Читать онлайн Россия в ХХ веке бесплатно

Россия в ХХ веке

Предисловие

В 2022 году перед Россией вновь во всю силу встал вопрос возможности ее дальнейшего существования в той исторической определенности, которая сложилась к этому времени. Фактически это первый вызов в XXI веке для России, на который ей только предстоит дать ответ.

В феврале 2022 года начались военные действия на Украине, которые противопоставили Россию наиболее развитым странам Запада, фактически сделали ее изгоем в странах христианского мира, к которому она собственно и сама принадлежит. За последние 30 лет РФ вела не одну военную операцию: это две чеченских компании, военное столкновение с Грузией в 2008 году, сирийская компания с 2015 года, но все эти события не идут ни в какое сравнение с военными действиями на Украине. Они носят определяющий характер для дальнейшей судьбы российского народа, кардинально меняют геополитическую ситуацию в мире. Если эти события не закончатся термоядерной катастрофой для всего мира, а такое вполне возможно, т. к. события постепенно выходят из-под контроля тех, кто их начал и идут по своей собственной логике, повышая постепенно градус ожесточение с двух сторон. Эта логика обязательного ответа на действия другой стороны вполне может привести по мимо воли лидеров противоборствующих лагерей к термоядерной катастрофе.

Первая мировая война, начатая как бы по воле случая, против желания лидеров противоборствующих стран, завершилась общей катастрофой всех этих стран, которую никто не мог себе представить и желать в начале. Сложившиеся обстоятельства часто превышают возможности разумной ответной реакции людей, даже если они возглавляют великие государства. Несмотря на все достижения человечества люди во многом слабы перед внешними объективными обстоятельствами. Не хотелось бы, чтобы сбылось пророчество русского философа 19 века Константина Леонтьева: «Предназначение России – окончить историю, погубив человечество».

Даже если все обойдется и сторонам удастся удержатся на краю пропасти, мир все равно кардинально изменится. Это касается в первую очередь России и ее места в современном мире. В силу сложившихся обстоятельств, против своей воли РФ приходится переориентировать свою экономику на Восток, в первую очередь на Китай и Индию. Такая переориентация, во-первых, во многом противоестественна в силу того, что эти страны в экономике во всех смыслах не являются передовыми, с которых можно брать пример. Они сами только выходят из состояния бедности, опираясь на технологическое заимствование и инвестиции из развитых стран мира. Сказанное подтверждается и тем фактом, что Китай фактически поддерживает санкции против России, введенные странами Запада. В этом смысле эти страны вторичны, сами зависимы от развитой части мира. Во-вторых, эти страны цивилизационно, мировоззренчески далеки от России и будут ее воспринимать лишь как чуждого ситуационного партнера, который ценен лишь своими природными ресурсами. В этом смысле произойдет замена одной технологической зависимости от стран Запада на другую зависимость от Китая и в целом от стран Востока. Эта ситуация, представляется, значительно хуже чем-то что было до этого. В-третьих, логистика этих отношений неудобна и противоестественна. Весь наш людской и экономический потенциал сосредоточен в европейской части и товарооборот со странами Востока будет обременен логистическими трудностями, что будет значительно увеличивать транспортные издержки. Скорее всего ничего серьезного из такой переориентации не выйдет, и после более-менее приемлемого завершения сегодняшних событий ситуация начнет возвращаться к докризисному состоянию.

Причину сегодняшних трагических событий можно найти в истории столетней давности при формировании Советского Союза, когда земли Новороссии против желания населения произвольно росчерком пера большевистским руководством были переданы из российской федерации Украине. Затем в 1954 году так же Украине был передан Крым. Но это дела давно минувших дней и сами по себе они не привели при распаде Советского Союза к военному столкновению двух стран, не произошло бы этого и через тридцать лет, если бы не события 2014 года, когда автономная республика Крым была присоединена к Российской федерации. Именно это событие стало спусковым крючком сначала к выступлению населения на Донбассе за присоединение этого украинского региона к России, а затем к началу военного противостояния двух недавно еще братских стран. Через восемь лет это вылилось в открытые ожесточенные военные действия.

Возвращение Крыма в «родную гавань», как принято говорить в России в околовластных кругах привело, с одной стороны, к радикализации общественного мнения на Украине, стремлению к реваншу, а с другой стороны, к эйфории у большой части россиян, мол нашей армии все по плечу, можно присоединить и другие территории Украины с таким же успехом и малой кровью.

Присоединение Крыма к России является ярким примером верховенства объективных внешних обстоятельств над волей и стремлениями людей, точнее над волей российского руководства. В силу сложившихся обстоятельств на Украине в результате государственного переворота февраля 2014 года руководство России не могло не отреагировать на стремление населения полуострова к присоединению к РФ. Несмотря на то, что при этом были нарушены ряд международных конвенций и договоров с Украиной, несмотря на то, что была опасность большой войны уже в то время, несмотря на то, что большая Россия неминуемо попадала под жесточайшие санкции остального мира, а присоединение новых территорий не имело с рациональной точки зрения очевидных выгод для большей части населения России. Но, очевидно, российское руководство не могло поступить иначе даже, понимая все издержки такого решения и его долговременные последствия, не потеряв поддержку основной части населения страны.

Начиная с 2014 года экономические события в стране начали развиваться в негативном ключе: во-первых, отчетливо наметилась тенденция на затухание темпов экономического роста в России с последующим переходом его уже в 2015 году в полномасштабный кризис. Во-вторых, начался этап понижательного движения цен на нефтегазовое сырье – основной товар российского экспорта. Это уменьшило поступление в страну необходимой валюты, снизило доходы государственного бюджета и той части населения, которая кормится от этого бюджета. В-третьих, Россия оказалась в значительной изоляции со стороны наиболее развитых стран Запада, которые ввели против страны целый комплекс ограничительных мер. Результатом последних действий стала резкая девальвация национальной валюты (практически на 100 %)[1], быстрый рост цен на товары, отстранение страны от критически важных для дальнейшего развития передовых технологий. Девальвация рубля одномоментно вдвое уменьшила рублевые доходы населения в валютном эквиваленте, а удвоившаяся инфляция обесценила эти доходы в товарном наполнении.

Эти три удара по России уже в то время поставили перед ней в очередной раз за последние 100 лет вопрос, как развиваться дальше? Казалось бы, сделанный в 1991 году выбор в пользу рыночной экономики открыл перед страной необъятные просторы успешного развития. Но время показало, что старое не отпускает и создает на пути к успеху многочисленные и труднопреодолимые препятствия. За кажущимися конкретными причинами сегодняшних трудностей на самом деле скрываются те наслоения общественных и экономических проблем, которые сложились в российском обществе, по крайней мере, за советский и постсоветский периоды.

Представляется, что сегодняшнее сложное положение экономики РФ определяется не только периодом после крушения советской плановой системы, но в еще большей степени самим советским периодом, занявшим более 70-ти лет в истории страны. Именно в этот период были созданы материальная база страны, которая и в настоящее время во многом продолжает определять производственное лицо народного хозяйства РФ, воспроизводственная структура экономики, нуждающаяся в коренной модернизации, сформировался менталитет народа, который является, с одной стороны, субъективной силой общественного развития, с другой, одной из главных причин сегодняшних проблем.

В одной из своих работ наш соотечественник, анархист и мыслитель, М. А. Бакунин назвал общество, которое может возникнуть в результате претворения в жизнь теории К. Маркса "авторитарным коммунизмом" или "государственным социализмом". Это общество было подвергнуто им уничтожающей критике. Во многом он предвидел те несчастия, которые пережил наш народ, сделав с помощью большевиков в 1917 году "социалистический выбор" и претворив в жизнь идеи Маркса в исполнении его учеников – Ленина и Сталина.

В начале 90-х годов более чем семидесятилетний путь России, получившей в 1922 году название Союза Советских социалистических республик, и показавшей миру особую дорогу общественного развития завершился поворотом на основную магистраль развития человечества. Вместе с Россией на эту главную дорогу свернули все страны социалистического содружества и одним рывком обошли страну, давшую первоначальный толчок изменениям, получившим во всех языках мира название – "перестройка".

"Перестройка" в экономике на первом этапе началась с попыток реализовать застарелые иллюзии по поводу различных моделей хозрасчета, а после их неудачи, перешла к таким формам, как кооперация и аренда – это уже поздний этап перестройки. В целом, перестройка укладывается в период с 1984 года по 1990 год и характеризуется стремлением власти сохранить по большому счету систему, получившую название «социализм», преобразовав ее облик из административно-командного в демократический. Но логика жизни перехлестнула через замыслы «архитекторов» перестройки, начался процесс возврата в лоно мирового естественноисторического процесса. Это процесс можно обозначить как переход от «социализма» к обществу западного образца. Как назвать это общество – «капитализм» или как иначе в данном случае не столь важно. Важно то, что оно сложилось как результат естественного хода истории. Поэтому в передовых странах демонстрирует человечеству все свои достоинства и недостатки в качестве результата такого развития.

Советское общество периода 1917–1992 гг. нельзя назвать с полным основанием итогом естественноисторического процесса. Это скорее результат искусственных усилий в создании общества будущего по заранее намеченному плану, по теоретической схеме. Очевидно, нельзя сказать, что этот теоретический проект совершенно не учитывал законов общественного развития, но этот учет правилен касательно лишь общего направления развития и не правилен, волюнтаристичен в отношении великого множества деталей и конкретных шагов на этом пути. Великий общественный эксперимент закончился неудачей. И в начале 90-х годов встала задача возврата к естественноисторическим формам общества и эта задача отнюдь не конвергенции, а возврата к естественному состоянию, по возможности наиболее развитому для современного мира.

Появление во второй половине 80-х годов новых форм хозяйствования имело не просто узкое прикладное значение – в нем заключался более глубокий смысл и значение в аспекте 70-летней истории России в XX веке. Появление таких хозяйственных форм как аренда, кооперация, частное предпринимательство для Советского Союза 80-х годов XX века – определенный символ. Что это за символ, можно понять, если вспомнить: НЭП в свое время начинался тоже с этих хозяйственных форм. Они знаменуют собой переход от одного состояния экономики и общества к другому. В начале 20-х годов это был переход от экономики военного коммунизма к смешанной экономике; в конце 80-х – это переход от административно-командной экономики (по сути – той же военно-коммунистической) также к смешанной, где присутствуют все формы собственности. В этом смысле новые хозяйственные формы стали той последней дверью, которая закрывает общество под названием «социалистическое» (неважно, с какой приставкой: административно, бюрократически, государственно или феодально-социалистическое) и открывает тропинку к обществу, в основе которого лежит рыночная, капиталистическая экономика.

Все, кто родился и вырос в СССР часто слышали и читали, что колесо истории империализму повернуть назад не удастся. Имелась ввиду глубокая убежденность, что все человечество неизбежно шаг за шагом идет по стопам Советского Союза. В этом, в то время, убеждали примеры Китая, Вьетнама, Кубы, Анголы, Никарагуа, Афганистана. Но с середины 80-х, похоже, история пошла вспять, вспять только для СССР, тем самым подтверждая, что действительно повернуть естественный ход исторического процесса в сторону, в тупик – невозможно.

Государственный переворот 1917 г., начавший в огромной стране невиданный до этого социальный эксперимент, проводившийся по теоретическим схемам, разработанным К. Марксом, стоивший России огромных человеческих и материальных жертв и ставший, для нее трагедией, завершился в августе 1991 г. фарсом попытки антигосударственного путча. Страна начала движение к новым горизонтам.

Раздел 1. Становление административной системы

Как известно, начало крушения административной системы или социализма в СССР началось с того, что получило в истории название перестройки. Поэтому было бы логично вспомнить, какое представление о советском периоде существовало в различных слоях общества в то время.

В начале перестройки, т. е. во второй половине 80-х годов можно было слышать и читать совершенно различные оценки того общества, которое существовало в СССР на протяжении почти всего XX века. Те, кто считал существовавшее до середины 80-х годов общество истинно социалистическим, а процессы, после 1985 года – отступлением от социализма, предлагали в том или ином виде вернуться назад, к тем принципам, на которых наша страна существовала в доперестроичный период, а лучше, конечно, к временам Сталина. Это ортодоксальная, догматическая позиция. Хотя за ней стояли определенные силы, но в целом эта позиция себя, конечно, уже и в то время себя изжила.

Очевидно, более распространенной являлась позиция, представляющая советское общество как социалистическое, но с некоторыми деформациями. Исходя из этого, ставилась цель: построить демократический, обновленный социализм. То есть сторонники такого мировоззрения фактически предлагали продолжить эксперимент, начатый в 1917-м году. Такой взгляд на советский период как раз был присущ инициаторам перестройки, т. е. Горбачеву М. С. и его окружению. «Вся наша программа перестройки как в целом, так и в ее отдельных компонентах полностью базируется на принципе: больше социализма, больше демократии.»[2] Эта позиция хотя и имела множество сторонников, но их ряды неуклонно уменьшались по мере того, как все больше людей освобождались от вбитых с детского сада, в общем-то, упрощенных истин.

Наконец, третья точка зрения, кратко которую можно выразить словами из названия известного в 80-е годы фильма: "Так жить нельзя". А раз нельзя, значит то, что мы имели не социализм, а если и социализм, то не приведи господи при нем жить. Поэтому, эта система должна быть уничтожена и страна должна вернуться в лоно мировой цивилизации.

В основе таких разных оценок лежало разное понимание исторического пути, который прошла наша страна в XX веке. Какое же общество и какая экономика были построены в СССР? Как это происходило? Ответить на эти вопросы, дать принципиальную оценку этому периоду очень важно. Но даже спустя более тридцати пяти лет после начала перестройки ответа на эти вопросы, его оценки так и не дано. Правильный ответ на эти вопросы даст российскому обществу шанс окончательно отказаться от мысли о возможности возврата в каком-то виде к этой системе. Пока же на улицах практически всех российских городов стоят памятники сомнительным вождям прошлого, в названиях улиц имена людей, которых по современным меркам можно считать преступниками, а Красная площадь Москвы представляет собой колумбарий забытых персон советской системы. А в общественных дискуссиях о том времени можно постоянно слышать восторженные слова о величии того периода российской истории, полном отрицании всех преступлений и недостатков советской системы, призывы ее возрождения в том или ином виде. То есть у значительной части российского народа, части его элиты нет никакого осознания бесперспективности, тупиковости того пути. А наследники той идеологии ничего не поняли, ни в чем не раскаялись и готовы начать все с начала.

Ниже будет рассмотрен исторический путь, пройденный СССР и новой Россией в экономике после 1917 года. Но это ни в коем случае не является описанием истории народного хозяйства страны с его скрупулезным отражением всех изменений в экономике. Здесь читателю предлагается новое осмысление пройденного пути с позиций третьего десятилетия 21 века. Прошедшие после начала политики перестройки преобразования, открывающиеся "белые пятна" российской истории заставляют во многом менять устоявшиеся в научном сознании представления о пройденном пути.

Глава 1. Рождение командной экономики или откуда происходит советская экономическая система

Истоки советской экономической системы надо искать не в сталинском периоде, как это делают некоторые исследователи, а несколько раньше. Сталин почти во всех своих преобразованиях был не оригинален и осуществлял лишь то, что уже было опробовано раньше или завещано В. И. Лениным.

Система жесткого централизованного управления почти полностью национализированной крупной промышленностью сложилась уже в 1918 году. И с тех пор при всех больших и малых потрясениях и поворотах истории эта система лишь, так или иначе, видоизменялась, но никогда не подвергалась сомнению по существу, считаясь одним из главных преимуществ социализма.

28 июня 1918 г. был издан первый общий декрет о национализации всей средней и крупной промышленности. К декабрю 1918 г. было всего национализировано около 1115 предприятий, к марту 1919 г. – 2000, к январю 1920 г. – 4000, к ноябрю – около 5000, т. е. до 80 % всех предприятий цензовой промышленности. К 1 ноября 1920 г. на учете ВСНХ находилось более 6900 предприятий, в которых насчитывалось около 1,3 млн. рабочих. А 29 ноября 1920 г. ВСНХ издал постановление об общей национализации всей мелкой промышленности с числом рабочих при наличии двигателя свыше 5 чел. или без двигателя свыше 10 чел.

Период, отраженный в этих цифрах, получил название "военного коммунизма". Стремительно государственной экономике создавался и соответствующий хозяйственный механизм, исключавший какие-либо товарно-денежные, рыночные отношения. Установилось жесткое централизованное управление с прямым продуктообменом. На верху этого управления стоял ВСНХ с многочисленными общими и производственными отделами, ниже в их подчинении находились центральные правления национализированных предприятий, под ними областные управления и в самом низу – заводоуправление. Хотя сохранялись созданные местные совнархозы, но они фактически распались на отдельные отраслевые главки и управления, непосредственно подчиненные соответствующим отделам ВСНХ. Решительно возобладали тенденции отраслевого централизованного управления. Командная система возникла.

Такая трехзвенная вертикальная система управления сложилась уже в первый год Советской власти и просуществовала в других названиях, в несколько измененных комбинациях до 1991 г. И только незадолго до своей кончины была поставлена под сомнение и подверглась критике из всех печатных орудий. Экономический порядок этого периода характеризовался тем, что материально-техническим снабжением и распределением готовой продукции ведали непосредственно главки и центры ВСНХ. Рыночные отношения были почти полностью вытеснены административным приказом в решении экономических вопросов, распространилось сметное финансирование и натуральные формы связи между предприятиями. Если в 1918 г. сметное финансирование составляло 41 % от общей суммы расходов промышленности, то в 1920 г. оно возросло до 73,2 %.[3] Главным основанием для сметного финансирования являлась заявка предприятия, составленная в соответствии с производственным планом и программой. Такой порядок взаимоотношений государства и предприятия устанавливался декретом СНК "О финансировании государственных предприятий" от 4 марта 1919 г. В соответствии с этим декретом все без исключения денежные поступления за сдаваемые предприятиями продукты своего производства и по другим всякого рода доходным статьям (чеки, переводные билеты, наличные деньги и пр.) сдаются самим предприятием или регулирующим данную отрасль производства учреждением в доход казны по данному предприятию или данной отрасли производства. Расходы всех государственных предприятий производятся исключительно по сметам, составляемым самим предприятием.

Если из нарисованной картины исключить крайности сметного финансирования, то мы можем заметить, что она очень похожа по основным своим чертам на экономику более поздних периодов и 30-х годов, и 50-х – 70-х годов. Да и крайность сметного финансирования вполне приложима в последующие периоды к значительной части нашей экономики, если взять в расчет убыточные предприятия, не могущие осуществлять воспроизводство за счет собственных ресурсов. Так что восемнадцатый и семидесятые годы не далеко ушли друг от друга в этом смысле.

В советской экономической литературе устоялось положение, согласно которому такие черты военного коммунизма объяснялись трудностями гражданской войны. Война и разруха, конечно, оказали воздействие на складывающуюся обстановку. Но это не касается некоторых общих черт советского народного хозяйства, которые возникнув в 1917–1920 гг., просуществовали затем в течении всего советского периода. Это свидетельствует, что эти черты и принципы возникли не под воздействием обстоятельств, а на основе вполне определенных теоретических взглядов, в соответствии с которыми новое общество представлялось как единая фабрика. А в единой фабрике "главной задачей пролетариата… является положительная или созидательная работа налаживания чрезвычайно сложной и тонкой сети новых организационных отношений, охватывающих планомерное производство и распределение продуктов, необходимых для существования десятков миллионов людей".[4] Здесь сметное финансирование вполне логично, по-другому и быть не может. Разве внутри фабрики, завода нужны реальные деньги? Конечно нет. Движение продукции опосредуется лишь записями в документах. Так происходило и в этот период: расчеты между государственными предприятиями производились путем оборотных бухгалтерских перечислений и сводились к простому переписыванию сумм с одних счетов на другие, которые являлись не отражением реальных взаимных денежных обязательств и их выполнением, а лишь счетным выражением перехода материальных ценностей от одного предприятия к другому.

В соответствии с марксистскими представлениями о новом обществе, в нем не оставалось места для рыночных отношений и их наиболее убедительного проявления – денег. Таким взглядам во многом способствовала ситуация в денежном обращении. За период с июля 1918 г. по январь 1921 г. денежная масса, выпущенная в обращение, увеличилась с 43,7 млрд. до 1168 млрд. руб., т. е. в 26,7 раза, покупательная же сила рубля упала в 188 раз.[5]

Обесценивание денег подтверждала догму их отмирания, несовместимости с движением к коммунизму. Разрабатывались проекты замены денежного учета непосредственно трудовым, введения так называемых тредов (трудовых единиц учета) вместо денег. Авторы отчета, составленного финансово-счетным отделом ВСНХ в 1919 г., заявили, что "учет предприятий в денежных единицах совершенно не отвечает существу дела и техническим операциям, сметы, составляемые в рублях, являются фикциями и имеют лишь весьма относительное значение", бухгалтерские расчеты между предприятиями "при более глубоком проведении сметного финансирования уже значительно изжили себя и целесообразен лишь материальный учет". Логическим завершением таких представлений стала в 1920 г. отмена разделения бюджетов на общегосударственный и местный. Государственный бюджет превращался из денежного бюджета в материальный. Тогда же за ненадобностью был упразднен Госбанк. Конечно, далеко не все экономические крайности того времени укладывались в теоретические схемы большевиков. Многое диктовала тяжелая военная обстановка. В частности, как следствие экономической разрухи, развалом финансов можно объяснить повышение натурализации заработной платы: удельным вес натуральной платы труда возрос с 28 % в 1918 г. до 70 % во втором полугодии 1919 г., с 82–87 % в 1920 г. до 93 % в январе-марте 1921 г. В 1920 г. на государственном снабжении находилось 35 млн. граждан. Но и этот факт трактовался многими как торжество идей марксизма. Тем более, что была и вполне конкретная теоретическая установка на такой порядок. В проекте программы РКП(б) В. И. Ленин писал: "В области распределения задача Советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов”.[6]

Поэтому, в целом, военный коммунизм во всех своих основных проявлениях был следствием сознательной политики партии большевиков, соответствовавшей теоретическим воззрениям ее вождей. Так, в работе “Государство и революция”, написанной непосредственно перед Октябрьской революцией В. И. Ленин имел такие воззрения на новое общество: “Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства… Все граждане становятся, служащими и рабочими одного всенародного, государственного "синдиката. Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы и получали поровну".[7] Разве это теоретическое положение не похоже на то, что сложилось примерно через год и разве то, что мы называем "военным коммунизмом" не было устроено по теоретическим шаблонам вождя революции? Позже в октябре 1921 г. он прямо укажет, что все было именно так. "Тогда предполагалось осуществление непосредственного перехода к социализму без предварительного периода, приспособляющего старую экономику к экономике социалистической. Мы предполагали, что создав государственное производство и государственное распределение, мы этим самым непосредственно вступили в другую, по сравнению с предыдущей, экономическую систему производства и распределения".[8]

Всякий непредвзятый человек найдет общие родовые черты между тем экономическим состоянием общества, которое возникло сразу после революционного переворота и просуществовало в своем первоначальном состоянии до середины 1921 г. и той экономической системой, которую со второй половины 80-х годов в СССР начали перестраивать. Несмотря на прошедшие семьдесят лет, к середине 80-х годов мало что изменилось в советском обществе: все граждане – служащие по найму у государства, торговля всегда в значительной степени заменялась планомерным, организованным распределением продуктов. Все дело в том, что в этом обществе с самого начала и до 1990-го года упорно и настойчиво проводилась в жизнь марксистская догма о бестоварном, без рыночном социализме. В начале 90-х именно эта догма терпит крах, но не только. Вместе с ней в историю уходит нечто большее, чем командная экономика, родившаяся в октябре 1917 г.

Глава 2. Первая попытка «перестройки» системы

Кажется, о моде говорят, что новое в ней – это хорошо забытое старое. Но видно эта закономерность применима не только к этой стороне жизни общества.

Перестройка 80-х годов была совсем не таким уж новшеством как нам казалось. Нечто подобное уже было в советской истории. В материалах к X съезду Советов, посвященных русской промышленности в 1922 году читаем: "Организационная перестройка (выделено В.X.) промышленности за пережитый год должна была идти крайне интенсивно, ибо прежние методы управления промышленностью, методы главкизма, ни в какой мере не могли быть применимы к новым условиям хозяйствования, принципам коммерческого расчета и т. д. Производить эту перестройку совершенно планомерно… явилось совершенно невозможным, так как перестройка всей хозяйственной жизни страны в целом шла слишком быстрым темпом. Поскольку государство перестало снабжать целые отрасли промышленности, им пришлось зависеть исключительно от самих себя и ориентироваться на рынок". Здравая мысль выражена в приведенной констатации.

Приведенная фраза свидетельствует о том, что уже тогда в 1921–22 гг. через три года существования административно-командной экономики времен военного коммунизма была достаточно очевидна ее нелепость и неэффективность. Доказательством того, что наши предки (во всяком случае, люди занятые экономикой, а не революцией) уже тогда, в 1921 г., отдавали себе отчет в бесперспективности административной экономики, могут служить строки отчета к 9-му Съезду Советов: "Создание трестов окончательно сводит со сцены «Главкизм", как известного типа организацию, ибо поскольку Главкизм включает в себя сугубую централизацию, полную невозможность проявления инициативы и необходимость в каждом мало-мальски серьезном вопросе обращаться за директивами в центр, настолько создание полномочного управления трестов, ставит последние в такие условия, при которых они самостоятельно выбирают наивыгоднейшую линию для работы предприятия и в зависимости от этого обращаются за содействием к центру или к местным органам». Штурвал экономической политики о 1921 г. был положен на НЭП. Марксистские догмы догмами, а реальная жизнь потребовала нормальных экономических отношений, и большевики в лице своих наиболее дальновидных вождей начали переход к денежным формам хозяйства. В основу регулирования экономической жизни и прежде всего отношений города и деревни был положен рынок.

Этот крутой поворот к рыночной экономике был начат, так же как и при перестройке 80-х, с разрешения мелкой частной собственности, кооперации и аренды. Последняя по своей природе носит промежуточный характер, что делает ее особенно привлекательной в переходные периоды истории в нашей стране. С июля 1921 г. в соответствии с решениями X партийной конференции было разрешено сдавать в аренду мелкие промышленные предприятия. С этого же времени начинается восстановление платности товаров и услуг, оказываемых государством населению.

НЭП: взгляд через аренду

В отчете к 9-му съезду Советов в 1921 г. указывалось: "… в аренду сдаются по преимуществу мелкие предприятия, не могущие быть эксплуатируемы совнархозами, причем в большинстве своем арендаторами являются частные лица, кооперативы же идут в меньшинстве; при чем среди частных арендаторов значительную долю занимают бывшие владельца этих предприятий, каковое явление совершенно нормально, поскольку мелкие предприниматели, идущие в свое прежнее дело, будут стремиться сохранить его и поддержать".

При сдаче в аренду предусматривались правовые гарантии для арендаторов: в течение срока договора таковой может быть расторгнуть не иначе как по суду, одностороннее прекращение отношений по договору не допускается ни со стороны государственных учреждений, ни со стороны арендаторов. Государство не брало на себя никаких обязательств по снабжению предприятий, сданных в аренду. Таким образом, этим предприятиям представлялась широкая свобода в хозяйственной деятельности вплоть до самостоятельности в снабжении. Исключение допускалось лишь в случаях, когда заказы давало государственное учреждение, и не иначе как по-особому на каждый отдельный случай разрешению Президиума ВСНХ.

Принятым в июле 1921 г. постановлением СНК РСФСР «0 порядке сдачи в аренду предприятий, подведомственных ВСНХ" предусматривалось предоставление арендатору права с разрешения народного комиссариата внешней торговли и с соблюдением действующих указаний приобретение предметов оборудования, промышленного снабжения рабочих и т. д. за границей.

Первые же месяцы применения аренды показали значительные препятствия к ее распространению со стороны государственных хозяйственных органов. Государственные вышестоящие организации просто самовольно под надуманными предлогами расторгали арендные договора. Настоящая причина противодействия развитию арендных отношений связана, конечно, с интересами людей, получивших власть после революции. Трудно представить, но даже в годы Гражданской войны шла бурная бюрократизация экономической сферы: с 1918 г. по 1920 г. численность служащих ВСНХ выросла с 2228 человек до 22986 человек, одновременно число главков ВСНХ выросло с восемнадцати до пятидесяти двух. В целом, в послереволюционный период численность служащих росла как на дрожжах, в то время как число рабочих сокращалось: если в 1913 г. на одного служащего приходилось 15 рабочих, то в 1920 г. – всего 7. Не случайно, когда в стране был введен НЭП, в числе 1 млн. первых безработных на 1 января 1924 г. оказалось 750 тыс. "конторских служащих". Родовые пятна нового строя явно проявились уже в этот короткий период. Конечно, этому новому чиновничеству аренда была не нужна, она его просто вытесняла, лишая работы. Поэтому для того, чтобы воспрепятствовать торможению, в сентябре 1921 г. был опубликован декрет ВЦИК "О воспрещении расторжения договоров об аренде государственных предприятий".

Тем самым был дан простор развитию арендных отношений. Уже к концу 1921 г. по отраслям промышленности было сдано в аренду 3860 предприятий. Всего же – 4860. На них было занято около 70 тыс. чел. Половина всех предприятий, сданных в аренду, были в годном для производства состоянии. Конечно, это были в основном мелкие предприятия, но как раз они и составили экономическую базу российской экономики.

Исследователь аренды Милютин В. отмечал, что " в аренду с большой охотой берут именно те предприятия, которые работают непосредственно на массового потребителя, и все сданные в аренду предприятия имеют значение только в области обслуживания личного потребления".[9] То есть в аренду в первую очередь шли производства, имеющие быстрый оборот: пищевые, хлебобулочные, текстильные, полиграфические, деревообрабатывающие. Все сданные в аренду предприятия распределялись между следующими категориями арендаторов (в 1922 г.): бывшим владельцам было сдано 26,6 % всех сданных в аренду промышленных предприятий, прочим частным лицам: – 22,1 %, трудовым артелям – 14,0 %, потребительским обществам и кооперативам – 22,8 %, государственным учреждениям – 11,5 %, прочим – 3,0 %.

Таким образом, 65,7 % всех предприятий попало в частные руки. В руки частных предпринимателей попало наибольшее число действующих предприятий, они имели преимущество по наличию сырья и топлива.

В отчете Бюро аренды при Петроградском совнархозе говорилось, что "наиболее исправными арендаторами являются прежние владельцы. Эти арендаторы относятся вполне серьезно к договорам и взятые на себя обязательства стараются точно выполнить”.

По срокам сдачи арендные предприятия распределяясь так: до 1 года было сдано 21,1 % от всего количества, до 3-х лет – 51,5 %, до 6 лет – 26,3 %, на срок свыше 6 лет – 1,1 %. Таким образом, основная масса предприятий арендовалась на срок не свыше пяти лет, 72,6 % было сдано в аренду на срок до трех лет.

Арендная плата выступала вначале преимущественно в виде натуры, что, конечно, являлось отсталой формой, но таково было положение в народном хозяйстве. Величина арендной платы по рекомендациям ВСНХ определялась таким образом, чтобы доход от сдачи имущества составлял не менее 7 % от его стоимости.

Аренда государственных промышленных предприятий по сравнению с другими видами имущественного найма имела ряд отличий:

– арендатор обязан был вести производство на уровне не ниже установленного договором, причем, для действенности договора, указание минимума выработки и срока, в течение которого он должен быть достигнут, включалось в договор. В случае злонамеренного неисполнения договора наниматель нес уголовную ответственность;

– капитальный ремонт, если другое не устанавливалось договором, лежал на нанимателе;

– улучшения, произведенные арендатором, по истечении срока найма безвозмездно переходили к государству или местному Совету.

Но в целом арендная компания проходила не слишком активно. Из общего числа предназначенных к сдаче 7113 предприятий было сдано на конец 1922 г. 3950 или 55 %. Как указывается в материалах к 10-му Съезду Советов, заминка со сдачей в аренду, по-видимому, объясняется тем, что государственная местная промышленность имела возможность жить и работать, и местные органы не слишком стремились создавать себе конкурентов в лице арендаторов и ставили известные затруднения при сдаче в аренду, предоставляя к сдаче только те предприятия, которые или требовали значительной затраты на их пуск, или не могли конкурировать с государственными предприятиями. Громадное большинство сданных предприятий совершенно мелкие и только в отдельных случаях сдавались предприятия более или менее крупного характера, с числом рабочих в несколько сот человек, среднее же число рабочих для сданных предприятий составляло всего 17 человек.

Тем не менее, в этот период она сыграла свою роль в оживлении экономики, на долю частной аренды приходилась основная часть валовой продукции промышленности, производимой частным сектором. В 1924–25 гг. эта доля составила 72,9 %.

Аренда не совмещалась с вновь набиравшей силу административно-командной системой и с 1928 года начинается отход от нее. Постановление СНК СССР от 15 мая 1928 г. аренда предприятий запрещается. Но оставалась еще сельскохозяйственная аренда. В 1930 г. пришел и ее черед – в связи с политикой коллективизации и "ликвидацией кулачества как класса" земельная аренда была запрещена в районах коллективизации, а в 1937 г. постановлением ЦИК и СНК СССР "О воспрещении сдачи в аренду земель сельскохозяйственного назначения" повсеместно. В одном из пунктов Постановления было указано: "Свободные земли сельскохозяйственного назначения предоставляются земельными органами и городскими Советами учреждениям, организациям и отдельным гражданам лишь в бесплатное пользование… Взимание арендной платы в какой бы то ни было форме за земли… прекращается".

Основной смысл НЭПа

Арендизация экономики, конечно же, не составляла главного направления экономически первой реформы советской власти. Не имело такого значения и частное предпринимательство. Бытующие представления о его бурном развитии в промышленности сильно преувеличены: на конец 1922 года было денационализировано лишь 50 предприятий.

Главным же направлением этой первой попытки советской перестройки явился перевод национализированных предприятий на принципы хозяйственного расчета. В соответствии с этими принципами хозяйственного расчета вводилась определенная хозяйственная самостоятельность предприятий, экономическая заинтересованность в результатах производства, оценка деятельности предприятий на основе соотношения затрат и результатов в денежной форме. "Перевод госпредприятий на так называемый хозяйственный расчет неизбежно и неразрывно связан с новой экономической политикой, и в ближайшем будущем неминуемо этот тип станет преобладающим, если не исключительным".[10]

Введение хозрасчетных принципов в жизнь осуществлялось рядом последовательных постановлений. Прежде всего, был принят Наказ СНК от 9 августа 1921 г.: "О проведении в жизнь начал новой экономической политики".

Наказ предусматривал:

– ВСНХ сосредотачивает в своем непосредственном управлении отдельные отрасли производства и определенное число крупных и с государственной точки зрения важных предприятий;

– предприятия, не вошедшие в эту группу, сдаются в аренду, а если это невозможно, подлежат закрытию;

– предоставление государственным предприятиям права реализации части продукции;

– создание условий, при которых кустари и ремесленники могли бы свободно распоряжаться продуктами своего труда.

Принимались эти меры в начале 20-х годов, а звучат в главных своих положениях вполне в духе середины 80-х годов. Видно, за 70 лет так и не удалось, несмотря на все усилия и жертвы, внедрить эти начала.

Исходя из Наказа, СТО 12 августа 1921 года издал "Основные положения о мерах к восстановлению крупной промышленности и поднятию, и развитию производства". В соответствии с "Основными положениями" создавались объединения (тресты), организуемые на началах хозяйственного расчета. Постановление СНК от 27 октября 1921 г. "О мерах развития самодеятельности хозяйственных органов при переходе на хозрасчет" все предприятия были разделены на две группы. Предприятия первой группы оставались на госбюджете и должны были функционировать в соответствии с "Основными положениями". Предприятия второй группы полностью снимались с государственного снабжения, им было дано право реализации своей продукции по рыночным ценам. Их право распоряжаться своими изделиями ограничивалось лишь одним: они были обязаны удовлетворять в первую очередь заявки государственных учреждений, во вторую – кооперативных и в последнюю очередь – частных организаций.

Основным законом, закрепившим хозрасчет в промышленности, явился декрет "О государственных промышленных предприятиях, действующих на началах коммерческого расчета (трестах)" от 10 апреля 1923 г. В нем указывалось, что «государственными трестами признаются государственные промышленные предприятия, которым государство предоставляет самостоятельность в производстве своих операций согласно утвержденному для каждого из них уставу и которые действуют на началах коммерческого расчета с целью извлечения прибыли.»

Государственные тресты несут ответственность по своим обязательствам лишь в пределах состоящего в их распоряжении имущества. Государственная казна за долги трестов не отвечает. В результате этого декрета отдельные предприятия теряли самостоятельность и основной хозрасчетной единицей в промышленности становился трест.

Как мы видим, главным изобретением новой экономической политики стала не аренда, не частная приватизация, а именно хозяйственный расчет для государственных предприятий. Он позволил этим предприятиям перейти в какой-то мере на разумные основы хозяйствования и тем самым сохраниться как государственным. Поэтому хозрасчет стал, в общем-то, любимым дитем советской экономической теории и практики. Попытка в полной мере внедрить хозрасчетные отношения можно наблюдать с некоторыми отступлениями на протяжении всей послеоктябрьской истории советского народного хозяйства. И теперь уже можно констатировать, что все эти попытки, несмотря на ухищрения и изобретательность экономистов, так ничего и не дали. Остались в значительной мере лишь теоретическими построениями ученых в их трудах и учебниках, многообещающей фразой в партийных постановлениях по совершенствованию управления народным хозяйством. В результате приходится возвращаться к испытанным временем и давно известным ценностям, но времени и сил на хозрасчетные попытки ушло слишком много.

В хозяйственном расчете новая власть попыталась совместить две противоположные формы экономической связи: планомерную и товарную при главенстве первой. Планомерные и товарные отношения могут сосуществовать, но рядом, параллельно друг с другом. Так, например, внутри предприятия планомерные связи, снаружи товарные. Конечно, товарные отношения могут испытывать на себе регулирующее воздействие, как сейчас и происходит во всех развитых странах, но, тем не менее, они сохраняют качество товарных и остаются главенствующими. В нашей же стране, начиная о начала 20-х годов неоднократно делались попытки получить некий гибрид планово-рыночных отношений. Как написано в одном из учебников: хозяйственный расчет есть тип планомерного ведения хозяйства… связанный с использованием товарно-денежных отношений. Еще это называется – планомерное использования товарно-денежных отношений. И такой гибрид все-таки был выведен, но он оказался уродцем и его жизнеспособность всегда была очень низкой. Без постоянного искусственного подкармливания он не просуществовал бы и нескольких лет, а за счет этого дотянул до конца 80-х годов.

Правда, в полную силу хозрасчет себя так никогда и не показал, он не дал ни высокой эффективности производству, ни богатства народу. А те успехи, которые и были достигнуты страной за советский период, получены не за счет хозрасчета, а за счет жесткого командного управления. Единственное, что он дал, позволил так долго существовать государственной собственности. На сметно-бюджетном финансировании она и все, что над ней надстроилось не смогло бы существовать так долго.

За семьдесят с лишним лет хозрасчетные отношения так и не проявили себя в полной мере, не стали доминирующими в экономике. Даже в период НЭПа в условиях наибольшего благоприятствования они оставались в достаточно неразвитом состоянии. Наиболее важные отрасли и предприятия остались в непосредственном управлении государства в лице ВСНХ – они по-прежнему находились на сметно-бюджетном финансировании. Вся их продукция поступала в государственный фонд, из которого в порядке централизованного снабжения государство обеспечивало их основные потребности в ресурсах. Это означало, что разграничения между общегосударственными ресурсами и ресурсами предприятий в то время не произошло. Если заглянуть вперед такого разграничения до конца не произошло и до конца 80-х годов. Этого и не могло произойти: в чем бы тогда выражалось содержание государственной собственности? Планомерность и государственная собственность в принципе не могли этого позволить, это означало бы их разрушение.

Тогда уже государство начало поддерживать свои предприятия дотациями. Предприятия сдавали государству свою продукцию частью бесплатно, частью по сравнительно низким ценам, государство в ответ финансировало их убыточность. Эта порочная практика во многом сохранялась в дальнейшем. Хозрасчет в экономике всегда, несмотря на провозглашенные принципы, сосуществовал с убыточностью.

Можно оказать, новая экономическая политика хотя и дала простор рыночным, товарно-денежным отношениям, но это все-таки была для большевиков лишь как временное отступление от главной линии построения социализма. Хотя именно рынок и вытянул страну из пропасти, куда она попала вследствие революции, но военно-коммунистическая идея построения общества и в это время была жива и ждала лишь своего часа. В то же время допущение в этот период в экономике частной собственности, кооперации, перевод государственных предприятий на хозяйственный расчет породило в 80-е годы у ряда экономистов и философов иллюзии на возможность альтернативного развития страны. Якобы ленинская новая экономическая политика дала возможность России пойти к новому обществу совсем новым путем через смешанную экономику к построению хозрасчетного социализма. Возможность такого пути связывают с последними работами В. И. Ленина.

"Коренная перемена всей точки зрения нашей на социализм"

Перестройка 80-х годов в общественных науках отразилась, прежде всего, на переосмыслении и на приспособлении ленинского наследия к новым переменам. Так было всегда прежде в моменты общественных перемен, эта традиция была соблюдена и в середине 80-х при переходе к перестройке. Новое в нашей стране для того, чтобы получить право на существование, должно было быть освящено универсальной ленинской мыслью. Без этого было никак.

Поэтому и перестройка в стране началась с теоретической артподготовки цитатами из ленинского наследия. Было заявлено, что у Ленина была совсем не та концепция перехода к социализму, которой руководители страны руководствовались до сих пор, а другая. В доперестроечное же время мы руководствовались той концепцией, которая отражена во всех учебниках политической экономии социализма, изданных до 1985 года, где утверждается, что "В. И. Ленин разработал и обосновал план социалистического переустройства нашей страны, который в качестве важнейших мероприятий государства диктатуры пролетариата предусматривал введение всеохватывающего учета и контроля со стороны общества за производством и распределением материальных благ, проведение социалистической индустриализации и производственного кооперирования крестьянских хозяйств, осуществление культурной революции".[11] Такой взгляд на Ленина в становлении нашего общества был до начала перестройки 80-х. Но новые перестроечные веяния многое поменяли в этом взгляде.

Во всяком случае, в 80-е годы в учебнике политической экономии уже было записано, что ленинская концепция перехода к социализму "предполагает широкое использование товарно-денежных отношений, сохранение до определенного момента частнокапиталистического уклада, применение госкапитализма и других переходных форм. Она отводит особую роль кооперации в привлечении к социализму мелких производителей, в решении других задач социалистического строительства".[12] Причем в обоих случаях вполне справедливо предполагается, то, что составляет основное содержание перехода к социализму – это ляжет естественным образом в его основу. Иначе и быть не может. И в соответствии с той концепцией, которая в результате реализовалась так и получилось. Пятилетние планы и колхозы до конца 80-х годов составляли фундамент советского народного хозяйства.

Не надо быть большим знатоком теории, чтобы понять: это две разные, прямо противоположные концепции. Первая связана с планомерностью, жесткой централизацией экономики, вторая – с товарно-денежными отношениями, рынком. Одновременно сосуществовать в качестве основы экономической системы они не могут. Собственно, это подтвердила история: как только с 1929 г. начала в полной мере осуществляться концепция индустриализации-коллективизации, со смешанной экономикой и рынком моментально было покончено.

Так какая же концепция больше отвечает истинным взглядам В. И. Ленина на социализм? Значительная группа обществоведов, сохраняющих ортодоксально-марксистские взгляды, во время перестройки отстаивали традиционный подход: все, что произошло за исключением отдельных деформаций – то и истинно. Другая же группа – уверены, во всяком случае, в начале перестройки были уверены, что в конце жизни у В. И. Ленина произошла коренная перемена точки зрения на социализм. Социализм стал видится ему как общество со смешанной экономикой, где полный простор и товарно-денежным отношениям и кооперативной, а также частной собственности. Вполне возможно, что такая трактовка Ленина являлась лишь определенным тактическим ходом, без которого в то время было бы трудно начать раскачивать отжившую систему. Как бы там ни было, но последние работы Ленина дают повод для такой трактовки.

Хотя основания для такого прочтения В. И. Ленина есть, но они все-таки незначительны. Почти все они в одной из последних работ Ленина "О кооперации". Пожалуй, ключевая фраза здесь следующая: "Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм".[13] Собственно, почти исключительно лишь на этой фразе построена концепция о новом взгляде Ленина на социализм как рыночный, кооперативный. Но одной лишь фразы недостаточно для столь глубоких обобщений, тем более, что развивая свою мысль дальше он недвусмысленно говорит в чем состоит эта коренная перемена: "Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную «культурную» работу".[14] Вот и вся глубина мысли и искать за ней какой-то далеко скрытый смысл – значит домысливать за автора, выдавать желаемое за действительное.

Но была еще реальная политика НЭПа. Не увидел ли вождь пролетариата в конце жизни в экономике нэповской экономику социалистическую? Этакий прототип социализма со смешанной экономикой, как постарались представить его поздние взгляды новые интерпретаторы. Конечно, такого переворота во взглядах не было. Это противоречило всей системе взглядов Ленина, да и логике развития событий.

Для Ленина новая экономическая политика была не больше, чем вынужденное отступление. И в отличие от сомнительных (в смысле толкования цитат о перемене взгляда на социализм), имеется достаточно недвусмысленных высказываний, где НЭП прямо объявлен отступлением, уступкой: "В НЭПе мы сделали уступку крестьянину…".[15] "Мы год отступали. Мы должны теперь сказать от имени партии: достаточно!."[16] Отчего отступали? Естественно, от правильной по своей сути (конечно, если не брать крайностей) политики военного коммунизма. Правильной, потому, что в ней содержались все принципиально важные для марксизма элементы нового экономического строя: единая государственная собственность, планомерно организованное хозяйство в виде централизованного учета, контроля, распределения продуктов, сметного финансирования деятельности предприятий, всеобщности труда в виде всеобщей трудовой повинности, почти полного отсутствия товарно-денежных отношений. В общем, народное хозяйство было построено как единая гигантская фабрика. Именно таким для вождя революции и представлялся будущий социализм. Чтобы не повторяться читатель может еще раз посмотреть работу "Государство и революция”[17], проект программы РКП(б)[18], где вполне четко отражены эти представления.

Поэтому, конечно же, не было никакого второго нэповского Ленина. Никаких серьезных оснований у перестроечной волны экономистов пересмотра его взглядов на социализм нет. Скорее всего, за такими попытками в то еще непонятное время (когда неясно было, куда пойдет перестройка: то ли назад к тоталитаризму, то ли вперед к демократии) стояло желание: на всякий случай создать прикрытие из цитат вождя. К тому же и многолетняя привычка, очевидно, к этому выработалась.

Нэп был политикой вынужденной и рано или поздно необходимо было вернуться к истокам. Это немного позже и было сделано, но не Учителем – не успел, а его верным учеником. Поэтому, по большому счету не было у Ленина другой концепции социализма кроме военно-коммунистической (конечно, ее экстремистские стороны не в счет) и отсчет этого социализма, получившего сейчас название административно-командной системы надо вести не со сталинской коллективизации, а с ленинской национализации.

Противники такой позиции неприминут, конечно, указать, что у В. И. Ленина есть оценка "военного коммунизма" как политики, во-первых, вынужденной и, во-вторых, ошибочной. Первое, при желании, позволяет сказать, хотя административно-командная система и возникла при Ленине, но это не отражало теоретических взглядов вождя на новое общество, это был вынужденный обстоятельствами шаг. Шаг был действительно вынужденным, но что именно в этом шаге было вынужденным: сами конкретные меры военного коммунизма или время начала их осуществления? Очевидно и то и другое. Какие-то крайние проявления этой политики в виде продразверстки с ее террором по отношению к крестьянству, всеобщей трудовой повинности и закрепления рабочих за предприятиями, наверно, были вынуждены военным временем и это была политика военного времени. Но сам костяк политики военного коммунизма: повсеместная национализация, учет и контроль, централизованное управление экономикой – это не было вынужденным, т. к. вполне укладывалось в "Очередные задачи Советской власти", т. е. в четкий теоретический план построения социализма в России. Другого плана у Ленина просто не было в это время. Поэтому с этой стороны по большому счету вынужденности не было.

Главная вынужденность политики "военного коммунизма" во времени ее начала. В принципе эта политика была, политикой непосредственного введения самого социализма. По всем марксистским понятиям сразу после социалистической революции произвести непосредственный переход к коммунистическому способу производства невозможно – необходим переходный период. В. И. Ленин это прекрасно знал, в "Государстве и революции" сам писал об этом. Но гражданская война подтолкнула все-таки к такому непосредственному переходу. То есть по времени такое развитие событий было вынужденным.

Но как показало время, и в 1921 г. Ленин сам указал на это, хотя эта политика и была вынужденной, но она была ошибочной в это время, по существу. "Отчасти под влиянием нахлынувших на нас военных задач и того, казалось бы, отчаянного положения, в котором находилась тогда республика… под влиянием этих обстоятельств и ряда других, мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, – и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение"[19]. Ошибочной она была потому, что это была не просто политика военного времени, а это была политика непосредственного введения "коммунистического производства и распределения", т. е. того до чего нужно была идти по Марксу через длительный переходный период.

Получается, В. И. Ленин в данном случае отошел от одного из фундаментальных открытий К. Маркса, которому (открытию) сам же поклонялся и всячески пропагандировал. Как впоследствии признал В. И. Ленин, даже под воздействием гражданской войны нельзя было проводить политику непосредственного перехода к коммунистическому производству и распределению – это должны были быть другие меры – меры военного времени, которые в то же время соответствовали бы переходному периоду. Такой отход от марксистской теории для вождя пролетариата был не впервой. Всегда, когда был выбор между теорией и действием, пусть даже вопреки теории, Ленин выбирал действие. Так было и с самой революцией, на которую большевики пошли в крестьянской отсталой стране совсем не готовой для социалистического эксперимента, это противоречило марксистским воззрениям на пролетарскую революцию. Так было и с решением строить социализм в отдельно взятой стране, что так же не стыкуется с учением классиков. Главное во всех действиях, очевидно, было стремление взять и удержать любыми путями власть.

Таким образом, нет веских оснований говорить о существовании двух Ленинов: до нэповского и нэповского. Суть воззрений вождя на социализм вполне однозначно выразились как в ряде его теоретических работ, так и в практике строительства социализма в период военного коммунизма, которую в главном не отменила и новая экономическая политика. НЭП даже усилил эти непосредственно коммунистические тенденции: командные высоты экономики остались в руках новой администрации, начала складываться планомерная организация экономики.

С гипотезой о полной перемене взглядов Ленина на социализм под конец своей жизни связан вопрос о правомерности выделения переходного периода в нашей стране, тактически такая позиция более или менее явно отрицает его существование в 20-е годы нашей истории. Наиболее явно такой подход просвечивает в статье В. Сироткина "Уроки НЭПА". В этой статье приводится чрезвычайно интересное и способное, действительно, заставить посмотреть на В. И. Ленина другими глазами, ленинское высказывание. Но источник откуда взята эта цитата вызывает большие сомнения, во всяком случае она требует более солидного подтверждения. Эта ленинская цитата представляет собой якобы записанное в 1923 г. под диктовку личным секретарям вождя М. И. Гляссер и Л. А. Фотиевой его высказывания, которое в наиболее полном виде было воспроизведено в воспоминаниях бывшего секретаря Сталина Б. Бажана, изданных в Париже-Нью-Йорке в 1983 г. Подтвердить или опровергнуть правдивость этого высказывания может издание шестого не урезанного и нефальсифицированного (как пятый) Полного собрания сочинений В. И. Ленина.

Так вот. Умирающий Ленин в конце 1923 г. продиктовал: "Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем, это вопрос десятилетий и поколений. Чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе, мы должны изображать перед ней возврат к меновой экономике… как некоторое временное отступление. Но для себя мы должны ясно видеть, что попытка не удалась, что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни, нельзя. Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке". Из этой выразительной и очень богатой мыслью диктовки (конечно, если она подлинна) В. Сироткин делает вывод: нэп не был "некой временной подменой "социалистического идеала", это была стратегическая смена взглядов в понимании социалистического общества. Социализм в предсмертном прозрении вождя предстает в виде общества со смешанной экономикой. Если бы это было действительно так, то переходному периоду от капитализма к новому обществу просто не остается места. Получается, сразу после революции была сделана попытка ввести социализм (по Марксу) административно-командной модели – это не удалось, а нэп означал переход к новой модели – социализму смешанной экономики. Сталинские же преобразования означали фактический возврат к ортодоксальным взглядам до нэповского Ленина.

Думается, что такой ход мыслей В. Сироткина все-таки ошибочен. Даже, если принять ленинское высказывание полностью подтвердившимся, то вывод из него напрашивается несколько другой. Ленин здесь указывает, что перейти к социализму непосредственно не удалось, и теперь необходим длительный период (по-современному) рыночной смешанной экономики, а это, по Марксу, и есть переходный период, который и приведет к "коммунистическому обществу". Поэтому в этой цитате нет нового взгляда на социализм, здесь лишь констатация, что к социализму придется двигаться через переходный период. Сами же представления о новом обществе как о единой фабрике не изменились. Об этом свидетельствует само развитие нашего общества в этот период. Таким образом, и эта точка зрения не доказывает появления с нэпом нового Ленина.

НЭП и альтернативные пути развития СССР

В научной и публицистической литературе периода перестройки периодически поднимался вопрос о потенциальных возможностях другой направленности развития нашего общества в конце 20-х годов, если бы не Сталин. То и дело можно было слышать: если бы Ленин прожил дольше, все в нашей стране было бы по-другому.

Конечно, неблагодарное дело анализировать то, что могло бы быть. Все равно проверить высказываемые предположения невозможно. Но все же проанализировать, возможно ли было развитие нашей страны на основах нэпа, т. е. смешанной экономики, без возврата к методам "военного коммунизма" – очень важно. А возможность такого анализа обусловливается учетом той объективной обстановки, которая сложилась в это время в обществе.

Анализ положения, сложившегося в народном хозяйстве страны; хотя и указывает на расширение сферы действия товарно-денежных отношений в начале 20-х годов, особенно во взаимоотношениях деревни и города, но все же свидетельствует, что командные высоты в экономике оставались под контролем административных методов управления. Наиболее важные предприятия и при нэпе находились на сметно-бюджетном финансировании. Внедрение хозяйственного расчета не избавило экономику от значительного количества убыточных предприятий. И такое положение считалось нормальным. Более того, как раз эта часть народного хозяйства страны считалась в порядке и не вызывала в общем-то опасений у политических руководителей. И наоборот, та часть экономики, которая давала прибыль, была наиболее жизнеспособной, которая собственно и вытянула страну из разрухи – считалась временной уступкой частнику и в будущем с неизбежностью планировалась к вытеснению. То есть военно-коммунистические основы сохранялись и, несмотря на их нежизнеспособность строжайше оберегались. В определенном смысле они даже усиливались политикой трестирования в промышленности, а затем и созданием синдикатов. Одновременно укреплялись централизованные начала экономики: учитывались все основные потребности предприятий, источники их удовлетворения, реализация продукции госпредприятий все более подчинялась установленным планам распределения. Все более широко применялись методы безвозвратного бюджетного финансирования госпредприятий. Даже в тех случаях, когда это финансирование облекалось в возвратную форму, на практике оно носило безвозвратный характер.

Но главное, что собственно определило судьбу страны – это было все-таки не состояние экономики. С 1917 года и до 1991 года определяющей силой в развитии нашего общества стала идеология и политика. Эйфория захвата власти в огромной стране маленькой по численности и, в общем-то, незначительной, по влиянию партией (после Февральской революции РСДРП насчитывала не более 40–45 тыс. членов) на десятилетия вперед создала в этой партии, особенно среди руководящего ряда, уверенность в возможности достижения любых поставленных перед обществом целей. Шагнув из "царства необходимости в царство свободы", новые властители посчитали, что они все могут. Теперь цели дальнейшего развития определялись идеологией и это более чем на 70 лет определило ее превалирующее влияние в стране. То есть партия, заявлявшая о своей материалистической основе, о главенствовании материализма, экономики над политикой и идеологией, на деле проповедовала элементарный идеализм, поставив во главу угла идею и загоняя, страну под эту примитивную схему.

Поэтому как бы не хотелось ограничиться рассмотрением чисто экономического пути советского общества, но в России это просто невозможно. Идеологическая догма и политика определяли все. Это делает необходимым уделить некоторое внимание той политической силе, которая и тогда и до начала 90-х определяла судьбу страны.

У нэпа не было ни малейшего шанса выжить и стать не временным отступлением, а долговременной и естественной основой общества, именно, по политическим причинам. Ученые, считающие, что смешанная экономика могла стать реальной альтернативой сталинизму в случае жизни Ленина, ошибаются. Они не учитывают именно политического фактора. Нэп с его многоукладностью, т. е. экономическим демократизмом, мог стать долговременным явлением только при условии развития демократизации общества в целом. Смешанная экономика и демократия в обществе – эти два явления связаны довольно жестко. Нэп можно было ввести в условиях диктатуры, но он с неизбежностью по мере развития различных укладов и интересов групп населения с ними связанных требовал плюрализма и в надстройке. Многоукладная экономика с неизбежностью должна была породить политическую многопартийность, выражающую взгляды различных экономических агентов производства. Но, зная партию, осуществлявшую безграничную власть в стране, разве может кто-либо сказать, что такой исход был возможен? Конечно, нет. Партийное руководство страны считало свою власть вечной, именно – поэтому у многоукладного нэпа не было и одного шанса, чтобы выжить.

Иллюзий по поводу демократии внутри самой коммунистической партии, которая могла дать простор в случае ее сохранения и для демократии экономической, не должно быть. Это с самого начала была партия диктатуры. Ни ее вожди, ни коммунистическая партия в целом изначально не были демократическими.

РСДРП возникла в начале века как орудие захвата власти и отнюдь не демократическим путем, а через насилие. Следствием такого захвата должна была стать диктатура, что так же далеко от демократии. Организация, поставившая такие недемократические цели, не могла сама быть демократической. И это вполне прослеживается в истории ее создания. Партия коммунистов в России возникла как организация, построенная на полувоенных организационных принципах, с жестко централизованной структурой подчинения центру. В самом начале, еще до П съезда РСДРП и на самом съезде В. И. Ленин выступал за жесткий централизм в построении партии. В работе "Что делать?" он писал: " "Только централизованная боевая организация, выдержанно проводящая социал-демократическую политику и удовлетворяющая, так сказать, все революционные инстинкты и стремления, в состоянии предохранить движение от необдуманной атаки и подготовить обещающую успех атаку"[20]. Духом централизма пропитано "Письмо к товарищу о наших организационных задачах".[21] На II съезде этот вопрос прямо не обсуждался, но в п.6 Устава фактически прошел принцип, устанавливавший строго централизованный тип партии и подчинявший комитеты партии безусловной власти ЦК. Этот, же принцип возобладал и по отношению к другим рабочим организациям: "Что эти союзы (профсоюзы – В.Х.) должны работать "под контролем и руководством" социал-демократических организаций. Об этом не может быть двух мнений среди социал-демократов"[22].

Можно сказать, все чего касалась эта вновь возникшая партия – все это, в конечном счете, должно было быть "под контролем и руководством" ее вождей. Ген тоталитаризма был внесен в ее организм в самый момент зарождения и, несмотря на все перипетии истории, этот ген неизменно определял главные черты лица партии российских коммунистов. Даже прибавка на 17 съезде РСДРП к термину «централизм» слова «демократический» ничего, по сути, не изменило, разве что давало возможность высказываться, правда, это было можно и до этого. Но как только государственная власть оказалась в руках большевиков внутренне присущие их партии принципы организации были распространены на государственное устройство огромной страны.

Из гражданской войны Россия вышла с жестко централизованным управлением в экономике и в политике, монополией одной партии на власть. Если с началом нэпа произошла некоторая демократизация в экономике, культурной жизни, то политику это никак не затронуло. Наоборот. диктатура пролетариата, возникшая сразу после революционного октябрьского переворота, за годы гражданской войны трансформировалась в диктатуру партии, а затем и в диктатуру ЦК. Этот факт был замечен и выражен в обращении восставших матросов Кронштадта. Восставшие указывали, что вся власть в стране фактически оказалась не у Советов, а у РКП(б), требовали свободы деятельности для всех социалистических партии. Уже в годы нэпа постепенно выковывалась диктатура первого лица в партии, диктатура вождя. Самое интересное, сценарий примерно такого развития событий был предсказан Троцким в работе "Наши политические задачи" в 1904 г.: "Аппарат партии замещает ЦК". То есть заложенные еще в колыбели компартии диктаторские начала просматривались наиболее дальновидными ее вождями уже тогда.

Либерализация экономической жизни в период нэпа, легализация смешанной экономики с неизбежностью порождали в обществе требования политической демократизации, и чем успешней развивалась смешанная экономика, тем настоятельней была потребность в последнем. Это не могли не понимать большевистские руководители. Возникала дилемма: либо привести политическую надстройку в соответствие с базисом многоукладной экономики, либо рано или поздно повернуть назад и привести экономику в соответствие с тоталитарной однопартийной системой. Путь многопартийной демократии был глубоко чужд большевистским лидерам, включая Ленина. Уже поэтому представления, о коренной перемене Лениным в последних работах взглядов на социализм как общество со смешанной экономикой – надуманны. Он не мог не понимать, что такая экономика потянет за собой и многопартийность, а при многопартийности и свободе выборов у его партии уже не будет гарантии на власть. На это вождь мирового пролетариата пойти никак не мог.

В последних работах Ленина нет даже намека на возможность политического плюрализма, хотя бы в будущем. У других большевистских лидеров отношение к демократии, многопартийности так же было однозначным – при Советской власти это недопустимо. Такое отношение к демократии в обществе предопределяло судьбу внутрипартийной демократии. Большевистские лидеры прекрасно осознавали: углубление демократии в партии, свобода фракций рано или поздно приведет к многопартийности в обществе. Это понимание отражено в одном из выступлений Каменева той поры: "Сегодня говорят: демократия в партии; завтра скажут: демократия в профсоюзах. Послезавтра беспартийные рабочие могут сказать: дайте нам такую же демократию… А разве крестьянское море не может сказать нам: дайте демократию!" Конечно, давать кому-либо демократию большевики не собирались, а значит, неизбежно обрекали на вымирание демократии и в собственной партии. Она превращалась в монолитную безжизненную глыбу, перестраивавшую по своему подобию всю остальную страну. У нэпа не было светлого будущего.

Оставался лишь второй путь – возврата к монолитной экономике с единой собственностью, единым управляющим центром, единым планом действий. Со второй половины 20-х годов страна постепенно начала перестраиваться на этот путь.

Забегая вперед можно сказать, что Китай, начиная свои реформы в 1979 году, на первом этапе фактически использовал опыт российского НЭПа, те методы, которые были использованы большевиками в России после 1921 года. Более конкретно содержание этих методов сводится к включению механизмов простого товарного производства, а именно к освобождению крестьян от команд сверху, передачи им земли в собственность или долгосрочную аренду, установление твердого налогообложения вместо продразверстки, когда отбирается практически весь урожай кроме самого необходимого, разрешения мелкого и среднего предпринимательства в городе и деревне. Эти в общем-то простые, естественные меры дали моментальный эффект как в советской России 20-х годов: к 1928 году уровень основных показателей экономического развития страны превышал уровень 1913 года по национальному доходу на 19 %, по промышленному производству на 32 %, по сельскохозяйственной продукции на 33 %. Такие успехи стали возможны благодаря тому, что среднегодовые темпы роста за период 1921–1928 годы составили 12,7 %, т. е. весьма высокие. Так и в Китае 80-х годов. Уже к 1985 году Китай, вечно голодавший, начал обеспечивать себя продовольствием и с тех пор забыл о том, что такое голод.

Китай смог сохранить достижения своей новой экономической политики и развил их в своих дальнейших преобразованиях. В результате это сделало Китай на начало XXI века второй экономической державой мира. Советская Россия отказалась от этого пути, свернула новую экономическую политику, стала на путь жесткой административно-командной экономики, которая через 70 лет привела к краху и этой системы и самого Советского Союза. Можно только предполагать каких высот могла достичь Россия не откажись она от НЭПа, продолжая и развивая его.

Глава 3. Возвращение к истокам или завершение создания административной системы

По точному выражению одного из западных исследователей нэпа – это была социал-демократическая политика минус демократия. Крайне левая, непримиримая к социал-демократии позиция большевистских руководителей наряду с объективными причинами предопределила крушение смешанной экономики первой половины 20-х годов.

1926 год был важной вехой в истории нашего народного хозяйства. С этого времени СССР вступил в период реконструкции экономики.

Период 1926–1928 гг. был временем, когда новые тенденции развития еще переплетались со старыми методами работы. Это был своеобразный переходный период. Реконструктивные процессы в промышленности обусловливали необходимость централизации технической политики, перестройки системы управления. Усиливались отраслевые методы управления: в аппарате ВСНХ создавались главные управления по отраслям промышленности. Реорганизация ВСНХ, начавшаяся в 1926 г. состояла в том, чтобы усилить всю планово-регулирующую роль в перспективном планировании будущей индустриализации страны.

В этот период еще существовали свободные экономические структуры в виде частных, арендных, кооперативных предприятий. На хозрасчетных началах функционировала трестированная государственная промышленность, которая достигла также определенных успехов, хотя именно в этой части народного хозяйства уже в то время наблюдались деформации, связанные о централизованными методами управления. Хотя планирование было лишь частичным, охватывало отдельные отрасли, но бюрократические тенденции проявились уже тогда в полной мере. Так, план треста союзного подчинения, прежде чем дойти до исполнителей, проходил минимум 8 инстанций, республиканского подчинения – 16, местного – значительно более 16.[23] Или такой пример: по заказу Ленинградского судотреста Гомзы на 900000 руб., переговоры начались в сентябре 1925 г. и до февраля 1927 г. не были завершены из-за многочисленности инстанций (15 инстанций). Централизованные заказы НКПС на 1926/27 гг. обсуждались в НКПС 28 раз, в Главметалле – 6 раз и в Комитете госзаказов – 17 раз; по текстильной промышленности наблюдались случаи прохождений заказов через 33 инстанции и т. д. Эти случаи не были исключениями, скорее представляли нормальный порядок жестко централизованной экономики. (Эта картина похожа на обычную практику 70-х, 80-х годов.)

Такое положение в государственной экономике не было, в общем-то, тайной для партийных руководителей страны. Характерны в этом плане впервые опубликованные письма Ф. Дзержинского, написанные в 1926 г.

"Система управления нашим хозяйством от верху до низу должна быть в корне изменена.

Эта система (ВСНХ – В. Х.) ныне является пережитком, вреднейшей преградой дела. Она основана на формальной взаимозависимости формально равноправных, друг другу не подчиненных частей; она основана на полной безответственности; она основана на принципе постоянной проверки всех деталей работы и неслыханно разветвленных параллелизмом работ. ВСНХ не может распорядиться вверенными его наблюдению ни имуществом, ни деньгами, ни изделиями…"

"Каждое дело восходит в СТО, а затем и в Политбюро. Система снятия всякой ответственности находит, таким образом, свою санкцию и оформление. Людей, отвечающих за вверенное им дело, нет".

"Вопросы, возникающие на заводе, не могут быть быстро разрешены. Они должны пройти все стадии, все согласования и в случае разногласий дойти до СТО.

Отсюда – тысячи тысяч комиссий. При нашей системе они неизбежны какими бы ругательствами мы ни разражались.

Отсюда – у нас хорошие работники сходят с ума и занимаются «писаниями»… Отсюда – мы кормим сотни и сотни тысяч людей излишне, отсюда – неслыханные потери в народном хозяйстве. Отсюда – аппараты объедают рабочих и крестьян".[24]

Председатель ВСНХ знал, о чем писал. Но если не знать, кем и когда это написано, то эта предельно откровенная и точная картина государственной централизованной экономики применима без малейших изъятий к любому периоду нашей 70-летней советской истории.

Между тем, эту бестолковщину и мертвечину, захватившую пока лишь часть народного хозяйства страны в обязательном порядке, предполагалось распространить на всю экономику. Большевистскими руководителями СССР двигал в данном случае не здравый смысл и прагматизм, а марксистская догма: "… понятие социалистического хозяйства предполагает строго проводимую планомерность всего хозяйственного процесса…"[25] и ленинское предначертание.

Важным шагом в реорганизации системы управления промышленностью стало принятие "Положения о государственных промышленных трестах", утвержденное ВЦИК и СНК СССР 29 июня 1927 г. Оно отражало сужение рамок свободных рыночных отношений и быстрое усиление планового начала в экономической жизни. Здесь еще сохранялось указание, что трест действует на началах коммерческого расчета, но в соответствии с плановыми заданиями, утверждаемыми вышестоящим учреждением. В общем-то, эта двойственная формулировка, характеризующая функционирование предприятия, в последующем, так или иначе, за исключением военного времени сохранялась всегда. Но фактически до 1965 г. абсолютно превалировало плановое начало, так что от коммерческого (а, вернее, хозяйственного) расчета ничего не осталось. В учебниках в этот период он так и назван – формальный хозрасчет, т. е. одно название. В этом смысле символично такое признание: бывший министр финансов Б. Гостев с нескрываемым сожалением рассказывал, как в сталинские времена ежегодно 31 декабря у всех предприятий просто забирали деньги в бюджет. Одним махом.[26] Как ни парадоксально, но в этом выражена вся суть хозрасчета – этого любимого дитя советского социализма. Как экономический центр решит (а, в конечном счете «хозяин» в партии), так и будет предприятие с деньгами или без них – от него самого это мало зависело. Но пока еще до этого абсурда дело не дошло. Все было впереди.

По мере укрепления планового начала рыночная самостоятельность трестов сужалась. Государство в плановом порядке стало определять размеры производства, себестоимость, ассортимент и цены продукции, размеры и источники снабжения предприятия. Тенденции на свертывание нэпа и усиление централизованного планового начала особенно усилилась с разработкой и осуществлением первого пятилетнего плана. Первый пятилетний план разрабатывался в нескольких вариантах: отправном и оптимальном. Кроме того, существовали наметки ХУ съезда партии, которые были наиболее умеренными. Их выполнение предполагало 16 % темп прироста промышленной продукции, отправной вариант предполагал – 18 % прирост, а оптимальный – 20–22 %. После некоторой борьбы XYI партконференция в 1929 г. высказалась за оптимальный вариант. В последующем задания по некоторым видам промышленной продукции (нефть, тракторы и др.) были еще более повышены.

Можно сказать, что, именно, курс, взятый на индустриализацию через пятилетние планы, стал детонатором, взорвавшим нэп. Для индустриализации нужны были финансовые средства, их можно было взять только в деревне путем изъятия у крестьян зерна, продажи его за рубеж и на вырученную валюту покупки техники. События по свертыванию нэпа начали развиваться стремительно. В 1928 г. для увеличения хлебозаготовок начинают применяться чрезвычайные меры: обходы дворов с целью конфискации хлебных «излишков», обыски, заградительные отряды. Страна фактически возвращается к разверстке. Официально это еще отрицается, и незаконные меры осуждаются, но на закрытых совещаниях Сталин требует применения против кулаков чрезвычайных мер и скорейшего создания колхозов. Очевидно, именно с этого времени получает широкое распространение и становится нормой система тотальной фальсификации, когда говорится одно, а делается прямо противоположное.

Против крестьянства, его лучшей части, развязывается настоящая война. Голытьбу, усиленную мощью государства, натравливают на тех, кто своей головой и руками смог достичь благополучия – в награду за разорение наиболее продуктивных хозяйств часть имущества отдается деревенской бедноте.

У различных исследователей события этого периода получили разные названия: "революция сверху"[27], контрреволюционный переворот. Предполагается, что Сталин изменил предначертаниям своего учителя и повел страну не в том направлении. Но это принципиально неверно. Выше приводились аргументы, доказывающие то, что начал делать Сталин – это не только не противоречило взглядам В. И. Ленина, но прямо являлось осуществлением ленинского плана построения социализма в СССР. В этом смысле бытовавшее в то время выражение: "Сталин – это Ленин сегодня" очень верно. Речь не идет, конечно, о различных деталях этих событий, на которых сказалась жестокая сущность "отца народов", но принципиальный план действий и устройства нового общества был определен В. И. Лениных. В 1928 г. и даже раньше партийным руководством было сочтено: время осуществления ленинского плана пришло. Недаром в речи на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г. "Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б)" Сталин, обосновывая необходимость коллективизации, ссылается на ленинские слова: "Пока мы живем в мелкокрестьянской стране, для капитализма в России есть более прочная экономическая база, чем для коммунизма"[28]. Новым административным давлением на крестьянство, разворачиванием коллективизации Сталин решил ликвидировать эту "экономическую базу капитализма". В этом смысле нэп стал жертвой марксистко-ленинской теории.

Создание колхозно-совхозного строя в деревне явилось гениальным изобретением по беспрепятственному изъятию прибавочного и в значительной мере необходимого продукта у крестьянства почти задаром. Степень эксплуатации крестьян со стороны государства возросла гигантски: уже в 1929 г. заготовки, а вернее изъятие зерна у крестьянства, даже при несколько снизившемся производстве, возросли в сравнении с 1928 г. более чем в 1,5 раза, в 1930 г. – более чем в 2 раза, основная часть дополнительно изъятого хлеба пошла на экспорт.[29] Колхозная система сделала ненужной проведение какой-то особой крестьянской политики, приспособления власти к интересам крестьянства. Теперь изымать сельскохозяйственную продукцию не составляло никакого труда, она ведь перестала быть собственностью кого-либо, а фактически назначаемые председатели колхозов были призваны проводить интересы партийного руководства. (В этом смысле – интересный факт. Во время Отечественной войны колхозы в своей массе уцелели, что дало возможность их апологетам говорить о их жизненной силе. Между тем, немцы не стали их разгонять т. к. их вполне устраивал сложившийся механизм изъятия сельскохозяйственного продукта. У свободного частного производителя задаром забрать продукт не так-то просто: он будет всеми возможными способами сопротивляться этому. В колхозе же достаточно сменить председателя, и продукция пойдёт в том направлении – какое нужно власти).

Реорганизация деревенского уклада нужна была не сама по себе, а лишь как источник индустриализации в промышленности. Это позволило резко увеличить норму накопления, которая в годы первой пятилетки достигла рекордного уровня: 38 % отношения валовых капиталовложений к национальному доходу.[30] Но как утверждается в ряде исследований такое раздувание производственного накопления не стало фактором ускорения экономического развития. Наоборот. В сельском хозяйстве объем производства в первой пятилетке упал на 20 %, в промышленности ежегодные темпы прироста по сравнению с годами нэпа упали по некоторым оценкам в 3 раза (с 25,5 до 9 %), национального дохода почти в 2 раза (о 14 до 8 %), по другим оценкам падение национального дохода составило более чем в 5 раз (с 18 до 3–4 %). В целом темпы роста по многим важнейшим видам продукции в 30-е годы оказались значительно более низкие в сравнении с годами нэпа.[31]

Ускоренная индустриализация, сопровождаемая расширением административных методов хозяйствования, вела к значительному снижению эффективности использования всех факторов производства. Вслед за падением темпов роста экономики снижался уровень жизни населения. По подсчетам А. Н. Малафеева, номинальная заработная плата рабочих и служащих увеличилась за 1928–1932 гг. в 2,26 раза, а индекс цен государственной и кооперативной торговли вырос в 2,55 раза. В результате реальная заработная плата в 1932 г. составила 88,6 % уровня 1928 г.[32] Фактически индустриализация финансировалась за счет снижения уровня жизни населения. Ухудшилось качество жизни, особенно в деревне возросла смертность.[33] С 1928 г. и по 1935 г. в стране действовала карточная система.

Проведение индустриализации и коллективизации шло на фоне быстрого свертывания товарно-денежных отношений и расширения командных методов управления, которые при нэпе все-таки не были всеохватными. Важным шагом стало постановление ЦК ВКП(б) "О реорганизации управления промышленностью" в декабре 1929 г. Поэтому постановлению тресты упразднялись и основным хозяйственным звеном становились отдельные предприятия, переводимые на хозяйственный расчет. Тресты как промежуточное управленческое звено ограничивали воздействие центра на отдельное предприятие, поэтому они были упразднены. Подчинение предприятий воздействию центра усилилось. Кардинально были сменены цели его деятельности: вместо прибыли на первое место выдвигалось требование максимального увеличения выпуска продукции, оно закреплялось в плане, и снижения себестоимости. Поэтому насчет хозрасчета обманываться не стоит.

Одновременно с усилением административного подчинения центру первичного звена шла реорганизация и усиление самого экономического центра. Усиливалось отраслевое управление. Постановлением ЦК ВКП(б) от 25 декабря 1931 г. "О практической работе хозяйственных организаций" из ведения ВСНХ СССР были выделены легкая, лесная, деревообрабатывающая промышленность. А уже в январе 1932 г. ЦИК и СНК СССР было принято решение о преобразовании ВСНХ в общесоюзный Народный комиссариат тяжелой промышленности. В составе аппаратов созданных наркоматов были образованы главные управления (главки), руководившие предприятиями по соответствующим отраслям промышленности.

Таким образом, в основном было завершено создание отраслевой системы управления, ставшей скелетом административной системы, которая к этому времени фактически полностью вытеснила рыночные отношения. Эта система управления в своих основных элементах сохранялась неизменной до конца 80-х годов.

Нарастание планово-командных начал и одновременно свертывание коммерческих основ в деятельности предприятий особенно явственно проявилось в кредитной реформе 1930 г. В результате проведения реформы сложилось положение, когда Госбанк встал на путь огульного кредитования "под план" предприятий. Это создавало стимул у хозяйственных органов завышать плановую потребность в денежных средствах, все равно она покрывалась из кармана государства почти автоматически, без учета полученных реальных результатов. Автоматизм кредитования дополнялся вторым новшеством – автоматизмом в расчетах. Госбанк начал оплачивать счета поставщиков независимо от согласия покупателя, даже не уведомляя его. Это, конечно, создавало отличные условия для безалаберности и безответственности.

Не надо было заботиться ни о качестве, ни о комплектности поставок, достаточно было предъявить банку документ, подтверждающий факт отгрузки, чтобы деньги автоматически были переведены со счета покупателя. Такая практика не могла способствовать точному соблюдению договорных отношений, разрушала экономическую ткань единого народного хозяйства.

Как выражение полного пренебрежения какими-либо принципами хозрасчета, о которых и в это время продолжали печься официальные постановления, было введение для предприятий единого счета в банке, на которых уже не различалось где собственные средства, где заемные. Все едино и всем распоряжался Госбанк. Фактически государство через банк установило абсолютный контроль над всеми финансами предприятий и в любой момент могло распорядиться ими по своему произволу. Очевидно, именно с этих времен началась практика, о которой тосковал бывший министр финансов Б. Гостев, когда под Новый год государство просто конфисковывало у предприятия финансовые средства. Помешать этому не мог никто.

Установившийся в результате кредитной реформы порядок окончательно подорвал тот куцый хозрасчет, который еще оставался от нэпа. Эти новшества делали в принципе излишними и финансы, так как не нужно было уже зарабатывать и в своем движении они оторвались от реального производства.

Позже предпринимались попытки исправления этих явных несуразностей, но до конца изжить такую практику так до конца 80-х годов и не удалось. Это было и невозможно, т. к. такая практика по своей внутренней логике вполне соответствует системе командной экономики, в определенном смысле являлась одним из ее столпов.

Другим ярким примером наступления новых времен Административной Системы стало осуществление налоговой реформы, которая проводилась на основании постановления ЦИК и СНК СССР от 2 сентября 1930 г. В постановлении указывалось: “С ростом и укреплением обобществленного сектора народного хозяйства и резким сокращением частного сектора, с усилением планового начала в народном хозяйстве в целом и в отдельных предприятиях, действующая налоговая система перестала соответствовать состоянию и организации народного хозяйства”.[34]

Налоговая реформы упростила взимание налогов: подавляющая их часть для государственных предприятий была объединена в два платежа: налог с оборота и отчисления от прибыли. Но реформа не свелась лишь к упрощению системы платежей, она значительно увеличила размеры изымаемой прибыли у предприятий. Это хорошо видно из данных о распределении прибылей госпредприятий до и после реформы (в % к итогу).

Таблица 1

Рис.0 Россия в ХХ веке

Источник: В. П. Дьяченко-. "История финансов". М., 1978 с.

Как видим, в государственный бюджет изымалось 81 % прибыли, а то, что оставалось, так же жестко было расписано по фондам. Кроме того, надо, иметь в виду, отчисления производились по плановой, а не по фактической прибыли. А это могло означать и более высокую ставку фактических отчислений, т. к. предприятие по факту могло получить меньшую от плана прибыль. (В 1931–1932 г. этот недостаток был исправлен, но в любом случае отчисления в бюджет оставались сверхвысокими).

Такие сверхвысокие отчисления от прибыли предприятий и жестко нормативный метод распределения остатка не оставляли ни малейших возможностей предприятиям для хозрасчета. Его место оставалось только в официальных лозунгах, партийных выступлениях, призывах, но не в реальной практике предприятий. Как издевательство над здравым смыслом и трудовыми коллективами звучат в тех условиях слова резолюции ХУП съезда партии: ”… основой хозяйственной деятельности должна быть борьба за внедрение хозрасчета во всех звеньях народного хозяйства, усиление планово-финансовой дисциплины, дальнейшее укрепление советского рубля – этого важнейшего рычага усиления хозрасчета и укрепления экономических связей между городом и деревней”.[35]

Когда речь идет о высокой ставке налога, изымаемой в бюджет прибыли, нужно иметь ввиду условность этого утверждения. В принципе государство могло забрать вообще все до копейки, и никто бы не возразил: все было государственным. Впрочем, зачастую так и было. Об этом свидетельствует такой факт: за четыре с четвертью года доходная часть сводного финансового плана первой пятилетки за счет поступления средств от обобществленного хозяйства была превышена по сравнению с намечавшейся на пятилетний срок на 19 млрд. руб.[36] Это было возможно только при неограниченном произволе однопартийного государства по отношению к предприятиям-производителям.

Конечно, все эти преобразования и в управлении народным хозяйством, и в кредитной, и в налоговой системах были нацелены на создание условий непосредственно для выполнения первого пятилетнего плана, но главным образом для создания экономической основы функционирования Административной системы. Родившись в 18-м году, в начале 30-х годов она получала завершенный облик.

Каковы основные черты экономического облика нового общества. Прежде всего, это монополизм экономики. Не будет преувеличением сказать, что все народное хозяйство стало гигантской монополией. Причем, это понятие включает несколько смыслов. Во-первых, установилась монополия единой государственной собственности на средства производства и продукт. Колхозную собственность нельзя считать кооперативной, т. к. по способу функционирования она мало отличается от государственный: жесткое подчинение планированию и указаниям партийных органов (что сеять, где сеять, когда сеять-убирать), фактическое изъятие государством созданного продукта по установленным сверху закупочным ценам (или бесплатно), фактическое назначение (при внешней процедуре избрания) партийными органами руководителей. Все это указывает, колхозники никогда не были коллективными собственниками. Во-вторых, переход к наркоматам (министерствам) привел к возникновению огромных отраслевых монополий. Отрасль-монополист диктует условия всем потребителям. В-третьих, отраслевой монополизм – лишь надстройка над монополизмом производственным. Гигантомания в строительстве привела к производству товаров немногочисленными производителями монополистами.

С первой чертой связан сверх централизма в управлении всеми экономическими процессами. Любая мелочь в хозяйственной деятельности предприятия согласовывалась и решалась в центре.

Существует реальный пример уже 70-х годов, когда утверждение рецептуры торта на местной фабрике в Прибалтике требовало согласования в министерстве в Москве. То есть зачастую такая чрезмерная централизация доходила до абсурда. В 30-е годы складывается мощная разветвленная система отраслевых органов управления – наркоматов (позднее министерств).

С монополизмом и сверх централизацией в экономике связано такое явление как коррупция. Когда на любую инициативу, на любое действие обязательно необходимо получить разрешение свыше – это неизбежно приводит рано или поздно к тому, что все вопросы начинают решаться с помощью взятки. Эта закономерность касается не только советской системы, но и любой, где чрезмерна централизация. Правда взятка в советских реалиях имела свои особенности. Зачастую она носила натуральную форму, т. к. деньги мало что значили – товар нужно было доставать из-за его постоянного дефицита. Кроме того, возникло такое явление как «блат», когда в благодарность оказывалась какая-либо услуга (продажа дефицита вне очереди, устройство на престижную работу и т. п.)

Важнейшей чертой сложившейся экономической системы является полное доминирование над ней идеологии и политики. Партийные руководители страны, провозглашая своей идеологией материализм, на деле поставили во главу преобразований идеальную схему и упорно на протяжении нескольких десятилетий следовали ей, стараясь не замечать, что экономическая материя не подчиняется этой схеме, дает прямо противоположные результаты. Но убежденным партийным «материалистам» все было нипочем, на смену одним проваленным планам составлялись другие и так двенадцать пятилеток подряд. Это по большому счету. Но и в малом, в каждом конкретном случае политические мотивы превалировали над экономическими. Любой экономический вопрос приобретал политическое, идеологическое звучание: выбирались не наиболее эффективные варианты решения, а наиболее отвечавшие социалистической догме. В связи с этим характерно высказывание на четвертом съезде народных депутатов СССР Председателя Совета министров Н. И. Рыжкова: "Ведь вы знаете, в нашем обществе на деле всегда имело место главенство идеологии над всем остальным. Это прямо сказывалось на механизме принятия решений". Эти олова были сказаны уже о периоде перестройки конца 80-х годов, когда идеология уже была поколеблена, подвинута со своего пьедестала. А что же можно сказать о сталинско-брежневских временах, когда она царствовала? В этом плане нагляден пример внешнеэкономической политики. Что только стоит многомиллионная безвозмездная помощь различного рода зарубежным друзьям, оказываемая на протяжении всей советской истории и даже в те периоды, когда сама страна жила впроголодь.

Тесно связана с предыдущим такая черта как административное принуждение по отношению к хозяйственным субъектам. Нормальные экономические отношения, основанные на материальном интересе, заменены на отношения партийно-административного подчинения. Любой хозяйственный руководитель в своей повседневной деятельности руководствовался в первую очередь не экономической выгодой, а желаниями и командами своего партийного и ведомственного начальства. Именно на такой подчиненности основаны такие нелепые с точки зрения нормальной экономики действия как направление работников в рабочее время на всевозможные собрания и встречи зарубежных гостей, работы городских работников в сельском хозяйстве и на овощных базах, строительство объектов там, где их нельзя строить, распыление капиталовложений и многое, многое другое.

Еще одна из характерных черт нового экономического порядка – система "потемкинских деревень". В любой отрасли народного хозяйства создавались «маяки», передовые предприятия, которые позволяли даже при всеобщем развале и бесхозяйственности поддерживать в народе иллюзии на возможность достижения такого результата и всеми остальными. В конечном счете, это позволяло поддерживать веру в политический строй страны. Если на вашем предприятии неорганизованность, низкие результаты труда, что ж – в этом повинны ваши руководители. Посмотрите, там, где руководители хорошие, там и хорошие результаты. Система здесь ни при чем. А «маяки» в конечном счете “светили”, как правило, благодаря концентрации средств именно в этих хозяйствах, да выдвижению талантливых руководителей. Но где же взять на все средства и талантов в достатке? Поэтому наряду с отдельными образцовыми предприятиями общий уровень оставался низким. Должна работать система, а не отдельный пример, которая даже слабого заставили бы или становиться сильным, или сойти и дать попробовать силы другому.

И наконец, административно-командной системе нельзя отказать в таком неотъемлемом принципе как достижение результата любой ценой. Нельзя сказать, что прошедшие десятилетия прошли совсем уже даром для страны. Многое сделано. Но если результаты сопоставить с затратами, то многие достижения СССР предстанут совсем в другом свете. Высветится, прежде всего, глубокая техническая отсталость Советского Союза, что выражалось в низкой производительности труда, высокой фондоемкости, материалоемкости, а значит в повышенном расходе рабочей силы, основных фондов, материалов. Одним из внутренне встроенных элементов сложившейся экономической системы стала – излишняя затратность. Система работала не на результат, а на раздувание затрат; на единицу национального дохода уже в 80-е годы тратилось материалов в 1,6 раза больше, чем в США, энергии в 2,1 раза больше, металла в 2,4 раза больше.[37] Такие результаты связаны не только, конечно, с технической отсталостью, что само по себе лишь следствие, а с «ненормальными» производственными отношениями командной экономики, требующей результат любой ценой. Машина командной экономики, достигая достаточно скромные результаты, десятилетиями перемалывала и перемалывала природные богатства страны, истощив ее ресурсы, создав, в конце концов, многочисленные зоны настоящего экономического бедствия. При всем при этом СССР не только не достиг по конечным результатам развитые страны мира, но наоборот, откатились в седьмой десяток.

Как видим, на рубеже 20–30-х годов произошли радикальные изменения в хозяйственном механизме народного хозяйства СССР. Одновременно были предприняты гигантские усилия по концентрации ресурсов для выполнения первого пятилетнего плана индустриализации. Норма реального накопления резко выросла с 14,3 % в 1928 г. до 44,2 % в 1932 г. Фонд накопления за пятилетку вырос в 4,8 раза.[38] Аккумулируемые средства направлялись главным образом на закупку за границей машин и оборудования. За 20 лет Советской власти (1917–1937 гг.) за границей было приобретено машин и оборудования на 4,3 млрд. руб. (в ценах 1960 г.), из которых 57 % пришлось на четыре года первой пятилетки. Особенностью советского импорта в первой пятилетке являлся высокий удельный вес в нем машин и оборудования: в 1929 г. их доля составила 30,1 %, в 1930 г. – 46,8 %, в 1931 г. – 53,9 %, в 1932–75,7 %.

Каким образом осуществлялась индустриализация, откуда взялись металлургические, станкостроительные, автомобильные и тракторные заводы в отсталой сельскохозяйственной стране? Этот процесс стал более понятен лишь в после перестроечное время. В советский период конкретная история индустриализации тех лет была скрыта, засекречена для советских граждан.

В книге «Кристалл роста к русскому экономическому чуду» авторы на основе среднегодовых данных темпов роста советской экономики в сталинский период, которые по их расчетам за 1929–1955 год на протяжении 22 лет составляли 13,8 % (за вычетом 4 военных лет), пытаются доказать: сталинские методы управления страной и экономикой – это то что сейчас в 21 веке России нужно для преодоления стагнации, в которой находится российская экономика, начиная с 2013 года. В этом смысле делается сравнение русского экономического чуда и экономических преобразований на Тайване, Японии, Ю. Кореи, Сингапуре, Китае – мол в СССР среднегодовые темпы роста на протяжении более 20 лет были даже выше чем в этих странах, т. е. мы тоже можем и этот опыт нужно перенести в XXI век, чтобы решить проблему низких темпов роста экономики последние десять лет, провести таким же образом новую индустриализацию. Авторам невдомек, что для того чтобы в современной России применить сталинские методы индустриализации, нужно сначала провести революцию обратную революции 1991 года, т. е. что-то подобное государственному перевороту ноября 1917 года.

Кроме того, в своих изысканиях авторы обходят молчанием такие факты того времени как миллионы невинных человеческих жертв, легших в фундамент этих высоких темпов, то что индустриализация проходила в закрытой стране с нерыночной командной экономикой (в отличии от остальных стран, совершивших в XX веке экономическое чудо), что в конечном счете привело к краху этой экономики через 60 лет, и, наконец, проходила эта индустриализация с помощью иностранного капитала, что в настоящее время вряд ли возможно[39]. Собственно, последнее и объясняет каким образом в отсталой аграрной стране удалось в сжатые сроки построить тысячи заводов, оснастив их современными станками и оборудованием.

В книге «Кристалл роста к русскому экономическому чуду» приводятся секретные документы того времени, которые проясняют вопрос как совершалось это чудо. 15 февраля 1927 года принимается секретное Постановление «О привлечении специалистов из заграницы», 1 июня 1928 года – Постановление «О мерах по упорядочению капитального строительства промышленности и электростроительства». Документ содержит раздел «Использование заграничного опыта и достижений иностранной техники», согласно которому Высший совет народного хозяйства (ВСНХ) получает возможность «привлекать иностранных специалистов для работы в государственной промышленности, в частности, по проектированию»; 2 августа 1928 года было принято строго секретное Постановление «О привлечении иностранных специалистов».[40]

Выдающуюся роль в деле индустриализации Советской России сыграли Альберт Кан и Эрнст Май. Первый являлся индустриальным архитектором, «отцом промышленного Детройта», основал одноименное Архитектурное бюро, которое проектировало и организовывало строительство заводов по заказу ведущих американских компаний: Ford, Chevrolet, General Motors, Pratt&Whitney, Cadillac, Chrysler, DeSoto, Kelvinator, United Air Lines, Oldsmobile, Aircraf и других.[41]

Для примера можно привести такой факт эффективной работы архитектурного бюро А. Кана в Советском Союзе: 8 мая 1929 года с Бюро А. Кана подписывается контракт на проектирование и руководство строительством Сталинградского тракторного завода, а через год с небольшим завод уже был построен. Причем сначала завод собирается на территории США, затем разбирается, перевозится в СССР и собирается вновь. Вся организация строительства, подбор и закупка оборудования, подбор и обучение персонала и руководителей, организация производства проводилось с непосредственным участием бюро А. Кана. Это только один пример. Фактически же американцы руководили всем промышленным строительством в период первой советской пятилетки, а А. Кан был главным проектировщиком и консультантом ВСНХ по промышленному строительству.

В кратчайшие сроки – в период с 1930 по 1932 год – живя и работая в Москве, команда Альберта Кана проектирует и организует строительство 521 завода – индустриальное ядро первой пятилетки.[42] Кроме бюро А. Кана в проектировании и строительстве промышленных предприятий в первую, вторую советские пятилетки принимали участие другие американские и европейские, в первую очередь немецкие, проектные организации. Все оборудование для советских заводов закупалось за рубежом.

Не менее выдающуюся роль в первые советские пятилетки в области градостроительства сыграл немецкий архитектор Э. Май. С мая 1930 года Эрнст Май вместе со своей архитектурной командой (всего 23 сотрудника) работал в Москве. Под руководством Э. Мая было спроектировано около двух десятков новых городов, включая Магнитогорск, Нижний Тагил и Новокузнецк.

В выполнении советских пятилетних планов в 30-е годы напрямую участвуют многие зарубежные компании. Большую роль в создании советской автомобильной промышленности сыграла известная американская компания Форд. Всего в период с 1923 по 1933 год в отраслях тяжелой промышленности с зарубежными фирмами было заключено 170 договоров «на техническую помощь»,[43] многие советские инженеры, техники проходили стажировку на иностранных предприятиях. Можно сказать, что в выполнении первых советских пятилетних планов принимали непосредственное и определяющее участие иностранные компании из таких стран как Германия, США, Франция, Италия, Швеция, Англия и многих других. Все это позволяет сказать, что русское экономическое чудо тридцатых годов во многом основывается на иностранном техническом знании и опыте, зарубежных технологиях и оборудовании – без чего это чудо было бы невозможно. (Впрочем, если заглянуть в историю России, то мы увидим, все модернизационные рывки страны осуществлялись с привлечением иностранных специалистов, иностранных знаний и технологий. Почему в XXI веке при решении задачи индустриализации 2.0 может быть по-другому непонятно, очевидно по другому ее не решить.)

К концу пятилетки СССР выдвинулся на первое место в мире по импорту машин и оборудования. В 1931 г. около 1/3, в 1932 г. около половины всего мирового экспорта машин приходилось на СССР.[44] В обращении ЦК ВКП(б) о третьем годе пятилетки от 3 сентября 1930 г. указывалось на "многочисленные факты явно раздутых требований на импортное оборудование…" После чего было развернуто движение за пересмотр импортных планов, возникали антиимпортные бригады, комиссии, проводились декадники, смотры. Госплан разрабатывал меры по освобождению страны от импорта: был создан Всесоюзный комитет по освобождению страны от импорта.

Сейчас на российском дворе второе десятилетие 21 века, а зависимость страны от импорта только усугубилась. Без массированной закупки продукции развитых стран экономике России грозит полный паралич.

Каковы же результаты этих сверх усилий народа в первую свою пятилетку? В качестве пятилетнего задания партийным руководством был принят из трех вариантов самый напряженный – оптимальный. По нему пятилетку можно было выполнить при среднегодовых темпах в двадцать-двадцать два процента. К тому же позже, когда оптимальный план был уже принят, постановлением ЦК ВКП(б), были повышены плановые задания по ряду видов продукции: чугуну, нефти, тракторам, сельскохозяйственным машинам. Еще позже партией был выдвинут лозунг "пятилетку в четыре года". И, конечно же, на словах – выполнен. Выступая с докладом на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), Сталин объявил о выполнении пятилетнего плана за четыре года и три месяца. В докладе были приведены две отчетные цифры: по общему объему промышленной продукции план был выполнен на 93,7 %, по тяжелой промышленности – на 108 %. В реальности дело обстояло далеко не так радужно. Даже по данным официальной статистики, национальный доход в 1929–32 гг. возрос только на 59 % против 103 по плану, промышленная продукция на 102 % против 130 %, а сельскохозяйственная продукция сократилась на 14 % вместо запланированного 55-процентного увеличения. Электроэнергии, нефти, чугуна, стали, проката, хлопчатобумажных тканей, бумаги и картона было произведено в 1932 г. почти в 2 и более чем в 2 раза меньше, чем планировалось; минеральных удобрений, тракторов, автомобилей, комбайнов, шерстяных тканей, сахара – в 3–8 раз меньше, чем предусматривалось первоначальным или уточненным уже в ходе пятилетки планом.[45] Как же можно было объявить пятилетку выполненной? Дело в том, что партийные руководители страны во все времена высокой нравственностью и честностью никогда не отличались. А когда в конце 20-х годов была уничтожена всякая оппозиция, проверять сказанное было уже некому, сдерживающих начал против лжи не стало. Начался длительный период фальсификаций.

После первой пятилетки сформировавшаяся в главных чертах административно-командная система продолжала совершенствоваться: увеличивалось количество наркоматов, усиливалась подчиненность предприятий центру, делались попытки наладить хоть какие-то хозрасчетные отношения. Последнее выражалось в частности в том, что в 1936 г. правительство приняло решение отменить систему дотаций в тяжелой промышленности. Новая система отпускных цен обеспечивала предприятиям тяжелой промышленности прибыль. Здесь необходимо напомнить, после первой пятилетки вследствие роста себестоимости продукции прибыли промышленности сократились, что привело в 1931–1932 гг. к ее убыточности. В том же году были присвоены хозрасчетные функции главным управлениям промышленных наркоматов. Совершенствование хозрасчетного стимулирования на предприятии проявилось в ликвидации в 1936 г. фондов премирования и улучшения быта рабочих и служащих с заменой их одним фондом директора, формируемому из прибыли или за счет экономии от снижения себестоимости. Процент отчислений в этот фонд был одинаков для всех отраслей промышленности. Чтобы была понятна степень стимулирования и степень централизации финансов можно сказать: в 1946 г. эти отчисления были дифференцированы по отраслям и в тяжелой промышленности они составили 10 % от плановой прибыли, в других отраслях – 4 %. С 1948 г. и эти мизерные размеры отчислений снизились по различным отраслям до 5; 2,5 и 1,2 %.

Общий размер фонда директора был определен в 5 % фонда заработной платы промышленно-производственного персонала предприятий, пересчитанного на фактический объем товарной продукции. При этом точно указывались основные цели, на которые могли расходоваться средства этого фонда: 50 % – на сверхплановые затраты по расширению производства и жилищного фонда предприятия, другая половина – на улучшение культурно-бытового обслуживания работников и их премирование.

Конечно, всерьез говорить при таких огромных отчислениях в бюджет государства о хозяйственном расчете, экономическом стимулировании не приходится. Но на словах и в различных постановлениях эта идея постоянно поддерживалась. Между тем, западными экономистами установлено: при налоге на прибыль свыше 40 % – у предприятия теряются экономические стимулы к росту. При нашем же хозрасчете отчисления от прибыли в бюджет в 30-е годы составляли – 81 %, в конце 40-х – более 90 %. О каком хозрасчете и экономической заинтересованности можно говорить? Единственным рычагом воздействия оставалась команда, партийно-административная санкция. В этом гигантском обирании предприятий в экономической форме выразилась суть сложившейся военно-коммунистической экономики. Ей не нужны были экономические рычаги, она не могла и не хотела ими пользоваться.

К концу 30-х годов административно-командная система приняла завершенный вид. Завершение этого процесса было отмечено в официальной истории как построение социализма в основном.

Раздел II. Какой социализм был построен?

В официальной историографии Советского периода Российской истории, в зависимости от степени зрелости социализма, выделяются различные этапы. Каждый советский гражданин зрелого возраста из школьного курса истории знает: сначала социализм был построен в основном, затем – окончательно и бесповоротно, с 60-х годов начинается разверзнутое строительство коммунистического общества, в 70-е годы страна оказалась в “развитом социализме”, а в середине 80-х годов уже на начальном этапе строительства "развитого социализма". «Перестройка» второй половины 80-х, задуманная и начатая как процесс обновления и спасения зашедшего в тупик социализма, с 89-го года вопреки желанию своих инициаторов перешла в процесс отказа от социализма.

Но все началось с построения основ социализма к концу 30-х годов. Процессы, начатые в октябре 1917 года, через 18 лет привели к возникновению в стране совершенно нового общества. Главный архитектор его строительства Сталин в 1936 году констатировал, что в стране "осуществлена, в основном, первая фаза коммунизма – социализм"[46]. Победа социализма была законодательно закреплена в новой Конституции СССР.

Глава 4. Социализм: ценности мнимые и реальные

Как записано в третьей программе КПСС: “В результате самоотверженного труда советского народа, теоретической и практической деятельности Коммунистической партии Советского Союза человечество получило реально существующее социалистическое общество и проверенную на опыте науку о построении социализма. Столбовая дорога к социализму проложена. По ней идут уже многие народы. По ней рано или поздно пойдут все народы”[47]. Особенно забавно это было читать в конце 80-х годов, когда все народы Восточной Европы при первой же реальной возможности буквально сбежали с этой столбовой дороги, по которой их вела первая страна социализма. А сама Россия, в 90-е годы, мучительно искала пути, как выбраться из той экономической ямы, в которую она попала в результате проведения невиданного социального эксперимента.

Какие же ценности принесло народу построение социалистического общества? В документах Совещания представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран 1957 года в качестве экономических закономерностей преобразования капиталистического общества в социалистическое выделяются:

– ликвидация капиталистической собственности и установление общественной собственности на основные средства производства, связанная с этим ликвидация эксплуатации человека человеком, действие основного экономического закона социализма;

– социалистическое преобразование сельского хозяйства;

– планомерное развитие народного хозяйства, направленное на повышение жизненного уровня трудящихся.

Но это все же несколько эмпирическое описание экономического строя нового общества, между тем официальная экономическая наука подвела под эту эмпирию научное основание. Была создана теоретическая система, отражающая производственные отношения социализма. По своему внутреннему построению она вполне логична, так как построена по методологии “Капитала” К. Маркса. У различных коллективов авторов могут быть расхождения в развертывании этой системы производственных отношений, но в принципиальных моментах все же есть единство.

Наиболее развернутая позиция представлена в курсе политической экономии под редакцией Н. А. Цаголова. Здесь выделяются общие основы коммунистического способа производства. В качестве таковых выступают планомерность социалистического производства и основной экономический закон коммунистического способа производства, которые в то же время выступают как системообразующая основа первой фазы – социализма. Эти два главных элемента экономической системы социализма выступают как исходное и основное отношение социалистического производства. Именно эти обще коммунистические элементы при социализме и составляют главное его преимущество (при этом товарно-денежные отношения представляются как пережиток, родимое пятно капитализма), с которым связаны еще многие другие его достижения. В частности, проведение индустриализации и коллективизации, ликвидация безработицы и повышение жизненного уровня населения, создание бесплатной системы здравоохранения и образования. В подтверждение этих достижений написаны монбланы книг и приведен океан цифр, но официальная наука тщательно обходила другую сторону этих достижений, всячески избегала сравнительного анализа с другими развитыми странами. Объективно разобраться в этих достижениях, заглянуть за черту освещенного круга на то, что осталось в тени, представляется крайне необходимым.

Советские пятилетки

Исходной и одной из отличительных черт построенного в СССР общества является планомерность общественного производства. В той или иной форме планомерность экономических процессов осуществлялась с первых месяцев советской власти. Вначале это были простейшие формы учета и контроля, затем составление отдельных программ развития (план ГОЭЛРО, правда он был разработан еще в царской России) и планирование в рамках отдельных отраслей, а с 1928 г. и до конца 80-х годов вся экономическая жизнь протекала в рамках директивных пятилетних планов.

Планирование экономических процессов, по замыслу классиков марксизма, является наивысшим проявлением планомерности, необходимой формой реализации общественной собственности на средства производства. В планировании общество с помощью научных методов как бы определяет свои будущие потребности в различного рода средствах производства, предметах потребления, услугах, определяет приоритет в своем развитии, исходя из этого определяет необходимые затраты для достижения поставленных целей, распределяет по отраслям производства рабочую силу и материальные ресурсы, строго соблюдает необходимые пропорции. Такова принципиальная схема народнохозяйственного планирования. Результат выполнения пятилетних и текущих планов выражается в достижении запланированных обобщающих показателей экономического развития.

Посмотрим, как же этот идеальный замысел воплотился в нашей истории. Двенадцать прошедших пятилеток дают богатый материал для анализа степени жизненности этого элемента экономической системы советского общества. Не подвергая сомнению объективный процесс нарастания степени вмешательства государства в экономическую жизнь страны (в том числе различных форм ее регулирования и даже планирования), что подтверждается опытом всех развитых стран мира, анализируя опыт СССР в этой области можно констатировать: воплощенная в жизнь в нашей стране форма пятилетнего планирования не доказала свою жизненность. Анализ выполнения пятилетних планов позволяет сказать: практически ни один из них не был выполнен по важнейшим показателям в достаточно полной мере. Положение с выполнением первого пятилетнего плана было показано в главе 3 этой книги. Хотя Сталиным и было объявлено о выполнении пятилетки за четыре года и три месяца, но по важнейшим показателям она не была выполнена и за пять лет.

Как выполнялись несколько последних пятилеток можно видеть из таблицы 2:

Таблица 2

Выполнение плановых заданий в 8-й, 9-й, 10-й, 11-й, 12-й пятилетках

Рис.1 Россия в ХХ веке

Источники: Материалы XXIII съезда КПСС, М., 1966, с. 122, 124

Материалы XXIY съезда КПСС, М., 1971, с. 127, 142

Материалы XXY съезда КПСС, М., 1977, с. 113, 115, 160,163

Материалы XXYI съезда КПСС, М., 1981, с. 103, 108, 133, 139, 141, 147

Приведенные данные можно видеть на следующих графиках:

Национальный доход, используемый на потребление и накопление

Рис.2 Россия в ХХ веке

Продукция промышленности

Рис.3 Россия в ХХ веке

Производительность труда в промышленности

Рис.4 Россия в ХХ веке

Реальные доходы на душу населения

Рис.5 Россия в ХХ веке

Если не считать восьмой пятилетки, где фактическое исполнение и задание пятилетки почти совпали, по остальным пятилеткам отрыв значителен и с приближением к нашему времени все более нарастал. Двенадцатую пятилетку, очевидно, в этом анализе вообще не стоит брать в расчет, так как где-то с ее середины она была принесена в жертву перестройке и о ней хозяйственные органы как бы забыли. От этого и такие удручающие результаты.

1 Курс доллара в 2013 году был в среднем 32,6 рубля, а на конец 2014 года он составлял 56,2 рубля, а в течении года максимальное значение было 67,7 рубля.
2 М. С. Горбачев. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М.: Политиздат, 1988. С. 32
3 Отчет Центрального финансово-отчетного отдела ВСНХ за 1920 г., М., 1921, с. 5
4 В. И. Ленин. ПСС, т. 36, с. 171
5 В. П. Дьяков. История финансов СССР, М., 1978, с. 54
6 В. И. Ленин. ПСС, т. 38, с. 121
7 В. И. Ленин. ПСС, т. 38, с. 101
8 Там же, т. 44, с. 199
9 Милютин В. “Аренда предприятий”. Петроград. 1923, с. 41
10 В. И. Ленин. ПСС, т. 44. с. 342.
11 Политическая экономия социализма – первая фаза коммунистического способа производства. Учебник для экономических вузов и факультетов. М., Политиздат, 1975.
12 "Экономические науки", 1988, № 8, с. 60.
13 В. И. Ленин. ПСС, с. 45, с. 376.
14 В. И. Ленин. ПСС, с. 45, с. 376.
15 В. И. Ленин. ПСС, т. 45, с. 376.
16 В. И. Ленин. ПСС, т. 45, с. 87
17 В. И. Ленин. ПСС, т. 33, с. 101
18 В. И. Ленин. ПСС, т. 33, с. 121
19 В. И. Ленин, ПСС, т.44, с.157.
20 См.: В. И. Ленин. ПСС, т. 6, с. 137.
21 См. В. И. Ленин. ПСС т. 7, с. 21
22 Второй съезд РСДРП. Июль-август 1903 г. Протоколы, с. 249
23 Ю. К. Авдаков, В. В. Бородин "Производственные объединения и их роль в организации управления советской промышленностью". М., 1973, с.
24 ж. Коммунист, 1989, № 8.
25 Н. И. Бухарин. XIV съезд ВКП(б). Стенограф, отчет. М.-Л., ГИЗ, 1926, с.106.
26 Известия, 1990, № 335 (– декабря). "Седьмая шкура неубитого медведя".
27 См.: С. Коэн. Бухарин. Политическая биография 1888–1938. М., 1988
28 И. Сталин. Сочинения. М., 1949, т. II, с. 254.
29 Н. Шмелев, Вл. Попов. "На переломе: экономическая перестройка в СССР". М., 1989, с. 67.
30 Мировая экономика и международные отношения. 1987, № II, с. 147.
31 Н. Шмелев, Вл. Попов. "На переломе: экономическая перестройка в СССР". М., 1989, с. 75.
32 Малафеев А. Н. История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.) М.,1964, с. 174.
33 Н. Шмелев, Вл. Попов. "На переломе: экономическая перестройка Б СССР". М., 1989, с. 77.
34 Сборник законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительство Союза Советских Социалистических Республик, 1930, № 46 с.476
35 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.5, М., 1971, с. 148.
36 В. П. Дьяченко "История финансов". М., 1978, с. 303.
37 МЭиМО, 1990, № 7, с. 132–133.
38 Кульчицкий С. В. Внутренние ресурсы социалистической индустрии СССР (1926–1937 г.) Киев, 1979, с.
39 «Кристалл роста к русскому экономическому чуду». Галушка А. С., Ниязметов А. К., Окулов М. О. ООО «Наше завтра», 2021
40 «Кристалл роста к русскому экономическому чуду». Галушка А. С., Ниязметов А. К., Окулов М. О. ООО «Наше завтра», 2021. С. 83–84
41 Там же. С. 84
42 Там же. С.88
43 «Кристалл роста к русскому экономическому чуду». Галушка А. С., Ниязметов А. К., Окулов М. О. ООО «Наше завтра», 2021. С. 100
44 В. И. Касьяненко “Завоевание экономической независимости СССР (1917–1940 гг.), М., 1972, с. 165–167
45 Н. Шмелев, Вл. Попов "На переломе: экономическая перестройка в СССР". М, АПН, 1989, с. 72
46 Правда, № 325, 26 ноября 1936 г.
47 "Программа Коммунистической партии Советского Союза". Политиздат, 1972, с.18
Продолжить чтение