Читать онлайн Возвращено на доработку бесплатно

Глава 1. Гость

Время: ноль.

Табличка выглядела несуразно на срубленной из аккуратного кругляка избушке. Справедливости ради, несуразно здесь смотрелась уже сама избушка! Старый дачный посёлок, с трудом уцелевший от расширявшихся соседних райцентров. Где-то сохранились миниатюрные ветхие дачки – поблёскивали с утра мелкими стеклышками террасок в шелушавых переплетах. Но обступали уже повсеместно размашистые современные строения, изумлявшие технологическим совершенством и угадывающейся не менее размашистой ценой.

Избушка же, вольно или нет, выбивала деревенский мотив, а деревень здесь не знали отродясь. Казалось, дачи существовали всегда! Первый человек, появившийся в здешних благословенных краях, звался «дачник». В меру разумный, в меру расслабленный, вернее бесконечно стремящийся к вожделенному расслабленному состоянию, одолеваемый между тем непрерывными заботами, которые одновременно и приближали желанную цель, но и становились ежедневными препятствиями на пути к ней.

Вывеска, в этой атмосфере, только довершала вызов, брошенный местным обитателям. Вторжение суетного делового интереса в уютный мирок, утопающий в неге. Впрочем, коммерческий успех предприятия местных обитателей интересовал, судя по всему, мало. Беспокойств рубленый офис не доставлял. Посетители заезжали нечасто.

Человек, вышедший из авто, снял массивные темные очки и с полминуты изучал вывеску. Высокий, плотного телосложения, с застывшей маской суровой спокойной силы на немолодом лице. Глубокие залысины, короткая стрижка – вровень с такой же щетиной – почти вся седая – пара чернеющих островков напоминали об исходном оттенке.

По одежде его можно было бы принять за обитателя одной из облупившихся террасок. Однако, автомобиль величавой осанкой и глухой непроницаемостью стёкол утверждал принадлежность обладателя к иному сословию.

Он сунул очки в нагрудный карман светлой льняной сорочки и потянул на себя входную дверь. Однако, прежде, чем войти, он обернулся. Никто не увидел этого машинального движения, не встретился с быстрым и внимательным взглядом. Во всяком случае, ничто не нарушило звенящей тишины солнечного субботнего утра. И никто не нарушил.

– Добрый день, проходите пожалуйста! – Прозвучало из-за стойки дежурно, но вполне приветливо.

– Вот это да! – Гость, казалось, искренне удивлен. – Не ожидал! – Он театрально развёл руки в стороны и широко улыбнулся. Хоть и могло показаться, что зубы его при этом лязгнули.

– Моё имя Лариса, я – администратор. – Девушка изобразила смущение, выбившаяся светлая прядь пружинкой зацепилась за пушистые ресницы и коснулась ямочки на щеке. Наверное, всё-таки что-то щемящее посетитель в ту секунду испытал. Не мог ведь он остаться таким же собранным и невозмутимым, даже осознавая, что влажный блеск в глазах, смущённая улыбка, да вся эта свежесть не говорит о личном отношении – в конце концов, красотой можно просто любоваться, не претендуя и не ожидая перехода права собственности. Если Лариса и смутилась на самом деле, то не слишком. Возможно, выучка, а, быть может, она просто внимательно смотрела незнакомцу в глаза, взгляд которых не изменился, а остался цепким и изучающим.

– Как я могу к вам обращаться? – Лариса опередила посетителя, уже собиравшегося что-то спросить.

«Эдак чего доброго она меня выставит за дверь – не успею оглянуться» – пронеслось в голове у визитера.

– Для милых дам я бы предпочёл оставаться Игорем. – Продолжил он в той же неуклюжей манере.

– Я бы предпочла версию для деловых партнеров! – Лариса явно искала кратчайший путь избавиться от гостя, всё больше походящего на приближающуюся головную боль.

– В таком случае, Игорь Станиславович. – Улыбка немного сползла с одного края, так что в профиль слева лицо обрело жутковатый вид, и хорошо, что с этого ракурса его никто не наблюдал. Быть может, это и была настоящая версия для деловых партнеров. Недовольства, тем не менее, гость не выказывал.

– Как вы о нас узнали, Игорь Станиславович? – Администратор приготовилась записывать.

– Прочёл вывеску на вашей избушке. Как вас вообще сюда занесло?

– Рассматриваете варианты вложения свободных средств или просто полюбопытствовать зашли? – Лариса уверенно готовила клиента к отправке восвояси.

– Да скорее полюбопытствовать! – Он, не мигая, уставился на неё своими некогда ярко-голубыми глазами.

– Вот, пожалуйста, извольте ознакомиться с нашими продуктами! – Девушка протянула буклет с приколотой визиткой и сделала приглашающий жест в сторону кресел вокруг приземистого столика тёмного дерева с массивными ножками – под стать цилиндрованному бревну сруба. – Располагайтесь! Может быть кофе?

– Да, с удовольствием! С молоком, если можно! Без сахара!

Он немного развернул одно из кресел, устроился лицом к Ларисе и к входной двери одновременно и уставился в буклет.

Тихонько тренькнул телефон.

– Конфидо инвест, добрый день! – Лариса распахнула свою безупречную улыбку. Улыбка была адресована звонящему, который увидеть её не мог – разве что исподволь почувствовать. Зато присутствующие – сейчас, правда, всего один – могли вволю насладиться. – Арам Герасимович, здравствуйте! – Улыбка общего пользования сменилась личной, Лариса перевела взгляд куда-то вглубь себя, голос увлажнился и обрёл трогательную шероховатость.

Не отрываясь от разговора, она принесла кофе и молоко.

Увлеченный буклетом гость бросил быстрый внимательный взгляд и вернулся к чтению. Наверное, он ещё раз на секунду пожалел, что не входит в число клиентов этой странной компании, и при разговоре с ним голос чудесной девушки не меняется столь опьяняющим образом. Возможно, о том же думали многие. Если многими вообще когда-либо измерялось число здешних посетителей.

– Максима нет – он на… – Она посмотрела на посетителя и запнулась. – Не знаю. На следующей неделе собирался к вам. Спасибо, вы меня разыгрываете. – Она будто и в правду смутилась. – Спасибо. Всего вам хорошего! – Лариса положила трубку. Смущенная улыбка спряталась в уголках губ и растворилась в обычном выражении всё ещё очень приятного лица. Взгляд из глубин вынырнул на поверхность и тоже стал обычным, обещающим, но уже немного.

– Вот интересно, – гость поставил пустую чашку на коренастый стол, – доходность-то так себе! Неужели ваших клиентов это устраивает?

– Совершенно с вами согласна! – У Ларисы, несомненно, была пятерка по работе с возражениями, хотя в этот раз ей, вероятно, и не очень хотелось в чём-то убеждать посетителя.

– Наши продукты, – она продолжила со вполне искренним энтузиазмом, – как вы справедливо заметили, действительно все без исключения консервативные. Другими словами, они предполагают относительно невысокий уровень доходности при таком же низком уровне риска. Такова в целом наша концепция. Мы позиционируемся на инвесторов, ставящих цели сбережения средств в первую и, зачастую, единственную очередь!

– Вот это здорово! Уже никто не собирается зарабатывать? Да, по ходу, эти парни столько нагребли… Послушайте, где вы их берете?

– Со многими клиентами владельца связывают давние партнерские и дружеские отношения. Я надеюсь, вопрос риторический?

– Вот как раз нет, но вы же не скажете. – Он погрозил Ларисе пальцем. – Так-то вопросов у меня много!

– Конечно, для этого я здесь! – Лариса поджала губы. Гость начинал напрягать.

– Лохи не мамонты, значит, – Он накрыл буклет широкой ладонью, – ваша компания присаживается на мои счета. Доверенность на это, ак-цепт (прочитал из буклета по слогам) на то! Это как вообще? Ваш драгоценный клиент, – он кивнул на телефон, – Герасим-на-всё-согласен или от просто от лишних избавляетесь? – Он приложил пятерню к груди и снова изобразил улыбку. – Типа меня.

– Игорь Станиславович, неужели я дала вам повод усомниться в этичности нашего подхода? Согласна, модель не совсем обычна, но да, мы так работаем со всеми без исключения клиентами. Мы не встаём посредником между вами и финансовым рынком. Мы действуем от вашего имени! От вашего имени мы используем весь арсенал инструментов, которые щедро предлагает рынок, с той долей профессионализма, которую можем предложить вам мы!

– Хм, типа мы и только мы. Не под фонограмму поёте? «Доверие плюс», значит?

– Название продуктовой линейки отражает суть наших взаимоотношений с клиентами. – Лариса уверенно пропускала колкости, а текст она действительно знала наизусть и иногда даже этим гордилась.

– Я бы о сути директора вашего поспрошал. Он же тут эта, владелец? – Игорь Станиславович смотрел на Ларису с кротостью примерного ученика, просящего о дополнительных занятиях.

– Да, безусловно, он же и собственник, только Максима Валерьевича сейчас нет, к сожалению.

– Так он это, придёт?

– Сейчас попробую уточнить. – И Лариса набрала номер.

Глава 2. На бегу

Время: ноль.

В принципе, у нее, наверное, могло быть любое имя… Мда, ну только не Наташа!

Телефон зазвонил, когда я одолел первые пять километров. Впереди было ещё, по меньшей мере, десять – ну или как пойдёт. Останавливаться нельзя – вся тренировка насмарку. Сначала я вообще хотел сбросить звонок. Лариса бы поняла правильно и не стала бы перезванивать. Но что-то заставило меня поступить иначе.

– Да, Ларис! – Джаз в наушниках отключился, и я приготовился выслушать, что там срочного могло произойти в нашем «беспокойном» офисе.

– Максим Валерьевич, простите, что отвлекаю – у нас посетитель. Я считаю, вам имеет смысл с ним поговорить самому.

Формула донесения означает, что избавиться от гостя у Ларисы не получилось и у меня, очевидно, тоже займёт продолжительное время.

«Тебе волю дай – всех отправишь по схеме!» а вслух спросил:

– От кого он?

– Игорь Станиславович обратился к нам по наружной рекламе.

«Неужели опять какой-то общественник из посёлка. Вроде всем уже калитки поправили.»

Почему я в тот момент не отказался? Хотя, что я мог изменить?

Ах да! Я как раз добежал пятый километр. Наступил момент первой эйфории. Один мой приятель – автомеханик и такой же бегун-любитель, говорит: «До пяти километров я бегу будто на трёх цилиндрах! Тяжело и все время кажется будто что-то не так – то ли не восстановился, то ли кроссовки плохо зашнуровал. Но на пяти километрах, старик, словно открывается ещё три волшебных горшочка, и на этом V6 (показывает два пальца) я весь такой бронзовый и мускулистый уверенно вколачиваю свои стёртые кроссы в пыль асфальта, в грунт, в траву, набираю темп – могу хоть сутки напролёт бежать». Вот и у меня на пятёрке похожий приход наступает. Наступил, значит, и в тот день.

– Ну-ка передай, – говорю, – ему трубочку! Пообщаемся!

Трубка, видимо, переходит к посетителю, потому что Лариса освободившимися пальчиками уже строчит мне сообщение – я вижу это на экране телефона.

– Максим Валерьевич, простите, что отвлекаю от спортивных упражнений. – Вполне нейтрально звучит на другом конце. Он повторяет за Ларисой, выделяя голосом «от спортивных упражнений»

И тут же прилетает от Ларисы:

«Пришёл какой-то левый, седая грядка, взгляд колючий. Говорит: «вывеску прочёл». Типа на своём бронированном Гелике мимо по посёлку ехал. Сел, как охранник, дверь пасёт. Чуть тревожную не нажала.» И немного позже: «Я ему не говорила, что Вы бегаете!»

– Здравствуйте, Игорь Станиславович! – Бодро приветствую, как старого знакомого. – Вы не отвлекаете – клиенты превыше всего! – И я немного наращиваю темп.

– Ну я ещё им не стал. Заинтересовало ваше «Доверие плюс». Пытаюсь на себя примерить. Как это работает с новыми клиентами? Бывают же у вас новые клиенты? – Он нажал на слово «новые».

– Игорь Станиславович, вы смотрите в самый корень, так сказать, в самую суть! Доверие – это наш плюс! Причём самый неоспоримый! Новые клиенты, говорите? Да, вы знаете, случаются и новые! Попробую объяснить. – Текст я ведь тоже знаю на зубок. Дыхание слегка сбивается и мне требуется несколько продолжительных вдохов-выдохов, чтобы выровнять. «Да, надо с ним покороче».

– Уж объясните!

– Видите ли, Игорь Станиславович, доверие лежит в основе работы любой инвест-компании, хедж-фонда и подобных бизнесов – если не вообще всех! Клиенту необходимо доверять тому, кто управляет его капиталом!

– Да, доверять-то можно по-разному. – «Доверять» у него выходило как-то неровно.

– Верно! Но что происходит в общем случае? Вы размещаете, например, на брокерском счёте некую согласованную сумму и заключаете договор доверительного управления.

– Так, допустим. – Он нетерпеливо буркнул.

– Далее получаете отчеты от управляющего и видите, например, что сумма-то почти не меняется. Все телодвижения – акции, фьючерсы, валюта – туда, сюда – плюса нет! Но положенный процент комиссии за управление портфелем исправно списывается. Станете вы доверять такому управляющему?

– Ну, если в рамках договора… Могу и другого же нанять!

– Конечно, но ведь и другой будет делать ровно то же самое, быть может, с большим успехом. А если с меньшим? Ведь ситуация, когда сумма не увеличивается, ещё не так плоха! Если сумма будет снижаться, как вы думаете, чьи будут риски?

В трубке молчали

– Правильно! Потеряете опять вы! Казино же не проигрывает, так? – Я провоцировал, но это было необходимо!

– Продолжайте…

– Нравится вам такое доверие вообще? Мне, если честно, оно жутко несимпатично и знаете почему?

Опять молчание.

– Это не доверие вовсе! – я достиг предельного темпа, дорога пошла вниз, и скорость возросла ещё.

Он хмыкнул.

– Как же это называть?

– Решите сами! По отношению к настоящему доверию это своего рода контрафакт! То есть, внешне очень похоже, но на деле толку от него – ноль! – Дыхание начинало срываться.

– А вы, значит, предлагаете оригинальную вещицу?

– Игорь Станиславович, а что по-вашему вообще доверие? Как бы вы определили? Только не подглядывайте в Википедию! – Я хохотнул – на бегу это довольно забавно прозвучало.

– Ну если слишком не разводить, а по нашему предмету… – Он соображал или гуглил. – Доверие – это, типа, ожидание, что управляющий не лох и не кидальщик – не просрет, а преумножит.

– По-моему, вы всё-таки подглядывали – ну да ладно. – Я опять позволил себе усмехнуться – хотелось слегка вывести его из себя. – Таким образом, Игорь Станиславович, в рассмотренных примерах доверие в вашем определении будет представлять продукт одноразовый. Оно будет «работать» пока «всё хорошо». А как только что-то пойдёт не так, доверие сменится недоверием, то есть ожиданием не преумножения, а приуменьшения или, не дай бог, разорения! В последнем случае комиссия управляющего уже из разряда крайне мерзкого цинизма! Я бы не заикался о доверии после таких взаиморасчётов! – Тут я совсем выдохся, но обороты не сбавлял.

– Так, ладно понял, – он нетерпеливо спрямлял мою витиеватую траекторию, – вы что-то революционное изобрели?

– Судить вам, безусловно! Комиссии за управление капиталом у нас нет! И это не единственный кирпичик в фундаменте доверия к нам!

– На чём же зарабатываете?

– Используя ваш термин, на преумножении! Комиссия исчисляется от суммы полученного дохода за период.

– Может вы ещё и потери компенсируете? – теперь он усмехался.

– У нас нет потерь! Не бывает! – Я довольно жестко, даже нервно отрезал.

– «Не бывает», видимо, означает, что не было до сих пор. – Кем угодно, но глупым его точно нельзя было назвать. – Однако, с каждой успешной сделкой вероятность потери неизбежно растёт.

– В части возможных убытков модель такая: мы заключаем с каждым из клиентов своего рода предпринимательское соглашение – в нём фиксируем пропорцию, в соответствие с которой будем делить убытки и прибыль. Обычно мы используем единую пропорцию для того и другого, но варианты возможны.

– Не может быть! – Наконец-то мне удалось его впечатлить.

– Кроме этого, Лариса вам, должно быть, буклет наш давала ознакомиться?

– Да уж!

– Обратили внимание, преобладают депозиты, госдолг. Банки тоже довольно жестко отбираем: ни по одному клиентскому депозиту ни разу не было отозванной лицензии и прочих нулевых вариантов. Вот вкратце подход к доверию у нас такой. Ответственность должна быть неотъемлемой составляющей.

– Ну если всё так, вопросов нет. – Он как-то быстро терял интерес.

– Ну что тут можно добавить? Мы с доверием работаем давно и нежно! Костяк клиентов сформировался задолго до создания собственно компании. Те отношения и ситуации, в которых это наше исходное доверие выковывалось, я бы не пожелал пережить никому. Да и сам повторить не рискнул бы!

– Тогда работать вам со своим костяком! Ну и с теми, кто случайно забрёл и готов рискнуть. Но вряд ли их такая доходность завлечет.

– Не торопитесь! – Я заметил, что темп слегка снизился и поднажал. – У доверия настоящего помимо ответственности мы обнаружили ещё одно крайне полезное свойство.

– Интригуете! – Он вроде продолжал вяло интересоваться, мне всё сильнее хотелось попрощаться – надо было ставить точку.

– Оказалось, что его можно передавать. Буквально из рук в руки. Не из всяких рук, само собой! Но, учитывая «особые» отношения с костяком… Я ещё помню те времена, когда за плохую рекомендацию можно было лишиться собственного кредита доверия автоматом… Он меня перебил, усмехаясь:

– Ага, в режиме автоматического огня?

Шутка застала меня врасплох – что-то смутное и тревожное заворочалось. Я сбавил ход, но не остановился.

– Хм, веселенький каламбур, я бы так не выразился.

– Я тоже всегда предпочитал одиночные! – Продолжаем острить, значит. – Я ведь тоже по рекомендации. От Гены «Седого». Входит он в костяк ваших клиентов?

В этот момент я бы уже остановился, как вкопанный, но ноги продолжали по инерции молотить обочину.

– Игорь Станиславович, ну надо было сразу сказать! Есть у вас ещё полчаса? – Будто отдернули старую пыльную занавеску, а за ней… Сердце бешено колотилось, и бег был абсолютно ни при чём!

– Пожалуй. – Тон его не переменился.

– Я сейчас подъеду. – А сам уже нёсся что было жару домой за машиной!

Глава 3. Офис

Время: минус пять лет или около того.

Первый шаг в недалекое прошлое, где читателю приоткрывается история взаимоотношений героя и его сомнительного покровителя

Этот разговор состоялся несколько лет назад. Гена позвал на обед. Седина давно утратила уникальность, чтобы оставаться говорящим прозвищем, но только не для Гены. Его серебристое каре смотрелось и звучало до сих пор. Подобный авторитет, конечно, страха нагонял, но в иных ситуациях оставался незаменим.

Много лет я сюда возил и возил. Думал, это не закончится. Хотя нет, я знал, что рано или поздно закрою. Сегодня вот не привёз ничего.

Ресторан оставался прежним. Давно неактуальная отделка деревянными и кожаными панелями, тусклое освещение. Владельцев на моей только памяти сменилось несколько. Не уверен, можно ли их называть владельцами. Хотя, кого вообще в нашем отечестве назвать полноправным хозяином? У помещения тоже был номинальный собственник – нарядно одетый толстячок с маленькой собачкой на длинном поводке – вроде из театральной среды – режиссер, то ли худрук или билетный спекулянт. Я видел его раз или два – он не менялся, как и отделка. Концепцию настоящий владелец не давал обновлять, но ремонтировали регулярно. Седого, видимо, толстячок тоже всем устраивал. Весь его облик мягко утверждал, что он никому не в состоянии даже в мыслях причинить какое-то неудобство.

– Макс, тебе надо офис взять. Мы с ребятами потолковали. Бизнес нужно расширять. Мы никуда не денемся, но тебе расти надо. – Он аккуратно отпиливал и отправлял в рот темно-красные на срезе куски огромного Тибона.

– Геннадий Викторович, – я напрягся – сочащийся кровью стейк у него на тарелке казался мне то роковым предостережением, то печальным приговором, – мне показалось или я уловил вашу заинтересованность в развитии проекта, который я пока считал своим?

– Макс! – Он положил приборы. – Ты меня неправильно услышал. Совсем! Это твой бизнес, твоё развитие! Ты ничего не должен! Вопрос закрыт! Хватит быть заложником старых раскладов!

– А смысл-то какой в офисе? – Меня немного отпустило. – Вряд ли с улицы кто зайдёт с чемоданчиком.

– Зачем – мы тебе будем отправлять виайпи партнеров – уж не подведи! – Он улыбнулся краем рта, не переставая жевать. Я подобрался и, молча, кивнул.

«Хватит быть заложником, значит, твой бизнес, клиентов отправлять. Знаем уже, видели. Тоже тойтерьера пора заводить».

Глава 3. Первая встреча

Время: ноль.

Мы возвращаемся в день сегодняшний, где застаем неожиданную встречу нашего героя с таинственным гостем

Дома я оказался – и десяти минут не прошло. Кинул в багажник Туарега сумку, собранную много лет назад. Собрал-то давно, но столько уже передумал. Задние сиденья были сложены, опилки и прочий мусор напоминал о дачных выходных. Прибираться времени нет – оставил, как есть.

До поселка Седого, где и взяли в итоге офис, т.е. поставили сруб, рукой подать – по грунтовке через лесочек, потом немного асфальта, площадка перед магазином, и метрах в ста наша с Ларисой избушка. Хотел бросить машину у магазина и аккуратно подойти – по времени выходило минут пятнадцать против объявленных тридцати, но не доехал.

На выезде из лесочка ступенькой начинался асфальт – пришлось сбросить почти до нуля. Глаз ухватил вспорхнувшую птицу, словно в рапиде размашисто расправлявшую крылья на взлет. В кустах слева что-то мелькнуло, и плечо обожгло. Успеваю увидеть боковое стекло, побелевшее сеточкой трещин, с аккуратным отверстием посреди и валюсь на правый бок.

…Панорамная камера в переднем бампере бесстрастно транслирует идеальный пейзажный кадр. Селектор коробки в положении «Драйв», машина стоит на выезде из перелеска, упёршись вывернутыми колесами в край асфальта. Дорога уходит направо – к нашей офисной избушке. А прямо лес продолжается, деревья почти подступают к дороге, оставляя небольшой просвет от старой заросшей просеки прямо по курсу. Ну а из левого верхнего угла кадра, оживляя застывшую композицию, ко мне идёт человек. Светлая рубашка навыпуск с коротким рукавом. Седой ёжик волос. Теперь, кажется, я точно знаю, что не боюсь седины. Я её ненавижу! На плечо лихо закинуто ружьё. Вылитый герой какого-то спагетти-вестерна. В исполнении… Ммм… Ли Ван Клифа или Элли Волаха. М-да, если бы не оптика на винтовке. Звуков не слышно, но, похоже, даже насвистывает. Валерка любил этот фильм, гад!

      Ирония не спасает – время против меня. Интересно есть хоть что-то или кто-то за? Пульс бешено колотится, лицо горит. Я подтягиваю поближе к себе сумку из багажника, отчаянно осознавая тщетность.

Второго я узнаю’ сразу. Когда первый уже почти достигает центра экрана, тот выходит из леса левее просеки и оказывается у первого за спиной. После тех событий я бы ни за что не поверил, что обрадуюсь его появлению. Я давно привык испытывать к нему лишь одно из немногих, доступных мне с той поры чувств. И это никак не любовь, хоть и говорят, что они близки.

Виталик командует по-армейски:

– Стой! Оружие на землю! – И наводит на него что-то длинноствольное – не разглядеть.

В ответ – выстрел. Я вижу дернувшуюся руку стрелка. Винтовка так и остается на плече – не понять, из чего тот пальнул. Виталика тоже не видно – даже движения в том месте, где он до этого стоял. Стрелок же при этом перемещается в самый центр кадра, и я решаюсь. Взглянув с сожалением на сумку с боеприпасами, я подтягиваю под себя затёкшую ногу. А что мне ещё остаётся? И жму педаль акселератора до самого пола, через – мать его – кик-даун – в самый коврик, в дачные опилки и стружку. Запоздалым движением левой выравниваю колеса. Внедорожник бросается вперёд, бодая не успевшего ни выстрелить, ни убраться пешехода. Тот всё же чудом группируется и отлетает куда-то вбок. Винтовка неуклюже кувыркается в лобовое стекло, пуская пару расходящихся трещин, и грохочет по крыше. Туарег врывается на старую просеку.

Глава 5. С начала. Валера

Время: минус двадцать лет.

Здесь мы делаем самый широкий шаг в прошлое, чтобы подсмотреть, как всё начиналось.

Когда-то у меня был банк. Банк мне отвалился неожиданно. Сокурсник забрал за долги и предложил долю только за то, что я его поставлю на ноги. Впрочем, на ноги поставил он его сам. Требовалось «всего-навсего» погасить совсем плохие кредиты и докинуть деньжат в резервы по не самым плохим. Ну и дальше работать и не косячить. Это уже было с меня, и я это умел.

Банк был небольшой, но всё необходимое имелось и даже сверх того.

Это сегодня клиента можно встречать, не выходя из интернета, и важнее иметь борзый сайт, а то и страничку в соцсети. Тогда и интернет был не тот, да и банки другие. Некоторые и вовсе банками только прикидывались, готовые сняться со всем барахлом и наиболее ценными сотрудниками, как только получат непривычно большой вклад. Но мой был не из тех! Точнее – наш.

Валера, мой сокурсник по вполне техническому ВУЗу, а теперь старший партнер, являл собой образец скороспелого предпринимателя первой волны – ну или второй. По крайней мере, более головокружительных примеров у меня тогда перед глазами не было.

Хотя многие, как и он, ещё во время учёбы начинали чем-то торговать – уходили, даже не защитившись. Однако, яркого продолжения я ни за кем не помню. Валера стоял особняком.

Да он и был им – престижным особняком среди типовой застройки.

Он как-то довольно быстро понял простую истину, что каким бы значительным капиталом ты ни располагал – а значит и возможностями – всегда найдётся чуть больший – из соседней весовой категории. Да, и ему при этом удавалось находить таких партнеров.

В абсолютную категорию он не стремился, да и хлопотно это было организационно. А из «соседней» – полутяжелой – он успешно привлекал, ну или вернее – сам привлекался. С кем – на одну сделку, с кем – на подольше. Тогда специализация в тренде не стояла. Все занимались всем! Но у Валеры своя была! Сегодня его можно было бы назвать талантливым проектным менеджером. Наверное, слишком общая характеристика, да и к любому успешному предпринимателю применима. Возможно! Мне же, человеку не предпринимательского склада вовсе, это всегда казалось сродни космической фантастике. Да и до сих пор кажется!

Валерка же мог сегодня, скажем, встретиться с совершенно незнакомыми людьми, например, по рекомендации. Посидели, значит, потрещали о том, о сём, пару тем интересных вскользь зацепили. Разошлись, а на завтра или через день Валера к ним же с той же темой, что обсуждали, но уже разложенной по полкам, с примерным бюджетом, конкретными персонажами, кого нанять, кого в долю позвать, и вполне рабочей схемой организации производства. Бери и делай, одним словом. Хотя нет, производственных тем тогда не густо было, торговые в основном. Но и, тем не менее – известен стал благодаря своим качествам.

Помню даже, зампред банка, в котором я начинал перед дипломом, прослышал о том, что я знаком с «самим» Валерой. Сначала мы долго «пили кофе» с начальником службы безопасности. Кофе, конечно, растворимый, а у меня какой выбор – вызвали, да я и не разбирался тогда особенно! До того памятного дня и представить не мог, что способен столько подробностей вспомнить из детства, про родителей, друзей. Контрразведчиков тоже, наверное, бывших не водится, а может растворимым был не только кофе. Ну а после мне доверили организовать нашему зампреду встречу с Валерой.

Вообще волнительно всё это было – с безопасником сначала, потом с начальством. Я в глубине души надеялся, что повысят, грешным делом – меня самого или хотя бы зарплату. Правда, потом все-таки случилось и довольно стремительно. Из рядового аналитика я сперва стал старшим, а потом резко замом руководителя кредитного (правда уже в другом банке). Своему могущественному другу похвастался в первую очередь, а он возьми да и скажи:

– Ну правильно, Макс! Я же за тебя замолвил, когда с вашим парторгом тёрли. – Тот действительно был из бывших партработников, даже в ВПШ, говорят, преподавал.

Соврал или нет – не знаю. Даже если и так, вряд ли это на мой карьерный взлет повлияло. Мне скорее кажется, что беседа с безопасником сыграла. Показалось мне тогда, что я своими откровениями о детстве чуть не отеческие чувства у него разбередил. Хотя мог с профессионализмом спутать. Мои-то чувства точно разыгрались – даже родителей съездил навестить тогда.

Ну, мы отвлеклись. Так вот, про Валерку, а то на себя переключился, любимого, ну конечно. Да, второй, а быть может и первой, составляющей его успешности – ох, витиевато начал…

Короче, Валерка был нежадный! Он всегда делился! Не только деньгами и не столько! Его вообще нельзя было назвать очень богатым. Все его капиталы, как правило, «работали» – ну и не всегда выгорало, случалось и наоборот. Мда! Какой-то тост памяти друга выходит. Главное, чем готов был делиться мой друг – то, что всегда ценилось дорого. За что грызутся спецслужбы крупнейших и поменьше держав! Что самостоятельно можно постигать годами и помереть в шаге от цели! Технологии! Он, неистощимый источник этих управленческих, организационных know-how, распространял их с щедростью проповедника! Статьи и книги не писал, хотя мог бы, не любил он писать. О многих его бизнес-схемах я знал такие подробности, что будь я чуть менее трусоват… Мне бы даже не пришлось ничего додумывать – только повторять, адаптировать, внедрять. Вот, а потом «друг оказался вдруг»…

Глава 6. Актив

Время: минус двадцать лет

Май. Всё-таки здорово Валерка «подгадал» с этим банком. Весна наполняла оптимизмом и сама по себе. А тут такой подарок. Голова у меня кружилась, понятно, не только от весенних запахов. В Москве всюду расчехлялись открытые веранды кафе. Так что букет ароматов обогащался и гастрономически. Впрочем, для меня в тот момент кругом чудился запах денег. Всё равнялось только ему. Я даже стыдился и не говорил никому. «В самом деле, что за меркантильность такая?»

Лёшке только отметили два года. Я до сих пор, глядя на Свету не мог поверить, что мы вместе. И уже это время можно измерять годами. Годами нашего Лёшки. Май начался жарко. Зазеленело ещё в конце апреля. Из разговора с родителями:

– Максюш, картошку-то посадили? Этот год, он… Ранняя весна – надо бы уже.

– Мам, ну какая картошка?! Картошка на рыке у нас растет или в супермаркете, но там уже в пакетах. Можем вам посылочку собрать.

– Ладно-ладно, – ворчала мать, – мы на вашу долю засадили – вдруг…

При увольнении получил небольшой парашютик и поменял наконец авто. Федя Вешкин, мой бывший коллега аналитик, получил мою старую но бодрую Тойоту с широким жестом рассчитаться «как сможет сам, но слишком не тянуть». Федор был счастлив до безумия, разве что поклоны мне не бил. Он вообще считал Тойоту вечным двигателем каким-то, но до этого передвигался исключительно на городском и пешком. Мечта свершилась настолько неожиданно, что у него вдруг не осталось больше ничего, что пожелать. Он сам мне признавался, ей богу! Его вишлист оборвался внезапно – машина там стояла на каком-то отодвинутом в дальний космос месте. Так что, когда она свалилась ему на голову, все предыдущие пункты настолько потеряли в цене – он о них уже и не вспоминал, одним словом

Ну а я взял почти нового Ягуара. Сделал шаг в свой «космос». Я тогда считал, что это уже некий промежуточный этап от массового рынка к штучным суперкарам. Ладно, я тогда много чего считал по-другому. Статус тогда для меня ещё не превратился в пустой звук. Часы с правильными буквами, авто, одежда уверенных в себе марок. Хотя, как и многие, наверное, стремился нехватку уверенности позаимствовать у намоленных атрибутов.

И в первую свою поездку на новом автомобиле думал я, как ни странно, о Феде. Довольно цинично думал о нем, как о точке отсчёта. Начинали-то мы с ним вместе и едва ли не одновременно. Он возможно даже раньше меня пришел. Только я теперь увольнялся с позиции руководителя кредитного отдела, а он так и остался аналитиком, правда, теперь старшим. Мы с ним практически синхронно переходили из банка в банк. Я его, понятно, за собой подтягивал за лучшей долей. Не из альтруизма конечно. Просто, его цифрам я мог доверять. А то много я успел повидать горе-аналитиков. Иной раз человек чуть не наизусть все формулы знает, может любую выкладку на калькуляторе проверит. А что за цифрами реальные данные стоят – производственные, маркетинговые и т.п. – в толк взять не может. Что не все покрывается четырьмя арифметическими действиями. Даже если их и не четыре ты уже научился использовать. Упирается в свои формулы доктор арифметических наук. Федя был не такой. У Фели мозг работал – позавидовать. Но карьеру он делать не хотел. Не знаю – предполагаю. Слово-то какое «точка отсчёта». Впрочем, это на нашем насекомом уровне видны отличия одного от другого. А так, по большому счету, я и сам сойду за вполне неподвижную точку. У каждого, кому это важно, есть своя точка отсчёта, свой Федя Вешкин. Я вполне могу быть такой же нулевой вешкой для какого-то Валеры, например, который на другой скорости. И он бы мог как я, но не усидеть ему – скучно. Ну а мне так надёжнее.

Банк у нас с Валерой получился бодрый, уютный – жаль, ненадолго! Здание с охранной грамотой ЮНЕСКО в собственности – тогда это казалось неимоверно круто.

– Если бы не особнячок, не согласился бы! – Откровенничал мой благодетель. – Знал бы ты, сколько я им дебиторки простил за эти отступные.

Как уже говорил, имелось всё. Охрана с бывшим предпенсионным гэбэшником во главе – поставили первым делом. Тот безопасник, кстати, что меня, ещё аналитика, расспрашивал под кофеёк, порекомендовал сослуживца. Кассовый зал на два окна, бронированных-перебронированных.

Входная группа – двойная, с плавно и стремительно отъезжающими гидравлическими створками, волшебно изогнутыми, толстенного прозрачного стекловолокна. Окно охранника между ними. Это оставили. Гордость прежнего владельца – вывезли, рассказывал, из какого-то депозитария то ли в Германии, то ли в Бельгии. Элитный секонд-хенд.

Гаврилыч, наш директор по безопасности, когда инструктировал новобранцев, неизменно шутил, что, дескать, существует техническая возможность между створками создавать довольно высокий вакуум – не космический, но достаточный, чтобы посетитель назвал реальную цель визита.

Был кредитный отдел, безусловно. Ну и кредитный комитет, конечно. В него кроме нас с Валерой входила – да как входила – вплывала – Алла Константиновна – прекрасная и недоступная глава кредитного. Супруг её трудился по слухам чуть ли не в ЦБ, но на какой-то невысокой должности. Однако, что-то мог порешать. Аллу Константиновну ценили, одним словом.

Валютный отдел – а как же! Депозитарий – будь он неладен! Это всё Валера, конечно! «Нам необходимо привлекать риэлторов» Впрочем, ячейки сделали до нас, отказываться от неплохой комиссии глупо! Квартиры улетали, как беляши на центральном вокзале Казани, откуда был родом мой друг! А улетали ещё и офисы, склады – много чего! Крыша, конечно, тоже имелась. Так мы с Геной-Седым и познакомились. Валера нас познакомил.

Да, Гаврилыч в кредитный комитет у нас тоже приглашался, но по каждому заёмщику он обычно столько скелетов раскапывал, что мы поначалу за сердце хватались, ну а потом попривыкли – деньги-то надо выдавать.

Ресепшн – да, тоже, а как без него. Там у нас менялись Наташи – уже ни одной не помню. Опять Валерина технологическая придумка!

– На ресепшн, – говорит, – пусть будет Наташа. А что? Имя распространенное! Всё равно ведь клиенты будут клеить, да и девчонки замуж не прочь поскорей. Так что внешность должна быть безупречной. Но придется смириться, материал расходный! Надо держать одноимённый кадровый резерв!

Да, от иных его «технологий» мне до сих пор не по себе!

Мне всегда было интересно, как так получилось, что жизнь нас в один узел завязала. Я из маленькой деревни в Вологодской области. Валерка из Казани. Но это же не так важно – кто откуда. Светка вон вообще коренная москвичка, а её как приложило крепко. Учился-то я не хуже его. Может даже лучше. Для меня вся школьная программа (ну а потом и институтская) была как на ладони. Как разлинованная тетрадка. В каждой клеточке по определённому правилу должно быть заполнено. Урок должен быть пройден, то есть выучен. Иначе никак! И тогда в итоге все эти данные сложатся в некий магический ключ от всех проблем.

Валера же был готов ту тетрадку заполнять в той лишь мере, в какой видел её дальнейшее применение с пользой для себя. Никакой армейский порядок средней школы не вытравил у него этого самоцентризма. Ну в школе ещё ладно – дальше больше. За каждым учебным контекстом он видел схему. И, если в этой схеме он не находил места для себя, либо находил, но оно (место) его не устраивало – такой предмет переставал его интересовать очень быстро.

Что меня всегда удивляло, он интересовался, например, такой скучищей, как история КПСС. Мы на нее приходили отдохнуть, а то и поспать. Задвигали вообще, чего уж, непрофильный предмет. Валера же мало не пропускал, готовился, доклады делал, задавал какие-то вопросы, никому не понятные. Я поначалу решил, что его интересует Ленка. Елена Константиновна, то есть, историчка, едва ли на несколько лет старше нас – студентов. Сама после какого-то провинциального универа устроилась в столичный ВУЗ. Чуть полноватая, всегда в длинных старомодных платьях, но с такой обворожительной улыбкой, что окупала все недостатки фигуры и одежды.

– Толста, но если улыбнётся, вполне вдувабельна. – Говорил наш секс символ потока Жора Ломидзе.

А Валера уже на первом курсе Ленку таки куда-то приглашал, и их видели. Я даже между делом поинтересовался истинными причинами тяги к истории партии. То есть, это конечно же сарказм. Я никак не ожидал продолжения разговора про историю.

Он мне ответил по-простому. Сперва терпеливо слушал, пока я сформулирую свой вопрос, словно препод отсталого студента. А потом выдал:

– Ты вообще представляешь, что эта кодла замутила? Тебе не интересно, как им это удалось? Какого, сука, уровня нужна была организация, чтобы пол Европы раком поставить?

Я помню, что ничего не ответил, промычал только что-то. А Валера уже разогнался

– То, что в учебниках написано, даты там точные – всяко-разно – никакой ценности не представляет. Мне изнанка интересна. Чем эти краснопёрые взяли. А у Ленки целая династия историков. Много первоисточников всяких, переписок.

– Ну и что? Разгадал тайну, мальчиша-кибальчиша?

Валера поморщился:

– Ну несколько вещей. База теоретическая, конечно, мощная – надо же было так Ильича разозлить. Но главное, думаю, мотивация. Наверное, даже религия. Или секта! До сих пор же мавзолей не тронули. Сколько лет уже, значит, тяга херачит!

Так-то у широких масс с интеллектом было всё очень плохо. Да и с образованием… Ликбез – это уже позже. Управлять таким народцем – много ума не надо. Или правильно говорить «угнетать». Обратить его в свою веру – это уже посложнее. Справились.

– Тоже интересно тебе, как? – Я, признаться, был в некотором шоке. В моей разлинованной тетрадке ещё правильные термины не выцвели тогда. Понятно, что время было уже переломное – комсомольские взносы сдавать перестали. Но партию назвать кодлой у меня и тогда язык бы не повернулся.

– Мне – очень! Я пока одно понял. Вся эта революционная пропаганда ничего бы не стоила, если бы они сами не верили. А они верили. Для многих Ильич был вместо бога. Не, круче бога. Потому что живой и рядом. Религиозность у людей тогда была очень высокая. Потому и в мавзолей его положили. Сейчас бы такого урожая большевики уже не собрали. Перестали люди верить. Не все. Но в массе перестали. – Тут он замолчал на секунду, повернулся ко мне, заглянул в глаза. – Ты бы хотел так?

– В смысле? В мавзолее? – Я чуть не подпрыгнул.

– Ну это как повезёт. – Он состроил что-то снисходительно, досадуя, видимо, на мою недогадливость. – Я про влияние. Вот примерно также влиять на людей. Пусть не в масштабе страны или континента. Мне достаточно, – он оглянулся, – хотя бы нашей группы или потока, если амбициозно подходить.

Помню, я тогда ничего не сказал. Мне казалось это чем-то абсолютно не релевантным. Да, точно. Это слово меня тогда захватило. Я им пользовался, как универсальным камертоном «свой-чужой». Технологии влияния казались мне тогда не релевантными моему мироощущению. А сейчас? Что-нибудь изменилось?

Глава 7. К родителям.

Время: минус двадцать пять. Сентябрь.

Про поездку эту можно было бы и совсем ничего не говорить, но как-то тянет. Что-то меня отделяет сейчас от того меня, другого. В чём другого? Ну какого-то прежнего, что ли. Хоть я и вырвался к тому моменту из родительского дома уже довольно давно, я практически остался на той же социальной ступеньке. С Федей мы как раз сидели за соседними столами – чуть было не написал: партами. Да это была всё та же точка отсчёта, и поездка к самым родным моим людям лишний раз меня в этом убедила. Да, странно. Самые родные и при этом больше всего на свете тогда я хотел оторваться от них – наверное даже не от них, а от этого уровня жизни, ограниченного в возможностях, да во всём. А они всего лишь символизировали собой… Да, пожалуй, слишком ярко символизировали.

Мама моя была тихой подвижницей. Единственная дочь своих родителей – простых инженеров из небольшого городка за колючей проволокой. Заречный или Заозёрный – я в нём ни разу не был – мать не хотела туда ездить. Дед с бабкой приезжали, но я не помню их – умерли рано, и поговаривали, что там как-то нехорошо – то ли радиация, то ли химия. Родилась мама в эвакуации где-то на Севере, чудом не умерла от менингита. Закончила школу с серебряной медалью – не хватило квоты золотых – блатные отжали. Отучилась на мехмате в МГУ и ни с того, ни с сего уехала в деревню учить детей математике.

Бывшие её однокашники уже на моей памяти иногда заглядывали к нам в Нехлидово. Хотя, вслед за мамой все они говорили Неевклидово. В разговорах улавливались туманные намеки на те события из-за которых мама ушла из универа от почти готовой кандидатской и от безоблачного, как тогда казалось, будущего молодого советского учёного. Она не любила говорить на эту тему. Сценарий её увёрток выглядел неизменным:

– Ну ты сам подумай. Что такое учёный-математик? Про что это вообще? Ни на хлеб не намазать, ни огонь в печи разжечь. Это для старцев согбенных с седыми бородами. А мне жить хотелось.

Глаза при этом у неё грустно смотрели в глубь себя, мысли, похоже, блуждали где-то там в прошлом. А звучало в целом это настолько скучно, что и мне быстро надоедало расспрашивать и я перестал в какой-то момент.

Впрочем, из обрывков разговоров я себе примерную картинку составил. Вроде, у неё был роман, но что-то там перекособочилось. А бывший значит ей потом мешал. По-серьёзному, вредил прям. После одной такой подставы её даже на Лубянку таскали на допрос, но обошлось У него вроде партийный ресурс имелся. Я даже его видел разок у калитки. В дом-то она его не пустила. И не вышла. Долго стоял и курил. Волга с шофёром рядом тоже дымила. Я пока суп свой ел – всё думал: «почему он там стоит, почему не заходит?» Наверное, он знал, что ему к нам нельзя.

У него, как и у остальных маминых «бывших» – товарищей по предыдущей жизни не было имени. Хотя было, конечно. Только помнил эти имена я недолго. Сейчас – уже точно нет. Они появлялись в нашей теперешней яркими сполохами – праздничными и какими-то неуёмными. Я даже представить не мог что это праздник, эта слепящая яркость может длиться долго. А для кого-то и длится. Разве это можно выдержать. Мама вот не выдержала же. Не тянуло меня туда. Может, и имена потому не мог запомнить и путал постоянно.

Да, это всё были скорее отголоски той, прошлой маминой жизни. Интересной, таинственной, большой, но такой, к которой возврата точно не будет. Это подтверждалось каждый раз, когда все разъезжались, а она плотно затворяла за ними тяжёлую дубовую дверь. Тут она будто отряхивалась от подступивших было прежних тревог и тягучих мыслей и снова становилась радостной, полной могучей несгибаемой силы. И мне тогда вместе с ней совсем не хотелось в ту её прошлую, пусть даже интересную и таинственную.

Отец. До сих пор мне кажется крайне невозможным совпадением их встреча. Она подменяла заболевшего классного руководителя. Повезла старшеклассников, короче, в Горький на соревнования. Чем мог маму привлечь спортсмен? Хотя он её сразу и не привлёк. Да он и сам её сперва не заметил, внимания не обратил. Он по ходу на кого-то из её старшеклассниц запал. Мама с физруком его поймали влезающим в окно общаги, где девчонки ночевали. И вот это эпизод я слышал много раз в различных вариациях. От мамы, папы, ну и от дяди Коли, физрука, то есть Николая Степановича. На свадьбе у них был свидетелем. А что, реальный свидетель во всех смыслах.

Батя к тому времени уже мастера защитил. Так что дядя Коля зря пытался его винтить. Тот его просто стряхнул и «слегка крюком в челюсть зацепил». Борец против боксера может и выстоял бы, но возраст да и весовая категория. С этим «слегка» дядя Коля две недели потом в амбулаторию ездил.

Ну вот, физрука выключил, значит, и собрался было ноги сделать, но дорогу ему преградила училка – целый метр шестьдесят, правда, на каблуках. «Она же ничего не сказала даже, просто очки поправила и глазищами прожгла.» Мама и правда могла прожечь даже без очков. А за очками глаза становились ещё больше. Как уж они там расстались деталей не помню, но вроде как через какое-то время батя приперся в Нехлидово. Он по-своему переделал потом: Нехилово. В противовес маминым Лобачевским. Степаныч к тому времени челюсть залечил уже. А воспитанники из секции его быстро сгуртовались, значит, отцу ответку оформить. Выследили, ввалились толпой в школьный класс. А он там с мамой. «Я уже понимаю, что накостыляют. Прикидываю, как самых опасных побыстрее вырубить, чтоб совсем не покалечили. И тут она их как шуганет! Пару фамилий начальственным тоном. Опасные сразу головы опустили, уши прижали…» – отец всегда раскатисто смеялся, когда рассказывал.

А потом он получил по голове. Это они уже вместе были. Ну как были. Ездили друг к дружке. Вроде как он в деревню не хотел насовсем, а она в город тоже не рвалась. По голове, значит, причем не на ринге, а в подворотне. Каких-то гопников ему вздумалось воспитывать. Их к тому же сильно больше одного оказалось. «Обидно, ведь не упал даже. Так ориентацию попутал. Пошатало малька.» А перед очередными соревнованиями его на медосмотре тормознули и не допустили. Ну и он по врачам помыкался. Подлечить его подлечили, но так и не допустили. Предложили тренером и тут его сорвало. Сколько и с кем он бухал, мне не рассказывали, но по всем приметам да, прилично бухал. Мать его вытащила, дядя Коля говорил, ровно из петли. Ещё они часто доктора какого-то московского вспоминали. Похоже, она ему нарколога столичного привозила. Видать, авторитетного. На моей памяти отец к спиртному не приближался.

Да, ну и привезла его к себе. Стал в школе работать физруком вместе с дядей Колей.

Вот так Нехлидово заполучило ещё одного сбитого лётчика. Да, и стало зваться Нехиловым, но я не знаю никого кроме отца, кому эта переделка заходила. Сам окрестил, сам и пользовался. Может, ему так легче было.

Взялся и секцию вести. У пацанов выбор появился. Потом эти их с дядей Колей борцы и боксёры всю округу в страхе держали. Сейчас, наверное, в живых не осталось никого. Односельчане-то на физруков искоса поглядывали, как на главных мафиози. Ну да, у отца с дядей Колей был своего рода иммунитет – нас потому никто и не трогал. Хотя, что с учительских семей возьмёшь? Торговать конечно пытались, как и все почти. Но не сложилось, слава Богу! Мать репетиторством перебивалась. Батя ночным охранником подрабатывал.

Я зачем-то взял на поезд, хотя мог вполне полететь. Быстрее бы увиделись. И надо было полететь – не возникло бы этих бесконечных путанных воспоминаний. Но я их методично даже с остервенением разматывал со своего защитного кокона. Какая-то была в этом тупая тянущая, но слишком сладкая боль. Надо было во что бы то ни стало размотать до сердцевинки, до меня самого, уже ничем не защищенного, голенького. Не знаю… Страшно даже становилось, есть ли там что-то под всеми этими витками…

Под стук колес ночного поезда раньше я мгновенно засыпал, а теперь вот наоборот проснулся среди ночи. Колеса стучали, как и двадцать лет назад. Кроме этого в купе не раздавалось ни звука. Ладно бы храпел кто – но увы: причин просыпаться не наблюдалось ни единой. Собственно, попутчиков-то и не было. Нет, я не стал брать купе целиком. Наоборот – хотелось компании, общения – может, волновался. Но никто мне компанию не составил в этот раз. Курил бы – был бы повод в тамбур выйти. А тут – на тебе. Всё-таки я оделся и вышел в коридор. Никого. Рассвет уже потихоньку занимался, и я довольно долго следил за бегущей границей света и тени. Она бежала мне навстречу оттуда же, откуда сбежал и я – вроде, совсем недавно. А теперь вот возвращаюсь. Хочу ли я туда ехать? Если отвлечься от того, что должен, что надо навестить… Мне уже точно не страшно, я уже знаю, что способен оттуда вырваться, если что. Наверное, всё-таки я хочу… Сравнить ощущения, уже обретя уверенность и силу, что ли… Но ведь был ещё и тщательно оберегаемый и такой абсолютный уют детства. Тогда же я и не мечтал о других краях. Да для меня и не было места лучше.

Потом, уже будучи взрослым… Ну как взрослым… Да, я тогда уже считал себя… Короче, думал я так: «Ну, ладно, привезла ты себе мужика. Со стакана сняла, выходила. Дальше-то что? Как из этой дыры в пространстве-времени выбираться будешь?» Я тогда плотно фантастикой увлекался. И вот я прямо физически ощущал, как на меня давят стенки этого неевклидова… И будто края у этих стенок нет. Не заканчиваются, то есть, они сверху ничем, хоть и прозрачные с виду. Но я также знал, кто их сотворил. И даже благодарен был ему (ей) за это до поры. За этот уют и теплоту этого микро мира. Шира этого хоббитовского моего детства. Но детство закончилось – вот беда. И то, что казалось уютным и милым, предстало убогим и беспросветным. Невыносимым.

Да уж… Вчерашние хоббиты оказались синими забулдыгами. Мда. Они ведь и раньше такими были, просто я вдруг прозрел. Родители конечно забулдыгами не были. Просто я перестал понимать, почему их устраивает окружение – вот эти вот все синюшные хоббиты.

Хотя вру, скорее всего, это уже более поздние наслоения. Не мог я тогда это так ясно разложить. Тяготило – да. Вырваться страшно хотелось. Ну и уж точно не в Нижний. Хотя гулять мне там нравилось даже с родителями. Но символ в целом для меня был мрачный. Именно в этом городе же отец забухал и бросил спорт. Отсюда мать его вытаскивала. Как они вообще после этого так спокойно сюда могли приезжать? Меня с собой брали ещё. Что для них здесь было ценно и дорого?

Я их даже не пытался понять, но знал, что мне сюда не надо. Я себе наметил Москву.

Отец в Нехлидово присмирел. Или мне так рассказывали. Но правда, я его буйным и не помню. По рассказам матери и изредка заезжавших друзей всё его гусарство осталось в Нижнем. Да, когда я маленький слушал рассказы о его юношеских подвигах, для меня это было круче любого индийского боевика. Поглядывал на отца украдкой восхищенно. Да что там, даже круче «Пиратов XX века». Ну а когда я себя считал уже взрослым… Тогда мне об этом никто уже не рассказывал. Но я-то помнил… Вспоминал… Только уже чаще с досадой. В настоящем это был совершенно другой человек. От былого великолепия мускулатуры на старых чёрно-белых карточках с соревнований почти ничего не осталось. В драки он не лез, даже избегал. Разнимал – приходилось – но тоже без кулаков – боялся кого-то задеть. С местным милицейским начальством у него с самого приезда произошла установочная беседа. Рассказывал мне, дескать, объяснили доходчиво, что мастер спорта по боксу за любую драку сядет – к бабке не ходить. А если со смертельным, то надолго. И не важно, кто начал, кто защищался. Он это усвоил твёрдо. Но один раз всё-таки сорвался. Я это видел своими глазами, и меня это немного примирило с тем, что видел каждый день.

Шли вечером из гостей. У клуба обычная пьяная потасовка. Он таких разнимал только на моей памяти – не сосчитать. Как правило, одного его появления хватало, чтобы драчуны остывали и расходились. Но в тот раз оказался кто-то не из местных. Отец как обычно подошёл, раскрыв свои могучие руки ладонями вверх. «Парни, всё. Завязываем.» Наши-то смирно посторонились, а залётный не просёк и на отца быканул. Тот его легонько оттолкнул ладонями в грудь «Тихо ты чего.» Парень отступил, полу куртки дёрнул, и в руке блеснуло лезвие. Потом я не помню. То ли мне стало так страшно, что я зажмурился. Или страшно мне стало уже потом… Да, при каждом воспоминании до сих пор жаром обдаёт. А тогда всё слишком быстро произошло. Не успел я напугаться.

Я не видел лицо отца. Он стоял ко мне спиной. Никогда прежде он при мне никого не бил. Да и вообще. Соблюдал установку. А тогда ударил. Наверное, ударил. Я не заметил, как и когда. Похоже, никто не заметил. А в следующую секунду тот с ножом уже лежал на земле. Никто ничего не успел – ни сделать, ни даже подумать. Тот тоже не успел лезвие достать. Рука с ножом так и осталась полусогнутой и теперь неуклюже топорщилась. Он рухнул прямо на неё. Теперь уже сразу подоспела милиция. А скорую ещё подождали. Папу сразу забрали, но не надолго. Народ безо всякой агитации подтянулся к отделению. Собралось побольше, чем на недавнюю маёвку. Начальство очкануло, видать. В общем, отпустили его. Ограничились внушением под давлением общественности. Но хорошо, что парень выжил. Иначе бы закрыли, скорее всего. А так у того перелом челюсти, вывих шейных позвонков, понятно, сотрясение. Выписали бы через пару дней, если бы не ножевое – крови потерял, пока скорая добиралась. Отец ему в больничку гранаты с рынка возил. Ну и мне перепадало.

В какой-то момент всё изменилось для меня. Наверное, даже перевернулось. Я не обратил внимания, когда. Может это постепенно копилось и хлоп: стало ровно наоборот. Нехлидово из уютного защищенного мира моего детства стало тянущим и изматывающим местом, где ничего не происходит. Я пытался вспоминать имена маминых сослуживцев, которые к тому времени перестали приезжать. Яркость этих вспышек из прошлого мне уже не казалась пугающей и слепящей. Она теперь даже манила. В ней чудилась беспредельность пусть даже вполне себе евклидова.

Выходило так, что в прошлом у каждого было очень яркое и прекрасное пространство, но пересечься им там в прошлом никаких миллионных долей вероятности точно не хватило бы. Слишком удаленными были друг от друга эти пространства. Может оттуда у меня эта тяга к чему-то неизведанному прекрасному, которое меня непременно ждёт если не завтра, то сразу после, ну или через некоторое время потом. При этом оно никак не совмещается географически с местом моего рождения и взросления. Нехлидово – это для меня такое подпространство, где время не течёт, а словно выжидает, пока я не сделаю свой выбор и не решусь шагнуть навстречу восхитительному.

Сюрприза не получилось. Такси остановилось у центрального магазина, теперь перестроенного в торговый центр. Когда я захлопнул дверь, меня сразу окликнул знакомый голос. Я вздрогнул даже – воспоминания сыграли тоже – неужели к доске что-то доказывать, а я не готов. Если бы я знал, что привычка что-то кому-то доказывать самый ценный навык из школьного курса геометрии.

Мама стояла с пустой хозяйственной сумкой. Значит, собиралась в тот же самый магазин, что и я.

– Привет, мамуль! – я быстро чмокнул её в щёку, взял за руку и мы пошли в магазин, словно каждый день здесь встречались и ходили за покупками. Зная обыкновенную строгость своей матушки, я и не собирался устраивать бурных объятий и восклицаний. Я вообще-то такое только в кино и видел. Ну и еще в студгородке, когда к сокурсникам приезжали родители (мои – ни разу).

Я взял телегу и покатил меж рядов опять, словно делаю это здесь каждый день. А она пристроилась сбоку, взяла меня под руку. Это было новое ощущение – мама оказалась сильно ниже ростом и уже вроле бы совсем не собиралась вызывать меня к доске.

Я что-то брал с полок, жестом согласовывая с ней. Она молча кивала, и мы двигались дальше. Пара каких-то мясных деликатесов несмотря на протесты тоже оказалась в корзине. На повороте тележку заклинило. Я нагнулся, высвобождая колеса. Когда же я распрямился, она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, лоб пересекало несколько отчётливых уже морщин. В глазах было влажно, но она не плакала. Вдруг обхватила меня руками и прижалась. Так сильно. Я обнял её сверху и поцеловал в макушку, точно как она меня когда-то. Ну как не плакала. Плакала конечно. Неслышно.

Мы ещё побродили под ручку между полок. Телега наполнилась, и она проронила:

– Максюш, мы вообще-то не голодаем.

Я поймал ее взгляд. Она улыбалась той самой своей улыбкой, домашней, которую я сразу узнал и с готовностью засмеялся в ответ. Свободно раскатисто, как в детстве. Ну или это мне так показалось – покупатели стали оборачиваться.

Отец встретил у калитки. Не дал опомниться – сразу стиснул своими клешнями.

– Надолго?

– На выходные.

Поиграл желваками, выхватил у меня сумки и поспешил в дом. Я за ним. Взгляд упёрся в куртку, которую я хорошо помнил. В одну из поездок «в город» мать с полчаса уговаривала его купить себе обновку. Денег было не то, чтобы в обрез. Хватало, в общем.

Из плотной кожи, аппетитного шоколадного оттенка. С отстёгивающейся курчавой подкладкой искусственного меха. Отстегнул и за пиджак сойдёт Для Нехлидово прямо очень роскошная. Долго он ее носил. Подвытерлась. Мать подкрашивала даже. Я уже потом донашивал. А теперь вот значит… опять.

– Ну как ты? – Не помню, кто именно задал наконец этот вопрос. Такое впечатление, что оба сразу, хором.

Мы сидели за чаем. Обедать было ещё рано. Суббота в одиннадцать для меня обычно только начиналась.

И я стал рассказывать. А сам смотрел на своих. Что и мои теперь стали стариками? Как им тут теперь? Без меня. Спрошу конечно, но скажут ли, как есть. Придумают что-то ласковое и наивное, скорее всего. Клеёнка на столе. Я уже стал забывать о такой бытовой детали. Но вроде новая. Везде вроде чисто, убрано, пахнет приятно. Нет, не тот запах из детства – выветрился, незнакомый, но и непротивный. Я-то вырвался, а они? Увезти их все равно не вариант. Хотят ли они вообще этого?

– Мам, ну а вы-то, как тут?

– Ой, ты знаешь, хорошо!

Отец при этих словах втянул воздух, растянул губы в подобие улыбки и уставился в тарелку, а мать продолжала:

– У меня сейчас такой класс на выпуске! Я даже своим в Москву писала. Покажу тебе тетради – как раз после итоговой. Поразительная строгость в вычислениях. Все прямо молодцы – ну почти. Половина ходят ко мне на факультатив. Поедут поступать.

«Мама, мама, ну какие тетрадки? А может и в самом деле всё хорошо?»

Отец поднял брови и кивал в такт маминым восторженным репликам.

– Верно, Отец? – Это она типа ему пас передала. Ну и я подыграл:

– Да, пап, как у тебя? Как дядя Коля?

– Ну что, я теперь предприниматель. Да мать? – У него получилось «прыдпрыниматель». Он довольный засмеялся.

– Ладно не скромничай. Фирму, скажи, основали. – Мать распрямилась. – С дядей… Колей.

Тут они оба потупились, переглянулись. Отец взял бутылку с водкой.

– Помер Николай Сергеич. Давай помянем. – И Матери: – Да не буду я, не сверли.

– Ох ты! – У меня вырвалось от неожиданности. – Такой крепкий вроде всегда был.

– Да, крепкий. – Отец досадливо качал головой и морщился, как от боли. – Открыл я. Не фирму (в мамину сторону), а ИП. Типа ЧОПа что-то. Парней после армии, кто не определился, берем. Ну и к фурам, главным делом, пристраиваем. Транспортных-то много контор. А сопровождение? Один водила, иногда без сменщика даже. Потому как городские ЧОПы за экспедиторов просят – ой-ой-ой – сам бы так работал. Экономят. А фуры вскрывают, бывает. Ну вот мы и стали рейсы брать, потихоньку раскручивались. Шестьдесят почти человек сейчас. Ты выпей, а то нагреешь. – Усмехнулся.

Я махнул и мама пригубила и сморщилась. А он продолжил:

– Зря дядя Коля конечно за того парнягу вписался… – Отец почесал макушку. – Не вышел у нас один, а ему в рейс. Уже и оплачено всё, и клиент большой – кинуть никак. Николай полез сам на подмену. Мол, не старый ещё. Ну и на ночёвке какой-то шухер был. Тент порезали, чтоб шины из кузова тягать – груз, значит. Дядя Коля быстро всех раскидал, но кто-то в него из кустов шмальнул. В больнице уже кончился.

Отец налил нам с мамой ещё по капельке.

– Ну вот, а потом явился тот болящий, что должен был с этими колесами ехать. Узнал про дядю Колю и поплыл. Мы его с пацанами тут же раскололи и в ментовку. Он, выходит, навёл на груз каких-то знакомых блатных. Их уже приняли. Даже груз забрали. Уж как мы на судимость проверяем – но знакомых как проверить.

– Да, – я почувствовал, как горит лицо. – Не вписался бы дядя Коля, все равно кого-то хоронили бы.

– Не скажи. Другому бы вломили просто. А дядю Колю хрен отпиздишь.

Отец покряхтел, поохал.

– Но факт остаётся. Грабителей навёл охранник. Половины клиентов как не бывало. Ровно на следующий день. – Он опять почесал макушку.

– Так что, фирма не фирма, а без своего огорода никак. Да, мать? – Оскалился и подмигнул мне, но как-то не весело.

Я почему-то вспомнил, как в детстве уже лето и каникулы, но утрами ещё прохладно. А у меня есть новенький велик. А велик тогда ведь далеко не у каждого, но у приятелей тоже есть. И родители начинают: «шел бы погонял, там такое солнце уже». А я знаю, что ещё холодно, но хочется взяться за мягкие пластиковые ручки – они как влитые. Я пересиливаю и иду – а там всё-таки холодно и да, солнце, но оно наверху, далеко, а внизу везде тень, от деревьев, от домов. Припекает на открытых местах – на дороге, но там машины. По полю тоже особенно не погоняешь. Друзей никого – конечно! Но я катаюсь, и мне с одной стороны здорово, но холодно. Временами выезжаю из под деревьев на солнечные пятна – отогреваюсь. И хочется покрутится на таком пятне подольше, но оно такое маленькое, что быстрее проскочить до следующего. Но вот постепенно их все больше, все теплее. Начинают появляться ребята, и я постепенно забываю, что мне было холодно, потому что уже тепло.

Мама опять рассказывала про школу, про своих ненаглядных выпускников. Ее то и дело срывало, и она с мольбой тихонько атаковала отца:

– Может ну ее вообще эту охрану – деньги, но опасно – проживем как-нибудь. Скажи ему, Максюш.

Отец улыбался. Я его не отговаривал. У меня же опять нахлынула та гордость за отца, как после того неспортивного нокаута с ножевым. «А смогу я так когда-нибудь?»

И ещё я себя спрашивал: «А теперь мне тепло или холодно?» И вроде бы поговорили, и не по телефону даже. Но я не чувствовал, что это оно, то самое, солнечное пятно. До него ещё доехать бы, дотянуться. Что-то ещё такое друг другу сказать.

Только что? Вот мы вроде разговариваем, рядышком сидим. Но между нами что-то будто есть. Разделяющее. Когда оно появилось? Или просто я повзрослел и отделился, отгородился. Даже обнимая отца, мне уже не вернуть то детское опьянение от одного запаха, в котором полная такая кромешная безопасность. Сейчас мне и запах не слишком приятен. И от этого даже стыдно. А если бы я не уехал? Господи, что бы я здесь вообще делал?

А что, вот Витёк Трясогузов, наш с Валеркой сокурсник, диплом делал у своего отца на фирме и работать к нему потом пошёл. Я бы тоже так мог? Или не мог? Кого спросить? «Дяденька, не подскажете дорогу к лифту?»

Я провел в Нехлидово, как и собирался, все выходные. Сходил с отцом на рыбалку. По правде, он не большой любитель, а с ним сравнить, я вообще никакой. Но тут похоже уже ритуальное нечто. Я надеялся на прорыв откровений, на разговор по душам, нараспашку, что ли. Но и там не случилось. Рыба же наоборот шла – только успевали таскать.

– Жениться не надумал?

– Да пока не на ком, пап.

– Ну и правильно. Спешить некуда. Работа надёжная? Не погонят?

А я же им уже успел подробно рассказать, как начинал, как устраивал зампреду встречу с Валеркой. Мда.

– Не, не должны.

– Сам-то не думаешь чего мутить? Бизнес там, торговлю какую.

– Да не, бать. Хлопотно это. Да и выгода спорная. Я же считал. По всему выходит, мне за мои мозги зарплату больше платят, чем я смог бы сам намутить. Или может, не приспособлен я для своего бизнеса.

– Ну да, ну да. Конкуренты, партнеры – не знашь, от кого подлянки ждать. Картошки возьмёшь мешочек? Нам с матерью все равно не съесть.

– Да куда мне? Сгниет. Я дома и не ем почти – так, кофе с утра.

– Воу-воу! Тащи!

Я дёрнул, спохватившись, старым бамбуковым удилищем в сторону, подматывая катушку. Есть! В ведёрко плюхнулся уже наверное десятый по счету серебристый карп в добрую пару ладоней.

Невзрачный прудик, бережок аккуратный, площадки мангальные.

– Симпатичное место. – Я обвел взглядом окрестности. – И рыба.

– Товарищ мой с кумом хотели здесь платную рыбалку сделать. – Отец усмехнулся. – Бизнесмены.

– Не получилось?

– Получилось… Почти. Это озерцо только с виду маленькое. Заросли – не видно. Старица, здесь раньше русло было. Здесь вот даже успели подъезд сделать, берег окультурить. Малька выпустили. Много малька. Только никого за деньги так и не смогли сюда притащить. На трассе щит рекламный воткнули. На радио даже крутили: «Ловись, рыбка большая и еще больше». Местные-то с пониманием отнеслись – дали малькам подрасти. А потом давай таскать – поворотов-то тут по зарослям. Никакой охраны не напасёшься. А у них охраны-то и было несколько местных же забулдыг. Скоро год уж, как бросили. А карп’ов до сих пор таскаем.

Азарт от улова схлынул, и говорить стало снова не о чем.

Мы тем не менее вернулись крайне гордые своими двумя ведрами. Мама устроилась за шатким слоликом в садочке проверять тетради. Она одобрительно покивала улову, и отец побежал чистить, жарить. Сейчас ещё наверное достанет коптильню, и запах в квартире от гостинцев мне неделю-другую не даст забыть этот родительский день.

Я подсаживаюсь к маме. Её очередь. Она сдвигает свои старомодные очки пониже, внимательно смотрит на меня, почти не хмурясь. Складки на лбу не напряжены. Мама начинает хвастаться.

– Смотри, вот Людочка Краснова. Обрати внимание, как она тщательно описывает на каждом шаге.

– Наверное, даже слишком, нет? – это я нарочно, пытаюсь поддеть.

– Нет, нет! Итоговая работа, требования. – Мама опять смотрит на меня поверх очков, но уже с улыбкой. – Она вообще может упрощать сразу, без этих промежуточных. Мне иногда кажется, она видит результат заранее. Это талант, Максюш!

Я смеюсь:

– Ну, у тебя тут одни лауреаты! – бросаю взгляд на теснящиеся ровным почерком постепенно сокращающиеся многоэтажные дроби. – Вот здесь ошибка. – показываю ей.

– Нет, подожди! – Она спохватывается, нахмуривается, впивается своим цепким взглядом в строчки. Потом откидывается и снимает очки:

– Да, действительно. Ну ка же она? Это же даже не ошибка – не поменяла знак – пропустила. А ведь такая внимательная девочка.

– Наверное, рядом оказался не слишком внимательный мальчик. – Я уже похохатываю.

Она смущённо улыбается:

– Да, есть там хулиган. Голову заморочил девчонке, а ей ведь поступать ещё.

От разговоров с родителями оставался неясный осадок. Не горький, но ощутимо шершавый на языке. И потом он мелким наждаком елозил где-то внутри. Неприятный, короче, осадок. Будто, при всем моем неприятии для себя жизни в Нехлидово, я интересовался их делами и нуждами больше, чем они моими. Да, они задавали вопросы. Ну обычные вопросы. На некоторые мне было неудобно отвечать, потому что я и себе не мог на них ответить. А им-то отвечал. Частично придумывал. Ну а иной раз интуитивно нащупывал искомый ответ и для себя. Но вот в тот момент, когда по очередной теме из моих ответов они делали вывод, что «и здесь у меня всё более-менее или вообще хорошо», в эту секунду шторка падала и интерес к единственному и ненаглядному пропадал. Нюансы вроде уже были не важны. То, чем мне действительно хотелось поделиться – впечатлениями от поездок, встречами с интересными людьми, про Валеру, например, рассказать – они слушали вполуха, а то и вообще начинали со своей бытовухой вклиниваться. Может так и надо? Воспитали, на ноги поставили. «У тебя всё хорошо, сыночек? Ну возьми мешочек картошечки.»

Я вышел на край немаленького уже Нехлидово. Когда-то небольшая деревенька теперь именовалась городским поселением, подмяла под себя какие-то ближайшие поселки. Ровно на холме дорога в город круто отворачивала в сторону, а прямо открывалась широкая панорама. Внизу петляла Кишма, блестели и разорванные петельки старицы, где мы сегодня рыбачили. Небо над изрезанным гребенкой леса горизонтом окрасилось кремовым. Тени на окрестностях прямо на глазах становились глубже, погружая в себя детали и подробности. Речка ещё блестела. Ещё различались фигуры по берегам. Воздух быстро терял тепло. Налетевший ветерок по ребрам холодил, напоминая, что уже не лето. Но уходить не хотелось. Пока горизонт окончательно не потух, я так и стоял – чего ждал? Наверное, окончания сеанса.

На обратной дороге я не просыпался. С вокзала надо было ехать сразу в офис.

С попутчиками в этот раз «повезло». Пара рыбачков возвращалась домой. И ещё худощавая очень строгая дама, точно школьная учительница. Рыбаки сандалили одну за другой – вроде не спешили, но выходило шустро. Дама сразу нос своротила и наверх полезла. Посидел с ними, даже разговор поддержал. Их мои карпы не впечатлили – разве что количеством. А опрокидывать я за ними не поспевал. Ну и тоже спать пошел.

И приснился мне отец и Валера. Вместе. И вроде как спорят о чем-то.

– Валера, не вздумай! – Отец ему кулаком грозит и даже замахивается. И мне уже:

– Не слушай его Макс, подальше от него держись.

А Валерка ему:

– Ты Валер, опоздал, мальчик вырос уже. Сам решит. – А мне ничего не говорит, только руками разводит в полной самоуверенности, дескать, «сам понимаешь кому из Валерок, доверять».

Отца же моего тоже Валерой зовут.

И помню так мне хочется понять, о чём они. Вроде важно до дрожи, точно без этого как жить дальше, не знаю.

Где-то через месяц после той поездки, да – в октябре – я вышел на новую работу. На визитке появилось слово «Начальник», а Фёдор стал моим первым подчиненным после недолгих уговоров по телефону.

Глава 8. Если у вас нету банка…

Время: минус двадцать лет

Прошло ровно пять лет с той поездки. К родителям я больше не выбирался. Наверное, боялся испортить впечатление от прошлого визита. Уж слишком он оказался переопределяющим. Снова стоял сентябрь. Только этот штормил и вообще принес промозглое состояние не только в погоду. Первые восторги от обладания чем-то значимым улеглись. Финансово, помню, впервые в жизни я почувствовал не только спокойствие, но и свободу. Когда можно не только не бюджетировать каждую следующую продуктовую сумку. Этот этап мы, слава богу, миновали чуть раньше. Теперь же появились возможности, а главное кураж, позволить себе что-то из ряда вон. И мы со Светкой решили махнуть на острова. Остров выбрали подороже, чего уж. Может, удастся какие-то контакты заодно завести. Валера состроил недовольную гримасу, но соблаговолил посидеть на хозяйстве. Обычно, он раз в неделю заезжал или когда встреча особенная случалась.

В тот день в офис я приехал поздно.

Накануне вернулись с моря. Лешка летел без места. Заснуть всю дорогу не мог, в переноске лежать не хотел. В общем, мы со Светкой тоже глаз не сомкнули. Да и остальные пассажиры – голос-то у Алексея с рождения не камерный. Прилетели в ночи, пока такси, пока вещи распаковали.

Наташа, похоже, проинструктировали, дожидалась меня с крайне серьезным лицом.

– Лоб не хмурь! – Говорю. – Морщины будут. – Настроение сохраняло инерцию отпуска.

– Валерий Германович просил, как приедете, сразу в переговорную!

Я, не раздеваясь, проследовал в нашу шикарную с ковром и кожаными диванами. И увидел там второй раз в жизни Седого и Валеру с трясущимися руками. У входа снаружи тёрлись два охранника.

Седой посмотрел неприязненно:

– Садись!

Валера скосил на меня глаза, часто покивал и придвинул мне кресло. Я сел. Седой продолжил:

– Значит, мы тут со старшим перетёрли уже. Банчик мы этот забираем. Бумаги готовят, привезут – подпишете. Но это не всё!

– То есть? – Я его не перебивал, но реплики этой в его сценарии, похоже, не было.– Может кто-то объяснит?

Седой не ответил, только свирепо выкатил глаза и поводил головой, будто расстегнутый ворот сорочки мог быть ему тесен. Кивнул Валере, и тот затараторил:

– Максим, послушай. Мы взяли на хранение большую сумму! Очень большую! Больше двадцати ячеек заняли.

Я сидел и деревянел. Иногда мне казалось, что меня там нет, а я лишь наблюдаю происходящее со стороны: Седого – из орудия грозной защиты превратившегося разом в источник опасности и какое-то адское олицетворение, Валеру – тоже внезапно растерявшего былую харизму, суетящегося и заискивающего – наблюдаю откуда-то сверху и сбоку. А может я даже очень далеко от них, потому что Валерины слова долетают, будто из наушников или телефонной трубки, неестественно искаженные многочисленными мембранами.

– Почему в ячейки? – Я услышал собственный голос, перебивший Валерин сбивчивый рассказ.

– Макс, ну ты что? – Он кивнул в сторону Седого.

Мысли путались. Я пытался прикинуть, сколько там могло быть максимально. «Если сотенными гринами, то в одну ячейку лямов пять натолкать можно. Всего больше сотни выходит. Боже!» Я наткнулся взглядом на Седого и понял, что подсчеты мои бесполезны.

Но больше всего меня занимало и бесило другое. «Валерка, сучмень, ты ж меня тупо подставил, благодетель, твою мать! Даже Гаврилычу, не сказал! Понятно, объяснили, чтобы жалом не шевелил. Но мне-то ты мог, сука..!»

– И что с ними? – Я тупо уставился на Валеру.

– Забрали вчера по подложной доверке. – Взгляд его блуждал, и я никак не мог заглянуть ему в глаза.

– Прекрасно! А Гаврилыч?

– Неделю как в больнице – сердце.

«Предусмотрительно, безопасность!»

– И сколько? – Я опять уставился на Валеру.

Он молча начертил круглую цифру в ежедневнике.

– Что, прямо ровно что ли?

На Валеру было жалко смотреть. Куда девался его лоск и снобизм. Седой смерил меня взглядом:

– Я округлил! Или ты думаешь, наш сегодняшний базар за бесплатно? – Сказано было с такой долей презрения – ровно какая мне была положена – ни больше и ни меньше.

Но я поторопился с выводами. Седой вдруг толкнул Валеру в плечо:

– Твой компаньон совсем дебил, что ли? У вас тут что? – Он постучал каблуком по полу. – Под ковром. А?

– Мрамор. – Промямлил Валера, вздрогнув.

– Мрамор? – Передразнил Гена и повернулся ко мне.

Неожиданно он схватил меня за ворот рубашки – в горсть вместе с галстуком и рванул вниз! Моё лицо впечаталось в столешницу рядом с пепельницей, в которой дымилась сигарета Седого.

– Ты думаешь, этот мрамор помешает вас тут прямо закопать? – Я увидел очень близко глаза Седого, в нос ударил запах коньяка, хоть и уже бывшего в употреблении, но отчетливо дорогого. «По ходу наш Курвуазье для особых случаев распечатали».

Я попытался сохранить равновесие на выезжающем из-под меня кресле – схватился за стол и кресло Седого, но он ударом вышиб из-под меня моё, и я рухнул на наш умопомрачительный ковер. Меня уже никто не держал.

Я встал, поднял кресло, сел. Заглянувшие на шум охранники Седого снова вышли.

***

Когда мы остались с Валерой одни, я даже ничего не стал говорить. Просто сидел и, молча, смотрел на него. Больше всего мне хотелось отвернуться, но я смотрел.

– Макс, тебя же не было, ты на море улетел – ну не мог я по телефону! – Он хрипел надрывным шёпотом, будто я этого сам не знал, а кто-то ещё мог услышать, а слышать этого не стоило. Впрочем, нас и в самом деле уже могли слушать.

Я молчал. Встал, походил, увидел у дивана бутылку – налил себе коньяка – выпил залпом и сел обратно.

– Есть покупатель на особняк – двадцатку разом отдадим. Там ещё кой-какое барахлишко – пятерку наскребу. Сколько из банка можно отжать, как думаешь? – Валера опять заговорил суетливо и испуганно. Да что там! Это был не Валера! Это какой-то чужой, совершенно незнакомый мне человек! Я его не узнавал! Интонации, движения, голос – всё было чужое и неестественное! Да и не мог же в самом деле мой Валерка меня так подставить!

– Что значит отжать? – теперь я бы не узнал и себя, но мне было не до того. – Клиентские бабки? Да ты не охерел ли часом? Или рассчитываешь сдёрнуть до того, как тебя уже чечены или даги закапывать придут? – Я пытался найти действенные аргументы, хотя особенно и не верил, что такие есть.

Я просто не представлял как буду «отжимать» вклады у клиентов, которых знал лично! Я вообще плохо понимал, что будет дальше. Даже если я предупрежу самых близких, сделать ничего нельзя – поздно – я тут уже никто. Денег им не выдадут, платежи не проведут. Оставался ещё тревожный регламент, по которому оперативно закрывались все депозиты, и средства отправлялись на клиентские счета в других банках. Но терминалы у операционистов уже отключены, да и запустить сейчас этот регламент – с родными попрощаться не успеешь.

У Валеры зазвонил телефон, он ответил и сразу вышел. Я сидел и смотрел перед собой. Мыслей не было. Те, что пришли, я уже передумал, а новые не приходили. Я смотрел на потухшую сигарету Седого в пепельнице, с которой сегодня уже опасно сближался.

Теперь мой телефон завибрировал. Номер не определился.

– Слушаю.

– Здорово, начальник! Как там? Старшой сдулся уже?

– Гаврилыч, да тут пи..ец полный! Ты сам как? Выписался?

– Я-то? – Поздоровее многих! Долго загораешь, Максим Валерич! Прое..али без тебя актив! Был и нету! Валера широким жестом одарил и сам же всё и разъе..ошил!

– Да уж! Easy come easy go!

– Ладно, что теперь. Сегодня можешь ещё кому-то позвонить – завтра слушать будут. Ты походу в рабство прописался к крокодилу нашему. Этот-то соскользнёт – как пить дать! Так что думай теперь раза два, как минимум. Кнопку я тревожную нажал ещё вчера. Значит больше охотников тебя отпидарасить не будет.

– Гаврилыч, ну ты! – я запнулся от нахлынувших чувств.

– Не благодари – зарплату лучше выдай на дорожку! – Засмеялся.

– Блин, да как теперь!

– Ладно, Макс, держись, короче! Может, пересечемся ещё! Эх, подольше я у вас собирался поработать…

– Да я тоже…

Оставались ещё кредитные клиенты. Я вышел в холл.

– Наташ, Алла у себя.

– Да, Максим Валерьич.

– А Гаврилыч что, вчера звонил?

– Звонил.

– Сказал что-то?

– Своё любимое! Достал уже тренировками – в больнице не лежится!

Я похолодел.

– А ты?

– Ну что – отправила, как положено, проверила выполнение, доложила с контрольным временем.

Выдохнул. «С контрольным временем» означало, что депозиты и расчетные благополучно опустели. Переспрашивать уже не в моих интересах – через день-другой станет известно Гене. И я толкнул дверь с табличкой «Начальник кредитного отдела».

– Максим! – То ли плакала, но выглядела не лучшим образом. А может, выпила вчера больше обычного – об этом пристрастии мы давно всё поняли.

Её высветленные волосы лежали слипшимися сосульками, то тут, то там, выпадая из когда-то идеально уложенной и до скрипа налаченной крайне деловой прически. Это сооружение на голове, по мнению обладательницы, видимо, делало из неё бизнес-леди. Однако же делало и на 5-10 лет старше. К этой жертве, впрочем, Алла была готова. Чего только не сотворишь с собой ради солидности, когда тебе всего двадцать пять, и встречные мужчины готовы видеть в тебе если и партнера, то никак не делового. Да, такая прическа могла отбить охоту у иных, не слишком решительных, потенциальных кавалеров. Недостатка в поклонниках Алла, похоже, никогда не испытывала. Вкупе с изрядным стажем замужества это создавало определенные предпосылки для экзистенциального кризиса. Но на этот счёт у Аллы имелось испытанное средство – бытовой алкоголизм. Впрочем, сейчас многолетнюю гармонию что-то нарушило.

– Максим, что п-произошло? – По сложному аромату стало понятно, что Алла успела приложиться уже на рабочем месте, чего раньше ни разу не случалось.

– Алла, ты что, выпила?

Она только грустно улыбнулась. У меня появилось тревожное предчувствие, и я заговорил совсем не о том, о чём собирался:

– Ты прямо пугаешь!

Она глянула на меня исподлобья и уже будто затравленно. Я осторожно продолжил:

– У нас что, есть фуфельные выдачи? – По чехарде эмоций на лице я понял, что попал, не целясь.

Алла торопливо готовилась разрыдаться.

– Сколько? – Я придвинул стул и сел напротив.

– Да один, господь с вами! – Она всхлипнула и полезла за салфетками

– Кто?

– Аракелян.

– Господи, – немного отлегло, – да у него же лимит смешной. Сколько там кстати? Совсем всё плохо?

– Пятьдесят. Проценты платит. В следующем квартале погашение по плану начнётся – гасить ему нечем.

– Как нечем? Мы же ему на оборудование выдавали – с ним что?

– Не купил он никакого оборудования – крыша половину забрала за какие-то косяки, из второй проценты платит. Может на пару погашений ещё хватит, потом всё!

– В залоге что?

Алла заплакала:

– Не оформлен залог. – Она подвывала как платная плакальщица на похоронах, но вот мне её уже стало жалко. Тем более, что для банка и для владельцев (теперь бывших) всё это не играло уже никакой роли. Ну захотелось девочке денег – откатил ей этот Аракелян из своей полташки – сам попал, конечно. Бандюки у него тоже полные дебилы – ну время да, оно такое. Ну что, понять и простить? Но мне надо было её дожать, нужен был момент истины! Да и любопытство – а как же! «А может я садист? – Да не, не похоже.»

– Алл, ну чего тебе не хватало? С твоей-то зарплатой! Ну сколько тебе отслюнявил этот Ашот?

– Арам. – Она всё ещё плакала и умоляюще смотрела сквозь слёзы.

Меня, помню, прямо пронзило от неожиданной догадки. Я представил смуглого, сухощавого, всегда дорого и броско одетого А.Г. Аракеляна. «Да ну, не может быть!»

– Алл, ему же самому полтинник, не меньше!

Она опять всхлипнула.

– Он по утрам бегает. – И снова заплакала.

Свет окончательно померк. Рушилось незыблемое – моя вера в то, что я разбираюсь хоть как-то хоть в каких-то мотивациях противоположного пола. И это человек, с которым я несколько месяцев бок о бок…

«Блин, тоже, что ли бегать начать?»

– Слушай меня внимательно! Хватай своего благоверного, – на этом слове я запнулся – как бы опять не заревела, – за то, что осталось. Пусть все свои связи напрягает. Мне нужна проверка! По полной! С отзывом лицензии, санацией.

Алла смотрела на меня полными изумления и уже высыхающих слёз глазами.

– Да! Иначе Арама твоего да и остальных порвут и уже очень скоро!

– Максим, да он же там никто! Знаешь, как его должность называется?

– Нет и не хочу знать! Не шофером же он там, да даже если и шофёром!

– Я поняла. – Алла взяла свой нарядный телефон. Слёз как не бывало. Прическа тоже вроде подобралась – когда успела?

***

Валера исчез. Найти его не могли. Мне, понятно, Гена не верил, что я не в теме. Пару раз допрашивали с мордобоем. Спасибо, что без утюгов. Дни слились в один – мрачный сентябрьский тягучий будний. На телефон я отвечал исключительно по громкой. Возле дома дежурили двое.

Но он не позвонил. Прислал смс. Сука! На Светкин номер. Он же нас когда-то и знакомил. Знал он её номер, чего уж!

«Макс, прости. Я уехал – не могу больше! Я всё продал. Отдам примерно половину – завтра в банк привезут»

Валера, конечно, сделал невозможное. Меньше чем за неделю он обналичил свои квартиры, дом, тачки и договорился про особняк. Не знаю уж, с каким дисконтом отдавал. Покупателя так никто и не увидел. От него приехали на двух тёмных авто с номерами ФСО. Они же, видимо, привезли остальные бабки. «Ну, ща эти архангелы отмажут нас насовсем!» Седой вышел мрачный, но удовлетворенный.

– Да, друг твой – говно, но шустрый. – Гена умел и смеяться угрожающе. – Сами бы так быстро не обернулись! И ноги сделал качественно – мои след не взяли. Партнера вот оставил – как полагается!

«Что это? Неужели сочувствие? – Да нет, померещилось.»

– Короче, с тебя ещё полташка! – резюмировал Гена.

Выходит, не отмазали архангелы.

Картинка будто отъехала. Я опять смотрел на заплаканное лицо Аллы и слушал историю её неожиданного избранника. «Да, почти совпало. Только полташка другого цвета. А так можно было бы у Арама подзанять». Я бы усмехнулся даже, если бы не пристальный взгляд Седого.

***

Дома меня ждал ещё один сюрприз. Точнее, целых два. Костя с Виталиком. Оцените чувство юмора – назвать бугая за сто двадцать кило Виталиком. Похоже, это его собственный креатив. Костя выглядел поинтеллигентнее и полегче. Хотя не уверен – просто он носил очки, а это уже верные минус десять кэгэ.

– Здорово, банкир! – Костя скалился вполне мило и вроде даже наивно. – Деньги нашёл?

Я смотрел ему за спину. В глубине комнаты стояла моя Света с каменным лицом. Лёшка норовил рвануть ко мне, как он обычно делал, но мама держала его крепко. Руки её, будто скованные мышечным спазмом, буквально вцепились побелевшими пальцами в беспомощно трепыхающееся детское тельце. Отчаявшись выбраться, Лёшка обмяк и заплакал. Света посмотрела на него, будто очнувшись. Маска на её лице быстро сморщилась по-старушечьи, исказилась некрасивой гримасой, в глазах разом наполнилось и заблестело. Она присела, обняла сынишку. Так они и сидели клубочком, слегка раскачиваясь. Я подошёл, взял Лёшку на руки – он чем-то мокрым уткнулся мне в шею. Другой рукой обнял поднявшуюся Светку. Говорить было сложно. Костя вышел к напарнику на кухню, но мы всё равно молчали.

Глава 8. Как вернуть то, что не брал

Время: минус двадцать лет.

Ночь я помню плохо. Звонил кому-то – да всем подряд, похоже. Будил, просил, занимал, договаривался. Собрать такую сумму за ночь не реально, но мне был нужен стартовый капитал.

Октябрь неожиданно принёс тепло и подсушил мокротень. Солнце выглянуло вполглаза. Понятно, не поджарило, но багряно-желтое разноцветье в парках подсветило. За МКАД я был невыездной – следили – наслаждался красотами центральной части города. Хотя как наслаждался – правильнее было сказать: уныло взирал. Но я запрещал себе унывать.

В восемь в Макдональдсе на Мясницкой я уже поджидал двух приятелей ещё по первому своему банку. Из таких же аналитиков те довольно давно и быстро переоделись в биржевых трейдеров. Работали в каком-то небольшом частном диллинге, но больше ярда зелени в управлении имелось – не последняя конторка по тем временам. Свои позиции, понятно, тоже держали – чувствовали себя по приметам очень неплохо. Приехали на ярко жёлтой Ламборгини. В Макдачной все к стеклам так и прилипли. А я заметил рядом с авто человека Седого.

– Ну вы в порядке пацаны! – Я обрадовался им, прям как родным. – На Ламбо и в фастфуд! Тут все аппетит потеряли!

– Здорово, старичок! Такая тема – у нас же своя школа трейдинга. Мы ж, вроде, как гуру. Нужны, понимаешь, перформансы. А здесь все-таки целевая аудитория.

Минут за сорок неспешного разговора они успели отговорить меня от самых грандиозных и опрометчивых идей.

– Короче, не нужен тебе собственный диллинг – гемор людей толковых собрать, да и обеспечения дохера загонять под лицензию. Сиди себе под брокером – вот рядом, кстати, очень приличный – можем познакомить. Отшибай постепенно. Торговать мы к тебе не впишемся – уж не обессудь! Случаи бывают разные, а жизнь одна! По-свойски научим, подскажем – да. Но торговать – сам! Здесь только твоя ответственность! И если кто пообещает – найдутся, скажем, лихие чингачгуки на чужих бабках порезвиться – не верь и гони!

Простились, и я вышел с ними поглазеть и послушать фирменный басовитый выхлоп суперкара.

– Что за клоуны? –

Это был тот самый тип, я его видел рядом с Геной раз или два.

Нас никто не знакомил, и я, по большому счету, вполне мог его не знать. Так ведь и не знал! Поэтому я с большим удовольствием отвернулся и зашагал прочь.

***

Вечером я сидел уже перед Седым в одном из его ресторанов.

Я никогда не хотел быть ресторатором. Гена, полагаю, даже не мечтал. Рестораторы, скорее всего, тоже не мечтали его у себя лицезреть, но исправно приглашали.

Нет он не был ресторатором. Это рестораторы были ему чем-то обязаны. Судя по приёму, обязаны были очень многим.

Он выслушал меня молча.

– Значит, ты собираешься выиграть у казино да ещё просишь на это деньги!

Я понял, что подробнее объяснять бесполезно. Весь мой краткий экскурс в тех анализ, быков, медведей и рост объемов торгов в стране – всё это мимо! Должен был попытаться. Я попытался.

– Значит так! – Гена подвёл итог. – Во всю эту кухню я лезть не хочу – брокеры – херокеры. Сам на себя счета открывай – куролесь, как хочешь! С деньгами совсем попутал? Это ты мне должен! Не забыл, часом? Приносить будешь наличкой! Хотя бы вот прямо сюда. Место хорошее – хоть покушаешь. – Седой зло усмехнулся. – Всё, разговор окончен!

– Сладкую парочку из квартиры моей можно убрать?

– А что? – Он изобразил удивление. – Не нравятся?

Задумался.

– Ладно, сейчас позвоню им.

Глава 9. Когда не во время значит совсем

Время: минус двадцать лет.

Здесь герою прилетает ещё, а он и сам хорош

Я открыл дверь квартиры и, чуть не сбив с ног, с воем и слезами на меня бросилась Света!

– Где ты был? – Она пыталась сказать что-то ещё, но не могла, только ревела и всё время повторяла: «Где ты был?»

– Да что случилось-то? Где Лёшка?

– Спит. – Она истерично всхлипывала, словно задыхалась.

– А эти двое?

– Ушли. – Она вдруг успокоилась и перестала рыдать.

– Максим, я дала здоровому! – Она буравила меня заплаканными глазищами и поджимала губы, а они всё норовили высвободиться распуститься и опять заплакать и всё здесь зареветь.

Я успел подумать, что хватит уже с меня женских слёз, надо научиться и другие чувства приносить и вызывать, хотя бы у самых близких.

Потом звук у меня будто выключился, хоть я не сразу осознал.

– К-как д-дала? – Я вдруг стал заикаться.

Она будто разозлилась, что приходится объяснять:

– Как дают, Макс?! Так и дала!

– Что? Он тебя?..

– Нет! – Она меня перебила. – Я сама!

Она отстранилась. Я стоял не в силах сказать ни слова, да даже промычать, наверное, не смог бы – в каком-то ступоре глядел на неё, ничего не понимая. Она больше не плакала, стояла, выпрямившись, даже слишком прямо. Временами, импульсами, по её телу проходила – пробегала дрожь. Да её прямо колошматило изнутри!

– Тебя же не было, Максим! – Она говорила отрывисто, то ли оправдываясь, то ли просто выпаливала что-то, как в бреду. – Он вообще сегодня один явился. Костя только вечером пришёл.

– Тебя не было. – Она повторила. «Где-то я это уже слышал» – Он не мог тебе дозвониться и стал наседать: «Где ты? Когда придёшь?» Потом стал угрожать. Лёшка спал днём. Этот достал пистолет свой. Подошёл, ну и …

– Замолчи. – Я не выдержал. Чуть не влепил ей. Увидел потом, что у нее уже есть пара кровоподтёков… замазанных.

Два вечера мы промолчали – разговаривали только при Лёшке. Я ничего не чувствовал. Совсем. Только какая-то тупая боль внутри и она же будто дыра. Как может болеть пустота? Всё было предельно понятно и противно от того. Нельзя было винить Светку, да я её и не винил. Но и с собой поделать ничего не мог. От всех последних приключений я словно отупел – перестал чувствовать. Хотя боль я же чувствовал. Да, только её, но повсюду.

На третий день я сказал:

– Давай я вас к твоей маме отвезу.

Она кивнула. И отвёз.

Стало полегче. И за неё спокойней, и за Лёшку. Работа отвлечёт. Она теперь от чего угодно отвлечет. На следующее утро я проснулся в пять. Ворочался – гонял в голове всё, что за последние дни произошло. Перед глазами проносились Валера, Гаврилыч, Седой, крузаки с фэсэошниками, Света в слезах, Алла тоже в слезах. Молодец, кстати, проверка началась чуть не на той же неделе.

Ощущения были непривычные. Рядом никого. Всё, на что раньше опирался, как на твердь, на фундамент, разрушилось распалось. Ещё вчера вообще болтался и барахтался. Сегодня уже что-то твёрдое под ногами попадается, но каждый шаг, как первый раз в жизни.

Нехотя встал, посмотрел на градусник за окном. Плюс десять. Для октября теплынь. Нашёл кроссовки, спортивный костюм и спустился. Начинало светать, но фонари ещё горели. Ну что, Арам Герасимович, физкульт-привет! И побежал.

По Олимпийскому до входа в Екатерининский, пересек до театра Советской Армии и почувствовал, что запыхался и взмок. Всё-таки очень тёплая осень. Я перешёл на шаг. Движение уже набирало обороты. Город раскачивался, выходя на учащенную деловую частоту. Пульс немного припал и я снова побежал, но уже слегка трусил – по сути делал вид, что бегу. Вот только для кого – я и сам не знал.

***

Я очень быстро вспомнил все мучительные стычки в период, когда мы только сходились и я готовился назвать её своей. В мыслях-то давно уже считал. Влюблён был – да! А в самых смелых мечтах всё было взаимно! Ну а на деле моя очередная претензия на безраздельное господство в сердце избранницы оборачивалось очередным же щелчком по носу: «А ты что это распоряжаешься? Нам батюшка свечку пока не держал!» Это была её обычная манера выражаться. Грубость, хоть и лишенная традиционных нецензурных звуков, оглушала своей пронзительностью, попирая что-то глубинное и уязвимое и, самое главное, без малейшей необходимости.

За это «неформатируемое хамство», как он утверждал, Валера с ней и расстался. Мне же в пылу одной из сор – уже семейной – довелось услышать, что я всё за дружком своим подбираю, как верная, но мелкая собачонка. В форме вопроса, дескать: «Доколе?» Это я тоже припомнил – в момент ужаснулся не по одному пункту. Но и понял – почуял, скорее, страх, что поглавней и глубже сидел. «Не дай бог, выкинет она чего-то такого, что я не смогу не то, что простить, а и даже принять.» Я далёк от Валеркиной щепетильности, религиозные чувства мои тоже сложно оскорбить. Такой весь очень удобный, неконфликтный, а по сути бесформенный – то есть без единого острого края – да вообще без углов. Хм, неужели даже сравнение с собачонкой меня не задело: «По крайней мере удобно» – первое, что пронеслось в голове, хватило ума не улыбнуться. А всё почему? А теперь я знаю: потому что главный страх мой меня держал: «Терпи, это ещё фигня! Сможешь ли дальше пройти на следующий уровень?» На нём всё и держалось что ли? Или держится до сих пор? «Господи, зачем?» – Неужели же только от того, что на ней лежала, догорала, тлела незримая печать, что ей обладал сам великий Валера? А я? Где же я в этой схеме? Может в этом проблема? Что со мной сделал этот страх, который я же к себе и подселил незадорого? Если уж он настолько силен, верно он и стал причиной того, что произошло. Так кого мне теперь винить?

Не помню уже в какую ночь мне приснилось будто мы с Валерой собеседуем очередного кандидата. Только вижу я всё из-за спины этого, стало быть, соискателя. Вижу его ровно стриженный затылок. Вижу вальяжно развалившегося Валеру в нашей козырной переговорной. Вижу себя, скрючившегося над ежедневником, в отутюженном костюме и чуть ли не ниже Валерки ростом. Хотя у меня честные метро восемьдесят пять, а у него и ста восьмидесяти отродясь не было. Если спрашивали (да когда спрашивали-то), говорил: метр восемьдесят – округлять никогда не стеснялся. И вот этому мини мне, в отглаженном костюме, Валера задаёт свой излюбленный вопрос, не смущаясь присутствия кандидата:

– Как думаешь, Макс, можем мы ему доверять?

Ну мне во сне очень любопытно стало, насколько деформируется выражение лица собеседника и я облетаю эдаким дроном мизансцену и вижу, что кандидат-то вроде как сам Валерка и есть. А потом лицо его поехало, как силиконовая маска и оппа: уже Светка вместо него! А потом у Светки волосы вдруг поседели, и уже Гена ухмыляется. Тут меня вот прямо замутило и наизнанку вывернуло аж до кишок! Проснулся и простыню щупаю: «Сухо!»

***

Я сколько раз представлял себе этот идиотский разговор (если бы только он состоялся):

– Я теперь не понимаю: мы вместе или до сих пор в том состоянии: «А ты чё тут распоряжаешься?» Или тебе свободы мало? – Это, значит, я выдаю – ну или что-то на подобие – уже без кулаков и криков само собой. А в ответ прилетает нечто в духе:

– Да я вот тоже теряюсь, вместе ли? Ты в своём банке вечно! Я одна – с Лёшкой вот теперь. – Ну что ещё она может сказать? Может, конечно, и ничего не сказать – просто зареветь, но это для неё было бы слишком дальновидно, даже предусмотрительно. Светка всё же обязательно что-то вякнет – не смолчит! Ну и я вслед:

– Ага, значит, ты нашла выход, как не быть одной? Нравится? Вовремя к тому же! – Ну и дальше сценарий уходит в тупик. Нет уж! Лучше молчать!

Зачем я их тогда отвёз? Ну для начала я себе врал. Врал, что им так безопасней. Типа, разосрались-разбежались – они теперь со мной не связаны. Если вдруг чего, убивать придут только меня. «Ну да? Думаешь, кто-то в это поверит? Особенно, если ты и сам-то не слишком…» Поверить-то, наверное, поверят. Правда, если действительно предъява серьезная возникнет, факт расставания вряд ли будет учтен. Ну а уж если мне вздумается в прятки играть. От такой аналитики мне как правило дурнело. Я быстро прикидывал, что прятаться не мой вариант. Но в ту же секунду надо было уже признаваться во вранье. Конечно, ни о какой безопасности речи не шло. Я её отталкивал, отторгал. Странно, я продолжал надеяться, что она не по своей воле. Хотя логика и прагматичность безжалостно топили за то, что да, по своей. Я же наивно рассчитывал, что это ее извечный протест. Что и в такой момент, ей необходимо было меня задеть побольнее. Ну как же, не обеспечил же безопасность. Увы, не обеспечил.

Я приезжал забрать сына на выходные, но со Светой мы не разговаривали. Я пару раз в порыве минутных эмоций издавал какие-то неловкие нечленораздельные звуки типа заговорить. Но всякий раз натыкался на стену, ощетинившуюся. Взгляд ещё этот её! Гордость, что ли такая? Мне начинало казаться, что она сама вещи собрала и свалила с сыном. А я провинился в чём-то непоправимом.

*** Мы возвращаемся в день сегодняшний, но не надолго ***

Туарег несся сквозь чащу. Я снова сидел, расправляя одеревеневшие конечности, в диком возбуждении, не замечая, болит ли плечо – да бог с ним! Потом! Главное выбраться!

Ветки хлестали по стеклам, заросшая колея скребла чем-то твердым днище. Но уехал я недалеко. Аккуратно притормозил перед перегородившим путь еловым стволом. Ствол выглядел темным и замшелым – ровесником той просеки. «Ща отпихну трухляшку» В животе неприятно затянуло, словно кто-то потуже зашнуровывал на всякий случай. Я пару секунд помедлил – хотелось исчезнуть или проснуться – дёрнул сумку и мягко спрыгнул в листья и хвою. Бревно не шелохнулось. То ли почувствовав, то ли от страха и возбуждения перекатился через преграду. Выстрел эхом дал под ребра и глухое «тук» отдалось в затылке – пуля ударила в лежащий ствол, ставший теперь мне укрытием. Я лихорадочно распахнул свой арсенал.

Глава 10. Виталик

Время: всё ещё минус двадцать лет или уже минус девятнадцать.

Я не успел ничего спланировать. Всё вышло спонтанно. Наверное, впервые в моей разлинованной жизни. Это произошло сразу после того, как Свету увезли первый раз. Не помню кого я больше винил. Виталика? Он ведь запустил эту трагическую цепочку, приведшую к… Хотя больше всё-таки я негодовал на себя. Я её оттолкнул в этот момент. Мне было сложно, но я даже представить не мог, насколько тяжело было ей. Это все могло превратиться в нечто общее. Стать нашим объединяющим «мы». Но я сам вбил этот клин. А Виталик – что Виталик – тупое орудие в руках судьбы. Сейчас для меня это ясно. Тогда же видимо что-то мешало мне посмотреть под иным углом. И больше всего я злился на себя, что до сих пор не сделал ничего с этим здоровенным уёбком.

Я случайно увидел его садящимся в машину. Субботний день. Морозно. После снегопада не успели убраться – на улицах ещё вполне белый снежный накат. Я неспеша подъезжал к Москворецкому рынку. Высматривая свободную парковку, сверлил глазами стоящие авто на предмет, не собирается ли кто из них уже отъехать. Как вдруг знакомая, слегка сутулая фигура, привлекла мое внимание. Тогда я в досужих мечтаниях представлял себя избивающим Виталика железным прутом. Наношу ему, типа, тяжкие телесные. Это были, честно признаться, абсолютные фантазии. Счётчик шансов не выдавал ни одного успешного исхода. Но я не сдавался и продолжал фантазировать.

Виталик сел в свой потрёпанный е-класс – возрастом по приметам не меньше десяти лет. Надо сказать у него это весьма грациозно получилось. При своих выдающихся габаритах и с виду грузной и неуклюжей походке, Он моментально оказался внутри и стартовал. Можно было подумать, что кто-то его преследует.

Парковочное место освободилось и надо было поторапливаться. Я включил поворотник, проехал чуть дальше, чтобы встать задним ходом. Но меня опередили. Какая-то невзрачная машина настолько преклонных лет, что марка и модель не определялись навскидку.

– Да какого!? – я даже вскрикнул от негодования, но тут же осекся. Из «помойки», прихрамывая, вышел дедок и стало ясно, что отвоевывать парковочное место я у него не стану.

Я покрутил головой, но вместо парковки опять увидел Виталика. Точнее, его авто. Стоял на светофоре, причем так, будто развернулся и сделал приличный круг. Вторую подсказку упускать уже даже для меня было бы слишком и я пристроился за ним.

Он тоже никуда не торопился. Заехал в какое-то мутное кафе «Старый Крым». Прождал я его там часа два. Вышел он оттуда в обнимку с сухоньким кавказцем. Подвёз его до Шаболовки. Мне уже стало надоедать это наружное наблюдение. Суббота под угрозой, а я же собирался с Лёшкой погулять. В конце концов, какой смысл выслеживать, если все равно духу не хватит. Да причем тут – какие у меня шансы против Виталика даже один на один? К чему это все? Ешка остановилась у панельной пятиэтажки в Измайлово. Я записал адрес и собрался уезжать, но решил, что сделал недостаточно. В общем, я подошёл к бабульке на лавочке у подъезда, с которой до этого здоровался мой подопечный.

– Здрасьте, это же Виталика машина? Из тридцать шестой? – Я взглянул на нумерацию квартир на подъезде.

– Ага, щас! Какая тридцать шестая?! Он в сорок третьей.

– А точно! Дома значит?

– Только вошёл.

Почувствовал себя героем передачи «Человек и закон». Ага, преступником на следственном эксперименте.

Я встречался с Геной уже вечером, и тот при мне отпустил Костю с Виталиком по домам.

Не помню, чтобы я просчитывал шансы тогда – просто поехал по известному адресу. Поехал на такси и с километр ещё прогулялся. Тоже не планировал – само получилось.

Та же машина у подъезда. Лавочка пустая – бабушки спят уже, наверное. Что дальше? Нажимаю на домофоне четыре и три – как во сне – сам не понимаю, зачем. Идут гудки, а потом дверь неожиданно открывается. Я отказываюсь внутри и поднимаюсь по лестнице.

Опять я на следственном эксперименте. Надо найти орудие…

На втором этаже решетка, отделяющая блок квартир от лестницы оказывается незапертой, и у меня возникает перед глазами готовая картинка. Пульс учащается и перебирается в виски. Я сбегаю вниз и опять звоню в домофон, раздается тот же щелчок. Я повторяю маневр.

– Але, кто там? – раздается недовольный рык Виталика.

Я прокашливаюсь и выдаю натужным басом:

– Ну вылезай уже дебил толстозадый.

И я ведь не бухал. Даже ни глоточка. Накрыло меня этой историей со Светой капитально.

На том конце неразборчивые матюки. Я стрелой на второй этаж – занимаю позицию. Сердце ухает уже молотом в грудную клетку.

Я заранее проверяю руками сварную скобу над проёмом в решетчатой отгородке. Она конечно вся в пыли и противно скользит.

Лестница почти не освещена. Шаркающие шаги приближаются. Наконец дрожащая тень достигает моего укрытия. Виталик явно не торопится. Вот его широкая спина прямо напротив меня и начинает медленно удалятся. Тогда я сильно толкаюсь и прыгаю, хватаясь за протертую от пыли скобу… Мое тело и растопыренные ноги кажется крайне медленно проплывают в дверном проеме. Теперь я снова боюсь, но уже только того, что поздно, что уже не достать. Однако, я успеваю с запасом. Ноги, обутые в совсем неуместные классические туфли и нагруженные моим не слишком серьезным весом прилетают Виталику аккурат в под лопатки. Далее следует полет ста пятидесяти или сколько там кэгэ натуральным кубарем прямо к входной двери подъезда. Я с трудом не сорвавшись с больно врезавшийся в ладони скобы, бросаюсь следом.

Виталик рычит по-звериному. Падение не вырубило его, как я рассчитывал. Но встать, похоже, ему всё-таки трудновато. Я врезаюсь в него, нанося, что есть дури, заготовленным, сжатым кулаком в челюсть. Будто после его эпичного полета это может ему как-то ещё повредить. Ну а какой у меня выбор. Удар, что с отцом тренировал в детстве, да удушающий от дядя Коли. От удара голова его отскакивает и бодает кафельный пол подъезда. Он ревёт что-то неразборчивое вроде «сука», пытается стряхнуть меня и встать, но снова что-то не выходит. Тогда я судорожно вцепляюсь в ворот его олимпийки и достаю дяди-колину заначку. Олимпийке далеко до кимоно, но всё же она довольно плотная, и вот уже лицо его наливается лиловым, а сам Виталик начинает закипать и пускать пузыри. Ещё немного! И тут вдруг меня обдает таким свежим и прохладным ветерком. Я успеваю сообразить, что входную дверь кто-то открыл. В следующую секунду взрывается затылок и гаснет свет.

Я прихожу в себя там же – на полу подъезда. Голову ломит, картинка плывет. Вижу разъяренного Виталика. Он, видимо, очухался. Вот ведь амбал – никаких следов – морщится только и рвется меня закатать под кафель. А тот, другой его придерживает. Свет тусклый, и со зрением у меня что-то странное – не могу разобрать, кто это. Наверное, Костя. Пытаюсь приподняться, он оборачивается.

– Что, банкир? Живой?

Точно, Костя. Молчу. Вот кто меня, выходит, оприходовал. Какого лешего его сюда принесло? Я уже понял, что второго такого шанса у меня не будет. Даже если жив останусь. Эх, дядя Коля, не дожал я, не успел.

Глава 10. Ствол есть

Время: минус семнадцать-восемнадцать лет. Точнее не помню.

Двойной флешбэк – не путать с флешмобом. Мы узнаём происхождение арсенала и более глубокие воспоминания

– Ты что приволок? – Я таращился на торчащий вороненый ствол, завернутый в ворох промасленной оберточной бумаги, будто колбаса.

То ли от этого невольного сравнения рот наполнился слюной, и я судорожно сглотнув, проверил, заперта ли входная дверь.

– Заказывал – забирай. АКСУ1 – Костя гордо ухмылялся, толкая ко мне ногой распахнутую спортивную сумку. – Верный друг десантника! Ну, ты в десантуре не служил – тебе не понять. Но, по крайней мере, в учебке должны были показать, как обращаться. Есть шанс, что хоть себя не подстрелишь. – Он опять ухмыльнулся, сверкнув в тусклом свете прихожей стеклами своих очков без диоптрий. – Да не ссы, никто не знает про ствол этот. А про то, что служил – где и как – знаем, конечно. Много чего о тебе известно, Максим Валерьич – так уж срослось – взад не развернешь. Я молчал. Тайн в моей судьбе никаких не содержалось, но откровения, подобные этому, приятными не назовёшь. Но вспомнил я тогда почему-то именно учебку и стрельбы. Я-то призывался после военной кафедры в чине лейтенанта, а учили нас чуть ли не вместе со срочниками – рядовыми. Те к нам не очень ровно относились. Но и то верно – служить срочную на полные два года тогда попадали, кто не смог ни откосить, ни откупиться – то есть, отборные лузеры. Ну а после ВУЗа исполнять долг отправлялись тоже, будем откровенны, лузеры, но уже чуть поуспешнее – в офицерском звании и с верхним образованием. Оба эти отличия, тем не менее, обладателям казались полными анахронизмами, поскольку в стремительно обесценивающиеся денежные знаки отчаянно не хотели конвертироваться. Любви между лузерами – одними и другими, понятно, не наблюдалось. С любовью в те годы вообще обстояло скудновато. Ну да бог с ней, к стрельбам, значит. Стреляли мы тоже вместе – пятерками уходили на рубеж. Помню, к стрельбам все-таки особое отношение сложилось, хотя ничего от них не зависело. Но, наверное, из детства ещё первые побеги мужественности – меткость, рукопашные приёмы, постоять за себя – не давало покоя.

Сейчас уже и не помню, как сам отстрелялся. А музыкант не идёт из головы. Попал со мной в одну пятерку. Реальный музыкант, призвался после какого-то своего высшего училища. Кафедры там, само собой, не было – стало быть, рядовым. Но прибился к нашей «офицерской» группке. Отбили мы его пару раз у своих – типа, взяли под защиту.

Лежим, значит, мы на соседних позициях. Команду дали. Я рожок свой пульнул – лежу дальше, ушами шевелю – пытаюсь слух вернуть. Вдруг команда:

– Рядовой Катумкин, открыть огонь!

Ого, музыкант не отстрелялся. Смотрю вбок, может, заело что. Лежит, вроде целится, но не стреляет. Повернулся, крикнул:

– Музыка, пали давай!

– Отставить! – Это мне, значит. И снова:

– Рядовой Катумкин, открыть огонь!

И он тогда открыл. Только я успел выдохнуть при первых выстрелах… Короче, охренел не только я и вся наша пятерка. Услышали все. Услышали Музыку! Раньше его толком никто и не слышал, он и говорил-то почти шепотом. А тут стало понятно, на каком инструменте он учился в своём музучилище. Музыка орал! Но, сука, орал точно в унисон с автоматной очередью. Пули взрывали холм вокруг щита мишени, поднимая целое облако песка и пыли. Может какая и поразила, но вряд ли.

– Ты чего орал-то? – Уже потом спросил потихоньку.

– Испугался.

– Чего испугался?

– Грохота.

Помню, я ещё подумал: «А что его бояться – от первых двух глохнешь и уже ничего не слышишь. Он, наверное, даже крика своего не слышал» Может он и испугался этой глухоты? Это для меня голос и слух – какие-то утилитарные понятия, как есть и спать, а у него вся жизнь. Думал, после этого случая Музыку совсем заклюют. Но вышло ровно наоборот. Ещё до конца учебки получил назначение то ли в хор, то ли в ансамбль какой-то – судьба, выходит, взяла своё. Докричался до Всевышнего, может? Ну а нам что – служить дальше.

Глава 11. Будни биржевого спекулянта

Время: от минус двадцать до минус пять лет.

Я сидел перед своим огромным монитором и тупил вот уже… На часы смотреть я не мог.

На экране из края в край висел один единственный график. Хороший такой график с приличными ходами внутри дня. Сейчас уже точно не помню, что это было. Может Сургут обычка, может ещё что. Помню только, что был полностью парализован. Надо было делать первый шаг. Что-то уже открыть, хоть какую-то чахлую позу. Нет, стоп! Таких слов не употребл..ть! Как вы яхту назовёте… Кошмар! Неужели теперь это и мой кошмар?! На годы! Мне уже чудился телефон, разрывающийся от марджин колов2. По внутреннему экрану бежали лица клиентов. Поразительно! Эти люди, деньги которых чуть было не ухнули вместе с отдавшим богу душу банком. Да какой он бог? А то! Лет на десять бог точняком! Так вот эти люди с такой готовностью вручили мне свои кровные теперь. Безо всякой гарантии. Доверие? Это что, то же самое доверие, о котором постоянно твердил Валера? И где теперь Валера? Я чувствовал теперь, что это и мои кровные отчасти. На них точно кровь, если и не моя, то моей семьи, которой так просто и буднично не стало.

Да, интересно, во что ещё можно конвертировать полученное доверие.

***

У настоящего трейдера должен быть большой монитор. Откуда я это взял? Ну не из кино в самом деле. Любой же график открывается меньше чем за секунду. Чем днями быть прикованным к этому монстру, не лучше ли в кафе за ноутбуком? Ага, скажешь еще может в телефоне? На телефонах тогда были кнопки вообще-то. Телефоны, ноутбуки – я в принципе не об этом. У трейдера должно быть что-то большое. Что-то, сука, очень большое, постоянно напоминающее ему о размере его ответственности. Пусть это будет монитор. Его к тому же есть чем занять – графиков побольше на него вытащить – всё при деле. Да, ответственность. У меня сейчас, т.е. на тот момент ответственности набиралось на несколько миллионов долларов. Если быть точным, то на три с половиной. Ну ладно, без малого. Округлил для солидности. Это при почти нулевом практическом опыте. С теорией у меня всегда было всё в порядке. Только я ничего не умел, но распоряжался вполне приличным капиталом. Любой начинающий вместе со мной трейдер индивидуал располагал в разы меньшими деньгами, а о том, чтобы управлять деньгами клиентов даже и не мечтал. И я в тот момент дорого бы заплатил, чтобы с ним поменяться.

Я твердо помнил инструкции пацанов в Макдачной. «В ближний бой не лезь, работай в корпус. Помни, что коронный твой прямой.»3 Эта песня у меня в колонках тогда надолго прописалась. Синдром самозванца, этакого «ненастоящего сварщика» мной овладел полностью. Как я вообще ухитрился что-то заработать в таком стрессе?! «Эх спасибо заводскому другу – научил, как ходят, как сдают. Выяснилось позже: я с испугу разыграл классический дебют.»4

В инструкции в частности значилось:

– Макс, умоляю, не лезь ты в шорты, хотя бы в первые дни. Помни, нормальное состояние для рынка – рост. Понятно, в какой стране живём, привыкли, что можем в раз всё потерять, но эта психология деструктивна. Если очень невмоготу – ну отмечай в табличке – «как будто открыл позицию». Но не открывай – наблюдай. Это тебе уйму бабок сбережёт. И клиентам.

Да, клиентам. Строго говоря, я не управлял их деньгами. То есть не всеми. С кем-то я банально договорился о займе и процент по нему был повыше банковского. Риски, понятно, все мои. Я не выбирал. С кем-то, кто поотчаянней, договорились о доверительном управлении. Но убытки никто не хотел на баланс брать. Кое-как договорились весь пиэндэль пополам. И прибыля, стало быть, и убытки.

– И всё считай, Макс! Это же всё-таки не казино. Хотя конечно казино. Это плохая новость. Хорошая новость: в этом казино считать не западло! Любой шорт – это кредит. Ты же из банка. Мы с тобой же из банка. А процент, кстати, по этому кредиту совсем не банковский. Сколько придется просидеть в этом шорте, если тренд отскочит – не известно. Брокер в шоколаде, понятно, пока проценты тебя совсем без штанов не оставили. Потом начинают. Позванивать. Типа, довнести обеспечение. Козлы!

Я еще раз взглянул на график, мысленно перекрестился и открыл ту самую короткую позицию, от которой меня долго отговаривали. И застыл. Она и в самом деле оказалась очень короткой. Буквально через двадцать минут вылетела по тейкпрофиту5, принеся мне фантастические десять процентов. Целых, сука, десять за двадцать минут! Я поверить не мог, но почему-то бросился мерить пульс. Как сейчас помню. Казалось, сердце выпрыгнет – типа около двухсот, не меньше. Но намерил всего по нижней границе аэробной зоны. «Теперь что, можно и не бегать? А жаль, только ведь начал.»

А в следующие два часа успел уразуметь, что если бы не тот трусливый тейк6, я смог бы с этого Сургута (или не Сургута?) снять все двадцать. Ещё через полчаса от воображаемой прибыли не осталось и следа, и я снова засомневался. Может не такой уж он был и трусливый. О себе и своей трусости у меня не столь лестные представления были. Непомерно вытянувшееся вниз красное тело сегодняшней свечи между тем стремительно теряло объем, оставляя длинный хвост внизу, у отметки 2,97. Вложи я тогда в этой нижней какую никакую заначку (если бы она тогда у меня ещё была), сегодня их было бы как раз 12 – таких заначек. Это если не докупать на просадках в процессе. За двадцать лет это не такой уж сказочный результат. Не самая сказочная бумажка.

***

Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что много лет я питался какими-то цифрами. Я натурально их жрал и срал тоже ими. Зелёные и красные столбики. Лидеры роста и падения. Индекс широкого рынка, индекс рынка труда, Доуджонс, его мать, Наждак.

– Макс, почему ты не покупаешь индексы? S’n’P же нормально везёт. Сел, ножки свесил и костяшки на счётах перекидываешь. – Кто-то из первой волны прочухавших, что на фонде менее запарно, чем в реальном секторе, в котором тогда еще постреливали.

Я отвечал обычно так:

– Ребята, у меня нет времени. Вас устроит шестьдесят процентов в год, может даже тридцать. А мне надо не меньше ста. И желательно в месяц. Да, да, я был полным отморозком. Так-то я им завидовал. В иные моменты мечтал забросить эту трейдерскую нервотрепку и перестать уже продавать. Этот рынок же создан покупателями для покупателей. Покупать же с целью дальнейшей продажи антисозидательно. Это путь разрушения. Как я мечтал уже выйти наконец из всех этих суперволатильных7, которые и хороши только были своими ходами8 и сформировать спокойный дивидендный портфель9. В том настоящем меня гнало вперед к алчным высотам процентов безудержная жажда свободы. Тогда я себе её так представлял и ещё на что-то надеялся. Обычно я с точностью до нескольких месяцев мог назвать срок, который отделял меня от спокойного дивидендного будущего.

***

Как-то в пятницу позвонил Эдик. Тогда я еще не знал, ни кто он такой, ни даже имени его не знал. Он, правда, представился:

– Здравствуйте, это Эдуард. Вас предупредили?

– Добрый день, Эдуард. Да, товарищ позвонил. – Помню, я аж весь подобрался. Это чуть позже он стал Эдиком и занял своё место… И освободил его, впрочем, вскорости.

Эдик был инсайдером10 всех и вся. Я со своими объемами, может, и не представлял для него интереса, но у всех своих корешей, кто сидел в теме и мог аккуратно пристроить его десятку в слитую им же схему… Везде, короче, он успел накосячить. Ну и мои ребята услужливо шепнули ему мой телефон.

– Макс, только осторожно. С Эдиком можно, конечно, и одной сделкой все свои вопросы закрыть. Но с ним бывает по-разному. Нет такого человека, который за него бы поручился. Но ты же, один хрен, сумасшедший.

– Да, Макс, инсайд инсайду рознь. Бывает и пустышка, а то и вовсе подстава.

А у Эдика, как выяснилось, случались и видения под коксом, которые он также охотно выдавал за инсайды.

Служил он где-то то ли в самом большом Газпроме, то ли в одной из условно дочерних. Пост, похоже, был серьезный, со всех сторон прикрытый. Так что Эдик главным образом бухал и торчал. Ну изредка ещё торговал фейсом на советах директоров. Чудом уцелевшие зарплаты и бонусы пристраивал под прочуханный «верняк». Без готовой схемы на рынок он не совался и в бумагах не оставался. На выходе он всегда требовал кэш и только в долларах.

«Я чё, дебил? Заработанные кровью и потом отдавать?»

В первую сделку с Эдиком мы обвалили нефтянку накануне саммита ОПЕК. Обвалили, конечно, громко сказано. До сих пор не могу понять, откуда у него информация была. Мы же свои шорты11 открывали (я, понятно, открывал) ещё когда всё росло, цвело и пахло. Аккурат перед выходными. Саммит на субботу приходился. Ну и вслед за нами распродажа понеслась. Нервы сдали у кого-то. По нескольким фишкам, по которым мы входили, курс на пару процентов просел. Вот и весь «обвал». Хотя кто-то где-то стал от этих уровней откупаться – так что кривая даже вверх успела отскочить.

Ну а в выходные произошло, то, что Эдик предсказывал. Наши какую-то поганку завернули, шейхи на принцип. В понедельник открылись чуть не в половину.

– Отсчитай пятьдесят один процент и откупай. – Эдик был трезв.

– Погоди, на самом ходу может не стоит? – У меня горели, помню, даже кончики пальцев.

– Я сказал, на пятьдесят одном фиксируйся. – Он буквально прорычал и бросил трубку.

Я не стал спорить. Пятьдесят один так пятьдесят один.

В следующую пятницу я привез Гене три ляма. Он долго на меня смотрел беззвучно пока ресторатор в подсобке пересчитывал. А потом задал вопрос:

– Сколько, ты говоришь, процентов можно сейчас относительно без риска снимать?

И я понял, что Седой уже по-другому относится к фондовому рынку. Ну и я пустился в долгие и нудные объяснения, суть которых сводилась к тому, что без риска не бывает. И что риск, который надо будет на себя взять, пусть берет кто хочет, но не я. Хватит мне собственного, если его ещё считать собственным – Валерину полташку отрабатывать. Гена выслушал, не перебивая и не меняя выражения лица.

– Убедительно.

Я так и не понял тогда, в чём я его убедил. Я-то для себя версию придумал, что Седой от совсем уж криминальных схем ищет варианты миграции в более тихие гавани. Страна меняется, надо меняться тоже, типа, чтобы выжить. Но перспектива стать той самой тихой гаванью мне не нравилась абсолютно. Да что там, я обсирался липким от одной только мысли, что когда-то вместо того, чтобы отдавать ему деньги, мне придется наоборот брать. У него! Какие обязательства?! Какие гарантии?! Да я просто психологически не был готов с такими деньгами работать. Я столько раз представлял себе этот момент, когда я привожу Гене последнюю котлету. Мы пожимаем друг другу руки. Он улыбается. Я тоже готов выдавить из себя некое подобие радостного оскала, чтобы попрощаться. Но каждый, сука, раз эту воображаемую идиллию нарушал примерно такой же вопрос, который для меня олицетворял животный страх:

– Макс, послушай, есть немного денег свободных, давай мы так поступим…

Я натыкался на это как на бетонную стену с разбега. Получал под дых своим самым светлым мечтам. Препятствие возвышалось непреодолимое и несокрушимое. Оно означало только одно: это не кончится никогда.

***

С Эдуардом мы хорошо поработали. Может даже мне больше повезло, чем остальным. Но после одного эпизода я с ним подвязал. Ну не то, чтобы совсем перестал. Ему позиции открывал на его бабки, но сам в его блудняки уже не лез. В тот раз он явился крайне не к месту. Я готовил очередную отправку для Гены. Можно сказать, резинку уже из трусов вынул пачки перетягивать. Со счёта не успел вывести. А тут Эдик навеселе и на «отличной теме, старик». Как сейчас помню этот его верняк. «Два дня и шестьдесят процентов. Ты с нами?»

– С вами?

– Ну да! Денег умотаться! Чел знакомый, два дня как стекло – сэкономил. – Он хихикнул.

Денег было реально много. Да я еще добавил то, что не успел вывести для Гены. Короче, в позицию я только входил дня два. Бумага – полная шняга! Объемов никаких вообще. Как надо было верить Эдику, чтобы вписаться. Единственная трезвая мысль меня посетила и то только когда поздно уже было заднюю включать: «Как я этот шлак буду продавать?» Вот странно бухал Эдик, а нетрезвым теперь мне кажется я тоже был. Это он на меня надышал, не иначе. Или эта хрень еще как-то передаётся. И похоже, не я один попадал под этот его гипнотический бред. Что он там мне пел про сказочный совет директоров, который порекомендует сумасшедшие дивы12. «Словесные, блядь, интервенции, старик!» Компания – говно полное. Про бумаги те через полгода никто не вспомнит. «Они еще на IPO13 все свои вопросы порешали, а теперь только высокохудожественно отчеты рисуют и бухают. Да не, не в России конечно.» Короче, не успел я пристроить последние гроши… А они и в правду были последние. Ввалил практически всё, что было в деньгах. Из каких-то нормальных бумаг даже вышел ради этой мерзости. И тут эта погань начинает валиться. Я за телефон и Эдику, мол чего делать? А он лыка вообще не связывает. Бабы в трубке фоном визжат – не получился разговор. Думал поседею. Назавтра Эдик очухался, стал этим гандонам на острова их еб..чие звонить. А у нас уже минус девятнадцать процентов и четверг. А это значит – завтра пятница. Поехал к Гене пустой. Очко в кулак, на лице скорбь. Опять долгий безмолвный взгляд. Невыносимый. И вопрос:

– Мне точно не о чем беспокоиться? – Он даже жевать перестал, его рибай совсем замерз и едва не посинел на срезе.

– Нет, то есть да. Не о чем. – С меня только что не текло.

– Ты точно есть не будешь? – он отодвинул простывший стейк и кивнул, чтоб поменяли.

Я помотал головой, но сразу убраться все равно не получилось.

– Макс, по-другому спрошу. У меня есть причины тебе не доверять?

– Нет.

– Я тоже думал, что нет. Так какого же хера ты дергаешься? – Он придвинулся и я непроизвольно отпрянул.

– Да, просто, – слова прыгали и путались, – неделя… неудачная… мда.

– Давай так. Мне кроме тебя заморочек хватает. Ты не дергаешься – я не дергаюсь. Будешь дергаться, Костя с Виталиком составят компанию. Надо?

– Нет.

Дальше неинтересно. Совет директоров провели. Движение даже было. Но такое чахлое, без объема. Да и я, видимо, уже веру в Эдика утратил. Начал закрываться, как только в плюс вылезли. Матерился, крестился – еле ноги унёс. Бумага та потом сразу свалилась куда-то совсем вниз. И через неделю что ли её вообще с торгов сняли.

Примерно в середине пути. Как-то не отложилось, но лет пять-семь торговал уже точно. Засиделся в терминале. Обычно меня американцы не сильно интересовали. Нужны были ходы пошире и почаще и желательно внутри дня. У пиндосов таких бумаг не сыскать14. В этот же вечер ждали каких-то поганок от ФРС15. Плюс статистика вся пухла на негативах. По приметам все должно было просесть – в каких-то особенно нервических – процентов до десяти-пятнадцати, если повезёт. Но и не надолго. Вся долгосрочная аналитика зеленела и плюсовала. Можно было рассчитывать, что искомые десять-пятнадцать отыграются за неделю-две. А мне как раз старый работодатель подогнал ненадолго пару миллионов. Тот «парторг». Теперь в глубокой пенсии, окопался в Барвихах безвылазно. Лично только по телефону – иногда приезжали от него мутные дяденьки с опытом в спецслужбах, но очень проспиртованным. Одним словом, надо было надёжно этот депозит проработать. Человек пожилой, дёргаться и раньше не любил. Да и мне суеты не нужно с его деньгами. Взял на всю котлету несколько бигтехов на наждаке, посмотрел на часы – ну блин, пора сворачиваться. Отдыхать же тоже надо – вся жизнь пройдет в терминале. Выскочил на улицу продышаться. Хорошо, на градусник глянул и пуховик накинул. На дворе стояла зима. Когда успела? Вчера вроде ещё ноябрь был. Перед глазами у меня ещё стоит. Но не этот, а самый первый, когда я оказался один на один с долгом и с рынком этим волатильным. Чтоб его! Будто срок мотаю – сколько лет уже? Но нет, интереснее: сколько осталось? Но тут прямо сейчас настоящая, скрипучая. Воздух аж звенит. Или это трамвай? Конечно не тройка с бубенцами. Нет, трамвай стих. Уже явно не сумерки, небо чёрно. Снизу ярко, к новому году разжигают что-то празднично-наверченное. Воздух прозрачный, а в нем такие микроснежинки. Их и не видно, снег-то не идёт. Но они кружатся. Мееедлено, медленно. Пара минут и носки ботинок припудрило. Что-то забудется, что-то останется. Где там моя Света с Лёшкой? Как им без меня? Мне без них херово. Очень! Но вот прямо сейчас легко. Я издаю то ли стон, то ли рёв. Пальцы в офисных туфлях быстро зябнут. Сгибаю их, скребу внутри ботинок. Кажется доскребусь до асфальта, их ошпарит совсем морозом и станет мне легче.

Припудрит ещё, присыплет память белым порошком забвения. Останутся под ним видны лишь плавные контуры и очертания того, что некогда резко и мерзко отравляло… Зимы укроют. Лета выжгут. Пустота заполнится?

Мою пустоту пока плотнячком заполняла работа. Работа, жёстко привязанная к конечному результату. И до его достижения я не давал себе права на полноценную близость даже с теми, кто и так считался близкими. Я не в праве втягивать… Я всем своим сфокусированным оцепенением был бы слишком токсичен для них. Лёшка жил со Светиными родителями. И со Светой, когда её отпускали.

Но иногда я делал над собой усилие, выгружал изнутри эту нечеловеческую трудовую повинность и ехал к Лёшке. Мы просто гуляли, ели мороженое, катались на аттракционах или на роликах. В одно из таких просветлений я записал его в секцию бокса. Летний тренер-то у него уже имелся. И как-нибудь я их обязательно познакомлю.

Глава 12. Сходѝтесь

Время: ноль.

Теперь я неуклюже скрючился за лежащей поперек просеки старой елкой. Лечь не получалось – ствол висел довольно высоко на своих же ветках, упираясь ими в землю. И тут до меня дошло, что дерево – никакое не укрытие! С виду густые и непроницаемые ветви под стволом не представляли ощутимой преграды. Подобная иллюзия могла ввести в заблуждение лишь такого же далекого от военных действий человека. Оппонент же мой явно из иной категории. Я нырнул под ствол. Через ветви неплохо просматривалась дорога. Я не нашёл ничего более тупого, как плюхнуться здесь же – отполз только чуть в сторону авто и теперь выглядывал из-за ската колеса, просунув дуло автомата меж ветвей.

Он шёл, не таясь. Винтовку уже держал двумя руками. Я отодвинулся глубже за автомобиль и сейчас видел приближающуюся фигуру ровно между колес Туарега. Я проверил переводчик и понял вдруг, что совсем не хочу стрелять. Наверное, нечто подобное чувствовал тогда и Музыка, хотя ему ведь ничто не угрожало. Это я так считаю. Он, возможно, имел другое мнение. Да и бог с ним с Музыкой! Убивать сейчас будут меня! Давай, соберись! Не о том сейчас! Он уже совсем близко! Был бы уверен на сто – уже дал бы очередь!

И тут грянул взрыв! Нет, не взрыв, похоже, выстрел. В следующую секунду Гарика швырнуло вперед. Он успел проворно развернуться, припав на колено и пальнул, не глядя, на звук. Но встать уже не смог. Между тем позади него шагах в двадцати раздался хруст и что-то грузно, ломая ветки, ухнуло под дерево чуть в стороне от просеки. Гарик так и остался стоять на одном колене, неуклюже уперев винтовку дулом в землю. Мы оба смотрели в одну точку. Сомнений никаких – человек!

Ужас заключался в том, что я его уже узнал, но поверить не мог, не хотел. Сперва мне это вообще показалось огромной, хоккейного размера, сумкой, которую я несколько раз видел у него в багажнике. Костя! Я, выходит, его ждал, осознавая или нет, всё это время с момента неудачного появления Виталика. Это давало крохотную надежду на спасение, позволяло сознанию пасовать и вываливаться в созерцание вместо того, чтобы нервно давить на спуск и палить без разбора во всё живое.

И так хотелось до боли, до рези в глазах, чтобы свалившееся оказалось сумкой. Но увы. Я даже разглядел стекла его очков – они смотрели неподвижно в сторону клонившегося к закату солнца. Теперь по положению очков стало понятно, что Костя лежит в очень неестественной позе. Спина сильно выгнута, голова запрокинута, нога подвернута под туловище. Меня замутило, отвернулся. В голове болезненно пульсировало будто сигнальной лампой: «остывает».

Само это слово казалось чудовищным и неуместным – жара стояла около тридцати. Наверное, холод ощущал я сам. Весь в поту, с горящим от возбуждения лицом, дрожью в ногах от неудобного положения, то ли от парализующего страха. А озноб, может уже вот оно – чувствую свой незавидный финиш?

Я встал в полный рост, перевалился через бревно и пошёл на Гарика, не выпуская его из прицела. В голове стало неожиданно пусто. Видения и мысли ушли. Я чувствовал пульс, фиксировал движения противника, боковым зрением щупал лес. Левая рука, перетянутая наплечным ремнём, впилась в цевьё. Приклад вдавлен в правую ключицу. Правая рука нежно обхватывает рукоять. Указательный подрагивает на спуске. Всё остальное перестало существовать. Я готов ощутить толчок в грудь, да куда угодно, готов почувствовать нестерпимую боль в любой момент – умереть. И для меня вдруг становится абсолютно ясно, что смерть – это полный конец, по крайней мере для меня, в моём персональном случае. Нет никаких иных форм жизни – там, за чертой. Просто меня не будет, я никогда не увижу Лешку, Светку – никого. И это даже не мысли, а спокойное противное знание. Да меня уже практически нет! Оболочка, экзоскелет с несколькими несовершенными сервоприводами да слабеньким командным компьютером. Неспособен на сложные мысли, чувства, эмоции. Имеющий единственную цель – отдать максимально дорого жизнь этой оболочки.

Гарик тоже отвернулся от Кости, поняв, что опасности тот уже не представляет. Он не двигался, не пытался поднять винтовку, смотревшую в землю. Вся правая сторона его светлой холщовой рубашки стала бурой. Он устало смотрел на меня и улыбался. Я медленно приближался. Указательный палец поглаживал влажный металл спускового крючка и чувствовал ветерок моего дыхания. В какой-то момент Гарик дёрнулся – это было ложное движение, видимо проверить, как я отреагирую. Но это я понял позже, а в ту секунду мне будто вогнали кол в шейные позвонки, в глазах зарябило, и я дал очередь. Короткую – бабаха на три, не больше. Оглохнуть успел и сообразил, что попал! Вздрогнуло и заалело левое плечо. Он бросил винтовку и поднял правую ладонь. Левая висела неподвижно.

– Погоди! – Голос ровный, не хрипел, не кряхтел – ничего такого. Будто и не истекал кровью, а просто присел отдохнуть, а я его тороплю.

Я чувствовал, как что-то темное поднимается во мне и уже накрывает чуть не с головой. Страх? «Чего годить? Выбить дерьмо из этой мрази, пока не очухался и не выкинул ещё чего!» Но палец не слушался.

– Всё! Давай просто разойдёмся! – Он продолжал уверенно, не сводя с меня взгляда. – Я тебя недооценил. Друг твой просил за тебя, я не послушал – зря, наверное.

Глава 13. Гарик

Время: минус двадцать лет.

Еще один небольшой экскурс в прошлое.

Заведение резко контрастировало с рестораном, где я обычно встречался с Седым. Я вошёл, озираясь в поисках Гаврилыча. Ко мне никто не подошёл. Я потоптался, но персоналу, похоже, не было дела до очередного гостя, хотя едва ли забегаловка могла рассчитывать на полную посадку. С таким-то подходом! Не заметив ни одной знакомой физиономии, я уже направился к пустующему столику в углу. И тут сзади меня кто-то легонько постучал по плечу.

– Па-идём-те-ка за мной. – Пропел невысокий, по виду – местный, паренек, одетый во что-то нарядное и национальное. Я к сожалению не секу в иероглифах. Уверенно могу сказать, что место то восточное, но вроде бы не китайское, хоть и как-то с Китаем связано. Гаврилыч, как обычно, туману напустил.

Паренек проворно повернулся, махнул мне рукой и зачастил, что я едва поспевал. Маршрут я бы сам не повторил. Мы нырнули в подсобные помещения. Пахнуло затхлыми тряпками и тошнотворной готовкой. Пронеслись мимо кухни – я задержал дыхание, но успел буквально пропитаться сладкой пряной вонью. Казалось сто голосов говорили одновременно – каждый о своём. Общим был только язык. Может и хорошо, что я ни слова не понимал. Потом коридорами с табличками на дверях, читать я даже не пытался. Затем коридор стал почище, и мой провожатый толкнул одну из массивных дверей. Надпись рядом с дверью была такой же непонятной, но под ней любезно накорябали по-русски «Лондон».

Посреди комнаты помещался круглый стол персон на двадцать, не меньше. Пол и стены покрывал какой-то темно-бардовый бархатистый материал. Гравюры изображали виды британской столицы.

Парень пропустил меня вперед и застыл в ожидании заказа. Напротив входа, у дальнего края стола расположился мой, теперь уже бывший, безопасник и взирал не меня по обыкновению мрачно:

– Хай, босс! Есть будешь? – На его губах заиграла привычная усмешка. Она поначалу могла показаться снисходительной и для кого-то возможно даже обидной. Но мы были изрядно знакомы и я для себя расшифровал адресата этой снисходительной гримасы. Эта дерьмовая жизнь. Он делал вид, что выше. Для своего положения и круга у него получалось. Жизнь отвечала ему взаимностью и не баловала. Они находились в состоянии затянувшегося развода.

Я отрицательно мотнул головой и устроился напротив.

– Тогда чайку, милейший.

Паренек совсем не тянул на милейшего. Он не шелохнулся и видимо подбирал слова, чтобы переспросить. Я уже собирался помочь, но Гаврилыч меня опередил:

– Иди уже. Скажи, как обычно, там знают. – Он неопределенно махнул рукой и тот исчез.

Несмотря на всю несуразность становилось уютно, мне даже начинало нравиться. Тревоги как не бывало. Вечная погоня за деньгами отпустила и отодвинулась куда-то назад. У меня вдруг получилось перестать об этом думать. Напротив меня сидел человек, который, как оказалось был мне исключительно приятен. Бог с ней с информацией. Мне даже показалось тогда, что я в первый раз засомневался в целесообразности мести.

Я сунул руку во внутренний карман и толкнул ему через стол пухлый конверт:

– Алексей Гаврилович, это зарплата с бонусом. Увы последняя.

– О, дела в гору? Я вообще-то не рассчитывал. Но не откажусь конечно.

– Да, работаем. Теперь полегче. Гена вроде не прессует сильно.

– Ну ещё бы. Банк твой слил уже кому-то. Ты на него пашешь. Всё по его сценарию вышло. Ну почти. – Усмешка стала едкой или даже ядовитой. Он убрал конверт, не сводя с меня своего цепкого взгляда, словно боялся пропустить мою настоящую реакцию.

Кровь мгновенно бросилась к лицу. Я почувствовал, будто стал невесомым. Даже пошоркал ногами, чтобы убедиться в контакте с полом.

– То есть? Ты что-то раскопал?

Дверь за моей спиной скрипнула и мой собеседник перевёл свой мрачный взгляд на вошедшего. Я порывисто обернулся.

На пороге стоял тот самый «милейший» парняга с подносом. От моего резкого движения он дернулся и чуть было не опрокинул на меня всю красоту. Но удержал и двинулся расставлять.

Я перевел взгляд на Гаврилыча, он тоже смотрел на меня, храня напряженное молчание. Милейший не спеша выгружал содержимое подноса. Несколько чайников, чашек, какие-то баночки – наверное со сладким. Наконец дверь затворилась.

Гаврилыч достал что-то из сумки и толкнул мне через стол, как я ему до этого конверт. Это была пачка фотографий. Чёрно-белые отпечатки – будто выдернутые из рамок или из чьего-то старого альбома.

Гену я узнал сразу, хотя он выглядел значительно моложе. Второй незнакомый. Зато, судя по сюжету и дружеским объятиям, связывало их нечто большее, чем просто хорошее знакомство. Седины не обнаруживалось ни у того, ни у другого. Впрочем, стрижки настолько короткие, что и не разобрать.

– Интересно. – Я внимательно разглядывал отпечатки, пытаясь понять что-то неясное, ускользающее от меня. Я намеренно не спрашивал про второго. Знал, что Гаврилыч так и так расскажет. Хотя я и сам уже начал догадываться. Но пока он не сказал, я старался сам взглядом проникнуть внутрь, в обстановку этих фотокарточек, будто там меня ждали ответы на все мои вопросы.

– Седой, выходит, боролся?

– Да, по дзю-до, ты не знал? Но не шибко. До камээса даже не дотянулся. Он больше по организационной части преуспел. Всех, с кем занимался, к себе потом подтянул. Все на него работали. Кто выжил – так до сих пор.

– Этот тоже? – Я бросил фото на стол.

– Этот? – Он хмыкнул. – Да нет, тут отдельная история. Этот из лидеров. Мастера первый из всех защитил. На Европе в призерах. Спецназ ГРУ, но не долго. Сбил его Гена с панталыку. Время было голодное. Поманил монетой. А тот же ещё азартный чёрт

– Погоди, ты его знаешь что ли?

– Не знал – узнал, знакомые общие нашлись – какая тебе разница? Короче друзья сошлись на новой почве.

Гаврилыч подвел черту. Я уловил менторские нотки. «Интересно, он преподавал там у себя?» В голове почему-то возникло слово «разведшкола», хотя ну какой он разведчик, наш Гаврилыч.

– Короче, стал он у Гены типа правой рукой. Точнее, это Седой так считал, видимо. Ну а Гарика, понятно, эта роль не слишком устраивала. Он-то первым привык быть. Ну и с Геной они разные совсем. Два разных слова на букву «Г». – Полковник презрительно скривился.

«А сам-то ты на какую букву?» Но вслух я только поддакнул:

– Седой, конечно, не азартный ни разу.

Можно было и молча слушать. Гаврилыч включил широковещательный режим. «Если он все-таки не преподавал, то очень зря».

– Возвращаясь к дзюдо, Седому не впадлу было стянуть соперника в партер и придушить. А вот для Гарика это… – Он помотал головой. – Знаешь, как он Европу просрал? До последнего пытался бросок провести вчистую. А вот его как раз и стянули в партер ну и на удержание.

– Ты сам там не был, часом? – Не помню: я сказал это или только подумал, потому что он все равно не обратил никакого внимания:

– Седой – циник и прагматик. Человек-результат.

Я задумался. «Ну а как же фирменное серебристое каре, весь этот ресторанный антураж вокруг себя чужими руками? Не соглашусь я с вами, пожалуй, Алексей Гаврилович. При всём уважении к вашей проницательности, не такой уж и гольный результат вроде…»

– А кабаки его – это о другом история.

Он, наверное, меня слушал – как правильно называется, когда люди определенной профессии угадывают мысли? Разошёлся, одним словом.

– Есть ещё такая категория – властность. Создал себе уютную обстановочку, где власть его легализована. Он там посидел с гламурным видом, мясо поковырял ножичком – батарейки перезарядил.

Гаврилыч жадно отпил из чашки, буквально кинул в рот ложку варенья, или что там было в этих бесчисленных вазочках и розеточках

– А Гарик, мало того, что первенство Седого не очень признавал, так еще и гарцевать норовил. Скажем, надо наказать кого, чтоб остальным неповадно – ну ты понял – платили чтоб в срок, бабки не ныкали. Кто поедет? Ну если мелочевка ларечная, да и даже покрупнее – кабак или лабаз какой… То и пара солдат справится. Ну а если клиент посерьёзней – банк, например,.. – Гаврилыч остановился и недобро мне подмигнул.

«Давай уже, не тяни. Вот любишь развозить.» Я натянул улыбку и покивал, мол спасибо, подначку оценил.

– Вот к таким клиентам Гарик выезжал лично и со свитой.

– У него какая-то своя команда была, или как это, бригада?

– Да ты что? Он бы оскорбился. Бригадиров, говорят, за людей не считал. Хотя он вообще людей не жаловал…

«Какая все-таки подробная информация. Откуда он это всё?…» Спрашивать не стал – не с руки, да не захотелось затягивать пуще прежнего.

– Свиту подбирал на один раз. Его из братвы особенно никто не любил. Так он из самых ненавистников и выбирал. Прикинь, таких парней брал, что при плохих раскладах каждый мог ему в спину запросто шмальнуть. А расклады разные же бывали. Банкиры же, – опять быстрый взгляд на меня, – тоже парни тёртые. Охраны бывает немало. Все на нервах к тому же. Ну и он там устраивал спектакль в голливудских традициях…

– Может в Бродвейских? – Не удержался я.

– Слышь! – Гаврилыч укоризненно развел руки в стороны и умолк.

С виду он стал терять интерес к своему повествованию. Видать, собственные воспоминания поднакрыли. Он и на работе бывало неожиданно замолкал, хмурился и уходил к себе в зеркальный кабинет. Мы ему его из лишнего санузла переделали. Зеркальные стены каких-то нечеловеческих денег стоили – ободрать рука не повернулась.

– Гаврилыч, ну давай уже договаривай!

– Ну что? Контры у них были, одним словом. До открытого конфликта не доходило, но вот прямо самую малость. Вот и в этот самый момент дорожки ваши пересеклись.

– Ага, я уже понял, что это Гарик там на камерах. – Я вопросительно посмотрел на человека напротив меня. Он не шелохнулся. По спокойному, слегка усталому, выражению лица мне вдруг стало понятно, что обойма пуста – Гаврилыч всё сказал.

Я еще раз взял старые снимки. Что-то знакомое проглядывало, но узнавалось с трудом.

– Да он сильно изменился.

Наше видеонаблюдение зафиксировало дорого одетого брутального мачо с квадратным подбородком, адресующего свою стальную улыбку прямиком в объектив. Что это, наглость или уверенность? Да и есть ли между ними разница? Эти черты мне всегда были плохо знакомы.

– Заходит, получается, такой улыбчивый. Выносят не спеша тонну налички в хоккейных сумках. Если там действительно сто лямов лежало. А когда видео выключили?

– Да сразу. Валера в больничку мне позвонил такой взъерошенный – типа, там от Гены приехали за деньгами – выключай, мол.

– А свою физиономию что же, он спецом оставил?

– Не знаю, может привет Седому передал.

– А Валерка, выходит, Гарика знал? Доверка ему особо не нужна была?

– Знал конечно! Макс, вот ты хороший человек. – Он нажал на «хороший». – С тобой очень удобно к тому же. Ты вопросов не задаёшь. Столько вокруг тебя всего произошло. Ты только сейчас поинтересовался. Ты, похоже, и не знаешь, как Валерке этот банк отпрыгнул?

– Ну он говорил, что за долги забрал, типа отступного.

– Ага, оступного! А чьи долги были, понятно, не сказал!

Гаврилыч словно отряхнулся. Он снова был готов продолжать свою затянувшуюся лекцию.

– Валера с Седым какую-то сделку мутную крутанули – несложную – Седой бы в сложную не вписался. Но очень денежную по слухам.

Теперь мне показалось, что он чуть ли не извиняется за свою информированность.

– А Валера поначалу даже успел пожалеть, что с Геной спутался. Теперь-то он ещё больше, значит, пожалел. – Гаврилыч зло хохотнул.

– Ну и что за схемка? Ты и здесь в курсе? – Меня, помню, зло взяло – вопросов я не задаю, видите ли. – Ты же, говорю, тоже вопросов не задаешь! Тебе сами всё выкладывают!

– Ну ты не путай! Чтобы выяснить что-то, вопросы не обязательно проговаривать. Я про намерение, про подход… К жизни, если что, Максим Валерьевич. Ты же её в окошко наблюдаешь, будто кино смотришь. А в ней участвовать надо… Ну или не надо – сам решай! Но будь готов, что тогда тебя, не спросясь, в чём-то «поучаствуют».

«Да какого хрена!» Вот ведь нарвался на уроки жизни в который раз!» Но что-то в его словах цепляло меня за какое-то очень глубокое и неприятное место. Наверное, и за это тоже я ему плачу, или он это так истолковывает.

– А схемка – как в том анекдоте, когда встретились два новых русских – не нужен вагон бананов за миллион? И разошлись – один искать миллион, а другой вагон бананов.

Он снял со спиртовки стеклянный чайник и предложил мне – я кивнул. Он налил себе и крутанул центральную часть столешницы. Посуда пришла в движение, и чайник плавно подъехал ко мне.

– Нет, груз-то у Валеры имелся, только не бананы, а нечто секретное, двойного назначения. Но поглавнее – для Валеры и остальных участников – с высоким содержанием всяких цветных и редкоземельных металлов. И, чтоб не соврать, никак не вагон, а как бы не состав. Избавляться надо было скоренько. Наша контора уже в спину дышала. Тут бы Валере твоему внимательно табличку на трансформаторной будке прочитать. А на табличке той что написано?

– Ой, ладно, Гаврилыч, подвязывай с нотациями!

– Я то подвяжу! Не влез бы – мы с тобой может и не познакомились. Работал бы ты спокойно дальше начкредом и горя бы не знал. Смотрел бы кино про свою жизнь! А Валера бы тоже продолжал схематозить по мелочи. Но не удержался. Жаба почуяла масштаб. Тут его с Геной судьба и свела.

– Дальше мне Валера подробностей не засветил. Вроде как Седой брал на себя покупателя. Тот нерезидент, в какой-то кривой юрисдикции – бабки домой запросто не протащить. А Гена, значит, Валере его долю должен был отдать. Банк Седой подтащил, чтоб продавцу исходному закрыть. А тот при должностях – ему только тугими котлетами отдавать. Ну и банкиры где-то накосячили. То ли у них по факту денег оказалось сильно меньше, чем должно было быть. Врать не буду, но по итогу сделки банк остался должен Гене без малого чуть больше жизни. – Гаврилыч зашёлся своим фирменным то ли кашлем, то ли смехом. В общем, вместо денег Гена переписал на Валеру банк. Ну а дальше ты знаешь.

– Чтоб потом почти сразу забрать? И Валера это схавал?

– Не думаю, что Седой собирался… – Он задумался. – А у Валеры выбора-то большого не было. Хотя он мне всю душу не выворачивал – уголочек только. Но и по уголочку ДНК расшифровать можно.

– Ну а деньги, что пропали, общаковские?

– Да нет. С чего бы у Седого общаковские? Куда ему!

– Погоди, Гаврилыч, так это бабки от той ломовой сделки?

Гаврилыч застыл. Неясная догадка начала разворачиваться, противной пружиной царапая внутренности.

– Ты что, на Валерку думаешь?

– Я не знаю! Это ты во всём участвуешь! Я-то кино смотрю! Считал он эти деньги своими?

Гаврилыч сидел молча.

Глава 14. В режиме автоматического огня

Время: ноль.

В голове моей взорвалось: «Какой друг? О чём он вообще?» Я молчал, плотно сжав губы, продолжая в него целиться. Страх сковал пуще прежнего! Ни слова! Если пророню хоть что-то, выстрелить уже ни за что не смогу. Со словами уйдёт что-то движущее. Я стоял, напрягая до дрожи все мышцы, чтобы эту самую дрожь унять. Сколько ещё я так выдержу?

– Эти идиоты так у Генки и пашут? – Он кивнул головой назад. – Отпахали уже! – Усмехнулся. – Пришло же в голову на дерево забраться! Придурок! – Он сплюнул.

Кем угодно, но придурком Костя точно не был. Наоборот он, похоже Гарика чётко просчитал: ко всему тот был готов кроме откровенной глупости. Вот только стрелял быстрее!

– Что с Валерой? – Я услышал свой голос откуда-то снизу, будто говорил не я сам, а мой живот.

Я успел заметить его ухмылку, и непонятно как в висевшей до этого безжизненной руке появился пистолет. Я опять ощутил железобетон в шейном отделе и палец конвульсивно дёрнулся. Я давил и давил, пытаясь двумя руками унять дрожь тяжелого калаша, упершись что было сил ногами. Мгновения ожесточенного грохота, рвущего барабанные перепонки, тянулись и изматывали. Очередь упругим вибрирующим жгутом вгрызалась в тело моего противника, сперва с трудом держащегося вертикально, затем разом потухшего и завалившегося навзничь. Перед глазами всё расплывалось одним багровым пятном, и я уже не был уверен, кто это корчится там в двадцати шагах. Гарик ли? Валера? А может и сам Ли Ван Клиф в роли «Il Brutto»16, так и не успевшего достать свой кольт. Секунды, пока вылетела очередь, я в столбнячной судороге удерживал автомат и ещё несколько секунд в полной тишине, вращая в ужасе глазами, наблюдая за дымящимся дульным срезом.

Я опустил автомат. Привычная уже пустота внутри окрасилась в спокойные тона, смотреть на поверженного врага не хотелось, хотелось вообще закрыть глаза. Вместо этого я сложил приклад, закинул автомат за спину подошёл и, всё ещё стараясь не глядеть на труп, забрал у него пистолет и карабин.

Ну что теперь? Сейчас меня должно вырвать, по крайней мере, в кино так. Но никаких симптомов. Что он там говорил про Валеру?

Глава 15. Морализатор

Время: минус двадцать лет.

Он вернулся домой раньше обычного – жены не было. Подошёл к окну. Не раздвигая штор, выглянул. Достал телефон.

– Сергунь, привет, дорогой! Я не обознался! – Улыбнулся собеседнику на том конце. Взгляд сосредоточенно уперся в зеркало на тумбочке. «Сколько сами себе, дадите Алексей Гаврилович? Подбородок вполне ещё волевой. Здесь подвисло конечно, зато седины почти нет. Да и от ста девяноста несильно усох»

– Срисовали, тащ полковник! – В голосе слышалась легкая досада.

– Хм, и чем обязан? – «Да ладно уж, Серёжа, скажи честно – бывший полковник»

«Порадовали в отставке»

– Начальству виднее! Гость к вам ожидается. Нехороший. – Голос в трубке стал тише.

– Детали есть? Пацанчик в капюшоне ваш? – Гаврилыч продолжал допрос.

– Это он и есть. Знаю только, что от братвы. Кто-то там сигналит. – Сергуня говорил охотно, но не всё.

– Он вам нужен? – «Хоть намекни, кто вам интереснее» – Полковник сощурился.

– Нет. Вас бережём. – Отрапортовал без запинки голос.

– Прям запл’ачу! Начальству респект! Может тогда я сам? – «Потрясти того как следует все равно не дадут – ну а вдруг.» – Гаврилыч сделал выжидательную паузу.

– Бать, не ст’оит! Мандат есть, всё ровно будет! Завтра уже по открытой не звоните!

– Ого! Ладно, отбой. – «Может и приятно почувствовать себя охраняемой персоной, но как-то на душе от этого поскрёбывает» – Он прикрыл глаза и потер лоб.

Опять глянул в зеркало. «Всё-таки шестьдесят семь до копейки. Бэтмэн уже не тот! А Седой-то быстро хрен к носу прикинул».

***

Следующий день был, в принципе свободный. Можно было остаться с женой и вообще не выходить. Немногочисленные клиенты все равно сами будут звонить. Но что-то зудело. Вчерашний разговор с Сергеем, которого он когда-то сам тренировал и натаскивал, создал иллюзию, что полковник всё ещё в строю и все ещё о-го-го. А расспросить того, в капюшоне имелось, о чём.

Он оделся и спустился за газетой. Выглянул через застекленный холл подъезда. Авто на парковке признаков жизни не подавали, людей вообще никого.

«Атаковать ему проще всего на входе и выходе. По статистике почти всегда при возвращении».

Он сунул газету под мышку, резко распахнул дверь подъезда и быстрыми шагами направился к автомобилю – не к своему, но к парковке, ехать он никуда не собирался, а шарил глазами по стоящим машинам. Где-то сбоку дернулась дверь одной из них и в проёме мелькнул знакомый капюшон.

«Ух ты! Он что, против статистики?» Секунду помедлив и продолжив движение вперед Гаврилыч хлопнул себя по карманам слева справа:

– А, чёрт!

И вприпрыжку обратно в подъезд. Облокотился на захлопнувшуюся дверь и стал наблюдать через отстекление подъезда. Чел в капюшоне, как ни в чем не бывало, неспеша двигался, вроде как, мимо, в направлении соседнего подъезда. Серая просторная толстовка с капюшоном, синяя спортивная сумка. Небрежно отворачивается от камер. Тренькнул телефон. Сообщение от Сергея:

«Бать, ты чё творишь?»

Уже почти миновав дверь, за которой притаился Гаврилыч, гость сунул руку в сумку и что-то достал.

«Ну-ка, ну-ка. Что там у тебя, парень? Ах ты ж твою же!» Полковник кубарем рванул в сторону.

Глухо ударило молотками, прорубив входную дверь на уровне замка. В отверстия хлынул дневной свет, пол засыпало трухой.

«Вот тебе и бронированная» Гаврилыч лежал, скрючившись в углу, за кадкой с пальмообразным растением. «Ну разок шмальнуть успею, вот ведь отморозок!»

На улице раздалось ещё несколько выстрелов, потом всё стихло. Пискнул электрозамок и дверь распахнулась. В освещенном проёме показалась белобрысая коротко стриженная голова и он облегченно выдохнул.

– Тащ полковник! Алексей Гаврилыч! – Поковыряв труху под дверью, Сергей, щурясь, озирался в полутьме подъезда.

Полковник быстро подошёл, отряхиваясь.

– Где он? Живой?

Сергей покачал головой. Видимо, был расстроен.

– От Гены? – Гаврилыч выглянул на улицу.

– Ну а от кого ещё? Где он таких находит только? Напрочь без башки! Я его аккуратно в правое плечо. – Он досадливо повёл подбородком. – А этот – нет, чтоб затихариться, стал палить по всем машинам.

– Скажи, – Гаврилыч внимательно взглянул Сергею в глаза, – ты что-то почувствовал, когда его вальнул?

– Ой, бать, только не надо вот этих заходов твоих! – Сергей недовольно скривился. – Мне не нравится убивать людей. Я не получаю от этого видимого удовольствия. Доволен?

Полковник усмехнулся.

– Ладно, кто там сегодня с тобой? Подойдёт? – Гаврилыч смотрел в открытую дверь подъезда.

Сергей сделал круглые глаза, и полковник понял, что второго ему не покажут.

– Ну давай, я пойду тогда. Без меня разберетесь? – И уже направился к лифту.

– Да утрясём конечно. – Сергей бросил, изучая отверстия от пуль. – Шеф просил сегодня-завтра заглянуть.

Гаврилыч, не оборачиваясь, поднял руку и помахал.

Глава 16. Света.

Время: всё ещё минус двадцать лет или уже минус девятнадцать.

Она с трудом разлепила глаза и снова зажмурилась от яркого света. Несколько коек в ряд. Рукой и ногой не двинуть. «Понятно». Попыталась сдуть прилипшую светлую прядь со лба – губы не слушались. «Ну что, Светик, докатилась! Родная мать психиатричку вызвала!» Перед глазами испуганное лицо мамы. Картинка прыгает, тарелки слетают со стола – мама прикрывает рукой рот, в безмолвном крике. Опять открыла глаза. В палате ни души.

Распахивается дверь. Курчавый бородач в халате. Подходит и пристально смотрит.

– Вам надо покушать. Вы когда ели?

– Не помню, я не…

– Обязательно! Потом ко мне!

Рядом возникает сестра:

– Может, уколем?

– Сперва поговорим. – Задумчиво произносит бородач и удаляется.

***

– Дело в том, Максим, что, дословно, «вас не было». Она на этом фиксируется. Даже не в момент, когда произошло… м-м, несчастье, но и задолго до того. Когда, я так понимаю, вы даже не были знакомы. Она была условно «на дне» по ее же словам. Кто-то её вытащил, она ему благодарна, но нужны ей вы!

Смотрю на старика в халате. Не в силах ничего сказать, чтоб не разрыдаться!

– Мы ей поможем. Но вам бы тоже постараться. Быть рядом что ли!

***

Время: минус двадцать пять лет

– Светик, у тебя выезд в двадцать два ноль ноль, помнишь? – Крупная девица, броско выкрашенная в ядовито-рыжий, гаркнула через закрытую дверь комнаты. Услышали, впрочем, ее даже соседи. Никто не отозвался. Она тогда двинулась к запертой двери и уже было схватилась за ручку, как та распахнулась.

– Помню! – В проёме стояла Светлана. – А тебе что за дело до моих выездов? Старосту тут из себя корчишь?

Света была в порядке. Аккуратный макияж. Чуть высветленные волосы при естественном светло-русом оттенке смотрелись вполне натурально. Хотя это нравилось далеко не всем. Стас обычно говорил:

– Свет, тебе минус! За непрофессиональный внешний вид. В таких женщин влюбляются, но не покупают.