Читать онлайн Чему улыбаются дети бесплатно

Глава 1

Увольнение

Гаша сидел, отодвинувшись от стола в большом кабинете. Ноги ему так и хотелось закинуть на стол, да и вообще расположиться максимально комфортно и вальяжно. Вот только всегда ему казалось, что закинув ноги на стол и руки сложив за голову, будешь только выглядеть вальяжно, но без всякого комфорта. Возможно, ему просто всегда попадались плохие столы и кресла. Только вот в этот раз, в этом кабинете, язык не мог повернуться сказать, что шикарный длинный стол и мягкие дорогущие кресла здесь плохие. Солнце сейчас было расположено в том часу (кстати, было время обеда), в котором свет ровно попадал в большие чистые белые окна, расположенные вдоль всей стены.

Гаша сидел в этом кабинете один, как раз напротив окон. Всё здесь сейчас принадлежало только ему одному. Весь кабинет был в его власти, и он неуёмно думал об этом. Он мог бы сейчас тут всё разломать, мог бы включить компьютер и посидеть в нём, мог бы сжечь всё или вскрыть сейф. Такие мысли иногда приходят. Вдруг осознаёшь, что ты прямо сейчас или ночью можешь встать, пойти и попытаться ограбить магазин или поджечь его. Ведь, чисто физически, всё так возможно и просто. Да, ты будешь сокрушаться, жалеть. Да, тебя арестуют и посадят в тюрьму. Ты загубишь одним действием себе жизнь или, по крайней мере, несколько лет, на которые тебя посадят. И, конечно же, ты не станешь делать этого. Это кажется просто безумием и сразу самому может стать плохо, если только допустить представление о том, чтобы действительно взять и…. Как было у Раскольникова. Но ты никогда этого не сделаешь. Такие же мысли появляются и по поводу разных вещей. Чего-то такого доступного и возможного и в твоих физических силах, но не в силах моральных.

И вот как раз Гаша представлял, как он может прямо сейчас разрушить кабинет директора, разорвать документы, разбить шикарные чистые белые окна. Или он мог бы ответить на звонок, который всё же проигнорировал. Звонок, однако, был скучной мыслью, по сравнению с каким-либо преступлением, разрушением, которое он мог сотворить прямо сейчас, за считанные секунды. Зачем? Не важно, ведь он не собирается делать это. Это просто мысли. Не хочет же он, чтобы его уволили с единственной хорошей для него работы. Не в том смысле, что это единственная работа, на которую могли его принять: он мог и устраивался на другие, но на этой он хорошо поднялся, закрепился и надеялся на дальнейшее повышение.

Почему Гаша вообще сидит в пустом кабинете своего начальника? Дело в том, что ему было сказано явиться до обеда, но так как Гаша в принципе опоздал сегодня на работу, он хотел прежде быстренько доделать вчерашнюю незаконченную работу, чтобы как раз, если спросят, он мог сразу показать все папки Алексею Владимировичу. Но к обеду не успел. И на обед не пошёл. Решил пойти прямо в кабинет, надеясь ещё застать там кого. Не застал. Тогда решил остаться. Он нервничал, что поступает не очень хорошо, так как в самом кабинете этом он прежде оказывался только в присутствии Алексея Владимировича. Сейчас же Гаша неожиданно понял, что не слышал нигде таких правил, чтобы без директора в кабинет директора входить было нельзя – это просто казалось нормальным и строго наказуемым. Вот только откуда такие порядки взялись в голове? Уйти было бы правильным решением, на взгляд Гаши, но обед должен был закончиться с минуту на минуту, а потому уходить смысла не было. Тревожил так же ещё один вопрос: «Зачем он меня позвал?». На самом деле Гаша догадывался. Начальник позвал его для того, чтоб объявить о повышении, и это было неоспоримо верной догадкой, ведь за последние недели Гаша пахал как несколько неугомонных лошадей. Делал свои задачи, брал задания у других, дополнительные брал, домой брал – от этого собственно и просыпал иногда работу.

Но выглядел бодро. По крайней мере, сейчас, когда ему удалось разобрать некоторые свои проблемы. Незнающие его люди спокойно могли дать ему лет тридцать, в чём несколько бы ошиблись, потому что Гаша моложе. Волосы у него тёмные, каштановые, торчащие во все стороны, если их не причесать. Он причёсывал, иногда даже прилизывал с лаком, когда шёл на работу, это, может, и давало ему лишних годов, чтобы выглядеть на тридцать, но взъерошенные больше шли к его лицу, а оно, между прочим, было красивым. Он был симпатичен, но ничем не выделялся. Сам об этом прекрасно знал и пытался отыскать в своём лице какие-нибудь особенности. На левой щеке, ближе к уху, располагались сразу несколько родинок, скопление – пожалуй, единственный знак отличия, но почти незаметный просто и, тем более, часто спрятанный под волосами.

Дверь открылась, начальник вошёл. С улыбкой Гаша встал, приветствуя вошедшего. Алексей Владимирович был мужчиной низким, почти лысым и толстым. Одет он был в белую рубашку, сверху её повязывал галстук, который, как представлялось внешне, душил его, но также казалось, что директор привык не обращать на это внимание за много лет. Как будто это «рогатка» – орудие наказания, ошейник, не позволяющий удобно прилечь отдохнуть.

Теперь о лице и позе. Только увидав Гашу, начальник остановился и поднял руки вверх. Рот в улыбке был приоткрыт так, словно хотел что-то сказать, но не находил слов. А глаза были выпучены. Они всегда были выпучены, что придавало несколько злой вид, даже когда Алексей Владимирович улыбался. Сейчас в этом взгляде Гаша видел радость и гордость сотрудником, а потому и сам улыбнулся.

– Какие мы..! Ах ты ж, Аганорёв..! – начальник точно не мог найти слов.

– Слов не можете найти, Алексей Владимирович? – чуть ли не смеясь, отвечал Гаша.

– Ни то слово, Аганорёв, ни то слово..!

Алексей Владимирович прошёл вперёд и встал напротив Гаши. Упёрся кулаками в стол и опустил голову:

– Ты прям.. ты прям как чувствовал, для чего я тебя позову! – нервно он начинал смеяться.

– Думаю, я действительно догадываюсь, для чего вы меня позвали, – Гаша последний месяц приучал себя отвечать на подобные вещи честно и прямо, не лукавить в подобном, не смущаться. Он увидел это в одном персонаже из книги и ему это понравилось. Эта черта располагала к себе (но только персонажа той книги. Сам Гаша никак не мог привить это свойство себе).

Алексей Владимирович запрокинул голову и захохотал:

– Ты… Да ты… Убирайся вон, – тон голоса резко сменился, смех в комнате затих. – Я вызвал его до обеда ещё, чтобы скорее он исчез с офиса, а он ещё и ко мне пришёл сидеть. В мой кабинет! Да кто тебе право такое дал, незнакомец!?

Начальник направился к Гаше, обходя стол и забрызгивая всё слюной. Гаша в шоке пятился назад, стараясь ответить:

– Подож.. п.. почему незнакомец-то? Владимир Алексеич, вы же меня знаете. Не узнали наверно?

– Узнал! Я вот тебя как раз узнал! А ты и имя моё запомнить не можешь! Не говоря уже про обязанности! Да ты понимаешь, сколько ты натворил за последний месяц!? Ладно месяц. Последнюю неделю помнишь!? Помнишь, чем ты занимался или у тебя болезнь какая!?

– Не переходите на это! Я помню, чётко помню! Я всю неделю работал. Я сортировал всё, я всё отправлял, писал. Я ведь даже работу других на себя брал..

– Ты не туда сортировал!!! Ты высылал не туда! Вообще не туда! Объяснить бы тебе популярно к чему это привело, да всё равно ведь не поймёшь! Так ты же ещё и у других работу брал! Ты подставил их всех, понимаешь! Ты.. Я не понимаю. Ты специально это делаешь или реально болеешь чем-то?..

– Нет! Владимир Алексеич, не специально! Я всё верно делал.

– Значит болен! На всю голову точно болен! Сотрудников таких мне не надо. Убирайся вон. Не могу.. не могу смотреть на тебя!

Гаша постоял ещё пару секунд, не моргая, силясь понять, словно ему ещё не всё объяснили. Двинулся на выход, обходя начальника, вновь прилипшего кулаками к столу.

– Стой! Карманы покажи!

– Что?

– Карманы выверни, говорю.

– Зачем? – упёрся Гаша, совсем не понимая, на что переходит его начальник.

– Ты в кабинете моём один сидел. Долго сидел. А учесть то, как активно ты старался прийти к увольнению…

– Да.. да что вы, в самом деле? – Гаша чувствовал, как трясутся его руки, поэтому постарался спрятать их за спину. – Я не специально и красть я бы точно не стал ничего.

– Сам выворачивай, а то охрану заставлю!

– Да вы с ума сошли! – вдруг Гаша осознал, что раз он уже уволен, то волен выражаться как угодно. И раз на него сейчас кричат, то имеет он такое же право ответить. И всегда, впрочем, имел.. – Ничего я не крал! А вам спокойной ночи, пусть вас совесть зажрёт во сне!

– Охрана!

Двое охранников сразу показались в дверях и остановились, ожидая указа и рассматривая Гашу.

– Взять, что стоим-то? Вывернуть ему карманы, – голос Алексея Владимировича сменялся на писклявый напополам с откашливанием.

– Ничего я не взял!

Гаша вывернулся из-под охраны и побежал в лифт. Скорей нажал кнопку и поехал на свой рабочий этаж. В голове что-то пульсировало. Гаша облокотился на оранжевую стену с перилами. Посмотрел на свои руки – дрожат.

– Что же вы всё дрожите-то? – тихо шептал Гаша. – Почему?

Он поднял голову и увидел в узком зеркале своё лицо.

«Как же плохо я выгляжу… От шока. Ничего не понимаю.. – думал он про себя. – Ничего… Всё закончено. Сейчас спокойно иду к своему месту, беру вещи, прощаюсь с коллегами и домой. Можно успокоиться…»

Тихая музыка в колонке прервалась, а через секунду оттуда раздался поскрипывающий голос:

«Внимание всем сотрудникам! С верхнего этажа бежит Аганорёв Алексей Павлович, ещё утром ваш коллега… (в этот момент лифт остановился на нужном этаже, и двери раскрылись. В коридоре стояли коллеги Аганорёва и слушали обращение) теперь же наглый вор! Просим задержать, если видите его, охрана подойдёт. Ещё раз: Аганорёв Алексей Павлович, просим задержать».

Сотрудники смотрели в лифт, Аганорёв смотрел на сотрудников. Нервная улыбка, ведь ситуация по истине смешная, и Гаша бросился через сотрудников к своему рабочему месту. Никто ничего толком понять не мог, поэтому его никто не останавливал.

– Аганорёв, тебя задержать просят. Что такого ты натворил? Правда украл? – с повседневным спокойствием, но любопытным взглядом и усмешечкой спросил Михаил, глотнув свой кофе и повернувшись на кресле к столику Гаши. Тот в этот момент очень быстро раскидывал всё на столе и собирал нужное в сумку.

– Нет. Приятного аппетита, Михаил.

– М-м, спасибо, – коллега улыбнулся и откусил пирожное. Поворачиваясь на кресле, проводил Гашу взглядом. За ним уже бежала охрана. – Да, ребят! Не брал Алёшка ничего!.. Наверное, – добавил он потише и спрятался в чашку с кофе.

Охрана немного притормозила от его слов, но затем опять побежала. Остальные люди на этаже с недопониманием смотрели на Михаила.

– Не брал он ничего. Ложная тревога эта, ребят. Работаем дальше, ра-бо-та-ем!

***

«Вот и всё… теперь точно всё. Убежал. Да какого это вообще было? Так нелепо… даже смешно», -Гаша действительно мог бы сейчас засмеяться. Он выбежал из офиса прямо в ближайший, сразу через дорогу, парк, больше похожий на сквер.

«Ничего… они ведь посмотрят камеры и увидят, что ничего я не трогал. Сами посмеются. Никаких проблем не будет. Не может быть. Только… почему уволили-то?..»

Гаша восстановил немного дыхание стоя, а потом прошёл к скамье и плюхнулся на неё. Опрокинулся назад и вдохнул поглубже. Этот новый, живой воздух растворился в теле, успокоил, поделился своей жизнью. Гаша всегда возвращался с работы через этот парк, и даже в самые тяжёлые дни его жизни, именно в момент прохождения парка, среди живых деревьев, травы, кустов, цветов он начинал чувствовать, что справляется с ситуацией. Что всё не так плохо и исправить это легче, чем казалось. Правда, чувство это частенько оставалось в самом же парке и не собиралось следовать дальше, домой.

Гаша лежал, раскинув ноги и руки, заняв всю скамейку, и ничего не видел. Внимание его было сосредоточено на бегающем по его векам луче солнца, старательно пробивающимся сквозь листву. Этот луч очень часто прыгал из-за ветра, но глазам Гаши было от этого только приятнее. И в левый глаз прилетел мяч.

– Ой… – воскликнул и затих один ребёнок.

– Ты чего сделал? – раздавались голоса подростков спереди, один из них сдерживал смех.

– Дядь, простите. Вам очень больно?

Гаша не мог на них посмотреть. Боль была лишь в одном глазу, но открыть не получалось оба. Оба слезились. Гаша скрючился, держался рукой за глаз, но не издавал ни звука. Он опять поймал себя на странной мысли. Такое бывает, когда в подобной ситуации ты вроде должен беспокоиться о здоровье, отвечать на вопросы, но думаешь о каких-то странных вещах:

«Почему я держусь за глаз? Это что, его лечит? Или я его защищаю от чего-то на инстинктах? Так ведь не от чего защищать. Но и отпустить не хочу».

– Дядь, верните мяч, пожалуйста?

Дяде не хотелось выглядеть ребёнком или заставить детей думать, что они ему навредили (а может, их его здоровье вовсе не волновало, судя по последней просьбе). Гаша приоткрыл здоровый глаз, чтобы взглянуть на них. Тут же вытекла слеза, чего Гаша не заметил, в отличие от детей. И только теперь Гаша понял, что держит во второй руке тот самый мяч. «Вот от чего они ещё не ушли. Не здоровье им моё важно, а мяч…». Откуда у Гаши являлись сегодня такие мысли, он не мог понять и сам. Кинул детям мяч. Те ушли, а он, уже освободив от руки больной глаз, крепко зажмурился.

Этот мяч словно переключил его несколько забавные мысли о своём побеге на осознание того, что у него больше нет работы. Захотелось не тихо выругаться. Выругался тихо, но достаточно прилично:

– Чёрт…

Вдруг справа раздался мужской слегка возмущённый кашель, как бы намекающий – «Эй, парень, здесь помимо вас ещё люди, уважайте их». Гаша не подозревал, что он на скамейке не один, поэтому вздрогнул. Даже чуть ли не подпрыгнул. Испугался, зато быстро прозрел.

– Извините, я…

Гаша был на скамейке один. Да, тот человек мог уже уйти. Возможно это он один из тех мужчин, кто сейчас отдаляются отсюда. Но не мог же он так быстро и бесшумно уйти. Даже больше! Гаша расползся по скамейке так, что места для ещё одного просто не могло быть (если только.. для совсем худого взрослого или ребёнка). Гаша подобрал ноги и сел прямо. Глаз опять заболел, пришлось прикрыть его.

«Жжёт… можно, вернее давно нужно холодного было приложить. Зачем это кстати делают? Ладно, плевать, делают и делают. Не без повода же?»

Гаша встал и направился домой. От парка не далеко, что удобно. А по пути продают холодный квас. Пить его не было аппетита, зато боль с синяка снимал. Немного, конечно, странно выглядело, как взрослый мужчина в костюме уверенно идёт по улице и всматривается в бутылку, как в подзорную трубу. Его это не смущало. Вернее смутило немного в начале, а потом он посчитал это забавным, как свой недавний побег. На перекрёстке Гаша даже специально посмешил одного мальчика, заодно и его маму, небольшой пародией на пирата или капитана корабля.

Мама потом, правда, возразила, стала объяснять сыну, что так на дороге делать нельзя. «Да, она на самом деле права», – признался Гаша.

Быстро Гаша добрался до подъезда во дворе. Дверь там была очень часто на кирпиче, поэтому Гаша легко вошёл внутрь, никого не побеспокоив, и стал подниматься наверх.

А дома, кроме бойкой старушки-хозяйки, никто Гашу не мог ждать. Квартира была четырёхкомнатной, каждая комната сдавалась (кроме комнаты хозяйки), но заселено было только две, считая Гашину. Соседями его была молоденькая пара, собирающаяся скоро жениться. Люди весёлые, активные, и что всегда радует – культурные и не шумные. Утром они оба уходили в один вуз, а вечером, а иногда и ночью или на другой день возвращались. Иногда случалось, готовили завтраки и оставляли порции для хозяйки и Гаши. Это был милый жест с их стороны, учитывая то, что с Гашей они почти не общались, даже почти не были знакомы. Обоих звали Лерами. Хозяйке они нравились, хотя сначала, она думала, что не сможет их полюбить так же, как Гашу. Конечно, она всегда ждала оплаты жилья (платил Гаша всегда вовремя, с уважением), но по своему любила Гашу и иногда убирала у него в комнате, также готовила поесть. Но была эта любовь, в случае чего, быстро прерывающейся. Такое бывает, это нормально, и Гаша знал, что чуть что – старушка откажется кормить, а может и дверь в дом запереть. Но пока этого ни разу не было.

Деньги съехать в отдельную квартиру были. Вот только не хотелось. Был здесь своеобразный дружелюбный уют, который полностью нравился Гаше.

– Меня уволили, Алёна Павловна, – сказал Гаша, как только ему открыли дверь, и улыбнулся.

– Ох ты ж… А платить кто будет? Как будешь?

– Заплачу, не переживайте. У меня есть некий план.

– Ну, раз план так… супчик будешь?

– Буду.

– А с глазом чего это?

– А с глазом это так… мячом дети попали. А супчик с пшёнкой?

– С пшёнкой. Проходи давай. Я пол помыла! Обувь снимай!

– Да снимаю я, снимаю! Всё нормально!

Алёна Павловна пошла на кухню, а Гаша стал стягивать с себя туфли. Вдруг услышал с кухни голоса и смех. Это были те самые молодые соседи. Лера что-то активно рассказывала:

– Он научил его не извиняться за свой приход, ну, вернее опоздание, а говорить место этого «спасибо, что подождали». Так ведь зря! Это, конечно, хорошо, но не вписывается в ситуацию, когда не ждал его никто и даже забыли, как он выглядит, так как не появлялся у нас… ну месяца четыре! Тут явился, словно мы ждали его это время всё. А он ведь ещё так влетает, и, честно говоря, когда он сказал «благодарю, что подождали», его никто не узнал сначала, а потом все заржали, когда преподаватель в списках нашёл его, как «Степаненко».

– Да, смеялись мы там все! А пуще всех преподаватель как раз. Антон такой цирк устроил! Так а преподаватель смеялся потому, что сам ведь и в шутку научил его этому. Василий Палыч стоял и лицо руками закрывал, а видно было всё равно, что лицо у него краснющее, а первые ряды потом ещё говорили, что даже слёзы у него текли от смеха.

Лера расхохоталась сильнее. Алёна Павловна наливала суп и тоже улыбалась. Она не совсем понимала, над чем смеётся сейчас молодёжь, однако ей доставляло удовольствие то, что они делятся с ней этим своим позитивом, этой забавной ситуацией, анекдотом, которой останется для неё загадкой.

– О, Алексей, здравствуй! – воскликнула Лера Гаше, как только он вошёл на кухню.

– Руки помыл? – спросила хозяйка.

– Нет ещё, не помыл, – Гаша продвинулся к раковине.

– Куда-а!? Иди вон… в ванной мой, – совсем без злобы проворчала Алёна Павловна.

Гаша ушёл, с чистыми руками вернулся на кухню. Суп его уже стоял на столе. Молодёжь поела, но продолжали сидеть за столом – пили чай.

– А чего вы сегодня дома? – спросил Гаша.

– А сегодня праздник, – отвечала Лера. – Хотя впрочем, неважно.

– Сегодня даже два праздника. – Сказал её жених, тоже Лера.

– Не-а, три, – добавил Гаша, не догадываясь пока, о каких своих праздниках они говорят. – Меня уволили.

– Ой… ну а нас преподаватель всех пригласил на свой день рожденья. Так что, Алёна Павловна, не ждите нас вечером! Мы, может, под утро только придём, – говорила девушка.

– Ага, – Валера обнял её и поцеловал в щёку.

– А меня сегодня тоже вечером не будет, – сказала Алёна Павловна.

– А вы куда? – спросила девушка.

– Подруга в гости зовёт на дачу, Рая. Поэтому уеду я. Ключи брать не забудьте и смотрите мне, внимательнее тут!

– Так мы же уезжаем.

– Лёша остаётся.

– Да я дома буду, – успокоил Гаша, – всё время буду. Устал жутко, лягу спать. А так, за домом пригляжу. А что у вас там такое интересное устраивает преподаватель? – спросил Гаша обращаясь к Лерам.

– Ха-ха, да разное будет, – посмялся Лера. – Но на самом деле мы фонтаны поедем смотреть. Это те, что…

– В соседнем городе?

– Не, не.. Это дальше, – парень отпил свой чай.

– Да-да! – подтвердила девушка. – Так вот туда поедем, а они ведь ночью светятся. Поэтому пока туда-сюда, там ещё погулять надо, в кафешке посидеть, поплясать… Так что только под утро вернёмся.

– Или через день, – добавил Лера.

– Ну здорово вам тогда погулять. Интересный у вас преподаватель.

– Да, он у нас такой, – протянула девушка. – Спасибо за пожелание! Тебе тоже удачи с работой. Ну, в смысле… в поиске новой.. а?

– Да, спасибо..

Молодые допили чай с хлебом и ушли к себе в комнату, им пора было собираться. В их компании Гаша всегда чувствовал себя гораздо взрослее. Ему нравилось это, но специально он этого не добивался. Он просто сам начинал себя вести капельку иначе.

Гаша доедал суп в тишине (Алёна Павловна тоже ушла в свою комнату). Встал мыть посуду за собой и заодно взял чашки соседей. Они не просили мыть за ними, вероятно, потом вернулись бы пить снова. Но из чистого им было бы приятнее пить, «ведь так?» – рассудил Гаша. Тихо включил себе радио фоном, играла музыка.

Включил воду, начал тереть. Помыл свою тарелку, ложку.. Принялся мыть чашку Валеры. Что-то вдруг дёрнуло его руку, и в раковину капнула слегка красного оттенка пена. Защипало на пальце.

– Да что ж такое-то сегодня?!..

Гаша смыл быстро пену с руки – палец был неглубоко прорезан. Он смыл пену с чашки – был надломлен краюшек, а он смылся вместе с пеной.

– С какой ноги я сегодня встал? Алёна Павловна! Где ваша аптечка!?

Хозяйка прибежала из своей комнаты.

– А что случилось-то!?

– Да палец слегка порезал, ничего серьёзного.

– Ничего серьёзного?! Ты мне чашку сломал! Ничего серьёзного…

– Алёна Павловна…

– Да шучу я. Сейчас принесу, – и старушка убежала обратно в комнату и вернулась уже с аптечкой. Посадила Гашу и сама стала обрабатывать ему рану.

– А чашка-то чья? – спросила она.

– Леры.

– Какой Леры?

– Валерия.

– Лера!!!

– Какой-ая!? – донеслось два голоса из комнаты.

– Валерий! А Алёша твою чашку разбил!

– Она же ваша!

– Теперь твоя! Ты сегодня мусор выносишь!

– Хорошо, Алёна Павловна! – из комнаты засмеялись.

Палец был засыпан стрептоцидом и замотан бинтом.

Глава 2

Суд

Этой ночью Гаше снились странные сны. То снилась тишина, и речь не про пустоту – сон точно был, и снилась тишина и приятное спокойствие. Потом беспокойствие. Снился паук с длинной шеей, снилась ручная большая ярко-зелёная лягушка, которая в конце убежала, и Гаша искал её. Пока он искал её под кроватью, к нему пришли какие-то люди. Стояли возле него и что-то про него говорили. Осуждали его словно. А рядом с ними, но как бы отдельно стоял ещё один человек, только светлее остальных. Он пришёл не с ними, а вроде был в комнате изначально, хотя его не было до прихода этих людей. Он одобрял происходящее, кивал головой троим пришедшим. Те потянулись руками к Гаше, стали что-то делать. Тело Гаши почти не могло сопротивляться, как когда во сне пытаешься шевелись настоящим телом. Гости схватили его руки и больно заломили за спину. В момент, когда Гаша открыл глаза, щёлкнули наручниками.

Гаша не мог подняться с постели или хоть как-то сопротивляться. На него хорошенько давили две пары сильных рук. Давили так, что в один момент Гаша стал чувствовать, что задыхается, хотел вывернуть голову из подушки, но и на голову опустили руку. Он не мог ничего сказать, сделать, не мог дышать. Он только три раза услышал: «Вы арестованы»…

***

– Я не понимаю только за что? Что я сделал такого, чтобы ко мне вот так ночью приходили? Они ничего не объяснили, – разговаривал Гаша со следователем.

– Объясняю. Вы задержаны за кражу, совершённую в особо крупном размере. Семьсот двадцать тысяч рублей, между прочим, Алексей Павлович. За это вам полагается семь лет тюрьмы.

Гаша сначала от абсурда заулыбался, затем глаза словно загорелись и начали слезиться, Гаша тут же сменился в лице и сделался вдруг очень серьёзным и внимательным. Говорил тихо и спокойно, всматриваясь в глаза следователя.

– Не было такого. Я не крал. Я дома был, меня уволили..

– Я знаю. И мы предполагаем, что это стало одним из триггеров, побудивших вас к ограблению.

– Ничего не понимаю. Объясните, кого я ограбил?

– Начальника своего, Алексея Владимировича Солженицына. Знаете такого? Не будете же отрицать, что знаете?

– Да нет, его я знаю. А-а! Всё, я понял. Смотрите, он вчера только подумал, что я его ограбил. Он утром вызвал меня к себе, я пришёл, в кабинете его не было, но я ждал там, поэтому меня одного он там и застал. Это во время обеда было. Я думал, что Владимир Алексеич меня повысить хочет, ведь я так упорно работал всю неделю, хотя оказалось, казус какой-то вышел, и я всю неделю не то, что надо делал. Он уволил, и мы немного поругались, после чего он захотел обыскать меня, так как думал, что я мог что-то взять из его кабинета. Охрану вызвал, а я… сейчас понимаю, что не надо было убегать… Я в шутку убегал, честное слово. Я ведь не брал ничего и, вдобавок, был оскорблён, не хотелось, чтобы у меня ко всему карманы выворачивали. И я думал, что они потом посмотрят камеры и увидят, что я ничего не делал, просто сидел на стуле. Спасибо, что слушаете меня, а не как в фильмах показывают..

– Да, пожалуйста. Вы, конечно, версию свою запишите потом, но сейчас я расскажу вам, как всё выглядит на самом деле, для всех моих коллег – хотя сам я дело не расследую, я из другого.. да не важно, – для Владимира Алексеевича, тьфу.. запутали меня…, для Алексея Владимировича и для камер.

– Камер?..

– Да. Вы всю неделю работали специально плохо, но качественно притворяясь, что случайно выполняете работу не так. Делали это, чтобы вас скорей уволили. (Гаше очень хотелось возразить, причём громко, но он молчал и слушал, потому что следователь до этого тоже молчал и слушал его). Для этого вас вызвали в кабинет, и вы пошли туда именно в то время, когда у начальника был обед. В тот момент вы действительно ничего не крали, просто сидели на стуле, записи с камер это подтверждают. Настоящей вашей целью было заранее изучить помещение, чтобы лучше продумать план. Это было вроде пробы.

– Ну вот. Я ушёл и больше там не появлялся.

– Появлялись, – иногда следователь неприятно улыбался, лицом показывая, что знает «правду» и его не провести. Это выбивалось из его положительного и умного образа. Человек он был явно хороший, и Гаше хотелось бы с ним быть на одной нейтральной стороне. К сожалению, для следователя Гаша выглядел как наглый вор, кому не хватает смелости и стыда признать своё поражение. – Вы возвращались домой через парк. Там получили каким-то образом фингал – это мы узнали от продавца, который вам квас продал. Дома вас встретили хозяйка и соседи. Вечером соседи уехали на вечеринку, хозяйка в гости к подруге, а вы вернулись в офис, опустошили сейф в кабинете начальника и ушли. Следов не оставили, сделали всё чисто. Искусно отворачивались от камер, значит, точно знали, где они и куда смотрят, что наталкивает на мысль о том, что вор точно работал в этом месте. Лишь на одной камере вы засветились. Лицо видно в общих чертах, с вами, впрочем, во всём совпадает, но самое-то главное – ваш фингал под глазом. Додумались бы замазать.

– Не улыбайтесь так. Я бы додумался замазать. Это кто-то додумался нарисовать и меня подставить. И этот кто-то тоже из офиса, раз вы сказали, что так камеры хорошо знает. Почему вы не проверите других?

– А смысл? Камеры на вас прямо указывают, ваша работа за последние недели.. Да и проверили ещё нескольких недовольных работой, да только алиби у всех.

– Так у меня тоже алиби!

– Не-е-т. Простите опять за улыбку, просто я уже говорил – студенты, соседи ваши, уехали, Алёна Павловна тоже уехала к подруге. Вы оставались одни. К тому же знаете, какую интересную вашу фразу нам Алёна Павловна передала?

– Откуда же мне знать?

– Верно. Она сказала, что, когда вы объявили о своём увольнении, и она спросила вас, как вы теперь платить-то будете, вы ответили ей, что есть у вас какая-то идея.

– Да, но речь не об этом была! Идея бизнеса. Я над бизнесом своим думал. Да и зачем мне красть? У меня есть деньги.

– Вот вы сами сейчас и ответили на свой вопрос. Для того, чтобы открыть бизнес действительно нужны деньги.

– Да нет же!

– Да да же!

– Нет, в смысле… вы же про бизнес только вот сейчас услышали от меня. Я нигде не распространялся про идею. У вас же какая-то должна быть причина в своём… в своей версии? Но быть её не может, потому что деньги у меня есть.

– Вы умный человек. У меня правда не было чётких мыслей, зачем вам эти деньги. Были мысли только, что съехать хотите.

– Я итак могу. Но не хочу. Мне нравятся мои соседи и та квартира с хозяйкой…

– Да, там вроде уютно. Понять можно. Но согласитесь, что человек может только в мыслях своих держать, зачем ему деньги и нигде не рассказывать. А кто-то и точно не знает зачем, кому-то просто надо, потому что.. потому что это деньги.

– Я так не мыслю.

– Это видно. Вы можете исправить ситуацию, если напишите чистосердечное признание, мы поможем его составить. Вернёте те украденные деньги и выплатите моральную компенсацию. Тогда срок заключения очень сильно сократится.

– Но.. но нет! Неправильно ведь это предлагать мне, если я не делал этого!..

– Если не делали – неправильно. Но вы-то ведь делали, а? Не надо дураком притворяться, вы ведь умный человек.

– Это правда бред. Меня правда подставили. Вы же не можете так просто обвинить! Просто представьте, если это не я!

– Вам легче станет, если я скажу, что верю вам?

– Да.

– На шестьдесят процентов я верю вам.

– Так чего же говорите тогда, что я дураком притворяюсь?

– Провоцировать пытаюсь, извините. Ну что? Пишем чистосердечное?

– Нет…

– Тогда наша встреча заканчивается. Вас сейчас отведут в другую комнату, там пишите свою версию происходящего и после ожидаете суда.

Гашу увели, он написал всё как было, а после этого он несколько дней ждал своего приговора. Это было в крайней степени несправедливо, и обычно, в несправедливых ситуациях, Гаша выходил из себя очень быстро. А тут он был в растерянном спокойствии, которое иногда мешалось со страхом.

Он чувствовал себя очень одиноким эти несколько дней. Когда ему сообщили, что его родителям обо всём доложили, и они едут сюда, смогут увидеться, Гаша почему-то представлял, как мать доведёт его до слёз, и он на коленях будет просить у них прощения за «содеянное». Ему будет стыдно, что так опустился перед родителями. И именно это представлялось ему яснее, чем то, что он скажет им, что ничего не делал. А мать ведь поверит, и отец поверит. Вот только, Гаше не нравилось представлять встречу с ними с заявлением, что его подставили. Он давно к ним не ездил, они давно не виделись, а по телефону говорили несколько недель назад. Да и честно говоря, Гаша не думал, что они всё-таки успеют приехать до суда. Возможно, они приложат к этому все силы: возьмут у соседей машину (потому что своя сломается десять раз, пока будут из деревни выбираться), все деньги истратят, чтоб до поезда добраться, с пересадкой доедут и, как раз к выходу Гаши из тюрьмы, будут на месте.

День суда пришёл. С родителями Гаша так и не повидался. «Как же они теперь узнают, что я ничего не делал?» – думал тихо Гаша. Он всё ещё надеялся, предполагал, что суд может прислушаться к нему и вдруг, по чудесам каким-то, признать его невиновным. «Такое возможно?» Такое не интересно.

Суд должен был начаться совсем скоро. Гаша сидел в рыжем, тёмно-оранжевом коридоре, с противным кривым линолеумом.

«Скоро всё начнётся. Вот за этими дверями, за этой самой стеной меня ждёт резкое изменение в жизни. А может произойти что-то, чтобы это отменило? Боюсь только метеорит или что-то ещё страшнее… Так что лучше не надо. Почему я смирён? Нервничаю, ладошки холодные, но в принципе спокоен…»

– А вы весьма спокойны для человека, которого, как вы говорите, хотят не за что посадить, – заметил следователь, сидевший рядом.

– А как обычно ведут себя на моём месте?

– Хм, вы правы, я не знаю. Я вообще редко сижу в ожидании суда с подсудимыми, просто представлялось поведение более изящным.

– Думали, буду кричать «Не я это! Не я! Ошибка! Вы ошиблись!»?

– Да, «это не справедливо!» и всё в таком духе. Надо же, я даже заставил вас улыбнуться?

– Я вспомнил, как делал в детстве, когда по телевизору шёл суд.

Следователь показал, что готов послушать.

– Когда судья говорил: «Всем встать, суд идёт», – я, назло ему, садился. А когда он говорил: «Всем сесть», – я, так же назло ему, вставал и стоял так до конца передачи.

– Ха-ха, значит, вы с самого детства со злом к судам и власти относились, а?

– Да не-е-т..

– Ладно. Только так на суде не делайте.

– А на апелляцию подать дело можно? – голос Гаши стал вдруг тихим и мрачным, хотя в этом мраке больше читалась грусть или безнадёжность.

– Можно, – голос следователя тоже сделался серьёзным, – но не думаю, что это вам как-то поможет. На снимке с камеры точно ваше лицо, я вам показывал.

– Помню я, но это не я!

– Вот и начинается то, о чём мы с вами говорили. Вы не нервничайте. Я раздражать вас не хочу такими фразами, конечно. И я бы даже предложил в качестве успокоительного маленькую шоколадку, вот только дело в том, что я её съел, а вторая для дочери.

– Что, вам дочка важнее меня?

– Ха-ха, ну да, есть такое. Улыбайтесь-улыбайтесь, это правильно. Оп, а вот нас уже и зовут. Извините, мне надо идти прямо сейчас и отдельно, так что я с вами прощаюсь, – он поднялся уходить.

– Следователь?

– Да?

– А как вас зовут хоть?

– А, вот я голова… – бейджик вечно в столе оставляю. Павел Шельфатцов Сергеевич.

Гашу взяли за руки за спиной и повели в зал. «Ну почему они все как-то так представляются… Так он Сергеевич или Павел…»

Привели и посадили за решётку. Объявили суд начатым, объявили преступление (и вот теперь Гашу слегка дёрнуло) и обозначили Гашины права. Следом же перешли к обозначению прав потерпевшего… и только теперь Гаша заметил его. Его бывший начальник сидел в другом конце зала, но прямо напротив него. Находились они в зале небольшом, просто Гаша до этого момента не рассматривал никого, почему-то думал, что знакомых лиц не увидит. А вот Алексей Владимирович, кажется, смотрел на него всё время, как Гашу привели. Его выпученные глаза, поднятые брови, искривлённый рот. Он с такой злобой и с таким отвращением смотрел на Гашу, а потом встал, перевёл взгляд на судью, сказал, что все его права ему понятны. Сел обратно, но на Гашу уже не смотрел. Какие-то странные ощущения протрогали всё в Гашином теле. Ему вдруг стало так противно с этого человека.

А потом Гаша заметил сидевшего неподалёку от начальника Михаила. Ещё более странные ощущения пронеслись в Гаше. Ему хотелось было сказать: «Дурак! Почему ты сидишь на их стороне?! Ко мне иди пересядь. Я прав!»

Михаил сидел грустный, опустив взгляд. Ему не хотелось смотреть на своего бывшего коллегу, почти приятеля, которого теперь он может увидеть только за решёткой. И не хотелось ему верить в то, что это правда, что Алексей действительно украл деньги у начальника. Но в суде вновь показали видео с камеры наблюдения, показали Гашино лицо.

– Это не я.

– Подсудимый, вы можете говорить, только когда к вам обратятся.

– Ваша честь, вы говорили, что у меня есть право возражать, я возражаю.

– Давайте для начала выслушаем нашего потерпевшего. Потерпевший, встаньте.

Потерпевший Алексей Владимирович встал:

– Вот этот вот… гад! украл мои деньги.

– Вот этот вот гад врёт!

– Подсудимый, молчите! Говорит потерпевший.

– Спасибо, Ваша честь. Аганорёв всегда был вот таким вот наглым работником. Он ещё когда устраиваться к нам только приходил, я сразу увидел, что будет с ним много проблем.

– О-о не-е-т! – чуть не истерично смеялся Гаша, сдержаться не получалось. – Вы, когда я к вам пришёл, ликовали и радовались моему образованию, пожимали мне с жаром руку! Я помню это точно!

– Подсудимый! Ещё раз повторяем, вы можете говорить только тогда, когда к вам обратятся. Вам тоже будет дано право рассказать ситуацию с вашей стороны, а сейчас говорит потерпевший, извольте молчать.

Гаша нахмурился, замолчал. Как будто это природное качество, данное человеку, давалось ему с трудом. Говорить – делать что-то, молчать – ничего не делать. Но уметь говорить так же сложно, как уметь молчать. Для Гаши молчание было сейчас как пение – нужно, чтобы рот был открыт и из него шёл красивый непрерывающийся звук, несмотря на то, что кто-то рядом щипает за руку (воспоминания со школьного хора проснулись в Гаше), только тут рот обязательно должен быть закрыт и хранить постоянное молчание, не смотря на то, что кто-то рядом щипает за… за жизнь, за самолюбие, за чувство собственного достоинства… За всё вместе.

– В то утро он специально пришёл ко мне в кабинет, когда меня там не было, чтобы продумать план. Да он и устроился ко мне только за тем, чтобы украсть! Он не работал! Он безобразничал! Работу портил не только себе, но и всем! Михаил Рубенской вон, тоже мой работник, пострадал от этого… от этой скотины.

– Попросим не выражаться…..

«Миха? Как? Разве сделал я ему что-то? Если сделал, то это ужасно… – Гаша быстро покачивался и смотрел в пол. – Ну нет, ну не мог же я… Что ты чувствуешь, Михаил? Главное знать веришь ли ты мне или действительно… зол?»

Гаша поднял глаза на Михаила. К тому обратились.

– Да? – Михаил встал.

– Можете подробнее рассказать, что для вас сделал Алексей Павлович?

– Да, могу, – Михаил наконец посмотрел на Гашу. Голос его был тихим, неловким, это так отличалось от его обычного жизнерадостного, уверенного голоса. – Алексей всегда делал свою работу быстро и предлагал, или даже просил коллег поделиться с ним их работой. Мы знали, что образование у него хорошее, сам он культурный, умный и выглядел очень ответственным. Вот мы и давали часть своей работы ему.

– Михаил, ну, продолжай. Скажи, как он вашу и свою работу выполнял, а?

– Не могу, Алексей Владимирович. С моих глаз всё выглядело так, что он действительно хорошо и ответственно подходил к выполнению работы.

– Рубенской, – обратился к Михаилу прокурор, – а вы видели итог его работ? Неужели никто из ваших коллег не замечал, что работу он не выполняет правильно.

– Нет, я этого не замечал. Если бы кто-то замечал, то об этом говорили бы хоть раз у кофемашины, и после этого бы никто не стал ему свою работу доверять. А так, мы не проверяли потом папки, они просто все сносились в кладовую.

– Миша, – обратился к Михаилу начальник, – ты что, защищаешь его?

– Я его не защищаю, – ответил Михаил, но обращался он не начальнику, а к судье. – На записи ведь чётко видно лицо Алексея.

– Спасибо, Михаил Сергеевич, садитесь. Потерпевший, продолжайте.

– Спасибо, Ваша честь. В общем, я его уволил. Но заподозрил, что он уже мог что-то красть. Вежливо попросил достать всё из карманов, а тот быстро бросился бежать!

– Вежливо!? Это, по-вашему, было вежливо!? Вы хотели мне карманы вывернуть, людей для этого позвали!

– Аганорёв..

Аганорёв не обращал уже внимания на замечание судьи, а теперь даже обращался к судье: – Видели же камеры! Павел Тимофеевич говорил, что камеры видели, что ничего я не брал тогда!

– Камеры действительно подтверждают, что вы тогда ничего не брали. Зачем тогда вам надо было убегать?

– Я не думал, что это так обернётся. Думал не серьёзно. Я ведь даже не…

– Довольно! Я ещё не договорил, – прервал начальник. – Он убежал. А ночью вернулся и украл мои деньги.

– Да!? А где же они тогда, а!? – Гаша кричал с улыбкой. – Где деньги ваши, Алексей Владимирович?!

– Да кто знает, что ты с ними сделал!? Может, сожрал ты их, скотина!

Гаша закричал что-то ещё. Что-то закричал Михаилу. Но среди всего поднявшегося шума хорошо можно было различить лишь молоток судьи и крик «судебное прение окончено».

Был объявлен перерыв для совещания и принятия решения. В это время в зале суда была тишина, скрипели только чьи-то стулья. Гаше было плохо. Он качался, трясся, вздрагивал. Голова его кружилась, а тишина давила так, что он не мог понять – тишина это или звук уходит куда-то от него в другое пространство, а он сам падает в обморок.

Он действительно был в обмороке. Он начал всё осознавать, когда рядом сидели люди в синем камуфляже, придерживали его и совали ему воду. В этот же момент Гаша увидел, как судья возвращается на своё место. Гаша отодвинул чью-то руку со стаканом воды и старался смотреть на судью. Он слышал, но не понимал, что судья говорит. Через несколько секунд после удара молотка, Гаша прокручивал в голове последние слова судьи и пытался разобрать их значение – «Аганорёв Алексей Павлович признан виновным…. …приговорён к лишению свободы на срок в семь лет».

Кажется, судья также обращалась конкретно к Гаше, но он ничего не понял. Даже не мог встать с пола. Понимал только, что его куда-то поволокли те два человека в камуфляже, аккуратно и с силой придерживая. Он был рад, что его наконец уводят из этого места и даже улыбнулся, когда кто-то сказал ему (наверное один из охранников): – Уже почти всё кончилось, не переживай.

Глава 3

Привет тюрьма, сходим с ума!

Надзиратель вёл Гашу по коридору, второй надзиратель нёс матрас с бельём. Проходили мимо камер. Сначала камеры все попадались закрытые и с закрытыми окошками. Там было относительно тихо, только в одной ругались. Потом проходили мимо камеры с открытым окошком. Гаша мельком глянул туда, потом сразу поругал себя за это, хотя вроде ничего страшного не увидел – там просто играли в карты. Гашин сопровождающий немного его пихнул:

– Прямо перед собой смотрим! И радуйся, что тебя не к ним сажают.

– А… почему радоваться?

– Потом сам узнаешь.

– Можно, чтобы окошко открыто было?

– Нет, да и тебе не понадобится, – охранники переглянулись и явно усмехнулись. – И в карты тебе играть нельзя.

– Может, мне ещё чего-то нельзя, что другим можно?

– Заткнись. Тебе вообще повезло крупно.

– Повезло!? – Гаша проморгался.

Они подошли к открытым камерам с решётками. Теперь, только остановившись напротив них, Гаша понял, почему открытого окошка в двери ему точно не потребуется.

– А почему сюда?

Один надзиратель открыл ключом камеру, второй вручил бельё с матрасом Гаше в руки.

– А потому, что фартит тебе, парень. Занято всё, поэтому сюда пока идёшь.

«Почему фартит?» – думал Гаша, пока его впихивали в камеру.

– А я здесь один? – спросил он, рассматривая вторую койку, пустую.

Надзиратель поднял брови, закрывая камеру и словно бормоча демонстративно под нос: «Вот тупо-о-й».

Гашу оставили одного. Он повернулся к правой койке, или, как он где-то слышал, шконке. Подошёл и слабыми руками стал разворачивать матрас. Застелил и лёг.

«Как быстро… изменилось всё и на семь лет. Это чем я тут заниматься буду? Кто-то вроде книги в тюрьме пишет. Да не дадут мне тут писать. Я попал в общество зверей. Кто-то здесь бандит, а кто-то его слуга, кто-то убийца, кто-то сумасшедший доктор, ставивший эксперименты на пациентах. Здесь живут самые низкие существа нашего мира. И к ним попадаю я. Да ладно я, мне исправляться не в чем. А что на счёт тех, кому есть в чём исправиться? Как общество, их окружающее, поможет им исправиться? А я только испорчусь.

Да черт! Я здесь совсем не справедливо! А тот, кто меня подставил, спокойно гуляет прямо сейчас! Или чай пьёт. А как хорошо он всё спланировал это.. Знал, что я активно работаю, знал, что получил фингал, знал, когда у меня дома никого не будет. И кто это может быть? Как давно он следил за мной…? И если он всё это знал, то… кто мог знать, что дома я буду один? Да, не могла это Алёна Павловна подставить, – Гаша посмешил сам себя, – да вряд ли это и соседи… Так этот гад ведь ещё и работу мне портил! Я всё правильно делал! Не мог напутать! Это кто-то из коллег. Кто-то, кто так же хорошо знал, где камеры (хотя нет! не так же! Я никогда и не запоминал, где у нас камеры!)

Найду – убью. Семь лет… семь лет здесь. А если меня самого тут убьют?..»

Гаша уснул, размышляя о том, кто это мог быть…

***

Он думал всё время, пока спал. Только мысли повторялись, путались, исчезали на середине, поэтому Гаше приходилось прикладывать усилия, чтобы не потерять мысль, а от этого следовала головная боль. Проснулся он, так же продумывая одну мысль, которая шла по логической цепочке из сна, но теперь цепочка эта растворилась.

«Что я мог изменить? Если бы я не побежал тогда? Да ничего бы не изменилось от этого. Я, выходит, никакой ошибки не совершил со своей стороны. Всё прошло мимо, и я даже не подозревал… Какой же..!» – Гаша лёжа ударил рукой об стену. Ударил сильно, и что-то в руке защемило. Гаша весь немного сжался, сильно зажмурился и будь он младше сейчас, будь он ребёнок, он бы, наверное, заплакал.

– Будь здоров, – иронично пожелал мужской голос.

Гаша замер. Кто-то был с ним в камере: «неужели сосед?» Гаша повернулся.

Напротив него, на второй койке, лежал, подперев голову рукой, неизвестный человек. Лет тридцати на вид, но не как Гаша – тот был старше, это читалось по каким-то признакам. Под глазами большие мешки, но при улыбке, они становились менее заметны и придавали лицу милый вид. Морщинки проступали, но выглядели не так, как должны были бы выглядеть – их было совсем мало. Молодое-молодое лицо, не соответствующее возрасту. Недлинные русые волосы, слегка прилизанные, с чёлочкой. Немного странным, но одновременно нормальным казалось тело. Это был тонкий человек. Не худой, а тонкий, не вытянутый, высокий, а тонкий. А рост его, как ни странно, был немного ниже среднего. Причём, тонкость его рук, шеи не выглядели странно, так и должно было быть для него, он даже не казался при этом слабым. Наоборот, чувствовалась какая-то необъяснимая сила. Такой же тонкой, но ещё и длинной, была его улыбка. Физиономия, в общем.. не из приятных.

– Ты кто такой? – спросил Гаша. «Почему я спрашиваю? Он же в одной со мной камере, на соседней койке, логично, что он мой сокамерник». Спустя секунду Гаша сообразил, что не так, что смутило его: на соседе была не тюремная форма, а обычная одежда.

– Твой ангел-хранитель.

– Кто? – Гаша даже поморщился.

– Ты же не глухой. Не глухой, я знаю, и ты меня прекрасно услышал. Твой ангел-хранитель.

Гаша опрокинулся на спину, не желая больше смотреть на соседа.

«О, да… какой красивый потолок», – подумал он и, надув щёки, протяжно выдохнул.

– Ещё и с психом посадили, – прошептал совсем тихо Гаша.

– Я тоже не глухой, – сосед положения не менял, всё так же лежал и смотрел на Гашу.

– Молодец. Это хорошо. Поздравляю. Что тебе ещё сказать? – раздражаясь, отвечал Гаша.

– Да ты, Гаш, расслабься.

– Да пошёл ты к чёрту!

– Мы с ним не дружим! – Как будто серьёзно прокричал в ответ ангел, но потом засмеялся.

– Хватит ржать!

– Смех продлевает жизнь!

– Тебе сократит.

Сосед ещё смеялся, а Гаша отвернулся к стене. Закрыл уши, чтобы не слышать этого смеха, но почти сразу наступила тишина. Гаша расслабился, расслабил плечи и руки. Пришло полное спокойствие и ощущение, что Гаша вновь в комнате один, а сосед был странной его больной мыслью.

– Молодец, – раздалось так рядом, что Гаша подпрыгнул, тут же повернулся. Сосед сидел на полу рядом с кроватью Гаши.

– Что? – в растерянности спросил Гаша.

– Ты успокоился, расслабился. Молодец, – и опять улыбка.

Гаша, с какой силой мог, оттолкнул соседа, тот упал и в том же положении продолжил лежать на полу, смотреть прямо в потолок.

– Да правда, расслабься. Всё гораздо лучше, чем ты можешь себе представить.

– В каком смысле?

– Ты если бы в тюрьму не попал, мог бы умереть.

– И что? Это должно меня, по-твоему, успокоить? Откуда ты это взял? Или это мне впервые здесь угрожают?

Гаша, ещё когда ехал сюда, думал о том, что его здесь будут обижать. Особенно в начале. И ему как-то нужно будет сразу начать показывать какой-то такое поведение, чтобы его семь лет не трогали, оставили в покое. Поэтому сейчас Гаша старался немного сверх настоящих эмоций.

– Нет. Пытаюсь успокоить, – сосед повернул голову к Гаше и говорил спокойно. – Ты очень расстроился от того, что попал сюда. Вот я и пришёл успокоить. Чтобы ты не жалел о том, что попал в это место.

– В ад?

– Да, пожалуй, это можно так назвать.

– Ты давно последний раз ходил к психологу?

Сосед улыбнулся: – А ты?

Гаша задумался: рад он своему соседу или нет?..

С одной стороны этот псих не похож на человеческое отродье, огромную свинью, бугая, который придушит двумя пальцами. Если неосторожное слово или даже оскорбление кинуть, то этот парень не отреагирует – уже показал это. Но с другой стороны… это может быть человек хитрый. Его штука в том, что его не получается понять. Он пугал Гашу. Напрягал. Продолжает делать это сейчас. Так и представлялось, что если спустишь с него глаз, то он на тебя прыгнет с ножом..

– Обе-е-д! – разнеслось по коридору вместе со скрипом колёсиков и прыгающей посудой. Загрохотало что-то по соседним камерам.

– Обед несут. Пора вставать, – сосед поднялся на ноги и пересел на свою койку.

У камеры показался пухленький охранник и небольшой поднос с металлическими тарелками. Гаша сидел по-прежнему на месте.

– Ну? Принимаем, – гавкнул пухленький Гаше.

Гаша, нахмурив брови, смотрел на соседа, сообщая о том, чтобы он пошёл и взял их тарелки. Тот не шёл и совсем не собирался идти, отвечал Гаше нахальным, насмешливым взглядом.

– Принимаем! Я тут долго буду стоять, а? Сейчас уйду!

Гаша очень резко встал и подошёл к решётке. Начальник протянул ему тарелки, но тот пока не брал. Гаша придвинулся близко к решётке:

– Переселите меня.

– Парень, ты дебил?

– Или его переселите.

– Вот дурак… Есть не будешь?

– Ладно.. Так, – Гаша взял две тарелки. – За что он сидит?

– Да кто он-то?

– Сосед мой, – Гаша повернул голову, и они вместе с пухленьким камуфляжем взглянули на Гашиного соседа.

– Парень, послушай, ты так не шути тут. Тут шуток таких не любят. Сбежал твой сосед видимо или кукушка твоя улетела, – договорил почти по-дружески начальник и, отдалившись от решётки, стал удаляться за стену.

– Гаш, ну, я то, похоже, не сбежал. А как твоя кукушка поживает? Давно ей клетку чистил?

– В моей клетке полный порядок.

Гаша поставил тарелки на стол. Суп и рис – первое и второе… Что-то опять смутило Гашу. Он взглянул на соседа:

– Почему порция одна?

– А тебе сколько надо? – театрально удивился сосед. – Ты, Гаша, это кушай. Приятного аппетита.

– «Гаша» это что? Это ты меня так зовёшь? Наверное, путаешь с прошлым соседом?

– Нет. Верно первое – тебя так зову, – он опять улыбнулся. Он постоянно глупо, некрасиво улыбался.

– Не зови меня так. Меня так не зовут. Я Алексей. Хочешь, Лёша.

– Не-е-т, для меня ты Гаша. Для меня и ещё кого-то. Я буду тебя так звать.

– Послушай! у меня ужасный настрой, не доводи, пожалуйста! Голова ведь раскалывается! Не зови меня Гашей!

– А меня зовут Стефан, – очень тихо представился сосед, залез с ногами на койку и затих…

Где-то вдали коридора разговаривали двое охранников. Гаша доел и вновь лёг на койку, слушал.

– Там вот тот новый, помнишь, которого сегодня только заселили?..

– Ну?

– Он псих короче какой-то или притворяется.

– А с чего вдруг?

– Да я когда обед принёс, говорю «забирай», а он сидит и пялится в стену. Ещё про своего соседа что-то говорил. Просил переселить.

– Так, погоди… Он разве не один сидит?

– Один!

– …. Даже интересно стало. Ну, будем проходить мимо, посмотрим сейчас…

Гаша не верил в то, о чём они говорили. «Бред какой-то. Не может быть, чтобы я был психом. У меня всегда, абсолютно всегда с психическим здоровьем проблем не было. Тогда в чём дело? Почему он такой странный?» Гаша посмотрел на соседа. Отвернулся сразу и постарался успокоиться. Хотелось, чтобы прошла голова.

***

До вечера Гашу никто не трогал. Он дремал всё это время, и голове стало полегче. Зато смог хорошенько оценить комфорт местной мебели. По коридору зажгли свет.

– Степан, я понял, кто ты.

– Отлично. Только я Стефан.

– Да разница всего в две буквы. Ты лучше послушай… – Гаше было плевать на имя Стефана.

– Не в две, а в одну. Меняется только «п» на «ф» и наоборот. Буква «е» всегда остаётся собой. Зато меняется ударение, что неправильно..

– Но произносится при этой букве «е» именно как «стЭфан»?

– Конечно.

– Ну слушай тогда, СтЭ-пан, – Гаша специально выделил почёте букву «э», – тебя подсунули мне в шутку. Чтобы поиздеваться надо мной.

– Бог хранителей не в шутку и не для издевательств подсовывает, наоборот даже.

– А, ты ещё и про эту шутку помнишь. То ты ангел, то ты сокамерник.

– Ты сам придумал, что я сокамерник. Спроси у надзирателей местных, они подтвердят, что никакого сокамерника у тебя нет.

– Потому что ты заодно с ними! Это общая ваша шутка! Ты ведь и есть один из них. Сидели вы где-то, чай пили, придумали – разведём новенького, чтобы он в своём уме засомневался! Только вот я не сомневаюсь, что полностью здоров.

– А психически больные и не сомневаются в том, что здоровы.

– Всё продолжаешь, да?

– А что ты хочешь, чтобы я сейчас сделал? Я твой ангел-хранитель и уйти от тебя просто не могу. Ты меня не принимаешь, оскорбляешь и грубишь. Обзываешь надзирателем, хотя я и вправду должен хорошенько следить за тобой, и, наверное, ты хочешь, чтобы я сказал «о да, ты прав» и ушёл? Но я же не могу, ведь всё, что ты понял – не правда. Я скажу. Что ты прав, и останусь всё равное здесь.

– Ты достал, – Гаша стал оглядывать комнату и разглядывать все предметы, которые здесь были. – Вы когда с охранниками придумывали всё это, вы наверняка думали, что к спокойному зэку попадёте, к тому, который больно не сделает.

– Ты чего?..

– А я вот тут просто так сижу, не за что, ты знал?

– Эй, да ты поаккуратней.. – Стефан засуетился и стал двигаться к стенке.

– Так вот теперь я тут буду хоть по какой-то вине сидеть, – Гаша медленно вставал на ноги и двигался к койке Стефана. На самом деле Гаша не собирался ничего делать с ним, тем более причинять хоть какой-то вред. Он хотел только напугать, чтобы Стефана забрали его приятели. Чтобы Стефан сам позвал их. Расколоть его.

– Гаша, это не приведёт ни к чему хорошему, одумайся…

Гаша схватил Стефана за ворот, поднял того на ноги и прижал к стенке, замахнулся кулаком. Гаше даже было неприятно с самого себя, у него вновь тряслись руки, а голова гудела и пищала. Сила чувствовалась в Стефане, но тот не собирался её применить для освобождения. Он специально поддавался Гаше, и Гаша понял это, но не понимал, почему тот так делает… Нервно и очень быстро Стефан улыбнулся и, как и хотел Гаша, громко крикнул:

– На помощь! По-мо-ги-те!

Теперь улыбнулся уже Гаша и, услышав быстрые шаги в коридоре, отпустил и отошёл от Стефана.

– Я победил тебя, – заключил Гаша, больше мысленно, но всё-таки сказал это вслух.

– Лучше бы ты себя побеждал…

Гаша испугался вдруг, что ошибся, что Степан не из этих, не из охраны. Тогда Гаше придётся не сладко.

Стефан суетился, выглядел потерянным, разбитым и ждал, пока охранники придут к их камере.

Вот охранники и появились. Только остановились у соседней камеры.

– Ну, и кто кричал? Откуда?

Второй охранник лишь пожал плечами.

– Здесь вас зовут, – отозвался Стефан, – Алексей напал на меня.

Охранники точно определили камеру, из которой шёл звук и, пройдя несколько шагов, остановились перед нужной решёткой.

– Ну, и чего звал на помощь? – охранник, уперев руки в бока, смотрел на Гашу.

– Вы меня спрашиваете?

– А ты видишь здесь кого-то ещё?

– Да. Вот этого вашего придурка! – Гаша указал на Стефана. – Хватит надо мной издеваться, я понял всё.

Охранники стали тихо переговариваться.

– Серьёзно думаешь, что он того? – спросил один другого.

– Ну да… Ты глянь сам, как он упорно смотрит в пустую стену и видит там кого-то. Да ещё и ругался на кого-то, помнишь, мы слышали из соседнего блока.

– Да… потом, зачем-то на помощь звал.

– И обрати внимание: он ругал кого-то, потом звал на помощь, а потом сказал, что Алексей напал на него.

– И что?

– Так он сам Алексей.

О с какими глазами они поглядывали на Гашу. И как же Гашу это злило…

– Да вы что, издеваетесь!? Начальника мне своего позовите, он вам точно вашего прикола не одобрит!

– Серёж, его поколотить бы?

– Тебе, может, ещё книгу жалоб принести?! – проигнорировал Сергей напарника и обратился к Гаше. – К начальнику-то своему мы сейчас обратимся, не переживай. И не переживай, болезнь твоя излечима. Посидишь сегодня весь день в камере, без ужина. Если это не поможет – карцер вылечит! А пока, просто без ужина.

– И без него! Клянусь, что если не заберёте его, то я его прибью! – Гаша подумал, что угрожать таким образом можно, ведь он не убивает по-настоящему и срока за это не добавят, однако могут испугаться за своего приятеля и сделать так, как велит Гаша.

– Всё, пошли к Шалахину. Пусть он решает.

Увидев, что охранники собираются уходить, Стефан спрыгнул с койки и подбежал к Гаше, к его уху и старательно противно туда запел. Гаша, конечно, забыртыхался, пытался оттолкнуть и ногами и руками, вот только руки ангел крепко зафиксировал, а ноги никак не дотягивались, так как ангел находился сбоку.

Гаша кричал всё, что на ум шло. Это были и обращения к охранникам, с просьбой забрать от него Стефана, и были крики на самого Стефана. Это было всё подряд и очень громкое. Охранники быстро среагировали, открыли замок и бросились с дубинками на Гашу.. успокаивать… В этот момент Гаша уже смог оттолкнуть Стефана в сторону. Оказавшись в стороне, Стефан секунду был очень растерян. Даже напугался, погрустнел, но этого Гаша не мог сейчас увидеть.

Стефан выбежал в коридор, но не нашёл там ничего, из чего мог бы устроить ситуацию, которая отвлекла бы охрану от Гаши. Вернулся в камеру. Гаша лежал, сжавшись на полу, подставляя только один бок. Его продолжали пинать и бить.

– Да не до такой же степени… Хватит вам, люди!..

***

Били Гашу ещё не долго. Оставили его лежать на полу и ушли. Стефан лежал на своей койке и поначалу смотрел на Гашу. Хотел бы ему помочь, но ведь не мог. У него не было с собой аптечки или хотя бы просто какой-либо мази, которая могла бы избавить Гашу от боли. А ведь там, наверное, не только кожа содралась.. Зато Стефан понимал, что если сейчас оставит Гашу в покое, то хотя бы не усугубит положения.

Гаша поднялся на ноги и, не поворачиваясь к Стефану, лёг на свою койку и так до утра и лежал. Когда спал, когда просыпался. Ни разу, при этом, не замечая, что Стефан садился на пол за его спиной, и в те моменты боль от ушибов становилось меньше. Таким образом, дело шло до утра.

Глава 4

Психиатрическая больница

Следующее утро началось с психиатра. Гашу привели к этой женщине в белую большую комнату с линолеумом, освещённым солнцем. Это место всё так же располагалось в тюрьме, поэтому тут так же были решётки на окнах, а у двух дверей, по разным сторонам комнаты, стояли вооружённые охранники.

– Садитесь, Алексей.

Солнце стало греть спину, когда Гаша занял указанный одинокий стул. В этой комнате всё стояло одиноко. Два одиноких шкафчика по разным стенам, растение одно у двери, перед женщиной – белый стол с разными бумагами, которые она сейчас заполняла, и различные папки. В одной из этих папок Гаша узнал своё дело.

Стефан встал позади Гаши и опёрся руками о спинку стула, нечаянно коснулся плеча Гаши, от чего тот вздрогнул и, оскалившись, встряхнул плечом.

Психиатр заметила это, наконец перестала писать, положила ручку и посмотрела на Гашу.

– Давайте познакомимся с вами, Алексей.

– Давайте.

– Меня зовут Светлана. Алексей, вы можете расслабиться и перестать хмуриться, вам ничего здесь не угрожает.

Гаша глубоко вздохнул, но спокойнее чем был не смог стать.

– Что вас раздражает в данный момент, Алексей?

– Этот парень, который стоит за моей спиной.

Теперь Стефан, даже сам нехотя этого делать, но принимая надобность сего дела, положил руки на плечи Гаши.

– Убери руки! – тут же среагировал Гаша и вздёрнул плечами. Стефан убрал руки.

Психиатр смотрела с искренним интересом и сожалеющим пониманием.

– Алексей, там нет никого и ваши плечи свободны.

– Есть он там. Стоит. Как вас-то охранники подговорить смогли?

«Они ведь подговорили вас, – думал с надеждой Гаша. – Ничего больше это не может быть. Ну что ещё может?.. Или это прям крупный заговор, начиная с поддельного воровства, до поддельного безумия. Тогда это неправильно, власти им не позволят так издеваться…»

Психиатр что-то записала.

– Что вы пишете?

– Что вы подозреваете каждого в заговоре против вас.

– Да это же..

– Хотите сказать, что это не так. Но вы ведь и правда так думаете?

Гаша вздохнул, подумал и нехотя согласился. Правду он принимал.

– Охранники мне рассказали, как вчера всё было, но мне бы хотелось послушать вас.

– Хорошо…

Гаша подумал, как начать. Только хотел уже открыть рот, но в этот момент Стефан нагнулся к его уху и постарался погромче что-нибудь пропеть. Гаша тут же зажал уши, постарался отмахнуться, врезать Стефану, но тот отошёл сам.

– Он мне мешает! Я не могу так рассказывать!

– Подождите, пожалуйста, я кое-что должна записать.

Стефан отошёл к окну и больше не подходил к Гаше во время оставшегося приёма. Теперь Стефан дал Гаше всё спокойно рассказать, ведь всё, что было нужно, Стефан уже сделал. Теперь он смотрел в окно на небо. Виноватым он себя не чувствовал ни за что: ни за то, что Гашу побили и, вполне возможно, Гаше больно и сейчас, ни за эти выкрутасы с действием на нервы. Но понимал, что думать сейчас должен только о том, каким образом собирается теперь подружиться с Гашей, ведь через пару часов именно это будет нужнее всего. Но… всё ангел вспоминал, что благодаря ему Гашу побили, что он переборщил с напором, что он плохой хранитель и.. Вдруг дёрнул бровями, потому что кое-что важное вспомнил: «Всё так и должно было быть», – подумал он. Теперь же улыбнулся и, как только Гаша договорил, подпрыгнул к нему и резко шлёпнул по плечам.

***

Гашу признали психически больным. Что ж, на это у психиатра было много оснований. Что Гаша чувствовал внутри себя? Когда его уводили от женщины-психиатра, он впервые поверил в то, что говорил ему Стефан. Пусть на мгновение, но он поверил в ангела-хранителя. Может… это было только от нежелания верить в своё безумие.

– Но, доктор, – говорил он под конец приёма, слегка усмехаясь, но успокоившись, – когда же, по-вашему, я смог свихнуться?

– Вы, наверно, ещё хотите сказать, что детских травм у вас не было.

– Да, детских травм у меня не было.

– Мне, впрочем, не важно, что в детстве было, важнее то, что было на днях. Помните, как упали в суде? Да, мне рассказали. Это был шок. Очень сильный шок от осознания того, что вы сделали и что вам грозит. А ещё это вкупе с преступлением, совершённым вами. Преступник всегда нервничает и очень даже сильно, когда идёт на своё дело, во всяком случае, в первый раз.

– Но я не совершал…

– Вам лучше не говорить мне такого. Я ведь могу записать, что вы искренне не верите в свою вину.

– Так можете это и написать! Я искренне не верю в свою вину.

Их разговор вскоре окончился. Стефан стоял у окон и только немного повернул голову, чтобы взглянуть, как Гашу уводят. За ними Стефан не пошёл.

Гаше определённо повезло, что он не успел ни с кем познакомиться в этом месте, он думал об этом. Зато наделал шуму, и всем заключённым скорей хотелось посмотреть на того, кто там вечером вызвал на себя вертухаев. Кто-то, конечно, уже видел, но остальным увидеть была не судьба. И слава Богу. Гашу переводят в психиатрическую больницу. Одна проблема – у этой тюрьмы не оказалось такого особого блока, а потому Гашу пришлось отправлять в городскую больницу, разумеется, в особое отделение. И вот сейчас машина направляется туда, в «Психиатрическую городскую больницу имени Сонре Коуньни».

Машина проезжала поле. Светило солнце, и всё было красиво. Но душно. Ужасно душно. Иногда Гаша переставал понимать, от чего его покачивает: от ямок на дороге или от того, что ему плохо. Открыли окно, но стало ещё хуже – пыль от сена залетала в салон и именно назад, к Гаше. Она попала и в нос, и в глаза, и налипла на влажный от пота лоб. А избавиться от этой пыли Гаша не мог никак: руки были закованы в наручники за спиной.

– Пфу, закрой, – махнул начальник конвоя водителю.

Наконец приехали. «А рад ли я? – думал Гаша. – Никто не говорил, что здесь люди будут лучше тех, что в тюрьме, к тому же.. хах, в моём специальном отделении. И срок мой не уменьшится. Хотя, может, тут ко мне больше как к человеку относиться будут. Однако тут к ложному сведенью о том, что я вор, прибавится ещё и шизофрения. Люди начинают меня знать другого… И я уже словно никак не могу повлиять на их мнение… На семь лет я обречён рекомендоваться больным вором. Почему?»

Гашу вытащили из машины и ввели в большое, трёхэтажное здание с квадратными колоннами в стенах, ограждённое железными чёрными прутьями. У стойки регистрации их просили подождать главврача. Та собиралась лично встретить заключённого и проводить его. Именно она, а не простые санитары, да и.. была ещё одна неловкая причина: одно неловкое извещение для начальника конвоя.

Внутри было темно и тихо. Гаша стал смотреть вокруг себя, но по всему большому коридору не увидел никого. Тогда девушка за столом регистрации пояснила ему, что сейчас идёт тихий час – идеальное, к её слову, время для заселения.

– Как хорошо, что вы приехали! – выбежала с лестницы полная женщина, блондинка с закрученными волосами, с толстыми ножками. Она быстро шла и улыбалась, кажется, даже искренне и немного неловко, наверное сама путалась: стоит ли улыбаться тюремной страже и зэку-пациенту или всё-таки не стоит.

– Здра-а-авствуйте, а как вас зовут? – подала она руку Гаше.

Тот удивился и сделал лёгкий шаг назад. Он подумал пожать её руку, но понял, что наручники могут помешать. Да и рад был этому Гаша: он не хотел жать этой женщине руку.

– Светлана Николаевна, он закован. И вы с ним так не обращайтесь, он таких начальников, как вы, как раз грабить предпочитает.

– А-а-а, ну хорошо, это мы тогда потом посмотрим, – бормотала женщина, всматриваясь в лицо Гаши. – Мы карточку твою уже вписали. Нас заранее предупредили и обо всё рассказали. Поэтому… пойдёмте!? Чего стоять здесь?

Гаше эта дама не очень понравилась. Он не понимал её отношения к нему: «Ко всем она так? Ко всем людям как к детям или, скорее, как к психам. Каково общаться с ней за пределами работы? Может, здесь, как нигде, работает правило: с кем поведёшься – того и наберёшься. Тьфу-тьфу-тьфу, Лёша, не дай Бог».

Дама поманила прибывших за собой к лифту. Были ещё и две лестницы, в начале коридора и в конце, их Гаша приметил.

«Наверное, лифт всегда занят, – подумал Гаша. – Кто ходит по лестницам, когда есть лифт?»

Они зашли в коробку с тяжёлыми дверями, и Гаше представились мрачные психи, перемещающиеся по лестницам с поднятыми и согнутыми в локте руками. Гаша выкинул это из головы.

– Командир майор, – обратилась неловко к начальнику главврач Светлана, когда они вышли из лифта и пошли по тёмному белому коридору. Почему-то был выключен свет, но мрачности никакой не было – из-за солнца: оно светило внутрь палат по левой стороне, и этот свет проходил в коридор сквозь мутные полупрозрачные двери. Двери как будто светились.

– Что такое, Светлана Николаевна?

– Да тут… такое дело… – она всё не решалась сказать, но это нужно было делать скорее.

– Ну?

– Пожар случился.. – Светлана произнесла это так неловко, как ребёнок разбивший вазу, рассказывающий маме, что ваза упала сама.

– Где пожар случился? – не понимал начальник конвоя.

– В отделении для вот таких вот, как ваш…

– Как?!

– Ну, там… Там, собственно, никого у нас не было, так что всё хорошо, не переживайте. Но ремонт там будет долго.

– Вы издеваетесь?! А раньше предупредить нельзя? – начальник остановился. – Мы ехали сюда более часа, перевозили заключённого, а у вас… и вы только сейчас, когда мы на третьем этаже…

– Ну, вы не беспокойтесь, поспокойнее. Может, вам укольчик?

– Не надо! Вы послушайте, мне что его теперь, назад вести?!

– Не надо, не надо, не надо! Я как раз хотела вас обрадовать, что есть у нас место и среди простых наших пациентов. Там и решётки на окнах и внимание постоянное. Да-а. Можно только прогулки убрать, а так – точно не убежит.

Начальник был зол, а Гаша доволен.

– Сиди тут! – начальник толкнул Гашу на стул в коридоре, отошёл на несколько шагов и достал телефон.

Звонил он начальству. Кричал. Светлана Николаевна даже подходила просить, чтобы не шумели, так как сейчас тихий час, пациенты спят, но от неё просто отмахнулись рукой и отвернулись.

Разговор длился недолго и вот уже закончился. У Гаши сложилось такое впечатление, что у абонента был плохой день и настроение в стиле «Отстаньте от меня, всё плохо, сами решайте».

– Суйте его куда хотите. Но учтите, если сбежит, вы отвечаете.

Главврач обрадовалась. Вряд ли она была рада именно тому, что смогла уговорить конвоира поселить заключённого среди обычных её пациентов, а скорее её радовало, что ей простили пожар, и удалось выкрутиться без серьёзного понесения ответственности.

Гаше было велено оставаться там, где он сидел, а охранникам следить за ним, пока их командир отошёл заполнить какие-то бумаги. Сидели в тишине. Странным выглядело отсутствие дверей там, где они в любом другом помещении должны были бы быть. Ещё, Гаша пожалел, что его посадили тут, на твёрдые чёрные сиденья, а не чуть дальше, где, напротив лестницы, располагался уголок уюта и отдыха: большие зелёные и жёлтые кресла-мешки.

В конце коридора появлялись ненадолго медсёстры и медбратья и тут же исчезали. За какими-то дверями слышался шёпот, за какими-то негромкий азартный смех (кажется, там во что-то играли). За матовым стеклом одной ближайшей двери появилась тень: кто-то из палаты пытался рассмотреть коридор. У Гаши возникало чувство, что рассмотреть старались его.

Старший конвоир со Светланой вернулись. Этот взял остальной конвой и оставил Гашу больнице.

– Ну что? Пойдём. Мы тебя переоденем, и потом на осмотры пойдёшь, – сказала довольная Светлана, глядя на Гашу.

Пухлые ручки заставили его встать и пойти туда, куда они велели, придерживая его за плечи.

– Какие осмотры?

– Да самые обычные. Такие все проходят, не бойся. Вот ты с психиатром уже говорил, от него отчёт есть, не страшно ведь было?

– Когда не били по плечам – да, не страшно.

– А кто по плечам бил? Солдат?

– Да чёрт его знает.

– А? Так у тебя чёртик на плече сидел? – Светлана усмехнулась, и указала жестом войти в комнату со шкафчиками и ящичками.

Из этой комнаты шла другая, с душевыми кабинками без штор или любых других ограждений – мойся, как хочешь, но будь у всех на виду.

– Скорее ангел.

– А ну такое тут тоже бывает. Вот, заходи. Здесь переоденешься в это, – Светлана протянула белую одежду. – Можешь кстати быстренько сходить помыться. Учти, шанса помыться в одиночестве у тебя ещё десять лет не будет, так что не упускай моего добра! – женщина скалилась в улыбке, иначе улыбаться она просто не могла.

Гаша согласился на душ: полностью его принял с нежеланием представлять, как будет мыться здесь со всеми. «Придётся привыкать. Ещё семь лет так жить». Потом Гашу повели на различного рода проверки. Взяли анализы, позадавали вопросы, в завершении сказали, что выпишут лекарства завтра, после полного осмотра. Оказывается, сегодня те врачи, которые должны проводить некоторые процедуры осмотра, уже ушли по домам.

***

– Вот, проходи, – Светлана Николаевна руками ввела Гашу в палату. Она указала на левую кровать у окна. – Вот тут свободно, и уже постелили. А на соседней твой сосед. Но он попозже подойдёт, у него сейчас процедуры. Вот, всё, осваивайся. Жди соседа. Надеюсь, тебе у нас будет хорошо.

– Спасибо.

– Здорово я так с пожаром-то, да? Вот пакость! – она зажмурилась от почти беззвучного смеха, замахала на Гашу рукой и вышла.

И Гаша остался один. В тишине. В спокойствии. Ни тебе ангелов, ни надзирателей с дубинками. Комната светлая, относительно просторная. Располагалось в ней всего три кровати. Одна Гашина – у окна, ближе к двери ещё одна (с Гашиной их разделяла ширма), по всей видимости – ничья, и ещё одна у окна, но у противоположной стенки. Эта явно была занята. Заправлена она была не совсем аккуратно, зелёный плед (в отличие от других постелей, здесь был плед) помят: на нём сидели уже после того, как заправили. У двери, у стенки, располагалась низкая потрёпанная раковина. Каждая кровать располагала рядом белую тумбочку с закруглёнными краями. «Интересно, что я буду туда класть…» – подумал мельком Гаша. У соседа на тумбочке стояла лампа, и лежал зелёный тонкий блокнотик. Захотелось узнать, что там было, но, к своему же сожалению, Гаша себе такой наглости не смог позволить.

Прилёг на постель и подложил под голову руки.

«Почему настроение так быстро меняется? Почему мне теперь хорошо? Я ведь вряд ли попал в отдел самых простеньких случаев, и мой сосед вряд ли особо блещет умом. Может, он ещё хуже того «ангела», которого никто не видел. Почему Степана никто не видел? Ведь его действительно, кажется, никто не видел. Я правда сошёл с ума? Меня начнут пичкать таблетками, и я стану зомби. Зато перестану видеть Степана. Но стоп! Выходит я был прав! Степан остался там, в тюрьме, не пошёл за мной! Значит, он всё-таки был розыгрышем. И весьма обидным… Это ж до какой степени они не стыдятся довести дело…

А таблеток я всё равно вряд ли миную, только если сплёвывать всё в раковину. Но я, наверное, не первый, кто это придумал, а поэтому, за этим следят тщательно… Посмотрим».

Дверь открылась, и в палату вошёл сосед. Короткие чёрные волосы, серые глаза немного широко расставлены, черты лица чётко выражены: скулы, острый широкий нос. Высокий парень, молодой. Общее впечатление… довольно приятное, но парня нельзя было назвать особо красивым. Он вошёл спокойно, адекватным взглядом оценил быстро Гашу и, сказав спокойное «привет», закрыл за собой дверь.

– Привет, – поздоровался Гаша.

Сосед прошёл к своей постели, сел, стал рыться в своей тумбочке. Гаше показалось, что тот проверяет все ли его вещи на месте, не украл ли новый сосед чего-нибудь.

– Да я не брал ничего.

– Я вижу. Спасибо.

Сосед проверил всю тумбочку, закрыл все ящики и открыл верхний. Взял оттуда ручку, взял свой блокнот и что-то там пометил. Создавалось впечатление, что он не хотел знакомиться. Он действительно не хотел знакомиться. И он был немного не доволен, что в комнату, куда ему удалось недавно (наконец то!) попасть и провести какое-то время в относительном одиночестве, кого-то заселили. Он знал, что не обязан знакомиться, и знал, что не виновен его сосед в том, что его положили именно в эту палату. Хотя, по некоторым переживаниям, таким подозрениям было место.

– У нас все знают, что ты виновен в ограблении, – спокойно проинформировал сосед, не смотря на Гашу.

– Вам всем об этом объявили?

– Нет, просто слухи быстро расползаются среди наших стен.

– А как именно звучат эти слухи?

– Вчера перед сном кто-то услышал от врачей, что привезут сюда грабителя. За завтраком уже говорили подробнее, что ты ограбил своего начальника. Потом я успел услышать, что ты ещё и убил начальника, но в это я не верю, потому что тебя тогда бы не положили бы ко мне.

– Спасибо, что хоть в это не веришь…

– Но теперь меня постоянно будут о тебе все спрашивать.

– Ну, тут я точно не виноват. А ещё меня Лёшей зовут. А тебя? – Гаша привстал и протянул руку.

– Граг. Но если нет необходимости, то не зови, пожалуйста.

Руки Граг не подал. Положил блокнот в ящик, достал оттуда книгу и уселся её читать. А Гаша понял, что ему тут будет не веселее, чем в тюрьме.

– А почему Граг? – спросил Гаша, облокотившись на спинку кровати.

Ответа не последовало, Граг старался читать книгу.

– Ты можешь рассказать, как тут всё устроено? – Гаша старался говорить аккуратно, аккуратно подбирать слова и тон, поскольку не знал, что в этом парне не так.

– Я читаю книгу, – Граг ответил жёстко, с оттенком возникающей раздражённости.

«Мне лучше отстать или поинтересоваться, что за книга? Если он раздражительный парень, кто знает, каков он, если из себя выйдет. Или вдруг ему плохо станет, и я буду виноват. Ещё и в этом виноват», – Гаша вновь поменял положение на кровати и теперь уже сидел, обняв ноги.

Граг захлопнул книжку, закрыл глаза, сделал вдох, тряхнул слегка головой и, с силой растирая край книги, заговорил почти сквозь зубы:

– Прости. Сейчас расскажу.

– Да ладно… Не надо мне так срочно, сам узнаю… Тем более, если тебе это так сложно. Чего ты так встрепенулся?

Граг вдруг стал спокоен и с добрым недопониманием посмотрел на Гашу:

– Я не хочу быть таким. Я ведь так-то злиться ни на кого не хочу, кричать…

– А что за книга у тебя такая?

– По психологии.

– То что надо для чтения в психбольнице, – Гаша улыбнулся. Не понимал: есть в этом ирония, плохой или хороший смысл, но это просто показалось ему забавным.

– Мне надо менять свою внутреннюю психологию, своё мышление. Почему бы тогда помимо психиатра мне не лечить себя самому? Вернее, мне даже нужно лечить себя самому. Да впрочем, не важно. Это просто интересно читать.

– А… – Гаша задумался, – тебя можно спросить, чем ты болеешь?

– Да, давай я только коротко и ясно отвечу, потому что думать об этом мне не полезно. Невроз навязчивых состояний. Может, ты слышал это как ОКР. Объяснять не буду. Похоже просто, говорят так…

– Ладно. А может, мне нужно как-нибудь по-особенному себя с тобой вести? Ну, может, что-то категорически делать не стоит?

– Не беси меня, – Граг вдруг сменился в лице, озлобился. – Бесы это не хорошо. Бесы приходят и кричат всем в уши. Бесы занимают пространство всей комнаты!

Граг поперхнулся. Его лицо по природе не имело самых добрых черт, но выражение сделалось добрым. Он закашлялся с подобием лёгкого смеха:

– Я пошутил, но что-то мне самому стало плохо.

Опять настроение сменилось, и Граг стал серьёзным, отвёл взгляд и задумчиво смотрел в сторону:

– А впрочем, хорошее место для практики… – сказал он, закрыл глаза и упал на подушку.

«Если здесь сон является хорошей практикой, то мне здесь уже нравится». Гаша понял, что сосед ему ничего не скажет, пока находится на исполнении практического задания. Спал тот или нет, Гаша проверять не стал. Он также лёг на кровать, только не в сторону подушки, а наоборот, так как хотел смотреть в окно. Под голову положил руки. Сейчас по чувствам всё было хорошо. Чёрная полоса прошла, и всё налаживается – такое было чувство. Даже ангела нет, а потому Гашу не станут сильно пичкать какими-то средствами. Но это только в данную минуту всё хорошо. Так как «болезнь» у Гаши прошла, его скоро вернул в тюрьму, где ему предстоит ещё долгих семь лет просидеть в мрачных, тёмных, вечно пыльных стенах. «Лучше здесь. Здесь светло. Здесь мне улыбаются. Кажется, я готов завидовать Грагу». С этими мыслями Гаша и уснул.

Глава 5

Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись

– Скоро ужин, – раздавалось еле слышно, каким-то прозрачным эхом у Гашиного уха.

Слова все тянулись медленно, растягивались не во сне – наяву:

– Встава-ай. Гаша, встава-ай.

Гаша тяжело и что-то бормоча, проснулся. Руки затекли и слегка болели, голова была как деревянная. Ещё одно «вставай» прозвучало уже в нормальном темпе и шёпотом.

– Спасибо, Граг, – ещё не разобравшись, ответил Гаша.

– Граг спит ещё.

– А ты кто такой? – Гаша поднял сонные глаза. – О, Господи!… опять…

– Почти угадал.

– Весь сон мне, падший ты воробей, испортил.

Стефан, пожалуй, даже искренне обрадовался этим словам. Он знал, что Гаша не рад видеть его. Зато видел, что Гаша был в хорошем настроении, какое-то время. А ещё само оскорбление Стефана посмешило.

– В воробьёв веровать тоже не плохо, – Стефан уселся на пол. – Вставай, собирайся.

– Куда это?

– В столовую сейчас пойдём. Ужинать.

Гаша взглянул в сторону Грага, хотел убедиться, что тот спит и не слышит их разговора. И тот, вроде бы, действительно спал и к ним со Стефаном лежал спиной. За время, пока Гаша дремал (а видимо это было долго), потемнело. Свет жёлтых ламп с коридора проникал в палату через дверь, от чего комната приобретала оранжевый смешанный с темнотой цвет.

– Ладно, давай, я тебя слушаю, – Гаша сложил ноги и удобно сел, опершись о стену, – рассказывай.

– М-м, ты вводишь меня в заблуждение. Ты хочешь, чтобы я тебе рассказал, как всё есть на самом деле, ну, я про ангелов, небо и прочее… или ты всё ещё хочешь, чтобы я сознался в том, что разыгрываю тебя? А то начну одно, а ты опять разозлишься. Я тебя злить больше не хочу. Действительно не хочу.

– Давай типа правду.

Ангел дёрнул бровями, улыбнулся очень довольный и, готовясь начать, выпрямился:

– Начнём. Ты сам не раз слышал про ангелов-хранителей, поэтому… зачем я буду объяснять тебе нашу суть? Вопрос только в том, насколько ты верил. Вернее… ты если и верил, то возможно иначе себе всё представлял. А я действительно есть и действительно слежу за твоим здоровьем, самочувствием…

– Меня побили по твоей вине! – тихо, чтобы не привлечь лишнего внимания со стороны, воскликнул Гаша.

– Да, тут я чуть-чуть не то сделал. Но может, так надо было.

– В смысле?

– Так, это я попозже объясню. Продолжаю. Есть Бог. Ты имеешь и о нём представление, и если я его опишу по возможности, слова будут почти те же, по которым у тебя представление сформировалось, поэтому пытаться не буду.

– Что?

– Ну, это как дальтонику объяснить, что цветок розовый, когда он видит его зелёным. А из того, что всегда, когда он видел этот цветок, ему говорили, что он розового цвета, ничего не получится – он просто зелёный цвет будет называть розовым. Потому что словом одним и тем же описывался один предмет, а понятие, виденье, представление разное. Ещё не понятно, какой этот цветок на самом деле, потому что мы видим его розовым из-за расположения солнца, света, благодаря нашим глазам со своими встроенными фильтрами. А какой цветок есть на деле… так просто глазами не узнать.

– Интересно. Так, понял, давай дальше.

– Есть Бог, и есть судьба. И Бог этой судьбой управляет.

– Судьбы нет.

– Уверен? Может, ты просто не то понятие о ней имеешь? А то, которое имеешь, может и впрямь быть невозможным. А я тебе сейчас на примере объясню, что такое судьба. Ты жил обычной жизнью, ходил на работу и тут бац! и ты попадаешь в тюрьму. Причём попадаешь совершенно без повода, тебя подставили. Потом ещё является какой-то бесящий, выводящий из себя сосед, из-за которого ты так же незаслуженно попадаешь в психушку. Это и есть судьба.

– Неа. Не верю в судьбу. Это кто-то просто запланировал или просто случайно так всё обернулось.

– А в Бога ты веришь? Хотя лучше не отвечай. Не хочу, чтобы ты произносил это и, мне на зло, укреплял это в своём сознании. Давай я лучше продолжу. Бог и управляет судьбами, можно сказать… Смотри. Я открою тебе тайну, которая должна тебя успокоить. Я надеюсь, что она тебя успокоит. Ты бы мог умереть, если бы не попал в тюрьму.

– А ты лучшая группа поддержки.

– Пх, да я серьёзно. И это бы случилось непременно, останься ты, так сказать, на свободе. Я не скажу, каким образом это могло бы произойти, тебе это знание не надо. Однако как же тут сработала судьба? Какой-то человек, сейчас неважно какой, решил тебя подставить. Он живёт своей жизнью и совершенно с тобой не связан. Выбрал он тебя по каким-то мелким ассоциациям, намёкам, маленьким знакам, которые ему показали, что ты отличный выбор. Эти намёки подавал наш Творец. Тот человек следил за тобой, потом подстроил всё так, чтобы полиция подумала на тебя. И тебя посадили. Этим образом ты избежал смерти. В этом был Бог.

– Какой-то бред…

– Но ты слушаешь ведь внимательно и с интересом. Тебе ведь наверное хочется слушать и верить, что это правда?

– …. Этот человек ужасен. Допустим даже – пусть я и не верю – это правда, но так ведь это не справедливо! Он украл, сколько там? семьсот тыщ – хотя он, наверное, рассчитывал, что там будет больше – сейчас отдыхает на том, что есть, а вместо него должен сидеть в двух ужасных местах добропорядочный я?

– Ты не суди других и сам другими не судим будешь. Оставь это дело Творцу. Ты же не знаешь абсолютно всех обстоятельств, которые происходят в жизни у этого человека. Может ему на срочную операцию дочери надо (Гаша тут сменился вдруг в лице: ему таких мыслей не приходило). Тут ведь помни про судьбу. Он спасает жизнь тебе, своему ребёнку, и плюс к этому за какие-то оплошности наказывает твоего начальника. Это всё делает не только тот человек. Это делает Бог через него. Судьба одного, пересекается с другим и так далее. Если тот человек действительно сделал что-то плохое, то он будет наказан и наказан не меньше и не больше того, как полагается. И если в этой жизни… Допустим.. тот же пример с дочерью, если она вообще у него есть… Представим, что у него есть дочь, которая действительно хороший человек и нужен обществу, но ей требуется, чтобы отец был всю жизнь рядом, потому что именно он будет давать ей правильную помощь. То даже если он сделал что-то, за что должен быть наказан, то, может, в этой своей жизни он наказан не будет, так как нужен дочери. Будет наказан в следующей жизни, но не в этой. Бог не уберёт его, пока он нужен для судьбы дочери.

Гаша потерял контроль над своим поведением и теперь начинал только притворяться безразличным. Он слушал вдумчиво, колёсики в его голове крутились, и он рылся в воспоминаниях, что-то сопоставлял со словами Стефана. Вдруг в голову вернулся вопрос, который он хотел задать минуту назад. Теперь почти шептал:

– А что же тогда меня в тюрьму? Да, понимаю, мог умереть иначе, но почему именно в тюрьму и на такой срок? Семь лет там, с теми отбросами, для которых то место строилось. Да ведь я там быстрее сдохнуть могу.

– Во-о-т, уже верно мыслишь. Мы дошли до той части, которую я ждал. И я думаю, теперь ты перестанешь на меня злиться. Дело в том, что ангел-хранитель обычно всегда просто рядом с человеком, но человек не видит его, не слышит, не всегда чувствует. Станет нас слышно и видно только в какой-нибудь момент, когда действительно иначе не спасти человека. Когда не ограничишься тем, что дёрнешь его в сторону с дороги или предупредишь вслух об опасности, скажешь, как её избежать. Так вот, может, ты бы и сдох там, в тюрьме, да и ты на самом деле не обязан там был сидеть, ведь действительно не виновен. И вот тут Бог попросил – если так можно выразиться, – меня принять участие в твоей судьбе. Задачей было добиться того, чтобы тюремщики увидели в тебе психически больного и отправили в больницу. А дальше всё. Остаётся задача такой же, какая всегда – просто защищать тебя от гибели. Только почему-то я должен пока держаться рядом с тобой в таком обличии, полностью человеческом. Дальше я ничего не знаю.

Вдруг заговорил Граг:

– Судьба, значит, и сработала в том, что случился пожар в особом отделе для таких, как Лёша, чтобы его подселили в обычное отделение ко мне, или к нам?

Гаша смотрел на спину Грага с шоком, напугался, а Стефан, частично готовый к случившемуся, с дружелюбием отвечал:

– Я думаю да. Вернее, я уверен, что да, потому что ничего случайного нет. Хотя… наверное, не играет большую роль, какую конфету из двух одинаковых ты выберешь. Хотя в некоторых случаях может сыграть.

– Я, наверное, скоро могу сильнее так заболеть, – сказал Граг и медленно перевернулся к новым знакомым лицом. Уставился на Стефана, но вопрос решил задать Гаше: – Лёш, кто это?

– Мой ангел-харанитель.

– Хранитель, – поправил Стефан и улыбнулся. – А я ваш новый сосед. Вот на этой койке расположился, – Стефан указал на третью, ещё днём пустовавшую, теперь застеленную койку. – Зовут Стефаном.

– Граг, ты его прям хорошо и полностью видишь? – спросил Гаша.

Граг кивнул головой.

– Значит, здесь тебя все видят, здесь у тебя постелено, а в тюрьме не видели? Мне что-то кажется, что ты, Степашка, врёшь.

Стефан усмехнулся, когда Гаша собрался взять того за воротник:

– Да брось, теперь ты так точно не думаешь.

Гаша улыбнулся, потому что Стефан его раскусил. Конечно, Гаша очень просто поверил бы сейчас и в то, что это масштабный розыгрыш или социальный эксперимент, но теперь Гаше было очень интересно поверить Стефану.

– Мне кажется, что Граг верит тебе больше чем я.

– Я хотел сказать то же самое, – отвечал с улыбкой Стефан, – но теперь хочу сказать – отпустите мой ворот, человек.

Граг сидя наблюдал за ними, и мигом у него пронеслось замечание к самому себе: кем бы они ни были, он бы хотел, чтобы они остались подольше. Он понимал, что не знает их ещё совсем, что они вероятно разочаруют его, но от мысли, что они здесь ненадолго, ему стало слегка грустно.

Дверь открылась и вошла низкая-низкая толстая женщина в халате:

– Так, время-то на ужин.

– Здрасте, тётя Нина, – поздоровался Граг.

– Здрас-с-те, Граг. Что, не везёт с новыми соседями, да? Чо они у тебя по полу валяются? Что валяемся, а?

На полу был только Стефан, да и то он просто сидел:

– А так я же псих же. Мне можно, – сказал Стефан так серьёзно, словно к нему правда не может быть никаких претензий.

Это сразу очаровало тётю Нину и та, как морская свинка, засмеялась:

– Ай, ладно вам. Вставай. И идите ужинать. Грагуш, проводишь их?

– Конечно.

Только женщина хотела пойти дальше, остановилась:

– А не обижают они тебя? – обращалась она к Грагу.

– Нет, порядочные и почти люди.

– Ну, хорошо тогда. Идите.

Тётя Нина ушла дальше по коридору. Граг встал и первый подошёл к двери, за ним остальные.

– Сейчас до лестницы, на первый этаж и там столовая, – объяснил бывалый, выходя в коридор.

– Так вот же лифт, – указал Гаша.

– Да как-то вечером на лифте… – Граг не стал давать логичного и более внятного объяснения, почему он не хочет ехать на лифте. Ответил, что ответил и надеялся, что этого будет достаточно: – А после ужина кстати таблетки. Но вам ещё, наверное, не прописали?

– Прописали, – ответил Стефан, – мне. Но давать будут с завтрашнего дня, после второго осмотра.

– Погоди, Степан, – не понял Гаша. – Ты здесь прям как настоящий пациент? И будешь так же принимать таблетки?

– Все верно. Я имею сейчас полностью натуральное человеческое тело, и на него эти таблетки будут как-то влиять. Но я надеюсь, не сильно, потому что лежать в отключке, когда тебе, Гаша, вдруг понадобится помощь, будет нездорово. Да и тело-то здорово, как на таблетки отреагирует не понятно, поэтому буду выплёвывать всё по возможности, – закончил Стефан шёпотом.

Граг шёл впереди них, теперь притормозил: – Не получится. Каждый раз надо показывать врачу рот.

– Да и, может, всё-таки лучше тебе их пить? – спросил Гаша. Стефан с недопониманием на него посмотрел.

– Ну, – продолжил Гаша, – ты нормальный вроде, только ангелом себя почему-то считаешь.

***

В столовой были только ложки. Это было вполне логично, ведь каждый день здесь собирались люди, способные на разные поступки. «Интересно, как к ножам и вилкам относится Граг? – задумался Гаша. – Всё ли ему равно или какое-то нехорошее дело он может с ними провернуть?»

На ужин сегодня было пюре с котлетой. Гаша решил не задевать вопроса о самом вкусе еды, но про себя придрался к микроволновке, в которой еда была разогрета. Кто-то в столовой ел, кто-то отдавал свою еду другому, кто-то стал плеваться, а кто-то хохотал.

Стефан, Граг и Гаша пришли сюда не первыми, поэтому наблюдали, как часть людей уже уходила. Какие-то пациенты стали убирать за всеми, протирать столы.

Граг дожевал свою порцию быстрее всех и с жадностью. С набитым ртом унёс тарелку и, проходя мимо их столика, указал на выход и, протирая рукавом рот, сказал: «Мне за лекарствами», – и быстрым шагом удалился.

– Что, Гаш, не лезет пища? Не лезет энергия?

– Боюсь, моему желудку эта энергия покажется отрицательной и он её отвергнет. А ты чего не ешь?

– Корову жалко…

– А-а…. Да тут одна туалетная бумага, так что ешь, не бойся, – свою котлету Гаша тоже не спешил доедать.

– Ну так что? Веришь мне теперь?

– Про корову?

– Про какую корову? Ты в коров не веришь, у тебя туалетная бумага. Я про меня спрашиваю.

Гаша помолчал, подумал. Начал подниматься из-за стола: – Посмотрим.

Гаша удалился из столовой раньше Стефана. Тот задержался, задумался. Какую роль может играть Граг? А ведь они верно могут сдружиться. Может, тогда у Гаши наконец-то появится друг. Грагу тоже они могут быть нужны.

К Стефану подсел тонкий белобрысый паренёк. Стал что-то предлагать, но успел только начать, к сути не дошёл, не успел – помешали:

– Дядь, вставай. Мы тут убираемся, – подошёл кто-то сбоку с тарелками в одной руке.

– Пожалуйста, – Стефан встал и отодвинулся, чтобы можно было забрать его посуду.

Пациент, убирающий за ним, косо посмотрел на Стефана, а тот белобрысый, несколько разочаровавшись, что Стефан зашевелился, ушёл искать другого слушателя.

– Ты тот новый, который из тюрьмы? – осмелился спокойно сказать «официант».

– Не, я с небес, ангел.

– А-а… блин, давай выздоравливай, – и парень ушёл.

Стефан тоже ушёл из столовой. В конце первого этажа несколько людей прекращали вечерний приём таблеток. У всех тщательно проверяли рты. Стефан подошёл немного ближе, чтобы лучше видеть. Гаше нельзя их есть – Стефан думал об этом. Рты проверяли очень внимательно: за языком не спрячешь, за зубами тоже. Только если кто-то будет отвлекать… К такому выводу пришёл Стефан. Решил, что можно придумывать разные способы и проворачивать их ежедневно и вместе. Надо обсудить это с Гашей.

Стефан поднялся по лестнице на третий этаж и вошёл в палату. Граг и Гаша были на местах.

– Гаша, нам есть, что обсудить, – сказал Стефан.

– Да, полностью согласен. Две вещи точно.

– Я про таблетки, – Стефан взглянул на Грага. Стоит ли при нём обсуждать эту тему, ведь тот тоже может начать отказываться от действительно нужных ему лекарств? – Впрочем, это мы потом обсудим. А что у тебя?

– Ты сказывал о судьбе, о том, что всё не случайно. А били меня тогда по твоей милости к чему?

Граг немного удивился. Он только что отмечал в блокнотике приём таблеток, но теперь стал внимательно слушать Гашу. Боялся, что сейчас придётся менять мнение о Стефане.

– Ты смотри, как мне кожу содрали, ангел-хранитель, – Гаша задрал рубаху и, помимо синяков, там, на боку, красовались раны: несколько небольших (царапины) и одна основная посередине. Кожу точно разодрало несколько хороших ударов.

Стефан увёл взгляд в пол: – Так, значит, надо было.

– Надо было. А для чего?

– Наверное, мы ещё узнаем. Или.. не надо было.

– Это правда по твоей вине, Стефан? – спросил Граг.

– Да. Из-за меня тюремщики его поколотили… Извини, Гаш. Давайте, может, лучше спать ляжем? Утро вечера, как говорится..

– Ещё второй ужин будет, – сказал Граг, доставая книгу из тумбочки, – через полтора часа, примерно.

И Граг полностью погрузился в книгу. Стефан находил в Гаше нежелание разговаривать, поэтому трогать его не стал и лёг на свою кровать. Так в тишине прошли эти полтора часа.

Все вновь собрались, пошли в столовую. На второй ужин там был кефир с булочкой, и было вкусно (не всем вкусно, были там и нелюбители кефира). Затем водные процедуры перед сном, и все пациенты вновь очутились по палатам. Врачи заходили к некоторым. Светлана Николаевна захотела увидеть Гашу.

– Алёша? – заглянула она в палату.

В тот момент Стефан с Грагом ещё отсутствовали в комнате – всё ещё умывались. Гаша вытирал лицо полотенцем. Сложил его и повесил на ограждение кровати, надел рубаху:

– Да, Нина Николавна?

– Светлана Николаевна.

– Извините.

– Как твой день прошёл? Как твои ангелы?

– Слава богу, он один. Нашёлся.. Всё с ним хорошо, – Гаша не видел ничего плохого, чтобы ответить смешно сейчас, к тому же правду («наверное»). Всё равно здесь оставаться приятнее, чем в тюрьме.

– А-а.. Хорошо всё с ним… Это плохо.

– Согласен.

– Ну, ничего, вылечим. А соседи тебе как?

– Нормально. Хорошие.

– Да? Ну, про этого… нового тоже, Степана, я пока сама не знаю. А вот Граг наш… Правда нормально?

– Абсолютно.

– Странно. Его обычно не любят. Ну, мы-то его любим, он нам тут почти уже как родной сын. Не обижай его, пожалуйста.

– Не буду. А почему «как родной»? Он тут насколько давно?

– С детства ещё! Подростком был, когда сюда стал попадать. А потом, когда молодой тоже пришёл. Долго был тут. Потом выходил, но что-то ему не жилось спокойно наружи и вот… умер у него когда отец, опять к нам вернулся…

– У него отец умер?

– Да. А матери я так вроде не видела вообще. Вот не помню, была она, когда он в первый раз к нам поступал или её ещё раньше не было…

– Понятно… Это у него от этого проблемы?

– Только раздражительность. Невроз мог и просто так возникнуть.

– Да ну? В смысле… я удивлён от вас слышать, что он особо раздражителен. Я бы не подумал, так только.. слегка намёк на это был, но… Я и то раздражаюсь сильнее.

– Он сейчас очень справляется с болезнью. Хотя по большей части, его спокойствие объясняется регулярным успокоительным. Ух, знали б вы, как он кричать умеет. Чтобы с Гришой без таблеток было бы…

– Так он Гриша?

– Григорий. Ну, всё-таки, его тут у нас все Грагом называют. Он так ляпнул, попросил то есть, когда впервые у нас лежал, чтобы его так называли. Вот мы и привыкли. Кстати, на счёт вашей раздражительности. Я вам укольчик принесла.

Светлана Николаевна вышла на пару секунд за дверь, вернулась очень быстро (видимо далеко не ходила, шприцы были на тележечке в коридоре).

– Зачем мне укольчик? – Гаша невольно стал суетиться и двигаться назад на постели. – Мне ещё ничего нельзя. Мне завтра только выпишут всё.

Светлана Николаевна не слушала, снимала колпачок и выводила из шприца лишний воздух.

Гаша продолжал: – А вдруг мне это нельзя? Совсем нельзя?! Меня ещё не смотрели.

– Успокойся ты. Это всем можно. Это просто, чтобы ты спал лучше.

– Да я и так высплюсь.

– Так! Подползай ты сюда и давай мне руку! Врачей слушайся. Это я уколю сейчас, и ты просто поспишь лучше. Ночью бывает шумно, да и если тихо будет, хороший сон восстановит силы, моральные силы тоже восстановит. От работы, от тюрьмы отдохнёшь. Давай.

Гаша дал руку. В этот момент в комнату как раз зашли Граг со Стефаном, у обоих лица были влажные, полотенчики висели на плечах. Стефан замер сразу, как увидел, что делают с Гашей.

– Что вы ему колите? – спросил Стефан, как бы просто интересуясь.

– Успокоительное, Степан, успокоительное. Вот, вколола! Сейчас и тебе принесу, так что готовь давай руку.

Светлана Николаевна пошла за вторым шприцом. Гаша вдруг уставился на Стефана, протянул к тому руку: – Не сохранил… – и Гаша театрально притворился мёртвым.

Стефан не стал это никак комментировать, лишь улыбнулся, увидев в Гаше настоящего ребёнка, и сел на свою кровать, стал мирно ждать врача.

Гаша не совсем понимал свои ощущения теперь. Он либо уже чувствовал усталость, либо эта усталость была им хорошенько надумана.

Светлана Николаевна принесла второй укол и вколола его Стефану:

– Вот и всё, спи.

Стефан, придерживая руку, медленно прилёг. Светлана собиралась уходить.

– Граг, ты только долго не зачитывайся, – она на него внимательно посмотрела.

– Я уже ложусь.

– Хорошо. Нормальные соседи-то? А то, ты ведь один привык.

– Нормальные. Спокойной ночи, тёть Свет.

– Спокойной ночи.

Светлана Николаевна ушла и прикрыла дверь. Гаша лежал наполовину лицом в подушке, рот открыт так, что из него уже скоро готова была вытекать слюна, и он, не открывая глаз, еле внятно проговорил:

– Граг, а зачем нам вкололи… Мы же вроде не буйные…

– Чтобы вы отдохнули. Здесь колют иногда новых пациентов, чтобы они отдохнули от старой жизни. Тут ведь иногда люди с выгоранием, депрессией, им помогает это немного расслабиться.

Гаша не дослушал.

Глава 6

Теперь это обычное утро

Будили всех в семь. В палаты не заходили, вернее, заходили не ко всем. В Гашину не зашли. Граг привык к такому режиму и всегда чувствовал себя выспавшимся к этому часу. Но в настоящее утро ему пришлось колебаться: соседи его спали (эффект успокоительного ещё действовал) … «Будить их или не будить?» Долго он не думал – вспомнил пару фраз, которые они с психиатром прорабатывали (только Граг звал это иначе – «вбивали в его мозг») и пошёл умываться. На выходе встретился со Светланой Николаевной. Она перебила его, что бы он там не начинал говорить, и сказала, что поднимет их сама.

– Твои приёмы, Алёша, начнутся сразу после завтрака, тебя позовут, – говорила Светлана, когда привела Гашу в сознание.

Он не совсем разбирал.. просто увидел её, высоко склонившуюся над ним, её руку у его щеки и ему стало неприятно. Мозг повторял сказанное ей, и оно обрело смысл.

Гаша мог наблюдать, как после она будила Стефана. Вроде аккуратно, но как будит внука в школу настойчивая бабушка.

– У тебя осмотр после обеда. Там тебе скажут, какие пить таблетки будешь. Как рука-то? Не болит?

– Нет, но вы почти сели на неё.

Светлана засмеялась, вставая, быстро остановила смех и объявила, обводя указательным пальцем Гашу и Стефана:

– А сейчас умываться.

И ушла…

– Стёп?

– М-м, да?

– Как спалось? – спросил Гаша, протирая глаза.

– Приятно было открыть утром глаза.

– Серьёзно? Когда вот так вот будят?

– Зато ты посмотри какая погода, как солнце светит.

– А Грагу не везёт.

– Почему?

Гаша покосился на его кровать, зевая и разлепляя ресницы:

– Солнце утром прямо на его подушку падает, а нас пропускает. Хотя, вдруг ему это нравится? Люди же разные бывают.

– Я рад, что это говоришь ты.

– А ты меня вообще, каким человеком считаешь? Хорошим или плохим?

– Не считаю, что есть плохие люди. Злые, корыстные, наглые и те все – несчастные, но не плохие. Они не справляются со своим телом, мыслями, разумом. Просто слабые. Жалости достойны, но судит Бог. Злость она ведь от обиды, зависти, неудовлетворённости, а обида и зависть они от мыслей. А мысли от ума. Ум от мозга. А душа не в мозгах находится, – Стефан улыбнулся. – Вот так всё просто…

А по твоему вопросу.. ты добрый, заботливый, даже можешь быть умным.

– Могу?

– Можешь. При хорошем наставнике.

Почему-то в этот момент Гаше вспомнились его мама, папа. Интересно, знают ли они о психбольнице? А ведь он может отправить им какую-то весточку. Письмо или может позвонить. Если они всё-таки знают о «сумасшествии» сына, не сходят ли сами с ума? Или сошли уже? Гаша вдруг почувствовал острую необходимость знать об их состоянии.

– В какие это ты раздумья впал?

– О том, что нам пора чистить зубы.

Гаша встал уходить. Стефан притормозил его, переговорив рукой дорогу, и спросил:

– Тебе таблетки после завтрака ведь назначат.

– После завтрака. Да, как мне, кстати, быть? Притворяться, что до сих пор больной?

– Притворяйся. Но не сильно. Так, чтобы не стали постоянно колоть тебя и зомби делать. А ещё вот что, таблетки нам глотать нельзя, неизвестно, как они на здоровом организме работать будут.

– Хорошо, у тебя есть идеи, как избежать проверки? – спросил Гаша. – Там рты-то очень внимательно проверяют.

– Видел. Идеи есть, но пока только две и это нам на один вечер. План Б на случай, если проглотим всё-таки, тоже есть.

Не успел Стефан договорить: вошёл Граг. В принципе, сказал Стефан достаточно, остальное можно было рассказать и потом.

– Доброе утро, – поздоровался Граг.

Соседи ему ответили и со своими полотенцами пошли в умывальни.

– Погоди… – задумался Гаша на ходу, притормозив Стефана так же, как и тот – рукой. – А ты как знаешь, что мне таблетки выпишут после завтрака? Ты же спал тогда ещё.. когда мне это говорили…

Стефан отвечал одной улыбкой и не перебивал Гашиного размышления:

– Или ты вообще не спишь? – продолжил Гаша и теперь уставился в ожидании ответа.

Ответом явилась только ещё более широкая улыбка.

***

Вернулся первый Гаша. Граг читал книгу.

– Граг? – у Гаши из головы не выходила идея о родителях. – А здесь все звонить могут?

– Тебе не дадут. Ты преступник, – коротко ответил Граг. Он поймал себя на мысли, что не обращает внимания на Гашину репутацию, общается, совсем забывая об этом.

– А если я тебя попрошу кое-куда позвонить или кое-что передать?

– Не пойду. Ты извини, хоть ты и вор, может, человек всё равно не плохой, но если пойду звонить я, то всем покажется это странным и все догадаются, что происходит. Тебя накажут, меня накажут.

– Почему им покажется странным то, что ты пошёл позвонить?

– Потому что я никому не хожу звонить. Ну, раньше я передавал и звонил. Но сейчас все тут знают, что мне нет кому звонить. Вернее не все… вроде новый врач устроился работать.

Вернулся и Стефан.

– Когда будет завтрак? – спросил он.

– Через полчаса, – ответил Граг.

– Так, Гаша, я ещё хотел про чашку сказать.

– А скажи сначала другое, – перебил Гаша на повышенном незлобном тоне. – Почему ты меня Гашей называешь? Какой вообще Гаша?! Я Алексей, Алёша, Лёша! Ну, никто меня никогда Гашей не звал.

Граг повернулся, чтобы тоже послушать. Он сразу заметил, как Стефан обращается к Гаше, и всё сам хотел спросить об этом.

– Ошибаешься. Крестить тебя Гаврилой хотели. Мама твоя настояла при рождении, чтобы тебя назвали Алексеем, твой отец уступил и согласился. А вот крестить хотели под именем, которым он изначально хотел тебя назвать. Ладно, на самом деле, Гаша не от этого, не переживай, ха-ха… Га и Ша – твоё духовное имя.

– Мне никогда они об этом не говорили… Никогда Гаврилой, слава богу, не звали…

– Хорошее имя. Вон видишь, даже Грагу нравится, улыбается.

Граг правда улыбался, но теперь неловко – от того, что это заметили. Не то, чтобы он был согласен с красотой имени Гаврила (ему было всё равно), но сама ситуация и поведение Гаши в ней забавляли.

– Да и к тому же, – продолжал Стефан, – ты всегда можешь спросить об этом своих родителей. Пусть это будет вроде небольшого доказательства.

– Увы, я не получу даже этого доказательства ещё в течение семи лет.

– Ты слишком пессимистичен.

– Они ведь могут навестить тебя в тюрьме, – присоединился к разговорю Граг.

– Вот, – Стефан указал рукой на Грага. – Уже позитивнее тебя, Гаш.

– Степаш, – передразнил Гаша, – а что ты там про чашку сказать хотел?

– Ну, зачем же ты мне так отвратительно мстишь «Степашей»? Да ладно, не отвратительно. Ах да, чашка. Вот тебе ещё одно доказательство прямо сейчас. Просто хотелось тебе ещё один пример судьбы показать, где ты другого человека спас.

Гаша совсем не понимал, о чём говорит Стефан.

– Ну чего ты так смотришь? Хотя этот взгляд даёт чётко понять, что ты, как и почти все люди, не заметил этого даже. Помнишь, ты в день увольнения, когда мыл посуду, решил сделать доброе дело и помыть посуду за соседями?

– И порезал палец.

– Да! Пока ты мылил чашку соседа, у неё откололся краюшек и оцарапал тебе палец. Тот кусочек еле-еле на чашке держался. А если бы ты не стал мыть его чашку, то он бы пришёл допить то, что в ней оставалось, и была возможность, что он станет пить со стороны того краюшка. Край бы откололся именно в тот момент, когда Валера прикоснулся бы губами к чашке, или того хуже, когда стал бы брать глоток. Валера мог бы его проглотить (Граг заметно скривился). Просто представь, чем это могло обернуться! Конечно, сосед мог бы просто не стой стороны попить, и всё тоже обошлось бы. Но шанс-то был. А ты этот шанс убрал напрочь. Теперь сравни свою, уже зажившую, царапинку и горло соседа. Ну, или просто рот.

Гаша ничего не отвечал, разглядывал след от царапины. Он был удивлён, потому что звучало всё реалистично.

– Посуда бьётся на счастье… – тихо пробормотал, наконец, Гаша, а потом заговорил обычно: – А что на счёт мячика, прилетевшего мне в глаз?

Стефан хмыкнул: – Я не думал об этом прежде. Но вот сейчас придумал такое: может, если бы ты не заработал синяк, то его не нарисовал бы тот человек, который тебя подставил. И вероятно, тебя бы не арестовали из-за недостатка доказательств.

– Здорово, – Гаша покивал головой.

– Бог делает всё возможное, чтобы помочь, Гаша. Ты поэтому и не должен расстраиваться, если что не так идёт. Если поранился, если мяч в лицо прилетел, если в тюрьму попал несправедливо, всё это и все любые другие неудачи это не плохо. Запомни это. Это делается для твоей жизни или ты этим участвуешь в жизни других людей.

– Ты так говоришь, что будто если даже человек дурной и совсем дурно себя ведёт, то бог и ему подарки активно дарит. От чего же тогда такие дурные люди живут не пойми как: с работой у них проблемы, с семьёй проблемы и во всём неудачи?

– Ты про то, что я не сказал, что Бог наказывает людей за дурные поступки? Да, наказывает. Я говорил об этом вчера. Если не в этой жизни, так в следующей. Но почему нельзя считать это за подарки? Все эти, как ты говоришь «неудачи» они ведь для личностного роста. Тут зависит всё от человека, как он к такой «неудачи» отнесётся, то же самое, кстати, и с «удачей». Примет человек подарок или нет, как он им распорядится – от него зависит. Дело Бога – дать, дело человека – принять и распорядиться или не принять. А впрочем… пока рано об этом говорить. Об этом потом. Я уверен, что будет в недалёком будущем хороший пример, на котором я смогу всё объяснить.

– А если человек примет, но распорядится неправильно? – Гаша хотел сначала услышать ещё один ответ, прежде чем разговор закончится.

– Всё в нашем мире правильно.

Стефан улыбнулся, закончил говорить, но его всё ещё продолжали слушать. Граг очень задумался. Он понимал, что всё о чём говорит Стефан, похоже на то, как он видел мир, но никогда не формулировал это в словах, нигде не видел и не слышал, чтобы это крепко сформулировали. А слова Стефана казались ему совершенной правдой. Но был ещё один момент, которого Граг понять не мог. Он решил всё-таки уточнить:

– Степан?

– Стефан, – поправил Стефан.

– Гашу подставили?

«Завтрак!» – раздалось по коридору и повторилось несколько раз. Стефан коротко ответил Грагу «да», понимая, что больше рассказать сейчас комфортно не получится, и они отправились завтракать. Выходя из комнаты, Граг единственный подумал: «Почему никто не спросил, что значит Лёшино духовное имя? Га Ша…»

На завтрак пациентов ждала перловая каша с запеканкой. Стефан с Грагом съели запеканку с удовольствием. Или Стефан съел с удовольствием, а Граг просто привык есть здесь всё, что дают. Или Граг привык, а Стефан всё делал с удовольствием. И они снова сидели вместе. Граг обычно не обращал внимание, куда садится, просто выбирал место попросторней. А если дело касалось выбора пациентов, с кем садится, то он скорее выбирал по принципу «вот с этим я не сяду». А тут он как пришёл в столовую со Стефаном и Гашей, так с ними и сел, и только после этого понял, что обычно так делают приятели. Аналог со школой или летним лагерем: кто с кем начал сдруживаться, тот с теми и сядет. «Только бы не в тюрьму», – закончил мысль Граг.

После завтрака пациенты шли на приём таблеток. Гаша со Стефаном остановились в коридоре посмотреть внимательнее, как это происходит.

– Смотри, когда вечером нам будут тоже давать, мы можем разыграть два варианта, – быстро и тихо говорил Стефан. – Первый.. Ты хорошо глотаешь таблетки?

– Вроде да.

– Можно изобразить, что у тебя это плохо выходит, и того стаканчика воды тебе мало. Сначала выпьешь всю ту воду, попросишь ещё. Видишь, она каждый раз поворачивается за стаканом. Но если будет стоять близко к стаканам, то пока глотать будешь, отойди немного назад, чтобы она к тебе шагнула. А когда отвернётся за стаканом, у тебя будет очень мало времени, за которое ты должен успеть таблетку выплюнуть. Понял?

– Понял. А что на счёт тебя?

– Я пока не скажу. Мне нужно ещё немного подумать, но в целом план есть. Ты, главное, сделай это. А ещё! стоять я буду в очереди за тобой, и идти нам надо одними из последних, чтобы никто не засвидетельствовал наши уловки.

– Да, я понимаю это, – кивал Гаша.

– О чём шепчемся, больные? – Раздался за спинами голос Светланы Николаевны.

Стефан с Гашей так и вздрогнули. Но по виду главврача стало понятно, что она только что подошла и слышать ничего про таблетки не могла.

– Уже мечтаете там же постоять? Вечером, ребятки, вечером… вечером постоите…

– Да мы… – Гаша улыбнулся, придумав оправдание. – Мы Грага ждём.

– Грага? Так он уже принял всё небось. Он раньше всех на таблетки.

– Тогда мы пойдём, – сказал Гаша и уже собирался пойти.

– Куда?! Не, ты, Стефан, иди. А вот у тебя, Алёша, осмотр.

Стефан пошёл к лестнице, а Гашу повели к лифту. Приёмы состоялись на втором этаже, в трёх разных кабинетах. В первом проверили зрение, слух, позадавали несколько вопросов, которые, как думал Гаша, показывали работу головы.

Во втором вышло интереснее: Гашу раздели и обнаружили синяки и царапины на боку.

– Что же ты раньше не сказал-то?.. – охали с совиными глазами и врач, и Светлана.

Как оказалось, самая большая рана загноилась. «Большое спасибо, Стефан, и царственный тебе поклон!» Гаша сам не думал, что всё будет так плохо. Да, боль он чувствовал, но он просто не хотел жаловаться на это. Как будто, если он не скажет, то это не будет ещё одной проблемой. Однако, разумеется, игнорирование проблему не решает.

Рану обработали, а также наказали Гаше теперь каждый день, после завтрака, но желательно ближе к обеду, являться сюда. Будут ему эту рану лечить тут.

– Ну как можно было так довести? – говорила Светлана Николаевна под конец этого осмотра.

– Да какой-то кошмар, – поддакивала врач.

И тут Гаша, вспоминая Стефана, выдал: – А может, так надо было?

– Я те щас дам! надо было! – Светлана Николаевна и вправду чуть не отвесила подзатыльник. – Нормальный вроде ж парень-то, а? Ну ничего, вылечим тебя!

– Так это не я сказал, что так надо было.

– А кто?

– Мой ангел-хранитель.

– Ещё и смеётся! Это не смешно, молодой человек! Всё! идёмте к третьему врачу и всё! На сегодня, – добавила Светлана в конце.

С бумагами, заполненными только что в двух кабинетах, Гашу привели в третий. Здесь отдали бумаги той самой женщине психиатру, которая приезжала в тюрьму. За компьютером сидела ещё девушка. Психиатр попросила Светлану Николаевну подождать за дверью, а сама провела с Гашей недлительный разговор. Поговорили о его самочувствии, о том, как ему тут нравится и о его ангеле. Не пропал ли он? Как он с Гашей общается и почему. Гаша отвечал на всё честно, как и раньше, только утаивая то, что этот ангел – Стефан, один из пациентов.

– А вы, случаем, не притворяетесь ли психом, чтобы вас дольше в тюрьму не возвращали?

– Да какая разница? Я во всех случаях не преступник и не псих, а решётки на окнах и там и там. К тому же, я действительно не притворяюсь, – Гаша усмехнулся и сказал. – Знаете.., было бы интересно сейчас взглянуть на вас, если бы вы вдруг узнали, что всё, о чём я говорю – правда.

Они ещё немного поговорили, и под конец Гаша немного беспокоился, что его сочтут здоровым притворщиком и сошлют сегодня же в тюрьму. Но обошлось.

– На этом всё. Сейчас я посмотрю отчёты других врачей, результаты ваших анализов и мы выпишем таблетки, специально подходящие вам. Примете их уже этим вечером. Сейчас вы свободны.

– До свидания.

Психиатр позвала Светлану Николаевну, сказала, что выпишет таблетки в ближайшие часы. Светлана в свою очередь пожаловалась ей на Гашино молчание на счёт своей раны (психиатр еле смогла успокоить её и выпроводить из кабинета). Наконец, Светлана повела Гашу к его палате.

***

– А где Степан? – спросил Гаша, как только вошёл.

Граг по своему обыкновению читал книгу: – Его забрали.

– В смысле? Куда забрали?

– Он более-менее кажется персоналу адекватным, поэтому его забрали дежурить. Ну, помогать мыть пол или тарелки с едой расставлять к обеду. Тебя, наверное, пока не заберут.

– А-а, ну, это радует. Посидим тогда в тишине, – Гаша сел на кровать. – А что это у тебя?

Гаша говорил про зелёный пакет на тумбочке Грага. Ранее его там не было, поэтому теперь он привлёк внимание.

– А, это? – Граг обернулся посмотреть. – Это мне что-то вроде передачки.

Граг замолчал, вернулся к книге, но через пару секунд подумал, что Гаша молчит потому, что ждёт продолжения. «Или потому, что не знает, что такое передачка».

– Передачка. Знаешь ведь, что это? – решил спросить Граг.

– Это как апельсины, которые приносят родственники в больницы?

– Да. Тут приносят и передают нашей больнице, а в определённое время это раздают пациентам. Только в моём случае…

Граг вдруг затих, потому что не успел подумать о том, можно ли говорить про это другим пациентам. «Если я скажу, – думал он, – не решит ли он, что может так же? Или вдруг он расскажет всем другим пациентам? Не дошло бы дело до бунта…»

– В твоём случае…? – напомнил Гаша, на чём Граг остановился.

– В моём случае, я прошу тётю Нину покупать мне то, что я захочу. Тут, понимаешь ли, кормят ужасно, и хочется хоть иногда во рту чувствовать вкус съедобной вкусной еды.

– Я думал, тебе нравится та еда. Ты быстро с ней разделываешься.

– Я к ней привык – это раз. А два: я хочу быстрее принять таблетку, а не стоять в очереди.

– А как ты так попросил?

– Так я же тут давно. Я ей… как племянник. Поэтому она согласилась. Ну, а ещё, я оплачиваю все продукты и добавляю немного ей… За работу, так сказать..

– А-а, так вот в чём весь секрет, – Гаша заулыбался.

– Не делай только так же. И другим не говори. Пожалуйста.

– Да не скажу. Слушай, а откуда у тебя деньги? Ты ведь… давно тут, сам сказал.

Граг долго смотрел на Гашу. Потом повернулся к тумбочке, потянулся за пакетом и поместил рядом с собой на одеяле: – Тут печенье, вафли, халва. Ещё есть груша. Хочешь что-нибудь?

– Давай печение, – Гаша улыбнулся во всю ширину.

Граг достал небольшую пачку печенья и положил на тумбочке поближе к Гаше: – Вот.

Сам Граг вернулся в пакет, хотел достать что-то ещё. Гаша потянулся за печеньем.

– Ты что?! – воскликнул Граг, и Гаша отдёрнул руку.

– Что не так?

– Ты руки не помыл.

Гаша немного удивился. «Вот вроде бы… полностью нормальный, а иногда удивляет. Или шутит?»

– Да они у меня чистые.

– Нет. Ты трогал одеяло. Был в кабинетах, коридорах… Пожалуйста, по… – «пожалуйста, помой руки» хотел сказать Граг, но что-то щёлкнуло в его сознании, и он сказал иначе. – Извини. Бери печенье так.

– Да ладно, Граг. Я помою руки, если тебе от этого будет спокойнее…

– Спасибо, – Граг даже вздохнул с облегчением. – А я пойду себе грушу помою.

Граг поднялся, подкинул грушу и пошёл мыть её. Гаша думал, что он воспользуется рукомойником в палате (там Гаша споласкивал сейчас руки), но Граг вышел в коридор. «Почему? – думал Гаша. – Потому что я занял раковину? Так я уже закончил. Может, ему просто, по каким-то своим особым причинам не нравится эта раковина? От него уже всего ожидать можно… Сюрпризы..»

Думал Гаша так не в коим случае не изо зла. Ему нравился Граг, просто он не понимал его. Вроде привыкнет, а потом вновь не понимает. С чем-то там Граг не справлялся. Что-то там в Граге было лишним, но вопрос – что из всего? Это могут быть вещи на выбор: таблетки, которые его меняют, болезнь, которая его меняет, и то и другое. Но эта смесь сейчас заключена в Граге. Так что выходит – к какому выводу пришёл Гаша, – он не знает, какой есть Граг.

Через какое-то время Граг вернулся. Гаша сидел на кровати и ел печенье (доедал), крошки падали на белое одеяло.

– Граг, а почему Степана забрали дежурить, а тебя нет? – спросил он.

Граг сделал недовольный вид. Он не хотел отвечать на этот вопрос, но дружелюбие, с каким отнеслись соседи к нему, и с каким начал относиться к ним он, заставили ответить. Граг решил сделать это шуткой:

– А мне вредно помогать. Я слишком хорошо это делаю, поэтому врач мне запретил, – он досказал с улыбкой.

– Хах… Как это может быть?

Как же Граг боялся, что Гаша попросит пояснения. «Ну, почему тебе не достаточно этого ответа? Почему ты не хочешь понять, что я не хочу говорить про это яснее. Вообще не хочу говорить про это. Боюсь! Может ведь начаться. Нет. Не начнётся. Это как раз тот самый случай для практики. Я скажу, и мне не станет плохо. Потому что всё позади, и я почти полностью контролирую это. Я здоров, и здраво могу смотреть на прошедшее. Могу ведь!?»

– Пока мне не стоит, – начал объяснять Граг. – Я могу не сдержаться и начать делать всё максимально правильно. Настолько правильно, что это перестанет быть правильным. Например, буду раскладывать ложки с тарелками и начну, как нормальные люди, перепроверять: всем ли я разложил, на правильный ли стол. А эти действия, как у ненормального, у меня, повлекут следующие действия: я начну думать о правильном порядке и расположении посуды. Вдруг начну переставлять одинаковые тарелки и ложки, менять одно и то же по нескольку раз. А в голове будет происходить… я не могу такое… не хочу озвучивать… уже начинается, – Граг вдруг помотал головой.

Гаша слушал так внимательно, как не слушал Стефана. Он не понимал Грага, но хотел понять. Хотел знать, что в тот момент творится в его голове и как эта болезнь выглядит изнутри. Жаль ему было Грага или это был только интерес к нестандартному – он сам точно не знал. Возможно, всё вместе.

– Мне очень хотелось бы знать, что в этот момент происходит у тебя в голове.. – сказал Гаша аккуратно.

– Ладно, – Граг насильно расслабился. – Я думаю в тот момент о том.. вернее нет, не так. В тот момент мысли лезут сами о том, что.. если я не переставлю эту тарелку, то человек, который будет из неё есть… ну… ты же понял?

– Что?

– Что с человеком у меня в голове случится?

– Понятия не имею. Честно, извини.

Капля раздражения попала на Грага. Ему казалось, что Гаша всё понимает и издевается над ним. Что Гаша понял, но не хочет в этом признаться из-за сомнения в своём непременно правильном ответе. Что Гаша понял, но жаждет упиться тем, как Граг сам произнесёт эти слова. Такие ощущения были каждый раз, когда Граг пытался объяснить это кому-то. Каждый раз его не понимали. «Да почему тебе так сложно произнести это!? Ты же знаешь! Если ты скажешь, то ничего не случится! Тебе ничего не будет, для тебя это как плюнуть!»

Граг вдохнул поглубже, набрался сил и заставил себя думать, что Гаша в самом деле не понял.

– Если я не переставлю эту тарелку, то человек, который будет из неё есть.. умрёт. И вот я переставляю эту тарелку, чтобы с тем человеком всё было хорошо. И тут другая безумная мысль, что теперь ум… тот другой человек, которому я эту тарелку поставил. А я не имею права вершить такую судьбу – выбирать! Поэтому я переставляю назад, как было, чтобы если и случится, то только так, как изначально должно было быть. Но вдруг вспоминаю, что это Я вначале поставил эту тарелку на это место, а значит, я по-любому должен выбирать кому… А не хочется этого! Поэтому я хочу снести тарелку обратно на кухню, но я её уже ставил на стол и трогал руками, а, следовательно, захочу помыть, и захочу помыть сам! Чтобы проконтролировать тщательность действия. А потом приходит ещё мысль: если я даже помою, я не смою того, что энергетически наложено на этой тарелке. Что я сам на неё надумал. Или буду смывать, но заражу этим воду, губку, которой будут мыть другие тарелки. И вот кто-то потом, кухарка например, возьмёт эту тарелку, дотронется до неё, то ей… (Граг выдохнул, развёл руками и закусил губы).. конец. Поэтому единственный вариант – разбить. Но разбивать нельзя. Я, во-первых, испорчу посуду, которая на самом деле ничем плохим не обладает.. О, да! Я прекрасно понимаю, что эта тарелка с едой – просто тарелка с едой, и ничего плохого она сделать не может! Теперь, я только наделил её плохими мыслями, ну, негативной энергетикой, в которую верю и её чувствую! но даже в таком случае, не может это иметь значения. И если я тарелку эту разобью, то осколки как раз таки могут навредить человеку. Он может порезаться, в кровь набежит инфекция, и вот тогда человек точно… Но если не разобью… Остаётся только сжечь и наградить огонь и пепел хорошими мыслями. И тут… я вижу и другие тарелки, ложки, которые также Я раскладывал! Стараюсь думать о другом, не смотреть на них, чтобы не возникло никаких ассоциаций как с первой! Но уже поздно! Потому что я не контролирую те мысли! Они приходят, и от них не избавиться, пока не сделаю всё то, чего мысли требуют! Я попадаю в ловушку. И до чего это морально доводит – просто кошмар! И так в абсолютно любом деле! Сейчас вот… слава Богу, полегче. Я справляюсь с этими мыслями.

Граг тараторил это, рассказывал так искренне, словно переживал это прямо сейчас в своём сознании.

– Это.. в общем… страшно, – искренне прошептал Гаша.

Но не понял. Понял, что Граг имеет в виду, но просто не мог понять, как такое может быть и почему с этим может не получаться бороться. Искренне не мог понять при всём желании. Но сочувствовать мог.

– Да, спасибо, – ответил Граг, хоть и точно знал, что Гаша не сможет понять этого полностью. Гаше точно будет казаться, что он понял всё как есть и чётко может представить это, но на самом деле будет думать: «Как можно не контролировать эти мысли, тем более с полным пониманием их абсурдности? Просто не надо обращать на них внимание, если понимаешь, что ничего не произойдёт».

Так думал Гаша на самом деле или нет, Граг не собирался спрашивать. Может, Граг и преувеличивал с догадками, он задумывался над этим. Ему часто казалось, что люди думают о нём хуже, чем он есть. Несправедливо думают.

– Тебе стало хуже от того, что ты рассказал? – Спросил Гаша, надеясь, что ответ получит отрицательный.

– Да. То есть… да. Но я не сержусь на тебя, не сержусь.

– А как будто сердишься.

– Твоей вины нет! Просто, мне самому, для выздоровления, полезно об этом не говорить и не думать. Мы так с психиатром моим договаривались. Но я также и сам лечусь тем, что не придаю значения этим мыслям. Как будто не болен, как будто не влияют мои мысли ни на что и как будто я обычный человек. Мы с психиатром договаривались и о том, что я так думать буду. А нормальный, здоровый человек о том рассказал бы и ничего бы с ним плохого не сделалось. Вот и на меня это не повлияет. Я постараюсь. А если и повлияет, то тебя виноватым я не считаю. Я не сержусь и не обижаюсь. Всё будет хорошо.

Граг встал.

– Хотя вот… – продолжил он, – я чувствую, что спокойствие в больнице скоро закончится.

Гаша хотел было сказать, что это не обязательно будет так, как Грагу кажется. Нельзя предчувствовать грядущий день. Но Гаша промолчал.

– Предложи печенье Стефану, как он вернётся, – Граг собирался уходить, достал из тумбочки другую одежду. – И вафли можете взять.

– А ты куда?

– Играть. Во двор, на улицу. Меня ждут играть в баскетбол.

– Ого, ты играешь.

– Аж в самой сборной психов по баскетболу! А если честно, спорт лечит. Морально. Особенно, если это весёлая игра с приятными людьми.

– Ну, удачи тогда твоей команде!

Граг показал большой палец вверх и закрыл за собой дверь.

Гаша остался один. Он уже сомневался в том, чего может быть, а чего не может. Возникло ощущение, что у всех троих: Грага, Степана и него, разное «может быть». И в жизни Стефана, с его позиции, в его внутренней вселенной он может быть ангелом-хранителем. Граг может тонко чувствовать грядущее, чувствовать с какими эмоциями повар резал салат, и сам своими мыслями творить нереальное. А Гаша этого всего не может потому, что в его представлении это не работает. И тут Гаша задумался на эту тему сильнее…