Читать онлайн Гармония сфер бесплатно

© Евгений Михайлович Кирьянов, 2023

ISBN 978-5-0060-8568-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Евгений Ка

ГАРМОНИЯ СФЕР

Москва

2023

СОДЕРЖАНИЕ

Вступление

Эти тексты есть плод экспансии уязвлённого искушениями метафизики воображения. Они не подчинены в своей композиции никаким принципам систематической организации. Но в этом и нет необходимости, поскольку в написавшем тексты присутствовало действие единства внутреннего мировоззренческого принципа в отношении всего того, о чём писалось. Весьма вероятно, что автор мог бы найти слова для того, чтобы этот принцип выразить, но это только вкратце и со смысловыми потерями продублировало бы существо сказанного в тексте. Автор по ту сторону от того, чтобы претендовать на значимость им написанного, равно как и наоборот, отсутствие значимости. Нашедшему в себе достаточно энтузиазма для прочтения всего написанного не рекомендуется, тем самым, укладывать свои впечатления, в серьёзности своих читательских намерений, в прокрустово ложе нормативности оценок при чтении. Равно и наоборот.

Превращение

Все-таки, что-то произошло. Вроде бы день ничем не отличается от вчерашнего…

Чередование событий всего лишь констатируется как уже бывшее ранее, почти не сопровождаясь сколько-нибудь новыми впечатлениями. Все происходящее воспринимается как механическое суммирование и наслоение фактов, всего лишь поддерживающих привычную субстанцию сознания. О каждом из событий можно, не рискуя утратить хоть что-нибудь из его существа, сформулировать конечную и исчерпывающую весь его смысл фразу.

Тем не менее, все это порождает фон, которым инспирируется осознание себя именно таковым.

И все-таки, что-то произошло. Какая-то даже и не мысль, а призрак мысли или ее тень тревожит смутным подозрением, что микроскопический сдвиг в видении себя в мире произвел инверсию в скрытом существе самого видящего.

Это похоже на известную игрушку, трубочку с цветными стекляшками; ее чуть-чуть повернешь, и цветной узор, почти не изменившись, моментально превращается в совершенно другой. Границы узоров оказываются внутри, а бывшее внутренним оказывается на границе, хотя почти ничего и не изменилось.

Как это возможно? Когда ЭТО произошло, если оно содержит столь мало оснований для себя, что не может прописаться ни во времени, ни в пространстве, ни вообще в чем-то конечно определенном и способном выразиться.

* * *

Человек сидит на пустынном берегу. Перед ним расстилается море. Его границы не видны. Они там, где глаз уже не различает воду и сливающееся с ним небо. Всё пространство перед глазами человека представляет собой неразличимую смесь воды, неба и полупрозрачной дымки трепещущего в потоке солнечных лучей воздуха. Человек сидит на берегу так долго, что уже помнит себя только сидящим здесь. Он уже почти не различает расстилающееся перед ним пространство и то в себе, где он осознаёт себя видящим всё это.

Всё, что связано с явленностью находящегося в нём и вне его, стало нераздельной целокупностью неуловимых и почти неосознаваемых микроскопических изменений; переплавляющих друг в друга видимые детали явленного.

Какая-то неуловимо-отчётливая даже и не мысль, а основа для того, что может быть не только мыслью, но проявлением данности более значимого порядка, неизбежно свидетельствует о присутствии неотменяемой реальности.

Но это есть и то, что разыгрывается перед глазами человека в виде мистерии взаимопроникновения и трансформации созерцаемых им стихий.

* * *

Мальчик едва начинает различать границу между тем, что составляет явь, и всем тем, что ещё сохраняет целостность предшествующего яви и лишённого множественности дефиниций состояния. Состояния, содержащего всю полноту осознания бытия. В глубинах его восстанавливающегося вхождением в явь сознания появляются и исчезают последние отголоски воспоминаний о бывшем прежде. Бывшем, которое не имеет места во времени и в пространстве. И в котором он увидел себя и в прошлом, и в будущем, и в настоящем.

Он последовательно опознавал себя в разнообразии причудливых мимолётных образов, сменявших друг друга, не успев кристаллизоваться во что-то из них, что он мог бы устойчиво осознать как самого себя.

И во всём этом многообразии…

И он вдруг мучительно осознаёт, что для вхождения в явь ему необходимо стать тем, кто ещё не рождён из состояния предъявленности, знаменуя его, – и тем, другим, кто уже покинул это состояние.

Из всего этого многообразия мимолётных образов постепенно выплавляется тот образ, который становится присущим ему, потому что этот образ неотличим от него самого.

* * *

…Человек сидит на берегу спокойного моря, погрузившись в полудремотное состояние с едва намеченным осознанием окружающей его реальности. Вдруг его покой нарушается неожиданным всплеском столба воды прямо перед ним. В одно мгновение он успевает с шокирующей отчётливостью увидеть все детали выброшенного на поверхность воды из её глубин скопища разнообразных вещей. Перед его глазами внезапно оказались явленными осколки того, что составляет всё разнообразие человеческого существования: предметы, среди которых он располагался в пространстве своего бытования, мимолётные давно забытые впечатления, фрагменты того, на чём сохранились следы его забот, тревог, утрат и обретений, пронесённых через всю его жизнь; многообразие звуков и красок, сопровождавших его во всё время его существования.

Всё это вновь поглотилось массой воды, породив в сидящем на берегу человеке всплеск изумления, подобный всплеску на поверхности моря.

…Что это было?! Что это было…

О двуликом Янусе

У человека может быть много «драм» в жизни.

Конечно, человек и «социальное животное», и «китаец» (или «русский», «грек», …), и «блондин» (или «брюнет») … Но он и не «социальное животное» тоже. Он даже не двояк, а, позволю себе такой неуклюжий неологизм, «многояк». Возможно, он что-то вроде «личинки», которая может претерпевать множество метаморфоз. Возможно даже, его особенность как воплощённого существа и состоит в том, что он – «существо, способное перманентно перерождаться». Но он заблудился в опознании себя в своей истинной природе (качестве). Выше я коснулся понятия «восхождение». Оно было довольно часто употребляемо и в древнегреческих, в частности неоплатонических, текстах.

Я хотел приготовить несколько развёрнутый вариант этой темы, но потом вспомнил, что у меня есть текст, из которого я могу взять подходящий фрагмент (это мой текст). Я, не обинуясь, его здесь и приведу, слегка отредактировав.

«В сущности, рассматриваемый вопрос прямо связан с сакраментальным событием в священной истории человечества – «вавилонским столпотворением».

Наивно было бы думать, что Бог смешал языки в том смысле, что сначала был один общий для всех народов, а потом появился у каждого народа свой (это дело местного демиурга). Смешение произошло для «единого» человека в каждом человеке внутри самого языка. И тем самым изменился не социальный и не физический аспекты существования (и сосуществования) людей, а метафизический. И если Адам давал имена (а они были и сущностью поименованного), то «смешанный» язык «оторвался» от сущности и потерялся в неопределённости (и ущербности) самого соответствия слов обозначаемому ими. Он действует отдельно и формирует фантомы в восприятии действительности и во всех сферах человеческой жизнедеятельности.

Возведение всякой Вавилонской Башни осуществляется снизу (от земли).

При этом, что особенно важно, отсутствует факт причастности строителей правильной телеологической ориентации, для которой необходимо не произвольное волевое устремление (сколь угодно творчески обусловленное), а перманентная посвятительная манифестация свыше.

Таким образом «правильно построенная башня» должна не возводиться снизу, а «низводиться» сверху. И свидетельство о такой Истинной Вавилонской Башне содержится у Иезекииля.

Я попробую подробнее обрисовать ту область знания, которую можно считать буферной зоной между собственно научными знаниями и областью метафизики. При этом предлагаю рассматривать специфику моих представлений не как произвольную фантазию.

При этом ссылаюсь на вышеприведённый фрагмент о драконе, который заглатывает сам себя. Я думаю, что разница в уровнях рассмотрения проблемных ситуаций не является слишком чётко фиксированной и связанной с частной проблемой одинокого изголодавшегося существа. Предложенная к рассмотрению «загадка» является универсальной проблемой.

Теперь и возникает вопрос о «праве» на законность рассмотрения проблемы на уровне, где нет различий, которые появляются при «падении». Это право (и даже обязанность) обеспечивается видением процесса вертикального перемещения точки зрения «вверх» как динамики развёртывания доминирующей идеи единства (восхождения), поскольку сама эта идея предписывает видеть в разном, но соотносящемся между собою частичное, возможное для этого уровня, единство. Вообще-то не очень понятно, как два розно возникших (а не распавшееся единичное, причастное единому) могли бы когда-либо и как бы то ни было «узнать» о существовании друг друга и хоть как-то соотнестись (на почве чего? Тут для них должен быть специфический посредник-третий).

Каково же «расположение» познающего в системе «познающий-познание» при таком взгляде на познавательный процесс?

Ну, во-первых, я утверждаю принципиальную значимость пластичности и незамкнутости самой фактуры системы «познающий-познание». Это значит, что в процессе познания познающий субъект в каждый момент находится в фазе фиксации себя на данном уровне рассмотрения относительно познаваемого объекта, но с одновременной перманентной ориентацией на оправдание своих познавательных достижений оценкой «сверху». Если для прояснения сказанного иносказательно описать ситуацию, то можно воспользоваться нижеследующей актуальной символикой.

Познающий субъект оперирует сущностями, которые несут на себе отблеск труднообъяснимого соответствия между собой. Он пытается с той или иной степенью успешности решить эту проблему (нравственную, научную, духовную). При этом он как бы расположен спиною к источнику света (в нашей символике принимаем, что свет и знание – это разные проявления одного и того же, а в пределе – и не разные) и смотрит на предметы, которые расположены ниже, чем он сам. Решение задачи на этом этапе может удовлетворить потребность в познании и успокоить сердце иллюзией достижения душевного и ментального баланса (как научной, например). Но не жажду! У жаждущего есть «глаза на затылке» (в сущности, те же; он ведь смотрит «внутренним зрением»), которыми он ловит блеск света, исходящего от самого источника; и он стремится к нему, чтобы воспринять его не частично, но со всею возможной полнотой. Поскольку он несовершенен, то он пятится к источнику спиною (и затылком, повторяя своим видением направление «видения (смотрения)» самого источника света, находясь ещё в сфере проявленности дефиниций направления). А поскольку он уже отчасти «прозрел» (увидел сам источник), он одновременно уже идёт к источнику напрямую. Он стал Двуликим Янусом! Но эта вражда (противоборство) ущербна и противоречива, пока он не окажется в своём восхождении на уровне, который обеспечит ему «неразличение» (утрату различения) и единство между этими двумя видениями, а его самого не сделает двояко-единым видящим одним. Ведь, хотя он и один, но и два; один из которых противоборствует восхождению другого. Это есть инициатическая смерть и возрождение посвящённого. Вопрос о его душевном (или психологическом) и умственном комфорте не имеет значения, как сущий пустяк. Среди тех, кто успешно подвизался на этом пути, были и вечно мятущиеся «дураки», и неизменно находящиеся в состоянии душевной гармонии «мудрецы». Кому что больше нравится.

Миф о Дионисе

Из многих вариантов мифологии Диониса рассмотрим один очень значимый. Это растерзание Диониса титанами и его пожирание. Этот сакраментальный акт, имевший место до появления людей (напомним, что люди, по этому мифу, были созданы из субстанции, в которую входил пепел титанов, наказанных за растерзание Диониса), является парадигмой и всякой трагедии. Собственно говоря, само растерзание Диониса есть именно утрата первичного единства и падение этого единства во множественность. И это есть разъятие Хаосом Света (Фанеса). Но потом познаётся, что живое не погибает, но собирается вновь (паленгенезия).

Таким образом, в состав человеческого существа входит хтоническая составляющая от титанов и частичка божественной сущности Великого Бога (он же Фанес в Рапсодической Теогонии).

Иначе и быть не может, ведь о существовании друг друга могут знать (опознавать существование друг друга) только те многоразличные сущие, в которых есть память об их общности в Едином. Иначе они, как души в мире теней, просто не имеют предпосылок, чтобы друг для друга БЫТЬ. Они и могут опознавать себя только таким образом в себе и друг в друге. Это как в «сети Индры», когда драгоценные камни, как в зеркале, отражаясь друг а друге, не имея иного модуса бытия, существуют «воистину» именно в отражении.

Но при этом их онтологический статус только увеличивается, поскольку сам факт переноса его определения и утверждения на неизмеримо более высокий уровень (более первичная эманация Единого) это обеспечивает. Но страдание отторгаемой от единства частицы, которая помнит в глубине своего существа об иной доле, составляют основную компоненту её гнозиса.

В том же мифе о Дионисе во время его растерзания титаны заставляли его смотреть в зеркало и созерцать в нём всё происходящее. Это и есть парадигма трагического узнавания себя в отражённой страдающей сущности. Кроме того, это парадигма возникновения из одного двух. Можно сказать, что титаны и могли растерзать Диониса только тогда, когда он сам созерцал это действие; только тогда оно и было! И только оно и было тогда.

Так что же такое есть миф? Это (кроме всего прочего) есть частичная презентация сущности на ином, более высоком уровне проявленности. Она есть реальность. Более частичная, чем Единое, но куда более высокая в своей проявленности, чем тенденция позиционирования себя во все большем дроблении в психологизме. И для всякого сущего восхождение к Единому есть благо, поскольку оно и есть восполнение утраченного при растерзании Диониса единства и самого человека. Нисхождение же в болото психологизма есть зло. И оно, сущее, об этом догадывается. И это реальность, потому что человек через мифы прикасается к реалиям Мира, который еще не расторгнут Хаосом; и в этот Мир ещё не вошло Время.

Разумеется, ограниченность мифологического описания космической трагедии необходимо снять представлением о том, что «отражение», «созерцание себя в зеркале», «самопожирание», «рождение» есть частность видения общности, которая не проявлена в плоскости подобных дефиниций. То же можно сказать и об общности, лежащей в основе мифов о «драконе», «сети Индры» и «растерзании Диониса».

Хаос

Распространённое заблуждение помышляет о Хаосе как о результате беспорядочного смешения организованной материи (любой природы). Наоборот, – Хаос предшествовал всяческой организованности и порядку. В любой момент обращения к нему не было ещё порядка и его манифестации первичны.

Мы будем последовательно прояснять определённость представления о Хаосе, не ограничивая себя трактовкой его как физического понятия.

Представим, что нам надо нечто высказать о чём-то, чему мы исходно не приписываем никаких атрибутов и модальностей и принадлежности к какому-либо определённому кругу понятий. Мы начнём с того, что, всё-таки, это оппозиция порядку и организованности; причём тотальная. Это значит, что хаос противостоит не только конкретным реализациям организованности и упорядоченности, но и самому принципу порядка: то есть, «незыблемости» законов, лежащих в основаниях всякого порядка.

Понятно, что в этом случае его невозможно рассматривать как противоположность порядку в полном смысле. Ведь в нём самом отсутствуют предпосылки для определения себя через соответствие любым закономерностям и порядкам. В хаосе нет не только организованности сообразно законам, но и нарушения законов тоже.

Следовательно, в его основаниях лежит принцип, который не подчиняется оценкам в модальностях закономерностей. Это может быть только в том случае, если его проявления обеспечиваются (будучи независимы от законов) ТОТАЛЬНЫМ СВЕРХЗАКОНИЕМ (надзаконием). Его принципиальное произволение, тем не менее, включает в себя и инспирирование закономерностей как факт принципиальности именно такового произволения.

Следовательно, Хаос проявляется в принципиально сверхзаконных манифестациях как спонтанных артефактов (недооформленных в закономерностях), так и законов как частных предпосылок для осуществления специфического порядка. Они реализуются в иерархических уровнях.

Это универсум, в недрах которого находят себе место реалии любой степени недооформленности и совокупной неразличимости. Можно даже утверждать, что в самом принципе хаотичности отсутствует любая партикулярность; Хаос не имеет частей, поскольку это было бы модальностью упорядочения (он абсолютно прост). Отголосками этого обстоятельства являются такие факты, как отсутствие привычных характеристик (скорость движения, местоположение…) у некоторых «недооформленных физических объектов» (в квантовой механике), отсутствие размеров (в теории относительности), отсутствие или неопределённость времени… Что касается более «гуманитарных» объектов возможного рассмотрения, то на некотором уровне манифестации (более высоком, чем тот, где обеспечивается слишком различительная оформленность) может сниматься альтернативность сновидческого состояния и бодрствования. Например, знаменитая притча у Чжуан-цзы о превращении во сне в бабочку может рассматриваться как реализация разных возможных состояний одним и тем же лицом. В «Книге Иова» о праведном страдальце, потерявшем всё, сказано, что Бог вернул ему всё утраченное! Как же это возможно? Как вернуть необратимо утраченное (это, возможно, самое сильное возражение против всесильности Бога). Но с каждым из нас такое происходило неоднократно. Надо просто… пробудиться (проснуться).

Это скольжение по вертикали Бытия, а Хаос и есть его универсум. А Бог? Бог, это персонификация абсолютного бытия (Ишвара). Он господин Хаоса как порождающего Универсума и его персонификация. Отсюда ясно, что его существование не может быть ни доказано, ни опровергнуто. Он родился в недрах того, что не подлежит необходимости (Фанес).

Всё уже само по себе подчинено фактору беззакония и игнорирования самого порядка. Принципу манифестаций Хаоса. Очевидно, что любой порядок есть проявление одной из возможностей упорядоченности, которые могут друг другу противоречить и даже исключать. Таким образом, всякий порядок есть проявление одной из многих возможностей. Также очевидно, что упорядоченность может отличаться своей степенью (или мерой). Отсюда видно, что вся совокупность законов и правил, связывающая мир и являющаяся тотальным определителем его фактуры, есть частность, являющаяся неизмеримо малой долей совокупности всех возможных осуществлений.

Часто хаос интерпретируется как крайняя степень неупорядоченности. Это верно или неверно в зависимости от смысла, который мы вкладываем в это утверждение. Представление, что хаос есть результат утраты порядка, несостоятельно. В этом случае, очевидно, такой хаос проявляется как результат следования нормам наличной упорядоченности и, тем самым, остаётся в пределах тех закономерностей, которые свойственны данному порядку. Напротив, именно Хаос может рассматриваться как принципиальное противоположение любому порядку. Очевидно также, что любой порядок не инспирирует самого себя (это было бы подобием вытаскивания себя за волосы из болота Мюнхгаузеном). Законы любого мира, подчинённого порядку, лишь констатируют: «это есть так, а не иначе». Их оправдание лежит за пределами мира, где они действуют. Почему именно они? Ответ на это лежит за пределами мира этих законов (если мы рассматриваем их в совокупности). Возможно подозрение в их случайности, но сам факт случайности выбора именно их заставляет искать принцип манифестации этого порядка в чём-то, что находится за пределами порядка.

Здесь как раз проходит граница между нормативным научным отношением к проблемам мира и видением этих проблем в метафизической перспективе. Неудовлетворённость императивностью утверждённости данного порядка с его закономерностями и является одним из побудителей решать эту проблему как метафизическую.

Тот универсум, который инспирирует вселенский произвол, немотивированно исторгая из своих глубин всевозможные порядки, и есть Хаос. Он – Бездна. Сама манифестация любого мироустройства не мотивирована никакой закономерностью и не является случайностью в обыденном смысле слова, поскольку и модус случайности созревает в недрах заданной закономерности и является его детищем.

Конечно, на вопрос о том, каков Хаос, адекватным ответом может быть только молчание. Но мы нуждаемся в некоторых представлениях о нём. Безусловно, он есть Ничто. Ну, потому, что всякое «нечто» есть плод, порожденный отношениями упорядоченности в мире. К тому же, как таковой он ни с чем не соотносится.

Хаос ни существует, ни не-существует. Первое – потому, что он инспирирует бытие (все модусы Бытия есть его манифестации); следовательно, он сам за пределами бытия. Второе – потому, что он плодотворит, порождая многообразие бытия.

Он принципиально бесконечен (и вне времени) и безграничен, поскольку всякая ограничительная специфика есть закономерность, порядок и соотнесение с тем, от чего он отделён.

Он прост и его ни один, ни много, поскольку числа и их взаимоотношения есть факт манифестации упорядоченного бытия.

У него нет частей, поскольку тогда бы он был структурирован и подчинён порядку.

Он не соизмерим ни с каким порядком.

Он включает в себя Всё (беззаконно), и Он пуст.

Является ли он Богом? Один из возможных ответов на этот вопрос есть утверждение необходимости осуществления трансцендентного скачка для констатации у Бога свойства принципиального превосходства над самим Хаосом.

Если, для усиления представления в частностях, несколько опуститься с высот метафизики, то можно поддержать интуицию о Хаосе нижеследующими примерами.

Вот пустота. Энергетическими манипуляциями можно осуществить появление элементарных частиц; их суммарные характеристики (например, сумма зарядов) обязательно равны нулю. Значит, их совокупно нет (как и не было), а значит, их и нет в отдельности (поскольку они существуют только отражаясь друг в друге); как в «сети Индры». При другом энергетическом воздействии на пустоту мы можем получить набор совсем других частиц.

Но ведь и вся вселенная есть, в некотором смысле, элементарная частица. Как она возникла? Большой Взрыв. Взрыв чего и где? Ведь до взрыва не было ни пространства, ни точки, ни метрических критериев. И не было никаких закономерностей, в терминах которых возможно описать происшедшее в априорных модальностях.

Можно, конечно, постфактум интерпретировать это как взрыв, но такой, который имеет начало в прошлом, будущем и сейчас в любой точке вселенной (свет и законы его распространения в теории относительности). И ещё потому, что, например, взаимное притяжение тел можно рассматривать как свидетельство того, что они лишь отчасти не одно и то же и не в одном и том же месте. Некоторые трудности в физике возникают по причине попытки решить проблему общности закономерностей, находящихся на разных уровнях порядка. Хотя есть великий Принцип Наименьшего Действия – принцип частичного структурирования связи между двумя уровнями упорядоченности.

И добавлю, что «боль о Хаосе» существует как один из главных мотивов (и, в частности, богоборчество, битвы богов за власть, хтонические мифы) во всех теогониях.

Универсум

Мы не станем переносить в область своих внутренних неопределённых оценок привычное бытовое представление о Хаосе. Мы даже позволим себе придать ему достоинство некоего Универсума, который можем назвать иначе – ВСЁ. Я воздержался от утверждения – «включает (содержит) в себя (в себе) всё». Этот модус представления о нём приобретается в результате снижения в манифестациях на иной уровень, где качествует уже в множественности частичность.

Выше было отмечено, что вопрос о существовании этого Универсума незаконен. Но, всё-таки, нужны какие-то основания для того, чтобы говорить о его актуальности.

Оставаясь пока на чисто формальном уровне определений, выскажем ещё некоторые утверждения о соотношении между ВСЕМ и Космосом. Та эскалация во вписывании себя в бесконечное в целях обретения Вечности, о которой я говорил выше, должна для выхода в актуальную бесконечность (ту, которая переживается не вслед потенцированию в нескончаемой повторяемости конечного) перенести человека разом за пределы этого потенцирования. Если вернуться к примеру с растягиванием субъективного времени в предсмертном бреде, то этот выход реализуется после окончания существования в потенцированном бесконечном. То есть, это происходит после смерти. И это происходит там, где сущее уже вмещает в себя чувство и знание Вечности. Это есть посвящение.

В связи с этим возникает вопрос о том, насколько человек остаётся человеком в привычном смысле слова? Ведь в нём произошли принципиальные изменения.

Как в осознании того, кто он есть и кем перестал быть, так и в осознании того, где именно он находится теперь. Поскольку на этом пути уже нет границ, замыкающих возможности его персональной трансформации, и нет границ, положенных частными законами существования в профанном мире, тоон уже может иметь надежду на вступление на путь реализации в себе сверхчеловеческого. Эти предпосылки коренятся в неотъемлемом уже присутствии интуиции об актуальной бесконечности (Вечности) как не разложенной по времени, а присутствующей в каждый момент. Степень консистентности такой интуиции, разумеется, может быть различной. При доминировании такого переживания существенно меняются и критерии того, что или кто есть внутреннее «Я». Понятно, что таковой уже соотносится с другой шкалой бытийных модальностей. Строго говоря, он находится выше и тех отметок, которые характеризуются значением – «бесконечность». Но, формально говоря, соответствие по этой шкале данной проявленности сущности обозначает и степень онтологической полноты. Гипотетическое же её продолжение за пределы всех потенциальных бесконечностей вообще делает невозможным бытие как таковое. Это продолжение уже за пределами всякой дихотомии «бытие – небытие».

Это потому, что вся совокупность модальностей бытия перестаёт быть таковою, утратив признаки оформления и ограничения в какой-либо множественности. Она есть актуальная бесконечность. Следовательно, она и есть ВСЁ, поскольку двух актуальных бесконечностей не может быть. Разумеется, если бесконечность понимается не в ограниченном математическом смысле. Но, следовательно, модусы бытия есть всего лишь её манифестации. Неограниченность свободы в привязывании (и отторжении) к содержанию бытия-самого-по-себе не определённых никакими ограничениями модальностей в его интуитивном опознании как раз и препятствует его конституированию.

Неискушённое сознание игнорирует вопрос о бытии в отсутствии для него значимой альтернативы, а чрезмерно искушённое подозревает в навязываемой ему альтернативе химеру космической инерции рассудка.

Вновь приобретённая интуиция о Вечности не является скорректированной временной модальностью бытия, но она, в частности, вытесняет (отменяет) гипотетическую актуальность разворачивания панорамы именно темпорального вписывания сущего в Вечность.

В отсутствие же иллюзорных различительностей покинутого в восхождении уровня обретённые модальности Вечного, в принципе, не отличают его ни от каких других ипостасей абсолютного (Вечность, Всё, Абсолют, Я, Искомое Сокровище,…). Но иллюзорное различие между ними гипостазируется в меру и степень нового уровня ограничения их манифестации. Это Сокровище и не может быть иным, чем предметом принципиальной ориентации сущего на поиск его. Но найти его невозможно ни на каком уровне расположения сущего в иерархии бытия. Оно «не от мира сего» во всех мирах.

И темпоральность в расположении сущего при этом поиске делает достижение его невозможным. Ведь она (темпоральность) становится привязанной к сущему по тому свойственному сущему качеству, в котором и ориентировала его на фиктивную бесконечность, о которой речь шла выше. Всё та же «Вавилонская Башня»!

И потому сам поиск должен совпадать с тем, что взыскуется. Признаком причастности к искомому Сокровищу может быть только пронизывающий всё существо взыскующего в опознании искомого ответ: «Да, это и есть – То!» Последовательное восхождение в уровнях манифестации (в него и преобразуется механизм «уползания» к границам «пузыря» в процедуре потенцирования дурной бесконечности) принципиально насыщает субстанцию этого состояния, отбрасывая как химеры рассудка все различительности, альтернативы и дихотомии (материя – дух, субъект – объект, внешнее – внутреннее, существующее – несуществующее, возможное – действительное, вчера – сегодня – завтра, …).

Почему это так? Но ведь проекция (манифестация) на профанный уровень самой «лестницы», по которой осуществляется восхождение, и создаёт механизм темпоральности (время) на этом уровне. Планомерное движение по иллюзорному «плодотворному» пути и есть искажённый образ истинного восхождения. Но посвящение трансформирует человека из расположенности в темпоральном и фиксированности уровня проявленности в того, кто уже проходит свой путь не во времени, а в модальностях уровней проявленности, перманентно сохраняя в себе образ всей перспективы прохождения по этому пути. И это потому, что он уже не отделён фатальным образом от того, что является источником всех манифестаций и конечным пунктом в восхождении.

Здесь хорошо бы вспомнить, что модус бытия сущего определяется не его номинальной данностью как такового. При добросовестном «вдумывании» в этот факт мысль отказывается вмещать в себя возможность такой данности как безальтернативной перспективы бытийности. Эта возможность сохраняется, впрочем, как следование принципу единичности, инспирированному Единым, которое является первой, но не безальтернативной парадигмой модуса бытийности. Это не создаёт сущему проблем в его самодостаточности, но и не обнаруживает перед ним перспектив эскалации в степени полноты его бытия. Единичное сущее полно в себе на том уровне проявленности, в котором и находится в данный момент. Но, если вернуться к моим рассуждениям о генезисе Троицы (какое бы содержание ей ни приписывать), то можно вспомнить, что Единое соответствует своему статусу такового только в аспекте отражённости в Ином. Иначе оно не может не быть тем, что ещё не утратило непричастности к различению себя в аспекте исчисления (не может быть «стольким»). Таким образом, оно Единое, но единичность свою усваивает в контексте троичности. Это есть источник и блага, и зла. Как Единое оно есть парадигма полноты и завершённости в бытии, но и исключённости неограниченной перспективы его в бытийном потенцировании, а как Иное – парадигма трагической расчленённости и разорванности всякого сущего и горения его в огне отчуждения от Единого, но и перспектива в неограниченном его восполнении.

Сущее может избежать этого огня в перспективе опознания себя в единстве с утраченным в результате падения в такую множественность. И только перед лицом Единого.

Разумеется, все эти рассуждения – всего лишь взгляд «снизу». Это о том, что позволяет себя предположить на основании всегда скудного опыта только прикосновения к нему.

Итак, бытие всякого сущего выражается в опознании его как такового иными сущими. Но это возможно только тогда, когда оно опознаётся иным как само опознающее. В природе всякого опознающего нет двух предпосылок для того, чтобы было иначе. Что же ещё может быть опознано чем-то, как не оно само? Узнавание и есть принцип опознания. Узнавание себя, но в модусе утраченности.

Трагической парадигмой этого является миф о растерзываемом титанами Дионисе.

Хорошим примером такого понимания того, что сущих нет самих по себе, является один фрагмент из платоновского «Тимея», посвящённый тому, как демиург создавал космические элементы – стихии. Процитирую его вместе со своим комментарием (тоже как цитатой):

Прекраснейшая же из связей такая, которая в наибольшей степени единит себя и связуемое, и задачу эту наилучшим образом выполняет пропорция, ибо, когда из трех чисел – как кубических, так и квадратных – при любом среднем числе первое так относится к среднему, как среднее к последнему, и соответственно последнее к среднему, как среднее к первому, тогда при перемещении средних чисел на первое и последнее место, а последнего и первого, напротив, на средние места выяснится, что отношение необходимо остается прежним, а коль скоро это так, значит, все эти числа образуют между собой единство.

Немного поговорим об этом непростом месте в «Тимее» Платона. Он там, описывая творение демиургом Космоса, рассказывает, что демиург взял Огонь, Воздух, Воду и Землю. Потом он смешал их в указанной в тексте Платоном пропорции. Из рассуждений Лосева, Юнга, Ямвлиха и других я, когда-то, пытался понять смысл специфических пропорций. Там не было ничего удовлетворительного. В лучшем случае, ссылка на гармонию Космоса в свете совершенства математических соотношений.

А ведь Платон, как мне кажется, имел в виду факт манипуляции стихиями ещё на таком уровне творческого акта, когда нельзя было говорить о наличии (данности) четырёх стихий. На том уровне они ещё присутствовали в модусе неразличимости качеств. И откуда бы стихии могли взяться? Они сами есть плод творчества демиурга.

Ясно, что любому критически выдержанному уму совершенно неудовлетворительна даже констатация того, что демиург «взял Огонь» (откуда, и что это такое – «огонь»? ). Равно и остальные три стихии. И чем они различаются? Если различаются. Но указанные пропорции именно таковы, чтобы допустить возможность смешения, не ставя себя в положение необходимости этого уточнения. Важно, что их четыре, а перестановка их в отношении между собой не нарушает самих отношений в пропорциях. Значит, получаем возможность свидетельствовать о таком смешении ещё на том уровне проявленности стихий, когда их персональная (не в отношениях) природа не инспирирует обязательной различимости. Демиург ведь только-только творит Космос. И вместе с этим он творит и модус «огненности», и модус причастности к другим стихиям (которые являются принципами «твёрдости», «текучести» и т. д.). Тогда в пропорциях (у Платона) они творчеством демиурга приобрели именно в соотношениях (и отношениях как стихий) различие. При этом замещение их друг другом не меняло этих соотношений! Они, как бы, в акте творчества демиурга впервые становились (на новом уровне манифестаций), в условиях указанного порядка и закона, разными стихиями, сохраняя в себе (для себя) каждая качество единой субстанции (первичной) и наследуя его в себе как главное качество, следуя единству своей природы. Заодно (что очень важно!), конечно же, и получаются необходимые условия для определения количественных отношений. В своих пифагорейских рассуждениях Платон описывает Великое Делание демиурга.

Демиург же имел всё, чтобы «насильственным» образом реализовать различие стихий, сохраняя их исходную тождественность. Стихии не были стихиями сами по себе. Они были таковыми только в отношении друг к другу.

Тут возможно возражение в том смысле, что и такие соотношения в пропорциях не обеспечивают полной неразличимости в элементах. Для этого нужно было бы, чтобы любая перестановка не нарушала этих соотношений. Но ведь даже и эти мои рассуждения имеют отношение не к физическому аспекту построения Космоса, а к отысканию принципов символизма, имеющих отношение к его формированию. Здесь выражена догадка о принципах соотношения как указании на то, что субстанция конкретных элементов сама есть производное от соотношений между ними. И символизм, который присутствует в рассуждении, не может предъявить Принцип во всей полноте, а только частично в подходящей символике. А его метафизические корни гораздо глубже.

Как выше сказано, бытие всякого сущего выражается в опознании его как такового иными сущими. Здесь может возникнуть естественный протест. С чего бы это самосознающее сущее нуждается для этого в опознании его кем-то или чем-то иным. Но у нас нет никаких достаточных причин для того, чтобы не усмотреть в его данной проявленности следование в акте самосознания исходной парадигме отражения Единого в Ином. В этом и открывается перспектива падения во множественность (в модусе «инаковости» Единого и его отражения в себе как Ином). И следование этой парадигме сквозь всю «бытийную» фактуру сущего. Также и человек, во внешней оценке фактуры своего самосознания осознающий себя как «эту» персону иным, чьё «местонахождение» и отношение к опознаваемому «себе» лишено определённости в модальностях данного уровня проявленности сущего. Он опознаётся «другим». Тот, кто опознаёт в этом процессе, – выше того, кто опознаётся (в «Ригведе» две птицы на дереве – одна клюёт ягоду, а другая, та что сидит выше, на неё смотрит). Но, наследуя действие в себе принципа единства, сущее позиционирует себя как «этот» в «этом».

О масках

Для разъяснения сказанного сделаем небольшое отступление. Всему сказанному можно придать очевидную аналогию с процедурой оформления всех возможных, но не проявленных, сущих, пребывающих хаотически и вне оформленного бытия. А акт частичной локальной оформленности символически обозначить приданием возможным сущим оформленности в масках. В сущности, в театре, пока он не превратился в «современный» из настоящего, маска и несла двойную нагрузку. Она была приданием ею, в частичном оформлении универсума всех возможностей, модуса оформленной персоны. Но она в гораздо более универсальном смысле символизировала обозначение ею сущего. Таким образом, маска была «жива» тем, что ею оформлялось… Не менее чем труп, который представляет собою скрытый за ним конгломерат многообразных психологических противоречий. Акт пластического оформления посредством маски, к тому же представляя некое сущее, является ликом в более истинном смысле, чем лицо того, кто пользуется им не для обозначения сущего, а для сокрытия его и манипулирования его психологическим отражением в персональной данности.

Таким образом, в истинном театре маска была символом того, что составляло принадлежность полноте возможностей проявленностей универсума. И актёр в своей метафизической свободе мог черпать оттуда все неоформленные возможности для выражения Сущего символическим образом и пластически. При этом персональное психологическое переживание не имело никакого значения в факте актёрского действия. Маска оформляла аспект универсального Сущего, а не индивидуальные переживания психологического содержания. Которые, впрочем, хоть и не универсальны, но вполне унифицированы в своей тривиальности. Маска представляла грань универсума, а в современном театре она – способ манипулирования психологическими деталями для описания «внутреннего мира человека».

И маска имеет двоякий смысл. Она оформляет манифестации сущего, но и спецификой сокрытия человека «приоткрывает для него» возможность наполниться универсальным, поскольку он тоже приобретает долю в причастности к её символике.

Кроме того, вышесказанное есть не только «подражание природе» в искусстве, но и описание самого предмета этого подражания.

О загадке сфинкса

Второе отступление связано с мифом об Эдипе.

Мудрость и тайна загадки в том, что она перекрывает и превосходит логику.

Если загадку Сфинкса интерпретировать как часть логики, то она необратима. То есть, наоборот неверно. Тот, кто утром ходил на четырёх ногах… и т. д.,.. – не обязательно есть человек. Это человек ходит так. Но не наоборот. Но роль всякой загадки состоит в том, что она обращает сравнение и отождествляет сравниваемое в условии и его отгадке. И отгадавший её принимает, тем самым, версию, что это так. Причём, инициирующая этот потенциал предпосылка находится в самой фактуре всякой загадки. Это всегда параллельно сопровождающая логику гносеологическая альтернатива.

И это значит, что загадка есть предложение выбора на вербальном уровне. А разгадывающий её стоит перед выбором из многих возможных альтернативных вариантов. Он должен сделать правильный выбор. Но одного правильного выбора нет…

Есть нечто общее между разгадыванием загадки Сфинкса и открыванием пресловутого ящика с Котом Шредингера….

Таким способом передвигающееся существо и есть человек «по правильному определению». Сказав, что это человек, Эдип сделал выбор… правильный. И этим и постулируется правильная принципиальная вложенность человека в мир. Он более никто, как только – это. Как бы он ни ухищрялся, его человеческая «этость» есть персонификация в модальностях оформления через причастность к незначимым элементам своего миропроявления. Он даже не «одет» в них, а он и есть сам только одежда как таковой.

Так человек определяет себя в модальностях именно того, что и есть «оболочка» из подобных элементов хаотичного универсума, и не имеет сам по себе доли в Я иначе, чем по причастности. И он, утрачивая «оболочку», которая «сгорает» в смерти, переживает это как гибель всего Я. Но и это есть ложная догадка затуманенного, сокрытого «оболочкой» индивидуации, Я. Это страсти страдающего Единого в результате падения во множественность. Его «растерзание».

Отгадавший же загадку тем самым узнаёт и, даже, полагает, что индивид есть только «оболочка», но он ещё не узнаёт, что видимая гармония сущих, не освящённая вполне Сознанием Я, иллюзорна. Он в начале пути прозрения. На этом пути он пока только идёт к осознанию отсутствия мотивированности и гармонии в хаотичных отношениях сущих. Это и будет трагическим осознанием нарушения всего того, что держалось на иллюзорной гармонии элементов хаоса. Он утрачивает видение этой гармонии и осознаёт царящую в мире волю произвола. Но осознаёт ещё в реалиях своей судьбы. И это тоже иллюзия. Это проявляется как возможная «квантовая альтернатива»…и как реальность. И принимается человеком как рок. Иначе и не может проявиться это знание, чем через причастность к трагическому и гибельному. Ведь это частичная утрата иллюзии. А она сама и есть субстанция воплощения. А механизм поиска опоры на благо Сознания инициировал иллюзию в подмену этому благу.

Для того чтобы освободиться от трагической неизбежности роковых событий, надо освободиться и от этой иллюзии частичного пробуждения, а, по сути, проявления в оформленности не проявленной доселе возможности альтернативного события. Того события, которое всегда присутствует в сущих универсума как ещё не проявленная в оформленности возможность. В неоформленности есть все возможности. Только созерцает, в причастности инспирирующему наблюдению Сознания, человек именно «это» и именно «этими» глазами. Всё остальное составляет только потенциал оформления в проявленности всех возможностей. Оно даёт о себе знать в предчувствии. И только неразличающее молчание может сопровождать альтернативу – есть это предсозерцание имеющего место факта или только предчувствие его возможности? Но знаком осуществлённости его является повторяемость в иных временах и событиях в своей памяти, сновидении и слишком близких аналогиях в «реальности». И человек должен вступить на путь видения иных перспектив. Ему предстоит ещё узнать, что гармония существует. Но она осуществляется освящением СОЗНАНИЕМ в осознании единства «Я» и в утрате индивидуации.

Всё это означает, что именно СОЗНАНИЕ, о котором я говорил прежде, и инспирирует облачение (несуществующих самих по себе) сущих в «этости». Их гибель и распад неизбежны. Но и это иллюзия, поскольку они существуют только как отражения друг в друге. Но СОЗНАНИЕ = Я = Абсолют… безальтернативны. Как уже говорилось ранее, человек не может допустить иначе как бессмысленную фантазию предположение об отсутствии Абсолютного Сознания. Нет ничего в нём, чтобы актуально рефлектировать на такое негативное предположение. Этого нет ни в этом мире, ни в каких бы то ни было иных мирах. И его задача в том, чтобы утвердиться в мере отношения к осуществлению своего проявления в мире,… созерцая его как мистерию «Я».

Об универсуме – сверхсущем

Прежде чем идти дальше, мы ещё раз подчеркнём то главное, чем представлен для нас Универсум. То, что его образует, не подлежит рассмотрению в однозначности его оформленности. Он представляется чем-то абсолютно лишённым дефиниций. Возможные частности его видения инспирируются только светом Сверхсознания. Он не исчерпываем ни в каком смысле. Сам по себе он не квантован в частных сущностях (не состоит из априори данных сущих). Любая выявленность сущих есть данность только частной оформленности. Всякая иерархия в сущих есть факт освещённости светом Сверхсознания. Очевидно, что при таком взгляде на Универсум, он представляется абсолютно пластичным и подвижным. Ведь и модус инаковости и тождественности, отсутствуя, и сам будучи порождаем светом Сверхсознания, не довлеет в его формообразовании в частной проявленности. Что угодно возможно как часть чего угодно. Пластические ресурсы Универсума безграничны. Вплоть до того, что бывшие частью и целым в одной презентации меняются местами как часть и целое – в другой. И, всё-таки, будучи тем, что подвержено действию Сверхсознания, Универсум в безграничности проявленности всех содержащихся в нём возможностей и во всей своей неисчерпаемости является полной презентацией Сверхсознанияв сущих. Это значит, что Универсум и есть Сверхсознание. Сверхсознание творит в Универсуме в Свете (оно и есть Свет), но сущие в Универсуме при этом рождаются, гибнут и горят в нём как в действии огня. Этот Универсум и есть прообраз огня и сам – Огонь, парадигма всякому огню. Таким образом, Сверхсознание есть Свет в себе и Огонь в Сущем. Но рождение и гибель всякого сущего всегда актуально. Ведь они имеют для этого предпосылку в актуальности всего того, что возможно. Это обусловлено тем, что Универсум есть ВСЁ и всегда, и не подвержен зависимости от времени. Его перестройка в возможностях проявления миров осуществлена всегда и «сейчас». Парадигма творению и разрушению во времени и наличие всегда актуального многообразия миров одна и та же.

Просто творение и во времени есть частное обусловленное превращение всегда актуально присутствующих миров, темпорально преобразуемых в творении и гибели. Это и значит, что Огонь есть таковой не только как разворачиваемое во времени превращение, но он не утрачивает качества огня в своём вневременном существе. Но что же может обеспечить неугасимость этого Огня, ведь он проявляется как таковой в акте освещения в Свете Сверхсознания? Только то, что он не не-тождественен Сверхсознанию и, значит, имеет долю в сверхбытии, не подвергаясь временным ограничениям.

Но как тогда частное сущее, которое причастно ограничениям во времени, может избежать гибели? Ведь оно не имеет доли в судьбе всего Универсума, не подверженного действию времени. Для этого необходимо, чтобы оно имело долю в Сверхсознании. Из того, что сказано выше, пока невозможно сделать оптимистического вывода о благоприятном разрешении этой проблемы. Но брезжит свет надежды, что залогом этого может быть невозможность отсутствия Сознания. Ведь мы ещё не понимаем, каков принцип его действия. Гибель всякого сущего неизбежна. Но неизбежно и присутствие Сознания. И нет положения, при котором оно было бы исключено. И если его не нет, то это «не нет» – везде и всегда.

Но в чём предпосылки одухотворённости Сознания в частной сущности? Ведь для достижения причастности к Сознанию ему нужно осуществить трансцендентный прыжок. А в чём содержатся для этого ресурсы?

Огонь в хаосе – свет в сверхсущем

Итак, сведём воедино главное, чтобы приступить к посильному решению проблемы уяснения того, как нам представить преодоление бездны между миром проявления сущих и их трансцендентной альтернативой как альтернативой всякому бытию именно в сущих. Этот мир мы включаем в то, что временами называем Универсумом, но иногда и Хаосом. Разумеется, мы не имеем никаких перспектив решить вопрос о преодолении этой бездны в окончательной и полной форме. Мы можем только попытаться найти фрагменты более или менее правдоподобно выраженных в нашей интуиции предчувствий возможности парадоксальным образом преодолеть бесконечный разрыв между тварным миром и трансцендентным Сверхсущим. Даже Хаос не имеет в нашем предвидении потенциала для этого. Хаос трансцендентен, но его трансцендентность весьма условна и ограниченна. Он не имеет никаких положительных характеристик, но даёт вполне удовлетворительный ответ на запрос о мере этой трансцендентности. Он, скорее, иррационален. Он инспирирует пластически осуществляемые в манифестациях в мир закономерности этого мира и осознаётся только в фактуре отрицательного умопостигания, как инстанция, не подверженная никакой частной закономерности. Но об этом мы писали в опусе о хаосе. Нас не должно смущать то обстоятельство, что мы отождествляем Сверхсущее с Универсумом. Это так только в том смысле, что даёт всю возможную полноту видения Сверхсущего в связи с Универсумом. Но при этом не происходит никакого трансцендентного скачка с преодолением бездны между Хаосом и Сверхсущим. Мы абсолютно умалчиваем, за невозможностью в принципе что-либо сказать или помыслить, не поглощается ли Универсум Сверхсущим после осуществления трансцендентного скачка. Что касается Сверхсущего, то косвенное представление о нём улавливается нами только в Сверхсознании. И именно в том, что характеризует понятие о нём отказом увидеть предпосылки его отсутствия – как фантастического и, даже, химерического положения. Ничто осознающее не имеет оснований для рефлексии на отсутствие сознания. Оно первичней бытия и небытия в сущем. И это утверждение значимо потому, что подкрепляется не каким-либо пафосом, а устойчивым осознанием, что как Бытие, так и Небытие получают хоть какой-то смысл только в осознании. И в метафизическом опыте сознающего принципиально не присутствует иное. Предположение отсутствия Сознания – факт дихотомии в сознающем рассудке и есть химера вторичной рассудочной рефлексии. Это есть попытка увидеть сам модус бытийности как следствие его объективной при-сущности.

Но бытие первичней сущего и априори пред-положено в сознании. Сознание и есть место укоренения в нём бытия как Чистого Присутствия.

Но кто сознаёт? В отсутствие всякой атрибутики сознаёт бескачественное и лишённое следов сущего Сверхсознание. Но кто или что является его носителем? Ведь частное проявление сознания (след Сверхсознания) прилагается к частному сущему. Сверхсознание же есть достояние Сверхсущего. Сверхсознание есть прообраз Света в освещении Сверхсущим Хаоса (Универсума). Универсум же в свете Сверхсознания Сверхсущего в множественности его сущих проявляется как Огонь. Что есть кристаллизация Огня? Это само созерцание сущим в свете Сверхсущего. Это противопоставление разъятию сущего в огне и его пламени. И сам Универсум есть огонь и трансформация в огне. Универсум-Хаос – это огненный вихрь, где всё рядом друг с другом и одновременно оторвано и далеко друг от друга. И только сознание сообщает сущим соотнесение в близости и отдалённости в причастности сущих Чистому Бытию. Как в бурном потоке, когда возникают близкие и неподвижные друг относительно друга фрагменты этого потока. Хаос же, в неизречённости качеств Сверхсущего, наследует от него в частном сознании проявленных сущих видение Сверхсущего (в модусе тотальной явленности его) в лишённости различения в качествах. Отсутствуют все априорные характеристики частных уровней проявленности и оформленности его. Он не подлежит определению, в частности, в свойствах: один он или их много, есть ли он (не путать с невозможностью его отсутствия), однороден ли он, определены ли в соотнесении между собою сущие,.. В этом смысле представление об Универсуме как о модели Сверхсущего даёт дополнительную перспективу остроты осознания отрицательного умопостигания Сверхсущего.