Читать онлайн Соперницы бесплатно

Глава 1

В предыдущем томе я поведала о школе, о том, как она управляется, и назвала главных воспитателей. Здесь я продолжу этот рассказ.

Какое-то время после учреждения школы дела в ней шли очень хорошо. Все правила скрупулезно соблюдались, воспитатели с похвальным прилежанием исполняли свои обязанности, и дети уже начали походить на цивилизованных существ, по крайней мере внешне: азартные игры сделались менее частыми, драки – не столь жестокими, появилось хоть какое-то уважение к порядку и чистоте. В то время мы постоянно жили в великолепном школьном дворце, и прочее руководство тоже, не оставляя все на попечение младших надзирателей и слуг. Большой зал стал местом отдыха всех великих министров в часы их досуга (то есть по вечерам), и те, видя, как хорошо управляется школа, решили поддерживать ее чем только могут.

Такое благополучное положение дел сохранялось месяцев шесть. Затем открылась сессия парламента и герцог изложил предлагаемые меры по великому католическому вопросу. Что тут началось! Оскорбления, клевета, партийная рознь и хаос! О, эти три месяца, от речи короля и до завершающего дня! Никто не мог думать, писать и говорить ни о чем, кроме католического вопроса, герцога Веллингтона и мистера Пиля. Я помню день, когда вышел экстренный выпуск газеты с речью мистера Пиля, где излагались условия, на которых католиков допустят в парламент; с каким жаром папа разорвал пакет, как мы все, затаив дыхание, стояли вокруг и один за другим выслушивали пункты, столь безупречно сформулированные и обоснованные, и как потом тетя сказала, что, на ее взгляд, меры замечательные и при таких ограничениях католики не смогут причинить никакого вреда. Еще помню сомнения, пройдет ли билль через палату лордов, и пророчества, что не пройдет. Наконец доставили газету, из которой мы должны были узнать, как все решилось. Вне себя от волнения, мы слушали подробный отчет о заседании палаты: начало слушаний, герцоги крови в парадных одеяниях, славный герцог в жилете с зеленой лентой через плечо; он встает, чтобы говорить, и все, даже дамы, вскакивают; сама речь (папа сказал, что каждое слово в ней – чистое золото) и, наконец, голосование с четырехкратным перевесом за принятие билля. Однако это отступление, я прошу читателей меня за него извинить. Итак, возвращаюсь к рассказу.

Из-за католического вопроса герцог и мистер Пиль, разумеется, вынуждены были неотлучно пребывать в Лондоне, и мы вскоре уехали туда же. О’Шонесси и его племянник где-то охотились, и все управление школой легло на маркиза Доуро и лорда Чарлза Уэлсли. Чем это закончилось, станет ясно из следующей главы.

Глава 2

Довольно долго мы не имели никаких вестей из школы и сами о ней не справлялись, пока однажды утром, сидя за завтраком, не получили письмо. Вскрыв его, мы увидели, что оно написано милордом Уэлсли. Письмо гласило:

8 июня, остров Виде´ния

Дорогие король и королевы!

Я пишу вам, дабы известить, что в школе начался бунт, участников коего у меня нет времени перечислять: скажу лишь, что сейчас я в шалаше, выстроенном на свежем воздухе, и… но они приближаются, и я не успеваю ничего больше сообщить…

Остаюсь ваш и прочая,

Чарлз У.

P. S. После того как я это написал, было сражение, в котором наши псы дрались отважно и мы победили; впрочем, мы доведены до крайности недостатком провианта и, если вы не поспешите на помощь, вынуждены будем капитулировать. Захватите с собой гончую нашего отца, доктора Хьюма и еще Егеря…

Прочитав это письмо, мы тут же потребовали воздушный шар и, как только его доставили, забрались в корзину и полетели в Стретфилдси. Там мы взяли гончих и Егеря, после чего направились прямиком к острову. Совершив посадку перед школой, мы глянули на миртовую рощу и увидели дивную картину: благообразный дворец торжественно вставал над обступившими его зелеными кронами и в горделивом молчании высился над островом, справедливо именуемым сновидением, ибо только в ночных грезах человеческому глазу предстает столь пышная первозданная краса, как в этом волшебном краю, а ухо лишь в фантазиях внемлет музыке, подобной той, что издает огромная арфа, сокрытая от взоров между деревьями. Прислушайтесь! Сейчас звук нежен, как предсмертная лебединая песнь, но вот усилившийся порыв ветра коснулся струн, и музыка нарастает! Как громко льется мелодия! Сколько мощи в этой исступленной ноте, однако ветер ревет оглушительнее. Я слышала рокот далекой грозы, она приближалась, голос арфы крепчал, пока в громовых раскатах и завываниях ветра струны не грянули с такой пугающей необузданностью, с таким неземным величием, что почти верилось: говорят духи. Это буря.

Однако возвращаюсь к рассказу: пробыв на острове примерно полчаса, мы увидели вдали идущего к нам лорда Уэлсли. Подойдя ближе, он обратился к нам так:

– Маленькие королевы, я рад, что вы прибыли. Поспешите за мной, ибо нельзя терять ни минуты.

Мы пошли с ним, и по пути лорд Уэлсли рассказал нам, как начался школьный бунт.

– Дня три после вашего отъезда дела шли превосходно, однако к концу этого срока проявились первые симптомы неподчинения. Мы старались их подавить, но тщетно. Положение не только не улучшилось, но стало еще хуже. Школа разделилась на четыре партии, возглавляемые князем Полиньяком, принцем Георгом, Джонни Локкартом и принцессой Викторией. Они постоянно ссорились и дрались самым возмутительным образом. Несколько недель мы пытались с ними совладать, но безуспешно. В итоге они сбежали и укрепились в самой дикой части острова, куда мы сейчас и направляемся. У каждой партии есть по две пушки, а также большой запас ядер и пороха. Иногда они выступают против нас все вместе, и тогда нам приходится туго. Впрочем, теперь вы здесь, и мы скоро им зададим!

Как раз когда он закончил говорить, мы вышли из леса, через который пробирались все это время, и очутились в глубокой лощине, через которую, бурля и пенясь, бежал зажатый каменными берегами стремительный поток. Дальше река расширялась и уже спокойно катила плавные воды по широкой зеленой равнине справа, орошая и освежая ее по пути. Слева от нас вздымались хмурые скалы, отбрасывающие в лощину густую тень. Кое-где на склонах росли высокие сосны, и ветер жалобно стенал в их искореженных ветвях. В других местах огромные глыбы опасно нависали над головой. Стояла мертвая тишина, но когда мы вступили в лощину, по ней прокатилось эхо далекого пушечного выстрела и с криком взмыл в небо потревоженный орел.

Довольно скоро мы отыскали место, где укрепились дети. Сторонники Виктории разбили лагерь на вершине горы, партия Полиньяка укрылась в глубокой расселине, георгианцы поставили шатры в чистом поле, а локкартисты окопались между деревьями. Шалаш маркиза Доуро и лорда Уэлсли был выстроен под сенью раскидистого дуба, и над ним высилась огромная скала. По одну сторону от него начинался пологий холм, позади – роща высоких деревьев, а прямо впереди журчал чистый ручеек.

Войдя в это смиренное жилище, мы узрели маркиза Доуро на ложе из листьев. Лицо его покрывала бледность; прекрасные черты застыли, как у мраморной статуи. Глаза были закрыты, а на блестящих густых кудрях местами запеклась кровь. Едва Чарлз это увидел, как бросился вперед и, пав на ложе рядом с братом, лишился чувств. Доктор Хьюм тут же применил обычные врачебные средства, и Чарлз понемногу пришел в себя. За все это время Артур не шелохнулся и не произнес ни слова; мы думали, он умер. Егерь бушевал, и даже суровый Хьюм уронил несколько слезинок; Чарлз словно обезумел. Мы подумали, что в таком экстренном положении надо срочно послать за герцогом Веллингтоном. Так мы и сделали. Как только он показался, одна из нас выбежала ему навстречу. Узнав о том, что произошло, герцог побледнел как смерть; губы его задрожали, а все тело затрепетало от волнения. Он быстро вошел в шалаш, приблизился к ложу и, взяв безжизненную руку сына, срывающимся голосом прошептал: «Артур, сынок, отзовись». При звуках родительского голоса Артур медленно открыл глаза, увидел отца и хотел заговорить, но не мог. Тогда мы, по щедрости и доброте сердца, немедленно его исцелили посредством волшебных снадобий, после чего герцог снял с пальца бриллиантовое кольцо и презентовал нам. Мы приняли подарок и поблагодарили герцога.

Затем мы сообщили его светлости про восстание школьников. Он, не говоря ни слова, вышел; мы – за ним. Герцог проследовал туда, где мятежники встали лагерем, и зычным голосом объявил, что если они сейчас же не сдадутся, то могут считать себя мертвецами, потому что с ним несколько тысяч гончих псов, готовых мгновенно растерзать их в клочья. Дети боялись собак больше всего на свете, поэтому немедля капитулировали, и вскорости школа благоденствовала, как прежде, однако мы, устав от нее, отправили питомцев по домам, и теперь на острове сновидений обитают лишь феи.

Глава 3

Примерно через год после школьного бунта в семействе герцога Веллингтона случилось следующее удивительное происшествие. Как-то приятным утром в сентябре 1828-го маркиз Доуро и лорд Чарлз Уэлсли вышли поохотиться. Они обещали вернуться до восьми, но уже пробило девять, а они не появлялись; двенадцать, а их все нет. Старый Босяк отправил слуг спать и, когда дом затих, вышел в большой зал и сел у камина, намереваясь не ложиться до возвращения молодых господ. С полчаса он беспокойно прислушивался, не раздадутся ли их шаги, как вдруг внутренняя дверь тихонько отворилась и вошла леди Уэлсли. В свете свечи, которую держала хозяйка, Старый Босяк увидел, что она бледна и очень взволнована.

– Что стряслось, мэм? – спросил он.

Леди Уэлсли:

– Я сидела за шитьем, когда внезапно отблеск свечи на моей работе стал мертвенно-голубоватым, как будто горит фосфор или асфальт. Я подняла глаза и увидела фигуры сыновей, окровавленные и обезображенные. Я смотрела на них, пока они не растаяли, не в силах шелохнуться или промолвить слово, а потом спустилась сюда.

Не успела она закончить рассказ о своем странном видении, как с грохотом распахнулась большая дверь и вошел герцог Веллингтон. Мгновение он стоял, напряженно глядя на леди Уэлсли и Старого Босяка, затем отчетливо, но глухо проговорил:

– Кэтрин, где мои сыновья? Ибо я сидел в кабинете и внезапно услышал их голоса. Они стонали и молили о спасении от неминуемой смерти. И вот теперь я не могу отогнать мрачное предчувствие. Где они, Кэтрин?

Прежде чем леди Уэлсли успела ответить, дверь снова открылась и вошли мы. Герцог немедля обратился к нам, умоляя сказать, что с его сыновьями. Мы ответили, что не знаем, но, если он хочет, отправимся на поиски. Герцог сердечно нас поблагодарил, добавив, что пойдет с нами, и мы все, простившись с леди Уэлсли, без долгих слов выступили из дома.

Мили через четыре мы очутились на безлюдной голой равнине, которой никогда прежде не видели. Мы продолжили путь, и вскоре все остальное скрылось из глаз. Вдруг вид неба резко переменился. По нему бежали огромные валы, увенчанные белой пеной, и мы слышали грохот, подобный рокоту далекого океана; луна выросла в исполинский шар многомильного диаметра. Мы в немом изумлении взирали на это поразительное зрелище, которое с каждым мигом становилось все великолепнее; шум нарастал. Внезапно волны разверзлись, и на равнину сошел великан, облеченный в солнце, с венцом из двенадцати звезд на голове. На миг мы ослепли от его сияния, а когда вновь обрели способность видеть, то поняли, что нас окружает красота, описать которую я бессильна. Здесь росли деревья и рощи из лучей, ручьи жидкого хрусталя струились по златому песку, и журчание их было мелодичнее арф и сладкоголосых соловьиных трелей. Там и тут высились рубиновые, изумрудные, алмазные, аметистовые и жемчужные дворцы; радужные арки из сапфиров, яшмы и агата перекинулись через широкие моря, и волны, приглушив мощные голоса, пели в унисон с серебряными потоками, орошающими эту лучезарную землю; их дивная песнь эхом отражалась от высоких гор, что вставали вдали, сверкая, подобно оправленным в золото опалам.

Так продолжалось недолгое время, затем небо почернело, ветер усилился, плеск океанских валов перешел в грохот. Дивные красоты исчезли, их сменили темные высокие кипарисы и ели, стонущие на ветру жалобными голосами, словно люди при смерти. Перед нами выросла огромная черная скала, и в ней открылась широкая темная пещера, где мы увидели Артура и Чарлза Уэлсли. Тут великан появился снова, подхватил их и нас на руки и, стремительно пролетев по воздуху, перенес всех в большой зал Стретфилдси.

Глава 4

Был чудесный августовский вечер; герцог Веллингтон и его сыновья сидели в маленькой гостиной наверху большой круглой башни усадьбы Стретфилдси. Лучи садящегося солнца били в готическое окно, полузавешенное зеленой бархатной шторой, которая пышными складками ниспадала с золоченого карниза. Комнату заливало малиновое сияние, подобное тому, что источает восточный рубин, но в отличие от дивного самоцвета оно мало-помалу гасло, так что постепенно остался лишь слабый розовый отсвет на мраморном пьедестале статуи Уильяма Питта, мгновения назад сверкавшем, будто начищенное золото. Когда растаял и этот последний отблеск, лорд Чарлз Уэлсли воскликнул:

– Отец, как бы мне хотелось, чтобы ты рассказал о своих приключениях в Индии или в Испании!

– Ладно, Чарлз, расскажу. Слушай хорошенько, – отвечал его светлость. – А ты желаешь послушать, Артур?

– Да, очень, – проговорил маркиз степенным тоном, являвшим разительный контраст легкомысленной веселости его младшего брата.

Герцог начал так:

– В день битвы при Саламанке, когда уже начинало смеркаться, я покончил с чтением депеш и вышел из монастырских ворот университета, чтобы насладиться свежестью испанского вечера. Для этого я миновал город и, оставив его стены позади, беспечно зашагал по берегу Тормеса, пока не очутился у подножия высоких лесистых холмов, тянущихся до самого горизонта. В лес уходила тропка; по ней я и направился, перепрыгнув через реку, которая здесь превратилась в узенький ручей. Строго говоря, поступок этот был неразумный, и вам, если вы окажетесь в сходных обстоятельствах, я так действовать не советую: вечерело, дивный закатный свет бросал на все неверные отблески, делая путь через неведомый мне темный лес крайне опасным. К тому же округа кишела отчаянными грабителями и бандитскими шайками, живущими в этих безлюдных местах. Однако меня влекло вперед словно каким-то заклятием. Пройдя с четверть мили, я услышал вдали музыкальный звук, который тут же умолк, а когда я углубился еще дальше в лес, раздался снова, на сей раз ближе. Я сел под большим раскидистым кленом, чьи мощные ветви и листву уже серебрил лунный свет, проникающий в глубокую тьму леса. Внезапно звук, доселе нежный и тихий, словно прелюдия, играемая виртуозом на дивном инструменте, стал громким и торжественным, как глас органа, когда его ноты, вздымаясь и опадая, сливаются в Те Deum[9] и гулко разносятся под высокими сводами собора, подобно грозовым раскатам, или как лучшая из мелодий – военная, – когда звонкая труба и рокочущий барабан зовут храбрецов на яростную битву. Однако вернусь к моему рассказу. Едва грянул этот торжественный концерт, как темный лес исчез, словно утренний туман под лучами солнца, и передо мною медленно выросло исполинское зеркало, в котором величественно клубились смутные очертания непроницаемых облаков, а молнии чертили меж них слово «Будущее». Постепенно облака рассеялись, и вместо них мне предстал чарующий остров в безбурном океане, скованный золотой цепью с другим островом, поменьше, но столь же красивым. Посреди большого острова восседала на рубиновом троне жена, увенчанная розами; в одной руке она держала венок из дубовых листьев, в другой – меч, а над троном высилось древо свободы, широко раскинувшее ветви и распространяющее аромат цветов до самых дальних концов земли. Посреди второго острова стоял изумрудный трон, и на нем восседала жена в венце из клевера и с арфой в правой руке; одеяние ее было багряным, как если бы его окрасила кровь. Величием она не уступала первой жене, однако смотрела печально, словно в страхе перед неминуемой бедой; вместо благоуханного древа, осеняющего другой остров, над нею склонялся темный кипарис; порою она касалась перстами струн, и с них лились звуки, пронзительные и скорбные, словно надгробный плач. Покуда я гадал, из-за чего она горюет, из моря на меньший из островов вылезло ужасное чудище. Едва оно коснулось берега, раздался жалобный вопль, от которого оба острова содрогнулись до основания, а море забурлило яростно, словно началось сильное землетрясение. Чудище было черное, безобразное и оглушительно ревело. Одеяние его составляли шкуры диких зверей, а на лбу было каленым железом выжжено «Фанатизм». В одной руке оно держало косу и, едва выбравшись на сушу, принялось опустошать остров: все прекрасное и цветущее исчезало с лица земли, и благодатный край обращался в зловонные топи. Чудище с неутомимой злобой преследовало жуткого старика, который, как шепнул мне в ухо кто-то незримый, звался «Римское католичество». Старик поначалу выглядел слабым и беспомощным, но, убегая, становился все сильнее, и чем больше его преследовали, тем заметнее делалась его мощь. Наконец он громовым голосом бросил вызов мучителю и в то же время попытался разбить золотую цепь, сковывающую острова. Тут я узрел приближающегося воителя; лица было не различить, но с неба над ним простирался могучий щит. Воитель приблизился к чудищу, нарицаемому «Фанатизм», и со всей мочи метнул в него дротик, на котором златыми письменами было начертано «Справедливость». Дротик вонзился в сердце, и чудище рухнуло с громким стоном. Едва это случилось, из златого облака высунулась рука и возложила на главу воителя, и без того украшенную множеством венков, еще один – из сплетенных лавра и амаранта. В тот же миг обе царственные жены встали со своих тронов и, приблизившись к воителю, принялись бросать к его стопам гирлянды цветов и победные венцы, громко распевая ему хвалы. Тем временем разоренный край вновь покрылся густыми лесами и тучными пажитями, средь солнечных равнин заструились чистые реки, мелодично журча по зеленым камням, и арфа сладкозвучно запела в ветвях древа свободы. Затем все умолкло. Я понял, что сижу под кленом и соловей в листве выводит нежную трель, навеявшую мне сон о прекрасной музыке.

Глава 5

В год 1722-й, в чудесном месяце июне, четверым обитателям Страны эльфов вздумалось для забавы навестить жителей Земли. Для этой цели они приняли облик смертных, но прежде должны были получить дозволение Оберона и Титании, своих короля и королевы[10]. Соответственно они испросили аудиенцию и, будучи допущены к их величествам, подали прошение, каковое было немедля удовлетворено. Все четверо тут же собрались в путь.

Спустившись на облаке, эльфы попали в очень гористую и совершенно необитаемую часть Англии. Довольно долго они шли, пока не добрались до края скалы, под которой лежала восхитительная лощина, вьющаяся меж темных высоких гор и могучих раскидистых деревьев, чьи тесные купы осеняли ее прохладной тенью. Здесь, мелодично журча, бежал чистый и прелестный ручей; чуть дальше, вырвавшись из тесных брегов, он разливался широким потоком по зеленой равнине, усеянной белыми тополями и величественными дубами, пестрящей маргаритками и лютиками, средь которых там и сям проглядывали примулы и фиалки. И вот это уже полноводная река; тихий рокот струй подобен гласу наяды из глубины коралловых дворцов, чей одинокий голос льется в безмолвные часы, когда море смиряет буйство черных валов и ночь в одеянии из звезд величаво шествует по земле, а Селена бледной лампадой озаряет дорогу темной и грозной королеве. Посредине этой лощины стоял маленький, крытый соломой дом – некогда отрадный приют благополучного селянина, теперь совершенно заброшенный и забытый: после смерти хозяина дети один за другим отправились на поиски счастья, и покинутая хижина мало-помалу пришла в полный упадок. Эльфы спустились с горы и принялись осматривать дом. Стены были серые и замшелые; средь густого плюща, заплетшего косяки дверей, еще проглядывали виноградные лозы, а в темных листьях белела одна звездочка жасмина. Садик зарос бурьяном и крапивой; о прежней его красе свидетельствовал единственный розовый куст, на котором еще цвели несколько полуодичалых роз; рядом на кустике клубники висели две или три алые ягоды, являя разительный контраст царящему вокруг запустению.

Эльфы решили поселиться в домике, что и исполнили. Короткое время спустя с ними случилось следующее происшествие. Однажды вечером они сидели у камина в своей хижине (ибо в людском обличье вели себя как люди), слушая глухие стенания ветра, завывающего в лощине; иногда к его жалобным стонам примешивались странные звуки, и эльфы знали, что то голоса духов, взмывающих в воздух незримо для простых смертных. Они, как я уже сказала, сидели у камина, когда в дверь вдруг кто-то громко постучал. Один из эльфов немедля встал и открыл дверь. За ней стоял человек в дорожном плаще. Они спросили, что ему нужно. Человек ответил, что заплутал в лощине и, увидев огонек в стороне от тропинки, решил попроситься на ночлег, дабы утром продолжить путь уже при свете дня. Эльфы тут же впустили незнакомца и, усадив рядом с камином, осведомились о цели его странствия. Тот ответил, что если они желают, он поведает им свою историю целиком, ибо видит, что попал в общество необыкновенных особ, которые, возможно, сумеют ему помочь. Эльфы согласились, и гость начал рассказ:

– Я сын богатого джентльмена, обладателя обширных поместий, живущего в одном из южных ирландских графств. Отец и мать были католиками, и я рос в той же вере, пока не убедился в ее ошибочности[11]. Духовник отца отличался странным нелюдимым нравом; поговаривали, что он общается с жителями иного мира. Он учился в Испании, где, по слухам, и овладел наукой некромантии. В протестантизм я обратился следующим образом. У нас в доме был старый слуга, который неведомо от моего отца покинул римско-католическую церковь и вступил в англиканскую. Однажды я неожиданно вошел в комнату и застал его за чтением Библии. Я принялся укорять его в недолжном поведении и напомнил, что он нарушает законы истинной церкви и запрет нашего священника. Он отвечал мне кротко, но твердо, цитируя в защиту своего занятия многие отрывки из Писания и убедительно доказывая мою неправоту. На следующий день я пришел в тот же час и вновь застал его за тем же делом. Последовал долгий разговор, в результате которого я сам принялся читать Библию и обнаружил, что учение англиканской церкви лучше всего согласуется со словом Божьим. Посему я решил принять ее доктрину. Когда о моем обращении стало известно, отец приложил все усилия, чтобы меня разубедить, однако я был неколебим в своей решимости. Вскоре отец оставил меня в покое. Духовник же так просто не сдался: он постоянно выдвигал доводы, убеждая меня покаяться, и, не преуспев, прибег к последнему средству. Вот как это было. Раз вечером я стоял во дворе отцовского дома, и внезапно мне в ухо кто-то шепнул: «Приходи сегодня в полночь на вересковую пустошь». Я обернулся и, не увидев никого, задумался, как это понимать и стоит ли являться на зов. Наконец я решил идти и с одиннадцатым ударом часов тронулся к пустоши. Она начиналась милях в четырех от нашего дома и тянулась на четыре лиги к северу. Путь много времени не занял. Ночь была безлунная, звезды лишь изредка проглядывали сквозь пелену облаков, одевшую темную лазурь своим плотным хмурым покровом, так что дорога была погружена в унылый сумрак. Все вокруг молчало, лишь незримый ручеек струился средь вереска со звуком, подобным глухому бормотанию раковины, хранящей в себе память родных глубин и нестихаемый грохот зеленых морских валов. Не прождал я и нескольких минут, как вокруг медленно выросли смутные очертания святого аббатства: величественные колонны, длинный неф, гулкий купол и алтарь возникали постепенной и загадочной чередой, а торжественный нездешний свет лился в высокие сводчатые окна и озарял гробницу посередине. Я знал, что в ней покоится мой дед. С изумлением и трепетом я взирал на представшее мне чудо, когда внезапно заметил, что на гробнице стоит высокая, одетая в белое фигура. Она поманила меня рукой; я приблизился, и призрак воззвал ко мне так: «Почто, о сын, ты отринул святую и древнюю религию предков и обратился в чужую, тебе неведомую?» Я собрался было ответить, но тут заметил рядом с собою духовника. В тот же миг мне стал ясен его замысел, и я воскликнул громко:

– Твои козни раскрыты! Вера, которую я исповедую, – истинная, и я знаю, что все это – некромантия!

Услышав мои слова, священник впал в неистовый гнев и топнул ногой: из земли тут же взметнулось пламя. Он бросил в огонь какие-то ароматические вещества и произнес голосом, дрожащим от неукротимого гнева: «Прочь, гнусный еретик!» – и в то же мгновение я очутился в этой лощине. Остальное вы знаете.

На сем путник завершил рассказ. Из дальнейшего известно лишь, что эльфы перенесли его к родным, которые вскорости сделались ревностными прихожанами англиканской церкви. Священник некоторое время спустя пропал при весьма необъяснимых обстоятельствах, а эльфы покинули ветхий домик, и теперь от него остались только замшелые развалины. Однако легенда по-прежнему жива, и крестьяне рассказывают ее у очага тоскливой зимней порой, когда мороз одевает землю сияющими снегами.

Эту историю поведали маленьким королю и королевам, Серингапатаму, Старому Босяку, Егерю, Джеку-на-все-руки и Ординарцу маркиз Доуро и лорд Ч. Уэлсли, сидя у камина в большом зале усадьбы Стретфилдси.

Глава 1

Как-то вечером герцог Веллингтон работал у себя в комнате на Даунинг-стрит. Элдон, раскинувшись в кресле, уютно покуривал трубочку (он презирает сигары, почитая их новомодным баловством) у жаркого камина, куда Серингапатам только что подкинул очередную порцию лондондеррийских черных алмазов. Однорукий Гардиндж за конторкой неловко корябал военный бюджет на листе почтовой бумаги с золотым обрезом. Самодовольный Рослин, облокотясь на каминную полку зеленого мрамора, с безграничным презрением взирал на чудаковатого старого штафирку напротив и временами косился на отражение своей собственной щеголеватой фигуры в превосходном зеркале, обрамленном завесой узорчатого малинового бархата; Каслри на оттоманке то и дело шумно позевывал, а мистер секретарь Пиль, усевшись на резной табурет, что-то подобострастно нашептывал в ухо герцога, занятого сложным расчетом, пока тот не глянул так, что мистер секретарь в мгновение ока отлетел к противоположной стене. При виде этой трагической катастрофы Рослин шмыгнул к своей конторке, которую покинул без дозволения главнокомандующего. Гардиндж только презрительно крякнул, оглянувшись через плечо на распростертого штатского. Элдон вынул изо рта трубку и воздел старческие руки в жесте, выражавшем отчасти ужас, отчасти изумление. Каслри сполз с подушек под стол, где и остался тихо лежать, а герцог Веллингтон, не заметив произведенного им замешательства, продолжал разбираться в столбцах чисел, которые бедный Визи, сраженный недугом, оставил в полнейшем беспорядке.

Покуда они предавались этим занятиям, снаружи раздались тяжелые шаги. Дверь открылась, и в комнату проскользнула маленькая старушка, закутанная так, что было видно только лицо. Никто не удивился ее появлению, ибо это была одна из прославленных маленьких королев. Старушка подошла к герцогу и протянула ему письмо, написанное кровью и запечатанное красным воском с оттиснутыми на нем словами «lе message d’un revenant»[12]. Герцог почтительно взял послание и прочел, попеременно краснея и бледнея от необоримых чувств. Покончив с чтением, его светлость заходил по кабинету, словно силясь успокоить мысли, затем резко остановился и велел всем выйти; они подчинились. После недолгого молчания герцог спросил фею, настоящее ли это письмо или фальшивка. Она сделала знак рукой, и тут же появились король и две остальные королевы. Все они преклонили колени, потом вытащили палочки, украшенные слоновой костью, поцеловали их и сказали: «С помощью этих палочек мы управляем сердцами смертных. Ими и своей волшебной силой ручаемся, что не лжем. Это письмо не фальшивка». И, договорив, все трое исчезли.

Его светлость немедля позвонил в колокольчик и велел вошедшему слуге оседлать самую быструю лошадь в конюшне. Приказание было тут же исполнено, и герцог, облаченный в георгианский плащ[13] с широким армейским ремнем и медную каску с большим черным плюмажем, вскочил на горячего коня и, пришпорив, пустил его с места в карьер. Вскоре Лондон и окрестности остались позади. Герцог скакал без устали и к рассвету узрел гордые башни поместья Стретфилдси, розовеющие в первых утренних лучах, над раскинувшейся вкруг них древней дубравой. Все обширные владения герцога простирались перед его глазами: мирные деревушки средь вековых лесов, тучные нивы до самого горизонта, белые домики, утопающие в садах, и великая река в обрамлении пышной зелени. Все это принадлежало ему, все было добыто его непобедимым мечом – памятник, который благодарная Англия воздвигла своему защитнику.

Он продолжил путь и довольно быстро подъехал к темным воротам. Домики старых солдат, чуть в стороне от узкой дорожки, были почти не видны: ветви деревьев в пышном летнем убранстве скрывали их густой зеленой завесой, над которой торчали лишь круглые серые трубы; из той, что принадлежала Серингапатаму, в чистый эфир как раз потянулась струйка бурого дыма. Прочие дома застыли в безмолвии, ибо их обитатели, сиречь Джек-на-все-руки, Ординарец и Егерь, сейчас обретались в более шумной атмосфере конногвардейских казарм, которую (в отличие от своего ученого соседа) заметно предпочитали сельской тиши.

Его светлость уже отодвигал большую ветку, закрывавшую вход в крайний домик справа, когда вдали раздался звук легких шагов и звонкий молодой голос запел:

Пение внезапно оборвалось. Деревья, обрамляющие дорожку, зашуршали, и на нее выбежал лорд Чарлз Уэлсли – так резво, весело и упруго, что мнилось, будто его ноги вовсе не касаются земли. Румяное лицо сияло улыбкой, большие голубые глаза казались прозрачными храмами беззаботности, ровные зубы меж алых смеющихся губ затмевали белизну восточного жемчуга. Лоб, светлый, как слоновая кость, обрамляли золотистые кудри, прелестными завитками лежащие на висках, а фигура являла собой воплощение небесной гармонии. Лорд Чарлз миновал герцога, не заметив – тот был скрыт за высоким темным кипарисом. Его светлость шагнул вперед и окликнул сына по имени; при звуке отцовского голоса невесомое радостное существо тут же остановило стремительный бег или, вернее, полет и обернулось.

– Доброе утро, сынок, куда ты направляешься? – спросил герцог.

– О милый, милый отец! – воскликнул тот. – Я так рад тебя видеть! Я собрался искать Артура – его нету дома со вчерашнего вечера.

– Нету дома со вчерашнего вечера? Так, значит, меня не обманули! – отвечал его светлость, и благородное чело, разгладившееся было при встрече с беззаботным отроком, вновь омрачилось глубокой тенью. – Чарлз, твоему брату грозит смерть, – проговорил герцог.

– Смерть? – переспросил Чарлз, и тут же веселость схлынула с его лица, а лучистые глаза затуманились слезами. Он побелел как полотно и срывающимся голосом воскликнул: – О, Артур не должен умереть! Маленькие королевы обязаны его спасти! Я отыщу Тайну, где бы тот ни жил. Куда подевался Артур, отец? Если он умрет, я умру тоже, потому что не могу без него жить.

– Успокойся, Чарлз, – сказал герцог, поднимая его с земли. – Идем со мной к Серингапатаму. Я попытаюсь спасти Артура.

К тому времени Серингапатам, заслышав стенания и вопли лорда Уэлсли, сам вышел из дома. При виде герцога, который поддерживал рыдающего сына, старый воин обеспокоился и воскликнул:

– Бедняжка, на нем лица нет! Что стряслось, милорд? Какой-нибудь штафирка его обидел? Где негодяй? Я оболью его расплавленным свинцом! Нет, погодите, сперва я принесу лорду Чарлзу воды, а то он весь белый.

– Нет, нет, Серингапатам, просто отведи его к себе в дом. Я хочу с тобой поговорить.

– О, прошу заходить, милорд! – И старый ветеран, гордясь, что ему собираются доверить тайну, широко распахнул дверь. – С тех, кто живет по лондонскому обычаю, станется подслушивать через замочную скважину.

Когда они вошли, он придвинул к огню два стула, протер их тряпкой и расстелил на полу коврик, затем взял с кровати подушку и положил на один из стульев, сказав, что, если лорду Чарлзу неможется, пусть на нее обопрется. Следующим делом Серингапатам закрыл дверь, задвинул щеколду и сел на трехногий табурет у ног хозяина.

– Серингапатам! – сказал его светлость. – Я верю, что ты честен, предан моим интересам и благодарен за то, что я для тебя сделал. Посему сейчас я открою тебе чрезвычайно важный секрет. Прошлой ночью я получил загадочное послание якобы от духа моего покойного отца. Там утверждалось, что Артур, мой старший сын и твой будущий господин, во время своих меланхолических прогулок был увлечен неведомой силой в обиталище сверхъестественных существ, где сейчас претерпевает самые жестокие истязания, и если ты не отправишься со мною в некое место, обозначенное в письме, неминуемо умрет. Посему заклинаю тебя верностью ко мне и моим близким исполнить все, что я ни скажу.

Тут герцог умолк, и Серингапатам, пав на колени, торжественно обещал повиноваться каждому его слову, не только сейчас, но и до последнего вздоха. Тогда герцог обратился к Чарлзу и спросил, готов ли тот идти с ними.

– Я не пожалею жизни, чтобы спасти Артура, – пылко отвечал юный лорд, и в его блестящих от слез глазах зажегся лучик надежды. Отец погладил сына по курчавой голове и улыбнулся одобрительно.

Через несколько минут они уже были готовы тронуться в путь и, как только Серингапатам запер дверь своего домика, быстро зашагали вперед. Недолгое время спустя они оставили позади лес и, миновав опоясывающие деревню поля, луга и сады, вышли на очень широкую равнину, где паслись лишь редкие овцы, да и те вскоре перестали попадаться на глаза. Башни и дубравы Стретфилдси исчезли за горизонтом, огороженные пастбища и сады пропали из виду, высокая церковная колокольня постепенно растаяла вдали, так что наконец осталась лишь широкая равнина под ногами и высокий купол небес над головой.

По этой равнине они шли до вечера, а к закату добрались до такого места, где огромные скалы отвесно вздымались на головокружительную высоту; мощный поток с грохотом низвергался по обрывам в каменную чашу и, переливаясь через край, мчал дальше, пока наконец не разливался плавной рекой, которая мирно струилась по очаровательной долине, постепенно расширяющейся вправо. Здесь ее осеняли платаны и молодые дубы; закатное солнце, бьющее сквозь их ветви, придавало морщинистой речной глади сходство с расплавленным золотом. Путники поднялись по узкой, вьющейся овечьей тропе и очутились на заросшем травой плоскогорье. Дальше уходили ввысь скалы – по виду совершенно неприступные.

Здесь герцог внезапно остановился и объявил, что Серингапатаму и лорду Чарлзу нет надобности идти дальше. Сказано это было не сердито и даже не то чтобы очень строго, но так твердо, что и слуга, и сын поняли: возражать бессмысленно. Посему оба они молча сели и принялись в волнении наблюдать за герцогом, ибо видели, что по ровной отвесной стене, преграждающей путь вперед, смертному не взобраться.

Ярдах в пяти от края плато тянулся длинный скальный выступ, нависающий над долиной; впрочем, он был так узок и располагался так высоко над землей, что ни одно живое существо не отважилось бы на роковой прыжок, необходимый, чтобы туда перебраться.

Герцог мгновение оглядывался, ища, как бы достигнуть цели, и наконец остановил взгляд на узком нависающем мостике. В следующий миг его светлость сбросил плащ, в который до сей минуты кутался, и, шагнув к краю пропасти, перепрыгнул на выступ так, будто в него вселился дух серны или лани. Когда лорд Чарлз увидел дерзкий прыжок родителя, вызванный желанием спасти первородного сына, из его груди вырвался сдавленный крик. Герцог, невзирая на опасность своего положения, обернулся и, глядя на юношу с состраданием, проговорил:

– Не страшись за меня, мой милый Чарлз, скоро я вернусь с Артуром, целый и невредимый.

Затем, обогнув вертикальный уступ, он пропал из виду.

С каждым шагом путь становился все опаснее, однако герцог пробирался вперед и наконец увидел вход в пещеру, закрытый железными дверями; при его приближении они распахнулись, и он вступил в огромный каменный зал. В следующий миг двери закрылись, и герцог остался один в этом странном помещении, тускло освещенном синим пламенем посередине. Массивные колонны уходили к сводчатому потолку; их капители были украшены человеческими черепами и скрещенными костями, основания имели вид надгробий, а столбы – отвратительных скелетов. Зал был так велик, что герцог не видел дальнего его конца и, расхаживая взад-вперед, слышал эхо своих шагов, долетающее от склепов или казематов. Спустя продолжительное время раздался звук открываемой двери, а затем – легких, хорошо знакомых шагов, и через мгновение отец уже обнимал любезного сына. Почти в тот же миг они оказались на плато, где с тревогой ждали Серингапатам и лорд Чарлз Уэлсли.

Встреча братьев была радостной до чрезвычайности. Проведя некоторое время в слезах счастья и бурных восклицаниях, весь отряд благополучно вернулся в Стретфилдси. На любые расспросы о его страданиях в пещере маркиз неизменно отвечал, что они были неописуемы.

Глава 2

Однажды ясным августовским вечером 1829 года герцог Веллингтон встал после утомительного составления и переписывания государственных бумаг – этой работе, которая больше подошла бы Джону Херрису или П. Кортни, чем гордой и деятельной натуре герцога, он без отдыха отдавал все свои часы последние три с лишним месяца. Заперев секретер и разложив бумаги по порядку, герцог решил проследовать в конногвардейские казармы, ибо, прискучив обществом чиновников и подобострастных клерков, готовых и даже жаждущих лизать прах у его ног, мечтал вновь вдохнуть свежий и вольный воздух этого привилегированного жилья, где ныне обитали все великие фельдмаршалы, генералы, штабные офицеры и полковники. Он уже готов был исполнить сие намерение, когда дверь отворилась и вошли маленькие король и королева в своем обычном обличье. Они обратились к хозяину кабинета так:

– Герцог Веллингтон, идемте в конногвардейские казармы; мы туда собираемся и хотим вас просить, чтобы вы показали нам там все примечательное.

– Я и сам туда направляюсь, – ответил его светлость, – и почту ваше общество за честь.

Они тронулись и после пятнадцатиминутной прогулки были у цели. Ворота стояли на запоре, но часовой, завидев приближение его светлости, поспешно их отворил, взял на караул и низко поклонился. Они вошли, и солдат запер ворота. Двор конногвардейских казарм был замощен грубым камнем и посыпан гравием; двое или трое часовых расхаживали взад-вперед, временами косясь на треугольную раму из скрещенных алебард и привязанного к ней бедолагу-солдата, которого безжалостный Ординарец, закатав рукава и обнажив мускулистые руки, потчевал девятихвостой плеткой.

– Каким преступлением этот малый навлек на свою голову, вернее, на свою спину сию кровавую кару? – спросил герцог, подходя к истязуемому.

– Он состроил рожу лорду Хиллу, когда тот велел ему облизать пыль со своих башмаков, – сообщил Ординарец, ненадолго опуская плеть.

– Лорд Хилл – негодяй, – ответил его светлость, – во-первых, потому, что приказал выпороть человека за отказ совершить тяжкий проступок (а исполнить то, чего он требовал, было бы тяжким проступком), во-вторых, потому, что поручил тебе провести экзекуцию, хотя право отдавать такие распоряжения есть только у меня. Немедленно освободи этого несчастного, Ординарец, и привяжи на его место лорда Хилла, как только отыщешь.

Впервые за долгую жизнь Ординарец замялся, получив хозяйский приказ. Отбросив плетку, он глубоко вздохнул. Слезы покатились из серых глаз, а на морщинистом лице проступила глубокая скорбь.

– В чем дело? – в величайшем изумлении произнес герцог. – Тебя что, околдовали? Почему ты не летишь молнией исполнять мою команду?

Несколько мгновений Ординарец не мог ответить. Наконец горе нашло выход в слезах, а затем и в словах, прерываемых рыданиями и стонами.

– Милорд, сегодня пекарский день, и я как раз принялся готовить отличный смородинный пирог, когда лорд Хилл, скотина, потребовал провести экзекуцию, и вот, покончив с одним наказанным, я должен приниматься за самого лорда, так что теперь Серингапатам или другой несносный обжора съест мой пирог, а мне ничего не останется, хотя и муку, и масло, и ягоды я купил на свои деньги…

И, растроганный перечислением своих несчастий, Ординарец зарыдал с новой силой. Герцог Веллингтон со смехом положил руку на плечо старого солдата и велел ему не убиваться, пообещав в награду за службу кое-что лучше пирога. Ординарец, утешенный этими заверениями, поспешил исполнить, что велено, и вскоре лорд Хилл уже получал возмездие за свое преступление.

Маленькие король и королева, понявшие из разговора, что сегодня в конногвардейских казармах пекарский день, выразили желание осмотреть помещение, где пекут хлеб.

– Ваши величества безусловно вольны его посетить, коли желают, – сказал герцог, – при условии, что моего сопровождения не потребуется, поскольку я никогда не хожу туда, где мои солдаты заняты стряпней.

– Отлично, герцог Веллингтон, мы без вас обойдемся, – сердито отвечали феи и тут же, резко повернувшись, вошли в здание конногвардейских казарм. Там они отыскали пекарню: большое кирпичное помещение с полом, замощенным, как на улице, и без потолка, так что все стропила, образующие крышу, были на виду. Огонь в очаге пылал такой, словно на нем собираются зажарить целого быка. Посередине стоял длинный стол, за которым две или три сотни солдат деловито лепили грубые буханки и пироги; во главе его на высоком трехногом табурете восседал очень старый человек явно выше шести футов ростом, с костями мамонта и мышцами Геркулеса. Его седые волосы были собраны сзади и заплетены в длинную косицу, нос походил на орлиный клюв, когда от старости верхняя половина проткнет нижнюю, и царь птиц, не способный ни есть, ни пить, возлежит в своем высокогорном гнезде, усеянном, словно погост, выбеленными костями тех, кого он истребил в расцвете молодых сил… – Я собиралась продолжать, но метафора и без того получилась слишком растянутой. Нос Серингапатама (ибо это был именно он) мог бы поспорить с орлиным, а рот алой лентой тянулся от уха до уха, что вместе с большими и выразительными черными глазами выдавало в нем истинного уроженца Гибернии[14]. Он с чрезвычайным достоинством и царским величием восседал на своем высоком троне, опершись головой на руку, цвету которой мог бы позавидовать снег – она была кирпично-бурая. Одну ногу ветеран поставил на край стола, другую – на голову молодого ослушника: сей несчастный посмел взбунтоваться против его власти, но был усмирен обещанием во время завтрашней муштры задать ему перцу, так что теперь нес кару за свое гнусное преступление. Говоря, Серингапатам всякий раз простирал руку вперед, повторяя изящный жест всех великих ораторов Греции, Рима, Британии и Гибернии.

Полюбовавшись на эту сцену в течение некоторого времени, маленькие король и королева отправились на поиски герцога Веллингтона. Он обнаружился в общем помещении для офицеров – круглой ротонде, задрапированной зеленой тканью. С потолка свешивалась бронзовая люстра, покрытая слоем многолетней пыли. Посередине располагался бильярдный стол, за которым несколько офицеров играли и разговаривали. Герцог стоял в одном из концов комнаты. Его окружали лорды Рослин, Бересфорд, Соммерсет и Артур Хилл, а также генералы Мюррей, Гардиндж, Лондондерри, Фицрой и прочие. Рослин как раз произносил его светлости следующий панегирик:

– Милорд, когда вы появляетесь, с моих очей словно спадает пелена. Вы – сияние ясного солнца после дождя. Темные тучи при вашем появлении спешат укрыться в глубокой пучине, откуда вышли и куда должны возвратиться. Сотни цветов, поникшие прелестными головками под яростью бури и поблекшие от ее неистовства, поднимают тонкие стебли, расправляют изумрудные листики и вскидывают златые короны к первым лучам, возвещающим ваш приход, ликуя всем существом, ибо последние капли дождя, озаренные вашим блеском, вспыхнули слабой радугой, и она с каждым мигом все ярче. Глядя на эту величественную дугу, раскинувшуюся в небесах над землей, знамение того, что воды потопа никогда больше не сомкнутся, бурля, над высочайшими горами, венчающими облаками свою главу, не прокатятся с грозным торжеством по долинам, исполненным красы и покоя, я размышляю о таинственной связи между смиренной дождевой каплей, с одной стороны, радугой в небе и первыми весенними ростками – с другой, ведь они сходны в своем происхождении; хотя одна – дитя небес, а другие – земли, всех их «шторм в колыбели качал и баюкала буря». Ну как, милорд? Разве не прелестно? – проговорил он, больше напоминая в этот миг мартышку, нежели человека.

– Рослин, – отвечал герцог, саркастически улыбаясь, – сегодня вы превзошли себя, хотя, боюсь, убеди мы выступить шакала или шимпанзе, воришку или пигмея – им бы удалось нагородить еще больше бессмыслицы и несуразностей. Однако, сэр, и теперь я совершенно серьезен: если вы еще раз обеспокоите меня подобными тирадами, более напоминающими убогие словоизлияния жалкого стихоплета, чем речь разумного и смелого офицера или даже штатского, наделенного хотя бы посредственными способностями, я непременно предоставлю вам случай явить изящные французские манеры – шарканье ножкой и поклоны, – каковые, произведенные под плетьми на виду у всего гвардейского полка, едва ли вызовут общее восхищение. Кроме того, сэр, вы отныне должны ежедневно присутствовать на муштре и оглашать список личного состава, собственноручно драить свое оружие и амуницию без помощи денщика, в обществе чистильщиков армейских сапог, дабы обучить их благородному ораторскому искусству и своим примером улучшить их обхождение, после чего отсидите несколько месяцев на гауптвахте: надеюсь, там в тишине и одиночестве вам удастся сочинить более достойные образцы изящного слога, нежели те, что нам до сих пор доводилось от вас слышать.

На этом его светлость умолк. Все генералы презрительно смотрели на Рослина и, когда тот пытался к кому-нибудь подойти, шарахались от него, как от прокаженного. Видя такое их пренебрежение, несчастный залился слезами и с громкими рыданиями бросился прочь из комнаты. Через несколько минут все услышали, как он распевает следующие куплеты:

Тут послышался громкий шум, и вбежал Егерь, крича, что лорд Рослин бросился в огонь, но его успели вытащить, и он даже не обжегся.

– Отведите его в самое глубокое подземелье, – сказал герцог Веллингтон, – и месяц держите на хлебе и воде.

С этими словами его светлость вышел из комнаты, маленькие король и королева – за ним.

– Куда вы направляетесь? – спросили они.

– К Артуру, – сказал он. – Ваши величества окажут мне честь, пойдя со мной?

– Да, – коротко ответствовали они, и через несколько минут, поднявшись по каменной лестнице, все пятеро оказались в длинной галерее, заканчивающейся дверью. Пройдя в нее, они увидели сводчатый проем, закрытый плотным зеленым занавесом. Герцог отодвинул портьеру, и взорам предстал очень изящный, хотя и маленький салон. Пол устилали персидские ковры, низкие диваны были обтянуты зеленым атласом с очаровательной вышивкой. Сводчатый потолок украшала сделанная со вкусом роспись в восточном стиле, на прекрасных беломраморных постаментах высились алавастровые вазы, полные благоуханных цветов. На каминной полке паросского мрамора красовались японские статуэтки тончайшей работы, а на итальянской мозаичной столешнице – порфировые, лазуритовые и агатовые фиалы с лучшими ароматами Востока. Все окна были затенены апельсиновыми и миртовыми деревьями, росшими в больших горшках севрского фарфора. У одного из них сидели маркиз Доуро и лорд Уэлсли. Первый был в мундире своего полка, синем с золотым позументом, второй – в белом шелке с бледно-зеленой каймой и малиновом плаще, застегнутом пряжкой с изумрудами и сапфирами.

Как только герцог вошел, оба весело вскочили, приветствуя его в своем тихом жилище после шума и многолюдства ротонды. Он сел и спустя недолгое время произнес:

– Какое роскошное у тебя жилье, Артур. Заверяю тебя, мой сын, оно едва ли может подготовить человека к тем тяготам, которые рано или поздно случаются в жизни каждого.

– О, отец! – воскликнул Чарлз. – Артур всегда создает тяготы даже там, где их нет. С самого своего прихода (то есть вот уже три часа) я ни разу не увидел улыбки на его лице и не услышал ни единого слова, так что принужден был открыть окно и забавлять себя беседой с каждым проходящим. Когда и этот последний ресурс исчерпался, поскольку во дворе не осталось ни души, я, просидев с полчаса в молчании, понял, что вот-вот впаду в меланхолию, поэтому встал, перенюхал все цветы и духи в комнате, затем принялся танцевать, трясти апельсиновые ветки, распевать веселые песни; я топал ногами, бушевал, плакал, строил Артуру рожи, передразнивая его кислую мину, вопил, смеялся, впадал в истерию и наконец, не вытянув из него и полслога, обессиленно рухнул на стул, где и сидел, в отчаянии глядя на Артура, пока не вошли вы, – и лишь тут он, к моей несказанной радости, поднялся и отверз уста, чтобы вас приветствовать.

Герцог Веллингтон пробыл в здании конногвардейских казарм около часа, после чего вернулся на Даунинг-стрит, где его уже дожидалась свежая кипа официальных документов. Он немедля сел их разбирать, за каковым занятием я его пока и оставлю.

Глава 1

Как-то погожим осенним вечером герцог Веллингтон направлялся из Лондона в Стретфилдси. Он только что миновал деревню и въехал на узкую дорогу, идущую к воротам парка. Здесь он спешился и, ведя старину Бланко в поводу, неспешно зашагал вперед. Как я уже сказала, стоял погожий осенний вечер; в теплом воздухе не ощущалось и малейшего дуновения, высоко в небе медленно плыли легкие облака, и лишь кое-где на мглистом горизонте темнели синие полосы. Солнце только что село, улитки выползли из зеленой изгороди насладиться освежающей росой, которая в это время года выпадает сразу после заката. Дубы и боярышники у дороги почти не роняли листы, ибо осень только-только тронула своими нежными красками их темные кроны. Из звуков слышалось лишь гудение летящей божьей коровки да трели ручейка, незримо текущего по колее брошенной дороги за густыми зарослями дикого щавеля, цветного горошка и полевых трав. Холм по одну сторону тропы скрывал от глаз поместье с его обширным парком, садами, лесами и прочим, лежавшее в очаровательной долине, которая начиналась по другую ее сторону.

Продолжая путь, герцог внезапно услышал приглушенный гул, как будто несколько человек разговаривали вполголоса чуть дальше по тропке. Он остановился и напряг слух, однако не разобрал ни слова. Через несколько шагов тропа повернула, и герцогу предстали три старые женщины, сидящие на зеленом бережку под кустом остролиста. Они быстро-быстро вязали и одновременно безостановочно работали языком. Маленький король, растянувшись рядом на земле, лениво срывал фиалки и заячью капусту. При виде герцога он вскочил, и старушки тоже. Они сделали реверанс, а маленький король поклонился, примерно как трясогузка на камне. Его спутницы прыснули со смеху, а он, не обращая на них внимания, обратился к герцогу так:

– Вот, герцог Веллингтон, три мои приятельницы, которых я хочу вам представить. Некоторое время они служили прачками в семье покойного сэра Роберта Пиля, баронета, который так их уважал, что в завещании отписал каждой по двадцать гиней. Впрочем, после его смерти нынешний баронет выставил их на улицу вместе с еще несколькими старыми, но верными слугами покойного родителя, чтобы освободить место для расфуфыренных лакеев и камердинеров, без которых теперь не обходится ни один господский дом. Так что теперь они остались без угла и без куска хлеба, и если вы возьмете их к себе, то окажете большую услугу им, да и мне тоже.

– Я не привык сам нанимать слуг, – промолвил его светлость, – но если ты отведешь их к моей экономке и та найдет их кандидатуры достойными, я не возражаю.

– Отлично, герцог Веллингтон, – ответил маленький король, очень довольный.

Герцог вновь сел в седло и резвой рысью поскакал вперед, чтобы избегнуть общества новых знакомых. Те, впрочем, не отставали и, весело смеясь, безостановочно пытались втянуть его в разговор. Наконец вся компания обогнула холм и по длинной, идущей под уклон аллее вступила в лес, граничащий с парком Стретфилдси. Миновав запутанный лабиринт тропок перед домиками Серингапатама, Ординарца и Джека-на-все-руки, они остановились перед дверью в дом Серингапатама, и герцог, пригнув голову, чтобы не задевать головой ветки, отодвинул щеколду. Серингапатам тут же вскочил, низко поклонился и, не дожидаясь хозяйского приказа, побежал открывать парковые ворота. Герцог нагнулся к старику и шепотом попросил того задержать маленького короля и прачек, пока сам он не доберется до усадьбы. Серингапатам склонился еще ниже, и герцог, легонько пришпорив Бланко, галопом унесся прочь.

– Прошу ко мне на кухню отдохнуть, – сказал Серингапатам.

Все четверо поблагодарили его и без дальнейших церемоний вошли в маленькое беленое помещение. На дубовом буфете сверкала посуда из олова и дельфтского фаянса, над ним висели до блеска начищенные сабля и ружье, на черном дубовом сундуке аккуратной стопкой лежали книги. По обе стороны от жарко пылающего камина разместились два внушительных кресла, а напротив окна выстроились в ряд несколько прочных табуретов. Пол был оттерт до белизны. Миссис Серингапатам, сидя за круглым сосновым столом, чинила мужнины чулки. В темно-зеленом платье, белоснежном чепце и фартуке она выглядела такой степенной, словно ей не двадцать пять лет, а все шестьдесят.

Когда маленький король и старушки вошли, хозяйка встала и пригласила их садиться. Некоторое время они разговаривали, затем миссис Серингапатам вышла и вернулась с тарелкой отличного смородинного пирога и бутылкой грушевого сидра. Это угощение она предложила гостям. Подкрепившись, они собрались уходить. Серингапатам, зная, что господин уже в усадьбе, открыл дверь. Гости двинулись через парк со всей возможной поспешностью, ибо ночь сгущалась и луна, изливающая свой свет на рощи и аллеи, темными полосами уходящие вдаль, уже поднималась в осеннее небо, испещренное легкими перистыми облачками и тусклыми огоньками звезд.

Так случилось, что лорд Чарлз Уэлсли в тот день отправился бродить по обширным отцовским владениям и теперь возвращался домой. Он издали заметил трех старушек с их проводником и, будучи по природе общительным, прибавил шаг, чтобы догнать компанию. Тем временем в его переменчивый ум пришла новая мысль: он решил, что будет красться сзади незамеченным и подслушивать. Лорд Чарлз рассчитывал изрядно позабавиться, но старушки обманули его ожидания: такие говорливые в доме Серингапатама, они теперь словно воды в рот набрали.

Примерно через час компания подошла к глубокому быстрому потоку, пересекающему парк. Ивы и лиственницы склонялись над рекой, лунный свет трепетал в их ветвях, и его отблески на бурной воде являли умиротворяющий контраст неукротимо катящейся стремнине. С противоположного берега выдавался мыс, и лорд Чарлз, ожидавший, что они пройдут по этой природной дамбе, остановился посмотреть. Однако, к его изумлению, они бесшумно скользнули на середину реки и, трижды повернувшись средь серебристых осколков лунного отражения, исчезли в водовороте пены и волн. Секунду лорд Чарлз от ужаса не мог тронуться с места, затем, перебежав по дамбе, устремился через лес на другом берегу. Едва он выбрался на открытую дорогу, как увидел в нескольких ярдах впереди маленького короля и старух, целых и невредимых. Лорд Чарлз изумился еще больше и решил, что это феи, которых маленький король прихватил с собою на землю из Волшебной страны. Впрочем, как ни силился он успокоить себя этой мыслью, на душе у него было тревожно. Со странным неприятным чувством смотрел лорд Чарлз на острые мордочки старух, слушал визгливые голоса (они вновь принялись весело болтать) и не мог взять в толк причины своего беспокойства.

Наконец компания подошла к усадьбе. Маленький король постучал, большие двери распахнулись, и на широкие каменные ступени хлынул яркий свет, ибо в дальнем конце зала пылал камин, а в бронзовой люстре горели все свечи до единой. Слуги как раз ужинали: Егерь сидел на первом председательском месте, Ординарец – на втором, а Джек-на-все-руки исполнял обязанности официанта. Дубовые стропила дрожали от раскатов дружеского хохота. Маленький король и его спутницы вошли. Двери снова закрылись, и лорд Чарлз остался во тьме и одиночестве ночи, так непохожих на мелькнувшую перед ним картину веселой трапезы. На миг он задумался, затем, одним прыжком преодолев лестницу, припустил по дорожке и вскоре уже стоял перед дверью в стене. Лорд Чарлз вынул из кармана ключ, отпер ее и оказался на прелестной зеленой лужайке с фонтаном посередине, в окружении садовых деревьев и кустов. Он пересек лужайку и по высокой, украшенной балюстрадой лестнице поднялся на террасу, ведущую к сводчатой стеклянной двери. Ее лорд Чарлз тоже отпер и вступил в маленькую, изящно обставленную комнату – личные покои самого лорда и его брата.

Артур сидел у камина, подперев голову, погруженный в глубокую задумчивость. При виде лорда Уэлсли он вскочил и воскликнул:

– Ах, Чарлз, я уже давно тебя жду и слушаю, не раздадутся ли твои шаги? Я так рад, что ты здесь! Давай сядем и, как всегда, от души наговоримся, прежде чем идти спать.

Чарлз приветствовал брата с такой же сердечностью и, растянувшись на персидском ковре, начал пересказывать свои сегодняшние приключения. За этим занятием я его пока и оставлю, а мы вернемся к маленькому королю и старушкам.

После ужина маленький король попросил дозволения поговорить с экономкой, но горничная сказала, что та уже ушла к себе и никто не смеет ее беспокоить, а вот утром он и его знакомые могут с ней побеседовать. Ответ этот отнюдь не порадовал дам, которые тут же принялись громкими пронзительными голосами выражать свое неудовольствие, но тут пришел Старый Босяк и отправил их спать вместе со слугами.

На следующее утро они встали с рассветом и едва не ворвались к миссис Доре Давлайк, однако горничная успела этому помешать и предупредить о последствиях такого поступка – а именно что их выставят за дверь без всякой аудиенции. С большим трудом старушек убедили дождаться девяти часов, так они торопились уладить дело. В девять миссис Дора передала через служанку, что готова их принять. Они застали экономку за завтраком: она сидела в кресле, поставив ноги на обитую тканью мягкую скамеечку. Прямая как палка фигура была затянута в старомодное платье черного шелка со множеством оборок, кружева на чепце были накрахмалены до состояния книжного коленкора. По счастливой случайности этим утром миссис Дора пребывала в хорошем настроении, посему, пригласив старушек сесть и задав им несколько вопросов, согласилась отвести всех троих к ее светлости герцогине Веллингтон.

Пройдя по длинному коридору, они оказались в ее малой гостиной, обставленной в самом великолепном, но тем не менее простом и неброском стиле. Герцогиня, как всегда, шила одежду для бедных. Она была в роскошном платье темно-малинового бархата почти без украшений, если не считать одного большого яркого бриллианта, которым скреплялся пояс. Пышные пряди густых каштановых волос, убранные под шелковую сетку, изящно венчало страусовое перо. Лицо и фигура были прекрасны, как и выразительные карие глаза. Однако в первую очередь ее светлость отличали кротость и доброта, сквозившие в каждом движении и взгляде. Казалось (и так оно и было на самом деле), она не способна насупить брови, и даже когда домочадцы ее огорчают, только смотрит печально, но не хмуро или сердито.

Герцог как раз был в комнате и беседовал с супругой. Увидев его, экономка почтительно присела в книксене и собралась удалиться, однако тот попросил ее не уходить и вышел сам, дабы не смущать их грозным присутствием сановного полководца. После недолгого разговора постановили, что трех пожилых дам возьмут прачками на месяц, и если в течение испытательного срока они хорошо себя зарекомендуют, оставят в доме с жалованьем десять гиней в год. Выслушав это решение, старушки удалились, очень довольные и ласковым обхождением герцогини, и неожиданным успехом своего начинания.

На следующий день они приступили к новым обязанностям, которые исполняли на протяжении нескольких недель весьма прилежно и старательно, однако не без склок между собой, причем словесные перебранки часто выливались в яростные потасовки, и уж тогда в ход шли зубы, ногти, ноги и кулаки. Маленький король (ни на шаг не отступавший от старушек) неизменно оказывался рядом и всякий раз подзадоривал прачек колошматить друг друга посильнее. Это, впрочем, никого не удивляло: все обитатели Стретфилдси, не исключая герцога, знали шкодливый нрав маленького короля и почитали его скорее за злобного лесного духа, чем за истинного обитателя Волшебной страны.

Лорд Чарлз никому не рассказал о странном происшествии, очевидцем коего стал в ночь их появления. Впрочем, любопытство, отличавшее его с рождения, разыгралось. Лорд Чарлз пристально наблюдал за прачками, однако те ничем больше не обнаруживали свою волшебную сущность. Как-то вечером он отправился один на берег реки, где видел их ступающими по воде. Довольно долго лорд Чарлз бродил среди деревьев, срывая дикие розы, колокольчики и другие полевые цветы, потом лег на траву и устремил взор в голубое небо, иногда проглядывающее сквозь густые кроны дерев. Звуки, долетавшие до его ушей – тихий плеск бегущей воды, воркование горлинок в далекой роще и шелест ветра, – убаюкивали. Постепенно веки лорда Чарлза смежились, сердце наполнилось покоем, и он мало-помалу провалился в приятную дрему, когда дуновение бриза внезапно донесло до него следующие отчетливые слова: «Жди нас в полночь в коридоре». Он вздрогнул и прислушался. Звук замер, вокруг раздавалась лишь первозданная мелодия леса.

– Меня околдовали! – воскликнул лорд Чарлз вслух. – Точно, они наложили на меня какое-то заклятие, но я все равно приду на условленную встречу. Артур в Лондоне, так что никто об этом не узнает.

Засим он встал и вернулся в усадьбу. До конца дня лицо его сохраняло выражение необычной задумчивости, и в спальню он удалился ранее обыкновенного. Пока дом не угомонился, лорд Чарлз сидел за столом с книгой. Наконец звук шагов и голоса смолкли, и в наступившей мертвой тишине большие часы пробили двенадцать раз. Как только их глухой гул прокатился по залу, лорд Чарлз встал, погасил свечу и через потайную дверь выскользнул из комнаты в коридор. Его очи с невольным трепетом оглядели длинное узкое пространство, занавешенное непроницаемой тьмой. Наконец меж колоннами возник движущийся огонек, который прянул назад, едва лорд Чарлз сделал к нему шаг. Тот не отставал, и вскоре огонек вывел его к винтовой лестнице, идущей внутри большой круглой башни. Лорд Чарлз поднялся на самый верх, и здесь, перед огромной дверью, огонек пропал. Дверь с резким скрежетом распахнулась. Длинные ряды факелов по стенам озаряли высокую комнату тусклым кровавым светом. Крыши не было, однако небосвод казался облачным куполом с нарисованными на нем редкими звездами. Посередине стоял черный балдахин, и ветер, долетавший снаружи, колыхал его занавеси. Под балдахином в трех гробах лежали три закутанные в саван фигуры. Лорд Чарлз подошел и, приподняв могильные пелены, увидел лица трех старых прачек. Он задрожал от ужаса и в то же мгновение услышал громкий смех. Подняв глаза, лорд Чарлз увидел рядом с собой маленьких короля и королев. Они весело хлопнули его по плечу и сказали:

– Не бойся, Чарли, это всего лишь призраки, созданные нашим колдовством.

При этих словах он открыл глаза и в изумлении огляделся. Вокруг лежал залитый лунным светом речной берег, рядом не было ни души. Лорд Чарлз тут же бегом бросился домой и с жаром пересказал все происшедшее отцу, матери и брату, которых застал вместе в гостиной. Те, разумеется, посмеялись, однако вызванные слуги сообщили, что прачек не видели в Стретфилдси с самого утра. Розыски не дали никаких результатов – старушки пропали без следа. Один селянин рассказал, что видел их на пустоши с маленьким королем, но стоило ему на миг отвести глаза, как на месте старух оказались маленькие королевы. Вот и все, что удалось выяснить, несмотря на самые тщательные изыскания, и больше в тех краях ничего о них до сего дня слышно не было.

Глава 2

Был чудесный июльский вечер, когда маркиз Доуро и лорд Чарлз Уэлсли лежали на краю высокого обрыва, молча любуясь открывающейся картиной. Величавые деревья смыкали кроны в вышине, образуя лиственный полог над ковром из травы и цветов. Далеко внизу сотни дубов и платанов скрывали густым зеленым покровом каменистое ущелье, а из глубокой сумеречной тени на его дне, куда отвесные склоны не пропускали бледный свет закатного неба, доносилось журчание незримого ручейка. Более ни единый звук не нарушал вечернюю безмятежность, которой дышало каждое дуновение ветерка, – но вот маркиз Доуро взял лежащую рядом гитару и принялся перебирать лады, пока все струны не запели в унисон. Тогда он заиграл печальную старинную песнь, и едва она огласила местность, как издали донеслась та же мелодия.

– Послушай, Марианна тебе отвечает! – воскликнул лорд Чарлз.

Артур прислушался, но и музыка, и даже ее эхо скоро затихли. Некоторое время братья молчали, пристально глядя на горизонт, где бледное сияние предвозвещало восход луны, и наконец она, словно серебряный щит, медленно поднялась средь облаков и звезд и, подобно императрице ночи, воссела на синий трон туманных холмов, обрамляющих восточную часть окаема.

– Невозможно поверить, что этот лучезарный шар – такая же планета, как наша, – сказал Артур, когда ее сияние залило все вокруг.

– Конечно нет, дорогой брат, – со смехом ответил лорд Чарлз. – Если хочешь, пока мы тут бездельничаем, я расскажу тебе о ней одну историю.

– Непременно, Чарлз, ты же знаешь, как я люблю слушать твои истории, особенно когда мне грустно, вот как сейчас. Начинай, я готов.

– Прямо сию минуту и начну, только где моя обезьянка Трингия? Трингия! А, вот и она! Садись здесь, Трингия, под кустом. Вот тебе орехи и смородина. Изволь вести себя тихо, как мышка, покуда я буду отвлекать внимание Артура от обитательницы вон того домика – видишь, Трингия? – окруженного садами и огородами. Погоди, кто это там нагнулся над клумбой? Кто-то в белом… не может быть… Да, это Марианна Хьюм![15] Ну-ка, ну-ка… у меня с собою театральный бинокль… да, теперь я вижу, что она поливает тот самый розовый куст, который Артур взял для нее из оранжереи и посадил собственными руками – он же у нас добрый юноша. Да, и арфа ее стоит в беседке, откуда несколько минут назад долетала чарующая мелодия.

– Чарлз, ты будешь рассказывать свою историю или нет? – спросил Артур, явно желая сменить тему.

– Да, братец, – ответил лорд Уэлсли и начал так:

«Жил некогда в Грузии, там, где серебристая Арагва омывает стопы величавого Эльбруса, старый человек по имени Мирза Абдулейман. Он обитал совсем один в маленькой лачуге вдали от людского жилья – до ближайшей деревушки было двенадцать миль. По роду занятий Мирза был дровосек и отнюдь не бедствовал, потому что деревьев в глуши грузинских лесов хватало; еще он собирал и продавал каштаны. С детства привычный к тишине исполинских Кавказских гор, старый лесоруб не нуждался в людском обществе, предпочитая гулять под липами вдоль берегов Арагвы и смотреть на глубокие расщелины, бороздящие склоны ледяного Казбека, или в безмолвном восхищении взирать на ужасающие очертания Гуд-горы, чья увенчанная снежной шапкой глава уходит высоко в лазурную синь его родных небес.

Как-то вечером Мирза возвращался домой, нагруженный хворостом, который насобирал в трех милях от своей лачуги, и, утомившись, присел в зеленой ложбинке между двумя скалами. Небо над головой, безоблачное и прекрасное, сияло расплавленным янтарем, и его золотистый свет придавал вершинам нежнейший оранжевый оттенок, лишавший снег той хладной мертвенной бледности, что так плохо гармонировала с теплыми тонами всего вокруг. Престарелого Мирзу тронула живописная картина, и он, преклонив колени и обратясь в сторону Мекки, вознес закатные молитвы Магомету, а затем восславил Всемогущего, создавшего столько красот исключительно для отдыха и удовольствия неблагодарных людей.

Закончив молитву, он встал, взял связку хвороста и, последний раз оглядев великолепный пейзаж, приготовился идти дальше. Каково же было его изумление, когда он узрел ровную черную линию, опоясавшую ясные небеса. Она медленно поднималась, свивалась в кольца и разворачивалась – два черных драконьих крыла, словно грозовые тучи, затмили западную часть неба. Шум стоял такой, будто все ветры мира дуют одновременно. Некоторое время полоса колыхалась между земной твердью и сводом небес, затем начала опускаться. Мирза трясся, точно в дрожательном параличе[16], но как же усилился страх, когда неудержимая сила повлекла его к темной полосе. Старик молился, вопил, призывал имя Магомета – все тщетно: он по-прежнему двигался вверх, словно увлекаемый магнитом кусок железа. Быстрее света летел Мирза, выше и выше, много дней и ночей, пока Луна в его глазах не стала больше Земли. Наконец от ужаса он лишился чувств, а когда открыл наконец веки, смеженные обмороком, то увидел вокруг местность, которую доселе не зрел ни один из смертных. Черные горы, превосходящие высочайшие из земных вершин, изрыгали потоки огня и клубы дыма, уши полнились ревом инфернального пламени. Почва под ногами ежесекундно содрогалась, в ней разверзались щели, откуда били новые реки алой кипящей лавы и, бурля, заливали все вокруг.

– Я умру, я не могу жить! – воскликнул Мирза. Холодный пот крупными каплями струился по его морщинистому лицу. – О Магомет! О Аллах, спаси раба своего! Какое страшное преступление я совершил, что должен умирать смертью неверного?

– Випли-вопли керив невилах! – воскликнул пронзительный голос у него над головой. Мирза поднял глаза и увидел существо, стоящее на скале в окружении нескольких таких же. Но как мне описать их вид? С чем его сравнить? Существо было семи футов ростом, ноги его напоминали древесные ветви, глаза представляли собой два отверстия в квадратной голове. Рот, пока оно молчало, казался едва заметным выступом на морщинистой коже, но, открывшись, растягивался в овальную дыру с тремя рядами бурых зубов, острых и тонких, будто иголки. Руки были так длинны, что от локтей и ниже лежали на земле. Существа одним махом спрыгнули с камня и опустились рядом с Мирзой. Они схватили и связали его длинными шарфами, которые сорвали у себя с головы, а затем примерно с полчаса разглядывали пристально, выказывая все признаки сильнейшего удивления. Тут рядом что-то зашипело и забулькало: Мирза поднял глаза и увидел, что на них неудержимо катится лавовый поток. Существа тоже это заметили и, подхватив Мирзу на руки, с неописуемой быстротой устремились в бегство. Впрочем, лава лилась так быстро, что непременно бы их настигла, если бы впереди не показался высокий каменный уступ. Существа в один миг запрыгнули туда, а лава, достигнув скалы, ударила в нее с рокотом приближающейся грозы и остановилась, постепенно остывая и превращаясь в черную массу, неразличимую в густом сумраке ущелья.

Существа продолжили путь и бежали без передышки, пока не начало смеркаться. К этому времени они достигли узкой долины, орошаемой притоком соседней реки. Здесь росли несколько высоких деревьев невиданного на Земле облика. Одно из них превосходило другие размером и красотой; в его широко раскинутых ветвях, средь густой листвы и цветов, виднелись сотни огромных гнезд – к ним-то существа, несшие Мирзу, и направились. Они быстро вскарабкались по стволу, забрались в верхнее гнездо и начали срывать полосатые лилово-желтые плоды, в изобилии росшие по одну сторону их круглого жилища. Насытившись, существа предложили плоды Мирзе. Тот попробовал не без опаски; мякоть, хотя и не походила вкусом ни на что, ранее им пробованное, оказалась сочной и освежающей, потому он более себя не сдерживал, пока не наелся вволю. По окончании трапезы существа застыли неподвижно, устремив взор в некую точку неба – лазурного, как и в нашем мире. Мирза посмотрел туда же и начал про себя возносить вечерние молитвы.

Внезапно над холмами возник край светлого диска. Он поднимался, и наконец Мирзе предстала наша Земля – в пять раз больше, чем Луна, как она видна нам. Старик склонил голову и молча возблагодарил Бога. Едва Земля взошла, существа свернулись клубочком, и скоро громкий храп возвестил Мирзе, что их веки смежил сон. Чуть позже Морфей взял власть и над ним; погруженный в глубокую дрему старик позабыл свои горести на одну лунную ночь, которая, я думаю, Артур, примерно равна земной.

Сколько Мирза прожил средь этих странных существ, не ведаю: мне он рассказал лишь о том, как произошло его избавление. Однажды все они спустились с дерева на поиски плодов. Оставшись один, Мирза встал на колени и принялся с жаром просить Магомета, чтобы тот освободил его из плена. Пророк, видимо, внял мольбе старика, ибо в следующий миг послышался шум крыльев и огромное пернатое существо невиданных размеров и облика крепко схватило его своими бронзовыми когтями. Мирза покорился судьбе без единого звука или попытки высвободиться, ибо полагал череду своих несчастий карою за какие-то ужасные злодеяния предков. Лунный орел – а это был именно он – некоторое время парил над долиной, затем взмыл вертикально вверх на чудовищную высоту. Мирза испугался, что птица летит к Солнцу и, коли так, его участь – вечные мучения в огне. Он вновь обратил страстные, хоть и безмолвные мольбы к пророку. Тогда орел разжал когти, и Мирза с довольно-таки пугающей скоростью полетел вниз.

Как он падал, не знаю, поскольку чувства покинули старика задолго до соприкосновения с Луной. Когда они наконец вернулись, он понял, что лежит на траве и над ним склонились две исполинские фигуры. Видом они были величаво прекрасны и подобны людям. Уши им заменяли длинные кожистые выросты, ниспадающие до плеч. Изо лба выдавался длинный рог, белый и гладкий, точно слоновая кость, и обвитый нитью золотых бус; волосы, ярко-голубые, мягкие и блестящие, словно непряденый шелк, были искусно заплетены в уложенные вкруг головы косы. На существах были длинные одеяния из белого пуха, перехваченные в талии богато расшитыми поясами и ниспадающие дальше мягкими изящными складками. На руках и на щиколотках блестели золотые браслеты, на шее висели тяжелые бусы из драгоценных камней, золота и серебра, на ногах красовались сандалии белого пуха с самоцветными пряжками, расшитые серебряной тесьмой. Существа, улыбаясь, с изумлением разглядывали Мирзу, переворачивая его чрезвычайно осторожно и ласково, и при этом говорили между собой на странном, но благозвучном языке.

Некоторое время спустя они поднялись и, завернув Мирзу в лист росшего неподалеку исполинского растения, отнесли его на такое место, где среди широкой равнины стоял огромный великолепный шатер в окружении других, поменьше. В этот шатер они и вступили, пройдя между шеренгами великанов ростом футов тридцать-сорок, которые все как один выказывали существам глубочайшее почтение. Посреди шатра в задумчивой позе сидел тот, кто, надо понимать, был вождем этого народа; правой рукой он подпирал исполинскую голову, в левой сжимал кинжал. Существа приблизились и, развернув лист, положили несчастного Мирзу перед вождем. Тот с довольным возгласом ухватил старика и быстро вышел из шатра, сделав знак никому за ним не идти.

Примерно час вождь стремительно шагал через равнины, реки и холмы, пока не оказался в долине, где средь множества шатров высилось огромное здание из разных сортов пестрого мрамора – не в лучшем архитектурном вкусе, но внушающее уважение своими невероятными размерами. То была столица страны, куда попал Мирза, а во дворце обитал ее король. К нему-то великан и направился.

Нет надобности описывать диковинные церемонии, коими сопровождалась аудиенция, – они так скучны, Артур, что их перечисление сделало бы мой рассказ еще более утомительным. Так или иначе, когда они закончились, великан с довольным видом показал Мирзу своему монарху, и тот от радости спрыгнул с трона, а затем, усевшись обратно, произнес речь, в которой выразил свое безмерное ликование. Затем Мирзу посадили в золотую шкатулку, украшенную драгоценными камнями, где он несчастным узником и пробыл до следующего дня. Наутро его выпустили и накормили. Старик так проголодался, что съел все, хоть и с отвращением, поскольку не знал, какого животного это мясо, к тому же оно было жилистое и неприятное на вкус.

Едва он закончил трапезу, как раздались громкие голоса и звуки музыкальных инструментов. Мирзу посадили в шкатулку и унесли. После долгих часов ходьбы его снова выпустили, и он увидел огромную армию великанов, выстроившуюся на почтительном расстоянии от алтаря, на котором сам Мирза стоял в руках у почтенного старого жреца, облаченного в струящиеся белые одежды. Белоснежная борода доходила тому до пояса, а длинные седые волосы развевались на ветру. На алтаре пылал огонь. Жрец, бросив туда благовония и помазав Мирзу ароматическими маслами, возгласил:

– Вот приношение, которого ты требовала, о Гора! Все наши воины собрались, дабы тебе поклониться. Прими нашу жертву и пощади нас!

При этих словах Мирза понял, какая участь его ждет, ибо, хотя они были на неведомом языке, смысл их таинственным образом сделался ему ясен. Он затрепетал от страха при мысли, что сгорит заживо, однако ни звука не сорвалось с побелевших губ. После некоторой внутренней борьбы старик покорился неизбежному в надежде, что наградой за муки станет блаженство рая. Жрец тем временем излил на его склоненную голову последние капли елея, омыл Мирзу в крови только что убитого животного и подбросил еще дров в огонь, и без того пылающий с неистовой силой. Он уже готов был швырнуть несчастного в пламя, когда вокруг раздались крики ужаса. Жрец поднял глаза. В небе возникла огромная черная гора, и она медленно опускалась на их головы. Внезапно из ее вершины хлынул огненный поток, и страшный голос прогремел:

– Несчастные! Вы приготовили жертву?

– О да! – в ужасе закричали великаны.

С глухим рокотом гора поплыла вверх и, покуда все онемело смотрели ей вслед, растаяла в небе.

Тогда жрец повернулся к Мирзе и сказал:

– Кто бы ты ни был, твоя участь – умереть, дабы мы жили. Уже долгое время нас мучает видение, которое ты только что зрел. Оно грозило уничтожить всех, если существо, подобное тебе, не будет принесено ему в жертву; наконец некий добрый дух послал нам тебя. Дочери нашего главного воителя нашли тебя в поле, спящего и беззащитного, и отнесли своему отцу, а тот доставил нашему королю. До сих пор ты держался с должной покорностью року. Да не оставит она тебя и в час смерти…

С этими словами жрец бросил Мирзу в огонь. Муки, которые тот претерпел, неописуемы, ибо, когда пламя охватило руки и ноги, он почувствовал, как лопаются жилы; прокаленные кости рвали обугленное мясо; постепенно его конечности обратились в пепел, и он рухнул на их золу. Поднимающийся дым вскоре положил конец нестерпимой пытке: Мирза задохнулся и умер под ликующие возгласы великанов.

Финал моего сбивчивого рассказа окутан завесой тайны. Того же самого Мирзу, что принял мучительную смерть в руках великанов, не знаю сколько времени спустя пробудило от гробового сна прикосновение чьей-то руки к плечу, вернувшее ему жизнь. Он огляделся и понял, что стоит, прислонясь к косяку родной лачуги, а рядом лежит вязанка хвороста. Не возьму на себя смелость описывать его изумление и радость; впрочем, глянув на руки и ноги, Мирза увидел на них большие шрамы от ожогов. Голова у старика пошла кругом, но по здравом размышлении он рассудил, что все это проделки злых духов, населяющих Кавказский хребет. Я, признаться, с ним не согласен и считаю, что все описанное произошло на самом деле. Мирза так и не узнал, были ли великаны обитателями Солнца, Луны, звезд или Земли. Я думаю, что последнее наиболее вероятно».

– Эй, сыновья, каким это колдовством вы там занялись, что его надо совершать под полуночными (или около того) луною и небом? Идите сюда, мои маленькие шалопаи! – воскликнул голос у них за спиной.

Они вскочили и увидели отца.

– Сейчас идем, – ответил лорд Уэлсли. – Трингия, Трингия, где ты?

Трингия выскочила из-под куста и вскоре уже сидела вместе с Трилл, Филомелой и Полом[17] в маленькой гостиной у жарко пылающего камина…