Читать онлайн Кризис бесплатно

Глава 1. Индивидуальные кризисы

Рис. 2. Карта Финляндии

Глава 2. Война Финляндии с Советским Союзом

В гостях у финнов. – Язык. – Финляндия до 1939 года. – Зимняя война. – Окончание Зимней войны. – Война-продолжение. – После 1945 года. – По канату над пропастью. – Финляндизация. – Кризисная структура

Финляндия – скандинавская (североевропейская) страна всего с 6 миллионами человек населения, которая граничит со Швецией на западе и Россией на востоке. Накануне Первой мировой войны она являлась автономной областью России и не обладала суверенитетом[21]. Она прозябала в бедности, почти не удостаивалась внимания народов Европы и оставалась едва известной за пределами европейского континента. К началу Второй мировой войны Финляндия получила независимость, но была по-прежнему бедна, а ее экономика продолжала фокусироваться на сельском хозяйстве и дарах леса. Сегодня Финляндия славится по всему миру разработкой передовых технологий и развитием промышленности, она встала в ряд богатейших стран мира, и средний доход на душу населения в ней сопоставим с доходом граждан Германии и Швеции. Его безопасность зиждется при этом на парадоксальном факте: будучи либеральной социал-демократией, эта страна на протяжении многих десятилетий поддерживала крепкие и доверительные отношения с коммунистическим Советским Союзом – а ныне поддерживает такие же отношения с авторитарной Россией. Подобное сочетание несочетаемого являет собой замечательный пример выборочных изменений.

Если вы впервые в Финляндии и вам хочется понять финнов и их историю, начните с посещение кладбища Хиетаниеми, крупнейшего в финской столице Хельсинки. В отличие от Соединенных Штатов Америки, где принято хоронить воинов на Арлингтонском национальном кладбище за пределами Вашингтона и на других специализированных ветеранских кладбищах по всей стране, Финляндия не организует отдельных военных кладбищ. Вместо этого павших солдат хоронят на гражданских кладбищах в тех местах, откуда они были родом. Именно поэтому немалая часть кладбища Хиетаниеми отведена упокоению солдат из Хельсинки. Это почетное место, которое легко найти, чуть поднявшись от могил президентов Финляндии и других политических лидеров, а в центре находится памятник фельдмаршалу Финляндии[22] Карлу Густаву Маннергейму (1867–1951).

Еще на подходе к кладбищу Хиетаниеми в глаза бросаются совершенно непонятные таблички с названиями улиц и рекламные щиты (см. источник 2.1). Почти во всех других европейских странах, даже не зная местного языка, вы сможете распознать отдельные слова, поскольку большинство европейских языков, включая английский, принадлежит к индоевропейской языковой семье, а все индоевропейские языки имеют общие корни для многих слов. Даже в Литве, Польше и Исландии возможно опознать некоторые слова на уличных вывесках и рекламных щитах. Но финские слова в основном покажутся абракадаброй, ибо финский относится к небольшому числу тех языков Европы, что никак не связаны с индоевропейской языковой семьей[23].

На самом кладбище Хиетаниеми вас наверняка поразит простота и красота дизайна. Финляндия известна по всему миру своими архитекторами и декораторами, которые отлично умеют добиваться красоты простыми способами. В первый мой визит в Финляндию, помнится, меня пригласили пройти в гостиную одного из домов, и я сразу подумал: «Это самая красивая комната, какую я когда-либо видел!» Потом, правда, я начал недоумевать, откуда взялось это впечатление: ведь комната представляла собой почти пустой прямоугольник с несколькими простыми предметами обстановки. Но материалы и форма комнаты, заодно с теми немногочисленными предметами мебели, были сугубо финскими в своей простоте и красоте.

Вас может шокировать количество погибших финских солдат, которые похоронены или о которых вспоминают на кладбище Хиетаниеми. Я насчитал более 3000 именных надгробий тех, чьи тела удалось найти и опознать; эти надгробия тянутся полукругом, ряд за рядом. На границе этого участка кладбища с именными надгробиями расположена стена высотой около четырех футов (и несколько сот футов в длину); на ней закреплены 55 табличек с солдатскими именами – я насчитал 715 имен: это те, кто считается «пропавшими без вести», потому что их прах не нашли и не вернули домой. Еще один «коллективный» монумент, уже без имен, поставлен в память о бесчисленном множестве финнов, погибших в вражеских тюрьмах. При этом все похороненные на Хиетаниеми солдаты были родом из Хельсинки; такие же участки отводятся под воинские захоронения на кладбищах каждого финского города и каждого прихода. Тут вы начинаете понимать, сколько финнов пали жертвами войны.

Прогуливаясь среди надгробий Хиетаниеми, вы поразитесь памятным надписям. Конечно, большая часть написанного останется непонятной, поскольку все тексты приводятся на финском языке, но по всему миру надгробия, как правило, одинаковы, и язык тут не важен: имя умершего, дата и место его рождения, дата и место смерти. Такой формат легко распознать на надгробиях финских кладбищ. На воинском захоронении Хиетаниеми все даты смерти приходятся на промежуток с 1939 по 1944 год, то есть на годы Второй мировой войны. Большинство дат рождения – это 1920-е и 1910-е годы, из чего следует, что, как можно было ожидать, погибали в основном 20-летние солдаты. Но вас наверняка удивят те надгробия, по которым понятно, что кое-кому из погибших было за 50 – или намного меньше двадцати. Например, Йохан Виктор Пальстен родился 4 августа 1885 года и погиб 15 августа 1941 года, через 11 дней после своего 56-го дня рождения. Клара Лаппалайнен родилась 30 июля 1888 года и погибла 19 октября 1943 года в возрасте 55 лет. Школьник Лаури Марти Хямялайнен родился 22 июля 1929 года, пошел на фронт и был убит 15 июня 1943 года в возрасте 13 лет, за пять недель до своего 14-го дня рождения. Почему же Финляндия призывала в солдаты не только двадцатилетних, что привычно, но мужчин и женщин старше 50 лет, а также подростков (см. источник 2.2)?

Изучая даты и места смерти на надгробных камнях, вы заметите, что гибель выпадала в основном на сжатые промежутки времени и на конкретные места. Наибольшее количество смертей случилось в конце февраля – начале марта 1940 года, следующая дата – август 1941 года, а следующая – июнь-август 1944 года. На многих надгробиях местом смерти указано Виипури[24] – или, как подскажет вам финский сопровождающий, селения рядом с Виипури, скажем, Сювари, Каннас или Ихантала. Поневоле задумываешься, что именно происходило в этом Виипури и почему так много финнов погибло там за столь короткий промежуток времени?

Объяснение следующее: Виипури был вторым по величине городом Финляндии, пока его не передали СССР вместе с десятой частью территории страны после жестокой войны зимой 1939/1940 года (а затем второй войны, с 1941 по 1944 год). В 1939 году Советский Союз выдвинул территориальные претензии к четырем балтийским странам – Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве. Финляндия единственная отвергла эти требования, несмотря на то, что СССР имел огромную армию, а по численности населения превосходил Финляндию почти в 50 раз. Финны дали столь суровый отпор, что им удалось сохранить свою независимость, хотя выживание их нации оставалось под большим сомнением из-за череды кризисов, что растянулась на десятилетие. Самые тяжелые потери были понесены в три «пиковых» периода: когда Красная армия наступала на Виипури в феврале-марте 1940 года, когда финны захватили Виипури в августе 1941 года и когда Красная армия снова атаковала Виипури летом 1944 года (см. источники 2.3 и 2.4).

Число погибших в войне против СССР финнов составило почти 100 000 человек, в основном мужчин. Для современных американцев и японцев, а также европейцев не финского происхождения, которым памятны почти мгновенные смерти 100 000 человек при каждом взрыве атомных бомб и при «обычных» бомбежках городов (Хиросима, Гамбург и Токио) и которые помнят о 20 миллионах жертв, понесенных Советским Союзом и Китаем в ходе Второй мировой войны[25], число погибших за пять лет финнов может показаться весьма скромным. Но это 2,5 % населения Финляндии того времени, составлявшего 3 700 000 человек, и 5 % от общего числа финских мужчин. Для сравнения вообразите, что 9 000 000 американцев погибли бы в ходе какой-нибудь сегодняшней войны – это почти в 10 раз больше совокупного количества смертей во всех войнах за 240-летнюю историю США. Мое последнее посещение кладбища Хиетаниеми пришлось на воскресенье, 14 мая 2017 года. Пускай на воинском участке кладбища кого-либо захоранивали более 70 лет назад (в 1944 году), я увидел свежие цветы на многих могилах и целые семьи, гулявшие среди могил. Я заговорил с семьей из четырех человек, из которых самый старший выглядел от силы лет на сорок с небольшим. Судя по всему, погибший солдат, на чью могилу они пришли, не мог быть им отцом – скорее, дедом или даже прадедом. Когда я упомянул, что меня удивило это уважение памяти и свежие цветы, мне объяснили: «У каждой финской семьи здесь кто-то похоронен».

В первый раз я приехал в Финляндию летом 1959 года, всего через 15 лет после окончания советско-финляндской войны и всего через четыре года после того, как СССР вывел свою военную базу из-под Хельсинки[26]. Моими финскими хозяевами оказались ветераны, вдовы и дети войны против Советского Союза, а еще мне довелось пообщаться с финскими солдатами на действительной службе. Они рассказывали о своей жизни и вспоминали недавнюю историю своей страны. К тому времени я в достаточной степени освоил замечательный финский язык, чтобы вести себя как опытный турист, оценить, насколько язык способствует самоощущению уникальности финнов (и насколько он причастен к моему персональному жизненному кризису, о котором шла речь в предыдущей главе). Для тех моих читателей, кому до сих пор не посчастливилось побывать в Финляндии, напомню ряд особенностей этой моей книги, посвященной кризисам и переменам: мы говорим о финской национальной гордости за свою идентичность, об ультрареалистичной оценке финнами своего геополитического положения, о сложившейся в итоге парадоксальной комбинации выборочных изменений, упомянутых выше, и об отсутствии у Финляндии свободы выбора, отсутствии помощи от союзников в критический момент и отсутствие доступных успешных моделей преодоления кризиса.

* * *

Финляндия отождествляет себя со Скандинавией и считается частью Скандинавии. Многие финны – это голубоглазые блондины, похожие на шведов и норвежцев. Генетически финны на самом деле на 75 % принадлежат к скандинавским народам, как те же шведы и норвежцы, и лишь на 25 % унаследовали гены захватчиков с востока[27]. Но география, язык и культура отличают финнов от прочих скандинавов, и они гордятся этими отличиями. Что касается географии, в описаниях Финляндии финнами неизменно звучат два утверждения: «Мы маленькая страна» и «Наша география никогда не изменится». Последняя фраза означает, что сухопутная граница Финляндии с Россией (или с ее предыдущим «воплощением», с СССР) длиннее любой другой европейской границы. По сути, Финляндия является буферной зоной между Россией и остальной Скандинавией.

Все почти 100 локальных языков Европы родственны между собой и относятся к индоевропейской языковой семье, за исключением изолированного баскского языка[28] – и еще четырех: финского, близкородственного ему эстонского, а также состоящих в отдаленном родстве с финским венгерского и саамского языков. Перечисленные языки принадлежат к финно-угорской языковой группе. Финский язык очень красив и является средоточием национальной гордости и самобытности Финляндии. Национальный финский эпос «Калевала»[29] для местного самосознания значим, пожалуй, даже больше, чем пьесы Шекспира для носителей английского языка. Для посторонних финский язык не просто красив и схож с песней, но и весьма труден в освоении. Прежде всего трудность доставляет лексикон, поскольку слова финского языка не имеют знакомых индоевропейских корней. В результате большинство финских слов приходится запоминать, что называется, с нуля.

Также освоение финского языка изрядно затрудняют его фонетика и грамматика. Буква k широко распространена в финском языке: из 200 страниц моего финско-английского словаря 31 страница отведена словам, которые начинаются с k. (Попробуйте посмаковать эти строки из «Калевалы»: «Kullervo, Kalervon poika, sinisukka aijon lapsi, Hivus Keltainen, korea, kengan kauto kaunokainen»[30].) Ничего не имею против буквы k, но, увы, в финском языке, в отличие от английского, часто встречаются двойные согласные (например, kk), которые произносится иначе, нежели одиночные согласные (например, k). Эта особенность финского произношения сильно мешала моим терпеливым финским хозяевам понимать меня, когда я произносил короткие речи по-фински (к счастью, такое случалось редко). Неумение разделять в речи одинарные и двойные согласные может обернуться серьезными проблемами. Например, финский глагол «встретиться» (tapaa) произносится с одним p, а глагол «убивать» (tappaa) произносится с двойным p. То есть вы просите финна встретиться с вами, но по ошибке удваиваете p, и не исключено, что вас убьют.

Еще в финском языке встречаются так называемые короткие и долгие гласные. Например, граница по-фински – raja с коротким первым a, а вот ногу или руку (конечность) называют raaja с долгим первым a, и потому меня неправильно поняли, когда я очутился возле границы национального парка и по ошибке удлинил первую гласную в попытке упомянуть границу. Три финские гласные, a, o и u, используются в двух формах, произносится либо задней, либо передней частью нёба, а на письме передаются соответственно как a и ä, o и ö, u и y. В одном слове все три гласные должны быть или «задними», или «передними», поскольку тут присутствует, как говорят лингвисты, гармония гласных. Например, финское слово «ночь», которое я часто употреблял, желая спокойной ночи, имеет только «передние» гласные (yötä), тогда как слово «речное русло» включает только «задние» гласные (uoma).

Если вас приводят в замешательство четыре падежа немецкого языка или шесть падежей латыни, вы ужаснетесь, узнав, что в финском языке имеется целых 15 падежей, многие из которых заменяют предлоги в английском. Одно из самых восхитительных моих воспоминаний о первом посещении Финляндии – это финский солдат, не говоривший по-английски и изъяснявшийся исключительно на финском, который взялся учить меня шести финским локативам (замещающим английские предлоги и наречия «на», «в», «снаружи», «внутри» и пр.); он указывал на стол (pöytä) на котором (pöydällä, гармония гласных!) стояла чашка, а в столе (pöydässä) торчал гвоздь, потом ставил чашку на стол (pöydälle) и убирал со стола (pöydältä), вгонял гвоздь в дерево (pöytään) и вынимал обратно (pöydästä).

Среди множества падежей финского иностранцам труднее всего справиться с винительным и разделительным падежами. В латыни и немецком, где нет разделительного падежа, все объекты выражаются винительным падежом: «Я ударил по мячу» (ich schlage den Bal). Но в финском языке, когда описывается действие применительно к чему-либо, нужно решить, относится ли глагол к предмету в целом (тогда употребляется винительный падеж) или только к части объекта (тогда употребляется разделительный падеж). Возможно, достаточно просто сообразить, бьешь ты по всему мячу или по какой-то его части. Но гораздо труднее понять, какой падеж, винительный или разделительный, использовать, если речь идет о некоторой абстракции. Например, вам в голову пришла мысль; финский язык требует от вас решить, речь об идее целиком или о ее части, потому что только так становится ясно, употребить винительный или разделительный падеж. Одним из моих финских хозяев в 1959 году оказался шведский финн, родным для него был шведский, но он свободно говорил по-фински. Тем не менее, он не мог устроиться на работу в государственные учреждения Финляндии, поскольку для этого требовалось сдавать экзамены как на шведском, так и на финском языке. Он поведал мне, что в 1950-х, если ты допустил единственную ошибку в выборе между винительным и разделительным падежом, экзамен считался проваленным, и на работу тебя не брали.

Все эти особенности способствуют обособлению финского языка, его превращению в предмет национальной гордости, ведь на нем не говорит почти никто, кроме самих финнов. Финский язык сформировал ядро финской национальной идентичности, за которую столько финнов было готово погибнуть в войне против Советского Союза.

Другие составляющие национальной идентичности Финляндии – это ее композиторы, ее архитекторы и дизайнеры, а также бегуны на длинные дистанции. Финский музыкант Ян Сибелиус считается одним из величайших композиторов XX столетия. Финские архитекторы и дизайнеры интерьеров известны во всем мире. (Американцы могут вспомнить арку в Сент-Луисе, аэропорт Даллеса в Вашингтоне и терминал TWA в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке; все перечисленное проектировал архитектор Эеро Сааринен, финн по происхождению.) После Первой мировой войны, когда на карте мира по воле победителей-союзников появилось много новых стран (включая Финляндию), Финляндия прославилась как родина Сибелиуса и самого известного финского рекордсмена, бегуна Пааво Нурми по прозвищу Летучий Финн. На Олимпийских играх 1924 года он выиграл с олимпийским рекордом забег на 1500 метров, через час победил в забеге на 5000 метров, два дня спустя стал первым в беге на 10 000 метров по пересеченной местности, а на следующий день после этого первенствовал на дистанции 3000 метров. Его мировой рекорд в беге на милю держался восемь лет. Даже стали поговаривать, что Нурми и прочие финские бегуны «затащили Финляндию на карту мира». Все эти достижения также способствовали осознанию финнами своей самобытности и национальной идентичности – и укрепляли их решимость сражаться против СССР, вопреки подавляющему превосходству последнего.

* * *

Носители протофинского языка пришли на территорию современной Финляндии в доисторические времена, несколько тысяч лет назад. В исторические времена, то есть с появлением первых письменных сведений о Финляндии около 1100 года нашей эры, на эту территорию притязали Швеция и Россия. Финляндия осталась в основном под контролем Швеции, пока Россия не аннексировала ее в 1809 году. На протяжении большей части XIX столетия русские цари предоставляли Финляндии значительную автономию, там был собственный парламент, собственная администрация, своя валюта, а русский язык населению не навязывали. Но после восшествия на престол Николая II в 1894 году и назначения губернатором жестокого человека по фамилии Бобриков[31] (был убит финном в 1904 году) российское правление стало больше походить на гнет. Потому, когда ближе к окончанию Первой мировой войны в России произошла большевистская революция 1917 года, Финляндия провозгласила независимость.

В стране началась ожесточенная гражданская война, в ходе которой консервативные финны («белофинны»), то есть финские части, обученные в Германии и опиравшиеся на поддержку немецких войск, высадившихся в Финляндии, сражались с финнами-коммунистами («красные финны»), а также против русских войск, что еще дислоцировались на финской территории. Когда белофинны отмечали свою победу в мае 1918 года, они расстреляли около 8000 красных финнов, а еще 20 000 их противников умерли от голода и болезней, что бушевали в концентрационных лагерях. Если считать по проценту населения, погибшего за месяц, гражданская война в Финляндии оставалась наиболее кровопролитным гражданским конфликтом в истории до руандийского геноцида 1994 года. Это кровопролитие могло бы расколоть новое государство, но произошло быстрое примирение, выживших левых полностью восстановили в политических правах, и к 1926 году выходец из левых стал премьер-министром Финляндии. Но воспоминания о гражданской войне внушили финнам страх перед Россией и коммунизмом, что не могло не сказаться на отношениях Финляндии с Советским Союзом.

В 1920-х и 1930-х годах Финляндия продолжала опасаться России, успевшей к тому времени сделаться Союзом Советских Социалистических Республик. Идеологически эти страны были прямой противоположностью друг другу: либеральная капиталистическая демократия в Финляндии противостояла репрессивной коммунистической диктатуре в СССР. Финны помнили, как Россия их угнетала при последнем царе. Они боялись, что Советский Союз будет стремиться вернуть себе Финляндию – например, станет поддерживать финских коммунистов, которые хотят свергнуть законное правительство. Они с беспокойством наблюдали за сталинским террором и параноидальными чистками 1930-х годов. Больше всего финнов тревожило активное строительство аэродромов и железнодорожных линий в малонаселенных районах СССР к востоку от финской границы. Среди железнодорожных веток имелись и те, что вели в направлении Финляндии; они заканчивались в лесах недалеко от границы и явно предназначались, как казалось, для будущего вторжения в Финляндию.

В 1930-х годах Финляндия начала модернизировать армию и укреплять оборону под руководством генерала Маннергейма, который командовал войсками белофиннов в годы гражданской войны. Многие финны добровольно участвовали летом 1939 года в постройке главной линии обороны страны, так называемой линии Маннергейма, на Карельском перешейке, что отделял юго-восточную Финляндию от Ленинграда, ближайшего и второго по величине города СССР. Германия при Гитлере активно перевооружалась и все сильнее расходилась в своей политике с Советским Союзом, а Финляндия пыталась сохранять нейтралитет, игнорировать агрессивность СССР и уповать на то, что с восточной стороны ей ничто не угрожает. Советский Союз, в свою очередь, с подозрением относился к своему буржуазному соседу, который одолел коммунистов в ходе гражданской войны с помощью немецких войск.

У Финляндии имелись веские географические и исторические причины беспокоиться по поводу отношений с СССР, а у Советского Союза были свои веские географические и исторические причины для беспокойства относительно Финляндии. Перед Второй мировой войной советско-финская граница пролегала всего в 30 милях к северу от Ленинграда (см. карту выше). Немецкие войска уже воевали в Финляндии против коммунистов в 1918 году; британские и французские силы уже входили в Финский залив для блокады Ленинграда[32] или нападения на город (до революции и ныне этот город звался и зовется Санкт-Петербургом) в Крымскую войну 1850-х годов; а Франция построила большую крепость в гавани Хельсинки в 1700-х годах, готовясь к нападению на Петербург. В конце 1930-х годов сталинский страх перед гитлеровской Германией усилился, и на это имелись все основания. Коммунисты и нацисты клеймили друг друга в своей пропаганде. Гитлер в автобиографии «Майн кампф» писал, что Германия должна расширяться на восток, то есть на территорию СССР. Сталин видел, как гитлеровская Германия поглотила Австрию в марте 1938 года, захватила Чехословакию в марте 1939 года и начала угрожать Польше. Но Франция, Великобритания и Польша отвергли предложение Сталина вместе выступить на защиту Польши от растущей немецкой угрозы.

В августе 1939 года Финляндию и весь остальной мир ошеломила новость о том, что Гитлер и Сталин внезапно покончили с пропагандистской войной и подписали германо-советский пакт о ненападении, так называемый пакт Молотова – Риббентропа. Финны подозревали (и были правы), что этот пакт содержит секретные соглашения по разделу сфер влияния, причем Германия признает, что Финляндия относится к советской сфере. За подписанием пакта было последовало немецкое вторжение в Польшу, а затем, через несколько недель, СССР оккупировал восточные польские земли. Сталин по понятным причинам хотел отодвинуть советскую границу как можно дальше на запад, чтобы защититься от немецкой угрозы.

В октябре 1939 года Советский Союз, по-прежнему страшась немецкой агрессии, решил перенести большую часть своей западной границы как можно дальше на запад. Опираясь на временное перемирие по пакту Молотова – Риббентропа, СССР выдвинул ультиматумы своим четырем балтийским соседям: так называемым прибалтийским республикам (Литва, Латвия и Эстония), а также Финляндии. От балтийских республик потребовали размещения советских военных баз на их территории и права переброски войск на эти базы. Хотя размещение войск означало фактическую оккупацию, республики были настолько малы, что сочли сопротивление безнадежным. Они согласились на все требования и были аннексированы СССР в июне 1940 года. Ободренный этим успехом, в начале октября 1939 года Советский Союз выставил два требования Финляндии. Во-первых, советско-финскую границу на Карельском перешейке предлагалось отодвинуть дальше от Ленинграда, чтобы обезопасить город от обстрелов и захвата (если бы немецкие войска снова очутились в Финляндии, как уже случилось в 1918 году). Угрозы нападения самой Финляндии на Советский Союз не существовало, но шанс вторжения какой-либо крупной европейской державы через Финляндию выглядел вполне реальным. Во-вторых, СССР потребовал от Финляндии разрешения создать военно-морскую базу на южном побережье страны, недалеко от Хельсинки, и уступить несколько малых островов в Финском заливе.

Тайные переговоры между Финляндией и Советским Союзом продолжались в течение октября и ноября 1939 года. Финны были готовы пойти на некоторые уступки, но не собирались уступать всем требованиям, хотя генерал Маннергейм убеждал финское правительство поддаться давлению: он осознавал слабость финской армии и (как бывший генерал-лейтенант российской царской армии) отлично понимал географические причины советских требований. Впрочем, представители всех политических движений – левые и правые, красные и белые, противники в гражданской войне – единодушно отказались идти на компромисс. Все финские политические партии поддержали эту позицию правительства страны (а в Великобритании, между прочим, в июле 1940 года ведущие политики высказывались за переговоры с Гитлером, чтобы «купить мир»).

Одной из причин единодушия финнов был страх, что истинной целью Сталина является полная оккупация Финляндии. Они опасались, что согласие на сравнительно скромные советские требования обернется для страны необходимостью покорно мириться со все более суровыми условиями. Уступка оборонительной линии на Карельском перешейке облегчила бы Советскому Союзу вторжение в Финляндию по суше, а советская военно-морская база под Хельсинки позволила бы устроить бомбардировки столицы Финляндии с суши и с моря. Финны извлекли урок из участи Чехословакии, которую в 1938 году принудили передать Германии Судетскую область с ее оборонительными сооружениями, вследствие чего Германия беспрепятственно оккупировала всю страну в марте 1939 года.

Второй причиной, по которой финны не пошли на компромисс, было ошибочное убеждение, что Сталин просто блефует и согласится в итоге на меньшее. К слову, Сталин тоже просчитался, полагая, что финны тянут время и стараются выгадать что-то для себя. Он не мог вообразить, что крошечная страна окажется настолько сумасшедшей, чтобы выступить против державы с населением почти в 50 раз больше. Советские военные планы предусматривали захват Хельсинки менее чем через две недели от начала боевых действий. А третья причина отказа финнов пойти на уступки заключалась в их уверенности, что страны, традиционно дружественные Финляндии, встанут на защиту страны. Кроме того, некоторые финские политические лидеры верили, что армия Финляндии сумеет сдерживать советское вторжение минимум полгода, пусть генерал Маннергейм и предупреждал, что это невозможно.

Тридцатого ноября 1939 года Советский Союз напал на Финляндию под предлогом того, что финские артиллерийские снаряды упали на советскую территорию и убили нескольких солдат. (Хрущев позже признавался, что эти снаряды были выпущены из советского оружия по приказу советского генерала, который хотел спровоцировать войну[33].) Началась война, вошедшая в историю как Зимняя. Советские войска перешли в атаку на всем протяжении советско-финской границы, а советские самолеты принялись бомбить Хельсинки и другие финские города. Жертвы среди гражданского населения в первую ночь бомбежек составили 10 % от общего числа гражданских жертв в Финляндии за все пять лет Второй мировой войны. Когда советские войска перешли финскую границу и захватили ближайшую финскую деревню, Сталин немедленно признал финского коммуниста Куусинена главой так называемого «демократического» финского правительства, дабы создать впечатление, что СССР не вторгался в Финляндию, а встал на защиту «настоящего» финского правительства. Создание этого марионеточного правительства окончательно убедило продолжавших сомневаться финнов в том, что Сталин действительно хочет захватить их страну.

* * *

К началу боевых действий 30 ноября 1939 года технические, так сказать, параметры этого абсурдного по несоответствию противников конфликта выглядели следующим образом. Советский Союз имел 170 миллионов человек населения, тогда как население Финляндии составляло 3 700 000 человек. СССР напал на Финляндию всего четырьмя армиями (до 500 000 человек), многие другие части остались в резерве или выполняли иные военные цели. Финляндия мобилизовала все силы, которые насчитывали 120 000 человек в девяти дивизиях. На поддержку пехоты СССР выдвинул тысячи танков, современные боевые самолеты и современную артиллерию; Финляндия почти не имела танков, самолетов и артиллерию, равно как и противотанковых и зенитных орудий. Хуже всего было то, что при наличии хорошего стрелкового оружия и пулеметов, финская армия располагала весьма ограниченным арсеналом боеприпасов; солдатам приказывали экономить патроны и стрелять, только когда противник подойдет вплотную.

Все эти цифры говорили о том, что шансы Финляндии выстоять в схватке нулевые, если Сталин твердо решит добиться своего. Мир уже видел, как быстро Польша, чье население было в 10 раз больше финского, а военная инфраструктура была куда современнее, потерпела поражение за несколько недель, причем немецкие силы уступали советским в численности минимум вдвое. Словом, финны не были настолько безумны, чтобы воображать, будто они в состоянии добиться военной победы. Вместо этого, как объяснил мне финский друг, их целью было «сделать русскую победу такой медленной, мучительной и дорогостоящей, насколько это возможно». В частности, цель Финляндии состояла в том, чтобы сопротивляться так долго, чтобы правительство успело заручиться военной поддержкой дружественных стран, и напугать Сталина объемом военных расходов.

К великому удивлению СССР и остального мира, Финляндия устояла. Советский военный план вторжения по всей длине общей границы предусматривал штурм линии Маннергейма на Карельском перешейке и попытку «разрезать» Финляндию надвое в самом узком месте страны. Против советских танков, что двинулись на линию Маннергейма, финны применяли новое оружие, восполняя дефицит противотанковых пушек так называемым «коктейлем Молотова», то есть бутылками с горючей смесью, которой хватало, чтобы поджечь танк. Еще финские солдаты в окопах пропускали танки мимо себя, а затем заклинивали им гусеницы бревнами. Отдельные сорвиголовы бросались затем к обездвиженным машинам, совали винтовки в стволы пушек и смотровые щели и расстреливали советских танкистов внутри. Не удивительно, что уровень потерь среди противотанковых бригад Финляндии составлял до 70 % личного состава.

Больше всего мировых наблюдателей восхитило то, что финским войскам удалось уничтожить две советские дивизии, которые пытались рассечь Финляндию надвое. Боевые машины и танки с пехотой двигались по нескольким дорогам, ведущим от советской границы в глубь Финляндии. Малочисленные группы финских солдат, на лыжах и в белом камуфляже для маскировки на снегу, сопровождали врага, вынуждали делить силы и уничтожали одно подразделение за другим (см. источник 2.5). Финский ветеран в 1959 году описывал мне тактику, которую он с однополчанами использовал в зимнем лесу. Ночью советские солдаты ставили автомашины длинной колонной вдоль узкой однополосной лесной дороги, а сами собирались вокруг больших костров, чтобы согреться. (Финны, кстати, спасались от холода с помощью крохотных обогревателей в палатках, и снаружи их было не заметить.) На лыжах мой собеседник и его взвод подбирались как можно ближе, на дальность прицельной стрельбы (см. источник 2.6). Затем они взбирались на деревья поблизости с винтовками, выглядывали вражеских офицеров в свете костров, расстреливали их и убегали, оставляя советских солдат без командиров, напуганными и деморализованными.

* * *

Почему финская армия смогла так долго защищаться против превосходившей ее по всем показателям армии СССР? Во-первых, одной из причин является мотивация: финны осознавали, что сражаются за свои семьи, свою страну и ее независимость, были готовы умереть за это. Например, когда советские части наступали по льду замерзшего Финского залива, а им противостояли только малые гарнизоны на островах, финским солдатам объяснили, что спасения ждать не следует, что они должны убить как можно больше «русских», прежде чем погибнут сами, – и они приняли этот бой. Во-вторых, финнам было привычно перемещаться на лыжах по зимнему лесу, и они хорошо знали местность, на которой им выпало сражаться. В-третьих, финские солдаты имели форму, обувь, палатки и снаряжение для боевых действий зимой, а вот у Красной армии не было ничего подобного. Наконец, финская армия, как и израильская армия сегодня, продемонстрировала эффективность в диспропорции к своей численности, поскольку в ней допускалось, что солдаты могут проявлять инициативу и принимать решения самостоятельно, а не просто подчиняются приказам.

Но упорство и временные успехи финской армии всего-навсего отдаляли неизбежное. С ожидаемым таянием зимнего льда и снега по весне СССР должен был наконец материализовать свое превосходство в численности и технике, прорваться через Карельский перешеек и форсировать Финский залив. Финляндии оставалось надеяться на помощь добровольцев и на поставки техники и живой силы из других стран. Что же происходило на этом дипломатическом фронте?

Общее сочувствие маленькой Финляндии, отважно сражавшейся с громадным советским агрессором, побудило 12 000 иностранных добровольцев, в основном из Швеции, влиться в ряды финской армии. Но большинство этих добровольцев еще не закончили обучение к тому времени, когда война завершилась. Некоторые страны присылали военную технику разной степени полезности. Например, один финский ветеран рассказывал мне, что Италия поставила старые артиллерийские орудия времен Первой мировой войны. При выстреле артиллерийское орудие откатывается назад, поэтому его необходимо закрепить на прочном основании. Каждое орудие требует не только наводчика и стрелка, но и корректировщика огня, который занимает позицию перед пушкой, смотрит, куда падает снаряд, и дает указания и поправки для следующего выстрела. По словам того ветерана, эти старые итальянские пушки настолько плохо справлялись с отдачей, что для каждой из них назначали двоих корректировщиков: один отслеживал падение снарядов, а другой располагался позади, чтобы оценивать смещение орудия при стрельбе!

На самом деле единственными странами, на чью помощь Финляндия могла рассчитывать с точки зрения живой силы и снаряжения, были Швеция, Германия, Великобритания, Франция и США. Соседняя Швеция, тесно связанная с Финляндией благодаря долгой общей истории и общей культуре, отказывалась отправлять войска из страха втянуться в войну против СССР. Германия ранее направляла войска на защиту независимости Финляндии и имела давние культурные связи с Финляндией, но теперь Гитлер не желал нарушать условия пакта Молотова – Риббентропа. Соединенные Штаты Америки были далеко, а у президента Рузвельта руки оказались связаны нейтралитетом, следствием десятилетий американской политики изоляционизма.

Получалось, что реальными источниками помощи могли выступить только Великобритания и Франция. Обе страны, пусть и не сразу, согласились направить свои войска в Финляндию. Но они уже находились в состоянии войны с Германией, и эта война занимала все помыслы британского и французского правительств, которые не собирались отвлекаться, назовем это так, на посторонние цели. Германия импортировала большую часть железной руды для своих нужд из нейтральной Швеции. Значительные объемы руды вывозились из Швеции через Норвегию по железной дороге до свободного ото льда норвежского порта Нарвик, и переправлялись по морю в Германию. Англичане и французы стремились установить контроль над шведскими запасами железа и прервать морское сообщение с Нарвиком. Поэтому их предложение направить войска через нейтральные Норвегию и Швецию на помощь Финляндии было не более чем предлогом для достижения истинной цели.

На словах британское и французское правительства пообещали Финляндии прислать десятки тысяч своих солдат, но на деле выяснилось, что большинство сил будет переброшено в Нарвик, на железную дорогу к порту и на шведские месторождения. Лишь крошечная часть этих сил должна была попасть в саму Финляндию. Причем даже это потребовало бы разрешения правительств Норвегии и Швеции, а те, поскольку их страны соблюдали нейтралитет, отказались одобрить данный план.

* * *

В январе 1940 года Советский Союз наконец начал делать выводы из ужасающих потерь и военных поражений декабря. Сталин ликвидировал марионеточное правительство Финляндии во главе с финским коммунистическим вожаком Куусиненом. Это означало, что Сталин больше не отказывается признавать действующее финское правительство, а последнее начало прощупывать почву на предмет мира. Вдобавок СССР прекратил тратить время и силы на попытки рассечь Финляндию надвое и вместо этого собрал немалое количество пехоты, артиллерии и танков на Карельском перешейке, где открытая местность благоприятствовала боевым действиям. Финские солдаты непрерывно сражались на протяжении двух месяцев и изнемогали от усталости, тогда как СССР мог бросить в бой свежие силы из своих огромных запасов. В начале февраля советские части прорвались через линию Маннергейма и заставили финнов отступить на следующую, гораздо менее крепкую линию обороны. Финские генералы, находившиеся под командованием Маннергейма, умоляли его отступить дальше, чтобы воспользоваться преимуществами тыловых позиций, но у Маннергейма были железные нервы: несмотря на тяжелые потери, которые несла финская армия, он отказался отступать, потому что знал – Финляндии необходимо оставить за собой столько территории, сколько получится, к моменту начала неизбежных мирных переговоров.

В конце февраля 1940 года, когда истощенные финны наконец собрались просить о мире, англичане и французы по-прежнему требовали от них держаться. Премьер-министр Франции Даладье в срочной депеше известил, что к концу марта перебросит в Финляндию 50 000 солдат, что 100 бомбардировщиков готовы к вылету и что ему гарантировали «перемещение» этих сил по суше через Норвегию и Швецию. Эта депеша побудила финнов продлить бои еще на неделю, за которую успело погибнуть несколько тысяч человек.

Но затем британцы признали, что предложение Даладье было фальшивкой и откровенным блефом, поскольку ни войска, ни самолеты не готовы, а Норвегия и Швеция по-прежнему не дают разрешения на перемещения союзных контингентов; по сути, французское предложение было сделано только для того, чтобы выразить поддержку финнам и позволить Даладье сохранить лицо. Премьер-министр Финляндии возглавил финскую делегацию, которая отправилась в Москву на мирные переговоры. Одновременно СССР наращивал военное давление на Финляндию, организовав наступление на второй по величине финский город Виипури, столицу провинции Карелия. Эта схватка ознаменовалась многочисленными смертями, отсюда все надгробия, датированные февралем и мартом 1940 года на кладбище Хиетаниеми.

Условия, которые Советский Союз выдвинул в марте 1940 года, были гораздо суровее тех, какие финны отвергли в октябре 1939 года. Теперь от них потребовали всю провинцию Карелия, другую область на севере вдоль советско-финской границы и порт Ханко под Хельсинки в качестве военно-морской базы. Вместо того чтобы остаться в своих домах при советской оккупации, все население Карелии, а это были 10 % населения Финляндии, предпочло эвакуироваться и переселиться в другие области страны. Там им пришлось ютиться в домах местных жителей, и лишь к 1945 году наконец удалось обеспечить беженцев собственным жильем. Что уникально для европейских стран со значительными внутренними перемещениями населения, Финляндия никогда не размещала своих вынужденных переселенцев в лагерях для беженцев. Девятнадцать лет спустя мои финские хозяева вспоминали, сколько времени и сил было потрачено на поиски жилья для этих карелов.

Почему Сталин в марте 1940 года не приказал Красной армии продолжать наступление и оккупировать всю Финляндию? Одна из причин заключалась в том, что ожесточенное сопротивление финнов давало понять: дальнейшее продвижение будет медленным, мучительным и дорогостоящим; а ведь СССР следовало провести реорганизацию и перевооружение своей армии на случай нападения Германии. Слабая эффективность действий Красной армии против крошечной Финляндии стала неприятным сюрпризом для СССР: на каждого убитого финна приходилось около восьми советских солдат. Чем дольше шла война с Финляндией, тем выше становился риск британского и французского вмешательства, что было чревато войной с этими странами и нападением на советские нефтяные месторождения на Кавказе. Некоторые исследователи считают, что из суровых условий мира в марте 1940 года вытекает – финнам действительно следовало принять более мягкие условия, выставленные Сталиным в октябре 1939 года. Впрочем, советские архивы, открытые в 1990-е годы, подтвердили опасения финнов: Советский Союз наверняка воспользовался бы этими более мягкими территориальными претензиями и крахом финской линии обороны в октябре 1939 года, чтобы захватить всю Финляндию, как это было с тремя балтийскими республиками в 1940 году. Яростное сопротивление финнов и их готовность умирать, а также медлительность и издержки войны против Финляндии убедили СССР забыть о планах оккупации всей Финляндии в марте 1940 года.

* * *

После перемирия в марте 1940 года СССР реорганизовал свою армию и аннексировал Прибалтику. Германия оккупировала Норвегию и Данию в апреле 1940 года, а затем разгромила Францию в июне того же года, так что Финляндия лишилась всяких надежд на помощь извне. Потому она вступила в союз с Германией и приступила к модернизации своей армии с использованием немецкого снаряжения.

Гитлер решил напасть на Советский Союз в следующем, 1941 году. В какой-то момент немецкие военные планировщики начали обсуждать с финскими планировщиками «гипотетические» совместные действия против СССР. Финляндия не испытывала симпатий ни к Гитлеру, ни к нацизму, но финны осознали жестокую реальность: они не сумеют остаться в стороне от схватки и соблюсти заранее заявленный нейтралитет в войне между Германией и Советским Союзом. Иначе либо одна, либо сразу обе эти страны решатся оккупировать Финляндию. Горький опыт противостояния СССР в одиночку в Зимней войне вынуждал думать, что повторение чего-то подобного намного хуже заключения союза с нацистской Германией. Это был «наименее ужасный из нескольких очень плохих вариантов», если процитировать биографа Маннергейма Стивена Залогу. Слабая боеготовность Красной армии в Зимней войне убедила всех наблюдателей – не только Финляндию, но и Германию, Великобританию и США, – что война между Германией и СССР закончится победой немцев. Естественно, что финны хотели заодно вернуть себе утраченную провинцию Карелия. 21 июня 1941 года[34] Германия напала на Советский Союз. Финляндия сначала заявила, что будет оставаться нейтральной, но 25 июня советские самолеты разбомбили финские города[35], дав финскому правительству повод заявить, что страна снова воюет с СССР.

Эта вторая война против Советского Союза, сразу после Зимней войны, зовется в Финляндии войной-продолжением. На сей раз Финляндия мобилизовала шестую часть мужского населения в армию и на вспомогательные работы; стоит отметить, что это самый высокий процент мобилизованных среди участников Второй мировой войны. В сопоставлении отсюда следует, что США при тех же исходных условиях должны были бы призвать более 50 000 000 человек. В вооруженные силы брали мужчин в возрасте от 16 до 50 лет, а также некоторое количество женщин в прифронтовых районах. Всех финнов обоих полов, негодных к службе, в возрасте от 15 до 64 лет, обязали трудиться на войну – в промышленности, сельском хозяйстве, на лесозаготовках или на других необходимых работах. Подростки работали на полях и лесопилках – или вступали в отряды противовоздушной обороны.

Поскольку Красная армия была поглощена сражениями с немецкими войсками, финны быстро вернули себе Карелию, но не остановились на этом и двинулись дальше, заняв Советскую Карелию. Впрочем, военные цели Финляндии оставались сугубо локальными, поэтому финны именовали себя не «союзниками» Германии, а воюющими на стороне нацистской Германии. В частности, Финляндия наотрез отказалась выполнить две просьбы, а именно – истребить финских евреев (правда, небольшую группу все-таки передали в руки гестапо) и атаковать Ленинград с севера, поддержав атаки немцев с юга. Это упорство спасло Ленинград, позволило городу продержаться в блокаду и сказалось впоследствии на решении Сталина остановить наступление на Финляндию на границе Карелии (см. ниже)[36].

Тем не менее факт остается фактом: Финляндия воевала на стороне нацистской Германии. Различие между союзником и, так сказать, сотоварищем по войне не имело значения для сторонних наблюдателей, которые не могли оценить всю сложность положения Финляндии. Я рос в США в годы Второй мировой войны и считал Финляндию четвертой державой Оси, после Германии, Италии и Японии. Под давлением Сталина Великобритания объявила войну Финляндии. Но единственной атакой со стороны британцев стал единичный налет бомбардировщиков на финский город Турку, причем британские пилоты нарочно сбросили бомбы в море и не стали разрушать город.

В начале декабря 1941 года финская армия прекратила наступление, и в войне-продолжении между Советским Союзом и Финляндией почти ничего не происходило целых три года. С одной стороны, у Финляндии не было других целей после возвращения Карелии. С другой стороны, Красная армия была слишком занята противостоянием Германии, чтобы перебросить часть сил на финское направление. Когда же СССР сумел изгнать нацистов со своей территории, стало понятно, что теперь появилась возможность уделить внимание Финляндии. В июне 1944 года началось широкое наступление на Карельском перешейке. Советские войска быстро прорвали линию Маннергейма, но, как и в феврале 1941 года, финнам удалось стабилизировать фронт. Советское наступление остановилось, отчасти потому, что Сталин поставил перед своей армией задачу опередить американские и британские силы, подступавшие к Берлину с запада; отчасти же виной были те самые проблемы, с которыми уже пришлось столкнуться в ходе Зимней войны: преодоление сопротивления и партизанская война в финских лесах грозили обойтись слишком дорого. Вдобавок никто не знал, что делать с Финляндией, если и когда Советский Союз ее оккупирует. Потому в 1944 году, как и в 1941-м, финны реализовали практическую цель, которую озвучил мой финский друг: важно не победить СССР на поле боя, а сделать так, чтобы его победа как можно более дорогостоящей, медленной и мучительной. В результате Финляндия оказалась единственной страной континентальной Европы, которая в годы Второй мировой войны избежала вражеской оккупации.

После того как фронт снова стабилизировался в июле 1944 года, лидеры Финляндии вылетели в Москву на переговоры о мире и подписание нового договора. На сей раз советские территориальные требования почти не отличались от требований 1941 года. СССР забрал себе финскую Карелию и военно-морскую базу на южном побережье Финляндии. Дополнительно были присвоены финский порт на Северном Ледовитом океане и никелевые рудники[37]. Финляндии пришлось согласиться на высылку 200 000 немецких военнослужащих, дислоцированных в стране, во избежание появления советских войск на своей территории. На вывод частей ушло много месяцев, а отступавшие немцы уничтожили практически все ценное в финской провинции Лапландия. Когда я побывал в Финляндии в 1959 году, мои финские хозяева еще сетовали на то, что бывшие союзники бессовестно разграбили Лапландию.

Общие потери Финляндии в ходе Зимней войны и войны-продолжения составили около 100 000 человек убитыми. Как я уже писал, пропорционально численности населения это все равно, что погибли бы 9 000 000 американцев. Еще 94 000 финнов получили различные увечья, 30 000 финских женщин овдовели, 55 000 финских детей остались сиротами, 615 000 финнов лишились своих домов. Продолжая сравнение с Америкой: как если бы война изувечила 8 000 000 американцев, 2 500 000 американских женщин овдовели, 500 000 американских детей осиротели, а 50 000 000 американцев потеряли кров. Кроме того, в ходе одной из наиболее массовых детских эвакуаций в истории 80 000 финских детей вывезли из страны (в основном в Швецию), и это имело длительные травматические последствия, ощущаемые и в следующем поколении (см. источник 2.7). Сегодня для дочерей тех финских матерей, которых эвакуировали в детстве, вероятность попасть в психиатрические клиники вдвойне выше, чем у дочерей тех, кого не вывозили. СССР понес намного более тяжелые боевые потери против Финляндии: по оценкам, приблизительно полмиллиона погибших и четверть миллиона раненых. Сюда включены и те 5000 советских солдат, которые угодили в финский плен, после заключения перемирия были переданы советской стороне – и сразу расстреляны за проявление страха перед врагом[38].

Договор о перемирии требовал от Финляндии «сотрудничать с Союзными силами в задержании лиц, обвиняемых в военных преступлениях». В толковании союзниками «финских военных преступлений» виновниками признавались лидеры правительства Финляндии в годы войны против СССР. Если бы Финляндия не стала преследовать собственных руководителей, СССР вмешался бы и вынес им суровые приговоры, вплоть до расстрела. Поэтому финнам пришлось сделать то, что в иных обстоятельствах посчитали бы позором: закон обратной силы объявил лидеров страны, защищавших Финляндию, в проведении «необдуманной» политики, которая была вполне законной и которую широко поддерживало население. Финский суд приговорил к тюремному заключению военного президента Финляндии Рюти, премьер-министров военных лет Рангелла и Линкомиеса[39], министра иностранных дел, четырех других министров, а также посла Финляндии в Берлине. Когда эти люди отбыли наказание в комфортабельных финских тюрьмах, большинство из них переизбрали или назначили на высокие государственные должности.

Мирный договор обязывал Финляндию выплатить СССР немалые репарации – 300 000 000 долларов в течение шести лет. Даже когда СССР увеличил этот срок до восьми лет и сократил сумму до 226 000 000 долларов, это казалось непосильным бременем для крошечной, преимущественно сельскохозяйственной финской экономики. Как ни парадоксально, эти репарации оказались экономическим стимулом, побудили Финляндию развивать тяжелую промышленность, строить корабли и заводы. (Можно сказать, что репарации как бы воплотили значение китайского слова «вэй-цзи», то есть «кризис», которое состоит из двух иероглифов: «вэй» означает «опасность», а «цзи» – «возможность».) Индустриализация способствовала экономическому развитию Финляндии, причем до такой степени, что Финляндия из бедной сельскохозяйственной страны сделалась современной индустриальной (а теперь и высокотехнологичной) страной.

Помимо выплаты репараций, Финляндии пришлось согласиться на активную торговлю с Советским Союзом (до 20 % от общего объема финской торговли). СССР поставлял в Финляндию прежде всего нефть. Это оказалось большим подспорьем для Финляндии, поскольку ее миновала присущая остальному Западу зависимость от ближневосточной нефти. Но в рамках торгового соглашения Финляндия также была вынуждена импортировать низкокачественные советские промышленные товары – локомотивы, оборудование для атомных электростанций и автомобили, хотя все это можно было бы дешевле (и с гораздо более высоким качеством) приобрести у Запада. Финны вымещали досаду в черном юморе, как и с теми устаревшими итальянскими пушками, о которых говорилось выше. Например, в 1959 году я видел у многих финнов советские автомобили марки «Москвич», которые часто ломались. Многие европейские и американские автомобили могли похвастаться раздвижными крышами, которые можно было раскрыть, чтобы наслаждаться лучами солнца во время езды. Среди финнов тогда ходила шутка, новая модель «Москвича» будет с раздвижной крышей и раздвижным полом. Вопрос: в чем достоинство такого пола? Ответ: всякий раз, когда ваш «Москвич» сломается, а это бывало часто, вы раздвигаете пол, ставите ноги на землю и толкаете машину вперед!

* * *

Финны называют 1945–1948 годы «годами опасности». В ретроспективе мы можем сказать, что Финляндия уцелела, но в те годы столь счастливый результат казался маловероятным. Главной опасностью виделась коммунистическая агрессия посредством внутренней подрывной деятельности, вдохновляемой и поддерживаемой Советским Союзом. Как ни парадоксально для демократической страны, которая боролась за выживание, Коммунистическая партия Финляндии и ее союзники завоевали четверть мест в парламенте на мартовских свободных выборах 1945 года и попытались подчинить себе полицию. СССР к тому времени уже оккупировал Восточную Германию, готовил коммунистические перевороты в четырех странах Восточной Европы (Польша, Венгрия, Болгария и Румыния), организовал успешный путч в Чехословакии и оказывал поддержку греческим партизанам[40]. Станет ли Финляндия следующей жертвой? Репарации Советскому Союзу легли тяжелым бременем на преимущественно сельскохозяйственную, еще не успевшую индустриализироваться финскую экономику. Война разрушила инфраструктуру: фермы опустели, производственные мощности пришли в упадок, две трети финского флота оказались уничтожены, изношенные грузовики не имели запчастей и ездили на дровах вместо бензина. Сотни тысяч вынужденных переселенцев из Карелии, инвалиды, сироты и вдовы нуждались в жилье, деньгах и опеке со стороны тех финских семей, которые пострадали меньше. Десятки тысяч финских детей, ранее эвакуированных в Швецию, возвращались с душевными травмами, забыв родной язык и почти забыв своих родителей за годы пребывания в изгнании.

В эти «годы опасности» Финляндия разработала новую послевоенную политику для предотвращения советской агрессии. Эта политика стала известна как «линия Паасикиви – Кекконена», по именам двух президентов Финляндии, которые сформулировали ее, олицетворяли эту политику и тщательно ее реализовывали на протяжении 35 лет (годы правления Юхо Паасикиви: 1946–1956; годы правления Урхо Кекконена: 1956–1981). «Линия Паасикиви – Кекконена» категорически отвергала катастрофическое для Финляндии 1930-х годов стремление игнорировать Россию. Паасикиви и Кекконен усвоили горький урок. Для них было очевидно, пускай и больно, что Финляндия остается маленькой и слабой; что от Запада не приходится ждать никакой реальной помощи; что нужно постоянно учитывать близость с СССР, вести переговоры с советскими правительственными чиновниками всех уровней и добиваться доверия восточного соседа, показывая, что Финляндия держит слово и выполняет все договоренности. А доверие со стороны СССР требовало политических маневров и отказа от доли экономической независимости и доли свободы слова, то есть от того, что любая сильная демократия, которой ничто не угрожает, считает своими неотъемлемыми правами.

Паасикиви и Кекконен хорошо знали Советский Союз и его народ – тот же Паасикиви участвовал в октябрьских (1939) и мартовских (1940), а также в сентябрьских (1944) переговорах, а также исполнял обязанности посла Финляндии в Москве. Паасикиви пришел к выводу, что Сталин в отношениях с Финляндией руководствовался не идеологией, а стратегическими и геополитическими соображениями. Скажем, СССР требовалось защитить свой второй по величине город (Ленинград / Санкт-Петербург) от новых возможных нападений с суши или с моря, как это уже случалось ранее. Чувствуй себя Советский Союз в безопасности на этом фронте, Финляндии тоже ничего бы не грозило. Зато Финляндия никогда не будет в безопасности, если СССР ощущает угрозу. Словом, конфликт в любой точке земного шара может побудить Советский Союз к агрессии и заставит его снова присматриваться к Финляндии, поэтому Финляндия должна активно бороться за мир. Паасикиви, а затем Кекконен настолько преуспели в налаживании доверительных отношений со Сталиным, Хрущевым и Брежневым, что, когда Сталина однажды спросили, почему он не пытается привести коммунистическую партию к власти в Финляндии, как это произошло в странах Восточной Европы, тот ответил: «Когда есть Паасикиви, зачем мне финская компартия?»

Вот как президент Кекконен объяснял их с Паасикиви политику – цитирую по автобиографии: «Основная задача финской внешней политики – обеспечить существование нашего государства с учетом интересов, которые доминируют в геополитическом окружении Финляндии… [Финская внешняя политика ориентируется на] превентивную дипломатию. Задача такой дипломатии заключается в том, чтобы улавливать надвигающуюся опасность прежде, чем та окажется слишком близко, и принимать меры, которые помогут избежать этой опасности, желательно, таким способом, чтобы как можно меньше людей заметили наши усилия… Для небольшого государства, которое не питает иллюзий относительно своего положения и знает, что чаша весов может качнуться в любую сторону, жизненно важно уметь вовремя сформировать правильное представление о силе факторов, от которых зависит будущее военно-политическое развитие… Государство должно полагаться исключительно на себя. Годы войны заставили нас усвоить тяжелый урок в этом отношении… Опыт также подсказывает, что маленькая страна не может себе позволить испытывать смешанные чувства, будь то симпатия или антипатия, и руководствоваться ими в своих внешнеполитических решениях. Реалистичная внешняя политика должна опираться на осознание ключевых факторов международной политики, то есть национальных интересов и отношений между государствами».

Конкретные выгоды от соблюдения «линии Паасикиви – Кекконена» для Финляндии заключались в том, как Советский Союз (а сегодня Россия) обращался с Финляндией последние 70 лет. Советы больше не вторгались в Финляндию. Они не пытались захватить власть в Финляндии через местную коммунистическую партию, пока эта партия существовала. Они увеличили сроки выплаты военных репараций и уменьшили их сумму. В 1955 году СССР эвакуировал свою военно-морскую базу и вывел артиллерию с финского побережья Порккала, в 10 милях от Хельсинки. Никто не возражал против наращивания Финляндией торговли с Западом и сокращения товарооборота с СССР, против участия Финляндии в ЕЭС (Европейском экономическом сообществе) и вступления ЕАСТ (Европейская ассоциация свободной торговли). Причем Советский Союз вполне мог вмешаться в происходящее и запретить реализацию многих инициатив. Но СССР никогда не повел бы себя так, как случилось в реальности, не доверяй он новой Финляндии и ее лидерам.

* * *

В международных отношениях Финляндия постоянно балансировала, так сказать, на канате, развивая сотрудничество с Западом и одновременно стараясь сохранить доверие СССР. Чтобы заручиться этим доверием, сразу после войны-продолжения в 1944 году она стала своевременно и аккуратно выполнять все условия перемирия и последующего мирного договора. Упомяну высылку немецких войск со своей территории, уголовные процессы против собственных военных лидеров, легализацию Коммунистической партии Финляндии и включение последней в политический истеблишмент, дабы коммунистам не вздумалось захватить власть силой, а также пунктуальные выплаты военных репараций, для чего, кстати, кое-кому из финнов пришлось расстаться со своими драгоценностями и золотыми кольцами.

Расширяя сотрудничество с Западом, Финляндия прилагала немалые усилия к тому, чтобы успокоить СССР, который не переставал подозревать, что его сосед рано или поздно экономически интегрируется с остальной Европой. Например, Финляндия сочла благоразумным отказаться от предложенной США и крайне необходимой ей помощи по плану Маршалла. Подписывая соглашения об участии в западноевропейских ассоциациях ЕЭС и ЕАСТ, Финляндия при этом заключала контракты и с восточноевропейскими коммунистическими странами, гарантировала СССР статус основного торгового партнера и обещала ему те же преференции, которые полагались ее партнерам по ЕЭС.

Западные страны постепенно становились основными торговыми контрагентами Финляндии, но страна также сделалась вторым ключевым торговым партнером СССР на Западе (первым была Западная Германия). Контейнерные перевозки через территорию Финляндии были основным маршрутом ввоза западных товаров в СССР. Собственный экспорт Финляндии в Советский Союз охватывал корабли, ледоколы, товары массового потребления и строительные материалы для возведения больниц, отелей и промышленных городов. Для СССР Финляндия стала основным источником западных технологий – и главным окном на запад. В результате Советский Союз больше не испытывал стремления покорить Финляндию, поскольку она была гораздо ценнее как независимая страна, сотрудничающая с Западом, чем если бы ее оккупировали и превратили в очередного коммунистического сателлита.

Поскольку советские лидеры доверяли президентам Паасикиви и Кекконену, Финляндия решила не переизбирать своих руководителей, как принято в демократическом обществе, и позволила этим двоим занимать верховный пост на протяжении в общей сложности 35 лет. Паасикиви являлся президентом на протяжении 10 лет и ушел в отставку незадолго до кончины (в возрасте 86 лет), а его преемник Кекконен занимал пост 25 лет, пока слабеющее здоровье не вынудило его уйти на покой в возрасте 81 года. Когда Кекконен встречался с Брежневым в 1973 году, в разгар переговоров Финляндии с ЕЭС, он постарался развеять советскую озабоченность: дал Брежневу личное слово, что отношения с ЕЭС никак не скажутся на отношениях Финляндии с Россией. Финский парламент затем даровал Кекконену полномочия для выполнения этого обещания, приняв в срочном порядке закон о продлении срока нахождения у власти еще на четыре года; тем самым перенесли президентские выборы, намеченные на 1974 год.

Правительство Финляндии и финская пресса избегали критиковать Советский Союз и практиковали добровольную самоцензуру, чего обычно не встретишь в демократических странах. Например, когда другие страны осудили советское вторжение в Венгрию и Чехословакию, а также ввод войск в Афганистан, финское правительство и финская пресса промолчали. Финское издательство отменило публикацию труда Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» из опасения оскорбить СССР. Когда финская газета в 1971 году все-таки ущемила советскую гордость, написав, что балтийские республики были оккупированы СССР накануне Второй мировой войны, советская пресса назвала это заявление (вполне правдивое) попыткой мировой буржуазии разрушить добрососедские отношения между Финляндией и Советским Союзом, а советский министр иностранных дел предупредил Финляндию, что СССР ожидает от правительства Финляндии недопущения подобных инцидентов в будущем. Финское правительство в ответ призвало свои СМИ «проявлять больше «ответственности», то есть не пропускать в печать такие потенциально взрывоопасные высказывания.

Балансирование на канате позволило Финляндии сохранять независимость и развивать экономику. Здесь крошечной стране вновь пришлось учитывать суровую реальность: нынешним 6 миллионам финнов никак не добиться таких экономических успехов, какие по плечу 90 миллионам немцев или 330 миллионам американцев. Значит, Финляндия никогда не преуспеет там, где экономика предусматривает низкое качество жизни и возможность нанимать работников задешево, что было характерно для ряда стран, искавших доходы за пределами Европы и Северной Америки. По мировым стандартам Финляндия обречена на малое число работников, которые всегда будут ожидать высокой заработной платы. Следовательно, нужно эффективно использовать доступную рабочую силу и развивать те отрасли, которые сулят высокую прибыль.

Для продуктивного использования населения страны систему образования Финляндии перенацелили на качественное обучение всех граждан, в отличие от США, где ныне немногих обучают хорошо, а большинство – гораздо хуже. В Финляндии множество общедоступных и высококачественных государственных школ, но всего несколько частных. Богатых американцев наверняка удивит, что даже эти редкие финские частные школы получают от правительства финансирование, аналогичное финансированию государственных школ, и не имеют права увеличивать свои фонды за счет платы за обучение или привлечения сторонних средств! В США школьные учителя обладают низким социальным статусом и за эту работу берутся преимущественно не слишком успевавшие в колледжах студенты, а финские школьные учителя проходят весьма строгий процесс отбора и их набирают среди самых талантливых выпускников университетов, их социальный статус даже выше, чем у университетских преподавателей, им хорошо платят, они получают ученые степени и во многом автономны в выборе методов преподавания. Как следствие, финские школьники занимают верхние строчки мировых рейтингов по грамотности, математике и умению решать задачи. Финляндия также активно вовлекает женщин в общественную жизнь: она вторая в мире (после Новой Зеландии) предоставила женщинам право голоса, а впоследствии женщина даже занимала пост президента страны. Еще Финляндия сумела повысить престиж полицейской службы, что тоже удивительно для американцев: финским полицейским положено проходить обучение в университете, им доверяют 96 % населения и они почти никогда не хватаются за оружие. В прошлом году полиция Финляндии сделала всего шесть выстрелов, пять из них были предупредительными: это меньше еженедельной полицейской «нормы» в моем Лос-Анджелесе.

Сосредоточенность на образовании позволила получить эффективную рабочую силу. В Финляндии самый высокий в мире процент инженеров среди населения. Страна является мировым лидером в области технологий. Экспорт обеспечивает почти половину ВВП (валового внутреннего продукта), а основными экспортными статьями сегодня считаются высокие технологии (в машиностроении и товарах массового производства), а не древесина и прочие традиционные дары леса, как было до Второй мировой войны. Финляндия также стала мировым лидером в разработке новых технологий природопользования, будь то добыча энергии, использование удобрений, изготовление текстильных волокон на замену шерсти и меди – или даже изготовление гитар. Она направляет государственные и частные инвестиции на научные исследования и разработки (до 3,5 % от ВВП, почти вдвое выше уровня расходов других стран ЕС); если приплюсовать сюда проценты ВВП на образование, мы получим показатели, близкие к наиболее высоким в мире. Стабильное развитие образования и постоянные инвестиции в исследования и разработки привели к тому, что за полвека Финляндия превратилась из бедной страны в одну из богатейших в мире. Средний доход на душу населения в Финляндии в настоящее время равен доходу Франции, Германии и Великобритании, а ведь во всех перечисленных странах населения в 10 раз больше, чем в Финляндии, и все они разбогатели уже давно.

* * *

Когда я побывал в Финляндии в 1959 году, почти ничего не зная об истории двух ее войн с Советским Союзом, то расспрашивал своих финских хозяев, почему Финляндия так активно взаимодействует с СССР, импортирует автомобили «Москвич», несмотря на их качество, и так опасается возможности советской агрессии. Я утверждал, что Соединенные Штаты Америки, конечно же, выступят на защиту Финляндии, если СССР вздумается на нее напасть. В ретроспективе я понимаю, что попросту не мог высказать ничего более жестокого, глупого и бестактного по отношению к финнам. Финляндии есть что вспомнить на сей счет, ведь, когда СССР на самом деле напал на нее в 1939 году, не помогли ни США, ни Швеция, ни Германия, ни Великобритания, ни Франция. Финляндия хорошо усвоила на собственном опыте, что ее выживание и независимость зависят от нее самой – и что Финляндия окажется в безопасности, только если Советский Союз не будет ощущать угрозу и станет доверять своему соседу.

Мое невежество разделяли многие представители Запада. Нам бы следовало задуматься, но вместо этого мы изобрели для финской политики уничижительный термин «финляндизация». Вот определение, данное газетой «Нью-Йорк таймс» в 1979 году: «Прискорбно то состояние дел, когда маленький и слабый сосед благоговеет перед могуществом и политической агрессивностью тоталитарной сверхдержавы и допускает позорные уступки, жертвуя своим суверенитетом». Те, кто осуждает «финляндизацию», считают политику Финляндия трусливой.

Многие действия Финляндии действительно приводят в ужас западноевропейских и американских наблюдателей. Допустим, в США или Германии никогда не могло бы случиться такого, что президентские выборы отложили, что кандидат в президенты отозвал бы свою кандидатуру, что издатель отказался публиковать книгу, что пресса добровольно согласилась на самоцензуру, дабы не ущемлять соседскую гордость. Со стороны кажется, что подобные действия несовместимы с демократическими правами.

Но щепетильность и гордыня соседей – это вечная проблема каждой страны. Снова позволю себе процитировать президента Кекконена: «Независимость, как правило, не является абсолютной… Не было в истории такого государства, которому не пришлось бы рано или поздно подчиниться исторической неизбежности». Имеются очевидные и веские причины того, почему Финляндия вынуждена идти на уступки этой исторической неизбежности чаще, нежели США или Германия: крохотная Финляндия граничит с Россией, а США и Германия – нет. Что, по мнению критиков, осуждающих политику «финляндизации», должна была делать страна? Рисковать очередным вторжением, не обращая внимания на чувства соседа?

Отчасти страх, скрывающийся за критикой посторонними политики «финляндизации», объяснялся тревогами по поводу того, что коммунистический Советский Союз может «заманить» прочие страны в свои, так сказать, объятия. Но другие страны Западной Европы, не говоря уже о США, находятся в совершенно иной геополитической ситуации, им не приходилось и не приходится иметь дело с геополитическими проблемами Финляндии. Тот же Кекконен так охарактеризовал политику своей страны: «Финляндизация не предназначена для экспорта».

На мой взгляд, внешняя политика Финляндии по отношению к Советскому Союзу была по-византийски сложной по необходимости. Конечным ее результатом стало то, что и через 70 лет после завершения Второй мировой войны Финляндия нисколько не приблизилась к статусу советского или, если делать поправку на сегодняшний день, российского сателлита. Вместо этого она уверенно наращивает сотрудничество с Западом и поддерживает хорошие отношения с Россией. Разумеется, финны помнят, что жизнь непредсказуема, поэтому военная служба по призыву по-прежнему является обязательной для финских мужчин (и добровольной для женщин). Обучение длится около года и ведется тщательно, ибо Финляндия ожидает от своих солдат умения сражаться по-настоящему. После года обучения финнов вызывают на военные сборы резервистов каждые несколько лет вплоть до 30–35 лет (или даже позже). Резервисты составляют 15 % населения Финляндии – в пересчете на численность населения США это было бы 50 миллионов человек.

* * *

Давайте теперь рассмотрим, в свете недавней истории Финляндии, ту дюжину факторов, которые связаны с исходами общенациональных кризисов (см. Таблицу 1.2), по аналогии с факторами, имеющими отношение к индивидуальным кризисам (см. Таблицу 1.1). Среди этих факторов семь оказались благоприятными, один изначально был негативным, но впоследствии изменил полярность, а три отсутствовали, что мешало Финляндии решить ее фундаментальную проблему, то есть справиться с угрозой, исходящей от могущественного соседа.

Семь факторов, связанных с разрешением кризиса и проявившихся в действиях Финляндии, таковы: принятие ответственности (фактор № 2), «возведение забора» (№ 3), сильная национальная идентичность (№ 6), честная самооценка (№ 7), память о неудачах (№ 9), гибкость (№ 10) и общенациональные базовые ценности (№ 11). Начнем с того, что среди государств, обсуждаемых в данной книге, Финляндия является ярчайшим примером принятия ответственности и честной ультрареалистичной самооценки. Последняя оказалась особенно болезненной, ведь войны с СССР погубили, заставили овдоветь, сделали сиротами и оставили без крова большую часть населения Финляндии. Финнам пришлось постараться, чтобы избежать попадания в ловушку жалости и обид, способную парализовать их отношения с СССР. Но они в конце концов приняли реальность: Финляндия – крохотная страна, у нее длинная граница с Советским Союзом, ей не стоит рассчитывать на эффективную поддержку союзников, ответственность за выживание лежит целиком на ней самой, она достаточно сильна, чтобы сопротивляться СССР хотя бы некоторое время и нанести агрессору ощутимый урон, однако ей ни за что не победить соседа раз и навсегда. Финны усвоили свои ошибки предвоенной внешней политики. Они осознали, что единственный способ сохранить политическую независимость заключается в доверии СССР, пускай ради этого придется пожертвовать толикой экономической независимости и свободы слова.

Финляндия хорошо иллюстрирует тезисы о выборочных изменениях и «возведении забора» (фактор № 3). Реагируя на действия СССР после 1944 года, Финляндия отказалась от своей прежней политики, состоявшей в стремлении игнорировать происходящее в Советском Союзе. Она стала проводить новую политику экономического сотрудничества и свободных политических дискуссий с СССР. Но эти перемены были весьма выборочными, поскольку Финляндия оставалась свободной политически либеральной социал-демократией. Такое сосуществование двух, казалось бы, противоположных идентичностей, измененной и прежней, озадачивало и злило многих сторонних наблюдателей, которые придумали уничижительный термин «финляндизация», подразумевал, что Финляндия могла и должна была поступить иначе.

Финляндия демонстрирует исключительно сильную национальную идентичность (фактор № 6), причем в той степени, какой человек, незнакомый с историей Финляндии, вряд ли будет ожидать от крошечной страны, которая в остальном выглядит типично скандинавской. Национальная идентичность и вера Финляндии в свою уникальность опираются на ее прекрасный, но уникально сложный язык, который мало кто пытается изучать; на устную эпическую поэзию, порожденную этим языком («Калевала»); на многовековую историю автономии в царской России, когда у Финляндии имелись собственные администрация, валюта и парламент. Дополнительный вклад в национальную идентичность Финляндии внесли получившие всемирное признание музыканты, спортсмены, архитекторы и дизайнеры. Сегодня финская национальная идентичность также подкрепляется гордостью за свои военные достижения в период Зимней войны. Финны вспоминают о Второй мировой войне именно с гордостью, чего не скажешь о гражданах любой другой страны, за исключением Великобритании[41]. Празднование 100-летия независимости Финляндии в 2017 году подчеркивало, среди прочего, успехи страны в годы Второй мировой войны – ничуть не меньше, чем само обретение независимости в 1917 году. Проводя параллель с Америкой: мы могли бы праздновать наш день независимости 4 июля как день победы во Второй мировой войне, а не день принятия декларации независимости в 1776 году.

Финляндия демонстрирует готовность терпеть первоначальные неудачи и продолжать экспериментировать с поиском выходов из кризиса до обнаружения эффективного решения (фактор № 9). Когда СССР предъявил Финляндии ультиматум в октябре 1939 года, финны не стали предлагать своему соседу экономическое и политическое сотрудничество, к которому впоследствии пришли. Даже сделай тогда Финляндия такое встречное предложение, Сталин наверняка его бы не принял; понадобилось яростное сопротивление в Зимней войне, чтобы он счел за лучшее сохранить независимость Финляндии. А с 1944 года, когда Финляндия признала провал собственной довоенной политики игнорирования СССР и стремления к военному решению, страна приступила к долгим, едва ли не бесконечным и непрерывным экспериментам, дабы определить, какая степень экономической и политической независимости ей доступна и что нужно совершить, чтобы удовлетворить Советский Союз.

Финляндия также демонстрирует гибкость, порожденную необходимостью (фактор № 10). Чтобы развеять советские опасения, Финляндия сделала нечто, немыслимое для любой другой демократии: она осудила и заключила в тюрьму собственных лидеров военного времени; ее парламент принял постановление об отсрочке выборов президента, а основной кандидат на этот пост снял свою кандидатуру; финское правительство призвало прессу прибегать к самоцензуре, чтобы ненароком не обидеть СССР. Другие демократии посчитали эти действия позорными. Но для Финляндии это было именно проявление гибкости мышления: она согласилась пожертвовать «священными» демократическими принципами в той мере, какая требовалась для сохранения политической независимости, «святейшего», если угодно, среди всех принципов. Процитирую биографию Маннергейма: финны преуспели в выборе «наименее ужасного из нескольких очень скверных вариантов».

История Финляндии показывает, как важно верить в базовые ценности, не подлежащие обсуждению (фактор № 11): речь о независимости и свободе от оккупации. Финны были готовы сражаться за эти ценности, хотя и рисковали массовой гибелью населения. К счастью для них, они выжили и сохранили независимость. Увы, универсального правильного ответа здесь нет и, наверное, быть не может. Поляки в 1939 году, югославы в 1941-м, венгры в 1956 году тоже отвергли, соответственно, немецкие (дважды) и советские требования и пытались отстоять независимость, но исход оказался не слишком удачным: все три страны подверглись оккупации и страдали под жестоким игом. Наоборот, Чехословакия в 1938 году, Эстония, Латвия и Литва в 1939-м и Япония в августе 1945 года приняли, соответственно, немецкий, советский и американский ультиматумы, посчитав текущую ситуацию безнадежной для себя в военном отношении. В ретроспективе можно предполагать, что положение Чехословакии и Эстонии не выглядело совсем безнадежным, но что было, то было.

Тем фактором, который первоначально мешал Финляндии, а затем способствовал преодолению кризиса, являлось отсутствие общенационального признания кризиса, постепенно переросшее в консенсус (фактор № 1). На протяжении 1930-х годов Финляндия в значительной степени игнорировала признаки надвигающегося кризиса в отношениях с СССР, а в 1939 году посчитала, что сталинский ультиматум отчасти представляет собой блеф. Но с 1944 года все сходились во мнении («линия Паасикиви – Кекконена»), что финскому правительству следует как можно чаще общаться с советскими политическими лидерами и научиться воспринимать мир с советской точки зрения.

К числу факторов, благоприятствующих урегулированию кризисов, но недоступных Финляндии, вследствие чего ей приходилось как-то компенсировать этот дефицит, относятся: поддержка со стороны союзников (фактор № 4), образцы для подражания (фактор № 5) и свобода от геополитических ограничений (фактор № 12). Ни одна из стран, обсуждаемых в этой книге, не пострадала от бездействия союзников сильнее, чем Финляндия: все ее традиционные и потенциальные друзья отказались предоставить ей существенную помощь, на которую она рассчитывала в Зимней войне. (Да, Швеция направила группу из 8000 добровольцев и приняла у себя финских детей-беженцев, а Германия вмешалась, скажем так, оказав существенную военную и экономическую поддержку в годы войны-продолжения.) Финляндия не имела перед собой образца слабой страны, которая сумела противостоять советским или нацистским требованиям: почти все прочие европейские страны либо приняли эти требования и лишились независимости (как Прибалтика), либо отказались и были разгромлены (как Польша и Югославия), либо обладали убедительной военной мощью (единственный пример – Великобритания), либо сохранили независимость благодаря уступкам, куда менее значительным, нежели требования СССР (Швейцария и Швеция в отношениях с нацистской Германией). При этом никакая другая страна не в состоянии воспользоваться образцом Финляндии в проведении политики балансирования на канате («Финляндизация не для экспорта»). Свобода выбора Финляндии была сильно ограничена геополитическим условием – протяженной сухопутной границей с могучим восточным соседом; только после Второй мировой войны разделенная Германия оказалась в схожем положении, когда более могущественные страны ограничивают твою свободу действий.

Среди факторов, относящихся к общенациональным кризисам и нехарактерных для кризисов индивидуальных, два заслуживают отдельного обсуждения применительно к Финляндии: роль лидеров и примирение после конфликта. Финляндии действительно повезло иметь квалифицированное военное и политическое руководство в годы Второй мировая войны и позже. Генерал Маннергейм, опытный военачальник, мастерски распределял скудные ресурсы, верно оценивал опасность советской угрозы на разных фронтах, сохранял хладнокровие и мыслил ясно в самых напряженных ситуациях и пользовался доверием солдат и офицеров. Премьер-министр Финляндии, а затем президент Юхо Паасикиви и его преемник Урхо Кекконен свободно говорили по-русски, умело вели переговоры со Сталиным с позиции слабости, сумели завоевать и сохранить доверие Сталина, несмотря на его паранойю, и убедить СССР, что независимая Финляндия будет полезнее оккупированной. (Вообразите себя на месте Паасикиви в сентябре 1944 года, когда он вылетел в Москву, чтобы встретиться со Сталиным на мирных переговорах об окончании войны-продолжения. Ведь ему уже доводилось бывать в Москве на мирных переговорах в марте 1940 года, а затем Финляндия нарушила условия этого соглашения, встала на сторону Германии и вернула себе Карелию летом 1941 года. Что бы вы сказали Сталину в 1944 году? «Знаете, вы можете мне поверить на этот раз»?) Но влияние Маннергейма, Паасикиви и Кекконена не следует преувеличивать, ибо их цели и стратегии были схожи с целями и стратегиями прочих ведущих финских генералов и политиков; просто эти трое выказали исключительные навыки в своем деле.

Другим фактором, важным для общенациональных кризисов, является примирение после жестокого внутреннего конфликта или гражданской войны. В Финляндии после гражданской войны 1918 года все произошло намного быстрее и полнее, чем в Чили после военной диктатуры Пиночета (см. главу 4), а вот индонезийцы до сих пор не могут обрести общенациональное согласие после спровоцированного армией геноцида 1965 года (см. главу 5). Отчасти объяснение заключается в национальной специфике, конкретно в том, до какой степени армия сохраняет свое влияние и продолжает угрожать бывшим противникам. В Индонезии армия осталась у власти после 1965 года, да и в Чили она олицетворяла собой угрозу даже после ухода Пиночета с поста президента, но финская армия стала играть менее заметную роль после гражданской войны. Отчасти же объяснение кроется в финском ощущении своей уникальности, разделяемом всеми финнами, равно победителями и побежденными: они привержены равенству, единственные на свете говорят на финском языке как на родном, читают «Калевалу» и являются соотечественниками Яна Сибелиуса и Пааво Нурми.

Финляндия выступает первым из двух примеров страны, очутившейся в кризисе вследствие внезапного внешнего шока. В следующей главе, посвященной Японии, мы обсудим другую страну с сильной национальной идентичностью и особым языком, гораздо более отличную от Европы, чем Финляндия, еще более решительно осуществлявшую выборочные изменения и проявлявшую схожий реализм в оценках, но в иной геополитической ситуации, которая позволила Японии реализовывать свою долгосрочную стратегию более уверенно, чем получилось у Финляндии.

Глава 3. Происхождение современной Японии

Мои японские контакты. – Япония до 1853 года. – Комодор Перри. – С 1853 по 1868 год. – Эпоха Мэйдзи. – Реформы Мэйдзи. – «Вестернизация». – Заморская экспансия. – Кризисные рамки. – Вопросы

В отличие от других стран, обсуждаемых в настоящей книге, я не говорю на основном языке Японии, не жил в этой стране в течение длительного времени – и побывал там впервые всего два десятилетия назад. Впрочем, у меня оказалось достаточно возможностей узнать обо всем опосредованно – и о выборочных изменениях в Японии, и о присущем этой стране сегодня сочетании европейских и азиатских традиций. Когда я переехал в Калифорнию с Восточного побережья США, из Бостона, где родился и вырос, я попал в ту часть Америки, где гораздо больше азиатского населения, и многие из этих людей были японцами или американцами японского происхождения. В настоящее время представители Азии образуют большинство в студенческом сообществе моего университета (Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе), превосходя в численности студентов европейского происхождения. У меня много японских друзей и коллег, в том числе замечательный научный сотрудник-японец, который отлично знает США и Европу, поскольку долгое время жил там и там, и многие из этих друзей и коллег состоят в смешанных браках. Также у меня много американских друзей и коллег, которые очень хорошо знают Японию и прожили там долгое время, а кое-кто даже женился на местной жительнице или вышел замуж за местного. Я сам, к слову, приобрел японских кузенов и племянниц, когда женился на женщине из семьи с двумя японскими «ветками».

В результате мне постоянно приходится слышать о различиях между Японией и США или Европой – от японцев, американцев и европейцев, обладающих многолетним опытом проживания в Японии, США и / или Европе. Все мои японские родственники, студенты, друзья и коллеги упоминают о существенных отличиях (наряду с немалыми сходствами) между японским и американским / европейским обществами. Перечислю навскидку, не пытаясь ранжировать, некоторые из этих различий: извинения (или отсутствие таковых), трудность изучения языка и письменности, умение стойко переносить испытания, стремление налаживать тесные контакты с перспективными бизнес-клиентами, крайняя вежливость, отторжение по отношению к иностранцам, откровенный сексизм, близкие контакты врача и пациента, восхищение красивым почерком, умаление индивидуализма, отношения с родителями супруга / супруги, положение женщин в обществе, привычка прямо говорить о своих чувствах, отсутствие эгоизма, способы проявлять несогласие – и многое, многое другое.

Все эти отличия можно считать наследием традиционной Японии, сохранившимся вопреки западному влиянию на современную Японию. Традиции начали объединяться с кризиса, разразившегося 8 июля 1853 года, и темпы слияния ускорились после возрождения Мэйдзи 1868 года (о котором см. подробнее ниже), когда Япония приступила к реализации программы выборочных изменений, что охватила полстолетия. Япония эпохи Мэйдзи была, пожалуй, выдающимся примером внедрения выборочных изменений в национальном масштабе, причем она использовала другие государства в качестве образцов для подражания. Как и кризис в Финляндии, о котором мы говорили в предыдущей главе, в Японии все началось с внезапной иностранной угрозы (но без фактического нападения). Подобно Финляндии, Япония продемонстрировала поразительно честную самооценку и выказала удивительное терпение, экспериментируя с различными вариантами, пока не отыскала приемлемые для себя. Но, в отличие от Финляндии, Япония совершила куда более масштабные выборочные изменения и располагала большей свободой действий. Поэтому Япония эпохи Мэйдзи кажется подходящим примером для нашего исследования, особенно в паре с Финляндией.

* * *

Япония первой среди современных неевропейских стран попыталась сравняться с европейскими государствами и заморскими «неоевропейскими» обществами (США, Канада, Австралия и Новая Зеландия) по уровню жизни, индустриализации и развитию технологий. Сегодняшняя Япония схожа с Европой и «неоевропейским» миром не только экономически и технологически, но и во многих политических и социальных аспектах, будь то парламентская демократия, высокая грамотность населения, западный стиль одежды и западная музыка (наряду с традиционной японской). Но в других отношениях, прежде всего социальных и культурных, Япония до сих пор радикально отличается от всех европейских обществ, гораздо сильнее, чем любое европейское общество отличается от прочих европейских обществ. В этом нет ничего удивительного. Неевропейские признаки, впрочем, вполне ожидаемы, поскольку Япония находится в 8000 милях от Европы и ощущала на протяжении своей истории немалое влияние соседей с материковой Азии (в особенности Китая и Кореи).

До 1542 года Япония вовсе не знала европейского влияния. Затем наступил короткий период взаимодействия, порожденный заморским расширением Европы, но все-таки взаимодействие было ограничено изрядным расстоянием; этот период длился с 1542 по 1639 год, а далее влияние Европы неуклонно снижалось вплоть до 1853 года. Большинство «европейских» аспектов современного японского общества возникло уже после 1853 года. Конечно, они не смогли полностью вытеснить традиционную Японию, наследие которой весьма велико. В этом Япония схожа с уцелевшими в пожаре в «Коконат-гроув» и с Великобританией после Второй мировой войны: она стала мозаикой старого и нового – причем заметнее, чем все остальные шесть обществ, о которых рассказывается в настоящей книге.

До реставрации Мэйдзи фактическим правителем Японии являлся наследственный военный диктатор, носивший титул сёгуна, а император правил номинально, не обладая реальной властью. С 1639 по 1853 год сёгуны всячески ограничивали контакты японцев с иностранцами, тем самым как бы сохраняя верность длительной японской традиции самоизоляции, возникшей вследствие островной географии. Эта история может показаться удивительной, если посмотреть на карту мира и сопоставить положение Японии с положением Британских островов.

На первый взгляд эти два архипелага выглядят географическими эквивалентами друг друга. Они расположены, соответственно, у восточного и западного побережий Евразии. (Просто взгляните на карту, чтобы убедиться.) Япония и Британия, если не придираться к точным цифрам, схожи по площади и лежат рядом с материком, так что мы, казалось бы, вправе ожидать аналогичных историй взаимодействия с континентом. Но на самом деле с Рождества Христова Британские острова четырежды успешно завоевывались континентальными силами – а Япония никогда. С другой стороны, британцы воевали на континенте в каждом столетии после норманнского завоевания 1066 года, тогда как материковая Азия не видела японских войск до конца XIX столетия, не считая двух коротких периодов[42]. Уже в бронзовом веке, более 3000 лет назад, Британские острова активно торговали с материковой Европой; шахты в Корнуолле были основным источником олова для европейской бронзы. Всего пару столетий назад Великобритания являлась ведущей торговой державой мира, а японская внешняя торговля оставалась, по сути, ничтожной. Почему же столь явные различия так откровенно опровергают наши ожидания?

Объяснение этих противоречий подразумевает в том числе географические факторы. Пускай Япония и Британия видятся похожими по площади и изолированности от континента, Япония на самом деле лежит в пять раз дальше от материка (110 миль против 22 миль у британцев), занимает на 50 % больше площади, и почвы там гораздо плодороднее. Потому население Японских островов сегодня более чем в два раза превосходит британское, и в Японии выше объемы производства сельскохозяйственных продуктов питания, древесины и морепродуктов. Пока развитие современной промышленности не потребовало импорта нефти и металлов, Япония оставалась в значительной степени самодостаточной, обеспечивала себя необходимыми ресурсами и мало нуждалась во внешней торговле – в отличие от Британии. Таковы географические основания для самоизоляции, свойственной большей части японской истории, а после 1639 года им стали уделять повышенное внимание.

Европейцы впервые достигли Китая и Японии морским путем – в 1514-м и в 1542 году соответственно. Япония, которая уже немного торговала с Китаем и Кореей, начала устанавливать торговые контакты с представителями четырех европейских стран: португальцами, испанцами, голландцами и англичанами. Причем прямого товарооборота между Японией и Европой не велось, торговля происходила в факториях на китайском побережье и в других странах Юго-Восточной Азии. Европейское влияние, тем не менее, распространилось на многие сферы японского общества, от оружия до религии. Когда первые португальские путешественники добрались до Японии в 1542 году и принялись палить в уток из своих примитивных ружей[43], японцы настолько поразились увиденному, что стали спешно разрабатывать собственное огнестрельное оружие; в результате к 1600 году в Японии было оружия больше, причем лучшего качества, нежели в любой другой стране мира. Первые христианские миссионеры прибыли на острова в 1549 году, а к 1600 году в Японии насчитывалось 300 000 христиан.

Но у сёгунов имелись причины опасаться европейского влияния в целом и влияния христианства в частности. Европейцев обвиняли во вмешательстве в японскую политику и в поставках оружия японским мятежникам, бунтовавшим против правительства. Католики проповедовали нетерпимость к другим религиям, не подчинялись распоряжениям японского правительства и считались послушными и лояльными чужестранному господину (папе римскому). Потому, распяв тысячи японских христиан с 1636 по 1639 год, очередной сёгун разорвал большинство связей между Японией и Европой. Христианство оказалось под запретом. Большинству японцев отныне возбранялось путешествовать или жить за границей. Японские рыбаки, которым случилось встретиться в море с европейскими или американскими кораблями и которые сумели вернуться в Японию, нередко попадали под домашний арест, им запрещали рассказывать о своих впечатлениях от этих встреч. Высадка иностранцев на японские берега не допускалась, послабление было сделано лишь для китайских торговцев (которым выделили район портового города Нагасаки) и голландцев, которых фактически заперли на острове Десима в гавани Нагасаки. (Поскольку голландцы исповедовали протестантизм, их в Японии не признавали христианами.) Раз в четыре года этих голландских торговцев обязывали выплачивать дань в японской столице, они отправлялись туда по предписанному маршруту и под бдительным надзором, точно опасные микробы в запечатанном контейнере. Некоторые японские области, впрочем, продолжали торговать с Кореей, Китаем и островами Рюкю (это архипелаг в нескольких сотнях миль к югу от Японии, здесь расположена Окинава[44]). Периодические торговые «нашествия» из Кореи для японской публики маскировались под принесение дани корейскими «вассалами». Но в общем контакты с внешним миром оставались ограниченными.

Скромная торговля между Голландией и Японией не приносила прибыли с экономической точки зрения. Зато было принципиально важно то, что голландские торговцы являлись для японцев важнейшим источником сведений о Европе. Среди учебных дисциплин в японских частных школах были и так называемые «голландские исследования». На занятиях излагались сведения, почерпнутые от голландцев, по практическим и научным вопросам, прежде всего в области западной медицины, астрономии, картографии, геодезии, оружия и взрывчатых веществ. В составе японского правительства появился астрономический отдел, которому поручили перевод голландских книг по этим предметам на японский язык. Также много информации о внешнем мире (включая Европу) поступало из Китая, из китайских книг и европейских сочинений, переведенных на китайский язык.

Если коротко, до 1853 года контакты Японии с иностранцами были ограниченными и строго контролировались японским правительством.

* * *

Япония 1853 года сильно отличалась от сегодняшней Японии, и даже от самой себя в 1900 году. Отчасти подобно средневековой Европе, Япония 1853 года все еще была феодальным иерархическим обществом, разделенным на домены, которыми управляли местные лорды – дайме, чьи полномочия превосходили полномочия средневекового европейского феодала. На вершине власти стоял сёгун (см. источник 3.1) из династии Токугава, которая правила Японией с 1603 года и контролировала четверть рисовых полей страны. Дайме требовалось разрешение сёгуна на женитьбу, на переселение, на возведение или ремонт замка. Еще их обязывали, в урочные годы, привозить свою свиту и селиться в столице сёгуна, не считаясь с расходами. Разумеется, это приводило к росту напряженности в отношениях между сёгуном и дайме, а прочие проблемы Японии при Токугава возникали вследствие растущего разрыва между расходами и доходами, все более частых восстаний, урбанизации и увеличения численности торгового сословия. Но сёгуны Токугава справлялись с этими вызовами и оставались у власти 250 лет, причем в истории островов не было такого момента, когда бы их положение оказывалось под угрозой. Потрясение, которое привело к их свержению, было внешним и пришло с запада.

Истоком для западного давления на Японию послужило западное давление на Китай, где производилось намного больше товаров, желанных для Запада, чем в Японии. Европейские потребители особенно жаждали чая и шелка, но Запад мало что мог предложить взамен, и европейцам приходилось компенсировать этот торговый дефицит поставками в Китай серебра. Чтобы предотвратить собственное «обескровливание», британские торговцы придумали блестящий план: доставлять в Китай дешевый опиум из Индии и продавать его по ценам ниже внутрикитайских. (Нет, эта британская политика вовсе не является выдумкой клеветников-антизападников; так все и было в действительности, и об этом следует помнить, желая понять восприятие Запада современным Китаем.) Китайское правительство отреагировало ожидаемо, признав опиум опасным для здоровья, запретив его ввоз и потребовав от европейских контрабандистов сдать весь товар из трюмов кораблей, что стояли на якоре у берегов Китая. Великобритания заявила, что эта реакция является незаконным ограничением свободы торговли.

В итоге вспыхнула Опиумная война 1839–1842 годов между Великобританией и Китаем, первое серьезное боестолкновение китайских и западных вооруженных сил в истории. Хотя Китай был намного больше по площади и превосходил противника по численности населения, выяснилось, что британские флот и армия намного лучше оснащены и обучены. Как следствие, Китай потерпел поражение и был вынужден пойти на унизительные уступки, заплатить изрядную сумму победителям и подписать договор, открывавший пять китайских портов для британских торговцев. Затем вмешались Франция и США, добившиеся для себя аналогичных условий.

Узнав о событиях в Китае, японское правительство сочло, что в очень скором времени какая-либо западная держава потребует заключения подобного договора на открытие портов Японии. Так и случилось в 1853 году, а в роли западной державы выступили США. Причина, по которой именно США из всех западных держав стали первыми, кто начал принуждать Японию к сотрудничеству, заключалась в завоевании Калифорнии (у Мексики) в 1848 году; было обнаружено золото, что обернулось резким увеличением объемов судоходства вдоль тихоокеанского побережья. Число рейсов американских китобоев и торговых судов по Тихому океану также возросло. Время от времени некоторые американские корабли терпели крушение, и порой это случалось в водах поблизости от Японии; тех моряков, которым повезло добраться до берега, в Японии убивали или сажали в тюрьму, как предусматривалось изоляционистской политикой сёгунов Токугава. А США хотели, чтобы эти моряки могли рассчитывать на защиту и помощь (и хотели закупать уголь в Японии).

Поэтому президент США Миллард Филлмор направил в Японию коммодора Перри с флотом из четырех кораблей, в том числе двух боевых паровых кораблей, безоговорочно превосходивших все японские военные корабли того времени. (Япония не знала ни пароходов, ни даже парового двигателя.) 8 июля 1853 года Перри без приглашения зашел в бухту Эдо (ныне известную как Токийский залив), проигнорировал требование удалиться, передал письмо президента Филлмора с фактическим ультиматумом и прибавил, что вернется за ответом в следующем году.

Для Японии прибытие Перри и неприкрытые угрозы коммодора в точности соответствовали нашему определению «кризиса»: это был серьезный вызов, который не представлялось возможным разрешить привычными способами преодоления трудностей. После отбытия Перри сёгун распространил письмо Филлмора среди дайме и попросил совета, как лучше поступить; уже это нарушало принятые обычаи. Среди различных ответов преобладало желание сохранить самоизоляцию Японии, но все признавали, что это неосуществимо ввиду наличия у Перри паровых боевых кораблей, поэтому многие советовали выгадывать время, дабы Япония могла приобрести западные оружие и технологии, чтобы защитить себя. Это мнение в итоге и возобладало.

Когда Перри вернулся 13 февраля 1854 года, на сей раз во главе эскадры из девяти военных кораблей, сёгун подписал первый в истории Японии договор с западной страной. Страна сумела отказаться от навязываемого торгового соглашения, но согласилась на ряд уступок, тем самым положив конец своей 215-летней политике изоляции. Два японских порта открыли для американских кораблей, в одном из этих портов появилось американское консульство, а также Япония обязалась гуманно относиться к потерпевшим кораблекрушение американским морякам. После подписания договора между Японией и США британцы, русские и голландцы, осваивавшие Дальний Восток, быстро заключили с японцами аналогичные соглашения.

* * *

Четырнадцатилетний период, который начался в 1854 году, когда правительство сёгуна подписало договор с Перри, покончив с самоизоляцией Японии, оказался весьма бурным на события периодом японской истории. Бакуфу[45] изо всех сил пыталось решить проблемы, вызванные принудительным открытием страны. В конце концов эти попытки провалились, поскольку открытие спровоцировало череду неудержимых изменений в японском обществе и в управлении страной. Эти изменения, в свою очередь, привели к свержению сёгуна внутренними конкурентами, а далее вызвали гораздо более глобальные перемены – уже при новом правительстве, которое возглавили эти конкуренты.

Договор Перри и соглашения с британцами, русскими и голландцами не полностью утолили стремление Запада открыть Японию для торговли. Потому в 1858 году новый американский консул в Японии договорился об условиях более широкого торгового договора, а вскоре были заключены аналогичные договоры с Великобританией, Францией, Россией и Нидерландами. Эти договоры в самой Японии воспринимались как унизительные, их называли «неравноправными», поскольку из них следовало, что Запад не считает Японию страной, заслуживающей достойного обращения и уважения, принятого среди западных держав. Например, договоры предусматривали экстерриториальность западных граждан в Японии, то есть освобождали европейцев от ответственности перед японским законодательством. Основной целью японской политики в следующие полвека стала отмена «неравноправных» договоров.

Военная слабость Японии в 1858 году отодвигала достижение этой цели на отдаленное будущее. Вместо того бакуфу поставило перед страной более скромную, но реальную цель – минимизировать вторжение представителей Запада, их идей и влияния. Это удалось сделать, притворяясь, будто Япония соблюдает условия навязанных ей договоров, хотя фактически страна их не исполняла, прикрываясь отсрочками, меняя условия в одностороннем порядке, используя в своих интересах невежество Запада в отношении многозначных японских топонимов и стравливая, уж простите, одни западные страны с другими. По договорам 1858 года Японии удалось ограничить торговлю с Западом всего двумя своими портами (так называемые «договорные порты»), причем пребывание иностранцев в этих портах было ограничено особыми зонами, за пределами которых им запрещалось появляться.

Основной стратегией бакуфу с 1854 года была стратегия выгадывания времени. Это означало, что нужно удовлетворять притязания западных держав (делая как можно меньше уступок), при этом активно перенимать западные знания, оборудование, технологии и навыки, военные и невоенные, дабы обрести возможность рано или поздно противостоять Западу. Бакуфу, а также могучие феодалы Сацума и Тесю[46], которые были номинально подвластны бакуфу, но пользовались значительной автономией, закупали западные корабли и оружие, модернизировали свои военные силы, отправляли японцев на учебу в Европу и США. Эти «студенты» изучали не только практические вопросы, например, навигацию, корабли, промышленность, машиностроение, науку и технику, но и западные законы, языки, конституции, экономику, политические науки и письменность. Бакуфу учредило институт по изучению варварских (то есть чужеземных) книг, оплачивало перевод западных книг и издание английских грамматик и карманных словарей.

Но пока бакуфу и крупные феодалы пытались наращивать силы, в Японии быстро накапливались проблемы, порожденные именно контактами с Западом. Бакуфу и прочие феодалы сильно задолжали иностранным кредиторам вследствие обильных расходов на закупку оружия и отправку японцев за границу. Потребительские цены и прожиточный минимум в стране выросли. Множество самураев (сословие воинов) и торговцев выражало недовольство стремлением бакуфу монополизировать внешнюю торговлю. Вспоминая, как сёгун просил совета у дайме после первого прибытия коммодора Перри, некоторые дайме желали большего участия в политике и планировании, они не намеревались оставлять все это на усмотрение сёгуна, как было раньше. Да, именно сёгун договаривался и подписывал соглашения с западными державами, но он не имел возможности контролировать дайме, нарушавших эти договоры.

В результате образовалось сразу несколько пересекающихся «зон напряженности». Западные державы требовали от Японии максимального открытия страны: они хотели большего, а Япония всячески добивалась меньшего. Княжества наподобие Сацума и Тесю, традиционно враждовавшие с бакуфу, теперь намеренно усугубляли конфликт, и каждая из сторон старалась использовать западное снаряжение и знания против другой. Обострялись и противоречия между княжествами. Более того, возникли распри между бакуфу и номинальным императором, от имени которого бакуфу якобы действовало. Так, императорский суд отказался утвердить договор 1858 года с США, но бакуфу все равно подписало этот документ.

Наиболее острый конфликт внутри Японии определялся японской стратегической дилеммой: пытаться ли сопротивляться и затевать войну против чужестранцев прямо сейчас – или дождаться, когда Япония станет сильнее. Подписание «неравноправных» договоров вызвало негативную реакцию: общество гневалось на иностранцев, которые опозорили Японию, и на сёгуна и прочих феодалов, которые позволили обесчестить страну. Уже около 1859 года раздраженные, горячие и наивные молодые самураи с мечами начали задумываться об изгнании иностранцев с Японских островов посредством террористической кампании. Эти самураи сделались известными как «Исин Сиси», то есть «люди высокой цели». Взывая к тому, что, по их мнению, было традиционными японскими ценностями, они полагали, что морально превосходят старших политиков.

Следующее изложение принципов «Исин Сиси» от 1861 года отлично передает глубину их раздражения: «Наш император несказанно опечален тем, что наша великолепная, осененная благостью божественного дара страна опозорена варварами, что дух Японии, который ярко пылал с древнейших времен, ныне почти угас… Говорят, что когда унижают твоего господина, слуги должны выбрать смерть. Разве не должны ли мы последовать этому правилу в нынешних обстоятельствах, когда императорской власти грозит несмываемый позор?.. Мы клянемся нашими божествами, что, если императорский стяг взметнется вновь, пройдем через огонь и воду, дабы облегчить мучения императора, дабы исполнить волю нашего бывшего правителя и избавить наш народ от этого зла. Если кто-либо в этом случае посмеет озаботиться личными соображениями, его ждет кара разгневанных богов, и пред лицом товарищей он должен будет совершить харакири».

Терроризм «Исин Сиси» был направлен против иностранцев, но даже чаще страдали японцы, которые сотрудничали или сговаривались с иностранцами. В 1860 году террористам удалось обезглавить регента Ии Наосукэ[47], который ратовал за подписание договоров с западными державами. Нападения на иностранцев вылились в события 1862–1863 годов в княжествах Сацума и Тесю. 14 сентября 1882 года 28-летний английский торговец Чарльз Ричардсон был атакован на дороге мечниками Сацума и истек кровью: он якобы не проявил должного уважения к процессии, в составе которой находился отец дайме Сацума. Великобритания потребовала компенсации и казни преступников, причем не только от Сацума, но и от бакуфу. После почти года безуспешных переговоров с княжеством Сацума британские военные корабли подвергли бомбардировке и уничтожили большую часть Кагосимы, столицы Сацума; погибло, как считается, до 1500 японских воинов. Другой инцидент произошел в конце июня 1863 года, когда береговые орудия княжества Тесю обстреляли западные корабли и не пустили те в пролив Симоносеки, важнейший морской проход между главными японскими островами Хонсю и Кюсю. Год спустя эскадра из 17 британских, французских, американских и голландских военных кораблей подвергла бомбардировке и уничтожила эти береговые батареи, а остальные орудия из Тесю вывезли.

Эти два западных удара убедили даже горячие головы в Сацума и Тесю в необходимости мириться с западным присутствием и тщетности попыток изгнать чужестранцев с островов в текущем слабом состоянии Японии. Все согласились ждать, пока Япония не добьется военного паритета с Западом. По иронии судьбы, это была та самая политика, которой ранее следовало бакуфу – и по которой его свергли.

Впрочем, отдельные княжества, в особенности Сацума и Тесю, заявляли вслух, что сёгун не способен укрепить Японию до такой степени, когда страна сможет противостоять Западу. Дайме пришли к выводу, что они согласны с бакуфу в необходимости перенимать западные технологии, но для достижения конечной цели требуется реорганизация японского правительства и общества в целом. Поэтому они стремились постепенно ослаблять сёгунат. Раньше Сацума и Тесю были соперниками, с подозрением относились друг к другу и сражались друг против друга. Но стоило им признать, что усилия сёгуна нарастить военную мощь угрожают обоим княжествам, как все разногласия были забыты.

После смерти прежнего сёгуна в 1866 году новый сёгун приступил к реализации программы экстренной модернизации и реформ, которая предусматривала в том числе импорт военного снаряжения и приглашение военных советников из Франции. Это сулило дополнительную угрозу для Сацума и Тесю. Когда старый император скончался в 1867 году, ему наследовал на троне 15-летний сын (см. источник 3.2). Лидеры Сацума и Тесю сговорились с дедом нового императора и благодаря этому заручились поддержкой императорского двора. 3 января 1868 года заговорщики захватили ворота Императорского дворца в городе Киото, собрали совет, лишивший сёгуна его земель и власти, и тем самым покончили с сёгунатом. Совет провозгласил мнимое «восстановление» ответственности императора за Японию, хотя на самом деле эту ответственность двести лет несли сёгуны. Так, собственно, и состоялась реставрация Мэйдзи, которая ознаменовала начало нового исторического периода – эпохи Мэйдзи, срока правления нового императора.

* * *

После этого переворота, обеспечившего контроль над Киото, новым лидерам Японии предстояло установить власть над всей страной. Да, сёгун признал свое поражение, но многие другие феодалы сопротивлялись. Началась гражданская война между теми, кто поддерживал, и теми, кто не одобрял новое императорское правительство. Только когда последний оплот оппозиции на главном северном острове Японии Хоккайдо пал в июне 1869 года, западные державы согласились считать новое правительство законным правительством страны. И только после этого лидеры Мэйдзи смогли приступить к осуществлению реформ.

В начале эпохи Мэйдзи многое в Японии требовало перемен. Одним хотелось установить фактически самодержавную власть императора, другие мечтали о номинальном императоре, который будет управлять через группу «советников» (это решение в конечном итоге победило), третьим Япония вообще виделась республикой, отринувшей императора. Некоторые японцы, научившиеся ценить западные алфавиты, предложили заменить красивую, но сложную японскую письменность, которая представляла собой заимствованные у китайцев символы и два способа их начертания. Кто-то требовал немедленно начать войну против Кореи, кто-то предлагал подождать. Самураи желали сохранить свои частные «ополчения», а прочие японцы выступали за разоружение самураев и ликвидацию этого сословия.

Эта неразбериха противоречивых предложений в конце концов побудила лидеров Мэйдзи склониться в пользу трех базовых принципов. Во-первых, пускай среди этих лидеров присутствовали горячие головы, желавшие незамедлительно изгнать иностранцев из страны, было принято решение выждать. Лидерам Мэйдзи, как и сёгуну до них, было понятно, что Япония в настоящее время неспособна противостоять Западу. До того, как такая возможность появится, Японии следует усилиться, перенять у Запада источники его могущества, причем не просто скупить оружие, но провести далеко идущие политические и социальные реформы, которые стоят за Западом.

Во-вторых, конечной целью признали необходимость пересмотреть «неравноправные» договоры, навязанные Японии Западом. Но для этого требовалось сделать Японию сильной и заставить Запад воспринимать ее как равного себе, как государство западного образца, с конституцией и законами в западном стиле. Скажем, министр иностранных дел Великобритании лорд Гранвиль прямо заявил японским представителям, что его страна признает японскую «юрисдикцию над британскими подданными [резидентами Японии] только по мере приобщения [Японии] к просвещению и цивилизованности», – причем судить будут англичане и по собственным меркам. Если коротко, понадобилось 26 лет от переворота до того дня, когда Япония все же вынудила Запад пересмотреть «неравноправные» договоры.

Третьим базовым принципом лидеров Мэйдзи стали поиски и внедрение во всех сферах жизни иностранных образцов, наилучшим образом соответствующих японским условиям и ценностям. Япония не стеснялась заимствовать, отдавая предпочтение британским, немецким, французским и американским моделям. Разные страны воспринимались как образцы в разных сферах: например, новые японские флот и армия моделировались, соответственно, по образцу британского флота и немецкой армии. При этом в конкретных сферах Япония часто пыталась совместить различные зарубежные модели: так, при создании японского гражданского кодекса министерство юстиции пригласило французского ученого составить первый проект, а затем обратилось к немецкой модели для переработки черновика.

Заимствования у Запада в эпоху Мэйдзи были массовыми, сознательными и целенаправленными. Некоторые заимствования подразумевали приглашение представителей Запада на Японские острова: например, приглашали школьных учителей, чтобы те преподавали или консультировали, а двух немецких ученых привлекли к составлению японской конституции, которая в значительной степени опиралась на конституцию Германии. Но большая часть заимствований осуществлялась через путешествия японцев по Европе и США. Важным шагом, предпринятым всего через два года после утверждения власти правительства Мэйдзи, была миссия Ивакуры 1871–1873 годов (см. источник 3.3). В составе этой миссии было 50 правительственных чиновников, которые объездили США и дюжину европейских стран, посещали фабрики и кабинеты, встретились с президентом США Грантом и лидерами правительств Европы; по возвращении был опубликован пятитомный отчет, раскрывший перед японцами подробности широкого диапазона западных практик. Сама миссия формулировала свою цель как «выбор из разнообразия учреждений, преобладающие среди просвещенных государств, тех, что лучше всего подходят для нашего нынешнего состояния». Когда в 1870 году началась франко-прусская война, японцы даже направили в Европу двух наблюдателей с весьма прозаическим поручением: наблюдать воочию, как сражаются европейцы.

Побочным следствием этих зарубежных поездок оказалось превращение японцев с зарубежным опытом в лидеров своей страны, занимавших важные посты в правительстве и в частном секторе. К примеру, если говорить о двух наиболее значимых персонах, достигших власти в правительстве Мэйдзи в 1880-х годах, Ито Хиробуми (руководивший составлением новой конституции) совершил несколько длительных поездок по Европе, а Ямагата Аритомо (будущий премьер-министр) изучал военную науку в Германии. Годаи Тимоацу использовал свой европейский опыт, чтобы встать во главе торговой палаты Осаки, заняться строительством железных дорог и горнодобычи, а Сибусава Эричи (финансовый контролер японской миссии 1867 года в Париже) развивал японский банковский сектор и текстильную промышленность.

Чтобы сделать эти обильные заимствования у Запада приемлемыми для японских традиционалистов, инновации и заимствования эпохи Мэйдзи часто выдавались не за новинки, а за возвращение к «забытым» традиционным практикам. Например, когда император в 1889 году лично обнародовал первую конституцию Японии, основанную на конституции Германии, в своем выступлении он сослался на «восстановление линейной преемственности, нерушимой вовеки» и на «право суверенитета государства, [которое] мы унаследовали от наших предков». Точно так же новые ритуалы, вводившиеся для императорского двора в эпоху Мэйдзи, объявлялись «исконными» придворными ритуалами.

Это переосмысление инноваций как якобы восстановленных традиций – вообще «изобретение традиций» широко практиковалось новаторами в других странах, не только в Японии – способствовало успеху в проведении радикальных реформ. Но не подлежит сомнению, что лидеры эпохи Мэйдзи оказались в опасной ситуации, когда пришли к власти в январе 1868 года. Японии угрожало нападение иностранных держав, назревала гражданская война между противниками бакуфу и его сторонниками, существовала вероятность распрей между княжествами и мятежей со стороны тех групп и сословий, что рисковали потерять прежний статус и прежнюю власть. Отмена привилегий для самураев спровоцировала несколько восстаний, наиболее серьезным из которых оказалось восстание в Сацума 1877 года[48]. Вооруженные крестьянские бунты периодически вспыхивали на протяжении 1870-х годов. Но в целом сопротивление реформам было все-таки менее яростным, чем казалось поначалу. Реформаторы сполна продемонстрировали умение находить компромиссы с фактическими и потенциальными противниками, подкупать их или переманивать в свой лагерь. Так, Эномото Такеаки, адмирал флота, который удерживал Хоккайдо и не пускал туда правительственные силы до 1869 года, в конечном счете стал министром кабинета Мэйдзи и посланником.

* * *

Давайте теперь рассмотрим, какие именно выборочные изменения удалось действительно осуществить в эпоху Мэйдзи. Эти изменения затронули большинство сфер общественной жизни страны: искусство, одежду, внутреннюю политику, экономику, образование, роль императора, феодализм, внешнюю политику, управление, прически, идеологию, право, вооруженные силы, общество и технологии. Самые неотложные перемены, реализованные, хотя бы в первом приближении, в первые несколько лет эпохи Мэйдзи, были призваны создать современную национальную армию, искоренить феодализм, учредить национальную систему образования и обеспечить доходы государства за счет налоговой реформы. Далее внимания реформаторов удостоились законы, разработка конституции, заморская экспансия и отмена «неравноправных» договоров. Параллельно с оперативным решением наиболее срочных вопросов лидеры Мэйдзи также начали заниматься проработкой идеологии, которая обеспечила бы правительству поддержку населения Японии.

Военная реформа началась с закупки современного западного вооружения, привлечения французских и немецких офицеров в качестве инструкторов и (позже) с экспериментов с французской и британской моделями для строительства современного флота. Результат доказал мастерство лидеров Мэйдзи в выборе наилучшего зарубежного образца: не отдавая предпочтения какой-либо одной иностранной модели для всех видов вооруженных сил, Япония принялась модернизировать свою армию с оглядкой на Германию, а вот свой флот как бы скопировала с военно-морского флота Великобритании (поскольку в конце XIX столетия Германия имела сильнейшую в Европе армию, а Великобритания располагала сильнейшим флотом). Всего один пример: Япония захотела научиться строить быстроходные тяжелые корабли, то есть линейные крейсера, и, раз уж этот тип кораблей изобрели в Великобритании, наняла британскую верфь для проектирования и постройки первого японского линейного крейсера – а затем использовала тот как образец для постройки еще трех крейсеров на трех разных японских верфях.

Государственный закон о воинской обязанности, принятый в 1873 году и основанный на европейских моделях, предусматривал армию, в которой полагалось служить три года. Ранее каждый феодал и каждое княжество собирали собственные ополчения из самураев-мечников, бесполезных в современных войнах, но до сих пор остававшихся угрозой для правительства страны (см. источник 3.4). Потому-то самураям сначала запретили носить мечи и соблюдать предписанные правилами ритуалы, затем отменили «наследственные» профессии (в том числе профессию самурая), затем бывшим самураям стали выплачивать государственные стипендии, а затем эти стипендии превратили в доходные государственные облигации.

Еще одним неотложным делом была необходимость покончить с феодализмом. Чтобы Япония стала сильной, требовалось создать централизованное государство западного образца. Это представлялось довольно проблематичным, поскольку с января 1868 года единственными реальными полномочиями нового императорского правительства были те, которые уступил низложенный сёгун; прочие полномочия по-прежнему принадлежали дайме (феодалы). Поэтому в марте 1868 года четырех дайме, в том числе владетелей Сацума и Тесю, которые фактически спровоцировали реставрацию Мэйдзи, убедили передать свои земли и людей императору – по весьма двусмысленно сформулированному документу. Когда император принял это предложение в июле того же года, остальные дайме согласились последовать примеру своих товарищей и были назначены «губернаторами» бывших феодальных владений. Наконец в августе 1871 года дайме были поставлены перед фактом: отныне их владения (и полномочия) отменяются, вместо княжеств появятся управляемые из центра префектуры. Но дайме разрешили сохранить 10 % от былых доходов с владений – и освободили от бремени всех расходов, которые они ранее несли. Так за три с половиной года удалось демонтировать феодализм, процветавший в Японии столетиями.

Император остался императором: на его статус никто не покушался. Однако он больше не укрывался в Императорском дворце Киото: его перевезли в фактическую столицу Эдо, переименованную в Токио. За 45 лет правления император Мэйдзи[49] совершил 102 выезда за пределы Токио и поездок по Японии; сравните всего с тремя выездами всех императоров за 265 лет правления сёгунов Токугава (1603–1868)!

Образование подверглось кардинальным реформам с немалыми последствиями. Впервые в истории страны у Японии появилась общенациональная система образования. Обязательное начальное обучение ввели в 1872 году, пять лет спустя был основан первый японский университет; в 1881 году появились средние школы, а в 1886 году общее среднее образование тоже стало обязательным. Школьная система Японии на первых порах следовала чрезвычайно централизованной французской модели, но в 1879 году стала ориентироваться на американскую локальную модель, а с 1886 года – на немецкую модель. Итоговый результат этой реформы образования таков: Япония сегодня обладает самым высоким в мире процентом грамотных граждан (99 %), несмотря на свою весьма сложную и трудную для изучения письменность. Да, новая общенациональная система образования вдохновлялась западными образцами, но провозглашенные цели были сугубо японскими: сделать народ лояльными императору и патриотично настроенными гражданами и проникнуться чувством национального единства.

Более приземленная, но не менее важная цель реформы образования заключалась в подготовке к работе в правительстве и вообще в развитии человеческого капитала, чтобы страна получила возможность возвыситься и процветать. В 1880-х годах конкурс на работу в центральном правительстве подразумевал экзамен, в ходе которого проверялись уже «западные» знания, а не владение основами конфуцианской философии. Внедрение общенационального образования наряду с официальной отменой «наследственных» профессий способствовало исчезновению традиционного классового разделения японского общества, поскольку теперь именно лучшее образование, а не право рождения становилось трамплином для попадания на высокие должности. Отчасти поэтому среди 14 крупных и богатых демократий Япония сегодня демонстрирует наиболее равное распределение богатства: в пропорции к численности населения тут меньше всего миллиардеров; а вот США занимают противоположные крайности по обоим показателям.

Последним из числа основных приоритетов правительства Мэйдзи была потребность в обеспечении доходов для финансирования государственной деятельности. Япония никогда не имела налоговой системы западного образца. Вместо этого каждый дайме облагал налогами собственные земли, чтобы покрыть свои текущие расходы, а сёгун точно так же облагал налогом свои земли и вдобавок требовал дополнительные средства на конкретные цели от всех дайме. Однако правительство Мэйдзи лишило дайме прежних полномочий, назначило их «губернаторами» бывших владений, превращенных в префектуры, и постановило, что эти префектуры будут отныне управляться центральным правительством, а потому экс-дайме не нужно (так утверждали реформаторы Мэйдзи) самостоятельно контролировать доходы и финансировать административную деятельность. Министерство финансов заявило, что стране требуется совокупный годовой доход сёгуна и всех дайме, собиравшийся ранее. Эту цель реализовали на западный манер, введя общенациональный 3-процентный земельный налог. Японские крестьяне время от времени жаловались и устраивали беспорядки, поскольку им приходилось платить налог каждый год, независимо от размеров урожая. Но они наверняка сочли бы, что им повезло, если бы узнали о современных западных налоговых ставках. Например, в моем штате Калифорния мы платим налог штата на имущество в размере 1 %, подоходный налог штата до 12 % и общенациональный подоходный налог, который в настоящее время может достигать 44 % от дохода.

Менее срочные вопросы включали замену традиционной системы правосудия Японии правовой системой западного образца. Суды с назначением судей появились в 1871 году, Верховный суд был учрежден в 1875 году. Реформы уголовного, коммерческого и гражданского права следовали различным путям вестернизации на основании экспериментов с несколькими иностранными моделями. Уголовное право первоначально опиралось на французскую модель, но затем была принята немецкая; коммерческое право сразу использовало немецкую модель; а в гражданском праве постарались объединить французские, британские и японские установления, но в итоге все равно взяли за основу немецкий вариант. В каждом случае приходилось при поиске подходящих решений учитывать японские взгляды на жизнь. Кроме того, следовало перенять западные практики для достижения международной респектабельности, необходимой для пересмотра условий «неравноправных» договоров. Например, понадобилось отказаться от традиции пыток и широкого применения смертной казни, которую Запад более не считал респектабельной.

Модернизация инфраструктуры Японии началась еще на заре эпохи Мэйдзи. В 1872 году появилась национальная почтовая система, приступили к строительству первой в Японии железной дороги и первой телеграфной линии, а в 1873 году был учрежден национальный банк страны. Улицы Токио стали освещать газовые фонари. Правительство также вмешивалось в процесс индустриализации Японии, строя заводы по производству кирпича, цемента, стекла, оборудования и шелка – на западной технике и западными методами. После успешной (1894–1895) войны с Китаем государственные расходы на промышленность сосредоточились на военных и смежных отраслях (добыча угля, электричество, производство оружия, чугуна, стали, строительство железных дорог и верфей).

Реформа государственного управления была особенно важна с точки зрения обретения международной респектабельности – и доставила немало проблем. Кабинет министров учредили в 1885 году. Уже в 1881 году было объявлено, что в стране появится конституция (частично вследствие общественного давления). Потребовалось восемь лет, чтобы разработать конституцию западного образца, гармонирующую с японскими ценностями. Решение проблемы нашлось в том, что в качестве образца взяли не конституцию США, а конституцию Германии, ибо повышенное внимание последней к роли императора соответствовало японским условиям. Конституция Японии утверждала, что император происходит от богов, а сама императорская линия уходит в глубину веков на тысячелетия. На церемонии в зале приемов Императорского дворца, 11 февраля, в день 2549-й годовщины основания империи, как гласила традиция, император лично воззвал к предкам и передал свиток с текстом конституции премьер-министру как императорский дар. На церемонии присутствовали представители дипломатического корпуса и иностранного сообщества, которые наглядно убедились в чудесном превращении страны: Япония сделалась цивилизованным государством с конституционным управлением, сопоставимым с другими конституционными государствами мира. Значит (тут как бы содержалась подсказка), о неравноправных договорах следует забыть.

Как и прочие сферы японской жизни, японская культура стала мозаикой новых западных и традиционных японских элементов. Западные одежды и прически преобладают в Японии сегодня и были моментально приняты японскими мужчинами (см. источники 3.5, 3.6). Например, на групповой фотографии пяти членов миссии Ивакура в 1872 году, всего через четыре года после реставрации Мэйдзи и всего через 19 лет после появления у японских берегов коммодора Перри, четверо мужчин носят западные костюмы с галстуками и цилиндры, лишь один (сам Ивакура) все еще облачен в японский халат, а его волосы заплетены в традиционный пучок (см. источник 3.3). В искусстве, традиционные японские музыка, живопись, гравюра, театры Кабуки и Но сохранились, однако к ним добавились западные бальные танцы, военные оркестры, опера, западный театр, живопись и романы.

Любое государство рискует распасться, если его граждан не объединить некоторой всеохватной национальной идеологией. У каждого народа есть собственные идеалы и лозунги, выражающие эту задачу создания объединительной идеологии. Например, американские идеалы – это демократия, равенство, свобода, обилие возможностей, отсюда такие популярные выражения, как «из грязи в князи»[50]