Читать онлайн Фустанелла бесплатно

Предисловие от автора

Фустанеллой греки называют юбки, подобные килту шотландцев. Юбки с четырьмя сотнями складок. Это одеяние роднит всех горцев. Красный фареон-берет с кисточкой похож на феску, но попробуйте только упомянуть об этом в беседе с греком, как впрочем и о традиционном названии кофе, который заваривают на горячем песке. Греки слишком дорого заплатили за свою свободу, чтобы называть кофе турецким…

В этой книге, мой дорогой читатель, тебе будет очень трудно разобраться, кто – герой, а кто – враг. Даже греки, которые потеряли полмиллиона своих граждан во время «трехсторонней оккупации» и после освобождения от нацистов, до сих пор полярны в своих мнениях насчет того, кто развязал на долгие десятилетия гражданскую войну в их райской стране.

Виноваты ли в этом они сами, или русские, или англичане, которые сначала оставили их наедине с Гитлером и Муссолини, прихватив с собой короля Георга II, а потом высадились в Элладе снова, не тронув немцев, позволив им беспрепятственно уйти…

      А ведь это случилось. В декабре 1944-ого англичане расстреляли на площади Синтагматос сотни людей и даже безоружных женщин. А затем похоронную процессию афинян, хоронивших расстрелянных. Три скорбящие эллинки несли транспарант, на котором неровным шрифтом было написано следующее: «Когда народ находится перед угрозой тирании – он выбирает или цепи, или оружие»!

В мае 1945-ого они договорились с остатками Вермахта и коллаборационистами вроде полицаев и ультраправых монархистов из организации «Х» о совместной борьбе против партизан, фактически освободивших Грецию.

Была ли эта операция «Манной», как назвал ее Черчилль, или это название – насмешка над изголодавшимися детьми, над их матерями, над сопротивлением гордого народа, который даже по признанию циничного Сталина оттянул начало войны Гитлера против России?

«Теперь мы не говорим, что греки сражаются как герои, теперь мы говорим – герои сражаются как греки!» – открыто восхищался греческим народом Черчилль, но спустя несколько лет словно забыл о своей показной лести, подтверждая своими действиями афоризм греческого философа Диогена о том, что быстрее всего стареет благодарность. Англия направила в Грецию экспедиционный корпус своих войск, в два раза превышающий тот, что противостоял фюреру в дни оккупации.

Интервенция британцев была результатом секретного сговора Сталина и Черчилля. «Процентное соглашение», поделившее мир, писанное от руки обычным карандашом, предопределило судьбу Эллады.

Но как бы не решали судьбу Греции великие мира сего, эта легендарная страна всегда, даже в годы оккупации османами, немцами, итальянцами, болгарами, англичанами оставалась свободной.

То ли поэтому, то ли по иной причине, граф Мальборо, сэр Уинстон Черчилль, покидая Грецию в дни рождества 1944 года, назвал Элладу «проклятой страной». А ведь греческие партизаны пощадили его лишь в знак уважения перед заслугами «члена Большой тройки». Он ведь запросто мог взлететь на воздух вместе со всем своим штабом в отеле с символичным названием «Британия», под которым партизаны заложили целую тонну динамита. Пожалели. Пронесло.

Англичане вместе со своими полчищами привезли в Грецию и беглого короля, лояльного угасающей Империи англо-саксов.

Нет теперь Британской империи, нет в Греции короля. Осталась только свобода. Она быть может не обитает в высоких кабинетах грандиозных сооружений, она живет в сердце каждого грека.

Демократия— слово греческого происхождения. Власть народа. Есть ли она на самом деле?

Когда в Греции еще до нашей эры бушевала Пелопонесская война между Спартой и Афинами, это тоже была война между общественными формациями. В Спарте правили аристократы, в Афинах была провозглашена демократия. При этом и там, и там существовало рабство.

Союзники Спарты утверждали, как в последствие и мыслитель Платон, что любая демократия приводит к тирании. Тиран, опираясь на чернь, подавляет сопротивление равных с ним аристократов. Отчасти, они были правы, но ведь именно спартанцы вступили в сговор с давними врагами греков, персами, чтобы одолеть конкурентов. Рациональное ведение войны иногда создает чудовищные союзы. Всегда и везде. И противоборствующие стороны по разному трактуют предательство.

Кто-то найдет оправдание и Иуде, скажет: это было фатально, кто-то же должен был предать, иначе не было бы Христа! Это так. Но ведь изменил именно Иуда, и осознав, что у него был выбор, он не простил себе того, что натворил.

Предатель – это всегда конкретный человек, у которого всегда есть выбор. Даже загнанный в угол может встать лицом к врагу, рассчитывая хотя бы на то, что его не атакуют со спины.

Интрига и предательство – категории одного порядка.

«У Англии нет вечных врагов и постоянных союзников, вечны лишь постоянные интересы», – изрек виконт Палмерстон. В его премьерство началась Крымская война коалиции во главе с Англией против России. Тогда на стороне англичан сражался и греческий легион. Эта крылатая фраза стала верхом цинизма. С тех самых пор она цитируется как выражение образцового политического прагматизма.

Возможно, Сталин повел бы себя в Греции точно так же. В те времена , когда народами жонглировали, как кеглями, выселяя с обжитых мест, отправляя по надуманным обвинениям в депортации, разделяя семьи, не считаясь с имущественными правами и элементарным правом на жизнь под солнцем, играми престолов управляли великие державы.

Неужто судьба малого народа – вассалитет и вечное страдание под игом империй? Да! Это так. И это так однозначно, но за редкими исключениями, которые, как водится, лишь подтверждают аксиому.

Именно в этом месте моего рассуждения приходит на ум сказанное покойным Фиделем Кастро, превратившем разрозненный межрасовый микс в сплоченную нацию кубинцев, давшую отпор взращенной в горниле Второй Мировой Войны новой Американской империи: «Иногда поведение одного человека компенсирует бесчестие всех предателей народа вместе взятых!»

В любом народе есть изменники, предатели. Но есть и герои. И не может быть разных трактовок, когда речь идет о коллаборационизме. Если на твою землю пришел оккупант, и ты преклонился перед ним, одел его форму и смирился с поднятием чужого флага над Акрополем – значит ты предал свой народ.

Нашлись в Элладе молодые парни Манолис Глезос и Апостолос Сантос, которые пробрались к святыне Эллады и сорвали флаг со свастикой. Но сперва, после предательской капитуляции гитлеровцы заставили эвзона Константиноса Кукидиса снять бело-голубое греческое знамя с флагштока. Часовой выполнил приказ, обвязался государственным флагом… и сбросился с Акрополя.

Эвзон разбился, но не стал вешать флаг захватчиков.

В последствие англичане посмеялись над ветеранами сопротивления, разоружив партизан и отдав их оружие полицаям. Такие, как Манолис и Апостолос оказались в концентрационных лагерях на безлюдных островах.

Их заставляли отречься от своих убеждений. Но они готовы были отречься от любой идеологии, кроме той, что продиктована любовью к Элладе. Они считали своих конвоиров и надсмотрщиков такими же греками, но не могли простить тех из них, кто в годы оккупации прислуживал нацистам.

Некоторые люди не нуждаются в определении патриотизма. Они олицетворяют его собой. Но в какие-то моменты истории, как червь, появляется сомнение, разлагающее память о павших героях и ниспровергающее очевидное. Червоточина порождает извращение, разрушает устои и все больше отдаляет примирение.

Гражданская война разделила эллинов. Целый народ стал заложником большой политики. В этой книге история простых людей переплетается с большой геополитической игрой, в которой они являлись меньшим, чем песчинки.

Но зачастую песчинка, попавшая в глаз, заставляет человека протереть свои очи и взглянуть на мир совершенно по-иному. Взглянуть так, чтобы разглядеть красоту, любовь, увидеть сострадание и с Божьей помощью найти в себе силы простить даже собственных врагов. Хотя бы тех из них, кто не запятнал свои руки невинной кровью.

Греческий Холокост – трагедия не менее чудовищная, нежели истребление армян и уничтожение евреев, но мир мало, что знает о ней.

Время от времени появлялись авторы, которые пытались описать, что жил на свете многострадальный народ, высыпавший на улицы и площади, чтобы не допустить угона своих соплеменников на работы в Германию… Что существовала в Эпире, Фессалии и Аттике благодатная земля, которая могла прокормить и соседей, но умирала с голоду, лишенная элементарного продовольствия… Что был период, и случился он уже после освободительной войны с турками, когда эллинам отрубали головы только за то, что они не могли без содрогания смотреть на голодного младенца, прижавшегося к груди заколотой матери, и восставали…

Наблюдая все это воочию, эллины срывали со стен военные трофеи своих предков – турецкие сабли и ятаганы и вымещали всю свою южную злость на захватчиков.

Книги написаны, но они не стали бестселлерами, не переведены на все языки. Я сделаю еще одну попытку, прокричу еще раз о том, что должно стать достоянием всего света, чтобы никогда больше не повторилось. Чтобы никто больше не осмелился сделать это с греками. Сделать это с любым другим народом.

Преступление совершается с молчаливого согласия черствых и малодушных. Не стоит искать другие истоки предательства. Все начинается с трусости. Только трус способен превратиться в беспощадного зверя.

Эта история обыкновенной греческой девушки не оставит у вас выбора. После ее прочтения вы никогда не ошибетесь, в том, кто есть изменник, а кто свят в своей любви к родине. Вы не будете более внимать аргументам софистов, которые готовы оправдать чудовищную измену, найдя сотни объяснений сотрудничеству с нацистами.

Кто-то стал полицаем из-за хорошего пайка, чтобы выжить, чтобы затаиться до лучших времен, вследствие обычного человеческого страха и отсутствия альтернативы.

Да, именно поэтому он стал предателем, а не героем. Ведь у каждого будущего предателя в настоящем бывает выбор.

Мой дорогой читатель, прочитав эту книгу, ты узнаешь, какой выбор сделала Катерина…

Перед ней были сотни дорог… Столько же, сколько складок на фустанелле. Но она выбрала одну. Ту, которую предатель всегда обойдет стороной.

Греция, остров Крит.

Глава 1. Катерина

В этой безвестной критской деревушке, раскинувшейся у Самарийского ущелья в номе* Ханья, не было ни одного мужчины, который равнодушно бы взирал на восемнадцатилетнюю красавицу Катерину. Да что там мужчины! Женщины, особенно молодые, не скрывали своей зависти.

Они то и дело злобно фыркали, когда Катерина проносилась мимо заборов со своим узелком, и ее льняное платье могло невзначай вздыбиться на ветру на радость притаившемуся за женской юбкой горе-эвзону*.

«Эстет женской красоты» тут же отворачивался от подметившей его опрометчивый взгляд жены и принимался деловито навьючивать мула или точить серп на гумне.

Лишнего никто из деревенских себе не позволял. Горцы еще помнили и чтили законы. Нечаянно выроненное слово в этих краях могло стать причиной больших проблем.

Необдуманный поступок мог послужить поводом для суровой мести. А кровная месть как снежный ком! Когда вендетта поглощает горы, деревням вроде этой несдобровать перед неминуемым камнепадом.

Правда, наезжавшие из города к отцу Катерины, кириосу* Ксенофонту, самому образованному человеку в здешних местах, торговцы, что представляли себя знатоками жизни, в отличие от деревенщины не особо расшаркивались перед старостой, не забывая намекнуть, что за такую красавицу отец мог бы получить немалую выгоду. Хоть стадо коз «кри-кри», а то и табун лошадей! Ну, может и не табун. Но двух кобыл уж точно, гнедой и пегой масти, не говоря уж о трех мулах и с десяток овец в придачу…

*Ном – то же, что «префектура» (Здесь и далее примечание автора).

*Эвзон – военнослужащий элитного подразделения пехоты греческой армии, сформированного в основном из горцев.

*Кириос – почтенное обращение к мужчине, эквивалентное «господину».

Ксенофонт супился, хмурил густые черные брови, втягивал щеки, набирал воздух в легкие. Его ноздри раздувались словно у быка, но не проронив ни слова, он наливал себе чарку критской раки и осушал ее залпом до дна. А затем закусывал свежей россыпью овечьего сыра и

выдыхал воздух, игнорируя все эти скабрезности и намеки.

– Вы мне голову не дурите! – крутил ус староста Ксенофонт, переводя разговор в иную плоскость, – Лучше говорите, с чем явились? Неужто скоро война?!

И все гости мгновенно забывали о прелестях дочери уважаемого Ксенофонта, начиная сыпать версиями о предполагаемой измене генералов в Афинах, и о том, начнется ли в ближайший год война с дуче Муссолини, этим прохвостом, который возомнил себя римским Цезарем и хочет расширить свою недоделанную империю за счет свободолюбивой Эллады.

– Ничего! – уверял приезжих самый уважаемый из присутствующих, отец-настоятель горного монастыря, черный монах Георгиос. – Справились с османами. С дуче справимся и подавно!

Все одобрительно кивали, соглашаясь с настоятелем, недавно вернувшимся с Карье, столицы Афона, где игумен был допущен к заседанию Священного Кинота. Там правящие монахи недвусмысленно дали понять, что «войне быть и Элладе в этой войне придется ой как туго, но она все же выстоит и победит с помощью Господа…»

Эта уверенность мудрых мужей окрылила отца Георгиоса и теперь, давая прогнозы, он говорил о неминуемой войне и предстоящей в ней славной победе греков с экзальтированным видом, граничащим с воодушевлением безумца.

Катерина знала, что эти разговоры продлятся до глубокого вечера. За это время она успеет наведаться к тетке Зое в Ретимно, передать ей клубки пряжи, сколько она просила взамен свитера для отца, заплести с ее помощью косы, вернуться в деревню, посудачить с подружками, чтобы потом с наслаждением послушать «англоса» – археолога из далекой страны, вот уже больше года копошащегося в островной земле с лопаткой и смешными щеточками. Он избороздил горные кряжи, каменистые теснины и непролазные пещеры в поисках руин Минойской цивилизации и великолепно разговаривал по-гречески.

Сэр Том, рыжий и светлоликий джентльмен, бледнокожий с вытянутым как у орла носом, выставленным вперед подбородком и крохотными глазами, цвет которых из-за их небольшого размера был трудно уловим, а значит, скорее всего был серым. Он очень много знал, и охотно шел на контакт.

Он так просто и увлекательно рассказывал о том, чего она совершенно не ведала о своей сказочной стране, утратившей былое величие, что Катерина с удовольствием вызвалась помогать археологу в бытовых вопросах: сносить в стирку своей тетке его вещи и постельное белье, готовить ему еду, и, когда требовалось, привлекать своего младшего братишку к разгребанию грунта и выскабливанию плотно засевших в нем валунов.

Сэр Том платил четверть фунта в день. И это были огромные по тем временам деньги, которые можно было обменять на драхмы у любого лавочника и накупить в Ханье или Ретимно всякой нужной в хозяйстве всячины.

Поэтому отец не возражал, к тому же Катерина была под присмотром какого-никакого, а мужчины – своего младшего брата Линоса. Тому уже исполнилось шестнадцать.

Линос не был таким любопытным, как сестра. Мифы и легенды интересовали его гораздо меньше, чем возможность приработка. Он чувствовал себя взрослым, когда хвастался полученными шиллингами перед ровесниками и старшими парнями.

Один из них, именем Адонис, слушал внимательнее других. Возможно потому, что Катерина снилась ему каждую ночь, а с пробуждением вместо утренней зари ему мерещилось ее загорелое на критском солнце лицо, ее шелковистые каштановые волосы, которые тетка Катерины из Ретимно так искусно заплетала в косы и глаза, эти дивные угольки, что сжигали все его нутро, как только он осмеливался взглянуть в них прямо.

Он отводил свой взор всякий раз даже во сне, но утром, справившись с укладкой рыбацких снастей, багра и гарпуна в готовую к отплытию лодку, Адонис мчался к общему на две деревни колодцу, где надеялся встретить предмет своего вожделения и снова отвести глаза, чтобы потом проводить ее смелым взглядом, уже не таясь.

Дом старосты был неподалеку.

– Калимера*, Адонис! – звонко здоровалась Катерина, спешащая к месту раскопок сэра Тома вместе с заспанным братом, – Ты опять встал ни свет ни заря, чтобы поймать для меня рыбу!?

– Калимера, Катерина, – покраснев, отвечал юноша, – Если хочешь, я поймаю для тебя целый косяк !

– Он в тебя втрескался не на шутку! – беспардонно открыл тайну приятеля Линос, и Катерина замедлила шаг, подошла вплотную, чтобы со всей суровостью вглядеться в бесстыжие глаза своего воздыхателя.

– Это правда!? – надменно спросила девушка, – Сперва ты свалишь на меня пуд лангустов с ливийского моря, а потом пришлешь сватов?

Адонис молчал, ему нечего было сказать в свое оправдание.

– Тогда вот что… – смерив Адониса оценивающим взглядом с головы до пят, продолжила девушка. То ли подтрунивая, то ли на полном серьезе она приказывала, – Налови много рыбы и отправляйся с ней в гавань Ханьи, продай свой улов как можно дороже и купи себе новые сапоги вместо этих истертых сандалий! Иначе мой отец на порог тебя не пустит. Ты должен одеваться как сэр Том. Англос элегантен даже на раскопках. Он орудует киркой в пыли, но его сапоги после работы всегда начищены до блеска! И эта жилетка в клетку из плотного сукна! Шик! Она безупречна.

*Калимера – греческое приветствие «Доброе утро».

Адонис оценил сам себя критическим взглядом и понял, что она права. Он действительно похож на замухрышку! И это надо было срочно исправить…

…Он обязательно наловит целую кучу рыбы, навьючит ею своего немного исхудавшего мула и отвезет улов в гавань. Там, у венецианского арсенала он знает доброго торговца, который даст хорошую цену.

А сапоги в Ханье шьют бесподобные. Из выделанной мягкой кожи. Не такой ороговелой и трескучей, что используют для бурдюков. Он оденется как этот английский дэнди по имени Том и будет достоин того, чтобы предстать перед глазами Катерины и ее отца кириоса Ксенофонта.

Девушка заразительно рассмеялась, вызвав улыбку на лице своего визави, и побежала дальше, дразнить соседок и их мужей по дороге

к руинам, которые по выражению сэра Тома «представляли из себя артефакт»…

– Дурак! Она над тобой издевается, а ты поверил! – бросил на последок своему другу оглянувшийся Линос и побежал вслед за сестрой.

– Сам ты дурак… – тихо прошептал Адонис, замкнувшись в себе и вынашивая какой-то план.

Спустя неделю они пересеклись у того же колодца. Адонис стоял в новых черных, до блеска начищенных яловых сапогах из мягкой дубленой кожи, пропитанной дегтем, но Катерина этого даже не заметила. Поэтому ему пришлось покашлять и обронить платок, чтобы опустившись на колено, поднять его, и заодно, обратить внимание девушки на его обновку.

Первым разительную перемену заметил Линос.

– Ух ты! У тебя теперь сапоги!

– Купил по случаю в Ханье! – как бы между прочим проронил «хитрец» Адонис.

– Надо же! – удивилась девушка, – Сколько же рыбы тебе пришлось выловить и продать? Теперь в Ливийском море и ловить нечего! Надо сказать отцу. Пусть предупредит всех в округе и даже клерков в префектуре, чтоб разнесли новость по весям! Чтоб рыбаки не тратили время! И отправлялись сразу в залив Суда! Да, пока Адонис до туда не добрался! И, кстати, где обещанные лангусты?

– Астакос!* – гордо выпалил Адонис и, словно маг из бродячего шапито, сбросил ветошь с кольца, на которое через глазные яблоки были продеты несколько свежих омаров и парочка довольно крупной кефали.

Катерина покачала головой, выразив восхищение, а Линос просто открыл рот, будто его старший друг показал ему не просто свой увесистый улов, а настоящее чудо.

– А как ты раздобыл на южной стороне лодку? – открыл он рот, не веря своим глазам.

– И там живут добрые люди. Арендовал у одного старика со смешным именем Агапайос* за треть улова.

* Агапайос – мужское греческое имя (от греч. Αγάπη – любовь)

– Так-так! – многозначительно изрекла Катерина, выхватила протянутую связку и, передав кольцо с дарами моря брату, побежала на раскопки. Линос помчался вслед.

– Эвхаристо*!!! – кричала она оставшемуся у колодца воздыхателю, снова не обернувшись.

Радости ее не было предела. У предусмотрительного сэра Тома имелся походный котелок и спички…

С дровами в ущелье нет проблем! Щепотка соли, две картофелины и лук в плетенном лукошке она как раз прихватила с собой. Это предвещало грандиозный обед.

А за обедом сэр Том расскажет много чего интересного о Гомере, о Платоне и Диогене, том самом, который на вопрос Александра Македонского «Проси, что хочешь, раз ты самый известный мудрец!» так достойно ответил: «Отойди! Не загораживай мне солнце!»

– Не загораживай мне солнце!!! – смеялась Катерина, счастливая и веселая.

Вдруг она остановилась и посмотрела на удалившийся силуэт Адониса. Какая-то мысль осенила ее голову.

– Адонис! – крикнула она издали, – Не загораживай мне солнце! Знаешь, кто это сказал? Нет? Откуда тебе знать про Диогена, а тем паче про Платона… Ты ведь до сих пор читаешь по слогам и пишешь с ошибками, как несмышленое дитя!!!

Адонис не услышал, что именно выкрикнула Катерина. Он лишь заметил, что девушка его мечты приветливо помахала ему рукой. Донесся так же отрывочный звук ее звонкого смеха. Она смеялась, а значит – ей было весело. И он был причиной ее хорошего настроения. Он улыбнулся в ответ, гордый своим успехом, как никогда довольный собой.

А читал Адонис действительно с трудом, и он не знал ровным счетом ничего о Диогене. А если бы и знал, то не понял бы шутки, произнесенной Катериной. Ему бы и в голову не пришло сказать подобное в ее адрес. Да и как можно просить не загораживать солнце человека, который для него сиял ничуть не меньше самого светила.

*Астакос – лангуст, омар (перевод с греческого).

*Эвхаристо – спасибо (перевод с греческого).

Глава 2. Адонис

Он был довольно симпатичный, этот высокий брюнет, кудрявый Адонис. «Подруга» Катерины по имени Мелания, стройная и бойкая зеленоглазая девушка, даже завидовала дочери кириоса Ксенофонта, ведь Адонис выбрал ее.

Как –будто Катерина приложила для этого хоть какие-то усилия! И словно Катерине было не все равно.

Пылкий влюбленный нисколечко не интересовал дочь кириоса Ксенофонта, что злило скрытную Меланию еще пуще. Она постоянно льстила своей подруге, осыпая ее комплиментами и смеясь над ее шутками, но всякий раз наедине с Адонисом, давала ему понять, что Катерина не любит никого, кроме самой себя.

«Конкурентка» объясняла Адонису на разных примерах, что тот для Катерины пустое место, но парень не обращал внимания на озлобленные умозаключения веснушчатой бестии с зелеными глазами, мечтающей уехать из этой глуши в Афины.

– Как-нибудь сам разберусь, – отвечал он Мелании, – Без твоих советов.

– Как же, разберешься! – шипела она от злобы, – Пожалеешь потом, что меня упустил.

– Я в город не собираюсь, меня здесь все устраивает.

– Так уж и все?

– Все, кроме того, что ты суешь свой нос не в свое дело.

«Незачем его зазря обнадеживать…» – так считала красавица Катерина, и именно поэтому разыгрывала из себя вредину.

Напрасно он тратил время! Хотя… И отговаривать его Катерина не собиралась. Хочет ухаживать – не запрещать же! Пусть себе пострадает от неразделенного чувства. Сколько таких на всю деревню! Да и в городе хватает! Отец как-то признался.

Даже сэр Том, и тот иногда на нее заглядывался, а ведь он самый что ни на есть сдержанный джентльмен. Не чета неотесанному Адонису, этому смешному пареньку из соседней рыбацкой деревушки, долговязому и слегка лопоухому.

Он брался за любую работу, чтобы поддержать своих немощных стариков, которые уже ни на что не годились. И чтобы прокормить и выходить больного от рождения старшего брата, который с трудом передвигался на костылях и ходил под себя.

Ей на мгновение стало жалко своего поклонника, но она осекла себя на этой мысли, скорее всего потому, что ей были все же приятны его неловкие потуги произвести впечатление. Совсем чуточку приятны…

У Адониса действительно не хватало времени на школу. Парень помогал матери ухаживать за братом, особенно с тех пор, как отец почти ослеп, и добывал семье на пропитание, а потому часто прогуливал уроки. Зато освоил досконально не только рыбацкое искусство, но и много других ремесел. Любое дело спорилось в его руках.

Иногда Линос привлекал друга, чтобы пасти многочисленное отцовское стадо овец. Именно на пастбищах у подножия гор они и подружились. Линос отчетливо помнил момент, когда Адонис увидел его сестру. Напарник по загону словно ослеп. Не меньше, чем от лучей яркого критского солнца.

Адонис никогда не просил Линоса помочь завоевать сердце его родной сестры. Во-первых, он привык справляться со всем сам и это было бы все равно, что расписаться в своем бессилии. А во-вторых, хоть дело порой казалось Адонису безнадежным, а ухаживания бесперспективными, он никогда не сдавался. Ведь не сдался же он в тот шторм, когда едва не утонул, ныряя за лангустами для Катерины…

Да, его семья, влачащая полунищенское существование была не ровней зажиточному дому старосты кириоса Ксенофонта, но Адонис собирался разбогатеть и выучиться, чтобы стать таким же начитанным и умным, как этот холеный сэр, его соперник.

…На другой день после встречи у колодца Адонис отправился в монастырь к отцу-настоятелю. От кого-то он слышал, что на монастырском винограднике и в оливковой роще нужны сборщики. Урожай выдался славный. Но солнце палило так, что многие дьяки и послушники теряли сознание.

Отец Георгиос пообещал расплачиваться частью урожая, а так же давать в день по буханке теплого хлеба собственной выпечки и кувшин козьего молока.

– Козу доить умеешь? – спросил игумен, – Смотри мне, не вздумай поймать меня на слове и принести огромный пифос. А то знаю я вас, рыбаков, пастухов, на все руки мастеров! У вас меры нет. Кувшинчик небольшой и только, понятно тебе? В конце работы, как солнце зайдет за горизонт, надоишь. А хлеб в пекарне тебе выдадут. Ясно?

– Ясно как Божий день, отче. – с благодарностью целовал руку священнику Адонис.

– Если согласен, то завтра и приступай. Приходи не в самое пекло. А служка корзины будет считать. Не меньше сорока корзин чтобы! Лодыри тут не задерживаются. Завтракай дома. Фиеста возможна, но максимально на час, как солнце будет в зените. Вино с винокурни не воруй. Иначе – сразу долой со двора. Как сорок корзин сдашь, так и ступай домой. Устраивает!? – строго спросил отец-настоятель.

– А можно во время фиесты книги почитать, у вас их много. Платона почитать. Дадите книги, батюшка? – задал свой сокровенный вопрос Адонис и зардел, словно изрек нечто непристойное.

– Какие книги? Платона? Отчего не Библию или молитвослов?– по всему было видно, что вопрос ошарашил настоятеля.

Отец Георгиос строго взглянул на парня. Не подвох ли тут, ведь столько развелось наушников и сексотов при диктатуре Метаксаса. Они все ищут коммунистов-заговорщиков, а одновременно дистанцируются от расовой теории рейха, не забывая заискивать перед Муссолини и фюрером, копируя порядки фашистов. Совсем запутались, а это шараханье до добра не доведет!

«Не там врагов ищут, запрещая книги. Вот и Платоново «Государство» среди запрещенных… – вдруг вспомнил отец-настоятель и еще раз присмотрелся к наемнику. – Да нет. Этот не похож на доносчика. Какой из этого оборванца доносчик!» Жалкий вид Адониса даже позабавил игумена, рассмешил его. Нашел кого подозревать в доносительстве! Парень пришел к нему за помощью ради книг. Надо же. Тянется к свету, к ученью. А ведь семья его пухнет с голоду. Хотя вряд ли!? У этого руки растут из правильного места, мозолистые. У таких шустрецов дело спорится.

– Диалоги Платона нудные, трактовка справедливого государства утопичная, – отец Георгиос сообщил Адонису свое мнение об учении Платона тихим голосом словно декларировал страшную тайну и общался при этом с человеком сведущим подобно ему самому, – Но вот что мне не понятно: зачем же сразу запрещать заблуждавшегося языческого философа, который был уверен, что идеальное правление способен осуществлять лишь монарх! Положим, это чушь! Но ведь он имел право выразить свою мысль… Хоть и глупую.

– Я хочу разобраться в этом сам и буду благодарен, если вы мне поможете. Читаю я медленно. Но умею. Я умею читать. Отец научил, пока видел… Я могу ловить для вас рыбу.

– Рыбу? Пришел, чтобы прокормить сородичей, а собираешься кормить меня? Ну и глуп же ты! Вот что я скажу тебе, парень. И запомни это на всю свою жизнь: не верь каждому написанному слову, все эти каракули – вовсе не Отче наш. Много слов – мало пользы. А Платон ошибался.

– В чем же, батюшка? – Адонису стало страсть как любопытно.

– Ты гляди. Интересуется Платоном! Ладно, ничего страшного. Пусть люди сами делают выводы и учатся отличать зерна от плевел! – изрек со всем своим показным глубокомыслием игумен, – Вот взять к примеру его предложение истреблять неполноценных детей! То, что практиковалось в древней Спарте – это же противно Господу!.. Так что может и верно, что запретили этого Платона. Может быть, и правильно сделали. Нечего народ баламутить. Надо было сразу сжечь эту архаическую ересь… – Сказал, как отрезал, и тут же осек себя на мысли, что уподобляется нацистам. Они тоже сжигают неугодные книги.

Адонис заметил замешательство настоятеля, но подумал, что оно основано на иных причинах. Возможно, отец Георгиос сомневался, достоин ли такой неопытный в науках человек, к тому же не готовый платить за обучение, знаний.

– Можно вместо платы за работу… мне почитать ваши книги? – робко попросил он, – У вас столько книг в церковной библиотеке. Об этом все знают! … Без хлеба и молока…

      Отец Георгиос плюнул на предосторожность, увидев как искренне замялся молодой человек. Он не мог ошибиться. В глазах паренька не было лукавства. Такие неискушенные люди еще не способны на подлость. Тот, кто краснеет, прося об услуге, еще не наглец…

Священник выдержал паузу, вспомнив место из Святого Писания, где юный Соломон попросил у Господа мудрости, вместо земных благ, а получил за это и то, и другое. В следующее мгновение батюшка выронил какое-то задумчивое, ничего не значащее междометие, перекрестился и, погладив бороду, вымолвил чуть ли не шепотом:

– Получишь и хлеб с молоком, и книги. Смотри, если что-то будет непонятно, вызовет недоумение или вопросы, то не стесняйся спросить у опытных мужей, даже у меня, коли увидишь, что я не занят. Книги пишут люди, а все люди грешны, все ошибаются. Не воспринимай на веру, что написано людьми без веры. Множество книг в нашей библиотеке, это действительно так. Но полезность их определишь только сопоставляя с Писанием. Если научился отличать добро от зла, то разглядишь и плохую книгу.

– А есть плохие книги, отче?

– Есть. Есть, сын мой.

– А зачем же их пишут?

– Из корысти, тщеславия, зависти…

– А хорошие. Хорошие книги всегда о победе добра над злом?

– Не всегда. Иногда в них и зло побеждает.

– В хороших книгах зло может победить?

– Может. Как в жизни. Еще как может. Но временно. Так как хорошая книга всегда вселяет надежду. В ней есть что-то такое, едва уловимое.

– Что же это?

– Жалость. Сострадание к людям. Сочувствие к чужой боли. К чаяниям рабов Божьих. Милосердие. Побежденный ведь – не всегда отверженный. Если хороший человек проиграл битву, Бог сделает его беду наукой, научит побеждать. Ну, а коли погибнет на земле – будет обласкан на Небесах. В хороших книгах вера, в плохих – неверие.

Адонис, радостный, вышел за ворота монастыря. Он взглянул на солнце, не отводя глаза. Катерина светила ярче. На нее он бы не смог смотреть так долго. Скоро он будет читать быстрее. И ей станет интересно с ним говорить! Так же интересно, как с тем англосом- археологом. Он еще не раз будет благодарить судьбу, что свела его с отцом Георгиосом, ставшим для Адониса тем же, чем был аббат Фариа для заточенного в замке Иф узника по имени Эдмон Дантес. Книга о графе Монте-Кристо станет первой, которую прочтет сын рыбака, и он сразу узнает в образе отца Фариа местного игумена.

…К ранним пробуждениям Адонис привык уже давно. Он справлялся с работой быстрее других, сдавая норму в сорок корзин задолго до захода солнца.

В оставшееся время он с трепетом перелистывал засаленные страницы хранящихся в монастыре фолиантов, осознавая, как далек он от своей заветной цели.

Он бережно гладил бумажные сокровищницы. Неспешно, под светом масляной лампады, поглощал открывающееся с текстом волшебство.

Он не сразу понимал его смысл, но он точно знал, что в этих буквах сосредоточено едва уловимое таинство. Из этих молчаливых знаков мудрецы сложили послания, в них уместили опыт, через них великодушно и щедро делились знанием.

На трудных волнующих моментах он останавливался. Некоторые высказывания будоражили душу. Он перечитывал снова и снова прочитанное, чтобы вникнуть, понять наверняка, что имел в виду Сократ, говоря о справедливости, и почему такие знаменитые мудрецы не замечали несчастья рабов и немощных! Почему Платон, так скрупулезно исследовавший мир, не хотел признать, что каждый человек достоин обучения и воспитания? Ведь не только рожденный в привилегиях от знатных родителей имеет права! Почему, почему, почему!!!?

Хорошо, что был отец Георгиос, который старался все растолковать, но тот однажды сказал:

– Адонис, ты рассуждаешь, как коммунист! Коммунисты плохо закончат, в них нет веры. Иногда стоит просто довериться, а не рушить мир. Разрушение приводит к крови. А причина любого разрушения – гнев. Не гневись. Это грех.

– Все имеют право на жизнь, особенно дети, даже калеки с рождения! Почему эти философы так спокойно рассуждают об умерщвлении неполноценных и заносят эти мысли на бумагу. Сохраняя эти записи в веках для потомков. Ведь слово, переложенное на бумагу, может ранить гораздо больше людей практически вечно. А призвано врачевать, разве я не прав, отец Георгиос?

– Прав. И я согласен с тобой. Но я тебе уже говорил, что не все книги несут свет. Иные – порождение тьмы. Но даже в них есть открытие для такого пытливого ума, как твой, Адонис.

– Я бы запутался, отче, если б не ваша помощь, – признался отрок. – Неужели чтобы набраться ума, надо все это прочитать? Даже то, с чем я не согласен.

– Бывает и гиена умнее человека. На холоде дикие собаки прижимаются друг к дружке, чтобы согреться, и выживают всей стаей, а человек норовит выжить в одиночку, пренебрегая чужой жизнью. Так что не чтение приводит к мудрости. В древние времена книг вовсе не было, а мудрецы были. Толку быть начитанным и сыпать цитатами как из рога изобилия, если делать это ради бахвальства и выгоды. Вот я раньше тоже читал все подряд, а потом понял, что не хочу глядеть на мир чужими глазами и повторять чужие выводы. И пошел в паломники, обошел мир своими ногами и почерпнул свет из общения с разными людьми, ведь каждый человек – целый мир, в каждом книга. Каждый учит.

– Вас? Вы сами наставник.

– Потому и понимаю, что каждый мой послушник одновременно и мой учитель.

– А чему вас может научить, к примеру, неверующий?

– Терпению.

– А глупый?

– Молчанию.

– А злой?

– Тому, что неверующий и глупый зачастую злы…

– А если вы столкнетесь со злодеем, поможет ли вам ваша вера?

– Это промысел Божий. Надеюсь, что поможет. Буду защищаться как умею. Коль увижу, что злодей силен и коварен – постараюсь действовать его же оружием, хитростью. Подобно ветхозаветному Иосифу, хитростью проучившему братьев своих, умышлявших зло. А если увижу, что зло одолевает, то предамся на милость Господа.

В поучительных беседах с отцом-настоятелем прошло больше трех месяцев. А потом отец Адониса совсем захворал. Пришлось оставить наемничество, вернуться из монастырских угодий к привычному труду и хлопотам.

А спустя еще два месяца до Крита долетела страшная весть о том, что Муссолини объявил ультиматум и потребовал от Греции часть территорий, и на притязания дуче греки ответили решительным «Охи*»!

Артиллерия Муссолини сравняла с землей приграничные с Албанией заставы. Затем итальянские стрелки-берсальеры перешли через границу и напали на греков. Началась война…

*«Oхи» – «Нет» по-гречески. Один из самых важных государственных праздников в Республике Греция называется «День Охи».

Глава 3. Сэр Том

Самая важная вещь для греческого короля – чемодан…

Король Греции Георг II Глюксбург.

Весть о начале войны пришла в октябре, когда амбары крестьян были полны зерна, горшки засыпаны виноградом, а пифосы и амфоры залиты оливковым маслом.

У подножия горы Кедрос, господствующей над долиной Амари все лето и начало осени в тени кипарисов цвели орхидеи. Своим благоуханием они наполняли воздух приятным ароматом и беззаботной негой. Томное солнце ласкало кожу путника и склонило бы его на умиротворенный сон, если бы этим путником не был деятельный и настырный сэр Том.

Том Браун, офицер Управления специальных операций английской разведки, хоть и прослыл искренним эллинистом и знал об истории Греции, пожалуй, даже больше почитаемого им лорда Байрона, выполнял на Крите особую миссию. Она занимала его помыслы практически целиком, если не считать увлеченности греческой красавицей Катериной.

Война началась, и события развивались бурно. Нильской армии, переброшенной в континентальную Грецию по просьбе короля эллинов Георга II, марионетки Британии, в скором времени могли дать пинка под зад. Точно так же, как дали в Дюнкерке. И тогда пришлось бы эвакуироваться.

Прикрывать отступление должны аборигены! А кто же еще! Так было во все времена. Во время Дюнкерка, на последнем рубеже остались незадачливые французы, сложившие головы, дав уйти союзникам.

Но стоит ли считать поражение от стран Оси неминуемым!? Конечно нет. Тому Брауну приказали найти пути отхода через Белые горы к бухтам Ливийского моря на крайний случай.

И хотя перспективы для англичан и контингентов из стран Содружества рисовались отнюдь не радужные, паниковать не стоило. Положение все еще было не критическим.

«Этот старый лис Черчилль еще обведет всех вокруг пальца. Гитлера, Сталина, заключивших секретный пакт, и этих зазнаек-янки, которые уже не смогут отсидеться за океаном и откупиться своими долларами», – убеждал сам себя Браун.

Но все же… Для многих воздух в Греции запах катастрофой, не взирая на благоухание всех полевых цветов. Особенно после вступления в войну на стороне Германии и Италии реваншистской Болгарии, которая уже наложила лапу на Македонию и нанесла удар исподтишка, прорвав вместе с немцами укрепления линии Метаксаса.

В Лондоне полагали, что британский флот все еще господствует в Средиземноморье. А значит, в случае чего можно было повторить Дюнкеркскую операцию и покинуть Грецию, укрывшись в Египте. Там полагали, что отступление прикроют греки. Их считали пушечным мясом, даже не думая усиливать вооружением. Остановили же они как-то Муссалини. Значит, смогут хоть какое-то время продержаться и против немцев. Хватит и одной недели.

Конечно, теперь он, Том Браун, ключевая фигура. Резидент на Крите в одночасье превращался в важную шишку!

Войска, если решение об отступлении будет принято, переправят поэтапно. Через Крит. Так было сказано в шифрограмме. Немцев следовало задержать на Крите, превратив остров в неприступную крепость.

Атака гитлеровского морского десанта, конечно же, захлебнется. Огонь береговой артиллерии сокрушит натиск итальянских фрегатов и немецких катеров. Аэродромы под контролем британской армии. Господство в воздухе обеспечат зенитчики. Все будет готово, фюрер обломает зубы о скалы Крита. Если, конечно, не предпримет нечто такое, чего никто не ожидает…

Как хорошо, что некуда больше бежать, кроме Крита! Как возрастает его роль. Из обычного резидента Том Браун в одночасье превращался в ключевую фигуру исторического момента, в вершителя судеб и корректировщика глобальных планов. От его сведений и рекомендаций теперь многое зависело. Именно Криту было предначертано судьбой превратится в неприступный бастион. И встретить врага во всеоружии!

«А если гитлеровцы все же прорвут оборону? – сомневался Том Браун и тут же отвечал сам себе, – Ничего! Я все равно буду объявлен спасителем народа, достойным своего рыцарского титула, ведь именно я укажу армейским генералам маршруты отхода!»

Сэр Том уже сомневался, что фортификации на севере острова не имеют бреши. Греки, неплохие вояки, которые смогли сдержать итальянский натиск в Эпире, все таки капитулировали после прорыва линии Метаксаса на болгарской границе. Они еще оказывали сопротивление, но генералитет уже колебался и склонялся к капитуляции.

Экспедиционный корпус англичан и австралийцев ситуацию не переломил. Напор Гитлера усиливался, и отбивались от него уже хаотично лишь в Аттике и на Пеллапонесе. Не ровен час и последняя линия обороны будет прорвана, а это означало, что немцы выйдут к южному побережью – они оказались на порядок сильнее и организованнее. Греки же – эти поборники свободы – слишком пренебрежительно относились к дисциплине. Они неуправляемы и импульсивны, как всякий южный народ. Что же до англичан, то что бы там не обещал начальник имперского генерального штаба Джон Дилл, все, в том числе и греки, понимали, что количество королевских дивизий никогда не будет достаточным. Англичане хотели вредить немцам в основном чужими руками, но те сосредоточили в Греции свои отборные силы, превышающие обороняющиеся в несколько раз. Из этого следовал неутешительный вывод – пора было драпать.

Том Браун был одним из немногих осведомленных людей на острове. С каждым днем он понимал, что , эвакуация становится неизбежной, и единственным удобным укрепрайоном для этого являлся Крит с его эшелонированной обороной.

Передовые батальоны уже закрепились на севере острова, окопались вокруг аэродромов, вырыли с помощью критян траншеи в местах предполагаемой высадки десанта в и налаживали системы снабжения. При неблагоприятном стечении обстоятельств флот должен переправить армию в Египет. И эти обстоятельства наступили быстрее, чем кто-либо предполагал. К концу апреля 1941 года…

Тайные тропы через ущелья и Белые горы – вот, что предстояло разведать Тому в ближайшие дни. В этом ему вызвался помочь малолетний братец Катерины, который бахвалился без устали, что пасет своих овец в ущельях вместе с каким-то всезнайкой Адонисом, который рыбачил в укромной бухте за горами и проложил, словно Вергилий, путь к заветным проходам, скрытым даже от глаз старожил тайными тропами.

Глава 4. Линос

– Познакомишь меня со своим другом, Адонисом, тем парнем, что устроил тогда, до войны, знатный ужин. Я до сих пор, когда вспоминаю вкус той рыбки – слюнки текут! Хочу его отблагодарить! – попросил как бы невзначай Линоса Том.

Линос посмотрел на сестру, будто бы ожидая одобрения, но не нашел в выражении ее лица ни тени хоть какого-нибудь, пусть даже малейшего интереса. При упоминании имени его друга Адониса, по уши влюбленного в нее, сестра все так же зачарованно рассматривала какие-то булыжники, откопанные сэром Томом, словно и не слышала вовсе о самой животрепещущей новости всей деревушки про мобилизацию всех мужчин, про отправку Адониса и других парней и мужчин на фронт.

– Думаю, ему сейчас не до знакомства с вами, сэр Том. – с сожалением и вместе с тем с некой бравадой произнес Линос.

– Отчего же? – не сразу смекнул англичанин.

– Адониса забирают в эвзоны! Вы наверняка слышали, это элитное подразделение пехоты, куда набирают только горцев, крепких духом и телом!

– Вот как! – покачал головой сэр Том, – Значит, и тебя скоро призовут! Ты тоже крепыш!

– Хотелось бы в это верить! – с сожалением вздохнул Линос, – Но отец говорит, что справятся без меня. Я нужен здесь.

– Да не ври ты, просто молод еще, вот и не берут! – передразнила брата Катерина.

Сэр Том сгладил неодобрительную реакцию парня на замечание сестры, высказав разочарование:

– А я надеялся поговорить с ним о тропах через ущелье к бухтам Ливийского моря. Как жаль, по моим данным, именно там стоит искать сокровищницы Минойской эры. Придется искать другого проводника, боюсь, что без протекции меня разуют на целое состояние.

– Не беда, мы с Адонисом не раз пасли стадо в горах, он рассказывал мне о тропе через Белые горы. У меня отличная память. Я смогу ее найти по ориентирам, которые у меня вот здесь. – Линос постучал по виску, уверяя тем самым, что не подведет англичанина, если тот доверится ему и изберет своим проводником.

– Хорошо, если это действительно так! – он похлопал Линоса по плечу и пообещал целый фунт за столь сложную работу.

– Знал бы Адонис, что можно так легко заработать целый фунт! – не сумел скрыть своего восторга Линос.

– Думаешь, он не записался бы в солдаты? – пошутил сэр Том.

– Я так не думаю, к тому же он теперь не обычный солдат, а эвзон! – взъерошился Линос, – Адонис не такой. Деньги для него ничего не значат. Всю свою выручку он тратит на больного брата и слепого отца.

– А как же новые сапоги? – вдруг припомнила Катерина, ухмыльнувшись уголком рта.

– Он это сделал тоже не для себя! – обиделся Линос, но не стал развивать тему, чтобы не выдать чувства друга перед чужестранцем. Потом отвернул взгляд от бестактной сестры и продолжил свой разговор с сэром Томом, не обращая на нее внимания, – Адонис записался добровольцем в префектуре еще месяц назад. Из-за войны попасть в эвзоны оказалось немного проще! Я не ожидал, что так быстро все решится! После краткосрочного курса подготовки ему выдали царухи* с помпонами, подвязки и красный берет с длинной кистью, похожей на конскую гриву!

– Не очень-то удобная, устаревшая экипировка, – высказал свое мнение англос. – Она не спасет.

– Зато красиво! – у Линоса зажглись глаза, и он вдруг обратился к сестре, забыв обиду, – Представляешь, Катерина, как он сейчас выглядит?! Новобранцам разрешили одеть парадную форму и отпустили по домам в увольнение. Чтобы родные могли проститься. Сейчас самый разгар застолья. Обе наши деревни прощаются с парнями. Там музыка и яства. Отец Георгиос наставляет будущих героев! Эх, повезло Адонису. У него рост как у Геракла, а стать как у Посейдона. И возраст подходящий. Меня бы наверное не взяли в эвзоны, даже если бы исполнилось восемнадцать! Ростом не вышел…

Катерина отнеслась с явной прохладцей к эмоциональному рассказу брата и проигнорировала его горячее желание немедленно отправиться на проводы новобранцев в одну из рыбацких таверен.

– Ты и и впрямь не хочешь попрощаться с Адонисом? Ему было бы приятно тебя увидеть перед отправкой на фронт, – нахмурив брови и не ожидая положительного ответа, спросил Линос. Безразличие сестры бесило его, но он силился не выдавать свою злобу при сэре Томе. К чему археологу знать о том, что касается симпатии его друга, ведь у него на уме одни камушки да развалины!

– Там будут все эти приезжие из Ретимно и Ханьи, что не стесняются раздевать меня глазами даже при нашем отце! Нет, не хочу. – наотрез отказалась Катерина. – А ты, если хочешь, можешь туда отправиться!

– Легко сказать! – посетовал Линос, – Что скажет отец, когда узнает, что я за тобой не присматриваю?

– Так скажи ему, что я осталась у тетки Зои. – придумала Катерина.

Линос не долго сопротивлялся. Чувство долга перед отцовским поручением вмиг улетучилось, как только отыскался повод его нарушить.

Кто знает, какая судьба ждала его друга на материке. Адонис прославится или падет как герой! Он такой , Иного не дано. Он настоящий друг. И когда он вернется с победой, то никогда не будет кичиться своим превосходством. Вот тогда-то Катерина и будет кусать локти и вспоминать, как отвергала его ухаживания! Великодушный Адонис, конечно же, не будет держать обиды! И они еще погуляют на роскошной свадьбе в деревенской таверне, и это будет самая красивая пара во всем мире…

С этими мыслями Линос мчался что было сил в сторону деревни, где женщины, обливаясь слезами, провожали мужчин на войну…

*царухи – парадная обувь эвзона, один из атрибутов национального костюма греков, кожаные ботинки-сабо с черными помпонами.

Как только простыл след брата, Катерина погладила копну рыжих волос англоса. Сэр Том не отпрянул. Посторонних не было. Можно было предаться обуревающему обоих чувству. Стесняться было некого и нечего…

– Ты не жалеешь? – Том погладил ее волосы, причел на огромную глыбу и закурил.

– Ни капельки. – улыбнулась девушка.

– И все же мы поступаем опрометчиво, воздух пахнет войной.

– Я чувствую только запах цветов, а на сыроварнях запах коз! – звонко засмеялась Катерина. Ее беззаботный смех мог подействовать расслабляюще, но Том Браун каждую секунду помнил о своей задаче.

– Как жаль, что этот Адонис не сможет помочь. Твой брат еще слишком молод.

– Молод, но не настолько глуп, чтобы не запомнить тропу. У Адониса и вправду любое дело спорится. И он доверяет брату, если Линос сказал, что знает дорогу к бухте, значит так оно и есть!

– Ну, хорошо… Коли так.

– Как думаешь, мы быстро разобьем немцев, так же как итальянцев? – вдруг поинтересовалась Катерина.

Тут сэр Том понял, что девушка не просто наивна, но и невежественна в своем незнании.

– Если бы греки воевали только с итальянцами, то столицей Греции мог бы стать Рим. Все гораздо сложнее, девочка, гораздо сложнее…

– Ты стал меньше рассказывать о реликтах Кносса и Минойско-Критской эпохи и больше – о политике! – с сожалением высказала свое мнение об очевидной перемене Катерина.

– Кому нужны развалины, когда на наших глазах все превращается в руины… – задумчиво изрек Том Браун и затушил окурок об осколок амфоры с изображением быка, с которого еще вчера едва ли не сдувал пылинки. Времена изменились. А Катерина его теперь раздражала…

СССР, Москва, 5-ое управление Наркомата обороны СССР

Глава 5. Троян

– Троян Иван Васильевич 1906 года рождения. Из семьи середняков. Воинское звание – майор. В Красной Армии с 1928 года. С 1937 года по 1939 год участвовал в гражданской войне в Испании – командир разведывательно-диверсионного корпуса «Четырнадцатый специальный» на Каталонском направлении, в Андалузии, Эстре- мадуре и на Центральном фронте. Проявил себя исключительно с положительной стороны. Беззаветно предан делу партии и народа, зарекомендовал себя как специалист экстра-класса в подрывном деле – мосты, эшелоны, конвои. Владеет приемами джиу-джитсу, дзюдо и «борьбы в одежде» самбо Харлампиева, тренера «Крыльев Советов». Обладает навыками стрельбы по-македонски – способен вести огонь с двух рук на ходу с поразительной точностью. Незаменим как организатор. Принимал участие в обучении боеспособных подразделений. Курировал создание партизанских формирований в тылу франкистов. С 1939 г в разведуправлении РККА. Откомандирован к нам в иностранный отдел по вашей прямой разнарядке. Столкнулись с противодействием его прямого командира. По вашей рекомендации пригрозили ему разоблачением связи с троцкистами. Скрепя зубами выписал предписание. – доложил адъютант, изобразив льстивую улыбку, и прихлопнул папку с личным делом офицера.

– Знаком с ним. По Испании. Сорвиголова. Рисковый черт! Да и фамилия у него подходящая для заброски в Грецию! Троян! – покачал головой глава ведомства.

– Не понял, товарищ армейский комиссар 2 ранга.

– Легенду о Троянском коне не знаешь? Трою данайцы взяли благодаря хитрости. Осада ни к чему не привела, вот они и смастерили деревянный истукан огромных размеров в виде коня. И посадили внутрь отборных воинов. Троянцы затащили идола в город. А ночью притаившиеся воины вылезли наружу и открыли ворота. Слыхал об этом?

– Никак нет!

– Ну и хорошо… – задумчиво изрек начальник и, почесав лысину, достал из пачки папиросу. – Поручи иностранному отделу подготовить заброску группы. Снаряжайте самолет. Загрузите под завязку оружием, провиантом, папиросами – это для завязывания знакомств. Там англичане кируют. Надо это исправлять… Спляшем в Греции «Тарантеллу» * вместе с НКВД, доверяют нам в Главном управлении госбезопасности.

– Понял…

– Да уж. Оправдать бы доверие это. Там у них так: не оправдал – голова с плеч. А Трояну скажи, чтобы сформировал группу из проверенных кадров, без самодеятельности. И пусть всех кандидатов согласует со мной.

– Есть, товарищ армейский комиссар…

*Тарантелла – название операции внешней разведки Советского Союза с 1930 по 1945 годы, основной целью которой являлся контроль за деятельностью английской разведки в отношении СССР. Данные, полученные от разведчиков, доставлялись непосредственно И.В. Сталину.

Иван Троян понимал, с кем имеет дело. Знал он так же, что предстоит серьезная работа. Офицер всегда едет туда, куда родина пошлет. А он не дезертировал бы даже если б его послали в самое пекло.

В Испании он поладил с республиканцами и иностранными добровольцами, но прибыв домой, опасался, что каток репрессий в РККА может пройтись и по нему. Хотя бы за то, что отказался в Мадриде сделать одну черную работенку – ликвидировать «троцкиста» по заданию НКВД. Сказал, что у него начальники свои, армейские.

«Троцкист» этот был героем и не раз выручал на самых рискованных заданиях. Как мог он отплатить черной неблагодарностью?! Правда, нашлись исполнители. Но главное, что это сделал не он. Его совесть чиста.

В Москве Трояна не тронули. Каток раздавил армейских шишек поважнее его, мелкой сошки. Тухачевского вон не пощадили. Хотя, может и на самом деле тот занимался вредительством, ведь развитие бронетанковых войск шло в бесполезном русле. Легкая броня и короткие пушки наших машин действительно делали их уязвимыми, и никакая маневренность им не помогала. ..

Сам черт ногу сломит. Кто теперь разберет, где друг, кто враг… А может небесная кара настигла командарма за применение химического оружия против восставших крестьян Тамбова и за расстрел заложников-членов семей восставших в селах.

Как еще отца Трояна миновала сия незавидная участь. Определили тогда его семью как середняцкую. А ведь прятал батя хлеб, умел прятать и молчать, чтобы выжили детишки. От него и Ивану передался талант маскироваться. Иначе никак.

Троян многое видел, все замечал, он стал настоящим спецом, и именно это его спасало не раз.

В политике он понимал немного, но точно знал, что английская разведка в Греции вряд ли будет рада появлению русской миссии. Но на то они и англичане, чтобы их обойти. Полагаться на их гостеприимство, а именно они пока хозяйничали в Элладе, было бы верхом беспечности.

Иметь таких союзников – и врагов не надо! Они уже показали все свое нутро, когда удирали с Дюнкерка. Пока грузились на эсминцы и гражданские посудины, выставили французов живым щитом!

«Томми» видят в союзниках только мясной фарш, а во врагах простофиль. Греки для них – расходный материал. Как впрочем и русские, которых Черчилль с превеликим удовольствием бросил бы в пасть фюреру, чтоб тот подавился или сломал зубы, заточенные для «островных обезьян», как пренебрежительно Берлин называл англо-саксов. Да, с англичанами надо держать ухо востро… Но вовсе не в них была главная проблема…

По приказу командования Троян приступил к набору группы. Утвердить ее состав в ведомстве военной разведки РККА не составило бы большого труда, если бы не согласование каждой персоналии команды в Главном управлении госбезопасности НКВД, отвечающей за внешнюю разведку. Ему надо было отстоять каждую свою кандидатуру. Для них главное – благонадежность. А для него – человеческие и профессиональные качества.

Еще в испанский период Троян наблюдал несостыковки и откровенный разлад в действиях служб, особенно, когда начались репрессии. Под молот разоблачений, особенно после провальной финской компании, попали опытные кадры. Тех, на кого военачальники, приближенные к вождю, списывали свои неудачи, ожидали безжалостные жернова, перемалывающие не только тела, но и души.

Стоило сказать правду, и ты мог попасть в немилость. В лучшем случае. Но он все равно предупреждал, о том, что не хотели видеть. Он докладывал, не взирая на политическую конъюнктуру, передавал данные о линии обороны финнов, о количестве дзотов и сосредоточении дивизий, о том, что население вовсе не собирается встречать цветами освободителей… Как-то даже попал под прессинг за излишнее рвение. Все могло закончиться и пулей в затылок. Но пронесло и в тот раз.

Наступили времена настоящей войны, у порога дома. И эта война была чревата самыми страшными последствиями для государства и его вождей. Вот почему монстры на время успокоились.

Когда стало понятно, что оперативную информацию больше некому правильно анализировать, они спохватились. Набирать в военную разведку исключительно благодаря пролетарскому происхождению – верх глупости. Здесь в первую очередь требовалась реорганизация и постоянная борьба за каждого спеца в отдельности.

Ивану Васильевичу это было ясно, как Божий день. Но знал он и этих кабинетных крыс. Не любил он высокое начальство.

Даже поручительство могло обернуться во вред, играть нужно было тоньше. Троян не был знатоком аппаратной возни, интриги не были его инструментом в подковерных склоках. Но командир знал наверняка – без радиста, который воспринимает на слух не меньше трехсот знаков в минуту, без инженера-подрывника и без носителя языка, такого как Николаос Романопулос, Коля, как он по-русски называл чистокровного грека, ему в горах Эпира и Фессалии не обойтись… Именно Коля был мастером на все руки. Он мог выполнять не только функции переводчика, но в случае чего – заменить радиста, и даже снайпера.

Николаос был настоящим полиглотом, он происходил из понтийских греков, вынужденных бежать в Россию после резни, устроенной турками в южном Причерноморье.

Семья Романопулосов обосновалась в Абхазии, именно оттуда Николаос призвался в армию и был определен в разведку по протекции Трояна, испытывавшего перед засылкой в Испанию настоящий дефицит кадров.

В армии Николай быстро привык к русскому имени и проявил себя исключительно храбрым воином. Но по возвращении из Каталонии, вместо гарантированной правительственной награды, представление на которую подал командир легендарного диверсионного отряда, Николаос попал в НКВД по надуманному обвинению в шпионаже.

Тогда НКВД по прямому поручению Сталина депортировал всех греков мужского пола, проживающих в СССР, вне зависимости от прежних заслуг перед родиной, поголовно. Разоблаченные в «греческом заговоре» подлежали расстрелу или высылке.

Троян начал поиски. И не побоялся указать имя Романопулоса в своем списке. Эта протекция могла вылиться боком поручителю, но боевой командир рискнул, и очень скоро оказался на ковре у высшего руководства.

– Иван! Что ты творишь? – армейский комиссар – глава 5-го Управления Наркомата обороны— нервно макал в чернильницу свое перо, будто бы собираясь поставить свою визу на документе. Он склонился над рапортом подчиненного и пытался всеми силами своих неоспоримых аргументов вразумить майора, – А ты в курсе, что конструктора двигателя для Т-34 арестовали только потому, что он грек и расстреляли его по плану, понимаешь, по плану. План, мать твою, план есть у них. Только напротив каждого десятого грека пишут – выслать. Остальных расстрелять, ты это хоть осознаешь?

– Так значит, шанс, что он жив все же есть. Гипотетически… – вставил Троян, пренебрегая субординацией.

– Шутишь? – насупился армейский комиссар, но все же призадумался. – Или издеваешься? Или не боишься ничего и никого?

– И как я обойдусь без переводчика? – стоял на своем Троян.

– Найдешь на месте.

– Может попросить в Абвере, или у англичан? – ерничал Троян, стоя при этом в положении «смирно».

– Ты давай без своих штучек-дрючек! Тоже мне клоун глумливый. – повысил голос начальник Управления военной разведки. – Оставь свой юмор до лучших времен. Мне не до шапито. Хочешь и сам загреметь, и меня под раздачу подставить! Слышал, что со «Стариком» сделали? Ян Карлович – троцкист! Подумать только! Он нас создал фактически, в благодарность – прямо на полигоне в расход! Что творится, не видишь?

– Романопулос – не враг, Федор Кузьмич, – твердо отрезал Троян, – Он свой и всегда был своим. Это ошибка.

– Ты полагаешь, что партия и ее инструмент НКВД могут ошибаться? – сощурил глаз начальник ведомства, немного опомнившись от своей тирады в защиту бывшего начальника, угодившего в расстрельные списки сразу по возвращении из Испании.

– Я полагаю, что судьба не ошибается, товарищ армейский комиссар 2 ранга, а Николаос считался в отряде счастливчиком. Его ни пуля, ни осколок не брали. Он как заговоренный, в группе его называли Неваляшка. Такой позывной просто так не дают. И он за свой героизм и отвагу был представлен к ордену Красного знамени.

– Да помню я, помню… После отпуска должны были вручить. И удостоверение в столе со штампом… – почесал затылок глава Управления, – Не проще ли подыскать замену?

– Где? Если девять из десяти греческих мужчин по вашим же данным расстреляны? – поставил в тупик горькой правдой Троян.

– Ладно, постараюсь что-нибудь сделать, но думаю все это зря. Опоздали мы. – вздохнул армейский комиссар и махнул рукой, показав Трояну на выход. Правда, тут же вскочил и догнал майора.

Почти в дверях начальник шепнул трояну на ухо:

– Ты это… Забудь все, что я тебе тут в сердцах наговорил. Особенно про расстрелянного «Старика». И поменьше языком тряси… А то загремим все вместе… Попадем под раздачу ни за что, ни про что. Ну, посуди ты сам, даже если ты его вытащишь всеми правдами и неправдами – думаешь, он будет благодарен за истребление своего народа? Сбежит – а нам отвечать…

– Греку теперь некуда бежать, Федор Кузьмич. С родных мест выгнали турки. Мы, приютив, обманули, а историческую его родину топчет фашистский сапог. Грек должен освободить свою землю, и мы ему в этом поможем. Авось тогда простит нас. Мы на одной стороне. – заключил Троян и отдал под козырек, прощаясь.

Глава 6. Неваляшка

В Испании Николаос Романопулос сражался под оперативным псевдонимом Неваляшка.

Как-то раз под Вильярриалем со стороны моря из густого тумана появился немецкий «юнкерс-52». Немецкий ас из «Легиона Кондор» спикировал на позиции интернациональной бригады и сбросил все свои бомбы, и при этом в небе не показалось ни одного русского «И-15». Все были ошарашены, когда Николаос выполз из-под обломков абсолютно невредимым. С того самого момента он и получил свое прозвище, ставшее его позывным.

Неваляшка был уверен, что республиканцы и добровольцы со всего мира хорошие парни, а франкисты, гитлеровцы и итальянские фашисты – плохие. Он доверял своему легендарному командиру Ивану Трояну, который обучил его всему, что умел сам.

В Испании он освоил рацию, научился разбираться в детонаторах и освоил благодаря командиру не только пехотный пулемет Дегтярева, но и вражескую «адскую машину» MG-34. Командир настаивал на знании фашистского стрелкового оружия, и его внимание в этом вопросе в последствие не раз себя оправдало, спасая жизни в самых опасных вылазках.

Немецкие карабины были просты в обращении, а «шмайсер» с его мизерной кучностью и смехотворной по сравнению с винтовкой Мосина дальностью годился только для ближнего боя. Поэтому Неваляшка предпочел карабин советского производства, привинтив к нему оптику и замаскировав ветошью. Часто он прикрывал товарищей во время отхода от объектов диверсий. Глаз у Неваляшки был зоркий.

– Я искал переводчика, а получил снайпера, подрывника и снабженца в одном лице! – радовался командир успехам Николаоса.

Когда русских военных советников по приказу из Москвы отозвали, Николаос не мог знать почему. Он был далек от политики больших кабинетов, где прежние враги могли стать союзниками, а союзники забывали о своих обязательствах словно по мановению палочки перепутавшего ноты дирижера.

Возвращение обернулось трагедией. Не только Николаоса, всего его народа. Пятнадцать тысяч греков выловили по всей стране в течение нескольких суток и обвинили в предательстве, в заговоре, в саботаже коллективизации, в фашизме, – во всем подряд.

Мужчин сгребали с городов и селений и, наспех сортируя, помещали в запломбированные вагоны. Их везли на убой, таков был приказ самого Сталина, не простившего грекам их участие в интервенции Советской России в 1919-ом году…

Соседи быстро учуяли, что грекам не спастись. Лишь сердобольные и сострадательные старались укрыть бедолаг, кого в сараях, кого в прибрежных хижинах, кого в горах. Но таких оказалось немного. Система доносительства работала безотказно. Предприимчивые селяне сдавали зажиточных беглецов, чтобы застолбить их места на рынках и претендовать на их межи в колхозах, которые распределяли отнятые наделы.

Николаос показал свой отпускной билет явившемуся прямо в дом наряду, но офицер со шрамом на щеке приказал немедленно собираться.

– Скажи спасибо, что мать твою не забираем. Разнарядки нет. По плану только совершеннолетние греки мужского пола до 65 лет включительно. Так что собирайся.

– Я в отпуске, – попытался оспорить факт задержания Николаос.

– Ты грек? – уточнил энкэвэдэшник.

– Грек. – утвердительно кивнул Николаос.

– Значит, собирайся. Иначе – зафиксируем в протоколе сопротивление органам и шлепнем при попытке к бегству. Там разберутся – в расход тебя или на поселение. На Колыму или в Казахстан.

Его вели по улице родной деревни, толкая прикладом, и он видел лица односельчан. Разных национальностей. Абхазы, армяне, русские. Они совсем недавно были так доброжелательны, рассматривая его наглаженную до стрелок на рукавах гимнастерку, так обходительны и гостеприимны, а теперь отворачивали глаза, словно по деревенской улице вели прокаженного, и зараза могла перекинуться на их жилища. Они тоже боялись. Того, что эта участь пронеслась мимо, не задев их по чистой случайности. Правда, кое-кто из них смотел и с ухмылкой, злорадствую и торжествуя…

Пару раз грек попытался воспротивиться, но какой-то держиморда ударил его под дых прикладом, и Николаос свалился в грязь, на мгновение потеряв сознание. Всего на несколько секунд. Он встал, отряхнулся и пошел, словно вспомнил, что совсем недавно откликался на прозвище Неваляшка.

Далее был эшелон, дорога, смерти от болезней, унижения и бесконечная казахская степь. Холодная безлюдная пустыня сменилась еще более мрачным видом Рудной горы.

Греков в лохмотьях, голодных и истощенных дорогой, выгрузили как скот у бараков горняков. Потом была перекличка, недосчитались еще двоих. Умерших уже при подъезде к Кентау.

Коек на всех не хватило, и тогда Николай уступил свое место седому старику, изгнанному из-под Ростова-на-Дону. А сам взял отбойный молоток и отправился прямо в штольню.

– Куда без крепильщиков? – попытался остановить его местный бригадир, тоже из репрессированных. – Смена через час. Ты ж не умеешь долбить породу! Как твоя фамилия, я доложу куда следует!?

– Доложи! – огрызнулся грек, – Романопулос. Николай. Так

меня звали в Испании.

Непослушный горняк стучал молотком и грузил породу в вагонетки. Сам же попирал бревнами рукотворную пещеру. А потом вылез, черный от руды, сел на камень и заплакал впервые за много лет… Безысходность стала тому причиной. Он чувствовал себя осколком от каменной пещерной глыбы, который вот-вот измельчат в порошок на горно-обогатительном заводе, расплавят и зальют в форму, превратив в свинцовую чушку.

– В стахановцы записаться решил? – недовольно бурчали старожилы, проходя мимо ретивого парня. Началась вахта. С развода. И Николая снова поставили в строй.

Выступал начальник рудника.

– Вы должны понимать, что родина доверила вам свою обороноспособность. Как бы высоко не звучали эти слова по отношению к вам, кулацкому отребью, оголтелым врагам народа и английским шпионам. Это режимный объект. Главное здесь – дисциплина и порядок. Мы добываем руду, из которой льют свинец для снарядов и пуль. Рабоче-крестьянская Красная армия надеется на нас в преддверии большой войны с мировым капитализмом. Нельзя просто так взять орудие труда и спуститься в штольню без бригадира. А вы что? Романопулос! Выйти из строя.

Николай сделал несколько шагов вперед. Он стоял в рубашке нараспашку, и мороз нисколько не беспокоил горячего южного парня.

В Сибирь захотел!? – изо рта начальника клубился пар. – Или на юг к морю?

Никто в строю не оценил юмора. Ни один даже не хихикнул. Люди, прошедшие путь депортации с насиженных мест, не воспринимали шутки своих надсмотрщиков. А с годами многие из них, кого не сумели перемолоть и ожесточить, превратить в животное, готовое убить за паек, окончательно, начинали воспринимать и чужую боль, словно свою. Только это и помогало немногим из здешних скитальцев остаться человеком.

Было действительно очень холодно, и каждый из горняков невольно ставил себя на место Николая. Но Николай уже согрелся в шахте и ему было все равно, где его положенный по штату ватник, который выдали вновь прибывшим вместе с поношенными кирзачами. Он дышал полной грудью и смотрел на рудную гору, представляя ее греческим Олимпом, где ему никогда более не побывать. С той заоблачной волшебной горы, три пика которой возвышаются над морем почти на три тысячи метров, в глубокой древности боги взирали на смертных и завидовали им, ибо только у человека есть привилегия умереть.

Он не ждал ничего хорошего и действительно принял бы сейчас смерть как избавление. Но скорее всего Проведение уготовило ему несколько иной путь.

Нарушителя распорядка отправили в карцер. Но место заточения за дисциплинарные провинности оказалось не самым худшим помещением на поселении. Там хотя бы был бревенчатый настил, на котором можно было лечь, вытянув ноги.

Ночью старик, которому Николай уступил свое место в бараке, тихо вышел из убогой ночлежки с мыслью подкупить «вертухая» и передать своему незнакомому благодетелю через него ватник. В качестве взятки надзирателю он принес бутылочку виноградной ракии, каким-то образом припрятанная стариком и не распитая за всю дорогу. Охранник с удовольствием принял дар, но ватник не передал, отогнав деда восвояси. Тогда старик пришел во второй раз с кружкой горячего чая с куском сахара.

– На кой сдался тебе, старик, этот дерзкий парень? – удивился надсмотрщик, – Он все одно не жилец. С таким гонором замордует начальство лагерное. И не таких ломали на поселении. Холод какой. Может и до утра окоченеет.

Чай все же передал. Кружку если и обнаружат при смене постов, то ничего не заподозрят. Кормить арестантов все равно полагалось.

Неваляшка осушил кружку до дна, проглотив сахар, чтобы хоть чуточку согреться и немного набраться сил для нового дня. Он заметил в углу что-то блестящее и разглядел в темноте православную икону.

Материнскую молитву он знал наизусть, но даже в Испании под разрывами фашистских бомб, ему было не до просьб Господу. Там он рассчитывал на себя, майора Трояна и ребят и диверсионного отряда.

Здесь же мог помочь только Бог. Николай встал на колени и принялся усердно молиться.

«А любит ли Бог греков? – вот какой вопрос не давал покоя узнику. И он отвечал себе, отвергая собственное сомнение. – Любит…»

Греки возрождались из пепла всякий раз, когда их пытались истребить. Они выжили на чужбине, потому что им помогала их память. Бог не лишает памяти своих возлюбленных сыновей.

Наутро дерзкий грек «не сдох». Именно так доложил вертухай лагерному начальству. Ну что ж, после того инцидента с Николая глаз не спускали. Требовали двойную норму по выработке породы. И он ее давал, что показалось начальству странным.

– Без крепильщиков, сам в забой ходит. Дальше всех углубляется. В одиночку. И две нормы дает. Это как? – было решено за ним проследить.

Как выяснилось, бревна для подпорок кустарный рационализатор не использовал. Долбил породу по кругу, образуя толстые колонны и тем самым экономил дефицитный лес.

И вот настал момент, когда с «передовиком производства» стали считаться, ведь партия требовала свинец, все больше и больше – война была на носу. А такая голова могла пригодиться.

Романопулос почуял, что настал момент выдвигать собственные требования. Претендовать на свободу было бессмысленно, поэтому он попросил использовать сэкономленные бревна для строительства нового барака, пообещав, что выведет рудную гору под Кентау в победители социалистического соревнования.

Такая заманчивая перспектива сломила сопротивление лагерного командования окончательно, и скоро новый барак совместными усилиями и вопреки скептикам даже среди осужденных построили. Он приютил и самого инициатора, ютившегося до этого в будке с инвентарем, который не разрешалось отапливать, валежника и на барак-то не хватало, степь как-никак.

А вот в бараке соорудили буржуйку. Иначе грозил бы бунт – Романопулос приобрел среди заключенных непререкаемый авторитет, теперь он был не один, а имел единомышленников. Так что им разрешили обдирать кустарник и выделили из неприкосновенных запасов вагонетку угля.

Но после этого насели.

– Как ты собираешься вывести нас в победители?

– Дайте мне пару снарядов или штук пятнадцать двухсотграммовых тротиловых шашек, детонатор я сам сооружу. И я, так и быть, организую вам орден Трудового Красного знамени. – спокойно сообщил Николай.

– Ошалел, заключенный Романопулос!? Что ты задумал? Откуда ты все это знаешь. Ну, точно шпион! Накличешь ты беду на мою голову! Хочешь чтоб здесь все на воздух взлетело!?

– Не все. Только в старой штольне. Устроим направленный взрыв. И не надо будет долбить породу. Только грузи сколько влезет! Вагонеток не хватит… Не хочешь орден? Как знаешь.

Совещались долго. Разрешение все же получили. И эксперимент одобрили в райкоме партии. Спустя месяц о рудной горе написала местная многотиражка. Вместо фото рационализатора-грека там сиял с орденом на гимнастерке его лагерный начальник.

Так прошло два долгих года. Ни много, ни мало. Николай уже свыкся с перспективой остаться здесь навсегда. Человек привыкает ко всему.

Зима 1940-1941 года выдалась на редкость снежной. Мороз с каждым днем нарастал. Не спасали ни перчатки, ни буржуйка. Барак продувался со всех сторон.

Но откуда было знать Николаю, что встретить новый год ему придется совсем в ином климате, том самом, что Господь, о милости которого к грекам все чаще спрашивал Николай в своих молитвах, уготовил для его народа…

Наверняка атеист Троян тоже был у Господа на особом попечении не смотря на свою религиозную нетерпимость. Ну или по замыслу Создателя ему было предначертана какая-то специальная миссия, в которой Николаю отводилась одна из ключевых ролей.

Да, Иван Васильевич не забыл своего переводчика Николая. Майор уже знал, что Романопулос обосновался у рудной горы близ Кентау, и у него на руках было долгожданное предписание, утвержденное и в 5-ом Управлении Наркомата обороны, и в иностранном отделе НКВД.

События в Греции развивались стремительно. Немцы уже захватили страну. Лишь остров Крит еще держался… Пора было отправляться. Группа была сформирована. Не хватало только Неваляшки…

Эти два года темноты и смрада, копоти от буржуйки и мерзлой земли, бедной растительностью, вонючей похлебки и сухарей, набитых породой с горкой вагонеток и черных от смоли угрюмых лиц горняков, пролетели как один день. Даже воспоминания не осели в голове вследствие вечных забот и борьбы за выживание. И вот в одно промозглое утро засов барака заскрипел и дверь открылась. За ней стоял Иван Васильевич Троян, тот самый майор. И он сжимал в кулаке какую-то бумажку.

Николай подошел к двери за минуту до его появления, словно что-то предчувствовал, будто что- то неведомое и сверхъестественное подтолкнуло его к неминуемой встрече. Он стоял перед командиром, худой как высохшая олива глубокой зимой. Они смотрели друг на друга мгновение, а потом обнялись без слов…

Глава 7. Хасапико*

– Она не придет… – не без сожаления сообщил Линос другу. Новобранцев провожало на фронт все дружное село. Все, да не все. Катерина не пришла. У нее не оказалось ни времени, ни желания. – Да не расстраивайся ты так. Нашел с кого сохнуть! Вот вернешься с Военным крестом, она на задних лапках сама к тебе прибежит.

– Не прибежит… – усомнился Адонис, машинально вытерев слепому отцу губы, с которых свисала капелька оливкового масла.

– 

Как мы здесь без тебя? – рыдала мать.

– Мама, всех забирают. – отрезал Адонис. И тут же заметил уныние и печаль на лице брата-инвалида. По его выражению лица всегда трудно было определить эмоцию. Но теперь она легко угадывалась. Тот молчал как всегда, но глаза его сегодня горели от бессилия и злобы, словно он тоже хотел встать в строй. Пусть даже не в такой красивой форме, без красного фареона эвзона, но рядом с любимым братом. Возможно, в бою и он бы пригодился.

– У тебя на иждивении считай два калеки и престарелая мать. – напомнила женщина, – Могли бы тебя не призывать.

– Мама, я не могу быть в стороне, когда такое. Как ты можешь? Грецию топчет сапог захватчика. Хочешь, чтобы они пришли и на Крит? – разозлился Адонис, но тут же сменил тон, – Отец Георгиос подарил нам козу в счет оплаты. А мельник сказал, что будет подбрасывать муки. Дрова я заготовил на всю зиму, а последний улов обменял на бурдюк с маслом. К тому же вот староста, кириос Ксенофонт, сама слышала, что сказал. Семьи солдат не оставят без попечения. Теперь это забота общины. Скоро разобьем фашистов и вернемся с победой.

Вдруг зазвучала критская лира. Первыми на танец «Хасапико» вышли подвыпившие ветераны, к ним присоединились новоиспеченные эвзоны.

Адонис встал в первую шеренгу танцующих и влился в синхронный шаг.

Они не могли проиграть. Ведь они умели так слаженно двигаться в такт струнному инструменту и благодаря заложенному с детства чувству ритма. В этом танце чувствовалось единение народа перед общей угрозой.

Все как один. Опираясь на плечи друг друга. Вместе за свободу.

Звучали тосты. Разливали ракию, на тарелках не смотря на войну было много мяса, хлеба, овощей и сыра, кускового и рассыпного. Люди не поскупились. Они провожали на войну самое дорогое, что было в их семьях – своих детей. И они надеялись не столько на победу, сколько на милость Бога, чтобы Он оставил их сыновей живыми.

На голове кириоса Ксенофонта был сарики, вязаный крючком черный платок с бахромой. Старики одевали его всякий раз во время скорби.

Он многозначительно кивал головой, поддерживая тостующих. Здесь говорили о родине, о том, что англичане и австралийцы слишком беспардонно относятся к местным, видя в них лишь рабсилу по рытью окопов у аэродромов, но что это надо терпеть во имя общей победы над безжалостными немцами, которые переняли от турок их жестоковыйный нрав и пришли на греческую землю без приглашения. А значит, будут разбиты, так или иначе. Ценой жертв и лишений народа, конечно. Но такова цена любой победы.

– Ты принес то, что я просил? – напомнил брату Катерины о своей просьбе Адонис.

– Да! – ответил друг, – Удалось стащить у отца только один лист и конверт? Лист я пополам разделил, мне тоже кое-что нужно нарисовать. А ты обещал мне фарион и нарисовать дорогу.

– Держи фарион… – Адонис протянул Линосу красный берет с кисточкой, и тот, оглянувшись по сторонам, засунул его за пазуху, – Что нарисовать?

– Нарисуй тот путь к Сфакийской бухте Ливийского моря, о котором ты мне говорил. Подробно. Я ведь сказал сэру Тому, что дошел дотуда вместе с тобой. Тот самый, где тропа у подножия Белых гор, по Самарийскому ущелью мимо озера Курна.

– А ему зачем? Так же намного дальше, чем напрямую.

– Это его дело. Мое дело – фунт!

– Ого. Ну ладно. Давай обе половинки листа.

– А тебе зачем?

– Хочу написать Катерине.

– Ну вот опять ты за свое. Я так и знал! – улыбнулся Линос и протянул листики и конверт Адонису, – Только пиши ей без ошибок, а то эта стервозина снова будет смеяться.

– Если я буду не уверен в слове, то заменю его на знакомое. На синоним. – спокойно парировал Адонис.

– 

На что? Это еще что за диво?

– Отец Георгиос рассказал о словах, которые обозначают одно и то же по смыслу, но звучат по разному.

– А зачем нужны такие слова, которые заменяют другие.

– Чтобы тот, кто признается в любви, никогда не наскучил.

– Ты что, признаешься в письме в любви?!

– Не твое дело… – пресек любопытство друга молодой эвзон, достал заготовленный отточенный карандаш и отправился к старой оливе у мельницы. Там мысли не клеились. Назойливые цикады стрекотали, мешали сосредоточиться. Тогда он отправился к колодцу, общему на две деревни. Думал и там, что написать. И главное – как написать. В итоге он вернулся только с одним листком, с подробной картой для Линоса.

– А где твоя половина? – удивился Линос.

– Надеюсь, что моя половина – это твоя сестра. Я вот о чем подумал. Мои глаза уже признались ей во всем не раз. Ведь так? Если она не умеет читать по глазам, то не поймет и моих объяснений.

– Верно! Не поймет! – почему-то обрадовался Линос, – Нечего перед Катериной унижаться.

____________________

*Хасапико – старинный танец греческих воинов. Танец, известный как «Сирта́ки» (от греч. συρτάκι – касание) стал популярным символом Греции лишь в 1964 году после выхода фильма «Грек Зорба ». Он не является народным греческим танцем, однако представляет собой сочетание медленных и быстрых версий хасапико. «Сиртаки» – уменьшительная форма греческого слова «сиртос», которое является общим названием для нескольких критских народных танцев.

Глава 8. Фунт стерлингов

Курт Штудент, основатель воздушно-десантных войск рейха, дал обещание своему патрону Герману Герингу, что захватит Крит без особого труда, так как англичане ждут высадки морского десанта, а не его парашютистов.

Он основывал свое убеждение в легкой победе, опираясь на мнение главы военной разведки «Абвера» адмирала Вильгельма Канариса, который еще не успел впасть в немилость фюрера за свои вечные ошибки в предсказаниях.

Уверенность героя-аса и горе-аналитика «Абвера» о превалирующих анти-монархических, а значит и анти-английских, настроениях в греческих рядах, передалась Адольфу Гитлеру, и вождь рейха подписал директиву номер 28, дающую санкцию на проведение операции «Меркурий» по взятию острова Крит – последнего оплота греков.

В тот самый момент, когда командующий 11-го воздушно-десантного корпуса генерал Штудент лично проверял амуницию и вооружение своих парашютистов, интересуясь даже такими мелочами, как обязательное наличие наколенников, разные цвета куполов парашютов для десантников и контейнеров с оружием, количеством гранат в подсумках, в это же самое время сэр Том в сопровождении Линоса выдвинулся в путь к Белым горам и Самарийскому ущелью. В штабе с нетерпением ждали донесения о проложенном маршруте эвакуации, скрытом от вражеским самолетов.

Англос сомневался в топографических способностях Линоса. Об этом смекалистый парень догадался сразу, но он успокоил заказчика тем, что раздобыл подробную карту маршрута.

– Да, я бывал с Адонисом на высокогорных пастбищах, можете не волноваться, сэр Том. Но если даже меня, не оставляющего без внимания детали, подведет память, вот карта. Адонис нарисовал все теснины и даже растущую на скале сосну. Вот, сами полюбуйтесь! Ориентиры указаны. И знаки есть. Вот здесь, взгляните, всего три метра между скалами. А здесь – бурлящий водопадик. Мы точно не заблудимся, не переживайте!

– Это ты должен переживать, парень. Пока мы не достигнем Сфакьи, ты не получишь свой фунт. Напомню тебе, это целых четыре доллара! И их надо еще заслужить!

– Спустимся вниз, перейдем ущелье… Это не больше пятнадцати километров. И сразу увидим море. Там ваша бухта. Я не раз был проводником, сэр Том! – соврал Линос. Если бы он не уговорил друга нарисовать эту карту, то с великой долей вероятности заплутал в этих скалистых лабиринтах, отвлекся бы на куницу, козу кри-кри или бурлящий водопад… – К тому же мы вышли утром. А значит весеннее солнце нам в помощь!

– А половодье? А камнепады? Думаешь, природа тоже на нашей стороне? – нервничал Браун.

– Это только Господь знает, он направляет путь странников. Нас он выведет к рыбацкой деревушке и Ливийскому морю…– по-взрослому философски изрек юный проводник.

Как назло на половине пути Линос подвернул ногу. Но скрывая боль, продолжал указывать путь, хоть и плелся сзади от англичанина. Он смастерил себе трость из сухой ветки клена и опирался на него, как дряхлый монах, не замечая раздражения англоса.

Критское солнце нещадно пекло. Рыжая шевелюра Тома Брауна вспотела под колониальным пробковым шлемом, который теперь казался ему тяжеленным, словно каска. Этот самоуверенный деревенский болван, брат его восторженной воздыхательницы, приводил англичанина в бешенство. Тем, что беспрестанно болтал и восторгался местными красотами, будто не местный. Никчемный проводник все время норовил застрять, устроить привал. Маршрут все время корректировался нелепыми поправками. Сбиваясь с пути, Линос вглядывался в карту, и каждый раз она становилась для него новым откровением. Поэтому карту Брауну пришлось отобрать и разбирать эти каракули «безграмотных аборигенов» самому. Линос отдал творение друга неохотно.

– Не смей мне дерзить! С тебя все равно мало толку. – уже не скрывал своего раздражения англос, – Так мы и до ночи не выберемся из этих дебрей. Что ты уставился на эту горную козу? Она же не ориентир! Пусть себе скачет, куда глаза глядят. Мы должны были преодолеть все расстояние максимум за восемь с половиной часов. Скоро начнет темнеть!

– Скоро… – ныл от боли Линос. – Скоро мы доберемся до места. А потом вернемся обратно. Обратно ведь проще! Мы уже знаем дорогу. Или переночуем в деревне Лутро. Там можно отужинать свежей рыбой и искупаться на галечном пляже. Я угощения от вас не требую, поем в счет моего фунта…

– Ты свой фунт сперва заслужи! – прорычал англос, и Линос опустил глаза, понимая, что слишком медлителен из-за боли в ноге, да и действительно бестолков в толковании карты. Но вдруг Линос заметил проворную чайку… – Смотрите, сэр Том, это чайка. Значит, море уже совсем близко. Смотрите в небо! Это не орел! Мы у цели!

«Никчемный Вергилий*» был прав, до моря было рукой подать. Миссия деревенского пустобреха на этом завершалась…

Том Браун поднялся на гребень, откуда действительно виднелась морская синева. И пошел быстрым шагом прямо к обрыву.

Линос медленно взобрался следом и сбивчивым шагом отправился за своим заказчиком. Прошло часов семь, как они поменялись ролями. Линос все это время брел за англосом, превозмогая свою боль и желая только трех вещей – получить свой фунт, наесться до отвала в гостеприимной деревушке и тут же уснуть прямо на пляжной гальке.

– Вергилий… – бормотал англичанин себе под крупный нос, но Линос не слышал его, – Украл мое время. Завел меня в эти дремучие дебри. И любого заведешь, подкинь тебе звонкую монету. А значит – ты опасен. Каждому уготована своя судьба и свое место в мире.

– Не разберу, что вы говорите, сэр Том? – еле догнал англичанина запыхавшийся паренек.

– Вот и обещанное тобой море. Плещется прямо под нами. Пришли… – показал Том Браун, и Линос подошел к самому краю скалистого обрыва.

Увидев вожделенную синь, он улыбнулся от уха до уха своей широченной неповторимой и заразительной улыбкой, которая всякий заставляла сестру Катерину смягчить свое настроение. Реакция англоса была другой. Линосу показалось, что сэр Том возненавидел его всем сердцем за нерасторопность. Но все же ведь благополучно закончилось. Цель достигнута!

– Сэр Том, вы ведь теперь дадите мне фунт стерлингов? – уже не до конца веря в предстоящую оплату за поход поинтересовался юный критянин.

– А зачем он тебе? – холодно спросил англос, улыбнувшись уголком рта.

– Как зачем!? Деньги всегда нужны…

– Живым да, мертвым нет! – эти слова прозвучали приговором. Том Браун с силой толкнул Линоса с обрыва.

Шансов никаких. Падение с пятьсотметровой высоты обернулось для сына кириоса Ксенофонта мгновенной гибелью. Его тело трижды ударилось о скалы и окончательно приземлилось в расщелине, из которой горная вода стекала в Ливийской море.

– Я сделал это не из-за твоего фунта, парень… – оправдался вслух англичанин, посмотрев вниз на расплющенное тело, – Так что получай заработанное. Хотя разве в раю нужны деньги? А я отправляюсь обратно, где скоро будет ад, без своего непутевого Вергилия…

Англичанин бросил монету в ту же расщелину и увидел, как она напоследок блеснула в лучах заката. Затем он вгляделся в горизонт и распознал силуэты английских эсминцев. Он не заметил лишь лодки старого рыбака из Лутро по имени Агапайос, что по-гречески означало Любовь.

Агапайос, опытный старец, заставший времена кровной мести, не выдал себя. Он выждал время, чтобы вытащить мертвое тело юноши и выловить блестящую монету… Его не касалась причина, по которой убили молодого парня, но каждый критянин должен быть предан земле. Так гласила христианская вера.

______________________

*Вергилий – персонаж «Божественной комедии» Данте Алигьери, предложивший стать проводником поэта в странствии по загробному миру.

Глава 9. Операция «Меркурий»

Немцы рассчитывали быстро сломить сопротивление англичан, ведь весь бронетанковый потенциал союзников исчислялся двадцатью пятью танками с бронебойными снарядами, мало эффективными для подавления наступающей пехоты, а артиллерия оборонительных рубежей состояла всего из восьмидесяти пяти пушек.

Доставить неприятности двадцатитысячному контингенту крылатой гвардии с шевронами пикирующего орла, состоящей из элитных добровольцев, могли лишь ручные пулеметы «Брен» и станковые «Виккерсы», но внезапность высадки с неба должна была решить и эту проблему. Тем более, что четверть парашютистов была оснащена новейшими пистолетами-автоматами Хуго Шмайссера со складывающимися прикладами и под завязку экипирована гранатами.

Греков немцы не просто недооценивали, они фактически списали их со счетов, будучи уверенными в их деморализации после подписанной в Афинах генералами греческой армии капитуляции.

Остатки разбитой греческой армии, еще и вооруженной устаревшими австро-венгерскими карабинами и французскими винтовками «Гра» образца 1874 года, не представляли по мнению Курта Штудента из себя серьезной угрозы.

…Адонис находился в составе эвакуирующейся с материка 20-ой дивизии, вернее того, что от нее осталось. Отступающие греческие войска, а кроме части Адониса последний бой готова была принять еще одна потрепанная и обескровленная 12-ая дивизия, на Острове встречала критская жандармерия… Разместить девять тысяч солдат можно было лишь в поле и у подножия гор.

Война мало походила на победоносную прогулку. Адонис уже видел сотни смертей своих товарищей. А так же неразбериху, переходящую в хаос, дезертирство, и обидное пренебрежение, которым веяло от английских военных в отношении греческих офицеров, их надменность к солдатам.

В такой суматохе было не до выводов, но очевидным казался факт, что толку от англичан мало. К тому же они утратили господство в воздухе. Пикирующие бомбардировщики гитлеровцев бомбили по скоплениям войск безнаказанно и не переставая. Поэтому перебираться на остров, возможно, лучше было не на английском линкоре или эсминце, а на рыболовецких шхунах. Немецкие летчики не тратили бомбы на мелкие посудины.

Недобитые немцами части переправились с Пелопоннеса на Крит с большими потерями. Но не успели они окопаться и подготовиться к неминуемому штурму с севера, как дозорные оповестили командующего критской группировкой австралийского генерала Бернарда Фрейберга о том, что немцы атакуют не с моря, как ожидалось и к чему все готовились, а с воздуха. Генерал даже не понял сперва, о чем идет речь.

Зато это сразу же осознали греческие аборигены, обычные селяне. Они первыми заметили, что с неба в этом проклятом мае 1941 года валит сущий град из белых грибов. Это были парашютисты Люфтваффе, гордость Геринга, подопечные Курта Штудента. Они сыпались на Малеме и окрестности, прыгая из сотен «юнкерсов».

Пресечь этот внезапный камнепад одна зенитная батарея, поделенная между двумя аэродромами, физически не могла. Жители рыбацких деревушек не усидели дома, когда поняли, что защитники не справляются. Они достали из чуланов карабины, сняли со стен кинжалы, вооружились кто во что горазд. Кто не раздобыл винтовки, надеялся получить ее в бою. По началу сгодились серпы и вилы. Это были греки. И они сражались на своей земле.

Благо, немцы путались в стропах под шквальным огнем. Да и разброс высадки был значительным. До контейнеров с тяжелым оружием, сброшенных парашютами другого цвета для опознания, десантникам нужно было еще добежать. Пули греков, англичан, австралийцев и новозеландцев разили немцев сотнями, но небо превратилось в сплошную белую завесу.

Планеры и транспортная авиация сбрасывали все новых и новых парашютистов, и в конце концов немцы выбили англичан и их союзников из Малеме.

Путь для переброски основных сил был расчищен. Получив контроль над аэродромом, гитлеровцы получили воздушный мост, по которому на Крит могли доставлять артиллерию и горных егерей.

Участь острова была предрешена. Самая быстро вращающаяся планета солнечной системы Меркурий завершила свой цикл. Все произошло действительно очень быстро. Но Гитлер не ожидал потерять убитыми четыре тысячи своих отборных солдат, каждого пятого парашютиста. Потери англичан и разгром греческой армии слабо утешили фюрера.

Вызвав Штудента в Берлин для награждения, он сказал ему следующее:

– Вы справились, но почему допустили такие потери?

– Причин было несколько, мой фюрер. Первая – мы рисковали изначально, высаживаясь на неподготовленный плацдарм. Второе – мы были неправильно информированы Абвером по поводу лояльности островитян к Германии.

– Что это значит? Поясните, как именно Канарис поставил вас в заблуждение.

– Местное население оказало немыслимое сопротивление.

– Население? Греки? Их армия капитулировала в апреле, вы имеете в виду гражданских?

– Да, мой фюрер, у греков напрочь отсутствует кодекс воинской доблести и принятое у нас понятие о правилах ведения войны, согласно которому никому кроме профессиональных военных не позволяется принимать участие в боях. Обычные селяне творили в отношении наших солдат истинные зверства. Включая пытки и увечья.

– Подробнее…

– У меня в папке рапорт генерала Рингеля. Он объясняет наши тяжелые потери резнёй парашютистов критянами.

– Вы рассказали об этом рейхсмаршалу Герингу?

– Еще не успел, мой фюрер. Прибыв в Берлин, я сразу же явился по вашему приказанию в рейхсканцелярию.

– Тогда я сам с ним свяжусь. Я запрещаю отныне использовать мой десант для подобных операций. Мне не нужны пирровы победы! Немедленно приступите к расследованию и репрессиям! Накажите этих греков! Мы не должны допускать партизанщины. Выжечь каленым немецким железом! Сломите их дух!

31 мая Курт Штудент издал приказ приступить репрессиям местного населения и исполнить их без судебных формальностей специальными расстрельными командами из тех самых парашютистов, которым критяне доставили наибольшие неудобства.

Глава 10. Отец

– Вы не видели Линоса? – спрашивала жителей деревушки Катерина. Но не получала ответа. Люди боялись высунуть нос из своих домов.

Немецкие танки уже были на острове, а на крыше трофейной английской «Матильды»*, припарковавшейся у дома старосты Ксенофонта, сидели самодовольные парашютисты в шортах.

Немцы уже сорвали с древка и растоптали греческий флаг, повесили на его место свой, красный со свастикой в белом круге. Бело-голубое полотнище лежало в пыли, что скрупулезно запечатлел дотошный немецкий фотограф, снующий здесь ради пропагандистской машины рейха.

__________

* «Матильда» – средний пехотный танк армии Великобритании и ее сателлитов. Отличался надежной броней. Спроектирован в 1938-ом году и выпускался до 1943 года.

Старосте деревни приказали собрать всех мужчин. От подростков до стариков. Явились не все. И тогда немецкий офицер решил обойти жилища. Женщины визжали, предчувствуя страшное, но мужчины угрюмо шли под конвоем к разбитому у дома кириоса Ксенофонта винограднику.

Катерина прибежала к отчему дому, когда к нему только начал стекаться народ с окрестностей. Увидев сорванный греческий флаг, она не смогла пройти мимо и подняла его. Отряхнув знамя от пыли, она сжала его в своей ладони. Но парочка немецких солдат-юмористов принялись вырывать флаг у симпатичной девушки.