Читать онлайн Воздушный поцелуй бесплатно
© Александр Староторжский, 2023
ISBN 978-5-0062-0398-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Воздушный поцелуй.
…Москва, 35 лет тому назад… Зима, слякоть… Воздух свежий, сладкий… Как будто тает не уличный, грязный снег, а ледники Памира или Гималаев… Вечер, огни… По улице Воровского медленно идут студенты консерватории Наташа Бажина и Гришка Шапкин, а за ними, прячась в подъездах, крадусь я, Саша Яблочкин, тоже студент консерватории, лучший друг Шапкина…
Ситуация банальная и ужасная: Шапкин насмерть влюблен в Бажину, я тоже влюблён в неё, и тоже насмерть… Бажина, кажется, благоволит мне, но замуж выходить собирается за Шапкина… Почему? Просто он сделал ей предложение, а я нет… Бажина знает, что я в неё влюблён, но не знает до какой степени. Вот уже месяц я тайно таскаюсь за Бажиной и Шапкиным, и не могу глаз оторвать от них: я бы жизнь отдал, чтобы вот так ходить с Бажиной! Иногда Бажина бросает на меня странные, насмешливые взгляды, но я делаю вид, что не понимаю их значения…
Бажина очень красива. Что-то в её красоте есть шведское: волнистые, блестящие, чёрные волосы, огромные, спокойные серые глаза с пушистыми ресницами, розовый пухлый рот… И что же ещё? Ещё есть я, влюблённый так, как влюбляются двадцатилетние мальчишки в первый раз в жизни – до сумасшествия. Что особенного: чёрные волосы, серые глаза, розовый рот? Но когда это «ничего особенного» появлялось в нашей раздевалке на первом этаже, в своём чёрном свитере и юбке из красно-чёрной шотландки – я чуть было не терял сознание и пытался скорее спрятаться от неё, так страшно колотилось сердце…
Почему я не отнял её у Шапкина? На то было много причин. Я очень странно жил в то время: я только начинал входить в искусство, и открыв, почувствовав его силу и притягательность, был потрясён и навсегда очарован им… Мой Учитель был великим человеком и, уж не знаю как, он очень быстро превратил меня в настоящего музыканта- трудягу…
Я забыл обо всём на свете, и с утра до ночи учил оперы, хоры, симфонии… Единственное, о чём я мечтал, это о том, чтобы Учитель похвалил меня… О Бажиной я вспоминал только при встрече с ней… Увидев её, я чувствовал что-то вроде сильнейшего ожога и, спасаясь, стремительно бежал в библиотеку за новой партитурой…
Потом в руки мне попала книжка Бунина. Какое было потрясение! Что мне Бажина, что Шапкин! Я утонул в Бунинском мире, растворился в нём, стал частичкой его… Я почувствовал сильнейшее желание стать писателем, строчил что-то неясное, но понимал, что это плохо, слабо… Я страдал от этого, пил, потом опять нырял в музыку, быстро возрождался, жизнь кипела во мне! Я, возбуждённый, словно под хмельком, летал по Москве, находясь под наркотическим воздействием Бунинской многоцветной прозы, дышал грубыми, приятными запахами этого города, а вечером, набегавшись, с бутылкой устраивался на диване, и пьянел от советского портвейна и музыки Равеля, Вагнера, Баха, Скрябина… Я перестал ощущать себя, я попал в безраздельную власть искусства… Только оно интересовало меня, и только оно дарило мне огромное счастье, и только оно имело для меня значение…
…Ужасное время! Больное, несчастное… Как мне его забыть? Какую выпить таблетку? Тогда, давно, искусство наглухо заслонило от меня жизнь. Я стал безумен, я не понимал, что со мной происходит… И, конечно же, я бы спился и попал в сумасшедший дом, если бы не главная встреча в моей жизни…
Бажина и Шапкин неожиданно расстались. Был даже назначен день свадьбы, но – вдруг расстались. Бажина, наверное опомнилась, ужаснулась… Замуж за Шапкина?! Зачем?!
Я узнал, что она уходит, вернее бежит из консерватории, видимо от стыда… И, встретив её на лестнице, бодрясь и глупо улыбаясь, пожелал ей каких-то успехов…
Бажина, осунувшаяся, потемневшая, молча прошла мимо меня. Больше я её не видел.
Прошло много лет. Всё, что происходило со мной, было странно, загадочно… Собственно, все жили странно, поражённые безумием и уродством происходящего… Жили в недоумении, на ярость не было сил… Но не смотря ни на что, мы с женой, как заведённые писали пьесы, одну за другой… Пьесы шли… Шли широко и даже в областных театрах… Правда на деньги, которые мы получали, нельзя было жить… Но кого удивляет это «нельзя жить»? Привыкли ко всему…
Изредка что-то долетало и о Бажиной… Она вышла замуж, но не очень хорошо: муж, кинооператор, пил, детей не было… В середине девяностых, муж, пытаясь спасти семью от голода, влез в какую-то афёру, они с Бажиной потеряли квартиру, и что с ними было дальше я не знал…
Зато Шапкин разбогател, стал продюсером, и ездил в огромном вишнёвом Мерседесе. Все известные эстрадные артисты были его друзьями и клиентами. Шапкин задрал нос и много врал, хвастал… Прикидывался полубогом…
…Ладно! Проехали!
Ну, что теперь? Опять зима! Я еду в метро. Станция. Поезд остановился, и в вагон забежала пожилая женщина, явно ненормальная, одетая в разноцветные, страшно заношенные тряпки, густо, грубо накрашенная. Она, пританцовывая, пошла по вагону, и бросала на колени пассажирам какие-то бумажки, как она объясняла «с предсказаниями». От неё шарахались. Бумажки с отвращением сбрасывали на пол. Женщина не обращала на это внимание. Я узнал её. Это была Бажина. Когда поезд тронулся, она вдруг хрипло крикнула: «Поехали!» И закружилась, обдавая нас ужасным запахом дешёвых духов и мочи.
Станция. Бажина вышла, послав нам на прощание воздушный поцелуй…
…Черт, что делать? Я ничего не вижу от слез…
Через пять дней я узнал, что Шапкина случайно застрелили в Таганроге, куда он приехал устраивать концерты своего приятеля.
Перепутали с каким-то уркой, и застрелили… У ресторана
всадили Гришке очередь в башку и разлетелась она на мокрые куски…
Я написал эти строчки и подошёл к зеркалу… Старый, седой, сутулый… Морда желтая, мятая, как старая кепка..
В зеркале солнечным лучом мелькнули смеющиеся, молодые лица Шапкина и Бажиной…
Привет, ребята! Я вас люблю! Вы до сих пор не знаете как!
Розовое окно…
На первом этаже дома номер семь, по улице Чкалова… В самом углу этажа, зимой, зажигалось розовым светом окно, жившей в этой квартире, актрисы Марии Павловне Нефедовой. Жильцы дома этому не удивлялись. Марии Павловне было 76 лет, она уже 20 лет не выходила на сцену, жила на крохотную пенсию, и все считали ее сумасшедшей. Почему, собственно, Мария Федоровна попала в страшный, бесчисленный отряд сумасшедших? По очень простой причине: Мария Павловна из дома не выходила. Еду ей привозили велосипедисты в стандартной форме. Ее квартирные счета, по интернету, оплачивал старый друг, тоже актер, потерявший способность передвигаться и не имеющий возможности навестить Марию Павловну. А больше навещать Марию Павловну было некому. Дочь, пианистка, пытавшаяся заниматься бизнесом, была кем – то убита. А внук Сережа, сидел в турецкой тюрьме в Измире. Как было сообщено: за участие в убийстве русского бизнесмена, Шелковникова, который в работе, в деле, обманул группу молодых соотечественников. Шелковников пытался сбежать из Турции, но не успел. Обманутые им, ограбленные им «товарищи по делу», подстерегли его в аэропорту, и убили. Очень оригинально и очень неприятно: утопили в унитазе, в туалете аэропорта. Все они, восемь молодых ребят, сидели в тюрьме, и Сережа был среди них, хотя в убийстве участия не принимал. Его хотели освободить, но он убедил следователя, что все – таки тоже убивал скотину Шелковникова. И его посадили вместе со всеми. Сережа был хороший товарищ. И своим поведением доказал это. Вот так и получилось, что в старости, Мария Павловна осталась совершенно одна. И все понимали, что женщина, прожившая такую жизнь, сохранить разум просто не могла. Подтверждалось это тем, что каждый вечер (почему —то, только зимним вечером) окно квартиры, в которой жила Мария Павловна, загоралось розовым светом. К этой странности все привыкли, и не интересовались, чем занимается старая артистка Мария Павловна, живущая как – бы в другом мире. Ну сумасшедшая и все! Этот, реальный мир, ей был явно не нужен, а мир розовый, красивый, собственный – просто необходим. Может быть она была в нем счастлива? Была, несомненно. Как только наступал вечер, Мария Павловна зажигала розовое окно, одевала свое самое красивое платье, и перед зеркалом играла самые разные роли. Перечислять эти роли не нужно. Это не имеет смысла. Главное то, что Мария Павловна была счастлива. Она возвращалась в свое искусство, достигала в нем невероятных высот, и больше ей ничего не было нужно. Перед сном Мария Павловна разогревала 100 граммов Кагора, выпивала его и засыпала, очень довольная собой и своей жизнью. Ну как же не быть довольной? Она считала себя невидимым гением! Зрителем ее был Сам Господь Бог! Только Он! И Он считал ее лучшей артисткой Мира! Вот так! Ну, оставим Марию Павловну! Ей очень хорошо спится! Не будем ей мешать! И перейдем за другую сторону окна! Во двор дома, в котором жила Мария Павловна. Двор был самый обычный. Не плохой, не хороший… Удобный для времяпрепровождения в нем. Днем, и взрослые и дети, чувствовали себя в нем, ну скажем, сносно. А ночью двор был совершенно пуст. Вот поэтому в него в 11 вечера зашли два бомжа. Бывший театральный режиссер Виктор Львович Самсонов и бывший помощник режиссера Олег Зейналович Лесной. Расскажу о них немного. Поподробней. В бомжи они попали закономерно. Однажды, Самсонова, который сидел в своем маленьком периферийном городе без работы, пригласили возглавить театр, находившийся в поселке городского типа. Жителей в поселке числилось 4 тысячи. Ну какой тут театр? Но он был! Профессиональный! Посещаемый! Житель поселка Барсов Леонид Николаевич, возглавил хлебное производство в районе. Хлеб пекли у него чудесный! Как в СССР! Барсов очень быстро разбогател и по просьбе дочери, открыл в поселке театр. Финансовые вопросы взял на себя. Три года театр работал чрезвычайно активно, чрезвычайно замечательно. Самсонов и Лесной получали приличные деньги и стали уважаемыми людьми. Но однажды в поселки появились какие – то странные люди, которые потребовали у Барсова деньги. Но он не дал, и даже пытался пристрелить кого – то из этих странных «людей». Приезжие стреляли лучше Барсова. Они убили его и уехали. Через три месяца театр прекратил свое существование, труппа разъехалась, а Самсонов и Лесной уехали в Москву, на заработки. Заработать ничего не удалось, но и домой ехать не хотелось. Семьи голодали. Появиться дома нищими, ничтожными, не способными чем —то помочь родным, ни Самсонову, ни Лесному не хотелось. Они стали бомжевать, и думать, что делать дальше. Места для ночевки были. Подвалы домов. Но сегодня идти туда не хотелось. Лесной нашел тысячу рублей, друзья купили водки, еды и искали место, где можно выпить и закусить. Спокойно. (Обитатели подвалов надоели.) Искали не долго. Судьба привела их во двор Марии Федоровны. Они быстро выпили, что – то съели и огляделись. Прямо перед ними горело розовое окно.
Самсонов. Странное окно! Интересно, что там!
Друзья подтащили к окну скамейку, и Самсонов залез на нее.
Самсонов. Какая- то старуха танцует… А на стене портрет Станиславского… Видимо актриса… Вроде нас, никому не нужная… Как же нас много!
Самсонов спрыгнул со скамейки, и друзья выпили по стакану водки.
Самсонов. Странная водка. Тебе не кажется?
Лесной. Водка прекрасная! Самая дешевая! (Помолчал.) Ах, суки! Мир поехал перед глазами! А! Москва проклятая! Водка – отрава поддельная! А москвичи, суки, спрятались за розовые окна! И танцуют! (От ярости стал фиолетовым. Схватился за сердце) Вот вам, гады!
Лесной поднял камень и бросил его в розовое окно. Оглушительный звон разнесся по двору.
Самсонов. Что ты сделал, идиот! Нас же посадят!
Лесной рухнул на землю. Самсонов оглядел его и понял, что он мертв.
– Черт, надо бежать! Подумают, что это я убил его! – сказал Самсонов и шатаясь пошел к дороге. Он надеялся, что какой – нибудь автомобиль убьет его. Жить ему не хотелось. Но получилось по – другому. У дороги Самсонова остановили полицейские и отвезли в отделение. Когда выяснилось, что он не тот, кто им нужен, полицейские переправили его в ночлежку, где можно было поесть и переночевать. Когда Самсонов поел и лег на матрас, его осмотрел очень молодой доктор.
– Все в порядке! – сказал доктор, покраснел, и быстро ушел.
Самсонов. Спасибо, доктор! Дай вам Бог здоровья! После ваших слов смерть отступила от меня!
Все засмеялись. Через минуту Самсонов умер. Смех затих. Но, не надолго. Здесь к смерти относились равнодушно. Слишком часто она посещала этот дом. Привыкли к ней!
А у Марии Федоровны все сложилось прекрасно! После того, как камень влетел в ее окно, она сразу умерла. И счастью ее не было предела! На чудесной полянке ее встретил Константин Сергеевич Станиславский!
Станиславский. Я давно жду тебя, милая! Пойдем со мной! Я отведу тебя в городок, где живут мои ученики!
Станиславский и Мария Павловна медленно пошли по лесной дорожке, оживленно беседуя о разном… о плохом, хорошем… удивительном…
Филиппов, с подарками…
…В потолке сначала появились ноги человека, потом крупное тело, потом седая голова с пушистой, широкой бородой, и пожилой мужчина в фиолетовом кафтане, мягко опустился передо мной, в мое старое кресло. Я спокойно ждал, что он скажет.
– Саша, дорогой, здравствуй! – сказал мужчина, – Ты, я вижу, не очень удивлен моим появлением! Но иначе и быть не могло. Много наших навещало тебя. Разреши представиться! Я, старинный пекарь Филиппов, один из первых Филипповых в Москве!
…Я хотел встать, но Филиппов, взмахнув рукой, дал понять, что это не нужно. Филиппов провел рукой по столу и на нем появились калачи. Они были с поджаристыми бочками и чудесно пахли.
– Эти калачи тебе прислала твоя бабушка, Маргарита Ивановна. Она знает, что у вас в магазинах торгуют очень плохим хлебом, который есть нельзя, и вот решила тебя побаловать. Кушай, Саша! Да, погоди! Калачи- то, запить чем- то нужно, а я это чуть не упустил! Ну – ка, иди сюда! – сказал Филиппов. И с потолка на стол мягко, бесшумно, опустилась большая квадратная бутылка. Зеленая, украшенная тремя золотыми пчелами.
– Не пугайся, Саша! Это медовуха! Старинная! Такую никто из ныне живущих не пил!
…Филиппов быстро открыл бутылку, налил золотистую медовуху в мой стакан, и подвинул его ко мне поближе. Запах от медовухи пошел ошеломительный. Он буквально свел меня с ума! Я жадно схватил стакан и залпом выпил золотую, густую влагу! Она огнем разбежалась по мне, и я восторженно запел! Удивительно, но я пел хорошо, хотя певчего голоса у меня нет. Был в детстве, но это не считается. Слава Богу, я пел не долго! Быстро успокоился. Потом медленно, с наслаждением съел горячий калач с маслом и спросил у Филиппова:
– Скажите, Филиппов, почему я запел? Я сошел с ума?
Филиппов улыбнулся, перекрестился, и сказал:
– Господь с тобой, Саша! Ты просто правильно отреагировал на вино! Не так как у вас принято! Особенно на периферии и в деревнях! Выпьют и сразу драться! Да как! Сын убил отца за бутылку пива! Бабушка выкинула внука в окно! Вместе с его собачкой! Надоел! Раздражает! Невеста жениху вонзила нож в спину на свадьбе! Ну, хватит, не будем больше об ужасном! Ты поступил правильно! Хорошо! Как Господь велел! Вино радость, а не убийца! Калач понравился?
…Я кивнул. Потом схватил бутылку, налил без спросу полный стакан, и выпил его, не спеша, уже понимая, что я пью. Огонь разгорелся во мне еще сильнее, еще ярче! Я посмотрел на улыбающегося Филиппова и спросил:
– Я не умру?
Филиппов вылил мне в стакан остатки вина и сказал:
– От этого вина нет… А от магазинного можешь… Там полно подделки… Пей, Саша! И потом поговорим!
…Я выпил, и огонь во мне вдруг погас. Я растерялся и посмотрел на Филиппова с изумлением. Филиппов сказал:
– Не удивляйся! Так нужно! Разговор впереди… Ты ведь, Саша, в ужасе живешь… Интерес к искусству у народа падает… Книги почти не читают …А если читают, то выбирают самые ерундовые… Вместо нормального общения, хамская грызня в интернете… Театры, не театры, а смесь цирка и сумасшедшего дома… Ты, видя это, погибаешь… Надежду на постановку своих пьес потерял… Тут еще вирус сковал жизнь цепями страшными… Но, Саша, не пугайся! Я пришел к тебе с доброй вестью! 27 часов тому назад у нас на небесах, в нашем небесном театре, состоялась премьера твоей гениальной комедии « Слово короля или государственные люди»! Перечисляю артистов! Александр Македонский, Венера Милосская, Тарасова, Станиславский, Бисмарк, Николай Первый, Лев Толстой, Гете, Томас Манн, Михаил Ульянов, Фрэнк Синатра, Луспекаев, Шекспир, Чехов, Мольер, Татьяна Шмыга, Роман Виктюк, Гоголева, Бомарше, Хрущев, Брежнев, Качалов, Мерилин Монро, Данелия, Кобзон, маршал Жуков, Вера Марецкая, Завадский, и еще 115 тысяч артистов! Ставил спектакль – я! Не удивляйся! Я теперь, там – фигура! Ну, ты доволен?
…Я онемел, окаменел, стал неподвижен. На столе появилась другая бутылка. Большая, длинная, черная. Филиппов быстро открыл ее, налил мне в стакан лиловую жидкость и приказал:
– Быстро пей! Это пиратский ром 17 века! Пей! А то и в правду умрешь!
…Я выпил и ожил. Стал соображать. Но двигаться не мог. Говорить не мог. Филиппов весело сказал мне:
– И не надо говорить. Саша! Надо осознать! Ты – в Истории! Теперь, дальше! Дело есть одно! Смотри вниз!
…Я посмотрел. Квартира. Комнат несколько. В одной из них, на кровати, лежал огромный, седой, длинноволосый старик, со знакомым лицом. Он громко стонал. В другой комнате, рядом с комнатой старика, какие – то мужчины, тоже знакомого вида, играли в карты. Играли странно. Понятно было, что игра их совсем не интересует. Карты падали на стол без всякого смысла. Мужчины прислушивались к стонам старика и, молча, переглядывались. Один из них плакал. Филиппов посуровел лицом и сказал:
– Вот, что происходит, Саша! Старик, лежащий на кровати – Иван Сергеевич Тургенев! У него рак позвоночника! Он умирает! Как ты видишь, он испытывает страшные боли! А мужчины в соседней комнате, его друзья! Ждут, когда он умрет! Друга в такую минуту не бросают! Они любят Ивана Сергеевича, они хорошие, знаменитые писатели, но в жизни разбираются мало! Смотри!
Тургенев вдруг сбросил с себя одеяло, и из последних сил закричал:
– Господа! Я испытываю страшные муки! Я больше не могу! Дайте мне пистолет! И я уйду из этого мира, освобожусь от страданий! Господа! Помогите мне, если вы действительно любите меня!
Филиппов. У них есть оружие! Но они не дадут его несчастному Ивану Сергеевичу! Самоубийство считается величайшим грехом! Они не могут его допустить! Церковь запретила так уходить из жизни! Но церковь не всегда права! Она и людей жгла за талант и честные, смелые мысли! И ошибалась во многом! И беспощадно сдерживала и науку, и искусство! Все было! Ты как думаешь, спасти человека чистого, честного, величайшего гения, – да и любого другого, самого простого, – от страшных мук, грех?!
…Я закричал:
– Нет! Никакой не грех! Ерунда все это!
Филиппов. Правильно! На самом деле, – грех, не помочь человеку избавиться от страданий! И я Ивана Сергеевича спасу! Я знаю, что сделаю для него доброе дело! Смотри!
В руках у Тургенева появился пистолет. И он со счастливой улыбкой выстрелил себе в голову. Поднялся шум, крик… Писатели упали на колени перед телом мертвого Тургенева, заплакали… Все исчезло.
Филиппов. А теперь, Саша, я ухожу! Завтра мы начинаем репетировать вашу с Ларисой пьесу « Стоглазая Хромоножка Скарлет». Артистов будет 250 тысяч! Пьеса очень нравится, поэтому очередь!
Филиппов исчез. Я не знал, что делать. Я заплакал!
Кустарник с красными ягодами
История эта мало интересная, стандартная, но почему-то хочется о ней рассказать…
Год 1983. Ялта. Июль. Жарко! Хорошо! Запах цветов каких – то… ….Счастье вливается в душу потоком!
Мы, с моим однокурсником по консерватории, Сашкой Тамаркиным, стоим у маленького винного ларька, расположенного на горе, в метрах ста выше шоссе. Кругом кусты с красными ягодами… Гора, зеленая, горбатая, иногда лысая, поднимается вверх, километра на два…
…Еще у палатки стоит группа артисток и артистов из периферийного театра. Артистки веселы и красивы, парни все очень дружелюбны. Естественно Тамаркин, как всегда без труда, проник в эту компанию и ловко завладел всеобщим вниманием. (Великий мастер по этой части!)
…Я, с вином (стаканчик), отошел от них и понял: это было здесь! Вот за этой рощицей полянка, где все и произошло!
…В 1972 году, ровно одиннадцать лет назад, мамин пациент (мама была врачом) композитор Фа, устроил меня в санаторий Всесоюзного Авторского Общества… Интересное место! Ходишь, себе, ходишь, а вокруг, знаменитости! Впрочем, я тоже не хухры – мухры! Меня только —что взяли на работу в театр оперетты, хормейстером…
Выгляжу я не плохо: я невысок, но строен и необыкновенно добродушен… Необыкновенно наивен… И прекрасно одет! Рубашка и брюки на мне, сшиты в специальном ателье, где тогда одевался мой отец, Владимир Александрович…
…Ну что… Сижу на лавке, кругом цветы… Я курю… Тут садится рядом со мной дама, красоты необычайной, лет тридцати двух… Попросила сигарету… У меня Мальборо… Она удивилась, обрадовалась… Ну и начался разговор… Выяснилось, что зовут ее Олей… Что она актриса из Пензы… Что играет в театре только главные роли… Что скоро уезжает домой… И вдруг предлагает мне прогуляться с ней по горе, на которой я сейчас стою… Ларек уже был… Можно было выпить вина… Кусты с красными ягодами тоже были… А главное, это то, что эта чуткая и необыкновенно прозорливая актриса, моментально поняла, что я влюбился в нее по уши! Ну, пошел за ней, конечно… Поднялись на гору… Выпили винца… И артистка, улыбаясь, предлагает мне пойти, взглянуть, что за этой рощицей, около которой мы пили вино… Может быть там, что -то интересное… Пошли… Прошли через рощу… И вышли на прелестную полянку! И я все понял! Меня начало трясти… Я ведь мальчишкой еще был! С женщинами дела не имел! Страстно об этих отношениях мечтал, а как их осуществить, не знал! Делал попытки, но все неудачно! А тут стоит передо мной светловолосая, синеглазая красавица! Тело прекрасное! Сводящее с ума! И совершенно понятно, что хочет моей любви! Почему?! Как? Неужели я стану мужчиной?! За что такое счастье?!
Только мы улеглись на травку, как вдруг Оля вскрикнула и потеряла сознание! Я понял, почему! На плече ее появилась ранка, а в кусты медленно уползала крупная серая змея! Гадюка! Я поднял Олю на руки и понес к шоссе… Донес… Но получилось все очень плохо… Не так как я хотел… Я зацепился за корень какого – то куста и упал… Ольгу, естественно, выронил…
Пришел я в себя в больнице (я разбил голову) …И узнал, что актрису Ольгу Бармину- Фрагге, выписали из больницы неделю назад… Что с укусом гадюк местные врачи справляются элементарно… Что за Ольгой приехал муж, директор фарфорового завода, и что они уехали отдыхать в Болгарию…
День я пролежал, как мертвый… Голову мою вылечили быстро, какими – то югославскими уколами… А через три дня меня выписали, и мы с Тамаркиным пошли праздновать мое выздоровление (и поражение) в лучший ресторан Ялты « Ореанду»…Сидели мы на воздухе, ели цыплят и пили Абрау – Дюрсо… И были заслонены от гуляющих по набережной высокими кустами цветущего жасмина, волнами нависшего над нами… Но звезды мы видели! Советские звезды!
Небесный таракан…
…Я лечу над белыми, заснеженными горами Японии. К храму на Фудзияме. Вижу! В поле, среди моря тюльпанов, сидит гигантский Мужик. И плачет. Я подлетел, спрашиваю, в чем дело.
Мужик. Ты понимаешь, в ухо мое залез небесный таракан! И мучает меня! Грызет! Смеется! Издевается! Как это ужасно, брат! Может поможешь мне? Может вытащишь его? А то нет сил больше!
Я залез в ухо к Мужику. Таракан был величиной с корову. Я быстро разрубил его и выбросил из уха Мужика. Мужик заплакал от счастья. Я хотел улететь, но вдруг Мужик говорит:
– Не хочешь ли что – нибудь узнать?
Я сказал, что хочу узнать о том, как живет и работает нечистая сила.
Мужик. Очень просто! Ни слова правды! Ни капельки жалости!
Я поблагодарил его и улетел.
– Учти, парень! Она везде! – крикнул мне вослед Мужик. От голоса его задрожали горы, я перевернулся три раза, но удержался и полетел дальше. Наконец появилась Фудзи… Как я долетел – не знаю… Меня пытались остановить раз двадцать…
Ёлка!
…Рождество! Передо мной панорама европейских городов! Они все в огнях! На площадях множество нарядных елок и базарчики с вкусной едой! (Мне рассказывали об этом). Народ толпится! Веселый, счастливый, радостный! Нищие тоже есть! Как же им не быть! Вот они! Пять крепких, хорошо одетых мужиков, пьют пиво, посреди площади! И гогочут, не боясь испугать народ! Говорят, немцы сошли с ума! Видимо, так оно и есть! Пособие по безработице, всего 489 евро! А они гогочут! Пособие это, ну ничтожнейшее для европейцев! Ерунда! А они веселятся, как люди, которым тепло, хорошо и уютно в своей родной стране! Пиво у них на столе—5,6 литров! Пирогов, колбас и еще какой -то аппетитнейшей еды- сколько душа пожелает! Так проявляется непонимание ситуации, в которой они оказались… Для европейцев это стало нормой… (Я думаю, есть и такие, которые планируют очищении улиц древних немецких городов от претенциозного элемента).
…А где- я? Не понимаю… Главное- у меня нет елки! Что делать? Думал, думал… Наконец- дошло! Я помещу ее в своей голове! А игрушками станут мои воспоминания! И я украшу ими эту елку! Но вообще не все «воспоминания – игрушки» годятся для этого… Пусть так! Пусть повиснет хоть что —то, что сохранилось!
Игрушка первая.
Как быстро проходит жизнь! Лев Толстой однажды написал: «От двух до семи – вечность! От семи до семидесяти – миг!»
Старик, Ты прав! Но не всегда! Особенно, когда говоришь о музыкантах. Это ведь Ты написал: «Чем музыканты талантливей, тем они глупее!». Чайковскому, наверняка донесли! Это же ведь интересно! Узнать о величайшей глупости, которую сказал Величайший из Великих!
Игрушка вторая.
У гроба с покойницей стоят две женщины. Обе знаменитые певицы. Я стою рядом с ними. Одна другой говорит тихо, глядя на покойницу: «Смотри! Вода вышла, и она похорошела!» Эта фраза меня ужаснула! Певица, сказавшая эту мерзость, была красива и знаменита! И я мечтал о нежных, любовных отношениях с ней! О, как хорошо, что я тогда ничего не умел! Не знал, как к ней подступиться! Вдруг что – нибудь у меня с ней получилось?! И тогда… что она, вдруг, могла мне сказать?! Подумать страшно!
Игрушка третья.
На похоронах моей мамы, ее руководитель, профессор медицины, женщина лет 80, прощаясь с ней, сказала: «Люсенька, милая, прощай! Я желаю тебе успехов, счастья, и доброго здоровья!» Сказала, поняла, и ужаснулась! Чуть не упала. Но ее поддержали. После этих потрясающих, страшных слов присутствующие окаменели. Тишина была какая —то свинцовая, давящая…
Игрушка четвертая.
Некоторые знаменитые артисты, худруки великих (в прошлом) театров, пытаясь оправдать отсутствие интереса к современной драматургии, уверяют, что Островский – современный драматург. Ну зачем врать, господа? Мир драматургии огромен! А у вас беден чрезвычайно! Ставьте кого угодно! Англичан, немцев, венгров, шведов, голландцев… Там есть, что делать! Ну только не врите! Вы выглядите нелепо!
Игрушка пятая.
Отношения в театрах складываются иногда очень интересно: худрук ходит в сопровождении четырех охранников.
Игрушка шестая.
Год 1976. Москва. Мы с друзьями едем в ресторан Пекин. Зачем? Вкусить китайской еды? Вовсе нет! Китайскую еду мы презирали! Приготовлена она была бездарно! Мы едем пить прекрасное, грузинское вино Тетра! Еду закажем обычную: жареную баранину, большим куском, и румяную, хрустящую, картошку фри! Такую вкусную, что ее можно было съесть гору! Но! Главная наша мечта, вино Тетра – шедевр виноделов Советской Грузии! И выпить этот шедевр можно было только в ресторане Пекин! Ну, просто, другого места мы не знали! И не искали! Нам было хорошо в гигантском советском ресторане Пекин! Радзинский однажды остроумно (и справедливо) сказал, что в СССР каждый день был повод для праздника! Сегодня ты неожиданно купил одно, завтра, побегав, другое, послезавтра, случайно, третье… И деньги на все это были! Слава СССР! Старик, мы ждем, когда ты вернешься!
Игрушка седьмая.
В деревне, недалеко от Москвы, есть магазин Гжелянка. В нем торгуют удивительно вкусными продуктами: колбасы, котлеты, сосиски, запеченое мясо и прочее… гораздо лучше, несравненно вкуснее, чем в Москве… Как так? А вот как! Рядом, в маленьком городке, есть прекрасный мясной комбинат, и там все это и производят… В Москве я их продукцию не видел… Конечно, ее просто не пускают… И это рыночные отношения? Не поверю в это никогда! Ладно! Ну их всех к черту! Надоели!…Звонок! Пришли мои друзья с венгерской водкой! Тема исчерпана! Да здравствует Дружба Народов! Особенно дружба с Венгрией! В Советское время эта страна радовала нас вкуснейшей едой! Помните красные маленькие колбаски с перчиком? Я уверен – помните! Забыть их нельзя!
Игрушка восьмая.
В Эквадоре, в одной их самых бедных стран мира, пособие по безработице, 425 долларов… Я знаю, что у нас происходит… Ну что говорить. Океан страданий.
В мою комнату весело забежала наша собачка Шерка. Маленький лохматый черноглазый пудель. Беленькая. Хитрая. Умная. Смотрит на меня, машет хвостиком. Ясно, что хочет поговорить.
Я. Шера, в государстве, где люди почти нищие, платная медицина… Это что такое?
Шера (фыркнула и сказала). Ваши гении- злокачественная пустота… …Вообще ваш роман с дерьмом затянулся…
Я. А вот ты, только что накакала у меня в кабинете… Это что?
Шера. Ну по крайней мере, это лучше, чем то, что делают ваши …эти… эти… на заборе висят, как плети…
Я. Ладно, хватит… Пойдем я тебя накормлю…
Шерка радостно завертела хвостиком… И мы ушли…
Игрушка девятая.
1 марта. Весна! Только что посмотрел фильм Петра Тодоровского, «Последняя жертва», по А. Н. Островскому.1975 год. Шедевр! И никаких премий! Никаких наград! Что, тогда не разбирались в киноискусстве?
Игрушка десятая.
Лев Толстой пригласил А. Н. Островского послушать его комедию «Плоды просвещения». После чтения Островский написал Некрасову, что у него от этой пьесы «уши завяли». Забавно, правда? В компании гениев не всегда весело…
Игрушка одиннадцатая.
Ощущения бездарно прожитой жизни бояться не нужно. Другой она быть не может.
Тициан… Или другой кто – то…
Видение
…Маленькая, уютная комната, в столетней избе, сложенной из огромных брёвен… Я лежу на мягкой кровати… Жарко!…Печка дышет теплом… На стенах иконы… Строгие… Темные… Ночь. Зима. Кругом черный лес. Рядом с моей избой стоит гигантский Дед Мороз, и, смеясь, рассылает снежные вихри… Снегурочка сверкает зелеными глазами… Русская Зима! Приветствую тебя! Я собираюсь к тебе! Можно?
Голос Зимы. Ты прав, что просишься ко мне! У меня лучше, чем у вас! Ох, как лучше! Потерпи! Твоя звездочка ждет тебя!
Балерина на ладони!
…Царство Люцифера… Бездонное, темно – синее небо… Ярко сияют звезды… Мягкий, теплый ветер… Вспыхивают и гаснут разноцветные огни… Между звездами медленно течет фиолетовая река… Сквозь реку проносятся молнии и оранжевые шары… Музыка… Чайковский, Скрябин, Глазунов… Аплодисменты… Рев восторга… На гигантской ладони Люцифера танцует известная балерина… Рев! Смех! Пенье и свист!… Дальше! Идем в самую глубину… Так, так… спускаемся… спускаемся… нужно еще… еще… Стоп! Мы там, где нужно! Это здесь!… Огромный зал, весь из золота… С бескрайней библиотекой… Бассейном… На стенах картины великих мастеров, не признанных при жизни… В бриллиантовых театрах крохотные артисты играют прекрасные комедии, никому не известных драматургов, которых режиссеры просто отказывались читать на Земле. Отпихивали от себя их работы, не имея желания разобраться, что в них происходит… Теперь эти писатели рядом с артистами! Совершенно пьяные и счастливые! Они восторженно смотрят свои пьесы и пьют вино! Здешнее, качества самого высокого! Оно вкусное, полезное, и никаких гнусных добавок в нем нет! И быть не может! За хозяйством следят! Но в большей степени драматурги пьянеют от великолепной постановки своих пьес! Они не знали, что здесь это возможно! И может быть – только здесь!
…В зал входят главный советник Люцифера, демон Деборни и его дочь, Фарейра… Они садятся на мраморные скамьи и начинают беседу:
Деборни. Милая Фарейра! Пришло время обсудить некоторые детали нашего существования!
Женский голос. Говори проще! Иначе она не поймет!
Деборни (усмехнувшись). О! Матушка твоя! Она сейчас на Сатурне, а все слышит! Дорогая Кавела! Не мешай нам! Я сам справлюсь!
Голос Кавелы. Хорошо! Посмотрим!
Деборни. Смотреть не нужно! Я закрою пространство!
Голос Кавелы. Ты закроешь, а я открою!
Деборни. Ох, как сложно с ней! Но интересно! Два миллиона лет ведем мы борьбу за первенство… Да, Кавела? Ведем борьбу?
Голос Кавелы (смеясь). Глупый! Ты проиграл эту борьбу давно! (Свист, музыка, пение. Тихо).
Деборни. Все! Ушла! Можно разговаривать!
Фарейра. О чем, папа?
Деборни. О главном! Наша страна нуждается в пище! Источники высыхают! Мы организуем новые! Мы так повернем мировой политический процесс, что с Земли, как обычно, польются свежие потоки крови и страданий! Вот чем мы будем насыщаться!
Фарейра. Я это знаю… Но недостатка я не ощущаю…
Деборни. Деточка, ты же не одна живешь в этой стране! Нас – миллионы! И они жалуются мне на недостаток пищи! И вот что мы сделаем! Смотри!
Из рук Деборни вылетел гигантский ком разноцветных огней. Он, сверкая, понесся в сторону Земли, и мягко вошел в ее поверхность. И тут же на этом месте стали появляться гигантские здания, забегали машины, полетели самолеты… Как будто из воздуха хлынули людские массы в огромном количестве… Они пели, любили, строили…
Деборни. Вот! Получилось! Страна организована! Хищная! Беспощадная! Безумная! Она будет убивать людей в огромном количестве! Она принесет миру массу страданий! И это будет нашей пищей!
Фарейра. А что у нее будет внутри? То есть, как она будет устроена?
Даборни. Внутри у нее все будет прекрасно! Весь мир будет завидовать ей! И жители других стран придут к выводу, что только агрессивность и жестокость дадут им возможность счастливой жизни! Вот и все! Ты поняла?
Фарейра. То есть по всей Земле пойдет резня?
Деборни. Ну да! Молодец! Поняла!
Фарейра. Но это понять совсем не сложно!
Деборни. Отлично! Ты у меня очень сообразительна! Сейчас придумаем что – нибудь другое!
Фарейра. Папа, ты не слишком напрягаешься? Отдохни!
Деборни. Нет, дорогая! Я патриот! Я работаю для своей родины! Я люблю своих соотечественников! И ставлю их интересы превыше всего! Ты поняла меня, детка?
Фарейра. Я горжусь тобой мой отец! Я пойду по твоему пути!
Появляется Кавела. Она прекрасна. На голове ее вместо волос- змеи. Они в движении.
Кавела. Не забудьте меня! Я хитрее вас! И тоже патриотка!
Персонажи обнимаются и радостно смеются. Появляется огромная ладонь Люцифера. Они прыгают в нее и исчезают.
Как я спас ссср!
Ну как… Очень просто! Представьте! Я присутствию на заседании ПОЛИТБЮРО… (Я приглашен, как родственник Генсека.) ПОЛИТБЮРО обсуждает разные варианты реформы… Что, да как… Погружаясь в бездну экономики, в войны, в животноводство… Надоело мне это… Тогда я встаю и говорю:
– Товарищи! Что же вы запутались в деле простейшем! Постройте несколько фабрик по производству лучшего в мире женского белья! Женщины придут в восторг, успокоются, и страна будет спасена!
Так и сделали. Женщины стали ангелоподобны. Мне дали звезду. А Академия наук зачислила меня в спасители России. И что главнейшее: страна стала стремительно расцветать. Она не развалилась, и живет в ней теперь 800 миллионов человек.
Письмо Францу Кафке…
Дорогой Франц! Я румынский писатель Донча Фракме! Я пишу тебе письмо, несмотря на то, что ты – ох, как далеко! Очень! Но я уверен, что мой привет ляжет тебе на грудь, как прекрасная, нежнейшая ласточка! Я уверен!
Франц! Ты писал страшные вещи! Писал великолепно! Ужаснул весь мир! (Поскольку мир ужаснул тебя). Но сейчас в нашей жизни появились эпизоды, пострашнее твоих писаний! В Румынии живет 98 миллионов человек. Из них 95 – в страшной нищете. Их жизнь сломана! Наш президент, Тута Браге, войдет в историю человечества как главный убийца. Угробить столько народу не смог ни один негодяй. Организовано наше государство ужасно! Безобразно! Какая -то верхушка (бандитская) купается в золоте. А народ – почти весь, гниет и гибнет в нищете. Прощай, Франц! Мне пора идти в кабак, пить нашу румынскую водку! Обнимаю тебя, друг! И прошу- возвращайся к нам поскорей! Работы для тебя – навалом! Ты один сможешь справиться с этой темой! Ждем тебя! Очень ждем! Когда придешь – свистни мне! И я приду к тебе с ведром абрикосовой водки!
Дочь Люцифера
Я прочитал один из старых своих, почти забытых рассказов, и он так меня растрогал, что я от радости и уважения к себе выпил целую бутылку крымского портвейна. И сразу уснул.
Портвейн был очень хороший, но мне нельзя даже такой.
…Проснулся я в странной комнате. Да нет! Какая комната! Что я пишу! Это был огромный зал! В верхнем правом углу светило маленькое, но очень жаркое солнце, а в левом углу – серебром сверкала луна! Во всю стену горел огромный камин. Я сидел в мягком кресле, похожем на гигантское ухо тигра, а напротив меня, сидела молодая красивая женщина, в белом, очень свободном платье, украшенном изображением разнообразных змей. Красных, синих, оранжевых, черных, зеленых…
Женщина. Здравствуй, Саша! Я, дочь Люцифера! Я хочу с тобой поговорить! Ты не против? (Я молчал. Я не мог говорить. Я окаменел от ужаса.) Ну, я тебя понимаю. Не каждый день в гости приходит дочь Люцифера. Ты хороший человек, а мы в своей стране, хороших людей делаем людьми нормальными. Хороших людей на Земле наши воспитанники топчут как хотят, и я решила тебя защитить. Сбросить с тебя эту гниль хорошести, и в следующей жизни ты сможешь стать государственным деятелем или кем – то еще серьезней… Для этого тебе нужно просто умереть и все. Боишься? Напрасно! Что тебя держит в этом мире? Он ведь тебе противен. Книжки твои, то ли читают, то ли нет… Пьесы идут редко… Ты – живой! Но живым себя не чувствуешь! Ты – человек искусства. А оно приняло безобразные формы. Любовь к чтению в народе умерла, и естественно писатели перестают понимать, зачем они появились на этом свете. Так ведь? (Я молчал). Так! Ты согласен со мной! Я знаю! Смотри, как у нас хорошо!
Дочь Люцифера махнула рукой и одна из стен бесшумно ушла куда- то вниз… Вспышка! И я увидел море огня! В нем летали, двигались, плавали миллионы человеческих фигурок! Они были заняты чем – то, но чем?! Я от волнения не понял. Вот появилась огромная лысая голова мужчины. И сразу тысячи копий пронзили ее! Черти без дела не сидели… Голова улыбнулась… Голова мужчины была рада, что на нее обратили внимание… На земле ее обладателя презирали и он вошел в историю как совершеннейшее ничтожество… Когда он умер, о нем написали множество книг, но никто их не читал… Мужчина страдал от этого…
Дочь Люцифера. Он мечтал войти в историю, как великий политик… Но у него не получилось… Мы ему поможем… (Дочь Люцифера крикнула в огонь, чертям). Дальше!
Черти схватили голову и бросили в гигантский огненный котел. Голова плавала в нем и хмурилась. Веселые черти запустили в котел огненных змей, и они так облепили голову, что она исчезла из поля зрения… Мужчина завыл! Черти прогнали змей, вытащили голову из котла, разрубили на малые части и загнали на этот фарш огненных слонов… Привыкшие к подобной работе слоны очень старались… У них из – под гигантских ног летели искры и куски головы… Слоны ревели от удовольствия!