Читать онлайн Оловянное царство бесплатно

Развалины мира

На этой промозглой земле всему однажды приходит закономерный и бесславный конец – Амброзий уже с этим свыкся. Волей ли здешних косматых друидов или забытых римских божеств, но наконец закончилась даже их паршивая служба на западном побережье Регеда. Неделю назад их призвал к себе Флавий Клавдий, выдал грамоты, отпускавшие их с братом домой, а еще через пару дней люди самопровозглашенного командира отправились в Галлию, Иберию, на восток – кто куда, владычество римлян на бриттских землях закончилось. Без громких поражений и плача, протяжных песен и напыщенной скорби – они просто ушли. Флавий Клавдий не был ни императором, ни военачальником, ни префектом этой захудалой провинции – он был одним многих, разбросанных по побережью, кто однажды утром встал и объявил себя императором, когда надоело ждать денег из Рима, а олово даром посылать в никуда. Он был одним из многих – но ему повезло и его не убили. На двенадцатый год службы Амброзия с братом это устраивало. Был кров, товарищи и еда. Простые приказы по отражению враждебных набегов – они всегда знали, откуда их следует ждать. И оба никогда не бывали в Риме. А потом Флавий Клавдий ушел, весь его легион переправился через пролив, а Амброзий сказал Утеру1, что пока с него хватит войны.

Прошло ещё четыре дня, но они с Утером не двинулись с места. Брат предложил подкинуть монету – после окончания службы денег неожиданно оказалось в избытке. Ляжет одной стороной – они пойдут на север, к стене. Где-то там лежала земля, родом из которой была их давно позабытая мать. Ляжет другой – они покинут этот остров вслед за Флавием Клавдием, отправятся в Галлию и будут искать себе новый дом. Но Амброзий не хотел определять свою жизнь нелепой случайностью. Даром что он впервые получил шанс ею распоряжаться.

– Мы можем уехать в Повис, – предлагал он осторожно и будто бы невзначай. – Не к стене, не через пролив. Повис южнее, зимы там мягче, да и поля дают вдоволь пшеницы. В лесах полно дичи. Мы бы с легкостью раздобыли там и землю, и новых друзей. Жену тебе, жену мне.

– Бабские россказни, братец, – Утер оттирал песком застаревшую кровь на рукояти меча. Брат был ужасным солдатом. Если бы не Амброзий, его бы секли в два раза чаще обычного. – Россказни. «Жену тебе, жену мне». Пшеница, – он сплюнул. – А что потом, Амброзий? Загнуться от голода первой же холодной весной? Среди тупых землепашцев? Грызть кору и в ножки кланяться вонючим друидам в оплату за дождь? Не уходи, постой. Я ведь шучу, – Утер схватил брата за руку, когда тот встал с места. – Я не хочу с тобой ссориться.

На деле Амброзий хотел вернуться к тем немногим, оставшимся в лагере, и снова поторговаться с ними. Оружие и провизия будут кстати, когда они выйдут в Повис. Бывший центурион был уверен, что через пару дней Утер сдастся. Из них двоих Утер – сила, он – разум. Брату привычней повиноваться.

Амброзий снова сел рядом с ним.

– Я ведь знаю, почему ты надумал ехать в Повис, – лицо Утера помрачнело, но он продолжал делать вид, будто его ничто не заботит. Он криво улыбнулся своему отражению в начищенном лезвии – получилось весьма кровожадно, полезное качество для воина приграничья. – Хочешь отправиться с этим отребьем. С его отрядом.

Амброзий не стал отрицать.

– Он такое же отребье, как и Флавий Клавдий, ты будешь спорить?

Утер с видимым раздражением вложил в ножны отполированный меч. Этот спор начинался не в первый раз, а в четвертый. К пятому, думал Амброзий, его брат сломается и смирится. Вода точит камень.

– Флавий Клавдий, – жестко ответил Утер, – был римлянином до мозга костей и по крови в придачу. Так что да, Амброзий, я буду спорить.

– Он был таким же простым солдатом, как Вортигерн. Но два с лишним года исполнять приказы Флавия Клавдия тебе было не стыдно.

Лицо брата начало багроветь. Этим, обычно, все и заканчивалось – красным лицом и бесплодными криками, ничего другого Утер не предпринимал, а к вечеру ходил, как ни в чем не бывало.

– Он был римлянином, – повторил Утер, припечатывая каждое слово. – А если волей богов или благодаря собственной хитрости он взлетел так быстро и высоко… Такому не зазорно служить, он был моим командиром. А Вортигерн… Бриттская собака, я даже не уверен, что он из них. Может, им разродился кто и похуже. Он сам не знает, с каких он земель. Раб и сын рабов, помнит, что его трижды перекупали до того, как он попал в легион. Я не пойду за таким. И ты не пойдешь тоже, если мой брат.

– За Флавием Клавдием, помнится, ты тоже не рвался.

Вот и все. Раньше спор на этом заканчивался, это была та последняя черта оскорблений, за которую Амброзий не перешагивал, помня о братских узах и братской любви. Утер наградил его злым взглядом и не ответил.

– Насколько оба мы далеки от твоей бриттской собаки, – рассмеялся центурион. – если мать наша была из бриттов? Или крови отца в нас оказалось в два раза больше, коль скоро мы оба мужчины?

– Не вовремя ты это вспомнил.

Но Амброзию нравилось его жалить, дразнить, тормошить, словно в детстве – вроде бы в шутку, но с такой скрытой злостью, что он даже себе не признается. За все сразу. За то, что тот сильнее его. За то, что ниже званием и за двадцать лет приобрел себе прорву друзей. За то, что глуп и упрям, настолько глуп, что готов кичиться родом отца и умалчивать про бриттскую пленницу-мать. Среди обычных солдат. Да там каждый третий такой, же как он и Амброзий. Тот Рим, что засел в его голове – не золото, не позолота, а сплошная обманка-медь и похвальба. Потому-то он и не пошел за Флавием Клавдием захватывать Рим настоящий. В настоящем Риме ему объяснят очень быстро, что он оборванец из приграничья, а не бесценный воин империи. Утер – плохой солдат. А тот десяток, что был у него под началом, больше походит на шайку разбойников. И он вместе с ними. А ему, Амброзию, слишком надоело прикрывать непутевого брата.

– Нет ни малейшей разницы между Вортигерном и Флавием Клавдием, – повторил он бесстрастно и непреклонно. – Но один ушел в Рим на верную смерть, а второй остался здесь и не прочь нас принять. Подумай еще раз, Утер. Напиваться каждую ночь до бесчувствия ты сможешь и по дороге в Повис.

Когда его, Амброзия, таланты заметили и молодого воина начали продвигать, он умолял, чтобы Утера не оставляли под его началом, пока того стегали плетью за пьянство и драки. Если во время следующего дебоша разбираться придется ему, то он не посмотрит на то, что Утер – его кровный брат. И тогда цепь их семейных уз распадется на отдельные звенья. Обида и зависть забылись в сердце через пару недель, а отданный братом приказ о порке не забылся бы и через несколько лет.

– Ты можешь идти, куда хочешь, – сегодня Утер не собирался сдаваться так скоро. Последнее слово должно было остаться за ним. – А я тут подумываю уйти на север, к Адриановой стене2. Там ещё остался кто-то из наших, им помощь будет не лишней. Я, Амброзий, буду бить пиктов, а ты можешь катиться подальше. Доверяй Вортигерну, сколько придется. Ищи свои мягкие зимы, братайся с обовшивевшими бриттами. У тебя, брат, – он зло усмехнулся. – вообще какая-то нездоровая любовь к местным оборвышам. Вспомни хоть ту свою…

«Ту свою» Амброзий помнил отлично. Та своя осталась жить в Каэр-Венте и за утекшие десять лет могла как умереть, так и найти себе мужа. Но тогда Амброзий не мог ни жениться на ней, ни остаться на пару лет в той земле, ни даже сказать, что она ему дорога. Было знойное лето до первой жатвы, до их Лугнасада, а потом его и Утера отправили с остальными солдатами в Регед. До нищих бритток редко доходят весточки из римского легиона, даже до самых красивых. С левкоем и диким шалфеем в густых волосах.

Полузаброшенный лагерь стоял там же, где и всегда. Его ещё не свернули, солдаты бесцельно слонялись между палатками.  Вортигерн говорил, что они тянут, ждут его с братом, но с началом промозглой осени выдвинутся в Повис, когда здесь затянут дожди и в Регеде станет уж слишком паршиво.

Ещё пара недель споров – и ему с Утером придется решать. Но лучше он сразу сдохнет в этой осенней грязи, чем отправится на север к стене.

– Где ваш командир? – спросил он солдат у груженной повозки.

Один из них повертел головой, неодобрительно посмотрел на чистые сапоги и доспехи Амброзия, потом куда-то кивнул. Император-солдат, талантливый узурпатор – Амброзий считал, что он прав – Вортигерн ничем не отличался от Флавия Клавдия. У того лишь люди опрятнее. Здесь на острове осталось сплошное отребье – ну, и он с Утером – воистину человек, сплотивший этот змеиный клубок в подобие послушного стада, заслуживает уважения. Лучше идти за умным и нищим, чем за знатным и безнадёжно тупым.

– Вортигерн?

Он негромко позвал, и сутулый человек с простоватым лицом обернулся. Природа сделала этому хитрецу прекрасный подарок – лицо открытое и радушное, как у ребенка. От такого не ждешь ни предательства, ни ума, ни смекалки. Амброзий ценил дружбу с этим выскочкой из низов. Поступок сомнительный даже для полу-бритта.

– А, мой друг! – Вортигерн одарил его широкой улыбкой. Так он и делал – бросался словами «брат», «друг», «великое будущее», «отвага», излучал такое радушие, словно собеседник был его побратимом. Эта превосходная тактика отлично действовала на других – солдаты в его отряде умом не блистали. – Как твой брат, как наш упрямец? Я дам вам чудесных коней – такие звери! – вчера прибились на пустошах, паслись там без седоков. Пойдем, покажу – эй там, приведите коня!

– Вортигерн, я…

– После, мой друг, после, – Вортигерн отмахнулся. В другое бы время за слово «друг» к таким, как Амброзий, ему бы прописали двадцать плетей. – Сначала конь. Прекрасное животное, и ума у него поболее будет, чем у твоего упрямого брата…

Амброзий возблагодарил Небеса, что Утера не было рядом. Иначе бы этот день закончился десятком смертей, и его, Амброзия, может быть тоже. Вортигерн это знал превосходно и широко улыбался. Из него не будет настоящего императора-узурпатора, как многие годы назад, но уже вышел талантливый вождь – опасный, умный и хитрый. Императоры в благовониях имеют вес в Риме, но точно не здесь.

К Вортигерну под уздцы подвели коня. Тот хлопнул его по широкому боку.

– Гляди! Зверь. Этот получше, отдам его тебе, если решишь ехать с нами. Твоему брату достанется пегая кобылка. Слегка походит на корову, признаюсь, но скорости ей не занимать, пускай не думает, что я его обижаю. Но этот – тебе.

Амброзий гладил пойманного коня по бархатистой и мягкой морде, а в голове его вертелось три мысли. Что конь воистину очень красив. Что его, Амброзия, явно хотят купить и этого ничуть не скрывают. И что очередная нить между ним и его братом порвется, если он примет себе этот дар, а брату достанется толстенькая кобылица.

– Зачем тебе отдавать мне белого?

– А что из того? – Вортигерн достал из вычесанной конской гривы пару пожухлых листьев. – В здешнем болоте он не долго будет таким.

Пока Вортигерн уважает его или хотя бы делает вид, а бывший центурион Амброзий ни разу не выказал неприязни, можно надеяться, что новый командир говорит ему правду.

– Белого коня обычно берет себе предводитель. Я на это место не претендую.

Солдат-узурпатор хмыкнул и поджал губы.

– Предводитель берет себе лучшего коня, друг Амброзий. Ему не обязательно быть самым ухоженным и красивым. Хоть сам вымажись белой краской – меня это не волнует. Ну так что, возьмешь себе этого?

Это было очередным отголоском того нового мира, к которому Амброзий еще не привык, а Вортигерн, так яро набивающийся ему в товарищи, был первый глашатай. Мир без правил, но с умением первым забирать, отбирать и доказывать свое превосходство на руинах, пустошах, пепелищах. В этом новом мире он и Вортигерн были равны.

Солдату было совершенно не нужно, чтобы люди видели в нем древнее, языческое божество. Ему было нужно, чтобы в нем видели силу.

Все это время, что они знали друг друга, Вортигерн вел себя на равных с Амброзием. С ним уже очень давно никто так не разговаривал, не смотрел спокойно и прямо в глаза, потому-то он и не гнал от себя этого выскочку, солдата-императора из странного нового мира. Этот хитрый и улыбчивый человек с мертвой хваткой, как у матёрого волка, был первый и единственный за все это время, кто дал забытому центуриону шанс оказаться кем-то ещё. Шанс оказаться не безымянным воином Рима, а просто Амброзием, равным. У ушедших штурмовать врата Рима вместе с Флавием Клавдием этой возможности не было.

– Я беру его, – Амброзий похлопал коня по сильной и теплой шее. Это хороший дар и красивое животное. Было бы глупо отказываться.

– Второго предложи брату сам. Если я прилюдно попрошу его принять в дар хоть флягу дрянного вина… – губы Вортигерна скривились. – Выйдет пренеприятная ссора. А я не хочу, чтобы смерть твоего брата омрачила дружбу между мной и тобой. Знаешь, я не желаю Утеру смерти, что бы он ни выдумывал. Мы с ним для этого слишком похожи. Мне куда выгодней и приятней видеть его в друзьях, чем во врагах. Тем скорее я рад, что ты по доброй воле мне друг.

– Я передам ему, – ответил Амброзий.

– Значит ли это, что ты отправишься со мною в Повис?

В Повисе мягкая теплая осень и одуряюще пахнет ковром из подгнивших яблок после дождя. Так было пять лет назад, легион пробыл там десять месяцев. Да, ему бы хотелось вернуться.

– Я поеду, – сказал он, сам не веря, что произнес это вслух.

Вортигерн широко усмехнулся. Вышло слегка кровожадно, но по виду тот правда был рад.

– А как же Утер? – спросил он.

– Утеру придется смириться. Это будет долгий разговор, но он мне по силам.

– Твоя уверенность обнадёживает.

Новый император похлопал его по плечу. Амброзий дернулся. «Я больше не центурион римского легиона», – повторил он несколько раз. – «Я не центурион, а он не отщепенец, а мой новый товарищ и командир». Повторяемое столько раз слово «друг» он не произнёс даже в мыслях.

От глаз Вортигерна это не ускользнуло, но тот промолчал:

– Я не хочу становиться между двух братьев, – просто сказал он, будто его это взаправду заботило. – Распри плохо сказываются на отряде. Постарайся, чтобы твой разговор прошел хорошо. А пока…

Он крикнул и махнул рукой кому-то в толпе. Ему подвели другого коня, крепкого и свирепого с виду. Вортигерн сам себя не обидит, с этим Амброзий теперь согласился. Такой конь мог и вынести из битвы, и убить одним ударом копыта.

– Нам надо проехаться, – сказал ему Вортигерн. – Ты объездишь коня, я расскажу тебе о новых товарищах. Нас пока немного, как видишь… Но со временем и моя крохотная империя станет великим царством.

– У тебя быстрое восхождение. Есть чему позавидовать.

Глаза узурпатора хитро сверкнули.

– Время удачное. И я не стесняюсь брать то, что само плывет в руки.

Подарок нового узурпатора оказался поистине царским: прекрасным, не очень практичным и несущим много сомнений и смутных забот. Вортигерн сделал широкий жест, возвысил его перед остальными солдатами, но вместе с тем снова отделил его от прочих незримой чертой. «Ты ещё чужак, – будто говорил ему Вортигерн. – Белая ворона, ни рыба ни мясо. Ты не принадлежишь уже старому миру, но и в новом для такого, как ты, ещё не готово местечко. Походи пока в белых перьях. Покажи мне, что ты такое, бывший центурион, кто ты без этого звания.»

Беда была в том, что ответа Амброзий не знал.

Они отъехали уже далеко от лагеря, когда он спросил:

– Сколько ты дашь мне человек под начало?

Вортигерн поравнялся с ним.

– Дать тебе моих людей? Ты ведь только примкнул ко мне?

– Ты же не думал, что такой человек, как я, будет служить тебе наравне с остальными лишь за уверения в вечной дружбе и дорогие подарки?

В ответ он услышал смех и понял, что все сказал верно.  Внутри Вортигерн ещё оставался солдатом и не требовал церемоний.

– Я бы дал тебе десять, но ты талантливей Утера, и я не хочу тебя обижать недоверием. Я бы дал тебе сотню, но мои люди вряд ли захотят снова чувствовать тяжёлую поступь человека из Рима.

– Я никогда не был в Риме, – ответил Амброзий. – Мой отец тридцать лет прожил в Галлии, а мать была пленницей-бритткой.

– Это неважно.

Еще полсотни шагов они ехали молча.

– Ты все равно для них осколок старой империи, Амброзий, и ты это знаешь. Куда больше ты, чем твой брат. Центурион, сын влиятельного отца… Кому какое дело до матери. Мои люди не верят тебе и разорвут тебя при первой возможности, как волчата. Ты должен заслужить их доверие. Мое у тебя уже есть. Я помогу тебе.

Амброзий вспомнил, как одиннадцать лет назад, когда их с Утером только перевели в Регед из Каэр-Вента, он впервые увидел того, кто теперь зовет себя Вортигерн. Удачливого солдата, нахального воина легиона, он вел себя, как свободный наемник, а не как тот, кто трижды был в рабстве. В тот день его чествовали товарищи, заплетающимися языками уверяли, что пойдут ради него на верную смерть. Он восседал среди них и смотрелся вождем, царем варваров, а не обычным воином Рима. Тогда он встретился с Амброзием взглядом. Центурион до сих пор помнил тот взгляд – ни почтения, ни страха, ни злобы. Теперь этот человек предлагал ему помощь.

– Надо, чтобы солдаты тебе доверяли, – продолжал говорить ему Вортигерн. – Знаешь, как они тебя называют? Если отбросить прорву нелестных, то просто центурион и «Полу-бритт» – но никаких римских центурионов в моем новом царстве не будет. Будешь Амброзием Полу-бриттом. Солдатам не придется привыкать к новому прозвищу, а ты спустишься со своего разрушенного недосягаемого пьедестала сплошь из поваленных статуй и орлиного помета. Я тоже буду звать тебя так, Полу-бритт. Через пару недель ты и сам не заметишь, как станешь для них человеком. Они неплохие ребята. И у них есть свои причины ненавидеть твой Рим.

Причины были у каждого третьего, это не новость и не обида. Амброзий пожал плечами.

– Как скажешь. Можешь звать меня так.

– Вот и условились. Полу-бритт. Ты бывал прежде в Повисе?

– Давно и недолго. Мало что помню.

– Неизвестность лучше, чем волочиться к Стене вслед за братом?

Амброзий вновь вспомнил резкий запах опавших перебродивших яблок Повиса. Потом представил себе промерзшую землю рядом с Адриановым валом, жалкие остатки гарнизона в дырявых сапогах и с ни на что негодным оружием. Командира, который не ушел вслед за Флавием Клавдием лишь потому, что не обчистил все закоулки. Липкой паутиной на его мысли опустилось уныние, нищета и грязная, никому не нужная смерть.

– Да что угодно лучше, чем это, – ответил Амброзий.

Вортигерн рассмеялся.

– Я так и думал. Скажи, какая тебе корысть от Повиса? Пойми меня правильно. Да, я тебя убеждаю и обхаживаю так, как год назад не убеждал Утера в том, что у меня в кости не вплавлен свинец.

– Так ты шулер?

– Конечно, я шулер, Полу-бритт. Я солдат и за мной осталось пол легиона, сам-то как думаешь? Но вопрос был не про меня. Что ты ищешь в Повисе?

Амброзий задумался. Картина перед его мысленным взором стояла спокойная и самая заурядная. Новая и совсем для него незнакомая.

– Я хочу найти себе дело. На жалованье отстроить хозяйство и вызвать слуг из галльского дома отца. Взять себе молодую жену.

Вортигерн поджал губы, и они скривились на его лице тонкой змейкой.

– Надо же, – ответил он. – Надо же. Вроде это я три раза был в рабстве, но мыслит, как раб, здесь только Амброзий из Рима.

Он оскалился в широкой песьей улыбке и пришпорил коня.

– Ну и что ты теперь будешь делать? – крикнул он и обдал Амброзия дорожной пылью.

Тот пустил коня следом, и, поравнявшись с всадником, увидел все тот же безумный оскал.

– Ну же! – крикнул ему Вортигерн, но его голос почти перекрывал свист ветра в ушах. – Ты давно так не мчался во весь опор! Признай, что тебе это нравится! Вот это – свобода! Это, забитый римский звереныш!

Год назад Амброзий мог убить за такие слова. Он бы не стал, но это было дозволено, и никто не встал бы между ним и обидчиком. Теперь они были на равных, и Амброзий чувствовал, как такой же кривой и звериный оскал расползается по его лицу от уха до уха. Бешеная злость клокотала в груди. Он не знал, скачка ли это, обычная гонка, или он волком хочет вцепиться в глотку нового командира. Он решит это, когда обгонит его.

Лагерь уже остался далеко позади. Они выехали на пыльную пустошь, где изредка мелькали клочки дикого вереска и невысокие кривые осины. Амброзий гнал своего коня во весь опор. Внезапно Вортигерн резко натянул поводья и остановился. Амброзий еле смог удержаться в седле, скачка закончилась так же неожиданно, как и случилась.

– Ну что! – крикнул Вортигерн. Лицо солдата-императора налилось кровью, как у великанов в местных поверьях, но тот смеялся. – Тебе же понравилось, скажешь нет?

Амброзий спешился, подошёл к нему с лёгкой дрожью в ногах и со всей силы ударил того по лицу. Вортигерн пошатнулся, но не упал. Оттер рукавом кровь из разбитой губы.

– Славный удар, – прошипел он и выплюнул на землю выбитый зуб. – Это считать как «нет»?

Амброзий смотрел на него. После удара и скачки он больше не чувствовал той жгучей злобы.

– Это считать как «да». Но кулаком по роже ты заслужил. Тебе нужен тот, кто не даст тебе сдачи?

Вортигерн показал красные от собственной крови зубы. Сейчас тот как никогда походил на матёрого волка. Потом он хлопнул центуриона от души по обоим плечам и рассмеялся.

– Мне нужен такой, как ты. Я разрешаю тебе построить моих ребят. Обучить их. С твоей помощью они добудут мне царство и славу. Но не забывай – настало другое время.

– Я это понял.

И время другое. И он, Амброзий, другой, раз это не пугает его. Не без колебаний он протянул руку Вортигерну.

– Значит, уговор? – спросил он.

– Уговор, – ответил солдат-император. – Добро пожаловать в новый дом, Амброзий Полу-бритт.

– Что-то не так?

Вортигерн отвечал ему крепким рукопожатием, но прежде довольное, жесткое и насмешливое лицо его стало рассеянным и удивленным. Будто в ровный строй выверенных и четких планов встряло вдруг что-то новое и незнакомое. Он наклонился и поднял из дорожной пыли булыжник.

– Что это? – спросил Амброзий.

Вортигерн не ответил. Амброзий переспросил, вместо ответа солдат протянул ему камень.

– Скажи мне сам, что это.

Лицо солдата вновь стало спокойным и безмятежным, но смешинки из глаз пропали. Амброзий взял в руки булыжник, отряхнул его от пыли. Под слоем грязи камень был иглистый и заостренный, блестящий и темно-серый.

– Это руда, – ответил он Вортигерну. Затем взвесил булыжник в ладони. То было не железо, которое в избытке добывалось к востоку от этих земель, камень был легче. Темный блеск металла в породе притягивал взгляд.

– Это олово, – кивнул Вортигерн.

– Касситерит?

Амброзий поднес камень ближе к глазам. Вортигерн оказался прав.

– Такого качества руда не валяется под ногами просто так, Полу-бритт. Камень пролежал здесь долго, но явно упал с какой-то телеги. А ты знаешь, что это значит?

Он, центурион Амброзий, знал это получше многих других. Все эти люди, что явились на остров почти четыреста лет назад, все эти тысячи римлян, что уже многие годы мертвы, его собственный легион и товарищи, его брат Утер, он сам – все они оказались здесь по одной лишь причине, имя которой олово. Кто владел оловом – тот владел всем. И теперь, пожалуй, оно было ценнее золота. Амброзий Полу-бритт понимал, о чем говорил узурпатор. Где-то здесь была шахта.

– И не простая шахта, – Вортигерн понизил голос. Амброзий поежился, будто тот прочел его мысли. – Взгляни-ка еще раз, Полу-бритт, взгляни хорошенько. Лишь восьмая часть в этом камне – пустая порода. Все остальное – чистейшее олово… Нас сюда привела судьба, а не кони. Где-то здесь должен быть вход.

Если это олово, думал Амброзий. Если это взаправду, действительно олово, такая огромная и богатая жила, то Регед и близлежащие земли – уже не пропащий край, окутанный туманом, будто тяжелым сном. Тогда, еще очень давно, Рим возлагал на эти острова большие надежды. Безумные и неоправданные, эта далекая от привычного теплого моря земля казалась всем недостижимым северным раем, до которого так трудно добраться. А если трудно – то там будет все. Золото, серебро, рубины, лежащие под ногами, прекрасные женщины. Так в свое время говорили об Индии, пока вернувшийся Александр не опроверг безумные сказки. Но однажды пара отчаянных караванов привезла из Британии несколько возов блестящего касситерита. Для императоров прошлого этого оказалось достаточно. Началось завоевание нового Оловянного царства.

До олова они добрались, это верно, в далеких разбросанных городах империи появилось немало новой блестящей бронзы. Но руда была бедная и баснословных богатств не прибавила. На любых весах это не стоило стольких лет, стольких войн и потерянных легионов. И вот он, Амброзий, держит в руках руду, достойную самых наивных мечтаний, а Рим уже шагнул за порог.

– Я нашел его, – негромко окликнул он Вортигерна.

Тот подошел к нему. Вход в шахту наполовину порос высокой травой и кустарниками, почти неприметный, но все же это был он. Вортигерн достал из седельной сумки короткий факел. Затем поманил Амброзия за собой.

– Мы спустимся туда? Сейчас? Не лучше ли вернуться и взять на подмогу пару людей?

Вортигерн опустил факел и пристально посмотрел на него.

– Думай, Полу-бритт. Думай. Перед нами, возможно, шахта, где чистейшее олово течет из горных корней, как слезы из глаз невесты. Как думаешь, скольким людям об этом следует знать?

Амброзий молчал.

– Вот именно, – ответил солдат и скрылся в сумраке шахты. Центурион вошел следом за ним.

– Как думаешь, сколько ей лет?

Амброзий осторожно пробирался по узким бесконечным туннелям. Из-под земли в темноте вылезали ветвистые корни и хватали его за лодыжки. У него не было при себе даже кремня, если он выпустит из виду Вортигерна, то останется здесь на века.

– Говори тише, Полу-бритт, – тот шел осторожно, как зверь, и еле ступал на рыхлую влажную землю. – Богатая шахта, но так быстро заброшена… Ты ведь не хочешь вызвать обвал?

Гробница была бы богаче, только если б ее сложили из чистого золота. Вортигерн нагнулся и осторожно поднял что-то с земли.

– Медяк времен Максена Вледига, – он обтер монету грубыми пальцами. – Значит забросили ее лет тридцать назад, Полу-бритт. Ты тогда еще только родился. Впрочем, я тоже был еще глупым щенком.

Он бросил монетку Амброзию. Тот поймал ее налету, разжал кулак. В дрожащем свете факела он разглядел отчеканенный профиль и имя.

– Максен Вледиг? – переспросил он. – Ты зовешь его, как бритт. Не Магн Максим.

Вортигерн состроил гримасу.

– Так его мать называла. Любила рассказать про него, знаешь ли. Мальчишкой я мечтал стал таким же. Как видишь, – он издевательски развел руками. – я стал.

И он прав, подумал Амброзий. Максен Вледиг был таким же, как Вортигерн, как Флавий Клавдий. Легенда нового мира. Узурпатор на пять с лишним лет, страстно любимый народом. Потом отец Утера и Амброзия отдал его под суд и вернул Риму на острове законную власть. Возможно, было разумней закончить на Максене. Он был не худшим выбором для этих разрозненных королевств. И его люди не походили на свору голодных собак.

Амброзий бросил монетку обратно. Теперь о Вортигерне он знал чуть больше, чем прочие. Тот все же был бриттом. Иначе какая корысть мамаше-нищенке рассказывать о Магне Максиме сыну.

Они шли все дальше и дальше вглубь шахты.

– Когда тебя в первый раз продали в рабство?

– В восемь лет, – ответил Вортигерн. Затем обернулся и скорчил гримасу. – А тебя?

Амброзий смерил его жестким взглядом.

– Если бы не факел, ты бы вновь получил по лицу. И ты это знаешь.

– Разумеется.

Вортигерн улыбнулся и пошел дальше.

– Мы с Утером начали служить в легионе в семнадцать лет, – нехотя ответил Амброзий. – Ты ведь об этом спросил.

– Гляди-ка. Между нами больше общего, чем можно представить.

Скудно освещаемая дорожка уводила их все глубже и глубже в шахту. Доски, укрепленные на земле, прогнили насквозь, ноги соскальзывали с трухлявого дерева – а там, в глубине, темнота. И олово. Один неверный шаг – и оба окажутся со свернутой шеей. «Не самый плохой вариант», – мрачно думал Амброзий. С перебитыми ногами и потухшим факелом они далеко не уйдут. Здесь их тела не найдут ещё много лет.

Вортигерн поднял факел повыше. Амброзий повернул за угол следом за ним и тихо ахнул. На потолке и оплывших стенах, как старые вены, виднелись черные жилы металла. Разбросанная осколками по полу, перед его глазами блестел темными пятнами и иглами чистейший касситерит.

– Ну что, центурион, не об этом ли мечтал ночами ваш Цезарь?

Амброзий почти не слышал шёпота Вортигерна. Он смотрел на богатство, открывавшееся перед ним, как пещера чудес, на сон, ради которого четыреста лет шли восстания, войны и распри. На деньги, вырученные с продажи руды, здешние земли смогут озолотиться. Заброшенный Регед может стать новым оплотом бриттских земель, символом достатка и процветания.

– И ведь даже если Рим узнает, – проронил Амброзий, будто бы невзначай. – то уже не придет.

Краем глаза он заметил, что Вортигерн улыбается. Да, теперь он намеренно не причислил себя к списку римлян.

– Те, кого вы кличете варварами, умеют неплохо сражаться. Твоим бывшим друзьям сейчас есть чем заняться.

Вортигерн поднял с земли солидный осколок и сунул его в карман.

– Флавию Клавдию не хватило терпения и удачи, – проговорил император. – Теперь я снимаю все сливки. Ты ведь понимаешь, что о такой шахте лучше не трепать лишний раз?

– Тебе нужно слово, что я никому не скажу?

– Никому? Если бы я хотел, чтобы о ней никто не узнал, я бы убил тебя, Полу-бритт. Прямо здесь. Думай лучше. Нам нужны работники, чтобы добывать этот клад. Я сказал то, что сказал – не трепись.

Амброзий кивнул. Наличие оловянной шахты мало кого волнует. Наличие шахты баснословно богатой – волнует многих. Особенно отряды саксов через пролив. Он тоже поднял с земли осколок, похожий на тот, что они нашли на поверхности. Где-то в глубине узкого тоннеля слышался мерный стук капель.

– Ее затопило, – проронил Амброзий. – Потому ее и забросили. Поверить не могу. Это подарок судьбы, Вортигерн, мы построим такую империю…

Улыбка солдата дрогнула. Взгляд Вортигерна стал сперва жёстким, а потом настороженным.

– Говори тише, – перебил он Амброзия и опустил факел ниже. – Ты слышишь?

– Слышишь что?

Центурион повернул голову туда, в темноту, из глубины шахты не доносилось ни звука кроме тихого плеска воды. Затем что-то обрушилось на его голову, точно гора, череп пронзила страшная боль. И блеск оловянной руды померк перед его глазами, как потушенная свеча.

Центурион очнулся, когда по его лицу начали барабанить первые капли дождя. Холодные и большие, они больно били по коже, но туман, застилавший глаза, не давал ему прийти в себя и оглядеться. «Дождь, – осторожно билась в его мозгу искра разума. – Это не капли с потолка в шахте, я чувствую ветер с моря. Гнилой запах водорослей. Грязь под спиной, траву и мелкие камни. Я оказался снаружи.» Он вновь попытался открыть глаза и моргнул раз пять или шесть. Мутный образ перед ним принял очертания узурпатора. Амброзий поджал онемевшие губы и почувствовал слабый вкус крови. Слова сложились только в сиплые вздохи.

– А, ты очнулся, – Вортигерн склонился над ним. Он сидел рядом, насквозь промокший, по его лицу и бороде потоками стекала вода. Плаща на нем не было, грубой и плотной тканью он кое-как накрыл тело Амброзия. Центурион попробовал встать, но почувствовал острую боль в правой руке и рухнул обратно в грязь.

– Лежи, – Вортигерн одернул его. – Тебя знатно приложило, ты пока и шагу не сделаешь, Полу-бритт.

Солдат отвернулся и стал невозмутимо смотреть на равнину. Где-то там, на другом ее конце, был их лагерь и помощь.

«И Утер, – подумал Амброзий. – Брат должен был понять, что меня долго нет. Люди Вортигерна… Будут ли они искать своего императора?»

– Вортигерн… – он облизал губы. – Что, что случилось?

Солдат пожал плечами, но не обернулся. Голос его был сухим и безликим.

– Обвал. Я предупреждал нас обоих, Полу-бритт. Первый обломок упал тебе на затылок, я тебя вытащил. Вот и все.

Значит, Вортигерн спас его. В голове начало проясняться и боль в правой руке стала невыносимой.

– Шахта… – просипел он.

– Шахты больше нет, Полу-бритт. Слушай лучше. Ее завалило прямо за нами. Если б ты мог обернуться, ты бы увидел.

Шахты нет. Оловянное богатство ушло снова в недра, из которых и поманило. Всего несколько мгновений, и мечта развеялась, как утренний сон. Не первый раз в жизни центуриона и не последний. Случайной удаче доверия нет. Сейчас его больше заботила боль в руке и затылке – Амброзий попытался сжать пальцы в кулак, но не почувствовал под ними влажную землю.

– Вортигерн, – позвал он. – Где наши кони?

– Пасутся.

Амброзий приподнялся на здоровой руке.

– Отчего ты не привел нам подмогу?

– Я мог бросить тебя здесь, римлянин. Или же сразу в шахте. Научись доверять своему императору, если решил остаться со мной.

– Отвечай! – рявкнул Амброзий. Воспоминания о былой власти и силе вырвались на свободу. – Что с моей рукой, солдат! Почему я лежу под дождем! Это ты со мной сделал? Если да, обещаю, я… нет, Утер убьет тебя. Ему это будет лишь в радость!

Нынешний император островов обернулся к нему. Он хотел ударить его, это верно, это было видно по глазам, но Вортигерн сдержался и разжал свой кулак.

– Советую тебе прикусить свой грязный язык, Полу-бритт, – глухо ответил он. – Я не помчался за помощью, потому что не хотел оставлять тебя одного. Я не погрузил тебя на коня, потому что тебя нельзя было трогать, пока ты лежал без сознания. Я накрыл тебя своим старым плащом. Выходит, мать говорила мне верно – Риму не ведома благодарность.

Сейчас Риму был ведом стыд и страх, и Амброзий не знал, что было сильнее.

– Что же касается твоей руки…

Вортигерн помог центуриону опереться спиной о валун, а затем откинул промокший плащ. Амброзий взглянул на свою правую руку, и у него сжалось сердце. Вся его кисть походила искореженное смятое месиво из кожи и связок. К горлу подступила тошнота. Вортигерн снова прикрыл плащом его руку.

– Обвалом тебе задело не только голову, Полу-бритт, – проронил он. – Впрочем, на твоем месте стоит радоваться, что вообще остался в живых. Рука – не нога. Через пару дней ты спокойно сможешь ходить, хотя, вероятно, станешь калекой – меча-то тебе уже не держать.

Калека. Это слово раскатом грома звучало у Амброзия в голове. Жалкий калека, он больше не воин и не мужчина, больше не центурион и не хозяин земель в Повисе. Новый мир отверг его сразу. Он взглянул на Вортигерна. Трижды раб и разбойник смотрел на него теперь с жалостью. От гнева и боли Амброзию стало нечем дышать. Его яростный крик прорезал гнетущую тишину равнины.

– Я думаю, ты сможешь сидеть на лошади, если я привяжу тебя, – безразлично ответил солдат. – Теперь можно ехать.

– С моим братом ты никуда не поедешь, ублюдок!

Амброзия обдало холодной грязью из-под лошадиных копыт, удар грубого кулака – и Вортигерн упал рядом в лужу. Амброзий с трудом поднял голову, затем услышал знакомый звук – Утер выхватил меч из ножен.

– Я просто убью тебя, как собаку… Вставай, ты! – тот пнул узурпатора в челюсть.

– Брат!

– Потерпишь… Сперва я зарежу выскочку.

– Утер! – рявкнул Амброзий на сколько хватало сил. – Это приказ!

За все эти годы он ни разу не приказывал брату. Теперь это право ушло безвозвратно, но Утер остановился. Он стоял рядом и тяжело дышал.

– Тебя обманули, как ребенка! – Утер не отводил лезвия меча от шеи Вортигерна, лежавшего в луже. – Может позволишь мне все сделать правильно, а, умный брат? – он дернул рукой, и из небольшого пореза хлынула кровь. – Здесь и без того развелось слишком много собак…

– Утер, это сделал не он!

Слишком много злости. На Вортигерна, на тупоголового брата, на раздробленную руку, на собственные надежды.

«Да, такому, как мне, стоит оставаться калекой.»

 Центурион захохотал, брат удивленно смотрел на него, пока того колотила истерика.

– Это не он, – глухо повторил Амброзий, когда смех улегся в груди. – Не он… Мы нашли шахту, там случился обвал, Вортигерн меня вытащил. Вот и все.

«Вот и все.» Он повторил слова своего нового императора. Вот и все – сухой список слов, в этом мире нет ничего действительно важного. Это был Рим настоящий.

Вортигерн встал, Утер не сводил с него глаз.

– Может, все же убьем его? Будет меньше проблем.

– Проблем будет больше, – брат никогда не блистал умом. Амброзий попробовал сесть, это ему удалось. О руке он старался не думать. – Как ты нашел нас?

Утер пожал плечами.

– Я знал, что ты пошел в лагерь ублюдка. Оттуда было несложно пойти по следу. Ты сможешь ехать?

– С твоей помощью – да.

На коне сидеть прямо он не смог, пришлось упасть лицом в лошадиную гриву. Брат примотал его парой ремней, и потуже затянул жгут на искореженной кисти.

– Амброзий!

Голос Вортигерна долетел до его слуха, но центурион уже не мог поднять голову. Боль и потеря крови напомнили о себе, он слышал узурпатора поверх тяжелого сна.

– Жду вас в Повисе через неделю. Мои люди уходят завтра.

Повис погребен под слоем земли в оловянной шахте.

– Я и мой брат едем к стене, собака, прочь с дороги, – Утер взял коня Амброзия под уздцы. – Отойди, или обещаю тебе, я распорю тебе глотку.

– Слишком храбрый вояка… – вкрадчиво проговорил солдат-император. – Сейчас я отойду, но поверь – нам будет о чем перемолвиться словом.

Больше Амброзий не слышал ни звука кроме мерного стука копыт, шума дождя и тяжелого дыхания брата. Темнота цвета касситерита наползала на его сознание с затылка и утекала через глазницы. Они выехали на проложенную дорогу.

– Утер, – проговорил он, прежде чем провалиться в оловянную тьму. – Когда мы вернемся, ты отрубишь мне руку?

– Конечно, – раздалось после молчания. – Я же твой брат.

Разбойники с юга

Мир мчался вперед, как заражённая бешенством старая лошадь. Весь в мыле, дорожной пыли и пене, он оставался на месте, перебирая копытами все ту же старую грязь. Прошло девять лет. Девять стремительных лет, несколько лун, и в волосах Амброзия появилось три седых волоса. Ушедшая юность его не волновала при Риме, остатки молодости не беспокоили во время междуцарствия и беспорядка. Когда приходит весна, думаешь лишь о размытых дорогах.

Девять лет.

Ровно столько они с Утером живут на стене Адриана, опять в приграничье, опять будто бы в позабытом Риме, который никуда не ушел – но это иллюзия. Несколько десятков солдат-оборванцев, разграбленная оружейная, пустые амбары – ради этого брат сюда рвался. У Амброзия же отныне выбора не было. Это было ново – по первости многое стало в новинку – и обрубленная рука, и то, что теперь ему приходится слушаться брата.

Амброзий поправил кожаный наруч на правой культе. Болото затянуло его безвозвратно, и не было ничего паршивей холодной весны.

Он как мог запахнул теплый плащ на меху. Левая рука за эти годы сослужила ему добрую службу, последние три года слово "калека" не звучало на улицах. Последние два – в его голове.

– Доложи моему брату, что по дороге видны три повозки.

Солдат лениво кивнул.

Форт Банна был единственным уцелевшим на старой стене, но и от него осталось немногое. Когда он и Утер впервые пришли сюда, здесь заправлял некто Авл Тиберий, оказавшийся на поверку Гахарисом-бриттом, прирезавшим своего господина и надевшим его дорогую броню. Бывшая армия форта разбрелась по окрестным селеньям, пара десятков осталась в казармах, но службой здесь и не пахло. Зернохранилище было разграблено и перестроено под медовый зал, в него же в холодные дни загоняли стоять пару-тройку тощих коров. В тот день даже Утер признал, что не знает, где смердит больше – в углу со скотом или в углу с беспробудными пьяницами. Лестью и ложью брат убедил бездарного бритта взять их с Амброзием на постой – он хороший воин, говорил Утер, и отработает проживание и еду. Месяц, скрывая презрение, он слушался нового командира, ждал пока слабость покинет тело Амброзия, рассылал шпионов по деревням за осколками бывшего легиона, а потом одним серым утром в форте не стало ни Гахариса, ни тех, кого тот приблизил к себе. Утер объявил себя главой Банна, а его, Амброзия, своим главным советником – бывший гарнизон, которого вновь допустили к кормушке был вовсе не против. Утер не был умным, но оказался хитрым, как зверь, и теперь Амброзий всецело зависел от брата. В крошечном осколке прежнего Рима Утер был владыкой и господином, ему же оставалось примерять на себя роль глашатая. Возможно, это шло на пользу земле. Возможно, эти четыре-пять небольших деревушек, разбросанных возле Стены, действительно вздохнули спокойней, когда бывшего командира сместили. Все может быть. Но Амброзий «Полу-бритт» ненавидел Адрианову стену.

– Господин велел открывать ворота! – запыхавшийся солдат возвратился назад.

– Тогда что вы не открываете, у вас есть приказ! – рявкнул Амброзий в ответ.

Солдат, прихрамывая, помчался назад. Центурион почувствовал мрачную радость – за последние четыре года его научились слушаться. Он потерял руку, надежды, самоуважение, молодость – но не это. «Я заправляю здесь всем, – говорил ему Утер. – Последнее слово за мной, но твоя работа – следить, чтобы все было гладко. Ты у нас умник, вот и потрудись умом, раз больше ничем не способен.» Наедине брат говорил без уверток и прямо. Амброзий не держал на него зла за эти слова. Даром, что хоть как-то научился держать оружие в левой руке. Паршиво, но научился.

Три крупные повозки въехали во внутренний двор. Амброзий поправил короткий меч – его теперь приходилось носить на правом боку – и поспешил к воротам. Поставка провизии запоздала на три недели, счастье, что она объявилась сейчас – утром Утер обмолвился, что надо будет послать в деревни отряд.

– Господин Амброзий.

Крупный бритт почтительно ему поклонился. Его спутники с опущенными головами держались поодаль. Повозки накрывала грязная ткань, под ней смутно угадывалось несколько бочек и коробов. Амброзий облегчённо вздохнул. Хоть что-то в Банне идёт по плану. Выпивка и еда.

– Ты задержался, Гилдас, – ответил он бритту. – Три недели. Вам повезло, что вы отвечаете не перед Утером, а передо мной. В следующий раз за каждую неделю просрочки ты будешь отдавать нам лишний мешок зерна.

– Мы все просим прощения у господина.

Бритт отводил глаза, на его щеке билась мелкая жилка.

– Пускай господин Амброзий прикажет отпереть двери амбара. Мы с людьми подъедем туда и разгрузим телеги.

Амброзий хотел уже кивнуть и отдать солдатам приказ, но отчего-то медлил. Что-то в этом запоздалом приезде казалось ему странным и подозрительным. Он подошёл к одной из телег. Резким рывком сорвал с нее грязное покрывало.

Под ним оказалось шесть бочек, две корзины и четыре объемных короба. Во второй и третьей телеге все было так же, как и условились.

– Тебя что-то смущает, господин?

Амброзий пристально смотрел на бочки и краем глаза видел, что даже его солдаты начали перешептываться.

– Мы открыли амбар! – выкрикнули из-за угла. – Пусть завозят!

Гилдас опять почтительно поклонился и потянул запряженного коня за узду. Амброзий выхватил поводья из руки бритта. Шепот стал еще громче, где-то вдали раздались смешки. Пусть смеются. У него нет правой руки – лучше, чем жизнь, уже никто не пошутит, лучше он будет причиной смеха для пары солдат, чем один раз не доглядит. А шутники… с ними поговорит его брат.

– Кажется, я не давал разрешения ехать, – крикнул он вслед. Спутники Гилдаса напряглись и расправили плечи.

– Успокойся, господин… – подал голос один из них. – Ты с братом избавил нас от прошлых бандитов, это верно. Но мы не заслужили обиды.

– Я сам решу, кто здесь и что заслужил.

Девять лет назад, возможно, он бы так не сказал. Но без руки характер может сильно испортиться. Лучше быть собакой, которая лает, но не кусает.

– Скажите спасибо, что отговорил брата посылать к вам войска.

Амброзий ударом здоровой руки сшиб крышку с ближайшей бочки. Затем со второй. Под первой оказался ячмень. Под другой – перемешанная с солью озерная рыба.

– Все, как договаривались, – Гилдас встал рядом с центурионом. – Долго ещё Рим будет нас оскорблять?

– Сколько придется.

Тот поджал губы и махнул своим людям.

– Ведите коней. Все в порядке.

Те вновь потянули за вожжи. Амброзий запустил руку в бочку с рыбой. Липкая и острая чешуя оцарапала кожу, в воздухе сразу запахло тиной и стоячей водой.

– Передайте своему командиру, – услышал он за спиной голос Гилдаса, – что его брат слегка тронулся головой.

«Вот оно!» Рука сжала что-то твердое и холодное, совсем неживое.

– Пусть я тронулся головой, бритт, – Амброзий достал из бочки с рыбой здоровенный булыжник и с силой швырнул его Гилдасу под ноги. Того окатило дворовой грязью. – А вот ты рискуешь свою потерять. Перевернуть бочки! – крикнул он людям.

Солдаты замешкались.

– Повторять я не стану!

Пара молодых воинов выволокли открытые бочки и опрокинули их на землю. Провизией была присыпана только верхушка. Все прочее оказалось камнями и мелким песком. Амброзий пнул камень навстречу бритту.

– Отменные сухари ты привез нам. Не хочешь погрызть?

Его спутники выхватили ножи. В то же мгновение раздался лязг десятка мечей, вынутых из ножен.

– Довольно! – крикнул Гилдас своим. – Довольно!

– Мудрое решение, – заметил центурион. – Уж всяко мудрее твоего желания накормить нас камнями. Этих двоих – под замок. Гилдаса – к Утеру. Командир сам решит, как с вами быть.

«Ты слишком мягок, – вечно говорил ему брат. – Ты мягок, тебе сядут на шею и прирежут во сне. Эти крестьяне опасны и лживы, твоей любви они не заслуживают».

Брат оказался прав. А над ним вновь потешались.

– Скажите Утеру, – со злостью добавил он. – Что вдобавок они опоздали на три недели. Быть может, намеренно. Надо проверить их связи с пиктами из-за Стены. Утер всегда рад новым лазутчикам.

– Нет! – крикнул Гилдас, когда его схватили две пары крепких тяжелых рук. – Нет, господин, постой, я все тебе расскажу!

«Все» он рассказал бы и Утеру. Ненавидя себя за слабость, Амброзий сделал знак солдатам, чтобы те отпустили его. Бритты были мрачнее тучи, но в драку больше не лезли.

– Ты хотел мне что-то сказать, – после короткого молчания напомнил центурион. – Для начала можешь мне объяснить, где и зачем ты спрятал провизию.

Гилдас опустил голову, затем сплюнул на землю. Этот бритт три года подряд подвозил им еду, и Амброзию не верилось, что Гилдас смог их так просто предать. Должно быть задешево. От этого было паршиво. Для всех это было так просто, а он все никак не привыкнет.

– Мы не прятали ее. Господин, – наконец сказал Гилдас. Амброзий молчал. – Ещё четыре… да, четыре недели назад у наших все было готово. Рыба, ячмень, пиво и мясо. Мешки сухарей. Как договаривались.

– А потом вы решили, что вам это вовсе не нужно, – продолжил Амброзий. – Вы оставили всю пищу себе или передали пиктам через границу? Они были довольны?

Гилдас посмотрел на Амброзия так, будто тот ударил его.

– Как будет угодно господину центуриону, но с пиктами мы не якшаемся, – выплюнул Гилдас. – Каждую весну их лазутчики пытаются жечь наши деревни, у Куна в прошлом году увели дочь и жену – ты думаешь, мы будем помогать этим вшивым собакам? Богатый воин в чистых доспехах, ты думаешь, у нас совсем чести нет.

Бритты любят говорить высокопарно и долго, у них, как оказалось, в почете певцы и поэты. Как это скучно.

– Расскажи, прибавилось ли твоей чести, когда ты решил привезти нам камней?

– У нас не было выбора! – крикнул тот, кого звали Куном. – Не было, чтоб вас волки сожрали!

Гилдас замялся.

– Кун прав, – мрачно ответил он и добавил: – Проклятые саксы.

На Амброзия навалилась усталость, и он с обречённостью понял, что беседы с братом не избежать. Обман бриттов, недовольства, разборки и распри, даже голод – это все привычно и мелко, он мог с этим справиться сам, отправить пару отрядов, всех рассудить, примирить, наказать. А вот набеги… За девять лет Амброзий слишком хорошо уяснил свое положение безрукого калеки, брата предводителя и господина. Ему дозволено все, если он остается вторым. Решение же о набегах разбойников с юга было делом Утера и только его.

– Два месяца назад они увели весь скот, – негромко продолжил Гилдас, видя, что собеседник в растерянности и не слышит его. – Не оставили даже старой телки, из которой только похлёбку варить. Говорили – дань. Говорили, что прикрывают нас от пиратов с зелёного острова, мол, мы им должны. Может, и были должны… По мне так и без врагов лучше, и без друзей – когда вернулись к нам в другой раз, они уже не говорили про дань, не звали старейшину, просто забрали, что захотели, и наказали собрать ещё больше. А мы, господин Амброзий, признаться, – Гилдас прицокнул языком. – Куда больше боимся саксов, чем вашего брата.

– Это можно быстро исправить.

«Они сядут тебе на шею, милый брат. И затянут удавку потуже».

– Неясно, что же вам помешало отправить гонца, когда к вам пришли первый раз? Явно не страх. Как же здорово, что добрый легион охраняет нас от пиктов задаром, не правда ли? – он махнул стражникам снова. – Отведите его к Утеру. Пусть повторит ему то, что сказал мне.

Амброзий подошёл совсем близко к Гилдасу, на его грязном лице не было ни почтения, ни намека на стыд, ни просьбы о помощи. На мгновение центурион вспомнил о Вортигерне и тут же прогнал эту мысль.

– Если бы ты прислал мне гонца, Гилдас. Сказал, что вас грабят. Я отпустил бы тебя, не задумываясь, твой обман был бы порывом отчаяния и это простительно. Но тебе хотелось усидеть на двух стульях сразу. Зря ты мне это сказал. Уведите его.

Солдаты крепко схватили пленного бритта и не церемонясь повели его к крутой лестнице. «Вашего брата» – здесь половина ребят с тех же земель, предательство родни им пришлось не по вкусу.

– Тебя будут держать здесь, пока ваши люди не пришлют нам новой провизии. И не говори мне больше о чести. Его спутников – в южный комнаты. Сообщники повинны меньше зачинщиков.

Двух оставшихся бриттов толкнули вперед. Тот, кого звали Куном, проходя мимо Амброзия, кивнул и сказал:

– Господин, мы обманули тебя. Девять лет ты был к нам добр, но ты чужак, мы не считали должным хранить тебе верность. Мысли мальчишек и трусов, но не достойных мужей.

– А ты, значит, не трус? – центурион посмотрел на него.

– Трус. И мне стыдно за это.

– Эй там, стыдливого отпустите. Видишь ли какое дело, здесь все выполняют свою работу. Гилдас встанет перед Утером и понесет наказание. Другой твой товарищ пока что наш пленник. А ты… А ты сейчас возвратишься обратно в селение. Ты передашь, что Амброзий Полу-бритт проявил к тебе милосердие, что не приказал отстегать тебя вожжами. Ты скажешь, что твои спутники остаются у нас, пока не пребудет треть от обещанного. А еще, – Амброзий поморщился. – пришлите ко мне кого-то поумнее вашего Гилдаса.

***

Прошло три дня с тех пор, как в форт на Стене приехал Гилдас с товарищами. Бритт был еще жив, это верно, Утер не любил убивать информаторов, да и беспорядки были бы лишними, если с юга прут саксы. Его выпороли два раза. Пока прилюдного унижения было достаточно – Гилдас еще был полезен. Утер же, на удивление, все дни казался довольным.

– Ты правильно поступил, что сразу отправил его ко мне, – в последнее время братья редко обсуждали что-то наедине. – Ты много времени проводишь с солдатами, но они должны видеть, кому следует подчиняться. Я знал, что ты будешь отличным помощником, – он положил руку ему на плечо, где не хватало отрубленной кисти. – Но каков же мерзавец… Ты ведь знаешь, что я скажу?

– Что доверие – удел баб и глупых детей.

– Верно. Но я чувствую наконец в тебе братскую кровь. Ты ведь все же раскрыл их обман.

Бритт, которого он отпустил, не подвел. Вчера тот вернулся сам вместе с главой четырех поселений. Тот уже знал, как следует себя вести в таких случаях, и бухнулся на колени прямо на каменный пол перед Утером и Амброзием. Он долго выл на все лады, потому как так было положено, рвал на себе волосы, а потом закончил так же быстро, как начал. Встал, поклонился, спокойно завел с Утером деловую беседу. Вой – это часть хорошего тона.

Хоть в чем-то Гилдас им не соврал – два набега действительно было. Один в середине зимы, второй – уже позже, ранней промозглой весной. Отряд саксов был небольшим, говорил им бриттский старейшина. Человек двадцать, не больше, конных среди них не приметили – разве только главарь. Этого оказалось довольно, чтобы обнести все селения, хороших воинов на местах оставалось немного, половина из них служит Утеру на границе, да и как сладить с бешеным саксом. Амброзий по молодости не редко слышал рев варвара.

– Кто их главарь? – спросил его тогда Утер.

Старейшина безразлично пожал худыми плечами.

– Какая тебе разница, господин. Двадцать человек в отряде, он просто мелкая сошка. И грабит он ради себя. Ищите того, кто ему позволяет.

– Помнишь, как он ответил нам, – говорил теперь Утер брату. – «Ищите того, кто ему позволяет.» Это моя земля! Здесь только я дозволяю и запрещаю!

Брат слишком давно не выходил за ворота, а все его мысли и воины слишком упрямо смотрят на север за Стену.

– А как он назвал тебя, помнишь, – Утер нехорошо усмехнулся. В его глазах мелькнул огонек обиды. – Когда благодарил, что ты не высек того, другого, и дал им отсрочку? «Аврелиан3» – чтоб тебя! Какие старику известны словечки! «Амброзий Аврелиан», какой слог! Не упустили бы вы с Вортигерном ту вашу шахту, может теперь бы и был золотым, и мы здесь не гнили.

Амброзий вздрогнул при упоминании Вортигерна. За девять лет о нем до стены Адриана доходили лишь смутные слухи. Солдат-император был далеко от них, на юго-востоке. Основал ли он свое королевство, смог ли построить свою империю без гроша за душой? Такой точно смог бы.

– Нам надо решить, скольких людей мы отправим в селенья, – центурион пропустил слова об Аврелиане мимо ушей. Так было безопаснее, дразнить Утера сегодня – плохая идея. – Старейшина бриттов говорил о двадцати пеших саксах.

Утер вновь помрачнел.

– Тебе бы только отправить моих людей защищать своих деревещин, отличный план, братец… По мне так пощипали бы их лишний раз, может прониклись бы к нам уважением. К нам – к тем, кто действительно их защищает.

– Вылазок пиктов не было последних три месяца. Наши люди не находили их следов в ближайших лесах. А не отправим людей сейчас – провизию не получим до лета. План был такой, Утер – они посылают на Стену людей и припасы, мы их защищаем от…

– …пиктов, – перебил его Утер. – Ты так уверен, что отряд бешеных саксов действительно существует?

– Тем больше причин отправить туда наших воинов. Пускай тоже двадцать. Что ты скажешь на это? Отряды налетчиков не привыкли сражаться насмерть, достаточно будет их просто спугнуть и взять в плен парочку самых болтливых. А если их нет – что ж, тогда мы успешно раскроем заговор бриттов.

Утер пожевал нижнюю губу. Он не любил ослаблять гарнизон, Амброзий сам за эти годы приучил брата держать все в порядке, но лучше разобраться сейчас, а не ждать войско в пять сотен воинов, которое ударит им в тыл.

– Ладно, – Утер кивнул. – Я дам тебе солдат, Амброзий. Двадцать штук, как условились. Сам едешь с ними. Разузнай, что хочешь, про эти налеты, но если твои бритты вас опять заманят в ловушку… – он красноречиво на него посмотрел, – Я буду очень долго жалеть, что ты мой брат и тебя снова нужно спасать.

На бывшем центурионе грузом висели девять лет долга. За такое можно простить брату почти любую обиду.

***

Двадцать солдат кое-как разместили по неказистым селениям. Многие из них вызвались сами – повидать друзей и родню, набрать добровольцев оказалось несложно. Гилдас и один из сообщников все еще оставались под стражей, но Амброзий видел, что те еще недолго будут стеснять Утера – в деревенских амбарах вновь понемногу выстраивались рядками мешки, бочки и корзины с едой. Треть от обещанного была людям все же по силам.

К удивлению Амброзия, он не заметил тяжелых взглядов и тихой ругани в адрес проклятых «римлян». Женщины не прятали по домам детей, девушки не жались к воротам, мужчины не держали поближе ножи и вилы. «Аврелиан, – бормотали они смущенно под нос, прятали глаза и кланялись ему и его людям, – Аврелиан».

– Почему они так называют меня? – спросил он старейшину, проходя мимо.

– Господин был милосерден там, где мог быть жесток и безжалостен. Господин отплатил помощью за обиду. Господин достоен этого имени.

Какое счастье, что рядом нет Утера.

– Оставьте-ка вы лучше все это, – пробормотал он и пошел смотреть укрепления.

Стена из острых кольев казалась добротной, высокой и крепкой, но ее оказалось слишком просто облить смолой и поджечь – об этом говорила и выжженая земля, и новехонькие ворота. Такие ограды могут сдержать налетчиков на пару часов, но не более.

– Вижу, вы заделали брешь, – сказал он. – Когда обещались быть саксы?

– Да, наши работают быстро… Саксы сказали, что вернутся за данью на пустую луну.

На пустую луну, то есть на новолуние. Это через неделю. Амброзий нахмурился. В этом селении он разместил помимо себя еще восьмерых прекрасно обученных воинов. В остальных трех – по четыре. Здесь были больше амбары и богаче дома, сюда разбойники с юга двинутся в первую очередь.

– Что нам следует делать теперь, господин?

То же, что и всегда в таких случаях. Держать осаду и надеяться, что враг окажется глуп и труслив. Амброзий ненавидел осады.

– Сколько у вас человек?

– Осталась дюжина из тех, кто умеет хорошо управляться с оружием.

– И моих восемь. Что ж, старик, мы сравнялись с твоими разбойниками. Может и получится их отпугнуть.

– У нас еще есть ты, Аврелиан.

Амброзий запрокинул голову и громко расхохотался. Да, он носил с собой меч и упражнялся с левой рукой каждый день. Отпугнуть и сразиться с обычным лесным бандитом – это пожалуйста. А вот с отрядом хорошо обученных воинов… После потери руки он ни разу не бился. Амброзий чувствовал легкую дрожь, как перед первым сражением на благо Римской империи.

– От меня, старик, в ближнем бою толку мало. Разве что защищать в тылу ваших женщин… И не называй меня Аврелианом при моих людях, из этого не выйдет много хорошего, – он уже собирался уходить, но обернулся на стену из кольев. – У вас есть неделя. Созывай своих ребят, бритт, пусть несут бревна и доски. За неделю мне нужны две пристройки для лучников у главных ворот и одна сзади. Быть может, так мы все обойдемся малой кровью в этом сражении…

Старейшина бриттов ему поклонился.

– Мы сделаем, господин. Но Аврелианом тебя здесь зовут не первые месяцы.

Дни шли быстрее, чем хотелось Амброзию, но бритты не подвели. Три постройки выросли быстро, а к концу шестого дня старейшина раздобыл ему лучников. Двух парней худощавых и жилистых – от таких в гуще сражения толку мало – да еще одну женщину. Амброзий удивленно взглянул на бритта, когда тот представил ее ему в числе прочих.

– Ваши дела так плохи? – спросил он старейшину. Была бы у него вторая кисть, он сам бы взялся за лук и стрелы.

Женщина, стоявшая перед ним, была лишь немногим младше Амброзия. Бритт привел к нему не юную деву, у таких, как она, уже бывает хозяйство и дети, ее руки загрубели за годы и поступь была не поступью феи. Но лицо до сих пор оставалось приятным и чистым, со следами былой красоты. Мать, дева, старица – то была мать.

– Моя дочь, – старейшина подтолкнул ее ближе. – Уна. Лучшая охотница здесь. Выслеживает волка в лесах с малых лет и не боится. Возьми ее, Аврелиан, проверь ее меткость. Говорю тебе, не пожалеешь. Лучника лучше тебе не найти.

Женщина выступила вперёд и поклонилась. Амброзий с недоверием смотрел на нее. Женщина в битве – плохая затея, но она стояла перед ним спокойно и прямо, без тени сомнения. Ее руки казались жилистыми и сильными.

– Это ее желание или твое? Что скажет ее муж?

– У моей дочери нет ни детей, ни мужа, – ответил старейшина. – Она вызвалась, и я не стал спорить.

– Позволь мне сражаться с тобой, господин, – женщина заговорила. Ее голос оказался низким и хриплым, Амброзий вздрогнул. Тот показался ему слишком знакомым. – Если я подстрелю парочку саксов с твоих деревянных башен, то вам будет проще.

Спасатели угнетённых – калека да баба. Центуриону стало смешно.

– Как скажешь. В этом бою ты принесешь больше пользы, чем я.

Уна ему поклонилась.

– С твоего позволения, Аврелиан.  Вчера я заметила слишком много чужих следов в чаще, к югу отсюда. Саксы придут не на пустую луну. Они уже совсем близко.

Амброзий нахмурился, старейшина выглядел недовольным.

– Дочь, твое дело – стрелять белок и саксов, позволь господину римлянину…

– Почему ты думаешь, что они нападут так скоро? – перебил Амброзий. – Сегодня шестой день. Какой им резон устанавливать размер и срок дани, а потом все менять?

Женщина пожала плечами.

– Будь я саксом, я бы сделала так же. Их не ждут, они могут взять вдвое больше. Забрать свое слово обратно нетрудно.

«Вы это знаете не понаслышке», – подумал Амброзий, но вслух не сказал.

– Ты думаешь, они придут завтра с рассветом?

– Я думаю, сегодня ночью они уже будут здесь.

Амброзий негромко выругался. Стрелковые башни готовы, ворота поставлены, но его вновь грызло то мерзкое, беспокойное чувство, когда он чуял обман в словах Гилдаса. Отчего он, дурак, решил, что налётчики сдержат слово? Отчего он решил, что их не придет вдвое больше, прослышав про то, что Амброзий, брат Утера, в этой деревне – куда как прекрасный повод для выкупа. У него похолодело внутри. С чего он решил, что его вновь не заманили в ловушку, чтобы отдать его саксам в обмен на иную защиту?

«Ты уже давно ничего не решаешь, Амброзий, – сказал он себе. – Уже нет ничего, что бы тебя удивило.»

– Ты сражалась, когда саксы пришли в первый раз?

Уна кивнула.

– Пойдем, – он позвал ее за собой. – Расскажешь мне, где лучше расставить людей.

Они вышли под темно-серое небо, солнце почти скрылось за горизонтом, все, кроме часовых на посту, уже ютились в теплых домах. Амброзий хотел посчитать, сколько лет он не был подле семейного очага и сбился со счета.

– Что ты думаешь об Утере? – неожиданно спросил он эту незнакомую женщину. От ее мнения и слов ничего не зависело, потому их было интересно услышать.

Она пожала плечами и повела его дальше между домами, к южному краю деревни.

– Брат господина не очень умён.

А сам господин? Сейчас он один рядом с ней, на пустой дороге, если она вгонит ему в спину нож, ей может и повезти.

– Отчего же?

– Он послал лишь двадцать солдат, чтобы нас защитить. Если налетчики нас одолеют, он потеряет все.

Амброзий говорил Утеру то же.

– А ты, Уна? Не хочешь ли служить саксам, как Гилдас?

Ее лицо скривилось в гримасу.

– Гилдас – просто дурак. Он говорит о свободе от Рима, но на деле хочет быть поближе к новой кормушке. Таких, как он, саксы первыми вздернут.

Значит, Гилдас говорил о свободе от Рима. Амброзий устало подумал, что теперь нет смысла доносить эти слухи до брата.

– Они зайдут с тыла, – продолжила Уна и махнула рукой. – Поставь меня здесь, Аврелиан. Башня одна, но на ней поместятся двое, и я меньше мужчины.

Уна была права, он и сам об этом подумал. Амброзий смотрел на эту худую, но все ещё миловидную женщину и думал, что ее общества, возможно, будет ему не хватать. Она была откуда-то оттуда – из тех несбывшихся снов про Повис и новую жизнь.

– Чему ты улыбаешься, Аврелиан?

– Ты напомнила мне об одной. Скажи, как так получилось, что ты без мужа и без детей. По деревне ходишь, как воин? Твой отец не был против?

– Мою сестру увели в Каэр-Вент служить местному господину, ему тогда на многое было плевать. А потом меня уже поздно было неволить. С луком меньше шансов умереть молодой. Как видишь, теперь мне это уже не грозит.

Она рассмеялась, но смех ее был довольным, без тени горечи или печали. Неприятный холодок пробежал у Амброзия по плечам.

– Однажды я был в Каэр-Венте. Послушай, твоя сестра…

– Я не видела сестру, – отрезала Уна. – уже девятнадцать лет. Ходили слухи, что у нее родился ребенок, потом говорили, что она умерла. Я попрощалась с ней, когда ее увели. Прости, Аврелиан, я возьму стрел побольше и пойду ждать налётчиков. Береги себя.

Она поклонилась ему и с ловкостью кошки быстро взбежала на башню. Амброзий остался внизу, он рассеянно развернулся – мелькали яркие точки костров, центурион поднимал людей, посылал их туда, куда говорила Уна. Такого не бывает, да и мало ли, что ему привидится после стольких лет – знакомый голос. Как у сестры, скажете тоже. Какова вероятность, что где-то там, далеко, есть его сын? Что эта незнакомая женщина перед ним – родная сестра его давно оставленной в прошлом возлюбленной? Это ничтожные, жалкие шансы, но он слышал ее хриплый голос, который помнил все эти годы, такой же, как у сестры, и даже под маской лет он угадывал черты их родства. В голове было пусто и гулко, он ходил ошеломленный, рассеянный, нужно было собраться, но он видел перед глазами только лицо Уны и той другой, ещё молодой.

Эта жизнь явно смеялась над ним.

Вдруг раздались громкие удары и крики.

– Идут!! – раздался крик с южной вышки.

Туман рассеялся, он видел, как его люди приготовились к бою, как натянулся лук Уны, как в воцарившейся тишине зазвенело струна и первая стрела с тихим свистом улетела в непроглядную ночь.

– Занимайте позиции! – закричал он вместе со всеми. – Встречайте гостей, прикрывайте лучников!

Снова просвистела стрела, но ее острие вонзилось недалеко от Амброзия, на их стороне. Он поджал губы – значит, у саксов тоже есть луки.

Раздался гулкий тяжелый удар, и южные ворота заскрипели. Потом еще один и еще. Незваные гости объявились с тараном.

«Как интересно теперь приходят за данью», – скривился Амброзий. Он осторожно коснулся левой рукой меча – не хотелось бы, что бы дошло до драки, но даже он, калека, многим лучше, чем здешние пахари и кузнецы.

– Стреляйте в тех, кто несет таран!

Ворота снова жалостно заскрипели. Этой развалюхе достаточно еще пары ударов, чтобы разлететься в щепу, центурион не надеялся, что они выстоят. Двадцать саксов. Интересно, скольких из них успела снять Уна и остальные в такой темноте?

Раздался еще удар. Его люди выстроились спереди. Восемь людей из старого легиона Стены, не новые неумелые новобранцы. Если бритты не будут путаться под ногами, то рукопашная закончится быстро. Из них один стоит троих оборванцев, пусть и самых свирепых. С той стороны снова послышался крик. Помощник Уны попал в одного из несущих таран. Тяжелое бревно глухо упало на землю и покатилось. Кому-то придавило ступню, на мгновение возникла сумятица.

– Открывайте ворота! – крикнул Амброзий своим. – Пусть заходят!

На него повеяло старым запахом ночных и грязных сражений, который тот давно хотел позабыть. Но вместе с тем он чувствовал и что-то другое, приятное – собственную, покрытую годами и пылью, силу, свирепость, опасность, будто он все еще был на что-то способен. Он почувствовал странную, почти несуществующую злость на Уну – эту женщину, вообразившую себя умнее и сильнее всех прочих, как будто он теперь, как воин, стоит даже ниже ее. О, нет, сегодня от него будет здесь польза. Дрожащей левой рукой он выхватил меч. Можно представить, что это опять тренировка. Безопасная и бессмысленная, как и любая за последние годы. Он вдохнул запах гари. Когда-то центурион Амброзий был лучшим из первых. Чего-то он стоит теперь.

Ворота распахнулись стремительно, и налетчики немного замешкались. Кто-то под собственной тяжестью повалился вперед, прямо на мечи и копья солдат, кто-то постараться увернуться и спрятаться за товарищами. Это длилось всего мгновение, а потом разбойники волною хлынули внутрь.

«Какая нелепая, смешная ошибка, – думал Амброзий, глядя с какой легкостью его люди отбивают атаку. – Бросаться в бой и лезть подвое на рожон. В узкие ворота в полтора размаха рук человека. Это и отличает шайку разбойников от обученного солдата.»

Но они лезли и лезли, как звери. Глаза их были налиты красным, эти южные варвары, казалось, совсем не чувствуют боли. Кто-то из его людей вскрикнул. Амброзий обернулся. Двое из его восьми осели на землю – одному чужая стрела попала в лопатку, другого оглушили дубиной. Случайные стрелы слишком часто меняют ход боя. Краем глаза он заметил несущийся на него сгусток тени и огненных сполохов. В следующее мгновение его повалили на землю, как куль с мукой. Сакс оказался крупным, неповоротливым, в тяжелой броне, в которой тот прежде явно не бился. Он налетел на него как камень, пущенный из пращи, как таран, но руки и ноги его не слушались, он пытался дотянуться до горла Амброзия, но вскоре охнул от удара рукоятью меча в подбородок. Что-то хрустнуло, из его приоткрытых губ хлынула кровь, кто-то сегодня не досчитается пары-тройки зубов. Центурион дотянулся до обломка стрелы рядом с ним, схватил его и всадил налетчику прямо в бедро. Сакс зарычал, Амброзий напряг последние силы, жестким пинком прямо по ране оттолкнул его, и в зажатые тяжестью ребра наконец хлынул воздух. Вот и все. Даже одной рукой приставить теперь нож прямо к горлу было несложно. В его висках барабанным гулом стучала кровь. Он победил. Лезвие ножа оцарапало шею врага и окрасилось крохотной каплей крови. Он все еще мог побеждать.

– Они уходят! – крикнули откуда-то с башен. – Уходят!

Сакс, распластанный на земле, дернулся.

– Лежи смирно, – тяжело дыша ответил Амброзий. – Лежи, мразь, отправишься к друзьям, если мы хорошо побеседуем.

Его люди уже спешили к нему и несли пару крепких веревок. Амброзий поднялся. Нижняя губа была рассечена, ребро вроде цело, но об этом он подумает завтра.

– Вяжите его, – ответил он им. – И в подвал. Заприте-ка на ночь. Завтра и у него, и у нас долгий день.

А в оставшиеся часы этой ночи он напьется так, как не пил Утер после увольнительной у Флавия Клавдия. Ему есть за что.

***

Десять воинов, Амброзий и сакс въехали в ворота форта Банна под вечер. Сражение было три дня назад, ушибы еще саднили, но центурион был в порядке. Удивительно, но среди этой смертельной опасности он снова почувствовал себя настоящим, живым и теперь будто очнулся от долгого сна. Явь оказалась ясной, холодной и свежей, но не менее сложной, чем сон. Амброзий рассеянно трепал своего старого коня по гриве, а в голове его была тишина. Он не знал, о чем теперь думать, постоянная ругань пленного сакса, идущего за ним связанным от самой деревни, не очень-то его развлекала. Уна, ее сестра – его, Амброзия, возможный сын – а теперь еще все это, он не знал, что делать с этим ворохом знаний, а потому всю дорогу сквозь зубы свистел одну и ту же бесконечную песню. Снова и снова. Утер должен это услышать. Он все же его младший брат. Его защитник. Его спаситель. А потом они будут думать, эта задачка не для одной головы. Конь всхрапнул, и он снова погладил его белоснежную морду и внутренне содрогнулся. О да, Утеру будет что на это ответить…

– Передай своему командиру, что его брат вернулся. Мне нужно видеть его. Это срочно, так и скажи, пусть приходит сразу ко мне. – он бросил поводья одному из солдат. – И скажи кому-то почистить коня. Этого же, – он кивнул на пленного сакса. – Посадите туда, где прежде был Гилдас. Еще немного и мы отстроим здесь постоялый двор…

Тяжелым шагом он прошел прямо к себе. Сбросил грязный плащ, покрытый пылью и лошадиным потом. Он нашел чистую рубаху, ополоснул лицо ледяной водой. Ощущение удавки на шее пропало, но легче не стало. "Что я скажу ему, – ему было смешно. – как вообще подобрать для такого слова." Но Амброзий обманывал себя самого, и обман его был намеренным. Злость, неверие, ярость – они закипали в его мозгу, подобно смертельной отраве, когда он вспоминал слова сакса. Сказать же брату он может все, что угодно.

Он снова насильно вернулся к мыслям об Уне. К ее словам, что где-то на свете есть его сын, что та девушка из Каэр-Вента, должно быть, мертва. Проще смириться, что где-то в забытой глуши у него есть ребенок, чем с тем, что прошлую его жизнь оборвала далеко не случайность. Ногти почти что до крови вонзились в ладонь.

"Тебе сядут на шею, а потом перегрызут тебе глотку."

Как он их ненавидит.

Его называют "Аврелиан" и кланяются ему до земли, а в рукаве держат нож.

Стыд жёг его до костей. То, что он считал благородством, оказалось слабостью и причиной для их ничтожного смеха.

– Брат? Ты вернулся.

Утер зашёл к нему и прикрыл дверь. Амброзий решил говорить все, как есть – ни хуже, ни лучше не будет.

– Ты только с дороги. Срочное дело? Вы не отбили деревни?

– Деревни под контролем Стены, мы отогнали саксов. На время, – у него пересохло в горле. – И взяли в плен главаря.

Утер расплылся в широкой улыбке.

– Ну, так это прекрасно! – Утер похлопал его по плечу. Брат не ждал новостей и куда-то спешил. Набеги южан были редкостью у старой границы, пара случайных отрядов его не заботила. – Ты справился, но в следующий раз надень что-то чистое и отбей свою вонь. Ценю твое рвение, но дело не срочное.

Он развернулся к двери.

– Набеги затеял Вортигерн, – Амброзий выпалил в спину уходящему брату.

Вот и все. Он сказал это, а значит признал.

– Повтори.

– Пленник не стал упираться. Их призвал Вортигерн, теперь он владыка Повиса и пары южных земель. Он позвал их к себе. Потом взял на службу. Потом позволил новым друзьям грабить, все что найдется. За долю, конечно. Вдобавок, он платит им этим.

Амброзий развязал веревки на дорожном мешке и достал оттуда то, что видел прежде лишь раз. Молча положил на стол между Утером и собой.

Утер поднёс находку к глазам. Затем крепко сжал ее в кулаке.

– Ты ведь не видел прежде подобного, – с горечью промолвил Амброзий. – Не так ли? Я не успел тебе показать. Тогда.

Утер мрачно смотрел на темные отблески.

– Касситерит, – грубо ответил он. – Хороший образец, за такой можно служить и сутулой собаке, как Вортигерн, – он сунул его за пазуху. – Из той шахты, я полагаю?

– Да.

Ярость вновь затопила его с головой.

– Ты ведь знаешь, Утер, что это значит, – продолжил Амброзий хрипло. – Обвала не было. Потопа – не было. Этот ублюдок, – он перешёл на крик. – предал меня и пытался убить! Меня!

Он вновь не контролировал ярость. Хотелось отплатить за каждый из ничтожных дней за последние девять лет, вколотить их в глотку предателю и каждой мрази, которая отплатила ему насмешкой и злом на добро. Злость и обида бушевали в груди. Его трясло. Яркой вспышкой в его мозгу встало воспоминание того злосчастного дня, как Вортигерн приветил его, словно друга, как не скрывал ничего и говорил о правильном и о дурном, как предлагал ему стать союзником, довериться, создать новое богатое королевство – как льстил его опыту и умениям, и как он купился на это, словно тупая баба или юнец-новобранец.

– Он хотел убить меня! – рявкнул он. –  Убрать с дороги, завладеть, всем богатством – ты, брат, ты знаешь, что это значит!

Он помнил, как Вортигерн укрывал его плащом от дождя, как вытащил из мглы заброшенной шахты, как все равно звал в Повис. Он помнил все это ясно, как день, но теперь это воспоминание путало его, и он намеренно рвал паутину собственных мыслей.

– Он все подстроил, – смог наконец вымолвить он, жалкий калека. – С самого начала, Утер, я должен был верить тебе, не ему. Та шахта… Та баснословно богатая шахта. Она вся у него. Что ему стоит нанять саксов, Утер? Что ему стоит… стать императором своего нового мира? Так сделал бы каждый.

Но он, Амброзий, не сделал.

– Мы отправим к нему людей, – продолжил центурион. Брат молчал, и он чувствовал, что надо что-то делать и говорить, молчать нельзя, иначе его накроет океан беспросветной жалости к себе и ничтожности, как когда он лишился руки. – Если он забыл, то мы заставим его вспомнить, что у нас есть мечи и копья. Пусть подавится своей шахтой. Пусть позовет к себе саксов хоть со всего континента – но сунет сюда свой собачий нос, мы отрежем его по самые уши. – он вспомнил Уну и рассмеялся. – Среди здешних людей даже бабы стоят троих, как они. Дай мне сотню людей, Утер, я выступлю завтра. Пока что… просто поговорить. Возможно, он позабыл уже об Амброзии Полу-бритте. В таком случае можно его пожалеть…

Он не думал сейчас о Вортигерне, о его людях, о его королевстве, о том, как он вообще перед ним предстанет, что скажет ему – сейчас он должен был чувствовать силу и ярость, ту выдуманную, нереальную, легендарную, сродни Риму в голове его брата. На мгновение он словно почувствовал боль в отсеченной руке. Это будет не война, не нападение, он придет в своем праве. И посмотрит на него, как на грязного шелудивого пса.

– Сто воинов? – услышал он брата. – Ты многого хочешь, Амброзий, очень многого. Знаешь, ты всегда был недальновидным, думаешь, я оставлю форт почти без защиты? Впрочем… Я всегда недолюбливал Вортигерна, но думаешь, за девять лет он не смог разгрести свою вонючую шахту? Достать всеми способами то свое олово, вырвать его из земли, лишившись ногтей? Обвалы разбираются, брат. И очень хорошо чужими руками.

Утер был спокоен и, даже сказать, безмятежен. Это сбивало с толку и путало, Амброзий сжал зубы. Он хочет окопаться на своей Стене и ждать, когда за ним явятся? Отряды солдат, попрятавшиеся по углам и безвольные. Он подошёл совсем близко к брату.

– Помнится, ты хотел власти, как в Риме. Называл себя здесь первым владыкой и господином. Что стало с тем Утером? Он прячется от одних варваров за спинами остальных.

Краем глаза Амброзий заметил движение возле двери. Он дернулся, обернулся. Лениво прислонившись к дверному косяку, на него смотрел пленный сакс.

– Ублюдок!

Центурион было метнулся к постели – на ней лежал меч – но крепкая рука брата удержала его.

– Что?.. Ты.

– Это совершенно лишнее, брат, – промолвил Утер и скрутил ему искалеченную руку. Амброзий взвыл, точно зверь, он не думал, что через девять лет боль будет такой яркой и острой. – Точно лишнее.

Амброзий видел, как расплывалось в щербатой улыбке уродливое лицо пленника, как тот вальяжно стоял и не двигался с места, будто он здесь хозяин, а центурион – его пленник, как лицо брата не выражало ни смущения, ни злобы, а лишь безразличие. От боли его ноги подкосились, и он упал на колени, разразившись бранью. За последний день он перестал понимать что-либо и лишь знал, что сейчас один против всех.

– Передай от меня привет Вортигерну, – участливо проговорил Утер, глядя на него сверху вниз. – Да, сперва он был большим другом тебе, чем мне, но знаешь… Со временем мы нашли с ним общий язык.

– Ты сволочь… – бормотал Амброзий. – Сволочь…

Он не знал, к кому именно сейчас обращается, но это было неважно.

– Я убью тебя.

– Да, да, ты всегда был чудесным братом, – заверил Утер. Он присел на корточки рядом с ним и схватил его крепко за волосы. – Знаешь, меня всегда удивляло, что ты смог так подняться. Сплошное везение, брат. Ведь ты лишен даже капли ума.

– Кончай с ним, – голос сакса был грубым и лающим. – До Повиса шесть дней пути. И приложи его посильнее, тогда дольше не придется кормить.

– Как скажешь.

Утер наклонился еще ниже. Амброзий плюнул в него.

– Прости, брат, – он услышал еле заметный шепот у правого уха, а затем темнота и каменный пол стремительно набросились на него.

Снова.

Солдат-император

За долгую жизнь к предательствам привыкаешь, как к размытым дорогам, ненастной погоде или прокисшему пиву – они вызывают лишь ругань и желание выбить обидчику зубы. И все. Чем больше зубов, тем легче станет на сердце. Двуличие друга, измена любовницы, ложь перекупленного командира – все это забывалось за месяц. Либо страдаешь, либо живешь – умные люди считали, что жить веселее. Доверие дарилось лишь равным, обман остальных объяснялся их дикой прогнившей природой. Амброзий Аврелиан знал эту истину с самого детства, она росла и крепла в его сознании все долгие годы армейской службы на острове, но редко когда он мог ее применить, а потому обман бритта Гилдаса, хитрость Вортигерна, предательство Утера – все это доводило его до истерики, рушило в голове стройный ход мыслей и порой ему хотелось стать диким волком с северных пустошей, что в безумии разрывает добычу. «Тебе сядут на шею и затянут удавку потуже». Так и случилось, ему говорили об этом.

Их с Утером не связывали узы, как в старых языческих песнях, когда выживший брат просит суровых богов забрать его следом за первым. Они редко делили добычу, разнились, как огонь и вода, и общества друг друга искали не часто. Но они сражались бок о бок всю жизнь, знали мысли друг друга и помнили, что они братья. Это казалось им нерушимым. До этого дня.

За шесть долгих дней по дороге в Повис Амброзию было над чем поразмыслить. Когда Утер предал его? Сколько лет прошло с этого? Как долго брат его ненавидел? Почему Вортигерн решил вести дела с тем, кто его презирает? Может это случилось пять лет назад, когда неожиданно в форте Банна стало комфортно жить. Появились исправные печи, деньги, даже поставки приличной еды – не только хлеба и дичи. Одежда Утера и его приближенных перестала походить на лохмотья, и тот стал играть в полноправного господина. Кто знает. Когда было тоскливей всего, Полу-бритт Амброзий думал, что в брате нет ненависти, он просто нашел ему применение, как любой вещи в своем новом доме. Это не предательство, всего лишь политика сильного. И каждый на разграбленных землях и он, Амброзий, в придачу, проклянет его за такую политику.

– Шевелись, ты!

Теперь сакс ехал верхом на лошади, а он со связанными руками волочил ноги следом. Первое время центурион шел, как в бреду, теперь же сознание прояснилось, сакс порой бил его на стоянках, но теперь ему это прискучило и большую часть ночи он пил. Пьяный храп варвара разносился по пустоши, а Амброзий складывал вместе кусочки загадки. Первая – кого он теперь ненавидит больше?

Амброзий не очень-то жаловал слово «ненависть», от него веяло беспросветной обреченностью и не было триумфа победы. Но иного слова он не придумал, хотя знал, что эта острая ярость в скорости притупится, оставив место брезгливости и вражде. Сейчас он совершенно не мог думать о брате – значит, это ответ. Утер его предал, Утер за это заплатит. Утер предал и тех, кого он хотел защищать. Что же до Вортигерна… Прошло девять лет, ему будет что обсудить с этой шелудивой собакой. И он до сих пор думал о нем, как о равном себе. Было в нем что-то слишком похожее – и за завесой нищеты и безродности, и за пологом власти и силы.

– Твое счастье, солдат, мы пришли, – сакс спешился, постучал в ворота, затем с силой пнул Амброзия под колени. Тот упал в дорожную пыль. – Открывай!

Лицо стражника появилось в крохотном окошке двери.

– Ты припозднился.

– Припозднился, значит так было нужно, – рявкнул сакс. – Открывай или отрежу тебе правое ухо, все равно оно плохо слышит.

Ворота скрипнули. Что ж, все повторяется в точности.

– Скажи самому, что я вернулся с подарком, как он хотел. Утер со Стены шлет ему горячий привет.

Краем глаза Амброзий осматривал внутренний двор крепости Вортигерна. Даже приди он сюда с сотней солдат, он бы за полгода не взял этот форт. Перед ним предстало действительно царство. Еще дикое и кривое, необузданное, провшивевшее, но уже безмерно богатое царство бывшего варвара. Вортигерну удалось. Повис, Дивед и южные земли теперь принадлежали ему. Сейчас было безопасней молчать.

Саксов здесь оказалось порядком, сомневаться не приходилось, что слова бриттов и прочих были правдивы. На огромном дворе на одного солдата из бывшего легиона Флавия Клавдия приходился десяток южных захватчиков и еще пара бриттов. Повсюду доносилось бряцанье кольчуг, лязг топоров и мечей. Тут и там над кузнями вился дым.

– Да, да, калека, – просвистел ему в ухо сакс. – Мы не чета твоим оборванным северянам.

Он был прав. Амброзий смотрел на эту плавильню нового мира и понимал, что проще быть с ней, чем против нее. Рим и его порядки остались далеко позади, вседозволенность пьянила и ударяла в голову тяжелой дубиной. Здесь не могло быть иначе, это царство, полное золота и зубов выросло бы из земли все равно. Только Вортигерн был первым, кому удалось его возвести. Повис, Дивед, Гвинедд – что еще он прибрал к рукам? Это олово успешно купило ему царский венец.

Он услышал негромкий шорох шагов за спиной и обернулся. За девять лет этот владыка не изменился ни капли.

– И вот ты здесь, – негромко проронил Вортигерн со странной улыбкой. – Столько лет прошло, и мы все же встретились. Полу-бритт.

Время его пощадило или судьба – тот у обоих считался любимчиком. Все то же широкое лицо, наивный открытый взгляд и сутулые плечи, эта маска сослужила ему отличную службу. Но вместе с тем у него теперь был облик царя – откуда взялись эти ткани, расшитые золотом, ножны, под стать старым мифам, венец, под тяжестью которого склонилась бы любая сильная шея – посреди серого весеннего дня Повиса он казался солнцем, вышедшим из-за туч, и старался казаться таким же любому. Обещание богатого сытого века. Не для всех, разумеется.

Вортигерн продолжал улыбаться. Не самая легкая встреча. Должно быть, он сам не знает, о чем говорить.

– О чем ты думаешь, Полу-бритт?

Амброзий почувствовал запах дорогих масел, каждое из которых стоило состояние. Им пахла вся одежда нового императора, будто на нее пролили целый кувшин.

– О царе Мидасе.

Улыбка Вортигерна сделалась шире.

– Только ты вряд ли слышал о нем.

Если нечем бить, то бей в родословную.

– Старый царь, известный своим богатством. Все вокруг него обращалось в золото – владыка должен многое знать, Полу-бритт. Я теперь не простой солдат, каким был когда-то.

– Еще он был жаден и глуп, и у него были ослиные уши. Наряди осла в пурпур, много ли пользы это ему принесет?

За эти слова его могли избить до полусмерти и на неделю оставить гнить в сыром погребе, сейчас Амброзию на это было плевать. К его удивлению, Вортигерн не спешил отдавать подобный приказ.

– Ну? – промолвил центурион, когда молчание затянулось.

Новый император расхохотался, затем надушенными и намасленными пальцами вытер пару выступивших слезинок.

– Я знал тебя слишком недолго, Полу-бритт, чтобы понять до конца, ты не перестаешь меня изумлять.

– Давай убьешь меня сразу, твое представление затянулось. На девять лет.

– Убить? – Вортигерн наконец перевел дух от смеха. – Ты думаешь, я правда хочу убить тебя, Полу-бритт? Что же мешало мне это сделать тогда?

Амброзий был изможден дорогой, злостью и голодом, решать загадки Вортигерна ему сейчас не хотелось, однако этот хитрый отщепенец был прав – в этой стройной картине что-то не ладилось и близкой смертью как-то не веяло в воздухе. Отчаянием – да. Бесконечной усталостью, звериной жестокостью – но не смертью. Он смотрел на ряженого императора в шелке и пурпуре с гладко расчесанными волосами и думал – ни один император, ни один вождь, ни один царь, ни один захудалый старейшина никогда не выйдет к своему пленнику лично. Вортигерн создал себе образ недосягаемой власти, но он сейчас здесь, а не в великолепных чертогах восседает на троне.

– Что тебе нужно? – грубо спросил он.

Вортигерн улыбнулся одними губами и положил руку ему на плечо.