Читать онлайн Пропавшая девушка бесплатно

1

Что мне больше всего запомнилось тем вечером – это расцвеченный золотом и багрянцем небосвод, как будто даже небо сияло в честь нашего семейного торжества. Солнечный свет искрился на укрывшем тротуары двухдневном снегу, словно кто-то усыпал улицы крошечными бриллиантами.

Мне кажется, я запомнила этот день до мелочей.

Помню, как неслась домой из прачечной «Пчелка-чистюля», где подрабатывала в выходные, по слякотным тротуарам. Помню крахмальный запах химчистки, приставший к одежде и коже. Помню, как от быстрого бега кровь стучала в висках, и было такое чувство, что стоит раскинуть руки – и я оторвусь от земли, понесусь над переполненными улицами Олд-Виллидж и воспарю прямо в полыхающее красками небо.

Я на удивление чувствительна к цвету и свету. Особенно влияет на меня серебристое сияние луны. А солнечные лучи наполняют меня энергией. Иногда я чувствую, как по всему моему телу пробегают электрические разряды.

Сегодня был самый счастливый день семьи Пальмьери.

Помню, я думала о своих бабушке и дедушке, Марии и Марио – такой идеальной супружеской паре, что даже имена у них почти не отличались. Они перебрались в Штаты из Италии в начале двадцатых и всю жизнь вкалывали как проклятые, чтобы прижиться на новом месте и обеспечить семье процветание.

Жаль, что они не дожили до звездного часа моего отца, Анжело Пальмьери. Проделать путь от помощника конюха до конезаводчика – есть ли больший повод для гордости?

Родители уже которую неделю были на седьмом небе от счастья. Не раз я замечала, как они хихикают и заговорщицки кивают друг дружке, а их обычно грустные лица сияют улыбками.

– Над чем хихикаем? – спрашивала я.

– Просто мы счастливы, Бет, – отвечал папа. – Сделка по конюшне почти завершена. Отчего нам не радоваться?

Как здорово было видеть их такими веселыми и оживленными – не описать словами. Жизнь вообще-то нас не баловала. Семейство Дули, владевшее «Ранчо братьев Дули», огромной конюшней в Норт-Хиллс, никогда не отличалось великодушием к моему отцу.

Мальчишкой папа служил у их конюха на побегушках. Отмотал два года в колледже – и обратно к Дули. В конце концов он дослужился до помощника управляющего. Дули тем не менее обходились с ним, будто короли с прислугой, не давая забыть, что начинал он с уборки навоза. Мартин Дули, конезаводчик, постоянно напоминал моему отцу о своей к нему щедрости и о том, что тот ничего бы не достиг без милостей Дули.

Тем чудеснее сегодняшний день, день открытия «Конюшни Пальмьери». Победа. Не просто успех – мы утерли нос Дули.

– Выходит, пап, мы разбогатеем? – спросила я на прошлой неделе за ужином. Воображение уже рисовало мне парочку новеньких свитеров в моем шкафу. Еще не помешает один из тех классных проигрывателей, которые можно носить с собой. А там, глядишь, я и работу в прачечной смогу бросить.

Мама передала миску с салатом.

– Бет, тебе уже шестнадцать, – напомнила она. – Ты бы думала хорошенько, прежде чем спрашивать.

Я закатила глаза и выпятила челюсть:

– А разве я обязана?

На той неделе мы с мамой слегка поцапались. Она не пустила меня на школьные танцульки в стиле сок-хоп[1] и концерт Патти Пейдж[2] – я, видите ли, схватила трояк на экзамене по геометрии.

Все знают: мы, девочки, с математикой не дружим. И чего маме стукнуло в голову, будто я какая-то особенная?

– Я хочу выйти замуж и быть домохозяйкой, как ты, мам, – заявила я тогда. – Мне что, так нужна для этого геометрия?

В ответ мама насупилась. Взгляд ее темных глаз сделался тяжелым – того и гляди даст по мозгам лазерным лучом на манер Флэша Гордона[3].

– Домохозяйкой, Бет, ты и без геометрии станешь, – сказала она мягко, – но умной все равно быть обязана.

Ой.

В тот момент меня так и подмывало заставить тарелку взмыть из маминых рук и разбиться о потолок у нее над головой.

Но родители не знают о моих способностях. Я их называю «моими приемчиками», это моя маленькая тайна. Тайной пусть и остаются, а то мама с папой и так считают меня проблемным ребенком.

Папа выскочил из-за стола и включил радио. Он не выносил, когда мы с мамой закатывали сцены.

– Сегодня Трумэн выступает, – сообщил он. – А вы знаете, что начинал он простым фермером?

– Ой, пап, все, – сказала я с ехидством. – Ты никогда нам этого не говорил. Разве что тыщу раз. Как простой фермер выбился в президенты Соединенных Штатов.

Мама встала, сложив свою салфетку, и принялась убирать со стола.

– Послушай себя, Анжело. Ты решил стать первым помощником конюха, который выбьется в президенты?

Когда папа смеется, его черные усы так и ходят ходуном.

– Только если позволят взять с собой лошадей. – Его улыбка отразилась в мерцающем циферблате радиоприемника «Филко» – самом ценном, что у него было.

Все это было неделю назад. Сейчас-то мы с мамой снова дружим.

Когда мы рука об руку прогуливаемся по улице, прохожие принимают нас за сестер. Обе изящные, ростом примерно пять футов шесть дюймов, у обеих большие серьезные глаза и черные локоны. Мне льстит, когда нас сравнивают, потому как я считаю маму красивее. Рот у меня, на мой взгляд, кривоват, и губы слишком пухлые, а подбородок, наоборот, слишком маленький.

В общем, мама перестала действовать мне на нервы, и мы снова зажили душа в душу.

Сегодня у семьи Пальмьери был великий день. День открытия. Тропинки и дорожки расчистили от снега, конюшни выкрасили свежей краской, денники выстлали сеном, а мешки с овсом лежали горой, дожидаясь четвероногих постояльцев. Папа сказал, что из газеты могут прислать репортера, поскольку наша конюшня первая, открывшаяся в Шейдисайде за почти сорок лет с основания конюшен Дули.

Шарфик порхал у меня за спиной, когда я рысью неслась сквозь толпы прохожих, точно чистокровная скаковая. Несмотря на зимний холод, пальто у меня было нараспашку. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара, сердце выпрыгивало из груди – мне не терпелось скорее попасть домой.

Я знала, что родители уже заждались. Отец одолжил у мистера Шоу, жившего в конце квартала, фургон, чтобы отвезти нас всех к конюшне.

Долговязый черный пес, сидевший на привязи у фонарного столба, облаял меня, когда я пробегала мимо. Я чуть не споткнулась о двух малышей, волочивших за собой громоздкие санки.

Свернув за угол, на Роуд-Виллидж, я взвизгнула: чьи-то руки сгребли меня за талию. Мои туфли заскользили по грязному асфальту. Руки крепко удерживали меня, не давая упасть.

– Эй! – Обернувшись, я ахнула. – Аарон! Пусти, дурак.

С колотящимся сердцем, моргая от солнца, я уставилась в ухмыляющуюся физиономию Аарона Дули. На его взъерошенные темные патлы была нахлобучена красно-синяя шерстяная шапка. Несмотря на холод, лицо его сияло зефирной бледностью, будто у вурдалака, отродясь не видевшего свет дня, голубые глаза сверкали, словно мраморные шарики, вмерзшие в лед.

Я не люблю Аарона Дули. Чего там, я его на дух не переношу.

Однако это не мешает ему меня преследовать. Я ему сто раз говорила, что так девушку не завоюешь. Но он такой нахал, что думает, будто я просто строю из себя недотрогу.

Большинство уроков у нас с ним общие. Он пялится на меня через весь класс, изображая губами поцелуйчики, лыбится тонкой улыбочкой, каковая, по-видимому, должна растопить мое неприступное сердце. Только меня от одного ее вида тошнит.

Я попыталась вывернуться, но он запустил руки в перчатках под мое расстегнутое пальто и крепко удерживал меня за талию.

– Аарон, отвали! – рявкнула я. – Ну-ка лапы убрал. Я тороплюсь.

Его голубые глаза-льдинки засверкали от возбуждения. Усилив хватку, он оттащил меня к стене многоквартирного дома.

– Мне надоело играть с тобой в игры, – прорычал он. Он всегда так разговаривает, небось косит под Джона Уэйна[4].

– Это не игры, Аарон, – отрезала я. – Я тебе уже говорила: я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

Я снова принялась извиваться, но вывернуться не смогла.

– Отстань. Я правда спешу.

Он притянул меня к себе и прижался холодной щекой к моей щеке.

– Ты должна дать мне шанс, Бет.

– Ничего я тебе не должна, – сказала я. От прикосновения к его коже меня замутило. – Отвали от меня. Пошел вон. Я не шучу. Меня не привлекают всякие…

Он угрожающе зарычал. Его бледное лицо побагровело, губы растянулись в кровожадном зверином оскале.

– Нет уж, никуда я не пойду! – выкрикнул он сквозь стиснутые зубы и вдруг толкнул меня. Я споткнулась. Схватив за запястья, он грубо притянул меня к себе.

– Аарон… – У меня перехватило дыхание. – Нет!

Он потащил меня в тенистый крошечный скверик между двумя домами. Ну, как скверик – занесенный снегом пятачок с парой деревьев, росших у самой улицы.

Подтаявший снег сковала корочка льда, по которому скользили мои туфли, пока Аарон тащил меня за толстый ствол ближайшего дерева. Дышал он тяжело, со свистом, изо рта валил пар, застилая его горящие голубые глаза. Лицо его стало диким, как у буйнопомешанного.

– Ты должна дать мне шанс. Ты обязана, – бормотал он, обдавая мое ухо жарким дыханием. А потом прижался лицом к моему лицу. Его рот елозил вслепую, пока не отыскал мои губы. Он впился в них поцелуем, да так, что я ощутила сквозь его губы твердость его зубов.

Я пыталась отдернуть голову, но он облапил меня по-медвежьи и прижимался ртом к моим губам, заставляя меня целовать его. Вдруг он с силой отшвырнул меня. Потеряв равновесие, я поскользнулась на каблуках и упала навзничь на скованную льдом землю.

Не успела я пошевелиться, как Аарон уже взгромоздился сверху. Он крепко держал меня за руки, обхватив ляжками мои бока. Наконец он опустил голову и принялся осыпать мои щеки жадными поцелуями.

– Нет! Пожалуйста! – завопила я. – Аарон, слезь! Слезь с меня!!!

2

Он не останавливался. Оседлав меня, он прижимал мои руки к земле. Его губы, горячие, жесткие, мусолили мне лицо. Я знала, что у меня не хватит физических сил его сбросить.

А еще я знала – надо что-то делать. Выбора не осталось. Придется пустить в ход мои «приемчики».

Я зажмурилась, хорошенько сосредоточилась и стала мысленно проговаривать слова. Через пару мгновений его яростные, отчаянные поцелуи прекратились. Я открыла глаза. Аарон выпрямился, распахнув глаза от изумления. И ужаса.

Отпустив мои запястья, он потянулся к своему горлу. Из его рта вырвалось болезненное бульканье. А еще через мгновение он издал животный хрип, осознав, что не может дышать. Его глаза вылезли из орбит. Лицо побагровело.

– Ай-ай-ай, Аарон, – сказала я. – Никак язык проглотил? Эк тебя угораздило!

Аарон сполз с меня. Он поднялся на колени, отчаянно шлепая себя ладонями по горлу. Снова издал этот отвратительный хрип, будто пытался втянуть хоть немного воздуха. Его глаза вытаращились на меня с немой мольбой. Они просили меня сделать что-нибудь, как-то помочь ему.

Но я слишком наслаждалась моментом, чтобы прерывать его мучения.

– Так тебе и надо, и ты это знаешь. – Я поднялась на ноги и встала над ним, наблюдая, как его лицо становится фиолетовым, как он давится и хрипит. Его руки бестолково болтались из стороны в сторону. Он застонал, сдавленно квакнул. Я увидела его толстый розовый язык, свернувшийся узлом в распахнутом рту.

– Бе-е-едненький, – протянула я с притворным сочувствием. – Ужасно, наверное. Что, в зобу дыханье сперло?

Он замотал головой. Все его тело билось в конвульсиях. Сдернув перчатку, он запустил пальцы в разинутый рот, отчаянно пытаясь вытащить язык на место. Но тот забился глубоко в глотку, наглухо перекрыв трахею.

Аарон терял силы. Его хрипы звучали все слабее. Лицо стало синее ясного неба. Он с мольбой протягивал ко мне руки.

– Ладно, ладно, – сжалилась я. – Вытащить твой язык обратно?

Он кивнул. Голова его поникла. Он задыхался.

– Руку подними, – велела я. – Подними правую руку и дай клятву, что никогда больше не прикоснешься ко мне.

Подождала несколько секунд. Наконец Аарон нашел-таки в себе силы поднять руку. А потом застонал и зрачки его закатились.

Неужели я слишком долго тянула?

Наклонившись, я запустила пальцы ему в рот и вытащила язык на положенное ему место.

Аарон не шевелился. Я ждала. Через несколько секунд его грудь заколыхалась. Открыв глаза, он принялся с шумом втягивать в себя воздух. Лицо его мало-помалу принимало нормальный цвет. Взгляд был устремлен вперед, на ствол дерева. Аарон заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. И все время растирал горло.

Я стояла над ним, застегивая пальто и наслаждаясь страхом в его глазах.

Да, Аарон Дули, драгоценный племянничек Мартина Дули, боялся меня. Я бы рассмеялась, не будь так зла.

Наконец его дыхание окончательно восстановилось. Не вставая с колен, он поднял на меня глаза, и его лицо исказилось от ярости.

– Ведьма! – прошептал он, тыча в меня трясущимся пальцем. – Ведьма! Ты – ведьма!

Тут уж я не выдержала. Расхохоталась ему прямо в лицо, как, наверное, и положено порядочной ведьме. А потом развернулась, напоследок осыпав Аарона снегом из-под каблучков, и со всех ног помчалась домой.

3

Я влетела в квартиру как раз вовремя, чтобы тут же отбыть на церемонию открытия. Родители и кузены уже успели надеть пальто и стояли у дверей в полной боевой.

Мама выразительно посмотрела на меня, после чего перевела взгляд на наручные часы.

– Бет, как можно опаздывать в такой важный для твоего отца день?

– Я скажу вам, почему я опоздала! – крикнула я. – У самого дома хватает меня Аарон Дули, тащит в закуток, валит на землю и давай лапать. Ну ничего, я ему один из своих приемчиков показала. Он у меня живо язык проглотил. Думаю, это научит его хорошим манерам. Но из-за этого я опоздала.

Неужели я так и сказала маме?

Нет, конечно.

Во-первых, они с отцом о моих приемчиках ни сном ни духом. А во-вторых, зачем омрачать такой важный день? Все-таки большой праздник. Расскажи я им, как Аарон меня домогался, папа бы взбесился и начал кулаками махать, а мама бы расплакалась – в итоге весь день коту под хвост.

Словом, я решила держать рот на замке. Пожав плечами, я сказала:

– Извините. Задержали в прачечной. Я бежала всю дорогу.

Маму объяснение вроде бы устроило. Подойдя к зеркалу, она поправила голову лисьей горжетки, обернутой вокруг шеи.

Я обняла своих кузенов, Дэвида и Марианну. Питер, их четырехлетний сынишка, прятался у Марианны за спиной, обнимая мать за ногу, и здороваться со мною не стал. Он ужасно застенчивый.

– А где тетушка Ханна? – спросила я.

– Заберем по дороге, – отозвался отец. Он нахлобучил на свою лысеющую голову мягкую фетровую шляпу – по-видимому новую, раньше я у него такой не замечала. Из-за ленты на тулье торчало красно-черное перо, а поля были шире, чем на тех шляпах, что папа обычно носит. Всем шляпам шляпа!

Он надел свой единственный однобортный костюм, черный и сверкающий (пожалуй, даже чересчур), с широкими лацканами. Я ему всегда говорила, что в таком виде он вылитый гангстер из кино. Ну, знаете, Аль Капоне там и прочая подобная братия. Папе это, похоже, чрезвычайно льстило.

Мама тоже принарядилась – на ней было платье из алого атласа, которое она надевает на вечеринки, крестины и, разумеется, Рождество. Она была дивно хороша со своими темными волосами, собранными в высокую прическу, которую удерживала красивая диадема со стразами.

Сегодня знаменательный день – все это понимали. Набившись в фургон мистера Шоу, мы болтали наперебой.

– Машина почти новенькая, – сообщил отец, втискиваясь за руль в своем громоздком пальто. – Модель 1948 года. – Он был так горд, будто она наша. – «Паккард Коммодор». Очень вместительная.

Я уселась между мамой и папой, и мы тронулись в путь, благо ехать было недалеко. Конюшня находилась у Ривер-Роуд, на пологом склоне, что спускается к реке Конононка – минут пятнадцать езды.

Сидевший на заднем сиденье кузен Дэвид ржал по-лошадиному, пытаясь рассмешить Питера. Но надутый как всегда, Питер никак не хотел проникнуться общим весельем.

– Утихни, – бросил он своему отцу.

– Ты позволяешь ему так с собой разговаривать? – удивился папа. Он свято верит, что все родители должны быть строгими. (Сам-то он – редкостный добряк.)

– Твоему дяде Анжело не нравится, как ты со мной разговариваешь, – сказал Дэвид сынишке.

– Утихни, – повторил Питер.

Дэвид снова заржал.

– Знаешь, что я сделаю? Куплю конька и назову его Питер.

– Нет! – возмутился Питер.

– Почему нет? – поддразнивал его Дэвид. – Будут у меня два Питера – Питер-мальчик и Питер-конь.

– Нет! Не хочу-у! – заныл Питер.

Дэвид не унимался:

– Вот купим лошадку, и твой дядя Анжело будет ухаживать за ней бесплатно, да, Анжело?

От притворного возмущения отец аж поперхнулся. Он вырулил неповоротливый фургон на Ривер-роуд.

– Я, Дэвид, раньше на карачках выиграю скачки в Кентукки, чем стану задаром обихаживать твою клячу.

Все сочли это жутко остроумным.

Я задумчиво смотрела в лобовое стекло, пытаясь вернуть праздничное настроение, но из головы не выходил Аарон Дули. Что он себе позволяет? Он что, всерьез считал, что может завоевать меня вот так – затащив в укромный уголок и там набросившись?

У, троглодит.

Одни и те же вопросы не давали мне покоя. Неужели Аарон Дули совсем слетел с катушек? Интересно, далеко бы он зашел, не примени я свои «приемчики»?

А вдруг у меня теперь проблемы? Стоит ли считать Аарона Дули серьезной угрозой?

Огромный фургон захрустел по гравию дорожки, которая вела к конюшне. А вот и флаг – трепещет на верхушке высоченного флагштока. Красно-сине-белые полотнища украшали въездные ворота.

Народ уже подтянулся. Двое малышей в голубых комбинезончиках возились в снегу. Фотограф в сером тренче, спрятав голову в будку фотоаппарата, наводил на них объектив.

В толпе я разглядела шестерых-семерых представителей нашей родни. Они сгрудились у входа, прихлопывая руками в перчатках, чтобы те не зябли. Еще я заметила несколько учителей из средней школы, где мама работала библиотекаршей.

Отец остановил машину в конце подъездной дорожки, и мы высыпали на мороз. Толпа приветственно загалдела, на что папа отвесил легкий поклон и приподнял шляпу. Он буквально лучился гордостью и счастьем.

Наслаждайся праздником, Бет, твердила я себе. Выкинь все из головы. Хватит думать об Аароне.

И надо сказать, что во время короткой праздничной церемонии мне это вполне удавалось. Как и во время отцовской речи, в которой он благодарил всех, кто пришел, и всех, кто, не жалея сил, помогал ему, чтобы этот чудесный день состоялся.

Когда он отдельно поблагодарил мою маму, у нее на глаза навернулись слезы. Она украдкой смахнула их пальцем в перчатке, а с лица не сходила растроганная улыбка. Мама никому не хотела показывать свои чувства. Потом мы все пили шампанское и игристый сидр, провозглашая тосты за новую конюшню.

Я была готова расслабиться и наслаждаться жизнью, болтала с гостями и совершенно выбросила из головы Аарона Дули.

Пока не появился дядя Аарона, Мартин.

И тогда наш счастливый день обернулся кошмаром.

4

Я увидела Мартина Дули через несколько минут после того, как все уселись в машины и разъехались по домам. Отец остался в конторе, чтобы оформить несколько документов от мистера Клейнера из банка.

Дожидаясь, пока папа развяжется с делами, я решила побродить по конюшне. Сладкий запах сена наполнял меня радостью, и я уже представляла, как все денники вскоре будут заняты лошадьми.

Услышав перестук сапог по утоптанному снегу, я выглянула в окно и увидела, что к конюшне шествует Мартин Дули, сжимая кулаки в лиловых перчатках.

Я затаила дыхание. Он-то что здесь забыл?

Мартин Дули не отличается ни ростом, ни статью, однако впечатление производит внушительное. Это трудно объяснить: с виду-то он – ну ни кожи ни рожи. Серые птичьи глазки, нос вздернутый, губы мучнисто-бледные, да и все лицо такое же. Ему около сорока, но колючий ежик волос у него на голове абсолютно седой, отчего она напоминает мне щетку-расческу.

Я никогда не видела, чтобы он улыбался.

Папа сказал как-то, что мистер Дули очень похож на акулу. Всегда действует без оглядки. Стиснет зубы и прет напролом.

Он заказывает в Нью-Йорке дорогущие костюмы и широкие галстуки кричащих тонов, которые ему совсем не к лицу. А еще он с ног до головы поливается одеколоном, из-за чего от него постоянно лимоном пахнет.

Из окна конюшни я разглядела его длинное черное пальто с меховым воротником и начищенные до блеска черные сапоги; он топал по снегу к папиной конторе. Сперва я решила отсидеться в теплой и безопасной конюшне, но любопытство взяло свое, и я подкралась к двери, где можно было подслушивать разговор.

В двери было окошко, расписанное морозным узором. Я остановилась чуть поодаль, опасаясь, что меня заметят. Сквозь затуманенное стекло я видела размытую фигуру отца. Он быстро поднялся из-за стола.

– Мартин? Какими судьбами? – не сумел он скрыть удивления.

Мартин пересек комнату, половицы под его сапожищами жалобно поскрипывали.

– Сдается мне, что ты забыл кое-кого пригласить, Анжело, – промолвил он.

Голос у него низкий, но говорит он всегда тихо, будто сдерживаясь. Его родители приехали из Ирландии, вот он и подпускает нарочно толику ирландского акцента. Папа говорил, что он делает это специально – думает, что это придает ему обаяния.

– Слушай, я удивляюсь… – начал отец.

– А уж я-то как удивляюсь, тебе ли не знать, – перебил Мартин. – Я, Анжело, ждал благодарности, а получил предательство.

Отец растерялся.

– Предательство? Это слишком сурово сказано, Мартин. Я в жизни никого не предавал, а уж тебя тем более. Если речь о конюшне, я… я это с тобой обговаривал и…

– И мы пришли к тому, что вся твоя затея – дохлый номер, – хмыкнул Мартин. – Опрометчивость, я бы даже сказал.

Я стиснула кулаки. Мне хотелось завопить. Я затаила дыхание, чтобы не выдать себя ни звуком.

Даже через дверь я могла чувствовать повисшее в комнате напряжение. Искаженный замерзшим стеклом силуэт Мартина Дули оперся руками о стол, приближая лицо к лицу моего отца, словно бросал ему вызов.

– Анжело, неужели ты действительно считал, что я могу это допустить?

Отец с мгновение помолчал.

– Да уж придется, – отрезал он наконец. Папа умеет быть твердым, когда захочет.

– Придется, значит? – невесело усмехнулся Мартин. – Да твоя эта конюшня года не продержится. Это не прогноз. Это факт.

Отец поднялся ему навстречу, лицом к лицу.

– Я… я думаю, нам больше не о чем разговаривать, – пробормотал он. – По-моему…

Мартин Дули грянул кулаком по столу.

– Ты правда думаешь, что я позволю какому-то помощнику конюха разрушить мой бизнес?

– Я думаю, что тебе пора уйти, – проговорил отец дрожащим от гнева голосом. – Вот что я думаю. Я управлял твоими делами. Я вел твой бизнес. Я заслужил мало-мальского уважения. Я больше не мальчик на побегушках, Мартин. Тебе, наверное, нужны очки. Я не…

– А как ты объяснишь поведение своей дочери? – вдруг сменил тему Мартин.

Я охнула и отступила от двери еще на шаг. Он что, заметил меня? Я-то тут при чем?

От изумления папа только и смог вымолвить:

– Объясню?

– Аарон жалуется, что она им пренебрегает. Неужто Бет возомнила, будто она слишком хороша для свидания с Дули? – прорычал Мартин. – Ты забил ей голову всяким вздором, Анжело! Вредным вздором. Девчонка твоя ни черта не понимает. Ну да не беда. Мой племянник ей живо разъяснит, что к чему.

До этого момента отцу удавалось держать себя в руках, но тут уже и он сорвался на крик:

– Да при чем здесь Бет? С какой стати ты приплел мою дочь?! И ничего твой племянничек-лоботряс ей разъяснять не будет! Шел бы ты, Мартин! Кто тебе дал право говорить о моей дочери? Кто тебе дал право…

– Ты помощник конюха, Анжело! – рявкнул в ответ Мартин. – Помощник конюха, черт тебя подери! Ты рожден разгребать навоз! Только знаешь что? Как по мне, тебе и дерьмо убирать за моими лошадьми – много чести! Поучить бы тебя уму-разуму…

Договорить он не смог. Раздался звук удара. Ахнув, я поняла, что папа ему врезал.

Зычный рев Дули огласил всю конюшню.

Дрожащей рукой я приоткрыла дверь. Сердце колотилось так, что заболела грудь.

Мартин Дули, набычившись, потирал челюсть. Он медленно поднял слезящиеся глаза, его лицо пылало.

Отец замер за столом, по-прежнему сжимая кулак. Его грудь под расстегнутым пиджаком судорожно вздымалась.

Мартин наклонился, чтобы поднять с пола шляпу. Продолжая массировать челюсть, он сузил глаза и посмотрел на моего отца холодным, угрожающим взглядом.

– Я вернусь, помощник конюха, – промолвил он. – Ох, напрасно ты это сделал.

Это не было пустой угрозой. Два дня спустя моей семье пришлось дорого заплатить за удар по физиономии Мартина Дули.

Два дня спустя моя жизнь кончилась.

5

В тот вечер должны были привезти первых лошадей. После обеда отец собрал всех наших шестерых работников, чтобы раздать поручения.

Я была там потому, что в школе вышел из строя котел отопления и занятия отменили. У отца нашлось дело и для меня. В большом деревянном ящике лежала охапка спутанных уздечек и поводьев. Папа попросил меня достать их и распутать.

К тому времени как отец закончил собрание, я управилась только наполовину. Рабочие поспешили к своим машинам, чтобы немножко передохнуть до того, как привезут лошадей и начнется настоящая суматоха.

Черные кожаные вожжи переплелись, словно змеи. Я склонилась над ящиком, расплетая их обеими руками, как вдруг с дорожки донесся шум подъезжающего автомобиля. Удивленная, я поднялась и подошла к двери конторы.

У меня перехватило дыхание: в кабинет с грохотом вломились двое в черных пальто. Я заморгала, не веря своим глазам. Лица громил скрывали черные шерстяные маски, поверх которых были нахлобучены широкополые шляпы.

Отец в испуге поднялся из-за стола:

– Какого…

Налетчики бросились вперед и грубо схватили его за руки. Он корчился и извивался, пытаясь вырваться, но без толку.

– В чем дело? Это ограбление? Денег я здесь не держу. Вы что себе позволяете?! – Папа сумел высвободить одну руку, но человек в маске тотчас перехватил ее и с силой заломил ему за спину.

Отец закричал:

– Вы… Вы мне руку сломаете! Какого черта? Что вы делаете?

– Привет от Мартина Дули, – прохрипел один из налетчиков.

Я чуть сама не закричала, когда он хватил папу ребром ладони по затылку, наотмашь. Отец застонал, голова его мотнулась вперед. Его ботинки скребли по полу, когда бандиты поволокли его к выходу.

Я оцепенела. Я не могла дышать. Лишь стояла и смотрела, напрягшись всем телом, будто каждый мой мускул завязался узлом.

Этого не может быть. Не верю. Такое бывает только в кино, правда?

На полпути к двери папа опять застонал, и один из мужчин снова врезал ему по шее. Голова отца запрокинулась, а потом упала на грудь. Руки обессиленно легли на плечи тащивших его бандитов.

Грохот захлопнувшейся за ними двери вырвал меня из оцепенения. Я проковыляла в опустевший кабинет, хватая ртом воздух. Куда они его потащили? Что они хотят сделать? Что делать мне?

Мой взгляд упал на ключи от отцовской машины, лежавшие на краю стола. Я поняла, что придется ехать за похитителями. Я смогу ему помочь. Конечно, смогу. Я обязана. Я схватила ключи дрожащей, взмокшей от пота рукой.

С колотящимся сердцем я заковыляла к двери. Я понимала, что должна успокоиться. Меня всю трясло. Кровь стучала в голове. В ушах звучал стон, который издал отец, когда тот подонок ударил его.

«Если не успокоишься – не сможешь вести машину. Надо мыслить трезво. Надо преодолеть панику».

Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Полагаю, всем нам приходилось переживать страшные моменты; но такой ужасной, парализующей паники я не могла даже вообразить.

«У тебя есть твои приемчики, Бет. Помни: ты наделена особой силой».

Мысль эта приободрила меня – достаточно, чтобы я снова смогла дышать, а в голове перестало стучать так, будто она вот-вот взорвется.

Из окна кабинета я видела, как похитители швырнули папу на заднее сиденье длинного черного «седана». Закатное солнце садилось за деревьями. Длинные тени ложились на крышу автомобиля, который, взвизгнув шинами, сдал назад, круто развернулся и рванул вниз по грунтовой дороге.

Глубоко дыша и борясь с паникой, я ждала, пока они не скрылись из виду. Потом выскочила за дверь и сломя голову бросилась к нашему маленькому «форду», проваливаясь в мокрый снег. Порыв ледяного ветра бросил меня в дрожь, но в то же время привел в чувство. Я уселась за руль и с трудом попала ключом в зажигание.

– Пожалуйста, заведись. Пожалуйста, заведись, – упрашивала я машину. Среди множества недостатков проклятого драндулета была скверная привычка заводиться только с пятой-шестой попытки. Я потянула дроссель, повернула ключ в зажигании и нажала ногой на газ. Автомобиль кашлянул раз, другой, и мотор с рычанием завелся.

Я развернула машину и дала по газам. Она забуксовала, бестолково вращая колесами по скользкому насту. Годами папа твердил, что нужно обновить покрышки – эти были стерты чуть ли не до ободов. Я бешено крутила руль, пока колеса не нашли сцепление, после чего погнала автомобиль вниз по склону, полная решимости настичь бандитов, захвативших моего отца.

Я не ожидала, что движение на Ривер-Роуд окажется столь оживленным. Горожане возвращались домой с работы. Заложив слишком лихой вираж, я чуть не вписалась в зад красному «меркурию». Водитель загудел на меня клаксоном. Я убрала ногу с педали тормоза и еще раз глубоко, прерывисто вздохнула.

Ты справишься, Бет. Ты сможешь выручить своего отца.

Черный «седан» маячил впереди, отделенный от меня тремя-четырьмя машинами. Я боялась упустить его из виду. Но когда он свернул на Парк-Драйв и устремился в сторону Норт-Хиллс, я поняла, куда они едут. Мне не нужно было за ними следить.

Они держали путь к конюшне Дули.

Кабинеты, служебные помещения, сараи, конюшни, склады и прочие хозяйственные постройки смотрели фасадом друг на друга, образуя широкий квадрат. Ездовые дорожки уводили в леса улицы Страха, начинавшиеся сразу за огромным амбаром. На площади между зданиями хватало места, чтобы проводить конные прогулки и скачки.

Широкая заасфальтированная дорога, ведущая к главному зданию, была расчищена от снега. Я проехала две трети дороги – отсюда неплохо просматривалась парковка. Черный «седан» стоял под углом к стене. Приглядевшись в умирающем вечернем свете, я увидела, что салон пуст.

– Папа, куда они тебя потащили? – пробормотала я вслух.

Я выключила зажигание, решив, что здесь мою машину точно никто не заметит, и вылезла из салона, выдыхая облачка пара.

Я чуть не задохнулась, услышав крик – подумала, что отец кричит. Но это всего лишь заржала одна из лошадей в длинном ряду денников.

Я с шумом выдохнула. Усилием воли заставила сердце биться не так часто. Взгляд мой обшаривал парковку и фасад служебного здания. Кругом – ни души.

Утопая ногами в снегу, я направилась к зданию, стараясь держаться в тени деревьев, росших вдоль подъездной дороги.

Куда его потащили? Что хотят сделать с ним? А вдруг я опоздала?

Я привалилась к стене. Длинные серебристые сосульки свисали со сточного желоба у меня над головой, будто сверкающие мечи. Я двинулась вперед, по-прежнему прижимаясь спиной к стене и не отрывая глаз от главного входа.

Стоит ли так рисковать – зайти с парадного хода и поискать отца в служебных помещениях?

Я помедлила. Приблизилась еще на несколько шагов к дверям, но тут же остановилась, услышав голоса. Мужские голоса. Похоже, они доносились с внутреннего двора за зданием.

За день солнце успело подтопить снег, отчего он сделалался мокрым и скользким. К внутреннему двору я наполовину шла, наполовину скользила. Лиловые отсветы заката играли на заиндевелой земле.

Увидев папу между двумя громилами в масках, я едва не окликнула его. Он вырывался изо всех сил, но они крепко держали его за плечи. Руки его были связаны за спиной. Отец споткнулся и чуть не упал, но похитители удержали его.

Я приблизилась на несколько шагов, щурясь в неверном сером свете. О нет! Они раздели его до белья, оставив только майку и белые боксерские трусы. Обуви он тоже лишился и ступал по снегу босиком.

Отец кричал и осыпал проклятьями похитителей. Опустив плечо, он попытался садануть одного из них в бок. В ту же секунду тяжелый сапог припечатал к земле его босую ступню, и отец завыл от боли.

Я увидела, что из снега торчат два невысоких колышка. Похитители толкнули отца на снег. У каждого в руках было по мотку веревки.

– Пожалуйста… – Теперь папа уже умолял. – Пожалуйста… отпустите меня. Что вы делаете? Это безумие. Вы же понимаете, что это неправильно. Отпустите меня. Я не стану звонить в полицию. Я никому не скажу. Только отпустите. – Никогда я не слышала, чтобы он так говорил: сбивчиво, лихорадочно.

Один из похитителей повалил его спиной на снег и удерживал на месте. Второй обмотал веревки вокруг папиных запястий и начал привязывать их к колышку.

– Что вы делаете? Хотите бросить меня замерзать? Вы же понимаете, что это убийство. Вы в самом деле…

Похититель отвесил ему затрещину тыльной стороной ладони. Голова отца мотнулась. Мужчина отвернулся и продолжал возиться с веревками.

«Чего ж я стою? – спрашивала я себя. – Почему просто смотрю, как они собираются оставить моего папу замерзать в снегу?»

Я знала, что должна действовать.

– Пустите меня! Пустите! – Папины крики огласили двор, и будто в ответ разразились ржанием лошади, заглушая его мольбы. Эхом разносило их истошные вопли между зданиями – звук нарастал, становясь оглушительным, пока не превратился в неистовую, ревущую симфонию ужаса и отчаяния.

Я зажала руками уши, но ничто не могло заглушить душераздирающего ржания. Я с трудом дышала, чувствуя, как кровь гремит в висках.

У меня есть сила. Пора применить ее.

Я закрыла глаза. Зашептала слова, которые давным-давно выучила назубок. Я шептала их, повторяя скороговоркой. Крепко зажмурившись, ничего не видя, выбросив из головы все мысли и образы, творила я заклинание, шепотом повторяя слова и призывая свои чары скорее подействовать.

Снова послышались полные ужаса крики отца. И снова их заглушило отчаянное ржание лошадей. Я услышала грохот – они молотили копытами в стены денников. Порыв ледяного ветра пронесся над двором.

А я все шептала и шептала слова, повторяла их снова и снова… Наконец, стоя на пронизывающем ветру, под топот и ржание лошадей, я открыла глаза, чтобы увидеть, чего добилась… и от ужаса у меня перехватило дыхание.

6

Я вглядывалась в серые сумерки. Папа по-прежнему корчился на спине, отбиваясь ногами. Вытянутые над головой руки были привязаны к колышку. Двое похитителей склонились над ним, прикручивая ко второму колышку его ноги.

Я с трудом выдохнула. Мои чары не подействовали. Может, я была слишком напугана, слишком парализована ужасом, чтобы взывать к своей магии?

Похитители вдруг подняли головы. Я распласталась по стене здания. Затаила дыхание. В голове стучало. После ворожбы у меня всегда кружилась голова.

Почему мои чары не сработали?

Отец отчаянно звал на помощь. В ответ на его крики снова хором заржали лошади. Похитители оставили его лежать, а сами зашагали к складу, хрупая сапогами по снегу.

Оттолкнувшись от стены, я сделала несколько шагов к отцу, но тут же остановилась, осознав, что вряд ли успею отвязать его до возвращения похитителей. А если меня тоже поймают, нас никакая магия не спасет.

Поэтому я заставила себя остаться в укрытии и смотрела, как похитители шагают обратно с тяжелыми канистрами в руках. Канистры… что в них?

– Что вы делаете? – завопил отец, когда бандиты опрокинули над ним канистры, из которых полилась вязкая желтая жижа. – Бензин?! Это бензин, да?! Вы хотите сжечь меня заживо?..

– Не боись, Анжело. Разве мы похожи на таких извергов? – ухмыльнулся тот, что повыше, поливая жидкостью папину грудь.

– Что это? Отвечайте! Что это?! – потребовал отец.

– Это мед, – сказал второй бандит. – Сладенький медок. Смотри, какой ты стал сладенький да медовенький.

Бандиты дружно расхохотались, продолжая поливать медом его ноги, грудь… Опорожнив канистры, они отшвырнули их через двор и посмотрели на папу, явно довольные проделанной работой.

Это безумие, думала я. Что они собираются делать?

Я снова зажмурилась. Надо заставить магию действовать. Этот кошмар нужно немедленно прекратить. Но слова не приходили. Они потерялись, растворились где-то в глубине моего бедного измученного сознания.

Я изо всех сил стиснула кулаки от отчаяния, а открыв глаза, увидела, как тот из похитителей, что повыше, занес над моим отцом джутовый мешок.

– Овес, – объявил он. – Разве мы могли забыть про овес?

Он развязал шнурок. Подельник помогал ему удерживать мешок на весу. Они накренили его и стали осыпать моего папу овсом – грудь, живот, ноги…

Отец умолк. Он перестал извиваться и дергаться. Его голые руки и ноги покраснели от холода. Теперь он лежал неподвижно, весь покрытый налипшим на мед овсом. Оттуда, где я стояла, казалось, будто папа укутан в коричневое одеяло.

– Я… я не понимаю, – тихо, почти шепотом, обратился он к своим похитителям. Это был голос обреченного, потерявшего всякую волю к сопротивлению. – Что вы делаете? Я не понимаю.

– Ты ведь хочешь покормить коняшек, не так ли, Анжело? – глумливо спросил тот, что повыше.

– Да, ты ведь любишь кормить коняшек, – добавил его подельник. – Как в старые добрые времена.

– Нет. Постойте… – взмолился отец.

– Лошадки голодные, – сказал высокий. – Их давненько не кормили.

– Нет. Прошу вас… – Тут только папа сообразил, что они хотят сделать, а вместе с ним дошло и до меня.

Они хотели выпустить оголодавших лошадей, чтобы те начали пожирать овес, которым был облеплен мой папа.

Я представила, как лошади опускают головы, как клацающие челюсти вгрызаются в папину грудь… Нет! Прочь эту картину из головы!

Закрыв глаза, я отчаянно пыталась вспомнить слова заклинания. Увы. Они не шли мне на ум. Они были утеряны. В панике все слова вылетели у меня из головы. И теперь…

Открыв глаза, я увидела, что кто-то мчится через заснеженный двор. Похитители повернулись ему навстречу. Аарон. Аарон Дули. Его куртка в красно-черную клетку была распахнута, открывая серый свитер. На голову поверх длинных темных волос была натянута красная шерстяная шапка.

О, слава богу, подумала я. В тот момент у меня напрочь вылетела из головы наша с ним жестокая стычка два дня назад. Я несказанно обрадовалась, когда он бросился к похитителям.

«Ты остановишь их, не так ли, Аарон? – думала я. – Ты прекратишь это. Ты им не позволишь, да?»

7

Я смотрела на Аарона, не дыша, беззвучно умоляя его хоть что-нибудь сделать. Он подбежал к людям в масках, дыхание струйками пара поднималось у него над головой. Скрестив руки на груди, он посмотрел на моего отца и что-то сказал похитителям, но что именно – я не расслышала.

Я подалась вперед, мысленно умоляя его, заклиная.

Пожалуйста, Аарон. Пожалуйста.

Он обернулся. Неужели заметил? Я резко отдернула голову.

Когда я собралась с духом, чтобы посмотреть снова, то увидела, как двое в масках идут к конюшне. Они стали распахивать двери денников. Аарон не двинулся с места, он стоял, скрестив руки на груди и повернувшись к моему отцу спиной.

Лошади с визгом хлынули на свободу. Их копыта с грохотом взбивали снег, головы запрокидывались, жуткие вопли напоминали вой сирен, душераздирающие, отчаянные. Дико вращая глазами, они вскидывались на дыбы и истерически ржали в меркнущее небо.

Но даже это громогласное ржание заглушил крик моего папы, когда лошади набросились на него. Они подскакали к нему галопом, опустили головы, скаля огромные зубы, и принялись грызть. Всхрапывая, щелкая зубами, топча и лягая его копытами, они жадно пожирали овес, раздирая папино тело, и с чавканьем вырывая зубами огромные куски кожи и мяса.

Отец завопил в агонии, заглушая визг и вопли лошадей. Они месили его ногами, кусая и обгладывая плоть – грудь, руки… Кровь хлестала фонтанами, собираясь в лужи на снегу.

Крики отца оборвались. Я видела, как его руки расслабились, как запрокинулась голова, словно он не мог больше смотреть, как его пожирают.

А лошади, шумно всхрапывая, все глодали моего папу, разрывали его на части, сдирая кожу, глотали жадно и все глубже и глубже впивались зубами в еще недавно живое тело…

Парализованная ужасом, я не могла смотреть, но и взгляда отвести не могла. Чудилось мне, будто собственная душа покинула меня и со стороны взирает на что-то невообразимое, чего и на свете-то не бывает.

Но безмолвная неподвижность отца, озеро крови на снегу, кровоточащие куски мяса, раскиданные по земле, – все это выдернуло меня из оцепенения. Разве еще не поздно привести помощь?

Возможно.

Только сперва найти бы еще хоть кого-то.

Совершенно потеряв голову, я вырвалась из своего укрытия. Я надеялась найти помощь в здании для персонала. Но, сраженная ужасом – у меня на глазах моего отца сожрали заживо лошади! – кинулась не в том направлении.

Не успела я шарахнуться назад, как один из убийц закричал:

– Эй, гляди! Там дочка его!

Я чуть не задохнулась. И услышала, как второй проорал:

– Не дай ей улизнуть! Лошади еще не наелись!

8

Я не стала поворачивать назад – так и пронеслась мимо них, очертя голову.

– Только свидетелей нам не хватало! – взревел один из убийц. Потом я услышала за спиной дробный топот. Оглянувшись, я увидела, что за мной гонится Аарон – полы пальто хлопают за спиной, холодные голубые глаза сузились, полные решимости.

– Не-е-ет… – Юркнув за угол конюшни, я со всех ног бросилась вниз по ездовой дорожке, что вела в леса улицы Страха. Снега здесь было гораздо больше – никто его не разгребал. Ветер намел сугробы почти по колено.

– Бет, стой! – надсаживался Аарон. – Ты же знаешь, тебе не убежать от меня!

Я перемахнула через отломанную ветку старого дерева, поднырнула под заснеженные лапы ежевики и бросилась в лес.

Позади вскрикнул Аарон. Обернувшись, я увидела, что он запнулся о ту же самую ветку и грохнулся наземь. Но тут же вскочил, стряхивая снег со свитера.

Ветер качал деревья, осыпая снег с ветвей. Опустив голову, я продолжала бежать.

– Бет! Бет! Бет! – выкрикивал Аарон на бегу мое имя.

Неужели он думал, что я повернусь и отвечу ему? Неужели всерьез рассчитывал, что я буду говорить с ним после… после того, как…

Ветка хлестнула меня по лицу. Вскрикнув от боли, я развернулась и бросилась по тропинке, вьющейся к подножию холма через высокие заросли кустов.

Крики Аарона неожиданно стали звучать тише. Может, он отстал?

Может, я сумею от него оторваться.

Наклонясь вперед, я припустила быстрее. Но тропинка шла под уклон, и мои ноги вдруг оказались на ледяном заснеженном пятачке. Я заскользила, отчаянно размахивая руками, в тщетной попытке сохранить равновесие.

Уже падая, я исхитрилась обхватить руками тоненькую березку, крутанулась вокруг ствола и сумела-таки остановиться.

Тяжело дыша, прислушалась, не приближается ли Аарон. Ни шагов, ни криков. Может, отчаянный бег через лесную чащу помог мне от него оторваться?

В боках пульсировала боль, я не могла унять бешеный стук сердца. Торопливо огляделась. У меня не было ни малейшего представления ни о том, где я нахожусь, ни о том, как найти дорогу из леса.

По правую мою руку тянулись ряды белых берез. Заснеженная тропка прорезала заросли кустов и камышей по левую руку. Я побрела по ней, еле переставляя ноги и не обращая внимания на боль в боках. Не пробегала ли я здесь раньше? Я не могла вспомнить.

То и дело я оглядывалась, высматривая Аарона. Неужели он действительно отстал? А вдруг он до сих пор преследует меня?

Нужно выбраться из леса. Только вот… как?

Я достигла конца тропинки, обернулась посмотреть, где я… и нос к носу столкнулась с Аароном.

– Ха! – торжествующе гаркнул он и, облапив меня за талию, сжал в объятиях. – Думала, сбежишь от меня?

– Аарон, отпусти меня, – выдавила я. – Зачем ты это делаешь? Они же меня убьют. Тебе это нужно?

Дожидаться его ответа я не стала – изо всех оставшихся сил врезала коленкой ему по яйцам. Аарон ошалело взвыл, вытаращив глаза, его руки соскользнули, и он рухнул на колени, задыхаясь от боли.

Оклематься я ему не дала. Разбрызгивая ногами снег, я рванула к зарослям низеньких деревьев впереди. Их ветви тянулись вниз, многие почти касались земли. Наклонив голову, я продиралась сквозь чащобу в надежде укрыться среди переплетения ветвей и сучьев.

Что там, за ними?

К моему удивлению, заросли обрывались перед невысокой пещерой, которая зияла в серой скале. Поднырнув под ветви ближайшего дерева, я ворвалась внутрь. Здесь было гораздо холоднее, чем снаружи.

Я углубилась в пещеру на несколько футов, потом оглянулась. Видел ли меня Аарон? Без сомнения, он рыщет где-то неподалеку. Если он продерется сквозь сплетение ветвей, то увидит пещеру и догадается… догадается …

Я попятилась вглубь, прямо в глухую стену черноты. Пещера оказалась куда глубже, чем я полагала. Воздух становился все холоднее… все тяжелее.

Я задрожала от нестерпимого холода.

Пожалуйста… пожалуйста, только бы не нашел.

Я задыхалась. Тьма будто вилась вокруг меня водоворотами, захлестывая… утягивая вниз, все глубже и глубже в пещеру. Поглощая. Меня заглатывала чернильно-черная темнота. Внезапно я разучилась дышать. Не могла даже пошевелиться. Я чувствовала, что тону в тенях… тенях среди теней… тени плясали и перекатывались среди теней…

Я беспомощно падала во тьму, какой в жизни не видывала. И, падая, понимала, что пропадаю, пропадаю, пропадаю…

Не так ли приходит смерть?..

9

– Майкл? Майкл Фрост!

Услышав свое имя, я оторвался от телефона. Я разглядывал эсэмэску от Пеппер Дэвис, моей подружки, пытаясь сообразить, что же там написано. Вместо нормальных слов Пеппер предпочитает отправлять набор букв типа «ОМГ» или «ППЦ», за которым следует длинная вереница смайликов. Ну а я, знаете, никогда не был силен в языках. Вот хоть мистера ЛеФора спросите, нашего препода по французскому. Расшифровываешь сообщение от Пеппер минут эдак двадцать, а в итоге там всего-то: «Давай к тебе после уроков?»

– Дарова, Майкл!

Я опустил телефон, обернулся и увидел, что из молочного отдела мне улыбается какой-то парень. Сперва я его не узнал. Вроде немного постарше меня, где-то чуть за двадцать. Волосы на висках выбриты, одет в канареечно-бордовую фуфайку с надписью «Мировое турне-2009», выпущенную поверх мешковатых брюк цвета хаки.

Он переложил в другую руку корзину с продуктами и подошел ко мне.

– Слышь, это же я, Бадди Гриффман. Помнишь? Стажировался у твоего отца в магазе пару лет назад.

– А, точно! – сказал я. – Как жизнь?

– Жизнь бьет ключом. – Он указал на корзину. Внутри я увидел огромную упаковку памперсов и несколько бутылочек с надписью «Симилак». – Спиногрызом вот обзавелся, – он как-то странно улыбнулся, будто стесняясь чего-то. – Больше не стажируюсь, понимаешь?

Я кивнул. Телефон снова пискнул, но я не стал обращать внимания. Небось еще одно нечитабельное послание от Пеппер.

– Где работаешь, Бадди?

Он пожал плечами.

– Да так, то там, то здесь, знаешь, как оно бывает. Кантуемся с моими предками в Мартинсвилле. – Он переминался с ноги на ногу. – А твой старик как поживает? Как у него с делами? Неплохо, да? Зимой-то нынче…

Я кивнул:

– Точно, снега навалило тонну. Ясное дело, для снегоходов самое то. Папа, небось, единственный в городе человек, который молится, чтобы зимой намело побольше.

Бадди расхохотался. Пожалуй, чересчур громко. Ничего такого смешного я не сказал. Последовал неловкий момент, когда никто из нас не знал, о чем говорить дальше.

Я помахал телефоном.

– Мне тут, это… ответить бы…

– Лады, Майкл, бате привет. – Он снова переложил корзину в другую руку и пошел дальше по проходу. Снегу на улице намело по щиколотку, однако он был в сандалиях!

«Вообще не помню этого малого, – подумал я. – Неужели я когда-то был с ним знаком?»

Я покатил тележку в другом направлении. В ней уже лежали куриные грудки и овощи, которые просила мама. Теперь предстояло отыскать маслины. Даже не спрашивайте. Все это было нужно для какого-то очередного кулинарного чуда, которое мама вознамерилась сварганить на скорую руку сегодня вечером.

Мне постоянно приходится бегать сюда, в «Фуд-Март», за покупками для мамы. А я далеко не лучший в мире покупатель. Да что там, я в этом деле полный профан. Но мама вкалывает на двух работах, так что я не прочь подсобить.

Нужный стеллаж обнаружился напротив прилавка с колбасами. Пришлось обогнуть лысого мужика, державшего над головой по целому свиному окороку. Сперва я решил, что это он так качается. А что, дешевле, чем ходить в качалку, верно? Потом уж сообразил, что он показывает их своей жене, стоявшей в другом конце прохода.

Я покатил тележку мимо колбасного прилавка и вот тогда-то заметил девушку.

Она была… красотка. Ну, как красотка… не так, чтобы прям умереть не встать. Но было в ней нечто сверхъестественное, нечто волнующее, так что я глаз не мог оторвать от нее.

Я неплохо владею словом. Мы с Пеппер ведем ежедневный блог Шейдисайдской школы. Кроме того, я буду делать основной упор на английский, когда поступлю в университет Дьюка[5] следующей осенью.

Но нужен литературный дар повыше моего, чтобы описать эту девчонку. Что же было в ней такого привлекательного? Наверное, дело в ее глазах. У нее были большие, мерцающие кошачьи глаза. Как у той кинозвезды, как ее, Эмма Стоун? Большие дивные глаза, только у нее они были темные. На ее бледном лице они блестели, подобно маслинам, – ха, смотрите, все-таки я не забыл про них! Тугие черные локоны обрамляли лицо.

Она не улыбалась. На самом деле вид у нее был озабоченный. Губы поджаты, словно она на кого-то дулась. На ней были черная толстовка с откинутым капюшоном и самые заурядные джинсы.

– Разрешите, пожалуйста? Будьте любезны… – Какая-то дама хотела прокатить мимо меня свою тележку. Ей пришлось повторить свой вопрос трижды, пока я понял, что это ко мне обращаются. На меня будто ступор напал.

Откатив тележку в сторону, я снова повернулся к девушке. Она так и не замечала меня. Взгляд ее был прикован к пакетам с колбасной нарезкой.

Я приблизился на несколько шагов. Сам не знаю зачем. Будто невидимая сила влекла меня к ней. Но я остановился, увидев, как она подняла вместительную холщовую сумку. Стрельнула глазами туда-сюда. Потом торопливо схватила упаковки с ветчиной и индейкой и запихала в сумку.

Я моргнул. Мне ведь почудилось, да?

Раз-раз – и готово. Закрыла сумку, повесила на локоть – и в хлебный как ни в чем не бывало. Я – за ней. Что тут будешь делать! Смотрю, а она уже сныкала в сумке буханку хрустящего хлеба.

А главное – не моргнув глазом. Взгляд – сама невинность. Улыбнулась мимоходом паре сотрудников в белых фартуках. Я смотрел, как она не спеша минует раздвижные двери и выходит на парковку.

Никто в погоню не бросился. Никто не видел, как она воровала продукты. Кроме меня.

Почему я пошел следом? Почему бросил тележку прямо посреди прохода и выбежал из магазина следом за ней?

Не знаю. Решил, наверное, что смогу ей помочь. Нет, я не собирался тащить ее назад в магазин. У меня и в мыслях не было пытаться ее остановить. Я подумал, что ей, видимо, нужна помощь, а почему бы не помочь такой загадочной красавице?

Кое-кто из моих друзей говорит, что я весь из себя эдакий благодетель. Скаутом даже прозвали. Ну, знаете, типа бойскаут. Им это кажется забавным, ну а я не обижаюсь.

Может, она очень бедная и голодает, думал я. Может, кошелек посеяла. Может, она сбежала из дома…

У стены сидела на привязи моя собака. Девушка нагнулась ее погладить, и тут-то я ее и нагнал. Она подняла глаза и впервые заметила меня.

– Твоя собака?

Я кивнул.

– Ага. – Внезапно я лишился дара речи.

– А что за порода?

– Смесь бульдога с носорогом, – отвечал я. – Тут не обошлось и без лабрадора.

– Симпатяга. Сколько ей?

– Скоро три года.

– Ма-аленькая. – Она почесала собаке уши. – А как звать?

– Минди, – ответил я.

Девушка засмеялась:

– Минди? Да ладно? Меня тоже так зовут! – Она выпрямилась, сжимая ручки холщовой сумки. Я все поглядывал на эту сумку, представляя, как девушка крадет продукты.

– Нет, серьезно, – сказал я. – Тебя зовут Минди?

Она кивнула с лукавой усмешкой.

– Да. Я Минди. Минди Гавкинс.

– Эй, – сказал я. – Гавкинс? Минди Гавкинс?

Ее хихиканье было невероятно обворожительным.

– Ну ладно. Хватит. Как тебя по правде зовут?

Она пожала плечами, а глазищи при этом так и сверкали. Видно, нравилось ей меня поддразнивать.

– Минди Гавкинс – отличное имя, ты не находишь?

Вот не видеть бы, как она ворует! Я снова покосился на ее сумку. Не мог я обличить ее, сознаться, что застукал ее на горячем.

Ведь тогда она убежит.

А мне не хотелось, чтобы она убегала.

– Я не встречал тебя в школе, – сказал я. – Ты ходишь в Шейдисайдскую школу?

– Я новенькая. Только начала.

– Тоже в выпускном?

Девушка потянула себя за красную пластиковую сережку, выглядывавшую из-под роскошных волос.

– Угу.

– Тяжело, наверное, в новой школе в выпускном классе.

Она закатила глаза.

– Ай, кому ты это рассказываешь! – И вдруг переменилась в лице. – Что ты так глазеешь на мою сумку?

Я заморгал.

– Я? Вовсе нет. Честно. – А сам весь покраснел.

Незнакомка погладила Минди на прощание.

– Пора бежать. Увидимся в школе, Майкл.

Отвернулась – и бежать, через парковку. А холщовая сумка на боку мотается.

Я стоял рядом с Минди и смотрел, как девушка убегает. Ни разу не оглянувшись, она скрылась за последним рядом припаркованных машин.

– Чудно, – пробормотал я. – Чудная она какая-то, Минди.

Тут я вдруг вспомнил про оставленные продукты. Убедившись, что Минди по-прежнему крепко привязана, я зашагал обратно к магазину. Когда двери уже открылись, до жирафа вдруг дошло.

Откуда, черт возьми, девчонка узнала, как меня зовут?

10

В следующий раз я увидел эту девушку на следующий день, в конце большой перемены. Мы с моим другом, Гейбом Дилером, отобедали пораньше. Гейб скачал на телефон новую игрушку, и ему не терпелось мне ее показать. У каждого, думаю, найдется приятель, которого хлебом не корми – дай резаться в игры сутки напролет. В моем случае это Гейб.

Он утверждает, что игры – отличная тренировка для глаз и рук. Но поскольку со спортом Гейб не дружит, я не понимаю, зачем ему их тренировать.

Мы слонялись по коридору перед библиотекой, стараясь не светиться перед преподами. Потому как приносить мобильники в школу можно, но вот пользоваться – ни-ни, больно уж мы, молодежь, безответственные. Ха.

Коридор был погружен в тишину. Большинство ребят все еще обедали. Гейб запустил игру на своем здоровенном айфоне. Размер экрана у него – самое то для заядлого игрока. Я засмеялся, обнаружив, что он играет в гонки на снегоходах.

Магазин моего отца называется «Снежное ранчо Фроста». Отец продает снегоходы и внедорожники, сдает их напрокат. За ужином он только и говорит, что про снег да снегоходы, и порой мне кажется, что я живу в одном из этих снежных шаров – ну, тех, знаете, которые встряхиваешь, и внутри снег сыплется. Просто спасу нет!

Гейб наклонил телефон, показывая, как нужно разгонять снегоходы. Его снегоход сорвался с обрыва и разлетелся на куски в бешеной вспышке.

Гейб растерянно заморгал.

– Вот сейчас не специально было.

– Ты водил Рэйчел Мартин на свидание в пятницу? – осведомился я.

Он сощурился на экран, перезапуская игру.

– Да по правде-то, никуда мы не ходили.

Я двинул ему кулаком в бок.

– А что делал? Дома в «Ваху» воевал?

– Как ты угадал? – ухмыльнулся Гейб, бешено работая большим пальцем. Снегоход на экране с ревом завелся. – Скучная она какая-то, Рэйчел.

– Так ты, наверное, больше ее не увидишь?

– Наверное, нет.

– А я думал, она тебе нравится.

– Нравится, – отозвался он, прилипнув глазами к экрану. – Обалденная девчонка. Но… на войне как на войне. – Он расхохотался. Я тоже. Любили мы хорошо посмеяться.

Он сунул мне телефон.

– Хочешь попробовать?

Не успел я ответить, как увидел ту девушку. Она брела нам навстречу, разглядывая двери классов. Ее черные волосы выбивались из-под свободной вязаной шапочки, а одета она была в серый свитер, короткую юбку в клеточку и черные леггинсы.

– Минди! – окликнул я ее.

Она обернулась и сразу узнала меня.

Я видел, как Гейб вылупил глаза. Когда она поспешила к нам, он бесстыдно на нее пялился.

– Знакомься, Гейб, это Минди Гавкинс, – сообщил я.

Она скорчила гримаску.

– Это не мое настоящее имя, Майкл. Так зовут мою собаку.

– Как же зовут твою кошку? – спросил Гейб. – Кошка-в-Сапожках? – И захохотал над собственной шуткой. С ним очень весело, пока он сам не пытается хохмить.

Она перевела взгляд на него:

– Ого, да ты телепат! Как догадался?

Гейб пожал плечами.

– Просто повезло. Как тебя на самом деле зовут?

Пропустив его вопрос мимо ушей, она обратилась ко мне:

– Я тут совсем пропадаю. Только и делаю, что блуждаю по коридорам. Эта школа слишком большая. Ничего не найдешь.

– Во всяком случае, ты нашла нас, – сказал я.

– Это, конечно, здорово, – она разгладила шапочку на волосах, – но вот художественный класс я найти не могу. А хорошо было бы успеть до звонка. Он на этом этаже?

– Нет. На втором. От столовки и дальше по коридору. – Я отдал Гейбу айфон. – Давай провожу.

– Вот спасибо. Ты настоящий рыцарь. А то я тут совсем заплутала.

– Пока, – бросил Гейб.

Я направился к лестнице.

– И насчет субботы! – крикнул я ему через плечо. – Обещали метель нехилую. Отец сказал, если останутся снегоходы, можно взять один, погонять по холмам.

– Заметано, – отозвался Гейб. – Скажу Диего. И Кэтрин заодно.

Вместе с девушкой мы поднялись на второй этаж. До звонка оставалось всего ничего. В коридорах было шумно и людно. Поэтому она волей-неволей жалась ко мне, когда мы шли по коридору.

– Это так мило с твоей стороны. А то я так бы тут и блуждала.

От нее пахло цветами. Розами, что ли? Я в цветах как-то не очень…

Девушка одарила меня восхитительной улыбкой и снова пристроилась сбоку. Прочь сомнения: она со мной заигрывала. То есть беззастенчиво. А я что? Сами понимаете. У меня отчаянно потели руки. Я был словно под гипнозом.

– Слушай, ну как тебя зовут на самом деле? – спросил я.

– Мэри. Мэри Насамомделе.

– На самом деле твоя фамилия – Насамомделе?

Она рассмеялась.

– Лиззи Уокер, – сказала она. – Кроме шуток.

Я повел ее за угол. Мой дружище Диего помахал нам рукой, пробегая мимо, и вдруг резко развернул башку в нашу сторону. Увидел, какая красотка со мной идет, – глаза на лоб вылезли.

– Вот он, художественный класс, – сказал я. – Можешь запомнить. Комната в конце коридора с огроменным окном.

Лиззи сжала мою руку.

– Еще раз спасибо. – Она закинула на плечи рюкзак и поспешила в класс.

Я до сих пор чувствовал прикосновение ее руки к моей. Меня по-прежнему окружал цветочный аромат ее духов. Я повернулся и побрел в сторону своего класса французского этажом ниже. Но стоило мне сделать несколько шагов, как за спиной послышался голос:

– Та-ак, Майкл, кто твоя новая подружка?

Испугавшись, я обернулся.

– Ой. Пеппер. Привет.

11

Пеппер рыжая, а рыжим на роду написано быть вспыльчивыми, чувствительными и ревнивыми. Такой вот стереотип. И Пеппер старается идти с ним в ногу. Должен сказать, что имя Пеппер – Перчинка – подходит ей на все сто.

У нее волнистые волосы до плеч, цвета расплавленной меди, теплые серо-зеленые глаза и конопатый вздернутый носик, который она ненавидит.

«Скажи, ведь я прелесть, – как-то заявила она мне вскоре после того, как мы с ней сошлись поближе. – А какому нормальному человеку хочется быть прелестью?»

«Ты не просто прелесть, – сказал я тогда (ведь ничего другого она от меня и не ждала). – Ты очень похожа на… э… на Эми Адамс».

Мы как раз обжимались в моей тачке, и тут Пеппер как шарахнется!

«Что-о?! Эми Адамс?! Ты чего, она ж стару-у-уха!»

«Ты знаешь, о чем я», – промямлил я.

Пеппер мне здорово нравится. Она веселая, с ней не соскучишься. Однако я быстро заметил, что с ней мне все время приходится за что-нибудь извиняться.

Вот хоть сейчас: ну почему я должен чувствовать вину за то, что проводил новенькую, Лиззи Уокер, до художественного класса?

Я поспешил к Пеппер. Она взирала на меня с подозрением. Будто я только что замочил ее котика или сотворил еще какую-нибудь, не меньшую гнусность.

– Это новенькая, – пустился я в объяснения. – Вот… заблудилась. Просила показать ей художественный класс.

– Она калека, что ли? – осведомилась Пеппер, шмыгая носиком. – Поэтому так на тебе висла?

– Ерунда. Ничего она не висла, – сказал я. – Ну разок пожала руку, если ты об этом. Слушай, я с ней не встречаюсь. Она заблудилась, а я просто хотел проявить участие.

Пеппер надула губки.

– Майкл, я бы хотела, чтобы ты проявлял участие ко мне, – протянула она капризно. А потом схватила меня за шею, притянула к себе и крепко-крепко прижалась губами к моим губам.

Народу в коридоре, кстати, еще хватало. Кто-то одобрительно засвистел. Я попытался отстраниться, но Пеппер лишь усилила хватку и продолжала меня целовать.

И когда я ее целовал… когда я ее целовал… ну вот хоть убейте. Я ловил себя на том, что все равно думаю о Лиззи.

* * *

– Здорово, Скаут! – Диего протаранил меня сзади. Уроки закончились. Я стоял, склонившись над своим шкафчиком, и искал учебник, а от толчка аж врезался во внутреннюю стенку. Диего – настоящий амбал, косая сажень в плечах, словно у профессионального борца, – силушку рассчитывать не умеет в принципе. Честное слово, в игривом настроении он опасен для общества.

Гейб как-то раз назвал его бандюгой, так Диего стал весь красный и чуть Гейба не пришиб. У него дед, он рассказывал, был известный в Мексике гангстер, и его, еще до рождения Диего, однажды нафаршировали свинцом на глазах у всей семьи. В общем, бандюгой нашего Диего лучше не называть.