Читать онлайн Король. Том I бесплатно

Карта мира

Карта Эштара и Рейна

Краткая история Эштара

Древние эштарцы – кочевники северного побережья Белого моря.

Своей земли они никогда не имели, но держали побережье в таком страхе, что часть селений была готова поставить идол их бога и платить им дань: зерном, золотом, женщинами и чем угодно еще – только бы их деревни не сжигали дотла.

Королевство Эштар впоследствии было создано на тех землях, что покорились кочевникам, во главе которых стоял вождь-лев – Клен Дерва.

Прошлое захватчиков-кочевников отразилось на культуре Эштара во всем, начиная мечом – как символом власти, заканчивая верой, что сильное потомство может родиться только от женщины другого народа.

Если смотреть на вопрос шире, то именно Клен Дерва – потомки кочевников, в то время как вся эштарская знать – потомки покорившихся вождей разных селений, оттого сила и ставилась во главе всего. Короля Эштара должны бояться, иначе ему нет надобности подчиняться. Подобная логика буквально вписана в мышление всех эштарцев, особенно знатных, от начала королевских времен и по сей день.

Границы Эштара при этом никогда не были постоянными. Какие-то мелкие народы или селения порой сами покорялись эштарцам, другие могли быть захвачены, третьи, наоборот, восставали и отвоевывали себе свободу. Подобное непостоянство долгое время не волновало правителей Эштара, живущих в далеком от границ Эшхарате – огражденном с севера горной цепью, с юга морем. Эштарские наместники приграничных крепостей имели право устроить набег на соседнее королевство и сжечь несколько деревень, что периодически и делали, пользуясь этим способом легко получить прибыль.

Отсюда по-настоящему и пошла слава об эштарцах, как о варварах, с которыми не стоит иметь дел. Их боялись даже работорговцы, потому торговлю эштарцы вели только с чужеземцами, потому что не имели манеры грабить чужие корабли в своих портах.

Со временем самоволие приграничных наместников было ограничено королевской волей и указом Совета знати, но сами короли время от времени передвигали свои границы, но все их походы померкли перед политикой завоевания, которую вел Дешар Завоеватель – отец Эеншарда.

При его правлении территория Эштара была увеличена почти в три раза. При этом на захваченных землях власть получали представители эштарской знати, а местное население склонялось к эштарским традициям. Местная знать и семьи королей – подвергались гонениям, а чаще их убивали. Женщины при этом часто попадали в королевский гарем, иногда маленькими девочками, которых растили в эштарских традициях и отдавали в наложницы королю и его наследникам.

Именно из-за этой традиции в гареме Эеншарда было немало знатных по происхождению женщин, и все его дети рождены не от простолюдинок разного происхождения.

Во всем же остальном Эеншард вел политику отличную от отцовской. Местными наместниками на ранее захваченных землях он предпочитал ставить тех, кто способен понять проблемы местного населения, а значит знатных людей, рожденных на захваченных землях. Он возвращал титул и земли всем присягнувшим, а также позволил местным соблюдать свои обычаи и поклоняться своим богам.

Единственная эштарская традиция, которую Эеншард счел обязательной для всех: обучение мальчиков искусству боя с обязательным испытанием в храме в десятилетнем возрасте. Однако оставил возможность уклониться от испытания с последующим запретом на службу и приобретение собственности. Подобным правом часто пользовались жители маленьких селений, обезопасив тем самых сыновей от возможной службы эштарскому королю.

Именно эта попустительская, как выразился бы Дешар Завоеватель, политика привела к тому, что на захваченных ранее королевствах сформировалось освободительное движение во главе с остатками выжившей, не присягнувшей на верность знати. Аристократы, сбежавшие от армии Дешара, смогли вернуться при Эеншарде и найти на своих землях тех, кто еще чтит старые традиции и не боится поднимать голову, а также немало молодых людей, которых учили в детстве держать оружие, но отказом от испытания отвоевали им свободу от службы королю. Эти парни при должном обучении могли быстро стать настоящей армией повстанцев, особенно если платить им золотом.

Что в общем-то и произошло как только Эеншард Клен Дерва отрекся от власти, нарушая все традиции, и отдал трон сыну без боя. Лучшего момента для всеобщего восстания быть просто не могло.

Этим моментом и воспользовались все, желающие вернуть власть в собственном доме. Только они не знали, что в тот же миг континент ждет эпидемия, нарушающая все планы.

Основные традиции Эштара

Все дети в Эштаре изначально остаются с матерью, при этом девочки – до семи лет, мальчики – до трех. Дальнейшую судьбу ребенка и его воспитание определяет отец.

Девочки чаще всего готовились к замужеству и обучались дома или же сочетали обучение с работой при богатом человеке, который брал на себя обязательство об ее обучении. Именно девочки прислуживали в гареме.

Впоследствии же или отец, или знатный человек, которому девочка служила, нес ответственность за акт дефлорации после появления первой менструации – красной звезды, как выражаются эштарцы. При этом как пройдет «Рах» зависело, в первую очередь, от мужчины. Чаще всего он созывал своих друзей, а они пили, делали с жертвой что хотели. Как следствие, подобные игрища чаще всего имели плачевные последствия. За убийство они бы отвечали перед законом, но мелкие травмы (да и моральные тоже) были всегда. Именно поэтому данная традиция была ограничена, хотя Антракс предпочел бы отменить ее полностью[1].

В дальнейшем девушки получали возможность вести свободную половую жизнь, но только по согласию, о принуждении речи быть не могло. Как метод контрацепции, в Эштаре используют анальный секс, а свободную женщину можно всегда определить по непокрытой голове.

Замужняя же женщина ходит с длинным полотном на голове, что чаще всего крепится обручем. Публичное проявление сексуального интереса к такой женщине – считается личным оскорблением ее мужа.

При этом в Эштаре нет бастардов как таковых. По закону мужчина несет ответственность за ребенка и за его мать. Потому в случае неожиданной беременности мужчина обязан или жениться, или как минимум забрать женщину в свой гарем, что еще больше увеличивает желание мужчины использовать метод контрацепции, в котором он будет уверен.

Жениться при этом можно лишь один раз. Даже в случае смерти супруги повторный брак невозможен, но иметь наложниц можно в любом количестве. Потому большинство знатных мужчин предпочитает иметь гарем и не заключать брак, потому что женщины в Эштаре почти не имеют прав и чаще всего воспринимаются, как трофеи, украшение или мать будущего потомства.

Все на что может рассчитывать женщина в традиционном эштарском укладе – распоряжаться в гареме. Все нарушения данной традиции обусловлены влиянием мужчин, которые могут заставить других смотреть на женское самоволие сквозь пальцы.

Идеальная эштарская женщина должна быть красивой, ухоженной и послушной. Даже жены простолюдинов чаще всего отличаются кротостью, чаще показной, и редко работают. Исключением может быть только ведение личного хозяйства.

Ни один эштарец не возьмет женщину на работу, особенно замужнюю. Только девочки до красной звезды могут прислуживать знатным женщинам. Еще реже при гаремах могут служить пожилые одинокие женщины, мужья которых уже мертвы.

Подобное неравноправие в правах приводит к совершенно другим требованиям в воспитании мальчика.

Они с раннего детства изучали несколько боевых искусств и должны были владеть несколькими видами оружия. Знатных мальчиков обычно обучают специально нанятые учителя или старшие мужчины рода. Безродные могут обучаться в специальных общественных школах, где преподают отставные солдаты регулярной армии.

В десять лет мальчик должен пройти испытание – убить на арене волка. Если же он не способен это сделать или не справляется с таким заданием, он становится служителем храма, лишается всех прав и отдает свою жизнь служению Богу Войны в качестве жреца.

В пятнадцать лет мальчику (прошедшему испытание) полагалась первая женщина, обычно это была женщина из отцовского гарема (в случае ее беременности ребенок подростка считался ребенком отца). Если же у отца не было гарема, роль первой женщины по договоренности выполняла другая женщина, чаще за денежное вознаграждение. В таких случаях чаще женщина сама заботилась о не наступлении беременности, потому что знала, что обречет себя и ребенка на нищее существование при отце малолетнего любовника.

Совершеннолетним мальчик считался только после двадцати лет. В двадцать он получал право на свою женщину, потомство и личное имущество. Представители знати в двадцатилетнем возрасте получали свое право явиться в Совет знати, состоящий при короле, однако этим правом не все пользуются.

Традиционно, неявившийся на совет после первого вызова – отказывается от прямого участия в управлении страной. Именно поэтому чаще всего первое приглашение принимается, а затем молодой дворянин пренебрегает своим правом голоса, не присутствует на заседаниях, но сохраняет за собой право вернуться в любой момент.

Также мужчина имеет право выставить из дома совершеннолетнего сына ни с чем, потому что по закону он может и должен обеспечить себя сам, в то время как дочь можно выдать только замуж, что бедняки обычно пытаются сделать как можно раньше.

И последнее из главного. Став королем, правящий Клен Дерва лишал жизни своих братьев или отбирал у них имя рода, тем самым становясь единственным возможным правителем. Эту традицию первым нарушил Эеншард Клен Дерва[2]. Он оставил в живых сыновей старшего брата и не только его.

Именной указатель

Глава 1

Королевство Рейн, столица Рок-Рен

Лето в Рейне всегда встречали празднеством. Улицы столицы украшали гирляндами со стеклянными шарами, в которые осторожно устанавливали свечи, чтобы, догорев, они погрузили город в будничный мрак. В королевском замке же огни горели с самого утра и не гасли до рассвета, чтобы лето было благословенным, а счастье Бога Долины полным. Жители Рейна верили, что летом их хранитель встречается со своей возлюбленной Богиней Солнца, и приветствовали обоих.

В королевском дворце летний бал открывала королева, спускаясь в зал, будто богиня Солнца, покинувшая ненадолго небеса. В свои тридцать с небольшим она по-прежнему выглядела юной леди, столь нежной, что все придворные мужчины смотрели на нее с обожанием. Невысокого роста, светловолосая, сероглазая, внешне мягкая и изящная, она радостно кружилась в танце со всеми желающими, поражая других дам своим белым платьем с золотой вышивкой. Лилайна, а именно так звали владычицу Рейна, любила танцы, потому принимала все приглашения, но всегда с нежностью поглядывала на мужа, вот уже пятнадцать лет безмолвно спрашивая его позволения. Антракс Эйен-Рен в ответ едва заметно кивал ей и спокойно наблюдал за танцем. Сам Король-Солнце никогда не танцевал, только беседовал с кем-то из знати. Он внешне казался полной противоположностью своей жены. Если она была облаком, его стоило назвать молотом в кузне. Если она отрез расшитого шелка, то он заточенный клинок. Он был смуглым, черноволосым, высоким и таким строгим на вид, что порой сложно было даже поверить в брак этого человека с наследницей Рейна.

Разница между ними была столь разительна, что по двору всегда бродили слухи о спорах королевской четы. И в то же время любой внимательный взгляд мой заметить, что король не сводит глаз с королевы и одобрительно кивает всякий раз, когда ее приглашали на танец. Его лицо при этом ничего не выражало, словно он не был способен на человеческие эмоции. Предпочитая темные строгие одежды, на балу он позволял себе лишь белоснежную рубашку и такие же белые перчатки, скрывающие руки, что для пышного яркого двора Рейна казалось излишней строгостью, за которую его побоялись бы осудить, смирившись даже с тем, что правитель отказался от короны, заменив ее сдержанным золотым обручем, что мелькал яркой полосой в черных вьющихся волосах.

Сегодня с самого начала празднества он явно был чем-то озабочен. Это выдавала глубокая морщинка на его лбу, еще больше выделяющая край кожаной маски, скрывающей правую половину его лица.

– Ваше Величество, вас что-то беспокоит? – спросил граф Шмарн на правах первого советника.

Это был тучный невысокий мужчина, седой и улыбчивый, словно обычный добродушный старик, только при дворе за спиной его именовали Веселым Королевским Палачом, и было за что. Граф Шмарн был главным защитником рода Эйен-Рен и первым советником королевской четы, потому мог себе позволить украсть короля у любого собеседника.

– Все в порядке, – ответил негромко Антракс, однако его металлический безэмоциональный тон говорил обратное. – Я просто жду вестей, а их все еще нет.

– Вестей? – переспросил встревоженно граф. – Неужели произошло что-то, о чем я не знаю.

– Быть может, – коротко ответил Антракс, давая понять, что обсуждать это он не станет.

Граф лишь кивнул. Он был из тех немногих коренных жителей Рейна, кто научился понимать короля, порой слишком резкого для местной знати. Граф знал, что этот отказ лишь временный. Не любил король говорить о чем-то, что не было ясно до конца, но, когда придет время, Вильям Шмарн узнает обо всем один из первых. Именно поэтому он был готов ждать вестей молча, развлекая короля другими разговорами. Однако вскоре их отвлекли. Молодой мужчина с длинными белыми волосами, собранными в хвост, подошел к ним. На нем был светло-серый костюм, камзол которого имел высокий воротник, закрывавший шею.

– Я слушаю, – сказал ему король, остановив графа жестом.

Этот молодой человек был врачом и учеником самого короля, потому никого не могло удивить его появление.

– Боюсь, подозрения верны. Он умер в пути, и то, что я увидел при осмотре, мне очень не нравится. Думаю, вам стоит взглянуть, – сообщил молодой человек очень тихо.

– Я понял, Конор. Сейчас буду, – тут же ответил король, коротко кивнув. – Спусти тело в подвал госпиталя.

– Уже, – отозвался Конор, предпочитая говорить с королем, как с наставником, а не правителем.

При этом собственная манера его смущала и пугала, потому голос становился все тише, да и озирался он настороженно. Сам наставник не мог понять его неправильно, а вот придворным всегда мерещились не те намеки и бессмысленные вольности, о которых никогда и речи не было. Конор уважал короля, был готов преклоняться перед ним, но годы работы в госпитале научили его не тратить время на бессмысленные церемонии, которыми изобиловал двор Рэйна. В Эштаре с подобным Конору было намного проще. Там он бы не задумываясь сказал все, что считал нужным, а здесь опасался даже голову поднять.

– Что-то еще? – спросил Антракс, видя, что ученик не спешит уходить.

– Стоит ли звать Амару?

– Почему нет? – спросил Антракс, словно не понимал, чем этот случай отличается от других. – Она всегда присутствует на подобных вскрытиях.

– Это может быть очень заразно, – прошептал Конор, растерянно опустив голову еще ниже, словно его могли ударить за такое уточнение.

– Зато она сможет это увидеть, – спокойно ответил король. – Только сразу предупреди ее, что на этот раз можно только смотреть, и сам учти, что к телу я тебя не подпущу.

– Вам тоже не стоит к нему прикасаться, вы же…

– Конор, просто делай, как я велю, – потребовал король и, не дожидаясь, когда ученик уйдет, обратился к графу Шмарну: – Как думаете, если я уйду, кто-нибудь заметит?

– Я всегда могу сказать, что видел вас мгновение назад где-то там, – ответил граф, – только вы скажете мне, что случилось?

– Пока нет, – коротко сказал правитель и тут же ретировался, вернув на один из подносов свой бокал с белым вином, как всегда нетронутый. Правитель Рейна никогда не пил, но держал его в руках для соблюдения церемониала, порой даже подносил его к губам, но к концу вечера бокал неизбежно оставался полон.

Обойдя часть зала, Антракс прошел мимо группы придворных дам и коснулся плеча одной из них. Та покосилась на белую перчатку на правой руке короля и прикрылась кокетливо веером. Рука сразу исчезла, а король вышел из зала, на ходу развязывая узел пышного шелкового воротника.

Женщина же продолжила беседу, словно ничего не произошло. Молодой и красивой ее нельзя было назвать. В ее черных волосах на висках проявилась седина, чуть желтоватая кожа выдавала морщины в уголках глаз, но пышные формы и талия, созданная корсетом, позволяли ей крайне дерзкие наряды. В отличие от королевы, что лишь изредка позволяла тонким рукам выглянуть из-под широких рукавов, отмеченная правителем женщина выбрала платье, не скрывающее ни рук, ни пышную грудь, что почти выпирала из глубокого декольте. Она явно не смущалась своих широких почти мужских плеч и высокого роста, кокетливо улыбалась, смеялась и играла с веером, чтобы выждать немного времени и покинуть зал следом за правителем, и без лишних церемоний поспешила прямо в королевскую спальню.

– Что случилось? – спросила она. – Не говори, что нога снова болит. Говорила же, что без трости тебе нельзя долго ходить! Почему ты такой упрямый.

– Нога болит, но дело не в этом, – равнодушно ответил король, без стеснений сбрасывая шелковую рубашку. – Избавься от этих тряпок. Ты нужна мне в подвале госпиталя.

– Зачем? – взволнованно спросила женщина. – Что такое могло случиться, что до утра тело не может подождать?

– Черная смерть[3], вот что случилось, – зло ответил король Антракс, надевая на голое тело тонкий серый камзол, такой же как был на его ученике, и только затем срывал с головы золотой обруч, что заменял ему корону, и швырял на кровать к снятой рубашке.

– Этого не может быть, – прошептала женщина. – Ан, этой болезни больше нет. Ее почти сто лет никто не видел…

– Переодевайся, Леня. Давай не будем спорить, а пойдем и сами разберемся, черная это смерть или просто глупости, – заключил Антракс и прошел мимо, желая как можно быстрее покинуть дворец, только перед выходом все же схватил трость, оставленную у комода, и с огромным наслаждением оперся на нее, оберегая правую ногу, бедро которой мерзко ныло от боли.

Быть врачом и правителем невозможно, – говорили ему часто. Сам Антракс Эйен-Рен с этим не мог поспорить, но и отказаться от врачевания не мог. Золотой медальон наставника был хуже клятвы: он требовал от него деятельности, а ученика достойного пока не было. Конор был еще недостаточно опытен, а дочь слишком юна. Именно поэтому пока на его груди был круг с вписанным в него треугольником – врата меж жизнью и смертью – он обязан был быть их стражем, даже если не верил в подобную благородную чушь.

Выйдя во двор, король жестом запретил страже следовать за ним и, обогнув хозяйственную часть здания, замер у черной двери нового госпиталя. В Эштаре его северное крыло королевского дворца было соединено с госпиталем специальным наземным переходом-галереей, похожей на застекленный витражами мост. Здесь же знать с трудом приняла строительство на территории королевского замка больницы Богини Солнца. Слово «госпиталь» в Рейне считали варварским, эштарским, но Антракс все равно предпочитал именно его, считая больницу чем-то нелепым и лишенным всякой дисциплины, но, если в бумагах надо было писать «больница», чтобы знать соглашалась на строительство, он был готов поступиться собственными убеждениями. Он вообще всегда предпочитал результат бессмысленным спорам, потому добивался своего, действуя на благо народа.

Огни на улицах города медленно гасли. Простые люди спешили закончить свой праздник, чтобы он не нарушил их бытность, а их король открывал черную дверь и шагал в госпиталь, надеясь, что напрасно опасается эпидемии.

Глава 2

Когда король Антракс заходил в здание госпиталя, он переставал быть правителем. Обращаться к нему согласно титулу в этом здании было просто запрещено. Сам Антракс был убежден, что это непременно помешает работе.

На его репутацию это никак не могло повлиять. Работали здесь только доверенные, отобранные им лично люди. С пациентами же он встречался очень редко, проводя почти все время в подземной лаборатории, где создавал лекарства, изучал тела, ставил эксперименты и учил тому же свою дочь.

Десятилетняя принцесса Амара никогда не смотрела на отца, как на короля, но эта ее особенность легко скрывалась за ее врожденным благородством. Ей часто говорили, что она похожа на свою бабушку, принцессу Авелона, единственную в своем роде королеву Эштара – Ленкару Эйен Клен Дерва. Амару подобные сравнения смущали, потому о покойной Ленкаре она всегда слушала с благоговением, словно та была богиней или мифическим существом, а на портрет Ленкары часто смотрела с особым интересом не находя никакого сходства.

– Такой же красивой быть невозможно, – говорила Амара, но все понимали, что она уже такая, просто еще слишком юная.

В ее теле еще не пробудилась женственность, но в чертах ее лица угадывалась зарождающаяся красота, которую она еще не осознавала.

Она встречала Антракса в коридоре у лестницы в подвал. Длинное серое одеяние, похожее на отцовский больничный камзол, она надела прямо на сорочку, и ее край выглядывал из-под серой ткани. Из-под белой сорочки виднелись носы аккуратных светлых туфелек. Тонкие руки она сложила вместе, длинные белоснежные волосы заплела в косу. Когда Антракс подошел к ней, она тут же подняла на него огромные синие глаза, распахнув пушистые белые ресницы.

В ней не было сонливости, только восторг, несмотря на то что ее разбудили среди ночи. Вид у нее был такой хрупкий и нежный, что казалось, ее можно лишь оберегать и защищать, но ее отец считал иначе.

– Я возьму тебя с собой при условии, что ты ничего не станешь трогать и к столу без моего разрешения не подойдешь, – строго сказал он. – Но если подозрения верны, у тебя будет шанс увидеть то, что уже больше полувека не видел ни один врач.

– Я сделаю все, как ты скажешь, – охотно согласилась Амара. – Все-все!

– Если что выгоню, – заранее предупредил Антракс, открывая дверь подвала.

Амара на это ничего говорить не стала, но на всякий случай убрала руки за спину, чтобы уж наверняка ничего не трогать.

Ее с самых малых лет тянуло к отцовской работе. Сначала она бегала вокруг мамы, когда та ждала третьего ребенка и все пыталась понять, что именно папа слушает у мамы в животике.

Ей было всего три годика, она забиралась на кровать, брала у отца трубку, прижимала ее к животу сбоку, прикладывала ухо и заявляла, что он делает «буль». Мама умилялась, а отец смеялся, но потом рассказывал, что буль делают все животики, а у мамы в животике живет братик или сестричка и через трубочку можно услышать, как бьется его сердце.

Почему тогда мама гладила ее по голове, а потом злилась, узнав, что Амара ходит в больницу, девочка не понимала. Она просто хотела знать ответы на интересные ей вопросы. Например, почему одни люди худые, а другие толстые? Почему одни живут мало, а другие много? А еще, самое главное, как вылечить младшего брата?

– Я не знаю, – отвечал ей Антракс на последний вопрос с огромным сожалением. – Увы, но я правда не знаю.

Зато на остальные вопросы у него были ответы, только чаще всего он их не выдавал.

– Чтобы понять ответ, надо очень много знать, – говорил он.

– Так научи!

Он и учил, а ей это нравилось. Ей было интересно работать с пробирками, наблюдать, как сухие травы превращаются сначала в густые полужидкие порошки, затем в округлые пластины. Ей нравилось наблюдать, как на месте раны постепенно появлялся рубец, и еще больше ей нравилось снимать самой швы.

Слушать при этом, как родители ссорятся из-за ее учебы, ей не нравилось. Всякий раз, когда мама ругалась, Амара боялась, что отец запретит ей приходить в больницу, но он всегда действовал так, будто ничего не произошло.

– Я начал учиться в восемь лет – это очень поздно для настоящего врача, – говорил он. – Лен-Фень начала много раньше, и медицина стала частью ее естества.

Ничего дурного в интересе дочери Антракс не видел и, спускаясь в подвал, совершенно не волновался о том, что на секционном столе мокрым покрывалом было прикрыто обнаженное тело мужчины, а не женщины.

– Надень маску, только сначала намочи и пока постой в стороне, – велел ей Антракс, а сам снял кожаную маску с лица.

– Держи, – вдруг сказала ему дочь, протягивая мокрую тканевую маску. Она, как всегда, решила сначала позаботиться об отце.

– Спасибо, но все же, лучше больше ничего не делай, – мягко попросил Антракс, принимая маску.

Когда-то он боялся показывать людям свое лицо. Страшные шрамы от ожогов изуродовали правую половину его лица. Бледный треугольник пересаженной кожи на щеке давно выглядел так, словно вот-вот начнет гнить, но ничего подобного с ним, к счастью, не происходило. Дыру в щеке в нынешнем возрасте он бы не пережил, а так закрывал все маской, оставляя разве что глаз с обожженным веком, собрал волосы на макушке и связал их завязками маски в подобие хвоста. Он всегда обещает себе их обрезать до тех пор, пока хвост на макушке не станет почти неприлично длинным. Видимо, глядя на него, Конор, спустившийся следом в подвал, и вовсе перестал их стричь и теперь просто перевязывал маску поверх завязанного хвоста.

– Извините, что опаздываю, – проговорил он спешно. – Я предупредил его людей, чтобы не ходили по городу, пригрозил им вами, ничего?

– Правильно сделал, – согласился Антракс, надевая широкие кожаные перчатки, закрывающие половину предплечья. – Ты знаешь, как работать с такими телами?

– Я читал, но давно, не уверен, что все помню, – виновато признался Конор.

– Я тоже читал давно, значит будем вспоминать вдвоем.

– Втроем, – заявила женщина, спускающаяся к ним.

– А я не могу помочь? – тихо спросила Амара. – Я ведь могу взять записи Фу-Диена и читать, что именно нужно делать.

– Антракс, сразу видно твои гены, – хохотнула женщина.

– Леня, тогда сходи за книгой.

Лен-Фень или Леня, как ее называл Антракс, считая скорее кем-то вроде брата женского пола, чем другом, лучше всех знала все книги, написанные их наставником – величайшим врачом своей эпохи Фу-Диеном. Она была его внучкой, пусть и названной. Фу-Диен вырастил ее как родную и никто не сомневался в родстве их духа, даже она сама. Потому кивнула и тут же выбежала обратно.

– Ты знаешь, что они привезли на этот раз? – спросил Антракс у Конора, чтобы скрасить ожидание. На четкий ответ он не рассчитывал, но внезапно его получил:

– Да, это повод для волнений. Там ковры, много старинной серебряной посуды и корма.

– Корма? – ошарашенно переспросил Антракс. – Зачем везти в Рейн корма? У нас тут своего добра мало, что ли?

– Стало модно подкармливать овец и коров рапсом из Суна, – совсем виновато сказал Конор. – Я тоже об этом не знал. Эта мода началась в Манре и только пришла к нам, но часть графств уже получили свой рапс.

Антраксу очень хотелось кого-нибудь задушить на месте, но он только вздохнул. Купец Конк-Рот написал ему лично, когда понял, что его судовой врач бессилен. То, что он описал в своем письме Антраксу, совсем не понравилось. Черная язва, которая еще и не болит, сразу заставляла вспоминать страшные рассказы наставника о болезни, что когда-то на его родине уносила сотни жизней.

– Если весной появлялась одна язва, то к лету половина города уже болела, а треть умирала. Если к осени кто-то выживал, это было чудом. Я пережил три такие эпидемии, две из них – как врач, и ни разу не заболел, – говорил ему Фу-Диен. – Так что слушай и запоминай.

Антракс помнил его слова, но возводить собственную память в абсолют не умел, потому снял полотно лишь тогда, когда книга была в руках у Амары. Она положила ее на пустой металлический стол с колесами, поставила на него масляную лампу и начала читать.

Первым делом Антракс с трудом приоткрыл веки покойного купца. Сухие глаза с мутными белыми зрачками, с точечными кровавыми пятнами по краю можно было даже не сжимать. Это были глаза мертвого человека. Синеватые пятна на белом холодном теле чем-то походили на стекшую вниз синеву и это значило, что купец мертв уже не первый час. Этим синим пятнам Антракс не стал уделять внимания. Они были проявлениями естественного посмертного изменения тела.

Он осматривал тело дальше. На руках у мужчины он нашел несколько крупных язв и еще одну на боку – все разных размеров, черные, сухие, с вздутыми опухшими краями.

– Мне не нравится, – сказала Лен-Фень.

– Мне тоже, – спокойно ответил Антракс и осторожно разрезал одну из язв. – Под некротическим струпом воспаленные полнокровные ткани с мутным серозным отделяемым, – констатировал он.

– Да, так и должно быть, – сказала Амара и испуганно ойкнула. – Так это значит…

– Спокойно, – строго велел ей Антракс. – Это еще ничего не значит.

– Да, дорогая, так и некоторые очень страшные ожоги выглядят, особенно от горящего масла, – сказала Лен-Фень.

Антракс на нее странно, зло посмотрел, но ничего не сказал, только поймал несколько капель жидкости из раны в пробирку, закрыл ее и отставил в сторону, а разрезанную язву на руке спешно перевязал тряпкой, окунув ее прежде в один из двух пока еще чистых тазов.

– Ну узлы под кожей есть, подмышками, в паху, над ключицами, на шее…

– Лене абы облапать, – не удержался Антракс, стараясь ответить ей за язвительное напоминание о горящем масле. Именно оно когда-то изуродовало короля Рейна.

– Я такая, – хохотнула Лен-Фень и тут же нахмурилась. – Может, на этом и остановимся, ты проведешь анализы и тогда…

– Анализ может меня обмануть. Сама знаешь, проба не точна, так что я намерен продолжить. Если боишься, можешь отойти от стола, – спокойно потребовал Антракс, но Леня не отступила, а Конор невозмутимо подал наставнику скальпель.

– Вскроем живот, и если там все будет соответствовать – дальше не пойдем, – пояснил Антракс, неспешно делая разрез прямо по срединной линии.

– О боже, – воскликнул Конор, морщась, видя, как из разреза начинает вытекать кровь – темная, густая, но все же еще жидкая. Он привык, что в мертвых телах такого не бывает, оттого ему становилось дурно, а Антракс оставался совершенно спокоен, разводил края раны поданными Лень-Фень металлическими лопатками.

– Конор, поднеси лампу, – потребовал Антракс. Лезть внутрь руками ему не хотелось, да и Фу-Диен говорил не вскрывать таких больных.

– Хотя, если вдруг ты поймешь, что не знаешь, что сомневаешься, тогда режь, – учил он Антракса. – Вскрой живот и если кровь там не свернулась, а внутри…

– Кровянистая жидкость по всей брюшной полости, – сказал Антракс, осторожно перекладывая отечные вспухшие петли кишечника, буквально плавающие в розоватой мутной жиже, а потом отвел их в сторону и наткнулся на огромный распухший красный орган в левом боку.

– Да у него селезенка с печень! – воскликнула Лен-Фень и отшатнулась от стола. – Все, заканчивай!

– Знаю я, – спокойно сказал Антракс. – Амара, можешь подойти и посмотреть, если хочешь, но надень перчатки и спрячь руки за спину, чтобы наверняка. Если маска высохла, лучше намочи.

Амара шустро побежала к выходу, туда, где хранились маски, быстро всунула руки в большие кожаные перчатки, подступила к столу и стала внимательно рассматривать то, о чем говорил отец.

– А на язву разрезанную можно посмотреть? – спросила она.

– Можно, но я тогда еще одну вскрою, – невозмутимо сказал Антракс, жестом велев Конору отойти, а сам осторожно достал инструменты из вскрытого живота.

– Это она? Настоящая древняя болезнь империи Сун? – тихо спрашивала Амара. – У нас будет эпидемия черной язвы? Черная смерть в Рейне? Или… Откуда она взялась?

– Они прибыли из порта Эшхарата, – ответил Антракс, – так что боюсь, и у нас, и в Эштаре, и, быть может, в Суне.

Он взял скальпель, хотел разрезать еще одну язву, как и обещал, но не успел, в подвал ворвалась королева Лилайна Эйен-Рен и тут же, подбежав к столу, оттащила от него дочь, закрыв ей глаза.

– Мама, – пискнула Амара.

Антракс посмотрел на злую жену, обрадовался, что она, сдерживая свой гнев, хотя бы молчала, и строго велел:

– Забирай ее, но уходи. Быстро! Мы поговорим после.

Одно его радовало: Лилайна умела передвигаться по лаборатории, ни к чему не прикасаясь. Как только она вышла, Антракс скинул инструменты на пустой металлический стол и вывернул на них горящее масло. Пока оно горело, ему предстояло решить, чем он займется раньше: угрозой эпидемии или очередным скандалом с женой.

Глава 3

– Вы нужны королю, – передал графу Шмарну слуга.

Этого было достаточно, чтобы улыбчивый граф тут же стал другим человеком, переменился в лице и вышел из зала, глядя на мир, как тот самый Королевский Палач.

Через полчаса он уже сопровождал короля, кутаясь в черный плащ. Рука его лежала на рукояти меча, а слух улавливал каждый шорох ночи, будто граф был личным стражем короля. Знание, что тот и сам способен себя защитить, ничего не меняло.

Антракс решил отложить ссору с женой и предпочел сначала разобраться с людьми погибшего купца, потому направился к ним в своем больничном сером одеянии, набросив поверх зеленую накидку с золотой вышивкой. Вышитое солнце на его спине и кожаная маска на лице выдавали его даже без золотого обруча.

На почти опустевших улицах столицы люди, завидев его, падали на колени и склоняли головы, а Антракс старался этого не замечать. Избавить жителей Рейна от нелепых, на его взгляд, привычек и понять тщеславие местной знати он никак не мог.

– Просто прими это, как должное, – советовал граф. – В Эштаре силу доказывают в бою, а сила определяет степень почтения. Сильнейшему вызов не бросают, а здесь сила ничего не решает, вот и приходится иначе подчеркивать свой статус.

– Заставляя склоняться тех, кто сильнее, но бедней? – иронично спрашивал Антракс. – Нелепость.

Только, несмотря на свои рассуждения, он действительно просто принимал местные правила и лишь отмечал тех, кто при виде его склонял голову, не преклоняя колен. Такие люди на поверку оказывались разумнее остальных.

Теперь он таких не видел, да и не мог замечать ничего вокруг, напряженно всматриваясь в темноту. Ему заранее хотелось просто казнить всех людей купца, потому что он догадывался, откуда взялась инфекция. В гостиной зале дома, который они занимали, несложно было заметить тому доказательства.

– Вы грабили гробницы в Суне? – спросил Антракс прямо у помощника купца, когда тот зашел следом в гостиную залу.

Гвардейцы остались у двери и сразу ее закрыли за молодым человеком, сжимавшим край собственной шляпы.

Вопрос напугал его еще больше. Он сначала посмотрел на короля, стоявшего у окна. Тот опирался на трость так, что в полумраке комнаты, освещенной лишь десятком свечей, можно было решить, что в руках у него меч. Да и граф Шмарн – знаменитый боец Рейна, сидевший в кресле, пугал ничуть не меньше. Преклонный возраст графа не умалял его славу, и парню заранее казалось, что в любую минуту может произойти что-то, как в страшных историях о короле. Тот взмахнет мечом, указывая на него, а удар мгновенно нанесет граф, и голова покатится по дорогим коврам почившего купца.

– Ваше Величество, – залепетал молодой человек, – что вы такое говорите? Грабить гробницы – это немыслимо! Как бы мы…

– Это что? – спросил король и указал тростью на серебряный кувшин, оставленный на столе.

Носик у него был чуть помят, а узоры на боку стерты, потому продать его не вышло, и Конк-Рот решил оставить его себе, а его помощник теперь был готов сгрызть свою шляпу, только бы его не заставляли держать ответ за то, чего он и сам не понимал.

– Я не знаю, – пролепетал парень. – Это все господин. Я же просто бумаги пишу, исполнение приказов контролирую. Я же…

– Давай иначе, – перебил его Антракс. – Как тебя зовут, парень?

– Итан, Ваше Величество, – сглотнув, ответил он, следя за руками мужчины.

– Так вот, Итан, ты, скорее всего, тоже болен, – сказал Антракс, звучно стукнув тростью об пол. – И большая часть вашей команды тоже, а значит вы можете умереть точно так же, а следом за вами еще сотни, если не тысячи людей. Так что или ты мне все рассказываешь, и тогда я пытаюсь вас лечить, или я просто избавляюсь от вас.

– Избавляетесь? – испуганно спросил Итан и отступил, сминая шляпу. – Как это?

– Вы – источники заразы, так что разумно убить вас, сварить и закопать подальше от города, вот что я об этом думаю, – спокойно сказал Антракс и посмотрел в окно.

Ему не хотелось убивать просто так, но возиться с возможно заразными людьми он не хотел, особенно когда эти люди не пытаются ему помогать.

– Как варить? – спросил Итан и вдруг упал на колени. – Помилуйте, Ваше Величество, я же правда ничего не решаю, я же только…

– Рассказывай. Где вы были? Что грабили? В каком округе империи Сун это было?! – рыкнул Антракс, понимая, что его самообладание осталось где-то в подвале у тела купца, которого пришлось скинуть со стола в жестяную ванну с водой и поставить на огонь. Это, согласно записям, должно было сделать останки менее заразными.

Итан будто смог представить это. Побелел, обнял себя за плечи, уронив шляпу, и заплакал. Он-то всегда знал, что мертвых лучше не тревожить.

– Я не хотел. Я не был там. Я только потом переписывал то, что они вынесли. Гробницы под храмами Вей-Шу в округе Тан. Там было много серебра, золота и драгоценных камней. Мы почти все продали в Эштаре. Ваше Величество, я…

Только Антракс его не слушал.

Тан был для него плохой новостью. Там, по рассказам Фу-Диена, покоилась самая страшная черная смерть, самая свирепая и безжалостная. Да и о проданном в Эштаре добре думать не хотелось, потому что судьба родины не могла ему быть безразлична.

«Надо написать срочно отцу», – думал Антракс, понимая, что обязан это сделать как сын, как брат, как правитель-союзник и даже как самый обычный лекарь, столкнувшийся с опасной болезнью, но это могло немного подождать, да и способов найти быстро украденные ценности, особенно посуду Антракс не видел. Их наверняка продали прямо в порту, развернув лавку возле рынка рабов, а значит, она была уже во всем городе и подарками разъезжала по стране. Оставалось надеяться на врожденную крепость эштарцев, сухой климат и меньшее количество скота.

Зато в Рейне он был при каждом постоялом дворе, и привезенный для него корм наверняка был не менее заразен. Этим стоило заняться в первую очередь.

– Ты сможешь назвать всех, кому вы привезли рапс и кто его забрал? – спросил он. – И успокойся, никто не будет вас убивать!

– Я могу, все могу… только…

Антракс его не дослушал и обратился к графу:

– Надо изъять и уничтожить весь рапс немедленно. Скот, что его ел – изолировать или лучше сразу убить. Займитесь этим, а я попробую разобраться здесь.

– Вы уверены, что вам стоит заниматься этим лично? – мягко сказал граф.

– Мы все уже под угрозой, так что значения не имеет, кто этим займется.

В действительности он просто не мог остаться в стороне. В такие времена ему было проще знать, что он делает все правильно.

Пока людей осматривали и делили на две группы – тех, у кого уже есть черные язвы, и тех, кто, скорее всего, еще здоров, – королевские рыцари жгли целые ангары, где сено, зерно и рапс хранились вместе, а затем резали овец в свете рассветного солнца и огненных бликов.

– Лучше страшным буду я, а не эпидемия, – сказал Антракс графу, а тот согласился и просто выполнил приказ. Ему тоже казалось, что любые меры могут быть оправданны, если речь идет о страшнейшей болезни другого континента, которую здесь в Рейне еще не знали.

Глава 4

За окном давно рассвело, а Антракс так и не снял серое врачебное одеяние. Сидя в кабинете, он в очередной раз пытался написать королевский указ, тот самый, что должны были зачитать его подданным. Сделать его идеальным никак не получалось и начинало казаться, что это просто невозможно. Одной бумагой нужно было объяснить события ночи и не посеять панику.

Долго играя с вариациями правды, Антракс наконец понял, где именно стоит соврать. На полную честность в политике он давно не рассчитывал и в то же время невольно представлял себя министром Эштара в подобной ситуации и понимал, что ему не понадобился бы указ. Он просто принял бы решение, а потом выступил бы на Совете с обоснованием, а перед эштарской знатью даже правду искажать бы не пришлось.

Члены Совета не дрогнули бы, даже если бы он вздумал читать записи Фу-Диена об эпидемии. Они видели и не такое, а простые люди подчинились бы праву сильнейшего и, как дисциплинированные воины, не задавали бы вопросов.

Здесь же приходилось искажать выгодную сторону правды, и он ее нашел. Согласно указу, все ночные меры должны были спасти от болезни скот, о вероятности больных среди людей Антракс решил пока просто промолчать. А когда дописал, вздохнул, перепроверил и лично переписал набело. Так он поступал со всеми указами, что должны были читать народу, так ему казалось, что он действительно лично обращается к людям. Подписав документ и поставив печать, он встал, размял плечи и направился к королеве.

Что Лилайна будет зла, он даже не сомневался, потому заранее готовился к скандалу, зайдя в их общую спальню. Королева, как он и ожидал, сидела у окна и смотрела в сад. На коленях у нее лежала папка с отчетами по урожаю зерна, первому из двух урожаев этого года, но сосредоточиться на них она не могла. Так случалось всегда, когда меж ними возникали размолвки, все остальное королева умела принимать.

– Подпиши, – строго сказал Антракс, протягивая ей скрученный пергамент.

– Что это? – спросила Лилайна, машинально принимая бумагу и даже спрашивая, будто ничего не случилось.

– Сначала прочти, – сказал Антракс и поспешил, наконец, снять с себя серый костюм.

Он не терпел слуг и никому не позволял помогать себе с одеждой, разве что жене, что порой в порыве нежности могла застегивать манжеты его рубашки или любовно завязывать узел пышного шелкового галстука.

Он не хотел показывать хоть кому-то собственные шрамы, покрывавшие почти всю спину, плечо и правую руку. Обожженная кисть была лишена фаланги безымянного пальца и при дворе все привыкли, что король прячет одну руку в шелковой перчатке, тон которой был подобран под оттенок смуглой кожи. Если уж приняли скрытое лицо, то и руку примут и ногу не заметят. Правая нога короля была значительно короче левой, потому подошва правого ботинка или сапога всегда была выше, но на это действительно никто не обращал внимания. Даже близкие замечали лишь хромоту, выдававшую усталость.

Сейчас, несмотря на ссору, Лилайна тоже скользнула взглядом по его ноге, отмечая изменения в походке, но заговорила об указе.

– Это правда? – спросила она, когда король надел рубашку. – Тот человек, которого ты резал ночью, он умер от этой болезни, так?

– Да, – не таясь, ответил Антракс. – Именно так. Люди тоже могут заболеть, а значит все намного серьезней.

Наспех завязав воротник рубашки, заменявший галстук, он надел сверху длинный черный жилет, но застегивать серебряные крючки с мелкими сапфирами, подобранными Лилайной под цвет его глаз, не стал.

– Хочешь сказать, ты подпустил Амару не просто к мертвому мужчине, но еще и заразному?! – вскрикнула Лил, вскочив на ноги. – Антракс, неужели ты настолько не любишь свою дочь!?

– Сначала подпиши указ, – холодно ответил Антракс.

Споры на тему воспитания всех троих детей так сильно ему надоели, что каждое слово жены он мог уже предсказать, только признавать их правдивыми не мог, считая совершенно иначе.

Лилайна закусила нижнюю губу буквально на короткий миг. Как бы она ни старалась избавиться от этой привычки, но, когда в ней встречался гнев с любовью, она непременно кусала губы, порой ненавидя мужа за его холодные синие глаза и стальную выдержку, но делала, как ей велят. Откладывала папку с отчетами, шла к своему туалетному столику, где поодаль от пудры и кремов стояла чернильница, и оставляла размашистую витиеватую роспись прямо под подписью мужа, каллиграфически безупречную. Они были разными, как эти подписи. Линии рука Антракса оставляла темные, насыщенные, толстые, а их изгибы были резкими, точными, как движение клинка, а ее рука оставляла тонкую линию с множеством завитков, словно пыталась очертить облака, что окружали неприступную крепость по имени Антракс Эйен-Рен.

– Я отдам указ, напишу письмо в Эштар – им тоже грозит эпидемия – и сразу вернусь. Тогда и поговорим, – сказал король, забирая указ, а она смотрела на него и не понимала, почему он может делать все, что должно, не отвлекаясь, а она нет. Почему у нее сердце болит за дочь, а он будто и не понимает, что подверг ту опасности.

– Зря вы, Ваше Величество, эштарца выбрали, – говорила ей пятнадцать лет назад одна знатная особа.

– Он благородный человек! – возмущалась Лилайна в ответ. – Вы просто его не знаете!

– Я не говорила, что он плох. Он может быть силен, смел и благороден. Быть может, он даже сможет стать Рейну хорошим королем, но вас он никогда не сможет понять. Моя гувернантка когда-то рассказывала мне сказки о древних людях, и она говорила, что эштарцы собственным детям вливали в жилы сталь. Большинство из них умирало, а те кто выживали становились безупречными воинами. В этой сказке есть что-то от правды.

Лилайна зябко натягивала на плечи шаль, вспоминая эти слова, и понимала, что правды в этой сказке слишком много. У эштарцев видимо внутренняя потребность заливать в своих детей сталь прямо из собственного сердца, а она хотела своим детям совсем иной судьбы.

Возвращаясь к окну, Лилайна снова кусала губы, но признавала, что иного мужа она никогда не желала.

– Лил, – обратился к ней Антракс, вернувшись через четверть часа.

Он обнял ее за плечи и поцеловал в шею чуть ниже уха, специально задевая длинную жемчужную серьгу, будто эта его нежность могла изменить ее чувства.

– Скажи, зачем ты это делаешь? – спросила Лилайна, вырываясь. – Зачем ты уродуешь нашу дочь? Кем ты пытаешься ее сделать?

– Образованным человеком, – ответил Антракс и тут же отступил, понимая, что быстрого примирения не будет.

– В чем образованность? В том, что ты ей в десять лет голых мужиков показываешь?!

Антракс на мгновение даже растерялся, потом наконец понял, откуда взялись голые мужики, и ответил:

– Это не голый мужик, а труп. Неужели ты не понимаешь разницу?

– Неужели ты не понимаешь, что это ужасно? Она девочка! Она не должна такое видеть!

– Да почему!? – спрашивал Антракс, искренне не понимая негодования жены. – Если тебя так беспокоит ее осведомленность о мужских гениталиях, то она уже все о них знает и даже видела их в разрезе.

Лилайна на это заявление только лицо руками закрыла и едва не разрыдалась. У нее было совсем другое детство – доброе и беззаботное. Для дочери она хотела такого же. Чтобы та бегала по саду с подружками, вышивала, играла на арфе и пела. Она могла бы заняться живописью, но вместо этого она уделяет внимание пению лишь раз в две недели, не берет в руки рукоделие и тайком пробирается на кухню, чтобы пришить утке отрезанную голову, а теперь еще и стоит рядом с заразным трупом.

– Она могла заразиться, Ан, неужели ты не понимаешь? Неужели ты совсем за нее не боишься?

– Мы все могли заразиться. Среди приглашенных в замок к празднику были люди, встречавшиеся с умершим купцом как раз накануне его смерти, так что мы все в опасности, и да, я боюсь за нее. Я не всегда буду рядом, и она должна знать, что надо делать, а чего делать нельзя в том месте, куда ее так тянет. Ты сама знаешь, что я не навязываю ей медицинские знания…

– Ты должен был переключить ее внимание! Она выбрала бы что-то иное, не потакай ты ей так! – воскликнула Лилайна и резко отвернулась. Слезы все же выступили на ресницах, обжигая глаза.

– Ты сделала все, чтобы она выбрала что-то еще, но она все равно бегала в госпиталь, ты предпочитаешь, чтобы она делала это без присмотра? – устало спросил Антракс, с трудом сохраняя спокойное выражение лица.

– Я предпочла бы запретить ей там появляться, по крайней мере, пока она так мала! – прямо сказала Лил. – Она же даже не понимает, куда лезет!

Антракс рассмеялся, резко шагнул к ней и, схватив за руку, дернул к себе, чтобы заглянуть в глаза. Смех его оборвался, а синие глаза оказались не веселыми, а пронзительно холодными.

– Запретить? Ты много считалась с запретами, а, Лил? В кого наша дочь должна слушать запреты? В тебя? В меня или, может, в мою мать, на которую она так похожа? Если ты не помнишь, она родила меня, вопреки запретам, и сбежала в Эштар, потеряв права на трон. «Нельзя» для нас ничего не значит и для нее не будет значить, сколько бы ты ей ни запрещала, так что лучше просто доверься мне.

Он отпустил ее руку, обнял и хотел было поцеловать, пока она не придумала новую формулировку старым аргументам, но не успел. В дверь внезапно постучали и пришлось чуть отстраниться от жены, чтобы ответить:

– Войдите!

По пустякам сюда ни один слуга ломиться не станет. В этом Антракс и не сомневался.

– Простите, Ваше Величество, – заговорил юноша в парадном сюртуке, не поднимая головы, – знаю, что вас нельзя тревожить в этих покоях, но там странный человек, который утверждает, что он ваш отец – Эеншард Клен Дерва.

– Что? – испуганно спросил Антракс.

К своему изумлению, Лилайна увидела на лице мужа настоящий ужас. После полного равнодушия в разговоре о дочери это показалось ей несправедливым. Король же не замечал ее взгляда, хватал свою трость и выбегал из спальни, а она провожала его взглядом и никак не могла понять, отчего же ей так больно.

Глава 5

Черный конь медленным благородным шагом приблизился к воротам королевского замка. Черная сбруя на нем была украшена медными монетами с изображением льва. Эти монеты позвякивали в такт стуку копыт по каменной кладке.

У всадника была белая от седины борода, пышная и аккуратно постриженная, подчеркивала черноту расшитого золотом плаща. Тот был наброшен так, что не прикрывал сильную загорелую шею и плечи, демонстрируя тяжелый двуручный меч, висевший на широких кожаных ремнях, перетягивавших могучую грудь. По одной только рукояти этого меча можно было понять, что седовласый смуглый воин был богат, но это не мешало ему носить под плащом серую льняную рубаху без воротника и простые кожаные сандалии с медными застежками.

На рассвете он въехал в столицу Рейна. Его врата для путников всегда были открыты.

– Эштариец? – спросил у него стражник, на что мужчина только рассмеялся.

– При таком короле вы до сих пор не выучили, что мы эштарцы, а не эштарийцы? – спросил он. – Я к вашему королю, так что лучше скажите, как быстрее добраться до королевского дворца.

– Замка, – поправил его капитан стражи. – Дворцы у вас там в Эштаре, а у нас в Рейне замки.

– Можешь пришить кобыле волчий хвост, а волком она не станет, – отмахнулся седовласый мужчина и решил довериться собственной памяти. Он был в Рейне когда-то очень давно и смутно помнил свой путь от ворот до замка, потому, миновав несколько улиц, добрался до площади и явно свернул не туда. Оказавшись на рынке, похожем на скопление дешевых ярморочных палаток, он решил спешиться и подкрепиться.

В том, что в королевском замке его непременно покормят, он и не сомневался, но привык не отказывать своему телу, когда в этом нет никакой надобности. Залог здоровья сильного воина в регулярном достаточном питании, потому он спешился и свернул в ближайший трактир.

– Эштарским золотом берете? – спросил он у служки, подбежавшем, чтобы принять поводья.

– Кто ж от золота откажется? – ответил ему мальчишка. – Только вы бы меч оставили, страшен он.

– Прости, малый, я без него не привык по трактирам ходить, – ответил мужчина и даже не слукавил. Он давно уже не ходил без оружия, правда последние несколько десятков лет старый двуручник висел на стене его спальни. Он только поддерживал его боевое состояние и менял несколько раз рукоять. При себе носил совсем другой короткий клинок, а теперь чувствовал себя свободным именно благодаря тяжести двуручного меча за спиной.

– Лучшего вашего мяса, овощей и хлеба, – потребовал он у расторопной девушки в чепце и белом переднике поверх серого-синего платья с неприличным вырезом, явно созданным, чтобы завлекать клиентов. Эштарец в этот вырез заглянул, грудь оценил, но как сытый кот ничего не испытал при виде лакомства.

– Вам принести ром? – спрашивала девушка. – У нас есть отличный ром из…

– Воду, – перебил ее мужчина. Времена, когда он наслаждался вкусом рома, были позади и возможность его больше не пить тоже была частью его новой свободы.

Девушка его ответу удивилась, но спорить не стала, а мужчина просто занял стол у окна и посмотрел на разноцветные палатки рынка, дружно выцветшие на солнце.

– Король сошел с ума, – сказал кто-то за соседним столом, и эштарец невольно прислушался, хмуря черные брови, тронутые сединой лишь у края. Они словно старались подчеркнуть молодую силу в темных глазах мужчины.

– Не верю, – говорили за соседним столом тихо. – Король-Солнце всегда был мудр, хоть и по-эштарски чудаковат. Корона ему, видишь ли, не угодила, но…

– Я сам видел. Он приказал сжечь ангары нескольких поместий. Рыцари убитый скот сегодня недалеко от города варили в огромных чанах и сбрасывали в ямы.

– Как это варили в чанах?

– Ну, вот так, прямо с шерстью и потрохами.

– Хватит нести пьяный бред, – шикнула на них девушка, принесшая эштарцу заказ. – Позову отца – и он вас выгонит!

– Да почему чушь? Вон спроси у могильщика Зева. Ему лично граф Шмарн золотым заплатил за то, что он яму эту копал! – воскликнул мужчина.

Эштарец даже обернулся, чтобы посмотреть на пьяного могильщика, который поднял голову, икнул и стал шарить по карманам в поисках золотой монеты, икнул, а потом опять уронил голову на стол и хрюкнул.

Пьяница он и есть пьяница, потому эштарец больше не слушал людей за соседним столом, а только ел, затем оставлял золотую монету на столе и забирал своего коня у служки.

– Дорогу до королевского замка покажешь? – спросил он у мальчишки и показал ему кинжал, висевший на ремне. – Он будет твой, если ты быстро отведешь меня куда надо.

– Отведу! – охотно согласился мальчишка, вывел его назад на площадь и указал на одну из улиц. – Вот прямо там и замок.

– Ну смотри, малый, если обманул – я вернусь, – грозно сказал мужчина, отдавая ему кинжал и подгоняя коня движением ноги.

Тот промчался по улице и действительно выехал к резным воротам с гербом королевского рода в виде контура золотого солнца.

– Вы кто и куда направляетесь? – спросил у эштарца стражник.

– Я – Эеншард Клен Дерва, отец вашего короля и желаю видеть его немедленно, – ответил мужчина.

Стражники в доспехах рассмеялись, да так, что забрало на шлеме одного из них резко захлопнулось.

– Ты за кого нас держишь, старик?

– За расторопных вояк, способных быстро доложить о моем появлении.

Только стража предпочла не тревожить короля, а доложить графу Шмарну. Тот уже послал к Антраксу слугу, потому что, кто бы ни назвался именем короля Эштара, Антраксу знать об этом просто необходимо, но, выйдя к воротам, граф глазам своим не поверил.

– Ваше Величество, Эеншард Седьмой, почему вы здесь, еще и один? – спросил он, требуя, чтобы стража немедленно пропустила всадника.

– Отныне просто Эеншард, дорогой граф, – с усмешкой ответил мужчина, быстро спешившись.

Больше он ничего не успел пояснить, потому что по садовой дорожке к нему бежала Амара – беловолосая девочка в нежно-голубом платье с синими лентами.

– Дедушка! – с радостным криком бросилась она к эштарцу.

Эеншард сразу подхватил ее, буквально усадил на свою огромную мускулистую руку и подставил щеку под осторожный поцелуй, после которого принцесса Амара тихо прошептала ему на ушко:

– А теперь отпусти меня, а то мама запрещает папе меня поднимать.

– Сложная государственная политика? – с усмешкой спросил Эеншард.

– Вот ты всегда все правильно понимаешь. За это я тебя очень люблю, – она его обняла за шею и хотела спрыгнуть, но мужчина не позволил, отодвинув край плаща.

– Сначала я хочу на тебя посмотреть.

Девочка, не раз бывавшая в Эштаре, сразу поняла, о чем речь, открыла маленький тубус, прикрепленный к ремню деда, достала очки в металлической оправе и протянула мужчине. Тот неспешно надел их и посмотрел на внучку. Каждый раз, когда он видел светловолосую принцессу Амару, сердце у него сжималось. Такие же синие глаза были у его сына и у старшего внука, но только у этой девочки была бархатная светлая кожа, словно солнце к ней не прикасалось, а белые молочные волосы легкими завитками только подчеркивали тонкие линии ее лица. Белые ресницы и вовсе напоминали о снегах Авелона и красавице, которую он там однажды повстречал.

– Ты с каждым годом все больше похожа на бабушку, – прошептал Эеншард.

Амара лишь смущенно улыбнулась, а бывший король Эштара, как и обещал, опустил ее на каменную дорожку, поднял глаза и понял, что она пришла не одна. Чуть в стороне у низенького ажурного забора стоял невысокий худенький мальчишка с болезненной бледно-серой кожей. Он держался одной рукой за забор и смотрел почти испуганно на грозного мужчину.

– Мэридар? – не поверил Эеншард своей догадке.

Амара обернулась, а мальчишка вдруг отступил за куст, явно прячась от ее глаз.

– Я думала, он остался в беседке, – прошептала Амара, но проверить ничего не успела.

Услышав стук отцовской трости, она предпочла остаться, да и Эеншард шагнул навстречу сыну – единственному ребенку любимой покойной женщины, которого так хотел увидеть.

– Здравствуй, Антракс!

– Что-то случилось? – спросил негромко тот в ответ, когда отец без всяких церемоний сгреб его в крепкие объятия.

– Да, у тебя определенно что-то случилось, – со смехом ответил Эеншард, отстраняясь, но не отпуская плечи сына, чтобы хорошенько его рассмотреть. – Я решил выполнить свою давнюю угрозу и переехать к тебе жить.

От такого заявления Антракс только приоткрыл рот и тут же закрыл, не понимая, как отец мог решиться на подобное. Старый Эеншард уже много лет ворчал, что устал править и пора дать волю молодой крови, но никто не воспринимал всерьез брюзжание южного медведя, убившего голыми руками трех львов. Впрочем, бывшего правителя Эштара явно не волновало мнение короля Рейна.

– Я привез тебе приглашение на инициацию Мэдина – первого короля, пришедшего к власти без битвы за трон за всю историю Эштара, – сообщил Эеншард, доставая письмо из своей дорожной сумки.

– Дед! – прервал их радостный оклик.

На этот раз прямо из замкового окна на втором этаже выглядывал темноволосый мальчишка с синими глазами.

Его Эеншард не мог не узнать, слишком часто старший внук бывал в Эштаре.

– Эйлидар, ты уже такой большой, тебя не узнать! – лукаво отзывался мужчина, не стесняясь криков через большой двор с фонтаном.

– Да, дед, я настоящий мужчина, – с усмешкой заявил мальчишка, опасно высовываясь из окна. – Я убил волка, как и полагается эштарскому наследнику!

Чтобы доказать свое явное мужество, старший принц вылез из окна и, невзирая на возмущенные вопли где-то в замке, спрыгнул вниз прямо на клумбу и, измяв все цветы, бросился к деду.

Антракс только строго посмотрел на сына, но ругать его не стал, потому что пока не смог осознать, что действительно происходит.

Эеншард потрепал черные волосы внука, понимая, что тот безумно похож на своего отца, и спросил:

– Ты будешь хвастаться при каждой нашей встрече?

– Пока мне не исполнится пятнадцать и…

– Помолчи, – прошипел Антракс. – Такие вещи не стоит говорить при посторонних.

Мальчик скривился. Эеншард в этом был согласен с сыном, потому кивнул. Хотя здесь и было не так много людей, но даже стражи и выглядывающих отовсюду слуг было достаточно, чтобы пошла молва о воспитании королевского наследника по эштарским традициям. Смогут ли это принять придворные и знать Рейна, проверять не хотелось. Да и их шумное поведение, столь естественное для королевского дворца в Эштаре, здесь могли счесть оскорбительным. Эеншард это понимал, потому возвращал сына к самому важному из вопросов.

– Так что, вы меня примите? – спрашивал он, зная, что Антраксу, как любому эштарцу, будет непросто оставаться главным в присутствии отца, каким бы вольным ни было его воспитание.

– Разумеется, отец, – ответил Антракс как сын, а не как правитель. – Только мне нужно с тобой поговорить. Я как раз отправил тебе письмо этим утром.

– Если королю, то теперь уже не мне, а Мэдину, – пожал плечами Эеншард. – Я отрекся от власти и силы, так что я теперь свободен.

Он улыбнулся, но Антракс знал, что это ничего не значит. Судьба Эштара не станет отцу безразлична так же, как не стала безразлична Антраксу за пятнадцать лет правления Рейном.

Глава 6

Королевство Эштар, столица Эшхарат

– Не страшно быть самым слабым королем своего рода? – спросил до тошноты знакомый голос прямо за его спиной.

Мэдин обернулся и похолодел, увидев отца своей матери. Заговорщик и предатель, убивший королеву, смотрел на него с презрением, как смотрел на всех с фамильного портрета, висевшего в одном из залов древнего дворца рода Шад. Принц Мэдин видел его, когда был совсем маленьким, а теперь взрослым мужчиной чувствовал, как сердце холодеет.

В темноте ночи он едва различал черты собеседника, но отчетливо видел его улыбку, напоминающую оскал.

– Зачем ты уродился такой никчемный? – продолжал мужчина, заставляя Мэдина хмуриться. – Презренный король из тебя выйдет. Кто ты, чтобы претендовать на трон?

– Я – Клен Дерва, первый сын Эеншарда Седьмого и ваш потомок, – спокойно напомнил принц, озираясь и не понимая, что делает здесь этот человек и куда подевалась вся стража.

– Потомок? – удивился мужчина и приблизился, обнажая меч. – Ты предал род Шад и отрекся от него в тот день, когда отрубил голову своей матери – моей дочери.

– И ради кого? – спросил тихий шепот за спиной.

Принц снова обернулся и едва устоял на ногах, увидев мать.

Женщина, всегда носившая черное, теперь стояла в белом окровавленном одеянии. Свою голову она держала в руках прямо у груди. Кровь текла по рукам, заливала ее платье и капала на пол. Только глаза у женщины были все равно живыми, насмешливыми и голос жестоким, надменным, будто она действительно воскресла через пятнадцать лет.

– Где твой Антракс, которого ты так защищал? – спросила она и шагнула к нему, оставляя за собой кровавый шлейф. – Где он, когда так тебе нужен? Он просто бросил тебя и сидит теперь на удобном троне в Рейне.

– Не ты ли говорила, что я сам со всем справлюсь и никакой Антракс мне не нужен? – спросил Мэдин, вдруг ощутив себя подростком, снова зажатым в тисках своей семьи, а главное зал вдруг стал меньше, уже и даже стены, казалось, надвигались на него, стремясь раздавить.

– Это не имеет никакого значения, – вмешался дед, скучающе глядя в сторону. – Ты не убил других претендентов. Ты собираешься сесть на кровавый трон миром и взять меч короля в руки, на правах кого? Ты просто эштарец, недостойный трона.

– Я – Клен Дерва по крови, Эеншард Великий отдал трон мне, и никто не посмеет оспорить мое право на власть! – рявкнул Мэдин, сам не понимая, почему вышел из себя.

– Ты – сын сбежавшего короля, – прошептал мужчина надменно. – Ты должен был убить его. Тогда и трон мог бы стать твоим.

– Эеншард всего лишь трус, не принявший смерть от твоей руки, – поддержала женщина. – Так о каком праве на трон может идти речь?

– Что? – не поверил своим ушам Мэдин. – Ты не можешь хотеть, чтобы я убил отца…

– Я безумно этого хочу, – прошептала женщина и, протянув к нему одну из окровавленных рук, коснулась ледяными пальцами его лица, то ли чтобы ощутить жизнь в его теле, то ли чтобы оставить на нем кровавый след. – Я больше всего на свете желала, чтобы ты убил его, уничтожил на глазах у толпы, а потом перерезал бы глотки всем его детям и только тогда стал настоящим правителем Эштара.

– Бред, – выдохнул Мэдин, отстраняя женщину. – Вас вообще нет! Вы давно мертвы. Это единственное, что мне стоит понимать!

– Тебя тоже нет, – вдруг уверенно ответил мужчина и отвернулся.

Принц озадаченно развел руками, не понимая, как стоит реагировать на такое заявление, и вдруг вздрогнул от глухого звука траурного колокола. Его монотонный глухой удар охватывал весь дворец и разлетался эхом по опустевшим залам.

– Он провожает твою душу, Мэдин Клен Дерва, – сказал Шад жестким уверенным голосом и исчез вместе с дочерью.

– Бред, – снова прошептал Мэдин и бросился прочь, пытаясь найти хоть кого-то, кто сможет развеять страшное наваждение.

Южное крыло было совсем пустым. Не было ни стражников, ни слуг. В гареме не было ни одной женщины, а в детских комнатах не было даже мебели, словно у него не было ни сыновей, ни племянников.

– Бред, – все равно повторял он, понимая, что даже рассвет куда-то исчез, и лунный свет стал таким тусклым, что ничего уже нельзя было различить.

Именно поэтому отблеск света в коридоре быстро привлек его внимание. Осознав, что огонь горит в тронном зале, Мэдин перешел на бег и буквально ворвался внутрь.

Сердце у него тут же застыло. Пол был залит свежей кровью так, словно здесь только что отрубили тысячи голов, но успели убрать их все, оставив только алые брызги, переливающиеся от огня в огромных чашах у трона, на котором сидел сам Мэдин, пронзенный мечом рода Шад.

Его длинные вьющиеся волосы были растрепаны и окровавлены. Смуглое благородное лицо искажено гримасой ненависти и боли. Карие глаза с медовым отливом были залиты кровью, но заглядывать в них было действительно страшно, потому что это были его собственные мертвые глаза.

«Этого не может быть», – думал он едва дыша.

Очередной удар колокола, прокатившийся по залу, заставлял Мэдина пошатнуться и отступить, приходя в себя.

– Бред, – прошептал он, а тело на троне качнулось и рухнуло в кровавую лужу.

Кровь же продолжала прибывать, словно из одного человеческого сердца она могла вытекать бесконечно. Она заливала Мэдину сандалии и, будто живая, выползала в коридор, вздрагивая от каждого удара колокола, а Мэдин смотрел на нее и понимал, что совсем ничего не чувствует, будто действительно здесь стоит лишь его призрак.

– Тебя нет, – сказал ему незнакомый голос.

Вздрогнув, принц обернулся, но никого не увидел, моргнул и…

Вдруг открыл глаза, лежа в своих покоях.

Сердце бешено било по ребрам. Дышать было невыносимо тяжело, но от понимания, что это был лишь ночной кошмар, хотелось смеяться.

– Бред, – выдохнул он, прикрывая на миг глаза, пытаясь успокоить свое тело.

Быстро восстановив дыхание, он сбросил с груди тонкую руку наложницы и встал. Не одеваясь, будущий король вышел на балкон и замер, вдыхая прохладный воздух. Блеск одиноких огней, морская рябь на горизонте, звезды и отблеск золота в куполах других дворцов – это то, к чему мужчина давно привык.

Странная юношеская беспомощность, охватившая его во сне, мгновенно исчезла. Вдыхая воздух полной грудью, мужчина усмехался в черную бороду и отбрасывал от лица вьющиеся волосы. Теперь он точно знал, что никаких сомнений быть не может: он, сын Эеншарда Великого, Мэдин Клен Дерва, – станет первым королем Эштара, не убившим свою семью ради власти.

Глава 7

Спать после ночных кошмаров не любит никто, даже сильные эштарские воины, потому Мэдин оделся и ушел в свой кабинет, чтобы занять голову работой. К предстоящей церемонии и первому заседанию Совета нужно было подготовить немало бумаг. Ими он и занялся, но очень скоро от работы его отвлек визг наложницы.

В безопасности собственных личных покоев Мэдин не сомневался, потому неспешно потянулся, задул свечу, полюбовался рассветом за окном и только затем поднялся, чтобы вернуться в собственную спальню.

– Ну и кто посмел тут шуметь? – спросил он грозно, положив руку на рукоять королевского меча, который теперь всегда был при нем.

Под рукой золотой герб ощущался так же, как серебряный, что он носил как наследник. Это позволяло сохранять прежнюю уверенность, но увиденная в спальне картина мгновенно его смягчала.

Марея, одна из его дочерей, облаченная словно эштарский воин, откровенно мяла пышную грудь перепуганной наложницы. Взглянув на отца, девушка усмехнулась и показательно провела рукой от груди по женской талии к бедрам, а затем, перевернув беспомощную в ее руках наложницу, шлепнула ее по попе, чтобы с веселой улыбкой понаблюдать, как всколыхнется пышный женский зад.

– Доброе утро, отец! – сказала Марея, тут же погладив место удара, явно не желая прекращать свою забаву. – Ты собираешься сделать мне братика?

– Я выполняю свой долг – создаю крепкое потомство, – спокойно ответил Мэдин, скрестив руки у груди. – А что тут делаешь ты, еще и в таком виде?

– О! Это мне надо с тобой обсудить, – ответила девушка, став серьезной. – Наедине.

Отпустив наложницу, она встала и подошла к отцу, что наблюдал за ней, не скрывая гордости.

Марея была высокой, и ей едва нужно было вздернуть свой чуть курносый нос, чтобы посмотреть отцу в глаза. Плечи у нее были широкие, как у тренированного мальчишки ее лет, а грудь легко пряталась под доспехом; если бы не черная коса до пояса, она могла бы назваться мальчишкой, и под «его» строгим взглядом никто не посмел бы это оспорить.

Единственный ребенок его жены. Не улыбаться, глядя на нее, Мэдин не мог, да и нравоучать ее тоже не получалось.

– Заходи, – коротко ответил он, толкнув ногой дверь, ведущую в кабинет, а сам посмотрел на перепуганную наложницу.

Тоненькая девчонка отползла от края, обняла колени и с ужасом смотрела то на своего господина, то на его дочь, что, обернувшись, показательно облизала палец, прежде чем уйти.

– Господин, я…

– Уходи, – совершенно равнодушно заявил Мэдин.

– Но…

– Обруч возьми в столе сама. Мне некогда с тобой возиться.

Наложница дернулась вперед и, встав на колени на кровати, подняла на него огромные влажные от слез глаза.

– Господин…

– Не начинай. Я сразу сказал, что меня твои чувства не волнуют, родишь мне сына – тогда поговорим, а теперь убирайся из моих покоев, живо!

– Ты очень груб, отец, – хихикнула Марея, когда будущий король закрыл дверь. – Она, может быть, мечтает о твоей любви, а ты…

– Я не виноват, что она дура и не усвоила, что любить я никого не собираюсь, – коротко ответил Мэдин и, сев за стол, строго посмотрел на дочь, что сидела, широко расставив ноги и положив на колени меч, чтобы тот не мешал ей удобно расположиться в кресле. – Ты решила окончательно кого-то разозлить?

– Тебе это не нравиться? – удивилась девушка и тут же усмехнулась, понимая, что отец явно говорит не о себе, а если злится не он, то ей об этом можно не волноваться.

Злиться на Марею Мэдин не умел. Он любил в ней все. Ее карие глаза формы миндаля были воплощением смелости и ума, а ее улыбка так напоминала улыбку Лен-Фень, что обезоруживала короля, не позволяя даже возмутиться.

– Многие воины сочтут твой вид оскорбительным, – пояснил он дочери.

– Это очень просто решается. Во-первых, я прошла мужскую инициацию перед богом Войны. Что бы они ни говорили, а я доказала, что являюсь достойной. Во-вторых, если я могу надрать им зад в бою один на один, то что им проще: признать меня воином или смириться с тем, что им надрала зад баба? Думаю, выбор очевиден, так что я собираюсь в полк сразу после твоей королевской инициации.

– Уверена? Полк – это не только боевая подготовка, но и пару сотен мужиков, которые не смогут не заметить твою грудь, как бы ты ее ни стягивала.

– Да, знаю. Ужас как неудобно, – фыркнула Марея, попытавшись поправить узкий нагрудник. – Ты ведь не против, если я закажу такой под свои размеры? Хотела, чтобы ты все знал первым. И да, отец, я уверена. Сам подумай, королем я не буду, да и плевать мне на всю эту вашу политику. Не мое это, к тому же у тебя есть наследник. Дерваш – старший, и он умеет шевелить мозгами, а вот задницей шевелить нормально не способен. Я вчера его уложила на лопатки в три удара. Куда это годится?

– Это не он так плох, а ты очень хороша, – пожал плечами Мэдин, зная, на что способна его дочь.

– Спасибо, я старалась, но ведь мои умения должны стать полезными, правда? Так что я хочу, чтобы ты отправил меня в полк.

– Давай не так скоро, – помедлив, ответил Мэдин. – Я понимаю твое желание, но и ты пойми: к подобному эштарская армия не готова. Давай начнем с малого, я как раз хотел попросить именно тебя появиться на церемонии, как второго наследника. Хочу, чтобы ты была по левую руку от меня.

– И ты считаешь, что это проще, чем отправить в полк, где меня сначала смешают с дерьмом в попытках доказать, что я обнаглевшая девчонка?

– Это проще, – с улыбкой ответил Мэдин. – Мой отец первым привел женщину в храм и в зал Совета. Я покажу тебя Эштару, как будущего воина, затем нужно будет подумать, как тебе проявить себя, чтобы все сомневающиеся сами увидели, на что ты способна, и к семнадцатилетию я отправлю тебя в полк, хорошо?

Марея выдохнула, скрестила руки на груди и скривилась, внимательно глядя на отца, но потом, махнув рукой, согласилась:

– Ладно, ты умный, тебе виднее. Спасибо, что хоть не гонишь меня прочь. Дерваш говорит, что я все это зря затеяла, и ты давно должен был еще в детстве приказать мне цветочки вышивать.

Мэдин рассмеялся.

– Да, представляю себе эту картину, – сказал он, а затем заставил себя стать строже. – Но, Марея, я принял твое желание и надеюсь, что ты не будешь злоупотреблять моим пониманием. Ты должна слушать то, что я говорю и выполнять безукоризненно, ясно?

– Конечно, отец.

– И не тискай моих наложниц прямо в моей постели, – добавил он, снова улыбаясь. – Скоро они будут бояться тебя больше, чем меня.

– Я разве виновата, что они такие пугливые кошечки? Мне лично нравится слушать, как они пищат, но если ты настаиваешь… в постели больше не буду, а в гареме-то можно?

– Можно. Ты же знаешь, после пятнадцатилетия отцовский гарем просто обязан быть открыт для наследников.

Марея рассмеялась.

– Как жаль, что я не могу случайно заделать тебе внука.

– Это что за шутки такие!?

– Никаких шуток, просто жаль, что я не родилась твоим сыном, – ответила Марея, мягко улыбнувшись, а потом, встав, как милая девочка, ласково поцеловала отца в щеку, но, тут же опомнившись, стала серьезной: – Совсем забыла. Я же принесла тебе письмо от дяди Шардара. Он сейчас в Гаранде и на церемонию не собирается, к тому же там что-то происходит.

Она достала вскрытый конверт и протянула отцу.

– Ты читаешь мою почту? – строго спросил Мэдин.

– Нет, я не посмела бы, – серьезно ответила Марея. – Оно написано мне, и я не сразу поняла, что оно для тебя. Видимо, дядя опасался, что твою почту кто-то читает. Это дурной знак, не так ли? Да, ты, наверное, прав: мне стоит повременить с полком – я нужна тебе здесь. В конце концов, кто еще может по-настоящему тебя прикрыть, если не твои наследники?

Мэдин только хмыкнул, разворачивая письмо. Если даже бесхитростной Марее кажется, что во дворце небезопасно, значит все действительно плохо.

«Не уверен, что я прав, но, кажется, здесь завелся коллекционер деревянных игрушек», – писал Шардар, а будущий король тут же переводил это в голове: «кажется, здесь готовят восстание». Что ж, именно таких новостей он ожидал. Эштар слишком привык к кровавой резне за трон, как к развлечению, что случается раз в полвека. Страна жаждала битвы за королевский меч, а Клен Дерва биться не собирались. Мэдин даже отбирать фамилию рода у братьев не хотел, чем бы ему это ни грозило.

Глава 8

Меньше всего Генер Шад ждал вызова наследника. Ему казалось, что говорить им не о чем, даже если предположить, что министр и будущий король должны заниматься страной. До церемонии, по мнению Генера, обсуждать нечего, потому и не стал спешить с визитом. Выпроводив мальчишку-слугу, Генер долго смотрел в окно, не покидая своего кресла, и пытался предугадать ход предстоящей беседы. Все его размышления, к огромному сожалению мужчины, сводились к тому, что он никогда не понимал, как мыслит Мэдин. Сначала ему казалось, что первый принц не мыслит вовсе, а за него решают другие или, если быть точнее, его младший брат Антракс, затем стало ясно, что и без Антракса Мэдин способен принимать решения. Тогда Генер был уверен, что вся деятельность Мэдина сведется к стремлению угодить отцу, но наследник, напротив, стал спорить с королем, отстаивать свое неоднозначное видение Эштара и ловко маневрировать между старыми и новыми взглядами древнего королевского рода. Он напоминал Генеру ожившую тину, вездесущую и неуловимую, потому что принц плыл по течению, но только в избранном направлении.

Теперь, осознавая необходимость работать именно с Мэдином, первый министр совсем не знал, чего от него ожидать и оттого почти боялся. Это заставляло Шада злиться, потому в главные покои южного крыла он явился хмурым и даже не пытался скрыть свое нежелание вести беседы.

– И чего же от меня хочет будущий король, еще и накануне церемонии? – спросил он насмешливо, как только они с Мэдином остались наедине.

– У меня к тебе семейный разговор, Генер, – ответил наследник, явно не замечая вызова в голосе собеседника и даже не поднимаясь со своего места за письменным столом. – Присядь, это может занять какое-то время.

Он неспешно махнул рукой в сторону кресла, а сам стал собирать бумаги так, чтобы письмо Шардара осталось на столе в гордом одиночестве, аккуратно сложенное, но выдающее имя отправителя.

Генер заметил его, но, пробежавшись по нему взглядом, спокойно расположился на указанном кресле.

– Ты сказал «семейное»? – спросил он, мгновенно став доброжелательнее. – Что же ты имел в виду, племянник?

– Вот именно это и имел, – с усмешкой ответил Мэдин, убирая письмо в стол. – Исправь меня, если я ошибаюсь. Ты недавно был в Макарде, он как раз в двух часах езды от Гаранда. Наверное, ты прибыл сначала именно туда, по морю ведь быстрее, верно?

– Да, – спокойно согласился Генер. – Я был на свадьбе Шессуя. Я должен был об этом доложить как министр?

– Нет, но я же уже сказал, что дело семейное, – спокойно отвечал Мэдин, игнорируя дерзкие ноты в голосе собеседника. – Шессуй, если мне не изменяет память, является младшим сыном Мэрида Шада, старшего из детей Оэкара. Я ничего не путаю или, быть может, речь о каком-то другом Шессуе?

– Речь именно о моем племяннике, только какое это имеет значение?

– Выходит, что Шессуй мой кузен, а мне никто ничего не сообщил, может, пояснишь, как так вышло? – спросил Мэдин, неспешно переплетая пальцы рук и смыкая их в замок.

– По-семейному? Без политики? – уточнил Генер, закидывая ногу на ногу и зловеще усмехаясь.

– Да, именно так, если это возможно.

– Возможно, – прошептал Шад, встал и резко уперся руками в стол, за которым сидел наследник, чтобы взглянуть собеседнику в глаза. – Ты убил мою сестру – дочь из рода Шад[4], и ты удивляешься, почему мы не желаем тебя видеть в дни радости? Видимо, для тебя все это ничего не значит, впрочем, чего ожидать от человека, занявшего кабинет короля не дождавшись церемонии.

– Это просто кабинет, – спокойно ответил Мэдин. – И именно здесь хранятся все нужные мне сейчас бумаги. Считаешь, что я не имею право работать в кабинете своего отца?

– Твой отец, как и другие короли, сражался за трон[5], а ты собираешься сесть на него, как на стул! – рыкнул Генер.

– Пока я сел только в его кресло в кабинете, да и с кем мне сразиться? С тобой? Или со стражей на входе в тронный зал? Боюсь, они не захотят вступать со мной в схватку.

Мэдин едва не рассмеялся, с трудом превратив насмешку в улыбку, а Генер, напротив, оскалился.

– У Антракса яйца явно были больше, – прошипел он сквозь зубы.

– Хочешь, чтобы я вызвал тебя на бой? – спросил Мэдин зло, внезапно становясь серьезным.

Мгновение назад беспечное лицо превратилось в каменную маску с внимательным взглядом.

– Будущий король Эштара хочет убить первого министра? – злорадно спросил Генер, явно желая превратить личный спор в политический конфликт. – Что будет, если первый министр убьет несостоявшегося короля?

– Надеюсь, ты понимаешь, что ни один из исходов подобной схватки не пойдет на пользу Эштару? – спросил Мэдин, взяв себя в руки, и посмотрел родственнику в глаза. – Что тебе важнее, Генер: будущее страны или личные распри?

От этого вопроса Генер замер на миг. Внешне он лишь нахмурился, но внутри все содрогнулось и перевернулось, обнажая все его тревоги. Это был тот самый вопрос, который мужчина боялся себе задавать просто потому, что не понимал, где заканчивались личные распри и начиналось будущее страны. Внутри у него все сжалось, но он все равно выпрямился, одернул свой жилет и посмотрел на принца с холодным высокомерием.

– Никто наверняка не знает, что лучше для Эштара, – сказал он честно.

– Да, никто не знает, – согласился Мэдин.

Встав из-за стола, он подошел к небольшому столу, чтобы наполнить два серебряных кубка вином, а затем протянул один из них Генеру. Тот лишь взглянул на кубок, но притрагиваться к нему не стал.

– Лучше мы будем спорить на каждом Совете, создавая будущее страны, чем начнем воевать, – сообщил Мэдин спокойно. – Разве не для этого Антракс предложил именно тебя на роль министра пятнадцать лет назад? Мой брат разбирается в людях, а значит не мог ошибаться на твой счет.

– Не понимаю, о чем ты, – невозмутимо ответил Генер, скрестив руки на груди, явно не собираясь принимать протянутый кубок.

– О том, что все может остаться семейным делом, и тогда не придется рубить головы, как это было с матерью. Она предала меня, Генер. Она использовала моих людей для своих игр и не знала меры. Меня на свет породила ядовитая змея, которую пришлось убить, и ты должен это понимать. Поэтому, если тебе есть что сказать, лучше сделай это сейчас, как мой дядя, а не как министр.

Он поставил непринятый кубок на стол и спокойно вернулся на свое место, пробуя вино с видом гурмана, едва уловившего вкус и решившего им насладиться.

– Я все еще тебя не понимаю, – повторил Генер, не отводя от принца взгляда.

– Тебе многое не нравится. Я знаю это, но королем быть именно мне. Это воля моего отца и моих братьев. Шардар никогда не занимался политикой…

– Эеншард тоже не занимался!

– У моего отца была жена, которую учили править страной, надеюсь, ты не питаешь иллюзий насчет гениальности Эеншарда Великого. Сам он никогда не скрывал правды. Он умен и быстро научился, но что было бы, останься он с троном один на один?

Генер только нахмурился.

– Я повторю: не делай глупостей, дядя, и лучше скажи мне то, что ты можешь сказать сейчас – после церемонии будет поздно.

– Мне нечего сказать, а как министр я выскажу все на завтрашнем Совете в лицо новому королю Эштара. Надеюсь, он готов к тому, что никто не собирается воспринимать его всерьез?

– Что ж, пусть так, – выдохнув, ответил Мэдин. – Если передумаешь до церемонии, я все выслушаю. После буду реагировать уже как король.

Он даже не сомневался, что Генеру есть что сказать: письмо Шардара, недавний визит Генера в Гаранд, отречение отца и все это в одно время. Подобных совпадений быть просто не могло.

– Моя реакция, как короля, может тебе не понравиться. Шады ведь должны были усвоить, что именно я делаю со змеями.

– Король на стуле, не достойный эштарского трона, ничего не может сделать роду Шад, – коротко ответил Генер и резко развернулся.

Его локоть, словно случайно, задел кубок, роняя его на стол. Красное вино, расплескавшись по дереву, капало на штаны будущего короля, а он только смотрел, как за министром закрывается дверь. Мэдин не злился, залпом выпивая содержимое кубка. Он тревожился, видя в вине кровь из своих ночных кошмаров, а Генер, выходя в коридор, потирал переносицу и с удивлением замечал красное пятно на собственном запястье. Он прикасался к нему и никак не мог понять, откуда оно взялось и почему не болит, но решил, что это не важно. Завтрашняя церемония была куда важнее.

Генер знал, что завтра в храме бога Войны Мэдину бросят вызов, и тот должен будет его принять, но сможет ли он одолеть молодого крепкого воина, такого же законного Клен Дерву, как он сам – не мог знать никто.

Глава 9

Королевство Эштар, город Гаранд

Принц Шардар рывком вернул на место пышногрудую девушку, попытавшуюся встать с его колен.

– Сидеть, – шикнул он ей на ухо.

– Но, господин, я вам совсем не нужна, а вот тот мужчина обычно хорошо платит.

– Я тоже хорошо плачу, когда надо просто сидеть на коленках, – с усмешкой прошептал принц и сунул меж ее грудей золотую монету, пропихивая ее пальцем поглубже в корсет, а когда девушка взволнованно охнула, резко выкатил ее обратно и зажал в ладони.

Девушка попыталась поймать его руку, но вместо монетки получила легкий тычок пальцем в кончик носа.

– Еще не заработала. Налей мне рому, – велел принц, с силой сжимая ее бедро, чтобы женские ягодицы оказались ближе к его паху, а сам зарылся носом в ее кучерявые волосы, чтобы, прячась за ними, наблюдать за группой мужчин в темном углу кабака.

Эти люди ему не нравились. Вот уже второй день Шардар пропадал в трактирах на суше, пытаясь понять, почему храндийцы с изогнутыми саблями о чем-то долго и тихо говорят с богатыми эштарцами в самых дрянных местах портового города.

– Капитан, – внезапно обратился к нему чернобородый мужчина с бритой головой, на голом торсе которого был лишь ремень с множеством мелких ножей.

– Да, Штэнд, – мгновенно отрываясь от женской шеи, отреагировал принц, узнавая боцмана с Кальмеры – большого военного галеона, стоявшего в порту.

– Сокол принес послание от главнокомандующего, – негромко сообщил боцман, подавая маленький тубус, снятый с птичьей лапы.

– Так, давай лезь под стол, – велел Шардар красотке на своем колене, похлопывая ее по бедру. – Настало время отрабатывать свои деньги.

Охотница за деньгами и удовольствием посмотрела пораженно на мужчину. В загорелом, коротко стриженном эштарце едва ли можно было узнать принца, но знак льва на красном жилете выдавал в нем капитана военного судна.

– Как прикажете, капитан, – радостно прошептала она, облизала губы и, прижавшись к мужчине грудью, медленно сползла под стол.

Шардар только усмехнулся, наблюдая, как она устраивается между его ног и трется щекой о выпуклость штанов.

Ей долго придется повозиться, прежде чем он о ней вспомнит. Вскрыв тубус, капитан изучил приказ главнокомандующего. Кальмера должна была покинуть Гаранд и направиться на восток, где возросла активность пиратов.

«Очень вовремя», – подумал принц, снова косясь на непонятную группу людей. Ему всегда казалось, что встречи эштарцев с самовлюбленными рыжебородыми храндийцами заканчивались потасовкой, а не тихим бормотанием в углу. На миг принц допустил вероятность заговора, в котором мог быть замешан даже отправитель этого письма, но, вспоминая Арона Мардо[6], мгновенно отбросил эту мысль.

– Раздобудь мне у хозяина бумагу и чернил, – велел он боцману и посмотрел под стол. – Ты точно шлюха? – спросил он у своей красавицы, видя, как она задумчиво поглаживает медленно реагирующий на ее ласки член.

– А вы точно эштарский мужчина? – в тон ему спросила девушка, тыкая пальцем в вялую выпуклость.

Шардар рассмеялся. Ее дерзость и этот толчок возбуждали его больше, чем какие-то робкие поглаживания.

– Бери его в рот прям так, – со смехом велел принц, тут же отвлекаясь на бумагу, которую ему принесли.

– Штэнд, корабль должен идти на восток, – сообщил он, отдавая послание главнокомандующего. – Если я не появлюсь через два часа, обязанности капитана будет исполнять Мадара, а ты ему поможешь, ясно?

– Да, капитан, – уверенно отчеканил боцман, но подумав добавил: – Вы уверены, что он справится? Я понимаю, что он ваш брат, но ведь ему едва исполнилось двадцать – мальчишка еще.

– У него хорошее образование и он знает, что делать, но для того я и прошу тебя ему помочь. Мадара умный парень: от помощи не откажется, совет мимо ушей не пропустит.

Подняв руку, принц велел подождать, а сам стал быстро писать послание Арону Мардо – человеку, которого считал не только своим командиром, но и наставником, настоящим офицером, знающим, что такое честь и долг.

Написав пару слов, принц сложил лист, накапал на бумагу пару капель дрянного дешевого воска и оставил оттиск своего перстня с гербом рода Клен Дерва – львом с разинутой пастью.

– Это Арону Мардо вручить лично в руки, когда он вызовет к себе капитана Кальмеры.

– Вы что-то задумали? – спросил тихо боцман, пряча письмо в кармашке пояса.

– Да, уйти в пьяный загул. Так можешь и сказать Мадаре, если я не вернусь.

Рассмеявшись, он мгновенно опустошил кубок рома, стукнул по столу и жестом велел подчиненному убираться.

– Что? Все еще возишься? – спросил он, глядя на девушку, облизывающую медленно твердеющий член. – Толку от тебя тут мало. Так что поправляй штаны и выползай.

– Но…

Она хотела возразить, но передумала, видя две золотые монеты, которые показывал мужчина, маня ее пальчиком наверх. Он всегда знал, что не способен отвлекаться на женщин, когда всерьез думает о чем-то другом.

– Сходи вон за тот столик и скажи, что ты – подарок их господину, – прошептал Шардар ей на ухо, методично запихивая монеты в щель между пышных грудей.

– Я на это не соглашалась! – воскликнула девушка и отшатнулась от принца, прикрывая вырез, словно тот мог забрать ее монеты, но, гордо вскинув голову, все же пошла к указанному столу.

«Шлюха, что с нее взять», – с усмешкой подумал Шардар и тут же нахмурился, видя, что к его столу приблизился пышнобородый эштарец, в черных волосах которого было много старческой белизны.

– Принц Шардар, верно? – спросил мужчина, садясь напротив.

– С кем имею честь? – спросил Шардар, осторожно доставая короткий нож.

– Эрнан Клен Дерва, – представился мужчина. – Сын покойного принца Эймара, ваш кузен.

Шардар прищурился.

– И что вам надо накануне королевской инициации моего брата? Надеюсь, Вы не хотите заявить, что у вас есть право на трон? Мне казалось, ваш дом далеко от этой дыры.

– Ваш отец сохранил жизнь мне и моим братьям, – тихо сообщил мужчина, – поэтому я рад, что встретил вас здесь. Идемте со мной, я должен рассказать вам кое-что важное о судьбе эштарского трона.

Шардар хмыкнул. В верность родственников он верил с трудом, а понимание того, что Эеншард пришел к власти убив того самого принца Эймара, только добавляло сомнений.

«Наверняка ловушка», – решил Шардар, покосился на тот подозрительный столик и окончательно убедился в своей правоте. Не было за столом ни эштарцев, ни храндийцев, ни шлюхи.

– Хорошо, идемте, – сказал Шардар, вставая.

За свой ром он давно расплатился и потому быстрым шагом вышел на жаркую улочку, изнемогающую от летнего зноя, но для эштарца подобная погода была привычной. Шардара не могло ослепить полуденное солнце, потому он задумчиво покручивал в руке нож, осматриваясь.

– Что ж, ведите, – сказал он мужчине, – но знайте, что я убью вас, если вы меня обманете.

– Мой сын – предатель, – прошептал мужчина, замирая на пороге трактира, – он уже подписал мне смертный приговор.

Это заявление заставило Шардара усмехнуться. Он хотел зло пошутить, но не успел. Внезапная меткая стрела, просвистев над его ухом, ударила собеседнику в грудь.

Забывая выругаться, принц бросился на землю и быстро закатился под стоящую рядом с трактиром телегу, пытаясь понять, откуда стреляли.

«Я был прав. Здесь что-то происходит», – хмурясь, решил Шардар, выбираясь из убежища и сбросив примечательный жилет, чтобы смешаться с толпой, собравшейся возле убитого родственника короля. Ему надо было исчезнуть в Гаранде.

Глава 10

Как ни старался Шардар, но понять, кто и откуда стрелял, так и не смог, а вламываться в гостиницу напротив и перерывать там все – не решился, только зашел да спросил у хозяина:

– Тут такая пышногрудая шлюха из трактира рядом не проходила? Кошель у меня стащила, дрянь.

– Тут всегда шлюхи ходят и все с большими сиськами, – неохотно ответил мужчина, оглядывая Шардара. – Мелкие только в порту ошиваются.

– Действительно, – коротко ответил Шардар и быстро вышел, запоздало сообразив, что хоть на лбу у него и не написано имя рода, только благородное лицо и манеры никуда не деть. Так бороду простолюдины не стригут, она у них растет патлами, а пираты и вовсе порой плетут в ней косы, У Шардара даже усы едва заметно закручивались наверх, будто он всегда насмехался над всем миром. Теперь же он машинально опускал их вниз и отправлялся в порт, просто потому что знал там место, где можно избавиться от бороды, сменить костюм без лишних вопросов на что-то попроще и заодно проследить, как Кальмера покинет порт.

Он быстро добрался до нужного трактира, стараясь не привлекать к себе внимание и никого уже не высматривать. Шлюху он еще успеет найти, а вот о внешности стоит позаботиться. Место, в которое он теперь шагнул, трактиром назвать было сложно, такие забегаловки в порту они с братом именовали притонами и обычно обходили стороной. Женщины здесь были поганые, дешевые и порченные, без зубов, с обвисшей грудью, зато в прокуренной коморке с кислыми запахами никто не станет спрашивать кто ты, а костюм можно отобрать у первого пьяного забулдыги. Такого Шардар и нашел в углу.

– Ах, вот ты мне и нужен, – сказал он, окидывая взглядом мужчину схожего телосложения в тканом жилете на голую грудь.

В его бороде как раз были вплетены идиотские рыжие и красные бусины, от которых Шардару искренне хотелось обозвать моряка бабой, еще и дешевой. Этой моды Шардар никак не мог понять, но сейчас это не имело никакого значения. Он поднял мужчину, дернув за жилет, и буквально встряхнул. Тот только пьяно что-то промычал. Это Шардара в целом устроило. Отпустив мужчину, он позволил ему рухнуть обратно на деревянный пол трактира, схватил за ноги и потянул к узкой двери. Она вела из зала прямо в конюшню, в которой одна тощая кляча жевала вонючую солому.

Почему здесь пахло хуже, чем в зале, Шардар думать не стал, просто подтащил мужчину к бочке с водой и стянул с него одежду. Снимать рубашку с себя было даже обидно, но она была настолько безупречно-белой, тонкой, легкой, что в ее цене можно было не сомневаться, потому пришлось бросить ее в солому и натянуть неудобный жилет с веревочным шнурком и все теми же бусинами. Поправив их на груди, Шардар рыкнул и все же порвал шнурок. Штаны оставил свои, а тканый пояс выбросил. Сапоги сменил на сандалии этого убогого и только тогда вдруг заметил, что у найденного им мужчины все руки в странных черные пятнах, похожих на ожоги.

«Это ж какую дрянь надо пить, чтобы так обжигаться», – подумал Шардар и даже не предположил, что эти пятна могут быть чем-то еще. Вместо этого он спешно намочил бороду, даже достал кинжал и заранее поморщился, но пытаться добыть здесь хоть что-то было себе дороже, потому он так соскреб мокрые волосы с подбородка, чуть укоротил усы, чувствуя, что взвоет, если начнет скрести лезвием над верхней губой, зато волосы жалеть не стал и, окунув голову в воду, сбрил их с обоих висков. Так обычно помечали матросов, покинувших пиратский корабль, чтобы уйти в сухопутную жизнь.

Такой внешний вид, по мнению Шардара, избавит его от лишних вопросов.

Мужчина у его ног что-то промычал, даже коснулся рукой ноги Шардара, словно о чем-то умолял. Его мучала жажда, но от жара на грани смерти он уже ничего не разбирал, а Шардар не замечал разницы между болезнью и бестолковым пьянством. Для него все было едино, потому он пинал эту руку, переступал через тело и уходил, отбивая перед уходом серебряную львиную голову со своего меча, так чтобы на рукояти осталась лишь вмятина, а затем шагал к причалу, чтобы посмотреть на Кальмеру, расправившую огромные белые паруса и неспешно выходящую из порта.

Скрестив руки на груди, он следил за ее маневрами, одобрительно кивая, словно принимал экзамен у младшего брата, а как только в белоснежном, залитом солнцем пятне исчезла возможность отличать один парус от другого, он тут же поспешил в глубь порта. Теперь надо было вернуться к месту убийства, найти женщину, которой он заплатил, выяснить куда направились храндийцы и кто из эштарцев может быть за это в ответе.

Вернувшись в трактир, он спросил о девушке.

– У вас тут Кара или Квара работает, с вот такими сиськами? – он показал их рукой. – Где она?

– Опоздал ты, парень, – хмыкнул ему хозяин трактира. – Прирезали Кару, прямо у черного входа.

– Твари, – машинально ответил Шардар и потребовал выпивки, надеясь, что мужчина расскажет что-то еще.

– Не то слово. С тех пор, как в гостинице напротив поселился какой-то рыжебородый барон из Хранда, спасу нет от убийств. Вон сегодня еще и мужчину пристрелили. Мне не верят, а я говорю – храндиец это. Стрела была с белым оперением, у нас таких не делают.

– За морем делают, в Ливне, – пожал плечами Шардар. – Корабли из Ливна часто заходят.

– Только делают они их из светлого дерева, а то темное – наше! – возмутился трактирщик.

Шардар только хмыкнул, поднося к губам деревянную кружку с ромом, но не делая и глотка. Стрелу он не видел, потому снова пожимал плечами и спрашивал:

– А что вообще этот храндиец забыл в Эштаре? Земли Хранда чай не рядом…

– Давай начнем с того, пацан, что Хранда нет, – рыкнул на него седобородый трактирщик, словно Шардар пытался обесценить захваченные дедом земли.

– Да, но все равно, тут-то он что забыл?

– Так это все Шады. Ходили тут важные, лица прятали, только перстни с гербом рода всем показывали.

Трактирщик сплюнул на пол от гнева, потом возмутился собственной выходке и, бросив на пол тряпку со стола и поставив на нее ногу, вытер собственный плевок, а потом строго посмотрел на Шардара.

– А ты что вопросы вообще задаешь всякие?

Шардар пожал плечами, словно и сам не знал ответа.

– Думаю куда теперь податься, надо же сначала немного о городе узнать. Достало меня море, тошнит от него.

– Ой, не ври. Вас, моряков, если и тошнит от моря, то в первый год, лет этак в пятнадцать, а ты скорее с капитаном не поладил и выперли.

– Все-то ты знаешь, старик! Бабу трофейную не поделили, вот он меня и выпер, еще и помощника получше меня нашел, но, пока волосы не отрастут у меня, ни на одно судно не возьмут, да и борода не помешала бы. Так что сейчас работа нужна. Что там с этим храндийцем?

– Почем мне знать? – спросил старик.

– Так я заплачу за знания. Деньги у меня есть.

– Да набирает он себе вояк, вроде как для охраны какого-то товара.

– И как? Нормально платят? Ты ж мудрый старик, скажи, стоит ли с ним связываться?

– Утопиться будет полезней, – неохотно ответил трактирщик.

– Ясно, значит пойду лучше дальше, в глубь Эштара, пока по морю не затосковал.

Оставив серебряную монету и глотнув перед уходом ром с жадностью измученного жаждой, он сразу направился в гостиницу напротив.

– У вас тут храндийский барон живет, да?

Мужчина за стойкой настороженно на него покосился, видимо, пытаясь понять, знакомо ли ему лицо Шардара, но признать в нем мужчину, что был здесь пару часов назад, он не смог, потому спросил:

– Зачем ищешь его?

– Говорят, он людей в охрану набирает.

– А ты че, драться умеешь? – спросил голос за спиной у Шардара.

Тот резко обернулся и даже не удивился, увидев, как немолодой мужчина с рыжей бородой шагнул к нему с обнаженным мечом и, не дожидаясь ответа, нанес удар, попытавшись грубо снести Шардару голову. От таких топорных выпадов большого ума чтобы уходить не нужно было. Что именно так его проверяют, Шардар даже не сомневался, потому присел, уперся пальцами в пол и, ударив мужчину ногой в грудь, другой ударил по руке, выбивая меч, и, совершив кувырок, поставил ногу на чужое оружие.

– Сам-то умеешь драться? Храндиец.

Мужчина довольно хмыкнул.

– Я тебя беру. Мое имя Хаб и я возглавляю охрану барона.

Не глядя на протянутую руку, Шардар ее принял, надеясь, что он сможет узнать больше еще до заката и отправит сокола в Эшхарат.

Глава 11

Королевство Рейн, столица Рок-Рен

– Я не думал, что ты решишься на это, – признался Антракс, закрывая дверь своего кабинета.

Ему все еще было трудно поверить, что его отец действительно здесь.

– У меня не было выбора, – спокойно ответил Эеншард, пожимая плечами. – Я уже слишком стар для королевского меча, гарема и прочих традиций. Да и лучшие годы Мэдина скоро начнут подходить к концу.

Он снял меч, поставил его у кресла и сел, вытягивая ноги, словно пришел сюда пешком. Очки так и остались при нем. В Эштаре он побаивался их носить, опасался, что кто-то сочтет его немощным, и мучился, разглядывая буквы документов, пару раз даже ругал писаря за дрянной почерк, просто потому что не мог разобрать мелкие красивые буковки. Здесь же он совсем расслабился и думать о таких глупостях не хотел.

– Ах, да, – встрепенулся он и положил на стол конверт с печатью короля. – Твое приглашение на церемонию. Мэдин будет рад тебя видеть.

– Тебя он тоже был бы рад увидеть, – вздохнул Антракс и шагнул к столу. – Только ты ведь не можешь там быть.

– Сам знаешь, что нет. Не хочу дразнить судьбу, а ты поезжай. Подышишь родным морским воздухом, сразу выражение лица изменится.

– А что с моим лицом?

– Оно такое, словно тебя надо за что-то выпороть, но я еще не знаю за что, – усмехнулся Эеншард. – Что у тебя стряслось?

– Я как раз отправил послание тебе в Эштар. У нас тут появилась черная смерть – опасная болезнь родом из империи Сун, и сейчас она наверняка набирает силу в Эштаре.

Эеншард нахмурился.

– Ты написал, как с ней бороться?

– Разумеется, – развел руками Антракс и, оставив трость у своего кресла, так же как отец – меч, сел.

– Тогда Мэдин справится, – спокойно ответил Эеншард. – Последнее время он хорошо справлялся сам, но я бы на твоем месте все равно поехал. Если ты лично поговоришь с ним и натаскаешь парочку врачей, пользы будет больше.

– Я не поеду на церемонию, – строго сказал Антракс. – Не стоит создавать прецедент. Я – король другой страны, но я все еще его брат – живой наследник трона, которого по традиции нужно убить.

– Ты отрекся от власти и сменил фамилию, – напомнил Эеншард.

– Не думаю, что это остановит тех, кто захочет задеть Мэдина. Надеюсь, Шардара тоже не будет на церемонии? – спросил он.

– Он в море, как всегда, – пожал плечами Эеншард.

– Тем лучше. Мэдину безопаснее быть одному, а я приеду позже. Королям всегда можно обсудить союз их государств. Да и он сможет принять первые меры, а я их оценю, если что укажу на недостатки.

Эеншард усмехнулся, вспоминая подобные политические встречи последних лет. Они походили скорее на семейное собрание, где обсуждение дел смешивается с криками детей и только бумаги пишутся в кабинете, подписываются и забрасываются в какой-нибудь ларец. В северном крыле королевского дворца Эшхарата все еще были особые законы.

Только добрые мысли тут же сменились тревогами, заставляя Эеншарда хмуриться.

– Ты действительно думаешь, что у Мэдина могут быть проблемы?

– Не думаю, что у него будут проблемы, с которыми он не смог бы справиться сам, просто создавать почву для скандала точно не стоит.

Эеншард улыбнулся.

– Тогда давай вернемся к тебе и обстановке здесь. Мальчишка в саду – это был Мэрид? – с напускной грозностью спросил Эеншард.

– Возможно. Я не видел никого, но он мог быть там.

– И почему он тогда убежал? – удивился Эеншард. – Разве я страшный?

– Для жителя Рейна – да, – усмехнулся Антракс и тут же нахмурился почти так же, как только что сделал это его отец. – Он не покидал не только Рок-Рен. Он даже за забор никогда не выходил, и в саду бывает лишь в той части, откуда за ним можно наблюдать.

– Но при этом ты не знаешь где он?

– За ним следят приставленные для этой работы люди.

– Мы точно говорим о твоем сыне, Антракс? – удивился Эеншард. – Кажется, я не учил тебя обращаться со своими детьми так.

Антракс не стал отвечать, просто встал и отошел к окну, чтобы взглянуть на внутренний маленький двор, где возле небольшого пруда стояла статуя Снежного Бога, как затаившийся в тени кусочек льда.

Этот полупрозрачный силуэт всегда успокаивал и помогал вести даже самые трудные переговоры в кабинете короля Рейна.

– Так значит, я прав, – вздохнул Эеншард. – Я хочу, чтобы ты мне это объяснил.

– Что «это»? – уточнил Антракс, взглянув на отца. – Почему мой сын так слаб или почему я до сих пор его не вылечил?

В его голосе мелькнуло раздражение. Руки сжались в кулаки, но он заставил себя разжать пальцы и снова посмотреть на силуэт во дворе.

Эеншард молчал, только смотрел на Антракса, зная, что, как только он найдет слова, которые сам сочтет честными, сразу озвучит их.

– Я ничего не могу ему дать, – сказал Антракс негромко и тут же добавил. – И что с этим делать – не знаю.

– Еще скажи, что это очень тяжело иметь больного сына и тебя никто не понимает, – фыркнул Эеншард.

– Не понимает! – подтвердил Антракс, взглянув на него. – И не говори мне, что ты был в этой ситуации. Моя история не такая. Отец, я – врач и ничего не могу сделать, ему не помогут ни упражнения, ни…

– Ну, тебя тоже успели похоронить, но ничего, живешь и даже возмущаешься, – перебил его Эеншард. – Любому мальчишке нужен отец, а больному – особенно, скажешь, я не прав?

Антракс снова отвернулся. Разумеется, Эеншард был прав, но это не могло избавить его от противного мучительного чувства собственной беспомощности. Он не хотел третьего ребенка. То же советовал и Снежный Бог, приходящий к нему во сне, но Лилайна все решила сама, обманула его и о ребенке он узнал, когда та была на сносях, и это злило. Мэридару лучше было просто не рождаться и не мучаться – понимал он как врач и стыдился этой мысли как его отец, снова и снова виня во всем себя.

– Я не знаю, что мне делать, – признался Антракс, надеясь, что отец сможет его понять и помочь советом, по крайней мере, раньше он поступал именно так.

– Что делать? – переспросил Эеншард. – Ты забыл, как с людьми разговаривать?

Антракс рассмеялся.

– Разговаривать? О чем? О том, что я хочу ему помочь и не могу?

– О том, что он тебе нужен и о том, что он может многое, – пожал плечами Эеншард.

– Да? – Антракс посмотрел на отца, оскалился и прошипел: – Он не сможет прожить полноценную жизнь. Он вряд ли доживет до пятнадцати лет. Думаешь, это знание можно стереть с моего лица? Или, по-твоему, присутствие отца хоть как-то помогает? Я тебя огорчу: когда я метался в ожоговой лихорадке, больше всего меня убивало твое несчастное лицо рядом, полное паршивого сострадания!

Эеншард ничего не ответил. Отвернувшись, он просто вспомнил то время, когда его семилетний сын лежал в постели, метался от жара, выл от боли, бредил и невнятно что-то просил. Не живой, не мертвый, обожженный, но такой важный. Тогда Эеншард, забыв обо всем, остался с ним. Он знал, что такое беспомощность, знал, как страшно наблюдать подобное и как больно просто с этим жить, но он никогда не сдавался, мечтая дать сыну полноценную жизнь. Теперь же слышать такое, спустя годы, было больно даже для такого вояки, как он. Антракс многого не знал. Не знал, что отец сам помогал Фу-Диену – великому врачу того времени – срезать с тела мальчишки черные струпы и прижигать кровавое мясо. Не знал, как это было дико для воина, видевшего не одну войну, пережившего настоящее сражение за трон, но рассказывать все это Эеншарду просто не хотелось.

– Прости, – негромко заговорил Антракс. – Без тебя и Мэдина я не выжил бы и не встал. Да и тренировать калеку в Эштаре никто не согласился бы, но беда в том, что я не могу сделать то же самое для Мэридара.

Эеншард все же посмотрел на сына и внезапно не узнал. Его гордый, своенравный Антракс осунулся. На благородное лицо легла тень, а глаза словно стали темнее, будто синева в них почернела и северные корни исчезли, оставив только эштарскую сломленную жестокость.

– У него три наставника, – продолжал Антракс. – Я говорю с ними каждый вечер. Еще при нем есть камердинер, он на самом деле врач. Я приставил к нему Конора – мальчишку, которого выучил сам. Он присматривает за ним и рассказывает мне все. Я знаю, что он рисует, предлагал ему наставника по живописи, но он отказался. Науки он изучает также, как Эйлидар, но из-за прилежности они даются ему лучше, чем старшему брату. В государственные дела я его не посвящаю, но это только потому, что он еще мал, про тренировки ты и сам все понимаешь, а я, – Антракс скривился и пожал плечами, – ничего я не могу. Видимо, я плохой отец. У меня не получается даже просто говорить с сыновьями – ни с одним, ни со вторым.

– А со старшим-то в чем проблема? – не понял Эеншард. – Ладно, перед младшим ты чувствуешь себя виноватым, но старший-то здоров, полон сил и спеси.

– Он похож на меня, – коротко ответил Антракс, словно это все должно было объяснить.

– Не сказал бы, – фыркнул Эеншард. – В нем много от твоей жены. Сегодня он напомнил мне ее до вашей свадьбы. Выпороть его пару раз и сразу поумнеет, хотя лучше хорошо отлупить на тренировке.

– Как ты меня? – спросил Антракс с усмешкой, вспоминая, как именно отец сам учил его драться с учетом всех физических ограничений.

– Хуже, – уверенно и спокойно ответил Эеншард. – Так, чтобы быстро понял, что он не мастер и не светило небесное, а просто мальчишка.

– Быть может. Только я его не тренирую.

– Почему? Не говори, что у тебя нет времени!

– Отец, о чем ты? Я калека, а он нормальный здоровый ребенок. Как я научу его полноценно использовать свои возможности, если сам ограничен в движениях? – развел руками Антракс. – С Амарой проще. Она в лаборатории сама все рассказывает. О себе, о братьях.

– В лаборатории? Ты пускаешь дочь в лабораторию? – удивился Эеншард. – Как к этому относится твоя жена?

– Она в бешенстве, – пожал плечами Антракс, – но я все равно не вижу смысла прятать от дочери свою работу.

– Понятно, значит роду Эйен-Рен не хватает моей сильной руки, – попытался пошутить Эеншард.

– Возможно, – ответил Антракс и внезапно спешно открыл окно, хмурясь.

– Я волен покидать уроки, когда захочу и как хочу! – крикнул Эйлидар своему наставнику, спускаясь по выступам небольшой башни на крышу.

– Ваше Высочество, вы не можете…

– Могу! И ты мне не указ! – ответил принц наставнику и спрыгнул прямо Снежному Богу на голову. – Прости, старик, я на минуту.

Он даже небрежно постучал по подобию хрустальной головы и соскользнул на землю, чтобы побежать в другую часть замка.

– Я же говорю, выпороть его надо, – сказал Эеншард, подойдя к окну.

Антракс ничего не ответил, просто молча закрыл окно. Выпороть Эйлидара ему и самому давно хотелось, но он заранее представлял, как на это отреагирует Лилайна, а ссориться с ней еще больше сил у него не было.

Глава 12

Эйлидар ненавидел свои занятия, особенно если речь шла о нудных учениях Ливареля Виндара. Даже имя мудрого старика, по мнению Эйлидара, навевало тоску. Но больше всего пожилого северянина в работе губила врожденная особенность. Когда он злился, всегда покрывался красными пятнами от шеи до лба. Это особенно забавляло Эйлидара, и он злил наставника с особым упоением, а с занятий сбегал минимум три раза в неделю. Ему ничего за это не будет. Он точно это знал и даже не задумывался, стоит ли сдерживать свои порывы. Вот и сегодня сначала сбежал, когда услышал какое-то оживление в замке, потом – просто так. Не хотел решать какие-то задачки и вникать в продажи зерна соседям, еще и теоретические. Он просто выпрыгнул в окно, едва не доведя старика до инфаркта, а там уже через внутренний двор хотел выбраться в сад, но стража его не пустила.

– Вас велено не выпускать из замка, – сказал ему строго стражник, перегородив алебардой путь.

– Меня? – удивился Эйлидар. – Я наследник престола. Как вы смеете мне что-то не позволять?

– Потому что они выполняют мой приказ, – спокойно сообщил Антракс, внезапно появившийся в конце коридора. – Поднимитесь ко мне в кабинет, Ваше Высочество, там и поговорим.

Он грозно стукнул тростью по полу и посмотрел на сына.

Маску он на этот раз надел, не стал о ней забывать, потому освещенная часть лица осталась скрыта темной обработанной кожей, а синий глаз исчез в ее тени, будто на его месте была зловещая дыра. Эйлидар от этого невольно поежился, дернул плечом, чтобы скрыть свои неприятные ощущения за небрежным жестом, и гордо последовал в отцовский кабинет, даже обогнал Антракса, чтобы вбежать туда первым.

– Ты знаешь, что в Эштаре считается откровенным хамством заходить в помещение вперед старших? За такое убивают, – внезапно сообщил ему Эеншард.

Эйлидар вздрогнул от неожиданности и посмотрел на деда, сидевшего в кресле с бокалом вина.

– Но мы ведь не в Эштаре, – неуверенно сказал Эйлидар и тут же обернулся на отца.

– Твой поступок от этого не становится лучше, – сообщил Эеншард и угрожающе встал.

Антракс же ничего говорить не стал. Он просто закрыл дверь кабинета, оставил трость у стены и шагнул к сыну.

– Что? – испуганно спросил Эйлидар.

– Я требую объяснений, – спокойно сказал Антракс, медленно стягивая с правой руки перчатку.

С этой перчатки когда-то все и началось.

– Не хочу я, – ныл маленький Эйлидар.

Речь шла о начале его обучения и так чрезмерно отложенного по мнению Антракса. Эйлидару скоро должно было исполниться пять, а он читал из ряда вон плохо и постоянно норовил залезть то в шкаф, то на дерево. Энергичность ребенка Антракса радовала. Здоровый мальчишка и должен быть непоседлив, но и учиться он тоже должен, чтобы потом справляться с трудностями.

– Ан, он еще маленький для уроков, – говорила Лилайна, только слушать ее Антракс уже не мог.

Сначала он поддался, потому что она была еще беременна Амарой, потом – потому что Амара была слишком мала, и Лилайна постоянно о ней тревожилась. Ей все казалось, что белокожая девочка слабенькая и особенно хрупкая. Все уверения Антракса, что она совершенно здоровый ребенок, очень спокойный, ее не утешали.

– Северянка она просто, – вздыхал Ан. – В бабушку пошла и больше ничего в ней нет особого.

Сам он любил брать девочку на руки, подносить ее к открытому окну и наблюдать, с каким интересом она смотрит на окружающий мир, улюлюкает что-то на своем только ей понятном языке, а потом смотрит на него вопросительно. Потом она стала пальцем показывать куда-то, что-то восклицать, а Лила все боялась, что она простудится, кутала ее и целовала в нос, отбирая у Антракса. Почему, он так и не смог понять.

С Эйлидаром тоже не мог уже ждать, потому и ввел ему занятия блоками по полчаса с большими перерывами, а он все равно ныл, что ему не нравится.

– Книги – это не ве-е-е-есело! Не хочу учиться! – канючил Эйлидар, забравшись к матери в постель. – Мама! Мне не нравится!

– Ан, может, нет надобности…

– Лил, мы даже обсуждать это не будем, – перебил ее Антракс. – К тому же прямо сейчас он должен быть не здесь. Идем, я сам с тобой позанимаюсь.

Он протянул сыну руку, а тот прижался к матери и надул губы, как девчонка, еще и Лилайна его обняла да в лоб поцеловала.

Вот тут Антракс и понял, зачем на самом деле в Эштаре мальчиков от матерей забирают – чтобы не превращали их в таких вот постоянно ноющих плакс. Самого Антракса у матери не отбирали, но в его воспитание она никогда не вмешивалась. Когда и чем он будет заниматься, решал отец и ничего дурного в этом не было.

– Лил, не потакай его капризам, – попросил тогда Антракс и сам взял сына за руку. – Идем, нечего мужчине в кровати матери валяться. Она с твоей сестрой весь день возилась, устала, а тебе пора уже взрослеть.

– Не хочу взрослеть! – взвыл Эйлидар, надул свои пухлые щеки, раздул губы и вдруг стал истерично бить ногами по краю постели.

– Эйлидарушка! – воскликнула Лилайна, собралась обнять сына, но Антракс не позволил, буквально забрал его из материнских рук и поставил на тумбу, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Я не хочу! – выл Эйлидар, вытирая сухие глаза.

Видимо, плакать по желанию у него не получалось, но, оттого что он их тер, глаза краснели.

– Ан…

Антракса это все окончательно достало, он снял перчатку с правой руки так резко, чтобы деревянная вставка, заменявшая отсутствующую фалангу пальца, выпала, и шлепнул этой перчаткой сына по лицу, скорее напугал легким шлепком по щеке, чем всерьез ударил.

Эйлидар сразу перестал истерить, посмотрел на него испуганно и растерянно. Теперь надо было брать его за руку и разбираться: плох ли учитель или наследник просто нуждается в отстранении от материнской юбки.

– Ты что творишь!? – воскликнула Лилайна и вдруг, вскочив с постели, схватила сына на руки и отбежала с ним к окну.

В завершение катастрофы проснулась Амара и тихо заскулила. У нее резались зубы, и потому малышка температурила второй день.

– Видишь, что ты наделал! – воскликнула Лилайна, бросившись к дочери с сыном на руках.

Тогда Антраксу впервые показалось, что в этой жизни есть моменты, в которых он становится совершенно беспомощным. Теперь, спустя восемь лет, он чувствовал себя почти так же. Присутствие отца давило еще больше. У Эеншарда таких проблем никогда бы не было, хотя разум сразу напоминал о матери Мэдина – этакой черной кляксе на безупречной истории жизни Эеншарда Великого. Эта женщина многое успела натворить, но и ее отец вовремя отстранил ее от себя, даже общение с сыном ограничил явно в нужный момент, раз уж Мэдин стал совсем не таким человеком, как она хотела.

Почему при этом сам Антракс не смог сделать даже самых элементарных вещей в собственной семье, было не ясно.

– Молчишь? – спросил он у сына. – Хочешь сказать, что у тебя нет ни одного оправдания своему поведению? Ты действительно считаешь, что сбегать с занятий, прыгать по крышам и залазить на голову Снежному Богу это достойное поведение для наследника престола?

Голос его не срывался на крик, хотя эмоции требовали именно этого, и это даже злило. Таким безэмоциональным тоном он говорил лишь с подчиненными и обещал себе, что никогда не станет так говорить с детьми, а теперь забыл об обещании.

– Ты тоже бегал в детстве по крышам! – внезапно заявил Эйлидар. – Когда еще мог бегать! Мне дядя Мэдин рассказывал, что вы с ним творили в детстве!

– Они делали это после занятий, – строго сообщил Эеншард, скрестив руки у груди. – Да и я пока не заметил, чтобы тебе запрещали лазить по крышам, или в Рейне принято так реагировать на замечания?

Эйлидар попятился, глядя то на отца, то на деда. В его глазах вдруг мелькнул ужас, словно он внезапно осознал, что отцовские слова о порке, брошенные пару раз, могут стать правдой.

– Вы не посмеете! – заявил он. – Я матери все скажу.

Антракс тут же сделал шаг и ударил его наотмашь по лицу. Сначала ударил, а потом только понял, что сделал это здоровой левой рукой, еще и со всей силы. Стало даже стыдно за такую несдержанность, но извиняться Антракс не стал, только посмотрел на сына, упавшего на пол. Щека у него мгновенно покраснела. Он закрыл ее рукой и отполз подальше от отца, словно боялся, что тот ударит его вновь.

– Если ты еще раз сбежишь с занятий, я приставлю к тебе охрану, и ты без нее даже в уборную не сможешь сходить, а если и этого будет мало – посажу на цепь. Так что тебе решать, хочешь ли ты позора на весь Рок-Рен. Вставай!

Эйлидар неуверенно поднялся и буквально отскочил к окну, не убирая руку от лица. Он все смотрел с ужасом то на отца, то на деда, наблюдавшего за происходящим.

– За твоими тренировками отныне будет присматривать дед, и учти: я заранее согласен с любым его действием, – продолжал Антракс.

Эеншард удивленно посмотрел на сына, но говорить ничего не стал. Не при Эйлидаре должны были обсуждаться такие вещи.

– Если ты все понял, то немедленно возвращайся в учебный зал, – строго сказал Антракс, еще и отступил, чтобы Эйлидар мог быстро выйти из кабинета.

Только он не успел. Дверь внезапно открылась и в кабинет влетела Лилайна, шурша юбкой. Антракс всегда хотел понять, как так вышло, что она все время прибегает в такие моменты, говоря, что сердцем чувствует недоброе. Только в такое сердце Антракс не верил, а кто ей в замке докладывает, никак не мог вычислить.

– Сядь! – велел Антракс Лилайне, не позволяя ничего сказать. – Эйлидар, а ты иди на занятия и извинись перед мастером Виндаром. Я вечером проверю.

Эйлидар посмотрел на мать, но тут же выскочил из кабинета. К счастью, Лилайна не стала его останавливать, даже дождалась пока закроется дверь, но потом буквально бросилась к Антраксу.

– Ты что его ударил? Ан…

– Хватит! Он избалованный капризный мальчишка, – перебил ее Антракс. – Прекрати уже его защищать!

Так резко он ей обычно не отвечал, потому Лилайна сразу посмотрела на Эеншарда, понимая, что тот явно влияет на поведение сына.

– Это вы так решили, да? – спросила она прямо. – Неужели вы приехали, чтобы навязывать здесь свою волю?

– Я? – удивился Эеншард. – А тебе не кажется, что ты забываешься?

– Нет, это все ваше воспитание! Вы гордитесь тем, что били своих детей? Может быть, вы еще и рады, что у ваших сыновей даже шрамы остались.

– Лилайна, прекрати, – попросил устало Антракс.

Лично он никогда не считал отца суровым или жестоким. Ему влетало пару раз и все было за дело, а шрамы… так тот раз тоже был заслуженным. Может быть, без той порки они с Мэдином никогда не перестали бы спорить, у кого из них больше прав на трон, а так оба быстро все поняли и больше не творили глупостей. Одно наказание на двоих тогда сроднило их обоих, хоть и было самым суровым за всю их жизнь.

– Зато мне за своих детей никогда не было так стыдно, как сегодня за внука, – спокойно сказал Эеншард и забрал свой меч. – Я, пожалуй, лучше воспользуюсь желанием Амары показать мне окрестности, и да, Антракс, я его потренирую. Остальное мы обсудим позже.

– Спасибо, – коротко сказал Антракс, провожая отца взглядом.

– А со мной ты это обсуждать не собираешься? – спросила Лилайна.

– Нет! – коротко ответил Антракс. – И я распоряжусь, чтобы тебя не пускали в его учебную комнату. Надеюсь, тебе хватит ума не превращать это в представление для двора.

Вместо ответа Лилайна влепила ему пощечину и, резко развернувшись, вышла. Ей хотелось разрыдаться, но делать это при свидетелях, даже если речь идет о ее муже, не хотела. Ей все больше казалось, что она выбрала не того человека в своей жизни.

Глава 13

Эеншард, как и обещал внучке, спустился во двор, чтобы подождать ее там. Амара говорила, что у нее впереди урок по древним языкам, откладывать который она никак не может.

– Следующий раз, когда я буду в Эштаре, я хочу самостоятельно прочесть древний кодекс, – заявляла она. – Судя по тому, что о нем говорит отец, это была очень мудрая книга, которую нынешний кодекс очень испортил. Это правда?

– Можно и так сказать, – отвечал ей Эеншард с усмешкой, хотя сам никогда не читал древний кодекс.

Сначала не хотел, потом не находил времени. Кодекс читали будущие правители, а он не хотел им быть, а когда стал, читал совсем другие вещи. Все, что он знал о древнем кодексе, слышал сам от Антракса на разных Советах. Ему приходилось делать невозмутимый вид, хотя знаний, чтобы понимать нюансы, ему не хватало, остальной знати – наверно тоже, вот и не смел никто возразить. Ловкость Антракса была способна и не на такое, но сыну Эеншард позволил бы даже соврать, если эта ложь будет на благо страны.

Выходя через маленькую арку во внутренний двор, он шагал к Снежному Богу, что когда-то благословил его брак.

– Ну здравствуй, самый холодный из богов.

Полуденное солнце, словно споря с этим, выглянуло из-за облака, за которым спряталось, и осветило статую, заполняя ее бликами. Внутри божество вспыхнуло синим пламенем возмущения.

– Я тоже рад тебя видеть, – ответил Эеншард и прикоснулся к странному северному камню.

Он ожидал холода, но неожиданно ощутил тепло и странный мятный аромат ударил ему в нос, заставляя озираться.

Луч, отразившись от статуи божества, попал в одну из комнат замка прямо на щеку Амаре, склонившейся над книгой. Принцесса встрепенулась и посмотрела во двор. Такого сияния внутри Снежного Бога она еще не видела. Оно так завораживало, что она даже встала.

– Ваше Высочество? – удивленно обратилась к ней наставница, заставляя очнуться.

Амара обернулась. Мгновение назад она была готова шагнуть из окна, только бы быстрее оказаться рядом с удивительным богом, так сильно он манил ее своим синим огнем, а теперь все исчезло, сменившись неловким смущением.

– Простите, леди Танра, – обратилась она к пожилой наставнице, склонившись в почтительном реверансе. – Мы можем закончить сегодня прямо сейчас?

– Разумеется, – ответила леди Танра. – Но вы уверены, что вам не нужна помощь?

– Не нужна, меня просто ждет дедушка. – Амара улыбнулась так мило, что никто не смог бы ей возразить, склонила едва заметно голову и простилась. – Спасибо за урок, леди Танра.

Быстро выйдя из учебной комнаты, Амара спустилась вниз и вышла во двор. Синего пламени уже не было. Солнце пряталось за тучами. Его лучи прямо на глазах у Амары соскользнули со статуи, и пламя внутри нее угасло, зато глаза на миг вспыхнули той же синевой, что горели они у самой Амары.

– Красиво, – невольно прошептала она, видя, как эта синева потухла.

Эеншард обернулся. Только рядом с божеством он мог показаться кому-то человеком, а не великаном. Впрочем, Снежный Бог был не так тщеславен и возвышался над ним лишь на голову, в то время как Бог Войны предпочитал, чтобы подданные целовали ему ноги или край меча, и, даже подняв голову, не могли увидеть его глаз.

– Он просто северянин, – ответил Эеншард внучке, – а в этом мире все просто: каков народ – таковы и боги.

Амара улыбнулась.

– Хочешь сказать, что все северяне красивые?

– А ты как думаешь? У меня были женщины со всего мира, кроме разве что северянки, а увидев одну – я отказался от всех. Так что да – самые красивые.

Подойдя к внучке, он подал ей руку.

– Тебе показать сад или сразу отвести к Мэриду? – спросила Амара, вложив тонкую ладошку в большую руку деда.

– Давай сразу к Мэридару, а у него сейчас нет занятий?

– Есть, но он любит заниматься в саду и ему не отказывают, да и к этому времени он обычно устает и просит, чтобы его оставили, а отец велел с ним соглашаться. Мэридар вообще получает все, что только захочет. Только нужно ему не так уж и много.

Она провела деда по открытой замковой галерее и вышла в сад, то и дело приветственно кивая то стражнику, то пробегающей мимо служанке, то фрейлине.

– Рассказывай мне все, – попросил Эеншард, отойдя с внучкой подальше от замка.

Он знал, что она может понимать куда больше в происходящем, чем ее родители, потому что такой уж она уродилась: внимательной и особенно чуткой.

– Что рассказывать? – спросила Амара удивленно. – У нас тут все сложно. Мама ссорится с папой. Эйлидар считает, что отец к нему слишком строг и невнимателен. Мэридар думает, что отец его ненавидит или как минимум стыдится.

– А отец?

Амара обернулась, сжала в тонкую нить розовые губы, пытаясь подобрать слова, но видимо не смогла их найти и потому радостно отвлекала деда от разговора, указывая в сторону.

– Смотри! Тетя Леня!

Эеншард со вздохом обернулся и увидел спешащую к ним женщину.

– Идем, – сказал он мягко, снова протягивая руку внучке.

Говорить с Лен-Фень ему совершенно не хотелось. Когда-то он уже сказал этой женщине все, что думал. Остальное, как ему казалось, было излишним.

– Ваше Величество, – обратилась к нему женщина, подбежав к ним.

– Ты обещала отвести меня к брату, – напомнил Эеншард внучке, собираясь просто не замечать Лен-Фень в сером врачебном одеянии.

Вот только Амара не сдвинулась с места и руку не приняла, только замерла, глядя то на тетю, то на деда внимательно и даже укоризненно.

«Ну и как ты можешь помочь папе с мамой, если сам ведешь себя так?» – буквально спрашивал ее взгляд, потому Эеншард с тяжелым вздохом обернулся и посмотрел на сбежавшую жену старшего сына.

– Пожалуйста, скажите мне, как он там, – попросила Лен-Фень дрогнувшим голосом.

– Хочешь знать, как твой муж – поезжай к нему.

Эеншард только плечами пожал, не понимая, как вообще на такие вопросы можно отвечать. Мэдин жив, здоров, скоро станет королем, в противном случае она об этом уже знала бы, потому что о наследниках и королях говорят все, а не только их родные.

Лен-Фень была так неприятна Эеншарду, что он отвернулся, желая просто продолжить свой путь к внуку, но женщина не унималась.

– Тогда скажите хотя бы, как моя дочь?

Эеншард невнятно рыкнул и обратился к внучке:

– Милая, закрой, пожалуйста, ушки.

Девочка, уже хорошо знавшая, что иногда взрослые разговоры слушать нельзя, закрыла уши ладонями, но не стала их сильно прижимать, чтобы все слышать, и продолжила наблюдать, следя за каждым жестом своими внимательным синими глазами.

Лен-Фень в ожидании ответа мяла кусок бинта, прижимала его к груди и нервно наматывала на указательный палец, чтобы тут же сорвать и снова сжать в ладони почти с той же силой, с какой Эеншард сжимал от гнева кулаки, оборачиваясь вновь.

– Твоя дочь – принцесса Эштара, – отвечал он резко, – и если тебе важна ее судьба, то возвращайся к мужу, а не прячься от него в чужой стране! Исчезни с глаз моих! Ты опозорила моего сына и, если бы мы были в Эштаре, я убил бы тебя, чтобы у моего сына не было такой жены! Не искушай мое терпение…

Не дожидаясь ответа, Эеншард сам взял Амару за руку и потянул вперед. Девочка сначала оборачивалась на застывшую на дорожке тетю, потом, перехватив инициативу, свернула в сторону и все же спросила:

– А правда, что Марея прошла испытание с волком?

– Да, это правда, – с усмешкой ответил Эеншард. – Твоя кузина пробралась на арену, связав одного из мальчишек. Вышла вместо него и прошла церемонию инициации, так что по эштарским традициям Марея у нас мужчина и воин.

– Вот это я понимаю – подвиг! – воскликнула Амара. – А Эйлидар всего-то в закрытом помещении с волком сцепился, да и отец был рядом.

– Ты тоже так хочешь? – с интересом спросил Эеншард.

– Нет! Я девочка! – гордо заявила принцесса. – Правда, меня учат держать меч и стрелять из лука. Папа сказал, что мне не помешает умение себя защитить, но, по сравнению с тренировками Эйлидара, это пустяки.

– А Мэрид?

– Его учат только стрелять, – покачав головой, призналась Амара. – Он слабенький, но очень умный, а когда ты увидишь, как он рисует!..

Девушка взмахнула руками, отпустила руку мужчины и побежала вперед, заставляя старого эштарца мягко улыбаться.

– Мэрид! Мэрид, я к тебе дедушку веду! Представляешь! Он теперь будет с нами жить!

Эеншард не спешил, наблюдая за тем, как девчушка хлопает в ладоши и прыгает возле беседки, уговаривая брата выйти. Мэрид послушался и все же выглянул. Не отпуская рукой колонну, он посмотрел на деда. Ему не было еще семи, но для мальчика своих лет он был очень высоким, чуть выше своей старшей сестры, только очень худым и бледным. Его черные волосы были зачесаны назад, а синие глаза прятались за круглыми очками, блестящими на солнце. Он кивнул и неохотно улыбнулся, явно желая снова спрятаться в своем убежище в глубине сада.

«Кажется, я понимаю проблему Антракса», – подумал Эеншард, быстро осматриваясь.

Глава 14

Беседка стояла в тени нескольких высоких деревьев с раскидистыми кронами. Сколоченная из дерева, она напоминала небольшой домик с резными деревянными стенами, заполнявшими внутри все свежим воздухом с запахом цветов и хвои. Видимо, сама беседка была сделана из сосны и каким-то чудом сохранила свой аромат.

Место казалось уютным, но все же немного мрачным, особенно от странного взгляда Мэридара. По одному его этому взгляду можно было понять, что с ним не будет просто, но Эеншард буквально заставил себя подойти к мальчишке и взять его на руки, посадить на правую руку и усмехнуться, как он всегда делал с внуками и маленькими сыновьями.

– Ну, здравствуй, здоровяк!

– Это не смешная шутка, – едва слышно отозвался на это Мэрид, поправляя очки.

– Ладно, умник, – согласился Эеншард и перевел тему. – Мне сказали, что ты хорошо рисуешь, покажешь?

– Разве вам это интересно? – удивился мальчик.

– Очень!

Опомнившись, Эеншард опустил мальчишку на землю и протянул ему руку.

– Я же совсем забыл представиться. Эеншард Клен Дерва – отец вашего короля или просто дедушка.

– Мэридар Эйен-Рен, – ответил ему негромко младший внук, слабо пожимая руку в ответ, зная, что так принято делать в Эштаре, когда знакомятся двое мужчин.

Тонкие детские пальцы, холодные в разгар летнего дня, казались Эеншарду стеклянными, словно тело Северного Бога, но он предпочел улыбнуться, не показывая своей тревоги. Когда ему говорили, что мальчик тяжело болен, он представлял совсем не такую картину, а от этой в груди что-то ныло хуже, чем в тот день, когда он узнал, что семилетнего Антракса едва живого вынесли из пожара в северном крыле.

Стараясь об этом не думать, Эеншард смотрел на внука и пытался решить, чем ему можно помочь или где взять ту беспечность, с какой Амара первой вбежала в беседку. Оббежав маленький столик, она сбросила туфельки и забралась с ногами на лавочку, покрытую подушками. Мэрид осторожно сел с краю, а потом неспешно перебрался ближе к сестре и стал раскладывать свои бумаги, жестом приглашая Эеншарда занять место рядом. В его жесте эштарцу виделось явное сходство мальчика с его отцом. Маленький Антракс так же строил из себя строгого взрослого. Это поражало, но Эеншард не подавал виду, только убирал подушку, прежде чем сесть, и спрашивал:

– И что у тебя тут?

Беседка казалась ему тесной, но он все равно уместился, уперся локтем в стол и посмотрел на листы.

Рисовал Мэридар действительно хорошо. Кистью и чернилами для письма он рисовал все, что видел вокруг. Получалось что-то среднее между штрихами и каллиграфическими завитками, которые превращались в картины.

Эеншард осторожно брал листы и рассматривал изображения, узнавая беседку, сад, замок, ворота города и даже силуэты людей. На паре, стоявшей на лестнице, он остановился. Эти двое походили на Лилайну и Антракса. Мужчина в черном с тростью и женщина маленькая и светлая, в пышном одеянии, вот только эти двое казались совершенно чужими. Мужчина шел впереди, а женщина не следовала за ним, а просто шла своим путем, придерживая перила и явно намереваясь обернуться. Подобных работ Эеншард прежде не видел. Картины всегда казались ему застывшими, отражавшими лишь малую часть правды, а здесь ему виделось больше, чем можно было увидеть глазами, и то что он видел – пугало.

– Это твои родители?

Мэрид только кивнул.

– Очень похоже, но… Ты часто видишь их такими?

– Я их редко вижу, – признался Мэридар. – Вернее отца. Мама часто со мной сидит. Ей нравятся мои рисунки, и я пытаюсь рисовать ее портрет, но пока не очень получается, – мальчик внезапно замолк, поджал губы и прошептал: – Извините, вам, наверное, это все неинтересно.

– Мне все интересно! – воскликнул Эеншард. – Я даже посмотрел бы на портрет твоей мамы, пусть он даже тебе не нравится.

Мэрид отрицательно покачал головой.

– Я научусь, тогда обязательно покажу. Спасибо.

Эеншард улыбнулся, понимая, что ошибся. Антракс не был таким тихим в детстве, но потом Эеншард вспомнил себя и чуть не рассмеялся.

«Ах ты хитрец, осторожничаешь! Ну, ничего, знаем мы таких», – подумал он с улыбкой и спросил о листах, которые мальчик отложил в сторону:

– А там у тебя что?

– Там разные наброски, – ответил мальчик, машинально собирая стопку листов.

– А можно посмотреть? Мне очень интересно. Сам я никогда не умел рисовать, только всякие знаки на карте.

Мальчик посмотрел на него недоверчиво, явно сомневаясь, но сестра легонько толкнула его в плечо.

– Смелее, – попросила она тихо. – Дед у нас самый лучший. Покажи ему, он оценит.

Мальчик все же положил стопочку на стол и спешно отдернул руки, словно боялся передумать.

– Только не смейтесь. Вы человек военный, мои фантазии могут показаться вам глупыми, – прошептал мальчик.

Эти слова еще больше заинтересовали Эеншарда. На листах он с искренним изумлением увидел картины сражений. Разные армии штурмовали самые разные стены, рушили их огромными снарядами, вылетающими из длинных труб на колесах.

– Это что? – спросил Эеншард.

– Это такое оружие, – робко прошептал Мэрид. – Знаю, такого нет, но я обязательно его создам. В этом мире просто должна быть сила, которую человек смог бы обуздать. Пока с помощью газов я могу запустить только маленькие камешки, но… Я буду над этим работать!

– Здорово, – прошептал Эеншард с восторгом. – Мне бы такое чудо в битву под Крифром.

Он всегда восхищался людьми, которые могли придумать подобное, даже если это неосуществимо. Сам он был в таких делах очень простым человеком, неспособным создавать хоть что-то, только использовать имеющееся с умом. Говорят, это тоже надо уметь.

– А ты отцу это показывал? – подумав, спросил он. – Он у тебя ученый, химик. Его в юности называли колдуном. Он же может тебе помочь с идеей, материалами.

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Это большой секрет, – сообщила Амара. – Раньше знала только я, а теперь еще ты.

– Но почему? – не понял Эеншард – Твои мысли и идеи могут оказаться очень полезными.

– Я хочу все сделать сам, чтобы отец мной гордился. Чтобы он меня заметил, к тому же сейчас мирное время и оружие нам не нужно.

– Мирное время – лучшее время для ковки новых мечей, – ответил Эеншард тоном старого опытного бойца.

Мэридар задумчиво опустил голову и стал складывать свои листы в папку.

– Вы сохраните мою тайну? – спросил он робко после раздумий.

– Сохраню, конечно, – пообещал старый воин и растрепал волосы мальчишки. – Только все же советую показать это отцу. Он будет тобой гордиться. Хорошие идеи он ценит ничуть не меньше достижений. Обещай, что подумаешь об этом.

Мальчик только кивнул, прижимая к груди папку с бумагами. В этот миг послышался стук трости. Мэридар вздрогнул от этого звука и стал спешно прятать свои рисунки в папку. У него даже руки задрожали, когда Антракс появился на дорожке у беседки.

– Амара, ты мне нужна, – строго сказал Антракс, приближаясь. – Мэрид, у тебя все хорошо?

– Да, отец, – ответил мальчик, не поднимая головы.

– Хорошо, – холодно ответил Антракс и отвернулся, протягивая руку дочери, что успела обуться и выбежать к нему. – Что ты скажешь о политическом обучении? – спросил он у дочери тем же тоном, но ее он явно не задевал, будто только Амара в этом доме умела улавливать смысл отцовских слов, а не его манеру говорить.

– Это интересно, очень, а что?

– Хочу частично объединить вашу с Эйлидаром учебу. Ему править страной здесь, а тебе наверняка придется стать женой какого-нибудь короля, так что знания эти не станут лишними.

– А это не помешает моей медицинской учебе? – взволнованно спросила Амара.

– Может быть немного, но времени у тебя достаточно. Все успеешь.

Антракс погладил дочь по голове и даже улыбнулся. Зато он не заметил, как на него посмотрел Мэридар, как он едва не возмутился с криком: «А я?», а потом опустил голову, сжимая кулаки.

– Тогда хорошо, – радовалась Амара.

– Пошли, я отведу тебя к наставнику, а то твой брат так к нему и не явился, – ответил ей Антракс, а потом обратился к Эеншарду. – Отец, мы поговорим вечером?

– Да, мне есть что тебе сказать, – почти пригрозил ему Эеншард, а когда сын удалился, обратился к внуку: – Ты хотел учиться с братом?

– Нет, – выдохнул Мэридар. – Меня тоже учат всяким наукам. Они мне легко даются, но он даже не спросил у меня, потому что я не буду никогда ничем править. Я не доживу даже до правления брата. Вот и все.

Он тихо заплакал, а Эеншард, не зная, что ему ответить, просто остался с ним рядом, глядя на белую руку, в которой на свету, казалось, может вспыхнуть синее пламя.

Глава 15

Эйлидар не стал возвращаться к наставнику, а поспешил в свои покои, где его ждал его неофициальный адъютант, этакий придворный друг, одобренный отцом – Арман Ийван, только при этом Арман совсем не был королевским прихвостнем и куда лучше чем остальные понимал наследника.

– Нет, ты представь, он заявил, что посадит меня на цепь, если я продолжу сбегать с занятий! – возмутился Эйлидар, зайдя в комнату.

Семнадцатилетний Арман отложил книгу, которую читал, и посмотрел на наследника. Его кожа все еще казалась слишком загорелой для аристократа, будто эштарское солнце, под которым мальчик рос первые два года, так и осталось с ним, зато некогда выгоревшие волосы потемнели, стали каштановыми и теперь были связаны в небольшой хвост черной лентой. Глаза у парня были синими, но совсем не такими яркими, как у короля и его детей, но слухи все равно много врали о судьбе мальчишки, привезенном из Эштара. Его бабушка, герцогиня Ийван, всегда сокрушалась о безумствах этих сказок, говоря, что у ее невестки были такие же синие глаза, как у мальчонки, и ничуть он не похож на короля, но тут же в ответ получала упрек. Ведь когда-то ее сын и она сама утверждали, что невестка и ее ребенок умерли во время родов[7]. Все это Арман слушал, жалея порой, что не остался с человеком, назвавшим его сыном. Антракс никогда не врал ему, но при этом с ним Арману было проще, чем с бабушкой, еще проще, по мнению Армана, было с Эйлидаром, так отчаянно защищающим свою свободу.

– А ты опять сбежал? – спросил Арман, осматривая наследника. – Зачем?

– Мне стало скучно. Он такой нудный, этот северный старик. Бубнит и бубнит всякие неинтересные вещи. Да какая вообще разница, почему монету Рейна стали ценить выше в мире? Не все ли равно, как оно было без выхода к морю, если выход к морю есть уже целых пятнадцать лет.

– Действительно, – отозвался Арман, усмехаясь, но двенадцатилетний наследник иронии в его голосе не заметил, гордо фыркая.

– Почему ты один? Где Ден-Ли!? Вечно его нет, когда он мне нужен! – возмутился Эйлидар.

– Ден-Ли работник королевской канцелярии. Он не может просто так быть там, где ему захочется.

Арман даже пожал плечами. Сын Лен-Фень лично ему всегда был как брат. Первые два года своей жизни он только так его и называл, да и потом, сколько ни виделся, всегда считал его именно братом, хотя, живя вдали друг от друга, они сильно отдалились, а два года назад, когда Ден-Ли привез мать в Рейн, обнаружили, что стали слишком разными, но все равно держались вместе подле наследника.

– Тогда помогай мне придумывать, что сказать матери, – сказал Эйлидар, упав в кресло. – Она будет недовольна, если узнает, что я просто так убегаю.

– Ну, а что ты врешь обычно? – устало спросил Арман.

– Как? Что вот вышел я, такой хороший, закончив занятие пораньше, вот да, через окно вышел, ну не удержался, прости, мамочка. Но я осторожно, я хорошо прыгаю, ты же знаешь. – Эйлидар даже лицо сделал виноватое. – Отец вот увидел и разозлился, грозится стражу поставить, чтобы я занимался по времени… Кстати, – встрепенулся и посмотрел на своего друга уже совсем иначе – с легким волнением. – Он может так поступить? Ну, теоретически?

– Теоретически он все может, но по закону против его слова есть слово твоей матери. Она имеет право отменить любой приказ короля, иначе местная знать никогда не согласилась бы на правителя из Эштара. Неужели ты и этого не знаешь? – удивился Арман.

Эйлидар только отмахнулся.

– Я вот чего не понимаю: зачем мне вообще какие-то учителя!? Ты же как-то сам справляешься и ничего, я тоже так хочу, а не вот эти скучные бу-бу-бу!

– В свое время у меня тоже были учителя, что давали мне основы, – пожал плечами Арман. – Ты тогда был совсем маленьким.

– Тебя послушать, так я всегда маленький! – рыкнул Эйлидар. – Будешь так говорить, я пожалуюсь и тебя от двора отстранят.

– И кто тогда будет тебя терпеть? – спросил Арман. – Ты бы вообще подумал о том, что твои родители правят страной и их ссоры никогда не будут личными, они политические.

– Так кто мешает им не ссориться? – не понял Эйлидар. – Я просто хочу больше свободы. Вот почему Мэридару можно не учиться? У него три наставника, но если ему не хочется, то они сразу исчезают. Амара вон легко отменяет свои занятия, один я должен сидеть и зубрить какую-то скукотень, что бы мне при этом ни хотелось. Еще и эти дурацкие тренировки. Почему у меня только фехтования два часа по пять раз в неделю?! Я что будущий фехтовальщик?

– Ты знаешь, что твой отец тренируется ежедневно? – спросил Арман и прикусил язык, вспоминая слова бабушки.

– Не смей вмешиваться в ссоры королевской семьи, – говорила она ему. – Твое дело маленькое – дружить с наследником. Пусть делает что угодно, тебя ведь сам король ни о чем не просил, верно? Вот и не лезь!

Арман же все чаще думал о том, что король действительно не просил, а почему? Мог ведь? Он же до сих пор, встречая его в замке, интересуется его делами. Больше всего Арман боялся, что названный отец уже и не считает его своим, хоть и названным, сыном.

– Да он пусть хоть сутки тренируется, а все равно останется злым хромоножкой, который только и может, что на других срываться, – отмахнулся Эйлидар и тут же вскочил на ноги. – Мама…

Он никак не ожидал, что Лилайна зайдет к нему вот так без стука, очень тихо и будет слушать их разговор.

Арман спешно поднялся и склонил голову.

– Простите, Ваше Величество, – тихо сказал он, даже радуясь, что королева, наконец-то, услышала именно это, а не притворный лепет принца.

– Герцог Ийван, оставьте нас, пожалуйста, – невозмутимым голосом попросила Лилайна.

Арман только поклонился и вышел. Он даже не удивился, что в дверях столкнулся с молодой фрейлиной, постоянно сообщающей все королеве.

– На этот раз ты просчиталась, Тиана, – сказал он с усмешкой. – Готов поспорить на сотню золотых: сегодня король и королева найдут общий язык в вопросе воспитания наследника.

– Потому что ты не помогаешь нам их поссорить, – шикнула на него светловолосая девушка и бесцеремонно поспешила к двери, собираясь подслушивать.

Арман же, пожимая плечами, с усмешкой на губах предпочел отправиться в канцелярию, где ему всегда было с кем поговорить. Он заранее был рад, что наследнику заслуженно влетит от королевы, что много лет защищала его как могла.

Лилайна действительно быстро подошла к сыну и наотмашь ударила его по лицу прямо по горящей от отцовского удара щеке.

– Мама, – только и пролепетал Эйлидар, осев на место.

– Как ты можешь так говорить о своем отце!? – спросила она. – Ты хоть знаешь, какая сила и выдержка скрывается за его тростью?

Она спросила и вдруг сама вспомнила, почему так сильно восхищалась мужем, почему любила его всем сердцем, почему когда-то защищала от подобных нападок других.

– Ты что действительно так думаешь о своем отце?

– А ты разве нет? – удивленно спросил Эйлидар. – Да и, мама, послушай! Ну, вот что я сделал, я же просто…

– Сбежал с занятий, – перебила его Лилайна. – Я все слышала. Ты все время мне врал, так выходит?

– Мама, ну а кто меня защитит, если не ты? Мама, ну это же несправедливо! – Эйлидар даже вскочил. – Почему я должен учиться больше всех?!

– Потому что тебе все это будет нужно, – спокойно ответила Лилайна, – Да и, насколько я знаю, у тебя предостаточно свободного времени.

– Меньше, чем у сестры и брата.

– У твоей сестры вообще нет свободного времени, потому что она все это время проводит в больнице, а ты сейчас же пойдешь к своему наставнику и извинишься за свое поведение. Немедля!

Она даже указала ему на дверь. Теперь она точно знала, что бить сына она, может быть, и не позволит, но потакать прихотям его тоже не станет – и так слишком долго позволяла ему лишнее. Как теперь это исправить, она не знала, но была уверена, что сможет найти решение, если поговорит с мужем, признав свою ошибку.

Она сама довела сына до учебной комнаты и удивилась вместе с ним, увидев старого наставника вместе с дочерью, явно заинтересованную каким-то вопросом.

– А это все только потому, что больше не нужно было платить пошлину? – спрашивала Амара почти с нотами восторга в голосе.

– Именно так, – отвечал наставник с улыбкой и только затем замечал королеву и поднимался.

– Вы не будете против, если я немного посижу здесь с вами? – спросила Лилайна, заходя вслед за сыном. – Посмотрю, как учатся мои дети.

– Разумеется, Ваше Величество, присаживайтесь куда вам будет угодно, – ответил старик, еще раз поклонившись, и тут же обратился к Эйлидару. – Место у окна теперь будет занимать ваша сестра, так распорядился Его Величество, но вы можете сесть рядом с ней, стол достаточно большой для вас двоих.

Амара обернулась и улыбнулась брату, а недовольный Эйлидар покосился на мать, что присела в кресле в стороне, явно оставленное здесь для возможного наблюдателя. Она даже понимала, что, скорее всего, Антракс поставил его здесь для себя, об этом говорил маленький пуфик, стоявший у стены. Обычно на такой пуф ее муж опускал правую ногу, чтобы она могла отдохнуть. Как так вышло, что Антракс легко мог и ходить, и тренироваться, но мог взвыть от многочасового сидения с согнутой ногой, Лилайна не понимала и принимала как должное, забыв уже, с какой нежностью целовала шрамы на его ноге и просила рассказать, как все это с ним случилось, как потом слушала сухую, но страшную правду о смерти королевы Ленкары и сброшенной на ее сына масляной лампе.

Куда все это исчезло, она не знала, только смотрела на сына и ждала, что он извинится, а тот обиженно фыркал и бубнил себе под нос жалкое подобие извинений, которые Лилайне совсем не нравились, но вмешиваться она пока не собиралась, понимая, что это она виновата в невоспитанности сына.

Глава 16

Антракс открыл тяжелую металлическую дверь, зажег факел и первым шагнул в подземелье. На улице уже темнело. Зарево заката таяло в небе, а он только теперь покончил с работой. Следом за ней шло время обязательной тренировки. После разговора с отцом, короткого, но достаточно жесткого, настроения у него совсем не было.

– Ты сам распустил сыновей, – уверенно сказал ему Эеншард, – и жену тоже. Пока не восстановишь свой авторитет, ничего не изменится. И еще, – добавил Эеншард уже уходя, – не поговоришь с Мэридаром – я тебя выпорю, как мальчишку.

Сама угроза Антракса не волновала, а мысль о том, что отец был прав, мешала расслабиться. Только все равно на закате он шел не в комнату к сыну, а в подземелье, прекрасно понимая, что так избегает встречи. Он уже привык приходить к Мэриду ночью, когда тот спит, целовать его в лоб и слушать сердце, чтобы потом так же тихо уйти.

– Скажи ему, что любишь, – просила порою Лилайна, но Антракс не мог это сказать. Ему казалось, что у таких слов нет никакого смысла. Любовь должна быть очевидна или это не любовь, иного он не принимал.

Он спускался в самый низ, открывал еще одну дверь и позволял огню факела коснуться выступа на стене. Масло, залитое в паз круглой залы, тут же вспыхивало. Пламя бежало по желобу, освещая зал – его тайное убежище для тренировок, о котором знали лишь Лил и граф Шмарн. Даже старшего сына Антракс не решился привести на подобие песчаной арены храма Бога Войны. От запаха горящего масла тело все еще напрягалось, словно могло помнить боль ожогов, которую разум успел позабыть.

Скидывая сапоги, Антракс ступал на холодный светлый песок и шагал к противоположному концу зала. Там, вместо огромной статуи божества, как в храме, таилась ниша с пазом для факела, сундуком для одежды и множеством шестов разной длины, ширины и гибкости. Сложив всю одежду в сундук, он размял правую ногу, даже встал на короткий миг на носок, опасно перенеся весь вес на ногу. Легкая судорога в мышцах сразу напомнила о старом переломе и больной спине, но Антракс давно научился воспринимать эту боль, как признак собственной жизни. Взяв короткий метровый шест с двумя петлями на концах, он тут же отступил.

Никакой одежды для тренировок у него никогда не было. В Эштаре еще в детстве он привык тренироваться без всякой одежды и по сей день считал, что именно так и стоит тренировать тело. У отработки боевых навыков правила иные, там одежда и ее свойство мешать были скорее полезны. Драться надо уметь с любыми помехами, а тянуть мышцы только при полной свободе.

Рисуя шагами дугу, он машинально по отработанной привычке вдевал руки в петли и зажимал руками края шеста. Каждый вечер он начинал с разработки правого плеча, не прекращая думать о делах. Частично удаленные, сожженные когда-то мышцы не позволяли надеяться на активные движения. Запах масла напоминал об этом, но он знал и даже замечал, что рубцы с каждым годом становятся все плотнее, сильнее стягивают тело и мешают двигаться. Потому он осторожно забрасывал левую половину шеста за голову и уже за спиной опускал его вниз, скользя костяшками пальцев по шрамам на спине. Там рубцы покрывали сохраненные мышцы, потому на подвижность это не влияло, главное было держать их в тонусе, чтобы раздробленный позвонок держался там, где ему было самое место.

Плечо отзывалось болью, но медленно поддавалось, поднимая руку вверх. Тянуть рубцы было сложнее, чем тренированные мышцы. С ними каждый день надо было начинать сначала, но Антракс был упрям. Здоровой руки и короткого шеста ему хватало, чтобы по-настоящему размяться, спустив с потолка крюк. Закрепив за него шест, раскачаться, перевернуться в воздухе и, зацепившись ногой за цепь, зависнуть в воздухе вверх ногами, чувствуя, как под его весом прогибается крепкий, но не самый надежный шест. В этом действии не было никакой обязательной надобности, просто время от времени, ему нужно было делать что-то подобное, чтобы чувствовать себя лучше. Особенно в такие неудачные дни.

Когда левое плечо все же начинало ныть, он отпускал цепь и даже отталкивался от нее ногой, на лету вынимал шест из крюка и приземлялся на песок.

В подобные моменты он ничего не замечал, сосредотачиваясь только на ощущениях тела и, неспешно поднимаясь на ноги, никак не ожидал, что на его спину ляжет женская рука.

Десять лет назад он улыбнулся бы. Когда Лилайна приходила сюда вечерами, тренировка часто обретала совсем другой окрас, а он любил выдумывать способы, как совмещать ее с любовными играми. Тогда она его вдохновляла, а теперь прикосновение пальцев к здоровой коже возле рубцов на пояснице только раздражало.

– Что ты здесь делаешь? – строго спрашивал Антракс, не понимая, что узнавал ее по прикосновению холодных от волнения пальцев.

– Я пришла поговорить, – тихо ответила Лилайна, убирая руку, будто его раздражение могло обжигать ее руку. – Я была не права на счет Эйлидара и хочу извиниться, и Ан… я не должна была поднимать на тебя руку.

У нее даже голос дрогнул, так страшно было ждать его ответа.

– Я тебя услышал, – хладнокровно, как она и боялась, ответил Антракс, так и не обернувшись. – Можешь считать, что уже извинилась. Главное не забудь по-настоящему попросить прощения у моего отца. Он заслужил большего уважения.

Он шагнул назад к цепи и был готов снова забросить шест на крюк, на этот раз чтобы хорошо потянуть спину, а не проверить собственные возможности, но Лилайна его остановила. Подхватив кружевную юбку своего платья, она оббежала его и схватила шест тонкими пальцами, надеясь, что бороться с ним не придется.

– Нам надо обсудить поведение Эйлидара, – заявила она, глядя в синие глаза.

Антракс действительно не стал вырывать шест из ее рук. Он посмотрел на ее пальцы, на тонкие запястья, выглядывающие из широких рукавов платья, затем на босые ноги в песке. Туфли свои королева оставила рядом с его ботинками, еще и по нелепой примете поставила их носками друг к другу. Она верила, что так шансов поговорить у них будет больше, хоть последнее время даже приметы не помогали. Все разговоры срывались на споры и уходили не туда, будто были бесцельным перечнем взаимных претензий. Каждый из них знал, что далек от истинной проблемы, но остановиться не получалось. Вернее Лил не могла прекратить обвинять, а Антракс перестать молчать или с горькой желчью бросать в нее острые, как битое стекло, короткие фразы.

Теперь ему тоже хотелось ответить так, чтобы ответ походил на удар, достаточно сильный, чтобы она отпустила шест и оставила его в покое. Только, глядя в ее умоляющие глаза, предпочитал промолчать.

– Я сегодня узнала, что он мне много врал, – сказала Лилайна. – Я отвела его назад к наставнику и просидела там до конца занятий.

– Я знаю, – ответил Антракс, всегда отслеживавший местонахождение жены и детей. Ему было просто необходимо это знать и контролировать ситуацию, иначе, по его мнению, мир мог рухнуть.

– Ан, – шептала Лилайна, опуская голову и тут же понимая, что слов у нее нет, кроме нелепого «прости» и еще десятка вопросов с банальными «почему» и «как». – Я очень хочу, чтобы все было как раньше.

– Как раньше? – удивленно спросил Антракс и вдруг зловеще улыбнулся. – Тогда раздевайся.

– Ан!?

Она даже отшатнулась от такого требования. Ей хотелось поговорить, обсудить, что-то понять, а он, кажется, пытался лишь разрядить обстановку, сбросить напряжение, как выражался он сам.

– Что? – спрашивал он, всматриваясь в ее взволнованное лицо. – Раньше ты мне просто доверялась во всем, в любовных играх тоже, а теперь что? Боишься?

Она смотрела на него и понимала, что действительно испытывает страх. Слишком жестокий и холодный у него был взгляд, да и руки сжимали шест, как настоящее оружие в бою. Напряженное жилистое тело с контуром каждой мышцы, когда-то так ее волновавшее, теперь заставляло лишь взволнованно переставать дышать.

– Выходит, ты совсем ничего обо мне не знаешь, – сказал Антракс, все же опуская шест. – Лучше уходи, пока мы снова не поругались.

– Ан, да я ведь просто хочу поговорить! – воскликнула Лилайна отчаянно. – Я хочу… Антракс, я не могу сейчас думать об удовольствиях, неужели это так трудно понять?

– А я могу? – спросил он, и только тогда она поняла, что видит в нем гнев и напряжение, но ни возбуждения, ни желания в нем явно не было.

– Почему тогда? – спросила она растерянно, понимая, что просто так раздевать он ее не станет.

– Потому что я тоже хочу как раньше, – ответил он и зачем-то протянул к ней один из концов шеста, чтобы кожаная петля, размятая сильными руками так, что стала похожа на тряпицу, коснулась ключицы над кружевным вырезом, дразня кожу.

В его взгляде что-то переменилось едва уловимо, но для Лилайны это меняло все, и она молча развязывала завязку верхнего платья, спускала его с плеч и позволяла ему упасть на песок, невольно краснея от мысли, что на ней снова кружевные панталоны, давно вышедшие из моды, но так волновавшие его когда-то. Раньше он мог стянуть их зубами, чтобы поцеловать ее в самых непристойных местах, а теперь только зловеще усмехался, изучая ее взглядом. Сейчас ему хотелось знать только одно: может ли она ему доверять как раньше, хотя бы в этом подземелье.

Глава 17

Лилайна выдохнула и коснулась рукой ленты на корсете. Он состоял из двух половин и спереди был зашнурован изящной лентой, которую обычно не трогали, а сзади тесьмой, которую по утрам туго затягивала ее служанка, поверх короткой нижней рубашки с широким вырезом. Часто Антракс просил ее оставить эту рубашку и мял на ней в порыве страсти или даже рвал, дразня кожу обрывками ткани. Только все это было так давно, что Лилайна даже не могла поверить, что воспоминания ей не врут.

– Оставь, – внезапно потребовал Антракс, быстро обошел ее и стал позади так близко, что она могла уловить жар его тела.

Глаза Лилайна закрыла машинально, как только он коснулся ее талии, хотя едва могла ощущать его руки через плотную ткань корсета, а он скользил ими вверх, едва ощутимо прикасался к груди и поднимался выше. Его руки ложились на ее шею. Она чувствовала их силу так же, как кожа – жар огня задолго до того, как он получит шанс ее опалить. Запрокидывая голову и покоряясь его движениям, она вдруг подумала, что раньше всегда знала, что эта сила не причинит ей вреда. Она ее пьянила, возбуждала так же, как и сейчас. Ей нравилось в юности подчиняться ей и чувствовать себя кем-то вроде жрицы из древней сказки, которая способна покориться стихии, а та в ответ подчинится ей. Такова, по мнению древних жителей Рейна, плата за доверие. Если Антракс был бы стихией, то она назвала бы его огнем. Она даже в шутку когда-то говорила, что ему идет титул Король-Солнце, потому что он способен выжечь дотла все, если только захочет.

Он отвечал, что все это глупости, но улыбался. Теперь же Лила не могла понять, куда все это исчезло. Почему она все еще знает, что сильные руки на ее горле никогда не сожмутся, какой бы гнев ни плясал в груди их хозяина. Почему она при этом думает, что эти руки могут причинить вред ее детям?

Она вдруг вспомнила тот первый удар по лицу Эйлидара и следом за ним совсем другой момент – когда Антракс привязал ее к кровати. Это было почти страшно, но не больно.

Она открыла глаза, действительно не понимая, что изменилось. Ответ был лишь один: он стал холоднее и жестче. Только глядя в темноту высокого потолка, куда не долетали блики огня, она сама себе не верила, чувствуя, как он губами вынимает заколки из ее волос. Кончики шпилек дразнили кожу, а потом падали в складки ее платья. Волосы рассыпались по плечам. Он зарывался в них носом и выдыхал. Руки сползали к ее груди.

За три беременности она успела налиться и стать как никогда большой и теперь едва помещалась в чашечки корсета. Да и в больших руках Антракса теснилась, а Лилайне это нравилось. Она млела от того, как он проводил пальцами по самому краю корсета, дразня ее грудь.

Его руки были темными, как у настоящего южанина. На белой ткани исподней рубашки это было особенно заметно. Лилайне хотелось прикоснуться к этим рукам, пробежаться пальцами по вздутым венам на левой руке, по рубцам на правой, потом захватить эти руки и целовать долго и преданно, пока он, наконец, не поверит в искренность ее извинений.

Теперь ей было стыдно за то, что она сама его ударила. Оттого в груди все клокотало, но прикоснуться к нему она не успела.

Антракс резко прижал ее к себе, целуя за ухом, и схватил руками корсет. Пальцы впились в обе половинки у самой груди так внезапно, что у Лилайны перехватило дыхание.

– Ан, – буквально простонала она.

Он не ответил, захватывая губами ее ухо и почти кусая, но все равно дразнясь. Она закрыла глаза и коснулась руками его рук у самых локтей, чтобы не остановить, а лишь ощутить, как напрягаются мышцы, как они твердеют и перекатываются, пока лента натягивается, вжимаясь в грудь, а потом лопается, словно струна, под его пальцами.

Тогда только выдохнуть, но он сжимает пальцами ее грудь, позволяя корсету упасть, и впивается губами в ее шею, так что дыхание у Лилайны замирает.

– Ан…

Ей хочется и плакать, и просить прощения, и каяться, и целовать его, но ей даже говорить сложно, когда за ее спиной настоящий эштарский варвар, воспитанный манерами, но дикий и необузданный внутри.

– Лил, ты ведь пьешь отвары, как я и просил? – внезапно спросил Антракс, поднимаясь руками выше и сжимая ее плечи.

– Зачем ты спрашиваешь об этом сейчас? – спросила Лилайна с явным раздражением.

Разговоры об отварах ее злили. Она хотела бы родить Антраксу еще одного ребенка, но тот был настолько категоричен, что заставил ее пить какие-то отвары, что, по его словам, делали беременность невозможной, а главное могло оказаться так, что она станет невозможна навсегда.

Он хотел, чтобы она пила их сразу после рождения Амары и все из-за странного сна, где Снежный Бог сказал не заводить третьего ребенка, а она хотела, даже беременность ухитрилась скрывать какое-то время, уехав из столицы, а потом они впервые по-настоящему поссорились. С тех пор так и ссорятся всякий раз, когда речь заходит об отварах.

– Зачем? – спрашивает Лилайна, вырываясь.

Он не пытается ее удержать, даже отпустил, чтобы она обернулась и посмотрела на него, в очередной раз ударяя словами так сильно, как умела в этом мире, наверно, лишь она одна.

– Может, я ненавижу все эти отвары? Может, я хочу все исправить? Я ведь еще не такая старая и могла бы родить тебе еще одного ребенка, здорового! Может, тогда ты простил бы мне…

Она не договорила, потому что в его глазах мелькнула ярость. Он сделал тот самый резкий шаг ей навстречу, схватил за рубашку и встряхнул, заставляя подняться на носочки.

– Я чуть тебя не потерял, дура! Ты хоть понимаешь, что ты сама чуть не умерла!? Лил! Причем тут дети, если я могу остаться без тебя?!

Еще никогда в жизни он так на нее не орал, глядя прямо в глаза, натягивая ткань ее рубашки до треска, сжимая челюсти между словами так, что голубоватые рубцы на правой щеке вздувались.

Он никогда не говорил ей о том, что пережил в ночь ее последних родов. Впервые в жизни он не смог остаться хладнокровным врачом. У него дрожали руки тогда и начинали дрожать снова. Придворный врач в ту ночь просто выгнал его и был прав. Антракс это понимал, уходил и беспомощно крушил мебель в одной из гостиных, пока ему не сказали, что у него родился сын. В тот миг он ненавидел придворного лекаря. У того был скорбный вид, и на миг Антракс подумал, что сейчас ему скажут, что она умерла, и сердце успело похолодеть. Причиной скорби оказался слабый ребенок, что тяжело дышал и почти не плакал, а если плакал, то мгновенно белел, и губы у него синели, заставляя Лил тревожно охать. Тогда ему было важно лишь одно: она жива, остальное как-нибудь решим, что-нибудь сделаем. Главное – она жива.

Он буквально снова ощутил эти эмоции так остро, что в его глазах появился влажный блеск, в который Лилайна даже поверить не смогла в первый миг.

– Лучше я никогда к тебе не прикоснусь, совсем никогда, чем еще раз рискну твоей жизнью! – сказал он, отпуская ее рубашку и прижимая ее всю к своей груди.

Когда-то давно он обнимал ее так же, в те времена, когда она еще многому училась и порой делала очень важные шаги, скрывая дрожь в коленках. Потом шла к нему и расслаблялась в этих сильных объятьях, уткнувшись носом ему в грудь.

– Прости, – выдохнула она и, чуть отстранившись, коснулась его лица.

Провела рукой по раненой щеке, точно зная ту границу, когда почти бесчувственный рубец сменялся зоной, где он хорошо ощущал взволнованный холод ее пальцев.

– Прости, я все пью, как ты и просил, – шептала она и не врала.

Хоть она и была готова рискнуть, но несколько раз посоветовалась с Лен-Фень и смирилась, когда та подтвердила слова Антракса. После одной тяжелой беременности с очень трудными родами слишком велика вероятность, что в следующий раз будет только хуже.

– Прости и за это, и за то, что ударила сегодня. Я не должна была.

Она вставала на носочки и чуть опускала его голову. Он подчинялся ее рукам, и она это понимала, целуя его в щеку туда, где не было следов от ее пощечины, но они оба ее помнили.

– Прости, – снова шептала она и хотела поцеловать в другую щеку, но не успела.

Он снова прижал ее и поцеловал сам, теперь уже в губы. Просить прощения он не умел, и говорить всякие глупости так и не научился по-настоящему. Для него было только действие, потому он целовал ее, подхватывая под бедра и унося к нише, где ее можно посадить на сундук и извиниться нежностью.

Глава 18

Ниша казалась Лилайне слишком маленькой для них двоих, но возразить ничего не могла, понимая, что сердце ее сбилось где-то в складках рубашки, между грудей, что он осыпал поцелуями. Их жар сменялся легкой прохладой кончика языка, обводившего ареолу и задевавшего сосок. Она выгибалась, повинуясь пальцам на собственной талии, но не удержалась, коснулась руками его живота и провела вверх по тренированному телу, уперлась в его грудь и заставила отстраниться.

Ей вдруг безумно захотелось его увидеть, взглянуть на него в отблеске огня. Ее часто спрашивали, каково это быть женой калеки. Кто-то делал это дерзко, кто-то несмело, не называя все своими именами, но суть была одна: не страшно ли в постели с уродом, а ей все чаще хотелось заявить, что мало кто во всем Рейне способен сравниться в красоте с ее мужем.

Особенно она понимала это именно в такие моменты, когда легким движением рук могла отстранить от себя могучую скалу. Антракс уперся руками в края ниши и смотрел на нее внимательными синими глазами, ядовито-яркими, вспыхивающими, словно пламя Снежного Бога, в минуты возбуждения. Правую руку он поставил ниже левой, и стертый рельеф плеча казался Лилайне привычной истиной, зато по левому она с наслаждением проводила рукой, зная, что и его этим она никогда не смутит. Он тоже любил, когда она с восторгом изучала его тело, хоть никогда и не признавался. Лилайна видела это в его глазах и довольной усмешке. Было в нем что-то от самовлюбленного мальчишки, что любил играть мышцами у нее на глазах, а в ней – от кокетки, испытывающей блаженство от мысли, что это сильное тело никто кроме нее даже не видел.

Наивные придворные замечали трость и маску, а широкие плечи и силу рук увидеть никак не могли. Зато она могла насладиться видом, прикоснуться губами к солоноватой от едва заметных капель пота коже. Пройти поцелуями по ключице. Прильнуть к ямочке у основания шеи и скользнуть вниз к животу, чтобы провести языком в борозде меж напряженных мышц. Соскользнуть с сундука в песок на колени и впиться пальцами в его крепкие бедра, чтобы поцеловать самый низ живота так, будто возбужденный член она совсем не заметила.

– Птичка решила поиграть? – спросил Антракс с улыбкой.

Он давно не называл ее этим прозвищем, и теперь его было достаточно, чтобы Лилайна окончательно растаяла и улыбнулась.

– Птицы всегда играют с ветром, – отвечала она, но уже больше не дразнилась, брала член сразу в рот и посасывала, заглатывая все больше. Она любила так делать, зная, что за это он отплатит еще большей лаской, и даже радовалась тому, как менялось его дыхание. Ей нравилось дразнить кончиком языка головку и самые чувствительные жилки и ласкать рукой ту часть ствола, что никак не получалось втянуть в рот.

Он не выдерживал почти всегда, перехватывая инициативу, вот и сегодня не удержался, отстранил ее, поднял на ноги и теперь уже сел на сундук сам, чтобы устроить ее сверху.

Она хорошо понимала, чего он хочет, и сама ощущала тот миг, когда любовь к экспериментам, играм и желание тренироваться его покидали. Тогда он начинал поддаваться только чувствам, порывам и ее почему-то накрывало вместе с ним. Теряясь в ощущениях, Лилайна сама прижалась к мужу, шире разводя колени, позволила себя поцеловать и потерлась влажными от предвкушения нижними губами о член, единственный в ее жизни.

Он была уже совсем не юна и наивна, как когда-то. Она знала, что почти все придворные дамы изменяли своим мужьям. Их всегда волновало, у кого и что скрывается в штанах, и будет ли оно лучше того, чем обладал их собственный муж. Лилайна так и не научилась это понимать. Она всегда хотела быть только с ним, и если что-то и хотела обнажить, так это его душу, похожую порой на рыцаря в непробиваемых латах, холодную и бесстрастную ровно до того момента, когда он вдруг становится по-настоящему горяч, сжимает ее бедра и вгоняет в нее член так же ловко, как кинжал в ножны.

Он дает ей замереть и отдышаться, а потом начинает резко насаживать ее, чуть покачивая бедрами, и она кричит, цепляясь в его плечи, подставляя под поцелуи грудь.

– Я люблю тебя, – шепчет она, хотя хочет об этом кричать, как много лет назад, когда лишь училась мириться с собственной любовью. Только на крик не хватало сил. Выходил лишь шепот, мешающийся со всей палитрой ее стонов – от нежного урчания до почти птичьего вскрика.

В тот миг, когда ей казалось, что удовольствие готово раскатиться в теле волной, он вдруг остановился, резко перевернул ее и тут же вновь усадил сверху. Ему всегда было слишком легко переворачивать ее в воздухе, меняя позу, но она никогда и не пыталась сопротивляться, словно настоящая птица в танце с неистовым ветром.

Упираясь босыми ногами в засыпанный песком пол, она сводила коленки, предугадывая его желания, подавалась вперед и начинала плавно двигать бедрами, хватаясь руками за его бедра, сжимавшие ее ноги.

Он даже не заметил, как ее рука легла на шрам на правой ноге, и короткой боли в ней не ощутил, прижимая ее к себе, лаская грудь одной рукой, а другой спускаясь вниз, пробираясь между стройных ножек и сжимая пальцами твердую бусину клитора, дразня ее, пока член глубоко входит в ее тело, а потом отклонялся, чтобы проникать еще глубже. Она выгибалась, вскрикивала, но почему-то все равно находила силы для слов.

– Ан, может… может…

Голос срывался в крик удовольствия, и пальцы ее впивались в его колени, пока ножки нетерпеливо разбрасывали по сторонам песок.

– Может что? – спрашивал Антракс, обнимая ее и все же замирая в ней.

Он ждал от нее смелого предложения. Она не раз ухитрялась его удивить своими желаниями и соглашался на любое ее предложение, кроме разве что глупого – принять его задом[8]. С этим они оба решили, что не станут повторять. Так она нравилась ему куда больше, а вот очередную игру он был бы рад принять, но она заговорила совсем не об играх.

– Ан, может, правда, родим еще одного ребенка? Может, так станет лучше. Говорят, это помогает…

– Помогает отвлечься от проблем? – спросил зло Антракс и вдруг поднял ее, чтобы поставить на колени на сундук и тут же согнуть вперед, заставляя упереться в стенку ниши. – Кто говорит такое?

Он спросил и вновь резко вошел в нее, не позволяя ответить.

– Если не перестанешь говорить глупости, я начну пересматривать твое окружение и изгонять оттуда всех неугодных.

– Ты не станешь, – простонала Лилайна, действительно так думая.

– Стану, – отвечал Антракс, проводя рукой по ее животу к самой шее и приподнимая так, чтобы она уже совсем без опоры стояла на сундуке, выгибая спину и охая каждый раз, когда член до основания входил в нее.

Шлепки одного тела о другое, стоны, поцелуи и крики удовольствия шли по кругу, а Лилайна даже не злилась, понимая, что, быть может, он прав и ей не стоит слушать советы тех, кто счастья в браке и не знал.

Про старшего сына же спросить она так и не решилась, пытаясь убедить себя просто довериться собственному мужу, жестокость которого всегда была лишь необходимостью, каким бы страшным в этот миг он ни казался. Нежные руки на ее теле прямо сейчас буквально говорили ей, что он ее любит, а значит и их детей, и потому жалела, что решила его когда-то обмануть так, что итогом этого обмана стал маленький несчастный Мэридар.

«Прости», – мысленно шептала она и целовала его на пике удовольствия туда, куда могла дотянуться губами, в плечо и руку, покрытую шрамами.

Глава 19

В спальню Антракс и Лилайна возвращались уже вместе. Разговора, как его представляла себе Лилайна, у них не получилось, но она все равно успокоилась и стала уже совсем иначе воспринимать все случившееся, только за старшего сына она волновалась, но, сжимая руку мужа, верила, что ему можно доверять.

Правая ладонь, покрытая шрамами, крепко держала ее руку, позволяя чувствовать себя девочкой, несмотря на возраст. Глядя на его руку, она думала, что за пятнадцать лет их брака это ощущение в ней совсем не изменилось. Рядом с ним она могла себе позволить любую слабость, а он не отпустил бы ее руки. Горько было лишь от того, что порой она сама пыталась ее вырвать и делала ему больно. Сейчас она это понимала и смотрела на него с юношеской нежностью, как когда-то на своего жениха.

Они шли по узкому тайному коридору, соединявшему покои королевской семьи. Антракс настоял на его создании, иногда Лилайна думала, что сделано это было, только чтобы спокойно разгуливать как сейчас с наброшенной на плечи рубашкой.

Они вдвоем решили заглянуть к детям, прежде чем скрыться в спальне, просто чтобы посмотреть на них перед сном.

Первым Антракс зашел к старшему и не смог не улыбнуться. Мальчишка спал, сбросив на пол покрывало. Раскинув руки в разные стороны, он, казалось, захватывал собственную кровать и гордился манерой спать голышом.

«Как эштарец», – подумала Лила и была готова упрекнуть мужа в такой привычке сына, но сжала губы, не желая сейчас ссориться.

В конце концов, это меньшее из всех зол, которые старший мог перенять из варварской культуры южного Эштара.

– Главное, чтобы ему не захотелось завести гарем, – говорила Лилайна когда-то мужу, а тот почему-то смеялся. Объяснять ей, что такие как Эйлидар едва ли станут однолюбами и, не заведя гарем, отлюбят много женщин в своей жизни, прежде чем остепениться, Антракс не стал. Слишком часто он сравнивал старшего с самим собой и был убежден, что жене совершенно не стоит знать, что, не будь на его теле страшных шрамов, он красовался бы перед женщинами и наслаждался их вниманием, а о любви и верности, быть может, даже не подумал.

Поднимая покрывало, Антракс все же накрывал сына до пояса, а Лилайна натягивала край покрывала выше, словно мальчик мог простыть в жаркий день. Антракс качал головой, но не спорил, а только приоткрывал окно, брал жену за руку и тихо выводил ее из спальни старшего сына.

– Я боюсь за него, – все же призналась Лилайна, когда за ними закрылась потайная дверь.

– Зря, – ответил Антракс и обнял ее, прижимая к стене. – Он наш сын, так что, кроме наших глупостей, в нем есть и достоинства, например, сообразительность.

– Но, Ан, умоляю, обещай, что…

– Лил, не надо, – перебил он ее, заранее понимая, что она хочет сказать. – Неужели ты, правда, думаешь, что я хочу его бить? Не хочу, но если он не оставит мне выбора, то так оно и будет.

Лилайна все же кивнула и прижалась на миг к нему, очень стараясь просто довериться. Так они и простояли в обнимку, пока она окончательно не успокоилась, а потом пошли дальше в комнату Амары. Девочка снова спала с книгой в руках. Лилайна ее забирала из девичьих рук и откладывала на тумбу. Она много раз ругалась с дочерью из-за ночного чтения, а та лишь отвечала, что папа в детстве тоже читал ночами. Наверно, именно поэтому Антракс задувал свечу и с улыбкой поправлял покрывало на ее плече, пока Лилайна вздыхала, глядя на распахнутое настежь окно.

Из-за Амары они тоже много спорили, и ее взросления Лилайна боялась. Традиции Эштара ее пугали, как и позиция мужа. Он, к счастью, не собирался выбирать для дочери первого мужчину, но и запрещать ей связи не хотел.

– Если она решит, что ей это нужно, пусть уж я лучше буду в курсе. Не хочу потом если что вылавливать ее любовников и гадать: кто, когда и как, – говорил он таким же тоном, каким комментировал торговые союзы с соседями.

Лилайне же хотелось взвыть и закричать, что это ее маленькая девочка, ее цветочек, ее птенчик, самое нежное и трогательное существо на свете, но она и сама понимала, что ее дочь далеко не такая, и отцовская сталь в синих глазах девочки была тому подтверждением. Если и были в этом доме птенчики, так это их сыновья, но никак не Амара.

Антракс целовал малышку в лоб и снова брал Лилайну за руку, чтобы выйти с ней вместе, а на пороге третьей комнаты замер, даже помедлил, открывая дверь. С младшим у него всегда было так, но он заставлял себя не отворачиваться, а сегодня он остановился сразу у входа, потому что страшно было видеть сына неспящим у распахнутого окна в одной ночной рубашке даже без колпака.

– Мэрид, – окликнул он мальчишку, чувствуя, как у самого в груди похолодело. Он по себе знал, что в болезни есть такой миг, когда кажется, что проще всего все закончить. Даже вспоминал себя, готового броситься в окно, но никак не хотел принимать такой участи для своего ребенка.

Мэридар же не думал о подобном, он просто смотрел на белые блики лунного света в облаках, пока не услышал свое имя и не обернулся.

– Значит, и правда – судьба, – прошептал он, и этот шепот напугал Антракса еще больше.

Оставив свечу на небольшом комоде, он быстро шагнул к сыну, опустился рядом с ним на одно колено и взял обе его холодные ладошки в свои руки.

– О чем ты? – спросил Антракс, бегло осматривая сына и не находя никаких следов ухудшения его самочувствия. О Лилайне он даже забыл от волнения, а жена не стала заходить. Спрятавшись в темноте коридора, она действительно решила довериться мужу и дать ему шанс самому поговорить если не со старшим, то с младшим и, видимо, прямо сейчас.

– Дедушка настаивал, что я должен все сказать вам, отец, – начал Мэридар, но, видя пораженный взгляд, умолк, а потом уточнил: – Я что-то не то сказал? Я вас огорчил?

Голос у него даже дрогнул и пальцы стали холоднее, но Антракс не выпустил их из своих рук.

– Все хорошо, продолжай, – просил он, понимая, что сейчас не тот момент, чтобы растолковывать сыну, что наедине обращаться к нему на «вы» не стоит. Страшно ему стало от осознания, что он до сих пор этого так и не объяснил ребенку.

– Только вам же неудобно вот так…

Мэрид снова сбился. Ему тоже было неловко и страшно. Он впервые так близко видел отцовские руки без перчаток, стыдился рассматривать шрамы, а взгляд все равно в них упирался и почему-то снова и снова замечал, что на одном из пальцев нет фаланги. Еще и разум начинал думать какие-то страшные для самого Мэридара вещи.

Делали ли увечья отца их ближе? Или дальше? Может, он его потому и ненавидит, что сам калека? Быть может…

– Мэридар, – обращался к нему Антракс, и рой вопросов в голове мальчика сразу затихал, а мальчишка стыдливо опускал голову, будто это он ворвался к отцу в спальню и пытался мешать.

– Уже поздно, – продолжал Антракс. – Давай ты вернешься в постель.

Мэридар даже зубы сжал, чтобы не заплакать, потому что был уверен, что его сейчас уложат спать и уйдут, чтобы прислать беловолосого лекаря с очередным успокаивающим отваром, а он так долго собирался с духом, что успокаиваться совсем не хотел.

Только Антракс не собирался так поступать с ним, потому что и сам теперь хотел знать, что именно тревожит сына.

– Ты ляжешь, а я посижу с тобой и все выслушаю, хорошо? – спросил он.

Тогда Мэридар кивнул и сам шагнул к кровати. Укутав его покрывалом, Антракс не стал садиться в кресло, стоявшее совсем рядом. Его обычно занимал Конор, когда приходилось ночевать у постели подопечного, или сам Антракс, когда Мэрид болел, а уж он если заболевал, то всегда тяжело и мучительно и для себя, и для своих родителей.

Антракс сел на краешек его кровати, стараясь быть поближе, и тут же понял, что не ошибся. Мэрид осторожно высунул из-под покрывала ладошку, будто случайно, но это так напоминало молящую о поддержке привычку Лилайны, что он сразу взял сына за руку и погладил большим пальцем. Лил, когда болела, пряталась в покрывало по самый нос, но хотя бы один палец высовывала, только чтобы можно было прикоснуться к его руке.

– Мне так спокойней, – говорила она, и эта формула, кажется, действовала и на их младшего сына. Тот сразу расслабился, выдохнул и даже глаза прикрыл, выдыхая.

– Я тебя слушаю, – прошептал Антракс, невольно передвигая большой палец на запястье мальчика, чтобы, слушая его слова, уловить еще и пульс.

– Вы меня не любите, потому что я никогда не смогу пройти испытание? – внезапно спросил Мэрид, взглянув Антраксу в глаза.

Голос у мальчика дрожал, и в глазах стояли слезы, но он явно ждал ответа, а Антракс даже не знал, что сказать.

– Если бы мы были в Эштаре, – продолжал Мэридар, – то мне не позволили бы даже выйти на арену, правда? Меня бы сразу отдали жрецам, скорее всего совсем еще маленьким, чтобы я своей немощью не позорил вас…

– Подожди, – перебил его Антракс, крепче сжав руку. – Давай я расскажу тебе немного правды про инициацию.

Мальчик звучно втянул носом воздух, явно стараясь задавить желание расплакаться, но глаз не отвел, еще и отцовскую руку слабо, но все же сжал в ответ.

– Вот смотри, – говорил Антракс. – Ты знаешь, что в Эштаре все мальчики в десять лет проходят испытание, после которого они получают право именоваться мужчинами, верно?

Мэрид кивнул и тихо добавил:

– А еще я знаю, что для вас это важно.

– Не совсем. Я просто считаю древний эштарский кодекс мудрой книгой, но ее сильно извратили. Ты прав, сейчас в Эштаре все просто. Вышел на арену, победил волка в десять лет – все, считай, ты мужчина, осталось только вырасти. Не победил – что ж, твоя участь проста: жизнь без собственности и семьи. Но, Мэридар, все не так просто с испытанием. Думаешь, зачем оно нужно на самом деле? Чтобы определить силу? Смелость? Ловкость? Вовсе нет. Испытание проверяет на прочность. Оно как вопрос: можешь ли ты бороться с трудностью? Победивший может сказать: «да». Вот Эйлидару это испытание было просто необходимо. Он не знает трудностей. Самое трудное его испытание до инициации было – попытка надеть не тот церемониальный костюм.

Мэрид невольно хихикнул, понимая, что это похоже на его старшего брата.

– Ему нужен был волк, как воплощение темного, страшного, дикого, чтобы он хоть немного понял, что в мире не так все просто, но тебе такие испытания не нужны. Ты ведь и так все понимаешь, правда?

Мелькнувшая улыбка сползла с порозовевших губ Мэрида, но отвечать он не стал. Он давно все понимал.

– Ты у меня и так мужчина, – сказал Антракс и, наклонившись, поцеловал сына в лоб, как делал это каждый вечер, пока тот спал. – И я тебя люблю, так же как твою маму, твою сестру и брата.

Мэрид звучно прерывисто вдохнул, затем выдохнул и только потом кивнул.

– Давай ты сегодня поспишь, – начал Антракс, – а завтра, я обещаю, прийти к тебе днем и все выслушать, хорошо?

– Я все уже и сказал, – прошептал Мэрид, согласно кивая.

– Я все равно приду, – пообещал Антракс и поцеловал его еще раз, а потом сидел неподвижно, пока мальчишка мирно не засопел в подушку, а пальцы его сами не разжались на его руке.

Только тогда он тихо вышел к Лилайне, что молча ждала его в коридоре.

– Это была правда про Эштар? – спросила она, когда они открыли дверь спальни.

– Нет, – устало вздохнул Антракс. – Инициация в Эштаре существует, чтобы убогие не плодили убогих.

Он говорил эту правду, а сам себе зачем-то робко напоминал, что пусть и с отсрочкой, но он свою инициацию прошел, да и рожден он был здоровым, а значит, он не виноват даже по законам Эштара.

Глава 20

Эеншард долго крутился на мягком матрасе, все никак не мог улечься, а ведь он просил у сына кровать пожестче. Его тело, с юности привыкшее к солдатской казарме и мраморному полу, даже в старости не хотело отказываться от своих привычек. Ему было просто неуютно, даже немного неспокойно на мягкой перине. Стоило закрыть глаза, и тело почему-то вспоминало зыбучие пески. В них так же проваливаешься, как в этот матрас.

Фыркая, как дикий конь, он повернулся на один бок, затем на другой, а потом, раскинув руки, улегся на спину, понимая, что тут он просто не уснет. Неудобно, да и пятки почти упираются в перила кровати.

«Надо потребовать постелить мне прямо на полу», – подумал Эеншард, а потом понял, что ничего ему не мешает прямо сейчас развернуть покрывало на тканом коврике под окном.

Так он и сделал: швырнул поверх одну из подушек, а прежде чем лечь, раскрыл плотные шторы, да распахнул окно. Оно открывало внутренний двор, и силуэт Снежного Бога сам собой бросался в глаза. В нем не было пламени, напротив – статуя почернела и только ее контур ловил лунный свет, превращаясь в серебро.

Эеншарду время от времени казалось, что это божество живое, хотя в богов он никогда не верил, но странный Снежный Бог постоянно что-то чудил.

– Иногда он говорит со мной, – сказала когда-то ему Ленкара.

Он тогда как раз стоял перед этой статуей и всматривался в игру света внутри камня. Эеншарду эти слова не понравились, он нахмурился и посмотрел на свою беременную жену, как на безумную, не зная, звать ей лекаря или самому проверить, нет ли у нее жара.

Ленкара рассмеялась, явно понимая, о чем он подумал.

– Нет, все не так. Он просто иногда мне снится, и в этих снах говорит со мной, а то что он говорит – сбывается.

– Это называется логика и опыт, – пожал плечами Эеншард. – Мне, знаешь ли, тоже иногда снились осады вражеских городов, как партия в шахматы, которую я выигрываю. Так вот, я делал как мне снилось и выигрывал. Думаешь, это мне Бог Войны помогал или мой разум искал ответы?

– Думаю, твой разум слишком уставал и мог собрать все мысли воедино лишь во сне, но у снов со Снежным Богом особенные ощущения. Он как раз сегодня мне приснился и сказал, что я с тобою на всю жизнь.

Вспоминая, как она взяла тогда его за руку, помня все еще ее длинные белые пальцы, сдержанную улыбку и синие глаза, Эеншард стиснул зубы, сжал кулак и все же не удержался, задал свой вопрос вслух:

– Что ж ты не сказал ей, что жизнь ее будет коротка?

Он задал бы еще много вопросов, быть может даже перешел на крик, но в ответ он все равно не верил. Кулак старого эштарца разжался, и он сам просто улегся на пол, чтобы посмотреть в потолок.

В полосе лунного света вдруг мелькнула синева, будто странная статуя могла заглянуть в окно на третьем этаже.

«Все равно не верю», – подумал Эеншард и закрыл глаза.

Он был уверен, что ему лишь померещилось, как любому уставшему за день человеку, но стоило закрыть глаза, как холодная рука коснулась его плеча. Резко открыв глаза, Эеншард почти с ужасом понял, что лежит на песке арены в храме Бога Войны – в том самом проклятом храме, где испокон веков его предки убивали друг друга.

Рядом с ним стоял тот самый Снежный Бог и внимательно изучал его горящими синими глазами.

– Чтоб тебя! – воскликнул Эеншард, вскакивая на ноги, и потянулся за мечом.

Он точно знал, что засыпал голышом, как привык на родине. Волнение местных слуг его не волновало. Он просил никого не входить, чтобы не шокировать местных нежных особ всеми не старческими особенностями своего тела, зато теперь он снова был в кожаных доспехах, заляпанных кровью, будто только что победил в битве за трон.

Меч тоже нашелся за спиной. Тяжелый любимый двуручный меч привычно лег в руку. Сталь выскользнула из ножен и направилась в сторону божества с синими глазами.

Почему-то Эеншард даже мысли не мог допустить, что все происходящее может быть нереальным. Песок под босыми ногами был самым настоящим. Пятна свежей крови на песке – тоже, о холоде севера, ползущего по лезвию меча, и говорить не приходилось.

Все было настоящим.

– Опусти оружие, – сказал Снежный Бог. – Ты ведь давно хотел от него избавиться.

Пелена гнева после этих слов рассеялась. Эеншард действительно опустил меч, смутно понимая, зачем вообще пытался нападать на северное божество, но замерзшая сталь, коснувшись желтого песка, вдруг разбилась, словно тонкое стекло, и осыпалась тающими осколками к его ногам.

Холод почти коснулся пальцев, но Эеншард успел отпустить рукоять меча, прежде чем та обратилась снежной пылью.

– Он тебе больше не нужен. Придет время, и ты возьмешь в руки другой меч – тот, что даст тебе ее сын, – говорил Снежный Бог, неспешно складывая вместе ладони.

– Ее сын? – переспросил Эеншард, не понимая, почему ему так страшно, и при этом нет никаких шансов отступить. Он был просто неспособен даже отвести взгляд от синевы в каменных глазах.

– Ты все понял, – ответил Бог, явно не желая повторять дважды. – Но главное, что ты хотел знать, не это, верно? Ты хочешь знать, увидишь ли ты ее?

– Она мертва, – прошептал Эеншард, сглотнув.

Все разговоры о Ленкаре выбивали его из равновесия, будто она могла с укором посмотреть на него и спросить, почему его не было рядом в ту ночь? Почему он не смог защитить ни ее, ни их единственного сына.

– Все мои дети живут вечно, пока живу я, – ответил Снежный Бог и шагнул в сторону лестницы, ведущей к трону, стоявшему как раз у ног огромной статуи Бога Войны. – Я заберу тебя себе.

Эеншард невольно усмехнулся.

– Я поклялся вернуться в Эштар, – напомнил он, вспоминая клятву всех воинов, что оставляют свою кровь в ритуальной чаше, уходя на войну. Так их дух становится привязанным к родине и воплощается вновь с эштарской кровью.

– Я был уверен, что ты не хочешь туда возвращаться, – сказал Снежный Бог и обернулся – в его руках как раз была та самая чаша. – Впрочем, твоя судьба уже предрешена.

Он вдруг отпустил чашу, а та не рухнула, а взлетела, сминаясь на лету в комок бесформенного металла, а потом лопалась со зловещим хрустом.

Снежного Бога больше не было. Зато Бог Войны на глазах трескался и осыпался песчаными глыбами, которые подхватывал неистовый ветер и разбрасывал комья во все стороны, заляпывая витражи и погружая все во мрак.

Только ни одна песчинка не попала в Эеншарда, и он все смотрел вдаль – в зал королей, прямо за эту статую, потому что видел там женщину в белом, со свечой в руках, что медленно шла ему навстречу.

– Ленкара, – не поверил он своим глазам и бросился к ней, в центр бури, но, сделав несколько шагов, понял, что не сможет пройти дальше – слишком силен ветер, настолько силен, что способен подхватить его и бросить вслед за обломками кровавого божества.

– Во всем виновата буря, – сказала Ленкара тихо, но ее шепот донесся до Эеншарда, словно раскат грома. – Буря будет вновь…

Он отступил на шаг назад, почему-то хорошо понимая, что это значит.

«Битве за трон быть?» – спросил он с опаской сам себя, но не посмел ответить.

– Ты нужен там. Когда придет время, мы снова будем вместе, теперь уже навсегда, но твой сын не взойдет на трон без боя. Поезжай к нему прямо сейчас. Слышишь?

Ее вопрос погас в раскате грома.

Брызги холодного дождя заставили Эеншарда поморщиться и открыть глаза. Он действительно спал и видел просто странный сон.

От раскатов грома вздрагивали окна. Ветер трепал шторы и заливал комнату ливнем, но Эеншард неспешно садился и долго тер переносицу, пытаясь унять головную боль.

В богов он не верил, а теперь еще и понимал, что отблеск на потолке явно был блеском приближающейся грозы, а все остальное – лишь порождение его тревог.

Встав, он закрыл окно, задернул шторы, оделся и сел в кресло, чтобы уснуть прямо там, потому что даже оно лучше мягкой кровати. О том, что буря на юге уже начинается, он даже не думал, веря, что завтра его сын станет королем, и в Эштаре начнется новая эпоха.

Глава 1

Королевство Эштар, столица Эшхарат

Ночь была беспокойной. К королевской инициации все было давно готово, но Мэдину снова и снова мерещились какие-то недочеты.

Ему внезапно перестал нравиться установленный список приглашенных на прием во дворец после церемонии. Вносить изменения было уже поздно, но Мэдин, просматривая его, едва не рычал.

«Чем я думал, приглашая этих людей?» – спрашивал он себя и опасливо начинал вспоминать, кто еще имел доступ к бумагам. Может, кто-то внес имена без его ведома, или он был так рассеян, что подписал бумаги, не заметив, что в списке есть те, кого лично он видеть не хотел.

Кое-как смирившись с тем, что без торжественного приема и заседания Совета не обойтись, он вдруг обнаружил, что не может решить, какую из наложниц позвать к себе, не только потому, что определиться не способен, но и потому, что ухитрился позабыть их имена.

– Какие-то одинаковые женщины, – ворчливо сказал он, покидая собственную спальню среди ночи.

Сам так говорил и вспоминал одну, особенную, образ которой никогда не стирался из его памяти, настолько сильно, что женщин из Суна он в гареме никогда не держал. Еще и в пятнадцать он понял, что хочет ее больше, чем всех остальных. Она тогда была уже взрослой опытной женщиной и формами обладала не нежными.

Он ввалился в ванную брата и застал ее там. Обнаженную в мыльной пене. Она стояла в купели и терла плечи мочалкой. От горячей воды воздух плавился, а Мэдин впервые понимал, что ему нравятся не тонкие фигуры. Большая пышная грудь, покатые бедра и широкие, почти мужские плечи. Черные волосы, мокрые и волнистые. Желтоватая кожа. Взгляд раскосых глаз.

В какой-то момент он затаил дыхание, пытаясь понять, как это он пропустил такую аппетитную отцовскую наложницу, но она заговорила, и только тогда он понял кто это.

Пристыженный, выставленный за дверь, он несколько недель ходил черной тенью по дворцу и все думал, почему она выбрала не его, а Антракса. О шрамах брата он не думал – знал, что даже с ними тот и силен, и хорошо сложен, да и в постели наверняка на многое способен, только никак не мог смириться, что она выбрала другого. Ходил, страдал, боролся сам с собой, а потом взвыл и пошел к брату.

– Уступи мне Лен-Фень хотя бы на одну ночь?

В следующую секунду он получил кулаком в челюсть так, как давно не получал на тренировках, зато узнал, что не было никогда ничего между внучкой лекаря и его братом. Счастливый, с разбитым лицом он помчался к ней, чтобы предложить себя прекрасного и в первый раз в жизни получил отказ, еще и со смехом, с надменными словами. Он даже не мог их вспомнить, а тот тон все еще звенел в голове, а потом она стала его женой, родила Марею, но так и не покорилась по-настоящему.

– Я не хочу тебя делить с другими, – говорила она.

Он лишь руками разводил. Он – будущий король. Ему нужно много наследников, чтобы никто не усомнился в его силе, а его, по эштарской традиции, приравнивали к силе семени. В таких условиях, даже имея жену, от гарема отказаться невозможно. Он и не отказывался, даже не скрывал это. Приводил наложниц в спальню, чтобы Леня тоже их видела. Она так злилась, что он заводился только сильнее, да и секс с ней самый лучший был именно тогда, когда она грозилась его убить и раздирала ему спину в кровь в порыве страсти, пока он вколачивал в нее член. Они оба рычали, проклинали друг друга, почти ненавидели, а потом целовались взахлеб почти до тошноты.

От этих воспоминаний возбуждение достигало предела, и Мэдин отмахивался от смотрителя гарема. Ему не хотелось выбирать. Он просто входил в первую попавшуюся на пути комнату и без света на ощупь находил девушку. Сжимал ее ягодицу, заставляя проснуться и ойкнуть, а потом шлепал с глухим, дрожащим в ночи наслаждением.

– Твой господин пришел за тобой, – говорил он, привыкая к темноте достаточно, чтобы различать отдельные линии ее лица.

Она покорно склоняла голову и без подсказки начинала целовать его грудь, живот, спускаться ниже.

Другие девушки, обитавшие в этой комнате, просыпались и тоже льнули к нему, безмолвно ожидая внимания. Он ловил одну из них за волосы, тянул к себе и целовал, зло и нервно, впиваясь зубами в ее губы до крови, словно так могло стать легче, а было только хуже – и от этого поцелуя, и от губ, ласкающих возбужденный член.

У настоящего эштарского воина должен быть острый меч, вкус к хорошему вину и ласковая женщина, способная отправить в бой. У богатого мужчины этих женщин должно было быть много, вот и Мэдин хотел быть настоящим эштарцем, но еще больше он хотел, чтобы, кроме четверых безликих, неизвестных ему женщин, была и его жена. Она была бы главным блюдом этого пиршества, только ее не было, и он зло вминал в подушку совсем другую и вгонял ей член в зад без прелюдий, рассчитывая лишь на слюну какой-то другой. Хорошая наложница всегда должна быть готова принять его, но она все равно вскрикивала, а потом рассыпалась в благодарностях, насаживаясь на его член сама. Ему же хотелось, чтобы она взвыла, врезала ему, обозвав грязным гадом или кем-нибудь похуже, как делала его Лен-Фень.

Наложницы гарема на такое не способны. Они обучены почитать своего господина, даже если он как зверь готов кусать и мять до синяков их грудь.

Мэдин знал, что откупится от них после самыми дорогими подарками, и они по-настоящему его простят, будут даже гордиться этой ночью, а ему, быть может, хоть на миг станет легче.

Зря надеялся.

Рассвет застал его измотанного, такого же злого и лишь отчасти удовлетворенного.

Именно таким он шел в здешнюю купель, где уже совсем другие девушки отмывали его, готовые и приласкать, и утешить, и даже вылизать его всего, только ему уже ничего не было нужно, только уйти отсюда куда-нибудь подальше, например в кабинет, где с раннего утра уже топтался его секретарь.

– Сишэр, тебе что не спится? – спросил Мэдин зло.

Его личным секретарем был его же кузен, строгий и никогда не дающий Мэдину отвлекаться. Хотя парню шел всего двадцать второй год, а Мэдину казалось, что порой в Сишэра вселяется какой-то мудрый древний дух, занудный до скрежета зубов, но за это он его и ценил, держал при себе и если и шутил на тему занудства, то лишь по-братски.

– Я хочу, чтобы ты это подписал, – сказал Сишэр, передавая ему бумагу. – Это мое отречение от имени рода. Тебе надо только вписать иное, которое решишь. Обычно в таких случаях…

– Я знаю, что делают в таких случаях! – перебил его Мэдин, выхватив документ, и тут же изорвал его в клочья. – Я ничего не буду подписывать!

Сишэр даже не удивился, а спокойно достал из папки еще одну копию и дополнил ее аргументом:

– Так безопаснее, к тому же мой отец предал доверие твоего отца, не оценил дарованной ему жизни[9], как сын предателя, сейчас, когда…

– Нет! – перебил его Мэдин. – Даже не смей меня уговаривать, Сишэр. Нельзя переделывать мир наполовину. Если я отберу у всех имя – лишу тем самым права на трон, а значит – пусть и без крови, но я проведу битву. А битв за трон больше не будет. Эштар должен стать цивилизованной страной, в которой власть определяет не сила. Это не обсуждается, если это все, то оставь меня.

– Как прикажете, – отозвался Сишэр, явно не соглашаясь, но не смея перечить, и удалился, а Мэдин уперся руками в край стола и подумал о том, что ему из себя тоже стоит вытравить немало, чтобы стать королем цивилизованного Эштара.

Думать об этом было особенно трудно в тот миг, когда хотелось побежать к брату и попросить уступить Лен-Фень хотя бы на одну ночь, получить в челюсть и понять, что все не так уж и сложно, но ему давно уже было не пятнадцать, и сегодня он должен будет держать удар, любой удар, который ему преподнесет собственный народ, потому что это долг короля, решившего изменить свою страну.

Глава 2

К началу церемонии все было уже готово, осталось лишь дождаться нужного часа.

Мэдин стоял в центре маленького круглого зала, находившегося в глубине храма Бога Войны. Королевский меч с золотым львом на рукояти упирался острием в центр разноцветного витражного отблеска на полу. Скоро неровный круг обретет идеальную форму. Этот миг ознаменует полдень, и новый правитель Эштара должен будет выйти в шумный зал, подойти к трону и объявить себя королем. Ничего сложного, но Мэдин придерживал меч и смотрел на скользящие по лезвию блики: красный и желтый. Ему казалось, что в них он видит кровь на песке.

Несколько дней назад его сюда привел отец, стал в центре круга и объявил:

– Настало время битвы за трон!

– Что? – почти испуганно спросил Мэдин, понимая, что отец никогда не говорил об этом и своим сыновьям запрещал даже думать о древней традиции.

Когда совсем мальчишками, наследники Эеншарда – Антракс и Мэдин – подрались в споре за свои права, это закончилось кровавой поркой для них обоих. Для Мэдина шрамы, оставшиеся после, были уроком на всю жизнь. Драться с братьями за трон он не собирался, а главное – знал, что они и сами не станут этого делать.

– Ты говорил, что битвы не будет, что битвы не должно быть, – напоминал он отцу растерянно.

Эеншард усмехнулся, обнажил меч и поставил его в центре круга. Был полдень и лезвие оказалось как раз в центре. Король сделал шаг в сторону, чтобы оказаться в красном секторе, и усмехнулся.

– Мой отец, Дешар Завоеватель, говорил, что тоже мечтал изменить Эштар, – сообщил Эеншард, глядя на сына, – но, когда пришло время битвы, он сам стравил своих сыновей друг с другом. Я знаю, что никогда не говорил об этом, но ты должен меня выслушать сейчас. Когда я стал королем, выбора у меня не было. Выходя на бой с Эймаром[10], я уже знал, что выбора нет ни у меня, ни у моего брата, но я не предполагал, что мой отец может держать в заложниках собственного внука. Когда я победил, он привел меня в этот зал, отдал мне королевский меч и перерезал сам себе горло, чтобы покончить со всем этим.

Он резко толкнул меч в сторону сына, заставляя Мэдина вздрогнуть, но рука наследника машинально легла на рукоять длинного меча, не позволяя ему упасть.

– Конечно, я не хочу стравливать тебя с братьями, не собираюсь прятать в подземелье твою дочь, вызывать сюда Антракса под глупым предлогом, только чтобы посмотреть, кто из вас сможет убить другого. И уж тем более я не хочу умирать сам, – заключил Эеншард, отступая, чтобы выйти за пределы круга и пройти по дуге по темным камням. – Но время пришло, и трон должен занять молодой лев.

– Отец, ты меня пугаешь, – признался Мэдин, ничего не понимая, – что ты пытаешься сказать? Почему сейчас? Ты же в отличной форме, разве нет?

– В отличной, – согласился Эеншард из темноты. – Я не умру ни сегодня, ни завтра. Вряд ли смерть придет ко мне в ближайшее десятилетие. Меня порой тревожат лишь старые раны, зудят, но дело не во мне, а в стране, которой тебе предстоит править, Мэдин. Это будет не просто, а значит, ты должен быть силен. Сейчас идеальное время. Ты знаешь, что делать, и способен сражаться. Тебе придется доказать им всем, что ты не просто мой сын, ты – король.

Мэдин нервно мотнул головой. Обычно его отец выражался куда конкретней, особенно в разговорах со своими сыновьями.

– Ты хочешь, чтобы я правил? – спросил он, тут же удивленно добавляя: – Но я ведь и так последние годы делаю почти все…

– Я подписал отречение, – внезапно признался Эеншард, – и вечером покину Эшхарат. Можешь считать, что я перерезал себе глотку в этом зале, как и полагается любому эштарскому королю, которого не хочет убивать его сын.

Он вдруг вышел на свет и положил руку на плечо сына. Мэдин криво улыбнулся, сдерживая нервный смешок. В глазах отца он впервые видел странные отблески и понимал, почему его называли зверем, настоящим монстром битвы. Он был страшен в этот миг. Без оружия. В простой холщовой рубашке без рукавов. С вздутыми венами на руках. Седой. Загорелый. С выжженными солнцем морщинами. Он был величественен настолько, что Мэдин невольно почувствовал себя маленьким, ничтожным, а главное недостойным. В его голове даже мелькнула мысль, что может в этой страшной битве за трон была доля смысла, если после нее к власти приходили такие люди, как его отец, но сказать подобное он не решался, да и затевать бойню совсем не хотелось.

– Найдутся недовольные, – спокойно продолжал Эеншард. – Найдутся те, кто назовут тебя плохим королем, но это не будет правдой, Мэдин. Плохим королем был я, когда пришел к власти, потому что никогда не собирался им быть и не понимал в этом ничего. Я воин, а ты – правитель, не забывай об этом. Ты – король нового Эштара. Ты учился этому всю свою жизнь. Ты прошел огромный путь, и я знаю, что ты сможешь продолжить начатое. Надеюсь, ты и сам это понимаешь?

Мэдин кивнул. Да, он понимал, о чем говорит отец. Он знал о своих возможностях, но буквально кожей ощущал превосходство отцовской воли над своей собственной.

– Ты должен справиться! – заключил Эеншард и просто пошел к выходу, словно не страну передавал, а давал мелкое поручение.

Подумаешь – стать правителем Эштара!

Мэдин нервно усмехнулся, глядя, как быстро выравнивается круг под его ногами. Тогда он был в простом жилете и на поясе у него висел меч наследника. Теперь грудь защищала кожаная кираса, а плечи прятал алый плащ. Золотой лев крепил его на груди справа, чуть прикрывая сердце. Символ, защищающий короля, и в то же время яркая мишень.

Посмотрев на раскрытую львиную пасть, Мэдин невольно подумал, что одна ловко выпущенная стрела, скользнувшая между острыми клыками – и нет больше короля.

«О чем ты думаешь? – спросил он сам себя, поднимая меч, и отвечал: – Не о том».

Полдень настал, и сомнениям не осталось места.

Мэдин прошел по дуге, желая наступить на каждый из разноцветных секторов, словно это могло заменить страшный путь, который проходили его предшественники, и вышел через узкую дверь.

Впереди был длинный темный коридор, ведущий к Богу Войны, освещенному пламенем. Трон стоял у его ног, а вокруг толпа из знати и простого люда, ожидающая представления.

Мэдин заранее знал, что их ждет разочарование, но он шагал вперед. Каждый шаг разливался эхом по затихшему храму.

В такт шагам в зале загремели барабаны. Монотонно, словно отсчитывали секунды. Затем их ритм ускорялся. Пламя ритуальных чаш разгоралось, словно приветствовало выходящего на свет Мэдина.

Так должны были приветствовать победителя – того, кто смог остаться единственным. Для традиции это было действительно важно, ведь в Эштаре никогда не было корон, только меч и золотой лев на его рукояти.

Ничего другого потомки воинственных кочевников не признавали. Звериный гнев и пролитая на пески кровь.

Мэдин не желал показывать народу ни того, ни другого, но поднимал меч, как того требовала традиция, осматривая толпу, и заявлял:

– Я, Мэдин Клен Дерва, по праву избранного королевским родом, объявляю себя королем Эштара!

Глава 3

Новый король стоял перед лицом народа. Барабаны стучали. Жрецы подливали масла в каменные чаши, чтобы притихшее пламя вновь вспыхивало, заполняя зал светом, от которого разноцветные блики витражей таяли на камнях.

Толпа ликовала. Она часто ликует в такие моменты, не разбираясь в происходящем.

– Да какой он король?! – вдруг выкрикнул кто-то в толпе.

Мгновенно стало тихо. Даже барабаны смолкли – то ли по чужому приказу, то ли от недоумения. В этот миг Мэдину вдруг показалось, что он стоит один в главном храме и только пламя трещит, заполняя эхом круг из каменных истуканов, притворившихся людьми.

– Кто-то готов бросить мне вызов? – спросил он жестким пренебрежительным тоном, так не характерным для его натуры.

Ответа не было, но тишина Мэдину не нравилась. Она начинала казаться чем-то живым, незаметно плетущим опасную сеть. Быстро все обдумав, он вновь заговорил:

– Если кто-то готов побороться за трон, пусть выйдет и сразится за него!

Снова было тихо. Знать переглядывалась. Простые люди нервно смотрели по сторонам, не зная, кто смеет дерзить королю.

– Он выслал всех Клен Дерва из столицы! Долой такого короля! – крикнул кто-то в толпе.

– Долой короля! – поддержало несколько голосов.

– Долой труса! – крикнул еще один голос.

Мэдин с трудом сдержал усталый стон. Возмущенная толпа, вопли, окрики и провокации. Чего-то подобного он и ждал от приверженцев старых порядков, потому заранее приготовил свою речь для народа, где был готов сказать, что новый Эштар и новые правила нужны для другой, лучшей жизни.

«Войны закончились. Времена завоеваний тоже, – думал он много раз. – Эштару не нужен весь мир, ему нужно процветание на своей земле».

Резко поднимая левую руку вверх со сжатым кулаком, он требовал от толпы тишины. Этот древний жест поняли мгновенно. Толпа притихла, давая Мэдину слово.

Он успел сделать вдох и чуть опустить руку, собираясь говорить, но едва не вскрикнул от ужаса. Мимо него в толпу просвистело несколько стрел, убивая случайно попавшихся на пути людей.

– Не стрелять! – рявкнул он, пытаясь понять, почему королевская стража устроила стрельбу, но его голос потонул в криках.

Простолюдины с воплями бросились к выходу, давя друг друга. Знать ругалась и пыталась отдавать приказы, окружала себя охраной. Кто-то столкнул на песчаную арену колонну с чашей, и масло разлилось по песку, продолжая гореть. За стеной пламени плакал мальчишка, сидевший у тела убитого отца.

Это последнее, что увидел Мэдин, потому что в следующий миг его окружила стража, закрывая плотным строем высоких щитов.

Из толпы тоже стреляли. Сталь билась о щиты. Крики ужаса смешивались с криками боли. Мэдин с отчаяньем вспоминал, что женщины, хоть их сюда и не пускали, собрались у входа в храм, а теперь от их звенящих криков до судорог сводило стиснутые челюсти.

Кто-то ухитрился забросить веревки наверх, прямо на шею Богу Войны и невидимые руки в суете натянули их, заставляя статую трещать.

– Нет, – простонал Мэдин, понимая, что повлиять на происходящее он никак не может.

Капитан его личной стражи дернул его в сторону, когда статуя впервые пошатнулась.

– Ваше Величество, вам опасно здесь оставаться, – уверенно заявил он Мэдину.

– Кто отдал приказ начать стрельбу? – спросил Мэдин, угрожающе хватая чернобородого мужчину за ремень на кирасе.

– Приказа никто не отдавал, и стреляла не ваша стража, – коротко ответил капитан. – Уходите, здесь слишком опасно, а мы попытаемся остановить эту бойню.

– Я не имею права уйти!

– Отец, – внезапно вмешался высокий худощавый юноша, прежде безмолвно стоявший рядом. – Ты должен уйти. Если тебя здесь убьют, будет только хуже.

Ему не было еще двадцати, а значит, он был еще мальчишкой и говорить сейчас права не имел, но Мэдин лишь посмотрел на него недовольно, замечая, как рука сына взволнованно сжимает рукоять меча с таким же львом, как на королевском, только серебряным.

– Наследник прав, – поддержал мальчишку Генер Шад, что как первый министр также занимал место рядом с троном. – Идемте.

Он бесцеремонно схватил Мэдина за локоть и потянул его вглубь храма. Вырвав руку, Мэдин оскалился.

– Кто это сделал? – спросил он у Генера, чувствуя, что тот должен знать, но тут же осекся, видя в глазах дяди искреннее беспокойство.

– Если вы думаете, что за этим стоит род Шад, – тихо сказал он, – Вы ошибаетесь. Эта зверская резня ни к чему хорошему не приведет, но единственное, что мы можем сейчас – это не погибнуть и сделать все, чтобы жертв было как можно меньше.

Мэдин кивнул хмурясь и обернулся.

Его старший сын не спешил уходить. Обнажив меч, он замер у ног статуи и наблюдал, как по ней ползла глубокая трещина, слушая при этом шум боя.

– Дерваш! – окликнул его Мэдин. – Ты идешь со мной.

Юноша предпочел бы остаться и прикрыть отступление, но спорить не стал, быстро подойдя к отцу.

– Что случилось, отец? – спросила Марея, выбежавшая из внутренних покоев храма им навстречу.

Она была одета как настоящий воин, даже меч успела обнажить.

– Молчи и не привлекай к себе внимание, – коротко бросил Мэдин, жестом давая понять, что она должна идти с ним.

Из коридора он шагнул в подземелье, где его встретил загорелый мужчина с факелом в руках.

– Арон Мардо? – удивился Мэдин, не веря своим глазам.

Адмирала встретить здесь он никак не ожидал.

– Идемте, – спокойно ответил адмирал эштарского флота. – Я буду вашей охраной, все равно в храме от меня нет никакой пользы. Совет выведут во дворец другой дорогой. Вы готовы провести экстренное собрание?

– Разумеется, – ответил Мэдин, понимая, что ни к чему не готов просто потому, что ровным счетом ничего не знает о случившемся. – Но прежде мне нужен будет доклад о жертвах.

Арон кивнул, быстро шагая по узкому подземному переходу, и сообщил.

– Верховные чины военного Совета полным составом были в храме, потому мы провели свое экстренное собрание на месте. Сейчас ваши генералы пытаются навести порядок и схватить одного из стрелявших, но это не так просто. Кто и кого убивает не ясно. Похоже, кто-то прислал две группы наемников с задачей убить как можно больше людей. Теперь они охотно убивают друг друга и всех, кто окажется рядом.

– А скажут, что это была воля короля, – прошипела Марея.

Дерваш толкнул сестру локтем, напоминая, что ей стоит молчать, но больше никто на ее слова не отреагировал. Все понимали, что девчонка права, даже Генер нервно стучал пальцем по рукояти меча, мысленно признавая, что беспорядки в столице неизбежны.

В этот миг позади раздался грохот, такой оглушительный, что Мэдин обернулся.

– Что это может быть? – спросил он, потому что сам не мог даже представить, что могло греметь, как рухнувшая столица.

– Не имеет значения, – сказал Арон Мардо. – Мы должны уходить. О случившемся нам доложат на месте.

Он и сам не мог понять, что могло рухнуть, да и никто не мог, потому что ни один эштарец не может себе представить падение Бога Войны, но тот рухнул, разбивая витражи, заливая храм осколками, разбиваясь на части и просто сминая жертвенную чашу, превращая хранилище клятв в кривой обломок металла.

Глава 4

– По первым данным погибло больше трехсот человек, среди них полсотни детей и два десятка женщин, – докладывал стражник Мэдину, занявшему трон. – Судя по состоянию раненых, завтра эти цифры вырастут вдвое.

Мужчина сообщил это без страха, хотя сложно было не заметить, что на щеках нового короля Эштара проступают жилы гнева. Принесших дурные вести Мэдин никогда не карал. Облегчения ему это не приносило, теперь же о нем даже мечтать не приходилось.

Мэдин смотрел на красный ковер, устилающий лестницу под его ногами, и думал, что дорога к трону все равно получается кровавой и выходило, что этой крови уже пролилось больше, чем того требовали древние традиции, а это, судя по всему, было лишь началом.

Осматривая придворных, собравшихся в тронном зале, он внимательно следил за ними и пытался понять, есть ли здесь хоть кто-то, готовый утаить правду. Если бы он такого нашел, то выставил бы его за дверь немедля, потому что сейчас ничего кроме правды Мэдин знать не хотел.