Читать онлайн Алая заря бесплатно
Немощный кашевар
Я, Гулов Риваль Рашитович, родился 11 марта 1954 года в доме дедушки и громко заплакал. Родные мои улыбались.
Это истинно. Был полдень, ярко светило солнце. И поэтому, видимо, я вскоре пополз, и до годовщины своего рождения встал на ноги свои; начал ходить самостоятельно.
В детстве я часто смотрел на небо, опрокинув голову назад; искал Творца своего в облаках. Искал даже ночью; среди звёзд. Но, к сожалению, не нашел я там бородатого старика. И сказал откровенно: «Нет Бога! Сущий должен быть видимым!»
Прошли годы; я окончил Восьмилетнюю Школу и Техническое Училище. В 1972 году меня призвали в Армию. Я принял военную Присягу и два года охранял Государственную границу. Бога уже не вспоминал, служил своему Отечеству, СССР.
Четвёртого июня 1976 года со мной произошел несчастный случай; меня сбил почтовый поезд. Удар был мощным и сокрушительным. Я хорошо это помню. Исходя из того, что сохранилось в моей памяти, я говорю; дух и душа моя покинули тело моё. То есть, произошел разрыв; наступила смерть.
Именно так; наступила смерть. Но этого было мало. Та невидимая Сила, которую я отвергал всем своим разумением, чудесным образом оживила мой искалеченный труп. И надо полагать; через 28 часов после убийства. Я самостоятельно выполз из леса и выходила меня родная мать. В данном «Творческом Деле» Государственные Службы участие не принимали; власть имущие закрыли глаза свои. И поэтому я остался инвалидом нулевой группы.
В 1990 году я долго и мучительно умирал от старых ран. Невропатологи со всех сил своих лечили мою расшатанную нервную систему. В конце года Бог всё же сжалился надо мной; травматолог оказал мне профессиональную помощь. В январе 1991 года смерть отступила. Я поверил в Творца своего всем сердцем и сказал самому себе: «Бог есть! И Он познаваемый!»
В тот же год я уединился и начал поиски; надо было ответить на многие свои вопросы. И была необходимость восстановления работоспособности травмированного мозга. И поэтому я работал над мыслями не жалея своих сил и времени, порою переходя невидимую черту; предел возможного и невозможного. В то время я действительно хотел исправить душу свою, грешную, во всех бедах обвинял лишь самого себя и воспитывал «зверя» в духе истины. Иногда я печатал, публиковал свои сочинения. Однажды Виктор Панёв (читатель) сказал: «Да, уж! Мощно! Это «каша» не для каждой головы. В таких «дебрях» и здоровое сознание может запутаться.» (23.03.2016)
Виктор сказал откровенно. Я понял, что мне необходимо издать книгу, подробно описав несчастный случай и свой жизненный путь. Старался я тогда охватить всего, чтобы «каша» моя была легко усваиваемая, и доступная
каждому читателю. Но. Книга «Предначертанный путь» не принесла мне желанную всемирную славу. В 2019 году издали мою книгу «Тропа зверя». Читатели опять не поняли меня. Я не упал духом; продолжал сочинять и обновлять свои мысли. Весной 2022 года я издал свою электронную книгу: «Утренняя звезда». Но, по иронии судьбы, книгу мою никто не купил. И я написал другую книгу; «Ирония судьбы». И опубликовал. И вот, через год думаю: книгу надо удалить.
Цель жизни – быть счастливым человеком. Начало пути к счастливой жизни, это путь к Творцу. Истина простая, и в то же время очень сложная; счастье своё надо искать на глубине собственной души.
После публикации книги «Утренняя звезда» невидимый Творец дал мне семь лет жизни и включил счётчик.
2022 (более восьми месяцев), 2023, 2024, 2025, 2026, 2027, 2028, 2029 (более трёх месяцев). Это немало. И поэтому я улыбаюсь. Но. Родные мои плачут.
«Самое великое, самое божественное в человеке – способность жалеть и прощать.» (А. Дюма-сын)
Неопознанный труп
«Он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя Ему: Слово Божие.» /Откр., 19.13/
В ноябре 1972 года меня призвали в армию; я торжественно принял военную Присягу и два года служил в пограничных войсках. В декабре 1974 года я приехал домой, отслужив положенный срок. Жили мы с женой в съёмной квартире и довольствовались малым. Я работал монтёром пути. В сентябре 1975 года у нас родился сын. И нам выделили вагончик для жилья в рабочем посёлке. Мы были рады. Но когда начались сильные морозы, сын простудился. И начал часто болеть. В апреле 1976 года я отвез сына (и жену) в деревню. Воздух в Чулпане оказался целебным; сын начал выздоравливать. Я зарабатывал деньги и отгулы, подрабатывая в выходные дни. В начале июня 1976 года в пятницу вечером я получил зарплату и решил съездить в деревню на три дня. Бригадир разрешил, так как у меня был отгул. Но в это время подошел к нам мастер и попросил меня не спешить. Надо было охранять трактор, который застрял в болоте. И мастер велел мне срочно ехать в Улу-Теляк. Сказал, что смена подойдет в воскресенье утром, и он разрешает мне ехать в деревню на целую неделю. Я не отказал мастеру, и даже обрадовался. И пошел на станцию. В электричке я встретил рабочих из нашей бригады, которые угостили меня по-дружески: налили сто грамм водки и настояли выпить за коллектив. Я благополучно доехал до нужной станции, но уже «навеселе». Был усталым после тяжёлого рабочего дня и ещё не ужинал. По пути к рабочему месту я заглянул в магазин. Он оказался закрытым изнутри. Я не стал стучать в дверь, начал уходить. Со двора вышел парень и спросил, что мне надо. Я дал ему пять рублей и попросил бутылку водки. Он вынес мне пять бутылок вина и сказал: «Водка кончилась». Я отдал ему одну бутылку вина в знак благодарности и ушел. Но вскоре добродетель догнал меня и спросил; откуда я и куда путь держу. Я сказал. И мы пошли вместе.
Его имени я уже не помню. Он выглядел постарше меня, с виду был крепким парнем; имел спортивное телосложение. Я запомнил широкую и волосатую грудь своего нового знакомого, но черты его лица почему-то забыл; они стёрлись из памяти.
В начале застолья мы пили вино и мирно беседовали. Но вдруг между нами возник бессмысленный спор. Я (преданный солдат своего Отечества) убеждал своего собеседника, говоря ему: «Границы должны быть на замке! Желающие перейти черту должны иметь ключ: паспорт и визу!»
Я говорю вам исходя из того, что помню. Оказалось, что противник мой имел силу богатырскую, и мечтал открыть все границы. Он сперва ударил меня бутылкой по голове и сильно оглушил. Через какое-то время я очнулся, постепенно начал приходить в себя. Мой собутыльник пинал меня ногами своими, находясь в сильной ярости, и громко приговаривал: «Границы должны быть открытыми!»
Вряд ли кто-то видел нас. Наш стол был накрыт на земле, под открытым небом. Рядом находился охраняемый мной трактор, в десяти метрах от железной дороги. И лес был рядом. Жилые дома виднелись в дали, и был поздний вечер.
Я уже не спорил. Видимо понял, что дело принимает серьёзный оборот. И, улучшив момент, я схватил ногу противника и выкрутил её со всех сил. Он упал. Я набросился на него, но силы наши оказались неравными. Мой враг быстро скинул меня с себя и бил кулаками по лицу моему очень долго. Кровь текла ручьём и заливала мои глаза, одежда моя вся промокла. Удары были сильными, я ослаб. Крови моей, я думаю, осталось очень мало. Но я вставал и шел к своему противнику в сильной ярости, и после удара кулаком падал как подкошенный. Потом он бил меня чем-то тяжёлым. Возле застрявшего трактора лежали инструменты рихтовщиков, с помощью которых они (мы) двигали железную дорогу, выпрямляли её после смены на новую. Я не знаю вес данного инструмента, но думаю, около десяти, двенадцати килограммов. Длина его чуть больше полутора метров (человеческий рост). Возможно, он бил меня вот этим железным инструментом. В то время я уже не чувствовал боль. Чувствовал лишь удары тупым предметом.
Острую боль я почувствовал в 1991 году, после правки травмированного позвоночника. И посчитал: я получил тогда своим же рабочим инструментом два удара в грудь, четыре в спину и удар по колену.
После таких сильных ударов я потерял сознание. Когда очнулся, я отчётливо увидел испуг в глазах противника. Он отпрянул назад. Видимо, мой собутыльник думал, что я уже мёртв после таких его усилий. Я был жив. Но уже побеждённый, и сломленный. И я попросил пощады у своего врага. Моя просьба осталась без ответа, так как противник мой оказался настоящим палачом. Проверив мои карманы, он ушел. Я лежал на рельсах. Пытался встать, но сил моих не было. В мыслях я неустанно повторял: «Надо идти!» Однако тело было непослушное и тёплое; тяжёлое и неподъёмное. Я помню это. На душе была тревога; моя внутренняя сила говорила: нельзя медлить! Но не успел я вернуть силы свои уходящие; поезд отбросил меня под откос. Удар был мощным и сокрушительным. Меня охватил ужас. Я весь сжался, стал упругим как туго накаченный мяч. Глаза мои широко открылись, но не лопнули. Значит, голова моя ударилась во вторую очередь. Главный, и первый удар пришелся в спину, ближе к правому боку. Я переворачивался с боку на бок, с живота на спину раза три-четыре, потом ноги остались на месте, а вся верхняя часть туловища и голова ушли вперёд. И таким образом солдат (пограничник) дал земле поклон.
«Первый закон истории – бояться какой бы то ни было лжи, а затем – не бояться какой бы то ни было правды.» (Цицерон)
Пробуждение
Я наблюдал за своим телом сверху, и с большим любопытством. Страха уже не было. Потом мне казалось, что я занят очень важным делом. Можно подумать; я сам себя заклал. Был момент, когда я на своё тело смотрел не только сверху, а свысока, с явным презрением. Дух мой уходящий на самом деле испытывал свободу, могущество и власть. И после этого блаженного испытания наступило безразличие; я был там (как будто бы) посторонним наблюдателем, и в происходящем событии не было чего-то особенного. Я почувствовал тогда глубокое смирение; душа моя согласилась со своей участью. И происшествие принято мною как должное. И я увидел огонь, очень похожий на отражение сигаретного огня в темноте, который быстро удалялся от меня.
Видимо, когда дух человеческий покидает тело своё (тело человеческое), за происходящим событием он наблюдает со стороны. Точнее, сверху. Дух видит окружающий мир при другом свете. Возможно, это ультрафиолетовые лучи. Подобный свет я видел в больнице, когда принимал лечение. Во время казни я видел своё тело отчётливо, хотя и убийство происходило поздно вечером, при плохой видимости. Я уверен; дух человеческий видит своё тело лишь тогда, когда его душа (душа человека) находится внутри сердца. Дух, который находится во всём теле, во всех органах, напоминает мне натянутую резину тогда, когда он покидает тело. Конечности духа и души соединены, и дух как бы притягивает душу к себе. Когда человеческая душа освобождается от человеческого тела, она стремительно движется к другому, свободному концу духа. Дух проникает во внутрь души, а душа охватывает дух. Когда соединяются свободные концы духа и души, происходит короткое замыкание; появляется огонь, который быстро удаляется от тела. И которого видит лишь сам умирающий.
Я одновременно испытал две времени; короткое (мгновенное) и долгое (вечное). Как бы так. За короткий срок, пока катился под откос, я успел пережить многое. В течении нескольких секунд я неторопливо, находясь в состоянии полного покоя, с великой радостью, переполняясь чувством свободы, по-настоящему наслаждался жизнью. Но тем не менее, спустимся на землю.
Итак; я получил многочисленные ушибы по всему телу; и головы и своих внутренних органов. Переломлены кости мои, в том числе и позвоночник. Кровь выпущен, почти. Думаю, остались лишь капли. После мощного удара почтового поезда дыхание прекратилось (перебило). Сердце остановилось (замерло). Дух мой и душа моя покинули тело моё. Произошел трагический случай; разрыв. То есть, наступила смерть.
Поезд, видимо, последовал дальше. Если бы он остановился, то труп мой оказался бы в морге. Надо полагать, что мой собутыльник наблюдал за происходящим событием. Взяв меня за ноги, он оттащил труп в лес и бросил его зверям.
Я помню: во время оживления трупа рот был широко открытым; туго набитым землей и травой. Глубокие царапины были на лице и на животе моём. И поэтому я говорю: от мощного удара рот широко открылся. И сын человеческий зубами своими пропахал землю.
Казнили меня с пятницы на субботу; поздним вечером, или же в полночь. Оживили труп ранним утром, на рассвете. Я только не знаю; была ли тогда суббота, или воскресенье. Помню; тошнота от трупного запаха выворачивала мне всю внутренность. Исходя из того, что пережил, я говорю: труп мой был оживлен в воскресенье, 06.06.1976.,через 28 часов после того, как мои силы (дух и душа) покинули тело моё.
Я почувствовал глухой удар по всему телу, как будто таким образом кто-то выбросил меня из глубокой ямы. Запомнил я это ощущение. И поэтому говорю: как будто я находился в глубокой яме, и какая-то могущественная Сила забросила труп на поверхность. Я (Дух) на миг только видел своё тело целиком. Труп лежал на боку. Думаю; себя я увидел в тот момент, когда переворачивался с живота на спину. Потом (через мгновенье) я видел лишь лицо своё, отвратительное. И видел кисть левой руки. Я сам чистил лицо своё. Кровь моя, смешанная с землей, засохла на поверхности глубоких ран. И живые лесные насекомые сплошной чёрной маской закрывали лицо моё. Это пиршество (бал-маскарад) голодных паразитов ярко освещали тогда ультрафиолетовые лучи. Видимость была отличная. Цвет яркого света был точно таким, каким я видел его при смерти, во время казни. В обеих случаях, до смерти и во время оживления трупа, свет был тот самый; освещение было яркое.
Воскрешал я долго; своё лицо видел продолжительное время. Рот был широко открытым, туго набитым землей и травой. Поэтому я думаю; убийца тащил труп по земле, взяв меня за ноги. Рот широко открылся от мощного удара, и поэтому земли там было много. Об этом я уже говорил, но мне было очень тяжело тогда, и поэтому повторяюсь. Более тяжелых минут жизни, чем оживление трупа, у меня больше не было. Рука моя не хотела подчиняться духу моему, пальцы мои были нечувствительными, они не сгибались. Я очень спешил, старался быстрее закончить чистку. Но в то же время я сопротивлялся невидимой Силе, которая оживляла труп. Я не хотел делать то, что делал. Было очень тяжело. И эту тяжесть я пока не могу сравнить с чем либо. Небесные Силы трясли меня сильно, и я не мог остановиться. То есть, лежать спокойно не получалось. Меня сильно тошнило. Тот неприятный трупный запах я не могу забыть до сих пор. Скажу прямо: оживление трупа действительно является самой отвратительной процедурой. И поэтому думаю; такой чести достоин лишь тот, кто породил сатану; Независимость.
Помню; я долго не мог вытащить деревянную палочку, небольшой сучок, который застрял у меня во рту. Там было сухо, и земля во рту была плотная, сильно спрессованная.
Сучок во рту говорит мне о том, что сотворенный Адам встал поперёк горла Творца. Другого объяснения у меня нет. Я думаю; сучок во рту не случайность, мне дали его на память. Такое уже не забывается.
Я смотрел на себя сверху; отчётливо видел как щупал лицо своё, очищал от грязи. Потом кадр резко сменился; я увидел лес, и при обычном свете. Было утро, рассвет. Лежал я на спине, и неподвижно; как будто крепко спал и только что проснулся. На душе был покой, и я с великим удовольствием слушал пение птиц. И вдруг перед моими глазами пронеслись ясные картины последнего времени; бессмысленный спор и избиение. Я соскочил со своего места как солдат, которого подняли по тревоге. И не успел я встать на ноги свои, почувствовал сильную боль; и головы, и всего туловища. Так же я почувствовал явную, неподъёмную тяжесть. И моментально провалился в пропасть. То есть, я потерял сознание. Когда снова очнулся, уже наоборот, я почувствовал небывалую лёгкость. И как бы парил в облаках небесных, был пушинкой, и пылинкой. Мне было хорошо. Я вообще не думал; вопросы не возникали. Но через некоторое время я опять почувствовал боль. Сильнее всего болела голова. Она раскалывалась. Мне казалось; голова моя большая. И тяжёлая; неподъёмная и неудержимая (это уже на самом деле). Я очень хотел попить воды. Это желание не объяснимое. Я так сильно хотел пить, что долгие годы потом не мог утолить жажду. В то время во рту было сухо, и слюны не было (земли там ещё было много). Я пытался встать, но туловище своё почти что не чувствовал. Ноги не слушались меня, и только левая рука помогала мне; глаза свои я открывал пальцами. В голове моей существовала лишь одна мысль: «Надо идти!»
«Величайшая из книг – книга жизни, которую нельзя ни закрыть, ни снова открыть по своему произволу.» (А. Ломартин)
Возвращение
Я с большим усилием переворачивался с боку на бок, со спины на живот. И таким образом медленно двигался в светлое будущее, и не думал о славе. Алая была заря. Время от времени я пытался утолить жажду, сосал землю. Хорошо, что место было болотистое. И хорошо, что перед моими глазами появлялся сын, которому тогда не было и года от роду. Он звал меня, и я спешил к нему, в отчий дом.
Я тогда не мог даже предположить, что был мёртв и ожил. Не до этого было мне. Оживлённый труп находился в критическом состоянии; на грани жизни и смерти. То и дело я падал в пропасть, очень часто парил в облаках небесных. Получается; много раз терял сознание. То прощался я с родными и близкими, теряя надежду, то вспоминал противника своего и в ярости говорил ему: «Я доберусь до тебя!»
Сколько времени я карабкался, выползая из леса, сказать не могу. И это не имеет большого значения. Главное, раненный зверь (я) стал видимым; его (меня) кто-то нашел.
Я лежал на бетонке. День был ясным, солнечным. Меня окружали люди, обливали водой. В их глазах я видел жалость и удивление. Милиционер, наклонившись к моему лицу, что-то спрашивал. Видимо, это он открывал мои глаза. Кажется, я не смог ему ответить, сил не было. Но чувствовал, как меня перекладывали, возили. Похоже, что я часто терял сознание. Очнулся в больнице. Сильно болела голова. И сильно я хотел попить воды, жаждал. Я очень хорошо это запомнил. Одна медсестра бросила на кровать мокрое полотенце, и сказала мне строгим голосом: «Почисти лицо своё, алкаш несчастный!»
Я каждый день старательно чистил лицо своё, и не думал о будущем. И прошлое не вспоминал. Но однажды в нашей палате собрались врачи (люди в белых халатах). Сосед по койке сказал: «Больной умер. Его зарезали ножом во время ссоры после застолья. Пьяным он был.»
После того, как вынесли труп из палаты, я вдруг начал вспоминать своё прошлое. Спрашиваю у самого себя: «Что это я здесь лежу?» И говорю себе: «Надо идти домой, в отчий дом, к сыну!»
Решение было принято сознательно. Потому что вспомнил, куда я так спешил. Пытался встать, но ноги не слушались меня. Не чувствовал я их. И взбесился, потому что не мог смириться с этим. Кое как я сбросил себя с больничной койки, упал на пол. Но «ангелочки» подняли меня и уложили на место, укололи и успокоили. Я уснул. Когда проснулся, повторил попытку встать на ноги. И опять неудача постигла меня. Думаю, я надоел там всем, но меня невозможно было удержать. И однажды я всё же встал на ноги свои; стоял возле своей койки, обеими руками держался за её железную спинку и дрожал от собственного бессилия. Я говорю вам чистую правду; такое не забывается. Мне тяжело было удерживать голову свою, «большую», и не мог я тогда самостоятельно передвигать ноги свои, они тащились по полу. И мне больные говорили: «Парень! Лежать тебе надо! У тебя сотрясение мозга!» Но я презренно молчал, потому что вспомнил как выползал из леса. И сказал самому себе: «Надо идти!»
Сколько дней понадобились мне для того, чтобы заставить ног своих идти, я не знаю. Помню одно; они всё же пошли. И меня выписали из той районной больницы; я добровольно ушел из палаты милосердия.
Шел я медленно, еле передвигая ноги свои, широко расставив локти. Я старался сохранить равновесие, чтобы не упасть. Думаю в то время; если вдруг упаду, то не смогу встать. Значит, голова моя всё же соображала. Но глаза мои ещё не открылись полностью, и поэтому я шел гордо опрокинув голову назад, чтобы видеть свой путь. О том, что моя дорога, точнее, тропа зверя ведёт меня к светлому будущему, я не знал.
Когда ещё находился в больнице, я смотрел на себя со стороны. Зеркало было «кривое»: я видел там сильно опухшее лицо. Узнать себя было очень трудно. Я помню; украшали меня настоящие синяки, большие ссадины и глубокие царапины. Мой внешний вид был ужасным. Вся одежда моя была в крови, и она уже давно засохла. Я шел по улице поселения и ревел как зверь от невыносимой тяжести и нестерпимой боли. Пытался я убежать от самого себя и шел в отчий дом, к сыну. Люди в страхе уступали мне дорогу. Я у них спрашивал, где вокзал, но они не понимали меня. Одна пожилая женщина прикрыла рот свой краешком платка, неожиданно увидев меня, и протянула руку в сторону вокзала. Она поняла несчастного, и осчастливила его. И я всё же дошел до вокзала. Приложив огромное усилие, ползком по ступенькам, я смог сесть в электричку. Вагон был почти полным, но пассажиры быстро его освободили. Получается, что я действительно был страшным. И со всех сил своих старался не проспать свою станцию. В рабочем поселке меня окружили любопытные люди. Они смотрели на меня с опаской, как будто к ним явился настоящий зверь. Для многих я был неузнаваемым. Почему то мне это было понятно. Мастер спросил: «Где ты так долго пропадал?» И распорядился срочно отправить меня в больницу. Врачи дали мне справку, определив без всякого обследования, что я нежилец. И начальник ПМС уволил меня с работы по моему собственному желанию, без отработки. По установленному там законному порядку, жилой вагончик я сдал. Переехать мне помогли мои родственники, так как я еле-еле двигался. И даже говорить мне было трудно. Я думал: «Долго жить не смогу». Но судьба распорядилась иначе. Мать моя не бросила меня; ещё раз выходила сына своего, приложив все свои силы. И бабушка моя (очень сильная женщина) несла на своих плечах тяжёлый груз ради благополучия семьи. Помогали мне и братья и другие добрые люди; родственники и односельчане. Вместе мы всё же победили смерть; я стал трудоспособным. Колхозные лошади верно служили мне, своему «Царю», показывая немощному человеку пример выносливости и терпения. И я молча трудился во благо своё.
«Наша жизнь измеряется усилиями, которых она стоила нам.» (Ф. Мориак)
Недосягаемая высота
Осенью 1977 года нас навестил мой двоюродный брат. Он жил и работал в Нижневартовске, но в то время учился на бурильщика, в Саратове. Рустам сказал: «На Севере, и особенно в Бурении, заработки очень большие». И он пригласил нас к себе; в училище набирали новую группу.
Я боялся поступить в училище. Этот шаг был рискованным. Во первых, я думал, что не смогу пройти медицинскую комиссию. Во вторых, я считал, что учиться не смогу. В третьих, я предположил, что работать в бурении у меня не хватит сил. После несчастного случая я действительно был очень слабым, и не только физически, но и умственно. И поэтому такая высота (Освоение Крайнего Севера) казалось мне недосягаемой.
Я работал конюхом в колхозе и зарабатывал тридцать рублей в месяц. И для того, чтобы жить самостоятельно, этого было мало. Но тем не менее, у меня не было желания ехать на Север за длинным рублем. И я подумал: «Рифат никогда не выезжал из деревни, и поэтому ему будет трудно. Мне надо будет сопровождать брата до Саратова».
Данная мысль была хорошая. И поэтому удача улыбнулась мне. Мастер производственного обучения уговорил меня остаться. С УБР-2 дали им (ТУ-17) разрешение принять нас в училище. И медицинскую комиссию я прошел без проблем. Про травму молчал, и на своё здоровье не жаловался. Видимо вспомнил, что я солдат. И удивительным образом сделал крутой поворот на своём жизненном пути.
Руководству училища не удалось набрать новую группу, и они велели нам заниматься в той группе, где учился мой двоюродный брат. Чуть позже к нам присоединился и троюродный брат. Мы все четверо учились в одной группе и жили на одной съёмной квартире. Стипендия была хорошая, так как нам доплачивала организация (УБР-2). Я радовался успеху, и со всех сил своих старался запоминать все уроки. И преподаватели наши делали исключение по отношению к новичкам. Поэтому я говорю: мне повезло. Со временем мой мозг начал работать лучше, я постепенно увеличивал нагрузку; захотел быть нормальным как умственно, так и физически. Про несчастный случай уже не рассказывал людям; старался забыть этот «кошмарный сон».