Читать онлайн Нас просто не было 2 бесплатно

Глава 1

Огромный Дворец Искусств располагался в центре города. Красивый, недавно построенный гигант. Сегодня именно ему «выпала честь» встречать нашу тусовку.

Однако первые мысли, как только переступила через порог заведения, были отнюдь не радостными. Да и весь мой чертов настрой совершенно не располагал к таким местам. Громко. Ярко. Удручающе душно…

Прошла сквоь толпу, кивая знакомым, отрешенно улыбаясь и скользя взглядом по сторонам. Благотворительный ежегодный вечер для золотой молодежи, значит, здесь будут все «наши». Здесь будет Максим, Карина и все остальные. Зубы сводило от одной мысли, что придется с ними пересечься в очередной раз. Как бы мне хотелось покинуть это место, развернуться, сбежать домой или раствориться, стать невидимкой и сидеть в углу, чтобы никто не обращал на меня внимание.

Покажусь, покручусь перед камерами, чтобы отец не цеплялся и не выдвигал претензий, и уйду. Как я умею: тихо, молча, никого не предупредив. Вернусь домой – единственное место в мире, где мне хотелось быть. К единственному человеку, способному успокоить мое сердце.

Смотрела на людей, но никого не видела – просто тени, безликие образы. Везде только он. И внутри кипело от желания быть с ним. Нельзя так любить мужчину, нельзя настолько растворяться в нем, что все вокруг кажется пресным, неинтересным.

Запоздало поняла, что вчера зря просила его пойти со мной. Фактически сама чуть не затащила в логово к демонам. Лучше барахтаться в этой грязи одной, с неизменной ледяной маской на лице.

Прошла мимо стайки журналистов. Им больше делать нечего? В нашем городке нет событий интереснее, чем слет богатеньких Буратин? Да всем плевать на эту благотворительность – сплошная показуха!

Дефилировала мимо них, приветливо улыбнувшись в случайную камеру. Наслаждайся, папочка, все, чтобы порадовать тебя. Все эти никчемные улыбки, наигранный блеск в глазах, весь этот образ довольной жизнью золотой девочки. Чтобы ты, сидя в своем роскошном кабинете, смог довольно повести бровью и снисходительно произнести «ну хоть какой-то от нее толк». В голове роилась странная мысль – пора действительно искать работу, чтобы ни в чем не зависеть от отца. Последнее время и так трачу его деньги все меньше и меньше. Похоже, настало время покончить с этим окончательно. Чтобы самой отвечать за свою жизнь, чтобы не было пресловутых рычагов воздействия, чтобы в следующий раз не идти на такие вот мероприятия только потому, что господин Антин так захотел, а я не смею его ослушаться. Пора взрослеть и брать свою жизнь в собственные руки.

Подошла к барной стойке, присела на высокий стул. Размышляла о том, как бы провести этот вечер, не пересекаясь с некоторыми персонажами, и практически задохнулась, уловив знакомый аромат дорогих духов. Не видела, скорее, чувствовала, как на соседний стул опустилась Абаева. Волосы на загривке встали дыбом, внутри сжалась тугая пружина. Развернулась к ней, вопросительно изогнув бровь.

Каринка сидела, развернувшись ко мне вполоборота, одной рукой облокотившись на стойку и нервно барабаня ухоженными ноготками по затертой поверхности. Гипнотизировали друг друга взглядами не меньше минуты, пока она не произнесла:

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты сука? – В ответ я неопределенно повела плечами. Говорили не раз, и не два. И спорить с этим не собираюсь. – Ты испортила мой День Рождения, – не унималась Абаева.

– Мне упасть на колени и в слезах вымаливать прощение? – равнодушно спросила у нее, не отводя прямого холодного взгляда.

– На хрен мне твои мольбы сдались! – прошипела она.

– Не хочешь – как хочешь. А то я уже почти собралась падать ниц.

– Сука, – дорогая подруга констатировала факт, потом недовольно поджала губы и посмотрела куда-то в сторону. Проследив за ее взглядом, наткнулась на проходившего мимо Градова. Он приветственно махнул ей рукой, а меня попросту проигнорировал, не удостоив даже кивка. Иди, иди, с глаз долой! Не особо и расстроилась! И он ушел, скрылся в толпе. Я облегченно выдохнула, только заметив, что сжала кулаки, и ногти впились в ладони. Пусть он меня игнорирует, пусть лелеет свою обиду. Что угодно, лишь бы не подходил, не говорил. Еще бы Абаева от меня отстала, было бы вообще здорово.

К сожалению, Карина не собиралась отступать:

– Нам надо поговорить.

– Мы уже говорим.

На миг она замолчала, прожигая меня темным взглядом, потом все-таки продолжила, хотя я ясно видела, что с трудом сдерживалась, чтобы не послать меня подальше:

– Я так понимаю, нашей дружбе пришел конец?

Просто капитан очевидность! Хмыкнула себе под нос, еле сдержав едкое замечание.

Дружба? Сейчас как никогда остро понимаю, что не было никогда между нами никакой дружбы. Правильно Зорин подметил. Мы как люди, которых насильно свели вместе, посадили в одной комнате и дали одинаковые игрушки. В силу социального положения крутились в одной компании. Вот и все. Никакого единения душ, поддержки, вечерних разговоров за кружечкой чая. Ничего. Только фальшивые улыбки, нездоровое соперничество, наигранная радость при встречах. Все.

– По-видимому, да, – ответила равнодушно.

И это равнодушие абсолютно искреннее. Мне плевать на Абаеву, плевать на нашу разрушавшуюся псевдо-дружбу. Так даже лучше. Можно снять фальшивую доброжелательную маску, перестать восторженно пищать при случайной встрече, будто еще чуть-чуть – и напустишь тепленькую лужицу, как маленький щенок.

Карина кивнула, принимая мой ответ. Недовольно нахмурившись, посмотрела сначала на свою бордовую сумочку, потом в зал, где играла музыка, мелькали разноцветные огни, потом на бармена. Высокий худосочный парень в белоснежной светящейся в ультрафиолете рубашке по-деловому начищал стаканы, расставлял разноцветные бутылки с дорогим пойлом на зеркальных полках и не обращал на нас никакого внимания. Бармены привыкли к тому, что под самым носом у них разворачиваются то драмы, то комедии, то доверительные разговоры. Интересно, сколько в его голове чужих секретов и историй?

– Ты хотела только уточнить по поводу нашей дружбы, или что-то еще? – я исподлобья рассматривала Абаеву, пытаясь понять, что творится в ее дурной пустой голове.

– Хочу предложить тебе мировую.

– ??? —В моем взгляде немое удивление.

– Мы все равно будем пересекаться, хочется нам этого или нет. У нас один круг общения. Рано или поздно столкнемся на каком-нибудь вечере, сцепимся из-за какой-то ерунды и опозоримся перед народом, выставив себя сварливым базарным бабьем. В идеале, конечно, вообще не контактировать, потому что меня тошнит в твоем присутствии, но это вряд ли получится. Так вот, предлагаю заключить перемирие. Дружбу на хрен. Нам больше не о чем говорить. А вот сдержанный мир – самое то.

– С чего это вдруг такие дипломатические потуги? – спросила я напрямую, не понимая, какую игру затеяла Карина.

– Ты больно кусаешься, – нехотя призналась она, – вытаскиваешь на поверхность такое дерьмо, что не отмыться.

Да, есть такое. Когда пробуждается мой персональный демон, его не остановить. Сжигает все на своем пути, ломает, уродует. Каринка это прекрасно знает.

– Если я такая кусачая, то зачем мне заключать с кем-то перемирие? – усмехнулась. – Может, мне проще продолжать кусаться? Чтобы не лезли?

Абаева на миг замолкла, а потом улыбнулась, демонстрируя отбеленные ровные зубы. Наклонилась ко мне и доверительно произнесла:

– Я могу укусить в ответ.

Внутри будто порвалась натянутая до предела струна. Она мне угрожала, прикрываясь улыбкой, но в глазах такой холод, что нет никаких сомнений – Абаева готова выйти на тропу войны. В такие моменты в мозгу что-то срабатывает, не давая отступить, пойти на попятную. Голову поднял внутренний зверь, но я его сдерживала. Из последних сил. Черт, если бы не Артем, если бы не то, что я наговорила и натворила, если бы не мой страх потерять его, я бы прямо сейчас выпотрошила эту гадину, стерла с ее лица ухмылку. Она бы надолго запомнила это вечер. Если бы…

Широко улыбнулась в ответ. Так же, как и она. В глазах ледяное обещание уничтожить. Подруги, мать твою!

– Хорошо, пусть будет мир, – бросила небрежно и отвернулась от нее, всем своим видом показывая, что разговор мне наскучил.

– Что, вот так просто? – подленько усмехаясь, продолжала она, даже не думая уходить.

– Зачем усложнять?

– Может, ты испугалась? – хмыкнула.

– А может, просто переросла эту куриную возню? – поставила ее на место, одаривая снисходительной улыбкой.

– Я смотрю, ты растешь прямо не по дням, а по часам, – недовольно ответила Абаева и сделала знак бармену, чтоб налил, – раз уж мы с тобой заключаем мир, то предлагаю скрепить его тостом.

На мгновение отвернулась, привлеченная ярким всполохом сзади. Ничего особенного, просто луч проектора попал на стеклянный шар под потолком, озарив весь зал россыпью разноцветных огней. Повернувшись обратно, увидела Карину с двумя бокалами. Посмотрела на тот, который она протягивала мне, а в груди словно змеи шевелились.

«Не бери, – шептала интуиция, – эта дрянь способна на что угодно. И мир этот поганый выеденного яйца не стоит. Она не простит того унижения на дне рождения».

– Шампанское, – с улыбкой сказала она, по-прежнему протягивая бокал.

Я покачала головой и попросила бармена сделать коктейль:

– Нет настроения для шампанского, – пояснила, равнодушно наблюдая за тем, как Абаева с трудом удерживала на губах легкую улыбку.

Недовольно поставила мой фужер на стойку, громко стукнув. Я смотрела на ленивые пузырьки, поднимавшиеся со дна, и меня охватила какая-то тревога, еще не до конца понятная, но уже вполне ощутимая. Сдавливавшая сердце, студеной поступью прошедшая вдоль позвоночника. Надо идти домой.

Бармен поставил передо мной Пина Коладу. Кивнула ему в знак благодарности, принимая бокал, и повернулась к Абаевой:

– Ну что, за перемирие?

– За перемирие, – кивнула она, и мы звонко столкнули бокалы.

Пили молча. Карина чуть ли не в два глотка опрокинула в себя содержимое, морщась от пузырьков, бивших в нос, а я неторопливо потягивала коктейль через трубочку, наблюдая за тем, как уже бывшая подруга снова делала заказ. Села, развернувшись спиной к барной стойке, и чуть шальным взглядом рассматривала людей на танцполе.

– Знаешь. Я бы рада с тобой еще посидеть, помолчать, подумать о личностном росте, – усмехнулась она, – но, извини, скучно.

Угу, зато с тобой, бл***, очень весело!

Она бодро вскочила на ноги, поправила закатавшийся подол и скрылась в толпе, задорно махая рукой кому-то из знакомых. Облегченно выдохнув, я сидела, рассматривала свой бокал, задумчиво перемешивая слои соломинкой. Как же хреново! Сил нет! Надо что-то делать, и я имею в виду не этот вечер, а всю свою жизнь, пропитанную горечью, ложью и сожалением. Может, все-таки стоит набраться смелости и поговорить с Зориным? Упасть на колени и молить о прощении? Я уже была готова даже на это. Что угодно, лишь бы избавиться от шипов в груди. Не думала, что так сложно что-то скрывать, когда душит чувство вины, когда сожаления о содеянном разъедают изнутри. Я, оказывается, не настолько сильная, чтобы молча все проглотить, запрятать в темных закутках своей души и идти дальше. Мой настрой все сложнее скрыть, все труднее сдержать желчь, плескавшуюся внутри. Артем не дурак, прекрасно чувствовал, что со мной что-то не так. Он пока еще не понял, что меня просто ломает, и стоит только прикрыть глаза – набрасываются мучительные воспоминания. Но поймет. Обязательно поймет.

Надо что-то с этим делать. Я так долго не выдержу, сорвусь, и тогда все разлетится на осколки. Я люблю Артема и не могу без него жить, но на такой лжи у нас не получится построить что-то большее. Я буду думать об этом изо дня в день, а Зорин будет беситься, чувствуя, что от него что-то скрывают. Рано или поздно это нас сломает.

Решено. Я поговорю с Тёмкой сегодня, после этого гребаного вечера! И пусть Градов останется моей мерзкой тайной, во всем остальном покаюсь.

Посмотрела на часы – минуло пятьдесят минут с того момента, как моя нога переступила через порог этого заведения. Еще немного, еще чуть-чуть – и уйду. Меня все видели, я со всеми поздоровалась, пожертвование на великие благотворительные цели сделала. Я молодец, я умница, я гений. И я не обещала отцу, что проведу здесь весь вечер. Сыграла свою роль, отметилась – хватит. Даю себе установку пробыть тут еще полчаса. Всего тридцать минут.

Черт, как же шумно. В висках гудит.

Решение принято – сегодня поговорю с Зориным, от этого страшно, хотелось прикрыться пустой болтовней с кем-то незначительным, просто чтобы проверить, что я еще жива, что не рассыпалась на осколки. Поднявшись со своего места, пошла прочь, намереваясь перебраться в другой зал, где потише. С кем-нибудь пообщаться. С кем-нибудь не из «своих», просто равнодушная беседа ни о чем, чтобы заполнить пустоту в груди, не дать себе еще глубже погрязнуть в самокопании. Чтобы отвлечься.

Вышла из зала, где гремела музыка, и оказалась в просторном фойе, залитом ярким светом. На стенах зеркала, раздвигавшие пространство. Потолки высокие, и от этого казалось, что в торжественном помещении больше воздуха. Стало легче дышать.

Взгляд упорно тянулся в сторону широкой лестницы. Может, ну их, эти полчаса? Спуститься вниз, забрать одежду из гардероба и уйти. Мысль показалась настолько привлекательной, что ноги сами делают шаги в сторону выхода. К черту все! Никто не может меня здесь удержать. Я сама себе воздвигла рамки, сама могу их и сломать.

И тут, как по заказу, увидела, как по лестнице с первого этажа поднимается Градов. Заметив меня, он остановился на последней ступени. На лице – видимость спокойствия, но в глазах клубилась темнота. Заправив руки в карманы брюк, он мрачно смотрел на меня, будто преграждая путь к отступлению. Чувствовала, что ни за что на свете не заставлю себя подойти к нему ближе. В прошлый раз Максу удалось меня выбить из колеи, испугать. Больше не хочу.

По привычке задрала нос кверху и, смерив его равнодушным взглядом, направилась прочь от лестницы, будто это и не я минуту назад мечтала сбежать. А между лопаток, будто раскаленные угли – это он смотрел вслед.

Господи, ну почему я не смогла с самого начала разрулить эту ситуацию с Градовым? Что помешало сразу отправить его в отставку, а потом уж ловить Зорина?! Да, была бы обида, скандал, но, по крайней мере, все по-честному, без вражды. Тем более пламенной любви между нами никогда и не было. Не мы первые, не мы последние расстались в этом мире. Справился бы. Побесился, попсиховал и все. Пошел бы дальше, как всегда, с небрежной вальяжной улыбочкой на губах. А теперь он один из тех, кто мечтает о моей медленной и мучительной смерти.

Тщательно пряча раздражение, я зашла в малый зал. Здесь тоже много людей, но все спокойно стоят кучками, общаются. Поздоровалась с одним, с другим. Тут обмолвилась парой фраз, там участливо покивала. Будто в теме, будто не все равно. Красивая картинка – снаружи, и черное отчаяние – внутри. Ощущала себя настолько одинокой, что словами не передать. Я здесь лишняя. Весь мой мир заключен в Зорине. Только в нем. Я не глядя отказалась от всего, от своей прошлой жизни, окунувшись в наши отношения. И я могу потерять его в любой момент. Могу потерять все.

Стало душно, рот наполнился горечью. Я отступила в сторону, чтобы было видно парадную лестницу. Прислонившись к перилам, Градов по-прежнему стоял там, разговаривал с кем-то по телефону. Раздраженно жестикулировал, эмоционально что-то высказывая собеседнику. Черт! Будто специально там стоит, пасет меня, чтобы не сбежала! Нервно усмехнулась. Бред. Паранойя!

Сзади раздалось вежливое «извините». Развернувшись, я хмуро посмотрела на молоденькую репортершу, улыбавшуюся в тридцать два зуба.

– Вести Плюс, – протянула свою пресс-карту, – уделите мне пару минут?

Я чуть смущенно кивнула. Нет настроения говорить на камеру, но папане это должно понравиться. Он будет доволен. И я, в очередной раз надев сияющую маску, напустив на себя доброжелательный вид, старательно улыбалась, увлеченно отвечая на вопросы. Причем, ответы в моей голове не совпадали с теми, что произносила вслух.

– Как вам сегодняшний вечер?

– Отличный вечер. Спасибо огромное организаторам за проделанную работу.

«Адская хрень».

– Как вы относитесь к благотворительности?

– Для меня участие в благотворительных мероприятиях всегда многое значит. Приятно осознавать, что делаешь что-то важное, полезное для общества.

«Да бред все это! И мне плевать, как и всем собравшимся здесь! Показуха. Хотите благотворительности – занимайтесь адресной помощью. Переводите деньги на персональные счета тем, кто действительно нуждается!»

Еще вопросы, и такие же лживые ответы. Отвратительно. Все это отвратительно.

– …Ну и напоследок личный вопрос. Что для вас главное в этой жизни?

– Главное? – на секунду задумалась, вспоминая зеленые глаза. – Главное – это семья. – Репортер ждала продолжения, но у меня слова застревали в горле. Теряла мысль из-за шума в голове. – На этом все, извините, меня ждут, – прервала это нелепое интервью, еле удержавшись, чтобы не начать растирать виски.

Репортерша не заметила растерянности в моем взгляде, просто кивнула, произнося дежурное «спасибо за сотрудничество», и переключилась на следующего «благотворителя». Я медленно выдохнула, чувствуя ком в горле и внезапную жажду. Окинула взглядом помещение и не увидела ни одного официанта. Конечно, мы же не пузатые толстосумы, среди которых непременно сновали бы стаи желающих угодить. Статус не тот, малы еще, не доросли. Снова вышла в фойе, пытаясь отдышаться. Нервно облизала пересохшие губы, обнаружив Градова на прежнем месте. Разрывалась между желанием гордо пройти мимо и страхом, что начнется новый виток разборок.

К черту Макса. Не сможет он тут стоять вечно, сейчас кто-нибудь утянет в сторону для беседы, тогда и уйду. Я направилась туда, где играла музыка. Здесь весело, шумно. Все танцуют, но мне не до них. Здоровалась с нескончаемой вереницей знакомых, а сама не могла оторвать взгляда от барной стойки. Кое-как отвязалась от особо приставучих особей, желавших поболтать, и, наконец, тяжело опустилась на стул. Жестом подозвала бармена и попросила воды. Он улыбнулся, кивнул, и через несколько секунд поставил передо мной запотевший стакан с холодной водой, от которой сводит зубы и перехватывает горло. Жадно выпила, до дна. Стало немного легче. Совсем чуть-чуть. Жажда отступила, но виски словно сдавило огромной безжалостной рукой.

Все, хватит. Ухожу.

Развернулась, скользя по гладкой поверхности стула, и испуганно вздрогнула, уронив на пол клатч. Рядом со мной Максим. Криво усмехнувшись, он наклонился, поднял сумку и задумчиво покрутил в руках. Только его не хватало! Все-таки не удержался, подошел. Эх, надо было раньше уходить, продефилировать мимо него, пока болтал с кем-то по телефону на лестнице и все. Уйти, не оборачиваясь.

– Спасибо, – протянула руку, сжимая непослушные пальцы на черной лакированной коже.

– Да не за что, – смотрел в глаза, но не отпускал свою находку. Потянула на себя, результата – ноль.

– Макс, если тебе нравится моя сумочка, ты мог бы сказать раньше – с удовольствием дала бы поносить, – не смогла сдержать ядовитую реплику. Настроения и так нет, да еще и голова раскалывается. Раздражало все: и Макс, и этот зал, и музыка, и цветные огни, постепенно сливавшиеся в одно сплошное марево.

Он недобро улыбнулся:

– Как всегда, сплошные колючки.

– Удивлен?

– Ни капли.

– Тогда не смею задерживать, – поднялась, отмечая неприятную тяжесть в желудке, и попыталась его обойти.

Не получилось. Градов сделал шаг, преградив путь.

– Уже уходишь? – спросил, пристально всматриваясь в глаза.

– Да.

– Зря, самое веселье скоро начнется, – хмыкнул, небрежно поглядывая на свои дорогущие золотые часы.

– Без меня, – пренебрежительно фыркнув, снова попыталась его обойти.

– Нет, Крис. Без тебя никак, – бесцеремонно схватил чуть повыше локтя, удерживая.

Остановившись, медленно развернулась, опустила ледяной взгляд на его пальцы, впившиеся в кожу, а потом, подняв бровь, посмотрела в глаза.

– Ох ты, блин, прямо кобра, – усмехнулся он и показательно отвел руку в сторону, – все, отпускаю.

– Максим, я никак не пойму, чего ты добиваешься? – подошла к нему вплотную, наблюдая, как он с каждым мигом становился все мрачнее. – Ты же не идиот. Понимаешь, что все. Конец. Что бы нас ни связывало раньше – оно осталось в прошлом. Я извинилась, хоть мои извинения тебе на хрен не сдались. Больше ничего предложить не могу. Клясться в вечной дружбе и обещать общаться семьями тоже не буду. В тебе сейчас самолюбие оскорбленное играет, не более того. Поэтому будь добр, держи его в узде, не усложняй жизнь ни себе, ни мне.

– Да-а-а-а? – протянул он. – Ты серьезно думаешь, что дело в сраном самолюбии?

– Ну, может, еще в самомнении. Все, Макс, заканчиваем этот спектакль и расходимся.

Он снова не дал мне уйти, вызывая этим жуткое раздражение.

Впрочем, меня и так все раздражало.

Музыка эта, будь она неладна, то звучала, словно сквозь слой поролона, то нарастала, терзая мои барабанные перепонки.

– Черт, – не выдержав, поморщилась, плотно прижимая руки к ушам, – зачем так врубать?!

Парень напряженно смотрел на меня, явно не собираясь пропускать. От шума и жуткой какофонии звуков звенело в голове. Желание уйти стало просто невыносимым, поэтому, примирительно вздохнув, устало произнесла:

– Градов, скажи, что мне сделать, чтобы ты оставил меня в покое?

Он с минуту рассматривал меня, а потом тихо попросил:

– Потанцуй со мной.

– Нет, – покачала головой. Я не хотела танцевать, мне нехорошо.

– Просто один танец, и я обещаю, что отстану от тебя. Напоследок. – Как по заказу, грохот клубной музыки сменился плавным мотивом. Градов усмехнулся и протянул мне руку. – Давай, Крис. Помнишь, наш с тобой первый вечер тоже с танца начался. Давай и закончим на той же ноте.

Надо же, помнит наш первый вечер! Я вот ни хрена не помню. Ни первый вечер, ни второй, ни что было утром. Странное ощущение, будто мое тело жило отдельно от меня. Мысли путались, я с трудом понимала, что творится вокруг. Сама не знала, почему рассеянно вложила свою прохладную влажную ладонь ему в руку. Не хотела танцевать, но плелась следом за ним на танцпол. Музыка медленная, красивая. Положила руки ему на плечи и растерянно водила взглядом по сторонам. Все казалось нереальным, надутым, выпуклым, будто смотрела на мир сквозь стенку круглого аквариума. Что за бред? Пол, словно живой, покачивался, вращался, и я против воли цеплялась за пиджак Макса, потому что меня раскачивало из стороны в сторону.

Градов снова посмотрел на часы.

– Ждешь кого-то? – спросила, а сама считала удары своего сердца, которое пульсировало не в грудной клетке, а в горле, в глазах, на кончиках пальцев. Мотала головой, пытаясь отогнать наваждение.

– Жду, – согласился Макс.

– Кого? – не то чтобы мне было интересно, просто дежурная фраза.

Градов склонился к моему уху и тихо произнес:

– Конца света.

– И когда он планируется? – ирония не удалась, голос стал каким-то вялым, тусклым.

– Судя по всему, минут через десять окончательно накроет.

– Даже так? Здорово. Может, мне занять место поудобнее? В первом ряду?

Максим тихо засмеялся, прижимая к себе чуть сильнее, и доверительно сообщил:

– Крис, детка, ты и так в самом эпицентре.

Мне не нравилось выражение его глаз, смысл сказанного ускользал, рассыпаясь на крошечные частички.

Надо идти домой.

Глава 2

Мне душно. Теплое дыхание на шее. Щекотно, легкие волоски скользят по коже. Выныриваю на поверхность из пучины сна. Все вокруг в дымке, расплывчато, размыто, смазано. Мысли, как каша, лениво шевелятся в голове. Я пьяна. Боже, как сильно я пьяна…

Где-то отдаленно на заднем фоне некрасивым низкочастотным гулом гудит музыка, от которой начинает раскалываться голова. Я хочу уйти, мне надо на свежий воздух.

Тело не слушалось. Я с трудом сжимала пальцы, чувствуя что-то мягкое. Что это? Это… это… чьи-то волосы. Да, точно, короткие густые. Пелена чуть отступает, я уже могу почувствовать свое тело. Сижу на диване или в кресле – мягкое сиденье, мягкая спинка. Рядом со мной кто-то есть. Обнимаю этого кого-то, зарывшись рукой в волосы. На моем бедре чужая рука. Мне бы открыть глаза, хоть немного. Клонило в сон так, не было сил даже моргнуть. Сознание ускользает, но силой воли удерживаю его и чуть разлепляю дрожащие ресницы. Вижу перед собой размытый образ. Щурюсь, жмурюсь, пытаясь прояснить картинку. Глаза снова закрываются, все вокруг словно укутано мягкой ватой.

Выпадаю из реальности на мгновение… или на час – не знаю. Когда получилось разлепить глаза, картинка закружилась передо мной, постепенно замирая, фокусируясь, обретая четкость…

Градов.

Рядом со мной Градов. Моя рука в его волосах, я сидела, уткнувшись носом ему в плечо. Посмотрела на него, ничего не понимая, в груди – сосущая пустота. Какого хрена происходит?

Максим, усмехаясь, скользнул взглядом по моему лицу, отчего кровь быстрее побежала по венам. Она пульсировала, шумела в ушах, разнося по телу панику.

– Макс, какого… Что ты делаешь? – хриплый, будто чужой голос приглушенно прозвучал в голове, и я не сразу поняла, что он – мой.

– Я?! – он удивленно развел руками. – Крис, ты совсем, да? Белую горячку словила?

Пыталась отстраниться от него, но Градов рывком притянул ближе, сопротивляться нет сил.

– Не тронь меня, – прошипела, пытаясь откинуть его руку, удерживавшую меня за талию. Бесполезно. Все движения вялые, замедленные.

– Ничего, что ты сама меня сюда притащила?

Я? Черт, не помню. Я ничего не помню. В голове каша, яркие обрывки. Карина. Интервью. Танец с Градовым. Провал.

– Ты выпила, наверное, ведро коктейлей, начала виснуть на мне, когда танцевали, а потом потащила сюда. Мы шли по длинному коридору, обжимаясь, как сопливые школьники, разбили огромную напольную вазу, пока не оказались здесь, комната за темной коричневой дверью с надписью «Только для персонала». Ты лезла с поцелуями, вырвала половину пуговиц, – кивнул на себя. Опустив мутный взгляд, посмотрела на распахнутую на груди рубашку, – а потом стала отрубаться. И вот я сижу с тобой тут, как дурак, потому что не могу оставить.

Я не могла этого делать! У меня есть Артем, мне не нужен Градов! Перед глазами снова ночная трасса, и мы с ним в белом ягуаре на обочине. Тогда мой мозг отключился, а сейчас… Нет, не может быть! Не. Может. Этого. Быть. Я, конечно, дура, но не настолько же!

На хрена я так напилась?!

Сознание опять ускользнуло, я провалилась в темную яму, наполненную шумом прибоя. Меня качало на волнах сначала размеренно, плавно, а потом начался шторм, безжалостно швырявший из стороны в сторону.

Пришла в себя. Вокруг ничего не изменилось. Все та же комната, тот же диван, рядом все тот же Макс, привалившийся к спинке и рассматривавший меня, как нечто интересное.

– Крис, ты помнишь, как мы здесь оказались? – спросил, лениво поигрывая брелоком от ключей.

Ничего я не помню!

…Танец. Я с ним танцевала! Потом… Не помню… Длинный коридор, постоянно меняющий свой облик, будто смешивались кадры из разных фильмов. Дверь. Точно, дверь. Темная. Деревянная или металлическая – непонятно. На ней какая-то табличка.

Помотала головой:

– Мне надо домой, – пыталась встать, но ноги не держали. Я пьяна, как сапожник.

Градов подхватил под руку и усадил обратно, не обращая внимания на мои жалкие попытки отстраниться. Голова кружилась. Я чувствовала, как снова проваливаюсь в небытие.

Макс крепко сжал плечи и чуть встряхнул:

– Кристина, как ты сюда попала?

– Не знаю, – простонала, прикрывая глаза, – отстань от меня!

– Что ты помнишь? – снова встряхнул.

– Ничего, – голос превратился в шепот.

– Крис! Что ты помнишь? – опять тряс, не давая заснуть.

– Ничего… – как же хотелось забыться, поддаться слабости, заснуть, – Коридор помню, длинный, вазу.

– Вазу?

– Да.

– Что с вазой?

– Разбилась, – промычала, практически провалившись во тьму.

– Все правильно, – в его голосе усмешка, от которой становится совсем дурно.

Слушала, как он снова медленно, чуть ли не по слогам, повторял то, как разворачивались события. Не верила ему, не могло этого быть. Макс склонился совсем близко, шептал мне на ухо. Его тихий голос шелестел где-то на уровне подсознания, разливался в голове. Не понимала ни слова. Монотонная речь убаюкивала, сталкивала в сон.

Я тонула в сюрреализме…

…Зал, наполненный огнями. Почему-то вижу каждую линию, каждую грань, будто их обводил неумелый художник, дрожащей рукой… Сижу у стойки, пью коктейль…

…Танцую с Зориным, обвив руками его шею. Хорошо, но не покидает чувство неправильности. Смотрю на него, не понимая в чем дело, а потом замечаю, что глаза серые, а не зеленые, и нет привычной щетины. Он ниже, чем обычно, и не такой здоровый. Вглядываюсь в родное лицо и, словно в фантастическом фильме, вижу, как оно меняется, рассыпается на мелкие кубики, которые вращаются, изменяя картинку. Это Макс. Макс?! Не может этого быть. Меня подбрасывает, разворачивает…

Сижу у стойки, пью коктейль…

Провал…

Опять длинный коридор. Светлый, устланный длинной красной дорожкой, как в дорогом отеле. Белоснежные стены с лаконичными графическими картинами. Изображение будто передергивает, словно помехи восприятия. Нет, стены на самом деле темные, да и весь коридор темный. Вазы через каждые три метра, высокие – до пояса, пустые. Одна из них разбивается, когда мы ее задеваем. Мы? С кем я? Поднимаю глаза на своего спутника. Градов. Отталкиваю его, что есть сил, он злится, не отпускает. Вырываюсь, как могу, кусаю его за руку, изо всех сил сжимая челюсти…

Картина снова дрожит, трясется, покрывается серым налетом, начинает бешено вращаться, а потом замирает, будто кто-то нажал на паузу.

Я опять у стойки бара. Улыбчивый бармен готовит Пина Коладу и подвигает ее ко мне. У него добрая улыбка. Он милый…

Серая пелена…

Да, я с Максом. Только иду добровольно. Вернее, не иду. Мы не можем оторваться друг от друга, целуемся, как сумасшедшие. Разбиваем вазу, смеемся. Воровато оглядываясь по сторонам, тащу его за собой, пока не вижу темную дверь с надписью «Только для персонала». То, что надо. Дергаю за ручку. Открыто. Вваливаемся внутрь. Льну к Градову, торопливо расстегиваю рубашку на груди. Он покрывает мое лицо быстрыми беспорядочными поцелуями…

В голове щелкает. Что-то неправильно, что-то не сходится. Этого не может быть…

– За перемирие, – раздается сладкий голос Абаевой.

Я ее не вижу, лишь чувствую, как накрашенные липкие губы касаются щеки, и будто со стороны смотрю на оставшийся на коже красный след…

Бармен, улыбаясь, ставит передо мной коктейль. Поднимаю на него глаза и вижу, что это Градов. В форме бармена, жонглирует бутылками, насмешливо глядя в мою сторону…

Вынырнула из сна, испуганно понимая, что не могу пошевелиться, в голове вертолет. Господи, ну как я могла так напороться?! Опять в поле зрения Максим. Он снисходительно смотрел на меня:

– Ну что, запойная, как с памятью?

В голове каша из образов.

– Вспомнила? – давил на меня, в его взгляде бушевало еле скрываемое нетерпение.

Как же хотелось уйти, сбежать, но не могла – не было сил, тело не слушалось.

– Помнишь, как попала в эту комнату? – сел ближе ко мне, пальцами крепко обхватил подбородок, вынуждая глядеть в глаза.

Вялым жестом пыталась отстраниться. Бесполезно. Рука безвольно поднималась и падала на коленку.

– Помнишь?

– Да… – из груди вырвался стон.

Кишмиш из отдельных картинок стал чуть более упорядоченным. Танец, коридор, поцелуи, ваза, дверь с табличкой, комната, расстегнутая рубашка. Все серое, размытое, подрагивающее. Помехи. Рябь. Память сопротивлялась, пыталась избавиться от неприятных образов. Но я все равно вспоминала.

Проклятье, мы ведь не переспали?! Нет?! Я, вообще, одета?!

Прислушалась к своему телу. Одета! На миг затопило облегчением – все на месте, но, черт подери, меня сейчас стошнит. От отвращения к самой себе. Опять на те же грабли. На хрена?! Что в моей пьяной голове подталкивает меня к Максу?

Он внимательно наблюдал за мной, видел ужас, панику на моем лице и улыбался довольной ленивой улыбкой:

– Вспомнила… – уже не спрашивал, а утверждал, – умница, девочка.

Склонился к моему лицу, по-прежнему удерживая в одном положении, прошептал практически в губы:

– Сама привела меня сюда, сама целовала, даже не вспоминая о своем драгоценном муже, – пресек очередную попытку вырваться, – и если бы не отрубилась из-за того, что слишком много выпила, то сама бы залезла мне в штаны. Молодец, Крис. Как всегда, на высоте. Вот за что тебя люблю, так это за то, что с тобой не соскучишься. Что ни встреча, то фейерверк. Может, продолжим то, на чем остановились? Я не против. А ты?

А меня тошнило от его прикосновений. Губы сами по себе сложились в брезгливую гримасу, и Градов это заметил. Его глаза сердито блеснули, прежде чем он убрал руку с моего лица:

– Что? Недостаточно хорош для тебя? – Спросил отрывисто, зло.

– Макс, хватит, – пыталась поднять руки, потереть виски.

Получилось с трудом. Поморщилась, когда ледяные и словно чужие пальцы прикоснулись к коже. Меня раздирали противоречивые желания: задушить саму себя за то, что опять творю ужасную хрень, и снова заснуть. Провалиться в густой, темный сон, чтобы после пробуждения не осталось ничего. Чтобы все это оказалось жутким ночным кошмаром.

Прозвучал сигнал входящего сообщения, Градов, не глядя, протянул руку, взял свой телефон со столика, стоявшего рядом, и некоторое время торопливо переписывался с кем-то, казалось, совсем забыв обо мне. Я цеплялась за остатки сознания. На плаву удерживала только одна мысль: мне надо покинуть это чертово место. Надо вызвать такси. Надо ехать отсыпаться.

Кое-как выпрямила спину, цепляясь обеими руками в подлокотник и пошатываясь, поднялась на ноги. В голове вьюга. Холодная, мрачная, метет, крутит. Глаза сами закрывались, и мысли то и дело обрывались, растворяясь в безликом болоте. Я как муха, севшая на липкую ленту. Нестерпимо тянуло вниз, все тело наливалось свинцовой тяжестью.

– И куда это мы собрались? – закончив с перепиской, Градов резво вскочил на ноги и, подойдя неприлично близко, с деланной заботой заглянул в лицо.

Отмахнулась от него:

– Мне надо домой, – каждое слово через силу. Язык ватный. Мозг ватный. Я вся словно набита гребаной ватой.

– Домой? – участливо спросил он. – А что это мы так быстро сбегаем? А? Может, утюг забыла выключить? Или кота покормить? Крис? Как же продолжение вечера? Смотри, как весело.

Я не видела ничего веселого. Я вообще почти ничего не видела сквозь настойчиво слипавшиеся веки. Отвернулась от него, делая неуверенный шаг к двери. Главное – не упасть, дойти туда, где звучит музыка, где люди. Кто-нибудь да поможет.

– Ну что ж так спешить? – Макса обвил талию, потянул обратно.

У меня не было сил освободиться. Прижал спиной к своей груди, сцепив руки в замок на животе, положил подбородок мне на плечо. Я чувствовала его теплое дыхание на щеке. Дернулась, пытаясь отстраниться. Безуспешно.

– Эх, Кристина, Кристина… – В его голосе, который вызывал содрогание, явно слышались нотки сожаления, смешанные со злорадством: – Ведь могло все быть иначе. Если бы ты не была такой сукой.

– Максим, хватит, – прошептала, устало прикрыв глаза, невольно приваливаясь к нему спиной. Не спать! – Отпусти, я пойду.

– Зачем? – спросил, прижимаясь ко мне щекой. Запустил руку в волосы и вытащил заколку. Густые пряди рассыпались по плечам. – У тебя такие красивые волосы. Мне всегда нравилось прикасаться к ним, наматывать вот так на руку…

Накрутил прядь на кулак, а у меня онемели ноги от ужаса. Что если он решит пойти дальше? Я даже оттолкнуть его не могу!

– Макс! Уймись, – вцепилась в его руку, не давая еще туже намотать волосы.

Он остановился, отпустил. Но не потому что одумался. Нет. Он просто играл, упиваясь моей растерянностью и бессилием.

– Знаешь, что мне еще нравилось?

Мне все равно, мне плевать, что ему там нравилось, но я не могла сказать об этом – язык заплетался, и с губ слетел только измученный стон.

– Мне нравилось раздевать тебя. Нравилась твоя гладкая кожа…

Внутри все сжалось. Я будто скукожилась, пытаясь отодвинуться от него. Макс лишь недобро усмехался, вел кончиками пальцев по руке. Снизу вверх, от запястья и выше. По коже мурашки, не имеющие ничего общего с возбуждением. Отвращение. Страх. Горечь. Я сама во всем виновата. Опять. Спровоцировала его. Ладонь скользила по коже, задевая тоненькую бретельку платья, спуская ее с плеча. Потом медленно переместилась к боковой молнии и потянула ее вниз. Наглая рука нырнула в прорезь, отчего передернуло и бросило в жар.

– Макс, отвали! – прошипела, как змея, пытаясь остановить его руку. Шипеть проще, чем говорить.

– Что так? Передумала? – Прошептал на ухо, прикусывая мочку.

– Убери от меня руки, – меня трясло от проснувшейся ярости, отвращения, – и не смей больше прикасаться.

– А то что? Мужу пожалуешься? – опять ядовитая насмешка в каждом слове. – Расскажешь, как висла на мне, тащила в подсобку, а потом передумала? Ну-ну.

Внутри настолько хреново, что больно от каждого удара сердца.

– Мне надо домой! – с трудом надсадно вдохнула. Не спать!

– Зачем? Думаешь, тебя там ждут? – усмехнулся Градов.

– Ждут, – от этого еще горче. Меня действительно там ждут, а я… Как последняя дрянь… Сама…

– Нет, Кристин, ошибаешься, – потянул за волосы, заставляя нагнуть голову в сторону, легко коснулся губами шеи, – тебя не ждут… За тобой едут.

От этих слов чувство, будто в живот воткнули ледяной штырь с зазубринами и начали медленно вращать, раздирая внутренности. Сознание опять тускнело, растворялось. Меня повело в сторону, и Максу пришлось перехватить мое вялое тело, чтобы удержать от падения:

– Что ж так нервничать? – с показной заботой произнес Градов, снова усаживая на диван.

Я как кукла. Неуклюжая безмозглая кукла. Отвратительно пьяная, растрепанная, разобранная, дрейфующая в полубессознательном состоянии. На меня огненной стеной надвигалось то, чего я опасалась – расплата за беспечность, а у меня не было сил сделать хоть что-нибудь, потому что бездарно напилась. Я так боялась, что Зорину донесут о моих похождениях, что кто-нибудь расскажет ему грязную правду. И вот оно, пожалуйста. А я даже двух слов не могу связать. До тошноты хотелось сбежать, скрыться от неумолимо надвигающейся катастрофы, но тело безвольно обмякло на диване.

В этот раз мне не выкрутиться. Финиш.

– Я у тебя тут телефон одолжил ненадолго, ты ведь не против? – с усмешкой спросил Максим, кивая на столик, где рядом с моей открытой сумочкой лежал мобильник. Словно окунули в ванну со льдом. Понимаю, что звонили Зорину, приглашая взглянуть на непутевую жену.

Да что ж я так накидалась-то, а? Именно здесь, именно в окружении тех, кто способен сломать мою жизнь. Надо уйти. Попыталась подняться, но Градов легко надавил на плечи, и я снова повалилась на диван. Он присел передо мной на корточки, сцепил руки в замок на моих коленях, положил на них подбородок и, подняв брови, добродушно смотрел в глаза.

– Макс, пожалуйста, – не знала, о чем его прошу. То ли умоляла отпустить меня, то ли прекратить весь этот спектакль. Он лишь улыбался и качал головой. – Максим…

Зазвонил его телефон. Парень прижал к моим губам указательный палец, вынуждая замолчать.

– Да? – спросил раздраженно, потом, усмехнувшись, покосился в мою сторону. – Хорошо. Я понял. – Откинул телефон в сторону. – Ну что, Кристин, соскучилась по муженьку своему горячо любимому? Уже приехал.

Грудную клетку пронзили ядовитые шипы. Сердце дернулось испуганной птичкой, насаживаясь на них, заметалось в груди, истекая черной кровью.

Градов задумчиво провел указательным пальцем по щеке, а большим – по нижней губе. Медленно, почти ласково. В этот момент в глубине его глаз проскочило что-то непонятное, но тут же исчезло, растворившись в насмешке. Паника боролась с апатией и желанием заснуть. Чуть дыша, прикрыла глаза, сваливаясь в дрему, мечтая оказаться подальше от реальности, от обреченного ожидания, но Градов встряхнул, не дав заснуть:

– Нет, Крис, даже не мечтай. Так просто ты не отделаешься.

Я его ненавидела до дрожи. Понимала, что он сейчас утопит и меня, и все, что мне дорого. И его не остановят ни мои мольбы, не угрозы. Он все решил. Он мстит хладнокровно, наслаждаясь каждым моментом. Не понимаю, как могла быть с ним вместе почти год, не замечая, какая он сволочь? Или это я его таким сделала?

Словно завороженная, словно в гребаной замедленной съемке смотрю, как опускается ручка двери.

Все. Конец.

На пороге Зорин, собственной персоной.

Позади него мелькала Карина с восторженной полубезумной улыбкой на губах:

– Я же говорила, что она пьяная в дудку, ушла со своим парнем… бывшим.

От взгляда мужа я похолодела, только сейчас пьяным мозгом понимая, что за картина предстала перед ним.

Я – растрепанная, пьяная, некрасиво развалилась на диване. С беспорядочно растрепанными волосами, со спущенным с плеча платьем, наполовину расстегнутой молнией. У ног на корточках сидит Макс, вольготно расположив руки моих коленях. Его рубашка красноречиво распахнута…

Градов не оборачивался к двери, а с удовольствием наблюдал за тем, как на моем лице менялись эмоции. От растерянности до ужаса. Я попыталась скинуть его руки, но вышло вяло, неубедительно, словно делала это нехотя. Отчаянно мечтала вскочить и броситься к Артему, мрачневшему с каждой секундой, но не могла. С трудом отлепилась от спинки, села ровно, наконец, отталкивая Градова. Тот усмехнулся и, бодро похлопав меня по коленке, поднялся на ноги, разворачиваясь к моему мужу:

– Боже мой, какая встреча! – в голосе наигранная бодрость, радость, дебильный восторг, – Муж! Не знаю, помнишь ли ты, мы на выставке пересекались, но нас друг другу не потрудились представить. Градов Макс.

Бодро протянул Зорину руку. Тот проигнорировал, словно Макса и нет в этой комнате. Зеленые глаза неотрывно смотрели на меня. На то, как дрожащими непослушными пальцами пыталась натянуть на плечо бретельку, а она раз за разом сползала. Как пыталась застегнуть молнию, но ее заело. Я чувствовала, как начали горько и жалко дрожать губы, а в глазах защипало. Грудь сдавило тисками, так сильно, что хотелось выть от боли.

Я медленно поднялась на ноги, но меня повело в сторону, пришлось схватиться за край дивана, чтобы не упасть. Перед глазами все меркло, но, судорожно втянув воздух, я удержала себя в сознании.

Макс опустил протянутую руку, так и не дождавшись ответа, и посмотрел на меня через плечо:

– Напилась маленько, расслабилась, с кем не бывает? – в голосе желчь.

– Какого хера здесь происходит? – будто сквозь стекло услышала мрачный вопрос Артема, произнесенный чуть ли не по слогам. Подняла на него пьяный взгляд и пошла ко дну, захлебываясь отчаянием.

– Тём, – тихий всхлип – единственное, что мне удалось из себя выдавить.

Душу рвало в клочья. Что я опять наделала? Видела, как его взгляд темнел, дыхание становилось тяжелым.

Боже мой, я не выдержу этого.

– Пф-ф-ф, ну как тебе объяснить… – усмехнулся Градов, демонстративно указывая на разорванную рубашку, – у нас тут… Намечалось. Ну, сам понимаешь, не маленький…

Играл, скотина! Строл из себя доброго растерянного парнишку, доверительным тоном рассказывающего фантастические тайны.

Заткнись! Градов, сука, заткнись! Умоляю…

Надо кричать, что ничего у нас не намечалось, а горло сдавливает спазм. Перед глазами осколки вазы, театрально медленно разлетающиеся по полу, ощущения губ Макса на моих губах. Дура! Пьяная дура!

– …Хотя вряд ли что-то у нас бы вышло… – Макс задумчиво потер подбородок, – напилась, Королевишна. Сюда летела как на крыльях. Ну, ты понимаешь… страсть, все такое. Давно не виделись. А потом отрубаться начала. На самом интересном месте.

Зорин смотрел в глаза, ожидая моей реакции, а меня будто парализовало, все силы уходили на то, чтобы не упасть.

– Так, погоди… – Градов продолжал глумиться, забивая очередной гвоздь в крышку моего гроба, – ты не в курсе, да?

– Не в курсе чего?

– Мы с ней раньше встречались. Еще до тебя. Да и когда ты появился.

Убейте его кто-нибудь, пожалуйста, пока он окончательно не раздавил мой мир.

Максим с показным удивлением уставился на неподвижного, словно окаменевшего Зорина, потом перевел взгляд на меня и, широко развел руками:

– Прости, мужик, я думал ты в курсе. Думал, вы это на досуге обсуждали между собой. С тобой ведь можно такими вещами делиться, ты ж вроде как не настоящий муж…

Словно удар в живот. Судорожно втянула воздух, громко, с хрипом, привлекая внимание всех присутствующих к себе.

– У вас, насколько я понимаю, партнерский брак?

Макс, что ты несешь?! Я, словно немая рыба, могла только хватать ртом воздух.

– Не-не, – раздался медовый голос Карины. Черт, я уже забыла, что эта дрянь тоже здесь. Стояла, привалившись плечом к стене, увлеченно рассматривая свой маникюр, – Макс, ты опять все путаешь. Никакого партнерства.

– Ах да, точно! – Градов картинно хлопнул себя по лбу. – Извини, перепутал. Крис у нас барышня своенравная. Ей партнеры не нужны. Ей рабов подавай. Долбоебов, которыми можно крутить, как заблагорассудится. Да, Крис?..

Подойдя ближе, заглянул в глаза. Несмотря на внешнее бахвальство, у него внутри все кипело. Губы сжаты в тонкую линию, на скулах играли желваки, глаза, как кинжалы, вспарывали наживую:

– …Ай-ай-ай, Кристин, как не стыдно? Что же ты не рассказала дорогому мужу страшную историю о том, как суровый батя лишил тебя средств к существованию? И ты перебивалась с хлеба на воду, слезно мечтая о новых красивых бусиках и трусиках?

Туфли! Я мечтала о туфлях. Синих. За двадцать пять тысяч. С этих гребаных туфель все и началось.

– И как он поставил ультиматум: либо на работу, либо замуж. А? Постеснялась рассказать? Зря! Смотри, – махнул рукой в сторону Зорина, – он же тебя так любит, наверняка посочувствовал бы бедной девочке, вынужденной прогибаться под отца, улыбаться, играя роль примерной жены.

– Кристин? – тихо и мрачно спросил Артем, разрывая мне сердце в клочья.

– А про свои поиски смертника на роль временного мужа тоже не рассказывала? Зря. Ему бы понравилось, как ты артистично заламывала руки, недоумевая, где же такого лоха найти?

Я погружалась в мрачное болото, а сверху тяжелой плитой придавливало осознание полного краха.

– …Ой, а видел бы ее сияющую физиономию, когда она прилетела с ошеломляющей новостью. Нашелся спаситель! – Градов отрывался на полную. Ядовитые слова, пропитанные жестким сарказмом, едкой иронией легко срывались с губ, ломая нашу с Артемом жизнь. – Как она радовалась, что снова получила доступ к отцовским счетам. Помнишь, Карин?

Карина по-прежнему стояла у выхода, привалившись спиной к косяку. Сложив руки на груди, смотрела на меня с плохо скрываемым триумфом. Она наслаждалась, наблюдая за тем, как Макс полощет меня перед мужем, перетряхивая грязное белье, вываливая всю подноготную.

Сука! Явно половину деталей Максим узнал от нее.

Они топили меня, упиваясь каждым моментом, наслаждаясь моей беспомощностью. Сволочи. Это же надо так сильно ненавидеть, чтоб так явно получать удовольствие от моего унижения, моей гибели! Воспользовались тем, что я неосмотрительно накидалась до поросячьего визга. Тем, что перестала соображать. И пока я как последняя шалава висла на Максе, намереваясь уединиться с ним в комнате для персонала, Карина вызвонила Артема.

– Конечно, помню, – дорогая подруга с удовольствием подключилась к игре, – сияла, что отцу нос утерла. Единственно, что омрачало радость, так это необходимость непонятного мужика рядом с собой терпеть. Правда, по ее словам, он мирный, с ладони ест. Виляя хвостиком, ловит каждый ее взгляд и тапочки в зубах приносит. Дрессированный. Хочешь – подзывай, хочешь – прогоняй.

Слова ядом растекались по венам. Разъедали внутренности, превращая все в кровавое месиво, заходившееся в агонии. Артем смотрел только на меня, во взгляде такое откровенное недоумение, что сердце обрывалось. Тыльной стороной ладони прикрыла рот, чтобы никто не увидел, как его перекосило от безмолвного крика.

– Ну этого я не знал, – улыбаясь, пожал плечами Максим, – это уж ваши девчачьи секреты. Вы там всей толпой сидели, обсасывали эту новость, передавая из уст в уста всем подружкам. У меня все проще, я как-то более личное общение предпочитаю. Так сказать, в интимной обстановке. Да, Кристин? Например, за городом, ночью. В шикарной машине, пока подставной муженек в разъездах.

Все. Достигла самого дна. С огромной высоты рухнула на острые камни, сломав себе шею. Не получалось ни вздохнуть, ни отвести глаза в сторону. Градов словно вскрыл вены тупым ножом. Больно. Особенно от того, что понимала – Зорину будет больнее. Когда до него окончательно дойдет, что все сказанное – не фарс, не глупая шутка, а кристально чистая правда.

Сквозь сон и апатию пробивалась мысль, что как-то надо исправлять, не дать ему свалиться в пропасть следом за мной.

– Кристин, ничего не хочешь объяснить? – ледяным голосом спросил Артем.

И я поняла, что уже все бесполезно – он поверил. Сложил два плюс два. Вспомнил, как неожиданно сменила гнев на милость. Как внезапно целенаправленно засобиралась за него замуж. Вспомнил наши раздельные вечера, на которых я так отчаянно настаивала. Еще не до конца принял, осознал, в шоке, в растерянности, но уже на грани…

Макс все сделал правильно, грамотно. Ни капли клеветы. Чистая правда и ничего кроме правды. Бил моими же словами. Ничего выдуманного, только реальные слова и поступки. Лупил наотмашь, лишая меня возможности оправдаться.

Как оправдаешься, отмоешься, когда тебя никто не пытается очернить, выставить хуже, чем есть на самом деле, а просто рассказывает без прикрас, показывая уродливую личину?

Дрожащие веки сомкнулись. В голове шумел прибой, навевая мысли, что лучше умереть. Прыгнуть с обрыва вниз, разбиться, потому что вынести это невозможно. А дальше будет только хуже. Я медленно проваливалась внутрь собственного тела, будто в черный водоворот. Вот и хорошо. Захлебнуться и больше не выныривать, чтобы не видеть презрения в любимых зеленых глазах.

Из темной пучины меня бесцеремонно выдернули, жестко встряхнув, так, что голова, как у китайского болванчика, моталась из стороны в сторону. Я пришла в себя и увидела Градова, по-хозяйски обнимавшего меня за плечи:

– Ну что, Кристинка, смотри-ка, как твой муженек нахмурился. Дома, наверное, руга-а-аться будет, – упивался Макс, разрушая нас обоих.

Руки безвольно висели вдоль тела, тихонько подрагивая, и даже если бы постаралась – не смогла бы оттолкнуть его. Я лишь стояла, не двигаясь, обреченно глядя на Зорина. Он ждал от меня ответа, пояснения. Ждал, что я пошлю всех к чертовой бабушке и опровергну всю эту ересь. А я не могла этого сделать. Просто не могла. Стояла и смотрела на него, молила взглядом о прощении, тем самым выдавая себя с потрохами. Захлебываясь собственной кровью, наблюдала, как в его глазах что-то гасло, а потом на пепелище загорался новый огонь. Огненный шторм, способный лишь разрушать.

– Руки от нее убери, – прорычал Зорин.

– А то что? – Градов хмыкнул, заботливо заправляя длинную белую прядь мне за ухо. – Забодаешь?

Артем не стал пускаться в объяснения. Стремительно шагнул к Максу. Настолько быстро, что мой пьяный мозг даже не смог зафиксировать. Того словно ветром сдуло. Зорин сильнее, крупнее, злее. Пара ударов неимоверной силы свалили Градова с ног. Артем с трудом удержался от дальнейшего мордобоя. Шумно выдохнул, посмотрел на Макса, растянувшегося на полу, обхватившего ладонями разбитое окровавленное лицо. Бросил в сторону притихшей, прижавшейся к стене Карины свирепый взгляд, отчего она еще больше сжалась и попятилась в сторону, а потом пулей выскочила в коридор. Снова взглянул на Градова, который катался по полу, матерясь от боли.

– Тём, не надо, – по щекам медленно ползли пьяные слезы.

Зорин порывисто, словно тигр, перебросил внимание на меня. Подошел совсем близко, запустил руку в волосы и рывком за затылок притянул ближе к себе:

– Жалко ебаря? Да?

Всхлипывая, попыталась отстраниться – бесполезно. От моих убогих потуг он лишь сильнее злился.

– Пошла! На выход! – перехватив под руку, толкнул в сторону двери.

Спотыкаясь, я уцепилась за косяк, с трудом удерживая содержимое своего желудка.

Артем, не оглядываясь, вылетел из комнаты, и мне не осталось ничего другого, кроме как идти за ним. Три шага через силу, и я вывалилась в коридор. Смотрела на широкую стремительно удалявшуюся спину и чувствовала, как земля уплывает из-под ног. Пошатнувшись, схватилась рукой за шероховатую стену. Со стоном уперлась в нее лбом, а потом, медленно развернувшись, прижалась спиной, и начала сползать вниз. Перед глазами все мчалось в бешеном хороводе.

Артем, отойдя уже на десяток шагов, бросил через плечо убийственный взгляд и, заметив мое состояние, остановился. Со слезами на глазах наблюдала, как он развернулся и смотрел на меня, сжимая до хруста кулаки. Я не узнавала его. Он меня пугал.

Когда отрывисто направился в мою сторону я жалобно всхлипнула. Он остановился прямо передо мной, придавливая, раздирая на клочья одним только взглядом. Протянул руку, чтоб коснуться, но остановился, боясь не сдержаться, свернуть мне шею. Чуть мотнув головой, сквозь стиснутые зубы втянул воздух. Вспорол вены взглядом, в котором кипели ярость, безумие… ненависть.

– Тём… – получилось жалобно, жалко, убого, – …прости.

– Заткнись! – в голосе стужа, сковывающая сердце.

– Тём…

– Заткнись, я сказал! – зарычал, ударил кулаком в стену рядом с моим лицом.

Зажмурившись, я начала беззвучно рыдать, по щекам – потоки слез, смешанные с тушью. Сползла все ниже, пока не оказалась на полу, у его ног. Прижалась затылком к холодной шершавой стене, будто она могла меня спасти, поддержать, и, запрокинув голову, посмотрела на Зорина. Он нависал надо мной, словно скала. Смотрел с таким презрением, что заскулила от ужаса.

– Заканчивай свой цирк, – наклонился, больно схватил под руку и рывком поставил на ноги.

Его прикосновение обжигало, перетряхивало кровавые ошметки в груди.

Муж волок меня по коридору, как последнюю пьянь. Хотя я такая и есть. Ноги заплетались, я спотыкалась, но он, не обращая внимания, тащил за собой. Мы вывалились из темного коридора в зал и тут же попали в объективы камер. Яркие вспышки отдавали болью в чуть открытых глазах, в затылке, но не было сил отвернуться. Зорин, не сбавляя скорости, тащил к выходу. Ему было плевать и на репортеров, повисших у нас на хвосте, и на людей, мешавшихся под ногами. Как атомный ледокол прокладывал путь.

Опять провал…

Очнулась в машине. На заднем сиденье «Форда», мчавшегося по ночным улицам. За окном с умопомрачительной скоростью пролетали дома, светофоры, вывески, сливаясь в тошнотворно яркий размытый поток. Укачивало.

Артем гнал, как сумасшедший, рывками переключая передачи, с заносом уходя в повороты, местами выскакивая на встречную полосу. Ему кто-то сигналил, но без толку – Зорин не реагировал. Мне бы испугаться, но внутри чертова апатия, бессилие, пьяная немощь. Каждый раз моргая, через силу открывала в глаза, пытаясь не заснуть, хотя именно этого хотелось больше всего на свете.

Когда машина резко затормозила у подъезда, меня швырнуло вперед. Я больно ударилась коленями о переднее сиденье и неуклюже повалилась набок. В тот же миг дверца распахнулась. Он бесцеремонно вцепился в куртку, дернул на себя и, ухватившись за лохматый воротник, вытащил из машины. Ноги расползались, не держали меня. Я начала оседать, но Артем снова успел подхватить. Матерился во весь голос и тащил меня к подъезду, по ступеням, в лифт, к нашей двери. Распахнул ее и чуть ли не волоком втащил внутрь. Сдернул с меня куртку, в сердцах швырнул ее на пол, так что она отлетела до самой кухни. Я сама кое-как скинула обувь, держась рукой за шаткую стену. Весь мир кружился вокруг меня все сильнее и сильнее, от этого мутило.

– Тём… – опять попыталась хоть что-то сказать.

– Кристина, молчи! Бл***, просто молчи! Иначе я за себя не отвечаю!

И мне действительно стало страшно. От того, что увидела его таким. От того, что где-то под сердцем кололо. От того, что неудержимо накрывало осознание, что все, конец. Я стояла перед ним, вся дрожа от ужаса и стыда. Отчаянно мечтала прийти в себя, очнуться, потому что наша жизнь рассыпалась в прах, а была я не в состоянии ничего исправить.

– Давай поговорим, – взмолилась, но получилось лишь жалкое мычание.

– Не сомневайся, поговорим! – грубо прервал меня Зорин, и в его голосе прозвучало обещание жестокой расправы. Он снова меня схватил, дотащил до комнаты и толкнул на кровать. – Когда проспишься.

Не удержавшись на ногах, я приземлилась на мягкий матрас и будто вросла в него. Сон напал с удвоенной силой, с остервенением, забирая остатки сил, растворяя волю. Я бы и рада подняться, да не могла.

Зорин, брезгливо поджав губы, наблюдал за моими жалкими трепыханиями, потом резко развернулся и вышел из спальни. Спустя миг я услышала, как он что-то швырнул в коридоре, потом оглушил звон бьющегося стекла, а затем раздался звук, от которого застыла кровь в жилах – хлопнула входная дверь. Громко, зло, решительно.

Он ушел.

Глава 3

Я со стоном перевернулась на спину и прижала руки к ушам. Хватит, выключите этот чудовищный шум! Больше не хочу! Не надо! Во рту горечь смешалась с отвратительной сухостью, горло будто сковало тисками, а голова попала под ритмично работающий отбойный молоток.

…Перед глазами красивая напольная ваза.

Через силу сглотнув, открыла глаза, пытаясь сообразить, где я, и с трудом опознала в сумеречной обстановке свою комнату. Я дома. Попыталась собрать воедино расползавшееся во все стороны сознание. Начала считать.

Один… Два… Три…

Мысль потерялась, не дойдя и до десяти. Горло драло колючей проволокой, щипало обветренные потрескавшиеся губы.

…Ваза красивая, с розами, вензелями, позолотой.

Хуже всего боль под ребрами. Колола иглой в сердце, и я никак не могла понять почему. Собравшись с силами, я села и зажмурилась, пытаясь хоть как-то прийти в себя. В ушах гудело. Спустя целую вечность, звон колоколов в голове начал стихать, а сознание оживать. Я дома, сижу на своей кровати, а шум, изначально разрывающий мой мозг – это всего лишь мартовская капель, задорно постукивающая по козырьку балкона.

Черт, да что ж так в груди больно?!

В темноте медленно, словно лунатик, побрела на кухню, налила кружку воды. Дрожащими руками поднесла ее к губам, при этом пролив больше половины. Мне все равно, главное – сделать несколько быстрых жадных глотков.

Вместо свежести воды во рту ощущение непередаваемой мерзости.

…По поверхности вазы разбегается узор из трещин.

Пила и морщилась, пока не наступило мнимое ощущение удовлетворения. Потом с грохотом поставив кружку на стол, некоторое время стояла, прикрыв глаза, мечтая снова лечь спать.

А что мне мешает? Кроме кошек, настойчиво скребущих на душе? Ничего.

Провела рукой по сырой одежде, прилипшей к телу, непроизвольно сжала плотную, чуть колючую ткань. Так… Это что? Явно не пижама.

…Снова ваза перед глазами.

Что за ерунда?

В потемках ничего не разобрать. С трудом нашарила на стене выключатель и щелкнула кнопкой, тут же зажмурившись, потому что яркий свет со всей дури ударил по глазам.

– Черт… – в тишине квартиры голос прозвучал хрипло, измученно.

Спустя пару минут приоткрыла один глаз, потом второй и посмотрела на свою одежду, чувствуя, как накатывает ступор. На мне платье. Сырое, помятое. Наполовину расстегнутое. Снова укол под ребра, и ледяной узел в животе затянулся еще туже. Руки задрожали сильнее.

…Ваза разлетается на осколки, играющие разноцветными бликами на ярком свету.

Тяжело дышать. Ощущение – будто я в западне, стены которой двигаются друг навстречу другу. Выключила свет, без рези в глазах стало чуточку легче, но накатило предчувствие скорой гибели, конца.

Чтобы хоть как-то очнуться, я побрела в ванную, но увидев свое отражение в зеркале, замерла с открытым ртом. Всклокоченные волосы. Тушь черными подтеками покрывала щеки, будто я ревела, не жалея слез.

Я ревела? Странно. Я не люблю реветь.

Ощущение близкой погибели стало еще сильнее. Уже не в силах справиться с подкатывающей паникой, я начала исступлено тереть лицо, пытаясь смыть черные разводы.

…Осколки вазы сияют все ярче, становясь все больше и больше перед внутренним взором, пока не занимают все вокруг. На гранях играет свет, они переливаются, идут волнами, превращаясь в свинцовую поверхность зеркала, из глубины которого стремительно приближается образ человека.

Это Зорин. Он все ближе, и вот уже будто стоим лицом к лицу. У него закрыты глаза, сжаты кулаки.

Хочу отступить на шаг, но не получается. Страшно.

Артем медленно открывает глаза. Они чернее ночи и в них нет ничего кроме ненависти.

С всхлипом отшатываюсь в сторону…

С всхлипом отшатнулась, выныривая из безумного виденья.

Теперь ясно, откуда эта боль… Пока мозг дрейфовал, сердце билось в агонии, умирало, захлебывалось кровью.

Боль в груди превратилась в бушующий пожар, когда события вчерашнего вечера безжалостно обрушились на меня, приминая к земле. Вспомнила, как напилась. Вспомнила Макса, появление мужа, убийственный разговор. Последние воспоминания, как он смотрел на меня, не скрывая презрения, а потом ушел…

Истерично замотала головой, не в силах поверить, что это произошло на самом деле, и выскочила из ванной. Побежала в большую комнату, спотыкаясь, задевая углы. В душе теплилась надежда, что он дома, просто спит на диване, не желая находиться в одной комнате с пьяной, отвратительной женой.

Пусто. Я одна в этой гребаной квартире.

Я сделала робкий шаг и замерла, только сейчас заметив разбитое зеркало в прихожей, мою курку, бесформенной кучей валявшуюся в углу. Одной рукой зажала рот, из которого рвался дикий стон, второй обхватила ребра, надеясь унять агонию.

– Тёма, – жалкий шепот – все, на что я способна.

Подошла к куртке, не обращая внимания на хруст осколков под ногами, и нащупала в кармане телефон. Один взгляд на экран и по коже снова мороз – я проспала в пьяном угаре больше суток. Еще нет и пяти утра. А весь этот кошмар случился позавчера. Неважно… Уже ничего не важно.

Руки дрожали так, что не получалось набрать заветный номер. Сбилась три раза. Проклятье! Глубоко вдохнула, собирая остатки себя в бесформенную гадкую кучу, и все-таки справилась. Секунду-другую меня душила тишина, потом раздались гудки. Один, второй… пятый… десятый. Абонент не отвечал. А мне до ужаса, до тряски хотелось услышать его голос, чтобы знать, что я не одна, что он мне не приснился, что где-то он есть, пусть и не рядом со мной.

Хотелось услышать теплое «привет», но в ответ раздавались лишь равнодушные гудки. Раз за разом. Снова и снова. Он не отвечал.

– Артем, – горько, на разрыв, полустон-полувсхлип. – Тёмочка… Ну, где же ты? Где?

Перед глазами серая пелена. Больно. Страшно. Качнувшись, вскрикнула, чувствуя, как в босую ступню впился осколок разбитого зеркала. Как во сне вытащила его, принесла швабру и начала подметать, с каждой секундой все больше задыхаясь.

Душу выворачивало наизнанку. Осколки ребер впивались в сердце, и не было сил сделать вдох. Грудь сдавливало, зубы сводило, вдоль спины холодными мазками ужас от беспомощности, от мысли, что Тёма не придет. Не выпуская телефон из рук, я вернулась в спальню. Забилась в уголок огромной кровати и раз за разом набирала его номер, пока в один прекрасным момент не раздался отстраненный голос автоответчика.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Зорин отключил мобильник. Чтобы не доставала. Я прямо видела, как он недовольно хмурится, решительно жмет кнопку «отбой» и откладывает телефон в сторону.

Он не хочет со мной говорить. Да, какое там! Он знать меня не хочет. Душит осознание того, что все. Конец.

Обхватив себя руками, завыла волком, отчаянно мотая головой, отрицая очевидное.

– Нет, нет, нет. Тём, пожалуйста.

***

Проснулась, когда за окнами начало темнеть, и первым делом снова схватилась за телефон. Сердце замерло, когда увидела зеленый мигающий огонек, а потом рассыпалось в пепел, когда нашла десяток пропущенных от отца и ни одного от Артема. Снова набрала его номер. В ответ – ледяная тишина, наживую вспарывающая внутренности, острой игрой пронзающая сердце.

Я не оставляла попыток связаться с ним. Весь вечер звонила, отправляла смс с мольбами ответить, перезвонить. Бесполезно. Зорин игнорировал меня, и хотелось реветь от бессилия, рвать на себе волосы, биться головой о стену.

…Следующий день прошел как в тумане. Я по-прежнему названивала Зорину, игнорируя звонки остальных. Не хотела ни с кем говорить, не могла. Мне было больно, страшно, горько, а единственный человек, способный успокоить, замедлить сумасшедший ритм сердца, не хотел меня видеть, не хотел общаться.

Я как тень бродила по квартире, слонялась из угла в угол, безнадежно прислушиваясь, мечтая о том, что раздастся звук отпираемого замка. В голове раз за разом проигрывала слова, которые скажу ему. Глупо, но только так удавалось сохранить надежду на то, что еще можно хоть что-то исправить.

Он же знает, что я его люблю. Знает! Он должен это чувствовать!

Потом как нож под ребра: ни хрена он мне не должен. Это я ему обязана за то, что стала похожа на нормального человека, на девушку, а не на куклу, манекен для новых шмоток.

Даже после того чудовищного вечера Зорин остался верен себе, не бросил, притащил домой.

Я умирала от тоски. Не могла без него. Не завтракала, не обедала. Аппетита не было, настроения не было, желания жить не было. Желания дышать не было.

Кое-как выпила кофе. Горький, черный, как моя жизнь. Очередная провальная попытка позвонить Артему. Очередное фиаско – словно очередной осколок отрывается от сердца. Не видела его уже три дня. И каждая секунда в одиночестве – маленькая смерть.

Голова болела от роя мыслей, сердце рвалось от сожалений, хотелось надеяться на лучшее, но не могла, понимала, что лучшего просто недостойна. Неживой куклой, мумией сидела на кровати, уставившись стеклянным взглядом в одну точку на стене, с каждым мигом все больше опускаясь на дно. Так и задремала, обхватив ноги руками и уткнувшись носом в колени.

Я проснулась, почувствовав сквозь сон, что не одна в комнате. Почувствовав, как по коже пробежала волна мурашек от чужого взгляда. Разлепив глаза, сонно прищурилась и с трудом разогнулась, уже в следующий миг забыв, как дышать.

В дверном проеме, засунув руки в карманы джинсов, прислонившись плечом к косяку, стоял Артем и смотрел на меня. Во взгляде ни одной эмоции, просто отрешенное спокойствие. А у меня сердце зашлось от того, что снова видела его, что он вернулся.

Закусив до крови губу, взглядом умоляла о прощении, а он в ответ, чуть склонив голову набок, рассматривал меня, рассеяно скользя взглядом по моему лицу. Смотрела на него и умирала, чувствуя, что между нами теперь не просто трещина – огромная пропасть, черная бездна, которую не преодолеть. В груди свело до такой степени, что каждый вздох – ножом по живому. Все мои слова, которые я так тщательно продумывала, готовила к его приходу, внезапно рассыпались, как карточный домик, от осознания того, что не простит.

Я бы не простила. Землю бы жрала, руками ее рыла, срывая ногти. Подыхала бы от тоски, но не простила. Никогда, ни за что. Нельзя такое простить.

Зорин оттолкнулся плечом от косяка и направился в мою сторону, по-прежнему не отводя взгляда. Я вцепилась в подол платья с такой силой, что ткань не выдержала, беззвучно расползаясь на волокна. Не в силах пошевелиться, затаив дыхание, наблюдала, как он подходит ближе и садится на кровать рядом со мной.

Вот он, совсем рядом, но ощущение, будто между нами тысячи миль бесплодной пустыни. В его взгляде ни упрека, ни огня, ни злости. Ничего. Только чуть заметное недоумение, будто он пытался что-то понять, решить для себя.

Мы просто молчали. И с каждым мигом в горькой тишине все очевиднее становилось, что это конец. Финал нашей истории. И не было сил ни объяснить, ни оправдаться. Объяснять надо было раньше, когда еще была возможность сделать это самой, а оправдываться нет смысла.

Я смотрела на мужа, умирая от желания подскочить к нему, обнять крепко-крепко, уткнуться носом в шею и никуда не отпускать. Останавливала лишь мысль, что поздно, что он не даст этого сделать.

– Скажи мне… все то, что наговорил Градов, это правда? – наконец, спросил он, и я, как рыба, выброшенная на сушу, начала хватать воздух губами, не в силах сделать глубокий вдох и перебороть внутреннюю дрожь.

Как бы мне хотелось сказать, что все это бред зарвавшегося кретина, специально ломающего наш мир, но не правда…

Во всех этой ситуация была только одна кретинка, ломающая все вокруг. И это я.

Я хотела бы врать, выкручиваться до последнего, отставая свою невиновность и убеждая в этом Зорина, но не могла. Смотрела в спокойные зеленые глаза и понимала, что не могу врать. Я уже столько лгала ему, что ложь опутала нас со всех сторон, как паутина, задушила, закрыла все вокруг, спрятала в сером мрачном коконе. Я, как толстая угрюмая паучиха, плела эту паутину, не понимая, что ради ерунды жертвую действительно важным.

Артем бесстрастно наблюдал за моими муками. Чуть изогнув бровь, смотрел, как кусаю губы, чуть ли не до крови, как сжимаю кулаки до такой степени, что костяшки белеют от напряжения.

– Не играй больше. Не надо, – тихо сказал он, – просто ответь правду.

Словно нож в сердце обрушилось понимание, что он и так всю эту правду знает, просто дает мне шанс признаться во всем самой, произнести вслух то, что я творила.

– Тём, – чуть слышно, на выдохе то ли простонала, то ли прошептала.

– Просто скажи, Градов врал?

– Артем, пожалуйста, – умоляла его, хотя сама не понимала о чем.

– Врал?

Мне не хватало воздуха, не хватало сил, казалось, будто все вокруг покрывается мраком, и темные стены снова сжимаются, давят на меня.

Зорин по-прежнему смотрел, не отрываясь, и я ничего не могла прочитать в его взгляде. Полный блок. От меня. Впервые за все время нашего знакомства. Если он любил – то не скрывал, если смеялся – то искренне, если злился – то искры в стороны летели. И мне стало страшно от того, что и ненавидеть он будет так же – от души, без компромиссов. И равнодушие его будет искренним, без наигранности.

– Я… Мне… Он…

– Кристин, еще раз спрошу, пожалуйста, ответь хоть на этот раз, откинув свои порывы. Градов врал?

Я смотрела на него и шла ко дну. Наконец, чуть слышно, едва шевеля губами, выдавила из себя вымученное:

– Нет.

Артем вместо ответа лишь кивнул, и ни один мускул на его лице не дрогнул, а я почувствовала, как меня скручивает от ужаса. Не удержавшись, прижала руку к губам, вцепившись зубами в кожу. Боялась, что не выдержу этого равнодушного взгляда, что начну скулить, выть от тоски, от невозможности что-то исправить, от запоздалого раскаяния.

Почему? Почему я не рассказала ему все сама, когда была возможность?! Как могла все довести до такого?! Ведь знала, что уже все всерьез, что люблю его больше жизни, что привязалась так, что если отдирать, то только наживую! Почему я не сделала ничего, чтобы предотвратить такой финал, вместо этого трусливо спрятав голову в песок? Три миллиона «почему» и ни одного ответа, а напротив он, спокойный до невозможности.

И только чуть подрагивающие руки выдавали то, что ему нелегко.

Лучше бы орал, закатил скандал, устроил разнос, такой, чтоб сам ад показался мне ласковым курортом. Пусть бы тряс словно тупую куклу, отвесил оплеуху. Что угодно, но только не так.

– Ну, прости меня, пожалуйста, – не удержавшись, бросилась к нему, лбом уткнулась в плечо, руками обвила шею, прижимая к себе так крепко, как могла, чувствуя, что еще немного и сойду с ума от боли.

Артем так и продолжал сидеть, не шевелясь, не делая попыток ни оттолкнуть меня, ни обнять. Никакой реакции, застыл, словно каменное изваяние. Лишь сердце бешено гудело в груди.

– Тём, пожалуйста. Не молчи, я не могу так, задыхаюсь. Господи, пожалуйста, Артем!

– Крис, не надо, – сдавленно попросил он, – давай обойдемся без этого. Просто поговорим.

Крис? Он никогда меня так не называл. Никогда! Я была Крис, там, в волчьей стае, но не здесь, не для Артема. Для него я всегда – Кристина, Тина, Тинка, Тинито, Зараза Упрямая, но только не Крис.

Отстранившись, заглянула в его глаза, но по-прежнему ничего в них не увидела. Он не здесь, не со мной, и никогда уже не будет. Потому что… Зорин пришел прощаться. Он сейчас уйдет, и мне его не остановить, не удержать, не отговорить. Мне останется только подыхать, захлебываясь собственной кровью, осознавая, что в это лишь моя вина. Что это я своими собственными руками сломала все, что у нас было, перечеркнув прошлое, сделав невозможным будущее, растоптав настоящее.

– Поговорим? – рассеяно повторила за ним.

– Да. Без утайки, без игр, без вранья. Просто поговорим как два взрослых и не совсем чужих друг другу человека.

«Не совсем чужих»… От этой фразы защипало глаза. Чужие, но не совсем…

Я кивнула и, отстранившись от него, села на свое прежнее место, обхватив себя руками за плечи. Разговор не клеился, мы просто продолжали молча смотреть друг на друга, не в силах ничего изменить. Артем заговорил первым:

– Расскажи мне, как… Зачем… пфф, – слова давались ему с трудом, шумно выдохнул, поднял взгляд к потолку, потом тряхнув головой, снова посмотрел на меня, – просто расскажи мне все.

Как я этого боялась, но обманывать или отмалчиваться у меня не было права, слишком сильно виновата перед ним, и оскорблять еще больше очередным враньем не могла. Я начала говорить, чуть слышно, уставившись стеклянным взглядом на свои руки, потому что смотреть на него было невыносимо. Я говорила то, что должна была рассказать давным-давно, не доводя ситуацию до крайности, не дожидаясь, когда внешние обстоятельства безжалостно сомнут нас, не давая шанса на исправление. Говорила без утайки, рваными предложениями, потому что на длинные фразы не хватало кислорода. Каждое слово, словно ржавый гвоздь, который я заколачивала в крышку своего собственного гроба.

Артем слушал, не перебивая, и я чувствовала, как обжигал его неотрывный взгляд.

Не знала, сколько продолжалась моя исповедь, но мне она показалась нескончаемой. Под конец говорила, едва шевеля дрожащими губами.

– Тём, – из горла вырвался сдавленный сип, непохожий на мой голос, – я дура! Прости меня, пожалуйста. Да, вначале была игра, но сейчас все по-другому. Ты же знаешь…

Невольно замолкла, когда он удивленно выгнул брови:

– Знаю? – невесело хмыкнул он, и в глубине глаз проскочило что-то новое, чего никогда прежде не было, и что заставляло дрожать, вибрировать от стремительно разливавшегося по венам отчаяния, – нет, Кристин. Я не знаю. Я ни черта не знаю. И, если честно, уже не хочу знать. Мне больше не интересно.

Грудь сдавило. Он уйдет. Прямо сейчас.

– Артем! – получилось громко, жалобно, с упреком. – Не надо, не говори так.

Вскочив на колени перед ним, дрожащими ладонями прикоснулась к его щекам. Совсем близко, глаза в глаза, так, что внутри дрожь, ураган, цунами. Умоляла взглядом, просила прощения, пыталась донести, что он – это главное, что есть в моей жизни, самое дорогое. В ответ никакого отклика. Он лишь задумчиво рассматривал меня, спокойно, отрешенно, спрятав все эмоции.

Ужас пробирался под кожу. Его молчание разрушало, топило в безысходности, лишало силы. Любые мои слова нелепы, неуместны, не нужны. Своим молчанием он перекрывал кислород, гасил мельчайшие искры надежды на то, что можно спасти наши отношения.

Зорин медленно обхватил крепкими пальцами мои запястья и развел руки в стороны, убирая их от своего лица. В тех местах, где прикасался к коже, щипало, словно электрическими искрами. Я вздрогнула, вырываясь из его захвата, и снова бросилась на шею. Мое сердце билось, как сумасшедшее, все быстрее с каждой секундой, а ему хоть бы хны. Наоборот, взгляд с каждым мигом становился все холоднее. Артем хмурился, будто ему неприятны мои прикосновения. Хотя, наверное, так и было. Его, должно быть, тошнило от меня.

Боже, это нереально вынести! Когда на глазах умирают отношения, ставшие самой важной частью жизни. Когда хочется все исправить, спасти, но тебя встречает каменная стена спокойного отчуждения. И хуже всего понимать, что здесь только моя вина и больше ничья.

– Кристин, – он немного отстранился, отклонившись назад, – достаточно. Завязывай со всем этим. Хватит.

Не сдержав всхлип, отчаянно затрясла головой, сильнее прижимаясь к нему, будто мое отрицание могло что-то исправить.

– Отпусти.

– Нет, – снова отказалась, прилипая к нему всем телом, – ни за что!

– Кристина, вот эти все обжимания – они бессмысленны. Ты сама это понимаешь, не маленькая, – обхватил за плечи и буквально силой оторвал от себя.

Внутри тут же разлилось ощущение сосущей пустоты, будто в груди пробили дыру и засыпали в нее ледяные шипы.

– Тём, зачем ты так? – Я умирала внутри. – Я оступилась, да… Вначале. Ты не представляешь, как я жалею об этом. Но сейчас, ты ведь знаешь, чувствуешь, что у нас все серьезно, все по-настоящему.

– Тин, – все так же спокойно удерживал меня на расстоянии вытянутой руки, – я ничего не чувствую.

Как будто нож повернулся в ране. Он отказывался от чувств ко мне, отказывался от меня, от нас.

– Все что я тогда делала, говорила… Градов – это все чудовищная ошибка с моей стороны. Я идиотка… Была идиоткой с никчемными целями, убогими ориентирами. Но сейчас все изменилось! Я другая. Что мне сделать, чтобы доказать тебе это, Тём?! Я готова на все.

– Кристина, прекрати! Ничего не надо, – рубил на корню, – я больше не верю ни единому твоему слову. Рад бы, да не могу… и не хочу.

Убейте меня кто-нибудь, сил больше нет терпеть эту боль!

А самое страшное, что ему тоже хреново, гораздо хреновее, чем мне. Что у него внутри кипела обида, боль, разочарование. Все из-за меня. От этого еще хуже, противнее. Но так хотелось надеяться, что это еще не конец. Что нас еще можно спасти. Склеить осколки, залатать сочившиеся кровью раны.

– Тём, пожалуйста, дай мне шанс. Я попробую все исправить… Я… я сделаю все, что угодно… ради нас.

– Знаешь, в чем наша проблема? – чуть наклонился ко мне, протянул руку, медленно провел кончиками пальцев по скуле, по искусанным в кровь губам, отчего я задрожала, словно лист на ветру, а потом тихо, почти шепотом сказал: – Нас просто не было.

Сердце подскочило к горлу, а потом с невообразимой скоростью ухнуло вниз.

– Это не так… – Сумрачный взгляд остановил слова, готовые сорваться с губ.

Он достал из кармана джинсов кольцо и положил его на тумбочку. Не дыша, гипнотизировала взглядом золотую полоску металла, тускло поблескивавшую в свете ламп. Не верила. Не хотела верить. Из другого кармана достал лист бумаги и положил рядом с кольцом…Документы на расторжение брака.

Удар в солнечное сплетение. Зорин все решил.

– Артем, – простонала я, – зачем…

– Нас разведут через месяц. На раньше не получилось договориться, – равнодушно пожал плечами, а меня трясло, колотило крупной дрожью.

Я не могла принять, что это конец, крах. Зажала ладонью рот, чтобы не завизжать на всю квартиру от тоски и отчаяния.

Артем поднялся на ноги, смотрел на меня, наверное, минут пять, сверху вниз, не отрываясь. В его глазах на миг полыхнуло сожаление, но потом исчезло, уступая место обреченной решимости. Он просто кивнул мне, прощаясь без слов, и стремительно покинул спальню, а я смотрела ему вслед, чувствуя, как сердце бьется все медленнее и медленнее, захлебываясь кровью.

Он уходит! Он действительно уходит! Насовсем!

Сорвалась с места и бросилась следом, настигла его в прихожей. Зорин уже обут, в куртке. Застегивал молнию, не глядя в мою сторону. Снаружи спокоен, собран, но резкие, отрывистые движения выдавали его внутреннее состояние.

Внезапно из головы исчезли все слова, оставив за собой горькую тишину. Я не могла его отпустить, но понятия не имела, как удержать, как остановить.

– Тём, пожалуйста! – хотелось упасть на колени, вцепиться ему в ноги и не отпускать. – Не уходи. Зачем ты так?

Он на мгновение замер в дверях, а потом медленно обернулся, одарив мрачным взглядом. Зеленый теплый цвет. Теплый, мягкий, комфортный. И от этого становилось вдвойне жутко, когда я, заглянув ему в глаза, не увидела ничего, кроме льда и арктической стужи. Я не знала, что он умеет так смотреть. От этого взгляда хотелось спрятаться, забиться в угол и жалобно скулить.

– Не уходи, – прошептала с мольбой в голосе.

Зорин сделал несколько шагов в мою сторону и остановился на расстоянии вытянутой руки, глядя на меня с высоты своего роста.

– Кристина, хватит! – голос спокойный, как у человека, который с чем-то смирился, что-то отпустил.

Боже, я не хочу, чтобы он меня отпускал!

– Не надо, пожалуйста!

– Чего не надо? – спросил, чуть склонив голову набок, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Тин, я пытаюсь расстаться по-человечески, без ненужного дерьма, без скандалов и взаимного поливания друг друга грязью. И ты не представляешь, как тяжело держать себя в руках и не сорваться, когда больше всего на свете хочется встряхнуть тебя как безмозглую куклу и орать, какого хера ты наделала!

Ори, тряси, делай, что хочешь! Только не отворачивайся от нас, не уходи! Мысленно кричала, а вслух – только хриплое надрывное дыхание.

Когда Артем снова развернулся к дверям, выдержка закончилась. Я схватила его за руку, пытаясь удержать рядом:

– Куда ты идешь? – с надрывом спросила мужа… почти уже бывшего мужа.

Замерев, он опустил взгляд на мою руку, судорожно вцепившуюся в его куртку. По коже, словно раскаленным ножом провели. Всхлипнув, разжала пальцы и сделала шаг к нему:

– Не уходи, прошу тебя!

Мне страшно до тошноты, что если он сейчас переступит через порог, то я больше никогда его не увижу. А еще страшно от того, что хочет меня забыть и готов сделать это любым способом, и я не смогу его никак остановить.

Зорин безучастно рассматривал мою помятую несчастную физиономию, а потом невесело усмехнулся:

– Ты ведь ждешь от меня игры «кто сделает больнее»? – как всегда читал меня, словно открытую книгу.

Всхлипнув, отступила на шаг назад. В этой игре у него есть все шансы отыграться с разгромным счетом. Я помню, как на него западают девушки, как провожают его жадными глазами. Ему ничего не стоит устроить загул, марафон, с целью сделать мне больно. Он запросто отплатит мне той же монетой, вытрясет всю душу, всадив нож глубоко в сердце.

Я почти не сомневалась, что он именно так и поступит, что постарается причинить мне столько же боли, сколько и я ему. И… я почти хотела этого. Пусть мне будет больно – это справедливая плата за содеянное. Пусть сердце разлетится на куски и истечет кровью. Пусть…

Да, я малодушная! Я хотела этого, потому что так смогла бы избавиться от чувства вины. И надеялась, что Зорин сумеет успокоиться и перестанет смотреть на меня как на врага. Пусть делает, что хочет! Пусть отомстит. Я готова на все, я прощу ему все что угодно, лишь бы в конечном итоге мы снова были вместе.

Артем покачал головой:

– Нет, Кристин. Никаких игр. – Какой чужой отрешенный голос! Он жалил, проникая в каждую клеточку. – Такие игры подразумевают, что придется находиться рядом и наблюдать за результатами своих действий, а я не хочу. Мне не надо этого…

Тём, замолчи, пожалуйста!

Но он не слышал моих мысленный посылов и хладнокровно продолжал:

– …Мы просто ставим точку, переворачиваем этот лист, и каждый идет своей дорогой. Безо всяких дурацких игр.

– Артем, – я выглядела жалко, но опять тянула к нему руки.

– Все, Кристин. Давай. Удачи, – он неумолим.

Развернулся и, не оглядываясь, вышел из квартиры.

Зорин действительно не стал играть в страшную игру «сделай другому больнее». Он поступил жестче. Просто ушел, закрыв за собой дверь. Не оглядываясь, не жалея, не сомневаясь. Как всегда. Он не стал делать мне больно, он просто убил меня, перерубая одним махом все нити, связывавшие нас. Смертельно ранил и, равнодушно пожав плечами, ушел, оставив корчиться в агонии.

Мозг кричал, что это все, конец. Ничего не исправить. А глупое сердце, захлебываясь кровью, не желало верить, надеялось, что он сейчас одумается и вернется. Вот сейчас, еще минуту – и он зайдет обратно. Еще минуту… Еще…

Медленно, не отрыва взгляда от двери, я опустилась на пол, потому что ноги не держали. Обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Мне холодно, мне безумно холодно. Холод шел изнутри, проникал в каждую клеточку, наполняя безысходностью и отчаянием.

Не могла подняться, сил хватило только на то, чтобы онемевшими губами повторять «Не уходи. Пожалуйста, не уходи».

Он не слышал меня. Он выбрал свой путь и следовал ему. Как когда-то раньше Артем хотел достучаться до меня, быть со мной, так теперь он уходил.

Я смотрела на дверь и молилась, чтобы Зорин появился на пороге, но с каждым мигом все яснее понимала, что не появится, не придет. Все кончено.

Перед глазами сплошным потоком пролетали наши счастливые дни. Наши теплые вечера, уютные рассветы. Вот он поет глупую песню в караоке на день одногруппников, и я там мечтаю его задушить, еще не подозревая, как все обернется.

Пляж. Мой развратный, но такой милый купальник, и Тёмкин мрачный взгляд из центра реки.

Наша первая ночь. Наше тайное бракосочетание и веселое путешествие.

Прыжок с парашютом, розочки на мягком месте, безумие в подсобке.

Мое признание на кухне, тихое «и я тебя» в ответ.

Все в прошлом. Все закончилось.

Я задыхалась, ловила воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

Ничего этого больше нет! Осколки воспоминаний – не более того.

Нас больше нет.

Меня нет.

А-а-а-а, как же больно. Наверное, так и должно быть, когда душа умирает.

Глава 4

Я не знаю, как мне удалось пережить эту ночь. Душевная боль была настолько сильной, что ощущалась на физическом уроне. Разрывала грудную клетку, дробила ребра, острыми клыками впивалась в сердце. В голове мысли, словно качели, метались от наивного «не верю» до отчаянного «не хочу жить».

Зорин ушел, а я так и продолжала сидеть на полу, гипнотизируя дверь взглядом, как собака, ожидающая своего хозяина возле магазина. Я все еще на что-то надеялась, не хотела принимать что Зорин ушел и обратно не вернется. Выть бы, жаловаться на несправедливую судьбу, да нет смысла. Сама виновата, сама ломала, когда надо было строить, и теперь получила по заслугам. От этого еще хуже, еще больнее.

Утро было ужасным.

Открыв глаза, я не поняла, где нахожусь, и ощутила прилив паники. Потребовалось насколько бесконечно долгих секунд, чтобы сообразить, что я на полу в прихожей – так и просидела всю ночь в коридоре, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза, слушая тишину.

В этом доме больше не будет его громкого смеха, не будет светлых выходных, когда вместе на кухне, шутя и обнимаясь, готовили завтрак. Никто не разбудит легким поцелуем в плечо. И ночью никто не обнимет, согревая, даря ощущение защищенности.

Перед глазами, будто видения, проносились яркие образы, настолько отчетливые, что казалось – протяни руку и дотронешься. Улыбка белозубая, зеленые хитрые глаза, в которых искрится любовь, сильные руки.

Со стоном ударилась затылком о стену. Из-под ресниц сорвалась одинокая слеза, горячей дорожкой пройдясь по щеке.

– Прости меня…

Господи, пусть он справится, выберется из бездны, в которую я его столкнула своими собственными руками. Найдет в себе силы жить дальше. Нормально, открыто, как он любит, умеет. Артем не заслужил этой боли, этого кошмара. Пожалуйста.

Тело задеревенело, затекло, потеряло чувствительность. Как и душа. Словно предохранители перегорели. Пусто. Темно. Тихо. Апатия.

Я медленно поднялась на ноги, пошатываясь, добрела до спальни и снова легла спать. Потому что не хотела ничего. Будто и нет меня больше. Умерла. Рассыпалась пеплом по ветру.

***

Череда странных дней, когда не понимаешь, какое время суток, где ты, кто ты, что вокруг происходит. Я не помнила большую часть этого времени. Лишь рваные фрагменты.

…Пыталась есть. Вкуса не чувствовала, запаха тоже.

…Бледное измученное лицо, глядевшее на меня из зеркала в ванной комнате.

…Теплые струи воды в душе, и я под ними, уперевшись рукой в стену, пытаясь уцепиться сознанием хоть за что-то, потому что чувствовала: исчезаю, растворяюсь, теряю себя.

…Ночные посиделки у телевизора: стеклянный взгляд в экран и механическое перещелкивание каналов. Не видела ничего, сплошное марево.

…Стояла на балконе, глядя на темневший внизу парк. Холод пробирался от босых ступней все выше, по ногам, бедрам, животу, проходя студеной поступью по плечам. Мне все равно. Вдыхала полной грудью, с трудом осознавая, что все это время бродила по дому в его футболке, все еще хранившей родной запах. Дышала им и снова умирала.

Так хотелось позвонить ему, но я не могла. Сотню раз брала в руки телефон, чтобы набрать заветный номер, но всегда останавливалась, гипнотизируя взглядом его фотографию на экране. Я даже представить боялась, что творится у него внутри. Если мне, виновной, так плохо, что же ощущает он? И я откладывала в сторону телефон, потому что понимала – мой голос для него, как нож в открытую рану. Понимала, что любые мои слова или действия сделают только хуже, больнее.

Каково это – узнать, что твоя семья изначально была не более чем игрой для избалованной стервы? Что эта стерва выставляла тебя полным посмешищем в глазах остальных. Что она, равнодушно наплевав на все клятвы, зажималась с другим мужиком. И узнать не просто так, а от первых лиц, с подробностями, со спецэффектами.

Боже, это не нож в спину! Нет! Это атомная бомба в душу. Нервнопаралитический газ. Иприт времен Первой Мировой.

Такого безумия и врагу не пожелаешь, а я умудрилась утопить в этом аду самого дорого на свете человека.

Душа рвалась к нему каждую секунду, каждый миг. Я мечтала услышать его голос, увидеть, обнять, уткнувшись носом в шею, заснуть в любимых объятых. К нему хотела, и ничего больше в этой жизни не надо.

***

Очередное утро. Пятое или десятое с того момента, как Артем ушел. Не знаю, мне все равно. Вся моя жизнь – серый поток, в котором дрейфовала, с каждым днем все больше погружаясь в непроглядную пучину.

Как робот, поднялась, умылась, пошла на кухню. В холодильнике пусто, даже пельменей нет. Я слишком долго сидела дома, спрятавшись от всего мира. Так дальше продолжаться не может, но мне снова плевать.

Сделала сладкий кофе. Нашла в шкафу старое жесткое печенье. Вот и весь мой завтрак. А мне большего и не надо, все равно ничего не влезает, желудок сжимается, протестуя против пищи.

Наплевать. Влила в себя кофе, механически пережевывая печенье, и замерла, услыхав звук отпирающейся двери.

Сердце сделало кульбит, и робкая надежда заставила поднять взгляд. Неужели пришел? Вернулся? Не дыша, смотрела на дверной проем, ожидая появления Зорина, и заново разбилась вдребезги, когда на пороге возник Лось. На мгновение ожившая душа снова погасла, покрываясь черной ледяной коркой. Дура. Не вернется он. Никогда.

Я снова обратилась к кофе, потеряв интерес к амбалу, стоявшему в дверях. Он меня не интересует. Его здесь нет. Он не имеет значения. Ничто больше не имеет значения.

– Алексей Андреевич хочет тебя видеть, – без единой эмоции сообщил Дима.

– Вот она я. Пусть приезжает и смотрит.

Взяв кружку, отошла к окну. После того как надежда на миг озарила сердце, снова стало тяжело дышать. Мне хотелось побыть одной, но отцовский телохранитель уходить не собирался:

– Он хочет видеть тебя немедленно.

– Ничем не могу помочь. – Голос механический, неживой. – Я никуда не поеду.

Минутное молчание, после чего раздалось спокойное:

– У меня распоряжение доставить тебя домой. Хочешь того или нет.

Развернулась к нему и подняла одну бровь:

– Силой потащишь?

– Да, – согласился все так же равнодушно.

И у меня нет никаких сомнений, что может быть иначе. Лось беззаветно предан моему отцу. Слово Антина-старшего для него закон. Он, как огромный питбуль, у которого есть только один хозяин, а всех остальных он терпит, но если получит приказ – разорвет, не задумываясь. Вот и меня он терпит, потому что дочь работодателя. Терпит, и не более того. И ему плевать на то, плохо ли мне, в настроении ли я, есть ли у меня свои дела. Это все мелочи. Если отец велел меня доставить, значит, доставит, закинет на плечо и понесет. Все остальное – несущественные мелочи.

Я медленно допивала кофе, не сводя взгляда от Сохатого, со скучающим видом поигрывавшего ключами от машины. Потом поставила кружку в раковину и пошла в гардеробную. Бороться с этой равнодушной махиной бесполезно. Моих слов он не услышит, слезы его не тронут. Бесчувственный робот, которому плевать на истерики, вопли, ругань. Отец знает, кого надо за мной посылать.

Собиралась не торопясь. И вовсе не из вредности. Просто у меня внутри ступор, ледниковый период. Стояла посреди комнаты и не могла вспомнить, где и что у меня висит. Не могла выбрать, что надеть. Ничего не могла. Никчемная.

Наконец, нашла черные брюки, черный свитер. Вся в черном, словно в трауре. По любви, по семье, по счастью.

Лось ждал меня у входа, терпеливо переступая с ноги на ногу. Не глядя на него, вышла из квартиры, почему-то чувствуя себя голой, незащищенной перед этим суровым миром, и бесконечно одинокой. Дима направился к своей машине, ожидая, что я последую за ним, а я пошла к своей красной «Ауди».

– Куда? – раздался грозный оклик над самым ухом, от которого невольно вздрагиваю.

– Я своим ходом.

– Мне велели тебя привезти!

– Еще раз повторяю: я своим ходом! У меня потом дела. А ты, если боишься, что сбегу, можешь ехать следом за мной и дышать в затылок, – устало огрызнулась и села в машину.

Завела, пытаясь вспомнить, как ею управлять. Будто первый раз за рулем. Может, и зря я решила ехать сама. В таком состоянии это небезопасно. Ничего не соображала, перед глазами пелена, реакция заторможенная. Так и до беды недалеко. Разбиться можно. На смерть.

Эта мысль вдруг показалась такой привлекательной, желанной, что сердце в груди сжалось. Чего плохого в смерти? Не будет больше боли, отчаяния. Ничего не будет. Только тишина, темнота, пустота. Потрясла головой, отгоняя наваждение, и все-таки тронулась с места.

Сохатый, как и ожидалось, словно верный Цербер, ехал следом за мной.

Дорога до отцовского дома заняла непривычно много времени. По городу кралась со скоростью сорок километров в час, а на загородной трассе разогналась аж до шестидесяти, потому что внимание расползалось, не могла сконцентрироваться на дороге. Все норовила завернуть не туда, полосу держать не могла, виляла из стороны в сторону. Ладно хоть шальной водитель на встречке не попался, а то действительно могла и не доехать.

Въехав на территорию отцовских владений, припарковалась у входа и несколько минут просто сидела, приходя в себя. Дверь с моей стороны резко распахнулась:

– Кто так водит? – гневно спросил Лось. – Ты пьяная, что ли?

– Нет, – равнодушно пожала плечами и вышла из машины.

– Непохоже!

– Боишься, отец будет недоволен, что дал мне сесть за руль в таком состоянии? Печеньку не даст и за ухом не почешет? – обойдя его, направилась к дверям.

Лось ничего не ответил, но пошел следом за мной. Конвой. Судя по тому, как нагло он себя вел, меня ждал очень неприятный разговор с родителем. Так всегда, отец в хорошем настроении – Лось сама корректность, отец злится – Лось превращается в хамоватого надсмотрщика, копируя настрой хозяина.

Отца встретила в холле. Он с кем-то говорил по телефону, облокотившись рукой на перила парадной лестницы. Заметив меня, мрачно нахмурился, недовольно поджал губы и кивком приказал следовать за ним в кабинет. Я отрешенно подумала, что мог бы дочь встречать и не в столь официальной обстановке. Дом огромный, столько уютных комнат, выбирай – не хочу. Так ведь нет. Кабинет. Всегда только кабинет. Словно я подчиненный, а он мой начальник. Раньше не обращала на это внимания, а сегодня полоснуло, вызвав горькую усмешку.

Зашли внутрь. Пока я прикрывала дверь, отец занял свое место: кожаное кресло во главе массивного рабочего стола. Я присела напротив него, чувствуя, как спадает внутреннее оцепенение, как апатия, ставшая постоянным спутником после ухода Зорина, отступает, а под сердцем зарождается трепет. Отец давил меня своей энергетикой, ледяным взглядом, своей позой. Перед ним я всегда терялась, превращаясь в маленькую нашкодившую девочку.

– Ты почему на звонки не отвечаешь? – раздраженно начал он. – Почему я должен за тобой людей посылать?!

– Я не могла ответить, – смиренно ответила, чувствуя, как по спине побежали мурашки.

Глаза у него холодные, жесткие. Значит, разговор будет тяжелым. Заранее стало неуютно, не по себе.

– Не могла? А что так? – наклонился в мою сторону, упираясь локтями на стол. – Чем занята была, прекрасная? Сопли на кулак наматывала? Себя жалела? —

Его слова прошлись по кровоточащей душе, как когти. Я поморщилась, но ничего не ответила. Да ему и не нужен мой ответ.

– Ну что, Кристина, поздравляю. Ты все-таки умудрилась все просрать. Браво! Я уж, грешным делом, подумал, что звезды как-то особым образом расположились на небе, даровав тебе мозги. Ан нет! Все как всегда! Не разочаровываешь отца. Держишь планку!

От его тона холодно, хотелось поежиться, закутаться в теплый плед. Понимала, что молчать не станет, все на поверхность вытащит, стиснула нервно подрагивавшие руки и кивнула. Просрала. И отпираться нет смысла. Упустила важное, размениваясь на мелочах.

– …Что за хаос ты устроила на благотворительном вечере? Попросил же, как разумного человека сходить, достойно себя показать. А ты, черт знает, что вытворять начала! Напилась как свинья! Засветилась перед всеми по полной! Что там с мужиками твоими происходило, вообще понять не могу! – Каждая его фраза, как ком снега за шиворот. – О чем ты вообще думала, когда устроила этот бедлам на мероприятии?

– Ни о чем, – смущенно рассматривала пол. Конечно, ему донесли о том, как дочь отличилась. Иначе и быть не могло, – я не знаю, как это произошло…

– Что ты вообще знаешь? – вопросил, глядя в упор. – Где трусы модные купить? Как ногти красить? Что, Кристин? Расскажи, может, тогда пойму, что в твоей голове творится! Что за мысли бродят. А то у меня подозрение, что там бесплодная пустыня или горная расщелина, где ничего, кроме раскатистого эха, нет! —

Я сидела, все больше сжимаясь и краснея, под лавиной заслуженных упреков.

– Ко мне Артем приходил… – Я дернулась как от удара. – …через день после того, как… увидел тебя во всей красе. Разговор у нас с ним состоялся серьезный. Не думай, он не жаловался, даже не заикнулся о том, какая ты дрянь. Зато прямой как топор, неудобные вопросы задавал прямо в лоб, глядя в глаза. Черт, я от стыда за тебя был готов провалиться сквозь землю! Объясни, какого хрена я должен был это все расхлебывать, рассказывать? Мне только такого позора на седую голову не хватало!

Значит, Зорин решил сначала с отцом переговорить. Был уверен, что я опять врать начну, выкручиваться?

– Я тебе когда сказал поговорить с Артемом? В январе! Кристина! В январе, сейчас конец марта! Чем ты занималась два месяца? Тешила себя надеждами, что все само исправится, что все твои косяки сами рассосутся?

– Я просто испугалась, – прошептала чуть слышно, – хотела поговорить, но боялась его потерять.

– Молодец! Что я еще могу сказать? Просто молодец! Боялась она. Херню творить не боялась, а тут струсила, голову в задницу засунула…

Он порывисто встал и подошел к окну. Заправив руки в карманы брюк, стоял, с досадой качая головой и глядя на серый, еще не совсем освободившийся от снега сад.

– Головой надо думать! Она для этого и дана! А не для того, чтобы волосы на ней отращивать и сережки втыкать! Два месяца кота за хвост тянула, и все равно в итоге его потеряла…

С трудом сглотнула горечь во рту.

– Ладно – сама дура, а парень-то в чем виноват? В том, что идиотку такую полюбил? Без сердца, без мозгов. На нем лица не было, когда приходил.

Больно. Отец бил по незащищенным местам. Не жалел.

– Хотя он – красавец. Держал себя в руках, несмотря на то, что крутило. Сильный.

Зачем он мне это говорил? Зачем? Добивал, заново вспарывая раны, покрытые кровавой коркой. Это такой педагогический ход? Типа встряхни непутевую дочь?

– Он домой-то пришел? Или все, решил, что с него хватит твоей божественной персоны?

– Пришел, – чуть слышно, потому что воспоминания нахлынули заново.

Этот наш фатальный разговор, прощание, его отстраненность. Такой холодный, чужой, с мрачной решимостью в глазах.

– Ну и как? Поговорили? – отец злился, не отступал, вынуждая снова погружаться в этот кошмар.

– Поговорили.

Главное – не разреветься прямо здесь, на глазах у сурового родителя. Его всегда слезы раздражали, и вместо сочувствия в такие моменты прилетало колкое замечание.

– Итог?

– Он подал на развод, – чуть ли не простонала.

– Молодец парень! – всплеснул руками. – Уважаю. Знаешь, а он справится. Сейчас его переломает, перекрутит, вывернет наизнанку. А потом он дальше пойдет. И другую себе найдет. Умнее, достойнее, порядочнее. А ты будешь все такой же пустоголовой стрекозой порхать с места на место и смотреть грустными глазами ему вслед.

От этих слов дернулась, как от пощечины:

– Пап, хватит, – попросила осипшим голосом.

– Статейку-то видела? Понравилось?

Увидев в моих глазах немой вопрос, подошел к столу, рывком открыл верхний ящик и достал свернутую газету. Швырнул ее на стол так, что она соскользнула по гладкой поверхности на пол. Мне ничего не осталось, кроме как нагнуться и поднять.

Пальцы свело судорогой, когда наткнулась взглядом на большую, в пол разворота фотографию. На ней Зорин. Мрачный, как демон. Глаза прищурены, губы сжаты в узкую линию. Смотрит перед собой. Под локоть держит мое вялое тело, тащит за собой. Я отвратительна на этом снимке. На голове шухер, платье задрано по самое не балуйся, да еще и расстегнуто сбоку. В прореху выглядывает белье. Под глазами на щеках черные разводы. Лицо безумное, пьяное, гадкое.

Не могла дышать, глядя на это безобразие. Статья называется «Как отдыхает золотая молодежь», а чуть пониже фото крупными буквами моя цитата «Главное – это семья».

Боже мой! Непроизвольно зажала рот рукой. Представила, с каким удовольствием все мусолят эту газетенку. Бомба! Никто и предположить не мог, что тухлый скучный вечер закончится таким представлением со мной в главной роли.

– Что, нравится? – отец продолжал давить. – А мне вот не очень! Только ленивый не позвонил и не ткнул меня носом в эту статью! Почему я должен постоянно из-за тебя краснеть? Объясни! Неужели так трудно сделать хоть что-нибудь, хоть раз достойно, а не через жопу? Тьфу, глаза б мои не смотрели!

А у меня круги перед глазами, потому что кислорода не хватало. Не могла выпустить из рук газету, не могла оторваться от жуткой фотографии. Это не просто позор. Крах, полный. Не отмыться. Никому. Ни мне, ни Зорину, ни папаше. Всех подставила, всех опозорила.

Хотелось разрыдаться. Громко, в голос, с подвываниями. Особенно как представила, что Артем тоже видел это дерьмо. И стыд, жгучий, ядовитый, побежал по венам, сметая остатки самообладания. Господи, лучше бы я разбилась, пока ехала сюда! Лучше умереть, сгореть заживо, чем видеть это!

– Что ж ты за пустышка такая получилась? А? Только я порадовался, что хоть что-то нормально сделала. Что мужа умудрилась найти хорошего. И на тебе, пожалуйста! Семья для нее главное, – последние слова просто выплюнул, презрительно глядя в мою сторону, – пустозвонка!

Мне больно, горько, а еще очень страшно. Потому что чувствовала, как черная трясина засасывала все глубже, и мне одной не справиться, не выплыть. Внутри что-то разбилось, когда я пригнулась под потоком жестких слов, которыми осыпал меня отец. Да, он прав, во всем прав. Я виновата. Перед ними всеми. Я все испортила, испоганила. Я это знаю, понимаю, но мне отчаянно нужна помощь, чтобы окончательно не сломаться.

– Пап, неужели ты не можешь хотя бы раз в жизни просто поддержать? – чуть дыша, спросила у него. – Не макая носом в дерьмо, не возя мордой по столу, показывая, какая я бестолковая, никчемная дура. Я и так это знаю! Я все знаю! Неужели сейчас не видишь, как мне хреново? У меня вся жизнь под откос пошла, а ты еще масла в огонь подливаешь. Зачем?

– О как, – всплеснул руками, – Тебе хреново? Как всегда, все мысли о себе любимой? Ей хреново – и все дружно должны начать жалеть и успокаивать? – снова сел за стол. – Говоришь, жизнь под откос пошла? А кто виноват? Напомнить? Надо же, дорогая дочь поддержки возжелала. Знаешь, милая, ее заработать надо.

– Не знаю, – горько до такой степени, что уже не могла сдерживаться, – всегда думала, что поддержка родителей – это что-то, на что ребенок всегда может рассчитывать, что бы ни натворил. Видимо, не наш случай. Неужели сам всю жизнь идеальным был?

– Свои выступления оставь для кого-нибудь другого, – бесцеремонно оборвал на середине фразы. – Она творит бог весть что, позорит на весь город, а потом поддержку подавай ей! С чего вдруг такое желание? Или тебя деньгами поддержать надо? Отвалить кучу бабок, чтобы ты по магазинам пробежалась для поднятия настроения? Такой поддержки тебе надо?

– Пап, да хватит уже деньгами попрекать. Можно подумать, меня, кроме них, ничего не интересует в этой жизни.

– Разве это не так? Может, хобби какое есть? Увлечение? Хоть что-то?! Ты даже замуж выскочила исключительно из-за своего стремления быть при деньгах и при этом ничего не делать!

Задыхаюсь, не понимая, как могут быть два родных человека быть настолько далеки друг от друга. Он меня не видит, не слышит, не чувствует. Да, я хреновая дочь, хреновая жена. Полнейшее разочарование. Провал в его амбициозных планах на жизнь. Но неужели не достойна простого отцовского участия? Вопроса «как ты»? Неужели просто нельзя посидеть рядом, помолчать? Или сжать руку ободряющим жестом? Не говоря уж про отцовские объятия. Я для него всегда лишь объект для придирок. Пусть зачастую заслуженных, обоснованных.

Раньше не обращала на это внимания, а сейчас задыхалась.

Может, если бы он тогда, в январе, не просто мордой в грязь натыкал, открывая глаза на катастрофическую ситуацию, а поддержал, сказал бы «я с тобой», у меня и хватило бы сил на разговор с Артемом. Нет, я не пыталась сейчас переложить ответственность за свои поступки на чужие плечи. Ни в коем случае. Просто хотела понять, почему все сложилось именно так. Где мне взять сил, чтобы все это преодолеть, если за моей спиной никого нет?

– Ну так что, Кристин? Денег захотелось, да? И побольше? – отца несло, он уже не пытался держать себя в руках.

– Ничего мне не надо! Я вообще о другом говорила! О нормальной человеческой поддержке, а не о деньгах! – огрызнулась, чувствуя, как закипаю. Как к нестерпимой боли подмешивается обида.

– Ничего не надо, говоришь? – хмыкнул он. – И денег в том числе? Что ж, а их и не будет! Представляешь, какая ирония судьбы?! Мы снова оказались в начале пути. На том же самом месте, с которого все началось.

Горло сдавил спазм, я уже знала, что он сейчас скажет.

– Итак. Кристин, условия все те же: или на работу, или замуж. А пока три копейки на еду.

Задохнулась, не веря своим ушам. Неужели он не понимает, что делает со мной?

– Что на этот раз делать будешь? Все-таки оторвешь свой зад от стула и пойдешь работать или еще одного дурака будешь искать, чтобы женить на себе? Сомневаюсь, что найдется еще один такой же, как Артем.

Вскочила на ноги так резко, что стул отлетел в сторону:

– Прекрати! – рыкнула на него. – Как только язык поворачивается говорить такое?! Тебе настолько на меня насрать, да? Может, я и дура, но живая! Да, делаю ошибки. Много ошибок! И расплачиваться за них буду сама! Но это не значит, что я бесчувственная кукла! Я его любила! Люблю! И мне сейчас сдохнуть хочется от осознания того, что натворила! А ты… ты… По-моему, задался целью добить! Размазать!

– Села, быстро! – холодно процедил сквозь зубы. Словно я собачонка, мешавшаяся под ногами.

– И не подумаю, – все мои эмоции, переживания прорвали плотину выдержки.

Может потом и пожалею о резких словах, но сейчас мне все равно. Слишком больно, слишком страшно. Я как звереныш, которого загнали в угол, и ничего не остается, кроме как показывать зубы. Порывисто раскрыла сумку, достала кошелек, из него извлекла отцовские карты и положила перед ним на стол. Папашин взгляд стал еще холоднее, вымораживал изнутри, но отступать уже некуда, да я и не хотела.

– Знаешь, это ты только о деньгах думаешь, полагая, что они решают все на свете! – смотрела ему прямо в глаза. – Сколько я себя помню, просто затыкаешь мне рот своими деньгами, откупаешься, чтобы не мешалась под ногами. Тебе так было проще. Всегда! Зачем тратить время на горе-дочь? Сунул банкноты и отправил восвояси, преисполненный гордости за то, что выполнил отцовский долг. Я не помню ни одного нашего разговора по душам. Чтобы мы сели за чашкой чая, ты бы спросил, как у меня дела, спокойно выслушал, дал совет. Ни-че-го! Только претензии и недоумение, как у такого, как ТЫ, могло вырасти такое, как Я! Да, вот такая я пустышка. И я не уверена, был ли у меня хоть один шанс вырасти другой!

– А ну-ка рот закрыла и извинилась! – взвился отец, окончательно выходя из себя и тоже поднимаясь на ноги. – Еще наглости хватает такие вещи говорить!

– Не буду я ни за что извиняться! – голос дрожал от обиды, горечи, осознания того, что я совсем одна. И неоткуда ждать поддержки. Этот суровый мужик напротив никогда меня не услышит и не поймет.

– Значит так. Униженная и оскорбленная. Пока свою спесь не уймешь и не извинишься, чтобы духу твоего в моем доме не было! Поняла?

– Как тут не понять? – развернулась к двери. Не могла здесь больше находиться. Мне плохо. Тоска скручивала внутренности. – Не переживай, твое Позорище уходит!

– Иди-иди. Скатертью дорога! Интересно, как быстро надоедят вольные хлеба, и приползешь обратно.

На пороге остановилась, бросила на него прощальный взгляд, полный сожаления, и, качая головой, пообещала:

– Не приползу. Сдохну, но не приползу.

Я не слушала, что он там еще говорил. Развернувшись, выбежала в коридор, слетела по лестнице, перескакивая через три ступени, и, налетев на дверь, вывалилась на улицу. Холодный, колючий, совсем не весенний ветер ударил в лицо, пока я, глотая слезы, бежала к машине. Меня словно разобрали на кусочки. Содрали броню, засыпав на кровоточащие раны сухой щелочи.

Хуже всего неописуемое чувство одиночества. Осознание, что абсолютно одна. Что весь мой мир рассыпался в прах.

У каждого человека жизнь строится на нерушимых китах: семья, любовь, друзья, работа, увлечения. Если исчезает один кит, остальные подхватывают, не давая пойти ко дну. А у меня нет никого и ничего. И это настолько страшно, что словами не передать.

Глава 5

Разговор с отцом послужил для меня пощечиной, оплеухой, выбившей из полусонного царства. И я не знала, что хуже: апатия, в которой дрейфуешь, будто неживая кукла, захлебываясь тоской, с каждым мгновением теряя волю к жизни, или истерика, разрывающая внутренности в клочья, когда ходишь по дому, натыкаешься взглядом на предметы, с которым связаны воспоминания, и начинаешь реветь. Рыдать навзрыд. Биться, словно птица в клетке.

И с каждым днем все хуже, все отчаяннее тянуло к Артему, потому что иначе не могла и не хотела. Зачем я в него влюбилась? Зачем? Ведь изначально было ясно, что все испорчу, испоганю. Лучше бы играла дальше, равнодушно использовала, не думая ни о чем. Да, я эгоистка, и всегда ею была. Безумно хотелось избавиться от боли, скручивавшей легкие при каждом вздохе. Забыть. Перестать чувствовать. Но это невозможно. Куда ни глянь – везде его след. Все воспоминания живые. Резали как тупыми ножами, вспарывая и без того незатягивающиеся раны. Никак не могла смириться, надеясь непонятно на что. Не верила. Не может все закончиться вот так. Окончательно. Бесповоротно.

Отрицание – первая стадия принятия неизбежного.

Истерика сменялась приступами гнева, когда злилась на всех, пыталась оправдать себя, но ни черта не выходило, и от этого злилась еще сильнее. Била посуду, устраивала погром в квартире, швыряла вещи. В доме не осталось ни одной нашей общей фотографии. Разорвала, сожгла, надеясь, что боль утихнет, уляжется. Конечно же, не помогло. И вместо желаемого облегчения рыдала над горсткой пепла, оставшейся от наших счастливых моментов. Ненавидела весь мир и больше всех – себя. И Артема! Почему он так просто отказался от нас? Неужели не видел, не чувствовал, что стал для меня всем? Какая разница, что было раньше? Ты же победил! Влюбил в себя. Приручил. Мы в ответе за тех, кого приручили. В ответе! Как ты мог просто взять и уйти?! Как?!

До ломоты в груди, до исступленных криков хотелось его увидеть, услышать голос. Набрать номер и услышать простое «привет». Однако совесть и разрушающее чувство вины не давали мне этого сделать.

Врала. Шлялась с другим мужиком. В пьяном угаре опять полезла к Градову. Виновата по всем пунктам. Без права на помилование. Без права посмотреть ему в глаза. Заслужила. Но как же холодно внутри.

После разговора с отцом еще несколько дней просидела дома, упиваясь своей болью, мечтая, что в один прекрасный момент просто сдохну от разрыва сердца. Умру, и, может, тогда Тёма пожалеет о своем решении, поймет, как сильно я его любила.

Идиотка. Эгоистичная идиотка. Выдумывала триста причин, чтобы поехать к нему поговорить. И ни одна из них в конечном итоге не казалась убедительной. Потому что реальность, в которой я – законченная сука, разрушившая нашу жизнь, не изменить.

Неожиданно масла в огонь подлила сестра. Ее звонок раздался однажды вечером, застав меня во время уборки после очередного приступа гнева.

– Да, – ответила, продолжая раскладывать вещи по местам.

– Что у вас происходит? – с места в карьер начала она. – Денис сказал, что вы разводитесь!

Денис. Они с Тёмкой сразу нашли общий язык, сдружились. И сейчас продолжают общаться. Почему-то захлестнула ревность. Нет, не такая, как к представительнице женского пола. Другая. Я ревновала ко всем, кто мог быть просто рядом с ним. Разговаривать. Смотреть на него. Я – больная.

– Разводимся, – холодно ответила, прекрасно понимая, что Ковалева сейчас выдаст речь, лишний раз просветив, что я дура.

Я и так знаю! Не хочу ничего слышать! Никого! Даже сестру.

– Ты все-таки все проебала? – Марина никогда не стеснялась в выражениях. – Я же тебя предупреждала!

– Да, все как ты и говорила, можешь радоваться! – огрызнулась, чувствуя, что в глазах снова темнеет от злости.

– Чего зубы скалишь?! – в тон мне ответила она. Мои перепады ее никогда не пугали. – Могла бы позвонить!

– Я перед тобой отчитываться должна?

Не много ли руководителей и надзирателей на меня одну? Надоели все. Оставьте меня в покое!

– Что у вас стряслось? – игнорируя мой выпад, продолжала сестра.

– Какая разница? У Дениса своего спроси. Он наверняка в курсе событий.

– Кристин!

– Все, пока! – швырнула трубку в сторону.

Села на пол, обхватив пульсирующую голову руками. Неконтролируемый гнев – страшная вещь. Во мне кипели агрессия и протест против всего мира. Ненавижу. Всех ненавижу! Ведь неправа. Сто раз не права. Маринка не хотела зацепить, она на моей стороне. Я просто сходила с ума, отталкивая от себя всех, кто еще остался. Чтобы никто не мешал идти ко дну. Я этого не выдержу.

Вторая стадия. Гнев.

Спустя неделю заставила себя выйти на улицу. Распахнула дома все окна, чтобы проветрить, потому что в квартире было нестерпимо душно, нечем дышать. Атмосфера пропиталась моей болью, отчаянием. Стены давили, лишая последних сил, высасывая остатки тепла из стынущих вен.

С этого дня стала гулять в парке. Подолгу, по нескольку часов утром и вечером. Полной грудью вдыхая свежий воздух. Бродила по грязным слякотным апрельским аллеям до тех пор, пока не переставала чувствовать пальцы от холода. И только после этого шла домой.

Все мои мысли были заняты только одним. Неужели нельзя хоть как-то исправить? Зажечь хоть немного света в этом аду? Хоть маленький лучик? Искорку? Может, все-таки позвонить? А если не ответит?

А если ответит? Вдруг он умирает в разлуке так же, как и я? Мечтает услышать мой голос? Хоть на миг оказаться чуточку ближе? Что ему сказать? Я не знала. Я уже ничего не знала, не понимала, но так хотелось хоть капельку надежды. Хоть крохотную крупицу. Пожалуйста. Ведь это так просто. Неужели даже такой малости недостойна?

Третья стадия. Торг. Все как по учебникам.

На двадцатый день все-таки сдалась и набрала заветный номер. Не дышала, считая гудки, и совсем не была уверена, что получу ответ.

– Да, Кристин.

Разбилась вдребезги, услышав родной голос. Ледяная лапа когтями впилась в сердце и медленно повернулась, нанося еще больше незаживающих ран. Боже, как же я его люблю! Руки тряслись так, что с трудом держала телефон:

– Здравствуй, Артем, – голос тоже дрожал. Молчали оба. Минуты три – не меньше, пока я не нашла в себе сил спросить: – Как дела?

– Нормально, – ни единой эмоции. Ни раздражения, ни злости, ни показной холодности. Тихо, спокойно… равнодушно.

Слезы побежали по щекам:

– Чем занимаешься?

– В командировке. В Калининграде.

– Да? – удивилась. Боже, как он далеко! От осознания этого словно стало меньше кислорода. – Тебя же перестали посылать в такие поездки…

Во время которых твоя никудышная жена может раздвигать ноги перед другими мужиками. Сейчас точно зареву.

– Не перестали. Я сам отказывался.

– А теперь?

– Теперь? – секундная пауза. – Теперь нет смысла. Так даже лучше.

Сбежал подальше от меня, не желая находиться рядом, пресекая все возможные столкновения. Прикрыла динамик рукой, потому что не смогла сдержать всхлип.

Кое-как выдохнула и севшим голосом спросила:

– Когда обратно?

– Не переживай, к нужной дате успею.

Закусила губу, ловя стон, готовый вырваться из груди. Это не мой Артем. Чужой. Бесконечно далекий.

– Понятно, – банальная фраза, но на большее не хватило.

– Что-то еще?

Господи, как он отвратительно спокоен. Будто автоответчик, робот.

– Нет, – еле выдохнула, чувствуя, как ледяные змеи внутри все сильнее скручиваются в колючий ком.

– Тогда пока.

– Пока.

Он отключился, а я еще долго сидела, прижав к уху мобильник, слушая быстрые гудки, словно отсчитывающие секунды перед окончательной гибелью.

Ничего уже не изменить. Не исправить. Конец.

Заново осознала эту ужасную истину. Заново умирала, разлетаясь пеплом по ветру.

Плавно перехожу на четвертую стадию.

Оставшиеся десять дней меня полоскала депрессия. Сука. По всем правилам, во всей красе. Начиная от нехватки сил, чтобы встать с кровати, бессонницы, отсутствия аппетита и заканчивая неспособностью здраво мыслить, сделать простейший выбор. Черный хлеб или белый? Все равно. Ведь есть не хотелось. Развернулась и ушла из магазина. Потому что не могла видеть других людей, не могла их слышать. Они мне неприятны, меня тошнило от них. Во всем мире только один человек, к которому я рвалась, словно одержимая. И он сейчас бесконечно далеко от меня. На другом конце вселенной.

***

На такси подъехала к ЗАГСу. Почти десять. Уже пора.

Хотела прогулять, не прийти, проигнорировать, спрятаться, только это все не имело смысла. Бесполезно. Нас все рано разведут. Обратной дороги нет. Как бы я ни хотела повернуть все вспять, Артем не отступит. Для него все решено.

Включить бы гордость. Подойти к нему, задрав нос кверху. Одарив надменным взглядом поставить небрежную подпись, и со словами «Гуляй, мальчик. Счастье свое ты уже профукал», уйти прочь, не оглядываясь, не вспоминая. Только от гордости давно ничего не осталось, как и от меня самой.

На ватных ногах поднялась по лестнице на второй этаж. Зорина заметила сразу. Он стоял в конце коридора, смотрел в окно. Каждая клеточка, каждый нерв зашлись в агонии, в исступленном отрицании происходившего. Желание подбежать к нему, обнять, уткнуться носом в широкую спину было практически невыносимым.

Тише, Кристина, тише. Все пройдет… Когда-нибудь… В следующей жизни.

– Опаздываешь, – не оборачиваясь, произнес, стоило мне оказаться рядом с ним. Убийственно спокойно.

– Прости… – горько, чуть дыша. Извинилась за опоздание, за свою нерешительность, за причиненную боль, за разрушенную сказку.

– Идем, – направился к двери, и я тенью следовала за ним.

Зашли внутрь. Там та же женщина, что и расписывала нас. Ирония судьбы.

Я слушала стандартную речь, стандартные неживые вопросы и окончательно тонула.

Напрасно пыталась поймать его взгляд, мысленно кричала, умоляя, чтобы посмотрел на меня, хоть раз согрел теплом любимых глаз. Не посмотрел. Словно меня нет в этой комнате. Кишки все скручивались в клубок, когда увидела, как он решительно взял ручку и поставил размашистую подпись, забирая мой кислород, мое сердце, и отошел в сторону, уступая мне место. Во рту горько до омерзения. Чувствовала себя на борту тонущего корабля.

Бросила на Зорина беспомощный взгляд. Я не хочу ничего подписывать. Хочу остаться с тобой, быть твоей женой. Внутри себя кричала, билась в конвульсиях. Снаружи лишь лихорадочно блестели глаза и слегка подрагивали руки.

Тёма. Тёмочка, пожалуйста.

Он не здесь. Я его не чувствовала. Полностью закрылся от меня, спрятался за высоченной стеной из колючей проволоки. За которую мне больше не пройти. Как это непривычно – тянуться к нему и не находить отклика. Это не ледяная броня. Нет. Холод можно как-то почувствовать, растопить. Меня встречала пустота. Темная, беспросветная, глухая.

Прикрыв глаза, выдохнула. Взяла в руки ручку. Она еще хранила его тепло. Безумие. Дрожащая рука замерла над бумагой, а потом вывела корявую, неровную закорючку.

Вот и все. Достигла дна. Конец.

Словно кукла, механически переставляя ноги, вышла из кабинета, спустилась по широкой неуместно торжественной лестнице и направилась к выходу.

Зорин шел следом. Не торопился, не обгонял, не прикасался, не говорил.

Вышли на улицу. В лицо бросился свежий весенний ветер. Стеклянным взглядом я смотрела по сторонам, отрешенно замечая, что природа давно проснулась. На газонах пробивалась сочная зеленая трава, украшенная россыпью ранних цветов. Набухшие почки раскрывались. А у меня в душе лютая зима, завывающая, бьющая колючей черной вьюгой, вымораживающая остатки души.

– Ну… – произнес Зорин, и мне почудилось, что равнодушный голос все-таки дрогнул, – …удачи, Кристин.

Лишь кивнула в ответ. Горло сковало ледяным ошейником с шипами, впивавшимися в плоть. Я обреченно смотрела, как он развернулся и быстро пошел к своему «Форду». Завел его. Вырулил с парковки и влился в поток машин.

Вот и все. Я одна.

И нет смысла дергаться, бороться, сопротивляться. Все закончилось.

Стадия пятая. Принятие.

Следующий месяц был похож на нелепый сон. Я все воспринимала отрывками, никакой цельной картины. Отдельно в памяти утро, отдельно вечер, и не знаешь, к какому дню они относятся. То ли сегодня это было, то ли вчера, то ли неделю назад.

Училась жить без Артема. Училась дышать без него.

Не сказать, что достигла успехов на этом поприще. Нет. Скорее, одна провальная попытка за другой. И каждый поворот выталкивал на мысли о нем. Самое страшное, что голова никак не могла принять, отпустить. Все казалось, что он рядом. Это страшно. До дрожи. До ужаса.

Запомнился случай, когда шла по торговому центру, пустым взглядом скользя по витринам. Раньше бы порхала мотыльком, а сейчас при виде пестрых тряпок в душе пусто. Все равно. И вдруг в глаза бросился мужской манекен. На нем футболка – темно-бордовая с золотыми буквами. В голове, точно всполох, возник образ Артема. Она ему идеально подойдет, сядет как влитая, обтянув мощный торс.

Я заторопилась внутрь. Подозвала продавщицу и попросила принести нужный размер. Искренне обрадовалась, когда оказалось, что как раз он и остался. Везение неимоверное! Схватила вожделенную тряпку и с улыбкой пошла к кассе.

Один шаг, второй, третий…

Футболка упала на пол, а я будто окаменела, потому что потоком обрушилась жуткая истина – мне некому ее покупать! У меня больше нет Зорина! Нас с ним нет! Внутри все перевернулось. Не обращая внимания на удивленные взгляды девушек-консультантов, я бросилась прочь, зажав рот рукой, чтобы опять не разреветься.

Артем настолько глубоко пророс в меня, что я никак не могла привыкнуть к своему одиночеству. Надо открыть банку – вместо того чтобы взять консервный нож, зову Зорина. И замираю, потому что в ответ неизменная пустая тишина.

И так раз за разом. Доводила саму себя до безумия. Я как наркоман, которого ломало от нехватки наркотика. Как человек, потерявший конечность, но еще чувствующий ее.

Каждый день вставала с мыслью – сегодня должно стать лучше. Не становилось. Все держалось на одном уровне. Так плохо, что словами не передать. Безумно хотелось поддержки, хоть чьей-нибудь, хоть небольшой. Чтобы просто сжали руку и сказали: «Тин, ты справишься. Все пройдет». Только рядом со мной не было никого. Совсем одна. Никому не нужна.

***

Май. Погода почти летняя. Солнце согревало ласковыми лучами, и мне показалось, что на душе стало чуть-чуть лучше. Самую малость.

Даже захотелось выйти из дома.

Я села в машину и просто бездумно каталась, неторопливо кружась по улицам из одного конца города в другой.

Остановилась на светофоре за машиной. Равнодушно ждала, поглядывая по зеркалам. Мне некуда спешить… И тут, уже под желтый свет справа на перекресток вылетел белоснежный «Ягуар». С громкой музыкой, нагло лавируя между машинами, унесся прочь.

Градов!

В животе все свело. Вцепившись побелевшими пальцами в руль, поехала дальше, до следующего перекрестка. Сердце ходуном, рот наполнился горечью.

Сама не понимая, что делаю, развернулась и поехала следом. К нему домой. Здесь недалеко, всего пара кварталов.

Спустя десять минут подъехала к элитному дому. Припарковалась, все еще не понимая, зачем я здесь, и направилась к знакомому подъезду, удачно заскочив внутрь вместе со случайным попутчиком.

В просторном холле за столом, уставленном аппаратурой, сидел охранник. Заметив меня, кивнул. Конечно, он же меня знает. Сто миллионов раз видел в обнимку с Градовым. Горько усмехаясь, кивнула в ответ и пошла к лифту. Надо же, меня до сих пор считают своей в этом мире богатых золотых девочек и мальчиков, хотя я давно отщепилась, выпала из обоймы. Видать, сучью породу не сотрешь, как ни пытайся.

Я поднялась на самый верх. У Макса двухэтажная квартира. Роскошная, гигантская. С панорамным видом на город. На первом этаже огромная гостиная размером со спортивный зал, объединенная с кухней, и кабинет. Наверху три спальни.

Чуть робея, нажала на звонок. Понятия не имела, о чем с ним говорить. Просто хотелось заглянуть в глаза человеку, который меня уничтожил.

Дверь широко распахнулась, и на пороге появился Макс, прижимающий к уху телефон:

– Оп-п-а-а, – протянул он, изумленно уставившись на меня. – Серега, перезвоню позже. У меня внезапные гости. – Убрал телефон в карман и, чуть улыбаясь, спросил: – Чем обязан? Неужто соскучилась?

Как всегда, вальяжный, брови насмешливо подняты. Смотрела на него и умирала еще раз, вспоминая, как он разложил всю мою подноготную перед Тёмкой.

– Зайдешь? – предложил Градов и, не дожидаясь ответа, прошел вглубь квартиры, оставив дверь распахнутой. С опаской зашла внутрь, словно в логово дракона. Зачем я сюда пришла? Мне даже сказать ему нечего, кроме того, что ненавижу его каждым фибром своей измученной души, каждым нейроном мозга, каждой клеточкой кожи.

Макс стоял у бара, наливал любимый виски:

– Будешь? – сама гостеприимность.

Отрицательно мотнула головой и, обхватив себя руками, рассеяно осмотрелась по сторонам. Обычная обстановка, ничего не изменилось с моего последнего визита. Мне неуютно здесь, неприятно, хочется уйти.

Макс привалился задом к столешнице и молча рассматривал меня, неторопливо потягивая крепкий напиток.

– Плохо выглядишь, – наконец, произнес, глядя поверх стакана.

Лишь пожала плечами. Я знаю. Похудела килограмм на пять. Кожа да кости. Волосы тусклые, под глазами залегли синие тени. Косметики ни грамма. Огонь в глазах погас. Совсем не похожа на привычную холеную Кристину.

– Слышал, тебя можно поздравить с разводом? – внезапно произнес, и я дернулась как от пощечины.

Его взгляд изменился. В нем не осталось привычной расслабленной насмешки. Только металл. Рассматривала его, и как будто первый раз видела. Хищный, жестокий, расчетливый. А ведь было время, когда я считала его тюфяком, прилетающим по щелчку, танцующим на задних лапках и пытающимся угодить. Ни черта он не такой. Сволочь. Как и я. Как и любой в нашей компании. Зачем, интересно, притворялся другим, позволял манипулировать собой? Прогибался под мои капризы? Что за игры?

– Я, пожалуй, пойду, – выдала первую умную мысль за сегодня.

– Блеск, – с грохотом поставил стакан на стол, – а зачем приходила скажешь?

– Я не знаю.

– Не знаешь? – хмыкнул. – Ну-ну. Тогда не смею задерживать.

Сделала несколько шагов в сторону выхода, но остановилась, развернулась к нему:

– Скажи, Максим, ты доволен тем, что наделал?

– Более чем, – подошел ближе, уперся рукой в стену рядом с моей головой. Склонился ближе.

– Почему? – поинтересовалась бесцветным голосом. Это уже не имело значения, но я хотела знать. Знать, что для него значила моя гибель.

– Это было… весело.

– Весело? – словно штырь в груди повернули. – Тебе было весело?

– Даже не представляешь насколько.

Ублюдок! Смотрела на него. Боже, когда-то он казался мне приятным, а сейчас видела перед собой лютого демона. Циничного, хладнокровного. Ненавижу. Взглядом скользила по руке, упиравшейся в стену рядом с моим лицом. Нахмурилась, заметив на предплечье на загорелой коже бледные рубцы. Два полукруга. Будто… Укус.

Замутило. Перед глазами снова тот длинный коридор. Мы с ним в обнимку жадно целовались. Картина дрожит, скачет из угла в угол. Судорожно мечется, отдавая тупой болью где-то в затылке. Почему-то эти шрамы кажутся мне важными.

– Что это? – голос внезапно сел.

Макс проследил за моим взглядом. Потом в недоумении посмотрел на меня, на мою растерянную физиономию. И начал смеяться. Громко, заливисто, от души.

– Фантастика! – чуть ли не стонал сквозь смех.

– Не вижу ничего смешного.

– Крис, ты это серьезно? Хочешь знать, что это? Детка, это твои острые зубки. Неужели не помнишь?

Картинка перевернулась, наотмашь ударила по глазам. Все тот же проклятый коридор, я бьюсь в него руках, зубы впиваются в кожу.

– Я не понимаю… – хватаюсь за виски, пытаясь уловить суть происходящего.

Картинки сменяют одна другой с такой скоростью, что не могла распознать, где реальность, а где иллюзия.

– Слышала про ложные воспоминания, – ухмылялся он, – нет? Очень интересная вещь. Советую почитать на досуге.

Хмурилась, еще не до конца улавливая суть происходящего.

– Я помню, как мы шли… как оказались в комнате… Вазу…

– Вазу? – он снова рассмеялся. – Кристин, не было никакой вазы. Все что ты помнишь – это мои слова, которые твой обдолбанный мозг перевел в картинки. Вот и все. А ваза – это просто маркер, по которому я определял результат. Черт, я уж думал, ты давно все вспомнила, а оказывается, даже просвета не было. Хм, забавно.

У меня не нашлось слов, я только хватала воздух ртом, давясь воспоминаниями:

– Скотина! Воспользовался тем, что напилась до свинского состояния, и запудрил мозги?! Внушил то, чего не было? – задохнулась.

– Эх, Кристина, Кристина. Вот вроде смотришь на тебя – стерва непрошибаемая, а на самом деле дурочка наивная, – усмехаясь, покачал головой. Пошел к кухонному шкафу. Открыл один из них, что-то поискал. Недовольно побурчал, ничего не найдя, и открыл следующий. Довольно цокнул языком и, развернувшись, бросил мне белый пластиковый пузырек.

Я рефлекторно поймала его, в недоумении покрутила в руках. Диметилбром-и-еще-чего-то-там-на-две-строчки. Даже прочитать не смогла. Коротко «Араспан»*. Выжидающе посмотрела на Градова. По коже липкими мазками прошлось что-то гадкое, наверное, понимание того, как сильно мои представления о том злосчастном вечере отличаются от реальности.

– Ты за весь вечер всего один бокал выпила. Детская доза. Размазало тебя вот с этого, – кивнул на пузырек.

– Ты меня накачал? – смотрю на него, широко распахнув глаза.

– Я?! Упаси, Боже. Неужели ты обо мне такого плохого мнения? Я расстроен, – он в открытую насмехался надо мной. – Карине спасибо скажи и бармену. Не знаю, денег она ему дала или за щеку взяла. Мне плевать. Главное, что этот хрен с милой улыбкой подсыпал тебе адского дерьма.

Максим подошел ближе, остановился всего в шаге от меня и с абсолютно непроницаемым безжалостным выражением глаз вывалил правду:

– Я лишь дождался, когда тебя скрутит. Как истинный джентльмен, между прочим, следил, чтоб не попала ни в чьи дурные руки…

Сука! Да хуже твоих рук ничего нет!

– …Надо отдать должное. Даже когда тебя накрыло по полной, единственной твоей мыслью было свалить домой. Под бок к своему драгоценному мужу. Я вызвался тебя проводить. Вывел в безлюдный закрытый коридор. Тут у тебя вроде как проблеск интеллекта случился. Дошло, что идем не туда. Начала вырываться. Рубашку разорвала к чертям собачьим, кусаться начала. Пришлось скрутить и на руках нести…

Чем больше он говорил, тем холоднее внутри становилось. Все время считала себя самой умной, самой классной, самой коварной. Самой-самой. Одним словом – Королевой. Снисходительно поглядывала на окружение, будучи уверенной, что все они вместе взятые и в подметки мне не годятся. Иллюзия, в которой сама себя убедила. Дура. Да на фоне их я маленькая девочка, наивно решившая сунуться в жестокие игры.

Сунулась и проиграла. В ноль. Подчистую.

– …А дальше дело техники. Ты же не думала, что я позарюсь на твою полудохлую тушку? Тебе ли не знать – люблю качественный секс, и вялые куклы совершенно не в моем вкусе. Просто сидел с тобой пару часов, раз за разом повторяя одно и то же до тех пор, пока твой куриный мозг, – он прислонил указательный палец к моему лбу, – не воспринял мои слова за чистую монету.

– Зачем? – отшатнулась от него.

– Зачем? Так интереснее. Карина просто предложила раздеть тебя и положить рядом со мной…

Меня передернуло от довольной улыбки, с которой он рассказывал об их грязных планах.

– Но это было бы слишком просто, так ведь, Крис? Я бы даже сказал, что банально. Банальности никто не любит. Впрочем, от Абаевой другого и ждать не следовало. Еще большая дура, чем ты. У меня была иная цель. Убедить тебя, что ты пришла сама, что по своей воле висла на мне, как последняя шалава…

Зажала рот рукой, чтобы сдержать вопль. Убедил! Сука. Еще как убедил! Я подыхала от мыслей, что снова к нему потянулась. А он… Боже, какая грязь! Меня выворачивало наизнанку.

– Макс, – сдавленно прошептала, не в силах поверить, – ты намеренно лишил меня возможности оправдаться!

– В точку, дорогая моя! Браво! Ты меня раскусила! – несколько раз медленно, демонстративно хлопнул в ладоши и поклонился. – Расскажи я ему о твоих публичных выступлениях – он бы пожал плечами, потому что не дурак и в курсе, что жена у него, мягко говоря, с приветом. Ну, поорал бы вечерок. Ты бы его ублажила, хлопая своими бесовскими глазами, и все. Если бы я ему рассказал, как трахал тебя в своей машине – вы бы и через это смогли перешагнуть. Потому что ты его полюбила. Он знал, что та Кристина, что была в начале, и та, что сейчас – два разных человека. Подложи мы тебя без трусов под бок во мне – ты бы с таким усердием отпиралась, что в конечном итоге убедила бы своего благоверного в подставе. Потому что была бы уверена, что не могла этого сделать. Он тебя любил, как идиот, – я дернулась от прошедшего времени, – поверил бы тебе, почувствовал, что не врешь. А так… Мне просто нужно было заткнуть тебе рот, чтобы притихла, почувствовала себя виноватой. Вот и все. И уже тогда вывалить всю правду, приправив твоим пикантным видом. Поверь, шансов устоять у вас просто не было, – удовлетворенно развел руками, – ни один мужик такого не сможет спустить.

– Скотина! – сорвавшись на крик, подскочила к нему и с силой толкнула в грудь. От неожиданности Градов отступил.

Ублюдок! Я подыхала от стыда, сжигала себя заживо от чувства вины. Все из-за него! А мой разговор с Тёмкой? Когда, помирая от отвращения к себе, признавалась в том, чего на самом деле не было, убивая нас обоих. Хотела дать пощечину, ударить по ухмылявшейся роже, но он перехватил мою руку и с силой, больно, завел за спину.

– Даже не думай! Я после твоего мудака полтора месяца в Европе морду в порядок приводил, кости сращивал.

– Мало он тебе врезал! – крикнула, вырываясь из его захвата. – Знала бы – не стала его останавливать. Глядишь, убил бы на хрен!

– Поздно, моя дорогая, шанс упущен, – усмехаясь, оттолкнул от себя.

Из глаз полились слезы. От злости. Развернулась и бросилась к двери. Мне нужно увидеть Артема, рассказать ему все. Я должна…

– Уж не к муженьку ли бывшему собралась? – издевка в голосе остановила, заставила подобраться и снова повернуться к этому скоту, – я бы так не спешил. Знаешь, как это будет выглядеть со стороны? Думала-думала два месяца и, наконец, придумала себе оправдание. Меня опоили, сознание подправили, платье насильно расстегнули. А на самом деле я белая и пушистая.

Проклятие! Он прав. Тысячу раз прав. Зорин даже слушать не станет этот бред.

Подскочила к Градову, схватила за грудки и гневно прошипела:

– Значит, ты пойдешь со мной и во всем ему признаешься. Сам!

– Сейчас! Хуев тебе тачку! – скинул с себя мои руки и вернулся к бару. Пошарил в ящиках, достал пачку сигарет и закурил. Дома. Для него это – табу. Всегда под запретом, несмотря на то, что курильщик со стажем. Но сейчас быстро, нервно, глубоко затягиваясь, выкурил первую сигарету и тут же потянулся за второй. Я вывела его из состояния равновесия. Макс пытался успокоиться, взять себя в руки, а я так и стояла в прихожей. Тряслась вся в слезах. И мне плевать на гордость, на чувство собственного достоинства, на все. Жалкая. Разбитая. Раздавленная. Повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь шумными затяжками – с его стороны, и судорожными вдохами – с моей.

– Максим… – уже нет сил говорить, – за что ты меня так ненавидишь? Да, я была неправа…

Он дернулся и покачал головой.

– …Но я ведь признала это… Извинилась. Пусть запоздало, но… Почему ты настолько жестоко обошелся со мной? Я не понимаю…

– Не понимаешь? – хмыкнул и перевел на меня холодный взгляд. – Ты, как всегда, ни хрена не понимаешь и дальше своего носа не видишь. Только твое извечное «я», «мое», «мне».

Потушил сигарету о пепельницу и пошел в кабинет. Через минуту вернулся и решительным шагом направился ко мне. Я непроизвольно отшатнулась, испугавшись бешеного выражения глаз, но он схватил за руку и рывком дернул на себя. Охнула и зажмурилась, уверенная, что он собирается меня убить. Но ничего не произошло. Он просто вложил в мою ладонь что-то шершавое. С опаской открыв глаза, я увидела красную бархатную коробочку.

– Что это? – оттолкнула, пытаясь всучить ее обратно. Будто это комок змей.

– А ты открой и посмотри, – прорычал, встряхивая за плечи.

Меня уже колотило изнутри. Дрожащими пальцами открыла футляр и увидела там роскошное кольцо. Стоимостью не одну сотню тысяч. С огромным голубым бриллиантом.

– Нравится, дорогая? – голос глухой, страшный, – под цвет твоих глаз выбирал.

– Это что? – повторила, как попугай.

– Кольцо, Крис. Обручальное, если до тебя не дошло.

Сглотнула. Коробка жгла ладонь, а я не могла пошевелиться, в ужасе глядя на Максима.

– Представляешь, дурак какой, жениться на тебе хотел, – зло всплеснул руками, – кольцо купил, с духом собрался. А ты раз – и пропала. И месяц от тебя ни слуху, ни духу. А потом возвращаешься. Красивая, загорелая, довольная, и на пальце, где должно быть это, – кивнул на коробочку, – сидит кольцо какого-то мудака!

Под конец сорвался на крик, растеряв всю свою надменность, ухмылки, насмешки. Увидела его настоящего, злого, взбешенного, с болью в глазах. Невольно отступила:

– Ты хотел жениться на мне?

– Удивлена? Да! Хотел! Жениться. Семью. С тобой, – он себя уже почти не контролировал. Как бык, роющий копытом землю перед броском, – представь себе! Кретин влюбленный. Что глазищами моргаешь? Этого тоже не знала? Что любил тебя, суку, до одури? Как последний долбоеб терпел все твои закидоны, надеясь, что в один прекрасный миг все изменится!

Этот разговор убивал меня. Не могла больше.

– Разве так любят? – сипела, задыхаясь, с трудом глотая слезы, нескончаемым потоком бежавшие по щекам. – Ты. Меня. Полностью. Уничтожил.

– Ты первая это сделала! Ты! – с силой швырнул футляр в стену.

Коробочка раскололась. Кольцо со звоном выпало на пол и закатилось куда-то под мебель. Градов не обратил на это никакого внимания. Ему плевать. Стоял, прожигая бешеным взором, надсадно втягивая воздух в легкие. Мне, наверное, надо было заткнуться и уйти, но не могла. Я должна попытаться спасти хоть что-то. Хоть крупицу хорошего. Пусть Артем и не вернется ко мне, но хотя бы будет знать, что в конце был только он. Никого, кроме него.

– Ты должен во всем признаться Артему!

Градов потерял контроль. Бросился на меня, схватил под руку и будто куль с мукой потащил к двери. Распахнул ее пинком и вытолкнул меня в коридор так, что я чуть не упала:

– Проваливай на хер! И чтоб больше я тебя никогда здесь не видел!

Со всей силой оглушительно хлопнул дверью.

Мне было плохо. Меня разрывало на куски. Уперевшись рукой в стену, согнулась в три погибели. Взбунтовавшийся на нервной почве желудок стремился избавиться от скудного завтрака. Меня вырвало прямо на пол в элитном доме рядом с дверью в шикарную квартиру своего, как оказывается, несостоявшегося жениха. Не могла остановиться. Выворачивало до тех пор, пока в животе не осталось ничего.

Я кое-как выпрямилась, достала салфетки, приводя себя в порядок и, мотаясь, пошла прочь. В зеркальном лифте пришла в ужас от своего вида. Лицо зеленое, опухшее от слез. Нос покраснел, губы алые, искусанные. Чучело! Глупое эгоистичное чучело!

Бегом преодолела холл, выскочила на улицу и понеслась к своей машине.

Господи, как плохо… На смену разрушающей вины пришла ужасающая беспомощность. Как же ловко меня обыграли, подставили! Градов, сука, хитро придумал. Я сама даже не заподозрила, что что-то не так, что-то не сходится. Дура! Тупая дура! Ведь все как на ладони было. Все очевидно!

Рывком тронулась с места и, чуть не спалив резину, рванула прочь из этого двора, подальше от чудовища, с которым встречалась целый год, наивно полагая, что он у меня под каблуком. Ударилась затылком о подголовник, наказывая себя за тупость. Раз за разом, пытаясь унять агонию в груди, переключиться.

Снова затошнило. Я едва успела притормозить у обочины и добежать до кустов.

Скотина, довел! Тошнило минут пять. Из глаз ручьем бежали слезы. Болезненные спазмы скручивали желудок. Прохожие подозрительно косились на блюющую в кустах девицу и торопились пройти мимо, пока, наконец, одна сердобольная женщина не подошла ко мне:

– Вам плохо?

Кивнула, потому что говорить не получалось. Стоило открыть рот, как тут же начинала давиться.

– В соседнем доме частная клиника, – махнула в сторону, – может, вам туда обратиться?

Подняла взгляд и увидела совсем близко вывеску «Частная клиника Медицина Плюс».

– Спасибо, – прохрипела, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Еле разогнувшись, забрала из машины сумочку и, пошатываясь, пошла в сторону клиники.

(*– название препарата вымышленное.)

Глава 6

Стоило мне некрасиво громко ввалиться внутрь, как ко мне подлетела медсестра. Сначала с воплями. Дескать, что за безобразие, что за вопиющая наглость, разве можно так дверями хлопать… Потом она увидела мою бледную перекошенную физиономию и начала метаться вокруг, задавая тысячу вопросов одновременно. Что я, как я. Где болит. Как болит. Я лишь отрицательно качала головой и твердила, что не знаю, что со мной. Она усадила меня в широкое кожаное кресло и протянула стакан воды. Опасаясь повторных спазмов, я пила мелкими глотками с перерывами. Во рту стоял неприятный металлический привкус.

– Будете проходить обследование у нас?

Равнодушно кивнула. Мне все равно где, лишь бы помогло.

– Доктор вас скоро примет. Давайте-ка пока кровь сдадим, чтобы время не терять. Все равно отправят.

Кивнула и медленно поднялась на ноги. Делайте со мной что хотите. Хоть уколы, хоть промывание желудка, хоть капельницы. Только избавьте от этого мутного состояния.

Девушка повела меня в лабораторию, где быстро и практически безболезненно забрали кровь из вены и пальца. Пока ждала врача, заполнила бумаги. Процедура недолгая, отточенная. Все для удобства клиентов. Это вам не в муниципальном заведении, где выстоишь очередь, чтобы узнать, к какому кабинету надо занимать очередь. Не успела поставить последнюю закорючку, как уже пригласили в кабинет.

Меня встретила женщина-врач лет пятидесяти. Сухая, как палка, подтянутая, строгая. Люблю таких. Чтобы все по делу, без сюсюканий. Давление, температуру измерили, она меня опросила, всю обмяла. Начиная от лимфоузлов на шее, заканчивая животом, неприятно сжавшимся от ее прикосновений. Деловым тоном, без эмоций задала вопрос, от которого я впала в ступор:

– Беременная?

Моргнула и отрицательно покачала головой. Она нахмурилась и снова помяла живот. От ее прикосновений снова стало дурно. Еле успела скатиться с кушетки и нырнуть в уборную. Может, давление? Или отравилась чем-то? Например, общением с Градовым. При мыслях о нем в глазах потемнело, и меня повело в сторону. Цепляясь за бачок, еле удержала равновесие. Не хватало еще упасть в обморок в чужом сортире.

Собравшись с силами, вышла в коридор, но сделав несколько неуверенных шагов тяжело опустилась на лавочку, чувствуя, как лицо покрывает испарина. Сейчас точно отрублюсь.

Сквозь подступающую пелену увидела врача. Она что-то говорила, но я ничего не понимала. Улавливаю отдельные слова. Отдохнуть… Обезвоживание… Капельница…

Позволила себя поднять на ноги и отвести в один из кабинетов. Вроде даже ноги сама переставляла, хоть и грозила периодически завалиться. Меня уложили на простую кушетку, показавшуюся мягкой и бесконечно уютной. Поставили капельницу с глюкозой. Принесли таз на случай, если снова вздумаю давиться. На лицах врача и медсестер появились маски. Вдруг я еще и заразная? Подцепила какой-нибудь ротовирус или еще хрен знает чего.

Опять замутило. На этот раз без тошноты. Будто перепила. Вертолет в голове. Я прикрыла глаза, чувствуя, как проваливаюсь в серую мглу.

***

Кажется, прошла секунда, но когда я открыла глаза, тени деревьев за окном сместились. Времени прошло порядочно. Взгляд уткнулся в часы на стене. Ого! Выпала почти на четыре часа! Обалдеть! Ехала, ехала и.… бац! На полдня в клинику заехала. Поспать!

Осторожно пошевелила рукой. Капельницы уже нет, на месте укола повязка. Даже не почувствовала, когда вынимали иглу, когда бинтовали. Медленно поднялась на ноги, боясь, что снова станет плохо. Зря. Все нормально. После сна, а может, после капельницы почувствовала себя бодрой, здоровой и немного смущенной. Надо же было так распсиховаться, чтобы сначала самозабвенно блевать, а потом спать не пойми где.

Нервно пригладила волосы, поправила одежду и покинула кабинет. Надо поблагодарить медперсонал за помощь и уходить.

Медсестра, увидев меня в коридоре, громко сообщила:

– Зайдите к Ирине Львовне, там результаты готовы.

Результаты? Какие результаты? Ах да, я же кровь сдавала… Я прошла к уже знакомому кабинету, постучалась и, дождавшись приглашения, зашла внутрь. Врач кивнула на стул, приглашая сесть. Со вздохом опустившись на твердую поверхность, я поставила локоть на край стола, и печально подперла щеку.

– Ну что у меня там? – грустно поинтересовалась, пытаясь краем глаза заглянуть в результаты. Какие-то числа, закорючки. В общем, не понятно ни черта.

– Кровь хорошая. ВИЧ, RW— отрицательны. Гемоглобин чуть ниже нормы, зато ХГЧ зашкаливает… – Я молчала, ожидая продолжения. Ирина Львовна посмотрела на меня пристально в упор и, видя, что ничего не понимаю, пояснила: – Все-таки беременная.

– Не может быть, – категорично покачала головой, – у меня никого не было.

– Судя по уровню гормона, кто-то да был. Недель так десять назад.

У меня зашевелились волосы на затылке, за шиворот будто комья снега бросили.

– Десять недель?! Я бы заметила. У меня даже задержек не было. Все по плану.

– Такое редко, но бывает, – терпеливо пояснила она. – Не скажу, что стоит паниковать, но лишний раз провериться не помешает, чтобы исключить патологии, внематочную беременность. Возможно, организм просто ослаблен. Может, был какой-нибудь сильный стресс?

Сильный стресс?! Серьезно?! Да вся моя жизнь – один сплошной гребаный стресс!

И сейчас по ходу начинался очередной виток, под названием «полный абзац»!

– Пойдем-ка, дорогая моя, навестим нашего гинеколога. Посмотрит, УЗИ сделает. Заодно убедишься, а то смотрю, не веришь моим словам.

Не верю. Не хочу верить. Но иду за ней. Вернее, бегу, готовая обогнать и галопом ворваться в этот проклятый кабинет. Чтобы мне твердо и однозначно сказали: никакой беременности нет.

– Наталья Сергеевна, принимайте. Ваш клиент, – бодро сказала врачиха, – вот, привела вам Фому Неверующую.

И ушла, оставляя меня наедине с полноватой миловидной блондинкой лет тридцати пяти.

– Давай посмотрим, – ласково предложила она.

Я торопливо разделась и буквально взлетела на кресло. Сама не замечая, нервно грызла ногти, вытягиваю шею, наблюдая за ее работой.

– Расслабься, не мешай.

Я откинулась на подголовник. Сумасшедшим взглядом скользила по потолку, стенам, цветным плакатам… Пожалуйста, скажите, что у меня внутри никого нет! Что там абсолютно пусто! Пожалуйста!

– Да, – удовлетворенно произносит врач, – поздравляю. Беременность есть. Матка уже большенькая.

Сердце сжалось в комок и провалилось вниз, наверное, до этой самой матки.

– Пойдем теперь послушаемся маленько, – выбросила в корзину одноразовые перчатки.

Как в тумане, словно желе, я сползла с кресла. На ватных, еле держащих ногах побрела следом за ней в соседнюю комнату. Пока Наталья Сергеевна настраивала аппарат УЗИ, я улеглась, задрала кофту и вздрогнула, когда холодный гель коснулся кожи. Она неторопливо водила по животу датчиком, то надавливая, то ослабляя.

– Вот. Попался, – с улыбкой констатировала факт и развернула ко мне экран.

Квадратными глазами я смотрела на серую картинку. Ничего не понимала, в ушах звенело. Она показывала на какую-то пульсирующую, подрагивающую штуку:

– Это ваш ребенок. Знакомьтесь. – Она нажала что-то на приборе, и я услышала какой-то непонятный ритмичный гул. – Сердечко.

Захлестнула паника, когда, наконец, я поняла, что никакой ошибки нет. Я беременна. У меня в животе растет ребенок. Сердце взбрыкнуло так, будто хотело пробить ребра, потом подскочило к горлу. В ушах колокольный звон.

В этот момент я не ощущала ни намека на радость. Только страх. Жуткий едкий страх. Вытерла живот специальными салфетками, поднялась на ноги и пошла за врачом. Она вернулась за свой рабочий стол, а я снова напротив нее. У меня стучали зубы – громко, сильно, словно я на морозе. С трудом сжала челюсти, и дрожь тотчас спустилась по плечам. Сжала ладони коленями, уже подрагивая всем телом. Нервы гудели.

Она заполняла какие-то бумаги, задавая вопросы о моем здоровье, о здоровье родителей, о здоровье отца. Дернулась, осознав, что Зорин часть этой пульсирующей креветки у меня в животе. Механически отвечала. Да. Здорова. Нет. Наследственных заболеваний нет. Отец здоров. Мать погибла в аварии. Наркотики не принимаю, не курю, не пью… Тут запнулась, вспомнив про злосчастный вечер, ставший началом моего конца:

– Два месяца назад пила шампанское, – не узнала свой хриплый, надломленный голос, – и вот этот препарат…

Извлекла из сумочки белый пузырек, который на автомате вынесла из квартиры Градова. Наталья Сергеевна прочитала, что написано на этикетке, нахмурилась:

– Страшного ничего нет. Разовое применение никак на плод не повлияет. Но! В дальнейшем, если не нужны проблемы, настоятельно рекомендую воздержаться от приема столь сильнодействующих препаратов. Есть более мягкие, деликатные аналоги…

Еще минут пятнадцать тщательных расспросов. Я отвечала медленно, невпопад, словно по голове пыльным мешком настучали. Наконец, врач пристально посмотрела на меня поверх очков и, со вздохом откладывая ручку в сторону, спросила:

– Судя по выражению вашего лица, беременность незапланированная? – Втянув воздух, я кивнула. – И нежеланная?

Я замерла, не зная, что ответить. Я не думала о детях, никогда. Мы с Зориным даже в шутку не планировали стать родителями. Эта тема у нас вообще не находила отклика. Молодые, непоседливые, жили для самих себя. Я даже не знаю, как Артем относится к детям. Хочет ли он их, любит ли? Или на дух не переносит. Может, когда-нибудь потом желание и возникло бы, но конкретно этого ребенка никто из нас не планировал, не ждал, не хотел. Я опустила голову, потому что стыдно за свои мысли. Но они есть, и от них никуда не деться.

– Понятно, – сдержано ответила врач, – будешь делать аборт?

Передернуло от непонятных эмоций.

– Не знаю, – ответила чуть слышно, опустив глаза в пол.

Наталья Сергеевна молчала, давая мне время прийти в себя, а потом аккуратно спросила:

– Молодой человек? Муж?

– Развелась месяц назад, – понуро опустила голову еще ниже.

Уткнулась лицом в ладони и не дышала. Да почему же все так складывается? Шиворот-навыворот. У меня больше не осталось сил.

– Я обязана предупредить, что срок уже немалый. Еще пара-тройка недель – и аборт будет делать нельзя. Только преждевременные роды. Но все-таки еще время есть. Подумай хорошенько, что делать дальше. Ты молодая, сильная, здоровая. Справишься. А вот после аборта могут быть проблемы. Начиная воспалением и заканчивая невозможностью иметь детей в дальнейшем. Подумай. Иди домой, посиди в тишине, взвесь все за и против. Это серьезный шаг, и после него жизнь уже не станет прежней. Главное запомни: мужики приходят и уходят, а дети остаются.

– Я подумаю, – прошептала, еле удерживая себя на месте. Трясло так, что руки-ноги ходуном ходили.

Видя мое состояние, она недовольно покачала головой:

– В любом случае выпишу тебе витамины и легкое успокоительное.

Забрав рецепт, я поблагодарила и вышла из кабинета. Будто робот, направилась к выходу, глядя только перед собой. Все остальное – вне поля моего зрения. Словно лошадь в шорах. Расплатилась за оказанные медицинские услуги и покинула клинику словно прозрачная безликая тень.

Забравшись в машину, я полчаса сидела, не шевелясь, пытаясь собрать себя воедино. В мозге полный разлад. Крутилась только одна мысль – как так-то? Что происходит с моей жизнью? Кто-нибудь может мне это объяснить? Вселенная решила меня добить? Доломать окончательно? Съездила, покаталась на машинке. Теперь возвращаюсь домой, получив порцию помоев от Градова, вдобавок еще и беременная! Отличный день, твою мать! Пойти с моста, что ли, прыгнуть?

Как добиралась до дома – не помнила. Только хлоп – пришла в себя на кухне с кружкой чая. Ошалелым взглядом смотрела в одну точку, не моргая, не двигаясь, как статуя. Полный ступор. В отличие от внешнего спокойствия – внутри землетрясение. Каждую кость перекручивало, переламывало, каждую жилу рвало на волокна.

И что мне теперь делать? Что?! Рожать? Куда? Я со своей-то жизнью справиться не могу! Барахтаюсь, пытаясь не захлебнуться в дерьме, а тут еще ребенок. Аборт? Черт, да меня трясет от одного этого слова. Видать, кто-то когда-то все-таки успел в меня вложить хоть немного понятия, что такое хорошо и что такое плохо. Аборт – это плохо. Очень-очень плохо.

Только от осознания этого не легче. Не хватало смелости на выбор. И то, и другое казалось гибелью. Боже, как же плохо! Я не могла решать это одна. Не хотела. Мысли ходили кругами. Раз за разом проигрывала в голове момент, когда на сером экране показали что-то темное, непонятное. Снова накатили сомнения. Может, сбой в системе? Ошибка? Может, все-таки ничего во мне нет? Вернее, никого.

Вскочила и побежала в гардеробную, на ходу стаскивая с себя домашнее платье. Встала перед зеркалом в одних трусах. Рассматривала себя долго, придирчиво: прямо, сбоку, с другого бока. Ну какая из меня беременная? Какие десять недель? Живот чуть ли не к спине прилипает! Или общая потеря веса пока компенсирует? Да нет, ошибка! Конечно же, это ошибка! Занесло просто в какую-то зашарпанную неизвестную клинику к не пойми каким врачам…

Осеклась. Нормальная клиника, и врачи хорошие. Просто я не хочу быть беременной. Не могу.

Вспомнила любимые зеленые глаза и до боли закусила губу, до солоноватого привкуса крови во рту. Черт, ну почему я не залетела, когда мы еще были вместе? Вернее, залететь-то залетела. Настрогать ребенка мозгов хватило, а вот дальше… Если бы обнаружилось раньше, то все могло быть иначе. Я бы не попала на этот гребаный благотворительный вечер. И наша семейная жизнь могла перейти совсем на другой уровень. На взрослый. Когда нас в этом мире уже не двое, а трое.

Под сердцем заныло. Или хотя бы до развода узнать правду. Может, и развода тогда бы не случилось. Смогли бы удержаться рядом. Нахмурилась, упрекая себя в наивности. Еще ни один брак не был спасен внезапной беременностью. Что сломалось – уже не склеить. Ничего бы не изменилось. Так же бы и разошлись. Разве что Артем навещал бы… Не меня… Своего ребенка.

Легкие обожгло. А кто вообще сказал, что он мне поверит? Примет на веру мои слова о том, что ребенок его. Не чужой, не нагулянный в пьяном бреду? Положа руку на сердце – я бы на его месте не поверила, и винить его в этом не имею права.

Весь вечер металась по квартире, нервно заламывая руки, пытаясь решить, что делать. Как быть дальше. С одной стороны понимала, что надо сказать Зорину вне зависимости от его реакции. Он имел право знать. И решать надо вместе с ним. С другой стороны – моя извечная трусость. Вдруг не поверит? Прогонит, отмахнется. Равнодушно пожмет плечами и скажет «Мне все равно. Решай сама». Что тогда?

Что если за волосы потащит делать аборт? Или, наоборот, в приказном порядке заставит рожать? При этом не захочет даже видеть меня. Будет жить дальше, как ему вздумается. Я, конечно, идиотка, но прекрасно понимала, что если эта новость и обрадует его, ко мне он не вернется. Ему неприятно находиться рядом со мной, и это уже не исправить.

Как же я устала. Неужели не будет перерыва в этой непрекращающейся пытке?

Так хочется остановиться на минуту, отвлечься от тяжких мыслей. Сделать глубокий вдох, расправить плечи. Но не получалось. Обстоятельства давили со всех сторон, раз за разом лишая точки опоры.

Окончательно измотав себя сомнениями, я пошла спать. Разбитая, усталая и глубоко несчастная. Слишком много нервов я сегодня потратила. Заснула еще до того, как голова коснулась подушки. Стремительно провалилась в глубокий сон. Темноту. Без сновидений. Без метаний. Просто сон. Отдых. Забвение.

***

Утро встретила со свежей головой и боевым настроем. Мне надо поговорить с Артемом, а еще лучше – увидеть его. Лично. Заглянуть в глаза. Все ему рассказать. Хватит бояться. Моя трусость и так уже слишком дорого обошлась нам обоим.

Не могла предугадать его реакцию. Обрадуется. Рассердится. Придет в ярость. Прогонит. Неважно. Утаивать не имела права. Он должен знать. Что делать дальше – решим вместе.

Хорошо меня Макс вчера потрепал, качественно. От души. Но, сам того не желая, он протянул мне руку помощи, выдавил из того тупика, в котором я погибала. Знала – он хотел сделать еще больнее, утопить, но вместо этого разбил оковы, стягивавшие грудь.

Впервые за время нашего с Артемом расставания меня перестало душить чувство вины за тот проклятый вечер. Да, я много сделала ошибок, разрушила нашу жизнь, обидела его. Но теперь я могу хотя бы посмотреть ему в глаза, потому что любила и не предавала. Не разменивалась на других. И это придавало мне сил. Словно открылось второе дыхание.

Раньше даже не могла позвонить Зорину, нормально поговорить с ним, потому что чувствовала, как отвращение к самой себе затапливает с ног до головы. Я словно вывалялась в грязи и не могла себе позволить даже приблизиться к Артему. Не могла и двух слов связать, потому что они казались нелепыми, пустыми. Не могла сказать, что люблю его, потому что это звучало как издевка, жестокая насмешка над нашими чувствами. А теперь…

Я по-прежнему грязная, по-прежнему гадкая. Но твердо знаю, что на одну чудовищную ошибку уже меньше. Правильно говорят, что все познается в сравнении. Теперь еще больше убедилась, что зря тянула время, зря не поговорила с ним. Я должна была сразу прилететь к Артему, как только отец открыл мне глаза на мои выкрутасы. Признаваться во всем, каяться, ползать у него в ногах. Потому что Градов был чертовски прав – мы бы справились. Пережили. Потому что любили друг друга до безумия. А так получилось, что я не верила в нас, не доверяла Зорину. Он ведь знал меня как облупленную с первого курса. Знал, на что я способна, видел во всей красе не раз.

Я поеду к Артему, поговорю с ним. Чего бы мне этого не стоило. Если надо – буду ночевать у дверей, дежурить у подъезда, добиваясь встречи. Что угодно. Теперь я могу это сделать, и меня ничто не остановит. Пусть отмахивается, игнорирует, прячется. Я не отступлю. Костьми лягу, но докажу ему, что изменилась, что люблю его больше жизни.

Нервничая и чуть дыша, набирала номер Зорина. В ответ тишина. Раз за разом. Меня это раздражало, бесило, но я не сдавалась. Он может игнорировать меня сколько угодно. Я все равно не отступлю.

После обеда все-таки начала терять терпение. Боевой запал постепенно сходил на нет. Тёмка не откликался, хотя набирала его миллион раз.

– Ну, пожалуйста, – гипнотизировала я трубку горьким взглядом, – ответь мне.

И тут, словно услышав мои мольбы, пришло сообщение: «Кристин, хватит названивать! Уймись уже, наконец! Надоела!»

Словно ледяной водой окатили. Насколько чужое, раздраженное письмо. Перед глазами образ сердитого Зорина, пишущего мне это послание. На глаза навернулись слезы. Только не реветь, только не реветь! Сейчас не до этого. Не до завываний, не до жалости к себе несчастной.

Торопливо собралась, схватила ключи и выскочила из дома. Хватит звонков. Надо ехать к нему. Поговорить, глядя в глаза. Попытаться хоть как-то сделать шаг навстречу.

Глава 7

Что такое пять секунд? Иногда пролетят – не заметишь. Иногда их достаточно, чтобы все исправить, начать заново. А иногда именно они становятся приговором, надолго определяя дальнейший путь.

Кто бы знал, как я ненавидел эту сучку. До ломоты в теле, до безумия, до красной пелены перед глазами. Почти так же сильно, как и любил… и от этого ненавидел еще больше. За то, что никак не отпускает, вцепилась когтями в душу, и сколько ни отталкивай, ни отдирай от себя – бесполезно. Она внутри, под кожей, в каждом биении сердца. Замкнутый круг.

Проклятье. Надо было тогда не в армию бежать от нее, а в другой город. Насовсем. Навсегда. Глядишь, не пришлось бы нырять с разбегу в такую кучу дерьма. Хотя… Все равно бы нашел способ вляпаться, притянуться к ней, как гвоздь к гигантскому магниту.

Первые дни после того вечера находился в каком-то непонятном состоянии. С одной стороны – клубилась злость, ревность, ярость, желание придушить эту лживую гадину. А с другой – изумление, идиотское ощущение того, что все это ошибка, ложь. Непонятная клевета. Что не могла она быть такой, как говорил Градов. Гребаный пижон, с которым она… за моей спиной… Ну не верил, хоть ты тесни. Был уверен, что знаю ее, чувствую. Не могла она так врать. Не могла так дрожать в моих руках, признаваясь в любви… Я бы понял, почувствовал фальшь.

Зверел от того, что пытался оправдать ее.

Перед глазами образ: в расстегнутом платье, с небрежно растрепанными волосами, искусанными припухшими губами. Растерянная, испуганная моим внезапным появлением. Руки этого кретина, спокойно лежащие у нее на коленях. Сука! Что-то мычала, ревела, хотела поговорить. А я закипал, раз за разом возвращаясь к тому моменту, как открыл комнату и увидел ее на диване. Разморенную, почти невменяемую, разобранную.

Сбежал на несколько дней, опасаясь, что не сдержусь. Убью в состоянии аффекта. Размажу по стенке. Сломаю. Наделаю глупостей, о которых потом буду жалеть.

Первый шок постепенно отступал, а вместе с ним и моя нелепая уверенность в ошибке. Вспоминал все наши дни, то, какой она была в начале. Ее горящие глаза, которые начинали буквально светиться, стоило только зайти в торговый центр. Тогда казалось забавным, а сейчас понимал, что ни черта забавного. Она была готова горло перегрызть, извернуться как угодно, лишь бы дорваться до денег, до шмоточного безлимита. Даже со мной была готова жить, спать, чтобы папаша кормушку не прикрыл. Черт, противно-то как, до блевоты.

Знал, что преследует какие-то цели, выходя за меня замуж. И меня это не останавливало. Был рад, что поймал, и даже не особо заморачивался о причинах. Мало ли что это может быть. Отцу досадить, перед подругами выпендриться. У девушек же есть такая фишка: выскочить замуж раньше других. Да что угодно! Но только не так. Не ради новых трусов.

Все еще надеялся на что-то, поэтому поехал к ее папане. Он встретил как всегда – бодрой улыбкой, которая стремительно погасла, стоило ему заглянуть в мои мрачные глаза. Как-то сник. Сел за свой царский стол, недовольно нахмурился, взял ручку и неосознанно начал ее крутить, выдавая свое напряжение. Первый раз видел его таким разобранным, но было насрать. Если все, что сказал Градов – правда, то он соучастник. Прекрасно знал о проделках дочери, сам ее к этому толкнул. И молчал, улыбался в глаза, зная, что творится за моей спиной. Они одной породы. Антины. Я задавал вопросы в лоб, не юля, не щадя. С каждой минутой все больше холодея внутри. Андреич не стал отпираться, ходить вокруг да около. Признался, во всем честно, хоть и был не в восторге от беседы.

Хотелось поехать к ней, устроить такой разгон, чтобы стены обрушились. Вывернуть, вытрясти из нее всю правду. Разорвать. Выжечь. Причинить боль. От ярости дымился, гнал как сумасшедший. Но чем ближе к городу, тем горше становилось внутри. И на смену желанию крушить пришло нестерпимое желание избавиться от нее. Отвернуться. Забыть, как кошмарный сон.

Сам виноват. Во всем. Ведь изначально знал, что ничего у нас не нет общего. Но самоуверенно полагал, что хватит сил ее перекроить, переделать. Что главное – удержать ее рядом, а там уж справлюсь, достучусь. Хватит. Настучался уже по уши. Знать ее не хочу! Она как символ моей неискоренимой беспечности, символ моего провала. Видеть не могу больше.

А дальше, как в бреду, вместо того чтобы завернуть к ней, доехал до ЗАГСа и подал заявление на развод, еще до конца не веря, что сделаю это. Разорву нашу связь. Что все закончилось. Нам дали месяц на раздумья. Гребаный месяц. Все осмыслить, разобраться в себе и, если передумаем – забрать заявление. В чем здесь разбираться? В том, что наивный влюбленный дурак? Ничего не замечавший из-за своей одержимости этой заразой? Так я знал это давным-давно. Просто отрицал очевидное. А она вон какая молодец. Взяла и махом все доказала, расставила по местам.

Самое странное, что хотелось забрать обратно это проклятое заявление сразу, как только подписал. Сдержался. Ругая себя на чем свет стоит, ушел, сжав в руке поганый лист бумаги.

Она звонила. Тысячу раз. Не отвечал. Игнорировал. Сбрасывал звонки. Писала – удалял сообщения, не читая. Не надо мне такого общения. Хотел глаза в глаза. Слышать голос. Видеть ее эмоции. В последний раз.

На третий день успокоился достаточно, чтобы вести себя адекватно, и поехал к ней.

Когда зашел в квартиру, которую привык считать своим домом, снова грудину вывернуло от того, что все это иллюзия. Для нее все это неважно. Имеет значение лишь третья комната, до отказа набитая шмотьем.

Сам себе не верил. И ей не верил. И Градову. Никому не верил. Вспоминал наши последние месяцы. Ведь было здорово. Или я опять херни навыдумывал? И она просто подстроилась? Научилась читать меня между строк и вести себя соответствующе? Так, чтобы я добровольно был готов положить весь мир к ее ногам? Пока она с ним… Черт, даже думать об этом не мог, потому что образы душили. Один гаже другого.

В квартире тишина, но знал наверняка, что она дома. Как всегда, чувствовал ее каждым атомом.

Кристина обнаружилась в спальне. Спала, прислонившись спиной к изголовью. Полусидя, прижав к себе ноги. Вроде маленькая такая, слабая, а внутри все разворотила хуже атомной бомбы. В тот момент отчаянно захотелось, чтобы Тинка как-то оправдалась. Сказала, что все это бред. Чтобы объяснение нашлось. Неважно какое.

– Градов врал? – задал один единственный вопрос, важнее которого просто не было.

Она мялась, жалась, но ответ я и так видел. В голубых прозрачных глазах, умоляюще смотревших на меня. О чем просишь, родная? Не мучить тебя словами? Пожалеть? Зря. Жалости у меня не осталось.

Дожал ее, заставил говорить. Хотя уже все равно. Я и так знал истину, чувствовал ее каждой клеточкой. Нет никаких ошибок, никакой лжи. Этот хрен сказал чистую правду. Ничего, кроме правды.

Она чуть ли не ревела, тянулась ко мне, а меня словно парализовало. Не мог заставить себя шевельнуться. Руками обвивала шею, а мне казалось, будто по мне ползут змеи. Снаружи. Внутри. Под кожей. Не мог больше. Не хотел. Сдохну, если останусь рядом с ней. От ревности, от злости, от ненависти, от презрения к себе, что, как безвольный слабак, вместо того чтобы отшвырнуть ее, как шелудивую дворнягу, послать на хер, просто сидел, чувствуя, как кишки скручиваются в узел.

Кое-как встал. Выложил уведомление о предстоящем разводе. Кольцо. Оно жгло до кости. Нестерпимо хотелось избавиться от него.

Кристина что-то лопотала, пытаясь удержать, остановить. Оттолкнул ее, осадив, и, не оборачиваясь, ушел. Все. Хватит с меня. Наигрался.

Полчаса стоял на лестничной площадке рядом с ее дверью, закрыв глаза, привалившись спиной к стене. Потому что непреодолимо тянуло обратно. Что-то внутри меня настолько крепко приросло к ней, что не получалось просто уйти, и одна мысль о том, что все, это конец, приводила в бешенство.

Как безумный, окунулся в работу на износ, чтобы ни о чем не думать. Хватался за командировки, за внеплановую работу – за все. Лишь бы отвлечься. Везде она мерещилась. Ее голос, запах, улыбка. Наживую от себя отдирал, выкорчевывал каждое воспоминание. Каждый жест, каждое слово из памяти вырывал. Старался избавиться от нее, оттолкнуть. Не выходило ни черта. Она внутри, пульсировала по венам, обволакивала. Душила своей ложью, подлостью.

Сука. Ненавижу. И при этом отчаянно мечтаю снова увидеть. Бред. Гребаный непрекращающийся бред.

Уму непостижимо, во что я тогда превратился! Каким злобным психом стал! Срывался постоянно, орал на всех. Мало того – в драки несколько раз влезал. Все эмоции, что разрывали меня изнутри, требовали выхода. Требовали жечь, крушить, разрушать. Хорошо, что в тот период Тинито ни разу на глаза не попалась. Убил бы, наверное, и сам бы потом застрелился, к чертям собачьим. А сколько раз ловил себя, останавливался в последний момент, чтобы не набрать ее номер? Сколько раз, колеся по ночному городу, неизменно приезжал к ее дому и сидел часами в машине, пытаясь понять, какого хера здесь делаю?

Не отпускала. Поймала на крючок и держала, вцепившись мертвой хваткой.

Я сбегал, уезжал. Боясь, что если окажусь рядом, то потеряю контроль, сорвусь. Потому что адски хотелось прикоснуться к ней и одновременно уничтожить, растоптать, как это сделала со мной она. И я бы уничтожил. Рано или поздно внутренний зверь вырвался бы на волю с одной единственной целью: порвать, раздавить, отомстить, причинить столько боли, чтобы дышать не могла. Как я сам.

И Кристина притихла. Затаилась, не подавая признаков жизни. Один раз только позвонила, когда был в длительной командировке. Странный разговор, ни о чем. Чувствовал, что хочет сказать что-то другое, важное. Но этого не произошло. Хорошо, что в тот день был далеко от нее, а то бы не выдержал, примчался. И чем это все могло закончиться – неизвестно. Не надо мне этого. Хватит. Надо завязывать с этой затяжной болезнью, возвращаться к нормальной жизни.

В город вернулся в ровно в тот день, когда нас должны были развести. Специально тянул до последнего, чтобы не было шансов пойти на попятную. Не заезжая домой, отправился в ЗАГС. Прибыл туда первым на полчаса раньше срока и ждал ее, следя взглядом за котами на дереве. Тощие, изгулявшиеся… можно подумать, мне есть до них дело. Плевать. На все плевать.

Ближе к назначенному времени начал переживать. Неужели не придет? Решила проигнорировать? Забыла? Внутри раздражение смешивалось с каким-то нелепым облегчением. Может, мне тоже уйти? И будь что будет?

Идиот.

Ее появление почувствовал сразу. Теплой волной по спине прошел ее взгляд. Не оборачиваясь, по-прежнему стоял как истукан, глядел в окно, с ужасом осознавая, что ничего не изменилось. Все так же дурею от одной мысли о ней. Люблю, как ненормальный, несмотря на все, что она натворила. Стало противно от самого себя. Дебил неисправимый! До жути захотелось освободиться, избавиться от ее власти надо мной. Вздохнуть полной грудью и идти дальше по жизни. Играючи. Как это было раньше.

Я видел, как ее трясло, как она пыталась встретиться со мной взглядом. Игнорировал. Смотрел куда угодно, но только не на нее. Потому что это смерть, конец моей выдержки.

Потом мы вышли на улицу. Молча, как два чужих человека. Я свободный, она свободная. Как птицы. От этого выть хотелось.

А еще хотелось, чтобы сказала хоть что-нибудь, чтобы сказала заветное проклятое «люблю», чтобы сделала шаг ко мне. К ней до безумия хотелось. Люблю ее по-прежнему. Может, и больше. За месяц, что не видел, истосковался до дрожи. Казалось, подними она тогда на меня потерянный взгляд нереальных голубых глаз, я бы сломался. Простил бы все то дерьмо, что произошло. Презирал бы себя, но остался с ней.

Сдержал себя, снова напоминая о произошедшем. Насильно вытаскивая на поверхность картинки того вечера. С нездоровым упоением проигрывал в мозгу монолог Градова. Нет. Все правильно. Надо отпускать ее. И самому все начинать заново. У нас ничего не осталось. Все растратили. А может, ничего и не было. Лишь мои фантазии.

Ушел, не оглядываясь, оставляя ее за плечами, хотя прекрасно понимал, что вытравить из сердца не удастся. Въелась давно, намертво.

***

Потом был самый тяжелый месяц в моей жизни. Все силы уходили на то, чтобы подтолкнуть себя к нормальной жизни, не дать себе закрыться, погрузиться в одиночество. Потому что там, на дне, была только она, мысли о ней, воспоминания. Выжигал их, избавлялся, как мог, насильно возвращаясь к старым привычкам.

Самое странное, что никто из моих друзей не удивился такому исходу. Встретили с распростертыми объятиями, как будто и не выпадал из жизни на полгода, растворившись в Кристинке.

Антоха похлопал по плечу, со словами «С возвращением из ада», а я удивился. Разве это был ад? Нет. Как ни странно – самое счастливое время в моей жизни. Жаль только, что пробуждение от иллюзий стало таким болезненным.

И все закрутилось. Понеслось. Не давая отступить, потерять себя. Словно волной вынесло наверх, к чистому воздуху, к кислороду. Локомотивом вытолкало из грязи. На буксире вытащило из болота, не позволив хлебнуть еще больше. И с каждым днем легче дышать, и утраченное внутреннее равновесие постепенно возвращалось.

Иногда закрадывались мысли – а как там дела у Кристины? Все так же порхает или тоже, споткнувшись, пытается встать? И кто ей в этом помогает? Что-то не припомню у нее большой группы поддержки. Разве что сестра, или Машка. На папашу там точно надежды нет. Скупой на эмоции мужик, требовательный. Скорее, добьет, чем поднимет.

И следом мысль. А вот не насрать ли? Что она там делает, как… Все отпустил и забыл. Живу дальше.

А может, нашла себе очередного болвана, пускающего слюни и ничего не соображающего в ее присутствии? Запудрила ему мозги и снова живет припеваючи…

Все. Хватит. Меня это больше не волнует…

Но бесит неимоверно. От одной мысли о том, что у нее кто-то появился, кишки скручивало. Головой понимал, что все, претензии не принимаются. Разошлись. И каждый имеет право делать, что захочет. И я, и Кристина. Я свободный, и она теперь девушка свободная.

От этих мыслей просто мутило. Противно.