Ада, или Отрада

*** Этот отзыв я пишу только для отчета к своему годовому марафону по книгам Набокова, так как я не осилила книгу и выдержала только половину. Я не люблю писать отзывы на недочитанные до конца книги, но, прочитав половину, мне все же есть что сказать. Когда я начинала читать семейную хронику, я даже и подумать не могла, что она будет настолько «семейной» и любовной историей. Аннотация обещает упоительный финал, но, спасибо мне, хватила, до финала меня точно не хватит. В двух словах про сюжет: Это семейная хроника, в которую вошли полтора столетия семьи Винов. В ней намешаны страсть, измены, сумасшествие и любовь двух кузенов Ады и Вана… (Спасибо аннотации, что умолчала об этом факте!) Первое, что хочу отметить, это стиль написания этой книги. Если ранее я утверждала, что Набоков писал прекрасно и даже самый банальный сюжет в его повествовании выглядит красиво, то в этот раз уж очень он намудрил (А может, это дела рук переводчиков, так как этот роман Набоков написал на английском). Да, стиль набоковский остался узнаваем и интересен, но в этот раз было очень тяжело пробираться сквозь текст из-за очень сложной постройки предложений. Понимаю, что это, по сути, философский роман и стоило ожидать, что читаться он будет сложно, но как будто перегнул палку. Не могу сказать, что было неожиданно наткнуться на откровенную пошлость в книге, так как для Набокова это норма, но, наверное, тот факт, что история вертится вокруг брата и сестры (Да, двоюродных, но, они брат и сестра!! ) ввели меня в ступор. Для меня это не история о нежных чувствах! Я не понимаю таких отношений и не хочу понимать! Для меня это ред-флаг, и читать про это я не хочу! Возможно, книга и правда интересная и поднимает какие-то важные темы, но мой мозг зациклился на факте инцеста и не дал мне даже шанса разобраться в книге. Если вы еще не знакомы с творчеством Набокова и хотите начать читать его книги, я рекомендую не начинать знакомство с этой книги! Если бы она была первой в моем списке в начале года, мой марафон закончился, так и не начавшись.

Измучила меня эта книга. Четыре раза садилась за рецензию, и четыре раза отклыдывала, чтобы вернуться к тексту - а вдруг просмотрела, а вдруг недопоняла.Печаль в том, что я ни-че-го не поняла, кроме того, что читать Аду нужно не ради сюжета, а ради языка, отсылок, философии и малозаметных деталей. И браться за Аду нужно с таким читательским багажом, что мне пока, наверное, не осилить.Почему, о почему Владимир Владимирович, ты создал такую сложную, витиеватую, откровенно пошлую и трогательно романтичную историю? Почему сделал Аду и Вина братом и сестрой? Обьединил их любовью братской и плотской? Зачем смешал страны и национальности Земли-Терры, но не дал им никакого внятного действия?В общем, после прочтения в двух переводах (отдельное спасибо Андрею Бабикову за подробные комментарии) имею сказать, что книга похожа дневник в стиле скрапбукинг. Однажды дневник развалился, и его сшили как попало. Тут страница о матери и тетке, здесь вензели и птицы, там воспоминания о детстве, а сразу за ними университет и расставание с приклеенной фотографией старой гостиной.Если попросить меня рассказать, о чем эта книга, я просто повторю аннотацию, что это семейная сага о любви, которую пронесли сквозь десятилетия. Но на самом деле, я осталась в недоумении. Я видела как из этого наспех собранного дневника торчит портрет Достоевского и борода Толстого, росчерки фантастики и  классического романа. Но общая картина никак не складывается, рассыпается в моем сознании. А просто наслаждать авторским слогом я не могу, если я не вижу смысла во всех этих прекрасных словах. Герои чем-то занимаются, куда-то едут, о чем-то говорят, пишут письма. Я знаю, он есть, смысл в этих куколках, хождении на руках, семейных обедах. И наверное, его так много, что я просто не вижу леса за деревьями.И тем не менее, я ставлю книге высший балл, хотя бы потому, что так долго и так много я не размышляла ни над одним литературным произведением (Джойс не в счет).

Первое знакомство с автором, только потом я узнала, что это одновременно и самое сложное и самое весомое его произведение.
Честно - сначала я не поняла ничего. Только с пятидесятой страницы до меня начало доходить, что здесь роман замешан с философией и научной фантастикой. Замешан профессионально. За многочисленными словесными каламбурами, анаграммами, метафорами, перефразировками (на английском, французском и русском) скрывается целая другая планета (очень похожая на Землю с точки зрения истории), на которой существует некий профессор (в будущем), который с высоты своего десятого десятка пишет семейную хронику, в которой замешана его философия - представления о времени и пространстве (в которой замешаны представления и самого Набокова - это я уже в комментариях прочитала) и история любви всей его жизни. Профессор как бы опирается на свой опыт, свои воспоминания о прекрасной Аде, рассуждая о времени и памяти.
Отдельное внимание хочется уделить этой самой истории любви - странной, полной радости и разочарований, лжи и раскаяния, горячей и практически безусловной. Как можно так любить? Как можно испытывать такой нежный теплый трепет на протяжении 10,20, 40 лет? Переплетения семейной родословной с одной стороны, для своего времени не удивительны, с другой - далеки от морали и норм общества.
Для меня эта книга - теплый летний сад (лето 1884 - вершина уюта, комфорта и теплоты), хотелось возвращаться к ней снова и снова.
Буду перечитывать еще не раз и не пять раз - больше. Говорят, в следующие разы сюжет меняется - ты читаешь уже не об истории любви длиною в жизнь, а об одной лишь героине, в другой раз - о профессоре и его Текстуре времени, дальше - об историческом отрезке сменяющих друг друга эпох и так до бесконечности.
Да, пробираться сквозь игры языков, комментарии, исторические справки нелегко, но без этого книга становится плоской и неполной. Но в «Набоковском корпусе» есть все для понимания, все, что было под силу понять и найти переводчикам и набоковедам. Несмотря на то, что сам писатель не успел перевести свою работу или тщательно проверить перевод другого, стиль и слог передан невозможно красиво (из интервью Андрея Бабикова, которое я уже успела посмотреть, я поняла, что они старались не просто переводить слово в слово «по Гуглу», а находить замену именно такую, какую предпочел бы Набоков, в его стиле, в его манере игры с языком), таких кинематографичных, действительно красиво описанных сцен я еще не встречала в литературе.
Я специально подождала несколько дней, прежде чем написать отзыв, но мой восторг неизменен!

Пожалуй, не самая лучшая книга для знакомства с автором. Я даже считаю, что предлагать эту книгу является наказанием, а не дельным советом. Набоков настолько отличается от не то, что русского писателя. Он отличается даже если брать всю мировую литературу. И для неподготовленного читателя “Ада, или Отрада” станет тем самым мечом Артура, который вытащить способны лишь немногие (извини, король, не только ты достоин).И я этот меч не вытащил. Но попытался. В этой семейной хронике Набоков словно показывает читателю, а на что способен писатель в принципе? Он может выбирать темп повествования, способен смешивать его из главы в главу, может играть метафорами, exercice dans le jeu ironique des mots. Oh oui, jeux de mots! А дальше вбрасывать колкие остроты, “впихивать” критику критиков, изголяться над коллегами по письму, страдать и любить. И показать страсти. Много запретной страсти.Ох, сколько тут радости для филолога, литературоведа!В этом легко считывается Пруст, мы различаем словно вкрапления Пушкина и Чехова, но сколько там Джойса! И тьмы его, и тьмы, и тьмы…История огромной, но противоестественной любви брата и сестры, словно теряется в этом романе-игрушке. Игрушке для человека весьма начитанного, знающего французский, английский, и очень хорошо русский. А ещё даже лучше “имперский”, ведь писатель жил в дореволюционной России и другого языка не знал. Правда, и этим начитанным людям пришлось не просто, ибо искать отсылки и аллюзий та ещё задачка, а как страдали переводчики! Воистину, переводить “Аду, или Отраду” не меньший подвиг, чем “Евгения Онегина” на angliskii. Если не больший. Какое же интересное получило воплощение русская литература, благодаря тому, что Владимир оказался в Америке!Хватая за рукоятку меч, я понимаю, что он даже ни на миллиметр не шелохнется. Ибо читать такой труд в метро явно не самая лучшая моя мысль, но оправдаюсь, по другому никак. Дома мало времени, чтобы почитать да и утром голова не так хорошо работает. Считывать и искать то, что спрятал Набоков в тексте точно лучше дома. В спокойной обстановке и, желательно, с переводчиком. Да, комментарии и приложения помогают разобраться в истории инцеста, неразделённой любви, времени и пространства, альтернативной истории. Без них было бы совсем худо, однако. Я настаиваю, что изучать “Аду” надо самому, как это делал Ван на протяжении всей своей жизни. Но чтобы это сделать, нужно подготовиться. Не быть мне Артуром. Ибо я не смог погрузиться в эту книгу. Я отдаю должное Владимиру. Этот сноб (мои слова не безосновательны, так как писатель например, ненавидел массовую культуру и очень любил себя, а это ли не черта настоящего сноба?) определенно знал, что говорить и как писать. Он мастерски играет с читателем. “Подмигивает ему”, как удачно было замечено в разборе редакторов и переводчиков этого романа, вместе с ним смеётся, грустит и думает.Похоть, так ещё и между несовершеннолетними, братом и сестрами, пусть и прикрытая изящными словесами и необычными конструкциями, приемы ради приемов, резкая смена повествования - сбивали, отталкивали, иногда могло даже наскучить. Не читал “Лолиту”, но уже чувствую некую незримую связь этих произведений.Вполне может быть, мне надо стать постарше и тогда уже браться за меч. Но что-то мне подсказывает, что он так и останется в камне. В общем, к “Улиссу” я точно когда-нибудь вернусь. Und es braucht keine Erklärung, oder?

Прививка от соблазна произнести: "Я - самая большая ваша поклонница!", была получена в ранней юности с "Мизери" Стивена Кинга. Там эту фразу повторяет монструозная медсестра, кромсая, морально и физически, попавшего к ней в лапы писателя. Не случись прочесть роман, начапа бы ею отзыв об " Аде", потому что трепетную нежность к Набокову питаю с девятнадцати, когда впервые прочла "Лолиту". Потом какое-то время читала по кругу - от начала к концу и снова с начала. И еще много-чего у писателя перечитала: от горько-отчаянной "Камеры обскура" и непонятой в первый раз "Защиты Лужина" к оде русской словесности "Дару" и лекциям по литературе, русской и зарубежной.

Потому, остерегшись от эмоциональных излияний в адрес Сирина, без ложной скромности скажу, что предмет знаю отменно. А потому, игровое задание прочесть поздний его роман восприняла, как подарок для себя - еще бы, наслаждаться благоуханной набоковской прозой, до которой в противном случае дошли бы руки или нет, бог весть. Поясню, почему могли не дойти. Роман написан по-английски и авторского перевода, в отличии от "Лолиты", не имеет. А читать Набокова, переведенного на русский кем-то еще - в этом все-таки изрядная доля лотереи. Забегая вперед, переведено удачно, неодобрение набоковедов кажется мне преувеличенным. Итак, что есть "Ада"? Эротическая утопия, воскрешающая "Россию, которую мы потеряли" в декорациях, столь любезных ценителям шедевра "Как упоительны в России вечера", но с действием перенесенным в некую условную Антитерру - параллельный мир, отличный от нашего географически и исторически, с некоторыми несерьезными отклонениями от генеральной линии развития, обусловленными, в первую очередь, географией. Мир геополитически поделен не привычным для нас образом, но с доминирующей в восточном полушарии Британской Империей, а в западном Эстотией - конгломератом России и Североамериканских Штатов. Есть еще Татария и ее союзник Китай, противостоящие английскому миру в перманентной Крымской войне. Название Эстотия отсылает в первую очередь не к Эстонии, но к эстетике, иначе - эстетической составляющей человеческой натуры, отличающей в кьеркегоровом смысле обывателя от человека, преодолевшего первую ступень личностного роста. Эстоты, большей частью, хороши собой, более умны и лучше чувствуют прекрасное, чем... Чем кто? Ну, наверно, чем татары или китайцы. Впрочем, с поправкой на ветер. Не все, а лишь привилегированная часть, благополучие которой зиждется на полукрепостном положении большей части народонаселения. Но есть ли нам дело до плебса? Правильно, нет. В фокусе нашего внимания белая кость, голубая кровь и соль земли эстотской. Образ жизни, забавы, занятия, образовательные цензы которой максимально приближены к представлению о дореволюционной жизни, где "гимназистки румяные от мороза чуть пьяные", "и вальсы Шуберта, и хруст французской булки". Что ты несешь, окстись, это все вульгарнейшая пошлость, а Набоков эталон безупречного вкуса. А я разве спорю? Набоков - это: "Из комнаты в сени свеча переходит и меркнет. Плывет отпечаток в глазах. Пока отражений своих не находит беззвездная ночь в темно-синих ветвях. Пора. Мы уходим. Еще молодые. Со списком еще не приснившихся снов. С последним, чуть зримым мерцаньем России на фосфорных рифмах последних стихов".
Три дюжины слов, а щемяще-нежная потерянная Россия воочию перед тобой, Никто как он не умел этого. Так зачем же теперь лаешь любимого писателя? Затем, что "здесь" любовь, шампанское, закаты, переулки и пресловутый хруст французской булки. Владимир Владимирович, словно бы, задался с этим романом целью наваять шедевр, который переплюнул бы "Лолиту" в рейтинге читательских преференций. Нимфетка? Будьте-пожалте, даже еще и годом моложе. Потерянный рай Гумбертова детства в принадлежащем отцу отеле на французской Ривьере? Тут будет лучше - поместье Ардис: комары, горящий амбар, салфеточная икра, "ах, лето красное, забавы и прогулки". Получите-распишитесь. Запретная страсть? Да сколько угодно во всех мало-мальски пригодных, а то и вовсе непригодных для того местах ("Дорогой, меняя обстановку нашего дома, я хотела бы тебя попросить оставить некоторые вещи в память любовных безумств: кушетку, банкетку, рояль, и... люстру. Ах, Жорж был такой затейник"). Когда вкус отказывает Тельцу, это тотально. Инцест? Его есть у меня, и не какой-нибудь условно-приемлемый: кузен-кузина; нет, уж пусть родные брат и сестричка, а для надежности сунем к ним в койку еще одну нимфетку, растленную сестрой. Поймите, я не обвиняю Набокова в аморальности, он был гений и виртуозный конькобежец с врожденным умением пронестись по ледяной кромке, не сорвавшись в болото китча и порнографии. Только вот, дело в том, что какой бы ни была причина, по которой писатель опускает факел несомого им божественного огня: прикурить или духовку зажечь, результат всегда один - пламя начинает чадить. И можно сколько угодно говорить о постмодерне, пародии на семейную сагу и шедевры мировой литературы; об аллюзиях к к Прусту до Джойсу; можно даже наслаждаться богатством трехъязычных аллитераций. Все это не наполнит пустышку смыслом. И клубничка, собранная с земляничных полян площадью в пол-Европы не перевесит одного белого носочка Лолиты на тех весах, где слышишь: "Ты был взвешен, измерен и признан... ну, ты сам понимаешь"

Он видел в ней отражение всего, что его изощренный и неистовый дух искал в жизни.
Соединить несоединимое, сплести чарующее кружево из нитей разных оттенков, непохожих текстур в единое плотно. И получить образец искусства, вглядываясь в глубины которого, захватывает дух.Томно, томно, с лукавой улыбкой Набоков затягивает в свои сети, и вновь не вырваться, и остаться на песчаном дне на все долгие промежутки времени, которыми полна наша жизнь."Ада" вошла в мои мысли еще несколько лет назад, и так осталась в них, постоянно напоминая о себе: "Прочти, прочти..." Так хотелось погрузиться в обволакивающую тяжесть слов.Погрузилась.Выпукло, телесно, нежно, изощренно, запретно пытает читателей этот роман Набокова. Пугает своей бесконечной глубиной, своей невозможной любовью.В "Аде" представлен гуттапречевый образец постмодернизма, который именно в набоковском воплощении может именно так полюбиться.Вместо Земли - Анти-Терра, где торжествует смесь времен: небоскребы Америки, достижения цивилизации двадцатого века и медленно-размеренно текущая жизнь усадьбы из идеального прошлого столь давно несуществующей и никогда вновь не воскреснувшей дореволюционной России. И два героя, их любовь, начавшаяся с Адиных двенадцати лет. Ада Вин и Ван Вин, брат и сестра, и их блуждание сквозь долгие годы к воссоединению. Их отчаянная, горячечная, невероятная, но неоспоримая любовь. Любовь, наполненная в своей сердцевине порывистостью, фатальным эротизмом, страстностью и неизбывной нежностью, что эхом пронесется через их долгие жизни с той детской поры. Ада Вин и Ван Вин. И их вечный миг близости, где всегда будет он, и всегда будет она. Ведь ей, его Аде "при первом же трубном гласе судьбы он сдаст всего себя без остатка".Текст, что выворачивает чувства наизнанку, околдовывает и шокирует неприкрытой обнаженностью тел, слов, но нет и налета пошлости. Игра на грани. И вечные миражи, что тревожат после прочтения. Литературные отсылки, словесные ребусы и ловушки, которые не разгадать до конца.Это сложный, многослойный роман, перегруженный иллюзиями и фантазийностью автора. В этом романе хочется остаться, складывать мозаику из слов, открывая для себя все новые смыслы, окрашивая роман в новые оттенки: золотисто-жженый, лавандовый, алебастровый, медно-рыжеватый, черный, тициановский...Ох, и сколько же еще всего там, в тех страницах позднего Набоковского романа, сколько всего хочется удержать в памяти, запечатлять на чувственном и духовном уровне: образы бабочек, изучаемых Адой; Вана, ходящего на руках в тот памятный июльский день 1884 года; лавандовую рябь моря; долгие жаркие минуты детства и юности в поместье; нескончаемые прикосновения; трепет сердца и тела; необратимость всего случившегося с Адой и Ваном. И погружение с головой в тот медово-волнующий дурман, и пить притягательную горечь из слов. До дна. Без остатка.

«Померанцев высказал самое главное — мы пишем не потому, что хотим разобраться или понять, мы пишем потому, что хотим понравиться, потому что хотим угодить.» (Из лекций Д.Быкова о литературе)Уж кому невозможно предъявить обвинение в желании понравиться, так это Набокову. Не тот характер, не те убеждения. И уважать его жизненную позицию я могу хотя бы потому, что далеко не у всех хватает ума, не говоря уже о смелости, подвергать сомнению то, что повсеместно считается непреложным.В те времена, когда были написаны и «Лолита», и «Ада», общественность проповедовала такую линию поведения, в которой лицемерие и ханжество стояли едва ли не на первом месте. Нельзя говорить о вещах сомнительной нравственности, а вот делать их – каждому не запретишь, а не каждому тем более. Надо признать, что докса с тех пор радикально не изменилась, мораль и духовность являются предметом неистовых камланий и священной коровой социальной жизни, а пересмотр общественных устоев – занятие априори неблагодарное, потому что нет ничего более живучего, чем догмы.Несмотря на то, что тема неудобная и невыгодная, Набоков в своем творчестве возвращается к ней снова и снова. Посредством своих книг он дает возможность поразмыслить – нужны ли стандарты поведения, заданные без объяснения их внутренней логики? Не сомневаюсь, что и без меня найдется множество читателей, которые увидят в «Аде» поэтику слога, бесчисленные аллюзии и аллитерации, искусно нанизанные на нить фабулы, и прочая. Перед соблазном соригинальничать не устояли даже переводчики и критики. Достаточно отметить любопытную игру слов с leg, ляга, лядвии, которые превратились в лягвии в переводе Ильина. Also, there was an article titled Taking Nabokov Clitorally (instead of Literally, of course). A proficient reader can do justice to this suggestive wordplay. Тем не менее, в выражении средства художественной выразительности ключевым является слово средства. Целью же может быть лишь идея, только она имеет смысл. И суматошная беготня моего внутреннего пони по герменевтическим кругам окрест романа привела сразу к нескольким выводам.Наблюдая за долгими отношениями Вана и Ады, очень хочется найти morale для этой l’amore. Но, если приглядеться, именно о любви и для любви тут ничего нет. И роман – все-таки не об прокрустовой привязанности одного человека к другому… и даже не о сексуальности и не об инцесте. Набоков пишет прежде всего о человеческой жизни и о тех скобках, которыми она строго ограничена. Это рождение и смерть, а кроме них – предрассудки, предубеждения, превратные суждения, узкие понятия, давление общественного мнения, привычность к легкости бытия и неумение занять свой ум или соотнести требования природы с требованиями разума. Пожалуй, немало сказано о самовоспитании. И, конечно, автор сделал открытой для обсуждения тему: не находится ли в рамках природной нормы то, что считается сексуальными аберрациями и девиациями?Кроме того, «Ада» – это то зеркало, в котором отразился сам Набоков. Его любовь к энтомологии, к кроссвордам, к шахматам, к двойникам и двойственности. И его юношеские чувства, и его зрелые рефлексии. Он был не только открыт и откровенен, но и – опять же! – отважен, сознательно соглашаясь на неизбежное преломление и искажение своего призрачного автопортрета в читательском восприятии. И это ощущение чего-то личного усугубляется тем, что произведение, отсвечивая разнообразными гранями, всякий раз предоставляет читателю совершенно мужской взгляд на жизнь, который никогда не встречается с женским. Несмотря на название, роман вовсе не про Аду, а про Вана. Автор делает акцент на главном герое, отчаянно воспевает его маскулинность, перечисляет физические достоинства, заостряет внимание на чувственных проблемах, переживаниях, сомнениях, изучает ход мыслей. Так что во всех ракурсах, деталях, оттенках можно изучить, как тяжело живется юноше на пике гиперсексуальности, как сложно сохранять присутствие духа, не попользовав время от времени пассивного гея или хорошенькую служанку, как органично из этого образа жизни потом проистекает необходимость регулярного посещения борделей и как неизбежно наступает пора философствований по мере приближения импотенции. Вашу мать, я плакалъ.Что же до героини, то в этом мужском романе она – всего лишь убогая статистка… пусть даже чуть загадочная, со своими тараканами и метаниями. Тем самым «Ада» на свой манер перепевает «Лолиту», снова представляя на суд публики образ ребенка, порой капризного и непоследовательного, незрелого в вопросах взаимоотношений полов. Дальнейшая линия поведения героини местами довольно невнятна, нелогична и не имеет под собой четкой психологической подоплеки. Примерно так же отвратительно выписана Каренина у Толстого: ‘сама не знаю, зачем я это сделала, наверное, я просто истеричка'. Можно сказать, что гендерный вопрос автором был провален с треском, и словесная эквилибристика – это своеобразная компенсация за неудачу.
– Из чего следует лишь, – сказал Ван, – что положение наше отчаянное.Ну не «все пропало, все пропало», но зрелище удручающее. Помимо прочего, поначалу вызывает отторжение странное претенциозное эстетство, свойственное героям, – порой кажется, это то единственное, во что смогло трансформироваться полученное ими образование. Эрудированность как пассивное потребление чужих идей, поверхностная и жалкая в своей самонадеянности. У Вана она впоследствии переросла-таки в умеренные философствования, а у Ады… ну, как было уже сказано, роман вовсе не о ней. Ведь даже Набоков в своих попытках ломки стереотипов не столь уж радикален. Иначе методу установления женской невинности без телесного обследования мог бы быть противопоставлен столь же деликатный метод установления мужской невинности как адекватный ответ на возможный поворот рыночного спроса и на потребительские ожидания потенциально существующих групп.Кроме того, вопреки высказанным в заключительной части книги опасениям, городок Лолита из штата Техас не был переименован. Что лишний раз доказывает, что в этом инертном мире изменения происходят не так уж часто.

Осень в Эдеме.. Две планеты : Терра и Антитерра ( мистический отблеск утраченной России, куда по мнению иных поэтов-безумцев, после смерти попадают души - словно большие,неземные бабочки, книги Набокова и вправду вернулись в Россию)
Мерцание медленно падающей и пёстрой листвы, больше похожей на нездешних мотыльков, мимикрирующих под фиговые листочки, порою нежно приникающих к обнажённым телам главных героев, вся радуга любви которых, окрашена в тона и символы цветов и мотыльков ( вид на земную и "грешную" любовь, глазами ангелов) ибо что есть человек, как не куколка ангела?
Роман начинается с геральдического семейного древа, больше похожего на метафизический гибрид древа познания -жизни.
Имя главной героини, почти совпадает с именем " Адам", которого и символизирует главный герой Ван ( эхо прустовского " Свана" , чёрный лебедь а-ля Вронский..)
Имя " Ада" - это второе женское имя после Евы упоминаемое в Библии, и относится оно к " ветви" Каина- земледельца, которого, отчасти и символизирует главный герой; кроме того, " Ада" - имя дочери Байрона ( отсылка к слухам о его порочных связях с сестрой)
Имя " Адам" переводится как " алая земля" , имена матерей главных героев : " Аква" и " Марина".
Этот роман похож на волшебные витражи из снов литературы всех веков, с мотыльковыми бликами " Сна смешного человека" Достоевского и " Улисса", " Офелии" Шекспира, " Алисы в стране чудес" и " Демона" Лермонтова..
Демон Вин ( отец героя) в театре заключает пари с неким князем "N" о том, что соблазнит Марину,- играющей в странной пьесе, объединившей " Онегина" " Золушку" и " Каренину"- т.е. аллюзия на " Фауста", пари Мефистофеля с Богом, где творца в данном случае замещает Nabokov..
Однажды Ада, на полях рукописи данной хроники ( Ада, дочь Марины, до странности напоминает не по годам умную дочку Цветаевой, с похожим именем " Ариадна", также ведущей свой дневник, и также называющую мать " Мариной") в 1965 году - быть может в тот самый год , день и час, когда об Аде и её заметках на полях писал Набоков- обмолвилась о том, что быть может не стоит возвращаться ( намёк на перевоплощение, обыгрываемое в романе в символике бабочек) в этот замаранный мир ( символика сотканности самой ткани романа из образов мировой литературы, теснящих и отражающих друг друга, подобно многим истинам нашего замаранного перевоплощениями и фатальными орбитами вечного возвращения мира) который и существовал то быть может в чьём- то творческом сне..т.е. догадка-прозрение персонажа книги о её творце, а это значит, что отношения брата и сестры ( брата, с инициалами Набокова, брата, отец которого был Демон Вин ( Ворон, Вронский) а с зеркальной цитаты " Карениной" и начинается данный роман, в котором быть может впервые в истории искусства, персонаж служил автору неким " аватаром" , в котором он желал и телесно и духовно слиться и обнять своё творение ( пантеизм искусства !) - т.е. последняя, экзистенциальная ступень творческой саморефлексии..) были воплощением метафизического единства Адама и Евы ( жена и муж - едина плоть)
Но в книге есть ещё и третий, самый мистический и трагический персонаж - Люсетта ( Лилит-Лолита-Золушка т.е. пепел грешной любви, с мерцающим в нём образом Феникса-жар-птицы..
Цветаева ( или Мандельштам ?) однажды высказала мысль, что в идеале, читатель должен стать соавтором стихов поэта, подхватывая почти невесомые образы и заполняя пробелы между ними нечто родственным в душе..
Набокову в высшей степени удалось создать такое произведение искусства, в котором есть прямой диалог между автором и читателем.
Малейшее разветвление романа, каждый его образ, словно соединил в себе Рай и Ад, искусство и жизнь, и лишь от читателя , в руках у которого находится зорная нить Ариадны ( нить чистой красоты) зависит то, куда именно он направит свой путь, и выйдет ли он вообще из этого творческого лабиринта..

Скажу сразу - я проскочила мимо "Лолиты" Набокова сознательно, в силу своего отношения к этой теме, не более того, и в будущем читать навряд ли соберусь, но всякое бывает, зарекаться не буду. Если спросите, каким боком "Лолита" касается этой книги - так все же твердят о том, насколько тема, которую писатель выносит на передний план, созвучна или вырастает именно из "Лолиты". Сравнить не могу, зато могу оценить "Аду..." в соответствии со своим разумением.Для начала Набоков решил выдернуть вовсе из реальности своих героев, да и всех соприкасающихся с ними. Для чего и поселил в таком придуманном мире, как планета Анти-Терра, являющаяся зеркальным отображением Земли с инаковой географически-исторической, также как и политической реальностью, да и реальностью науки и прочей техники, учитывая, что мы начинаем знакомиться с этим миром в 1884 году. Впрочем, существует еще и Терра (то бишь, наша Земля), но лишь для людей с больной фантазией, или как эвфемизм для обозначения "того света", куда все отправляются со временем ("все мы там будем"). Прием с проецированием мира в другую реальность либо помогает что-то понять, либо мешает. Кому как. И как заведено, есть узнаваемое, есть не очень, мир преподносится интересный, но в то же время отличающийся от нашего, вот и гадай, а заодно и сыграй в эту игру с автором.Ко всему прочему, само повествование, стилистика оказалась подобна Маркесу, как я сначала подумала. Но зайдя чуть дальше, я нашла, что меня относит больше к нашим, русскоговорящим писателям. К Саше Соколову, или еще - к Лене Элтанг. Это что касается ощущений стилистических.Что же касается языковых изысков, то тут я просто млею. Конечно, я знала, как умеет автор завести читателя в такие чащи из выращенных им же самим изысканно-объемлющих и в то же время - попадающих не в бровь, а в глаз образов, обрисовывая которые, Набоков идет до конца. Но такой масштабности, отточенности и чего-то совсем невообразимого - наверное, такого я не ждала. Но блуждая в лабиринтах, созданных гением автора, понимаешь, как сладок путь заблуждений! Как, впрочем, и путь всевозможных аллюзий - он не менее сладок и волнителен, единственно, понять, от чего больше захлебываешься в восторге - то ли от собственной манеры автора, то ли от его приемов, отсылающих к Толстому, Достоевскому, а также к французам и англичанам - понять сие уже сложно.Мои потуги в чтении Толстого - относятся к сугубо школьной программе. Хотя к заслугам школы я не отношу перечитывание мной "Войны и мира" - как минимум, раза два - но "Анна Каренина" выбешивала меня уже поначалу, где и закончилось мое знакомство с сим произведением. И если в общих чертах я понимаю, о чем оно, но это же все равно, что быть знакомым с каким-либо произведением по кратком содержанию. К чему я это все? К тому, что не всякий, далеко не всякий роман или повесть побудит меня знакомиться заново (или впервые) с классикой, скажу больше - с классикой с большой буквы, с одним из трех китов, на которых стоит русская литература (скажете, клише? но это тоже, как посмотреть). И под таким ощущением находясь, хочется взять еще раз в руки "Анну Каренину", чтоб найти там созвучие, угадать то, что бередило ум Набокова, обнаружить глубину замысла или глубину падения и в конце концов сказать себе, что в своем возрасте ты можешь уже отыскать в романе то, что Толстой сознательно нам оставил,И пожалуй, напоследок - о той скользкой теме, о чем Владимир Набоков вообще отважился писать. Во-первых, да, в тэгах стоит инцест, но сначала мы узнаем, что они все же брат с сестрой двоюродные, или же - кузен и кузина. То, что автор проговаривается, и не раз, о том, как будто бы обстояло дело на самом деле, и чей сын Ван, и чья дочь Ада (ох, написала и прочла, что получилось - будто бы дочь ада; вот и пошли оговорки по Фрейду), я бы - естественно, на своем месте, не на месте других читателей - сильно бы не верила тому, но, впрочем, тут как посмотреть. Тут все же больше играет, что о том сами они не ведали. До поры, до времени. (Писалось это до того момента, как я решила почитать критику по роману, что я краааайне редко делаю и в результате чего у меня открылись глаза на некоторые моменты, прошедшие мимо, а потому - ЧИТАЙТЕ ВНИМАТЕЛЬНЕЕ).Но многие далеко не второстепенные моменты, как мне представляется, писались с позиции художественно-эстетствующей, с позиции искусства, литературы ради литературы, как я понимаю. Возможно, ради этого писатель отринул с ног прах ограничений, коими связывает нас общество - и это во благо, что связывает; ради того, чтоб обрести свободу и взмыть над всем, что принято, избавиться от зашоренности, без оглядки на существующие права, обязанности и прочие путы, он легким движением пера пустил в далекий путь свое детище. Как мне думается, таким вот образом и родились многие идеи этой книги, которую порой следует читать с некоторой отстраненностью, без привязки к жизненным реалиям.
.
Другое, что тоже может смутить непривычного читателя, когда ей всего 12, а ему - не намного больше, 14. А если бы им было бы на пару лет больше, как Ромео и Джульетте? Мы бы уже были менее категоричны в формулировках? Не говорили бы, что он ее развращал? Мы так всегда серьезно относимся к историям, безусловно, выдуманным, настолько, что пришлось писателю придумать им несуществующие планеты, лишь бы унести своих героев от карающего меча нашего гнева. А мне нравится именно то, что показывается, с чего же все начинается. Как в чистой, пока еще незамутненной плотскими желаниями душе разгорается пламя. Еще не осознавая ни своих желаний, ни чувств, еще не пытаясь осмыслить их, еще не понимая, насколько ее подталкивают обстоятельства, по крайней мере, к осознанию. Да и он, как и любой в его возрасте, не был настолько уж испорченным, чтоб сознательно "развратить". Все хорошо в свое время. Они же оказались чуть более открыты друг к другу, и к отношениям, о которых так ли уж вправе мы судить?И как мне кажется, Набокову самой судьбой суждено было взять историю, подобную этой, обрисовать всю нежность, томление молодых душ, во многом очень невинных, и вдохнуть в них все сильные эмоции, чувства, переживания, причем, сделав это мастерски. И как при этом совершая головоломные пируэты вниз и тут же возносясь, делая паузу до щемящей нежности и впадая в страстно-гневное, с чувством, болезненно откликающимся где-то глубоко и тут же - вздохом, вырывающимся с непередаваемым облегчением и восторгом. И в этом он весь. Набоков.Может быть, я предпочла бы, чтоб где-то на этом и обрывалась бы книга или, как любит играть в разные игры типа кроссвордов Милорад Павич, нам преподнесли бы некую игровую концепцию ее продолжения и финала - ибо дальше все идет уже по взрослому. Но одно то, как они оказались сцеплены на всю жизнь - одно это заставляет присмотреться и прислушаться к этой истории. Пусть и воспринимается как два различных романа, как и различно наше восприятие поры детства-юности и того времени, когда все это уже позади.PS. А кстати, триязычность изложения Набокова, когда он перескакивает с одного языка на другой, дает случайно неожиданный результат. Как часто нам попадаются книги, где действие происходит в нескольких временным рамках, например, жизни одного из героев. И мы тут же пришляпиваем этому явлению клише - флэшбэки. Но благодаря русскому писателю Набокову, читающему лекции о русской литературе, заметьте, на английском языке, мы узнаем, что можно же сказать "ретроспекции" вместо "флэшбэков", хотя слово тоже мудреное и к чисто русским словам я бы его не отнесла, но я чувствую, что это правильнее, и для меня, кстати, более понятнее, и даже более по-русски.