Читать онлайн Как жить в Викторианскую эпоху. Повседневная реальность в Англии ХIX века бесплатно

Восхитительный рассказ о повседневной жизни в викторианской Англии.

Seattle Times

Автор этой увлекательной книги совмещает исторический контекст с практикой – в частности, Рут Гудман не только объясняет, почему женщины носили корсеты, но и делает и носит такой корсет сама. Здесь собрано столько подробностей по разнообразным темам, что, познакомившись с ними со всеми, вы вполне сможете сойти за истинного викторианца.

The New Yorker

Всем, кто убедил меня шагнуть в XIX век

Предисловие

Я хочу изучить историю частного, личного, материального – так сказать, изнанку истории, – которая воспевает обыденность и позволяет воссоздать жизнь простых людей, взрослых и детей, через соприкосновение с их бытом. Я намереваюсь понять, как мыслили наши предки, узнать об их надеждах, страхах и домыслах, какими бы незначительными они ни были. Одним словом, я хочу отправиться на поиски истории тех вещей, которые составляют реальность повседневного, и понять, как на самом деле жилось в другое время и в другом месте.

История пришла в мою жизнь как хобби и стала сначала страстью, а после – лишь стоило искре зажечься – профессией. В попытках постичь прошлое я с самого начала уделяла много внимания экспериментальному аспекту. Мне нравится погружаться в изучение тех вещей, которые люди создавали и использовали в прошлом, и на собственном опыте узнавать, как это работало.

Возьмем, к примеру, темный шерстяной пиджак, который лежит в ящике комода в маленьком музее в Западном Сассексе. Сильно изношенный, в разномастных заплатках, он принадлежал работнику с фермы и датируется 1880-ми годами. Пиджак напоминает нам, что его владелец был человеком, который потел, оставлял на одежде пятна и очень страдал от холода. Его жена потратила не один час, чтобы тщательно и бережно залатать прореху (и сейчас чуть заметную с правой стороны пиджака, рядом с пуговицами). Рассматривая эти аккуратные стежки, я вспоминаю учебники по шитью, которые были в ходу в викторианских школах для детей рабочего класса. Поиски на книжных полках принесли мне стопку инструкций с красиво нарисованными схемами. Я могу вооружиться иголкой и ниткой и, следуя советам, заштопать одну из собственных вещей. Жена работника, очевидно, очень хорошо владела этим навыком (особенно по сравнению со мной). Но у меня возникают новые вопросы. Насколько широко обучали такому рукоделию? Только ли женщины обычно занимались ремонтом одежды? Чтобы закончить, мне понадобилось больше часа – насколько быстрее справились бы викторианские женщины? Какое время они выбрали бы для этой работы в череде других домашних обязанностей?

Такие подробности создают ощущение связи с людьми прошлого и вместе с тем открывают дорогу к масштабным историческим сюжетам. Прореха на мужском пиджаке заставляет задуматься о сути массового образования или заинтересоваться текстильной промышленностью в глобальном плане. Точно так же масштабные политические и экономические изменения возвращают нас к событиям частной жизни. Так, международное движение за отмену рабства и Гражданская война в Америке повлекли за собой крах хлопковой торговли, что заставило английских ткачей голодать. Из-за всего этого стоимость пиджака значительно возросла, а его ремонт стал для рабочего неизбежным.

Правление королевы Виктории длилось более 60 лет и ознаменовалось крупнейшими социальными, политическими и экономическими переменами. Отрасли промышленности развивались и приходили в упадок, научные открытия в корне переворачивали старые представления о мироустройстве. Человеческие понятия о добре и зле также подвергались переоценке, вслед за этим менялось и законодательство. Учитывая масштаб и разнообразие этих явлений, трудно сказать, что такое быть викторианцем.

Но я попыталась это сделать в своей книге. В ней представлен результат частного исследования, в ходе которого я руководствовалась любопытством, своими вкусами и интересами. Здесь многое пропущено, но вы найдете немало превосходных книг, подробно рассказывающих о политических, экономических и организационных изменениях, происходивших в Викторианскую эпоху. Я же рассмотрю все стороны бытовых будней викторианцев и приглашаю вас туда, где сама бродила в поисках следов той эпохи.

В своем повествовании я решила придерживаться типичного распорядка дня, начиная с пробуждения утром и заканчивая тем, что происходило поздно вечером за закрытыми дверями спальни. Я старалась проникнуться мыслями и чувствами людей того времени, знакомясь с ними по дневникам, письмам и автобиографиям, и далее переходила к журналам и газетам, рекламным объявлениям и сборникам советов, целью которых было просвещение публики и формирование общественного мнения. Повседневная жизнь наложила отпечаток на те вещи, что люди оставили после себя – от одежды и помазков для бритья до игрушек, автобусных билетов и кастрюль. Кроме того, большое влияние имели общепринятые правила и нормы – от белых линий разметки на футбольном поле до среднего балла у выпускников школ.

В погоне за обыденным и повседневным я старалась на собственном опыте познакомиться с разными сторонами той жизни. В основном этот опыт я приобрела в течение года, который провела на викторианской ферме, и еще некоторого времени в лавке аптекаря во время съемок нескольких исторических телесериалов. Также он стал результатом моих непрекращающихся исследований: я готовила по старинным рецептам, шила одежду, соблюдала гигиенические рекомендации и выстругивала игрушечных солдатиков. Весь этот опыт оказался полезным, хотя результат не всегда был успешным, и помог мне сформулировать вопросы, а также выработать критическое отношение к имеющимся свидетельствам. И наконец, в исследовании мне было никак не обойтись без некоторой доли воображения и умения поставить себя на чужое место. Итак, давайте начнем – представим себе, что викторианская ночь подходит к концу и мы просыпаемся.

1. Подъем

Для начала вас пробирала дрожь. Богаты вы или бедны, в городском доме живете или на ферме, едва проснувшись, вы чувствовали холод. У обеспеченных людей в спальнях иногда стояли камины, которые топили дровами и углем, правда, огонь в них разводили редко. Джейн Карлайл, жена шотландского публициста Томаса Карлайла (Карлейля), в 1850-х годах жила в модном лондонском особняке (см. цветную илл. 8). Несмотря на то что семья имела приличный доход, огонь в верхних комнатах разводили лишь в самом крайнем случае – если кто-то заболел. Однажды в доме богатого друга специально для Джейн Карлайл развели огонь, и она посчитала это «непристойной роскошью». Вдобавок женщине пришлось из-за этого чувствовать себя виноватой, ведь она отличалась крепким здоровьем.

День Джейн Карлайл начинался примерно в половине восьмого, но ее служанка вставала намного раньше. Миссис Битон в своей «Книге о ведении домашнего хозяйства» (Book of Household Management) рекомендует горничным начинать работу летом в шесть, а зимой в половине седьмого или в семь – в зависимости от того, когда станет достаточно светло. Ханна Каллуик всю жизнь проработала служанкой и долгие годы вела дневник, в котором ежедневно описывала все свои дела. Аккуратным почерком синими чернилами она писала, что обычно просыпается в шесть, а если предстояло сделать много дел, могла встать намного раньше. Весенняя уборка, начинавшаяся, когда дни заметно удлинялись, требовала подъема в пять утра, но иногда Ханне случалось поспать подольше. На Рождество в 1863 году она нежилась в постели неслыханно долго – до восьми. Каждое утро, пока не проснулась семья ее работодателя, она разводила огонь, вытряхивала половики, протирала мебель в гостиной, завтракала, чистила обувь и отдраивала щеткой ступени парадного крыльца.

Большая часть трудового люда поднималась с рассветом, но у многих время подъема было определено более строго. Тем, кто должен был вставать очень рано и приходить на работу к определенному часу, например фабричным рабочим, неоценимую услугу оказывал колотильщик. Вооружившись длинной тростью и фонарем, он ходил по улицам и стучал в окна своим клиентам. Эта необычная профессия появилась из-за того, что часы были дороги и очень немногие рабочие их могли себе позволить. А вот колотильщик, один раз потратившись на часы, в дальнейшем обеспечивал себя скромным заработком. Он работал ночью и рано утром, и каждый из его многочисленных клиентов платил ему один пенни в месяц. Колотильщиков можно было встретить в больших городах и промышленных городках по всей Британии, от Портсмута до Инвернесса, и даже в небольших торговых городах, таких как Болдок в Хартфордшире, где на одном из трех местных пивоваренных заводов имелся специально нанятый человек, который в три часа ночи будил заводских извозчиков. Население Болдока составляло всего две тысячи человек, но среди них хватало работников железной дороги, пивоваренных заводов и множества небольших мастерских, так что колотильщик не оставался без дела.

Рис. 1. Колотильщик со своими инструментами, около 1900 г.

© Bacup Natural History Society, circa 1900.

В каком бы часу вы ни просыпались, вам хотелось сделать холодное утро чуть более уютным и опустить ноги не на голый деревянный пол, а на прикроватный коврик. Представители аристократии застилали полы спален прекрасными ткаными коврами, но в детских комнатах нередко обходились старыми, повидавшими лучшие дни в парадной части дома. У менее обеспеченных людей с коврами было туго. Если вам повезло жить в регионе с развитой текстильной промышленностью, например в одной из областей Йоркшира, вы могли изготовить тряпичный коврик. Это не требовало большого труда, однако расход материала был значительный. Люди, жившие возле ткацких фабрик, могли добавить своему утру тепла, так как имели доступ к дешевым обрезкам и бракованной материи.

В свое время я изготовила несколько ковриков, используя две главные техники той поры: в первом случае продевала металлическим крючком полоски ткани через основу из мешковины, во втором сшивала отдельные полоски в одну длинную, которую затем сворачивала в спираль и скрепляла стежками. На коврик длиной всего 90 см и шириной 60 см уходит столько же ткани, сколько на три одеяла. Для людей, не имевших доступа к отходам местного текстильного производства, это было настоящей роскошью. Так что в семьях рабочих гораздо чаще можно было увидеть крошечные коврики площадью меньше 900 см² из пришедшей в негодность одежды и обрезков, оставшихся от шитья. По сравнению с ковриками эдвардианского и других, более поздних периодов особенно заметно, насколько маленькими были прикроватные коврики в Викторианскую эпоху. И все же этот простой квадратик ткани мог как следует подбодрить викторианца, собиравшегося с духом, чтобы начать свой день.

Помимо того что в викторианских спальнях не разжигали огонь и редко стелили прикроватные коврики, там зачастую оставляли открытыми на всю ночь окна, чтобы не препятствовать циркуляции воздуха. Скорее всего, этот обычай возник из-за регулярных указаний на то, что затхлый спертый воздух вреден, в трудах доктора Арнотта. Он был уважаемым ученым, членом Королевского института, интересовался целым рядом атмосферных явлений и санитарных вопросов. В популярной прессе распространялись сообщения об одном эксперименте доктора Арнотта, они несколько искажали информацию и подогревали беспокойство викторианцев о нехватке кислорода в жилых домах. Писали, к примеру, так: «Если подвесить клетку с канарейкой под пологом кровати, в которой спят люди, к утру птицу можно найти мертвой».

Доктор Арнотт и его коллеги были обеспокоены скоплением в плохо проветриваемых помещениях углекислого газа (который в те времена называли углекислотой). Конечно, в закрытом помещении при недостаточном притоке кислорода люди могут задохнуться. Но ведь боялись, что и в обычном доме, с его каминами и газовыми лампами, можно если не в самом деле задохнуться, то, по крайней мере, отравиться или серьезно подорвать здоровье, вдыхая углекислый газ. Особенно много беспокойства вызывали спальни, ведь там люди проводили по нескольку часов подряд. Доктор Пай Генри Чевасс, пропагандировавший среди викторианских обывателей здоровый образ жизни, даже заявлял: «Спать в непроветриваемой комнате – чистое безумие, все равно что вдыхать яд; ибо углекислый газ – дыхательный отход, постоянно выбрасываемый легкими, – смертельно опасен». Это был весомый аргумент, и ни один медицинский специалист до конца столетия не был готов с уверенностью его оспорить. Некоторые, например доктор Шомон, стремились оценить проблему математически: определив, сколько кислорода необходимо человеку. Для здоровой жизни доктор Шомон рекомендовал около 110 кубических метров в час на одного человека. Но этот объем воздуха содержало помещение высотой 3 м, шириной 3 м и длиной 12 м, а средняя викторианская спальня вряд ли могла обеспечить таким количеством кислорода своих обитателей. Аналитики XXI века просто сказали бы, что Чевасс и его коллеги решительно недооценивали возможности для циркуляции воздуха в домах.

Сегодня наши дома намного герметичнее, чем были в Викторианскую эпоху, но даже мы редко сталкиваемся с отравлением углекислым газом. По современным оценкам, несмотря на плотно закрывающиеся рамы с двойными стеклами и отсутствие дымоходов, воздух в доме полностью меняется каждые два-три часа. Однако в Викторианскую эпоху советовали не только держать дымоходы открытыми, даже когда ими не пользовались, но и, независимо от погоды на улице, открывать верхние и нижние створки окон, чтобы обеспечить свободное движение воздуха в помещении. В домах, где не было дымохода, над дверью могли установить вентиляционные люки, чтобы при открытых окнах создавать сквозняк.

Если открыть окно было невозможно, качество воздуха в помещении пытались улучшить, используя миску с водой. Популярные викторианские руководства советовали: «Поставьте в комнате кувшин – и через несколько часов он поглотит все вредные вещества из воздуха, после чего воздух станет чище, а вода сделается совершенно грязной». Простой опыт, позволяющий проверить уровень углекислоты в помещении, описывали сборники советов и школьные учебники. Предназначенная для школьниц книга «Наука семейной жизни» (The Science of Home Life) сообщала: «Если налить немного чистой воды с известью в неглубокую тарелку или блюдце и оставить на воздухе примерно на час, на поверхности жидкости образуется белесая корочка, или накипь. Это доказывает, что в воздухе присутствует углекислота». Увы, ни один из этих экспериментов не выдерживает ни малейшей критики с научной точки зрения. Во втором примере известковая корочка на поверхности воды возникала, скорее всего, потому что за час какая-то часть воды успевала испариться. А в первом примере «загрязненность» воды в кувшине, вероятно, зависела исключительно от силы воображения того, кто на нее смотрел. И в том и в другом случае некорректный научный метод использовали, пытаясь придать вес популярным идеям.

Но неужели люди действительно круглый год держали окна открытыми? Похоже, бывало по-разному. Некоторые отчеты об условиях жизни бедняков, составленные филантропами, исследователями и чиновниками, сообщали, что целые выводки детей в уличной одежде жмутся друг к другу по ночам на голых матрасах под открытыми окнами. Их родители пытались поступать правильно. Они боялись отравить детей, хотя при открытых окнах у тех не было ни малейшего шанса на тепло. В отчетах других, не менее потрясенных очевидцев содержались описания битком набитых спящими людьми комнат с плотно закупоренными окнами. Возможность сохранять тепло заботила этих людей куда больше, чем разговоры об отравленном воздухе. Генри Мэйхью, журналист газеты The Morning Chronicle, описывал в своих интервью с бедняками: «Глубокой ночью в непроветриваемой комнате их общее дыхание поднималось одним удушающим потоком омерзительного зловония».

Подавляющему большинству викторианцев неотапливаемое помещение с открытыми окнами обеспечивало бодрое начало дня. Покинув постель, люди осторожно вставали на то, что исполняло в их хозяйстве роль прикроватного коврика, и наступало время для следующего испытания – утреннего омовения.

Мытье

В викторианский период влажное обтирание было основной формой личной гигиены, и с него начинался день большинства людей. К нему мужчины, а также женщины из высшего и среднего класса приступали сразу после того, как вставали с постели, не снимая длинной, просторной ночной рубашки. Но слугам и тем, кто должен был сначала вычистить решетки, начернить жаровню и разжечь огонь, обычно удавалось помыться, лишь когда с грязной утренней работой было покончено. Ханна Каллуик приводила себя в порядок перед тем, как начинала готовить для семьи завтрак, и нередко мылась на кухне. «Вымылась над раковиной и постелила скатерть к завтраку», – записала она 11 августа 1863 года. Но в большинстве случаев обтирание происходило в спальне, где уже имелась вся необходимая посуда.

Все, что для этого требовалось, – таз, ведро для грязной воды, мочалка, немного мыла и небольшой кувшин принесенной из кухни горячей воды (см. цветную илл. 2). Вода могла быть и холодной, и многие люди специально обтирались именно ею, чтобы улучшить циркуляцию крови. Кроме того, с холодной водой дело шло быстрее: кувшин можно было принести в комнату с вечера и поставить рядом с тазиками и полотенцами. Впрочем, викторианское мыло в холодной воде просто не работало – не растворялось и не мылилось, поэтому даже тем, кто ежедневно обтирался холодной водой, обычно рекомендовали хотя бы раз в неделю тщательно мыться горячей.

Обтирание по-прежнему остается весьма эффективным и экологически безопасным способом поддерживать чистоту, если вы вдруг оказались в спартанских условиях. Одного кувшина воды вполне хватает, чтобы вымыть и ополоснуть все тело. Для этого нужно налить немного воды в таз, затем окунуть в воду мочалку и отжать ее. После этого немного намылить мочалку, и можно приступать к очистке тела. Когда первая вода в тазу становится мутной, ее выливают в ведро и заново наполняют таз чистой водой из кувшина. Продолжать следует до тех пор, пока вы не станете совершенно чистыми. Мытье тела, так же как и мытье полов, можно производить по частям – намылить, сполоснуть и вытереть одну часть, а уж потом переходить к следующей. Благодаря этому вы можете обтираться, лишь слегка раздеваясь; по очереди приоткрывать, мыть и снова закрывать одеждой один участок тела, прежде чем переходить к следующему. Таким способом можно было вымыться, не слишком замерзнув, даже в январе, и соблюсти необходимые приличия, если вы, как большинство викторианцев, делили жилье с другими людьми. А некоторые части тела можно было вымыть и вовсе не снимая одежду. При необходимости на себе оставляли просторную ночную рубашку, которая не мешала доставать мочалкой до нужных частей тела. Наконец, мочалку и таз споласкивали остатками чистой воды, после чего ведро с грязной уносили вниз и выплескивали.

Рис. 2. Утренний туалет перед умывальником, 1850 г.

Illustrated London News, 1850.

Влажное обтирание было главной гигиенической процедурой всех викторианских женщин: от богатой хозяйки роскошного особняка, пользовавшейся для совершения туалета набором тончайшей фарфоровой посуды с ручной росписью, до крестьянки с ее разномастными надтреснутыми глиняными кувшинами и мисками. Женщина начинала с того, что подогревала в чайнике воду, или это делала за нее горничная. Для богатых людей, у которых хватало угля в подвале, чтобы разжечь огонь, а воду утром могла принести служанка, ежедневное мытье в тазу теплой водой было обычным делом. Для тех, у кого в доме было полно детей и никакой прислуги, каждый следующий чайник горячей воды отодвигался чуть дальше в область невозможного, – в таких домах мылись редко или ограничивались мытьем в холодной воде. У бедняков, влачивших жалкое существование в тесных переполненных комнатах, работавших сверхурочно и не всегда евших досыта, обычно просто не было сил ходить с кувшинами воды вверх и вниз по лестницам холодного дома.

Рис. 3. Реклама изображает девочку с тазом для мытья, чайником горячей воды и куском мыла Sunlight, 1895 г.

Illustrated London News, 1895.

Ванны были скорее исключением, чем правилом, и там, где они все же имелись, ими обычно пользовались в конце дня (мы подробнее поговорим об этом в последней главе). В основном ванну принимали мужчины. Не последнюю роль здесь играли соображения благопристойности. Мужчинам было вполне комфортно прогуливаться в купальном халате по коридору богатого дома, однако о женщинах никак нельзя было сказать того же – для этого они чувствовали себя слишком незащищенными. И в тех немногих домах представителей рабочего класса, где у огня стояла жестяная ванна, ее тоже обычно принимали мужчины или дети. Даже в кругу семьи очень немногие женщины были готовы расхаживать обнаженными по кухне, да и мужчины предпочитали в такой полупубличной обстановке принимать ванну в тонких хлопковых подштанниках.

До конца столетия обтирание – горячей или холодной водой, с мылом или без мыла – оставалось одной из самых распространенных гигиенических процедур. Оно позволяло быстро привести себя в порядок утром и подготовиться к новому дню. Впрочем, то, что люди вообще мылись с помощью воды, было относительно новым явлением. До викторианского периода было принято считать, что сквозь поры кожи в организм проникают разнообразные болезни. Здоровое потоотделение выводило через поры вредные вещества, но при этом кожу важно было защищать от слишком тесного контакта с источниками инфекции. Вода открывала поры, поэтому ее следовало избегать. Переносчиками болезней считались витающие в воздухе вредоносные миазмы (испарения), которые становились особенно густыми и опасными там, где царили сырость и явный дурной запах. Если вы проходили сквозь облако зловонного тумана, поднимающегося из ям кожевников или от киснущих навозных куч, мимо открытых сточных канав или красильных мастерских, то инфекция окружала вас, пытаясь проникнуть в организм через нос, рот или кожу. Разумный человек старался по возможности избегать таких мест и носил с собой духи, чтобы отогнать миазмы. Кроме того, он старался прятать кожу под одеждой, чтобы защитить ее от подобных опасностей.

Викторианские научные исследования, касающиеся кожи и ее функций, вызвали к жизни ряд радикальных теорий. Было проведено несколько экспериментов по герметизации пор, самый известный – с лошадью. Чтобы обеспечить полную герметичность, бедное животное тщательно покрыли в несколько слоев шеллаком (раствором для лакировки мебели), и через несколько часов оно скончалось. Ученые посчитали, что лошадь задохнулась, и это якобы доказывало, что кожа играет в процессе дыхания такую же важную роль, как и в процессе потоотделения. Представления XXI века об анатомии позволяют с уверенностью утверждать, что герметизация пор привела к перегреву животного и смерти от теплового удара. Однако в Викторианскую эпоху долгое время продолжали воспринимать всерьез ошибочное мнение, будто поры кожи являются важным, пусть и второстепенным проводником кислорода в организм. И хотя более старые представления о выведении через кожу вредных веществ и отходов жизнедеятельности продолжали существовать, викторианская наука упорно стремилась изменить способы ухода за кожей.

Полезным с гигиенической точки зрения считалось держать тело по возможности хорошо прикрытым, при этом рядом с кожей должен был находиться слой хлопка или льна – одежды, которую можно было снять и тщательно выстирать. Все тело, кроме головы и кистей рук, у мужчин было закрыто рубашками, кальсонами и чулками, а у женщин – длинными сорочками и чулками. Перед сном мужчины надевали длинную рубаху, женщины – достигавшую щиколоток ночную сорочку с длинными рукавами, а в зимнее время еще и чулки для сна и ночной колпак. Это позволяло полностью закрыть тело на время сна. Чистоплотный и думающий о здоровье человек старался менять нижнее белье как можно чаще. Те, у кого хватало времени и запасной одежды, могли делать это ежедневно – и даже по нескольку раз в день. В менее обеспеченных кругах многие просто меняли ночное белье на дневное, что тоже способствовало поддержанию чистоты. Свежее белье лучше впитывало пот и грязь, и каждый раз, меняя его, вы избавлялись от скопившихся загрязнений. Кроме того, удалить с кожи жир, грязь и пот помогало растирание сухого тела чистым льняным полотенцем. Вдобавок эта процедура имела еще ряд ценных свойств: стимулировала кровообращение, придавала коже здоровый блеск и в целом тонизировала организм. А постирать полотенце совсем не сложно. Растирание гарантировало, что кожа будет чистой и вполне здоровой без воды, которая могла вызвать простуду или открыть поры для инфекции.

Этот способ действительно работает. Я знаю, потому что сама пользовалась им в течение долгого времени. Кожа остается здоровой, тело не издает никаких неприятных запахов. Ежедневное быстрое растирание специальным сухим полотенцем или щеткой для тела (обычно замшевой подушечкой на обратной стороне деревянной колодки щетки) действительно сохраняет кожу в прекрасном состоянии. В тот период, когда я дольше всего обходилась без мытья водой (четыре месяца подряд), никто этого даже не заметил. Я сама для сухого растирания предпочитаю пользоваться не щеткой, а полотенцем. Естественно, нужно уделять особое внимание подмышкам, а полотенце лучше всего брать старое, мягкое и хорошо впитывающее. Многие современные писатели и ученые обожают рассуждать о том, что в прошлом, до распространения современной привычки мыться водой, от людей чрезвычайно дурно пахло. Мой опыт заставляет меня скептически относиться к этим заявлениям.

Однако верно и то, что традиция мыться теплой водой с мылом возникла как раз благодаря викторианским представлениям о дыхательных функциях кожи. Медики были обеспокоены тем, что закупоренные поры ведут к накоплению в организме ядов, способных вызвать слабость, вялость и в конечном итоге смерть. Вода и мыло помогали поддерживать кожу в здоровом состоянии и открывали поры, через которые, согласно гипотезе, в кровь мог поступать ценный кислород, стимулируя тем самым весь организм. Открытые поры также способствовали тому, что из организма свободно выходили вредные вещества – побочные продукты разнообразных недугов и болезней.

Викторианские теории о мытье и уходе за кожей побуждали людей внимательно относиться к своей одежде, в особенности одежде для сна. В целом людям советовали носить несколько слоев легкой, воздухопроницаемой одежды и не слишком плотно кутаться даже в холод. Дышащие свойства одежды, а также одеял отдельно подчеркивались в рекламе. В наши дни об этих традициях отдаленно напоминают ткани Aertex, из которых шьют спортивную одежду, и покрывала ажурного плетения, легкие и теплые, но хорошо пропускающие воздух. Однако, в отличие от этих тканей, действительно объединяющих в себе воздухопроницаемость и комфорт, «дышащие» предметы одежды Викторианской эпохи часто оказывались не слишком удобными. Яркий пример – «оздоровительные» корсеты конца XIX века. Новейший улучшенный фасон должен был помочь при проблемах с грудью и дыханием, однако это вовсе не означало, что такой корсет не сдавливал ребра. «Гигиенические» и «оздоровительные» корсеты 1890-х годов были снабжены косточками и предполагали тугую шнуровку, как и прежние, – просто в них были дополнительные отверстия, чтобы кожа могла дышать.

Дезодоранты и запах тела

Утреннее мытье изменило викторианские представления о запахе, хотя дезодоранты промышленного производства стали появляться только в следующем столетии. Все больше викторианцев, по крайней мере из среднего класса, начинали свой день с мыла и теплой воды, и постепенно запах тела приобрел новое значение, бесповоротно разделив нацию на две части. Уильям Теккерей в своем романе «Пенденнис» (Pendennis; 1850) впервые употребил словосочетание «толпа немытых». Неологизм быстро прижился как обозначение рабочего класса, позволявшее дистанцироваться от него тем, кто стоял выше на социальной лестнице. Эти люди пахли совсем иначе – обычно мылом, без всяких следов застарелого пота. Вообще, викторианское мыло на основе животных жиров и едкой щелочи пахло по-особому, весьма резко и вполне успешно маскировало телесные запахи. Во второй половине столетия приобрело популярность мыло с ароматом лаванды, фиалки, розы. Это привлекло еще больше внимания к гигиеническим привычкам людей. Цветочные ароматы, впрочем, никогда до конца не перебивавшие запах мыльной основы, были своего рода знаком отличия, который моющаяся часть населения могла носить с гордостью.

Представители рабочего класса относились к мытью водой более консервативно, хотя гораздо больше занимались физическим трудом, а значит, больше пачкали одежду и сильнее потели. Они не покупали и не читали посвященных заботе о здоровье и ведению домашнего хозяйства книг, в которых рекомендовалось мыться с мылом. И что, пожалуй, еще важнее, у рабочего класса возникало больше трудностей с мытьем и стиркой, в таких семьях было намного меньше возможностей.

Рис. 4. Дезинфицирующее и лечебное мыло имело характерный запах

Illustrated London News, 1886.

Для тех, кто жил за чертой бедности, непосильными становились даже расходы на горячую воду и мыло, не говоря уже о приспособлениях для стирки. В начале викторианского периода кусок мыла весом около 110 г (мыло примерно такого же размера продается в Британии и сейчас) стоил как хороший кусок говядины. Семье из среднего класса, решившей придерживаться нового режима мытья, потребовалось бы три или четыре таких куска в неделю. Позволить себе подобные траты могли очень немногие. Даже в конце эпохи, когда благодаря научно-техническому прогрессу в несколько раз снизились цены, деньги на мыло для мытья и стирки составляли бы 5 % еженедельного бюджета у семьи рабочего. И поскольку дополнительные затраты были семье чаще всего не по карману, отдельный котел для нагрева воды и стирки тоже оставался не самым обязательным предметом в домах рабочего класса. Каток для отжима белья значительно сокращал трудозатраты при большой стирке, но он тоже стоил денег, и даже в конце столетия рабочий класс в большинстве своем справлялся без него. Так что совершенно неудивительно, что одни слои общества так сильно отличались по запаху от других.

Стирка, о которой мы подробнее поговорим позже, играла в этом ольфакторном разделении главную роль. Впитывавшая пот и другие выделения одежда, естественно, способствовала размножению бактерий и появлению запахов. Но вот шерстяная ткань, напротив, позволяла поту свободно испаряться. В XXI веке любители пешего туризма и скалолазания заново открывают для себя этот урок Викторианской эпохи. Чистая шерсть опять приобретает известность – носки «без запаха», термобелье из мериносовой шерсти и т. д. Высокотехнологичные искусственные волокна не могут конкурировать в этом отношении с традиционной шерстью.

В тех местах, где одежда плотно прилегала к телу, или там, где потоотделение было особенно сильным, рекомендовалось иметь дополнительный слой съемной, легко стирающейся одежды. Викторианским женщинам больше всего хлопот доставляли облегающие лифы, рукава и подмышки. Хотя нижние рубашки и сорочки можно было стирать, старались также использовать дополнительную защиту для платья – маленькие съемные прокладки, которые вставляли в подмышки. Их можно было вынимать и стирать отдельно, это позволяло не испортить деликатную или богато украшенную одежду. Такую защиту для платья до сих пор можно купить в обычных галантерейных магазинах.

Еще одним средством добиться приятного запаха были присыпки. Изготовленные на основе крахмала или талька, с ароматизаторами или без, эти порошки поглощали пот и облегчали его удаление с тела. Присыпки всегда можно было найти в лавках аптекарей. Самые дорогие продавались в изящных фаянсовых баночках вместе с круглой губкой для нанесения присыпки на тело. У дешевых была крышка с отверстиями, наподобие солонки, чтобы сыпать порошок прямо на кожу. Самым экономным покупателям продавцы предлагали обычный крахмал или тальк на развес. Те, кого по-прежнему беспокоил запах, прибегали к последнему средству – протирали подмышки и другие места, склонные к появлению запаха, тряпочкой, которую смачивали нашатырным спиртом. Нашатырный спирт уничтожал бактерии, из-за которых возникал запах пота, и был очень эффективным дезодорантом. Чуть менее действенным было обтирание уксусом. Уксус уничтожал бактерии не так агрессивно, как нашатырный спирт, но имел другое преимущество – он меньше раздражал чувствительную кожу.

О важности гигиены

В Викторианскую эпоху правила гигиены соблюдали не только, чтобы избежать неприятных запахов, но и чтобы оставаться здоровыми в целом. А в изучении здоровья человека происходили, пожалуй, величайшие перемены за всю историю.

Основные идеи микробной теории уже какое-то время были на слуху, но окончательно ее признали, когда в начале 1860-х годов Луи Пастер продемонстрировал, что процесс разложения вызывают присутствующие в воздухе живые организмы. Он провел простой эксперимент, поместив один образец на воздух, а другой в вакуум. Образец в вакууме не разлагался, пока в сосуд не впустили воздух. После этого не осталось никаких сомнений в том, что разложение вызывают крошечные организмы, видимые только под микроскопом. Процессы разложения и гниения не возникали самопроизвольно, как считали раньше, – они были результатом деятельности живых существ. И этих живых существ можно было уничтожить, в идеале, с помощью средства, способного убивать микробов, не принося вреда человеку. Нужными свойствами обладала карболовая кислота. Это открытие тоже принадлежит Пастеру.

Постепенно люди проникались новыми идеями, и появлялось все больше данных о новых микроорганизмах. Пожалуй, самым известным исследованием стала работа Джона Сноу, одного из основателей Лондонского эпидемиологического общества, который определил, из-за чего вспыхнула холера в 1854 году. Сноу заметил, что все случаи заболевания связаны с одной водяной колонкой на Брод-стрит в Сохо – она была заражена холерой. То, что с колонки вовремя сняли рукоять насоса, несомненно, спасло сотни человеческих жизней.

Теория миазмов гласила, что причиной любых болезней служит дурной воздух, однако то, каким образом болезнь проявляет себя в организме, зависит от самого человека, а не от источника инфекции. Считалось, что один и тот же самый миазм мог вызвать у кого-то болезнь легких, а у кого-то – расстройство желудка, в зависимости от телосложения и условий жизни. Только в 1879 году немецкий врач Роберт Кох смог доказать, что за определенные заболевания отвечают определенные виды бактерий. К 1884 году были выделены бактерии, вызывающие брюшной тиф, проказу, дифтерию, туберкулез, холеру, дизентерию, гонорею и столбняк. Это был действительно большой прорыв в науке, оказавший огромное влияние на процесс изучения и лечения заболеваний. С точки зрения гигиены это меняло все – и в то же время ничего.

Если микробы были повсюду – в воздухе, в воде и на всех поверхностях, – соблюдение правил гигиены приобретало особое значение. Сохранение идеальной чистоты считалось одним из лучших способов защитить свою семью от болезней. Но если раньше вы старались избавиться от источников дурных миазмов, то теперь вы избавлялись от микробов. Все гигиенические процедуры оставались по-прежнему нужными и полезными. Микробная теория отнюдь не оспаривала старые представления о чистоте – она точно так же говорила о необходимости мыть туалеты, регулярно опорожнять выгребные ямы, подметать полы, стирать одежду, драить кухню, мыть посуду и т. д. Уборка была важна для сохранения здоровья, какой бы теории вы ни придерживались. То же касалось и чистоты в общественных местах: от микробов и миазмов избавлялись с одинаковым успехом, если городские власти заботились о вывозе мусора и регулярной уборке улиц, и преследовали тех, кто сваливал отходы на улицу. Личная гигиена тоже играла одинаково важную роль как в микробной, так и в миазматической теории. Чистое тело не испускало дурного запаха и не превращалось в рассадник микробов.

Если Ханна Каллуик по-прежнему мылась утром в раковине на кухне, то после того, как распространилась и была принята микробная теория, она больше не беспокоилась, что горячая вода может открыть поры. Кроме того, теперь женщина старалась не просто мыть руки, но и дезинфицировать их. Одним из самых популярных дезинфицирующих средств считалась карболовая кислота. Ее продавали в аптеках в виде жидкости и порошка, а также смешивали с мылом, она давала новый вид чистоты – не тот, при котором предметы становились чистыми с виду и приятно пахли. Резкий запах карболовой кислоты стал ассоциироваться с чистотой в новом, стерильном смысле этого слова. Прислуга, от которой пахло карболовым мылом, вызывала у хозяйки больше доверия и имела намного больше шансов получить работу. (В наши дни продается дегтярное мыло – оно похоже на карболовое, и, если вы хотите ближе познакомиться с викторианскими стандартами чистоты, можете воспользоваться им, хотя сегодня активным ингредиентом мыла стало масло чайного дерева. Впрочем, производители заботятся о том, чтобы мыло по-прежнему пахло карболовой кислотой, которая даже сейчас ассоциируется со стерильностью и безопасностью.)

Чистка зубов

Позаботившись о чистоте и благоухании тела, многие переходили к гигиене зубов. Зубные щетки по форме очень напоминали те, к которым привыкли мы, только с костяными или деревянными ручками, а щетинки, как правило, были из конского волоса или волоса пони. То, что мы называем зубной пастой, тогда носило название «зубной эликсир». Многие готовили его дома, а самым простым средством для чистки зубов была щепотка обычной сажи или соли. Вместе с тем в продаже имелись зубные эликсиры промышленного производства. Большинство зубных эликсиров, как домашних, так и купленных у аптекаря или фармацевта, представляли собой просто ароматизированные и иногда подкрашенные абразивы – по сути, полирующие средства. Я привожу три рецепта, заимствованные из первых выпусков The Englishwoman’s Domestic Magazine:

Камфарный зубной эликсир. Обработанный мел – 450 г, камфара – 1,8 или 3,6 г. Камфару, смоченную небольшим количеством винного спирта (spirit of wine), как следует растереть, а затем тщательно перемешать с мелом.

Мирровый зубной эликсир. Порошок из каракатицы – 450 г, порошок из мирры – 57 г.

Американский зубной порошок. Коралл, кость каракатицы, драконья кровь – каждого по 14,5 г, жженые квасцы и красный сандал – каждого по 7,2 г, корень фиалки – 14,5 г, гвоздика и корица – каждой по 0,9 г, роза розовая – 14,5 г. Все истолочь в порошок и смешать.

Рис. 5. Реклама зубной пасты, 1897 г.

The Times, 1897.

Толченый мел и кость каракатицы мягко отшлифовывали поверхность зубов. Эти два ингредиента встречались в средствах для чистки зубов чаще всего. За ними следовали сажа и древесный уголь, не менее эффективные, но выглядевшие далеко не так привлекательно. Камфара (полученная из дерева семейства лавровых), мирра и жженые квасцы (природный минерал, который используют для очистки воды, закрепления красителей и в качестве дезодоранта) придают средствам лекарственный вкус. Он надолго задерживался во рту, а камфара и квасцы, кроме того, обладали слабым антибактериальным действием. Американский зубной порошок, вероятно, был очень ярко окрашенным продуктом. Толченый коралл, драконья кровь и розовая роза служили красителями, а в сочетании со специями должны были придавать порошку приятный вкус и ароматизировать дыхание.

Ингредиенты для этих рецептов можно было без труда купить у любого аптекаря или фармацевта. Все вещества издавна были хорошо известны большинству людей. Мел представлял собой обычный меловой камень, истолченный в тонкий порошок – его нередко использовали для чистки раковин и ванн, и он до сих пор служит абразивной основой многих хорошо известных чистящих средств для кухни и ванной. Толченую кость каракатицы получали, растирая в порошок твердые внутренние раковины каракатиц, выброшенные волнами на берег. Сегодня в Британии кость каракатицы больше известна как пищевая добавка для подкормки волнистых попугайчиков. Порошок из кости каракатицы тоньше и нежнее, чем толченый мел. Примерно такой же мягкостью отличается толченый древесный уголь, при этом у него есть еще одно преимущество – он обладает дезодорирующими свойствами и освежает дыхание. Однако мой личный фаворит – сажа, и я с готовностью могу порекомендовать ее в качестве альтернативы современным зубным пастам, хоть цвет ее и пугает. Сажа – самый мягкий абразив, она помогает удалять зубной налет и зубной камень, не повреждая зубы и не раздражая десны. Она безвредна, даже если проглотить немного, и, разумеется, она без труда смывается водой.

К другим ингредиентам следует относиться с осторожностью. Жженые квасцы – едкое вещество, и даже в небольшом количестве они могут вызвать раздражение в чувствительных местах, особенно таких, как полость рта. В викторианские времена жженые квасцы были хорошо известны как чистящее и отбеливающее средство. Камфара и тогда, и сейчас применяется в домашнем хозяйстве против платяной моли. Почувствовав однажды этот запах, вы не сможете его забыть. Его нельзя назвать однозначно неприятным, но он очень узнаваемый. Почти как вездесущая мятная свежесть современной зубной пасты, запах камфары служил своего рода личной рекламой, сообщая всему миру, что вы сегодня чистили зубы. Драконья кровь, несмотря на экзотическое название, была одним из наименее опасных ингредиентов – это просто корень растения, дающий ярко-красный цвет. Его до сих пор используют в пищевой промышленности. Современного человека, привыкшего к белым зубным пастам, в этих рецептах больше всего удивляет количество розовых и красных красителей. Но викторианцы предпочитали, чтобы зубная паста воспроизводила цвет здоровых десен, а не цвет зубов.

Я с осторожностью отношусь к медицинским рецептам Викторианской эпохи, если не до конца понимаю действие всех ингредиентов, и советую вам поступать так же. Я никогда не пользовалась упомянутым американским зубным порошком, но мои эксперименты с обычной сажей и толченой костью каракатицы прошли вполне благополучно. Небольшое количество любого из этих веществ, нанесенных на влажную зубную щетку, вполне справляется с задачей. Если вам, как и мне, не слишком нравится зубная паста из-за того, что она слишком пенится и имеет сильный вкус, они могут стать довольно приятной альтернативой.

Гигиенические прокладки

У женщин детородного возраста утренний ритуал включал еще один этап. В конце столетия можно было прийти в магазин и вполне свободно приобрести гигиенические прокладки. Тем, кому стыдливость не позволяла сделать это открыто, служба почтовых заказов обещала доставить необходимое в простом пакете из коричневой бумаги. В журналах стала появляться осторожная реклама этой продукции, в основном эксплуатирующая медицинские образы и ассоциации. Жизнерадостные медсестры в свежей, накрахмаленной форме держали в руках некие свертки, похожие на бинты. В рекламном объявлении, размещенном на рубеже веков в одном из журналов по рукоделию, на ненавязчиво демонстрируемом свертке видна надпись «Санитарные салфетки Саутвелла». Но в более поздних выпусках журнала реклама изменилась – теперь рука медсестры закрывала надпись, оставляя на виду только «салфетки Саутвелла»: даже слово «санитарный» многие чувствительные дамы посчитали чересчур откровенным. Появление в продаже таких вещей, как гигиенические прокладки, было большой новостью – раньше никто не мог предположить, что эти интимные принадлежности можно изготавливать вне дома. Однако печатной информации и инструкций по этому вопросу было еще немного. О таких вещах нечасто говорили даже в кругу женщин и, конечно, еще меньше писали. Одно из лучших практических описаний было составлено в самом конце века американской публицисткой, доктором Мэри Аллан. Она предлагала крепить гигиеническую прокладку с помощью подтяжек: они перекидывались через плечи и пуговицами пристегивались к прокладке спереди и сзади. На самой же прокладке были прорези для пуговиц. Доктор Аллан советовала своим читательницам изготавливать прокладки из квадратного куска мягкой хлопковой пеленки площадью 40 см:

Отступив от края приблизительно 7–8 см, сделайте с каждой стороны надрез длиной 10 см. Сложите полоску вдоль пополам и сшейте до надрезов. У вас получится лента с подобием кармана посередине. Подрубите края. Сложите салфетку внахлест, на 10 см с каждой стороны, то есть на глубину сделанных надрезов. Затем сложите поперек, заправляя ткань в карман на ленте. Вы получите прокладку с толстой серединой и тонкими краями, за которые ее можно прикрепить к подтяжкам.

Идея носить гигиенические прокладки на подтяжках была, вероятно, довольно необычной. Несмотря на то что текстовые описания встречаются редко, сохранилось довольно много викторианских гигиенических прокладок и поясов. Спрятанные на дне сундуков и ящиков с бельем, они оставались тихим напоминанием об особенностях жизни женщин. Обычно прокладки прикрепляли к поясу, который носили на талии. Иногда поясом могла служить тесьма, но были и намного более основательные пояса, имевшие продуманную форму. Вероятно, удобнее всего были те, что напоминали кокетку тогдашних нижних юбок, во многом они походили на современные пояса с подвязками – за исключением того, что завязок спереди и сзади было две, а не четыре: поддерживать приходилось одну прокладку, а не пару чулок.

Мне не встречались образцы гигиенических прокладок, сложенных по совету доктора Аллан – толстых посередине и тонких по краям, – хотя это звучит гениально. Большинство сохранившихся прокладок имеет форму узкого хлопкового мешочка, открытого с одного конца, чтобы набивать впитывающим материалом. С обеих сторон к прокладке обычно пришивали петельки из тесьмы, за которые ее можно было пристегивать к поясу. Хлопковый мешочек после использования стирали, впитывающий материал, который находился внутри, не всегда. Для набивки можно было использовать что угодно. Во многих случаях это были тряпки, которые просто выбрасывали после использования, хотя, если ресурсов не хватало, их тоже стирали. Кто-то использовал природные материалы, например мох. У прокладки доктора Мэри Аллан вообще нет чехла – к подтяжкам прикреплялась сама прокладка, по диагонали за углы, и материал, из которого она была сделана, складывался таким образом, чтобы создать объем. Возможно, в Америке эта практика действительно была достаточно распространена, – а те образцы, которые я видела, использовались в Англии.

Рис. 6. Одна из первых реклам гигиенических прокладок, 1898 г. Упоминается их прекрасная впитывающая способность, антисептические свойства, идеальная форма, увеличенная толщина, простота крепления, максимальная безопасность и долгий срок службы.

Needlework Magazine, 1898.

Я пробовала носить гигиенические прокладки в виде хлопкового мешочка, пристегнутого к поясу. С точки зрения комфорта и эффективности это не слишком отличается от современных средств женской гигиены. Да, викторианские прокладки могут протечь, но точно так же протекают и современные прокладки. Да, они могут создавать ощущение сырости и дискомфорта, если их не менять достаточно часто, – но то же самое можно сказать и о современных прокладках. Однако у них есть два очевидных отличия от современных аналогов. Прежде всего, их пристегивали. Женские панталоны были относительно новым явлением, в течение столетия они постепенно распространялись все шире, но даже в начале XX века, когда их уже носило подавляющее большинство женщин, панталоны никак не могли удерживать на месте гигиенические прокладки. Панталоны образца 1900 года представляли собой пару просторных, слабо облегающих шаровар. Они не были эластичными и облегающими – они были объемными и свободными, чтобы не сковывать движения, а значит, не могли ничего удержать на теле. Панталоны, существовавшие до 1900 года, еще меньше подходили для крепления гигиенической прокладки, поскольку они были разделены на две части и состояли из двух штанин, соединенных только поясом. Гигиенические прокладки требовали отдельного пояса, и этот способ их ношения продолжал существовать до конца 1970-х годов.

Второе существенное отличие от современных гигиенических прокладок заключается в том, что викторианские прокладки можно было использовать много раз. Исходя из личного опыта, могу сказать, что это довольно необычная идея, принять ее удается не сразу. Сейчас мы настолько привыкли к одноразовым средствам женской гигиены, что мысль о стирке прокладок может показаться нам не слишком приятной. Однако иметь с ними дело не более неприятно, чем с детскими подгузниками. Прокладки, как и подгузники, лучше всего замачивать в холодной воде с добавлением соли, в накрытом крышкой ведре. Просто бросьте испачканные хлопковые и льняные тряпки в ведро и оставьте отмокать. Большая часть загрязнений отойдет во время замачивания. Вам останется только вылить грязную воду и прополоскать белье. Оно будет по большей части чистым еще до того, как вам придется к нему прикоснуться.

Теперь, когда мы разобрались с основными гигиеническими процедурами, пришло время одеваться.

2. Одевание

Мужская одежда

Нижнее белье

Стоя в холодной спальне, викторианский мужчина снимал ночную одежду и быстро натягивал нижнюю рубашку и кальсоны. Нижние рубашки бывали и без рукавов, но чаще закрывали руки до запястий. Самое главное, чтобы нательная рубашка была теплой, а поскольку она не предназначалась для чужих взглядов (члены семьи и прачка не в счет), ее фасон никак не зависел от веяний моды. Кальсоны также должны были прежде всего защищать от холода. Они доходили до щиколотки и застегивались на талии и внизу штанин, чтобы уберечь ноги от холодного воздуха. Одни кальсоны застегивались на кнопки, у других были тесемки. Вместе с носками получался первый слой, поверх которого надевалась вся остальная одежда.

Тони Уиджер, живший на рубеже веков, был рыбаком из города Ситон в Южном Девоне. Однажды туманным утром он, как записал его квартирант, «топтался на кухне в (непарных) чулках, кальсонах и легкой рубашке в клетку», занятый приготовлением чая для своей жены. Полностью прикрытый нижним бельем, за исключением лица и кистей рук, Тони Уиджер нисколько не смущался из-за того, что друг-квартирант или близкие могут застать его в полураздетом виде, хотя выйти в таком виде на улицу он вряд ли рискнул бы. Мужское нижнее белье вызывало гораздо меньше сексуальных ассоциаций, чем женское. Кроме того, оно не только прикрывало наготу, но и выполняло еще одну важную функцию. Викторианскому мужчине никогда не пришло бы в голову надеть уличные брюки сразу на голые ноги. Он посчитал бы это крайне негигиеничным. И нижнее белье можно было стирать чаще, чем одежду, которая надевалась поверх него.

В британском климате идея носить под одеждой теплое шерстяное белье почти круглый год казалась очень привлекательной. Чаще всего выбирали фланель – это была одна из самых дешевых шерстяных тканей мягкого редкого плетения, естественным образом утепляющая и при этом не слишком жесткая и тяжелая. Однако во второй половине 1840-х годов появилась еще одна разновидность шерстяного нижнего белья (для тех, кто мог себе это позволить). На Всемирной выставке в 1851 году было представлено множество бельевых изделий из машинного трикотажа. Компании изо всех старались превзойти друг друга, предлагая покупателям отлично сидящие, качественные и хорошо переносящие стирку изделия. У самых дорогих брендов белье было изготовлено из гребенной шерсти – оно не раздражало кожу, повторяло формы тела и отлично согревало, не создавая лишнего объема и грубых складок. Впрочем, эти модели стоили немало – их могли купить только обеспеченные представители среднего класса.

Главным образом то, комфортным или нет было белье, зависело от фасона и материала нижней рубашки. Фланель хорошо сохраняла тепло, но некоторые считали ее слишком колючей. Хлопковая ткань с начесом меньше натирала кожу и стоила дешевле, но была не слишком эластичной, то есть почти не тянулась, и, как следствие, сшитые из нее нижние рубашки существенно ограничивали движения. Пожалуй, лучше всего колючесть шерсти помогала преодолеть смягчающая подкладка. Ткань сильнее всего натирала в области ворота и манжет, и проблему решали, пришив в этих местах изнутри рубашки широкую хлопковую ленту. Тот же способ можно было использовать и для вязаных шерстяных рубашек. Это была, безусловно, лучшая альтернатива – они отлично тянулись, давали полную свободу движений и не добавляли объем на талии.

Кальсоны (или, как их назвал постоялец Тони Уиджера, «штаны») также могли быть хлопковыми, фланелевыми или вязанными из шерсти. Больше всего хлопот возникало с талией. Эластичные пояса встречались крайне редко. Эластичные застежки для одежды были запатентованы в 1820 году, но почти до конца столетия их использовали только для перчаток и ботинок. Оставалось два варианта: кулиска со шнурком или простой тканевый пояс, застегивающийся на пуговицу. Затягивающийся шнурок создавал громоздкий валик на талии, что было неудобно, поэтому обычно у кальсон был прилегающий тканевый пояс, отделанный изнутри хлопковой лентой. Широкой полосой хлопковой ткани подбивали с изнанки и нижнюю часть кальсон, чтобы они не натирали кожу и не вызывали раздражение.

Носки (или, в случае Тони, «чулки») иногда бывали шелковыми, но гораздо чаще встречались шерстяные. Вязальные машины массово производили носки хорошего качества по разумной цене, однако носки домашней ручной вязки еще встречались у представителей всех слоев общества. Независимо от способа производства все носки рано или поздно приходилось штопать вручную. Хорошая штопка была почти незаметной и не доставляла никаких неудобств. Носить плохо заштопанные носки было настоящим мучением: твердый комок на месте дыры мог натереть ногу, как плохо сидящая обувь.

Рис. 7. В начале нового столетия трико становилось все популярнее за счет, как говорилось в рекламе, удобства носки, хорошей вентиляции и свойств ткани.

New York Journal and Advertiser, 1898.

К концу века появился гибридный предмет одежды – трико. Нижняя рубашка и кальсоны объединились в один целиком закрывающий тело предмет одежды с ширинкой спереди и откидным клапаном сзади. Этот вид белья знаком нам по фильмам о Диком Западе. Фасон, по-видимому, пользовался особенной популярностью в Америке на рубеже веков. Так же, как раздельные рубашка и кальсоны, трико согревало и было тем самым слоем ткани между телом и уличной одеждой. Однако в Британии трико носили лишь немногочисленные любители, большинство мужчин отдавали предпочтение традиционным рубашкам с кальсонами.

Рубашка, которую надевали поверх нижней, была в некотором смысле одновременно и нижней, и уличной одеждой, поскольку социальный этикет того времени предписывал мужчинам всегда носить жилет и пиджак. В современной Британии рубашку вполне можно надевать на улицу, мужчины появляются в рубашках даже на строго формальных мероприятиях, но викторианцы относились к рубашке иначе. Воротник и манжеты оставались на виду, но нередко это были отдельные предметы одежды, которые крепились к рубашке пуговицами или булавками. Под пиджаком или жилетом можно было увидеть манишку рубашки, но снять пиджак и выставить напоказ рубашечные рукава позволялось лишь в самой непринужденной и расслабленной обстановке. На викторианских фотографиях, картинах или гравюрах в газетах и журналах крайне редко показывали мужчин без пиджаков. Если такие изображения все же встречались, они преследовали определенную цель. Мужчина, особенно рабочий, сидящий дома в кругу семьи перед очагом в конце трудового дня, мог снять пиджак. Кроме того, пиджак снимали для занятий спортом или драки или если человек был занят грубым физическим трудом.

Хотя рубашка в основном оставалась скрытой от глаз, ее все же считали модным предметом одежды, поэтому рубашки отличались удивительным разнообразием цветов и рисунков. Поначалу рубашки в полоску, в клетку и в горох были обычным явлением среди богачей и знати, но со временем в обеспеченных слоях общества переключились на белые рубашки. Свежая белоснежная рубашка стала отличительным признаком джентльмена. Рабочий класс тем временем двигался в противоположном направлении. В начале правления королевы Виктории рабочие носили белые рубашки (или, по крайней мере, кремовые и светлые), но в 1870-х и 1880-х годах, когда высшие слои охладели к причудливым расцветкам, рабочие, наоборот, обрели к ним интерес. Рубашка в полоску или в клетку могла выглядеть свежей дольше, чем белая, и давала возможность оживить полинявший гардероб. В конце столетия клетчатая рубашка стала отличительным признаком неквалифицированных работников, в том числе рыбаков, таких как Тони Уиджер.

Воротник, манжеты и галстук, более заметные, чем сама рубашка, обращали на себя большее внимание. Само наличие воротника могло подсказать, к какому классу принадлежал человек, а форма, степень чистоты и количество крахмала, потраченного на то, чтобы отбелить воротник и сделать его более жестким, говорили о положении в социальной иерархии. Сельские и фабрично-заводские рабочие обычно носили рубашки без воротника, свободно повязывая вокруг шеи кусок ткани наподобие галстука. Человек, который носил воротник, относился к другой социальной группе. Это различие ненадолго стиралось только по воскресеньям, когда рабочие тоже старались одеться получше, хотя это влекло дополнительные хлопоты и расходы.

Рис. 8. Рубашки нередко шили дома.

Cassell’s Household Guide, 1869.

Отложные воротники, которые обычно носят в XXI веке, считались неформальными, их носили только обеспеченные люди в часы досуга. А вот сильно накрахмаленные стоячие (съемные) воротники были частью строгой официальной одежды и играли важную роль в любом деловом костюме. В 1840-х годах мужчины носили воротники более высокие спереди, чем сзади, так что накрахмаленные уголки касались щек, чуть выше линии челюсти. Под влиянием более поздней моды эти уголки начали отгибать наружу, придавая воротнику сходство с современным воротником-бабочкой (воротник особой формы на рубашке, которую носят с галстуком-бабочкой). За несколько десятилетий высота воротника постепенно уменьшилась, но в последние годы XIX века он снова устремился вверх.

На обработку воротников тратили ошеломляющее количество крахмала. Воротники получались жесткими и настолько острыми, что ими можно было резать тесто, как ножом. Чтобы придать сильно накрахмаленному воротнику форму, его нужно было отутюжить. Но если вы пытались согнуть плоский отглаженный воротник, чтобы надеть его на шею, он мог просто сломаться. Накрахмалить воротник нужным образом дома было практически невозможно. Поэтому многие мужчины отправляли свои воротники в профессиональные прачечные, где имелись круглые паровые утюги, на которые воротники надевали и гладили, чтобы достичь нужного результата. Даже мелкие конторские служащие, настолько стесненные в средствах, что им нередко приходилось самостоятельно стирать белье дома, старались отправлять воротники в прачечную.

Кроме фасона и цвета нижнего белья викторианского мужчины в самой Британии и в тех отдаленных краях, куда распространялось ее влияние, активно обсуждали процент содержания шерсти в нижнем белье. Где бы ни находился мужчина – занимался ли он навигацией в верховьях реки Ориноко или поднимался на ледяные пики Тибета, – ему советовали носить на теле побольше шерстяных вещей. В последние два десятилетия века главным сторонником и пропагандистом шерсти стал доктор Йегер. Он с гордостью рекламировал свою компанию, которая обеспечивала шерстяным бельем Генри Мортона Стэнли в его знаменитом путешествии по Центральной Африке в 1871 году в поисках доктора Ливингстона. И именно компания доктора Йегера снабжала бельем почти все экспедиции, отправлявшиеся в Арктику и Антарктику, в том числе отряд Эрнеста Шеклтона в 1907–1909 годах и капитана Скотта, когда тот совершил злополучную попытку достичь Южного полюса.

Рис. 9. Самые авантюрные клиенты доктора Йегера. Указаны, в частности, экспедиции Генри Мортона Стэнли в Экваториальную Африку, Фритьофа Нансена в Арктику, Уолтера Уэллмана на Землю Франца-Иосифа, Эрнеста Шеклтона в Антарктику, Теодора Рузвельта в Центральную Африку и Британская антарктическая экспедиция, возглавляемая Робертом Скоттом.

Health Culture, 1911.

Однако идея носить одежду из шерсти была и в довикторианские времена. В 1823 году капитан Мюррей с корабля «Вэлорос» вернулся в Британию после двухлетней службы среди айсбергов у северных берегов Лабрадора – места, где, как нетрудно догадаться, каждый моряк искренне радовался каждому лишнему лоскуту одежды. Корабль и команда пробыли в порту всего несколько недель и снова вышли в море. Теперь они направились в Вест-Индию, где климат радикально отличался от того, к которому они привыкли за предыдущие два года. Но за эти несколько недель капитан, твердо уверенный в пользе шерстяного белья, заказал по две фланелевые рубашки и две пары фланелевых кальсон для каждого человека на борту и ввел режим ежедневных проверок, чтобы убедиться, вся ли команда исправно их носит. Вернувшись в конце концов в Британию, он с гордостью сообщил, что, несмотря на резкую смену климата, не потерял ни одного человека. Этот высокий результат он связывал с тем, что моряки носили шерстяное белье в любых климатических условиях, даже в тропиках.

Основным доводом в пользу шерстяного белья были изолирующие свойства шерсти. В холодном климате они были очевидны, но в Викторианскую эпоху многие предпочитали расширительное толкование – считали, что шерсть может не только удерживать тепло, идущее изнутри, но и блокировать тепло, идущее снаружи. Доля правды в этом действительно есть. Если вы работаете, например, перед огнем или горячей печью, любая одежда будет действовать как барьер, но шерсть подходит для этой цели намного лучше, чем хлопок или лен. Шерсть защищает тело от теплового удара, а попадающие на шерстяную ткань искры тлеют и гаснут. Точно так же шерсть может сдерживать тепло прямых солнечных лучей. (Жители пустыни знают, что лучший способ бороться с сухим жаром и мощными лучами солнца – закрыть все тело одеждой. И многие опять же считают, что шерсть справляется с этой задачей намного лучше, чем хлопок.)

Однако, если воздух не только горячий, но и влажный или если жара возникает в результате общего нагревания воздуха, а не воздействия одного источника, изолирующие материалы не помогают. Но сторонники шерстяного нижнего белья указывали на другое свойство шерсти – ее воздухопроницаемость. Шерсть позволяла испаряться поту и обеспечивала мягкую прохладу, уменьшая риск внезапного охлаждения. Внезапное охлаждение вообще было одним из самых распространенных викторианских страхов, считалось, что сильная жара и сильный холод не так опасны для здоровья, как резкий переход из одного состояния в другое. Не имея данных, доступных нам в XXI веке, викторианцы полагали, что именно резкий перепад температуры вызывает у людей простуду.

Рис. 10. Портрет доктора Йегера, главного апологета шерстяного белья, 1911 г.

Health Culture, 1911.

Доктор Йегер, воспользовавшись своей популярностью, основал в Британии компанию Sanitary Clothing Company, которая, описывая полезные свойства шерстяного нижнего белья, указывала даже вывод из организма вредных веществ и похудение. Доктор Йегер считал, что шерстяная одежда стимулирует естественные функции кожи и побуждает ее выделять больше вредных веществ и водянистых жиров, чем хлопковая одежда: «Ткани организма автоматически избавляются от избытков жира и воды». По его словам, это было намного более действенным средством для похудения, чем простая диета или физические упражнения. Однако, с его точки зрения, одного шерстяного белья было недостаточно, чтобы достичь хорошего результата. Нижнее белье, уличная одежда и постельные принадлежности – все следовало изготавливать из чистой шерсти, без единой хлопковой нити, даже когда речь шла о простынях и рубашках (и даже о корсетах, если говорить о женщинах). Это был своего рода полный оздоровительный комплект.

Доктор Йегер усердно публиковал статьи и брошюры, разрабатывал модели одежды (в том числе носки с пятью отдельными пальцами) и постельного белья, открыл сначала один магазин для продажи своих замечательных товаров, а затем и сеть. В Британии и сейчас есть сеть модных магазинов, которая носит имя Йегера, хотя, к сожалению, на полках там вряд ли можно найти хоть одну нижнюю рубашку из шерсти.

Одежда в городе и в деревне

В Центре сельской истории (Rural History Centre) в Рединге бережно хранят пиджак сельского рабочего – этот пиджак красноречиво свидетельствует об особенностях жизни в Викторианскую эпоху. Он жесткий, крепкий и крайне прочный. Его цвет можно назвать белесо-коричневым. Он весь в пятнах от долгой носки. По краям аккуратно обшит кантом из хлопковой тесьмы – она укрепляет те места, где ткань протирается быстрее всего (манжеты, карманы, нижний край). Внутренняя часть воротника засалена и в пятнах от пота. Рукава выцвели, навсегда сохранив на жесткой ткани складки, появившиеся за долгие годы работы под солнцем и дождем. Внешняя часть рукавов полиняла, а в глубине складок ткань осталась более темной. Перед пиджака тоже засален, возможно, им часто прикасались к лошади. Сильнее всего поблекли плечи: на них приходились все удары погоды.

Одеваясь на работу, Тони Уиджер, представитель того же класса, натягивал штаны и гернсийский свитер. Свитер служил своего рода униформой для рыбаков и выделял представителей этой профессии в особую социальную группу в викторианском обществе. В других местах в начале викторианского периода одежда тех, кто жил и работал в больших и малых городах, заметно отличалась от одежды в сельской местности. Сельские жители носили тяжелые, износостойкие хлопковые ткани, в основном светлые и неокрашенные. Жители городов одевались в темную шерсть.

В сельской местности поверх жилетов и брюк (которые носили мужчины всех классов) иногда надевали не пиджак, а блузу. Блузы тоже делали из плотного и прочного некрашеного хлопка. Их надевали через голову, как тунику, для защиты остальной одежды. Отличительной особенностью блузы были складки на шее и плечах.

В отличие от сюртука или пиджака, блузу можно было скроить, не имея специальных навыков. Простые большие прямоугольники присборивали, придавая им нужную форму, с помощью обычных прямых стежков, которые могли быть выполнены довольно искусно, но в целом не требовали никаких особых умений. Поэтому блузы могли изготавливать в домашних условиях даже те, кто не имел портновской подготовки, и это была дешевая и практичная одежда. Однако к 1840-м годам блузы почти исчезли с полей Британии. Пожилые мужчины в консервативных областях страны некоторое время еще продолжали носить их, но молодежь вскоре перешла на пиджаки наподобие того, который хранится в Rural History Centre в Рединге.

Рис. 11. Двое рабочих, 1876 г.; один (слева) в блузе.

Good Words Magazine, 1876.

Из тяжелых холщовых тканей получались хорошие, добротные рабочие брюки для сельских жителей. Обычно брюки шили из достаточно мягкой ткани саржевого переплетения, в нескольких слегка отличающихся фасонах. Сегодня лучше всего известна ткань так называемого джинсового переплетения, пользовавшаяся особенной популярностью среди рабочих в Америке, где климат был теплее. Джинсы, так же как фланелевые и вельветовые брюки, вскоре переняли название ткани, из которой их шили. Американские рабочие предпочитали джинсовую ткань или даже более дешевый деним (брюки, сшитые из денима, а не из настоящей джинсовой ткани, теперь тоже называются джинсами), но британским рабочим нужны были более теплые холщовые штаны. Так что самым популярным материалом к концу XIX века стал молескин. Молескин тоже был простой однониточной чисто хлопковой тканью с приподнятым начесанным ворсом. Лицевая сторона ткани имела мягкую, на ощупь напоминавшую войлок поверхность, а увидеть переплетение можно было только с изнанки. Молескин был значительно теплее джинсовой ткани, защищал от ветра благодаря начесу и отличался долговечностью. И, хотя все хлопковые ткани легко намокали, они так же быстро высыхали.

Сейчас в Британии по-прежнему можно купить брюки из молескина и вельвета, но главное отличие между современными моделями и штанами, которые носили рабочие в XIX веке, заключается в том, что у современных моделей пояс расположен на бедрах. У викторианских штанов, несмотря на модные вариации, в течение многих лет всегда был очень высокий пояс, он почти доходил до ребер, чтобы нижняя часть спины оставалась в тепле, даже если хозяину штанов приходилось копать, постоянно наклоняться, занимаясь физическим трудом под открытым небом.

Чтобы защитить ноги и брюки, сельский житель дополнял свой костюм гетрами. Самые простые гетры представляли собой прямоугольный кусок мешковины, обернутый вокруг голени и подвязанный двумя веревочками – одна под коленом, другая вокруг щиколотки. Если бы сельский житель отправился в город, он бы, несомненно, сильно там выделялся. Томас Харди ностальгически напоминал о сельских модах начала XIX века и описывал, как этот самобытный стиль постепенно вытесняла городская мода. Он емко охарактеризовал их различия в эссе «Дорсетский рабочий» (The Dorsetshire Labourer), написанном в 1883 году. По его словам, «20 или 30 лет назад сельская толпа была белесо-коричневого цвета, с вкраплениями чисто-белого… теперь же она темная, как и лондонская толпа». В 1880-х годах, когда Харди писал свое эссе, большинство сельских жителей действительно перешли на черные пиджаки и брюки из молескина, подержанное сукно и твид.

К этому времени сельские рабочие были одеты и выглядели почти так же, как рабочие на промышленных предприятиях. На изображениях того времени нередко встречаются старинные деревенские наряды, но нужно проявлять бдительность: как бы нам того ни хотелось, на самом деле эти изображения крайне редко запечатлевают моменты реальной жизни. Даже самые непринужденные сцены в большинстве своем были тщательно продуманы и поставлены, а участвующие в них люди специально переодевались в ту или иную одежду по просьбе художника или фотографа, стремившегося представить собственный идеал деревенской пасторали. Крестьянские блузы и соломенные шляпы от солнца нередко были частью этих представлений.

Однако в 1830-е и 1840-е годы сельские жители все еще носили одежду из неярких, но прочных хлопковых тканей, а на горожанах чаще можно было увидеть более или менее качественную, а точнее, более или менее новую шерстяную одежду. Несмотря на огромный технический прогресс в области прядения, ткачества и крашения тканей, одежду в 1830-х годах по-прежнему шили исключительно вручную, что, конечно, сказывалось на ее цене и качестве. Если вещь все так же приходилось шить вручную и это стоило соответствующих денег, использовать некачественные ткани не имело смысла. Небогатым горожанам было гораздо выгоднее покупать подержанную одежду хорошего качества. Именно так поступало большинство людей до второй половины века. Костюм, сшитый хорошим портным, мог служить еще очень долго, даже если выходил из моды. В такие костюмы обычно и одевались работающие горожане.

Я держала в руках множество предметов викторианской мужской одежды. На ощупь они совсем не похожи на ту одежду и те ткани, которые мы привыкли носить сейчас. Когда мы смотрим на изображения людей в викторианском платье, мы чаще всего замечаем перемены, которые произошли в фасоне. Ткани, из которых сделана одежда, привлекают намного меньше внимания.

Если вы по очереди возьмете в руки мужские пиджаки 1834 и 1901 годов, вы сразу увидите, что кое-какие особенности ткани и покроя остались прежними, несмотря на перемены, которые претерпела мода между этими годами. Шерстяная ткань, из которой пиджаки сшиты, плотная, почти как войлок, и разглядеть ее переплетение не так-то просто. Толщина этого материала, очень похожего на шляпный фетр, не меньше миллиметра. Он настолько плотный, что, пожалуй, мог бы самостоятельно держать форму. Ткань не мнется и не складывается, как шерстяные ткани, к которым мы привыкли в XXI веке, и она тяжелая. Из такой ткани получается прочная, добротная, непродуваемая одежда, промочить ее можно только в ливень. Вода обычно скапливается на поверхности ткани и высыхает на ветру еще до того, как начнет просачиваться внутрь. Подобные материалы и предметы одежды продолжали существовать и в XX веке. Если вы когда-нибудь держали в руках шинель времен Второй мировой войны, вы вполне можете представить себе, каким был викторианский пиджак. Плащи и накидки из ткани похожего качества продолжали выпускать для полицейских и медсестер вплоть до 1960-х годов. Шерсть должна была защищать человека от буйства природных стихий задолго до появления гортекса, флиса и других высокотехнологичных тканей на основе поликарбоната.

До конца викторианского периода температура воздуха в помещении и на улице в Британии была почти одинаковой. Люди, в том числе вполне обеспеченные, жили в гораздо более холодных домах, чем мы сейчас. Легкие, тонкие, почти невесомые шерстяные костюмы XX века люди Викторианской эпохи посчитали бы пригодными только для колониальной службы где-нибудь в тропиках. Впрочем, если учесть, что большинство из нас сейчас проводит свои дни в отапливаемых домах и офисах при постоянной температуре около 18–24 °C, викторианцы были не так уже неправы. Просто тропическая температура стала нормой нашей повседневной жизни. А вот в викторианских офисах, если они вообще отапливались, зимой температура составляла, вероятно, около 10 °C. До нас дошло множество воспоминаний о том, как чернила замерзали в чернильницах на рабочих столах и на школьных партах. Поэтому викторианские костюмы были намного теплее, чем их современные аналоги.

Мода и технологии

Мода и прогресс в текстильной промышленности влияли на всех викторианских мужчин. Хотя их одежда в целом менялась не так значительно, как женская, даже беднейший фабричный рабочий в 1901 году выглядел иначе, чем его дед, живший в 1837 году. И сам процесс производства и продажи одежды к этому времени был организован совсем по-другому.

Рис. 12. Сюртук, 1850 г.

Illustrated London News, 1850.

Для богатого мужчины модная уличная одежда в самом начале викторианского периода состояла из брюк (которые лишь недавно пришли на смену бриджам), жилета и сюртука. Сюртук почти всегда шили из высококачественного тонкого сукна. Такая ткань имела в Британии очень долгую историю, и портные хорошо умели с ней работать. Благодаря Бо[1] Браммелу и другим законодателям мод конца XVIII – начала XIX века превосходно скроенный и идеально сидящий сюртук из тонкого сукна сделался символом хорошего вкуса. Молодой Бенджамин Дизраэли, прежде чем начать политическую карьеру, прославился как исключительно элегантный молодой человек – он носил узкий в талии сюртук с вытачками (недавнее портновское изобретение, позволявшее создавать безупречный силуэт). В то время у мужчин была в моде тонкая талия и многие молодые люди носили корсеты, чтобы добиться нужного результата. Носил ли корсет Дизраэли, нам остается только гадать: если судить по его портрету на сигаретной карточке 1826 года, где он изображен в возрасте 22 лет, это вполне возможно. В одном нет сомнений – он явно предпочитал очень яркие цвета: на карточке он в ярко-оранжевом жилете и красных брюках. Кроме того, у него укороченный сюртук и трость (см. цветную илл. 19). Горожане плотного сложения носили теплый, хорошо сшитый, слегка приталенный (конечно, не так сильно, как у некоторых) сюртук длиной чуть выше колен (см. цветную илл. 14).

Брюки в этот период были без стрелок и отворотов, они плотно облегали верхнюю часть ноги, а от колена чуть расширялись и внизу прикрывали ботинок, так что выглядывал только носок. Однако у брюк были штрипки, которые застегивались под ботинками. Штрипки туго натягивали штанины, не позволяя им хлопать вокруг щиколоток или задираться и портить внешний вид. В 1830-е годы встречались брюки из самых разных тканей самых разных цветов.

Кремовые и светло-желтые (цвета буйволовой кожи) брюки считались лучшим выбором для молодых и смелых, довольно часто встречались полоска и клетка, а темные цвета обычно выбирали те, кому одежда должна была прослужить как можно дольше. В отличие от работающего сельского жителя состоятельные люди и горожане вообще обычно носили шерстяные брюки. Большой популярностью пользовалась фланель, а также саржа. Эти ткани были намного более легкими и пластичными, чем тонкое сукно, из которого шили сюртуки, но, по сегодняшним стандартам, все же достаточно жесткими.

Рис. 13. Новейшая мода 1850 г.: молодой человек щеголяет в высоком цилиндре, пиджаке, не обуженном в талии, и прикрывающих туфли довольно широких клетчатых брюках с расклешенным низом.

Illustrated London News, 1850.

Простор для самовыражения мужчинам давали жилеты (см. цветную илл. 12). Вышитый жилет стоил дорого, но технический прогресс сделал доступными новые цвета, набивные рисунки и новые эффектные ткани. На жилет уходило совсем немного материи, поскольку даже в самых роскошных моделях спинка была из хлопка. Так что небольшие затраты позволяли произвести впечатление. Шерстяной жилет утеплял костюм, а шелковый считался роскошным и изысканным. Еще одна разновидность – хлопковый жилет с набивным рисунком – давал возможность за умеренную цену стать обладателем изделия с экстравагантным дизайном. Большой популярностью пользовалась ткань с рисунками на спортивную тематику, особенно часто встречались сцены скачек: несущиеся во весь опор лошади и ярко одетые жокеи. Шерстяной жилет, который в настоящее время находится в Музее Виктории и Альберта, украшают изображения рыцарского турнира и геральдические мотивы. Там же хранится ослепительно-яркий тартановый бархатный жилет, явно дорогой и, вероятно, в свое время вполне практичный. В моде были и цветочные узоры, в них было много розового цвета. Многообразию красок и декоративной отделки не было предела. Жилет просто не мог быть слишком ярким и броским или слишком женственным.

С появлением швейной машины процесс производства и продажи мужской одежды претерпел фундаментальные изменения, сильно повлиявшие на внешний вид большинства викторианских мужчин. Швейную машину изобрел американец Элиас Хоу в 1845 году. Затем ее усовершенствовал его соотечественник Айзек Меррит Зингер и сделал швейную машину пригодной для массового производства и продажи. В 1856 году Зингер открыл несколько магазинов в Британии, и цены на мужскую одежду снизились едва ли не в одночасье.

Обеспеченные люди продолжали одеваться у портных, которые шили одежду по индивидуальным меркам. Появление швейной машинки почти не повлияло на этот бизнес, поскольку шитье хорошо сидящей, подогнанной по фигуре одежды предполагало кропотливую работу, которую проще было выполнять вручную. Но для всех остальных людей швейная машинка открыла доступ к совершенно новому опыту покупок и новым видам одежды.

Небольшая индустрия готовой одежды существовала уже несколько столетий и производила свободную одежду простых форм. Кроме нижнего белья изготавливали дешевые брюки и сюртуки из износостойких тканей трех универсальных размеров, подходящих для всех. Несмотря на то что эта одежда, которую также шили вручную, стоила значительно меньше, чем сшитая по индивидуальным меркам профессиональным портным, она была не по карману многим представителям рабочего класса. До 1860-х годов представители рабочего класса искали одежду в основном на рынках подержанных товаров.

Рис. 14. В 1876 г. сюртук и брюки стали прямыми, почти трубообразного фасона.

Good Words Magazine, 1876.

Работник ливерпульской фабрики в 1850-х годах отправился бы на Пэддис-маркет, где в большом двухэтажном здании можно было найти лучшую подержанную одежду. В здании теснились палатки. В каких-то можно было приобрести отдельные предметы гардероба, а в каких-то одеться полностью. Качество было на любой кошелек: от принадлежавших корабельному магнату костюмов лишь со слегка потертыми сзади брюками до ветхих обносков ланкаширского ткача. Иногда одежду продавали в таком виде, будто только что сняли с предыдущего владельца, но, как правило, она была выстирана, починена и отглажена. Дела у торговцев шли хорошо, а одежда – пусть даже поношенная – в основном была сшита из качественной ткани. Похожие рынки существовали и в других городах. В Манчестере была ярмарка Нот-Милл, в Белфасте – Опен-Кортс, в Бирмингеме – Браммагем-маркет, а в Лондоне – Петтикоут-лейн.

Однако в 1870 году ливерпульский рабочий пренебрег бы обносками, поскольку рынок готовой одежды переживал бурный подъем. По всей стране открывались огромные магазины, где продавалась сшитая на швейных машинах одежда самых простых форм из простых тканей. Новая одежда теперь была доступна даже фабричным рабочим – до тех пор, пока у них была работа. Вместе с новой, более дешевой одеждой появился инновационный и агрессивный маркетинг. Фасад одного лондонского заведения в Ист-Энде украшала надпись, в приблизительном переводе на современный язык означавшая: «Пара вельветовых брюк модного покроя с боковым кантом – примерно за 40 % от цены, которую вы заплатили бы за такую работу портному». Боковой кант был последним писком моды, но, по правде говоря, ни один настоящий джентльмен, одевающийся у портного, не заказал бы себе вельветовые брюки.