Читать онлайн Позвольте себе чувствовать. Искусство управления эмоциями бесплатно

1. Позвольте себе чувствовать

Как вы себя чувствуете?

Учитывая тему книги, это резонный вопрос. Я спрошу несколько раз на протяжении всей книги. Теоретически, учитывая, что нам часто задают его в той или иной форме, он должен быть самым простым, – в зависимости от того, насколько честными мы собираемся быть, когда отвечаем.

Я говорю не только как психолог и директор центра эмоционального благополучия, но и как человек. Честно говоря, я бы хотел, чтобы кто-нибудь задал мне этот вопрос, когда я был ребенком, – спросил, очень искренне захотел бы узнать ответ и имел смелость что-то сделать с этим.

Я не был счастливым ребенком.

Я чувствовал себя испуганным, злым, безнадежным. Надо мной издевались. Я был изгоем. И страдал.

Как же я страдал.

В средней школе достаточно было взглянуть на меня, чтобы понять: что-то всерьез не так. Я был плохим учеником, в основном тройки и двойки. Мое пищевое поведение было настолько испорчено, что я превратился из очень худого в жирного. У меня не было настоящих друзей.

Родители любили меня и заботились – я знал это. Однако у них были собственные несчастья. Мама – встревоженная и подавленная, с проблемами с алкоголем. Папа часто был в ярости, разочарованный в сыне, который оказался не таким крутым, как он. Правда, у них было по крайней мере одно общее: они не знали, как обращаться с чувствами – ни со своими, ни с моими.

Я мог часами сидеть один в комнате, плача или мучаясь из-за издевательств, которые молча терпел в школе. А главной реакцией на жизнь была ярость. Я возражал матери, кричал, орал.

– Кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать? – кричала она в ответ. – Подожди, вот отец вернется домой!

Когда он приходил, мать рассказывала, как я плохо с ней обращался, а затем он врывался в мою комнату с криком:

– Если мне придется еще раз говорить тебе, чтобы ты перестал так разговаривать с матерью, я выйду из себя!

Иногда он даже избавлял меня от лекций и просто начинал бить.

Затем вмешивалась мать, и они спорили о том, как он справляется с ситуацией. В конце концов отец сдавался, мать заходила ко мне в комнату и говорила:

– Марк, на этот раз я спасла тебя…

Я задавался вопросом: от чего, по ее мнению, она спасла меня?

Сами того не желая, они преподали мне важный урок: держи чувства при себе. Не позволяй родителям видеть их. Это все только усугубит.

Это происходило примерно в то время, когда они узнали мою самую страшную тайну – сосед, друг семьи, изнасиловал меня. Тогда отец схватил биту из подвала и чуть не убил человека. У мамы чуть не случился нервный срыв. Приехала полиция, арестовала соседа, и вскоре об этом узнал весь район. Как выяснилось, мой обидчик насиловал десятки других детей.

Казалось бы, все будут рады, что я рассказал о произошедшем и разоблачил этот ужас. Но нет. Я мгновенно стал изгоем. Каждый взрослый предупреждал детей держаться от меня подальше. Издевательства стали только хуже.

Внезапно родители выяснили источник моих постоянных эмоциональных срывов. Плохие оценки. Булимия. Социальная изоляция. Отчаяние. Ярость.

Родители поступили так же, как многие, оказавшиеся в подобной ситуации.

Они опешили.

Ну это не совсем точно – они понимали достаточно, чтобы отправить меня к психотерапевту. Мать с отцом были слишком поглощены собственными проблемами, просто пытаясь выжить, чтобы при этом справляться еще и с чужой эмоциональной жизнью. Они либо пропустили, либо проигнорировали все сигналы, которые я посылал, что неудивительно. Может, они чувствовали себя в большей безопасности, не задавая слишком много вопросов о моей жизни в школе или в районе. Может, боялись того, что узнают, – боялись, что придется что-то делать.

Возможно, если бы их родители задавали им правильные вопросы и учили, как справляться со своими чувствами и что делать, когда возникают проблемы, моя жизнь была бы другой. Возможно, родители смогли бы увидеть мою боль и знали, как помочь.

Этого не произошло.

Кое-что может показаться вам знакомым. По роду деятельности я встречаю много людей, которые провели детство так же. Невидимые, непризнанные чувства, зарытые глубоко внутри. Нет двух одинаковых историй. Люди рассказывают, как подвергались физическому насилию. Или были игнорированы и замолкли. Или были вынуждены страдать от эмоционального насилия. Или попросту задушены родителями, которые жили через них. Или пренебрегаемые родителями, алкоголиками или наркоманами. Однако наши ответы совпадают.

Иногда истории не так драматичны – просто люди выросли в домах, где повседневные эмоциональные проблемы игнорировались, поскольку никто так и не научился говорить о них или предпринимать действия для их решения. Ваша жизнь не обязана быть трагичной, чтобы вы чувствовали: ваши эмоции не имеют значения ни для кого, кроме вас.

Вот как я отреагировал: оцепенел от того, что чувствовал. Я был в эмоциональной изоляции. Режим выживания.

И тут произошло чудо.

Его звали Марвин. Для меня дядя Марвин.

Он был братом мамы, школьным учителем днем и руководителем оркестра по вечерам и выходным. Наша семья ездила из Нью-Джерси на курорты в горах Кэтскилл, чтобы увидеть выступление семейной знаменитости. Дядя Марвин был действительно другим – уникальным среди всех моих родственников и всех других взрослых, которых я знал. Он походил на персонажа Робина Уильямса в фильме «Общество мертвых поэтов».

На основной работе, даже тогда, в 1970-х годах, дядя Марвин пытался создать учебный план, который побуждал бы студентов выражать чувства. Он считал, что это недостающее звено в образовании – что навыки управления эмоциями улучшат их обучение и их жизнь. Я помогал дяде Марвину, печатая его записи, пока он читал их вслух. Я столкнулся с такими терминами, как «отчаяние», «отчуждение», «приверженность» и «восторг», и во многих узнал себя.

Однажды летним днем, когда мы вместе сидели на заднем дворе, он спросил, может ли устроить мне тест IQ. Оказывается, я был умнее, чем предполагалось в моих мрачных табелях успеваемости. Я думаю, он подозревал, что глубоко внутри меня происходит много потрясений, связанных со школой и жестоким обращением. Это побудило дядю Марвина задать мне вопрос, который я редко, если вообще когда-либо, слышал от взрослых или кого-либо еще:

– Марк, – сказал он, – как ты себя чувствуешь?

С этими словами плотина внутри меня прорвалась, хлынул поток. Все ужасные вещи, которые я переживал в то время, и все чувства, которые испытывал, выплескивались, вырывались наружу.

Этого маленького вопроса оказалось достаточно, чтобы изменить мою жизнь. Дело было не только в том, что он сказал, а в том, как – искренне желая услышать ответ. Не осуждая меня за мои чувства. Он просто слушал, открыто и с сочувствием. Он не пытался меня интерпретировать или объяснить.

Я дал волю всем своим эмоциям.

– У меня нет настоящих друзей, я плох в спорте, я толстый, и все дети в школе меня ненавидят, – причитал я, рыдая.

Дядя Марвин просто слушал. До конца. Он был первым человеком, который решил не обращать внимания на мое внешнее поведение – ядовитое, замкнутое, дерзкое, определенно неприятное для окружающих, – вместо этого он почувствовал, что происходит что-то еще, что-то значительное, чего никто, даже я, не признавал.

Дядя Марвин позволял мне чувствовать.

Учитывая все это, неудивительно, что последние двадцать пять лет я исследую и пишу об эмоциях и бегаю по миру, рассказывая людям об их чувствах. Это стало моей страстью и делом жизни. Я профессор Йельского центра изучения детей и директор-основатель Йельского центра эмоционального интеллекта. В центре я возглавляю группу ученых и практиков, которые проводят исследования эмоций и эмоциональных навыков и разрабатывают подходы к обучению людей всех возрастов – от дошкольников до руководителей – навыкам, которые могут помочь им процветать. Цель нашего центра – использовать силу эмоций для создания более здорового и справедливого, инновационного и сострадательного общества.

Каждый год я выступаю с десятками лекций перед педагогами, школьниками, родителями, руководителями предприятий, предпринимателями, политическими лидерами, учеными, практикующими врачами и людьми из любой другой категории, которую только можно представить, по всему миру.

Мое послание для всех одинаково: если мы научимся определять, выражать и использовать чувства, даже самые сложные, мы сможем использовать эмоции, чтобы помочь нам создать позитивную и приносящую удовлетворение жизнь.

Всякий раз, разговаривая с группой, я начинаю с того, что прошу людей потратить несколько минут на размышления о том, что они чувствуют в данный момент. Затем призываю поделиться. Ответы о многом говорят – не обязательно об эмоциях; о том, как трудно обсуждать свою эмоциональную жизнь. Я обнаружил, что у нас даже нет словарного запаса, чтобы описать чувства в полезных деталях – три четверти людей с трудом придумывают слово для «чувства». Когда слова наконец приходят, они обычно мало о чем говорят. Люди немного возятся, хихикают, а затем используют самые банальные термины, на которые мы все полагаемся: «Я чувствую себя нормально, хорошо, о’кей…»

Это должно заставить вас задуматься: «А знаю ли я, что чувствую? Я разрешил себе это спрашивать? Спрашивал ли я когда-нибудь по-настоящему партнера, ребенка, коллегу?» Сегодня, когда Siri, Google или Alexa могут мгновенно ответить почти на каждый вопрос, мы теряем привычку делать паузы, чтобы заглянуть внутрь себя или друг к другу в поисках ответов. Даже Siri не знает всего. И Google не может сказать, почему ваш сын или дочь чувствуют себя безнадежными или взволнованными, или почему близкий человек в последнее время ощущает себя не таким значимым, или почему вы не можете избавиться от хронического низкоуровневого беспокойства, которое вас преследует.

Вполне логично, что нам неудобно и неловко выражать эмоции. Это верно даже тогда, когда мы испытываем положительные чувства. А особенно неприятные – грусть, обиду, испуг, отверженность. Все это связывает нас с нашими слабостями. Кто же захочет ими хвастаться? Инстинкт защищать себя, скрывая уязвимость, естественен. Даже животные в дикой природе делают это. Чистой воды самосохранение.

И все же мы задаем этот вопрос или что-то в этом роде бессчетное количество раз в день, и столь же часто нас призывают отвечать на него: «Как дела? Как поживаешь? Как ты себя чувствуешь?»

Мы спрашиваем рефлекторно, едва слыша себя. И отвечаем в том же духе: «Отлично, спасибо, как дела? Все в порядке! Занят!»

Не останавливаясь ни на секунду, чтобы подумать.

Это один из величайших парадоксов человеческого существования – задавать вариант вопроса «Как ты себя чувствуешь?» снова и снова, что должно наводить на мысль, что мы придаем этому какое-то значение. И все же мы никогда не ожидаем, не желаем – и не даем – честного ответа.

Представьте, если в следующий раз, когда знакомый (или бариста в Starbucks) скажет: «Привет, как дела?», нужно остановиться и в течение пяти минут дать подробный – неотредактированный – ответ. По-настоящему обнажить душу. Я гарантирую: пройдет много времени, прежде чем этот конкретный человек снова задаст этот вопрос.

Там происходит что-то значимое – в огромной пропасти между нашей готовностью спросить, что мы чувствуем, и нежеланием вдумчиво ответить. Теперь мы знаем, что, возможно, помимо физического здоровья, наше эмоциональное состояние является одним из самых важных аспектов в жизни. Он управляет всем остальным. Его влияние всеобъемлюще. Тем не менее это еще и то, с чем мы обращаемся наиболее осторожно. Наша внутренняя жизнь – неизведанная территория даже для нас, рискованное место для исследования.

Повседневность насыщена эмоциями – грустью, разочарованием, тревогой, раздражением, восторгом и даже спокойствием. Иногда – часто – эти чувства неудобны. Они мешают нашей занятой жизни, по крайней мере, так мы говорим себе. И поэтому делаем все возможное, чтобы игнорировать их. Подобное происходит везде, от стойкости пуританских основателей нашей страны до сурового духа школьных дворов и детских площадок. Мы все считаем, что наши чувства важны и заслуживают того, чтобы к ним относились с уважением. Но также думаем об эмоциях как о чем-то разрушительном и непродуктивном – на работе, дома и везде. До 1980-х годов большинство психологов рассматривали эмоции как посторонний шум, бесполезную статику. Чувства замедляют нас и мешают достижению целей. Мы все слышали сообщение: «Преодолей себя. Перестань сосредотачиваться на себе (как будто такое возможно!). Не будь таким чувствительным. Нужно двигаться дальше!»

Ирония, однако, в том, что, когда мы игнорируем эмоции или подавляем их, они только усиливаются. Внутри накапливаются мощные чувства, как темная сила, неизбежно отравляющие все, что мы делаем, хотим мы того или нет. Болезненные чувства не исчезают сами по себе. Они не лечат себя. Если не выражать их, они набираются, как долги, которые рано или поздно придется отдавать.

И я говорю не только о тех случаях, когда мы чувствуем что-то неприятное. Мы можем не понимать, что именно чувствуем, когда все идет хорошо. Мы довольствуемся тем, что просто наслаждаемся эмоциями и не копаемся слишком глубоко. Конечно, это ошибка. Если собираемся сделать правильный выбор в будущем, нужно знать, что принесет счастье и почему.

Доказательства нашей неспособности конструктивно справляться со своей эмоциональной жизнью окружают нас повсюду. В 2015 году в сотрудничестве с Фондом Роберта Вуда Джонсона и Фондом «Рожденные такими» (основанным Леди Гагой и ее матерью Синтией Джерманотта) мы провели масштабный опрос 22 000 подростков со всех концов Соединенных Штатов и попросили их описать, как они себя чувствуют в школе. Три четверти использованных ими слов были отрицательными, а «усталость», «скучно» и «стресс» возглавляли список. Неудивительно, учитывая, что около 30 % учащихся начальной и средней школы в настоящее время испытывают настолько серьезные проблемы с адаптацией, что им требуется регулярное консультирование. В экономически неблагополучных школах данный показатель достигает 60 %.

Согласно отчету ЮНИСЕФ, американская молодежь в настоящее время находится в нижней четверти среди развитых стран по уровню благополучия и удовлетворенности жизнью. Исследования показывают, что у них уровень стресса выше, чем у взрослых. Наши подростки в настоящее время являются мировыми лидерами по насилию, пьянству, употреблению марихуаны и ожирению. Более половины студентов колледжей испытывают непреодолимую тревогу, а треть сообщают о сильной депрессии. За последние два десятилетия уровень самоубийств у нас увеличился на 28 %.

Насколько ясно мыслят дети, когда чувствуют усталость, скуку и стресс? Насколько хорошо усваивают новую информацию, когда беспокоятся? Серьезно ли относятся к учебе? Склонны ли они выражать любознательность и продолжать обучение?

Вот история, которая много говорит об эмоциональной атмосфере в школах.

Суперинтендант крупного столичного округа отсутствовал, посещал школьные классы. Когда она шла по коридору с директором, то увидела маленькую девочку, направляющуюся в класс, и поприветствовала ее, пытаясь завязать разговор.

Та отказалась отвечать.

– Она не поздоровалась со мной, – сказала мне суперинтендант.

После мгновения взаимного замешательства маленькая девочка опустила голову и продолжила путь. Судя по всему, ученикам сказали, что они могут ходить только по белой линии, нарисованной посредине коридоров. Подойти и поговорить со мной означало бы нарушить правила.

Мы никогда не узнаем, как могла закончиться та беседа. Естественный инстинкт ученика и преподавателя взаимодействовать друг с другом подавлялся требованиями школы к порядку.

Что может произойти в одном таком обмене? Наверное, очень мало. Хотя, если вы похожи на меня, у вас есть воспоминания из раннего детства, которые выделяются из тумана лет, сохранившихся с течением времени только по той причине, что взрослый на мгновение освободил место в жизни для тебя. Подобная мелочь, если она искренняя, может сыграть важную роль.

Не только ученики чувствуют себя угнетенными. А учителя? В 2017 году в сотрудничестве с центром «Новый учитель» мы опросили более 5000 педагогов и обнаружили, что они проводят почти 70 % рабочего дня, чувствуя себя «разочарованными», «перегруженными» и «напряженными». Это согласуется с данными Гэллапа[1], показывающими, что почти половина учителей в США ежедневно испытывают сильный стресс. Пугающая картина образовательной системы, согласитесь?

Насколько эффективны педагоги, когда чувствуют себя такими же разочарованными, подавленными и напряженными, как и дети? Будут ли они отдаваться урокам на 100 %? Огрызаются ли на учеников непреднамеренно или игнорируют их потребности, потому что эмоционально истощены? Уходят ли с работы, чувствуя себя выгоревшими, опасаясь завтрашнего возвращения в класс?

Если мы не понимаем эмоции и не находим способов справиться с ними, они захватят нашу жизнь, как это случилось со мной в детстве.

Страх и тревога лишили меня возможности попытаться справиться с проблемами. Я был парализован. Теперь наука доказывает почему. Если бы был кто-то, кто научил бы меня этим навыкам, – если бы кто-то хотя бы сказал, что они существуют, – я, возможно, чувствовал бы больший контроль над ситуацией. Вместо этого все, что я мог сделать, – это терпеть.

Во время презентаций я часто отмечаю, что многие дети находятся в состоянии серьезного кризиса. Обычно это побуждает кого-то задать вопрос, который на самом деле является скорее мнением: «Не кажется ли вам, что этим детям не хватает стойкости и моральных качеств, которые были у людей поколения назад?»

Мой ответ на это вызревал годами. Когда-то подобное заявление меня очень рассердило. Оно звучало так, будто кто-то ищет причину почувствовать превосходство и обвинить жертв. Теперь я думаю, что это безответственно.

Предположим, сегодняшним детям не хватает той эмоциональной силы, которую мы или какое-то другое поколение имели в избытке. Представим, что в прошлом у детей были такие же трудности, а может, и больше, но они были в состоянии взять себя в руки и справиться с этим.

И что?

Означает ли это, что мы снимаем с себя ответственность за то, чтобы сделать все возможное для помощи сегодняшним детям? Если им требуется небольшая поддержка, разве наша работа не состоит в том, чтобы оказать ее, не осуждая? И если им это так нужно, как они стали такими? Это связано с тем, как мы их вырастили?

Было время, не так уж давно, когда у детей имелась серьезная потребность, которая не удовлетворялась. Наш национальный ответ был поучительным. В 1945 году, когда Вторая мировая война все еще бушевала, генерал (и бывший учитель) по имени Льюис Б. Херши свидетельствовал перед Конгрессом, что почти половине призывников в армию отказали по причинам, связанных с плохим питанием. Он знал это как никто другой – Херши отвечал за систему набора на военную службу. Он увидел недокормленных и недоедающих молодых американцев и понял их непригодность для войны.

Конгресс не издал прокламацию, осуждающую беспомощность молодого поколения. Он принял двухпартийный законопроект: Закон о национальных школьных обедах. Другими словами, мы кормили детей.

Пришло время снова кормить их.

В Йельском центре эмоционального интеллекта мы думаем только об этом: как помочь людям идентифицировать эмоции, понять влияние собственных чувств на все аспекты жизни и развить навыки, чтобы убедиться, что они используют эмоции в здоровых, продуктивных целях.

Однажды, после разговора со специалистами в области психического здоровья в крупной больнице, ко мне подошел заведующий детской психиатрией. Он сказал:

– Марк, вы молодец. Но знаете, по нашим данным, нам понадобится еще 8000 детских психиатров, чтобы справиться с проблемами, которые будут у этих детей.

Я был ошеломлен.

– Вы не поняли. Я хочу выбить вас всех из бизнеса, – сказал я полушутя.

Он думал, что всем проблемным детям потребуется профессиональное вмешательство, чтобы справиться со своей жизнью. Я же говорил о том, что нужно переделать образование так, чтобы оно включало эмоциональные навыки, и тогда профессиональное вмешательство стало бы менее необходимым.

Прошло почти тридцать лет с тех пор, как мои наставники, Питер Саловей, профессор психологии и нынешний президент Йельского университета, и Джек Майер, профессор психологии Университета Нью-Гэмпшира, представили идею эмоционального интеллекта. Прошло четверть века с тех пор, как Дэниел Гоулман опубликовал бестселлер «Эмоциональный интеллект», популяризировавший данную концепцию. И все же мы до сих пор пытаемся ответить на самые простые вопросы, вроде «Как ты себя чувствуешь?».

Чувства – это форма информации. Они похожи на сводки новостей из нашей психики, отправляющие сообщения о происходящем внутри уникального человека – каждого из нас, – в ответ на любые внутренние или внешние события, которые мы переживаем. Нам нужно получить доступ к этой информации, а затем понять, что она нам говорит. Так удастся принимать наиболее обоснованные решения.

Но это серьезная задача. Не то чтобы у каждой эмоции была этикетка, которая точно говорила бы, что ее вызвало, почему и что можно сделать, чтобы ее устранить. Наше мышление и поведение меняются в ответ на чувства. Однако мы не всегда знаем, почему и как лучше справиться с эмоциями. Для родителей это может быть знакомым сценарием: мы видим ребенка, явно страдающего, а причина непонятна. Спросите просто: «Что не так?», и ответ почти никогда не откроет источник страданий. Возможно, ребенок даже не знает его.

Пример: гнев иногда может казаться неспровоцированным или необъяснимым, но зачастую это реакция на то, что мы воспринимаем как несправедливое обращение. Мы пострадали от какой-то несправедливости, большой или маленькой, и это сводит нас с ума. Кто-то подрезал вас в очереди – и вы раздражены. Вы хотели повышения на работе, а оно досталось племяннице начальника, – и вы возмущаетесь. Это та же основная динамика в действии.

Большинству не нравится иметь дело с гневом, своим или чужим. Когда родитель или учитель сталкивается с рассерженным ребенком, часто первым импульсом является угроза дисциплинарного взыскания: если не перестанешь кричать, говорить грубо или топать ногами, ты отправишься в угол или в твою комнату или потеряешь свои привилегии!

Когда злится взрослый, реакция не сильно отличается. Мы немедленно отступаем, перестаем сочувственно слушать. Нам кажется, будто нас атаковали, а это делает практически невозможным обработку информации, которую передает человек. Однако гнев – важное послание. Если попытаемся смягчить несправедливость, вызвавшую его, гнев уйдет, поскольку изжил себя. В противном случае он будет гноиться, даже если кажется, что он стихает.

К счастью, есть наука о понимании эмоций. Это не просто вопрос интуиции, мнения или внутреннего чутья. У нас нет врожденного таланта распознавать, что мы или кто-то другой чувствуем и почему. Мы все должны этому научиться. Я должен был научиться.

Как и в любой науке, есть процесс открытия, метод исследования. После трех десятилетий исследований и практического опыта мы в Йельском центре определили таланты, необходимые, чтобы стать тем, кого мы назвали «эмоциональным ученым».

Мы выявили пять навыков:

• распознавать собственные эмоции и эмоции окружающих не только по тому, что думаем, чувствуем и говорим, но и по выражению лица, языку тела, тону голоса и другим невербальным сигналам;

• понять эти чувства и определить их источник – какие переживания на самом деле вызвали их, – а затем посмотреть, как они повлияли на наше поведение;

• обозначать эмоции с помощью нюансированного словарного запаса;

• выражать чувства в соответствии с культурными нормами и социальным контекстом таким образом, чтобы попытаться информировать и вызвать сочувствие у слушателя;

• регулировать эмоции, а не позволять им управлять нами, находя практические стратегии обращения с нашими чувствами и других.

Остальная часть книги посвящена обучению этим навыкам и тому, как их использовать.

В конце 1990-х годов дядя Марвин и я решили принести их в школы. И потерпели неудачу. Мы были готовы обучать в классе только детей. Но некоторые учителя сопротивлялись.

– Рассказывая детям о тревоге, я нервничаю, – сказал один.

– Я не собираюсь открывать ящик Пандоры и говорить о том, что чувствуют дети, – поведал другой.

Если учителя не верили в важность эмоциональных навыков, они никогда не смогли бы эффективно обучать учеников. Мы с Марвином и новыми коллегами из Йельского университета вернулись к началу.

Мы поняли, что никогда не достучимся до детей, пока не наберем учителей, которые понимают важность эмоциональных навыков. И вскоре после этого поняли: только при наличии приверженности на самом верху, на уровне школьного совета, суперинтенданта и директора, можно преобразовать целые системы.

Потом стало ясно: навыками нужно делиться еще шире. Нам, взрослым, необходимо понимать, как эмоции влияют на нас и всех вокруг, а не только на школьников. Требуется развивать навыки и быть положительным примером для подражания. Педагоги и родители должны продемонстрировать способность определять, обсуждать и регулировать собственные эмоции, прежде чем обучать других. Наше исследование в классе показывает: там, где присутствует эмоционально квалифицированный учитель, учащиеся меньше отвлекаются, больше сосредотачиваются и лучше успевают в учебе. Так же там, где есть эмоционально подготовленный директор и учителя, которые менее напряжены и более удовлетворены. А там, где есть эмоционально опытный родитель, есть дети, у кого больше возможностей идентифицировать и регулировать эмоции.

Как только наши дети вырастут и станут эмоционально развитыми взрослыми, вся культура изменится к лучшему. Однако изучение навыков и улучшение того, как мы реагируем на свои чувства, не означает, что мы внезапно станем вечно счастливыми.

Вечное счастье не может быть нашей целью, реальная жизнь устроена иначе – нужна способность испытывать и выражать все эмоции, подавлять или усиливать как приятные, так и неприятные, чтобы достичь благополучия, принимать наиболее обоснованные решения, строить и поддерживать значимые отношения и реализовывать потенциал.

Каждый должен начинать с себя. Если вы родитель, спросите себя: «Какими качествами вы больше всего хотите, чтобы обладали дети, когда станут взрослыми? Математические способности, научные знания, спортивные способности? Или уверенность, доброта, целеустремленность, мудрость для построения здоровых, прочных отношений?» Когда мы консультируем корпорации, они говорят, что ищут сотрудников, которые упорно выполняют задачу, берут на себя ответственность за собственную работу, умеют ладить с другими и трудиться в команде. Это не технические способности или специальные знания – в первую очередь это эмоциональные качества. Коллега из RAND Corporation сказал мне, что технологии сегодня развиваются так быстро, что компании не нанимают работников по их текущим навыкам – ищут гибких людей, способных предлагать новые идеи, вдохновлять на сотрудничество в группах, управлять и руководить командами, и так далее.

Мы можем приобрести некоторые навыки путем диффузии – наблюдая за теми, кто ими обладает, и подражая им. По большей части их нужно учить. И лучше всего они усваиваются в сообществах. Эмоциональные навыки бывают как личными, так и взаимными. Их можно использовать в частном порядке, а лучше всего они применяются во всем сообществе, так что возникает сеть, усиливающая влияние. Я видел, как это происходит: навыки внедряются в тысячи школ по всему миру с поразительными результатами. Дети, естественно, выигрывают: меньше издевательств и эмоциональных переживаний, лучше посещаемость, меньше отстранений и более высокая успеваемость. Также мы замечали, что в школах, где обучают этим навыкам, учителя с более низким уровнем стресса и выгорания, меньшими намерениями уйти из профессии, большей удовлетворенностью работой и более увлекательными классами.

Мы все хотим, чтобы наша жизнь и жизнь людей, которых мы любим, была свободна от трудностей и тревожных событий.

Мы никогда не сможем этого сделать.

Мы все хотим, чтобы жизнь была наполнена здоровыми отношениями, состраданием и целеустремленностью.

Это мы можем сделать.

Дядя Марвин показал мне как. Первый шаг – позволение чувствовать.

2. Эмоции – это информация