Читать онлайн Он – мой лёд бесплатно

Глава 1

Оля

– Что, страшно? – услышала я тихий, вкрадчивый голос Тимура, приговором прозвучавший прямо возле моего уха.

Замерла. Последние надежды таяли куском упавшего на раскалённый асфальт мороженого.

– «Ольга Журавлёва и Тимур Богданов за произвольную программу набирают сто двадцать целых и двадцать три сотые балла. В сумме за короткую и произвольную программы пара набирает сто семьдесят целых и тридцать две сотые балла. Это пятый результат. На лед приглашаются…»

Остальные слова диктора по стадиону я уже не слышала. Наблюдающим со стороны зрителям наверняка казалось, что Тимур положил ладонь на моё колено, чтобы поддержать, и только я чувствовала впивающиеся в кожу пальцы.

Сильно, до боли он сжал мою ногу.

Я с трудом сдержала готовый вырваться вскрик.

– Боишься, – снова сказал он тихо, уже с утверждением. Цедил слова сквозь зубы, и каждое из них было пропитано холодной яростью. – Правильно делаешь, дрянь.

Пальцы сжались ещё сильнее. Я до крови закусила губу с внутренней стороны. Рука его исчезла, я же, понурив голову, закрыла лицо ладонями.

Я ничего не чувствовала. Меня будто заморозили. Прямо так: в платье и коньках.

Пальцы на моём колене были лишь прелюдией к основному действу, и я знала это слишком хорошо, чтобы не понимать – дальше будет только хуже.

Сделав над собой усилие, осмелилась посмотреть на партнера. Тимур сидел на диванчике и молчал. Сидел и молчал, поджав губы, вглядываясь в табло, показывающее, что наше место на этапе серии Гран-При первое. Первое с конца, а значит, вся проделанная работа – пустое.

Бедро его соприкасалось с моим, и я могла чувствовать его едва сдерживаемую ярость. Как только мы уйдем подальше от телекамер и лишних глаз, мне достанется.

Для всех Тимур Богданов – пример, один из самых сильных, харизматичных парников в мире, но я-то знала… Знала, какой он на самом деле. Вот только выбора у меня не было. Терпеть унижения, оскорбления и работать. Вот всё, чего я могла. В нашей паре он был всем, я – ничем. Моё место не рядом с ним – позади, и он делал всё, чтобы не дать мне об этом забыть.

Резко встав, Тимур схватил меня за руку, сдёрнул с дивана и поволок в подтрибунное помещение.

И только когда мы зашли в раздевалку, он соизволил посмотреть на меня. Холодно, со злостью и презрением. Я сжалась под его леденящим душу взглядом и инстинктивно подалась назад. Он сделал шаг ко мне, загоняя меня в угол, как зверь загоняет свою жертву. Дыхание вырвалось нервно, его близость становилась всё более пугающей. Я пятилась до тех пор, пока не упёрлась спиной в дверь.

– Ты пожалеешь об этом, Оля, – голос Тимура был тихим, но по мне, так лучше бы он кричал. Тогда оставалась бы хоть какая-то надежда, но этот тон я слишком хорошо знала… Я действительно пожалею о каждом элементе, что сорвала сегодня.

– Прости, Тим… – одними губами выговорила я и виновато опустила голову.

Не спеша отвечать, он медленно приблизился. Прищурил глаза и, взяв за подбородок, заставил посмотреть на него. Черты лица его были жёсткими, глаза так и блестели льдом. Пальцы на моём подбородке сжались так внезапно, что я вскрикнула. По телу пробежала дрожь, а он всё сдавливал и сдавливал, стискивая челюсти. По скулам его гуляли желваки, в чёрных зрачках отражалась неизбежность. Моя неизбежность.

– Я даже спрашивать не буду, что произошло, – прошипел он, прижимая меня к стене. Выпустил подбородок и опёрся ладонью возле моей головы. Пронзил взглядом, в котором плескалась самая настоящая ненависть. Такая, будто я повинна в чём-то действительно страшном.

– Прости, – повторила я, пытаясь увернуться, отстраниться от него. Он не дал – сжал моё плечо и пригвоздил меня к стенке. Погладил кончиками пальцев обманчиво нежно и тут же, снова схватив, буквально впечатал. Я ударилась головой, испуганно вдохнула.

– Тимур… – выдавила было, стараясь вырваться.

– Я не буду тебя спрашивать, что произошло, – заговорил он снова, повторяя свои слова, – потому что не хочу знать. Это уже не важно, но учти, теперь всё будет по-другому. Если понадобится, ты ночевать будешь на льду, но элементы у тебя будут получаться идеально! Поняла?

Вкрадчивый, наполненный угрозой тон и тут же, снова толкнув меня к стене, рявкнул:

– Поняла меня?!

– Поняла, – выдавила я, желая только одного – не дышать. Не чувствовать его запах, исходящий от него жар, не видеть его лица.

Из глаз против воли потекли слезы, которые, впрочем, никогда не трогали его. Совсем.

Лицо Тимура исказилось в гримасе ярости, и он, отойдя в сторону, со всего размаху пнул дверцу шкафчика.

А я поспешила убраться из раздевалки. Подальше. Подальше от него, от унижений, от его ненависти и понимания, что всё будет действительно так – так, как он сказал.

Глава 2

Оля

Следующие несколько недель я действительно почти не уходила с катка. Работала днём и ночью, оттачивая до совершенства каждое движение, каждый шаг, но это не изменило отношений внутри нашей пары.

– Тебе нужно похудеть, – сказал мне как-то Тимур, окинув с головы до ног презрительным взглядом.

Задержался на груди, посмотрел на протеиновый батончик, которым я как раз собиралась перекусить.

Мне тут же захотелось прикрыться, как будто я стояла перед ним голой. Он только поморщился и, пройдя мимо, нарочно задел меня плечом. Похудеть… Спорить с ним у меня не было ни сил, ни желания.

Я боялась его холодного взгляда, его прикосновений на льду и, тем более, вне его. Убрала батончик обратно в сумку.

Если пару дней пить одну только воду, я смогу немного сбросить. Наверное, смогу.

Я медленно брела по тротуару с большой спортивной сумкой на плече. Намеренно замедляла шаг, желая отдалить момент тренировки, но понимала – деваться некуда.

Услышав шум колёс, обернулась и увидела остановившийся неподалёку автомобиль. Фары мигнули, хлопнула дверца. Наши с Тимуром взгляды встретились.

Сунув в карман ключ, он поправил на плече сумку и подошёл ко мне.

– Ты опоздала, – всё тот же холодный, презрительный взгляд.

– Ты тоже, – заметила я.

Неожиданно он тронул язычок молнии на моей куртке. Потянул вниз, а потом резко дёрнул вверх, застёгивая до самого горла.

– Мне можно, тебе – нет, – жёстко выговорил он.

Я сглотнула. Собрав ворот моей куртки в кулак, он несколько секунд смотрел мне в лицо, а потом резко разжал пальцы и, не сказав больше ни слова, пошёл ко входу, оставив меня стоять посреди парковки.

Глядя на новенький спортивный комплекс, я понимала – не хочу. Вот только права не идти у меня не было. Впереди чемпионат России. Как же я могу подвести собственную мать?

Я уныло хмыкнула, самой от себя было тошно. Самовнушение уже не работало. Плевать мне и на мать, и уж тем более на собственного партнера. Тимур Богданов. Будь ты проклят!

– Какие люди! – стоило войти на каток, я услышала презрительный голосок Каримовой.

Господи, ну тебе-то что от меня нужно?!

Я закатила глаза, а после повернулась к Наташе. Красивая, эффектная блондинка. Идеальная, мать её! До зубного скрежета идеальная. И катается хорошо ко всему прочему.

Она подъехала к бортику и ухмыльнулась мне в лицо.

– Журавлёва, то, что твоя мать – наш тренер, не дает тебе права приходить, когда вздумается.

– Слушай, отвали, а?

Я смерила Наташу угрюмым взглядом и пошла дальше. Встреча с Тимуром окончательно выбила меня из колеи, и вместо того, чтобы сразу пойти на тренировку, я несколько минут простояла, пытаясь собраться. Вот только ничего не выходило.

– Там твой партнер рвёт и мечет! – довольно бросила мне вдогонку Каримова и поехала в центр катка.

– Да пусть что хочет, то и делает! – прошипела я и ушла в раздевалку.

Примерно так начинался каждый мой день. В группе меня не любили за то, что мне не посчастливилось быть дочерью нашего главного наставника – великой Веры Александровны Журавлёвой, топового российского тренера, олимпийской чемпионки, которая сама вырастила не одного чемпиона.

И ладно ребята, Бог с ними. Я ни с кем тут не общалась особо, потому что спорт не терпит дружбы – это мне мать с самого детства внушила. Меня напрягало лишь то, что сильнее всех вместе взятых меня ненавидела собственная мать. У прекрасного белого лебедя родился гадкий утёнок, которого она, как не пыталась, в себе подобную превратить не могла. Потому что утёнок, как она выражалась: «бесталантен, бесперспективен, да к тому же ленив».

– Журавлёва, быстро на лед! – зычный голос матери, донесшийся из-за двери, вывел меня из состояния прострации. Как будто почувствовала, что я о ней думаю.

Быстро зашнуровав коньки, я отправилась на каток.

Тимур стоял у противоположного борта и разминался. Обернувшись, смерил меня презрительным взглядом.

– Ты, Журавлёва, что о себе возомнила? Почему я должен тебя ждать? Тоже мне, звезда нашлась.

– Прости, – я понурила голову, скрывая глаза под густой челкой.

Не хватало еще, чтобы он увидел, как к глазам мигом подкатили слезы обиды.

Я же не плакса! Но с ним у меня не было шансов…

Тимур схватил меня за руку и грубо дернул за собой.

– Еще раз опоздаешь – пожалеешь, – сквозь зубы прошипел он. – И мне плевать, кто твоя мать.

Так и хотелось закричать: «Да она больше всех вас вместе взятых ненавидит меня!». Но вместо этого я, подавив всхлип, сосредоточилась на элементах. Только тихонько прошептала:

– Тим, отпусти, мне больно…

Почему он так относится ко мне? Почему так презирает? Что я такого сделала ему?

Я искренне не понимала, отчего с первой встречи его голубые глаза излучают такой холод, что мороз по коже.

Он всегда говорил, что я не дотягиваю до его уровня. Тогда почему он не бросит меня? Почему третий год мучает и меня, и себя?

Иногда, после очередного неудачного прыжка мне не хотелось подниматься, хотелось остаться лежать на льду. Чувствуя полное опустошение, хотелось закатить истерику и высказать и ему, и матери, что я о них думаю!

Но я молча поднималась и вновь шла на злосчастный прыжок.

Сегодня в тысячный раз мы оттачивали короткую программу. И снова я была не в форме.

Тройной тулуп – касание льда рукой. На вращении споткнулась и нутром почувствовала, как в Богданове закипает злость.

– Почему я должен работать за двоих? – процедил он, когда мы оказались нос к носу.

Я облизнула губы, не зная, что ответить. Ладонь Тимура лежала на моей талии, ледяной взгляд сковывал нутро страхом и холодом.

– Почему, чёрт тебя подери, я каждый раз должен работать за нас двоих?! – повторил он с ещё большим нажимом, вдавливая пальцы в мой бок.

Я подалась назад, но он не пустил – удержал меня за ткань толстовки.

– Я работаю не меньше твоего, – всё-таки ответила я, хоть и знала – лучше молчать.

Уголок его губ дёрнулся, и тут же линия рта снова стала твёрдой.

Стоило ему отпустить меня, я отъехала прочь. Знала, к чему всё это ведёт – гнев его грозил выплеснуться на выбросе.

Он всегда так делал – если у меня плохо получались элементы, с такой силой сжимал мою руку, что, сделав положенные три оборота в воздухе, я не успевала раскрыться и падала, а он проезжал мимо, не глядя в мою сторону. Выброс… я с ужасом ждала его…

Прыжок, поддержка, заход на выброс. А дальше… Тимур больно сжал меня. Как ни пыталась я приземлиться на лезвие, ничего не вышло.

Падение было болезненным, но хуже всего – удар головой об лёд.

Боль пронзила всё моё существо, отозвалась в ноющем плече, волной прокатилась по телу.

Будь он проклят! Будь все они прокляты! Перед глазами потемнело, завертелось, как будто разноцветные стёкла в калейдоскопе.

Не сдержавшись, я издала болезненный стон.

– Давай руку, – безэмоционально сказал Тимур, остановившись рядом.

Передо мной маячили немного сбитые мыски его коньков, дорогие лезвия.

Надо же, какое благородство!

Я грубо оттолкнула его ладонь, и сама попыталась встать, но тут же голова закружилась, и меня повело. Снова оказалась бы на льду, если бы не крепкие руки Тимура.

– Я не хотел.

Он извиняется?!

Повернула голову и посмотрела на партнёра, будто не я только что ударилась головой, а он.

– Ну что там? – у бортика Вера Александровна вздохнула. – Оля, когда же ты прекратишь падать с таких простейших элементов? Тимур ни одной помарки не допустил, а ты… – она не договорила.

Пространство катка рассек мой громкий истерический крик:

– Хватит!!! Довольно!

У меня внутри будто что-то оборвалось, переклинило настолько, что я больше не могла сдерживать свою злость.

– С меня достаточно! Катитесь ко всем чертям вы оба! – я смерила Богданова ненавидящим взглядом. На мгновение наши взгляды скрестились. – Хватит, – твердо повторила я, не опуская глаз, подъехала к бортику, схватила чехлы и, не нацепляя их, бросилась в раздевалку.

Переоделась и ушла. Никто за мной не пошел, никто не уговаривал остаться. Они прекрасно знали, что я вернусь. Потому что у меня… Потому что у меня нет выбора.

Завтра я снова выйду на лёд и буду терпеть. Терпеть прикосновения того, кто меня ненавидит.

Глава 3

Оля

К дому я не шла – летела! Не помнила себя, не разбирала дороги. Всё сливалось в одно – улицы, проходящие мимо люди, машины и голые деревья. Внутри бушевала буря, и я не имела понятия, как выплеснуть накопившиеся эмоции. Хотелось просто остановиться посреди улицы и что есть силы закричать. Не могу! Не хочу! Хватит! Пора завязывать со всем этим! Всё!

– Олька?! Журавлёва?! Ты, что ли?

Я подняла голову и обомлела.

– Паша? – уж кого-кого, а Жарова я никак не ожидала увидеть. – Ты же в Америке?

– Как видишь, нет! – засмеялся он. – Ты только посмотри на себя, повзрослела-то как! – его карие глаза сверкали смешинками. – Мы с тобой последний раз года два назад виделись?

– Уж три почти, – я против воли улыбнулась.

Да, вот кто-кто, а Пашка не меняется.

Паша Жаров был моим первым партнером. Именно с ним когда-то меня поставила в пару моя мать, и именно она же нашу пару разрушила, когда мы не смогли отобраться на один из крупных юниорских стартов. Что там пара… Она просто вышвырнула Жарова из группы, а на все мои вопросы отвечала одно: бесперспективен. Тогда мы даже не попрощались…

Почти сразу же его место в группе занял жёсткий, не видящий ничего, кроме собственных целей, и самолюбивый Богданов, Паша же перебрался в Америку, где под руководством нового тренера начал заново.

И вот теперь он передо мной, заматеревший, возмужавший, но все такой же добрый и неунывающий.

– Пашка, ты какими судьбами в Москве? – спросила я.

– Журавлёва, – хмыкнул он, – ну не посреди улицы же я буду тебе рассказывать о своей нелегкой жизни. Пойдем-ка, посидим в кафе, чайку попьем. Там я тебе все и расскажу. Заодно и ты мне исповедуешься, я много чего слышал о тебе.

– Откуда? – я поморщилась.

– Земля слухами полнится, Ольк. О том, какими жёсткими могут быть методы работы у твоей матери и сложном характере партнера даже за океаном знают. Так что пошли, дорогая, – и он, подхватив меня под руку, повел в ближайшее кафе.

Оказалось, что партнерша, с которой Паша катался в Америке, получила травму и завершила карьеру. Надо же, а я даже не слышала… В последнее время, замкнувшаяся, я вообще ни о чём не слышала. Ничем не интересовалась, растеряла последних друзей. Нет, даже не друзей – просто знакомых. Друзей-то у меня никогда толком не было. И вот теперь Пашка снова был в поиске.

– Не везет тебе, Пашка, – сочувственно улыбнулась я, задумчиво размешивая сахар в чашке. – Сначала я, теперь вот она. В двадцать два быть в поисках подходящей партнерши – не завидую я тебе.

– А что делать, – вздохнул Жаров. – Со спортом я завязывать не хочу, вот Роман Юрьевич и посоветовал мне съездить в Москву на чемпионат. Посмотреть, что да как, – он смешно нахмурился. У Пашки вообще была очень живая мимика. – Что мы все про меня, да про меня? Рассказывай, Журавлёва, как ты докатилась до жизни такой!

– Какой?

– Замученная такая!

– Спасибо за комплимент!

– Всегда пожалуйста! – подмигнул он, и я снова не смогла сдержать улыбку.

Нет, все же я очень скучала по тем денькам, что мы катались вместе – удивительно, но я не могу ни единой крупной ссоры припомнить. Неудачи мы переживали вместе, вместе же радовались подъемам и понимали друг друга с полуслова. Паша был опытным парником, и в перспективе мы могли бы стать сильной парой. Наверное, могли бы. Только что уж теперь.

– Да что рассказывать, ты и так все знаешь наверняка, – пожала плечами и опустила голову. – Надоело мне, Паш. Я действительно устала. Не могу больше. Богданов ненавидит меня, – рвано выдохнула. – И не спрашивай, за что – сама не знаю. Постоянные ссоры, упрёки, унижения… – я помолчала и добавила тихо: – Я боюсь его. Как можно добиться значимых результатов, если внутри пары так паршиво?

– И как вы терпите друг друга столько времени? – удивился Паша. – Я тебя не узнаю, Оль. Ты всегда была задорная, глаза горели. А теперь…

Я покачала головой, но Паша, казалось, видел меня насквозь. Взгляд его тут же потемнел, руки сжались в кулаки.

Эх, Пашка, Пашка, почему мы с тобой даже не попытались что-то изменить, противостоять матери? Могли ведь хотя бы попробовать.

– А теперь я кончилась, Паш, – всё же ответила я. – Просто… – отложила ложечку и посмотрела сквозь оконное стекло. Повторила тихо, по слогам: – Ус-та-ла. Завязываю я с фигурным катанием. Спортсменка из меня никакая.

– Журавлёва, ты чего это, сдаешься? – Жаров порывисто схватил меня за руку и крепко сжал. Заглянул в глаза. – Эй! Ты же о другом мечтала. Неужели твой грёбаный партнёр может лишить тебя мечты?! Ему заканчивать пора. На пенсию и в шоу.

– Скажешь тоже, – я против воли улыбнулась. – Ему двадцать четыре. Самое оно.

– Главное, тебе девятнадцать!

– Паша…

– Оль, – глаза Пашки вдруг загорелись. Он широко улыбнулся мне и сказал: – Хочешь доказать Богданову и своей матери, что они ошибаются? А, главное, самой себе доказать, что ты чего-то, да стоишь? Ты же, чёрт тебя возьми, королева, способная покорить сердца миллионов любителей фигурного катания!

– Красиво говоришь, Паша…

– Оль, я предлагаю тебе вновь стать моей партнершей, – уверенно заявил он. – Вместе мы докажем, что мы можем всё!

– Жаров, ты с ума сошел? – я шокировано уставилась на него. В смысле, стать его партнершей?! – Ты как себе это представляешь?

– Все очень просто. У тебя же есть виза? – я кивнула, и он продолжил: – Вот и отлично! Завтра же вылетим в Америку и начнём тренироваться.

– Но Богданов и мама, они же…

– Скажешь своей матери, что отказываешься работать с ней и переходишь в группу Рудова, – пожал плечами Жаров. – Ты совершеннолетняя, её согласие тебе не нужно. Напишешь заявление о переходе к другому тренеру и всё.

Действительно, как все просто. На словах. На деле же…

Я тяжело вздохнула.

– Паша, ты не понимаешь… Даже если я уйду от них, моя мать сделает всё, чтобы мы не смогли выступать. Ты же знаешь её… У неё такие связи в Федерации, что…

– У Романа Юрьевича тоже связи. В Международном Союзе, – самодовольно ухмыльнулся Пашка. – Так что не переживай, выступать мы сможем. Ну, согласна?

– Нет! – в сердцах воскликнула я. – Паш, у нас через две недели чемпионат России, мы к нему готовились, мы должны отобраться, и я… – мой запал как-то сам собой иссяк, я вымученно уставилась на Пашу и жалобно выговорила: – Она меня проклянёт, если я уеду.

– То есть, моё предложение тебя все же заинтересовало? – хитро хмыкнул Жаров, а я в голос застонала и закрыла лицо руками.

Конечно. Конечно, в каком-то уголке сознания мозг мой сразу уцепился за эту идею. Безумную на первый взгляд, но… это мог быть мой шанс. Мой реальнейший шанс выбраться из того ужаса, коим была полна моя жизнь, начать заново, но…

Я положила руки на поверхность стола по обе стороны от чашки и покачала головой:

– Я лучше закончу со спортом, Паш.

– Ну, как знаешь, Журавлёва, – он поднялся с места, отодвинув стул, и добавил: – Но на всякий случай дай мне паспорт, куплю тебе билет на завтрашний рейс, – Паша протянул руку в ожидании. Я опять покачала головой, закусила губу и посмотрела ему в глаза.

Пашка, что же ты со мной творишь, на что меня толкаешь?!

– Паспорт, Оля, – серьезно повторил он, и я, обреченно выдохнув, достала из сумочки телефон. Нашла сохранённую фотографию загранника и, стоило ему продиктовать мне номер, переслала.

Все то время, пока он с серьёзным видом водил пальцем по дисплею, я пыталась унять бешено колотящееся сердце. Это же просто фотография. Купит билет, я ему деньги верну. Ну правда, он серьезно считает, что я брошу всё и укачу с ним в США? Серьезно?

Я украдкой глянула на сосредоточенного Пашку. Судя по всему, серьезно.

– Самолет завтра в пять вечера. Надумаешь – приезжай в Шереметьево, – сказал он. На мой телефон пришло уведомление о присланном файле. Открыв, я увидела билет. Билет… не в Штаты – в новую жизнь.

– Я не приеду, – как-то слишком неуверенно выдавила я.

– Пока, Олька, – в глазах его мелькнуло сожаление. – Надеюсь, до встречи!

И он ушел. А я продолжала сидеть, размешивая давно растворившийся сахар в остывшем чае, и думать о том, что спонтанность совершенно не в моих правилах. Придётся вернуть Пашке деньги. Деньги за мою новую жизнь.

Глава 4

Оля

Утро началось как обычно. Не успела я разлепить глаза, услышала звонкий голос матери:

– Оля, ты опаздываешь на тренировку! Тим ждет тебя через час на катке. Некогда лежать! У вас на носу чемпионат!

– И тебе доброе утро, мама, – вяло отозвалась я и неохотно поднялась с постели.

Опять ведет себя, как ни в чем не бывало: указания, указания и еще раз указания! И как мне ей сказать, что я завязываю со спортом?

Лежащий на тумбочке телефон коротко пикнул. Читать пришедшее сообщение мне не хотелось, не хотелось даже брать телефон в руки, но я всё-таки пересилила себя. Зря:

«Чтобы была на катке вовремя».

Шумно выдохнув, я вернула мобильный на место и мысленно послала Тима ко всем чертям.

– Ты еще не одета?! – когда я как была, в пижаме, вошла на кухню, мать окинула меня недовольным взглядом.

Игнорируя её, я присела на стул и подогнула под себя ногу.

– Ты меня слышала, Оль? Опять Тимур должен будет тебя ждать? Своё время не ценишь, так цени хотя бы время своего партнёра и моё, – продолжала она.

– Мам, а можно вопрос? – я подняла на неё задумчивый взгляд.

Ничего не отвечая, она смотрела на меня с ожиданием.

– Почему тогда ты разбила нашу пару с Павлом Жаровым? Если считаешь меня бесперспективной?

– Потому что Жаров ничего никогда не добьётся, – глаза матери сверкнули. – У него нет того стремления к победе, что есть у Тимура и…

– Понятно, – со вздохом прервала я её, понимая, что этот разговор ни к чему не приведёт.

Может быть, Тимур действительно целеустремлённый, может быть, даже более целеустремлённый, чем Паша, вот только что поделать с личными качествами? Да и как знать насчёт целеустремлённости… Не просто же так Жаров метнулся через океан, не просто так перешёл к другому тренеру и начал практически с нуля, когда мог просто закончить карьеру.

– А в пару с Богдановым меня поставила зачем? – спросила я без особого интереса. Подсознательно знала, что она ответит, но всё же хотела услышать.

– Надеялась, что ты сможешь со временем подтянуться до его уровня, – проговорила мама и, окинув ледяным взглядом, добавила: – Но я ошибалась.

Отвернувшись, я сжала ручку чашки. А чего я хотела услышать? Слова о том, что она верила в меня?

Да, именно это я и хотела услышать, заведомо зная, что такого не будет.

Пытаясь прогнать появившийся во рту горький привкус разочарования, поднялась и пошла в комнату, чтобы в последний раз собраться на тренировку.

– В последний раз, – сказала самой себе, остановившись перед зеркалом, из которого на меня смотрела девочка с давно потухшими глазами.

Девочка, которая когда-то одной улыбкой умела завести стадион. Богданов… Это не усталость, нет. Паше я соврала. Это Богданов убил ту девочку. Это он стал её палачом.

– Да неужели, кто к нам вернулся! – первое, что я услышала, едва войдя на каток, была эта презрительная фраза, брошенная Богдановым.

Но сегодня я была не намерена терпеть:

– Это ненадолго! – грубо ответив ему, прошла к раздевалке.

Взгляд Богданова прожигал мне спину до тех пор, пока я не скрылась за дверью.

Странно, но отчего-то я даже слова ему поперёк обычно сказать не могла. Как будто он имел надо мной какую-то непонятную власть – стоило ему посмотреть, и всё. Этот мужчина словно подавлял меня своей харизмой, заставлял беспрекословно подчиняться. И я ненавидела его за это! Ненавидела и боялась!

– Так, ну что, готовы? – едва я выкатила на лед, у бортика возникла Вера Александровна. – Сегодня под музыку!

– Да, мама! – уверенно заявила и подъехала к стоящему в центре катка Тимуру.

Сегодня его движения были на удивление плавными, а прикосновения – легкими. На поддержке Богданов бережно приподнял меня над собой, а потом так же мягко опустил на лед. Как будто почувствовал что-то. Интуиция? Чутьё?

На мгновение наши взгляды встретились. Я смутилась, выбилась из ритма и упала, попутно зацепив Тимура.

– Да чёрт тебя подери! – процедил он, распластавшись рядом.

– Оль! Ну что это такое?! Опять начинается? – с недовольством выговорила стоящая у бортика мама, а я лежала на холодном льду и не могла пошевелиться.

На глаза навернулись слезы, я не знала, от чего именно – одновременно было и больно, и обидно.

Не сдержав всхлипа, закрыла глаза и попробовала встать. И снова почувствовала на талии крепкие мужские руки. Богданов молча, рывком поднял меня и отъехал к противоположному бортику.

Только на мгновение я уловила странный блеск в его глазах, но понять, что это: злость, презрение или что-то ещё, так и не смогла.

Оперевшись локтем о борт, он издали смотрел на меня. Смотрел так, как будто оценивал, и я вдруг почувствовала себя ещё более неловко. Как будто на мне совсем не было одежды. Захотелось прикрыться.

Сегодня он был действительно каким-то странным. Надоело меня мучить? Когда-то же это должно было ему наскучить – постоянно измываться надо мной.

– Давайте заново! – крикнула мама.

Но я покачала головой:

– Нет! – в моем голосе слышалась твердость. Поймав на себе удивленные взгляды матери и Тимура, я гордо вскинула голову и четко выговорила: – Мама, я приняла решение.

– И какое же ты приняла решение? – Тим медленно поехал обратно ко мне.

Неспешно, как будто подкрадывался. Теперь во взгляде его я видела нечто недоброе, едва заметный прищур выдавал закипающую холодную злость.

– Решение об окончании карьеры, – как не хотелось мне попятиться прочь от него, я осталась стоять на месте. – Я ухожу из спорта. С меня достаточно.

На мгновение на катке воцарилась звенящая тишина, которую нарушил гневный выкрик:

– Что за шутки, Ольга?! Быстро становись в позицию! Продолжайте тренировку!

– Нет, – удивительно, но после этих слов матери я уверилась еще больше в правильности своего решения. – Тренировка окончена. Можешь делать, что хочешь, но я больше не выйду на лед!

– Ольга…

– Мама! Я же бесперспективная! – воскликнула, глядя ей прямо в глаза. – С меня достаточно! Мне все надоело! Мне надоела эта обстановка! Мой собственный партнёр меня ненавидит! – я перевела взгляд на остановившегося в паре метрах от меня Тимура. – Ты же у нас звезда, а я никто, Богданов! Так вот и найди себе подходящую партнершу. Вон та же Каримова спит и видит себя на моём месте!

Шумно дыша, я стиснула руки в кулаки. Снова посмотрела на мать, на Тимура. Во взгляде матери было раздражение и обычное недовольство, во взгляде Тимура… колючие льдинки, смешанные с чернотой.

По коже пробежали мурашки. Я уловила его движение и на этот раз всё-таки подалась назад. Да, я боялась его. И сейчас боялась особенно.

– Отстаньте от меня! Вы оба! – выдохнула судорожно. И покачала головой. – Оставьте меня в покое.

Ещё одно движение к борту. Запал кончился, но решение осталось прежним.

Ни слова больше не говоря, я, понимая, что меня колотит, рванулась к дверце.

Нервными движениями стащила коньки и бросила под ноги матери.

– Надоело! – меня в самом деле колотило.

Мать молчала, но мне было всё равно. Внутри вместе с пульсом билось только одно: «хватит».

Добраться до Федерации фигурного катания России, написать заявление о том, что я заканчиваю карьеру и всё. Всё. Больше никакого льда, никаких колких льдинок в синих глазах. Ничего из той жизни, что так и не стала моей.

С этими мыслями я бросилась к раздевалке. Сегодня же… сегодня же, прямо сейчас я поставлю точку. Доехать до Федерации, написать заявление…

Дорогу я помнила плохо. Сидя на заднем сиденье такси, смотрела в окно и не видела ничего, кроме последних моментов перед тем, как ушла с катка. Тимур, моя собственная мать…

– Здесь? – спросил таксист, когда мы подъехали к нужному зданию.

Кивнув, я поблагодарила его и вышла на улицу. Погода была мерзкая, ветер дул так, что пронизывал насквозь.

Почти бегом я добралась до входа. Поздоровалась с охраной и, не давая себе времени ни о чём подумать, направилась прямиком к кабинету президента, надеясь только, что застану его на месте. Если же нет… Если нет, передам заявление через секретаря. Сделаю это сегодня. Покончу со всем сегодня.

Но едва я успела добраться до холла второго этажа, на моём локте сомкнулись жёсткие пальцы.

– Как ты смеешь уходить? – дёрнув меня назад, прошипел Богданов, испепеляя злым взглядом. – Ты уйдешь только тогда, когда я этого захочу! Без меня ты никто, – продолжал цедить Тимур. Лицо его было искажено яростью, отражающейся в глазах.

– Отпусти меня! – я попыталась вырваться, но он еще сильнее стиснул мою руку. Прижал к стене, отрезав все возможные пути к бегству.

Я чувствовала жар его тела, лёгкий запах одеколона. И без того жёсткие, волевые черты его лица стали как будто ещё твёрже. Словно были высечены из камня. Словно бы весь он был высечен из камня, только глаза – сталь и лёд. Не просто злой – опасный, он мог смять меня, будто хрупкого мотылька.

– Слушай меня внимательно, – он склонился ко мне ещё ниже и заговорил очень тихо, с угрозой: – Про тебя забудут, не пройдёт и пары недель. И знаешь, что дальше?

Я снова попыталась оттолкнуть его, сбежать, но и на этот раз у меня ничего не вышло. Он придавил меня так, что было не пошевелиться. Тела наши соприкасались так тесно, что мне было не по себе – каждое движение отдавалось во мне тревогой.

Неожиданно он резким движением обхватил мою голову, собрал волосы и цинично, презрительно усмехнулся.

– Ничего, – глядя мне в лицо. – Ты никому не нужна. Потому что таких, как ты, полно. Девочек – однодневок. Со мной у тебя есть шанс, без меня, – новая холодная усмешка. Медленно он покачал головой из стороны в сторону, не отводя взгляда. – Без меня ты никто.

К глазам подступили слёзы. Слёзы обиды, боль пережитых унижений.

Я до крови закусила губу и невероятным усилием воли подняла на Тимура взгляд.

– За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделала? Винишь в том, что мы не смогли добиться успеха? Осуждаешь за мои падения на соревнованиях?

– Именно, – процедил он. – Ты пустышка. В тебе нет ничего, что делает спортсмена чемпионом. Как была тенью своей матери, так ею и останешься.

Внутри резко поднялась волна злости. Горло всё ещё сдавливало слезами, меня трясло. Но слова его как будто заставили меня посмотреть на всё это со стороны.

Кто он такой, чтобы говорить мне подобное?! Да, в прошлом он достиг многого: чемпион мира среди юниоров, победитель серии юниорского Гран-При, чемпион России… Но всё это прошлое, не имеющее ко мне отношения.

Как не имели ко мне отношения и причины, по которым они с бывшей партнёршей разбежались.

– Дай пройти, – я заставила себя посмотреть ему в глаза. – Дай пройти, Тимур! – повысила голос.

А в голове только и слышался отзвук его слов: тень своей матери…

Я не хотела быть её тенью. Что угодно, только не это. Я вообще не хотела быть хоть чем-то похожей на неё.

Тим ещё сильнее сжал мои волосы и тут же мягко погладил голову пальцами. Я застыла, потому что в этой вроде бы нежной ласке предупреждения было куда больше, чем в словах и взгляде.

Отпустив волосы, он скользнул ладонью по моей талии. Неожиданно я почувствовала твёрдость. Твёрдость в районе его ширинки. Сделала судорожный вдох и попыталась вывернуться.

– Пусти! – выплюнула уже зло, однако он не спешил. Поглаживал мою ногу, наслаждаясь моей растерянностью.

Ничего не говоря, я впилась ногтями в его кисть. Рванула, оставляя на коже красный след и, когда он, зашипев, на миг ослабил натиск, толкнула его, что было сил. Ринулась к нужной мне двери.

Мысли путались, глаза жгло слезами, нутро – злостью и гневом.

– Добрый день, – голос сидящей в приёмной перед кабинетом секретарши заставил меня собраться.

Чувство, что Тимур вот-вот войдёт следом и, взяв за локоть, просто-напросто выволочет меня отсюда, было таким сильным, что я обернулась.

Мог бы он сделать это? Да. Я не сомневалась, что мог. С первой нашей встречи он считал меня своей собственностью, относился, как к собственности. Без него я никто… Так почему же тогда он потратил на меня столько времени?! Думал, что сумеет воспитать? Подмять? Или… Дело в моей матери. Господи… Как я этого не поняла раньше?! Он же считал, что пройдёт совсем немного времени, и гены возьмут своё. Что я, как и она, буду добиваться невозможных успехов, что со мной ему покорятся первые ступени всех пьедесталов. А я… Тень.

– Добрый, – выдавила я, сбросив оцепенение.

– По какому вы вопросу?

– Я… – до меня дошло, что работающая в Федерации секретарша не помнит моего имени. Никто. Тень. В этом Тимур был прав. – Я… Простите… Не могли бы вы сделать мне чашку кофе? – и, не дав себе больше ни мгновения, добавила: – Мне нужно поговорить с Борисом Сергеевичем. Я приняла решение о смене тренера.

– Напомните, пожалуйста, ваше имя, – предельно вежливо попросила секретарша, но это не помогло. Я ощутила привкус горечи, досады и ещё… ещё непоколебимую решимость. Уверенность в том, что я буду делать дальше.

– Ольга, – пройдя вперёд, сказала я. – Ольга Журавлёва.

– Дочь Веры Журавлёвой? – наконец в глазах помощницы президента мелькнуло понимание.

– Скажите просто, что пришла Ольга Журавлёва, – выговорила я прохладно. – Моя мать не имеет ко мне никакого отношения.

Глава 5

Оля

Времени на то, чтобы остановиться хотя бы на минуту и подумать, что я делаю, у меня не было. Не было совсем. Наверное, оно и к лучшему.

Наскоро скидывая вещи в чемодан, я думала только о том, что должна успеть. Успеть на вылетающий в пять вечера самолёт, успеть в Шереметьево, успеть доказать самой себе, что я не чья-то там тень. Что мой путь – только мой, что я сама могу выбрать свою дорогу и людей, с которыми хочу по этой дороге идти.

– Ну вот и всё, – выдохнула я, проверив коньки.

Присела на уголок постели и осмотрела собственную комнату. Вещей у меня было много – два больших чемодана, ещё один маленький и сумка. Не потому, что обойтись меньшим я бы не смогла – потому, что иллюзий по поводу американского гостеприимства не строила. Денег у меня было не так много, а трат предстояло порядочно. О том, чтобы попросить маму переслать вещи позже…

– Забудь, – шепнула я самой себе и поднялась. Посидела на дорожку и хватит.

Надев любимый свитер, я выкатила чемоданы в коридор, глянула в зеркало, в которое смотрелась столько раз и, вызвав такси, застегнула пуховик.

В последний момент сняла с ключей подаренный одной из болельщиц ещё давным-давно маленький брелок – сердечко и убрала в карман. В память о той девочке, которой была когда-то. Которую надеялась вернуть.

Через несколько минут таксист уже убирал мои вещи в багажник.

– У меня ещё один чемодан и сумка, – предупредила я.

Поймала его заинтересованный взгляд, но объяснять ничего не стала и быстро, едва ли не бегом, пошла обратно к подъезду. Войдя в кабинку лифта, посмотрела на дисплей телефона и немного успокоилась – времени до вечерних пробок оставалось ещё достаточно, и до аэропорта я надеялась добраться без проблем.

Вот только не успела я оказаться на лестничной площадке, взгляду моему предстал опирающийся на ручку чемодана Тимур. На ручку моего небольшого розового чемодана…

– Куда собралась? – вкрадчиво осведомился он, неспешно направившись ко мне.

В каждом его кажущимся на первый взгляд небрежном движении скрывалось нечто такое… нечто, от чего мне хотелось нырнуть обратно в лифт. И плевать на вещи! Главное – коньки и документы, всё остальное – не так важно. Бежать прочь.

Вот только взгляд его приковал меня к месту, не давая даже шелохнуться.

– Я уезжаю, – выпалила я, собрав волю в кулак.

Тим смотрел на меня, не отводя взгляда. То, что я видела в его глазах, говорило лишь об одном – мне нужно бежать. Бежать без оглядки!

– Куда? – снова спросил он, подходя всё ближе и ближе. До тех пор, пока внезапно, стремительно не оказался совсем рядом. – Куда?! – процедил, прижимая меня к стене.

В последнее время он делал это всё чаще. Привыкшая к его близости на льду, к прикосновениям, я всё равно не могла спокойно воспринимать это. На льду, и вот так… Это было другим.

Меня опять затрясло. От злости, от поднявшейся внутри тревоги, от осознания, что сейчас середина рабочего дня, и мы тут совсем одни.

На что он способен?! Этого я не знала.

– От тебя подальше! – выкрикнула, дрожа. – Не важно куда! Это уже не твоё дело! С тобой я больше выступать не буду. Хватит!

– Ты никуда не поедешь, – как и там, в Федерации, он склонился совсем близко, опалил моё лицо жаром дыхания. – Никуда, Оля. Даже не думай об этом.

– Почему?! – я попыталась высвободиться, но он толкнул меня снова, впечатал в стену.

– Потому что я так сказал.

Я усмехнулась, покачала головой.

Он так сказал?! Гнев, что разгорался внутри, вспыхнул подобно яркому пламени.

– Твои слова для меня больше ничего не значат, – глядя прямо ему в глаза, ответила я. – И ты тоже больше для меня ничего не значишь. Ни ты, ни моя мать. Я уезжаю, Тим, – повторила как можно твёрже и сдержаннее. – И на этом всё.

– Всё? – неожиданно он схватил меня за подбородок и большим пальцем прошёлся по губе. – Всё? – ещё тише, медленно поглаживая.

Уголок его губ презрительно дрогнул. Он словно изучал моё лицо, обвязанную шарфом шею. Отпустил и, взяв за кончики шарфа, резко дёрнул на себя.

Вскрикнув, я буквально повалилась в его руки.

– Пусти! – зашипела, упираясь ему в грудь, пнула его коленкой.

Не знаю, откуда у меня взялось столько сил и решимости. Руки его сжимались вокруг меня стальным кольцом, а я продолжала вырываться до тех пор, пока дыхание не сбилось.

– Ты… – ударила его по ноге ещё раз.

Неожиданно ладонь его оказалась под моей курткой, прямо на голом животе. Судорожно вдохнув, я напряглась всем телом.

– Я тебя ненавижу, – кончиками пальцев очертив мой пупок, просипел Богданов прямо у меня над ухом и, резко разжав руки, грубо оттолкнул от себя.

Я налетела на собственный чемодан, порывисто обернулась, но на лестнице Тимура уже не было. Только быстрый звук удаляющихся вниз по лестничным пролётам шагов напоминал о том, что только что он был тут.

Звук шагов и невидимые ожоги от его прикосновений, оставленные на моей коже.

Телефон в который раз зазвонил, и в который раз на вызов я не ответила. Что могла сказать мне мама, я знала слишком хорошо, как знала и то, что не хочу слышать этого.

– Может быть, всё-таки стоит ответить? – взглянул на меня таксист через зеркало заднего вида.

– Не стоит, – вздохнула я. Посмотрела в окно, сжимая мобильный в руке и, немного помедлив, добавила номер в список заблокированных. На день-два, а потом…

Потом она убедится в том, что мой переход в группу другого специалиста – не блеф, и звонить перестанет. В этом я даже не сомневалась. Слишком хорошо я знала собственную мать. Куда лучше, чем она меня.

– Спасибо большое, – поблагодарила я, когда мы подъехали ко входу в здание аэропорта. Выглянула в окно, пытаясь различить среди остальных Пашку, но видно его не было.

Выйдя на улицу, набрала ему. Гудок сменялся гудком…

– Ваши вещи, – таксист поставил возле меня последний чемодан. Я снова поблагодарила его, пытаясь сообразить, что делать. Билет у меня, конечно, в телефоне, но вещи…

– Кого-то потеряла? – на талию мою неожиданно легли ладони.

Резко оглянувшись, я увидела стоящего прямо передо мной Пашку и, качнув головой, убрала мобильный в карман. На губах его играла едва заметная улыбка, во взгляде отражалось удовлетворение.

– Я надеялся, что ты приедешь, – сжал он мою ладонь и отпустил.

– Я приехала, – отозвалась ему в тон. – Только… – вздохнула.

О последней нашей встрече с Богдановым даже вспоминать не хотелось, как и о настойчивых попытках матери дозвониться до меня. Странно, но страха я не чувствовала. Только желание побыстрее пройти регистрацию и, устроившись в кресле самолёта, попрощаться с родным городом. На сколько? Этого я не знала, но очень надеялась, что надолго.

– Ещё что-то есть? – оглядев мои вещи, спросил Пашка без намёка на издёвку.

– Нет, – отозвалась я. Для того, чтобы смеяться, оба мы слишком хорошо понимали, что легко не будет.

– Тогда пойдём, – Жаров закинул на плечо мою сумку, взял два самых больших чемодана и покатил их ко входу, оставив мне один – розовый, тот самый, на ручку которого опирался Богданов.

Кажется, внутри… Да, внутри него лежало бельё, несколько платьев и ещё что-то. Что именно – я уже и не помнила. Помнила только Богданова и его пальцы на своём голом животе.

– Два кофе, – попросил Жаров стюардессу, когда самолёт, взмыв в воздух, набрал высоту.

Я отстегнула ремень безопасности и задумчиво посмотрела в иллюминатор. Перевела взгляд на сидящего рядом Пашку и улыбнулась ему.

– Ты действительно считаешь, что у нас что-то получится? – спросила, чувствуя растерянность, волнение, восторг, эйфорию и наконец появившийся лёгкий страх.

– Я в этом уверен, – не колеблясь, ответил Жаров. – Вместе мы сила, Олька, – усмехнулся и толкнул меня коленом. – Повтори.

– Вместе мы сила, – откликнулась я после пары секунд промедления и улыбнулась ему, надеясь, что так оно и есть.

Глава 6

Оля

– Ольга Журавлёва? – задумчиво посмотрел на меня Рудов. – Та самая, о которой сегодня пишут все таблоиды? Девушка, сбежавшая от партнера и грозной матери-тренера?

Я только смущённо кивнула. На каток мы приехали едва ли не сразу из аэропорта. Единственное, что успели сделать – забросить к Пашке мои чемоданы. Перелёт прошёл без проблем, но чувствовала я себя странно. Всё произошедшее в Москве: последняя тренировка, поездка в Федерацию, встреча с Тимуром у лифта на лестничной площадке моего этажа морально вымотало меня, но ощущение было такое, что происходило это уже очень давно.

Одновременно уставшая и полная решимости, сил, я готова была выйти на лёд в ту же минуту, как шасси самолёта коснулись взлётно-посадочной полосы.

И теперь, стоя перед Рудовым, я ждала. Чего именно? Вопросов, неодобрения, отражённого во взгляде сомнения? Наверное, сомнения в первую очередь, потому что взять меня в группу – значило пойти наперекор моей матери. А готов был на это, я знала точно, далеко не каждый.

– Что же, – Роман Юрьевич вдруг по-доброму улыбнулся и подал мне руку, – характер в нашей профессии едва ли не главное, а я вижу, что этим качеством природа наградила тебя сполна! Переодевайся и на лед. Посмотрим, что ты умеешь.

Всё ещё готовая к вопросам, я протянула руку в ответ. Но вопросов не последовало. Твёрдо сжав мои пальцы, Рудов одобрительно кивнул. Сам бывший фигурист, сразу после завершения карьеры перебравшийся в Штаты, он был тренером с мировым именем. Высокий, статный, чуть за сорок – мужчина с приятным голосом и твёрдыми чертами лица. Глядя на него, я до конца не верила, что всё это происходит на самом деле.

– Покажи своей партнёрше, где находится раздевалка, – обратился он уже к стоящему рядом Паше. – И… – опять посмотрел на меня. – Добро пожаловать в команду, Ольга.

Оглушённая, я шла по холлу тренировочного центра, мельком отмечая детали: кожаные диваны вдоль стен, большие фотографии с запечатлёнными на них моментами триумфа и простые, с каждодневных тренировок.

– Так просто? – посмотрела я на Пашку. – Разве может всё быть так просто, Жаров?

– Ты же знаешь, что просто не будет, – отозвался он, остановившись возле двери.

Я невесело улыбнулась ему. Не будет, это я понимала. Но говорила я о другом, и он знал это.

– Прошу, – открыл передо мной дверь и включил свет. – Вообще-то, это девчоночья раздевалка, заходить мне не положено, но один раз не…

– Можешь не продолжать, – прервала я его. Нашла шкафчик, ключ от которого дал мне Рудов, и, открыв, осмотрела пустые полки.

– Оль, – позвал меня Жаров.

Обернувшись к нему, я взглянула с вопросом. Вид пустых полок всколыхнул смешанные чувства. В прошлое возврата не было, но и здесь я была ещё совсем чужая.

Словно бы почувствовав, что именно сейчас мне как никогда нужна поддержка, Паша подошёл и, взяв меня за руку, уверенно сказал:

– Всё будет в порядке. Обещаю тебе.

Я чуть заметно улыбнулась. Именно этого мне не хватало. Не только сейчас, но и там, в уже чужом прошлом.

Едва было Паша пошёл к двери, в раздевалку вошла девушка. Темноволосая, в короткой голубой куртке, она едва ли не с порога осмотрела меня с ног до головы и перевела взгляд на Жарова.

– Ты всё-таки привёз её, – сказала она с усмешкой и, подойдя к ближайшей скамейке, поставила на неё сумку.

– Это Маша, – Жаров вернулся обратно.

Девушка же, на ходу расстегнув куртку, как и чуть ранее Рудов, подала мне руку.

– Мария, – представилась она уже сама, хотя нужды в этом не было. – Мария Анохина.

– Оля, – ответила я, не став называть фамилию.

Хоть Анохина и не была, как говорится, спортсменкой топового уровня, слышать о ней мне приходилось. Как, безусловно, и ей обо мне. В узком, замкнутом мире фигурного катания вообще сложно было оставаться незамеченным, добившись хоть маломальских успехов. Так что все мы так или иначе заочно были знакомы.

– А я ведь не поверила, когда ты сказал, что прилетишь вместе с ней, – снова обратилась Анохина к Пашке.

Тот приобнял меня за талию.

– Как видишь, зря.

– Зря, – согласилась она и сняла куртку. Бросила на скамью рядом с сумкой.

Миниатюрная, тоненькая, она была воплощением жизненной энергии, и я поняла, что завидую ей. По-хорошему завидую. Потому что когда-то я тоже была такой: живой, открытой.

– Богданов уже дал комментарий по поводу твоего побега, – размотав шарф, она опять глянула на нас. Глаза её блеснули хитрым огоньком.

– Комментатор нашёлся, – вздохнула я и, расстегнув сумку, вытащила тренировочную форму.

– Не то слово, – Анохина открыла свой шкаф.

Пашка опять сжал мою руку и, ничего не говоря, улыбнулся мне.

Я же понимала, что когда-нибудь нам с Тимуром придётся встретиться. Снова. На льду. Чтобы выяснить, кто из нас чего стоит. Потому что в том, что он продолжит карьеру, я была уверена. От своих целей он не отступит. Не отступлю и я.

Да, пройдёт совсем немного времени, и мы встретимся. Обязательно встретимся. Вот только я уже буду другой.

Глава 7

Тимур

Стоя возле борта, я смотрел на пустующий лёд.

Оставшееся до начала тренировки время мне хотелось провести наедине с самим собой. Вой после скандального отъезда Журавлёвой поднялся такой, что несколько раз я, не сдержавшись, послал названивающих журналистов ко всем чертям.

Грёбаная общественность всколыхнулась, как яйца, взбиваемые блендером на слишком большой скорости. Липкие брызги во все стороны, только и успевай от дерьма отмываться. И каждый, чтоб его, так и норовил сделать вид, что знает причины.

Лежащий рядом на бортике телефон коротко завибрировал. Открыв присланную другом ссылку, я наткнулся на заголовок очередной статейки и, пробежавшись взглядом, выругался.

За сообщением последовал входящий с незнакомого номера, ответить на который я и не подумал.

Мир фигурного катания гудел, словно растревоженный муравейник. Болельщики, подобно двум враждующим сворам, разделились на лагеря, один из которых размахивал флагами в поддержку моей бывшей партнёрши, другой – в мою собственную.

Услышав за спиной звук приближающихся голосов, я невесело усмехнулся. Обернулся. Каримова, мать её за ногу!

– Прости, – подойдя, сказала моя новоиспечённая партнёрша, – я немного задержалась.

– Ты пришла раньше на, – посмотрел на дисплей телефона, – семь минут.

Она заискивающе улыбнулась. В чём-чём, а в том, что Каримова спит и видит, как бы набиться мне в пару, Журавлёва была права. Не прошло и пары дней, как именно это и произошло. Впрочем, против я не был.

Чёрт возьми! Не думал я всё-таки, что Оля решится вот так бросить всё и метнуться за бугор. И откуда только столько смелости взялось?!

Мысли эти вызвали у меня новую усмешку. Не думал. Наша последняя встреча засела в памяти злыми оскольчатыми воспоминаниями. Нужно было вытравить их от греха подальше как можно скорее.

– Пойдём? – подала голос Каримова.

– Иди, – холодно ответил я, не отводя взгляда от голубовато-белой глади льда.

Помедлив, Наташа сняла чехлы с лезвий коньков и, положив их рядом со мной, открыла дверцу бортика. Красивая девица, толковая. Только её попытки понравиться мне больше, чем есть, порядком давили на мозги.

Глядя, как она, расправив плечи, легко скользит по льду, я невольно думал об Ольге. Окончание сезона было потеряно и для неё, и для меня, но следующий уже маячил на горизонте. Что же, вот и посмотрим, кто кого. А кожа у неё хороша… Бархатная, нежная. И запах духов. Два с лишним года… Два с лишним проклятых года!

Подошедшая к началу тренировки на льду тренер встала рядом со мной.

– У неё хорошая растяжка, – заметила она, глядя на Наташу. – Лучше, чем у…

– Не хочу разговаривать об этом, – оборвал я тренера, пожалуй, грубее, чем стоило.

Вера посмотрела на меня, поджав губы, но ничего не сказала.

– Я сделаю всё, чтобы к началу сезона вы подошли в хорошей форме, – вновь заговорила она.

В этом я не сомневался. Как минимум потому, что иначе и быть не могло. Во-первых, потому что она имела от нашего успеха свой процент, во-вторых, потому что это было её обязанностью, в-третьих, потому что обойти Рудова для неё стало делом принципа. Было ещё в-четвёртых и в-пятых, но и каждого из трёх предыдущих пунктов хватило бы для мотивации сполна.

– Вы так и не разговаривали с Ольгой? – всё-таки спросил я.

– Нет, – отрезала Журавлёва. – И не собираюсь.

Ничего на это не ответив, я ещё раз посмотрел на дисплей телефона и, положив чехлы рядом с чехлами своей партнёрши, вышел на лёд. Заметив это, Наташа моментально направилась ко мне.

Высветленные волосы обрамляли её миловидное лицо, большие серые глаза окаймляли тёмные ресницы. Сама невинность, чтоб её…

– Теперь пора? – ещё одна заискивающая улыбка.

– Да, – ответил я коротко и, не глядя на неё, поехал в другую сторону.

Догнав меня, Наташа пристроилась рядом. Сделав пару кругов, мы остановились возле тренера.

– Мне нравится ваша синхронность, – заметила Вера.

Встрепенувшись, Каримова искоса взглянула на меня. И опять телефон…

– Простите, – бросил я, поняв, что забыл отключить мобильный на время тренировки. – Проклятые журналисты…

– Думаю, тебе всё же стоит дать интервью, Тимур, – задумчиво выговорила Вера, глядя на меня.

Я стиснул зубы. Нет. Никаких интервью. Никаких объяснений. Объяснюсь я позже и точно не с представителями СМИ. Нет.

– Нет, – ответил я и, оттолкнувшись от бортика, разогнался, чувствуя, как внутри нарастает гнев.

Шаг по льду, ещё один… Зашел на прыжок, взмыл в воздух и, скрутив три оборота, впечатал лезвие в гладь катка.

Все объяснения я приберегу для неё – для той, которую не отпущу. И не только объяснения.

– Скоро увидимся, Журавлёва, – тихо сказал я, глядя на пустую трибуну с противоположной от стоящих у бортика партнёрши и тренера стороны. – Скоро. Увидимся.

Глава 1

Год спустя

Оля

Разливающаяся над катком нежная музыка была настолько прекрасна, что заставляла забыться и полностью окунуться в танец.

На льду нас было только двое: я и Паша. Мгновение, и я, чувствуя в себе невероятную внутреннюю силу, коснулась льда лезвием конька, выезжая с выброса. Улыбнулась немногочисленным зрителям, пришедшим посмотреть на нашу тренировку, и поймала взгляд партнёра. Тройной прыжок, вращение – в каждом движении синхронность, лёгкость, дающая мне всё большую уверенность. Заход на поддержку – глаза в глаза…

Неожиданно для самой себя я споткнулась и, успев только мысленно выругаться, полетела на лёд, увлекая за собой Пашку.

Музыка мгновенно оборвалась, пришедшая ей на смену тишина вернула нас в реальность.

– Мать твою, Журавлёва, ты поосторожнее руками! – взвыл мой партнер, лежавший сейчас на льду с прижатой к лицу ладонью. – Ты мне нос сломала!

– Ой, мальчика обидели, – подъехавшая к нам Маша по-дружески обняла меня за плечи и хмыкнула: – Меньше будешь ворон считать!

– Машка, ты такая грубая, – протянул Паша, но глаза его светились смехом. – Хоть бы пожалела!

В памяти же у меня кадр за кадром мелькали картинки из прошлого. Другой каток, другие руки, другие глаза. Холодные, синие…

Глаза человека, мужчины, превратившего мою жизнь в ад, из которого я только теперь начинала выбираться. День за днём, месяц за месяцем я воскрешала в себе ту, которой была до момента нашей встречи с Богдановым. Но воспоминания, возвращающиеся порой точно так же, как в это мгновение, не отпускали меня.

Я помнила всё: бесконечные унижения, жёсткие пальцы, вжимающиеся в моё тело, презрение, сквозящее в его взгляде. Всё. И ту последнюю встречу у лифта, его прикосновения к голому животу, забыть которые почему-то не получалось, как я не пыталась сделать это.

– Нечего тебя жалеть, да, Ольк? – заставила меня вынырнуть из воспоминаний Маша. – И вообще, хватит лежать! Сейчас Роман Юрьевич придет, а вы тут прохлаждаетесь!

– Мы не прохлаждаемся, – я все-таки решила встать на защиту партнера. Зарядила я ему действительно сильно, пусть даже для парников подобное было в порядке вещей. – Мы отрабатывали элементы для короткой программы.

– Да видела я, как вы их отрабатываете, только и слышен ваш хохот! – наигранно возмутилась Маша и тут же сама широко улыбнулась.

Поднявшийся со льда Жаров поморщился, щупая нос, состроил недовольное лицо. С носом у него было всё в полном порядке, в чём я, в общем-то, и не сомневалась.

Подхватив Пашку, Анохина крутанулась вокруг него.

– Эх, вот отчего я одиночница? Везет тебе, Оль, не так страшно на льду, если что, можно неудачный прокат списать на косяки Жарова! А мне, – она скорбно вздохнула, – если только на трещинку во льду.

– Анохина, хватит язвить, – Паша взял Машкину ладонь в свою и потянул на себя. – Ты Журавлёвой не завидуй, я бы посмотрел, с каким визгом ты падаешь с поддержки. А она ничего, держится.

– Если бы у тебя были не крюки, а руки, она бы не падала!

Паша только недовольно покривил губами.

Повернувшись к бортику, я заметила приближающегося Рудова. Перехватившая мой взгляд Маша попыталась напустить на себя серьёзный вид, хотя обе мы знали – смысла в этом нет никакого.

Роман Юрьевич человеком был строгим, но справедливым и никогда не повышал голоса без надобности. Критиковал жестко, но по делу, умел грамотно распределять нагрузку. Одним словом, работать с ним было комфортно. В особенности мне, имеющей за плечами совершенно другой опыт.

– Молодежь! – Рудов подошёл к бортику. – Быстро разбежались, не создаем затор и работаем, а не болтаем! Или у кого-то из вас много свободного времени?

Голос тренера звучал строго, даже несколько резко, но возразить никто из нас не подумал. Здесь, в Штатах, система тренировок значительно отличалась от той, что была в России. Готов работать – работай, нет – что же… Заставлять никто никого не собирался. Да это было и не нужно. Каждый из нас знал, для чего он тут. В том числе и я. Жёсткие руки, синие, с застывшими в них осколками льда глаза…

– Ты что застыла? – спросил Паша, коснувшись моей ладони.

Я лишь качнула головой.

– Ничего, – ответила негромко и повторила, но уже не ему, а скорее самой себе: – Ничего.

А в мыслях снова и снова прошлое. Лёд, унижения, страх. И понимание, что совсем скоро нам предстоит встреча. Совсем скоро, потому что до чемпионата России осталось буквально несколько недель, а это значит, что волей-неволей нам придётся столкнуться. Возможно, не только на льду, но и вне его. И этого, наверное, боялась я куда сильнее.

Как правило, после тренировки мы втроём: я, Пашка и Маша заходили в одно из ближайших кафе, чтобы перекусить и обсудить последние новости.

Но сегодня настроя на дружеские посиделки ни у кого из нас не было. Уже завтра нам предстояло вылететь в Россию на чемпионат.

Переживала ли я? Да. Отрицать это было бесполезно.

– Я так давно дома не была, – призналась Маша, когда мы остались вдвоём.

Жили мы с ней в одной квартире, которую снимал нам тренер, ибо тех денег, что удавалось заработать, беря подкатки, хватало только на еду и самое необходимое. Однокомнатная, расположенная неподалёку от катка квартира была достаточно уютная, так что жаловаться не приходилось. Да и какое у меня вообще было право жаловаться?!

– Извини, – добавила Маша, не услышав от меня в ответ ни слова.

– Всё в порядке, – вздохнула я, поправив на плече лямку сумки с коньками.

Несмотря на то, что жизнь текла своим чередом, к шумной Америке до конца я так и не привыкла. На Родину меня тянуло безумно, но я знала – нельзя! Не для того я сбежала, бросила всё, что мне было дорого.

Да и куда мне было возвращаться? Своего у меня не было ничего, а квартира матери… Как я могла назвать домом место, где никогда не чувствовала себя по-настоящему свободной, не была счастлива? К тому же, о том, что мать простит меня, можно было забыть хотя бы потому, что просить прощения я не собиралась – было не за что. Кто из нас кого предал – не важно. Важным было лишь то, что даже спустя год я всё ещё оставалась чужой. И там, в России, и здесь.

Всё, что я могла, как и прежде работать, работать и ещё раз работать. Только теперь я знала, для чего именно, и сама хотела этого.

– Когда-нибудь у меня будет то место, которое я смогу назвать домом, – после затянувшегося молчания всё-таки сказала я и посмотрела на идущую рядом Машу.

Она ответила мне одним лишь взглядом, без лишних, ненужных слов. На два года младше меня, она была весёлой, жизнерадостной и в то же время не по годам мудрой. Что она могла ответить мне? Как и Паша, она читала одно из недавно вышедших интервью моей матери, где та заявила, что у неё больше нет дочери.

Совсем скоро… Совсем скоро я увижу её. И Тимура. Я очень надеялась, что мой страх перед ним ушел в небытие и никак не повлияет на выступление. Потому что он и так сломал во мне слишком многое, слишком многое отобрал. Большего позволить ему я просто не имела права.

– Ольк, – мы уже легли спать и выключили свет, когда вдруг послышался встревоженный голос Машки.

– А?

– Завтра едем в Россию и… я так переживаю! А что, если я завалю выступления и не попаду на чемпионат Европы?

– Завалишь – поедешь на следующий год, – после недолгого молчания отозвалась я, вынырнув из опять некстати нахлынувших воспоминаний.

Ещё несколько дней назад мне казалось, что я готова к этой поездке, к предстоящим встречам, а теперь вдруг поняла, что нет.

Что придёт в голову Тимуру, когда мы снова окажемся рядом? Как я могу быть готова к тому, о чём даже представления не имею?!

Вздохнув, я перевернулась на живот. И без того не идущий сон рассеялся окончательно.

– Да и вообще, Маш, что за пессимизм? Не верю, что это говорит мне Мария Анохина! – поддразнила её, пытаясь хоть как-то встряхнуть нас обеих. – Та, что всегда уверена в себе и не отступает ни при каких обстоятельствах! Куда она подевалась?

– Она уехала в отпуск, – невесело хмыкнула подруга и призналась: – Меня колотить начинает при одной мысли, что я реально могу поехать на чемпионат Европы!

– Мне бы твои переживания, – снова вздохнула и подмяла под себя подушку, в темноте пытаясь разглядеть силуэт Маши. – У меня другие страхи. Увижусь с Богдановым и… Не знаю, что будет. Как бы не накрыло меня, – теперь невесело усмехнулась уже я. – Впервые нам придется соперничать друг с другом на соревнованиях.

Анохина молчала. Привыкнув к темноте, я начала различать контуры мебели, неясные детали комнаты. С улицы раздался резкий звук автомобильного гудка, затем вновь повисла тишина. Поняв, что не усну, я присела и, подобрав ноги, обвила их руками.

– Знаешь, – заговорила снова, – весь этот год я пыталась понять его. Пыталась понять, что двигало им эти годы. Два года, Маш. Два года мы катались вместе. Это ведь не две недели и не два месяца…

Неожиданно для самой себя я поняла, что впервые говорю о наших с Тимуром отношениях настолько откровенно. Только откровенность эта не осталась бесследной для меня же самой – горло сдавило, к глазам подступили незаметные в темноте, но хорошо слышащиеся в голосе слёзы. А я-то думала, что больше не плачу… Даже находясь за тысячи километров от меня, проклятый Богданов делал меня слабой.

– Почему он так относился ко мне? – тихо спросила я. Не подругу, может быть, саму себя, а может быть, пустоту.

Машка заёрзала, и я поняла, что она тоже присела в постели. Судя по всему, сон сегодня не грозил ни одной из нас.

– Тут все просто! Он завидовал тебе, – вдруг выдала она.

Мышление у неё вообще было странное. Порой казалось, что она смотрит на некоторые вещи с тех сторон, с которых другому человеку бы в жизни на них взглянуть не подумалось.

– Мне? – не скрывая скептицизма, переспросила я.

– Да, – немного подумав, подтвердила Маша. – Когда вы встали с ним в пару, у тебя, фактически, не было никакого прошлого. Над тобой ничего не довлело, Оль. Как бы странно это ни звучало, ты была свободна. Да и возраст… Сколько ему сейчас?

– Двадцать пять.

– А тебе только двадцать недавно исполнилось! – в тишине послышался её выдох. – С одной стороны – не так много для парника, а с другой…

– Ерунда это всё, – отмахнулась я и, откинув одеяло, поднялась. Подошла к окну и повторила по слогам: – Е-рун-да.

Небо было чистым, висевшие в вышине светлячки звёзд напоминали рассыпанные по чёрному бархату бриллианты.

Распахнув окно, я впустила в нашу квартирку свежий ночной воздух. Услышала шаги позади.

– Не ерунда, – возразила Маша. – Ты сама знаешь, что такое в фигурном катании пять лет.

– Ему же не тридцать, – губы мои невольно тронула грустная улыбка.

Встав рядом, Машка опёрлась локтями о подоконник.

– Тем более, с его данными. Каким бы он не был мерзавцем, таланта у него не отнять. Да и чисто внешне…

На этот раз подруга просто презрительно фыркнула.

– На себя посмотри, – она как будто даже немного разозлилась. – Сама красавица ещё какая. И таланта у тебя ничуть не меньше, чем у него, Оль! У тебя все впереди, а насчёт него… тут я бы поспорила. Амбиций много, но что от них толку? Он же понимал, что в то время, когда ты только раскрываешься, его звёздочка катится к закату…

– Не сочиняй, – устав слушать её бредни, только и сказала я. Отошла от подоконника и, включив свет, позвала: – Пойдём чаю выпьем, раз уж всё равно не спим.

– Я не сочиняю, – никак не успокаивалась Машка.

Как были босые, в тонких пижамных майках и белье, мы вышли на кухню. Тряхнув головой, Маша провела по тёмным волосам. Включила чайник и уверенно посмотрела на меня:

– Тимур просто-напросто начал тебя под себя подминать. Хотел, чтобы без него ты себя чувствовала никем и, надо сказать, у него это получилось. Сама подумай: что было бы, если б ты поняла, что с кем-то другим шансов у тебя больше? Что бы он стал делать?

– Хватит! – оборвала её я уже раздражённо. – Когда мы встали в пару, ему было двадцать два, Маша. Двадцать два. Поэтому то, что ты говоришь… – я приподняла руку, не желая ни продолжать, ни слушать и повторила. – Хватит.

Должно быть, она и сама поняла, что в словах её нет никакой логики, потому что продолжать не стала. Взяла чашки и, поставив на стол, опустилась на деревянную табуретку. Волосы её рассыпались по плечам, в глазах отразилась задумчивость.

– Тогда не знаю, – наконец выговорила она, и смысла в этом было куда больше, чем во всём, что она сказала раньше.

– Вот и я не знаю, – слушая, как шумит вода в чайнике, отозвалась я.

Зависти со стороны Тимура не было никогда. Всё, что было – ненависть. Обычная, неконтролируемая ненависть, выросшая из ниоткуда и не имеющая под собой ничего рационального. Чёрная, жгучая ненависть, вот и всё.

Глава 2

Оля

Самолет приземлился в Москве ранним утром. Одиннадцать часов в воздухе, а впереди еще перелет до Саранска. Вся наша немногочисленная группа расположилась в зале ожидания и как никогда ждала объявления рейса.

– У меня всё болит! – прохныкала Маша, пытаясь размять затёкшие мышцы. – Господи, как спать-то хочется…

Бессонная ночь не прошла бесследно. Спать действительно хотелось так, что я бы многое отдала за несколько часов в тихом гостиничном номере. Болтаясь в небе над океаном, я сумела на пару часов задремать, но толку от этого не было никакого.

– Даже знать не хочу, что вы с Журавлёвой делали ночью, – проговорил разлёгшийся рядом в кресле Жаров, вяло покручивая в руках наушники от телефона.

– Да кто же тебе скажет, – язвительно отозвалась подруга, слегка скривив губы.

Паша смерил её как будто оценивающим взглядом и хмыкнул.

Недолго думая, Машка выхватила у него телефон. Вот только улизнуть ей не удалось – Жаров тут же перехватил её руку и рванул на себя.

Что и говорить, реакция у него всегда была отменная. Немного понаблюдав за их вознёй, я пошла в другой конец зала.

Как будто назло, над Москвой разразилась настоящая снежная буря. На табло то и дело появлялась информация о всё новых задерживающихся рейсах, наш среди которых исключением, увы, не стал. Буря… Вот и внутри у меня была как будто бы буря. Ожидание, волнение, усталость: всё смешалось в одно. Снежная буря, льдинки в синих глазах…

Тяжело вздохнув, я остановилась у кофейного аппарата и бегло прочитала примитивный список предлагаемых напитков, сама не зная, хочу ли я что-нибудь или нет.

Внезапно на плечо моё опустилась ладонь: широкая, тёплая, мужская.

Испуганно вздрогнув, я резко обернулась и, наткнувшись взглядом на Рудова, выдавила улыбку.

– Ром… это ты, – голос мой прозвучал как-то сипло, неуверенно.

– Оль, что с тобой? – Рудов пристально вглядывался в моё лицо.

Что выгляжу я погано, мне было известно: бледная, с залёгшими под глазами тенями. Чуть раньше, вытряхнув перед зеркалом в женском туалете дорожный набор косметики, я попыталась привести себя в порядок – бесполезно. Можно было списать всё на ночь, которую мы с Машкой так и провели на кухне, не ложась, на перелёт, вот только я знала – это тут ни причём.

– Ты вся как на иголках с тех пор, как мы вылетели из Америки, – продолжил он.

– Ничего, – ответила я честно. – Просто… волнуюсь.

– Ты должна собраться. Знаешь, сколько трудов мне стоило доказать Федерации, что ты перспективная спортсменка, что они должны дать тебе шанс?

Я молчала. Смотрела на Рудова, понимая его правоту. Конечно же, я должна собраться, должна, чёрт возьми, взять себя в руки! Должна! Потому что если уже сейчас я раздёрганная настолько, что вздрагиваю от каждого шороха, что будет дальше?!

– Тебе не хуже меня известно, что мать твоя добивалась обратного, – твёрдо говорил он, не жалея меня.

Он никогда меня не жалел. Порой я была ему за это благодарна, порой хотела, чтобы он замолчал. Вот только Рудов не молчал. Никогда. И сейчас тоже.

– Президент Федерации поверил мне, Оля, – слова зазвучали ещё твёрже. Взглядом он держал меня, и я знала – права отвернуться у меня нет. Потому что это будет проявлением слабости. А слабых Рудов не любил. – Поверил тебе. Ты не имеешь права отступить.

– Я все понимаю, – я действительно понимала. – Обещаю, что соберусь и не буду думать ни о чем постороннем.

– Вот и хорошо, – тренер удовлетворённо кивнул. Посмотрел на стоящий за моей спиной кофейный аппарат. Достав из кармана купюру, скормил ему и выбрал из списка латте.

Аппарат зашумел, Роман же ничего больше не говорил. Просто стоял рядом и ждал. Только когда кофе был готов, он достал стаканчик и, подав мне, произнёс:

– Год назад ты пришла ко мне для того, чтобы я сделал из тебя нечто большее, чем ты была. Я сделал. Но именно сейчас твоё будущее зависит в большей степени от тебя самой.

– Я знаю, – сделала глоток.

На удивление кофе оказался вполне приличным, к тому же, от стаканчика исходило тепло, согревающее пальцы. Роман взял его у меня, отпил и вернул обратно.

– Рад это слышать, – проговорил он и направился к вышедшему в зал сотруднику авиакомпании.

Посмотрев ему вслед, я обхватила стаканчик обеими руками. Да, теперь многое зависит от меня. Даже не так – теперь от меня зависит всё. От меня и от того, смогу ли я быть сильнее собственного прошлого.

Я отвернулась к окну. Снег на улице валил, не переставая. Всегда любившая морозные снежные зимы, в другой день я бы была рада этому, но только не сегодня. Не сегодня и не сейчас. Единственное, чего мне хотелось – чтобы буря наконец закончилась, и мы смогли вылететь в Саранск. Только кто-то сверху, судя по всему, решил укрыть город толстым белым покрывалом. Всего неделя до Нового года…

Несмотря ни на что, мне хотелось бы встретить этот праздник здесь, в России. Но нет. Сразу после завершения чемпионата я опять улечу в Штаты. Теперь мой дом был там, пусть даже до конца я всё ещё не могла принять этого.

– Оль, ты идешь?! – раздался сбоку от меня голос Маши. Тут же я почувствовала прикосновение к руке и, допив оставшийся в стаканчике кофе, обернулась.

– Куда? – столкнулась с ней взглядом.

Судя по тому, как она смотрела на меня, задумавшись, я пропустила нечто важное. Издали вгляделась в табло, но различить ничего, конечно же, не сумела.

– Объявили посадку? – с надеждой спросила я. – Я не слышала.

– Какую посадку, Оль?

Для того, чтобы придать тону ещё большую красноречивость, Анохиной оставалось разве что у виска покрутить. Сделать она этого, конечно, не сделала. Только внимательно посмотрев мне в лицо, осведомилась с лёгким укором:

– Ты где витаешь? Вернись, пожалуйста, на эту грешную землю.

– Маш…

– Рейс отменили из-за снегопада, – пояснила она, поняв, видимо, что я действительно несколько не в себе. – Едем в гостиницу.

– А как же чемпионат? – глупо спросила я, сжав в пальцах пустой стаканчик.

Почувствовала себя так, словно мне было не двадцать, а лет восемь от силы. Сколько раз уже случалось такое: рейсы задерживали, отменяли… Не через час же он, этот чемпионат, в конце концов!

– Чемпионат от тебя не убежит, – нетерпеливо ответила Машка. Именно так, если бы я на самом деле была неразумным ребёнком. – Оль, пойдём. Вернись в реальность, в самом-то деле!

Молча кинув стакан в ведёрко возле аппарата, я в последний раз посмотрела в окно. Настоящая русская зима, разве что солнца не хватает.

Чувства у меня были смешанные – с одной стороны казалось, что только вчера я точно так же стояла у окна перед вылетом в Штаты в ожидании нашего рейса. А с другой… С другой у меня было ощущение, что с того момента прошла вечность.

Вот только изменила ли меня эта вечность? На этот вопрос ответа у меня не было.

– Пойдём, – наконец вздохнула я.

Анохина тут же схватила меня за руку. Как будто боялась, что я потеряюсь среди окружающих нас людей или снова с головой окунусь в не оставляющие меня в покое мысли.

Порывистая, несдержанная, она напоминала мне вихрь. Наверное, если бы не она, воспоминания о Тимуре сожрали бы меня. Особенно в первые недели, когда ночью, во сне, я видела его перед собой, чувствовала дыхание, касания. Когда взгляд его холодных глаз пронзал меня насквозь, а в сознании звучал голос, слова: «без меня ты никто».

– Ма-а-аш, подожди, я забыла чемодан… – притормозила я Анохину на полпути.

Неожиданно подруга остановилась. Резко, так, что я едва не врезалась в неё. Как и там, у окна, посмотрела на меня и выговорила:

– Паша давно погрузил его в такси, пока ты тут ворон считаешь! – покачала головой. – А вообще, вы стоите друг друга. Что один уши наушниками заткнул, в телефон уткнулся и ничего не слышит, что вторая…

Я только вздохнула. Маша снова повела меня вперёд – быстро, ловко маневрируя в людском потоке. В самом деле, сколько бы я ещё простояла с остывшим кофе, если бы не она? Пожалуй, долго.

Выйдя из здания аэропорта, мы подошли к поджидавшему нас такси.

– Оля, ну чего ты как неживая? – пробурчала подруга, двигая меня и садясь рядом на заднее сиденье. – Опять о своем Богданове думаешь?

– Нет! – мгновенно возразила я и откинулась на спинку, прикрыв глаза. – Просто устала…

– Просто устала, – передразнила меня она, прекрасно понимая, что мои мысли по-прежнему далеки от настоящего.

Но продолжать Маша не стала. Потому что… Потому что иначе и быть не могло. Я вернулась туда, откуда год назад сбежала фактически в никуда. Именно в никуда, ибо всё, что тогда у меня было – наспех собранные чемоданы, купленный Пашей билет и его же убеждённость в том, что всё будет в порядке. Только это и ничего больше, потому что, уезжая, я даже не спросила нового тренера, готов ли он принять меня в группу.

Но всё сложилось так, как сложилось. И вот теперь, спустя год, я снова еду в такси. А рядом… подруга, новый тренер и новый партнёр.

В гостинице мы провели целый день. Каждую минуту ожидали, что снегопад закончится, и мы сможем наконец добраться до столицы Мордовии – Саранска. Однако время шло, а ничего не менялось.

Ближе к вечеру Рудов «обрадовал» нас известием, что и следующий день нам тоже придется провести в Москве.

Успокаивало в этой удручающей обстановке только одно – выехали мы на чемпионат заранее, чтобы успеть привыкнуть к смене часовых поясов. И какая, собственно, разница, где будем привыкать – в Москве или Саранске?

Под конец второго дня я готова была на стенку лезть от пребывания в четырех стенах, поэтому, оставив Машку в номере развлекаться просмотром российских новостей, отправилась подышать свежим воздухом. Сильный снегопад нисколько не смущал меня.

Гуляла по заснеженным улочкам Москвы, рассматривала красочные витрины, напоминающие, что скоро праздник. Улыбнулась, увидев маленькую девочку, требующую у мамы на праздник плюшевого медведя. Я тоже всегда мечтала об огромном плюшевом медведе! Увы, но мама никогда не вникала в подобные «мелочи», поэтому моя мечта так и осталась мечтой…

Остановившись, я непонимающе уставилась на огромный спортивный комплекс, подсвеченный снаружи тысячами маленьких лампочек. Сама не заметила, как тут оказалась. Не то чтобы каток находился далеко от гостиницы – примерно час ходьбы. Должно быть, собственное подсознание в очередной раз сыграло со мной злую шутку.

– Ты с ума сошла, – шепнула я самой себе, когда вместо того, чтобы убраться, пока меня никто не заметил, сделала ещё несколько шагов вперёд.

Страх смешался с каким-то ненормальным желанием доказать самой себе, что я смогу. И… как знать, возможно, моя мать сейчас на катке.

Разговаривать я с ней не собиралась, хотела просто… посмотреть издали. Да, чем ближе я подходила к зданию, тем сильнее понимала, что мне это нужно и нужно именно сейчас. Не в последний момент, а сейчас.

На вахте никого не было, и я поспешно прошла дальше. Сердце бешено колотилось, едва ощутимые, но так хорошо знакомые запахи воскрешали всё новые и новые воспоминания. Боже…

Со стороны льда была слышна музыка. Что-то неуловимо знакомое. Замедлив шаг, я почти остановилась, издали глядя на скользящую по льду совершенно неизвестную мне пару. И тренер…

Вглядываясь в черты стоящей у борта женщины, я понимала – это не моя мать. Что же. Возможно, оно и к лучшему.

Сердцебиение стало утихать, волнение, что я чувствовала последние минуты, ослабло.

– Значит, не судьба, – едва слышно сказала я, не сводя взгляда с фигуристов, и буквально в тот же миг почувствовала жёсткую хватку на локте.

– И кто это тут у нас? Давно не виделись, да? Как к тебе теперь обращаться? – обжигающее щеку дыхание, тихий шепот и глухие удары вновь зашедшегося бешеным галопом сердца. – Мисс Ольга Журавлёва? Слишком вычурно, тебе так не кажется? Лучше по-простому, – ладонь на моём бедре. – Дрянь, – дыхание совсем близко, ещё тише. – Дря-я-янь, – низкий, глухой голос.

Пренебрежение и ярость.

Этот голос я никогда не забуду…

Глава 3

Оля

Богданов развернул меня лицом к себе и, продолжая крепко держать за руку, ядовито усмехнулся:

– Неужели соскучилась?

Я уставилась на него с диким страхом. Зачем я пришла?! Зачем?! Не нужно было делать этого.

Сейчас я желала лишь одного: чтобы стоящий передо мной Тимур оказался лишь иллюзией, донельзя прорисованной моим подсознанием иллюзией. Вот только сдавливающие мой локоть пальцы свидетельствовали о том, что всё происходящее – самая настоящая реальность.

– Чего молчишь, дрянь? – медленно он провёл рукой по моему бедру и резко, стремительно сжал второй локоть. – Язык проглотила?

– Отпусти меня, – прохрипела, но Тимур и не подумал сделать этого, наоборот, рванул на себя.

Нервно выдохнув, я запротестовала, упёрлась ему в грудь. Куда там! Как и год назад, я была щепкой по сравнению с ним.

– Отпустить? – вкрадчиво выговорил он и действительно отпустил. Отпустил одну мою руку и тут же обхватил ладонью шею.

Глядя мне в глаза, медленно погладил пальцами и, не говоря больше ни слова, поволок к раздевалкам.

– Тим… – я упёрлась в косяк, когда он распахнул дверь, всё ещё надеясь освободиться. Быстро посмотрела на него через плечо.

– Пошла! – рыкнул он, вталкивая меня внутрь. – Пошла, я сказал, – толкнул сильнее и, стоило мне, едва держась на ногах, переступить порог, захлопнул дверь с такой силой, что звук удара прокатился эхом по небольшой комнатке.

Повернув ручку, Тим запер замок, линия его губ на миг неуловимо искривилась.

– Вот мы и встретились, моя милая партнёрша, – тихо выговорил он, глядя на меня, как мог бы смотреть хищник, желающий развлечься со своей добычей перед тем, как прикончить.

Я испуганно отшатнулась от него, осмотрелась в надежде найти путь к отступлению.

Но другого выхода из раздевалки не было, и я отлично это знала.

– Рассказывай, – Богданов упёрся ладонью в шкафчик.

Стоя в паре метров, он нагло, внимательно рассматривал меня.

На мне была тёплая зимняя куртка, джинсы, сапоги, а я всё равно почувствовала себя обнажённой. Как будто одним взглядом он раздел меня догола и теперь касался кожи, тела.

Волна удушья сменилась ознобом. В глубине глаз Тимура горел странный огонек, словно он… остался доволен увиденным.

– Что тебе рассказывать? Как я здесь оказалась? – нашла силы поднять голову и спокойно, размеренно произнести: – Наш самолет задержали из-за непогоды, поэтому мы на несколько дней вынуждены остаться в Москве.

Тимур продолжал смотреть. Всё так же: оценивающе, нагло, прямо.

Мне опять стало жарко. Обмотанный вокруг шеи шарф душил, вспыхнувшее внутри раздражение самой себе казалось каким-то… бессильным. Пытаясь избавиться от этого ощущения, я продолжила:

– А почему пришла? Без понятия!

Он молчал. Молчал и смотрел, не отводя тяжёлого, подавляющего взгляда.

Несмотря на то, что сама я горела, руки у меня были холодными настолько, что я почти не чувствовала пальцев. Внутренне я сжималась, но скорее умерла бы, чем показала свой страх.

Всё так же молча он приблизился, сократив ещё разделявшее нас расстояние до ничтожных сантиметров. Я не отступила. Хотя отступать, в общем-то, было некуда.

– Я не ожидал тебя тут увидеть, – проговорил он достаточно сдержанно. – Твой побег… – хмыкнул. – Я вообще думал, что ты никогда не вернешься в Россию.

– Это был не побег! – выпалила в сердцах. – Мне просто осточертело твое ко мне отношение! Осточертел этот лёд! Я уехала туда, где мне были рады, где в меня поверили! Знаешь, за этот год я ни разу не пожалела, что ушла от тебя!

Я чувствовала его близость, чуть ощутимый запах его одеколона. Как не пыталась совладать с собой, меня начало потряхивать.

– Через несколько дней встретимся в Саранске, – взгляда я не отвела. – Пропусти меня, Тим, – отношения будем выяснять на льду. А сейчас я ухожу. Меня ждут.

Попыталась обойти Тимура, желая поскорее оказаться подальше, убежать, скрыться от его взгляда. Но не успела сделать и нескольких шагов, Богданов схватил меня за запястье и с силой рванул назад.

– Не смей уходить! – услышала у себя над ухом и вздрогнула, почувствовав его руки на талии.

– Что ты…

Я рванулась было от него, но он стиснул ещё сильнее и, не успела я понять, что происходит, не успела окончательно испугаться, почувствовала его всем телом. Так близко, так остро, что сердце бухнулось в рёбра, дыхание перехватило.

Удерживая меня, Тим шагнул к шкафчикам, вжал меня, накрыл своим телом и впился в мои губы жестким, грубым поцелуем.

– Тимур… – засипела было я, извиваясь, отворачиваясь.

Он глухо зарычал и, стянув с меня шапку, кинул её на пол. Намотал волосы на руку и оскалился, глядя мне в глаза. Чёрные зрачки с горящим в глубине пламенем, обрамлённые радужкой из колотого льда…

– Что ты… – я рванулась снова и поморщилась.

Ещё крепче сжав волосы, Тимур заставил меня задрать голову.

– Ты никуда не пойдёшь, – процедил он и снова накрыл мой рот своим, втолкнул язык и принялся целовать так… Так, что я совершенно потерялась. Болезненно, настырно, не оставляя мне даже шанса на сопротивление, на возможность уйти. Уйти до тех пор, пока он не отпустит.

Я закрыла глаза, сердце бешено стучало, а ноги подкашивались. Казалось, вокруг всё плывёт, качается. Инстинктивно я схватилась за руку Богданова, и в ту же секунду ощутила свободу.

– Встретимся в Саранске, моя маленькая партнёрша, – сипло проговорил он, глядя мне прямо в глаза и, напоследок ещё раз оценивающе осмотрев с головы до ног, вышел.

Растерянная, опустошённая, сбитая с толку, я опустилась на скамейку не понимая, что только что произошло.

Что это было? Как это понимать и как объяснить? Чего он пытается добиться?! Новая игра Тимура Богданова, призванная заставить меня нервничать и провалить чемпионат?

– Ненавижу тебя! – со злостью ударила кулаком о скамейку и поднялась.

И уже про себя: «будь ты проклят, Тим».

Обратную дорогу я почти не помнила: быстро прошла всё по тем же коридорам, вихрем пролетела мимо вахтёра и направилась в сторону гостиницы.

Я не позволю ему снова заставить играть меня по своим правилам.

Войдя в свой номер, упала на кровать и накрылась одеялом, ни слова не говоря обескураженной Маше.

Заснула, правда, я не сразу. Как не отгоняла от себя невеселые мысли, они все равно лезли в голову. Встреча с Богдановым вновь вернула, казалось, давно забытое ощущение. Ощущение страха и чувство безнадежности. Да еще этот больше похожий на укус, на приказ подчиниться поцелуй…

Прижала руку к губам и прерывисто вздохнула, мысленно обещая себе, что больше никогда не позволю Тимуру приблизиться. Какую бы игру он не затеял…

Глава 4

Оля

По приезду в Саранск нас всех заселили в одну гостиницу, расположенную недалеко от недавно построенного спортивного комплекса, где и должны были проводиться соревнования.

Я боялась снова встретить Богданова, но еще больше – свою мать. Тимур, наверное, рассказал ей, что я приходила. Что ждать от неё? Встреча с Богдановым, к которой я, как не уверяла себя, оказалась не готова от слова «совсем», и без того заметно нарушила моё внутреннее равновесие. Испытывать собственные нервы ещё больше я не хотела. Тем более сейчас, когда до начала соревнований времени оставалось совсем немного.

Именно поэтому без надобности я из номера не выходила. К счастью, ни с Тимом, ни с матерью наши пути не сошлись. Пока.

В день начала чемпионата России у спортивных пар была назначена утренняя тренировка, за ней – короткая программа у танцевальных дуэтов, торжественное открытие и, собственно, выступление парников.

Мы с Пашей и Романом Юрьевичем пришли на тренировочный каток одними из первых.

– Ольга, Павел, задерживаться не будем. Перед стартом вам ещё нужно отдохнуть, – проговорил Роман, когда мы, размявшись, подъехали к бортику. – Сейчас повторите прыжки и выброс. После этого я хочу, чтобы вы прокатали короткую от начала до конца. На этом, думаю, всё на сегодня. Что вы готовы, мне и так известно. Побережём силы на старт.

От меня не укрылась звучавшая в голосе Рудова натянутость. Несколько раз я видела, как он озирается по сторонам, словно был настороже. Словно бы на катке могла появиться…

– Роман Юрьевич, вы с ней встречались, да? – внимательно посмотрела я на него, не спеша приступать к выполнению элементов.

– С кем?

– С моей матерью.

Рудов отвел взгляд, на скулах его выступили желваки. Немного помолчав, он проговорил, уже глядя на меня:

– Да, Оль. И, если честно, я не хочу, чтобы вы виделись с ней. По крайней мере, до соревнований.

Я кивнула, грустно усмехнувшись.

– Боитесь, что я сорву выступление?

– Я просто не хочу, чтобы ты расстраивалась. Вера Журавлёва, она…

– Она сделает всё, чтобы лишний раз показать мне, что я подлая дрянь, которая «предала» её, – закончила за тренера и вскинула голову. Ответила ему твёрдым, уверенным взглядом. – Не переживайте! Этого не будет. Я не подведу вас. Вы дали нам… мне возможность реализовать себя. Я собираюсь эту возможность использовать.

Пашка, молчавший всё это время, сжал мою ладонь. Рука его была тёплая, почти горячая. Простое прикосновение в знак поддержки, но для меня оно значило много.

– Благодаря вам у нас с Пашей есть шанс. Мы используем его. Во что бы то ни стало мы попадём в сборную и поедем на чемпионат Европы.

– А там и на мир замахнемся, – вставил Пашка.

Посмотрев на него, я увидела решимость в его взгляде. Точно такую же решимость, что пылала внутри меня. Разве что разбавленную тёмными чёртиками-смешинками.

– Вперёд, партнёрша, – Жаров жестом показал на лёд.

Я замешкалась, и он, поняв, что мне нужно немного времени наедине с Рудовым, без лишних слов отъехал от нас.

– Ты уверена, что сможешь справиться с этим? – негромко спросил Роман, когда мы остались у борта вдвоём.

– Я слишком много поставила на этот чемпионат, – помолчав пару секунд, так же тихо отозвалась я. Рудов накрыл мою лежащую на бортике ладонь своей. – Придётся справиться, Ром, – моя ладонь под его сжалась в кулак. – Выбора нет.

– Нет, – согласился он и кивком указал на лёд. – Время, – напомнил коротко.

Ладонь его исчезла. Разговор был окончен, и я широкими подсечками поехала к разминающемуся Паше. Остановилась рядом и улыбнулась, хотя делать это не особо-то и хотелось.

Мама… Как бы я желала другого. Но вряд ли с этим уже можно что-то поделать.

– Жаров, – взяла Пашу за руку и потянула на себя. – Что стоим, кого ждем?

– Журавлёва, и как тебе это удается? – улыбнулся Пашка, обнимая меня за талию. – Минуту назад казалось, что ты вот-вот в себя уйдёшь, а сейчас…

– А сейчас, Паша, давай уже кататься! – подмигнула партнеру и подала знак, что можно включать музыку.

Тимур

Я стоял у входа в раздевалку и неотрывно наблюдал за парой, находящейся сейчас на льду. Изящные линии, синхронные вращения, оригинальные поддержки…

Нечего сказать, они были хороши. Очень хороши, хотя и не лучше нас с Натальей. Ничем не лучше.

Только вот эта нежность в каждом движении, каждом взгляде.

Чёрт подери, если это игра, не слишком ли правдоподобно?! И что за игры у Журавлёвой с собственным тренером?

Я отлично видел, как несколькими минутами ранее они стояли у борта. И его руку на её я тоже видел.

– Вот, значит, как, – процедил я, когда, закончив программу, моя бывшая партнёрша снова подкатила к бортику. Сказав что-то, показала ладонь и негромко засмеялась. Смех её звоном зазвучал в башке, вызывая внутри чёрную ярость.

Руки сжались в кулаки. Прошло около минуты прежде, чем партнёр её тоже подкатил к борту. Обняв, прижал Журавлёву к себе и поцеловал в щёку. Она снова засмеялась, усиливая и без того хлещущуюся в крови злость.

Смеётся? И что же её так развеселило? Рука партнёра на талии или взгляд Рудова? Вот уж не ожидал…

– Тим, чего встал, идем на лед! – вдруг раздалось позади меня. Каримова, чёрт её дери!

Повернулся и прошипел:

– Не указывай мне, что делать.

– Да кто же тебе указывает? – фыркнула она и пошла вперед, размахивая коньками.

Высокомерная, немного истеричная, она порядком действовала мне на нервы. Даже несмотря на то, что в первую же нашу встречу я предельно ясно объяснил, что свой характер ей придётся держать при себе. Что она, в общем-то, и делала.

Одно радовало – она не заваливала программы, как это раньше делала Оля, только вот…

– Тимур, – сегодня она, видимо, всё-таки решила вывести меня из себя. – Ты идешь или нет?! – Наташа посмотрела на меня с недовольством.

– Иду! – отозвался сквозь зубы, понимая, что на лёд действительно пора и пошел следом.

Глава 5

Оля

Безошибочно выполненный, пусть пока только на тренировке, прокат короткой программы заметно поднял мне настроение. Ещё и Пашка, сравнивший меня в поддержке с крейсером…

– А что? – продолжал он веселить меня. – Разве не похожа?

Едва я собралась ответить ему, в сознание ворвался другой голос. Жёсткий, резкий, заставивший мигом позабыть обо всём на свете.

Порывисто обернувшись, я встретилась взглядом с Тимуром. Прищурившись, он смотрел прямо на меня. Так, будто желал пригвоздить к месту, вывернуть мне всё нутро, душу.

«Опять злой», – пронеслось в голове.

Я отвернулась и заставила себя улыбнуться Паше. Пусть знает, что я абсолютно счастлива, что у меня все хорошо!

– Ой, Журавлёва-а-а, – Каримова! Я подняла голову и усмехнулась прямо в лицо Наташе. – Тоже приехала на чемпионат?

– Ты что-то важное мне сказать хотела?

Наташа презрительно поморщилась и хмыкнула:

– Да нет, просто предупреждаю, что можешь ни на что не рассчитывать.

– Это все?

– Всё, – ответила она и одарила нас с Пашей полным превосходства взглядом.

Пашка только сильнее прижал меня к себе, осмотрев Наташку с головы до ног с таким видом, будто перед ним стояла не белокурая красавица, а нечто, на что и внимания-то обращать не стоило.

Действительно не стоило, в этом он был прав.

– Знаешь хорошую такую присказку? – всё-таки обратился он к ней. – Проходя мимо, проходите мимо.

– Присказка действительно неплохая, – не стушевалась Каримова. – Какой смысл задерживаться возле чего-то, не стоящего и пяти секунд времени?

– Даже так? – Жаров хмыкнул. – Я, конечно, не засекал, сколько ты здесь уже стоишь, но не пять секунд точно. Так что…

Если бы не стремительно подъехавший к нам Тимур, пикировка, наверное, продолжилась бы. Но ответить своей партнёрше он не дал – крепко взял за локоть. Наградил нас с Пашкой обжигающе-холодным взглядом и, бросив партнёрше несколько неласковых слов, отволок от нас.

Я выдохнула и поехала к дверце. Посмотрев в сторону трибуны, увидела наблюдающего за нами Рудова. На губах его играла чуть заметная улыбка. Я ответила ему такой же – почти неуловимой. Да, я справилась. По крайней мере сейчас, благодаря Пашке, но справилась, и мы понимали это.

– Эй, Олька, ты куда? – нагнал меня Жаров.

– Мы закончили, Паша. Тут становится слишком тесно, – ответила я и поймала его понимающий взгляд. – Спасибо тебе, – сказала уже совсем тихо.

Он только хмыкнул и опять обхватил меня за талию, а стоило нам оказаться возле калитки, открыл её передо мной, пропуская вперёд.

Оказавшись за пределами катка, я взяла протянутые Рудовым чехлы от лезвий. Надевала их и знала – Тим смотрит. Неотрывно смотрит на меня, и этот его прожигающий взгляд я чувствовала буквально каждой клеткой своего тела, каждым нервом.

По жребию нам довелось выступать последними, Богданов же с Каримовой открывали разминку.

Наверное, только ленивый не обсуждал сложившуюся ситуацию, обмусоливая последние сплетни. Порой это доходило до крайностей, из которых следовало, что я год назад бросила Богданова из-за того, что он изменял мне с Каримовой.

Стоило Машке преподнести мне эту «новость», в деталях обмусоливавшуюся болельщиками, как оказалось, уже далеко не первый день, я чуть не подавилась минералкой.

– Прекрати собирать сплетни! – возмущённо воскликнула я. – На кой они тебе сдались?

– Вообще-то, не мне, а тебе, – как ни в чём не бывало, заметила подруга, подкрашивая губы алой помадой. Взгляды наши встретились в зеркале.

– Мне они тем более не нужны, – продолжила я тем же тоном. – Пожалуйста, Маш, не нужно больше пересказывать мне эту грязь.

Немного помолчав, я всё-таки добавила уже спокойнее:

– Что только в головах у людей творится? Неужели совсем заняться нечем? Откуда они всё это берут?

– «Диванные комментаторы», – Маша убрала тюбик с помадой в косметичку и посмотрела на меня уже прямо. – Как будто ты не знаешь.

Я только состроила мученическое выражение лица. Как же не знать? Отдельная категория любителей фигурного катания, которой, якобы, известно всё лучше, чем самим фигуристам: мотивы, желания, цели…

– Но согласись, – продолжила Маша, – такой накал страстей, любовный треугольник, ревность… М-м-м…

– Замолчи, Анохина! – оборвала я её, но смешок всё-таки сдержать не смогла, правда получился он какой-то нервный.

Уму непостижимо! Я и Богданов… И как можно было это придумать? Да мне только в кошмарах такое привидеться и могло.

Вставив в уши наушники, я включила музыку, села в раздевалке и прикрыла глаза в ожидании своего выхода. Прокаты соперников я никогда не смотрела – ещё давным-давно поняла, что это только сбивает. Откатаются конкуренты плохо, может появиться необоснованная уверенность, откатаются хорошо – напротив, ненужный и неуместный страх совершить ошибку.

Паша опять где-то бродил, и я нутром чувствовала, что Машка ошивается неподалёку от него. В открытую о том, что Жаров ей нравится, Маша мне не говорила, но намёки были уже не раз. Да и неоднозначные взгляды её в сторону моего партнёра не заметить было сложно. Почему бы и нет?

Улыбнувшись своим мыслям, я сосредоточилась на мелодии. Танго, наша музыка для произвольной программы. Танго…

Неожиданно я поняла, что не одна.

Острое, тревожное ощущение, какое бывало рядом с…

Резко открыв глаза, я увидела стоящего прямо напротив меня Богданова. Раздевалка в мгновение стала слишком тесной, воздух куда-то подевался. Тим возвышался надо мной, закрывая собой свет, и на какую-то секунду я снова почувствовала себя беспомощной.

А потом… В памяти мелькнул разговор с Рудовым во время утренней тренировки, его взгляд, обещания, данные мною ему, партнёру и, прежде всего, самой себе.

– Чего тебе от меня надо, а? – ощущение беспомощности отступило, на его месте появилось раздражение.

Тим лениво присел рядом и только тогда спокойно ответил:

– Тебе не кажется, что эта раздевалка – общая?

Раздевалка, напоминающая скорее комнату для спортсменов, ожидающих своего выхода на лёд, действительно была общая. Женская находилась дальше по холлу, поэтому большинство фигуристов, чей стартовый номер был уже близко, настраивалось на прокат именно тут. Спорить с этим было трудно, да я и не собиралась.

– Общая, – согласилась я и встала, намереваясь уйти, но Тим поймал меня за руку и потянул обратно. – Богданов, чего ты добиваешься? – непонимающе посмотрела на Тимура.

Он не ответил. Погладил большим пальцем моё запястье, заставляя меня нервничать. Я попыталась выдернуть руку, только, как обычно, безуспешно. Тим опять потянул меня к себе, колени наши ударились друг о друга.

– Хотя, можешь не говорить, – гневно зашипела я, упираясь. Вторая моя ладонь оказалась на его плече, его рука легла на мою талию. Поспешно я подалась назад, чувствуя, как раздражение и гнев становятся всё сильнее. И снова почти забытое ощущение ожога – ожога в том месте, где на моей талии поверх платья лежала его рука. – Я и так прекрасно знаю, чего ты хочешь!

– И чего же? – губы его тронула жёсткая ухмылка.

– Хватит, Тимур! – всё-таки высвободила руку и тут же впилась пальцами в его запястье. Сбросила ладонь с талии. – Ты не выведешь меня из равновесия, не старайся.

– Ты уже вышла из равновесия, – спокойно заметил он. Только глаза блеснули темнотой со сверкающими в ней синими льдинками.

Отступив от него, я посмотрела прямо, чувствуя, как эта темнота проникает в меня, как льдинки царапают душу, сердце, колют и жалят. Но отвести взгляд – значило проиграть. Заранее проиграть не только сражение, но и весь бой.

– Нет, Тимур, – ответила я как можно сдержаннее. – Нет. И скоро ты это поймёшь.

Сказав это, я пошла к двери, изо всех сил пытаясь не ускорять шаг. Чувствовала, что он смотрит мне вслед. Снова этот взгляд. А на спине… На спине будто мишень для выстрела, в которую один за другим вонзались осколки льда.

– А ты, я смотрю, бодрячком, – Паша покосился на меня, нервно постукивая по бортику лезвием конька.

– А ты, я смотрю, совсем расклеился, – в тон ему отозвалась я.

Может быть, мне только показалось, но он как будто нервничал.

– Да нет, я в полном порядке, просто что-то… – Паша сделал глубокий вздох и тихонько пробормотал, чтобы, не дай Бог, не услышал Рудов, стоявший от нас в нескольких шагах: – Короче, Олька, не представляешь, как меня сейчас колотит. Так что, если вдруг рухнешь с поддержки, я не виноват. Это нервы.

– Спасибо, Паша! – кивнула. – Как же приятно быть за партнером, как за каменной стеной.

В действительности, как бы ни нервничал Пашка, в том, что подобного не случится, я была уверена настолько, насколько вообще может быть уверена парница в своём партнёре. Даже в самые сложные моменты он реагировал мгновенно, стараясь сделать всё, чтобы я была в безопасности. Жизнь и здоровье партнёрши во многом зависит от партнёра – простая, но непререкаемая истина, которая была всем отлично известна. И Пашке тоже.

Может быть, к своим двадцати трём он и не достиг больших успехов в спорте, но парником был, что говорится, от Бога.

Наклонившись к его уху, я по-заговорщицки, вполне искренне призналась:

– Скажу по секрету, меня тоже трясет, но Рудов нам не простит, если мы завалим прокат. И я тоже нам этого не прощу, Жаров. Так что мы с тобой сейчас забываем о нервах и выходим на лед. И катаемся так, как никогда не катались. Понял?

– Умеешь ты приободрить, – он по-доброму усмехнулся. – Я говорил, что обожаю тебя?

– Сегодня еще нет, – мягко улыбнулась и взяла его за руку.

В ответ он крепко сжал мою ладошку.

Музыка, под которую каталась предыдущая пара, отзвучала последними нотами, буквально через пару мгновений фигуристы замерли в финальной позе.

– С Богом, – только и сказал Рудов, положив ладонь мне на плечо, и уже в следующую секунду мы с Пашей вышли на лёд.

Пока объявляли оценки, я прокатилась вдоль бортика и нашла взглядом Романа. Он ободряюще улыбнулся и показал сжатые кулаки. Подвести его я не могла, не имела права. Что бы было со мной, если бы не он? Он верил в меня, он отвоевал мое право выступать у Федерации, и я могла только догадываться, сколько усилий ему потребовалось на это.

Наконец оценки предыдущей пары были объявлены. Четвертое текущее место. Лидировали же до сих пор Каримова и Богданов.

Стоило ли удивляться? Учитывая, что катались они вместе, как и мы, всего год, это было отличным результатом. Пусть даже на внутренних соревнованиях. С другой стороны – опыт. Тимур опытный парник, Наташа – тоже вполне себе.

– «На лед для исполнения короткой программы приглашаются Ольга Журавлёва и Павел Жаров», – проговорил диктор по стадиону, и зал взорвался аплодисментами, приветствуя нас.

Я в последний раз обвела взглядом трибуны и вдруг похолодела от ужаса, увидев на тренерском мостике у бортика свою мать.

Она смотрела на лёд. На нас. На меня. И я могла поклясться, что ещё несколько секунд назад её там не было.

Глава 6

Оля

– Вот же… – отвернувшись, я выругалась, чувствуя, как только-только начавшее отступать волнение охватило меня с новой силой.

Резко развернулась и, совершенно дезориентированная, едва не налетела на борт.

Паша моментально оказался возле меня. Я даже опомниться не успела, как он, дотронувшись до моего локтя, спросил, не скрывая напряжения и тревоги:

– Оль, что такое? – глаза его казались темнее обычного, взгляд был пристальным, серьёзным. – Ты в порядке? На тебе лица нет.

– Паша, та… там… ОНА… – глубоко вздохнула, стараясь унять бешено стучащее сердце.

Вот только понимание, что успокоиться я не смогу, было слишком ясным. Тех мгновений, что остались до начала выступления, слишком мало. Слишком.

– Прости… – тихо шепнула я, заведомо зная, что что бы ни сделала – не поможет.

Нужно было встретиться с ней раньше. За три, четыре дня. За неделю, как там, в Москве, с Тимуром. Тогда бы я успела взять себя в руки, хоть что-нибудь сделать с проклятым сердцем. Если бы только там, в Москве, я послушала собственную интуицию, если бы не отсиживалась трусливой мышью. Если бы…

– Посмотри на меня, – негромко, сдержанно попросил Паша, бережно обхватив меня за плечи и заставив заглянуть ему в глаза. – Ты не сдашься сейчас, поняла? Ни сейчас, ни когда-либо. Вспомни, что ты сказала утром Рудову. Мы отберёмся в сборную и поедем на этот чёртов чемпионат Европы. Что бы ни сделала твоя мать. Ты поняла меня? Поняла, Журавлёва?

Вместо ответа я всхлипнула и обняла Пашу, совершенно позабыв, что мы стоим на льду, и на нас смотрят. Не только тысячи болельщиков, сидящие на трибунах, но и те, что наблюдают за соревнованиями дома, включив трансляцию в интернете и расположившись возле телевизоров.

Почувствовала, как Паша потянул меня к центру катка и, не особо понимая, что делаю, послушно поехала за ним. Стоило нам остановиться, он опять обнял меня. Погладил по волосам и прошептал:

– Пора.

Подняв на него взгляд, я заставила себя проглотить вставший в горле ком и кивнула.

В последний раз Паша посмотрел мне в глаза, как будто пытался передать частицу собственных сил, вновь вселить в меня уверенность, и мы разъехались в разные стороны.

Едва я, кое-как собравшись, встала в начальную позу, заиграла наша мелодия. Я даже опомниться не успела, как она полилась над катком, устилая нотами лёд. Наполняя окружающее пространство – каждый его сантиметр, каждого, кто был на трибунах. Каждого, только не меня.

Движения – лишь заученные, почти неживые, взгляды – согласно постановке, ни ощущения единения с программой, ни эйфории. Только стук собственного сердца и боязнь, что я не смогу.

Первым же элементом стоял параллельный прыжок. Заходя на тройной сальхов, я думала об одном: не упасть, только не упасть. Закрыла глаза, оттолкнулась и вздохнула с облегчением, когда конек благополучно коснулся льда, и я заскользила дальше.

Но как бы я ни пыталась выкинуть из головы мысли о присутствии матери, не могла этого сделать. Я чувствовала её взгляд, чувствовала, что она наблюдает за мной, ждет, когда споткнусь и распластаюсь на льду. Тогда она будет довольна…

И я упала.

На выбросе не удержалась на ногах и упала, раскрывшись слишком рано. Встала и мельком посмотрела на Пашу. Одного его короткого взгляда хватило, чтобы я поняла – он не злится. Напротив, как и перед началом проката, он как будто пытался вселить в меня уверенность, так необходимую сейчас. Мысленно поблагодарила Бога за такого партнера.

Проезжая мимо борта не удержалась. Моя мать… Всё там же. Неотрывно смотрит на лёд. Меня трясло. Едва ли не на ровном месте я споткнулась, коснулась льда рукой. Господи… А дальше, как в тумане: поддержка, вращение… Остальные элементы мы исполнили на достаточно высоком уровне. Вот только падение в короткой программе,лишившее нас заветных баллов, касание рукой и несколько мелких помарок, которых я поначалу даже не заметила… Другое дело, что без ошибок сегодня не обошёлся никто.

Если бы не падение, мы вполне могли бы претендовать на первое место, а так…

– Ну что же они там так долго? – не выдержав, тихо шепнула я, устремив взгляд на табло над катком, где были высвечены наши с Пашей фамилии.

Паша сжал мою руку. Сидящий рядом Рудов был напряжён. Бёдра наши соприкасались, и я ясно чувствовала это. Черты его лица казались жёстче обычного, по взгляду трудно было сказать о мыслях.

– Главное попасть в тройку, – обратился он ко мне негромко. Конечно же, ожидал он другого, и это явственно сквозило в голосе.

Вздохнув, я кивнула и почувствовала, как он коснулся второй моей руки. Так я и сидела между ними – между двумя мужчинами, ставшими для меня самыми важными в жизни, верившими в меня даже сейчас.

– Ольга Журавлёва, Павел Жаров, – наконец диктор начал объявление. Я напряглась, перехватила Пашкину руку и крепко сжала его ладонь, он в ответ обнял меня, так же не сводя взгляда с табло, – набирают за короткую программу сумму шестьдесят шесть и пятьдесят три сотых балла. Это четвертое место.

Рудов шумно выдохнул через нос, стиснул зубы.

– Чёрт подери, – тихонько ругнулся он и тут же посмотрел на меня, совершенно убитую, опустошённую. – Значит так, – выговорил очень тихо, – это только полпути. Завтра произвольная.

– Роман Юрьевич, простите меня, – пробормотала разбито. – Я вас подвела. Как увидела её, так сразу и…

– А ты больше по сторонам смотри, – недовольно, с раздражением ответил он и поднялся с диванчика, где мы сидели в ожидании оценок.

Мы с Пашей тоже встали.

Отойдя от камер, Рудов остановился и заговорил снова:

– Журавлёва не упустит возможность понаблюдать за тобой. Чего ты ожидала, Оля? – он смотрел на меня прямо. – Что она будет сидеть и ждать? Не будет.

– Не будет, – согласилась я, понимая, что он прав.

– И я бы не стал на её месте, – говорил он жёстко, но спокойно.