Читать онлайн На изломе бесплатно

Завтрашний день будет потом.

И все что нам нужно – нам нужно сейчас!

Время горит ясным огнем,

Остановите нас!

«Алиса» «Смутные дни»

…

Эта книга относится к жанрам фантастики и альтернативной истории. Потому просьба помнить, что все ее события и персонажи вымышлены, возможные совпадения случайны.

Автор

…

Прошлое. 1990-1992 годы

Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется закрыть.

М.А. Булгаков. «Белая гвардия»

Девяностый год – год разочарования в старых надеждах, и год надежд новых. Впервые за 70 с лишним лет советской истории у РСФСР появляются полноценные органы власти и полноценный глава государства – причем всенародно избранный. Президент СССР М.С. Горбачёв – на всенародные выборы не пошел и мандат свой получил из рук Съезда народных депутатов СССР. А вот Ельцин – всенародно избранный, он выиграл на выборах у претендента от союзных органов власти и коммунистической партии – у Рыжкова. Того самого Рыжкова, который несет ответственность за многие экономические провалы перестройки. В качестве президента России – он должен был как-то уживаться с все более теряющими популярность союзными органами власти и союзным президентом в одном городе – в Москве.

Тем временем, союзные республики все больше проявляют фронду. Лидером в этом вопросе является Прибалтика – там уже открыто говорят о независимости. И не только говорят – но и действуют – выставляют таможенные посты, пытаются подчинить себе силовые структуры, особенно милицию, создают вооруженные банды типа Департамента безопасности края. Понятно, что против Советской власти сил у них нет. Но все смотрят на Россию – а Россия поддерживает всех, кто объявляет себя демократами. Демократами – объявляют себя сепаратисты, а демократов, которые не были бы сепаратистами – в Союзе нет. Горбачёв не разрешает.

1991 год. Девятнадцать – девяносто один. Страшный год. Год развала…

В январе девяносто первого – союзная власть предпринимает совершенно идиотскую попытку взять с помощью танков и «Альфы» вильнюсский телецентр. Погибают люди, а Горбачёв – публично открещивается от действий военных, подставляя их. Ельцин – публично заявляет о поддержке Прибалтики – а что, он должен был заявить что-то другое, подставляя себя за совершенно провальные действия союзной власти и местных, прибалтийских партийных органов? Что это вообще было – с танками в город? Зачем? Какую стратегическую важность имела телевышка, чтобы ее захватывать с танками? Почему бы в таком случае не позахватывать местные Верховные советы, не арестовать Ландсбергиса и иже с ним. А коммунисты? Где они? Сколько их там и почему они молчат? А почему никто не оказывает действенной помощи Вильнюсскому и Рижскому ОМОНам? Зачем танки?

Весь год, на фоне стремительного ухудшения абсолютно всех экономических показателей страны – идет торг вокруг нового Союзного договора. Зловещим предзнаменованием будущего является неожиданный для многих и явный саботаж Ново-Огарёвского процесса со стороны второй по значению союзной республики – Украины. Украина никогда не была «проблемной», в Москве всегда было мощное украинское лобби, которое обеспечивало республику самыми разными лагами. Но теперь там верх медленно, но верно берут дети и внуки бандеровцев. Между разными группами интересов в Раде умело лавирует председатель Рады Кравчук. Как потом окажется, он в детстве носил бандеровцам в схрон покушать. Но сейчас это не имеет значения, он есть тот, кто он есть – иезуитски хитрый, изворотливый партийный воротила, вечно стремящийся угодить и нашим и вашим. Ничего он так не боится, как потери места…

Всю первую половину года – идет противостояние Ельцина и Горбачёва. Горбачёв, видя как под ним шатается кресло, решает поставить Ельцина в аналогичные условия – и продвигает вопрос повышения статуса автономных республик до союзных. Больше всего автономных республик именно в России – и возникает угроза развала уже России. Но Ельцин парирует выпад Горбачёва своим знаменитым: берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить. Он понимает, что отсутствие видимого сопротивления – не дает повода региональным баронам переметнуться на сторону Горбачёва. А идти на какие-то радикальные действия, ломать привычный уклад жизни – тоже не резон.

К тому же – действия Горбачёва не поддерживают республики, где тоже есть автономные края и области – Украина, Узбекистан…

Летом Горбачёв едет на саммит «семь плюс один» – это первый и последний раз, когда президента СССР приглашают на саммит семерки. Зачем он едет, все понимают – просить денег. Денег не дают – да иного и ожидать было сложно, поскольку деньги дают под проекты реформ, а у Горбачёва нет ничего подобного. Вдумайтесь – в стране шестой год идет перестройка, а вменяемого плана реформ нет до сих пор! После провала становятся очевидными две вещи. Первая – раз денег не дают, значит, в демократию можно уже и не играть. И вторая – если Горбачёв денег в страну привезти не может – то на хрен нужен Горбачёв?

Это вызывает путч.

Знал ли Горбачёв о путче? Был ли он частью замысла? Вряд ли. После того, как Горбачёв вернулся с саммита семерки ни с чем – его соратникам стало ясно, что Горбачёв бесполезен, денег под его болтовню уже не дают и его пора сливать – но сам-то Горбачёв так не думал! Он готовился обрести новую легитимность через новый Союзный договор, и Ново-Огарёвский процесс, а вот многие его соратники знали, что после Ново-Огарёва места им во власти не останется. Союзные органы власти будут значительно урезаны, как по персоналу, так и по полномочиям – а вот для самого Горбачёва место останется, пусть даже это будет место свадебного генерала. И они пошли на путч. И снова – ввели танки, на сей раз в Москву.

Путч провалился. И немудрено. Эти идиоты ничего не могли сделать нормально. Потому и довели страну.

Ельцин на коне. И начиная с августа 1991 года – именно ему приходится думать о будущем союзного государства.

Весь вопрос в реформах. Надо проводить радикальные экономические реформы – иначе страна просто рухнет, и реформы пойдут уже явочным порядком. Собственно, они уже идут явочным порядком – директора советских предприятий открывают кооперативы, несмотря на уголовную ответственность за спекуляцию, торгуют всем, чем можно, что пользуется спросом, в том числе иностранной валютой. Казна пуста. Государство может только узаконить этот беспредел – потому что сопротивляться ему сил уже нет.

Но закладываемая Горбачёвым в новый Союзный договор конструкция предполагает, что у власти в стране опять будет совет – девять президентов плюс Горбачёв. Хорошо насидевшись на всяких советах и бюро, Ельцин понимает – в переживающей тяжелый кризис стране – власть может быть только единоличной. Тем более, в России. Ни одно тяжелое, радикальное решение – не провести через совет. Тем более если его возглавляет Горбачёв – его способность увиливать от принятия решений, а потом перекладывать ответственность – стала уже легендой. Они просто будут сидеть и совещаться – пока разъяренный народ не сожжет их в Кремле.

Пока процесс «9+1» идет ни шатко, ни валко – группа советников Ельцина во главе с Бурбулисом втайне готовит новый проект договора. Принципиальное отличие от Горбачёвского варианта – совета нет. Остаются единая армия, госстандарты, Центробанк, энергосистема и все прочие преимущества большой страны – но в каждой стране свой президент, парламент и ответственность за состояние дел в стране – каждый несет сам. И решение, кто и на какие реформы готов идти – тоже каждый принимает сам. И нет ни партии, ни говоруна Горбачёва. В целом – это даже больше похоже на США, чем на ЕС. Если не считать подавляющего превосходства России над всеми прочими членами Союза. Ельцину нужно одно – развязанные руки для реформ и никакого Совета, тем более с Горбачёвым во главе. Когда проект готов – Ельцин организует встречу в Беловежской пуще, чтобы показать проект самым близким республикам – Украине и Беларуси. Летя в Беларусь, он и не думает разваливать Союз, он думает его переучредить! У него есть козырь в рукаве – команда Гайдара. И он рассчитывает на то, что через пару лет, когда реформы дадут результат (он не знает, что на реформы потребуется в несколько раз больше времени) – он будет избран президентом СССР. И все.

А вот Кравчук летит с совсем другой мыслью – он летит разваливать СССР. Дело в том, что он не только избрался президентом Украины, тем более всенародно. Он еще и провел референдум, на котором все области, в том числе и Крым – высказались за суверенитет Украины. Его и провозгласили – несмотря на то, что такие статусные мировые лидеры как Маргарет Тэтчер и Джордж Буш – просили этого не делать1. Кравчук искренне считает, что отделившись – Украина заживет лучше, и так же считают десятки зарубежных аналитиков и экономистов. Более теплый, чем в России климат, пятьдесят два миллиона поголовно грамотного населения, мощная и разносторонне развитая промышленность, обилие дешевой атомной и гидроэнергии, несколько незамерзающих портов, доходы от транзита российской нефти и газа, расположенность на самой границе Европы, сделаны все инвестиции в инфраструктуру, отсутствие врагов и потребности тратить деньги на национальную оборону – что еще нужно для экономического успеха? Любой хохол знал, что москали его объедают, что Украина кормит весь Союз – так не стоит ли отделиться и все деньги (и сало) оставлять у себя? С таким настроением летит вся украинская делегация, и оно полностью соответствует настроению большинства украинцев на тот момент. Так что на вопрос, кто развалил СССР, можно смело отвечать – украинцы и лично Леонид Макарович Кравчук. Вклад их – огромен.

В Беловежской пуще – происходит столкновение двоих лидеров, Ельцина и Кравчука, белорус Шушкевич – пока в сторонке, он даже не президент, только Председатель Верховного совета. Кравчук полностью за экономическую часть, он понимает, что она больше выгодна Украине, он предлагает зачетные схемы, переходный рубль. Но он полностью вычеркивает все то, что потом может быть использовано для лишения Украины суверенитета – единую армию, МИД, стандарты, спецслужбы. Кравчук показывает, что он считает Украину независимой взаправду и навсегда. Ельцин угрожает тем, что если не будет подписана политическая часть соглашения – не будет и экономической части и тогда украинскую экономику ждет крах. Кравчук не ведется ни на уговоры, ни на прямые угрозы Ельцина, – и даже угрожает улететь домой. В какой-то момент Ельцин понимает, что Кравчук не пойдет навстречу и у него возникает выбор, что спасать: СССР или Россию. Ельцин выбирает Россию – и происходит знаменитое подписание соглашения о роспуске СССР. Из Беловежской пущи звонят Назарбаеву, договариваются собрать всех лидеров в Алма-Ате – это своеобразная компенсация за то, что ранее Казахстан и все среднеазиатские республики проигнорировали. Ельцин выбирает то, что для него важнее – свобода рук – но и Кравчук не получает подписанных экономических договоренностей2. С этим – они звонят Горбачёву, первый вопрос, какой он задает – а мне вы какой пост оставили? Затем Бушу, затем – летят в Алма-Ату. В Алма-Ату прибывают все делегации, кроме прибалтийских – напомню, что в союзном договоре соглашались участвовать только девять, без Украины.

Так происходит образование СНГ. Горбачёв посылает в Алма-Ату телеграмму, где предлагает название ССГ – Союз Суверенных Государств.

Но Горбачёв по-прежнему президент СССР. Он вызывает к себе главнокомандующего, маршала Шапошникова – тот отказывает в поддержке, это человек Ельцина. Последняя надежда – это Всесоюзный съезд офицеров. Его боятся все, потому что съезд – это мнение армии. На нем выступают и Ельцин и Горбачёв. Говорит Горбачёв три часа, как всегда много и ни о чем. Выступление Ельцина намного короче, он обещает дать офицерам жилье и повысить зарплату в три раза (забыв упомянуть об инфляции). Съезд, которого так боялись, в отношении которого газеты высказывали апокалиптические прогнозы – кончается пшиком.

Поняв, что больше ничего не осталось, Горбачёв приглашает телевизионщиков и заявляет, что прекращает исполнение своих обязанностей на посту президента СССР. Подобного прецедента – чтобы человек вот просто так отказался от власти в сверхдержаве – история не знает. Но не стоит винить одного Горбачёва, подчиненные ничуть не лучше начальства. Тихо покидают свои места партийные работники на площади Ногина. Двухпалатный советский парламент – несколько сотен человек – так же самораспускается. Не только Горбачёв – но и несколько сот депутатов – не в силах породить ни Пиночета, ни Бонапарта…

1992 год – граждане СССР встречают уже в составе других государств. Но пока – этого еще никто не ощущает.

…

Год девяносто второй. Год окончательного крушения всех надежд – если они у кого-то еще были.

В России – правительство реформаторов во главе с Гайдаром делает то, чего не делать уже нельзя – полностью отпускает цены. Смысла их держать нет уже никакого – полстраны и так занято спекуляциями, продавая и перепродавая всё, что только можно. Наступает год крушения иллюзий. Самая популярная профессия – посредник – он же спекулянт. Нет никаких законов – новые не успели принять, а старые не только устарели, порой то, что называется в них преступлением – сейчас подвиг. Монстры советской промышленности – умирают, как выброшенные на берег киты, но те, кто пробил себе право торговать их продукцией с заграницей – богатеют на глазах. В стране нет ничего – и тот, кто может откуда-то что-то привезти – запросто наваривает несколько сот процентов прибыли. Но первые ростки нормальной, рыночной экономики, первые плоды частной инициативы – выжигает на корню рэкет. Наступают лихие 90-ые, отморозки из подвальных качалок и подростковых группировок, почувствовав слабость государства и общества, выходят на охоту. Им нужно всё. И всё, что им нужно, им нужно сейчас. Главные проблемы России сейчас – криминализация, отсутствие законов и неумение (да и невозможность) собрать налоги. В попытке наполнить пустой бюджет – правительство включает печатный станок, чем вызывает инфляцию, плавно перерастающую в гиперинфляцию. Но – впервые за все время на полках появляются продукты, пусть и по совсем невеселым ценам.

Одновременно с этим происходят еще два процесса.

Первый – формирование структур СНГ, подписание договоров – оно идет рабочим порядком. Часть структур, созданных тогда, работает и сейчас – например, Межгосударственный авиационный комитет, сотрудники которого, кстати, пользуются дипломатической неприкосновенностью. А вот создать единые вооруженные силы СНГ не удается – несмотря на то, что Генштаб стран СНГ одно время существовал. Во многом это происходит из-за позиции… правильно, Украины. Украина – наиболее последовательный сторонник полной независимости, после Прибалтики, она не участвует ни в каких проектах, кроме временных, тех, которые могут облегчить и ускорить развод. Во многом позиция Украины определила то, что скелет СНГ так и не оброс мясом, а остался скелетом.

Второй процесс – это процесс конфликта Ельцина и Верховного совета, председателем которого он одно время был. Верховный совет России претендует на то, что именно он должен стать главным органом страны. Его возглавляет амбициозный профессор Хасбулатов, на его же стороне – вице-президент страны Руцкой. Ельцин совершает ошибку – после того, как распался СССР, он не объявляет перевыборы и не меняет конституцию – она по-прежнему латанная, советская. А по советской конституции – власть осуществляется исключительно через коллегиальные органы. В СССР все органы принятия решений коллегиальные, сверху донизу. Таким образом, Ельцин избавляется от навязываемого Горбачёвым союзного совета – но у него есть и свой. В противостоянии с Горбачёвым – проходит осень 1991 года – время эйфории, когда Ельцину можно абсолютно все. Таким образом, он теряет окно возможностей и выходит на запрограммированное самой системой власти лобовое противостояние с собственным советом – Съездом народных депутатов РСФСР. И по Конституции – он слабее, чем Съезд.

Таким образом, стремительно теряя популярность ввиду состояния дел в экономике и вышедший на лобовое противостояние с Верховным Советом – Ельцин заниматься какими-то вопросами СНГ, восстановления СССР в том или ином виде – просто не может…

Стоп!

Это та история, которая имела место в действительности. И чем дальше – тем больше она нам не нравится. Думаю, я не покривлю душой, если скажу, что где-то года с 2013-2014 – процесс пошел, ностальгия по СССР снова усиливается. Экономический кризис, как внутренний, так и обусловленный внешними причинами, экономические санкции, показавшие как «цивилизованный мир» к нам на самом деле относится, события на Украине, потрясшие своей дикостью и жестокостью и показавшие, что эпоха постсоветских конфликтов не завершена, и может быть еще хуже – всё это порождает всё больше и больше горьких вопросов: как мы могли отказаться от такой замечательной страны, как СССР? Уже никто не помнит ни пустых полок, ни очередей на стиральную машину, ни всего безумия партсобраний и читок «Малой земли»3. А все помнят пионерлагерь, заводскую проходную и полную уверенность в том, что ничего страшного с нами произойти не может. Тем более такого, как сейчас на Украине, когда армия бомбит и обстреливает собственные города.

А давайте подумаем: что, например, могло бы произойти, если бы в Беловежской пуще не распустили СССР?

Подписали бы новый Союзный договор – иных вариантов нет, правильно – его сам Горбачёв проталкивает. Никуда бы не делся экономический кризис. Обрушение экономики запустил еще Рыжков – частные банки, кооперативы, посредники, первый советский миллионер Артем Тарасов, свобода внешнеэкономической деятельности, отмена запретов на оборот валюты. Если договор подписывается по формуле 9+1 как хочет Горбачёв – то происходит ситуация при которой большинство в Совете будет всегда на стороне Горбачёва. Голос представителя РСФСР равен голосу представителя, скажем Таджикистана. Такая ситуация – понятно, что Ельцина не устроит, и он будет искать возможности торпедировать такой союз, как делал это и ранее. Возникает нонсенс, при котором в Союзе абсолютное большинство по всем показателям – у России, но в политическом плане она должна подчиняться совету, у которого много формального веса, но почти нет веса реального. То есть – великан вынужден подчиняться стае карликов.

И долго бы такое могло продолжаться?

Еще веселее могло бы быть, если бы Горбачёв и Ельцин по тем или иным причинам объединились – и продавили Кравчука. Кравчук – профессиональный демагог, при этом законно избранный президент и на его стороне результаты референдума 02 декабря, в котором девяносто с лишним процентов украинцев – высказалось за суверенитет. То, что экономика в 1992-1993 году будет в хреновом состоянии— это и ежу понятно. Будет ли Кравчук брать на себя свою долю ответственности за это – или он будет показывать на Москву и говорить – это все из-за них, это они виноваты, жрать нечего, потому что в Россию все вывезли?! Ответ, на мой взгляд, очевиден. Будут ли в ответ Горбачёв и Ельцин раскачивать уже Украину, апеллируя к тем же областям и регионам, к которым апеллирует сейчас Путин – Крым, Донбасс, Харьков? А как не будут – если Горбачёв уже пытался проделать это с Россией?

А еще – будет ли Кравчук, которому вывернули руки и заставили подписать Союзный договор – пытаться переманить на свою сторону УКГБ по Украинской ССР, местное МВД, командующих тремя военными округами, расположенными на территории Украины? Будет ли Кравчук тайно способствовать созданию «настоящей украинской армии», где-то под Львовом, в которой будут состоять боевики диаспоры, польские боевики, пришедшие возвращать Львов, местные бандеровцы, прибалтийские боевики, которые после отпадения СССР остались без дела – и все это с американскими зелеными беретами в качестве инструкторов? Так он и в реальности создал параллельную армию – Национальную Гвардию, ту еще, первую, подчиненную Верховному совету Украины.

Как вообще будут приниматься решения, если девять президентов так и будут метаться между Москвой и собственными столицами – то их Горбачёв вызывает, то у себя в республике проблемы, голодные люди на улицу вышли. Будут ли они оправдывать все проблемы, перекладывая вину на Центр, который уже и так облажался с перестройкой дальше некуда? Будет ли и так находящаяся в плохом состоянии Россия – дойной коровой для всех остальных?

А как быть Ельцину? Смогут ли начаться в России хоть какие-то реформы – если все время будет отнимать борьба с Горбачёвым и/или с Кравчуком? На чьей стороне будет армия, если в самые отчаянные моменты безденежья – будет еще и две власти в Москве? А что будет с ядерным оружием? А на чьей стороне будет Верховный совет России? А что будет, если Горбачёв все-таки устроит повышение статуса автономных республик до союзных и начнет напрямую переговоры с местными элитами, от Шаймиева до Дудаева? А сколько времени отнимут попытки решить проблемы Нагорного Карабаха, Приднестровья, Таджикистана, Абхазии?

Допустим, Ельцину все это надоело, и он решает стать Президентом СССР. А как? Прямых выборов президента СССР нет! В Верховном совете – он далеко не факт, что наберет голоса. А прибавьте к этому полную дискредитацию уже российской власти, и выход на сцену республиканских элит более низкого уровня – того же Шаймиева или Дудаева… Или авантюристов типа Димы Якубовского…

Прокрутите это в своей голове. И еще раз задайте себе вопрос – имел ли Ельцин в 1991 году реальную возможность спасти СССР? Даже повесив Горбачёва и самому заняв его место?

Нет.

Мы живем в стране под названием Россия. И не ценим ее. А что не ценим – то можем и потерять, погнавшись за журавлем в виде восстановления СССР.

А те, кто не согласен – почитайте то, что я напишу далее (и те, кто согласен, – тоже). И попробуйте сказать, где я не прав.

Химки, Московская область. 01 июня 1992

года

А у нас сегодня праздник – воду дали4. Еще бы денежное довольствие подняли – было бы вообще отлично…

Но все равно, постоять под душем, да еще когда такая вода горячая – это настоящее наслаждение…

Ценить простые радости жизни я научился еще в Афганистане. В составе отряда специального назначения МВД СССР – «Кобальт». В отличие от спецназа КГБ и армии, про нас почти никто ничего не знал, хотя нас было шестьсот человек. Часть находилась в Кабуле, часть – по провинциям и уездам. Учили, консультировали местный Царандой и ХАД5 – хотя большинство афганских ментов училось у нас же, в СССР, хорошо говорили по-русски. Кстати, в отличие от армейских, у «наших» афганцев почти никогда не было случаев измены, перехода на сторону врага. В армии это было сплошь и рядом, некоторые армейские части бунтовали по несколько раз. Их не расстреливали, поскольку других солдат все равно не было.

Разрешите представиться – Дедков Александр Владимирович, специальное звание – подполковник милиции, что для тридцати шести – весьма неплохо. Последнее место работы – легендарная Петровка-38, Московский уголовный розыск. Боремся с бандитизмом – это шестой отдел называется. Шестое управление МВД СССР – пробил легендарный генерал Гуров после того, как власть наша признала, что в вопросах борьбы с преступностью у нас – полный швах. Перестройка породила класс людей с большими деньгами, кооператоров, посредников. Практически легализовалась торговля валютой, несмотря на то, что соответствующую статью из Особенной части никто не изымал6. А раз так – появились преступники, желающие это отнять. Начиная от воров в законе, и заканчивая казанскими отморозками – тяпляповцами и прочими7. Ну и просто – накачанные пацаны из подвалов с портретами ВанДамма и Шварца, которым в этой жизни никто ничего просто так не давал, и кто настроен взять всё силой – всё, что пожелают. Как там…

Завтрашний день…

Будет потом!

И все что нам нужно.

Нам нужно сейчас8!

Вот они и берут – сейчас. Только в этом году по Москве и Московской области больше пятидесяти криминальных трупов с огнестрелами, связанных с разборками за незаконный контроль над колхозными рынками, таксистами, гостиницами, проститутками, ларьками, каталами. Схема простая – приходят двое-трое амбалов и говорят: мы – твоя крыша, мы от такого-то, будешь платить столько-то. Откажешься – подожгут машину, изобьют, вывезут в лес, могут пытать. Убивать коммерсов чаще всего не убивают – если убить коммерса, кто тогда будет платить? Убивают друг друга. Если ты уже кому-то платишь, говоришь: у меня уже есть крыша, даешь номер телефона. После чего две «крыши» в лице из главарей либо договариваются, кто будет получать конкретно с этого коммерса, либо начинается разборка. Забивается стрелка – то есть назначается место и время, к этому месту в нужное время собирается весь наличный состав обеих группировок. Дальше – либо у кого-то не выдерживают нервы, и он бросается бежать, либо начинают мочить. Раньше дрались, дрались жестоко, потому особую роль в криминальном мире играли опытные рукопашники, боксеры, каратисты, самбисты, победители соревнований. Сейчас всё чаще стреляют. На руках всё больше автоматов: с горячих точек, с Прибалтики, с армейских складов – видано ли дело, выводим целую армию из Германии – там не автоматы, там танки продают. Валом пошли помповые ружья – американского, европейского производства; они продаются официально, и с ними меньше проблем со снабжением боеприпасами – подходят от обычной двухстволки. Дошло до того, что помповиками Моссберг вооружился… МУР! Как на кассетах в фильмах про полицию. Привезли американцы партию, что-то вроде помощи. Купил себе Моссберг и я – уже по лицензии от охотобщества9. Мало ли…

Живу я один. Многие менты – так и не заводят семьи, а кто завел – до семидесяти процентов браков заканчиваются разводами. Статистика эта секретная, хотя… чего тут секретного. После Афгана дали комнату в новом доме в Химках, однокомнатную – хорошо, что успел получить по специальной, афганской очереди – сейчас, хрен что получишь. Ну и от отца остался старый Жигуль, Ваз-2106 шоколадного цвета. Вот, собственно и все. Но даже за этот Жигуль на меня посматривают косо – обрастание имуществом это называется. Хотя времена Федорчука давно прошли – при желании10, припишут и это.

Все. Покайфовал и будет. На работу.

Одежда – лежит, собранная еще с вечера, тяжелый Стечкин – в кобуре, сам Гуров для нас их пробивал вместо Макаровых. Понятное дело – по ночам в Москве уже из автоматов стреляют. Кстати, сколько же времени я не ночевал дома до сего дня? Четыре дня? Пять?

Топчан в дежурке – для нас это еще роскошь…

Выхожу, и только прилаживаю маленький кусочек бумаги в дверь – телефонный звонок, длинный, настойчивый.

А это еще что…

– Да.

Никто из нас – никогда не представляется, потом поймете почему.

– Добрый день. Вам следует подъехать в основное здание.

– Тридцать три.

Тридцать три – это «понял». У нас – свой язык.

После возвращения из Афганистана – меня лично принял Пуго11. Он же выделял квартиру – надо сказать, отличный был мужик, хотя и знал я его мало. Добрый. Спросил, где я хочу работать. Я ответил – на войне.

Следом – была оперативная группа по Нагорному Карабаху, ранение – и предложение от легендарного генерала Александра Гурова перейти в шестое управление. В нем я работаю и доселе, хотя звонок не оттуда – с Житной 1612.

И ехать туда мне совсем не хочется. Да видимо, не уйдет это от меня…

На улицах Москвы – машин почти нет, рано еще. Старые, рогатые троллейбусы – уныло плетутся вдоль тротуаров. Сыро, лето совсем не чувствуется…

И палатки. Палатки, палатки, палатки…

С тех пор, как объявили свободу торговли, как спекуляция стала из уголовно наказуемого деяния деянием нормальным, и даже поощряемым – торговать бросились все. И всем. Кто-то продает вынесенное с завода, кто-то – выращенное на своем или колхозном поле. Последние – мешочники, каких не было со времен Гражданской войны – они сильно поднялись в эту несытую зиму. Тот, у кого на продажу есть еда – делал два, три конца. Потом, на них, конечно, насел рэкет. Вон, стоят, раскрылились. Приметы современного рекетира – кожаная турецкая куртка или джинсовка по жаре, цепура из золота (типа денег девать некуда), у некоторых – уже мобильные телефоны, но это скорее примета больших боссов. И тачка, у кого попроще девятка или Волга, а кто побогаче – тот покупает или владивостокскую Тойоту, или пригнанную из ФРГ доблестными воинами ГСВГ подержанную бэху – БМВ. Из Японии – все советские суда, да и не советские тоже – приходят по Владивосток заставленные иномарками по самую надстройку, чтобы больше влезло – их ставят «на попа». Потом их перегоняют в Центральную Россию… а по пути на Сибирском тракте – поджидают разбойники. Сколько могил безымянных вдоль дороги – не счесть. Ну а немецкий канал открылся после того, как всем солдатам и офицерам выводимой из Германии Западной группы войск разрешили бесплатно, беспошлинно ввезти для себя по одной иномарке. Вот и начали лихие люди ввозить – у кого связи в минобороны – договариваются, записывают на солдатиков, берут справки – и гонят. Есть тут и дикари – те, кто едет в Германию сам, покупает машину и гонит в Союз. Растаможить ведь можно не только по военному каналу, есть и афганский, есть и церковный каналы льготной растаможки13.

Вот и гонят. Для директоров заводов, для отцов спекуляции и обнала, для кооператоров, для братвы. Страна стремительно перерождается в буржуазном смысле – все то, чего мы так долго боялись. Все то, о чем мы так долго мечтали…

Правильно ли это? Я не знаю. Я мент, я имею дело с самыми темными сторонами человеческой натуры. На выборах – голосовал за Ельцина. Почему? А потому, что хватит, наверное, уже врать самим себе, кто мы есть и что из себя представляем. Угробили органы требованием девяностопроцентной раскрываемости – у не в пример лучше оснащенных полицейских ФРГ, США, Великобритании раскрываемость по квартирным кражам, например, процентов тридцать, сорок – никак не больше. А с нас требуют минимум девяносто! Ну и что в итоге – а в итоге массовое укрывательство заявлений от регистрации – не можем просто принять заявление от потерпевшего и все. И в конечном итоге это оборачивается обратной стороной – вора берут, он называет даты, имена, соучастников – а его не привлекают! Почему – а потому что укрыли заявление от регистрации и если привлечь по этим эпизодам, то заодно попадет и тем, кто укрыл. Раньше укрывали кражи, грабежи малозначительные – шапку сшибли. Теперь укрывают изнасилования, разбои – даже убийства. Как? А так – внаглую пишут «некриминальный труп» – и всё. Непрошибаемо.

И в жизни… если мы строим коммунизм, то х… ли так торговать то рьяно кинулись? А если кинулись – так может, признаем, что никакие мы не коммунисты, и никакой коммунизм мы не строим. Ельцин, по крайней мере, честно признал, бросил партбилет. Вышел из партии и я (принимали перед Афганистаном, всех чохом) – хватит уже вранья.

Но все-таки… не знаю, так ли это было надо делать? Ну, да, вожжи надо было ослаблять. Но потихоньку, а не совсем отпускать. А тут – совсем отпустили. Вот и творится – не пойми, что.

Да и я, если честно… вот как, например, это нормально, что я работаю в союзной структуре, а голосовал за Ельцина? Хотя сейчас сам черт разберет.

…

Машину удается оставить на Крымском валу, недалеко от министерства – ездят то сейчас мало, потому что бензина нет, а вот припарковаться негде, потому что все машины стоят. Здесь тоже торгуют. Как только я выхожу из своей Тойоты – цыганки подхватываются и оперативно сваливают, а цыганенок – наоборот бежит ко мне.

– Дядь, девочку будешь?

– Ша.

– Дядь, совсем молодые есть, чистые.

Пытаюсь прихватить – но цыганенок выворачивается

– Тьфу!

Кого только в Москве нет…

…

Куратор – на сей раз его помощник – ждет меня внизу, потому что пропуска на Житную у меня нет. Одухотворенное лицо то ли комсомольца, то ли мошенника на доверии. Строгий костюм фабрики «Большевик».

– Подполковник Дедков?

– Он самый

Помощник оглядывает меня с головы до ног. Понятно, что увиденное ему не нравится – джинсовый верх и джинсовый низ, цепура и гайка.

– Как вы… одеты?

– Нормально одет. В самый раз.

Помощник фыркает, не в силах выразить возмущение

– Шестой отдел, юноша, живет красиво.

– Вас вызывали… к министру!

– Переодеться времени не было. Вам же срочно.

Помощник снова пышет гневом как перекипающий на плите чайник.

– Я могу съездить домой и переодеться.

У помощника выкатываются глаза – заставлять ждать министра! На нас уже оглядываются. Здесь вообще – свой мир, свои законы, свои правила, не имеющие никакого отношения к реальной жизни – но карают за них строго. За неуставные ботинки – а уставные носить невозможно, не искалечив ноги – наказывают строже, чем за нераскрытое убийство.

– Идемте.

Помощник – проводит меня через проходную, заводит в комнату на первом этаже. Там – какие-то шкафы, пыльно.

– Выбирайте форму. Быстрее!

…

Форму мне с грехом пополам подобрали – а вот форменную обувь – нет, и я так и иду на прием к министру – в кроссовках. Ходить в кроссовках – привычка еще с Афганистана, и очень полезная, надо сказать, привычка. Многим там она жизнь спасла.

В приемной толпится народ… вообще интересно – чем меньше полномочий, тем больше посетителей. По новому Союзному договору – у союзных министерств и ведомств остаются лишь функции координации, обучения и так далее. Например, конкретно по милиции – в союзном ведении оставили все картотеки – было бы глупо их делить. Но с тех пор, как на республиканские министерства упала реальная ответственность по всем категориям дел – они начали дружно переваливать ее на Центр, особенно – по резонансным делам. Смех и грех прямо. Хотели независимости – так вот она! Нет. Независимость – в их понимании это не ответственность, это на площади базланить.

Помощник ведет меня какими-то окольными путями, открывает дверь, замаскированную под дверцу шкафа и…

– Товарищ министр внутренних дел, подполковник Дедков по вашему приказанию явился!

Новый министр – неплохой, в сущности человек. Даже очень. Родом из Свердловска, шел вверх по милицейской лестнице – не так как некоторые, у кого партийный стаж за выслугу лет засчитали и назначили начальством над тем, над чем они ни в зуб ногой. Но сейчас на министерском посту в любой союзной структуре нужен гений – учитывая все обстоятельства. А с этим у нас – как то не очень…

– Присаживайтесь.

В кабинете еще двое. Одного я знаю, другого нет.

– Где вы сейчас, подполковник?

– Шестой отдел, Москва, товарищ министр.

– Самый горячий участок…

Я ничего не отвечаю.

– И почему же у нас такой беспредел на улицах, подполковник? Коптевские, измайловские – я не говорю о солнцевских, и о казанской шпане.

Ответить можно по-разному. Я выбираю достаточно наглый вариант.

– Справимся, товарищ министр

– Справитесь? И когда же?

– А когда законы нормальные примут, товарищ министр. Половина того что они творят – не покрывается старым УК вообще никак – нам не за что их брать. Потерпевшие – у половины у самих все рыло в пуху, заявление написать не заставишь. Потому что следом придет ОБХСС и спросит – откуда дровишки. Но мы все равно их закроем, товарищ министр. Надо будет – шмеля зарядим14, но закроем.

Это уже окончательная наглость, еще год назад за это можно было вылететь из органов с волчьим билетом. Но сейчас и тогда – две очень разные вещи. Да и понимаю я – нужен я им зачем-то. И сильно нужен.

Министр криво усмехается, смотрит на Герасимова, моего можно сказать, крестного отца в органах. Это к нему я попал – желторотый птенец комсомольского призыва. Точнее – он сам меня выбрал, каким-то своим, нутряным ментовским чутьем. Понял, что в отличие от других таких же желторотых комсомольцев – я действительно хочу научиться ловить преступников.

Это я в самом начале так сказал. На что Алексей Алексеевич дал простой ответ: птичек ловят, юноша. А преступников – разыскивают и задерживают.

Я это помню.

– Дедков Афганистан прошел, товарищ министр – Герасимов бьет меня под столом ногой – два срока. Кандагар.

– Даже так… интересно.

– И Нагорный Карабах. Имеет ранение.

Министр что-то выстукивает ручкой по столу, смотрит на меня, потом в бумаги, потом опять на меня.

– Значит, опыт работы в горячих точках есть?

– Так точно.

Ранение в Нагорном Карабахе я получил по откровенному предательству и глупости. Оперативная группа была практически на сто процентов проармянской, многие это даже не скрывали. Потворствовали открытому беспределу, без санкции встречались с лидерами армянского сопротивления – или бандформирований, если точнее. Причина этому… скорее всего, была та, что армяне намного сильнее, чем азербайджанцы интегрировались в советскую интеллигенцию, и потому умели окольными путями лоббировать свои интересы. Армян было полно и около Горбачёва – академики Аганбегян, Ситарян15. А я и еще несколько человек, считались проазербайджанскими – это выражалось в том, что мы настаивали на жестких мерах в отношении всех, кто задержан в зоне вооруженного конфликта без документов, тем более с оружием, кто при задержании оказал сопротивление16. Я Афганистан прошел, я этого дерьма понавидался – когда сначала взяли, потом выпустили в рамках процесса национального примирения, глядишь – и опять он в банде, по тебе стреляет. А теперь то же самое происходило на советской земле – в точности! Документов нет. «Что здесь делаете? – Коровники строим». Все местное население – армянское, оно не только их покрывает, но и зачастую пытается отбить задержанных, окружает РОВД, ГУВД, митингует, тут же появляются народные депутаты… Зорий Балаян, Стелла Капутикян…

Вот, после долгих бесплодных разъяснительных бесед и даже попыток сунуть взятку – местные федаины поняли, что со мной договариваться бесполезно, – и подстрелили меня. Из охоткарабина «Лось», прямо в Степанакерте. Как мне потом доверенные люди передали, федаины пожелали мне выздоровления, сказали, что я честный. Если бы был не честный, брал бы взятки у азеров, стреляли бы в голову…

– Товарищ Дедков… Есть предложение поработать в Киеве.

Киев. А там то я что забыл?

– Обстановка в Киеве сложная… не буду скрывать. Формируется временная сводная опергруппа. Нужны самые опытные люди. Алексей Алексеевич называл вас.

Раз так…

– Я готов.

– Детали до вас Алексей Алексеевич доведет, он останется в Москве. И…

Министр пристально посмотрел на меня:

– Не подведите…

Москва, Житная 16. Здание центрального аппарата МВД СССР. 01 июня 1992

года

Из кабинета министра мы спустились вниз, в то пустующее помещение, которое, видимо, использовалось как кладовая. С помощником министра у меня предстоял нелегкий разговор. Нелегкий в том числе и потому, что я фактически предал министерство – меня, как и нескольких других человек засылали в МВД РСФСР чтобы стучать, но я стучать на коллег отказался. К чести Алексея Алексеевича, он понял, не натравил на меня инспекцию.

Но это тоже был долг… который надо отдавать.

– Что, без понтов не можете? Раньше за шмеля ты бы за полдня из министерства вылетел!

– Да какие это понты, Лексей Лексеевич? Вы подъезжайте в Южный Порт17 в выходной день. Вот там – понты…

Я переодевался. Алексей Алексеевич Герасимов, генерал-лейтенант милиции, сидел на трехногом стуле, умудряясь не падать.

– Все беды ищете.

– Ну, простите, Лексей Лексеевич. Бес попутал.

– Так найдете.

– Что там на Украине?

– Плохо на Украине… Официально вы едете расследовать гибель замминистра Щекуна.

Я вопросительно поднял брови.

– Разве дело не закрыто?

Мое удивление можно было понять – очень уж грязная история…

Заместитель министра внутренних дел Украины Сергей Щекун – ликвидатор аварии на ЧАЭС, прошел путь от рядового опера до замминистра, начальник штаба украинского МВД. Взяток не брал – это все знали, пережил два покушения. Но у него была дочь, Ксения. Во время учебы в Могилянке пристрастилась к наркотикам. Щекун, как потом оказалось, доставал для нее наркотики по своим каналам – замминистра отказать не могли. Когда служба собственной безопасности выявила этот факт, его вызвал министр, поговорили по душам – мол, так, мол, и так, Сергей, но закрывать глаза мы на это не можем. Клади свою дочь в больницу, на лечение – или уходи из органов.

Он ничего не ответил, ушел домой. Дочь была дома, о чем они говорили – неизвестно. Только обнаружили ее – наутро, в невменяемом состоянии – потом с трудом в больнице откачали – передозировка. Как потом установили, Щекун поговорил с дочерью, после чего дочь – дождалась ночи, раздобыла пистолет отца, прошла в спальню, застрелила и отца и мать. После чего – приняла большую дозу героина, всё, что нашла, – скорее всего, всё, что было в доме. Решила покончить с собой. Но в больнице ее откачали. Судить не судили, признали невменяемой. Помимо прочего, у нее обнаружили СПИД. Отправили в психиатрическую больницу, умирать.

Скандал в связи с этим делом поднялся страшный, статьи про наркотики, про СПИД, про милицию – были даже в союзных газетах. Но потом всё поутихло. Понятное дело, что ворошить эту кучу дерьма никто без приказа не будет, себе дороже.

Герасимов тяжело вздохнул.

– Закрыто, Саша, закрыто. Только зря его закрыли так быстро. По оперативным каналам получена информация – Сергей Щекун убит в связи с тем, что ему удалось выйти на след мафии на самом верху, в украинском Кабмине и МВД. За это его и убрали, обставив все так, чтобы никто в этом деле особо не ковырялся.

Я присвистнул

– Ничего себе.

– И это еще не все. Помимо криминальной составляющей есть еще и националистическая… Если ты помнишь, Кравчук, их бывший Первый секретарь, а теперь президент – подписал Союзный договор в самый последний момент. По странному стечению обстоятельств – после того, как по Киевскому военному округу – объявили учения. Но на этом всё не закончилось. В Киеве крайне нездоровая обстановка, часты националистические выходки, в том числе со стороны депутатов Рады – это их Верховный совет так называется. Пользуясь депутатской неприкосновенностью – они открыто призывают к выходу Украины из обновленного Союза, к разрыву многовековой украино-российской дружбы. Киевские власти в этом – им если не потворствуют, то не препятствуют уж точно. Идет давление на МВД, на КГБ, на командиров воинских частей… в общем, как в Прибалтике, тут рассказывать тебе не надо. Щекун был этническим украинцем, но, несмотря на это, твердо стоял на позициях Богдана Хмельницкого, был категорически против выхода Украины из Союза, о чем неоднократно заявлял публично. Поэтому он снискал ненависть со стороны националистов и преступление в отношении Щекуна может быть связано и с его политической позицией. Это надо будет проверить.

Я удивился. Сильно.

Про то, что творится в Прибалтике, какой там националистический шабаш – это знал я, и не только я. Союзный договор они в итоге так и не подписали, да им никто и не предлагал – все понимали: отрезанный ломоть. Сейчас там беспредел настоящий: идут расправы с русским и прорусским населением, в Литве избивают еще и поляков, есть беженцы оттуда. Зверствует Департамент безопасности края, там полно амнистированных уголовников, прямых изменников Родины, членов диаспор, вернувшихся на родину. Прибалтика превратилась в край контрабанды, как из Союза, так и в Союз, гонят всё – начиная от машин и бытовой техники и заканчивая алюминием, нефтью и бензином, удобрениями. Прибалтика же стала перевалочным пунктом для наемников, желающих направиться в горячие точки. Там же – наркотики, там же – перевалочная база для оружия из Европы… в общем, полный набор.

Но это Прибалтика. Они всегда, если честно, были как отрезанный ломоть, туда и ездили-то отдыхать, как в Европу. А Украина… Украина то – что? Неужели там – тоже? Им-то зачем? Хохлы… они же везде, их и в Москве полно. Они то – чего хотят?

– Сколько у меня времени, товарищ генерал?

– Нисколько. Летите военным бортом, этим вечером.

Генерал Герасимов не смотрел мне в глаза. Плохой признак.

– И… все что нужно – бери. Трудно там будет.

…

День, до этого обещавший быть томным – завертелся в бешеной круговерти.

Из министерства – с предписанием – к себе, надо получить командировку, что я откомандировываюсь в распоряжение Министра внутренних дел СССР. Это не круто, кстати, это раньше было круто – а сейчас могут быть проблемы. У нас есть собственный министр – РСФСР, и между Огарёва и Житной идет противостояние. Затем – обратно на Житную, там надо получить выписку из приказа, все дела, командировочные не забыть. Еще домой успеть метнуться, собрать смену вещей и мыльно-рыльные. Хотя мы, менты, ко всему привычные – но времени для подготовки совсем нет.

Из телефона-автомата – я набрал номер. Из Министерства звонить было нельзя.

– Воинская часть 3179.

– Подполковник Дедков, – представился я. – Мне майора Вихренко…

Вихренко, он же Вихрь (как в фильме – майор Вихрь) был моим… да кем он был мне – братом он мне был. После Карабаха…

Когда получили оперативную информацию, что на недостроенной ферме засела группа федаинов до десяти человек, с оружием; краповые, на двух бронетранспортерах выехали их брать. С ними должен был быть кто-то старший, или следователь, или представитель министерства – вот я и поехал.

Боевиков оказалось ровно втрое больше. И это были не только федаины-бородачи, которые чаще всего были просто армянскими пацанами, наслушавшимися радикальной пропаганды. Среди них были и опытные боевики организации Дро – боевого крыла радикальной националистической партии Дашнакцуюн. Как потом выяснили, были даже ливанские армяне из АСАЛА, которые имели за плечами опыт пятнадцати лет гражданской войны и идти в тюрьму точно не собирались. Завязался бой. Выдвинувшуюся нам на подмогу бронегруппу блокировали на дороге: армянские женщины с сел, с детьми – бросались под колеса, лезли на броню. Тут же примчались местные депутаты.

То, что у нас удалось обойтись без убитых – чудо. У засевших на ферме и ответивших нам на предложение сдаться шквальным автоматным огнем армян было полтора десятка убитых. В конце концов, именно я дал санкцию на обстрел фермы из крупнокалиберного пулемета, до этого в Карабахе союзными силами такое оружие не применялось. Уцелевшие боевики вскоре оказались на свободе – они все оказывались на свободе – и скорее всего, в Степанакерте потом в меня стрелял один из них. Краповыми тогда командовал майор Вихренко – дальше он так и не продвинулся, видимо, припомнили ему тот бой у фермы.

Но он точно знал, что в тюрьму он не пошел, потому что потом я сказал в военной прокуратуре, что отдал приказ открыть огонь из крупнокалиберного пулемета. Хотя мне открытым текстом намекали сдать командира «краповых»…

…

Вихренко – находился в Балашихе, на спецполигоне внутренних войск. Его бойцы – отрабатывали какие-то новые приемы ведения боя, бросалась в глаза новая экипировка. У нас ведь, когда мы входили в Афганистан – даже лифчиков18 нормальных не было, приходилось снимать с афганцев или шить самим. Витренко – смотрел за действиями подчиненных в прибор наблюдения. Мы обнялись – до хруста костей.

– Смотри-ка… Идет такой кабан на пальцах – от крутого19 не отличишь. Попался бы ты мне на выезде…

«Витязь», отряд специального назначения, первоначально предназначенный для борьбы с терроризмом и массовыми беспорядками – сейчас все чаще привлекался для силового обеспечения при задержаниях. А как иначе – если в Долгопрудном во время сходки воров собралось более ста машин, то есть – человек пятьсот? И многие – с оружием.

– Время есть?

– Для тебя всегда.

– Поговорить бы.

– Говори.

– Не здесь, – я многозначительно посмотрел на крышу и стены, давая понять, что могут слушать…

…

Поговорить мы решили на стрельбище – потому что подслушивающие устройства не выдерживают звуков стрельбы. Сергей снарядил снайперскую винтовку Драгунова – на ней был новый, белорусский прицел и сошки. Выстрелил в цель – звук резкий и неприятный…

– Ты ведь с Украины?

– Ну, да. С Киева.

Я замялся, не зная, как сказать.

– У тебя знакомые там остались? Братва… Меня туда командируют, дело серьезное. Нужны хоть какие-то контакты на местности, изначально. И может, квартира понадобится.

– У меня там тётка живет, других родственников много. Приютит, не вопрос…

Сергей выстрелил еще раз.

– А чего смурной такой? Киев – отличное место, лучше города и не найти…

– Ты уверен?

…

Взлетали мы из Кубинки. Старый Ан-12 быстро грузили, по пути – отправляли еще что-то. Черные Волги – стояли чуть поодаль, мы уже записались, чтобы не дай Бог, не забыть кого. А я – все переваривал разговор с Серегой.

– Как в Прибалтике? Ну… не сказать, что в Прибалтике – но горя хапнешь.

– Серый, а как так? Вы же… русские, считай.

– Мы не совсем русские. Но это так, к слову. Хохлы, если хочешь знать, они разные. Вот я, к примеру, киевлянин, но родом из-под Чернигова, мои родители оттуда переехали. А есть западные, они совсем другие.

– Какие другие?

– Ты про бандеровщину знаешь?

– Нет.

– А плохо, что не знаешь. Короче, есть такой город Львов. Там вроде тоже украинцы живут, но на самом деле там совсем другое. Язык у них другой – на польский похож20. Злые как собаки – у нас несколько таких в школе училось. Дружили они только друг с другом. Подлые очень, стучали запросто. Могли подкараулить после уроков и избить – несколько на одного, мы то всегда один на один дрались, по-честному. А они…

– Подожди… а чего они хотят?

– А бес знает. Но воду они сильно мутят. У них у большинства деды, отцы в бандах были. Это те, кто против советской власти шел. Потом им амнистию дали. А сейчас они чем только не занимаются – там контрабанда, граница то рядом. Там водку поддельную гонят, там… да много всего там. Они же все – один за одного. Советской власти там нет.

– Как нет?

– А вот так – нет. Видимость одна. Красный флаг висит – а на деле там все свои. Так всегда и было там…

…

– Подполковник Дедков!

Я подошел к цепочке машин, там их прибавилось. Довольно молодой на вид, мордатый парень в костюме протянул мне руку

– Старший следователь по особо важным делам генпрокуратуры СССР Заславский.

– Честь имею, – сказал я вместо «Здравия желаю». По прокурорской табели о рангах Заславский – выше меня.

– Ваши погрузились уже?

– Моих-то – трое. Курят.

– Хорошо. Сейчас еще несколько человек подъедет и летим.

– Добро.

Я отошел к своим. Все из МУРа – Бобров, Гнатишкин и Фазлиев. Бобров – старший опер из МУР, как и я – работает по бандам, специализируется на наркомафии. Гнатишкин Серега – больше работает по автомобильным бандам, по угонщикам – но парень крепкий, бывший афганец – ни ножом, ничем его не испугать. Фазлиев Дамир – опер, которого я перетянул из Казани, он имеет неплохой личный опыт борьбы с бандитизмом и с крупной мафиозной преступностью. В Казани ведь молодежные группировки, избивающие и грабящие людей на улице – это только верхушка айсберга, а под водой остаются те, кто организовывал пацанов, кто создавал эти качалки, кто вручил им в руки арматуру. А это оч-чень конкретные люди. И их действия были настолько масштабными, что им удалось охватить криминалом всю молодежь города. Вот, против такой всеохватной преступности и боролся Дамир.

– К труду и обороне готовы?

– Готовы – за всех отозвался Дамир.

– Ничего не забыли?

– Это вон что за фрукт стоит?

– Заславский. Следак.

Бобров кивнул, мы отошли в сторону.

– Заславского я знаю, – сказал он, голос почти невозможно было различить из-за турбин. – Он валил дело валютчиков.

– Точно?

– Он.

Ну, вот, и еще одна вводная. Значит, прокуратура дело хочет слить.

– Потом поговорим.

– Понял…

В свете заливших поле прожекторов – показался Урал, причем не простой – бронированная кабина. Он подкатил к самолету, остановился – и крепкие парни в черной форме слаженно, без команд начали перегружать в самолет снаряжение.

Это уже ППЦ. Рижский ОМОН21.

Киев, Украина. 02 июня 1992

года

Садились мы в Гостомеле, уже ночью.

В Киеве прошел дождь, полоса блестела мокро в свете прожекторов. На дальнем конце поля – смутно угадывались туши транспортников, а совсем невдалеке – жил своей ночной жизнью большой город. Очень большой город. Настолько большой и настолько важный, что в последние годы он конкурировал с Ленинградом за место второго города Союза. Но если что такое Ленинград знал каждый в Союзе, то, что такое Киев – не знал практически никто. А ведь есть еще и Днепропетровск, про который ходят легенды. Например, назовите три исторических времени России? Допетровское, петровское и днепропетровское22. Несмотря на ночь – город не спал, вот только и нас никто не встречал. Мы прилетели на пустой аэродром.

После матерной перебранки с выяснением, кто забыл сообщить (да хрен, как могли забыть?!) – в разведку пошел лично. Попинал пару дверей, из одной из них высунулся заспанный дедок.

– Нельзя сюда! Шо стучишь?

Я показал удостоверение.

– МВД СССР. Телефон есть?

На простых людей – корочка еще оказывала магическое воздействие – хотя тоже не на всех. Меня пропустили внутрь, тут было тепло, и где-то бормотала рация.

– А вы що, когда прилетели?

– Сейчас, дед. Телефон городской где?

– А вот тут.

– Через девятку?

– Через восьмерку. А вы как прилетели, аэропорт то не принимает. Спят все.

О как! Оказывается, нас без диспетчеров сажали. Хорошо еще, что мы это только сейчас узнаем…

– Дежурного… – резко бросил я

Несколько щелчков – и вот, искомое.

– Дежурный, полковник Елец…

– Добрый день…

Я прикрыл трубку ладонью и выразительно посмотрел на старика. Тот покинул помещение.

– Подполковник Дедков, главк МВД…

…

Закончив разговор, я вышел в небольшой коридорчик. Освещения не было, свет – проникал в него через стекло в двери. Дед, увидев меня, вскочил с места.

– Сынки, а вы с Москвы прилетели?

– С нее самой. С Москвы, дедушка.

Дед вдруг истово стал креститься, повторяя – слава Богу, слава Богу…

…

С дисциплиной у хохлов было печально – нашли для нас машины и забрали только утром. Интересно, если в штабе министерства такой бардак, то что же тогда творится в дежурных частях?

Пока ехали в Министерство, бросилась в глаза чистота улиц и еще одна вещь. В советских городах есть места, где висят такие красные флажки, не флаги – а именно флажки, кругом или в ряд или еще какой-то композицией – как бы элемент оформления. Так вот – в Киеве такие места тоже были, но вместо красных там висели желтые и синие флажки. Это настораживало.

В министерстве, на академика Богомольца – нас подняли в кабинет к зам министра. Представились, все, как положено. Снова насторожило – в таком кабинете должен был висеть портрет Горбачёва и министра внутренних дел. Но не висело, ни того, ни другого – а висела картина с изображением хлебного поля под синим небом, довольно сомнительных художественных достоинств. Похоже, тут кое-что забыли, что не мешало бы помнить…

Но особых конфликтов пока не было, нас снова спустили вниз. Приставили местного сопровождающего, который представился как полковник Беленко. Среднего роста, лет сорока, аккуратные офицерские усы. Говор – говорит на русском украинском – то есть, слова то русские, но акцент такой густой, что это воспринимается как другой язык.

– Номера в гостинице…

– Где дело по убийству Щекуна? – резко переспросил я. – У вас?

– Ник… воно у архиве у прокуратури…

Мой друг из «Витязя», предупредил меня об одной особенности: если украинец в разговоре с тобой вдруг переходит на украинский, то он, либо уже лжет, либо вот-вот солжет.

– Бобров.

– Я.

– Поезжай с товарищем полковником в прокуратуру и забери дело. Полностью. Постановление Генерального прокурора СССР у тебя, пусть отдают прямо сейчас. Серега – с ним.

– Есть.

– Дамир, на тебе командировка, размещение, все хозяйство…

– Есть.

Я заметил, как бледнеет и не находит себе место украинский полковник.

– … так воно… знову видкрыли?

– Видкрыли, видкрыли… – я набросил капюшон на голову, хотя светило солнце. – Встречаемся вечером. Дело держите при себе… почитайте заодно.

– А вы куда? – спросил Беленко.

– Погуляю…

– Может… помочь? – он снова перешел на русский.

Я обернулся.

– Это мы оказываем вам практическую помощь, полковник. Затем и приехали…

…

Если ты собираешься действовать в незнакомом городе, незнакомой стране – перед тем, как что-то предпринимать, ты должен понять, что происходит. Выйти и осмотреться. Почувствовать атмосферу. Это на самом деле помогает.

Именно поэтому, я решил посвятить, по крайней мере, три-четыре часа на то, чтобы пройтись по Киеву.

Киев… мать городов русских – это город, расположенный на одной из крупнейших европейских рек – на Днепре. Если Москва-река – это речушка, которую до того, как построили систему каналов, и подняли уровень, можно было вброд перейти, то Днепр – это громадная, могучая река, сравнимая с нашей Волгой. И значительная часть жизни в Киеве была связана именно с Днепром.

Основная жизнь столицы была сосредоточена на правом берегу, левый активно начал застраиваться только при Хрущеве, в то же время как на правом берегу были целые кварталы еще дореволюционных домов, и, кстати, неплохо сохранившихся. Что поражало в Киеве при первом взгляде на него – это обилие зелени. Киев был очень зеленым городом, и застроен он был намного свободнее, чем Москва или Санкт-Петербург, свободного места было намного больше, и почти всё оно – было занято зеленью.

Киев выглядел не просто богато – он выглядел благополучнее Москвы. Москва, нищая и отчаянная, была запружена людьми, которые приезжали на электричках в поисках товаров23. В Москве выбрасывали немало дефицита24, но его же мгновенно и разметали. На улицах было немало людей, которые почему то не на работе в рабочее время, и готовы присоединиться к любому митингу. Немало было и спекулянтов. Удивительно – но в Киеве уличной торговли было намного меньше, а в магазинах – можно было свободно купить поесть. В Москве в магазине купить поесть было проблематично, надо было или идти на рынок или знать людей. Я с незнания сунулся и вот тут меня ждал сюрприз – оказывается, продавали по талонам, а талонов25 у меня не было. Продавщица – назвала меня еще и москалем – так что придется или питаться в столовой или разбираться на Богомольца, насчет талонов.

Но выйдя из магазина «Молоко»26 – я был тут же остановлен каким-то смышленым пацаном лет десяти.

– Дядя, покупаешь?

В предложении начисто отсутствовало подлежащее – но я понял. Просто раньше так торговали водкой, а теперь «час волка»27 – распространился и на хлеб с молоком.

– Хотелось бы.

– Пошли!

Мы отошли за угол, там ждали пацаны постарше. Увидев меня, они всполошились.

– Ты кого привел, шкет!?

Я поднял руки.

– Спокойно, я Дубровский.

Пацаны настороженно смотрели на меня, готовые в любой момент бежать.

– И пока все что мне нужно, это кефира купить. Возможно, и хлеба.

– Десятка за лист!

– Парень, а ты не обнаглел? Три рубля даю. За хлеб и за молоко

Я достал трешницу28. Пацан посмотрел на меня, решил не связываться.

– Ладно, давай!

Я расстался с тремя рублями, получив взамен талоны. Это было по-божески – по московским меркам

– Пацаны, а зачем тут талоны? Вроде, все есть на прилавках.

– А это чтоб кацапы, такие, как ты, все не сожрали!

Высказав всё это, пацаны все-таки дали стрекача.

…

Украинцев я пока объел ровно на белый батон и две бутылки кефира – но еще не вечер. Положив все это в авоську, я приобрел довольно неформальный вид. И с этим, немного утолив голод, продолжил прогулку по Киеву…

Да… а неплохо тут живут, однако. По крайней мере, по продуктам уж точно.

Навстречу попался Москвич 2140. На лобовом стекле – тоже сине-желтая наклейка. И вон, на балконе. Похоже, их немало в городе.

Долго ли, коротко ли – вышел на Комсомольскую площадь. Это своеобразный центр Киева, в эту площадь – как реки в море, впадают сразу несколько рек, здесь начинается знаменитый Крещатик. Бросилось в глаза какое-то столпотворение и милицейский бобик. Я подошел посмотреть. Какие-то палатки, штук пять, около них – какие-то люди лежат на одеялах, самодельные лозунги – «Мы голодуемо!» Милиционеры ничему не препятствуют и стараются не смотреть в ту сторону – голодующие и окружающие их люди тоже не замечают милиционеров, все живут своей содержательной жизнью. Бросился в глаза еще один лозунг – «Геть КПРС!»

Ну, это мы еще по Москве проходили. Долой КПСС – как без этого.

Ничего особенного не происходило – милиционеры стояли, голодующие голодовали, оппозиционеры тусили около голодующих. Я начал подниматься вверх, по узкой Институтской улице. Бросился в глаза таксофон29 на стене, питался он, как оказывается монетами, все еще монетами. Это хорошо.

Бросил несколько монет, набрал номер.

– Алло.

– Дмитрий Александрович?

– Да, кто это?

– Вам привет из Варшавы.

– Из Варшавы?

– Да, из Варшавы.

Молчание.

– Ваш дядя из Варшавы сказал, что я смогу к вам обратиться.

Снова молчание.

– Дмитрий Александрович?

– Станция метро Комсомольская. Оттуда позвоните…

Ясно. Интересно, с чего это народ тут такой… зашуганный. И одновременно – наглый. Вот правильно сказано – советской власти нет.

Я повесил трубку и пошел в метро. В Киеве, кстати, очень интересное метро – некоторые выходы станций встроены в дома, причем иногда они на разные улицы выходят. Не везде такое увидишь…

…

Станция метро «Комсомольская» – это первая станция метро, которая появилась на левом берегу Днепра. Для того, чтобы провести ее – построили огромный метромост, ставший символом Киева. На пути на левый берег – мост опирался на остров и там тоже была остановка – Гидропарк. Народа там выходило немало…

«Комсомольская» – станция крупная, это настоящая транспортная развязка. Здесь и метро, и трамвай и автобусы. Бросилось в глаза, что вместо привычных по Москве «Икарусов» в центре и Лиазов-скотовозов на окраинах – тут немало ЛАЗов. Видимо, поддерживают местных, ЛАЗ – это на Западной Украине, насколько я знаю. Звонил я долго, никто не ответил.

Только тут до меня дошел смысл трюка – кто-то уже следит за мной. Как раз потому, что я подошел к телефону и звонил.

Появилась такая здоровая спортивная злость. Ладно…

Сбежал вниз. Тут построена очень хитрая, транспортно-пешеходная развязка, хвост можно здорово помотать. И хотя этот город для меня чужой, я мало что знаю про него – мне ведь не срываться с хвоста надо, а выявить его. Это проще.

Но все получилось намного проще, чем я предполагал.

– Закурить есть?

О, господи… что бы шпана без этого вопроса делала.

– А кто спрашивает? – с наездом ответил я. Моментально просчитал – прикид братковский, морда лица незнакомая, вот и пристали. Вон – рынок, а это – шпана, его держащая. Вляпался.

– Ва… москалик…

…

– Далеко забрался.

– Тебя не спросил.

– Хамит… – констатировал долговязый, а в следующую секунду удивленно хрюкнул, падая на колени.

– Ах ты, с…

Удар пришелся в пустоту – я проскочил в пробитый проход, бросился бежать по ступенькам. Один из бандитов, самый лихой – перескочил через пролет, но ударить меня не успел. Я толкнул его, и он не удержался, закувыркался, ударившись головой о ступени.

Со спины заорали.

Я перебежал дорогу прямо перед трамваем. Ломанулся на проезжую часть.

– Стой, с…а!

Я увернулся от машины, оглянулся – за мной бежал только один. Остальные – бежали к машине.

Так, значит…

Я немного сбавил темп – а потом развернулся на сто восемьдесят и ринулся навстречу бандиту. Тот перестроиться и встретить меня не успел – я ударил с проносом, не может быть, чтобы пару ребер не сломал, может, и легкое проткнуто. Еще один клиент «Скорой»…

Почему я так жестко? А я их ненавижу. Мразь бандитская, лимита, чушки – почувствовали слабость, и вылезли из своих подвалов. Работать не хотят – а вот жить хотят красиво и за чужой счет. В армию тоже не идут. Так что – на инвалидность их самое то. Их ломать надо, пока они по-настоящему не обнаглели.

Побежал дальше. За мной никто уже не гнался, я побежал в жилые кварталы.

…

Больше там оставаться было нельзя, контакт был сорван, и меня теперь могли искать по всему левому берегу. Я вывернул куртку – она у меня была двухсторонняя, с другой стороны черная болонь. Уходил неожиданно – сел на речной трамвайчик, потом – пересел на другой. Так и ушел.

Самое удивительное, что хлеб и кефир остались при мне. С ними я и притопал под вечер в гостиницу МВД, внеся разнообразие в скромное меню тамошней столовки. Это раньше, говорят, балык не балык – а теперь и кефир за роскошь считается. Дожились.

Все всё сделали, один я обломался. Бобров с Серегой забрали дело, Дамир – самый хозяйственный из нас – отметил командировочные, заселился, забил номера, и даже ужин организовал. Дело было при нас, но обсуждать его в помещении – дураков нема. Не знаю, как у киевских коллег с аппаратурой – а у нас в Москве все прослушивается. Поэтому – вышли на свежий воздух, покурить типа.

– Дело – п…ц, – сказал Бобров, самый опытный и много повидавший опер. – Представляешь, огнестрел, – а они даже баллистику30 не назначают.

– Ну, если сверху поступила команда дело закрыть, – примирительно сказал я – зачем ж… рвать? Закрыли да в архив сдали, все дела. Упрощенчество, опять же.

– Это не упрощенчество. Это лодырство, хрен знает какое…

– Посвети…

Я пролистывал дело. Папка была тощей – постановление о возбуждении, протокол осмотра, фототаблица31. Поработали, конечно, ахово – ни одной экспертизы в деле, кроме судебно-психиатрической. Ни одного протокола допроса. Сразу идет обвинительное заключение, дальше уже результаты судебно-психиатрической. Шизофрения, подозрение на белую горячку. Чего и следовало ожидать.

Стоп.

– А что, наркоманы тоже белой горячкой страдают? – недоуменно спросил я. – Короче, кому-то из нас дело надо постоянно носить с собой. Оно вон, какое тощее – не отяготит. Все. На боковую.

Номер в милицейской гостинице был убогим – но нам ничего не надо было кроме кровати. Я уже начал раздеваться…

Бах!

Глухой хлопок за окном, стекло вдребезги, противный звон и свист. Я успел оказаться на полу раньше, чем сообразил, что к чему. В Кандагаре, который под постоянными ракетными обстрелами душманов – сначала падаешь, потом соображаешь.

Гладкое? Обрез.

Опрокинул стул, выдернул из кобуры пистолет. За спиной хлопнула дверь, я провернулся на полу, прицелился.

– Э, э, э… – это был Бобров – это я. Живой?

– На пол! Ложись!

…

Обстрел гостиницы МВД – происшествие чрезвычайное, к месту происшествия прибыла группа из министерства, из ГУВД Киева люди были. Отчаянно хотелось спать и не было кофе – но я держался… не первый раз. Подъезжали Волги…

Стреляли с улицы, один раз. Стреляную гильзу не нашли – значит, переломка не полуавтомат32. Скорее всего, обрез, его можно под одеждой спрятать. Дожидаться проблем стрелок не стал и быстро убежал – машину я не слышал, мотоцикл – тоже. Вряд ли хотел убить – просто пугал. Но что характерно – он знал, в каком номере буду именно я.

Видать, кому-то очень не понравилось то, как борзо мы взяли темп.

Приехал и Беленко, вместе со всеми походил, посмотрел. Потом – подошел ко мне.

– Лихо начинаете.

– Что именно?

– В окно выстрелили. На левом берегу – драка была, хлопец при смерти.

Я насторожился.

– Не понял.

– Родственник из Варшавы.

Я посмотрел Беленко в глаза – а он в мои. Из-за темноты – глаза были непроницаемо черными, как у вампира.

– Он вас ждет. Волга, номер семьдесят – ноль три. На той стороне улицы. Справа, во двор.

Я кивнул. Когда Беленко отошел, поймал глазами взгляд Сереги, сделал знак, понятный афганцам. Он означал – прикрывай.

…

Киевские дворы…

Каждый город – знаменит чем-то своим. Москва – это Кремль и переулки, не улицы, а переулки. Ленинград – это, конечно, старый центр и Нева. Киев – это дворы.

Черные, один не похож на другой, неправильной формы, с киевскими котами, часто ниже на этаж, а то и на два, чем улица – Киев очень холмистый город. Весь центр Киева имеет либо старую, либо сталинскую застройку – и потому дворы тут очень своеобразные. В один из них я и шагнул – перед этим сняв с предохранителя Стечкин, и дослав патрон в патронник.

Волгу я заметил не сразу – она стояла так, что мусорные баки ее прикрывали. Я пошел к ней – но обогнул баки со стороны газона, а не по асфальту. Если в меня будут стрелять – я это дело им затрудню а если за баками кто-то прячется…

Но за баками никто не прятался, и выстрел тоже не прогремел. Волга стояла в темноте, черная, неподвижная, со спецантенной радиотелефона сзади. Я подошел, постучал в стекло. Щелкнул внутренний замок…

Внутри было тепло. Накурено.

– Добрый день, – сказал я

– Вы от кого?

– От генерала Герасимова. Может, зажжем свет? Прогуляемся?

– Не надо света. И гулять не надо. Так поговорим.

Человек, который меня вызвал – сидел сзади, а я – спереди, справа. За водительским местом – никого не было.

– Хорошо. Прошу прощения за «Комсомольскую», там были… непредвиденные обстоятельства…

– Это вы так считаете?

Голос был явно командным. Лет пятьдесят, звание не ниже полковника. Судя по антенне радиотелефона – генерал.

– Тогда мне придется предположить, что шпану подослали Вы. Чтобы меня проверить.

– Возможно. Киев, город маленький.

– Алексей Алексеевич сказал обратиться к вам. Мы расследуем убийство заместителя министра Щекуна.

– Дошло, наконец.

– Простите?

– Дошло, говорю. Да только поздно.

– Не понял.

– Что вы не поняли? Здесь уже другая страна, не СССР. Идет ползучий государственный переворот, наши коммунисты оказались намного умнее, чем ваши олухи из ГКЧП с танками. Если не можешь остановить движение – его надо возглавить. Они стакнулись с РУХом33 и теперь ведут Украину к полному отделению от Союза. Это всего лишь вопрос времени, все уже решено.

Я не поверил.

– То есть… как к отделению от Союза?

– А вот так. Хватит глупые вопросы задавать. Вы что думаете, здесь Россия? Ошибаетесь. Бандеровцы еще в пятидесятые годы приняли решение свернуть вооруженную боротьбу и сделать ставку на проникновение в органы власти. Львов уже полностью в их руках, там над горисполколмом сорвали красный флаг еще в девяностом, повесили жовто-блакытный. Сейчас они ведут работу в Киеве. Работают с офицерским составом КГБ, МВД, армии. Потихоньку отзывают своих с территории Союза. Председатель местного КГБ – полностью их человек, стойкие националистические убеждения. Командующий КОВО – скорее всего, тоже. Организована Национальная гвардия – фактически это отряды боевиков Верховного совета, там и националисты, и афганцы, кого только нет, и снабжаются они получше, чем милиция. Своя рука владыка, как говорится…

– Заместитель министра Щекун – тоже их человек?

– Нет, как раз нет. Он послал в Москву информацию о связях коммунистической партии Украины с националистическим подпольем и мафиозными структурами. Все то, что никогда не попадало в Москву через официальные сводки. Все то, что покрывалось годами. О том, что лагеря подготовки в Карпатах – действуют как минимум с восемьдесят девятого года, а после августа девяносто первого – они появились и под Киевом. О том, что в них преподают, в том числе действующие офицеры армии, МВД и КГБ. О том, что националисты развернули кампанию проникновения в молодежную среду, создают группы, занимающиеся вымогательством.

– Последнее. Я так понимаю – материал Щекуну дали блатные? Или деловые?

Смешок.

– Тебе сколько лет?

– Тридцать. С чем-то.

– Звание?

– Подполковник.

– Умный. Не по годам. Да, и деловым и братве не по душе оказалось, что нацики их поляну стали топтать, крыши ставить.

– То есть, Щекун был их человеком? – в лоб спросил я

– Кем был Щекун – это уже неважно. Важно то, что он был одним из немногих в министерстве, кто еще не лег под националистов. И вот теперь он мертв.

– Его дочь. У наркоманов что, бывает белая горячка?

Еще один смешок.

– Еще один плюс…

…

– Я одним из первых приехал на место. Ксения была невменяема, совершенно – то что-то орала, то бросалась на стены. Спиртным от нее разило наповал.

– Если наркоман выпьет много водки, что будет?

– Такое нередко происходит – наркоманы, чтобы легче переломаться, напиваются до бесчувствия, надеются обмануть ломку. Симптомы примерно те же самые.

– Что она употребляла?

– Героин.

– Вопрос, откуда она его брала, верно?

Действительно, такой вопрос возникал сразу. Рынок наркопотребления СССР был немалым – но он был специфическим. Ни героиновых, ни кокаиновых наркоманов – практически не было. На первом месте – шло потребление морфина, и морфинсодержащих препаратов – и кое-кто из врачей на этом становился очень богатым человеком. На втором месте шло потребление анаши. Анаша – это пыльца марихуаны, собирали ее весьма своеобразным образом – во время цветения раздевались догола, выскакивали на поле и бегали по нему, затем – аккуратно счищали пыльцу – получалась пыльца вместе с волосками и чешуйками кожи. Все это прессовалось и продавалось как анаша. На третьем месте была марихуана и опиаты, и то и другое – выращивалось в Южном Казахстане и Киргизии. В свое время – СССР занимал первое место в мире по культивации опиумного мака, его культивировали как раз в Киргизии и он шел на лекарства. Учета практически не было, до половины опия шло налево. Сейчас посадки сократили – и лекарств так много не надо стало, появились синтетические опиаты, и ситуация с преступностью вокруг опиума становилась совсем невеселой. Но нигде не было ни кокаина, ни героина. Кокаин – получается из листьев коки, которая растет только на американском континенте. Героин – для переработки опия в героин нужно сложное оборудование. С морфином все гораздо проще, его в аптеках, у врачей достают.

Впервые с героином я столкнулся в Кандагаре – его вырабатывали душманы и направляли в Европу, чтобы покрыть расходы на войну. Сами афганцы героин никогда не употребляли – у них прямо у дома росла отличнейшая конопля, лучшая в мире – набирай, суши и кури. Афганцы так же варили напиток из козьего молока с коноплей. Ходили слухи, что героин отправляют и в Союз в запаянных цинковых гробах – но никто никого за руку не поймал. А чтобы героин был здесь, в Киеве…

…

– Вы поставщика установили?

– Нет. Но наводку могу дать.

…

– Василий Шуляк, учится на юридическом. Четвертый курс. Снабжает всю Могилянку.

– Почему не берете?

– Его отец – руководитель секретариата Кравчука.

Ясно. Как становится ясно и то, зачем нас сюда дернули. Местные правоохранители – они здесь живут, у них дети ходят здесь в школу, они здесь получают квартиры, машины и все жизненные блага. И для того, чтобы на вконец охреневшее местное начальство все-таки была управа – и существуют союзные органы власти. И союзные правоохранительные органы – Генеральная прокуратура СССР, МВД СССР, КГБ СССР.

Только иногда – не срабатывает и это. Видимым симптомом тяжелой болезни всей системы – стало дело Гдляна – Иванова. Когда в деле появился сто тридцатитысячный обвиняемый, следователи поняли, что дальше – вся страна. Начавшееся в восемьдесят втором году с одного честного кладовщика в Подмосковье, который отказался подписывать фиктивный приемный акт на среднеазиатский хлопок, которого на самом деле не было – это дело привело к обвинению руководства целой республики, а нити коррупции – уходили далеко наверх, в московские высокие кабинеты. Это дело, начавшись как уголовное – стало политическим, потому что стало понятно – вся республика живет по каким-то другим, не имеющим ничего общего ни с социализмом, ни с Уголовным кодексом законам. А теперь – меня бросили сюда, пытаясь, видимо, инициировать второе дело Гдляна – Иванова – только по обвинению Украины. Вот только я не хочу иметь с этим ничего общего – даже если в конце светит значок народного депутата34.

– Ясно. Ксению Щекун вообще пытались допросить хоть как-то? В деле нет ни одного протокола допроса.

Вообще то это п…ц. Ну, хорошо, не допросили Щекун. Но как можно было не допросить водителя Щекуна? Коллег по работе его и работе матери? Возможно, Щекуны что-то рассказывали о проблемах с дочерью. Сокурсников Ксении? Возможно, у нее был жених. Вообще ничего не сделали, если бы простому районному прокурору принесли так оформленное дело об убийстве – он бы руки оторвал. А тут – ничего.

– А зачем? Отправили в психушку, оформили экспертизу, признали невменяемой.

– Как, по-вашему, она на самом деле невменяемая?

Мой контрагент по «слепым» переговорам – ничего не ответил

– Где она сейчас?

– В Днепропетровске.

Днепропетровская психушка – была известна на весь Советский Союз.

– Где похоронили Щекуна?

– В урне. Его кремировали.

Еще один звоночек – хотя их до черта уже. Теперь – эксгумацию не проведешь, повторные экспертизы не назначишь.

– А его жену? Как ее звали?

– Марину? Тоже кремировали.

– На основании чего?

– Приказ министра.

– Где пистолет, из которого совершено убийство? Вы сможете его достать?

– Попробую. Он должен быть еще в оружейке министерства. Но это займет время… я не могу светиться.

– Я сам попробую. Кто возил Щекуна?

– Фамилия Заяц. Он до сих пор работает.

– Он с кем-то был близок по работе? Друзья?

– Нет. Очень одинокий человек.

Возможно, так он и упустил дочь.

– У него были личные агенты?

– Да. Теперь это мои агенты.

Дальше спрашивать было бесполезно – ни один опер ничего не расскажет про своих агентов. Все под Богом ходим.

– Насколько можно доверять Беленко?

– То, что он не националист – точно. Но человек мутный. Я держу его только страхом – он немало чего из министерства на дачу утащил.

Ясно…

– Есть еще что-то?

– Да, вот…

Мне в руку попал пакетик. Там было что-то маленькое, твердое.

– Оттуда?

– Да, там подобрал. Надеюсь, пригодится. Здесь – экспертизу делать нельзя.

– Понимаю. Как я могу вас найти?

– Никак. По телефону тоже больше не звоните. Все прослушивается.

– Может, потребоваться помощь.

– Я сам вас найду. Впрочем… здесь в столовой гостиницы. Если я нужен – устройте скандал по поводу мяса.

– Тут его нет.

– Тогда по поводу его отсутствия…

Я кивнул. Говорить было больше нечего, я вышел из машины, аккуратно прикрыл дверь. Пошел в темноту.

Серега был на месте, он на ком-то стоял.

– Оставь его, это водитель.

– Шеф…

Я посмотрел – обрез. Понюхал – недавно стреляли. Получается, этот теневик – приказал своему водителю стрелять по моим окнам, поднял на ноги весь Киев – только ради того, чтобы выманить меня на улицу.

– Все равно, оставь. Это водитель.

– Какой водитель?

– Неважно. Пошли спать…

…

Примерно в это же самое время – под Киевом и в самом Киеве происходили другие, «дуже интересные вещи»…

Сам Киев – это город, стоящий на большой реке, а река – в городской черте и чуть выше – имеет несколько русел, и есть острова. Самый известный из них – Гидропарк, там даже остановка метро есть – но есть и другие острова, в том числе и такие, до которых можно добраться только на лодке. На них отдыхают, купаются… но некоторые из них стоят заброшенные, поросшие кустарником и деревьями. Находясь на острове, можно не привлекать внимания неделями – и в то же время находиться чуть ли не в центре Киева.

Длинная, синяя гусеница – выскочила из тоннеля, загромыхала по переброшенному через Днепр громадному мосту с линией метро. Сам Днепр – батюшка Днепр, ось, вокруг которой здесь вращалось все – величаво катил на юг свои воды.

Было уже темно, поток людей, едущих с правого берега на левый, застраиваемый спальными районами – схлынул, и вагоны шли заполненными едва ли на треть. Среди людей, которые в нем ехали – ничем не выделялся неприметный человек в шляпе и пальто – если он и выделялся, то лишь своей старомодностью – так давно никто не ходил, и не носил шляп. Но этот человек – носил и не потому, что ему было удобно в шляпе. Просто он происходил из Львова, а там многие носят…

– Станция Гидропорт, следующая…

Говорили по-русски.

Он ненавидел русский язык. И русских. Ненавидел не конкретно за что-то, а просто потому, что они – есть. Потому что ненавидели и отец, и дед, и прадед…

Прадед был известным во Львове зубным техником, имел немалое богатство – от него кстати, осталось некоторое количество золота, до которого не добрались чекисты. Деда – сослали в Сибирь после оккупации. За что? А ни за что – просто так… За то что был грамотным, имел в собственности большой дом и землю… этого было достаточно. Парадоксально – но ссылка в Сибирь помогла деду уцелеть, иначе его, скорее всего, отправили бы в концентрационный лагерь нацисты, как еврейскую помесь.

Из Сибири – дед вернулся с русской женой, и маленьким ребенком – его отцом – но не перестал ненавидеть. Он жил тихо, устроился работать истопником – но всегда по субботам, когда они собирались за столом – дед рассказывал одну и ту же историю, чего их семью лишили русские. Почему то именно русские – даже подразумевая «коммунисты» – дед говорил «русские».

Отец получил высшее образование в Львовском политехе, потом преподавал. И тоже – сохранил ненависть к русским и передал ее своим детям – несмотря на то, что вступил в КПСС как только для этого представилась возможность. Своего же сына – он готовил к власти, специально готовил – и ему это удалось.

Возможно, лучше, чем даже он предполагал

Отец всегда говорил – их можно победить только изнутри. Не обращай внимания на всю эту шушеру, певцов, музыкантов, журналистов, диссидентов. Надо вступать в партию, надо идти во власть. Отец – уже понимал систему до последнего винтика, и потому своего сына провел через нее виртуозно: год рабочего стажа, потом партком на предприятии, потом горком партии, потом – снова на руководящую должность в одном из городских предприятий, потом…

Отец и дед говорили: страна оккупирована врагом. Каждый, кто говорит по-русски – пособник этого врага. Украинец, который говорит по-русски – не является украинцем. Киев – город, которому только предстоит стать столицей Украины, а пока столица – в экзиле35, и столица эта – Львов. Он, как львовянин – должен сделать все для того, чтобы сделать и Киев, и другие города Украины – по-настоящему украинскими.

Он и делал. Что мог. Но в отличие от национал-романтиков он понимал, что предстоит тяжелая война на два фронта – с Центром и с собственными национал-предателями.

Нужный человек – ждал его в темноте, у самой лестницы, которая вела с метроплатформы в парк. На нем была кепка – знак того, что его никто не контролирует. Это был их общий сигнал опознания – непокрытая голова означала провал.

– Слава Украине.

– Героям слава!

Человек в пальто и шляпе достал из своего дипломата довольно толстый конверт – судя по очертаниям, там были деньги.

– В Киев прибыла группа из центрального аппарата МВД. Их старшего надо убрать.

– Как?

– Вглухую, но осторожно. Сделаешь под бандитов… у тебя же полно стремящихся под рукой…

– Мента убрать – человек в кепке покачал головой – да за это знаешь, что сделают. За это всю братву раздраконят.

– Не раздраконят!

…

– На Богомольца он мешает не меньше, чем нам. Ничего за это не будет, я гарантирую. Исполнителей подбери… не наших, чтобы их потом убрать можно было. Понял?

– Понял.

– Вот и хорошо. То, что в конверте – тебе. За дело и вообще… от Провода.

Человек в кепке открыл конверт

– У… марки… этот хорошо.

– Да, марки36. Только будь осторожен с ними, не светись.

– Не учи моченого.

Человек в кепке – глумливо откозырял и отступил в темноту. Человек в шляпе – сплюнул и какое-то время стоял… потом зашумел поезд, и он пошел обратно на платформу. Стемнело— а ночью на Гидропарке было небезопасно.

Уже на лестнице – его остановили

– Простите…

Он обернулся. Его догонял милиционер, чуть поодаль – бежал один.

– Лейтенант Смитренко, ваши документы…

Он достал красную корочку – удостоверение депутата Верховного совета Украины. Милиционер прочитал, козырнул

– Извините.

– Что произошло? – начальственным тоном спросил он

– Попытка изнасилования – сказал милиционер – девчонку в кусты затащили, хорошо, успела закричать. Ищем…

– Бардак… – сказал он таким тоном, как будто не имел никакого отношения к состоянию дел с преступностью в Киеве

– Еще раз извините…

…

Та же самая фотография, того же самого человека – сейчас лежала на столе в еще одном месте – в одном из зданий УКГБ Украины – которое квартировало в зданиях, построенных еще во времена недоброй памяти Лаврентия Павловича. Того самого, про которого Московский комсомолец рассказывал, как он школьниц насиловал – в прошлом месяце был номер.

Но сейчас было не до школьниц…

… Дедков Александр Владимирович, подполковник милиции, шестой спецотдел МУР. Специалист по борьбе с бандитизмом и организованной преступностью. За ним – взятие Козыря и его группы, разгром Кунцевской группировки и группы Вакара – там три человека получили высшую меру. Судя по данным наших друзей из Москвы – инициативен, цепок. Купить его невозможно. Служил в Афганистане, далее был прикомандирован к Оперативной группе по Нагорному Карабаху. Отозван по неоднократным настоятельным просьбам армянской стороны вследствие любви к крайним мерам и решению проблем с федаинами афганскими методами…

Принимавший доклад полковник КГБ – едва заметно поморщился: доклад был плохо структурирован, докладчик постоянно перескакивал «с пято на десято». Еще пару лет назад – такой докладчик с треском вылетел бы у него из кабинета. Но сейчас не те времена. Идет перетряска органов, профессионалы уходят, вместо них – в центральный аппарат подтягивают оперов с мест, часто ничего не умеющих, кроме как анекдотчиков и антисоветчиков профилактировать. Для того, чтобы удержаться – требуется хронический прогиб спины, верность начальству и идее Независимой Украины.

Сам полковник – Полкан, как его некоторые называли – оставался скорее по инерции, ему было надо добрать всего два года выслуги до пенсии, и сам он – именно этим оправдывал свое пребывание в стенах этого здания. Новые хозяева этого здания – Полкана недолюбливали, но терпели, потому что кто-то должен был и работу работать в условиях, когда почти каждое назначение обуславливалось личной и политической лояльностью. В этих условиях Полкан, в свое время бывший нелегалом в Англии, сумевший уйти после провала, вызванного предательством Гордиевского и направленный в киевский аппарат дорабатывать до пенсии – был почти что асом.

Что касается Независимой Украины – у Полкана были в отношении этого чувства двойственные. Он видел, как все прогнило в Союзе сверху донизу – а сравнивать было с чем. Он видел все безумие, цинизм и лицемерие новой религии, называющейся коммунизм – все ходили на партсобрания, но только выйдя – начинали тырить помаленьку. Он видел, что страна, усилиями Горбача – отправлена в пике и продолжает пикировать – жрать нечего, мыло по талонам как в войну, продукты можно купить лишь из-под полы или в кооперативных магазинах – ну или на рынках, законных или незаконных – втридорога. Он видел, что все судорожные усилия центральной власти – нацелены не на то, чтобы вывести страну из кризиса – а на то чтобы удержаться у власти любой ценой. Все что интересует Горбача – это власть.

Он понимал так же и то, что одной – Украине наверное, будет проще выбраться из той ямы с дерьмом, в которой они находились. Господи… ведь на Украине столько земли, и какой земли – палку воткни – прорастет. Есть исследование немцев, они провели обследование всех пятнадцати союзных республик и пришли к заключению, что именно Украина имеет наибольшие шансы на успех в случае если станет самостоятельным государством37. Да и … крови льется много… Нагорный Карабах, Приднестровье, Таджикистан… того и гляди…

С другой стороны – Полкан отчетливо понимал, КТО ведет их к независимости. Первый секретарь ЦК КПУ, бывший секретарь ЦК по идеологии Кравчук. Бывший глава украинского госплана Фокин. Председатель УКГБ по УССР Марчук – один из скрытых, но последовательных незалежников. Полкан понимал, что в отличие от России, где обновилась вся команда – на Украине коммунисты пытаются любой ценой сохраниться во власти и перекрашиваются в незалежников. Но это же – лишает Украину всякого щанса на успех в будущем – если вести ее в будущее будут те же самые люди, что завели в яму с дерьмом.

И так, Полкан, хорошо поработавший на «холоде» оперативник – стал склоняться к радикальным националистам, которые были новыми лицами в изрядно засаленной украинской политической колоде. Черновол. Стус. Лупинос…

Со стороны украинских националистов из УНА-УНСО – так же были рады видеть в своих рядах опытного разведчика и контрразведчика. Так – Полкан, советский офицер, ради Родины рисковавший двадцатью годами в британской тюрьме – незаметно для себя самого превратился в главу службы беспеки Провода. Провод – так назывался центральный совет Украинского националистического подполья.

Полкан же – завербовал изрядно людей в самом КГБ. Благо Марчук, этот скрытый незалежник – последовательно вычищал из органов тех, кто был за Союз (стоял на позициях Богдана Хмельницкого, как говорили в Киеве) и давал ход скрытым сепаратистам. А Полкану же оставалось только парой добрых бесед поселить в неофите уверенность в том, что Украина – Украиной, но власть бывших коммунистов надо полностью сносить как в Польше, а самих коммунистов – люстрировать.

– Для чего он сюда приехал?

– Центр заново открывает дело Щекуна.

– Кто конкретно в центре?

– Генеральная прокуратура. В рамках надзора за следствием.

Полкан тут же понял ошибку – она носила процедурный характер, но от этого не легче. Пока дело было открыто – Генпрокуратура имела право только проверять его ход, но само дело – не могло покинуть Украину. Как только они закрыли дело – Генеральная прокуратура Союза получила право забрать его себе в порядке надзора. И открыть заново – если не понравится. Надо было его тянуть, а не закрывать – поспешили они.

– Уже открыли?

– Да.

Полкан потер подбородок

– Собирайте материал по Дедкову и его людям. Кабинеты, телефоны, гостиничные номера – на прослушивание.

– Уже поставили, но…

– Что – но?

– Опытные. Все разговоры только на улице. Двое из группы Дедкова – работали в Молдавии, сам Дедков – в Карабахе, знают что к чему.

Что к чему – это значит, что в национальных республиках милиция, КГБ, порой и партийные органы – работали против Центра, и его посланцам – приходилось работать как на оккупированной территории. Подментованные «Народные фронты» начинали подменять собой законную власть, и уже было непонятно, кто чей агент…

– Попробуйте их подставить. Баба… скандал… что угодно.

– Волки опытные – с сомнением сказал докладчик – не клюнут.

– Я за вас все должен делать?! – психанул Полкан – дети и внуки подполья, мать твою!

– Нет…

– Не нет – а никак нет.

– Никак нет…

– Все, делай. Дедкова – скомпрометировать любой ценой.

– Есть.

– Иди… не буди зверя.

Выйдя в коридор – докладчик оглянулся на закрывшуюся дверь, зло прошипел.

– У… отродье кацапское… чтобы х… на лбу вырос!

…

В то же самое время – человек в кепке сидел в старом, но ходком, с трехлитровым мотором «Опель-Омега». Подсветка была включена, распотрошенный конверт – валялся на соседнем сидении. Деньги, поверх – фотография.

Человек в кепке – бил кулаком по рулю и монотонно повторял:

– С..а… С..а… С..а…

Киев, Украина. 03 июня 1992

года

Утро было препоганым, голова раскалывалась – и немудрено, поспать всего часа четыре удалось. Не больше. Помятые – мы собрались в столовой.

– Значит так – сказал я – отныне работаем каждый в своем направлении. Бобер…

…

– Вместе с Беленко едете на адрес Щекуна и проводите там повторный осмотр. Как следует… ну не мне тебя учить.

– Фиксировать? – спросил Бобров

– Обязательно. И с понятыми. Серега…

…

– Едешь к Могилянке. Ищешь такого Шуляка Василия, учится на четвертом курсе юридического. И берешь в оборот – но пока осторожно. Предположительно он торгует марафетом, как к нему подъехать – решаешь сам.

– Есть. А для чего…

– Предположительно, Ксения Щекун сидела на героине. Я хочу выяснить, кто его поставлял – наркотик это редкий даже для Москвы, что говорить о Киеве. Я хочу знать, не пыталась ли она соскочить, когда начала, сколько в день примерно употребляла и все такое. Надо понять, дошла ли она до такой степени шизы, чтобы убить отца и мать. И вообще, была ли она шизофреничкой, как написано в заключении экспертизы.

– Ну, если пишет эксперт, то была… – глубокомысленно заключил Бобров

– Экспертизу делал Днепропетровск. Дальше объяснять надо38?

– Да, в общем-то, нет.

– Все понял. Дамир, тебе сразу два задания. Ты остаешься в министерстве. Попробуй найти водителя по фамилии Заец или Заяц, он возил Щекуна. И попробуй найти пистолет Щекуна, он может до сих пор быть в оружейке.

– Он должен быть в доказательствах по делу, разве нет?

– Дело закрыто. Какое дело?

– Понял.

– С шофером поговори осторожно… как ты умеешь. Если найдешь пистолет – сделай контрольный отстрел.

– Понял.

– Я отправляюсь в Днепропетровск. Попробую прорваться к Ксении Щекун. Контрольное время для отзвона – двадцать по местному, контрольное слово – «весело» ну или «невесело» соответственно. Если что – то, что вы делать – знаете и кого за яйца подвешивать – тоже. Тебя, Серега, в первую очередь касается.

– Знаем…

– И Серега… если время будет, попробуй найти местный союз афганцев, понюхай, что к чему. Может, пригодится.

– А нам что делать? – спросил бывший офицер рижского ОМОНа.

– Пока ничего, сидите. Погуляйте по городу, на всякий случай, присмотритесь. Вон, прикройте пацанов.

…

– Меня прикрывать не надо, справлюсь.

Днепропетровск, Украина. 03 июня 1992 года. Дедков

До Днепропетровска – можно было добраться разными путями – машиной, поездом, автобусом, самолетом. Я предпочел самый экзотический путь – сел на идущую в Днепропетровск скоростную «Ракету»39.

Пока «Ракета» шла по Днепру – я мрачно думал об услышанном на ночном рандеву. Это не укладывалось в голове… ползучий государственный переворот, измена всего руководства украинской компартии.

Украина – всегда была Россией – по крайней мере, в головах. Точно так же, как курица не птица, Болгария не заграница. Никто не считал украинцев отдельным народом. Среднеазиаты, прибалты, грузины, армяне, азербайджанцы, казахи – да, это отдельные народы. А украинцы – это тот же самый народ. Украинцы служили и работали там же где и русские, в отношении них не существовало никаких ограничений. Да, были у них свои особенности, например – сало, над чем беззлобно подтрунивали. Но никто и никогда не отделял украинцев от русских. Тот же грузин мог несколько поколений жить в Москве и не знать даже грузинского языка – но он все равно оставался грузином. Украинец, переехавший в Москву, автоматически воспринимался как русский, даже, несмотря на его фамилию.

И как же будет теперь?

На чем вообще базируется этот национализм? Прибалты – они чего-то там говорили про геноцид – хотя какой геноцид, достаточно сравнить Ригу или Вильнюс и любой другой город подобных размеров в центральной части России – и все вопросы сразу отпадают. В Средней Азии – восстания бывают или инспирированы местным руководством, или из-за наркотиков. Печально известные ошские события – вызваны переделом наркорынка, и только на публике говорится, что это из-за недостаточности земли. Что происходит между Арменией и Азербайджаном – это всем известно, они там охренели вконец. Грузия… там сложный случай, фактически там советской власти больше нет и идет война. Казахстан и Узбекистан явно недовольны тем положением, которое они занимают в Союзе и метят на роль своего рода выразителя интересов всей Азии в Москве. Молдова – там мутят воду румыны, а молдаване решили, что они на шару в рай въедут, хотя Румыния беднее их. Таджикистан – все, что там происходит, вызвано влиянием Афганистана… А как радовались, когда выводили войска – вот, теперь пошла война на нашу территорию, и то ли еще будет. А Украина…

Ей-то чего не хватает?

Откуда вообще это слово – москаль? И почему они решили, что я их объем? В конце концов, я разве не за деньги покупаю?

И вообще… а это нормально, что когда случилась беда в Чернобыле, весь Союз помогал Украине40 – а они теперь такое говорят что мы их объели?

Бред… бред какой.

И все-таки… Как здесь красиво…

Ракета шла по Днепру, оставляя за собой расходящийся пенный след – и оставалось только наслаждаться красотой и мощью реки, ее зелеными берегами. Корабль был полон, на верхних палубах местные красавицы… да, тиха украинская ночь…

И во что же все это может превратиться, если и сюда придет весь ад межнациональной вражды. Один раз я это уже видел в Карабахе… обстрелы… взорванный автобус… дикую ненависть в глазах. Может, удастся здесь остановить все это?

…

У пристани в Днепропетровске я поймал такси. Водитель отлично знал, куда ехать – видимо, местная психушка была своего рода достопримечательностью. Такси, кстати, было частное, но проезд недорогой.

Днепропетровск впечатлял не меньше, чем Киев. Это очень похожие города, Днепропетровск стоит на том же Днепре, что и Киев – только ниже по течению, и тут и там есть право- и левобережная часть города. И тут и там – два берега скрепляют громадные мосты, в Днепропетровске они мне показались даже больше, чем в Киеве. Но вот застройка разная. Если в Киеве к реке в основном подступает зеленая зона, а современная многоэтажная застройка сосредоточена на левом берегу, на правом же – в основном застройка историческая – то в Днепропетровске высотная застройка подступает прямо к воде, и она тут в основном на правом берегу. И высотки тут – ничуть не уступают московским, вот что значит родина Брежнева. А вот асфальт разбитый…

…

Днепропетровская психушка – представляла собой комплекс мрачного вида зданий разных лет постройки, посреди буйно разросшегося парка. Я подошел к трехэтажному зданию, времен первых лет советской власти, про себя подумав – а почему так? Это была не первая психушка на моей памяти – и почему-то очень часто они находились как раз в зданиях постройки первых советских лет. Это что-то значит или нет?

Тяжелая рука повелительно легла ко мне на плечо – я чуть присел, не противодействуя силе и одновременно принимая более устойчивую позу – а потом вывел неосторожного из равновесия, используя его же силу против него самого и подножкой – повалил на землю с вывернутой рукой.

– Милиция.

К нам уже бежали.

– Извините… – только сейчас я понял, какого гиганта завалил – обознался…

Я ослабил захват…

…

– Простите… можно ваше удостоверение?

Профессор, невысокий, в очках, при виде его у меня почему-то возникала упорная ассоциация со скворцом – переписал данные в перекидной календарь перед собой. Удостоверение я ему, конечно же, в руки не дал.

– Извините. Просто сейчас много всяких… пытаются водку, курево, наркотики передать… а то и освободить. А вы… не похожи на милиционера, извините.

– Извиняю.

– Вон… даже санитар наш обознался.

– Много кто обознавался.

– Понятно. Москва…

– Да. Главк МВД.

– И что от нас надо Москве?

– Не догадываетесь?

– Простите, нет.

– У вас много подследственных сидит? – спросил я, меняя тему.

– Да, достаточно, – со вздохом признался доктор, – уже девать некуда. Сейчас все на невменяемость косят.

– Простите, вы не представились.

– Извините. Главный врач, Даниил Розен.

– Профессор Розен?

– Увы, нет. Только кандидат.

– Значит, экспертизу по Ксении Щекун вы подписывали?

И по тому, как метнулись глаза профессора, я понял – виновен. Однозначно – виновен.

Мы ведь опера. Волки. Кормят нас ноги, а живы мы только благодаря оперскому чутью – не будь его, давно бы похоронили нас под троекратный залп. И оперское чутье – это то, что помогает нам раскрывать преступления. Ведь раскрывает не следователь, следователь по факту только оформляет. А мы.

В какой-то момент, когда ты расследуешь преступление, ты понимаешь – вот кто виновен. И дальше уже – вопрос улик. Конечно, это далеко не всегда получается именно так… по большинству преступлений и раскрывать то ничего не надо – вот труп, вот орудие преступления, вот похмельный преступник – следователю только допросить да обвиниловку составить, всего-то. Есть преступления, которые раскрываются экспертными методами, тут тоже многое от следователя зависит, правильно экспертизы назначить – это тоже искусство, понимать, какую именно назначить и какие вопросы эксперту поставить. Есть преступления, которые раскрываются случайно – проговорился преступник, задержали его случайно или случайно его кто-то видел. На такие преступления – а их минимум 95 процентов – особо и мастеров то не надо, нудная, тупая работа.

Но есть неочевидные случаи – не меньше трети из них, кстати, так и остаются нераскрытыми, так что у преступника хорошие шансы, надо сказать – и при таких неочевидных случаях – нужны мастера своего дела, с хорошим чутьем. Таких не готовят в милицейских учебках – в учебке готовят кадры для 95 процентов преступлений. Для оставшихся пяти – кадры готовят сами опера, кропотливо отбирая учеников и передавая им свой опыт – как им в свое время передали. Меня готовил Герасимов. И подготовил. Поэтому, я точно знаю – лжет профессор. И боится. Что-то намудрил он в заключении.

– Мне надо увидеть Ксению Щекун. И прямо сейчас.

– Но вы не можете…

– Могу. Доктор, я даже могу вызвать сюда «Альфу», в течение шести часов она будет здесь. Вам это надо?

Вообще-то «Альфа» подчинялась теперь российскому КГБ и никакого права вызывать сюда «Альфу» я не имел. Но репутация у группы была зловещей, быль и небылицы передавались из уст в уста и припугнуть профессора, промышляющего карательной психиатрией – было не лишним.

…

– Ксения?

Я присел на койку в палате. Палата была на двоих, но Ксения была в ней одна. Она тупо смотрела в зарешеченное окно и ничего не говорила.

У меня не было ее фотографии – и только сейчас я увидел, какой красивой она была. Даже тупое выражение лица и потухшие глаза – не могли ее испортить, с ее пепельными волосами и тонким, почти иконописным абрисом лица.

– Ксения… можно я возьму твою руку?

Она никак не прореагировала… я сделал то, что сказал. Медбрат дернулся, но не прореагировал. Может, потому что репутацию в этом отстойнике человеческих душ – я уже заработал.

Следы от уколов. Сказать, колют ее здесь или это с тех времен – невозможно.

Я опустил взгляд ниже… на ней был халат. Заметил следы уколов на ногах, поднял взгляд на медбрата. Тот не выдержал, сделал шаг назад.

– Что, крест-накрест? Думаешь, на суде поймут?

– Мне-то что? – буркнул медбрат. Доктора прописывают, их судите. Нашли виноватого…

– Осудим. Не переживай, осудим. Не заметил, что времена сейчас другие стали? Демократия… Головой думай, дуболом. Ты ведь крайним будешь – сечешь?

Ксению пытали. Подробности я знал от правозащитников, с которыми приходилось сталкиваться – речь шла о подкожных инъекциях серы. Фашисты применяли инъекции серы в качестве пыток, затем – фашистские методы переняла советская психиатрия. Инъекции серы делали в ноги, в самых тяжелых случаях – крест на крест, то есть в ноги и под лопатки. После даже одной инъекции серы – температура поднимается до сорока, начинается бред, человек не может ходить, падает – и все это продолжается несколько дней. Никакого лечебного эффекта эти уколы не оказывают, это просто издевательство. Хотя официально это разрешено, и даже рекомендуется при лечении наркомании. Психиатрия – это одна из тех сфер советского общества, где до сих пор нет ни раскаяния, ни покаяния.

– Ксения. Ты хочешь домой?

Она посмотрела на меня.

– Домой…

Она вдруг дико заорала – так что даже я, много чего повидав до этого – отшатнулся

…

– И чего вы добились?! – раздраженно сказал Розен. – У пациентки снова обострение.

– Сера, доктор?!

– А в чем дело?

– Да ни в чем. На себе пробовали? Каков эффект?

– Это рекомендованная процедура для пациентов с заболеванием наркоманией.

– Где ее карта, доктор? Я ее забираю.

– Не имеете права.

– Имею. И ее я тоже заберу.

– Она осуждена к принудительному лечению. Есть приговор суда.

– Заместитель генерального прокурора СССР принес протест по этому делу, приговор будет пересматриваться. Верховным судом – в Москве, а не в Киеве. Пока что мы этапируем ее. Вы уверены в том, что написали в своем заключении?

– Конечно!

– А мне кажется, вы его подмахнули, не читая, доктор. Иначе бы не спихнули в одно заключение шизофрению и белую горячку. В курсе, кстати, что Прокуратурой Союза проводится работа по расследованию нарушений законности при процессах, обусловленных политическими причинами?

– Вы бред какой-то говорите.

– Бред – это по вашей части, доктор. Этот телефон на межгород работает?

– Да…

– Пока готовьте пациентку. Я сейчас позвоню в Киев. Необходимые документы перешлют по фототелеграфу…

…

А дальше – произошло то, за что я себя никогда не прощу.

Я не имел права спать в одной палате с пациенткой – хотя должен был встать там с пистолетом и не пускать никого. Вместо этого – я позвонил в Киев, нашел Дамира, попросил организовать бумаги и выслать фототелеграфом на адрес УВД Днепропетровска. Счел, что достаточно перепугал доктора, и он не осмелится. А ночью раздались крики.

Когда я подбежал, все было уже кончено. Я оттолкнул дежурного медбрата, прорвался в палату. Пульса нет, море крови. Мои руки были в крови… все было в крови.

Так плохо не было со времен Афгана.

В луже крови лежал осколок стекла – им она вскрыла бедренную артерию. Не знаю, как она вообще сумела дотянуться.

Судя по температуре тела – два-три часа.

Я посмотрел на стекло – оно было целым. Судя по толщине и цвету – осколок от оконного стекла.

Сохраняя остатки рассудка, я осмотрел ее пальцы. Ни на одном – нет порезов.

– Когда сменилось дежурство?

– Два часа назад.

– Обход делали? Правду!

– Нет.

– Сменщика как звали? Знаете, где живет? Поехали.

…

– Здесь?

Я не знал город. Я не имел вообще никакого права делать то, что я делаю. Я не имел ни постановления об обыске, ни ордера на арест, ни вообще ничего подобного. Я не был ни комиссаром Каттани, ни следователем Гдляном. Но я – должен был это сделать.

Чтобы потом все это не являлось ко мне во сне каждый день.

– Здесь.

– Который дом?

– Вон тот.

– Этаж? Этаж!? – рявкнул я.

– Второй. Дверь слева.

Мы были на психушечной «буханке», вместе со мной были водитель из психушки и медбрат. Я протянул руку – и выдернул ключ из замка зажигания.

– Попробуйте только просигналить…

Дослал патрон в патронник, перебежал к дому. Тихо. Прислушался… ничего, присмотрелся… света, по-моему, нет, хотя не уверен. Тиха украинская ночь… все спят. Тут есть балкон, но идти через него… нет, лучше все-таки через дверь…

На лестнице – пахло почему-то квашеной капустой, через закуренные окна – лился мутноватый лунный свет.

Вот и дверь. Я порылся по карманам… набора для того, чтобы взламывать замки – не было. Да и какое право я имею взламывать?

Прямо перед носом, на приколоченной к косяку дощечке был звонок. Если по закону, я должен позвонить в дверь, и сказать – откройте, милиция. Возможен вариант – Але, Леха, ну ты идешь? Или что-то в этом роде.

Спрятав руку с пистолетом за спину и встав так, чтобы меня не было видно в глазок, я нажал на кнопку звонка. И тут – все взорвалось…

Киев, Украина. Киевский государственный университет. Факультет международных отношений. 03 июня 1992 года. Гнатишкин

– Э… брат. Не на тех замахнулся.

Капитан Сергей Гнатишкин сидел в небольшом, подвальном помещении, расположенном недалеко от центра города. На двери не было никакой таблички, на самом деле здесь находилось одно из отделений фонда ветеранов войны в Афганистане. В Киеве существовало несколько организаций «афганцев». Как оказалось, были и проукраинские, назывались они странно – афганцы Чернобыля. Причем тут Чернобыль спрашивается – одной беды мало, что ли?

– Почему?

Парень с ранней проседью в волосах – цокнул языком.

– Там и не такие как ты шеи ломали. Знаешь, кто там учится?

– Представляю. И что?

– Значит, не представляешь. Там ведь не только с Украины ребята учатся. С Грузии немало, с Азербайджана. Поступить проще, а главное что? Присмотра меньше. Кумовства больше. Это в Москве проверки всякие. А тут… а если посмотреть, с того же факультета международных отношений ребят в ООН едва ли не больше, чем из МИМО41.

– И что? Можно наркоту жрать?

– Да откуда ты взял эту наркоту вообще!

– Оперативная информация.

– Ну так в рожу плюнь своему барабану.

Гнатишкин многозначительно хмыкнул и встал.

– Пойду, пожалуй. Бывай… брат.

– Да стой ты… Тебе реально надо?

– Иначе бы не просил.

Афганец вздохнул, доставая ключи от машины из стола.

– Я предупредил. Поехали…

…

Брат-афганец – звали его Саша – остановил машину недалеко от какого-то перекрестка. Перед тем как выйти, посмотрел вперед и назад, как в Афганистане.

– Можно.

Они вышли. Улица как улица – но впереди была активная торговля с рук.

– Это «Лейпциг». Конкретное место, здесь торгуют гуманитаркой, сэконд-хэндом с европейских магазинов, прочими делами. Вон, глянь, черная – на углу.

Они шли, подлаживаясь под движение толпы. Саша показывал на стоящую на углу БМВ – пятерку.

– Это рэкетиры. Здесь их обычно зовут мурчащие.

– Мурчащие?

– Да. «Лейпциг» держит Кисель, это крупнейшая группа в Киеве.

– А мы-то тут при чем?

– Не спеши. Подстрахуешь?

– Давай… – Сергей сунул руку в вырезанный карман куртки и снял пистолет с предохранителя.

Афганец споткнулся около машины, неловко стукнул в дверь. Сидящие в машине бандиты немедленно отреагировали. Но непонятка была быстро улажена, и скоро Саша – обнимался с коренастым крепышом в кожанке. Потом они отошли во двор, и Сергей последовал за ними.

Бандит – почувствовал его каким-то шестым чувством, резко повернулся

– Э, че за дела?

– Спокуха, Варнак. Это свой.

– Какой свой?

– Серый – брат. Из Москвы.

Варнак – с загнанным видом переводил взгляд с одного на другого, и любому опытному человеку было понятно, что урка вот-вот решится на что-то совсем плохое.

Афганец усмехнулся по-свойски.

– Не колотись, брателла. Своих пишем, чужих колем…

Бандита эти слова немного успокоили, он облизал губы.

– Чо надо?

– Справочку бы.

– Идите в Госправку, я то тут при чем?

– Не хами, гугнявый, – вступил в разговор Гнатишкин. – Думаешь, я твои регалки бакланские не прочитаю? Перстенек твой… отсидел срок звонком, или что другое там раньше было42? А?

– Ах, ты, с…

Бандит бросился с неизвестно откуда взявшимся ножом в руке, но Гнат и Афганец вдвоем приняли его… как тогда в горах. Один перехватил руку, другой сильно, как по манекену – пробил. Бандит захрипел и осел без сил.

– Ты чо? Ты же его покалечил…

– Да не… он и не такое выдержит, верно ведь? Давай, давай, вставай, не притворяйся. Прокурора тут нет и не будет…

Бандит переводил взгляд с одного «афганца» на другого, не вставая.

– Надо чо?

– Кто банчит в универе? Чьи там точки? Только правду, гугнявый, а то так лежать тут и останешься.

– Чеченцы…

– Чеченцы? Какие чеченцы?

– Не знаю. Базарили, что наркота – под чеченскими. И героин – тоже.

– Кто старший? Кто старший, Варнак? Говори!

– Базарили, Али Маленький.

– Али Маленький? Откуда он?

– Не знаю. Базарили, что он с одесскими какими-то в близких и с кишиневскими.

– Кишиневскими?

– Да.

– Что-то ты порожняк гонишь, Варнак.

– Я не гоню!

– Правду говори. Иначе – расклад напоминать не надо.

Бандит затравленно оглядывался.

– Еще базарили, что он… с военными какими-то в близких.

– Военными? Какими военными?

– Не знаю. Но типа базарили, что между Прибалтикой и Чечней – дорога есть. Через Львов. И в обе стороны – идет товар.

– Наркота? Оружие?

– Я не знаю!

– Ладно, Варнак. Ты москвичей сегодня видел?

– Не.

– И я не видел. Иди.

…

– Ты ему поверил?

«Девятка» лавировала между ухабами Подола, они ехали на Левый берег.

– Поверил – не поверил… тут и верить то нечему. Трёп один, по кабакам. Но трёп, надо сказать, правдоподобный.

– И что этот трёп дает?

– Али Маленький – тусит возле стадиона «Динамо». Там сейчас конкретные вещи делаются. Вообще, попомни мои слова – про «Динамо» еще все услышат.

– Что именно?

– Про Згурского слышал?

– Не.

– Ну, да, ты же не наш. Бывший наш мэр, ушел в восемьдесят девятом43. Сейчас он с оч-чень лихими людьми в близких. «Динамо-Киев» – это не простой сейчас футбольный клуб, это и контрабанда, и банки. Ты помнишь, Павловская реформа?

– Еще бы

– У нас еще несколько дней деньги принимали, причем в любом количестве44. Под десять процентов. И основная туса шла – как раз возле «Динамо». Через забор – и тама. Сейчас подыграй мне. Ничему не удивляйся…

Они встали недалеко от стадиона, где играл самый прославленный клуб СССР. Саша – закурил сигарету, но тут же с руганью затушил в бардачке.

– Дрянь какая…

– Ты чего?

– Левая сигарета. Сеном набита.

– Это как?

– А так. В Донецке делаются. Там целый завод.

– И что? Не делает никто ничего?

– А зачем? Я вот только такие и покупаю45. Затянешься такими – и сразу курить не хочется. Ха-ха-ха.

…

Со стадиона – начали появляться люди, рассаживаться по машинам. У одного из них был серебристый Мерседес, редкий даже для Москвы. На одного из них – Саша навелся как пиранья на кровь.

– Ага. Вон он.

Высоченный, в пальто человек – садился в леворукую, с прямыми, словно рубленными топором линиями кузова «японку».

– Это Али?

– Он самый. Тусит тут уже несколько лет.

– Ни хрена себе Маленький.

– То-то и оно…

Японка – вырулила на дорогу, мигнула стопами. Саша – аккуратно пристроился сзади.

– Не заметит?

– Не думаю. Они тут совсем оборзели, в Киеве им сам черт не брат.

Машины катились одна за другой по ночному Киеву

– На левый берег поехал. К бабе значит… На, надень.

– Зачем?

– Раскатаешь. Это маска.

…

Когда Тойота припарковалась у уродливого вида многоэтажки – Саша в нужный момент газанул – и остановился так, что блокировал водителю Тойоты выход из машины. Тот – этого стерпеть не сумел.

– Э, чо за дела!

Чеченец осекся – на водителе Лады была маска, а в руке у него – пистолет.

– Будь тихо!

– Ты на кого залупнулся, черт…

Второй бандит, тоже в маске – открыл дверь Лады, быстро обошел обе машины и не спрашивая, сел в Тойоту – причем назад.

– Чё за дела.

– Не хами, Али. Тебе привет.

– Что за хрен, от кого?

– От Петра Игнатовича.

– От кого? Ты чего-то попутал.

– Базар фильтруй.

У человека сзади тоже был пистолет – теперь он упирался ему в бок. Водитель «зубила» продемонстрировал ему бутылку.

– Сегодня – сгорит твоя машина, Али. Вопрос только в том, сгорит ли она вместе с тобой?

Чеченец не выдержал.

– Расход, расход! Я не при делах, братва, вы меня попутали с кем-то. Давайте, краями разойдемся.

– А что нам Петру Игнатовичу сказать?

– Да в я в натуре не волоку о ком вы, братва!

Пистолет сильнее ткнулся в бок.

– Тебя предупреждали в универ не толкать. Предупреждали?

– Чего?

– Универ! Там телка от передоза загнулась. А предок у нее знаешь кто? Теперь менты всю киевскую братву со света сживут! Ты в универ второй номер46 толкнул?

– Какой второй номер? Нету у меня!

– Ты меня не кружи, не в ментовке на допросе!

– Братаны! – взмолился Али. – Я по-жизни не волоку, что вы мне предъявляете! Я к универу близко не подходил!

– Второй номер в Киеве – у тебя достать можно?

– Не только у меня!

– А у кого еще? Кто в универе толкает? Скажешь, не ты?

– Нет. Аллахом клянусь.

– А кто?

– В универе?

– В нем!

– Там… В универе…

– Говори!

– Там свои темы, меня там нет, братаны.

– А кто?

– Шпанёнок один! У него лапа на самом верху, его трогать нельзя! Его так и погоняют – Сынок!

– Какой сынок!?

– Не волоку в натуре! Сынок. Тусит в кафе «Еней», у него тачка еще…

– Какая тачка?

– Волгу он купил! Новую, Волгу!

– Али, лучше чтобы мы его нашли. Иначе найдут тебя.

– Братаны, Аллахом клянусь. Мне за чужие темы…

Второй бандит снова пересел в Ладу. Водитель – небрежно бросил бутылку

– Лови!

И дал по газам…

Киев, Украина. Здание центрального аппарата МВД. 03 июня 1992 года. Дамир Фазлиев.

– Заец. Или Заяц.

Дама в милицейской форме, в ширину едва ли не больше чем в длину – смотрела на опера непонимающими глазами. Потом – протянула.

– Кать… Кать… у нас Заец такой есть?

– Не знаю. Запрашивать надо.

– Так запросите…

Обширная девушка многозначительно посмотрела на часы, но Дамира этим было не пронять.

– Запросите. Он мог возить заместителя министра Щекуна.

– У нас обед вообще то.

– Я приду после обеда…

…

Согласно правилам, все стрелковое оружие, закрепленное за сотрудниками, должно было храниться в оружейной комнате. Сотрудники делились на тех, кто имел оружие на постоянном ношении, и тех, кто получал только на задержание – чтобы получить на постоянное, надо было писать рапорт и далеко не факт, что вам его подпишут. Каждый факт утраты оружия сотрудником – а чаще всего пистолет теряется по пьянке – это риск увольнения кого-то из начальства. Поэтому – для начальства проще, когда все оружие находится в оружейной комнате и выдается на руки сотрудникам только в крайнем случае. Как безоружные сотрудники будут бороться с преступностью, при том, что из соседнего Приднестровья уже автоматы на рынок пошли… проблемы негров шерифа не волнуют.

Когда сотрудник получал пистолет – он должен был положить взамен карточку – заместитель, вместе с пистолетом – выдавалась дощечка с патронами. Сдавая пистолет – магазины надо было разрядить и патроны вернуть в дырки на дощечке – так их проще считать, все или не все. Правила эти – одинаковы во всех отделениях милиции СССР… но пистолета Щекуна не было и карточки – заместителя тоже не было.

– Немае… – развел руками толстый офицер, сидящий за окошком.

Фазлиев многозначительно посмотрел на сопровождавшего его офицера, тот решительно шагнул вперед наклонился к окошку.

– Приходько?! Ты что несешь?! Журнал давай!

Начали листать засаленный, прошитый журнал – и тут Приходько возопил из-за стены:

– Вспомнил! Товарищ подполковник, вспомнил!

– Ну?

– На ремонт же его отправили! В «Динамо»!

– На ремонт?

– Так, на ремонт!

Сопровождающий выругался, посмотрел на часы.

– Шоб у вас х… на лбу вырос.

– А что, пистолет был неисправен? – поинтересовался Фазлиев.

– Так…

– А кто приказал?

– Так воно… и так видно…

Фазлиев не поверил. Ремонт пистолета – отличный способ уничтожить улику.

– А когда отправили?

– Вчера…

Стрелковый тир «Динамо». Киев, ул. Курская

, 4

Ремонт оружия украинской милиции производился там же, где и обучение стрельбе, – в стрелковом тире, на Курской, 4. До него поехали на машине – у подполковника был «Москвич-2141», гражданский…

– У вас бензин сколько дают?

Дамир невесело усмехнулся.

– Кому как. А так – десять литров47…

– У нас и этого бывает не дают. Хорошо, что табак еще есть48…

– Это точно.

– Ты откуда, с Казани?

– Да, только в Москву два года как перебрался.

– Я слышал, у вас в Казани беспредел полный, малолетки город делят49.

– Да как сказать. Есть и такое – но сейчас везде так. В той же Москве – любера хади-такташевским не уступят50. Беспредел сейчас везде.

– Да, у нас тоже… понаехало селюков…

– Селюков?

– Ну… у нас город культурный, так? А приезжают с села и начинается. Я сам видел – один мужик свинью на балконе держал, другой кур…

Дамир подумал про себя, что в Казани никто бы так не сказал. Да… есть сельская местность, там устои патриархальнее, есть город. Но понятия «селюки» – в Казани не было. А вот в Москве было – там говорили «понаехали».

– Слушай, а чего вы смерть Щекуна копаете… – как бы невзначай спросил сопровождающий.

– Да мне-то как бы фиолетово. Надо мной начальство есть – оно копает.

– Это ваш…

– Дедков, подполковник.

– А он…

– Да он псих, с Афгана…

– О как…

– Или не с Афгана. Интернационалист, короче. Чо хочет, то и творит…

– М…

Прикрепленный к нему подполковник Басков – больше вопросов не задавал…

…

Тренировочный комплекс «Динамо» был стандартным – серый кирпич, обычный набор залов. Чтобы попасть в тир, надо было найти неприметную дверь сбоку.

– Старший тут кто?

– Сейчас найдем…

Басков пошел искать, а Фазлиев огляделся. Тир как тир, все до боли знакомое – стрелковые места, плакаты на стенах…

Тогда почему у него ощущение, что он находится в чужой стране?

Первый раз такое ощущение у него было, когда его на полгода прикомандировали к группе Гдляна-Иванова, работавшей в Узбекистане. Это было еще до того, как под суд попали сами Гдлян и Иванов за выявленные в ходе следствия злоупотребления. Он помнил Ташкент – непривычные дома, не похожей на нашу архитектуры, непривычные базары, постоянно переходящие на узбекский в разговоре люди. И везде – незаданный вопрос: зачем ты к нам приехал, чужак, когда уберешься восвояси? Как будто он приехал не наводить порядок, не помогать им…

– Вот… прошу любить и жаловать. Полковник Сизокрыл.

Сизокрыл был аккуратным таким дедушкой, но Фазлиев, за счет своих занятий каратэ научившийся чувствовать людей, понял что с ним ухо держать надо востро. Дедушка был из тех, что любому молодому фору дадут… как бы и не из НКВД…

– В отставке, – уточнил он, вытирая руки ветошью

– Пистолет, из которого застрелился Сергей Павлович Щекун, находится в вашем распоряжении?

– Так и не упомнить…

– Давайте, проверим.

– Давайте, молодые люди. У меня все… записано.

Они прошли в каморку, где старик ловко нагнувшись, достал журналы, перебрал, нашел нужный.

– Ага… пистолет Макарова, ЛО 4243. Ваш?

Фазлиев вспомнил цифры – совпадало.

– Да.

– Так… ага, вот. Признан непригодным к дальнейшей эксплуатации, списан и передан на уничтожение.

Дедушка – смотрел с какой-то хитринкой, что взбесило Дамира. Но он был воспитан в восточной традиции и уважение к старшим не позволило ему ничего сказать.

– Что было с пистолетом?

– Износ рамки. По инструкции – ремонту не подлежит.

– Как же она могла так износиться?

– Ну, как. Заводской брак… наверное.

– Справку выпишите, – только и сказал Фазлиев.

– Ага. Это мы зараз…

Фазлиев повернулся и вышел из тренерской биндейки.

– Подожди, капитан. Послушай, капитан… – сказал Басков – ты извини, что я к тебе так обращаюсь, но ты сам напросился. Я не знаю, что ты тут пытаешься найти – но лучше бы тебе не копать здесь. А уехать в свою Москву или Казань там. Мы сами тут разберемся. Сергей Палыч – был человеком, который дал дорогу в жизнь многим из нас. И порочить его имя мы не позволим. Ясно?

– Послушай, подполковник, – в том же тоне, не повышая голоса, сказал Фазлиев, – ты извини, что я без уважения к старшему по званию, но уважение еще заслужить надо. Мы с тобой – не в бирюльки играем, и не вчера родились. Ты не хуже меня понимаешь, что дело Щекуна липовое, в нем концы не сходятся. И если бы Щекун был моим учителем – как ты говоришь – то я бы сделал все, чтобы найти его убийцу. А не сидел бы на ж… ровно. Мы делаем вашу работу, подполковник. И не уедем, пока ее не сделаем. Ясно?

Басков достал из пачки сигарету, посмотрел на нее, смял пальцами.

– Как знаешь. Только не ошибись, капитан. Это не твоя земля…

– Запросите данные по Зайцу, – требовательно сказал Фазлиев. – Должны были уже найти. Или и его… списали?

…

Заяц – так правильно и было, Заяц, фамилии на Украине были странные – жил на левом берегу Днепра, в районе, называемом Троещина – застроенном недавно высотными домами. Фазлиеву хорошо был знаком этот район – точно так же выглядел и новый район Казани, где он начинал участковым. Завод, полтора десятка безликих высоток, в которых заселили не попадя кого. До школы – целый километр чапать, до садика чуть меньше, кинотеатра нет ни одного на весь район. Из досуга – хоккейная коробка, которая никогда не заливается льдом, подвальные качалки, да подпольный видеосалон, просмотр фильма с Чаком Норрисом или Брюсом Ли – десятка, пятерка постоянному клиенту. После просмотра молодежь валит на улицу отрабатывать увиденные приемы на прохожих. Эх, наивные советские законодатели, решившие что проблему можно решить, запретив изучение каратэ. Он ведь и сам занимался каратэ, занимался у человека знающего и прекрасно знал, что каратэ – не более, чем инструмент. Если у человека червоточина в душе… И ведь первое, что сенсей заставил их заучить – суждение основателя каратэ о добре и зле. Почти полгода они занимались исключительно философией каратэ, перед тем как каждый из них освоил свой первый прием…

Молодость – это ощущение справедливости и энергия. Энергия, стимулированная бу (боевыми искусствами) может перетекать в хорошие и плохие поступки. Поэтому, если правильно следовать учению карате-до, то это отточит ваш характер и вы всегда будете стоять на страже справедливости. В противном случае, – когда учение используется для достижения злых целей, – вы становитесь червоточиной в человеческом обществе, вы оказываетесь на противоположном от человечества полюсе51