Читать онлайн Единственная бесплатно

Stephanie Laurens

A LADY OF HIS OWN

Глава 1

Рестормел-Эбби

Лостуител, Корнуолл

Апрель 1816 года

Крррак!

В камине треснуло прогоревшее бревно. Искры, зашипев, полетели во все стороны. Взметнулось пламя, посылая языки света, игравшие на кожаных переплетах, выстроившихся по стенам библиотеки.

Чарлз Cент-Остелл, граф Лостуител, выпрямился в мягких глубинах кресла и проверил, не попали ли искры на мохнатые шкуры волкодавов, Кассия и Брута. Улегшись волосатыми холмиками у его обутых в сапоги ног, псы даже не шевельнулись. Запаха паленой шерсти тоже не чувствовалось. Чарлз, облегченно вздохнув, снова откинулся на вытертую кожу, поднес к губам бокал, пригубил янтарную жидкость и погрузился в размышления.

О жизни, ее превратностях и подчас неожиданных поворотах.

За окном выл ветер, с пронзительным свистом ударяя в каменные стены. Сегодняшняя ночь была относительно спокойна, погода разгулялась, но до урагана, часто посещавшего южное побережье Корнуолла, дело пока не дошло. Однако в Эбби все дремало: была уже середина ночи, и, если не считать графа, остальные обитатели крепко спали.

Самое время подводить итоги.

Да, его послали сюда с миссией, но все вышло почти случайно. Попросили узнать, есть ли какая-то доля правды в историях о секретах министерства иностранных дел, передаваемых врагу через местных контрабандистов. Конечно, лично его подобные истории не касались. Он просто воспользовался предлогом, любезно предоставленным бывшим командиром Далзилом, чтобы вернуться в дом предков и там на свободе постараться верно оценить свои перспективы, а заодно как-то примирить сильное желание обрести жену и наследников и все возрастающее неверие в то, что когда-нибудь найдется леди, достойная занять пустующее место графини Лостуител.

Недостатка в кандидатках не было: девицы из лондонского общества и их маменьки наперебой осаждали выгодного жениха, но сам он так и не выбрал невесту. Молодые дамы, у которых ум был явно короче волос, видели в нем только красивого и богатого дворянина, окутанного романтической дымкой побывавшего на войне героя, но сам Чарлз не испытывал к ним ничего, кроме снисходительного пренебрежения. И поэтому твердо решил не возвращаться в общество, пока не определит для себя, какую именно женщину он хотел бы видеть своей женой.

По правде говоря, эта отчаянная потребность в жене – той, единственной, что предназначена только для него, – сильно нервировала графа. Вернувшись в Лондон после сражения при Ватерлоо, он сумел убедить себя, что эта нужда вполне естественна: шестеро его друзей, как и он сам, точно так же искали жен. Именно эта дружба привела к образованию клуба «Бастион», их последнего бастиона против алчных мамаш лондонского общества. Поэтому нетерпение Чарлза немного притупилось, что позволило выждать еще несколько месяцев.

Но теперь, когда Тристан Уэмис и Тони Блейк нашли невест и женились, он, раздраженный и растерянный, терзался желанием последовать их примеру и бесплодно ожидал появления своей леди.

Последние несколько недель в Лондоне ему, затянутому в водоворот подготовки к следующему сезону, удалось наконец понять, что именно питает это неутолимое желание. Целых тринадцать лет он был оторван от общества, в котором родился и куда теперь вернулся. Тринадцать лет провел он на вражеской территории, ни на секунду не расслабляясь, всегда держась начеку. И даже теперь, зная, что вернулся домой и война закончена, Чарлз никак не мог полностью погрузиться в беззаботное веселье балов, раутов и званых ужинов. По-прежнему оставался маскирующимся под своего чужаком: наблюдал, следил, приглядывался, прислушивался, не в силах отрешиться от привычки повсюду видеть врагов. Он даже не пытался стать своим в лондонском свете, и именно поэтому нуждался в жене, которой предстояло играть роль связующего звена между ним и обществом. В конце концов, он граф, имеющий многочисленных сестер, кузин и кузенов, родственников, не говоря уже о вполне понятных обязательствах. Какой из него отшельник! Да Чарлз и не желал этого: он просто не годился для подобной роли! Хотя бы потому, что любил вечеринки, балы, танцы, любил людей, шутки, веселье… и все же, даже стоя в бальной комнате, окруженный смеющейся толпой, по-прежнему чувствовал себя незваным гостем, взиравшим на все со стороны. Совсем не частью общества, членом которого был по праву рождения.

Связи. Вот одно жизненно необходимое качество, которое он искал в жене. Ей придется снова вернуть ему прежнюю жизнь. Но для этого она прежде всего должна установить духовную связь с ним, и именно тут все смазливые молодые особы терпели неудачу.

Они даже не пытались рассмотреть его как следует, не говоря уже о взаимном понимании. И он вовсе не был уверен, что после свадьбы они захотят его понять. Их представление о браке, об отношениях, сопутствующих этому состоянию, похоже, ограничивалось самыми поверхностными идеями. А это, по мнению графа, находилось в опасной близости к обману и притворству. После тринадцати лет существования во лжи и постоянных измышлениях Чарлз не позволит фальши проникнуть в его жизнь – реальную жизнь, ту, которую он отныне намерен вести. Любой элемент хитрости, коварства и уловки для него недопустим.

Пристально глядя на пляшущее в камине пламя, он старался сосредоточиться на цели. Главное – найти настоящую женщину. Пока что он без труда сумел отвергнуть всех претенденток, тем более что давно привык разбираться в людях и на это обычно уходило не больше минуты. И все же оказался бессилен определить, какими качествами должна обладать настоящая леди, не говоря уже о ее местонахождении. Если в Лондоне ее нет, где же теперь искать?

До него донесся слабый, но отчетливый звук шагов.

Чарлз моргнул, прислушиваясь. Он отпустил слуг на ночь: они уже давно в постелях.

Сапоги, не туфли.

Шаги приближались, становились все громче, доносясь откуда-то из глубины дома. И к тому времени как достигли вестибюля, находившегося неподалеку от библиотеки, он уже точно знал, что это не слуга. Ни у одного слуги нет такой уверенной, спокойной походки.

Он глянул на собак. Они тоже насторожились, навострили уши, хотя с места так и не поднялись. Он знал эту манеру: если неизвестный войдет, они встанут и поприветствуют его, в противном же случае готовы дать пройти.

Из этого следовало одно: Кассию и Бруту известно больше, чем ему. Они точно знают, кто бродит ночами по его дому.

Чарлз насторожился, отставил бокал, и не веря ушам, стал прислушиваться, как незваный гость, очевидно, добравшийся до лестницы, как ни в чем не бывало поднимается наверх.

– Какого черта?! – прошептал он, хмурясь, и уставился на волкодавов, по-прежнему не реагировавших на вторжение.

– Постойте, – приказал он и, одним прыжком очутившись у двери, чуть приоткрыл ее. В отличие от особы, можно сказать, смело маршировавшей по ступенькам, он производил меньше шума, чем призрак.

Леди Пенелопа Джейн Марисса Селборн как раз успела добраться до верхней площадки и, не задумываясь, свернула налево, к галерее. Очевидно, она стремилась поскорее добраться до коридора в самом конце. Пенелопа даже не позаботилась захватить с собой свечу. Впрочем, зачем ей свеча? Она и так бесчисленное количество раз проходила этой дорогой. Сегодня тени в галерее и мирная тишина дома стали бальзамом для мятущейся, растерянной души.

И какого дьявола она должна теперь делать? Более того, что происходит?!

Она едва подавила порыв зарыться пальцами в волосы, распустить длинные пряди, собранные в тугой узел, но на ней все еще была широкополая шляпа. Одетая в бриджи и старую жокейскую куртку, она весь день провела в слежке за своим дальним родственником Николасом Селборном, виконтом Арбри.

Николас был единственным сыном маркиза Эмберли, который после смерти сводного брата Гренвилла унаследовал родной дом Пенелопы, Уоллингем-Холл, в нескольких милях отсюда. И хотя она уважала и симпатизировала Эмберли, с которым встречалась несколько раз, все же была не так уверена в Николасе. Когда в феврале он без предупреждения появился в Уоллингеме и стал задавать вопросы о привычках и знакомых Гренвилла, она мгновенно насторожилась. Подозрения ее были вполне обоснованны: Пенелопа имела веские причины считать, что всякий, кто осмеливается задавать подобные вопросы, должен находиться под непрерывным наблюдением. Но через пять дней Николас уехал, и она решила, что на этом все и кончилось.

Однако вчера Николас вернулся и целый день провел в посещениях гнезд различных контрабандистов, разбросанных вдоль побережья. Сегодня ночью он навестил Полруан и провел два часа в тамошней таверне. Пенелопа провела эти же два часа в слежке за ним из ближайшей рощицы, поскольку порядочной женщине не место в кабаке.

Раздраженная и крайне встревоженная, она подождала, пока Николас выйдет, и последовала за ним в ночь. Уверившись, что он направляется в Уоллингем, она повернула кобылу на север и поехала в свое убежище.

Во время долгого бдения в рощице она придумала способ узнать, что делал Николас в тех тавернах, в которых просиживал каждую ночь, но этот план придется привести в действие только завтра. А пока что пыталась осознать то, что проведала до сих пор. Пыталась и одновременно страшилась того, что это может означать, что может обнаружиться. К чему это может привести.

Несмотря на нетерпение, Пенни чувствовала, что долгий день вымотал ее до последней степени: она так устала, что почти потеряла способность мыслить. Ничего, главное хорошенько выспаться, а утром с новыми силами приняться за дело.

Достигнув конца галереи, Пенни свернула в коридор. Вторая спальня от конца крыла последние десять лет предназначалась ей всякий раз, когда она собиралась навестить дом крестной матери. Комната всегда содержалась в готовности. Слуги Эбби давно привыкли к ее случайным, внезапным набегам. Поэтому в камине всегда были дрова, хотя огонь не зажигался. Повернув голову направо, где тянулся ряд высоких незашторенных окон, выходивших на задний двор с фонтаном и ухоженными клумбами, Пенелопа решила, что не стоит возиться с камином. Она и без того едва ноги волочила. Сил хватит только на то, чтобы стянуть бриджи, сапоги, куртку и рубашку, забраться под одеяло и, наконец, закрыть глаза.

Тяжело вздохнув, она взялась за ручку двери.

Слева материализовалась большая зловещая тень.

Паника ударила в голову, лишая разума. Она уставилась на…

– Ай!

И тут она опомнилась. И узнала его. И зажала себе рот, чтобы не закричать. Но он оказался проворнее. Его рука с размаху припечатала ее все еще прижатую к губам ладонь.

Несколько мгновений она смотрела в его глаза, темные и непроницаемые. Такие близкие… такие знакомые.

Она остро ощущала идущий от него жар.

Не могла отвести взгляда от него, высокого, широкоплечего, продолжавшего стоять в темноте рядом с ней.

Если время имело способность останавливаться, в этот миг оно остановилось.

Но всего на миг.

Реальность обрушилась на нее с угрожающей силой.

Гордо выпрямившись, она отступила.

Нервно дернувшись, он уронил руку, отпустил Пенелопу, прищурился и стал бесцеремонно сверлить ее глазами.

Пенелопа прерывисто вздохнула, ошеломленно глядя на него. Сердце по-прежнему колотилось где-то в горле.

– Черт тебя возьми, Чарлз, какого дьявола ты пытаешься до смерти меня напугать?

Единственный способ общаться с ним – перехватить поводья и править самой.

– Мог бы по крайней мере слово сказать или хотя бы не подкрадываться!

Темная бровь насмешливо изогнулась. Взгляд скользнул по шляпе, опустился ниже… ниже, до самых сапог.

– Я не понял, что это ты.

И снова пламя лизнуло ее холодную кожу, скрытую убогой одежонкой. Его голос был все таким же глубоким и мрачным, как она помнила, и все так же обладал волшебством обольщения, хотел Чарлз того или нет. Что-то сжалось внутри, но она пыталась взять себя в руки.

Внезапное осознание того, что она хотела видеть этого человека меньше всего, обожгло огнем и потрясло до глубины души.

– Как видишь, это действительно я. А сейчас, если не возражаешь, я бы хотела немного поспать.

Она повернула ручку, распахнула дверь, вошла и захлопнула ее за собой.

Вернее, хотела захлопнуть. Створка остановилась в четырех дюймах от замка.

Пенелопа толкнула дверь, но тут же вздохнула. Глубоко. Обреченно. И прислонилась лбом к холодной панели. Их силы явно неравны: она понимала, что он всего лишь нажал на дверь ладонью, но ей с ним не сладить.

Так и быть!

Пенелопа отступила и подняла руки.

– Что ж, упрямься! – процедила она сквозь зубы. Терпение ее было на пределе. Она едва сдерживалась, а в таком состоянии иметь дело с Чарлзом Максимилианом Джеффри Сент-Остеллом было всего опаснее.

Она размашистыми шагами пересекла комнату, стащила шляпу и села на кровать, наблюдая, как он входит и оглядывается. Чарлз оставил дверь приоткрытой, поискал глазами Пенелопу и осмотрел комнату.

Увидел ее щетки на туалетном столике; бросил взгляд сначала на комод, заметив пару оставленных под ним полусапожек, а потом на кровать. Убедился, что она не расстелена, надменной, уверенной походкой устремился к стоявшему перед окном креслу и сел.

Пенелопа зачарованно смотрела на него. Не было слов, чтобы описать его движения, полные вкрадчивой грации. Перед ней был настоящий вышедший на охоту хищник.

Его черные волосы лежали тяжелыми длинными локонами, обрамлявшими аристократическое лицо с резкими чертами, выразительно изогнутыми темными бровями, большими, глубоко посаженными глазами, скульптурно вылепленным носом и подбородком.

На губы она предпочла не обращать внимания.

Несколько долгих секунд он не сводил с нее глаз: даже в полумраке она это чувствовала. Он всегда видел в темноте лучше ее; если она хочет выдержать допрос, не выдав секретов, значит, во что бы то ни стало должна сохранять самообладание.

Пожалуй, умнее всего ринуться в атаку первой.

– А что это ты делаешь дома?

А ведь она была так уверена, что дом пуст и по-прежнему остается ее надежным убежищем! Неудивительно, что вопрос превратился в упрек!

– Я живу здесь, помнишь? – усмехнулся граф и, чуть помедлив, добавил: – Мало того, отныне именно я владелец Эбби и всех его земель.

– Да, но…

Она не собиралась позволить ему развить опасную тему. Еще чуть-чуть, и он будет утверждать, что, как хозяин этого дома, несет за нее ответственность!

– Марисса, Жаклин, Лидия, Аннабел и Хелен уехали в Лондон помочь тебе найти жену. Моя мачеха – твоя крестная – и мои сестры тоже там. Они покинули родной дом, исполненные энтузиазма и во всеоружии. Со времен Ватерлоо в здешних салонах и Уоллингеме больше почти ни о чем не говорят. И ты должен быть там, а не здесь.

Она вдруг осеклась, моргнула и охнула:

– А они знают, что ты уехал сюда?

Вопрос был не напрасный, – слишком хорошо она знала Чарлза.

Он даже не нахмурился, но она почувствовала его раздражение, как и то, что оно было направлено на нее.

– Они знают, что мне пришлось покинуть столицу.

Пришлось?

Пенни безуспешно попыталась скрыть досаду.

– Но почему?

Господи, Господи, только не это…

Сейчас Чарлз жалел, что освещение слишком плохое и кресло не придвинуто к кровати: теперь он не мог видеть глаз и выражения лица Пенни, а следовательно, прочесть ее мысли тоже не было никакой возможности. Он специально уселся на безопасном расстоянии, чтобы лишний раз не расстраивать себя и Пенни. Того момента в коридоре было вполне достаточно: потребность схватить ее, снова ощутить в объятиях это желанное тело была столь неожиданно сильной, такой неодолимой, что только железная воля помогла ему устоять.

Он все еще не пришел в себя, все еще не стряхнул обуявшее его безумие. Придется пока что ничего не предпринимать. Будь что будет.

Она ничуть не изменилась, оставаясь такой, какой он ее помнил: высокая, гибкая, стройная, светловолосая сильфида, которая, несмотря на внешнюю хрупкость, обладала внутренней силой, ничуть не меньшей, чем у него. Правда, он может и ошибаться. В конце концов она – хорошо воспитанная леди благородного происхождения, и тринадцать лет, прошедших с их разлуки, могли оставить свой след. В двадцать девять она, вероятно, стала совершенно другим человеком, но каким? Он понятия не имел. Только одно наверняка осталось неизменным: можно поклясться, что ее острый ум ни на йоту не притупился.

– Я здесь по делам.

Тут он не солгал. Что правда, то правда: у него здесь дела.

– По каким именно?

– Ну… то одно, то другое… всяким.

– По делам поместья?

– Пока я здесь, обязательно изучу все бумаги, накопившиеся на моем столе.

– Но ты здесь по другим причинам?

В ее тоне звучало явное волнение. Но почему? Все его инстинкты пробудились, а вместе с ними – настороженность и подозрительность. Его миссия здесь не должна возбуждать вопросов. Он ничего не станет скрывать. Пока что нет причин, по которым он не может честно признаться, зачем появился здесь. Однако он вовсе не собирался выкладывать все при первой же встрече.

Но если она спрашивает, значит, самый лучший выход – все ей рассказать и посмотреть, как она отреагирует. Но тогда – услуга за услугу, – какого черта она слоняется по окрестностям в полночь, да еще переодетая мужчиной?! И какого черта она здесь, а не у себя дома, в Уоллингем-Холле, до которого всего четыре мили отсюда? И, если уж на то пошло, почему она не в Лондоне? Почему до сих пор не замужем? Не живет с мужем и детьми?

О да, он определенно хотел получить ответы на все эти вопросы, а это означает, что любое расстояние между ними не имеет значения. Если она солжет…

Он неспешно встал и, не сводя с нее глаз, стараясь ничем не встревожить, спокойно подошел к постели и прислонился к кроватному столбику у изножья. Она бестрепетно смотрела ему в глаза.

– Я скажу тебе правду, почему приехал сюда, если ты, в свою очередь, честно признаешься, почему оказалась здесь в этот час и в таком костюме.

Она еще крепче вцепилась в край кровати. Прошло несколько секунд, прежде чем Пенни свела брови и отвернулась.

– Я голодна.

С этими словами она встала, подошла к двери и, не оглядываясь, исчезла в коридоре.

Чуть улыбнувшись, он оттолкнулся от столбика и последовал за ней, но догнал только на лестнице, и они вместе добрались до кухни. Пенни решительно промаршировала на самую середину и, схватив стоявший на печи котелок, отнесла к насосу у раковины и принялась наполнять. Чарлз присел на корточки, открыл печную дверцу и стал ворошить угли, пока они не налились красным. Сверху он положил растопку, потому щепу, замечая пронизывающие, оценивающие взгляды, которые Пенни то и дело бросала на него.

Как только пламя заполыхало, он закрыл дверцу и поднялся. Пенни дотянулась до конфорки, поставила котелок и поместила рядом чайник, в который насыпала сухого чаю. Повернувшись к столу, он увидел чашки и блюдца, а также тарелку с миндальными пирожными миссис Слаттери, которые Пенелопа успела принести из буфетной. Очевидно, она куда лучше Чарлза знала, где что лежит.

Приготовив все, она уселась на стул на торце стола. Миссис Слаттери, главная кухарка и экономка Эбби, никогда не позволила бы Пенелопе так хозяйничать, а это означало, что подобные вылазки в ночные часы, когда дом спит, для нее не- редки.

Она поставила его чашку и блюдце на противоположный конец стола. Пирожные и единственный подсвечник помещались на середине. Приходилось тянуться, чтобы достать лакомство, но так захотела Пенни, поэтому Чарлз без возражений устроился на предназначенном ему месте. Здесь, на кухне, где не было сквозняков, пламя свечи почти не колебалось, и Чарлз добился желаемого: увидел ее лицо.

Она откусила кусочек пирожного и с улыбкой вскинула брови:

– Итак, почему ты здесь?

Откинувшись на спинку стула, противясь соблазну съесть пирожное, он снова стал изучать Пенелопу. Если ответить прямо, ничего не скрывая, каковы шансы вытянуть что-то из нее?

– Мой бывший командир попросил меня как следует оглядеться здесь.

И что теперь?

Он видел молчаливый вопрос в серо-голубых глазах, но мог только гадать, почему она так осторожна.

– Твой командир… – Пенелопа поколебалась, прежде чем выпалить: – А в каких войсках ты служил, Чарлз?

Правду знали очень немногие.

– Не в армии и не на флоте.

– В каком же полку?

– Теоретически – в одном из гвардейских.

– А на самом деле?

Если он не откроется, она не поймет остального.

Пенелопа нахмурилась.

– Где ты был все эти годы?

– В Тулузе.

Она озабоченно свела брови.

– У родственников матери?

Чарлз покачал головой:

– Они из Ланде. Примерно на таком же расстоянии, только к югу. Так что моя смуглая кожа и акцент были вполне приемлемы. Кроме того, в тех местах меня никто не знал, и я находился в сравнительной безопасности.

Она, кажется, начинала что-то понимать. Глаза затуманились, лицо стало задумчивым, но она тут же опомнилась и возмущенно воскликнула:

– Значит, ты был шпионом?!

Он давно привык к подобному отношению и поэтому даже глазом не моргнул.

– Неофициальным агентом правительства его величества.

Котелок выбрал именно этот момент, чтобы закипеть. Его слова звучали небрежно, почти цинично, но Чарлзу вдруг очень захотелось выпить чаю.

Пенни поднялась, все еще глядя на него, слегка приоткрыв губы. Ему показалось, что глаза у нее круглые, но он так и не смог прочитать, что кроется в ее взгляде. Потом она отвернулась, схватила котелок и налила кипящую воду в чайник, после чего оставила чай завариваться.

Пенни снова вернулась к столу, вытерла руки о бриджи и медленно уселась. На этот раз она подалась вперед: теперь свет отражался в ее глазах.

– Все эти годы?

До этого момента он не знал, как она отреагирует: устрашится ли бесчестия, которым многие считали профессию шпиона, или все поймет.

Она поняла. И испугалась за него. Не того, что он делал.

Огромная тяжесть упала с его плеч. Он глубоко вздохнул, легонько пожал плечами:

– Кто-то должен был это делать.

– Но с каких пор?!

– Меня завербовали, как только я появился в полку.

– Но тебе было только двадцать! – ахнула она.

– Я был также наполовину французом, выглядел настоящим французом, говорил, как уроженец юга, и мог легко сойти за француза. И… вполне созрел для любого безумия.

Он никогда не признается в том, что причиной этого безумия отчасти была она.

– Но…

Она пыталась осознать сказанное. Чарлз вздохнул.

– Тогда пробраться во Францию было очень легко. Всего через несколько месяцев я вполне обжился в чужой стране. Очередной французский бизнесмен, перебравшийся в Тулузу, только и всего.

Пенни критически покачала головой:

– Но ты смотришься… и ведешь себя как настоящий аристократ. Высокомерие – неотъемлемая часть твоей натуры.

Он широко улыбнулся:

– Я выдавал себя за незаконного отпрыска благородной, но уже несуществующей семьи, на фамильных могилах которой с радостью сплясал бы тарантеллу.

Пенни, немного подумав, кивнула:

– Пожалуй, верно. И что потом?

– Я добивался благосклонности каждого высокопоставленного военного и гражданского сановника и собирал любую информацию, какую только смог добыть.

Единственный вопрос, на который он не собирался отвечать, – каким образом ему все это удавалось. Но она не спросила.

– Значит, ты отсылал полученные сведения, но сам оставался там все это время?

– Да.

Она поднялась, принесла чайник и стала разливать чай. Чарлз наблюдал за ней, почему-то наслаждаясь этим простым домашним уютом. Она так отвлеклась, что не заметила, как близко к нему подошла. И когда подалась вперед, его глаза жадно охватили изгиб ее бедра, нескромно обтянутый бриджами. Пальцы у него зачесались, но он заставил себя не шевелиться, пока она не отошла. И, кивнув в знак благодарности, обеими руками поднял чашку, приятно гревшую ладони.

– И когда стало ясно, как успешно идет работа и как ловко я способен проникать в высшие круги, ставки повысились, и бегство показалось слишком рискованным. Французы должны были поверить, что я всегда на месте, всегда рядом. Никаких вопросов, где был я в то или иное время.

Оставив чайник на раковине, она вернулась на место.

– Значит, именно поэтому ты не приехал на похороны Джеймса?

– Я сумел улизнуть на похороны отца и Фредерика, но когда убили Джеймса, силы Веллингтона подходили к Тулузе, и мне было жизненно важно оставаться в городе.

Фредерик, старший брат Чарлза, сломал шею на охоте. Джеймс, средний, унаследовавший титул Фредерика, утонул, катаясь на лодке. Он, Чарлз, был всего лишь третьим сыном шестого графа и все же волею судьбы нынче сам стал девятым графом Лостуителом. Один из капризов фортуны, улыбнувшейся ему.

Пенни кивнула и, отведя глаза, пригубила чай.

– А ты был при Ватерлоо? – неожиданно спросила она.

Чарлз поколебался… но очень уж хотелось услышать от нее правду – всю правду.

– За линией французских войск. Вел людей, таких же, как я, наполовину французов, чтобы присоединиться к тулузскому отряду, оборонявшему артиллерию на холме, выходившем на поле сражения.

– Ты остановил орудийный огонь?

– За этим мы туда и пришли.

– Помешать французам убивать наших людей, – утвердительно кивнула она.

Убивая других…

Последние слова он оставил невысказанными.

– Но после Ватерлоо ты продал патент.

– У правительства больше не было нужды в нас… агентах вроде меня. И меня ждали другие обязанности.

Она чуть скривила губы.

– И никто, включая тебя, не предполагал, что эти обязанности выпали на твою долю.

Она права. Графский титул свалился на него, самого необузданного, наименее подходящего для такой чести третьего сына.

Пенни продолжала изучать его.

– И каково это – быть графом? – усмехнулась она.

Черт побери, у нее всегда была эта невероятная способность ужалить в самое чувствительное место!

– Странно, – буркнул он, глядя в полупустую чашку.

Невозможно объяснить чувство, охватившее его, когда он поднялся на крыльцо и вошел в массивную парадную дверь. Графский титул и поместье теперь принадлежали ему, а вместе с ними – и неотъемлемые обязанности, связанные с управлением делами, ибо Эбби был не просто его родным домом, но домом его предков, местом, в котором его семья имела глубочайшие корни. Теперь на его долю выпало защищать и оберегать все это, с тем чтобы позже видеть, как владения переходят к следующему поколению не просто нетронутыми, но процветающими.

Чувство было вполне понятным и непреодолимым, но все же порывы и импульсы, вызванные им, казались не вполне ясными. Тем не менее он твердо знал, что только необходимость найти свою графиню, вернуться наконец в привычный мир привела его домой. Далзил просто обеспечил его подходящим предлогом.

– Мне все еще трудно откликнуться, когда Филчетт и Крутер обращаются ко мне «милорд».

Филчетт и Крутер были дворецкими: первый здесь, второй – в городе.

Он сказал достаточно. Теперь его очередь начинать допрос.

Но Пенни не дала ему выговорить ни слова.

– Я слышала, что ты вместе с приятелями основал какой-то клуб, чтобы помочь друг другу в поисках невест.

Он ошеломленно уставился на нее.

– Ты что, недавно была в Лондоне?

– Последние семь лет моей ноги там не было.

Он допускал, что Далзил знает все о клубе «Бастион», но…

– Откуда тебе все известно?

Она отставила чашку.

– Марисса услышала от леди Эмери.

Чарлз тяжело вздохнул. Следовало помнить, что мать и крестная Тони Блейка были француженками, членами общества аристократов-эмигрантов, успевших укрыться в Англии до начала террора. В точности как его собственная мать.

Чарлз нахмурился:

– Она не говорила мне, что знает.

Пенни фыркнула и, встав, собрала чашки.

– Она и остальные приехали в город только месяц назад. Сколько времени ты провел с ней?

– Я был занят.

Хорошо еще, что он не так легко краснеет! До сих пор он старался избегать не столько матушку, – она так хорошо понимала сына, что это иногда пугало, хотя, нужно признать, крайне редко вмешивалась в его дела, – сколько младших сестер, Жаклин и Лидию, и еще больше – невесток: жену Фредерика Аннабел и жену Джеймса Хелен.

Их мужья погибли, не оставив наследников, и по какой-то таинственной причине это сделало дам горячими сторонницами его женитьбы. Вскоре к ним присоединились и сестры Чарлза. Каждый раз при встрече они сыпали именами. Он не смел покататься верхом или погулять в парке из опасения немедленно подвергнуться осаде, после чего победительницы наверняка потащили бы его знакомиться с очередной прелестной безмозглой мисс, которую они посчитали идеальной партией.

Сначала Чарлз радовался их помощи, как бы ни было неприятно пользоваться услугами женщин, но потом, поняв, что молодые леди явно не понимают, что ему нужно, и что такой, которая смогла бы его увлечь, нет во всем Лондоне, вознамерился было отказаться от столь навязчивого пособничества, но было уже поздно. Он не понимал, как погасить их энтузиазм, и не мог заставить себя раз и навсегда положить этому конец. Стоило лишь представить, как омрачатся их лица, какая обида засветится в глазах… при одной мысли об этом его корежило.

– Неужели это они выгнали тебя из города? – хмыкнула Пенни, наблюдая, как он вскидывает голову и подозрительно щурит глаза. – Я предупреждала их, а также Элайну и моих сестер, но они были твердо убеждены, что знают, кто именно тебе подойдет, и твердили, что ты будешь только рад любой подсказке.

На этот раз фыркнул Чарлз, причем куда презрительнее, чем Пенни.

– Много они знают… – начал он, но тут же осекся. Однако Пенни была беспощадна.

– Сейчас только начало сезона – самая первая неделя, а ты уже сбежал.

– Совершенно верно, – кивнул он и жестко добавил: – Довольно обо мне.

Его глаза – она знала, что они темно-синие, но сейчас, ночью, казались черными – неотрывно смотрели на нее.

– Почему ты разгуливала по округе да еще в таком виде?

Он взмахом руки указал на ее непристойный наряд. Она пожала плечами:

– Это проще, чем путаться в юбках амазонки.

– Вне всякого сомнения. Но вот почему ты разъезжаешь по ночам, когда особенно трудно определить разницу между дамским и мужским седлом?

Она поколебалась, прежде чем выдать крошечную часть информации:

– Следила… кое за кем.

– И что делал этот кое-кто?

– В том-то и дело, что не знаю. Поэтому и следила за ним.

– Кто он и куда ездил?

Сказать ему правду? Слишком рискованно, тем более что неизвестно, почему ему взбрело в голову вернуться домой. Не говоря уже о том, что теперь она знает правду о его прошлом.

Впрочем, истина не явилась слишком большим потрясением: она всегда ожидала чего-то в этом роде, потому что слишком хорошо знала Чарлза, вернее, того юнца, которым он когда-то был. И совсем не знала человека, которым он стал. Пока она не узнает точно, лучше быть осторожнее.

– Ты сказал, что бывший командир просил тебя оглядеться. Интересно, какого рода бывшие командиры имеются у бывших шпионов?

– Очень решительные, – попытался отделаться Чарлз, но, видя, что она не собирается сдаваться, неохотно добавил: – Далзил занимает какую-то должность в Уайтхолле[1], определенно так. Но я не знаю, какую именно. Он командовал всеми британскими агентами в зарубежных странах последние тринадцать лет.

– И что именно ему нужно?

Он снова замялся, явно взвешивая, стоит ли откровенничать и выдать ли последнюю часть информации без всякой гарантии, что она ответит такой же откровенностью.

Она продолжала ждать, не сводя с него глаз.

На щеке Чарлза дернулась жилка. Взгляд стал холодным.

– До него дошло, что в министерстве иностранных дел действовал шпион, выдававший французам государственные секреты во время войны. Выяснилось также, что он связан с одной из шаек контрабандистов, действующих где-то недалеко от Фауи.

Она считала, что способна владеть лицом, и сделала все, чтобы не выдать себя. Но не смогла. Руки дрогнули, и она заметила, как блеснули глаза Чарлза, прежде чем сумела подавить дрожь.

Взгляды их скрестились.

– Что ты об этом знаешь?

Его тон стал более резким. Более настойчивым. Пенни подумывала, не стоит ли принять невинный вид. Напрасно. Он знал, и она ничего не могла с этим поделать. И ничем не могла его отвлечь.

Но зато могла все отрицать. Или молчать, пока не найдет время все обдумать, проверить все собранные факты, как и собиралась сделать завтра.

Пенни взглянула на старые часы на полке над печью, стоически отмерявшие секунды и минуты. Начало второго.

– Я должна немного поспать.

– Пенни!

Она оттолкнула стул, но тут сделала ошибку, снова встретившись с ним глазами. Пламя свечи бросало отблески на его лицо, придавая ему какой-то дьявольский вид, который только подчеркивали упавшие на лоб черные локоны. Глаза, прикрытые тяжелыми веками, словно вычеканенный из камня подбородок, неброская красота губ, вылепленных каким-то демоном, чтобы склонять смертных женщин к греху…

Что же до тела с широкими квадратными плечами, стройным торсом и мускулистыми ногами… оно излучало нескрываемую силу, смягченную грацией, которой владели немногие мужчины. Узкие кисти с длинными пальцами… словом, идеал любой женщины.

И все же исходившая от него чувственность не представляла самой большой угрозы. Во всяком случае, не для нее. Чарлз знал Пенни, знал лучше всех в мире. И у него одного был козырь, который он мог перед ней выложить, – оружие, гарантировавшее ее покорность.

И сейчас, под его мрачным взглядом, Пенни без труда представила, какой была его жизнь последние тринадцать лет. Он мог не говорить, что все эти годы был один, что никого не подпускал близко, что убивал и способен убить снова, даже голыми руками. Для этого у него имеются не только силы, но и мужество и убежденность в своей правоте.

Чарлз никогда не назвал ее Пенелопой, разве что в официальных случаях. В неофициальных она была Пенни. Наедине он часто дразнил ее различными прозвищами, и одно из них было Петарда. Когда речь шла о делах материальных, он всегда оказывался победителем. Но сейчас речь шла не о делах материальных, а тут он далеко не всегда побеждал. Ничего, в прошлом она умела справиться с ним и сумеет сделать это снова.

Не отводя от него глаз, она встала.

– Я пока ничего не могу сказать тебе… мне нужно подумать.

Обойдя вокруг стола, она неспешно двинулась к двери. Для этого ей пришлось пройти мимо него.

Как раз в этот момент он пошевелился. Она почувствовала, как напряглись его мышцы. Но он не поднялся.

Пенни добралась до двери и тихо вздохнула.

– Mon ange…[2]

Она замерла. Так он назвал ее только однажды. В голове звучала невысказанная, но безошибочная угроза.

Пенни выждала мгновение… но, ничего больше не услышав, обернулась. Он не двигался. И смотрел на свечу. И даже не обернулся к ней.

Не мог посмотреть ей в лицо…

Узел, стянувший внутренности, распустился; волнение куда-то ушло.

Она улыбнулась. Мягко. Зная, что он все равно не увидит.

– Не старайся. Смысла не имеет. Я знаю тебя, помнишь? Ты не тот человек, который станет шантажировать женщину… – И поколебавшись еще секунду, тихо сказала: – Спокойной ночи.

Он не ответил. Не дрогнул.

Пенни открыла дверь и ступила в коридор.

Чарлз прислушался к удалявшимся шагам, гадая, какая злая судьба заставила его столкнуться с подобными обстоятельствами. Не тот человек? Много она знает! Он был именно таким человеком… вот уже больше десяти лет.

Она уже в холле!

Чарлз тяжело вздохнул. Ей известна какая-то часть загадки, причем не столь уж маленькая. Притом она достаточно умна, чтобы тревожиться из-за какой-то мелочи, на которую случайно наткнулась. Но…

– Дьявол!

Оттолкнувшись от стола, он встал и вернулся в библиотеку. Там позвал собак и пошел прогуляться на укрепления. Пусть морской ветер выдует из головы тяжелые мысли и воспоминания. Не нужно, чтобы они затуманили сознание и мешали мыслить связно, особенно сейчас.

Укрепления представляли собой земляные валы, окружавшие сады Эбби в южном направлении. С их широкой, поросшей травой вершины открывался вид на дельту Фауи. В ясный день можно было видеть море, переливавшееся, искрившееся под солнцем.

Он продолжал идти, думая о самых обычных вещах вроде волкодавов, резвившихся у его ног, отбегавших обнюхать следы, но всегда возвращавшихся к хозяину. Он получил первую пару собак всего в восемь лет. Псы умерли от старости, еще до того, как он вступил в гвардию. Когда два года назад, после ссылки Наполеона на остров Эльба, он вернулся домой, первым делом раздобыл себе Кассия и Брута. Но когда Наполеон сбежал, вновь вернулся к своему делу, оставив волкодавов на попечение Лидии.

Несмотря на всю заботу Лидии, к ее явной досаде, собаки при первом же появлении хозяина бросились к нему и больше не отходили.

– Подобное тянется к подобному, – пояснил он. Она презрительно шмыгнула носом и ушла, но все же по-прежнему украдкой совала им лакомства.

Что же делать с Пенни?

Вопрос внезапно всплыл в мозгу, вытеснив все остальные мысли.

Чарлз остановился, закинул голову и наполнил легкие холодным соленым воздухом. Закрыл глаза и вспомнил все, что знал о Пенни.

Когда он вернулся домой, мать первым делом сообщила новости о соседях и, в частности, упомянула о том, что Пенни по-прежнему не замужем. У нее состоялось четыре весьма успешных лондонских сезона, она родилась дочерью графа, имела прекрасное приданое, и если не считалась бриллиантом чистой воды, все же была более чем просто хорошенькой, поскольку природа наделила ее точеными чертами лица, идеальной кожей и глазами цвета грозовых туч. Ее единственным серьезным недостатком можно было назвать рост: Пенни была всего на полголовы ниже Чарлза, то есть чуть выше или вровень с большинством мужчин из общества. И она была… не столько тощей, сколько тонкой и гибкой, как тростинка, с длинными руками и ногами и изящными изгибами, словом, ничем не походила на пухленьких полногрудых красавиц, бывших тогда в моде.

Необходимо также упомянуть о таких совершенно неуместных в женщине качествах, как острый ум и не менее острый язык. Впрочем, ни то ни другое его не волновало, он предпочитал подобных собеседниц. К сожалению, не многие мужчины разделяли его мнение. Большинство вряд ли примирились бы с такими свойствами жены, сочли бы это угрозой своему семейному счастью, хотя сам он так не думал.

Пенни всегда словно бросала ему вызов, и он ценил и восхищался этими почти непрерывными поединками характеров и ума. Взять хотя бы тот, в который он сейчас ввязался: несмотря на серьезность ситуации, в душе что-то дрогнуло. Откуда-то нахлынули воспоминания о былых отношениях. И вместе с тем он ощущал нечто вроде счастья оттого, что она снова рядом.

Если верить матери, Пенни получала десятки предложений от самых завидных холостяков, но отказала всем. Когда родные стали допытываться о причине, она ответила, что ни один не вызывает в ней и искорки энтузиазма. Очевидно, она счастливо жила последние семь лет в своем корнуолльском доме, где вела хозяйство.

Она была единственным отпрыском усопшего графа Уоллингема от первого брака: мать умерла, когда девочке не исполнилось и двух лет. Отец снова женился, и от второй жены, Элайны, крестной Чарлза, на свет появились сын и три дочери. Элайна приняла Пенни под свое крылышко. Постепенно они становились не столько матерью и дочерью, сколько близкими подругами.

Пять лет назад граф умер, и титул достался Гренвиллу, сводному брату Пенни. Единственный мужчина в окружении любящей матери и четырех сестер, Гренвилл вырос донельзя избалованным и вечно попадал из одной переделки в другую, поскольку заботился лишь об удовлетворении собственных капризов, не думая при этом об окружающих.

В последний раз он встретил Гренвилла, когда вернулся домой в четырнадцатом году. Тот показался Чарлзу бесшабашным и необузданным. А потом было Ватерлоо. Подогретый всеобщей патриотической лихорадкой, Гренвилл остался глух к мольбам матери и сестер и вступил в армию. Бедняга навеки остался на залитой кровью равнине.

Титул и поместье перешли к дальнему родственнику, маркизу Эмберли, уже немолодому джентльмену, заверившему Элайну и ее дочерей, что те могут, как прежде, оставаться в Уоллингем-Холле. Эмберли дружил с отцом Пенни и был опекуном Гренвилла, до самого совершеннолетия последнего.

Ну а потом он обрел свободу только для того, чтобы подставить грудь пуле и покинуть мать и сестер если не нищими, то без опоры и защиты.

Наконец Чарлз осознал, что больше всего его тревожит. Пенни попала в сложную историю, и поблизости нет ни одного мужчины, чтобы позаботиться о ней. Если не считать его самого.

Но он не знал, что она к нему испытывает.

Где-то в глубине сознания тлело подозрение насчет того, почему она не спешит замуж и почему ни один джентльмен не сумел убедить ее пойти к алтарю, но тем не менее он так и не сумел определить, что о нем думает.

Да, она насторожена и колется, как терновник, но готова ли при этом взять его в союзники или, наоборот, не желает иметь с ним ничего общего? Таких, как она, разгадать нелегко.

Зато он точно знал, что испытывает к ней, и это оказалось не слишком приятным сюрпризом. Он воображал, что за тринадцать лет его увлечение прошло. Но нет. Ни в малейшей степени. Колдовство продолжало действовать.

Правда, за последние шесть месяцев они несколько раз виделись, но их встречи всегда проходили в окружении родных, как его, так и Пенни. Никаких бесед наедине. Только сегодня он неожиданно наткнулся на нее, и пламя желания вновь загорелось в нем. Поймало, скрутило, глубоко запустило когти.

И потрясло.

Теперь вряд ли что-то могло облегчить томительную боль. Она порвала с ним тринадцать лет назад… решительно отвергла, и он отлично сознавал всю бесплодность надежд на то, что она изменит свое решение. Пенни всегда отличалась невероятным упрямством.

Им придется оставить позади эту часть совместного прошлого, хотя игнорировать ее невозможно: слишком мучительны были воспоминания. Значит, придется как-то их обходить.

Они должны это обходить. Что бы ни происходило в округе, то дело, расследовать которое он послан, и все, что она уже успела обнаружить, слишком опасны, представляют слишком большую угрозу для многих людей. Как только он разузнает больше, немедленно постарается отстранить ее от расследования. При этом Чарлз и секунды не думал, что она может находиться по другую сторону баррикад. Только не она. Только не его Пенни.

Она на его стороне и все же еще не доверилась ему. Должно быть, кого-то оберегает. Но кого?

Он давно уже не знает ни ее, ни ее друзей. Поэтому вряд ли сможет предположить, сколько ждать до того, как она решит открыться ему.

Неизвестно.

Но и времени у них немного. Теперь, когда он здесь, события начнут разворачиваться с головокружительной быстротой. Он и послан сюда для того, чтобы разворошить осиное гнездо и разделаться с осами.

Если она ничего не скажет, придется узнать ее тайны окольными путями.

Он погулял еще немного, вернулся в спальню, лег и, как ни странно, заснул.

Глава 2

Разбудил его стук копыт. Не на подъездной дорожке, окружавшей дом кольцом, а чуть дальше. Очевидно, кто-то уезжал.

Он оставил стеклянные двери на балкон открытыми: совершенно неанглийский обычай, но в Тулузе он неизменно оставлял окна открытыми на ночь.

Хорошо, что и сегодня догадался это сделать!

Он спрыгнул с кровати, потянулся и, как был голым, встал в двери, провожая взглядом удалявшуюся Пенни в амазонке золотистого бархата. Не будь двери открыты, он бы ничего не услышал.

Она выехала от конюшни, расположенной довольно далеко. Восседая в дамском седле на чалой кобылке, она неспешно направлялась на юг.

В Фауи? Или домой? Или еще куда-то?

Уже через пять минут он ворвался в кухню.

– Милорд! – воскликнула шокированная миссис Слаттери. – Мы только начали готовить завтрак… если бы вы предупредили…

– Разумеется, это лишь моя вина, – очаровательно улыбнулся он. – Совсем забыл, что хотел покататься с утра пораньше. А кофе уже есть? Может, и пара пирожков найдется?

Бормоча мрачные предсказания относительно будущего джентльменов, не желающих начинать утро с плотного завтрака, как все приличные люди, и отмахиваясь от объяснений Чарлза, привыкшего жить на французский манер, миссис Слаттери наставительно заявила:

– Теперь вы настоящий английский граф и не должны следовать примеру всяких язычников, – после чего вручила ему кружку крепкого кофе и три пирожка.

Чарлз проглотил один, залпом выпил кофе, сунул в карман два оставшихся пирожка, чмокнул в пухлую щечку миссис Слаттери, чем вызвал негодующий визг и деланно-сердитые укоры:

– Идите уж, молодой мастер, то есть милорд, я хотела сказать… как только не…

Не дослушав, он выскочил черным ходом и оказался на конюшне через десять минут после Пенни. Еще пять минут, и он уже вывел со двора своего серого гунтера Домино, чтобы отправиться по ее следам.

Он не ездил на сером с самого марта, и застоявшийся Домино был рад размять ноги, так что не успел Чарлз взять в руки поводья, как мерин радостно заржал. Чарлз предоставил ему полную волю, и тот сначала пустился вскачь, а потом и полетел. Чарлз низко пригнулся к седлу, управляя не только поводьями, но и коленями, и непрерывно шарил вокруг глазами. Пенни, сидя боком в дамском седле и посчитав, что ее никто не будет искать, выберет более длинный и спокойный маршрут. Во всяком случае, будет держаться вытоптанных тропинок. Чарлз же мчит, не разбирая дороги, в полной уверенности, что нагонит ее. И в тот же миг он увидел Пенни, которая как раз пересекала мост над Фауи, неподалеку от деревни Лостуител, в миле от того места, где находилась дельта реки. Граф, улыбнувшись, сдержал мерина, но все равно проскакал по мосту всего пятью минутами позже. Правда, догнать Пенни не спешил. Наоборот, вернулся на земляной вал и предпочел следить за ней издали. Куда она спешит? В Фауи? Домой? Или еще куда-то?

Но тут она миновала тропу, ведущую на запад, в Уоллингем-Холл, и направилась на юг, вдоль западного берега реки, к городку Фауи в самой дельте.

Но до городка еще ехать и ехать: она могла свернуть в другое место.

Утро было солнечным и ясным – идеальная погода для прогулки верхом. Она не торопилась. Он следовал ее примеру, оставаясь на вершине вала и чуть позади.

И тут она придержала свою чалую и свернула на узкую тропу в восточном направлении. Чарлз спустился вниз и поехал за ней. Оказалось, что тропа ведет в Эссингтон-Мэнор. Пенни, не подозревая о преследователе, подъехала к самому крыльцу. Чарлз повернул коня и, объехав особняк, нашел подходящий наблюдательный пункт в ближайшей роще, из которой были видны передний двор и конюшни, куда конюх как раз вел чалую Пенни. Чарлз спешился, привязал Домино на полянке и вернулся на прежнее место.

Полчаса спустя конюх вывел из конюшни легкую коляску. За ним шел другой, с лошадью Пенни в поводу.

Чарлз встал так, чтобы видеть крыльцо. Тут же появилась Пенни в сопровождении двух других леди, по виду ее ровесниц. Чарлзу они показались смутно знакомыми. Жены братьев Эссингтон?

Они устроились в коляске. Пенни помогли сесть в седло. Чарлз пошел за Домино. И добрался до перекрестка дорог на Эссингтон и Фауи как раз вовремя, чтобы убедиться, что леди действительно направляются на юг. Скорее всего в Фауи за покупками.

Он остановил Домино и долго размышлял, что делать. Пока что Пенни была самым верным и наиболее вероятным связующим звеном с той ситуацией, расследовать которую он был послан.

Она достаточно обеспокоена, чтобы следить по ночам за неизвестными людьми и чтобы не поделиться с ним своим открытием, отговорившись, что сначала должна хорошенько подумать. И все же сейчас, несмотря на все тревоги, как ни в чем не бывало собралась в поход по магазинам.

Так он и поверил! Недаром у него было четыре сестры. Не такой уж он доверчивый простак!

Первые полтора часа Пенни покорно следовала за Милли и Джулией Эссингтон из лавки в лавку: две шляпницы, галантерейщик, старый перчаточник и два драпировщика. Когда они вышли от последнего драпировщика, Пенни решительно осталась на тротуаре.

– У меня еще здесь кое-какие дела. Почему бы вам не зайти пока к аптекарю? А потом встретимся в «Пеликане» и пообедаем вместе.

Она еще с утра предупредила их, что один из удалившихся на покой слуг графа Уоллингема тяжело заболел и она считает своей обязанностью его навестить.

– Договорились!

Розовощекая, неизменно жизнерадостная Джулия взяла Милли под руку.

Более спокойная и чувствительная Милли вопросительно уставилась на Пенни.

– Уверена, что справишься одна? Мы с радостью пойдем с тобой.

– О, уверяю, в этом нет необходимости, – улыбнулась Пенни. – Он пока еще не умирает.

Она умудрилась не упоминать имен: и Милли, и Джулия были дочерьми местных землевладельцев, здесь росли, здесь вышли замуж, здесь продолжали жить. Вполне возможно, что кто-то из слуг Пенни имел родных в Эссингтон-Мэнор.

– Я не задержусь, – пообещала она, отступив. – Встретимся в «Пеликане».

– Прекрасно.

– Мы закажем и на тебя, хорошо?

– Конечно. Если только я не приду первой, – кивнула Пенни и, перейдя выложенную брусчаткой мостовую, медленно пошла вверх. Услышав слабый звон, которого ожидала, она оглянулась. Милли и Джулия как раз входили в крошечную аптеку.

Пенни немедленно свернула на следующем перекрестке. Она прекрасно знала городок и поэтому прошла кратчайшим путем к гавани, а потом затерялась среди самых старых коттеджей, вытянувшихся над верфями. Вероятно, для защиты от неумолимых ветров маленькие домишки лепились друг к другу, словно именно так могли лучше цепляться за склон холма. Здесь жили самые бедные обитатели Фауи: рыбаки и их семьи, скорее всего принадлежавшие к местному братству контрабандистов.

Пенни стала взбираться на холм. Но на полпути остановилась, перекинула шлейф амазонки через руку и громко постучала в толстую деревянную дверь. Не дождавшись ответа, она снова постучала. Но в этот час и в этом месте людей было немного. Она оглядела гавань: рыбачий флот уплыл. Самое время навестить матушку Гиббс.

Дверь наконец со скрипом приоткрылась, в щели появился налитый кровью глаз. Потом послышалось фырканье, и дверь широко распахнулась.

– Ну, мисс Щеголиха, чем могу помочь?

Через полчаса Пенни вышла из жилища матушки Гиббс, став ненамного мудрее, но, похоже, на шаг приблизившись к правде. Дверь с мягким стуком захлопнулась за ее спиной. Она быстро прошла по круто спускавшемуся вниз переулку. Нужно спешить, чтобы успеть в гостиницу «Пеликан», на Хай-стрит, в более приличной части города.

Дойдя до конца переулка, она свернула за угол. И наткнулась на стену из мышц и костей.

Он поймал ее за руку, удержал от падения. Не захватил в плен, и все же… она не могла пошевелиться.

Не могла даже моргнуть, глядя в его глаза всего в паре дюймов от ее глаз. При дневном свете они были насыщенного темно-синего оттенка, но, зная, какой острый ум кроется за этим взглядом, она понимала: пощады не будет.

От растерянности она даже затаила дыхание. Легкие явно отказывались работать. Его близость лишала разума.

Видел ли он? А если да, то что?

Словно разгадав ее мысли, он кивнул:

– Видел. Видел, из какого дома ты вышла. И знаю, кто там живет. Мало того, помню, что там происходит.

Его взгляд казался таким острым, что Пенни еще удивлялась, почему не истекает кровью.

– Может, объяснишь, что делала в самом известном рыбацком борделе Фауи?

Черт!

Она вдруг осознала, что ее руки бессильно лежат на его груди, и тут же с прерывистым вздохом отпрянула. Он не попытался ее удержать.

Какое счастье, что их разделяет хотя бы воздух. Теперь она может дышать, да и голова прояснилась.

Снова подхватив шлейф, она протиснулась мимо Чарлза.

– Нет.

Он досадливо процедил воздух сквозь зубы, и снова клещами стиснул ее запястье.

– Пенни!

Она приостановилась и подчеркнуто уставилась на длинные загорелые пальцы, обхватившие ее тонкие косточки.

– Не стоит.

Он снова вздохнул и отпустил ее. Вспомнив о дамах Эссингтон, она зашагала быстрее. Он легко догнал ее.

– Но что тебе было нужно от матушки Гиббс?

– Сведения, – коротко бросила она.

Хороший ответ. Может, им он и удовлетворится.

Он удовлетворился. На целых шесть шагов.

– И что ты узнала?

– Пока ничего.

Еще несколько шагов.

– Но каким образом, черт возьми, ты, леди Пенелопа Селборн из Уоллингем-Холла, могла познакомиться с матушкой Гиббс?!

Ее так и подмывало осведомиться, откуда он, граф Лостуител, знает матушку Гиббс, но почему-то не очень хотелось услышать ответ.

– Через Гренвилла.

Он застыл на месте.

– Что?!

– Нет, я не хочу сказать, что он меня ей представил.

Она успела уйти вперед; он двумя шагами настиг ее.

– Я искренне надеюсь, что Гренвилл не был настолько безмозглым, чтобы посещать ее заведение?

Безмозглым? Вероятно, Чарлз не слишком хорошо знаком с матушкой Гиббс!

– Не совсем.

Молчание продолжалось следующие три шага.

– Может, просветишь меня, каким образом можно «не совсем» посещать бордель?

– Он ни разу туда не вошел, – терпеливо пояснила она. – Просто влюбился в одну из девушек и страдал по ней на расстоянии. Повсюду ходил за ней, покупал безделушки и все такое. Ну, а когда стал часами подпирать стену в переулке, торчал там с утра до вечера и только что серенады не пел, матушка Гиббс сказала, что с нее довольно. Вот и сообщила мне обо всем через наших рабочих и слуг. Мы встретились в поле, и она объяснила, что поведение Гренвилла очень дурно влияет на ее бизнес. Местные рыбаки стесняются идти в бордель под взглядами графского сынка, который якобы за ними следит.

Чарлз пробормотал себе под нос нечто уничтожающее, но вслух заметил:

– Мне понятны ее претензии. И что ты сделала?

– Поговорила с Гренвиллом, разумеется.

Чарлз насмешливо поднял брови.

– И он тебя послушал?

– Несмотря на множество недостатков, глуп он не был.

– То есть прекрасно понял, что случится, если ты расскажешь матери о его странных привычках?

Глядя перед собой, она сухо улыбнулась.

– Как я уже сказала, глупым его не назовешь. Он быстро сообразил, чем это грозит.

– Так, значит, матушка Гиббс у тебя в долгу, а ты не задумалась разжиться у нее информацией.

Похоже, он вполне верно угадал цель ее визита.

– Но отныне ты никогда, повторяю, никогда, не вернешься сюда одна.

Его голос изменился. Она хорошо знала этот тон. И даже не потрудилась возразить.

Но он слишком хорошо знал ее, чтобы вообразить, будто она согласилась.

Он что-то раздраженно прошипел, но не стал настаивать, отчего ее подозрения только усилились. Что он задумал?

Тем временем они добрались до Хай-стрит. Но Чарлз по-прежнему не отставал. Еще два шага – и они столкнулись лицом к лицу с Николасом, виконтом Арбри.

Пенни остановилась, Чарлз последовал ее примеру. Он успел заметить промелькнувшую на ее лице мгновенную нерешительность: очевидно, она спешно пыталась решить, что делать.

Виконт тоже застыл на месте. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить: это джентльмен одного с ними круга. Он не проявил никаких эмоций, но Чарлз почему-то понял, что встреча с Пенни не была запланирована и, будь у него выбор, он предпочел бы вообще ее не видеть.

– Доброе утро, кузен, – холодновато кивнула Пенни и тут же учтиво добавила: – Вряд ли вы встречались. Позвольте представить: это Николас Селборн, виконт Арбри. Чарлз Сент-Остелл, граф Лостуител.

Арбри поклонился. Чарлз кивнул и протянул руку.

– Николас наш дальний родственник, – пояснила Пенни. – Его отец – маркиз Эмберли, унаследовавший папин титул и поместья.

Что же, это объясняло ее сдержанность, но отнюдь не колебания Арбри. Интересно, в каком родстве они находятся? Более дальнем, чем пресловутое седьмое колено? Между ними явно что-то есть. Только вот что?

– Лостуител? – повторил Арбри, изучая его. – Значит, вы вернулись в… Эбби, не так ли? Полагаю, ненадолго.

Чарлз ухмыльнулся, надевая привычную маску добродушного весельчака-гуляки.

– Рестормел-Эбби, совершенно верно, но насчет краткости моего визита… полагаю, это еще не решено.

– Вот как? Дела?

– Можно сказать и так. Но что привело вас сюда, сейчас, в самом начале сезона?

Именно этот вопрос хотел задать ему Арбри. Чарлз перехватил инициативу и с невинным видом терпел его пристальные взгляды.

– Кстати, ваша жена с вами? – продолжал он.

– Николас не женат, – вставила Пенни.

Чарлз вопросительно уставился на Арбри. Наследник знатной семьи и титула, здоров на вид, крепок, почти ровесник Чарлза, и, если тому следовало сейчас быть в Лондоне и искать невесту, Арбри тоже не мешало бы об этом позаботиться.

– Видите ли, – неохотно обронил Арбри, – я действую по поручению отца. Кое-какие дела поместья требуют моего внимания.

– Ах, ну конечно, всегда найдутся какие-то упущения, – согласился Чарлз, украдкой глянув на Пенни. Она много лет управляла поместьем Уоллингем-Холл, и если что-то действительно требовало внимания, ей наверняка обо всем доложили. И все же она ничем не выказала, что знает, о чем идет речь.

Арбри нахмурился.

– Сейчас я смутно припоминаю… что встречал вашу матушку и сестер, когда в последний раз был здесь. Они дали понять, что вы скоро женитесь и что в этом сезоне обязательно сделаете предложение какой-нибудь леди.

Чарлз еще шире растянул губы в улыбке.

– Вполне возможно, но, к несчастью для всех заинтересованных в моей личной жизни, меня снова призывает долг.

– Долг?

Вопрос прозвучал чересчур резко. Арбри определенно хотел пронюхать, зачем он здесь. Чарлз снова глянул на Пенни, но она не сводила глаз с Арбри и ничем не хотела ему помочь. Защищает кого-то? Неужели именно Арбри?

– Совершенно верно.

Он встретился взглядом с Николасом и отбросил притворство.

– Меня просили расследовать утечку дипломатических секретов через каналы контрабандистов, действовавшие в округе во время последних войн.

Арбри глазом не моргнул. Бледное лицо оставалось бесстрастным.

Что выдало его лучше всяких улик: только человек безмерного самообладания останется столь безразличным при подобном заявлении.

– Я не знал, что правительство… может заинтересоваться прошлым.

– О, можете быть уверены, интерес есть, и огромный.

– И вас просили это расследовать? Мне казалось, что вы служили в гвардейском полку в чине майора.

– Совершенно верно.

Чарлз улыбнулся – подчеркнуто холодно, подчеркнуто безжалостно.

– Но у меня имеются и другие занятия.

Пенни огляделась, отчаянно желая прервать обмен любезностями. Николас, конечно, неплох, но Чарлз способен быть настоящим дьяволом. Она не хотела, чтобы он узнал, угадал или предположил правду. Еще слишком рано. Господь один знает, что ему придет в голову и как он отреагирует.

И тут она заметила Милли и Джулию, с сияющими лицами спешивших поскорее присоединиться к ней и к обществу двух блестящих джентльменов, которых она каким-то образом умудрилась заполучить. Впервые в жизни она обрадовалась их откровенному любопытству.

– Пенелопа! Мы как раз шли в «Пеликан», – объявила Джулия, приветливо улыбаясь. – Нас задержали в аптеке.

Она устремила взгляд на джентльменов. Милли последовала ее примеру.

– Виконт Арбри, не так ли?

Николас, который был знаком с обеими, поклонился.

– Миссис Эссингтон! Миссис Эссингтон.

Чарлз повернулся к дамам. Он был значительно выше Николаса, и им пришлось запрокинуть головы, чтобы взглянуть ему в лицо. Обе кокетливо захлопали ресницами и восторженно заулыбались.

– Чарлз! – почти взвизгнула Джулия. – Ты вернулся!

– Восхитительно! – проворковала Милли. – А ведь твоя дорогая матушка утверждала, что ты решил остаться в Лондоне на сезон!

Чарлз учтиво улыбнулся, поцеловал дамам руки и умело уклонился от расспросов. Пенни облегченно вздохнула. Ах, если бы только Николас воспользовался возможностью, чтобы улизнуть!

Она уже собиралась незаметно подтолкнуть его в бок, когда Джулия весело предложила:

– Вы просто должны пообедать с нами: уже начало второго! Если я хоть как-то разбираюсь в джентльменах, вы просто умираете от голода, а кухня в «Пеликане» – лучшая во всем Фауи!

Чарлз перевел взгляд с Пенни на Николаса.

– И действительно, почему бы нет?

Пенни охнула про себя. Такой хищной ухмылки ей давно уже не доводилось видеть!

– Что скажете, Арбри? Не вижу причин, почему бы нам не воспользоваться приглашением в столь приятное общество?

Милли и Джулия, просияв, умоляюще посмотрели на Николаса.

Сердце Пенни упало. Николасу ничего не остается делать, кроме как согласиться!

Все пятеро под неумолчный щебет Милли и Джулии и смешки Чарлза скоро добрались до гостиницы. Пока хозяин, в восторге от почетных гостей, приглашал их в лучшую комнату, Пенни окончательно пала духом. Неужели Николас не понимает, что идет прямо в логово льва, у которого очень острые клыки, а ум еще острее?!

К тому времени как обед кончился, у нее нестерпимо разболелась голова. Милли и Джулия, как и ожидалось, непрерывно тараторили, пересказывая все местные сплетни, очевидно, с намерением просветить Чарлза. Он молча кивал, предоставляя им вести беседу, что позволяло ему незаметно изучать Николаса. Правда, пока его усилия почти ничего не дали.

Николас явно держался настороже и постоянно следил за Чарлзом. По отношению к остальным он был сдержан и довольно холоден. Пенни следовала его примеру. Остальные, очевидно, считали это вполне объяснимым: в конце концов она вовсе не обязана любить человека, к которому перешли отцовские поместья.

Но откуда им знать?!

После ужина они дружно поднялись, и Пенни вдруг пришло в голову, что теперь, когда Чарлз здесь и займет все ее время, Николас немного оттает и станет менее осторожным. Она никогда не давала ему причин думать, что подозревает его в чем-то: он понятия не имел, что она знает о вопросах, заданных им конюхам и садовникам Уоллингема, или о его визитах к местным контрабандистам. И уж конечно – о ее слежке.

Пенни подняла голову к солнцу. Рядом появился Чарлз и помог спуститься с крыльца во двор. Конюх держал под уздцы ее кобылку. Она уже хотела знаком показать ему, чтобы подвел лошадь к колоде, но Чарлз коснулся ее плеча.

– Я подсажу тебя в седло.

Ей следовало бы оцепенеть, застыть, просто отказаться, но он шел на полшага позади: если она остановится, он просто врежется ей в спину.

Они подошли к кобыле, и руки Чарлза уже легли на ее талию. Она резко повернулась и, задохнувшись, уставилась на него. Но Чарлз, даже не глядя на Пенни, не замечая ее постыдного смущения, без всяких усилий усадил ее в седло: он не сводил глаз с Николаса, помогавшего Милли и Джулии подняться в коляску.

– Он давно здесь?

Сунув ногу в подставленное Чарлзом стремя, она нашла в себе силы пробормотать:

– Приехал вчера.

Чарлз хотел спросить еще что-то, но тут конюх подвел к нему Домино, и он отвернулся.

Николас тоже попросил привести коня – одну из полукровок Гренвилла – и вскочил в седло. Все пятеро, не сговариваясь, выехали со двора. Николас, как истинно воспитанный джентльмен, держался рядом с коляской, Пенни и Чарлз ехали сзади. Пенни наблюдала, как усердно старается Николас быть общительным. Милли и Джулия были в восторге. Ничего не скажешь, сегодня счастливый день! Подумать только, они обедали с самыми блестящими и самыми недоступными джентльменами в округе!

– Он много времени проводит здесь? – тихо, небрежно осведомился Чарлз.

Если она не скажет ему, он станет расспрашивать и все равно узнает.

– Это его четвертый приезд с июля, когда они с отцом явились на похороны Гренвилла. Но остается он недолго. Самое большее – неделя в декабре. Потом пять дней в феврале, а сколько пробудет теперь, не знаю.

Чарлз ничего больше не сказал, хоть и заметил, что она наблюдает за кузеном оценивающе-циничным взглядом. Он не удивился тому, что Николас не желает расставаться с ними и то и дело поглядывает на Пенни. Между ними определенно что-то есть!

Они добрались до дороги на Эссингтон и распрощались с Милли и Джулией, после чего продолжали путь втроем, до самой тропы на Уоллингем, где Николас остановил гнедого. Пенни и Чарлз последовали его примеру. Николас перевел взгляд с Чарлза на Пенни.

– Я… э…

Его лицо словно отвердело.

– Я думал… вернее, считал, что, по вашему мнению, графиня все еще пребывает в Эбби.

У Пенни оставалась секунда, чтобы решить, куда метнуться. Чарлз уже предположил, что она уехала в Эбби из-за Николаса. Сам аристократ, хорошо знакомый с этикетом, да еще имеющий четырех сестер, две из которых замужем, Чарлз легко поймет: она ушла из дома вовсе не по соображениям приличия. Она перебралась в Эбби вовсе не для того, чтобы избежать возможного скандала. А вот Николас уверен, что так оно и есть: она сама дала ему это понять.

И к чему это привело? Она в Эбби наедине с Чарлзом, который никоим образом не приходится ей родственником.

Что же, у нее не один выход, а целых три! Первый: воспользоваться тем, что Николас неверно истолковал ситуацию, и поискать убежища в Эссингтон-Мэнор. К несчастью, леди Эссингтон, свекровь Милли и Джулии, истинный дракон в женском обличье и потребует от нее оставаться с невестками с утра и до заката. Она никогда не узнает, чем занимается Николас и что предпринять для защиты Элайны и сводных сестер.

Впрочем, она может и вернуться в Уоллингем-Холл под тем предлогом, что жить под одной крышей с Николасом все же менее скандально, чем пребывать в одном доме с Чарлзом: никто не станет с этим спорить. Однако придется пользоваться той же конюшней и теми же комнатами, а она предпочитает, чтобы он не знал о ее приходах и уходах, а тем более о слежке.

Хотя… жизнь в Уоллингеме может иметь свои преимущества, если Николас, отвлекшись на Чарлза, забудет об осторожности, но она достаточно хорошо успела узнать кузена, чтобы понять: если Чарлза не будет поблизости, настороженность Николаса удвоится.

Значит, остается последний выход.

Пенни ободряюще улыбнулась.

– Эмили, престарелая кузина графини, живет в Эбби. Так что нет причин, почему бы я не могла оставаться там, по крайней мере на время вашего пребывания в Уоллингеме.

Она украдкой взглянула на Чарлза: тот с обманчиво искренним выражением наблюдал за Николасом. Прекрасный актер, ничего не скажешь!

– О… теперь я понимаю…

Лошадь Николаса нетерпеливо переступила с ноги на ногу. После небольшой паузы, во время которой, как она почувствовала, Николас искал доводы, чтобы заставить ее вернуться в Уоллингем, он сдался:

– В таком случае позвольте распроститься. До свидания, Лостуител. Мы, разумеется, встретимся снова.

– Вне всякого сомнения, – кивнул Чарлз, но, судя по тону, вовсе не был рад этой перспективе.

С нее довольно.

В свою очередь, грациозно кивнув, она пустила кобылку рысью. Но серый мерин Чарлза вскоре поравнялся с ней. Подождав до следующего поворота, он пробормотал:

– Откуда взялась кузина Эмили?

– Если она престарелая кузина твоей матушки, значит, скорее всего прибыла из Франции.

– Скорее всего. А что случится, если дорогой Николас начнет расспрашивать, случайно или намеренно?

Она продолжала смотреть на дорогу.

– До недавнего времени кузина Эмили жила у других родственников и прибыла только два дня назад отдохнуть в более теплом климате…

– Который врачи рекомендовали ей по причине ревматизма. Не так ли?

– Совершенно верно. Однако кузина Эмили по-прежнему предпочитает объясняться на французском, считает себя слишком старой, чтобы появляться в обществе, и вообще сделалась чем-то вроде отшельницы и никого не принимает.

– Весьма удобно.

– Ты прав. И старушка Эмили – идеальная компаньонка для молодой леди.

Он снова нахмурился.

– Так это Арбри послал тебя в Эбби?

Она вздохнула, но он терпеливо ждал.

– Я ему не доверяю, – вымолвила она наконец.

– Это чисто личное?

Тон его был ровным, почти бесстрастным, но Пенни отчетливо ощутила досаду, таившуюся под вроде бы обычным вопросом.

– Нет, – торопливо заверила она, – вовсе нет.

Они поехали дальше. Уверенная в том, что угадала, каким будет следующий вопрос, Пенелопа старалась найти слова, чтобы объяснить свои подозрения, не выдав их причины.

– Скажи, Арбри – тот человек, которого ты защищаешь, или тот за которым следишь? Или и то и другое?

Пенни тихо ахнула. Каким образом он увидел, вычислил, понял все это?

Он спокойно смотрел на нее.

Плотно сжав губы, она продолжала смотреть на дорогу. Они молча добрались до моста. Пенни знала его; соответственно он знал ее. Топот копыт по деревянным плашкам дал ей возможность подумать. И когда они свернули на хорошо наезженную дорогу, она ответила:

– Я защищаю не его. И слежу не за ним.

После чего она погнала свою кобылу Джилли галопом. Домино ринулся следом. Но Чарлз понял намек и до самого дома не задал ни одного вопроса.

Она удрала от него у конюшни, сунув ему в руку поводья Джилли. Чарлз мрачно посмотрел ей вслед, но не остановил. Она добежала до дома и оглянулась. Кажется, он не спешил последовать за ней.

Что же, это к лучшему. Прошлой ночью, оставив его на кухне, она пошла к себе, но воспоминания одолели ее, измучили. Она плохо спала, но так и не сумела все обдумать. А ведь ей было необходимо как следует поразмыслить, понять, что к чему, разложить по полочкам полученную информацию и решить, что она может означать для человека вроде Чарлза, привыкшего иметь дело с подобными вещами.

Все ему рассказать… очевидно, рано или поздно придется. Но если есть способ представить факты в более выгодном свете, следует сначала этот способ найти.

Войдя в дом со стороны сада, она помедлила, гадая, где бы найти укромное местечко и побыть одной как можно дольше. Лучше всего просидеть в укрытии до вечера, чтобы кое-что узнать и как следует поломать себе голову над решением вопроса. Но на это было мало надежды. Терпение никогда не относилось к лучшим качествам Чарлза.

Настойчивость – да. Терпение – нет.

– Фруктовый сад! – решила она и, подхватив шлейф амазонки, развернулась, приоткрыла дверь и выглянула. Чарлз еще не вышел из конюшни: возможно, чистит скребницей лошадей.

Выскользнув наружу, она побежала к зарослям живой изгороди, а потом под их прикрытием прокралась в сад, превратившийся в облако бело-розовых цветов, надежно скрывшее ее от посторонних глаз.

С сучковатой ветки древней яблони свисали старые качели. Пенни со вздохом уселась и наконец занялась своими проблемами. Всем, что узнала за последние месяцы. Тем, что давно заподозрила.

И тем, что это, в свою очередь, предполагало.

К сожалению, Пенни удалось спокойно поразмыслить всего полчаса, прежде чем ее отыскал Чарлз. Дом был огромным, но он уже успел проверить ее комнату и обнаружить, что ни Пенни, ни ее амазонки там не было. Поэтому он вернулся в сад: в конце концов, здесь не так много мест, где она может спрятаться.

Она сидела спиной к дому, лицом к полям и медленно раскачивалась, отталкиваясь от земли сапожком. Хорошо, что она пока не подозревает о его присутствии.

Он уже хотел подойти ближе и раскачать качели, но так она сразу его заметит. Не увидит, не услышит, а ощутит его присутствие в тот момент, когда он окажется не дальше чем в двух ярдах от нее.

Так было, сколько Чарлз себя помнил. Он умел пробраться через любые вражеское пикеты, но никогда не мог подкрасться к Пенни, разве что вчера ночью, да и то только потому, что, не зная, кто перед ним, до последнего держался поодаль. Но теперь, однако, возникли вещи, о которых ей необходимо ему рассказать. У нее нет иного выхода. Поделиться информацией, и как можно скорее. Теперь, познакомившись с Арбри, он не позволит ей хранить тайны хотя бы лишний час. Только тогда он сможет надежно защитить ее, встав между ней и всем тем, что он должен расследовать, включая, похоже, и ее «кузена» Арбри.

Кроме того, необходимо любой ценой отстранить ее от этого расследования, но пока он не видел способа это сделать.

Действовать постепенно? Шаг за шагом?

Но сначала нужно узнать, что ей известно обо всем этом деле. Будь на ее месте другая женщина, он уже вытряс бы из нее все необходимое. Но с Пенни подобная тактика бесполезна. Его допросы чересчур болезненны для них обоих. Ни к чему дергать нервы себе и ей. Ему трудно даже прикасаться к ней: взять хотя бы тот случай, когда он сегодня усадил ее в седло. Его словно кипятком обдало. Да и она… Хорошо еще, что он отвлек ее расспросами об Арбри и она быстро пришла в себя… но… но не совсем.

Пока что он способен придумать только одно: вода камень точит. Может, он и заставит ее сдаться… постепенно…

Намеренно громко топая, он направился к ней.

– Скажи… почему ты решила остановиться в Эбби?

Пенни подняла голову и, медленно раскачиваясь, подождала, пока он облокотится о ствол ближайшего дерева. Чарлз сунул руки в карманы и мрачно уставился на нее.

Когда-то они были любовниками. Всего однажды.

И этого одного раза оказалось достаточно, чтобы она поняла: эта связь вряд ли приведет к чему-то хорошему. Особенно для нее. Ему исполнилось двадцать, ей шестнадцать; для него эта встреча была порывом страсти, чистым вожделением, для нее… чем-то гораздо большим. И все же их физическая связь не оборвалась: даже через тринадцать лет и несмотря на все усилия подавить влечение к нему, все вернулось в то мгновение, когда она снова его увидела. Когда он подошел близко. Достаточно близко, чтобы она почувствовала… могла коснуться… возжелать… Даже сейчас, глядя, как он с небрежной грацией прислонился к дереву, как шевелит ветерок черные локоны, как темно-синие глаза задумчиво смотрят на нее, Пенни почувствовала волнение. У нее защемило сердце.

Эта проклятая любовь раздражала, бесила, иногда вызывала омерзение к себе, и все же приходилось смириться с неизбежным. Даже несмотря на то что он явно не питал к ней ответных чувств, она всегда будет любить его, и с этим уже ничего не поделаешь. К счастью, он этого не знает, а она не настолько глупа, чтобы позволить ему догадаться.

Вынудив себя отвести глаза, она с безразличным видом оттолкнулась от земли.

– Николас не глуп. Если я буду брать лошадь для слежки из одной с ним конюшни, он заметит.

– И часто ты за ним следишь?

Она свела брови, раздумывая, стоит ли откровенничать.

– Еще в феврале я поняла, что он посещает такие места, о которых могут знать только местные джентльмены, а отнюдь не приезжие. Началось это только тогда, иначе грумы знали бы, что он берет лошадей. Лишь в феврале он все пять дней разъезжал по местным кабачкам и притонам контрабандистов. Я, как всегда, переехала в Эбби на время его визита, поэтому не знала, что он уезжает и по ночам, пока не стало слишком поздно.

Судя по молчанию, услышанное совсем ему не понравилось. Она, в свою очередь, выжидала, устремив взор на зеленые побеги кукурузы в полях.

– И куда он ходил? В логова контрабандистов, полагаю? Но какие именно?

Пенни скрыла улыбку смирения: он не забыл о посещении матушки Гиббс.

– Все традиционные места сборищ в Полруане, Бодиннике, Лостуителе и Фауи.

– Только эти? Дальше он не бывал?

– Насколько я знаю, нет, но я ничего не знаю насчет ночных экскурсий.

– Так ты спрашивала матушку Гиббс, чем он там занимался?

– Да, – коротко бросила она, но, поскольку распространяться не спешила, он подстегнул ее властным, требующим повиновения голосом:

– И дальше?

Пенни упрямо выдвинула вперед подбородок.

– Пока не могу сказать.

– Ошибаешься. Можешь, – процедил он, помедлив ровно секунду. – Пойми же, это не игра.

Пенни спокойно глянула ему в глаза.

– Поверь, я знаю, что это не игра, – кивнула она и, не отводя взгляда, пояснила: – Прежде чем делиться с тобой, следует все хорошенько обдумать, определить, много ли я в действительности знаю и что все это может значить. Как ты уже успел, надеюсь, сообразить, все, что мне стало известно, касается кое-кого еще, человека, чье имя я не могу так просто выдать властям. А ты, невзирая ни на что остальное, был и остаешься на стороне властей.

Чарлз зловеще прищурился, но по-прежнему спокойно ответил:

– Пусть я в этом случае представляю власти. Но все же… все же в основном остаюсь тем же человеком, которого ты так хорошо знала раньше.

Пенни слегка наклонила голову.

– Я тоже так считаю. Именно в основном. Но согласись, ты уже не тот, которого я знала тринадцать лет назад.

В этом все и дело. Пока она не поймет, насколько и в чем изменился Чарлз, он остается не то чтобы чужаком… просто ее сбивает с толку сочетание знакомого и незнакомого. Значит, и она не может до конца довериться ему, поделившись всем, что знает.

Или думает, что знает.

Вспомнив, зачем пришла в сад, она потерла пальцем лоб и подняла голову.

– Я еще не успела сложить воедино все части головоломки. Говорю же, мне нужно время подумать.

Она перестала раскачиваться и встала. Он оттолкнулся от дерева.

– Нет, – нахмурилась она. – Твоя помощь мне сейчас ни к чему.

Это заставило ее улыбнуться, что отнюдь не способствовало мыслительным процессам.

Пенни раздраженно передернула плечами.

– Если хочешь поскорее услышать все, дай мне немного покоя, чтобы я смогла привести мысли в порядок. А сейчас я иду к себе. И когда буду готова рассказать все, что знаю, сообщу тебе первому.

Высоко держа голову, она шагнула вперед, намереваясь проплыть мимо него, но запуталась ногами в шлейфе. Пенни ойкнула и, потеряв равновесие, упала. Чарлз, мгновенно оказавшись рядом, поймал ее и поднял. Но не разжал рук.

Пенни задохнулась, встретившись с ним взглядом. Как будто и не было этих лет, и она снова почувствовала себя хрупкой, беззащитной, бесконечно женственной в его объятиях.

Испытывая то же самое, что и годы назад: исступленное, неумолимое притяжение, вспышку жара, безудержное желание.

Ее взгляд упал на его губы. Ее собственные горели и пульсировали. Как бы она ни изменилась за это время… их… их взаимное безумие осталось неизменным.

Сердце Пенни бешено заколотилось. Она не предполагала, что он все еще хочет ее. Оказалось, что это именно так. Она и раньше видела вожделение, горевшее в его глазах. Точно такое же, как сейчас.

Он и не пытался это скрыть. Она наблюдала за игрой теней в этих великолепных темных глазах. Наблюдала, как он сдерживает порыв припасть к ее губам. И не пыталась отстраниться. Только беспомощно ждала, скованная, напряженная, на какой-то ошеломляющий момент не понимающая, чего же хочет сама…

Он выиграл поединок.

Рассудок вернулся, и она снова вздохнула свободнее, когда его хватка постепенно… постепенно… очень медленно ослабла.

Он молча отступил, хотя глаза нестерпимо ярко блестели.

– Только не слишком задерживайся, – бросил он.

Ветер, прошумевший в ветвях, послал на землю вихрь бело-розовых лепестков. Тон Чарлза был довольно резок. Жаль, что у нее не нашлось храбрости спросить, что он имеет в виду: согласие разгласить секреты, или…

Решив, что в этом случае сдержанность – лучшее оружие, она подобрала юбки и направилась к дому.

Глава 3

Ровно в семь вечера Пенни вошла в гостиную на полшага впереди Филчетта и пригвоздила Чарлза, наблюдавшего за ней от камина, холодным неприязненным взглядом, после чего отступила, позволив дворецкому объявить, что ужин готов.

Чарлз, нисколько не смутившись, кивнул Филчетту и шагнул к ней, чтобы взять под руку.

Она вынудила себя не противиться, но не потрудилась присесть. Когда он положил ее пальцы на свой рукав и повернулся к двери, Пенни заметила с достойной восхищения сдержанностью:

– Я вполне могла бы довольствоваться подносом, присланным в мою комнату.

– А вот я – нет.

Через полчаса после ее возвращения из сада в дверь постучала горничная и спросила, не хочет ли она принять ванну. Пенни согласилась: продолжительная горячая ванна – именно то, что ей сейчас необходимо.

Душистый пар окутал ее, но отдыха не получилось. Мысли постоянно возвращались к одному вопросу: может ли она довериться Чарлзу? Тому Чарлзу, которым он теперь стал?

Она все еще не была в нем уверена, но уже понимала, что не может… нет, ей никто не позволит оттягивать разговор. Взять хотя бы ужин, на который он потащил ее едва ли не силой!

Когда горничная Дорри вернулась, чтобы спросить, какое платье предпочитает госпожа, Пенни ответила, что намеревается ужинать у себя в комнате. Дорри удивленно округлила глаза.

– О нет, мисс! Хозяин сказал миссис Слаттери, что вы ужинаете с ним.

Вслед за этим последовал обмен записками, закончившийся, когда Чарлз известил, что она действительно будет ужинать с ним, причем выбор места остается за ней.

Она предпочла безопасность столовой, небольшой комнаты, предназначенной исключительно для семейных обедов. Чарлз усадил ее на один конец стола, а сам придвинул резной стул к другому. Стол оказался короче обычного: все опускные доски успели снять, – и все же между ними было целых восемь футов сверкающего лаком красного дерева, за что Пенни мысленно благословляла судьбу.

Потянувшись к бокалу, наполненному Филчеттом, она благодарно улыбнулась дворецкому и напомнила себе, что ужин наедине с Чарлзом не означает, что они действительно останутся одни.

Порывы ветра бросали на окна дождевые струи. Последние двадцать минут дождь лил как из ведра. Что ж, по крайней мере в этом есть одно преимущество: Николас сегодня никуда из дома не денется, и она ничего не упустит.

Как только подали первое блюдо, Чарлз сделал знак Филчетту, который вместе с лакеями немедленно удалился.

Чарлз обратил на нее внимательный взгляд.

– Я проверил в «Дебретте»[3]. Эмберли, отец Николаса, работал в министерстве иностранных дел.

Пенни кивнула, продолжая есть суп. И выждала, сколько могла, прежде чем ответить:

– Он ушел на покой много лет назад: в восемьсот девятом или около того.

И что еще он сумел разнюхать? Она знает только один основной факт, который ему не известен! Неужели догадается… или… а вдруг он свяжет Николаса с контрабандистами и не поймет, что тут есть… или был… посредник?

Отложив ложку, она потянулась к салфетке и промокнула губы. При этом она украдкой поглядывала на Чарлза. Тот с бесстрастным видом доедал суп, но, неожиданно вскинув глаза, поймал ее взгляд.

И кажется, что-то сообразил.

Филчетт и его подчиненные вернулись, и Пенни поспешно опустила голову. Чарлз, откинувшись на спинку стула, подождал, пока подадут второе и Филчетт снова удалится.

– Скажи, Николас часто приезжал в Уоллингем, пока Гренвилл был жив?

Пенни продолжала упорно смотреть в тарелку.

– Время от времени. Даже когда был маленьким. Эмберли и папа были близкими друзьями.

– В самом деле?

И хотя голос его звучал мягко, Пенни он не обманул.

– Но последние десять лет Николас бывал здесь крайне нерегулярно, так?

Ей очень хотелось солгать, но он обязательно проверит и разоблачит ее.

– Так.

К ее удивлению, он не стал продолжать допрос и всецело занялся жареным ягненком.

Она не подозревала, что Чарлз исподтишка наблюдает за ней. Ничего, пусть Пенни немного понервничает! Она со страхом ждет следующей фразы. Недаром он намеренно показал, что не отступит, а, наоборот, станет давить все сильнее, пока она не капитулирует и не выложит все, что знает.

Время, которое он дал ей на размышления, было крайне ограниченно, особенно с того момента, как он узнал о соучастии Арбри. Мало того, почти истекло, когда он узнал о должности Эмберли в министерстве иностранных дел, том самом министерстве, где действовал продажный изменник.

Он молчал, пока перед ними не поставили пудинг миссис Слаттери из лимонной кожуры, его любимый. В этот раз миссис Слаттери превзошла себя, и пудинг исчез через несколько минут.

Чарлз поднял бокал, пригубил вино и неожиданно сказал:

– Ты кого-то оберегаешь. Но это не Арбри.

Пенни плотнее сжала губы.

– Так кого же? В твоей семье остались одни женщины, а они, естественно, тут ни при чем.

Пенни проглотила последний кусочек пудинга.

– Естественно.

– Так кто же из Фауи еще переправляет секреты врагу? Кого ты считаешь своей обязанностью защитить?

Именно поэтому она отказывалась быть откровенной. Именно в эту точку нужно бить.

Как только она отложила ложечку и спокойно взглянула на него, он насмешливо вскинул брови.

– Может, кто-то из слуг Уоллингема?

– Вздор! – презрительно бросила она.

– Сама матушка Гиббс?

– Нет.

– В таком случае ее сыновья. Кажется, именно Гиббсы заправляют здешней шайкой контрабандистов под гордым названием «рыцари Фауи»?

Пенни нахмурилась, делая вид, что смущена.

– Не уверена, что ответить – да или нет. Но так и быть: да. Были и будут. Гиббсы занимались контрабандой свыше четырехсот лет.

– Они по-прежнему встречаются в «Петухе и быке»?

– Да.

Значит, она была там, и недавно. Должно быть, следила за кем-то.

– Может, это они передают государственные тайны врагам?

– Не знаю.

– А какие еще шайки действуют в этой местности?

Вопрос казался вполне невинным. Но дело было не в смысле самого ответа: он просто хотел узнать, с кем она недавно встречалась и о чем разговаривала.

Именно та скорость, с которой сыпались вопросы, открыла Пенни глаза. Обсуждение братьев Эссингтон было в самом разгаре, когда Пенни сообразила, что к чему, и решительно сжала губы во второй раз.

На это он небрежно пожал плечами, словно хотел сказать: «Чего же ты еще ожидала»?

С нее достаточно.

Пенни швырнула на стол салфетку и поднялась. Он, правда, гораздо медленнее, последовал ее примеру.

– Прошу меня простить, я, пожалуй, лягу в постель, – процедила она.

Чарлз учтиво проводил ее до двери и, взявшись за ручку, помедлил и взглянул на нее. И выждал, пока она наберется храбрости и взглянет ему в глаза.

– Повторяю: это не игра, Пенни. Мне нужно знать. Как можно скорее.

Их разделяло не больше фута. Даже несмотря на то что голова привычно закружилась, она отлично распознала выражение его глаз. Он не шутил. Правда, и не пытался обвести ее вокруг пальца, надавить или очаровать. Чарлз был честен с ней, и она это оценила, тем более что встреча в саду показала, какой чувственной властью он над ней обла- дает.

Страшно подумать, что будет, если он захочет этой властью воспользоваться.

Откинув голову, она изучала его лицо. И еще раз утвердилась в своих выводах. Очевидно, он твердо решил не будить тени прошлого, забыть о том притяжении, которое все еще существовало между ними, чтобы сломить, преодолеть, растоптать ее сопротивление и волю.

Он и вправду честен с ней. Только он и она: совсем как когда-то.

Тронутая, чувствуя, как рвется сердце, соблазненная возможностью вернуть прежнюю дружбу и откровенность, она положила руку ему на плечо.

– Я все скажу. И ты это знаешь. Но еще рано. Мне нужно немного подумать.

Он внимательно оглядел ее, прежде чем наклонить голову.

– Только если совсем немного. Увидимся утром.

Она кивнула на прощание и стала подниматься по лестнице.

Чарлз проводил ее глазами, прежде чем направиться в библиотеку.

Они увиделись поздно ночью.

После трехчасового бдения над справочником, в глаза словно песка насыпали. Он изучал связи Эмберли в министерстве иностранных дел, а потом безуспешно искал местных жителей со связями в этом же или других министерствах, пытаясь определить, кого может защищать Пенни.

Наконец Чарлз потушил лампу и поднялся к себе, как раз когда часы пробили половину двенадцатого.

Остановившись на площадке, он привычно оглядел большой витраж с изображением герба Сент-Остеллов. Дождь выбивал стаккато по стеклу; тихо завывал ветер. Словно сама природа призывала к жизни давно похороненные невинность и необузданность юности, звала, искушала, терзала…

Цинично усмехнувшись, он свернул влево, не к своей спальне, как ранее намеревался, но к вдовьей дорожке, специальной огороженной платформе на крыше, где жены рыбаков обычно ждали своих мужей, возвращавшихся с моря.

Вдовья дорожка в Эбби представляла собой вымощенную камнем галерею длиной тридцать футов с видом на дельту Фауи и огражденную резными перилами. Даже глубокой ночью, когда луна была затянута тучами, вид был великолепный, неотразимо захватывающий. Напоминание о том, насколько незначительную роль играет человечество в планах при- роды.

Его ноги сами знали путь. Благодаря годам тренировки ступал он бесшумно.

Чарлз остановился у открытой арки, откуда начиналась дорожка; Пенни уже была там. Сидела на каменной скамье у дальней стены, опершись локтем о перила, положив подбородок на руку, и смотрела на дождь.

Было довольно темно, и он едва различал бледный овал ее лица, слабый отблеск светлых волос, элегантные линии светло-голубого платья, темные переливы бахромы на шали. Каким-то чудом на нее не попадали капли дождя.

Она его не слышала.

Он поколебался, вспоминая другие дни и ночи, когда они тоже приходили сюда, часто вдвоем – и никого больше. Но сейчас она попросила время подумать.

Пенни повернула голову и взглянула на него.

Чарлз не шевелился, но она знала, что он здесь. На ее взгляд, он был всего лишь еще одной тенью в темноте: если бы он не смотрел на нее, она никогда бы не поняла…

Он так и не подошел. Ощутив его колебания, она отвернулась.

– Я еще ничего не решила, так что не спрашивай.

– Я просто не знал, что ты здесь.

Он считал, что она ушла к себе. Да и как он мог предположить, что она поднимется на крышу?

Она промолчала, ничуть не взволнованная его присутствием: он был слишком далеко, чтобы пробудить в ней знакомые ощущения. Значит, пусть стоит…

И она знала, почему он здесь: по той же самой причине, что и она.

Правда, она попыталась определить, каким будет его следующий вопрос, но и тут он ее поразил:

– Ты совсем не удивилась, узнав, что я был шпионом. Почему?

Пенни невольно улыбнулась.

– Помню, когда ты вернулся к похоронам отца. Твоя мать была… не просто счастлива тебя видеть… но глубоко благодарна. Полагаю, я уже тогда что-то заподозрила. И она в твоем присутствии постоянно переходила на французский, куда чаще, чем обычно. Кроме того, ты давал такие уклончивые ответы, когда спрашивали, в каком ты полку, где расквартирован, в каких городах бывал, в каких битвах участвовал… а ведь раньше был очень откровенен и часами рассказывал всякие истории. На этот же раз всячески избегал говорить о себе. Окружающие относили это за счет скорби по отцу, – пояснила она и, помолчав, добавила: – Только не я. Если бы ты хотел скрыть горечь, наоборот, стал бы без умолку говорить и смеяться.

Последовало долгое молчание.

– Значит, всего лишь на таком шатком основании… – пробормотал он.

– О нет, – рассмеялась она. – Тогда я еще ничего не поняла. Но зато в следующий раз…

– На похоронах Фредерика.

– Да…

Воспоминания о том времени сжали болью сердце.

– Ты опоздал… и прибыл как раз в тот момент, когда викарий уже начинал службу. Дверь церкви была распахнута. Народу набилась уйма, но центральный проход был пуст, чтобы люди могли видеть неф. О твоем появлении возвестила твоя тень. Солнце светило так ярко, что она протянулась почти до гроба. Мы все обернулись. Ты стоял в дверях на фоне желтого сияния, высокая драматичная фигура в темном длинном пальто.

– Очень романтично! – фыркнул он.

– Нет, как ни странно, ты совсем не казался романтичным.

Пенни снова обернулась. Он по-прежнему стоял в арке, прислонившись к стене. Она едва могла различить его профиль, но не выражение лица.

– Ты был… напряжен. Почти пугающе напряжен. И не видел никого, кроме своей семьи. Направился прямо к родным… и стук каблуков отдавался эхом от стен.

Она немного помолчала.

– Даже не столько ты, сколько их реакция почти утвердила меня в моих подозрениях. Твоя мать и Джеймс не ожидали увидеть тебя и были так благодарны, что ты смог приехать. Они знали. А вот твои сестры ожидали тебя и почти не удивились твоему появлению. Они не знали. Позже ты объяснил, что тебя задержали и ты должен немедленно ехать в полк. Куда именно, не сказал, но все предположили, что ты собрался в Лондон или на юго-восток. Ты намеревался ехать вечером. Но чуть позже разразился страшный ливень, и дороги развезло. Однако утром тебя уже не было.

Она слабо улыбнулась.

– Не думаю, чтобы кто-то, кроме контрабандистов, понял, что твое появление и исчезновение совпадает с приливами и отливами.

Чарлз не ответил. Минуты шли, и молчание тянулось: то самое, спокойное, ничем не прерываемое молчание, которое они часто делили раньше. Словно, как в детстве, опять сидели на дереве, разглядывая окружающий мир.

– Ты удивилась, что я не прибыл на похороны Джеймса.

Она вспомнила, что испытывала тогда. Скорее тревогу и беспокойство, чем удивление.

– Я знала, что ты приедешь, если сумеешь, особенно потому, что смерть Джеймса оставила твою мать и сестер в полном одиночестве. Мне было очень жаль твою мать. Всего за несколько лет она похоронила мужа и двух сыновей. Кто бы мог предвидеть подобный ужас?! И все же в тот раз она не ожидала тебя. И не удивилась, когда ты не приехал. Она беспокоилась. Очень беспокоилась, но все списали это на скорбь по сыну.

– Кроме тебя.

– Я слишком хорошо знаю твою мать, – вздохнула она и сухо добавила: – И тебя тоже.

– Согласен.

Он выпрямился, и она услышала, как изменился его голос.

– Если ты так хорошо меня знаешь, почему же не решаешься сказать мне, что успела выведать?

– Потому что я совсем не знаю тебя теперешнего.

– Ты знала меня всю свою жизнь.

– Нет. Только пока тебе не исполнилось двадцать. Теперь тебе тридцать три, и ты изменился.

Снова молчание. Потом:

– Я всего лишь несчастный бедняга. Не смущай меня.

Бедняга? Черта с два!

Однако возобновление знакомства, совместное обсуждение ситуации помогло ей больше понять этого нового Чарлза. Какая ирония судьбы! Она намеренно старалась не думать о нем все последние тринадцать лет, но теперь судьба и обстоятельства принуждают ее к этому. Принуждают к тому, чтобы снова попытаться увидеть его в истинном свете.

Пенни тяжело вздохнула:

– Ладно… подумай об этом. Сегодня я видела тебя с Милли и Джулией. Обаяние, улыбка, смех, шутки, гедонистическое высокомерие. Все как обычно, но чуть изменившееся. В двадцать лет ты был олицетворением бесшабашности, но и только. Однако теперь – это всего лишь маска, и за ней что-то кроется. Скорее всего тот человек, которого я не знаю.

Тишина.

Чарлз не стал поправлять ее: в глубине души он знал, что она права, хоть и не понимал сущности изменений в себе. Да и чем он мог ее разуверить?

– Думаю, – продолжала она, к его удивлению, – тот человек, который скрывается за маской, существовал всегда, или по крайней мере предпосылки к этому давно существовали. И последние тринадцать лет то, чем ты занимался во время войны, сделало этого человека более сильным. Могучим. Истинный ты – это скала, которую годы закалили. Которой придали форму. Но твою поверхность сглаживают лишаи и мох, иначе говоря, светские манеры, воспитание и этикет.

– Интересная теория, – бросил он. К сожалению, до сих пор непонятно, каким образом эти проницательные рассуждения могут улучшить его шансы завоевать доверие Пенни!

– Во всяком случае, полезная. И я заметила, что ты не споришь.

У него хватило ума придержать язык. Она окинула его насмешливым взглядом, прежде чем вновь отвернуться.

– Говоря по правде, мне это поможет. Если хочешь знать, я вряд ли смогла бы довериться тому, прежнему сорванцу. Просто побоялась бы твоей реакции. Но теперь…

Он затаил дыхание, в надежде, что она… но наконец вздохнул и прислонился головой к стене.

– Что ты хочешь узнать?

– Немного больше, хотя сама не представляю, что именно и какие вопросы задать. Но…

– Но что?

– Почему ты оставил Лондон и явился сюда? Конечно, по просьбе бывшего командира… но тебе не обязательно было соглашаться. По собственной воле ты никогда не впрягался в чужую сбрую, и это не изменилось с годами. И, что важнее всего, ты прекрасно знал, о чем мечтают твои сестры и невестки. Помочь тебе найти жену, строить планы свадьбы… ты дал им цель в жизни. Воодушевил. И если бы ты, потакая им, остался там, смеялся, шутил, острил и все равно сделал бы по-своему, я не удивилась бы. Но ты поступил так, как мне и в голову не пришло бы: уехал в разгар сезона, – продолжала она, но тут же в замешательстве осеклась. – Нет… я не так выразилась. Ты сбежал!

Чарлз закрыл глаза. Пенни помедлила, прежде чем задать тот самый вопрос, которого он больше всего боялся:

– Почему?

Чарлз подавил вздох. Как он допустил, чтобы дошло до этого? Учитывая нотки обиды в ее голосе, вряд ли он сумеет найти подходящее объяснение.

– Я…

Откуда начать?

– Та работа, которую я выполнял в Тулузе… требовала постоянного обмана. В основном с моей стороны, хотя иногда обманывали и другие.

– Полагаю, именно на этом строится деятельность шпиона. Если бы ты не умел хорошо лгать, давно бы погиб.

Ответом была сдержанная улыбка. Он открыл глаза, но не посмотрел в ее сторону. Говорить с ней, с той, кто знал его так хорошо, говорить в темноте, зная, что она не может видеть его и что сам он ее не видит, – это как ни странно, успокаивало, словно мрак дал им свободу, позволявшую безнаказанно говорить друг другу все, что угодно.

– Это верно, но…

Он нерешительно прикусил губу, сознавая, что впервые пытается облечь свои чувства в слова. И решил, что это не имеет значения. Главное – это правда. Реальность, в которой он существует.

– Прожив тринадцать лет в обмане, я вернулся в свет, к деланым улыбкам и учтивым замечаниям, коварной фальши, блеску и роскоши, поверхностным мыслям, идеям и словам… И просто не смог выдержать подобное существование. Те безмозглые трещотки, которых прочили мне в невесты, не столько глупы, сколько безнадежно слепы. Мечтают выйти за героя, необузданного, бесшабашного красавца графа, которому, как всем известно, все трын-трава. Все безразлично!

– Это тебе? Все безразлично? – недоверчиво усмехнулась она.

– По крайней мере так считают окружающие.

Пенни фыркнула:

– Пусть твоих братьев учили управлять поместьями, именно ты лучше всех знал и больше всех любил это место. Каждое поле, каждое дерево, каждый двор.

– Но другим это неизвестно, – возразил он.

Его глубочайшая внутренняя связь с Эбби была одной из причин, почему он удалился сюда, в твердой уверенности, что, несмотря на отчаянную необходимость найти себе жену, не вынесет отношений, построенных на неком подобии истинной любви. Притворяться он не в силах. Страшно подумать о том, как жена будет делать вид, что слушает его, мило улыбаться и в то же время думать об очередном на- ряде…

Чарлз глубоко вздохнул, прежде чем выпалить:

– Я больше не могу притворяться.

Вот она, истина. Источник отвращения, которое выгнало его из Лондона в единственное место, где ему хорошо. Туда, где не приходится что-то изображать. Где все чисто, просто и ясно. Здесь он чувствовал себя чище и свободнее!

Он замолчал. Пенни продолжала смотреть в темное небо, с которого низвергались дождевые потоки. Она и не подумала усомниться в его словах. Пусть он лжет другим, но с ней он всегда откровенен. С самого детства между ними не было ни обмана, ни лжи: бывали лишь непонимание или обиды.

Все сказанное Чарлзом сейчас убеждало, что ему можно довериться. Более того, его слова, мысли, мнения, подтверждали, что нынешний Чарлз стал сильнее, искреннее, разумнее и проницательнее, более привержен ценностям, которые и ее не оставляли равнодушной, беззаветнее предан принципам, которые она считала важными, чем легкомысленный юнец, которого она знала много лет назад.

И все же пока она не могла говорить, хотя бы потому, что все, о чем она услышала, так и не успело уложиться в голове. Поэтому она ничего не ответила. Им было уютно в этой дождливой тьме. Никто не ощущал потребности говорить.

Где-то в ночи мелькнул огонек.

– Видел? – спросила она.

– Да. Контрабандисты вышли в море.

Она вдруг подумала о Гренвилле. О тех ночах, которые он провел в море. И представила, как он жмется к борту лодки, а глаза горят свирепым, почти диким светом. Вот ему и в самом деле было на все плевать!

– Послушай, ты ничего не слышал о Гренвилле во время сражения при Ватерлоо?

– Нет. А что?

– Мы так и не знаем, когда и как он погиб.

Пенни почти видела его удивленное лицо. Говоря откровенно, она и Гренвилл вовсе не были так уж близки, и ее интерес казался по меньшей мере странным.

– Вам сказали, в какой местности он пропал?

– Где-то возле Угумона.

– Вот как.

– Что ты об этом знаешь?

Судя по тону, он действительно что-то знал.

– Я находился, как тебе известно, в другом месте. Но именно там развернулось самое кровавое сражение. Французы под командованием Рея посчитали фермерские усадьбы легкой добычей. Они ошиблись. Защитники Угумона изменили весь ход битвы. Их сопротивление задело гордость французских командиров. Они бросали туда целые полки: атака следовала за атакой, что совершенно не соответствовало стратегической важности позиции. И если Гренвилл пропал именно там, можешь быть уверена, что он погиб героем.

Она хотела, о, как она хотела бы верить этому!

Пенни ни о чем больше не спрашивала; Чарлз больше ничего не объяснял. Они оставались на крыше, слушая стук дождевых капель и веселый рокот выбегающей из труб воды, всматриваясь в льющиеся из облаков струи. Далеко в море еще трижды мелькнул огонек.

Наконец Пенни встала и расправила юбки.

– Доброй ночи. Увидимся утром.

Лицо его было по-прежнему непроницаемым. Она так и не поняла, о чем он думал в этот момент. И тут он с истинно мужской грацией отвесил ей низкий поклон.

– Утром. Желаю крепкого сна.

Пенни повернулась и прошла через арочный вход в левое крыло.

В восемь утра она появилась в маленькой столовой, устроилась на стуле, который придержал для нее Филчетт, благодарно улыбнулась и только потом подняла глаза на Чарлза. Тот молча наблюдал за ней.

– Гренвилл был соучастником.

Чарлз перевел взгляд на Филчетта. Тот шагнул вперед и взялся за кофейник.

– Сейчас принесу свежего кофе, милорд.

– Спасибо.

Не успел Филчетт выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, Чарлз вопросительно уставился на нее.

– Ты это о чем?

Пенни потянулась к блюду с тостами.

– Я защищаю Гренвилла.

– Вот уже почти год как он мертв.

– Не столько его, сколько Элайну, Эмму и Холли. И даже Констанс, несмотря на то что она уже замужем. Да и себя тоже, хотя в этом случае связь не настолько очевидна.

Элайна была матерью Гренвилла, Эмма и Холли – младшими, незамужними сестрами.

– Если станет известно, что это Гренвилл был предателем…

У Чарлза тоже были незамужние сестры; он, конечно, поймет, что движет Пенни.

– Значит, это Гренвилл был тем самым передаточным звеном с контрабандистами, – понимающе кивнул Чарлз, хотя Пенни было ясно, что он еще ни в чем не убежден. – Но начни сначала. Почему ты считаешь, что Гренвилл был предателем?

И она рассказала ему, одновременно жуя тосты с джемом и запивая чаем. Филчетт все еще не возвращался, что, возможно, было к лучшему. Но Чарлз продолжал хмуриться.

– Значит, тебе не представилось возможности начистоту потолковать с Гренвиллом?

– Я все время донимала его, требуя объяснить, какие у него дела с шайками контрабандистов: мне было известно, что он с пятнадцати лет с ними якшается. Но он постоянно отговаривался тем, что ему просто хочется позабавиться, – ответила она и, немного помолчав, добавила: – До прошлого ноября я и не подозревала, что тут что-то не так.

– Скажи-ка: твоя экономка действительно знала об этом тайнике?

– Да. Насколько я понимаю, Фиггс всегда было это известно, но папа, а позже Гренвилл требовали, чтобы все оставили как есть и что там лежат важные вещи, которые совсем не нужно видеть горничным. Поэтому Фиггс и молчала, но когда пришлось готовить хозяйские покои к первому визиту Эмберли, – он приехал в начале декабря, – Фиггс посчитала необходимым там прибраться и смахнуть пыль, поэтому и спросила у меня позволения.

– Ты взяла кого-то с собой, когда пошла туда?

– Нет. Фиггс объяснила, как он открывается: все достаточно легко, если знаешь, что повернуть.

– И ты нашла много коробочек для пилюль?

Пенни вздохнула.

– «Много» – это не то слово. Поверь мне: папа был коллекционером, но я никогда не думала, что там такие сокровища. Они… великолепны. Роскошны. Некоторые усыпаны драгоценными камнями, на других – прекрасные миниатюры, гризайль[4] и тому подобное. И раньше я никогда их не видела. Все аккуратно разложены в тайнике по полочкам.

Она отставила чашку и взглянула на него.

– И где же он их добыл?

– Выменял или просто купил, – пожал плечами Чарлз.

– Понимаешь, это я вела все счета хозяйства в то время, когда графом был Гренвилл, и заодно проверила счетные книги за прошлые годы. Да, папа время от времени покупал коробочки для пилюль, но не слишком часто и нерегулярно. И все его приобретения выставлены в библиотеке, в стеклянных витринах. Он ни от кого их не скрывал. Но почему прятать эти остальные… и в таком количестве… и куда более ценные и красивые? Я ничего о них не знала, и, клянусь, никто, кроме Гренвилла, их не видел.

– Тайная коллекция коробочек для пилюль.

– Именно! – возмущенно воскликнула Пенни. – Поэтому я и пришла к единственно возможному выводу: все эти коробочки для пилюль – плата за что-то такое, о чем знал Гренвилл. Но что? Сначала я никак не могла додуматься, какой товар, если так выразиться, «продавали» папа или Гренвилл.

– Видишь ли, дело в том, что ни тот, ни другой не имели доступа к важной информации того рода, за которую заплатили бы французы. Следовательно…

– Погоди! – перебила она, поднимая руку. – Я же сказала, это еще не все. Увидев коробочки для пилюль, я закрыла тайник и велела Фиггс не ходить туда. Появились Эмберли и Николас; визит прошел гладко. Но перед самым их отъездом я услышала от конюхов, что Николас расспрашивал о друзьях Гренвилла, шатался по всей округе, куда-то уезжал по вечерам, посещал кабачки контрабандистов.

– Может, ему просто хотелось выпить?

– Разыгрываешь адвоката дьявола или сознательно упрямишься?

– Первое, – улыбнулся он, – так что продолжай.

Она бросила на него уничтожающий взгляд, но все же продолжала:

– Когда они уехали, я снова открыла тайник. Кто-то осматривал коробочки для пилюль. Многие стояли не на тех местах, были перевернуты, все в таком роде. Я спустилась к ужину, но упорно пыталась решить загадку. Элайна расписывала девушкам, как благородны и аристократичны Эмберли и эта ветвь семьи. Кстати, она упомянула, что Николас последовал по стопам отца и сейчас трудится в министерстве иностранных дел.

– Вот как, – бросил Чарлз, лицо которого мгновенно окаменело.

– Вот так, – уязвленно фыркнула Пенни. – Теперь ты видишь, почему я стала серьезно тревожиться. А когда попыталась разобраться, стало еще хуже.

– Что же ты обнаружила?

– Не столько обнаружила, сколько вспомнила. Папа и Эмберли выросли вместе, учились в одном классе, вместе поступили в Оксфорд, а потому отправились в большое путешествие[5]. Родственниками они были дальними, зато друзьями – очень близкими и не теряли связи всю свою жизнь. Папа начал собирать коробочки для пилюль, когда жил в парижском доме Эмберли, который в то время занимал небольшую должность в нашем посольстве.

Чарлз, ничего не ответив, кивнул.

– Кроме того, не нужно забывать, что Эмберли был крестным отцом и опекуном Гренвилла после смерти папы. Николас и Гренвилл знали друг друга, правда, неизвестно, насколько хорошо. Но Гренвилл часто ездил к Эмберли, так что он и Николас бывали в одном обществе.

И, как я уже говорила, когда Николас без предупреждения прибыл сюда в феврале, ровно через неделю после того, как Элайна и девочки перебрались в город, все пять дней он объезжал кабачки, где собираются шайки местных контрабандистов. Если верить матушке Гиббс, Николас уверял, что отныне займет место Гренвилла. И если им что-то понадобится, пусть пошлют за ним: передадут через конюхов Уоллингем-Холла, и он придет и потолкует с ними.

– А что думают о нем местные парни? Все ли с ним согласны?

– Нет, – слабо улыбнулась она. – Они считают Николаса чужаком, едва ли не иностранцем. Более того, не думаю, что они понимают, какую именно рыбку он пытается выловить в мутной воде.

– Весьма вероятно, – сухо бросил Чарлз. Ей не стоило вмешиваться во все это! И что теперь делать?

Он поймал ее взгляд и покачал головой:

– Значит, ты уверена, что Гренвилл, возможно с помощью твоего отца, передавал секреты французам через контрабандистов. Эти секреты он получал то ли через Эмберли, то ли через Николаса. Во всяком случае, Николас в этом замешан.

– Да. И…

– Но ведь Гренвилл пошел в армию, чтобы сражаться с французами. Не думаешь, что одно это оспаривает твои предположения? А если он выступал в роли марионетки, не сознавая, на что его толкают?

– Нет, – твердо заявила Пенни. – Гренвилл… ему было десять, когда ты уехал в Тулузу. Ты почти его не знаешь. Он был и остался безголовым, легкомысленным мальчишкой, и так и не стал взрослым. Да, он был испорчен, избалован, хотя злобным и подлым его никак не назовешь. Поэтому на каждую его выходку все улыбались, укоризненно качали головами, и на этом все заканчивалось. Передача информации французам? Он мог посчитать это веселой проделкой: опасность, волнение, должно быть, его манили. Он и не думал о бесчестии. Для него все это было не важно. Единственной его целью было пощекотать себе нервы. Поэтому и пошел сражаться. И никакие доводы не помогли.

Чарлз смотрел в ее глаза и думал, что она ошибается. Что заставляет себя принять и смириться с неверным, ранящим душу истолкованием. И вряд ли какие-то аргументы способны ее поколебать.

И кроме того, она почти уверена, что не только сводный брат, но и отец был замешан в государственной измене! И, что важнее всего, их дело продолжает Николас, причем куда более энергично, чем первые двое.

Пенни пристально наблюдала за ним, и не успел он возразить, как она добавила:

– Если Гренвилла объявят предателем, пусть даже посмертно, от Элайны все отвернутся, и ни Эмма, ни Холли не смогут сделать приличную партию. Ни один светский джентльмен не женится на сестре государственного преступника! Даже Констанс нелегко придется, хотя она теперь леди Уизеринг. Да… да и я предпочла бы не оказаться сводной сестрой такового, хотя в двадцать девять лет и с собственным состоянием можно не беспокоиться о мнении общества.

Чарлз ждал, но Пенни не требовала ни обещаний, ни заверений, что он позаботится о ее семье, найдет способ их защитить от весьма тяжелых последствий, если все, что она предполагала, окажется правдой.

Все это только укрепляло в нем решимость поступить именно так. Она доверилась ему, и его подмывало спросить, что в их последней беседе поколебало весы. Но, честно говоря, он не слишком хотел знать. Она видела его насквозь, видела, какой он есть, что не удавалось никому, кроме слишком проницательной матушки.

– Мне следовало упомянуть, что мой командир, Далзил, провел расследование, но не смог найти свидетельств, что сведения из министерства иностранных дел действительно передавались французам, – признался он и, поморщившись, вздохнул. – Понимаешь, пока я не сообразил, что ты действительно наткнулась на что-то незаконное, был склонен считать, что все это дым без огня. Но даже если мы докажем, что твои подозрения верны, и уличим Николаса, подробности не выйдут на свет. Николаса не отдадут под суд, и почти никто не узнает о его преступлениях и о тех, кого он назовет сообщниками.

Пенни нахмурилась.

– Хочешь сказать, дело замнут? И… он за это не заплатит?

– О нет, если окажется, что он изменник, непременно заплатит.

Чарлз улыбнулся. Холодной, зловещей улыбкой.

– Просто никто об этом не услышит.

– Вот… как, – медленно произнесла Пенни.

Пока она переваривала все это, он наскоро оценивал все, что она сказала ему, все, что ему пришлось узнать и заподозрить.

– И прежде всего, – объявил он, – мы посмотрим на эту коллекцию коробочек для пилюль.

Глава 4

– Мои извинения. Я думал, что ты преувеличиваешь.

Взгляд, брошенный на него Пенни, было несложно истолковать. Ничего не ответив, она вновь принялась пересчитывать десятки коробочек для пилюль, выстроившихся на полках в старом тайнике, скрытом за стенной панелью в хозяйской спальне Уоллингем-Холла.

Она была права: наличие такой коллекции трудно объяснить. Ряды великолепных образцов ювелирного и живописного искусства переливались, сверкали, манили. Интересно, понимает ли Пенни, что даже шпионам не платят так много, чтобы приобрести подобные сокровища. Работа Гренвилла столько не стоила.

Он огляделся, мысленно располагая каморку площадью шесть футов на двенадцать в стенах старого дома. Они приехали в середине утра, готовые отвлечь Николаса обсуждением дел поместья, если он окажется дома и они не смогут от него отделаться. Он действительно был дома, но сидел в библиотеке. И поскольку Пенни пока еще оставалась здесь хозяйкой, можно было не объявлять о ее приезде, да и о Чарлзе тоже: слуги знали его так же хорошо, как слуги Эбби знали Пенни. Поэтому они беспрепятственно поднялись наверх, прямо в хозяйскую спальню и в эту скрытую комнату.

Крошечное окно, прорезанное почти под потолком, пропускало немного света. Сами стены были сложены из камня. Как во многих подобных тайниках, имелась и вторая дверь, узкая, деревянная, в стене, напротив главного входа. В замке торчал старый ключ. Потайной ход. Путь к спасению для католических священников, когда-то скрывавшихся тут.

Они закрыли дверь в хозяйскую спальню, но оставили панель на петлях широко открытой.

Внезапно Чарлз услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Пенни, ничего не подозревая, продолжала считать. Чарлз, скорее ведомый инстинктом, чем истинной тревогой, подошел к порогу тайника. Николас пока еще не был здесь хозяином и поэтому не пользовался этой спальней. Однако шел прямо сюда.

Чарлз тихо выругался, схватился за край панели и наглухо ее задвинул. Пенни оглянулась, выпрямилась, но, к счастью, не издала ни звука, услышав щелчок.

Он смотрел на нее; она уставилась на него. За панелью раздавались шаги.

Если Николас не живет в этой комнате, почему же пришел сюда?

Чарлз схватил Пенни за руку, потянул к маленькой двери и поспешно повернул ключ, пытаясь не шуметь. Но пришлось применить силу: замок давно заржавел. Дверь взвизгнула и приотворилась как раз в тот момент, когда послышалось слабое жужжание механизма панели.

Панель открылась. Ее замок скрывался в резной каминной доске, и очень немногие знали о его существо- вании.

Чарлз ударил плечом в узкую дверь и, бесцеремонно вытолкав Пенни, последовал за ней. И еще успел быстро и бесшумно закрыть дверь, сунул ключ в скважину, повернул и услышал, как задвинулся засов.

Как раз в тот момент, когда петли панели скрипнули.

Они затаили дыхание. Николас ступил в тайник и остановился.

Пенни зажмурилась. Приоткрыла глаза. Никакой разницы. Кромешная тьма.

Коридор… или то, где они стояли, был узким, пыльным и пропах плесенью. От стены, к которой толкнул ее Чарлз, веяло ледяным холодом. Здесь мог свободно поместиться только один человек, и сейчас они были тесно прижаты друг к другу. Пенни слышала собственное дыхание: быстрое, неровное. Смятение одолевало ее, колкие иголки озноба прошли по спине. Близость Чарлза волновала ее, непроглядный мрак пугал. Но тут Чарлз нашел ее руку и ободряюще сжал. Пенни громко сглотнула, борясь с унизительным порывом вцепиться в него. Зарыться лицом в надежное тепло.

Чарлз переступил с ноги на ногу и, выпустив ее руку, припал плечом к стене. Ноги Пенни ослабли. Мысленно выругавшись, она выпрямилась. По полу протянулся лучик света. Пенни моргнула раз, другой и облегченно вздохнула, поняв, что Чарлз просто вынул ключ из скважины.

Он пошевелился. Свет исчез: снова воцарилась абсолютная тьма. Чарлз прижался глазом к скважине.

Пенни прикусила губу, стараясь не думать о том, что их окружает. Паутина, камешки, гора пыли, насекомые и… а вдруг тут мыши? Брр…

Чарлз осторожно поднялся. Снова сжал ее руку, погладил и провел вверх, до плеча. Подался к ней. Его дыхание пошевелило прядку ее волос. Пенни вздрогнула.

– Он не видел нас. Изучает коробочки для пилюль. Не похоже, что он быстро уйдет, – прошептал Чарлз и едва слышно добавил: – Посмотрим, куда ведет этот коридор.

Она едва успела поймать полу его сюртука. Чарлз, полуобернувшись, разжал ее пальцы, но не выпустил руки. Наоборот, прижал к груди. Поймал вторую руку и сделал то же самое. Теперь она стояла, хоть и позади, но очень близко к нему.

– Теперь продвигаемся очень медленно, – выдохнул он, откинув голову. – Держись за меня. Думаю, чуть подальше есть лестница.

Откуда ему знать? Неужели действительно что-то видит? Да ведь здесь темно, как в чистилище!

Ну уж нет, она не выпустит его! Ни за что.

Он оказался прав. Лестница действительно была. Они прошли всего несколько шагов, когда она ощутила, что Чарлз ступил вниз. Он спустился еще на одну ступеньку и выждал, пока она нащупает край лестницы и сделает первый шаг. Медленно, очень медленно они продолжали спускаться. Его прикосновения искушали ее… воспламеняли кровь. И хотя воздух становился все холоднее, Пенни изнемогала от жара.

Лестница оказалась длинной, узкой и очень крутой. Шершавые необработанные камни задевали за локти, цеплялись за юбки. Чарлз поднял руки, развел в стороны, и через мгновение длинные призрачные пальцы ласково провели по щеке.

Пенни подскочила, мужественно проглотив визг.

– Всего лишь паутина, – шепнул он.

– Всего лишь? Где паутина, там и пауки!

– Они не тронут тебя, если ты их не тронешь.

– Но…

Они уничтожили кучу паутины. Судя по всему, пауки в ярости.

Пенни вздрогнула и услышала слабый звук. Царапанье…

– Ой! Крысы! Я слышу!

– Вздор, – отмахнулся он, увлекая ее за собой. – Здесь нет еды.

Она уставилась туда, где, по ее предположениям, должна быть его голова. Неужели крысы настолько разумны?

– Мы почти пришли, – пробормотал он.

– Куда именно?

– Не уверен, но на всякий случай говори потише.

Они добрались до подножия лестницы. Следующий его шаг был настолько широк, что она неохотно отняла руки. Правда, чем дальше от него, тем безопаснее. Но все же…

Пенни перевела дыхание и попыталась ощупать стены. Все такой же камень. Они оказались в крохотной, чуть больше лестничной площадки каморке. Трудно сказать, что было за ней, но она почувствовала, что выход близко: здесь воздух был совсем другим: прохладный и влажный, пахнувший землей и гнилыми листьями.

– Здесь еще одна дверь, – сообщил Чарлз, тоже пошарив по стенам.

– Замок очень старый, но нам повезло: ключ от верхней двери подходит.

Он вставил ключ в скважину и попытался открыть. Замок не поддавался, и Чарлз пробормотал:

– Не так-то это легко.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем осыпаемый приглушенными проклятиями замок со стоном открылся.

Чарлз поднял задвижку, налег плечом на дверь раз, другой. Дверь с трудом поддалась. Чарлз высунул голову и осмотрелся, но, кажется, ничего не поняв, поспешил уступить место подошедшей Пенни.

– Это не боковой двор?

– Да-а, – пораженно протянула она и, высунув руку, сорвала листик, болтавшийся у двери.

– Это плющ, покрывающий западную стену.

Она попыталась открыть дверь шире, но ничего не вышло. Оказалось, что ее подпирает груда земли и листьев.

Чарлз тяжело вздохнул.

– Отойди.

Пришлось немало потрудиться, прежде чем она выскользнула на солнечный свет.

– Не отходи далеко, – прошептал он, когда она протискивалась мимо.

Наконец ему удалось последовать за ней. Радостно вдыхая свежий воздух, он подошел к ней, и они вместе стали изучать стену и дверь. Даже теперь, приоткрытая и заваленная кучей листьев, она была почти незаметна. От посторонних глаз ее скрывала густая занавесь разросшегося плюща.

– Она прорезана во внешней стене, верно? Я даже не подозревала о ее существовании.

– Если мы приведем все в порядок, разровняем листья и землю и поправим плющ, никто ничего не увидит.

Вернувшись к двери, он взял ключ, толкнул створку, повернул ключ в скважине, сунул его в карман, после чего носком сапога закидал дверь листьями и землей. Отступил, оглядел плющ, коснулся лозы раз, другой, расправил листья, и дверь исчезла.

Чарлз довольно усмехнулся и направился к ошеломленной Пенни.

– Поразительно! Интересно, знал ли об этом Гренвилл?

– Вряд ли, – покачал головой Чарлз. – Замки не открывались много лет.

Пенни подняла голову. В хозяйской спальне не было окон, выходивших во двор. И слава Богу.

– Послушай, неужели Николас все еще там?

Он проследил за направлением ее взгляда.

– Как бы там ни было, думаю, нам следует нанести ему визит.

– Хмм… я и сама об этом подумала.

Вечно очертя голову несется навстречу опасности…

Но вслух он ничего не сказал.

– Ты изложил ему суть своей миссии. Николас явно не хотел, чтобы я оставалась в Эбби, где могу свободно встречаться и говорить с тобой, хотя до сих пор был просто счастлив, что я оставила его одного. Так что, может, стоит его немного подразнить?

– Но каким образом?

– Если ты собираешься побольше узнать о контрабандистах этого побережья, набор превосходных карт должен очень пригодиться, верно?

– Как тебе известно, я знаю этот участок побережья лучше собственной ладони. К чему мне какие-то карты?

– Но ведь Николас-то этого не знает, – улыбнулась она.

– Неплохая идея, – решил Чарлз, подумав. – Признайся, что у тебя на уме.

– Ну… очевидно, во время завтрака мы с тобой разговорились, и я, стремясь помочь тебе, предложила набор весьма подробных карт, хранящихся в папиной библиотеке. Сегодня мы приехали за ними.

– Превосходно.

Он был вполне искренен и уже видел, как обыграть эту сцену, чтобы нагнать на Николаса страху. Пусть потрясется немного!

Пенни кивнула.

– Пойдем, – оживилась она, подбирая юбки.

– Постой! – велел он и, когда она обернулась, коротко добавил: – Паутина.

Пенни недоуменно подняла брови, но, приглядевшись к нему, охнула:

– Ой, а я и не заметила!

Подступив ближе, она стала обирать паутинное кружево с его волос и плеч, потом обошла кругом. Он ощущал легкие прикосновения то тут, то там и терпеливо ждал, пока она оказалась лицом к лицу с ним. Совсем близко и все же избегая взгляда. Собрала последние волокна паутины с его лба и наспех оглядела еще раз.

– Ну вот, все!

– Теперь твоя очередь.

Ее глаза блеснули. Расширились.

– Если отыщешь на мне паука, я в жизни никуда с тобой не пойду.

Чарлз рассмеялся. Поднял длинную серую прядь с ее левого уха. На миг встретился с ней глазами.

– Если и найду, все равно не скажу.

Он стал медленно обходить ее, стряхивая тонкие волокна с бархата амазонки.

– Почему женщины так боятся пауков? Подумаешь, какие-то мелкие насекомые. Гораздо меньше тебя.

– У них восемь ног.

Неоспоримый факт. И что тут такого?

Но он решил не настаивать. Все равно ничего не докажет.

Липучую паутину удалось снять не скоро. Все это время она стояла молча и неподвижно.

Пенни старалась дышать ровно, игнорируя волны жара, накатывавшие при каждом его прикосновении. Все это чушь: она почти не чувствует его пальцы через слои бархата и батиста. Всего лишь мимолетное надавливание, и… все же она ощущала его всем своим существом.

Безмозглая, бесстыдная чепуха. Даже если он и желает ее… до сих пор… все равно, это единственная дорога, по которой она отказывается следовать за ним: слишком высока цена. Чересчур высока. Ее взбудораженные чувства должны просто угаснуть. Омертветь.

Его пальцы тронули ее плечо. Раз, другой, третий. Руку и грудь пронзила огненная стрела. Обручем стиснула и без того сжатые легкие.

Очевидно, ее чувства еще не омертвели.

Она молча наблюдала, как он снимает очередную длинную нить с ее плеча… воротника… груди…

Мысли о том, как он когда-то сжимал эту грудь, ярко вспыхнули в мозгу. Она вздрогнула, ощутила зов своей плоти, закрыла глаза и помолилась о том, чтобы он отнес эту дрожь за счет боязни пауков.

Когда она снова подняла веки, он стоял перед ней. Она ничего не смогла прочесть на его лице, пока он снимал последние тонкие волокна с жакета, а потом, присев, стал осматривать юбку.

Наконец, он поднялся. Пенни облегченно вздохнула, но тут же затаила дыхание, когда он поднял руку.

– Стой смирно.

Она застыла, пока он легко дотронулся кончиками пальцев до ее виска, где прилип остаток паутины. Другой рукой он осторожно выпутал последнюю тонкую прядь, застрявшую за ухом.

Их взгляды встретились. Его – полуночно-синий, острый, уверенный. Ее – серо-голубой, встревоженный, нерешительный. Его руки все еще были подняты: еще чуть-чуть, и ладони сожмут ее лицо.

– Ну… ну вот и все, – пробормотал он.

Пенни глубоко вздохнула и поспешно отвернулась.

– Если быстро добраться до садовой калитки, покажется, что мы только приехали, – смущенно пояснила она, стыдясь, что даже после стольких лет все еще не может скрыть свою реакцию на него.

Он молча шагал рядом. Хорошо, что хотя бы не подсмеивается над ней!

Оказалось, что она все правильно рассчитала: как только они подошли к парадному входу со стороны конюшен, Николас как раз спустился вниз.

– Доброе утро, Николас, – поздоровалась она.

– Пенелопа! – кивнул он, глядя, однако, на Чарлза. Тот приветливо улыбнулся:

– Доброе утро, Арбри.

– Лостуител.

Напряженная пауза.

– Я предложила Чарлзу воспользоваться папиными картами, – жизнерадостно объявила она: все, что угодно, лишь бы поскорее покончить с этой дуэлью взглядов. – Мы как раз приехали за ними. Они в библиотеке – мы вас не потре- вожим.

Чарлз скрыл улыбку при таком обороте речи: она уже успела встревожить Николаса, да еще как! Он просто хорошо прятал свои эмоции.

– Карты? – переспросил Николас и нерешительно пробормотал: – Какие именно?

– Карты местности, – бросила на ходу Пенни. Как и надеялся Чарлз, Николас последовал за ними.

Широко распахнув двойные двери, Пенни вплыла в библиотеку.

– У папы были прекрасные подробные карты, где обозначены каждый ручеек, каждая бухточка по всему этому побережью. Просто бесценная находка для тех, кто хочет тщательно исследовать эти места.

Она направилась к книжному шкафу в самом конце длинной комнаты.

– По-моему, они где-то здесь.

Николас растерянно наблюдал, как она, присев на корточки, изучает огромные фолианты на нижней полке. Чарлз держался в стороне, всматриваясь в его лицо. Похоже, Николас научился скрывать мысли, что же до реакций… ему не повезло. Аристократические черты бледного лица оставались абсолютно бесстрастными, и все же глаза и руки выдавали его, да еще как!

Пальцы неустанно перебирали звенья часовой цепочки, глаза растерянно бегали.

Наконец он не выдержал и обратился к Чарлзу:

– Насколько я понял, существуют доказательства того, что здешние контрабандисты передавали врагу какие-то секреты?

Чарлз растянул губы в хищной улыбке.

– Я послан сюда специально, чтобы их добыть. С их помощью мы проследим нити, ведущие к изменнику.

Это игра его воображения, или бледное лицо Николаса побелело еще больше?

Николас опустил глаза и нахмурился.

– Если подлинных доказательств нет… вполне возможно, что вы ищете ветра в поле?

Улыбка Чарлза стала поистине зловещей.

– Уайтхолл ожидает от своих служащих точности и аккуратности. Только после того, как я потрясу каждое дерево и переверну каждый камень, можно наверняка сказать, так ли это. Если и тогда я не найду никаких улик, то с уверенностью заключу, что в полученной информации не было ни капли правды.

– Вот они! – обрадовалась Пенни, стаскивая с полки толстенный фолиант. Едва не шатаясь под его тяжестью, она отнесла атлас карт на стол и открыла. Мужчины подошли ближе. – Видите?

Пенни кончиком пальца провела по тонким линиям подробной, начерченной от руки карты.

– Здесь не забыта ни одна деталь. Ни один залив. Ни одна бухточка.

Она взглянула на Чарлза, явно обрадованная тем, что смогла найти для него столь ценное подспорье.

– С этими картами можно быть уверенным, что не пропустишь ни одного из мест высадки.

– Превосходно!

Чарлз подвинул атлас к себе, закрыл и поднял со стола.

– Спасибо. Это и в самом деле очень поможет.

Губы Николаса вытянулись в тонкую нить. Чарлз отчетливо чувствовал его досаду. Для чужака, пытающегося установить связи с местными контрабандистами, эти карты – просто дар божий. Николас имел доступ к библиотеке, но понятия не имел о картах. И вот теперь именно Чарлз, которого он так опасался, преспокойно их уносит!

Неожиданно Николас шагнул к стеклянной витрине с коробочками для пилюль.

– Пенелопа, коллекция вашего отца остается точно такой же, какой я помню ее с детства. Удивительно, что он не добавил к ней ни одного экспоната.

Пенни решила подыграть ему.

– Сама не знаю, почему он перестал собирать коробочки для пилюль, – вздохнула она и, обогнув стол, подошла к витрине.

– Но вы правы… последнюю он купил много лет назад.

Пенни провела пальцем по стеклу, задумчиво рассматривая коробочки для пилюль, аккуратно разложенные на белом атласе. Возле каждой стояла карточка, надписанная разборчивым почерком отца.

Чарлз бесшумно подступил к ней.

– Возможно, коробочки для пилюль просто ему надоели.

Николас неприкрыто следил за ними, прислушиваясь к каждому слову. Столь жадное внимание было для Чарлза самым явным доказательством его вины. Не было и речи о том, что Николас может оказаться совершенно ни при чем: этот человек явно замешан в незаконных делишках и теперь стремится любой ценой помешать Чарлзу найти необходимые доказательства.

– Возможно, – пробормотала Пенни ему в тон, поворачиваясь к Николасу. – Теперь, когда мы нашли карты, обещаю больше вас не беспокоить, Николас.

Тот недоуменно моргнул, но, тут же встряхнувшись, пробормотал:

– Как… ах да… вы, разумеется, останетесь на чай. Чего-нибудь освежительного?

– Нет-нет, – отмахнулась Пенни. – Спасибо, но мы опаздываем. Едва успеваем в Эбби к обеду. Там уже наверняка накрывают стол.

Она вопросительно взглянула на Чарлза. Тот улыбнулся: одобрительно, с легкой примесью коварства, вполне достаточного, чтобы уколоть Николаса. И это ему удалось, судя по тому, как последний поджал губы и холодно поклонился. Чарлз и Пенелопа рука об руку покинули дом.

Они как раз успели в Эбби к обеду. Конюхи Чарлза выбежали во двор. Пенни поспешно скользнула вниз, чтобы избежать прикосновений Чарлза, вручила поводья конюху и вместе с хозяином направилась по некрутому склону газона к дому.

– Все прошло как по маслу! – воскликнула она, наслаждаясь радостным возбуждением, певшим в венах. По пути домой они не разговаривали. Только обменивались торжествующими улыбками и со смехом подгоняли коней, мчась быстрее ветра.

– Похоже, Николасу будет сегодня о чем подумать, – заметил Чарлз, сунув под мышку атлас с картами.

– Он и без того расстроился из-за карт, а тут тебя еще и осенило спросить насчет коробочек для пилюль. Он жадно ловил каждое слово.

– Надеюсь, нам повезло и он решит, что ты, а следовательно, и я ничего не знаем о коробочках для пилюль, хранящихся в тайнике.

Пенни нахмурилась.

– Почему тебе хочется, чтобы он считал именно так?

– Потому что они – доказательство, неопровержимое доказательство того, что существовали многолетние, пока еще необъяснимые, но тайные отношения между французами и мужчинами вашей семьи. Я предпочел бы, чтобы пока все оставалось как есть и враги до самого конца ни о чем не заподозрили.

– Многолетние? – медленно повторила Пенни.

Чарлз, не задумываясь, кивнул:

– В этом нет ни малейших сомнений. Ты сосчитала коробочки для пилюль: сколько их всего?

– Шестьдесят четыре.

– Если предположить, что за каждое донесение было уплачено такой коробочкой, а я проверял: большая часть изготовлена французскими ювелирами, – и учесть, сколько времени требуется, чтобы передать ценные сведения, понадобится не менее тридцати лет, чтобы собрать шестьдесят четыре коробочки для пилюль.

– Вот как, – обронила она. Откровения Чарлза омрачили день: словно черное облако заслонило солнце.

– Ты все еще хочешь мне помочь?

Она подняла голову и наткнулась на изучающий взгляд Чарлза. В темно-синих глазах светились понимание и сочувствие.

– Да, – вздохнула она. – Придется.

Объяснения не требовались.

Чарлз кивнул, и они направились к боковому входу под низко нависавшими ветвями старых дубов.

Несмотря на факты, подтверждающие измену не только Гренвилла, но и отца, успех, хоть и крошечный, как ни странно, воодушевил Пенни.

Этим утром впервые за бог знает сколько времени она смогла разделить страхи и опасения с тем, кому доверяла. С тем, кто понимал ее. Суметь хотя бы открыть кому-то свои мысли… это уже нечто вроде катарсиса.

Мало того. Едва она исповедалась Чарлзу, с ее плеч упала огромная тяжесть, которую ей приходилось нести так давно… И теперь Пенни была твердо уверена: какой бы горькой ни оказалась правда, Элайна, сводные сестры и сама она будут в безопасности. Что бы там ни происходило дальше, окончательные события помогут смягчить раненую фамильную гордость.

Еще два дня назад она была растеряна и несчастна. Теперь же смело могла смотреть в будущее. И все потому, что объединилась с Чарлзом.

Она повернулась к нему.

Он поймал ее взгляд. Поднял бровь:

– Что?

Ей вдруг захотелось отвернуться, но она не отвела глаз.

– Похоже, я сделала правильный выбор, признавшись тебе.

Пролетел миг… другой… третий… он по-прежнему не позволил ей отвести взгляд.

Поймал ее за руку, помедлил, подождал, не отстранится ли она, и мягко привлек ее к себе. Все ближе и ближе.

И, нагнув голову, поцеловал.

А вот этого она никак не предполагала. Дыхание перехватило, сердце замерло, в голове не осталось ни единой мысли… но ведь он целовал ее и раньше. Даже лишенная притока воздуха и способности думать, она узнала это ощущение: прикосновение его губ к своим.

И с жадностью упивалась этим ощущением. Прихлынувшими воспоминаниями. Нашла поддержку и ободрение в знакомых, столько лет не испытываемых чувствах.

Ее несла теплая волна, захлестывая наслаждением, окутывая восторгом.

И тут… что-то изменилось.

Он вдруг оказался еще ближе, чуть изогнул шею, и то, что было простым поцелуем, стало чем-то большим. Гораздо большим. Куда сложнее, запутаннее, бесконечно более чувственным. Его губы искушали, соблазняли, звали, голодные, но не алчные, ни в малейшей степени не пугающие. Он пил нектар с ее губ, будто в жизни не пробовал ничего восхитительнее. Чарлз всегда умел целоваться, но сейчас… словно ощущал каждое встревоженное биение ее сердца, чувствовал и понимал взрыв желания, завладевшего ею против воли, наполнившего душу. И Пенни ответила на поцелуй: положила свободную руку на его плечо и прижалась губами к его губам. Она не хотела… но оказалась не в силах противостоять… не столько ему, сколько себе. Ах, как давно она не целовала мужчину, и не только потому, что он побуждал ее хотеть и брать предложенное.

Всего лишь поцелуй… по крайней мере так казалось. Нет причин раскрывать губы и впускать его внутрь, как тогда…

Неспешная ласка его языка, казалось, растопила каждую косточку ее тела. И то, что последовало дальше, вне всякого сомнения, показало, что за годы, прошедшие с их последней встречи, он приобрел немалый опыт.

Губы, языки и жаркое, влажное наслаждение; у нее кружилась голова, когда она смаковала давно забытый восторг. И не нужно упрекать себя и искать оправдания…

Когда он неохотно поднял голову, она едва не заплакала, хотя по-прежнему задыхалась, сердце колотилось где-то в горле, рука по-прежнему сжимала его руку, другая стискивала лацкан сюртука. И Пенни бессильно обмякла.

Один поцелуй – и он способен довести ее почти до обморока, состояния, когда ничто в мире больше не имело значения, кроме них обоих и того, что они в этот момент испытывали.

Пенни прерывисто вздохнула и подняла на него робкий взгляд:

– Почему ты сделал это?

Чарлз ответил не сразу.

– Потому что хотел. Хотел с той минуты, когда снова тебя увидел.

Она пристально всматривалась в него. Нет. Он не лжет. Не притворяется. Не пытается уклониться. Простые слова содержат простую истину.

Пенни смущенно откашлялась и отстранилась, отчетливо сознавая, какая бездна чувственности таится в нем… и в ней тоже. В этом вся ее беда: желание, так легко загоравшееся между ними, принадлежало не ему одному.

Но Пенни глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.

– Не слишком мудро с нашей стороны.

Он пожал плечами типично галльским жестом. И хотя позволил ей отступить, однако руки не выпустил.

– А когда это нас можно было посчитать мудрыми?

Весьма точное замечание; впрочем, отвечать не было необходимости.

Не дождавшись ответа, он повел ее к дому: атлас отцовских карт под мышкой, ее ладонь в его ладони.

Глава 5

Сразу после обеда Чарлз перечислил дела поместья, которыми было необходимо заняться, и под этим предлогом скрылся в кабинете. На этот раз ему требовалось время подумать.

Его управитель Мэтьюз оставил на письменном столе целую груду необходимых документов. Чарлз вынудил себя заняться самыми неотложными, но оставил все остальные и, развалившись на стуле, уставился на стопку карт, после чего резко развернулся лицом к окну, за которым расстилался ничем не примечательный пейзаж.

Ему было необходимо определиться. Понять, где он есть и где желает быть, и лишь потом найти способ туда добраться. И теперь речь шла не только о расследовании, но и о его личных делах.

Он прибыл в Эбби три дня назад, имея перед собой две цели, добиться которых следовало в кратчайший срок: одна чисто профессиональная, другая – исключительно личная: поиски жены. И та и другая цель была каким-то образом связана с Пенни, что, нужно признаться, выбило его из колеи. Из всех незамужних дам общества он не подумал только о ней, поскольку был в полной уверенности: она не пожелает иметь с ним ничего общего. Чарлз всегда знал, что одна она могла бы стать его женой, просто потому, что удовлетворяла всем требованиям… если только захотела бы. Но, если учесть, каким образом они расстались тринадцать лет назад, он потерял все надежды… до сегодняшнего поцелуя. Зато теперь твердо знал, что все возможно, и не собирался упускать шанса превратить возможность в реальность.

Возможность… О большем он не смеет и думать. С момента той самой встречи ночью в коридоре он мгновенно ощутил ее реакцию на свою близость. Точно такую же, как многие годы назад: немедленную, сильную, необузданную. Тогда, давно, он точно чувствовал ее отношение к себе, хотя не был уверен, ощущает ли она, как реагировал на нее он сам.

И все же никто лучше их обоих не понимал, что этой связи недостаточно. Все кончилось много лет назад. А как же будет сейчас?

Нужно все выстроить заново, воспользоваться тем, что еще осталось между ними, понять, что из этого может выйти и куда приведет.

И одновременно не забывать о расследовании.

«Не слишком мудро с нашей стороны…»

Верно. Она оставалась самой надежной связью с делишками Селборнов, и теперь приходилось общаться с Пенни на двух разных уровнях одновременно: пытаться вести расследование и завоевать ее.

И все же он не сожалел о поцелуе. Нужно же было убедиться, что еще не все потеряно. Его так и подмывало поцеловать ее еще во дворе Уоллингема, но было не время и не место. Пришлось отстраниться, но когда по пути к дому она улыбнулась и признала, что была права, доверив ему фамильные секреты, он поспешил воспользоваться моментом. Проверить, сможет ли она довериться ему и в другой сфере. Чарлз должен перекинуть мостик через пропасть между ними, хотя не был так уж уверен, что именно он виноват в крушении этого самого мостика.

К сожалению, с ней ни в чем и никогда нельзя быть уверенным. Он считал себя знатоком женщин, изучал их десятки лет, считал, что разбирается в их логике и умеет ими управлять… всеми, если не считать Пенни. Она… он никогда не понимал, как договориться с ней, покорить… заставить подчиняться… и давным-давно оставил все попытки ею манипулировать: результат никогда не стоил затраченных усилий. Для людей его круга такую полную и безоговорочную неудачу с женщиной переварить было нелегко, и, нужно сказать, все это крайне выводило из себя, тем более что с ней приходилось постоянно держаться начеку и смотреть в оба.

Но этот поцелуй ответил на все его вопросы. Она не только позволила себя поцеловать, но и наслаждалась каждым мгновением и целовала его в ответ, намеренно и откровенно продлевая ласку.

Что же, прекрасно. Он преодолел первое препятствие, но слишком хорошо знал ее, чтобы надеяться на многое. Просто получил шанс сделать второй шаг, определить, насколько реальна возможность того, что она согласится стать его женой. Насколько реальны его возможности превратить желание в факт.

Чарлз невидяще уставился в окно, не слыша тиканья часов на каминной доске. Прошло немало времени, прежде чем он вернулся к действительности, вспомнив о другой задаче, требующей его внимания.

За письменным столом он вновь стал обдумывать свою миссию. Тут тактика казалась вполне ясной. Та информация, которую выдал перед смертью Кодел, изобличенный преступник, очевидно, была правдивой. И теперь только от него, Чарлза, графа Лостуитела, зависит узнать детали и сообщить Далзилу. А в этом ему нет равных. Можно не сомневаться: он любым способом проникнет в замыслы Селборнов.

Но сначала карты.

Пододвинув атлас, он открыл первую страницу.

Пенни бродила по саду, вспоминая подробности поцелуя на газоне в тени деревьев. Она все еще чувствовала прикосновение его губ, голова по-прежнему кружилась, а угрызения совести безжалостно терзали душу.

С другой стороны, этому было суждено случиться, то почти первобытное влечение, зародившееся едва ли не в детстве, все эти годы накапливалось и, естественно, привело к взрыву. Он был прав, выбрав для поцелуя столь мирное окружение, и теперь, когда их взаимная жажда была удовлетворена, возможно, этим все и кончится.

Пенни приостановилась и нахмурилась. Разумеется, ее жажду этим не утолить. Как ни печально, Чарлз – ее любовь на всю жизнь, но зато теперь они могут забыть о взаимном притяжении, поставить его на второе место, полностью игнорировать или по крайней мере не придавать ему значения. Да, пожалуй, это лучший способ, и именно так она по- ступит.

Его расследование только началось, и если она хочет в нем участвовать, пожалуй, стоит забыть об этом поцелуе.

Пенни вернулась в гостиную. Не дождавшись Чарлза, она тихо выругалась, позвонила и велела принести чай. Едва на пороге возник Филчетт с подносом, она велела следовать за ней и направилась в кабинет. Постучала и сразу же вошла.

– Пора пить чай.

Чарлз нехотя поднял голову, встретился взглядом с Пенни и нерешительно помялся, словно не зная, что сказать.

Пенни преспокойно показала дворецкому на стол Чарлза и уселась напротив. Чарлз с плохо скрытым вздохом отложил перо и отодвинул атлас, чтобы уместить поднос.

Она едва успела увидеть, что он составляет какой-то список. После ухода Филчетта она разлила чай и нетерпеливо спросила:

– Ну, что ты решил?

Если он думает, что сумеет вывести ее из игры, значит, жестоко ошибается! Взяв чашку, Пенни поднесла ее к губам. Чарлз последовал ее примеру.

– Мой бывший командир старается определить, кто именно из служащих министерства передавал Гренвиллу и твоему отцу информацию, которую, как мы предполагаем, они обменивали на коробочки для пилюль. Он не желает выдвигать обвинение против них, поскольку они мертвы, но и не играли главных ролей в этом заговоре. Твой отец никогда не имел доступа к правительственным секретам и большую часть жизни оставался в провинции: ни один уважающий себя французский агент не подумал бы к нему обратиться.

– Ты считаешь главой заговора Эмберли?

Чарлз задумчиво кивнул:

– Вначале все было именно так. Ты сама сказала, что твой отец стал собирать коробочки для пилюль, когда гостил у Эмберли в Париже. Однако Эмберли ушел на покой семь лет назад, а передача информации продолжалась до самого последнего времени.

– Значит, дирижерская палочка перешла от папаши к сыну, как в случае Эмберли, так и в нашем.

– Все сходится. Тем более что дражайший Николас примчался сюда со всех ног, едва я появился на сцене.

– Неужели он пронюхал, что ты приехал сюда вести расследование? – нахмурилась Пенни.

– Вполне возможно.

Чарлз отставил чашку.

– Хотя Далзил воспринимает эту историю всерьез, далеко не все в министерстве придерживаются такого же мнения. Многие считают, что теперь, когда война кончена, секретность больше не играет особой роли.

– Хм… – протянула она. – И что же?

– Хотя существование коробочек для пилюль подтверждает, что с Францией ведется торговля, и скорее всего государственными секретами, это еще не означает соучастие Николаса и Эмберли, пусть даже Николасу обо всем известно. Необходимы доказательства их вины и государственной измены. Именно над этим сейчас я и бьюсь.

Пенни многозначительно уставилась на список.

– И ты уже что-то решил.

Чарлз, поколебавшись, нерешительно сказал:

– У меня тоже есть связи в одной из местных контрабандистских шаек, и я пользовался ими много лет, не постоянно, конечно.

Он поднял перо и принялся рассеянно его вертеть.

– Я вижу две причины подобного поведения Николаса: либо он пытается замести следы Гренвилла и, следовательно, свои, либо пытается установить новые контакты, с помощью которых снова сможет вести дела с французами. В любом случае он недаром шляется по округе, задавая вопросы. Я подумываю, не стоит ли снабдить его кое-какими ответами.

– А именно?

– Не могу сказать, пока не пойму получше, что ему нужно. Действительно ли он собирается заменить Гренвилла или просто пытается узнать, какую шайку тот использовал для передачи секретов, чтобы теперь заставить замолчать ее членов?

Пенелопа покачала головой:

– Пока что мне нечего сказать: я слишком мало знаю.

Подавшись вперед, она поставила локти на стол и подперла ладонью подбородок.

Чарлзу казалось, что он читает мысли, мелькавшие в ее выразительных глазах.

– Учитывая нашу уверенность в том, что Гренвилл и Николас – два сапога пара, неужели Гренвилл не признался другу, с какой шайкой имел дело?

– В таких делах главное – секретность. Гренвилл много лет разыгрывал контрабандиста, он прекрасно усвоил урок. Мысль о том, чтобы открыть Эмберли или Николасу имена своих дружков-контрабандистов, вряд ли пришла бы в голову Гренвиллу без особенно веской причины.

– Наверное, ты прав, – поморщилась она. – Стоило спросить Гренвилла о делах, связанных с контрабандой, и он замыкался, как моллюск в раковине. – Она опустила глаза в список. – Так что ты тут сочинил?

Он невольно улыбнулся, хотя вовсе не радовался ее решимости участвовать в расследовании вместе с ним и быть в курсе всех планов.

– Это список шаек, действующих в этой округе. Мне придется навестить каждую. Они скоро узнают цель моего приезда: нужно дать понять, что нас с губернатором интересуют не они, а только то, что они могут мне рассказать.

– А если ты столкнешься с Николасом?

– Ни в коем случае. Ты сама сказала, что он был в Полруане всего две ночи назад. Начну оттуда.

– Когда? Сегодня?

Увиливать нет смысла.

– Поеду после ужина. Если прошлой ночью они переправили товары, значит, сегодня вечером будут праздновать в «Утке и селезне».

Пенни кивнула; он не мог сказать ей, о чем думает.

– Расскажи об Эмберли: как часто он встречался с твоим отцом?

Пенни подумала, прежде чем ответить. К сожалению, знала она действительно не слишком много. Но его вопросы отвлекали ее. Через десять минут довольно жесткого допроса, она встала.

– Я отнесу поднос миссис Слаттери.

Чарлз поднялся и придержал для нее дверь. Пенни ретировалась с видом леди, всецело занятой домашними делами. Чарлз закрыл дверь, чуть помедлил и вернулся к делам.

Они встретились снова за ужином. Он явился с целым ворохом вопросов о семье, призванных отвлечь ее от его вечерней поездки в Полруан. Похоже, это ему удалось: когда они встали из-за стола, она удалилась к себе. И ни словом не упомянула о его путешествии. Чарлзу показалось даже, что она совсем забыла о Полруане.

Он вернулся в кабинет, чтобы еще раз прочесть доклад Далзилу. Пришлось долго думать, прежде чем назвать некоторые имена и изложить все, что он успел узнать до сих пор. Но он недаром доверял свою жизнь Далзилу целых тринадцать лет. Гораздо дольше остальных шестерых членов клуба «Бастион». И Далзил никогда его не подводил.

И хотя еще предстояло решить загадку происхождения Далзила, независимо ни от чего он был одним из них. Дворянином с тем же чувством чести и долга, стремлением защитить слабых и невинных. Ни Пенни, ни ее мачехе и сводным сестрам не грозила опасность от Далзила.

Запечатав письмо, он написал адрес и поднялся. Часы на камине пробили десять. Открыв дверь кабинета, он позвал Кассия и Брута: псы, потягиваясь и ворча, потянулись к выходу.

Чарлз запер кабинет и направился в вестибюль, уронив по пути письмо на серебряный поднос для отправки, после чего поднялся к себе в сопровождении собак.

Десять минут спустя, переодевшись в костюм для верховой езды, он вышел черным ходом и повернул к конюшням, но не успел сделать и трех шагов, как сбоку появилась тень. Чарлз остановился, тихо выругался и, подбоченившись, грозно уставился на Пенни. Та уже успела напялить пресловутые бриджи, сапоги и жокейскую куртку и надвинуть на лоб шляпу с мягкими полями. Мало того, самым наглым образом прислонилась к стене у двери конюшни и ожидала его появления!

Вот тебе и удачная попытка отвлечь ее байками!

– Ты никуда не едешь, – прошипел он и в ярком лунном свете увидел, как она чуть усмехнулась.

– Почему бы нет?

– Ты леди. Леди не могут показаться в «Утке и селезне».

Пенни оттолкнулась от стены и пожала плечами.

– Но ты же со мной – значит, мне ничто не грозит.

Она принялась натягивать перчатки, очевидно, не ожидая ответа.

– А если я не возьму тебя с собой?

– Поеду следом, – преспокойно сообщила она.

Чарлз с раздраженным вздохом воздел глаза к почти безоблачному небу. Она знала округу не хуже его и сейчас, при полной луне, легко могла отыскать его следы и притом знала, куда он направляется, поскольку он сам, как последний идиот, все ей рассказал.

– Так и быть, – сдался он, скептически оглядывая ее одеяние. – Но учти, ты в жизни не сойдешь за мужчину.

– А я и не собиралась, – улыбнулась она с таким видом, словно не сомневалась в его капитуляции, и направилась вместе с ним к конюшне. – Всякий в Полруане меня знает. И понимает, что в здешних местах лучше и удобнее ездить по-мужски, чем в дамском седле. Так что никого подобные вещи не шокируют. Их вообще почти не замечают.

Он осмотрел ее длинные ноги в сапогах до колен, стройные бедра, обтянутые тонкой тканью, и чуть не фыркнул. Контрабандисты из Полруана слепы не более, чем он сам!

Потребовалось значительное усилие воли, чтобы выбросить из головы мысли насчет особенностей ее фигуры.

Они оседлали лошадей, после чего он усадил ее в седло, и они пустились в путь. Не переставая упрекать себя за бесхарактерность, он взял курс на юг, где за полями, залитыми лунным светом, лежал Полруан, маленькая рыбачья деревушка, состоявшая из полутора десятков крошечных домиков и обязательного кабачка, в котором собирались мужчины, предположительно все до единого рыбаки. Правда, их основным занятием была переправка контрабандных товаров через кипевшие белой пеной буруны как раз к востоку от дельты.

Хотя в этих местах было полно шаек контрабандистов, каждая действовала на определенном участке. У каждой были свои излюбленные укрытия, бухточки и места высадки. Самой большой и хорошо организованной шайкой были «рыцари Фауи», взявшие название у местных пиратов, считавшихся настоящей чумой французских прибрежных городов во время Столетней войны. Правда, Чарлз подозревал, что Гренвилл использовал менее известную банду, чтобы держать связь с французами.

Как сказала Пенни, дураком Гренвилл не был, и чем меньше людей знали о его делишках, тем лучше.

Они добрались до «Утки и селезня» и спешились. Чарлз отдал поводья рыжему мальчишке, выбежавшему из грубо сколоченной конюшни, вернулся к поджидавшей Пенни и надвинул ей шляпу еще ниже. Обвисшие поля, украшенные поломанным фазаньим пером… пожалуй, с первого взгляда сойдет за мужскую охотничью шляпу.

– Опусти голову и делай, как я скажу, – велел он.

Она пробормотала нечто неразборчивое, но он ни на минуту не принял это за комплимент. Сжав ее локоть, он отворил дверь, быстро огляделся и подтолкнул ее к порогу. Слава богу, здесь царил полумрак!

Чарлз поспешно подвел Пенни к свободному столу в самом дальнем уголке и шепотом приказал сесть. Она повиновалась, и он оттеснил ее в самый угол.

– Мне можно разговаривать? – осведомилась Пенни.

– Ни в коем случае.

Он снова осмотрелся, заметил знакомые лица, приветственно кивнул.

– Жди здесь и не смей поднимать глаз. Я сейчас вернусь.

Поднявшись, он подошел к стойке бара – грубо оструганной доске, опиравшейся на два пивных бочонка. Кивнул хозяину, явно его узнавшему. Тот сдержанно, но приветливо поздоровался и налил две пинты пива. Чарлз не потрудился расспросить хозяина: здесь так дела не делались, особенно с джентльменами удачи. Хозяин со стуком поставил перед ним увенчанные шапками белой пены кружки. Чарлз швырнул ему несколько монет, кивнул и понес кружки к своему столику, сунув одну Пенни. Сам пригубил из другой, лениво поглядывая по сторонам. Остается только ждать. Пенни, послушно опустив глаза, уставилась в кружку. Вероятно, это местный эль. Ничего не поделаешь, придется попробовать.

Обеими руками подняв кружку, она поднесла к губам и отхлебнула.

Задохнулась, схватилась за горло и отчаянно раскашлялась. Чарлзу пришлось долго хлопать ее по спине.

Смаргивая слезы, она невнятно пожаловалась:

– Это… омерзительно!

Чарлз выразительно закатил глаза.

– Я взял это для маскировки!

– Вот как…

Интересно, можно ли заказать здесь что-то другое?

Но она решила не спрашивать. Они сидели плечом к плечу, и хотя вид у Чарлза был расслабленным, она ощущала, как он напряжен.

Чарлз продолжал молча прихлебывать гнусное пойло и смотрел в пространство. Пенни притворялась, что пьет, и нетерпеливо ждала развития событий.

По прошествии десяти минут двое дюжих рыбаков за столиком у камина кивнули своим приятелям и поднялись. Парочка долго изучала Чарлза и его спутницу, прежде чем удалиться.

Пенни нетерпеливо пнула Чарлза ногой в щиколотку. Тот ответил пинком. И поскольку последние несколько минут он сидел, уставясь в эль, она пронзила его негодующим взглядом.

Рыбаки помедлили у скамьи по другую сторону стола.

– Доброго вам вечера, мастер Чарлз… Ах, нет, прощения просим, вы теперь милорд.

Чарлз поднял глаза и учтиво кивнул.

– Шеп! Сет! Как дела?

Оба расплылись в улыбке, показывая многочисленные дыры в пожелтевших зубах.

– Вроде ничего. Грех жаловаться.

Шеп поднял брови:

– Мы вот тута гадали, уж не случилось ли чего?

Чарлз знаком велел им сесть, подвинувшись и оттеснив Пенни еще дальше.

Она старалась сжаться. Но он плотно притиснулся к ней бедром и ногой, частично заслоняя плечом от сидевших напротив мужчин.

Правда, до этих пор оба старательно отводили от нее глаза.

Чарлз жестом подозвал хозяина. Тот подошел, вытирая руки о передник. Чарлз заказал еще три пинты. Сет и Шеп, очевидно, были довольны и польщены такой честью.

Он подождал, пока принесут кружки и рыбаки глотнут пива, затем начал:

– Вы и без того все скоро услышите. Мне нужны сведения о встречах Гренвилла Селборна с французами. Я послан сюда задавать подобные вопросы. Правительство не интересуется теми, кто помогал Гренвиллу встречаться с французами. В Уайтхолле желают знать лишь следующее: каким образом он это проделывал, с кем встречался и кто из английских джентльменов мог быть пособником Гренвилла в подобных вещах.

Сет и Шеп переглянулись. Потом Сет, постарше и, очевидно, мудрее, медленно произнес:

– Это тот самый мастер Гренвилл, что был убит при Ватерлоо?

Намек был вполне ясен: ни тот, ни другой не желали говорить плохо о мертвых, особенно тех, кто пал в кровавой битве, защищая родину.

Пенни на миг задержала дыхание, сжала кулаки и подняла глаза.

– Верно. Мой брат, Гренвилл.

Ее звонкий голос прорезал дымную атмосферу кабачка. Сет и Шеп растерянно уставились на нее.

Она ощутила, как мышцы Чарлза затвердели сталью. Почти услышала, как скрипят его зубы. Зато Сет и Шеп усердно закивали головами:

– Леди Пенелопа! Так и подумали, что это вы!

– Нам ужасно жаль насчет Гренвилла – хороший был парнишка. Настоящий.

Пенни поспешно растянула губы в улыбке и понизила голос:

– Все верно. Но мы… лорд Чарлз и я – хотим дознаться, чем занимался Гренвилл. Понимаете, это очень важно.

Сет и Шеп снова переглянулись, и Сет тяжело вздохнул.

– Раз уж вы так просите, миледи, что поделать. Милорд, леди отказывать нельзя.

– Я вполне понимаю, – согласился Чарлз.

Только Пенни заметила, как сухо цедит он слова.

– Так что вы можете нам сказать? – поторопила она.

– Посмотрим…

Рыбаки на удивление подробно описали, как за эти годы Гренвилл несколько раз просил их взять его в море на встречу с люгером.

– Близко мы не подходили, но, похоже, это всегда было одно и то же судно.

Взгляд Шепа стал отстраненным.

– Нам показалось, что это были французы, но такие, которым не по душе Старый Бони, вот они и связались с англичанами. Но как бы то ни было, мы ни разу не видели человека, с которым беседовал мастер Гренвилл. Он брал шлюпку, и незнакомец делал то же самое. Они о чем-то переговаривались, стоя каждый в своем суденышке.

– Как часто? – вмешался Чарлз.

– Не слишком. Примерно раз в год.

– Не… даже реже. Может, раз в два года.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Шеп.

– Послушайте, он никогда ничего не передавал тому, с кем встречался?

– Было однажды. Я видел, как он отдал пакет.

– Письма?

– Что-то в этом роде. Но в остальные разы они только говорили.

– Кстати, о разговорах… – неловко пробормотал Шеп. – Тот тип… новый хозяин Холла. Он расспрашивал почти о том же. Хотел знать, с кем вел дела мастер Гренвилл. Кто брал его в море.

– И вы открыли им то же, что и нам? – насторожился Чарлз.

Сет растерянно моргнул.

– Конечно, нет. Он ведь не здешний, верно? И потом мы так и не смогли понять, что ему нужно. И не наше это дело, тем более что молодой хозяин мертв и все такое, верно, миледи?

Пенни улыбнулась:

– Вот и молодцы. Джентльмену ни к чему знать о делах Гренвилла.

– Уж это точно, – подтвердил Шеп. – Мы тоже так подумали.

Чарлз наконец решил задать последний, тревоживший его вопрос.

– Как по-вашему, Гренвилл когда-нибудь выходил в море с другими ребятами?

– Еще бы! – хором воскликнули рыбаки, расплывшись в улыбке. – Говорим же, он был лихой парень, наш мастер Гренвилл. Во всей округе не осталось шайки, с которой он не водил бы компании.

Пенни растерянно улыбнулась. Чарлз заказал рыбакам еще по кружке эля. Попрощавшись, он встал, поднял Пенни со скамьи и подтолкнул к выходу.

– Поверить не могу! – взорвалась она, когда вместе с Чарлзом мчалась обратно в Полруан. – Похоже, придется потолковать со всеми контрабандистами в округе! Правда… правда, может, это и неплохо. Вдруг кто-то знает больше, чем эти двое!

– Я не слишком бы на это надеялся, – покачал головой Чарлз. – Сразу видно, что операция идеально организована и, вполне вероятно, все устроил твой отец, задолго до того, как к делу присоединился Гренвилл.

Он намеренно не спросил, встречался ли с контрабандистами прежний граф: никто лучше его не знал, что те из местной аристократии, кто подростками выходил в море с джентльменами удачи, надолго сохраняли прежние привычки. Мало того, когда ему нужно было срочно вернуться домой из Франции, «рыцари Фауи» с обезоруживающей любезностью отвечали на его призыв. Они рисковали встречей с могучим французским флотом, чтобы забрать Чарлза, а затем вернуть в Бретань, и только потому, что считали его своим, и откликались на просьбу о помощи.

Объяснять все это Пенни не было нужды: она кивнула и подстегнула лошадь.

Они промчались почти милю, прежде чем он натянул поводья. Пенни последовала его примеру, и вопросительно вскинула брови. Он знаком велел ей молчать и свернул с дороги на узкую тропу. Впереди виднелась поляна. Чарлз остановился и спешился. Остановив кобылку, Пенни вынула ноги из стремян, соскользнула на землю и повела лошадь к дереву, куда он привязывал Домино.

– Где мы? – прошептала она, оглядываясь.

Чарлз задумался. Инстинкт требовал оставить ее с лошадьми, но он не был уверен, что здесь она в безопасности, так что, пожалуй, лучше забрать негодницу с собой. Кроме того, вполне возможно, что не одна полруанская шайка окажется столь же сдержанной в высказываниях о погибших.

Ему не сразу пришло в голову, что ее присутствие развязало языки куда быстрее, чем любые его уговоры.

Тяжко вздохнув, он потянулся к ее руке.

– Мы недалеко от места сборищ бодинникских контрабандистов.

Бодинник был крошечным селением и не имел кабачка, приходилось как-то выходить из положения.

– Я не собирался останавливаться здесь, но раз уж это по дороге…

Повернувшись, он шагнул вперед, но тут она что-то прошипела ему на ухо.

Пенни подошла совсем близко, и у него почему-то замерло сердце. Сцепив зубы, он сильнее стиснул ее руку и повел в убогую лачугу, почти скрытую кустарником.

Чарлз направился прямиком к сколоченной из досок двери и постучал условным стуком. Едва он отступил, как дверь распахнулась и на пороге возник краснолицый морской волк.

– Милорд! Какая честь! А кто?..

Челюсть Джонни медленно отвисла.

– Не важно, Джонни. Просто впусти нас, и все узнаешь.

Тот отступил и низко поклонился, украдкой поглядывая на Пенни.

Взгляды присутствующих обратились на Чарлза. Многие лица были знакомы: шайка Бодинника была одной из самых маленьких в округе, но в юности он часто ходил с ними в море.

Процедура была той же, что и в Полруане: он щедро одарил их деньгами на выпивку, принял полную кружку и рассказал о своей миссии. Они тоже узнали Пенни и, почтительно кивая, охотно ответили на все вопросы.

Да, Гренвилл иногда просил их выйти в море, встретить некий люгер, стоявший ближе к французской стороне канала. Потом он брал шлюпку и плыл на свидание с каким-то мужчиной. В этом случае никто не помнил, передавал ли он что-то неизвестному.

Они подтвердили также, что Николас донимал их расспросами и утверждал, что прибыл на замену мастеру Гренвиллу. Правда, они ничего ему не сказали, да и что тут говорить? Мастер Гренвилл ни с кем не делился своими планами.

Пенни и Чарлз ушли, в полной уверенности, что Николас ничего не узнает, хотя бы потому, что и знать-то нечего.

Пенни, встав на ствол поваленного дерева, проворно взобралась в седло, и они направились в Эбби. Чарлз почти не замечал окружающего пейзажа. Мысли были заняты другим.

Они прибыли домой поздно ночью. Сонный конюх вышел во двор. Чарлз поздоровался и велел ему идти спать, а сам зажег фонарь, висевший у двери конюшни, и повел Домино внутрь. Пенни последовала за ним.

Лошадей устроили в соседних стойлах. Чарлз повесил фонарь на крюк, свисавший с потолочной балки, и они принялись за работу. Пенни расседлала лошадь так же ловко, как он, но, водрузив седло на перегородку между стойлами, помедлила и взглянула на Чарлза.

– Как же все это было организовано? Гренвилл выходил в море с контрабандистами, и там уже ждал люгер. Но откуда было известно, что он окажется там?

Чарлз нахмурился и задумчиво кивнул. Именно на этот вопрос он никак не мог найти ответа.

– Должен быть кто-то, передававший сигнал или сообщавший о месте встречи. Мы еще пока не знаем, кто это.

Набрав горсть свежей соломы, Пенни принялась растирать кобылу.

– Значит, придется продолжать наблюдение.

Они задали лошадям корму, и Чарлз подошел помочь Пенни закрыть дверцу стойла. Она в этот момент как раз выходила: кобылка переступила с ноги на ногу, задела ее крупом, и Пенни полетела вперед, прямо в объятия Чарлза.

Он поймал ее и прижал к себе… увидел в свете фонаря, как вспыхнули ее глаза. Услышал, как перехватило ее дыхание, ощутил удивление, захлестнутое волной чувственного желания, такого острого, что она затрепетала.

Ее плечо упиралось ему в грудь; его левая ладонь распласталась по ее спине, правая сжимала ее талию. Еще одно движение – и она будет в его объятиях, а если поднять глаза, их губы окажутся всего в дюйме друг от друга.

Он попытался вздохнуть и обнаружил, что даже это причиняет боль. Стиснув зубы, напрягшись, он удержал ее на месте, усилием воли отнял руки, вынудил себя отстранить Пенни и принялся закрывать дверь стойла.

Потому что не мог… боялся рискнуть… встретиться с ней взглядом. С любой другой женщиной он отпустил бы залихватскую шуточку и коварной улыбкой разрушил бы очарование момента. Но с ней он был слишком занят укрощением собственных эмоций, подавлением бушующих импульсов, чтобы думать о чем-то ином.

Только не в конюшне. Слишком глупо, слишком опасно, слишком напоминает о былом. Если он хочет убедить ее вернуться на прежний путь, именно эту ошибку делать ни в коем случае нельзя.

Благополучно закрыв дверь, он снял с крючка фонарь, который Пенни уже потушила, и вслед за ней вышел во двор. Там повесил фонарь на прежнее место, взялся за ручку насоса и стал качать воду, чтобы дать Пенни вымыть руки. Потом тоже умылся, и они медленно побрели к дому по заросшему травой склону.

Все как обычно, если не считать того, что уже полночь. Если не считать того, что когда они в прошлый раз проходили под нависшими ветвями дубов, он ее поцеловал.

Она энергично шагала вперед, ни разу не оглянувшись на него.

Он шел рядом и молчал. И даже не пытался взять ее за руку.

Пенни отметила это и твердила себе, что очень рада. И вообще непонятно, почему она позволяла ему брать себя за руку, хотя он и не спрашивал разрешения. Для всех будет лучше, если они станут держаться на расстоянии: взять хотя бы этот душераздирающий момент в конюшне. И не стоит думать о том, что ощущала она в его объятиях, и о непреодолимом желании пережить подобные мгновения.

Во всем, что касалось Чарлза, она мгновенно теряла контроль над собой. Между ними все кончено вот уже больше десяти лет, но ее чувства остались прежними, и самое большее, на что она могла надеяться, – приглушить их, заставить подчиниться… или… или хотя бы ослабить.

Дубы были совсем близко. Под ними лежали густые тени. Но ее трясло не из-за страха темноты.

Она продолжала идти, соблазнительно покачивая бедрами. От нее исходила волна мощного чувственного влечения… однако он не сделал ни малейшей попытки потянуться к ней. Остановить.

И не сказал ни единого слова.

И когда они наконец приблизились к боковому входу, Пенни облегченно вздохнула. И расслабилась… насколько это было возможно в его присутствии. То, что он поцеловал ее, наверняка побуждаемый типично мужским желанием проверить, как это будет после стольких лет, еще не означало, что он захочет повторить поцелуй. И пусть она сгорает от ожидания и напряжения, он, слава богу, ничего об этом не узнает.

Он открыл дверь, придержал и впустил Пенни.

В его доме было множество высоких окон, большинство незанавешенных, и в коридоры и холлы лились струи лунного света. Даже широкая лестница казалась серебряной, и только витражи бросали на ступеньки красно-синие отблески.

Покой и надежность окутали ее, усмирили расходившиеся нервы, сняли напряжение. Добравшись до верхней площадки, она ступила в длинную галерею, прошла несколько шагов и остановилась в островке света, раздробленного колеблющимися тенями древесных ветвей. Хозяйские покои размещались в центральной части. Здесь они с Чарлзом должны расстаться. Пенни повернулась к нему.

1 Имеется в виду английское правительство. На улице Уайтхолл располагаются правительственные здания.

2 Ангел мой (фр.).

3 Ежегодный справочник дворянства. Издается с начала девятнадцатого века.

4 Гризайль – вид живописи, выполняемой тоновыми градациями одного цвета, чаще всего сепии или серого.

5 Путешествие в Европу, обязательное для каждого молодого аристократа, окончившего университет.

Продолжить чтение