Читать онлайн Во власти любви. Книга вторая бесплатно

Дорогой читатель,

Если ты видишь это обращение, значит, ты уже знаком с первой частью истории, потому что «Во власти любви» – вторая книга дилогии и НЕ является отдельной.

Обрати внимание: этот роман содержит сцены убийств, пыток, упоминание об изнасиловании, нецензурную лексику и откровенные сцены. Рекомендую свериться со своими триггерами.

С любовью,

Твоя Эмилия.

Посвящается всем, кто находится в поиске себя и своего жизненного пути

Каждый выбор имеет последствия. Выбирай сердцем…

Плейлист

I Will Follow – Dotan

Wildfire – SYML

Broken – Seether

Sparks – Coldplay

No Mercy – Zayde Wølf

Pray – JRY feat. Rooty

Wildfire – Samecity

Perfect – Ed Sheeran

Like that – Bea Miller

Noble Blood – Tommee Profitt, Fleurie

Can You Hear Me – UNSECRET feat. Young Summer

It'll Be Okay – Shawn Mendes

Shameless speed up – Camila Cabello

Party Monster – The Weeknd

Angel By The Wings – Sia

Danger Zone – Zayde Wølf

Would You Do It Again? – Rowan Drake

Wrong Side of Heaven – Five Finger Death Punch

We Three Kings – Tommee Profitt, We The Kingdom

Glass Heart – Tommee Profitt, Sam Tinnesz

Walk Through the Fire – Zayde Wølf

Royalty – Egzod, Maestro Chives, Neoni

I Wanna Be Yours – Arctic Monkeys

Please Take Me – Beth Crowley

Enemy – Tommee Profitt, Beacon Light, Sam Tinnesz

Rewrite The Stars – James Arthur, Anne – Marie

Another Love – Tom Odell

Let Me Down Slowly – Alec Benjamin

Miracles – Zayde Wølf, Høvding

Where's My Love – SYML

Tommee Profitt feat. Laney Jones – When The Sun Goes Down

Ruth B. – Dandelions slowed + reverb

Young and Beautiful – Lana Del Rey

Пролог

16 лет назад. Чикаго.

Я люблю поспать. Вообще-то, это самое любимое моё занятие. После поедания сладкой карамели, конечно, которую прячет от меня моя няня Мариэтта. Она очень злится, как и мама, когда я проскальзываю на кухню, только открыв глаза, и ем карамель без остановки. Но как можно её не любить?!

Сегодня мама проконтролировала, чтобы я проснулась рано и успела позавтракать, а после подготовиться к встрече с гостями. Если вы меня спросите, рада ли я им, я отвечу, что да, особенно когда узнала, что среди них будет ребёнок. Но я не выспалась. А ещё мне не дали поесть самую вкусную сладость на всём белом свете…

– Кто этот мальчик? – спрашиваю я маму, пока она расчёсывает мои длинные волосы.

– Этот мальчик – сын самого близкого друга папы. Они приехали издалека, чтобы повидаться и познакомиться с нами, – её движения плавные и расслабляющие, отчего ещё больше хочется спать. – Будь дружелюбной с ним.

– Хорошо, мамочка.

Несмотря на мои маленькие попытки бунта, я была послушным ребёнком. Хотя мама и папа могли бы не согласиться с этим. Тем не менее я редко общалась с детьми.

Иногда Данте приходил к нам, но он такой тихий и серьёзный и никогда не играет со мной. Наверное, он думает, что с девочками ему не стоит дружить. Но я с этим не согласна и пытаюсь наладить с ним контакт, как учил папочка.

Надеюсь, сегодняшний мальчик будет дружелюбнее Данте.

После того, как мама закончила заплетать мне косички и переодела меня в голубое пышное платье, она уходит, чтобы проверить, всё ли готово к приходу гостей. Я же остаюсь покормить своих рыбок Чипа и Дейла. Убедившись, что они сыты, я выхожу из моей комнаты, которая могла бы принадлежать настоящей принцессе, и спускаюсь вниз.

Как оказалось, гости уже прибыли. Их голоса доносятся из гостиной, но прежде чем пойти и поздороваться, я направляюсь на кухню. Наш повар Бенито с длинными усами, похожими на червяка над губой, что-то громко обсуждает со своими помощниками. Вся кухня занята, а няни не видно. Поэтому я осторожно, на цыпочках прокрадываюсь в кладовую рядом с кухней, где хранятся все запасы, в том числе и моя карамелька в банке.

По просьбе мамы её стали хранить здесь, да ещё и на са-а-амой верхней полке, чтобы я не смогла до неё добраться. Но они не догадываются, что я найду способ это сделать.

Я захожу в тёмную комнату и включаю свет. Передо мной расположены полки высотой до потолка. Просто гигантские! На каждом из них стоят куча банок с различными гадостями, но мой взгляд сразу находит то, что мне было нужно.

Однако карамель стоит выше, чем я думала. Поэтому мне приходится воспользоваться чем-нибудь в качестве лестницы, чтобы встать и дотянуться до вкусняшки. Я переворачиваю вверх дном ведро, которое нашла у двери, и придвигаю его к нужной полке. Встав на него, пытаюсь дотянуться до банки, но моего роста недостаточно. Я стараюсь пальцами зацепиться за баночку, а ничего не получается.

Я спускаюсь с ведра и подтаскиваю небольшую коробку с картошкой. Высыпав содержимое на пол, переворачиваю её, а ведро ставлю сверху, построив небольшую пирамидку. Мысленно похвалив себя за сообразительность, встаю на сооружение, которое немного пошатывается. Но я же не трусиха!

Моя рука тянется к баночке. Я радуюсь, что ещё чуть-чуть и смогу схватить её. Осталось совсем чуть-чуть…

– Почему ты крадёшься, как вор, в собственном доме?

Незнакомый голос позади заставляет меня подскочить на месте, от чего пирамидка под ногами задрожала. Мне приходится схватиться за полку, чтобы не упасть. В этот момент рука задевает одну из банок с огурцами, и она падает на пол, разбившись на мелкие стёклышки.

Огурцы валяются на полу, вода растеклась, подбираясь к ногам незваного гостя, что напугал меня до смерти.

Это мальчик. Очень высокий. С тёмными волосами и в очках с довольно толстой оправой. Одет во всё чёрное. Никаких других цветов.

У него проблемы с цветовой палитрой? Надо будет уточнить после того, как я закончу тут.

Мальчик стоит у двери с засунутыми в карманы руками и смотрит на разбитую банку.

– Ты напугал меня. И из-за тебя я устроила беспорядок. Бенито теперь будет ругаться на меня. Это ты виноват! – злюсь я на мальчика, а он просто продолжает смотреть на огурцы. – Ты вообще меня слышишь?!

Если бы я была на полу, я бы топнула ногой, но я еле держусь на шаткой конструкции, боясь свалиться с неё вслед за баночкой.

– Невежливо игнорировать людей, когда с тобой разговаривают. Тебя этому не учили?

– А тебя не учили не обвинять другого за свои шалости?

Фу, ещё и грубиян!

Мальчик наконец поднимает голову и… мамочки! Он такой красивый! Даже красивее, чем Данте. Хотя я считаю его самым красивым мальчиком на свете и собираюсь выйти за него замуж, когда вырасту. Будь моя воля, я бы сделала это сейчас, но мама говорит, что мы ещё слишком малы. Чушь. Ну да ладно, я готова подождать.

Но этот мальчик в чёрном правда очень красивый. Несмотря на его брекеты и очки, он очень милый. Его ямочки на щеках такие глубокие, что в них хочется ткнуть пальчиком.

– Вообще-то я хотела взять баночку карамели, но не могла дотянуться до неё. Я почти сделала это, как пришёл ты.

Мальчик посмотрел наверх, туда, где лежит моя баночка, делает пару шагов и встаёт рядом со мной. Он такого же роста, как и я, стоя на своей пирамидке. Так мы смотрим друг на друга, и я могу разглядеть его цвет глаз. Он не похож на мой. Я вообще никогда не видела такого цвета: будто серые тучи перед грозой.

– Маленьким девочкам не стоит есть много карамели. Уверен, по этой причине от тебя её и спрятали, – говорит мальчик, скрестив руки на груди.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я, раздражаясь его замечанию.

– Девять.

– Когда тебе исполнилось девять?

– Зимой исполнится.

– Тогда тебе ещё не девять, а значит, ты старше меня всего лишь на четыре года, – говорю я, довольная своими навыками счёта. Я была умной девочкой для своих четырёх лет, как говорит папа. А папа никогда не врёт.

– Четыре с половиной, если быть точнее.

– Не умничай, – я показала ему язык, но он не среагировал, лишь покачал головой.

Он тянется к банке наверху и без особых усилий хватает её. Открыв крышку, мальчик передаёт её мне, даже не попробовав карамель.

– Держи, мелкая.

– Не называй меня так! – я беру банку одной рукой, пока второй всё ещё держусь за полку позади себя.

– Как скажешь, мелкая.

– Я же попросила не называть меня так! – топнула я ногой, но сразу же пожалела, когда ненадёжная конструкция подо мной начала шататься.

– А как тебя называть?

– Папа говорит, что я принцесса.

– Ну ладно… – он почесал затылок. – Будешь принцессой.

Мальчик не двигается с места и продолжает смотреть на меня, пока я пытаюсь слизнуть карамель с ободка банки.

– Это отвратительно, – он морщит нос.

– Ничего ты не понимаешь! Это самая вкусная сладость на всём белом свете, бестолочь!

– Ага. Которая портит зубы и делает их чёрными.

– Нет, это не так. Смотри! – я показываю ему свои белые-пребелые зубы, чтобы он убедился, что это всё байки взрослых.

– О чём я и говорил. Вон, вижу, кариес на одном, нет, на двух. Ого…

– Ты врёшь!

Я так разозлилась на него, что толкаю мальчика той рукой, которой держалась за полку. Ведро под моими ногами шатается, и я не успеваю схватиться за что-то. Я падаю, но приземляюсь не на пол, а на мальчика. Моя банка с карамелью следом за огурцами разбивается. Я хочу накричать на мальчика, потому что во всём виноват он, ещё и соврал мне, и дразнит, что неприлично, особенно по отношению к девочке. Но он лежит подо мной, и его голова повёрнута в сторону. Он не двигается.

– Эй, ты заснул, что ли?

Мальчик молчит. Я начинаю трясти его за плечи, сидя у него на животе. Он не двигается.

– Хватит притворяться! Из-за тебя банка разбилась! Вставай, надо убраться, пока Бенито или няня не пришли.

Я поворачиваю его голову к себе и вижу на щеке красную краску. Откуда она взялась, я не понимаю. Она густая и липкая, ещё и течёт с его головы, пачкая его тёмные волосы и лицо.

Фу.

Я начинаю оттирать краску подолом своего платья. Я не очень люблю красный цвет, да и, кажется, мальчик был против любых ярких цветов.

Я тру, тру, но краска всё течёт и течёт. Почему он не просыпается?

– Адриана?! – голос папы пугает меня. Он близко, а значит, будет ругаться, когда увидит беспорядок, что мы с мальчиком устроили.

Может, если я тоже засну, папа не будет меня ругать?

Решив попробовать, я ложусь рядом с мальчиком и закрываю глаза, как делаю это каждый раз, когда мама вечером приходит в мою комнату, чтобы меня проверить, и я притворяюсь спящей, потому что слишком рано, а мне хочется ещё порисовать. Убедившись, что я сплю, мама уходит, а я вскакиваю с кровати и продолжаю рисовать в своём альбоме, пока не засыпаю.

Я не открываю глаза и не двигаюсь, делая вид, что сплю, когда папа заходит в кладовку.

– Чёрт, – папа произнёс плохое слово, надо будет сказать об этом мамочке. –Принцесса, открой глаза, – он берёт меня и поднимает с мальчика. – Сынок, очнись!

Сынок? Почему папа так его называет? У него нет сыновей – только я.

– Джованни! – кричит папа очень громко. – Вызови врача! Скорее!

Врача? Зачем нам врач?

– Папочка?! – я резко открываю глаза, чтобы папа убедился, что врач не нужен. Я же просто сплю. – Я не болею, всё хорошо. Мы просто дурачились с мальчиком.

– Принцесса, – он прижимает меня к груди, а потом усаживает на пол, чтобы наклониться к мальчику.

В этот момент в кладовку забегают мамочка и незнакомый мужчина с какой-то женщиной. Она начинает плакать, когда видит мальчика на полу в краске.

– Почему вы плачете, мадам? Он же просто спит, – обращаюсь я к женщине, пока мамочка обнимает меня, посадив к себе на колени.

– У него слабый пульс, но он дышит, – папочка очень серьёзен.

Незнакомый мужчина берёт мальчика на руки и уносит его из кладовки, а следом уходят все, кроме меня и мамы.

– Ох, милая. С ним всё будет в порядке.

Я не понимаю, почему они все так волнуются. Подумаешь, заснул крепким сном! Мне бы такой сон, чтобы никогда не просыпаться.

Кажется, мы с мальчиком подружимся, ведь он так же, как и я, любит спать. Ну, а к карамели я его ещё приучу. Ничего.

Глава 1. Адриана

Может ли человек повлиять на свою судьбу?

Многие бы сказали, что нет. Она уже прописана, и жизнь строит планы согласно этому замыслу. Всё случается так, как должно случиться на карте твоей судьбы.

Но что, если решения, принятые нами, могут менять ход событий кардинальным образом? Что, если мы неосознанно сделаем шаг в другую сторону? Тогда наша судьба поменяется? Или окажется, что так и должно было быть, когда мы дойдём до конечной точки? Неужели каждый наш шаг, правильный или неправильный, тоже был продуман, и мы действуем по составленному алгоритму, хотя думаем, что меняем свою судьбу, пока на самом деле это она играет с нами? Как кукловод.

Если всё это правда, то неужели всё, что я знала о себе – ложь?

Я всегда думала, что могу повлиять на свою судьбу, принимая те или иные решения. Но что, если моя жизнь была спланирована таким образом, что в конечном счёте я окажусь на дне, как бы не стремилась избежать этого?

Я выросла в мире, где жестокость и насилие преобладают. Где смерть стала обычным явлением для каждого. Мы не удивлялись, когда в новостях объявляли о гибели человека, об убийстве или похищении, потому что это всё происходило в Каморре. В моём мире.

Люди считают, что, читая книги или смотря фильмы, узнали о мире мафии всё. Но это не так. Им видна лишь верхушка айсберга. Самое грязное и страшное находится на дне.

Хуже всего было то, что, как бы ты ни старался держаться подальше, этот мир вцепится в тебя и утащит за собой. Потому что ты уже был рождён в нём. Ты уже был его частью. Сейчас у меня было ощущение, что когти вонзились в меня так сильно, что нет шанса избежать последствий. Словно я уже была поглощена. Об этом же свидетельствовали мои окровавленные руки и одежда, а также действия и решения, из-за которых я оказалась здесь в таком положении.

Открываю глаза и поворачиваю кран. Из него полилась прохладная вода. Сунув руки под струю, я пыталась смыть кровь. Она засохла под ногтями и на коже, впитавшись в неё. Я тру ладони мылом, но это не помогает. Как бы много розоватой воды не утекло в раковину, красный цвет на моих руках не становится бледнее и не исчезает.

Я отказалась от этой затеи и попыталась оттереть пятна крови на джинсах и футболке. Но и это не увенчалось успехом. От злости и разочарования я швырнула мыло в раковину. Пятна на одежде стали ещё больше, издеваясь и напоминая мне о случившемся, словно мне не хватало тех образов, что я видела каждый раз, закрывая глаза.

Моё тело измотано, мне так хочется спать, но о сне не может быть и речи. Я плеснула холодной водой на лицо, чтобы немного освежиться. Это не помогало.

Мой взгляд падает на зеркало, висящее передо мной на стене с белой плиткой. Вся комната такого цвета, и самым ярким пятном в ней являюсь я. Грязная и растрёпанная.

Мои дрожащие руки потянулись к волосам и попытались привести их в порядок, но так я пачкала их ещё больше липкой кровью. Ещё больше беспорядка. Я вся была в крови, чувствовала этот запах и вкус у себя во рту. Меня затошнило, но желудок был пуст после нескольких склонений над унитазом.

Мои ноги предательски подкосились, заставив тело упасть на холодный пол, ударившись коленями об него. Я не почувствовала боли. Не физическую… Только не такую. Боль была внутри меня, она разрывает меня на части. Она такая знакомая, но такая другая. Мне хочется вырвать своё сердце из груди, кричать и плакать, но я сдерживаюсь. Не потому что хочу, а потому что не могу. Горло сжимается, а слёз не осталось. Я провела рукой по груди, пытаясь немного унять боль в этой области, но моё тело не воспринимало попытки. Я так устала.

Облокотившись спиной о стену, я прижала ноги к груди и начала качаться вперёд-назад, пытаясь успокоить дрожь тела и отгоняя сонливость. Каждый раз, когда мои веки закрываются, я слышу его голос в своей голове и пытаюсь не дать ужасному образу появиться перед глазами.

Открой глаза, принцесса.

Я качалась и качалась, пока знакомый мужской голос не донёсся за дверью.

— Где она?

Папа.

Я не успела вскочить с места, когда дверь распахнулась и ударилась об стену, оставив след на плитке от сильного удара. Папа ворвался в маленькую ванную комнату, заполняя её своим крепким телосложением и сильной аурой. Он одет в один из своих костюмов. Его волосы чуть длиннее, чем я помню с последней нашей встречи. Он немного похудел, но не прекращает быть таким же пугающим, как и раньше. Единственное, что сильно изменилось в нём – это его глаза. Они словно наполнены кровью, красные и уставшие. Безжизненные. Другие. Под ними огромные синяки. Когда он спал в последний раз?

– Адриана… – папа уставился на меня сверху вниз, оглядывая меня с головы до ног.

Я сижу всё в той же позе, продолжая покачиваться, пока он не присаживается и не притягивает меня к себе. Папа обнимает меня так крепко, прямо как в детстве, поглаживая мои мягкие непослушные волосы. Но сейчас они грязные и в крови. Как и вся я. Я пачкаю его костюм, но сейчас мне не хочется об этом думать. Мне не было так хорошо, казалось, целую вечность. Его объятия были самым реальным и нормальным за последние сутки.

– Милая, ты в порядке? – спросил папа, осматривая моё лицо.

Он наблюдает за мной, его глаза, похожие на мои, полны беспокойства и настороженности. Он пытается что-то найти в моём взгляде, и я даю ему эту возможность, хотя не уверена, что он ищет. Папа привык к крови, поэтому ему не противно, тем не менее выражение его лица изменилось: на нём отражается озабоченность и гнев. Он долгое время смотрит на меня, ожидая ответа, но, не услышав ничего, папа задаёт ещё один вопрос:

– Тебя осматривал врач?

Я не могла найти в себе силы, чтобы ответить ему, поэтому просто покачала головой и уткнулась ему в грудь, вдыхая запах моря и свежести.

– Мне так жаль. Прости меня, милая, – он баюкает меня в своих объятиях, целуя мои волосы. – Прости, что предал твоё доверие.

Почему он винит себя? Это же я во всём виновата. Папа не сделал ничего, за что стоит просить прощения. Я не хотела, чтобы он думал иначе, потому что отец уже и так всю ответственность за произошедшее с мамой и Данте взял на свои плечи. Но это была не его ноша. Я хотела ему об этом сказать, но язык будто онемел.

– Прости, принцесса.

От этого обращения я замерла в его руках. Он не может… Нет.

– Не надо, – разорвав наши объятия, я села напротив отца. – Не называй меня так. Больше нет.

Папа пристально смотрит на меня, пытаясь понять, что со мной происходит. Я не знаю, что он увидел, но это заставило его отвести взгляд в сторону прежде, чем посмотреть на меня снова и заговорить.

– Хорошо, милая. Как хочешь, – он поднял свою тёплую ладонь и смахнул мои слёзы, о которых я даже не подозревала. – Давай, поднимайся. Пусть тебя осмотрят врачи, а после мы поедем домой. Тебя все ждут.

Дом. О каком доме он говорит?

Папа не знает, что Чикаго не был моим домом. Уже нет. Я больше не принадлежу этому месту, но и к какому принадлежу, я тоже не знаю.

– Я не могу. Мне надо остаться тут, пока…

Пока что? Я без понятия, что нужно делать в таком случае. Я знаю, что виновата, что совершила ужасную ошибку и никогда в жизни не прощу себя за это. Но что я должна сейчас сделать? Уйти или остаться?

– Милая, послушай. Чтобы там не произошло, мы всё решим, но сейчас тебе нужно немного поспать, отдохнуть, а после мы сядем и всё обсудим, найдём…

Папины слова прервались громким женским голосом из динамиков снаружи. Объявление, что они вещали, привлекло наше внимание.

– Доктор Стоун, просьба в срочном порядке подойти в третью операционную!

Третья операционная.

– Что-то случилось…

Я резко встала на ноги, от чего у меня закружилась голова, и я пошатнулась, поэтому отец встал следом и придержал меня, чтобы я не упала. Голос диктора всё ещё просил доктора немедленно подойти в третью операционную.

– Адриана, подожди, – позвал отец.

– Что-то случилось. Почему они зовут доктора, папа?

– Сейчас это не важно, милая. Тебе нужен отдых.

– Почему они зовут доктора, папа?! – крикнула я, удивив себя и отца.

Я никогда раньше не повышала голос и не общалась с ним в таком тоне. Будь я одной из его солдат или мужчиной, он бы прибил меня на месте. Но сейчас он просто был ошарашен моим поведением.

Мой крик пронёсся по пустому холлу зоны ожидания. Раньше тут были люди, но сейчас он пустовал. Лишь несколько людей отца стоят по углам коридора. Отец смотрит на меня, придерживая за руки, но молчит. Его глаза блуждают по моему лицу всё ещё в поисках ответов. Он не может ответить на мой вопрос – только врач.

Я отпустила папу и побежала к операционной, слыша за собой ругательства отца и его приказ не отходить далеко и следить за периметром. Когда я наконец добегаю до нужной комнаты, над которой мигает красная кнопка «Операционная», темноволосая женщина своей картой открывает дверь. Я направляюсь к ней, не заботясь о своём внешнем виде, от которого нормальный человек пришёл бы в ужас, но не успеваю. Она заходит внутрь большой комнаты, наполненной людьми в белых халатах, я же замираю на полпути.

Сквозь медленно закрывающуюся дверь я вижу, что многие из присутствующих испачканы кровью и чем-то ещё. Кто-то наклонился над телом, лежащим на столе под ярким светом лампы. Кто-то стоит возле электронных приборов и следит за показателями. Но, несмотря на то что каждый из врачей занят своим делом, суета внутри пугающая.

Что-то не так.

Словно подтверждая мои мысли, один из людей в испачканной белой форме обращается к женщине, только что вошедшей к ним. Можно предположить, она и есть доктор Стоун.

– Пульс слишком слабый, жизненные показатели падают.

Его голос не дрожит, но я всё равно слышу беспокойство, даже отчаяние, какое бывает, когда ты сдаёшься и опускаешь руки. Когда больше нет сил и надежды сделать что-то важное и значимое, например, спасти чью-то жизнь.

– Необходимо ввести адреналин, сейчас же! Подготовьте дефибриллятор, – сказала доктор Стоун.

Голоса в операционной разносятся вокруг и заглушают все звуки снаружи. Но перед тем, как раздвижная дверь окончательно закрывается перед моим носом, слова одного из врачей доходят до меня и ударяют со всей силой:

– Слишком поздно…

Нет.

Нет. Нет. Нет. Это невозможно.

Боже, пожалуйста.

– Нет! – я пытаюсь открыть дверь, нажимая на кнопки и стуча по ней кулаком, пока меня не оттаскивают.

– Адриана, успокойся, – руки папы подхватывают меня, когда я падаю на пол, разрывая горло в попытке докричаться до тех, кто внутри. – Тише, милая. Всё в порядке.

– Нет! Пожалуйста, папа. Он не может умереть. Он не может! Пожалуйста, папа! Помоги ему, прошу.

Я пытаюсь вырваться из его рук, но он крепко держит меня, не давая возможности это сделать.

– Ш-ш-ш… Тише, милая. Ты причинишь себе вред, Адриана! – он смотрит по сторонам, не переставая успокаивать меня. – Позовите врача! Сейчас же, иначе я сожгу дотла эту больницу нахрен!

– Папа, он не может умереть, – повернув его голову к себе, прошу я. – Не может… Я не убила его. Я не могла сделать это, папа. Я не должна была этого делать! Верни его, папа! Верни мне его.

Мои крики и плач не прерывались, пока веки не начали закрываться и темнота не стала медленно поглощать меня после того, как что-то кольнуло мою руку. Только несвязные тихие слова вырывались из моего онемевшего рта.

– Он не может оставить меня. Он мой якорь, а я его свет.

Я чувствую, как моё тело расслабляется. Конечности обмякли, и сон накрывает меня. Весь шум в моей голове стих. Лишь слова врача всё так и не рассеиваются.

Слишком поздно…

Глава 2. Адриана

Я открыла глаза, и меня встретил яркий солнечный свет, льющийся в комнату из окон. Как по мне, было слишком светло. Возможно, из-за солнца, а может, из-за долгого сна, мои глаза чувствовали дискомфорт и сухость. Как и мой рот. Было ощущение, словно я находилась в пустыне. Мне очень хотелось пить.

Я повернула голову в другую сторону и увидела молодую девушку в тёмно-синей медицинской форме. Она стоит возле пищащих аппаратов и что-то записывает в планшет. Папа разговаривает по телефону в другом конце комнаты. Его лицо суровое и довольно жёсткое. Челюсть сжата, брови нахмурены, волосы слегка растрёпаны, словно он проводил по ним, не переставая. Странно видеть его в таком виде, ведь обычно папа тщательно следит за тем, как он выглядит. Всегда строгий костюм-тройка, идеально завязанный галстук – сейчас он был без него.

Я заметила эти изменения, когда он только пришёл за мной. Уверена, он не забыл галстук дома. Возможно, дело было в том, что теперь некому его завязывать, потому что раньше этим занималась мама. Она вставала на небольшой пуфик, чтобы дотянуться до шеи отца, и проделывала этот ритуал каждое утро со дня их свадьбы.

– Мисс, как Вы себя чувствуете? – обратилась ко мне девушка с тёплой улыбкой на лице, привлекая внимание папы.

Он сбросил звонок, даже не попрощавшись с собеседником, и подошёл ко мне.

– Адриана, – склонился надо мной папа, целуя в лоб. – Как ты, милая?

Я была дезориентирована в первые несколько минут, не понимая, как сюда попала, но в целом чувствовала себя лучше, чем…

– Что случилось? – мой голос хриплый из-за сухости во рту.

– Выпей немного воды.

К моей руке подключена капельница с какой-то прозрачной жидкостью, поэтому папа помог мне присесть и протянул стакан. Я сделала несколько глотков, а он обратился к медсестре:

– Если жизненно важные показатели в норме, я забираю свою дочь домой.

В этот момент дверь в палату открылась, и к нам зашла женщина в белом халате. Она выглядит старше молодой медсестры. Её тёмные волосы распущены, но заколоты таким образом, что спадают ей на плечо. Очки с толстой оправой мешают разглядеть цвет её глаз, но теплота в них была видна издалека. Она подошла к нам и встала напротив моей кровати.

– Мисс Моретти, я рада, что вы проснулись. Судя по цвету лица, вам намного лучше, однако…

Медсестра протянула ей планшет и вышла из палаты, словно хотела убежать отсюда подальше. Возможно, её напугал тон и взгляд моего отца.

– Я не могу сказать, что готова вас выписать.

– Я не спрашивал разрешения, доктор…

– Стоун, – сказала она, подняв на отца свой взгляд.

Доктор Стоун.

– Мистер Моретти, послушайте…

– Если хотите поспорить или что-то порекомендовать, то оставьте это. Я сказал, она не будет здесь больше находиться.

Папа никогда так не разговаривал ни с одной женщиной. Его голос был слишком груб, отчего даже у меня пошли мурашки.

– Папа, пожалуйста, – я взяла его за руку, чтобы немного успокоить.

– Твоё место не здесь, – он посмотрел на меня, и его тон стал мягче. – В Чикаго тебя уже ждут наши врачи.

Конечно, у папы как у Капо была своя больница с полным составом медицинского персонала на случай необходимости. Это была обязательная мера в его деятельности. Там в основном лечились члены Каморры, но она была открыта также для всех жителей Чикаго. Здесь работали люди, знающие, в каком мире они живут, и не были против. Люди, которые умеют молчать, всегда лучше всего выполняют свою работу. Особенно, когда им предоставляют защиту и хорошее вознаграждение.

Но меня беспокоит сейчас не это. Я не знаю, как задать самый волнующий меня вопрос. Страшно узнать ответ. Страшно от чувств, которые накатывают при мысли, что с ним что-то случилось.

– Папа, какие есть новости?

Он молчит, глядя на меня. Его глаза что-то ищут в моих. Будто то, что он пытается найти, поможет ему ответить на мой вопрос. Я мысленно молюсь, чтобы он не произнёс тех слов, которые я так боюсь услышать. Но он молчит.

– Мистер Уильямс жив, – вместо отца говорит доктор Стоун.

После её слов моя грудь разжалась, и я смогла выдохнуть, хотя даже не заметила, когда задержала дыхание. Из моих глаз полились слёзы, когда я посмотрела на неё и увидела на лице улыбку. Облегчение накрыло меня, но тело начало содрогаться от нахлынувших эмоций. Счастье и грусть смешались, и я не могла понять, отчего эти слёзы. Из-за вины, которую я ощущаю? Из-за того, что сделала? Или не сделала? Или я просто рада, что Алессио жив?

Он жив. Боже…

Я определённо точно рада этому, даже если и должна ощущать что-то другое, например, злость или ненависть к человеку, который воспользовался мной. Но злиться я не могла: моё сердце разрывается от мысли, что с ним может что-то случиться.

Когда я вернулась за ним в горный домик и увидела его обмякшее, неподвижное тело в луже крови, страх захватил меня. Его лицо скривилось от боли и побледнело. Было так много крови… В тот момент вся злость ушла, и единственное, о чём я думала, – это как спасти ему жизнь, пока едет помощь. Я понятия не имела, что должна делать. Мои руки двигались сами по себе, когда я схватила с дивана футболку и прижала её к ране на животе, пытаясь остановить кровь. Мои губы шептали, прося, умоляя Алессио остаться со мной. Он не слышал меня и не реагировал, находясь без сознания. Его пульс замедлялся под моими пальцами, а дыхание становилось тише.

Я гладила его волосы, как он любил. Целовала его холодные губы, как делала до этого кошмара. Держала его руку у моего сердца, желая, чтобы это помогло ему сохранить своё, до тех пор, пока за нами не приехали люди отца с бригадой врачей и не погрузили нас в вертолёт, чтобы немедленно доставить в больницу.

Тёплая ладонь сжала мою руку, вырывая из тёмных воспоминаний горного домика.

– Адриана, – обратилась ко мне доктор Стоун. – Всё в порядке. Он жив.

– Спасибо, – я не знаю, кого я благодарила – её или Бога.

Самое главное, что Алессио жив, и я смогу просить у него прощения до тех пор, пока он не простит меня за то, что выстрелила в него.

– Пока что, – сквозь стиснутые зубы пробурчал папа.

Это привлекло наше с доктором Стоун внимание. Её улыбка в мгновение пропала с лица, когда она встретилась взглядом с отцом.

– Доктор, оставьте нас с моей дочерью наедине, – он смотрел только на меня.

Доктор Стоун бросила на папу недовольный взгляд, но не сказала ни слова, встала, собираясь уходить, однако я остановила её, потянув за рукав.

– Нет, подождите. В каком он состоянии?

Она взглянула на отца, словно прося разрешения говорить, но папа молчал и пристально смотрел на меня. Похоже, его молчание было разрешением для женщины, потому что, проверив свои записи на другом планшете, она начала говорить:

– Мы были вынуждены ввести мистера Уильямса в искусственную кому из-за сильной кровопотери и внутреннего кровотечения, – я непроизвольно сжала её руку, услышав эти слова. – Его внутренние органы целы. Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько миллиметров выше, она бы задела в лучшем случае легкие, в худшем – его сердце. Тогда бы мы не смогли его спасти.

Её слова били слишком больно и прямо в нужное место. Не уверена, что доктор знала всё о случившемся, но мне казалось, она точно понимала, какие эмоции у меня вызовут произнесённые ею слова.

Стрелявший промахнулся. Она говорила обо мне.

Несколько миллиметров выше, и его было бы не спасти. Моя пуля могла попасть ему в сердце, и тогда я бы потеряла его. Но был ли он моим, чтобы терять?

– Мы продержим его в таком состоянии до тех пор, пока его организм не будет готов к пробуждению. После чего мистеру Уильямсу предстоят отдых и восстановление. Это займёт время, но он так яро боролся за жизнь, что уверена, быстро поправится.

– Не сомневаюсь, что так и есть, – голос папы прозвучал слишком грубо.

Было ощущение, что он с трудом держит себя в руках. Будь на месте доктора Стоун мужчина, папа наверняка сдерживаться бы не стал.

– Мисс Моретти, знайте, что ваш отец не получил моего согласия на вашу выписку в таком скором времени, но он был настойчив и убедителен. Однако, если Вам нужна будет моя помощь, позвоните мне. Мои контакты будут в листе выписки. Выздоравливайте.

Она улыбнулась мне в последний раз и направилась к двери, но на полпути развернулась и обратилась к отцу:

– Мистер Моретти, несмотря на свою холодность и ваш статус, вчера вы доказали, что у всех людей – даже таких, как вы – есть сердце. Спасибо вам. Надеюсь, мы больше никогда с вами не увидимся.

Не дождавшись ответа, женщина вышла из палаты, оставив нас с папой.

Его руки всё сильнее сжимались в кулаки, пока он не убрал их в карманы брюк. Он раздражён. Мало кто остался бы жив после такого, но он никак не отреагировал на слова доктора Стоун. Что бы они ни значили.

– Мне нужно его увидеть.

Я попыталась встать, но папа прижал меня за плечи к кровати. Он посмотрел на меня своим суровым отцовским взглядом.

– Ты никуда не пойдёшь. Это не твоя забота. Мы едем домой.

– Это моя забота, папа. Это я выстрелила в него. Из-за меня он мог погибнуть. Я должна попросить прощения. Я должна…

– Ты ничего ему не должна, – прорычал он.

– Конечно, должна. Я оставила его умирать там в луже собственной крови!

– Он жив, потому что ты вернулась за ним. Он похитил тебя, но ты вернулась и спасла ему жизнь. Так что ничего ты ему, чёрт возьми, не должна, – папа редко ругался в присутствии меня или Люцио. Только когда был слишком зол. – Больше нет.

– Возможно, это и так. Но я не могу снова уйти, пока он в таком состоянии.

– Адриана.

Я знала, что папу будет нелегко уговорить, но мне нужно было хотя бы в последний раз увидеть Алессио. Я должна была убедиться, что он жив. Мне нужно это. Возможно, для своей совести, а может, и для своего сердца.

– Папа, я прошу тебя. Позволь мне увидеться с ним хотя бы на несколько минут, – я взяла его за руку. – Пожалуйста.

Папа редко отступал. Он Капо, его слово всегда было последним, но у него были слабости. Мы с мамой всегда это знали и умели этим пользоваться.

– После мы уедем отсюда, и ты больше не будешь меня об этом просить. Это будет последней вашей встречей. Ты поняла?

Я кивнула ему, но не смогла произнести ни слова.

Сама мысль, что эта встреча будет нашей последней, пугала меня до чёртиков. Возможно, это и к лучшему. Мы с Алессио никогда не должны были встречаться, я никогда не должна была чувствовать то, что чувствовала к нему. Что бы это ни было.

Отец помог мне встать с кровати. Я была одета в больничный халат. Моя старая одежда, скорее всего, была выброшена, а новая лежала на диване у стены. Я взяла её и направилась в ванную комнату, чтобы переодеться, пока папа ожидал меня снаружи.

Натянув чёрные брюки и свитер с длинными рукавами, я вышла из палаты и встретилась с отцом. Он был с кем-то из своих людей. Мужчина кивнул мне в знак приветствия, когда папа подошёл ко мне и повёл в нужном направлении.

Всю дорогу до палаты, где лежал Алессио, мысли крутились в голове, и я пыталась придумать, что я скажу ему. Другие посчитали бы это глупостью, ведь парень в коме и не услышит меня, но я знала, что мои слова до него дойдут.

– У тебя будет достаточно времени, но не затягивай, – сказал папа, когда мы дошли до реанимации и на меня натянули специальную одежду и подготовили ко встрече с Алессио.

Он поцеловал меня в лоб и ушёл. Мужчина из числа охраны молча стоял у стены, смотря в одну точку.

Я набралась смелости и повернулась к закрытой двери, отделяющей меня от Алессио. Слышны лишь тихие звуки, что издавали аппараты внутри. Мне страшно. Я не знаю, правильно ли поступаю. Может, Алессио не захотел бы меня видеть.

Не знаю, что будет дальше, но папа не оставит это дело так. Я сделала себе пометку в голове: поговорить с ним об этом и попросить отца быть снисходительным к Алессио, потому что понимала, что наказания он не сможет избежать.

Но разве то, что я сделала с ним, не является уже его наказанием?

Сделав глубокий вдох и собравшись с мыслями, осторожно открываю дверь. Алессио лежит почти в такой же палате, в какой я проснулась ранее. Но здесь установлено гораздо больше аппаратов и слишком много трубок, тянувшихся к нему и воткнутых в его тело. Каждая из них следит за состоянием тех или иных его органов и обеспечивает ему жизнь. Кислородная маска на лице помогала ему дышать.

Я медленно подошла к кровати. Мои ноги дрожали, отчего каждый шаг был короче предыдущего, чтобы не упасть.

От увиденного мне захотелось рыдать. Я смотрела на него, закрыв рот рукой и подавляя рыдания внутри.

– Господи… – пробормотала я.

Я столько раз наблюдала за ним, пока он спал. Столько раз обводила каждую частичку, каждую впадину на его лице, что знала все неровности и морщинки на нём. Даже с закрытыми глазами я могла бы нарисовать его портрет.

Но тот Алессио, что лежит сейчас здесь, вовсе не похож на себя. Его кожа бледная, безжизненная, как тогда, когда я нашла его без сознания в горном домике. Прекрасные сапфировые глаза закрыты. Щетина на его челюсти стала длиннее. Он кажется похудевшим на несколько килограммов.

Это не тот Алессио. Потому что я стреляла в него…

Он дышит с помощью кислородной маски, которая закрывает часть его лица. Нижняя половина тела прикрыта голубым покрывалом. Живот перебинтован, грудь покрыта электродами, что передают жизненные показатели прямо на монитор. Его пульс слабый, но он есть. Что самое главное.

«Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько миллиметров выше, она бы задела в лучшем случае легкие, в худшем – его сердце. Тогда бы мы не смогли его спасти».

Сейчас я как никогда счастлива, что была худшей ученицей в стрельбе. Если бы я попала…

Осторожно садясь на стул рядом с кроватью, боюсь задеть хоть один аппарат или трубку, что оставляют его в этом мире. Я смотрю на Алессио, на его забинтованный живот, на то место, куда стреляла, и жду, что негативные эмоции вспыхнут во мне, как той ночью, что привела нас к этому. Но ничего из этого не происходит. Я не чувствую никакой ненависти, злости, гнева или презрения. Больше нет. Больше не вспоминаю слова, что услышала в разговоре между Алессио и тем незнакомцем в горном домике, словно это было во сне или так давно, что они вылетели из моей головы.

Однако сейчас, видя Алессио в таком состоянии, я ощущаю лишь вину, сожаление и боль. Но не за себя, а за человека, лежащего тут из-за меня.

Я не монстр. Я не та, кто убивает или нападает на людей. Я никогда не причиняла никому боли, хотя выросла в мире жестокости. Я не такой человек. И я ненавижу себя за то, что сделала с ним. Алессио не заслужил смерти, даже если и был в чём-то виновен.

Я не знаю, почему он так поступил, почему держал меня у себя, скрывая от моего отца наше местонахождение, и за что он ему мстит, но я даже не дала ему возможности объясниться. Я испугалась и запаниковала. Была так расстроена и зла на него за обман, что в тот момент единственная мысль, возникшая в голове, была – бежать.

Тот мужчина сказал, что Алессио использовал меня, и это стало красным сигналом. Его грязные слова вывели меня из себя, и я поверила ему, потому что так бывало в моём мире. Девушек использовали в различных целях, над ними могли надругаться, а я была дочерью человека, которому, по словам мужчины, Алессио мстит. В тот момент я не знала, что делать. Бежать казалось самым верным решением.

Но всё пошло не по плану. У меня никогда не было намерения причинить боль Алессио, хотя сама была разбита. Я просто защищалась. Когда он попытался подойти ко мне, я испугалась, и сработал инстинкт самосохранения.

«Есть монстры хуже, чем звери» – сказал мне однажды Алессио, когда учил стрелять. Тогда я бы никогда не подумала, что воспользуюсь его уроками против него же.

Но, как оказалось, я тоже монстр. Из-за меня Алессио в таком состоянии и борется со смертью.

Я колеблюсь, но всё же аккуратно беру ладонь Алессио в свои и прикасаюсь губами к ней. Его кожа ледяная. Но раньше она была тёплой, как и всё его тело, когда он держал меня в объятиях. Его теплота всегда грела меня. Как снаружи, так и изнутри.

Я помню каждое прикосновение его рук ко мне и не могу поверить, что всё это было лживым. Как слова того мужчины могут быть правдой? Неужели Алессио так тщательно всё скрывал и так умело притворялся, что заставил меня поверить в каждое его слово и действие? Его улыбки и смех, его забота и нежность, наши разговоры, наши взгляды…

Я смахнула очередную слезу, которая следом за остальными скатывалась по щеке на его ладонь в моих руках. Но это никак не влияло на Алессио. Он не шевельнулся, не открыл глаза цвета грозового неба с яркой синевой. Если бы не дорожка на мониторе, отражающая сердечный ритм, я бы не поверила, что Алессио жив.

– Мне так жаль, – прошептала я, надеясь, что он услышит меня. – Я не хотела. Клянусь… Я не хотела причинять тебе боль. Прости меня… Прости, что сделала это с тобой. Прости, что убежала, оставив тебя умирать, хотя каждая частица меня просила остаться.

Я сглотнула ком в горле и оставила ещё несколько быстрых поцелуев на его руке.

– Мне жаль, что не дала тебе шанс объясниться. Я жалею, что поверила всему, что услышала от того мужчины, но не набралась смелости поверить тебе, решив, что побег – лучший способ избежать боли. Я так испугалась, – слова застревали в горле и жгли горло, но, вероятно, это последняя возможность высказаться ему, поэтому необходимо найти в себе силы и нужные слова. – Мне было страшно от осознания того, что всё пережитое нами за то короткое время, все прекрасные моменты окажутся ложью, игрой для достижения цели. Мне не хотелось верить, что твои чувства ко мне оказались фальшивкой. Что мы были лишь иллюзией, моей фантазией. Это убило бы меня. Я подумала, что, если убегу и не услышу слов, подтверждающих мои подозрения и слова того незнакомца, я смогу сохранить у себя в сердце частичку того прекрасного, что ты мне подарил.

Я подняла глаза и посмотрела на его лицо. Боже, какой он красивый… Даже в таком состоянии. Помню, как в первый раз увидела его на кухне: моя первая мысль была о том, что он должен был быть моделью, а не солдатом отца.

Мои подозрения, как оказалось, отчасти были правдивы. Это заставило меня слегка улыбнуться и продолжить, несмотря на боль в груди.

– Я должна была дать тебе возможность сказать мне те слова, что ты хотел. Мне жаль, что я не сделала этого, – моя рука легла на его щеку, боясь задеть трубки и маску. – Думаю, они были бы правдой, даже если всё остальное оказалось бы ложью. Знаешь, если бы ты сказал, я бы ответила тебе тем же. Поэтому, если это правда, если ты правда любишь меня, то, пожалуйста, очнись, – мои пальцы едва прикасались к его коже, поднимаясь выше к волосам, чтобы вспомнить их мягкость. – Вернись. Борись.

Мне нужно было так много всего ему сказать, но я отпустила его руку и положила её на кровать. Я встала со стула и наклонилась над Алессио. Мне хотелось снять маску и ощутить его губы на своих в последний раз, однако я не была уверена, что это не навредит ему. Вместо этого мои пальцы аккуратно прошлись по изгибам его челюсти, носа и бровям, запоминая его черты.

Я приблизилась к нему и прошептала на ухо слова, которые, возможно, никогда не дойдут до него, которые не имеют больше для него значения, но они важны мне. Даже если Алессио никогда меня не простит, если мы никогда больше не встретимся, я хотела, чтобы он знал, что мои чувства к нему были настоящими.

– Живи, Алессио, потому что я тоже люблю тебя.

Напоследок я поцеловала его грудь в том месте, где у него всё ещё билось сердце, которое, как я надеялась, сможет исцелиться и полюбить. Другую женщину, в другой жизни. Но оно будет биться, а значит, будет жить.

– Прощай, Алессио.

***

Я смотрю на дом, в котором провела всё своё детство. В нём хранится столько ярких воспоминаний. Глядя на него, окунаешься в каждое из них. Так, например, можно услышать звонкий смех моей матери, который разносился по заднему дворику, когда папа кружил её на руках, а я прыгала вокруг родителей, радуясь их счастью. А ещё можно услышать игривые крики Люцио, когда мы с папой бегали за ним, а он прятался за спиной у мамы. Или же вспомнить музыку, под которую мы с мамой танцевали, пока папа и брат смотрели на нас. Столько светлых воспоминаний…

Будут ли новые, или с уходом мамы дом потеряет свою красоту, и мы больше не услышим в нём ни смеха, ни музыки, ни радости? Из оцепенения меня выводит один из людей отца, открывающий пассажирскую дверь. Он помог мне выйти, пока папа обходил машину, чтобы взять меня под руку.

Это покажется глупостью, но складывается такое впечатление, что особняк потерял свою красоту, словно за ним перестали ухаживать. Я знаю, что это маловероятно, но трава теперь менее зелёная, кусты не такие ровные, отделка не такая белоснежная. Всё кажется не таким, как раньше.

Папа приобнял меня за плечи, будто догадываясь о моих абсурдных мыслях. Он поцеловал мою макушку и повёл нас в дом.

Мы вошли, и я поняла, что на самом деле оказалась права: дом уже не тот. В нём слишком тихо. Никакой музыки, никаких разговоров с кухни, даже часы остановились и больше не тикали. Внутри дом ощущается холодным и пустым.

Наш особняк был построен дедушкой Антонио в период его правления. Когда-то мы жили в нём все вместе, но несколько лет назад они с бабушкой решили переехать в другую часть города, где, как они говорили, было не так многолюдно.

Да, наш дом был всегда шумным местом. Но каждый звук был частичкой этого особняка, его душой.

Интерьер выполнен в светлых тонах. Высокие потолки, стены, выкрашенные в молочный оттенок, мраморные полы на первом и втором этажах, в зоне прихожей и кухни. Светлый паркет в гостиной и столовой. На стенах висели картины в стиле классицизма и романтизма – любимые мамины стили.

В гостиной стоял камин, который мы часто включали зимой, собираясь вокруг него с Люцио и мамой, чтобы поиграть в настольные игры, а иногда к нам присоединялся и папа. Вся мебель была подобрана со вкусом: достаточно просто, но изысканно. Эта комната была любимой в доме, мы постоянно проводили здесь время всей семьёй.

Но сейчас гостиная была пуста. В ней холодно, как и во всём доме, однако дело вовсе не в отоплении.

– О, mio bambino!1 – со стороны кухни раздаётся мелодичный голос моей няни, спешащей к нам навстречу.

Она спотыкается на полпути, но папа успевает подскочить к ней и помочь моей старушке, чтобы та не свалилась на пол.

– Ох, глупая старуха. Мои глаза уже почти ничего не видят, – сказала она, смущаясь и злясь на себя. Выпрямившись, женщина отряхнула юбку и похлопала папу по щеке с теплотой и с милой улыбкой на лице. – Grazie, ragazzo mio2.

Мариэтта всё ещё называла папу таким ласковым прозвищем, и ей это было позволено. Изначально она была его няней, и с тех пор стала частью семьи Моретти. Папа всегда относился к ней с большим уважением и любовью. Няня заменила ему настоящую мать, потому что с бабушкой Амарой у отца отношения были не очень близкими, а после женитьбы на моей матери и вовсе испортились. Няня прожила всю жизнь с семьёй Моретти, посвятив себя сначала отцу, а потом и нам с Люцио.

– Почему ты ходишь по дому без очков, да ещё и так бежишь, Мариэтта? – папа не был груб, но звучал строго – он беспокоился о её безопасности и здоровье.

Няня была уже не так молода, как бы нам хотелось. В свои семьдесят четыре года она была слишком активна, но её глаза давали слабину. Она стала плохо видеть, поэтому больше не выполняла какую-либо работу по дому, но как бы папа не ругался по этому поводу, она всегда находила для себя занятие и ворчала на него. Как и сейчас.

– Смени свой тон, ragazzo mio. В первую очередь, я тебе не один из твоих солдат, а ты не мой Капо. Не здесь и не сейчас, – она отбросила его руку и направилась ко мне. – Моя девочка наконец дома. О каких очках и осторожности ты говоришь?

Её голос дрожал, как и её руки, а из-за её спешки казалось, что она вот-вот вновь споткнётся и упадёт. Поэтому я сама сделала шаг к ней и крепко обняла. Мне пришлось наклониться к этой маленькой, но такой сильной женщине. Как и её объятия. Она прижала меня к себе и начала плакать, причитая что-то на смеси английского и итальянского.

Высвободившись из моих объятий, Мариэтта взяла моё лицо своими морщинистыми ладонями и сжала мои впалые щёки.

– Mio bambino, ты дома. Моя девочка дома. О Господь, спасибо, что услышал мои молитвы и привёл её домой, – перекрестилась она и вернулась к моему лицу, исследуя его. – Маринэ, она дома, милая. Дома. Моя сладкая девочка.

Мы обе плакали, пока оглядывали и трогали друг друга, словно убеждаясь в моём присутствии здесь.

– Мариэтта, – в дом словно ударила гроза, когда голос бабушки раздался позади нас. – Хватит слёз. Дай нам тоже поздороваться с внучкой.

Няня выпрямилась и вытерла мои слёзы, я сделала то же самое с ней. Стук каблуков стал ближе, поэтому я повернулась и увидела дедушку Антонио и бабушку Амару. Они встали рядом с отцом, который всё это время молча наблюдал за нами.

Несмотря на свой возраст, дедушка выглядел очень хорошо, и разница в росте с отцом была не очень большой, даже с учётом того, что он пользовался тростью при ходьбе. Они очень похожи друг на друга, но сейчас дедушка был свежее на вид и не таким помятым, как папа.

Они с бабушкой выглядели так, словно собрались на какой-то званый ужин. Бабушка одета, как всегда, с иголочки: твидовый костюм ярко-синего цвета, лодочки на каблуке. Её крашеные волосы идеально уложены на макушке, на ногтях свежий маникюр, сочетающийся с нарядом. Жемчужное ожерелье украшало её шею, и такие же серьги свисали с ушей. Бабушка не выглядит так, словно всего пару недель назад потеряла свою невестку. Она выглядит так, будто бы мир не рушился на наших глазах. Будто жизнь шла своим чередом и не было причин для скорби.

В этот момент моя злость и недоброжелательность к ней выросли и превратились практически в ненависть и отвращение. Мне хотелось сорвать с неё это чёртово ожерелье, стереть макияж с лица, как и надменную улыбку. Я знала, что родители отца, особенно бабушка, не любили мою мать и считали не достойной своего сына, но она не имеет права пятнать её память своим поведением.

– Подойди же, дитя.

Дедушка протянул руки, зовя к себе. Я подошла к нему и поцеловала его в щёку, потом быстро чмокнула бабушку, стараясь не показывать свои истинные эмоции, иначе начался бы скандал, а мне хотелось поскорее исчезнуть отсюда. Однако ни дедушка, ни бабушка не попытались даже обнять меня. Тем не менее, я заметила, как бабушка окинула меня брезгливым взглядом, оценивая, как я выгляжу.

Да, я была в чертовски ужасном состоянии и выглядела соответствующе, но мне без разницы. Пошла она.

– Где Люцио? – спросила я, обращаясь к няне и папе, игнорируя его родителей.

– Он наверху, милая, – ответила няня, всё ещё смахивая слёзы со своего морщинистого лица.

– Я хочу увидеться с ним, а после немного поспать. Извините меня.

Мои глаза были направлены только на папу, но обращалась я ко всем. Сейчас мне абсолютно плевать на вежливость и манеры, я просто хочу уйти, увидеть брата, а потом закрыться в спальне до конца своих дней.

Папа кивнул мне, давая разрешение уйти, и я сразу же выбежала из гостиной и поднялась наверх, всё меньше слыша голоса позади – бабушка отчитывала отца за то, что он слишком снисходителен ко мне. Плевать.

Поднявшись на второй этаж, я сразу направилась в восточную часть особняка, где находились наши с Люцио комнаты. Его была ближе, моя чуть дальше. Нужная дверь была открытой, и я вошла внутрь. В ней никого не оказалось. Убедившись, что брата не было в ванной, я направилась к себе, но и там его не нашла.

В этой части дома были ещё комнаты, и я могла бы проверить их все, но что-то подсказывало, что я знаю, где его найти.

Направившись в западное крыло, я заметила, что гостиная была пустой, но голоса всё ещё раздавались снизу. Скорее всего, они были в кабинете отца, где тот выслушивал очередную порцию нотаций от своих родителей.

Дойдя до коридора, где находились кабинет мамы и родительская спальня, я остановилась у двери к ним в комнату. Она закрыта, за ней никого не слышно.

Не знаю почему, но частичка меня думала, что, открыв дверь, я увижу другую комнату. Но никаких изменений не произошло: всё лежало на своих местах, и она была такой, как я помнила. Заправленная кровать, тумбочки по обеим сторонам от неё. На той, что была со стороны мамы, лежит недочитанная книга «Мартин Иден» Джека Лондона. Её туалетный столик всё также набит различными флаконами духов и косметикой. Фотографии нашей семьи, мамы с папой с их свадьбы стоят в тех же рамках и на том же месте, как и всегда. Мягкое кресло в том же углу, рядом с небольшой полкой маминых книг, а на спинке стула всё ещё висит кардиган, связанный няней. Мама укутывалась им по вечерам, когда подгибала ноги и садилась в кресло, чтобы почитать перед сном.

Всё осталось на своих местах. Каждая деталь напоминает о маме, словно она всё ещё здесь. С нами. Даже в воздухе всё ещё витает её запах.

Я взяла снимок в рамке, который сделал папа: на ней мы с мамой. Мне тут почти восемь лет. Мы сидим на полу, под нами пушистый белый ковёр – тот, что у камина внизу. Мама обнимает меня сзади и щекочет, мы обе смеёмся. Я могу услышать её мелодичный голос, который звучал во всём доме, наполняя его светом.

Это был день рождения папы. Мы не устраивали грандиозную вечеринку в том году, а праздновали лишь втроём. В тот вечер мама с папой сообщили мне, что скоро я стану сестрой для маленького мальчика. Это был мой самый счастливый день.

Я провела пальцами по лицу мамы, сохраняя в памяти её улыбку, и поставила фотографию на место, чтобы направиться в сторону гардеробной в поисках младшего брата.

Люцио, как я и предполагала, спрятался здесь. Он спит на полу в позе эмбриона, колени прижаты к груди. Вся одежда мамы скомкана под ним, а её любимое пальто укрывает его крошечное тело.

Глядя на своего спящего брата, обнимающего одежду нашей матери, я не смогла сдержать рыдания. Закрыв рот рукой, я начала всхлипывать и осторожно, чтобы не разбудить, села к нему на пол. Я потянулась к его мягким волосам, таким же кучерявым, как и мамины. Если я в большей степени похожа на отца, то Люцио взял всё от мамы. Он – её маленькая копия.

Я наклонилась к брату и оставила лёгкий поцелуй на его щеке, вдыхая его запах. Он был смешан с запахом мамы. Корица и ваниль.

Когда я отстранилась, Люцио открыл глаза. Он посмотрел на меня, замерший и слегка дезориентированный. Но через мгновение брат вскочил, скидывая с себя мамино пальто, и прильнул ко мне, обнимая за шею.

Мы просидели так несколько минут, не размыкая наши объятия. Люцио тоже заплакал. Мы не издавали ни звука, лишь наши тела синхронно тряслись от тихого плача. Я начала поглаживать его по спине, баюкая на руках, как младенца, каким он и был до сих пор для меня. Мой маленький братик.

– Я так скучаю по ней, – тихо прошептал он, словно боялся признаться в этом.

– Я тоже, малыш, – сильнее прижала его к себе, давая понять, что я рядом и что чувствовать тоску – нормально. – Я тоже.

Люцио сел напротив и посмотрел на меня. В свои двенадцать он слишком умён и мудр. Несмотря на нашу разницу в возрасте, у нас прекрасные отношения. Мы часто разговаривали с ним на разные темы, делились практически всем. Мой младший брат – отличный слушатель.

Глядя на него, я не могу поверить, что в один прекрасный день ему придётся сменить отца и стать Капо Каморры. Он такой милый мальчик, слишком добрый и невинный для нашего жестокого мира. Мне всегда казалось, что Люцио не создан для него. Он прекрасный ребёнок и всегда таким и останется для меня, но сейчас он кажется намного старше своего возраста.

– Не говори папе, что нашла меня тут в таком виде, хорошо? – всхлипывает Люцио и смахивает слёзы с щёк рукавами свитера.

– Почему нет?

– Он разозлится.

– Конечно же, нет, – успокаиваю я его.

– Да. Я не должен показывать слабость. Я будущий Капо. А Капо не должен плакать, как девчонка.

Я попыталась не засмеяться от его замечания.

– Хорошо, я не скажу. Но, Люцио, это нормально, что ты скучаешь по маме, – я взяла его руки в свои. – Однажды мне кое-кто сказал, что каждый из нас переживает потерю по-своему. Но это не значит, что есть правильный или неправильный способ делать это. Уверена, папа тоже об этом знает, и он не будет злиться.

Немного помолчав и обдумав мои слова, Люцио поднимает голову и обращается ко мне.

– Этот человек кажется умным. Я бы хотел с ним познакомиться.

Моя грудь сжимается от его слов.

– Да, я бы тоже этого хотела, – признаюсь я, хотя понимаю, что это невозможно.

Алессио больше не является частью моей жизни. Я обещала папе и должна сдержать слово. Я сделаю это, если таким образом сохраню Алессио жизнь.

– Давай приберёмся тут, пока никто не заметил, – говорю я, поднимаясь с пола.

Через несколько минут мы с Люцио выходим из родительской комнаты, развесив одежду мамы по своим местам.

Люцио спускается вниз, где его ожидает один из людей отца, чтобы начать ежедневную тренировку по самообороне, что является частью его жизни уже на протяжении двух лет, тщательно подготавливая к особому дню. Ему остался год, чтобы побыть ребёнком, прежде чем он столкнётся с ужасами нашего мира, но инициация, или посвящение в Каморру – это важное событие для любого мальчика в его возрасте. Как только Люцио исполнится тринадцать, он перед всеми вступит в ряды членов Каморры и официально станет будущим Капо.

Проводив брата взглядом, направляюсь к себе в комнату и сразу же ложусь на кровать. Через несколько минут усталость накрывает меня, и я проваливаюсь в сон.

Глава 3. Алессио

Никакого белого света. Лишь темнота.

Раньше я никогда не задумывался над смертью, хотя она неотрывно сопровождала меня по жизни. Я лишь вскользь соприкасался с ней, но никогда не бывал на грани, поэтому мысли об этом не занимали мою голову. Однако, как и многие, считал, что, находясь на пороге жизни и смерти, ты видишь белый ослепляющий свет, что показывает путь.

Это. Всё. Ложь.

Поверьте человеку, побывавшему на той стороне.

Но вот свет, льющийся сейчас сквозь окно прямо мне в глаза, уж точно ослепляет. Понятия не имею, где я и какого чёрта тут делаю. Лишь фрагменты из прошлого ещё свежи и крутятся в моей голове. Помню всё, что произошло до тех пор, пока темнота не поглотила меня. Я облажался. Чертовски сильно.

Последнее из воспоминаний – это наша ссора с Адрианой, её заплаканные испуганные глаза. Она услышала нас с Джоном и сделала свои выводы. Не дав мне объяснить всё, она выстрелила в меня.

Блять. Эта девушка выстрелила. В меня.

Я научил её стрелять, а она использовала это против меня.

Но самое ужасное не это. Тот факт, что она убежала, оставив меня в таком состоянии, ранит сильнее. Однако я это заслужил. Мне необходимо было рассказать ей всё, как только я понял, что она для меня нечто большее, чем просто дочь Маттео. Намного большее, чёрт возьми.

Но как я, блять, тут оказался?

Я проснулся всего пару минут назад. По многочисленным трубкам, воткнутым в мои вены, и кислородной маске на лице можно сделать вывод, что я нахожусь в больнице. В палате кроме меня больше никого нет. Всё моё тело кажется таким тяжёлым и уставшим, словно я провёл в зале несколько часов подряд. Голова болит, во рту сухо.

Я снял с себя маску и постарался присесть, но почувствовал сильную боль в животе и в левом боку, отчего упал обратно на кровать. Полживота забинтовано. Мне захотелось разорвать эти бинты и взглянуть на рану прямо под сердцем. Хочется увидеть дыру, которую Адриана оставила на моём теле как напоминание о моей ошибке.

Из-за сухости во рту и жажды пришлось потянуться за бутылкой воды, стоявшей на тумбе рядом с кроватью. Безуспешно. Мои пальцы лишь задели её, и она упала на пол, покатившись в сторону двери. Чёрт.

Я уже хотел позвать кого-нибудь, но дверь сама открылась. Я попытался вновь присесть, чтобы быть готовым к сюрпризам, хотя, не имея с собой никакого оружия, даже грёбанной бутылки, ни о каких шансах одолеть противника не могло быть и речи. Я чувствовал себя овощем.

В палату зашла темноволосая женщина. Судя по одежде, это доктор, поэтому я немного расслабился.

– Мистер Уильямс, вы очнулись!

Женщина была явно рада моему пробуждению. Её глаза под толстой оправой очков заблестели, когда она направилась к монитору рядом со мной и проверила показатели на нём.

– Добро пожаловать обратно к живым. Как вы себя чувствуете? Какие-то боли?

– Во рту пустыня. Голова раскалывается.

Женщина подняла бутылку и, открыв крышку, помогла мне сделать пару глотков. Мне этого было мало. Такое ощущение, что я не пил очень долгое время.

– Не торопитесь. По чуть-чуть. Чтобы ваш организм привык к этому. Кстати, я доктор Стоун, ваш лечащий врач, – она улыбнулась мне и встала напротив кровати. – Итак, мистер Уильямс, вы пережили сложную операцию, – сделав небольшую паузу, она продолжила. – Нам пришлось буквально вырывать вас из лап смерти. Сейчас ваше состояние стабильное. Вам предстоит ещё много работы, чтобы полностью восстановиться после пулевого ранения, но жизненно важные органы не задеты, несмотря на то, что пуля прошла в нескольких миллиметрах от сердца. Вы удачливый человек, мистер Уильямс. Хотя я предпочитаю думать, что вам повезло с ангелом-хранителем.

Пока я переваривал информацию, доктор Стоун смотрела на меня таким взглядом, словно знала что-то, чего не знал я. Но она не сказала ничего, что, уверен, хотела сказать на самом деле.

– Вы проведёте здесь ещё несколько дней под наблюдением, а затем будет длительное восстановление. Уверена, с таким рвением вы очень скоро встанете на ноги.

– Как я сюда попал?

– Вас привезли в критическом состоянии на вертолёте.

– В какой мы больнице?

– В Бруклинской, сэр.

Какого чёрта произошло? Кто мог привезти меня сюда? Эти вопросы крутились в моей голове, но больше всего интересовало другое.

– Я был один?

– Нет, – моё сердце забилось сильнее. Пульс участился, из-за чего звук от монитора ускорился. Доктор Стоун бросила взгляд на экран, потом вновь на меня. – Вас привезли сюда несколько людей, что нашли вас. Больше никого.

Она ушла. Адриана бросила меня и убежала. Возможно, она и позвала на помощь, но сама не вернулась. Последняя крупица надежды рухнула со словами доктора Стоун. Я был практически уверен, что видел и слышал её голос, пока окончательно не отключился. Но, похоже, это были галлюцинации.

– Мистер Уильямс, нам пришлось ввести вас в искусственную кому, поэтому сейчас вам нужно немного отдохнуть. Поспите и дайте организму прийти в себя. В какой-то момент мы чуть не потеряли вас, – она смотрела на меня сквозь толстые стёкла очков. – Ваше сердце остановилось на несколько секунд, пока вы не нашли в себе силы вернуться. Не знаю, что или кто вас вернул сюда, но об этом вы сможете подумать позже. Поспите, – она пересекла палату и скрылась за дверью.

Женщина была чертовски права. Я был мёртв. Я мёртв и сейчас.

***

На этот раз я проснулся от того, что мне нужно было сходить в туалет, и я чертовски проголодался. На улице уже стемнело, а в палате вновь никого нет, хотя не знаю, кого ожидал здесь увидеть. Судя по всему, никому не было до меня дела.

Вероятно, Адриана нашла способ связаться с отцом. По крайней мере я надеюсь, что сейчас она в целости и сохранности у себя дома. В окружении любимых людей, которым доверяет.

С большим усилием я встал с кровати и подошёл к шкафу, в котором, как я надеялся, будут мои вещи, но их там не оказалось. Только свёрнутый плед, запасная подушка и несколько бутылок с водой. В больничной рубашке, доходящей мне до колен и с открытой задницей, я прошёл к выходу из палаты, держась за больной бок, и открыл дверь. Коридор был пуст.

– Эй, есть кто?

Никто не отозвался. По указателям я направился в сторону туалета, еле ковыляя босыми ногами по ледяному полу.

Было чертовски больно ходить и даже стоять на ногах, да и голова кружится. Сделав дела, я подошёл к раковине с зеркалом, чтобы помыть руки и ополоснуть лицо прохладной водой, чтобы немного привести себя в чувства. Было слишком поздно, когда я заметил, как в комнату вошли и приставили пистолет к моей спине.

Чёрт.

– Теперь пора возвращаться к себе в палату, ублюдок.

Я медленно поднял голову и посмотрел в зеркало на молодого парня. Наши взгляды пересеклись. Я узнал его.

Орацио – один из солдат Каморры. Несколько раз мы с ним выполняли мелкую работу вместе, но он был одним из опытных людей Маттео и определённо доверенных, раз тот прислал его за мной. Я, честно говоря, предполагал, что смерть будет от его рук, а не от посыльного. Хотя думаю, что заданием Орацио было лишь привести меня к нему, чтобы Маттео сам смог со мной разобраться.

– Медленно и без резких движений мы сейчас выйдем отсюда и направимся в палату, – сказал парень, указывая головой в сторону двери.

– Что потом? – спросил я, подчиняясь.

Я не идиот. В таком состоянии я не смогу ничего сделать, лишь причиню себе ещё больше вреда. Поэтому, держась за бок, я прошёл вперёд, пока он подталкивал меня сзади.

– Потом ты сделаешь то, что скажет Капо. Будешь ждать его решения. Но если ты вздумаешь сделать что-то, что заставит меня пустить пулю тебе в лоб, я не буду расстроен, а он тем более.

Не сомневаюсь в этом. Я даже удивлён, что всё ещё жив. Маттео мог дать приказ убить меня на операционном столе или же по пути в больницу. Он мог дать приказ Орацио убить меня прямо здесь и сейчас, но у него был другой план. Уверен, его месть будет мучительной, а моя смерть – нелёгкой.

Маттео Моретти – один из самых жестоких людей в Штатах. Он так просто не забудет, что я удерживал его дочь от него. Маттео счёл это похищением, даже если всё было не совсем так.

Мы с Орацио направляемся по коридору к моей палате. Его рука лежит у меня на спине, а вторая всё так же держит пистолет у поясницы. По дороге нас встретила медсестра, но, опустив голову, прошла мимо, сделав вид, что мы даже не столкнулись с ней. Была ли Бруклинская больница под контролем Каморры?

Возможно, теперь, когда я здесь – да.

Как только мы зашли в палату, Орацио убрал руку с моей спины и направил пистолет мне в лицо.

– Не смей больше выходить отсюда. Сделаешь какое-то неверное движение или попытку сбежать – и ты будешь мёртв. Вся больница окружена, имей в виду.

– Сколько я тут пробуду?

– Сколько потребуется.

– И в чём смысл? Если он и так убьёт меня, то почему я всё ещё здесь, Орацио? – спросил я, злясь на всю эту чёртову ситуацию.

Голова шла кругом, и я понятия не имел, что происходит. В какую игру играет Моретти?

– Тебе сдохнуть поскорее хочется? Я могу это устроить, только дай, блять, повод, – Орацио кинул к моим ногам чёрную сумку и вышел за дверь.

Сукин сын.

Я наклонился и взял её. Там лежали чистые вещи. Никакого телефона и никаких личных вещей. И тут меня осенило. Я дотронулся до шеи, но медальон с флешкой исчез.

– Твою мать! Блять!

От злости я кинул сумку в стену. Дикая боль пронзила мой живот, от чего я скрючился и схватился за него. Кровь испачкала рубашку, а значит, швы разошлись. Твою мать.

Ярость внутри меня нарастает с неимоверной силой. Всё, ради чего я жил последний год, из-за чего я оказался в таком положении, пропало. Не знаю, был ли медальон на мне, когда я оказался здесь, или же нет, но единственное, что имеет сейчас значение, – это то, что я облажался по полной. Я потерял всё самое важное в этом чёртовом мире. То, ради чего был придуман мой план, ради чего я оказался замешан в делах мафии, было уничтожено.

Подсознание кричит, что флешка у Маттео. Как и Адриана.

Блять. Адриана. Я потерял её, не имея шанса объясниться. И ради чего? Чтобы в итоге потерять всё?

Чувство бессилия удушающе схватило меня за горло. Мне необходимо как можно скорее выбраться отсюда. Если придётся столкнуться с Маттео, чтобы получить шанс увидеться с Адрианой, я это сделаю. Даже если это будет мой последний вздох, она должна знать, что ничего из того, что произошло между нами, не было ложью. Мои чувства к ней – не фальшь, не притворство и не игра. Каждая частичка меня предана ей. Она должна знать, что я выбрал её. Не месть.

Мне просто нужен план, но голова решила отключиться. В комнате стало нечем дышать. Я упал на пол возле кровати, облокачиваясь на неё. Голова опрокинулась на матрас, и я увидел потолок. Перед глазами всё поплыло и закружилось. Ладонью я чувствовал, как бинты под рубашкой становятся мокрыми. Мне нужно позвать на помощь, но я не чувствую в себе сил даже сделать нормальный вдох. Единственное, что получается – это закрыть глаза.

– Не закрывай глаза, Алессио.

– Будь со мной. Держись за меня, прошу.

Я не могу понять, воспоминание ли это или мой мозг играет со мной злую шутку. Но слова эти так отчётливы в моей голове, что кажется, я схожу с ума. Возможно, я всё ещё нахожусь под действием лекарств, однако её мелодичный голос успокаивает меня. Он словно колыбельная. Под него я готов засыпать, за него я готов умереть.

– Живи, Алессио, потому что я тоже люблю тебя.

***

С тех пор, как доктор Стоун нашла меня на полу без сознания и с разошедшимися швами на животе, каждый день стал похож на предыдущий. Сон, еда, упражнения, приём лекарств. Четыре дня я был под особым её контролем, как ни в чём не бывало. Словно это нормально, что меня охраняют десятки вооружённых мужчин и ни один полицейский не пришёл, чтобы взять показания в связи с пулевым ранением. Никто не осмеливался пойти против Маттео Моретти, и на то были веские причины.

Я не мог выйти из палаты дальше туалета без присмотра Орацио, который находился возле моей двери круглосуточно. Он ни с кем не сменялся, не разговаривал со мной и не отвечал на мои вопросы. Никаких посетителей, никаких вестей.

Но сегодня мой день перестал быть томным, ведь мне позволено покинуть больницу. Не так я себе представлял выписку, но это уже что-то. Если бы я остался тут ещё дольше, я бы сошёл с ума. Или попытался бы всё же сбежать.

Эта мысль не покидала меня уже несколько дней, но нужно было трезво оценивать свои силы. А их не было, хотя чувствовал я себя намного лучше. Швы пока не сняли, но рана заживает, и я могу передвигаться уже без посторонней помощи и сильной боли.

Мне нужно полностью восстановиться, чтобы найти Адриану и поговорить с ней. Я не собираюсь оставлять всё как есть. Меня не устраивает такой исход событий.

Пару минут назад я проснулся от резкого толчка Орацио в моё плечо.

– Поздравляю. Ты готов к выписке. Собирайся, – сказал он.

Без каких-либо вопросов я начал собираться, предположив, что Маттео дал приказ привезти меня.

– Двигайся. И помни, блять, никаких глупостей.

Мы вышли из палаты и спустились вниз, как и всегда с приставленным к спине пистолетом, игнорируя взгляды окружающих.

Орацио толкнул меня к пассажирской двери своей чёрной Chevrolet Malibu и дождался, пока я сяду внутрь. Только после этого он обошёл машину спереди, не опуская пистолет, направленный на меня, и сел за руль. Мы выехали с парковки в полной тишине, за нами последовали ещё три такие же машины.

Я усмехнулся, привлекая внимание Орацио.

– Какого хрена ты смеёшься?

Он ведёт машину правой рукой, пока на сгибе её локтя лежит левая рука с целящимся в меня оружием. Его взгляд переходит с меня на дорогу и обратно чаще, чем хотелось бы, ведь его внимательность за рулём просто никудышная. Если этот парень и дальше продолжит так вести машину, мы разобьёмся и умрём раньше, чем Маттео хотел бы.

– К чему такая осторожность, Орацио? Вы правда думаете, что я чёртов

Халк и вам потребуется столько людей? Я был всего лишь ищейкой для Маттео, а не головорезом.

– Просто закрой свой рот и не морочь мне голову, – парень явно напряжён.

Все полчаса, что мы ехали до аэродрома, где нас ожидал вертолёт, мы оба больше ни слова не проронили.

– Выходи.

Обойдя машину, с пистолетом в руках, Орацио приблизился ко мне. Автомобили, что сопровождали нас, тоже остановились. Из них вышли только двое вооружённых солдат, которые, как я предположил, полетят с нами, и направились к нам. Один из них мне знаком, второй – нет.

– Шагай. У нас нет времени.

Этот придурок начал меня бесить своими приказами. Я не щенок для него и уж точно не собираюсь терпеть это. Долгое время я сдерживался, чтобы не врезать ему, однако моё терпение лопается, когда его рука толкает меня вперёд, и я практически падаю на асфальт.

Выпрямившись, резко разворачиваюсь к Орацио и сбиваю выставленную в мою сторону руку. Скрутив его кисть, выхватываю пистолет. От неожиданности глаза парня вот-вот вылезут из орбит, но он не успевает опомниться, когда я притягиваю его к себе и скручиваю в захвате, прижимая дуло пистолета к его виску.

– Какого чёрта? – Орацио пытается вырваться, но это ему не удаётся.

Двое парней, что собирались лететь с нами, направляют на нас свои пистолеты, готовые начать перестрелку, если понадобится. Ещё несколько выходят из машин, но пока не двигаются со своих мест. Они в замешательстве, но готовы к любому исходу.

– Если ты хочешь жить и сохранить свои конечности, предлагаю тебе быть милым со мной, – говорю я Орацио, следя за остальными. – Засунь свои приказы в задницу, Орацио, и скажи этим придуркам, что нам не нужно сопровождение. Я не собираюсь убегать.

Я отталкиваю его от себя и, бросив пистолет на землю, направляюсь к вертолёту. Я не вру. Мне не нужно бежать. Я намерен встретиться с Маттео и решить все вопросы. Нужно было сделать это раньше, прежде чем всё дошло до такого. Я понятия не имею, как пройдёт наш разговор и чем закончится встреча, но я не собираюсь сбегать и прятаться. Если он готовит мне смерть, я приму её, не прося о милосердии и пощаде.

Последняя мысль, которая врывается в голову перед тем, как я закрываю глаза и жду приземления, – смогу ли я увидеть её вновь? Возможно, Маттео смилостивится и позволит встретиться со своей дочерью прежде, чем вынесет мне смертный приговор.

***

Мы приехали в одно из казино Каморры. Раньше я никогда не был здесь, но знаю, что именно в «Императоре» проходят все крупные сделки, а также именно здесь находится подвал для пыток. Думаю, для меня определённо приготовили второй вариант.

Мы с Орацио, который перестал быть придурком, заходим в здание и направляемся по широкому коридору к лестнице, ведущей в подвал.

Всё вокруг светится роскошью, как и подобает таким людям, как Маттео Моретти. Мы были лишь в холле и коридоре, но я уже впечатлён. Красные ковры, золотые стены, расписные потолки. Шторы подобраны под цвет ковров и мягкой мебели. Статуи греческих богов и богинь выставлены по всему холлу. Двери выполнены из красного дуба. Всё выглядит так, будто бы я попал в какую-то резиденцию.

Если холл настолько шикарный, то я даже не представляю, что находится внутри залов.

– Скажи боссу, что мы прибыли, – обратился Орацио к одному из людей в костюмах, что стоят возле каждого входа в отдельные комнаты и в главный зал, закрытый моему взору, а сам спустился по лестнице вниз, ожидая, что я последую за ним.

Подвал холодный и серый. Каменные стены и пол. Чистый контраст между этим местом и казино сверху.

Каморра – не типичная мафиозная организация. Несмотря на жестокость в её мире, основная её деятельность направлена на улучшение условий коммерческой деятельности в области закупок сырья, торговли оружием и предпринимательства. Казино, крупные отели и рестораны города, а также строительные холдинги принадлежали семье Моретти с давних времён. С каждым годом бизнес процветает. Они захватывали не только Чикаго и близлежащие города, но также вышли на мировой рынок. Даже на других континентах фамилия Моретти на слуху.

Каморра также является посредником в передачах через свой порт оружия и других видов товаров и получает процент за предоставление такого рода услуг. Все крупные организации Синдиката стремились к сотрудничеству с ними и лишь Картель остаётся непоколебим до сих пор.

Война между этими двумя организациями идёт уже не один год. Она обостряется с каждым годом, и Синдикат тоже пытается с этим бороться, но не хочет особо лезть. Помимо проблемы с мексиканцами, существуют и внутренние вопросы, над которыми Маттео также работает.

Изначально он дал мне задание найти что-нибудь, что подтвердило бы его сомнения в вопросе преданности своих людей. Он подозревает, что кто-то из Каморры ведёт грязную игру. Те события на складе, который был забит оружием и белым порошком, которые Якудза выкупала без участия Маттео, явно это доказывают. Я не знаю, что меня ожидает сегодня, но, возможно, эта информация сможет помочь продлить мою жизнь.

Мы заходим в одну из комнат. Она абсолютно безликая, как и комнаты для допросов, в которых я бывал неоднократно, пока работал в полиции. Но здесь, в отличие от тех, пахнет мочой и кровью. С потолка свисает крюк, к которому привязаны железные цепи. В середине комнаты стоит стул, позади него расположился стол, заваленный всевозможным холодным оружием: ножи различных форм и размеров, дубинки с шипами, плоскогубцы и другое.

Послышались шаги позади меня, и я обернулся. Как раз вовремя. Маттео и его консильери Марио Кастелано, а также один из головорезов Каморры, Френки входят в комнату и останавливаются. Орацио кивнул своему Капо и вышел за дверь, закрыв её снаружи.

Маттео выглядит иначе, собственно, как и Марио, что не удивительно: они оба перенесли потерю. Но если второй просто уставший, с мешками под глазами и большим количеством седых волос на голове и в бороде, то первый выглядит так, словно он вообще не спит. Всё дело в глазах. В них отражается печаль и скорбь, а самое главное – гнев и ненависть. Самые сильные эмоции.

Марио довольно взрослый для консильери: ему шестьдесят шесть лет. Он планировал передать дела Данте, теперь же остался без наследника. В свои годы он выглядит довольно неплохо, но возраст сделал своё. Изучив досье каждого, я узнал, что у него сахарный диабет, который пожирает его изнутри. И, насколько мне известно, Маттео об этом не знает.

– Ты выглядишь не очень хорошо. Что-то болит?

Я ухмыляюсь, бросив на него такой же оценивающий взгляд, каким он одарил меня.

– Возможно, мне больно так же, как и тебе, – говорю я. – Какой у тебя сегодня показатель, а, Марио?

Его лицо становится пунцовым, а тело напрягается. Он посматривает на Маттео, не желая быть пойманным. Тот же не придаёт этому значение или делает вид, что не замечает ничего, но я увидел вопросы на его лице. Он разберётся с этим позже, а сейчас промолчит.

– Ты, сукин сын! Ещё смеешь говорить что-то! – Марио дал знак Френки кивком головы, и тот направился ко мне.

Первый удар пришёлся прямо в живот. В то самое место, где рана ещё не успела срастись полностью. Я почувствовал резкую боль здесь и в спине, отчего мне пришлось согнуться пополам. Из меня вылетел приглушенный стон.

Второй удар пришёлся по моим ногам, и я упал на колени. Френки встал сзади и стянул мои волосы в сильном захвате, заставляя меня поднять глаза и посмотреть на ухмыляющееся лицо Марио и абсолютно хладнокровное – Маттео.

Ему плевать. Он смотрит на меня, стоя возле стены, засунув руки в карманы своих классических брюк. Его чёрный костюм сшит на заказ и идеально сидит на нём. Пиджак распахнут, под ним можно увидеть жилет и такую же чёрную рубашку. Верхние пуговицы расстёгнуты, оголяя часть татуировки на груди. Никакого галстука.

– На кого ты работаешь? – Марио приблизился ко мне.

Я молчал и не сводил взгляд с Маттео.

– Свяжи его.

Френки, получив от Марио приказ, усадил меня на стул и связал мои руки за спиной. Всё это время мы с Маттео не спускали друг с друга глаз. Каждый из нас преследовал какую-то цель. Я не сопротивлялся – он бездействовал.

Такое ощущение, что Маттео здесь в качестве случайного зрителя. Однако я знаю, что это лишь затишье перед бурей. Он – охотник, наблюдающий за своей добычей перед тем, как напасть.

Я дал им возможность связать себя и приму каждый удар, потому что заслужил его гнев. Я молчу и не сопротивляюсь из-за Адрианы и чувства вины перед ней. Только она имеет значение. Мне необходим шанс увидеться с ней, поэтому я смотрю на Маттео пустым взглядом, готовый ко всему, что он собирается мне дать. Если это та цена, которая необходима для встречи с ней, я заплачу её сполна.

– Отвечай, иначе нам придётся применить силу другого характера, – Марио ходит вокруг меня, как стервятник, а Френки вновь усиливает хватку, потянув за волосы. Могу поспорить, один клочок он вырвал. – Картель стоит за всем? Это они организовали нападение в день свадьбы?

При напоминании об этом челюсть Маттео сжимается. Наконец-то, блять, хоть одна живая эмоция.

– Оставьте нас.

Его голос прозвучал слишком тихо, но одного тона достаточно, чтобы Френки отпустил меня и вышел из комнаты. А вот Марио не сдвинулся места.

– Маттео, тебе не стоит делать этого. Позволь мне решить вопрос.

– Я сказал, оставь меня, – его ледяной взгляд всё также направлен на меня.

Пытается ли он разглядеть что-то на моём лице, или же хочет запугать, я не знаю. Но мне интересно, что он видит, когда смотрит на меня? О чём он думает? Что ему рассказала Адриана?

– Конечно. Я буду наверху.

Марио бросает на меня последний взгляд и исчезает за дверью.

Мы с Маттео остаёмся одни. Тишина мгновенно заполняет затхлую комнату. Ни единого звука. Он снимает свой пиджак и аккуратно вешает его на крючок на стене. Заправив рукава рубашки, Маттео оголяет своё предплечье с татуировкой Каморры. Волк с раскрытой пастью и оскалившимися клыками, смотрящий в твои глаза, настолько реалистичный, словно готовится наброситься на тебя и разорвать в клочья.

Отец Адрианы подходит и встаёт передо мной.

– Я задам тебе несколько вопросов, – он убирает руки в карманы. – В твоих же интересах ответить на них честно и быстро.

Этот ублюдок холодный, как айсберг, клянусь. Его лицо ничего не выражает. Я не могу понять, где Адриана в нём могла увидеть теплоту и любовь, о которых она мне рассказывала. Человек, что стоит напротив, выглядит так, словно ему плевать на весь грёбаный мир и здесь чертовски скучно.

– За каждый неправильный ответ или тот, что мне не понравится, мне придётся испачкать свои руки, – он замолкает на секунду, словно ожидает какой-то реакции или ответа от меня, но я решаю промолчать и продолжаю смотреть на него. – Итак, начнём. Почему ты приехал в Чикаго?

– А почему нет?

Удар пришёлся мне в челюсть. Сильный и сладостный. Я ждал этого. Мне хотелось почувствовать его гнев. Увидеть его в ярости, снять с него долбаную маску безразличия.

– Почему ты похитил её?

– Я бы не назвал это похищением.

Второй удар в челюсть сильнее. Моя голова дёргается в сторону. Металлический привкус наполняет рот.

Сплюнув кровь, я поднимаю голову. Кулак Маттео покраснел от удара, глаза стали дикими, но ни один мускул не дёрнулся на его лице.

– Ты прикасался к моей дочери?

Уверен, этот вопрос мучил его с самого начала. Возможно, Адриана ничего ему не рассказала, что определённо радует. Не потому, что я боюсь гнева её отца – просто мне нравится мысль, что она решила оставить эту часть между нами.

– Мои руки до сих пор помнят мягкость её кожи.

Моя провокация сработала. Холодность Маттео треснула. Айсберг откололся и готов уничтожить всё вокруг. Маттео ударил меня в живот, потом по лицу. Снова и снова. Его удары сыпались друг за другом. Он стал задыхаться, но не прекращал избивать меня.

Я наслаждаюсь дикой болью в рёбрах и в животе. Вкус крови стал родным.

В один момент он отстраняется, тяжело дыша. Его грудь поднимается и опускается в бешеном ритме. Глаза наполнены гневов, яростью и чем-то ещё, но разглядеть, что это, я не могу. Мой правый глаз начал заплывать. Я чувствую, как кровь течёт с разбитой брови прямо в него, собираясь на ресницах.

Маттео отходит от меня и падает на пол обессиленный. Это не физическая усталость – он сломлен. Я смотрю на него и вижу себя.

Когда я потерял мать, я возненавидел весь мир. Чувствовал такую неимоверную злость, что хотелось всё крушить, но сил не было. Казалось, что я всё время падаю и падаю, но никак не могу подняться. Казалось, что из меня вырвали какую-то часть себя, без которой я не мог существовать.

Сейчас передо мной я вижу такого же человека. Потерянного. Одинокого. Озлобленного и уставшего.

– Какого чёрта ты сделал это? – его голос звучит тихо и отрывисто.

Он сидит на полу с закрытыми глазами, подняв голову к потолку. Нога согнута в колене, рука свисает с неё.

Я выплюнул очередную порцию крови перед тем, как ответить без сарказма и какой-либо провокации:

– Я приехал в твой город, чтобы уничтожить тебя и всю Каморру, – Маттео открыл глаза и с интересом посмотрел на меня. – Джон Уильямс. Лейтенант полиции. Он бросил свою жену, страдающую депрессией, и своего восьмилетнего сына, чтобы посвятить свою жизнь тебе и Каморре, – я сглотнул ком в горле и продолжил. – Год назад ты убил его за то, что он владел важной информацией, служащей уликой против тебя. Ты убил его. Ты убил моего отца.

Слова повисают в воздухе. Мы продолжаем смотреть друг на друга, не отводя глаз и не произнося ни слова.

Но потом Маттео наконец нарушает эту тишину:

– Почему тогда ты не убил меня?

Я сжимаю связанные руки в кулаки, чувствуя, как жёсткая верёвка впивается в кожу. Мне хочется сорваться с места и прикончить человека, сидящего напротив. Моя месть бы свершилась, если бы я просто убил его, когда была такая возможность. Я бы смог убить его сейчас. Я ненавижу мужчину перед собой. Но я люблю его дочь.

Мне нужно вырваться отсюда живым. Мне нужно увидеть Адриану. Мне нужна она.

Я собираю всю волю и терпение в кулак, несмотря на злость, нарастающую внутри.

– Мой план заключался в том, чтобы войти к тебе в доверие и найти что-то, что уничтожит тебя и позволит мне засудить тебя пожизненно. Чтобы ты гнил в чёртовой камере до конца своих дней. Я собирался покончить с тобой и твоей преступной организацией. Моим намерением не было убивать тебя. Я хотел, чтобы ты гнил за решёткой в одиночестве. Чтобы ты просыпался и засыпал с мыслями о том, что застрял в этом месте до скончания жизни. Я бы позаботился, чтобы каждый твой прожитый день там был кошмаром.

Я рассказал ему о своих намерениях, о своём изначальном плане, который должен был стать моей основной целью, пока он молчал и внимательно слушал меня.

– Что изменилось? – спрашивает он.

– Адриана, – при упоминании её имени мой голос становится мягче. – Я никогда не собирался использовать её против тебя в своём плане. Она никогда не была частью его. Но ты всё испортил, подтолкнув её ко мне.

– Я доверил её тебе.

– Ты был идиотом, раз сделал это.

– Да, был, – он замолкает, словно что-то обдумывая, а потом спрашивает. – Что дальше?

– Я не смог отпустить её, – я ненавижу то, что мне приходится рассказывать ему всё это, практически признаваясь в своих чувствах к его дочери. Но другого варианта нет. – Я не хотел использовать её против тебя. Я не хотел пользоваться ею вообще. Она не заслуживала этого. Адриана – свет во всей этой истории. Твоя дочь – причина, по которой ты всё ещё не за решёткой, а я – здесь.

Блеф. Я понятия не имею, что было на флешке, а теперь её даже нет у меня на руках.

– Почему она стреляла в тебя?

– Потому что я облажался. Я не смог ей всё рассказать. Не успел объявить о своём выборе.

– И какой же он? – кажется ему правда интересно узнать.

– Это уже не важно, не так ли? – надеюсь, что нет.

Маттео встаёт с пола и делает шаг ко мне.

– Почему?

Потому что я люблю её.

– Потому что я сделал правильный выбор.

Я не собираюсь признаваться в своих чувствах к его дочери раньше, чем расскажу о них ей для начала. Однако, думаю, мой посыл был более чем ясен.

Маттео встаёт слишком близко ко мне. Он наклоняется к моему лицу и опускает руку на мой бок. Указательным пальцем он надавливает на ту точку, куда попала пуля, выпущенная его дочерью. Он жмёт с такой силой, что, уверен, затянувшиеся швы вновь разойдутся. Больно. Блять. Всё тело ноет, но я стараюсь не подавать виду. Я смотрю Маттео прямо в глаза. Точно такого же оттенка, как и у его дочери. Она – точная его копия. Я ненавижу это.

– Ты грёбаный идиот, Алессио, – давление увеличивается, моя челюсть сжимается сильнее. – Ты сделал ошибочный выбор, когда решил, что месть – это верный путь. Ты мог прийти прямо ко мне, но ты сделал неверный шаг, поверив не тем людям, – он углубляет напор, вызывая у меня стон сквозь стиснутые зубы. – На этот раз я прощу тебе твою оплошность, потому что я дал клятву человеку, который был мне семьёй. Но ты больше никогда не приблизишься к Адриане. Ты больше никогда не посмотришь на неё. Если ты посмеешь хоть раз увидеться или заговорить с ней, я убью тебя. И тогда никакая клятва тебя не спасёт. Даже моя дочь не поможет тебе избежать смерти.

С этими словами он отпускает меня и отходит на несколько шагов, разворачивая рукава рубашки и застёгивая запонки. Я сделал несколько глубоких вздохов, глядя на него.

Что он имеет в виду, чёрт возьми? О какой клятве он говорит? И как это относится ко мне?

– Избавься от хвоста, и, если тебе всё ещё нужны будут ответы на твои вопросы, ты найдёшь меня. Это будет щедрым подарком для тебя, а возможность ступить на территорию моего города – одноразовой акцией, – Маттео направляется к двери, схватив свой пиджак и накинув его на плечо. – Но прежде чем сделать это, подумай, готов ли ты столкнуться с правдой, сынок.

Он бросает на меня последний взгляд и исчезает за дверью, оставив меня в растерянности.

Какого хрена сейчас произошло?

И почему его это «сынок» прозвучало слишком знакомо?

Я не успеваю собраться с мыслями и привести их в порядок, потому что Френки заходит в комнату и развязывает мне руки. У меня всё болит. Возможно, сломаны рёбра и нос, но я свободен и всё ещё жив.

Но почему у меня такое ощущение, что я всё в той же заднице, в которой находился с момента, как впервые оказался в этом чёртовом городе, и меня затягивает всё глубже? Почему мне кажется, что самым большим провалом была не упущенная возможность рассказать всё Адриане?

Неужели грандиозная ошибка заключалась в моём предположении, что Маттео Моретти – убийца отца?

Блять. Мне нужен Алекс.

Глава 4. Маттео

Ясмотрю на ангела перед собой, когда первая крупная капля падает на лицо. Листья высокого дуба шелестят от дуновения ветра и разлетаются по воздуху. Погода меняется, сообщая о приближении осени.

Несмотря на пасмурность, место заполнено людьми. Недалеко от меня семья прощается с кем-то из близких. Я наблюдаю за ними уже какое-то время, и вот, наконец, после церемонии прощания они опускают гроб в землю и спешат убежать, чтобы скрыться от начинающегося дождя.

Для меня эта картина стала такой обыденной. За те несколько недель, что я каждый день приходил сюда, я видел десятки похорон. Каждые из них отличались друг от друга, но у всех был один и тот же исход. Порой я мог наблюдать за большим количеством людей, что приходили попрощаться со своими близкими. Иногда никого не было, кроме священника.

Я видел слёзы. Слышал боль. До меня доносились слова утешения.

«Всё пройдет. Время лечит», – говорили люди, пытаясь поддержать человека, хоронившего своего отца, мать, ребёнка, любимого.

Они все лжецы. Время не лечит, не забирает боль, не делает день лучше, не даёт надежду на светлое будущее.

Ты гниёшь изнутри с каждым днём всё сильнее. Твоя грудь разрывается на части, потому что твоё сердце, что принадлежало человеку, которого ты потерял, вырывается из груди следом за ним. Ты чувствуешь, как тоже умираешь без него. Но при этом каждый день просыпаешься и живёшь. Один.

Ты дышишь, а он – нет.

Ты живёшь, а он – мертв.

Я смотрю на ангела перед собой – и вижу её. Любовь всей моей жизни. Женщина, что вдохнула в меня счастье, научила видеть мир другими глазами. Её глазами. Она показала мне, что он состоит не только из серых оттенков – с ней я стал различать цвета.

Её смех дарил мне такие эмоции, которые я никогда не думал, что смогу испытать. С ней я познал не только гнев, злость, желание причинять и чувствовать боль. Я узнал, что могу любить. Её и наших детей.

Маринэ была моей вселенной. Моим воздухом. Я дышал благодаря её существованию. Она создала наш мир своими руками, дала ему название и вдохнула в него жизнь. Семья.

Я никогда не стремился к созданию своей семьи и не задумывался о детях, хотя понимал, что рано или поздно мне нужно завести её и иметь наследников, потому что этого ждут от Капо. Но я не хотел детей. Не потому, что не люблю их. Я просто был убеждён, что стану плохим родителем, не знал, как сделать так, чтобы уберечь их от всего плохого в мире, который не щадит никого, а женщин и детей мгновенно уничтожает своей суровостью.

Поэтому после того как отец ушёл на пенсию и передал правление мне, я сосредоточился на власти и Каморре, полностью посвятив ей себя. Тогда у меня был только один приоритет.

Когда же я встретил Маринэ, моя жизнь изменилась в одно мгновение. То, что казалось важным, ушло на второй план. В тот день я знал, что буду сильнее, чем раньше, мудрее, чем был, хитрее, чем мог быть. Всё для того, чтобы защитить её.

Когда спустя год после нашей свадьбы она объявила о беременности, я чертовски испугался. Я был рад, но страх душил меня, заставив уйти из дома. Я злился на себя и даже на свою жену. Мысль, что я стану отцом, казалась неправильной. Как монстр, преступник и убийца, как я, мог стать отцом?

Я не мог свыкнуться с мыслью о пугающей новой роли. И я ненавидел это, потому что никогда в жизни не ощущал такого страха. В тот момент я был самым трусливым человеком на земле.

Маринэ полюбила меня, зная во всех проявлениях. У неё был выбор – не любить меня, но она решила иначе. Эта женщина приняла настоящего Маттео Моретти и его мир, стала его частью. По своему желанию. Да, я бы не отпустил её, если бы она отказалась от меня и захотела уйти из моей жизни, потому что я чёртов эгоист. Но Маринэ выбрала меня. Она выбрала нас.

У наших же детей такого выбора не было.

Когда я вернулся поздно ночью домой, Маринэ не спала. Она раскрыла свои объятия и прижала меня к себе. Её руки гладили мои волосы, губы шептали мне слова любви, пока я лежал рядом, положив голову ей на колени.

– Я знаю, что тебе страшно, но и мне тоже. Я очень волнуюсь, и тем не менее рада, что наша любовь станет ещё больше. Во мне растёт маленькая частичка нас, она станет символом нашей любви. Да, будет сложно, но мы справимся. Ты и я. Уверена, ты будешь таким прекрасным отцом, любовь моя. А я всегда буду рядом, чтобы держать тебя за руку в такие моменты, когда страх или сомнения настигнут тебя.

Она подарила уверенность своими словами и обещанием. Я доверился ей.

Через восемь месяцев я взял на руки крохотный свёрток из розового одеяльца. В это мгновение всё изменилось. Я понял, что моё сердце стало больше. С того дня оно билось для двух людей – моих девочек.

Маринэ научила меня любви, подарила мне веру и давала силы. Она сделала из меня отца, но хорошим отцом я должен был стать сам.

И я не справился с этой задачей.

– Я подвёл тебя, милая, – сказал я, по-прежнему глядя на ангела, пока дождь хлестал по мне. – Прости меня.

Я знал, что мои слова ничего не значат. Сколько бы я ни просил у неё прощения, как бы часто ни приходил сюда, это ничего не изменит. Её не вернуть.

– Без тебя всё не так, – я проглотил предательский ком в горле. Глаза жжёт от непролитых слёз. Я зажимаю рот рукой и выпускаю тихий стон из груди. – Я так скучаю по тебе.

Утерев лицо от бесконечных капель дождя, по мокрой земле я направляюсь к белому ангелу. Присев на корточки рядом с ним, прижимаюсь губами к выгравированному имени моей покойной жены, чтобы вновь попрощаться.

– До завтра, amore della mia vita3.

Я кладу на могилу свежие лилии и выбрасываю те, которые принёс вчера. Они не успевают увянуть, но Маринэ любила аромат свежих лилий в доме.

Бросив ещё один взгляд на ангела, разворачиваюсь и иду по тропинке к холму. Ежедневные посещения могилы стали для меня утренним ритуалом, но сегодняшняя цель визита отличается от предыдущих.

Жизнь – сука, не правда ли? Я знал это раньше, но сейчас, осознавая, что двое родных мне людей находятся здесь, в нескольких метрах друг от друга, я ненавидел её ещё больше. Люди, которые знали и понимали меня лучше всех, мертвы.

Дойдя до одинокой могилы, которая находится неподалёку от моей жены, я останавливаюсь.

– Ты опять подговорил там всех? Слишком сыро, не находишь? – обращаюсь к небу, словно он слышит и может ответить.

Дождь льёт как из ведра, я промок до нитки. Погода в этот момент отражает моё состояние внутри. Я засунул руки в карманы брюк, не зная, куда их деть, сглотнул очередной ком, подкативший к горлу, и опустил глаза к могиле.

– Он так похож на тебя. Я словно вновь встретился с тобой в молодости. Столько же огня в глазах, такая же буря в душе, этот нахальный рот и манера дерзить, сарказм, что я так ненавидел в тебе, – всё это есть в нём. Ты создал своего клона, брат мой.

Стоит закрыть глаза, и я вижу, как мой лучший друг кладёт руку мне на плечо и ухмыляется своей чертовски глупой улыбкой.

– Прости, мой друг, но я не смог сдержаться, – я поднял ворот пиджака и подул на ладони в попытке согреться, хотя это, конечно, не помогло. – Он ненавидит меня и убеждён, что я стою за твоим убийством. По этой причине он приехал в город. За мной. Изначально я был впечатлён его умом и талантами, когда его только привели ко мне, словно я не знаю, кто он такой. Но оказалось, он чертовски глуп, раз поверил во всю эту хрень и решил, что сможет передать меня властям. Он мстит мне за твоё убийство, представляешь?

Я знал, что не дождусь ответа, но всё равно обратился к нему, словно он здесь, напротив меня. Эти разговоры стали такими привычными, что начинались непроизвольно.

– Ты знаешь, я дал ему возможность вернуть Адриану самому, и если бы я захотел, то нашёл бы их раньше. Но её отсутствие в Чикаго было необходимостью, защитной мерой во время бойни, поэтому я доверился ему. Однако сейчас, видя, в каком состоянии моя дочь, не уверен, что поступил правильно, – я потерялся в своих мыслях, думая над тем, всё ли верно я делаю. – Прости, но он облажался. Я запретил ему приближаться к Адриане и пригрозил смертью. Надеюсь, он не идиот. В этот раз я закрыл глаза на его проступок, потому что дал тебе слово, поклялся нашей дружбой, что присмотрю за ним. Но если он повторит свою ошибку, его ничто не спасёт. Я должен защитить семью, которая у меня осталась. И если он решит идти против меня, а не рядом со мной, то никакие чувства и клятвы не помогут твоему сыну избежать последствий, Джованни.

Постояв ещё несколько минут перед могилой с крестом из чёрного гранита, я направился к машине. На сегодня достаточно разговоров с мертвецами.

Я сел в автомобиль и выехал с кладбища, где стал частым гостем.

***

Быть Капо – значит быть хладнокровным, безэмоциональным, стабильным и сдержанным, чтобы в нужный момент всегда принять правильное решение. Твой разум должен быть ясным, а не заполненным мыслями, отвлекающими тебя от твоих обязанностей. Я ответственен перед своими солдатами, капитанами и каждым членом Каморры. Люди ждут, что я буду скалой для них, их вождём. Никого не волнует, что ты потерял кого-то важного, потому что каждый из них кого-то терял.

Мы привыкли к смертям, нас с детства учили быть палачами и судьями, но нас не научили, как справляться с потерей любимых.

Раньше я с нетерпением возвращался домой к ужину каждый вечер. Там всегда горел свет, разносился запах еды, и уже с улицы я мог сказать, что приготовили сегодня.

Я с трепетом стучал в дверь, зная, что меня встретит моя Маринэ с теплыми объятиями и нежным поцелуем. За столом мы будем обсуждать наш день: Люцио поделится новостями из школы и с тренировок, а Адриана покажет свои рисунки.

Я знал, что после ужина мы все вместе будем сидеть у камина, даже если на улице не та погода, которая бы создала тёплую, уютную обстановку. Я знал, что буду слушать всё, чем моя семья готова была со мной поделиться.

Я всегда рад был слышать их звонкие голоса и смех, который стёр бы все тёмные моменты прошедшего дня, забирая всё самое плохое. А ночью в нашей спальне я бы любил свою Маринэ, поклоняясь ей и благодаря за этот мир, который она мне подарила.

Сегодня я смотрю на дом, в котором не горит свет. Выходя из машины, я чувствую только запах дождя и сырой земли. Поднимаюсь по лестнице к двери, но не стучу – просто вхожу.

Меня встречают гробовая тишина и темнота. Я прохожу в гостиную, но камин не горит. Столовая пуста, как и вычищенная кухня. Всё стоит на своих местах, словно никто сегодня и не готовил, что вполне возможно.

Я снимаю мокрый пиджак и, закинув его на плечо, поднимаюсь на второй этаж, в комнату, где всё ещё висят мои вещи. Однако в ней я больше не сплю. Последний месяц меня мучает бессонница. Я не могу закрыть глаза дольше, чем на пару часов, без кошмаров, поэтому сон благополучно забыт, не говоря уже о полноценном отдыхе на кровати.

В основном мои ночи проходят либо в «Императоре», либо в кабинете. Я довожу себя до изнеможения, работая большую часть времени и упиваясь алкоголем, чтобы просто отключиться часа на два, а потом очнуться и вновь приступить к своим обязанностям, стараясь казаться достойным Капо.

С этим намерением я собирался зайти в комнату, чтобы захватить новую рубашку, и спуститься в кабинет, где проведу остаток ночи. Но, когда подхожу к двери, замечаю приглушённый свет от прикроватной лампы.

Зайдя внутрь, я замираю. Адриана и Люцио, прижавшись друг к другу, спят на кровати. В руках мой сын держит рамку с фотографией Маринэ, что обычно стоит на ящике с моей стороны. Адриана обнимает своего брата, уткнувшись в кудрявые волосы. Её тело укрывает его, защищая от всего мира.

Я иду к любимому креслу Маринэ и падаю в него, не отрывая взгляда от своих детей. Мои глаза горят, и грудь сжимается от этого зрелища. Я смотрю на двух детей, которые ещё вчера были счастливы и не знали печали, а сейчас они разбиты горем.

Из-за своей злой мести я перестал приходить вовремя домой, из-за собственного горя забыл о детях и об их боли. Я не мог вступить в этот дом, зная, что её больше нет. Но не учёл, что не я один потерял любимого человека. Я погрузился в свою печаль, заглушая её алкоголем и местью, и пока Адриана отсутствовала, Люцио был один. Я этого не осознавал, как и того, насколько ему не хватало своей сестры и кого-нибудь рядом до сих пор. Пока не увидел, как моя дочь, словно щит, оберегает своего младшего брата даже во сне. Как они держатся друг за друга.

Мои дети потеряли мать и в какой-то степени лишились отца.

Остаток ночи я провёл в кресле, в той же мокрой от дождя рубашке, глядя на своих спящих детей. В этот момент я понял, что моя боль сильна, но их – сильнее. И я пообещал своей жене, что наши дети больше никогда не будут одни в этом мире, что свет в нашем доме будет гореть.

Глава 5. Алессио

Наступила глубокая ночь. Всё вокруг погружено во мрак, лишь луна ярко освещает тёмное небо.

Я лежу на мокром асфальте, а мой взор устремлён на взлетающий вертолёт, что буквально выбросил меня на аэродром в Нью-Йорке. В считанные секунды он скрывается в ночи, так что теперь можно рассмотреть звёзды.

Это какое-то заброшенное место далеко от города, посреди поля и с одной-единственной взлётной полосой. Рядом со старым ржавым гаражом стоит такой же древний кукурузник. Уверен, он даже не работает.

Моё тело ноет от боли при каждом движении. Ребра наверняка сломаны, как и нос. Вкус крови всё ещё ощущается во рту, из-за чего сложно дышать. Я пытаюсь встать или хотя бы перевернуться, чтобы выплюнуть скопившуюся кровь, но начинаю кашлять и задыхаться, и тело содрогается от приступа кашля.

Я не должен был позволять Маттео доводить меня до такого состояния. С этой мыслью я падаю обратно на асфальт и поднимаю взгляд на бесконечный ковёр с яркими точками.

Не знаю, сколько пролежал здесь, когда в мёртвой тишине раздался отдалённый рёв двигателя.

Блять. Только не говорите мне, что этот кретин приехал на своём мотоцикле за мной…

Я приподнимаю голову, хватаясь за бок, и расслабляюсь, когда моя малышка появляется из-за угла гаража. Чёрный Ford Mustang Shelby не успевает остановиться, как из двери пассажирского сиденья вылетает Лекси и бежит ко мне.

Мой друг кретин…

– Алессио!

Алекс выходит из машины, не заглушая двигатель, и направляется к нам. Лекси в это время уже падает на колени возле меня. Я вижу ужас на лице лучшей подруги, пока она осматривает моё тело. В её глазах отчётливо читается шок, когда она встречается со мной взглядом и видит, в каком я состоянии.

– О Господи! Что они сделали с тобой? – слёзы скатываются с её щёк, а руки трясутся у моего лица, не решаясь притронуться ко мне.

– Блять! Какого хера, чувак?

– Что она здесь делает? – я пытаюсь сесть, но без помощи Алекса не справляюсь.

– Мне пришлось! – он разводит руками, показывая на Лекси. – Я не смог соврать ей, когда ты позвонил и попросил срочно забрать тебя. Она скорее душу съест, чем отстанет от тебя.

Алекс бросает на Лекси какой-то странный, непонятный мне взгляд.

– Ты же не думал, что я останусь в стороне, пока с тобой такое творится, да? – обращается ко мне подруга, игнорируя колкости Алекса. – Это из-за той девчонки, да? Кто она такая, Алессио? Почему ты в таком виде?

Чёрт. Она права.

– Лекс, всё в порядке. Мне просто нужно добраться до дома и немного отдохнуть.

– Мы едем в больницу, – она смотрит на Алекса, ища в нём поддержку, а потом обращает на меня грозный взор, с которым тяжело спорить. – Алекс, помоги ему.

Друг берёт меня под руку и аккуратно поднимает с земли. Он тащит меня к машине и помогает устроиться на пассажирском сиденье после того, как Лекси забирается на заднее.

Алекс не успевает сесть, как я сразу же обращаюсь к нему:

– Какого чёрта моя машина делает у тебя?

Я замечаю, как он ищет взгляд Лекси в зеркале заднего вида, но решаю не комментировать это.

– Чувак, я же не мог приехать за тобой на моём мотоцикле. Тем более с этой амазонкой.

Лекси бьёт его по плечу и закатывает глаза.

Мы выезжаем с аэродрома и направляемся в Бруклинскую больницу, пока Лекси пытается стереть кровь с моего лица влажными салфетками, которые нашла в бардачке моей малышки.

– Ты сохранил копии с жёсткого диска? – спрашиваю я.

– Ты не просил, – Алекс сосредоточенно ведёт машину, не отрываясь от дороги.

Он предпочитает ощущать ветер во время поездки, поэтому ездит только на мотоциклах. Для него машины, особенно спортивные, сравнимы с клеткой. Если приглядеться, можно заметить его скованность, хотя это нисколько не делает его плохим водителем.

– Не прикидывайся идиотом, Алекс. Я знаю тебя много лет и в курсе, как ты работаешь.

Уголок его губ дёргается, отчего моё тело немного расслабляется, как и напряжённые нервы.

– Всё у меня.

– О чём это вы, ребята? – спрашивает Лекси с заднего сиденья.

– О работе, малышка, – отвечает Алекс.

– Не называй меня так.

– Окей, детка.

– Алекс, твою мать! – она вновь ударила его по плечу, лишь заставив парня рассмеяться. – Это не смешно, придурок!

– Как скажешь, злюка.

Лекси рычит в ответ на провокации нашего друга, а он только заряжается этим. Она для него словно спичка, необходимая для возгорания. Их перепалки раздражают, усиливая головную боль, поэтому я не выдерживаю:

– Блять, вы либо трахнитесь уже, либо перестаньте грызть друг другу глотки!

В салоне машины повисает тишина, но лишь на секунду. Алексу не нужно много времени, чтобы повернуться ко мне с довольной ухмылкой.

– Я предлагаю ей это уже несколько недель, но она считает, что мы несовместимы, представляешь? – это риторический вопрос, на который он не ждёт ответа, поэтому вновь переключается на дорогу и продолжает своё шоу. – Как я могу быть с кем-то несовместим, а? Скажи ей, друг!

– Ты просто идиот, Алекс, – Лекси даёт ему подзатыльник и, скрестив руки на груди, откидывается назад.

Она вставляет в уши наушники, и чересчур громкая музыка из её плейлиста пробивается в салон машины. Мне всегда было интересно, как она умудряется не оглохнуть при такой громкости?

– Итак, – сказал Алекс, когда удостоверился, что нас не слушают. – Что случилось?

– Я облажался, вот и всё, – говорю задумчиво после недолгой паузы.

– Я уже понял, но как это всё связано с Адрианой? И почему у меня ощущение, что эта девчонка не просто девчонка? Что ты натворил?

Я не хотел рассказывать всё ему, или тем более Лекси, понимая, что они будут в опасности, если будут знать слишком много важной информации. Тем более Лекси. Но эти двоя были моими друзьями, единственными людьми во всём мире, которым я могу довериться, а сейчас мне нужна любая помощь.

– Объясню всё, но позже.

Я указываю головой на Лекси, давая понять, что разговор должен состояться без её участия. Мы оба не хотим, чтобы наша подруга пострадала, поэтому Алекс улавливает намёк и давит на газ.

***

– Мистер Уильямс, как бы я вам ни симпатизировала, надеялась, мы больше не встретимся в стенах больницы, – сказала доктор Стоун, с которой мы столкнулись в коридоре Бруклинской больницы, куда на сей раз я приехал намеренно. Зная, как в прошлый раз меня подняли на ноги без лишних вопросов, я надеялся, что сейчас будет так же. И не прогадал.

Я улыбнулся ей, пока она заканчивала с повязкой на моих сломанных рёбрах.

– Да, я тоже, доктор.

Мы оба молчали, пока она выполняла свою работу.

Я начинаю одеваться, пока она что-то пишет на небольшом листке бумаги.

– Держите. Принимать при мере необходимости. Не злоупотребляйте ни таблетками, ни физическими упражнениями, – доктор Стоун протягивает мне рецепт и небольшую синюю папку. – Это тоже ваше.

– Что это?

– Ваша медицинская карточка. В прошлый раз вы ушли слишком быстро, и я не успела вам её отдать.

Хоть она мне ни к чему, я всё равно беру документы и, попрощавшись, выхожу из палаты.

В коридоре меня ждут мои друзья, спорящие друг с другом. Они так увлечены перепалкой, что не сразу замечают меня, давая возможность понаблюдать за ними. Не знаю, что произошло после моего отъезда из Лондона, но что-то между ними явно было не так, как раньше. Их споры теперь не такие, к которым я привык ещё с университетских времён, когда мы жили втроём, – сейчас они больше похожи на супружеские ссоры. Они ругаются, бросаются резкими словами, пытаясь задеть, но их глаза говорят совсем об ином.

Неужели Алекс всё-таки смог добиться расположения Лекси и смягчить её холодное сердце по отношению к себе?

Не успеваю сосредоточиться и обдумать эту мысль, потому что Лекси, наконец, замечает меня. Она подбегает и бросается ко мне в объятия, сталкиваясь со мной. Резкая боль в рёбрах заставляет скрючиться и немного отстраниться.

– Боже, прости, не хотела, – поспешила извиниться Лекси, прикрыв рот пальцами с длинными ногтями, покрытыми чёрным лаком.

– Всё в порядке, Лекс, – я притянул её к себе с другой стороны, где рёбра были целы, положил руку ей на плечо и поцеловал в макушку. – Поехали отсюда.

Алекс бросает грозный взгляд, проследив за моей рукой. Отлично. Может так он соберёт своё дерьмо в кучу и сделает уже что-то с их нестабильными отношениями.

По дороге от больницы до дома я задремал. Возможно, сказывалась усталость, а может – обезболивающее. Однако, когда мы заехали на подземную парковку моего жилого комплекса, уже наступил рассвет.

Лекси настояла, чтобы я ещё немного поспал. Поэтому, доковыляв до лестницы, я поднимаюсь наверх и захожу в спальню.

Она всё ещё пахнет ею. Это невозможно, но мой мозг убеждён, что повсюду сохранился её аромат. На полу до сих пор валяются пакеты с одеждой и обувью, что купила по моей просьбе моя приятельница Марлен.

Ванная тоже напоминает об Адриане. Её шампуни, зубная щётка и другие принадлежности лежат на тех же местах. Всё ощущается так, словно она никуда и не уходила отсюда. Словно она не вырвала моё сердце из груди, покинув меня.

– Эй, дружище, – зовёт Алекс из комнаты. – Тебе нужна помощь с душем? Я не особо горю желанием встречаться с твоим дружком, но если надо, то я могу притвориться слепым.

Я не смог сдержать улыбку. Мой друг был клоуном, но за многие другие его качества я готов был закрыть на это глаза и терпеть его глупые шутки. Я спустил грязные джинсы вместе с боксерами на пол, стараясь не нагибаться и подавив болезненный стон.

– Крикни «огурец», если ты голый и мне нужно быть готовым.

– Входи, – говорю я.

– Блять, чувак! Какого хрена?!

Алекс закрывает рукой глаза, будто никогда не видел мой член. Мы жили с ним в одной комнате несколько лет, а потом в общей квартире. Мы видели члены и задницы друг друга больше раз, чем хотелось бы. Поэтому то, что он визжит, как резанная обезьяна, является лишь очередным кривлянием.

– Хватит ныть. Лучше помоги мне снять футболку, или я попрошу Лекси это сделать.

– Хера с два она увидит тебя и твоего дружка.

Я так и знал.

Он в два шага подходит ко мне, позабыв о своей драме, и помогает стянуть окровавленную футболку. Я сажусь на край ванны, схватившись за сломанные рёбра и рану на животе.

– Ты выглядишь херово, – Алекс оглядывает мои травмы.

– Спасибо.

– Я понятия не имею, что с тобой сделали и откуда у тебя, как я предполагаю, – он показывает на мой живот, – пулевое ранение, но ты не уйдёшь отсюда, пока не расскажешь мне всё.

– Я расскажу, но для начала привези все копии, что у тебя есть.

– Алессио, – он пытается переубедить меня, но я не даю ему такой возможности.

– Послушай, Алекс, – я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, стараясь игнорировать боль в груди и ребрах от этого движения. – Это важно. Мне нужно просмотреть все файлы, чтобы я смог найти чёртовы ответы. Чтобы я мог прийти к ней, зная, за что боролся и стоило ли оно вообще того. Чтобы быть уверенным, что эта пуля была не напрасно выпущена в меня. Иначе я сойду с ума, мужик.

Алекс смотрит на меня какое-то время, не произнося ни слова, пока вода заполняет ванну.

– Окей, – наконец соглашается мой друг. – Я пойду, ты отдыхай. Скоро вернусь, и мы поговорим, хорошо?

– Да. Принеси все копии.

– Да, хорошо, – он разворачивается, чтобы уйти, но останавливается у двери. – Это всё из-за неё?

Это всё для неё.

Это всё – она.

Его вопрос остаётся без ответа, но Алекс и так обо всём догадался.

Он кивает, соглашаясь сам с собой, и выходит, оставив меня одного.

Я аккуратно залезаю в наполненную ванну и кладу голову на край. Вода сразу же окрашивается в розовый оттенок. Она смывает всю кровь с моего израненного тела, покрытого синяками. Мои мышцы расслабляются, несмотря на жжение в тех местах, где были порезы и ссадины – скорее всего, от перстня Маттео.

В этот момент мне абсолютно плевать, что нельзя мочить швы, что вода слишком горячая. Я закрываю глаза, наслаждаясь тишиной и запахом карамели, что разносится из флакона с шампунем, когда я открываю крышку. Он приглушает металлический вкус во рту и заполняет ноздри любимым ароматом. Я скучаю по ней. Я так чертовски злюсь на неё, но каждый осколок разбитого сердца желает её.

И вместе с этим я ненавижу ту слабость, что ощущаю из-за любви к ней. Сегодня я дал Маттео возможность выпустить свой гнев за то, что я сделал по отношению к Адриане. Я заслужил каждый удар, нанесённый им. Я принял каждый удар, словно он был от неё. Я бездействовал и был слаб ради неё. Но это больше не повторится.

Голова раскалывается от мыслей о ней. Я словно потерянный ребёнок в лесу – не могу найти выход из тёмной глуши. Кажется, что с каждым шагом я всё дальше углубляюсь в чащу, вместо того чтобы выбраться. И это сводит меня с ума.

Эта встреча и слова Маттео выбили меня из колеи. Таков был его план? Запутать меня? Чего Маттео добивается? Почему он отпустил меня? О какой клятве шла речь? И почему это его обращение ко мне было таким знакомым?

Сынок. Что скрывается за всем этим? Множество вопросов в голове сплетены в клубок. И ни одного ответа.

Ты мог прийти прямо ко мне, но ты сделал неверный шаг, поверив не тем людям. Что, если он прав? У меня всегда были сомнения насчёт мотивов Джона. Он появился так вовремя, когда гнев и ярость бурлили во мне. Когда ненависть заглушала все рациональные рассуждения.

Я никогда не задумывался о возможности другого варианта событий. Но что, если Маттео Моретти непричастен к убийству отца? Тогда всё было сделано зря.

Я что-то упускаю. Мне необходимо как можно скорее разобраться в этом. Да, я отказался от мести, но не от правды. И я сделаю всё возможное, чтобы докопаться до истины. Надо хорошенько подумать, составить план действий и поговорить с Адрианой так, чтобы её отцу не пришлось исполнять данное мне обещание.

***

Наутро я чувствую себя лучше. Боли есть, но дышать стало чуть свободнее.

Меня разбудили громкие голоса, доносящиеся снизу.

Одевшись в спортивный костюм, я спускаюсь и слышу разговор, точнее спор, своих друзей. Клянусь, они были как кошка с собакой.

– О-о-о, ну, конечно. Её язык сам прорвался в твою глотку.

Интересно. Жаль, нет попкорна.

– Боже! Сколько ещё раз я должен говорить тебе, что не целовал эту блондинку?

– Она была брюнеткой, идиот.

На последней ступени я облокачиваюсь на перила и слежу за ними отсюда, пока эти двое активно жестикулируют столовыми приборами на моей кухне. Я удивлён, что квартира в целости и сохранности.

– Вот видишь! Я даже не помню, какого цвета у неё были волосы!

– Конечно, ты же был занят тем, что пробовал её язык на вкус.

– А-а-а-а, – Алекс вот-вот вырвет волосы с головы. – Твою мать! Почему я вообще сейчас оправдываюсь?!

Лекси не успевает ничего ответить, потому что замечает, что приближаюсь я.

– Как давно вы спите вместе? – как ни в чём не бывало спрашиваю у обоих, доставая из холодильника апельсиновый сок.

– Мы не спим вместе.

– Я не трахал её.

Сказали одновременно. Я чуть не подавился из-за их реакции.

– И никогда не будешь, козёл, – говорит Лекси, отворачиваясь от него.

– Мне кажется, или я слышу обиду в её голосе? Что скажешь, мой друг? – Алекс обращается ко мне, специально игнорируя и провоцируя девушку.

– Мне кажется, она вот-вот оторвёт тебе яйца, если ты не прекратишь это дерьмо, – я делаю ещё один глоток сока прямо из упаковки и ставлю его на кухонный островок между нами. – И позвольте заметить: я против того, чтобы всё это происходило в моём доме. И у нас есть дела поважнее.

Я смотрю на Алекса, давая ему знак, что нужно уединиться. Мы не успеваем сделать даже шага, как Лекси вскакивает со своего места и встаёт напротив меня, скрестив руки на груди. Она ниже практически на голову, но, когда зла или не в настроении, её стоит бояться.

– Я иду с вами. И я должна знать всё, что происходит. Без умалчивания каких-либо деталей, чтобы защитить меня или уберечь от чего-то там, – она берёт мою руку. – Ты всегда был моей поддержкой в трудные минуты, поэтому даже не думай, что сейчас, когда у тебя явно что-то происходит, я оставлю тебя одного или с этим озабоченным нарциссом.

Она показала в сторону Алекса – тот возмутился.

– Лекс, я не могу позволить тебе вмешиваться в это. Не могу подвергать такой опасности.

Я не смог бы себе простить.

– Это не тебе решать.

Я знал, что с этой девушкой было бесполезно спорить, поэтому, сдавшись, притягиваю её в свои объятия.

– Так, если вы перестанете свои сопливые речи произносить и обниматься, – Алекс разъединяет нас и проходит между нами, словно это единственный путь к выходу из кухни, – мы сможем поговорить. Все вместе. Втроём. Нет, забудьте, звучит как групповуха, а это невозможно.

– Заткнись, Алекс.

Лекси садится на диван рядом со мной, а Алекс размещается напротив нас на кресле, давая мне возможность рассказать всё с самого начала, ничего не тая.

Они внимательно слушают, иногда задают уточняющие вопросы. Отчасти они были в курсе моей истории, хотя деталей, конечно, не знали. Я рассказываю про смерть матери и отца, про подозрения в убийстве Маттео Моретти, про план мести и про Адриану, стараясь не упустить важные детали.

– Что?! – Лекси вскакивает с дивана и начинает ходить по комнате взад и вперёд. – Она стреляла в тебя? Как она могла? Боже мой, Алессио! Я убью эту сучку.

Мне не понравилось, как моя подруга отзывается об Адриане, хотя понимаю, что таким образом она заступается за меня. Но всё же. Волна злости вспыхивает во мне и потребность защитить и оправдать Адриану вырывается наружу.

– Это был страх, – говорю я, сжимая кулаки. – Некая самозащита. Рефлекс. Я видел, как она была напугана и растеряна. Я врал ей на протяжении всего того времени, что она знала меня. Я держал её в глуши вдали от семьи, сломленную, потерявшую мать и… жениха. Она доверилась мне, а после узнаёт, что всё это может быть ложью. Что её могли использовать с целью навредить её отцу.

– Это не повод стрелять в человека! – восклицает Лекси.

– Разве? – спрашиваю я, взглянув на неё.

– Ты делал ей больно? Нет, конечно, – Лекси загибает пальцы на своей руке, перечисляя все факты. – Ты угрожал ей? Не думаю. Ты заботился о ней? Уверена, что да. Ты полюбил её? Даже отвечать не нужно, и так ясно, что ты влюблён в неё, – она снова садится рядом. – Я не вижу никаких оправданий для того, что она сделала, Алессио.

Она прижимается ко мне, обнимая аккуратно, чтобы не причинить боль.

– Ты мог умереть, Алессио.

Блять.

Я ненавижу видеть Лекси такой. Она – одна из самых сильных девушек, которых я знаю. Лекси всегда отдаёт больше, чем забирает. Она делится своей энергией, добротой и заботой, не утруждаясь думать о себе. Она невероятно отзывчивый человек, заслуживающий всего самого лучшего в этом мире. Она – как и Алекс – стала мне семьёй, когда никого не было рядом. Я люблю её, как сестру, и мне больно видеть её слёзы и осознавать, что я стал их причиной.

– Всё в порядке, Лекси. Я здесь, – утираю солёные капли с её щек. – Не нужно её ненавидеть. Адриана – единственный невинный человек в этой истории. Она жертва, а не убийца.

– Как ты можешь её защищать? – спрашивает Алекс, всё это время молча наблюдавший за нами.

– Потому что я люблю её.

Признание вырывается из меня как исповедь. Легко. Это правда.

Я был очарован ею в день нашей первой встречи. Влюбился в неё, когда впервые прижал к себе её израненную душу. Я полюбил её, когда услышал её смех. Я любил её в тот день, когда она пустила в меня пулю, и продолжал любить её, даже когда умирал. И я люблю её сейчас.

Алекс переваривает мои слова, пока его глаза устремлены на Лекси. Я знал, что он поймёт меня.

– Что мы должны сделать?

– Для начала мне нужно встретиться с Адрианой.

Глава 6. Адриана

– Как думаешь, зайчик или солнце?

Утром я проснулась с намерением провести этот день с Люцио, чтобы немного его взбодрить. С момента моего возращения домой я ни разу не видела его улыбку и практически не слышала его. Он перестал разговаривать, особенно в присутствии папы. Меня это пугало и расстраивало.

Я понимаю, что для него всё произошедшее было тяжелейшим испытанием, и таким образом он справляется со своим горем, но так продолжаться больше не может. Если он и дальше будет утопать в печали, я потеряю своего младшего брата.

А ещё одну потерю я не выдержу…

Люцио сидит на барном стуле, пока я смешиваю ингредиенты для кекса. Мне не нужно прилагать много усилий, чтобы испортить тесто. Это и было моим планом: для начла необходимо вызвать в нём реакцию. А что может быть лучшим средством, чем осквернение его любимого занятия своей бездарностью? Готовка.

Мой брат в своём юном возрасте был неплохим кондитером. Несмотря на то, что он пытается скрывать свой талант, – ведь, по словам дедушки, «будущему Капо не подобает заниматься никому не нужными вещами» – о нём знают все. Мама всегда поддерживала его и поощряла, папа же считал это временным увлечением, но никогда не препятствовал. Люцио был ребёнком, к тому же хобби не мешало его тренировкам или обучению, поэтому отец не запрещал ему развиваться и в этом направлении.

Торты и кексы у брата получаются лучше всего. Он очень одарённый ребёнок. За ним всегда приятно наблюдать, когда он занимается любимым делом.

Мариэтта рассказала, что с моей несостоявшейся свадьбы Люцио не притронулся ни к одному сладкому десерту, не говоря уже о готовке. Поэтому вчера вечером, пока я лежала в своей кровати и смотрела в потолок из-за бессонницы, что стала мучить меня после недавних событий, в голову пришла идея.

Было сложно выпросить у нашего повара Бенито его святилище на время, но я сумела это сделать, пообещав не устраивать сильный беспорядок и всё за собой убрать. Поэтому мы здесь.

Люцио был не в настроении с того момента, как проснулся, но на просьбу присмотреть за мной, чтобы я не спалила дом, он откликнулся. Все в этом особняке прекрасно знают, что на кухню меня не стоит пускать одну.

– Почему ты вообще это затеяла? – спрашивает братишка, следя со своего места, как я помешиваю тесто лопаткой, а другой выбираю формочки для первой порции.

– Сегодня в одном из приютов мамы праздник. Я подумала, было бы здорово приготовить своими руками кексы и пирог, чтобы порадовать детей.

Это отчасти было правдой. Мама занималась благотворительностью. Она открыла несколько фондов и приютов для защиты бездомных, женщин, подвергшихся домашнему насилию, и детей, оставшихся без родителей. Она часто устраивала какие-то праздники, чтобы украсить жизнь этих людей, готовила сама еду и отвозила её в приюты. Наша семья также каждый год организовывала благотворительные вечера, чтобы привлечь спонсоров для сбора средств. Конечно, Моретти могли сами обеспечить не один приют, но мама хотела, чтобы к этому были причастны другие люди тоже. Чем больше, тем лучше.

Один из таких вечеров запланирован на следующие выходные. Изначально бабушка решила, что это будет неуместно и стоит отменить всё, но я настояла на его проведении, уговорив отца. Это было детищем мамы. Она годами работала над своими проектами, привлекла десятки международных компаний для сотрудничества. Столько сил и времени было потрачено на этих людей и приюты. Это её наследие, и я не собиралась никому отдавать или разрушать его.

– Не уверен, что они будут очень рады, когда их будет выворачивать твоими кексами, – что-то наподобие улыбки появилось на его мальчишечьем лице, вызывая теплоту в моей груди.

Значит, мы движемся в правильном направлении.

Я взяла сахар и добавила полбанки в миску со взбитыми яйцами и мукой. Краем глаза замечаю, как глаза моего брата вылезают из орбит.

– Всё так плохо? – делаю вид, будто мне чертовски жаль, что я всё портила, хотя на самом деле рада, что ему не всё равно.

– Правда или ложь?

– Ложь?

Люцио спрыгивает со стула и подходит ко мне, обходя кухонный остров, на котором разложены все ингредиенты для кексов и формочки в виде животных и эмодзи. Он берёт посуду, в которой я пыталась размешать тесто, и выливает содержимое в мусорное ведро.

– Ложь не поможет, Адриана. Ты худший повар, не говоря уже о приготовлении десертов.

– Эй! Это было жестоко.

Мой брат встаёт рядом, и я легонько толкаю его.

– Зато это правда, – он дёргает плечом и улыбается.

Мне приятно, что я смогла вызвать хотя бы небольшое оживление и заставила его заговорить. Это маленькие шаги к исцелению. Мы все сломлены и разбиты, каждый со своей потерей и своими способами справляться с горем, но для Люцио это сложнее всего. Он ещё ребёнок, даже в таком мире, как наш.

Спустя какое-то время мы испекли десятки разных кексов, на подходе была вторая порция с клубничным кремом. Я пробую один с черничным вкусом, когда мой телефон начинает звенеть. Понятия не имею, кто это может быть, а неизвестный номер смущает ещё больше. Я сомневаюсь, стоит ли вообще отвечать, но звонивший не собирается сдаваться. Собравшись с духом, протираю руки полотенцем и нажимаю на зелёную кнопку ответа.

– Алло?

– О, Адриана! – женский голос звучит немного удивлённо, но возбуждённо, словно она рада меня слышать. – Я уже думала, ты не ответишь.

– Кто это? – спрашиваю я, бросая взгляд на Люцио, который наблюдает за мной, стоя у плиты.

– Ох, прости. Да. Это Лекси. Девушка из клуба. Помнишь меня? Нас… эм… познакомили в клубе.

Моё сердцебиение учащается. Конечно, я её помню. Даже если бы я захотела, не смогла бы забыть тот день.

«Потому что ты моя». Воспоминания из прошлого нахлынули волной, заставляя грудь сжаться.

Почему она звонит мне?

Я знаю, что Алессио выписали из больницы пару дней назад. Папа сдержал данное мне слово. Это было сложно, но он услышал меня и пообещал отпустить Алессио, как только он придёт в себя и будет готов уехать. Мы пришли к соглашению, и он его пощадил. Больше я ничего не слышала об Алессио.

Возможно, он уехал обратно в Лондон или же остался здесь. Это не имеет значения. Не должно иметь. Но, несмотря на это, я каждый день думаю о нём. О тех днях, что мы провели вместе в горном домике. О тех моментах, что разделили в созданном нами мире. Фальшивом мире…

Может, Алессио рассказал своим друзьям о том, что это я выстрелила в него, что из-за меня он провёл шесть дней в коме и был на волоске от смерти.

«Если бы пуля попала на несколько миллиметров выше, она бы задела в лучшем случае легкие, в худшем – его сердце. Тогда бы мы не смогли его спасти».

Но он жив. Мои молитвы были услышаны.

Можно только гадать, зачем позвонила Лекси. Возможно, она хочет высказать всё, что думает обо мне. И я готова её выслушать, ведь я это заслужила. Но плохие мысли приходят на ум: что, если с Алессио что-то случилось?

– Адриана? Ты тут? – голос Лекси возвращает меня в реальность.

– Да, извини, – я прокашлялась и кивнула Люцио, давая понять, что он может продолжать без меня. – Привет, Лекси.

– Да. Эм, как ты? Как ты поживаешь? – кажется, она немного волнуется. Собственно, как и я.

Мне столько хочется спросить, но я сдерживаюсь. Мне вообще не стоит говорить с ней, но я должна узнать причину её звонка.

– Всё нормально, спасибо, – я отхожу немного к окну, теребя фартук, и задаю вопрос, пытаясь подвести к следующему, более важному. – Что-то случилось, раз ты звонишь?

– Ох, нет. Всё хорошо, не переживай.

Тихий стон облегчения вырывается у меня, и я быстро закрываю рот рукой, чтобы не выдать себя ни перед братом, ни перед Лекси.

– Ты всё ещё в Нью-Йорке?

– Эм, нет. Не совсем, – она прочищает горло и продолжает. – То есть я не уехала из Америки, просто сейчас нахожусь в Чикаго. Поэтому и звоню. Я подумала, что мы могли бы встретиться, раз уж я тут. Что скажешь?

Это плохая идея. Чертовски плохая. Тем не менее я очень хочу увидеться с ней. Возможно – всего лишь возможно – я смогла бы узнать что-то, что меня успокоит.

С того момента, как я узнала, что Алессио выписали, я всё гадала, уехал ли он? Где сейчас находится? Чем он занят? Бьётся ли его сердце так же умиротворённо, как и раньше? Мне просто нужны ответы. Если не от него, то хотя бы о нём. Мне просто необходимо знать, что он в порядке, и тогда, может быть, я смогу двигаться дальше.

– Прости. Я понимаю, что свалилась как снег на голову, и мы даже не подруги… – Лекси говорит так быстро, что я еле удерживаю нить разговора. – Но я тут впервые и подумала, что было бы просто здорово встретиться с тобой, так как ты единственный знакомый мне человек в городе. Вот. Поэтому я пойму, если ты не горишь желанием общаться с какой-то чокнутой, но я бы очень этого хотела.

В её голосе слышится нотка надежды, и мне не хочется её расстраивать, но я правда не уверена, что это хорошая идея. Нет, я точно знаю, что это плохая идея. Я стараюсь выкинуть из головы все мысли и воспоминания об Алессио, как бы тяжело мне это ни давалось. Не думать хотя бы день о нём, о его прикосновениях и о моментах, что мы провели вместе в этот короткий промежуток времени. Я пытаюсь не думать о той боли, что мы причинили друг другу, но кошмары не отпускают, а сердце не восстанавливается. Я стараюсь собрать своих родных по кусочкам, возродить уют в нашем доме, но сама я также разбита.

Встреча с Лекси будет означать, что мой план полностью провалился, потому что она является воплощением воспоминаний об Алессио и о наших днях с ним. Если мы встретимся, и она скажет, что он обо всём сожалеет, или что я совершила ошибку, поняв всё не так и поспешив с выводами, это даст мне надежду, но также и убьёт меня. Потому что в таком случае есть вероятность, что он никогда не простит меня за то, что я стреляла в него. И я не готова к этому.

Но, с другой стороны, это возможность навсегда закрыть предыдущую главу и перейти к следующей. Может, если я узнаю, что он уехал, оставив всё позади, и не сожалеет ни о чём, это будет означать, что он действительно соврал мне, что всё действительно было игрой для достижения некой цели.

Я не знаю, какой вариант наименее болезненный. Старая версия меня выбрала бы самый простой выход – не знать и не интересоваться, жить во лжи и неведении. Но новая Адриана больше не живёт в страхе.

– Когда? – мой голос немного дрожит.

– Ой, правда? Ты придёшь?

– Да. Напиши мне, куда, и я подъеду.

– Отлично. Тогда до скорой встречи!

– Лекси, – окликнула я, пока она не сбросила звонок.

– Да?

– Эм… – с Алессио ничего не случилось? – Всё хорошо? То есть нет ничего, что я должна знать?

Скажи, что он в порядке.

Я не ожидаю от неё искренности. Несмотря на её дружелюбный голос, она подруга Алессио, и даже если она не знает, что произошло, ей незачем откровенничать со мной и что-либо мне рассказывать.

Я уже пожалела, что согласилась, но свернуть с пути означало бы, что я вновь трушу. А это не так.

– Мы все в порядке, насколько это возможно, – говорит Лекси и прощается. – До встречи, Адриана.

– Пока.

Прежде чем вернуться к Люцио, я смахиваю слезу с щеки и затем разворачиваюсь к нему. Чувствую некоторое облегчение. Возможно, это была плохая идея, но так я смогу поставить точку.

– Ну что? Солнце или зайчик? – я целую младшего брата в щёку, пока он готовит начинку для своих кексов.

– Фу, опять ты со своими телячьими нежностями пристаёшь ко мне, – он морщит нос, делая вид, будто ему правда противно. Но мы оба знаем, что он любит обнимашки так же, как и свои кексы.

– Вот значит как? Тебе это не нравится? – я начинаю щекотать его под ребрами, вызывая смех. – А так тебе нравится?

– Нет! Прекрати! – горстка муки летит в меня, когда он пытается защититься от моих рук, но это вызывает ещё больше смеха и веселья.

Всё началось с муки, а дальше в ход пошли джем, клубника с вишней и шоколад. Мы нарушаем правило Бенито, но плевать. Я потом всё уберу сама, если придётся. Единственное, что имеет сейчас значение, – это мой жизнерадостный брат, моя душа.

***

Папа всё ещё сидит в кабинете, когда я с куском горячего пирога стучу в его дверь спустя несколько часов после нашего разгрома кухни.

– Входите.

Я так и делаю.

– Адриана, – приветствует меня отец, не поднимая головы от бумаг.

Я очень любила это место в детстве. Мы часто проводили тут время вдвоём. Пока отец работал, я сидела на полу у его кресла и читала книги, которые он постоянно мне покупал. Мне больше всего нравилось сидеть именно возле его ног, потому что так папа постоянно гладил меня по волосам. После завершения всех важных дел он садился на пол рядом со мной и читал мне уже сам.

Любовь к чтению передалась мне от него. Первую мою книгу папа купил в мой четвёртый день рождения. Это была «Алиса в Стране чудес». Тогда я обиделась на него, думая, что он хотел сделать подарок другой девочке по имени Алиса, поэтому и купил книжку с таким названием. Мне было всего четыре, поэтому после того, как папа прочитал её мне, я его простила, но с условием, что больше он не будет покупать книги с именами других девочек.

– Я принесла тебе кусочек твоего любимого пирога, – я подошла к столу из красного дерева и поставила тарелку и чашку кофе перед папой. – Это Люцио испёк.

Наконец он поднял взгляд на меня, и я увидела столько эмоций в его глазах. Но самое главное, что было в них, – это печаль со примесью надежды.

– Правда?

– Да, папа, – я обняла его за плечи.

– Хорошо, – уголок его рта немного приподнялся, а после он вновь опустил голову. Однако в этот раз не на бумаги, а на пирог. – Как он?

Я отстранилась, давая ему возможность поесть спокойно. Папа отламывает кусочек абрикосового пирога и медленно прожевывает его, наслаждаясь вкусом. Я наблюдаю за этим с гордостью и с улыбкой на лице.

– Сегодня лучше, чем вчера. А завтра будет ещё лучше.

Я очень надеюсь на это и постараюсь сделать всё возможное, чтобы так было и с отцом. Я скреплю нашу семью. Мама этого хотела бы.

Для начала мне необходимо разобраться с собой. Нужно отпустить своё прошлое, перелистнуть старые страницы, чтобы начать новые. Лекси отправила мне сообщение с адресом кафе, в котором мы договорились встретиться завтра после полудня. Для этого нужно поговорить с отцом и попросить у него разрешения.

– Папа, – я подошла к нему и села на пол возле его кресла, как в детстве. Он оторвался от пирога и повернулся ко мне. – Я хотела бы завтра выехать в город, чтобы сделать несколько покупок для благотворительного вечера и увидеться с подругой.

– Подругой? – удивился папа.

Я редко встречалась с подругами за пределами нашего особняка. Их было не так много, да и подругами сложно назвать девушек, которые дружили со мной с целью сблизить свои семьи с моей. Поэтому в основном мы проводили время вместе на вечеринках, устроенных семьями представителей Каморры для нашего же окружения.

– Да. Мы познакомились с ней недавно. Она из благотворительной организации, – мне пришлось придумать эту ложь, иначе он не отпустит, если узнает, что Лекси на самом деле подруга Алессио. Я не знаю, чего ожидать от этой встречи, но лучше всего пока промолчать и не раскрывать детали. – Скоро состоится мероприятие, и мы хотели бы обсудить некоторые моменты и подобрать наряды.

– Где вы планируете встретиться? – его рука легла мне на голову, и пальцы вплелись в волосы. Снова, как в детстве.

– Пока не решили, – кафе, предложенное Лекси, не находится под нашей охраной, поэтому папе это не понравится. – Она завтра напишет, когда закончит свои дела.

– Это может быть опасно, милая.

– Папа, пожалуйста. Ничего не будет. Мы просто посидим, обсудим некоторые вопросы, чтобы благотворительная вечеринка прошла на том уровне, как привыкли при маме… – Я замолкаю, когда его рука замирает на моих волосах.

Я знаю, что папа обдумывает своё решение. Неправильно использовать маму как точку давления, но это было необходимо. Она была бы не против.

– С тобой поедет Энцо.

– Энцо? Телохранитель мамы?

– Да.

– Разве он не ушёл на пенсию в прошлом году?

Энцо был телохранителем мамы многие годы. Он пришёл на службу к ней, будучи тридцатишестилетним мужчиной, и стал ей хорошим другом, но, что самое важное, – лучшим телохранителем, о котором можно было мечтать.

В прошлом году, перед Рождеством, он пришёл к моим родителям и сообщил, что хочет передать это дело более молодым и обученным солдатам, так как чувствует усталость к пятидесяти пяти годам и не хочет совершить ошибку. Это было благородно с его стороны, и мама его отпустила, хотя папа был не согласен.

– Он лучший в своём деле, несмотря на всю чепуху, что говорил ранее. Поэтому теперь Энцо будет всегда рядом с тобой.

– Хорошо, папа, – согласилась я.

– Мне нужно ещё немного поработать. Ты посидишь со мной?

Я устала, да и завтра волнительный день, хочется привести в порядок свои мысли, прежде чем столкнусь с Лекси, но надежда в голосе отца и печаль в его зелёных глазах заставляют меня забыть об этом. Я встаю с пола, подхожу к полкам, забитым книгами, и беру одну. «Алиса в Стране чудес».

Слегка пожелтевшие по краям страницы, заметны потертости на корешке, обложка со временем потускнела и потеряла первозданный вид. Эту книгу читали бесчисленное количество раз за последние шестнадцать лет, поэтому неудивительно, что она была немного потрёпанной. Но это неважно.

Я вернулась на своё место рядом с отцом и прислонилась спиной к его креслу. Папа целует мою макушку и поглаживает меня по волосам, возвращаясь к бумагам и пирогу. Почти как в детстве.

Глава 7. Адриана

После завтрака с папой, Люцио и Мариэттой, который стал обязательным в моём плане воссоединения семьи, я направляюсь в свою комнату и начинаю готовиться к встрече с Лекси.

Всю ночь мои мысли не давали мне покоя, как и вопросы, которых становилось всё больше. Я не уверена, что поступаю правильно, но я уже не та Адриана. Со старой версией себя я уже попрощалась, а новая готова была рискнуть и посмотреть, что будет.

Накрутив последний локон, я выключаю плойку и кладу её на стол. Я надеваю твидовый пиджак поверх нежно-голубого шёлкового топа на бретельках. Белые брюки клёш сидят идеально, делая ноги длиннее, как и туфли-лодочки небесного цвета. Посмотрев на время, понимаю, что пора выезжать.

Внизу в гостиной меня ждут Энцо и отец. Они что-то обсуждают между собой, но как только мой новый телохранитель замечает меня, спускающуюся со ступенек, – замолкает, как и папа.

– Я готова, – сообщаю, подходя к ним.

– Хорошо, – говорит папа, а после обращается вновь к Энцо. – Мы потом погорим, зайди ко мне.

– Как пожелаешь, Маттео. Ещё раз спасибо.

Энцо открывает входную дверь, пропуская меня. Однако не успеваю выйти, как голос Мариэтты доносится из кухни.

– Ах ты негодный мальчишка! Отдай мне огурцы сейчас же!

Моей страстью была карамель – а Люцио обожал солёные огурцы. Мы с папой переглядываемся и улыбаемся друг другу, зная, что именно там происходит. Мы двигаемся в правильном направлении. Медленно, но верно.

Я выхожу на улицу и направляюсь за Энцо к одной из чёрных Mercedes-AMG GT. Он помогает мне сесть на заднее сиденье и закрывает за мной дверь.

– Куда едем, синьорина? – спрашивает Энцо, выезжая за ворота нашего особняка.

– Кафе в районе Хермоса. Недалеко от самого парка.

Я знаю Энцо с самого детства. Когда была маленькой, вечно дёргала его за усы. Он никогда не ругался, мужественно терпел и ни разу не пожаловался моим родителям.

Сейчас я вижу перед собой мужчину с седыми волосами, морщинами на лбу и в уголках глаз. Мои любимые усы также поменяли окрас. Энцо стал чуть ниже ростом, но нисколько не растерял силу и мощь тела. Не зная его реальный возраст, я бы не дала ему больше сорока пяти. У Энцо массивное, спортивное телосложение и широкие плечи. Один только его взгляд может напугать окружающих, но не меня. Он меняется в лице каждый раз, когда общается со мной, а глаза теряют любую холодность.

Однако сейчас, при виде его отражения в зеркале заднего вида, по моей коже пробегают мурашки: на лице телохранителя отражается недовольство.

– Это не наше кафе, синьорина, а значит, небезопасное место. Нужно было предупредить меня заранее, чтобы я смог подготовиться к вашему визиту туда.

– Всё в порядке, Энцо, – отвожу глаза, смотря на деревья за окном. – Там всегда полно народа, и это одно из лучших мест в городе. Уверена, что ничего не случится.

– И всё же необходимо быть бдительными и осторожными, синьорина.

– Просто Адриана. Пожалуйста.

– Как скажешь, Адриана.

Больше мы не проронили ни слова, однако всю дорогу я замечаю, что он находится в состоянии напряжения и даже раздражения. Знаю, что в конце концов ему придётся доложить обо всём папе, но, надеюсь, к тому времени я успею разузнать то, что мне нужно.

***

Я захожу в кафе, где раньше никогда не была. Энцо идёт рядом, держась справа от меня. Его глаза сканируют помещение в поисках какой-либо угрозы.

Кафе «У Люсинды» представляет собой небольшое помещение с широкими окнами, выходящими на парк Хермоса. Интерьер выполнен в стиле ампир. Тёмный деревянный пол, высокие светлые потолки, украшенные лепниной из простых форм, похожих на геометрические фигуры. Стены выкрашены таким образом, напоминают дорогую ткань. По всему периметру расположены колонны, плотные голубые шторы висят на окнах от потолка до пола. Мебель подобрана в одном стиле и выдержана в натуральных тонах, а дорогая тканевая обивка повторяет оттенок штор. На каждом круглом столе стоят живые цветы и лампы, которые вечером, могу представить, делают кафе ещё уютнее.

Признаюсь, от Лекси я не ожидала такого выбора места для нашей встречи, но мне нравится, как и многим жителям города. Для полудня пятницы здесь слишком многолюдно, особенно для столь маленького заведения.

Я обвожу взглядом кафе в поисках Лекси и нахожу её за небольшим баром. Она замечает меня и машет рукой. Улыбнувшись в ответ, я направляюсь в её сторону, а Энцо с угрюмым и пугающим выражением лица идёт за мной.

– Тебе не стоит ходить за мной по пятам, – обращаюсь я к своему телохранителю.

– Это место небезопасно, и этой девушки нет в списках партнёров благотворительной организации вашей матери, синьорина, – Энцо смотрит на меня с укором, но он прав. Я должна была догадаться, что всё не будет так просто. – Кто эта девушка, Адриана?

– Энцо, послушай. Она моя подруга и абсолютно безвредна. Вы с папой преувеличиваете.

– Твой отец беспокоится о тебе и думает о твоём благополучии.

– Со мной всё будет в порядке, – я указываю ему на столик не слишком далеко от бара, но достаточно, чтобы он не смог услышать, о чём мы будем говорить с Лекси. – Просто присядь здесь и дай мне возможность немного отвлечься с подругой. Если хочешь, ты тоже можешь немного отдохнуть, я не расскажу папе.

Я попыталась разрядить напряжение, возникшее между нами, но Энцо не улыбается на мою шутку. Он молча садится на стул там, где я предложила, и скрещивает руки на груди. Так Энцо выглядит не только устрашающе, но и слишком нелепо в своём чёрном костюме и такой же рубашке в этом милом, девчачьем месте. Я пытаюсь сдержать улыбку, но это сложно, поэтому просто оставляю его и иду к Лекси.

Она наблюдала за нами с интересом.

– Так всегда?

Я едва успеваю подойти к ней, как она уже спрыгивает со стула и заключает меня в крепкие объятия.

– Я так рада тебя видеть!

– Я тоже, Лекси, – это правда, если быть откровенной. – Только ты меня практически душишь.

– Ох, да, прости, – она отпускает меня, давая возможность сделать нормальный вдох. – Присаживайся.

Лекси странная, но в хорошем смысле. Она очень милая девушка и довольно необычная. Да, изначально я её невзлюбила, но потом узнала чуть получше.

Она выглядит, как Барби, но с каштановыми волосами, волнистыми и длинными, доходящими почти до поясницы. По обеим сторонам от лица – осветлённая прядь. Девушка одета в синие рваные джинсы, свободную футболку цвета фуксия и белые Nike Air Force. Ничего особого, но мне нравится – непринуждённо и стильно.

Мы обе садимся на высокие стулья, и к нам сразу подходит бармен в белой рубашке и в чёрном жилете, чтобы принять заказ.

– Что вам приготовить, мисс?

– Капучино с карамельным сиропом.

У Лекси уже стоял апельсиновый сок, но она попросила повторить. Приняв наш заказ, молодой парень уходит.

– Ну так что? Так правда всегда происходит? – Лекси кивает в сторону, где сидит Энцо.

Я не знаю, о чём она осведомлена и как много знает. Была ли она вообще в курсе замыслов Алессио? Могла ли участвовать в них? А Алекс? Существовал ли план на самом деле?

Я кладу сумку на барную стойку и решаюсь задать ей первый вопрос:

– Ты же в курсе из какой я семьи, да?

– Эм, не совсем. То есть да, но я мало что знаю, если честно, – Лекси удивляет меня, когда берёт мою ладонь и сжимает в своей. – Понимаю, у тебя множество вопросов в голове, например: «Что мы тут делаем?» и «Могу ли я доверять этой чокнутой девушке?» Я готова тебе на всё ответить, но судя по тому, что мужчина позади тебя пялится на нас, не моргая с тех пор, как ты подошла ко мне, у нас мало времени, – она бросает взгляд в сторону, потом снова на меня. В этот момент нам приносят наши напитки. – Послушай, мне известно многое, даже больше, чем тебе, но только по той причине, что у Алессио не было возможности рассказать тебе всё.

При упоминании его имени мурашки мгновенно покрывают мою кожу, а тело охватывает дрожь.

– Адриана, – подошедший к нам Энцо привлекает к себе внимание, не давая мне возможности провалиться в воспоминания. – Извини, что прерываю вас, но мне необходимо проверить, что происходит на улице.

Я так увлеклась разговором с Лекси, что не заметила суматоху на улице. Отсюда не видно, что там творится, но небольшая толпа людей окружает нашу машину.

– Никуда не отходи, пока я не приду за тобой, это ясно?

– Да.

Энцо бросает косой взгляд на Лекси, отчего девушке становится не по себе, но она не разрывает зрительного контакта и не опускает голову. Он разворачивается, оставляя нас и спеша на улицу. Я провожаю его взглядом, но Лекси хватает меня за руку и поворачивает к себе.

– Адриана, ты должна знать, что я никогда бы не поддержала его, если бы знала, что он задумал. Я бы попыталась отговорить его и вразумить.

Что происходит? Лекси звучит искренне, и это заметно по её глазам, просящим меня ей поверить, но какое-то чувство внутри кричит, что что-то не так. Её поведение с самого начала казалось странным. Этот звонок, неожиданное предложение встретиться. Она была взволнованна с тех пор, как я зашла в кафе, постоянно смотрела по сторонам, словно в поисках чего-то… или кого-то.

Чёрт возьми.

– Однако он самый родной мне человек, поэтому я сделаю всё, что потребуется, чтобы сделать его счастливым, и поддержу его решение, если другого не дано.

Нет. Она не могла так поступить.

– Что это значит? – я пытаюсь выхватить руку из её ладони, но мне не удаётся это сделать.

– Всегда. Ты всегда можешь мне довериться, обещаю. Но сейчас прости, вам обоим это нужно.

Я не успеваю никак отреагировать, а она соскакивает со стула, обнимает меня, но быстро отпускает. Лекси убегает, не давая возможности сделать хоть что-то или спросить в чём дело, и на её место садится какой-то мужчина, одетый в чёрную толстовку с накинутым на бейсболку капюшоном. Я собираюсь уже уйти, шокированная произошедшим, но крепкая рука хватает меня за запястье и не даёт сделать шаг в сторону. Страх начинает медленно подступать к горлу и душить. Место, где соприкасаются наши руки, покалывает. Мурашки бегут по коже, но не уверена, что дело не в знакомом прикосновении. Что-то внутри меня подсказывает, что надвигается катастрофа и пути назад не будет. Я пытаюсь вырваться запястье из сжимающей его руки, но глубокий голос из моих снов останавливает любую попытку убежать.

– Принцесса.

О, Боже…

Мои ноги становятся ватными. Я хватаюсь одной рукой за барную стойку, пытаясь удержаться. Он здесь. Не могу поверить, хотя, если быть честной, в глубине души я надеялась на эту встречу, когда принимала предложение Лекси увидеться с ней. Но сейчас слышать его голос так близко к себе, ощущать его тёплое прикосновение на своей коже – кажется таким нереальным. Неужели я сплю или моё воображение играет со мной злую шутку? Да, это должно быть, так, потому что я просто много думаю о нём. Я слишком сильно скучаю по нему.

Я пытаюсь обмануть себя, не веря в происходящее до тех пор, пока не поворачиваюсь и не вижу лицо мужчины, сидящего на барном стуле передо мной. Он поднимает голову, и его глаза серовато-синего оттенка встречаются с моими. Я закрываю рот рукой, когда первым делом замечаю яркий синяк под глазом и сломанный нос: он опухший и немного кривой. Губы разбиты, и несколько порезов украшают лицо. Алессио выглядит так, словно побывал в аду, а не вышел из больницы с одним пулевым ранением.

Я не замечаю, как делаю шаг в его сторону в попытке прикоснуться к его ранам, но вовремя останавливаюсь и опускаю руку.

– Что произошло?

Алессио выглядит ужасно. И тем не менее он прекрасен. Его сапфировые, как океан, глаза с тенью грозовых туч такие же глубокие, как я их помню. Отросшая борода обрамляет челюсть и подбородок. Она ему идёт, как и слегка отросшие волосы. Они спадают на лоб и лезут в глаза. Мне хочется убрать прядь, прикоснуться к его мягким волосам, запустить в них пальцы. Как ему нравилось.

– Это неважно, принцесса. У нас не так много времени, а мне столько всего нужно тебе рассказать.

Как же я скучала по этому прозвищу.

Алессио встаёт со стула и приближается ко мне. Он пытается дотронуться до моего лица, но я отступаю. Я жажду его прикосновений, но не могу позволить ему. Не могу допустить этого, иначе я сломаюсь.

Я так рада видеть его. Живым и относительно здоровым. Мне хочется прижаться к нему, обнять и почувствовать его сердцебиение. Я скучаю по ощущению покоя у него в объятиях. Я скучаю по нему. Но, если я позволю ему дотронуться до меня, до моей души, всё будет разрушено и станет ещё хуже.

Я опускаю голову, чтобы не смотреть на него.

– Ты не должен быть здесь. Если Энцо заметит тебя, это плохо закончится. Тебе нужно уйти…

– Нам нужно поговорить. Я хочу всё объяснить тебе, – Алессио вновь делает шаг, сокращая расстояние между нами, и поднимает руку к моему лицу. На этот раз я ему позволяю.

Его пальцы соприкасаются с кожей на подбородке, и жар охватывает это место, распространяя его по всему телу. Я стараюсь сдержать стон наслаждения от его близости, рвущийся из груди, но не уверена, что справляюсь с этим. Он приподнимает мою голову, чтобы наши глаза могли смотреть друг в друга. Его большой палец поглаживает уголок моего рта, касаясь нижней губы, отчего глаза закрываются от удовольствия.

– Детка, мне так жаль. Прости, – он так близко, что я чувствую на себе его дыхание. – Я облажался чертовски сильно. Но поверь, я никогда не планировал ничего, что связано с тобой: ни похищение, ни то, что произошло между нами, – он делает ещё один шаг ко мне, и мы практически прижимаемся друг к другу. Он опускает голову, чтобы уткнуться в мой лоб, но козырёк его бейсболки мешает это сделать, что к лучшему.

– Мы – это реальность. Никакой лжи и игр. Я никогда не планировал отношения с тобой и всего того, что случилось между нами за эти несколько недель в том домике. Клянусь тебе. Знаю, что должен многое расставить по местам и объяснить, и я сделаю это. Обещаю, я всё исправлю, просто поверь мне. Пожалуйста.

Я верю. Боже, я правда верю.

Невозможно не видеть искренность в его глазах и не слышать её в голосе. Я знаю, что каждое его слово сказано от сердца. Оно не таит в себе никакого подтекста и скрытого умысла. Сейчас Алессио выглядит точно так же, как и в день, когда я направляла на него пистолет. Он, как и тогда, боится меня потерять. Я вижу это в его взгляде, умоляющем поверить в него, в трясущихся руках, которые цепляются за меня, прося не уходить.

Я верю каждому слову и верила тогда. Просто той ночью я была так напугана и сбита с толку из-за всего происходящего. Шок от услышанного разговора парализовал меня и не давал мыслить здраво. Мне нужна была передышка, необходимо было отдалиться от Алессио и того места, чтобы почувствовать себя в безопасности, потому что тогда всё вокруг душило. Словно стены сжимались вокруг меня, а страх быть использованной лишь усиливал это ощущение. Я и так была в смятении из-за своих чувств к нему, а мысль, что меня могли использовать ради мести отцу, делала ситуацию ещё хуже. Казалось, я была в ловушке. Всё произошло так быстро. Я не хотела стрелять в него. Но это случилось. Я чуть не убила его.

«Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько миллиметров выше, она бы задела в лучшем случае легкие, в худшем – его сердце. Тогда бы мы не смогли его спасти». Слова доктора Стоун врываются в мои мысли, напоминая о том, что я совершила. Хотя я и верю в слова Алессио, это не изменит того факта, что я пыталась убить его.

– Принцесса, не уходи, – он прижимается губами к моему лбу, и, клянусь, я ощущаю всю его боль. Всю его искренность и сожаление.

– Алессио, – я закрываю глаза, наслаждаясь его голосом и прикосновением, мои руки безвольно свисают вдоль тела, жаждая дотронуться до него, но не осмеливаясь этого сделать.

– Боже, как я скучал по тебе. По твоему запаху, по твоим глазам…

В одно мгновение Алессио прижимается ко мне, а в другое его оттаскивают от меня и прижимают к барной стойке, впечатав лицом в дерево. Мои глаза распахиваются от ощущения потери, словно у меня вырвали его.

– Ты в порядке, Адриана?

Энцо смотрит на меня, пыхтя от злости. Он удерживает Алессио с помощью захвата руки за спиной и пистолета, прижатого к его боку. Эта картина выводит меня из оцепенения, и я набрасываюсь на моего телохранителя.

– Энцо, отпусти его!

Мы привлекаем внимание официантов и посетителей. Многие из них встают и спешат выйти из кафе, другие же увлечены устроенным шоу.

– Тебе лучше послушаться её, – Алессио шипит от боли, но продолжает смотреть на меня.

– Энцо, чёрт возьми, отпусти его! Это приказ!

– Иди в машину, Адриана. Твой отец ждёт тебя дома, как и нарушителя приказа Капо, – говорит Энцо.

– Иди к чёрту, – отвечает ему Алессио.

Энцо отрывает его от барной стойки за шею лишь для того, чтобы сильнее прижать обратно. Бокалы звенят и падают на пол, разбиваясь. Этот удар вызывает новую волну боли у Алессио. Я замечаю, как он пытается закрыть локтем левый бок, куда я стреляла. Возможно, рана всё ещё недостаточно зажила, а может быть, травмы на его лице не единственные. Однако он молчит и не делает ничего, чтобы вырваться, хотя я знаю, что он мог бы попытаться. Таким образом он даёт мне понять, что не опасен и не собирается причинить мне вред. Что он пришёл сюда с другой целью.

– Хватит! Отпусти его, Энцо, – мои руки пытаются высвободить Алессио из хватки.

– Принцесса, поверь мне, хорошо? Я всё исправлю, клянусь тебе!

– Заткнись. Ты слишком много болтаешь. Возможно, моему Капо стоило тебя убить, а не отпускать лишь со сломанными рёбрами.

Что… что он сказал?

– Это папа сделал? – спрашиваю я, не веря услышанному. Он дал слово, оставить Алессио в покое, если я пообещаю никогда больше не пересекаться с ним. То, что это случилось сейчас, было не моей виной. А значит, папа нарушил своё слово.

– Иди в машину, Адриана! Сейчас же!

– О боже мой! Не могу поверить, что это он сделал с тобой, – проигнорировала я Энцо, обращаясь к Алессио. – Мне жаль.

– Всё выглядит намного хуже, чем есть на самом деле, принцесса. Просто позволь мне всё объяснить тебе.

Я видела мольбу в его глазах, видела всё, что не должна была. Его губы шевелятся, произнося слова, которые я так хотела и не хотела слышать. Я закрываю глаза, делая вид, что не замечаю ничего.

– Не надо. Пожалуйста, – прошу его не делать этого со мной. С нами.

Если я впущу его слова в своё сердце, впущу его, то всё перевернётся с ног на голову. Он не понимает, что делает. Он должен уйти и не возвращаться. Как он не понимает этого?

Я пыталась убить его. Не дав ему возможности объясниться, не моргнув и глазом, пустила в него пулю и убежала, оставив умирать в луже собственной крови. Он не может любить меня. Во мне живёт та же темнота, что и в людях, в которых я не хотела превращаться. Но я родилась в этом мире, демоны в моей голове лишь спали и ждали своего часа. И я позволила им проснуться. Я разбудила монстра в себе и стала такой же. Я убийца. Монстр, которого нельзя любить. Любовь ко мне разрушает. Она причиняет боль всем, кто пытается любить меня. Она уничтожает их, не давая выбора.

Но у Алессио есть выбор. Он думает, что в нём живёт темнота, как и во мне, но это не так. Он просто потерялся, сбился с пути. Ему нужно бежать, пока есть такая возможность.

Он не может любить меня. Он не может хотеть меня. Я погублю его. Мой мир погубит его.

– Уходи, Алессио, и не оборачивайся, – мой голос дрожит. – Я прощаю тебя.

– Адриана, не надо.

Я игнорирую его, обращаясь к Энцо.

– Мы уходим.

– Иди к машине, за тобой приехали. Я поеду следом, – он поднимает Алессио, но не отпускает ни руку, ни пистолет, прижатый к его спине.

– Мы уходим без него. Пожалуйста, Энцо.

– Адриана, не надо! – рычит Алессио, глядя на меня. – Я приму всё, что приготовит для меня Маттео. Ты дочь Капо, не проси, не умоляй. Не за меня.

Боже, даже в такой момент он думает обо мне. И как я могла подумать, что он способен на что-то вроде грязной игры со мной.

– Если не ради меня, то сделай это ради мамы, – я посмотрела на Энцо, замечая, как к нам подходят два и официанта и, судя по форме, два охранника. – Отпусти его, пожалуйста.

И это сработало. Энцо отпускает Алессио, убрав пистолет за спину.

– Мы уходим. Сейчас же.

Я киваю ему и в последний раз смотрю на Алессио, который стоит напротив меня со сжатыми кулаками, напряжённый, но с надеждой в глазах.

– Мне жаль.

– Не надо, не уходи, – Алессио тянется ко мне, но я отхожу от него.

– Прости меня за то, что я сделала, – я сглатываю ком в горле и пытаюсь сдержать подступающие слёзы. – Прощай, Алессио.

– Адриана…

Но я больше не слушаю его. Схватив сумку со стойки, выбегаю из кафе, обходя официантов и игнорируя шум голосов невольных зрителей. Я сажусь в автомобиль, что ожидает меня у вдоха. Через мгновение Энцо выходит следом за мной. Один. Он садится с ту же машину, сменив молодого солдата за рулём, и заводит двигатель.

Пока мы едем по улицам родного Чикаго, никто из нас не произносит ни слова. Я плачу в тишине, не пытаясь скрыть бурный поток горький слёз. Понимаю, что это был последний раз, когда я видела его. Отчего мне хочется плакать ещё сильнее и громче. Мне давит в груди, а сердце сжимается. Такое ощущение, будто нечем дышать. Я опускаю окно, вбирая в себя свежий воздух. Становится чуть лучше, но боль в груди не исчезает.

С другой же стороны, я чувствую облегчение от того, что смогла извиниться перед Алессио и убедилась, что с ним всё в порядке.

Это была последняя наша встреча, как бы горько мне от этого ни было. Мы никогда не сможем уйти от нашего прошлого, от наших ошибок. Нам никогда не суждено было быть вместе. Мы не можем существовать в одном мире. Не говоря уже о папе: он никогда не позволит этому случиться. Наши отношения с самого начала были обречены. Нам просто повезло, что мы смогли провести те несколько недель вместе, наслаждаясь друг другом и проживая прекрасные моменты.

– Ты в порядке? – Энцо смотрит на меня в зеркало.

– Ты расскажешь папе? – спрашиваю я, делая над собой усилие, чтобы заговорить.

– Я обязан.

– Хорошо.

На этом всё. Больше никаких разговоров. Энцо не из тех, кто любит много говорить. Он всегда был молчалив, за что и нравился моему отцу. Именно поэтому он был долгое время телохранителем моей мамы.

Спустя полчаса мы въезжаем на территорию особняка. За нами закрываются ворота.

Энцо паркует машину возле крыльца, но не выходит из неё. Вместо этого он разворачивается ко мне.

– Однажды твоя мама сказала мне, что самое сложное – это любить того, кого любить нельзя. Но ещё сложнее его отпустить.

С этими словами он выбирается из автомобиля и медленно обходит его, давая мне возможность переварить услышанное.

Через несколько минут он открывает мне дверь. Я вытираю слёзы с лица и принимаю его протянутую руку, мысленно готовясь к разговору с отцом.

***

Энцо находится в кабинете отца уже почти час с тех пор, как мы приехали. Я же не сдвинулась с места, ожидая, когда меня вызовут, чтобы отчитать. Не отрывая взгляда от собственных пальцев, я продолжаю возвращаться к тому, что произошло в кафе. Перед глазами всё ещё стоит его образ. Покалеченное лицо, искажённое болью, не исчезает, даже когда я закрываю глаза.

Встреча с Алессио вернула меня в горный домик. Чем больше воспоминаний я вытаскиваю из своей головы, тем больше ненавижу себя.

«Обещай мне: что бы ни случилось, ты выслушаешь меня и дашь нам шанс».

«Не смей ненавидеть меня после всего».

Эти слова были произнесены в момент, когда мы впервые занялись любовью. Тогда я не придала им особого значения, думая, что они были сказаны в порыве страсти и имели другой смысл. Однако сейчас, складывая кусочки в единый паззл, я начинаю понимать, что каждое его слово значило намного