Читать онлайн Огни у пирамид бесплатно

Огни у пирамид

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В коллаже на обложке использованы иллюстрации: © breakermaximus, chainatp / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

Глава первая, где становится ясно, как изменилась жизнь

Ниневия. Год 5 от основания Империи. Месяц Нисану.

Великий царь, царь всех царей, и правитель обитаемого мира от земель филистимлянских и почти до царства Синдху, что на среднем течении великой реки Инд, принимал посла Египетского фараона Тахарки, который четыре года назад крайне удачно зарезал своего старшего брата Шабатаку. Фараоны XXV династии были нубийцами, и посол тоже был нубийцем, разительно отличаясь черным цветом кожи от своей свиты, что была укомплектована обычными египтянами. В Империи, которую с легкой руки Пророка стали называть одним словом, без перечисления многочисленных земель, в нее входящих, нубийцы в основном служили статусными элементами интерьера, а этот еще и разговаривал. Зрелище было крайне непривычным, а потому вызвало живейший интерес персидских князей и сардаров, собравшихся в зале. Вопрос обсуждался серьезный. Три года назад имперский Наварх, он же командующий флотом, отыскал морской путь в Египет и обнаружил занесенный песками великий Канал Фараонов. Царь царей Ахемен страшно не хотел тратить гигантские деньги на его восстановление, и уже который раз пытался различными уловками возложить эту честь на Египет. Тот успешно сопротивлялся. Египет был абсолютно самодостаточен, и все еще довольно богат, хоть и стал бледной тенью самого себя. Караванного пути через Синай ему хватало с избытком, и этот путь был надежно перекрыт цепочкой крепостей. Никакой канал Тахарке был даром не нужен, и копать он его не собирался. По его приказу жрецы Амона-Ра нашли папирусы, из которых стало известно, что эта стройка обошлась Египту в две тысячи талантов золота и сто тысяч человеческих жизней. Тахарка ужаснулся и ушел на юг, воевать с племенами полудиких эфиопов, потому что воевать было уже практически не с кем. На севере было море, на западе – Ливийская пустыня, а на востоке – могучая Империя, которая объединила в себе жутких ассирийцев и не менее страшных персов. Туда же органично влились торгаши из Вавилона и финикийские мореплаватели. И эта смесь народов, скрепленная единой системой законов, мер, весов и денежных расчетов, начала плавиться, имея далекой целью превратиться в единый этнос. Ахемен, по совету Пророка, приказал всем оседлым персам взять в жены девушек из Вавилонии и Шумера, а ассирийские воины взяли в жены дам из Аншана и Суз. Приказ вызвал было волну возмущения у родителей невест, но налоговое послабление на следующий год успокоило любящие отцовские сердца, и девчонки поехали в неведомую даль, навстречу судьбе. Знать переженилась вообще вся, благо жен можно было иметь много. Учитывая, что дети от этих браков уже были трех-четырех лет от роду, то малышам приходилось понимать и ассиро-вавилонский диалект (он же аккадский), персидский, эламский и арамейский языки. Ведь папа-ассириец мог жить с мамой персиянкой в гарнизоне какого-нибудь Алеппо и служить под командой эламита из Айяпура. Рождался какой-то суржик… Перемешанная кровь разных народов давала на редкость хороший результат, детишки получались крепкие и красивые. Программа, которую разработали Пророк и Первосвященник Нибиру-Унташ, предусматривала полное перемешивание населения и исчезновение местных языков. А для этого нужна была поголовная грамотность и почти сотня лет целенаправленной работы. Иначе ничего не выйдет. Ведь до сих пор иранские луры, прямые потомки эламитов, говорят на крайне своеобразном диалекте. И это через три тысячи лет! Единая страна должна была общаться без переводчиков. А пока всё государственное делопроизводство приходилось вести аж на четырех основных языках, и это было безумно сложно и дорого. Впрочем, появившаяся бумага постепенно делала ненужной клинопись, и свет в конце туннеля уже был виден.

Единая денежная система и тотальное ограбление храмов вызвали взрыв торговли и потребления. Караваны ходили во все стороны, не встречая преград, а редкие разбойники из арабских и арамейских племен регулярно вырезались карательными отрядами кавалерии. Империя ударными темпами развивала сеть дорог и мостов, соединяя север и юг, запад и восток торговыми путями. Каждые пять фарсангов стоял караван-сарай, где был колодец с хорошей водой. Право держать таковые давали отставным десятникам и сотникам, а потому порядок на государевых дорогах был железный. Да и побуянить у такого хозяина не получалось. Глянет какой забияка в глаза душегуба на покое, и увидит в них вечность. Потому что не все выживали, держа копейный строй двадцать лет подряд, а из тех, что выживали, можно было гвозди делать, которыми таких забияк к крестам приколачивали. И становился тот забияка тихим и вежливым. Потому что держатель постоялого двора был обязан на своей территории порядок поддерживать всеми доступными средствами. А проткнуть распоясавшегося хулигана копьецом для отставника было куда как доступным средством убеждения, и вполне привычным. Да и не было ему за это ничего, если честно. Надзирающие за порядком таким отставникам на слово верили, ведь те именем светлого бога присягу давали.

Немыслимые доселе расстояния заставили задуматься Пророка, который выдал очередную многозначительную фразу, и ученые чудаки из Дур-Унташа создали ему аналог азбуки Морзе, которая тут стала азбукой Эгиби. Надо ли говорить, что и этот мудрец свою личную статую получил. Линия башен, оснащенных системой бронзовых зеркал, протянулась от Кермана до Ашдода, поражая население скоростью передачи новостей. Тут, откровенно говоря, вообще раньше не знали, что такое новости, а теперь сын, служивший в неведомой дали, раз в год мог родителям бесплатно короткую весть послать. Купцы вцепились в новинку зубами и, дорогостоящее поначалу предприятие, постепенно стало даже приносить прибыль. Огоньки на башнях моргали день и ночь, превращая информацию в кровь гигантского организма, каковым становилась Империя.

Ахемену безумно понравилась Ниневия, и он переехал туда, любуясь с высоты царского дворца на прекрасный город, не тронутый войной. Ниневия была в центре его земель, контролируя и беспокойный Вавилон, и вечно недовольную Финикию. Впрочем, торгашеские нации очень быстро смирились и поняли все выгоды единого пространства. Дело дошло до того, что царь Тира Элулай, что, по старой привычке, захотел отложиться после смерти Синаххериба, был просто отравлен своими же подданными, которые не желали терять гигантский рынок сбыта. Им, подданным, люди с невыразительными лицами как бы между прочим намекнули, что Тир какое-то время может пожить на своем острове, радуясь независимости, но товары с материка он не получит, и торговать с ним никому не позволят. Ближайшее место, где им продадут зерно, будет находиться в Египте. И торговый люд очень быстро разочаровался в своем правителе, чего тот пережить так и не смог, удивив окружающих внезапно посиневшим лицом.

В стране были введены денежные векселя, скрепленные отпечатком пальцев и личной печатью, база которых хранилась у царских писцов. Ушлые аферисты, что пытались их украсть и обналичить, быстро получали палицей по голове, не разгадав секрета могущественного колдовства. Теперь значительная часть капиталов передвигалась по стране в виде пергаментных свитков, которые перевозила государственная почта. Грабители пришли в уныние. Минимальной суммой векселя было десять дариков, меньшие деньги по-прежнему возились в виде монет. Вводить купюры Макс не рисковал, помня, как разорилась дотла Франция в восемнадцатом веке из-за гениального шотландского проходимца Джона Лоу. Страна так и не смогла оправиться от той катастрофы, и Людовик шестнадцатый закономерно взашёл на эшафот. Макс на эшафот не хотел, и исторический процесс скорее осторожно направлял, чем торопил. Но в Вавилоне уже формировалось подобие первой биржи, что определяла цены на зерно, и Макс с любопытством наблюдал, что из этого получится. Молодые и резвые купеческие сыновья, освоившие в элитных школах тайну сложного процента, начали как-то раскачивать рынок, пытаясь за один день построить себе маленький дворец. Их вызвал к себе сам сиятельный Хутран, который пока жил в Вавилоне, и уведомил, что яма за стеной еще не заполнена, и что не стоит искушать судьбу. Молодые еще, жить бы и жить. Купцы вняли. Пока вняли.

Религиозная жизнь в Империи кипела ключом. Молились кому угодно и как угодно. Веротерпимость была полная. Да и не могло быть иначе. Древние традиции уходят столетиями. Христианство в русской деревне окончательно укоренилось лет через пятьсот после Крещения Руси, а отголоски язычества в виде всяких Масленниц и Иван Купал живы и по сей день. И это Пророк понимал тоже, стимулируя налоговыми льготами поклонение единому богу в храмах Священного огня, а не где-нибудь еще. Чтобы народ не баловал, по примеру православных иерархов, на новообращенных нацепили медальоны, которые язык не поворачивался называть крестиками. И если такого гражданина ловили в каком-нибудь храме Иштар, то этот была форменная катастрофа. Все налоги нужно было вернуть с пеней, и, вдобавок, выплатить крупный штраф, из которого доносчик получал половину. Денег было жалко, и паства потихоньку перетекала к огнепоклонникам, которые как бы тем же богам и молились, но гораздо дешевле. А если нет разницы?.. И храмы Баала постепенно начали пустеть. Со службой Богине было тоже пока непросто. Незаметно появилось мнение, что муж женщины, у которого жена спит с другим – рогоносец, богине она там служила или не богине. В харчевнях и кабаках сидели мутные личности, которые со смаком обсуждали интимные подробности соития с уважаемыми и благочестивыми дамами. И мужики, видя ухмылки знакомых с медальонами на шее, начинали испытывать дискомфорт, который закономерно переходил в семейные скандалы. Поток женщин в храмы Иштар тоже понемногу начал пересыхать. Но до полной победы единобожия было еще очень и очень далеко. Безработные жрецы, впрочем, массово становились учителями, сами проходя короткие курсы по новым учебникам грамматики и арифметики.

Армия тоже претерпела кое-какие изменения. Царский отряд превратился в личную гвардию великого царя, с легкой руки, опять же, Пророка, получив название «Бессмертные». Ни у кого даже вопросов не возникло. Строй парней, не дрогнувших под огнеметами и баллистами, лично обошел сам Ахемен, и толкнул прочувствованную речь, купив их с потрохами. Денег, впрочем, тоже отсыпал.

Резко усилившаяся армия получила отдых. Видя определенное недовольство тех, кто не навоевался (недозаработал), Ахемен мудро сформировал два небольших экспедиционных корпуса под командованием Камбиса и Хумбан-Ундаша, и сплавил их на северо-восток и юго-восток соответственно. В результате войска сделали огромный круг и вернулись через земли Персиды, увеличив Империю на несколько сатрапий. Сопротивляться военной силе нового царства на территории Арии, Гедрозии, Дрангианы и Сагатрии было просто некому. Мелкие княжества и царства даже выставить никого не могли против профессионального войска, и местное ополчение с корявыми копьями взирало с ужасом на закованных в бронзу кавалеристов и огнеметы, делавшие профилактические залпы. Впрочем, герои находились, но тем печальней была их судьба. Конец был примерно одинаков. Удар кавалерией и рубка отступающей пехоты. Как вариант – обстрел крепости из требушета, подведение осадных башен и таранов, грабеж и резня. В новые сатрапии поехала администрация, жрецы, казначеи, писцы и Надзирающие за порядком. Вся переписка на новых территориях изначально велась на персидском языке арамейскими буквами, благо у новых граждан Империи своих букв не имелось вовсе. В планах было покорение плодороднейших Бактрии и Согдианы, лежавшей между Амударьей и Сырдарьей, и на этом движение на северо-восток прекращалось. Лезть в скифские степи у Ахемена интереса не было. Переварить бы то, что захапали.

На севере были намертво заперты «Каспийские ворота», где на свое законное место встал город Дербент. Он надежно закрыл путь в Империю для массагетов, кочующих в степях Прикаспия. Впрочем, стройка еще продолжалась, уж больно затратным был тот проект. Урарту, воевавшая за Ассирию, была включена в Империю сразу, не успев даже опомниться. Царя Аргишти второго, который находился в ассирийском лагере, просто приволокли к ложу раненого Ахемена и привели к присяге. Кто же позволит существовать хищному государству, расположенному в двадцати фарсангах от столицы?

На западе были образованы сатрапии Сирия и Финикия, прижавшиеся границами к Египту, Иудее и царству Табалу в Малой Азии. Фригия и Лидия, омываемая Эгейским морем, с ужасом взирали на грозовую тучу, растущую на востоке, и понимали, что их поглощение уже становится просто вопросом времени.

Великий Царь воевать в данный момент не хотел, потому что проблем с присоединенными территориями было более, чем достаточно. Как обычно, не хватало писцов, учителей и просто свободного времени. Благодаря этим моргающим башням, которые Пророк назвал странным словом «телеграф», поток информации принял просто чудовищные масштабы, а секретариат повелителя был утроен. У его руководителя, от занудства которого сводило зубы у всех окружающих, появилось три заместителя, не уступающих своему шефу. К счастью прирожденных бюрократов, бумагу выдавали без ограничений, и донесения сатрапов тщательно фиксировались и подшивались в папки, а потом сравнивались с донесениями Надзирающих за порядком на предмет расхождений. Государю на стол попадало только самое важное, и даже этого было столько, что он забыл, когда был на охоте.

С усиливающимся ужасом на эту ситуацию смотрел и Египет, особенно его настоящие повелители – жрецы. Уж они-то, будучи людьми чрезвычайно умными, прекрасно понимали, что простое, как топор, единобожие вкупе с налоговыми льготами уничтожит их власть в считанные десятилетия. А уж канал Фараонов, который откроет Египет для внешнего мира, только ускорит их конец, потому что страна была сознательно законсервирована на целые тысячелетия. Любое внешнее влияние поменяло бы все и сразу, и это не устраивало элиту древнейшего царства. Они уже оценили успехи Империи, получив в подарок новые научные работы, переплетенные в тисненную кожу, и впечатлились. Приглашение на ученый диспут жрецы вежливо отклонили. Античный Египет имел население около пяти миллионов человек, половина из которых жила в плодороднейшей Дельте. По крайней мере, таковы были данные римской переписи. Но, помимо плодородия, Дельта отличалась крайне запутанной системой рукавов Нила, наличием обширнейших зарослей и болот, и была своеобразной природной крепостью, воевать в которой можно было бесконечно. А потому, посол божественного фараона Тахарки стоял насмерть, и на строительство канала не соглашался ни в какую.

– Великий Царь Царей, мой повелитель не расположен делать такую дорогостоящую работу. Глупая женщина, что обманом занимала место настоящего царя, просто тешила свое самолюбие. Никакой пользы для страны от этого канала не было, а потому великие цари Египта забросили его и не восстанавливали более, – с достоинством говорил посол.

Вместо царя беседу вел хазарапат Хидалу. Для повелителя немыслимо было говорить лично.

– Мы предлагаем великому фараону Тахарке оценить ожидаемые выгоды, – соловьем разливался Хидалу. – К вам пойдут корабли из Синда и Шумера, ведь морской путь проще и дешевле, чем везти товары караванами. Вы же, в свою очередь, тоже можете свои товары везти к нам, и казна обогатится пошлинами.

– Хвала Богам, Египет достаточно богат, о Великий Царь. Но почему вы перестали закупать наш папирус? Сотни семей потеряли источник существования, и они бедствуют.

– Папирус нам более не нужен, – отрезал Хидалу, – у нас есть другой материал для письма. Ты получишь его образец. Давай все-таки вернемся к каналу. Сотни купцов из финикийских и шумерских городов придут к вам торговать. Поплывут купцы из Синда и более дальних земель, и затраты на его строительство казна вернет примерно за десять лет. Согласитесь, выгоды огромны. И еще! В случае неурожая в Египте через этот канал поплывут корабли с зерном из Вавилонии, и ваш народ не будет умирать от голода, – выложил козырь Хидалу. – Ведь все ваше царство зависит от того, насколько большим или малым будет разлив Нила.

– Великие боги берегут людей Египта, – высокомерно сказал посол, раздувая широкие ноздри. – Тысячи лет стоит страна, и простоит еще тысячи.

– Ну что же, мы закончим на сегодня, – устало сказал Хидалу. – Мы встретимся завтра наедине. Великий царь услышал то, что ему было необходимо.

Посол удалился, оставив дары, а Ахемен задумчиво сказал:

– Что думаешь, брат? Тяжело будет. Расстояния огромные, народу много, жрецы могущественные. Увязнем мы там надолго. А купцы уже приступом скоро дворец возьмут, канал этот проклятый хотят. Может, зря ты его отыскал?

– Не зря, нужен он. А Египет все равно придется забирать, – упрямо сказал Пророк. – Не сейчас, так позже. Тахарка на глазах крепнет. Мы не можем такую опасность у своих границ иметь. Да и богатая земля, сам знаешь. В Нубии золото добывают, а оно нам ой как нужно.

– Да, прав ты. Ни к чему нам такие соседи. Да еще и упрямые, как ослы. Начнем понемногу поход готовить. Харраш, посылай своих людей в Египет. Чтобы через полгода все, как на ладони, было.

– Слушаюсь, повелитель, – склонился в поклоне Умножающий Доходы Империи.

А посол богоподобного фараона Тахарки сидел в это время в своих покоях и листал книгу сказок, подаренную ему хазарапатом. Читать нубиец не умел, но картинки рассматривал жадно. И понял тогда посол, почему проклятые персы папирус перестали закупать. Потому что не нужен он им более. На папирусе такую красоту сделать никак не получится.

Глава вторая, где Пророк чуть не вернулся назад

Пять лет назад. Недалеко от Ниневии, Империя. 1 год от основания. Год 691 до Р.Х., которое уже никогда не наступит. Месяц Нисану.

После оглушительной ничьей, которая закончилась смертью Великого царя Синаххериба, задушенного Ахеменом, последнего утащили в шатер. Там его уже ждала врачебная бригада, приготовившая инструмент и нити из прокипяченного шелка. Ранение было серьезным, но не проникало в брюшную полость. Кровотечение остановили, мышцы и кожу зашили послойно, а царю запретили вставать. Тот попробовал было возмутиться, но главный лекарь уверил его, что лучше пусть его постигнет немилость царя, чем придется разбираться с великим Пророком, за которым уже послали. Лежать неделю! Иначе он, главный лекарь, прикажет Великого Царя к ложу привязать. Камбис стоял рядом и согласно мотал головой. Царь смирился. Опытный воин и сам понимал, что, если рана разойдется, он может запросто истечь кровью или подцепить нагноение, а тут уже прогнозы были бы куда хуже. В лагере справлялись и без него, в шатер постоянно бегали военачальники и докладывали обстановку. А через три дня уже был первый военный совет, на котором полноправно присутствовали рабсаки царя Ассирии и его сыновья.

– Арда-Мулиссу и Арад-бел-ит! – сказал Ахемен, не вставая с ложа. – Ваш отец был великим воином и правителем. У нас с вами состоится отдельный разговор, но я жду Заратуштру из Вавилона, за ним уже послали. Не считайте, что мои слова были сказаны впустую. Нужно подождать.

– Спасибо, повелитель, – сказал Арда-Мулиссу. – Мы не держим зла. От нашего великого отца в какой-то момент отвернулись боги, но он погиб, как лучший из воинов. Мы просим похоронить его с царскими почестями, он их заслужил.

– Да будет так! – сказал Ахемен. – Ваш отец будет похоронен так, как и положено великому царю. Ваши достойнейшие матери тоже будут окружены почестями, как и подобает царицам.

Сыновья Синаххериба молча поклонились.

– За вашим братом Ассархаддоном уже послали? – поинтересовался царь.

– Да, повелитель, – ответил Арад-бел-ит. – Сразу же.

– Хорошо. Хумбан, докладывай.

– Повелитель, в обеих армиях погибло около десяти тысяч человек. Еще столько же ранено. Многие не выживут. Расход стрел и дротиков огромный, погибло и искалечено около тысячи коней. Сколько посечено доспехов, шлемов и щитов, я даже и сказать не берусь. Много, государь, очень много. Мастерским в Сузах не один год работать надо, чтобы тот запас восстановить.

– У нас теперь ассирийские мастерские есть, – усмехнулся царь, – и у нас теперь есть железо. Царь Урарту где?

– Он ожидает, повелитель, – сказал хазарапат.

– Зови!

В шатер вошел Аргишти второй. Он с пугливым любопытством оглядел шатер, где за одним столом сидели ассирийские и персидские военачальники, уже перемешавшись между собой. Они вчера все вместе знатно надрались, и уже были почти друзьями. Почти… Для настоящей дружбы нужно было не пить, а воевать вместе, и это все понимали. Тем не менее, и Туртан, и Великий Глашатай, оказались нормальными мужиками, без закидонов, которые, как и все тут, воевали лет с пятнадцати и бойцами были отменными. И сейчас элита Империи благоухала могучим выхлопом, приводя в смятение самого царя, которому лекари пить пока не разрешали. Оставалось просто завидовать, что он сейчас и делал.

Урарту давно пережила свои лучшие годы, и в нашей реальности ей оставалось существовать от силы пару десятков лет. Горная страна, зажатая между Ассирией и киммерийцами, была обречена. Всего шестнадцать лет назад жуткие всадники с длинными мечами и дальнобойными луками наголову разгромили войско Урарту, превратив цветущую землю в пепелище. А десятилетиями до этого отважные горцы резались с Саргоном вторым, а до него – с царем Тиглатпаласаром. Царь Аргишти был весьма неглуп, потому и сумел спасти свой народ от истребления, и даже смог воспользоваться плодами наступившего затишья. Ничего хорошего от этой беседы он не ждал, и был готов умереть. Он не видел ни одной причины, по которой победителю нужно было сохранять ему жизнь. Царь гордо поднял голову и смело посмотрел в глаза новому повелителю вселенной.

– Царь! – он сделал короткий поклон, который скорее означал уважение, чем подчинение.

– Послушай, царь Аргишти, – заявил раненый громила, лежащий на широком ложе. – У меня для тебя есть два предложения. Выбор за тобой. Первое, ты можешь вернуться в свое царство и править там дальше. Мне пока будет не до тебя, если честно. Чего я твоих горах не видел? Но тогда у тебя возникнет одна проблема. Князю киммерийцев Теушпе могут приглянуться твои земли, и я не стану ему мешать, он же мой родственник. – Царь Урарту медленно бледнел. Киммерийцы вызывали у него животный ужас.

– Второе, – продолжил Ахемен. – Ты приносишь клятву «земли и воды» и становишься полноправным персидским князем. Наши дети, или внуки, кто там у тебя, поженятся, и войдут в царскую семью. Но твоя страна становится сатрапией Персидского Царства.

– Могу я остаться государем в своей земле и служить тебе, Великий Царь? – спросил Аргишти. – Я принесу клятву верности, и мои сыновья тоже.

– Не можешь, – отрезал Ахемен. – У меня для тебя всего два предложения. Выбирай.

– Я выбираю второе, – поник Аргишти.

– Вот и славно, – ответил Царь. – Дождемся Заратуштру, он точно знает, кто из моих дочерей еще не просватан. Я, честно говоря, уже и по именам их не помню. И да, подать с твоей земли будет платиться железом и конями. Все, что свыше, будем покупать за серебро и золото.

Аргишти молча поклонился. Надо было очень быстро попасть домой, пока он еще царь, и пока коней и железо он может скупить задешево, продав потом за золото простодушному персу.

* * *

1 год от основания. День летнего солнцестояния. Ниневия.

Великий царь, Пророк и Первосвященник стояли на гигантской платформе, господствовавшей над столицей. Пятьсот на пятьсот шагов были ее размеры в ширину, а высота – около тридцати метров. Длина стен Ниневии превышала двенадцать километров, в них было пятнадцать ворот, которыми заканчивались идеально прямые улицы, что шли как лучи от центра. Вода подавалась по гигантскому водопроводу длиной в пятьдесят километров, проложенному в скальных туннелях и на акведуках. Город был истинным чудом света, куда красивее Вавилона, который достиг пика великолепия гораздо позже, почти через сто лет. На гигантской искусственной горе, помимо царского дворца и храма Ашшура, был разбит парк, выкопаны пруды и стояли павильоны в тени деревьев, дающих благословенную тень. Именно туда и направлялись сейчас трое величайших людей в Империи.

– Брат, ты видишь это? – дрогнувшим голосом спросил Пророк.

– Ты это о чем? – удивился царь.

– Там, впереди, туман видишь? – снова спросил Макс.

– Великий, тут не бывает туманов, – почтительно вмешался Первосвященник. – Тут слишком сухо для этого.

– Вы не понимаете, – обреченно сказал Макс, – там впереди туман. Я ведь так и попал сюда. Помнишь, брат, как ты нашел меня посреди пустыни?

– Ну еще бы! – хмыкнул Ахемен. – Помню, дурак дураком был, да еще и ссык…

– Я не об этом, – оборвал его Макс. – Впереди туман, а значит, я должен вернуться.

– Тебя зовет бог? – встревожился Ахемен.

– Не знаю, кто меня зовет, но взглянуть надо. Веревка нужна, – сказал Пророк.

– Может не ходить туда? – поинтересовался Первосвященник.

– Да я и в прошлый раз мог не ходить, – грустно сказал Макс. – Думаю, это судьба.

Нибиру-Унташ смотрел во все глаза. Он знал, что Великий Пророк прорвал спираль времени, чтобы попасть сюда и принести волю богов, но относился к этому, как к какой-то сказке. Ну то ли было, то ли не было.

А впереди колыхалось марево тумана, что был виден только Максу. Молочно-белая тьма клубилась в саду, выпуская липкие щупальца. Слуга принес веревку и Макс обвязал себя ей вокруг пояса.

– Ну с богом! – сказал он. – Брат, если закричу, тащите меня назад изо всех сил.

Пророк осторожно пошел вперед, постепенно теряя ориентир. Веревка в руках Ахемена натянулась, а потом резко упала на землю. Макс исчез. Ахемен потянул ее на себя и вскоре удивленно любовался на конец, который был словно обрезан немыслимо острым ножом.

– Бог забрал его! – изумленно сказал Ахемен. Стоявший рядом Нибиру-Унташ был озадачен не меньше. Вот шел себе человек, а потом взял и исчез ни с того, ни с сего. Вдобавок ко всему, Первосвященник был агностиком, и религиозным человеком в полном понимании этого слова, никогда себя не считал. Но узрев истинное чудо, начал сомневаться в своих воззрениях. Может, и вправду, Бог существует?

Вдруг колыхнулся горячий воздух, и откуда-то вывалился Пророк, который смотрел на всех дурными глазами.

– Зар, ты вернулся! – заорал Ахемен, и кинулся обниматься.

– Сколько времени прошло? Год какой? – спросил Макс.

– Да нисколько не прошло. Ты шел, шел и пропал, – орал восторженный царь. – А теперь появился из ниоткуда.

– Великий! – обратился к Пророку Нибиру-Унташ. – Где вы были? Когда вы успели переодеться в эти странные одежды? И почему у вас седые виски?

– Я потом как-нибудь расскажу, может быть. Если решу, что вам надо это знать, – задумчиво ответил Пророк. – Но сейчас скажу только одно: Ох, и дел мы с вами наворотили.

Слуга, который принес веревку, стоял за спиной царя и по цвету напоминал полотно. Он судорожно пытался понять, убьют его за то, что он сейчас увидел, или не убьют.

Нибиру-Унташ повернулся к слуге, как будто прочитав его мысли, и произнес:

– Чтобы никому ни слова, понял?

Тот судорожно закивал, всем своим видом являясь воплощением ужаса.

– Чего стал, иди, – махнул рукой Первосвященник.

Тот припустил со скоростью молодой антилопы, и исчез в колоннах дворца.

– Он же всем разболтает, – укоризненно сказал Пророк.

– Именно на это я и рассчитываю, Великий, – усмехнулся жрец. – За нами из кустов еще пара евнухов подглядывает. Пусть болтают, это нам на пользу.

– А, ну да, – Макс задумался. – После того, что я узнал, действительно, не помешает.

– А что вы узнали, Великий? – спросил снедаемый любопытством Нибиру-Унташ.

– Не могу рассказать, иначе это изменит ход событий. Да и, не поверите, все равно.

* * *

На следующий день. Ниневия.

– Сыночек! Мой любимый! – (высокомерная стерва) Великая царица Накия рыдала, размазывая макияж по стареющему, но все еще красивому породистому лицу. Она смотрела на своего ненаглядного мальчика и не узнавала. На нее смотрел широкоплечий молодой мужчина с короткой бородкой и суровым взглядом пожившего человека. – Как ты возмужал! Я сейчас велю накрыть стол! Подадут твои любимые сладости! Ах да… – осеклась она. – Ты же у меня совсем взрослый теперь. Тогда мясо.

– Мама, как ты? – просто спросил Ассархадон.

– Да все неплохо, сыночек. Когда погиб твой отец, мы такого страху натерпелись! Я уж думала яд принимать, чтобы позор не пережить. Да нас тут и пальцем никто не тронул. Живем, словно и не случилось ничего. Один раз новый царь заглянул, посмотрел тут все и ушел. Честно говоря, он больше крылатых быков разглядывал и барельефы на стенах, чем нас. Некоторые обиделись даже. Надеялись к нему в койку прыгнуть, курицы, – она хрипло засмеялась. Ей, по причине возраста, прыгнуть в койку царю не светило.

– С вами обращаются с подобающим уважением? – спросил Ассархаддон с легким оттенком удивления.

– Да, сын. Я не могу сейчас приказывать писцам и военачальникам, мое слово ничего не весит теперь. Но в остальном все, как было. Только скучно очень. Я целый день с этими дурами заперта в четырех стенах. Недавно поймала себя на том, что перемываю кости матери Арда-Мулиссу, представляешь? Чтобы твоя мать опустилась до сплетен! – печально сказала она.

– Мама, все могло быть намного, намного хуже. Это же война, мама. Я очень удивлен, если честно. Либо этот перс немыслимый добряк, либо просто глуп. Но то, что он делает, говорит о том, что он вовсе не дурак. И людьми себя окружает очень толковыми и полезными. Он, воистину, великий правитель. То, как он управляет страной, совсем не похоже на то, чему учил меня отец. И ведь в том бою боги выбрали его. Значит, он прав.

– Он просто сильнее и лучше дерется, – фыркнула Накия, – при чём тут боги?

– Мама, не гневи Ашшура, он высказал свою волю, – мягко поправил ее сын, – и мы должны покориться ей.

– Ты, наследник царей, покоришься вчерашнему пастуху? – изумилась Накия.

– Что же ты предлагаешь? – удивился Ассархаддон.

– Ждать! – фанатично прошептала Накия. – И тебе боги пошлют знак. Вельмож и воинов царя не стали убивать, они поддержат тебя!

– Мама, вы говорите опасные вещи, ведь царь Ахемен пощадил вас.

– Он еще пожалеет об этом, – зло засмеялась Накия. – Ты думаешь, я до конца жизни буду играть в «ур» с этими коровами? Да я лучше вены себе вскрою.

Молоденькая служанка, что тайком хотела поглазеть на подросшего наследника и, чего греха таить, как-нибудь при случае задеть его налитой грудью, стояла за колонной ни жива, ни мертва. Она понимала, что лучше бы ей этого не слышать, но она уже услышала. Если узнают, что слышала и молчала, казнят за измену. А умирать молоденькой девчонке не хотелось совершенно, и она побежала в покои к главному евнуху, который выслушал ее, не мигая, и посеменил к хазарапату Хидалу, которому теперь подчинялся. Утаить такие вести означало смерть даже для него, а он не собирался рисковать жизнью из-за этой ненавистной высокомерной бабы. Хазарапат, выслушав евнуха, схватился за голову и побежал в покои царя. Ведь Ассархаддон прибыл по его вызову, и встреча должна была случиться через час.

– Какой достойный юноша, – восхитился Ахемен.

– Казнить бы его, великий царь, – задумчиво сказал Нибиру-Унташ.

– Да ты с ума сошел! За что? За то, что у него мать дура? – возмутился царь.

– За то, что мы не казнили вельмож, а царский отряд теперь охраняет вас, повелитель, – поддержал Первосвященника Хидалу.

– Ты тоже спятил? – заорал царь. – Да что вы несете? Вам же пересказали разговор. Он же достойнейший из воинов. Брат, чего молчишь?

Пророк с грустной улыбкой смотрел на алебастровые барельефы, на которых царь Синаххериб торжественно ехал на колеснице, и произнес:

– Точно убить его не позволишь?

– Да ни за что! – воскликнул царь. – У меня войско взбунтуется. Западные сатрапии на него молиться готовы.

– Тогда отошлем его так далеко, чтобы о нем забыли тут все. Здесь ему оставаться нельзя.

– Великий, вы что-то знаете? – осторожно спросил Нибир-Унташ. Пророк не ответил, с той же улыбкой рассматривая барельефы.

– Пусть его ведут сюда. Брат, прошу тебя, поговори с ним, но дай мне закончить разговор, – попросил Пророк.

Ассархаддон вошел, коротко поклонившись. Ахемен завел разговор, который шел как бы ни о чем, начиная от погоды, и заканчивая героической обороной Ашдода. Парень был хорош собой, умен и обаятелен, и это даже немного растопило лед, что чувствовался в начале разговора. Может, и не стоит его казнить, мелькнула мыслишка у Первосвященника, как тут в разговор вступил сам Пророк.

– Послушай, Ассархаддон. Ты достойнейший из юношей, и каждый из нас был бы счастлив иметь такого сына и зятя.

– Но… – продолжил Ассархаддон, глядя исподлобья. – Ведь есть НО, Великий. Я правильно понял?

– Правильно, – согласился Пророк. – Ты слишком опасен для всех нас.

– Опасен? Чем? Я принимаю волю богов и стану верным слугой царя. – Ассархаддон был изумлен и обижен. – Тем более, после тех почестей, что вы оказали моему великому отцу.

– Есть нити событий, которые приведут к большой беде. Я не стану лукавить перед тобой, была бы моя воля, ты был бы уже мертв. Но ты, действительно, достойнейший из воинов и истинный сын своего великого отца. Поэтому я предлагаю сделку.

– Сделку? Я не торговец! – глаза Ассархаддона метали молнии.

– Пусть будет договоренность, – покладисто сказал Пророк. – Договор между царственными особами, скрепленный клятвой.

– Чего вы хотите, Великий? Я наслышан о вас и о ваших сделках. Насколько я знаю, их условия пока еще никто не нарушил.

– Потому что невыгодно никому, вот и не нарушают, – пожал плечами Пророк. – Итак, вот мои условия. Ты должен покинуть империю и до конца жизни не приближаться к ее границам ближе, чем на полгода пути.

– А что взамен? – грустно усмехнулся Ассархаддон.

– Взамен мы сделаем все, чтобы ты доехал к месту назначения в целости и сохранности, и занял там достойное положение. Можешь даже стать царем, мы не станем препятствовать. И твоя уважаемая мать поедет с тобой.

– И куда же я должен уехать? – спросил озадаченный Ассархаддон.

– Выбирай, – Пророк махнул рукой, приглашая наследника к карте, искусно вылепленной на большом столе.

– Где же тут Ниневия, Великий? – спросил юноша.

– Вот Ниневия, вот Вавилон, вот Дамаск, а вот Египет. А вот Оловянные острова, местонахождение которых финикийцы считают страшной тайной.

– Боги, мир так огромен! – изумленно шептал Ассархаддон. – А что это за гигантская земля на Западе, за океаном? Я хочу туда. Она будет моей.

– Уверен? – спросил Пророк. – Туда только плыть по морю три месяца. Но это возможно.

– Уверен! – решительно сказал Ассархаддон.

Сделка состоялась, клятвы были принесены, и Ассархаддон удалился.

– «Она будет моей», – задумчиво повторил Нибиру-Унташ. – Резвый мальчик. Может, все-таки казним?

– Сам теперь вижу, что резвый, – хмуро сказал Ахемен. – Но казнить я его не могу. Во-первых: я дал слово. Во-вторых, у меня и вправду войско взбунтуется, уж очень его уважают. А в-третьих: он еще ничего не сделал.

– Когда сделает, будет поздно, Величайший, – сказал хазарапат. – Я вызову нашего Наварха. Он просто бредит этой землей. Да и провести разведку не помешает, вдруг там что-то полезное есть.

– Брат, – сказал Пророк, – царский отряд надо сиротами пополнять, не старше семи лет. Можно рабами. Природных ассирийцев там остаться не должно.

Глава третья, где Малх осуществляет давнюю мечту

Ашдод. Девятая сатрапия Империи. Год 5 от основания. Месяц Нисану.

Улицы Ашдода кишели толпами людей. После окончания войны в город хлынул поток купеческих караванов из Иерусалима и Самарии. Иудейское царство, где после смерти отца правил двадцатилетний Манассия, давно уже жило в мире с Империей и, по сути, являлось ее вассалом. Даже хазарапат Иудеи был назначен из самой Ниневии. Первосвященник Натан, который возмутился было, сам претендуя на главенство, внезапно умер, съев что-то несвежее. Климат такой, еда быстро портится. Следующий жрец был более покладист, и в дела государства не лез. Видно, подозревал, что климат лучше не станет, и еда будет портиться и дальше. К нему зачастили эмиссары от самого великого Нибиру-Унташа, который недвусмысленно потребовал приведения религиозных обрядов к общеимперским. Жрецы в Иерусалиме попытались сопротивляться, после чего хазарапат намекнул, что Царский отряд жив, здоров и по-прежнему жаждет личной встречи. Жрецы задумались и со скрипом начали постепенно переходить на книги, присланные из столицы. Тем более, что устойчивых религиозных традиций тогда еще не сложилось, а единобожие было очень слабо. В нашей реальности Манассия стал ревностным поклонником Баала и Иштар, а собственного дедушку, пророка Исайю, за приверженность единому богу велел перепилить пополам. Согласия достигли быстро, тем более, что торговый люд хотел согласия всеми фибрами души.

Финикийские и филистимлянские города были собраны в девятую сатрапию, которую посетили сам хазарапат Хидалу и сиятельный Хутран. Они лично побеседовали с каждым местным князем, царем и бывшим ассирийским наместником. Евнух Тайта тоже удостоился беседы, на которой безмерно удивился тому объему информации, которым владели высшие лица государства. После того разговора Тайта был удостоен звания Азата и получил третий класс в имперской иерархии. Повесив заветную цепь на шею, он был приведен к присяге новому царю. Хотя, лично для него, Тайты, ничего не поменялось. Как была империя, так и осталась. Ну царь новый, так это случается, все мы смертны. Но вот фраза самого сиятельного Хутрана, что вызывал ужас у знавших его людей, удивила его до глубины души.

– Я тебе советую, Азат, почаще беседовать со святыми людьми, служащими единому богу и священному огню. Тогда ты поймешь, что и как должно требовать от своих людей. Не нужны запутанные законы там, где люди искренне верят в бога и следуют его заветам. Делай добро, поступай по совести и никогда не лги. И тогда ты будешь чист перед законом.

Сказать, что Тайта был удивлен, это не сказать ничего. Все боги того времени были подобны людям, и лишь Ахурамазда выделялся из их ряда. Он не пил, не скандалил, не предавал родственников и не насиловал малолеток. Он вообще был скорее символом, недоступным для понимания, чем привычным божеством. И жертвы ему были не нужны, потому что он был беспредельно могущественной и мудрой сущностью. Ну какие там могут быть зарезанные бараны или быки, это же просто смешно. Жертвой ему была праведная жизнь и ежедневные правильные поступки. Ложь в его глазах была грехом, и никакие приношения в храм не могли этого исправить. Ведь бог не лавочник, чтобы торговать прощением. И Тайта это принял, причем принял искренне. Имя ум холодный и рациональный, он попробовал поступать по совести и увидел, что получается как-то даже более эффективно. Пороть провинившихся он стал реже, а порядка стало куда больше. Особенно, когда бритоголовый сотрудник сиятельного Хутрана начал работать, очистив город от криминальных элементов. Население притихло в испуге, а потом даже обрадовалось. Грабежи практически прекратились, и горожане уверенно связывали это с появлением свежих могил за городской стеной.

Новая серебряная и золотая монета оживила торговлю, а расчеты медью вызвали просто взрыв на рынке. Великий царь законодательно запретил платежи зерном, и теперь каждый работяга имел выбор, поесть ему сегодня, выпить лишний стаканчик или купить себе новую одежду. И зачастую получалось так, что вместо того, чтобы съесть свою пайку ячменя, какой-нибудь землекоп откладывал фулус за фулулсом, а потом покупал себе новую цветную тунику, удивляя соседей непривычной роскошью. Или жена его новую одежду себе покупала, что, откровенно говоря, случалось куда чаще. В городе мелькали какие-то непривычные лица и слышалось множество наречий. Вместо ассирийцев в гарнизон посадили эламских лучников и полусотню конных персов, чтобы разбойников по пустыне гонять. Солдаты взяли за себя местных вдовушек пофигуристей, благо после иудейских налетов вдов много было, а те нарожали ребятишек, что лопотали на всех языках сразу. Местные дамы за солдат охотно шли. Парни справные, пятый класс, на минуточку, и серебром каждый месяц плата за службу идет. И ходила такая вдова по улице, нос задрав, потому как не всем такое счастье выпадает. Люди, пытаясь договариваться, учили новые слова и незаметно для себя применяли их к месту и не к месту. Жизнь потихоньку менялась.

А еще азат Тайта совершенно точно уяснил для себя одну важную вещь. Единый бог, что был воплощением всего самого лучшего, доброго и светлого, размазней не был. И если справедливость и закон требовали проломить кому-то голову или приколотить к кресту, то никаких возражений от высшей сущности и его служителей не поступало. Напротив, справедливое возмездие тоже считалось крайне благочестивым поступком. И это заложило основы новой морали, которая впоследствии сделала мир сильно отличающимся от привычного нам. А на бытовом уровне не поменялось ничего. Человеческая жизнь по-прежнему ничего не стоила, и это полностью согласовывалось с новыми религиозными постулатами.

* * *

Год пятый от основания. Месяц Симану. Дамаск. Десятая сатрапия.

Пополнение пришло на редкость неудачное. В неровной шеренге стояли парни от пятнадцати до восемнадцати лет, младшие сыновья из воинских семей. Десятник Хадиану брезгливо морщился, в первом же бою половина будет насажена на копья, а вторая сдохнет на марше, таща припасы. И где же такую шваль откопали? И почему всех к нему засунули? В его десятке из тех, кто вместе с ним пришел, всего трое осталось. А когда старый десятник двадцатилетний срок выслужил и на покой ушел, то он самого Ясмах-Адада за Хадиану просил, чтобы, значит, его десятником назначили. Сам ветеран караван-сарай решил построить, благо таким, как он, ссуду давали на двадцать лет, да еще и без процентов. Нестарый еще воин, которому всего-то тридцать пять было, взял себе в жены женщину из местных, и уехал навсегда.

– Держись, парень, я в тебя всегда верил, – сказал он Хадиану, у которого даже слеза навернулась. Десятник тот ему настоящим отцом стал, и жизнь в бою спасал не один раз. Больше он его и не видел никогда. А теперь он сам десятник, вот как.

– Чего скалимся, тупое мясо? – рыкнул десятник Хадиану. – Спины выпрямили, брюхо втянули, отрыжка козлиная! Тебе отдельный приказ нужен?

На десятника вызывающе смотрел крепкий парень богатырского роста. Ага, этот заводила, его первым ломать надо.

– Умный, да? Пять шагов вперед, шест взял! – орал Хадиану. Он сильно изменился за последние годы. Хорошее питание и сумасшедшие нагрузки сделали из тонкошеего мальчишки поджарого, перевитого сухими жилами воина. И сейчас он будет учить очередного умника, который должен своего десятника бояться больше, чем врага. Это и была страшная тайна ассирийского войска, что открыл ему старый ветеран на прощание, да только Хадиану и сам о том давно догадался.

Громила с ухмылкой взял шест. Он готов был проучить горластого жилистого парня, что был ненамного старшего его. А он на своей улице самый сильный был. Он взял шест в руки и встал в позицию.

Десятник, глядя на него, как на кусок дерьма, бросил:

– Вот ведь чучело! Тебя бабушка научила так копье держать?

Кровь бросилась в лицо здоровяку, и он с ревом бросился на ненавистного десятника, который с кривой ухмылкой отступил в сторону и сунул ему шест между ног. Парень грохнулся в пыль, вызвав гогот товарищей.

– Чего разлегся, падаль, я еще не начал. Ты и на ногах не держишься. Пьяный, что ли? В позицию!

Громила встал, медленно зверея. Он снова бросился на Хадиану, а тот, словно издеваясь, отошел в сторону и врезал ему шестом по голове. Получилось не только больно, но и обидно. Гогот нарастал. А Хадиану перестал шутить и начал жестоко избивать парня. Через пару минут тот, скуля и размазывая кровь по лицу сидел в пыли и не помышлял о сопротивлении.

– Чего уставились, шакальи выкидыши? Подняли это мясо и поставили в строй. Вам сегодня весело было? Тогда три круга вокруг лагеря. Кто придет последним, еще круг побежит. Я не понял? Чего стоим? Бегом!

Хадиану не видел, что сам полутысячник Асмах-Адад стоял в тридцати шагах и довольно скалился, вспоминая себя в этом мускулистом и злом, как волк, парне. Ох, будет толк из нового десятника, и из парней этих будет толк, если не сдохнут в первом же бою. Он из них людей сделает, если в них воинский дух живет. А если воинского духа нет, то сколько ни учи, толку не будет. Так, до первого боя. А первый бой – он уже вот он. Слухи ходят, великий царь на Египет войска двинет.

Наследник Ассархаддон в какие-то неведомые земли собрался, и триста человек охотников зовет. Говорит, кто с ним новое царство завоюет, знатными людьми там станут. Вот чудно! С тремя сотнями, и царство. Да только серьезно все. В Сидон сам Наварх приехал и какой-то необычный корабль строит. Широкий, пузатый, и огромный на диво. Весь город на него ходит смотреть. Слухи ходят, что за пролив Кальфу поплывут, а это дело неслыханное. Тот пролив выходом из Верхнего моря в Великий океан служит. Туда только за оловом плавают на туманный остров, а больше ничего полезного в тех диких местах и нет.

Чудно как все в последние годы повернулось! Великие цари, как простые воины, в бою сошлись. И великие боги рассудили, что царю Ахемену правителем быть. А царь тот никого пальцем не тронул, даже тех, кто против него бился. Царский отряд, говорят, за него в огонь и в воду готов. Уж больно им такой отважный боец в роли царя нравится. А еще их теперь Бессмертными называют, четвертый класс присвоили и серебряные гривны на шеи надели. Всем, кто в том бою уцелел. А у кого такая гривна на шее, тому любой простолюдин кланяться должен. Потому что самим царем тот воин отмечен за доблесть воинскую. И жизнь какая-то странная началась. Вместе эламиты с ассирийцами служат, что столетиями друг друга резали беспощадно. Да только святые люди говорят, что все они теперь люди Ашшура, который Ахурамаздой зовется. Это ему, Ясмах-Ададу, вполне привычно. Великий царь Саргон второй, когда филистимлян в Аррапху выселил, тоже повелел их ассирийцами называть. Тут как раз не поменялось ничего. А ему-то, солдату, какая разница, какому царю служить? Он Империи служит, и гордится тем.

* * *

В то же время. Сидон. Девятая сатрапия.

Малх-мореход ходил по знакомым улицам, жадно вдыхая родной воздух. Все-таки тут куда лучше, чем в Бандаре, с его одуряющей липкой жарой. На Малха, с толстой витой цепью на шее, означавшей принадлежность к третьему классу, пугливо поглядывали прохожие, почтительно кланяясь издалека. Только у самого азата такая цепь есть, больше никто в городе не удостоен. Ростовщиков в городе не осталось, о чем Малх безумно жалел. Очень он им хотел в глаза посмотреть и поинтересоваться, сколько там еще процентов за годы его отсутствия набежало. Не получилось. Казнили всех в первый же месяц, выковыривая из тех жалких лачуг, где они пытались спрятаться. Тот, кого хотел Малх увидеть, в Карфаген уплыл, вовремя понял, куда все идет. Сволочь хитрозадая!

Малх до сих пор не верил, что его безумный проект государь утвердил. Вызвали его телеграфом в саму Ниневию, а он туда на биреме приплыл, весь город в оторопь введя. Никогда такого не было. За три недели всего добрался. Сам государь удостоил Малха похлопывания по плечу, чуть в землю его не вбив. А потом Пророк его к себе вызвал и немыслимую по сложности задачу поставил. Разрешил он ему в ту неведомую землю отплыть, да только корабль совсем другой оказался нужен. И начался у них разговор, который только к утру завершился. Малх с гудящей головой от Величайшего вышел, потому что выяснилось, что он в мореплавании и не понимает ничего. И в парусах не понимает, и в еде для команды, и как править кораблями, оказывается, тоже ничего не смыслит. Да разрази его боги, но даже не думал, что зерно надо в бочках хранить, что изнутри бронзовым листом обшиты. И что лимоны солить надо, и с собой брать, и в том походе есть, иначе перемрут от недостатка… Не понял он, чего, но что-то важное в тех лимонах было. И парусов нужно не один, а много, и все разные. И мачты одной не хватит. И от весел никакого толку. И что мясо надо в соли обваливать и в бочки запрессовать. И что нужно хлеб в печи сушить до каменного состояния, иначе пропадет. Да столько Малх узнал, что сутки спал после того разговора, а когда проснулся, лист бумаги взял и уголек, и рисовать начал. Все, как Пророк сказал. Три мачты, три яруса парусов на них. Да только когда те мачты делать начали, не получилось у них ничего. Все мастера отказались, и ни за какие деньги такое делать не стали. Не понимаем, говорят, как это крепить все, чтобы буря не поломала. Пришлось три мачты с непривычными косыми парусами сделать, один другого меньше. Сам Пророк посмотрел, хмыкнул и сказал, что это судно каравеллой называется. Слово то какое странное. Но красиво, понравилось всем. Наследник покойного царя клич кинул. Триста человек охотников собирает, и всех обещает в новых землях знатными людьми сделать. Уже появились желающие, в основном из тех, кто с ним иудеев бил. Очень они наследнику преданы оказались. Да и награда немалая обещана. Через полгода выход назначен, а мясо Пророк велел уже сейчас засолить, иначе готово не будет. Честно предупредил, что дрянь невозможная и тухлятиной вонять станет. Но деваться в открытом море некуда, сожрешь и не поморщишься.

Но самое главное другое было. На корабле два жреца поплывут. У одного из них какой-то затейный прибор был, которым он высоту солнца над горизонтом измерять должен был. И с помощью этого прибора они должны будут назад дорогу найти. Он, Малх, после похода в Красное море и поисков канала Фараонов, с тем жрецом назад в Дур-Унташ поехал. Сам Пророк тогда прискакал и внеочередной симпозиум (слово то какое странное) объявил. Жрец тот, раздуваясь от важности, чертеж земель представил и прибор, что для этого собрал. Слушали его все, затаив дыхание. По лицу Пророка понятно было, что сейчас личной статуи удостоит, звания мудреца, и славу в веках обеспечит. Но Пророк сказал, что сделано всего половина дела. И для определения точного места нужно две линии совместить, и на большом чертеже земель показал как. Все быстро поняли, и даже он, Малх. Хоть и чудно это все было. Всю жизнь отцы и деды вдоль берега ходили, и не заблудился никто. Хотя нет, бывало, бурей в открытое море уносило, тогда беда. Хорошо хоть, Верхнее море со всех сторон сушей окружено. И сказал Пророк, что вторая линия через измерение времени производится. Он, как ему жрецы сказали, всегда так делал. Как будто загадки загадывал, ну или сам не знал (это Малх такое подумал). Но о таком тут даже и помыслить не мог никто, ведь великий Пророк из всех мудрецов наипервейший был. А он, Малх, неуч сидонский и тупоголовый ишак, раз такое посмел вслух сказать. Он, Пророк, в милости своей, дает им самим великие открытия сделать, и личной статуи удостоиться. А то бы только его статуя одна и стояла. И вообще, шел бы он, пока посохом от настоящего мудреца, личной статуи пока не удостоенного, по дурной голове не получил.

Так что тот жрец в дальний поход пойдет, и за это Пророк ему не то, что статую в аллее мудрецов обещал, но и в родном городе главную площадь его именем назвать. Жрец от чувств даже в обморок упал.

Думал Малх, что уж и не удивить его ничем, да только Пророк велел крысоловок побольше наделать в тот поход. Сказал, что крыс много будет, а от них болезни. И еще сказал, что когда совсем худо будет, то тех крыс они за милую душу жрать будут. Только вот беда какая! Ни про какие лимоны Малх слыхом не слыхал. И крысы на финикийских кораблях тоже не водились. Чего им делать там? Они зерно по амбарам жрут. Или ради такого дела специально на борт полезут? Может, светлый бог во сне Пророку что-то не то говорит? Или он, всю мудрость Величайшего постичь не может? Великие боги, да куда же его, Малха, несет?

Глава четвертая, дела египетские

Четыре года назад. Напата, Египетское царство. В настоящее время – Карима, Судан.

Фараон Тахарка заслушивал доклад бритого наголо жреца. Вести приходили неутешительные. Вроде бы и радоваться надо, злейший враг, Синаххериб, погиб в поединке, как простой воин. Да только особенных поводов для радости нет. Вместо того, чтобы силы обоих царств в жестокой битве истощить, Персидский царь после победы даже усилился, а ассирийских воинов и вельмож возвысил. Ассирию он разорять не стал, жителей с земли не согнал и рабами не сделал. Просто царем Ашшура стал, как будто ассириец природный. И дети покойного царя присягнули ему, потому что он их отца с почестями, как великого воина, похоронил, и их матерей все, как цариц, почитают. От веку не бывало такого. Тахарка, сам великий воин, даже головой в удивлении покрутил. Он бы уж точно всех под нож пустил, и детей, и вельмож, и тех цариц. Нечего поганое семя оставлять, все равно ненавидеть будут. Вот ведь чудной персидский царь, как ребенок, наивный.

Но хоть он и чудной, а правитель толковый, и сосед ближний, получается. Сам Тахарка сколько раз с ассирийцами бился, бойцы отменные. Сколько трудов ему стоило тогда, чтобы и в Египет ассирийцы Синаххериба не вторглись. Сколько золота хитроумные жрецы в Сидоне раздали в свое время, в Иудее, и в Ашдоде, и не выговоришь. Помогло им, что смуту тогда смогли в тылу врага разжечь, и царь иудейский Езекия с помощью Египта смог Иерусалим удержать. Даже царя Ашдода, что убежища попросил, проклятому Саргону второму выдать пришлось. Тот записал даже:

«Я разграбил город Ашдод, и Йаманни, его царь, испугался моего оружия и… Он бежал в земли страны Мелухха и жил там, как вор. Шабатаку, царь земли Мелухха, услышав о силе богов Ашшура, Набу и Мардука, которых я явил над всеми землями… Он привел Йаманни в кандалах, цепях и наручниках, плененного в моем присутствии».

Вот на такой позор пришлось пойти, а то бы и неизвестно что было бы с великим царством.

И двух десятков лет не прошло, как его божественный отец Пианхи объединил Египет, разбив коалицию князей и царьков, что правили в Дельте Нила. Впервые со времен Рамзеса второго, Египет стал сильным, без внутренних смут. Тот фараон правил шестьдесят шесть лет, и это стало золотым веком Египта. Но потом наступила страшнейшая засуха, которая сдвинула с места целые народы, что с отчаянием обреченных пошли искать себе новые земли. Они их находили, и те, кого они согнали с собственных пашен и пастбищ, точно так же повалили дальше, грабя и разрушая все на своем пути. Они двигались на кораблях, от чего и получили свое название. Весь Ближний Восток запылал…

После того, как великий Рамзес III отстоял Египет в тяжелейшей войне с Народами моря, Египет склонился к упадку. Слишком много сил и золота было потрачено, слишком много людей погибло. Как всегда, выиграли проклятые жрецы. Дошло до смешного. Только десятая часть земель не принадлежала им, и именно с тех земель слабеющие цари должны были кормить армию. Каждый новый Рамзес (а они там, в XX династии, все потом были Рамзесами) был хуже и слабее предыдущего. Докатились до того, что великий жрец Аменхотеп в Фивах вообще не подчинялся фараонам, а священные могилы в Долине Царей стали грабить средь бела дня. По всей стране бегали шайки ливийцев и дезертиров, нещадно грабивших население. Хаос наступил полный. При Рамсесе XI вельможа Херихор вообще объявил себя фараоном, при живом-то повелителе, и тому пришлось это стерпеть. Дальше стало еще хуже, фараоном стал потомок ливийского наемника Шешонк I. Правнук голодного оборванца стал живым богом, что ранее казалось немыслимым. Но, на закате великих империй всегда происходит одно и то же. На место собственных воинов, погибших в победоносных сражениях, приходят иноземные наемники, чьи дети становятся сотниками, внуки – вельможами, а правнуки – царями. И Египет не избежал той же участи. Потом древнее царство раскололось на множество княжеств, и только воинственные нубийские фараоны, пришедшие из далекого царства Куш, разбили последних ливийцев и объединили Египет, сделав его великим вновь. У природных египтян сил для этого уже не было.

Сам Тахарка был последним великим правителем Египта. Он возродил монументальное строительство, подражая фараонам древности. И он был чуть ли не единственным за многие десятилетия, кто в прямом сражении наголову разбил ассирийскую армию под командованием великого царя Ассархаддона. Правда, не помогло, Ассархаддон вернулся, завоевал Египет, а Тахарка остался править в далекой Нубии, построив себе огромную пирамиду по примеру древних царей. После него Египет завоевывали все, кому не лень. Ассирийцы, персы, македоняне, римляне, арабы, турки, и даже Наполеон туда наведывался.

Тахарка был не только отличным воином и администратором. Он был невероятно умен, хитер и абсолютно безжалостен. По крайней мере, своего старшего брата он убил, оставив на стеле высеченную в камне надпись: «Я получил Корону в Мемфисе после того, как Сокол улетел на небеса». Он, ко всему прочему, был еще и остроумным.

И вот сейчас великий правитель думал, а что же ему делать с новой угрозой, что зрела у его границ. В то, что они будут жить в мире, он не верил ни секунды. Слишком силен был новый царь, и слишком много побед одержал. Он пойдет дальше. И у него, Тахарки, нет желания воевать с ним. Только-только успокоилась страна, перестали бегать банды и мучить крестьян, и великое царство наслаждалось миром. По-видимому, все-таки придется ждать вторжения, а мудрый правитель всегда может найти полезный пример в прошлом.

– А найди-ка мне свитки про то, как Рамзес третий победил народы моря. Нашему величеству будет интересно узнать, что сделал он, когда весь мир вокруг горел, как факел.

Жрец склонился в глубоком поклоне.

* * *

5 год от основания. Пер-Амон. Египет. Он же римский Пелузий. В настоящее время – деревня Баруза.

Пер-Амон находился на берегу самого восточного рукава Нила. Наносы песка всего через пятьсот лет отодвинут море на целый фарсанг от причалов, а эта часть великой реки через тысячу лет будет занесена илом и пересохнет. И тогда город умрет. Но сейчас – это восточные ворота Египетского царства, мощнейшая крепость, порт и таможенный пункт. Город славился своим льном, что расходился отсюда по всему обитаемому миру. Тут солили рыбу, делали великолепную керамику и красили ткани. Ниже Пер-Амона когда-то начинался канал Фараонов, что шел через Горькие озера прямо в Красное море. Но, постепенно канал затягивало песком, а беды, что обрушились на великое царство вместе с пришествием Народов Моря, уничтожили его окончательно, стерев даже из людской памяти. Те захватчики, что терзали Египет и весь обитаемый мир, никуда не делись. Часть из них попала в рабство после грандиозной битвы в устье Нила с флотом Рамсеса третьего. А часть все-таки поселилась в городах Дельты, договорившись со слабеющими царями. И это оказалось не так и плохо. Те связи, что установили ушлые пришельцы, начали оживлять торговлю. А совсем недавно в Египет потянулись греческие гоплиты, которых, как стойких бойцов, охотно брали на службу в Лидийском царстве. Великий царь Тахарка правильно оценил ситуацию и сделал то же, что через полвека совершили цари XXVI династии. Основу армии тогда составили греческие наемники в количестве двадцати тысяч человек. Впрочем, не помогло, и командир наемников продался персам, которые завоевали Египет.

Вот и сейчас Пер-Амон, который жил ожиданием войны, лихорадочно обновлял стены и башни, углублял рвы и обновлял обшивку ворот. В город было стянуто пять тысяч этолийцев и аргосцев, и еще столько же египетских лучников готовы были подойти на помощь из соседних Таниса и Авариса. В порты Дельты подходили корабли, груженые неприхотливыми парнями из ахейских полисов, которые могли воевать в вооружении весом в греческий талант. Оплату обещали отличную, а для перенаселенной страны возможность избавиться от лишних людей была благом. Кто-то уезжал в колонии, а кто-то уходил в наемники, вызывая презрение у честных землевладельцев. Но не всем такое счастье выпадает, собственную землю иметь. А потому младшие сыновья получали отцовское благословение и волшебный пинок в далекую даль, имея богатые возможности для выбора этой самой дали.

Командир наемного войска, стратег Никомах, смотрел на приготовления с плохо скрываемым удовольствием. Великий фараон не поскупился, и город был укреплен на славу. Внутрь свозилось зерно, а мощные стены отрезали порт от суши, давая возможность осажденным сообщаться с остальным Египтом. Сам великий царь Синаххериб в свое время обломал тут зубы и ушел в свои земли.

Из пяти тысяч греков две тысячи были гоплитами в тяжелом вооружении, в бронзовых кирасах – гипотораксах. Еще три тысячи имели полотняный доспех из проклеенного рыбьим клеем льна. У всех воинов был шлем, круглый щит-гоплон, поножи и наручи. Из оружия – копье-дори, дротик, и листовидный меч – ксифос. Впрочем, некоторые пользовались изогнутым мечом под названием махайра, что оставлял после себя страшные раны. И тот и другой были очень хороши в тесной схватке. Наемник гоплит получал две драхмы в день, что равнялось примерно персидскому сиклю. Таким образом, только оплата этого отряда обходилась фараону пятьсот пятьдесят вавилонских талантов, или более шестнадцати тонн серебра в год. Думаю, он с нетерпением ждал прихода персов, ведь тогда материальный ущерб будет куда меньше.

И самое главное, в город подвезли баллисты и катапульты. Эти устройства были простейшими в изготовлении, а потому их секрет начал расползаться по обитаемому миру. Как только становился понятен принцип торсиона, который представлял собой просто скрученный в жгут канат, так сразу же пытливые умы на коленке смогли собрать игрушечный прототип. И уже через пару лет и в египетских Фивах, и в лидийских Сардах местные умельцы, обласканные царями, гордо демонстрировали свое детище. Так же были скопированы и седла. В материковой Греции хороших коней разводили только в Фессалии, а в Египте их и вовсе не было. Приходилось закупать. Но, повсеместно знать Ближнего Востока начала ездить на конях по-персидски, и мода эта стремительно уходила на запад, покоряя своей эффективностью.

Баллисты собирали прямо на стенах города, закрывая их щитами от посторонних глаз, а катапульты ставили внутри на специальных площадках, пристреливая территорию. Разведка у египетских жрецов работала на уровне, и не один десяток солдат был напоен в кабаках империи, чтобы вызнать, как обороняли Адамдун и Тарьяну. Вот только секрет огненных драконов жрецы пока разгадать не сумели, но разгадают и его, дайте только отбить это нашествие. А нашествие будет. В Ниневии мастерские работают без отдыха, с мидянских гор гонят табуны коней, а в лагерях под Дамаском до кровавого пота гоняют парней со всех концов огромной страны. Сам великий царь, говорят, со своим отрядом в тот поход выйдет. А отряд тот, как и сам царь, не люди, а звери просто, что под струями пламени из огненных драконов стоят, и не кланяются.

В общем, стратег Никомах ничуть не обольщался насчет высокой оплаты своих бойцов. Оплату эту до последней драхмы отработать придется, тут даже сомнений нет.

* * *

5 год от основания Империи. Город Мен-нефер, более известный как Мемфис.

Древняя столица Египта, которую фараон Тахарка выбрал своей резиденцией, много раз меняла свое название. Последнюю тысячу лет она назвалась Мен-нефер, что означало «Прочный и красивый». Город, и правда, был прекрасен. Его белые стены удивляли путников, глаз которых привык к ровной зелени вокруг. Местность у самого начала дельты была невероятно богатой. Разливы Нила позволяли выращивать зерно в огромных количествах. Воды были богаты рыбой, а сады – фруктами. Пальмы давали огромное количество отборнейших фиников. Город был огромен, и простирался на полдня пути пешего путника, о чем оставили записи арабы, что бродили тут в более поздние времена. А сейчас Мемфис процветал. Его порт Перу Нефер кипел жизнью, ежедневно принимая десятки кораблей, что сновали от Пер-Амона до самой Нубии. В городе были мастерские по изготовлению оружия и огромные арсеналы, под завязку этим самым оружием забитые. Город сотни лет не знал войны, его храмы ломились от приношений, а население уверенно превышало тридцать тысяч человек.

Мемфис был центром почитания великого бога Птаха, творца всего сущего, и его жены Сехмет, богини войны. В городе жил священный бык Апис, который был живым воплощением бога. Его дыхание исцеляло, а нахождение рядом придавало мужества. Грандиозный храм, посвященный богам, был центром паломничества со всего Египта, а его служители по мощи и влиянию не уступали фиванским жрецам Амона-Ра.

И прямо сейчас бритоголовый жрец стоял перед великим царем, почтительно уставив глаза в пол. Он докладывал повелителю то, что узнал от многочисленных шпионов и купцов, которые тоже собирали информацию и приносили ее повелителям своей земли. Жрец Птаххотеп, названный в честь великого мудреца древности, тоже был весьма и весьма неглуп. Только ум его был направлен не на то, чтобы делать наивные поучения для юношей, как его тезка, а на то, чтобы сохранить власть и влияние своего клана, намертво переплетенного родственными и денежными связями. Жрецы и писцы, вельможи двора и военачальники. Все они были родственниками в каком-то колене, все они помогали друг другу, а главой этой могущественнейшей группы всегда был верховный жрец храма Птаха. Такой же клан был у фиванских жрецов, и они люто ненавидели друг друга. Впрочем, оба они еще больше ненавидели жрецов из нубийской Напаты, находя на этой почве общий язык.

– Государь, наши шпионы докладывают, что поход неизбежен. Персидский царь двинет до сорока тысяч человек. В поход выйдет царский отряд, персидская конница и воины из новых провинций. В Дамаск уже доставлены тараны и осадные башни. Ждут только самого царя и огненных драконов.

– Когда они выйдут в поход?

– Мы ждем их в месяц мехеру (ноябрь). Не так жарко, и будет трава для коней.

– Хорошо, – задумчиво сказал фараон, сняв парик. Было очень жарко, и бритую голову овевал ветерок, что исходил от гигантского опахала, которым его обмахивал стоявший сзади вельможа. – Что слышно про этого их Пророка? Ты рассказывал как-то, что он исчез на глазах многих людей, а потом появился прямо из воздуха в какой-то странной одежде.

– Да, божественный. Так мне сообщили двое шпионов. Один говорил со слугой, а другой с евнухом, и оба это видели своими глазами. Мы опасаемся этого человека, повелитель. Он ненавидит жрецов и всюду на копьях своих воинов приносит Ахурамазду.

– Не опасаетесь, – усмехнулся полными губами фараон. – Вы его боитесь. Боитесь так, что спать не можете. Да, жрец?

– Ваше величество, как всегда, сама мудрость, – признался Птаххотеп. – Глупо отрицать. Особенно после той истории с Аткаль-ан-Мардуком.

– А что с ним? – удивился фараон. – Он же полубог, в столбе пламени ушел на небо.

– Может и ушел, божественный, – сказал жрец. – Да только в тот же день из храма вынесли мертвеца, что был похож на Аткаль-ан-Мардука как две капли воды. А до того он жену Пророка украл и по кускам мужу хотел посылать. Больших денег та информация стоила.

– Вот как? – Тахарка задумался. – Тогда понятно все. А я еще удивлялся. Надо же, чудо какое случилось. Ведь из того жреца полубог, как из моего пса жрец Амона. Он же негодяй распоследний был. А вон как просто все. И врага убил, и бога Мардука без боя в угол задвинул, и новую веру укрепил. Какой опасный человек. Убрать его надо.

– Нам не подобраться к нему, божественный, склонил голову жрец. – Он в настоящей крепости живет, под охраной маленькой армии. И сам боец не из последних, говорят. Пробовали рабов подкупить, так они на каком-то своем языке лопочут. Не вышло ничего, не знаем мы того языка.

– А охрану купить пробовали? – заинтересованно спросил царь.

– Да, величайший. Не вышло. Нашего человека воин просто зарезал, – развел руками жрец.

– А царь?

– Его ассирийцы охраняют. Он для них почти бог, самого Синаххериба в поединке сразил. Не подобраться.

– Бунт в Финикии сможем разжечь? В прошлый раз получилось.

– Тоже не вышло, повелитель. Население новым царем довольно, купцы благоденствуют, а тех, кого мы могли на грязные дела нанять, уже убили давно.

– Хорошо, Птаххотеп. Иди. Не порадовал ты меня.

– Повелитель, – жрец, пятясь назад, удалился.

– Фиванского жреца зови, – повернул голову к махавшему опахалом вельможе. – Дядя твой, да? Что же сразу не сказал? Все самому узнавать приходится.

Побледневший вельможа побежал за великим жрецом Амона-Ра, что дожидался приема.

– Божественный, – склонился он. – У меня есть хорошие новости.

Глава пятая, где Пер-Амону грозит голод

Год пятый от основания. Месяц айяру. Окрестности Ниневии. Лагерь Царского отряда.

Пот заливал глаза, а грудная клетка разрывалась от боли, что приходила на каждом вдохе. Наследник Тейисп бежал в строю таких же мальчишек, как он сам, пытаясь не упасть лицом в пыль. Это у матери он был наследник, а тут он боец из молодых, а чей он сын, никому знать не положено. Сам отец отправил его сюда, сказав, что если проболтается, то до конца жизни будет в дедовом кочевье коней пасти. А с чувством юмора у великого царя совсем плохо было. Тейиспу было четырнадцать, и он был старшим из детей государя. С тех пор, как в Царский отряд стали набирать мальчишек, вся персидская знать правдами и неправдами стала пристраивать сюда своих сыновей. Идея о том, чтобы комплектовать гвардию царя из рабов, как-то незаметно рассеялась, как дым. За места началась самая настоящая драка. Тейисп тут видел полтора десятка своих братьев, но сбиваться в кучки и кичиться статусом было строжайше запрещено. За этим следили десятники из ассирийцев, которые, казалось, получали извращенное удовольствие от унижения юных аристократов. На самом деле, все было совсем не так. Когда набрали первую сотню, то командира их отряда и десятников выстроили, и сам Ахемен, назвав каждого по имени, попросил спуску не давать никому. Потому что нет худшей услуги для отца, чем получить избалованного никчемного наследника. Ассирийские солдаты, услышав свое имя от повелителя вселенной, ощутили дрожь в коленях и прилив энтузиазма. И вскоре жизнь юных персидских князей превратилась в ад. Царских детей тут никто не выделял, потому что не знал никто. Военный лагерь был закрытым, посторонних сюда не пускали, а потому очень быстро сыновья правителей огромной страны узнали, что они не будущие аристократы, а тупое мясо и никчемная падаль. Первых, кто возмутился, избили перед строем, и сказали, что они могут пойти за ворота хоть сейчас. Там их ждет мамочка и сладости на меду. Но даже шести-семилетний мальчишка знал, что для его рода это будет катастрофой. Отец будет опозорен, а помолвка с княжной из знатного рода будет расторгнута. И пацаны, глотая слезы в темном углу, принимали новую жизнь. До восемнадцати лет им быть здесь, иначе весь род отвернется от них, как от трусов. Постепенно все втянулись.

Подъем на рассвете, пробежка, завтрак. Учеба в классе, где преподавали чтение, математику и показывали разные земли на чертежах. Иногда им рассказывали про великих царей древности, их достижения и ошибки. Учеба считалась отдыхом. По крайней мере, так говорили десятники. Поэтому после обеда начиналась учеба настоящая, где учили бегать, драться, и стрелять из лука. На каждый вид оружия был свой наставник, и царский отряд не скупился на оплату, нанимая лучших мастеров борьбы, копья или меча. Говорят, сам Пророк занимался с ними же, будучи изрядным бойцом на коротких копьях. Знающие люди по секрету рассказывали, что против служителя доброго бога с его жреческим посохом далеко не каждый копьеносец выстоит. А раз такой человек не брезгует солдатскую науку постигать, то уж им, воинам потомственным, сам бог велел.

Сегодня был праздник, учебы не было, а потому десятник к обычной пробежке в два фарсанга десятку Тейиспа добавил еще один и пояс со свинцовыми пластинами. Над малышами так не издевались пока. Но те, кто в лагере отбыл по три-четыре года, считались почти полноценными бойцами, и поблажек не получали. И вот прямо сейчас наследник великого отца упрямо переставлял ноги, которые, как ему казалось, в три таланта весом каждая были, и заканчивал последний круг. Потом можно упасть на землю, и даже десятник ничего не скажет. Вот он, рядом бежит, с тем же поясом, последним пинки отвешивает. Не человек, мул какой-то. Бежавший рядом парнишка по имени Ардашир побледнел и начал хватать воздух. Глаза его закатились, и он грохнулся в пыль.

– Десяток, стоять! Подняли эту падаль и побежали. Вы что, засранцы, товарища бросить решили?

Парня кое-как привели в чувство, и остаток пути его практически протащили на руках. Только Тейисп и знал, что Ардашир сыном самого Пророка был, потому что брат его двоюродный и любимой тетки сын.

Все, конец дистанции. Десяток упал в траву, глотая воздух рвущейся грудью. Теперь надо доползти до ведра с водой, а до него целых десять шагов. Десятник, сволочь, пинком опрокинул воду, и заорал:

– Чего разлеглись? Встали, лентяи, и в казарму строем! Воду там пить будете. Да не напивайтесь сразу. Вы же коней сразу не поите после скачки!

– Не слишком ты их? – спросил потом сотник, стоявший в отдалении, у командира десятка.

– Эти выдержат, командир, парни крепкие. Да и понемногу же добавляем вес. Им в следующем году со щитом на руке бежать, они же тогда просто дохнуть начнут.

– Смотри, не загони мне пацанов, с нас потом спросят. Ты, вообще, сам понимаешь, чьих сыновей мы тут мордуем и падалью величаем?

– Слушаюсь, командир. Сегодня отдых дам. Заслужили.

* * *

Год шестой от основания. Месяц Нисану. Пер-Амон.

Персидское войско окружило Пер-Амон, привычно блокируя подступы к городу. Город был крепкий и оборонял его неведомый до сих пор враг – греческие гоплиты. Ахейцев в Персии знали плохо, это было глухое гористое захолустье, откуда люди разбредались по всему миру, потому что малое количество земли не могло прокормить всех. Вот и поплыли те греки по всему миру, основывая города от Испании до устья Дона. Но сейчас, в шестой год от основания Империи, этот процесс еще не был столь лавинообразным, как через сто лет. Он только-только начинался. Пара городов на Сицилии, еще пара – в Южной Италии, что позже будет называться Великой Грецией. В Афинах, которым еще предстояло стать знаменитым городом, правили девять архонтов, угнетая неправедным судом граждан и метеков (неполноправные свободные люди). И это было еще одним поводом уплыть оттуда куда подальше. И уж, конечно, никакой философии, скульптуры и театра там еще не было. Дыра дырой.

Персидский лагерь обустраивался надежно. Копали рвы, землю из которых насыпали в виде валов. Ставили шатры и кузни, печи для хлеба и коновязи. Не было лишней суеты, никто никуда не спешил, методично делая свою работу.

Стратег Никомах наблюдал со стен за всем этим, а его беспокойство все усиливалось. Опытный воин чувствовал шкурой, что он для этих людей – словно дичь для искусного охотника. Сопротивление лишь приведет к задержке, но не изменит результат. Размеренная деловитая жизнь лагеря, что шла перед ним, точно давала понять, что это не ополчение из пастухов, а профессиональное войско, что воевать не только любит, но и умеет.

– Главк, ты видишь это? – спросил он стоявшего рядом военачальника, носившего звание таксиарха. Он командовал первой тысячей тяжелых гоплитов и был правой рукой Никомаха.

– Вижу, – хмуро ответил он. – Тяжело нам придется. Воины умелые. Ты посмотри, башни какие. Из досок сбиты. Да у меня дома стол и то хуже был сделан.

– Ну что ж, война есть война. Надо жертвы богам принести побогаче. Воинов много, еды много, удержим город.

– Гляди-ка, глашатай едет, – сказал таксиарх.

К воротам города подскакал перс на дорогущем жеребце, размахивая пучком веток.

– Переговоры! Главного зовите!

– Тут я. Говори! – крикнул Никомах.

– Великий царь предлагает сдать город. В этом случае воины получат по мине серебра, десятники – по две, сотники – пять. Тысячники – десять. Ты, стратег, получишь талант. В городе никого не тронут, и мы позволим вам отплыть из Египта.

– А если не сдадим? – издевательски спросил Никомах.

– Тогда мы придем, и возьмем город, – сказал глашатай.

– Приходи и бери, – сказал стратег. И ушел со стены. Он богами в верности клялся, а его купить, как девку портовую, хотят. Смешно.

* * *

– Нет, ну попробовать стоило, государь, – пожал плечами Хумбан-Ундаш.

– Что за люди? Как воюют? – спросил Ахемен.

– Воины отличные, государь. Бронзовый панцирь несут, щит тяжелый, и в них биться долго могут. Получают по сиклю в день, поэтому готовы тут сидеть до пришествия бога Энлиля. Тьфу ты, светлого Ахурамазды. Кстати, Великий, а мы его пришествия ждем? – это уже был вопрос в сторону Пророка.

– Не паясничай, Хумбан, – оборвал его Макс. – Там на стенах баллисты и катапульты. Когда на штурм пойдем, нас камнями и копьями встретят. Кровью умоемся. Не иначе, все про нас вызнали.

– Завтра обстрел начнем. Требушеты собрали почти, Великий. Никто воинов зазря класть не будет, – уверил Хумбан-Ундаш.

– Что с едой у них? – просил царь.

– Еды полные амбары, запасы воды есть. Подвоз зерна будут через порт вести, – уже не так бодро сказал Хумбан-Ундаш.

– Не угадал, Хумбан, – хохотнул царь, – скоро сюда корабль подойдет, который наш Наварх построил, и Ассархаддон с ним. Мы им один огнемет дали. Вот и посмотрим, как они сюда зерно привезут.

* * *

Через неделю. Сидон.

Под крики сидонской толпы Малх, помянув всех богов, каких знал, велел ставить малый парус. Корабль нужно было испытать в море. Соваться в такой поход, не узнав его, как собственную жену, было безумием. Это понимали все, и потому, поймав ветер, корабль медленно пошел от берега, подгоняемый восторженными криками толпы. Рулевого весла тут не было, и управлялся корабль вертикальным рычагом, который передавал усилие на широкий и высокий руль совершенно непривычного вида. Тот крепился на бронзовые штифты, вокруг которых и вращался. Управлять кораблем нужно было, постоянно маневрируя в море и ловя ветер. К удивлению Малха, ветер не обязательно должен был быть попутным. Пророк называл это идти галсами. И сейчас опытнейший мореход наслаждался неведомым ранее ощущением огромного судна, которое, как живое существо, чутко отзывалось на движение руля, поскрипывая деревом бортов. Бирема порезвее будет, подумал Малх. Но, на биреме великий океан не переплыть, это ребенку понятно. И он поставил все три паруса, подхватив ветер. Каравелл рванула вперед, а команда заорала от восторга, устроив на палубе дикую пляску.

– Жертву! – крикнул Малх. Ахурамазда не обидится, ведь он тот самый морской бог Йам и есть. Истошно мемекающему барану перерезали горло и кровь полилась в море. Туда же полетела и туша. Море было спокойным, жертва была принята.

Им теперь к Пер-Амону править, не давать зерно в город завозить. На носу сифонофор стоит. И сам Ассархаддон, сын повелителя мира, вокруг него, как голодный пес вокруг куска мяса ходит.

* * *

Через неделю. Пер-Амон.

Странное судно не давало покою Никомаху. Никогда ни он, ни люди его такого не видели. Три мачты и три паруса, и весел нет, чудно! Но судно то на диво резво туда-сюда ходило, иногда спуская паруса и бросая якорь. Для чего нужно было такой корабль строить, греки не знали. Прибрежный народ, который чувствовал шкурой морскую науку, не мог разгадать эту загадку. Весь в Средиземном море биремы с небольшим парусом куда как удобней были. А если бой, то гребцы бросали весла и брались за оружие. Город, в котором оставалось тысяч пять жителей и почти десять тысяч войска, пытался жить обычной жизнью. Зерно было в достатке, а на приступ персы не спешили, видно не хотели впустую людей терять. Греки поначалу даже довольны были. Сидишь себе, а две драхмы в день идут. Но довольство это закончилось, когда в город камни полетели. Валуны весом почти в талант крошили стены, разносили постройки и убивали жителей. Те вскоре нашли слепые места и пытались прятаться там, молясь всем своим египетским богам. Даже воины были неспокойны. Камни не щадили и их. И уже то тут, то там, на стенах были сбиты зубцы, и стены дали трещину. Значит, скоро приступ.

– Командир, скорее, на северную стену! – прибежавший воин смотрел на стратега дурными глазами.

– Что там? – удивился Никомах. Штурма оттуда он не ждал. Местность на редкость неудобная была, да еще и укрепления порта мешали бы.

– Там!!! – воин связно говорить не мог и просто тыкал пальцем.

Никомах бегом добежал на другой конец города и по лестнице забежал на стену. Зрелище, что он увидел, поразило его до глубины души. В тысяче шагов от берега пылала пузатая баржа. Этот корабль греки знали, он возил им зерно, и это было очень и очень скверно. Потому что через две недели они начнут урезать пайки, еще через две начнут жрать собак и ремни, а еще через месяц – умерших от голода товарищей. Слишком много людей было в городе.

– Мужичье надо из города гнать, – озвучил витавшую в воздухе мысль стоявший тут же Главк.

– Да что случилось то? – не выдержал Никомах.

– Огненный дракон на том корабле. Подошел на тридцать шагов и пламя выдохнул. Корабль, как сухая трава вспыхнул. Беда, командир.

– Ночью выгоним всех отсюда, – подумав, сказал Никомах. – И гонца к фараону слать надо, чтобы осаду снимал, иначе передохнем тут от голода.

Ночью ворота заскрипели, и рыдающие жители, подгоняемые пинками и древками копий, повалили из города. Гоплиты, стоявшие на стенах, зорко вглядывались в темноту, чтобы затворить крепость при малейшей опасности.

Несчастные горожане робко столпились у стен, не зная, что им делать дальше. Ведь там, в темноте, в полутысяче шагов, был лагерь ассирийцев, которых многие помнили по прошлой осаде. Ох, и страху тогда натерпелись. Деваться было некуда, и толпа людей со скудными пожитками потянулась на запад. А в лагере персов раздал гомон, и в их сторону покакало несколько всадников. Женщины зарыдали еще сильнее, прижимая к себе детей. Персы подскакали к толпе испуганных горожан, и один из них спросил:

– Кто главный? И кто понимает по-арамейски?

Вышел старый купец, глава местных торговцев, и почтительно склонился перед воинами.

– Мы просим не губить нас и дать уйти. Мы мирные жители, и нас выгнали из наших домов эти негодяи, отважный господин. Смилуйтесь!

– Вас не тронут! – уверил перс. – Ваше имущество и жизни в безопасности. Куда вы пойдете?

– Мы пойдем в Пер-Рамзес или Танис, добрый господин, – склонился старик. – Но не все туда дойдут.

– Вы можете остаться в окрестных селениях, если есть возможность, их мы жечь не будем. Остальным мы выделим сопровождение, чтобы лихие люди не обидели по дороге. Пока оставайтесь тут, выйдете с рассветом.

– Господин, но почему?… – старый купец был ошарашен. Слова перса передавались по цепочке теми, кто знал язык. Жители зашумели в изумлении. Они были готовы к чему угодно, к рабству, к смерти, к позору. Но только не к тому, что осаждающие выделят им охрану до Таниса. Это было неслыханно.

– Великий государь не воюет со своими подданными, – просто сказал безымянный всадник, сам не понимая, что этой фразой он только что сокрушил тысячелетний Египет.

* * *

– Командир, они уходят! – орал часовой на стене.

– Как уходят? – удивился Никомах. – Их что, не тронули?

– Да точно, уходят. И их всадники охраняют, – сказал тот воин.

– Глазам своим не верю, – сказал Главк. – Великие боги, да они же могли их продать. Зачем отпустили, да еще и охрану дали? Командир, я не пойму ничего.

– Плохо, Главк, лучше бы они их купцам продали. Или на колья рассадили, как ассирийцы раньше делали.

– Почему это? – заинтересовался таксиарх.

– Да потому что они сейчас до Таниса дойдут, а персы с этим мужичьем еще и расцелуются на прощание перед городскими воротами.

– И что? – не понял Главк.

– Да ты не понимаешь, что ли? – разозлился Никомах. – Они же нас здесь перебьют, а Танис им ворота откроет, потому что эта шваль на каждом углу рассказывать будет, какой персидский царь добрый.

– Вон оно что, – почесал Главк курчавую голову. – Хитро. Я бы на их месте тоже город сдал.

Глава шестая, где Иудея опять кипит

Две недели назад. Иерусалим. Иудейское царство.

Первосвященник Иосия истово молился великому богу, и заранее просил у него прощения за то, что собирался сделать.

– Великий Яхве, я молю тебя! Прости мне мой грех, потому что я совершаю его во славу твою!

Он стоял в Святая Святых совершенно один. О том, что он хотел совершить, знали лишь двое самых доверенных людей, и им потом придется умереть. И этот грех Иосия тоже брал на себя. Египетские жрецы, с которыми, как ни странно, у иудеев всегда были прекрасные отношения, предложили выход из той ситуации, в которой оказалось Иудейское царство. Новоявленная империя без всякой войны держала страну в кулаке. Деньги были персидские, торговали с ними же, главный вельможа был перс, а теперь еще и священные книги из Ниневии прислали. Этого жрецы стерпеть никак не могли. Во все времена иудейские коэны отличались не только полетом мысли, создавая шедевры религиозной мысли, но и были беспредельно упрямы, следуя своим традициям. Многие цари разрушали Иерусалим и выселяли его жителей, но с невероятным упорством иудейский народ вновь собирался к Храму, или к его руинам. Даже, если для этого требовались многие сотни лет. Великий жрец Амона-Ра предложил немыслимое, но Иосия, подумав, согласился. Он шел на великое злодеяние, но шел на это во имя своего народа. Ведь царь Манассия обручен с персиянкой, которая вот-вот должна была прибыть сюда для свадьбы. Будущая царица вошла в брачный возраст, и в Иерусалиме шли приготовления. А если так, то в самое скорое время она родит наследника, который не будет иудеем, согласно Закону. И это для очень многих истово верующих жителей царства было почти кощунством. Египтяне предлагали помощь, как и раньше, когда великий Яхве спас свой народ от нечестивого Синаххериба. И денег дали, и оружия. Сам великий фараон Тахарка под свою могучую руку возьмет царство Иудейское, и свои порядки навязывать не станет. В том он поклялся. Великий господь вновь явит милость свою, и они сокрушат проклятых язычников. В этом Иосия не сомневался ни капли.

Утром, перед началом воскресного богослужения, Первосвященник помолился вновь. Пора! Надо действовать!

Толпа, что стояла во внешнем дворе Храма, внимала происходящему. За последние годы многобожие в Иудее умерло почти совсем, не в пример Империи, где оно все еще процветало. И именно поэтому для многих иудеев соседнее государство было рассадником греха. Все ждали, когда произойдет принесение в жертву положенных агнцев. Но тут случилось немыслимое, и толпа замерла в ужасе. Двое нечестивцев тащили визжавшего поросенка, быстро опрокинули его, зарезали и бросили на священный жертвенник Мизбах-ха-ола, окропив его нечистой кровью.

– С сегодняшнего дня так, и только так, будут приноситься жертвы всесожжения. На то приказ самого царя Ахемена. Плачьте, люди! Гибнет народ иудейский, великий Храм осквернен по приказу нечестивого правителя!

Толпа возопила, кое-кто зарыдал в голос. В нечестивцев полетели камни, но в священный двор толпа зайти не посмела.

– К царю идти надо! Кощунство великое!

– Бей персов!

И толпа покатилась по улицам Иерусалима, обрастая людьми по пути, как снежный ком. Горожане, слыша безумные вести, брали в руки камни и колья, и тоже присоединялись к разгневанному потоку горожан. Встретившихся купцов из Финикии, Вавилона или Сирии рвали в клочья, топча окровавленные трупы в безумном исступлении.

За квартал от царского дворца ушлые люди скинули рогожу со стоявшей телеги и стали выдавать разъяренным людям копья. Толпа, получившая оружие, покатилась к главной площади, смяв жидкую охрану, не ожидавшую такого буйства.

– Царя!

– Пусть скажет царь!

– Царя сюда!

– Пусть к нам выйдет!

Рев толпы, бесновавшейся у дворца, перепугал Манассию до дрожи в коленях. Он не мог понять, почему в субботний день, когда должно молиться богу, происходит такое непотребство. Бледный, как мел, Манассия вышел к горожанам, подняв руки в знак примирения.

– Люди, что случилось? Почему вы оскверняете священный день? И как вы посмели прийти сюда с оружием.

Набежавшие воины пока держали толпу, подняв щиты. Лучники были готовы стрелять по команде.

– Свинья в храме!

– Приказ царя!

– Кощунство!

Вопли, которые раздавались вокруг, ничего Манассии не прояснили. Какая свинья? При чем тут Храм? Какое вообще отношение имеет нечистое животное к Храму? Толпа, не получая ответа, разъярилась еще больше. В воинов полетели камни. Сотник вкинул руку и в толпу полетели стрелы. Самые смелые и горластые получили копьем в брюхо. После этого перед дворцом закипел настоящий бой. Два десятка человек с короткими мечами, что орали громче всех, подбивали людей идти на приступ. Через четверть часа воины были смяты. Во дворец вломились горожане и вытащили хазарапата, избивая его по пути.

– Вот он, перс проклятый! – завизжала толпа, протянув жадные руки к несчастному, который, вдобавок ко всему, был вавилонянином. Его растерзали в считанные мгновения.

Манассию, что попытался спрятаться, догнали и закололи все теми же короткими мечами, нанеся два десятка ран. Беснующаяся толпа рассыпалась по городу, убивая всех иноземцев, или тех, кто был на них похож. Должники расправились с кредиторами, а богатые купцы лишились товаров, потому что уже никто не разбирал, кто поклонник Баала, а кто такой же правоверный иудей.

Первосвященник Иосия шел по городу, смиряя толпу. Его слушались, и постепенно город утих. Первосвященник вошел в разгромленный царский дворец и осмотрел тело царя, велев прикрыть его саваном. Теперь нужно действовать дальше. Он свою часть договора выполнил, дело за египтянами.

* * *

Через неделю. Город Нуквета, Иудейское царство. В настоящее время – Бейт-Некофа, Израиль.

Роскошная крытая повозка катилась по пыльным дорогам Иудеи. До Иерусалима оставалось каких-то пару фарсангов, и к вечеру должны были оказаться на месте. Пятнадцатилетняя Статира, дочь великого царя, ехала к будущему мужу с замиранием сердца. Какой он будет? Понравится ли она ему? Как он будет к ней относиться? Нет ли у него наложниц? И если есть, то сколько?

С ней был десяток служанок, что ехали сзади, а весь поезд состоял из двух десятков повозок. Везли одежду, утварь, подарки, и даже деньги. Царица не должна нуждаться ни в чем. Караван охраняла первая учебная сотня Царского отряда, в которой служили мальчишки, которым уже исполнилось пятнадцать. Статира видела тут нескольких братьев, но разговаривать им не разрешали, за этим строго следили злые, как волки, десятники. Ей даже жалко стало братиков, вот ведь мучения терпят. Парни шагали по сторонам, таща за спиной круглый щит и свои припасы. На поясе висели узкие мечи, а в руках были копья. Обычный, а не сдвоенный, переход особых трудностей не вызывал, кожа была сухой, а грудь дышала ровно.

Парням оставался последний год, потом выпуск. Сам Пророк, говорят составлял для них программу обучения. Иначе откуда взялись зачеты, экзамены и оценки? Никто тут про такое и слыхом не слыхивал раньше. Юные, но гордые дети князей, сатрапов и высшей знати провинций расшибались в лепешку, чтобы получать пятерки, иначе как потом смотреть в глаза своим отцам. И те пятерки надо было заслужить. Первую сотню, как старших, погнали сопровождать дочь царя в Иудею, чтобы отработать длинный переход. Их все эти годы ограничивали во всем, кроме еды. Кормили, как раз, на убой. И пятнадцатилетние пацаны, живя в мире, где мало кто ел досыта, нарастили приличную мускулатуру, испытывая непомерные нагрузки на протяжении многих лет. Тейисп, что шел справа, старательно смотрел вперед, чтобы не засмеяться, видя, какие рожи строит ему сестра. Девчушка же еще совсем. А он воин. Ну почти…

Продолжить чтение