Читать онлайн Сфайрос бесплатно

Где-то в Западной России, середина 90-х

1.

Высоко в небе, чуть ниже проплывающих над землей облаков, парил орел. Широко расправив сильные крылья, он скользил по воздушному течению, стиснув в когтях мертвого кролика. Летнее солнце зависло в самом зените, далеко внизу неторопливо тянулась унылая травяная равнина, и лишь изредка острый взгляд птицы различал одинокие островки сухостоя. Наверху знойный ветер был разгонист и неуправляем, только орел не отклонялся нипочем. Он не обращал внимания на капризы стихии – то вдруг обрушивающейся прямо из ниоткуда, то коварно затаившейся в наползающих тучах. Организм великолепно справлялся сам, настолько привыкший к всевозможным воздушным перипетиям, что действовал без участия разума.

Орел был молод, однако он обладал памятью поколений – о чем никогда не узнают ученые и что не может быть зафиксировано никакими исследовательскими данными. Орел познал мир, ему была известна изнанка жизни. Непростые времена и странные события всегда отличали эти места; внизу, окруженные необъятными пространствами, теснились деревеньки, где часто проливалась кровь. Генетическая орлиная память свидетельствовала о кровопролитии и преступлениях без цели, ради удовольствия. Орлу это было непонятно, но он не обладал способностью суждения.

А еще эти места были отмечены истинным Хищником! Тем, Кто Охотится. Периодически Хищник возникал, как стихия, из тайных глубин небытия, и бесчисленные поколения сражались за свои гнезда, за место под солнцем – бились в воздухе и на земле, побеждали и проигрывали, выживали и гибли, отступали и нападали вновь. Эти координаты всегда были средоточием смертельной вражды, пролитая на земле кровь пробуждала Хищника из спячки, а орлы первыми вступали в схватку испокон веков. Орел не пытался покинуть ареал обитания. Он принимал судьбу, как есть, он не обладал оценочными навыками.

Впереди него что-то возникло. Неясное, расплывчатое очертание. И орел мгновенно понял, что пришло его время вступить в бой и умереть за свое потомство, которое поджидало его в гнезде. Взгляд стал острее, по оперенью прошлась легкая дрожь предвкушения, когти выпустили добычу. Мертвый кролик, кувыркаясь, полетел вниз. Сегодня семейство не дождется пропитания, впрочем, как и самого орла.

Прямая его полета изогнулась влево; краем глаза следя за чуждым явлением, орел попытался зайти с фланга. Без вариантов – дрожание воздуха среагировало молниеносно, переместившись разом и вновь преградив путь. Сейчас орел вдруг осознал неким чувством, свойственным лишь зверям и птицам, что он не является целью и привычной пищей для Хищника. И стоит ему отступить, оставить эти места, он может сохранить жизнь и спасти свой род. Но отступление или трусость были чужды гордой птице.

Издав решительный клекот, орел ринулся в бой. Едва его клюв коснулся поверхности вибрирующего сгустка, как орел потерял себя. Крепкий клюв не встретил никакой ощутимой формы, куда можно было бы нанести удар. Стремительная атака рассыпалась на несколько беспомощных кувырков. Через секунду орел вылетел с другой стороны: он прошел сквозь соперника, даже не успев этого осознать.

Явление разрослось и рывком придвинулось к птице. Орел попытался уйти в сторону, но не успел. Правое крыло взорвалось болью; орел издал душераздирающий крик, когда крыло отделилось от тела и исчезло с глаз. Из раны хлестала кровь, разметаясь по воздуху отдельными кляксами. Сгусток вновь придвинулся, и чьи-то мощные, невидимые зубы впились в птичье тело.

Орел был еще жив, когда падал вниз без своей нижней половины, разбрызгивая по ветру кровь. А потом сгусток совершил последнюю атаку и поглотил оставшуюся половину тоже.

2.

Март Александрович Зимний полол грядку с луком, находясь возле своего жилища с выходом на земельный участок, огороженный хилым заборчиком. Это был пожилой человек в старых грязных штанах с дырой на боку и в большой соломенной шляпе. Его обнаженный, загорелый дочерна торс весь лоснился от пота, вытапливаемого из тела жарким солнышком; ноги были обуты в потрепанные, видавшие виды сапоги. Он стоял на коленях в проеме между двумя грядками и сосредоточенно вырывал из земли сорняки: каждую травинку он изучал внимательным взглядом, затем обругивал и отбрасывал за пределы грядки.

– Черт тя возьми!– бурчал он себе под нос, недовольно водя глазом вокруг.– Разрослась тут, мать ее еттить. Недельку всего не полота, а уж наглеет, будто тебе тута лес. Не ровен час, на башке повылезает. Хм! – Он удовлетворенно хмыкнул, радуясь незнамо чему: то ли победе над сорняковой стихией, то ли удачной шутке.

Действительно, огородишко, на всю неделю благополучно предоставленный самому себе, подвергался теперь неукротимому нашествию мелких, зловредных травинок, которым дай волю – поглотят весь мир. Однако не отъезд или отсутствие Зимнего послужило причиной садового беспорядка. Разве что мысленное отсутствие, если можно так выразиться. Он вообще выходил из дома всю неделю только лишь в хлев и в клозет, поскольку методично опустошал лошадиными дозами огромную бутыль самогонки. Бутыль он приобрел у ближайшего соседа за два дома, а почему за два – потому как ближние дома были пустыми, заброшенными и вымершими. Каким вскоре станет здесь все.

Выныривая засветло по внутренней побудке из затхлой ямы сна, Зимний отправлялся в хлев, пристроенный к дому, где кормил тощую коровенку, что жила с ним с незапамятных времен. Потом забирался снова в дом и там перманентно поглощал бухло, уныло взирая в окно на безрадостный пейзаж и слушая радио в транзисторе – единственной связи с внешним миром.

– Ну вот, кажись еще грядка готова, провались она,– пробормотал Зимний и мученически, трясясь всеми членами, поднялся на ноги с ножом в руке.

Обозрев остальную часть возделываемой землицы, Март Зимний недовольно выпятил челюсть: парочка прополотых грядок терялась в травянище и была лишь началом в борьбе с вредоносной травой. За оградой, привязанная к вколоченному в землю колышку, мирно паслась коровенка, пощипывая травку и время от времени благосклонно мыча, радуясь первой за неделю вылазке. В ответ Март Зимний беззлобно бросал «тьфу, кляча!» и продолжал работу.

Он почесал в затылке, поправил шляпу и переступил на новую грядку.

Март Зимний был детдомовский вскормленник. Именно там ему присудили имя, а также дали фамилию в нагрузку, а почему именно так – он не знал нипочем. Знал только, что среди детей был еще один Март – Песенный. Был Июль Жаркий и Июнь Благополучный. Был Май Праздничный и Октябрь Увядший, которого все дразнили Хрентябрь Увядший. Кто-то там среди работников номенклатуры очень любил сказку «12 месяцев». Или не любил, как поглядеть. И все поголовно были Александровичами, что бы это ни значило для будущих поколений. Странно, ведь Александры среди руководства детдома не числились; был лишь дядя Шурик, завхоз, не самый доблестный кандидат в кумиры.

Когда его выпустили из детдомовских застенков, Март перебрался сюда в деревню, где укоренился и жил поныне. Колхоз помог с отстройкой дома, Март же долгое время покорно трудился на благо страны. Сейчас, временами оборачиваясь назад, Март дивился чрезвычайно: он не мог сопоставить картины памяти с тем, что видели его глаза сейчас. Он словно подвис между двумя мирами, так разительно отличались эти картины. Некогда бурлящая жизнь тогда и великое захолустье ныне раздваивали сознание, иногда Марту даже хотелось прослезиться. Но тут он вспоминал о своем увлечении и, напротив, благодарил судьбу за такие наимудрейшие перемены. Ведь постепенная глухомань – это именно то, что ему было нужно для утех и услад.

Утехи и услады Марта Александровича Зимнего заключались в том, что он был душегубом.

Началось в классическом стиле, с отравления соседской собаки, которая заколебала гавкать по его душу, а однажды вцепилась в зад и продрала штаны. Мерзкая шавка, надлежит уничтожить вовеки! Март умертвил пса совсем не деликатно. Отравил какой-то медленной дрянью, так что псина выла часа три, прежде чем подохла. Сосед, конечно, смекнул, чьих рук дело, но доказательств не имел и затаил злобу. Между ними установилась молчаливая вражда, переходящая в ненависть, так что через несколько лет Март отравил и соседа – от греха подальше.

Вначале он промышлял только по домашнему скоту, псам и кошкандерам. Всегда был крайне осторожен. Сделал верные выводы после случая с собакой и изучил яды и растворы. Упражняясь в изготовлении снадобий, Зимний потравил почти всю собственную живность, – а ведь когда-то у него имелись куры и поросята. Соседям он наплел, что кого-то продал, кого-то слопал, а кто помер самостоятельно. А вот к коровенке прикипел душой и не посмел, хотя так и не дал ей никакого названия, кроме Тьфукляча. Наловчившись, Март Зимний вышел в большой мир и взялся за соседское окружение. Травил редко, незаметно, без повода и без следов. Тихушником он был тем еще, детдомовская школа обучила житейским хитростям. Никто и подумать не мог, что случавшаяся время от времени гибель домашнего скота – следствие манипуляций и злого умысла одного человека. Соседа. Который, натешившись с животными, однажды естественным образом перешел на людей.

Здесь он тихарился еще строже. Смерть человека – это вам не кобылка скопытилась. Тут всяко приедет следак, начнет вынюхивать и вполне может дознаться. Март Зимний ограничивался бухариками, причем выборочно. Кому в водку подмешает метанол. Несчастный случай, каких полно, особенно в деревнях. То посидит в гостях, а уходя спецом откроет погреб; бедолага и сверзится. То вызовется помочь с латанием крыши, напоит ваньку, да и пихнет с крыши. Каждое убийство Март обставлял как несчастный случай. Но рано или поздно его бы все равно вычислили, если бы не черная атмосфера самих территорий, куда судьба их всех определила на прозябание.

С этим краем было что-то не то. Край вымирал. Зимний время от времени наведывался в соседние деревни к северу – там обнаруживалось невероятное оживление. Скупались старые избы, сносились под корень, на их месте вырастали дачи, настоящие дворцы. Сюда же никто не спешил, напротив, все больше и больше местных запирало хибары и рвало когти, будто спасаясь от змей. А к западу… Там, поговаривали, совсем худо. Люди дичали. Ходили слухи о нападении на проезжавшие машины, о пропаже залетных и даже о людоедстве.

Март Зимний, занимая в поселении крайний дом, чувствовал себя, тем не менее, относительно комфортно. Маргинальное окружение ценилось им на удовлетворительно. Есть место для фантазии и пища для утех и услад. Иногда на Зимнего накатывало, он нахлобучивал неизменную свою шляпу с дырявой тульей и полями «а-ля стадион» и отправлялся в гости к соседу, посплетничать да собрать последние новости. Сосед – какой-то недавний приблуда, скрывающийся то ли от властей, то ли от долгов. Не важно, Март порешал, что в свое время кокнет и его по-дружески. Тем более что деревня теперь отрезана от цивилизации официально и вскоре исчезнет со всех карт. Временами же он запирался в доме и самозабвенно хлестал самогонку в компании со своими тусклыми мыслями.

Время разбрасывать камни минуло; и хотя в глазах периодически темнело, руки ходили ходуном, а организм вопиял об опохмелке, Март Зимний, скуля и истекая уксусным потом, терпеливо двигался к концу своих непосильных тягот.

Всплакнула коровенка. Зимний хотел выдать свою привычную напоминалку «тьфу, кляча», но его слова застряли в горле, как сырая галька. Он не припоминал, чтобы в знакомых интонациях животного когда-либо звучал испуг. Март взглянул на корову и озадаченно крякнул. Вечно понурое создание, изучающее единственно рельеф под ногами, вдруг приняло цирковую стойку, разве что не опустилось на задние копыта. Телка водила мордой из стороны в сторону, уставившись на негустой ряд деревьев по ту сторону дороги. Деревья защищали от напора ветра простиравшееся за ними поле, где в незапамятные времена сеяли рожь. Зимний посмотрел туда, но не увидел ничего примечательного. Лишь ветер играл бледно-зелеными листьями, да легкие смерчики пыли вихрились вдоль дороги.

– Что за хрень?– спросил Зимний пучок сорняков, только что вырванный им из земли.– Чего ты тута, еттить твою, как сука перед кобелем навострилась?

Зимний поднялся с колен и перешел на новый участок.

– Ветром кажись надуло,– объяснил он себе, поддев ножом очередной корень.– Ты б еще в травах разбиралась, еттить твою, цены б тебе не было. Не торчал бы я тута на грядках. А вот запустил бы корову в огород, она бы все сорняки и выела. А потом пошел бы и патент получил. Или напрокат стал бы отдавать. Зажили бы!..

Новое мычание резко оборвало его утопические теории. Зимний вздрогнул, похмельное сердце недобро ворохнулось, пучок сорняков выпал из рук. Что это такое в мычании вечной флегмы, никак паника? Так может всхрапнуть лошадь, если ей уши прижечь зажигалкой. Зимний пристально вгляделся в корову, гоня от себя мысль, что коровенка наладилась отдать Богу душу. Но вроде нет – как стояла, так и стоит, крениться не собирается, вот только снова пялится на проклятые деревья.

Зимний покрутил головой, а потом прилепил озадаченный взгляд к ним же. Поначалу он не находил никакого внятного обстоятельства, которое могло бы вывести его клячу из равновесия. А потом увидел такое, от чего брови ринулись на лоб, а челюсть отвисла, превратив рот в отвратительный зев.

Занимая окружность навскидку около четыре метров в диаметре, листья на деревьях стали вдруг видоизменяться. Хотя нет; по сути, они оставались такими же, какими и были во все времена, вот только как-то поплыли волнами. Словно перед Зимним выросло кривое зеркало. Зимний понятия не имел, что тут такое творится, и спросить ему было не у кого – он ведь почти всех укокошил. Единственное, что он точно знал: ни черта хорошего от таких превращений не жди. Зимний медленно поднялся во весь рост и приложил руку к шляпе, словно оттуда мог почерпнуть себе дельных мыслей.

– Кажись, «белочка» нагрянула,– смиренно подумал он.

Хотя какая «белочка»? Корова разве бухала семь дней кряду, чтобы топорщиться? Зимний взглянул на клячу. Так и есть, топорщится, что те сам дикий зверь! И хвост трубой, надо же, мать ее етти; Зимний бы никогда не подумал, что его коровенка способна задрать хвост пистолетом.

– Му-у-у!– трубно возгласила корова, переживая по поводу недостатков в пространстве.

– Му-у-у!– отчаянно воззвало оно затем к Зимнему, недоумевая, почему тот не предпринимает защитных действий.

– Что за?..

Ненормальный вид листьев стал разрастаться и мгновенно поглотил всю зелень. Зимний застыл истуканом, потрясенный увиденным явлением. Нож выпал из рук, воткнулся было в землю, да несильно, а потому лег плашмя.

– М-У-У-У!– возопила корова иерихонской трубой и, рванувшись что было сил, умудрилась выдернуть из земли надежно вбитый кол. Ну как надежный… Два раза стукнул, только и всего. Корова кинулась в противоположную сторону, спасаясь от вибрирующих листьев, не находя данное явление достаточно безопасным, чтобы его исследовать.

– Стой!– остервенело заголосил Зимний.– Куда, проклятущая!

Он намеревался кинуться вдогонку за животным, но тут вдруг осознал, что же такое вибрирует у него перед носом. Никакие это не листья, а вибрирует воздух между ним и листьями. Что-то в воздухе… Что-то присутствует в самом пространстве. Потому как сейчас это что-то метнулось вбок, листья разом приняли первоначальный вид, а вибрация устремилась вслед за коровой.

– М-у-у-у!– отчаянно заверещало животное и попыталось ускорить темп.

Но выше головы, как известно, не прыгнешь. А кляча вам тута не спринтер, чтобы сайгачить. Сгусток настиг корову играючи и поглотил ее заднюю часть, состоявшую из выгибающегося дугой туловища, взбрыкивающих ног и задранного хвоста. Задняя часть деловито завибрировала, как это только что делали листья, и Зимний взмолился, что пусть это будет белая горячка, пусть это будет все, что угодно, хоть глюк и повреждение рассудка. Потому что не бывает таких чудес, чтобы вот так возникла из ниоткуда вибрация и сожрала половинку его любимой клячи.

А она взяла и сожрала! Воистину! Зад коровы стерильно отделился от тела и… исчез с глаз долой, словно и не было, а животное не успело даже пикнуть, настолько быстро и ювелирно оно помножилось на 0,5. Она напоминала лошадь Мюнхгаузена, разрезанную пополам, когда та пила из ручья, и вода выливалась сзади. И у клячи полилось, чем она хуже коняки, только вот не вода совсем, а кровь. Причем кровяка ринулась из нее потоком вперемешку с кишками. По инерции передняя часть процокала еще несколько метров на двух копытах, разматывая позади кишки и смешивая их с землей. Потом молча завалилась на бок. Вибрация быстро поглотила останки, и они исчезли.

Нет коровенки!

Зимний сам обратился в сорняк, которые перед тем самоотверженно выпалывал. Он пучил взгляд на то место, где только что драпала его муму-подруга, и не видел ее! А видел только длинную петлю кишок, которую, если потрудиться, наверное, можно свернуть в лассо, да еще видел лужи крови тут и там. Смертоносная вибрация висела над кровью, принюхиваясь.

– Ой, еттить твою! – опомнился Зимний, когда явление вновь начало расти.

Очевидно, вибрация не утолилась коровенкой, а возжелала еще жратвы. А тут вот Март Зимний, тот еще охальник и душегуб, смысл ему дальше топтать? Март Александрович Зимний преисполнился истовым желанием потоптать еще этот мир. Подскочил на месте, разворачиваясь на 180 градусов, рванул в сторону дома. Порыв ветра сбил с головы шляпу, она упала на грядку с огурцами. Преодолев расстояние аршинными скачками, Зимний пулей влетел внутрь, захлопнул дверь и задвинул засов. Для пущей надежности еще придвинул к двери массивный стол. На секунду замер посреди комнаты, пытаясь привести в сносный порядок свои похмельные мысли. Рванул к шкафу и вынул оттуда ружье, которое приберег для защиты, памятуя об угрозе и слухах с запада.

Ружье было заряженным и валялось как попало, в обычном шкафу. Ну а кто тут будет проверять? Зимний развернулся к двери и неожиданно для себя расплакался.

– Ну что за хреновня, а?– скулил он.– Что за хреновня тута?

Та часть стены, где была входная дверь, завибрировала сразу в двух местах. Образовалось два круга; они, словно кислотные жидкости, вгрызались в дерево, стремясь слиться воедино. Вибрация, только что убившая корову и отправившая ту прямиком в ад, переливалась в пространство комнаты.

Зимний вскинул ружье.

– Получай, проклятущая!

Комната сотряслась от двух выстрелов из двустволки в упор. Пули пронзили вибрацию насквозь, а заодно – и входную дверь, в которой образовалась дырень размером с голову. Теперь через эту дыру можно было высунуться и обозреть окрестности, случись Зимнему полюбопытствовать. Вот только на вибрацию ружейный выстрел произвел впечатление пука. И урона, судя по всему, не нанес: как вибрировало, так и продолжало вибрировать вблизи.

– Черт! – всхлипнул Зимний.– Кто ты, дьявол? Чего тебе от меня надо?

Он в отчаянии швырнул в вибрацию ружье. Что еще ему оставалось? Одновременно с этим сгусток выпустил из себя два направленных потока – справа и слева. Глаза Марта Александровича Зимнего выкатились из орбит, когда, пронзенный чудовищной вспышкой боли, словно его поясницу пополам перекусили гигантские кусачки, он мешком свалился на пол. На мгновение ему почудилось, что он видит ряд огромных зубов, но будто они были не здесь, а где-то глубоко внутри этого сгустка, в темноте.

А затем он и сам погрузился в эту темноту.

3.

ЖЖА-ХХХ!

Автомобиль провалился вниз на полной скорости. Живот скрутило легкое волнение, как в самолете, который попал в воздушную яму.

– Жень, давай еще попрыгаем!

– Да вы запарили! Отец мне башку снесет за машину!

– Такую тачку бомба не возьмет! Это ж танк натуральный!

– Не, нафиг…

– Ну Женечка, ну плиз-плиз-плиз. Это круче, чем на карусели. Еще разок!

– Кать, заканчивай эту ботву, а то другая карусель нас всех ждет.

– Да ладно! А если за поцелуй?

– Ха! В десна?

– Дурак! В губы.

– Ладно, последний раз хитрый план.

Он увидел впереди новый пригорок.

– Готовы?

– Да!– раздался дружный хор.

– Держитесь, обормоты!

Он вмазал ногой по педали почти до упора. Новенький «Ниссан Патрол», действительно похожий на танк, с чьим официальным хозяином случился бы припадок от такого обхождения, истошно взревел и ринулся вперед. Шум мотора заглушил звуки «Сектора Газа» из магнитолы. Из-под массивных колес вырвались тучи пыли вперемешку со щебнем. На полной скорости внедорожник взлетел на небольшую возвышенность на дороге и оторвался от земли. Какую-то долю секунды они висели в воздухе, затем дружно ахнули вниз, рискуя стойками и собственными мозгами.

– Вау! Круто!

– Как на мотике!

– Ты на мотике что ли гоняла?

– Ну на мопеде… В деревне.

– Ха!

Их путь напоминал длинную бесконечную синусоиду. Слева простирались голые, в травяных проплешинах, полевые неудобья, справа раскинулся лес. Идея свернуть с автострады на эту душную гравийку принадлежала долговязому Женьке, рулевому их четырехколесного ковчега. Во-первых, меньше проблем с дорожно-патрульной службой. Во-вторых, захотелось козырнуть тачкой, которую батя прикупил в прошлом месяце, и только впервые доверил своему сыну-оболтусу для дальней поездки на дачу. Приятель Женьки, блондинистый и слащавый Виталик, расположившийся на заднем сиденье с бутылкой пива в одной руке и с девицей – в другой, поддержал аферу. Их спутницы, которых они накануне зацепили на дискотеке, воздержались от комментариев. Так они оказались вдали от главных дорожных путей, а употребив пару «косяков», принялись балбесничать.

– Давай, целуй!– самодовольно повелел Женька.

Катька перегнулась через сиденье и, ухватившись за Женькин затылок, впилась ему в губы. Машина ощутимо вильнула.

– Эй, вы, там!– хохотнул Виталик.– Хорош гнать! Это ведьмин поцелуй.

– Почему ведьмин?– Катя отстранилась от водителя и уселась на место.

– Потому что грозит бедой,– назидательно растолковал Виталик.

– Бедой грозит только эта дорога,– фыркнула Юлька, девица сзади.– Вы хоть знаете, куда едете?

– Это был хитрый план!– задорно отозвался Женька.– Не очкуй, у меня компас в голове.

– Хотя бы по холмикам не скачите. Встанет машина, что будем делать?

– Ой, вечно ты!– скривилась Катька. Она была менее симпатичная, чем Юлька, но добирала баллы за счет вульгарного вида. Вчера на дискотеке пацаны клюнули поначалу на Катьку, потому как Юлька скромно терялась на фоне подруги. И сегодня Катька тоже заявилась с утра затонированная, что твой катафалк, в двадцать слоев помад и теней, в юбке до трусов и в маечке на бретельках, сквозь которую несколько неряшливо просвечивали соблазнительные соски. Юлька же на сей раз выставила свою самую впечатляющую телесную подробность, подчеркнув ее блузкой с низким вырезом.– Опять ты со своей моралью. Встанет – толкать будем.

– Вот ты и будешь!– отрезала Юлька.

– Хорош гнать! Вместе будем,– хохотнул Виталик.– Я за попу подтолкну.

– Вы офигели там сзади?– возмутился Женька.– Не встанет моя тачка, она через болото пройдет.

– Я и говорю – не встанет!– убежденно поддакнула Катя.

– Встанет – не встанет. Главное, не бухать много, тогда что надо – всегда встанет.

И, как бы подтверждая свои слова, Виталик опустил окно и вышвырнул пустую пивную бутылку на ходу. Звяканья они не услышали за шумом мотора.

– А пиво не разобьется там, в багажнике?– всполошилась Катька.

– Ты че, у меня хитрый план!– отмахнулся Женька.– Там ПЭТки.

– Баклажки что ли?

– Ага. Последнюю в стекле Виталик только что уконтрапупил.

– Блин, жмот. В стекле вкуснее.

Им было по девятнадцать. Женька с Виталиком перешли на второй курс института, и по такому случаю Женькин батя расщедрился и отдал сыну тачку на выходные. Оба учились в платном потоке, в целом были мажорами и наслаждались жизнью. Отец Виталика сидел тузом на градообразующем предприятии, отец Женьки… в общем, тоже был шишкой, но несколько по другому профилю. Платный факультет подразумевал активное послабление со стороны преподавателей, так что Женюля и Витальджан не сильно перепахивали и в учебное время. А уж сейчас, летом, зависали либо на дискачах, либо на блат-хатах у таких же обеспеченных дружков или прихлебал. В плане девчонок проблем они давно не знали, сегодняшняя вечеринка считалась рядовой, разве что с выходом на взрослый уровень. Отец Женьки отгрохал дачу вдали от города, и вся четверка намылилась именно туда. С благословления хозяина, разумеется. Хотя Женька не удивится, если батя нагрянет неожиданно к ним на своей прежней «Ауди», для нормоконтроля

– Давайте, раз уж насчет пива,– зацепился Виталик.– Тормозни, я достану баклаху.

– Только снаружи открывай,– предостерег Женька.– Чтобы салон не залить.

– Да без б.

Женька хотел пристроиться на обочине, но потом вспомнил, что за последние полчаса они никого не встретили на этом унылом маршруте, и тормознул посреди в раскоряку. Виталик сгонял до багажника и вернулся с открытой бутылью 2,5-литрового калибра. Он тут же совершил продолжительный глоток из горла и передал баклаху Юле.

– Держи!

– Стаканов нет?

– Не-а. Чета не подумали. Хорош гнать, я не заразный.

Юлька скептически оглядела его, потом бутылку, потом махнула рукой и присосалась к горлышку. В этом была вся Юлька. Они с Катькой учились в одном классе, но в школе не дружили и даже почти не общались. Юлька была отличницей и задроткой, а Катька – оторвой и хулиганкой. Разные миры, разный круг общения, разные интересы. Их связывало только одно – бедность. Юлька перешла в 10-11 классы целенаправленно и по умолчанию, Катька – случайно. Предки пока не знали, как финансово оформить взрослеющую дочь, им было проще подольше подержать ее на школьной скамье. Юлька, несмотря на отличные оценки в аттестате, в институт все же не прошла. Вполне вероятно, что благодарить за это ей следовало долговязого Евгения и блондинистого Виталия, которые уверенно забили в институте вакантные места. А может, причина не в обнаглевшем рыночном строе, как выглядит со стороны, и девушке элементарно не хватило баллов.

Как бы то ни было, когда Катька осенью пришла в технарь, то с удивлением обнаружила там Юльку-задротку. Но это была уже другая Юлька, не задротка вовсе. Юлька, которая состригла длинные волосы, навела себе короткую стрижку в стиле а-ля Деми Мур в «Привидении», с такой же дураковатой челкой. Как и героине в фильме, стрижка ей удивительно шла. Юлька, которая начала выпивать, гулять, ошиваться на дискотеках и мутить с пацанами, которую замечали тут и там в пацанских тачках и на блат-хатах. Цели оказались перечеркнутыми, жизненный план пошел коту под хвост, а когда карьера рушится, на руинах возносится вымпел анархии. В любой новой ситуации Юлька всего лишь на мгновение замирала, внутри нее вступали в конфликт молодость и консервативные установки родителей, а потом она махала рукой и бросалась в омут очертя голову. На этой анархистской почве они и сблизились, Катька и Юлька, хотя последняя продолжала временами бесить первую своими снобистскими замашками.

– Дайте-ка и мне бухнуть.– Женька протянул руку назад.

– Держи. Гляди только, чтобы менты не замели.

– Не заметут. У меня заклинание против них.

– Опять!– Катька рассмеялась.– То ведьмин поцелуй, то заклинание. Ну делись!

– Собака пьяная, собака драная,– замогильным голосом продекламировал Женька.– Попробуй останови!

Салон взъерошился от очередного хохота.

– Смотрите, еще один!– Катька встрепенулась, указав на замаячивший вдали холмик.– Ну что, попрыгаем?

– Нахрен! Попутала?– возмутился Женька.– Договорились же.

– Ну точно в последней раз!– взмолилась Катерина.– Ну, плиз-плиз-плиз!

– Отвянь.

– А если за что-то поинтереснее поцелуя?

Он покосился на нее. Сначала на нее, потом на ее ноги, торчащие из-под мини. Но даже не в ногах дело, от Катьки пахло сексом. От Юльки не пахло, а от Катьки – за километр шлейф. Так-то занятия поинтереснее поцелуя предполагались сегодня вечером по умолчанию. Сегодня они с Виталиком договорились замутить групповушку; раньше они только развлекались парами по разным комнатам, как старперы, а недавно насмотрелись порнухи у Виталика дома, и мир открытых дверей, многочисленных тел и визуального удовольствия открылся им. Юлька, правда, немного морозится, но это поначалу. Сколько таких замороженных у них было: стоило выпить, и трусы слетают в угол резинкой. В общем, замануха со стороны Катьки представлялась нелепой, чтобы Женька мог на нее повестись. Но им было по 19. Что тут еще сказать?

– Ладно, последний раз. Но стопудово последний, я вам слово пацана даю. Больше не просите.

Холмик рос на глазах. Крупные сомнения по поводу преодоления оного вспыхнули в Женьке, позволившем девке себя переупрямить. С отцом у него были в целом нормальные отношения. Однако лояльный характер отца оставался таковым ровно до первого скола или царапины; дальше – трындец. Тираном он мог быть знатным. Однажды, когда Женька, будучи школьником, нарушил важное обещание, батя разгрохал его двухкассетный «Шарп» – предмет зависти одноклассников и повод затащить домой чувиху потискать. Так что шутить с батей Женьтос зарекся. Но сейчас он уже не мог дать заднюю. Им было по 19. Что ж тут добавить?

– Ладно, держитесь, обормоты,– пробурчал он и втопил.

Все же в последнее мгновение перед тем, как въехать на холм, внутри парня что-то дрогнуло, и он порывисто сбросил газ. Трамплин от этого произошел смазанным, кривым и скачкообразным. Лобовое стекло совершило небольшую рваную дугу, прокрутив изображение от неба к земле, и теперь они все увидели, что за холмиком дорога упирается в воду.

– Черт!– Женька рванул ногу к педали тормоза, но поздно: на всех парах они врезались в… Ни во что они не врезались. Не было там ничего, на дороге, пыляка одна и гравий. Но что-то там все-таки было, потому что и пыляка, и камни казались волнообразными.

Машина торпедой влетела точно в центр новообразования. Женька мысленно обрек себя на аварию и отлучение от отцовской ласки (и от вечерней групповухи, таки да), но случилось вовсе не то, что представлялось логичным. Просто время словно замедлилось, и свет померк на секунду-другую. И сразу же все вернулось на привычные места: предметы в уготованные ниши, ощущения в предназначенные душевные слои. Нещадное солнце палило воинственно и безбожно. Автомобиль летел по свободной гравийке, не залитой никакими мрачными водами, лужами или соплями.

Женька ударил по тормозам, остановил тачку и вырубил магнитолу. Пение Юры Хоя прервалось на полуслове. Какое-то время сидел, не двигаясь, ухватившись покрепче за баранку, убеждаясь в сохранности отцовской машины. Прочие молчали. Все старались унять шумное дыхание.

– Мне одному привиделось или как?– осторожно поинтересовался он. Ответа не последовало, и парень обернулся.

Вся четверка насуплено взирала в заднее стекло. Сквозь него солнечно просматривался холмик, по которому они только что прошлись с азартом идиотов, но нигде поблизости не наблюдалось никаких подозрительных образований или сгустков.

– Глюки, что ли?– тупо спросил Виталик самого себя. Из чего Женька заключил, что помстилось не только ему.

– Я подумала, что вода,– подтвердила Катька.

– Ага, вода!– огрызнулся Женька.– Днепр, нафиг! И где она теперь?

– А я знаю?– Градус Катьки заметно понизился.– Чего ты на меня орешь?

– Твоя дурацкая затея…

– Ты сам согласился,– ядовито ухмыльнулась девушка.

– Блин, надо по этому делу бухнуть,– решил Виталик и рванул крышечку пластиковой бутылки.

Раздался характерный звук, и тут же из горла вверх устремился столб белой пены.

– Твою мать!– заорал Женька, узрев истинное святотатство.

– Ты чего творишь!– взвизгнула Юлька и отскочила от Виталика, насколько позволял салон, прижавшись к боковой дверце.

Катька запрокинула голову и неестественно захохотала.

– Мы же растрясли все пиво!– неистовствовал Женька, в то время как Виталик ловил ртом пену, пытаясь минимизировать ущерб.– Сука, на себя лей, мимо себя не лей! На Юльку лей! На себя лейте, дебилы!

– Нафига на себя-то лить?– Виталик, наконец, унял фонтан и вытаращился на друга.

– У меня на даче стиралка, там отстираетесь. А что я с чехлами буду делать? Батя меня вместе с залитыми чехлами закопает нафиг!

Виталик огляделся вокруг себя. Сконфуженным он явно не выглядел. Но обрыганом выглядел вполне, сидел теперь в обтруханной футболке и джинсах. На Юльку попала лишь пара капель, не в сравнении с ним.

– Да почти не попал на чехлы,– хмыкнул Витальджан. Он закрыл крышечку поплотнее.– Все на меня вылилось.

– Один хрен теперь вонять будет! Менты остановят, начнут всех шмонать.

– Собака рваная, собака драная,– продекламировала Катька, и остальные вынужденно рассмеялись.

– Пьяная,– вяло поправил Женька.– Не рваная, а пьяная.

– Надо перекурить,– заявил Виталик на голубом глазу.

Трое вылупились на него, ожидая очередной импровизации на непредвиденный мотив.

– Чего? Я просто курить хочу.– Виталик сделал непричастные глаза.

– Снаружи!– повелел Женька и первым полез из салона.

Вчетвером они выбрались на свежий воздух. Поначалу озирались по сторонам, выискивая следы того явления, которое им повстречалось на дороге, или чего-либо необычного. Картина вокруг оставалась типичной. Поле, лес, замызганная, гравийная дорога в никуда, полное безлюдье и эталонное, пиковое солнце. Легкий ветерок, как небольшой росчерк, плюс жужжание мух. Все, кроме Юльки, закурили. От «косяка» часом раньше девушка отказываться не стала, но сигаретами не баловалась. Женька с Виталиком козыряли «Кэмелом», Катька дымила «Магной».

– Явление!– веско подытожил Женька.

– А нахрен ты вообще через Пустошь рванул?– тут же очнулся Виталик.

– Срезать хотел.– Женьке не хотелось признаваться, что это были просто понты.

– А что за Пустошь?– спросила Юлька.

– Вот – Пустошь!– Виталик театрально обвел руками панораму.

Девчонки снова поозирались, рассматривая окрестности через новую призму. Справа от машины громоздился лес, который хоть и не был бескрайним, но довольно плотным и кряжистым. Слева – непаханое поле, бескрайняя равнина, не занятая ничем, кроме травы. Только вдалеке торчал колок неразличимых отсюда деревец. Гравийка исчезала вдали. Цивилизация покинула эти края в первом веке до нашей эры.

– А что тут не так?– снова спросила Юлька.

– Говорят, в 60-е здесь мутилось какое-то гонево,– сказал Виталик.– То ли эксперименты, то ли отходы радиоактивные. Бабка моя рассказывала, что раньше тут торчали деревня на деревне. А сейчас как корова языком слизала.

– Деревни будут,– хмуро вставил Женька.– Дальше по курсу должны быть. Так, через пень колоду деревни, остатки одни. Но люди есть, и дорога осталась.

Катька пару раз затянулась и отбросила окурок в траву.

– Ладно,– возвестила она,– если уж тормознули, пойду помаленьку.

– Хорош гнать!– удивился Виталик.– Куда ты собралась?

– Намеков не понимаешь,– отозвался Женька вместо Катьки. Его лицо немного посветлело после произошедшего.– Помаленьку – значит, по-маленькому.

– Ты пойдешь?– спросила Катька подругу.

– Не. Терпимо пока.

– Ну-ну.

Они наблюдали, как девушка ковыляет к деревьям на своих высоченных каблуках, которые в народе именовали «ортопедическими». Через минуту она скрылась за ближайшими деревьями.

– Что еще бабка рассказывала?– поинтересовалась Юля, больше для разрядки, поскольку снова воцарилось неудобное молчание.– Почему деревни пропали?

Виталик оглядел девушку с головы до ног. Изучил блузку с низким вырезом, где присутствовало то, за что явно можно подержаться. Придя к каким-то своим умозаключениям, Виталик окатил девушку дымом. Юлька поморщилась, но не отвернулась. Только сдула со лба челку.

– Да хрен знает. Мутно все по большей части. Бабкины сказки. То говорят, что вымирать начала скотина. Потом говорят, что не скотина, а люди умирали. Другие говорят, что не умирал тут никто, а просто пропадали люди целыми дворами. Ну то есть вечером все нормально, утром встают – у соседей дом пустой, самих нет, и больше никто их не видел. Типа проклятым место вдруг стало, не смогли тут больше жить. Дома по бревнам растаскали еще в восьмидесятые, когда перестройка началась.

– Хитрый план!– задумчиво подытожил Женька, выбрасывая сигарету.– Ну где там эта овца?

Катька не стала далеко забираться в дебри, вообще для своих нужд ей было бы достаточно, чтобы другие отвернулись. Но порядок есть порядок. Она проделала несколько шагов, подвернула разок ногу на шпильке, вляпалась в паутину и сочла, что церемоний с нее достаточно. Рядом высился вяз, окруженный росчерками солнечной пыли. Пахло сосняком, гнилью и тревогой. Лес всегда ее пугал своими звуками и тенями. Вот и сейчас, стоило ей задрать юбку, как неподалеку треснула ветка. А разве ветки трещат просто так, если на них не наступать?

– Мальчишки, это вы прикалываетесь?– напряженно крикнула Катька. Лес отвечал ей затаившимся молчанием.– Можете выйти и посмотреть, если так интересно.

Она хохотнула, но ей вновь никто не ответил. Катька пожала плечами, стянула трусики и присела справлять нужду.

4.

– Я не вникаю, что ты, блин, несешь!

Стас аккуратно обвел БМВ вокруг ямы и двинулся дальше. На дороге ямы, вдоль дороги – могилы. Именно так охарактеризовала Мила, его жена, эту убогую грунтовку. Могил, впрочем, не наблюдалось, – но кто его знает! Соскочили они с трассы, кстати говоря, по ее инициативе, потому как дражайшей женушке захотелось прибухнуть. Тем более что у нее в сумочке лежал заряженный ПМ – пистолет Макарова. Оружие чистое, зарегистрированное на какую-то левую охранную контору,– но все же ствол.

Мила бухала коньячину из горла, задрав красивые ноги на приборную панель. Ее длинное летнее платье сбилось у талии. Из динамиков надрывался «Accept», чьим ярым поклонником был Стас, а Мила просто терпела. Она разглядывала безынтересный пейзаж через ветровое стекло и массивные солнцезащитные очки, скрывающие пол-лица, и в целом производила впечатление успешной двадцатипятилетней женщины, разморенной в путешествии. Вот только через пару километров по бездорожью Стас начал подозревать, что вовсе его жена не разморена – ни поездкой, ни жарой, ни коньяком на жаре. А по-привычному собрана и свита в тугую пружину, как питон Каа накануне кормежки.

Не исключен такой вариант, что Мила его грохнет. Прямо тут, в захолустье. Ямы и могилы…

– Ты же помнишь тот цветочный магазин рядом с домом, который год назад открылся,– меланхолично говорила Мила.– Сколько раз ты мимо проходил за последний год? Раз пятьсот? И вот скажи: когда в последний раз у тебя возникло желание туда заскочить? Порадовать жену цветами? Ты если домой что приносишь, только пиво и фисташки. Сигареты еще. Рутина. И равнодушие.

Начало их отношениям с Милой положила похоть. Стоило ему лишь завидеть ее на дискотеке – 19 лет, высокая и изящная, как гимнастка, в короткой юбке, светлые волосы ореолом,– как его член восстал впереди всей планеты. А вокруг – обломки старого строя, огонь и пепел, рыночная экономика, реклама и политота, Виктор Цой дает очередной концерт, повсюду толпы молодежи с раздутыми ноздрями, почуявшие запах перемен. Природа не дала ему выбора, он прикипел к Миле намертво и прикипел пожизненно. А еще у них как-то легко все сложилось, и спустя год образовалась новая ячейка.

Через несколько лет Стас спросит себя: а были ли чувства, именуемые настоящими? Или была лишь новизна, молодость и цоевская меломания? Страсть точно была неоспоримой. Стоило Миле приподнять юбку – без разницы, где она это делала,– как Стас ожесточенно рвал с нее одежду и заваливал на ближайший топчан. Он полагал, что с годами похоть истает. Возраст возьмет свое, ведь даже черная икра может надоесть, если жрать ее ведрами. Но Мила была сильнее икры. Она была сильнее всего на свете.

Массовое открытие в городе риэлторских контор навело Милу на мысль, что следует пересмотреть ключевые пункты в жизненном плане. Выдержав траблы с предками, она забросила бесперспективную учебу в педагогическом колледже и отправилась на собеседование по агентствам недвижимости. Стас перебивался случайными заработками в стиле «купи-продай», осваивая непростое искусство коммерции и мечтая прославиться. А тут Милу приняли в самом лучшем агентстве города, и когда жена пошла в карьерный рост, у них в доме появились стабильные деньги. Удачу Милы Стас воспринял как сигнал к собственному серьезному старту. И тут словно знак судьбы: в его пространстве нарисовался бывший одноклассник и травокур Семакин по прозвищу Сима.

Сима предложил Стасу мутить с оргтехникой. Сима знал входы и выходы (он так сказал), у него были связи, подвязки и контакты (зуб даю, все старые кореша), мозг разрывало от гениальных схемоз и задумок, только деньгами Бог обделил. Ну и Стаса ведь обделил тоже; зато есть люди, которых не обделил, и которые радеют за мировую справедливость, помогая неоперившимся. Таким, как Стас с Симой. Надо просто пойти и попросить бабла, и этот даст; вот только просить должен именно Стасян, ведь при всех Симовских талантах он оказался подрезан в языке – заикался малек, а употребление «травки» только усугубляло изъян. Вряд ли спотыкающемуся на каждом слове Симе удастся убедить авторитетного человека в своей коммерческой надежности. А у Стаса всяко-разно прокатит, он и базарить умеет красиво, и сам статен и широкоплеч, недаром же краса района Милка выбрала его в мужья. Короче говоря, классика жанра, и Мила прочухала бы лохотрон насквозь, вот только Стас не стал делиться с женой из гендерных предрассудков. А сам не прочухал и повелся. Думал, сюрпризом будет. Сюрприз, мать его, удался.

Раздобыть денег оказалось легко и безоблачно, что уже само по себе вскоре будет внушать ужас коммерсантам поздних 90-х. Стартап же Стаса пришелся на зарю криминала, когда еще верилось в благообразные улыбки и сказочные посулы. Но кореша Симы не выказали решимости в том, что готовы сотрудничать с двумя клоунами, выползшими невесть откуда. Поставки откладывались, аренда росла, и в конце концов едва начавшийся бизнес схлопнулся. Сима мгновенно исчез, а вот авторитетный спонсор исчезать никуда не собирался в ближайшем будущем. Мало того, он вдруг почему-то обеспокоился состоянием своих счетов и попросил деньги назад.

Стас пришел к Миле и посыпал голову пеплом. Он ожидал бури с ее стороны, он был готов к серьезной размолвке, но Мила ничем его не упрекнула. Сказала только, что придется продавать квартиру. Хату подарили им предки в складчину на свадьбу, впредь же, видимо, им пригодится опыт Милы на рынке съемного жилья. Больше денег брать неоткуда. Стас смирился и стал искать встречи с авторитетом, чтобы вымолить отсрочку, пока он будет продавать квартиру. Но авторитет даже не стал с ним разговаривать. Авторитет в это самое время уже подбивал клинья к Миле.

Они, короче, пришли и сказали, что хата хатой, но деньги с нее покроют только основной заем. А уже накапали проценты, и это плохо. Наиболее вероятная позиция Стаса в ближайшем будущем обозначена на кладбище, при этом сам долг никто не отменяет – переходит на Милу. Но можно всю замуту разрулить иначе. Они спишут долг – и базовый, и проценты,– за регулярные услуги со стороны Милы. Она же с хатами мутит. Знает че-почем, хоккей с мячом. Ну вот и пусть сливает им расклад про хаты со старичками, у которых из родичей только кот да песель, а дальше – не ее забота. Идет себе, живет и работает дальше, ни в чем не замазана, оба со Стасом в джекпоте. Мало того, еще и приплачивать будут, говно вопрос. За каждую информацию – баблишко, а за удачный навар по ее наводке – реальное бабло.

Стас до сих пор не знал, по какой причине продавилась его молодая, сексуальная, но до крайности строптивая жена. Из-за страха за него? Или когда ей на полях газетки нарисовали примерную цифру? По слухам, Миле пришлось переспать с кем-то из этих, чтобы закрепить сделку. По слухам, именно так в их среде закрепляются сделки с бабами. Может, Милу привлек сам кураж? Бандитская романтика, а деньги и он сам – вторичная подметка для остатков совести? Стас не хотел об этом думать.

И деньги вдруг ринулись к ним Ниагарой, обещание на первых порах держалось крепко. А бизнес взлетел в гору, Стас открыл магазин бытовой техники и стал полноправным хозяином, безо всяких мутных заик. Они с Милой сделали ремонт в своей, счастливо сохранившейся, квартире, и БМВ, которую вел Стас, они приобрели большей частью на деньги Милы. Сама жена отказывалась водить. Для рабочих передвижений существовало такси, для личных – стоило лишь щелкнуть пальцами и выбрать желающего. Стас старался максимально отодвинуть всяких прихвостней или кобелей, рвущихся в служки, предпочитал по возможности возить жену сам.

Поначалу их отношения даже окрепли. Когда отпустил первый шок, и они осмелились поверить, что удалось отделаться малой кровью, пришлось принять новую реальность. Новая реальность задавала мрачный тон. Теперь Мила – черный риэлтор, плотно завязанная с криминалом и косвенно ответственная за отъем у одиноких пенсионеров квартир и превращение добропорядочных горожан в бомжей. Методика отъема предполагала самый широкий спектр, вплоть до убийств, и отличало Милу от ее работодателей только лишь то, что лично она на курок не жала. Стас старался сильно не лезть в эту муть, и Мила большей частью помалкивала. Опасения, что криминал встанет между ними стеной, не нашли опору. Стас вдруг обнаружил, что хочет свою жену даже сильнее, чем прежде, хотя он всегда был уверен в своей стопроцентной сексуальной отдаче. А тут вскрылись резервы, которые сидели в застенках морали. При мысли о том, что он женат на преступнице, он терял голову, а ширинка вздувалась, как вулкан Кракатау. Видимо, они все-таки пара. Оба отмороженные на всю башку.

Котелок у Милы всегда варил что надо, не чета Стасу, верящему всяким косноязычным забулдыгам. Она изначально понимала, что шакалить втемную, работая в солидной фирме,– это до поры до времени. Скоро ее изобличат, люди умеют складывать два и два, а город у них небольшой, чтобы было место третьему. Ну а когда ее раскусят, ее сделают крайней. Она попыталась донести свои мысли до братков, обрисовывая провальность стратегии, но авторитетные люди на манипуляции не велись. Фарт пер, их тылы прикрыты, этого достаточно. А если Мила засветится, в тот же день на должность заступит Мила №2, мало разве охочих до легкого бабла девиц. Мила лишний раз убедилась, что она – один в поле воин. И тогда она вновь ринулась на танки, терять ей было нечего, а природная несгибаемость придавала сил. Ну и страх тоже, не без этого, ведь, случись кипишу, Мила №1 недолго будет ходить по земле.

Им повезло: в криминальной среде города назрели серьезные перемены, и Мила бесстрашно оседлала новую волну. Она встретилась с кем-то,– Стас понятия не имел, с кем,– и переговорила. Беседа длилась сутки, жена буквально приползла под утро – выжатая, пьянющая, но счастливая. Вероятно, в этом разговоре раскрылись не только таланты шестерки и наводчицы, но и множество других, из чего собеседники сделали вывод, что использовать Милу в качестве расходника недальновидно. Таким образом Мила расширила свой профиль с сохранением должности. Вскоре авторитет, под гусли которого она исполняла (тот самый кент, занявший Стасу денег), оперативно распространился на мелкие запчасти по подъезду своего дома, а следом за ним – все его кореша и мелкие утырки, вплоть до Симы-Семакина. По городу прокатился впечатляющий передел, о котором еще долго шушукались в кулуарах. Штурвал теневого города был передан другим паханам, Мила выжила, а вместе с ней и Стас заодно.

Они открыли свою риэлторскую контору на подставного чушпана, посадили туда девочку-секретаршу, наняли персонал для понта дела. Юридически Мила осталась не при делах, но рулила всем она. Попутно она изобрела и внедрила еще несколько схемоз, куда Стас тоже вникать не торопился. Знал только, что Мила исключила беспредел со стариками. Теперь жилье отжималось корректно, с постепенным давлением на объект и всеми необходимыми подписями, а сами объекты переселялись в ближайшие деревни – в целости и сохранности. Стас по инерции рисовался непричастным и чистеньким коммерсом, аж самого тошнило. Он-то как никто знал, что его магазин бытовухи служил скорее для отвода глаз и отмыва бабла. И вообще, не будь вложений со стороны Милы, плюс ее крыша, он давно бы прогорел.

Согласно стасовой логике, после того как Мила вышла на новый уровень, поток свободных денег должен был увеличиться. Но случилось обратное, он резко иссяк, и Стас не ведал, почему. Он попробовал несколько раз подкатить к жене с вопросами и натыкался на ее задумчивый (нередко – пьяный) взгляд. Весь последний год она частенько на него так прицеливалась, словно снимала мерку на костюм. Помимо всего прочего Стас начал временами побаиваться свою супругу, особенно после того, как у Милы завелось оружие. Его либидо, впрочем, при этом никак не страдало.

Алкоголь стал другом и спутником. Пару раз Стас застигал жену в ванной, как она что-то занюхивает. Он делал вид, что все тип-топ. Частенько жена приходила домой за полночь – пьяная и воняющая чужим потом. Он пытался устраивать сцены ревности, но Мила перешибала их враз. Молча раздевалась догола, ложилась на спину и раздвигала ноги. Он не мог ничего с собой поделать. Он был раб своих желаний – ломался и задвигал мужское самолюбие в тень мужской похоти. В сексе Мила продолжала неистовствовать без оглядки, как в первые дни знакомства, и почти всегда кончала. Собственно, она и жила так же – без оглядки. В их положении смотреть назад было чревато головокружением и срывом. Им оставалось лишь нестись вперед, как на скачках.

Но что-то под сурдинку утекало, а потом исчезло насовсем. Что-то важное, настоящее, на чем зиждется семья. Игры с огнестрелом и мутные схемозы толкают к безразличию, а духовная яма становится выгребной. В их связи, которая когда-то действительно была настоящей, образовалась прореха, и она ширилась. Стас часто вспоминал ту первую дискотеку, когда они столкнулись на танцполе, и последующие за ним месяцы безумств и романтики. Они были беспечными, счастливыми и независимыми. У ног плескался океан возможностей, волны любви опьяняли. А теперь брак казался Стасу тюрьмой.

Он надорвался. Завел интрижку с этой молоденькой продавщицей из цветочного магазина, что открылся неподалеку от дома. Блондиночка, ее звали Снежана, и она так напоминала Стасу прежнюю Милу, хоть и внешне отличалась. Разочарование после первой постели он постарался по привычке задвинуть в тень. До Милы ей в сексе как до Клеопатры, но отдача какая-то от нее шла. Что-то помимо секса служило магнитом, и если бы вдруг их отношения перетекли в платонические, Стас этому только бы обрадовался. Потому что в постели для него существовала только жена, а со Снежаной он просто ностальгировал.

Приятели-коммерсы выставляли свои настоящие и мнимые интрижки на витрины, Стас же ютился, образно говоря, в подсобке, и не отсвечивал. Узнает Мила – ему не жить. Даже если ей приходится самой ему изменять, оправданием это не послужит. Беда в том, что каждый из них считал другого обязанным. Мила полагала, что Стас ей должен, потому что она спасла их от разорения, от потери квартиры, может, от чего-то похуже, и перечеркнула тем самым свою жизнь, встав на тупиковые рельсы. Стас считал, что Мила ему обязана, потому что он остается ее верным псом, несмотря на все грехи и преступления. Они думают об этом глубоко внутри, но они не говорят об этом вслух. И никогда не скажут. И это угнетало.

Сегодня Мила забронировала супруга в качестве водителя до деревни за много километров от города. Цель объяснять не стала. Сказала, покажет дорогу, он сам все увидит на месте. Потом попросила свернуть с трассы на проселочную грунтовку, якобы чтобы нализаться в пути и не мелькать перед дорожными постами. А еще через паузу вдруг на пустом месте, прихлебывая коньячину, начала рассуждать о семейных ценностях, периодах расцвета и кризиса, охлаждении супругов и цветочном магазинчике. Куда ходят все добропорядочные мужики, которые балуют своих жен, а Стас избегает.

Вдруг? Его жена ничего не делает вдруг. Она же гребаный Робокоп в юбке, и не важно, трезвая она или вусмерть бухая. Талант не пропьешь, мозги у Милы не сохнут, а вполне себе на разгоне. Стало быть – знает. Не просто предполагает, тогда это были бы догадки вслепую. Тут явно кто-то засек и настучал. Стас понятия не имел, чем закончится допрос. Мила может хмыкнуть и предложить тройничок. А может выхватить ствол и вышибить ему мозги. Ямы и могилы. Она намекала на ямы и могилы. Теоретически он мог бросить руль, выскочить и задать стрекача в самое поле наперегонки с зайцем. Но он знал, что не побежит. От любого бы побежал, но не от Милы. Он готов принять от нее пулю, даже так. Сейчас именно огнестрельное оружие представлялось ему апогеем их нездоровых отношений.

Инстинктивно он, конечно же, продолжал ломать несознанку.

– Это я-то погряз?– попытался он перейти в наступление.– Сама последний раз когда готовила дома?