Читать онлайн Мёртвые воробьи бесплатно
Редактор Евгения Белявина
Редактор Ольга Рыбина
© Дэн Самофалов, 2023
© Дэн Голов, 2023
ISBN 978-5-0060-8675-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Интро
Как часто мы смотрим в прошлое? Считая его тяжёлым грузом или лёгким чемоданом воспоминаний? Для чего оно вообще нужно? Когда всё перемотано, как старая кассета, или сломано, как свежая ветка по лету.
Хочется, сидя на стоге сена после летней грозы, вдыхать запах озона, смотря на седые распущенные волосы туч.
Или, считая себя уже достаточно взрослым, закурить первую в жизни сигарету, а затем на выпускном вечере пьяно застёгивать брюки, оставив её отсыпаться на расстеленном пиджаке, и босиком по пляжу спуститься к спокойной речке, чтобы, слегка прикоснувшись рукой к чистой и прозрачной глади, молча встретить момент рассвета. И попрощаться с теми лицами, которые видел все десять лет. Каждый пойдёт своей дорогой, неся собственный багаж, который с годами превратится в безвозвратное прошлое.
Прошлое, как мотылёк на ночник, летит к нашим душам. Оно никак не связано с повседневной рутиной, с одинаковыми буднями и весёлыми выходными. Сначала ты помнишь всё досконально, затем, спустя годы, тебе уже кажется, что помнишь, а когда достигаешь старости, ты ощущаешь и видишь только контуры чёрно-белых картинок.
Бывает и так, что прошлое преследует до конца дней, ты хочешь стереть его из памяти, сжечь в огне забвения, но оно только явственнее напоминает о себе, как будто всё было вчера.
Быть счастливым и помнить всё или быть несчастным, не вспомнив и доли того, что было? Это добровольный выбор каждого человека, это личный рассказ, написанный чьей-то рукой на небесах.
Глава 1. Мёртвые воробьи
Детство проплывает, подобно облакам над летними полями. Оно даёт нам ощутить вкус парного молока, тёплого хлеба и жареной картошки на старой чугунной сковороде.
Мы иногда торопим время, не понимая, что оно и так бежит, обгоняя нас с быстротой летнего ветра. Мы безответственно веселы и беззаботны.
Ценим ли эти моменты? Конечно, нет. Только когда уже всё позади, мы начинаем прокручивать старенький калейдоскоп, стараясь сложить нужный рисунок из битых стёкол своих воспоминаний. Мы крутим его снова и снова, пытаясь как можно ближе поднести к солнечному свету.
Мой город стоял как-то неправильно. Там, куда я приезжал с девяносто третьего года к бабушке на каникулы. Каждое лето был то подъём в горку, то спуск под горку. Другого варианта у тебя не оставалось.
В частном секторе в рядок, словно мозаика, стояли деревенские домики из дерева и кирпича. Напротив располагались две трамвайные линии. По ним, разогнавшись из последних сил, ползли вверх трамваи.
Водители так давили педаль тяги, что, казалось, проломят пол. Или, наоборот, выпучив глаза, неслись под крутой бугор, стуча о стыки рельсов тяжёлыми колёсами на весь сектор и стараясь притормозить хоть на какой-нибудь ближайшей остановке.
Рядом с трамваями ситуация была не лучше. Там располагалась дорога с двухсторонним движением. Особенно было интересно наблюдать за теми, кто взбирался на вершину на мопедах.
Помню, как пытался преодолеть такую круть молодой парень на стареньких «Карпатах».
Мопед трясло, он дёргался и завывал. А из выхлопухи летел плотный хвост гари. Но «шумахер» не сдавался и, выкрутив газ чуть ли не на все сто восемьдесят градусов, упорно, два километра в час, шёл к своей цели.
Всё заканчивалось как всегда: мопед глох на полпути, и герой дня, матерясь и плюясь, как кликуша, во все стороны, поднимался далее на своих двоих, волоча за собой «железного зверя».
В то время главным достоянием у всех были огороды и дачи.
Вместо сотовых была старенькая металлическая телефонная будка через дорогу. Не было социальных сетей. Никто не выкладывал повально тупые фото в одинаковых свитерах у камина, не писал скопированных поздравлений в ватсап, не фотографировал гладиолусы в сторис. В тик-токе не корчил рожи и не порхал с попугаями по комнатам.
Мы потихоньку узнавали мир в его суровых реалиях.
Нам были уже известны такие чудо-игры, как сифа, прятки, карты, банки и футбол.
Мы уже знали, что можно получить хороших пиздюлей от гопоты, если случайно забредёшь в чужой район. И знали, как украсть пару сигарет L&M или «Ява» из пачки у дядьки или отца. А затем, полузатягиваясь и кашляя, сидеть в кустах и получать адреналин.
В один из дней беззаботного лета я вышел из дома прогуляться, громыхнув за собой железной калиткой.
Было мне девять лет. Меня ожидал крутой спуск с плохо уложенным асфальтом, густо усеянный по обочинам крапивой и репейником.
Я подобрал толстую палку, которая была обгрызена, вероятно, очень злой собакой, и начал спускаться вниз, размахивая палкой как саблей, сражаясь с лопухами и крапивой; те, в свою очередь, поверженные моими ударами, ложились на дорогу, заставляя меня чувствовать себя победителем.
Пройдя метров двадцать, я увидел парня. Он был небольшого росточка, в смешных красных шортах и в рубашке с клоунами. Он старательно пинал мяч о свой забор, безумно беся собаку во дворе. Та заходилась громким лаем. Но парню, как я понял, было похер.
Я был одет не менее нелепо, чем он. На мне были фиолетовые штаны из вельвета, присланные бабушке из Германии, вероятно, очень добрыми друзьями и, наверное, снятые с мёртвого немца, и полосатая разноцветная футболка.
– Привет! Меня зовут Дэн.
Парень, перестав пинать мяч и дав собаке немного передохнуть, оглядел меня с ног до головы. И улыбнулся.
– Привет, – ответил он. – Меня тоже зовут Дэн.
Был он помладше меня.
– Ты откуда, Дэн?
– Я отсюда. А ты откуда, Дэн?
– А я из Москвы. К бабушке на каникулы приехал.
– Давай попинаем мяч?
– Давай.
И мы начали долбить, уже вдвоём, о Дэнов забор. А собака, почуяв вызов, с новой энергией заметалась по двору, залаяла, дико хрипя. Так продолжалось, пока с огорода не прибежала его бабушка и не отругала нас.
Поняв, что у нас общие взгляды на жизнь, Дэн предложил мне:
– Слушай, у меня там под яблонями почему-то передохли все воробьи. Ты не знаешь?
– Действительно, очень странно, – согласился я. – Понятия не имею.
– Давай, может, их похороним?
Такая идея пришлась мне по душе.
– Давай.
– Ба-а-а! – крикнул он через калитку. – Убери собаку, а то покусает. Мы с Дэном похороним воробьёв.
– Каких ещё воробьёв? – услышали мы голос бабушки Дэна.
– Да тех, что передохли.
– Ладно, только не дразните собаку! – ответила нам бабушка.
И мы прошмыгнули во двор.
До последнего момента мне казалось, что Дэн пошутил.
Вдоль забора был яблоневый сад. Дальше тянулось наше рабство – бескрайний огород, засеянный картохой. Кстати, у моей бабушки был точно такой же участок.
Под яблонями, где летала мирно тля и чувствовался аромат костров с соседних участков, лежали мёртвые воробьи. Их было очень много. Видел я эту аномалию за всю свою жизнь первый и последний раз.
Мы вырыли много неглубоких ямок и, собрав жёлтых одуванчиков, приготовились к ритуалу.
– Ну! Царствие им небесное!
И мы, весело хохоча, их закопали. Так началась наша дружба. Тот отсчёт дней на отрывном календаре. Каждое лето я обожал обрывать эти листы, не забывая ни дня.
– Не вздумай выкидывать листочки! – говорила мне строго бабушка. – Там могут быть рецепты.
Я старался слушаться её.
В один из дней Дэн и я тайно смылись на рынок. Прикупив там толстых батареек, через час приехали обратно. Никто не заметил нашего отсутствия. Я потихоньку стащил у бабули двухкассетник и помчался на заросший пахучим зверобоем и клевером бугор, не забыв прихватить при этом из машины дядьки аудиокассету и сигареты.
На бугре меня уже ждал Дэн. Он, срывая травинки, кидал их вниз, смотрел на солнце и слегка щурился. Увидев меня, он обрадовался. Мы, усевшись с ним в тень, закурили.
– Вставляй батарейки! – сказал мне Дэн, закашлявшись после первой затяжки.
Я, открыв у «мафона» заднюю крышку, зарядил в нужном положении все шесть батареек, вставил кассету и нажал кнопку. Заиграла группа «Кармен».
– Чё за хуйня? – спросил Дэн и поморщился.
– Да что украл, то и играет!
– Ладно. Пойдёт.
Молча слушая музыку и выдыхая табачный дым в пространство, мы смотрели вниз, на кучу нелепо посаженных маленьких домиков. Их было несметное количество – наш частный сектор тянулся до самого города. Понемногу наступал вечер.
Глава 2. Виталик, туфли и говно
Сидя на брёвнах напротив другого дома, мы с Дэном уныло раскидывали соседскую щебёнку в разные стороны, размышляя о жизни. Она летела то на трамвайные рельсы, то в кусты, то на асфальт. Вдруг калитка со скрипом открылась.
– Шухер!
Мы хотели было смыться, но из-за калитки показалась девчонка лет девяти. Мы знали её, это была Алинка. Она тоже приезжала к своей бабушке на каникулы.
– Хватит нашу щебёнку ласкидывать. Я сейчас всё бабушке ласскажу. – Она не выговаривала букву «р».
– Иди отсюда, мелюзга! – сердито прикрикнул Дэн. И мы с ещё большим усердием принялись раскидывать камни.
– А к нам дядя Виталик плиехал в гости, – не обратив внимание на реплику Дэна, похвасталась Алинка.
– И чё? – равнодушно парировал Дэн. – Иди отсюда вместе со своим дядей Виталиком.
– Да правда, Алин, иди. Поиграй с кем-нибудь, – мягко добавил я. – Не лезь к нам.
– А они там пьяные все и песни поют, – не унималась девчонка.
– А действительно, может, пойдём в прятки сыграем? – предложил я. – Всё равно у них тут щебёнки… Всю сегодня не докидать. За лето, думаю, управимся.
– Только спиздим у них яблок и вишни, и если будут где-то папиросы без присмотра, их тоже, – добавил Дэн.
– А то, – согласился я.
Мы зашли во двор, где обнаружили одинокого Тузика, который навалил огромную кучу и теперь уныло бродил возле будки взад-вперёд по притоптанной пыли.
– Вы что, его здесь овсом кормите? – спросил Дэн, косясь на кучу. – Он вам весь двор присрал.
– Я не знаю, лебят, – сказала Алинка, – но какает он много.
– Не какает, а срёт, – поправил её Дэн.
Я согласился с поправкой.
Из открытых окон деревянного дома были слышны смех и пьяные песни.
– Бродяга-а-а-а с сумо-о-ою подхо-оди-и-ит, – подвывал кто-то.
– Может, сигареты на крыльце? – шепнул я.
– Да подожди ты, – одёрнул меня Дэн.
Я проследил за его задумчивым взглядом и понял, что стало предметом его пристального внимания. Он уставился на собачье дерьмо. Тузик при этом уже забрался в будку и, кажется, уснул.
У Дэна созрела какая-то идея. А его идеи всегда имели последствия.
– Алин, пойди-ка сюда, – позвал он девчонку.
– Ну чего тебе?
– Алин, а кто такой дядя Виталик?
– Ну, он бабушки нашей лодственник.
– Хорошо. Очень близкий родственник?
– Я не знаю, – пожала плечами Алинка.
– Ясно, – ухмыльнулся Дэн. – А ну-ка, покажи, пожалуйста, где обувь дяди Виталика. Мы сейчас твоему дяде Виталику «хорошо» будем делать. Тебе ведь нравится, как он поёт?
Алинка, прислушавшись к пьяному завыванию, отрицательно покачала головой.
– Не-а.
– Тогда покажи, где его обувь.
Алинка пулей метнулась на крыльцо. Через секунду она стояла перед нами, держа в руках здоровенные лакированные, начищенные до блеска туфли.
– Вот они! – звонким голоском крикнула она.
– Ну и положи их на место, – сказал Дэн. – Лапа у дяди Виталика будь здоров, должно всё влезть! – засмеялся он.
Затем мы нашли грязный гранёный стакан и объяснили в подробностях Алинке план наших действий. Она согласилась. Затем Дэн, схватив стакан и озираясь по сторонам, не спеша подошёл к куче.
Тузик удивлённо посмотрел на него, но лаять не стал и, отвернувшись к стенке будки, продолжил спать.
– Дэн, – предупредил я, – только не смотри, иначе хана!
– Не беспокойся, у меня всё схвачено, друг.
Отвернувшись, он присел, нагнулся и зачерпнул всё в стакан. Содержимого набралось с горкой. Вонь была жуткая. Наши расчёты оказались точны.
Я стоял недалеко от Дэна, Алинка с интересом наблюдала за происходящим с крыльца. И всё было хорошо и даже очень весело, пока Дэн не посмотрел на стакан. Только взглянув на него, мой друг вмиг с бодрого шага перешёл на быстрый бег. При этом Дэна прямо на ходу начало рвать в разные стороны, но Дэн не спасовал. Это была прелестная картина. Он бежал ко мне с вытянутой рукой, словно спортсмен на олимпиаде с факелом, судорожно сжимая стакан, полный собачьего говна. Я, понимая, что он не сдастся, готов был принять эстафету.
– Дер-рж-жи-и, – услышал я его хрип.
Я добежал с ношей, стараясь не дышать, до Алинки. Она, резко схватив стакан, юркнула в прихожую и вывалила всё в одну из туфель дяди Виталика. Говно легло равномерно.
В это время Дэн быстро приходил в себя. Его красные, полные слёз глаза постепенно обретали здоровый вид.
– Давайте в укрытие!
И мы втроём рванули за ближайшие соседские стройматериалы.
Выбрав место, с которого хорошо просматривалось крыльцо, мы стали наблюдать.
Ждать пришлось ещё полчаса, пока дядя Виталик допоёт все песни и выпьет всю водку. Но вот в дверном проёме показался здоровущий мужик с красным лицом и огромными бакенбардами.
– Ну, дорогие мои! Спасибо этому дому за хлеб, за соль, за полную чашу. Долгие лета вам, мои хорошие! – басил дядя Виталик в открытую из-за жары кухню. Покачиваясь, он засунул в рот «Беломор»…
Нам троим было отчётливо видно, как его здоровая нога плавно, без ложечки, как по маслу, скользнула в начищенную туфлю.
Ловушка сработала, и собачье говно моментально, словно трясина, затянуло ногу дяди Виталика, нежно окутав и грея своим теплом. Дядя Виталик в одно мгновение отрезвел. Не успев прикуриться, беломорина выпала из его полуоткрытого рта.
– Ёб вашу мать! – только и смог прошептать он. А потом принялся тихо повторять, как заклинание: – Ёб вашу мать… Ёб вашу мать… Царица полей, – медленно осознавая неизбежность происходящего.
Наш план настолько чисто сработал, что не оставил ему не единого шанса на отступление. Во-первых, полон дом народа, накрытые столы, гости едят, пьют, никак не разуться. Опять-таки стыдно.
Во-вторых, выйти и снять ботинок уже за калиткой – тоже провальная идея. Вонь распространится в радиусе трёх метров, и тогда точно не уехать никаким транспортом на другой конец города.
Ему оставалось только очень аккуратно дойти до ближайшего таксофона, вызвать машину и бережной поступью, легко пованивая, не попадая в поле зрения таксиста, доехать до дома. С этой тихой мыслью дядя Виталик, как бы легко прихрамывая, спустился с крыльца, открыл калитку и исчез.
Мы сидели в засаде и успокаивались от хохота.
– А давайте им завтра во все ботинки говна напихаем?! – с энтузиазмом предложил я.
– Вы сдулели, – сказала Алинка, обидевшись.
– Нет, Дэн, нас завтра ждут новые дела, – сказал мой друг.
В это время в такси, держа на весу ногу и глядя в окно, грустил дядя Виталик.
– Ёб твою мать! – уже ласково и шёпотом повторял он, наблюдая за мелькающими деревьями.
Таксист, стараясь задерживать дыхание, недовольно косился в зеркало заднего вида на вонючего пьяного мужика.
Глава 3. Полынь
Иногда бывает не так, как ты хочешь. Просто судьба, кидая карты тебе на стол, даже не просит угадать их. Ей насрать. Она просто развлекается, зная, что будет дальше и куда это «дальше» придёт или приедет. Конечно, можно сопротивляться, говорить заученные фразы, мол, мы сами строители своих судеб, и прочую хрень, которая была придумана какими-то псевдо-мотиваторами. Но неизбежность судьбы вне наших желаний и хотелок. Каждый раз, как только мы собирались вместе с Дэном, за нами тянулся шлейф приключений и неприятностей.
Домики частного сектора сбегали длинной вереницей за крутой бугор. В одном из этих домов и жил долговязый худой гопник Лёха.
Лёха был уже взрослый. Поэтому он мог спокойно курить, не прячась в кустах, пить с друзьями пиво и водить местных давалок к себе в гараж.
Он был до смешного длинного роста, с кучерявой головой и очень лопоухий.
Погоняло у него было Полынь, от фамилии Полынёв. Чтобы привлекать меньше внимания соседей, Полынь построил за огородом сарай, где частенько с друзьями устраивал оргии. Грохотал сборник «евро-техно». Пьяные девахи бегали по-маленькому, дружки-гопники плясали и пили из трёхлитровой «Жигулёвское». Продолжалось так до тех пор, пока его отец не разогнал всех и не заставил Полыня разобрать это местное «ДК».
Однажды, когда он ремонтировал старый «Запорожец», поставив около себя ящик с ключами для болтов, Дэн и я аккуратно спёрли этот ящик и побежали. Полынь услышал смех и, долбанувшись головой о глушитель, рванул за нами. Дэн умудрялся по дороге раскидывать добытые ключи. Полынь, матерясь, подбирал их, почти не сбавляя скорости.
– Суки! Отдайте ключи! Поймаю – убью, придурки! – орал он.
– Дэн, да выкинь ты его на хуй! – кричал я на ходу. Я понимал, длинный догоняет, нам не оторваться.
Дэн бежал под горку, обняв ящик, прижав его, как родного, к груди. Сдаваться он не собирался. Однако Полынь своими ходулями уже фактически наступал нам на пятки, и ящик таки пришлось выкинуть в крапиву.
Мы смылись, а расстроенный Полынь полез искать инструмент. Шаря по густым ядовитым кустам, он чесался и возмущался:
– Бля-я-я, ожегся, суки! Ну, придурки, поймаю – убью!
И вот в один из дней, когда мы с Дэном сидели на брёвнах и думали, чего бы такого вытворить, к нам незаметно подошёл пьяный Полынь.
– Эй, шкеты, пойдёмте у центр, у меня там мочалка живёть, хочу её попроведовать, – пошатываясь, сказал он.
Идти в центр города с таким казалось стрёмно, но делать было нечего, и мы согласились. Полынь был одет по последнему писку моды: белая футболка, заправленная по грудь в спортивные штаны, вместо кроссовок начищенные туфли с острыми носами.
– Ты чё вырядился как мудак? – поморщился я.
– А шо, усё в порядке, – возразил Полынь.
– Дэн, я не хочу позориться, – сказал я.
– Да ладно, по приколу! – хохотнул Дэн.
И мы пошли пешком в центр города.
По дороге Полыня кренило в разные стороны, он нёс какую-то чушь.
– Ля, я люблю её, – бубнил он, имея в виду, видимо, свою девушку. – Ля, шкеты, я женюсь на ней.
Мы, не обращая на него внимания, трепались о чём-то своём.
В центре города было красиво, и, так как стояло жаркое лето, большинство девушек щеголяли в очень коротких платьях и юбках.
Полынь, обалдевший от всего этого великолепия, приставал к каждой:
– Девушка, ля, девушка! Вашей тёще зять не нужен?
Красавицы шли дальше не оглядываясь, а одна, что посмелее, обернулась:
– Ты себя-то в зеркало видел? А? Зять. Ты куда так вырядился-то? В колхоз на собрание?
Мы с Дэном посмеялись и согласились с ней.
На адресе его ждал сюрприз. Та, на которой он всю дорогу мечтал жениться, опередив события, оказывается, уже вышла замуж. И встречала на пороге Полыня не она, а её крепкий, широкоплечий муж.
– А вот сейчас будет интересно, – сказал мне Ден.
Схватив Полыня за шкирку, мужик молча поволок его по лестнице к выходу.
Полынь махал длинными руками, но так ни разу и не попал. Хозяин вытащил его из подъезда, один хороший удар под дых – и вот Полынь уже присел в ромашки, а потом и прилёг. Крепкий муж посмотрел на нас, сидящих на лавке у подъезда.
– А вам тут что надо? Вы с ним? – кивнул он на Полыня, который, держась за живот, отдыхал на клумбе.
– Не-не, – замотали мы головами. – Мы тут гуляем. Дай сигаретку?
– Не курю, – ответил он. – Идите отсюда, – и, кивнув на Полыня, добавил: – Его с собой прихватите.
Полынь уже пересел на бордюр и молча отряхивался. Муж, снова посмотрев на него, спокойно произнёс:
– Ты бы, прежде чем свататься, переоделся хоть, чучело.
Потом, окинув нас всех тяжёлым взглядом, резюмировал:
– Чтоб я вас здесь больше никого не видел.
Так закончился приятный романтический вечер для нашего жениха из частного сектора.
В один из дней, когда мы с Дэном гоняли мяч, соорудив из кирпичей импровизированные ворота, Полынь выкатил из своего гаража какое-то чудо. Переднее колесо было у него от мопеда, заднее, вероятно, снято с чужого мотоцикла. Цвет бензобака говорил о том, что и он тут не родной. Сиденьем служил сложенный вдвое и примотанный изолентой к раме толстый кусок поролона. Вместо выхлопухи сзади была криво приварена трубка от домашней батареи. Прислонив эту «квазимоду» к воротам гаража, Полынь начал возиться с движком, крутя какие-то болты. Мы с Дэном подошли к нему.
– И чё это за хуйня? – засмеялся Дэн, пнув ногой по заднему колесу.
– Ля, слышь, – заворчал Полынь. – Идите отседова, придурки, пока я добрый.
– «Отседова», ты хоть русский язык знаешь? Деревня.
Мы засмеялись.
– Ой, лянь, слышь, ма-асквач приехавший, – издевательски протянул Полынь. – Ты тут не выёбливайся, будешь в Москве своей выёбливаться. Идите на хуй отседа, пока я сейчас в вас ключом не запустил.
– Он хоть у тебя поедет? – спросил я.
– Вас не ебёть, поедет или нет. У меня шо хошь поедет и куда хошь.
– И куда ты на нём собрался? – поинтересовался Дэн. – До ближайшего поста?
– По тёлкам, – гордо ответил Полынь, затем уселся на примотанный поролон. – Ля, толканите, придурки.
Мы помогли Полыню докатить его недовелосипед или полумотоцикл до поворота.
– Дальше сам, под горку, – сказал Дэн.
Мы стали наблюдать.
Этот, сидя на своём непонятно чём, принялся отталкиваться от земли длинными своими ходулями в шлёпанцах. Опор для ног у «квазимоды» предусмотрено не было. Полынь поджал ноги. Картина была душераздирающая. Набрав нужную скорость, затарахтел движок, из батарейной трубки повалил белый выхлопной дым, скрывая от нас фигуру Полыня на его шедевре. Наш гонщик крутанул ручку газа и… поехал! Агрегат быстро набирал скорость, осанка Полыня стала гордой, будто он оседлал «Харлей».
– Ставлю пачку «Золотой Явы», что наебнётся, – сказал Дэн, глядя на клубы дыма.
– Я две пачки, – сказал я. – Две, что очень сильно наебнётся!
Прилично разогнавшись, Полынь вспомнил, что забыл подтянуть тормоза. Как только это пронеслось в его бестолковой голове, пришла новая беда – заклинило газ, и как он ни старался крутить ручку, она не крутилась. Выпучив глаза от страха и понимая, что его железный конь вышел из-под контроля, Полынь летел мимо частных домиков, мимо крутящих у виска бабок с авоськами, мимо ржущих алкашей, которые расположились под кустом и мирно пили самогон, закусывая ворованными огурцами.
Впереди был перекрёсток с двухсторонним движением, налево – поворот к туберкулёзному диспансеру. Терять Полыню было уже нечего, и он, снеся ворота, теряя шлёпанцы и распугивая пациентов, с бешеным рёвом влетел на территорию больницы, где и продолжил свой фристайл, сбив длинными болтающимися ногами несколько урн, словно кегли.
– Да ёп вашу ма-а-ать! – интеллигентно орал Полынь, вцепившись в руль.
Навстречу ему выскочил врач и замахал руками.
– Эй! Ты куда поехал, дебил ушастый?!
– Да пошёл ты на хуй, мне пиздец! – кричал Полынь в ответ.
Впереди его ждали крутой спуск и озеро. Собрав все кусты и репейники на свою кучерявую голову и кое-как вырулив под горку, он уже помчался навстречу воде. Поняв, что пора спрыгивать, он влетел в камыши, а его супертехника заскочила в озеро и утонула.
Дэн наблюдал, как Полынь скидывает с себя лягушек и, судя по сосредоточенной физиономии, переосмысливает сущность бытия.
– Ладно, Дэн, с меня пачка, – вздохнул он. – Спижжю – отдам.
– Да ладно, забей. Пойдём лучше в футбик погоняем.
– Эй, шкеты! – крикнул нам вслед Полынь. – Помогите мотоцикл достать!
Но мы ушли не оборачиваясь.
Глава 4. Они «тлахаются»
Всегда хочется быть лучше. Но при этом никого не слушать, а идти самому к заданной цели. Как правило, достигнув цели, мы, расслабившись, отдыхаем на лаврах, не замечая, что всё вокруг меняется с быстротой летящего метеора, который скоро сгорит в стратосфере, так и не коснувшись земли.
Дэн терпеливо ожидал меня возле калитки. Я пулей вылетел из дома навстречу новым приключениям.
– Здорово, Дэн! Сигареты стрельнул? – спросил он.
– Да, я украл, Дэн. Неохота было спрашивать.
– Ну и хорошо. – Дэн одобрительно улыбнулся.
– Чем займёмся? – с любопытством спросил я.
– Пойдём мяч у Алинки погоняем. Может, собаку отвяжем, окно разобьём. Подумаем, в общем.
К Алинке приехала её мама – тётя Лена, было ей на тот момент 34 года. Это была красивая женщина с большой грудью, милой улыбкой и бездонно-голубыми глазами.
– Пливет, – поздоровалась радостно Алинка, когда мы зашли в калитку.
– Ты когда-нибудь научишься «рэ» говорить? – недовольно проворчал Дэн. – Уж как-никак девять скоро будет.
– Денис, не лугайся! – радостно крикнула Алинка.
– Тьфу! – сплюнул Дэн с отчаянием, но быстро взял себя в руки и посмотрел на крыльцо.
Мягкой походкой, словно блудливая кошка, на крыльцо вышла Алинина мама, тётя Лена.
Мы были приятно удивлены. На тёте Лене не было ни лифчика, ни заколки. Но на отсутствие заколки мы с Дэном внимания не обратили и, застыв, уставились на контуры торчащих через тонкую футболку сосков.
– Привет, ребят! – Тётя Лена была подшофе. Облокотившись на перила крыльца, она закурила.
– Здравствуйте! – выдохнули мы с Дэном и, чтобы не выдать стояки, сделали вид, будто играем в футбол на воображаемых воротах, которые были отмечены досками. Притом Дэн, пасуя, промахивался, а я, делая вид, что охеренный вратарь, пропускал голы.
К нашему удивлению, на крыльцо вышел высокий поджарый парень и крепко прижал тётю Лену к себе. Он был явно моложе неё. Парень нежно поцеловал её в шею и спросил нас:
– Ну чё? Играем, пацаны?
– Да! – ответил Дэн раздосадованно и негромко добавил: – Вот мудак!
Я согласился.
Мы его узнали, это был рабочий, который трудился у них на стройке (Алинкин дедушка возводил большой дом из белого кирпича). Глаз у тёти Лены был с нужным прицелом. Она, будучи в разводе, чтобы не терять даром времени, сделала свой выбор в предвкушении множественных оргазмов.
Парень что-то шептал ей на ушко под нашими любопытными взглядами, а тётя Лена, развязно хохоча, строила пьяные рожицы, как бы флиртуя.
– Ы-ы-ы ц-ц-ц ц-ц-ц, – цокала языком она, смотря в глаза казанове взглядом удава.
– Ц-ц-ц, – отвечал загорелый мачо, приобняв её за талию, смело опуская руку на её красивый зад и скаля свои белоснежные зубы, как у героя дешёвых мыльных боевиков.
«Я так не начищу», – подумалось мне.
Алинка в это время бегала по участку вместе с нами, якобы принимая участие в игре. На минуту Дэн остановился, смотря на эту парочку, потом подошёл ко мне и, набрав в лёгкие полный заряд летнего зноя, произнёс:
– Дэн, ты чувствуешь, чем пахнет?
– Я догадываюсь…
– Дэн, это пахнет грандиозной «ёблей»!
Дэн, улыбнувшись, подкинул мяч ногой.
Мы опять посмотрели на парочку. Та, уже перейдя все мыслимые границы приличия, целовалась взасос.
И тут Дэн психанул.
– Да ну на хуй этот футбол, – резко бросил он. – Пойдём покурим.
– Мы сели на холодный кирпич. Представления о геморрое и простатите нам были неведомы, поэтому мы не переживали. Я достал свежеспизженные папиросы.
Мы закурили, покашливая, и затягивались почти как взрослые.
Дэн уставился на парочку, его взгляд напоминал взгляд хищника, следящего за жертвой.
– Бугор!
– Что? – не понял я.
– Бугор, – ещё раз повторил он. – Там за огородом бугор, Дэн.
Парочка продолжала сосаться, потеряв разум и контроль.
– Дэн, мы тут с тобой уже как в кинотеатре. То Виталик, полный говна, то бесплатный киносеанс для взрослых, – сказал я.
Дэн сжал сигарету в зубах.
– Юность, – произнёс он тихо, выпуская табачный дым, обработанный молодыми лёгкими.
Я промолчал.
На наших глазах картина поменялась. Тётя Лена, которой уже, по-видимому, было невмоготу, повела парня, держа за руку, за собой – вдоль недостроенного дома, мимо соседних огородов, за бугор.
Дэн оказался прав.
Я было рванул туда, но он, явно предвкушая что-то особенное, дёрнул меня за руку.
– Не спеши. Не сейчас. – Дэн улыбнулся. – Пока играем, чтобы не спалиться, – и пнул мяч. – Пасуй!
Я дал пас.
Алинка бегала по огороду, занимаясь своими делами, футбол ей быстро надоел. Внезапно её взгляд остановился. Она долго изумлённо вглядывалась во что-то вдали. Наконец, сделав свои выводы, рванула к нам, крича на весь огород:
– Лебята-а-а-а, лебята-а-а! Они тлахаются! Тлахаются!
Алинка умудрилась упасть, перемазав в земле и пыли щёки и коленки.
Дэн посмотрел на меня.
– Вот теперь пора! – сказал он.
– Они тлахаются! – подбежав к нам, ещё раз выпалила Алинка.
– Да тише ты! – шикнул на неё Дэн. – Пошли к яблоням, – сказал он мне.
Мы набрали яблок, у которых вид был настолько гнилой, насколько это можно представить, и крадучись, медленно, словно в невесомости, с кучей гнилья пошли вдоль огородов. Дэн заранее предупредил Алинку, чтобы «тише». Пробираясь через репейник, чистотел и зверобой, мы услышали стоны.
– Уже рядом, – шепнул Дэн. Потом остановился, посмотрел на Алинку и сказал: – Иди домой! Иди поиграй, мы скоро.
– Ну лебята! – захныкала она. – Я с вами-и-и.
– Алин, иди, – попросил я. – Потом в карты поиграем.
Алинка, опустив голову, поплелась обратно к дому в напрасной надежде на «карты».
Мы стали ещё осторожнее двигаться с Дэном дальше, стараясь не шелестеть кустами и не дышать.
Стоны слышались громче.
Дэн оглянулся.
– Мы рядом.
Я, зажав футболку, держал в руках горсть насквозь гнилых яблок. У Дэна было то же самое. Сколько могли, столько набрали.
Когда стоны стали слышны совсем близко, мы остановились и посмотрели сквозь кусты.
Картина была маслом. На строителе, снявшем по-джентельменски штаны, подвывая, скакала тётя Лена. Мы легли в траву, чтобы быть совсем незаметными, и лежали там минут пять, сдерживая тяжёлое дыхание и эрекцию и наблюдая за красивой голой подпрыгивающей грудью тёти Лены. Казалось, замерло время, замер ветер, замерло всё.
Дэн первый пришёл в себя и вспомнил о нашей миссии.
– Готовность номер один, – скомандовал он.
Две цели маячили на расстоянии десяти метров. Но, так как на данный момент они были единым целым, попасть оказалось, в принципе, несложно.
Наконец Дэн произнёс заветные слова:
– Земля – воздух!
Первое яблоко попало в лоб тёте Лене (Дэн был, в отличие от меня, более метким), забрызгав ей лицо, волосы и прервав её сымитированный по пьяни оргазм. Остальные снаряды угодили в строителя.
– А-а-а-а, Саша, о-о-ох! – услышали мы с Дэном.
– Да блять, что это?! Ай! Да что это?!
– Ой, божечки мой! Ай Саша-а!
Строитель вскочил.
Тётя Лена, в спешке натягивая трусы и матерясь, побежала в нашу сторону. Мы поняли, что достигли успеха, и Дэн сказал:
– Дэн! По съёбкам!
– По съемкам? – не понял я.
– Блять! Убегаем!
И мы рванули, словно в рапиде. Мы бежали счастливые по тёплому чернозёму. Нас догоняли, а мы неслись, перепрыгивая через заборы и раздирая в кровь ноги. Мы не думали о последствиях, мы были довольны собой.
Глава 5. Оксана
Наверное, всё происходит как и должно быть. Первый красивый закат на фоне штиля. Все недосказанные слова спустя долгие годы. Мешок с безразличием или букет первой любви. Всё это идёт коротким шагом под пристальным вниманием жизни. Без суеты и лишних привязанностей.
Оксана была стройна. С очень красивыми карими глазами.
Мы с Дэном любили так сильно, потому что взрослели с каждыми каникулами. Только оставалась нерешённой проблема: мы были влюблены в одну и ту же девушку.
Оксана казалась нежной и неприступной. Мы обожали её бесить, придумывая дразнилки, совершая идиотские поступки, всё что угодно, только бы не выдать себя. Нам казалось, быть замеченными в чувствах – более постыдно, чем быть пойманными на воровстве сигарет и битье чужих окон мячом. Последнее, в принципе, для нас уже стало обычным делом.
Когда Оксана садилась с нами на лавку, чтобы поиграть в карты, наш пульс начинал бешено отстукивать ритмы дискотек, руки не слушались, глаза отводились в сторону.
Мы знали друг друга с детства, мы играли в салки, обливали друг друга водой, мы были едины. Но любовь нас разделила. Дэн стал раздражённым, постоянно нервничал. Мы начали ссориться. Когда он пытался приобнять Ксюху, она легко отстраняла его руку, придвигалась ко мне, опускала голову мне на плечо и брала мою руку в свою. В эти моменты сердца не было слышно, всё замирало, даже вода, которая капала из колонки. Капли тяжёлыми бусинами падали на асфальт, но казалось, что так медленно, как в невесомости.
Оксана смотрела на меня, она смеялась, летнее солнце скользило по её тёмным волосам, отражаясь в тёмно-карих глазах. Иногда я даже чувствовал её дыхание рядом, когда засыпал. Мне снилась она.
Однажды Дэн вызвал меня на мужской разговор. Мы были один на один: бугор, щебень и два молодых безбашенных друга. Мы в первый раз подрались. Он ударил первый. Его крепкий кулак попал мне в подбородок, который моментально онемел. Я со всей яростью ответил. Брызнула кровь. Дэн не сдавался, он бил и бил. Потом неожиданно остановился.
– Ты же не любишь её? – спросил он и вытер кровь под носом. – Ну признайся, Дэн! Мудак!
– Я люблю! – крикнул я, отряхивая штаны. Разбитая губа болела. – А за мудака – на…
Мы опять сцепились.
Спустя пятнадцать минут мы сидели на брёвнах, грязные, в пыли, перемешанной с кровью. Дэн постоянно плевался, матерясь, я не отставал.
– Ладно, – произнёс наконец он. – Кого выберет.
Он достал сигарету и протянул мне. Мы закурили.
Пришло время ему уезжать. Мы стояли вечером на прогретом асфальте, нас доедали комары. За спиной стучали, разгоняясь, трамваи.
Ксюха была в чёрной кружевной юбке и футболке. Она пришла попрощаться с нами и с летом. Впереди был сентябрь.
Дэн неожиданно обнял её. Его рука нежно обхватила её талию. Дэн посмотрел ей в глаза.
– Ты меня любишь? – спросил он.
Она положила руки ему на плечи, ничего не ответив. Они поцеловались. Я отвернулся.
Дэн уехал в Москву, а я жил у бабушки весь сентябрь. По выходным мы с Ксюхой резались в карты на фоне бабьего лета.
Мы построили с ней шалаш и периодически ныряли туда покурить сиги и поиграть в карты.
В один из дней, когда азарт игры достиг апогея, она сказала:
– Дэн, ты любил?
Я сначала не знал, что ответить.
– Наверное, да, Ксюх…
Дальше был туман. Я обнял её, придвинулся к ней ближе и почувствовал вкус её губ и языка.
Я как сумасшедший целовал её, не мог остановиться, понимая, что предаю лучшего друга.
– Я люблю тебя… – шептал я ей.
– И я тебя… Прости меня…
Начинался дождь. Первый по-настоящему осенний ветер, оттеснив лето, разбрасывал листву по холодному асфальту. Мы с Оксаной, схватившись за руки, выбежали из шалаша. Нас прицельно расстреливали дождевые капли, одежда вмиг стала мокрой. Мы побежали к её дому вниз по тропинке.
Глава 6. Солидол
Наверное, никогда не получится дать нужное определение счастью. Оно у всех разное. Но каждый из нас старается быть в этом состоянии как можно дольше, черпая эйфорию этого непонятного ощущения, когда хочется всех обнять и простить. И никто тебе ничего не должен и не обязан. Но иногда этот мираж бывает обманчив. Это как несуществующий светлый образ, который был придуман непонятно кем и зачем. И если даже его можно ощущать или трогать, вы уверены, что это именно то самое чувство? Как бы там ни было, мы как можно быстрее стараемся упасть в эту светлую пропасть, может быть так и не поняв этого слова и его точного определения.
Мы с Дэном использовали наши заслуженные каникулы по полной. Огороды, бабки с лопатами, походы в магазины за тёплым курским хлебом – было не наше. Клевание семечек, игра в карты, футбол, прятки, драки, мопеды, велосипеды – вот к чему мы стремились.
Однажды, в один из таких знойных, полных блаженного безделья дней, я не спеша спустился с крыльца частного кирпичного дома, лениво зевнул и посмотрел на гараж. В гараже мой дед возился с какими-то железками, там стояла белоснежная дедова «шоха», его любовь, которую он периодически разрешал мне мыть и иногда менять колёса. Выкатив свой велик и осознав, что с ним что-то не то, я спросил:
– Дед, солидол есть – цепь смазать?
– На полке глянь, – не оборачиваясь, ответил он. – Только при мне смазывай, всю банку не дам.
Я, проскочив в гараж и схватив трёхлитровку, доверху набитую солидолом, сделал вид, что не слышу.
– Ни хуя, смазывай при мне, – терпеливо повторил дед.
– Дед, меня Дэн ждёт! – рассердился я.
Он выпрямился и, оторвавшись от своего занятия, грозно посмотрел на меня. Я обратил внимание на его тяжёлые кулаки и засученные рукава промасленной спецовки. На пальцах одной руки смело было набито «Люба», на другой – «Надя». Наверное, чтобы не забыть, подумал я. Мой дед был не робкого десятка: в молодости две «ходки» за хулиганку, ненависть к коммунистам, будильник с портретом Ельцина. Драки с нашими соседями и хорошее знание отборнейшего мата украшали его суровую биографию.
В этот день у него было хорошее настроение, и, секунду поразмыслив, он ласково сказал мне, ухмыляясь:
– Ладно, возьми, только верни сразу, и не нахуевертите там что-нибудь.
Я рванул с места, не особо уловив смысл последнего замечания, и через секунду уже мчался на скрипучем велике к калитке, обняв банку с солидолом.
За калиткой стоял недовольный Дэн.
– Чё так долго?
– Да я солидол взял, – сказал радостно я.
– А на хер он нам упал? И зачем так много? Ты бочку не догадался взять?
– Дэн, цепи смажем, – ответил я с досадой.
Осознав, что заняться больше особо нечем, мы бросили велики у трамвайных путей, и работа закипела. В процессе я заметил у Дэна особенный блеск в глазах, как правило не предвещавший ничего хорошего.
И вот он бросает своё занятие, подходит к рельсам и мажет один из них солидолом, потом своим ботинком равномерно растирает тёмно-коричневую массу. Я, открыв рот, наблюдаю за происходящим.
Мы как раз находились на крутом склоне. Трамваи, чтобы на него взобраться, должны были набрать скорость.
Дэн так же молча подошёл к велику и продолжил смазывать цепь.
«Ну, пиздец!» – подумал я.
Вдалеке, радостно стуча о стыки рельсов, показался первый трамвай. От остановки было недалеко, и он начал ускоряться. И, когда цель была уже близка, он резко застыл на склоне. Его колёса крутились, размазывая солидол, но ехать он не ехал. Мы, так же делая вид, что ничего не происходит и спрятав банку в кусты, ремонтировали своих педальных коней.
Трамвай кое-как освободился из плена и с большими пробуксовками двинулся далее. Потом резко остановился, из водительского окна высунулся машинист:
– Пидора-а-асы, я обратно поеду, вам пиздюлей навешаю!
Дэн посмотрел на меня и улыбнулся.
– Ну, суть ты понял, – произнёс он.
Спустя каких-то двадцать минут мы смазали все рельсы от одной остановки до следующей, прячась с банкой по кустам и выжидая паузы. Когда процесс был закончен, мы на великах заехали за угол и закурили. Я захватил пару сигарет L&M. Дэн, затягиваясь, произнёс:
– А вот теперь пиздец!
Встало всё депо. Очередь из трамваев растянулась на много остановок нашего района и за его пределы. Буксовало всё и вся. Кто-то из машинистов выбегал, бросал под колёса песок и землю, стоял такой масштабный мат-перемат! Матерились и пассажиры, и водители. Видя весь этот хаос, соседняя бабка-выпивоха, дай ей Бог здоровьица, выскочив, побежала, активно жестикулируя, по ближайшим домам. Мы с Дэном просекли, что дело касается нас.
Несмотря на хмель, пьянчужка оказалась прозорливая.
Дэн произнёс:
– Поехали, Дэн. Поехали как можно дальше отсюда.
Из калитки уже выбежали моя бабушка и бабушка Дэна. И мой дед.
– Поехали огородами, – сказал я Дэну.
Мы схватили велики за задницу и через мгновение, нажимая на педали, уже летели по крутому логу: мимо цветущих одуванчиков, мимо запаха яблонь и нашего детства.
Удирать от меча карающего предстояло долго, на другой конец города, к моей второй бабушке. По пути мы заскочили в продуктовый, взяли разводного «Юпи» – это такой порошковый сок в пакетиках.
Дэн заворчал:
– На хуй ты арбузный взял, Дэн? Как моча собачья!
Я не согласился.
Через час, преодолевая склоны и проскакивая перекрёстки, мы добрались до другого района. Пока ехали, нас зачем-то остановил местный гопник.
Схватившись за руль Дэнова велика, он спросил:
– Ты Сапоха (Сапога) знаешь?
Дэну было не до него, поэтому ответ не отличался вежливостью:
– Чё те надо? Чё хотел?
Кажется, Дэн собирался слезать с сидушки. Я нажал на педаль тормоза, осознав, что пахнет дракой.
Гопник был одет в спортивные штаны, натянутые до подбородка, на ногах у него красовались чёрные остроносые лакированные туфли, ансамбль дополняли белые носки.
– Ну, Сапоха? – зачем-то переспросил он, продолжая держаться за руль велика.
– Нет, не знаю, – сухо ответил Дэн. – Пшёл на хуй.
– Ладно, – гопник отпустил руль и отошёл.
Мы поехали дальше. Дэн сказал:
– Прикинь, даже не подрался.
Припарковав велики, а точнее, бросив их у подъезда, уставшие и голодные, мы поднялись на второй этаж. Я нажал кнопку звонка, буквально спустя пару секунд дверь открылась.
На пороге стояла моя бабушка, она была небольшого роста, в её глазах полыхало удивление.
– Приве-е-ет, ребята, вы откуда?
– Ба, да мы катаемся, – сказал я, пряча солидольные руки в карманы.
– Нина Михайловна, – тихо произнёс Дэн, – мы просто в гости, а руки можно сразу помыть?
– Да, конечно, Дэны, проходите. Я сейчас поесть сделаю. Первое, второе, третье.
– Сейчас начнётся кормёжка, – предупредил я Дэна.
– Ну, как у вас дела? Как каникулы? – спросила бабушка, радостно суетясь и уже разогревая борщ, одновременно жаря отбивные и взбивая крем для пирога.
– Да хорошо, Нина Михайловна, отдыхаем.
Дэн включил интеллигента, как бы забыв о том, что было буквально пару часов назад.
Мы вошли в зал. На пианино стоял портрет моего отца с чёрной лентой, под ним небрежной кучкой были раскиданы конфеты, в стаканах скорбно склонились две церковные свечки.
– Это отец? – спросил Ден.
– Да.
– Ребята-а-а, кушать готово! – услышали мы звонкий голос.
Моя бабушка уже наливала нам в глубокие тарелки борщ, не забыв поставить на стол сковородку с сочными отбивными и картошкой, налить чай и нарезать пирог, пропитанный малиновым вареньем и щедро приправленный кремом с безе.
Через пару часов мы, еле передвигаясь, с полными животами, спускались по лестнице на выход.
– Дэн, нам ещё час ехать, – сказал мне друг, еле двигаясь.
– Я в курсе.
Мы посмотрели на лес, который виднелся за крышами пятиэтажек. В ветках сосен уже запутался большой малиновый шар, а на небе потихоньку выступали крупные звёзды.
– Поехали, – сказал я.
И мы, набирая скорость, выбивая пыль из-под колёс, покатили по нагретому тротуару на своих хорошо смазанных солидолом велосипедах.
Глава 7. Отцы
Они всегда хотели одного – быть для нас своими. Они не работали над ошибками, придерживаясь «старой школы», пороли нас ремнём за хулиганство. А мы с Дэном?.. Мы ломали иглы на проигрывателе, прогуливали школу, мы не оглядывались назад, мы знали, что они рядом. Мы хотели советов, какой-то поддержки. Мы их боялись, но всё равно поступали по-своему. Они не спеша уходили, вальяжно шаркая по тротуару и крепко зажав в зубах сигареты марки «Прима», морщась от горького дыма и о чём-то смеясь. Мы с Дэном кричали им, но они нас не слышали. Наш крик, словно слабое эхо, летел, ударяясь о чёрные, как ночь, большие гранитные скалы. Он растворялся в вечности, становясь всё слабее. Мы бежали за ними, по-детски спотыкаясь и ёжась от холода.
Наш с Дэном бег был долог. Наконец-то мы поняли, что их уже не догнать.
Саша
Дэн был уже на летних каникулах. Он, разогретый как следует, до отъезда к бабушке гонял мяч с соседскими пацанами и постоянно с ними ругался, если проигрывал. Дэн не любил проигрывать, поэтому дело могло доходить и до драки.
Оставалась пара дней – и свобода. Прощай, душная Москва, забитое по горло метро. Здравствуйте, бесплатные ворованные сигареты, яблоки с чужих огородов, хотя своих полный сад, купание в речке, катание на лодках, игра в карты, щёлканье семечек, пиво.
Он возвращался с игры, вспотевший и недовольный проигрышем, на скулах ещё не посветлели синяки с прошлой драки. Открыв дверь в подъезд, Дэн услышал за спиной родной голос. Это была тётя Алла, Дэнова мама. Я хорошо её помню, они были очень похожи. Она подозвала его. Дэн нехотя подошёл к ней. Мама некоторое время молча смотрела на сына, потом еле слышно произнесла:
– Твоего папы больше нет.
Он посмотрел ей в глаза. Посмотрел так, как будто она решила его обмануть.
– Как?
Они поднялись на свой этаж.
Тётя Алла молчала, отвернувшись к окну, её плечи дрожали, в пустых комнатах стало на миг холодно, хотя за окном было очень жарко.
Дэн подошёл к ней, обнял её. И заплакал.
Он плакал не останавливаясь, поглощая всю бесконечность той боли, которую только мог испытывать подросток… Там было всё: недосказанные слова, связанные бинтом холодные руки, чёрная лента, которую мягко трепал ветер, как бы неосознанно закрывая лицо отца на портрете, поминки, чёрный платок мамы. Московская твёрдая глина, запах ели.
Всё рушилось, как карточный дом.
Дэну казалось, что это страшный сон, но он не просыпался.
Дядя Саша, его отец, часто приезжал за Дэном, когда заканчивались летние каникулы. Дэн гордился отцом. Его отец работал машинистом, водил пассажирские поезда в дальние рейсы, он смотрел на пролетавшие мимо моргающие семафоры и улыбался, «втопив» до предела ручку тяги на электровозе.
Каждое лето он забирался на крышу частного дома, где жила его тёща, по совместительству Дэнова бабушка, и начинал эту крышу красить. Он вначале долго скоблил её металлической щёткой на тридцатиградусной жаре, потом весь день возил по ней огромной кистью, и крыша становилась ярко-красной. За год она снова ржавела, краска почему-то вся слазила.
– Ну ёпт! – произносил Дэнов отец и ставил лестницу, которая уходила в небо.
Закончив, он долго сидел на крыше с кривой антенной, закуривал и молча смотрел, как плавится закат и проезжающие мимо трамваи включают яркий свет в своих салонах.
Дэн постоянно воровал у него сигареты.
– Я тебе все уши оборву, – говорил дядя Саша, глядя на него строго.
Когда мы закуривали в самодельном шалаше, Дэн, жадно затягиваясь, отвечал мне:
– Не оборвёт! Это он прикалывается.
Однажды его отец взял нас на озеро, на рыбалку. Мы, закинув удочки, долго молчали, глядя на мёртвые поплавки, не клевало ни хера. Каждый думал о своём: мы – о его папиросах, которые он аккуратно положил около себя (Дэн осторожно одной рукой уже открывал его пачку «Явы»), он – о том, что «на кой хрен я пошёл на эту рыбалку».
Однажды дядя Саша очень спешил куда-то на машине. Разогнавшись быстрее ветра, как на своём электровозе, он, улыбаясь, летел по скоростной трассе. Его новенькую «Ладу» вынесло на встречную полосу…
Дэн плакал.
На кухонный стол начали потихоньку, а потом с усиленной частотой падать тяжёлые бусины слёз.
Смерть отца очень сильно повлияла на его будущую жизнь и на его характер. Дэна освободили от экзаменов и отправили учиться в школу-интернат.
Юра
Я хорошо помню своего отца. Он работал в той же строительной компании, что и моя мама. Зайдя в цех и надев респиратор, чтобы не задохнуться от пыли, он отливал бетонные плиты. Отец был строгий. В молодости он имел разряд по штанге, тусил с сомнительными компаниями, но был всегда весёлым парнем.
Однажды, почувствовав от меня запах сигарет, он отвесил мне добротного леща и произнёс:
– Ещё раз… Ну, ты меня понял.
С ним было трудно не согласиться.
В очередной раз, когда возвращался домой, я зажёвывал чем только мог, растерев при этом руки пахучей полынью.
Отца было сложно обмануть, он был против курения, хотя сам, естественно, курил.
Когда моя мама сдавала на права, батя, почувствовав себя гонщиком, разбил её новенький учебный «Иж-Комби», врезавшись в берёзу и своротив машине полморды. Прав у него, конечно, не было, так же как страха и чувства габаритов. Просто решил прокатить жену. Ну и прокатил. Потом отдавал за разбитую машину ползарплаты. Они с мамой ещё долго ругались.
Отец любил тяжёлую музыку. Однажды он был на концерте группы Metallica в Тушино. Он рассказывал, что ему чуть не проломили голову в массовой драке, летали бутылки, дубинки и омоновцы.
Он на кулаках отжимался от пола, не любил водку, но по праздникам мог себе позволить. К нему иногда приходил его друг дядя Женя, страстный ценитель водки и меломан. Он считал себя рокером, они с отцом слушали пластинки. Дядя Женя любил группу Deep Purple.
– Смок он зе во-отер, энд фая ин зе ска-ай!!! – завывал Женя, отбивая пьяную рок-чечётку.
Когда он однажды напился вдрызг, отец отнёс его на мою новую кровать.
– Ты сегодня на кресле! – сказал мне он.
Забыв, где находится туалет, Женя, естественно, мою кровать обоссал. Притом он это сделал с такой охотой, что сам чуть не уплыл.
– Юр, ну ей-богу, приснилось, как будто в море по пояс зашёл, а вот выйти не смог, – оправдывался он утром перед отцом.
– Я тебе, блять, дам море! – Отец смотрел на него суровым взглядом, выкидывая на балкон проссанный матрас, который потом так и не высох и его пришлось выкинуть.
И даже когда я не знал математики, сидя за новеньким письменным столом в нашей общаге и получая от отца подзатыльники за нерешённые примеры и двойки, я его очень любил.
Летело время, я рос. Уже будучи подростком, я решил с другом прокатиться в деревню. Это был конец августа. Мы жили у его бабушки, пили деревенский самогон, катались на лошадях и дрались с местными татарами из соседней деревни. Чтобы не мешать окружающим, мы разбили большую палатку и привели туда Нелю и Наташу.
Девушки были с опытом и старше нас на пару лет. Поэтому Наташа, недолго думая, уложила меня на лопатки и стала решительно стягивать штаны. Я, сопротивляясь, надевал штаны обратно.
– Ты чё делаешь? – спросил я у неё.
– Ну, сейчас ты запомнишь тамбовских баб, – сказала она, задрав длинную юбку. Я увидел загорелые красивые ноги.
У друга было всё иначе…
– Нель, у меня не стоит! Ну видишь, ну не стоит же, – сказал он раздосадованно и вышел из палатки, надевая шорты.
Неля была голой и мрачной.
Когда мои бурные каникулы с распитием напитков и лишением девственности закончились, я чёрный, как смола, летел в поезде, трясясь от нетерпения поделиться новостями, накормить друзей байками и попить с ними пива.
На пороге меня встретила мама. Я с сумками залетел в дом и увидел на столе портрет отца с лентой и его документы.
– Сын, нашего папы больше нет, – сказала мама, посмотрела на меня и заплакала.
Я вошёл в другую комнату. На больших полках лежали его пластинки. Старый проигрыватель был с отпечатками его пальцев, как будто он только что прикасался к нему.
Это лето выдалось сложным для отца, я не понимал тогда почему. Он поехал в отпуск к моей бабушке, к своей маме.
Однажды, перемахнув через балкон (батя был крепкий, а бабушка жила на втором этаже), он пошёл в яблоневый сад, который находился недалеко от нашего дома. Было начало августа… Стянув с брюк свой ремень, он взобрался на одну из яблонь. Завязав плотный, хороший узел на другой стороне ремня и обмотав им свою шею, он присел.
Через час проходящий мимо сторож крикнул:
– Эй, мужик, ты чего там уселся? Слазь давай.
Отец не ответил… На земле валялась недокуренная «Прима».
Я вышел на балкон его пустой комнаты. С зеркал ещё не успели снять простыню, поэтому мне показалось, что очень темно, а я хотел света. Я закурил, руки дрожали, я плакал.
Глава 8. Машино лето
Всё бывает иногда непросто, тяжелее, чем мы думаем. Шум ветра в ушах на высокой скорости, любимый летний закат или пьяная песня в баре неспособны отговорить нас притворяться.
Мы любим надевать маски, чувствуя, как ледяной металл, касаясь лица, создаёт нам ощущение комфорта. Мы смотрим сквозь прорези на остальных. И, гримасничая, мы играем. Предаём близких людей, шепча на ушко, боясь, что кто-то ещё услышит.
Грубим официантам, оставляя плохое настроение у человека, с которым разминёмся навсегда. Снимаем шлюху и, трахая её на пустом берегу холодного озера пару минут, представляем, что она та самая… а потом, осознав, что это не так, холодно бросаем её заработок на песке. Мы притворяемся. И, когда мы остаёмся в пустой комнате наедине с собой, наша реальность снимает чёрное, как ночь, платье, обнажив красивые ноги в чулках. Разрушая наши построенные на лжи хрустальные замки, она смотрит прямо в глаза, испытывая нашу верность и злость. И есть маленькая возможность остаться собой. Тот самый канат, по которому, сбросив маски, мы идём на свет. Любовь.
Да, та самая, которую я встретил, когда учился ещё в школе. Я проходил мимо её дома. Она вышла мне навстречу. Её глаза смотрели на меня радостно и с интересом. Возле уголка её губ была небольшая, аккуратная родинка. Её кожа была смуглой, словно она приехала с юга. Не знаю, какая сила двигала мной, но я подошёл к ней. Она мне улыбнулась.
– Тебя как зовут? – спросил я, не узнавая своего голоса. Такое ощущение, что я охрип за пару секунд.
– Маша, – ответила она, смотря мне прямо в глаза.
Я почувствовал то, чего никогда не ощущал. Это было необъяснимое: дрожь, озноб, сердце долбило, как молот по наковальне, отдавая в виски.
– А ты где живёшь? – спросила она.
– Я живу в другом районе, приезжаю по выходным сюда, к бабушке. Кстати, я знаю твою сестру Алинку. Мы часто бывали у вас в гостях, во дворе и в саду.
Естественно, о безобразиях, что мы там творили, когда были помельче, я умолчал.
– А я из Магадана приехала.
Чувствовался северный акцент, и вместо «Магадана» мне послышалось «Мэгэдэна». Я не стал переспрашивать.
– Буду здесь доучиваться до лета, потом каникулы тут, а осенью домой. Может, пойдём сыграем в бадминтон? – предложила она.
Я согласился, и мы прошмыгнули в нашу любимую с Дэном калитку.
Земля уходила из-под ног, когда каждую пятницу я нёсся радостно из школы, садился в трамвай, летел в частный район, чтобы вновь её увидеть. Мы играли в карты, слушали «евротехно» на её маленьком красном магнитофончике, играли в настольный теннис. Мне, честно, было плевать на эти игры. Я понял, что влюбился так сильно, что крышу сносило на пять километров вперёд, а я бежал за ней, догоняя. Мне нравилось в Маше всё: её говор, её взгляд, фигура, смуглый тон кожи, то, как она смеётся. Фантазии моей не было границ, я представлял, как мы целуемся, как я её обнимаю. Но это были только фантазии. На деле же я играл роль друга-дурачка, которому палец покажи, он и засмеётся, или знакомого мальчишки с соседнего двора.
Однажды как бы невзначай, по-дружески я взял её руку. Маша не оттолкнула, а просто приподняла брови и удивлённо посмотрела на меня. Я сразу её отпустил и перевёл разговор на бестолковые темы. Я и понятия не имел, как себя вести, – ведь это случилось со мной впервые.
Очень быстро пролетел май. Настали, как всегда, летние каникулы, приехал Дэн.
Мы с ним обнялись, так как очень соскучились друг по другу. Он привёз мне подарок – бандану Metallica.
Я стащил пару сигарет L&M Light у своего дядьки, который приезжал к бабушке. Тот меня засёк и погнался за мной, но я успел удрать.
– Я тебе, блять, блок куплю! – орал дядька мне вслед. – Ты заебал уже, понимаешь?! Как лето, так я без сигарет. Одно и то же, ёп твою медь!
Мы сели на соседский порожек и закурили. Дэн поделился со мной тем, как зимой в Москве их водили на экскурсию в «Союзмультфильм» и он там разбил витрину, где стояли какие-то фигурки мультяшных героев. Затем, чтобы его не поймали, он пробежал этажом ниже, вставил в двери лифта шариковую ручку, те, естественно, заклинило. И весь его класс, включая училку, проторчал в лифте пару часов, а он добрался на метро до дома. Дэн рассказывал это с таким наслаждением и гордостью, как если бы он, сидя в троянском коне, ворвался в стан врага.
– И представляешь, ещё эта сука вызвала моих родителей в школу, – докуривая, закончил он. Потом порылся в карманах, достал фигурку волка с папиросой из «Ну погоди!» и протянул мне.
– На, Дэн! Дарю!
– Из «Союзмультфильма» прям?
– Ага, – улыбнулся Дэн.
Мы увидели издалека Машу. Она медленно, красивой походкой приближалась к нам. Я почувствовал, как сердце опять начинает бешено долбить.
– Это чё за тёлка? – спросил Дэн.
– Какая тёлка, Дэн? – рассердился я. – Это Маша!
– Какая Маша, когда тёлка, – ответил Дэн.
– Да какая тёлка, если Маша! – крикнул я на Дэна.
Он засмеялся.
– Э-э-э, тише, что с тобой? Ты чё взвился-то?
Маша подошла. Дэн привстал с порожка:
– Привет, тёл… э-э, Маша! Я тоже Дэн.
Маша улыбнулась и взглянула на Дэна.
– Я знаю, – ответила она.