Читать онлайн Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2 бесплатно

Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

ISBN 978-5-0060-8411-7 (т. 2)

ISBN 978-5-0060-8120-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рис.0 Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Исследование исторических событий России разворачивает общественное движение страны с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической школой, анализирует их с точки зрения христианской философии. Например, образование Руси, имеющей два основания – духовное и политическое, крещение, произошедшее далеко не в привычной интерпретации современной исторической наукой, которое следует правильнее обозначить крещением в омоложение, чем в спасение, в справедливость, чем в милость, «сумасшествие» Ивана IV Грозного, который всей своей силой олицетворял это русское крещение, вылившееся затем все это в сумасшествие Смутного времени, реформатор Никон, искавший не новых начал, а старых взаимоотношений. Показывается, как русская система сопротивляется силе ее цивилизующей, впадая тем в состояние, точно сказанное классиком – «шаг вперед, и два назад» – в свою молодость, чему яркое подтверждение служит деспотичное и в то же время реформаторское правление Петра I, а затем развернувшаяся морально-политическая эпопея трилогии в лице Петра III, Екатерины II и Павла I. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как закономерный итог увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала», ставшее основанием наступившей в XX в. в Восточной Европе (России) «новой» эры – необычайной молодости высшей фазы общественной справедливости в идеальном воплощении состояния высокого достоинства кристаллизованного матриархата.

Рис.1 Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Рис.2 Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Рис.3 Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

НОВАЯ СИЛА С ХАРАКТЕРОМ ХИЩНИКА. ДАНИИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ, ЮРИЙ ДАНИИЛОВИЧ

В становлении русского государства случилось то, что, с точки зрения обычной логики, казалось, не должно было произойти: как писал Н. Г. Чернышевский, «исторический путь – не тротуар Невского проспекта»1.

В середине XIII в. Московское княжество представляло собой маленькое и незначительное образование. В своем завещании Александр Невский оставил Москву младшему сыну Даниилу, которому на момент смерти отца было два года. Его воспитателем и опекуном был дед – князь Ярослав Ярославович Тверской. Когда Даниил подрос, то первое время он всегда выступал союзником Твери, в борьбе князей за титул великого князя. В 1293 г. Москва подверглась вторичному разграблении монгол, в ходе противоборства князей, но вскоре она оправилась. После смерти старшего сына Александра Невского Дмитрия, великим князем становится Андрей Городецкий, младший же сын, Даниил Московский, оказался вторым на ярлык великого князя.

В характере Даниила сочетались такие стороны, как решительность, дальновидность, жестокость. В сумме все это можно другими словами назвать проявлением твердого логизма, ориентированного на низменные стороны человека, – именно это «золотое» качество станет непоколебимым фундаментом всех московский правителей. В 1301 г. московская рать неожиданно нападает на Рязань и во время переговоров пленит Рязанского князя Константина Романовича. Первый удар был нанесен с наиболее выгодным политическим расчетом, т. к. Рязань владела Коломной, захват которой открывал контроль над средним течением Оки, соединявшееся через Москва-реку с Москвой.

Не менее важным по своим последствиям стало расширение Москвы за счет Переславского княжества, где в это время умирает бездетный племянник Даниила. По правилам Переславское княжество должно было перейти к великому князю, но Даниил в 1302 г. добивается от умирающего племянника завещания в его пользу. По сути, здесь столкнулись две традиции: традиционного присоединения выморочного княжества к великокняжескому домену и воля князя распоряжаться своей «отчиной». Великий князь Андрей Городецкий попытался оспорить завещание, но Московский князь не пустил великокняжеских наместников в Переславль. Несколько позднее эти действия, очевидно, вследствие преподношений и политики противопоставления, были санкционированы в Орде и, таким образом, обрели законность.

На протяжении истории в моральной атмосфере Москвы было ярко проявлено двойственная природа гармонии – аскетическая простоватость, находившихся под законом, выстраивавший вектор движения, и состояние раскрепощения (взлета) до разнузданности, находившихся вне закона, устанавливающих закон. Поэтому в отображении свойств гармонии, хаоса и скрепления (цементирования), Москва воплощает состояние «единения противоположностей» – закона и беззакония, беззаконие, которое является фундаментом гармонии в ее краеугольном факторе свободы, и закон, который управляет и тем поддерживает форму беззакония. Поэтому властный московский стиль изначально представляет слиток, когда беззаконие является законом, а закон – беззаконием, воплощает природу волшебства формулы единства, а в волшебстве – мистический принцип движения – через «0».

Московский удел, потенциально возросший до конкуренции ближайших небольших княжеств, стал методично поглощать их, используя при этом все свои качества, хитрость, силу и холодный расчет, по оценке В. Ключевского, князья как «беззастенчивые хищники»2. Своекорыстный интерес московских правителей, отображавшие духовные начала данной местности – целостность, её системный мистицизм, оставленный здесь предками печатью в виде названия (разновидности названия целостности мира), где мокша это херо-гоило – целостность-личность (в степени супер), – с суровым реализмом неизбежности смерти и потому в состоянии истерики жаждавшая отдаления этого момента в приобретении энергии, т.с. из лучших побуждений, но без лишних иллюзий, проявлявшееся в стремлении распространить свои владения дальше, причем способом волшебства – минимальных затрат, при помощи покровительства внешней силы, – совпал с монашеским православием, ее внутренним содержанием тяги к природе целостности и, соответственно, вхождением в систему псих, и, соответственно, создания целостной природы человека, т.е. его обожествление через умопомешательство в признании спасения, которое в действительности является отрицанием спасения посредству страдальческого к нему отношения, осуществлявшееся здесь став двумя взаимодополняющими духовными факторами по уводу от Бога, и еще раз совпал с другим явлением – необходимости формирования общерусской народности, её стремление к освобождению и обретение независимости. Потому он (эгоизм московских правителей) был предоставлен взору истории в лице династии, создавшая деспотический режим своей власти – псих режим, воплощая примитивный типаж устройства общества на началах мира животной стаи, – то были истинно православные личности – расчетливость, суровость, властность, эгоизм, хитрость и заискивание перед сильным являлись неотъемлемыми качествами их внутреннего содержания, – истоки расширения Москвы находились вовсе не в гениальности московских князей, но в большем стремлении их к величинной покойственности, в атмосфере «единства противоположностей» принимавшее вид политической реакционности, – в России народная тяга к системной покойственности, мировоззрению рождения-становления и царской власти слившись, воплотится в магическую форму управления: в истории московского православного русского государства через «половые органы» будут выстраиваться все общественные отношения, негласно подчеркивая тем фаллическую природу Московии, приказная система на началах внутреннего эгоизма и покоя, так, что даже резко выраженная озлобленность будет подтормаживаться и не превосходить озлобленность народов иных конфессий и религий, создавая иллюзию миролюбия – само подтармаживание этой системы будет восприниматься за милостивость, – станет здесь эталоном могущественности и величественности, солнцем, олицетворяющим русское сознание чистоты мира, как тот же Ключевский пишет, «продолжают его мирными хозяевами»3.

Москва, как идея мировоззрения лучшести, будет притягивать к себе и находить общий язык-дружбу себе подобных, мир лучшести, в реальном мире обозначенное обстоятельством невежественности, в дружественных объятиях общего мира лучшести сближаться-срастаться крепостью близких отношений, вплоть до интимности. Поэтому арианское православие станет часть государственной системы, поэтому исторически ориентируясь на более христианский Запад, Москва по внутреннему содержанию будет оставаться природой необузданного пса, ведущего дружбы с дикими ободранцами состояния свободы.

Московские властители, образовав государственность при помощи бандитских взаимоотношений, так или иначе силового подчинения, и дальше продемонстрируют пример алчного правления нацеленное на личностное превозношение, которое достигается всеобщим закрепощением, которым многие будут недовольны, с желанием вырваться из цепких рук Москвы для более свободных, со всех сторон более выгодных, отношений с миром западной цивилизации, что Москвой, в свою очередь, будет расцениваться изменой себе, маскируя это под пафосное определение Отечества и своей веры, с приложением усилия ее искоренения путем злостного покарания всех изменников, реальных, и для острастки превентивным ударом по всем гипотетически возможным.

В начале XIV в. В Москва становилось уже одним из самых крупных княжеств Суздальской земли, это поднимало её политическое значение, практически была второй на северо-западе после Твери, тогда как прежние центры Залесской Руси, в результате набегов и княжеских усобиц, наоборот, свое значение стремительно теряли.

В 1303 г. Даниил Александрович скончался, Московское княжество перешло его сыну Юрию Данииловичу. Характерные черты Юрия отображали такие качества, как упорство, беспощадность и неразборчивость в средствах. Для него годилось все, что помогало победить соперника. Став Московским князем он уверенно подхватил отцовское знамя борьбу за превосходство. Так, уже в том же 1303 г. Москва отвоевала у Смоленского княжества Можайск. Юрий Даниилович почувствовал себя настолько сильным, что решил вступить в борьбу за великокняжеский стол.

В 1304 г. Михаил Ярославич Тверской оправился в Орду за ярлыком, туда же следом собрался и Юрий Даниилович Московский, пытался оспорить себе право на великое княжение. Его не смущало, что Михаил был старшим в роду, что его поддерживали бояре покойного князя и даже глава православной церкви митрополит Максим, который уговаривал Юрия не ездить в Орду и не ввергать в новый раздор русские земли. Но Юрий не обращал внимания. В итоге Михаил Ярославич и Юрий Данилович оказались в столице Золотой Орды одновременно. Несколько месяцев хан Тохта раздумывал, кого бы предпочесть, и соискатели княжеского ярлыка жили в его столице. А в это время в разных частях Руси продолжалось «неустройство». Наконец Тохта сделал вывод, и Тверской князь Михаил был торжественно провозглашен старшим.

По прибытии на родину Михаил сразу послал своих наместников в Новгород и войско в Переславль-Залесский (разрешить историю противоречия завещания и традиции в свою пользу), где в это время княжил брат Юрия, Иван Данилович. Иван отбил войско великого князя, а Юрий тем временем уже пытался захватить зависимую от Твери Кострому. Так началось открытое противостояние Москвы против Твери (следует не упускать из вида, что Тверь собою отстаивала Владимирский великокняжеский стол). Инициатором борьбы являлся неуемный Московский князь. Он попытался овладеть политическими позициями в Новгороде и выгнать оттуда тверских наместников. Михаил ответил войной, разорением Московских земель, ожесточенными сражениями, спаленными селами и городами. Дважды, в 1306 и в 1308 гг. тверское войско подступало к Москве, но взять город не смогло. И хотя инициатором кровопролития стал Михаил, современники винили в новой усобице Московского князя, поскольку он, вопреки древнему обычаю, будучи младшим, затеял спор о старшинстве. Они также осуждали Юрия за убийство Рязанского князя Константина, плененного ещё Даниилом и в шесть лет мирно жившего в Москве. Этого бессмысленного злодейства не поняли даже родные братья Юрия – Александр и Борис Даниловичи. Они отвернулись от брата и уехали ко двору великого князя в Тверь.

Если на полях сражения Михаил доминировал, то в церковной политике он оказался недальновидным, чем и воспользовался Юрий. В 1305 г. умирает митрополит Максим. Михаил решает возвести в этот сан игумена Геронтия, которого он посылает на поставление в Константинополь. Но одновременно с ним для поставления на Галицкую митрополию (образовавшаяся вследствие недовольства переселением митрополита во Владимир), в Царьград прибывает игумен Спасского монастыря на Волыни, Петр. Патриарх, крайне негативно относившийся к разделению русской митрополии, счел, что настал идеальный момент для восстановления церковного единства Руси. Он принимает «соломоново» решение: чтобы не обидеть ни Галицкого, ни Владимирского князей, возвестил на митрополию галицкого кандидата, но его местопребывание определить Владимир.

Петр был поставлен митрополитом летом 1308 г. На первых порах он остановился в Киеве, посетил Юрия Галицкого, а в 1309 г. появился во Владимире, и был сразу встречен Михаилом враждебно. Вместо того чтобы принять свершившееся как данность и сделать нового митрополита своим союзникам, он счет себя униженным, что отвергли его кандидата. Михаил ставит целью добиться смещения Петра и через Тверского епископа Андрея обвиняет его в «симонии» (продаже церковных должностей). В 1311 г. в Переяславле собирается собор для суда над митрополитом.

Против сфабрикованных обвинений Михаила на стороне Петра выступил Юрий. Заседание собора было бурным, между светскими противоположными сторонами дело едва не дошло до оружия. В конечном итоге процесс был выигран, собор обнаружил полную правоту Петра, планам же Михаила не суждено было сбыться. Просчет великого князя в церковной политике, впоследствии стал играть значительную роль в противостоянии с Юрием, который боролся с Тверским князем совершенно нехристианскими методами, но зато теперь во всем имел поддержку со стороны церкви.

В борьбе за великое княжение Юрий использовал постоянные интриги, подкупы, доносы. Но ничто не могло поколебать твердое положение Михаила, пока ханом Орды был его покровитель – Тохта. Михаил Ярославович даже присвоил себе титул «великий князь всея Руси», а в письмах к нему уже появлялись обращения «царь». В 1312 г. Тохта умер, вместо него ханом Золотой Орды стал Узбек. Будучи истинным мусульманином, он под страхом смерти потребовал от всех своих подданных принятия мусульманства. К тому времени среди монголо-татар было уже немало христиан, и те от репрессий в большом количестве бежали на Русь. По сложившейся традиции Михаил отправился в Орду, подтвердить у нового владыки право на великокняжеский ярлык и вернулся в 1315 г. За это время Новгород занял Юрий, а Михаилу оставалось только жаловаться в Орду на самовольство Московского князя. Хан Узбек, намереваясь вмешаться в княжескую усобицу, потребовал, чтобы Юрий немедленно приехал к нему на поклон. Михаил Ярославович, уверенный в благополучном исходе дела, взял золотоордынскую конницу и отправился вновь покорять Новгород, а Юрий Даниилович прибыл в Орду и оставался там до 1317 г. В Орде Юрий всячески обвинял соперника в утаивании дани и скрытом сопротивлении Орде. Со временем он вошел в доверие к хану и даже женился на его сестре Кончаке (в крещении – Агафье). В итоге Юрию удалось выпросить у хана ярлык на великое княжение. В конце лета 1317 г. он возвращается на Русь, ведя с собой монгольскую рать во главе с воеводой Кавгадыем.

Понимая, что Юрий ищет повода для карательной акции против Твери, Михаил не стал сопротивляться и отправил к нему послов со словами «Будь великим князем, если так угодно царю татарскому. Только оставь Михаила спокойно княжить в его наследии; иди во Владимир и распусти войско»4. Юрий ничего не ответил послам, но московско-монгольская рать вторглась в пределы Тверского княжества, чиня притеснение местному населению. Три месяца москвичи и монголы хозяйничали в Тверском княжестве, вынуждая Михаила оказать сопротивления. Наконец 22 декабря у местечка Бартеново, в 40 верстах от Твери, произошло сражение, в котором Михаил одержал полную победу. При этом среди их племянников оказались и жена Юрия, Кончака, и брат Борис. Потерпев поражение, Юрий с остатками дружины нашел убежище в Новгороде, который дружно поднялся на его защиту. Но битвы на сей раз не было, т.к. князья договорились вместе ехать в Орду на ханский суд. Договор был скреплен грамотой, где впервые Юрий Даниилович именовался великим князем.

В стремлении подчеркнуть вынужденный характер своих действий, Михаил отпускает Кавгадыя в Орду с богатыми дарами. Но на беду Михаила, находившаяся в Твери Кончака неожиданно умирает. Воспользовавшись желанным поводом, Юрий обвиняет Михаила в её отравлении. Напрасно Тверской князь пытается оправдаться и шлет в Москву посла с предложениями мира. По приказу Юрия посол был казнен.

Весной 1318 г. для выяснения всех обстоятельств в Орду были вызваны и Михаил Ярославович и Юрий Даниилович. Юрий сразу отправился к хану и стал восстанавливать его против великого князя. Михаил же не спешил, но послал в Орду своего сына 12-летнего Константина, как залог своей верности. Михаила все отговаривали, но он, оставив завещание, отправился в августе в Сарай. 6 сентября 1318 г. прибыл на Сурожское (Азовское) море к хану. Шесть недель прошли спокойно, но потом начался суд. Тверского князя корили за нанесенную ханскому послу обиду, за неуплату дани Орде, за смерть Кончаки. Михаил защищался, как мог, но все было бесполезно. На первом собрании в Орде Михаилу бросили грозные упреки, на втором судилище он уже находился с колодкой на шее. Княжеские слуги, старавшиеся облегчить страдания Михаила, предлагали ему устроить побег, но князь отказался бежать, дабы не ввергнуть в беду своих подданных.

Хан Узбек ещё никак не мог решить судьбу русского князя. 22 ноября 1318 г. Орда стояла за Тереком. В этот день к кибитке, в которой томился князь Михаил, подъехали Юрий и Кавдыгей со своими людьми. По приказу Юрия его слуги набросились на пленника и зверски расправились с ним. Потом толпа разгромила имущество князя Михаила. Юрий послал тело великого князя в Маджары (на месте современно Буденновска). Там многие люди хотели внести тело в церковь, но бояре не разрешили это, поставив его в хлеву, а позже избегали останавливаться у церквей. Тело Михаила Ярославича в 1319 г. перевезли в Москву и похоронили в Спасском монастыре, а в 1320 г. после возвращения Юрия из Орды, родственникам было дано разрешение забрать тело и похоронить в Тверском Спасо-Преображенском соборе (построенным Михаилом).

Московские летописи долго замалчивали историю Михаила Ярославича. В 1549 г., когда борьба с Тверью уже была далеким прошлым, РПЦ канонизировала Михаила, причислив его к лику святых. В отличие от священства московские «историки» так и не простили Тверского князя. В XVI веке в Никоновской летописи утверждалось, что князь замышлял бежать к немцам со своей казной и посылал деньги папе в Рим.

После расправы князя Михаила Тверского в Орде, Юрий Даниилович получил от хана ярлык на великое княжение. По возвращению из Орды в 1320 г., по рекомендации Юрия, его брат Афанасий стал княжить в Новгороде. В этом же году Юрий ходил войной на Рязань, готовясь к нападению на Тверь. В 1321 г. Дмитрий Тверской, по прозвищу «Грозные Очи», признавая законность власти Юрия Даниловича, передал ему ордынскую дань, 2000 рублей, со всего Тверского княжества. (Здесь в летописях впервые упоминается рубль, который представлял собой просто отрубок серебра, без всякого знака, весом около 22 золотников, т.е. 93.852 гр.) Но Юрий вместо того, чтобы отправить тверскую дань в Орду, отвез её к брату в Новгород и через купцов-посредников пустил её в оборот с целью получения процентов. Проведав об этом, Дмитрий тут же отбыл в Орду и поведал хану об утаенной от него дани. Извет был признан обоснованным, вместе с тем Дмитрий доказал невиновность отца и выявил всю клевету Московского князя. В итоге 1322 г. хан отнял ярлык на великое княжение у Юрия и передал его новому Тверскому князю. Юрий понимал, что ему следует немедленно идти в Орду задабривать хана. Но добраться туда Московскому князю удалось не сразу. В пути его перехватил брат Дмитрия Тверской князь Александр, и отбил у него весь обоз с данью и казной. Юрию пришлось бежать вначале в Псков, затем вернулся в Новгород, где после смерти Афанасия новгородцы призвали его князем.

Юрий Даниилович оказался, пожалуй, единственным князем, который постарался ладить со строптивыми новгородцами, понимая их значимость в общей политике. В 1322 г. он возглавил поход на Швецию. У истоков Невы на Ореховом острове поставил крепость Орешек (Шлиссельбург), а в 1323 со Швецией заключил Ореховский мир, в котором именовал себя «братом» короля Магнуса. С войском вольного города Юрий успешно отражал набеги Литвы. В 1314 г. ходил на Великий Устюг и завоевал этот город, заключив с устюжанинами договор в интересах Новгорода. После похода на Устюг дружина вернулась домой, а князь, позванный ханом, направился в Золотую Орду.

Великому князю Дмитрию не хотелось, чтобы Юрий встречался с ханом в его отсутствие, и он тоже заторопился в Орду. Далее летописец пишет, что Дмитрий 21 ноября 1325 г. прямо у входа в ханский шатер мечом зарубил Юрия как прямого виновника мученической смерти своего отца. Останки князя Юрия Даниловича привезли в Москву. По одним источникам – погребены в Успенском, по другим – в Архангельском соборе, но в любом случае, без надгробия.

Хан Узбек был возмущен выходом Дмитрия, но вместо ответной быстрой казни за такое дерзновение вопрос о его судьбе растянулся на целых почти 10 месяцев. У монголов были все основания для очень осторожной политики в отношении Твери. Поражение монголо-татарской рати в 1317 г. показало, что военно-политический потенциал этого княжества стремительно возрастает. К тому же монгол беспокоило усиление контактов между Тверью и Литовским княжеством, свидетельством чему был брак Дмитрия Грозные Очи и Марии, дочери Литовского великого князя Гедимина (северо-восточная Русь в лице Литвы искала союзника в борьбе с ордынцами, Литва в лице Руси – союзника в борьбе с тевтонцами). В Орде понимали, что неосторожные действия в отношении Твери могут подтолкнуть её к упрочению альянса с Литвой, поэтому старались «приручить» Тверских князей. Однако Юрий был его зятем и сторонники Москвы указывали, что надо отомстить за смерть родственника, что прощение убийцы может быть расценено как мягкость со стороны хана. Наконец, после долгого взвешивания всех «за» и «против» со стороны монгол было принято решение. 15 сентября 1326 г. по повелению хана 27-летний Тверской князь был убит (место захоронения неизвестно), но ярлык на великое княжение передавался брату погибшего князя, Александру Михайловичу, и, таким образом, Тверь не теряла ничего, ни от смерти Михаила, ни от смерти Дмитрия, в третий раз первенство и сила перешла к её князю. Однако великим князем Александр был недолго.

ИВАН КАЛИТА

После смерти Юрия Данииловича Московское княжество перешло к его брату Ивану Данииловичу Калите. Его роль в возвышении Московского княжества оказалась столь значительной, что Московских великих князей, потомков Ивана Калиты, стали называть Калитовичами.

К 1325 г. из пяти сыновей Даниила в живых остался Иван. Он один унаследовал всю разросшуюся отцовскую «отчину». Тогда как другие княжества продолжали делиться по мере разрастания своего рода, московская династия удачно балансировала на грани выживания: она не пересекалась, но и не разрасталась. Это особенно заметно на примере Калиты и его ближайших преемниках.

В отличие от своего брата Иван Данилович был осторожным, осмотрительным и неторопливым, но такие свойства его роды как хитрость, жестокость и целеустремленность он сохранил полностью. Основной своей политикой Иван сделал ставку на союз с Ордой и православной церковью (что примечательно).

По обычаю того времени Александр стал княжить не во Владимире, а в г. Твери. Туда переехали с ним и монголы. Поначалу все складывалось благополучно, но в конце лета 1327 г. в Тверь приехал из Орды посол Чол-хан (Шевкал или Щелкан), двоюродный брат хана Узбека. Он прогнал великого князя Александра Михайловича с его двора и занял его со своей свитой, начав «въздвиже гонение велико над христианы, насильств (мъ), и граблением, и бие (ни) ем и поруганием»5. Среди ограбленного народа стал распространяться слух, что Чолхан желает убить князя, сам займет его место и введет магометанство, говорили, что произойдет это на праздник Успения. Слухи, конечно, не имели под собой основание, поскольку такие действия присущи Орде, но в таком возбужденном обществе оказалось достаточно искры, чтобы вспыхнуло восстание. Последней каплей переполнившей чашу терпения тверичей был эпизод, произошедший 15 августа: татары попытались отнять приглянувшуюся им кобылу у некоего дьяка Дудко, тот же стал призывать горожан на помощь. К этому моменту возмущение бесчинствами монгол достигло уже критической точки, и вспыхнувшая потасовка стала прологом повсеместного избиения ордынцев и гибели посла.

Вызывающие действия монгол, которые привели к массовой потасовке, выглядят странно сами по себе, т.к. хан Узбек старался избегать по отношению к Твери, к тому же справно платящую дань, слишком жестких мер. Как бы то ни было, но восстанием тверичей сразу воспользовался Московский князь, предложив хану свои услуги, и тот дал ему войско в 50.000 для наказания жителей Твери.

Узнав о приближении огромного войска, Александр вначале бежал в Новгород, но его там не приняли, а после в Псков, где был признан князем, в стремлении псковичей обособиться от Новгорода. Его братья Константин и Василий скрылись в Ладоге. В результате русские земли остались беззащитны, и началось опустошение. Монголо-Московская рать прошла по Твери, Торжку, Кашину, многие жители были убиты и взяты в плен. Иван Данилович получил от хана ярлык быть великим князем Владимирским, Константин Михайлович – Тверским князем. Но все-таки монголы не пошли на полный разгром Тверского княжества, как того хотел Иван. Более того, не доверяя Московскому князю, хан Узбек сначала дал ему лишь половину ярлыка на великое княжение и только в 1332 г. он, наконец, становится полноправным великим князем.

Александр, между тем, стал княжить в Пскове. В продолжение борьбы с монгольскими и Московскими князьями, он выступил с воззванием к русским князьям, в котором предложил объединиться и сообща бороться с Ордой. Князья оставили его призыв без ответа и, наоборот, в 1329 г. под давлением хана, Тверской, Суздальский, Новгородский и, конечно, Московский князья послали сказать ему, чтобы он отправился в Орду к Узбеку. После некоторого раздумья Александр хотел было уже ехать, но псковичи стали его удерживать. Тогда в дело вмешался Иван Данилович. Он уговорил митрополита Феогноста проклясть и отлучить от церкви Александра и весь Псков, если они не исполнят требование князей. Средство подействовало, но не в нужном направлении для Калиты. Александр уехал, но не в Орду, а в Литву, где находился 1,5 года, и когда гроза поутихла, возвратился к жене в Псков, жители которого приняли его с честью и вновь посадили на княжение. Александр спокойно оставался княжить в Пскове, а в 1337 г. проявив свое смирение в Орде, Александр был совершенно прощен и получил ярлык на Тверское княжение. Это лишний раз показывает, что Орда проявляла осторожную политику по отношению к Твери, ориентированную на Литву, и по возможности старалась перетянуть ее на свою сторону.

Возвращение Александра на политическую сцену Руси нарушало планы Ивана Даниловича, и он, захватив с собой двух сыновей, Иоанна и Симеона, заторопился в Орду. Московский князь сначала представил хану своих наследников как будущих верных ханских слуг, а затем принялся настраивать Узбека против Тверского князя. Главная вина последнего состояла в том, что он якобы был в сговоре с Литовским князем, готовился возмутить против Орды всю Русь. В качестве улики была даже представлена выкраденная шпионами Калиты грамота, подтверждающая его слова. В это время Орда находилась в состоянии войны с Литвой. И Александра снова позвали к хану, где после месячного ожидания своей участи 29 октября 1339 г. Александр Михайлович со своим сыном Фёдором были четвертованы. Останки их позже отвезли в Тверь и похоронили в Спасском соборе. Калита же вернулся в Москву в великой радости, послал в Тверь и приказал снять с церкви св. Спаса колокол и привезти его в Москву. По понятиям того времени это было очень чувствительное унижение.

Иван Данилович был умным и последовательным политиком, высшую власть он использовал для усиления позиций Московского княжества. Сотрудничая с Ордой, он постоянно льстил хану, себя вел смирно и послушно. Пользуясь доверием хана, Иван оградил Московские земли от вторжения ордынцев. В то время как другие княжества страдали от их бесчинств и опустошений, на Московской земле царил покой. В «Симеоновской летописи» об этом сказано так: «И бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша и починуша христиане от великиа истомы и многыа тягости, от насилия Татарскаго, и бысть оттоле тишина велика по всеи земли»6.

Перестали поганые воевать Русскую землю, перестали убивать христиан, отдохнули и опочили христиане от великой истомы и многой тягости и от насилия татарского».

Иван исправно платил дань Орде, и став великим князем получил право самому её собирать, а собирая, жестоко карал за неуплату. Без сомнения немалая доля этой дани «прилипала» к рукам оборотистого князя. Часть полученных таким образом средств шла на укрепление и расширение самой Москвы. Тогда не только Кремль, но и посад был обнесен крепкой дубовой стеной. Вокруг города одно за другим возникали большие села. В поисках спокойной жизни на Московские земли перебирались земледельцы. Иван неустанно заботился о внутренней безопасности своей вотчины. Он безжалостно казнил воров и разбойников, и торговые люди могли безбоязненно передвигаться по дорогам княжества.

Всеми способами, где деньгами, где опираясь на помощь Орды, Иван Даниилович расширял пределы Московского княжества. Так он купил ярлыки на Ростовское, Углицкое, Дмитровское, Галицкое, Белозерское княжества, разорил Тверь и добился казни Тверских князей, постоянно требовал новых выплат с Новгорода, пытался отобрать у Суздальского князя Нижний Новгород, взять в плен Ярославского князя, переманивая на свои земли, как бояр, так и простых людей. Иван не тратил деньги зря, и сам вел скромный образ жизни. На поясе у него всегда висел кошелек с деньгами, называемый на Руси калитой. И эта всеми обозримая картина кошелька являлась символичным отображением действительности, когда вся политика выстраивалась на приоритет сбора дани, желая или не желая того, но ввергая народ в тяжелое состояние и нередко в нищенство. Из этого же кошелька Иван нередко прилюдно доставал монету и одаривал нуждающихся. В народе его так и прозвали «Иван Калита», но было у него и другое прозвище – Добрый.

Удачно складывались для Московского князя отношения с церковью. На рубеже XIII – XIV вв. Киевский митрополит Максим перебрался во Владимир. Преемник Макария, Петр установил дружеские отношения с Московскими князьями, Юрием и Иваном Даниловичами, часто и подолгу останавливаясь в Москве. Здесь в декабре 1326 г. он и умер, и был похоронен в заложенном соборе Успения Богородицы, первом каменном храме. Как повествует церковное предание (надо понимать, заинтересованное его составителями в том или ином характере освящения событий), чудеса при мощах начали твориться с самой минуты его погребения, и в 1339 г. Петр был официально объявлен святым угодником и покровителем Москвы.

После смерти Петра на должность митрополита Иван Данилович наметил некоего игумена Феодора. Однако патриарх не внял этой просьбе и назначил грека Феогноста. Иван, в свою очередь, не повторил ошибки Михаила Ярославича и не оттолкнул от себя нового митрополита – союз Московских князей и церкви становился de facto. Митрополит Феогност уже окончательно поселился в Москве, поставив свои палаты рядом с хоромами князя, что способствовало соединению на Руси светского и церковного; т.е. сама глава церкви желала слиться с правителем, против чего последний не возражал. Таким образом, здесь произошло соединение близкородственных душ – очеловеченное православие (пронизанное содержанием матриархального символа луны) нашло постоянное себе место пребывания в центре философии земного мировоззрения, Москве (города лунной символики), поддерживая друг друга и увеличивая тем силу влияния и того и другого. Переезд митрополита, в первую очередь, означал падение престижа Владимирского княжения, за которое постоянно воевала Тверь, и которая теперь сама потерпела сильное крушение. Владимир оставался на периферии политических баталий, тогда как Москва наоборот, все сильнее играла ведущую роль. Перенос митрополичьей кафедры возвышало авторитет Московских князей, открывало возможность им действовать заодно с митрополитом, опираясь на силу церкви.

Иван Калита 14 лет страстно желал гибели Александра Михайловича, а добившись своего, пережил врага всего на пять месяцев, скончавшись 31 марта 1340 г. Своим наследником он оставил полную казну, новый дубовый Кремль, каменные соборы, Успенский, Архангельский, Иоанна Лествичника, и заметно округлившиеся владения Московского княжества. Похоронили Ивана Даниловича в соборе Архангела Михаила, который с этих пор до Петра I стал местом упокоения русских князей и царей.

СЕМЁН ГОРДЫЙ, ИВАН II ИВАНОВИЧ, МИТРОПОЛИТ АЛЕКСЕЙ

Сразу после смерти Ивана Даниловича все основные русские князья выехали в Орду, к хану Узбеку. Князья Владимирской Руси не желали наследника Калиты, предлагали хану выдать ярлык на великое княжение Владимирское Константину Васильевичу Суздальскому, старшему из них по лествичному праву. Но Узбек, в свое время долго не решавшийся поддержать Ивана Калиту, однозначно сделал отставку на его старшего сына. Весной 1340 г. Семён получает из рук хана Узбека ярлык на великое княжение, который удостоверял, что он является «великим князем всея Руси» (впоследствии эта надпись была выбита на его печати). Татищев писал, что Семён Иванович, созывая русских князей, напомнил им, что Русь лишь тогда была сильной и славно, когда беспрекословно повиновалась старшему. С братьями Семён заключил договор, чтобы все княжеские распри решались не войной, а на суде у старшего: «А буде кому в князех будет о вотчине или о чем ином котора, ино не воеватися, а судитися пред князи»7. Также было условлено, чтобы против врага выступать единой командой: «и всем заедин противо враг стояти… А начнет кто войну и позовет татаря или тамо суда поисчет, и на того всем нам быти заедин»8.

Первое, что сделал великий князь по возвращению из Орды – направил в Новгородский Торжок сборщиков дани. Тем не понравилось, считая это за притеснение, и обратились за помощью к Новгороду. Вскоре Новгородское войско вошло в Торжок, сборщики были схвачены. Семёну же новгородцы послали сказать: «Еще еси не сел у нас на княжении, а уже бояре твои и силу деют»9. Семён не стал терпеть вольностей Новгорода, собрал князей, позвал митрополита и выступил в поход против новгородцев. Священнослужители постарались уладить ссору миром. Семён согласился на мир, по «старым грамотам», но при этом потребовал от новгородских послов неслыханного унижения, чтобы те пришли к нему босыми и на коленях. «Аще хосчут милости и мира от мене, да приидут пред мя посадники и тысецкии боси и просят при всех князех на коленех. Они же наместника моего чтят, и вси пред ним кланяются, и не садятся, даже кому велит сести… И придоша посадники и тысяцкии со всеми новгородцы, просиша на коленях и даша ему выходы…»10. Ценой большой дани и унижения Новгородцы расплатились за свою вольность: князь взял «черный бор» по всем волостям и 1000 рублей с Торжка. Только в 1347 г. по приглашению Новгородского владыки Василия, специально проезжавшего в Москву, Семён отправился в Новгород, где и занял княжеский стол.

За стремление возвеличить себя и своего положения среди всех князей, приводя веские доводы обеспечения спокойствия на земле, но ставившее остальных князей в положение подручников великого князя, т.е. фактически пойдя против традиционных устоев княжеской вольницы, требуя к себе послушание для общего блага, Семён получил прозвище Гордый.

Искусно используя лесть, хитрость и дары Семён Гордый обеспечил жизнь Московскому княжеству без войн и крови. За свою жизнь он пять раз ходил в Орду (в 1341 г. дважды, в 1342, 1344, 1351 гг.), и всегда возвращался оттуда с честью и пожалованием. О монгольских набегах, насилиях баскаков и послов не было слышно в княжение Семёна, как и в княжение его отца Ивана Калиты.

При Семёне Ивановиче Москва впервые напрямую столкнулась с Литвой. В начале 40-х годов литовцы напали на Можайск и сожгли его посады. Литовские рати вышли на западные рубежи Москвы. Одновременно великий Литовский князь Ольгерд, стремясь оттеснить московских наместников, активно вмешивался в новгородские и псковские дела. Тверские князья также искали в Литве опору против своих извечных противников – Московских князей. Сближение с Литвой способствовало росту политического влияния Твери. Но это же обстоятельство во многом определило окончательное поражение Тверских князей, поскольку Москвой, конечно, была раздута угроза гибели Руси и православия от католического Запада, тем, что Тверские князья были якобы ставленниками якобы враждебной православию Литвы. В 1349 г. Семёну удается предотвратить попытку сближения между Ордой и Вильно. Великий князь Литовский Ольгерд послал в Орду своего брата Кориада, испросить у хана подмоги против Семёна. Узнав об этом, Семён отправил к хану Джанибеку гонца с посланием, что Московский князь верный слуга царя татарского, и ежели Ольгерд идет против Москвы, стало быть, он идет и против Орды. Хан счел слова Семёна верными и выдал гонцам Кориада. Пришлось Литовскому князю мириться с Семёном и просить отпустить брата. А 1351 г. был заключен мир с Ольгердом. В том же году Семён угрозой завоевания принуждает к покорности Смоленск – яблоко раздора между Москвой и Вильно.

Более успешный в делах государственных, Семён был несчастлив в делах семейных. Первая жена его, Литовская княгиня, родила ему трех детей, двое из которых умерли в младенчестве, и сама Айгуста (Августа, в крещении Анастасия) умерла в 1345 г. Со второй женой, смоленской княжной Евпраксией, князь жил один год и отослал обратно к отцу уже в 1346 г., фактически развелся, вероятно, по причине бесплодности. Против третьего брака Семёна выступил митрополит Феогност, и Гордого с дочерью Тверского князя Александра Михайловича тайно венчал брат Сергия Радонежского – Стефан. Мария родила Семёну четырех сыновей, но ни одному из них не суждено было пережить своего отца. Отчаявшись, князь Семён постригся в монахи, приняв имя инока Созонта, и оставив в духовном завещании свое состояние настоящей жене и будущему ещё не рожденному сыну, оставив пустое место для дальнейшего написания его имени: «А по о (т) ца нашего бл (а) г (о) с (ло) в (е) нью, что нам приказал жити заодин, тако и яз вам приказываю, своеи братьи, жити заодин… А пишу вам се слово того дела, чтобы не перестала память роди [те] лии наших и наша, и свеча бы не оугасла»11. «Духовная» (завещание) Семёна Ивановича дошло до наших дней. Оно является исторической памяткой, потому что написано на бумаге (до нее ранее использовался пергамент).

Во время написания завещания Семёном Гордым, в 1351—1353 гг., на Руси бушевала эпидемия чумы, «морозовая язва», «черная смерть», начавшаяся в 1346 г. Мор шел из Китая, где умерло несколько миллионов человек, достиг Греции, Сирии, Египта, Италии, Англии, Франции. В Лондоне на одном кладбище было похоронено, как сообщают летописцы, 50 тысяч человек. В 1349 г. бедствие настигло Скандинавию, оттуда перешло в Псков и Новгород. В Пскове мор начался в 1352 г., погибла треть жителей. Болезнь пришла и в другие города – Киев, Чернигов, Смоленск, Суздаль. В Глухове и Белозерске не осталось ни одного жителя. В Москве от чумы умерли митрополит Феогност (11 марта 1353 г., похоронен в Успенском соборе), брат Семёна Гордого Андрей (27 апреля 1353г.), двое его сыновей. А вскоре, 26 апреля 1353 г. умер и сам 36-летний Семён Гордый. Похоронили его в Архангельском соборе Кремля. Незадолго до смерти Феогност в Константинополе смог добиться согласия патриарха на утверждение своим преемником Владимирского епископа Алексея, сына знатного московского боярина Фёдора Бяконта и личного друга Семёна Гордого.

После смерти Семёна Ивановича русские князья вновь отправились в Орду, чтобы узнать, кто же из них получит право на великое княжение. Наряду с Иваном, единственным из сыновей Калиты, переживший «моровое поветрие», на ярлык претендовал Суздальский князь Константин, поддержанный послами Великого Новгорода. Однако хан Джанибек, помня покорность Семёна, который, по словам Карамзина, «ласкал ханов до уничижения»12, вручил великое княжение его брату – Ивану Ивановичу.

За свое недолгое правление Иван заслужил два прозвища «Красный», т.е. красивый – за приятную наружность и «Кроткий» – за мягкость и миролюбие, хотя в народном фольклоре они могли быть и синонимами. В летописи написано про Ивана, что он был правитель «благоверный, и христолюбивый, и кроткий, и тихий и милостивый»13. Можно предположить, что у Ивана были проблемы со здоровьем, и в частности с умственной деятельностью, очевидно не сильно выраженные, поскольку такая кротость идет в разрез всей традиционной хищнической практики Московских князей; о проблемах со здоровьем также свидетельствует ранняя смерть князя.

Летопись повествует, что кротким нравом Ивана сразу воспользовались соседи. Ещё он не доехал до Москвы, как молодой Рязанский князь Олег обвинив Ивана в том, что его предка Константина убили Московские князья, в качестве отмщения захватил Лопасню, где со времен Калиты хозяйничал московский наместник. Наместника Олег пленил, а захваченные земли присоединил к Рязанскому княжеству. Вопреки традиции Московских князей Иван II не пошел на Рязань войной, очевидно, он не мог управлять войском, и удовлетворился тем, что Олег за выкуп отпустил взятого в плен наместника.

В 1354 г. Иван Иванович отправляет посольство в Константинополь для наставления на митрополию Алексея. Летопись доносит любопытную историю, связанную с новым Московским митрополитом. В 1357 г. хан Золотой Орды Джанибек потребовал прислать к нему Алексея для исцеления своей жены Тайдулы, тяжко больной и ослепшей уже три года. «Слышали мы, – писал хан Ивану, – что есть у вас служитель Божий, который, если что попросит от Бога, то Бог его в том послушает. Отпустите его к нам, и если его молитвами исцелеет моя Царица, будете иметь со мною мир; если же не отпустите его, пойду воевать вашу землю»14.

Перед отправлением в Орду «святитель» отслужил молебен у «мощей» митрополита Петра (по другим источникам во Владимире перед иконой Богоматери, написанной митрополитом Петром). И дальше, как повествует Муравьев, «внезапно перед глазами всех, сама собою зажглась свеча, при гробе чудотворца, как бы в знамение того, что очи Тайдулы, откроются опять для света»15. С остатком этой свечи и освещенной водой Алексей отправился в Орду, помолился над Тайдулой, окропил её святой водой и она прозрела. После этого Алексей, с честью вернулся в Москву. Джанибек в благодарность подарил ему ханский конюшенный двор, находившийся в Кремле. В 1365 г. на этом месте в память чудесного исцеления Тайдулы, митрополит воздвиг монастырь Чуда Архистратига Михаила в Колоссах – Чудов монастырь (Алексеевский Архангело-Михайловский; разрушен в 30-х годах 20 в.)

Сторонник соглашения с Золотой Ордой для предотвращения новых вторжений на Русь, митрополит Алексей часто ездил к хану, поддерживал мирные отношения. В 1357 г. Джанибек был убит собственным сыном Бердибеком. Новый повелитель Орды сразу же прислал в Москву вельможу Иткара с требованием платить дань в повышенном размере. Митрополит Алексей поехал в Орду и, напомнив о спасенной им Тайдуле, убедил молодого хана отменить грабительный указ.

Продолжал политику объединения под властью Литвы всех русских земель Литовский князь Ольгерд. В 1354 г. считаясь с желанием Ольгерда, Константинопольский патриарх посвятил бывшего монаха Романа в митрополиты Литовского. Ему были определены кроме двух Литовских епархий (Полоцкой и Туровской) и епархии Малой Руси, т. е. Владимирская, Холмская, Галицкая, Перемышльская и Луцкая. Таким назначением митрополит Роман остался недоволен, т.к. вместе с Ольгердом добивался Киевской митрополии. В 1356 г. он снова отправился в Константинополь «искать себя Киева», но патриарший Синод подтвердил ему свое прежнее постановление. Это не смутило Романа, и в конце того же года он приехал в Киев, который в политическом отношении принадлежал Ольгерду, а в церковном подчинялся Московско-Владимирскому митрополиту и, объявив себя единственным митрополитом Киевский, совершал литургию и рукоположение. Это вызвало недовольство. Роман же в противоборстве Москве, выказывал притязания ещё и на Тверскую епархию.

Распространение влияния Литвы продолжалось и в политическом аспекте. В 1354—1359 гг. Ольгерд постепенно присоединяет к себе города восточной Руси, и заключил выгодный брак, выдав свою дочь замуж за Бориса Константиновича Суздальского. Ольгерд подчинил себе Смоленск и Брянск и посадил в них на правление юного князя Ивана Васильевича, отец которого умер, перед смертью получив грамоту от хана на Брянский удел. В 1356 г. Брянск окончательно отошел к Литве. Ольгерд занял Ржев, но тверичане и жители Можайска вытеснили его оттуда. Тем не менее, угроза Москвы со стороны Литвы становилась все более ощутимой.

Иван II Иванович правил шесть лет и скончался 13 ноября 1359 г. на 33-м году жизни. Подобно отцу и брату он написал Духовную, в которой – «приказываю отч (и) ну свою Москву сыном своим, княз (ю) Дмитрию, и княз (ю) Ивану»16. Похоронили князя в Кремлевском Архангельском соборе.

ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ, ОРДА, ЛИТВА, МАМАЙ

Пока Москва и Тверь боролись за лидерство в Литве в XIV в., созданная Литовским князем Миндовгом и Гедимином, превратилось в огромное и сильное балтославянское государство. В середине века князь Ольгерд уже имел цель присоединения не только Западной и Центральной, но и северо-восточной Руси. В этой борьбе Москва опиралась на ордынские силы, а Литва на все антиордынские силы. В её пользу склонились верхушка Твери и Новгорода. Несколько крупных столкновений между Москвой и Литвой уже произошли.

Для Москвы дело осложнялось тем, что сама Орда начала слабеть. Внутренняя борьба между отдельными ханами привела к общему ослаблению, и многие улусы заявили о своей независимости. Ещё в 1357 г. хан Золотой Орды Джанибек заболел. Его немощностью воспользовался старший сын Бердибек, он убил отца и всех своих 12 братьев. Но через год Бердибек был сам убит. Орда вступала в период смены ханов, каждый из которых правил не более года. Бердибек был убит своим сыном – Кульпой. Хан Кульпа, через полгода был убит, вместе с двумя сыновьями (исповедующими христианство) Неврусом. Пришедший из Заволжья Хидырь убил Невруса и ханшу Тайдулу. Хидыря убил его брат Мурут (Мурат) и утвердился на Левобережье Волги, правую строну захватил темник (командовавший «тьмою» – 10 тыс. воинов) Мамай, зять Бердибека. Не будучи из рода Чингизцев (только чингизы могли быть великими ханами) он сделал царем некоего Авдула. Ордой же управлял Мамай. В это время некий Болактемир захватил Волжскую Булгарию, и она стала превращаться в «Казанское ханство», а её население привыкать к имени «татары».

Ольгерд повел себя более решительно, чем Московские князья. В 1362 г. Литовский князь разгромил монголо-татарское войско и реки Синие Воды, левого притока Южного Буга, погнав ордынцев дальше на восток. Вся территория между Днепром и Днестром была освобождена и оказалась в руках Ольгерда. Эта победа подняла престиж Литовско-Русского государства, но также заставила задуматься Московских князей о своих взаимоотношениях с Ордой.

Вокняжение на Московском престоле девятилетнего Дмитрия Ивановича дало повод князьям оспорить его права на великокняжеский титул. Все ждали, что великое княжение получит старший сын Суздальского князя Константина – Андрей. Но тот от великой чести отказался, здраво рассудив, что когда подрастет Дмитрий, придется воевать с ним. В итоге великим князем ханом Неврусом назван был младший брат Андрея, Суздальский князь Дмитрий Константинович. Он торжественно въехал во Владимир 29 июня 1360 г. полный решимости вернуть этому городу былую славу и величие. Дмитрий попытался сманить в свою столицу митрополита, но Алексей, благословив его на княжение, остался верен Москве.

Именно теперь в полном объеме и дали о себе знать результаты деятельности первых Московских князей. На первый план выступили не столько личные качества правителя – хотя и они чрезвычайно важны, сколько накопленный потенциал княжества и заинтересованность светских и духовных элит в поддержке своего князя. Умножившиеся московские бояре и вольные слуги не захотели терять те преимущества, которые давало им положение великокняжеских слуг. Изменение статуса Московского князя также не устраивало митрополита Алексея, последовательного сторонника союза церкви с Московскими князьями. Возглавив в годы малолетства Дмитрия Ивановича правительство, митрополит Алексей принялся энергично отстаивать верховенство Москвы. Да так, что позднее, уже после смерти митрополита, правительственная деятельность Алексея даже дала основание Константинопольскому патриарху упрекнуть его в том, что «призванный учить миру и согласию» он «увлекся в войны, брани и раздоры».

Воспользовавшись междоусобицей в Орде, когда произошло её разделение, и на левобережье Волги утвердился хан Мурат, Московский князь Дмитрий, подталкиваемый митрополитом Алексеем и боярами, объявил себя соперником Суздальского князя, претендуя на великокняжеский престол. По традиции противоборствующие стороны поехали судиться в Сарай. Хан Мурат, поразмыслив, пришел к выводу, что в борьбе за упрочение собственного положения ему не мешало бы иметь Москву в союзниках, и отдал ярлык малолетнему Дмитрию Ивановичу. Однако Суздальский князь не признал ханского суда и отказался покинуть Владимир. Тогда московская рать во главе с тремя юными князьями – Дмитрием Ивановичем, Иваном Ивановичем и их двоюродным братом Владимиром Андреевичем выступили в поход на Владимир. Напуганный их решимостью, Дмитрий бежал в Суздаль. Московичи не стали преследовать его и оставили княжить в своем уделе. Дмитрий Иванович, соблюдая обряд, сел на престол Андрея Боголюбского, но, прожив несколько дней во Владимире, вернулся в Москву. Прошло ещё несколько лет, и Нижегородский князь принужден был сам отказаться от Владимирского стола. Победа была закреплена женитьбой Дмитрия на дочери Нижегородского князя Евдокии и признанием себя «молодшим братом» Московского князя.

С ростом могущества Московского княжества его правители все чаще прибегали к насилию. По определению Татищева, Дмитрий Иванович «всих Князей Руских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его, и на тех нача посягати»17. Он смирил Суздальского, Нижегородского, Рязанского и Тверского князей (1363 г.) К Москве были окончательно присоединены Углич, Галич Мерьский, Белоозеро, а также Костромское, Дмитровское, Чухломское, Стародубское княжества. Дмитрий заставил повиноваться себе и Великий Новгород.

Здесь интересно обратить внимание на различность подходов русских людей в их мнении о каждом правителе. Так, Семён Иванович, сплачивающий вокруг себя князей, оставил после себя прозвище «Гордый», а Дмитрия Ивановича, делавшего то же самое, народ обозначил как, «аки корьмчий крепок противу ветром вълны минуя, направляем Вышняго промышлением, и яко пророк на стражи Божия смотрениа, тако смотряще своего царства»18 (из Жития вел. кн. Дмитрия Ивановича). Так что, и нелицеприятная народная оценка тоже порой оказывается предвзятой.

В 1362 г. авторитету Москвы был нанесен серьезный урон. В этот год Литовский великий князь Ольгерд одержал блестящую победу над монголами у Синих Вод. Теперь именно он воспринимался выразителем идеи антиордынской борьбы и общерусского единства. А традиционная лояльность Москвы по отношению Орды позволяла Ольгерду связать обе эти идеи в один узел, представляя свою антимосковскую политику как борьбу с татарским сателлитом.

В середине 60-х годов Русь опять посетила чума и выкосила множество людей в Коломне, Пскове, Нижнем Новгороде и других городах. Не миновала напасть и Москву, беда многократно усугубилась московскими пожарами 1365 и 1367 гг. Видя, ненадежность деревянных укреплений, Дмитрий в 1367 г. заложил первый в северо-восточной Руси белокаменный Кремль.

Противоборство с Тверью вспыхнуло с новой силой, когда Дмитрий вмешался в ссор Тверских князей, споривших между собой о выморочном уделе князя Семёна Константиновича. Первоначально их судил владыка Тверской и решил в пользу Михаила Александровича Тверского. Князья обратились к посредничеству митрополита, а Михаил – к союзнику великому князю Литовскому Ольгерду, и хотя, по-видимому, дело было улажено, но в 1369 г. великий князь Дмитрий, обещая праведно разобраться в деле, призвал Тверского князя на суд в Москву, где заключил властолюбивого Михаила, называвшего себя великим князем Тверским, и всех его бояр, в темницу. Они были освобождены только ордынским послом; Михаил снова обратился к Ольгерду, который пришел с войском и, разбив московские полки при Тросненском озере (под Рузой) подступил к Москве, опустошая на своем пути русские селения. Москва осаду литовцев выдержала благодаря новым каменным укреплениям. Пришлось Дмитрию мириться с Тверью и возвращать ранее захваченные уже города. Но достигнутый мир оказался непрочным. В 1370 г. Дмитрий с войском прошел всю Тверскую землю и вернулся в свои владения с богатой добычей. В ответ Ольгерд вторично осадил Москву, и снова не смог с ней совладать. Он вынужден был заключить с Московским князем договор, по которому отказывался от союза с Тверью. Договор был подкреплен браком князя Владимира Андреевича, двоюродного брата Дмитрия, с дочерью Ольгерда, чем достигались для последнего свои политические плюсы.

Тверской князь решил поискать других союзников и в 1371 г. обратился к ордынскому темнику Мамаю. Тот вручил Михаилу ярлык и в подкрепление предложил свое войско, но князь, опасаясь татарских бесчинств, от такой услуги отказался и вернулся на Русь лишь в сопровождении ханского посла. Однако жители Владимирской земли не признали Михаила великим князем, он бесславно возвратился в Тверь, а ордынский посол получил приглашение в Москву, где бояре осыпали его дарами.

И все же Мамай был немало рассержен неуступчивостью Дмитрия и уже готовил войско для похода на Москву. Поднимать руку на Орду великий князь не рискнул. Пришлось ему самому ехать к хану, везти подарки и свою повинную голову. Перед поездкой Дмитрий сделал завещание, в котором распоряжался наследственными своими владениями, не упоминая о великом княжении.

Ханский посол Сарыходжа недаром пировал с боярами и получил подарки в Москве. Он сумел подготовить благоприятную почву для визита Дмитрия в Орду. На Русь он вернулся «со многою честью и с пожалованием». Тогда Михаил опять обратился к Ольгерду, который пришел с войском, но был разбит под Любутском (Калужская обл.), после чего заключил мир (1372 г.) Однако сам Михаил не мирился. Чтобы добиться своего Дмитрий пошел на Тверь, с ополчением многих князей, осадил город и принудил Михаила заключить договор, которым он навсегда отказывался от великого княжения. В том же году Московский князь победил Олега Рязанского, с которым велись споры о межах, и выгнал его из стольного города, но тот скоро возвратился и помирился с Дмитрием. Смирив сильных соседей, великий князь мог смелее действовать против монгол.

Москва стремительно набирала силу и к этому времени уже окрепла настолько, что могла противостоять не только Литве, но и Орде, перехватив у Вильно инициативу в антиордынской борьбе. В 1374 г. отряд ордынцев численностью в тысячу человек стал бесчинствовать на Новгородской земле. Взбунтовавшийся народ расправился и с отрядом, и с ханскими послами, которые его сопровождали. Раздраженный Мамай поклялся отомстить Дмитрию, которого он считал зачинщиком расправы над татарскими вельможами. А сам Дмитрий Иванович, откликнувшись на нижегородские события, созывает в Переяславле княжеский съезд – первый за время после Батыева нашествия. Конфликт с Ордой становился неотвратимым. В 1374 г. Дмитрий Иванович разрывает все отношения с Мамаем, который к этому времени объединил две Орды и стал единовластным правителем, Русь прекратила уплату дани. В этой истории увеличивающегося противостояния присутствует нюанс личных взаимоотношений – Дмитрий Иванович был великим князем, а Мамай лишь темником.

Немаловажные события происходили и в Литве. В 1377 г. князь Ольгерд умер, а его сын и преемник князь Ягайло круто повернул руль политики, пошел на сближение с католической Польшей. В Литве началось принижение православия и исповедующих её русских. Теперь жители полоцких, брянских, смоленских, витебских и других земель все более активно стали поворачиваться на православный восток, где центром их религиозности была Москва, неофициально ставшая митрополичьим центром Руси.

В 1375 г. Мамай предпринимает запоздалую попытку восстановить баланс сил и не карательную экспедицию, как это было в прежние годы, но передает ярлык на великое княжение Тверскому князю Михаилу Александровичу. В ответ Дмитрий проявляет открытое неповиновение и организует поход против Твери, в котором участвовало 22 русских дружины. По сути это был первый общерусский поход, возглавленный Дмитрием Ивановичем, можно сказать, одновременно, и генеральной репетицией. Ослабленный трехнедельной осадой Тверской князь вынужден был признать верховенство Москвы. Обретенный им по заключению мира статус «молодшего брата» означал отказ от союза с Литвой и притязаний на великий стол. В следующем году московская рать совершает нападение на ордынский город Булгар, установила контроль над торговым путем на Волге.

Хан Мамай до поры до времени откладывал генеральное наступление на Русь, поскольку в Орде свирепствовал мор. Но отдельные отряды татар вторгались в русские земли. В 1377 г. царевич Арапшах разбил ратников Нижегородского князя Дмитрия Константиновича на р. Пьяне (приток Оки). Они вышли к лагерю, где русские воины, поверив пущенному слуху, что Арапша далеко, ничего не подозревая, отдыхали, занимались охотой и бражничали. «Доспехи своя на телеги своя въскладаху, а инии в сумы, а инии сулици еще не насажены бяху, а щиты и копья не приготовлены, а ездят порты своя с плеч спущав, а петли розстегав, аки роспрели: бяше им варно, бе бо в то время зноино. А где наехаху в зажитьи мед или пиво, и исптваху до пьяна без меры, и ездят пьяни, по истинне за Пьяною пьяни, а старейшины их или князи их или бояре стареишиа, велможи или воеводы, те все поехаша ловы деюще, утеху си творяще, мнящеся, аки дома»19.

Отдыхающее русское войско не ожидало удара врага. Монголы обрушились неожиданно, перебили множество воинов и бояр, а также двух князей. Затем они разграбили область Нижегородскую и сделали набег на Рязанскую. Арапшах провозгласил себя ханом Золотой Орды, но скоро погиб (его монеты найдены в Казанской губернии).

В 1378 г. 12 февраля в Москве умирает митрополит Алексей. Как он и завещал, похоронили его близ алтаря церкви Архангела Михаила в основанном им Чудовом монастыре. Нахождение, управление паствой и захоронение в Москве трех митрополитов делало переворот сознания в людях. Для всех Москва становилась средоточением русской церкви, души народа, а вместе с этим и политическим центром русских земель.

После нашествия Арапши в 1378 г. пришли сведения о движении сильного ордынского войска, посланного Мамаем, под начальством мурзы Бегича. Навстречу ему вышла московская рать во главе с великим князем. Перейдя Оку 11 августа, на берегу Воже противники встретились. Здесь проявилось мастерство русских, бой был коротким, но яростным. Ордынское войско дрогнуло и побежало. Получив известие о поражении на р. Воже Мамай пришел в ярость. Он решает повторить Батыевское нашествие на Русь. Это нужно было сделать и для внутренней борьбы со своими соперниками.

Два года Мамай готовился к походу. Вошел в союз с Литовским князем Ягайло, незаинтересованным усилением Москвы. Рязанский князь Олег, испытывавший частые карательные набеги ордынцев, заручился поддержкой Мамая, но сообщил об этом Московскому князю. В поход на Русь Мамай вел всех своих вассалов с Северного Кавказа, а также наемников. Численность войска Мамая можно определить из тех соображений, что в 1385 г. для похода на Тавриз Тохтамыш со всей территории Золотой Орды собрал армию в 90 тыс. человек, следовательно, Мамай, господствующий в западной половине государства мог мобилизовать примерно вдвое меньше людей – до 45 тыс. воинов. Также Мамай ожидал прихода войск Ягайло на помощь.

Дмитрий Иванович подготовку к противоборству с Ордой превратил в общерусское дело. Тем войскам, которые не успевали прийти к Москве, велено было следовать прямо в Коломну, где сбор областным полкам был назначен на 15-е августа, ко дню Успения.

Сам Дмитрий, вместе с братом Владимиром Андреевичем и боярами, отправился помолиться «Живоначальной Троице», в храм «Святого» Сергия, и принять его благословение. Летопись повествует, что Сергий Радонежский не только благословил его на предстоящий подвиг, но и предсказал за трапезой конечное запустение и погубление Мамаю, а Дмитрию помощь «Небесных» сил, милость и славу. Кроме того, Сергий отпустил с ним двух иноков-богатырей – Александра Пересвета, бывшего в миру брянским боярином, и Осляблю (ослябля по-калужски – «жердь»), и дал каждому из них схиму с нашитым крестом, чтобы возлагать ее поверх шлема.

Между тем, русское воинство стекалось со всех сторон. Явились полки и дружины – ростовские, белозерские, ярославские, владимирские, суздальские, переяславские, костромские, муромские, дмитровские, можайские, звенигородские, серпуховские, ожидались приходы других отрядов, в числе которых были и добровольческие. Значительные силы пришли с территорий, контролировавшийся Великим княжеством Литовским, где после ориентации своей внутренней политики на католичество, русские города стали проявлять промосковскую направленность (Брянск, Смоленск, Друцк, Доробуж, Новосиль, Таруса, Оболенск, предположительно Полоцк, Стародуб, Трубчевск). Всего воинов прислали около 30 городов.

20 августа, утром московская рать выступила в поход. Дмитрий сначала помолился в соборном Успенском храме, преподал к раке «Святого» Петра (митрополита способствующего возвышения Москвы), прося его помощи, а потом в Архангельском соборе поклонился гробам родителя и деда.

Простившись с семьей, которая была оставлена в Москве на попечении воеводы Фёдора Андреевича Кобылина (сына боярина Андрея Кобылы) Дмитрий во главе полков отправился в путь. Во избежание тесноты и достижения наибольшей скорости передвижения, рать двигалась к Коломне по трем дорогам. С войском шло десять Сурожан – русских купцов, хорошо знавшие южные пути по степи, почему они и могли быть надежными проводниками, а также отыскивать и закупать по дороге продовольствие.

24 августа великий князь достиг Коломны. На другой день, на Девичьем поле был произведен смотр войскам. Из Коломны рать, сопровождаемая благословением духовенства, двинулась дальше, по левому берегу Оки к устью реки Лопасни – у «четырех церквей» или «Сенькиного брода». Здесь к рати Дмитрия присоединились его брат Владимир Андреевич со своим войском, а также воевода московский, или окольничий Тимофей Вельяминов, с остальными московскими полками.

Русские летописи указывают, что рать насчитывала «100.000 и сто» (первое число передано кириллическим цифровым знаком «р») – всего, таким образом, 200 тыс. Знаток средневековой книжности А. А. Шахматов высказал предположение, что летопись вкралась ошибка: переписчик поставил «р» вместо «0» = 70.000, и войско Дмитрия Ивановича насчитывало 170.000 тыс. В свою очередь Р. Г. Скрынников поставил под сомнение и это предположение, сказав, что даже через два столетия, в период Ливонской войны, Россия могла выставить армию только до 60—80 тыс. воинов. «Трудно предположить, – пишет Скрынников, – чтобы одна треть или еще меньшая часть территории России (без Великого Новгорода, Твери, Смоленска, Рязани, Пскова, Нижнего Новгорода) могла выставить армию столь многочисленную, как все единое Русское государство спустя два столетия»20.

Конкретизируя цифру русского войска, военный историк Е. А. Разин, подсчитав общее количество населения русских земель, учтя принцип комплектования войска и время переправ русской армии (количество мостов и сам период переправы по ним), остановился на том, что под знаменами Дмитрия собралось 50—60 тысяч воинов (это сходится с данными «первого русского историка» В. Н. Татищева о 60 тысячах), притом из них лишь 20—25 тысячи – войска непосредственно Московского княжества.

Несмотря на численный перевес русского войска надо учитывать, что ратники-ополченцы, которых было большинство в войске Дмитрия Ивановича, уступали в боевом опыте профессиональному опыту ордынцев. По выражению Л. Н. Гумилева, кочевники представляли собой «народ-войско», причем это было отнюдь не легкая конница, а как доказал М. В. Горелик, монголы располагали достаточно массовым, технически и функционально совершенным защитным вооружением, включая даже конный доспех.

Из устья Лопасни, переправившееся через Оку, русская рать направилась к верхнему Дону, причем, проходя по Рязанской земле, настрого было приказано не обижать жителей, «ни один волос не тронуть».

Подойдя к Дону, Дмитрий Иванович остановился в местности, называемой Березой, поджидал подхода остальной рати. Сюда к нему явилась посланная вперед разведка с языком, который показал, что Мамай подвигается вперед, но медленно, вероятно ожидает прибытия Ягайло, причем он не знает, что Дмитрий подошел уже так близко, полагая, что тот не отважится выступить ему на встречу.

При таких обстоятельствах Дмитрий собрал совет из князей и бояр, на котором мнения разделилось. Более осторожные советовали не переходить Дон, а принять на нем оборонительный бой, причем, в случае неудачи, легче будет отступать, но другие были иного мнения, указывая на важную необходимость движения вперед, с целью помешать соединению Ягайло с Мамаем. Принято было последнее.

7 сентября русское войско подошло к Дону и начала переправляться через реку при помощи наведенных мостов из деревьев и хвороста. К ночи вся русская рать успела перейти реку и стала на ночлег на лесистых холмах, расположенных у впадения в Дон речки Непрядвы.

В это время к Дмитрию прискакал посланный ранее в разведку Семён Мелик. Он донес, что Мамай со всеми силами уже подходит, и что передовые русские части уже бились с татарами. Становилось ясно, что завтра, 8 сентября, в день «Рождества Богородицы» между обоими станами произойдет решающая битва, на местности, носящей название Куликова поля.

Летопись сообщает, что в ночь перед столкновением двух армий князь Дмитрий Иванович и Дмитрий Боброк Волынский выехали в поле «примету проверить». Оказавшись между двух войск, они услышали громкий шум, вопль и клики. «И обратишася [Боброк Волынский] на полк Татарский и слышавше кличь и стук велий, аки торжища снимаются, и аки грады зиждуще, и яко трубы гласят; и ззади их волцы выюще страшно велми, по десней же стране бысть во птицах трепет велий, кричаще и крылами биюще, и враны грающе, и орлы клегчюще по реце Непрядве; и бысть страх велий, яко и птицам бысть битва и драние велие, проявляюще кровопролитие и смерть многим. И глагола Волынец великому князю: „что слышел еси?“ Он же рече: „страх и грозу велию слышах“. Глагола ему Дмитрей Боброков Волынец: „обратися, княже, на полк Русский“. Он же обратися: и бысть тихость велиа. Глагола ему Дмитрей Волынец: „что, господине княже, слышал еси?“ Глагола князь великий: „ничтоже, точию видех от множества огнев снимахуся заря“». На это Боброк ответил: «„Добро убо знамение суть огни; призывай убо Господа Бога, и молися ему… Добро убо сиа приметы; и еще убо ми есть примета инаа“. И сниде с коня и паде на десное ухо, приниче к земле и лежаше на долг час, и вса и абие пониче». Услышав примету Боброк не хотел поведать ее Дмитрию Иванович, но тот приступил к нему, и он сказал: «„Господине княже, повем ти единому; но ты не повеждь никомуже; есть бо две повести, едина тебе на велию радость, а другаа на велию скорб: припадах убо ухом на землю и слышах землю плачющу надвое, горко зело и страшно; едина убо страна, аки некаа жена напрасно плачющи, дерзающи и кричящи Татарским гласом о чадех своих, бьющися и слезы изливающи, аки реки; а другаа страна земли, аки некаа девица плачющи и воплющи, аки свирелным плачевным гласом, в скорби и в печали велице: аз убо множество тех боев и примет испытах на многих битвах, и знаеми мне суть и явни; и уповай на милость Божию, яко одолети имаши над Татары, а воиньства твоего христианьскаго падет острием меча многое множество“». Сказал Боброк Дмитрию – крепись князь, «„и вооружайся животворящим крестом Христовым, то бо Его велие оружие непобедимое на враги видимыа и невидимыа“. Волком же страшно всю нощь выющим, и толико их бе множество, яко со всеа вселенныа снидошася, и враны грающе и кричяще, и орлы клегщуще страшно зело всю нощь». Какой-то муж, именем Фома Кацыбей, бывший разбойник, но покаявшийся, был поставлен Дмитрием на страже «на реце на Чюре», ибо «Бог откры ему видение в нощи сей: виде на воздусе от востока полк велий зело, и се внезапу на той полк от полуденьныа страны приидоша два юноши светлы зело со оружии и начаша полк сещи, глаголющи: „кто вам повеле погубляти отечество наше?“ И овех избиша, овех же отгнаша». Другое видение было сразу у двух воинов: «И тогда в той же нощи видение видеша Василий Капица да Семен Антонов: видеша от поля грядуща множество Ефиоп в велицей силе, ови на колесницах, ови на конех, и бе страшно видети их, и абие внезапу явися святый Петр митрополит всея Русии, имея в руце жезл злат, и прииде на них с яростию велиею, глаголя: „почто приидосте погубляти мое стадо, егоже ми дарова Бог съблюдати?“ и нача жезлом своим их прокалати, они же на бег устремишася, и ови избежаша, друзии же в водах изстопоша, онии же язвени лежаша. И сии вси сказаша вся видениа сиа великому князю Дмитрею Ивановичю; он же повеле им никомуже сего поведати и начять со слезами молитися…»21.

Насколько можно доверять летописным видениям вопрос неоднозначный, к примеру, следует учесть, что летописец в данной тематике грубо исказил роль Олега Рязанского.

Для историков Куликовская битва остается дискуссионной темой, поскольку на предполагаемом месте до сих пор не найдены долженствующие здесь присутствовать многочисленные артефакты этого события, стрелы, копья, мечи, многочисленные воинские захоронения, поэтому данный вопрос продолжает находиться в ранге необходимого подробного исследования. Классический вариант Куликовской битвы, основывающийся на летописях, на сегодняшний день представляется следующим образом.

Утро 8 сентября было очень туманное, мгла мешала видеть движение полков, и с обеих сторон слышны были только трубные звуки, но в девятом часу появилось солнце. Русские полки выстроились в традиционный трехлинейный порядок. Посередине поля находился Большой полк, под командованием князя Глеба Брянского и окольничего Тимофея Вельяминова. Перед Большим полком стоял Передовой полк, к которому отошли и разведчики Семёна Мелика; им начальствовали и братья Всеволодовичи, Дмитрий и Владимир. По флангу – полки Правой руки, под начальством коломенского тысяцкого Микулы Вельяминова, и Левой руки, под начальством Литовского князя Андрея Ольгердовича. За левым крылом Большого полка, в виде поддержки ему, был поставлен особый отряд Дмитрия Ольгердовича. Наконец, Засадный полк для нанесения решительного удара, из отборной конницы под начальством князя Владимира Андреевича и воеводы Дмитрия Михайловича Волынского Боброка, расположился за левым крылом всего боевого порядка близ Дона, укрываясь густой зеленой дубравой.

Мамай в центре своего войска поставил наемную генуэзскую тяжеловооруженную пехоту, набранную им в итальянских колониях в Крыму. Она имела тяжелые копья и наступала сомкнутым строем греческой фаланги, ее задача была прорвать русский центр, это была сильная и хорошо обученная армия, но она сражалась не за свою землю, а за деньги, в отличие от русских витязей. На флангах Мамай сосредоточил конницу, которой ордынцы обычно сразу «охватывали» врага.

По легенде битва началась поединком богатырей. С татарской стороны выехал огромный воин, чтобы начать битву единоборством. Звали татарского великана Чели-бей (Челубей), по другим сведениям – Темир-Мурза. Завидя его инок Пересвет, шедший с Ослябей в передовом полку, сказал воеводам, что хочет биться с татарином. Затем с копьем в руке и со схимой и крестом на голове, Пересвет выскакал из рядов и понесся на татарского Голиафа. Тот тоже кинулся ему на встречу и оба ударились друг о друга с такой силой, что, как повествует летопись, кони их упали на колени, а сами богатыри мертвыми ринулись на землю.

Вслед за этим обе рати сошлись, и началась жесточайшая сеча. Дмитрий сражался в доспехах простого воина, показывая пример мужества и отваги, и переменил несколько коней, убитых под ним. Мамай же наблюдал за сражением с вершины Красного холма, где был разбит его шатер.

Битва была ожесточенной, ратники задыхались в густой свалке, а расступиться в сторону мешали свойства местности. Многие умирали под конскими копытами. Кони едва могли двигаться от множества трупов, покрывших поле в самое короткое время. «И паде Татарьское тело на христьаньском, а христианьское тело на Татарском, и смесися Татарскаа с христианьскою; всюду бо множество мертвых лежаху, и не можаху кони ступати по мертвым; не токмо же оружием убивахуся, но сами себя бьюще, и под коньскыми ногами умираху, от великиа тесноты задыхахуся, яко немощно бе вместитися на поле Куликове, межу Дону и Мечи, множества рати многых сил сошедшеся»22.

Ход сраженья в точности оправдал расчет Дмитрия Ивановича. Ордынцы смяли передовой полк и врезались в Большой, теснимые на флангах полками Левой и Правой руки. Когда русская пехота была уже почти разгромлена, вдруг дрогнул и стал отступать полк Левой руки. Мамай был готов торжествовать победу.

Положение спас, вышедший из «зеленой дубравы», Засадный полк Дмитрия Боброк Волынского и Серпуховского князя Владимира Андреевича, который ударил в тыл и фланг ордынской коннице, что и решило исход битвы. У ордынцев возникло замешательство, которым воспользовался Большой полк – он перешел в контрнаступление. Не выдержав удара, татары стали повсеместно отходить назад. Предполагают, что мамаева рать была разгромлена за 4 часа (если сражение продолжалось с 11 до двух-трех часов дня). Русские воины преследовали ее до реки Красивая Меча (50 км выше Куликова поля), там же была захвачена Ставка ордынцев.

Мамай бежал на юг. По пути остатки его войска на Калке были разбиты соперником, ханом Тохтамышем. Однако Мамай смог добраться до генуэзской колонии в Крыму, города Каффы (Феодосия), но тоже был убит. Среди историков нет единого мнения насчет того, от чьей руки он погиб. Одни считают, что Мамай был убит генуэзцами, позарившимися на его сокровища. Другие утверждают, что генуэзцы передали его Тохтамыш хану, чтобы угодить ему. В битве с русскими Мамай не получил помощи ни от Ягайло, который находился от него на расстоянии одного дня пути, ни от Олега Рязанского, который несмотря на вынужденный союзный договор с Ордой, не выступил против Руси. В исторических трудах Л. Гумилева сообщается, что «оказывается, Олег Рязанский, которого обвинили в измене и предательстве, с пятитысячным отрядом сумел, искусно маневрируя, задержать литовцев. Когда же литовцы отогнали Олега, битва уже закончилась. И тогда воины Ягайло напали на русские обозы и перерезали раненых»23, причем, вероятнее всего, многих русских пленили. Последний вывод можно сделать на том основании, что рабы славянского происхождения отмечаются после Куликовской битвы в нотариальных актах некоторых итальянских и южнофранцузских городов.

По официальной версии, потери обеих сторон в Куликовской битве были огромными, однако потери противника превысили русские. Убитых (и русских, и ордынцев) хоронили 8 дней. В сражении пали 12 русских князей, 483 боярина (60% командного состава русского войска). Князь Дмитрий Иванович, который участвовал в битве на передовой в составе Большого полка, был ранен в ходе сражения, но выжил и получил в дальнейшем прозвище «Донской». Вернувшись с войском 1 октября 1380 г. в Москву, Дмитрий сразу заложил церковь Всех Святых на Кулишках и вскоре начал строительство мужского Высокопетровского монастыря в память о битве.

В истории Куликовской битвы есть одна с виду незначительная деталь, которая в глазах исследователей выглядит странным. Дело в том, что в летописях и сказаниях, при упоминании о захваченных у татар добычи, отсутствуют какие-либо сведения о пленных, которые исходя из масштаба сражения, несомненно, должны были быть в немалом количестве. Этот небольшой нюанс может полностью перевернуть все представление об этой битве. Исходя из таких данных строится предположение, что незадолго до сражения или во время его начала Мамай получил известие о появлении в своих владениях армии Тохтамыша. Этот факт делает дальнейшую его борьбу с Русью бессмысленным, поскольку даже победа над русским войском привела бы к большим потерям Мамаевой армии и сделала бы ее бессильной отрезать нападение Тохтамыша. Поэтому Мамай идет на отступление главных сил, а в качестве прикрытия выставляет генуэзскую пехоту и, чтобы у нее оставалась иллюзия сохранения прежнего плана, многочисленный отряд кавалерии, которой будет легче прорваться в конном строю. Другими словами, силы противников были слишком не равны, почему пленных и не было. Когда вся пехота погибла, кавалерия частью полегла при прорыве, частью успела уйти. Дальнейшая же смерть Мамая от руки генуэзца, по такой версии, была ему в отместку за бессмысленную гибель соотечественников на Куликовом поле.

Как бы то ни было, Куликовская битва стала не только военным, но и моральным триумфом Дмитрия Донского. В отличие от своего отца, утверждавшего власть подкупом и предательством, он личным участием в открытой борьбе с Ордой доказал свое право быть выразителем идеи русского единства и право Москвы стать русской столицей.

Ближайшим следствием «Мамаева побоища» было усиление «московской партии» в Литовском государстве. В 1381 г. Ягайло был вынужден уступить престол своему дяде Кейсту – стороннику союза с Дмитрием Донским. Однако летом 1382 г. Ягайло с помощью Тевтонского ордена возвращает себе престол, а новый правитель Орды Тохтамыш вторгается в пределы Московского княжества.

После поражения на Калке знать Золотой Орды перешла на сторону Тохтамыша, и это укрепило его власть. Новый хан сразу же приступил к восстановлению внешнего политического положения Орды. Он отправил послов к великому князю Московскому и ко всем русским князьям с известием о том, «како супротивника своего и их врага Мамая победи, и сам шед, седе на царстве Волжьском»24.

Извещение послов фактически требовало восстановление существующего раннее политического и экономического подчинения русских княжеств Золотой Орде. Тохтамыш, в сущности, говорил, что он победил Мамая и теперь Русь зависит от него, что русские князья должны, как и прежде, ехать в Орду с дарами за получением ярлыков на княжение и в дальнейшем выплачивать прежнею тяжелую дань.

Послы Золотой Орды были приняты русскими князьями с честью и отпущены обратно с богатыми дарами. Но князья в Орду сами не поехали, а послали своих представителей, «со многыми дары ко царю Тохтамышю»25.

В связи с невыполнением Руси даннической зависимости в 1381 г. хан послал к Дмитрию Ивановичу царевича Акхозу с 700 воинами с требованием, чтобы все русские князья, как древние подданные монголов, немедленно явились в Орду. Однако в Нижнем Новгороде ордынского посла предупредили, что великий князь не ручается за его безопасность, и тот вернулся в ханскую ставку. После этого хан стал готовиться к нападению на Русь. В 1382 г. монголы ограбили русских купцов в Казани, захватили их торговые суда. В это же время крупные силы монгол переправились через Волгу и, уже соблюдая все меры предосторожности, скрытно и быстро двинулись к Москве.

Новое нашествие монгол показало, что союз русских княжеств еще недостаточно прочен. Нижегородский князь Дмитрий первым послал к Тохтамышу двух своих сыновей с дарами и выражением покорности. Рязанский же князь Олег просил Тохтамыша не приходить через земли Рязанского княжества и указал монголам броды через Оку. Ненадежны были и многие другие князья. Поэтому вначале, выступив против монгол, Дмитрий Иванович затем «размысли з братом своим и с прочими князи и бояры своими и не ста на бой противу царя, ни поднял противу его руки, и силу розпустил, уразумев бо во князех и в боярех своих и в всех воиньствах своих разньство и разпрю, еще же и оскудение воиньства»26.

Рассчитывая, что Москва имеет прочные укрепления, позволявшие усиленно и длительно обороняться, Московский князь с небольшой дружиной направился через Переяслав и Ростов в Кострому, где надеялся собрать большую рать. Князь Владимир Андреевич, после Куликовской битвы прозванный Храбрым, в это же время собирал вторую рать в Волоколамском. Тем временем монголы переправились через Оку «и преже всех взя град Серпухов, и оттуду поиде к Москве, воюючи»27. Как только стало известно о приближении врага, в городе произошло великое возмущение. «Во граде Москве мятеж быть велик: овии бежати хотяху, а инии в граде седети хотяху. И бывши межи их разпре велице, и возсташа злии человеци друг на друга и сотвориша разбой и грабеж велий»28. По-видимому, начались грабежи и погромы, выходы из города заняли вооружаемые отряды, никого не выпуская. Бежать хотели знатные и богатые семьи. С большим трудом удалось уехать из Москвы митрополиту Киприану и семье Дмитрия, однако при этом посадские люди разграбили их багаж; их бегство вызвало еще большие разногласия среди горожан. В это время в Москву приехал, посланный Дмитрием, Литовский князь Остей, внук Ольгерда, возглавивший наряд и организовавший оборону города.

23 августа Москва была взята в осаду монголами. Москвичи встретили ордынцев камнями, стрелами, впервые применили тюфяки (мелкокалиберные орудия). Не в силах сломить сопротивление на четвертый день Тохтамыш прибегнул к обману. К городской стене приблизились знатные представители Тохтамыша и с ними два Суздальских князя для подтверждения правильности их слов. Не с русским народом ведет войну Тохтамыш, говорили монголы, а с великим Московским князем Дмитрием Ивановичем; от москвичей он требует лишь встречи его с честью и небольшими дарами, так как желает видеть город и побывать в нем: «не на вас бо прииде царь, но на князя Дмитрея, вы же достойни есте милости»29 (по другому спску: «Имите нам веру, мы бо ваши есми князи крестианьстии, вам то же глаголем и правду даем на том, яко не блюстися ничего от царя и от Татар его»30). Москвичи поверили монголам и открыли ворота. Знатные люди во главе с Остеем вышли их встречать. Монголы убили Остея, ворвались в город и уничтожили почти всех оборонявшихся. Лишь небольшая часть москвичей была взята в плен. Москва была разграблена и сожжена. «Егда взят бысть и пожжен, не видети иного ничегоже, разве дым и земля, и трупиа мертвых многых лежаша; церкви святыя запалени быша и падошася, а каменыа стояше, выгоревша внутре и огоревша вне»31.

Разгромив Москву, Тохтамыш разделил свое войско на несколько крупных отрядов и выслал их в двух направлениях с заданием захватывать и разграблять русские города Владимир, Звенигород, Юрьев, Можайск, Дмитров постигла участь Москвы. Был выжжен Переяславль. Однако далее дела Тохтамыша пошли не столь успешно: отряды московских бояр начали повсеместно нападать на рассеявшиеся монгольские разъезды, а князь Владимир Андреевич разгромил у Волоколамска крупный монгольский отряд. Учитывая все это, и также сведения о сборе крупных сил в Костроме, Тохтамыш решил вернуться назад. Перейдя через Оку, он обрушился на Рязанское княжество, разорив его. Олег Рязанский был вынужден бежать.

Воспользовавшись поражением Москвы, Тверской князь Михаил, «забыв» клятву, отправился в Орду за ярлыками на великое княжество. Но Дмитрий Иванович опередил его «покаянным посольством» к хану. В Орде в качестве заложника задержали его старшего сына Василия и потребовали у русских огромный выкуп – 8 тыс. рублей (эта история закончилась тем, что в 1387 г., три года пробывший в неволе у хана, Василий сбежал и окружным путем через Молдавию и Литву, возвратился в Москву). К тому же в качестве наказания на Русь хан наложил тяжелую дань – по полтине с деревни, даже если деревня состояла всего из двух-трех дворов. С русских городов монголы брали выкуп золотом.

Дмитрий принял все условия, ярлык великое княжения остался за Москвой, после него князь пошел войной на Рязань и разорил ее «пуще татар». В 1385г. Дмитрий Донской и Олег Рязанский заключили мир.

На некоторое время Дмитрию Ивановичу вновь удается поднять свою репутацию, быть выразителем идеи общерусского единства. В 1383—1384 гг. в Вильно восстановило все свое влияние «московская партия», и ею даже инициируются переговоры о женитьбе Ягайло на дочери Дмитрия Ивановича с предварительным условием креститься в православную веру и христианство свое объявить «во все люди». Казалось, на горизонте вновь замаячила перспектива присоединения русских земель. Но вскоре Ягайло получает более выгодное, с его точки зрения, предложение – руку Польской королевы Ядвиги и корону Польши при условии крещения и провозглашения католичества государственной религией Литвы. В августе 1385 г. в Крево был подписан предварительный договор, а в январе 1386 г. в Кракове – официальный акт польско-литовской унии. Трещина, разделявшая Западную и Восточную Русь, все более превращалась в пропасть.

Москва вынуждена была признать власть хана и возобновить выплату «выхода», но военно-политический, а в большей степени моральный потенциал Орды был подорван. (Это наглядно продемонстрировал последний скрытный набег Тохтамыша). В становлении влияния Москвы Тохтамыш, конечно, не был заинтересован, но еще более, постепенно слабеющую Орду, не устраивало тверское прозападное направление. Поэтому Тохтамыш из двух зол выбрал наименьшее для себя, остановился на замкнутом в себе мире Москвы, сопротивление которого будет наиболее тяжелым для его жителей. Так продлевалась более-менее благополучное существование Орды, так продлевалась тяжелая зависимость от нее русского населения. Но поскольку своей внутренней сутью русские стремились к собственному обожествлению, через аскетическое, т.е. мистическое перевоплощение, постольку ханская Орда являлась внешним отображением внутренней Орды их сознания; по принципу – кто в ком нуждается, тот того и притягивает к себе. Другими словами, Орда была заинтересована в мистической Москве, Москва – в языческой Орде. Их внешне враждебно-подавляющие отношения являлись духовным союзом поддержания друг друга.

Дмитрий Донской княжил тридцать лет. Более всего он преуспел на военном поприще, где, по словам летописца «ратным же всегда в бранех страшен бываше, и многы врагы, въстающая на нь, победи»32 («Слово о житьи и о представлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго»). Внушительны и территориальные итоги его правления: Дмитрий не только окончательно закрепил за Москвой великое княжение, но и сделал крупные приобретения в Заволжье, в бассейнах Клязьмы и Оки. Таким образом, материально и территориально расширилась база для объединения великорусских земель вокруг Москвы.

Дмитрий Иванович впервые в русской военной истории ввел взамен старого принципа комплектации войск новый (территориальный) принцип формирования. При нем в Москве была введена чеканка серебряной монеты – ранее, чем в других русских княжествах и землях.

Последние годы жизни Дмитрий уделил восстановлению Москвы после ее разорения Тохтамышем. В 1386—1387 гг. ходил усмирять новгородцев, которые пограбили соседние области. Проникнутый библейской мудростью великий князь все чаще прибегал к философским размышлениям. Известно, что на печати Дмитрия Донского было помещено изображение некоего царя, вероятно Давида, много воевавшего и сильно раздвинувшего границы своего царство, была и фраза «ВСЕ СЯ МНИЕТЪ» («все проходит», «все минует»), по распространённой версии перенятая от мифологического кольца Соломона, но, скорее всего, эта греческая философия, – «все течет, все меняется», – была уже распространённой вследствие греческого влияния на Руси, а греки прекрасно знали свою историю, и уж конечно эллинистическую премудрость.

В 1389 г., накануне смерти, Дмитрий пишет «духовную» (завещание), в которой впервые передает сыну великое княжение Владимирское без санкции Орды, как собственную вотчину. А вскоре после его смерти безымянный книжник напишет «Слово о житьи и о преставлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго». Это стало свидетельством необратимости происшедших перемен: впервые с домонгольских времен к русскому князю был применен титул, каким в течение полутора веков называли только Византийских императоров и Ордынских ханов.

Дмитрий Донской умер скоропостижно на сороковом году жизни 19 мая 1389 г., не успев даже принять схиму. (В 1988 г. РПЦ причислила его к лику святых). За свою жизнь он был один раз женат на дочери Нижегородского князя Дмитрия, Евдокии, и после себя оставил 7 сыновей и 4 дочери.

Летопись рисует Донского почти в идеальных красках – всем хорош, только телом грузный: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и телом велик и широк, и плечист и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело»33.

По свидетельству исследователей Дмитрий имел непростой характер. Например, Карамзин описывает его следующим образом: «Природа одарила внука Калитина важными достоинствами; но требовалось немало времени для приведения их в зрелость, и Государство успело бы между тем погибнуть, если бы Провидение не даровало Димитрию пестунов и советников мудрых, воспитавших и юного Князя и величие России»34.

Другое представление Донского в глазах Костомарова35: «Личность великаго князя Димитрия Донского представляется по источникам неясною… Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во все советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него как князья; также завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить: что из его действий принадлежит собственно ему, и что его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный, и потому руководимы другими, и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которыя бросаются в глаза: то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с безтактностью, прямодушия с коварством, что выражается во всей его истории».

ВАСИЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ, ЕДЫГЕЙ, ВИТОВТ, ГОРОДЕЦКАЯ УНИЯ

Перед смертью Дмитрий Донской разделил княжество между сыновьями. Старшего и многодетного сына Василия Дмитрий «благословил» своей отчиной великим княжением». Василий получил большую часть Московского княжества и Москву, пятнадцатилетний Юрий – Галич и Звенигород, семилетний Андрей – Можайск и Белоозеро, четырехлетний Петр – Дмитров и Углич. Великий князь по-прежнему действовал в духе общинной старины, или, по-другому сказать, удельных представлений, в стремлении не допустить столкновения между сыновьями, старыми изначально не работавшими принципами наказывая слушаться «брата старшего в мое место своего отца», создавал тем основу для будущей междоусобной войны.

С конца XIV в. московская тенденция расширения границ своего княжества любым способом обретает новую черту. Орда, в это время, переживает глубокий кризис, распадаясь на враждующие между собой части, каждая из которых представляет свои права на «русский улус». В этой связи множится число разбойничьих походов на Русь. Поэтому у людей появляется потребность в князе, способным организовать общую эффективную защиту, и скоро в их сознании насильственный характер Москвы трансформируется в вынужденную защитную меру, в объединительную политику вокруг ее грозного правителя.

На политические процессы в Великороссии огромное влияние оказала соседняя Литва. Литовские князья воспользовались ослаблением Орды, собрали под свою руку ядро древних русских земель. Одновременно в Великом княжестве Литовском шел процесс сближения с Польшей, что, естественно, вело к росту польского и литовского влияния в Литве. Православная элита оказалась перед нелегким политическим, религиозным и культурным выбором, побудившим многих обратить взоры на Москву.

Получив великое княжение по наследству, Василий Дмитриевич 15 августа 1389 г. был возведен на престол во Владимире ханским послом Шихматом. Все законы и формальности были соблюдены, и никто из русских людей не мог оспорить его права на это место. В январе 1391 г. Василий женился на Софье, дочери будущего великого князя Литовского Витовта. Этот уговор на свадьбу был заключен, когда Московский князь бежал из ордынского плена.

Не имея многих выдающихся качеств отца, Василий заслужил имя «властителя благоразумного». Он правил тридцать шесть лет. Присоединяя новые уделы, великий князь неустанно расширял границы Московского княжества. Но делал он это не силой оружия, а с помощью разумных действий и, конечно, золота.

Летом 1352 г. Василий отправился в Орду с богатыми дарами и приобрел там ярлык на Нижегородское княжество, что оказалось беспрецедентным случаем – равностатусное Нижегородское княжество в нарушение всех владельческих прав, при живом князе и наследниках, передавалось великому князю. Местная боярская элита поспешно отступила от своего князя, признавая силу и влияние князя Московского. (Нижегородского князя Бориса Константиновича отправили в Москву, где год спустя он умер в заточении). Кроме того, Василий выпросил у хана Городец, Мещеру, Тарусу и Муром. Таким образом, Василий Дмитриевич почти вдвое увеличил территорию Московского княжества. Щедрость же Тохтамыша объясняется его надеждой на дальнейшую помощь Московского князя в борьбе со своим конкурентом Тамерланом (Тимур, Темир Аксак).

В 1393 г. в Московской Руси произошло примечательное событие, Василий Дмитриевич запрещает поминать в церковной службе имя Византийского императора, заявив при этом: «Мы-де имеем церковь, а царя не имеем и знать не хотим»36. Ссора с греками, казалось бы, не сулила Москве никаких политических выгод, т.к. в это время происходил острый конфликт митрополии с Новгородом и западнорусскими епархиями, для разрешения чего была важна поддержка Константинополя. Но в данном случае противопоставляя себя Константинопольскому царю, Василий Дмитриевич, наоборот, увеличивал свой авторитет и авторитет Москвы как новый центр православия.

Под тяжестью греха Византийская империя шла к закату. К этому времени прошло около двух лет после кончины императора Иоанна V и восшествия на престол его сына Мануила II. В наследство последнему досталось, с точки зрения москвичей, весьма неблестящая репутация родителя, запятнавшего себя шагом непростительным – подписанием унции с Римом. Мануил, став императором, показал всему миру, что он еще больший конформист-либерал, чем его отец. Фактически признав себя вассалом турецкого султана Баязида, Мануил лично сопровождает его в походе против Филадельфии – последнего очага сопротивления туркам в Малой Азии, и его войска принимают непосредственное участие во взятии этого города. Поэтому-то решение московских верхов отколоться от Константинополя было ни чем иным как гневной отповедью императору, вдвойне опозорившего достоинство православного монарха: он не только не открестился от латинофильства отца, но и пошел на мировую с неверными. Теперь все победы Москвы, зависимые или независимые от ее возможностей, все больше воспринимались русскими как переход на нее православного мессианства.

В 1395 г. на восточных рубежах Руси сгустились тучи. Среднеазиатский правитель Тимур, нанес Тохтамышу сокрушительный удар на реке Терек (тот сначала бежал в Крым, а затем в Литву), готовился к походу на Москву. Все лето прошло в тревожном ожидании. Тимур достиг Днепра, повернул в пределы Рязанского княжества. Понимая, что реальных сил для отпора врагу у них нет, москвичи призвали заступничество свыше. По совету митрополита Киприана из Владимира была перенесена икона Богородицы, почитание которой некогда положил Андрей Боголюбский.

26 августа на подъезде к Москве Василий во главе торжественной процессии встретил святыню, и в тот же день грозный завоеватель, две недели стоявший лагерем в верховьях Дона и готовившийся к штурму Москвы, неожиданно повернул прочь от границ Руси. Столь чудесное избавление было воспринято как свидетельство божественного покровительства Москве, и это ставило ее в один ряд с другими христианскими святынями – Иерусалимом и Царьградом. Логическое объяснение действий Тимура, по мнению И. Б. Грекова, состоит в том, что опытные советники подсказали ему о нецелесообразности разгрома Москвы, выполняющую в Восточной Европе роль противовеса Литовскому государству. Москва превращалась в буферный элемент между мирами Востока и Запада, сохранение которого как статус-кво было, прежде всего, выгодно сильной восточной стороне.

Удар, который Тамерлан готовил Москве, испытал на себе богатый и цветущий, но обращенный в пепел г. Азов. Были завоеваны земли черкесов и ясов, а также неприступные крепости грузин. Тамерлан сравнял с землей Астрахань, а затем разрушил столицу Золотой Орды Сарай и только после этого возвратился в свои земли, в Самарканд.

В 1392 г. в Великом княжестве Литовском к власти пришел Витовт, тесть Василия. Ради расширения своих владений он жесточайшим образом убивал своих соперников, в том числе и близких родственников. Ему удалось завладеть Новгород-Северским, Киевом, Оршей, Витебском, Смоленском, Ржевом, Великими Луками, вел борьбу за земли верховья Оки. Продвижение Литвы на восток обеспокоило Московского князя и в 1398 г. общая граница была обозначена вблизи Курска, Калуги, Боровска и Можайска.

С Великим Новгородом у Василия, как и у его предшественников, отношения строились сложно. Большие доходы Новгороду приносила Двинская земля, откуда на рынки Европы шли дорогие товары. Покушаясь на новгородские «кладовые» пушнины и серебра, в 1397 г. Василий отправил в Двинскую землю рать, и та без боя подчинила эти земли Московскому княжеству. Однако в следующем году новгородцы сумели отбить эти земли, но Москва удержала за собой Бежецкий Верх и Вологду.

В 1397 г. разбитый Тимуром Тохтамыш с семьей оказался в Киеве, заключил с Витовтом выгодный обоим договор, по которому Тохтамыш получал в помощь возвращение Сарайского престола, а Витовт – в вокняжении «на всея земле русской». Хан Темир требовал от Витовта выдачи Тохтамыша, но получил отказ. Битва между союзными войсками и Тимура произошла 12 августа на р. Ворскле и закончилась полным поражением союзных войск. Эта весть произвела на русских двойственное впечатление: с одной стороны, они поняли насколько сильны еще монголы, с другой – были рады ослаблению Литвы. Витовту потребовалось несколько лет, чтобы оправиться от поражения на Ворскле и вновь активизировать свою политику на востоке.

Еще в 1398 г. Василий заключил договор с Ливонским орденом о взаимной помощи овладении Витовту – Новгородом, рыцарям – Псковом, но ни тот ни другой город им завоевать не удалось. В 1401 г. Смоленск поднял восстание против Литвы и изгнал наместника. Василий отказал прежнему смоленскому князю Юрию Святославичу в борьбе с Витовтом, считая себя сторонником тестя, и в 1403 г. литовцы сначала взяли Вязьму, а потом вернули Смоленск.

В 1406 г. Витовт подошел к Пскову. Василий Дмитриевич до этого избежавший обострений с Литвой, на сей раз послал рать сначала на р. Плава, к Вязьме, затем на Угру. Вспыхнувшее напряжение между Москвой и Вильно 1406—1408 гг. дважды немногим не дошло до прямых военных действий, но в преддверии столкновения с Тевтонским орденом Витовт шел на заключение мира.

Со времени Александра Невского Тевтонский орден периодически осуществлял распространение своего влияния. К концу XIII века орден, фактически став государством, продолжал политику экспансии на Восток. Конечная цель этой политики являлось создание Великой Тевтонии от о. Рюген до Финского залива, включив в свой состав Польшу, Белоруссию, Литву, Псков и владения Великого Новгорода. Объединенные силы Великого княжества Литовского и Польши с Тевтонским орденом сошлись 15 июля 1410 г. в районе деревень Грюнвальд, Таненберг и Людвигсдорф. На стороне польско-белорусских войск принимали участие украинские, литовские, чешско-моравские, молдавские и татарские отряды, прислал свою дружину и Великий Новгород. Грюнвальдская битва с неисчислимыми жертвами закончилась подписанием Торуньского мира 1 февраля 1411 г., и остановила двухвековую экспансию крестоносцев на славянские земли.

К 1408 г. в Золотой Орде закончилась длительная междоусобица и власть оказалась в руках Булат-Салтана, сменившего Шадибека. Свержение Тохтамыша позволило Василию прекратить уплату «выхода». Московский князь перестал посылать в Орду послов, сам не ездил «чтить» новых ханов и даже не платил дань с 1395 по 1412 гг. Хотя дань исправно собиралась по всему княжеству, Василий послал жаловался, что Русь-де оскудела и расплачиваться с Ордой нечем, а тем временем, собранные средства использовались на внутренние нужды Московского княжества. С таким положением дела не захотел мириться Булат. Вскоре полки хана, возглавляемые эмиром Едигеем, стремительным броском приблизились к Москве, и 1 декабря стали лагерем в Коломенском.

Василий, как и раньше Дмитрий бежал в Кострому, собирать рать, Москва осталась на попечительство его дяди Владимира Андреевича. Отряды Едигея рассыпались по окрестностям, стали грабить Переяславль-Залесский, Ростов, Димитров, Серпухов, Нижний Новгород, Городец. Едигей был настроен взять Москву приступом или измором. Три недели простояли монголы под стенами Кремля, поджидая вспомогательное войско Тверского князя Ивана Михайловича, но тот не решился выступить против единоверцев. В это время Едигею сообщили, что в Орде началась очередная смута и хан Булат-Салтан срочно просил его вернуться. Монголы спешно снялись с места, однако Едигей перед уходом армии все же получил с москвичей, обрадовавшихся его неожиданному отступлению, три тысячи рублей откупа.

Очередное разорение многих русских городов монголами и ослабление позиций великого Московского князя возродило у Нижегородских князей надежду на возвращение в их отчизну утраченных земель. Василий был вынужден лично отстаивать новоприобретенные владения перед ханским судом. В Орде произошли большие изменения. Были отстранены от правления эмир Едигей и Булат-Салтан. Власть захватил Зелень-Салтан, сын Тохтамыша, друг Витовта и неприятель русских князей. В 1412 г. Василий Дмитриевич прибыл к хану в столицу Золотой Орды. Но Зелень-Салтана к этому времени уже не стало: его застрелил брат Керим-Бердей. Новый хан был благосклонен к Василию, т.к. ранее тот предоставил ему убежище на Руси, поэтому нижегородское дело Московский князь выиграл. Но после этих событий ему пришлось возобновить выплату дани Орде, а мысль о независимости Руси от хана пока оставить.

С возобновления вассальных отношений престиж Москвы падает, тогда как Витовт, ее главный соперник и тесть Василия Дмитриевича, снискавший себе в 1410 г. лавры победителя при Грюнвальде, наоборот, упрочил свою репутацию общерусского лидера. Казалось, его план воссоединения всей Руси под эгидой Вильно близок к осуществлению. Однако такое усиление позиций Витовта испугало его двоюродного брата, Польского короля Владислава-Ягайло. В 1413 г. он добивается подписания Городельская унии, условия которой были значительно жестче тех, что предусматривались Кревским соглашением.

Городельская уния ориентировала Литву на ее постепенное ополячивание: избрание великого князя впредь подлежало утверждению королем, органы власти и высшие должности преобразовались в соответствии с польскими образами, термин «бояре» заменялся на «барона и нобили». Уния ставила цель противопоставления католиков православию. Последние не имели право свободно распоряжаться своей собственностью, вступать в браки с католиками и занимать государственные должности. Тем самым князья и бояре принуждались к переходу в католичество.

Подписание унии было для Витовта вынужденной мерой, и впоследствии он попытался ослабить свою зависимость от Ягайло. И все же Городельские акты имели необратимые последствия. В соответствии с ними русское православное население Великого княжества Литовского низводилось до положения подданных второго сорта, лишало Витовта быть опорой и надеждой большинства населения, русских, которые теперь с большей надеждой связывали свои интересы с Москвой.

Время правления Василия Дмитриевича – это время политики лавирования, время стабильной середины. Не собирая большую рать и не вступая в большое сражение, русский народ терпел убыток, с востока и юга его грабили монголы (которые беспокоили и Литву), с запада – литовцы, с севера – шведы, отряды которых порой достигали города Ям, берегов Невы; новгородцы (а они жили независимо от Орды, Литвы и Москвы) в отместку жгли предместья Выборга. Но зато не было и крупных поражений, разорений и повального обнищания. Московская центральная власть крепла.

К концу жизни Василий Дмитриевич выступал бесспорным лидером среди северо-восточных князей. Он укрепил свои позиции по границе Новгородской земли, поставив под контроль Волоколамский, Торжок, Вологду и присоединил к Московскому княжеству Нижний Новгород, Муром, Суздаль, Тарусу, Новосиль, Козельск, Бежецкий Верх, Вятку, Пермскую землю. Большинство удельных владык, сохранивших свою независимость, пребывали по отношению к Московскому князю на положении «молодых братьев». Немалая часть князей превратились в «подручников» великого князя. Обыкновенно они отправлялись наместниками в свои бывшие уделы. Таких феодалов стали называть служилыми или служебными князьями.

Сама Москва все более определенно становилась главенствующим центром Руси и, по существу, Московский князь одновременно приравнивался уже к великокняжескому титулу. Нанести Москве поражение, а тем более подчинить своей власти было Литве уже не по силам. С великим князем Литовским Витовтом хотя и были столкновения, но в основном отношения сохранились дружеские. Объединив Центральную и Южную Русь, в последние годы Витовт стал одним из сильнейших и авторитетных европейских правителей и уже стремился получить от папы римскую корону, но интриги польской знати помешали ему исполнить желание. Не доверяя своим братьям, Юрию и Дмитрию, а также при удачном стечении обстоятельств возможности в дальнейшем объединить две Руси (т.к. дети Василия являлись внуками Витовта), Василий I в своей духовной грамоте не побоялся назначить Витовта быть опекуном и защитником своего малолетнего сына, и будущее показало, что это решение в тех условиях стало единственно верным.

Василий I Дмитриевич скончался 27 февраля 1425 г., будучи 53 лет от роду. После него осталось четверо детей: три дочери и сын Василий, которому по завещанию Василий I передавал престол. На тот момент юному князю было всего десять лет, но этим не исчерпались политические проблемы, возникшие со сменой власти.

ВАСИЛИЙ II ВАСИЛЬЕВИЧ (ТЕМНЫЙ), СИГИЗМУНД, ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ, ВАСИЛИЙ КОСОЙ, ТОХТАМЫШ, ДМИТРИЙ ШЕМЯКА, БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ ТВЕРСКОЙ

По смерти Василия Дмитриевича разразился династический конфликт, в основе которого лежала борьба мировоззрений: передача власти от отца сыну или традиционного для Руси лествичное право. Согласно последнему принципу великое княжение должно было достаться не Василию Васильевичу (Василию II), а его дяде – Галицкому Юрию Дмитриевичу, что и было зафиксировано в завещании Дмитрия Донского. И таким образом, Василий I, сделав завещание в пользу сына, грубо игнорировал старую традицию владения всем родом. Естественно, что Юрий, к тому же имевший репутацию опытного политика и полководца, не пожелал уступать свои законные права. Когда митрополит Фотий, сменивший Киприана в 1410 г., являвшийся одним из регентов Василия Васильевича, призвал его присягнуть новому великому князю, Юрий удалился в свою вотчину Галич и стал собирать войско для похода на Москву. Против Юрия выступило войско Василия, которого поддержали Андрей Дмитриевич и Константин Дмитриевич. Но поскольку Юрий бежал за Суру, битва не состоялась.

Дополнительную неопределенность и для сторонников Василия Васильевича и Юрия Дмитриевича создавало то обстоятельство, что и Василий I и Дмитрий Донской завещали престол без санкции Орды. Следовательно, опора на татар и той и другой стороны становилась весьма проблематичной.

Методом исключения сторона Василия Васильевича сделала ставку на Литву, используя родство с ее правителем. Но и этот вариант не был абсолютно беспроигрышным. Династические узы связывали Витовта не только с Московским князем, но и с его соперником – Иваном Михайловичем Тверским. Последнему за время его правления удалось буквально из пепла возродить свое княжество, и теперь Тверь снова представляла собой реальную силу. Поэтому не было никакой гарантии, что Витовт не предпочтет союзу с Москвой традиционную для Вильно поддержку Твери.

В этой ситуации московская сторона решила подыграть Витовту, пригласив выступить гарантом династических прав своего внука. А тот, увидев удобный момент, под предлогом защиты права внука, поспешил воспользоваться ситуацией и укрепить свои позиции. В 1428 г. он двинулся на Новгород. Василий Витовту лишь, «крест поцелова, что ему не помогати по Новегороде ни по Пскове»37.

Предоставив Витовту свободу в отношении Пскова и Новгорода, Василий Васильевич достигал главного, перевеса сил в борьбе с Юрием Дмитриевичем. Вокруг племянника сплотились все значимые силы – московские бояре, младшие братья Юрия, княгиня Софья, вдова Василия, митрополит Фотий, и в довершение ко всему Витовт. Оценив сложившуюся ситуацию, Галицкий князь временно отступил от великокняжеского престола. 11 марта 1428 г. 54-летний Юрий Дмитриевич подписал «докончание» (мирный договор), в котором признавал себя «молодшим братом».

Вскоре ситуация круто меняется. 27 октября 1430 г. умер Витовт, а 1 июля 1431 г. – митрополит Фотий. Юрий разрывает мирный договор и отправляется в Орду, чтобы там отсудить себе ярлык. Туда же поспешили Василий и глава регентского совета боярин Иван Дмитриевич Всеволожский. В Орде Юрий допустил серьезный дипломатический промах. Он сослался на завещание Дмитрия Донского, которое в глазах хана не имело никакого значения. Московская же сторона пошла иным путем. Боярин Всеволожский заявил, что Юрий желает получить престол по «мертвой грамоте отца своего», а Василий, апеллирует к ханской милости. В подтверждение своей лояльности московское правительство обещало увеличить выплату дани Орде. Это сразу решило спор в пользу Василия II.

В 1432 г. монгольский царевич Улан торжественно возвел нового великого князя на престол, и не во Владимире, как это было раньше, а в Москве. С тех пор Владимир утратил значение столичного города, хотя в великокняжеском титуле он еще упоминался. Юрию в утешение был пожалован Дмитров, вскоре, впрочем, отобранный у него Василием.

Тем временем большие перемены произошли в Литовском княжестве. После смерти Витовта к власти пришел Свидригайло. Он провозгласил разрыв унии с Польшей и возврат к политической программе своего отца Ольгерда, наступления на Москву используя поддержку ее ближайших недругов. 25 января 1431 г. Свидригайло подписывает мирный договор с Новгородом, в июле того же года – с Псковом. Особую ставку Литовский князь делал на Тверь, положение которой в это время было как никогда прочным. Правивший здесь с 1425 г. князь Борис Александрович железной рукой подавил сопротивление удельных князей и даже отнял у них право «отъезда» – главный регулятор отношений между вассалом и сюзереном. Свидригайло был связан с Тверью прочными династическими узами: его матерью была Тверская княжна Ульяна Александровна, а женой – Анна, дочь Тверского князя Ивана Ивановича. Таким образом, складывались все предпосылки для возрождения альянса Вильно – Тверь – Новгород, который мог стать мощным противовесом и Польши и Москвы.

Несмотря на весомые объективные предпосылки, Свидригайло оказался не той личностью, способной их реализовать. 9 декабря 1432 г. князь Сигизмунд, лидер «польской партии» в Вильно, наносит ему тяжелое поражение под Ошмянами. После этого тверичи приходят на помощь своему союзнику и тот в августе 1433 г. побеждает в битве под Тракаем. Но это был временный успех. 1 сентября 1435 г. Сигизмунд наносит окончательное поражение войскам Свидригайло, и тот навсегда уходит с политической сцены. Западнорусские земли окончательно отходят под господство Польши, а Тверь лишается своего главного союзника.

Однако и в Московском княжестве события складывались достаточно драматично. В это время состоялось обручение Василия с Марией Ярославной, внучкой Владимира Андреевича Храброго, что вызвало разлад в отношениях с Всеволожским. Еще будучи в Орде, Василий пообещал Всеволожскому за оказанную помощь жениться на его дочери. Теперь оскорбленный он покидает Москву и переходит на сторону Юрия Дмитриевича.

К этому добавился скандал, произошедший 8 февраля 1433 г., на свадьбе Василия. На свадьбе присутствовали Василий Косой и Дмитрий Шемяка, сыновья Юрия Дмитриевича. На Василии Косом был надет золотой пояс, украшенный самоцветами, который когда-то Суздальский князь Дмитрий Константинович подарил своему зятю – Дмитрию Донскому. Драгоценный пояс, памятный свадебный подарок, был вскоре похищен (подменен на более бедный и не такой красивый), и вот теперь он вдруг оказался у сына Галицкого князя. Гулявший когда-то на свадьбе Дмитрия Донского 90-летний боярин, заявил во всеуслышание, что этот пояс тот самый, пропавший почти 70 лет назад. Софья Витовтовна, мать жениха, в мгновение ока оказалась рядом с Василием и на глазах у всех сорвала с него принадлежащий ее семье пояс.

Как отмечает К. П. Ковалев-Случевский, «не только „срывание пояса“, но даже простой намек на то, что кто-то из Юрьевичей его украл или просто присвоил, означал сильнейшее оскорбление»38. После этого инцидента Дмитрий и Василий Юрьевичи, «роззлобившися», покинули свадьбу, и направились в Галич к отцу. По дороге они разгромили казну ярославских князей, являвшихся сторонниками Василия Васильевича. Затем стремительный поход Юрия с сыновьями, разгром наспех собранного войска Василия II на Клязьме 25 апреля 1433 г., заставило семью Московского князя срочно покинуть Москву и бежать в Кострому. Но и там Василий был настигнут дядей и взят в плен.

Юрий Дмитриевич став великим князем. Всеволожский и Юрьевичи требовали смерти Василия, но Юрий не решился на такое злодейство и, определив племяннику в удел Коломну, отпустил его с миром.

Однако дальше события стали разворачиваться в неожиданном для нового великого князя образом. Многие жители Москвы отказались служить князю Юрию, и вслед за Василием отправились в Коломну. Улицы этого маленького города были запружены подводами, фактически он превратился в столицу Руси почти со всем административно-хозяйственным и политическим штатом. В конце концов Юрий бесславно покинул Москву, оставив ее Василию, и вернулся в свой Галич. Но с ним не согласились его сыновья, Василий и Дмитрий.

28 сентября 1433 г. Василий и Дмитрий Юрьевичи в битве на р. Куси наносят двоюродному брату новое поражение. Но Юрий все равно оставляет престол за племянником. Василий же, наоборот, сочтя добрую волю признаком слабости, снаряжает поход на Галич. Перед выступлением из Москвы он приказывает ослепить вновь перешедшего от Юрия на его сторону Всеволожского, считая его виновником конфликта.

Решающая битва состоялась 20 марта 1434 г. («в субботу Лазареву») в Ростовской земле. Обделённый полководческим талантом Василий и на сей раз был разбит. Ему пришлось укрыться в Новгороде. Юрий же Дмитриевич на этот раз занимает великокняжеский престол. Однако правление его было недолгим. 5 июня 1434 г. он умирает.

После смерти Юрия Дмитриевича великим князем провозгласил себя Василий Косой. С этим не согласились его братья. Они перешли на сторону Василия II, предложив ему свою помощь. В итоге Василий II вскоре снова занял Москву. Однако Василий Косой не примирился и с переменным успехом продолжил борьбу до 1436 г., когда в битве под Ростовом оказался в плену и по приказу Василия II ослеплен, после чего и получил прозвище Косой.

Укрепляя свою власть, Василий II обратился к решению церковных вопросов. Весь предшествующий политический опыт наглядно показывал, насколько прочность власти Московских князей в немалой степени зависит от поддержки церкви. После смерти митрополита Фотия в 1437 г. в Москве появился приехавший из Константинополя Исидор, последний русский митрополит из греков. Вскоре он отправился на VIII Вселенский собор во Флоренцию, где вошел в число активных сторонников объединения восточной и западной церквей, признания власти папы Римского. В Византии на Флорентийскую унию (1439 г.) смотрели как на средство, призванное объединить усилия с Западом и остановить продвижение турок. На Руси же, и в особенности в Москве, решение восточных иерархов было воспринято как «богомерзкое» деяние, отступление от православия. Уния была решительно отвергнута. Возвратившийся в сане кардинала Исидор по приказу Василия II был арестован и заключен в Чудов монастырь «яко отступник веры». Позднее он бежал в Литву (точнее, ему помогли бежать, иначе заключение митрополита в темницу грозило осложнениями в отношениях с Византией и Римом), а оттуда в Италию. Вскоре появился цикл произведений, осуждавших греков за сговор с «латинянами» и прославляющих Василия Васильевича как единственного поборника истинной веры.

Одержав внушительную победу на идейном фронте, великий князь тем временем терпел поражение за поражением на фронте военном. Татарские Орды стали часто появляться на границах государства. Внук Тохтамыша Улу-Мухаммед в 1437 г. совершил набег на русские земли. В следующем году он захватывает Казань и становится основателем новой династии Казанских ханов. В 1439 г. он уже дошел до Москвы и 10 дней ее осаждал. В 1444 г. ордынцы разорят Нижний Новгород, в 1445 г. в одной из битв в районе Суздаля сыновья Улу-Мухаммеда наносят великокняжеской рати поражение. Василий II оказывается в плену.

Планам Дмитрия Шемяки воспользоваться ситуацией и занять великокняжеский престол помешало возвращение Василия II. Однако условия освобождения оказались столь тяжелыми, что вызвали сильный ропот: населению предстояло выплачивать огромный выкуп, в обеспечение которого Орде передавались города и волости. Недовольство достигло критической точки, но сам Василий II не чувствовал приближение опасности. Когда в феврале 1446 г. он отправился на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, Шемяка и Иван Можайский (в 1432 г. умер Андрей Дмитриевич, свой удел он разделил между сыновьями: Ивану – Можайск и Калугу, Михаилу – Белоозеро и Верея) в ночь на 12 февраля без труда овладели Москвой, схватили его мать и жену. В тот же день из Троицы в Москву был доставлен Василий. По приказу Шемяки его ослепили.

Это происходило по общему согласию князей Дмитрия Шемяки, Ивана Можайского и Бориса Тверского, которые предъявили Василию упреки: «для чего любишь Татар и даешь им Русские города в кормление? для чего серебром и золотом Христианским осыпаешь неверных? для чего изнуряешь народ податями? для чего ослепил ты брата нашего, Василия Косого?»39. Василия с женой сослали в Углич. Вскоре, выманив из Мурома, туда же отправили и его сыновей Ивана и Юрия. Его мать, 75-летнюю княжну Софью Витовтовну, заперли в Чухломе. После ослепления Василий II получил в народе прозвище Тёмный, что на самом деле являлось отражением многих его черт.

Казалось, теперь Василий II был вычеркнут из политической жизни. Но летом того же года поднялось недовольное московское боярство и церковники. Когда-то изначально выстроенная система начинала сама себя охранять. Московское боярство было незаинтересованно укреплению на великокняжеском столе правителей, связанных с другими княжествами. Это грозило элите серьезными изменениями в установившейся системе служебно-местнической иерархии, оттеснением ее от кормила власти. Не случайно первое появление Юрия Дмитриевича на Московском столе в 1433 г. обернулось массовым исходом бояр и вольных слуг в Коломну, отданную в удел низвергнутому Василию, поскольку те «не повыкли галичскым князем служити»40. (В Ермолинской летописи сказано так: «Москвичи же вси, князи и бояре, и воеводы, и дети боярьскые, и дворяне, от мала и до велика, вси поехали на Коломну к великому князю, не повыкли бо служити уделным князем»41). Земельная политика Василия II, который щедрыми раздачами вотчин консолидировал вокруг себя московских бояр, обеспечивала стабильность и прочность ее власти. Поэтому многие и теперь стали из Москвы уезжать в Литву и на пограничных с ней землях создали мощный очаг сопротивления Дмитрию Юрьевичу. Огромное значение для Василия II имела поддержка церкви. Осуждая действия Дмитрия Шемяки в отношении правильности обвинения Василию (сохранилось выражение «шемякин суд»), иерархи единодушно высказались за освобождение его из угличского заточения. Шемяки, наконец, пришлось лично ехать в Углич, где совершился обряд взаимного прощения и крестоцелования, обильно политого притворными слезами с обеих сторон. Василий Темный получил богатые дары и Вологду в удел.

P.S.: В истории ухода московской элиты к своему низверженому князю отчетливо прослеживается особенность духа данной территории, ее характер стремления к собственному благополучию-доминированию посредству принципа поддержки своих, заботы о ближайшем окружении. Москва стала исключением из тривиального, казалось бы, традиционного положения вещей во внутренних взаимоотношениях при смене первого лица, в стремлении к первенству циничным мировосприятием готовая идти на всесторонние ухищрения, от пассивного сопротивления до откровенного предательского. Московская атмосфера начала действовать наяву, как сегодня было бы названо – круговая порука верхов (высокого достоинства) для собственного превалирования, или, если продолжить это положение, вытекающее из стремления к доминанте – действия коррупционного духа (а также и другого беззакония) для устойчивости центра системы волшебного могущества, т.е. стать исключением заложенного Божественного порядка – «в поте лица твоего будешь есть хлеб»…

В это время в события вмешался человек, который давно пристально наблюдал за происходящим в Московском княжестве. Борис Александрович Тверской, находившийся в тот момент на вершине своего могущества и даже именовавший себя царем и самодержавцем, счел, что ему выгоднее поддержать сломленного поражением и увечьем Василия II. Он приютил Василия в Твери и предложил скрепить их союз помолвкой Ивана, сына Московского князя, и своей дочери Марии.

В Тверь теперь стали съезжаться из Литвы все верные Василию князья и бояре. Испугавшись расправы, Шемяка покинул Москву, расположившись у Волоколамска. Вскоре туда прибыл посол Бориса Тверского с требованием уйти в свою отчизну, в противном случае Борис Александрович грозил выступлением против него совместно с Василием II. Началось бегство служилых людей в Тверь, в результате в войсках Дмитрия Шемяки и Ивана Можайского остались только галичане и можаичи.

В ночь на Рождество, 25 декабря, к Москве тайно от Василия Темного прибыл боярин Плещеев с малочисленной дружиной. Воспользовавшись отсутствием в городе крупных вооруженных сил, и тем, что ворота были открыты в связи с проездом через них княгини Ульяны (вдовы князя Василия Владимировича), отряд вошел в столицу. За полчаса всех сподвижников Дмитрия Шемяки заковали в цепи, и горожане вновь присягнули Василию Васильевичу, который прибыл в Москву 17 февраля 1447 г. Платой за возвращение на престол была уступка Тверскому княжеству Ржева и других сопредельных территорий.

Эпоха Владимирской Руси подходила к закату. На это показывает такой индикатор политических изменений, как титулатура правителя. Василий Темный – последний, кто называл себя «великим князем владимирским». Но вернувшись в Москву после изгнания Шемяки он уже именует себя иначе – «московъский, и новгородский, и ростовский, и пермъский, и иных».

Занимаясь восстановлением Московского княжества, разоренное войной и ограбленное татарами, Василий II, как и прежде большое внимание уделяет церковным делам. В 1448 г. он собирает собор русских епископов, которые без ведома патриарха возводят на митрополию Иону, – все должны видеть, что Москва независима ни от кого в принятии любых своих решений.

С Дмитрием Шемякой и его союзником Иваном Можайским был заключен мир, но, несмотря на это, еще целых четыре года Шемяка организовывает сопротивление, выливавшееся в крупные военные столкновения. Наконец, Василий II, по взглядам того времени, решается на явное беззаконие. В 1453 г. агент Московского князя в Новгороде подкупает повара, по прозвищу «Поганка», который подсыпает Шемяки яд. В жесткой междоусобной войне ставится последняя точка.

В этом же году умирает всеми забытый Свидригайло, с именем которого связана последняя попытка воссоединения всех русских земель под эгидой Вильно. И в этом же году, под натиском турецких войск, пал Константинополь, Царствующий град. Светоч православия и последний осколок некогда всесильной Ромейской державы. Основа первоисточника восточного распространения христианства, хрупкого в истинности православного миропорядка, не выдержала испытания на прочность, образовав губительную лазейку для врага в стене духовной крепости. Отныне само понятие православного царства будет отождествляться с Москвой и только с ней. В стремлении к величественности через 39 лет митрополит Зосима назовет ее «Новым Градом Константина», а еще через 32 года инок Филофей – «Третьим Римом».

Бесспорным итогом династической борьбы стало упрочение позиций власти Московского князя. Классики русской историографии усматривали в этом торжество спасительного для России единодержавия над гибельным «разновластием». В трудах советских историков прослеживалась та же схема, лишь облеченная в иные терминологические одежды: разгром Галицких князей трактовался как победа «прогрессивных» сил централизации над «удельно-княжеской оппозицией». Сегодня оценка происшедших событий неоднозначна и разделилась на два течения. По мнению Р. Г. Скрынникова «феодальная война второй четверти XV века была обычной княжеской междоусобицей, ничем не отличающейся от междоусобиц в любой другой земле»42. А. А. Зимин, симпатизирующий взглядам Н. Е. Носова, подытоживая его концепцию, указывает, что в княжеской междоусобице столкнулись два принципиально различных пути развития Руси – «предбуржуазного», олицетворяемого Галицким княжеством и их сторонниками, и «крепостнического»: «Крепостнической, крестьянской и монашествующей Москве противостояла северная вольница промысловых людей (солеваров, охотников, рыболовов) и свободных крестьян. Гибель свободы Галича повлекла за собой падение Твери и Новгорода, а затем и кровавое зарево опричнины»43. Парадоксальным фактором этих взглядов является то, что оба они одновременно верны, и для более полного представления общей картины их следует с некоторым пояснением совместить друг с другом – феодальная война была обычной княжеской междоусобицей, но в отличие от Западной Европы, где мировоззрение целостности мира подрывалось христианством, на мистической, арианской почве Руси победило северное блистание южного законничества, сугубо монашеское течение – торжество целостности, мировоззрение свободы – Мокша-Москва, естественным продолжением чего станет воплощение свободы отделением себя от мира, возведение крепости, развитие крепостничества, как крепостнического состояния для всех, удобного для этой системы, скудеющей отделенности, и в отношении заботы о народе, и дешевого, волшебного содержания самой себя… Выбирая путь аскетизма, православного монастыря, Русь шла прежней, традиционной для себя, древней дорогой «братского» затворничества, мистического единения, гармонии бытия…

Избавившись от опасного конкурента, Василий II с удвоенной энергией взялся укреплять единодержавие на Руси. Когда Иван Можайский не захотел идти вместе с ним на монгол, великий князь объявил ему войну, заставив бежать вместе с семейством в Литву. В результате в 1454 г. Можайск был присоединен к Москве. В 1456 г. лишился своего удела и союзник Василия II Василий Ярославович Серпуховский, был схвачен и сослан в Вологду, где впоследствии скончался «в железах». В этом же 1456 г. умер Рязанский князь Иван Фёдорович и его малолетнего наследника привезли в Москву «для лучшего воспитания», в Рязань же Василий послал московских наместников и с тех пор стал распоряжаться там самовластно.

Новгородцы принимали всех недругов Василия Темного. Тогда великий князь решил наказать Новгород и в 1456 г. с войском прибыл в Волоколамск. Москвичи взяли Руссу, богатый город. Новгородцы, собрав 5 тыс. воинов, напали на небольшой (из нескольких сотен) отряд москвичей, но были побиты. Смекалка москвичей проявилась в том, что они закалывали под закованными в тяжелые латы новгородцев их лошадей, и те, свалившись на землю, становились беспомощными.

Напуганный Новгород должен был согласиться на тяжелые условия: выплатить десять тысяч, отменить вечевые грамоты и упразднить Новгородскую печать, которая отныне заменялась печатью великокняжеской. Это было начало конца новгородской самостоятельностью. О степени раздражения новгородцев можно судить по тому, что в один из приездов Василия Васильевича в Новгород (в 1460 г.) на вече обсуждался вопрос об убиении великого князя.

Псковичи же, наоборот, решили, что лучше иметь московского покровителя, и в 1460 г. узнав, что Василий с сыном Юрием гостит у новгородцев, прислали князю подарки и попросили Юрия стать их князем. В храме Троицы они возвели его на престол и вручили меч Довманта. Но Юрий недолго пробыл в Пскове, оставив вместо себя наместником Ивана Оболенского – Стригу, он вернулся в Москву.

Вольнолюбивою Вятку, жившую по новгородским законам, сразу покорить Василию Темному не удалось, и на первых порах ограничился взиманием с вятичей дани и правом распоряжаться их военной силой.

Из правителей русских отчин теперь один Тверской князь Борис, породнившийся с Темным, сохранил титул «великого» князя. Великий называл его «равным себе братом» и уверял, что ни он, ни его сын не мыслят о присоединении Твери к Москве.

Василий II Васильевич неверно именуется первым самодержавцем Руси. Однако этот великий князь много сделал для своего преемника. Начал дела он не важно, но оставил Московское государство более сильным, чем оно было прежде. К концу правления власть Василия II настолько возросла, что он почти перестал платить дань Золотой Орде. Быстро сменяющиеся ханы пытались совершать набеги, но каждый раз в районе р. Оки терпели поражение и возвращались обратно ни с чем.

Московское княжество уверенно расширялось, набирая при этом потенциальную мощь. Характерно, что это происходило даже во время междоусобиц. Размеры новых приобретений не были впечатляющими, но важны с точки зрения стратегического положения. Укрепляя Окскую Украйну, Московский князь обрел на юге Венев и Тулу. Важной оборонительной мерой стало создание особого «царства» – поселение в районе Мещеры (Рязанская область) казанского царевича Касима с его Ордой, в обязанность которого вменялась защита русских рубежей. Приезд царевича – результат междоусобной борьбы в Орде Улу-Мухаммеда. Его сын Махмуд, захватив власть, завершил образование независимого от Орды Казанского царства. Младшие же сыновья, опасаясь старшего брата, отъехали на Русь. Создание Касимовского царства стало новым явлением в русско-ордынских отношениях: впервые среди служилых людей Московского князя появляются ордынские царевичи. С конца XIV в. начались многочисленные переходы татар на русскую службу. Они принимали православие, многие из них становились основателями знатных дворянских родов.

В бытность Василия Васильевича русским стало известно о создании Крымской Орды. Она была организована Едигеем из черноморских улусов. У Едигея было много сыновей, которые все погибли в междоусобной борьбе. Тогда черноморские монголы избрали себе в ханы 18-летнего юношу Ази, одного из потомков Чингизхана. Этот юноша в благодарность своему благотворителю принял его имя и назвался Ази-Гирей. В память об этом все Крымские ханы с 1462 – стали называться Гиреями. Покорив многие улусы Ази-Гирей основал новую независимую Крымскую Орду, сразу же обложив данью генуэзские народы Тавриды, разбил волжских татар, постоянных врагов Руси, а их хан Саид-Ахмет бежал в Литву, где был заточен в темницу.

В 1450 г. Василий II утвердил наследственное право десятилетнего Ивана – старшего сына: тот сделался соправителем отца. Имя наследника с титулом «великий князь» с этого времени сдало упоминаться в государственных документах.

Скончался Василий Васильевич 27 марта 1462 г. Перед смертью он хотел постричься в монахи, но бояре отговорили его. Погребен в Москве в Архангельском соборе. После Василия осталось 6 детей. В завещании он утвердил Ивана великим князем, а остальным четырем сыновьям отдал ряд городов. Таким образом, Василий вновь восстановил уделы, которые позже вновь пришлось ликвидировать его приемнику.

ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА

Время становления русской церкви совпало с периодом княжеских усобиц, нашествия татаро-монгол и последующим возвышением Московского княжества. В год нашествия монголов на Русь, в 1237 г., из Константинополя прибыл новый митрополит, грек Иосиф, который в 1240 г. бесследно исчез. В это время не было уже великого князя, он не считался столицей, а существовали два великих князя, сидевшие на двух наискось противоположных окраинах государства – Владимирский и Галицкий. Ответственность в деле избрания нового митрополита взял на себя, в 1242 г., князь Даниил Галицкий. Его выбор остановился на Кирилле, игумену одного из местных монастырей. Кирилл управлял своей церковью более 30 лет. Примечательно то, что постоянно объезжая епархии митрополии, он менее всего пребывал в самом Киеве. Киев, со времени возвышения Владимиро-Суздальского великого княжества, постепенно начал падать в политическом отношении. Сначала великие князья его должны были уступить первенство владимирским, затем они снизошли от степени простых князей. Захваченный же в 1238 г. Даниилом Галицким Киев был присоединен к его великокняжеству в качестве пригорода и получил в наместники боярина. Киеву всегда грозила опасность от татарских отрядов и от литовцев. При этих условиях он не мог быть подходящим местом пребывания митрополита, оттого Кирилл большую часть своего времени проводил на севере, во Владимире, конечно, не забывал про родной Галич. Скончался он 6 декабря 1281 г. в Переяславль-Залесском, погребен в Киеве в кафедральном Софийском соборе.

Приемником Кирилла патриарх назначил грека Максима, прибывшего в Киев в 1283 г. и скончавшегося во Владимире 6 декабря 1305 г., погребен в Успенском соборе. Приемником Максима стал в 1308 г. игумен Петр, выдвинутый Юрием Галицким. Основатель Преображенского монастыря на р. Рате, в год своего становления в митрополиты прибыл в Киев, посетил Юрия Галицкого, а в 1309 г. прибыл во Владимир. Он был сразу встречен враждебно великим князем Михаилом Тверским, который тоже отправил к патриарху, для становления в митрополиты, своего игумена Геронтия. С Тверскими князьями у Петра отношения не складывались, что более сближало его с Московскими. В Москву Петр приезжал часто, его современником сначала был Юрий, старший сын Даниила Александровича, враг великого князя Тверского, Михаила, а затем, после смерти Юрия в Орде, его брат Иван. В Москве митрополит имел свой двор сначала при церкви Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, потом на месте будущей синодальной палаты. В конце правления митрополита Петра, в 1324 г. состоялось определение Константинопольского патриаршего Собора, согласно которому Киевская митрополия должна была отчислять Константинопольской патриархии часть денежных средств, именуемой на Руси «Константинопольский выход». Петр завещал похоронить себя в Москве. Скончался он 21 декабря 1326 г., был погребен еще в недостроенном Успенском соборе.

Приемником Петра Константинопольский патриарх поставил Феогноста. В мае 1328 г. новый митрополит, уроженец Константинополя, прибыл в Россию, посетил, прежде всего, Волынскую землю. В том же году Феогност прибыл в Москву, где Иван Данилович Калита только что получил ярлык на великое княжество. Теперь новый митрополит, имея хорошие условия быта и близость к великому князю, поселился в Москве окончательно, придав этим еще большее значение Московскому княжеству. В это время Польша и Литва, поделив между собой часть русских земель, старались иметь там отдельных митрополитов, не связанных с Москвой, с тем, чтобы как можно сильнее закрепить эти территории за собой. Поэтому митрополиту Феогносту пришлось периодически добиваться в Константинополе упразднения открывшихся патриархом Галицким митрополий (1347 г. и 1354 г.) Скончался митрополит 11 марта 1353 г. (от эпидемии чумы), погребен в пределе Успенского собора, церкви святого Петра.

В 1350 г. митрополит Феогност заболел и тогда он и великий князь обратились к патриарху с просьбой поставить митрополитом лицо, которое будет прислано из Москвы. На это последовало согласие. В 1352 г., за три месяца до своей смерти, митрополит Феогност поставил Алексея, игумена московского Богоявленского монастыря в епископы Владимирские. Летом 1353 г. Алексей отправился в Константинополь, где, правда, с неохотой, но был возведен в митрополиты, однако с тем условием, чтобы он являлся к патриарху каждые два года. В крайности ему разрешалось присылать на собор одного из своих клириков. (Известно, что Алексей, за время своего 24-летнего пребывания на кафедре, был в Константинополе только один раз). Некоторое время Алексею пришлось добиваться принятия патриархом мер против митрополита Феодорита, находившегося тогда в Киеве, ставленым незаконно болгарским патриархом Тырновским. Но Феодорит был вновь признан незаконным, вместе с этим же соборным определением патриарха утверждалось переселение митрополитов из Киева во Владимир.

Грамота патриарха 1354 г. начиналась так: «Святейшая русская митрополия, вместе с другими городами и селениями, находящимися в ея пределах, имела еще в Малой Руси город, именуемый Киев, в котором изначала была соборная церковь митрополии; здесь же имели свое жительство и преосвященные русские архиереи. Но так как [этот город] сильно пострадал от смут и безпорядков [настоящего] времени и от страшного напора соседних Аламанов и пришел в крайнее бедственное состояние…»44.

Патриарх повелел митрополиту Алексею и его приемникам пребывать во Владимире, «имея здесь свое постоянное и во веки неотъемлемое место жительства»45 [там же, стр. 68]. Но, говорилось далее, «чтобы Киев, если он останется цел, был собственным престолом и первым седалищем архиерейским». В это время по просьбе великого князя Литовского Ольгерда, патриарх поставил митрополитом Литвы и Волыни монаха Романа. Роман изъявил свои притязания и на Киев. С большим трудом, расходуя большие деньги, Алексею удалось отстоять Киев. Кафедрой Романа был Новгородок, откуда он делал попытки распространить свою власть на Киев, брянскую епархию и даже Тверь, пользуясь тем, что тамошний князь Михаил был родственник и союзник Ольгерда.

В 1371 г. король Польский Казимир, владевший Галицией и частью Волыни, угрожая патриарху Филофею тем, что придется «крестить руссов в веру латинов, так как нет митрополита в (Малой) России, а земля не может быть без закона»46, вынудил патриарший собор возвести присланного им епископа Антония в митрополиты Галичские с подчинением ему епископии: Холмской, Туровской, Перемышльской и Владимирской (на Волыни). А великий князь Литовский Ольгерд, в свою очередь, прочил поставить отдельного митрополита не только для Литвы, но и для всей той Руси, которая по его представлению, была враждебна Москве (упоминая Тверь и Нижний Новгород). В этом патриарх ему отказал. После смерти Антония, в 1376 г., патриарх посвятил в митрополиты Киприана, с тем условием, чтобы он, по смерти Алексея, оставался митрополитом всей Руси. Еще при жизни митрополита Алексея, митрополит Киприан появился в Москве. Великий князь Дмитрий (Донской) заявил ему, что не имеет нужды в новом митрополите, когда жив «святитель» Алексей. Попытка закрепиться в Новгороде тоже оказалась для него не удачной, тогда Киприан отправился в Киев, где обосновался. (Киев уже воспринимался как город, не имеющий политического значения). Так, в России тогда было два митрополита: Алексей и Киприан.

В 1362 г. Дмитрий Иванович, при сильной поддержки митрополита Алексея, почитавшегося в Орде, получил ярлык на великое княжение. С этого времени началось наследственное, никем не оспоримое сидение московских людей на великокняжеском престоле.

Митрополит Алексей скончался 12 февраля 1378 г. сам Алексей своим приемником видел основателя Троицкой обители Сергия Радонежского, но тот решительно отказался. Тогда великий князь Дмитрий указал на своего духовника Михаила, называвшегося Митяем. О нем как о кандидате пошло представление в Константинополь еще при жизни Алексея. Сам же Михаил, по настоянию Дмитрия, согласился принять постриг за два года до кончины митрополита Алексея, и был поставлен архимандритом Спасского придворного монастыря.

Но кончину Алексея ожидал в Киеве и митрополит Киприан. Получив известие о ней, он в июне 1378 г. прибыл в Москву, сумев даже миновать кордоны, которые, в ожидании его приезда, были поставлены великим князем. Однако в Москве он был схвачен, посажен в заключение и с бесчестием выселен. (К этому времени относится его письмо к Сергею, в котором он жаловался на все перенесенное). В Москву же от патриарха Макария пришла грамота, в которой отрицались права Киприана, а церковь «Великой России» вручалась архимандриту Михаилу, и предлагалось последнему прибыть в Константинополь для посвящения.

К этому времени Михаил уже был возведен великим князем, в согласии с боярами, на двор митрополичий. Почти полтора года он пробыл в качестве нареченного митрополита, и у него даже возникла мысль, что его поставление было совершенно в Москве русскими епископами, на что соглашался и великий князь. Но против этого решительно восстал Суздальский епископ Дионисий. Духовенство, вообще не любило Михаила, собиравшегося навести в церковных делах больше порядка и смотрящего на церковь несколько иными глазами. Так интересно, что Михаил оказывал немалую поддержку Стефану в его миссионерской работе.

В Константинополь патриарх вызвал и архимандрита Михаила и епископа Дионисия, имея на него положительные отклики. По просьбе Михаила великий князь должен был задержать Дионисия в Москве, чтобы тот не помешал намеченной миссии. Однако Дионисию удалось освободиться от надзора, дав обещание не ехать в Царьград, с поручительством за него Сергия. Но освободившись, он тайно выехал в Константинополь, заставив этим поспешить с поездкой туда же в июле 1379 г. Михаила. Отправляя Михаила, великий князь Дмитрий снабдил его незаполненными хартиями или бланками, припечатанными великокняжеской печатью, в которых он мог вносить от имени Дмитрия грамоты и заемные письма или векселя. Путешествуя по Черному морю, когда уже был виден Константинополь, Михаил внезапно заболел и скончался. Спутникам Михаила надлежало было вернуться в Москву, но они решили провести аферу с имевшимися у них на руках ценными бумагами. После долгих споров три архимандрита остановились на Пимене, архимандрите Переславского Горицкого монастыря. Его имя было внесено в пустую хартию, как прошение великого князя. Подложность этого ходатайства не могла быть не известна в патриархии. Но туда потекли крупные средства, и Пимен был поставлен митрополитом. Огромные суммы денег были израсходованы, вместе с тем были взяты большие суммы в долг у константинопольских банкиров.

У самих посланцев оставались на руках не малые средства от всей этой операции. Все это время в Константинополе находился Суздальский епископ Дионисий, который пробыл там три года. Он не был поставлен митрополитом, а возведен только в сан архиепископа. Узнав о случившемся, великий князь разгневался и, не желая принимать Пимена, который не спешил возвращаться из Константинополя, Дмитрий пригласил на кафедру владыку Киприана и тот прибыл в Москву весной 1381 г. Через полгода вернулся и Пимен. Не доезжая Москвы, он и члены его посольства были схвачены. Посольство посадили «в железа», а Пимена сослали.

Вскоре Киприан впал в немилость великому князю за оставление Москвы во время нашествия и сожжения ее ханом Тохтамышем в 1382 г. Его выслали, митрополитом же великий князь признал Пимена, за которого несколько раз ходатайствовал патриарх. Вскоре из Константинополя вернулся архиепископ Дионисий. Он подробно осведомил великого князя о поведении Пимена в Константинополе, после чего Дмитрий низложил Пимена, а в Константинополь послал Дионисия для постановки его митрополитом. Но по пути, в Киеве Дионисий был схвачен князем Владимиром Ольгердовичем и там 15 октября 1385 г. скончался.

В Константинополе, куда отправился Пимен и Киприан, принятие решения, выбора Московского митрополита, растянулось на три года. В 1389 г. патриарх Антоний и собор провозгласили окончательно Киприана митрополитом Киевским и всей России. Было подтверждено низложение и отлучения Пимена. Он до этого недолго побывал в Москве и на обратном пути в Константинополь умер в сентябре 1389 г. в Халкидоне.

Когда митрополит Киприан занял кафедру митрополии, то в своем лице он соединил кафедры Москвы и Литовской Руси. Кафедра же Галиции оставалась особой митрополией. После смерти Галицкого митрополита Антония (зима 1391—1392 гг.) только часть Волыни оказалась в составе Литвы и церковно была подчинена митрополиту Киприану. Но из-за неудачных кандидатов, представлявшихся патриарху, Галицинская митрополия управлялась экзархом патриарха. История с Пименом ухудшила отношения с греками как Дмитрия Донского, так и его сына Василия I. Но помощь от России продолжала оказываться грекам, воевавшим с турками, как при митрополите Феогносте, так и при митрополите Киприане. Киприан скончался 16 сентября 1406 г., погребен в Успенском соборе.

В год смерти митрополита Киприана открылась прямая вражда, приведшая к войне, между великим князем Литовским Витовтом и его зятем великим князем Московским Василием I. Витовт не хотел иметь одного с Москвою митрополита. Поэтому, одновременно с представлением Василия I, просившего патриарха о поставлении митрополита, Витовт представил своего кандидата на отдельную Литовскую митрополию, грека, князя Полоцкого Феодосия. Но патриарх поставил в сентябре 1408 г. Фотия митрополитом над всей Россией.

1 сентября 1409 г. Фотий, в сопровождении послов императора и патриарха, прибыл в Киев. Витовт вначале встретил его недоброжелательно, но затем ему ничего не оставалось, как смириться с положением. В Москву Фотий прибыл 22 марта 1410 г. Но уже через некоторое время Витовт задумал поставить в митрополиты Литовского игумена Григория Цамблака, сменившего митрополита Киприана.

Болгарин из Терново, Григорий Цамблак, состоял при болгарском Терновском патриархе, был игуменом Дечанского монастыря в Сербии и Плинаирского в Константинополе. Он направлялся к митрополиту Киприану, но узнав в Литве об его пленении, остался там. Имея такую благородную ветвь в руках, Витовт решил воспользоваться подвернувшимся случаем. Тем временем митрополит Фотий выехал в Литву, чтобы переговорить с Витовтом, в крайнем случае, оттуда отправиться в Константинополь для воспрепятствование его намерениям. Однако по прибытии в Литву, митрополит Фотий по приказу Витовта, был схвачен, ограблен и, не пропущенный в Царьград, вернулся в Москву. Григорий же прибыл в 1411 г. в Константинополь. Фотию все же удалось воздействовать на патриарха, вследствие чего Григорий не только не был поставлен митрополитом, но из-за смущения в церкви был снят со священнического сана с последующим отлучением. Когда Григорий возвратился обратно в Литву с отказом, Витовт собрал епископов и уговорил их поставить его митрополитом вопреки патриарху. В 1415 г. Литовские епископы поставили Григория митрополитом в Новгородке. В особой грамоте епископы оправдывали свой поступок тем, что митрополит Фотий, по их уверениям, пренебрегал Киевской половиной митрополии, заботясь только о собирании дани. Митрополит Фотий, ответив своим посланием, обратился за помощью к патриарху. Патриархи Евфимий и его приемник Иосиф предали Григория отлучению. Несмотря на это Григорий продолжал оставаться митрополитом. Зимой с 1419 г. на 1420 г. Григорий скончался. В 1420 г. митрополит Фотий встретился в Новгородке с Витовтом, сумел примириться с ним. Теперь Литва снова соединилась в церковном отношении с Москвой.

При митрополите Фотии Галиция вновь соединилась с митрополией России. В 1412 г. в своей поездке в Литву митрополит Фотий посещал Галич, а в 1421 г. он снова был в Галиче и Львове. Фотий скончался 1 июня 1431 г.

После кончины Фотия в Москве предложено было представить на его место русского кандидата. Но выбор такового был задержан княжескими спорами.

В 1432 г. вел. князь Василий II избрал кандидатом в митрополиты человека, в лояльности которого великий князь не сомневался, епископа Казанского и Муромского Иону, который с 1433 г. назывался «нареченным в святейшую митрополию русскую». В этом же году великий князь Литовский Свидригайло, преемник Витовта, послал в Константинополь епископа Смоленского Герасима, для постановки его в митрополиты, что и было сделано. Герасим считал себя не только митрополитом Литвы, но и «на русскую землю». Таковым он упоминается в псковских и в третьей новгородской летописях. В 1434 г. Герасим в Смоленске поставил Евфимия архиепископом Новгородским. Герасим и Свидригайло намеривались принять участие в начавшемся соединении церквей и пересылались с этим с папой Евгением IV. Но вскоре Свидригайло заподозрил Герасима в тайных сношениях с Сигизмундом (сыном Витовта). Герасим был схвачен вблизи Смоленска, сослан в Витебск и в июле 1435 г. сожжен. Княжеская смута в России продолжалась.

В 1436 г. Василий II созвал всех архиепископов и епископов для подтверждения кандидатуры на место митрополита Рязанского архиепископа Ионы. Когда тот прибыл в Константинополь для рукоположения, то выяснилось, что его место уже занял грек Исидор. В тот момент византийцы готовились к заключению унии с католиками, в обмен на кафедру надеялись получить военную помощь против турок. Но, помня, сколь болезненно воспринимались на Руси любые идеи контакта с католиками, они вызвали на московскую кафедру человека, известного, с одной стороны, своим латинофильством, а с другой – даром убеждения. К этому времени в Киеве тоже не было митрополита и, используя этот момент, Исидору удалось объединить две митрополии.

В Москву Исидор прибыл в начале апреля 1437 г., сопровождаемый владыкой Ионой. Василий II был очень недоволен назначением митрополита без его воли и прошения, и принял его только не желая рушить добрые отношения с Константинополем. В сентябре того же года Исидор отправился на Флорентийский собор, был главным действующим лицом по принятию унии, что даже удостоился звания кардинала-пресвитера и легата от ребра апостольского на провинции Литвы, Ливонии и всей России и на города, диоцезы, земли и места Лехии, т. е. Польши (вероятно, русскую Польшу или составлявшую русскую часть Польши Галицию).

Акт гласил, что Дух Святой исходит от Отца и Сына, имеющие одно начало; есть чистилище, где грешные души очищаются посредству наказания и степенью соразмерной тяжести своего греха: евхаристия может совершаться как на квасном, так и на пресном хлебе; Папа как глава Церкви имеет первенство во всем мире47.

Узнав о принятии унии в Москве, наступило смущение. Войдя в контакт с Афоном, Василий II узнал, что и в Византии духовенство (среднего звена) и миряне к унии отнеслись с негодованием. Прожив в Литве почти год, 19 марта 1441 г., на третье воскресенье великого поста, Исидор прибыл в Москву, где в Успенском соборе сразу пел молебен за великого князя и за все православное христианство. Затем Исидор совершил литургию, на которой велел поминать «вопервых» вместо имени константинопольского патриарха имя папы римского Евгения; по окончании же литургии он велел протодьякону «с орарем на амвонь и велегласно» прочесть грамоту Восьмого собора, или акт соединения. Василий Васильевич, советовавшийся три дня с русскими епископами, князьями и боярами, на четвертый день, «в середу на крестопоклонной недели», приказал Исидора взять под стражу, его поместили под домашний арест в Чудов митрополичий монастырь. Собранный Василием церковный собор, угрожая смертной казнью, без успеха старался убедить Исидора от заблуждений. Просидев в Чудовом монастыре весну и лето, он ночью 15 сентября 1441 г. со своими учениками Григорием и Афанасием бежал из Москвы. Его не преследовали. Он объявился в Твери и князь Борис Александрович посадил его «за приставов». Но Василий II приказал выпустить его (на великом посте 1442 г.) Некоторое время он был в Новгородке у Литовского князя Казимира. Но и там он почувствовал себя неловко среди православных. Оттуда он направился к папе. В 1452 г. Исидор из Рима выехал в Царьград, чтобы действовать в пользу унии, но и там побывал в тюрьме. «Кардинал Исидор, неузнанный, успел выкупиться за несколько монет на другой же день взятия Константинополя и бежал в Рим»48– пишет епископ Арсений. Папа Николай дал ему титул патриарха Константинопольского и декана кардинальской коллегии. Умер он в Риме в 1463 г. в звании титулярного Константинопольского патриарха и старейшего кардинала.

Бегство Исидора стало хорошим основанием для лишения его сана митрополита, и он даже был объявлен еретиком. После вступления Константинопольского патриарха в церковную унию русская церковь во главе с великим князем заняла позицию отторжения от Византийской церкви.

В феврале 1446 г. Дмитрий Шемяка занял Москву. Василия ослепили и отправили в Углич. Свержение произошло лишь вследствие того, что у народа было слишком много к Василию Васильевичу претензий. Чтобы иметь со стороны церкви поддержку Шемяка пригласил русского епископа Иону исполнять обязанности митрополита. Вскоре Иона отправился за детьми Василия, скрывающихся от Шемяки в Муроме (Иона формально оставался Рязанским епископом, а Муром входил в состав Рязанской епархии) и отправил их к родителям в Углич, под общий надзор. Осенью 1446 г. Шемяка собрал собор епископов и архиепископов и игуменов, где проводил кандидатуру Ионы в качестве «исполняющегося обязанности» митрополита, но получить абсолютную поддержку церкви ему не удалось. После собора Шемяка освободил Василия Васильевича из заточения, вокруг которого сплотились все московские верхи. В декабре 1446 г. Москва была захвачена приверженцами Василия, а в феврале 1447 г. в нее въехал и сам Московский князь. Еще несколько лет Шемяка будет пытаться организовать северные районы Руси против Василия II, но чаще всего ему придется бегать, пока в 1453 г. в Новгороде его не настигнет приготовленная в Москве отрава.

15 декабря 1448 г. на соборе епископов Иона, по настоянию Василия II, был, наконец, утвержден Московским митрополитом уже не спрашивая разрешения у Константинопольского патриарха. Это положение было подтверждено шестью епископами: Ефремом Ростовским, Варлаамом Коломенским, Питиримом Пермским, Авраамом Суздальским присутствующие при посвящении. Новгородский архиепископ Евфимий и епископ Тверской прислали свои грамоты о согласии.

С этого момента, учитывая взятие Константинополя Турцией 29 мая 1453 г. все митрополиты русской церкви ставятся епископами русских епархий, теперь русская церковь становится автокефальной.

Е. Голубинский пишет: «В человеческой истории, как известно, очень не мало совершенно неожиданного. Флорентийская уния имеет весьма неожиданное и в тоже время весьма важное значение в истории русской церкви: от нея видеть свое начало новое мнение Русских о православии Греков, – мнение столько же с первого взгляда невероятное, сколько невероятно то, что именно от нея ведет начало. Греческие архиереи, присутствовавшие на Флорентийском соборе [в связи с политической обстановкой, т.е. напора турок], имели слабость предать православие латинянам, но наибольшая часть их тотчас же после возвращения с собора искренним образом в этом раскаялась… Никому, кто хоть сколько нибудь знает, как принята было уния Греками, не придет в голову подумать, чтобы она повредила у Греков чистота православия (ибо в действительности, вовсе не быв ими принимаема, она напротив решительным образом укрепила их в преданности православия), и однако у нас вскоре после Флорентийскаго собора было провозглашено, будто уния повредила у Греков чистоту православия, так что будто бы оттоле истинное чистое православие осталось у нас одних – Русских, каков взгляд на поврежденность православия у Греков, впервые высказанный после Флорентийскаго собора, был сохраняем нашими предками вплоть до патр. Никона… Эта уния случайным образом явилось для Русских таким образом, на которое они могли указывать и ссылаться, как на причину¹… В период времени совершения этих деяний Греки вовсе не стали хуже, чем были прежде; но Русским, которые дотоле не знали их хорошо с худой их стороны, легко могло показаться, что они вдруг нравственно упали. Эта мысль о внезапном нравственном падении Греков, повод к которой подали они сами, быв перенесена из области нравственной в сферу вероучения, давала Русским простой способ объяснить то, каким образом могло случиться, чтобы Греки отступили от чистоты истиннаго православия: объяснение заключалось в том, что Греки внезапно пали. И вот, предки наши, легко объясняя себе дело, и начали учить, что были древние Греки, которые твердо держались чистоты истиннаго православия, и что потом заступили место их новые Греки, которые пали и изменили чистоте истиннаго православия…²»49.

Поскольку греки, по мысли русских, отступили от истинности, то логически назревало желание прекратить духовное рукоположение от Константинопольского патриарха-униата. Этому способствовало занятие императорского престола в начале 1449 г. Константина XI, который тотчас объявил себя, вопреки брату, сторонником православия и противником унии, и факт взятия Константинополя турками в мае 1453 г. «Но будучи противником унии у себя дома, император, очевидно, не мог требовать ответа у Русских: как смели они поставить себе православнаго митрополита без спроса патриарха-униата. Когда император наконец формальным образом возстановил в Константинополе православие и низложил патриарха-униата, Русские не только не боялись более запроса, но сами решились известить императора о совершонном ими самовольном поставлении митрополита и просить у него извинения в своем деянии»50. Но это послание, написанное в июле 1452 г., так и не было отправлено. В 1453 г. Константин, в борьбе с турками, не надеясь ни от кого получить помощь, кроме папы, возобновил переговоры об унии, которые были начаты еще в 1452 г. Конечно, на Руси это обстоятельство стало сразу известным. Поэтому было нелепо отправлять это послание, как и опасаться, что из Константинополя придет запрос относительно их самовольного поступка, поскольку император, первоначально объявивший себя против унии, как мог спрашивать с русских за то, что они были ее противниками, что, собственно, и привело к самостановлению.

«Как бы то ни было, – резюмирует Голубинский, – дали или не дали патриархи свое формальное дозволение Русским на то, чтобы ставить им своих митрополитов в самой Москве, но во всяком случае положительного известно, что они не препятствовали открытым образом против самого становления. Следовательно, если они не давали на него формальнаго дозволения, то с охотой или неохотой допустили и признали его как факт»51.

Взятие Константинополя турками добавило русской стороне более весомое объяснение независимости своих митрополитов от патриархов, причем, несмотря на то, что последние снова начали быть строго православными. Как император был мирским главою патриарха Константинопольского, утверждал его в звании и возлагал на него инсигнии, так тем же стал по отношению к нему и султан, вследствие чего патриарх превратился в раба христоненавистного бусурмана: не могли русские допустить, чтобы их митрополит получал посвящение от раба бусурмана – чтобы бусурманская скверна, которую султан сообщал своими руками патриарху, переходила на русского митрополита, а через него и на весь русский люд.

Заступив на митрополичью кафедру первое, что сделал Иона, это канонизация первого митрополита в Московской Руси Алексея, тем обозначив свои позиции освещения истории Московского княжества. При Ионе произошло полное разъединение Русской церкви на Московскую и Киевскую. Скончался Иона в марте 1461 г., на соборе 1547 г. он был канонизирован.

После того, как Константинопольским патриархом стал Григорий III Мамма сторонник унии и проживающий в Риме, Рим в лице православного Византийского патриарха стал вести активную деятельность по увеличению своей духовной паствы. В 1458 г. патриарх Григорий поставил митрополитом Литовско-Галицким сторонника унии Григория, болгарина, числившегося тогда игуменом Константинопольского монастыря святого Димитрия. С этого момента русская церковь на западе России разделяется на несколько отдельных самостоятельных церквей. Григорий пытался утвердить в своей митрополии унию и стал притеснять православное духовенство. Киевская же митрополия старалась найти себе опору внешне, но больше связывала себя не с заинтересованным в ней Московским государством, а с Константинопольскими патриархами, которых самих следовало уже защищать от турок. Так, Киевских митрополитов принято было ставить не иначе, как с благословения патриарха. Но, в общем своем ходе, внутреннее управление митрополии в Литве, как и в Москве велось независимо от патриарха. Патриарх, каким бы не был, уже не в состоянии был существенно что-либо изменить.

Все митрополиты жили обыкновенно в Новгородке Литовском, по временам ездили в другие города, чаще в Вильну, как в столицу, но Киева не посещали более 150 лет (до конца XVI в. Только Макарий в 1497 г. отправился в Киев, чтобы разобраться в тамошних делах, но в Мозырском уезде Минской губернии был убит крымскими татарами). Церковью в Галиции Киевский митрополит управлял через наместников, называющихся справцами. Справец ведал округом Галича. Проживал он в имении за городом. При существовании там церкви жило высшее духовенство (крылос). Соборная церковь именовалась крылошанскою, а село – Крылосом.

В целом существование православной церкви на западе притеснялось. В 1509 г. король Сигизмунд I дал латинскому Львовскому архиепископу права назначать справца, как он выразился в грамоте: «по долгу христианскаго государя, чтобы схизматики в Галиции удобнее могли быть привлекаемы к истинной вере»52. Произошло это когда Киевские митрополиты стали именоваться и Галицкими. Права православия стеснены были до крайности. Их свидетельства не признавались магистратом, они вносили десятину в пользу латинских приходов, магистрат назначал православных священников, вносилась поголовная подать «за схиму». Теперь для поддержания себя и своей веры западные православные стали объединяться в братства.

ИВАН III ВАСИЛЬЕВИЧ, ПОХОДЫ НА КАЗАНЬ, ПРИСОЕДИНЕНИЕ РУССКИХ ГОРОДОВ, ОРДА, СТОЯНИЕ НА УГРЕ, «МОСКВА – ТРЕТИЙ РИМ», ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛ

Василий II еще в 1449 г. объявил наследником престола своего старшего сына Ивана (д. р. 22 января 1440 г.) Желая приобщить его к государственному управлению, в котором военное дело стояло на первом месте, уже в январе 1452 г. Иван возглавляет походы против Дмитрия Шемяки. Женитьба наследника на Тверской княжне Марии Борисовне, 4 июля 1452 г., несмотря на юный возраст, означало признание его совершеннолетия.

Иван Васильевич уже в детстве был свидетелем княжеской междоусобицы. На его глазах произошло свержение отца Дмитрием Шемякой и Иваном Можайским. В дальнейшем, усваивая в качестве соправителя опыт своего отца, Иван Васильевич приобрел такие черты характера, благодаря которым сформировалась его «холодная жестокость», отмеченная впоследствии декабристом Н. М. Муравьевым. Иван был свидетелем как в 1456 г. Василий Темный арестовал в Москве своего троюродного брата серпуховского князя Василия Ярославовича, не остановившись перед нарушением данного серпуховскому князю «крестного целования». Василий Ярославович поддерживал великого князя Московского в его борьбе с Дмитрием Шемякой, но политический расчет оказался сильнее памяти о былых заслугах: владения Василия Ярославовича располагались вблизи литовского рубежа, с которым в случае чего могло произойти их совместное объединение. А весной 1462 г. в Москве был раскрыт заговор некоторых детей боярских и дворян с целью освобождения Василия Ярославовича. Заговорщики были казнены, несмотря на Великий пост. «Множество же народа, видяще сиа, от боляр и от купец великих, и от священиков и от простых людей, во мнозе быша ужасе и удивлении, и жалостно ирение, яко всех убо очеса бяху слез исполнеши, яко николиже тиковая не слышаша, ниже видеша в Русских князех бываемо, понеже бо и недостоин бяше православному великому осподарю, по всеи подсолнечнои сущю, и такими казьми казнити, и кровь проливати во святыи великии пост»53.

Процесс становления единовластия был растянут на многие поколения, и Василий Темный, стремясь укрепить положение на престоле своего сына и наследника, в то же время не мог игнорировать старинного традиционного воззрения на свое княжение как на вотчину – имущество, подлежащее разделу между сыновьями. Поэтому в своей духовной (завещании) он предусмотрел выделение уделов для других своих сыновей – Юрия, Андрея Большого, Бориса и Андрея Меньшого, а также по обычаю – для своей жены Марии Ярославны. Но в то же время Василий Темный продолжал общую тенденцию, которая наблюдается при сопоставлении великокняжеских завещаний XIV – XV вв. Так, если Иван Калита оставил своим сыновьям примерно равное наследство, а Дмитрий Донской отдал старшему из пяти сыновей – Василию – треть владений, то Василий Темный завещал Ивану Васильевичу 16 крупных городов, тогда как четырем его братьям вместе – 12, что должно было послужить серьезной гарантией от новых усобиц. Таким образом, к концу правления Василия II были созданы важные предпосылки для преодоления удельной раздробленности и создания единого государства.

Вокняжение Ивана III произошло 28 марта 1462 г., к этому моменту ему исполнилось 22 года, он был женат и имел 4-летнего наследника. Несмотря на то, что летописи не говорят о получении Иваном ярлыка на великое княжение, но осторожный Московский князь вряд ли стал нарушать традицию и, скорее всего, принял ярлык из рук ханского посла, оставался его улусником и данником.

Начало княжения Ивана III ознаменовалось выпуском золотых монет, на которых были отчеканены имена великого князя Московского и его сына, наследника престола Ивана Молодого. Выпуск монет продолжался недолго, и был прекращен спустя непродолжительное время.

Историк Н. И. Костомаров характеризует Ивана Васильевича следующим образом: «Иван был человек крутого нрава, холодный, разсудительный, с черствым сердцем, властолюбивый, неуклонный в преследовании избранной цели, скрытный, чрезвычайно осторожный; во всех его действиях видна постепенность, даже медлительность; он не отличался ни отвагою, ни храбростью, зато умел превосходно пользоваться обстоятельствами; он никогда не увлекался, зато поступал решительно, когда видел, что дело созрело до того, что успех несомненен. Забирание земель и возможно-прочное присоединение их к Московскому государству было заветною целью политической деятельности, следуя в этом деле за своими прародителями, он превзошел всех их и оставил пример подражания потомкам на долгие времена. Рядом с расширением государства Иван хотел дать этому государству строго самодержавный строй, подавить в нем древние признаки земской раздельности и свободы, как политической, так и частной, поставить власть монарха единым самостоятельным двигателем всех сил государства и обратить всех подвластных в рабов своих, начиная о т близких родственников до последнего земледельца. И в этом Иван Васильевич положил твердыя основы; его приемникам оставалось дополнять и вести далее его дело»54.

Вступив на престол, одной из особых забот Ивана было отношение с Казанским ханством, которое препятствовало волжской торговле, грабило приграничные волжские города. В 1467 г. Иван решил выступить против Казани. Но татары, узнав об этом, заранее приготовились к бою. Русское войско не стало давать сражение и вернулось ни с чем. Через несколько месяцев была предпринята другая попытка вторгнуться в Казанские земли. Воины дошли почти до самой Казани, нагнали страх на местное население и возвратились с добычей. В 1468 г. и в 1469 г. Иван предпринял попытки нанести удар по Казани. В 1469 г. большая рать сосредоточилась в Нижнем Новгороде, откуда двинулась по реке на Казань. Приплыв на судах к татарской столице, русские воины ударили по посаду и под звуки труб к утру ворвались в город и сожгли его. Но татары быстро опомнились и дали бой. Победителя не оказалось, Ивана III приказал войскам возвращаться в Москву. Осенью того же года вновь бы предпринят пятый по счету поход на Казань. На этот раз властитель города Ибрагим вынужден был заключить мир «на всей воле государя Московского».

В 1478 г. Казанский хан, нарушив клятвенные обеты, захватил Вятскую землю. Весной следующего года устюжане и вятичи выжгли селения по Каме, а московский воевода – по берегам Волги. Казанский хан Ибрагим запросил мира, однако вскоре он умер, оставив от разных жен много детей. После братоубийственной стычек князем Казани стал Алегам, недруг Руси. Стороннику московской ориентации Мухаммед-Эмину пришлось бежать в Москву. Он бил великому князю челом и назвал его отцом, т.е. совершил акт феодальной коммендации, признав свою зависимость от русского государства. Взамен беглец просил у великого князя «силы на брата своего».

12 апреля 1487 г. под предводительством князя Даниила Дмитриевича Холмского начался поход русских войск на Казань – последний поход XV века. 18 мая конная и судовая рати оказалась под стенами ханской столицы. Али-хан сделал попытку отрезать русских, но был обращен в бегство. Началась осада Казани. Вокруг города для полной блокировки был построен непрерывный острог – контрвалационная линия.

Осажденные казанцы не были едины. Их волю к сопротивлению ослабляли сторонники русских, которые, в конце концов, свергли хана Али, открыли 9 июля ворота Казани и выдали хана и всю его семью русским военачальникам. Русские войска вступили в Казань и начали ее разграбление.

На престол хана Казанского вновь был возведен Мухаммед-Эмин, окруженный русскими советниками. Хана Али и его семью отправили в ссылку.

Мусульманские государства – соседи Казанского ханства – Ногайская Орда и Сибирское ханство были шокированы расправой, учиненной Московским князем в независимом Казанском ханстве. Они сделали дипломатическое представление Москве, потребовали освобождения хана Али и его семьи и передать их, хотя бы за выкуп, в мусульманские страны. Однако Иван III отклонил подобные предложения. Вместе с тем, великий князь не решился идти на полное присоединение к Москве Казанского ханства, ограничившись тем, что к своему титулу он добавил слова «государь Булгарии».

Трамплином для ведения своей политики в северо-восточной части Европы, т. е. Новгорода, был Псков, поэтому Иван III при всем желании лишать города своего права голоса и подчинить их полностью Москве, должен был проявить здесь большую деликатность. Еще в 1461 г. Василий II прислал в Псков князя Владимира, которого не просили и не хотели. По сути дела это был уже московский наместник. Псковичам пришлось мириться и принять неугодного им князя, но в 1462 г., когда умер Василий II, Владимир был немедленно изгнан. «Выгнаша псковичи князя Володимира Ондреевича изо Пскова, а иные люди на вечи с степени съпхнули его; и он поехал на Москву с бесчестием к великому князю Ивану Васильевичу жаловатися на Псков»55.

Псковский летописец сообщает, что на вече «некоторые невежественные люди» даже спихнули его со ступени.

После изгнания неугодного Владимира псковичам пришлось вновь обратиться за князем к Москве, поскольку существовать без поддержки Москвы Псков не мог. К новому великому князю Ивану III были отправлены послами псковские посадники. Тот, желая наказать псковичей за непокорность, три дня продержал послов в сенях великокняжеского дворца, отказываясь их принять. Но ссориться с Псковом в то время ему было не выгодно: Москве предстояла долгая и трудная борьба с боярским Новгородом. Поэтому Иван III дал псковичам того князя, кого они просили. Но отношения между Псковом и Москвой с этого времени стали меняться. Московские наместники забирали себе все большую власть, что привело к восстанию в 1483 г. На этот раз восставшие не решились выгнать князя, но отправили послов к Ивану III с просьбой восстановить «старину», дать им другого князя, не нарушавшего прав вече. Иван III на эти просьбы ответил отказом и требовал, чтобы псковичи признали свою вину и подчинялись московскому наместнику. Восставшим не удалось добиться успеха. Но и Иван III принял к сведению сопротивление псковичей и не настаивал до поры до времени на дальнейшем увеличении своей власти в Пскове.

Напряженно складывались отношения у Ивана III с Господином Великим Новгородом. Его городская верхушка стала проявлять активное сближение с Западом. Великий князь отправлял в Новгород послов с требованием: «Исправитися ко мне, моя отчина, нас и знайте; а в земли и в воды мои великаго князя не вступайтеся, а имя мое держите великаго князя честно и грозно по старине, а ко мне к великому князю посылайте бити челом по докончанию; и аз, свою отчину, жаловати хощу вас и в старине держати»56. Они не желали подчиняться Московскому князю, говоря-де Новгород не отчина великого князя, Новгород сам себе господин, и склонились под патронаж Польского короля и великого князя Литовского Казимира IV. В 1470 г. ситуация обострилась, новгородцы пригласили к себе на службу Литовского князя Михаила Олельковича (Александровича) с дружиной.

По поручению Ивана в Новгород прибыл митрополит Филипп, пытавшийся внушить горожанам, что переход под власть государя «латинской веры» есть измена православию. Однако посланцев РПЦ выдворили из Новгорода. После ухода князя Олельковича послы Новгородцев, во главе с вдовой бывшего посадника Марфой Борецкой, заключили с Казимиром договор, по которому Новгород отдавался под власть короля Польского и великого князя Литовского при сохранении новгородских обычаев и привилегий. Этого Иван вынести уже не мог.

Решающая кровопролитная битва произошла 14 июля 1471 г. на р. Шелонь, где новгородское войско было разгромлено, вся боярская верхушка попала в плен. В руки Ивана попала грамота, подготовленная для Казимира, с точки зрения Московского князя она стала свидетельством измены новгородцев своему отечеству. За свою вину новгородцы должны были выплатить сумму в 16 тыс. рублей, четверо главных зачинщиков были публично казнены, остальных отправили в коломенскую тюрьму. Дальнейшее прикрепление Новгорода к Москве послужили внутренние раздоры, жители, недовольные на самоуправство посадника Ананьина, обратились с мольбами на него к Ивану III. В конце октября 1475 г. Иван выехал из Москвы в Новгород для разбора дела, а 26 октября в Городище состоялся княжеский суд. Подобная ситуация в корне меняло народное сознание, поскольку здесь на лицо происходило пренебрежение традицией, по которой должностных лиц судили только вече и совет господ. Произведя суд, Московский князь демонстрировал усиление своей власти, и то, что только князь способен защитить народ. Иван счел обвинения в сторону посадника и его сторонников правильными, арестовал их и отправил в Москву. Кроме того взял с них штраф на сумму 1500 руб.

Несмотря на все, новгородцам понравился справедливый суд и теперь многие стали искать правду в Москве, а Иван III вызывать жителей Новгорода для суда в Москву, чего прежде никогда не было. Хитрая политика великого князя, настраивающая новгородцев на главенство Москвы, вызывало неудовольствие бояр, у них по-прежнему были сильны польские настроения.

В мае 1477 г. они подняли мятеж против великого князя и убили его сторонников. Новгородские события вновь заставили Ивана III отправиться с войском наводить порядок. 27 ноября московские полки, расположились на льду озера Ильмень. В ходе многодневных переговоров Иван III проявил твердость, – ни на какие уступки согласия не дал и объявил, что в Новгороде не будет ни вече, ни посадника, а вечевой колокол, древний символ «Господина Великого Новгорода» будет снят и отправлен в Москву. Однако Иван пошел на уступки, обещая новгородцам оставить ряд привилегий: право сношений с соседней Швецией. Обещал не выселять новгородских бояр из города и не привлекать новгородцев к московской службе.

Твердая позиция Ивана III совпала с изменой внутри Новгорода. Глава новгородской рати В. В. Шуйский перешел на сторону великого князя и теперь новгородцам ничего не оставалось, как принять условия Ивана III. 15 января князь И. Ю. Патрикеев с четырьмя московскими боярами получил от новгородцев грамоту с 58 печатями о том, что они обязываются верно служить Ивана III, и стал приводить новгородцев к крестному целованию, затем были поставлены новые наместники. Однако все эти действия не возымели должного результата, менее чем через два года наместники стали доносить, что сам владыка Феофил и некоторые знатные новгородцы ссылаются с Польским королем Казимиром и хотят восстановить прежние вольности. Ситуация осложнялась тем, что Польский король вошел в союзнические отношения с Золотой Ордой и планировал совместный поход на Москву, кроме того, политикой централизации стали недовольны его братья Андрей Большой и Борис Волоцкий они отправились в Псков для дальнейшего отъезда в Литву. Однако все эти события не остановили Ивана III. В октябре 1479 г. он с небольшим отрядом, якобы с миром, подошли с городу, но горожане отказались открыть ему ворота, тогда стало все очевидно. Вслед за ним подошло и основное войско. Только после того, как пушки стали обстреливать город, владыка города, новый посадник, тысяцкий и другие важные лица Новгорода вышли к Ивану. Заняв город, Иван начал методическую расправу. Архиепископ Феофил был сведен с кафедры и отправлен в Чудов монастырь в Московском Кремле, вместо него был поставлен старец Троице-Сергиева монастыря Сергий. Были выявлены и казнены 100 человек заговорщиков, другие 100 знатных семейств были разостланы по городам бывшего Московского княжества. В 1480 г. 50 наиболее богатых новгородских купцов были отправлены во Владимир, в 1482 г. более 7000 новгородцев были переведены в различные города, на их место приехали жители Москвы и других центральных городов. Политика переселения оказалась более эффективной, нежели аресты и казни.

Большое сопротивление по присоединению к Москве оказал некогда Новгородский город Вятка. В 1489 г. против вятичан выступило войско во главе с Даниилом Щеней и Григорий Морозовым. Город сдался, главные противники Москвы были повешены, остальных представителей знати с женами и имуществом разослали по разным центральным городам.

Рязанский князь Василий еще во времена Василия Темного был взят в Москву и там воспитан. В 1464 г. Ивана III отпустил его на родину, а, поскольку, он был женат на сестре великого князя, Анне, связь с ним не прерывалась. В 1483 г. князь Василий умер, оставив свои владения старшему сыну Ивану. Тот предпочел сразу заключить договор с великим князем, по которому значился младшим братом и имел права удельного князя, а после смерти Ивана Рязанского в 1500 г. его сын попал еще в большую зависимость от великого князя.

С Тверским князем Михаилом Борисовичем отношения складывались дружественные, пока была жива первая жена Ивана III Мария. С 1484 г. Михаил стал отдаляться в сторону Литвы и даже вступил в родственные отношения с Казимиром. Наконец, был заключен договор, по которому Тверской князь обязывался помогать своему новому родственнику и явно имел антимосковскую направленность. Это понял Иван III и он сразу направил свое войско в Тверскую землю. Казимир не пришел на помощь, и Михаилу пришлось признать главенство Москвы. Через некоторое время Тверской князь опять попытался сблизиться с Литвой и отправил к Казимиру гонца, но тот был перехвачен и доставлен в Москву. 8 сентября 1485 г. московское войско окружило Тверь. После того, как посады были сожжены, тверская знать в массовом порядке стала переходить на сторону Ивана III. Сам Михаил под покровом ночи бежал в Литву, а его владения перешли в собственность великого князя. В Твери он оставил наместником старшего сына Ивана.

Верейский князь Михаил Андреевич долго сохранял независимость. Он был союзником Ивана III и активно помогал ему в борьбе с ордынцами. Породнился с великим князем, женив своего сына Василия на племяннице второй жены Ивана III, Софье Палеолог. Через некоторое время между ними произошла семейная ссора (вероятно, не случайно) и Иван III обрушился на Верейского князя. Василий бежал в Литву, а его отец лишился своего удела.

В 1474 г. после смерти Юрия Дмитровского, Иван III без всякого совета с остальными братьями присоединил его владения к своим. В борьбе с ордынцами братья Ивана III Андрей Угличский и Борис Волоцкий, смогли выторговать у него некоторые территории за оказанную им помощь. После смерти младшего брата, Андрея Меньшого, великий князь по завещанию получил все его владения. Через некоторое время Иван III обновил договора со средними братьями, теперь они должны были поддерживать его во всем. В 1491 г. Иван III приказал братьям послать войска на помощь своему союзнику – Крымскому хану Менгли-Гирею. Андрей не подчинился. Тогда по приказу великого князя его схватили и бросили в тюрьму. В конце 1494 г. он умер в заточении. Борис Волоцкий умер своей смертью и передал удел сыну. Но тот уже никакой самостоятельной роли не играл.

Русские князья, проживавшие на Литовских землях и подчинявшиеся Казимиру, с симпатией смотрели на успехи великого князя и вскоре стали иметь желание перейти к нему на службу. В 1483 г. на службу к Ивану III прибыли князья Воротынские, Иван и Семён, вместе со своими отчинами и захваченными городами Серпейск и Мещовск. В это же время великокняжеские воеводы Денис Щеня и Василий Патрикеев взяли Вязьму, приехал служить и князь М. Р. Мезецкий, приведя с собой пленными двух родных братьев, которых сослали в Ярославль. Сын Казимира, Александр, став великим князем Литовским, решил упрочить положение своего таявшего государства браком с дочерью Ивана III, Еленой. Однако этот брак не улучшил отношения между соседями. Вскоре начался массовый переход князей на сторону Ивана III. Вместе с собой они забирали свои волости, так Чернигов, Стародуб, Галич, Любеч, Рыльск, Новгород Северский вскоре стали за Московское княжество. Александр решил выступить в поход. Решающая битва произошла 14 июля 1500 г. на р. Ведроша. Литовцы были разбиты, а сам гетман К. Острожский попал в плен. Вместе с тем другие воеводы взяли Торопец, Оршу, Мстиславль.

В 1492 г. на берегу р. Наровы, напротив крепости Нарва, возводится русское укрепление – Ивангород. Этим Иван III закрепил на северо-западе границу Руси. Вместе с тем земли Русского государства расширялись и на восток. С 1487 г. Казанское ханство считало себя вассалом Москвы, одновременно с этим началось присоединение поволжских народов: чувашей, мордовцев, марийцев.

Отношения с Ордой, и без того бывшие напряженными, к концу 1470-х г. окончательно испортились. Орда продолжала распадаться: на территории прежней Золотой Орды, помимо непосредственно приемника – Большой Орды, образовались также Астраханская, Казанская, Крымская, Ногайская и Сибирская Орды. При Иване III, если принять во внимание насколько выросли силы Москвы, объединившей большую часть русских земель, и насколько ослабла Орда, зависимость от нее становилась анахронизмом.

Используя все более осложнявшиеся отношения хана Большой Орды Ахмата с Крымским ханом Менгли-Гиреем и турецким султаном, Иван III стал выплачивать дань хану не регулярно. В 1471 г. Ахмет вступил в союзнические отношения с великим князем Литовским и Польским королем Казимиром, а в 1472 г. с войском подошел к Алексину, сжег город и остановился у Оки. Вскоре сюда же стали подходить и основные силы великого князя.

Узнав о приближении новых войск, Ахмет поспешно ушел в степь. После истории с Алексиным Иван III полностью прекращает выплату дани Орде. Однако хан делает вид, как будто ничего не произошло. В 1476 г. в Москву прибыло новое посольство от Ахмата. Оно, как рассказывает «Казанская летопись», опираясь на давний обычай, потребовала дани и предъявило, при этом, Ивану III ханское изображение или «басму» с тем, чтобы он ей поклонился. «Великий же князь, – говорит летописец, – ни мало, ни мало не убояся страха царева, но, приим басму, лице (е) го, и плевав на ню, и излама ея, на землю поверже и потопта ногами своима»57, после чего приказал послов убить, а «единого же отпусти жива, носяще весть ко царю, глаголя: „да яко же сотворих послом твоих, тако же имам тобе сотворите, да престанеши, беззаконниче, от злаго начинания своего, еже стужати нам“»58.

Существует известие, что Иван III поступил так решительно под влиянием Софьи Фоминичны, гордость которой не могла переносить унизительной зависимости от татар.

Карамзин отмечает влияние великой княгини Софьи Палеолог, часто говорившей Ивану III: «Долго ли мне быть рабынею Ханскою?»59. Еще ранее она, послав дары жене хана, писала ей, что имела видение, и потому желает создать храм на Ордынском подворье (где сооружена была церковь Николы Гостунского); просит его себе и дает вместо него другое. Царица согласилась, татары остались без пристанища в Кремле, чего и домогалась Софья. Она же убедила Ивана III не встречать ордынских послов, которые обыкновенно привозили с собой басму или болван хана. Древние князья Московские всегда лично должны были встречать их далеко за городом, слезать с коня, тогда как они сидели на лошадях, и принимать их с большим почетом. На том месте, где бывала эта встреча, впоследствии во время Ивана III был создан храм.

Поступок великого князя означал полный уход Русской династической зависимости. Это было уже фактом, поскольку хан ничего не мог сделать, ему оставалось только ждать подходящего момента, который, по его мнению, вскоре и замаячил на горизонте. В феврале 1480 г. младшие братья Ивана III Андрей Большой Угличский и Борис Волоцкий, подняли мятеж, к которому присоединился и митрополит Феофил. Причина недовольства состояла в том: что, после кончины второго по возрасту брата Юрия Васильевича, в 1474 г., его владения полностью перешли к Московскому княжеству, т.е. к Ивану III, а не были разделены между всеми братьями, что также ничего не досталось братьям великого князя и после завоевания Новгородской земли, и что Иван III объявил старшего своего сына Ивана «великим князем», соправителем, на деле означающее быть его наследником.

По существу, в отношениях братьев столкнулись противоречия, когда одна сторона не желала своего ущемления и требовала «старины», другая – проводила политику возвеличивания Москвы, ее властного рода, от отца к сыну, постепенно ограничивая, выдавливая конкурентов – братьев из политической жизни Руси. К этому времени моральное положение Москвы достигло предела, когда ее князь стал называть царем, например, по исковой грамоте 1477 г. – «Господину государю великому князю Ивану Васильевичу царю вся Руси».

Иван III находился в Новгороде, когда к нему пришло сообщение о начинающейся усобице, что Андрей и Борис со своими удельными полками подались в Тверскую область. Великий князь поспешил в Москву и тотчас отправил к братьям уговаривать их кончить дело миром, но те не послушали и, в 20-х числах июля, рать их двинулась к Новгородским волостям. Тогда Иван III вторично послал к мятежникам уговаривать, Ростовского архиепископа и духовника великого князя, Вассиана Рыло. Ему удалось склонить Андрея и Бориса послать своих бояр для переговоров в Москву, но сами они направились к Литовскому рубежу и, остановившись в Великих Луках, стали пересылаться с Казимиром, прося помощи против старшего брата. Казимир в непосредственной помощи их войскам отказал, проявив осторожность, но дал город Витебск на прокормление, и вместе с тем сам поспешил известить Ахмата об усобице в Московском государстве, обещая, в походе на Москву, присоединится к нему со своим войском.

В разгар этого конфликта пришло известие о выступлении хана Ахмета на Русь. В надвигающемся столкновении с Ордой разрешение внутриполитического кризиса стало для Ивана III первоочередной задачей. Московский князь пошел на уступки. Он объявил о готовности уступить братьям Алексин и Калугу. Компромисс был найден и осенью, в канун решающего столкновения, удельные полки братьев стояли рядом с великокняжескими ратями, что послужило определенной ролью в нерешительности действий Ахмата.

О намерениях Казимира и Орды совершить поход на Русь в Москве знали. Еще весной монголы произвели разведку, появившись на правобережье Оки. Весной же Иван III заключил договор о взаимопомощи с Крымским ханом Менгли-Гиреем, который обещал нейтрализовать Казимира угрозой нападения на Литву.

Летом 1480 г. Ахмет с войском вторгся в русские пределы. Как только Иван Васильевич узнал о наступлении монгола, тотчас, кроме выдвижения главной рати к Оке, приказал воеводе Звенигородскому, князю Василию Ноздреватому, сесть с небольшим отрядом и с войсками крымского царевича Нур-Девлет-Гирея на суда и спуститься вниз Волгою, чтобы разгромить беззащитную Золотую Орду, зная, что Ахмат, по обыкновению, как все ханы, оставит в ней только жен, детей и старцев; великий князь был уверен, что как только хан узнает об этом нападении, так тот час же кинется назад защищать свои улусы.

Против подходившей Орды Ахмета Иван III во главе русских войск стал у переправы через Оку у Коломны. Младшего своего брата Андрея он послал в Тарусу, а сына Ивана – сначала в Серпухов, а затем в Калугу, поскольку хан, убедившись в надежности обороны, в начале сентября направился к левому притоку Оки, р. Угре. Маневр преследовал две цели: соединение с войском Казимира и переправу во фланг русских войск через мелководную Угру. Благодаря распорядительности московских воевод великокняжеские полки раньше татар вышли на берег реки и воспрепятствовали переправе. Началось «великое стояние на Угре».

В Москве готовились к обороне города. Великая княгиня Софья, вторая жена Ивана III, с детьми и казною была отправлена в Белоозеро. Князь предполагал отправить туда и инокиню-мать, но митрополит и архиепископ отговорили его от подобного поступка, т.к. москвичи могли воспринять это как массовое бегство (московский летописный свод и ряд других летописей осуждают даже поступок княгини Софьи). Сам Иван III долгое время был в нерешительности. Одни приближенные уверяли, что сражаться ему не стоит, т.к. он может или погибнуть или попасть в плен и держава будет обезглавлена, другие считали, что личный пример может побудить других воинов к невероятным подвигам. Дело кончилось тем, что великий князь покинул полки и 30 сентября вернулся в Москву. Но не успел он въехать в Кремль, как встретившие его митрополит и Ростовский владыка Вассиан, стали упрекать за уход от войска, поэтому прожив две недели в Красном Селе, Иван III отправился назад.

Тем временем, расположившись на Угре, Ахмат дожидался войска своего союзника Казимира, которого все не было. Польский король, в это время, сам отражал атаки крымского хана Менгли-Гирея на Подолию, и идти воевать против Москвы не мог. В летописи отмечено, что Крымский хан делал это «служа великому князю», т.е. выполняя достигнутые ранее между Москвой и Крымом договоренностей.

Прибыв к своим войскам, Иван III не спешил вступать в сражение всеми силами с монголами, а стал тянуть время, начав переговоры с Ахматом, отправив к нему посла с челобитьем и дарами. Хан обрадовался этому и ответил: «Жалую его добре, чтобы сам приехал бил челом, как отци его к нашим отцем ездили в орду»60. Но Иван III не поехал. Тогда Ахмат послал ему сказать: «А сам не хочешь ехати, и ты сына пришли, или брата»61. Не получивши ответа, хан послал опять сказать: «А сына и брата не пришлешь, и ты Микифора пришли Басенкова»62, окольничего вел. князя и ездившего в качестве посла к хану, его очень уважали в Орде. Однако Иван и Басенкова не послал. Как передает летописец, Ахмат все говорил: «Даст Бог зиму на вас и реки все станут, ино много дорог будет на Русь»63.

Между тем, среди московского воинства стали роптать на Ивана III в его нерешительности дать решающее сражение, причем обвиняли близких ему бояр Ощера и Мамона, которые советовали не вступать в бой с монголами.

Волновалась и Москва, а старец Вассиан, узнав о переговорах с ханом, прислал Ивану III красноречивое послание: «Ныне же слышахом, яко же бесерменину Ахмату уже приближающуся и христианство погубляющу, наипаче же на тебе хваляшеся и на твое отечьство, тебе же пред ними смиряющуся и о мире молящуся, и к нему пославшу. Ему же окаанному одинако гневом дышущу и твоего молениа не послушающу, но хотя до конца разорити христианство… Не послушай убо, государю, таковых, хотящих твою честь в безчестие и твою славу в беславие преложити, и бегуну явитися и предателю хритьанскому именоватися… Изыде убо скоро, в сретение ему изыде, взем Бога на помощь и пречистую Богородицю…»64.

В конце октября стали крепкие морозы и реки покрылись льдом. Положение Орды становилось все более сложным. Она оказалась не готовой вести войну в зимних условиях, т.к. по сломам летописца «бяху бо Татарове наги и босы, ободралися»65, кроме того, при выпадении снега монгольские лошади лишались корма. Когда Угра перестала служить преградой, и Иван III приказал войскам отойти назад к Кременцу, где в случае надобности можно было биться соединенными силами, это было встречено печалью и с унынием в русских войсках, считавших постыдным такое отступление перед монголами. Конец этому противостоянию положил рейд русско-монгольского отряда воеводы Ноздреватого и Нур-Девлет-Гирея в Поволжье, по тылам Большой Орды. Получив такое сообщение Ахмату ничего не оставалось, как поспешить обратно в свои владения.

Интересно описывал события свержение монгольского ига К. Маркс в оценке культурно – исторического наследия России: «Когда Иван вступил на престол, Золотая Орда уже давно была ослаблена: изнутри – жестокими междоусобицами, извне – отделением от нее ногайских татар, вторжениями Тимура-Тамерлана, появлением казачества и враждебными действиями крымских татар. Московия, напротив, неуклонно следуя политике, начертанной Иваном Калитой, стала необъятной громадой, стиснутой татарскими цепями, но вместе с тем крепко сплоченной ими. Ханы, словно под воздействием каких-то чар, продолжали служить орудием расширения и сплочения Московии. Они намеренно усиливали могущество православной церкви, которая в руках московитских великих князей оказалась опаснейшим оружием против них самих.

Чтобы восстать против Орды, московиту не надо было изобретать ничего нового, а только подражать самим татарам. Но Иван не восставал. Он смиренно признавал себя рабом Золотой Орды. Через подкупленную татарскую женщину он склонил хана к тому, чтобы тот приказал отозвать из Московии монгольских наместников. Подобными незаметными и скрытыми действиями он хитростью выманил у хана одну за другой такие уступки, которые все были гибельными для ханской власти. Таким образом, могущество было им не завоевано, а украдено. Он не выбил врага из его крепости, а хитростью заставил его уйти оттуда. Все еще продолжая падать ниц перед послами хана и называть себя его данником, он уклонялся от уплаты дани под вымышленными предлогами, пускаясь на все уловки беглого раба, который не осмеливается предстать перед лицом своего хозяина, а старается только улизнуть за пределы досягаемости. Наконец, монголы пробудились от своего оцепенения и пробил час битвы… Золотая Орда была вынуждена отступить вследствие нападения на ее столицу крымского хана. При отступлении она была разбита казаками и ногайскими татарами. Таким образом, поражение превратилось в успех. Иван победил Золотую Орду, не вступая сам в битву с нею. Бросив ей вызов и сделав вид, что желает битвы, он побудил Орду к наступлению, которое истощило последние остатки ее жизненных сил и поставило ее под смертельные удары со стороны племен ее же собственной расы, которые ему удалось превратить в своих союзников. Одного татарина он перехитрил с помощью другого…

Казалось, Иван сорвал цепи, в которые монголы заковали Московию, только для того, чтобы опутать ими русские республики. Казалось, он поработил эти республики только для того, чтобы поступить так же с русскими князьями. В течение двадцати трех лет он признавал их независимость, терпел дерзости и сносил даже их оскорбления. Теперь благодаря низвержению Золотой Орды и падению республик он стал настолько сильным, а князья, с другой стороны, такими слабыми в результате влияния московского князя на их бояр, что Ивану достаточно было лишь продемонстрировать свою силу, чтобы исход борьбы был решен…

Между политикой Ивана III и политикой современной России существует не сходство, а тождество – это докажет простая замена имен и дат. Иван III, в свою очередь, лишь усовершенствовал традиционную политику Московии, завещанную ему Иваном I Калитой. Иван Калита, раб монголов, достиг величия, имея в руках силу самого крупного своего врага – татар, которую он использовал против более мелких своих врагов – русских князей. Он мог использовать силу татар лишь под вымышленными предлогами. Вынужденный скрывать от своих господ силу, которую в действительности накопил, он вместе с тем должен был ослеплять своих собратьев-рабов властью, которой не обладал. Чтобы решить эту проблему, он должен был превратить в систему все уловки самого низкого рабства и применять эту систему с терпеливым упорством раба. Открытая сила сама могла входить в систему интриг, подкупа и скрытых узурпации лишь в качестве интриги. Он не мог ударить, не дав предварительно яда. Цель у него была одна, а пути ее достижения многочисленны. Вторгаться, используя обманным путем враждебную силу, ослаблять эту силу именно этим использованием и, в конце концов, ниспровергнуть ее с помощью средств, созданных ею же самой, – эта политика была продиктована Ивану Калите специфическим характером как господствующей, так и порабощенной расы. Его политика стала также политикой Ивана III. Такова же политика и Петра Великого, и современной России, как бы ни менялись название, местопребывание и характер используемой враждебной силы… Подведем итог. Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso [LXXXVIII] в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира…»66.

В своей оценке Маркс неправ только в том, что не монголы воспитали русских, и как-бы передали Москве эстафетную палочку алчного раба-победителя, но русские сами выбрали систему ценностей монголов, поскольку они отражали настроения русского народа в общем. Русская система ценностей отставания, «старины держати», что значит «свободу и достоинство искати», станет диктовать российскому миру «царственности» наипростейший способ достижения устойчивой прогрессивности, в которой заложена одна цель – существование не по милостивой мудрости, а по условию справедливого достоинства. Поэтому фактор алчности (мира ограниченной ущербности) будет прописан здесь фундаментально, сильнее разжигая огонь непримиримого противостояния позиций противоположностей (структуры справедливости), высоты достоинства – низости упадка, продолжая инерционно двигаться по тысячелетней накатанной колее пути яростного восхождения эволюционной лестнице от условия червя до эффекта бога.

11 сентября хан двинулся назад через земли своего союзника Казимира, в отместку за нарушение договора грабя его территории. Нагруженный добычей Ахмат зазимовал в устье Донца, прислал Московскому князю грузное послание вернуться после зимы. «Ведомо да есть: кто нам был недруг, что стал на моем царстве копытом, и яз на его царстве стал всеми четырмя копытами; [и] того Бог убил своем копьем… А нынеча есми от берега пошел, потому что у меня люди без одежд, а кони без попон. А минет сердце зимы девяносто днеи, и яз опять у тобя буду, а пити ти у меня вода мутная»67. Однако 6 января 1481 г. сонного Ахмата убил в степи его противник Ибак, хан Тюменской (Ногайской) Орды. В 1491 г. Иван III оказал поддержку Менгли-Гирею в борьбе с детьми хана Ахмата, вследствие чего произошло окончательное крушение Большой Орды, а в 1502 г. Крымский хан одержал полную победу над Шихматом, последним царем Большой Орды.

Так пало монгольско-татарское иго над Русью, явившееся предвестником падения большой Орды. Москва с этого времени становится столицей нового крупного суверенного европейского государства. Немалую роль в свержении ига в последнем решающем противостоянии, сыграл сам Иван III, который в сложной обстановке 1480 г. не наделал политических ошибок, проявил разумную сдержанность и дипломатическое мастерство, позволившее объединить русские силы и оставить Ахмата без союзников.

Усиление польского влияния и католической пропаганды создало в Литве много недовольных православных людей. Они стали уходить в Московское подданство вместе со своими вотчинами. Это еще более умоляло литовские силы и делало для Литвы очень рискованным открытое столкновение с Москвой. Однако оно стало неизбежным по смерти Казимира (7 июня 1492 г.), когда Литва избрала себе великого князя особо от Польши. В то время как королем Польши стал сын Казимира Ян Альбрехт, в Литве вокняжился его брат Александр Казимирович. Воспользовавшись этим разделением, Иван III начал переговоры с Александром и в январе 1494 г. добился того, что Литва формально уступила ему земли князей, перешедших в Москву (Вяземских, Новосильских, Одоевских, Воротынских), и, кроме того, признала за ним титул «государя всея Руси» в обмен на то, что Иван III не будет требовать Киев. В том же году Московский князь дал согласие выдать свою дочь Елену замуж за Александра с условием сохранения православной веры. Литовский князь, видимо, питал надежды возможности объединить всех славян через династические браки, под эгидой Литвы; эту же надежду, не мудрено понять, имел и Московский князь, только под рукою Москвы.

В течение 1495 и 1496 гг. произошли военные столкновения Москвы и Стокгольма. Три месяца русские войска осаждали Выборг, но шведов одолеть не удалось. Воеводы удовлетворились опустошением шведских сел на расстоянии 30—40 верст от границ. Иван с сыном Юрием и внуком, прибыв в Новгород, пытался повлиять на ход войны со Швецией. Состоялся поход на Гамскую землю (Финляндию). Русские войска разбили 7 тыс. шведов. Главные силы шведов ждали неприятеля в поле, однако русские не стали давать сражения, а совершив маневр, с добычей и пленниками благополучно возвратились в Москву. В отместку шведы с 2 тыс. войском взяли Ивангород, разорили его и ушли. Война окончилась, когда Датский король, друг Ивана, в 1496 г. стал Шведским королем. В результате переговоров в 1501 г. Швеция пошла на некоторые территориальные уступки России.

Сдержать обещанное Литовскому князю Александру под воздействием католических соратников было трудно, и судьба великой княгини Елены Ивановны была печальна. Это обижало великого князя. С другой стороны, к Ивану на службу продолжали проситься православные князья из Литвы. Так, Иван III принял к себе князя Бельского и князей Новгород-Северского и Черниговского с громадными вотчинами по Днепру и Десне. Поэтому взаимное недовольство скоро вылилось в войну, которая проходила с 1499 по 1503 год, причем сторону Литвы принял Ливонский орден, а сторону Москвы – Крымский хан.

Крупная победа русских войск у реки Ведроши привело вражду к перемирию, по которому Иван III удержал за собой все приобретенные им княжества. Было очевидно, что Москва в ту пору была сильней Литвы, точно так же как она была сильнее Ордена. Орден, несмотря на отдельные военные удачи, тоже заключил с Москвой не особо почетное перемирие.

Воюя со всеми более цивилизованными западными и северными соседями, Иван III стремился налаживать контакты в Европе. Москва при нем вступила в дипломатические отношения с Данией, Венгрией, Венецией. Окрепшее Русское государство входило понемногу в круг европейских международных отношений и начало свое общение со странами запада.

От первого брака с Марией Тверской у Ивана III был только один сын – Иван Молодой, родившийся в 1458 г. Он был верным помощником отца в его делах и даже звался великим князем. Но в апреле 1465 г. Мария умерла, и Иван III женился во второй раз на дочери Фомы Палеолог, бежавшего с семьей в Италию от осаждавшей Царьград армии султана Мехмеда II, племяннице последнего Византийского императора Константина XI Палеолога, убитого турками при взятии Константинополя в 1453 г., Софьи (Зои) Фоминичны Палеолог.

Второй брак Ивана III стал возможен в значительной мере благодаря дипломатической активности папского престола. В Риме были серьезно обеспечены усилениями могущества Османской империи, которая после падения Византии захватила Балканы и оказалось на границах Германской империи. Папа выступил с идей создания антиосманской лиги христианских государей. Большие надежды возлагались на Ивана III, предполагалось, что одновременно с привлечением Московского князя решится вопрос об унии православной церкви с католической, признать которую отказался Василий II.

В 1469 г. папа Павел II направил в Москву грека Юрия Траханиота с предложением великому князю взять в жены Софью Палеолог. В папском письме сообщалось, что она уже отказала таким женихам, как король Французский и герцог Миланский, не желая выходить за государя латинской веры. Посоветовавшись с матерью и боярами, Иван III дал согласие на вступление в новый брак. Осенью 1472 г. Софья прибыла в Москву, а 12 ноября состоялся обряд обручения.

Брак Ивана III с Софьей Палеолог не дал Риму желаемых результатов. В условиях, когда главной внешней политики Ивана III на востоке являлось ликвидация зависимости от Большой Орды, не могло быть и речи об участии его в антиосманских акциях. Борьба с сильнейшей военной державы Европы того времени, могла лишь обескровить Русь. Более того, для борьбы с Ахматовой Ордой Иван III заключил союз с Крымским ханством, находившимся с 1475 г. в зависимости от турецкого султана.

Фактически Иван III от своего брака выиграл больше, чем организатор его – Римская курия. Отторгая Рим, избегая какой-либо зависимости от него, политической или церковной, русское духовенство обратило внимание на одну интересную римскую мысль. В стремлении склонить Ивана III к участию в антитурецкой лиги, итальянские дипломаты сформулировали идею о том, что Москва должна стать преемницей Константинополя. В 1473 г. сенат Венеции обратился к великому князю Московскому со словами: «Восточная империя, захваченная Оттоманом, должна, за прекращением императорского рода в мужском колене, принадлежать вашей сиятельной власти в силу вашего благополучного брака»68.

Идея, выраженная в послании сенаторов, пала на благодатную почву, форсировала закрепление двух идей, витавшие до этого времени в воздухе: Москва – оплот православия и всего христианства, и Москва, как продолжение древнего Рима – «Москва – третий Рим». Эта идея впервые упоминается митрополитом Зосимой в 1492 г. при составлении пасхалии на восьмую тысячу лет. Окончательно сформулирована эта идея в 1510—1511 гг. псковским монахом Филофеем: «Понеж убо ветхии Рим падеся Аполинариевою ересью; вторыи же Рим, иже есть Констянтинополь, Агарянскими внуцы, от безбожных Турок, обладаем; твое же, о блгочтивыи Црю, великое Росииское Цртвие, третеи Рим, блгочтием всех превзыде, и вся блгочтивая Цртвие в твое въ едино собрася, и ты един под нбсем Хртьянскии Црь именуешись въ всеи вселеннеи, во всех Хртианех»69. Так уже совершено откровенно выражает свои идеалистические стремления старец Елеазарова монастыря. Под углом зрения равнозначности Москвы Риму теперь начинает рассматриваться и великокняжеская генеалогия, как бы ее изначальному истоку от римского корня. Апологетом такого «научного» труда является несостоявшийся, рукоположенный в Константинополе, но не принятый на родине, митрополит Спиридон – Савва. В своих трудах (которые подобно «Повести временных лет» начинаются с рассказа о разделении земли между сыновьями Ноя) он выделяет «царя вселенной» Римского императора Октавиана Августа. Август определил своего брата «Пруса – на берегах реки Вислы, в град, называемый Марборок, и Торунь, и в Хвойницу, и в преславный Гданьс, и во многие грады до реки, называемой Неман, впадающей в море. И поселился здесь Прус на долгие годы, пожил же до четвертого колена рода своего; и до сего времени по его имени зовется Прусская земля»70 (в первой половине XVI в. герцогство Пруссии находилась в этих границах). От рода Пруса, по Спиридону, происходил и Рюрик, которого новгородцы призвали по совету Гостомысла. Впоследствии, уже доработанную другими сказателями, Иван IV будет безоговорочно верить этой версии происхождения рода Рюриковичей, приписывая себя к потомкам Августа Цезаря. Д. Флетчер в своем «О государстве Русском» описывает историю, как однажды Иван IV заметил одному английскому ювелиру: «Русские мои все воры». Английский мастер улыбнулся и сказал: «Ваше Величество изволили сказать, что Русские все воры, а между тем забыли, что сам Русский». На что Иван IV ответила: «Я так и думал (отвечал Царь), но ты ошибся: я не Русский, предки мои Германцы»71 – намекая тем, что он наследник не только Священной Римской империи, но и древнего Рима.

В переписке Иван IV с Польшей и Литвой, по поводу возможности избрания его в короли, он открыто выразил мысль, что русские самодержцы являются таковыми не в отдельных своих представителях, а в отчином родовом преемстве этого титула и его значения и это, в свою очередь, являлось превосходством русского самодержавия перед другими подобными ему видами автократии. «Кроме нас да Турецкого султана, – писал Грозный, – ни в одном государстве нет государя, котораго бы род царствовал непрерывно чрез двести лет, – потому они и выпрашивают себе почести; а мы от государства господари, начавши от Августа кесаря из начала веков, и всем людям это известно»72.

В XV в. оформляется теория происхождения русских государей от римского императора Августа, которая логично доходит до своего апофеоза в идеи культурно-политического наследия, – Москва – третий Рим. Эти теории отвечали новой политической ситуации: выход России на международную арену и превращения ее в одну из ведущих стран Европы, и требовали уравнения русского государя с другими европейскими государями. Вероятно, Ивану III хотелось встать в один ряд с императорами Священной Римской империи, чьим символом был двуглавый орел, а также быть наследником римского величия. Поэтому вслед за теорией Москва – третий Рим, в 1497 г. появляется серьезное новаторство в геральдике: Большую печать Ивана III украсил двуглавый орел. До этого официальная геральдика ограничивалась изображениями Креста, Спаса, Богородицы, Георгия Победоносца и других святых. Таким образом, двуглавый орел стал первым на Руси «нехристианским» плюс анималистическим символом, который в последующей истории использовался в качестве официального государственного знака.

История появления двуглавого орла уходит в глубокую древность и изначально была связана с мировоззрением древних людей о гармонии мира. Двуглавие в те времена была символом небесного свода, солнечного рассвета и заката. Двуликий Янус изначально почитался римлянами как бог солнца и небосвода. В «Ригведе» ту же роль играли близнецы-всадники Ашвины, в греческой мифологии – братья Диоскуры: Кастор и Полидевк. Поэтому самую видную птицу не могло обойти внимание людей, в своем искусстве отображавшие характерные черты как лидеров, так и в целом всего общества.

Свойство орла летать выше всех птиц и захватывать добычу очень удачно тогда совпало с природой общества и ее власти быть выше и непобедимой, т.е. достойней. Поэтому орел становится солярным символом – образом солнца, которое над всеми, и которое, в мистицизме, т.е. в гармонии, дает миру все необходимое, а вследствие этого становится божественным, а уже затем и царским знаком, параллельно приобретая свойства гармонии в образе второй головы. Фактически двуглавый орел собою дополнил матриархальные символы гармонии мира, и что показательно, уродство природы стало ее отражающим элементом.

Символ двуглавого орла был широко распространен в культуре Шумерской цивилизации. Шумеры наносили его на печати, на стены, на сосуды и другие изделия и сооружения. Иногда орла изображали с жертвой в когтях (обычно с зайцем). Шумерологи считают, что двуглавый орел символизировал шумерского бога грозы и ливней Нинурту. Благодаря своей булаве, которая была увенчана орлом, Нинурт побеждал и в войнах, и укрощал непокорных. Дальше исследователи находили двуглавого орла в культуре индоевропейского народа хеттов, которые увенчали орла царской короной. Царь у хеттов именовался «солнцем», а двуглавый орел, таким образом, становился символом обожествляемой власти. У хеттов орел изображался с зайцами в когтях, символизирующие сумерки, тьму, зло. Орел, схвативший зайца, олицетворял победу царя над его врагами, света над тьмой, добра над злом. От хеттов двуглавого орла заимствовали мидийцы, персы, арабы, армяне, турки-сельджуки, монголы, византийцы, в общем, весь свет гармонии.

В Древнем Риме полководцы имели изображение орла на своих доспехах, это был символ главенства над войсками. Позднее орел стал исключительно императорским знаком, символизирующий верховную власть, так, символ Римской империи со времени Юлия Цезаря был императорский жезл с фигурой орла – священной птицы Юпитера. Появление второй головы произошло в 330 г. вследствие разделения империи на части – восточную и западную. В 326 г. император Константин Великий делает своим символом двуглавого орла (или, по другим источникам, Юстиниан I), и с этого времени двуглавый орел – государственный герб, несущий основной смысл «единения противоположностей», единства двух частей империи.

Рим, вообще, мало заботит божественное, но модель пространства для столь значимой империи непременно должна существовать. Этого требует веяние времени и сама складывающаяся внутриполитическая ситуация. Но будучи превосходными практиками-прикладниками римляне с недоумением воспринимали идею обобщения и оформление своих достижений в науке. Зачем, раз греки уже все придумали, надо учить у них богатых детей и получать от них модные доспехи, этого достаточно. Поэтому только Боэция (ок. 500 г.), повторяя греков, осторожно сформулировал мысли эллинистической философии: «Всё, слагающееся из противоположностей, объединяется и сочетается некой гармонией. Ибо гармония есть единение многого и согласие разногласного»73.

После распада Римской империи двуглавый орел прописался в эллинистической среде Византийской империи, фактически стал символом, но негласным, он не был гербом Византии, не изображался на печатях и монетах, но был на знаменах, одежде, разных предметах императоров, а также на вещах связанных с патриархом и митрополитом, т.е. собою отображал духовное мировоззрение византийского общества о гармонии-симметрии мира, его обновление (спасение в христианской интерпретации) посредству этой симметрии, и которое греками было старательно втиснуто в христианство. Однако золотой двуглавый орел на красном фоне был личным символом последней византийской династии – Палеологов (1261—1453). Племянница последнего императора Константина XI Софья привезла его с собой в Москву в 1472 г., но на государственной печати ее мужа Ивана III он появился лишь с 1497 г., а Генрих Штаден в своих «Записках о Московии» времен Ивана IV указал деталь, что цвет двуглавого орла на опричненом дворце был черный, как в то время изображался орел Священной Римской империи или орел Болгарии. По всему, складывается впечатление, что Софья в большей степени привезла с собой не орла, а новое к нему отношение – орлиная символика была весьма распространена в Западной Европе и потому она не вызывала сильного интереса, поскольку Москва рассматривала себя отдельным миром, но теперь появлялась легальная возможность оформления этого символа, в принципе указывающее на величественность, и которой на Руси не спеша воспользовались уже впоследствии, поскольку непосредственно к Софьиному орлу в Москве было двойственное отношение, с одной стороны, как законной преемственности от Византии, поскольку Москва очень ревниво относится к законности вообще, с другой, всем действием притом старательно подчеркивая именно непреемственность российского орла от византийского, этой неполноценной демократическо-подобной формации, выстраивая тем мостик преемственности в Рим, к Августу Цезарю, или, на худой конец, к германцам, к Прусу, и в то же время, в вертлявой позиции быть выше и независимым и вообще сравниваемым с Богом на небе, ни к тому и ни к другому, ни к кому, поскольку все они (и Рим, и Священная Римская империя, и Византия) неполноценны… В конечном итоге, взятие двуглавого орла Москвой было закономерным шагом и финалом прослеживающийся тогда общей тенденции, когда русские княжества стремились морально возвыситься, уравняться с европейскими королями, и некоторые из них даже брали имперскую символику, как, например, Черниговское княжество XIII столетия, или, в «Хронике Констанцского собора» Ульриха фон Рихсенталя еще от 1416 г. герб Руси изображен в виде двуглавого орла (герб Ruthenia), символика, принадлежавшая тогда Галицко-Волынскому княжеству. Таким образом, хищническим уродцем симметрия стала символом духовно-политической чистоты Московии, которая своею погружённостью в состояние собственного достоинства, величественности и независимости, была настолько умственно приторможена, что символ симметрии у нее оказался чуть ли не в самую последнюю очередь всего мира гармонии (точнее сказать, прогармонии), причем в стремлении к высоте «Небес» след появления этого символа запутывался так ловко, своей отстраненностью от т.с. недостойных, неполноценных передовых стран этой символики, что создает впечатление, будто он вырос буквально из неё самой… – достойными были «божественные» азиаты, и если бы они проявили себя в истории этого периода несколько цивилизованней, Москва непременно вывела бы от них (к примеру, от Персии) и свою генеалогию, и все царские символы.

Первыми детьми Софьи и Ивана были девочки, но в марте 1479 г. родился сын, носивший два имени – Гавриил и Василий, а затем и еще несколько сыновей. Отношения между Иваном Молодым и Софьей сразу приобрели враждебный характер, каждый намечал свою сторону быть в наследниках великого князя. В связи с этим в противовес Софье и ее сыну Василию московская сторона стала использовать идею, которая, несмотря на византийскую интерпретацию, исключала какую-либо роль второй жены Ивана III в принятии Русью ее наследия. Так, в «Изложении пасхалии» митрополита Зосимы 1492 г. подчеркивалась идея восприятия Москвой той роле, которую играл ранее Царьград, а Иван III сравнивался с «царем Константином», но вне всякой связи с Софьей. Представление о том, что Руси еще задолго до Софьи было предназначено принять на себя византийское наследие, а Москве стать новым Царьградом, выразилось в «Сказании и князьях Владимирских» Спиридона-Саввы, написанном уже при Василии III, когда автору было 91 год. В нем говорилось, как император Константин IX Мономах передал своему внуку Владимиру Мономаху, будущему великому князю Киевскому знаки царского достоинства: «от своей главы венец царский», сердоликовую коробку, владельцем которой был «Август, царь римский», и иные драгоценности. Тем самым в произведении Спиридона-Саввы выражалась идея принятия Русью византийско-римского наследия задолго до женитьбы Ивана III на Софье, и, соответственно, законности передачи власти от деда к внуку, т.е. от Ивана III к Дмитрию Ивановичу.

Еще до своей второй женитьбы Иван III следуя примеру своего отца, сделал своим сопроводителем сына Ивана Ивановича (Молодого), которому передал великокняжеский титул и, уходя в 1471 г. в поход на Новгород, оставлял его за себя в Москве. Как соправитель княжич Иван Молодой подавал немалые надежды и хорошо проявил себя во времени стояния на Угре, вместе с князем Даниилом Холмским не позволил хану Ахмату переправиться через реку.

В 1482 г. Иван Молодой женился на Елене Волошанке, дочери молдавского «господаря» Стефана Великого. Этот брак был выгоден обеим сторонам, так как укреплял позиции Молдавского княжества перед лицом как Казимира IV, стремившего поглотить его, так и Менгли-Гирея, наследника Ивана III, постоянно угрожавшего Молдавии. Для Ивана III брак его сына представлен собой случай признания за ним роли защитника православия, поскольку Молдавия являлась православной страной.

В октябре 1483 г. у молодых родился сын Дмитрий. Московская сторона все больше набирала вес перед Софьиной. Однако в 1490 г. Иван Молодой разболелся «комчагою в ногах» – подагрой. Для его лечения Софья пригласила прибывшего из Венеции в составе группы итальянских специалистов – архитекторов, инженеров, ювелиров, призванных Иваном III к Московскому двору, лекаря Леона, прозванного московитами Леоном Жидовином. С соизволения Ивана III Леон начал лечить Ивана Молодого: «Лекарь же дасть ему зелии пити и жещи нача стькляницами по телу, вливая горячою воду; и от того ему бысть тяжчая»74. Сегодня трудно сказать был ли он повинен в злых замыслах, но 7 марта 1490 г. Иван Молодой умер. Иван III был в горе. Вспомнив, что лекарь головой своей ручался за жизнь его сына, князь казнил итальянского врача. Слухи же о причастности Софьи к смерти наследника ещё очень долгое время бродили в верхах. История передачи Софьи семейных драгоценностей, принадлежавшие Иван III еще от первой жены, своей племяннице, слухи о причастности ее к смерти Ивана Молодого, а также возможности возвышения греческих родственников, чуждые русского боярству, главной опоре престола, все это послужило тому, что в 1497 г. Иван III принял решение передать престол своему внуку Дмитрию, притом особым способом – чином церковного венчания.

Возвышение власти Московского князя нашло выражение в такой «новации», как венчание на великое княжение. Церемония венчания была наделена большим смыслом: источником великокняжеской власти вновь становится происхождение, а не воля Золотоордынского хана; утверждалась наследственная монархия, поддерживаемая духовными силами, отраженная в гордой фразе Ивана III: «Мы Божьей милостью государя на своей земли изначала от Бога».

Несмотря на решение Ивана III передать престол Дмитрию сторона Софьи не желала сдаваться. Что бы собрать силы, они склоняли на свою сторону служивших при великокняжеском дворе боярских детей. Были приглашены бабки-ворожеи для приготовления отравы. Зародившуюся смуту Ивана III удалось пресечь в самом начале. Опираясь на поддержку Боярской думы, а также московского наместника князя И. Ю. Патрикеева и воеводы князя С. И. Ряполовского, он расправился с заговорщиками. Василий был взят под стражу, Софья удалена от двора, многих казнили и посадили в тюрьму. После этого началось приготовление к церемонии венчания на великое княжение внука Дмитрия. Оно состоялось 4 февраля 1498 г. в Успенском соборе Кремля.

На церемонии венчания Иван III благословил 15-летнего будущего князя, возложив на него шапку «Мономаха», а митрополит осветил происходящее и произнес поучение юному князю. Затем Дмитрий посетил Архангельский собор, где находится кладбище-усыпальница его предков и молился им об их (сказать, мистическом) заступничестве. После Архангельского собора он побывал в Благовещенском.

Однако, несмотря на все происшедшее, вскоре Дмитрий попал в немилость Ивану III. Династическая внутренняя борьба продолжалась и после его венчания, где любой промах наследника выставлялся его противниками великим преступлением. В 1498 г. Василий получил титул великого князя, что вызвало недовольство Боярской думы. Бояре видели за всем этим происки Софьи и ее сторонников, которые грозили не только выделением нового крупного удела, но и возможной повторения внутренней смуты, которая была при Василии Темном, а также устранение законного наследника – Дмитрия Ивановича. Но Иван III твердо решил осуществить задуманное: передать Василию Новгород, тем самым ослабить Боярскую думу, лишив бояр тех колоссальных новгородских вотчин, которые они получили в результате присоединение Новгорода.

Иван III сломил сопротивление бояр в 1499 г., приказав казнить Патрикеева и Ряполовского, а также двух сыновей московского наместника – Василия и Ивана. Эти казни наглядно показали, что для Ивана III ничего не значили ни знатность рода, ни служба, ни родственные связи. Так, Патрикеев был правнуком великого князя Литовского Ольгерда Гедиминовича и сыном дочери великого князя Московского Василия Дмитриевича, Марии, следовательно, двоюродным братом самого Ивана III, которому всегда верно служил. Ряполовский был зятем Патрикеев и имел за личные заслуги титул «слуги и боярина».

Расправившись с видными членами Боярской думы, Иван III провел конфискацию вотчин в Новгородской земле. Земли были розданы на пометном праве детям московских бояр, что позволило усилить новгородское ополчение и укрепить в бывшей республике власть великого князя.

В апреле 1502 г. Дмитрий вместе с матерью оказался уже в полной опале, его лишили титула и посадили «за приставы». Иван III пошел на такой тяжелый шаг даже несмотря на то, что это грозило натяжкой отношений с Молдавией. Вскоре официальным наследником был провозглашен Василий. За ним Иван III, осознавая основную причину распада земель от ее деления наследникам, оставил почти все свои владения. Василий получил всю Москву с окрестностями, Тверское и Новгородское княжества. Вятскую, Псковскую земли и часть Рязанской. По данным С. Соловьева Иван III завещал Василию 66 городов. Его же братья получили разбросанные по разным местами города в количестве всего 30. Кроме того, они не имели право чеканить монету, собирать торговые пошлины и вершить суд.

С 1503 г. Иван III сильно болел, всеми делами занимался Василий. В апреле 1503 г. умерла Софья, а в январе 1505 г. в заточении умерла Елена Волошанка. Невесту Василию сначала искали в соседних странах, но наиболее подходящая кандидатура, дочь Датского короля Елизавета, предпочла стать женою бранденбургского курфюрста. Тогда поиски претендентки перенеслись на русскую почву среди знатных фамилий, тем более что для сына нелюбимой всеми гречанки была необходима опора в русском обществе. Согласно сведениям С. Герберштейна (вероятно преувеличенным) к Василию во дворец было доставлено 1500 знатных девиц, которых на нормальность проверили повивальные бабки. Из них выбрали 500, затем их этих – 100, а затем – 10, и из этой десятки Василий выбрал себе Соломию, дочь Юрия Константиновича Сабурова, представителя древнего разветвленного и многочисленного костромского боярского рода, в который входили Годуновы и Вельяминовы – Зерновы, и потому могущий стать мощной поддержкой Василию (возможно, эти выборы невесты были профанацией, а выбранная изначально была у Василия на примете).

Свадьба Василия Ивановича с Соломией Сабуровой состоялась 4 сентября 1505 г. Вскоре после этого 2 октября умер Иван III. Перед кончиной старый князь лежал парализованный и думал только о спасении души. Он даже распорядился освободить внука – Дмитрия, у которого сразу же появились сторонники среди знати. Но как только Иван III скончался, его тут же опять бросили в теплицу, где через три года умер, по слухам, дошедшим до С. Герберштейна, то ли от голода и холода, то ли задохнувшись в дыму.

Иван III был дважды женат, на Марии Борисовне, дочери Тверского князя Бориса Александровича, и византийской царевне Софья Фоминичне Палеолог, племяннице последнего императора Византии, Константина XI. После себя он оставил 5 сыновей и 4 дочери.

Годы правления Ивана III ознаменовались успехами во внутренней и внешней политике. В его правление Московское княжество территориально расширилось – когда в 1462 г. он принял престол, то государство составляло 400 тыс. км², а после его смерти в 1505 г., оно составляло более 2 млн км². Объединение ранее раздробленных русских земель в единое государство требовало единства правовой системы. В сентябре 1497 г. в действие был введен Судебник – единый законодательный кодекс, в котором отразились нормы таких документов, как Русская Правда, Уставные грамоты (Двинская и Белоозерская), Псковская судная грамота, ряд указов и распоряжений Московских князей.

Время правления Ивана III также охарактеризовалось масштабным строительством и приглашением в Россию иностранных специалистов, итальянцев, греков, меньше немцев, возведением храмов, развитием зодчества, расцветом летописания. Так, были возведены Успенский собор (1479), Грановитая палата (1491), Благовещенский собор (1489), построены 25 церквей, интенсивное строительство Московского и Новгородского Кремля. Построены крепости Ивангород (1492), в Белоозере (1486), в Великих Луках (1493).

Сохранилось описание внешности Ивана III сделанное венецианцем А. Контарини, в 1476 г. посетивший Москву и удостоившийся встречи с великим князем. По его словам Иван был «высок, но худощав; вообще не очень красивый человек». Холмогорский летописец упомянул прозвище Ивана – Горбатый, что возможно, говорит о сутулости великого князя. Одно прозвище, данное современниками – «Великий» – в настоящее время используются наиболее часто. Помимо этих двух прозвищ, сохранились еще два прозвища Ивана III: «Грозный» и «Правосуд».

О характере и привычках Ивана Васильевича С. Герберштейн, побывавший в Москве уже при Василии III, писал следующее: «Женщинам он был до того страшен, что если какая случайно попадалось ему навстречу, то от его взгляда только что не лишилась жизни»75. О нуждах простолюдин он не сильно задумывался: «Не было к нему доступа для бедных, обиженных и притесненных сильными»76. Не обошел Иван вниманием и традиционный порок русских князей – пьянство: «За обедом он большею частью до того напивался, что засыпал, а все приглашенные между тем от страху молчали; проснувшись, он протирал глаза, и только тогда начинал шутить и был весел к гостям»77. «Великий Стефан, воевода Молдавский, – пишет Герберштейн, – часто вспоминал о нем на пиршествах, говаривал: „Иоанн, сидя дома и покоясь, увеличивает свое царство, а я, ежедневно сражаясь, едва могу защитить границы“»78. Известно, что Иван III прислушивался к советам Боярской думы; дворянин И. Н. Берсень-Беклемишев (казнен при Василии III) писал, что великий князь «против собя стречю [возражения] любил и тех жаловал, которые против его говаривали»79. Андрей Курбский тоже отмечал любовь монарха к боярским советам; впрочем, судя по словам оппонента Курбского по переписке, Ивана IV, отношения Ивана III с боярами были отнюдь не идеалистическими. С татарами Иван III вел политику покорности: «Хотя он и был весьма могущественным, однако принужден был повиноваться татарам. Когда приближались татарские послы, он выходил к ним на встречу за город и выслушивал их стоя, тогда как они сидели. Его супруга, которая была родом из Греции, очень досадовала на это, и ежедневно говорила, что она вышла замуж за раба татар; потом она убедила супруга притвориться больным при приближении татар для того, чтобы наконец когда нибудь уничтожить этот рабский обряд»80.

Иван III правил 43 г., его смерть наступила ночью 27 октября 1505 г. Во время правления Ивана Васильевича раздробленная Русь начала превращаться в Россию, причем само слово – Россия – стало официальным наименованием государства, в повседневность входит титулование Московского князя «государем всея Руси», определение, «самодержец».

Иван III управлял территориально возросшим государством с неограниченной властью над подданными, имел большое сходство со своим внуком-царем. В его время в официальных документах закрепляется формула обращения к государю, которая распространяется на все категории служащих людей: «Се яз, холоп твой…» На государственной печати великого государя был изображен всадник, сражающийся с драконом, а по краю шла надпись: «Иоанн Божией милостью господарь всея Руси и великий князь». В годы правления Ивана III за малейшее ослушание лишались жизни представители знатнейших и славнейших княжеских и барских фамилий. Обычным явлением стала доселе на Руси неизвестная унизительная «торговая казнь» – публичное наказание кнутом. Не случайно отдельные историки сохранили сведения о том, что его иногда называли Грозным, как и внука. Такая аналогия между двумя государями – дедом и внуком – имела глубокое основание связи с тем, что Иван III, как и Иван IV, был крут на расправу, представлял свою власть ничем не ограниченную в отношении своих подданных, за которым не признавал ни каких прав, был типичным тираном и деспотом, которыми так богата эпоха позднего средневековья, когда действие мистицизма, потерпевшего сильный удар от христианства, особенно в период его настоящего действия от проповедования и изучения в образовательных школах, еще открыто проявляло злобную природу своего духа.

БЫТ, УПРАВЛЕНИЕ, ЦЕРКОВЬ, БОРЬБА С ЕРЕТИКАМИ, КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ, ПАДЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ

Монголо-татарское нашествие нанесло тяжелый удар по всем сторонам жизни русского народа. Только с середины XIV в. города и села начинают восстанавливаться из руин, в особенности, более опустошаемые центральные районы. Основная застройка оставалась деревянной, хотя каменное строительство постепенно начинает присутствовать с XIII в. В XIV в. быстрыми темпами развивается монастырское строительство. В развитии художественного искусства в это время значительную роль сыграл византийский мастер Феофан Грек. Он расписывает храмы Новгорода, Нижнего Новгорода, Серпухова, Коломны. Молодая Москва свои архитектурные идеи черпала во владимиро-суздальском наследии. С XIV в. живописи Москвы развивается в самостоятельном направлении, большая роль которого принадлежит митрополиту Петру, бывшему иконописцу. Взлет московской живописи начинается после Куликовской битвы. Феофан Грек, Андрей Рублев, Прохор из Городца, Даниил Черный – выдающиеся мастера росписи. XV век называют «золотым веком» московской живописи.

С конца XIV в. начинается возрождение ремесел – художественное литье из металла, ювелирное дело, чеканщики, резчики-скульпторы, художественное шитье. По мере возвышения Москвы при дворе ее князей все больше появляются иностранные мастера. Так, Дмитрий Донской интересовался огнестрельным оружием и приглашал немецких мастеров для его изготовления.

При Василии I стали делать порох, а в XV веке начали чеканить свою серебряную монету. В 1404 г. на Великокняжеском дворе были установлены часы с боем, которые сделал Афонский монах, серб Лазарь. Образование и наука на Руси было в диковинку и данные часы для москвичей стали своеобразной местной достопримечательностью.

Русь жила за счет земледелия, в котором широко применялись различные методы, как подсека, перелог, трехполье. Развивалось скотоводство, рыболовство и охота. Более совершенной стала обработка земли, когда землепашцы начали применять соху с железным наконечником и плугом. Для получения хороших урожаев почву удобряли навозом. Сельскохозяйственный труд пахаря обеспечивал жизнь господ всех уровней. Земля превратилась в предмет пожалования, дарения или торговли. Великие или удельные князья, бояре и дети боярские, монастыри – все богатели землями, на которых жили и работали земледельцы. В разных областях Руси этих земледельцев называли по разному, но чаще стало встречаться общее для всех название «христиане», выражавшее культурную особенность данного народа, затем это слово трансформировалось в слово «крестьяне», в русском сознании отображавшее аскетическое действие креста (нести свой крест), но не евангельское – спасающее.

Бытовая сторона жизни русских князей менялась слабо. Внутреннее убранство домов на Руси оставалось очень простым: в центре стояла большая печь, дом топился по-черному, находились полати, стол, лавки. У богатых людей они покрывались коврами, шелковыми скатертями, шкурами. Все наиболее ценные вещи, от пожаров и лихих людей, хранились в погребах. В 1492 г. Иван III принял решение Новый год исчислять не 1 марта, а 1 сентября, т.к. это гораздо удобнее для народного хозяйства: подводились итоги урожая, готовились к зиме, играли свадьбы – а кроме того это совпадало с византийским празднованием.

Грубые имена и прозвища стали вытесняться цивилизованными христианскими, появляются фамилии, указывающие на род и предков. Обряд венчания постепенно трансформируется из языческого благословения духов местности в церковный, христианский, благословения Бога. Духовенство запрещает браки до 12 лет, пить вино до обеда, сквернословить, пользоваться услугами бабками-ведуньями. Знатные юноши проводили время в рыцарских боях, ценилось искусство владения луком, мечом и копьем. Возникшие ссоры иногда решались поединком. Знать старалась обзавестись хорошими конями, во время парадных выездов их украшали богатой сбруей. Среди знатных людей были распространены большие пиры, употреблялось много пива, меда, жареной дичи, и различных пирогов. Одежда знатных людей шилась из суконного материала, привозимого из Европы, восточного шелка и мехов. Украшалась кожей и драгоценными камнями. Простые люди носили летнюю одежду изо льна, а домашнюю из овчины.

Литература XIII – XIV веков развивалась на основе традиций киевского периода. Важным явлением общественной церковной мысли второй половины XIV века стало появление стригольников, расцененной РПЦ первой ересью на Руси, созданная под влиянием караимамов (предположительно иудеи). Стригольники стали отрицать роль церкви как посредницы между Богом и человеком, по их мнению, Бог слышит человека в любом месте. Они собирались в общины, выбирали учителя из числа наиболее достойной и хорошо знавшие писания людей. Церковные догматы, божественность Христа, всю обрядовую сторону и само духовенство они отвергали, считая, что церковные иерархи стремятся лишь к личному обогащению, ведут недостойный образ жизни. По предположению исследователя М. М. Елизаровой, слово «стригольник» отражает еврейское словосочетание, основанное на словах «делать тайным», «скрывать» и «открывать», «обнажать», «быть изгнанным». Таким образом, в переводе с еврейского языка слово «стригольник» означало «хранящий откровение» или «тайный изгнанник» – понятие близкое лексике тайных обществ гностиков и манихеев. На Руси же символами стригольничества стало выстрижение волос на верху головы, на темени. Открытым основателем ее, производивший такие «художества», стал псковский дьякон Карп, книжный по своему времени, гордившейся своею начитанностью, впечатлительный, самоуверенный и энергичный. В своих речах он, вероятно, вооружался, главным образом, против ставленнических пошлин, против «поставления на мзде».

Официальная церковь сочла критику в свой адрес крамольной. Отрицание божественности И. Христа стало удобным предлогом начать преследование. В 1375 г. в Новгороде состоялась публичная казнь лидеров раскольников. Однако даже после этого стригольничество продолжало существовать в Новгороде и Пскове. Антираскольнические послания вынуждены были писать Константинопольский патриарх Нил, известный просветитель Стефан Пермский и Московский митрополит Фотий. На появление стригольничества официальная церковь все же отреагировала – была отменена симония – плата за получение церковной должности.

С XI по XV вв. социальная структура русского народа регулировалась «Русской правдой». Но присоединение к Московскому княжеству новых земель привело к тому, что под властью Ивана III оказались территории с различными способами управления, временными владельцами, вече и посадниками, литовской знатью и т. д. Одной из основных потребностей власти в этот период являлось приведение разнопланового общества к большей централизации, другая идея всех реформ – найти необходимый элемент поддержки самой власти. Централизация привела к тому, что если еще при отце Ивана III даже боярские дети могли служить тому, кому хотели, то теперь никто не имел право покидать по своему усмотрению великокняжескую службу. С 1474 г. ввелась практика крестоцелования, т.е. обязательство служить великому князю до самой своей смерти, а в случае измены его поручник должны были заплатить крупный штраф. Главным совещательным органом при Иване III оставалась Боярская дума (наименование «боярская дума» не встречается в древних памятниках и образованно искусственно на основании сходных терминов «бояре думающие»), где число бояр увеличилось за счет присоединения земель. Главные воеводы назначались наместниками в крупные города. Непосредственно при Иване III находился совещательный круг людей, состоящий из 4 бояр, звавшийся Ближняя дума. При Иване III появились первые прототипы будущих приказов: Разрядного, Холопьего, Житного, но пока это были определенные лица, занимающиеся сборами продовольствия и формированием войска.

Иерархия пронизывала все общество. На высшей ступени стоял великий князь и его ближайшие родственники, удельные князья, которые получали собственные уделы, двор, войско, администрацию по наследству. Ниже их шли служилые князья, это представители древних знатных родов, которые поступали на службу к великому князю. Свои родовые имения, как правило, они сохраняли по наследству, назначались на высшие посты в войске. Почти равное с ними положение занимали ближние бояре. Затем шли введенные и чуть ниже путные бояре, это те, кто сравнительно недавно перешел на службу в Москву. Далее шли окольничие, в обязанность которых входило сопровождение князя в поездках. Они также со всеми боярами входили в думу. Сама дума являлась совещательным органом при великом князе. Боярские дети, будучи вассалами или рыцарями, стояли еще ниже, за свою службу они получали земельное владение лишь во временное пользование. Среди слуг княжеского двора была своя иерархия. Старшим стоял дворецкий, ведавший всем дворцовым хозяйством, затем шел казначей, конюший, стольники, спальники и т. д.

В крупных торговых независимых городах тоже была своя иерархия. На высшей ступени находились житные люди, т.е. наиболее богатые, имевшие свой дом, хозяйство, множество слуг. Из их числа выбирались посадники и члены городского самоуправления. За ними «гости», т.е. наиболее богатые купцы. Далее находились торговые люди. Все остальные горожане, занимающиеся мелкой торговлей или ремеслом, имевшие лишь собственный дом, назывались земскими людьми, либо числяками, и находились на низшей ступени городской иерархии.

Гарантом силы и могущества Московского князя была его дружина. Она еще делилась на старшую – боярская, и младшую – дворянскую. В свою очередь, боярская дружина состояла из ступеней. Главными считались ближние бояре, это те, кто издавна служили Московскому князю и имели свои земельные владения близ Москвы. После них шли введенные бояре, это те, кто переселялся из других княжеств и за свою службу получал в кормление города, и путные бояре, получавшие доходы для себя и для князя. Ближние бояре входили в княжескую думу, введенные и путные бояре осуществляли управленческие функции княжеских чиновников на местах, также они являлись и сборщиками налогов. Младшая дружина не входила в думу, но в битвах составляла основу княжеского войска – конницу, а ее полководцами обычно назначались представители старшей дружины.

При Дмитрии Донском в Москве, как и в других крупных городах, произошло упразднение должности тысяцкого, и вместо него стал назначаться наместник. Но в некоторых независимых городах, например, Псков и Новгород, оставалось самоуправление в лице посадника и вече. В этих городах наместник был лишь представителем князя и его функции строго оговаривались в договорных грамотах. В Московском княжестве административными единицами управляли княжеские чиновники: волостями – волостели, станами – становщики, селами – посольские.

Посадская часть городского населения была самой многочисленной и больше всего платила дань. Власть предпринимала все, чтобы она не уменьшалась. Так было запрещено городским жителям переезжать с места на место и продавать свои земли не тяглецам. Ремесленников нельзя было брать на службу ни боярам, ни духовенству. Бремя налогов было столь тяжело, что горожане пытались сбросить его любым путем и наняться на службу к богатому и влиятельному человеку. Их жизнь становилась легче, но свой изначальный статус они понижали, превращаясь в холопов. Условия их службы обычно оговаривались договором – кабалой. По истечению срока холоп мог вновь стать свободным. Особый специальный статус имели «ордынцы» – выкупленные в Орде пленные. По княжескому указу они селились в особых слободах и занимались той деятельностью, которая нужна была великим князьям. Они были полусвободными людьми, брать их на другую службу запрещалось. На низшей ступени находилось самое многочисленное сельское население. Они делились на черных людей и пашенных. Черные люди жили на землях великого князя, имели свободу в выборе занятия, главное, что от них требовалось – во время заплатить налог. Пашенные люди нанимались на работу владельцем земель. За свой труд они получали деньгами, имели личную свободу и могли менять хозяев. Самой бесправной части населения были пленные холопы. Это были люди, купленные на невольничьем рынке или оказавшиеся в кабале за крупные долги.

Для того чтобы власти быть всегда уверенной в своих силах, в противовес «капризному» феодально-вотчинному строю, стала появляться поместная система. Теперь земля выдавалась за службу, тем самым укрепляя власть и подрывая интересы вотчинников, искавшие в службе лишь личную выгоду. На военную службу стали приниматься различные люди – представители купеческого класса, казаков, и даже татар. Поместная система создала служилое сословие, напрямую зависящее от великого князя, вместе с тем она стала подрывать дружинное родовое начало, которое защищало лишь род, теперь же войско становилось защитником интересов всего государства.

При Иване III Московское княжество превратилось в государство. Иерархическая, но пока еще вполне разветвленная социальная структура русского общества XIV—XV вв. свидетельствует о том, что власть еще не окрепла и сама варьирует на поддержке различных групп населения, между простыми людьми, церковниками, сильными людьми, Боярской думой. В конце XV столетия в обществе стали формироваться такие взгляды, как крестьянский монархизм – когда центральная, великокняжеская власть, выступала защитником «земли», т.е. простолюдина. Наконец осознав «меньшую значимость для себя «земли», власть предпочла отдать свою поддержку имущему сословию.

Положение усиления централизации выразилось в судебнике 1497 г., который еще не мог являться общегосударственным законом, по причине невозможности перебороть местные традиции, но все же носил в себе общий рекомендательный характер. Теперь спорные и уголовные дела должны были рассматривать великокняжеские наместники и волостели вместе с дьяками. Очень сложные дела, касающиеся высоких персон, выносились на суд самого государя. Судебник за целый ряд преступлений, как убийство, крамола, воровство церковного имущества, похищение людей, позже многократное воровство и другие тяжкие преступления, предусматривал смертную казнь. Для доказательства вины использовались: свидетельские показания, арест с поличным, судебный поединок («поле») и клятва (крестоцелование). Новым по сравнению с «Русской правдой» стало то, что месть и самосуд не допускались, истец вознаграждался за свои потери из имущества обвиняемого, новизной явилось и само «поле» – силовой поединок истца и ответчика». «Поле» также присутствует и в «Белозерской уставной грамоте». Христианская Европа этот древний обычай к этому времени осуждала, а на Руси он вошел в Судебник 1497 г. и сохранился в судебнике 1550 г. (лишь с некоторыми ограничениями, как то, что сражаться должны равные по силам, а монахи и женщины могли нанимать других бойцов вместо себя).

Во время Ивана III на гербе Московского государства появилось изображение императорской власти – двуглавого орла. Сам Иван III принял титул «государя и великого князя всея Руси», и при переписке внутри страны все должны были обращаться к нему в такой форме. На приглашение быть поставленным от императора Священной Римской империи Иван III уклонился, усматривая в этом принижение своей значимости, т.к. император Римской империи избирался на совете духовных и светских лиц, а значит, не имел всей полноты власти. Иван же III утверждал, что его род «Божиею милостию Государи на своей земле изначально, от первых своих прародителей и поставление имеем от Бога», тем ставил себя и свой род выше всех на земле.

В материальном отношении церковь считалась независимой от великокняжеской власти. До XV в. ей подчинялись многие земли бывшей Киевской Руси, а сам митрополит считался в первую очередь Киевским, а уже потом Владимирским и Московским. Церковные же доходы складывались из средств, получаемых от земельных владений, из пожертвований верующих, платы за отправление церковных обрядов и судебное разбирательство по духовным вопросам.

В грамоте Белозерско-Верейского князя Михаила Андреевича 1450 г. впервые появляются ограничения права перехода крестьянина. Причем грамота была выдана по жалобе игумена Кириллова монастыря, который осуждал практику переманивания «серебряников и половников и слободных людей» в разгар летних работ. Таким образом, сама инициатива православной церкви символично оказалась идейным толчком к дальнейшей практики закрепощения народа. Отображая свое внутреннее духовное состояние отторжения Бога с аскетическим ориентиром закрепощения РПЦ постепенно проецирует свой идейный принцип монастырства в светскую жизнь, в преломлении напоминающее тюремное закабаление или приказную военную систему более позднего периода. По грамоте Михаила Андреевича начинались устанавливаться монастырские ограничения, теперь переход людей мог осуществляться только после завершения всех сельскохозяйственных работ, «Юрьев день осенний» – 26 ноября. А в одной из жалованных грамот Троице-Сергиеву монастырю (1455—1462 гг.) разрешалось вообще не выпускать крестьян из некоторых владений. P.S.: Дух магии, благословение природы, упорный труд, аскетизм, начинал выстраивать волшебную систему миропорядка, сильнее окутывая божественную Русь.

Взяв за основу Белозерскую грамоту, судебник 1497 г. зафиксировал первое общее ограничение перехода крестьян. Теперь переходить от одного владельца земли к другому можно было один раз в год: за неделю до Юрьева дня (праздника в честь святого Георгия) и неделю после, заплатив при этом «пожилое», сумма, зависимая от числа, прожитого у данного хозяина лет.

Золотоордынское иго заставило многих церковных мыслителей задуматься о причинах несчастий, обрушившихся на Русь. Но вместо того, чтобы обратиться к Священному Писанию и проявить хоть немного движение «извилины» в своих мозгах, мудрость восточного славянина не выходила за пределы представления о мире, как о законченной целостности, и ущербная природа преобразования стала доминировать в настроения русских людей, вследствие чего они пошли искать Бога там, где Его нет, поэтому в церковной среде еще больше стала преподноситься идея о всеобщей греховности и возможности ее искупления путем личного иноческого подвига; арианские корни лишь одели русское невежество в христианскую оболочку, продолжая поддерживать тем мистическую связь с северным богом «0».

Воплощать свое и народное искупление в жизнь стали монахи-пустынножители, которые отправились в глухие места с тем, чтобы, как они понимали, в тишине и безмолвии служить Богу в тяжких трудах и самоистязаниях добывать себе и пропитание и спасение. С. Соловьев так описывает будни монастырей: «В стенах монастыря – один ест через день просвиру, носит власяницу, никогда не ляжет спать, но вздремнет иногда сидя, не выходит на свет из пещеры; другой не ест по целым неделям, надел вериги и закопался по плечи в землю…»81.

Идею аскетизма всецело пронизывала православную церковь, не обращая внимания на то, что сам Бог к этому никогда нигде не призывал, а, наоборот, являл пример нахождения с Ним в легком труде и радости, нежели скорби и физическом надрыве. В сущности, эти монахи не только отрицали спасительное действие Христа, но, с духовных позиций, были теми колдунами, которые двигали народ в перевоплощение, в спасающих героев-богов, становились ориентиром движения русского общества через аскетическое трудовое себяобожествление… P.S.: Уже слышится гимн «страны героев» – «добьемся мы освобожденья своею собственной рукой»…

В годы ордынской зависимости на Руси появляется множество монастырей. Первыми подвижниками были Сергей Радонежский, Кирилл Белозерский, Ферапонт, Дмитрий Прилуцкий, Антоний Сийский и др. Однако все духовенство плохо удовлетворяло своему просветительскому призванию, а митрополит Киприан, как отмечает Знаменский, прямо обвинял низшее духовенство в невежестве, указывая при этом на толстые сельские сборники, наполненные неподобающими молитвами и суеверными сказаниями.

Бурная дискуссия возникла по поводу земельных владений церкви. Это было вызвано появлением в Новгороде течения стригольников, отрицавшие необходимость церковной иерархии, считая, что священником может быть каждый образованный и праведный человек. Иван III долго относился терпимо к стригольникам, т.к. был не прочь изъять у церкви их обширные земельные владения, но в 1375 г. стригольники были казнены. В церкви по вопросу землевладения существовало два течения: нестяжатели во главе с Нилом Сорским отказывали церкви вправе владеть деревнями с крестьянами; и иосифляне, их противники, сторонники игумена Иосифа Волоцкого, настаивали на праве церкви владеть землянами с крестьянами для того, чтобы церковь могла вести широкую благотворительность. Иосифляне выдвинули идею превосходства церковной власти над светской, посвятив этому «Повесть о белом клубке». В свою очередь, нестяжатели создали «Сказание о князьях владимирских», провозглашавшие происхождение великокняжеского рода от самого Августа-кесаря.

С середины XV в. положение православной церкви меняется. После взятия турками в 1453 г. Константинополя, Московская митрополия становится независимой. Свои внутренние дела она начинает решать самостоятельно на совместном соборе. Однако став самостоятельной, Московская митрополия потеряла часть своих владений. В 1459 г. Казимир IV поставил в Киеве своего митрополита, и теперь церковь южнорусских земель, входившие в территорию Великого княжества Литовского, перестала подчиняться Московскому митрополиту.

Новгородская церковь с давних лет имела тесные связи с Западной Европой, поддерживаемые общеторговыми отношениями. Эти контакты имели последствия на кругозор новгородцев, на смысл их веры и на церковное устройство. В целом новгородская община была намного образование, чем московская. После присоединения Новгорода к Москве Иван III многих образованных духовных представителей взял к своему двору. В Новгород же был отправлен чудовский архимандрит Геннадий Гонзов. Обосновавшись на новом месте, Геннадий обнаружил здесь «ересь жидовствующих». Основателем ее считается киевский еврей Схария, появившийся в 1470 г. в Новгороде. Здесь он увел в свою сторону двух священников, Дионисия и Алексия, а затем и протопопа Софийского собора Гавриила. Дионисий и Алексий готовы были даже обрезаться. Алексий принял имя Авраама, а жене дал имя Сарра.

Этот период совпал со временем, когда Иван III боролся с «житьими людьми» и в плановом порядке переселял их в центральные районы. Используя момент, Геннадий решил искоренить церковную крамолу и тем помочь великому князю в наведении общего порядка, как в политическом, так и в церковном мире. В 1488 г. Геннадий написал Ивану III о попах, которые не почитают иконы и весьма скептически отзывались о существующей церковной организации. Однако великий князь отнесся к доносу очень прохладно, и даже объявленные еретиками попы Алексий и Денис были взяты в Москву, и поставлены служить в Кремлевском храме. Дело в том, что эти еретики выступали против церковных богатств и ее земельных владений, которые представлялись самому Ивану III желанным приобретением. Взгляды еретиков также нашли понимание и поддержку среди образованнейшей верхушки московского общества. Однако Геннадий продолжал отстаивать свою точку зрения и добился в 1490 г. созыва собора «на еретика». Во время разбирательства духовные судьи пришли к мнению, что еретики отрицают троицу, божественную сущность Христа и его матери, иконы, крест и все связанные с ними догматы, также отрицали и институт церкви, поскольку сам человек – Церковь. Получалось, что новые еретики были последователи стригольников, собор осудил новое течение и отдал их для наказания в руки Геннадия. Тот повторил обряд инквизиции: осужденных одели в шутовские одежды, посадили на лошадей задом наперед, надели на головы колпаки из бересты с надписью: «Се есть сатанино воинство», а затем их подожгли, после чего многие священнослужители умерли. Несмотря на осуждение новгородские «просветители» в Москве продолжали действовать. Они говорили о важности грамотности и образовании, осуждали суеверия и мирослужение, под которым подразумевал сребролюбие и низменные человеческие чувства.

Из всей этой истории для себя Иван III понял, что конфликт с официальной церковью может существенно подорвать его авторитет, что для него было дороже. Охладев к «просветителям», Иван III вернулся в ортодоксальную церковь, отличающуюся своей малограмотностью, леностью и сребролюбием. Такое положение вещей на протяжении всей истории будет достаточно сильно выражено в русском обществе, когда грамотные люди (но отвергающие Бога Христа, т.е. арианские по духу) будут пренебрегать церковной (по духу арианомонастырской) темнотой, что в конечном итоге выразиться приходом «светлого времени» человеческого разума (в постройке все того же по духу суперарианского монастыря).

В конце 1504 г. в Москве состоялся новый церковный собор против очередных еретиков. Церковники во главе с новым митрополитом Симоном и Волоцким игуменом Иосифом потребовали им смертную казнь. На льду Москва реки поставили клетку, в нее заключили Фёдора Курицына с двумя единомышленниками и их сожгли.

Во времена Ивана III произошло важное событие в церковной сфере Руси. В 1499 г. новгородским владыкой Геннадием была «собрана» полная Библия. История этого собрания показывает, что Священное Писание до того времени было распространенно только в отрывках и отдельных книгах. Последующая Острожская Библия (печатная, 1581 г.) за небольшим исключением стала почти копией рукописного собрания библейских книг XV в.

В древней Руси не было потребности в переводе Священного Писания на народный язык, т.к. язык старославянский был всем вполне понятен. Но с того времени как под влиянием различных исторических условий народный язык стал постепенно удаляться от своего первоисточника – древнеславянского языка, появилась необходимость дать населению Библию на понятном ему языке. В XVI в. эта идея стала приводиться в исполнение, главным образом, в Юго-западной Руси, где первым переводчиком Библии был доктор Франциск Скорина, родом из Полоцка. Он предпринял ряд изданий библейских книг под общим заглавием: «Библиа Руска выложена доктором Франциском Скориною из славнаго града Полоцька, богу ко чти и людем посполитым к доброму научению». Всего им было переведено и издано 22 книги, причем печатались они в Праге (в Богемии, 1517—1519), а затем в Вильне (1525). Общераспространённо убеждение, что Скорина переводил Библию на современный ему живой язык, т.е. на западно-русское наречие, и преимущественно с Вульгаты, пользуясь, вместе с тем, текстами греческим и еврейским. Но против мнения употребления Скориной латинской Вульгаты высказались И. Первольф и П. Владимиров, а против предположения, что Скорина перевел Библию на живой народный язык, А. И. Соболевский, доказавший, что язык его вовсе не народный, а славянский, только несколько неправильный. Несомненные же переводы Библии на живой народный язык появляются в Юго-западной Руси со второй половины XVI в.

На Западе, в течение XII – XIII вв., по мере того, как города росли, власть сеньоров начинала тяготить горожан. Там города возникали на землях близ крепостей того или иного синьора с целью защиты населения в случае опасности. Синьор судил горожан, взимал с них платежи и, если город подвергался нападению, оказывая ему защиту. Теперь окрепшие города начали борьбу за независимость. Одни города обретали ее за денежный выкуп, другие добились этого военной силой. В этой борьбе короли, стремившиеся ослабить власть крупных феодалов, были на стороне горожан. Город, добивавшийся самоуправления во Франции и Северной Италии, назывался коммуной (франц. commune, от лат. communis – общий). Большинство коммун находились в зависимости от короля и платили ему налоги, но некоторые – города сумели стать полностью самостоятельными и распространить свою власть на пригороды. Вся власть в коммунах принадлежала городскому совету, который ведал судом, казной и войском, создавал законы и устанавливал налоги. Глава совета в Англии и Франции именовался мэром, в Германии – бургомистром.

С 1096 по 1270 гг. Западом предпринято было восемь походов на Ближний Восток, вызываемые могуществом пап и католической церкви в XI—XIII вв., имевшие стремление распространить христианство и влияние католичества. В 1055 г. папа Урбан II призвал освободить от неверных Иерусалим. На его призыв откликнулись рыцари (от нем. «риттер», т.е. всадник; рыцарь имел шлем с забралом и кольчугу, которую позже сменили кованые латы – щит, длинное копье и меч), для которых война ради наживы была привычным и главным занятием, крестьяне, мечтавшие вырваться из нищеты (папа дал отсрочку от платежей до возвращения из похода), городские бедняки, которым нечего было терять. Не малым стимулом оказалось и объявление папой о прощении вооруженному паломничеству грехов. Зачисленные в воинство люди стали нашивать кресты из материи в знак того, что они отправляются в Святую Землю, отсюда появилось историческое наименование походов на Восток – крестовые походы.

Первыми в Святую Землю двинулись отряды крестьян, т.н. «поход бедноты». По пути они занимались грабежом населения, считая, что все это Божье, т.е., соответственно, принадлежит им. Вопреки совету Византийского императора, который предлагал дождаться основных, хорошо вооруженных сил рыцарей, они переправились в Малую Азию, где почти все были уничтожены турками-сельджуками.

В 1096—1099 гг. состоялся первый крестовый поход. Иерусалим был взят, на завоеванных землях создали Иерусалимское королевство. Значительная часть крестоносцев, забрав добычу, вернулась в Европу. Постоянной военной силой, защищающей Святую Землю, стали духовно-рыцарские ордена – Тамплиеров (с франц. – «храмовники») и Тевтонский (по известному древнему племени тевтон, считающимся немецким, поскольку большинство членов ордена было из Германии). Однако мусульмане создали сильное государство, объединившее Египет и Сирию, во главе которого встал Салах-ад-Дин. Он объявил крестоносцам джихад и в 1187 г. сумел отбить Иерусалим. Второй (1147—1149 гг., повод – взятие в 1144 г. сельджуками Эдессы) и третий (1189—1192 гг., вызван завоеванием в 1187 г. Иерусалима Салах-ад-Дином) походы были безрезультатными. Организованные разными европейскими королями с целью вернуть Иерусалим они превращались в грабительные предприятия европейских феодалов, направленные на захват новых земель и богатств. Четвертый поход, 1202—1204 гг., организованный по инициативе папы Иннокентия III, был направлен против его конкурента – Византии, которая в это время переживала глубокий кризис: усилилась феодальная раздробленность, пришли в упадок города, ослабли армия и флот, вместе с тем она по-прежнему представляла собой исторический культурный центр, финансовое сосредоточение мира. Крестоносцы вмешались в распри между членами Византийской императорской семьи, взяли штурмом Константинополь (13 апреля), притом ничтожными силами, по варварски, разграбили его, включая храм Святой Софии, и избили множества народа. Один из руководителей крестового похода Жоффруа де Виллардуэн позднее напишет «что не было такого храбреца, чье сердце не дрогнуло бы, и казалось чудом, что столь великое дело совершенно таким числом людей, меньше которого трудно и вообразить». Соотношение сил осаждавших византийскую столицу и осажденных в ней он рассчитывает в пропорции 1: 200, замечая, что еще никогда такая горстка воинов не осаждала стольких людей в каком-либо городе. Изумляло, что когда крестоносцы вошли (с запада) в город и приготовились к сильному сопротивлению горожан, они не встретили никого, кто бы дал им отпор; население православного города-царства было равнодушно.

Завладев Константинополем, крестоносцы в Палестину не пошли, а на землях Византии создали Латинскую империю. На не завоеванных же территориях образовалось несколько греческих государств – Никейское, Трапезундской империи, Эпирского государства. Византийская империя была вновь восстановлена Михаилом VIII в 1261 г. Взятие в 1453 г. Константинополя турецкими войсками положило конец Византии. Последние походы – пятый (1217—1221 гг.), шестой (1228—1229 гг.), седьмой (1248—1254 гг.) и восьмой (1270 г.) существенной роли не играли. Крестоносцы постепенно теряли свои завоевания. С переходом к мусульманам Акры, в 1291 г., крестоносцы полностью утратили свои владения на Востоке. В итоге закрепиться в восточных странах европейцам не удалось, но военные походы в дальнейшем способствовали развитию торговли между Западом и Востоком.

ВАСИЛИЙ III, ЛИТВА, ПОХОДЫ НА КАЗАНЬ, ПРИСОЕДИНЕНИЕ РУССКИХ ГОРОДОВ, КРЫМСКОЕ ХАНСТВО, «МОСКВА – ТРЕТИЙ РИМ»

Рис.4 Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Василий III вступил на престол без особых церемоний, получив только благословение. Обряд венчания он проигнорировал, поскольку венчан был его соперник Дмитрий. Вскоре оказалось, что Дмитрий имел сторонников и вне государства. Казанский хан Мухаммед-Эмин заявил, что клялся быть в любви и дружбе с великим князем Дмитрием Ивановичем и не желает иметь ничего общего с Василием, который обманным путем арестовал Дмитрия (умер в заключение в 1509 г.)

Отношения с Казанью обострились уже в конце княжества Ивана III. Хан Мухаммед-Эмин, возведенный на престол в 1487 г. русскими войнами, тяготился зависимостью от Москвы, вызывавшей большое недовольство казанской знати. Пользуясь болезнью Ивана III, хан открыто выступил против Москвы. В июне 1505 г. он схватил русского посла и купцов, торговавших на ярмарке. Одних из них казанцы убили, других ограбили. Затем казанцы осадили Нижний Новгород, но взять города не смогли и отошли обратно.

Осознал, что предстоит серьезная борьба за восстановление московских позиций в Казани, Василий III воспользовался тем, что брат Мухаммед-Эмина царевич Абдул-Латиф, проживавший в Ростове, пожелал креститься. Одобрив это стремление, и после того как царевич крестился, приняв при крещении имя Петр, Василий III женил его на своей сестре Евдокии и дал ему удел. Теперь царевич с православной основной и русской женой должен был сыграть роль нового претендента на казанский трон.

В 1506 г. начался поход русских войск на Казань. Во главе войска были назначены удельные князья Д. И. Углицкий и Ф. Б. Волоцкий. В помощь им были приданы многие известные полководцы: Ф. И. Бельский, А. В. Ростовский, Д. Ф. Курбский, Д. Щеня и др. 28 июня начался штурм Казани. Однако он оказался неудачным. Казанский хан заманил воевод в ловушку. Несколько тысяч русских воинов было перебиты, остальные бежали. Мухаммед-Эмин устоял, но, сознавая, что Москва располагает несравненно большими силами, чем Казанское ханство, он к концу 1506 г., поспешил уладить свои отношения с Василием III и признал свою зависимость от Москвы.

За время обострения отношений с Казанью появились изменения в Литве. 20 августа 1506 г. умер великий князь Литовский и король Польский Александр Каземирович, не оставив после себя детей. Это обстоятельство навеяло Василия III на мысль, что в своем лице он мог бы соединить как Восточную, так и Западную Руси, притом совершенно мирным путем, избранием на Литовский великокняжеский престол, ведь родная сестра Василия III Елена была женою, а теперь вдовою Александра. Рассчитывал он и на поддержку влиятельной литовско-русской партии православных магнатов. Вместе с тем, глава литовско-русской партии князь Михаил Львович Глинский сам пытался стать великим князем Литовским. Однако всем этим задумкам не суждено было сбыться, католицизм уже налицо преобладал в Литве. Новым великим князем был выбран брат Александра, Сигизмунд, которого короновали 20 января 1507 г.

В марте 1507 г. в Москву прибыла депутация послов из Литвы, которая в ультимативной форме потребовала вернуть земли, отнятые у Великого княжества Литовского. Вступив на великокняжеский стол, Сигизмунд, поставил перед собой цель вернуть все утраченные Александром северные город. Для этого он вступил в союзнические отношения с Крымским ханом Менгли-Гиреем.

Василий III не принял литовского ультиматума и в апреле 1507 г. первый выступил в поход против западного соседа. Военные столкновения начались в марте, а летом литовские союзники крымцы стали разорять Беляев, Удоев, Козельск. Против них направились русские воеводы, разбили и далеко отогнали их в степи.

Значительно обострилось положение в Литве после того, как в феврале 1508 г. против Сигизмунда выступил князь Михаил Глинский, который не мог смириться с тем, что не был избран на Литовский великокняжеский престол. Узнав о восстании Глинских, Василий III предложил им московское покровительство и в мае 1508 г. Глинские присягнули русскому государю. Военные действия продолжались до осени, наконец, обе стороны поняли их бесперспективность и 8 октября 1508 г. между ними был подписан «вечный мир», который официально подтвердил нахождение северных городов за Москвой.

Война с Литвой 1507—1508 года показала, что продолжение борьбы за западные русские земли со Смоленском требовало присоединения Псковской республики. Псков интересовал Василия III и как богатый торговый город. Несомненно, что решение ликвидировать псковскую независимость диктовались также обидой на псковичей за их желание видеть у себя князем Дмитрия, внука Ивана III, которое они высказали еще в 1499 г.

По примеру отца Василий III посылал в псковскую «отчину» наместников, причем стал выбирать таких, которые заведомо не могли ужиться с псковичами (или же, вероятно научивал их подобным образом). Наиболее однозначным показался горожанам князь Иван Оболенский. Он сразу же возбудил к себе ненависть тем, что стал судить и править без городского вече, рассылая по волостям своих людей, грабивших и притеснявших местное население. Со стороны псковичей и наместника в адрес Московского царя посыпались взаимные жалобы и доносы.

В сентябре 1509 г. Василий III прибыл в Новгород с солидным отрядом детей боярских. Забеспокоившийся Псков тут же направил к нему челобитчиков с изъявлением благодарности за то, что князь жалует город и «держит его по старине», но одновременно просили управы на Оболенского. Василий вызвал к себе Оболенского и псковичей с жалобами и вскоре признал, что виноваты во всем сами псковичи.

В Псков Василий Иванович послал дьяка Т. Долматова, который на последнем вечевом собрании 13 января 1510 г. объявил горожанам волю Василия III о ликвидации в городе вече и назначением двух наместников из Москвы, а также наместников по пригородам. Вече согласилось принять все требования, зная, что в Новгороде стояли большие московские силы. Псковичи вскоре были приведены к присяге, а 24 января в город прибыл Василий III. Под предлогом жалоб со стороны псковичей он велел схватить посадников и раздать боярским детям по подворьям. Чтобы избежать в дальнейшем смуты Василий III перевел в окрестности Москвы 300 самых влиятельных семей, а принадлежавшие им земли раздал московским боярам и помещикам, поставил наместниками боярина Г. Ф. Давыдова и конюшенного А. Челяднина при дьяке Мисюре Мунехине, в виде гарнизона – 1000 московских боярских детей и 500 новгородских пищальников. Проворовавшиеся наместники вскоре были смещены и вместо них в 1511 г. были приняты князья Петр Великий и Семён Курбский.

Следующим стратегическим этапом для Василия III, было присоединение Смоленска. Этот город уже довольно длительное время находился под властью Литвы, и его присоединение не могло быть легким делом. Для того чтобы обезопасить свои южные границы Василий III направил в Крым посольство с подарками и уверения Менгли-Гирея в своих дружеских намерениях. В ответ в 1510 г. в Москву приехала царица Нур-Салтана навестить своих сыновей от первого брака. Она искренне убеждала Василия III в дружеских отношениях к нему ее мужа. Но за время ее отсутствия дела в Крыму быстро изменились. Сигизмунд, узнавший о намерениях Василия III, убедил Менгли-Гирея перейти на сторону Литвы, стал провоцировать нападение их на русские земли. В 1512 г. крымцы появились в Белевских и Одоевских областях, но русские полки, находившиеся в пограничных областях, смогли отразить их нашествие. Вместе с тем из Литвы приходили сообщения о притеснениях вдовствующей Елены Ивановны, а вскоре пришла весть о том, что Елена внезапно скончалась в своем заточении. Это послужило поводом к началу военных действий. Конец 1512 -начало 1513 года проходила первая осада Смоленска. Сам город взять не удалось, он представлял первоклассную крепость, лишь были разорены окрестности Минска, Орши, Киева и др. городов.

С сентября 1513 г. началась вторая осада города. Внешнеполитическая обстановка была благоприятной и Василий III подвел к Смоленску свои основные полки. Но и на этот раз, даже используя мощное орудие, взять город не удалось. Василий III вернулся ни с чем. Третий Смоленский поход начался весной 1514 г., на этот раз войско было оснащено большим количеством пушек. Осада города началась массовым пушечным обстрелом. Оно нанесло такой урон, что городское руководство решило вступить с Василием в мирные переговоры. 30 и 31 июля смоляне приводились к присяге, а 1 августа был торжественный въезд Василия III в город, бывший в течение 110 лет под властью Литвы. Наместником Смоленска был назначен боярин князь В. В. Шуйский. Чтобы развить успех Василий III послал несколько полков вглубь Литовской территории. Сигизмунд же выступил из Минска к Борисову. Обе рати сошлись близ Орши. В это время между русскими воеводами начался местнический спор и битва закончилась сильным поражением. Русские лишились 30 тысяч воинов, многие воеводы попали в плен. Весть о разгроме русских всколыхнула антимосковских смолян. Смоленский владыка Варсонофий направился к Сигизмунду передать, что бы он с войском немедленно шел на город. Но Шуйский узнал об измене и постарался опередить зреющий заговор. Владыку под стражей отправили в Дорогобуж, а знатных горожан казнили. Когда к городу подошел К. Острожский, надеясь его захватить благодаря сочувствию жителей, то он и его воины увидели висевших на смоленских стенах всех сторонников Литвы. К. Острожский стал посылать грамоты о передаче Смоленска Литве и делать приступы к городу, но все было тщетно. Вскоре прибыл московский отряд, отбросивший литовцев от города. На этом и закончилось наступательное движение Сигизмунда. Попытка же измены показала Василию III, что в Смоленске следует осуществить практику переселения городской верхушки, что незамедлительно было сделано. Военные действия, по большей части демонстрации русской силы, продержали до 1520 г., когда начался усиленный обмен посольствами. В декабре 1522 г. было подписано перемирие на 5 лет, оставляющие за Василием все приобретенные земли на законном основании.

Урегулирование дел с Литвой подталкивала обстановка на южных и юго-восточных границах Руси. В декабре 1518 г. в Казани умер хан Мухаммед-Эмин. Василий III послал в Казань служилого царевича Шиг-Алея, внука последнего хана. Но еще в 1515 г. в Крыму умер давний союзник Ивана III Менгли-Гирей. Его место занял воинственный Мухаммед-Гирей. Он желал подчинить себе Казанское и Астраханское ханства, препятствиями чему служило сильное влияние в этих ханствах Москвы. Со смертью Мухаммед-Эмина антимосковские настроения в Казани стали усиливаться, вместе с тем Шиг-Алей возбудил против себя общее недовольство Казанцев, и те переславшись с Мухаммед-Гиреем Крымским решили пригласить его младшего брата Саип-Гирея.

В 1521 г. Саип-Гирей внезапно появился с Крымским войском под стенами Казани, изгнал Шиг-Алея и сам сел на его место. Уже в мае 1521 г. он грабил Унженскую область. Вслед за тем было получено известие о том, что на Русь идет из Крыма Мухаммед-Гирей с огромной силой и на соединение к нему идет Казанский хан Саип-Гирей. Мухаммед-Гирей попытался мощным и внезапным ударом потрясти державу Василия. 28 июня полчища Мухаммеда перешли Оку. Это оказалось полной неожиданностью и полки Серпухова и Каширы были разбиты. Василий III выехал из Москвы собирать войска, поручив оборону города крещенскому татарскому царевичу Петру. 29 июля 1521 г. татары стояли в нескольких верстах от Москвы.

Горожане больше всего надеялись на немецкого пушкаря Никласа, но в столице пороха было мало. Русские выслали посольство с дарами, но хан потребовал, чтобы Россия снова платила татарам дань. Тогда была составлена грамота с обязательством уплаты дани, скрепили ее великокняжеской печатью и вместе с дарами вручили хану. Татары после этого отступили к Рязани, где воеводой был Хабар Симский, и потребовали от него покорности, представив грамоту с печатью великого князя. Воевода оставил у себя грамоту, а татар разогнал пушечными залпами. (Хабару Симскому позднее дали сан боярина и, что еще важнее, внесли описание столь важного для России события в разрядные и родословные книги). Это нашествие татар было самым несчастным событием в правлении Василия. Предав огню селения от Нижнего Новгорода и Воронежа до берегов Москва-реки, татары пленили несметное количество жителей. Вскоре все рынки Астрахани, Каира и др. городов Черноморского побережья были наполнены русскими пленными.

Следующей зимой Мухаммед-Гирей предпринял поход на Астрахань. Город был взят, однако в сражении с ногайцами он был убит вместе с сыном. Новым Крымским ханом стал Саип-Гирей.

Летом 1523 г. Василий III предпринял поход под Казань, на месте впадения Суры в Волгу заложил город-крепость Васильград, как плацдарм против Казанского ханства. Весной 1524 г. к Казани подошло огромное русское войско. Саип-Гирей бежал в Крым. Казанцы пытались обороняться, но силы оказались неравными и они запросили мирные переговоры. Войска вернулись. В московских переговорах Василий пошел им на встречу, но для безопасности русских купцов перенес торг из Казани в Нижний Новгород.

Другим важными внутренними делом Василия III стало присоединение к Москве, после Пскова, княжество Рязанское. Узнав про неблагонадежные замыслы князя Рязанского Ивана Ивановича, мечтавший восстановления былой независимости своего княжества, для чего наладил связи с Литвой и вынашивал планы женитьбы на дочери Крымского хана Мухаммед-Гирея, Василий III заманил его в Москву, где заключил под стражу, из которой он бежал в Литву. Рязанское же княжество было присоединено к Москве, ее наместником был оставлен Хабар Симский, храбро отбивший Мухаммед-Гирея от ее стен.

«Крымский смерч» 1521 г. ускорил ликвидацию крупнейшего удела на юге страны – Новгород-Северского княжества, в котором на положении вассала сидел Василий Иванович Шемячич. В целом стремление Василия III покончить с этим уделом соответствовало его антиудельной политике предыдущего времени, когда он присоединял к своим землям уделы после смерти их владельцев. Так, в 1513 г. после смерти князя Фёдора Борисовича Волоцкого его земли отошли к казне. Через пять лет, 1518 г. в связи со смертью их владельцев Василий III ликвидировал Калужское княжество своего брата Семёна и Стародубское княжество князя Василия Семёновича.

Новгород-северское княжество Шемячича занимало большую территорию и было вытянуто далеко на юг, вплоть до впадения Оскола в Северный Донец. Оно первым принимало на себя нападения крымских отрядов и играло важную роль в общерусской борьбе с Крымом.

Несмотря на все заслуги внука Шемяки, участвующего в войнах с Литвой и крымскими татарами, Василий твердо решил покончить с этим сильным и независимым князем, который вдобавок был замечен в подозрительных сношениях с Литвой. Серьезное недовольство Василия III вызывало то, что Шемячич ничего не сделал в 1521 г. не для борьбы с Мухаммед-Гиреем, ни для того, чтобы предупредить Москву о походе.

Для борьбы с Шемячичем Василия III готов был использовать любые средства. Он вызвал его в Москву, но тот отказался ехать без «охранной грамоты» от митрополита – гарантии его безопасности. Зная, что Василий III готов арестовать Шемячича, невзирая на митрополичью грамоту, митрополит Варлаам отказался дать ее, чтобы не быть виновником нарушения клятвы (т.к. власть церковная и светская по существу представляли друг друга). В начале 1522 г. на место Варлаама стал игумен Иосифо-Волоколамского монастыря, Даниил, готовый выполнять требования великого князя Московского. В 1523 г. Шемячич получил митрополичью грамоту, прибыл в Москву и был арестован. В 1529 г. он умер в заточении. Его же волость, как и прочие, была присоединена к Москве.

Кроме Литвы и татар, борьба с которыми заполнила почти все время княжения Василия Ивановича, с остальными державами отношения Московского княжества были дружественные. Со Швецией, с Ливонией, с Данией и даже индийским царем Бабура были заключены мирные союзы и торговые сношения.

Ликвидация уделов способствовала укреплению политического единства государства. Большое значение также имел происходивший в первой половине XVI в. хозяйственный подъем. Осваивались новые земли, прежде всего в Замосковском крае и на севере страны. Отражением этого являлся рост монастырского землевладения и появления новых монастырей. Набирала обороты торговля, как внутренняя, так и внешняя, прежде всего с соседними странами. Пользовались известностью в то время купцы Хозниковы, Сырковы, Таракановы. Вначале XVI в. Аникей Фёдорович Строганов завел в Соли Вычегодской солеваренный промысел и постоянно расширил свои владения. Осознавая значение для государства развитие промыслов и торговли Василий III покровительствовал купечеству, выдавая торговцам и промышленным людям льготные и жалованные грамоты, старался защищать их от произвола воевод.

Еще более серьезное внимание уделялось развитию поместного землевладения (предоставляемое государством за несения военной и государственной службы; не подлежало продаже, обмену и наследованию). Если при Иване III были заложены основы поместной системы, то при Василии III создание ее было завершено. При этом использовался обычный, опробованный еще Иваном III в Новгородской земле, способ конфискации боярских вотчин, имевшее место в Пскове, а отчасти – в Смоленской земле. В результате в руках государстве был сосредоточен значительный земельный фонд, предоставлявший возможность обеспечения землей на поместном праве всем московским служилым людям, причем поместья получали даже служилые холопы.

Политика Василия III была направлена на ограничение имущественных прав вотчинников (земельная собственность, переходящая по наследству). В 1506 г. практически прекратилась выдача светским феодалам тарханных грамот, по которым они освобождались от уплаты податей. В дальнейшем такие грамоты выдавались лишь в исключительных случаях.

Отношения Василия III к монастырскому иммунитету была более чем противоречивой. Проводя ограничения этого иммунитета, великокняжеская власть опиралась на поддержку нестяжателей, призывавших церковь к аскетизму, ухода от мирской суеты, отказаться от «стяжаний» и от владения вотчин. В 1511 г. митрополитом стал Варлаам, последователь наиболее видного идеолога нестяжателей Нила Сорского, умершего в 1508 г. Он поощрял великокняжескую политику в отношении ограничения церковного землевладения, но выступал против стремления Василий III укрепить свою власть над церковными феодалами, установить судебную зависимость монастырской братии от великокняжеского суда.

Это противоречие заставляло Василия III искать союза с противниками нестяжателей, последователями игумена Иосифо-Волоколамского монастыря Иосифа Волоцкого – осифлянина, вначале являвшимися сторонниками господства церкви над светской властью, но впоследствии признавшие необходимость сильной власти теократического характера и стремившимися опираться на нее в борьбе со своими противниками – еретиками, как это было в первые годы XVI в. Поэтому в 1515 г. после смерти князя Фёдора Борисовича и ликвидации Волоцкого удела, Иосифо-Волоколамский монастырь получил грамоты на вотчины возле Твери и Ржева, по которым ему довались самые широкие податные и судебные привилегии. Такое отступление от принципов поземельной политики в отношении осифлян показывает, что великий князь Московский был способен проявить политическую гибкость ради заключения союза, необходимого ему для укрепления своей власти.

Однако твердый союз с осифлянами тоже не сложился, поскольку выступая за усиление великокняжеской власти, те одновременно выступали в защиту братьев Василия III от великокняжеской грозы. А сам Василий III не мог забыть того, как в конце XV века бояре стаяли за передачу великокняжеского Московского престола Дмитрию. Недоверие к Боярской думе и в целом удельно-княжеской знати, включая родных братьев, стало для Василия III патологическим явлением. Так в 1511 г. у великого князя испортились отношения с осифлянами после того, как митрополит Симон заступился за великокняжеского брата калужского Семёна Ивановича, собиравшегося бежать в Литву. Заступничество митрополита спасло князю жизнь, но самому Симону пришлось оставить митрополичью кафедру, которую занял нестяжатель Варлаам. А незадолго до своей смерти в 1515 г. сам Иосиф Волоцкий улаживал конфликты между Василием III и его братом, Дмитровским князем Юрием Ивановичем. Заступничество Иосифа было успешным, и именно потому, что Василий III видел в нем своего твердого сторонника, поскольку Иосиф еще в 1507 г. передал свой монастырь под покровительство великого князя Московского.

Самым сокровенным мечтам Василия III отвечало послание к нему настоятеля игумена Иосифа Волоцкого, где прямо подчеркивалось о божественном происхождении власти князя: «Сего ради слышите, царие и князи, и разумейте, яко от бога дана бысть держава вам. Вас бо бог в себе место избра на земли и на свой престол вознес, посади, милость и живот положи у вас. Вам же подобает, приемши от вышняго повеления правленья человеческаго рода, православным государем, царем и князем, не токмо о своих пещися и своего точью жития правити, но и все обладаемое от треволнения спасти и соблюдати стадо его от волков невредимо»82. Эти слова были свидетельством того, что в церковных кругах власть Московского государя приравнивали к власти Византийских императоров-басилевсов. Следовательно, и держава его воспринималась как достойная наследница и преемница Византии. Еще митрополит Зосима в 1492 г. сформулировал теорию «Москва – новый град Константина» и, используя евангельское предсказание «И будут перви последний и последни перви», вывел, что первенство в православном христианском мире после падения в 1453 г. Византии перешло к «Москве и всей Русской земле».

Псковский монах Филофей, старец Елизарова монастыря, еще дальше развил мысль митрополита Зосимы. В своем послании Василию III, написанным между 1513 и 1521 года, он заявлял: «Блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царьства снидошася въ твое едино, яко два Рима падоша, а третей стоит, а четвертому не быти»83. Так под пером монаха-осифлянина была высказана теория «Москва – третий Рим». Это имперское наследие в классически завершенной форме переходило к Русскому государству, столица которого – Москва. После падения Рима в 476 г. и падения от турок второго Рима – Константинополя в 1453 г., божественная благодать ниспустилась на Московского великого князя – посредству переноса царских регалий от Византии и человеческого слияния династии русских князей с династией басилевсов, через брак с гречанкой Софьей – даруя при этом ему свыше всю полноту власти.

Идея необходимости неограниченной власти на Руси проистекает из принципа отожествления, – совмещения двух миров – небесного и земного: как Бог на небе является Всемогущим, точно так же всю полноту власти должен иметь Его представитель на земле. Именно в этой точке мироощущения проявилось основное отличие восприятия русских от населения Западной Европы, т.е. в более выраженной форме устанавливающие представителя Бога в лице главы светской власти, и, соответственно, в более широком масштабе – структуры власти управления. Еще от своих прародителей прозвавшихся «божественными» русские в своем восприятии – быть ближайшей ветвью к Богу – уже в миру становились церковью, с заложенной внутренней идеей собою миру нести сакральную божественную правду, а сама христианская церковь принимала вид своеобразного храма в этой мирской церкви. Оставался лишь вопрос: правду какого бога будет нести эта русская миссия – севера или юга? Если зацикленностью севера, то представитель Бога, в таком случае, сам превратится в бога, непосредственно Бог, которому нужен будет лишь для оправдания своей неограниченной власти. Если юга, то сама неограниченная власть в такой случае иллюзия – он представитель Бога, а не Бог.

Острота противоречий между осифлянами и нестяжателями нисколько не мешала Василию III приближать к себе по мере надобности как тех, так и других. Его собственные политические интересы были для него несравненно важнее, чем разногласия среди церковников. Наглядно об этом свидетельствовало приближение к себе не только Волоцкого игумена, но и его противника – Вассиана Косого (в миру князь Вассиан-Патрикеев), ставшего после смерти Нила Сорского в 1508 г. фактическим главой нестяжателей.

С разными представлениями церковного и государственного устройства лидеры движений, Иосиф и Вассиан, по-разному относились к еретикам. Если Иосиф считал необходимым расправляться с ними и привлекать для борьбы великокняжескую власть, то Вассиан, ссылаясь на прошлое христианской церкви, полагал, что их нельзя казнить, но следует ограничиваться церковной анафемой и заточением, а покаявшихся еретиков прощать.

Другим известным человеком в России первой половины XVI в. был Максим Грек, которого в миру звали Михаил Триволис. Выходец из семьи греческого чиновника, он учился во Франции и в Венеции. Во Флоренции ему давалось слушать проповеди настоятеля монастыря доминиканцев Джироламо Савонарола, в которых он выступал против тирании Медичи, обличал папство, призывал церковь к аскетизму, осуждая гуманистическую культуру (даже организовал сожжение произведений искусства). Савонаролу обвинили в ереси и в 1497 г. он был отлучен от церкви, в следующем году по приговору синьории казнен, а его труп сожжен.

Под влиянием Савонаролы Максим Грек постригся в каталитическом монастыре. Но он не мог принять идей, распространявшихся в Италии в эпоху Возрождения. Его смущало, что интерес к греко-римскому язычеству, античному искусству и философии, к самому древнему образу жизни отодвигал христианство на второй план. Он вернулся в Грецию и вновь постригся в православном Ватопедском монастыре. В 1518 г. по просьбе Василия III его послали в Москву для исправления переводов церковных книг. В Москве Грек занял видное место, но в силу своего неравнодушного характера не смог остаться в стороне от внутриполитической борьбы. Он принял сторону нестяжателей, оказал помощь Вассиану в работе над Кормчей (сборник церковных и светских правил, законов и постановлений), не поддерживал автокефальность русской церкви, настаивая на соблюдении правил Вселенских Православных Соборов.

Одним из близких людей к Максиму Греку в Москве стал Иван Никитич Берсень-Беклемишев, служивший при дворе с 1490 г. Он отличался прямотой суждений и продвигался по службе незначительно. Берсень-Беклемишеву принадлежат такие суждения по адресу тех порядков, сложившиеся при Василии III. «Добр деи был отец Великого Князя Васильев Князь Великии Иван и до людей ласков… а нынешний Государь не по тому, людей мало жалует»84. Существует еще одно яркое сравнение Ивана III и Василия III. «Государь деи упрям и въстречи против себя не любит, кто ему въстречю говорит и он на того опалается; а отец его Князь Велики против собя стречю любил и тех жаловал, которые против его говорили»85. Следовательно, престарелый Берсень, хорошо знавший обоих государей, считал Василия III еще более самовластным правителем, чем Иван III. А вскоре Берсеню довелось на себе испытать правоту своих слов.

Бог благословляет свой народ. Несмотря на то, что после женитьбы Василия III на Соломонии Сабуровой прошло уже много лет, детей у них не было. Это не могло не настораживать Василия, т.к. именно семейная стабильность главы государства обещало дальнейшую стабильность самого этого государства. С другой стороны за время многолетней жизни он охладел к своей жене и ему приглянулась молодая, красивая, образованная Елена Глинская. Осенью 1523 г. был созван собор, состоящий из высшего духовенства и бояр. На соборе решался вопрос семейной жизни. Василий III заявил, что жена его неплодная, потому он не знает, кто будет царствовать после него. В ответ собравшиеся посоветовали ему разойтись с женой и вступить в новый брак, а сам митрополит Даниил сказал, что берет его грех на свою душу, ради государственного интереса. Однако среди духовенства нашлось немало противников развода, наиболее активным из которых был афонский монах Максим Грек, его поддержал монах Вассиан Косой. Из бояр к ним присоединился С. Ф. Курбский. На этот раз вопрос о разводе остался для Василия III открытым. Дальнейшая интрига закончилась уже судебным процессом 1525 г., на котором Максима и его сторонников обвинили в не православии, восхваляющими «басурманские обычаи», в еретических ошибках переводимых текстов, чародействе, что они ссылались с турецкими пашами и даже провоцировали их напасть на русские земли. По приговору дипломат И. Н. Берсень-Беклемишев был казнен на льду Москва-реки, дьяку Фёдору Жареному урезали язык. Максим Грек и его окружение были сосланы в Иосифо-Волоколамский монастырь. Из монастыря Грек писал митрополиту Макарию: «Я проповедывал чисто православную веру и с подобающею честию был опять отпускаем во Святую Гору, и нигде не попадал в оковы и не был заключаем в темницы или морим голодом, холодом и дымом, как это случилось со мною здесь, праведными судьбами Божиими, по множеству, вероятно, грехов моих, но никак не за какую-нибудь ересь»86.

Заручившись поддержкой значительной части духовенства и боярства Василий приказал постричь Соломонию в монашки. Известия, дошедшие о пострижении Соломонии разноречивы: по некоторым из них, развод и пострижение последовало по желанию и даже по просьбе и настоянию самой великой княжны из-за болезни и бездетности, по другим – она этому противилась. Так, в книге «Записки о московитских делах» сказано: «Разсержанный безплодием супруги, он в тот самый год, когда мы прибыли в Москву, то есть в 1526, заточил ее в некий монастырь в Суздальском княжестве. В монастыре несмотря на ея слезы и рыдания, Митрополит сперва обрезал ей волосы, а затем подал монашеский кукуль, но она не только не дала возложить его на себя, а схватила его, бросила на землю и растоптала ногами. Возмущенный этим недостойным поступком, Иоанн Шигоня, один из первых советников, не только выразил ей резкое порицание, но и ударил ее бичом, прибавив: „Неужели ты дерзаешь противиться воле Государя? Неужели медлишь исполнить его веления?“ Тогда Соломея спросила его, по чьему распоряжению он бьет ее. Тот ответил: „по приказу Государя“. После этих слов она, упав духом, громко заявляет в присутствии всех, что надевает кукуль против воли и по принуждению, и призывает Бога в мстители столь великой обиды, причиняемой ей»87.

Пострижение Соломонии произошло под именем Софьи в ноябре 1525 г. в Рождественском девичьем монастыре. Первоначальное ее местом заточения стал Каргополь (Архангельская обл.) и только через пять лет ее перевели в Суздальский Покровский монастырь, где и умерла в 1542 г. Через некоторое время после пострижения Соломонии по Москве поползли слухи, что великую княгиню постригли беременной и что в монастыре она родила сына Георгия. Следствие, проведенное по этому делу, никаких результатов не дало.

21 января 1526 г. великий князь Василий III, которому исполнилось 47 лет, женился на молодой Елена (родилась около 1508 г.), дочери Василия Глинского. Обычная в те времена церемония выбора невесты не проводилась, указывающее, что государю давно приглянулась Елена. Венчание совершал в Успенском соборе сам митрополит Даниил. Политическое значение этого брака было в том, что он символизировал единение Московской и Литовской Руси, выходцами из которой были князья Глинские. (Сами Глинские вели свой род от хана Большой Орды Ахмата). Елена была хорошо образована и знала европейские обычаи. В угоду желаниям молодой жены Василий III даже сбрил бороду, что вызвало недовольство в церковной среде. Подобно другим московским щеголям, он стал носить узкие красные сапоги, кафтаны с многочисленными нарядными пуговицами, украшать костюм драгоценностями. Придворные заметили, что Василий стал чаще говорить о пользе усвоения Русью иностранных обычаев. Молодой жене удалось уговорить великого князя освободить из заключения своего дядю, князя Глинского, Михаил Львович вновь стал приближенным человеком Василия III.

Несколько лет второй брак Василия III с Еленой был бесплодным. С женой он изъездил все известные чудесами монастыри. Вместе они, не скупясь, одаривали милостыней нищих, но их мольбы были тщетны. Через 4 года после свадьбы супруги прибегли в молитвах своих к святому православной церкви монаху Пафнутию Боровскому, посетив место его упокоения, и через некоторое время стало известно, что великая княгиня ждет ребенка, – великими слезами испрошенный у монахов в мир придет Великий Монах, дар «Небес», он займется на земле лучшим обустройством мира народа его призвавшего, нацеленного на монастырские строгие идеалы, наведением монашеской правильности, суровости ее бытия, уничтожения всякой лености, оставшихся амбиций у высших «иерархов» этого русского монастыря «Православное мироощущение», чему только больше будет способствовать, а затем и гордиться преодоления и радости приближения к «Небесам», всевозможно встречающиеся на этом пути трудности, та же леность высших «иерархов», те же амбиции, исходящие со всех сторон…

25 августа 1530 г. у Василия III и Елены родился сын, нареченный Иваном. В честь его рождения, обрадованный отец заложил в селе Коломенском под Москвой церковь Вознесения. Через год Елена родила второго сына, Юрия, еще один дар «Небес», «Великий Монах» от утробы, который, по словам Курбского, оказался «без ума и без памяти и безсловесен»88, ставший, Богом представленный, внутренним двойником первого, внутренним отображением всего православного мироощущения.

Радость Василия III по поводу рождения наследника была так велика, что он даже снял опалу с некоторых своих приближенных. Заметно выдвинулся князь Михаил Львович Глинский. Но помня о попытке его бегства в Литву, Василий III не довольствовался взятием от него поручительной записки и ввел по отношению к нему сложную систему поручительства. Выдвинулись также князья Оболенские, один из которых, Иван Овчина Фёдорович Телепнев – Оболенский, не раз отличившийся в походах против казанцев и крымцев, после смерти Василия III стал фаворитом Елены Глинской. Сестра князя Овчины, Аграфена Челяднина, была приставлена мамкой к младенцу Ивану.

Обеспечив относительное спокойствие на западных и восточных рубежах России, Василий III уделил внимание внутренним делам. От нестяжателей, которых недавно поддерживал, он окончательно отвернулся. В результате в 1531 г. церковный суд осудил к заточению в Иосифо-Волоколамский монастырь Вассиана Косого и вторично Максима Грека. Заботясь о будущем сыне он привел к присяге ему новгородцев, а с братом Юрием заключил в 1531 г. договор, по которому тот отказывался от притязаний на великокняжеский престол и присягал не только Василия III, но и его сыну.

Порой Бог демонстрирует духовное состояние, здоровье нации через здоровье или болезни правителя этого народа. Василий III скончался в 1533 г. от язвы, прокняжив 28 лет. Когда он ехал от Троицкого монастыря в Волоколамский, на левом бедре, у него показалась багровая болячка размером с булавочную иголку. После этого князь начал быстро изнемогать и приехал в Волок уже без сил. Врачи принялись лечить Василия, но ничего не помогло. Из болячки вытекало гною «до полу тазу и по тазу»89, а один раз вышел и «стержень более полутора пяди, но еще не весь стержень выде из нее»90, после чего великому князю стало легче. С Волока он поехал в Иосифо-Волоколамский монастырь. Но облегчения было недолгим. В конце ноября Василий III совсем без сил приехал в подмосковное село Воробьева. Лекарь Глинского Николай, осмотрев больного, сказал, что осталось уповать только на Бога. Василий понял, что смерть близка, написал завещание, благословил своего сына Ивана на великое княжение, жене Елене наказал «под сыном своим государьство дръжати до возмужения сына своего»91, приобщился, соборовался маслом и постригся в монахи под именем Варлаама. В ночь с 3 на 4 декабря он умер. Митрополит тотчас привел, находившихся рядом, к присяге братьев покойного, Юрия и Андрея, служить великому князю Ивану Васильевичу.

Как замечают историки если Иван III в борьбе за власть не забывал государственные интересы, то у Василия III властолюбие всегда оставалось на первом месте. А. А. Зимин замечает: «Даже опричнина, это самое оригинальное из детищ Ивана IV, имела корни в мероприятиях Василия III. Именно в первой трети XVI в. дворовое войско (великокняжеская гвардия) начинает обособляться от общегосударственного. Именно Василий III, создав Александровскую слободу, сделал ее своей излюбленной загородной резиденцией. Даже постановление на престол Симеона Бекбулатовича имеет прецедент в попытке Василия III назначить себе наследником крещеного татарского царевича Петра»92. Взгляд личного превосходства при Василии III стал распространятся на всю структуру власти. Теперь все боярские и дворянские роду составляли своеобразную лестницу, по которой они размещались, не по личным заслугам, а по знатности своих предков. Этот порядок стал известен под наименованием «местничество», т.е. занимаемое место каждого рода в обществе, – вечная, т.е. мертвая, ступенька лестницы. Себя Василий III стал называть самодержцем, он находился во главе Боярской думы и армии. Переход его подданных на службу к другим князьям полностью ликвидируется, отныне все князья и бояре должны были давать крестоцеловальные записки, в которых поручались друг за друга своим имуществом. Роль удельных князей теперь сводится к одному, чтобы быть помощниками великого князя и исполнять его волю. Высшей судебной инстанцией является великокняжеский суд, от его имени издаются законы, касающиеся всех жителей.

Русские правители рассматривали государство как свою вотчину и как территорию, данную им от Бога, которой можно распоряжаться по собственному разумению, как Бог – Вселенной. Но на русской почве особого почтения старины это состояние приобретало фаллическую окраску, повышенного эгоизма правителя. Уже Василий Темный стал прибегать к редко применявшемуся до этого средства борьбы c непослушанием – массовым казням. Затем казни приобрели единичный характер, что, в общем, способствовало практике западноевропейских монархов. Однако иностранцы, приезжавшие в Россию, считали власть Василия III самодержавной и отмечали, что даже ни один из его советников не осмеливался ему противоречить. Произвол Московских государей в это время ограничивала главным образом лишь относительная слабость государственного аппарата.

Во времена Василия III происходит процесс укреплений и постройки многих городов. В Нижнем Новгороде, Туле, Коломне и Зарайске построены крепости с каменными стенами. В Москве к 1508 г. закончилось возведение новых стен Кремля. В 1508 г. были освещены две церкви: Архангельский собор и храм Рождества Иоанна Предтечи у Боровицких ворот. Также была закончена двухэтажная колокольня Иоанна Лествичника и достроен великокняжеский дворец. Вся эта архитектура возводилась по проектам итальянских зодчих, которых Василий III, как и его отец, приглашал в свою страну. Торговая часть самой Москвы была ее середина, Большой Посад у Кремля. Уже после кончины Василия Ивановича это место будет обнесено плетеными стенами, называвшимися «Кита» (плетенка), а по количеству присутствия здесь торговых лавок, «коих там до 40.000», станет прозываться москвичами «Китай-городом».

При Василии III к Московскому княжеству было присоединено много земель, Псков (1510), Рязанское и Угличское княжество (1512), Волоцк (1513), Смоленск (1514), Калуга (1518), Новгород-северское княжество (1523). Однако единого целого русские земли ещё не составляли. На это указывает различные способы налогового обложения. Например, в Новгородской земле единицей обложена была обжа, в Перми – лука, в Пскове – выть, на Севере – маленькая сошка и т. д. Кроме того, Новгородский владыка и наместник имели право самостоятельных дипломатических сношений с Ливонией и Швецией. Управлялись вновь включенные земли также отдельно, особыми дворцами во главе с дворецкими. Существовали должности новгородского дворецкого, тверского, рязанского, дмитровского и угличского. Великорусскими земляками ведал большой дворецкий и по своим функциям не смешивался с остальными. Эта не развившаяся форма территориального управления, как пережиток прежней раздробленности русских земель, сохранялась достаточно долго и стала особенностью государственного аппарата, против чего, в сущности, и восстанет следующий правитель Иван IV, занявшейся реформаторством, на свой лад и манер утверждая в своем «примерном» монастыре примерное единообразное управление.

Существенно увеличился великокняжеский двор, при этом иерархия среди служилых обозначилась более четко. Важнейшим чином стал конюший, затем – дворецкий. Оба вошли в Боярскую думу и заняли в ней первое место. Далее шли: окольничие, оружничий, ясельничий, сокольничий, ловчий, постельничий. Последний находился ниже чинов, связанных с охотой, поскольку Василий III имел к этому виду развлечений особое пристрастие.

Сильно возрастает роль казначеев и печатников. Если раньше в их ведении была лишь великокняжеская казна, то со временем они стали заниматься и общегосударственными вопросами. На должность казначея при Василии III назначались преимущественно выходцы из Византии, греки Траханчотовы и Ховрины-Головины. При них разрастается дьяческий аппарат чиновников, занимающихся управленческими вопросами. Обычно дьяками становились грамотные люди из поповского сословия или из холопов (служилых князей и бояр).

На местах крупные города управлялись наместниками, которые назначались великим князем из числа наиболее знатных и доверенных ему князей и бояр. Фактически города отдавались им в кормление, т.е. они вершили там суд, собирали всевозможные налоги, часть которых шла им в карман. Помощниками наместников были городовые приказчики, которые осуществляли административно-финансовую деятельность.

При Василии III церковь становится полностью подчиненной светской власти. Этому способствовала борьба митрополита Даниила, опирающегося на власть великого князя с нестяжателями, но в большей степени общая действительность сложившейся ситуации, когда церковь ищет собственное благополучие, гарантированное в виде земельных наделов светской властью.

ИЗВЕСТИЯ О МОСКОВИИ ОТ ИНОСТРАНЦЕВ

Любопытные сведения оставили о Москве побывавшие здесь в XVI – XVII вв. иностранцы. Посол императора Священной Римской империи Франческо да Колло такой увидел Москву в 1518 г.: [Город] «имеет стены не каменные, но из дерева, столь хорошо спаянные между собою, что их поистине можно назвать укреплениями; разделен на районы со своими разгородками: так что войти из одного в другой вовсе не легко для всех; и еще того менее разрешено кому бы то ни было переходить из одного города в другой, или с одного места на другое без разрешения Князя или его служителей. Покидать страну запрещено кому бы то ни было и в особенности чужеземцам, поскольку все выходы строжайше охраняются, и нарушителей подвергают суровейшим наказаниям. Чужеземцам из любой страны свободно разрешено въезжать в страну, и того более – их не только принимают, но и осыпают милостями… Нет здесь никакого писанного закона, но Князь старательно следует собственным обычаям. Его воля, однако, единственно почитается за закон, и настолько ему все подчинены, что если он прикажет кому пойти и повеситься, бедняга не усомнится немедленно подвергнуть себя такому наказанию. Не видно ни у кого и такой смелости, чтобы кто-то решился сказать – это имущество мое; но говорит – по милости великого Государя приобрел я сие имущество. И, если сказать правду, все имущество, не только общественное, но и частое, каково бы оно ни было, – принадлежит сему Князю, и он сегодня дает одному и отнимает от другого завтра, и крайне часто в одно мгновение возвышает одного до самых высших степеней и положения и опускает другого до самого низа и нищенских условий. И тот, кто низложен или от коего отнято что-то, не только не жалуется или печалится, но, простершись ниц, бьет челом о землю и возносит хвалу Государю, что тот его низложил или же отнял у него то имущество, коим он владел столько времени по его милости. Дела духовные отправляются и для Князя и для народа его Епископами, Священниками и Монахами согласно порядку и обряду Греческому; высшее священство избирается Князем, рукоположение же и воздвижение в сан принимают от Патриарха Константинопольского, или же от его наместников в этой стране.

Сей князь весьма силен, даже всемогущественен благодаря деньгам, серебру и золоту, ибо постоянно накапляет и мало тратит на войны и охрану своих городов, так как получает ежегодную дань из областей… в огромных размерах, но не в золоте или серебре или деньгами, кои во многих областях неизвестны, но шкурами таких зверей, как Соболи, Куницы, Снежные барсы, Волки, Горностаи, Барсуки, Собаки, и других животных разных видов, медом и воском; равным образом получает не только десятину злаками и плодами земли, но такую часть, сколько он хочет и сколько ему нравится, ибо не позволено противится его воле… Из меда приготовляется особый напиток, под названием Медовуха… Но пить его дозволяется отнюдь не всем; более того – это запрещается всем, кроме как служителям Князя, каковые по приказанию Его Светлости продают его и от сего извлекают великую прибыль. Что же касается рыб, сия страна имеет их в большом количестве и таких размеров и столь доброго качества, что я не видел и не пробовал ничего подобного ни в какой другой стране.. Имеют сии страны зерна и фуража безмерно, – несмотря на то, что земля покрыта снегом почти девять месяцев в году… Платою же за доблесть воинов служит одежда, из различного качества материй шелковых и суконных, коими изобилует его Князь, получая их из разных концов страны, и смею сказать, что только в Москове видал более 200 тысяч камзолов, шитых золотом и из шелка, и камлотовых, по цене более низкой, подбитых куньим мехом или барсуком… Хочу отметить, что всякий раз, когда нас приглашали к Князю и когда приходилось идти к Его Светлости, мы видели с одной стороны улицы от нашего жилища вплоть до Кремля, местопребывание сего Князя, на расстояние с поллиги – что составляет две с половиною итальянских мили – людей, одетых в одежды, полученные из казны, числом более 40 тысяч, расположенных в знак уважения, а когда приходилось возвращаться домой, в ночное время, стояли зажженные лучины вышиной около шага по обеим сторонам улицы в двух шагах друг от друга и они создавали такое освящение, как если бы было полуденное солнце…

Людей в этих областях и во всей стране вышеназванного Князя продают, как куриц и других животных, на рынке, их продают и о них заключают договоры. Отцы и матери приводят на ярмарки и рынки детей и продают их для удобства покупателей за ничтожную цену. Скажу больше, в городе Московии некоторые из наших купили нескольких молоденьких девиц от пятнадцати до восемнадцати лет, поистине прекрасных, для своего употребления и удовольствия, всего за один дукат или унгар, и так обычно их покупают за большую или мелкую цену, и дети, которые родятся, остаются во власти купивших, которые могут их для своего удовольствия продавать и менять, хотя и не могут вывозить из страны, но могут только держать для всяческого употребления, – то что запрещается нашими законами божественными и человеческими; но сия нация и в худший порок весьма погружена»93.

Другое сообщение о Московии оставил Рафаэль Барберини, посетивший столицу в 1564 г.: «Город этот преобширный, но застроен более чем 7/8 деревянными строениями. Имеет крепость с прочными, но неукрепленными, каменными стенами; крепость эта построена некогда Италиянцами. Есть также там несколько больших церквей, красивой архитектуры, и великокняжеский дворец с золотыми крышами и куполами, тоже построенный Италиянцами… Кроме того находится еще там невероятное множество церквей и малых и больших, и каменных и деревянных, так-что нет улицы, где не было бы их по нескольку; по-этому даже несносно, как, в Николин день, начнут день и ночь гудеть колокола, которых там безчисленное множество. Дома в этом городе, как и в прочих городах и селениях, небольшие и дурно расположены, без всякого удобства и надлежащего устройства. Во-первых, большая изба, где едят, работают, одним словом, делают все; в ней находиться печь, нагревающая избу; и на этой печи, обыкновенно ложится спать все семейство; между тем не придет им в голову хотя бы провести дымовую трубу; а то дают распространяться дыму по избе, выпуская его только через двери и окна, так-что немалое наказание там оставаться¹…

Москвитяне исповедуют религию греческую. Они весьма суеверны в живописи и изображении святых; поклоняются одному святому Николаю, почти не упоминая о других Божьих угодниках; и празднуют день этого святителя, больше чем всякаго другаго. Надобно знать, что они весьма наклонны к пьянству, и даже до такой степени, что от этого происходит у них много соблазна, зажигательство домов и тому подобное. Обыкновенно Государь строго воспрещает им это; но чуть настал Николин день, – дается им две недели праздника и поной свободы, и в это время им только и дела, что пить день и ночь! По домам, по улицам, везде, только и встречайте, что пьяных от водки, которой пьют много, да от пива и напитка, приготовляемаго из меда²…

Вообще чрезвычайно как ревнуют своих жен и мало дозволяют им отлучаться со двора³…

Что же касается до правосудия, то не следуют они Бальдовым или Бартолевым законам, но, как угодно государю, так и решает суд; отчего часто бывает, что один за безделицу предается на съедение медведям, и отнимается все у него имущество, тогда как другой, хотя бы и в чем большем провинился, о том даже и не говорится!… а по-этому и страх как боится народ своего государя, и гораздо более ему повинуются, чем где-нибудь другие народы своим повелителям. И этот страх так на них действует, что большею частью не смеют они выказывать своего имущества; даже знаю я таких, у которых и довольно есть денег, а одеты всегда чрезвычайно дурно, и деньги свои, письма и другие вещи прячут в доме у кого-нибудь из своих иноземных друзей, не доверяя в том ни матери, ни брату!⁴..

Разсказывали мне еще, что будто не раз там случалось: вдруг потребует государь, у кого-нибудь из своих вассалов, известной суммы денег; а тот пусть только вздумает извиняться, что нет у него столько, или как-нибудь в этом роде, – раздраженный отказом, государь повелевает тотчас, отнять у него дом и все что там найдется….. потом уже и неслышно ничего, что с ним последует; даже о том и говорить никто не смей. И таким образом самопроизвольно управляет он своим государством⁵…

Когда же кто должен другому по ясным сделкам, а заимодавец требует себе уплаты, в таком случае, тотчас предписывается должнику являться, каждое утро в назначенный час, в то судебное место, откуда получил предписание; а таких начальств там множество; и тут они освобождаются на поруки, или же сажаются в кандалы; и когда потом, чрез два часа, предстанут они, по знаку данного колоколом, выводят их на улицу, сняв с них кандалы, и сержанты не перестают колотить их палками по икрам, до-тех-пор, пока не заплатят они своих долгов; таким образом всякое утро можно их видеть сотнями пред этими домами, как мущин так и женщин. Видел я даже одного князя, который, каждое утро, приезжал верхом, являться на казнь, и зато, что однажды подкупил он сержанта, чтоб бил его потише, были потом биты оба, как он, так и тот сержант⁶…

[Если должник не признает за собой вины, а у заимодавца нет реальных доказательств, свидетелей или письменного] заставляют их решать этот спор междоусобной схваткой (combattere corpo a corpo), на площади, которая для этого нарочно предназначена и избрана… Презабавно видеть, как, идучи на этот подвиг, бывают они вооружены; для этого берут они с собою столько всякого оружия, что, если бы пришлось им упасть от тяжести своего вооружения, уж никак бы не могли подняться на ноги!⁷..

Народ этот, в обращении, чрезвычайно как церемонен; всретясь на улице, хотя бы шли за делом, тотчас снимают шапки, и в несколько приемов кланяются друг другу, строжайше соблюдая, чтоб отдать поклон за поклон, да и снова поклониться, делая знак головой и рукою, что это для них безделица. Здесь разумеется о равных между собою; потому-что, если кто стоит выше другаго, всячески старается не прежде того снять шапку, и прибегает тут к хитрости, смышленней даже инаго Бискайца!

Имеют еще обыкновение при встрече, если долгое время не виделись, целоваться.

Благодарят они таким образом: если один обещает что-нибудь на словах, то другой, сняв шапку, пренизко ему кланяется, опуская руку книзу; если требуется большей благодарности, в таком случае, достает он рукой даже до земли; а еще для большего подобострастия или, показывая как умеет он ценить обещанную милость, касается земли обеими руками. Если же, притом, один из них сановник и оказывает какую-нибудь милость или покровительство, или тому подобное, другому, который меньше его звания, тогда сей последний становиться на колени и, обеими руками касаясь пола, бьет еще челом о зем. Таким же образом поступают, когда идут и просят какой милости, чтоб по ходатайству того была оказана; и по этому самая большая часть из них имеют мозоли на голове; у них уже так принято, что чем сильнее бьют голову о земь, тем соблюдается более церемонии или чинности!⁸..

Сверх того, нашел я в этом крае людей чрезвычайно корыстолюбивыми и безсовестными. Корыстолюбие же их простирается до такой степени, что если не подарить им чего-нибудь, нельзя ничего от них получить, ни совершить ни какой с ними сделки. Вельможи, как и частные люди, не постыдятся нагло потребовать, чуть что увидят, перстни, или другия вещицы, даже деньги, словом все, что бы то ни было… Таким образом нет почти ни одного там из чиновников, который хоть раз на роду своем не был высечен; но они не гонятся за честью, и больше чувствуют побои, чем знают, что такое стыд. Впрочем, не смотря на такое зло, могу сказать, что по всему этому краю пребезопасно разъезжать с товарами и деньгами, и что никогда не случится, чтобы нападали на кого на улице или обижали явно; хоть это происходит, как кажется, больше от боязни и страха, внушаемаго им государем⁹»94.

Станислав Немоевский (1606—1608): «Все, и туземцы и пришлые, живут в величайшем рабстве (in summa indigenae i advenae in servitute); у великаго князя pro ratione voluntas; никто ни в чем ему не противоречит. На каждое его приказание у них один и тот-же ответ: «волен Бог да государь царь, великий князь всея Руси"¹…

Свобод никаких nie ambiunt, да и не знают, что это такое. Когда мы им разсказывали о наших свободах, что у нас никто не может быть схвачен, пока не будет изобличен по суду, что король не может никакого налога установить, ни начать войну с кем-либо, пока мы не дозволим, они с удивлением отвечали нам: «хорошо это так у вас; но мы покорностью нашею тем бо́льшую заслугу имеем на небе», а к нему они рачительно стремиться частыми постами (половина года идет на них), поклонением образам (о которых говорят, что сам Бог, будучи на небе, на земле оставил им образа на свое место, чтобы и поклонились им) и частым крестным знамением, с немалым истязанием из-за самообмана. Ибо никто не выйдет и не войдет в дом, не съест и не выпьет, не перекрестившись. Равным образом когда москвитянин увидит церковь, он много и много раз будет креститься. Выйдя утром из дому, многие обращаются на все стороны, много раз крестятся и мавают головами; при грубой простоте, они в этом полагают тройную надежду своего искупления.

И это не удивительно: помимо того, у них нет ни изучения, ни упражнения в законе Божием, нет никакой проповеди, не объясняют им ни слова Божия, ни Божией воли. К тому-же никому не дозволено читать книг и иметь их в дому, кроме псалтыри и гомилий св. Иоанна Златоустаго; иначе был бы в подозрении, что желает быть мудрее самого великаго князя, а это есть capitale. Одинаково невольно никому разговаривать с иноземцем или спрашивать его о чем, даже просто говорить, если только не присутствует при этом пристав от великаго князя. Если кто из чужих спросит кого-либо о причине чего-либо, он получит в ответ: «не ведаю, не понимаю; но царь, великий князь всея Руси, – дай, Господи, чтобы государь здоров был! – знает и понимает все»,

У них ни в чем не имеется luxus, без порядочности в жизни (bez pragmatiku); (всяк) довольствуется тем, что в субботу сварит себе на целую неделю²…

Хрустальных сосудов для напитков не найдешь, стекло очень редко. Серебряная чарка у самых знатных, но обыкновенно употребляют деревянныя, а если чарка выточена из березовой шишки (такие они называют каповыми – kapowemi), то это уже боярская штука.

Недавно наступила перемена, что у некоторых знатнейших бояр появилось по несколько серебряных мисок. Тарелок не употребляют; из миски берут горсть, а кости бросают под стол или опять в миску…

Что касается одежды, то наибольший барин тот, кто обладает армяком из золотой парчи: такой армяк переходит через несколько поколений. Он так искусно сделан, что на каждого годится – его не переделывают, и его употребляют не иначе, как только утром in solennitatibus, а к обеду снимают, чтобы не забрызгать его; тоже относительно шлыка из чернобурой лисицы. Обыкновенно же употребляют дрянное суконце, камлот и ситец.

Нет дорогих шуб: не срам к бараньему тулупу пришить соболий воротник, к бумазейному или ситцевому кафтану – парчевой или бархатный. Очень многие ходят без обуви, а некоторые только в чулках.

Сафьяновые сапоги очень редко кто употребляет – какой нибудь великий господин или боярин, и то разве в какой праздник; все юхтовые, красные. Если кто носит башмаки (baszmagi), тем не менее красныя юхтовыя голенища на ногах, с ними он надевает башмаки…

Ни у кого какого либо собственнаго небольшаго замка; одни деревянные дворцы, из круглаго нетесаннаго дерева, но в которых редкость светлая горница; обыкновенно курныя избы; об обоях не спрашивай.

Никому не дозволенно строить себе избы из тесаннаго дерева. При великом князе Иване, один боярин, будучи послом в Польше, присмотрелся там к нашим постройкам и по возвращении приказал было ставить избу из тесаннаго дерева. Когда узнал об этом великий князь, он приказал народу весь этот дом резметать, предварительно вымазавши его грязью: он говорил, что ему хочется сравняться с простым человеком. В местечках и крестьянам не дозволено строить для себя горниц³…

Покроев платьев не изобретают; какое платье переняли от татар, того и держатся, разве что взяли от наших высокие воротники, которые пришивают себе к кафтанам, и столь высокие, что почти на уровне со лбом⁴…

На свадьбах никакого веселья, нет музыки, танцев – одно только пьянство, хотя вливать в себя не в обычае у них: выпивши, он поставит или подает тому, что сидит подле его, однако не следует опасаться, чтобы он не наполнил. Когда имеют расходиться, тогда только хозяин, вставши, подает большую чарку, сначала за здоровье великаго князя, затем за здоровье патриарха, митрополита, хозяина, отца (bajtka), молодого, детушек, и так долго, пока не перепьются, мешая то мед, то горелку, то пиво. А кто хотел бы уклонится от этой поочередной, был бы в подозрении. При еде также мешают – то чарку горелки, то другого напитка. После каждого приема они отрыгивают и гладят себя по брюху. Женщины с молодой сидят в другой комнате, отдельно от мужчин, и едят, и так разъезжаются, не видясь с мужчинами, но усладивши себя горелкою⁵»95.

Наемник на русской службе Ж. Маржерет (1606): «Невежество народа так велико, что не найдется трети, которая знала бы молитву Господню и Символ веры. Можно сказать, что невежество народа есть мать его благочестия. Они ненавидят науки и особенно латинский язык. Не имеют ни школ, ни университетов. Одни только священники обучают юношей чтению и письму¹…

Все пути из России охраняются так строго, что без царскаго изволения невозможно из нея выехать… Русский народ – самый недоверчивый и подозрительный из всех в мире²…

Все знатные и незнатные страны, даже сами царские братья, называют себя холопами государевыми, иначе сказать, рабами царя³…

При всем том взятки не прекращаются, так как придумали новую хитрость; приходящий к судье кладет дары пред имеющимися у каждаго в большом количестве иконами, которыя в простом народе называются Богом, а в высшем кругу – образом⁴…

Кроме этого, и во многих других случаях русские подражают древним, например, в письмоводстве. Все ведомости, записки и просьбы свертываются свитками, не составляя книг, и не складывают бумаг по нашему обыкновению. В этом подражают древним⁵…

Многие из руских доживают до 80, 100, 120 лет, и только в старости знакомы с болезнями. За исключением царя и главнейших вельмож, никто не признает лекарств. Многие лекарства находят даже нечистыми, пилюли принимают весьма неохотно, промывательное же, мускус, выхухоль и другие подобныя средства ненавидят. Чувствуя себя больным, простолюдин обыкновенно выпивает добрую чарку водки, всыпав в нее заряд ружейнаго пороха или смешав с толченным чесноком, и тотчас же идет в баню, где в сильнейшем жару потеет часа два или три⁶»96.

Самуил Маскевич, в 1609—1611 гг. участник вторжения польских войск в Россию: «Относительно веры Московская чернь погружена в грубое невежество. Когда Король подступил к Смоленску, окрестные жители бежали в леса с домашним скотом и образами, на коих полагали всю надежду. Но как наши, отыскивая в лесах съестные припасы, настигли там Русских и отняли у них скот, то они разгневавшись на свои образа, повесили их для позора на деревьях вверх ногами, приговаривая: «мы вам молимся, а вы от Литвы нас не оборонили». – Еще случай. У одного крестьянина вор ночью увел вола из хлева: крестьянин сорвал образ со стены и выбросил его в окно прямо в навоз, сказав: «я тебе молюся, а ты меня от воров не охраняешь». В случае же убедительной просьбы, Русские молят не ради Бога или Христа Спасителя, но ради Николы¹…

Никакой музыки на вечеринках не бывает; над танцами нашими смеются, считая неприличным плясать честному человеку [где надо понимать, человеку достоинства]. За то есть у них так называемые шуты, которые тешат их Русскими плясками, кривляясь как скоморохи на канате, и песнями, большею частию весьма безстыдными²…

Комнаты для женщин строятся в задней части дома и хотя есть к ним вход со двора по лестнице, но ключ от онаго хозяин держит у себя, так что, в женскую половину можно пройти только чрез его комнату. Из мужчин, не пускают туда никого, не исключая и домашних. Двор же, за комнатами женскими, обгораживается таким высоким палисадником, что разве птица перелетит через оный. В сем-то месте женщины прогуливаются. Если хозяин гостю рад, то выводит к нему жену и детей: их непременно надобно поцеловать для приветствия; иначе будет неучтиво. Все женщины благородныя белятся [они же достойное благородство, подчеркивающееся белизной кожи, которое обязано быть отличием от простолюдин, имеющих рабочий загар], и показаться в люди не набелившись, считается за смертный грех и стыд³…

Москвитяне наблюдают великую трезвость, требуя оной строго от вельмож и от народа. Пьянство запрещено; корчем или кабаков нет по всей России, негде купить ни вина, ни пива, и даже дома, исключая Бояр, никто не смеет приготовить себе хмельнаго: за этим наблюдают лазутчики и старосты, коим велено осматривать дома. Иные пытались скрывать боченки с вином, искусно заделывая их в печах; но и там, к большой беде виновных, они были находимы. Пьянаго тотчас отводят в бражную тюрьму, нарочно для них устроенную, (ибо там для каждаго рода преступников есть особенная темница) и только через несколько недель освобождают из оной, по чьему либо ходатайству. Замеченнаго в пьянстве вторично, снова сажают в тюрьму надолго, потом выводят на улицу и нещадно секут кнутом, наконец освобождают. За третью же вину, опять в тюрьму, потом под кнут; из под кнута в тюрьму, из тюрьмы под кнут, и таким образом парят виновнаго раз до десяти, чтобы наконец пьянство ему омерзело. Но если и сии исправление не поможет, он остается в тюрьме, пока сгинет.

Науками в Москве вовсе не занимаются; они даже запрещены. Вышеупомянутый Боярин Головин расказывал мне, что в правление известнаго тирана [Ивана IV], один из наших купцов, пользовавшихся правом приезжать в Россию с товарами, привез с собою в Москву кипу календарей; Царь, узнав о том, велел часть этих книг принесть к себе. Русским они казались очень мудреными; сам Царь не понимал в них ни слова; посему опасаясь, чтобы народ не научился такой премудрости, приказал все календари забрать во дворец, купцу заплатил, сколько потребовал, а книги сжечь… Тот же Боярин мне сказывал, что у него был брат, который имел большую склонность к языкам иностранным, но не мог открыто учиться им; для сего тайно держал у себя одного из Немцев, живших в Москве; нашел также Поляка, разумевшаго язык Латинский; оба они приходили к нему скрытно в Русском платье, запирались в комнате и читали вместе книги Латинския и Немецкия, которыя он успел приобресть и уже понимал изрядно⁴…

[Среди рынка] я видел одно орудие, которое заряжается сотнею пуль и столько же дает выстрелов; оно так высоко, что мне будет по плечу; а пули его с гусиныя яйца⁵…»97.

Адам Олеарий (30-е годы XVII в.): «Жилые строения в городе (за исключением домов бояр и некоторых богатейших купцов и немцев, имеющих на дворах своих каменные дворцы) построены из дерева или из скрещенных и насаженных друг на друга сосновых и еловых балок… Крыши крыты тесом, поверх которого кладут бересту, а иногда – дерн. Поэтому-то часто и происходят сильные пожары: не проходит месяца или даже недели, чтобы несколько домов, а временами, если ветер силен – целые переулки не уничтожались огнем…

Те, чьи дома погибли от пожара, легко могут обзавестись новыми домами: за Белой стеной на особом рынке стоит много домов, частью сложенных, частью разобранных. Их можно легко купить и задешево доставить на место и сложить…

Улицы широки, по осени и в дождливую погоду очень грязны и вязки. Поэтому большинство улиц застлано круглыми бревнами, поставленными рядом; по ним идут как по мосткам¹…

[Русские] очень почитают длинные бороды и толстые животы, и те, у кого эти качества имеются, пользуются у них большим почетом. Его царское величество таких людей из числа купцов назначает обыкновенно для присутствия при публичных аудиенциях послов, полагая, что этим усилено будет торжественное величие [приема]. Усы у них свисают низко над ртом²…

У женщин, в особенности у девушек, башмаки с очень высокими каблуками: у иных в четверть локтя длиною; эти каблуки сзади, по всему нижнему краю, подбиты тонкими гвоздиками. В таких башмаках они не могут много бегать, так как передняя часть башмака с пальцами ног едва доходит до земли³…

Когда наблюдаешь русских в отношении их душевных качеств, нравов и образа жизни, то их, без сомнения, не можешь не причислить к варварам…

Большинство русских дают грубые и невежественные отзывы о высоких, им неизвестных, натуральных науках и искусствах в тех случаях, когда они встречают иностранцев, имеющих подобныя познания. Так они, например, астрономию и астрологию считают за волшебную науку. Они полагают, что имеется что-то нечистое в знании и предсказании наперед солнечных и лунных затмений, равно как и действий светил…

Хотя они и любят и ценят врачей и их искусство, но, тем не менее, не желают допустить, чтобы применялись и обсуждались такие общеупотребительныя в Германии и других местах средства изучения врачевания, как анатомирование человеческих трупов и скелетов; ко всему этому русские относятся с величайшим отвращением⁴…

Что касается ума, русские, правда, отличаются смышленостью и хитростью, но пользуются они умом своим не для того, чтобы стремиться к добродетели и похвальной жизни, но чтобы икать выгод и пользы и угождать страстям своим. Поэтому они, как говорит датский дворянин Иаков (так именует себя в своем «Hodaeporicon Ruthenicum» посол короля Фридриха II датскаго), люди «хитрые, смышленные, упорные, необузданные, недружелюбные и извращенные – чтобы не сказать – безстыдные, склонные ко всякому злу, ставящие силу на место права и отрешившиеся – верьте мне – от всяких добродетелей». Ведь они сами доказали ему: они лукавы, упрямы, необузданы, недружелюбны, извращены, безстыдны, склонны ко всякому дурному, пользуются силой вместо права, распростились со всеми добродетелями и скусили голову всякому стыду.

Их смышленость и хитрость, наряду с другими поступками, особенно выделяется в куплях и продажах, так как они выдумывают всякие хитрости и лукавства, чтобы обмануть своего ближнего. А если кто их желает обмануть, то у такого человека должны быть хорошие мозги. Так как они избегают правды и любят прибегать ко лжи и к тому же крайне подозрительны, то они сами очень редко верят кому-либо; то, кто их сможет обмануть, они хвалят и считают мастером⁵…

Все они, в особенности же те, кто счастьем и богатством, должностями или почестями возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, чего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками. Подобно тому, как они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной страны, также точно полагают они, что ни один государь в мире не может равняться с их главою своим богатством, властью, величием, знатностью и достоинствами⁶…

Они вообще весьма бранный народ и наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы. На улицах постоянно приходится видеть подобного рода ссоры и бабьи передряги, причем они ведутся так рьяно, что с непривычки думаешь, что они сейчас вцепятся друг другу в волосы. Однако, до побоев дело доходит весьма редко, а если уже дело зашло так далеко, то они дерутся кулачным боем, и изо всех сил бьют друг друга в бока и срамныя части…

При вспышках гнева и при ругани они не пользуются слишком, к сожалению, у нас распространенными проклятиями и пожеланиями с именованием священных предметов, посылкою к чорту, руганием «негодяем» и т. п. Вместо этого у них употребительны многия постыдныя, гнусныя слова и намешки, которыя я – если бы того не требовало историческое повествование – никогда не сообщил бы целомудренным ушам. У них нет ничего более обычнаго на языке: как «бл… нъ с..ъ, с… нъ с..ъ, собака,.б т… м. ть,.б..а м. ть», причем прибавляется «в могилу, in ipsius, in oculos», и еще иныя тому подобныя гнусныя речи. Говорят их не только взрослые и старыя, но и малыя дети, еще не умеющие называть ни Бога, ни отца, ни мать, уже имеют на устах это:». б. т… м. ть» и говорят это родители детям, а дети родителям⁷…

Искать у русских большой вежливости и добрых нравов нечего: и та и другие не очень то заметны. Они не стесняются во всеуслышание и так, чтобы было заметно всем, проявлять действие пищи после еды и кверху и к низу. Так как они едят много чесноку и луку, то непривычному довольно трудно приходится в их присутствии. Они потягивались и рыгали – может быть, против воли этих добрых людей – и на предшествовавших тайных аудиенциях с нами.

Так они не сведущи в хвальных науках, не очень интересуются достопамятными событиями и историю отцов и дедов своих и вовсе не стремятся к знакомству с качествами чужих наций, то в сходбищах их ни о чем подобном и не приходится слышать. Не говорю я при этом, однако, о пиршествах у знатных бояр. Большею частью их разговоры направлены в ту сторону, куда устремляют их природа и низменный образ жизни: говорят они о разврате, о гнусных пороках, о неприличностях и безнравственных поступках, частью ими самими, частью другими совершенных. Они разсказывают разныя посдыдныя басни, и кто при этом в состоянии отмочить самыя грубыя похабности и неприличности, притом с самой легкомысленной мимикой, тот считается лучшим и приятнейшим собеседником. То же направление имеют их танцы, часто сопровождаемые неприличными телодвижениями.

Они так преданы плотским удовольствиям и разврату, что некоторые оскверняются гнусным пороком, именуемый у нас содомиею, при этом употребляет не только pueros muliebria pati assuetos (как говорит Курций), но и мужчин, и лошадей. Это обстоятельство доставляет им потом тему для разговоров на пиршествах. Захваченные в таких преступлениях не наказываются у них серьезно…

«Они сняли с себя всякий стыд и всякое стеснение», – говорит многократно уже называвшейся нами датский дворянин Иаков. Мы сами несколько раз видели в Москве, как мужчины и женщины выходили прохладится из простых бань, и голыя, как их Бог создал, подходили к нам и обращались к нашей молодежи на ломанном немецком языке с безнравственными речами. К подобной распутной наглости побуждает их сильно и праздность; ежедневно многия сотни их можно видеть стоящими праздно или гуляющими на рынке или в Кремле. Ведь и пьянству они преданы более, чем какой-либо народ в мире… Я припомню по этому поводу, что разсказывал мне великокняжеский переводчик в Великом Новгороде: «Ежегодно в Новгороде устраивается паломничество. В это время кабатчик, основываясь на полученном им за деньги разрешении митрополита, устраивает перед кабаком несколько палаток, к которым немедленно же, с самаго разсвета, собираются чужие паломники и паломницы, а также и местные жители, чтобы до богослужения перехватить несколько чарок водки. Многое их них остаются и в течение всего дня и топят в вине свое паломническое благочестивое настроение. В один из подобных дней случилось, что пьяная женщина вышла из кабака, упала на улицу и заснула. Другой пьяный русский, проходя мимо и увидя женщину, которая лежала оголенная, распалился распутною страстью и прилег к ней, не глядя на то, что это было среди бела дня и на людном месте. Он и остался лежать с нею и тут же заснул. Много молодежи собралось в кружок у этой пары животных и долгое время смеялись и забавлялись по поводу их, пока не подошел старик, накинувший на них кафтан и прикрывший этим их срам⁸…

Также легко встретить и пьянаго попа и монаха, как и пьянаго мужика. Хотя ни в одном монастыре не пьют ни вина, ни водки, ни меда, ни крепкаго пива, а пьют лишь квас, т.е. слабое пиво или кофент, те не менее монахи, выходя из монастырей и находясь в гостях у добрых друзей, считают себя в праве не только не отказываться от хорошей выпивки, но даже сами требуют таковой и жадно пьют, наслаждаясь этим до того, что их только по одежде можно отличить от пьяниц-мирян…

Они также являются большими любителями табаку и некоторое время тому назад всякий носил его при себе: бедный простолюдин столь же охотно отдавал свою копейку за табак, как и за хлеб. Когда, однако, увидели, что отсюда для людей не только не получалось никакой пользы, но, напротив, проистекал вред (на употребление табаку не только у простонародья, но и у слуг и рабов уходило много времени, нужнаго для работы; к тому же, при невнимательном отношении к огню и искрам, многие дома сгорали, а при богослужении в церквах перед иконами, которыя должно было чтить лишь ладаном и благовонными веществами, поднимался дурной запах), то, по предложению патриарха, великий князь в 1634 г., наряду с частными корчмами для продажи водки и пива, совершенно запретил и торговлю табаком и употребление его. Преступники наказывались весьма сильно, а именно – расчленением носа [вырыванием ноздрей] и кнутом. Следы подобнаго наказания мы видели и на мужчинах и на женщинах⁹…

Рабами и крепостными являются все они. Обычай и нрав их таков, что перед иным человеком они унижаются, проявляют свою рабскую душу, земно кланяются знатным людям, низко нагибая голову – вплоть до самой земли и бросаясь даже к ногам их; в обычае их также благодарить за побои и наказания. Подобно тому, как все подданные высокаго и низкаго звания называются и должны считаться царскими «холопами», то-есть рабами и крепостными, также точно и у вельмож и знатных людей имеются свои рабы и крепостные работники и крестьяне. Князья и вельможи обязаны проявлять свое рабство и ничтожество перед царем еще и в том, что они в письмах и челобитных должны подписываться уменьшительным именем, то-есть, например, писать «Ивашка», а не Иван, или «Петрушка, твой холоп». Когда и великий князь к кому-либо обращается, он пользуется такими уменьшительными именами. Впрочем, и за преступления вельмож назначаются столь варварские наказания, что по ним можно судить о их рабстве. Поэтому русские и говорят: «Все, что у нас есть, принадлежит Богу и великому князю"¹⁰…

Что касается рабов или слуг вельмож и иных господ, то их безчисленное количество; у иного в имении или на дворе их имеется 50 и даже 100. Находящимся в Москве, большею частью, не кормят во дворах, но дают им на руки харчевые деньги, правда – столь незначительныя, что на них трудно поддержать жизнь; поэтому-то в Москве так много воров и убийц. В наше время не проходило почти ни одной ночи, чтобы не было где-либо кражи со взломом. При этом часто хозяина загораживают какими-нибудь вещами в комнате, и ему приходится оставаться спокойным зрителем, если он не достаточно силен, чтобы справится с ворами, не желает подвергнуть опасности жизни и видеть свой дом зажженным над собственною головою¹¹…

Не проходит ночи, чтобы на утро не находили на улицах разных лиц убитыми. Подобных убийств было много во время их великаго поста, но более всего в масляницу, в течении 8-ми дней до начала поста, так как в это время они ежедневно напиваются… Ночью горожане при подобных опасностях бывали очень немилосердны: например, слыша, как кто-либо страдает у окон их от рук разбойников и убийц, они не только не приходили на помощь, но даже не выглядывали из окон. Теперь, как я слышал, введен лучший порядок, а меняно на всех перекрестках ночью стоит сильная стража из стрельцов или солдат; при этом воспрещено, чтобы кто-либо без фонаря или иного огня появлялся на улицах, будь то пеший, конный или на поводе; кроме того, тут же допрашивают его о причинах выхода на улицу¹²…

В тех случаях, когда подобных господ рабы и крепостные слуги, вследствие смерти или милосердия своих господ, получают свободу, они вскоре опять продают себя вновь. Так как у них нет больше ничего, чем бы они могли поддержать свою жизнь, они и не ценят свободы, да и не умеют ею пользоваться¹³…

Насколько русские охочи до телеснаго соития и в браке и вне его, настолько же считают они его греховным и нечистым. Они не допускают, чтобы при соитии крестик, вешаемый при крещении на шею, оставался на теле, но снимают его на это время. Кроме того соитие не должно происходить в комнатах, где находятся иконы святых; если же иконы здесь окажутся, то их тщательно закрывают.

Точно также тот, кто пользовался плотскою утехою, в течение этого дня не должен входить в церковь, разве лишь хорошенько обмывшись и переодевшись в чистое. Более совестливые в подобном случае, тем не менее, остаются перед церковью или в притворе ея и там молятся…. Женщины считаются более нечистыми, чем мужчины; поэтому они во время обедни встречаются не в самой церкви, но, большей частью, впереди, у дверей ея¹⁴»98.

Резюмируя вышеизложенные впечатления иностранцев о русском народе и в особенности московитах можно обобщить, что выстроенная система Московии воплощала свое значение условия лучшести, в свою очередь означающее величину, в которой заложено ступенчатое устройство, с большим почитанием старины и с большим боязливым подозрением к прогрессу, с душком омерзения к нижестоящему и подобострастное подхалимство к вышестоящему, с состоянием всеобщего невежества, суеверия и скупердяйства, больше боящегося сурового наказания за беззаконие, чем пресечение беззакония по мотивам нравственных устоев. Поэтому положение дикости, дикой иерархичности, здесь оказалось прописанным аксиоматичным базисом. Поэтому здесь всех находившихся на вершине лестнице счастья волновало только состояние его личного достоинства – высший свет смотрел свысока на простолюдин, а великий князь в сравнении с собой высший свет опускал до простолюдин: смешно сказать, запрещал строить дома из тесанных бревен, боялся, что народ поймет примитивные книжки и обретет мудрость выше его. То есть для великого князя его личное достоинство было самоцелью. Но он был лишь частицей всех, для которых личное достоинство было самоцелью. Поэтому, в основном прозябая в бедности, порой еле сводя концы с концами, здесь все существовали не для поддержки друг друга (хотя и предусматривалась некоторая помощь оказавшимся в большой беде), а для получения выгоды друг от друга. Такая система изначально склонна к развалу и может устойчиво существовать только в условии всеобщей боязни (истерии), т.е. тирании первого лица. Как только тирания исчезает, исчезает и система. Яркое подтверждение тому это тиранское становление Московии, пиковое воплощение которого произошло в Иване Грозном, затем, по инерции, продолжавшееся неплохое развитие до Смутного времени, а после, приходом стороны умеренных (поскольку все помнили уроки Смутного времени), все четче обозначались тенденции разложения, закончившиеся, стремившегося к какому-никакому прогрессу, отвержением Петром I боярской столицы. Ни в России, ни в Москве, больных гомосексуализмом (степенью проявления животных наклонностей, т.е. встраиваемостью в природу) было не больше, чем в Западной Европе, но средний культурный уровень общества, волнами исходивший от центра на окраины мировоззрением всеобщей справедливости, что везде воспринималось за аксиому мироздания, встречая приветливо и даже более подкрепляя московское веяние своей энергетикой, был значительно ниже, чем на Западе. Те ругательства, которые там считались непристойными, здесь были привычным оборотом речи, как и пошлые, скабрезные шутки99, если на Западе подвыпившие, в общем и целом, находились в состоянии адекватности, то в России пьяные валялись возле кабаков. Аналог истории становления и отвержения Москвы произошел в XX в. – суровостью сталинизма (примерно воплотивший ленинизм-марксизм) тиранство советской системы было доведено до пиковой фазы, а затем пошло смягчение режима, и вначале, так же по инерции, наблюдался период хорошего хрущевского развития, экономический подъем, но дальше политическая умеренность, даже несмотря на некоторый возврат к чистоте советской системы, стала причиной тенденции всеобщего разложения и распада СССР: истерика ушла, ушел и порядок, разума же здесь никогда не было.

ГАРМОНИЯ

Рис.5 Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Во времена, когда Русь была повержена монголами и долгое время находилась в состоянии зависимости, приостановивший торговый и культурный обмен ее с другими частями света, на Западе, происходила эпоха Возрождения, Ренессанса, возврат к античному миру, его философии и архитектуре, давшему этому новое развитие. Другим важнейшим этапом существования европейской цивилизации в X – XIII вв. стало формирование современных государств. Так, в Англии в 1215 г. была принята первая конституция – Великая хартия вольностей, а в 1265 г. – появился парламент. Во Франции при Филиппе Красивом (1285—1314 г.п.) были созваны Генеральные штаты, наделенные законосовещательными функциями, в Германии при Максимилиане I в XV в. создается Имперский сейм – Рейхстаг. Пронизанная мистикой философия, в том числе и христианская, во многом склоняется к светскому характеру, прославлению человека и его дел, от чего получила название гуманистической (от лат. «humanus» – человеческий), – матриархальный дух «единства противоположностей» начинает прославлять человека, т.е. выделять его из всего животного мира, копируя тем Бога-Творца, у Которого человек – венец творения, но под своим прежним вектором, – человек – высокое достоинство природы, подчеркивая тем его превосходящее состояние и удерживая последователей дальше в системе гармонии, – если в Боге человек это элемент природы с повышенными возможностями, то в мистицизме – в состоянии супер. Гуманистические идеалы, смешанные с христианством, и от того в целом не в полную силу проявленные на Западе давали иллюзию милостивости, становились как бы вторым христианством, красивой выдумкой борющихся с Богом и разуверившихся в христианскую церковь (как правило, монашеского уклона) людей.

Для последователей идеи Просвещения гуманизм подразумевается положительной формой, – гуманизм вообще произвёл подмену понятий, где «человеческий» стало явлением сплошной позитивности до выражения высокой комплиментарности, а все его негативные качества были отнесены к разряду дикой природе зверей, в которую человек своим вхождением не входит, и соответственно, имением не имеет. Поэтому для людей (относящих себя к европейской светскости) гуманизм представляется идеалистической формулой – будем жить правильно, т.е. хорошо, т.е. дружно, помогая друг другу для общего благополучия. Но в подавляющем факторе мира ущербного благословения система гуманизма разворачивается в полную силу, проявляет все свои свойства – быть человеческим, со всеми его качествами (это то же самое, как фактор поведения, например, собаки по-собачьи). Поэтому, когда «хорошо» ограничено, гуманизм означает несколько иное – повезло тому, кто оказался в хорошем месте, «под солнцем». Продолжая эту цепочку, вскрывается настоящая подноготная этой системы, – воспользоваться возможностями, чтобы оказаться в хорошем месте – воспользоваться приемами хитрости, ловкости, лживости, наконец, прямого силового давления на конкурентов, чтобы оказаться в хорошем месте – любыми способами и средствами захватить «тепленькое местечко», оградить себя и свое благополучие от любых посягательств, вплоть до зачистки «всё и вся», способное иметь свое отдельное мнение, уничтожения всех заподозренных в недружелюбие, не ставших благодарными рабами. Исходя из приведенной цепочки отношений система гуманизма раскрывается объектом сил обмана – пропагандируя и предполагая высокие человеческие идеалы, гуманизм, своим идеалистическим положением прекрасно сформулированное М. Горьким – «все в человеке, все для человека» помимо установки «своя рубашка ближе к телу» ставит объект самодостаточности в состояние гордости, чувства превосходства и эгоизма (что открыто приветствуется гуманистами – «и поднялся во всей гордости своей, во всей своей прелести мысли и чувства» (М. Горький, «На дне»), несет все низменные проявления человеческой природы, с внешней иллюзорностью хорошего и доброго начала является системой духовного бандитизма, которая, рано или поздно, неизменно переходит в реальное проявление. Система гуманизма может быть вполне успешна в небольшом племенном устройстве, когда все члены общества знают друг друга, видят, кто, чем живет, т.е., иначе сказать, присутствуют соседские отношения и абсолютнейший контроль всех за всеми – иначе говоря, примитивная прозрачность исходящая из самого фактора простоты условия, и, конечно, с более-менее адекватным его главой, но в масштабном обществе, где отдельный человек находится в большей закрытости, когда невозможно за всеми уследить, людьми со своими стремлениями, страстями, элементы системы нацеленной на свободу, входившая, таким образом, в фазу хаоса и скрепляющаяся своей противоположностью – централизованностью, это устройство разделяется на два лагеря – гуманизма верхов, сильных мира, и гуманизма низов, и эти два вида гуманизма, несмотря на как бы единую цель – общего благородства и благоденствия, исходя из положения вещей ограниченного благословения, точнее сказать, самоограничения от духа величины, выстраивавший природу целостности-крепости от мира предложения, рано или поздно абсолютно противонаправляются с вытекающими отсюда последствиями в виде бунтов, переворотов, революций.

Следует отметить присутствие в гуманизме фундаментального фактора «единения противоположностей», т.н. гармонии. Но в единении нет противоположностей, а в противоположностей нет единения – это противоречие, т.е. «0», поэтому, с одной стороны, такое положение существует волшебным образом только в гармонии, которой в действительности нет, а с другой, поскольку настоящей противоположности не может быть принято, – целостность не может разорваться, а нецелостность стать целостностью, – даже в природе «единения противоположностей» противоположность не отличается от другой противоположности и поэтому вся картина представляет лишь фактор множительности одной по природе состояний, существует иллюзорным образом бизеркального отражения.

В мире творческого начала дух противодействия, т.е. тормоза, что значит гармония, выдает себя за милого безобидного зайчика и даже мудрое произведение Божественного искусства, но при анализе ее качеств открывается природа темной бездны с замашками всепожирающего хищника.

Хитрец выдает «единение противоположностей» за Божественное единение всего мироздания. То есть, настоящее единение это когда нет противоположностей, а противоположностей нет тогда, когда нет целостностей, т.е. система (ы) разрывается, и, таким образом, единение есть результат единения с Богом, который одаривает. В гармонии же все наоборот, «единение противоположностей» происходит в результате закупоривания систем, создавая ситуацию, при которой, под общим видом дружелюбности и милостивости, но временной необходимости, а потому по русской поговорке – «в добровольно-принудительном порядке», силы вытягиваются из составляющих для их же последующего объединения. Поэтому в результате единения первого случая происходит быстрое движение вперед, а в результате второго случая – как говорится – «шаг вперед и два назад». Можно привести показательный пример. Две руки человека это две разные части одного тела, т.е. все это одно тело. Но с точки зрения гармонии руки это противоположности, т.е. отгородившиеся настолько, что превратились в суперличности, поэтому каждая из них сама по себе, и поэтому в гармонии, по русской пословице, «правая рука не знает, что делает левая», и тем более не указ друг другу, и поэтому здесь требуется объединительный момент, чем и является общее тело, как третья суперличность в цепкой связи с обоими заставлявшая соблюдать вынужденные условия совместного пребывания. Или, можно привести пример иначе. Настоящее единение это автомобиль и водитель, образно говоря, с мозгами, а лживое, это автомобиль и водитель с преобладанием животных рефлексов. Целостность как бы и там и там, но в одном случае она с мозгами и потому является нецелостностью, а дисгармонией и творческим процессом, где мысль не потакает нервной замкнутой системе человека и потому ее разрывает, в результате чего движение происходит соразмерно здравомыслию дающееся от Бога, а в другом, мыслительный дар не выходит за рамки обслуживания нервной системы, конструируя, таким образом, целостность системы, т.е. людей в структуре материи, без сознания (примитивного сознания), представляется процессом зацикливания, где, с одной стороны, происходит ублажение нервно-рефлексной системы движением достоинства сильного рефлекса, а с другой, любой самый сильный рефлекс неизбежно затухает, поскольку в гармонии, с одной стороны, величина силы рефлекса наталкивается на противоположную величину силы рефлекса, а с другой, поскольку вообще вся система стремится к покою и экономит свою энергию. Точкой экстремума последнего примера можно назвать единение деталей автомобиля, соответственно, революционным процессом становления упорядоченности из хаоса, что с позиции гармонии одновременно является и процессом движения, или, абсолютным экстремумом, два автомобиля, процесс единения которых должен вывести на новый уровень их способностей.

Гармония, как позиция природы величины, представляется сочетанием-согласием (сказал бы лирик или хитрец), уравновешиванием (по мнению практика-техноря) сил и законов. Поэтому гуманизм – это давление закона. Но по своей природе закон эгоистичен – закон мертв и не имеет внутренних сдерживающих рамок, он представляет собой ограниченность и зависит от того, кто его установил, и потому природа закона преходящая, смертная, и потому закон преследует цель отдаления свей кончины до бесконечности, – вследствие этого он стремится распространить свою власть до бесконечности, иначе говоря, целостность всегда голодная. Это внутренняя составляющая духа гуманизма. Поэтому чем больше личность или общественная система вовлекается в гуманистические идеалы единения, тем сильнее становится не обществом согласия, закона, где все по закону, а обществом природы закона, где эгоизм расцветает пышным цветом, а властный – доминирует над здравомыслием… P.S.: – так что властитель хочет быть выше всех законов, даже собственных, как бог, к чему стремятся и все остальные… – здесь всё не в терпёж, и в то же время в бесконечном терпении.

Мир сложности это мир динамики, мир простоты менее динамичный – тормознутый, поэтому состояние благоуспешности в примитивном обществе более растянуто во времени, создавая иллюзию верности мировоззрения целостности бытия, поэтому гуманизм в примитивном обществе торжествует и всемирная человеческая история этому наглядное подтверждение, когда на раннем этапе своего существования племена были подвержены поклонению различным культам-идолам с центральной идеей благоденствия общины, достигаемое через принцип сбалансированного единения и его устойчивости в факторе труда. Именно поэтому силы мистицизма культивируют идею старины как благоденственное время состояния тормоза, сотрудничества человека и Люцифера через связку идол-гармония (единение-согласие), гармония в племенном устройстве, гармония племени с окружающим его миром и наглядным идолом, символизирующим эти отношения. Именно поэтому гуманистические системы, в затворнической ограниченности, и в неустойчивости предчувствующие свою кончину, стремятся к распространению, а достигнув огромных размеров (империй) становятся не в состоянии удержать примитивным устройством, старым мировоззрением, состоянием покоя, размеры своего государства, рушатся, – гуманизм либо настраивается на военный уклад и поглощает, либо его поглощают внешней системой гуманизма, либо превращается в гнилое покойственное общество, так называемое «единения противоположностей», «верхов» и «низов», где «верхов» хоть и меньше, но один стоит десятерых из «низов» и потому прекрасно уравновешивается, и рассыпается, либо достаточно неплохо сохраняется в деревенском укладе, небольших городах с деревенским укладом (например, у Аристотеля полис в идеале должен быть не более 10 000 человек), выжидая, когда пробьет его час к распространению… P.S.: Природа целостности стремится к гармонии, т.е. к бесконечности, достигнув чего обретает абсолютный покой – резвость целостности иллюзорна, ее цель – покойственный сон.

Исходя из составной части Вселенной – силы, гармония, соответственно, гуманизм, представляет собой фактор энергетического сбалансирования, уравновешивающей проявления сил прямо или косвенно противонаправленных. Человеку, смотрящего на мир «со своей колокольни», кажется, что гармония это пик, наилучшее состояние, к которому нужно стремиться, точно так же как для насекомых вожделенна зажженная в темноте лампочка. Но, видимо, еще никто не подумал (или, не осмелился подумать), что само уравновешивание это смерть движению и развитию (процессу создания и формирования нового), т.е. уравновешивание – это покой, а, кроме того, фактор независимости – себявозвышения – и замкнутости, и, соответственно, застой, поэтому в мире движения и развития смерть самой системы «Гармония». Уравновешивание ведет к затуханию причин, вызывающих изменение, т.е. гармония это аксиома состояния покоя (буддистская нирвана), а творчество – дисгармония, т.е. когда нарушается уравновешивание, появляется нечто выходящее из устоявших, привычных рамок. Общая же замкнутость гармонии ведет к отставанию от незамкнутых на себе систем, деградации и верной смерти (или, тем или иным реформам, выхода из собственной гармоничности, ложных или явных). Другими словами, мир – это не когда «+» равен «—», а, наоборот, когда эти величины не совпадают, вследствие чего происходит изменение мира, а поддерживающей опорой этих величин, этого негармоничного взаимодействия в состоянии стабильности выступает третья сила – заинтересованность Бога-Творца. P.S.: Мир это не фантазии спящего мозга, не сон летаргический, но пробуждающая реальность.

Можно привести пример: день и ночь сменяют друг друга вовсе не потому, что они находятся в гармонии между собой – когда произойдет их уравновешивание, то для стороны дня наступит вечный день, для стороны ночи – вечная ночь, все остановится (а поскольку остановка одной величины в цепной реакции влечет остановку всего существующего, то это есть выражение величины «0» – гармонии Бытия, поэтому все исчезнет, Вселенная исчезнет), – и не из-за борьбы друг с другом – вообще, они не одухотворены, не имеют ни целей, ни характерности, – а, наоборот, их смена проистекает в результате движения-изменения, являвшееся следствием негармоничности. День и ночь лишь отдельные факторы, но их удачное совмещение (чередование) выявляет тонкую подгонку механизма движения под названием Бытие.

Позиция уравновешивания в гармонии ведет к положению равенства всех частей бытия, а равенство частей бытия ставит человека в положение равенства с природой, т.е. человек как часть природы, не лучше и не хуже любого элемента, что в природе эгоизма величественности величины приобретает позицию негатива, – человек – всего лишь один элемент в истории природы, Вселенной, всего лишь ничтожный организм, – тогда как Бог (весь смысл Библии) говорит, что человек это венец творения, – отсюда происходит вытекающее положение о необходимости быть в гармонии с миром, слияние с природой, т.е. идет незаметное перетягивание, Божий венец превратить в малозначительный элемент – человек как обычное животное, – в человеке Бог заложил потребность в творчестве, а сатана стремится затереть суетой эту творческую потребность, убить необходимостью, полет мысли зажать приземленностью, представляя необходимость эталоном существования общества (к примеру, по русской поговорке – «где родился, там и пригодился», т.е. нужен как фактор решения вопроса, как винтик природы, и не более, т.е. ни как неповторимая в творчестве личность): если Бог изливает милость, то сатана вкладывает заинтересованность по необходимости, поэтому история противостояния Люцифера Богу представляет собой противостояние эгоизма справедливости (уравновешивание сил справедливости) милости.

Мир является замысловатой конструкцией приспособления одного к другому, следовательно, у сложной конструкции должен быть умелый конструктор – Бог-Творец, который замыслом производит соединение, объединение-единение всех частей Бытия. Однако в позиции мистицизма процесс единения-конструирования, если так можно сказать, принимает степень, «опережающее» Бога, бесконечной сложности, суперсложностии, где приспособление является не приспособлением, или, иначе говоря, единение в гармонии это приспособление не приспособляемого, здесь единение, поистине, является изящным произведением искусства волшебной палочки.

С позиции быть дитём Бога все люди являются братьями и потому они равны во всех правах, с позиции же гармонии наоборот, все элементы вначале равны между собой, а, соответственно, значит они братья. Поэтому, как в зеркальном отражении мира Бога-Творца, в гармонии всегда «телега находиться впереди лошади», что прекрасно отображено пословицей русской атмосферы.

Положение равенства перед Богом не означает равенство между собой, которое состоянием неравенства наделяется свойственными для каждого элемента отдельными талантами. Однако это положение существует и в гармонии, когда все её элементы равны перед лицом гармонии, и в то же время различны по степени своей величинности, наделяя момент различности таким же фактором талантности. Поэтому гармония копирует произведение Бога-Творца со всей своей возможности бесконечной маскировки, а вылезающие несоответствия старается не замечать позицией безразличности.

Гармония является эталоном равенства во всех отношениях, в том числе и нравственно-духовных. Поэтому главный девиз гармонии – толерантность, вследствие чего здесь допустимо всё, и потому эта система представляет собой хаос состояния «0», что, в свою очередь, является противоположностью, присутствующей в «единстве противоположностей», цементирующего единоличия.

Состояние целостности является формой сложноустроенности примитивизма, когда величина состоит из величиной бесконечности, с одной стороны, с другой, тем являясь копирующим свойством Бога в Его сложноустроенности, поэтому если Бог – Истина, то величина заявляет о собственной истинности, но в действительности несет природу тени, антиистинности, и поэтому последователи гармонии пропитаны бандитскими наклонностями – там все (копирующее Бога) говорят о правде, и все склонны к неправде. Поэтому, по русской поговорке, « здесь говорят одно, подразумевают другое, а делают третье». У русских на этот счет сложилась ещё и другая своеобразная похвально-понимающая поговорка – «быть у колодца и не напиться».

Целостность – это явление идеализма абсолютного уравновешивания плюса с минусом, т.е. такого состояния, которого в природе не существует, поэтому здесь царствует состояние супер, которое, в свою очередь, «единством противоположностей» открывается образом полнейшего идиотизма.

Гармония культивирует личностное начало, причем если гармония это состояние супер, то личностное начало тоже в степени супер, т.е. безумства, поэтому в гармонии царит культ личности, по своему копируя тем творческое начало дисгармонии, но в отличие от дисгармонии личностное начало гармонии базируется главным образом на достоинстве-силе или покровительстве более сильной структуры гармонии, следствием чего является устойчивость системы, в отличие от творческой природы, где само творчество является показателем устойчивости. Поэтому гармония это в первую очередь сила, силовое решение проблемы, что является бандитсвующей наклонностью, откровенным бандитизмом со структурой управления с главарем-паханом на ее вершине.

Все что не делается в гармонии, все является следствием одной цели – сохранение устойчивости, т.е. энергии, что, в свою очередь, лучше всего осуществляется в ее увеличении. Знакомство же с сильным (заискивание, угодничество) является хорошим способом такого сохранения или приумножения своих сил, поэтому гармония стремится к связям т.с. по блату, отражая тем картину стремления человека (общества) обойти правила установленные Богом, – однако состояние блата может быть только у немногих, поэтому все остальные, ругая блатных, завидуют им.

В структуре гармонии любой вид управления несет оттенок лживости, приобретает вид существования по блату, или откровенно бандитствующего характера. В централизации это связка своих людей, т.с. пахана и его особо близких дружков (а те по нисходящей своих, а если и не своих, то в прямой зависимости, чтоб не отличались от своих), весь остальной люд представляется благодатной средой для благоприятного пребывания бандитствующей группировки (и семейников «пахана», которые, в свою очередь, постепенно размывают этот т.с. светлый облик «авторитета», выделенный «Небесами»). В масштабе больших образований паханом становиться сам ставший, таким образом, стольный город. Армия чиновничества, феодалов, предпринимателей выгодных сфер и отраслей – «братками», которые во главе с «паханом» пребывают в благодатной, т.е. легкой и дешевой среде своего существования, как правило, находившейся в природных ресурсах, дешевом труде (дармовом в виде рабства, крепостничества, колоний), в повышенных налогах (которые фактически мало отличаются от дани) с подвластной территории, коррупционно-кормленческой форме устройства общественно-властных отношений. Несмотря на кажущиеся плюсы взаимной выгоды принципа достоинства, гарантирующие хорошую устойчивость подобных систем, исторический срок их ограничен зыбкостью стабильности от недовольства основной массы элементов, что рано или поздно приводит к смутам, переворотам, бунтам, революциям, или захватами иноплеменниками по причине слабости от общей недоразвитости: система «ты мне, я тебе» находиться в замкнутом состоянии и потому является ограниченностью, вследствие чего она всегда страдает упадком сил, энтропией, – парадокс гармонии в том, что в системе своих никто не говорит правду (лишь только малую), и приходит время, когда у главного «авторитета» теряется ориентир.

С другой стороны, если некая система находится в разорванном состоянии и происходит увеличение её возможностей (устойчивость, мощь, творчество) вследствие выхода её устройства за рамки примитивности образа взаимовыручки, гармония тут как тут, и со своей позиции она трактует это изменение волшебной формулировкой, что развитие есть условие совмещения «единства противоположностей» (сбалансированности сторон интересов). Когда же данное положение она начинает воплощать в действительность, в погоне за обретением мощи её соседями, то всё происходит до наоборот, система впадает в состояние абсолютного тормоза или её бешенной асимметрии – хаоса, из которого, если полностью не разваливается, она проваливается в очередные периоды смен покоя и хаоса, в переходных промежутках, перенимая технический опыт передовых систем, достигая следующей ступени технической мощи, в свою очередь, преподнося эту догонялочку принципом развития, параллельно совмещая всё это с ажиотажным характером (эгоизма гармонии) постановки вопроса ребром о достижении скорости развития обеспечивающей обгон неидеальных догоняемых при посредстве абсолютной идеальности способа совмещения «единства противоположностей», что в целом для гармонии является эталоном существования её феномена всеобщего саморазвития.

Равенство в гармонии является фактором идеализма существования всеобщей благоуспешности. Поэтому гармония радеет за демократический принцип. В гармоничной демократии структура бандитизма приобретает форму масштабности, т.е. когда все общество надеется уйти от фактора Божественного благословения, т.е. выйти из состояния не благословения. Подобная форма живет в иллюзиях спасения через многомыслие, а в усложняющейся системе через всеобщую коррупционность к отдельному представителю, выдвигает надежды обмануть на их взгляд немногочисленных особо коррупционных хитрецов своего общества для всеобщего процветания, соответственно – обмануть самих себя. В последнем случае исключительная близость растягивается на всех и потому становится явлением всеобщей заинтересованности, т.е. всеобщей коррупционности по отношению к Богу, в следовании не в уповании на Него, а на себя, когда народ поддерживает некую личность (парламент, правительство) выбором, чтобы затем она по близкому знакомству или за страх не быть переизбранным оказывала поддержку своим избирателям. Здесь одна заинтересованность друг в друге – все винтики системы (фактически мало отличающейся от централизованности), здесь все стремятся перехитрить самых хитрых – общество хитрецов, ленивых и гордых, здесь работа ума затормаживается, входит в состояние рефлекса, у которого нет милости. И даже в идеале этот тип управления лишь растягивает нужду на все общество, даже в благоприятных природных условиях от заклинивания мозга, но не выходит из нее, поскольку благоденствие начинается там, где дается сверх необходимости, т.е. в даре, в милости (проецируемое в реальности действием мозгового прорыва).

Демократия, как состояние народного воззрения в чистом виде, т.е. концентрированной (зацикленной) на себе системой «единения противоположностей», представляет собой сумму ограниченного сознания, что в конечном результате является все той же ограниченностью лишь с более раздвинутыми рамками ограничения, где сознание старается понять окружающий мир и в своей масштабности обманчиво принимает утверждение, что все не могут ошибаться, считая за истину (полагаясь на общее мнение) представление о целостном устройстве Бытия. Поэтому народное правление, демократия – это вообще сброд бредовых идей, которые, их общей бандитствующей основой, поскольку необходима сила, наводившая элементарный порядок во всеобщем хаосе бреда, мастерски воплощает либо перевес грубой силы одной из сторон, либо более цивилизованное продолжение этой силы в виде равноудалённой для всех сторон интересов централизации. Поэтому в гармонии демократия, в усложняющемся мире, тяготеет к централизации, которая способна либо создать сильный кулак, но, состоянием бреда, за счет огромной цены народа, либо рассыпаться, не оправдав надежды, приводя в хаос все общество, отражением хаоса его сознания, – централизация является способом ухода от дикостей (тормознутости) демократии, но находившись в этой же природе величественной ограниченности со временем сама превращается в ещё более дикую форму образа пребывания.

Бог создал человека с потребностями больше необходимости, т.е. дисгармоничным, и, изначально проявив милость, поместил его не в жесткие рамки гармонии, а в богатую среду, т.е. дисгармоничной к человеку в позиции «+». В богатой среде, когда нет нужды в борьбе за выживание, гармония наиболее ярко отражает характер своей системы – превращается в покойственное состояние, тупеет. В момент каких-либо изменений, когда среда теряет привлекательность, гармония ищет инструмент спасения, причем самый дешевый – волшебную палочку, – развивает систему рабства, подсаживается на обмен-распродажу природных ресурсов, через не хочу занимается примитивным производством, видит спасение в спекулятивном капитализме, покидает насиженное место, в надежде подыскать более лучшее, нанимает войско для собственной охраны, или сама вооружается и проявляет агрессию, становится грабительским войском, занимается грабежом или воровством, наконец, для своей устойчивости она идет на централизованность или процент централизованности, – тупой может управлять тупыми, но самоуправление тупых выявляет ее слабое место – идеалистическая демократия, состоянием безмозглого твердолобого равенства, в спорах неповоротлива и беззащитна для угроз (особенно внешних; показательный пример тому период княжеской междоусобицы в русской истории, которую можно назвать княжеской демократией, и к чему она привела в столкновении с монголо-татарами).

Гармония оценивает своё состояние высшей степенью гениальности, но гениальность в «единстве противоположностей» равно тупизне, поэтому в системе гармонии тупость и гениальность не отличается друг от друга, и потому в гармонии тупой может управлять тупыми, что, в свою очередь, преподноситься гениальным управлением всеобщей средой лишь незначительно отсталой гениальности. В действительности система гармонии в творительной среде (в человеке, в человеческом обществе) не распадается лишь потому, что даже в уходе от Бога человек, даром Творца, не теряет мыслительно-творительных способностей, но лишь начинают превалировать личностно-эгоистические свойства. Управление в системе гармонии действует по принципу «повивальной бабки»: если не знаешь что делать и как делать, то надо просто быть жестче, а там, глядишь, используя элементарные навыки по приспособлению, что-нибудь и как-нибудь сладиться. То есть, принцип один – посильнее напугать, растолкать элементы, чтобы их движение ускорилось, и это ускорение дало бы толчок всеобщему ускорению системы. Сама гармония это обстоятельство рассматривает как копию Божественного принципа уничтожения греха, т.е. то, что не получилось. Но в отличие от Бога, Который уничтожает то, что не получилось, в гармонии состояние получилось и не получилось совпадает, и потому она слепа и не знает что нужно выкорчёвывать, и потому, тем более в стремлении обогнать Бога, она выкорчёвывает всех кто так или иначе попался под руку. P.S.: Бог делает «руками», гармония – «задницей».

Положение равенства в гармонии это аксиома. Но любое сообщество представляет собой сложное образование, требует знания и навыки до самых элементарных. Поэтому даже равенство сталкивается с потребностью наставления и направления следования. Но поскольку в гармонии все равны по способностям, то, как и в животном мире, функцию направляющего, особенного, берет на себя лучше ориентировавшийся в мире, более помнивший, т.е. старшинство. Поэтому гармония культивирует старшинство и старчество, – старшинство в истории человечества до последнего времени, президентской формы, было архиактуально, – и отвергает всем нутром, состоянием стабильности своего равенства, выделяющуюся способностями творческую дисгармоничность – живость ума. То есть гармония – это традиция стабильности позиции страха лишь бы не было хуже, отвергающая любое преобразование. Другими словами, гармония представляет собой мир застарелости, она реформируется только под нажимом силы, как отражение самой себя же, поскольку гармония есть фактор уравновешивания сил, т.е. она идет не на творческое преобразование, а на силовое копирование более сильных и устойчивых форм. P.S.: – но как можно скопировать творчество? – поэтому в результате получается лишь грубая с наименьшими затратами подделка… – либо под нажимом внешней силы, либо представ перед фактом окончательной потери достоинства, а соответственно, и устойчивости, либо, возможно, всё это суммируя, перспективу приобрести вид цивилизованности, в определенный период идти на быстрое и достаточно умелое копирование и даже примера прогрессивного творческого потенциала для всего мира антитворчества.

1 Чернышевский Н. Г. Полное собраний сочинений в пятнадцати томах. Худ. лит., Москва, 1950, стр. 923.

2 Ключевский В. О. Сочинение в девяти томах. Курс русской лекции. Ч. II. Под ред. В. Л. Янина. Послесл. и ком. В. А. Александров и В. Г. Зимин. Мысль, Москва, 1988, стр. 14.

3 Там же, стр.14.

4 Карамзин Н. М. Истрия государства Российскаго. Том IV. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 179.

5 Полное Собрание Русских Летописей. Том пятнадцатый. Тверская летопись. Тип. Леонада Демиса, СПб, 1863, стр. 415.

6 Полное Собрание Русских Летописей. Том восемнадцатый. Симеоновская летопись. Знак, Москва, 2007, стр. 90.

7 В. Н. Татищев. Собрание сочинений. Тома V и VI. История Российская. Части третья и четвертая. Ладомир, Москва, 1996, стр. 94.

8 Там же, стр. 94.

9 Там же, стр. 94.

10 Там же, стр. 94—95.

11 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV – XVI вв. Акад. Наук СССР, Москва-Ленинград, 1950, стр. 14.

12 Карамзин Н. М. История государства Российскаго. Том IV. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 252.

13 Полное Собрание Русских Летописей. Том десятый. VIII. Летописный сборник, именуемый патриаршею или Никоновскою летописью. Тип. Мин. Внутр. Дел, СПб, 1885, стр. 230.

14 Муравьев А. Н. Жития святых российской церкви. А также иверских и славянских. Месяц октябрь. Тип. III Отд. Соб. Е. И. В. канц., СПб, 1856, стр. 117—118.

15 Там же, стр. 118.

16 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV – XVI вв. Акад. Наук СССР, Москва-Ленинград, 1950, стр. 15.

17 Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен. Книга четвертая. Тип. Вейтбрехта, СПб, 1784, стр. 208.

18 Библиотека литературы Древней Руси. Том 6. Наука, СПб, 1999, стр. 208.

19 Полное Собрание Русских Летописей. Том восемнадцатый. Симеоновская летопись. Москва, Знак, 2007, стр. 118.

20 Скрынников Р. Г. Святители и власти. Лениздат, Ленинград, 1990, стр. 65.

21 Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 57—58.

22 Там же, стр. 60.

23 Л. Н. Гумилев. От Руси до России. АСТ, Москва, 2008, стр. 216.

24 Сказания и повести о Куликовской битве. Наука, Ленинград, 1982, стр. 15.

25 Там же, стр. 15.

26 Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 72.

27 Там же, стр. 72.

28 Там же, стр. 72.

29 Там же, стр. 75.

30 Там же, стр. 76.

31 Там же, стр. 78—79.

32 Библиотека литературы Древней Руси. Том 6. Наука, СПб, 1999, стр. 206.

33 Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 63.

34 Карамзин Н. М. История государства Российскаго. Том IV. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 300.

35 Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ея главнейших деятелей. Книга первая. Господство Дома Св. Владимира. X – XVI-ое столетия. Шестое издание. Литературный Фонд, СПб, 1912, стр. 168.

36 Русская историческая библиотека. Том шестой. Часть первая. Археографическая коммиссия, СПб, 1880, стр. 272.

37 Псковские летописи II. Выпуск второй. Акад. Наук СССР, Москва, 1955, стр. 42.

38 К. П. Ковалев-Случевский. Юрий Звенигородский. Великий князь Московский. Молодая гвардия, Москва, 2008, стр. 311.

39 Карамзин Н. М. История государства Российскаго. Том V. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 319.

40 Полное Собрание Русских Летописей. Том двадцать седьмой. Никаноровская летопись. Сокращенные летописные своды конца XV века. Языки славянских культур, Москва, 2007, стр. 270.

41 Полное Собрание Русских Летописей. Том двадцать третий. Ермолинская летопись. Тип. М. А. Александрова, 1910, стр. 147.

42 Скрынников Р. Г. История Российская IX – XVII вв. Весь мир, Москва, 1997, стр. 181.

43 Зимин А. А. Витязь на распутье. Мысль, Москва, 1991, стр.209—210. Носов пишет: «Именно тогда решался вопрос, по какому пути пойдет Россия: по пути подновления феодализма „изданием“ крепостничества или по пути буржуазного развития, пути для того времени более прогрессивному, а главное менее пагубному для крестьянства. Конечно, Россия XV – XVI вв. отнюдь не была передовой европейской страной (двухсотлетнее татарское иго сделало свое дело), но все же в ней как раз в этот период, вплоть до середины XVI в., наблюдается в целом такой интенсивный экономический подъем, который (при определенных благоприятных условиях) мог бы явиться началом весьма серьезных сдвигов во всех сферах ее жизни, сдвигов буржуазного, вернее предбуржуазного, свойства. Симптомы этого уже давали о себе знать еще в конце XV в., особенно на посадах и в черносошных районах страны. И если в России в результате „ивановой опричницы“ и „великой крестьянской порухи“ конца XVI в. все-таки победило крепостничество (в сфере социальной и не только крестьянской) и самодержавие (в сфере политической), то это отнюдь не доказательство их прогрессивности в условиях русской действительности XVI в. и уж тем более не результат „консервативности русского духа“, как это иногда повествуется в американской и в западноевропейской историографии. Но зато это та основная „объективная“ причина, которая всегда придавала всем сословно-представительным учреждениям России – а без них даже Иван Грозный не мог обойтись – половинчатый и незавершенный характер, характер придатка самодержавия, а не силы, ему противостоящей. Это, конечно, особенность не одной России, но в России для этого были свои исторические опосредствования» (Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Наука, Ленинград, 1969, стр. 9—10). С выводами Носова трудно как не согласиться, так и трудно согласиться. Конечно, в русской действительности мира достоинства царизм представлял собой эффект примерного бездельничества, которое наяву проявлялось подозрительным настроем к миру преобразования, видело в нем, в его экономической мощи, главного конкурента себе. Вся же последующая политика власти исходила из этого состояния страха – все пресечь, все контролировать, все только с соизволения высшей особы. Но вот английский пример показывает совершенно иной результат. Монархия там, после революционно-реформаторских событий, другого духа, и там именно сама монархия продвигает буржуазную модель общества.

44 Русская историческая библиотека. Том шестой. Часть первая. Приложения. Археографическая коммиссия, СПб, 1880, стр. 64.

45 Там же, стр. 68.

46 Митрополит Макарий. История русской церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240—1589). Отдел первый: 1240—1448. Public Domain, 2008, стр. 23.

47 Основные положения Флорентийского собора: «Святой Дух исходит через Сына из Отца, указывает на тот же смысл, которым именно обозначается, что и по мнению греков Сын есть столько же причина, как и Отец, или согласно с латинянами – принцип субсистенции Святаго Духа. Кроме того, мы объявляем, что изречение Filiogue (и от Сына) правильно и пристойно присоединено к символам, с тою целию, дабы отчетливее обозначить истину. Точно также мы исповедуем (второй спорный пункт), что тело Господа может осуществляться как в неквасном, так и в квасном пшеничном хлебе, и что священники, каждый по обычаю своей церкви, западной ли, или восточной, могут совершать евхаристию на том или другом хлебе. Далее мы исповедуем (третий спорный пункт, вместе с тем и первое оффициальное объявление со стороны римско-католической церкви касательно учения о чистилище), что души покаявшихся умерших в любви к Богу, но за свои грехи и упущения еще не принесших достойных плодов покаяния, по смерти очищаются посредством наказания в чистилище. Но в облегчении этих наказаний им полезны ходатайства живых верующих, особенно жертва святой литургии, молитвы, милостыни и другие дела благочестия, обыкновенно совершаемыя верующими за других верующих сообразно с церковными установлениями. Души же тех, кто после крещения не запятнали себя никаким грехом, равно как и тех, кто хотя и окаляли себя грехами, но в жизни или по смерти, как сказано выше, снова очистились, души их тотчас же будут взяты на небо и будут допущены к светлому зраку триединаго Бога, но согласно с заслугами, одне в большей, другия в меньшей степени. Души же умерших в собственном или смертном грехе, или только в прародительском, немедленно идут в геену, но подвергаются неравным наказаниям. Далее мы объявляем, что священной апостольской кафедре и римскому епископу принадлежит первенство, и что римский епископ есть приемник святаго князя апостолов Петра, истинный наместник Христа, глава всей церкви и отец и наставник всех христиан; что ему в лице святаго Петра дана Господом нашим Иисусом Христом также и полная власть пасти всю церковь, править и управлять ею по тому образцу и способу, как это указано и в постановлениях вселенских соборов, и в священных канонах. Сверх сего, мы возобновляем установленный в канонах порядок прочих досточтимых патриархов, именно, что патриарх константинопольский есть второй после римского епископа, третий же патриарх александрийский, четвертый – патриарх антиохийский, пятый – патриарх иерусалимский, с сохранением всех их привилегий и прав. Дано во Флоренции, в открытом заседании собора, торжественно происходившем в лето от Рождества Господа 1439, 6-го июля, в девятый год нашего первосвященства» (История христианской церкви от апостольскаго века до наших дней. В двух томах. Том второй. Сочинение Джемса С. Робертсона и И. И. Герцога. Пер. А. П. Лопухина. И. Л. Тузова, СПб, 1891, стр. 540—542).

48 Архимандрит Арсений. Летопись церковных событий и гражданских, поясняющих церковныя от Рождества Христова до 1879 года. Издание новое. Славянская Печатня (И. П. Вернадского), СПб, 1880, стр. 553.

49 Голубинский Е. Е. История русской церкви. Период второй, Московский. Том II, от нашествия Монголов до митрополита Макария включительно. Первая половина тома. Импер. Общ. Истор. и Древн. Росс. при Мос. Универ., Москва, 1900, стр. 1 – 458—460, 2 – 468.

50 Там же, стр. 485.

51 Там же, стр. 513.

52 Митрополит Макарий. История русской церкви. Том IX. Книга IV. Тип. Р. Голике, СПб, 1879, стр. 204.

53 Полное Собрание Русских Летописей. Том двадцать третий. Ермолинская летопись. Тип. М. А. Александровой, СПб, 1910, стр. 157.

54 Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ея главнейших деятелей. Книга первая. Господство Дома Св. Владимира. X – XVI-ое столетия. Шестое издание. Литературный Фонд, СПб, 1912, стр. 201—202.

55 Полное Собрание Русских Летописей. Том пятый. Псковская и Софийская летопись. Тип. Эдуарда Праца, СПб, 1951, стр. 34.

56 Полное Собрание Русских Летописей. Том третий. Новгородская вторая и третья летопись. Тип. Импер. Акад. Наук, СПб, 1879, стр. 279—280.

57 Полное Собрание Русских Летописей. Том девятнадцатый. История о Казанском царстве. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1903, стр. 200.

58 Там же, стр. 200—201.

59 Карамзин Н. М. История государства Российскаго. Том VI. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 91.

60 Полное Собрание Русских Летописей. Том шестой. Софийская летопись. Тип. Эдуарда Праца, СПб, 1853, стр. 231.

61 Там же, стр. 231.

62 Там же, стр. 231.

63 Там же, стр. 231.

64 Библиотека литературы Древней Руси. Том 7. Наука, СПб, 1999, стр. 388—390.

65 Полное Собрание Русских Летописей. Том шестой. Софийская летопись. Тип. Эдуарда Праца, СПб, 1853, стр. 231.

66 Библиотека Гумер – история. Маркс К. Разоблачения дипломатической истории XVIII века. Электронный ресурс. URL: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/diplomat_history/01.php (дата обращения: 09. 06. 2021).

67 Горский А. А. Москва и Орда. Ломоносовъ, Москва, 2016, стр. 197—198.

68 Зайцев И. В. Между Москвою и Стамбулом. Очерки. Рудомино, Москва, 2004, стр. 90.

69 Собрание Государственных Грамот и Договоров. Часть вторая, служащая дополнением к первой. Тип. Селивановскаго, Москва, 1819, стр. 97.

70 Русская социальная политическая мысль XI – XVII века. Хрестоматия. Моск. универ., 2011, стр. 178.

71 Д. Флетчер. О государстве Русском. Издание третье. Тип. А. С. Суворина, СПб, 1906, стр. 19.

72 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга вторая. Том VI – X. Второе издание. Общественная польза, СПб, 1896, стр. 241.

73 Памятники музыкально-эстетической мысли. Музыкальная эстетика западноевропейского средневековья и возрождения. Перевод В. Зубова. Музыка, Москва, 1966, стих 166.

74 Полное Собрание Русских Летописей. Том шестой. Софийская летопись. Тип. Эдуарда Праца, СПб, 1853, стр. 239.

75 Записки о Московии барона Герберштейна. Перевод И. Анонимов. Тип. В. Безобразова и комп., СПб, 1866, стр. 21.

76 Там же, стр. 21—22.

77 Там же, стр. 22.

78 Там же, стр. 21.

79 Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи археографическою экспедициею Императорской Академии Наук. Том первый. 1294—1598. Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, СПб, 1836, стр. 144.

80 Записки о Московии барона Герберштейна. Перевод И. Анонимов. Тип. В. Безобразова и комп., СПб, 1866, стр. 22.

81 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга первая. Том I – V. Второе издание. Общественная польза, СПб, 1896, стр. 735.

82 Послания Иосифа Волоцкого. Акад. Наук СССР, Москва-Ленинград, 1959, стр. 230.

83 Библиотека литературы Древней Руси. Том 9. Наука, СПб, 2006, стр. 304.

84 Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи археографическою экспедициею Императорской Академии Наук. Том первый. 1294—1598. Тип. II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, СПб, 1836, стр. 142.

85 Там же, стр. 143—144.

86 Сочинения преподобнаго Максима Грека в русском переводе. Часть первая. Нравоучительныя сочинения. Тип. Свято-Троиц. Серг. Лавры, 1910, стр. 231.

87 Баронъ Сигизмундъ Герберштейнъ. Записки о московскихъ делахъ. Павелъ Иовий Новокумский. Книга о московскомъ посольстве. Пер. А. И. Малеина. Тип. А. С. Суворина, СПб, 1908, стр. 38.

88 Сказания князя Курбскаго. Издание второе. Тип. Импер. Акад. Наук, СПб, 1842, стр. 101—103. «О чаровниках же оных так печашеся, посылающе по них тамо и овамо, аж до Корелы, (еже есть Филя [в сносках – „еже есть Филяндия и Аждокия Ляпунии, еже той язык сидит“]: сидит на великих горах, подле Студенаго моря [в сносках – „на поле: море глацыалем; тако бо Русским языком нарицается Ледопоет (Ледовитое?) море“]), и оттуда провожаху их к нему лехтущих [„возбуждающих“] оных и презлых советников сатанинских, и за помощию их от прескверных семен, по произволению презлому, а не по естеству от Бога вложенному, уродилися ему два сына: един таковый прелютый и кровопийца и погубитель отечества, иже не токмо в Русской земле такого чуда и дива не слыхано, но воистину нигдеже никогдаже, мною: зане и Нерона презлаго превзыде лютостию и различными и неисповедимыми сквернами; паче же, не внешний, непримирительный враг и гонитель церкви Божией бысть, но внутренний змий ядовитый, жруще и растерзающе рабов Божиих; а другой был без ума и без памяти и безсловесен, також, аки дивы, якой родился. Ту ми зрите и прилежно созерцайте христианские родове! яже дерзают непреподобне приводити себе на помощь и к деткам своим мужей презлых чаровников и баб, смывалей и шептуней, и иными различными чары чарующих, общующе со диаволом и призывающе его на помощь, что за полезную и яковую помощь от того имеете, в предреченной неслыханной лютости разсмотрите! Мнози бо, яко слышахом многажды, за мало сие себе важать и смеющесь глаголют: „мал сей грех, и удобне покаянием исправится“. Азъ же глаголю: не мал! и воистину превелик зело, понеже тем Божию заповедь великую во обетованию раззоряете: бо Господь глаголет: да не убоишися никого же, а ни послужиши, сиречь: ни у кого же помощи не имащи разве меня, а ни на небеси горе, а ни на земле низу, а ни под беднами; и паки: аще кто отвержется мене пред человеки, отвержуся и азъ его пред отцем моим небесным».

89 Библиотека литературы Древней Руси. Том 10. Наука, СПб, 2000, стр. 24.

90 Там же, стр. 26.

91 Полное Собрание Русских Летописей. Том осьмый. Продолжение летописи по Воскресенскому списку. Тип. Эдуарда Праца, СПб, 1859, стр. 285.

92 Зимин А. А. Россия на пороге нового времени. Мысль, Москва, 1972, стр. 423.

93 Франческо да Колло. Доношение о Московии. Пер. О. Симчич. Наследие, Москва, 1996.

94 Сказания иностранцев о России, в XVI и XVII веках. Пер. В. Любич-Романович. Тип. штаба военно-учебных заведений, СПб, 1813, стр. 1 – 9—10, 2 – 16, 3 – 18, 4 – 20, 5 – 20—21, 6 – 21—22, 7 – 22, 8 – 23—24, 9 – 32—33.

95 Записки Станислава Немоевскаго (1606—1608). И. А. Вахромеев, Москва, 1907, стр. 1 – 161, 2 – 161—162, 3 – 163—164, 4 – 165, 5 – 166—167.

96 Маржерет. Состояние Российской Державы и Великаго Княжества Московскаго в 1606 году. Пер. И. Н. Бороздина. Польза, Москва, 1913, стр. 1 – 28—29, 2 – 34, 3 – 36, 4 – 37, 5 – 41, 6 – 42.

97 Устрялов Н. Г. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Часть V. Записки Маскевича. Импер. Рос. Акад., СПб, 1834, стр. 1 – 23—24, 2 – 61, 3 – 63, 4 – 66—67, 5 – 72.

98 Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. Пер. А. М. Ловягина. А. С. Суворина, СПб, 1905, стр. 1 – 150, 2 – 172—173, 3 – 176, 4 – 178—180, 5 – 181, 6 – 184, 7 – 186—187, 8 – 188—191, 9 – 193—194, 10 – 195, 11 – 196—197, 12 – 198, 13 – 199, 14 – 222.

99 Например, в современной армии (советской, российской) очень популярно выражение «я тебя в…у», услышав что иностранец может принять за гомосексуальные наклонности.

Продолжить чтение