Читать онлайн Элегия забытых богов бесплатно

Пролог

Дивные деревья огромного парка были полностью затянуты сетью иллюминации. Мириады разноцветных светлячков кружили в напоенном запахом тысяч цветов вечернем воздухе, создавая сказочные картины и объёмные иллюзии. Волшебная музыка ненавязчиво перекрывала гул голосов приглашённых гостей. Только вот самих гостей видно не было. Ни в парке, ни на площадке перед ступенями дворца, ни в холле. У входа единственную гостью встречал сам хозяин всего этого великолепия.

– Ротанхор, где все? Это что, такая шутка?

– Нет, Ри, это не шутка. Этот приём я организовал для тебя одной.

Посторонний говор тут же стих. Осталась только музыка.

– Да, как же я забыла, ты совсем не умеешь шутить. Никогда не умел, – гостья – высокая красивая женщина с роскошными пепельными волосами – резко остановилась у входа в огромный богато украшенный по случаю приёма зал. Приёма, организованного только для неё одной.

– Ри…

– Не называй меня Ри! Моё имя – Исанри, – резко прервала она.

– Когда-то ты позволяла так себя называть. И меня называла просто Тан, – хозяин всего этого великолепия смотрел на женщину печальными глазами обиженного щенка. Ему всегда очень хорошо удавались подобные роли. Впрочем, как и многие другие.

И опять Исанри поверила. Когда-то давно, ещё во времена учёбы, его, тихого безобидного заучку, именно по её настоянию друзья приняли в свой круг. После, конечно, беззастенчиво пользовались его знаниями на зачётах и экзаменах, но и Ротанхор получил от этой дружбы не мало.

Сколько с той поры утекло лет, воды и разговоров? Множество. Давнее школярское братство не распалось, но каждый далеко ушёл по своей дороге. Как тесно двум хищникам на одной территории, так и могучие маги не могут долго сосуществовать рядом. Если только они не мужчина и женщина. Мужчина и женщина, испытывающие один к другому более чем дружеские чувства.

Тогда, давным-давно, Исанри выбрала другого. Не тихого и серьёзного отличника Ротанхора, а безалаберного шутника и балагура Таэрина. Одарённого сверх меры разгильдяя, гулёну и бабника. Гулять налево Таэрин – Рин, как называли его друзья – с тех пор перестал, но весёлый беззаботный нрав и лёгкое отношение к жизни и всему тому, что не относилось к его женщине, остались при нём. Исанри любила его таким, какой есть. Изменить мужчину? Лучше измени под него мир.

И вот это неожиданное приглашение. Зачем? Все слова давно сказаны. Все отношения выяснены.

– Ротанхор, к чему всё это? Ты хотел меня поразить? Хорошо, я потрясена. Твоим богатством, вкусом и силой магии. Ты действительно много добился. А теперь позволь мне уйти.

Тихая плавная музыка, ненавязчиво сопутствующая разговору, стала громче.

– Да, конечно. Прости. За всё прости, – грустно сказал Ротанхор и нерешительно протянул руку. – Хотя бы на один танец со мной ты снизойдёшь?

И ведь знала, что перед ней искусный манипулятор, но отказать в единственном танце не смогла. Что значит танец? Сколько их она провела с посторонними мужчинами? И конкретно с этим. Исанри сделала шаг. Зал заполонила незнакомая мелодия. Она была всюду. От стены и до стены, от пола и до потолка, в саду, в цветах и деревьях. В камнях и фонтанах. В звёздах. В каждой клеточке тела.

– Ты и музыку сам сочиняешь?

– Эта – только для тебя. Нравится?

– Как может такое не нравится. Ты талантлив во всём, Тан.

Когда-то давно она говорила эти слова, чтобы утешить старательного студиозуза. При этом все окружающие прекрасно знали, что его единственный талант – небывалое упорство в достижении цели.

Ротанхор едва заметно улыбнулся. Партнёрше? Её словам? Или своим мыслям? Какая разница.

Сколько длился этот танец? Сложно сказать. Усталости нет, неловкости нет, недавняя размолвка давно забылась. Само время как будто замерло. Есть только волшебная музыка, этот танец и мужчина, сумевший сотворить настоящее чудо. В голове проносились невероятные картины. Картины видения того, чего не было и не могло быть никогда.

– Вина?

– Да, пожалуй.

Именно вино отрезвило. Она опять попалась! И ведь прекрасно знала, с кем имеет дело. Прямо посреди зала валялись роскошные шкуры и на шкурах два разгорячённых обнажённых тела.

– Как ты смел так подло поступить со мной?! Я ухожу! – Исанри огляделась в поисках своей одежды. Платье было безнадёжно испорчено.

– Ри, постой! Разве нам было плохо с тобой? Я ничуть не хуже его! Я лучше, Ри. Позволь мне это доказать…

– Не смей! Никогда не смей даже вспоминать, что здесь произошло! И я забуду!

– Да, конечно, ты забудешь, – покладисто согласился Ротанхор. – Забудешь всё ненужное, – его голос был мягок и монотонен. – В твоей памяти останутся только самые важные моменты. Самые приятные. Ты и я. Ты уже забываешь. Ты всё забываешь. Остаётся только наш полёт. Полёт к счастью. Вот, выпей ещё.

Как же убедителен этот голос. Действительно, когда {это} уже случилось, зачем спешить. Как приятно освежает вино.

– Я забываю. Я всё забываю. Остаётся только полёт. Только, Ротанхор, я никогда не смогу быть счастлива с тобой.

Кто это сказал? Сама Исанри? А с кем она будет счастлива? Мысль мелькнула, как последний росчерк падающей звезды: «Таэрин!»

– Таэрин? Таэрин, забери меня отсюда! Рин! – под пустынными сводами дворца разнёсся крик, полный отчаяния.

– Он не придёт. А если и придёт, то ничего уже не сможет сделать. Процесс зашёл слишком далеко, моя Ри. Скоро ты всё забудешь и обретёшь новую жизнь и память. Теперь ты моя навсегда. Подай мне туфли!

Исанри медленно поднялась, отыскала мужские туфли и поднесла их к мужчине.

– Я мог бы потребовать, чтобы ты называла меня «Мой господин», но Тан в твоих устах звучит очень волнующе. Будешь звать меня Тан, как когда-то давно. Мы вернёмся в нашу молодость, моя Ри, и начнём всё сначала. Ты согласна?

– Начать сначала, – безучастно проговорила Исанри.

– Ты и я. Повтори!

– Ты и я.

Что-то в этих словах было неправильное. Только вот что? Есть она, Исанри Рудейла, есть мужчина, для которого она готова на всё. Есть великолепный дворец. И магия. Много магии. Чего же нет? Нет любви к этому мужчине. Нет, и никогда не будет. Но и к прежнему уже не вернуться. Готовность вечно служить этому выше всяких сил. Исанри просто не сможет уйти. Но уйти можно не только ногами. Пока полностью не потеряла себя. Исанри не безвольная кукла в руках потерявшего голову мага. Она сама маг.

Сердце, не пожелавшее биться для безумца, начало замедлять свой ритм. Лучше так.

– Я забываю. Я всё забываю, – тихо шептали немеющие губы.

Слишком поздно понял упивающийся триумфом победитель, что что-то пошло не так. Та, ради которой он сделал так много, не приняла его дара и ушла. Ушла туда, откуда не могут вернуть даже самые могущественные маги.

– Моя Ри. Ри-иии!

Горькие рыдания, перемежаемые истерическим хохотом, зловеще разносились по залам дворца и аллеям пустынного парка.

– Ри, ты меня звала? Что случилось, Ри? Ротанхор? – незваный гость совсем не обращал внимания на окружающие его красоты и богатство, он смотрел на мужчину и безвольно лежащую у него на руках женщину. Его женщину. Подбежал. – Что случилось? Почему она… такая?

– А она ушла. Ушла туда, откуда не возвращаются, – Ротанхор держал в руках свою добычу и бездумно раскачивался взад и вперёд.

– Ри! Не оставляй меня, Ри! Только не ты. Ри, ты не можешь исчезнуть!

Одним махом руки хозяин замка был отброшен в сторону. Несколько часов Таэрин пытался вернуть свою возлюбленную, но всё было тщетно. Невозможно вернуть ту, которая забыла.

Тогда Таэрин подхватил тело на руки и сделал шаг, исчезнув в мареве портала.

– Силён. Всегда был силён! – Ротанхор, только что изображавший отчаявшегося страдальца, поднялся на ноги и зло пнул туфлю, ранее поднесённую ему той, которую уже почти считал своей. – Всё, чего я добивался невероятным трудом, тебе доставалось просто так. Сила, положение в обществе, богатство. Женщина! И вот у меня есть всё. Кроме любимой женщины. Но и у тебя её тоже нет! – и опять под сводами дворца зазвучал безумный смех.

***

Для прощания с любимой Таэрин выбрал лесную поляну, где когда-то давным-давно сказал ей самые важные слова. Где она ему ответила. Где они были счастливы.

– Я могу воздвигнуть для тебя самый величественный мавзолей. Могу вознести твоё тело к звёздам. Я могу почти всё, любимая. Не могу только вернуть тебя. Мы никогда не разговаривали с тобой о том, где хотели бы оказаться после смерти. Зачем? Ведь впереди у нас было бессмертие. И вот ты ушла. А я остался. Остался лишь затем, чтобы сделать тебе последний подарок. Я знаю, я был не самым лучшим возлюбленным, и при жизни почти не баловал тебя подарками. Так, глупые безделушки вроде тысячи букетов невиданных цветов или кондитерской, полной твоих любимых сладостей. Ты благодарила, называла меня своим дурашкой и смеялась. Ты уже никогда не будешь смеяться. Ни для меня, ни для кого другого. Прими же мой последний подарок. Я подарю тебе мир. Пусть этот мир будет таким, каким ты захочешь. И пусть у тебя там будет всё, что ты захочешь.

Несколько дней и ночей Таэрин творил новую реальность. До последней капли истратил магическую силу. Но мир для его возлюбленной был создан. Мир, который потомки назвали Долиной умерших предков. Ведь этот мир был для мёртвых. Почему он вышел таким тоскливым и безрадостным? Он всего лишь стал отражением души той, для которой был создан.

***

– Гляжу, ты совсем обессилел, Рин?

– Не называй меня так. Для тебя я всегда был и остаюсь Таэрином! Архимагом Ниастором.

– Всё такой же гордец. А ведь сейчас не самый удачный момент, чтобы насмехаться надо мной. Пусть ты архимаг, но сейчас я сильнее, Рин, – Ротанхор гордо возвышался над выложившимся до последнего магом и крутил в руках какой-то амулет. Ты всегда тратил свои силы на пустое.

– Гиена! Гнусная жалкая гиена! – Таэрин сформировал небольшой огненный шар, который противник легко отбросил в сторону.

– Гиена тоже хищник. А как всем известно, нескольким хищникам на одной территории тесно. Лев повержен, – хмыкнул Ротанхор и пнул носком сапога лежащий под ногой камушек. – Слишком много сильных магов на нашей планете, Рин. Не просто магов, почти богов! Зачем жалким людишкам много богов? Хватит и одного. И им стану я! Пока никто другой не пришёл к этой мысли. Тебе я сделаю божественный подарок, Рин. Я не буду тебя убивать.

– Значит, смерти других магов на твоей совести, жалкий червяк?

– Только сильных. Только сильных. Новое мироустройство требует жертв. Но ты будешь жить, Рин. Знаешь, почему? – Ротанхор подошёл совсем близко к собеседнику и, склонившись, прошептал, как будто их кто-то мог услышать. – Там, за Гранью, ты обязательно будешь искать её. И найдёшь. Уж мне ли тебя не знать. Даже этой милости я тебе не предоставлю! Живи, Рин. А чтобы ты не натворил глупостей, я лишу тебя памяти. Мир, встречай нового и единственного бога! – безумец раскинул руки и закричал. – Отныне можете называть меня Первопредок. Начинается твоя новая история, мир!

Сияющий торжеством победитель исчез. Но ещё долго на месте портала звучала красивая печальная музыка. Музыка забвения.

Глава 1

– А я говорю, строгая тэйна была в отбое!

– Да как же в отбое? Я ж её только что из колоды взяла! Уж не хочешь ли ты, Шондик, сказать, что в колоде может быть две строгих тэйны?

– Шондар я, – угрюмо поправил хитрюгу партнёр по карточной игре – пухлый юнец парою лет старше её самой.

– Какой же ты Шондар? Шондик и есть, – Олетта – вот же имечко мать выдумала, разве оно подходит дворовой девчонке – охотно подхватила спор, искусно уводя его от непонятно откуда взявшейся в её картах строгой тэйны. – Шондар – наш начальник гарнизона, а ты так, бастард его.

– У тебя и такого отца нет, – насупился парнишка.

Кинуться в драку он даже и не пытался. Если заденет девчонку, то зашибёт же тощую пигалицу. Так то ж если заденет. Тощие они такие проворные, а Летка и вовсе вёрткая, что твоя змейка. Вёрткая да быстрая. Поди догони её. А гоняться за девчонкой да не поймать – только ещё больше себя позорить. Лучше словами побольнее обидеть.

– Зато и колотить меня отцовской наукой никто не колотит! – девочка повыше задрала подбородок. Вот ещё чего не хватало, показывать, что слова какого-то толстяка её задели.

– Так то ж для науки, – Шондар осторожно повёл спиной, проверяя, как себя чувствуют следы последних поучений отца.

Поколачивал строгий отец своё прижитое на стороне детище частенько. Всё пытался науки воинские через спину вбить. Да что толку-то. Увалень, он и есть увалень.

– Вон, опять тебя разыскивает, готовь хребтину, – Олетта кивнула головой в сторону плаца, откуда и правда был слышен громогласный ор Шондара-старшего.

Сына ли своего непутёвого искал начальник замкового гарнизона, или кто другой под руку попался, разве сейчас это важно. Пока доверчивый партнёр отвлёкся, хитрая девчонка сноровисто собрала раскиданные карты, ловким движением подхватила пряник, который лежал на кону в их игре, и скрылась в густых одуряюще пахнущих кустах. Делать ей здесь больше было нечего. Мало того, что Шондар-младший уродился глуповатым на голову, так ещё и на ухо тугим был, не услышал, что в их сторону идут старшая хозяйка – мать графа Доррея и жрец Тихвин. Эти, если поймают дворовую ребятню в господском парке, простыми плетьми не успокоятся. Ещё и длинную нудную проповедь прочитают о вреде праздности, а то и на ночь в часовне для лучшего закрепления тяги к послушанию велят запереть.

Вот Шондик их пусть и слушает, ему науки полезны, а девчонкам ни к чему науки. То, что ей нужно, Летта изучила сама. Бегать хорошо умеет. По деревьям лазать. Игры вот карточные знает, какими стражники на отдыхе забавляются. Пальцы ловкие имеет, чтобы удаче карточной пособить. Карта, она что, глупая она, не знает, когда прийти нужно, вот и приходится самой иногда её поправлять, чтобы легла правильно. Стражи всё смеялись, когда обучали пытливую девчонку тем хитростям, всё дочерью казармы называли. Много позже, когда подросла, поняла, что дочь казармы – это нисколько не лучше, чем безотцовщина. Это ж значило, что её мать – прачка Кривая Ташка – гуляла с мужиками без разбору, могла и со всей казармой сразу. Дворовую девчонку никто не оберегал от скабрезных разговоров, как благородных тэйни, она давно уже знает, откуда дети берутся, и что таинство брака для этого дела вовсе не обязательно.

Потому и перестала подросшая Олетта бегать в казармы, не хотела больше тех обидных слов слышать. Ещё больше она не хотела повторять судьбу матери. А то некоторые из мужиков уже с интересом поглядывать начали, а ведь у неё ещё и грудь-то едва-едва обозначилась. Как бы так сделать, чтобы вовсе не росла. Ещё бы заиметь какое оружие, тогда и не страшны были бы никакие насильники. Только где его взять. Даже если были бы деньги, чтобы купить или заказать у кузнеца, кто ж девчонке позволит с оружием-то ходить. Украсть? Это не фрукт какой диковинный с господской кухни, за украденное оружие и прибить могут. Защитить-то сироту некому. Мать? Так, только одно название. Рожает почти каждый год, и сколько её детей ещё живы? Эх, да что там, непутёвая у неё мать.

Хватит предаваться ненужным размышлениям, пожалуй, пора на кухню бежать, пособить там, глядишь, и дадут чего-нибудь съестного. Подводы с продовольствием чуть ли не круглые сутки в замок идут, готовятся господа к ночи Лихолета*. Праздник у них большой намечается, Феррес, младшенький самого графа нынче в Долину мёртвых предков пойти должен. Пойти, чтобы найти там духа одного из своих почивших предков и просить его о покровительстве.

Не для каждого умершего в той Долине местечко находилось, обитали там только духи представителей знатного сословия да прославленных воинов или жрецов каких, и только их потомки могли пойти туда да просить духов предков оказать покровительство. Что касается простого люда, то для их посмертия место было попроще. Так и звалось оно – Тёмные пещеры, не было дела духам, обитателям тех Тёмных пещер до потомков своих. Да и не знал никто, где то место находится. Опять же, к чему его искать, рано или поздно всё равно туда попадёшь. Жизнь, она и так коротка, зачем спешить? За духом-покровителем? Так то у благородных благородные духи-покровители, а у таких, как Летта и мёртвые предки ничуть не лучше живых. Ну какая покровительница из её матери? Тьфу! То-то же и оно. Да и зачем беднякам покровители? Жизни поучать? Не-не-не, и даром не надо, и за пряник не надо!

Летта вспомнила про утащенный у Шондика пряник, вытащила его из потайной складки юбки и с удовольствием вгрызлась в твёрдый бок. Одно хорошо быть знатным да богатым – такую вкуснятину можно хоть каждый день есть. А кто совсем богатый, небось, только пряниками и питается. Она бы на их месте так и делала.

***

На кухне стояли обычный гам и суета. Скворчали сковородки, гремели кастрюли, ругался старший повар гон Юнир, задирали нос разряженные лакеи, пришедшие за едой для господ.

Олетта незаметной тенью проскользнула в каморку с овощами и принялась их чистить. Тонкая кожура сноровисто ложилась в корзину для мусора.

– Летка? Где тебя носило, негодница? – Тощая – позор для любой кухни – Ингра нашла девочку в её убежище и привычно замахнулась мокрой тряпкой, используемой как полотенце.

Можно бы и увернуться, но зачем, пусть кухарка пар спустит так, а то ведь не успокоится, приждёт и чем покрепче – поварёшкой или мешалкой огреет, худые, они ж злопамятные.

– Дык, гона Ингра, объедки я до свинарника носила. Подводы, опять же, помогала разгружать, – Олетта громко швыркнула носом и для наглядности провела под ним рукавом.

Девочка давно поняла, что казаться глупой бывает выгодно. Вон, с дурачка Ловса, что обитал в селении близ замковых стен, совсем и спросу никакого нет, ходит себе, где пожелает, да песнятки орёт похабные. Как только помнит столько, даром, что дурак. Опять же, вроде бы и хорошо дурнем-то жить, но у него же ещё и слюна изо рта течёт, а ещё, когда насмешники попросят, то и ветры громко пускает, а за какую безделушку, чарку крепкого пойла или краюху хлебную может и в штаны на радость шутникам наложить. Нет, совсем уж дурной прикидываться не нужно, не сможет она так.

Тощая Ингра поворчала для порядку и ушла заниматься своими делами. Олетта же честно перечистила несколько корзин с овощами, прежде чем решилась выбраться на кухню, чтобы поесть, за просто так там никого кормить не будут. Миска густой наваристой похлёбки и ломоть чёрного хлеба были достойной наградой за труд. Теперь нужно как можно незаметнее исчезнуть, а то у Тощей Ингры работа всегда найдётся, хоть сутки напролёт гонять готова, тем более, когда в замок гостей немеряно понаехало.

Уж чем-чем, а умением исчезать и прятаться Олетта овладела едва ли ни с младенчества. С такой-то матерью это уж был принцип выживания, если не исчезнуть вовремя, когда та пьяная очередного хахаля притаскивала, то и зашибить могла.

Можно бы пойти вздремнуть, но в бельевой, где девочка частенько засыпала в корзинах для белья, когда мать вспоминала, что у неё есть дочь, сейчас, наверное, ещё кто-нибудь может обитать. Жаль, шалаш, который тайно соорудила в дальнем уголке господского парка, нашли и порушили. Готовились, видите ли, к приёму гостей, порядок наводили. Будто бы маленький шалаш мог помешать тем гостям. Было ещё местечко за конюшней, но его последнее время облюбовал молодой конюх, что повадился водить туда дворовых девок. Нет, туда точно не стоит идти, а то как-то раз застал он её там спящей, еле убежала.

Размышляя так, Олетта оказалась вблизи господского плаца. Надо же, даже не заметила, как сюда пришла. На удивление, здесь было тихо. Хотя, чему удивляться, самое время для ужина, пируют господа. Плац – это не парк, где при желании можно легко спрятаться, а потому лучше отсюда побыстрее убраться.

Она уже развернулась, чтобы уйти. Но что это? Близ одной из скамей для зрителей что-то блеснуло. Подойти посмотреть? Или с господскими потерями и связываться не стоит?

Была бы это какая женская побрякушка – колье там или браслет, да хоть сама графская корона, Олетта бы устояла. Но кинжал? Ведь именно о нём она так давно мечтала. И ведь не для забавы он ей нужен, а для дела. Нужно же как-то защитить себя в случае чего, а то всё чаще на ней останавливаются похотливые мужские взгляды. И от кого ждать помощи? От матери? Ха и ещё раз ха. Та ещё и придержит дочь, если за это нальют.

Олетта спокойно, как будто она здесь по делу, прошлась мимо той самой скамьи. Вожделенная вещица была ловко подхвачена пальцами босой ноги. Вот они, долгие часы тренировок, всё в этой жизни пригодится! А теперь нужно исчезнуть отсюда как можно скорее, пока никто не заметил.

И почему так несправедливо устроен мир? Когда она тайком ела морковку в кладовке, никто не зашёл и не увидел, а как хотела присвоить такую нужную ей вещицу, так сразу закричали:

– Стой!

Как же, нашли доверчивую, пока не поймали, не воришка. Летта, теперь уже не скрываясь, подхватила добычу рукой, подобрала юбчонку и кинулась наутёк. Уж что-что, а по части быстрого отступления среди дворовой ребятни ей не было равных. Правда, бежал за ней сейчас совсем не Шондик-увалень и ни кто другой из дворовых. Кажется, это был Феррес Доррей – младший сын графа Доррея, тот самый, который должен был вскоре отправиться в Долину предков за духом-покровителем. А это уже совсем плохо. У хозяев с попавшимися на воровстве слугами разговор короткий, за такое могут и до смерти запороть. Несчастливая находка была отброшена в сторону, а девочка бросилась в парк – единственное место поблизости, где можно было надёжно скрыться и надеяться, что обретя потерю, младший Доррей не будет искать незадачливую воришку.

***

– Стой, кому говорю. Поймаю, зашибу!

Вот же настойчивый какой попался, и чего гнаться, ведь вернули ему уже его цацку. Бежит так, как будто последнее украли. У Дорреев тех кинжалов да другого оружия несколько оружейных комнат. Сама Олетта не видела, кто ж её пустит в господские хоромы, но все же говорят.

Пожалуй, в парк бежать не стоит. Оно конечно, и после весенней уборки осталось несколько местечек, где худенькой девчонке можно схорониться, но если призовут на подмогу собак, то отыщут беглянку без труда. То, что от собак не спрятаться, маленькая хитрюга знала прекрасно, был у неё уже в жизни такой печальный опыт. А значит, бежать нужно за территорию замка, там все четыре стороны в её распоряжении. Тем более, так удачно открылись ворота, пропуская очередной обоз с провиантом.

Олетта ловко прошмыгнула между громоздкими телегами и, гулко прошлёпав босыми пятками по деревянному настилу моста, припустила прочь.

Крики за спиной затихли. Угомонился? Вот и хорошо, а то ведь мог приказать обозным задержать беглянку.

Как же хорошо, что решила пробежать ещё немного. Надо же, какой упорный. И чего бежит? Ведь вернула кинжал. Пришлось припустить. Кажется, графский сын пошустрее Шондика будет. Ещё бы, гоняют знатных деток на плацу, что надо, каждое утро бегают кругами. Раньше всё думалось, что эти тре-ни-ров-ки блажь богатеньких, ан нет, теперь виден их смысл. Это для того, чтобы и без коня загнать беглеца. Ещё и юбки мешают. Хорошо хоть, босая, не то, что преследователь, тому, чай, тяжко в сапогах-то. Пожалуй, бежать нужно в лес. Только там и найдётся спасение. Лес для тех, кто рядом живёт, что дом родной: и накормит, и согреет, и спрячет, если нужда будет. Летта в ближайших его окрестностях почти каждый кустик изучила. Сызмальства туда за грибами-ягодами ходила. А то и поиграть удавалось сбежать. Знала она один дуплистый дуб, жаль далековато он. Ну да ладно, и помимо дуба там много мест, где можно затеряться.

Уже замелькали первые тонкие деревца, надо бы немного снизить скорость, а то неровен час… Только Олетта так подумала, как зацепилась за упавшую ветку и полетела носом вперёд. Поцарапала ладони? Не беда, ободранные ладони бежать не мешают, беда, что и колени поранила, ещё и ветхая юбчонка опять порвалась. Да не до юбки сейчас совсем. Поначалу на боль не обратила внимания. Первый раз, что ли. Но вскоре начала прихрамывать. А вот это уже плохо, не добежать ей в таком состоянии до того дуба. Значит, нужно искать убежище где поближе. Есть неподалёку небольшой ложок. Придётся схорониться там.

Нет, не добежать ей и до ложка, разбитая коленка всё больше давала о себе знать. Идти бы оно, конечно, можно, но вот бежать тяжело. Придётся забираться на дерево. А что ещё остаётся делать.

Приняв решение, Олетта выбрала дерево пораскидистее, и ловко, насколько это возможно с ободранными ладонями и повреждённой ногой, полезла по ветвям вверх. Забралась повыше, устроилась на крепком суку и затихла. Теперь можно и дух перевести. Скоро уже стемнеет. Не будет же молодой Доррей искать её всю ночь. Тем более, у него дело есть важное, завтра в Долину предков отправляться с ещё двенадцатью такими же претендентами, за духом-покровителем. Это куда как важнее наказания дворовой девчонки. Ведь ради этого события все празднества и затеваются. Ежели сынок не явится ко времени, его светлость и выпороть его может, старый граф, он такой.

Духи предков не челядь, опоздавших ждать не будут. Только четыре ночи отпущены в году для того, чтобы живые могли войти в ту Долину и убедить духа оказать покровительство. Войти и главное, выйти оттуда по-прежнему живыми. Завтра наступает одна из таких ночей – ночь Лихолета, самая короткая ночь в году.

Хрустнула ветка. Надо же, всё ещё преследует! И что же он такой упёртый-то! И как только выследил? Не по запаху же. Хотя, старый граф маг, и не слабый. Правда, про способности его младшенького Летта ничего не слыхала. Но, если те способности есть, то она крупно попала. Маг и без лука бросит в неё заклинанием, и останется ему только отойти в сторонку, чтобы добыча, падаючи, не зашибла его.

Остановился под деревом. Кабы ещё немного времени прошло, то и стемнело бы совсем, а так ещё сумерки не полностью накрыли лесную чащу. Присмотрелся к траве под деревом, потом к коре. Точно! И как сама не догадалась, пятна крови от содранных ладошек выдали с головой. Посмотрел вверх. Заметил. Вот же глазастый.

– Слезай! Я узнал тебя. Ты – дочка Ташки-прачки.

Ха! Нашёл наивную! Не для того она столько бежала, чтобы сейчас прямо в ручки слезть. Не-ет, Летте и на дереве хорошо. Она лишь крепче обхватила ствол руками. Нужно немного подождать, сам уйдёт. Его, небось, и обыскались уже. Точно старый граф сыночку плетей выдаст. Это хорошо. Плохо, что молодой рассмотрел её и узнал, а она-то думала, что хозяевам нет никакого дела до детей замковой челяди. Вроде и не лезла никогда на глаза раньше.

Вечер и ночь – время силы тёмных магов. Сможет бросить заклинание или нет? Если сможет, то лучше самой слезть. Плети всяко лучше, чем лететь с дерева и сломать себе что-нибудь. Летта и так уже достаточно пострадала. А ну как шею свернёт? А то есть ещё такие заклинания, что сразу убивают, и уже неважно, сломаются кости при падении или нет. Как страшно-то. Она ещё молода, чтобы в Тёмные пещеры к предкам отправляться.

– Ну что ж, если не желаешь спускаться сама…

Склонился. Тьму собирает? Нет, всего лишь снял сапоги. Он что, на дерево лезть собрался? Точно. Поплевал на ладони и полез. Эх, так хорошо сиделось! Придётся забираться выше. Коленка отозвалась острой болью. Что ж так день-то не задался. Скорее бы уж он заканчивался. Ведь всем известно, коли преследуют неудачи, нужно просто лечь спать. Уйдёт дух человека в сонные дали, бесы-неудачи его и потеряют. Точно так же, если в игре карточной не везёт. Нужно прерваться, удача и сделает кульбит. Говорят, давным-давно даже богиня такая была – Удача, но Великий Первопредок всех старых богов победил и изгнал. А всё потому, что были те боги злобные да неразумные. Им человека съесть, как муху раздавить. Так и получается, что богов нет, а их вотчины остались. Хоть та же удача, хоть война, ведь и у войны тоже свой бог был. Много раньше было тех богов, да кто же их теперь помнит. Все сейчас единому Первопредку молятся, хоть тёмные, хоть светлые, хоть даже те же силезидцы и рингольцы. А как ещё, все люди от одного предка пошли, тут уж и спорить никто не спорит. На этом, собственно, все познания Олетты в теологии и заканчивались, да и не пригодятся дворовой девчонке подобные заумствования, вот умение лазить по деревьям, это да. Тут ведь не только руки-ноги переставлять нужно, но ещё и знать, ветки какого дерева крепкие, а какие и пробовать не стоит. Эта вот наука нужная, жизненная.

За размышлениями не заметила, как добралась до совсем тонких ветвей. Пожалуй, стоит остановиться. Глянула вниз. Можно было и не смотреть, по возмущённому пыхтению и скрипу веток и так понятно, что преследователь от своей цели не отступился. Сбросить бы сейчас на него что-нибудь. Только вот что? Ни обувки на ней никакой, ни ещё чего. Отломать ветку? Толку-то, запутается та ветка ещё вверху.

Остановился. Ага! Где ему, такому здоровому, по деревьям лазить, и пусть лет ему было не больше двенадцати, так же, как и самой Летте, но разве ж сравнишь хозяйского сына и дворовую девчонку, его ж самыми лучшими яствами кормят, вот и вырос такой здоровый. Нет, не толстый, как Шондик, а именно здоровый – высокий да широкий в плечах. Как раз сейчас это и хорошо, не сможет тэйн Феррес дальше лезть, не выдержат его ветки. Вон уже и дерево шатается.

– Эй-эй, тэйн, куда же вы лезете. Упадём ведь, – забеспокоилась Олетта.

– Слезай по-хорошему, тогда и не упадём.

– Не-а.

Нашёл дурочку, ей ещё жить хочется.

Молодой Доррей ругнулся и, не сводя с добычи взгляда, переставил ногу. А это он зря, смотреть, на что опираешься, нужно всегда. Летта вот заметила, что та ветка не покрылась листвой, значит, сухая она да хрупкая.

Раздался ожидаемый треск. Будь ветки, за которые держался Феррес руками, потолще, может, и удержался бы он, но, знать, не на его стороне сегодня удача, обломились сразу обе, и графский сын полетел вниз. С земли раздался сдавленный стон. Ещё бы, столько пролететь. Живой? Если стонал, значит, живой. Только чего же он не встаёт? Чего не понять, переломал кости, вот и лежит, болезный. Хорошо? Вроде бы и хорошо, уж теперь-то от него убежать труда не составит. Олетта стала осторожно спускаться вниз, в любой момент ожидая, что графский сын подскочит и схватит её за ногу. Последняя ветка.

– Эй, тэйн, ты чего?

Ответа не последовало. Острый слух уловил, как парнишка втянул сквозь зубы воздух. Живой, значит. Живой и гордый. Не плачет, не стонет, но ему точно больно, просто так сквозь зубы не шипят.

Спустилась на землю. Отскочила в сторону. Точно не притворяется, вон, как неестественно вывернута нога. Если бы глаза младшего сына графа были закрыты, Олетта бы преспокойно убежала. А что здесь такого? Это не она его преследовала. Она даже вернула ему то, что честно нашла. Вины её здесь нет. Сам полез, сам упал. Да, нужно уходить, так будет правильнее.

Но взгляд. Взгляд, полный боли и безнадёжности. Он понял, что его здесь бросят, и не собирался просить помощи. Шондик уже давно бы верещал. А этот гордый. Всё же, не зря говорят, что господа совсем другие. И что его гордость? Помогла?

Олетта резко развернулась на пятках и скрылась за деревьями. В лесу быстро темнело. Если сам не помрёт, дикое зверьё своё дело знает, даже мелкое безбоязненно нападёт на беззащитного. Летта припустила что есть мочи, как будто не она совсем недавно поранила колени и осталась почти без сил.

***

Окна замка сияли праздничными огнями. Веселятся господа. А господский сын, один из тех, кто завтра должен был пойти в Долину предков, доживает последние часы.

Спать. Можно спокойно пойти спать, в бельевой уже точно к этому времени никого нет, чего там работницам в потёмках делать.

Олетта постояла у двери во владения прачек, успела порадоваться, что там тихо, и развернулась. Подошла к разряженному лакею, замершему у входа в коридор, ведущий в господскую часть замка, и буркнула:

– Скажи господам, что их младший сын в лесу. Ранен.

Всё, можно спокойно уходить и ложиться спать, её совесть чиста.

Олетта даже не успела дойти до бельевой, как её нагнал один из стражников и куда-то потащил. В другой раз она обязательно бы рассмотрела богатое убранство коридоров, которыми её вели. Да тут даже зеркала есть! Вот бы остановиться да заглянуть хотя бы в одно. Куда там, совсем не для того, чтобы любоваться в зеркалах, тащили дворовую девчонку в господские комнаты. Вот знала же, что нужно молчать, а теперь ничего хорошего и ждать не стоит.

– Где он? – тэйн граф лично удостоил Олетту высокой чести. – Где мой сын?!

Как же в туалет захотелось. Вспомнился дурачок Ловс. Может, сделать лужу? Здесь и сейчас верилось, что от страха это можно очень даже запросто. Даже язык шевелиться отказывается. Стражник толкнул пойманную жертву в шею, отчего девочка пролетела вперёд и упала на четвереньки. Слегка подсохшие ранки на ладонях опять принялись кровоточить, пачкая богатый хозяйский ковёр. Теперь точно пришибут.

Его светлость подскочил к Олетте, склонился, протянул руку. Какие же у него кулачищи. Здесь сжимайся, не сжимайся, ничего не поможет. И без магии убьёт. Не ударил.

– Где мой сын? Говори!

– В-в-в л-лесу, – это всё, что удалось выдавить.

– Сильно ранен?

– Н-не знаю.

– Вели приготовить коня, – это тэйн граф приказал уже стражнику. – Покажешь дорогу, – а это, можно не сомневаться, было сказано Олетте.

Да чтобы она хоть ещё раз связалась с господами! Нет, если выживет, то на господские территории ни ногой. Ни на плац, ни даже в парк. Спрячется на кухне и днями и ночами там будет пропадать, лучше уж Тощая Ингра, чем господа.

Брезгливо поморщившись, его светлость схватил Олетту за ворот и потащил к выходу. Здоровенный вороной жеребец уже стоял под седлом. Граф Доррей легко забросил девочку на круп и заскочил сам, тут же направив коня к выходу из замка, за ними направилась кавалькада помощников, освещая путь факелами и магическими фонарями. Как по мнению Летты, эти факела да фонари только усиливали тьму вокруг. И зачем они вообще нужны, графский конь намного обогнал всех.

– Говори, куда идти! – отрывисто приказал его светлость, когда они достигли леса.

– Так темно же, я ничего не вижу, – жалобно пролепетала Олетта.

Граф Доррей громко щёлкнул пальцем перед самым её носом, отчего в глазах совсем потемнело и пошли разноцветные круги. Пытался убить? Вроде бы нет, зрение понемногу прояснилось. Стали видны ближайшие деревья. Да так чётко, даже листья на них различаются, как днём. Только всё не цветное, а чёрное и серое.

– Туда! – проводница уверенно указала направление.

Коней пришлось оставить на попечение догнавших спутников, всё же, ночной лес – не то место, по которому разумно передвигаться верхом, или сам во тьме споткнётся, или всадников веткой собьёт.

Как же Олетта устала. Казалось, этот день начался чуть ли не век назад, а граф ухватил её за руку и тянет вперёд.

Когда Ферреса нашли, он не подавал признаков жизни. Олетту сильным толчком отшвырнули в сторону.

– Фер, сынок! Лекаря!

Подоспевшие следом спутники засуетились. От них отделился один, больше похожий на могучего воина, нежели на лекаря, и склонился над неподвижным телом.

– Без сознания. Похоже, сломана нога и рёбра.

Он ещё что-то говорил, но Олетта уже не слушала. Без сознания, значит жив. Значит, на ней греха чужой смерти нет. Можно тихо исчезнуть, пока все заняты раненым.

Упасть бы, где стояла, и не вставать на ноги неделю, а то и больше. Но рядом с господами этого делать точно не стоит, и поспать всё равно не дадут, а потом ещё догадаются именно её виноватой назначить. Придётся возвращаться домой. Всё же, замок и её дом, другого нет.

От бега и волнений опять захотелось есть, но кто ж её накормит среди ночи-то. Можно, конечно, прокрасться на кухню и что-нибудь взять самой, Раньше Летта это проделывала не единожды, но нет, хватит на сегодня испытаний. Ей не привыкать засыпать голодной. Спать, а то по нынешнему заполошному времени работницы в бельевую могут и с рассветом заявиться.

Глава 2

Да что же такое делается-то?! Может, раньше её и будили криками, чтобы выгнать из короба с бельём, но за ворот давно уже не вытаскивали.

– Чего надо? – хмуро спросила Олетта у стражника, так грубо разбудившего её ни свет, ни заря. Она его даже знала, веселился в казарме вместе со всеми, когда обучали девчонку премудростям карточных игр и жизни.

Сегодня он был скорее зол, чем весел, отвесил подзатыльник, подхватил слабо трепыхавшуюся добычу подмышку и куда-то потащил. Что-то не сработала ранее безотказная теория прерывания неприятностей. Ведь поспала же, почему они не заканчиваются? Наверное, потому что мало поспала.

Надеяться, что её так настойчиво приглашают на графский завтрак, а тащили Олетту опять господскими коридорами, даже и не стоило.

– Да куда тащишь-то? Пусти, сама пойду.

Если бы не знала, что он и говорить, и песни орать может, подумала бы, что глухой и немой, даже не отреагировал. Остановился у дверей того же кабинета, куда таскали её вчера. Постучал. Получив разрешение, зашёл. В кабинете находились сам граф, его старший сын и жрец Тихвин. А этот-то здесь зачем? Впрочем, не всё ли равно, пусть хоть весь замок соберётся вместе с живностью, только бы Летте быть отсюда подальше. Это ж каждый дворовый кутёнок знает: от хозяев да от начальства лучше подальше держаться надо. Вроде бы уже взрослая, а так наивно понадеялась, что про неё забудут.

– Можешь идти, – распорядился его светлость.

Это он кому? Стражник отпустил свою поклажу и так же молча вышел. Да уж, не для того Летту сюда тащили, чтобы тут же отпустить.

– Рассказывай!

Самое время вспомнить, что с дурней спроса нет. От страха даже в носу захлюпало. Это хорошо, это удачно. Теперь привычно ширкнуть рукавом под носом, обтереть руку о драный подол.

– И не старайся прикидываться дурнее, чем есть, – припечатал граф. – По глазам вижу, что неглупа.

Надо же какой, по глазам он видит. А как глаза-то заметил? Летта же в пол смотрит.

– Как он? – слова вырвались помимо воли.

Его светлость усмехнулся:

– Переживаешь? Живой мой сын. На твоё счастье. А теперь рассказывай, за каким демоном потащила его в лес? Сеновалы все заняты были? Или под птичье пение развлечься захотелось?

– Какие сеновалы? Какие птицы? – вопрос тэйна Доррея был совсем непонятным.

– Утащила моего сына в лес порезвиться?! – гаркнул граф. – Нужно велеть управляющему приставить к нему самых смазливых горничных. Мальчик вырос, – это он уже сказал старшему сыну. – А то нашёл, на что бросаться.

– Я?.. Да как вы смеете! – Олетта понимала, что поднимает голос на хозяина замка и близлежащих земель. Но называть её гулящей девкой не смел даже он.

– А зачем ещё вас в лес понесло? – вроде бы даже и ласково спросил его светлость. Отчего же по спине побежал холодный пот?

Сказать, что убегала? Начнут пытать дальше, вызнают и про кинжал. У графа такой взгляд, что трудно удержаться от того, чтобы не выложить всю подноготную. Это что же получается, про кинжал-то тэйн Феррес отцу и не сказал? Или не приходил в сознание? За попытку украсть хозяйскую вещь точно убьют. Или, самое малое, правую руку отрубят. Или ногу? Ведь подхватила-то она тот демонов кинжал ногой. А ну как, и то, и другое? И руку, и ногу было жалко. Жить калекой не хотелось. Да и не выживают в этом мире калеки.

Ответы тэйну графу и не требовались. Он уже сам составил картину произошедшего. Не совсем верную, да не Олетты в том вина, она его поправлять не будет. Только бы выпустили отсюда живой и с руками-ногами на своих местах. Бежать придётся, пока младший сынок не очнулся да не рассказал всё, тогда точно конец ей.

– Молчишь. Впрочем, нам не нужны твои слова, – вновь заговорил тэйн Доррей. – По закону виновному в ранении господина или члена его семьи положено нанести те же увечья…

Вот теперь стало по-настоящему страшно. Олетта и сама не заметила, как из её груди вырвался тоненький вой. Под тяжёлым пронизывающим взглядом сразу замолчала. Как же так, это господскому сыну лучших лекарей-магов призвали, а кто ж о никому не нужной девчонке с переломанной ногой да рёбрами позаботится? Лучше уж сразу бы убили. И это ещё про кинжал не знают…

– В другое время так бы и сделали, – нисколько не впечатлившись её испугом, заговорил хозяин замка, – но Феррес умудрился переломать кости накануне важного для него события. Важного не только для него, но и для двенадцати других достойных ребят и членов их семей. Сегодня ночью тринадцать детей должны отправиться в Долину мёртвых предков. Именно тринадцать! Да что я тебе объясняю, – он презрительно скривился, словно рассыпал своё красноречие не перед живой девочкой, человеком, между прочим, а перед букашкой какой или червяком. – В общем, вместо моего сына сегодня в Долину отправишься ты.

Жрец, до этого молчаливой статуей замерший в углу, благостно закивал.

– Как же я пойду туда? – растерялась Олетта. – У меня же и предков там нет никого.

Его светлость как будто и не услышал. Он сделал знак жрецу, тот подошёл к девочке и елейным голосом заявил:

– Идём со мной, дитя. Тебя нужно подготовить к предстоящей ночи.

Бр-рр, какие слова-то гадкие. Подготовить к ночи. Если бы Олетта только что сама не услышала, куда её собираются отправить сегодняшней ночью, то подумала бы совсем о другом. Только вот неизвестно ещё, что было бы хуже. Зайти в Долину предков, точно зная, что твоих там точно нет, это же верная смерть. Некому будет выводить её оттуда.

Закон двенадцати был един для всех, не только для тёмного Даркина. Открывались в ночи смены сезонов врата Долины предков, чтобы смогли соискатели не только войти туда, но и выйти обратно живыми, обретя там духа-покровителя. Но была у того закона одна существенная оговорка: зайти туда могло сколько угодно детей, но выйти – только двенадцать. Прочие оставались там навсегда. Потому посылать больше тринадцати смысла не было. Как правило, оставался там самый слабый. Или же тот, кто пытался выбрать покровителя не по силам своим. Сложное это дело, найти достойного духа и уговорить его оказать покровительство. Впрочем, Летта никогда раньше этим голову не забивала, зачем ей господская блажь?

Сейчас же весь замысел господ предстал во всей своей неприглядности. Группа давно сформирована. Тринадцатым вот так наобум, неподготовленным, никто из благородных своё дитя не отпустит. Отправить двенадцать? Всё равно один из них останется там навсегда. Грань исправно брала свою плату. А тут и тринадцатый есть, и верная жертва. Летта даже невесело усмехнулась. Если бы она успела оставить потомков, те могли бы в будущем рассчитывать на её покровительство. Как же, её посмертие обеспечено в Долине для благородных умерших, а не в Тёмных пещерах.

– Следи за ней, – напутствовал напоследок граф жреца. – Сбежит, сам в Долину отправишься.

Это что же, за ней будут следить? А ведь уже решила бежать, как только покинет господский кабинет. Но сейчас пока не время показывать намерения. Своего времени Летта обязательно дождётся.

***

Жрец, хоть и казался худеньким да тщедушным, но вцепился в плечо своей жертвы так, как будто в самого Первопредка в ожидании снисхождения благодати. С одной стороны, плохо, но с другой, хорошо. Это значит, что он считает Летту настолько глупой, что готова сорваться в бега прямо сейчас. Это в господских-то коридорах, где полно гостей и вооружённой стражи? Нет, сейчас она само послушание.

– Потрать время до благодатной ночи с пользой, дитя, – дребезжащим голоском верещал жрец так, чтобы его было слышно и в хозяйском кабинете, и кружащим рядом гостям и прислужникам. – Проведи его в молитвах. Посети галерею благородных предков, всмотрись внимательно в их лица. Может, кто и откроет тебе свой лик в Долине.

Ха! Откроет лик в Долине. Духи предков видны только их потомкам. Это что же, его святость намекает, что у Летты отец может быть из благородных? Оно, конечно, её мать гулящая, но видел бы её сам жрец. Лицо Кривой Ташки ещё в детстве располосовали в драке и лишили левого глаза, отчего та и получила своё прозвище. Разве ж кто из благородных глянет на такую. К тому же, дворовые бабы охотно хвастали, если на них хоть единожды обращал внимание кто из господ, мать даже и врать не пыталась. Кто ж ей поверит-то? Господам чистеньких да смазливых подавай. Вон сколько горничных по коридорам шастает.

Не-ет, все предки Летты обитают в Тёмных пещерах, это и гадать не нужно. А потому бежать, и как можно скорее. Жаль, подготовиться не удастся. Сухарей бы немного стащить на кухне, да огниво. Ножик какой-никакой. Одеяло. Много чего в странствиях может понадобиться, если подумать. Но кто ж ей это всё даст. Да и ждать никто не будет, пока она позаимствует нужные вещички. Придётся уходить, как есть. Так хоть надежда на выживание появится.

Жрец меж тем привёл девочку в полуподвал, где располагались прачечные и бельевые. Оставит здесь помолиться? Хорошо-то как. Летта обязательно помолится в благодарность. Как-нибудь потом, как выберется из этой передряги. Теперь бы остаться в комнате, где есть хоть небольшое оконце, и только её и видели.

К сожалению, наивным и доверчивым среди них двоих оказался вовсе не её надсмотрщик. Он подвёл девочку к кастелянной и стукнул несколько раз кулаком по двери. Сейчас его и зашибут, худосочного. Ключница гона Рига была женщиной крупной и суровой, у неё и стражники по одной дощечке ходили. Вышла, заранее уперев руки в мощные бока. Может, пока ругаются, всё же удастся дать дёру?

– Ваша святость, – расплылась в елейной улыбке гона Рига, когда выяснила, кто же её побеспокоил, – что могло понадобиться столь высокому гостю в нашей скромной юдоли?

А улыбается-то как. Ещё немного, и её лоснящиеся щёки треснут от напряжения.

– Девчонку вымойте и прилично оденьте, – изрёк его святость, толкая добычу к ключнице.

Можно было бы затормозить или даже упасть на пол, опять ободрав едва поджившие ладони, но отказать себе в маленьком удовольствии и не толкнуться руками в пухлый живот? У Летты так мало радости в жизни, а потрогать столь толстое брюхо давно хотелось. Гона Рига хекнула, но улыбку на лице удержала, только та улыбка стала очень уж гаденькой. Это что же подумала жирная сводница?

– Да-да, конечно, – часто-часто закивала она. – К себе в услужение отроковицу забираете?

– Отроковица сегодня отправится в Долину предков, – отрезал жрец.

– Помрёт, что ли? – губы гоны из улыбки плавно округлились в идеальный бублик.

– Глупая баба, – в сердцах выругался его святость. – За духом-покровителем она отправится! И да, проследите за девчонкой лично. Если она исчезнет, пока находится здесь, в Долину отправитесь именно вы, гона!

Как он, однако, ловко нашёл себе замену в столь рискованном деле.

Поняла что-то или нет, но ключница часто-часто закивала, крепко перехватила руку жертвы и потащила в прачечную, пропахшую щёлоком и немного плесенью, прочно обосновавшейся в тёмных углах вечно сырого помещения. Мановением руки выгнала оттуда всех работниц, в том числе и мать Летты, и велела девочке раздеваться. С такой не поспоришь, одно хорошо, толстая до безобразия гона Рига – не худой шустрый жрец, от этой скрыться не составит труда.

Какие все хитрые пошли. Это она специально встала между своей подопечной и маленьким оконцем? Не иначе. Надёжно перекрыла своей тушей единственный оставшийся выход. На дверь и надеяться не стоит, жрец-то никуда не делся. Даже здесь слышна его заунывная молитва. Гона Рига же с энтузиазмом принялась срывать ветхие одежонки. Сморщилась. А где взять другие? Это у неё, у ключницы, все кладовые в ведении, а Летте никто шелков не предлагает. Ей вообще никто ничего не предлагает.

Ладно, хватит думать глупости. Коли уж выпала возможность, нужно помыться хорошенько. Лохань с тёплой водой выделили, даже мыло дали. Не иначе как господское, даже пахнет приятно. К тому же, жрец велел выдать приличное платье. В крепкой одёже всяко лучше бежать будет, чем в её рванье.

– Чего это тебя, дочку блудницы, в Долину-то сподобились отправить? – начала допрос гона Рига, ожидая, пока девочка помоется.

Как же, так ей всё и выложили. Летта давно уже ни с кем не делилась ни своими секретами, ни мыслями. Так оно легче жить, когда при себе всё держать. Но ответить придётся, а то больно уж тяжёлая рука у гоны, а не бить поднадзорную ей никто не приказывал.

– Так оттого и отправляют, что мать блудливая, – ответила Летта, с остервенением намыливая волосы. – Сам граф признал меня. «Теперь, – говорит, – ты моя дочь, а значит, и мои предки – твои предки».

– Врёшь!

Летта пожала плечами. Не верит, и не надо, ей-то что до той веры. Давно уже замечено, начни доказывать свою правоту, люди только больше разуверятся, а намёкам, слухам и сплетням верят сразу.

– Так, одёжки теперь подобрать тебе? Идём! – гона Рига колыхнула величественным подбородком в сторону выхода.

Так не хотелось опять надевать своё грязное рваньё, но не голой же выходить. Не то, чтобы Летта стеснялась наготы, не принято было у бедных стесняться того, что естественно, но вот остаться хотя бы на несколько мгновений одной очень нужно. Пока дородная дама ходит до кладовых да подбирает одёжки, как раз можно подхватить своё старьё и сбежать в окно. Коли уж подвернулся случай, не стоит отказываться. Везёт ведь не тому, на кого удача падает, а тому, кто умеет воспользоваться её малейшим намёком. Эту истину стражники в казарме повторяли не единожды.

– Может, лучше я подожду здесь? – как можно смиреннее спросила Летта, с сожалением вороша свою одежду.

Гона Рига не достигла бы таких высот в карьере, если бы была глупой и доверчивой. Она вновь крепко ухватила Летту за руку и потащила за собой. Потом, видимо вспомнив, что где-то там их поджидает жрец, к тому же, вдруг, девчонку и правда, признал сам граф, а графскую дочь, пусть и прижитую, негоже голой по коридорам таскать. Потому ключница взяла одну из простыней и велела в неё закутаться. Так они и прошли до кладовых. Впереди гона Рига, как могучий корабль тянущая за собой маленькую шлюпку-Летту, а за ними – жрец Тихвин.

Надо же, У Летты впервые в жизни появились одёжки по размеру. Подумать только! Клетчатая сине-серая юбка из настоящей шерсти. Светлая голубая блузка с длинным рукавом показалась совсем уж непрактичной, но не отказываться же, очень уж красиво, даже пуговки настоящие, перламутровые. А ещё тёплая кофта, хоть и лето на дворе, и, что совсем уж неслыханно, нижняя льняная сорочка и панталоны с кружавчиками, как у какой-нибудь благородной тэйни. А ещё самые настоящие чулки и ботинки!

Надевать всё это великолепие пришлось с помощью ворчащей гоны Риги, так сразу было и не разобраться что здесь к чему. Теперь-то понятно, зачем благородным тэйнам нужны горничные, самим же бедняжкам и не справиться с таким количеством вещей.

– Вот, ваша святость, готова наша девочка, – ключница передала Летту жрецу и облегчённо выдохнула. Видно, поверила словам, что в случае побега девчонки отправится в Долину вместо неё.

Ладно, до вечера ещё далеко. Случай обязательно представится. Да хотя бы даже в храме, куда его святость сейчас и направлялся, крепко держа жертву за руку. Олетта точно знала, что перед тем, как отправиться в Долину предков, соискатели обязательно отправляются в храм. Помолиться общему Первопредку и сообщить уже своим личным предкам, что к ним скоро придут, чтобы испросить покровительства. Молитву Первопредку, конечно, вознести нужно, его помощь не помешает, только просить Летта будет о своём. Пусть поможет скрыться. Разве она много хочет? Вот после общей молитвы она и сбежит. Не будет же жрец и в храме держать её за руку. Ему нужно службу вести.

***

Это что же делается-то? Ей даже и помолиться со всеми не позволят? Олетту провели куда-то в нижние помещения и грубо затолкали в малюсенькую каменную келью. Или камеру?

– Молись, отроковица, – медово сообщили ей.

– Эй, а поесть? – успела крикнуть Летта, прежде чем массивная дверь захлопнулась.

Законы есть разные. Есть ниспосланные Первопредком, есть придуманные людьми, а есть и такие, которые создала сама жизнь. Один из череды последних был закон, по которому нельзя получить всё и сразу. Уж если тебе выдали новую одежду, то на кормёжку рассчитывать не стоит. Но как же хочется есть. За волнениями утра было не до этого, но сейчас, когда осталась одна, живот просто сводило голодными спазмами. Летта огляделась. Низкий голый топчан составлял всё убранство места её обитания. Даже воды не оставили. Вот умрёт здесь от жажды и голода, и отправится святейший Тихвин в Долину сам. За подобную участь жреца стало приятно. За свою – обидно. Не готова была она умереть даже ради того, чтобы насолить всем. Ладно, придётся жить. А убежать ещё случай представится. Ещё ведь и дорога впереди. Так даже и лучше. Отпросится в кустики, а там когда за ней бегать. Ко входу в Долину нужно прибыть в точно выверенный час.

После того, как в место её заточения принесли поднос с едой, кувшином воды и плюющейся искрами сальной свечой, Летта и вовсе успокоилась. Всему своё время. Сейчас – время поесть. Тем более, лепёшка была пышной и мягкой, в небольшой чашке был самый настоящий мёд, а ещё на подносе лежали кусочки засушенных фруктов и орехи. Мало того, в кувшине оказалась вовсе не вода, а самый настоящий компот. Да только ради этого пиршества стоило пережить все выпавшие испытания! А ещё ведь одежда новая. Нет, определённо, жизнь налаживается.

После еды потянуло в сон. Мирно потрескивала свеча, шуршала в углу мышь. Уже засыпая, Летта отметила одну странность. А ведь она могла видеть в камере и до того, как ей принесли свечу. Всё ещё действует заклинание тэйна Доррея? Наверное.

***

Как же тяжело просыпаться. И почему так трясёт? Мерно поскрипывают колёса. Откуда? Нужно бы открыть глаза. Не открываются. Летта опять ушла в забытьё. Очнулась она от шлепков по щекам. Как только её не будили в жизни: и шлепками, и пинками, и руганью. Ко всему со временем привыкается.

– Сейчас, уже встаю, – пробормотала она и попыталась перевернуться на другой бок.

Правая рука за что-то зацепилась, и сделать этого не удалось. Летта дёрнула руку раз, другой. Она что, привязана? Глаза тут же распахнулись.

– Просыпайся, приехали уже!

– Приехали? Куда приехали?

Огляделась. Лежала Летта на полу большой телеги, верх которой был затянут крепким полотном. Кажется, такие называются фургонами. Полотнища задней стенки фургона были откинуты, и можно было рассмотреть огромные тёмные ели. Это что же, она заснула и не заметила, как её перетащили сюда? Мало того, проспала всю дорогу? Опоили. Точно опоили. То-то компот показался странным. Можно было бы и догадаться, но много ли она пила в своей жизни компотов? Обвинять и ругаться? Только время терять. Силы нужны совсем для другого.

Один из сопровождающих группу стражников отвязал верёвку, соединяющую запястье Летты с опорой скамьи, и вытащил девочку наружу.

– Мне бы до ветру, – жалобно заканючила он и поджала ноги.

Никто даже не обратил внимания на её слова. Жрец, повернув лик к заходящему солнцу, затянул очередную заунывную молитву, дети, готовящиеся уйти за духами-покровителями, и сопровождающие взрослые нестройно подхватили, постепенно выравнивая хор.

Как только солнце скроется за горизонтом, молитва прекратится, и соискатели отправятся за Грань. Времени совсем не осталось. Попробовать развязать верёвку и убежать? Больно узел хитрый, так просто и не развяжешь. Похоже, задачей стража было не распевать молитвы вместе со всеми, а следить за пленницей. Перехватил за руку. Да на руке уже от всех этих хватаний места живого не осталось! Сплошная чернота.

– Пусти, гад! Пусти, пусти, пусти! Я не хочу туда! – в благостное пение ворвался звонкий возмущённый голос.

Молящиеся сбились с ритма, но под укоризненным взглядом его святости быстро выровнялись. Не стоило и надеяться, что люди проникнутся чужими проблемами и заступятся за беззащитную. Все понимают, что кто-то сегодня должен остаться за Гранью. Жертва определилась. Всех всё устраивает. Не устраивает саму Летту? Кого это волнует.

Молитва закончилась, когда совсем тоненькая полоска солнца прощалась с сегодняшним днём. Начиналась самая короткая ночь в году. Ночь Лихолета.

Дети по одному стали проходить меж двух огромных дубов, особняком стоящих в еловом бору. Стражник, удерживающий их тринадцатую спутницу, передал верёвку крупному парню, замыкавшему шествие. До последнего не отпустили. Гады, гады! Какие же они все гады!

Упирайся не упирайся, кричи не кричи, но когда тебя с одной стороны тянут, а с другой ещё и подталкивают, итог закономерен. Летта шагнула за Грань.

Глава 3

Туго натянутая верёвка ослабла. Наконец-то Летта свободна. Девочка метнулась обратно. Разогнавшись, проскочила меж дубами. Понадеялась, что её появления никто не ждёт, и можно будет, используя эффект неожиданности, убежать.

Её и правда, никто не ждал. То есть, совсем. Поляна, на которой совсем недавно были люди, лошади и фургоны, была абсолютна пуста. Неуверенные вечерние сумерки ещё не сменились полной темнотой, так что не заметить хоть кого-то из присутствующих было просто невозможно. Впрочем, не всё ли равно, куда делись все? Летта наконец-то осталась одна. Можно уходить. Она не удержалась, развернулась к двум дубам, обозначающим проход в Долину мёртвых, и показала им язык.

Странно. Совсем ещё недавно величественные деревья искривились и заметно уменьшились в размере. Да и не дубы это вовсе. С первыми подозрениями в душу стал заползать липкий страх. Это что же получается, она все же оказалась за Гранью? Только не паниковать. Паника плохой спутник и советчик. Сдаваться рано. Не могли другие дети уйти далеко. Нужно просто найти кого-то из них и тихонько пойти следом.

Когда есть цель, предаваться унынию некогда. Летта внимательно осмотрелась. Досадный туман. И откуда только взялся? Ведь даже болот рядом нет. Туман тем и плох, что мешает не только обычному зрению, при нём и магическое, полученное от тэйна графа, не очень-то и помогает. Значит, нужно полагаться на слух. Где-то треснул сучок, ещё раз. Некогда бояться. Найти кого-то живого – её единственное спасение. Мёртвые? Мёртвые показываются только своим потомкам. Сухая ветка треснула уже совсем в другой стороне.

– Да где же вы все?! И не собираюсь я ваших духов перехватывать, мне бы только выбраться отсюда. Могу же я пойти следом? Даже и слова не скажу, просто пойду чуть сзади.

Может, стоит помолиться? Но кому? Духам предков или сразу Первопредку? Как же она была неправа, когда отлынивала от изучения молитв. Вспомнить, что пел его святость?

– Не оставьте дщерь свою-уу. Не откажите в милости всеблаго-ой!

Интересно, так противно дребезжать голосом, как это делал жрец, обязательно? Первопредок слышит только такие рулады? Что бы ещё вспомнить из молитв? Ведь и на память, вроде, никогда не жаловалась, отчего же в голове вертятся только ругательства и песни, что распевали по праздникам дворовые. Жаль, что в тех песнях совсем не было подходящего благочестия.

Ладно, похоже, молитва здесь не поможет, но и сдаваться ещё рано. Разве блуждала когда Летта в лесу близ замка? Стоит признать, было пару раз в далёком детстве. Но ведь выбиралась? Вот именно. А выбиралась потому, что не сдавалась. Даже маленькая не сдавалась.

Новые ботинки натёрли ногу. Летта всегда подозревала, что носят их господа вовсе не для удобства, а из чванства, как те же украшения и множественные юбки. Не хватало ещё, в самый разгар лета, и в ботинках ходить.

Провинившаяся обувка была снята. Бросить здесь? Зачем духам новая кожаная обувь? Нет, если бы кто-то из духов согласился бы вывести отсюда несчастную, то с превеликим бы удовольствием. И чулки бы отдала, и панталоны. Больше всего жалко было юбку и красивую блузку, но ради свободы и их бы отдала.

К сожалению, никто из духов за щедрыми подношениями не спешил. Что ж, не хотят, и не надо. Вещи и продать можно. Потом, когда выберется. А выберется Летта отсюда обязательно. Потому шнурки были крепко связаны между собой, а ботинки переброшены через шею.

Сколько уже здесь блуждает? Час? Больше? На затянутом тёмной хмарью небосклоне не было видно ни Нилы – ночного светила, ни даже единой звёздочки. Как тут время определять? Если судить по усталости, бродила Летта здесь уже всю ночь, а то и больше. Если ночь закончилась, то и выход из Долины для живых уже закрылся. Но ведь она жива! Жива и так просто не сдастся.

На всякий случай Летта ущипнула себя за руку. Не за ту, которую ей до синяков отдавили, за другую. Всё равно больно. Значит, точно жива. А как иначе, духи не должны чувствовать боль. И усталость. И голод и жажду.

Из еды здесь ничего нет. А ведь в настоящем лесу уже ягода пошла и даже грибы. Орехи ещё совсем зелёные, но тоже сгодились бы. Только вот что-то не встретила Летта здесь орешников. И ягод не встретила. Да что там говорить, даже ручейка никакого не попалось!

У уходящих в Долину детей она заметила фляжки и небольшие котомки. Ей же даже воды не дали. Пожалели, сочли, что не стоит тратиться на ту, которая просто обязана остаться по эту сторону Грани. Навсегда.

Что значит для двенадцатилетнего ребёнка навсегда? Неимоверно много? Или то, что можно посчитать по пальцам рук и ног? Летта об этом не думала. Рано ей думать о вечности. Есть куда более насущные вопросы. Например, найти воду и выбраться отсюда. Или наоборот: сначала выбраться, а потом найти воду, это не так уж и важно.

Это хорошо, когда у человека есть цель, с целью унынию предаваться некогда. Летта остановилась и прислушалась. Она уже не надеялась уловить чьи-либо шаги, но вдруг удастся услышать журчание ручейка? В полной тишине звуки разносятся далеко.

***

Что это? Пение? Нет, не те молитвы, что выводил жрец со своими помощниками, и не птичьи рулады. Птиц, как и зверья, здесь не было. Это даже и песней не было. Как будто кто-то голосом выводил чарующую мелодию. Грустную и одновременно прекрасную. Сирена, про которых старики рассказывали сказки длинными зимними вечерами? Но те в морях-океанах живут. И песни свои они поют для мужчин, чтобы заманить их и уволочь на дно для блуда. Летта всегда одобряла тех сирен, не всё мужикам женщинами пользоваться, пусть сами побудут в их шкуре.

Но как же хороша песня. Тянет ли Летту туда? Нет, нисколечко. Значит, не заманивает её никто. Но пойти всё же придётся. Хотя бы для того, чтобы узнать дорогу к выходу или к воде. Лучше бы к выходу, там, за Гранью, воду она и сама найдёт.

Мелодия становилась всё громче. В другое время с удовольствием бы послушала, хоть и не понимала этого увлечения благородных – собраться в одной комнате и слушать, как какая-нибудь из дам переливчато подвывает под музыку.

Вскоре обнаружился и источник чарующих звуков. На упавшем стволе давно засохшего дерева сидела женщина и, отрешившись от всего, пела. Слов Олетта так и не разобрала, их не было. Откуда же она понимала смысл песни? О любви и предательстве. О расставании и невозможности встречи. О безнадёжности. О вечности. О том, что всё проходит.

– Здравствуйте, – осторожно обнаружила своё присутствие Летта. – Красиво поёте. Я не разбираюсь в музыке благородных, но ведь за душу берёт!

То, что человека, от которого что-то хочешь получить, нужно расположить к себе, было известно сызмальства. Здесь же даже кривить душой не пришлось, песня без слов и правда была потрясающа.

– Я не пою, – безразлично ответила незнакомка, всё так же бездумно глядя перед собой и болтая босой ногой.

– А как это называется? Ну, когда музыка, да не из каких-нибудь клавикордов или из скрипочки, а… из души, – почему-то именно это сравнение показалось самым уместным.

– Музыка из души? Души не поют, – неуверенно сообщила женщина, затем медленно повернула голову и остановила взгляд на пришедшей. – Девочка? Ты меня видишь? Откуда ты здесь?

– Пришла, – Летта пожала плечами. – Меня, кстати, звать Летта.

– Летта. Пришла. Ко мне никто никогда не приходил, вернее те, кто приходили, не разговаривали со мной, не видели и не разговаривали, – странная незнакомка опустила руку и поболтала пальцами в небольшом родничке. Своё имя она так и не назвала.

ЧуднО, ведь только что здесь не было и намёка на воду. Пересохшее горло даже спазмом свело, так захотелось сделать хотя бы глоток.

– Можно я попью вашей водицы, тэйна? – хрипло спросила Летта.

– Воды? – женщина подняла руку, с которой побежали вниз капли живительной влаги.

– Нельзя? – уж чего-чего, а отказов, даже самых необоснованных и глумливых, девочка в своей жизни знала много.

– Ты хочешь пить?

– Да, очень!

– А ещё что ты хочешь от меня?

– От вас? Я бы, пожалуй, с удовольствием послушала ваше пение, уж очень оно чарующее, даже меня проняло, но, извините, я спешу, мне нужно идти. Так я попью? – повторила Летта вопрос.

– Пей. А потом ещё поговори со мной. Со мной давно никто не разговаривал. Я уже и не помню, было ли когда-нибудь это. Я так много не помню, – в голосе отчётливо слышалась безнадёжная тоска.

Летта осторожно, чтобы не запачкать, подтянула юбку и опустилась на колени перед родничком. Странно, думала, будет пить долго и жадно, но хватило одной горсти воды, чтобы утолить жажду.

– Очень вкусная у вас вода. Спасибо, добрая тэйна! – искренне поблагодарила она.

– Значит, ты говоришь, слышишь песню?

После небрежного движения пальцев родник исчез.

– Да, благородная тэйна. Слышу. Так странно, мы с вами разговариваем, а мелодия всё равно слышна. И ведь точно знаю, идёт она от вас. Как такое может быть?

– Не знаю. Эта музыка – всё, что я помню, – пожала плечами женщина.

И как с такой разговаривать? Попросила с ней поговорить, а сама по-прежнему безразлична. И это не напускное безразличие, а как будто… как будто интерес к жизни у тэйны совсем потерян. Такое иногда у древних стариков бывает, больных и немощных. Их ничто уже не держит на этом свете.

На этом свете? Но ведь сейчас они за Гранью?!

– Тэйна, – Летта осторожно протянула палец, желая дотронуться до своей собеседницы, но не решаясь, – а вы… живая?

– Я? Не знаю, – и опять это равнодушие. – Разве это важно?

– Важно, ещё как важно! Если вы живая, мы можем поискать выход отсюда вместе. А если нет, значит, вы – дух? – в голову пришла невероятная догадка. – Вы – дух одной из моих предков, да?

– Я? Мне кажется, у меня никогда не было детей.

– Никогда не было детей?

– Мне кажется, что так. Мать никогда не забудет своё дитя. А я, я не помню.

Значит, детей у этой женщины не было. Жаль. Надежда, что пусть не отец, но кто-то из других предков Летты был из благородных, угасать никак не хотела.

– Значит, вы не можете быть духом моего предка?

– Мне кажется, нет, не могу. А ещё мне кажется, что я не дух. Но что мы обо мне да обо мне. Расскажи о себе. Кто ты, как ко мне попала. Мне интересно.

Что-то не похоже, что этой женщине может быть что-либо интересно. Тем не менее, Летта принялась рассказывать. Рассказывать, нисколько не приукрашивая. И про то, что даже мать не знает, кто же приходится ей отцом. И про то, что для того, чтобы выжить, приходится хитрить и изворачиваться. Что совсем не хочется повторить судьбу матери. Про то, как попала сюда. Честно, ничего не скрывая, даже про попытку украсть кинжал.

– А ещё ты слышишь.

– Ну да, вы же поёте. Только вы не обижайтесь, но песня ваша очень уж грустная. Если думать о грустном или плохом, то оно исполнится. Вы грустите, да? Не надо. Знаете, – Олетта в порыве энтузиазма даже ухватила женщину за руку, – я знаю один секрет. Вообще-то, я не делюсь важными секретами, но вам расскажу. Когда ложитесь спать, обязательно думайте о хорошем. О чём-нибудь очень вам нужном. У всех должно быть что-то, что нужно. О чём вы мечтаете?

– Я? Не знаю.

Как часто Летта сегодня слышала эти слова.

– Этого не может быть! Каждый человек о чём-нибудь обязательно мечтает. Кто-то – о чашке супа, кто-то – о богатых каменьях, хорошем муже или целом замке, или обо всём этом сразу. Не может быть, чтобы у вас не было мечты. Самой-самой заветной!

– Чашка супа, – женщина усмехнулась, и это была первая эмоция, хоть как-то отразившаяся на прекрасном лице. – Разве может быть мечтой чашка супа?

– Ещё как может! Иногда она затмевает все остальные.

– Как бы мне хотелось иметь хоть какую-нибудь мечту.

– А давайте придумаем вместе! Не может быть, чтобы человек совсем ничего не хотел!

– Я человек?

– Уж точно не дух. Вы же сами это сказали. Да и я вас потрогала. Проверила. Точно не дух. Духи, как я слышала, бесплотные. А вы, вы мягкая и тёплая. Вы – нормальный человек. Только немного память потеряли.

– Потеряла память? Кажется, у меня появилась мечта. Я хочу вспомнить!

– Да это же самая лучшая мечта, какая может быть, – поддержала девочка. – Вы помните, как вас зовут? А то как-то неудобно, столько разговариваем, а я не знаю вашего имени.

– Как меня зовут? Я не помню.

– Вы вспомните, вы обязательно вспомните. И имя, и всё остальное.

– Знаешь, Летта, а я тебе верю! – неуверенная улыбка озарила до того грустное лицо. – Скажи, а у тебя есть мечта?

– Есть, как же можно без мечты. Только, наверное, уже поздно.

– Поздно? Что означает поздно?

Похоже, у живущих за Гранью таких понятий, как рано или поздно, попросту нет. Им некуда спешить. Не к чему стремиться. Но собеседница ждёт ответ.

– Мне бы хотелось выйти отсюда, но из этого места можно выйти только до рассвета. Я опоздала. Да, солнца не видно, но я же чувствую, что я здесь уже очень долго.

– И ты останешься со мной?

Летта кивнула. А что ей ещё остаётся? Выход ей так и не открылся. Она – та самая тринадцатая, которая должна остаться за Гранью. Отчего же так жжёт глаза. Она ведь уже давным-давно не плакала. Слёзы это слабость. Слабые в этом мире не выживают.

– Ты плачешь? Но почему? Тебе плохо со мной?

– С вами хорошо, тэйна. Но я так мало пожила там, в мире живых. Пусть он и не был со мной особенно приветлив. Но я живая!

– Значит, хочешь уйти. А знаешь, я тебе благодарна. И за твою откровенность и честность, и за то, что ты подарила мне настоящую мечту.

– Мечта – только ваша, – сквозь слёзы улыбнулась девочка. – И она уже начала сбываться. Вы вспомнили, что она у вас есть.

– Вспомнила, – пока ещё несмелая улыбка озарила прекрасное лицо. – Я вспомнила ещё кое-что, – продолжила женщина. – На доброе дело нужно отвечать таким же. Я тоже хочу исполнить твою мечту. Самую заветную. Это будет честно.

Летта грустно улыбнулась. Её мечте уже никогда не сбыться. Самая короткая ночь в году – ночь Лихолета – закончилась. Выход из Долины предков закрылся. О чём ещё можно мечтать в этом месте? Мёртвым не нужны ни еда, ни украшения, ни замки.

– Я не знаю, – растерянно проговорила она, подчиняясь требовательному вопрошающему взгляду.

Кажется, они поменялись местами, теперь Летта отвечала уже знакомыми словами загадочной обитательницы Долины: «Я не знаю».

– Но ты же сама говорила, что хочешь выйти отсюда?

– Да, но ночь уже закончилась. А закон гласит, что выйти из Долины предков можно только до первого луча солнца. Да ещё и обретя духа-покровителя. Вы не прогоните меня?

Оставаться в одиночестве в этом месте очень не хотелось. А ещё ведь предстояло умереть, чтобы стать духом. Или Летта уже умерла?

– Ты же знаешь, что не прогоню. Но тогда твоя мечта не сбудется. Хватит разговоров! – женщина решительно поднялась со ствола, на котором сидела. – Пока я не передумала. Пойдём! – она взяла Летту за руку.

Рука оказалась тёплой. Не такой загрубелой, как у большинства знакомых, но всё равно самой обычной человеческой рукой. Достаточно крепкой, стоит признать.

Собеседница оказалась выше большинства знакомых женщин. Упругая волна роскошных пепельных волос упала до самых ягодиц. И как только их обладательнице удаётся совладать с таким богатством? Куда как проще держать их в косе, что и делали большинство знакомых. Из тех, кому косу не отрезали по причине блудливого поведения. Лёгкое белое платье без каких-либо кружев и прочих рюшек и воланов, совсем не скрывало очертаний прекрасной фигуры. Ещё одна загадка. Как можно не испачкать белое? Ведь только что сидела на стволе. Да и вообще, белое – это очень непрактично. Как Летта ни старалась, а всё же её новая голубая блузка уже не совсем чистая. Чего и следовало ожидать.

О чём она только думает?! Находится в Долине мёртвых, разговаривает со странной сущностью, которая обещала невозможное, и заботится о чистоте блузки.

Прошли они не больше сотни шагов. Сопровождающая резко остановилась и отпустила руку.

– Я должна! – резко сказала она. – Я должна тебя отпустить. Иди, чего же ты стоишь! Уходи, я сказала! Нет, стой! – странная знакомая провела рукой по груди, оторвала с платья пуговку и подала её Летте. – Уходи!

Совсем ещё недавно казалось, что новая знакомая не может испытывать никаких чувств. Прогоняли Летту часто. Но чтобы так испугаться, это с ней было первый раз. Охотно верилось, что гнев этой женщины мог быть действительно ужасным. Девочка машинально стиснула кулак с зажатой в нём пуговкой и побежала, что есть сил.

– Можешь звать меня Ниэла, – шепнул вдогонку ветер.

Ветер? Хотелось верить, что эти слова не почудились. Пусть будет Ниэла. Безымянная. Странное имя, но той женщине очень подходит.

***

Темнота. И дождь. Очень холодный дождь. Откуда здесь взялся дождь? Не просто дождь, а самая настоящая гроза, с громом и молниями. А ведь ничего не предвещало. Хотя, что Летта знает о Долине умерших предков и погоде здесь. Промокла моментально. Как же не вовремя подвернулся под ногу узловатый корень. Упала, растянулась всем телом, запачкав и юбку, и столь оберегаемую голубую блузку. Да что же это за напасть! Бедная левая ладонь, опять она пострадала. Но даже при падении правая кисть осталась крепко сжатой, надёжно удерживая подарок Ниэлы. «Можешь звать меня Ниэла». Она сказала: «Можешь звать». Значит ли это, что её и правда, можно позвать? Потом, когда немного успокоится?

Сейчас же нужно найти, где бы спрятаться. В такой ливень даже деревья не являются надёжным укрытием. Но хоть что-то. Может, у одного из тех дубов найдётся хотя бы небольшое дупло, где можно будет переждать непогоду? Дубы? Откуда здесь дубы? Летта оказалась у выхода из Долины?

Первым порывом было пробежать меж могучими деревьями. Что её остановило? Осторожность маленького зверька, всегда готового к опасности? Ведь может оказаться так, что меж дубами не выход, а вход? Выход Летта уже проверяла. Деревья с Той стороны казались совсем другими. Да и туман исчез. Ниэла исполнила обещание? Девочка осторожно раскрыла ладонь и шепнула пуговке:

– Спасибо!

Глупо разговаривать с пуговицей? Может быть, и глупо, но Летта была уверена, что её услышали.

– Спаси-ибо! – она раскинула руки и, как безумная, закружилась под холодными струями, смывающими грязь с одежды и отчаяние с души. – Дождь, какой же ты хороший. И вы, молнии. Жизнь, как же ты хороша!

Вспомнилось, что оставаться под деревьями во время грозы может быть опасным. Не для того Летта выбралась из Долины живой, чтобы так нелепо погибнуть. Где-то здесь должна быть дорога. Можно отправляться в путь. Куда? Дорога покажет.

Глава 4

Долина чужих предков осталась за спиной. В голове заворошились практичные мысли. Как же хорошо, что удалось сберечь ботинки, по-прежнему болтающееся на шее. Можно добраться до ближайшего поселения и продать их, на первое время хватит, а там она найдёт работу. Летом в поле лишних рук не бывает. После испытания Долиной очень захотелось быть хорошей. Начать посещать храм, учиться и не отлынивать от работы.

И почему так получается, как только начинаешь думать о чём-нибудь здравом и правильном, как обязательно что-нибудь собьёт с мысли. Летта почти уткнулась в фургон. Всхрапнула в испуге лошадь.

– Кто-то уже вернулся? Так рано? – этот голос она никогда не забудет. Жрец Тихвин. – Иди проверь! – приказал он кому-то.

– Встречать обретших духа-покровителя – ваше святое право, – несмело возразили ему. Ещё бы, кому захочется выбираться под такой ливень!

– Эй, там есть кто-нибудь? – из-под полога высунулась недовольная голова его святости.

И надо же было Летте наткнуться именно на тот фургон, где прятался от дождя жрец, да ещё и встать возле задней стенки.

Несколько долгих мгновений опешивший мужчина и мокрая до нитки девочка смотрели друг на друга. О чём думал жрец, можно было догадаться по его лицу. Изумление, неверие, осознание и испуг.

– Ты-ыы? – с дрожью в голосе проблеял он.

Летта кивнула и как можно невиннее спросила:

– Я могу зайти? А то здесь мокро.

– З-заходи, – голова его святости исчезла, полог упал.

Надеется, что убежит? Убегать расхотелось. Убежать она всегда успеет. А в фургоне сухо. И пахнет съестным. Она теперь – вернувшаяся. А значит, обретшая духа-покровителя. Не настоящего духа, а странную сущность? Кому какое дело. Летта им ничего не расскажет про Ниэлу.

Приветливая улыбка, замершая на лице одного из сопровождавших группу детей наставников, медленно превратилась в изумлённый оскал.

– Это что? – прохрипел он.

Не рады. Да Летте не привыкать. Выгонят? И к этому тоже не привыкать. Главное, чтобы второй раз в Долину не отправили. А пока нужно попытаться наладить контакт.

– Здравствуйте! Я – Летта. Олетта, – тут же поправилась она. – Неужели вы меня не помните?

Если неестественную бледность лиц присутствующих ещё можно было списать на неверный свет плохенького светильника, то их стремление оказаться как можно дальше от входа больше походило на испуг, а не на нежелание вымокнуть от потоков воды, сбегающих с одежды пришедшей.

Молчание затягивалось. Не хотят разговаривать? Не очень-то и нужно. Летте вот тоже не о чем особо беседовать с такими важными господами. Только очень уж хочется есть. Еда, разложенная на одной из скамей, так заманчиво пахла.

– Можно мне поесть? Пока ходила в Долине, проголодалась.

Жрец, наставник и ещё один мужчина, так и не сказавший пока ни слова, кучно сжались в противоположном от входа углу фургона. Как будто Летта собиралась закусить именно ими.

– Так я могу взять лепёшку?

Его святость мелко-мелко закивал. Вот и хорошо, большего от них и не ждала. Под дождём не оставили, поесть дали. Жизнь налаживается. Летта взяла приглянувшуюся лепёшку и вгрызлась в неё крепкими зубами.

– Она настоящая? – прошептал третий.

– Иди и сам проверь! – зло ответил ему наставник.

Невежливо обсуждать присутствующего при нём? Летта такого и не знала. Под дождь не гонят, даже поесть разрешили. Пусть говорят, ей-то что.

– Ест нашу еду. Значит, настоящая, – глубокомысленно заметил жрец.

– Ваша святость, – очнулся от ступора и наставник и шёпотом, как будто Летта могла его не услышать, спросил: – вы – человек начитанный, встречали ли вы когда-либо в своих изысканиях что-либо подобное?

– Вы тоже, знаете ли, не безграмотный скотник, – огрызнулся жрец, от которого, видимо, все ожидали более решительных действий.

– Но общение с духами – это по вашей части.

– А с вернувшимися из Долины отроками – по вашей! – ловко парировал его святость. – Она ест! Значит, не дух. Ты ешь, девочка, ешь, – старательно обнажая в улыбке зубы, кивнул он и, отрешаясь от неудобного разговора, затянул молитву.

Ну, если приглашают, значит, можно взять и куриную ножку. Ничего не сказали против. Вот и хорошо.

Вскоре накатила приятная сытость. Если бы не мокрая одежда, то совсем бы разморило. Но заснуть в присутствии этих подозрительных типов? Сейчас её почему-то боятся, и вряд ли посмеют дотронуться. Но связать спящую и забросить туда, откуда совсем недавно вышла? Очень даже запросто. А потому пока спать не стоит.

Как же благодатно действует молитва, уже и мокрая одежда не мешает уходить в сон. Олетта тряхнула головой и оглядела мужчин. Попробовать заговорить? Тем более, у неё есть несколько вопросов.

– А где остальные? Я первая сегодня вышла?

Молитва зазвучала чётче и громче. Однако, как его святость увлечён. Наставник и их третий спутник слаженно подхватили славословие. Понятно, беседовать не намерены. Ну и ладно! Откуда-то зазвучала песня без слов, которую пела Ниэла. Летта глянула на мужчин. Не слышат? Похоже на то. Ну и ладно, значит, эта песня не для них. Главное, она помогает удержаться и не уйти в сон, не то что бормотание некоторых.

***

Снаружи послышалась сдавленная ругань.

– Да где вы все? Попрятались? Отзовитесь хоть кто-нибудь!

Жрец и наставник переглянулись и по дальней от Летты стеночке метнулись к выходу.

– Ваша милость, с обретением духа-покровителя вас! С возвращением! – наперебой зачастили они.

– Так и будете держать меня под дождём? – к фургону приближался ещё один из вернувшихся из Долины.

– Эм-мм, там. Видите ли, – так как жрец старательно тянул благодарственную молитву, честь беседы с вернувшимся выпала наставнику.

– Вы не можете рассказать это всё уже под крышей? – невежливо перебили его.

А ведь совсем не простой мальчишка вернулся. Судя по ломающемуся голосу, довольно взрослый. А, как известно, чем знатнее соискатель, тем в более зрелом возрасте он отправляется в Долину, чтобы обрести духа-покровителя. Оно конечно, чем кандидат моложе, тем легче происходит процесс слияния. Правда, чем он старше, тем осознанней его выбор. Вот и приходится выбирать: попасть сюда как можно раньше и принять первого попавшегося духа. Принять легко и безболезненно. Или прийти в сознательном возрасте и выбрать духа-покровителя самому. Но тогда не обойтись без борьбы, которая может закончиться трагически. Сильный дух не снизойдёт к тому, кого сочтёт слабым или недостойным.

Этот, что сейчас отчитывает жреца и наставника, справился. Наверное, тот самый, который утащил Летту на верёвке.

Полог фургона распахнулся.

– Ты?

Феррес Доррей и Олетта задали вопрос одновременно. Причём сложно сказать, кто был удивлён больше. Младший графский сын должен был сейчас лежать в своей постели со сломанной ногой. Ведь именно вместо него и отправили девочку. Лекари превзошли сами себя? Всё равно не сходится. Его милости не было вчера среди тринадцати ушедших в Долину.

– Ваша милость? – робко прервал их переглядки наставник, переминающийся сзади.

– Да, что это я, – Феррес тряхнул мокрой шевелюрой и пробрался в фургон.

Потеснился, чтобы жрец и наставник смогли проследовать за ним. Молча кивнул, когда так и незнакомый Летте третий протянул ему сухое полотно и стал вытираться.

– Вам бы переодеться в сухое, ваша милость, холодно же, – угодливо предложили графскому сыну.

– А она? Почему она до сих пор в мокром? Только пришла? – резко поинтересовался он у наставника.

И всё же, как порою выручает знание множества молитв. Жрец вот опять при деле, он молится, и разговоры ему, вроде как, вести некогда.

– Ваша милость, вы же понимаете, странно это всё, – осторожно начал наставник.

– Понимаю, – кивнул Феррес и, быстро протянув руку, ущипнул Летту.

– Эй, ты что делаешь? Больно же.

– Хм, живая.

– Да что вы все заладили? Живая, не живая. Что удивительного, что я вернулась?! Надеялись, что останусь там? Зря надеялись! Да, я вернулась живая, и умирать не собираюсь! – в запале выкрикнула девочка. – Прогоните – уйду. Не очень-то вы мне все и нужны.

– Она не знает? – Феррес посмотрел на жреца, поперхнувшегося молитвой.

Игнорировать прямой вопрос сына хозяина местных земель не удалось.

– Мы пока не решили, как поступить с отроковицей, – попытался обтекаемо ответить его святость.

– И какие варианты вы уже рассмотрели? – кажется, этот обманчиво ласковую интонацию Летта уже слышала у самого графа. Захотелось если уж не выбраться под дождь, то хотя бы спрятаться под лавку.

– Такого ещё никогда не случалось, мы в растерянности.

Правду говорят про жрецов: из любой передряги выберутся. Видно, сам Первопредок учит их изворотливости.

– Да что случилось-то?! – пусть Летта и не привыкла к такому высокому обществу, но находиться в неведении и дальше не было никаких сил.

– А сама ничего не находишь странного? – уже к ней обратился тэйн Феррес.

– Как же ничего. Ты и есть странный, – от волнения она обратилась к хозяйскому сыну на ты, но даже не заметила этого. – Ты должен лежать дома, в постельке. Со сломанной ногой. Именно вместо тебя его светлость и отправил меня в Долину. И я вернулась. Да, тоже не ожидала, что вернусь. Знать, какой-то знатный предок гульнул с кем-то из моих, недостойных. Что, скажете, быть такого не может? Благородные не блудят с низшими? Ещё как блудят!

Проклятый дождь. Если бы не он, Летта бы уже ушла далеко. И чего она оправдывается. Каждый из тринадцати имеет право вернуться. И она этим правом воспользовалась.

– Ты права, ты во всём права. Только, Олетта, – надо же, даже имя её графский сын запомнил, – ты ушла в Долину в ночь Лихолета, а сейчас – ночь Лихоосени. Ты пробыла там ровно три месяца.

Четыре пары глаз сверлили опешившую девочку. Тем троим она могла бы не поверить. Но не поверить Ферресу Доррею не получалось. Да и погода за стенками их убежища больше была похожа на осеннюю. Гроза? Обычное дело для ночей смены сезона.

– Я пробыла там только ночь, – Летта упрямо задрала подбородок.

– И тем не менее, чадо, – вернулся к своей пастырской роли жрец, – ты пробыла за Гранью всё лето. Ты ничего не заметила там странного?

Молодые люди дружно и недоуменно посмотрели на говорившего. Что может быть НЕстранного в таком месте, как Долина мёртвых предков?

– Считаю, сейчас вопросы будут неуместны, – прервал разыгравшееся любопытство Феррес. – Разбираться с этим нужно не здесь.

«И не вам», – осталось недосказанным. Его светлость граф крепко держал в руках свою власть, даже служители Первопредка не смели лишний раз перечить хозяину здешних земель.

Младший Доррей вытащил из короба ещё одно сухое полотно и протянул его Летте. Девочка благодарно шмыгнула носом и робко улыбнулась. Даже такие знаки внимания со стороны сильных мира сего были ей в диковинку. А уж после того, как Феррес выделил ей сухой плащ, захотелось и вовсе заплакать. Только вот она давным-давно разучилась плакать. Потому лишь нарочито грубо буркнула «Спасибо!» и, привалившись к спинке скамьи, прикрыла глаза. Нет, она не собиралась спать, но так хотя бы с вопросами никто не будет лезть.

Поначалу прислушивалась к разговору мужчин, но потом перестала. Говорят о ней? Ну и пусть. Всё равно её судьбу решать не им.

Не реагировала она и на шум снаружи. Видимо, возвращались другие ребята. Лишь отметилось, что в их фургон никто из вернувшихся не заходил. Оно и понятно, не хотят раньше времени показывать этакую диковинку.

За стеной по-прежнему шуршал дождь. В сытой полудрёме мысли текли лениво и неохотно. Оно конечно, лучше всего было бы убежать. Ну кто кинется её ловить в такую-то погоду? Уж точно не жрец и не наставник. Феррес? Этот может. Уже бегал как-то раз за ней. Добегался. Опять же, осень на дворе. Полевые работы почти закончены. Куда она подастся? В город? И что будет делать в холодном незнакомом городе? Где жить? Пожалуй, с побегом стоит повременить. Если уж не оставил Первопредок её в своей милости, то поможет и дальше.

– Орэс, двенадцатый, – послышался голос наставника. – По времени, рассвет уже наступил. Не вернулись Жанин и Яхир. Будем ждать?

– «Закон двенадцати един для всех», – процитировал жрец Тихвин. – Ждать не имеет смысла. Отправляемся домой.

– Отправляемся! – было передано обитателям двух других фургонов.

Кавалькада тронулась в путь.

Глава 5

Летта не заметила, куда по прибытии в замок увели других детей, да особо этим и не интересовалась. Благополучные детки знатных родителей не пропадут. Наелись, небось, разных вкусностей, и почиют в своих постельках. Честно признаться, ей и самой так хотелось спать, что даже странности с вывертами времени не очень-то заботили. Да, сейчас осень, а не лето. И что? Разве в ранней молодости кто-то способен сожалеть о потери каких-то трёх месяцев? Ведь впереди вся жизнь.

Феррес Доррей первым выбрался из фургона, подкатившего к одному из чёрных входов жилой части замка, и коротко приказал:

– Все за мной!

Надеяться, что её отпустят восвояси, даже и не стоило, но Летта всё же попыталась сделать вид, что к ней этот приказ отношения иметь не может, и свернула в сторону.

Догнал, взял за руку и потащил за собой. Что ж, попытаться стоило.

При входе в господские покои их встречал сам граф Доррей. За его спиной маячили остальные домочадцы: мать, жена, два старших отпрыска, сёстры. Делают вид, что так и надо. Их младший вернулся с обычной прогулки. Никто и не волновался, а встретили здесь совершенно случайно. Это потом будет пир, а пока именно так, вроде бы ничего особенного и не произошло, не стоит искушать судьбу нетерпением.

– Сын?

Как много может быть сказано всего одним словом. Радость, что сын вернулся. Гордость, что обрёл духа-покровителя. А ещё удивление при виде той, которую их младшенький держал за руку.

–Папа, это Олетта, – зачем-то представил девочку Феррес.

Тяжёлый взгляд его светлости остановился за спинами молодых людей, там, где переминались сопровождающие жрец и наставник.

– Она живая, – словно извиняясь, проговорил жрец.

– Да уж сам догадался, что не дух-покровитель моего сына, – это он сейчас серьёзно сказал или так пошутить пытался?

– Нет-нет, не дух! – принялся заверять его святость. – Мы и кормили её. Её милость даже щипал.

– Щ-щипал, значит, – прошипел граф. – Всё бы ему щипать. Ладно! Вы, – он кивнул подбородком Олетте и сыну, – отдыхать. Вы, – такой же жест в сторону сопровождающих, – за мной!

После этих слов граф быстро удалился, две покорные жертвы, а по их виду любой бы понял, что жертвы, поплелись следом.

– Проведите гону Олетту в гостевые покои, – приказал Феррес неизвестно откуда появившемуся лакею.

– Сынок? – её светлость решилась заговорить только после ухода мужа. – Дворовую, и в гостевые покои?

– Она вышла из Долины предков. Живой, – упёрся его младшая милость.

Старшая графиня Доррей неодобрительно поджала губы, презрительно рассматривая девочку с кончиков босых ног до взлохмаченной макушки, но промолчала. Два братца с удовольствием наблюдали за представлением. Сёстры старательно копировали поведение матери.

– Я лучше к себе, – Летта только сейчас заметила, что Феррес так и не выпустил её руки. Выдернула сама. – Меня уже, наверное, заждались.

– Кто? – последовал закономерный вопрос.

Кто её может ждать? Мать? Шондар-младший? Кухарка Тощая Ингра? Вспоминали ли они худую голенастую оторву? Если и вспоминали, то вряд ли добрым словом. Врать Ферресу не хотелось, а потому Летта просто опустила голову и промолчала. Очень удобный приём, когда нужно показать понимание своей вины или никчемности, а слова, которые вертятся на языке, говорить не следует.

– Молчишь.

А что говорить-то? Что раньше её гоной никто ни разу не называл? Впрочем, как и мать. Объясняться при этих высокомерных графских родственниках? Да, Олетта – обычная дворовая девчонка без роду-племени, но лепетать оправдания она не будет.

– Отпустите меня. Я не убегу, правда.

– Показывай дорогу! – велел Феррес мнущемуся неподалёку лакею и, вновь ухватив Летту за руку, потащил её за собой.

Никто из родственников больше не проронил ни слова. Однако, характерец у младшего Доррея отцовский, это проявляется уже сейчас.

Лакей остановился у одной из дверей господских покоев, почтительно приоткрыл её. Как всё богато обставлено. Широкая кровать под самым настоящим балдахином, зеркало и комод под ним, большой шкаф, смешной диванчик на кривых ножках, два таких же кресла. Ещё и ковёр на весь пол раскинут. Как сюда заходить-то? Следы ведь останутся.

– Отпустите меня, – Олетта попыталась выдернуть из крепкого захвата ладошку. – Я тут запачкаю всё.

– Вели принести ванну и тёплой воды! – приказал Феррес. – И поесть, – крикнул он вслед.

Лакей исчез. Ну всё, теперь понесутся сплетни впереди него. Это о господах слуги помалкивают, так как связаны заклинанием молчания, а о себе подобных болтают без удержу. Как же, младший сын графа притащил дочку Кривой Ташки в господские комнаты. А ломалась-то, ломалась. Дворовым и не важно, что где-то пропадала всё лето, важно, что взлетела чуть ли не до небес, сразу в господскую постель.

– Отпустите меня. Пожалуйста, – Летта едва удерживала слёзы. – Я… я худая и совсем некрасивая. Я совсем для вас не гожусь.

– Ты?

Смех младшего графского сына показался ещё обиднее, чем если бы тот заявил, что желает попользоваться её телом. И чего так смеяться? Всем дворовым известно, мужикам от женского полу только одно и нужно.

Его милость ещё смеялся, когда два дюжих лакея притащили бадью, важно именуемую ванной, а горничные – вёдра с водой и поднос с едой. Горничных Летта не единожды встречала на кухне. Те ещё болтушки. Наверняка пришли, чтобы самим убедиться в словах лакея.

Сейчас никто из слуг не проронил ни слова. Молча наполнили ванну, молча накрыли стол и удалились.

Феррес остановился у двери и взялся за ручку.

– Здесь есть щеколда, – он подёргал означенной щеколдой. – Закроешься, и никто к тебе не зайдёт. Помоешься, поешь, после ложись спать. Потом, как отдохнёшь, пойдём к отцу, и ты расскажешь, что же с тобой случилось. Убежать не пытайся. Сама понимаешь, просто так тебя никто не отпустит. У двери будет стоять стража, на окне, – его милость отдёрнул занавески и осмотрел окно. Видимо, не удовлетворился увиденным и щёлкнул пальцами, довольно хмыкнул, заметив, как потемнели стёкла, и продолжил: – На окне стоит магическая защита. Бежать не пытайся.

Как будто ему мало того, что комната находится на третьем этаже, ещё и защиту поставил. Нет, Летта бы, конечно, попыталась выбраться, эка невидаль, третий этаж, но что она может против магии. Что ж, пока придётся начинать игру теми картами, которые ей сдали, а уж подтасовать колоду она постарается по ходу дела. Не впервой.

Феррес вышел. Прекрасно. Не самый плохой расклад. Велели помыться? Но она ведь мылась совсем недавно под присмотром гоны Риги. Хотя, это ведь как посмотреть. То ж было перед ночью Лихолета, а сейчас на дворе осень. Ладно, так и быть, почему бы и не полежать в господской ванне, когда ещё удастся. Горничные туда даже пахучей пены напустили.

Летта задвинула щеколду на двери, быстро разделась и уже собралась забраться в воду. Одежду она аккуратно развесила на спинках стульев, чтобы просыхала, но расставаться с подаренной пуговкой не хотелось даже на время. Взгляд остановился на ботинках, в которые были вдёрнуты отличные шёлковые шнурки. То, что нужно. В один из шнурков и была продета пуговка и повешена на шею. Теперь не потеряется.

В ванне сидела, пока не остыла вода. А неплохо господа устроились, приятно время проводят. И завтрак тоже ничего. Да так много всего! Каша, омлет с кусочками самого настоящего бекона, булочки, масло и джем. М-мм. А ещё целый чайник с горячим отваром. И корзинка с фруктами!

Теперь можно ложиться спать, пока, к своему стыду, не заснула прямо лицом в пустой тарелке, как это иногда случалось с пьяной матерью.

Только на всякий случай нужно проверить ещё одну дверь, про которую его милость ничего не сказал. Вдруг, забыл про неё или не заметил от усталости. Здесь, конечно, хорошо, но в той же бельевой куда как спокойнее будет.

За дверью оказалось отхожее место. И никакого, даже самого маленького оконца. А ведь не врали горничные, когда рассказывали про подобные причуды господ. Ладно, она попыталась. Не удалось уйти прямо сейчас, попытается позже.

Самой лучшей приправой ко сну является даже не усталость, а возраст. Только в детстве и в молодости можно спать так беззаботно, как будто никаких проблем в жизни нет. А уж если спать в мягкой постели, да на сытый желудок, то проблемы и вовсе отступают в дальнюю даль. Подумаешь, ушла летом, а вернулась осенью. Пропустила что-нибудь важное? То-то же. Главное, вернулась.

***

Летта открыла глаза. За окном едва занимался рассвет. Это что же, она проспала остаток дня и ночь? Зато выспалась. И зачем господа вообще выбираются из своих мягких постелей? Здесь же так хорошо. Тепло. Уютно. Но то ж господа, простой дворовой девчонке их никогда не понять. Пора подниматься, пока кто-нибудь её отсюда не выгнал прямо так, без одёжек.

Эх, нужно было сразу постирать хотя бы блузку после того как помылась. И для чего только делают такие непрактичные вещи?

Летта, как могла, очистила их от грязи и быстро оделась. Ничего, постирает потом. Главное, чтобы не отобрали. Огляделась. Сидеть здесь и дальше смысла не было.

На кухне уже вовсю должна кипеть работа. Самое время вспомнить, что обещала себе стать правильной и, отбросив былое баловство, начать работать, как и положено в её возрасте.

Благие намерения успехом не увенчались. За дверью, как и говорил тэйн Феррес, дремал знакомый стражник. Правда, дремал он вполглаза. Проскочить мимо не удалось.

– Пусти меня, дядька Юрч. Мне на кухню пора, работать.

– Выпускать не велено, – дядька Юрч осторожно задвинул узницу обратно и прикрыл дверь. Надо же, какой вежливый, а ведь мог и по-простому зашвырнуть, Летта ко всякому привыкла.

И что теперь делать? Не ложиться же обратно в постель. Долго размышлять о том, чем же себя занять, не получилось. Зашла горничная и внесла поднос с завтраком. Значит, голодом морить не собираются. Можно надеяться, что и избавляться от той, которую так сытно кормят и укладывают в роскошную постель, тоже не будут.

Вызвали её далеко не сразу. Летта успела рассмотреть лежащую на столике книжку, в которой не было ни одной картинки, полюбоваться видом из окна и собственными глазами убедиться, что и правда, настала осень. Только вчера, как по её памяти, роскошно цветущий парк покрылся разноцветным нарядом яркой листвы, которую изрядно потрепала прошедшая буря.

Пришёл за ней сам Феррес Доррей. Критически глянул на грязные одежды, но ничего не сказал. Опять взял за руку, как будто боялся, что попытается сбежать. А куда бежать-то?

– Пусти!

Словно и не слышит. Тащит, как козу на верёвочке. Если упираться, только больше на ту самую козу походить.

Привёл в отцовский кабинет, где уже находились сам граф Доррей и жрец Тихвин.

– Здравствуй, Олетта, – первым нарушил тишину его светлость.

– Драсссти, – пора бы и вспомнить, что с глупых и спросу меньше. Вытащить из-под юбки ступню и смущённо ковырнуть ковёр пальцем.

– Олетта, – укоризненно протянул граф, – зачем ты стараешься казаться глупее, чем есть на самом деле?

Глупее? Да она самая последняя дура! Оставила новые ботинки и чулочки в той комнате! А ну как больше не получится туда вернуться? Надевать не стала, сберечь хотела. Сберегла. Ведь обязательно кто-нибудь из горничных их найдёт да стащит.

– Никто ничего плохого тебе не сделает. Просто ответь на несколько вопросов. Что ты так всполошилась?

– Ботинки! Я забыла забрать мои ботинки! – выпалила Летта.

– Какие ботинки? – на лице его светлости проявилась некоторая озадаченность.

– Новые. Мне их гона Рига дала перед тем как в Долину отправить.

– Новые, говоришь? – старший Доррей сделал знак сыну, и тот вышел из кабинета.

Неужели, за её обувкой? И чего про графа говорят, что он жестокий и злой? Опять же, что такому богачу какие-то ботинки. Ему и невдомёк, что для кого-то они целое состояние.

Вскоре вернулся Феррес. В его руках были чулки и те самые ботинки. Только отдал их парнишка не законной хозяйке, а отцу. Тот их взял и принялся внимательно рассматривать.

– Новые, совсем не стоптанные. Ты в них ходила? – обратился его светлость к Летте.

Это что же, забрать хочет?

– Ходила, как не ходить, для того и обувка нужна, чтобы ходить в ней.

– А когда вышла из Долины, ботинки на шее висели! – с готовностью сдал Летту жрец.

– Так запачкались бы, – простодушно ответила девочка. – Там же дождь был.

– Сколько времени ты провела в Долине мёртвых предков? – похоже, графу надоело ходить вокруг да около.

– Одну ночь, – честно ответили ему.

– Расскажи всё, что помнишь. С того момента, как вышла из моего кабинета перед ночью Лихолета. И знай, я прекрасно вижу ложь.

С этого станется. Если уж ей запросто ночное зрение наколдовал, которое, кстати, всё ещё действует, то себе и подавно может наколдовать что угодно. А Летта что, Летта и не лжёт. Ей лгать ни к чему.

– Потащил меня, значит, его святость к гоне Риге, чтобы, значит, помыть и приодеть. Помыли, значит, вещи эти дали, ботинки, опять же. А потом его святость дальше потащил, в храм. Я нисколько не обманываю! – возмутилась Олетта, заметив, как граф поморщился. – Так всё и было. Вот, ещё синяки на руках не прошли, как держал крепко.

– Синяки, говоришь? А ну покажи!

И что может быть интересного в синяках? Рассматривает так, как будто ни разу не видел.

– Отроковица сопротивлялась, не понимала оказанной ей милости, – смиренно ответил его святость.

Как же милости. Чего же сам тогда не захотел в Долину податься, и гону Ригу той Долиной пугал.

– Синяки свежие. Те самые? – поинтересовался его светлость у жреца.

– Может быть, и те. Как же их различишь. Дети, они такие дети, всё время в синяках, – заюлил жрец.

– Значит, для неё и правда, могла пройти лишь одна ночь, – больше для себя сказал граф. – Что было дальше?

И Летта рассказала, как её провели в храм, как закрыли в каменной келье, как накормили, и она уснула, а проснулась уже вечером в фургоне. Связанная. Как её протащили на верёвке меж двух дубов. Не стала она скрывать, что сразу же пыталась вернуться обратно, но выход исчез. Как плутала в поисках кого-нибудь из детей, чтобы тихонько увязаться следом и попытаться выйти. Как хотелось пить.

– Потом встретила женщину, и она вывела меня из Долины, – резко закончила свой рассказ Летта.

Про то, что женщина вовсе не дух, про то, что она дала напиться и уж, тем более, про подаренную пуговку рассказывать не стала. Не договорила? Да. Но не солгала же.

– Ты её узнала?

– Нет.

И опять ответ был более чем честным. Ведь не узнала же. Её ночная собеседница и сама не знала, кто же она есть.

– Верно, что это я, откуда тебе знать обитателей Долины благородных предков, – пробормотал граф и опять обратился к девочке. – Та женщина говорила с тобой?

– Говорила, – смутилась Летта. – Но она была такая странная, говорила, что ничего не помнит. Ни кто она такая, ни как попала в Долину. Да, очень она странная. На вид как будто бы и молодая, а так, я не знаю, как это может быть, но как будто старая-старая. Такая старая, что ничего не помнит.

– За Гранью духи внешне не меняются, – отметил его светлость опять больше для себя. – Но чтобы теряли память, такого я не слышал, – дальше он развивать мысль не стал и опять повернулся к Летте. – Это всё, что с тобою там случилось?

Олетта истово закивала. Кажется, её сейчас отпустят. Как бы не так. Допрос длился почти до обеда. Спрашивали, какой дорогой она шла, какие растения или животные ей могли повстречаться. Видела ли она кого из духов. И про погоду в Долине тоже спрашивали. Про дневное и ночное светило, про звёзды и облака. Про туман. Даже про то, плакала она или нет, и сколько раз сходила в туалет. Благородная тэйни уже много раз хлопнулась бы в благородный обморок. Летта стойко сносила всё. Спасибо, что не бьют.

После того, как граф понял, что ничего больше из Летты не вытянет, её отпустили на все четыре стороны. Наконец-то её мытарства закончились. Можно бы спрятаться от всех и отдохнуть, но спать совсем не хотелось, а есть – да. Время-то уже обеденное. Опять же давала себе слово стать серьёзнее и от работы больше не отлынивать. Потому стоило отправиться на кухню.

***

Когда Олетта появилась на кухне, все на миг замерли. Первая очнулась судомойка Лурька – девка немногими годами старше, но глупая до невозможности, что честно компенсировалось покладистостью и безотказностью. Во всём, хоть в работе, хоть в доступе к телу.

Лурька выронила решето со столовыми приборами и тоненько завизжала. Остановилась только после того, как главный повар наотмашь ударил её по щеке, но и, отлетев в угол, продолжала причитать:

– Ульгим*, ульгим!

– Лурька, ты чего, это же я, Летта, – нужно было налаживать контакт среди своих. – Я вернулась и готова работать, – это она уже сказала Тощей Ингре, ловко прячущейся за спинами своих более тучных сотоварищей по кухне.

– А чем докажешь, что ты не ульгим? – подозрительно прищурилась кухарка.

– Ну как же. Я живая, тёплая. Разговариваю с вами. Хотите, ущипните меня. – Олетта склонилась к бачку и взяла оттуда чищеную морковку, чтобы продемонстрировать, что она и ест, как все люди. – Ты что делаешь?! – возмутилась она, когда поварёнок исполнил её просьбу и больно ущипнул за попу.

– Сама же велела ущипнуть, – нагло усмехнулся он.

– Значит, правду горничные сказали, что ты вернулась, – главный повар ловко разогнал мокрой тряпкой подчинённых по местам и упёр пухлые руки в бока. – Вроде как даже и ночевала в их покоях. Сама госпожой стала? – он зло прищурился.

– Да какая из меня госпожа, гон Юнир, – махнула рукой Летта. – Я всё та же дочка Кривой Ташки.

– Дочка Кривой Ташки, говоришь? Это хорошо, что не забыла своё место, побывав в господской постели. Ночью ко мне придёшь. Чего уши развесили? Работать! – закричал шеф на примолкнувших подчинённых. И ты не стой, – это он уже Летте приказал, – бери лохань с помоями и тащи к свинарнику. Даром кормить здесь никого не буду.

Олетта кинулась исполнять приказание. Её признали свои. А что гон Юнир велел прийти к нему, так мало ли что он сказал.

Девочка честно отработала допоздна, стараясь не замечать гадких ухмылок, а то и ревнивых взглядов кухонных работников. Загружал её главный повар, как взрослую. К вечеру тряслись руки и заболела спина. Пока гон Юнир вальяжно отдавал последние распоряжения, Олетта тихо исчезла.

Это с каких же пор стали запирать бельевую? А ночевать ей теперь где? Не то, чтобы бельевая была единственным местом, где можно было провести ночь, но в комнатушке у матери обязательно кто-нибудь, да есть. Придётся пробираться на чердак, там валялась старая мебель, а ещё проходило несколько каминных труб, какая-нибудь из них, да обязательно была тёплой. Господа такие нежные, осень едва началась, а они уже разжигали камины. Но это и хорошо, от их щедрот и Летте тепла хватит. Одно плохо, её ещё новая одежда совсем испачкается в чердачной пыли. Нужно бы выпросить у гоны Риги что-нибудь из старья. Правда, у ключницы хватит наглости потребовать новую одёжу обратно. Отдавать такие красивые вещи совсем не хотелось.

***

– Ты где была, почему не пришла, как я велел? – это первое, что гон Юнир спросил с утра.

– Так это, тэйн Феррес велел к нему ночами приходить, – говорить такое про себя было стыдно, но ничего другого в голову не приходило.

– Да? Чего он в тебе нашёл? Ещё больше проверить хочется, – все три подбородка главного повара весело заколыхались. – Отведём завтрак, отлучимся с тобой в кладовку ненадолго, – деловито сообщил он и отвернулся к своим сковородкам. Пока господам и их гостям не подали завтрак, отвлекаться было некогда.

И почему все мужики такие гады? Вон же сколько баб в его распоряжении. Хоть кухонные, хоть даже и горничные. Главный повар – большой человек, во всех смыслах большой. Только всё наладилось. Фу, мерзость какая. И куда теперь податься? В прачки? Насмотрелась Летта на жизнь прачек, там ещё и кормят не так привольно. Где бы найти такую работу, где одни женщины. Пусть и сварливые, но чтобы без мужиков.

Вынеся очередную лохань с очистками, на кухню Летта больше не вернулась. Так хотелось стать правильной и послушной. Не получилось. А если не получилось, значит, все прежние обещания теряют силу, и можно пробраться в господский парк, и посидеть немного в дальней беседке. Вряд ли кто-нибудь из господ отправится туда по такой-то погоде. Моросящий холодный дождь как нельзя лучше соответствовал настроению.

Мысли, если и забредали в голову, были совсем не радостными. Летта давно дала слово, что не будет такой, как мать. И что? Может, и мать не сама такой стала, а её вынудили? И дорога у всех дворовых одна?

Надо же, как задумалась, даже шагов не заметила, чего с ней не было давным-давно.

– Олетта, ты здесь? А я тебя искал, – в проёме беседки стоял тэйн Феррес. – Ты почему ушла?

Разговаривать с его младшей милостью совсем не хотелось. Почему ушла? Что тут странного, сходить с главным поваром до кладовой? Это чуть ли не их женская обязанность. И вообще, какое Ферресу дело, почему она ушла с кухни.

– Ушла и ушла, не твоё дело! – нарочито грубо ответила она и прикрыла глаза. Следующие слова, полные тоски и безнадёжности, вырвались непроизвольно: – Как же вы все надоели. И зачем я только вышла из Долины.

– Летта, никогда не говори так! Вышла потому что так решил Первопредок. Значит, нужна Ему твоя жизнь.

– Ещё и ему, а то без него мало вас, озабоченных.

Говорить так с хозяйским сыном не стоило, но ведь наболело же. Сил, чтобы сдерживаться, совсем не осталось.

– Озабоченных? Что ты говоришь? Тебя кто-то домогается? Кто? – Феррес хмуро свёл брови.

– Кто домогается? Да проще сказать, кто не домогается. Ведь дворовые девки только для одного и существуют, разве не так?! – она подскочила на ноги и почти кричала. – Я же дочь Кривой Ташки, а значит, сама такая.

Какая неудобная беседка. Вход надёжно перекрыт собеседником, а просветы меж опорами украшены ажурными решётками, густо затянутыми по-осеннему пламенеющими плетями дикого винограда. Не сбежать. Придётся крепче сжать зубы, чтобы не показать графскому сынку приближающихся слёз. Что-то последнее время она часто готова их разливать.

– Но ты же совсем ещё малявка.

В другое время на это нужно бы и обидеться, но не возражать же, что она уже взрослая и вполне готова к взрослой жизни и взрослым отношениям. Летта к ним никогда не будет готова.

Некоторое время в беседке висело тягостное молчание. Летта безучастно смотрела в сторону, а Феррес – на её руки, которые беспокойно сминали несуразный фартук, который так и не скинула, убегая с кухни.

– Вот что. При монастыре жриц Первопредка есть школа для девочек-сирот. Хочешь туда?

– А там мужики есть? – Летта впервые за весь разговор взглянула на собеседника.

– Наверное, нет. Я точно не знаю, может, привратник.

– Хочу! – Летта не стала слушать дальше. – Я же и на кухне могу, и в прачечной, и убирать. Я всё могу!

– Олетта, – покачал головой Феррес, – я предлагаю пойти туда воспитанницей.

– Но я же уже большая, а в приюты берут совсем младенцев. Какая из меня воспитанница, – скривилась она.

– Насколько я знаю, живут там дети до первого совершеннолетия, то есть, до семнадцати лет. Обретшие духа-покровителя имеют право на достойную жизнь. Сёстры-настоятельницы обучат тебя грамоте и всему, что требуется хорошей жене.

– Не хочу я быть ничьей женой, – фыркнула Летта.

– И хорошим манерам тоже научат, – спокойно ответил на выпад Феррес. – Ну так что, ты согласна?

А что ещё оставалось делать? Отправляться бродяжничать на зиму глядя – совсем гиблое дело. Остаться в замке? Что-то не хочется. Приют, значит, приют. А весной можно и на свободу.

Глава 6

Почти пять лет пролетели спокойно и незаметно. Почему так и не сбежала? Было бы совсем плохо, сбежала бы. Но за зиму Летта привыкла к строгим монастырским порядкам, и плюсы приютской жизни перевесили минусы. Заставляли учить молитвы, буквы и счёт? За крышу над головой можно и выучить, ничего в этом сложного нет. Приходилось работать в монастырском саду, на кухне и в рукодельнических мастерских? А то раньше Летте этого не делала, зато давали одежду и кормили. Жаль, что она мало чего успела узнать из всяких там наук, а то могли бы и наставницей при приюте оставить, как оставили её подругу. Опять же, нужно было тогда пройти обряд посвящения в жрицы Первопредка. Нет, это точно не её. Да и противилось что-то глубоко внутри. Однозначно, служение Первопредку – совсем не её стезя.

Жрицы-наставницы были настолько добры, что помогали своим выпускницам и после того, как воспитанницы покидали обитель. Устраивали к швеям и вышивальщицам, к травницам. И всегда обращали внимание на склонности отроковицы. Всё же хорошие в приюте были воспитатели. Только вот Летту определили не к швее или какой травнице, Летту вернули в замок графа Доррея. Мол, таково распоряжение его светлости. Ладно, замок, значит, замок. Уж теперь-то она совсем взрослая, да ещё и обученная. Может, к швейной мастерской приставят. А не поживётся в замке, всегда можно сбежать и попытать счастья в другом месте.

Так она и въехала в замок своего детства – на телеге, гружённой туесами с монастырским мёдом и маслом.

– Летка, это ты, что ли? – управляющий, вышедший лично встретить дорогой монастырский товар, с удивлением воззрился на спрыгнувшую на камни двора девушку.

– Я, тэйн управляющий, – Летта несмело улыбнулась. Обычно служащие столь высокого полёта не снисходили до бесед с обычными дворовыми девками.

– Однако. Теперь я понимаю… – здесь он резко смолк и переключил внимание на слегка шатающегося работника, неловко подхватившего туес с ценным товаром.

Олетта огляделась. На заднем дворе как будто ничего и не изменилось за это время. Ядрёно пахло от конюшен, незнакомый парнишка тащил лохань с помоями от кухни к свинарникам, мерно постукивал молот кузнеца. Одно ли лето отсутствуй, или же несколько, есть в мире вещи, которые не меняются. Замок тэйна Доррея – один из таких неизменных. Небось, и гон Юнир всё так же заправляет на кухне. Девочек в приюте научили, как нужно культурно разговаривать с кавалерами и культурно же ставить их на место. Но так то ж для культурных кавалеров, а не для таких, как главный повар, тому куртуазное обращение ни к чему.

На кухню идти расхотелось. Стоять под любопытными взглядами дворни – тоже. Поискать мать? Как она тут? За все годы пребывания в приюте Летта ничего о ней не слышала. Зато сколько раз участвовала в разговорах, когда девчонки мечтали хоть о какой-нибудь матери. Может, дочь чего-то и не понимала, но мечтать о такой матери, какая была у неё, сложно. Впрочем, с чего-то же нужно начинать жизнь в замке, почему бы и не навестить ту, что её родила.

– Ты куда? – остановил её управляющий, казалось бы, полностью увлечённый слежением за разгрузкой телеги.

– Пойду маму проведаю, тэйн управляющий, – почтительно, как того требовал этикет, ответила Летта.

– Твоя мать – Кривая Ташка? Так она уж несколько лет, как померла, – равнодушно ответил он. – Жди, пока я освобожусь. Насчёт тебя есть особые распоряжения, – после этих слов опять развернулся к телеге и нерадивым работникам.

Умерла. Её непутёвая мать умерла. Какой бы она ни была, но она была матерью. Это стало понятно только сейчас. Теперь не стало и такой. Сколько ей было лет? Три десятка? Чуть больше? Оно конечно, дворовые бабы долго не живут, и такой же старой Летта станет не скоро, но ведь господа живут намного дольше. И неплохо живут. Значит, можно. Вот и ещё один повод уйти из замка. Ну да, уйти, самой стать госпожой, а потом жить долго-долго, хоть до самой смерти.

– Вот и всё, – тэйн управляющий отряхнул руки, как будто он сам единолично разгрузил телегу, – теперь пойдём! – приказал он и, не оглядываясь, пошёл внутрь.

Летте не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Не на кухню же отправляться. Хотя, никто не обещал, что её не отправят как раз на кухню.

***

Знакомый кабинет. Сейчас-то её зачем сюда привели? Управляющий осторожно постучал и, дождавшись ответа, зашёл, оставив Олетту за дверью. Впрочем, одна она оставалась совсем недолго, позвали почти сразу.

Граф Доррей не то, чтобы постарел, даже седины в волосах не прибавилось, но как будто ещё заматерел. Взгляд стал тяжелее и… неприятнее? Отчего бы это так?

Олетта вежливо присела, как учили жрицы-наставницы, и опустила глаза вниз. Очень удобный приём. Вроде бы выказывает скромность и почтительность, но и одновременно помогает прятать мысли.

– Олетта? – приветствовал его светлость. И чего спрашивает, как будто сам не видит. Или забыл? Она вот сразу его узнала. – Свободен! – это относилось уже к управляющему. Тот с готовностью исчез.

Тэйн Доррей приподнялся и вышел из-за стола. Подошёл, протянул руку и резко сдёрнул платок с её головы.

– Так лучше, – пояснил он. – Распусти волосы!

Летта в недоумении приподняла взгляд. Это ещё зачем? Странно, в его глазах как будто клубится тьма. Оно понятно, тэйн Доррей тёмный маг, и все его предки были тёмными. Но как же тяжело смотреть ему в лицо. Рука машинально метнулась к груди, к тому самому месту, где у неё была подаренная Ниэлой пуговка. Стало легче.