукас.

Король снял с головы корону, подышал на нее и принялся тщательно протирать ее рукавом халата. Он явно тянул время, так как по всему было видно, что ему не по себе. Наконец он решительным движением нахлобучил корону на голову, снова откашлялся и сказал:

– Дорогой мой Лукас, я долго размышлял над этим, но в конце концов понял: как ни крути, как ни верти, другого выхода нет. Мы должны это сделать.

– Что мы должны сделать, ваше величество? – спросил Лукас.

– А разве я не сказал? – искренне удивился король. – Мне казалось, что я все тебе объяснил.

– Нет, вы только сказали, что мы должны «это» сделать, – ответил Лукас.

Король на минуту задумался, лицо его выражало крайнюю степень недоумения.

– Странно, очень странно. Разве я не говорил тебе только что: «Нам придется расстаться с твоим Кристофом»? Бьюсь об заклад, что говорил.

Лукасу показалось, что он ослышался.

– Что нам придется сделать с Кристофом? – переспросил он.

– Расстаться, – повторил король, всем своим видом давая понять, что положение очень серьезное. – Разумеется, речь не идет о том, чтобы сделать это прямо завтра, но и тянуть тут нельзя. Я понимаю, что для всех нас это будет тяжелая утрата. Но другого выхода у нас нет.

– Нет, ни за что на свете, ваше величество, – решительно сказал Лукас. – И вообще, с какой стати?

– Ну сам подумай, – принялся увещевать Лукаса король, – Медландия – страна маленькая. Даже можно сказать, крошечная, по сравнению, например, с Германией, Африкой или Китаем. Королю такой малюсенькой страны вполне хватает одного локомотива, одного машиниста и двух подданных. Появление еще одного подданного…

– Но ведь не целого же, а половинки… – перебил короля Лукас.

– Это все верно, – согласился король, – но что дальше? – В его голосе слышалась крайняя озабоченность. – Ведь он растет не по дням, а по часам. Я должен беспокоиться о будущем моей страны, на то я и король. Не за горами то время, когда Джим Пуговка из половинки подданного превратится в целого. И тогда он захочет построить себе свой собственный дом. Ну скажи на милость, откуда же нам взять место для дома? У нас вообще нет свободного места, куда ни глянешь – повсюду рельсы. Придется нам ограничить себя кое в чем, иначе у нас ничего не получится.

– Черт побери! – пробурчал Лукас и почесал за ухом.

– Ты же видишь, – продолжал король, все более и более воодушевляясь, – в нашей стране слишком большая плотность населения. Для нас это стало проблемой номер один. Почти все страны мира страдают от перенаселенности, но Медландия – особенно. Я страшно обеспокоен сложившимся положением. Что же нам делать?

– Все верно, только я тоже не знаю, что делать, – ответил Лукас.

– Либо нам нужно расстаться с Кристофом, либо кто-то из нас должен будет покинуть страну, как только Джим станет взрослым. Джим все-таки твой друг, Лукас, неужели ты захочешь, чтобы он покинул Медландию, когда станет большим?

– Нет, – отвечал на это Лукас, – тут и говорить не о чем. Но и с Кристофом я не могу расстаться, – грустно добавил он после некоторой паузы. – Какой же машинист без паровоза?

– Ну ладно, – сказал король, – поразмышляй на досуге об этом. Я уверен, ты что-нибудь придумаешь. Ты ведь у нас – голова. Время у тебя еще есть. Так что думай и решай. Но решение должно быть принято обязательно.

С этими словами он протянул Лукасу руку, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.

Лукас встал, нахлобучил свою фуражку и, понурившись, вышел из дворца. Король с тяжелым вздохом плюхнулся снова в кресло, вытер шелковым платком пот со лба – разговор был не из легких.

Лукас медленно брел в сторону железнодорожной станции, где стоял паровоз Кристи, поджидавший возвращения своего приятеля. Придя домой, Лукас первым делом подошел к паровозу, похлопал его по круглым бокам и подлил машинного масла, которое Кристи так любил, а потом уселся на государственной границе, и долго сидел так, обхватив голову руками, и все смотрел вдаль.

Вечерело. На море царили тишь и гладь, заходящее солнце отражалось в бескрайних просторах океана, и золотая блестящая дорожка протянулась от самого горизонта до того места, где сидел машинист Лукас.

Лукас смотрел на эту дорожку, уходящую вдаль, к неведомым странам и землям. Кто знает, куда она ведет? Солнце садилось все ниже и ниже, и дорожка становилась все уже и уже, пока наконец и вовсе не исчезла. Лукас грустно покачал головой и тихо сказал:

– Ну что ж, мы уйдем оба.

С моря потянуло ветерком, и стало прохладно. Лукас поднялся и пошел к Кристофу. Долго стоял он подле своего друга. Кристи сразу почуял что-то неладное. Паровозы не отличаются большой сообразительностью, поэтому-то им всегда нужен водитель-машинист, но зато они очень чувствительны. И потому когда Лукас едва слышно прошептал: «Мой славный старина Кристи», то у доброго паровоза прямо что-то оборвалось внутри, и от этого острого щемящего чувства он даже перестал пыхтеть и сопеть.

– Кристи, – тихо сказал Лукас каким-то чужим голосом, – я не могу с тобой расстаться. Мы всегда будем вместе. И на земле, и на небе, если мы когда-нибудь туда попадем.

Кристи, правда, ничего не понимал из того, что говорил ему Лукас. Но он очень любил своего друга, и ему было невыносимо больно видеть Лукаса таким грустным. От отчаяния паровоз принялся душераздирающе завывать.

Лукасу стоило немалых трудов его успокоить.

– Понимаешь, это из-за Джима Пуговки, – попытался объяснить Лукас. – Скоро он станет взрослым, и тогда для него уже не будет здесь места. В любой стране подданные ценятся больше, чем старые паровозы, вот наш король и решил, что ты здесь лишний. Но если ты лишний, то и я тоже лишний. Значит, нам нужно вместе уйти.

Кристи шумно вздохнул и собрался уж было снова завыть, как тут в темноте раздался чей-то звонкий голосок:

– Что тут такое случилось?

Это был Джим Пуговка собственной персоной, который, поджидая Лукаса, забрался в тендер и незаметно для себя уснул. Разбудил его голос Лукаса, разговаривавшего с Кристи. Так невольно он оказался свидетелем состоявшегося объяснения.

– Привет, Джим! – воскликнул Лукас, необычайно удивленный появлением своего маленького друга. – Собственно говоря, это не предназначалось для твоих ушей. Но по мне, так лучше, чтоб ты все знал. Мы решили покинуть страну. Кристи и я. Навсегда. Так надо.

– Из-за меня? – спросил испуганно Джим.

– Если разобраться, – сказал Лукас, – король в общем-то прав. Ведь действительно Медландия – маленькая страна. Нам всем здесь не поместиться.

– А когда вы отправляетесь в путь? – Джим даже слегка запнулся, когда задавал этот вопрос.

– Лучше не растягивать этого удовольствия. Раз уж так вышло, то ничего не поделаешь – поедем прямо сегодня ночью, – серьезно ответил Лукас.

Джим на секунду задумался, а потом вдруг решительно заявил:

– Я с вами.

– Что ты, Джим! – воскликнул Лукас. – Это совершенно невозможно! Что скажет госпожа Каакс? Она ни за что не отпустит тебя.

– Лучше всего ее об этом и не спрашивать, – сказал Джим тоном, не терпящим возражений. – Я все объясню ей в письме и оставлю его на кухне. Когда она узнает, что я с тобой, то уже не будет так беспокоиться.

– Нет, все равно будет, – с сомнением в голосе произнес Лукас. – Да к тому же ты не умеешь писать.

– А я нарисую, – тут же нашелся Джим.

Лукас, выглядевший весьма печальным и озабоченным, только покачал на это головой и сказал:

– Нет, Джим, я не могу тебя взять с собой. Конечно, все это очень мило с твоей стороны, и я сам рад бы уехать с тобой вместе, но нельзя, понимаешь, нельзя. Ты ведь еще все-таки маленький, и к тому же ты нам будешь только…

Тут он запнулся, так как в этот момент Джим повернул к нему свое лицо, в котором было столько решимости и столько печали, что у Лукаса слова просто застряли в горле.

– Ну и что, что маленький! – дрожащим голосом проговорил Джим. – Я могу вам очень даже пригодиться!

– Да, конечно, – согласился Лукас, в его голосе слышалось некоторое смущение. – Разумеется, ты очень полезный маленький мальчик, и в некоторых ситуациях даже удобно быть маленьким, тут ты прав…

Он зажег свою трубку и молча принялся раскуривать ее. В душе он уже готов был взять Джима с собой, но все же решил еще раз проверить мальчика.

– Послушай, Джим! – завел он снова разговор. – Подумай сам: ведь Кристи придется уйти, чтобы освободить для тебя место. Но если ты решил уйти, то, значит, Кристи может спокойно оставаться. И я тоже.

Но Джим твердо стоял на своем.

– Нет, – сказал он, – я ведь не могу бросить своего лучшего друга. Либо мы все втроем остаемся здесь, либо мы все втроем уходим. Раз мы тут не помещаемся, значит, нужно уйти – всем нам, втроем.

Лукас просиял.

– Молодец, старина Джим, я рад, – сказал он и обнял своего друга. – Боюсь только, королю наше решение не очень-то придется по нраву. Вряд ли он представлял себе, что дело примет такой оборот.

– Мне все равно, – сказал Джим, – я еду с тобой.

Лукас снова погрузился в раздумья. Он сосредоточенно курил свою трубку, так что скоро из-за клубов дыма его уже совершенно не было видно. Он всегда так делал, когда волновался, так как не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии. Но Джим-то хорошо его знал и понимал, в чем тут дело.

– Ну хорошо! – послышался наконец голос Лукаса откуда-то из недр табачного облака. – Встречаемся здесь в полночь.

– По рукам, – отозвался Джим.

Друзья попрощались, и Джим уже побежал было домой, когда Лукас снова окликнул его:

– Постой, Джим! Ты действительно малый что надо, – голос его звучал даже как-то торжественно, – таких толковых парней я еще не встречал в своей жизни! – С этими словами он повернулся и быстро пошел прочь.

Джим еще постоял некоторое время, задумчиво глядя вслед уходящему другу. Последняя фраза, сказанная Лукасом, все еще звучала у него в ушах. И тут же он подумал о милой госпоже Каакс, которая всегда была к нему такой доброй и ласковой. И радость и печаль смешались в его душе.

Глава четвертая,

в которой начинается удивительное морское путешествие на корабле невиданной конструкции, а Лукас убеждается, что на Джима Пуговку можно положиться

Настало время ужина. Джим плотно поел и принялся отчаянно зевать, всем своим видом давая понять, что он прямо-таки с ног валится от усталости и буквально засыпает на ходу. Это несколько удивило госпожу Каакс, которой обычно стоило немалых трудов отправить его в постель, но, глядя на размякшего Джима, она решила, что, может, и вправду мальчик очень устал или просто повзрослел и поумнел. Когда он уже лежал в постели, она, как всегда, зашла к нему в каморку, подоткнула со всех сторон одеяло, поцеловала на ночь, погасила свет и пошла в кухню, где собиралась еще немножко повязать: она вязала Джиму новый свитер.

Джим лежал в постели и терпеливо ждал. В окошко светила полная луна. Было очень тихо. Только слышался легкий шум морского прибоя да постукивание спиц, доносившееся из кухни.

Джим вдруг подумал о том, что никогда ему не придется носить этот новый свитер, а еще он пытался представить себе, что бы делала госпожа Каакс, если бы знала…

И от этих мыслей у него стало так тяжело на душе, что он готов был уже расплакаться или даже побежать в кухню к госпоже Каакс и рассказать ей все как есть. Но тут он вспомнил слова, сказанные ему Лукасом на прощание, и понял, что должен молчать несмотря ни на что. Хотя это было и очень трудно – даже взрослому было бы нелегко, притом что взрослый – все-таки целый подданный; что уж тут говорить о маленьком человеке, который был всего-навсего половинкой подданного.

Собираясь отправиться в ночное путешествие, Джим не учел одного важного обстоятельства – он действительно очень устал. Ни разу в жизни ему еще не приходилось так долго бодрствовать. В темноте глаза его слипались сами собою – прямо хоть спички вставляй. Вот бы походить, побегать или поиграть! А то лежи в теплой кровати без движения – конечно, тут всякий заснет.

Джим думал о том, как было бы приятно сейчас просто закрыть глаза и спать, но он понимал, что не может себе этого позволить, и потому изо всех сил боролся со сном – тер глаза, щипал себя, ворочался с боку на бок. И все же в конце концов сон сморил его.

Ему снилось, будто он стоит на берегу и видит, как удаляется в ночи паровоз Кристи. Он быстро шел по волнам, как по твердой поверхности. А в кабинке машиниста, в свете фар, Джим увидел Лукаса, который махал ему своим красным носовым платком и кричал:

– Почему ты не пришел?.. Прощай, Джим!.. Будь здоров, Джим! Голос его казался каким-то чужим, глухим эхом отзывался он в ночной тишине. Но тут вдруг налетел сильный порыв ветра, засверкали молнии, загрохотал гром, и сквозь рев разбушевавшейся стихии Джим снова различил голос Лукаса:

– Почему ты не пришел?.. Прощай, Джим!.. Будь здоров!.. Будь здоров, Джим!

Паровозик становился все меньше и меньше, последний раз мелькнул слабый свет фар, и вот он уже исчез где-то вдали, за темным горизонтом. В отчаянии Джим хотел броситься следом за паровозом, но ноги его словно приросли к земле. От невероятного напряжения Джим проснулся и тут же вскочил с постели.

Комната была залита лунным светом. Интересно, который сейчас час? А госпожа Каакс? Легла ли она уже спать? Неужели уже поздно и все, что он видел во сне, произошло в самом деле?

В этот самый момент часы на башне королевского дворца пробили полночь.

Джим быстро оделся и собрался уже было вылезти из окна, но тут вспомнил о письме. Он не мог уйти, не оставив записки госпоже Каакс. Иначе она очень огорчится. А он меньше всего хотел ее огорчать. Дрожащими руками он вырвал листок из тетради и нарисовал такую картинку:

Это означало: я уехал вместе с Лукасом и Кристи. А потом он еще пририсовал:

Это означало: не расстраивайся! В конце он сделал такой рисунок:

Это означало: целую тебя, твой Джим. Затем он положил листок на подушку и потихоньку вылез из окна.

Когда он прибежал к назначенному месту, ни Лукаса, ни Кристи там уже не было. Джим помчался к морю. Тут он увидел Кристи, который стоял спущенный на воду. Верхом на паровозе сидел Лукас. Он как раз натягивал парус на мачте, которую установил прямо на кабинке машиниста.

– Лукас! – закричал Джим, запыхавшийся от быстрого бега. – Подожди, Лукас! Я пришел.

Лукас обернулся, и удивление на его лице сменилось радостью.

– Смотри-ка, Джим Пуговка! – сказал он, улыбаясь во весь рот. – А я уже решил, что ты не придешь. Часы-то давно пробили полночь.

– Да, я слышал, – ответил Джим, заходя в воду.

Лукас протянул ему руку, и Джим взобрался на паровоз.

– Понимаешь, – продолжал Джим, – я забыл написать письмо. Вот и пришлось вернуться.

– А я боялся, что ты проспишь, – сказал Лукас и выпустил большой клуб дыма.

– Я вообще глаз не смыкал, – ответил на это Джим.

Тут он, конечно, немножко приврал, но ему очень не хотелось выглядеть плохо в глазах Лукаса.

– Неужели ты бы уехал без меня? – спросил Джим.

– Как тебе сказать? – ответил, помедлив, Лукас. – Я бы, конечно, еще немножко подождал, а потом, наверное… Ведь откуда мне знать, может, ты передумал. Всякое бывает, правда?

– Но ведь мы же договорились! – Голос Джима звучал укоризненно.

– Конечно, – согласился Лукас. – Знаешь, я страшно рад, что ты сдержал свое слово. Теперь я твердо уверен, что на тебя можно положиться. А кстати, как тебе нравится наш пароход?

– Здорово! – сказал Джим. – Я почему-то всегда думал, что паровозы тонут в воде.

Лукас, довольный, ухмыльнулся.

– Конечно, они тонут, если не слить воду из котла, не очистить тендер и не задраить двери, – объяснил он и выпустил несколько маленьких облачков дыма. – Это такая маленькая хитрость, которую знает, конечно, не всякий.

– Что-что нужно сделать с дверями? – переспросил Джим, который еще ни разу не слышал такого диковинного слова.

– Задраить, – повторил Лукас. – Это значит заткнуть как следует все щели паклей и замазать смолой, чтобы туда не проникала вода. Если кабина машиниста будет водонепроницаемой, а котел и тендер пустыми, то Кристоф никогда не пойдет ко дну. А так из кабины получается отличная каюта, в которой можно, например, укрыться от дождя.

– А как же в нее попасть, если все двери будут крепко-накрепко заделаны? – поинтересовался Джим.

– Мы можем забираться через тендер, – объяснил Лукас. – Видишь, если знать, как что делать, то и паровоз будет плавать как утка.

– Вот это да! – восхищенно сказал Джим. – Но ведь он весь из железа?

– Ну и что? – ответил Лукас и, довольный, сплюнул в воду – у него получилась отличная двойная петля. – Корабли тоже делают из железа. Или вот канистра – тоже бывает из железа, а не тонет, пока в нее не попадет вода.

– Понятно, – удовлетворенный объяснением, ответил Джим. Приятно, когда у тебя такой умный друг. С таким не пропадешь.

Теперь он был очень рад, что сдержал свое слово.

– Ну что ж, если ты не возражаешь, давай трогаться в путь.

– По рукам, – согласился Джим.

Они отвязали канат, который тянулся от Кристофа к берегу. Ветер надул паруса, мачта тихонько скрипнула, и удивительный корабль двинулся вперед.

На море не было слышно ничего, кроме легкого свиста ветра и плеска небольших волн, что разбивались о нос корабля.

Лукас и Джим молча смотрели, как удаляется от них в тихой ночи освещенный луной берег мирной Медландии, а вместе с ним и домик госпожи Каакс, и дом господина Пиджакера, и крошечная железнодорожная станция, и королевский дворец, примостившийся между двумя горными вершинами.

По черной щеке Джима скатилась крупная слеза.

– Тебе грустно? – тихонько спросил Лукас. Его глаза тоже подозрительно поблескивали.

Джим шумно шмыгнул носом, быстро вытер глаза и, сделав над собою некоторое усилие, бодро сказал:

– Нет, все в порядке.

– Знаешь, лучше не будем больше смотреть туда, – решил Лукас и легонько хлопнул Джима по плечу.

Они повернулись и теперь смотрели только вперед.

– Ну вот! – сказал Лукас. – Набью-ка я себе новую трубочку, и мы с тобой немножко поболтаем. – С этими словами Лукас достал свою трубочку, набил ее свежим табачком, как следует раскурил и принялся болтать с Джимом. За разговорами друзья и не заметили, как к ним снова вернулось хорошее настроение – они смеялись и были очень довольны. Так и плыли они себе по морским просторам, залитым лунным светом.

Глава пятая,

в которой заканчивается путешествие, а Джим видит прозрачные деревья

Путешествие проходило без особых приключений. К счастью, погода стояла хорошая. Дул легкий бриз, и корабль спокойно продвигался вперед.

– Хотел бы я знать, – сказал однажды задумчиво Джим, – куда мы, собственно говоря, плывем.

– Сам не знаю, – честно признался Лукас, – посмотрим, куда нас занесет.

Пока они плыли, вокруг корабля кружились стайки летучих рыб, и друзьям очень нравилось наблюдать за ними. Летучие рыбы оказались большими озорницами. Они все время норовили прошмыгнуть у Джима прямо над головой, а то затевали с ним игру в догонялки. Правда, ему ни разу не удалось поймать ни одной рыбки, ведь они такие шустрые, хотя Джим старался изо всех сил – так старался, что пару раз даже свалился в воду. К счастью, он умел хорошо плавать – научился еще в Медландии, когда был совсем маленьким. И всякий раз, когда Лукас выуживал промокшего до нитки Джима и сажал его для просушки на крышу кабины машиниста, летучие рыбы высовывались все, как одна, из воды и широко раскрывали свои рты, так что казалось, будто они беззвучно смеются, ведь по-другому они не умеют, всем известно, что рыбы немые.

Когда путешественникам хотелось есть, они просто собирали морские груши и огурцы с коралловых деревьев. Эти коралловые деревья бывают, кстати сказать, такими высокими, что достают до самой поверхности моря. Морские фрукты очень питательны, в них много витаминов, к тому же они такие сочные, что прекрасно утоляют жажду, – во всяком случае, наши друзья от отсутствия пресной воды не страдали (морскую воду ведь пить нельзя, потому что в ней много соли).

Днем они обычно рассказывали друг другу всякие истории, или насвистывали песенки, или играли в какие-нибудь игры – Лукас предусмотрительно прихватил с собою целую коробку с играми, чтобы веселее было коротать время в долгом путешествии.

Ночью же, когда нужно было укладываться спать, друзья осторожно отодвигали крышку тендера, которую они обыкновенно держали закрытой, и ныряли через отверстие для подачи угля прямо в кабину. Лукас изнутри водружал крышку тендера на место. Затем они залезали под теплые одеяла и устраивались поудобнее. Конечно, в этой каюте было тесновато, но зато очень уютно, особенно когда снаружи хлюпающие волны с легким шумом разбивались о толстые бока Кристи, который, покачиваясь, как большая люлька, уверенно шел вперед.

Однажды – точнее сказать, на третий день четвертой недели их путешествия – Джим проснулся необычайно рано. Ему показалось, будто бы он ощутил явный толчок.

«Что бы это значило? – подумал он. – И отчего это Кристи не качается, а стоит на месте?»

Поскольку Лукас спал непробудным сном, Джим решил сам посмотреть, в чем там дело. Стараясь не потревожить друга, он осторожно вылез из-под одеяла, встал на цыпочки и выглянул в окошко.

В розоватых предрассветных сумерках его взору открылся невиданный пейзаж, удивительно мягкий и красивый. Никогда ничего подобного он еще не видел, даже на картинках.

– Нет, – сказал он, помолчав некоторое время, – это не может быть правдой. Наверное, мне все это снится.

Джим юркнул под одеяло, закрыл глаза, собираясь досмотреть чудесный сон до конца. Но с закрытыми глазами он ровным счетом ничего не видел. Значит, наверное, это не сон. Он снова поднялся и выглянул в окошко – пейзаж был на месте.

Там стояли фантастические деревья и цветы самых причудливых форм и красок, но, что удивительно, все они казались прозрачными, будто бы сделанными из цветного стекла. Прямо перед окошком, в которое смотрел Джим, высилось гигантское старое дерево с таким толстенным стволом, что его едва ли обхватили бы трое взрослых мужчин. Но сквозь него все было видно, как будто здесь стояло не дерево, а аквариум. Само дерево было нежно-фиолетового цвета, и потому все, что находилось за ним, тоже казалось нежно-фиолетовым.

Над полями и лугами клубился легкий туман, тут и там виднелись извилистые речушки, через которые были переброшены изящные узкие мостики из настоящего фарфора. У некоторых мостов было сделано что-то вроде крыши, по краям которой висело множество серебряных колокольчиков, весело поблескивавших в первых лучах утренней зари. На многих деревьях и цветах тоже висели серебряные колокольчики, которые при малейшем порыве ветра издавали нежнейшие звуки, сливавшиеся в совершенно неземную многоголосую мелодию. Над цветами порхали огромные бабочки с переливчатыми крылышками, а крошечные пташки с длинными изогнутыми клювами бесшумно перелетали от цветка к цветку, собирая мед и росу. Эти птички были не больше шмеля. Они называются колибри и считаются самыми маленькими птицами на земле. У них такое красивое оперение, что кажется, будто оно сделано из чистого золота и драгоценных камней.

А вдалеке, у самого горизонта, возвышались громадные горы, уходившие своими вершинами куда-то за облака. Горы эти были раскрашены в красно-белую полоску. С такого расстояния они напоминали чудесную обложку гигантского альбома для рисования, принадлежащего какому-нибудь великанышу школьного возраста.

Джим прямо глаз не мог отвести от всей этой красоты, он все смотрел и смотрел и от изумления даже рот раскрыл.

– Н-да, – услышал он вдруг голос Лукаса, – видок у тебя, прямо скажем… Ты что там, ворон считаешь? Кстати, доброе утро, Джим, – сказал Лукас, отчаянно зевая спросонья.

– Ой, Лукас, – отозвался Джим, даже не поворачивая головы в сторону своего приятеля – настолько он был заворожен открывшейся ему картиной. – Тут такое… все прозрачное, и… и… и…

– Ну и что, что прозрачное? – спросил Лукас и снова зевнул. – Вода, насколько мне известно, всегда прозрачная. Честно говоря, мне уже поднадоело целыми днями пялиться на эту воду. Хотелось бы уже чего-нибудь новенького.

– При чем здесь вода?! – От волнения Джим почти кричал. – Я имею в виду деревья.

– Деревья? – вяло переспросил Лукас и как следует потянулся, так что вокруг все затрещало. – Ты, наверное, еще не проснулся, Джим. На море не растут деревья, малыш, и уж тем более прозрачные.

– Какое море! – Джим уже кричал во весь голос, терпению его приходил конец. – Я вижу сушу, и деревья, и цветы, и горы… – Тут он схватил Лукаса за руку и попытался его поднять.

– Ну что там еще такое? – пробурчал Лукас, нехотя поднимаясь с постели.

А когда он наконец выглянул в окошко, то увидел собственными глазами сказочную картину, которая поразила его настолько, что он даже потерял дар речи. Прошло немало времени, пока он сумел выдавить из себя:

– Черт побери! – и снова замолчал. Увиденное потрясло его.

– Интересно, что это за страна? – первым заговорил Джим.

– Такие странные деревья… – в задумчивости бормотал Лукас, – и все эти серебряные колокольчики, и эти изогнутые узкие мостики из фарфора… – Но тут его вдруг осенило: – Да это же Китай! Давай-ка, Джим, вылезай, помоги мне вытащить Кристи на берег.

Они выбрались наружу и с некоторым усилием вытолкнули паровозик на сушу. Справившись с этой задачей, они спокойно позавтракали, истребив все запасы морских огурцов. Затем Лукас набил свою трубку и раскурил ее.

– И куда мы теперь поедем? – полюбопытствовал Джим.

– Лучше всего, наверное, – размышлял Лукас, – сразу же поехать в Пекин – кажется, так называется столица Китая. Посмотрим, может быть, нам удастся побеседовать с его величеством императором.

– А зачем он тебе понадобился? – удивленно спросил Джим.

– Да хочу спросить, не нужен ли ему паровоз и два машиниста. Вдруг он как раз ищет что-нибудь в этом роде? Понимаешь? Страна-то, кажется, вполне ничего.

Они тут же принялись за работу, чтобы снова переделать Кристи из морского транспорта в сухопутный. Сначала они сняли мачту с парусом, потом раздраили двери, соскоблив тщательнейшим образом всю смолу и вытащив всю паклю. Затем они залили котел водой, а в тендер загрузили сушняк, который в большом количестве валялся на берегу.

Покончив с этим, они разложили костер под самым котлом. Оказалось, что ветки у прозрачных деревьев горят так же хорошо, как и у обыкновенных. Когда вода в котле закипела, они отправились в путь. Кристи чувствовал себя теперь гораздо увереннее, чем на море, – все-таки вода не его стихия.

Вскоре они добрались до широкой дороги, по которой так удобно было катить вперед. Дорога шла все прямо и прямо, и слава богу, что на пути им не попадались фарфоровые мостики.

Так они ехали и ехали, никуда не сворачивая, и правильно делали, ведь широкая дорога вела прямо в Пекин, столицу Китая.

Сначала они видели только полосатые горы на горизонте, но приблизительно через пять с половиной часов езды Джим, сидевший на крыше локомотива, чтобы лучше было обозревать окрестности, вдруг приметил вдалеке нечто, напоминавшее гигантский палаточный лагерь, состоявший из бесчисленного множества громадных палаток. И все эти палатки сверкали на солнце, как будто они были сделаны из чистого железа.

Джим тут же сообщил Лукасу о своем открытии, и Лукас объяснил ему, что это золотые крыши Пекина.

– Стало быть, мы на правильном пути, – добавил он.

И вот не прошло и получаса, как друзья уже прибыли в столицу Китая – город Пекин.

Глава шестая,

в которой толстая желтая рожа чинит всякие препятствия

Пекин оказался очень густонаселенным городом, и населен он был исключительно китайцами. От невообразимой сутолоки и суеты, царивших на улицах Пекина, Джиму, никогда в жизни не видевшему такого столпотворения, сделалось прямо-таки дурно.

У всех китайцев были узкие глаза-щелочки, на головах – большие шляпы, из-под которых выглядывали волосы, заплетенные в косицы. Они крепко держались за руки, причем не как попало, а строго по росту – китаец повыше держал за руку китайца поменьше, а тот в свою очередь прицеплялся к еще более мелкому китайцу и так далее и так далее, до самого последнего китайца, который был уже совсем крошечный – величиной с горошину. Держал ли тот кого-нибудь за руку, за неимением лупы сказать было трудно.

Вся улица была запружена народом – это китайцы гуляли со своими детьми (у них всегда очень много детей, а у детей, в свою очередь, тоже много детей, поэтому у них в одной семье получается сразу много-много поколений – три, четыре, пять, шесть и так далее). Казалось, будто все вокруг кишмя кишело людьми, которые беспорядочно сновали туда-сюда и при этом отчаянно жестикулировали. При виде такой кучи-малы у Джима прямо голова пошла кругом и в глазах зарябило.

Кроме тьмы-тьмущей китайцев, в Пекине было еще несметное количество домов, а каждый дом имел много-премного этажей, и у каждого этажа была сделана своя собственная золоченая крыша с такими обвислыми краями, которые на конце загибались кверху.

На каждом окошке висел пестрый флажок или фонарик, а на всех боковых улочках были натянуты бельевые веревки: сотни веревок тянулись с одной стороны улицы на другую – это чтобы сушить белье. Ведь китайцы – очень чистоплотный народ. Ни один уважающий себя китаец не наденет грязную одежду, даже самый крошечный китаец, тот, что величиной с горошину, каждый божий день стирает свои вещички и вешает их на тонюсенькую веревочку, толщиной в обыкновенную нитку.

Кристи пришлось изрядно попотеть, чтобы протиснуться сквозь толпу и никого не подавить. По тому, как он пыхтел, видно было, что ему это стоит невероятных усилий. Боясь, что кто-нибудь все-таки угодит под колеса, Кристи беспрестанно сигналил, расчищая себе путь среди шныряющих туда-сюда китайцев и их детей. Казалось, еще немножко – и он просто сломается от напряжения.

Но вот наконец друзья добрались до главной площади, где как раз и находился императорский дворец. Лукас потянул за рычаг, Кристи остановился и, облегченно вздохнув, выпустил пар. Китайцы от страха прыснули в разные стороны. Они ни разу в жизни не видели паровозов и приняли Кристи за огнедышащее чудовище, которое хочет их всех изжарить себе на завтрак.

Лукас неторопливо раскурил свою трубочку и сказал:

– Ну, Джим, пошли! Посмотрим, дома ли китайский император.

Они слезли с паровоза и отправились ко дворцу.

К воротам императорского дворца вела серебряная лестница из девяноста девяти ступенек, а сами ворота, высотой в десять метров и шириной в шесть с половиной метров, были сделаны из очень ценного эбенового дерева. Это такая особая порода древесины – она черная-пречерная, как уголь, как смоль и как вороново крыло, вместе взятые. На всем белом свете осталось только двести центнеров и семь граммов этой породы. Вот какая она редкая. И не меньше половины всех запасов эбенового дерева ушло на эти самые императорские ворота.

У ворот была приделана табличка из слоновой кости, а на ней – надпись золотыми буквами:

КИТАЙСКИЙ ИМПЕРАТОР

Под табличкой – звонок с кнопкой из чистейшего бриллианта.

– Черт побери! – сказал Лукас, не найдя от удивления других слов. Джим молча взирал на всю эту роскошь, не в силах оторвать глаз от такой красоты.

Лукас позвонил в звонок, и тут же в эбеновых воротах распахнулось маленькое окошечко и показалась толстая желтая физиономия, которая с любезной улыбкой уставилась на пришельцев. Наверное, эта толстая физиономия прикреплялась к такому же толстому туловищу, но его не было видно из-за дверей.

– Что вам угодно, достопочтенные господа? – тонюсеньким голосом пропищала толстая желтая физиономия.

– Мы машинисты, приехали из-за рубежа вместе с нашим локомотивом, – отвечал Лукас, – и нам бы очень хотелось, если это возможно, побеседовать с китайским императором.

– А по какому поводу вам нужен наш достопочтенный император? – полюбопытствовала голова, снисходительно улыбаясь.

– Мы объясним это в личной беседе с императором, – ответил на это Лукас.

– К сожалению, это совершенно невозможно, многоуважаемый машинист восхитительнейшего локомотива, – прошелестела физиономия, расплываясь в еще более любезной улыбке, – совсем-совсем невозможно побеседовать с нашим достопочтенным императором. Если только, конечно, у вас нет приглашения. У вас есть приглашение? – спросила странная голова без тела.

– Нет, – озадачился таким вопросом Лукас. – А на что оно нам? Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, толстая голова заявила:

– Прошу искреннейше простить меня, мелкого червя, недостойного ваших высокочтимых взоров, но в таком случае я не вправе вас впустить. Император занят.

– Но может быть, за весь день у него все-таки найдется минуточка и для нас? – снова спросил Лукас, проявляя некоторую настойчивость.

– Весьма сожалею, – ответила физиономия со сладчайшей улыбкой, – но у нашего императора не бывает свободных минуточек. Мое почтение, господа! – С этими словами голова с треском захлопнула окошечко.

– Черт подери! – процедил Лукас сквозь зубы, и друзья побрели вниз по серебряной лестнице в девяносто девять ступенек.

– Знаешь, – сказал Джим, – у меня такое чувство, что император смог бы выкроить для нас минуточку, просто этот толстый привратник не хочет нас впускать.

– Похоже на то, – пробурчал сердито Лукас.

– Что же нам теперь делать? – спросил Джим.

– Давай-ка погуляем по городу, посмотрим, что тут и как, – предложил Лукас, к которому снова вернулось хорошее расположение духа. Он никогда не мог долго сердиться.

Они пересекли площадь, на которой собралось великое множество народу. Отойдя на почтительное расстояние, китайцы с большим интересом разглядывали паровоз. Кристи чувствовал себя крайне неловко и от смущения даже потупил фары. Когда наконец появился Лукас и дружески похлопал его, Кристи облегченно вздохнул.

– Слушай, Кристи, – сказал Лукас, – мы тут с Джимом пойдем погуляем, а ты останешься здесь, ладно?

Кристи ничего не оставалось делать, как снова вздохнуть.

– Мы недолго, – попытался утешить его Джим.

На этом они попрощались с Кристи и отправились гулять по городу.

Несколько часов подряд друзья бродили по всяким разным узким переулкам-закоулкам, по пестрым широким улицам и площадям и смотрели во все глаза по сторонам – столько здесь было всего диковинного и удивительного. Вот взять хотя бы чистильщиков ушей. Чистильщики ушей у них – вроде наших чистильщиков обуви. Они тоже сидят на улицах, перед каждым стоит стул. Хочешь почистить уши – пожалуйста, садись на стул, и твои уши будут сверкать как новенькие. Только китайцы обходятся с ушами не так, как мы: мокрой тряпкой пыль смахнул, спичечкой поковырял, раз-два – и готово! Нет, у них это целая процедура. У каждого чистильщика ушей есть специальный столик с серебряной столешницей, а на ней разложено бесчисленное множество каких-то крошечных ложечек, кисточек, палочек, щеточек, тампончиков, плошечек, чашечек и так далее. И все это им нужно для работы.

Китайцев хлебом не корми, дай уши почистить. И делают они это не только из аккуратности, но и потому, что им очень нравится сам процесс: ведь так приятно, когда мастер легонько щекочет тебя, пошкрябывая твое ухо.

А еще там были, например, волососчеты, которые могли любому сосчитать, сколько у него волос на голове. Потому что в Китае это очень важно, сколько у тебя волос. У всякого порядочного волососчета имелись такие малюсенькие золотые щипчики, которыми он мог легко подцепить каждую волосинку. Сосчитает сто штук, соберет их в пучок, подвяжет ленточкой и давай дальше считать, и так до тех пор, пока уж и головы не будет видно из-за бантиков. А рядом непременно сидит подмастерье, который пересчитывает все пучки и складывает их вместе. Конечно, на такое дело обыкновенно уходит много часов. Но бывает, конечно, что хватает и нескольких минут, ведь и в Китае попадаются люди, у которых на голове всего-то две-три волосины или и того меньше.

Много еще всякой всячины увидели друзья на улицах Пекина. Одни только фокусники чего стоили! Особенно их поразил тот фокусник, который на глазах у всех из маленького семечка вырастил крошечное деревце, а на деревце сидели настоящие птички, которые весело щебетали; на ветках висели миниатюрные фрукты, напоминавшие жемчужины, и их можно было попробовать – вкуснотища необыкновенная!

Еще они видели жонглеров, которые жонглировали не простыми мячами или шарами, а своими маленькими детьми. И эти отважные крохи, кувыркаясь в воздухе, умудрялись еще играть на маленьких дудочках!

А магазины, магазинчики, лавки, лавчонки и прочее – чего там только не продавалось! Ни у одного человека не хватит воображения, чтобы представить себе все это, если он сам ни разу не бывал в Китае. Только чтобы перечислить те фрукты, тончайшие ткани, посуду, игрушки, утварь, от которых прямо-таки ломились все прилавки, понадобится в десять раз больше страниц, чем в этой книжке.

Или вот еще одна чудесная вещь – резьба по слоновой кости. Среди резчиков по кости попадаются иногда совсем уж глубокие старцы – лет под сто или больше, – и, представьте себе, за всю свою долгую жизнь они успевают сделать только одну-единственную вещь. Но зато какую! Таким произведениям просто цены нет. Ну а поскольку они такие дорогие, что их все равно никто купить не может, то мастера их дарят тому, кого они считают достойным такого подарка. Некоторые из них, например, вырезали из слоновой кости шарик величиною с мяч. И вся поверхность этого шарика состояла из прекраснейших картин, но не нарисованных, а вырезанных, причем настолько искусно, что казалось, будто это тончайшее кружево, а не твердая слоновая кость.

Если заглянуть внутрь такого шарика, то можно увидеть, как сквозь ажурное плетение первого слоя проглядывает второй шарик, тоже весь резной. А в нем – еще шарик и так далее и так далее до самой середины, где лежал последний крошечный шарик. Самое удивительное, что все это сделано из одного цельного куска, а не из разных. Вырезав первый слой, мастер приступал к следующему, просовывая в образовавшиеся отверстия свои инструменты – всякие пилочки, ножички и так далее.

Работать они начинали прямо, можно сказать, с пеленок, когда еще сами были не больше горошины, и продолжали всю жизнь, пока не превращались в дряхлых седовласых старцев. И вся их жизнь отражалась в этих ажурных картинах, как в таинственной книге с чудесными иллюстрациями.

В Китае резчики по слоновой кости пользовались всегда огромным уважением, и люди называли их почтительно: великий мастер слоновой кости.

Глава седьмая,

в которой Кристи приходится играть в карусель, а друзья знакомятся с маленьким китайчонком

Целый день друзья бродили по городу. Солнце уже склонялось к горизонту, и золотые крыши поблескивали в его лучах.

Начинало смеркаться, и китайцы зажгли свои фонарики, которые весело светились всеми цветами радуги. Эти фонарики китайцы подвешивали на такие длинные палки вроде удочек и ходили с ними по улицам. У больших китайцев были большие удочки, у маленьких – маленькие. Некоторые крохи выглядели просто как светлячки.

За всеми этими чудесами друзья забыли, что с утра у них во рту и маковой росинки не было.

– Вот так так! – рассмеялся Лукас. – Сейчас что-нибудь придумаем. Пойдем-ка в какое-нибудь кафе и закажем себе настоящий ужин!

– По рукам, – согласился Джим. – А кстати, у тебя есть китайские деньги?

«Черт побери, – ругнулся про себя Лукас и задумчиво почесал за ухом. – Об этом я как-то не подумал».

– Ну ладно, есть деньги, нет денег, но без еды человек не может. Стало быть, надо как-нибудь выкручиваться, – сказал Лукас и погрузился в размышления.

Джим терпеливо ждал. Тут Лукаса осенило.

– Придумал! Если у нас нет денег, то их можно заработать.

– Отличная идея, – поддержал его Джим, – но как?

– Очень просто, – объяснил Лукас, – мы пойдем сейчас к Кристофу на площадь и будем катать китайцев – за плату, конечно: один круг – десять ли.

Друзья поспешили на площадь, где по-прежнему вокруг Кристофа на почтительном расстоянии стояла толпа зевак. Теперь они все держали в руках фонарики.

Лукас и Джим с трудом протиснулись сквозь толпу и забрались на локомотив. Зрители оживились – они явно ждали чего-то необычного.

– Внимание, внимание! – громким голосом сказал Лукас, обращаясь к собравшимся. – Достопочтенная публика! Мы приехали издалека и, вероятно, скоро покинем вашу страну. Не упустите этой единственной возможности покататься на локомотиве. Только сегодня и только для вас – всего десять ли за целый круг! Только десять ли, и вы объедете на паровозе всю эту гигантскую площадь!

Люди зашептались, зашушукались, но никто не сдвинулся с места. Лукас продолжал усердно зазывать публику:

– Подходите, не стесняйтесь! Локомотив не кусается! Не бойтесь! Смелее, вперед!

Толпа с благоговейным почтением взирала на Лукаса и Джима, но никто не отваживался выйти первым.

– Боятся, – тихонько проговорил Лукас. – Попробуй-ка теперь ты, – сказал он, обращаясь к Джиму.

Джим набрал побольше воздуха и закричал что было мочи:

– Ребята, давайте кататься! Послушайте меня, не пожалеете – это так здорово! Катание на паровозе – самое веселое занятие в мире, веселее, чем на карусели! Внимание, внимание! Через десять минут мы отправляемся. Просьба занять места. Подходите! Десять ли за круг! Только десять ли!

Но все было без толку – никто даже не шелохнулся.

– Не хотят, – прошептал Джим упавшим голосом.

– Давай сделаем кружочек – может, клюнут, – решил Лукас.

Друзья забрались в кабину машиниста и двинулись по кругу, но это произвело совершенно обратный эффект. Перепуганная насмерть публика кинулась врассыпную, и через секунду на площади не осталось ни единой души, будто всех ветром сдуло.

– Ничего не вышло, – сказал Джим, тяжело вздохнув, когда они наконец остановились.

– Стало быть, надо придумать что-нибудь получше, – пробурчал себе под нос Лукас.

Они вылезли из кабины, сели рядком прямо на мостовую и стали ломать головы, что бы такое еще изобрести. Но дело подвигалось туго, так как в животах у них отчаянно урчало, и от этого ничего хорошего на ум не приходило. В конце концов Джим не выдержал:

– Ничего мы не придумаем. Если б мы хоть кого-нибудь тут знали, хоть какого-нибудь китайца, он бы нам мог посоветовать, что делать. – Голос Джима звучал очень жалобно.

– Конечно посоветовал бы! – раздался вдруг чей-то тонюсенький голосок. – Чем могу быть вам полезен?

Лукас и Джим стали удивленно озираться по сторонам, пока наконец не заметили внизу крошечного китайчонка: он был такой маленький, что запросто мог бы уместиться на ладошке. Его голова, например, была не больше, чем шарик для пинг-понга. И хотя китайцы все не очень-то крупные, этому смельчаку еще явно не хватало роста, чтобы считаться взрослым. «Он, наверное, из третьего, а может, и четвертого поколения в семье – в общем, малявочка», – подумали друзья, глядя на крошечного китайчонка, который в этот момент снял свою миниатюрную шляпу и склонился в глубочайшем поклоне, так что вместо его лица приятели видели теперь только черную косицу, торчавшую кверху.

– Позвольте представиться, высокочтимые чужеземцы, – сказал он, – Пинг Понг. Я к вашим услугам.

Лукас вынул трубку изо рта и тоже поклонился, стараясь сохранять очень серьезное выражение лица.

– Меня зовут машинист Лукас, – представился он. Теперь настала очередь Джима.

– Меня зовут Джим Пуговка, – сказал он, почтительно кланяясь новому знакомому.

Когда церемония знакомства завершилась, Пинг Понг снова поклонился и сказал:

– Я слышал, как урчат ваши животы. Для меня было бы высочайшей честью накормить вас, друзья. Подождите меня здесь минуточку!

И он помчался со всех ног ко дворцу. Он бежал с такой скоростью, что казалось, будто это катится маленькое колесико.

Когда он исчез в темноте, ошарашенные друзья посмотрели друг на друга с недоумением.

– Интересно, чем все это кончится, – сказал Джим.

– Поживем – увидим, – ответил Лукас и принялся выбивать свою трубку.

Вскоре показался Пинг Понг, взгромоздивший на голову какой-то гигантский тюк, под тяжестью которого бедняга едва передвигал ноги. Оказалось, что он притащил маленький столик, покрытый лаком (не больше обыкновенного подноса). Столик Пинг Понг поставил рядом с паровозом, а вокруг стола разложил подушки размером с почтовую марку.

– Прошу садиться! – сказал Пинг Понг, широким жестом приглашая своих гостей занять места на подушечках.

Друзья постарались кое-как умоститься на крошечных «сиденьях». Нельзя сказать, что им было очень удобно, но ничего не поделаешь— им не хотелось быть невежливыми по отношению к Пинг Понгу, который и так носился как угорелый между дворцом и площадью. Он притащил, например, чудесный маленький фонарик, на котором была нарисована веселая рожица. Потом он сгонял за палочкой-удочкой для него и ловко вставил ее в колесо паровоза, так что получилось очень красиво – вокруг темным-темно, а у них над столом уютно светит огонек.

– Ну вот, – пропищал Пинг Понг, с явным удовлетворением оглядывая свою работу. – Что же позволите мне предложить вам на ужин, высокочтимые чужеземцы?

– Хороший вопрос, – с некоторой заминкой ответил Лукас, явно не знавший, что и сказать на это. – А что у вас, собственно говоря, есть?

Радушный хозяин принялся старательно перечислять те кушанья, которые он мог доставить к столу своих гостей:

– Могу вам предложить столетние яйца с нежнейшим салатом из беличьих ушек. Или, может быть, желаете засахаренных дождевых червей в сметане? Очень рекомендую пюре из древесной коры с тертой лошадиной подковой. А может, вам больше по вкусу осиное гнездо со змеиной шкурой в уксусе и масле? Или вы предпочли бы муравьиные клецки с пикантным соусом из улиточной слизи? А вот еще можно попробовать печеные стрекозиные яйца в меду или нежнейших шелковичных червей с отварными ежовыми колючками. Или вы остановитесь на хрустящих ножках кузнечика с салатом из внутренностей божьих коровок?

Совершенно ошалевшие от такого меню, друзья только недоуменно переглядывались, пока наконец Лукас не осмелился прервать сей бесконечный список.

– Милый Пинг Понг, – сказал он, – это все, наверное, изысканнейшие деликатесы. Но, знаешь, мы ведь совсем недавно в вашей стране, и нам надо еще немножко привыкнуть к вашей пище. Нет ли у вас чего-нибудь простенького?

– Конечно, конечно, – живо откликнулся Пинг Понг. – Вот, например, конские яблоки, обвалянные в сухарях, тушенные в слоновьих сливках.

– Ой, спасибо, не надо, – вмешался тут Джим. – Нет ли у вас нормальной, настоящей еды?

– Нормальной, настоящей еды? – в растерянности переспросил Пинг Понг. Но через секунду лицо его озарилось счастливой улыбкой. – О, я понял! – закричал он. – Вы хотите что-нибудь вроде мышиных хвостов или пудинга из лягушачьей икры. Это самое нормальное из того, что мне известно.

Джима даже передернуло при мысли о мышиных хвостах и пудинге из лягушачьей икры.

– Нет, нет, только не это, – сказал он. – Не найдется ли у вас просто какого-нибудь бутербродика?

– Какого-нибудь чего? – переспросил Пинг Понг.

– Бутербродика, – повторил Джим.

– Нет, никогда даже о таком и не слышал, – ответил растерянно Пинг Понг.

– А может быть, жареной картошечки с яичницей? – поинтересовался Лукас.

– Нет, и это кушанье мне не известно, – ответил Пинг Понг.

– Или вот еще бывает жаркое из свинины, – продолжал Лукас, у которого уже слюнки текли от таких слов.

Теперь настал черед Пинг Понга ужаснуться – при упоминании жаркого из свинины его прямо передернуло, и он уставился на друзей с неподдельным изумлением.

– Простите, высокочтимые чужеземцы, что я так отреагировал на ваши слова, – пропищал малыш, – но неужели вы действительно можете такое есть?

– Можем, можем, еще как! – закричали друзья в один голос.

На некоторое время вся компания погрузилась в глубочайшие размышления, пока наконец Лукаса не осенило.

– Ребята, идея! – закричал он радостно. – Мы ведь в Китае, а в Китае должен быть рис.

– Рис? – озадачился Пинг Понг. – Самый обыкновенный рис?

– Самый обыкновенный, – подтвердил Лукас.

– Знаю, знаю, – завопил Пинг Понг вне себя от счастья, – я принесу вам королевский рис! Сейчас, я мигом, одна нога тут, другая там.

И он собрался уж было лететь, как Лукас удержал его на полдороге, ухватив за рукав.

– Только прошу тебя, Пинг Понг, – сказал он, – если можно, без всяких там жуков и жареных шнурков.

Пинг Понг клятвенно пообещал учесть пожелание гостей и растворился во тьме.

Через некоторое время он появился снова, торжественно неся две малюсенькие плошки величиною с наперсток.

Друзья недоуменно переглянулись и подумали про себя: пожалуй, маловато будет для двух голодных машинистов. Но вслух ничего не сказали, ведь в гостях нехорошо капризничать.

Тут Пинг Понг снова куда-то умчался и скоро вернулся с двумя другими плошками. И так он сновал туда-сюда, пока наконец весь стол не был уставлен посудой, и из всех этих чашечек, плошечек, горшочков пахло чертовски аппетитно. Перед каждым из гостей Пинг Понг положил по две тоненькие палочки, напоминавшие карандаши.

– Хотел бы я знать, зачем нам эти палочки? – шепотом спросил Джим у Лукаса.

И хотя Джим говорил совсем тихо, Пинг Понг услышал его вопрос и сказал:

– Эти палочки, достопочтенный Пуговиценосец, представляют собою столовый прибор. Ими едят.

– Ага, понятно, – ответил Джим, несколько озадаченный таким объяснением.

– Ну ладно, попробуем, – решил Лукас, – приятного аппетита!

И они стали пробовать. Но всякий раз, когда им удавалось с невероятным усилием водрузить на палочку одну-единственную рисинку, она непременно сваливалась перед самым ртом. Это было очень неприятно, ведь чем дольше они глядели на еду, которая так предательски вкусно пахла, тем больше им хотелось есть.

Пинг Понг, как человек вежливый, делал вид, что не замечает неловкости своих гостей, и даже тень улыбки не промелькнула на его лице. Но в конце концов даже Джим и Лукас не выдержали и принялись хохотать. Тогда и Пинг Понг позволил себе немножко посмеяться.

– Извини нас, Пинг Понг, – сказал Лукас, – но мы, пожалуй, будем лучше есть без палочек. Иначе мы умрем с голоду.

И они прекрасно обошлись без палочек, ведь все плошки-чашки были не больше чайной ложки.

Во всех этих многочисленных мисочках был рис – всевозможных сортов и приготовленный самыми разными способами, один другого лучше – красный рис, зеленый рис, черный рис, сладкий, острый, соленый, рисовая каша, рисовая запеканка, рис на пару, глазированный, голубой и позолоченный. И друзья все ели и ели и никак не могли остановиться.

– Скажи, пожалуйста, Пинг Понг, – спросил Лукас, отрываясь от ужина, – а почему ты не ешь с нами?

– Это невозможно, – ответил Пинг Понг, придав своему лицу очень важное выражение. – Детям моего возраста такая еда совершенно не подходит. Нам следует питаться жидкой пищей.

– То ешть как это? – прошамкал Джим с набитым ртом. – А школько тебе лет?

– Мне триста шестьдесят восемь дней, – ответил гордо Пинг Понг, – но у меня уже целых четыре зуба.

Прямо чудеса какие-то, подумать только – Пинг Понгу было всего год и три дня! Невероятно.

Здесь придется остановиться и кое-что объяснить.

Китайцы – очень умный народ. Можно даже сказать, что они самые умные в мире. К тому же это очень древний народ. Они уже существовали на Земле, когда других народов еще и в помине не было.

Именно поэтому даже самые маленькие китайцы умеют стирать. В один год они запросто бегают где хотят и могут разговаривать как взрослые. В два года они умеют читать и писать. В три – решают сложнейшие задачки, которые не всякий наш профессор одолеет. У нас бы таких детей быстренько определили в вундеркинды, а в Китае все дети такие, так что никто не придает этому никакого значения.

Вот почему Пинг Понгумел так изысканно изъясняться и справлялся с самим собой не хуже родной мамы. Но в остальном он ничем не отличался от прочих младенцев его возраста во всем мире. Скажем, он еще не мог обходиться без пеленок и подгузников. Вместо штанов на нем была обыкновенная пеленка, завязанная сзади бантиком, – почти все как у наших детей, не считая, конечно, того, что он по сравнению с ними был большим умником.

Глава восьмая,

в которой Лукас и Джим обнаруживают таинственные надписи

Взошла полная луна, и ее серебристо-белый свет разлился по улицам Пекина. Со стороны дворца послышались глухие гулкие удары гонга.

– Это Яу, час кузнечика, – объяснил Пинг Понг. – Время, когда все маленькие детки в Китае получают свой последний засыпальный рожок. Можно я сбегаю за своим?

– Конечно, конечно, – разрешил Лукас.

Пинг Понг умчался куда-то, но через минуту был уже снова на месте, в руках он держал крошечную бутылку с соской наподобие кукольных бутылочек у нас. Он пристроился на подушечке и сказал:

– Я предпочитаю ящеричное молоко. Оно просто незаменимо для детей моего возраста. Хотя оно, прямо скажем, не слишком-то вкусное, но зато чрезвычайно полезное. – С этими словами он припал к своей бутылочке и принялся усердно сосать.

– Скажи-ка, Пинг Понг, – обратился Лукас к малышу через некоторое время, – а где ты раздобыл нам ужин, да еще так быстро?

Пинг Понг на секунду оторвался от своей трапезы.

– На императорской кухне, – сказал он как бы между прочим, – видите, вон там, рядом с серебряной лестницей, дверь. Она ведет в кухню.

Теперь, при свете луны, эта дверь была хорошо видна. Днем друзья ее совершенно не заметили. Джим прямо-таки рот открыл от удивления.

– И что, ты вот так запросто можешь ходить туда-сюда? – спросил он.

– Почему бы и нет? – ответил Пинг Понг, пожимая плечами, и добавил с очень важной миной: – В конце концов, я тридцать второй ребенок четвертого поколения господина Шу Фу Лу Пи Плу, шеф-повара его императорского величества.

– А разве тебе разрешают брать еду просто так, когда захочешь? – поинтересовался Лукас, несколько озабоченный щекотливым положением, в котором они оказались. – Ведь, наверное, эта еда предназначалась для кого-то?

– Это был ужин его императорского величества, – ответил Пинг Понг, небрежно махнув ручкой, как будто речь шла о каком-то пустяке.

– Что-о-о? – в один голос закричали Джим и Лукас. В ужасе они посмотрели друг на друга.

– А что тут такого? – удивился Пинг Понг, видя, как переполошились его новые друзья. – Достопочтенный император опять не пожелал принять пищу.

– А почему не пожелал? – искренне изумился Джим. – Ведь все такое вкусное!

– Вкусное-то вкусное, да дело не в этом. Разве высокочтимые чужеземцы не знают, что случилось с нашим императором? Об этом знает весь мир!

– Нет, не знаем, – ответил Лукас. – А что с ним стряслось? Пинг Понг сразу посерьезнел.

– Я все покажу вам, когда закончу свои дела, – пообещал он. – Одну минуточку!

И он снова припал к своей бутылочке.

Лукас с Джимом многозначительно переглянулись. Может быть, Пинг Понг поможет им пройти к императору!

Пока Пинг Понг сосредоточенно занимался своим важным делом, Лукас задумчиво смотрел на палочки, которые лежали на столе.

– Тут какая-то надпись, – сказал он, как следует разглядев обе палочки, – похоже на стихотворение.

– А что там написано? – поинтересовался Джим, ведь сам он читать не умел.

Лукасу понадобилось некоторое время, чтобы разобрать надпись, ведь написано все было китайскими буквами, причем буквы располагались не в ряд, а в столбик, одна под другой. Кстати, именно так и пишут в Китае. Надпись выглядела приблизительно так:

СОЛНЦЕ, ЛУНА, ВСЕ СВЕТИЛА ЗАШЛИ, НЕТ МОЕЙ ДОЧЕРИ, МИЛОЙ ЛИ ШИ, – было написано на одной палочке, а на другой стояло:

ГДЕ ТОТ СМЕЛЬЧАК, ЧТО ПРИНЦЕССУ НАЙДЕТ И ПОД ВЕНЕЦ С НЕЮ СРАЗУ ПОЙДЕТ?

– Звучит не слишком-то весело, – сказал Джим после того, как Лукас прочитал все до конца.

– Да, кто-то горюет по своему ребенку, если я правильно понял. Наверное, ребенок умер или болен. Или он где-то далеко-далеко, и некто горюет оттого, что разлучен с ним. Может, даже насильно. Если ребенка, например, похитили.

– Хорошо бы узнать, кто сочинил эти стихи, – сказал Лукас, раскуривая свою трубку.

Пинг Понг тем временем разделался со своей бутылочкой и теперь внимательно прислушивался к разговору друзей.

– Это стихотворение, высокочтимые чужестранцы, – решил он вмешаться в их беседу, – сочинил сам достопочтенный император. Он велел на всех палочках в Китае начертать эти слова, дабы мы ни на минуту не забывали об этом.

– О чем? – хором спросили Лукас и Джим.

– Подождите минуточку, – вместо ответа сказал Пинг Понг и принялся быстро убирать со стола.

Затем он отнес все во дворец: грязную посуду, столик, подушки, – только фонарик он оставил при себе.

– Ну вот, высокочтимые чужеземцы, теперь мы можем отправляться в путь, – с важной миной произнес Пинг Понг.

Но не успели они сделать и нескольких шагов, как маленький провожатый остановился и, смущенно улыбаясь, сказал:

– У меня есть просьба. Мне бы очень-очень хотелось прокатиться на вашем локомотиве. Нельзя ли это как-нибудь устроить?

– Конечно можно, – ответил Лукас. – Только тебе придется указывать нам дорогу.

Джим взял на руки малютку Пинг Понга, друзья забрались в кабину, и паровоз тронулся в путь.

Конечно, Пинг Понгу было немножко страшно, хотя он держался как настоящий смельчак и старался все время вежливо улыбаться.

– Ух, быстро катим! – пищал он. – Следующая улица, пожалуйста, налево – ой, мне кажется… – Пинг Понг с опаской поглядывал на свой круглый животик. – Теперь, пожалуйста, направо… мне кажется… теперь прямо… наверное, я слишком быстро выпил свое молочко… теперь через мост… это вредно для детей моего возраста… все время прямо… очень вредно… еще раз направо… даже противопоказано… ох, как быстро едем, однако!

Через несколько минут они уже доехали до другой площади, совершенно круглой. Посередине возвышался огромный темно-красный фонарь, такой огромный, как тумба для афиш. На фоне совершенно пустынной площади, залитой голубоватым лунным светом, это выглядело довольно мрачно и таинственно.

– Все, приехали, – сказал Пинг Понг каким-то сдавленным голосом. – Это самый центр Китая. А там, где стоит фонарь, – самый центр мира. Высчитано с абсолютной точностью нашими величайшими мудрецами. Поэтому площадь называется просто Центр.

Паровоз остановился, и друзья вышли на площадь. Подойдя к фонарю, они увидели, что и на нем что-то написано. Опять китайскими буквами в столбик:

Я, ТГУНГ ГИНГ, ИМПЕРАТОР КИТАЙСКИЙ, ТОРЖЕСТВЕННО ОБЕЩАЮ ОТДАТЬ СВОЮ ДОЧЬ, ПРИНЦЕССУ ЛИ ШИ, В ЖЕНЫ ТОМУ, КТО ОСВОБОДИТ ЕЕ ИЗ ПЛЕНА И ПРИВЕЗЕТ ЕЕ ИЗ ДРАКОНЬЕГО ГОРОДА ДОМОЙ.

Прочтя эту надпись, Лукас от удивления присвистнул.

– А что там написано? – спросил Джим.

Лукас прочитал ему текст. Все это время малыш Пинг Понг как-то ерзал на месте, проявляя признаки явного беспокойства.

– Вот уж действительно не надо было так быстро пить молоко, – озабоченно повторял он себе под нос. – Ой-ой-ой! – неожиданно пискнул он.

– Что случилось? – участливо спросил Джим.

– Ах, высокочтимые чужеземцы, – ответил Пинг Понг, в голосе его слышалась тревога. – Вы ведь хорошо знаете, что случается с грудными младенцами: стоит немножко вечером поволноваться – и вот тебе пожалуйста! К сожалению, неприятности избежать не удалось, и теперь я должен срочно перепеленаться.

На всех парах они снова покатили ко дворцу, и Пинг Понг поспешил распрощаться с друзьями.

– Мне уже давным-давно пора спать, – сказал он. – Ну ладно, до завтра! Спокойной ночи, высокочтимые чужеземцы! Мне было очень приятно познакомиться с вами.

Поклонившись, Пинг Понг исчез в тени дворца. Лишь на минутку мелькнул огонек – это с легким скрипом отворилась дверь в кухню, а потом быстро захлопнулась. И снова все стихло в кромешной тьме.

Друзья с улыбкой проводили взглядом нового знакомца.

– Мне кажется, молоко тут ни при чем, – сказал Джим, – наверное, подействовало катание на Кристофе, как ты думаешь?

– Вполне возможно, – ответил Лукас. – Ведь для него это первая поездка в жизни, а он все-таки еще маленький. Ну ладно, Джим, пойдем-ка прикорнем на часок-другой. День-то выдался не из легких.

Они забрались в кабинку, устроились поудобнее, насколько это, конечно, было возможно. Хотя они-то и не видели тут никаких неудобств, уже привыкли за время своего морского путешествия.

– Ты думаешь, нам надо попытаться освободить принцессу? – спросил тихонько Джим, закутываясь в одеяло.

– Я думаю, что да, – ответил Лукас, выбивая свою трубочку. – Понимаешь, Джим, если бы мы сумели это сделать, то тогда император наверняка разрешил бы нам провести железную дорогу по всему Китаю. И тогда наш старичок Кристоф снова встал бы на нормальные рельсы, а мы могли бы остаться здесь.

Джим подумал про себя, что он, честно говоря, не слишком-то горит желанием остаться здесь. Конечно, Китай – красивая страна и здесь все прекрасно, но ему хотелось бы жить в стране, где нет такого столпотворения людей, которых он к тому же плохо различал – они казались ему все на одно лицо. Вот Медландия, например, в этом смысле – прекрасная страна. Но Джим не стал делиться своими сомнениями с Лукасом, чтобы тот не подумал, будто Джим скучает. Поэтому он ограничился только одним вопросом:

– А ты когда-нибудь имел дело с драконами? Мне кажется, с ними не так все просто.

Лукас радостно ответил:

– Нет, представь себе – в жизни не видел ни одного дракона, даже в зоопарке. Но я думаю, уж Кристи с драконом как-нибудь столкуется.

– Да-а, с одним драконом-то, может, и столкуется, но там ведь будет целая куча драконов, раз это драконий город, – возразил Джим, и в его голосе послышались тревожные нотки.

– Ничего страшного, поживем – увидим, старина, – утешил его Лукас. – Давай-ка лучше спать. Спокойной ночи, Джим, и выкинь все из головы!

– Попробую, – отозвался Джим. – Спокойной ночи, Лукас! Некоторое время Джим лежал и думал о госпоже Каакс, стараясь представить себе, что она там поделывает. А потом он попросил доброго Боженьку утешить госпожу Каакс, если она там очень огорчается. И еще он попросил все объяснить ей как следует. Джим никак не мог заснуть и все прислушивался к мирному дыханию Кристи, который уже давно сладко посапывал во сне, но потом и Джим закрыл глаза и незаметно для себя погрузился в сон.

Глава девятая,

в которой состоится цирковое представление, а Некто замышляет против Джима и Лукаса что-то недоброе

Когда на следующее утро друзья проснулись, солнце стояло уже довольно высоко. Как и вчера, вокруг локомотива снова собрались люди, с почтительного расстояния глазевшие на диковинную машину.

Лукас и Джим вылезли наружу и как следует потянулись.

– Отличный денек сегодня! – сказал Лукас. – Самый подходящий для того, чтобы нанести визит императору и объявить ему о нашем решении заняться спасением его дочери.

– А может, лучше сначала позавтракать? – робко спросил Джим.

– Зачем? Я думаю, император нас пригласит позавтракать с ним. Друзья снова направились ко дворцу, поднялись по девяноста девяти ступенькам и нажали на алмазный звонок. Снова распахнулось окошко и в эбеновых воротах показалась толстая рожа.

– Что вам угодно, достопочтенные господа? – пропищала рожа тоненьким голоском, расплываясь в своей слащавой улыбке.

– Мы хотели бы побеседовать с китайским императором, – ответил Лукас.

– К сожалению, у императора и сегодня нет времени, – ответила толстая желтая физиономия, собираясь уже захлопнуть окошко.

– Эй, дружище, постой, – попытался задержать привратника Лукас. – Доложите императору, что двое друзей готовы спасти его дочь.

– О-о-о! – выдавила из себя толстая физиономия. – Это, конечно, совсем другое дело. Будьте добры, подождите минуточку! – С этими словами привратник захлопнул окошко.

Друзья остались ждать под дверью.

Они ждали и ждали.

А потом еще ждали и ждали.

И еще ждали и ждали. Минуточка уже давным-давно прошла. Потом прошло еще много-много минуточек, а толстая рожа так и не появлялась.

Видя, что ждать больше не имеет смысла, Лукас сердито пробурчал:

– Ты прав, малыш, давай-ка лучше позаботимся о завтраке. Может быть, удастся хотя бы пообедать у императора.

Джим стал озираться в надежде обнаружить где-нибудь Пинг Понга, но Лукас, заметив это, сказал: