Читать онлайн Благородный призрак бесплатно

– Ну, с Богом!

Высокая светловолосая женщина отёрла украдкой слезу, чтобы сын не видел.

Восемнадцатилетний Георг Эрикссон уезжал на учение в Уппсалу . Он уже простился с отцом, младшими братишками и сестрёнками, но вот мать всё никак не могла отпустить его в дальнюю дорогу. Георг любил свою мать, но всегда недолюбливал в ней излишней сентиментальности. Его отец Эрик Эрикссон держал сына в строгости. Отец был для Георга, словно офицер для солдата. Он беспрекословно повиновался ему. И если бы ни мать, которая всячески пыталась баловать и ласкать сына, он и вырос бы холодным и, может быть, чёрствым человеком. С малолетства отец брал его с собой на охоту, приучал к седлу и даже учил фехтованию. В молодости Эрик Эрикссон много лет состоял на военной службе. Но по невыясненным причинам Эрик вышел в отставку и зажил в своей родовой усадьбе в юго-восточном Сёдерманланде . У Эрика и Малин было шестеро детей: Георг, Карл, Юхан, Ханна и Ева. Когда родился Карл отец сказал, что теперь жена может заниматься с сыном, а сам всю свою энергию бросил на старшего сына, Георга. Георг был старше своего брата Карла на четыре года, и никогда особенно не любил его. Но очень привязался к малышам: Юхану, Ханне и Еве. Семья всегда жила дружно. Георг правда замечал, что его мать любит других детей больше него, и жестоко ревновал их к матери. Но вскоре понял, что всему виной его несговорчивый упрямый характер и холодность в обращении. Он был нежен только к малолетним сестрёнкам. И даже сейчас, уезжая, он простился с матерью не так, как, возможно, должен был проститься любящий сын.

Все эти мысли бродили в его голове, когда он ехал в собственной коляске по направлению к Уппсале, к заветной Уппсале, мечте любого молодого человека. В родной гимназии Георг учился прекрасно, и теперь он едет в уппсальский университет, чтобы пройти там долгий курс обучения. Он всегда любил чтение, и самого детства его тянуло к путешествиям. Он хочет стать писателем или поэтом. И он обязательно им станет, только сперва надо вызубрить латынь, ботанику, медицинские науки, прослушать лекции по истории и философии и многим другим предметам. Но Георг не боялся студенческой жизни. Его не пугали кипы толстенных фолиантов, не пугали нудные долгие лекции по философии. Он занимался дома философией с учителем, выписанным его отцом из самого Стокгольма. И ему нравилась эта наука. Отец дал Георгу немало денег на дорогу и на дальнейшие расходы на полгода. С этих денег Георг должен был нанять меблированную квартиру. Семейство Эрикссонов было одним из самых богатых и уважаемых в округе. Да, говорят, и в Уппсале Эрика Эрикссона знали и почитали. И Георг не боялся, что он будет отщепенцем среди студентов.

Приехал Георг в Уппсалу за два дня до начала осеннего семестра. Он нанял хорошо меблированную квартиру в две комнаты, где жил совершенно один. Отец не хотел, чтобы к сыну подселяли постояльца. А хозяйке квартиры было вс ё равно, один ли у неё постоялец или несколько, ведь Георг всё равно оплачивал обе комнаты.

Всё оставшееся до занятий время Георг ходил по городу. Но ни что его так не влекло к себе, как книжные магазины. Он готов был скупить все эти толстенные книги, пылившиеся на полках.

Но вот началась студенческая жизнь. Он переходил с лекции на лекцию, но почти всегда рядом с ним почти никто не садился. Все первокурсники садились небольшими группками, они, видимо, успели уже перезнакомиться друг с другом. И тут Георг впервые почувствовал беспокойство: ведь он может остаться один без друзей, если не переборит свой упрямый характер одиночки. В перерывах между лекциями он пытался заговаривать с юношами, те отвечали, но тут же уходили к своим приятелям. Вернулся Георг домой в самом скверном расположении духа и тут же, схватив с книжной полки первую попавшуюся на глаза книгу, рухнул с ней на застланную покрывалом кровать. Книга оказалась научным трактатом по философии. Георг начал читать, но скоро со злостью зашвырнул книгу в самый дальний угол и закрыл руками лицо.

– Что же я за человек!– вскричал он дрогнувшим от непрошенных слёз голосом.

«ни в соседских усадьбах, ни в гимназии со мной никто не хотел общаться»– думал он, – даже в родной семье я был словно бы лишним. Только отец и малыши по-настоящему любили меня. Ни Матушка, ни Карл не считались со мной. За что мне такая жизнь?»– горестно спрашивал он себя и не находил ответа.

Прошло время. На адвент почти все студенты разъехались. Но Георг написал родителям, что останется в Уппсале, потому что ему надо серьёзно готовиться по философии, а заниматься ему будет лучше здесь, в Уппсале. Да к тому же Георг знал. Что родители не слишком огорчатся. Узнав. Что он не приедет. Вот тут-то он и познакомился с одним из студентов. Это был вечный студент, переползавший с курса на курс, но так и не сдавший ни одного путного экзамена. Звали его Свеном. Георг знал из подслушанных разговоров, что Свен никак не может закончить университет не потому, что ленив, а потому что он пристрастился к водке. Но он из хорошей семьи и поэтому профессора не решаются выгнать его из университета.

Как-то вечером Георг зашёл в небольшой ресторанчик и сел у окна, бездумно глядя в окно. Заказывать ему ничего не хотелось. Но тут к нему подошёл юноша, которого он часто видел среди студентов. Юноша поздоровался. Сказал, что его зовут Свен и сел напротив Георга.

Они разговорились. Свен оказался на редкость приятным собеседником. Георг пожаловался новому знакомому на своё одиночество и с улыбкой добавил:

– Вот теперь я встретил друга!

– Ну так за это стоит выпить!– воодушевился Свен.

Он заказал вина на двоих и заплатил за обоих.

Не подозревал Георг чем обернётся для него это знакомство.

Несколько дней спустя Свен зашёл к нему на квартиру. С тех пор он часто бывал у Георга. И всегда Свен приносил с собой то хорошего вина, то коньяк, а когда присланные из дома деньги заканчивались и второсортную водку. Он никогда не позволял Георгу покупать спиртное, говоря, что тот мало что смыслит в этом деле.

У Георга сразу же появились друзья, среди собутыльников Свена. Но вот снова начались лекции. Георг как и прежде посещал лекции, но всё чаще и чаще он вставал по утрам с головной болью и всё труднее и труднее было ему сосредоточиться на учении. Со временем он стал отдаляться и от Свена и его приятелей. И вот наступил момент, когда он снова остался один. И вновь глухая тоска заполнила его душу, тоска по общению. Он понял, что со Свеном и его дружками ему просто не о чем говорить, а с другими студентами он так и не смог завязать дружбы, да к тому же многие заметив, что он начал пить, избегали его и просто молча пересаживались на другие скамьи, когда он подходил к ним. Георгу присылали немало денег из дома. И вот он стал тратить их уже не на философские трактаты, а на дорогой коньяк, которым он и заливал своё одиночество.

Подходил к концу второй семестр, когда однажды Георг явился на экзамен по философии. Вместе с ним пришло сдавать экзамен почти половина курса. Едва только он вошёл в аудиторию, как все студенты повернулись к нему. На всех лицах Георг прочёл насмешку. Но не успел удивиться этому, потому что почти сразу же кто-то из студентов сказал:

– Вот и наш барон явился! [Георга в Уппсале называли бароном из-за его знатного происхождения и нелюдимости, принимаемой студентами за гордыню и чванство] – Интересно, как же он сегодня сдаст экзамен! Небось, все свои знания по кабакам пропил!

Краска бросилась в лицо Георга, он сжал кулаки и подошёл к говорившему студенту, который предпочёл отступить за скамью и пюпитр и загородиться толстенным фолиантом. Георга боялись ни чуть не меньше, чем презирали и ненавидели за его силу и отчаянную храбрость. Георг не боялся ни студентов, ни профессоров, осмеливаясь напеваться среди бело дня, не скрываясь и не таясь. Драки, которые он устраивал на улице вошли в студенческий фольклор. Но несмотря на свою силу, ловкость и отчаянное безрассудство, Георг так и не смог снискать себе студенческой любви и уважения. Вместо этого его стали ещё больше бояться, бояться и презирать. И вот сейчас весь красный он стоял, сжав кулаки перед перепуганным студентом и обводил глазами притихших молодых людей с плохо скрытым торжеством. Потом одной рукой он легко поднял скамью, на которой обычно сидели студенты и, приподняв её над головой, прошипел в лицо своему недругу:

– Если ещё раз посмеешь ты заикнуться о моей болезни, я прибью тебя, слышишь, прибью! И вы все, слышите,– повысил он голос, – Ещё раз кто-нибудь из вас скажет при мне о том, что я бражничал, клянусь, не побоюсь Бога, сверну шею первому же из вас, кого встречу.

Он хватил скамьёй о пол так, что дерево застонало и, закрыв руками лицо, бросился на неё лицом вниз. Так пролежал он без движения до тех пор, пока не вошёл профессор и не тронул его за плечо.

Пока он лежал вот так, шепча проклятия в адрес Свена и его дружков, студенты зашевелились, опомнившись от потрясения. Им было действительно страшно. У Георга в эти несколько минут было такое лицо, что посмей кто-нибудь сказать ему хоть слово, он и в самом деле задушил бы того голыми руками. Многим несмотря на их ужас, пришла в голову мысль о средневековом берсерке, на которого очень походил Георг. Его перекошенное от гнева лицо, играющие желваки на скулах, багровое от гнева лицо с диким каким-то безумным взором потемневших глаз – он был очень похож на дикого звероподобного воина средневековья. Несколько самых смелых студентов подошли к лежащему ничком на скамье Георгу и хотели было заговорить с ним, но увидели, что его плечи содрогаются от беззвучных рыданий. В этот момент Георг поднял голову, видимо, почувствовал, что на него смотрят и повернул к студентам своё жутко бледное лицо. Слёз на нём не было, но жуткая бледность и тот же дикий бессмысленный взгляд сразу выдавали его чувства.

– Уйдите! Прошу вас, уйдите!– прокричал он резким каким-то высоким не похожим на него голосом и снова уронил голову на скрещённые руки.

– Да что вы все вокруг него столпились, словно на чудо глядите!– выкрикнул из задних скамей Эмиль. – Все же знают, что он пьёт даже не скрываясь, а теперь он просто пытается оправдать себя!

– Замолчи, Эмиль!– медленно поворачиваясь к юноше, сказал один из студентов, первым подошедших к Георгу. Студента звали Калле. – Ты прекрасно знаешь, Эмиль, что ты был виноват в сегодняшней ссоре и должен повиниться перед нашим товарищем и другом.

– Другом?– насмешливо сузил глаза Эмиль, – с каких это пор он стал прозываться вашим другом.

Калле и другие студенты не удостоив его ответом, снова придвинулись к недвижимому Георгу. Тот приподнял голову и взглянул на собравшихся вокруг него молодых людей.

– Спасибо вам, друзья! Спасибо тебе, Калле Карлссон, никогда не думал я, что вы сможете принять меня. Особенно… особенно теперь…

Но Калле перебил его:

– Я и многие из нас знавали тебя с лучшей стороны. Ты всегда был молчуном, и хоть мало кто из нас заговаривал с тобой, мы все видели, что ты благородного нрава. Ты всегда защищал обездоленных и нищих на улицах, когда мы же, бывало, дразнили их. Прости меня и товарищей моих за невнимание, которое мы оказывали тебе все эти годы. Мы отлично понимали, что ты был лучшим из нас как и в учении, так и в нравственности. Мы завидовали тебе. Прости нас, если сможешь. и именно одиночество вызвало к жизни твою болезнь. Я понимаю это и не осуждаю тебя. Скорее ты должен нас проклинать, а мы не в праве обвинять тебя в чём-либо. Я так считаю. Человек двадцать или тридцать поддержали Калле громким четырёхкратным «ура». Георг сел на скамье и протянул Калле руку:

– Я ценю Ваше расположение ко мне,– сказал он, избегая обращаться к Калле на «ты», хотя они были примерно одного возраста. Ему всегда нравился этот юноша с большими умными глазами, высоким лбом и русыми волосами, но он всегда боялся первым подойти и заговорить с Калле, а тот почти никогда раньше не заговаривал с ним. Но теперь как и прежде Георгом овладела странная робость.

Калле пожал протянутую руку и без дальнейших разговоров сел рядом с ним на скамью. повлекло Но вот вошёл профессор философии.

Начался экзамен. Но тут Калле поднял руку.

– Да, Карлссон?

– Простите, профессор, но можно первым будет отвечать Георг Эрикссон.

Профессор вопросительно поднял брови, но Калле опередил его:

– Дело в том, что Георгу сегодня не здоровится. Он сам мне об этом сказал. И я прошу, чтобы Вы первым спросили его.

– Но господин Эрикссон сам мог бы сказать мне это. Я не понимаю, почему Вы, Карлссон, просите за него.

Но Калле, не капли не смущаясь, ответил:

– Вы же отлично знаете как и мы Георга. Он и слова-то лишнего не вымолвит.

– Господин Эрикссон, поведайте нам то, что вы выучили за последний год обучения, и я отпущу Вас.

Поднимаясь со скамьи, Георг прошептал одними губами: «спасибо».

Он начал говорить, и все заметили, что голос его стал каким-то дрожащим, неуверенным и то и дело звенел то ли от слёз, то ли от гнева. Сам Георг не помнил о чём спрашивал его профессор, и что он сам говорил. Только два лица стояли перед ним: ненавистное лицо Эмиля, и добрые глаза Калле, который то и дело дружелюбно кивал ему и ободряюще улыбался. Но вот его голос стал ровнее и увереннее, и Георг конце концов благополучно сдал экзамен, хотя не так блестяще как надеялся и потом долго ещё подозревал, что ни будь рядом Калле, который всем своим видом пытался поддержать и ободрить его, он бы никогда не выдержал этого экзамена, потому что в голове его после утреннего происшествия царил невообразимый сумбур.

Именно тогда Георг понял, что должен лечиться. Когда студенческий год закончился, он на несколько недель лёг в больницу. И именно Калле навещал его почти каждый день. Калле оказался умным начитанным юношей, и они подолгу беседовали то в душной палате, то в больничном садике. Оказалось, что Калле живёт далеко на севере Шпицбергена, что он сын простого крестьянина, а в Уппсалу попал благодаря своим знаниям и уму. Георг очень сдружился с Калле и когда, наконец, собрался уезжать домой, уговорился непременно встретиться с ним. Но им так и не удалось встретиться при жизни, уж очень далеко они жили друг от друга.

Но вот прошло время. Георг сдал последний экзамен и возвратился в родную усадьбу. К тому времени он, казалось, излечился от своего пьянства и зажил в своей родовой усадьбе, сочиняя небольшие рассказы и повести. Писал он всё больше о «лишних» людях: о нищих бродягах, о странствующих музыкантах и актёрах, о людях, покинувших родной дом в погоне за счастьем, о борющихся с пьянством одиночках. И никто и не подозревал, что он описывает свою душу, свой характер, свои проблемы. Но произведения его издавались плохо, и постепенно в душу Георга закралась идея отправиться самому по белу свету.

Но прошло ещё несколько лет, прежде чем он покинул родную усадьбу. Так минуло ему двадцать пять лет. Карл отучился в Уппсале, женился и уехал из родного дома, Юхан приезжал из Уппсалы на праздники, а сестёр выдали замуж. В доме стало как-то сразу пусто и холодно. Но вот, наконец, Георг решился отправиться за границу. Он купил билет на пароход до Италии и отплыл из Швеции.

Три года странствовал Георг. Сначала он посетил Италию, потом Испанию, Францию, Швейцарию, Канаду, Голландию, Данию и Норвегию. Везде он скупал книги по литературе и философии. В те годы он неожиданно для себя начал писать стихи. Целыми ночами просиживал он за столом, склонившись над листом бумаги, на котором старательно выводил стихотворные строки. Но всё это время не оставляла его глухая тоска. Он и сам не понимал, почему тосковал: то ли по дому, по семье, по родине? За всё это время он ни разу не притронулся к спиртному. Может, тоска по прежним пьяным увеселениям терзала его душу. Но как бы там ни было он возвратился на родину. Вернувшись домой он узнал, что отец его серьёзно болен и поспешил проститься с ним.

– Сынок,– сказал умирающий, беря руку Георга в свою. Георг растрогался, ведь прежде отец никогда не называл его «Сынок», считая подобные ласковые словечки бабьими уловками.

– Сынок,– повторил отец, – Я слышал, что за беда приключилась с тобой в Уппсале. Никогда раньше я не говорил с тобой об этом. Зная твою слабость к спиртному и твою паталогическую страсть к приключениям я говорю тебе теперь: что бы не случилось, в какие долги бы ты не залез, никогда, слышишь, НИ-КОГ-ДА не продавай наше имение. всегда возвращайся домой. Помни одно: у каждого человека должен быть дом, дом, в который можно вернуться, зная, что он всегда открыт для тебя и ждёт своего хозяина. И, думается мне, ты должен жениться.

– Нет, отец, жениться я не хочу. И… и не могу. Боюсь я, что болезнь моя вновь может возобладать надо мной. Зачем же обрекать женщину на жизнь с таким беспутным мужем, как я. Ты знаешь, отец, что в душе я философ, и мне нужны, просто необходимы, новые впечатления. Я хочу увидеть жизнь, полную, настоящую жизнь! Хочу видеть и общаться с людьми. Я жажду общения, простого человеческого общения, чего я был лишён все эти годы в Уппсале. Ведь, будь у меня хоть один настоящий друг, разве я начал бы пить.– он рассмеялся холодным резким смехом и продолжал, разгорячённый: – Я молил Господа Бога нашего, чтобы он дал мне совет, подал бы знак, как и какой дорогой мне следовать. Ты хорошо знаешь, что я всегда прилежно ходил в церковь каждое воскресенье и исполнял все заветы божьи. Но нигде я так горячо не молился как в уппсальских храмах и в те часы, когда лежал с головной болью в постели. Я молился и когда лежал пьяный в пустом доме. Я плакал и просил Господа указать мне верный путь. И вот путь нашёлся сам собой. Я отплыл за море. Три года я провёл в скитаниях по разным странам и городам. И что?! Я думал, что за границей найду родственные души, с кем бы я мог поделиться своими мыслями. Но нет, и там не нашёл я ни друзей, ни счастья! За всё то время, я ни разу не притронулся к спиртному. И что?! Что дало мне это? Дни гнетущей давящей тоски и одиночества, беспросветные часы уныния. Ни этого я искал. Искал я друзей, а обрёл лишь пустоту. И я уже не молился, а проклинал Господа за свою судьбу. Но. Но теперь…– он оборвал себя на полуслове, взглянув на отца. Лицо его покрылось холодной испариной, а губы беззвучно шевелились. Георг воскликнул про себя: «Какой же я дурак. Так раскричался о собственной судьбе, когда отец мой лежит при смерти! Идиот!» хотя отец его совсем не был похож на умирающего: немолодой, но ещё не старик, он лежал сейчас на широкой кровати, ужасно бледный, но с ясным взором тёмных глаз, лицо его не было измождено болезнью, хотя доктор и сказал, что жить Эрику Эрикссону остаётся недолго.