Читать онлайн Какое счастье быть красивой женщиной бесплатно

Иллюстратор p_i_r_a_n_y_a

© p_i_r_a_n_y_a, 2023

© p_i_r_a_n_y_a, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0060-9876-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Какое счастье быть красивой женщиной

Автопортрет

Ты и я

Я только Вас всегда ждала…

Вы рядом – только руку протянуть…

Ваш поцелуй

Прости, прости меня, любимый

Просто люби меня, слышишь

Много ль мне для счастья надо?

Хочу увидеть твои глаза

Хочу увидеть твои глаза,

но знаю, знаю – нельзя, нельзя…

***

Пусть не со мной ты, и я – с другим,

могу дышать лишь тобой одним:

в реальной жизни ты не со мной,

но знаю, верю – ты только мой!

Ты сильный, властный, но ты не груб:

нет ласк прекрасней, нежнее губ…

Я не умею уйти от мук —

из плена сильных и нежных рук,

ты что-то шепчешь мне про любовь —

ты здесь, ты рядом, не нужно слов:

твоя… Любимая… Навсегда…

Спроси, что хочешь – отвечу «Да»…

***

Хочу увидеть твои глаза,

но знаю, знаю – нельзя, нельзя…

Не от тебя – от себя бегу,

твой поцелуй на губах – берегу…

Если ты рядом

Если ты рядом – бледнеют все краски в округе,

мир постепенно становится глуше и тише,

будто желая, чтоб наших сердец перестуки

мы наконец-то смогли распознать и услышать…

Если ты рядом – то в лёгких кончается воздух,

я забываю, как в небе найти кислород,

страстно желая, чтоб ты вентиляцию лёгких

сделал в мой для поцелуя подставленный рот…

Если ты рядом – то сердце сбивается с ритма,

и группируются нервы в упругий клубок.

Ты – мой рубеж, на котором рождаются рифмы:

ты мой предел —

ты мой плинтус,

и мой потолок…

Сколько женщин

Если ты есть

Если ты есть, то, Господи, помоги —

пусть процветают, здравствуют все враги,

каждый до ста пятидесяти живёт,

только пусть он вернётся, пусть он – придёт!

Каждый кому-то дорог, кому-то мил.

Господи, может, хватит уже могил?!!

Свежие пусть останутся пустовать,

рано пропавших без вести – отпевать,

рано пропавших без вести – хоронить,

Господи, да кому бы тогда и жить,

если не молодым и красивым?!! Ад —

это то место, где мы (не под, не над)!

Если ты есть, то, Господи, вместо слов —

друга, что затерялся среди миров,

выведи, вынеси, руку ему подай…

Мы его любим, Господи. Передай…

Такая непростая ситуация

Разложить на столе очень старые карты

Окаянный год

Повелитель времени —

чёрным сторожем у ворот,

а, быть может, и – повелитель [как знать?] ница:

ждёт, когда закончит дни свои окаянный год,

что равняет всех нас – и святого и подлеца.

Одинаково жёстко стелет год этот всем постель,

никому хорошего не обещает зря,

под рубаху лезет холодом, как метель,

да шуршит сухими листами календаря.

А народ, отчаявшись, ничего от него не ждёт —

продержаться день бы,

да выдержать только ночь:

високосный очень редко хорошим бывает год,

но уж этот выдался – окаянный, совсем невмочь!

Ну и я – настороженно всматриваюсь в зеркала,

в чужие окна, в витрины,

даже в стёкла замёрзшей лужи:

отражаюсь вроде – значит, ещё жива;

где же шанс/счастливый случай

(ну очень нужен!)?

И вгрызаюсь снова в жёсткий наук гранит —

хоть бы крошек горсть,

да выгрызть ещё кусок,

ведь живут другие – как будто и не болит

ни душа, ни совесть,

и вместо крови – томатный сок…

Бью наотмашь в зеркало —

рассыпается в пыль, звеня,

только отражение не рассыпалось —

вот те на:

это та, другая, ищет везде меня

в отраженьях —

убедиться: ещё жива…

Хрустальный воздух ранней осени

Харам

Ничего от тебя не ждать – ни тебя самого, ни чуда

Снова белых ночей началась маета

Говорят, что любые бывшие

Мне достаточно

Мне достаточно вроде бы просто того,

что где-то живёшь ты и дышишь…

И хватило бы хоть иногда одного

Звонка… Я скучаю, слышишь?

Ты едешь другие покорять города —

ты ведь создан, чтоб побеждать.

Но знай, что ты можешь вернуться всегда,

ведь я рождена, чтобы ждать.

Господи, буду век его забывать

Господи, буду век его забывать —

снова всплывает, только сомкну ресницы;

кто-то с ним делит будни, детей, кровать;

мне – он зачем-то снова и снова снится.

Я так немного, Господи, и прошу —

вылечи эту память мою больную:

тысячу лет я в сердце его ношу,

он – не меня – тысячу лет целует.

Тысячу лет стоять за его плечом,

тяжесть земных забот его половиня,

зная, о ком он думает, и о чём,

чьё по ночам в бреду повторяет имя,

и не иметь ни права ему, ни сил

тихо сказать, что рядом, чтоб он – услышал…

Он так немного, Господи, и просил —

сделать больную память по мне – потише.

Тысячу лет мы, Господи, в унисон

просим тебя стереть нам больную память,

не нарушать друг другу покой и сон,

кадрами прошлых жизней во снах не спамить…

Только сомкнём ресницы, и вот опять

перед глазами – жизней прошедших фото…

Не обновишься – сколько ни жми F5…

Господи, ты сказать нам так хочешь что-то?..

Вы ж любите, мать его!

Я так старательно боль свою прятала,

прочь уходила, любя, и не плакала.

Падала, снова вставала и падала,

список побед – впечатлял, но не радовал,

ведь без него – ни руля, ни фарватера,

как я люблю его, Господи, мать его!

Что с тобой? Плачешь?

– Нет, просто простужена, —

вру, а любовь под ребром – безоружная —

криком кричит из груди: «Он твой суженый!

Как же вы так – не сумели, не сдюжили?

Я ж вас сводила семь жизней! Вы спятили —

взять и расстаться?!! Вы ж любите, мать его!

Как же вы так-то, нельзя же так, мать его…

Я обходил её дальними вёрстами —

сам над собой же, дурак, мародёрствуя,

не снисходил, не прощал, не потворствовал

глупой любви. И – спасибо создателю! —

всё хорошо же – богат, состоятелен…

Только люблю до сих пор её, мать его!

Что с тобой? Плачешь?

– Нет, просто простужен я, —

вру, а любовь под ребром – безоружная —

криком кричит из груди: «Ты ей суженый!

Как же вы так – не сумели, не сдюжили?

Я ж вас сводила семь жизней! Вы спятили —

взять и расстаться?!! Вы ж любите, мать его!

Как же вы так-то, нельзя же так, мать его…

Я в твои сны прилетаю три тысячи лет подряд

Я в твои сны прилетаю, когда ты меня зовёшь,

тёплым котёнком мурлыкаю у ключицы,

память стираю, на лоб тебе дуя, и ты – живёшь,

веря, что я и любовь наша – просто снится.

Там, наверху, очень строг со мной будет

усталый бог,

мол, не даю человеку совсем покоя,

и без меня бы твой ангел

от всякой беды берёг…

Только надёжней в два раза, когда нас – двое.

Я в твои сны прилетаю три тысячи лет подряд.

Лишь позови – и я тут же лечу навстречу

сквозь бесконечность вселенной…

И крылья мои болят,

но от любви ничего – даже смерть – не лечит…

Ну, давай наконец-то расставим все птички над и

Ну, давай наконец-то расставим все птички над и (станут краткими гласные – это ли не волшебство), и, привычно засунув поглубже признанья в любви, разберём, кто не прав был и крепче обидел кого…

Очень тихо, спокойно, почти не теряя лица, перечислю обиды, претензии – несть им числа…

– Я любила в тебе не предателя и подлеца, и сама ненароком тебе всю ту боль принесла.

– Я прощаю тебя, ничего никогда не забыв – время так и не стало мне лечащим раны врачом… У тебя ведь, надеюсь, такой же был важный мотив быть моим прокурором, судьёй и моим палачом? На моё «Я люблю» никогда не ответила «Да»…

– Но и «Нет» не ответила! Просто, как в глупом кино, обстоятельства были сильнее меня…

– Ерунда!

– Ты женился потом, ну а я – чуть не вышла в окно… Тяжесть прошлых обид, может, спишем за давностью лет? Злого умысла не было, дело закрыть – и в архив: на твоё «Я люблю» никогда не ответила «Нет», и простила давно, никогда ничего не забыв.

Так давай, наконец-то расставим все точки над ё, сверим определения, общий составим словарь, всё друг другу простим, потому что когда мы вдвоём, всё вокруг замирает – минуты, часы, календарь…

Не выкручивать руки судьбе

А я не знаю, как его забывать

Благослови, всевышний, интернет

В день или ночь, когда я посчитаю, что хватит

В день или ночь, когда я посчитаю, что хватит,

выскочу замуж за первого, кто предложил,

выставлю «Замужем. Счастлива!»

статус в ВКонтакте,

значит, из кожи я рвусь и из собственных жил

и сухожилий – заботой чтоб вытеснить новой

(раз уж не вышло текущим набором забот),

синей печатью и силой печатного слова —

чёртову память…

[…Не вышло бы наоборот!]

Воспоминания

(образы, запахи, звуки) —

всё, над чем чахла,

как в сказке над златом Кощей —

будут стирать не твои, не любимые руки

(клининг ментальный страшнее,

чем клининг вещей)…

В день или ночь, когда я посчитаю, что хватит,

выставлю статус, что замужем – просто поверь

и перестань мониторить страницу в ВКонтакте —

в прошлое наше закрыта железная дверь

очень давно – и замки заржавели, и петли,

шансы на встречу – и те поросли лебедой.

Мы от любви и оглохли с тобой, и ослепли,

счастьем ту встречу считая тогда – не бедой…

Не ангелы

А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля

А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля.

Ты ведь помнишь, как я феврали —

так недавно! – любила?

И осколки надежд с неба – градом в лицо…

Тополя

стариковски стволами скрипят…

А душа – не остыла:

очень просит тебя, и попробуй ты ей объясни,

что прошло столько лет,

этот долг уж пора безвозвратным/

безнадёжным признать

(Слишком много с такими возни:

это дорого, больно и слишком

ресурсозатратно —

чтобы просто хранить, чтобы думать,

каким бы ты был;

чтобы брошенным псом

не смотреться в закрытые двери

в ожиданьи тебя —

ты ведь просто случайно забыл,

а не бросил нарочно.

Самой же придумать, и – верить…)

Ты однажды вернёшься,

и в чёрных провалах глазниц

я увижу тебя —

не придуманным, а настоящим,

и вся жизнь промелькнёт

с тихим шелестом старых страниц

безнадёжного дела,

заброшенного в дальний ящик

моей жизни дурной,

но в архив не сдаются с тобой

никакие дела – всё в надежде на чудо пылятся…

Ты однажды вернёшься,

но встретишь не радость, а вой:

ты живым – приходи,

а посмертно не надо являться.

А он – как ты тринадцать лет назад

А он – как ты тринадцать лет назад:

глаза точь-в точь такие и ресницы,

и сколько я ни жму по тормозам —

он здесь, со мной, ты —

можешь только сниться.

Когда он улыбается во сне —

совсем как ты в прекрасном прошлом нашем —

я знаю: он дарован богом мне.

Надолго ли? Да кто ж там точно скажет…

Но мы с тобою были – навсегда —

с момента самой той внезапной встречи,

и тлеем порознь долгие года,

сгорев дотла буквально в первый вечер.

А он – горит так ровно и тепло,

любовью грея тело мне и душу,

а время до сих пор не истекло,

и я не жду конца любви, не трушу.

Я не дрожу осиновым листом,

что вдруг перегорит он и остынет —

пусть будет всё, как будет, но – потом:

сейчас – он мой, навеки и отныне.

Плюс одиннадцать

Ты говоришь, мол, она тебе мозги вынесла,

и сердце выела очень медленно ложкой чайной,

что ты бежал без пальто от неё

в плюс одиннадцать

от общей усталости и вообще от отчаяния,

и даже холода, мол, не чувствовал —

настолько всё достало и допекло…

А я это слушая, улыбаюсь немного грустно,

и смотрю сквозь тебя,

будто не человек ты – стекло.

Я знаю, женщины тоже все очень разные,

и кто-то светит, но правда совсем не греет,

печаль иных настолько вирусная, заразная,

что хочется вырваться, вылечиться, и скорее…

Но ты – мужик, без пальто замерзаешь

в плюс

одиннадцать

(А не минус десять, и не в минус пять!),

я всем видом тебе сочувствую,

а в душе над тобой смеюсь:

когда на дворе плюс пять,

я со своим иду – загорать…

Пальто накидываем —

очень нехотя! – в минус три:

тепло нам – от любви,

а она – внутри…

Я за тобой…

Я за тобой – как в неравный последний бой,

и не нужны наркомовские сто грамм:

в трезвом уме и памяти – за-то-бой,

дикой пантерой следую по пятам…

Запах знакомый мускусный в ноздри бьёт —

хочешь, да не собьёшься – иду след-в след,

спину твою прикрывая от всех невзгод,

не претендую на лавры от побед.

Я за тобой – как в неравный последний бой,

и не нужны наркомовские сто грамм:

чую без них – кто-то так же сейчас за мной —

мягко ступая, след-в-след идёт по пятам…

Говорят, этот мир никогда не бывал другим

Говорят, этот мир никогда не бывал другим:

в нём всегда разливались

моря человечьей боли —

мы всегда не умели (но очень уметь хотим)

уважать и свою, и чужую свободу воли…

***

Я тебя отпускаю: лети. По живому режь

этот узел морской на двоих одной пуповины —

пусть пульсирует липко-солёный фонтан надежд,

перепиленных заживо нами на половины.

Ты меня отпускаешь: иди. Нараспашку дверь.

Не к лицу мужику уговаривать, падать в ноги —

столько лет до тебя как-то жил, и сейчас, поверь,

как-нибудь проживу, и – счастливой тебе дороги.

Мы друг друга сейчас отпускаем —

нельзя держать

человека свободного

в клетках своих желаний…

– Как ты там?

– Умерла…

– Не могу без тебя дышать…

Друг от друга свобода

нам точно с тобой нужна ли?

***

Говорят, этот мир никогда не бывал другим,

что любовь здесь веками

сплеталась корнями с горем…

А дороги мои все ведут нихуя не в Рим,

и куда ни беги —

возвращаюсь к тебе и к морю…

Ворую тебя у безумных забот дневных

Ворую тебя у безумных забот дневных —

мой план разработан давно до секунды каждой:

одних – обойти, и сразить наповал – иных,

патроны – беречь (пригодятся ещё однажды).

А пленных – не брать:

ни к чему обязательств груз,

идти налегке – безопасней, быстрее, легче;

я только совсем не встретить тебя боюсь,

но тысячу лет готова идти навстречу.

Ворую тебя у холодных пустых ночей —

из липкого сна вырываю в реальность с хрустом,

мы только ночами свободны: и ты – ничей,

и я, словно платьице – скидываю нагрузку.

…Немного напуган, но держишься молодцом,

я всё понимаю, но всё же решиться надо:

берёшь меня в правую, дёргаешь за кольцо —

я буду твоей самой-самой ручной гранатой.

Весь мир притаился как будто во мгле ночной,

и дверь распахнулась,

замком дружелюбно склацав,

впуская тебя – я сегодня твоей, ручной

гранатой взорвусь на горячем постельном плаце.

Это кино – не про любовь совсем

Память дурная – мается и болит,

ляжет и так и этак – никак не ладно,

ты в моих снах – сто лет уже на repeat,

то уберу – потом достаю обратно.

***

Это кино – не про любовь совсем,

в рейтинге снов – наш всё равно best seller:

там мне всегда – нервные двадцать семь,

сладок финал – в нашей с тобой новелле.

Там мы ещё – криком кричим «Люблю!»,

там мы пока – слышим с тобой друг друга,

сильной рукой нежно берёшь – мою,

не выпускай – не пережить разлуку…

Это кино – снова за кадром кадр —

пересмотрю, пусть и финал известен:

вдруг в этот раз подлый судьбы удар

перенесём – мужественно и вместе…

***

Память дурная – мается и болит,

ляжет и так и этак – никак не ладно,

ты в моих снах – сто лет уже на repeat,

то уберу – потом достаю обратно.

Начитать тебе длинное голосовое…

Внезапный гость

Хочу к тебе

Я – за тобой…

Здравствуй, моя хорошая!

Ты – у меня в расфокусе, в раздрае

Ты – у меня в расфокусе, в раздрае:

одно сплошное мутное пятно,

пока настроюсь, резкость выбирая —

ты в бешенстве уже, конечно, но…

Я на тебе взгляд в тысяча сто первый

раз – больше трёх секунд не задержу,

ведь знаю, быть объектом – это нервно

(сама не толерантна к шантажу —

пусть даже сексуальному, но всё же):

быть свежим мясом – так себе удел…

Шагнула в двери – прожигает кожу

твоё «Хочу!!!» в сто тысяч децибелл.

Прости, не оглянусь – боюсь, ослепну:

зрачки – как блюдца, линзами твой свет —

в глазное дно, усилив раболепно

(опасно – говорю, как краевед).

Ты – у меня в расфокусе, в раздрае

сама я: словно бабочка к огню,

лечу к тебе, пути не разбирая…

…натягивая холода броню.

А мне говорят, что ждать осталось немного

А мне говорят, что ждать осталось немного,

что скоро врачи будут ВРИО Господа Бога,

и каждому —

словно куклу из жуткой пластмассы —

лепить любимого по ТЗ из гли… биомассы.

И даже мне через лет каких-то там двадцать

слепят – тебя.

Почти.

Он так же смеяться

будет, жмурясь смешно до кончика носа,

рост-вес-количество лет —

вообще без вопросов,

и закачают воспоминаний лет так на двести:

и как мы порознь когда-то жили,

и как мы – вместе,

и уникальную биокожу – тобой отдушат…

Но будет он – биоробот всё же:

кто вложит душу?

Наташа, ну как же так?

Наташа, ну как же так? —

опять он меня спросит,

качая ногой в такт,

мыслям своим каким-то —

была же такая устойчивая

ремиссия?

Но ведь не закрыт гештальт,

и вновь на носу – осень,

казалось – какой пустяк,

но в прошлое дверь закрыта,

а мне туда нужно очень:

не пройдена миссия.

И будут меня опять

откачивать и вязать

в странной такой палате

к прутьям чужой кровати

длинными рукавами,

ремнями.

Наколют, заставят спать,

а я и во сне бежать,

лекарства напрасно тратя —

к тебе, пока жизни хватит,

качаясь под фонарями

тенями.

Неужели

Неужели когда-то я сама это выбрала —

не зря ж говорят – скажи? – про свободу воли:

знать, что ты жив,

и тихонько любить тебя издали,

пусть даже совсем не это люди зовут любовью?

Радоваться каждому твоему счастью,

никогда не стать тебе ни женой, ни невестой,

знать точно-точно, что мы друг друга – части,

и были бы целым, если б не грех инцеста.

В улыбках детских —

отраженья твоих улыбок видеть,

удивляться, какие же сильные гены,

бояться повторения всех наших ошибок,

и точно знать, что они всё повторят непременно.

Молчать надрывно: да как так, мама,

почему не спрятала земель за тридевять

нас друг от друга, чтоб мы не свиделись —

мама молчит упрямо…

Одна подруга

гладит по волосам:

поплачь, если легче,

ты знаешь, быть может он сам

тоже плакал от вашей случайной встречи —

как-то так вышло, что не уберёг

Бог…

Пять-ноль

Ты мне сегодня снился. Твои глаза —

ад дальнобоя: дальний слепящий свет,

мне бы, включив рассудок – по тормозам,

только – давлю на газ (ведь рассудка – нет).

Пулей лечу навстречу тебе: лоб в лоб —

сам напросился, мой драгоценный хам,

ни увернуться, ни разминуться чтоб,

чтоб бамперами, душами – сразу в хлам.

Драться, кусаться, плакать – твою же мать,

чёрта какого – снова в мои не-сны?

Столько училась – больше тебя не ждать,

и – за-бы-вать от осени до весны.

Думала: может, летом во мне пройдёшь —

солнце и не такую лечило боль,

пусть самым страшным шрамом срастётся ложь,

только б не всё сначала опять… Пять-ноль.

Я проиграла. Снова. Опять. Так что ж

не позволяешь просто тебя – забыть,

сваями новой жизни (как в масло – нож)

слабый рассудок как-нибудь закрепить?

И на руинах прошлого – новый дом

выстроить, занавесочки, стол, кровать?

– Да у меня такой же, но дело в том —

Там точно так же надо тебя не-ждать…

Память листает лица знакомые

Я – твой вокзал

Память моя давно Мёртвого моря горше

Память моя давно Мёртвого моря горше —

сколько бессильных слёз высушено на дне,

сердце черным-черно, только не плачет больше,

и не пьянит вино – истина не в вине.

Сколько таких, как ты, мне повстречалось?

– Мало.

Сколько таких, как я, встретил ты?

– Ни одной.

Помнишь, как нам с тобой – воздуха не хватало?

Помнишь, казалось всем – нас не разлить водой?

Мы так спешили жить – опыт, ошибок трудных

сын, к нам пришёл потом, сразу и навсегда…

Мы так хотели жить – вкусно, в запой, не нудно,

но не срослось – облом, вместо вина – вода,

вместо «люблю», «хочу» – вечное злое «надо»,

только кому, зачем надо – ответа нет.

Счастья былого свет вновь провожаем взглядом:

встретились вот. Стоим.

Просто: «Привет!» – «Привет…»

В сердце твоём расту

Я тобой не напрасно встречена

Четвертая женщина

Я так тебя люблю, что просто глохну

Я так тебя люблю,

что просто глохну

и слепну,

если просто рядом ты,

а без тебя так плохо —

легче сдохнуть,

но как же мир

без этой красоты?

Отращиваю волосы, и жопу —

качаю, смех счастливый берегу…

Но мой воздушный лайнер жизни – в штопор

вошёл, и я – хочу, но не могу

исправить ничего тут, горизонта

к хвосту стремится линия, земля —

летит навстречу, даже по дисконту

гроша не стоит жизнь сейчас моя.

Но на себя штурвал тяну в надежде,

что – выровняю, вырулю, смогу,

что – выживу, и буду вновь, как прежде,

от счастья улыбаться на бегу…

Девятый круг

Травматики

Встретились души взглядом

Молоко на губах обсохло миллионы часов назад

А мы оба взрослее вдруг стали и глубже

А мы оба взрослее вдруг стали и глубже…

Пусть гусиные лапки лучатся у глаз —

мы потратили молодость в ссорах ненужных,

так давай дорожить нашим счастьем сейчас.

Не страстями постельными – нежностью жгучей

я, как прежде, полна… Не болею тобой —

объективно ты мой самый сильный и лучший

из всех тех, кто мне был предоставлен судьбой.

Никогда на тебя не хотела кредита —

без процентов-то слишком уж ценник высок,

только бартер: любовь – на любовь, и мы квиты.

Осторожно целую губами висок…

Счастье в рассрочку мы взяли когда-то

Счастье в рассрочку мы взяли когда-то —

очень хотелось быть вместе скорее,

и неминуема дата расплаты —

я этой думой тяжёлой болею:

что с нас возьмут, под какие проценты?

Деньги ли, души ли, жизни ли? Что же?

Я всё отдам – до копейки, до цента,

только – деньгами, пожалуйста! Можно?

Я украду, заработаю – разных

много путей, чтоб разжиться деньгами:

пусть не законных, преступных, опасных,

только пусть счастье останется с нами,

только пусть нежность наш дом не покинет,

только пусть близость нас в целое плавит,

только пусть больше нас не половинят —

сердце разбитое целым не станет…

Утро встречаю гимном

Я напеваю по слогам, по нотам

Я напеваю по слогам, по нотам,

что счастье – есть, я проверяла – есть,

ведь мой любимый – самый-самый! – вот он:

живой, здоровый, любящий, и – здесь!

И после долгой тягостной разлуки —

такой же тёплый, искренний, родной…

Моё всё это – губы, плечи, руки,

глаза твои… Ты весь навеки мой.

А главное – никто из нас не держит

цепями долговыми – рядом быть,

нас тёплая, пронзительная нежность

объединяет… Как тут не любить?

Говорят – ни стыда, ни совести

Инцест

Я струны рву и пальцы рву струной —

фонтаном кровь пульсирует в ладонь,

от осознания, что ты – не мой,

сама взорвусь сейчас, лишь только тронь…

Какие боги разделили нас,

столкнув сердца сначала в лобовом?

Я нежности хранившийся запас

стираю с кровью вместе рукавом.

Мне с первой встречи ясно было – мой,

и ты кричал глазами – «Как же быть?

Нельзя тебя назвать своей женой,

но просто невозможно – не любить?»

И сердце разрывается в груди —

бессмысленен дурной судьбе протест:

живу одним тобой, но – уходи.

Люблю. Но это грех большой.

Инцест.

Кино

Нам даже и не нужно говорить

Нам даже и не нужно говорить:

что толку в тех словах,

нас прочно держит —

как пуповина – шёлковая нить

родства, любви, отчаянья, надежды.

Я сотни раз тебе шептала «Нет»,

а ты в ответ с улыбкою лукавой

твердил, что «Нет» – неправильный ответ…

Мы оба были правы и не правы.

И каждый понемногу подливал

немного лжи, и знаешь, к сожаленью

нас этот яд разит не наповал,

но всё же нет надежды на спасенье.

Мы перешли контрольную черту

и слишком много выпили отравы:

люблю я не того, а ты – не ту —

друг друга любим мы, и в этом правы.

Счастлива – когда в твоих объятьях

Тот самый

Чужое счастье не украсть

Чужое счастье не украсть —

не яблоко, не снимешь с ветки,

деля с любимым сласть и страсть,

не надо ожидать ответки:

не судит нас, счастливых, Бог —

мы рождены, чтоб былью сказку

создать себе… А он – помог:

где наказанием, где – лаской.

И если на пути земном

нам встретилась любовь – то надо

сказать «спасибо» и вдвоём

свой Рай вылепливать из Ада…

Бог так долго беду откладывал

Ты будешь дальше пить, и пить, и пить…

Ты будешь дальше

пить,

и пить,

и пить,

вернувшись из далёкого похода,

я – что-то мило щебетать/бубнить

про глупости – про моду, про погоду…

И криком не кричать – молчать. Молчать!

Про то, как я дышать боялась даже,

и новости – не слышать, не включать

старалась, становясь мудрей и старше,

пока ты океан пересекал

в своей подлодке – ядерной, огромной…

Не приключений вроде бы искал —

работа: океан, опасность, войны,

а мне, как бабе —

ждать,

и ждать,

и ждать,

ходить на пирс, молиться горизонту…

Не плакать – только мило щебетать…

Кивать: всё понимаю, да – работа…

Иногда ты звонишь мне из прошлого

Опять запахло в небе февралём

Благодарить…

Благодарить – и Ангелов, и Бога —

за эту встречу нашу. За тебя.

За то, что получила я так много:

я вспомнила, как это – жить, любя,

Когда сочнее краски, вкусы – глубже,

и каждый звук – оргазменной волной,

когда ты мне – как воздух – просто нужен:

дышать тобой, чтоб просто быть живой.

И в мире, где покой ни по запросу,

ни просто так – никак! – не выдают,

мне как-то удалось, уткнувшись носом,

вдруг на твоём плече найти приют.

Мне это чувство было не знакомо,

и я его смакую терпкий вкус:

в твоих руках я, наконец-то – дома.

Люблю. И в том признаться не боюсь.

За то, что получила я так много:

любить тебя. Тобой любимой быть.

Я не устану Ангелов и Бога

благодарить…

Не дотронусь ни сном, ни дыханием

Спрятать от всех глаза

Ароматом хвои

Солнце мне даришь, на части разбитое

Будешь любить меня

Бояться кошек – не ходить во двор

Женщина-воин – одна в безграничном мире

Женщина-воин – одна в безграничном мире,

страх ей как будто не ведом и не знаком,

плачет навзрыд, заперевшись одна в квартире,

и – никому, даже френдам и под замком…

А за окном – то ли гром, то ли взрывы «Града»,

рвётся в квартиру упрямо промозглый дождь

и барабанит в стекло – не грусти, не надо:

он же вернётся – он знает, как сильно ждёшь.

Женщина-воин опять соберётся с духом,

номер заветный в условленный час набрать:

«Ты там держись, дорогой, ни пера, ни пуха —

Я буду ждать, сколько надо.

Я буду ждать»…

Тихо мобильник

в солдатской ладони пискнет —

пальцы сжимают непрочную связи нить:

«Слышишь? Вернусь!

Только, знаешь, не надо письма —

Долго идут…

Постарайся, роднуль, звонить…»

Женщине-воину сложно остаться дома

Женщине-воину сложно остаться дома

хоть ненадолго – на день хоть один/на час,

если любимый

(да что там – и незнакомый)

в этот момент от врага охраняет нас.

Дома остались трусливо чужие дяди —

женщина-воин по минному полю в ночь

едет к своим, что врагу не сдадут ни пяди —

страшно, конечно, но надо же им помочь.

Каждому воину вручит она подарки:

тёплые вещи, обувку, конфеты, чай,

доброго слова ей ни для кого не жалко,

каждому скажет – вернусь ещё, не скучай.

В этих глазах навсегда поселились смерти —

близких ли, дальних ли – чёрной стоят стеной,

но перед женщиной-воином вдруг как дети

светятся, свёрток к груди прижимая свой.

Женщина-воин устала, но, слёзы пряча,

по бездорожью везёт драгоценный груз.

Гуманитарку. Солдатикам. Это значит —

мы победим. Даже если нескоро – пусть.

Я хочу, чтоб точно знал и верил ты в любом бою

Женщина-воин устало сложила латы

Женщина-воин устало сложила латы,

в землю воткнула вдруг ставший ненужным меч:

и для себя хоть немного пожить когда-то

надо – не только границы свои стеречь.

Спать – не в землянке, а в чистой сухой постели,

платье – из шёлка, не робу из грубых кож

следует дамам —

устала, и неужели

мир этот странный лишь только для войн и гож?

Все надоели и поводы и причины

междоусобицам глупым, и наплевать:

если война, пусть воюют теперь мужчины —

женщинам надо любить, а не воевать.

Женщина-воин у бога немного просит:

мира недолгого – чтоб о войне забыть,

волосы длинные – чтоб на подушку бросить,

друга сердечного рядышком, чтоб любить.

Женщина-воин устало сложила латы…

Ты прости – я жизнь твою ворую

Ты прости —

я жизнь твою ворую:

каждый день звоню минут на пять,

и экран мобильника целую —

жив же,

как же тут не целовать?

Мне не очень важно – с кем ты, где ты…

«Как ты там?» – единственно спрошу,

и почти не слушаю ответы:

дышишь ты – и, значит, я дышу.

Пусть другие нас хоть на запчасти

разбирают —

им не повезло

испытать, какое это счастье,

если дома ждут всему назло,

если беспокоятся и верят,

если в день любой и час любой

для тебя всегда откроют двери —

«Господи, вот счастье-то, живой!»

Дома

А многим ли в самом-то деле знакомо,

иль просто банально играют словами,

что значит привычная фраза «как дома»,

и что же за «дом» мы построили сами?

Спешат ли домой к вам любимые? Или

вам стало давно одиночество другом?

Ведь чувства, что были когда-то – остыли,

быть вместе не тёплая радость, а – мука,

и связи, ненужными ставшие – душат,

и каждый запрос на внимание – лишний,

но всё же зачем-то приходится слушать

и видимость делать натужно, что – слышим.

А может быть проще решиться однажды

принять, что друг друга вы – не половины,

свой дом в новой жизни чтоб строил бы каждый,

и в нём не постылым бы был, а – любимым?

И пусть в вашем доме вас ждут и скучают,

веками замки не меняя на двери,

ведь вы же вернётесь, своими ключами

откроете. Ждут ведь. Надеются. Верят.

Мы были с другими помолвлены и повенчаны

Мы были с другими помолвлены и повенчаны,

когда наши взгляды встретились, но случайно ли,

жену называешь ты просто знакомой женщиной,

и дня не носил кольцо своё обручальное?

И я в соцсетях постоянно в активном поиске:

тебя ли ищу, иль просто никто не нужен, и

где мужества столько найти мне,

и слов, и голоса —

спросить у небес, не ты ли мне ими суженый?

Ведь через года, и века, и тысячелетия

сквозь разные формы жизни, планеты разные,

сквозь полные счастья дни или лихолетия —

твои лишь глаза я всегда узнаю и праздную…

Ни мёртвой водой, ни душою живою

Ни мёртвой водой, ни душою живою —

никак эту боль по тебе не заглушишь:

я тысячи жизней болею тобою —

из душ миллиардов ты – самый, ты – лучший.

И каждый мой стих – словно исповедь, только

никто не отпустит грехи (не покаюсь),

но не пожалею – ни капли, нисколько:

я снова и снова перевоплощаюсь

В надежде бессмертной на встречу с тобою,

на этой планете, другой ли – не важно.

Не это ли в мире зовётся – любовью?

Не это ли ищет здесь выживший каждый?

Млечным путём ли, дорогой ли звёздною

Азарт

Как только завернёшь за поворот

Как только завернёшь за поворот,

ты мне перекрываешь кислород,

а если вдруг билет в один конец

из города – то мне совсем пиздец:

ведь каждый километр – тугой петлёй

на шее у меня: ты – воздух мой,

а я и так дышала через раз,

чтоб ты не истощился, не угас,

чтоб ты – дышал/сиял/горел/искрил,

чтоб самым-самым, как умеешь, был,

не уезжай, остановись – прошу,

я лишь тобой – одним тобой – дышу…

Опасной становится наша игра

Опасной становится наша игра,

но сделаны ставки последние, брошены кости,

мы будем азартно играть до утра,

забыв, что хозяева в том казино, а не гости.

И я даже там, у земли на краю,

на страшном обрыве,

куда приведёшь и оставишь —

пойму: и таким тебя тоже люблю,

ведь жизнь без тебя —

что игра на рояле без клавиш.

К обрыву лицом повернусь и спиной —

к тебе, и сейчас бесконечно тебе доверяя:

казни или милуй и делай со мной

что хочешь – я правда так чувствую, я не играю.

Ты очень мне нужен

Ночь, музыка, плед и цветаевский к чаю пирог

Ночь, музыка, плед

и цветаевский к чаю пирог —

и угол чужой уже сразу немножечко дом,

и можно забыть,

как был каждый из нас одинок,

но в горле застрял

из сомнений предательский ком.

Да черт нас возьми, навсегда мы теперь или нет?

К утру не остынет ли с чаем весь этот уют?

Мы столько потратили зим друг без друга и лет,

а новую жизнь за порядочность не выдают!

А эта порядочность наша кому-то нужна?

Кому мы храним черепки от разбитых сердец?

Счастливее ль ТА,

что по паспорту – всё же – жена?

И ладно бы – я,

но ты счастлив ли сам, наконец?

Нет, эти вопросы

тебе никогда не задам —

ты рядом сейчас,

за проблемами заперта дверь,

я наш эфемерный уют и на миг не предам

и буду в нас верить,

ведь ты попросил меня: «Верь!»…

Нежность…

Ты не такой, как раньше, и я не та:

год друг без друга тяжко – за два – идёт,

эхом друг друга – гулкая пустота

(Кажется – только нежность не подведёт)…

Мы – друг без друга, только ни бог, ни чёрт

нам по заслугам, знаешь ли, не воздаст:

живы-здоровы, значит, оплачен счёт

(Верится – только нежность и не предаст)…

Тихо журчащей нежности бью ключом —

каждому дам напиться и наплевать,

другом ли был мне или же – палачом

(Главное – раны нежностью заливать)…

Может потом и я к роднику вот так

жадно прильну, на воду меняя кровь —

не разбирая, друг это мне иль враг

(Надо же: нежность – вовсе не про любовь)…

У тебя меня нет…

Ты меня не смей забывать, не смей

Ты меня не смей забывать,

не смей —

вычищать из памяти,

жать «Delete»,

эти мысли – словно

клубок из змей —

их опасно трогать и

шевелить.

Расползутся разом —

не соберёшь,

а без них не знаешь,

ступать куда

безопасно можно —

повсюду ложь

и для счастья горькое

«никогда».

Пусть у сердца греются —

там тепло,

там надежда каждому

даст приют,

и не скажет – кончилось,

истекло

ваше время,

что ж вы, дурные тут…

Наши змеи памяти —

пусть клубком,

не зажалят до смерти

может быть,

ты укусы памяти —

коньяком,

только не посмей меня

разлюбить.

Когда уже почти люблю другого

Когда мне анонимы пишут в личку —

«Люблю. Устал от этой пустоты…»,

я каждый раз надеюсь по привычке,

что это ТЫ мне пишешь… Это ты???

Когда уже почти люблю другого

и верю, что хочу быть только с ним —

ТВОЁ он вставит в разговоре слово…

Как душем вдруг окатит ледяным…

Когда на чьей-то флешке – песня наша,

ТА САМАЯ, тебя напомнит вдруг,

мне горько скажет: «Дура ты, Наташа…

Не разлюбила…» – кто-то из подруг.

***

Казалось бы – забыла и не помню

ни голоса, ни запаха, ни глаз,

и вдруг опять наказана любовью…

Скажи, Господь, за что на этот раз???

Сколько вместе, столько и не спать…

Мы с вами, кажется, виделись где-то…

Мы с вами, кажется, виделись где-то —

может быть в мире другом, параллельном?

Столько вопросов, и все – без ответа,

мучили долго, но – всё, отболели.

Вы мне пытались когда-то присниться,

я в ваши сны так стучалась – «Пустите!»,

осень опустит печально ресницы,

бросит увядшие листья – летите.

Залистопадит, завертит, закружит

осень, а мы далеки безнадёжно,

«Кто вы друг другу?» – нас спросят, —

«Мы дружим»,

хором ответим, а нам: «Невозможно!!!»

Нам не поверит никто, как обычно —

только плечами пожмём удивлённо,

стала игра в незнакомцев привычкой —

мы даже врём, что не любим – синхронно…

Весна… И сердце вновь полно

Остановка

О боже, получилось как неловко —

надеялась твоей любовью стать,

а оказалась только – остановкой,

где ты, в аду от грешников устав,

для новых битв всего лишь копишь силы,

и разве вправе я тебя винить?

Оставь в углу рога, копыта, вилы

и прочий свой рабочий реквизит.

Пойдём, тебя отмою я от сажи

(подмешан в воду ковш воды святой),

что Чёрт – лишь падший ангел не расскажем,

об этом знаем только мы с тобой…

Очень больна я. Тобой. Навсегда

Не оглянуться бы…

В этом холодном и потном раю,

больше на ад, если честно, похожем,

у преисподней уже на краю

я балансирую где-то. Ты – тоже.

Думаю: мне бы туда, где покой,

где не штормит, не качает до дури —

ты, улыбаясь, хозяйской рукой

даришь минутку покоя: мы курим.

Думаю: мне бы поспать хоть чуток,

но не уснуть в этой влажной кровати —

остановить этой страсти поток

силы не хватит и жизни не хватит.

Думаю: мне бы домой на три дня —

это ведь, в сущности, очень немного,

дай мне того, вороного коня,

что и без всадника знает дорогу?

Только, уехав, уже никогда

в сказочный замок – увы – не вернуться:

выстудит сердце разлука-беда…

[Не оглянуться бы. Не оглянуться!…]

Солнце остывает понемножку

И если бы даже все бабочки в животе

И если бы даже все бабочки в животе,

порхать отказавшись,

вдруг дружно сложили крылья,

мол, вы – не такие, как были: совсем не те,

давно уж своё отлетали и отлюбили;

я б верила, знала, что здесь, у меня внутри,

живут эти бабочки – детская вера в сказку,

и всё оживёт, надо только на раз-два-три

решиться сказать заклинанье простое —

«Здравствуй…»

И кто его знает, кто там у тебя живёт

внутри – то ли бабочки, то ли какие птицы —

но вся эта стая вдруг дружно уйдёт в полёт,

и – голос просядет, да дрогнут слегка ресницы;

ты скажешь чуть слышно:

«Искал тебя столько лет!

Я шёл к тебе так непростительно долго, слышишь?

Подумал однажды, что счастья на свете нет,

и с бега на шаг перешёл, а потом – всё тише…»

И если бы даже все бабочки в животе

не просто устали, а сдохли б к чертям собачьим,

я б там завела светлячков, чтобы в темноте,

светиться волшебным огнём,

от любви не прячась…

Я никогда тебе «мой, только мой»

С улыбкой я встречаю понедельники

А ты знаешь, сегодня особенно хочется

А ты знаешь, сегодня особенно хочется

столько искренней страсти, любви и тепла,

чтоб КО МНЕ ты бежал, а не от одиночества,

не кого-нибудь я, а – ТЕБЯ бы ждала,

чтоб среди океана людей непохожих, но

вдруг таких одинаковых, если – в толпе,

друг для друга мы стали б не просто прохожими

(Два барана упрямых на узкой тропе!),

а двумя половинками неразделимыми,

ведь один плюс один – это больше, чем два

(Математика врёт, если вместе – любимые:

там другие законы вступают в права).

Что ты знаешь об этой любви

Говорят, что бывает любовь без щемящего страха потери

Я хотела уйти от себя – не могу

Я хотела уйти от себя – не могу,

не умею, оставлю побег на потом:

просто Серое Солнце сквозь серую мглу

проступило, чтоб встать на пороге крестом,

и лучи, словно руки, раскрыло:

– «Не смей!

Ты сама же себе и судья, и палач:

хочешь – смейся и плачь,

хочешь – пой, хочешь – пей,

ну подумаешь – пара веков неудач?

Ты свой путь выбирала когда-то сама,

значит – точно по силам любой перевал,

если трудно, и кажется – сходишь с ума,

оглянись – ты идёшь, где никто не бывал.

Пионерам бывало ли в жизни легко?

Пахнут потом и кровью все подвиги, но,

к сожаленью, за вредность дают молоко

и медали лишь только в красивом кино.

Но шлифуются души в походах таких —

это точно ценнее сиянья наград,

только с болью душевной рождается стих —

ты сама так решила два века назад».

Я хотела уйти от себя – не могу,

не умею, оставлю побег на потом:

просто Серое Солнце сквозь серую мглу

проступило, чтоб встать на пороге крестом…

А я не хочу тебе сниться

Ах, какая сегодня гроза

Ах, какая сегодня гроза

разгулялась – бушует и крушит:

это все «не могу» и «нельзя»

прорвались через небо и души,

это всё, сказать не смогли,

не сумели друг другу когда-то,

этим ливнем смывает с земли —

раз не можете – значит, не надо.

И мы оба стоим под дождём,

будто он на два города – общий,

будто всё ещё верим и ждём,

что сбывается всё, если хочешь.

Я хочу так немного: в глаза

заглянуть твои, голос услышать,

и чтоб общая наша гроза

танцевала по небу и крышам…

Я хочу любить, не умею просто

Я хочу любить, не умею просто —

дочь Царя Морского, Морская Нимфа —

и пою сегодня ночному гостю,

чей корабль сейчас налетит на рифы…

Ты в глазах моих не ищи ответы,

там ответов нет, там одни загадки:

почему под холодом вечным – лето,

почему так горько, но всё же – сладко,

почему забыть невозможно, помнить —

невозможно тоже, да и – не надо…

Почему, как чайка над морем, стонет

твоё сердце, стоит коснуться взглядом…

С моего лица – хоть пиши иконы,

и нежнее шёлка, конечно, кожа,

а мой голос создан для страстных стонов,

и глаза – как омуты: тонешь тоже.

Мои речи слаще медовой браги,

чтобы твой корабль повернул на рифы,

чтоб хватило дурости и отваги

у Царя Морского похитить нимфу.

Ты отважно дёрнешь штурвал – на скалы

повернёт корабль, подойти поближе.

Я тебе пою, как тебя ласкала б,

только ты не слышишь.

Уже не слышишь…

Я просто хочу

Я просто хочу уткнуться в тебя лицом.

Я просто хочу вдыхать тебя полной грудью.

Я просто хочу на правой руке – кольцо.

Я просто хочу. И верю, что так и будет.

Я просто хочу рассветы с тобой встречать.

Я просто хочу делить с тобой дни и ночи.

Я просто хочу счастливыми быть начать.

Я просто хочу. И знаю – ты тоже хочешь.

Устала. Скандалами делишь слова о любви – на ноль

Устала.

Скандалами делишь слова о любви – на ноль,

я не понимаю, за что на меня кричишь:

ты снова привычно помножил

проблемы на алкоголь,

а я машинально зачем-то взяла ключи…

В спортивную сумку —

любимые платья, как есть – комком —

бельё, документы, кредитки, духи, чулки…

Скажу – ухожу, не ругайся, любимый…

А в горле – ком

/Чем хуже на сердце, тем яростней – каблуки/…

Тебе говорю,

что ключи я оставила, там, в двери —

не бойся, тебе не придётся менять замок,

но ради святого всего

про любовь мне сейчас не ври

/Любил бы —

так разве сейчас отпустить бы смог/…

Я б всё отдала, чтоб услышать:

«Останься, не уходи»,

но – садишь в такси меня, шепчешь в висок:

«Прости…»,

прощаясь, прижмусь, и услышу,

как сердце в твоей груди

мне азбукой Морзе

выстукивает —

спаси…

Как не ждать тебя? Научи

Чуть задержался – прыгаю по окнам

Чуть задержался – прыгаю по окнам,