Читать онлайн Сны Авроры бесплатно

Деталь первая

– Мне часто снятся сны. Обычное дело, я знаю… Только мои сны – необычные. Все они пронизаны одной тонкой нитью и связаны между собой во времени и пространстве. Они дополняют друг друга. Они продолжают друг друга. Я просыпаюсь, и мне кажется, что моя реальная, настоящая жизнь – там, в моих снах. – Она стряхнула пепел с длинной тонкой сигариллы. – Я просыпаюсь и долго не могу прийти в себя. Мне кажется, что я живу в чужом теле. Я чувствую, что мою душу, мой разум поместили в нечто такое, что не позволяет мне видеть, слышать, чувствовать. Это тело не дает мне дышать. – Она подняла глаза на Адель. – Оно не мое.

Адель вела с кем-то переписку в своем смартфоне и, по всей видимости, ей не было дела до исповеди очередной клиентки. Все эти женщины, приходившие к ней на терапию, жаловались на семейные неурядицы, на молодых любовниц мужа, на быстрое старение кожи, на нереализованные возможности и ощущение полной ненужности в неполные сорок лет. Они вызывали у нее тоску, а иногда и раздражение, и тогда она погружалась в свой смартфон и лишь изредка кивала им и говорила: «Да-да, я слушаю Вас, продолжайте».

В итоге она разделила своих клиенток на две группы: в первую входили те, кто объективно нуждался в медикаментозном лечении – и тогда она незамедлительно направляла их к психиатру. Во вторую группу она определила тех, для кого, по ее мнению, визит к психоаналитику был неким изощренным способом убить время, найти применение кредитной карте своего супруга и посетовать на жизнь, в которой все было испробовано, и наполнить ее новыми впечатлениями уже не представлялось возможным. Но они хотя бы платили, и за это их можно было терпеть. Эту же брюнетку с гетерохромией1 и манией преследования направили к ней из полиции. Психиатрическая экспертиза признала ее полностью вменяемой, однако ей рекомендовали пройти курс психотерапии, и теперь они обе должны были терпеть друг друга еще несколько долгих недель.

– … Вам когда-нибудь приходилось слышать, как падает снег? Как шепчутся тени? Как ветры поют свои песни? А ведь они наполнены смыслом… Они хранят в себе историю Вселенной… – Аврора задумчиво смотрела куда-то вдаль, сквозь стены. – Вы когда-нибудь ощущали, как скользит лунный свет по Вашей коже? Как потоки энергии наполняют Ваши сосуды? Вы когда-нибудь пробовали чувства на вкус? Страх, желание, отчаяние, любовь, радость, грусть, ярость, нежность – у каждого из них свой вкус… Я помню все это, я ощущаю все это в своих снах, но стоит мне проснуться… – Аврора снова стряхнула пепел изящным движением указательного пальца и подняла глаза, – …и все исчезает. Мое новое тело глухо к звукам Вселенной, оно слепо к символам, окружающим меня. Я живу внутри глухого каменного колодца. Это не мое тело. Я боюсь возвращаться в него.

Последнюю фразу она произнесла почти шепотом, склонившись над столиком, разделявшим их с Адель, словно желая сообщить какую-то тайну.

– Вы слушаете меня?

– Да-да, конечно. – Адель попыталась изобразить на лице заинтересованность, что ей, впрочем, не удалось. Она оторвала взгляд от экрана смартфона и устало посмотрела на Аврору: инфантильная, уходившая от реальности в свои выдуманные сны, жаловавшаяся на бессонницу или же чрезмерно яркие сновидения и на преследовавшего ее повсюду незнакомца – было ли в этом что-то такое, с чем Адель еще не сталкивалась за годы своей практики? Нет.

Тем временем Аврора продолжала говорить – тихо, медленно, задумчиво, настолько монотонно, что ее речь начинала убаюкивать. Тогда Адель прервала ее, задав первый возникший в ее голове вопрос:

– Вы сказали, что боитесь возвращаться в свое тело. А находиться в нем Вы тоже боитесь?

– Вы не слушаете меня, – разочарованно вздохнула девушка, вдавила сигариллу в пепельницу и откинулась на спинку дивана. – Я же Вам все объяснила.

– Вы сказали, что Вам некомфортно в этом теле.

– Я сказала, что оно не мое.

– Но ведь Вы узнаете себя в зеркале?

– Я предпочитаю не смотреть на себя в зеркало.

– Почему?

– Зеркала лгут. Они отражают действительность, но не показывают ее.

Адель сосредоточенно сжала губы, положила смартфон на столик и встала. Из дальнего угла кабинета она прикатила высокое напольное зеркало.

– Подойдите, пожалуйста.

Девушка поднялась, нехотя подошла к зеркалу и остановилась перед ним.

– Вы узнаете себя? – Адель заглянула в зеркало, а затем посмотрела на Аврору, будто сравнивая ее с отражением.

– Это лишь оболочка, внутри которой мне приходится находиться.

«Агнозия2, – мысленно поставила диагноз Адель. – И это плюс к зрительным галлюцинациям и мании преследования. Надо все же направить ее к психиатру».

И тут же перед ее глазами возник доктор Лео Мареш, ее университетский преподаватель и куратор, профессор кафедры психиатрии, главный врач небольшой частной психиатрической клиники, с которой вот уже несколько лет сотрудничал их реабилитационный центр.

Доктор Мареш был известен своим неординарным подходом в работе с пациентами, новаторскими идеями в области психиатрии, изучал проблемы сна, много экспериментировал и практиковал. Его особенно интересовали те случаи, которые другие специалисты считали безнадежными… Был ли этот случай безнадежным? Вовсе нет. Искала ли Адель повод для встречи с ним? Однозначно, да. И этот клинический случай мог как нельзя лучше послужить таким поводом. Имело ли смысл обратиться за консультацией к Марешу теперь, всего лишь после второй консультации? Нет, это могло поставить под вопрос ее компетенцию и нежелательным образом отразиться на ее репутации психоаналитика. С другой стороны, Мареш был гениален в своей сфере, и желание обсудить с ним интересный клинический случай можно было расценить по-другому: молодой специалист обращается к опытному наставнику по поводу необычного, неординарного, возможно даже в некотором смысле интересного случая. Что может быть естественнее и похвальнее этого? Перенимать опыт великих… Впрочем, Адель жаждала этой встречи далеко не из любви к своему ремеслу.

– И все же, это Ваше тело? – осведомилась она у Авроры, уже успевшей вернуться на диван и достать новую сигариллу.

Девушка внимательно посмотрела на нее.

– Квартира, которую Вы снимаете, машина, которую Вы арендуете, – они Ваши?

– На время.

– Вот и это тело – мое, но на время.

– Вы понимаете, что отражение в зеркале – Ваше? Понимаете, что это отражение тела, в котором Вы сейчас живете? Находитесь… – Адель нахмурилась, почувствовав, что позволила клиентке сбить себя с мысли.

– Вы узнаете на парковке машину, которую арендуете? – Девушка подняла правую бровь в ожидании ответа. – Отличите квартиру, которую снимаете, от других квартир? Вы поймете, что именно на этой машине Вы сегодня приехали и именно в эту квартиру сегодня вернетесь?

Удовлетворенная своими аргументами и возникшей паузой, Аврора подожгла кончик сигариллы, легонько подула на разгоравшиеся огоньки, а затем положила ее на край пепельницы и стала наблюдать за тем, как она медленно тлеет.

– Почему Вы не курите?

– Это вредно.

– Зачем же Вы… – Адель развела руками, подбирая правильные слова, – делаете это?

– Мне нравится смотреть на то, как рождается пепел, – ответила Аврора и одарила Адель долгим изучающим взглядом, и под этим взглядом Адель неожиданно почувствовала необъяснимую тревогу и невольно поежилась. А еще она заметила, что глаза девушки различались не только цветом, зрачки тоже были разными: один – обычный, как у всех людей, а вместо другого зрачка зияла узкая черная щель, разбивавшая радужку надвое.

Деталь вторая

Тогда, двадцать лет назад, все газеты пестрили подробностями трагедии, произошедшей при довольно странных обстоятельствах на старой горной дороге над Черным Озером и унесшей около полусотни жизней за какие-то несколько мгновений.

А обстоятельства аварии действительно казались уж больно неправдоподобными. Сперва погасли фонари, один за другим, погрузив горный серпантин в абсолютную тьму. Затем словно кто-то большой взялся руками за край асфальтного одеяла и с силой встряхнул его, заставив проезжавшие по нему машины взлететь в воздух и обрушиться вниз со всей силой, убив находящихся внутри людей.

Я тоже была там. Я смотрела на происходившее сверху, со стороны, паря в темном вечернем небе, легкая, еще свободная от телесной оболочки. Маленькие, словно игрушечные, машинки, разбросанные по извилистой дороге, утопавшей в листве деревьев и вечерних сумерках, – все это неподвижно застыло внизу, подо мной. А рядом был кто-то еще, и я знала, что причина всему случившемуся – оно – это неосязаемое существо за моей спиной. Оно не было одним из погибших в автокатастрофе – души этих людей все еще кружили неподалеку от своих тел. Это было нечто другое – большое, черное, не сводящее с меня своих невидимых глаз и так же, как и я, наблюдавшее за происходящим со стороны. Я могла бы обернуться и увидеть его, но я поступила иначе: я стремительно ринулась вниз и ворвалась в первое свободное тело.

Спасатели, медики и полиция прибыли не сразу. Настолько крупная авария спровоцировала многокилометровые пробки и парализовала движение. Пока сотрудники полиции пробивались к месту трагедии и пытались расчистить дорогу для скорой, спасатели, только им известным образом уже прибывшие на место аварии, сообщили, что выживших нет.

Но я была жива. К тому моменту, когда меня нашли, я уже могла дышать.

Деталь третья

– Аврора, у Вас есть семья?

– Нет.

– Родители? Расскажите мне о них.

– Нет.

– Не расскажете?

– Нет.

– Почему?

– У меня нет родителей. Что я могу рассказать о том, чего нет?

– Вы росли без родителей?

– Послушайте, – Аврора стряхнула пепел с кончика сигариллы. – Я ничего не помню о себе. Я ничего не помню о моих родителях, о моей семье – ничего из того, что было до аварии. И я не верю ничему из того, что мне вбивали в голову все эти годы после аварии. Мне нечего Вам сказать.

– У Вас сохранились воспоминания из детства?

– У меня не было детства, поймите же Вы! Я никогда не была ребенком.

– Но ведь так не бывает.

– Отчего же? В моем случае так даже очень бывает. Мое детство осталось где-то там, еще до рождения.

– Но ведь детство наступает после рождения.

– Вы так считаете?

– Да. Так и есть.

– Нет. Мое детство было задолго до рождения. – Аврора поднялась, подошла к окну и остановилась, следя глазами за проезжавшими мимо машинами. – У меня было прекрасное, волшебное детство. Такое, как рисуют в этих книжках для маленьких девочек – с красивыми картинками, с единорогами, огромными цветами и милыми феями. Я знаю это. Я знаю, потому что постоянно вижу этот мир во сне. Он реальный. Он существует. И я существую в нем. И в нем я ребенок. И все это было до той аварии. И это действительно было. Вот только где, когда?.. Этот мир не фантазии, он действительно существовал, и я существовала в нем. А потом меня выбросили из этого мира. Вышвырнули из той реальности и поместили в эту. За что? За что меня лишили всего этого? Я хочу обратно. Я хочу вернуться в мой мир.

Адель слушала ее, не желая мешать этому монологу. Вот оно! Аврора начала раскрываться. Причины следует искать в ее детстве. Следует поговорить с ее приемными родителями, поднять ее медицинские заключения тех лет, получить как можно больше информации, понять, от чего она прячется за вымышленным волшебным миром, откуда вдруг появляется этот гипертрофированный инфантилизм, это желание спрятаться от проблем реального мира в придуманном, сказочном мире. Чувство вины? Возможно… Ее вымышленный мир – подобие Рая, из которого ее выгнали, выгнали за какую-то провинность, за что-то такое, что она, возможно, не помнит, но что оставило глубокое чувство вины в ее сознании. Что могло произойти? Причиной какого неприятного события она могла стать? И кто этот незнакомец, который постоянно мерещится ей? Как он связан со всем этим?.. Адель поймала себя на том, что постепенно ее стало затягивать в эту историю. Она должна разобраться во всем, и она это сделает.

– С какого возраста Вы себя помните?

– Тогда мне было двенадцать. Да, они сказали, что мне было двенадцать.

– Кто они?

– Они – мои дядя и тетя. Они так сказали. Но я не верю им. Это ложь.

– Не верите тому, что они сказали Вам?

– Не верю, что они мои дядя и тетя.

– Почему Вы не верите им?

– Потому что они никогда не говорили мне правду.

– Почему Вы так считаете?

– Потому что они боялись правды. Они боялись меня.

Деталь четвертая

Мне часто снится один и тот же сон: будто я иду по огромному зеленому лугу, посеребренному светом луны, и кто-то очень большой идет рядом со мной, держа меня за руку. То тут, то там из травы выглядывают яркие, светящиеся синие и сиреневые цветы, порхают ночные мотыльки… или сказочные феи… Мы подходим к кромке воды: перед нами озеро, воды его черные и неподвижные, и в них отражаются звезды – все небо, вся Вселенная. Кто-то большой сильнее сжимает мою руку, и мы входим в воду. Некоторое время мы идем по гладкому, ровному дну, как вдруг оно исчезает под нашими ногами, и мы проваливаемся, опрокидываемся в черную воду, и озеро поглощает нас. Меня начинает уносить течением. Кто-то большой пытается поймать, удержать меня, но внезапный водоворот вырывает меня из его рук и уносит прочь, оглушает, затягивает вглубь. Вода попадает мне в нос, рот, легкие – и я просыпаюсь. Я просыпаюсь в этом теле. Раз за разом. Снова и снова – в этом чужом теле.

В моей квартире только одно зеркало, и из него каждый день на меня смотрят чужие глаза и чужое лицо. Я привыкла к себе такой, но я такой себя не помню. Увидев свое отражение впервые, тогда, после аварии, я отказалась смотреть на себя. Я прошла несколько курсов психотерапии, прежде чем смогла взглянуть на себя в зеркало. И только когда я нашла в себе силы согласиться с тем, что девочка в зеркале – Аврора, а Аврора – это я, меня оставили в покое. Я смирилась с этим отражением в зеркале, но от этого оно не стало моим.

Тогда Авроре было двенадцать. Она оказалась единственной выжившей в ужасной автокатастрофе, в которой погибло почти пятьдесят человек. Внезапно, по невыясненной причине, незарегистрированное сейсмологами землетрясение спровоцировало камнепад и стало причиной глубоких расселин на горной дороге. Аврора лежала на мокром асфальте и смотрела в далекое темное небо. Вокруг мигали синими и красными огнями полицейские машины и машины реанимации, завывали сирены, что-то кричали спасатели – она ничего не слышала. Над ней склонялись чьи-то лица и что-то кричали ей, но она не понимала их. И тогда она закрыла глаза, не желая видеть всю эту суету, но прежде чем закрыть глаза, увидела его – темный силуэт – и горящие глаза, смотревшие на нее сквозь толпу, сквозь расстояние, сквозь время.

Аврора открыла глаза. Белые стены, белые своды. Люди в белом. Цветы и мягкие игрушки возле ее постели. Незнакомцы, окружившие ее кровать. Они что-то говорят ей, но она не понимает их.

– У нее сильный шок. Серьезная черепно-мозговая травма. Возможно, она не станет прежней. Ей требуется серьезный курс реабилитации. Вполне возможно, она не сможет ходить. Вы уверены, что готовы взять на себя такую ответственность?

Какая-то женщина складывает руки на груди, словно для молитвы, и произносит преисполненным трагизма голосом:

– Конечно, ведь мы ее семья.

Рядом с ней стоит мужчина. Он положил руки на ее плечи и кивает головой в такт ее словам. Я больше не желаю слышать эти незнакомые голоса, видеть эти чужие лица. Это тело не мое. Я хочу вырваться из него, но оно не пускает. Оно слишком тяжелое. Оно не дает мне вздохнуть.

Деталь пятая

– Сколько Вам лет?

– Если верить документам, тридцать два. Вас устроит такой ответ? – Аврора подняла глаза и внимательно посмотрела на Адель. Та, не выдержав этот тяжелый, направленный на нее взгляд, уткнулась в свой блокнот.

– У Вас сохранились заключения врачей о состоянии Вашего здоровья после аварии? Результаты обследований? Диагнозы?

– Рождение.

– Что, простите?

– Рождение. Рождение стирает память. Если Вы об этом… Мы не помним, что было с нами до рождения. А ведь там было много того, что и теперь влияет на нашу жизнь. В первые дни новой земной жизни мы еще помним отрывки из прошлой жизни, но затем воспоминания сменяются новыми впечатлениями. И мы все забываем.

Аврора взяла лист бумаги и с увлечением принялась рисовать. Адель внимательно следила за движением ее руки. Из всех имевшихся карандашей девушка использовала только простой, но делала это настолько ловко, и рисунки ее получались настолько реалистичными, что Адель спросила:

– Вы художник?

– Нет.

– Вы неплохо рисуете.

– Да.

Могла бы сказать «спасибо», – подумала Адель, но промолчала.

«Над этими рисунками работает человек с хорошо поставленной рукой, – заключила она. – А это значит, что показатели эмоционального состояния – сила нажима на карандаш, характер линий – не могут трактоваться верно, поскольку исключительно техничны». Однако рисунки в целом – их композиция, сюжет, особенности изображения различных объектов – заинтересовали Адель. Самым поразительным показалось ей то, что все рисунки Авроры – а этот был далеко не первый – получались абсолютно одинаковыми, вплоть до мелочей, как будто их распечатали на копировальном аппарате: темный силуэт мужчины, лицо не прорисовано, обозначены только глаза – две большие черные точки, полностью заштрихованные черным цветом, с особым нажимом. «Это ее страхи», – констатировала Адель.

– На большинстве Ваших рисунков присутствует один и тот же образ. Этот человек. – Адель указала на темный силуэт мужчины. – Это он Вас преследует?

– Возможно.

– Кто он?

– Я… не знаю.

Деталь шестая

Я открыла глаза и посмотрела прямо перед собой в темноту. Я точно помнила, что ложилась спать одна. Но теперь я явно ощущала тяжесть руки, переброшенной через мою талию. Холод немого ужаса пробрал меня насквозь. Меня обнимала мужская рука.

Я еще некоторое время лежала неподвижно, смотря в пустую темноту, а затем осторожно дотронулась до руки, перекинутой через меня, и от страха у меня онемели даже пальцы ног. Кто это?.. Я чуть пошевелилась, и большая мужская рука – теперь я отчетливо ощущала, что рука была огромной, – притянула меня назад, и я почувствовала своей обнаженной спиной его тело. Когда же он уткнулся лицом в мою шею, мне захотелось разрыдаться. Поборов сковавший меня до ступора леденящий ужас, стараясь не дышать слишком громко, я все же нашла в себе силы повернуться на спину и… никого не увидела. Тем не менее, невидимая рука продолжала прижимать меня к невидимой груди. Я с силой оттолкнула его, и мои руки провалились в пустоту. Я быстро включила свет… В комнате никого не было.

У меня снова галлюцинации. А я уж думала, что избавилась от них раз и навсегда. Когда я была подростком, ко мне тоже приходил черный дядька. Конечно, сам-то он черным не был, но одет он был во все черное и оттого казался мне черным. Он встречал меня у школы, провожал, плетясь за мной по аллее до самого дома… Он сидел со мной под липами у пруда и через мое плечо наблюдал за тем, как я корявым почерком писала школьные сочинения или рисовала что-нибудь в альбоме. Тогда я не боялась его. Тогда он был моим молчаливым другом… Другом, которого кроме меня больше никто не видел.

Бояться я стала позже и вовсе не его, а своих галлюцинаций. Им удалось убедить меня, что этот мужчина лишь казался мне, что на самом деле его не существовало. Потом я начала принимать таблетки – для спокойствия окружающих и под пристальным контролем моих новых родителей. И через какие-то два – три месяца он перестал приходить ко мне.

И вот теперь, спустя почти двадцать лет, он вернулся. Он – вернулся! И теперь он в моей спальне. В моей постели. Он трогает меня руками! Я чувствую его прикосновения! И теперь я совсем не уверена, что он мне друг…

Деталь седьмая

Аврора медленно поднесла высокий стакан с водой к губам, но пить не стала, и снова поставила его на стол. Адель исподлобья посмотрела на нее.

– Этот человек – реален?

– Что Вы называете реальностью?

– Он существует в действительности? Он существует в то время, когда Вы не спите?

– Да. Он существует, когда я не сплю. Но он существует и тогда, когда я сплю. Он существует в моих снах. Он по ту и по эту сторону сна. Я погружаюсь в сон – и вижу его. Я просыпаюсь – и снова вижу его.

– Постоянно? Он постоянно перед Вашими глазами?

– Нет, конечно. Он пропадает в тот момент, когда я просыпаюсь, когда я совершаю переход из одного состояния в другое. Но я успеваю увидеть его перед тем, как окончательно проснуться. Раньше он появлялся в темноте, даже когда я не спала. Теперь все иначе. Он приходит с дождем или с первыми сумерками, и уходит с первыми лучами солнца…

– Он материален?

– Вполне.

– Как мы с Вами?

– Нет… Это совсем другая материя.

Некоторое время Аврора молчала, всматриваясь в какую-то видимую только ей точку за спиной у Адель, словно рассматривая что-то. Или кого-то. Адель стало не по себе, но она нашла в себе силы не обернуться вслед за этим напряженным взглядом.

– Он всегда рядом, – быстро, вполголоса заговорила Аврора. – Даже сейчас. Он преследует меня. Я подала заявление в полицию, но они не верят мне. Вместо того, чтобы искать его, они отправили меня сюда. – Она выпрямилась и произнесла более четко и размеренно, даже несколько торжественно: – Вы же знаете, что именно из-за него я здесь.

– Нет, Аврора, Вы здесь не из-за него. Вы здесь, чтобы разобраться в себе. Только когда нам удастся понять, для чего Вам нужен этот человек, только тогда он перестанет преследовать Вас. Я здесь, чтобы помочь Вам разобраться в этом.

– И Вы можете это сделать?

В этой фразе и в той интонации, с которой Аврора произнесла эти слова, Адель вдруг услышала настолько обидную иронию, что намеренно проигнорировала этот вопрос.

– Вы никогда не рисуете его лицо, – попробовала она сменить тему разговора.

– У него нет лица.

– Вы никогда не видели лицо этого человека? – попыталась уточнить Адель.

– У него нет лица, – настойчиво повторила девушка, выделяя каждое слово. – И он… он не человек.

Деталь восьмая

– Вы боитесь его?

– Я привыкла к нему.

– Так вы знакомы?

– Я этого не помню.

– Не помните, знакомы ли вы?

– Не помню, где познакомилась с ним.

– То есть вы все-таки знакомы?

– Давно.

– Насколько давно?

– Еще до аварии. Тогда, когда я была ребенком. Или даже раньше.

– Вы только что сказали, что не помните, где и когда познакомились с ним.

– Да.

– И в то же время утверждаете, что вы были знакомы еще задолго до аварии? Так когда же Вы увидели его впервые?

– После аварии. Но к тому моменту я уже была знакома с ним.

– Вы говорите, что увидели его впервые, но были уже знакомы до этой встречи.

– Все верно.

– Как это возможно?

– А разве такое невозможно? Вы видите человека вроде бы первый раз, смотрите на него и понимаете, что вы знакомы или были знакомы когда-то, может быть очень давно, может быть в прошлой жизни… Разве с Вами такого не случалось?

– Нет, со мной такого не было. Расскажите подробнее про эту аварию.

– Авария… Автокатастрофа. Десятки погибших. Что Вы хотите услышать? Ведь Вы все сами отлично знаете из новостей.

– Я ничего не знаю о нем – о Вашем «нечеловеке».

– Но ведь и я ничего не знаю о нем. Именно поэтому я здесь, не так ли?

– Да-да… И все же. Что Вы можете рассказать о нем?

– Лишь то, что он был там. Он был среди врачей скорой помощи. Но он не был врачом. Он просто стоял рядом, и его никто не видел. А я видела. Он смотрел на меня, прямо в глаза, а я смотрела на него. Потом меня увезли. А он остался. Но всю дорогу он продолжал смотреть на меня. Я постоянно чувствовала его взгляд. А потом я открыла глаза и увидела яркий свет. Я очнулась в реанимации. С тех пор я – Аврора. – Она внимательно посмотрела на Адель и напряженно, выделяя каждое слово, добавила: – Мне так сказали. Они мне сказали, что я Аврора. И с тех пор он все время рядом. А я не хочу просыпаться.

Деталь девятая

Адель спросила:

– Если все это произошло так давно, почему Вы обратились в полицию только теперь?

– Я вызвала полицию, потому что дверь моей квартиры оказалась открытой, когда я вернулась вечером домой. Что бы сделали Вы, если бы вернулись вечером домой, а дверь квартиры открыта настежь? Вор, убийца, психопат – там мог быть кто угодно. Только поэтому я вызвала полицию. Заботясь о своей безопасности. Кто же знал, что в квартире окажется именно он?

Аврора откинулась на спинку софы и, скрестив на груди руки, вопросительно посмотрела на Адель.

– В квартире никого не оказалось. Все вещи на месте. Вы просто забыли закрыть дверь на замок и ее распахнуло сквозняком.

– Он был там! Я его видела.

– Кроме Вас его никто не видел.

– Это не значит, что его там не было.

– Вы знаете, почему Вас направили сюда?

– Потому что я достала полицию своими звонками. Они не хотят делать свою работу. Им проще сдать меня психиатру. Поэтому я здесь.

– Но подумайте сами… Вы несколько раз вызывали полицию, и ни разу они никого не застали в Вашем доме. По факту это ложные вызовы. За подобное Вас могли бы привлечь к ответственности, а вместо этого лишь направили сюда. Причем бесплатно.

– Вам мои визиты, по всей видимости, тоже не оплачивают? – И Адель почувствовала, как эта женщина, сидевшая напротив, вдавила ее в кресло своим взглядом и своим вопросом.

Деталь десятая,

которая, на первый взгляд, не вписывается в этот пазл

– Когда Вы уже сделаете это?

Он устало смотрел на меня поблекшими от времени глазами. Иногда мне казалось, что он измотан моей тоской даже больше, чем я сам…

– Не время.

Сухая веточка переломилась в моих пальцах и тут же была отправлена в огонь. Хотя бы это пламя немного утолит свой голод.

– Не время?

Он в недоумении, выжидающе посмотрел на меня, затем потупил взгляд и опустил голову. Ему вообще не полагалось поднимать на меня глаза, но какой теперь в этом был толк?.. Я больше не правил во Тьме. Имя и безликая тень – вот все, что от меня теперь оставалось. Из могущественного правителя я превратился в обычного посыльного, который получал указания Тьмы и передавал их своим «подданным». Я даже не следил за их исполнением, этим занимался Пратт. Тьме следовало выбрать его, а не меня. Но Она меня не отпускала, держала еще для чего-то при себе…

Он вздохнул.

– Мессир, сколько можно мучить себя? Сколько времени уже прошло! Вы сделали главное – Вы нашли ее. Так сколько еще можно продолжать это самоистязание? Вытрясите уже ее душу из этого тела, да и дело с концом. Заживем, как прежде. Ведь и я истосковался по ней. Ваши дни не ограничены временем, а вот я могу и не дождаться…

Милый, добрый фавн…

– И что ты предлагаешь? Убить ее и забрать душу?

– Убить это тело, – поправил он.

– И когда ты стал таким кровожадным, Кетар?

Фавн с укоризной покачал головой.

– Была бы здесь сейчас Истма-Ил, она бы встряхнула Вас, Мессир, как следует, она бы вытрясла из Вас эту хандру.

– Не поминай ее прах, пусть лежит, не дымится.

Фавн подбросил хворост в огонь.

– Если я убью это тело, Кетар, то ее душа отправится к Создателю, а не ко мне.

– Она – блуждающая душа. Она заняла это тело без позволения.

– Тем не менее, теперь это ее тело. Иногда так случается, Кетар… Будь она все еще блуждающей душой, найди я ее чуть раньше, успей я выхватить ее до того, как она нырнула в эту оболочку, все было бы иначе… Но теперь… она не помнит меня.

– Она снова полюбит Вас, Милорд, и ее память вернется к ней вслед за ее возродившейся любовью.

– Полюбит? Даже когда она любила меня, то предпочла жизнь с ним вечности со мной. Думаешь, она теперь отдаст мне свою душу? Откажется от жизни? Нет… Нет ничего такого, за что она продаст свою душу, на что обменяет ее. Мы уже стали свидетелями того, что она не пойдет на это. Она… хочет жить, – я бросил еще несколько сухих веток в огонь.

– Отчего Вы не придете к ней в своем теле?

– Это не мое тело, тебе известно об этом.

– Но в нем Вы почти человек.

– Мне не стать человеком, и я не желаю этого. И она не человек, хотя и не помнит об этом, живя в чужой оболочке. Я хочу, чтобы она вспомнила меня. Вспомнила таким, каким знала.

– Без тела Вы лишь пугаете ее. Там, в той реальности, где она оказалась, у каждого должно быть тело, и у Вас тоже. Без телесной оболочки Вы – лишь часть Тьмы, безликая тень, призрак, блуждающий в сгущающемся сумраке… – фавн вдруг осекся и снова опустил глаза.

– Что же ты? Продолжай. Все так. Я – лишь безликая тень, ночной кошмар, которым пугают детей. И так было всегда… Однако, ты прав, фавн. Ты снова прав…

И огонь вспыхнул, получив целую охапку сухих веток.

Деталь одиннадцатая

Аврора проскользнула в темную прихожую своей квартиры, сразу же включила одной рукой свет и захлопнула дверь за своей спиной. Затем огляделась. Она не боялась темноты, но предпочитала не видеть темные тени и пугающие силуэты, которые постоянно мерещились ей в такое время.

Она прошла в кухню мимо плохо освещенной уличным светом комнаты и… вдруг оторопела. Дав задний ход, она краем глаза заглянула в дверной проем и… в кресле, стоявшем у окна, она увидела темный мужской силуэт. Она замерла, всматриваясь в сидящую тень – вдруг ей это только показалось? – и в этот момент фигура опустила руки на подлокотники и положила ногу на ногу. Аврора бросилась к выключателю, судорожным движением нажала заветную клавишу – свет не включился. Продолжая настойчиво щелкать выключателем и прижимая к груди бумажный пакет с купленными для ужина продуктами, Аврора, не отрывая глаз, следила за тем, как силуэт поднялся и медленно направился через комнату по направлению к ней. Она больше не пыталась победить предавшую ее систему освещения. Она просто наблюдала за тем, как это нечто медленно приближалось к ней, и все крепче прижимала к себе пакет с продуктами, будто опасаясь, что эта огромная тень могла оставить ее без ужина. Удивительно, но за какие-то пару минут Аврора полностью приняла неизбежность контакта с неизвестностью и смирилась с ней.

Он уже стоял перед ней, совсем рядом, и ей даже казалось, что она слышит его дыхание. Дыхание?.. Это существо способно дышать? Аврора закрыла глаза, а когда снова открыла их, в освещенной приглушенным электрическим светом комнате кроме нее никого не было.

Деталь двенадцатая

Он стоял, опершись руками о край раковины и, не отрывая глаз, смотрел на свое отражение в зеркале.

«Неплохо. Очень неплохо. Но эти глаза… Надо что-то делать с ними. Нельзя допустить, чтобы они выдали меня. Особенно теперь, – он выпрямился и еще некоторое время изучал свое отражение. – Совсем неплохо. Пожалуй, даже лучше, чем в прошлый раз. Но глаза…»

Он провел влажной рукой по непослушным вьющимся волосам, надел темные солнцезащитные очки и вышел из дома в сгущавшийся сумрак ночи.

Он любил эти первые минуты наступающей ночи, когда от фонарей ложились на асфальт длинные тонкие тени и все постепенно погружалось сперва в сумрак, а затем во тьму. Тогда он уходил прочь от городского шума на едва освещенные улочки, иногда пугая встречных прохожих своим внезапным бесшумным появлением. Он любил это время суток. Это было его время, но это было совсем не то место, где ему хотелось бы оказаться теперь – оказаться бы вместе с ней, как когда-то очень давно… Спустя столько лет он нашел ее. Крохотная искра в миллиарде галактик, в тысяче реальностей… «Любящие души всегда находят друг друга. Они не знают преград. Все звезды шепчут об этом, разве ты не слышишь их голоса?» – так говорил ему Кетар… Да, он слышал их голоса, но среди этих голосов ее голоса не было. А потом ему вдруг просто показалось, что она позвала его, и он поддался глубинной интуиции и пришел на ее зов. Он нашел ее, а она его забыла… Она снова сбежала от него. Спряталась в этом чужом детском теле…

Деталь тринадцатая

– Аврора, Вы с кем-то встречаетесь?

– Конечно. Каждый день я с кем-нибудь встречаюсь. Вот как сейчас с Вами, например.

Адель вздохнула. Эта девушка издевается над ней, а она терпит. И никто ей за это терпение не платит. Форменный мазохизм.

– У Вас есть парень? – уточнила вопрос Адель.

– Парень? Что Вы имеете в виду?

– Вы состоите в отношениях с мужчиной?

– Конечно нет.

– Почему конечно?

– Я не могу быть с мужчинами. Они от этого умирают, – как о чем-то само собой разумеющемся сообщила Аврора.

От неожиданности Адель поперхнулась. Вот это интересный поворот событий! Она потянулась за стаканом воды, чтобы скрыть эту неловкость.

– Каким же образом, позвольте узнать?

– Они отдают мне свою энергию и медленно погибают.

«Прямо-таки энергетический вампир, а не женщина», – подумала Адель, и ее губы дрогнули в улыбке.

Однако это было лишь грустной насмешкой, скорее над собой, а не над собеседницей. Адель недавно исполнилось тридцать три – возраст Христа, как она любила говорить, но ощущала она себя намного старше и мудрее, нежели была на самом деле. У нее до сих пор не было постоянных отношений с мужчинами, поскольку она считала, что ни один из них не достоин ее, и продолжала ждать прекрасного принца на белом дорогом авто.

У нее на примете был один. И хотя белого авто у него не было, в остальном он представлялся ей идеальным вариантом: он не был женат, зато был довольно состоятелен, внешне привлекателен и знаменит в определенных кругах. Он казался ей недосягаемым и оттого еще более притягательным, почти что сказочным принцем, именно тем, кого она ждала с самого детства.

Это был тот самый Лео Мареш, доктор медицинских наук, профессор, новатор в области психиатрии и психоанализа. Он появился в их городе несколько лет назад, внезапно, и сразу же получил должность и кафедру при Университете. Помимо этого он имел свою небольшую клинику и занимался случаями исключительно сложными, возвращая к обычному образу жизни пациентов, которых другие врачи считали безнадежными. Ему были доступны такие глубины человеческого сознания, о которых его коллеги и представления не имели. Когда же при нем упоминали имена Фрейда, Юнга, Адлера, он пожимал плечами и с легкой иронией осведомлялся, кем были эти почтенные ребята.

Он много экспериментировал, в том числе и на себе. Он знал нечто большее, чем то, что было раскрыто в учебниках и научных трудах, и поистине творил чудеса с доверенными ему больными. Он часто любил повторять: «Хотите вылечить его? Хорошо, я заставлю его думать так же, как думаете вы». Не раз в беседах со своими студентами он говорил: «Почему вы считаете, что эти люди больны? Потому что они видят, слышат, чувствуют, понимают этот мир по-другому? Потому что их мысли выстраиваются иным образом? Потому что они видят, слышат, чувствуют то, что не видит, не слышит, не чувствует большинство из вас? Если они не поняты – разве они больны? Все лечение вы сводите к тому, чтобы сделать их похожими на себя. А ведь вы даже не пытаетесь разумно интерпретировать их поступки. И при этом считаете разумными… себя?»

Неимоверных усилий стоило Адель попасть на его курс и начать работать под его руководством. Однако психиатрия интересовала ее гораздо меньше, чем он сам, и ей все же пришлось сменить медицинский профиль на психолого-социальный. Тем не менее, она и теперь позволяла себе обращаться к Марешу за консультациями и время от времени посещала его лекции, но не из-за интереса к науке, а чтобы увидеть его и в очередной раз взгрустнуть на тему «почему мы не вместе».

Голос Авроры вывел Адель из мечтаний:

– Последний выжил. Эмоциональная возбужденность, обильное носовое кровотечение на фоне патологически низкого давления, бред, галлюцинации, – Аврора пожала плечами. – У него даже была временная остановка сердца. Несколько дней в реанимации, затем длительное восстановление. Он стал задумчив и перестал говорить. Врачи сочли это последствием сильнейшего шока. Но на самом деле это не так. Просто он пообещал мне: никому ничего не говорить.

Деталь четырнадцатая

Аврора поставила две тарелки на стол. Положила приборы. Выключила свет в квартире. Зажгла свечи и поставила их таким образом, что часть стола с ее стороны была освещена, а противоположная – погружена во тьму. Она налила воду в бокал, положила несколько салатных листьев и пару креветок на свою тарелку. Она устала бояться. Устала каждый раз вздрагивать от появления темной тени, блуждавшей по ее квартире. Этому существу что-то было нужно от нее, так не пришло ли время узнать, что именно?

Было ли это существо теперь в ее квартире? Она не видела его уже несколько дней. Последний раз он до состояния обморока напугал ее в душе. Она выключила воду, прислушиваясь к звукам в квартире, обернулась и… увидела его руку, его огромную ладонь, прижатую к матовому стеклу душевой кабины. От ужаса у нее перехватило дыхание. Аврора для чего-то быстро пересчитала пальцы на его руке – их было пять. А потом она увидела, как к стеклу прилипла еще одна рука – такая же большая и тоже левая. И в этот момент Аврора потеряла сознание. Она очнулась утром, в своей постели. Для нее так и осталось загадкой, как она перебралась сюда из душевой. Возможно, все это лишь приснилось ей.

Она посмотрела в темноту перед собой. Что она делает? Она сама сводит себя с ума, играет сама с собой в непонятные игры. Это все ее одиночество. Она исключила себя из общества, она оставила людей за пределами своей реальности. Люди не нужны ей. Люди никогда не были нужны ей. Никто из них никогда не сделал ей ничего хорошего, и ничего хорошего она от них не ждала.

У нее никогда не было друзей. Сверстники всегда сторонились ее. Она казалась им странной. Она пугала их. Помимо ее неестественно светлой кожи, внимание сразу же приковывали ее глаза – они были разного цвета: один голубой, а другой – зеленый. Но еще бóльшую необычность и дикость ее внешности придавала разная форма зрачков – в голубом глазу он был обычным, круглым, как у всех людей, в зеленом же глазу имел весьма необычный вид: он словно разбивал радужку надвое узкой вертикальной щелью. «Синдром Шмида-Фраккаро, синдром кошачьего глаза, редкое хромосомная патология», – объясняла жена ее дяди, взявшая Аврору на воспитание после той жуткой аварии, в которой погибли родители девочки. И хотя женщина прекрасно знала, что никакого синдрома Шмида-Фраккоро, как впрочем и других хромосомных патологий, у ребенка не было, а глаз приобрел такой вид лишь после аварии, она все же предпочитала придерживаться этой версии, поскольку любые другие мысли на этот счет вызывали у нее панический ужас.

– Это не наша Аврора, – говорила она мужу. – Это не та Аврора, которую мы знали прежде. Разве ты не видишь этого? Это чужой ребенок! Если она вообще человек. Я не узнаю ее! Ее словно подменили.

– Ты многое требуешь от нее, – отзывался ее супруг. – Прошло слишком мало времени. Подожди, все обустроится.

– Подождать? Чего ждать? Сколько ждать? Это не наш ребенок. Это не твоя племянница. Это не наша Аврора! Аврора всегда была жизнерадостной, открытой, она любила поболтать, когда навещала нас, любила повозиться со мной на кухне или в саду. Но «это»! Это исчадье ада, которое тихо ненавидит меня. Не надо было давать согласие на опеку! Зря я пошла у тебя на поводу. Всем было бы лучше, если б она отправилась из больницы прямиком в детский дом!

– Послушай… Остынь. Она перенесла тяжелую психологическую травму. Потерять обоих родителей, так внезапно… Чудо, что она сама осталась жива.

– Прошло уже два года, а улучшений по-прежнему нет.

– Ну… ты не справедлива к ней. Вспомни, она не могла говорить, плохо ходила, не узнавала себя в зеркале. А теперь? Спустя всего два года она уже посещает занятия в обычной школе и не отстает по программе. Да, у нее проблемы с социализацией, но она восстановится. Она снова научится улыбаться. С ней работают лучшие специалисты, дай ей время.

– Единственный специалист, который ей нужен – это психиатр. И мне скоро, по всей видимости, этот специалист тоже потребуется, – она подняла глаза на мужа: – Что?

Проследив за его взглядом, она обернулась и увидела Аврору, стоявшую за их спинами. Этот взгляд Аврора помнила до сих пор. В этом взгляде было нечто большее, чем раздражение и неприязнь: в нем была злоба, вызванная страхом. Для чего эта женщина привела ее в свой дом? Ведь Аврора не просила ее об этом. Она предпочла бы до сих пор лежать на той мокрой от дождя дороге. Это было бы намного приятнее, чем стоять теперь в дверях кухни и вызывать нескрываемое отвращение и страх у этой женщины, пытавшейся играть роль ее матери, которую она – Аврора – в общем-то и не помнила.

– Вот, пожалуйста, – продолжала женщина, сверкая глазами на мужа, – посмотри на нее, стоит, как привидение, не шелохнется. Она до инфаркта меня доведет!

Мужчина ласково кивнул девочке, и та исчезла, так же тихо, как и появилась, прикрыв за собой дверь.

– Зачем ты так? – произнес он вполголоса, – ей сложно. Только представь, что творится в ее голове. Она потеряна. Она ничего не помнит и пытается восстановить свой мир, основываясь на наших рассказах. Мы должны помочь ей, поддержать ее, вернуть к нормальной жизни, а вместо этого…

– … а вместо этого я все порчу! Это ты хотел сказать? Да, она не нравится мне. Она пугает меня. Она преследует меня в моем собственном доме. Ты видел ее глаза? Такого не бывает у нормальных людей! Это не врожденная патология! У нашей Авроры были карие глаза, разве ты не помнишь? Чудесные карие глаза и каштановые волосы. А у этой волосы черные, как смоль, и глаза, как у ведьмы. Делай, что хочешь, я не желаю больше ее видеть в нашем доме!

Они услышали, как хлопнула входная дверь.

– Вот, пожалуйста, она ушла, – женщина развела руками. – Могла бы хоть что-то сказать. Мы не существуем для нее. Плевать она на нас хотела.

– Остынь. Она травмированный ребенок.

Нервно кусая губы, женщина подошла к окну.

– Посмотри, – сказала она, – снова общается с призраками.

Он подошел к окну вслед за супругой. У дороги, прямо напротив их окна, стояла Аврора. Чуть подняв голову, она как будто смотрела на кого-то стоявшего рядом.

– Подожди, я все улажу. – И мужчина вышел на улицу.

Аврора отлично помнила тот день. Это был именно тот день, когда она впервые увидела его так близко – его, этого нечеловека, это существо, которое никто, кроме нее, не видел. Он давно наблюдал за ней, за этой девочкой, но лишь теперь, впервые, позволил и ей увидеть себя. И она увидела его. Но не узнала.

Аврора всегда избегала шумных вечеринок и сторонилась компаний. Ее не интересовала учеба, хотя и давалась ей довольно легко. Зато она могла часами смотреть на луну или следить за движением листа, упавшего на водную гладь и гонимого легким ветром. Как завороженная, запрокинув голову, она часами любовалась снежинками, кружившимися в свете фонарей, подолгу рассматривала золотистые пылинки, мерцавшие в солнечных лучах. Она с упоением слушала голоса птиц и шум ветра. Она хотела вырваться из этого тела, которое не давало ей дышать. Она хотела стать светом, слиться с ним и обрести новое тело, более невесомое, более чувствительное к звукам и прикосновениям природы.

Город душил ее. Она рвалась за его пределы, в тишину, наполненную дыханием ветра и звучанием звезд. Она стремилась в горы – подальше от суеты, подальше от бессмысленного шума. Только наедине с собой и природой она чувствовала себя уютно, в безопасности. Она не помнила ничего из того, что было в ее жизни до аварии, а все то, что происходило с ней после, казалось, пролетало мимо нее. Ей казалось, что она проживает чью-то чужую жизнь.

– Ты здесь? – тихо спросила она, не поднимая головы.

Ответа не последовало. Аврора поднесла бокал к губам и сделала небольшой глоток, потом снова поставила бокал на стол, не осмеливаясь поднять глаза и посмотреть в темноту напротив. Она прислушалась к тишине. Ничего.

– Если ты здесь, дай мне знать, – чуть слышно произнесла она. Тишина. Она подняла глаза. Темная комната, едва освещенная дрожащим огнем свечей. Ее глаза успели привыкнуть к темноте, и она уже без труда видела противоположную часть комнаты. Аврора внимательно изучила взглядом каждый предмет, погруженный в полумрак. Еще какое-то время она неподвижно сидела за столом, затем резко поднялась, задула свечи.

– Что за бред? Что я делаю?

И она, схватив брошенную на пол сумку, вышла из квартиры, громко хлопнув за собой дверью.

Деталь пятнадцатая

«У Кетара была вера. У Пратта была идея. У меня была ты. Когда-то очень давно. И я потерял тебя. Правы были эльфы, любовь делает нас слабыми».

Он медленно шел по ночной аллее, сбивая носы своих ботинок о неровные камни, которыми была вымощена дорожка. Он свернул с главной аллеи и направился вглубь парка, к небольшому пруду. Ночь была темная, беззвездная. Бледная луна нечетким силуэтом время от времени мелькала между размазанными по небу облаками. Он остановился у кромки воды и посмотрел на темную поверхность пруда. Легкий ветерок рисовал прохладную рябь на воде. Он поднял глаза к небу. «Какая далекая, какая высокая луна. Луна давала ей жизнь, давала ей силы. Здесь же луна не способна даже осветить землю».

Он побрел дальше, все углубляясь во тьму и тишину парка. Начиналась гроза. Где-то вдалеке небо освещалось вспышками молнии, над головой трещали запоздалые раскаты грома. На его лицо упала первая крупная капля дождя. Затем еще одна упала на его плечо, за ней еще одна, и еще, и вдруг дождь обрушился на землю плотной шумной стеной, и он медленно растворился в этом ливне.

Деталь шестнадцатая

– Последнее время я практически перестала спать. В лучшем случае засыпаю только к утру, когда уже светает. Бессонные ночи изматывают меня. Всю ночь я сижу, обняв руками колени, и безотрывно слежу за затаившимися в моей спальне тенями.

– Я назначу Вам снотворное.

– Не нужно. Я не принимаю никакие препараты. Чай с пустырником и мятой – вот все, что мне нужно.

– Но ведь Вы не можете заснуть. Легкое успокоительное?

– Нет.

– Вам необходим полноценный сон.

– Мне необходимо знать, что он от меня хочет. Вот все, что мне необходимо.

Адель устало вздохнула.

– Так значит, Ваш… незнакомец… этот человек… он продолжает досаждать Вам?

– Человек? – Аврора подняла правую бровь. – Мне казалось, я достаточно рассказала Вам, чтобы стало ясно – он не человек.

– Хорошо. Но Вы по-прежнему боитесь встречи с ним?

– Боюсь ли я встречи с ним? Мне по-прежнему неизвестно, кто он и чего он от меня хочет, а все неизвестное нас пугает, ведь так? Мы не знаем, какую опасность таит в себе это неизвестное и инстинктивно выбираем избегающее поведение, потому что правила социума запрещают нам нападать первыми. Убежать, спрятаться, затаиться, звать на помощь – вот все, на что мы теперь способны. Да, это страшно. Страшно, когда он стоит надо мной темным неподвижным силуэтом. Страшно, когда он садится на край моей постели и подолгу всматривается в мое лицо, пытается заглянуть мне в глаза сквозь мои полуоткрытые веки. Иногда это настолько страшно, что я не могу думать, не могу дышать, не могу шевелиться. Вы знаете, что такое сонный паралич? Конечно, знаете, но испытывали когда-нибудь на себе?

– Нет, – Адель сделала какую-то заметку в своем блокноте.

– А вот я испытала это на себе и не раз. Неприятная штука, но только в том случае, если давать волю страху. Если же изучить свое состояние и немного потренироваться, можно даже управлять этим состоянием, и это становится забавным. Помню, как это случилось впервые… Я вернулась домой раньше обычного. Открыла окно… Так приятно, когда комната наполнена свежим воздухом и отдаленным шумом города. Я завалилась на диван с парой журналов, и сама не заметила, как заснула. Это был мягкий, легкий дневной сон. Совсем неглубокий. Сквозь сон я слышала, как ветер играет шторой, как хлопнула где-то дверь, неторопливые шаги в прихожей… Это насторожило меня. Я конечно же решила встать и убедиться, что в мою квартиру никто не проник, но внезапно шум стих. Я лежала, не открывая глаза, и прислушивалась. Все было тихо. Спустя некоторое время я все же решилась встать и проверить, все ли в порядке. И не смогла этого сделать. Я лежала, уткнувшись лицом в прохладные глянцевые страницы журнала, и сквозь полуоткрытые веки могла видеть лишь небольшую часть комнаты. До моего слуха через открытое окно доносились с улицы звуки, я чувствовала прохладный ветерок на своей коже, слышала, как в кухне льется из крана вода… А ведь я не включала воду. Я не могла полностью открыть глаза, несмотря на все те усилия, что прилагала. Я не могла произнести ни звука, я не могла пошевелить даже пальцем. Мое тело было полностью обездвижено, в то время как мой разум продолжал бодрствовать. – Аврора посмотрела в окно и снова вернулась взглядом к Адель. – При общей анестезии пациенту вводят препараты, которые обеспечивают ему три вещи: он не чувствует боли, он временно утрачивает сознание и он не помнит происходящее во время операции. Его мышцы полностью расслаблены, он не может двигаться. Таким образом, он не чувствует, не двигается и не помнит. Если же действие препарата, отвечающего за глубокий, медикаментозный сон, прекращается преждевременно, раньше, чем восстанавливается чувствительность и способность снова двигаться, пациент слышит и помнит все, что происходит вокруг него, но в то же время не может пошевелиться и ничего не чувствует. Со мной было нечто подобное. Я все слышала, помнила – и не владела своим телом. Мое тело еще бездействовало, а сознание уже пробудилось. В этот момент он подошел ко мне.

Он стоял надо мной, и стоял он так, что я не могла его видеть. Я запаниковала. Я очень сильно запаниковала. Несколько раз я мысленно прочла молитвы, какие только смогла вспомнить сквозь сон, попыталась сложить в уме трехзначные числа, и постепенно оцепенение прошло. Все мое тело затекло и болело. Я с трудом поднялась. Меня бил озноб. В квартире все было по-прежнему: светло и тихо. И жутко.

В тот раз я испытала животный ужас. Не от состояния, в котором находилась – в этом для меня не было ничего нового. Жутко было от его присутствия. Если раньше я думала, что с ним можно договориться, что, возможно, он мне друг, теперь я знаю: никакой он мне не друг. Ему что-то нужно от меня. Он пришел за мной. И тогда я знала, что он придет снова. И он пришел. Потом снова пришел. И снова. И каждый раз при его появлении у меня случался сонный паралич. Он никогда не дотрагивался до меня. Только смотрел. Словно я какой-то подопытный экземпляр. Словно я какой-то объект для изучения.

Но со временем я сделала вывод, что ничего дурного со мной после его посещений не происходит и, скорее всего, он не желает мне зла. А если и желает, то по какой-то причине причинить его мне не может или пока не собирается. И… Я перестала бояться его. Я привыкла к его посещениям. Я убедила себя, что он не сделает мне ничего плохого. Я перестала его бояться. Я перестала бояться и этого состояния сонного паралича, потому что ясно осознала, что лишь само тело, в котором я нахожусь, не способно двигаться. Сама же я нахожусь внутри него и движения мои не ограничены. Я не могу управлять этой оболочкой, но я могу существовать отдельно от нее. Наши мысли, наши чувства, наше сознание никак не ограничено нашим телом. Раньше я просто не знала, как этим правильно пользоваться. Теперь знаю. Пугают ли меня встречи с ним? Нет. Теперь я жду его. Я не знаю – придет ли он ко мне во сне или наяву. И я по-прежнему не знаю, что ему от меня нужно.

Что же касается тех состояний, которые прежде пугали меня, – теперь они меня забавляют. Я даже научилась специально вызывать состояние сонного паралича – потому что тогда приходит он. Я закрываю глаза и представляю его. Его присутствие. Его дыхание. Его прикосновения. В какой-то момент мое тело засыпает, а сознание продолжает прислушиваться к звукам, наполняющим мою комнату, и среди этих звуков появляется он.

Я по-прежнему не вижу его, но чувствую его присутствие. Некогда удушающий меня ужас и леденящий душу страх сменились чем-то радостным и одновременно тревожным. Теперь я вижу свою комнату сквозь легкую, теплую, золотистую пелену во время дневного сна и сквозь черный, мягкий, обволакивающий бархат, когда он приходит ко мне ночью. Да, я чувствую полную беспомощность перед ним, но это прекрасно. Да, это не мое тело, но именно через него осуществляется мой физический контакт с внешним миром. Поэтому я стала спать без одежды, чтобы лучше почувствовать его прикосновения, если он прикоснется ко мне. Впрочем, ему все равно. Он смотрит на меня, а не на это тело, и он не прикасается к этому телу, потому что оно – не я. Иногда мне кажется, что он хочет достать меня, вынуть, извлечь из этого тела, но не знает, как это сделать.