Читать онлайн Сын Золотого Неба. Глаза Дракона бесплатно

Немножко о терминах…

Вэди – брат;

Шати – сестра;

А' – приставка, обозначающая старшинство или усиливающая смысл слова;

И' – приставка, обозначающая младшинство;

И'шати – младшая сестра;

А'шати – старшая сестра;

И'вэди – младший брат;

А'вэди – старший брат.

Тие – Наставник, Учитель, Мастер;

Дае – Мастер (как титул);

Сие – ученик;

Вэсие – соученик;

Шасие – соученица;

А'вэсие – старший соученик;

И'вэсие – младший соученик;

А'шасие – старшая соученица;

И'шасие – младшая соученица.

Сай'и – эквивалент европейской магии; энергия, используемая при наложении заклинаний, требующая использования дополнительных фокусирующих артефактов (перстней, посохов, татуировок);

Аши – эквивалент азиатской ци (или Силы из Звездных Войн); энергия, пронизывающая весь мир, все живое и неживое;

Сайши – боевой маг, использующий аши для усиления собственного тела в сражении;

Сай'нел – маг, использующий только сай'и.

Шесс'ен – «драконий народ», раса, населяющая мир А'Ксаан.

Цав'ен – «замерзший народ», раса, населяющая мир Цаверба.

Лед'ен – «спящий народ», раса, населяющая мир Леда.

Нет'ен – «снежный народ», раса, населяющая мир Нетал.

Рит'ен – «водный народ», раса, населяющая мир Аритум, амфибии.

Шесс'Баа – «Драконья земля», самоназвание Аксаанской Империи.

Умэ-Дио – Восточное Королевство.

Умэ-Элио – Западное Королевство.

Умэ-Хэли – Южное Королевство.

Умэ-Цаали – Северное Королевство.

Цишен – северные шесс'ен.

Дишен – восточные шесс'ен.

Элишен – западные шесс'ен.

Хелишен – южные шесс'ен.

Идо – молодой господин/молодая госпожа – вежливое обращение к не состоящей в браке персоне. Обращаясь к близкому другу, к «идо» прибавляют личное имя, подчеркивая и неформальность отношений, и свое уважение; в остальных случаях обращаются по родовому имени;

Фре – господин/госпожа, уважительное обращение к состоящей в браке персоне.

Саи-ри – родственная душа, наивысшая степень духовного родства. По легенде, две родственные души создаются одним богом из одного потока энергии. Товарищи, самые близкие по устремлениям. Могут вступить в брак, могут сохранить платонические и дружеские отношения. Препятствовать общению двух саи-ри – преступление. Саи-ри знатных господ получают те же права, что и их родственных души и считаются частью семьи.

Немножко об основных персонажах…

Императорский Дом Талэ:

Аран Талэ – Император Аксаанской Империи, Драконий Владыка, сильнейший сайши из своих современников, шесс'ен, 114 лет.

Сатин Талэ – Императрица, жена и ученица Арана, шесс'ен, 106 лет.

Мия Талэ – Королева Востока, жена Вейли Шисэ, младшая сестра Арана, шесс'ен, 98 лет.

Магни Талэ – Король Юга, младший брат Арана, близнец Мии, шесс'ен, 98 лет.

Руни Талэ – Король Севера, названный младший брат и саи-ри Арана, шесс'ен, 99 лет.

Арека Талэ – Первая принцесса Аксаанской Империи, старшая дочь Арана и Сатин, шесс'ен, 27 лет.

Девон Талэ – Наследный принц Севера, ученик Руни, Первый принц Аксаанской Империи, старший сын Арана и Сатин, близнец Ареки, шесс'ен, 27 лет.

Джейа Диасси – Саи-ри Девона, его лучший друг и телохранитель, шесс'ен, 27 лет.

Ола Расери – Аксаанская и Ледианская принцесса, жена Девона, лед'ен, 25 лет.

Веарди Талэ – Наследный принц Юга, Второй принц Аксаанской Империи, средний сын Арана и Сатин, шесс'ен, 23 года.

Никко Талэ – Вторая принцесса Аксаанской Империи, младшая дочь Арана и Сатин, шесс'ен, 19 лет.

Шани Талэ – Наследный принц Аксаанской Империи, младший сын Арана и Сатин, шесс'ен, 15 лет.

Королевский дом Шисэ:

Вейли Шисэ – Король Востока, муж Мии, человек, 47 лет.

Заней Шисэ – Королева-Мать Востока, мать Вейли, человек, 95 лет.

Риан Шисэ – Наследный принц Востока, старший сын Вейли и Мии, человек, 25 лет.

Леан Шисэ – Второй принц Востока, младший сын Вейли и Мии, человек, 20 лет.

Прочие герои:

Цонора Цоасси – Цавербийская царевна, невеста Веарди, цав'ен, 17 лет.

Адэн Тиори – Глава школы Тау-Ри-Эвен, наставница Арана, шесс'ен, 427 лет.

Мару Тиори – бастард последнего короля Тиори, один из генералов Севера и преданных сподвижников Арана, Лорд-Защитник Талурена, шесс'ен, 85 лет.

Рина Цешши – странствующий сайши, человек, 19 лет.

Рик Феан – мастер-сайши, Драконий Всадник, человек, 30 лет.

Эша – мастерица-рукодельница из Диорена, шесс'ен, 29 лет.

Глава 1. Рина Цешши

Это точно была плохая идея.

Рина уже несколько раз успел пожалеть обо всех своих решениях последних лет.

И о том, что импульсивно выбрал себе жизнь странника, предпочтя свободу сытой жизни в роли слуги богатого клана – ну и что, что его там ни во что не ставили?.. Зато не было этого ежедневного риска головой!

И о том, что наивно понадеялся на кажущуюся безопасность пути и хорошую погоду, решив заночевать прямо под открытым небом.

Сил Рины уже совсем не осталось, чтобы на своих двоих добираться до ближайшего городка с хоть каким-то постоялым двором. До Кали был ещё день пешего пути, а все остальные поселения находились ещё дальше – даже помощи ждать было просто неоткуда.

На границе Севера и Востока располагались в основном только почтовые станции да военные заставы. Когда-то тут, конечно, было множество процветающих деревень, но это было века назад, ещё до Прорыва, до падения старой империи. Сейчас же торговцы предпочитали речные и морские маршруты сухопутным. Пусть это и дольше, зато – надежнее и больше товара за раз можно перевести. Нельзя винить купцов за их склонность искать наиболее выгодные и прибыльные варианты. И – безопасные.

Быть может, верхом Рина бы и успел добраться до Кали, но коня пришлось продать ещё несколько недель назад, когда закончились припасы и он по глупости своей понадеялся, что помощью своей сможет подзаработать в следующих рыбацких деревушках, усевавших побережье Хашесса вдоль Северного Торгового Пути. Думал он так же там и разжиться новым ездовым животным.

Как бы не так…

Не нужна оказалась его помощь северянам – те сами со всем справлялись или полностью полагались на свои Кланы, которые, на удивление, обязанности перед народом исполняли исправно. Прямо-таки чудо какое-то – на Востоке сайши уже давно не обращали внимания на тех, кто не мог щедро заплатить за их помощь. Наверное, потому ему от них было столь тошно – они забыли, для чего в их руки была дана эта сила.

…Но особенно Рина пожалел о том, что в своё время не запасся материалами для изготовления печатей, решив, что меча и умения им пользоваться будет достаточно.

Если бы!..

Бумага была дорогим удовольствием и, увы, непозволительно быстро закончилась. Пусть даже начерченных на песке палкой рун хватило бы, но даже на это уже не оставалось времени.

Хорошо хоть Рина сумел вспомнить, что твари почти всегда боялись воды. Если не были водными, естественно. Гулей и прочих речных да болотных духов никто не отменял.

…Ещё никогда в жизни Рина так быстро не бегал.

И не благодарил судьбу за то, что этот участок Северного Торгового Пути пролегал прямо вдоль берега озера. Только великий Хашесс, у вод которого прошло его детство, мог сейчас стать спасением – как и многим поколениям несчастных путников до него. Конечно, мог он нести и погибель – Рина прекрасно знал, как часто тонули в этих пучинах корабли, какая коварная глубина скрывалась под безмятежной, почти зеркальной гладью. В конце концов именно волны Хашесса сделали его сиротой во второй раз, забрав жизнь наставника, когда тот, сражаясь с водными гулями, слишком выбился из сил. Рина тогда был далеко, в поместье их господ, и только ощущение того, как из него словно вырвали клок, с мясом, с костями, дало понять о случившейся трагедии. Без наставника Рину там больше ничего не держало…

Так или иначе, альтернатива была ещё более безрадостной.

Озерная вода оказалась холодной, до судорог, но иного было глупо ожидать в конце весны, когда степь только-только зацвела, а Лоо'Шесс1 не успел ещё светом своих Очей2 согреть озёра и реки.

Но возможная простуда была где-то там, в будущем, до которого нужно было ещё дожить, а тварь – вот она, ходила вдоль воды, действительно не касаясь её, скалилась, душераздирающе выла, отдаленно похожая на сотканную из тьмы или просто какой-то черной жижи людскую фигуру.

В предрассветных сумерках не удавалось разглядеть получше. Да и накрывший озеро туман не располагал к хорошей видимости.

Это явно не призрак, те не могли взаимодействовать с материальным миром, только пугать да энергию живых высасывать, и то не у всех. Они больше на разум воздействовали, сводя с ума, но правильно изготовленных оберегов они боялись и старательно избегали, а Рина специально носил такой не снимая – тварь даже не обратила на медальон внимания, атакуя.

Это точно не озлобленный мертвец, коих во все времена много встречалось вдоль дорог. Прикопанные разбойниками путники, закономерно несогласные со своей судьбой и не получившие должных погребальных обрядов, они, напротив, были очень даже материальны, и потеря головы, отрубленной ударом меча, стала бы для них фатальной. Этой же твари всё нипочем – меч словно проходил сквозь всё ту же воду, не оставляя никаких повреждений.

…Искаженный?

Если так, то дело плохо.

Конечно, это ещё и значило, что тварь, скорее всего, с рассветом спрячется под сенью леса. Их оболочка, зачастую, к свету была слишком уязвима… Концентрированный поток магии, коим являлись лучи любого небесного светила, был для них губителен. Только тот свет, что был родным для души, не вредил твари – но миры и Светила большинства Искаженных уже тысячи лет как были уничтожены, так что нужно было просто дождаться рассвета.

Но Искаженные это не те чудовища, с которыми можно справиться без печатей и ритуалов упокоения, которые мало того, что нужно знать в идеале, так ещё и практически невозможно провести в одиночку, слишком много энергии требовало разрушение такой души.

А ещё – хороший конечно вопрос – откуда в глубине страны Искаженный.

Рина, как и все молодые сайши, прекрасно знал, что всех самых сильных тварей зачистили ещё в первые годы после падения старой империи. На это жизнь положили практически все драконы, да и кланы Запада знатно так поредели, но задачу свою выполнили, сдержав натиск тварей.

В последний же раз массовые Охоты происходили, когда Верные шесс'ен только вернулись под золотые небеса А'Ксаана.

С тех пор успело вырасти три поколения, и твари на территории империи встречались только порожденные осознанной жестокостью – призраки, ожившие трупы, темные духи и одержимые ими звери. Вся хорошо знакомая и без особых усилий для мастера уничтожаемая нежить. Это вам не химеры цав'ен или поднятые ими же драконы!

Но Искаженные души, вырвавшийся из своего заточения в Бездне… Совершенно иной уровень опасности.

Рина знал, ими кишели болота и леса за Циаши, большой рекой, служившей северной границей Империи, и западный склон непроходимых Голубых Гор – Запретные Земли потому и звались таковыми, что туда не было хода никому, кроме членов Багрового Братства.

Не для того по всеми землями страны владели и правили Кланы, постоянно охотившиеся на тварей, чтобы одна особенная ходила под боком у такого!..

Близился рассвет.

Чернильная мгла давно окрасилась в странные, сложные тона зелёного, теперь же на небосклоне стали проступать привычные золотые оттенки. Скоро Шесс'Вод'е выглянут из-за горизонта и туман растает.

А тварь спрячется в сумраке леса.

И можно будет продолжить свой путь…

Но напряжение не покидало тело молодого сайши.

Он чувствовал себя натянутой струной, тревожно дрожащей, неприятно, совсем не благозвучно. Сердце колотилось так, что, казалось, только его неровный стук и был слышен Рине. Холодный пот пропитал тунику, заставил её неприятно липнуть к телу.

Однако, наконец, оказавшись в относительной безопасности, парень смог попытаться взять себя в руки. Сейчас его спасли только вбитые долгими годами тренировок рефлексы, бессознательная последовательность действий, оказавшаяся пока что верной – доказательством было то, что Рина все ещё дышал, а не стал оболочкой для твари или кормом ей же.

Нужно было успокоиться и трезво оценить ситуацию.

И придумать уже, как выбраться из неё живым и, желательно, всё-таки невредимым – жить хотелось до одури.

…Было тихо.

Рина осознал это совершенно внезапно. Неестественная тишина окружала его, словно кокон, плотный и непроницаемый. Это было совершенно не свойственно рассветному часу и не сулило ничего хорошего.

Всё живое спряталось, почуяв угрозу.

Вместе с тем, как стремительно таял туман в первых лучах Шесс’Вод’е, росло и отчаянье Рины, окончательно осознавшего свое положение. Судя по всему, он жестоко ошибся, наивно посчитав, что свет Очей сумеет отпугнуть Искаженного.

Твари было словно бы плевать – менее аморфной она не стала, но, напротив, словно бы даже приобрела некоторую плотность.

Словно бы стала… сильнее.

Как?

Разве это возможно

Только истинным детям золотого неба светила дарили силу своими лучами, не мог же быть Искаженный порождением А’Ксаана?

Или мог…?

Мог ли это быть один из воинов, павших в боях с последователями Убийцы Светил и поглощённых беспросветным Мраком?

Кто-то, живший под Очами ещё до того как сами шесс'ен были созданы своими богами?

Последний осколок Третьей Эпохи…

Громкий, оглушающий, заставляющий оцепенеть в ужасе рев заставил Рину отвлечься от своих размышлений.

Огромная тень на мгновенье накрыла его, чтобы промчаться дальше.

Спустя ещё два удара сердца поток ослепительно-жаркого пламени поглотил тварь полностью, испепелил, не оставляя ей и малейшего шанса на спасение.

Конечно, нет и никогда не было ничего жарче драконьего пламени… Не просто так, по преданию, ещё в Первую Эпоху Лоо'Шесс создал души и тела своих детей из пламени и частички своей сути.

…Всё произошло столь быстро, что Рина, признаться, даже не сразу осознал случившееся.

Три драконьих фигуры почти бесшумно приземлились на берегу озера, вытесняя небо и весь остальной мир из поля зрения Рины своей громадой.

Удивительное дело, на самом деле, он-то всегда думал, что эти огромные чешуйчатые туши не были способны не издавать никаких звуков.

И только теперь, в лучах полностью выглянувших из-за горизонта светил парень сумел разглядеть седла на массивных спинах, и всадников, поспешно спешившихся и устремившихся в его сторону.

– Что, малец, успел уже с жизнью попрощаться? – добродушно усмехнулся тот, кто, по всей видимости, был командиром боевой тройки.

Рина же в это время, стараясь не заорать от облегчения, чертил печати, способные высушить его одежду. Всё же расслабляться не стоило, он – человек, а не шесс'ен или тем более какой-нибудь цав'ен, и смерть от переохлаждения точно не входила в его ближайшие планы на будущее.

– Есть такое, господин, – честно ответил Рина.

– Ну ничего… Теперь не пропадешь. Полагаю, Повелителю будет очень интересно выслушать твой рассказ.

Глава 2. Рина Цешши

Госпожа Расери, по скромному мнению Рины, была прекраснейшим созданием из всех когда-либо виденных им за всю его недолгую жизнь.

Загадочная полуулыбка не сходила с губ принцессы, но печаль затаилась на дне сиреневых глаз. Вся она, белокожая, тонкокостная, действительно похожая на воспетый в легендах ставший знаменем севера Шие-Си, драконов цветок, казалась дивным видением, светлым духом, юным божеством, истинным ребенком навеки уснувшей Леды.

В своих расшитых золотом светлых одеждах она казалась совершенно неуместной, чуждой здесь, на краю каменной площадки, куда приземлялись драконы патрульных отрядов.

…Рина увидел её не сразу.

После того, как Кайе, командир спасшего его патрульного отряда драконьих всадников, велел Рине собрать свои вещи и отправиться вместе с ними в поместье, парень испытал детский восторг от мысли, что вот так внезапно ему выпала возможность полетать на драконе.

Всадники всегда были элитой, куда набирали лучших из лучших, потомственных сайши. Насколько Рина знал, ныне только один человек смог стать не просто всадником, но командиром боевой тройки, но это было скорее исключение из правил, нежели обычное явление.

Не каждый шесс'ен, ребенок Великого Клана удостаивался чести стать одним из всадников.

Кто-то говорил, что только потомки Эйрена Великого могли седлать драконов, поэтом всю третью эпоху наездниками были только Талэ и их ближайшая родня.

Но так было до Прорыва, а как обстояли дела сейчас сложно было разобраться

Конечно, подавляющее большинство Всадников служила лично Владыке и находилась в далекой Тау'Ксе. Еще один орден раньше находился к Талурене и подчинялся королю севера… Но после Цавербийской войны, случившейся несколько лет назад, когда большая часть драконов погибла, его расформировали. Кто-то говорил про мятеж выживших всадников, но никаких официальных заявлений по этому поводу не было, потому оставалось только гадать, что же именно тогда произошло…

Тогда же, собственно, Его Императорское Высочество Девон создал собственный орден Всадников, базирующийся ныне в Ваккеш Ати3, его поместье.

Среди людей было мало относительно мало сайши, а потому даже увидеть краешком глаза символ их империи мало кто мог – только жители столицы, собственно, удостаивались этой чести на регулярной основе. Это шесс'ен в той или иной степени все поголовно могли стать сай'нел, а вот людям на развитие дара может понадобиться не одна жизнь. Конечно, существовали людские кланы сайши, на Востоке после Прорыва их даже стало весьма много, но всё равно на тысячу человек только один мог развить дар. Забавнее было то, что общее количество людей-сайши всего в половину уступало шесс'ен – что очень много говорило, собственно, о том, насколько же много на самом деле в Шесс'Баа жило детей старшего народа4. Просто в большинстве своём это были крестьяне и ремесленники. Рина же и сам был такого же происхождения, он лишь истинным чудом познакомился с наставником и стал на путь познания сути мира.

…Тем удивительнее ему, Рине, было вцепиться в седло и тихо молиться Дане, чтобы не свалиться вниз отсюда, из-под облаков – вряд ли его кто-нибудь стал ловить, найти и упокоить его труп было бы некому, а становиться нежитью как-то не хотелось.

Оказывается Рина безумно боялся высоты.

Бивший в лицо оглушительный холодный ветер тоже не добавлял оптимизма.

В общем, наверное, не зря Всадниками становились именно шесс'ен – те были и выносливее людей, и сильнее, и страхом высоты точно не страдали.

Приземление стало самым настоящим спасением. Ощущение твердой земли под ногами казалось новым рождением и настоящим блаженством. Но всё это стало неважно, когда его, пытающегося побороть тошноту и вернуть себе ощущение пространства, привлек к себе нежный тихий голос.

– Как я погляжу, Кайе, патруль прошел необычно, – обратилась девушка к командиру отряда на северном наречии

Лед'ен, говорящая на священном языке цишен… Не услышь Рина это самолично, ни за что бы не поверил в возможность подобного! Но он был здесь и сейчас, зачарованный сюрреализмом происходящего.

…Рина родился и вырос на землях клана Хашур, и только великое озеро Хашесс разделяло их с северянами. Каждый торговец и ремесленник считал своим долгом обучить своих детей языку соседей – даже самый дремучий крестьянин знал, что гордые цишен крайне трепетно относились к своей культуре и своему наследию, а потому отказывались говорить на недостойном человеческом наречии, по недоразумению прозванном «торговым» или же просто «общим» языком.

Рина был сыном гончара, и на северном наречии он говорил и писал свободно. Отец часто брал его с собой на ярмарки в Нояти, и он должен был понимать, что хотели бы от них высокородные господа.

Для Рины этот язык был забытым осколком детства – таким далеким, покрытым дымкой минувших лет…

Таким родным.

– Всё так, ваше высочество. Нашли и уничтожили Искаженного – тот ошивался неподалеку от Кали, чуть не сожрал мальчонку, – Кайе слегка подтолкнул Рину в сторону принцессы.

И тогда она посмотрела на него.

– О, у нас теперь есть новое юное дарование?

Теперь в глазах принцессы плясали озорные огоньки. Она рассматривала юношу с любопытством и делала для себя какие-то выводы. Рина почувствовал себя неловко под этим взглядом – рядом с ней, с этим прекрасным колдовским видением, было стыдно за свою потрепанную одежду и криво обрезанные волосы.

– Ну, парень молодец, не растерялся – сиганул в воду, а потом заорал во всех ментальных частотах, дал наводку на тварь, а так бы она шастала бы по лесам и невесть сколько народу сожрала бы, прежде чем кто-то забил бы тревогу.

– Вы хоть расспросили его? Может он не стремится остаться в Гнезде.

– Да видно же по нему, что бродяга. Потенциал – огромный, а знаний всё же маловато. Доучить бы да пусть служит Повелителю.

– Девон и Джейа пока не вернулись из Кса-Цаали. Как вернутся – пусть мальчика представят им. Думаю, тогда пусть наставники протестируют его и определят ему учебную программу. А коли захочет уйти – пусть идёт, но сначала пусть расскажет о той твари Девону.

Рина откровенно не понимал, почему Кайе его выгораживал, словно бы юноша сделал что-то значительное, а не панически молился всем богам и духам, прощаясь с жизнью и иррационально надеясь на чудо.

Которое, в принципе, и произошло.

Заслуги Рины в этом, правда, не было – что бы Кайе про то не говорил.

Впрочем, сейчас ему это было на руку – Всадник явно пекся о его дальнейшей судьбе. Слишком давно никому не было дела до его жизни… Так что ощущать подобную заботу было приятно. Хоть и не совсем было ясно, чем она могла оказаться чревата в долгосрочной перспективе.

Однако идея остаться в Ваккеш Ати была соблазнительной. Здесь, во владении Его Императорского под золотыми небесами библиотека. Одна только она была прекрасным поводом назваться верным псом принца и молить о возможность попасть в неё, даже если ему ради этого придется стирать грязное белье адептов и чистить выгребные ямы.

Но признаваться даже самому себе в этом было не очень приятно. Не столь давно он променял всё, что у него было, на свободу и отсутствие у себя господ, и снова возвращаться в положение слуги не хотелось.

Слишком свежи воспоминания о пережитых унижениях.

Будь жив наставник, всё было бы иначе, конечно, он не позволил бы такому произволу случиться, но теперь благородным господам не было дела до единственного ученика и наследника погибшего выполняя свой долг сайши, тем более что тем учеником был недостойный человек, а не высокородный дишен. В общем, Кайе был прав, говоря что Рина – бродяга, да и наставник изредка говорил, что у него неплохие задатки. Правда, было всё-таки не совсем понятно, зачем Всадник преувеличивал.

– Как тебя зовут, юный сайши? – вывел его из размышлений голос обратившейся к нему на общем языке принцессы.

– Рина Цешши, моя госпожа.

Девушка прищурилась. Что, Ваше Высочество, не ждали, что презренный аниа может знать хоть какое-то наречие, кроме собственного?

– Откуда ты, Рина? Какому клану служишь?

– У меня нет ни клана, ни дома, моя госпожа. Я служу только себе.

Отец вряд ли был им доволен, но отец, как и наставник, давно мёртв, и не было смысла лгать и притворяться – своей вымученной свободой Рина гордился, хотя, вероятно, ему суждено-таки её потерять.

Принцесса усмехнулась.

– Ты хорошо говоришь на языке цишен для того, кто им не является.

Ах так?

Благоразумие никогда не было его добродетелью!

– Вы тоже.

Кажется Кайе рядом икнул, явно не ожидавший, что зашуганный бродяга найдёт что ответить.

Мелькавшие на периферии зрения слуги замерли и все обратились в слух, не желая упустить подробности происходящего.

Напряжение и тишина звенели в воздухе.

…Они были разбиты тихим смехом принцессы.

– А ты дерзок, идо Цешши. Ты понравишься Девону. Будь гостем в этом доме.

За неделю жизни в Ваккеш Ати Рина понял, что это место было по-настоящему особенным. Оно казалось островком другого мира, другого уклада, чем-то жившим по собственным законам и правилам, находившееся вне привычных ему рамок. Жители поместья не боялись за своё будущее.

И это было потрясающе.

После двух долгих лет странствий возможность расслабиться и отдохнуть, не беспокоясь о собственной безопасности, о пропитании, о завтрашнем дне в принципе, казалась Рине настоящим подарком небес.

Видимо, есть-таки боги в мирозданье, коли его молитвы оказались услышаны.

Рина, помимо прочего, наблюдал за повседневной жизнью обитателей поместья и делал выводы, подмечая разные детали.

Здесь было много людей.

Шесс'ен к старшему народу относились со снисхождением, считая аниа примитивными, неспособными в большинстве своем к искусству познания аши.

Конечно, в Диорене, например, жило множество разных народов и их полукровок, но это было скорее исключением, нежели правилом, и точно являлось результатом политики Диалори, а не Великих Кланов. В конце концов второй расцвет город получил именно при правлении Королевы Мии, вновь став крупнейшим поселением во всей империи.

Северяне, в принципе, тоже были терпимы к другим народам, пока те не посягали на их культуру и священные традиции, но к светлым народам они относились с подозрительностью и опаской. Цав'ен же, хоть и воевали с А'Ксааном с достойным лучшего применения усердием, были-таки цишен роднее, поклоняясь тем же богам, что и дети золотого неба. Так что обилию тех же цавербийцев в северных городах удивляться не стоило, как и наличию трех независимых городов-колоний цав'ен на границе с Проклятыми Топями.

Но тут, в Ваккеш Ати, обилие народов, говоривших на северном наречии, живших по северному укладу и не испытывавших от этого никакого дискомфорта, поражало.

Принцесса была единственной чистокровной лед'ен, но её личными слугами были пятеро ледани, и еще столько же были Всадниками, и никто не косился на их бледные лица, так выделявшиеся на фоне смуглокожих шесс'ен и загорелых людей.

Были здесь ещё несколько цав'ен и даже трое нет'ен! Эти то вообще почти не покидали собственный мир, за пределами которого им было тяжело жить из-за специфики собственной энергетической системы.

И все слуги и сайши относились к своей госпоже с очевидным и вполне искренним почтением – вот уж чего сложно было ожидать, учитывая многотысячелетнюю историю вражды спящего и драконьего народов. А уж отношение к прямому потомку легендарного Литы и вовсе должно было быть однозначным, но поместье обожало прекрасную супругу своего хозяина, и она отвечала им тем же.

Она с почтительностью относилась к культуре цишен, подчеркнуто разговаривая с ними на их языке, и называя столицу не имперским её наименованием, а народным – Сердце Севера всяко красивее Окровавленной Крепости5. Она исправно жгла благовония в храме Даны, каждое утро отстаивая богослужения, прекрасно разбиралась в жизни поместья и управляла ею, а в отсутствие супруга – и его орденом.

Из разговоров слуг и сплетен стражи Рина узнал, что принцесса и сама была сайши. Да, не самой сильной, зато весьма образованной, и получше многих разбиравшийся в теории. Её, одну из главных драгоценностей Ваккеш Ати, конечно, никто бы не пустил на Охоту, зато она прекрасно могла эту Охоту организовать.

И организовывала.

Говорили, принцесса училась в той же школе, что и некогда сам Владыка.

Говорили, её туда сослал собственный отец, пожелавший избавиться от ненужной дочки, которая сумела там не просто преуспеть в учебе, а ещё и подружиться с Её Императорским Высочеством Арекой, которая и познакомила принцессу со своим братом, что спустя несколько месяцев привело к свадьбе и выгодному союзу Империи с королевством Расери.

Впрочем, настоящим сокровищем Ваккеш Ати была другая принцесса.

И её Рине даже посчастливилось увидеть всего один раз, во время его прогулки по саду, когда юная непоседа сбежала от наставников и спряталась от них на дереве, заговорщически поглядывая пурпурными глазами на него, словно бы прося не выдавать.

Алаи Талэ.

Дочь Её Королевского Высочества Олы и Его Императорского Высочества Девона.

Первый и единственный прямой потомок сразу и Литы, и Эйрена, легендарных первых Владык своих империй.

Резвой, боевой девочке пророчили великое будущее.

Она бегала за своим драконом, лилового окраса птенцом по имени Айна, и играла с ней так, словно бы обе они были крылаты. Они понимали друг друга с полу взгляда, и проказничали, будучи везде и негде.

Головная боль слуг и отрада всех Вакке…

Смотря в смеющиеся глаза маленькой принцессы, Рина понимал всех жителей этого поместья – он отсюда никуда не уйдет.

Он будет защищать этот юный цветок до последний капли крови.

За их общее будущее.

Так незаметно минула неделя и настал миг, когда должна была решиться его судьба.

В поместье вернулся его хозяин.

Да этого времени Рина всячески старался избегать мыслей о Повелителе Ваккеш Ати. Об императорской семье он был более чем наслышан, и, как и полагается добропорядочному жителю империи, Владыку и его потомков боялся и предпочитал их боготворить издалека.

Но сейчас встреча была неминуема.

Впрочем, судьба, если таковая и существовала, снова решила посмеяться над ним, обманув все ожидания – реальность, как всегда, оказалась гораздо неожиданнее и интереснее.

Зайдя в сопровождении стражи в кабинет хозяина поместья, Рина оказался не готов к тому, что увидел.

Будущим Владыкой Севера оказался щуплый, невысокий шесс'ен. Он казался хрупким, болезненным, каким-то эфемерным, даже на фоне собственной супруги. Боги, да Её Высочество была выше его на добрых полголовы!

Его Императорское Высочество сидел за своим рабочим столом, заваленным какими-то бумагами. На подлокотнике его кресла, положив голову ему на плечо, сидела Её Высочество, что-то шепча супругу на ухо. За их спинами возвышалась фигура того, кого в народе прозвали Тенью Наследника. Саи-ри принца, идо Джейа Диасси, внимательно следивший за каждым движением Рины и явно готовый быстро и аккуратно уменьшить его рост ровно на голову, в случае если юноша решит причинить вред его господину.

Принц же тоже разглядывал Рину, но больше с любопытством.

И это тот, о ком слуги говорят почтительным шёпотом?

И это тот, кого северяне признали своим господином и с гордостью назвали Шессо'Цаали?

Это…?

На какое-то ничтожное мгновение Рина поймал взгляд принца и понял, наконец, почему же Север перед ним склонился.

Глаза – отражение души, не так ли?

На дне глаз Шессо'Цаали бушевала буря, простиралась бездна, грозящая поглотить, разорвать, подчинить, растворить в себе. Что за сила таилась в обладателе этих глаз? Что за боги благословили его?

Воистину, не суди книгу по обложке.

Рина склонился в почтительном приветственном поклоне.

– Ваше Императорское Высочество…

Но договорить ему не дали.

– Ещё один… – страдальчески протянул принц, поворачивая голову к супруге. – Ола, сердце моё, ты где это чудо откопала?

Принцесса улыбнулась.

– Собственно, это не я, а Кайе. Как тебе уже доложили, он со своими ребятами патрулировал территорию озера, когда идо Цешши указал им на местонахождение Искаженного. Они же и решили привести юношу к тебе, чтобы ты решил, что с ним делать.

– Хм… Хорошо. – Принц прищурился, взгляд его стал проницательным, цепким. – Ну, идо Цешши, излагай свою версию событий.

– Да, милорд.

И Рина рассказал. Всё как было на самом деле, не видя смысла приукрашивать – и как испугался словно сопливый мальчишка, и как чудом вспомнил про воду, в которой можно спрятаться, и как оказался в безвыходном положении, когда с восходом тварь не поспешила спрятаться в тени, а стала сильнее. И как его спасли Всадники…

– Значит, на самой границе с Востоком… – протянул принц, пока принцесса стала заплетать его длинные волосы в косу. – Тебе повезло, что всё произошло на моей земле – иначе Кайе не имел бы права вмешиваться, а то восточные кланы опять устроили бы истерику. Почему-то они искренне уверены, что мне жизненно необходима их выжженная степь и их нищие города.

Саркастичная манера речи Его Императорского Высочества пришлась Рине по душе – принц перестал казаться каким-то жутким созданием, в противовес своей супруге, а показался теперь обычным молодым мужчиной, не лишенным своеобразного юмора и внимательного к проблемам ближних своих, коими, по всей видимости, считал всех своих подопечных в лице обитателей поместья.

Но не задать очевидный, глупый даже вопрос Рина не мог – к нему его явно подводили.

– Милорд, но разве тогда тварь не была бы проблемой восточных кланов?

Кажется Его Императорское Высочество был любителем монологов.

Идо Диасси, кажется, посмотрел ободрительно.

Ему понравилось поощрение словоохотливости принца Риной…?

– Эх… Все проблемы империи именно от этого – никому нет дела до бед соседей, никто не хочет объединяться, чтобы защищать простой народ от тварей. Боги и власть имущие раз за разом совершают ошибки, а расплачиваться за них, как всегда – простым смертным. Грустно всё это, – кажется конкретно данный монолог был давно подготовлен и просто ждал своего слушателя в ком-то, кто не был жителем Ваккеш Ати и не слышал его уже. – Нет, идо Цешши, порождения Бездны – наша общая проблема, и я хотел бы иметь возможность защищать от них всех, вне зависимости от того, какой клан правит той землей. Очевидно же, что клан, со своей задачей не справляющейся, зато исправно грабящий собственной население, раз за разом повышая налоги. Просто так такое количество переселенцев не хлынуло бы на север в поисках лучшей жизни, они же знают, что северяне диошен ныне едва терпят. Впрочем, не нам их судить.

– В любом случае, почему Вам было так важно услышать мою собственную версию событий?

– Очевидно, для того чтобы оценить твой уровень и понять, что ты из себя представляешь. И Кайе, и Ола просили оставить тебя в поместье. Они искренне верят, что из такого недоучки как ты можно слепить толкового сайши.

Правда била наотмашь, но слышать её было приятнее, чем необоснованную похвалу – недоучкой он и был, кем ещё?

– Вы считаете иначе?

– А ты хочешь остаться в Ваккеш Ати? – что за дурная манера высокородных господ отвечать вопросом на вопрос? – Ты до одури боишься высоты, не желаешь быть слугой и безумно дорожишь своей свободой, даже если она вызывает у тебя определенные трудности.

Как он всё это понял?

Когда успел?

Неужели слухи не врали и принц действительно читает души подобно открытым книгам?

– Я… – у Рины пересохло горло. – Мне очень понравилась жизнь в Поместье, милорд! Но… Я не думаю, что смог бы стать его частью.

– Почему же?

На правду – правдой.

Рина понимал, что это всё – формальность.

Что его судьба была решена в тот самый миг, когда он впервые ступил на землю принца.

…Когда увидел принцесс…

– Цишен же не берут учеников из аниа.

– Я – не цишен, – голос принца стал подобен стали, и было в этом что-то болезненное, принцесса даже отпрянула от супруга. – Я – сын золотого неба А'Ксаана, все мы его дети.

– То есть…

– То есть – мне всё равно на происхождение, расу, пол и возраст адептов моего ордена, пока они верой и правдой служат мне и помогают мне защищать этих бестолковых созданий, по недоразумению называемых разумными. По-настоящему талантливых и способных сайши среди людей немного, всё-таки, у нас очень специфичная система обучения, да и развитие меридианов своеобразное. Если я что-то от своего отца и унаследовал, то это способность находить таланты. У тебя есть хороший потенциал, но знаний у тебя катастрофически мало. В моих силах дать тебе эти знания. Ты не выживешь в этом огромном и равнодушном мире самостоятельно. И это стало бы пустой тратой способностей, терпеть такое не могу. Оставайся в Гнезде, и орден станет для тебя семьей, которой ты лишен и которую ты так отчаянно ищешь.

Глава 3. Шани Талэ

День рождения Императора было принято праздновать с размахом.

В этот день храмы были заполнены толпами прихожан, воздух становился сизым от дыма благовоний, а пожелания долгих лет Владыке звучали вместо приветствий. Улицы расцветали ярмарками, бродячие артисты устраивали представления, развлекая народ, коему полагалось радоваться, отдыхать и молиться за здравие Его Императорского Величества.

Праздник охватывал все бескрайние земли империи – от громадных торговых городов до захудалых деревушек, всё украшалось алыми цветами и черно-ало-золотыми знаменами.

Но, конечно, наибольшего размаха празднование достигало в столице империи, прекрасной древней Тау'Ксе, пережившей сотни своих владык, заложенной ещё самим Эйреном, родоначальником Дома Талэ.

И, конечно же, в императорском дворце в этот день собралась вся верхушка шесс'ен на торжественном приеме. Главы Великих Кланов и их наследники, вся элита их общества.

И Шани, как идеальному Наследнику Империи и любимому сыну своего отца, полагалось всем улыбаться и быть любезным, смотря, как лебезили перед ним все эти подхалимы и лжецы, в жажде получить себе его расположение.

Все они хотели получить себе выгодное место при будущем Владыке.

Все они лгали.

Все они считали его глупцом, не замечавшим их манипуляций.

Все они были просто отвратительны.

Усилием воли Шани не позволили себе поджать губы – его лицо должно быть приветливым и доброжелательным, иначе царственная матушка расстроится, ведь его неудовольствие, увы и ах, высокородные господа могли принять на свой счет.

Матушку расстраивать не хотелось.

Совсем.

Он продолжал разглядывать гостей праздничного приема, выискивая знакомые лица – хоть кого-то, кому можно было доверять и рядом с кем можно хоть немножко ослабить бдительность и перестать контролировать каждое микродвижение мышц лица.

Увы – контроль над собой никогда не был добродетелью Шани, так говорил его царственный отец. Впрочем, он же говорил, что это недостаток, подобный самой юности, ею же и порожденный – он пройдет с годами.

С опытом.

А пока сей опыт нужно было нарабатывать.

Утешало только то, что для его отца всё это творящееся вокруг безобразие тоже было неприятным и отталкивающим, он всегда предпочитал поле битвы всем этим политическим подковерным играм, и видеть полный гостей зал ещё одним сражением, просто умственным, он отказывался, хотя матушка и пыталась его в этом убедить.

Безуспешно.

Сама же матушка в бесконечном блеске золота, в алых шелках, расшитых черными драконами, чувствовала себя в толпе высокородных господ совершенно естественно, и, кажется, получала истинное удовольствие от их компании.

Страшная женщина.

Его царственный отец считал так же, пусть никто, кроме самого Шани и его братьев, не видел того благоговения во взгляде, который он бросал на свою супругу.

Впрочем, все всегда смотрели на Императрицу, где бы она не появилась.

Золото глаз и буйные рыжие кудри тому очень способствовали, и в своих алых платьях она была похожа на ожившее пламя, прекрасная и смертоносная, способная спасти и уничтожить без всякой жалости.

Женщина-огонь, единственная, кто оказалась достойна стоять не за спиной, но плечом к плечу с Владыкой.

И даже спустя многие десятилетия с их коронации она продолжала купаться в восхищении и народной любви, ничуть того не стесняясь.

…На фоне их матери Никко, сама по себе яркая, талантливая, просто потрясающая, всегда терялась.

Старшую сестру Шани жалел – она, такая же красавица, такая же умная, образованная и начитанная, почти никогда никем не воспринималась всерьёз. Хрупкая и не склонная к насилию, в мире, где всеми правили сайши, она была для всех пустым местом, ведь не было в ней ни магических способностей каких-то выдающихся, ни желания их развивать.

Впрочем, если что по-настоящему досталось Никко от матери кроме волос, так это несгибаемый характер – себя жалеть она не позволяла, и, несмотря на тщетность всех своих попыток, продолжала заставлять всех вокруг считаться с собой.

И Шани недооценивать сестру не спешил – она была одной из немногих, кто по-настоящему и бескорыстно относился к нему с добротой и теплом, хотя, если так подумать, оснований на то у неё не было.

…Став Императором, Шани обязательно сделает сестру ответственной за вопросы науки и образования, она в этом побольше многих понимала!

Сама же Никко нашлась ожидаемо в компании Цоноры и ещё стайки высокородных девиц, предпочитавших ум грубой силе и потому вызывавших молчаливое неодобрение со стороны человеческой половины знати и недоумение со стороны шесс'ен – по их мнению девушка была или сайши и если кто-то пытался ей диктовать какие либо правила закономерно огребал, или сайши она не была и тогда участь её – ублажать чужой взор или руководить прислугой и управлять бытом, а не науки изучать и говорить о вопросах политики, это привилегия господских жен.

В общем, в жажде знаний и признаниях их заслуг Шани сестру и её единомышленниц всячески поддерживал, и вовсе не потому, что они вызывали в нем симпатию куда больше, чем холеные лицемеры и ханжи, Лордами именующиеся.  Да-да!

…Цонору ему тоже было жаль.

Юной цавербийской царевне пришлось отвечать за глупость своих братьев и отца, став гарантом мира и невестой Веарди. Осенью, как только ей исполнится восемнадцать лет, должны были сыграть свадьбу и окончательно закрепить договор между цав'ен и шесс'ен.

Но даже после семи лет жизни Цоноры при дворе, на неё продолжали косо смотреть.

Для всех она была дикаркой, пусть и знатного происхождения, и не хотели эти высокородные господа вспоминать, что цав'ен и шесс'ен были братскими народами.

Девон точно был бы в ярости от такого.

Впрочем, разве он и не был?

Шани был однажды в Ваккеш Ати и видел царившие там порядки.

В поместье брата ему понравилось намного больше, чем при дворе, и он с удовольствием остался бы там жить, отказавшись от всех титулов и привилегий, но кто бы ему то позволил?

Даже мечтать о подобном Шани не смел.

Слишком большая на него была возложена ответственность.

А потом взгляд Шани выловил ещё одно яркое, а вернее светлое пятно – Ола. Его замечательная невестка, чудесная супруга Девона, разрешившая называть себя а'шати. Она и относилась к нему, как к младшему брату, без обиды и злости, которые нет-нет, но мелькали в отношении Веарди и Ареки. Девону, казалось, было всё равно, но он всегда был не от мира сего и понять, что творилось в его душе мало кому удавалось. Хотя брат тоже относился с теплотой и, может Шани себе это и придумал, но в его глазах порою вспыхивала даже какая-то гордость…

И печаль.

Отчаянно любя своих братьев и сестер, Шани действительно расстраивался, получая порою в ответ равнодушие или даже пренебрежение напополам с завистью, хоть это и бывало редко.

Чаще именно равнодушие.

А оно больше всего ранило.

Ола равнодушной не была. Она рассказывала ему легенды своего мира, о Лите и Найи, о Тау-Ри-Эвен, где она проучилась несколько лет и где познакомилась с Арекой и Девоном.

Ола была роднее его кровных сестер.

И тем внимательнее Шани стал наблюдать за ней, стоило увидеть, как к его сестрице подошел Риен.

Вообще, даже учитывая их статус, Шани должен был на официальных мероприятиях, как это, называть Риена Шисэ и титулу, либо же просто старшим братом – ведь тот им действительно был. Но он отказывался выказывать этому бесчестному человеку подобное уважение. Обойдётся!

Этого своего брата, пусть и двоюродного, Шани не выносил.

Высокомерный и избалованный, Риен вобрал в себя все пороки своих предков, не получив от них ни одного достоинства. И как только это отродье могло быть сыном его замечательной тётушки Мии?! Даже дядюшка Вейли, её супруг, про которого ходили нелестные слухи, всё равно умел сохранять лицо и не позорить семьи столь открыто и вызывающе.

Сразу было видно, что не Талэ воспитывали Риена – тётушка не допустила бы такого никогда. В конце концов. Шани был знаком со многими её учениками, педагогический опыт у неё был более чем богатый, и взрастить достойного члена общества она более чем могла. Но, очевидно, ей это не позволили.

Или же она сама не захотела возиться с детьми, предпочтя заботу о государстве – печальная, неприятная, но от того не менее реалистичная вероятность.

Тётушка всегда страдала тем, что ставила долг выше чувств, а долгом её была именно страна.

Оставалось только надеяться, что с Риеном случится очень несчастный случай, и на престол Востока после дядюшки Вейли взойдёт его с тётушкой младший сын Леан.

Вот этот двоюродный брат Шани нравился.

Полная противоположность Риена, он даже внешне не так уж и похож был на Шисэ – его каштановые волосы, совсем как у тётушки, струились по плечам и спине мягкой волной, а смуглая кожа золотилась в лучах светильников.

Леан нашёлся в компании Никко и Цоноры – когда только успел? Они над чем-то смеялись и выглядели юными и беззаботными, не скованные венцом наследника.

Шани им даже завидовал.

Он тоже хотел – так.

Но так – не будет.

Если только не родится ещё один у него брат, в пользу которого можно будет от всего отречься. Но это очень вряд ли – матушка чуть не погибла, даря ему жизнь. Порою, фонтанируя раздражением и язвительностью, Арека обвиняла его в том – что рождение его было ошибкой, что он чуть не погубил сердце всей их империи.

Несправедливо.

…Но Ареки здесь не было.

И вряд ли она когда-то снова появится под сводами императорского дворца, рассорившаяся с их царственным отцом и сбежавшая на Леду, забрав у Девона титул главного разочарования семьи.

Да, Ареки сегодня здесь не было.

Но Шани – был.

И явно задумавший недоброе Риен – был.

А вот способный окоротить зарвавшегося двоюродного брата Девона, совсем недавно мелькнувшего возле дальних колонн залы, в пределах видимости не наблюдалось. Небось снова сославшись на усталость и головную боль, сбежал вместе со своей тенью в город, веселиться уже без условностей, неизбежных для всех высокородных детей.

Предатель.

Мог и подождать.

Или вообще не бросать свою прекрасную жену на растерзание этим шакалам… Или же слухи не врали и он действительно стеснялся их с Олой разницы в росте? Но ведь это так глупо!

…Так или иначе, ситуацию нужно было проконтролировать.

– Неужели даже наш прекрасный северный цветок посетил сегодняшний праздник? – скривил губы в неприятной улыбке Риен, не утруждая себя положенными по этикету приветствиями, видимо, считая, что принцесса, к которой он обращался, этих формальностей недостойна. Какая наглость! Она была равной ему по статусу, и старше по возрасту, он не имел права так себя вести! – Неожиданно, учитывая, что ваш супруг в опале.

О давнем конфликте Девона и Риена было известно многим. Наглец осыпал принцессу колкостями и завуалированными оскорблениями на её же свадьбе, а после, напившись, делал ей возмутительные предложения.

Дело почти дошло до дуэли…

Риен, протрезвевший и подначиваемый своей бабушкой, королевой-матерью Востока, принял вызов, искренне уверенный в собственной победе, но когда отстаивать часть Олы вместо своего саи-ри вышел Джейа, Риен, струсив, заявил, что признавал своё поражение и готов был принести извинения – звериная жестокость Ворона в вопросах защиты Девона давно стала притчей во языцех и испытывать судьбу было глупо. Идо Диасси мог спокойно расчленить наглеца в несколько движений и не понести за это никакого наказания – он был бы в своём праве.

Понял это и Риен, но не пожелал забывать собственного унижения, затаив на Девона злобу и всячески пытаясь очернить его в глазах дворян.

Получалось с переменным успехом. Всё же даже сама по себе свадьба Девона и Олы была одним большим скандалом, учитывая все обстоятельства и то, что страна находилась в тот момент в состоянии войны. Невесть как брат вообще получил отцовское благословение, если получил!

Но, в конце концов, Девон перехитрил сам себя, вступивших за мятежных всадников, чей бунт он подавил.

Их царственный отец, конечно, за закрытыми дверями такой бескровный способ решения проблемы одобрил, но оставить неповиновение будущего короля севера безнаказанным не мог.

Опалу Девона Риен воспринял с восторгом.

Глупец!

…Ола же сейчас была образчиком спокойствия и умиротворения – словно бы высеченная из белого мрамора скульптура прекрасного юного божества.

– Отчего же мне не посетить сие мероприятие, коли и меня, и моего супруга всё же пригласили сюда?

– И что, вы даже не жалеете о своем неудачном выборе?

Ола же лишь презрительно фыркнула.

Шани, кипя от негодования, устремился к невестке. Сейчас он отвадит от неё этого бесчестного человечишку!

– Оставьте свои домыслы при себе, фре Шисэ, меня абсолютно всё устраивает, как и моего супруга.

А Риен всё не сдавался, хотя его цели продолжали оставаться загадкой – столь дерзко нарываться на конфликт посреди празднества в императорском дворце…

Идиотизм.

– Как вас может устраивать больной мальчишка? Он же…

Улыбка Риена стала ещё более неприятной, но Ола оборвала его, не дав договорить.

– Он – Талэ, сын нашего Владыки, мой добрый друг, и, в отличие от вас, он умен и талантлив, а вот вы можете и поплатиться за свой длинный язык.

– И что вы мне сделаете?

Ничего.

Она – ничего.

Ола – лишь жена нелюбимого при дворе Наследника Севера, иноземка, вечно чужая в столице империи, дитя вражеского народа.

Это в Талурене её любили, это в Ваккеш Ати её боготворили, но здесь, в императорском дворце, в самом сердце Тау'Ксы, она была никем, она была совершенно беспомощна – потому что даже если бы Девон успел заступиться за свою супругу, а он находился в этот момент невесть где, это в итоге ничего бы не дало. В конце концов, что такое опальный сын Владыки против сына его любимой сестры?

И Шани вмешался.

– Моя сестрица, вероятно, и ничего не может сделать, зато я – могу, – прошипел он, оттесняя Олу себе за спину, и пусть она была выше его почти на голову, так он был спокойнее за неё. – Как минимум выводы о том, что люди восточного королевства не знают своего места. И умом, увы, не обладают, раз их наследник так жаждет поссориться с будущей хозяйкой Севера. Мой царственный отец уважает женщин и прислушивается к их мнению, что и тебе бы не мешало. Выставлять себя посмешищем и позорить свою семью не достойно высокородного шесс'ен, – пригвоздил словами оторопевшего дядюшку Шани и, сощурившись, добил. – Ах… погодите! Ты же им не являешься, Риен!

Не обращая внимания на всех, кто их, в любопытстве своем, окружил, Шани взял Олу за руку и повел к Никко и Цоноре. Леан уже покинул их, подобно Девону скрывшись в неизвестном направлении, но так даже лучше. А сильным девушкам стило держаться вместе. Попытайся кто хоть слово сказать в сторону их невестки в Никко, она сожрала бы их без остатка, только косточки бы выплюнула – так или иначе, сестра тоже была готова защищать свою семью до конца.

И хоть в своем поступке Шани не раскаивался, он прекрасно понимал, что ответить за свою собственную дерзость придется – всё-таки он грубо нарушил все те обещания, что дал матушке перед приёмом.

И всё же…

Нет, он не раскаивался.

Он бы прав.

Но, как заведено в мироздании, наказание невиновных и награждение непричастных были неизбежны.

– Твоё поведение недостойно, Шани.

Поджатые губы матушки – уже наказание.

Огорчать её Шани не любил, особенно учитывая, сколько надежд на него возложено и которые любыми правдами и неправдами приходилось оправдывать.

Но…

Но! Правда – важнее.

Он – прав.

Значит всё того стоит!

– Значит, я должен был промолчать и остаться в стороне? – голос его был спокоен и почтителен, но взгляд – глаза в глаза – вызывающим и упрямым.

Но матушка тоже была не так проста.

– Именно это ты и должен был сделать, – вздохнула она устало, глядя на него, как на неразумного маленького ребёнка, хотя он уже был взрослым! Как он мог быть достаточно взрослым, чтобы осознавать всю возложенную на себя ответственность, но недостаточно – чтобы с ним начали считаться?! – Как бы то ни было, ты не можешь на пустом месте ссориться с наследником Дома Шисэ…

Пустое место…

Пустое место?!

Замечательная, светлая, добрая, прекрасная Ола – пустое место?!

– Значит, Ола и Девон для тебя – пустое место, матушка? И я должен был спокойно смотреть, как этот бесстыдник хамит моей невестке и оскорбляет моего брата?

– Шани…

– Не ты ли меня учила, что семья – это главное, и в единстве наша сила? Что важно держаться друг за друга, защищать друг друга? Или, когда в дело вступает политика, всё это перестаёт иметь значение?!

– Ты ещё слишком юн и резок в суждениях, – ударила матушка по больному. – Конечно, семья – это главное, но Риен тоже часть нашей семьи.

Нет.

Этот кусок драконьего навоза – и есть чужак!

Шани никогда не признает его частью семьи.

Его таковой не признает даже тётушка Мия, а её суждениям Шани привык доверять.

– А Ола и Девон – нет?

Хотелось закричать.

И расплакаться.

Почему матушка не понимала его?

Почему она говорила все эти ужасные вещи?

– В любом случае, будущему Владыке не престало столь откровенно выражать свою неприязнь к одному из Наследников, тем более своему старшему брату, – матушкин голос смягчился, но Шани от этого не стало менее больно. Он не хотел признавать поражения, он был прав, но он не знал как доказать это, матушка его просто отказывалась слушать! Он знал, что это было недопустимое поведение! Но! Семья! Важнее! – Это может очень плохо сказаться на его подданных. И уж тем более тебе не следовало подчёркивать превосходство шесс'ен надо аниа. Кто-то может решить, что политика равенства всех народов – пустой звук.

Ах, политика.

Как же Шани понимал отцовскую ненависть к ней.

Как же он ненавидел её сам.

– Я просто воспользовался уязвимостью Риена, как ты и учила, – решил зайти он с другой стороны. – Он очень болезненно относится к тому, что остальные высокородные господа на Западе относятся к нему с презрением из-за того, что он – человек. Я ударил по его больному месту, чтобы он в следующий раз дважды подумал, прежде чем повторять свою ошибку.

Как матушка его и учила. Что же на это она скажет, а?

– И всё же, клан Шисэ намного многочисленнее, чем Талэ, Восток богаче нас, и запросто может пожелать самостоятельности. Твои действия могут спровоцировать войну.

– Ты думаешь, что Девон просто проглотил бы оскорбление? – не выдержал Шани. – Почему ты не думаешь, что действия фре Шисэ могли спровоцировать конфликт между Севером и Востоком. Или…

Страшное озарение накрыло его.

Как же всё просто.

Как же всё ужасающе.

Матушка…

– Шани…

– Или, по-твоему, сцепись дишен с цишен, это было бы и неплохо?

Его голос дрожал, с повышенного тона он перешёл на шёпот, отказываясь верить в своё открытие.

Его матушка не могла.

Не могла.

Это слишком цинично и расчетливо, это…!

…Это очень на неё похоже.

– Ты слишком остро реагируешь.

– Матушка, ты говоришь мне, что хотела допустить вероятный конфликт двух могущественных королевств! В котором погибли бы тысячи невинных!

– Конфликт двух могущественных Королевств, в каждом из которых сильны вольнодумные настроения и каждое из которых могло бы пожелать независимости от Тау'Ксы, являющиеся давними союзниками, и, объединившись, они могли бы смести нас, а это недопустимо.

– Неужели твой собственный сын для тебя… Враг?

– Нет, но… кто знает, что в его голове. Да и пожелай мятежники свободы от Тау'Ксы, твоего брата убили бы первым делом. Так что пусть он лучше собачится с Риеном, но живой и здоровый. Мия и Руни не позволят случиться полномасштабной войне, а, в случае дуэли, вместо Девона сражаться снова будет Джейа. А он хороший мальчик, он способен и защитить твоего брата, и не зайти слишком далеко в дуэли.

Что-то безвозвратно сломалось в Шани.

Так нельзя.

Так недолжно было быть.

Он – прав.

Он – поступил правильно.

Просто весь окружающий мир и создания его населяющие – сумасшедший.

Когда через несколько дней сообщили, что во время празднований кочевники самым дерзким образом совершили набег на Хэлисс и разорили его, Шани даже не удивился.

Этот мир – безумен.

Глава 4. Веарди Талэ

Это была обычная ночь. Совершенно такая же, как и сотни, тысячи других до неё. Равнодушная Иса давно скрылась за багровым горизонтом. Только мерцающие точки звёзд, слишком далёких, слишком крохотных, наблюдали за Ледой с беспокойством и беспомощностью – они не могли никак помочь своей заблудшей дочери. 

…Было тихо.

Слишком тихо.

Неестественно тихо.

Он настороженно замер в своей постели, неспособный заснуть из-за сжавшей сердце тревоги, скованный собственными плохими предчувствиями. Они, увы, всегда сбывались.

Ему было безумно страшно, хотя матушка, заснувшая, пока рассказывала ему сказку, никаких признаков беспокойства не выказывала. Сон её был безмятежен и крепок. 

Стелившаяся по полу вместе с темнотой, клубившаяся в углах, насмешливо притаившаяся за окном тишина была абсолютно противоестественной.

Леда не умела молчать.

Ночные создания всегда подавали свой голос – в затяжном ли волчьем вое вышедших на охоту стай, в песнях ли цикад и уханье сов, в хлопании ли крыльев всех иных птиц и истошном писке пойманных хищниками зверей… 

Но их не было.

Ничего не было.

Ни-че-го.

И он потянулся было к матушке, желая разбудить её, попросить обнять себя, спрятаться от всего мира в кольце её нежных рук. Может быть слыша стук её сердца он сумеет успокоиться и отогнать собственные дурные предчувствия… 

Как всё-таки хорошо, что отец задержался сегодня на Совете. Будь он дома, матушка непременно была бы с ним, и уже нельзя было бы прижаться к её теплому боку, считать её дыхание – несмотря на свои юные годы, он уже был обучен счёту, правда! Матушка научила…

А вот своего сурового отца он побаивался. Все про него говорили, что он замечательный человек и сильный лидер, который вел их народ в светлое будущее. Он ещё не понимал до конца, что именно значили эти слова, но матушка говорила так же, а ей он верил.

Всегда верил.

Всегда…

…Вдруг на улице послышался громкий крик. Воинственный звук сигнального рога пробудил безмятежно спавший до этого город.

Нападение. 

Но как?

Как?!

Зоркоглазые дозорные не могли пропустить чужих кораблей, они замечали даже мелкие лодочки, и полная темнота им помехой не была.

Матушка встрепенулась, проморгалась.

– Итэш, что случилось?

Его короткого ответа было достаточно, чтобы она сбросила с себя остатки сна и вскочила на ноги, бросившись узнавать подробности происходящего и помогать защитникам города.

– Рог.

…Они налетели на город из ниоткуда – иноземные колдуны в черных масках. 

Они не грабили дома и продовольственные склады, не требовали чего-то – они просто убивали, резали всех без разбора, словно бы весь город был одной большой кровавой жертвой какому-то злобному богу этих колдунов.

Не зря так ныло от тревоги и дурных предчувствий его юное сердце. 

Он услышал растерянный, испуганный вскрик и узнал его – матушка, там, в коридоре. 

Плюнув на здравый смысл, на собственный страх и понимание того, как глупо поступал, он бросился к ней, к самому светлому, самому любящему его существу своей короткой детской жизни.

Колдун почти сливался со тьмой коридора, Итэш даже не сразу его заметил – он сразу бросился к матери, увидев, как по светлой ткани её платья расползалось тёмное пятно. 

Он не хотел верить глазам, но запах, тяжёлый, металлический, подтвердил увиденное – матушка ранена, матушке нужна помощь.

Но его ли помощь?

Сможет ли он , справится ли?

Он попытался зажать её рану, чтобы она смогла продержаться до прибытия целителей, но тёплая, густая, драгоценная, почти чёрная кровь продолжала толчками выходить из раны, давая чётко понять – надежды нет.

Нет.

Нет!

Итэш заплакал, ему можно, он – маленький мальчик, едва встретивший своё шестое лето, и он умолял матушку продержаться, дождаться помощи, просто не умереть! Не умирать! Не умирать…

Бесполезно. 

Бесполезно…

И тогда он увидел колдуна.

Тот держал в руках окровавленный кинжал, его лицо скрывала черная маска, и весь он в своих черных одеждах сливался с тенями, растворялся в них. 

Убийца…

Убийца.

Убийца!

Убийца его матушки…

Итэш с криком бросился на колдуна, принялся бить его кулаками, прекрасно понимая бессмысленность своих действий, но яростно желая выплеснуть собственное отчаянье, собственное горе, собственное нежелание жить в этом мире без матушки.

Без своей замечательной, доброй, светлой, милой матушки.

Колдун даже не сопротивлялся, только смотрел на него как-то задумчиво, насмешливо.

А потом схватил за подбородок, поднял на себя его лицо и посмотрел ему в глаза, словно ища в них что-то.

Вероятно, нашёл.

Но что…?

Что…?!

Колдун усмехнулся и произнес что-то на неизвестном ему наречии. 

– Мы ещё встретимся, маленький Алори, но тебе сначала нужно подрасти.

Итэш , сбитый с толку, даже плакать перестал, в недоумении смотря на чужака, что-то сказавшего на своём языке.

Он ничего не понял, но – запомнил.

Колдун исчез в предрассветных тенях. 

Всё они – исчезли.

С рассветом.

Словно бы свет Исы был им чужд, словно бы они боялись его.

 Они растворились в темноте так же быстро, как и появились, оставив после себя залитые кровью улицы и воющих от ужаса и горя людей.

Итэш не выл.

Не плакал.

Он не чувствовал ничего.

Совсем.

Веарди тоже ничего не чувствовал.

Совсем.

Чувствовать было слишком больно, слишком некогда сейчас – во всём том хаосе, что творился вокруг уже которую неделю подряд, и ни конца, ни края этом не предвиделось.

Веарди невероятно устал, но даже во сне не удавалось найти покоя.

Сны про мальчика Итэша и его незатейливую детскую жизнь на удивление сильно выматывали. Нелёгкая судьба ребенка, так отчаянно любившего свою красавицу-мать, и потерявшего её в одночасье выбивала из колеи. Мать мальчика, зеленоглазая, темноволосая, чем-то была похожа на Ареку, но к шесс'ен вряд ли имела отношения – иначе он бы точно была бы родственницей Талэ и тогда бы Веарди знал и эту даму, и её ребёнка.

А он – не знал.

Да и вообще, все эти переживания были сейчас совершенно неуместны.

Веарди не мог понять, кем был этот ребёнок и его родители – незнакомые интерьеры и знамёна, незнакомые названия и имена. Ясно было только то, что мальчик этот был-таки человеком, судя по его матери, и жил на Леде.

И судьба у него тяжела.

Странным, конечно, было то, как отчетливо отпечатывались в памяти события снов – обычно ночные грезы оставались там, в предрассветных сумерках, но, смотревший на мир в своих видениях глазами мальчика Итэша, он запоминал всё происходившее столь четко, как если бы это происходило с ним самим когда-то, словно бы его собственные то были воспоминания.

Но этого не могло быть.

Не могло!

Он – не Дракон, как дядюшка Руни, помнивший своё прошлое воплощение, и живущий где-то под синими небесами Леды осиротевший мальчишка – не он. Веарди крайне хотел в это верить.

Как и верить в то, что произошедшее в видениях и в реальности – не связано.

Но не заметить сходства между нападением тех «колдунов» с резнёй в Хэлиссе было невозможно.

Не смотря на очевидные же различия.

Однако, неизвестные фанатики, порезвившиеся в одном поселений на Леде, вряд ли могли быть как-то связаны с аксаанскими степными кочевниками. Слишком непреодолимой для них была преграда из границы миров – они и реку то были неспособны пересечь, хотя конкретно в этот раз это не стало для них проблемой…

…Да и делиться с кем-либо подробностями своих кошмаров Веарди не спешил – ментальная связь с разумом какого-то ледианского мальчишки недопустима для Наследника Юга. Позволять же отцовским стервятникам, Мастерам Разума, копаться в своих мозгах он не желал. Не после того, как их распрекрасный Владыка отбраковал его!

И за что? За цвет глаз!

Ну простите, что желтый, а не зеленый!

Небось, по мнению отца, даже в этом мальчишке Итэше больше крови Талэ, чем в нём, в его родном сыне!

Разве он виноват, что пошёл в мать?!

…Он понимал, что обида его мелочна и потенциально губительна, но у него тоже была гордость, и позволить тому, кто отверг его, копаться в своём разуме, в самом его «я» он не позволил бы.

Попросить отца о помощи – показать ему свою слабость, свою неспособность справиться самостоятельно, свою… уязвимость. Он, Веарди Талэ, был в первую очередь Наследником Юга, и плевать, что его отец – Владыка Аксаанской Империи, в первую очередь он – Король Запада.

И нечего ему знать о проблемах посторонних.

Правда, чтобы обратиться за помощью к старшему брату через уязвлённую гордость переступать не надо было – Девон не меньше самого Веарди пострадал от несправедливости их отца. Что за шутка – отправить вечно больного, боящегося холода сына на Север! Что за жесткость…

Старший брат всегда относился ко всем, кто не Арека или его обожаемый Джейа, с прохладцей, с недавних пор к числу любимчиков добавились Вакке и жена с дочерью, но обратись к нему за советом или помощью Веарди – не отказал бы. И даже не стал бы лукавить, просто напомнил бы, что теперь за ним долг, который рано или поздно придется вернуть.

Девон всегда взыскивал долги.

Веарди бы и обратился к брату, честно, он правда собирался, но завертевшийся круговорот событий ему просто не позволил это сделать! А теперь Девон снова на не определённое время покинул империю, и невесть когда ещё вернётся.

Впрочем, у Веарди были проблемы посерьёзнее своих снов.

Потому что прямо сейчас он шёл по улицам Хэлисса, и в его памяти воскресали картинки того, что он увидел здесь тогда, три недели назад. И даже посылаемая Цаишем поддержка не улучшала ситуацию. Дракон ощущал смятение своего всадника, но даже ему были непонятны человеческая злоба и жестокость, проявившиеся здесь во всей красе.

Улицы были завалены телами, уже начавшими разлагаться и отравлять воздух характерным сладковатым запахом.

Веарди чувствовал по связи испытываемое Цаишем отвращение.

И разделял его.

Нападавшие были беспредельно, беспричинно жестоки. Они, задавив защитников города числом, перебили всех до единого сайши, а потом принялись и за городскую стражу, а после – за жителей.

И не стали им преградой хоть сколько-то значимой высившиеся вокруг города толстые и высокие кирпичные стены, бывшие гордостью Хэлисса. Многие века назад именно клан Хэлисс догадался, что если нет поблизости гор и хорошего камня, то строить можно было и из глины, коей было вдоволь на берегах могучего Итарра.

…Выжившие, сумевшие спрятаться по углам и подвалам, говорили, что степняки напали после заката и исчезли с рассветом, растворившись в тенях, в бескрайних пустошах равнины, словно и не было их никогда.

Они не угоняли скот и женщин с детьми, не грабили продовольственные склады, ничего не требовали, даже не желали им чего-то – только резали.

Убивали.

И они не забрали своих погибших собратьев, оставив их гнить рядом с горожанами. Это, наверное, было самым страшным, самым неправильным – степняки так не поступали.

Никогда не бросали трупы своих.

Это был для них самый страшный грех – это знали все южане.

На фоне этого даже вопрос, как же они-таки смогли преодолеть свои разногласия и конфликты за территорию, договориться меж собой и собрать столь значительную орду, а потом и переправить её через бурное течение Итарра, мерк и казался совсем незначительным.

Деталью.

Всего лишь деталью.

Но картины всегда состояли из сотен деталей, и всё они были важны.

Все они – способны дать ответ.

Или – помочь сформулировать правильный вопрос.

В таком, как известно, уже содержалась половина ответа.

…Несколько тысяч выживших, в основном стариков и детей, не успевали провести над каждым погибшим хотя бы малый погребальный обряд. Времени, прежде чем трупы начнут преображаться было слишком мало. Когда Веарди наконец добрался до Хэлисса, ещё не всех успели собрать в общую кучу.

Было принято решение провести погребальные ритуалы над всеми сразу.

Озлобленные мертвецы никому не были нужны.

Если бы все погибшие успели обратиться, то это стало бы катастрофой – на борьбу с таким количеством тварей пришлось бы привлечь слишком многих сайши, стягивая их к Хэлиссу, оставляя беззащитными другие города.

Это было недопустимо.

Тогда, в той суматохе, никто не обратил внимания, как нервно почёсывались и кашляли добровольцы, вызвавшиеся расчищать улицы.

Реальный масштаб проблемы осознали уже после – когда громадный погребальный костер, подожжённый от драконьего пламени, догорел, а прах был закопан глубоко под землю и надежно запечатан заклинаниями.

Так, на всякий случай.

А то мало ли…

…А дело было в том, что те немногочисленные счастливчики, сумевшие пережить нападение, отделавшись ранами различной степени тяжести, никак не желали идти на поправку.

Прибывшие из соседних городов целители разводили руками.

Никто сначала не понимал, почему люди, получившие небольшую царапину, которой понадобилось всего несколько швов, которая в обычных условиях заживала за пару недель, оставляя после себя аккуратный шрам, не выздоравливали, почему их раны продолжали гноиться и воспаляться, несмотря на все приложенные усилия.

Раненные метались в лихорадке, их плоть буквально гнила заживо, и дело было точно не в попавшей в кровь инфекции, как подумали изначально, хотя это и сомнительно – несколько бедолаг могли страдать именно от этого, но чтобы абсолютно все?

Вообще все?

Потом думали – яд.

Яд на оружии.

Дело грязное, непростительное, но, в общем-то, бесчестным и лишенным моральных терзаний дикарям вполне свойственное.

Но ими используемый яд убивал быстрее, увы – проверено не раз на практике.

…А потом со схожими симптомами лихорадки стали приходить к целителям люди, помогавшие с похоронами.

А потом – свалились сами люди-целители.

Только люди.

Не яд.

Не инфекция.

Эпидемия.

Неведомая колдовская болезнь, бившая только по старшему народу, но проходившая мимо шесс'ен.

Беспомощно наблюдая за гнившими заживо детьми и стариками, которым от мучительной боли не помогали избавиться ни дурманящие отвары, ни заклинания, ни артефакты, Веарди ощущал, как рушился его мир.

Не должно быть так.

Нельзя – так!

Почему – так?!

Веарди чувствовал собственное бессилие в сложившейся ситуации.

Все необходимые карантинные меры были предприняты, люди сидели по домам, раз в сутки им приносили воду и еду, но зараза продолжала стремительно распространяться по разоренному городу – всё бесполезно.

Всё бессмысленно.

Всё напрасно.

Всё – неправильно!

Неправильно – получать донесения о найденной орде нападавших, лежавшей в степи и разлагавшейся, ставшей жертвой все той же болезни.

Неправильно – осознавать, что выхода нет, что лекарства нет, и не было возможности хоть как-то помочь городу, потерявшему абсолютно всех своих защитников, надежду и шанс на будущее. Они были обречены. Каждый заразившийся – не жилец.

Кому они помешали?

Кого они разозлили?

Кого?!

Кто столь могущественный и темный решил им отомстить…?

Или… не им?

И кому – им?

Стражникам и сайши, то есть воинам и шесс'ен, в городе подарили относительно лёгкую, благородную смерть в бою. Они стали частью братской могилы, имена всех покоившихся в ней вряд ли будут до конца установлены, но тех, кого опознали, напишут на мемориале – чтобы помнить и чтить.

…Мертвецы не любят быть забытыми…

Так кому же, «им», мстили неизвестные, стоявшие за степняками?

Не шесс'ен.

Страдали – люди.

Сгорали, гнили заживо в лихорадке – люди.

Так кто же так отчаянно ненавидел людей, заставляя их души искажаться в страдании, опасно приближаться к преображению в тварей…?

В тварей…

Твари.

А кто лучше всех иных умел создавать тварей и управлять ими? Не цав'ен ли им мстили за поражение в недавней войне? В свете близящейся его свадьбы с Цонорой, это имело смысл… Но – слишком очевидно, ответ не мог быть столь поверхностным. Было что-то ещё…

А может – в этом дело?

А может – в это их хотели ткнуть носом?

Как просто в их отравленном мраком и скверной Бездны мире создавать Искаженных. Что все они, шесс'ен, – дети Тьмы, родственной тому Мраку? Ведь создал их не просто победитель, но и брат того Мрака.

Может – в этом дело?

Или Веарди всё себе придумал, выдавая желаемое за действительное? Где же во всём этом бесконечном кошмаре находилась правда? Где же найти виновных, которых следует наказать?

Допевая десятый катрен погребальной молитвы, Веарди не знал.

Читая очередную цепочку печатей, упокаивающих начавших преображаться в тварей трупов, Веарди не знал.

Пытаясь успокоить восставших против шесс'ен, уставших от собственной беспомощности и больных, безнадежно, неизлечимо, смертельно больных людей, Веарди не знал.

Не знал он в тот момент, когда приказал всем шесс'ен покинуть стены города, запечатывая врата снаружи – чтобы никто не мог выйти и позволить распространиться эпидемии на другие города.

И стоя лагерем рядом с Хэлиссом, ожидая ответа дядюшки Магни и отца – не знал.

Не знал – даже получив ответ.

Ответом тем стала боевая тройка Всадников.

Когда они приземлялись, когда спешивались, Веарди ощущал обреченность – он с самого начала догадывался, какой приказ ему отдадут, но до последнего отказывался верить, что ему придется поступить именно так.

Что плачем быть – ему.

Убийцей.

Цаиш нервничал рядом, клокотал, свет Очей отражался в его золотистой чешуе, когда дракон приветствовал своих младших собратьев. Те почтительно склонили голову перед ним, признавая главенство. В конце концов, помимо статуса личного дракона принца, Цаиш обладал ещё одним перед ним преимуществом – он был старше, а значит опытнее и крупнее.

Веарди не обращал внимания на крылатых – те сами меж собой разберутся.

У него были проблемы поважнее.

– С каких пор Всадники выступают в роли почтовых соколов? – нервно улыбнулся он подошедшему лидеру всадников.

Что иронично – человеку.

Смешная шутка, отец. Отправить на убийство людей единственного всадника-человека… Неужто он хотел избавиться от него?

Тот был ему смутно знаком лицом. Всадник протянул тубус, в которых обычно транспортировали свёрнутые в свиток письма. На тубусе, сделанном в имперских цветах, чернел герб Дома Талэ – черный дракон.

– Когда на то воля Владыки.

Коротко и по делу.

Он уже нравился Веарди – сработаются.

…Развернув послание от отца и пробежавшись взглядом по ровным строчкам, написанным строгим, угловатым почерком, он прикрыл глаза, обдумывая прочитанное.

Всё же он не ошибся.

Какая жалость.

Какое безумие…

– Как вас зовут? – Веарди устало потер переносицу.

– Рик Феан, Ваше Императорское Высочество.

– Называйте короче, дае Феан.

– Да, милорд.

– Чудно… Вы знаете, с какой целю Владыка вас сюда направил?

– Нам приказано зачистить очаг эпидемии и предотвратить её распространение.

– Зачистить очаг… какая обтекаемая формулировка… Точно матушка придумала!

– Милорд?

– Очагами являются город Хэлисс и Великая Степь.

– Город…?

– Город.

– И степь?

– Вся степь.

– Которую мы должны…

– Сжечь.

Глава 5. Рик Феан

Великая Степь горела.

Столбы черного дыма поднимались к самому небу, растворялись в реденьких облаках, что так редко приносили летом в этот знойный край долгожданные дожди. Порою, даже случались грозы, когда в буйстве стихии грязевые реки устремлялись к Итарру, а единственного удара молнии хватало, чтобы сухая трава вспыхнула, и смертоносное пламя охватило бы всю равнину до горизонта. Потом, обновлённая, степь расцветала следующей весной, избавленная от многолетних накоплений давно мёртвых растений, не дававших хода новым росткам.

Была в том своя жуткая, потусторонняя красота – как всеобщая погибель оборачивалась буйством жизни, замыкая её великий круговорот…

Но то – воля Богов и самой природы, явление и суть жизни, лишённые вмешательства смертных, и не подходившее под рамки морали разумных народов. Естество, суть мира были выше этой морали, были вне её, и мерить такими категориями подобные события было откровенно глупо.

Но в нынешней катастрофе не было ничего созидательного…

Пепел летал в воздухе, кружась, подобно хлопьям снега зимой, и, возможно, было в этом тоже что-то по-своему красивое.

Чем был раньше этот пепел?

Простой травой, неизменным кормом гордых лошадей?

Прекрасными цветами, разливавшими свой аромат по округе, привлекавшими тружениц-пчел?

Одеждой усталого путника, не успевшего спастись от шедшей единой стеной погибели?

Самим тем путником…?

Какая теперь разница?

Теперь, во смерти, всё едино.

Их учили – плоть вторична, плоть – мясо, костюм, отражение, хрупкая оболочка бессмертной и бесценной души. Смерть же – не более чем разрешение этой оболочки, и, раз духовное выше материального, то и душа найдёт себе новое воплощение без лишних вопросов. А печалиться об этом – эгоизм. А печалиться об этом – недостойно.

Горевать надо лишь по уничтоженным душам.

…Горячий ветер разносил пепел на многие дни пешего пути. Зарево великого пожара отражалось в небесах, но свет Шесс'Вод'е почти не достигал земли, и в этом полумраке потоки пламени казались ослепительно яркими.

От запаха гари свербело в носу, щипало в глазах, дышать было тяжело – казалось, выжгло уже весь воздух.

Драконий рёв был громче ветра, громче отчаянных предсмертных криков тех несчастных, что не могли найти спасенья и исчезали в бескрайнем море пламени.

Крылатая погибель проносилась под облаками, неся на себе своих Всадников.

Именно они управляли огнем, именно они, под предводительством Его Императорского Высочества карали дикарей, посмевших покуситься на жизни мирных южан. Посмевших эти жизни отнять и принести на земли шесс'ен страшную болезнь.

Именно они разрешающим и очищающим, благословенным драконьим пламенем очищали от заразы Степь.

И лучше не думать о том, что драконий огонь сжигал именно души, что сейчас они нарушали свой самый главный, самый священный постулат о неприкосновенности духовного.

Кто же теперь злодеи в этой истории?

Кто же теперь – чудовища?

Кто дал им это право? Идти против божественных заповедей, уподобляться слугам Убийцы Светил?

Кто?..

Скажи он об этом вслух – отрежут язык, но от своих мыслей было не скрыться.

…Пожары стихнут, достигший с южными ветрами западных городов смог развеется, перестав отравлять воздух, трава снова вырастет, будет гуще и зеленее прежней, но до новой весны быть равнине от Итарра до самого южного моря братской могилой всех кочевых племён, что не смогли отойти к горам и спрятаться в них.

За ошибку одних, уже за неё поплатившихся, покарали всех.

Чтоб неповадно было.

В конце концов, все всё понимали – предотвращение эпидемии было лишь поводом, лишь оправданием.

В конце концов, не в первый раз по приказу Владыки и Короля Востока, этих великих и безмерно жестоких братьев, господ Талэ, сжигается Великая Степь, уничтожая всё живое – но тогда, в прошлый раз, было уничтожено конкретное племя, а не все без разбору.

В чем они были виноваты?

Кони, птицы, звери?

Дети?

В чем?

…Агония тысяч живых существ била по сознанию каждого из шестнадцати сайши, но они были здесь, чтобы исполнить волю своего Владыки. Собственные страдания и сомнения они оставляли без внимания, ведь слово Его Императорского Величества – превыше всего.

Или нет…

Или – не все.

Степь можно было простить самим себе.

Степь можно было простить друг другу.

Можно было оправдаться – они дикари, они напали, они должны быть наказаны.

Они – чужие.

Они – враги.

Но Хэлисс?

Некогда богатый, великий древний город Хэлисс…

Некогда – один из крупнейших цитаделей древней цивилизации, увидевший два тысячелетия, переживший Прорыв, помнивший ещё Первого Владыку, основанный его ближайшими сподвижниками, его самыми верными военачальниками… Образчик древнейшей архитектуры, живая история, жемчужина Юга, его драгоценность и гордость…

Теперь – обугленные руины.

Теперь – братская могила.

Теперь – отравлен тьмой и смертью, пусть и лишён тварей, уничтоженных драконьим огнем. Но память – она останется надолго.

На века.

Стены Хэлисса, его гордость и символ, столько веков, столько тысячелетий защищавшие горожан от нападений, стали его же погибелью. Все ворота, все выходы из города были заперты, заблокированы снаружи, и приходилось исполнителям воли Владыки смотреть, как поднявшие мятеж, полные отчаянья люди бросались вниз со стен, надеясь хоть так избежать пламенной смерть – но они разбивались, непременно разбивались, ломали себе шеи и позвоночники, расшибали головы. Всё – так глупо и бессмысленно умирали.

Здоровые может бы ещё и имели б какой-то шанс, но у них, подкошенных болезнью, заживо гнивших, испытывавших мучительную боль при малейшем движении… не было шансов.

Никаких.

Только смерть.

Потому что такой приказ.

Потому что они – уже не жильцы.

Потому что они – уже обречены.

Потому что судьба – злая дрянь, и иногда ничего, вообще ничего нельзя было сделать, а боги оказывались глухи даже к самым отчаянным мольбам.

Зайдя в разрушенный, сожженный, осквернённый город, уже после того, как пепел остыл, они ещё несколько дней провели за подготовкой к погребению. Обугленные скелеты уже не представляли никакой опасности – даже искусные мастера не смогли бы поднять их, всякая сущность их покинула.

Не осталось ничего.

Просто кости.

Только кости.

Но их нужно было захоронить.

Эти несчастные души навсегда покинули круг перерождения, но даже теперь, когда во всех слоях мирозданья они перестали существовать, нужно было почтить их память.

Хотя бы для себя.

Хотя бы для своей совести.

Хоть это так же бессмысленно, как и все эти смерти.

…Нет, никогда им не войти в чертоги Белого Города, не отмыться этого греха, не простить друг друга и самих себя…

И Владыку.

Рик всегда считал себя хорошим человеком.

Рик всегда старался быть хорошим человеком.

Он поступал по совести, отстаивал справедливость, защищал слабых, оберегал и наставлял младших, с почтением относился к старшим. Он молился за благополучие Владыки и его семьи, соблюдал все традиции, был примерным сыном, братом, другом.

А ещё он был одним из тех детей, что выросли на всё больше схожих с легендами рассказах Драконьих Всадниках, настоящей элите сайши, что служили напрямую Его Императорскому Величеству и его саи-ри, Его Королевскому Величеству, Владыке Севера.

Но, Всадники…!

Самые сильные, самые ловкие, самые почитаемые в народе! Самые-самые-самые!

Мечта.

И, что самое фантастическое – для них не имело значение происхождение, только личные способности и готовность служить короне до конца своей жизни.

Но, конечно, самым известным Всадником был Владыка Севера… Храбрый названный брат Его Императорского Величества, усмиривший буйных северян, принесший мир и порядок в верхнее течение Ксаи. Талантливейший сайши, носящий титул Мастера по праву; повелитель огня; человек-дракон; один из первых Всадников, возглавлявший множество походов против врагов Шесс'Баа, и всегда возвращавшийся победителем.

Воля Императора, воплощенная в разумном создании, ставшая одним из Королей. Королём, что сам завоевал своё королевство…

Пример для подражания в глазах Рика, всех его братьев и друзей.

Для всего их поколения.

Кумир.

…Он не понимал, почему же их родители тогда рыдали, когда он, юный господин из семьи Феан, решил вместе со своими товарищами подражать этому кумиру во всём и самим стать Всадникам? Почему Эша смотрела на него, как на предателя?

На север им, детям запада, дорога была заказана, но тем же лучше – был шанс попасть в императорскую гвардию!

Ведь это так почётно!

И что, что это – ряд очень жестких клятв, за нарушением которых последует немедленная смерть?

И что, что это – вечные тренировки, постоянное самосовершенствование, практически кочевая жизнь и в случае войн самый большой риск?

Зато Всадники – элита!

Зато Всадники обладали практически всеми привилегиями аристократии, вплоть до вхождения в королевский клан, пусть ради этого они выходили их собственного…

Зато им больше не придется кланяться этим зажравшимся мелким лордам, возомнившим себя знатными господами, а на деле ничего из себя не представлявшим!

Ну и что, что сам был сыном такого лорда, наследником клана, вассального блистательным Ксерай!

Родители были ещё молоды, у них будут другие дети, а у него впереди – мечта!

А у него впереди – служение Владыке!

А у него впереди – слава!

Бытие частью настоящей элиты…

…Так думал Рик до того, как сам стал частью это «элиты».

Каким же наивным он был!

Каким же глупым мечтателем, незрелым мальчишкой он был…!

И что же в итоге…?

Где же то благородство, воспетое в песнях бардов и стихах высокородных господ?

Где же та практически святость…?

Кроме фанатичной преданности своему Владыке, кроме высокомерия, кроме пренебрежения по отношению мирным жителям империи нечего и не было в них, этих зазнавшихся, самовлюбленных цепных псах короны.

И он стал таким же.

Не мог не стать.

Вот тебе и мечта…

Вот тебе и слава…

Тогда ещё юноша, Рик быстро разочаровался в своей мечте, но пути назад уже не было – клятвы были принесены, отказаться от собственных слов невозможно. И, видя то, чем стали некогда непременно лучшие из лучших, Рик понял, что его долг – попытаться что-то изменить. Хотя бы попробовать воспитать в младших то, что так ярко горело в нём самом…

Хотя бы попытаться…

Может, хоть для них не будет всё потеряно.

…А потом – были война с Цавербой, встреча лицом к лицу с Его Королевским Высочеством Руни и Лордом-Защитником Талурена Мару Тиори. А потом – поход на Цавербу, сбитые, падавшие из-под самых облаков драконы.

Потом – были кровь и грязь, сожженные редкие леса, бывшие для их врагов священными.

Потом – была смерть товарищей и появившаяся ожесточенность.

Потом – пришло понимание.

Он не мог изменить что-то, будучи просто старшим адептом, нужно было иметь титул и реальные заслуги за спиной. Нужно было имя, гремевшее в песнях уличных музыкантов. Нужно было стать легендой в умах юных, чтобы иметь возможность хоть что-то исправить.

И за семь минувших с того момента лет Рик стал мастером, получил под своё командование боевую тройку и дюжину юных, ещё неоперившихся Всадников, с горящими глазами и жаждой менять мир к лучшему. Которых ещё нужно было учить и учить… Которые не сумели ещё образовать связь с каким-то из драконов. Таких, каким он сам был когда-то…

Они уже не были учениками, пусть и отзывались на «сие», но их идеалы всё ещё были гибки, а вера в старших – неоспорима.

Теперь в глазах всей этой молодежи он – дае Рик Феан; самый юный Всадник, получивший титул Мастера; один из сильнейших сайши, способный сражаться наравне с легендарными Князьями Ближнего Круга.

Единственный человек из Мастеров.

Всадник Шаи.

Теперь он – легенда и пример для подражания, о чьих подвигах рассказывали юнцы друг другу, смотря на кого они сами желали облачиться в черно-алое и нести миру волю Владыки.

Теперь он должен был спасти их от того кошмара, что их ждал.

Да не погаснет эта вера в справедливость в их глазах…

Пусть будут продолжать верить в то, что они защитники и герои, а не убийцы!

Не цепные псы, рвущие неугодных по приказу.

…Но как же ему сохранить в этих юных сердцах веру в праведность их Владыки, если сам Рик её утратил? Находясь в центре этого безумия, захлебываясь в чужой агонии и видя, как что-то ломалось в его подопечных, он готов был кричать. Всё это было просто невыносимо.

Однако он молчал.

Молчал он и когда они вернулись в лагерь, чтобы позволить драконам и самим себе отдохнуть.

Молчал, смотря, как вдали продолжал подниматься к небу дым, хоть он и знал, что там всё могло лишь тлеть. Воздух тут, в лагере был чист, но фантомное чувство удушения не покидало, горло першило, а глаза продолжали слезиться.

Или то слёзы по собственным принципам, похороненным сегодня вместе с тысячами невинных?

Скорбь по неизвестным ему мирным кочевникам, даже не знавшим о страшном преступлении своих собратьев?

Скорбь по отчаявшимся и обреченным жителям Хэлисса?

Скорбь по себе самому?

По своей вере и надежде на то, что он сумеет что-то изменить…

Даже тогда, тридцать лет назад, когда Его Королевское Величество Магни выступил против нескольких племен Великой Степи, он мстил жестоко, но точечно, определенным семьям и народам.

Шестьдесят же лет назад Степь зачищали от Тварей – кочевники тогда и вовсе укрылись за реками, почти не пострадав.

Теперь же…

Теперь вину одних разделили на всех.

Разве это правильно?!

– Разве это правильно? – повторил Рик вслух, заметив, кто к нему подошёл.

Друг детства, плечом к плечу прошедший с ним этот путь длиною в пятнадцать лет.

Ула Кеи, в отличие от него, корни имел весьма знатные, его мать была их тех самых Ксерай, но вот предки его отца были известны в слишком специфическом смысле. В некотором роде, своей верной службой короне он пытался искупить вину своей прародительницы.

Во многом это накладывало свой отпечаток даже на суждения Улы.

– Мы здесь, потому что это наш долг, а не потому что правы, – устало вздохнул парень, тоже вглядываясь в укрытую пеленой дыма даль.

– А есть разница?

– Есть.

– Но не для нас…

– Наша правда – слово Владыки, Рик. Его Воля.

Сколько пафоса…

Сколько драматизма!

А правда? Где она?!

– Знаю, знаю… Но… Прав ли Владыка? Ула! Почему мы должны слепо следовать за ним, не имея права высказать собственное мнение? Когда мы потеряли это право…? Ведь когда-то он слушал тех, кто следовал за ним, а не единолично принимал решение за всех!

С каждым произнесенным словом голос Рика креп, и тем привлекал внимание до этого праздно шатавшихся юношей, особенно из числа тех, для кого поход против кочевников был в принципе первым.

Вокруг них начала собираться толпа.

Кто-то про себя разделял мнение дае Феана, кто-то осуждал, но – вмешиваться не спешили.

Рик и Ула никого не замечали.

– Ты говоришь опасные вещи, братец, – постарался осадить друга Ула. – Аккуратнее. Ты же знаешь, Его Императорское Величество до последнего закрывает глаза на проступки своего ближнего круга, но стоит ему получить доказательства предательства… – парень замер, словно бы у него перехватило дыхание, словно бы невидимая рука сжала его сердце. – Уничтожит. Своими руками.

Владыка не терпит неповиновения.

Владыка не терпит крамолы и бунта.

Власть Владыки – священна, Его воля – закон, Он – живое божество, воплощение Стража в их бренном мире.

Всё это они знали, и, разбуди их кто посреди ночи, без колебаний и запинок отчеканили бы всё это, но…

Но!

– Я знаю, знаю! – всплеснул Рик руками. – Но…!

Он и сам понимал, что, возможно, говорил лишнее, но плотина прорвалась, и он не мог удержать в себе все те мысли, что зрели в нём годами.

– Там ведь… Сотни, тысячи невинных. Дети, старики, женщины… Разве они виноваты в грехах своих братьев? Разве не мы когда-то пострадали от чужой кровной мести? Разве не поклялись самим себе никогда не совершать подобного? – каждое слово Рика вызывало звуки одобрения у свидетелей этого монолога. –  Разве… Разве, можно – так?! Почему мы должны убивать наш собственный народ?! Они просто были напуганы, они просто пришли в отчаянье! Им просто нужна была помощь… Почему мы их убили? Обрекли на участь, страшнее самой жестокой пытки… Таких же людей как и мы…

И не замечал Рик, что был единственным человеком, кроме Улы.

Не замечал, как ропот юных Всадников стал громче, но зазвучал как-то испуганно, почти панически.

– Тише!

– Молчите!

– Не навлекайте беду!

– Что здесь происходит? – подобно грому разрезал галдеж взволнованной молодёжи голос Его Королевского Величества Магни, что вместе со своим наследником их сопровождал и лично контролировал зачистку очагов эпидемии.

Мгновенно повисла тишина.

– Ваше Величество… – осторожно начал Ула, искренне надеясь суметь своей дипломатичностью отвести беду от друга.

– Что. Здесь. Происходит?

Рик прекрасно понимал, что его друг, стало быть, молился сейчас всем Богам, духам, Творцам, демонам, лишь бы у него хватило ума промолчать, сдержать свой пыл, но надеждам идо Кеи было не суждено сбыться.

Слишком поздно.

Слишком…

– Я сказал, что это неправильно – убивать мирных жителей, разжигая ненависть, – дерзко смотря Королю Юга прямо в его зелёные глаза, жестко произнес Рик, чувствуя, как от собственной смелости щемило в груди, хотя то могло быть предчувствие чего-то неотвратимого и страшного. –  Я сказал, что неправильно и преступно – убивать свой собственный народ, уничтожать их души, лишая возможности и права на перерождение. Что неправильно нарушать божественные заповеди, прикрываясь мнимым общим благом и приказом Владыки.

Каждое его слово было пропитано ядом и злостью, которую Рик вынашивал в себе все эти годы, которая зрела в нём, пока тот наблюдал за мучениями невинных, не имея возможности и даже права помочь им.

Не в этом клялся он, стоя на коленях перед Владыкой.

Не этому он посвятил свою жизнь.

Лицо же Короля было больше похоже на маску, столь оно было бесстрастным.

И это – один из его кумиров?

Величественный, никто не спорит, но похожий на богов – такой же равнодушный, такой же действующий в интересах очень узкого круга лиц и, несмотря на всё своё могущество – играющий чужими жизнями, не ставящий их ни во что.

– Вы осознаете, что и кому говорите? – раздался его тихий, чуть хриплый голос.

– Да.

– Вы можете отказаться от своих слов, дае Феан, – вмешался до этого молчавший принц. – Откажитесь и мы все сделаем вид, что ничего не слышали.

Говоря эти слова, он умоляюще смотрел на своего дядю, и, казалось, тот был готов согласиться, но…

– Это бесчестно, – уверенно ответил Рик, печально улыбнувшись Его Императорскому Высочеству, мысленно благодаря этого храброго, но несчастного юношу за заботу и милосердие. – Я сказал то, что думаю, и не собираюсь идти против правды. И если я должен быть наказан за правду – я приму это наказание с гордостью.

Да… Не того он выбрал когда-то в кумиры.

Не того.

Не тех.

Что-то странное, болезненное мелькнуло в глазах Короля Юга.

– Вы сами это выбрали, – произнёс он тихо, поджав губы.

Уже позже, лежа в постели в лазарете, стараясь дышать через раз, чтобы не задохнуться от боли в пересекавших всю спину ранах от кнута, Рик вспоминал взгляд принца. То сочувствие, то понимание.

То… восхищение?

Словно бы Наследник Юга разделял его мысли, но ему, в отличие от Рика, не хватало смелости высказать их вслух.

Возразить своему отцу – вслух.

Это дарило надежду.

И силы дышать.

Глава 6. Руни Талэ

Свежий, пропитанный солью и йодом ветер ласково трепал его отросшие волосы, донося с собой шум прибоя и крик чаек – они кружили над рыбацкими лодками, надеясь урвать свою долю чужого улова.

Яркий дневной свет заливал весь мир. Иса оказалась удивительно щедрой сегодня, милостиво делясь своими лучами с продрогшей без движения Ледой. Всё вокруг казалось ненастоящим, удивительным, волшебным – Сёстры действительно в этот день оказались дружны. 

На небе – ни облачка! 

Для их хмурого края – редкость, настоящий повод для радости.

Особенно для мальчишки, совсем недавно встретившему свою пятую весну…

Где-то там, за пределами разума, жизни и мирозданья остались чужие, страшные воспоминания, кровь и пламя.

Здесь и сейчас были только свет и ветер.

И желание устремиться вверх – подхватить крыльями ласковые воздушные потоки и нырнуть в небо…

Но крыльев – не было.

Он – маленький мальчик, какие крылья? Драконов давно истребили, а птицы страшные, к ним не подойти. Да и перья наверное чешутся… Не зря же гуси на хозяйском дворе постоянно их чистят да поправляют!

Но всё равно – хорошо…

Счастье, свет, тепло, смех живой и здоровой матери, зовущей его обедать… Улыбки соседских ребятишек и мирная жизнь торгового городка, так удачно расположившегося на перекрестье нескольких торговых путей. Те были незначительными и не самыми удобными, но всё равно только по ним можно было добраться до богатых городов на других островах архипелага.

Но…

Но – почему дымок очага превратился в охвативший, казалось, весь мир пожар?

Почему снова его окружили кровь и дым?

Почему смех матери превратился в отчаянный крик, приказывающий поскорее спрятаться, бежать куда подальше без оглядки?

Не было соседских ребят – только изувеченные тела, только горящий городок и снующие туда-сюда чужие солдаты со страшными, насмешливыми, глумливыми лицами. Только нескончаемая человеческая жестокость, не знавшая ни предела, ни меры.

Только – обезображенный труп матери.

Кровь и пламя была в каждой его жизни, алый цвет впитался в саму его суть, от этого не сбежать…

Алый.

Чёрный.

Золотой.

Руни открыл глаза, судорожно вздохнув и, только благодаря выработанной за многие годы привычке, не закричал. Не хотелось бы своими кошмарами перепугать прислугу… Его и так не жаловали в собственном замке, не стоило давать им поводов для сплетен – авторитет Короля должен был быть неприкасаем. Особенно у северян…

Всё хорошо.

Всё хорошо…

Всё хорошо – он в своей постели, в собственных покоях, в королевском замке Талурена.

Он – дома.

Дома.

Дома…

Нежная ткань шелковых простыней безнадёжно смялась – наверное, он снова метался во сне – и пропиталась липким потом. Ночной воздух неприятно холодил обнаженную кожу, посылал по ней волну мурашек.

Руни, тихо простонав, встал и побрел в сторону окна, распахнул его – фантомная вонь горелой плоти не хотела оставлять его, щекоча ноздри, раздражая, напоминая всё пережитое за его длинную жизнь.

…Обе жизни…

Тошнило.

Руки подрагивали.

Руни вздохнул.

Остаётся надеяться, что он действительно не кричал, не звал мать или старшего брата.

А то было бы действительно неловко…

Да и бессмысленно это было – мать давно, слишком давно мертва, он даже не помнил её лица, только тепло её рук и нежность её голоса…

Брат же… Руни не хотел думать о своём саи-ри. Ведь нет большего горя для родственной души, чем быть отвергнутым, изгнанным, брошенным – а Аран именно что сослал его, убрал с глаз долой, перечеркнув все те десятилетия преданной службы и почти религиозного поклонения, которые Руни подарил своему а'вэди.

Но думать об это слишком больно.

Лучше – смотреть в прошлое, когда всё было хорошо.

Ведь было же, да?

…И вовсе не мерещились ему в лесном, пропитанном хвоей воздухе морская свежесть и дым. И вовсе не вглядывался он в полуночные тени, выискивая среди них силуэт Твари, изгаженной в своей муке и ненависти. И вовсе не казались ему красноватые отблески в чернильно-темном небе заревом далекого пожара.

Он – дракон, ему не положено огня бояться.

Он – дракон, ему самому подчинялось пламя, и не важно, в каком обличии он был, в какое тело была заключена его душа.

В конце юнцов, тело – мясо, тело – тлен, тело – вторично, важно лишь бессмертная душа.

…Но, против собственной воли, мужчина ощущал, как, потревоженные новостями с юга, воспоминания из далёкого детства вновь заполонили его разум, пробуждая давно забытые образы и ассоциации.

Они окутали, не желали отпускать.

Да, вся его жизнь была войной, которая прерывалась на интриги и слишком краткие, чтобы приносить покой, мгновения счастья.

В юности груз памяти чужой, прежней, длинной и насыщенной жизни помогал воспринимать всё проще.

Хорошо хоть, что прошлая жизнь явилась ему, когда он уже был достаточно взрослым, чтобы по-настоящему что-то понимать. Наверняка удивительно взрослый для своих лет ребёнок был бы чудом для своих родных, но в таком случае не было бы у него этого самого детства.

…Не то чтобы в реальности оно по-настоящему было.

Никогда не было, на самом деле.

Ни разу…

Но давным-давно похороненный в самых темных и недоступных для этого жестокого мира глубинах его истерзанной души ребёнок всё равно, порою, показывал себя. В такие вот ночи он напоминал о себе кошмарами.

Картина сожженного города, нарисованная его воображением из описаний, присланных братом, не была чем-то из ряда вон выходящим – Руни и сам не раз подобным образом уничтожал противника, если захватить его не представлялось возможным.

Но – противника.

Никогда – своих.

Никогда – мятежников.

Они, заблудшие, обшившиеся, обозлённые, всё равно были своими.

Впрочем, не слишком ли он всё драматизировал? Угроза устранена, работа выполнена чисто и оперативно, мальчишки – молодцы, племянник особенно.

Но…

Но что-то во всём этом было неуловимо знакомое. Что-то, зарождавшее ужас в давно закаменевшем сердце Владыки Севера. Впрочем, то были страхи малолетнего сына слуги одного из небогатых кланов Вольных Островов, а не Чёрного Дракона. Просто так сегодня сложилось, что ребёнок пробудился и, увидев, во что превратилась жизнь его-взрослого, пришёл в отчаянье.

Закономерно, в общем-то…

Можно было бесконечно подбирать метафоры, жестоко насмехаясь над собой. Можно было забыться в бескрайней жалости к самому себе. Можно было напиться до беспамятства или уйти в столь глубокую медитацию, что потерялась бы всякая связь с внешним миром – Как Лита ушёл на поиски Найи и навсегда потерялся в бесконечных просторах Белой Пустоши. Можно было поговорить с целителем душ и постараться понять, что же не так с его истерзанным разумом.

Но…

Это всё было абсолютно одинаково.

Одинаково бесполезно.

Бессмысленно.

Такие моменты Руни предпочитал просто пережить.

Пережить – и двигаться дальше, с гордостью исполняя свой долг, следуя за тем, кого выбрал когда-то.

Вернее, кого выбрала его душа.

За своим саи-ри.

Как бы тот к нему не относился…

Сразу вспомнился недавний разговор со старшим братом. Когда, спустя несколько лет разлуки, Руни увидел Арана, он сразу заметил, как сильно брат осунулся. За всем его величием пряталась неимоверная усталость, и мужчина, увы, слишком его понимал.

Недавняя же встреча с Магни, желавшим посоветоваться со старшим братом, и просто поделиться своими переживаниями, точно так же осунувшимся, похудевшим и явно не совсем здоровым, заставила сердце болезненно сжаться.

Интересно, хотя бы Мия сумела избежать этого тлетворного влияния слишком большой ответственности…?

Осталось ли в них хоть что-то от тех детей, что любили носиться по всему острову, играя? Неуемной детской энергии в них было всегда даже слишком много…

Ох, сколько хлопот они приносили слугам и старшим адептам, пытавшимся уследить, чтобы юные господа не свернули себе шеи! А сколько раз они врывались на совет клана, отвлекая своими абсолютно глупыми с точки зрения взрослых просьбами Арана, который, тем не менее, всегда оставался даже излишне внимателен к ним.

Осталось ли что-то от их былой беззаботности…?

Не зря ли всё это было?

Пробуждение было резким, словно бы он, после продолжительного падения наконец ударился о землю. Когда-то ему нравилось забираться на крышу дома, и без несчастных случаев не обходилось – так что он мог утверждать со всей уверенностью, что у него сердце абсолютно так же ёкнуло. Судя по тому, что никто из слуг не примчался на крик, обошлось без него.

Это хорошо.

Никто ни о чём не узнает.

Его кошмары – только его проблема, незачем ей озадачивать ещё кого-то.

Совесть неустанно шептала, что он способен доставлять только хлопоты, быть обузой, раздражать всех вокруг, а те были слишком вежливы или слишком боялись гнева его старшего брата (брат, у него теперь есть брат!).

Конечно, мальчику не раз говорили, что о таких вещах необходимо сообщать, что нужно учиться просить о помощи, что не было ничего постыдного в том, чтобы принимать чужую заботу, но… Очень трудно было поверить в людей теперь, когда те, кто полностью уничтожили его родной клан, его господ, кто не пощадили даже детей, даже собак, тоже были людьми.

Называли себя людьми

Глупый, беспомощный детский разум не мог справиться с образами того страшного дня, когда Руни осиротел, хотя прошло уже больше года.

Бояться нормально – говорили ему.

Тот, кто не был способен на страх, не был способен и на храбрость, ведь это две стороны одной медали.

Так говорил ему старший брат.

И всё же…

– Всё хорошо… – прошептал мальчик, краем сознания отмечая, насколько жалким казался сейчас его дрожащий голос. – Всё хорошо! Аран забрал меня, они не придут.

Не придут.

Они мертвы.

Аран убил их.

Они никогда не придут за ним.

Не придут.

Брат защитил.

Брат защитит!

Изначально Руни не знал, чем именно клан Рии провинился, за что же был уничтожен.

Может, думал он потом, это была самая обычная, ничем не примечательная и бывшая в порядке вещей кровная месть, и клан Олэй даже был в своем праве. Хотя эта традиция казалась мальчику откровенно дикой и бессмысленной, но она всё ещё имела место быть по светом Исы.

Может, это просто был акт устрашения – вот, мол, на что мы способны, не стойте у нас на пути…

Уже позже, когда мальчик научился не вздрагивать от одного звука чужих голосов, а'вэди рассказал ему, что послужило истинной причиной произошедшего.

Рии вели свой род от тех семнадцати семей, по легендам, пришедшим из мира золотого неба. Да, их клан изначально был побочной веткой тех самых аксаанских Мовэй. Степень родства с ними теперь не вызывала ничего, кроме усмешки, но после Последней Охоты человеческие кланы Вольных Островов обратили свой пылающим гневом взор уже не на самих драконов, а тех, кто звался потомками драконьего народа.

Подобно спящему народу, жители Вольных Островов шесс'ен откровенно ненавидели – никто точно не мог сказать, почему, но факт оставался фактом.

И родные Руни оказались не единственными жертвами Олэй и их союзников – за короткий срок множество маленьких кланов, подобных Рии, были уничтожены без всякой жалости. Словно бы они предчувствовали, что должно было вскоре произойти.

И – пытались предотвратить это.

Впрочем – безуспешно.

…Когда Аран рассказывал всё это ему, мальчик видел бесконечную вину пополам с гневом в глазах брата. Он явно корил себя за то, что стольких не сумел спасти. Что, быть может, даже сам послужил причиной такой агрессии – лорд Олэй ненавидел Аран. Он же, назвавшись побратимом дракона, собирал под свои знамена потомков шесс'ен, которые не хотели отрекаться от своих корней, в тайне сохраняли свои традиции и смиренно ждали, когда вернется их Владыка, чтобы спасти их.

Что же – Владыка вернулся.

Тот, кто посмел взять себе имя самого могущественного Дха'авир, покровителя всех королей и хранителя жизни, верховного бога войны.

Тот, перед кем склоняли головы драконы, назвав его своим повелителем.

Тот, кто взялся словно бы из ниоткуда и, пылая своими нестерпимо зелёными глазами, отправился восстанавливать нарушенную, по его мнению, справедливость.

…Тот, кто огненной смертью обрушился на совершенно не ожидавших того воинов клана Олэй и пронесся ветром из пламени и тьмы по их рядам, в одиночку расправляясь с ними, не позволяя и шагу вступить в сторону загнанного в угол мальчишки.

Тем мальчишкой был Руни…

Ну разве был он виноват, что родился с такими вот глазами? Они, рыжие, словно бы огоньки свечей, выдавали с головой его нечеловеческую кровь.

Разве они были виноваты…?

Олэй было плевать.

Арану было плевать на мнение Олэй.

Руни не помнил, как его, оцепеневшего, не осознавшего ещё до конца собственное сиротство, укутали в тёплый плащ и прижали к груди.

Не помнил он полёта, в тот миг казавшееся до странного знакомым, и проплывающие совсем близко облака.

Не помнил, как суетливые слуги отмыли его, одели как господского сына, накормили до отвала.

Всё что он помнил – яркие, слишком родные, но незнакомые глаза того, кто представил его веснушчатым, забавным близняшкам, мальчишке и девчонке, как своего младшего брата. И их – старшего.

Все остальным он представил его ещё и как своего саи-ри, потерянного и найденного.

…Знать бы ещё, что это значило…

Тогда, в тот страшный день, Руни Ша И-Рии, сын служанки из клана Рии, исчез, чтобы на его место пришёл Руни Талэ, младший брат Драконьего Владыки.

Позже, многие годы спустя, в моменты отчаянья и безысходности, он позволял себе крамольную мысль – лучше бы он так и остался никем, но с живой и счастливой семьей, чем стал одним из тех высокородных господ, которым не суждено жить мирно.

Однако грех было жаловаться – по правде говоря, его господа всегда относились к Руни настороженно, по всей видимости, злясь, что в каком-то мальчишке было больше признаков, крови шесс'ен, чем в них, прямых потомках Мовэй.

Да, Рии сгубила их собственная гордыня, пусть проявляли её господа только по отношению к тем, кто был слабее, кто не мог за себя заступиться.

Перед сильными они всегда лебезили.

Впрочем, от Олэй это их не спасло…

Так или иначе, его, рождённого вне брака ребёнка, в большинстве своём игнорировали – если бы не опаска окружавших, его бы затравили, но, очевидно, все понимали, что его отцом должен был быть чистокровный шесс'ен, чтобы мальчик появился на свет таким, каким он, собственно, был.

В общем, семья Ша к нему относилась прохладно, а любви его матери, Рин Ша И-Рии, едва ли хватало – она словно бы каждый своим взглядом выискивала в его лице какие-то неведомые ему черты.

Высматривала в нём его неизвестного отца…?

Мать Руни была всегда печальна, и даже когда она улыбалась, глаза у неё оставались грустными – все понимали, что осталось ей недолго и сын был последним, что держало её среди живых.

Всё вышло так, как вышло.

Может, оно и к лучшему.

А'вэди говорил, что после смерти тела всякая душа перерождалась и приходила в мир уже с новым лицом и новым именем. Что его мать наверняка уже нашла тех, кто ей дорог, что она уже среди живых, просто ничего не помнила.

Это действительно утешало.

Не верить брату у Руни причин не было – Аран сделал для него слишком много хорошего, чтобы его можно было подозревать в злом умысле.

В любом случае, теперь у него была новая семья.

Все кланы потомков драконьего народа, ставшие вассалами Арана, приклонившие перед ним колени, посылали своих детей учиться у первого за долгие века настоящего шесс'ен, являвшегося сайши.

На А'Ксаане бушевали бесконечные междоусобные войны, королевства бывшей Империи грызлись между собой, и те шесс'ен относились с презрением и пренебрежением ко всем остальным, кто родился не под золотыми небесами.

Словно бы мир определял душу.

Да если бы…!

Потому изгнанники радовались, что наконец и у них появилась надежда вернуться домой. Не с позором, не с просить подаяния и милосердия, но брать принадлежавшее им по праву, гордо шагая за спиной своего Владыки вперед – в светлое будущее их темного народа…

Так или иначе, теперь у Руни и близнецов оказалось множество вэсие и шасие. И это не считая мастеров, учителей и старших адептов…! Постоянная оживленность на острове не давала впасть в уныние. Оно и к лучшему…

А близнецы, новоприобретенные брат и сестра, были отдельной темой для разговора. Как Руни понял, у них с а'вэди были разные матери, но все трое в большей степени внешностью своей пошли в отца. Магни, признаться, был полной копией Арана с поправкой на цвет волос. Мия же, переоденься она в мальчишечьи одежды, с лёгкостью притворилась бы братом, и только голубые глаза выдали бы её – у братьев они были зелёные.

Но, всё равно, в большей степени господа Талэ были похожи не внешне – какая-то странная внутренняя сила, сверкающее на дне зрачков знание, шлейф чего-то неведомого, но явно ощутимого щекотал нервы. Для своих всего девяти лет близнецы были поразительно умны, а понимали они точно гораздо больше, чем показывали.

Руни был старше своих и'вэди и и'шати на два года, и хотя в детской среде это весьма значительный срок, целая пятая часть жизни, в их случае это совершенно не ощущалось. Мия и Магни, строившиеся других детей и почему-то не воспринимавшиеся взрослыми, за исключением Арана, всерьез, быстро сошлись с новым братом, подружившись с ним и не давая тому слишком много копаться в себе, не оставляя даже шанса замкнуться и отгородиться от мира.

И как же Руни был им благодарен…

Глава 7. Руни Талэ

На самом деле, о своём а'вэди Руни слышал и раньше, ещё когда мать была жива. В конце концов, он был незаурядной личностью, вокруг которой постоянно витало множество слухов и тайн.

Никто не знал имени, данного ему при рождении.

Никто не знал, откуда он взялся и почему – именно теперь.

После Великой Охоты, когда истребили, казалось, последних драконов, и пугать ими непослушных детей уже особо не получалось, на роль страшилки нашёлся новый кандидат, чей образ для этого подходил как нельзя кстати.

Жуткая легенда для людей и лучик надежды для не отрекшихся от своих корней некогда изгнанных с родины шесс'ен.

Среди слуг клана Рии любили шептаться о том, кто столь дерзко взял себя имя одного из богов Тёмного Пантеона – стоило одной сплетне изжить себя, как ей на смену приходила новая. Что-то, а в бездеятельности его а'вэди обвинить было нельзя, он не давал о себе забывать.

Брат Дракона.

Истинный Наследник Талэ.

Повелитель Крылатых.

Алый Дракон.

В народе ему дали много прозвищ, и даже его ненавистники остерегались называть господина Талэ по личному имени в своих разговоров – никому не хотелось ненароком оскорбить могущественного Дха'авир.

Говорили – он мог мановением руки поднимать пламя до небес и обращать в пепел города.

Говорили – он мог убивать одним лишь своим пронзительным взглядом, жертва умирала от страха, не выдерживая этой силы.

Говорили – он был способен пронзать пространство, читать по зрачкам чужие души и даже заглядывать в прошлое.

Что только не приписывали Арану, всё больше наделяя его образ присущими божествам чертами, всё больше и больше смешивая смелого, дерзкого шесс'ен и Тёмного Высшего.

Быть может, беря это имя, он того и добивался.

Продуманно…

Так или иначе, о господине Талэ Руни слышал ещё до того, как познакомился с ним лично и, признаться, у него тоже сложилось впечатление, что это какой-то невероятно величественный, строгий и, наверное, почти богоподобный шесс'ен, рядом с которым даже ледианские короли чувствовали бы себя жалкими и малозначительными.

Мальчику так и представлялась эта высокая тёмная фигура с пылающей зеленью глаз, от которой чёрным ветром разносилась бы Тьма, которой тот был бы пропитан – с таким личным именем ничего иного и быть не могло.

Но, помимо всего этого, у мальчика возникали неясные ассоциации.

Наравне с темным образом возникал и иной, пусть всего на мгновения, но зато до странного ярко и отчётливо – смуглый и улыбчивый юноша, чьё лицо и плечи были усыпаны веснушками, в котором плескалась жажда свободы и справедливости.

А в другие моменты на том же лице – копоть и засохшая кровь, и слёзы в глазах, отчаяние и горе – в них же.

Те глаза, казалось, беззвучно кричали, но столь невыносимо, что, пожалуй, окажись это правдой, слухи о смертоносности взгляда Брата Дракона оказались бы даже слишком правдивы.

Столкнувшись с Араном в реальной жизни, Руни понял – собственно, именно такое, только более юное, лицо ему и представлялось.

Точность вымышленного образа, его излишнее совпадение с реальностью способны были ввести в ступор, но в тот момент Руни было не до размышлений на такие темы. Позже же ощущение, что какие-то вещи казались слишком знакомыми, стало настолько привычным, что он устал удивляться даже хоть сколько-то обращать на это внимание.

Списал это на нормальные для всех саи-ри явления – кто их знал, эти особенности родственных душ, слишком уж редко они встречались, да и в почете таком были только у шесс'ен, и за пределами А'Ксаана почти нереально было узнать хоть что-то по этой тебе – свои тайны драконий народ, несмотря на все свои внутренние разногласия, берег свирепо и отчаянно.

…А'вэди оказался действительно подобен темному духу, яростному божеству войны в бою, но в мирной жизни он, на удивление, был тих и скромен, сдержан на эмоции, но всегда приветлив.

Полуулыбка не сходила с его губ, хотя и казалась, порою, слишком грустной, потерянной.

Не мрачный и торжественный образ из людских слухов, но молодой мужчина из плоти и крови, Аран казался Руни кем-то настолько родным и близким, что становилось почти страшно – создавалось впечатление, что они были кровными, а не названными братьями, что было в принципе невозможно.

Впрочем, это было и не важно, мальчик довольствовался тем что имел, старательно запоминая всё, что связано было с его а'вэди, стараясь окончательно укоренить в своем сознании этот мирный и дружелюбный портрет брата.

Аран любил чай со степными травами, и некоторые из них было весьма трудно достать на Вольных Островах, однако для своего Повелителя лорды кланов, конечно же, находили их и преподносили в дар.

Сам же чай он всегда пил чуть остывшим.

Эта деталь умиляла Руни – названный Алым Драконом не переносил кипяток и предпочитал разбавлять его холодной водой или ждать… а ещё брат, несмотря на свою очаровательную любовь к сладкому, никогда не клал ни мёда, ни сахара в свои напитки, предпочитая баловать себя ягодными пирогами, но делал он это нечасто.

Одевался он всегда достаточно просто, хотя и мог позволить себе ходить в золоте и драгоценностях, которые, тем не менее, на дух не переносил.

Как и любые регалии.

У него были достаточно длинные волосы, которые он предпочитал заплетать в косы или собирать лентой в хвост, практически по-женски.

В этом, собственно, ему сначала помогала ближайшая сподвижница и правая рука, госпожа Сунн, а после и первая ученица Арана – госпожа Цаиш, Сатин.

Со своими подчиненными же Аран вёл себя достаточно сдержанно и максимально доброжелательно, хотя и это не могло до конца отвести внимание от исходящей от него подавляющей мощи, но он явно искренне старался не давить на окружающих и не доставлять им этим дискомфорт.

Впрочем, это не значило, что Аран не умел пользоваться этим своим свойством – давить на людей своей аурой он наловчился в совершенстве, просто использовал этот приём он в качестве крайней меры, заменяя им грубые слова и повышенный тон.

Действовало безотказно.

Те, кто вызвали неудовольствие господина Талэ, в частности, осмелевшие, или, вернее, в край обнаглевшие лорды кланов, надолго запоминали, почему нельзя перечить его приказам или, что ещё страшнее, нарушать его правила.

А ещё Аран очень внимательно относился к своим адептам, близко принимая к сердцу их неудачи и искренне радуясь за их успехи, за что, собственно, этими самыми адептами был любим.

Брат вообще оказался на удивление привязчив, и в этом, пожалуй, была его главная слабость.

А ещё он умел вдохновлять.

И всё это Руни подметил всего за неделю наблюдений – ходить хвостиком за своим а'вэди было увлекательно, а нахождение рядом со своим спасителем дарило ощущение безопасности, которого не получалось найти рядом со слугами, другими детьми или даже Мией и Магни.

Самое прекрасное, а'вэди был не против постоянного нахождения рядом Руни – на осторожные вопросительные и недоумевающие взгляды окружающих он отвечал своим, красноречиво говорившим, что его всё устраивало.

Спорить никто не решался.

И это было прекрасно.

Руни не нравилось разговаривать с окружающими – за исключением идо Сатин, близнецов и а'вэди, все вокруг были или детьми, а потому слишком беззаботными и слишком активными, или жалели его, сюсюкая, или обращались к нему не то, чтобы с пренебрежением, но давая понять, что равного собеседника в десятилетнем мальчишке они не видели.

Может, последние в чём-то и были правы – с такими особами у Руни точно не нашлось бы общих тем.

Нельзя недооценивать детей.

Впрочем, не то, чтобы даже общайся с ним все максимально уважительно, он был бы тому рад – взаимодействие с окружающими в принципе давалось ему с трудом. Они всегда оказывались слишком скучны.

Гораздо интереснее было наблюдать.

Наблюдать и делать выводы.

Понимать, какими нитями все были друг с другом связаны, читать их лица, изучать их судьбы по осанке и манере общаться.

Так что за то время, пока Руни тенью следовал за своим а'вэди, он успел узнать много нового и полезного про тех, с кем ему теперь придётся уживаться, в частности, про ближайшее окружение брата.

Это не безликие слуги какого-то из вассальных кланов, это были дорогие сердцу Арана люди и ради спокойствия брата нужно было изучить их получше, чтобы понять, как себя с ними вести, чтобы не нарываться на конфликт и не расстраивать этим его.

У брата и так было много переживаний…

Зачем ему лишние, если Руни был в состоянии их предотвратить?

Когда Аран только объявился на архипелаге, на это совершенно не обратили внимание. Тогда для большинства его просто не существовало. Так, ещё один воин-одиночка, юный сай'нел, каких много скиталось по миру. Или странствующий сайши, неприкаянное дитя Тау-Ри.

…Только когда он сумел отыскать последних драконов, признавших его своим вожаком, на него обратили внимание.

И тогда герои Великой Охоты, уже ущемлявшие всех не отрёкшихся шесс'ен, провозгласили своей целью истребить и предателя рода человеческого, и его подопечных.

Тогда Союз Аниа впервые столкнулся с тем, какой, оказывается, грозной силой мог быть юный Шесс'Алори.

Из нескольких сотен воинов, отправившихся вершить справедливость по своему усмотрению, вернулись только одиннадцать – обезображенные ожогами, раненые, они только чудом добрались к своим кланам, чтобы рассказать обо всём, что с ними случилось.

О синем пламени, проходившем сквозь магические щиты и от которого не было спасения.

Об обручах с незнакомыми рунами на драконьих шеях, блокировавших любую попытку сай'нел атаковать.

О черном тумане, порождавшем галлюцинации, доводившем до сумасшествия.

О бесчеловечной жестокости Драконьего Владыки.

О том, насколько ужасающ союз огнедышащих тварей и тёмного отродья.

Весть о том, сколь сокрушительное поражение потерпели силы Союза Аниа, стремительно облетела весь архипелаг.

Ледианскую его часть… Отделённые Гранью Миров, аксаанские острова архипелага продолжали оставаться в блаженном неведении касательно происходившего у их соседей…

Напуганные люди предполагали всякое – вплоть до второго пришествия Литы. Тот был единственным на памяти народа столь же могущественным сайши. Он даже сумел объединить ледианские королевства, но заплатил за своё могущество непозволительно высокую цену.

Показательный пример для всех, кто искал помощи у богов Тёмного Пантеона.

И, конечно же, конкретно, у Даны.

Но, конечно, лед'ен всячески отрицали, что их сиятельный Владыка мог вновь прийти в материальный мир в облике нечестивого шесс'ен…

Запретные имена Тёмных Высших вновь зазвучали.

…Но драконий народ не боялся Темных.

Не боялся Тьмы – только Мрака, пожиравшего Светила и саму жизнь.

В конце концов, шесс'ен были созданы Дха'авир и не им бояться собственных богов…

Ранее с подозрительностью относившиеся к «мальчишке, возомнившему себя невесть кем» шесс'ен поняли – вот оно, их спасение. Воспетый в легендах посланец Владыки, предреченный наследник могущества Первого Короля А'Ксаана.

Вся сила Тёмного Пантеона, сосредоточенная в смертном теле.

Шанс на жизнь.

Шанс и мир.

Шанс на возвращение потерянного века назад величия…

Величия тех, кто остались преданы своим клятвам и крови Первого Короля, изгнанных из-под золотых небес за собственную верность и непоколебимость.

Первыми же к Шесс'Алори примкнули странствующие сайши и безродные шесс'ен. Наиболее неуловимые для аниа, но и наиболее беззащитные, ведь ранее за них никто не заступился бы.

А ещё – те, кто был некогда его соучениками.

Его самые верные товарищи.

Среди таких преклонивших колени перед господином Талэ бродяг оказались и те, кто теперь входил в его ближний круг. Братья Далэн и Кайни Феол, Лирен Рес, Цзаньи Вей и, конечно же, Кира Сунн.

Все они были колоритными личностями, но более всех была известна среди народа именно последняя.

Никогда бывшая младшим адептом в клане Кеи, она ушла, не сойдясь во мнении с его главой. Она потеряла из-за действий Союза Аниа младшего брата, зверски убитого в результате очередного столкновения, но госпожа Кеи запретила ей свершить кровную месть. Мириться с этим Кира не стала и отреклась от своего клана, став изгнанницей, чтобы, спустя годы странствий, найти, наконец, свой шанс на справедливость.

Фре Сунн была женщиной яростной и скорой на расправу, и только спокойная доброжелательность Арана могла уравновесить её бешенный темперамент, перенаправить бурлившую в ней энергию в нужное ему русло защиты драконьего народа от агрессии людей. На этом поприще она стала вернейшей соратницей своего Владыки, отличаясь даже излишней инициативностью и энтузиазмом, как это часто бывало со всеми теми, кто дошёл до отчаянья и потерял всё что было им дорого, сохранив только собственную жизнь, уже им не особо нужную, и внезапно получил цель в жизни, ставшую её смыслом.

Такие, отчаявшиеся, боявшиеся потерять то, что чудом получили, подсознательно надеявшиеся своей фанатичной преданностью своему идолу вымолить у жизни шанс на счастье, составляли немалую часть последователей Шесс'Алори.

Признаться, среди первых адептов господина Талэ таких было даже слишком много.

Жаль, подобные кадры часто погибали, став жертвами собственной импульсивности или безоговорочной слепой веры, которую, вообще-то, Аран не приветствовал. Однако, это не означало, что он не умел ей пользоваться и не использовал её для достижения своих целей.

…Прошлое же Шесс'Алори, период между смертью его брата-дракона, воспетого в балладах и стихах, подарившего Арану саму его суть, и его возвращением на Вольные Острова, было скрыто завесой тайны – не было ничего, кроме осторожных догадок, что именно в этот период он обрел все свои удивительные способности и запретные знания.

Впрочем, эта загадочность только добавляла своего очарования образу Владыки.

Да и не важно это было для них, самых преданных.

Им хватало и малых милостей – получив из рук своего господина его клановое имя, перестав считаться изгнанниками и изгоями, они стали основой возрожденного клана Талэ.

И пусть до возрождения Дома Талэ, до восстановления Империи и возвращению потомкам Первого Короля их законного священного трона оставались ещё многие годы…

Оперативно, в течение нескольких месяцев, сильно возвысившись, превратившись из просто драконьего вожака в одного из высокородных господ, высшим хищником этой пищевой цепи, Аран стал той фигурой, к которой потянулись, прося о покровительстве, те кланы не отрёкшихся, что сумели пережить чистки или кто чудом сумел увернуться от внимания Союза Аниа.

Сколь иронично было то, что первым принес вассальные клятвы клан Кеи, а его глава теперь была вынуждена кланяться своей бывшей подчиненной, называя её уже не по личному имени, а госпожой Сунн… Как причудливо изворачивается судьба – вчерашние господа лебезили теперь перед бывшими своими слугами, перед никогда униженными и обиженными.

Но сделать ничего было нельзя.

Да и не нужно…

Всего за пять лет непризнанный людьми клан Талэ разросся до таких масштабов, что не воспринимать его всерьёз, не считаться с ним было уже нельзя.

Опоздал Союз Аниа со своей идеей быстро зачистить острова шесс'ен – организованные, сплоченные, обученные тёмным техникам, защищённые тайными рунами забытого языка сайши могли не только постоять за себя, но и серьёзно потрепать людей, возникни у них такое желание.

А прикажи Шесс'Алори любой ценой людей на архипелаге уничтожить – стерли бы тех в пыль, развеяли бы пеплом по ветру.

Потому, поздно спохватившиеся человеческие кланы и отрекшиеся стали готовиться к полномасштабной войне, понимая, что выжить сможет только один из двух народов.

Пока их спасало только то, что сам оказался Аран был не заинтересован в конфликте.

Он хотел вернуться вместе с изгнанниками на родину их народа – жалкая кучка островов его не волновала, ведь его ждала его разрушенная, уничтожавшая сама себя без своего Владыки империя.

Вдвойне повезло людям – к ним господин Талэ относился с равнодушием и даже слабой симпатией, испытывая неприязнь к вполне конкретным лицам, а не целой расе, в то время как, отрекшихся он откровенно ненавидел.

Это многие замечали и думали, что, в принципе, это было не удивительно – именно эти предатели сыграли ключевую роль в Великой Охоте.

Но дело было совсем не в этом.

Аран понимал хитрость – на словах отречься от своих предков, дабы выжить и защитить их наследие, но идейную ненависть к собственному народу со стороны его же представителей ни понять, ни принять не мог. Это казалось ему преступным и противоестественным – помогать уничтожать собственное прошлое, выжигать свою кровь,

Не исправить ошибки предков, не начать всё сначала, помня их ошибки.

Разрушить.

Дети Хаоса, Дети Мрака – вот кем были эти отрекшиеся в глазах Арана. Последователи Убийцы Светил и его философии всеобщего уничтожения ради равенства душ! Столько народов погибли, навсегда сгинув в Бездне, а теперь они уничтожали собственный.

Предатели.

Предательство было тем преступлением, которое Аран простить не мог.

И, несмотря на всю свою доброжелательность, не желал.

Из-за предательства он потерял всё, что имел.

Из-за предательства погиб его саи-ри.

Из-за предательства родился Аран…

Глава 8. Руни Талэ

Пять лепестков шие-си устремились каждый в свою сторону, заключенные в круг королевского пурпура – главный символ Умэ-Цаали повторялся в интерьерах, одежде, самой жизни северян с весьма утомляющей взгляд Руни частотой. Конечно, не могло его не быть на массивных дверях Зала Советов.

Руни никогда до конца не понимал эту глупую любовь цишен к этому невзрачному цветочку. Шие-си – не пышная роза или разливающий медовый аромат пион, не коварная ядовитая лилия. Простой и незамысловатый, он был повсюду, и, признаться честно, раздражал – при том, что рос, собственно, только в Шиеш'Баа, и паломничество в тот край было священным долгом всякого порядочного цишен. Ну и племянничек у себя вырастил эти их, невесть как.

…Вспоминать о коронации, когда вместо положенного во всякому порядочному государю венца, ему водрузили на голову венок из этих цветочков, и вовсе не хотелось – что за вздор.

Нелепость.

И он уже много лет жил в этой нелепости.

Слишком много.

…Руни со вздохом зашел в Зал Советов, придавая своему лицу суровости и невозмутимости, чтобы не дать хоть кому-то заметить своё смятение.

Не показывать уязвимости.

Иначе – сожрут и костей не оставят.

Он бы, собственно, и не был против, если честно, но – слишком рано. Слишком многое пришлось бы племяннику взвалить на себя, в таком случае. Непозволительно много. Так поступить со своим учеником Руни не мог – совесть и честь не позволяли.

Тихо переговаривавшиеся до этого лорды мгновенно замолчали и направили на него свои выжидательные взгляды. Внеочередное собрание Совета Кланов всегда было делом необычным, тревожным. Цишен последние десятилетии жили в постоянном ожидании катастрофы – когда их предадут и попытаются уничтожить. Видимо, по себе судили.

В глазах лордов читалась опаска…

Впрочем, она всегда там была, что бы он не делал.

Они не принимали его.

Признавали его власть, подчинялись – но как захватчику, поработителю, из-под чьей воли однажды они сумеют освободиться, и это своё стремление они даже не трудились скрывать, каждым своим жестом и движением выказывая своё истинное отношение, впрочем, не пересекая черты, за которой всякая дерзость должна была быть наказана.

Это уже давно не ранило Руни, не резало по сердцу.

В конце концов, именно им он и был для цишен – захватчиком, чужаком, цареубийцей.

Саи-ри ненавидимого ими императора.

Он и сам не хотел находиться здесь, возиться с проклятыми северянами, наводить здесь порядок и железной рукой удерживать их вольнодумие, выжигать в зародыше крамолу.

Но – надо.

А'вэди приказал.

Тагуш – такой же как он, уставший давний слуга Владыки, верный ему до последний капли крови, но служение это осталось последним смыслом жизни. Но дракон не мог никак помочь. Как скрасить тоску тому, кто сам ею страдал…? Но всё же доносившаяся по связи поддержка и утешительное сочувствие брата-дракона помогали выносить весь этот фарс с гордостью и достоинством. Ну или просто он держался, потому что обещание полетать после собрания – не пустой звук. А тому, кто совсем недавно был крылат, полёт был делом сокровенным и совершенно необходимым для душевного здоровья. Да, он просто из-за всех этих государственных дел давно не летал с Тагушем.

…Вслед за Руни в зал зашел его племянник со своим телохранителем, и всё внимание лордов тут же перенеслось на них. Их эмоции изменились. Точно такого же чужака и захватчика Девона они уважали и любили, ласково обращаясь к нему Цэй'алори – «юный владыка», явно и недвусмысленно показывая, кому именно принадлежала их симпатия и вечная верность.

Иногда Руни казалось, что если бы не однозначная позиция его племянника по этому вопросу, то лорды даже не утруждали бы себя приставкой «Цэй». Но – называться Владыкой при ещё живом и здоровом короле было бы как-то излишне нагло, да и просто невежливо.

Девон же был вежлив лишь по отношению к тем, кого уважал и любил сам, но таких личностей было ой как немного за пределами его Ваккеш Ати.

Руни повело быть одним из этих счастливчиков.

А А'вэди – нет.

Странно быть племяннику, своему ученику и наследнику, ближе, чем его собственный отец. По крайней мере сам Девон своего отношения ни к отцу, ни к наставнику не скрывал, подобно всем этим северянам прямолинейно выражая, кому конкретно принадлежала его лояльность. Это льстило и причиняло нестерпимую душевную боль – Руни нужны были уважение и признание а'вэди, а не его сына.

Руни прекрасно умел терпеть боль.

Руни прекрасно умел притворяться, что боли нет.

Никто о ней не догадывался.

Даже сам Девон.

Даже Аран…

…Когда, убедившись в том, что весь Совет Кланов был в сборе, Руни приказал лордам доложить об остановке на их землях, он ощутил хлынувшее от них облегчение – кажется, они убедились, что опасаться было всё-таки нечего. У них, как и всегда, было всё под контролем.