Читать онлайн Ведьмины слёзы бесплатно

Пролог

Яркое зарево пожара, будто созданное самим дьяволом, заливало горизонт. Пылал и лес, сгорая дотла, оставляя от себя одни угольки. Огненный вихрь катился всё дальше, не останавливаясь ни на секунду, а по небу, застилая звёзды, плыл чёрный дым.

За обезображенными, кривыми и обгоревшими деревьями поднимались страшные языки пламени, жадно пожирающие деревенские домики. Сильный ветер раздул костры на центральной площади. Пожар пытались потушить все жители, но тщетно. Огонь проглатывал дома вместе с людьми, обгладывая до каждой косточки, превращая в пепел.

Ещё недавно здесь кипела жизнь. Ещё недавно здесь бегали дети. Ещё недавно здесь трудились взрослые. Но всё это в прошлом. Сейчас здесь – пепелище, и все, кто мог, сбежали. Сейчас здесь – громко потрескивающие ветки, почерневшие брёвна на месте бывших домов и последние истошные крики догорающих заживо женщин.

Мирабелле Бланш хотелось кричать во всю глотку от невыносимой боли в душе. Запинаясь о коряги и кочки, кое-как придерживая подол платья, она падала в грязь и захлёбывалась слезами. Вытирала порванным рукавом лицо и неслась по зловещему лесу, убегая от погони, в противоположную сторону от своей деревни, догорающей по глупости и неосторожности церковников.

Этого не может быть. Это всё чёртов сон!

Почему моя семья? Почему из-за этих подонков они умерли? Они ведь ничего не сделали!..

Ноги заплетались, подкашивались от усталости, она с трудом бежала туда, куда глаза глядели – в темноту дремучего леса. Туда, где много волков. Дышать становилось всё тяжелее, и глотку разрывало от дыма и кашля. Слёзы разъели и наполнили глаза, и Бланш почти ничего не видела и не понимала.

Одно неловкое движение – и она нелепо запнулась о поганую корягу. А дальше всё происходило как в тумане. Мирабелла полетела вниз, в глубокий, заросший овраг, сдирая кожу на перепачканных руках, коленях и локтях, а разорванное платье трещало, цепляясь за ветки. Было больно! Невыносимо больно! Она с визгом слетела на дно оврага и прокатилась ещё чуть-чуть. Кожу адски саднило, в голове что-то звенело, как церковный колокол, и ребра ныли от ударов, а стоны вырывались из горящей груди, и остатки мартовского снега обжигали сильнее огня. Ей чудом повезло не удариться головой об камни.

Обессиленная, Бланш, тяжело дыша и громко всхлипывая, лежала и видела над собой звёзды, которые больше не перекрывал дым. Значит, убежала далеко. Что ж, как минимум, одна часть плана выполнена – унести ноги подальше от этого ужаса. Но внутри она ощущала пожирающую, как испепеляющий деревню пожар, пустоту.

«Боже, дай мне сил!» – мысленно выкрикнула она и наконец-то смогла сесть, стирая с себя мерзкое месиво грязи.

«Возьми себя в руки. Сосредоточься. Нужно выбраться отсюда», – приказала она себе, а слёзы всё ещё стекали по щекам.

«Думай, думай… Где ещё можно спрятаться?»

Вдруг, как назло, позади послышались мужские возгласы:

– Она здесь! Ведьма точно здесь!

Бланш тут же испуганно обернулась и увидела мелькающие огоньки среди деревьев. Чёрт, как её нашли?! Она собрала всю силу духа, которая у неё была, и мысленно завыла: «Я не ведьма, слышите, я не ведьма!». Но не успела она произнести эту фразу, как первые искры всё же слетели с её пальцев. Она до сих пор не понимала, как это происходило: силы открылись совсем недавно, что считалось очень поздно для появления дара, и все уже отчаялись, что это когда-нибудь произойдет. Теперь искры упали, превратившись в кучку раскалённого пепла. Белла взглянула вверх и увидела чёрные тени, приближающиеся к ней. Сначала они казались просто хлопьями дыма, но потом стали различимы мелкие детали: призрачные, размытые и едва заметные.

Она подскочила и побежала к противоположному склону оврага. Загребая землю руками и ногами, она стала карабкаться вверх. Запыхавшись, Мирабелла всё-таки смогла залезть наверх и, не давая себе времени на передышку, бросилась вперёд.

Она спряталась за большим деревом, прислонившись к нему спиной и трясясь от страха и холода. Бланш зажмурилась и вспомнила все молитвы и богов, которых только знала. Оставалось только надеяться, что её не заметили.

Господи, пусть они отстанут!

Ведь они её не пощадят. Им просто нравится мучить таких, как она. Мирабелла задрожала, представив себя в холодных стальных пальцах этих убийц. Но фортуна снова улыбнулась ей. Скоро все возгласы стихли, а огоньки начали удаляться от выглянувшей из-за дерева Бланш.

Пытаясь взять себя в руки, она стала отсчитывать в уме шаги преследователей.

Пять. Четыре.

Три. Два.

Один.

Они ушли! С неразборчивых мыслей, крутящихся в голове, сходила вязкая пелена, а неугомонно колотящееся сердце медленно успокаивалось. Руки тряслись, но Мирабелла смогла облегченно выдохнуть. Она заметила, что не может унять дрожь во всём теле, хотя ночной воздух был свежим и прохладным, совсем без запаха гари.

В висках резко запульсировало осознание, от ужаса пробирающее до костей: теперь… её жизнь зависела только от неё.

– Почему инквизиторы были так жестоки? – Бланш запустила грязные руки в белокурые волосы и снова заплакала.

Конечно, потому что в деревне появились ведьмы.

По сказаниям, страшные существа, не щадящие никого, насылающие проклятия и болезни, похищающие детей на съедение или для жертвоприношений и соблазняющие мужчин. Могущественные, независимые от слова Божьего, подчиняющиеся только Дьяволу. Как сказали местные инквизиторы и епископ: «Нужно отыскать

всех до единой из этих тварей и сжечь на костре! Никому не избежать за

колдовство кары небесной и наказания от Святой Инквизиции».

Но ведьмы не были такими, какими их все считали. Это их выдали, предали, подставили! Ведьмы помогали людям. Как ещё совсем недавно делали Мирабелла, её мать и сёстры.

Бланш желала исцарапать лица тем и проклинать тех, кто ворвался в её дом совсем не церемонясь, вытащил её мать Анну и объявил ведьмой. Ими оказались и все сёстры Мирабеллы, как бы очевидно это ни звучало, потому что они такие же, как и мать, красивые и обладающие магическим даром. Они даже глазом моргнуть не успели, как их схватили и утащили… А спустя некоторое время, наверное, после суда и пыток, их бросили в костёр… Прямо на глазах Беллы, затесавшейся среди толпы… Чёрт! А если бы она вернулась раньше? Она смогла бы их спасти, уберечь от смерти или сбежать вместе?

Мира закрыла глаза, чувствуя под собой холодную землю, что определённо говорило ей – она точно жива! Тотчас в голове пронеслись яркие и страшные картинки, от которых дыхание перехватывало, словно горло сжимала крепкая рука инквизитора.

Она возвращается в родной дом из другой деревни, куда ходила ради сбора трав для мамы-знахарки, когда видит на главной площади… Костёр пылает! Белла сначала не верит своим глазам, трёт их, растворяясь в толпе зевак. Нет. Правда. Не шутка! Не обман! На костре её мама… А рядом догорают сёстры и незнакомые рыжеволосые женщины.

Яркие языки пламени обгладывают их, стягивая с них кожу невидимыми клыками, превращая в черные, безжизненные угли. Площадь содрогается от истошных криков и стонов боли, но ужасает не это, а то, что людей забавляют страдания несчастных. Всё плывёт перед глазами, Бланш, будто огретая чем-то по затылку, от шока роняет корзинку на землю и кричит, не помня себя:

– Мама! Что вы делаете? Отпустите её! Эвелин! Мари! – она, как обезумевшая, пытается прорваться к костру.

Идиотка… Зачем она кричала? Дура, привлекла к себе внимание инквизиторов!..

А потом… Мирабелла замечает в огне своего отца, Дэвида, и глазам не верит. Моментально складывается полная картина, почему её семья сейчас погибает… Но времени на попытки распутать вереницу мыслей нет – за ней бросаются в погоню.

Бланш истерически расхохоталась, и у неё закружилась голова. Она жива, твою ж мать, жива! Убежала. Улизнула, вывернулась. Но какой от этого толк, если у неё больше нет семьи? Вот так в одночасье – раз, и никого больше нет. А теперь она сгинет в этом проклятом лесу. Смех перешёл в тихий всхлип, а после что-то безвозвратно оборвалось внутри, перевернулось и надломилось, отравляя её душу ядом, и Мира закричала во всю глотку, будучи полностью уверенной, что её никто не услышит:

– Сволочи, твари! Предатели. Ненавижу вас, Говарды! Будьте вы прокляты, – она отчаянно ударила по земле и попыталась подняться, но ни порезанные до крови руки, ни ноги не слушались её

Бланш хотела разорвать себя на кусочки, чтобы избавиться от этой боли. Зачем они согласились помочь Эдварду спасти его сына? И глупцу было бы понятно, что он не выживет – это подтвердили даже врачи.

– Мы сделали всё, что могли! А ты, сукин сын, так отплатил нам? Обвинил нас в колдовстве? – прошипела она и упёрлась ладонями в месиво грязи, снова обессилено упав.

По всей видимости, теперь охота объявлена и на неё. Куда идти? Где искать пристанище? Кому нужна деревенская девчонка? Разве что публичному дому! И как прятать магические силы, рвущиеся изнутри?..

✠✠✠

Четыре года назад

В просторной, светлой, но всё равно мрачной комнате с обшарпанными, где-то отклеившимися обоями нервно расхаживал и был готов сейчас же взорваться от злости Киллиан О’Коннел.

– Отец, вы издеваетесь?! Я не ослышался? Вы серьёзно поставили

меня перед таким выбором? Но как же Розалин?

Он был вне себя от злости.

Какого чёрта – да, Киллиан бы не побоялся такого выражения в доме священника, – дорогой папочка не стал прислушиваться к его мнению? Почему именно О’Коннел должен продолжать семейное дело? Почему он должен ехать учиться в эту семинарию, будучи отнюдь не похожим на набожного человека? На эту роль гораздо больше подходил его брат-гробовщик – Лиам. Праведник, сразу видно: сын своего отца! Профессия – то, что нужно, очень не греховно. Быть может, Брендан просто решил отомстить Киллиану за то, что тот посмел возразить? Как бы то ни было, О’Коннел готов был воевать столько, сколько нужно. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать.

– Именно! На этот счёт у меня есть благословение свыше. Прояви хоть немного уважения к своему отцу. Да, тебе всего восемнадцать лет, но ты уже наш человек, и я люблю тебя, – произносил напутственную речь Брендан О’Коннел, пытаясь успокоить беснующегося сына. – Розалин, если любит тебя, то дождётся. И вообще, ваши неузаконенные отношения – это грех и позор для моей седой головы.

– Я уже заметил, как вы меня любите, папа, – Киллиана распирало от ярости, и он сел в старое кресло, сжав кулаки. – С Розалин я разберусь сам, а известность можно получить не только приняв сан священника, но и поступив в академию! Я уже тысячу раз говорил вам, что хочу стать следователем, чёрт возьми. – Отец ни за что не упечёт О’Коннела в семинарию. Только через его труп.

Брендан, как праведный священник, женился лишь один раз и всю свою жизнь посвятил Богу, в отличие от Киллиана, которому ещё хотелось погулять да свет повидать и провести время со своей любимой Розалиной.

– Не чертыхайся! – рявкнул отец, прожигая сына гневным взглядом и смотря в его ярко-голубые глаза. – Будешь так же сквернословить в храме, не будет тебе духовной карьеры. Радуйся, пока я жив, что забочусь о тебе и даю возможность где-то учиться, и делай, что говорят. В любом случае, сыщиком тебе не стать. Рождённый ползать, летать, увы, не будет.

Ничего нового. Примерно такой ответ Киллиан и ожидал услышать от него – тот всегда вставлял такие острые и подавляющие шпильки.

О’Коннел был единственным из их семьи, кто напрочь отрицал все церковные устои. Он категорически отказывался верить в ведьм и магию, а также сомневался в существовании Бога. На уроках в церковно-приходской школе он, откровенно говоря, скучал и без конца спорил с преподавателями, заработав не лучшую репутацию. В гимназии учился уже прилежнее из-за уклона там был на научные предметы. Киллиан с самого детства видел изнанку церкви, её мерзкую и тёмную сторону, которая подтверждала его домыслы: если Бог на самом деле есть, то для каждого человека он свой, и никакие посредники между ним и человеком не нужны. Да и если бы это было бы правдой, отец бы не позволял себе бить его.

А пока доказательств нет – этого не существует! Киллиан верил лишь сухим фактам, которые предоставляли ученые. Наука и книги были его жизнью, и отца очень раздражало это, особенно его подозрительные читательские кружки, где частенько обсуждали что-то прогрессивное. Он хотел помогать людям, расследуя преступления, ловя грабителей и убийц и наказывая их по заслугам, а не читать молитвы в церкви. О’Коннел хотел наполнить свою жизнь удивительной гаммой эмоций и красок похлеще, чем в остросюжетных романах.

Но больше всего поражала «Святая» Инквизиция, которая и вовсе отбивала у него желание заниматься духовенством! Он считал, что они – самые что ни на есть жестокие преступники, ведь придумывают дикие и извращенные казни для невинных людей.

От этой мысли Киллиана передернуло, и он запустил руки в тёмно-каштановые, почти чёрные волосы.

– Знаешь, папа, я этого добьюсь, как бы ты в меня ни верил, – резко перешёл на «ты» О’Коннел и поднялся с кресла, даже не дослушав очередные нотации Брендана. Надоело!

Весь день Киллиан не находил себе места, раздумывая, что скажет своей пассии и как она воспримет это. Спорил сам с собой и одновременно пытался успокоиться. Он не хотел даже видеть отца, не то что слышать его громкие речи. Удручало ещё то, что до конца приёма документов для поступления оставались считанные дни – обучение начнётся в октябре. Брендан точно не даст ему шанса… Проклятие!

Абсолютно подавленный, выбитый из колеи и желающий исчезнуть с этой планеты Киллиан решил проветрить голову, прогуляться по городу, а заодно встретиться со своим лучшим другом Робином Блэквудом. Может, он сможет подсказать и помочь?

Мимо мрачного О’Коннела по улицам проезжали не менее мрачные, серые и грязные кареты, лошади громко стучали копытами, отбивая единый ритм, а колёса дребезжали и ударялись о булыжники. В лицо ему дул резкий, редкий для юга ледяной ветер, и пыль попадала в глаза, а небо заволокло тучами, и на душе была безнадежность. Киллиан шёл по парку, в котором уже начали опадать листья с деревьев, запахнув чёрный сюртук и засунув руки в карманы. Вдруг послышался замогильный звон церковного колокола. Из-за него вороны, сидевшие на ветках, резко взлетели и громко закаркали. Это окончательно убило надежду и радость.

– Самое настоящее захолустье. Что в центре, что на окраине – как на кладбище, – проворчал О’Коннел и приметил впереди главную библиотеку города.

Угрюмое четырёхэтажное здание с полукруглым окном в крыше нагнало ещё больше тоски. Поднявшись на несколько ступеней, он взялся за тяжёлую медную ручку. Дверь медленно открылась. Киллиан недолго бродил по коридорам и совсем скоро увидел Робина, махавшего ему рукой и широко улыбающегося. Он слабо улыбнулся, когда заметил, что друг сидит не один, а с Рейвен – красивой брюнеткой с карими глазами. Она поднялась со стула, быстро и с любовью коснулась губ Блэквуда и убежала из зала быстрее, чем Киллиан успел что-то сказать. Несмотря на свою открытость, Робину не очень везло с девушками, и О’Коннел делал ставки, что и Фергусон долго не пробудет с ним. Он никогда не играл с огнём и не любил, чтобы его обольщали. Но его очень трогала горячая забота, которую проявляли друг к другу эти голубки.

– Привет, дружище! Что за спешка? – Робин кивком пригласил Киллиана сесть рядом. Тот быстро снял тёплый сюртук, поправил высокий воротник свободной рубашки и отряхнул от уличной пыли брюки. – Что-то случилось?

– Не будь то настоящая катастрофа, я бы не сорвал тебя с места. Второе пришествие, твою мать! – возбуждённо и злостно выкрикнул О’Коннел, и на него обернулись немногочисленные посетители.

– В каком смысле? – Блэквуд непонимающе поднял бровь и запустил руку в каштановые волосы. – У тебя вид… Извини, у тебя действительно безумный вид.

– Единственный, кто здесь спятил, – это мой папаша! Он решил отдать меня в семинарию. Поставил перед фактом: «О, сын мой, ты должен продолжать моё дело», только перед этим забыл спросить, хочу ли я этого, – спародировал его голос Киллиан и рассерженно сплюнул на пол. – И знаешь, что? Самое отвратительное, что у меня нет другого выхода.

– Что?! Что за чушь? – оторопел друг и удивлённо уставился на О’Коннела. – Почему не можешь?

– Да потому что денег на обучение в юридической академии нет. Мне никто их не даст… а в семинарии всё бесплатно. Хоть в глубине души я наивно полагал, что отец разрешит мне делать то, что я хочу, и, наверное, нашелся бы какой-то вариант. Однако уже все предрешено: в моей семье ты можешь стать либо священником, либо гробовщиком! Прекрасный выбор, не так ли? – саркастически рассмеялся Киллиан.

– Лучше некуда. Так чего же не копаться с трупами и делать гробы? Тем более бизнес этот прибыльный. Ты же мечтаешь стать детективом, там тоже много мертвецов, – с надеждой произнёс Блэквуд.

– Если бы! Лиам уже занял эту нишу. И стоило ему лишь родиться на пять лет раньше меня, чтобы забрать такую выгодную должность себе… Кто-то обязательно должен продолжить дело отца, – тяжело вздохнул О’Коннел и уронил голову на сложенные на столе руки.

– И что ты выбрал?

– Естественно, семинарию, – Киллиан прикрыл лицо ладонями.

– Ты так легко отказался от мечты?! Как? Я тебя не узнаю!

– Будто бы я мог выбирать. У меня нет иных вариантов – хоть какое-то образование лучше, чем ничего, – раздосадовано фыркнул он.

– А потом ты вдруг решишь податься в монахи? – мрачно усмехнулся Робин, совершенно обескураженно смотря на друга.

– Боже упаси, конечно, нет. С другой стороны, семинария, в конце концов, находится в большом городе, там есть бурса. И это шанс вырваться из этого захолустья! Получить свободу и уехать подальше от этой фанатичной семейки. Меня никто не будет контролировать. К тому же, – О’Коннел поднял указательный палец вверх, – можно попытаться заработать денег для оплаты юридической академии, прежде чем я приму сан и обет безбрачия, – он вздрогнул и, полный уверенности, серьёзно заявил: – Я заберу документы, Розалин и уеду с ней в закат! Я не хочу на всю жизнь остаться один, без дамы сердца и стакана виски вместе с друзьями по выходным.

Блэквуд как-то странно покосился на Киллиана и с нервным смешком спросил:

– Ты точно сын священника?..

✠✠✠

В тот день О’Коннел всё-таки согласился с отцом, мысленно всё больше и больше продумывая свой план. Брендан невероятно гордился собой, что отправил нерадивого сына в семинарию.

А на следующий день Киллиан, переполненный волнением, отправился к Розалине. Он искренне надеялся, что она поймёт и дождётся. Но О’Коннел глазам своим не поверил, когда увидел её в окне престижного трактира, мимо которого проходил, вместе с другими мужчинами. Их было трое. Они целовали её, беспардонно лапали и стискивали в объятиях, а она улыбалась им в ответ, и Киллиан, как идиот, стоял и наблюдал за этим. В этот момент у него замерло сердце, ему хотелось кричать, что он всё не так понял! Это обман! Видение. Что, чёрт подери, происходит и почему он до сих пор просто пялится на то, как его любимую домогаются? Нет, он не допустит этого!

О’Коннел сорвался с места и кинулся в трактир. Он с грохотом распахнул дверь и лихорадочно осмотрел зал, его взгляд столкнулся с зелёными глазами Розалин. Она мгновенно побледнела от ужаса, застыла, но тотчас отпрянула от незнакомцев.

– Не смейте трогать её! Уберите свои грязные руки от неё! Розалин, они тебя притащили сюда, да? – разъярённо рявкнул Киллиан, подлетев к трём здоровякам. Он едва ли доставал им до плеча, но это ни капли не страшило его, наоборот – разжигало огонь злости. На лице возлюбленной промелькнул испуг, замешательство, её рука соскользнула с плеча одного из них, и она попыталась подобрать слова, поднявшись:

– Киллиан, дорогой, ты… всё не так понял! Они не хотели мне делать больно, они мои друзья, – слегка улыбнулась она, пытаясь его успокоить, и с жалостью глянула на букет свежих полевых цветов. – Что ты вообще тут забыл? – испуганно возмутилась Розалин под громкий хохот мужчин.

– Что? Друзья? Лучше ты мне ответь, что ты забыла здесь, мать вашу? – рассвирепел О’Коннел, и она тут же стушевалась под его напором.

– О, милочка, я так понимаю – это твой щенок, о котором ты говорила? Много же ты секретов от него таила, – издевательски рассмеялся блондин с уродливым шрамом на щеке.

– О чём вы? Я не понимаю… – ответ осадил Киллиана, и он растерянно отшатнулся назад.

– Это так мило! Салага не понимает, о чём идёт речь. Давай, расскажи же, чем ты занимаешься после работы, – ядовито выплюнул другой, уже более худощавый мужчина, пренебрежительно пихнув Розалин в плечо. О’Коннел ошарашенно застыл, когда та попыталась выдавить из себя какие-то оправдания, однако её нахально прервали:

– Так вот, знай, мелюзга, она подрабатывает жрицей любви! Знаешь таких? Женщин, слабых на передок, – с презрением и глумлением бросил третий и злорадно ухмыльнулся, отпив из кружки, по всей видимости, алкоголь.

– Что?! Нет! Это какая-то глупость… – Киллиан не поверил. Он просто не мог даже предположить, что его любовь может оказаться такой… Не мог же он так оплошать. – Рози, ну же, скажи, что это не так! – отчаянно воскликнул он, всплеснув руками. Это никак не укладывалось в голове. Весь мир вокруг посыпался на осколки, в глазах серело, и сознание его угасало от боли.

– Вы только посмотрите! Этот слабак таскался за шлюхой! Не нашёл себе пассию получше? – в унисон смеялись они, и О’Коннелу казалось, что жизнь рушится, голова кружится, а на глаза непроизвольно наворачиваются слёзы, и в горле першит. Внутри всё бурлило от неразберихи. Ему настолько нагло врали, а унизительные выкрики, на которые обернулись все люди, сыпали соль на рану ещё сильнее.

– Кто бы говорил. Человек, который точно так же с ней спит. Выходит, ты тоже не смог найти себе пассию получше. Вы стоите друг друга, – Киллиан хлестнул наглеца резким ответом, не собираясь давать себя опускать у всех на виду.

– Киллиан, я все тебе объясню! – стушевалась Розалин и заметалась, пытаясь спасти собственную репутацию в его глазах.

– И тебя всё устраивает? – разочарованно процедил О’Коннел, чувствуя, что её святой образ в голове с болью рушится, оставляя за собой лишь шлейф ненависти.

– Я… Да, но всё гораздо сложнее, чем ты думаешь, – она отчаянно залепетала и с ужасом посмотрела на него. Он не хотел слышать и слова от неё и больше ни минуты не пробудет в этом гнилом заведении. Если её выбор таков, то ничего сделать нельзя. Киллиан задохнулся от ярости и швырнул букет на стол, злобно прошипев:

– Да подавись ими. Живи, как знаешь, забудь про меня, – не одарив Розалин даже взглядом, он ушёл из трактира. Невыносимая боль пожирала его изнутри, раскалывая сердце на маленькие частички. Она просто использовала его, как игрушку.

Больше никакой любви между ними и быть не могло. Конечно, потом, когда они ещё раз встретились, Розалин пыталась всё отрицать, затем извиняться, но О’Коннел был непреклонен. Он просто сообщил весть, что уезжает и надеется, что никогда не увидит её. Теперь Киллиан был на сто процентов уверен, что ему нужно сменить обстановку.

✠✠✠

Никогда в жизни Киллиан ещё не был так рад тому, что послушал отца. Ведь теперь тот думал, что всё под его контролем, и сыночек на правильном пути, и, как бы это странно ни звучало, стал следить за О’Коннелом меньше. Единственное, что он требовал, – это приезжать обратно в их городок, Портвейл, несколько раз в год, что Киллиан делал с неохотой. Он бы с удовольствием никогда туда не возвращался, да вот матушку он слишком любил, и там его всегда ждал Робин, уже успевший обвенчаться с Рейвен. Его ожидания всё же не подтвердились насчёт несерьёзности их отношений.

О’Коннел пытался отовсюду получить выгоду, даже от обучения в семинарии, поскольку там были не только духовные предметы, но и вполне прикладные и нужные в жизни, к примеру: правоведение, философия и различные языки, – что очень пригодилось бы ему в будущем. Киллиан привык довольно быстро к постоянному чтению молитв, участию в мессах и ношению чёрной рясы, которую он благополучно скидывал сразу после учёбы и перевоплощался в обыкновенный костюм. К слову, ему в какой-то степени даже нравилась ряса с белым воротничком, ведь ему чертовски шло. Киллиан и учился-то неплохо, единственное, что ему не нравилось – это теология. Ну да бог с ней. Всё равно она в жизни понадобится не больше, чем астрономия.

Радовало, что ему никто не мешал втихую иногда встречаться с разными девушками. Однако из семинарии О’Коннел выбирался окольными путями, словно через тернии, с ужасным трудом, да и всегда приходилось тащить с собой друга, потому что по правилам семинаристы могли ходить по городу исключительно парами. Отдельной историей было то, как О’Коннел подговаривал Дилана Хамберта побыть сопроводителем, чтобы вызвать меньше подозрений. И уже отойдя достаточно далеко от бурсы, Киллиан мог его отпустить и переодеться в мирскую одежду.

Однажды на огромном городском празднике Киллиан случайно познакомился с интеллигентными людьми – адвокатами из местной важной конторы. Он быстро сблизился с ними, объяснив всю плачевность ситуации. Теперь уже друзья без проблем согласились помочь О’Коннелу с поиском работы. И далеко ходить не нужно было: после учёбы в семинарии он до самого вечера перебирал бумажки в их конторе, за что и получал деньги. Киллиан планировал воспользоваться связями друзей и буквально через год, когда он бросит обучение, наконец-то поступить в Салемскую юридическую академию, продолжая врать отцу, что стал дьяконом.

О’Коннел едва ли не дышал и грезил этой мечтой и потому работал за троих. И вот – о, боже! – этот день подкрался неожиданно! Наступили выпускные экзамены, после которых Киллиан обязан был принять решение – хочет ли он продолжать обучение или нет.

Он сдал всё на отлично, чему был неимоверно рад, и сейчас, преисполненный духом авантюризма и уверенности в себе, шёл по светлым, расписным, украшенным иконами коридорам семинарии, направляясь к своему куратору в кабинет. О’Коннел с решительным настроем собирался объявить о своём выборе.

Киллиан постучал в высокие, тяжёлые, деревянные двери и отворил их. Стены уютного кабинета, знакомого по прошлым посещениям, были заставлены стеллажами с книгами, а за столом сидел человек в серой рясе. Он поднял глаза от лежавшего перед ним документа и приветливо улыбнулся О’Коннелу.

– Заходи, сын мой, – сказал Уильям, показав жестом на кресло. – Чего стоишь в коридоре? В ногах правды нет. Садись. Чего же ты хотел?

– Да вот, святой отец… Я сдал все экзамены, подумал и понял, что из меня выйдет очень плохой священник… – прокашлялся Киллиан и замялся. – Можно выпить воды? – он быстро взглянул на графин с водой и рядом стоящий стакан.

– Да, конечно, – куратор кивнул, и О’Коннел налил себе попить. – И что же ты такое говоришь? Из тебя выйдет хороший священник! Один из лучших в параллели.