Читать онлайн Игра на вес золота бесплатно

Часть первая

«Золотой эшелон»

Смоленская область, июнь 1941

Почтальонша тётя Шура уже который час скучала у окна, лениво отгоняя мух, когда её внимание внезапно привлёк шум на улице. Вытянув шею и прильнув к пыльному стеклу, она увидела участкового, который, несмотря на свой преклонный возраст, стремглав пронёсся по грязной улице, придерживая на ходу фуражку и распугивая зазевавшихся кур и неповоротливых уток, влетел в здание почты и, задыхаясь на бегу, прямо с порога зашептал:

– Шура, связь с городом, быстро, – не дожидаясь, пока сотрудница наконец сообразит, что от неё требуется, схватил трубку и сам крутанул ручку аппарата:

– Коммутатор? Девушка, срочно дайте Смоленск, дежурного НКВД.

– Говорит лейтенант Иванюта, участковый из деревни Богданово Колодези, – прокашлявшись, и громко, пытаясь перекричать сильный треск в телефонной трубке, продолжил, – тут у нас вот какое дело. Вчерась двое мальцов плот соорудили, поплыли по реке, да перевернулись. В общем, утопли. Ребята, что постарше, сегодня ныряли всё утро…

– Тела обнаружили? – едва расслышал Иванюта сквозь помехи на линии голос дежурного по городу.

– А? Не, мальцов не нашли пока. А наткнулись сперва на три сундука больших. На дне. Прямо под обрывом, видать, берег сильно подмыло. А в сундуках посуда серебряная царская и разные цацки золотые, каменья разноцветные, жемчуга. А рядом, метрах в десяти, нашли ещё два железных ящика, размером поболее. Тяжёлые. Еле на берег выволокли. Я дал команду в сельсовет всё свезти.

– Распорядитесь выставить охрану и никого не допускайте к ценностям.

– Так я по этому поводу и звоню. Кого я часовым поставлю? У меня же в деревне, почитай, одни бабы остались. Разве их окаянных можно к таким побрякушкам подпускать? С их языками-то? Так я и прошу: пришлите кого-нибудь, а то как бы чего ни вышло.

– Вас понял. Сигнал принят. Сегодня вечером из НКВД Смоленска к вам прибудет лейтенант Козлов с бойцами. Вместе с ними опишете ценности и передадите их в полном объёме нашим сотрудникам для доставки в Смоленский банк. Обязательно возьмите с них расписку в получении ценностей. Всё поняли? Ждите.

Смоленская область, июль, наши дни

Под верхним слоем рыхлой почвы пошла глина, спрессованная временем почти до каменного состояния. Лопата уже не срезала, а с трудом ковыряла грунт.

– Наташка, брось это дело, темнеет уже. Ничего там нет. Слишком глубоко берёшь, – стоял на своём Мишка.

– А я говорю – есть, миноискатель пищит, как потерпевший, – я встала с колен и бросила сапёрную лопатку под ноги:

– Всё, перекур, – и, откинув со лба мокрую прядь, вытащила сигареты.

– Упрямая ты, – в сердцах пробормотал Мишка, – видишь же, что грунт последние лет сто не тревожили.

– Не знаю, посмотрим, – я щелчком отправила недокуренную сигарету в ближайшие заросли малины и снова взялась за лопату.

Глина закончилась, пошёл чистый песок, лопата наконец царапнула что-то железное. На поверхности грунта сразу появились характерные рыжие следы ржавчины. Я выразительно посмотрела на Мишку и стала осторожно углубляться в почву, теперь торопиться было нельзя. Очистив довольно большой металлический предмет со всех сторон, подковырнула лопатой и, поддев как рычагом, не без труда вывернула железяку на поверхность.

– Хм, похоже на щиток от «Максимки», – Мишка задумчиво почесал двухдневную щетину.

– Ага, сейчас посмотрим, – пробормотала я, и, поставив рыжую от окислов металлическую пластину на попа, пару раз плашмя ударила лопатой. Комья песка и лохмотья ржавчины осыпались, обнажая чёрную поверхность со следами светло-зелёной краски.

– Ты смотри, и правда – пулемётный щиток, – удивилась я и снова включила миноискатель. Но не успела сделать и шага, как он снова пронзительно запищал. На этот раз Мишка проворно схватил лопату.

Не прошло и пяти минут, как он извлёк на поверхность довольно увесистый золотистого цвета брусок с чётким клеймом Госбанка СССР. Мишка слегка потёр перчаткой чуть ниже, и тут же на поверхности выступили цифры 1000 и 99.9.

Можете себе представить, с каким усердием мы снова взялись за дело.

Однако, похоже, на этом наше везение закончилось. Мы тщательно проверили всю местность в радиусе пятисот метров, но, кроме трёх стреляных гильз от нагана, больше ничего не нашли.

– Всё. На сегодня хватит. Сейчас темнеет быстро, а нам ещё выбираться. До машины топать километров пять. Не меньше, – взмолился Мишка.

– Жаль, навигатор «сел». Ладно, забиваем место в компьютер и завтра с утречка продолжим, – я с явным сожалением выключила чудо американской поисковой техники.

Сложив инструмент и находки в рюкзаки, мы двинулись в обратный путь. Конечно, по-своему Мишка был абсолютно прав, поскольку передвигаться в кромешной темноте, да ещё по малознакомой лесистой местности, – занятие отнюдь не из приятных. Однако, учитывая значимость находки, которая уже не косвенно, а напрямую указывала на то, что мы идём точно по следам пропавшего обоза, можно было плюнуть на все условности и заночевать прямо на месте в лесу.

– Опаньки! – воскликнула я и резко затормозила. Мишка от неожиданности налетел сзади, незамысловато чертыхнулся и, тоже остановившись, вопросительно воззрился на меня.

Я взглядом указала в сторону заросшей молодой сосновой порослью просеки, которая по прямой пересекала лес и упиралась в поле, где мы оставили свою машину. Вот там-то, рядом с ней, и наблюдалось неизвестное нам транспортное средство. В такой глуши это было малоприятной неожиданностью. Я быстро расстегнула наплечную кобуру и поставила пистолет на боевой взвод. Мишка понимающе кивнул и, резко шагнув в сторону, бесшумно растворился в зарослях папоротника.

Чем ближе я подходила к нашей машине, тем больше неприятных ручейков пота сбегало по моей спине. За нашим «Лендровером» пристроился, сверкая на солнце, огромный «Хаммер» чёрного цвета со смоленскими регистрационными номерами. Рядом с ним парочка ребятишек нехилого вида откровенно пялилась на меня, нагло ухмыляясь.

Приблизившись и нацепив на лицо глупую улыбку, я как можно дружелюбнее прощебетала:

– Здравствуйте, мальчики, – и махнула перед мордоворотами удостоверением, естественно, не раскрывая его. – Третий канал. «Губернские новости», отдел криминала. Собираем материал о «чёрных копателях», по заданию главного редактора, – затараторила я.

– Слушай сюда, матрёшка, – невежливо прервал меня один из них. – «Аську» давай сюда, – и выразительно посмотрел на металлодетектор, который я несла на плече.

– Пожалуйста, – не убирая с лица идиотскую улыбку, я протянула ему прибор. – Только учтите, имущество казённое.

– Засохни, – подал голос второй. – Где остальные?

– Кто? – продолжала я разыгрывать недалёкую телевизионную диву.

– Ты что, одна тут по лесам шастаешь?

– Да нет, что вы! Там ещё наш телеоператор Мишка и Петрович, ну, местный участковый, – махнула я рукой в сторону леса, – отстали они, сейчас подойдут.

Услышав про оператора, а тем паче, как я догадалась по их сразу насторожившимся лицам, о сопровождавшем нас сотруднике милиции, мордовороты переглянулись и, мгновенно потеряв ко мне весь интерес, сосредоточенно уставились в сторону леса. Я же, ловко подпрыгнув, уселась попой на нагретый солнцем капот нашего «Лендровера», сложила ручки на коленях и, беспечно покачивая ножкой, принялась рассматривать одного из незнакомцев, по привычке составляя его словесный портрет. Так, рост примерно метр восемьдесят, крупного телосложения, волосы тёмно-русые, короткие, зачёсанные назад, лицо овальное с ярко выраженной, как говорят, тяжёлой нижней челюстью. Нос широкий, крупный, со следами старого перелома носовой перегородки, глаза карие, глубоко посаженные, брови тёмные густые…

– Наташка! Ты где? – наконец услышала я доносившийся из леса Мишкин голос. – Ау!

– Да здесь я, выходите быстрее, тут какие-то мужики. Мне страшно! – взвизгнула я и, нагло провоцируя карауливших меня верзил, резво соскочила с капота.

Мордовороты, как по команде, развернулись на сто восемьдесят градусов и пребольно схватили меня за руки. Я усмехнулась про себя. Сейчас такую «святую» наивность уже не встретишь в Первопрестольной. Здесь же, похоже, – край непуганых идиотов. Я слегка присела, сильно оттолкнулась ногами и, сделав сальто, без труда выскользнула из их рук, в мгновение ока оказавшись позади неприятеля. Остальное было делом техники. Едва уловимый тычок согнутыми большими пальцами обеих рук в область шеи (строго в соответствии с методическими указаниями для диверсантов НКВД), и мордовороты тут же тяжело осели на траву, закатив глаза.

– Ну что, сама справилась? – подоспевший, как всегда, вовремя, Мишка, обиженно засопел.

– Они в твоём полном распоряжении, – великодушно махнула я рукой, – но на всякий случай поставь их на «Бабу Ягу».

Дождавшись, пока Суходольский свяжет громил излюбленным способом спецназа ГРУ, я удобно устроилась на широченном бампере теперь уже трофейного «Хаммера» и стала с интересом наблюдать за Мишкиными манипуляциями. Ему хватило минуты, чтобы обыскать неподвижные тела и освободить их от разного рода серьёзных взрослых игрушек. Улов получился весомым. Пара пистолетов «Макарова», одна «Беретта», по ножичку «выкидушке» на брата и два удостоверения сотрудников местного частного охранного предприятия.

Метод экстренного допроса, или, как говорят у нас в конторе, – «потрошения», признанным и виртуозным мастером которого, несомненно, был мой напарник, принёс ещё более интересный результат. Ну, как говорится, «на ловца и зверь бежит»…

Москва, Лубянка, июль, наши дни

…Генерал-лейтенант Тарасов, одетый по обыкновению своему в лёгкий льняной костюм светло-кремового оттенка, сидел за огромным письменным столом, зелёное сукно которого, вне всяких сомнений, ещё помнило грозного наркома госбезопасности. Имя его, впрочем, всуе не принято было поминать в этих стенах. По привычке покусывая дужку очков в тонкой золотой оправе, генерал задумчиво смотрел на килограммовый слиток банковского золота, который приволокла из Смоленских лесов Ростова.

С одной стороны, находка этого предмета сильно осложняла дело, ибо рассматривать её как случайную – значило откровенно закрывать глаза на вполне очевидные факты. С другой стороны, даже без заключения экспертов, которое, кстати, готовое лежало на столе, было ясно как день, что это – то самое золото. А сие обстоятельство, в свою очередь, как нельзя лучше работало на официальную версию, как говорится, «било в самую десятку». Ростова, конечно, – молодец. Но хватка у неё просто бульдожья. Вся в отца. Вцепится – не отпустит. Это же надо – раскопать в бездонном архиве ГУВД Москвы дохленькое дело об убийстве профессорши почти тридцатилетней давности, провести параллели и, что самое главное, – сделать правильные выводы. Такое, вне всяких сомнений, даже не каждому «оперу» со стажем по плечу. Конечно, милицейские эксперты – тоже молодцы, тут ничего не скажешь. Умели всё-таки в советское время работать, – вздохнул генерал, – догадались взять пробы и провести экспертизу золотого слитка с письменного стола в кабинете мужа убиенной. И не просто взять, а сделать сравнительный анализ, показавший: на месте убийства обнаружен слиток золота чистейшей 99.9 пробы, по заключению химической экспертизы, из того самого груза, след которого теряется аж в 1941 году. Правда, тогда, в далёком семьдесят четвёртом, дело по какой-то причине так до конца и не довели. И после долгих мытарств по разным кабинетам оно в итоге оказалось надёжно заперто в архиве. Как Ростовой удалось за столь короткий срок построить вполне реальную версию да в придачу в таком огромном лесном массиве, как Смоленский, разыскать ещё один золотой слиток, абсолютно идентичный по химическому составу, весу и маркировке зафиксированному в мае 1974 года на месте убийства женщины в доме на Котельнической набережной? Лично для генерала это оставалось загадкой. А вот для Ростовой, похоже, такой фарт вполне в порядке вещей. Вон, сидит себе напротив и как ни в чём ни бывало кокетничает с Михаилом Суходольским, всё-то ей нипочём.

– Товарищи офицеры, попрошу внимания, – генерал кашлянул в кулак. – Ростова, докладывайте.

– 23 мая 1974 года в квартире на Котельнической набережной был обнаружен труп гражданки Блюмкиной Елены Владимировны, в девичестве Веретенниковой, 1923 года рождения. Красивая женщина, супруга известного хирурга, была убита тупым округлым предметом. Удар страшной силы был нанесён в правую височную область головы. Там же, в квартире, был обнаружен труп пресс-атташе посольства ФРГ в Москве, некоего Карла Вассермана, естественно, гражданина Германии. Из квартиры ничего не пропало. Но это со слов соседей. Кстати, потом супруг и сын убиенной тоже подтвердили этот факт.

– Почему потом? И кто у нас муж и сын? – перебил меня генерал.

– Супруг Веретенниковой – профессор медицины Блюмкин, светило советской науки, обладатель всевозможных степеней и званий. Сын – 29 лет, по образованию историк. На момент убийства оба были в служебных командировках и в Москве отсутствовали. Алиби у обоих просто железобетонное. Так вот. Сыскари встали было в стойку, когда обнаружили в кабинете профессора большой слиток жёлтого металла. А уж когда получили результаты экспертизы, которая показала, что слиток этот из золота, причём высочайшей пробы, да ещё и весом в целый килограмм, сами понимаете, такое началось… Учитывая тот факт, что отсутствующий по причине участия в международном научном симпозиуме в Швеции супруг убитой был всё-таки хирург, а не дантист, а также немалый вес слитка, суета вокруг убийства поднялась большая. Кстати, откуда в квартире взялся слиток золота, никто из домочадцев так и не смог объяснить. Интерес к этому делу подогревался ещё и тем, что муж убиенной, как я уже говорила, был крупным учёным, лауреатом Государственной премии и дважды Героем Социалистического труда и вдобавок член-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Ну а труп иностранного дипломата, убитого в самом центре Москвы, вообще, поднял такую волну… Так что вполне естественно, поначалу все заинтересованные службы стояли, как говорится, «на ушах». Но вот что произошло потом, совершенно непонятно. Вскоре дело вдруг резко затормозилось, мощная следственная машина начала давать серьёзные сбои прямо на глазах, а потом и вовсе все материалы по этому делу оказались в архиве. Сперва, после первого поверхностного анализа, я было решила, что поскольку, как известно, в те былинные времена отношения между МВД и КГБ СССР были, мягко говоря, прохладными; да и доступа к особо важным и секретным материалам, как вы помните, даже у «важняков» нашей конторы практически не было, то, как говорится, «пока волкодавы дрались, кость шавка утащила». Но было ясно как день – непонятки налицо. «Громкое дело», а спустили на тормозах, причём всё «шито белыми нитками», к тому же явно. Очень было похоже, что в этом деле круто замешан кто-то из тогдашнего высшего политического руководства страны. В этом случае, согласитесь, всё сразу встало бы на свои места. Дом-то стоит на Котельнической набережной – всем известном месте, это вам не пятиэтажка в Бибирево. Ан нет. И тут оказалось чисто. Никаких тебе кремлёвских жён, отцов, любовников. На мой взгляд, в этом деле есть ещё одна странность, если не сказать больше. Жена профессора, то бишь в девичестве Веретенникова, – серая мышка, домохозяйка. И всё бы ничего. Вроде как обычно. Муж – лауреат, крупный учёный, а жена, как водится, при нём. Всё просто и вроде бы понятно. Но во время осмотра, такая вот незадача, в квартире был обнаружен тайничок, прямо как в кино, – аккурат под каминной полкой. А в нём – свидетельство о награждении капитана НКВД Веретенниковой Е. В. именным оружием! «Вальтером» модификации Р.38 К, и год стоит – 1944, причём за подписью самого Берии Л. П.! Я, честно говоря, чуть с «катушек» не слетела.

– Знаю я этот пистолетик с укороченным стволом, – прервал генерал мой доклад, видимо, не упустив момента в очередной раз блеснуть эрудицией, – стоял с 1944 года на вооружении СС, Гестапо и СД.

– Совершенно верно, – я восхищённо посмотрела на начальника и протянула ему лист бумаги, – вот краткая справка.

– Молодец, Ростова, как всегда, поработала хорошо, основательно. Учись, Суходольский, – генерал передал справку моему напарнику, – зачитай вслух, заполни пробелы в своей эрудиции, я-то ещё в советские времена с этим оружием сталкивался. Агенты Штази вовсю его пользовали. Правильно я говорю? А, Ростова?

– Так точно, товарищ генерал, – опять восхитилась я.

– Ну давай, Суходольский, мы ждём.

– В 1944 году Главное управление имперской безопасности – РСХА, (Reichssicherheitshauptamt – RSHA), – еле выговорил Мишка по-немецки, – заказало партию укороченных пистолетов P.38 для нужд СС, Гестапо и СД. Однако заказ был выполнен не Carl Walther GmbH, а фирмой Spree-Werke GmbH. На этих пистолетах уже не было фирменной эмблемы «Вальтера» в виде флажка, и на оружии уже ставили новое оригинальное клеймо. Всего было изготовлено несколько тысяч укороченных вариантов, получивших обозначение P.38 K. Длина ствола таких пистолетов составляла 72 мм. Патрон – 9 мм. Вместимость магазина – 8 патронов, – громко закончил читать Мишка и, вернув справку генералу, сел на место.

Генерал усмехнулся, взял у Михаила справку и, положив её на стол, продолжил, не глядя в документ:

– После Второй мировой войны бойцам спецподразделений ФРГ по борьбе с терроризмом требовался как раз такой небольшой пистолет для скрытого ношения. Специально для этой цели фирма «Вальтер» вновь наладила мелкосерийное производство укороченного варианта под обозначением P.38 K. В них уже использовался патрон 7,65 mm Parabellum. В ГДР также использовали P.38. В частности, такой укороченный вариант состоял на вооружении Ministerium für Staatssicherheit, или, проще говоря, Министерства государственной безопасности Штази, – скороговоркой просветил нас генерал и кивнул в мою сторону, – мол, Ростова, продолжай.

– Интересная деталь: вернувшийся из-за границы и немедля вызванный в прокуратуру безутешный вдовец клялся и божился, что понятия не имеет о том, откуда у его благоверной пистолет, – продолжила я. – То есть твердил, как заведённый, что предъявленные ему следователем для опознания документы на «Вальтер» видит первый раз в жизни. Каково? Кстати говоря, на том историческом документике отпечатки пальцев были исключительно Веретенниковой. Правда, пистолет при обыске обнаружен так и не был. Но в том же тайнике была найдена коробка с патронами, и именно восьми штук там не хватало. Напомню, что ёмкость магазина этой модели пистолета – аккурат 8 патронов. Из трупа пресс-атташе была извлечена пуля калибра 9 мм, а на месте преступления обнаружена стреляная гильза тех же калибра и маркировки, что и остальные патроны в найденной коробке. В общем, по всему было видно – немецкого дипломата завалила убиенная хозяйка квартиры. Но и это ещё не всё. В том же тайнике было обнаружено большое количество нехилых государственных наград. Причём все как на подбор боевые, в количестве, всем внимание, – двенадцати штук! Юбилейные медальки в расчёт, естественно, не брались. Из них пять орденов Боевого Красного Знамени! Документы выписаны всё на ту же гражданку Веретенникову. И опять профессор утверждал с пеной у рта, что понятия не имеет, откуда у его законной супруги взялись все эти награды. В общем, я заинтересовалась этой историей просто необыкновенно и в срочном порядке отправила запрос в архив наградных дел, и вот, пожалуйста, – я протянула генералу официальный бланк ответа, – все орденские книжки подлинные. Вот только в личном деле Веретенниковой никаких отметок о сих награждениях нет, за исключением медалей «За боевые заслуги» и совсем уж массовой «За Победу над Германией», ну и весь набор юбилейных. Но это уже всё – послевоенные награждения. В военкомате ничего толком мне сказать не смогли, только разводили руками, причём в полном недоумении, мол, эти вопросы не к ним. Я спрашиваю: «А к кому?» В ответ – опять тишина. И ведь что самое интересное, воевала она отнюдь не лётчицей, как можно было бы сразу подумать. Простая медсестра, Второй Белорусский. Да и то только с мая 1944 года, а в июне того же года она уже была демобилизована из действующей армии. Хотя в армию она призывалась изначально в июле 1941, но практически сразу после призыва пропала без вести, о чем в личном деле стоит соответствующий небрежный фиолетовый чернильный штамп. В общем, я так ничего и не поняла. В личном деле одно, а в архиве наградных дел – совсем другое.

– Насколько я знаю, в этом архиве собраны Указы Президиума Верховного Совета СССР, Приказы командующих фронтов о награждении за воинские заслуги во время Великой Отечественной войны с указанием наград и списков награждённых. В сопроводительных документах к ним – списки представленных к орденам и медалям и наградные листы с личной информацией о героях и, насколько я помню, даже с описаниями боевых подвигов, за которые произведены награждения. Или я, по старости лет, что-то путаю? – нахмурился генерал.

– Всё-то оно так, товарищ генерал, но к сожалению, как у нас часто бывает, наградные листы имеются в архиве далеко не ко всем наградам. Для части награждённых в делах имеется только сокращённая именная информация в списках Указов и Приказов, а описание подвига как такового вообще отсутствует. Это обусловлено тем, что по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 ноября 1942 года право производить награждения получили также командующие армиями, командиры корпусов, дивизий, бригад и даже полков. В наградных делах, охватывающих период с этой даты и до конца войны, кроме Указов Президиума Верховного Совета СССР и Приказов командующих фронтов, содержатся приказы о награждениях, выпущенные непосредственно в воинских частях. К этим приказам наградные листы не были предусмотрены, а описание подвига содержится непосредственно в соответствующей строке списка награждённых, – развела я руками.

– Ростова, – Тарасов вдруг подозрительно посмотрел на меня, – а скажи-ка мне, красавица, каким образом без моей подписи ты умудрилась не только отправить запрос в архив наградных дел, но и заполучить оттуда так быстро официальный ответ?

– Вы опять правы, товарищ генерал, грешна, – я села прямо как примерная школьница на уроке, опустила глазки и сложила ручки на сдвинутых вместе коленках, – съездила к ребятам, попросила. Они вошли в положение и помогли. Но я же старалась для общего дела.

– Доиграешься ты у меня, точно говорю. Ростова, предупреждаю, чтобы это было в последний раз. А то я с вами так до пенсии не дотяну.

– Есть, товарищ генерал, – я подняла голову и, посмотрев на начальника, увидела лукавые искорки в его обычно холодных как лёд, голубых глазах.

– Так где, говоришь, пропала наша медсестра? – спросил генерал.

– Под Смоленском. Откуда и призывалась. А дальше – полная неизвестность, вплоть до мая 1944 года.

– Опять Смоленск? – нахмурился Тарасов.

– Ну, это, скорее всего, простое совпадение. Хотя… Всякое бывает. Я считаю, что со всей этой историей нужно разбираться очень вдумчиво. Но собирать информацию придётся буквально по крупицам. Уж очень всё в этом деле непонятно. Если углубляться в детали, то фигура Блюмкиной-Веретенниковой слишком уж неоднозначна. Ну, посудите сами, имея на груди такой иконостас в виде высших боевых орденов, она никогда и никому не обмолвилась об этом и словом. И это, учитывая то, что всякого рода секретность по давности лет уже давно снята. А, посему, совершенно непонятно, почему Веретенникова не выхлопотала себе, например, персональную пенсию? Ведь, если подойти к этому вопросу реально, она имела на это право?

– Нет не имела, – жёстко вмешался Суходольский. – О её заслугах, я имею в виду Веретенникову, а не пенсию, нам известно только по награждениям. Но, смею заметить, она была военнообязанной и весь интересующий нас период своей деятельности находилась без вести пропавшей, и, следовательно, никоим образом не могла претендовать на какие бы то ни было льготы. Ещё не известно, чем она там у немцев занималась! Кроме того, напомню, что в её персональном деле присутствуют и совершенно иные факты. Например, известно, что в конце, а именно в ноябре 1940 года, её отец, будучи 2-м секретарём посольства СССР в Швеции, был в срочном порядке отозван в Москву, где был арестован, предан суду и расстрелян по обвинению в связи с немецкой разведкой. Как следствие этого, студентка Веретенникова была исключена из комсомола и отчислена с четвёртого курса 2-го медицинского института, как дочь врага народа. Кстати, мать Веретенниковой – учительница немецкого. А в личном деле Веретенниковой чётко сказано – «владеет немецким языком свободно». Так что, лично мне, все понятно.

– Что тебе понятно? – В указанный тобой период было отозвано из заграницы более сорока наших резидентов и все они были расстреляны! А после реабилитированы! Так, что давай уж сразу запишем её в немецкие шпионки и делу конец, – взъерепенилась я. – Мне, например, в отличии от тебя, ничего не понятно! Да она после всего этого должна была озлобиться на весь мир! Ведь отчисление из института, как правило, это следствие того, что она не предала отца. Мне, например, эта девочка определённо нравится. Сразу чувствуется характер. И, заметьте – её выгнали из института и комсомола, а она не опустила руки! Решила – хрен в вами – пойду на фронт! Даже простой медсестрой! И добилась своего!

– Ростова, – примирительно сказал Тарасов, – делать свойственные вашему молодому возрасту скоропалительные выводы, ругаться и выяснять отношения будете потом, а сейчас меня интересуют только факты!

– Хорошо, – несколько поостыла я. – Теперь что удалось нарыть по основному направлению. Предположительно в двадцатых числах июля 1941 года из Смоленска, южная часть которого уже была захвачена немцами, вышла колонна из восьми грузовиков с ценностями Смоленского Главювелирторга. Отправка происходила в авральном порядке, прямо под самым носом у наступающих немцев. Как следствие этого, официальная опись отправленных ценностей в архивах не сохранилась. По некоторым данным, груз составляли килограммовые золотые слитки, маркированные Госбанком СССР, и большое количество серебряных монет 1924 года выпуска номиналами 50 копеек и 1 рубль, к тому моменту уже вышедших из обращения, а также, возможно, несколько ящиков с антикварными изделиями. Золотые слитки, вероятнее всего, были упакованы в стальные банковские сейфовые ящики по двадцать килограмм каждый, монеты – в брезентовые инкассаторские мешки. И ящики, и мешки были, скорее всего, опломбированы, согласно инструкции Госбанка СССР. Покинув Смоленск, колонна почти наверняка взяла курс на восток, по Старой Смоленской дороге. По Минскому шоссе машины двигаться не могли в силу того, что движение по нему к тому времени уже было перерезано в районе Ярцево танковой группой Гота. Но тем не менее известно, что через двадцать километров колонна напоролась на немецкий десант и была вынуждена свернуть в сторону от шоссе. Лесной дорогой машины беспрепятственно вышли к переправе через реку Вопь. Поскольку все части отступающей 152 стрелковой дивизии к тому моменту были уже на другом берегу, переправа была подготовлена к взрыву. Из сохранившегося в архиве рапорта командира роты сапёров капитана Васюка следует, что колонна из восьми грузовиков вышла к мосту за сорок минут до запланированного подрыва. Три автомашины были сильно повреждены в бою, поэтому на восточный берег переправились только пять из них. Ящики из повреждённых машин были перегружены в оставшиеся на ходу «полуторки». Из чего следует, что груз, по крайней мере на данном этапе, удалось сохранить полностью. Далее, Васюк докладывает о том, что оставленная переправа была взорвана, когда на противоположном берегу уже появились немецкие мотоциклисты. Больше в рапорте Васюка о колонне нет ни слова. Логичнее всего предположить, что ценности проследовали дальше по единственной существующей там дороге, в направлении деревни Остроумово. Потом следы колонны теряются окончательно.

– Насколько я понимаю, ящики перегружали, не вскрывая. К чему было в спешке переправы нарушать банковские пломбы? – задумчиво произнёс Суходольский. – Если это так, то откуда взялся найденный нами слиток?

– Ну, если объективно, то ни Васюк, ни уж тем более мы пока ещё не знаем наверняка, что было в тех ящиках. Вполне вероятно, что это вообще не наша колонна. Совпадают пока только количество машин и их примерный маршрут, – парировала я.

– А что известно о дальнейшей судьбе фигурантов дела? – нахмурился Тарасов. – Суходольский, перестань писать, что ты там всё время конспектируешь?

– Мои гениальные мысли, – улыбнулась я.

– Ростова, отставить шутки, – хлопнул ладонью по столу генерал.

– Итак, по порядку, – начал Мишка, деликатно откашлявшись в кулак. – Генерал Галиев Рашид Галиевич – начальник Смоленского Главювелирторга, он собственно и контролировал отправку колонны. После того как машины покинули город, Галиев ещё некоторое время оставался в Смоленске. Известно, что в ночь на двадцать седьмое июля сорок первого года противник окончательно замкнул кольцо окружения наших 16 и 20 армий. Последние же подразделения Красной Армии покинули Смоленск в ночь на 29 июля. За исключением одного батальона 152 стрелковой дивизии. По имеющимся данным, генерал Галиев погиб при выходе из окружения в составе указанного подразделения. Далее – Глаголев Иван Тимофеевич, старший инкассатор Смоленского Главювелирторга, данных нет. Я хочу сказать, что с начала августа 1941 года и по настоящее время о нём ничего не известно. Официально – «пропал без вести». Гудков Сергей Владимирович, майор НКВД, до июля 1941 года – начальник Смоленского НКВД, ответственный за эвакуацию груза, по данным министерства обороны, с августа воевал в составе партизанского отряда «Дед», погиб в сентябре 1941-го. Каким ветром его туда занесло – пока неясно. Будем разбираться.

– Кто отвечал за груз от НКГБ? – генерал встал и стал неторопливо прохаживаться по кабинету.

– От нашей конторы колонну сопровождал капитан Пустовалов Иван Иванович. Он также пропал без вести, как следует из личного дела. Вот копия «Списка безвозвратных потерь командного и начальствующего состава 16 армии с 18 июля по 7 сентября 1941 года», входящий номер 08072, – достала я листок в пластиковом файле. – Запись за номером 29 – «капитан НКГБ Пустовалов И. И. пропал без вести», – я положила документ на стол генералу. – Интересная деталь: пропал он в июле 1941, а в сентябре того же года награждён орденом Боевого Красного Знамени «за выполнение особо важного задания командования и проявленные при этом мужество и героизм». Причём присутствуют и более поздние награждения. Второе «Боевое Знамя» – уже в июле 1942, и далее по списку вплоть до апреля 1945. Но это – по данным опять-таки наградного архива. В личном же деле, что любопытно, об этих награждениях тоже нет ни слова. Только стандартные записи. Окончил в 1933 году Высшую школу ОГПУ, далее – приказы о присвоении очередных званий вплоть до мая 1941, когда он получил звание «капитан», потом отметка о том, что «пропал без вести», и опять ничего нет до 15 апреля 1945 года. И, наконец, предпоследняя запись в личном деле – «…присвоено внеочередное специальное звание «полковник государственной безопасности», а 20 апреля того же года – последняя: «выбыл из списков части в связи со смертью».

– То есть, иными словами, по данным наградного отдела, в каждом конкретном случае награждался сотрудник, пропавший без вести? Или же он периодически выходил к своим, а потом опять пропадал? – уточнил генерал, удивлённо подняв брови.

– Не выходил, так как сведений об этом, даже со слов третьих лиц, в отделе кадров не зафиксировано. Из материалов его личного дела напрашивается однозначный вывод: весь этот период он постоянно числился «пропавшим без вести», – Суходольский закрыл папку с бумагами и положил её на стол. – Как видите, ситуация полностью аналогичная тому, что мы имеем по гражданке Веретенниковой. По-моему, параллель налицо.

– Точнее, не аналогичная, а алогичная, – опять пошутила я.

– Не зубоскаль, – сердито оборвал меня генерал, – дело серьёзное, а вы прямо как дети малые.

– Я думаю, выйди он в расположение регулярных частей Красной Армии, в личном деле сей знаменательный факт тут же в обязательном порядке зафиксировали бы особисты. И вот уже наш храбрый капитан валит лес где-нибудь на Соловках, а может быть, не дай бог, воюет в составе какого-нибудь штрафного батальона. Но там, по счастью, ничего больше нет. Кроме, конечно, повторюсь, многочисленных приказов о награждениях. Мне кажется, кадровики, как всегда, что-то напутали. Ибо такого попросту быть не могло. Особенно учитывая крайне непростую специфику того исторического момента. Отступление Красной Армии по всем фронтам. Сдача Киева, Минска, немцы в Смоленске! Практически у ворот Москвы! Расстрел генерала Павлова. Даже не могу себе представить, что же такое в то время можно было совершить, чтобы получить «Красное Знамя», числясь при этом «пропавшим без вести». Если только в одиночку остановить танковую армаду Гудериана у стен Кремля? – развела я руками.

– Ростова, вы по молодости лет ещё очень много чего не можете себе представить. А я всегда учил вас не торопиться с выводами. Возможно, здесь мы имеем дело с недобросовестным отношением к своим служебным обязанностям отдельных штабных служб, и не более того. А, может, всё намного серьёзней. Возможно, капитан Пустовалов выполнял какое-то важное задание в тылу у немцев. Но всё же, как вы понимаете, необходимо максимально прояснить ситуацию, тогда значительно легче будет разобраться со всеми этими нестыковками. А, значит, и со всем делом в целом, – генерал махнул рукой, разрешая мне сесть. – Теперь, я полагаю, необходимо в срочном порядке найти и переговорить с родственниками Пустовалова. Поскольку все эти факты награждений действительно имели место, то им, я имею в виду родных нашего капитана, об этом, скорее всего, было так или иначе известно. Возможно, они внесут ясность в ситуацию. И, чем чёрт не шутит, возьми и пересними из личного дела фотографию Пустовалова. Покажешь родственникам, да пусть посмотрят внимательно, он ли на том снимке запечатлён.

– Товарищ генерал, вы будете удивлены, но фотография Пустовалова в личном деле отсутствует. А насчёт родственников… я уже всё проверила – он детдомовский, жениться, видимо, не успел, во всяком случае, документов никаких на сей счёт не сохранилось. Соответственно, можно сделать предварительный вывод о том, что родственники полностью отсутствуют. За это, кстати, говорит ещё и тот факт, что все награды так и остались до сих пор лежать вместе с орденскими книжками в архиве наградного отдела. Хотя, по логике, после смерти героя их должны были передать на хранение родственникам.

– А формулировка? Почему не вручались?

– Стандартная: в связи с невозможностью вручения.

– Последнее время постоянно ловлю себя на мысли: а существовал ли в реальной жизни такой человек, капитан Пустовалов Иван Иванович? Ладно. Ростова, мне всё ясно – по этому вопросу пока отбой. Попробую разобраться сам. Уж очень меня всё это заинтересовало. Будем подключать связи в других ведомствах, поскольку официальными запросами тут делу явно не поможешь. Отписками закидают. Суходольский, – генерал вспомнил наконец о моём напарнике, – поднимешь архивы центральных московских газет за сентябрь-октябрь 1941 года. Приказы о награждениях высшими орденами, как правило, печатались в центральных СМИ. Возможно, именно там следок какой и проявится. Должно же всему этому быть логическое объяснение? Перешерстишь именно подшивки газет, оцифрованные материалы практически всегда содержат серьёзные огрехи. Надежды, конечно, мало, но попробовать стоит. Если в прессе ничего нет, то это с большой долей вероятности говорит о том, что Пустовалов всё это время находился на нелегальной работе. И ещё. Думаю, самое время ещё раз провести самым тщательным образом осмотр квартиры Веретенниковой на Котельнической набережной. Я, конечно, понимаю, что прошло уже больше тридцати лет, но… Чем чёрт не шутит. Вдруг ещё какой тайничок забытый отыщется. Всё же техника сейчас не то, что раньше. Обязательно захвати с собой наших «спецов», пусть колдуют как хотят, но вытрясут из этой квартиры всё, что ещё возможно.

– Товарищ генерал, я тут на днях заскочила по этому адресу… Ну так, осмотреться…

– Осмотрелась? – прямо-таки взревел генерал. – Нет, Ростова, ты у меня точно допрыгаешься!

– Но это опять же в интересах общего дела. Я попросила наших экспертов, и они просканировали квартирку по всем правилам. Всё чисто. Старика академика, правда, уже в живых нет, там проживает его сын с женой. Мы очень мило с ними побеседовали, но ничего путного они не рассказали.

– Понятно. Суходольский, что у нас сегодня на десерт? – Тарасов даже не взглянул в мою сторону.

– Во время проведения спецоперации в Смоленском лесном массиве на нас с Ростовой вышли люди некоего Филиппа Шварца, известного местного предпринимателя. Примечательно, что в прошлом он – капитан милиции, ныне бизнесмен. Но это, так сказать, официальный статус. Правда, по милицейским сводкам нигде за последние пять лет после увольнения из органов не проходил. По имеющейся у местных сыскарей информации, контролирует большую часть «чёрных копателей», промышляющих преимущественно в Дорогобужском районе Смоленской области. Задержанные нами, а точнее, капитаном Ростовой, в лесу колоритные личности – обычные «быки». Интересующей нас информацией не владеют. В лесу находились по приказу Шварца. Утверждают, что проверяли сигнал, поступивший от осведомителей, они его проверили, вот и всё. На основании этого мы можем сделать вывод, что оперативная работа в команде Шварца поставлена на достаточно высокий уровень.

– Мне пока не совсем понятно, что за бизнес такой у этого Шварца? Он, что же, сам копает, а затем продаёт на чёрном рынке раритеты Второй мировой? Или просто стрижёт деньги с копателей? – генерал выразительно обвёл внимательным взглядом присутствующих.

– В том то и дело, что ни то ни другое. Здесь всё сложнее. Не тот масштаб. В местном УВД утверждают, что все попытки взять Шварца на чём-нибудь горяченьком, к сожалению, так и не увенчались успехом. Опера подёргались было да и плюнули на него. Впрочем, бывший начальник смоленского угрозыска, он сейчас на пенсии, выдвинул, на мой взгляд, интересную версию. Он уверен, что Шварц со своей командой что-то ищет. Но при этом военные трофеи, в обычном смысле этого слова, – абсолютно не его профиль. Этим, скорее всего, и объясняется неэффективность работы местных сыскарей. Нашего фигуранта определённо интересует что-то другое. Но что именно, мы пока не знаем, – Суходольский пожал плечами.

– А если Шварц со своими людьми ищет то же, что и мы? – решила я вмешаться в мыслительный процесс мэтров розыска.

В кабинете повисло молчание. Генерал кашлянул в кулак, и, прихлопнув на столе несуществующую муху, несколько секунд рассеянно смотрел на меня и вдруг рявкнул:

– Этого Шварца – срочно в разработку. Делайте что хотите, но чтобы завтра к вечеру у меня по нему была полная и ясная картина. Если вопросов нет, то по коням.

Москва, май 1974

– Осмотр проводится в светлое время суток при естественном дневном освещении, – следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Константин Иванович Мазин привычно бросил грустный взгляд на часы, – осмотр начат в 14.57, по адресу: Котельническая набережная, дом 1, квартира 5 бис. Отдельная квартира находится на втором этаже. Комната, в которой обнаружены трупы – прямоугольная, первая направо от входа в квартиру. В коридор выходят ещё три двери: одна на кухню, вторая в спальню и третья – в санузел. Комната, где обнаружены трупы, имеет прямоугольную форму, занимает площадь 30 квадратных метров. Прямо напротив двери два окна. Створки открыты, выходят во двор. Справа, при входе, расположен шифоньер тёмного цвета. В правом большом отделении висят на плечиках: пальто мужское зимнее с каракулевым воротником светлого цвета, женская норковая шуба, два мужских костюма, четыре женских кримпленовых платья, два ситцевых сарафана. В левом отделении на полках: постельное бельё. Всё чистое, выглаженное, аккуратно сложено в стопки. В углу слева – кожаный диван с высокой спинкой. Над ним на стене несколько фотографий в рамках. Посреди комнаты круглый стол, накрытый скатертью ручной вышивки. На столе фарфоровый чайник, – Мазин кончиками пальцев поднял его, – работы Кузнецова. Чашка чайная с синей каймой, с остатками тёмной жидкости и характерным запахом чая. Сахарница круглая бесцветного стекла наполовину наполнена белыми кубиками, по внешнему виду похожими на рафинад. На чайнике, чашке и сахарнице видны отпечатки пальцев. Записали? Так, далее: на полу, у левой стены, лежит труп женщины, – следователь взял со стола паспорт и перелистнул страничку, – Блюмкиной Елены Владимировны, 1923 года рождения. Труп лежит на животе, лицом вниз, головой к окну. Голова повёрнута влево и касается лбом ножки дивана. Правая рука откинута в сторону. Далее… Семенихин, успеваешь записывать? – уловив кивок лейтенанта, сидящего за столом и кропотливо составляющего протокол осмотра места происшествия, продолжил:

– На чём я остановился? Так: левая рука вытянута вдоль тела. На голове в области теменного бугра округлая припухлость диаметром 5 сантиметров. На правой височной области прямолинейная рана длиной 4 сантиметра с неровными осаднёнными краями. Рана направлена сверху вниз и внутрь. Вокруг головы трупа тёмное пятно размером примерно двадцать сантиметров на десять. На трупе домашний халат зелёного цвета, поверх него – безрукавка тёмного овчинного меха.

Мазин махнул рукой эксперту, и тот продолжил:

– Трупные пятна выражены незначительно. При надавливании пропадают. Трупное окоченение не выражено. Ребра, грудина, кости тела на ощупь целы. Других повреждений на трупе женщины не обнаружено. Предположительно смерть наступила примерно в диапазоне между 11.00 и 12.00 часами, то есть около трёх часов назад, – эксперт снова склонился над трупом женщины.

– По центру комнаты шерстяной ковёр красного цвета размером… – следователь опять бросил тоскливый взгляд на понятых, пожилую пару, притулившуюся на диване. – Примерно полтора метра на два. Далее, – следователь взял протянутый судмедэкспертом лист бумаги, – у окна лежит труп мужчины, на вид 40-45 лет, нормального телосложения, правильного питания. Трупное окоченение выражено слабо. Глаза закрыты. Носовые отверстия содержат засохшую кровь. Рот закрыт. Под грудиной – входное пулевое отверстие. Выходного отверстия нет. Кости конечностей на ощупь целы. Труп лежит на правом боку в позе «эмбриона», поджав ноги к животу, вследствие огнестрельного ранения в область живота, вероятно, и повлёкшего смерть, – Мазин бросил вопросительный взгляд на эксперта и, уловив едва заметный кивок, продолжил. – Теперь по документам, – Мазин взял со стола тёмно-синюю книжицу с тиснёным имперским орлом, – Карл Вассерман, гражданин ФРГ… Только этого нам не хватало… Далее, дипломатическая карточка пресс-атташе посольства ФРГ в Москве, – следователь оторвал взгляд от документов. – Семенихин, срочно вызывай посольских и следственную группу с Лубянки, пускай летят сюда в темпе и сами эту кашу расхлёбывают. Чего тебе? – Мазин недовольно повернулся, ощутив на плече лёгкое прикосновение Голикова – курсанта Высшей школы милиции, присланного на стажировку из Главного управления.

– Товарищ майор, пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату.

Мазин нехотя повернулся, неприязненно подумав про себя: «Ишь ты какой, пожалуйста, видите ли», – и всё же решительно двинулся в указанном направлении, быстрым шагом прошёл в высокие распахнутые двери в полумрак то ли кабинета, то ли библиотеки. Не успев оглядеться, Мазин остановился за спиной стажёра и, проследив за его взглядом, замер на месте. На зелёном сукне письменного стола, рядом с большой бронзовой чернильницей, как ни в чём ни бывало лежал большой слиток жёлтого металла явно в банковском исполнении, маслянисто сверкая угловатыми гранями в полумраке комнаты. Мазин вдруг почувствовал, как внизу живота мгновенно образовалась пустота, и на непослушных, враз ставших ватными ногах он сделал два шага до стоящего в полумраке кресла и в изнеможении упал на мягкий плюш.

– Всё – приехали. Стоп. Ничего больше не трогать! Семенихин, ты вызвал комитетчиков?

– Уже едут, – доложил стажёр. – Тут вот ещё под каминной полкой коробку нашли…

Мазин показал рукой:

– Поставь на стол, – тяжело поднялся и, достав чистый носовой платок, двумя пальцами осторожно приоткрыл картонную крышку…

– Руками ни к чему не прикасаться! Сидим и спокойно ждём коллег с Лубянки. Всем понятно? – неожиданно совсем севшим голосом проговорил следователь, почувствовав, как в горле пересохло, а в затылок будто воткнули раскалённую иглу.

Смоленск, июль 1941

– Рашид Галиевич, батальоны докладывают: немцы уже полностью заняли южную часть города. С минуты на минуту они перережут последнюю, пока ещё свободную дорогу на Москву. Нужно срочно отправлять колонну. В противном случае я не могу ничего гарантировать, – сказал начальник НКВД Смоленска, выслушав доклад и положив телефонную трубку.

– Товарищ Гудков, я всё понимаю, но команды из Москвы пока не было. Значит, будем ждать, майор.

Во дворе со страшным грохотом разорвался крупнокалиберный снаряд. В кабинете начальника Смоленского отдела Главювелирторга Галиева осыпались все стёкла. Но ни начальник НКВД города Гудков Сергей Владимирович, ни хозяин кабинета, казалось, даже не обратили на это внимания.

– Товарищ генерал, – без разрешения заглянул в кабинет молоденький лейтенант, – связи нет.

– Чёрт знает что, – Гудков тяжело опустился на стул и, сняв фуражку, бросил её на засыпанный штукатуркой и осколками стекла стол, – немедленно высылайте делегата связи, и чтоб через пять минут связь была восстановлена!

Над площадью совсем низко с характерным звуком, напоминающим тонкий визг, пронеслись два «Мессершмитта», поливая всё вокруг из пулемётов. Отпрянувший было от окна Рашид снова выглянул. Грязная, вся в засохших комьях глины, «тридцатьчетвёрка» с выведенным белой краской номером «145» на башне и восемь новеньких полуторок, крытых брезентом, с надписью на синих деревянных бортах «Почта», как заговорённые, абсолютно невредимыми стояли в тени пыльных тополей.

– Не понимаю, чего мы ждём. Немцы уже в двух кварталах отсюда, – Гудков тоже мрачно посмотрел сначала в окно, а потом на сидящего в углу кабинета уже немолодого, но жилистого, спортивного телосложения капитана с тремя эмалевыми шпалами на тёмно-синих петлицах. Этот офицер НКГБ приехал два часа назад, с порога по-свойски за руку поздоровался с Рашидом Галиевичем, уселся в уголок и с тех пор не проронил ни слова.

– Сергей Владимирович, познакомьтесь, – поймав взгляд Гудкова, проговорил Галиев, – капитан Пустовалов Иван Иванович. Он поедет с вами. Специально прибыл к нам из Москвы. Но общее руководство в любом случае остаётся за вами, – генерал сцепил руки на затылке и, потянувшись, опять посмотрел за окно.

…Ещё вчера все улицы города были забиты беженцами. Автомашины, повозки, велосипеды и подводы, гружённые домашним скарбом, непрерывно двигались в сторону Москвы. Этот огромный и, казалось, неиссякаемый поток людей закончился к утру сегодняшнего дня. Это могло означать только одно: немцы ворвались в город. И все те, кто не успел уйти на восток, так и остались по ту, другую, сторону фронта. Теперь шоссе за окном было пустынно. Ветер лениво гонял по щербатому асфальту тучи бумаг, кругом валялись брошенные во время последнего воздушного налёта вещи, в пыльном кювете догорала, завалившись набок, «эмка».

– К чему весь этот риск? Почему нельзя было отправить весь груз по железной дороге? Позавчера же отправляли спецвагон в Москву, что мешало прицепить ещё один? – продолжал возмущаться Гудков. – Чего они там ждут? Пока немцы проедут по этой самой улице? – майор с досадой кивнул на окно.

– И, тем не менее, майор, будем ждать, – Галиев повернулся к присутствующим и укоризненно посмотрел на начальника НКВД:

– Вы, товарищ Гудков, – кадровый офицер и должны лучше моего знать, что бывает с теми, кто не выполняет приказы. – Галиев, высоченного роста татарин, стриженный налысо, застегнул новенький китель с двумя генеральскими золотыми ромбами в петлицах. – Тем более, я считаю, Москве видней, когда и каким способом отправлять груз. Видимо, на этот счёт имеются определённые оперативные соображения, о которых нам с вами знать необязательно. От нас требуется только одно – выполнить приказ.

…Ещё три дня назад он был сугубо штатским человеком. Однако начальство в Москве, вероятно, вспомнило его боевое прошлое. В молодости Рашид несколько лет отчаянно дрался с басмачами в песках Туркестана. О его кавалерийском эскадроне ходили легенды, но сейчас о лихом красном командире напоминал только потемневший орден Боевого Красного Знамени на груди.

– Но связи с Москвой пока нет. И, учитывая сложившиеся обстоятельства, неизвестно, сколько времени займёт восстановление линии, – продолжал нервничать начальник НКВД.

– Товарищ Гудков, я повторяться не буду, всем ждать. И, кстати, дайте команду, пусть ещё раз проверят грузовики.

– Механики уже занимаются.

– Хорошо. Сопроводительные документы и опись у кого?

– Один экземпляр у меня, второй – у старшего инкассатора.

Телефон на столе, усыпанном битым стеклом, зазвонил так неожиданно, что все присутствующие невольно вздрогнули.

– Слушаю, товарищ шестой, «Березина» на связи, – начальник ювелирторга поднял трубку, – так точно, всё готово к отправке. Немцы от нас в двух кварталах. Проскочат, уверен. Понял. Разрешите приступить к выполнению задания? Есть.

Рашид положил трубку на рычаг аппарата и кивнул Гудкову:

– Можете выдвигаться. Помните о неукоснительном выполнении всех без исключения инструкций. Колонну поведёте по Старой Смоленской дороге, на шоссе Минск-Москва ни при каких обстоятельствах не соваться, оно перерезано немецкими танками в районе Ярцево, – Рашид Галиевич внимательно посмотрел на Гудкова. – Напоминаю – движение строго по графику, остановки делать только в установленных пунктах. Очерёдность машин в колонне по возможности не менять. Надеюсь, вы полностью отдаёте себе отчёт в том, что груз не должен попасть к немцам, независимо ни от каких обстоятельств? Вы – в замыкающей машине, капитан Пустовалов – в головной. Всё понятно? Вопросов нет? Тогда приступайте к выполнению, иначе, похоже, действительно будет поздно. И помните, контроль за ходом операции осуществляет нарком внутренних дел. Лично.

– Есть, приступить к выполнению задания! – Гудков бросил руку к фуражке, отдавая честь, с облегчением вздохнул и, несмотря на явную склонность к полноте, проворно выскочил из кабинета. Бегом пересёк большую приёмную и кубарем скатился на первый этаж, где в томительном ожидании курили бойцы и, отдав команду «По машинам!», выскочил на улицу.

…По обе стороны пустынной дороги тянулся бесконечный березняк. Колонна, беспрепятственно миновавшая пригороды Смоленска, начала движение в сторону Вязьмы. Пылившая впереди «тридцатьчетвёрка» угадывалась только по рёву мотора. Гудков, ехавший в замыкающей машине, по пояс высунулся из кабины, пристально вглядываясь в небо.

– Товарищ майор, вы бы сели в кабину. Если что, самолёты издалека услышим.

Гудков недовольно покосился на водителя, но сел нормально, откинулся на спинку сидения и даже постарался придать своей позе некоторую беззаботность, продолжая, впрочем, тревожно коситься на небо. Раньше он никогда не был трусом. Храбро сражался в гражданскую, рвался воевать в Испанию, и не его вина, что начальство решило оставить его в родном городе. Родина решила, что в своём кабинете он нужнее, чем в оливковых рощах Гренады, где сражался с фашистами и умирал братский испанский народ. Но в один роковой день всё изменилось. Тогда его, начальника городского угрозыска, арестовали по ужасному в своей нелепости обвинению в связи с английской разведкой. И потом уже ничто для него не имело значения – ни кошмар ночных допросов, ни издевательства молодых, не знающих жалости следователей, ни даже внезапное освобождение. Он сам каждой клеточкой своего организма чувствовал, что некий стержень внутри него сломался. Он продолжал ходить на работу, выезжать на задержания, подписывать уголовные дела, но это был уже совсем другой человек. Человек, который боялся. Боялся сделать что-то не так и вновь оказаться в сырых подвалах областного НКВД.

– А теперь на мою голову свалился ещё этот капитан из Москвы, – неприязненно подумал Гудков, – значит, мне по-прежнему не доверяют. – И он снова почувствовал, как неприятный холодок страха разрастается в груди.

Гудков опять тревожно посмотрел на небо. Высоко, среди лёгких перистых облаков, медленно ползли на запад три тяжёлых бомбардировщика ТБ. Вокруг них, то пчёлами взмывая вверх, то ястребами падая вниз, резвилась пара краснозвёздных истребителей сопровождения.

Внезапно совсем низко над дорогой, едва не задевая своими серебристыми брюхами брезентовые тенты автомашин, пронеслись два «Мессершмитта». Снова высунувшийся из кабины Гудков, казалось, даже разглядел бледное лицо немецкого лётчика. Через мгновение вражеские самолёты ушли уже далеко, но впереди было хорошо видно, как они заходят на вираж, набирая высоту и перестраиваясь для атаки. Майора прошиб холодный пот. Он сразу понял: пара заходов с воздуха – и от колонны ничего не останется. Однако с высоты, стремительно набирая скорость, наперерез им решительно шёл в бой советский истребитель. Строй немецких машин смешался, пара разошлась в стороны, пытаясь уйти от внезапной атаки. Но было поздно, из-под крыльев советской машины брызнули огнём пулемёты, один из немцев задымил и сразу, быстро теряя высоту, потянул в сторону леса. Второй немецкий самолёт свечой взмыл вверх, пытаясь сбросить с хвоста юркую краснозвёздную машину.

Громкий треск пулемёта впереди колонны отвлёк майора от воздушного боя. Машины одна за другой начали резко тормозить, останавливаясь и едва не налетая друг на друга. Гудков выскочил из кабины, но впереди, за плотной стеной пыли и дыма, уже ничего не было видно. Пробежав вперёд метров сто, он налетел на танкиста в чёрном комбинезоне без шлема, который, больно схватив майора за руку, столкнул его с обочины в кювет. Только теперь, когда глаза немного привыкли к едкому дыму, он понял, что произошло. Они всё же нарвались на невесть откуда взявшихся здесь немцев. «Тридцатьчетвёрка» уже вовсю чадила жирным чёрным дымом, но продолжала огрызаться короткими пулемётными очередями. Из-за грохота орудийного выстрела заложило уши, но Гудков, проследив за торопливыми жестами танкиста, увидел в поле несколько белых парашютных куполов, ещё не погашенных немецкими десантниками. Мгновенно оценив обстановку, майор, наклонившись вплотную к вихрастой голове танкиста и пытаясь перекричать грохот боя, громко приказал:

– Задержите их сколько сможете и отходите в лес!

Судя по тому, как энергично закивал головой танкист, смысл приказа до него дошёл, и Гудков, хлопнув его по плечу, бросился к грузовикам, сбившимся в нелепую кучу на самом виду у немецкого десанта. Несколько раз споткнувшись о растянувшуюся на дороге гусеницу «тридцатьчетвёрки», майор добежал до головной машины. По пути вспомнив, что километра за полтора до этого места они миновали вполне сносную грунтовую дорогу, уходившую влево от шоссе в лес, Гудков принял решение. План родился молниеносно. Другого выхода всё равно просто не было. Подбитая «тридцатьчетвёрка», намертво вставшая поперёк дороги, отрезала колонне путь вперёд. Отдав водителю «полуторки» приказ разворачиваться, он подхватил из кабины автомат и тут столкнулся с капитаном Пустоваловым.

– Занимай оборону, майор, я разверну колонну.

Гудков согласно кивнул в ответ и побежал собирать бойцов. Через несколько минут цепь из бойцов сопровождения заняла оборону.

Немцы, грамотно рассредоточившись по нескошенному полю, залегли и теперь вели прицельный огонь по автомашинам, которые, как неповоротливые черепахи, то сдавая назад, то подавая вперёд и явно мешая друг другу, никак не могли развернуться на узкой дороге.

Гудков краем глаза увидел, как немецкая пулемётная очередь угодила в деревянный борт одного из грузовиков, белоснежная надпись «Почта» брызнула щепками и мгновенно покрылась паутиной чёрных дырок. На обочине, регулируя движение автомашин, в полный рост, не обращая абсолютно никакого внимания на рой трассирующих пуль, шныряющих вокруг него, стоял капитан Пустовалов. Наконец, машинам удалось развернуться, и они помчались назад, к Смоленску. Немецкий десант, видя, что добыча уходит от него, перешёл в наступление. Однако в этот ответственный момент вновь проснулось орудие «тридцатьчетвёрки», и несколько артиллерийских выстрелов заставили немцев торопливо залечь. Минут через десять, окончательно убедившись, что колонна уже ушла на значительное расстояние, а значит, находится в относительной безопасности, Гудков дал команду отходить к лесу.

…Из шестнадцати бойцов сопровождения на лесной поляне удалось собрать всего одиннадцать человек. Последними подошли капитан Пустовалов и два танкиста, таща под руки своего раненного в ногу командира. Пока бойцы оказывали ему первую помощь, Гудков вместе с капитаном изучал карту местности. Лесная дорога, по которой должен был вывести автомашины старший инкассатор Иван Тимофеевич, давала небольшой крюк и километров через пять выходила к реке Вопь, к счастью, с обозначенным на карте мостом. По последним данным, полученным Гудковым ещё в Смоленске, в районе этого самого моста должны были находиться регулярные части 152 стрелковой дивизии. В общем, ситуация складывалась пока не совсем критическая. Напрямик, через лес, до означенного моста, судя по карте, было не более полутора километров.

⁂

…Из разведсводки № 53. Штаб Западного фронта. К 20.00 23.7 1941

Карта 100 000

…Первое. Противник в течение 22 и 23.7, напрягая основное усилие на Витебском и Смоленском направлениях, подтягивает силы с целью ликвидации нашей смоленской группировки…

…На Могилёвском направлении противник перешёл к активной обороне на р. Сож, одновременно продолжает окружать могилёвскую группировку…

Для организации противотанковых районов противник приспосабливает населённые пункты, леса, овраги, дефиле и гати.

…Третье. Витебское направление.

На Витебском направлении противник, основными силами ведя наступление в направлении Ярцево, успеха не имел. Одновременно подтягивает до двух пехотных дивизий в район Велиж, Кресты, Соловьёво с целью обеспечения прикрытия от флангового удара наших частей с севера.

По данным авиации, в период 6.00-17.00 23.7 отмечено движение колонн по шоссе Невель, Усвяты, Лопатино, Соловьёво, Велиж, Кресты, Ильино и подход колонны до батальона танков в район Духовщина.

Четвёртое. Смоленское направление.

На Смоленском направлении противник подтянул до трёх свежих дивизий (5 пехотная дивизия, дивизия СС и пехотная дивизия неустановленной нумерации) в район Каспля, Рудня, Комиссарово и до одной механизированной дивизии и танковой дивизии в район Ленино, Красное.

С утра 23.7 противник перешёл в наступление в общем направлении на Смоленск и несколько потеснил наши части на юго-восток от Рудни.

В районе Ельня, Казанка, Починок частями 17 и 18 танковых дивизий противник перешёл к частичной обороне с целью обеспечить сосредоточение имперской дивизии СС для последующего перехода в наступление на Смоленск, Дорогобуж.

В районе Коробкино, Рябцево (юго-восточнее Смоленска) продолжаются бои местного характера.

Действия группы Гудериана поддерживаются первым авиационным корпусом.

Вывод –

Противник в течение 21-23.7 на всём фронте ввёл до трёх-четырёх свежих дивизий и, производя перегруппировку войск на центральное направление, главное усилие направляет на ликвидацию смоленской группировки, ударом тремя дивизиями с запада на Смоленск, и одновременно пытается завершить окружение наших войск в районе Ярцево, обеспечивая главный удар в районе населённых пунктов Кресты, Ильино, Соловьёво…

Смоленск, июль 1941

Когда перед запылёнными стёклами санитарного поезда медленно проплыли дымящиеся руины совсем ещё недавно, всего какую-то неделю назад, белоснежного здания железнодорожного вокзала города Смоленска, Леночка не поверила своим глазам. Картина родного города изменилась до неузнаваемости. Всё пространство станции теперь было забито войсками. Впрочем, сейчас удивляться и смотреть по сторонам ей было решительно некогда. Поезд скрипнул буксами и остановился. Тотчас, уже с перрона, раздался громкий прокуренный голос начальника санитарного поезда, майора медицинской службы Песковской, уже вовсю распекавший начмеда Толоконникова.

– Тяжёлых – в третий и четвёртый вагоны! Где, чёрт его задери, начальник станции? – Песковская ловко поймала за рукав гимнастёрки подвернувшегося под руку пехотного лейтенанта. – Найдёшь начальника станции, пусть срочно организует погрузку продуктов и медикаментов в пятый вагон. Одна нога здесь, другая – тоже уже здесь. Всё понял? Тогда выполнять!

Лена торопливо накинула белый, ещё влажный после стирки халат и помчалась со всех ног на перрон. Она, как медсестра хирургического отделения должна была помочь при первичном распределении раненых. Выскочив из вагона, Леночка по привычке бросила быстрый и опасливый взгляд на небо. И тут же получила несильный шлепок пониже спины, придавший ей значительное ускорение. И уже на привокзальной площади, где был организован приёмно-распределительный пункт для прибывавших раненых, она услышала вдогонку голос Песковской:

– Не дрейфь, Ленусик, пока нас бомбить никто не собирается. Тьфу, чтоб не сглазить, немцы только полчаса как отбомбились, – начальник медпоезда кивком головы показала на ещё дымящиеся руины и, казалось, бесконечную вереницу носилок с ранеными, стоящих под единственной уцелевшей стеной вокзала, потом машинально поправила портупею на тонкой талии и, перебросив папиросу их левого угла рта в правый, опять громко на весь перрон закричала:

– Нет, этот начальник станции у меня доиграется! – Песковская, поправив на гимнастёрке орден «Красной Звезды», полученный ещё в финскую, и оглянувшись по сторонам, только теперь обратила внимание на толстого интенданта, явно страдающего одышкой, который подбежал к ней и, с трудом пытаясь восстановить дыхание, хриплым голосом доложил:

– Начальник станции интендант 3 ранга Королёв. К погрузке всё готово. Но нужно дождаться эвакуированный из южной части города госпиталь. Сейчас подойдёт последняя колонна автомашин. Медикаменты и продукты уже грузятся. Только у меня будет к вам настоятельная просьба. Сегодня ночью было получено распоряжение подцепить к воинскому эшелону почтовый вагон с архивной документацией горкома партии.

– Ну а мы-то здесь при чём? – раздражённо спросила Песковская, нетерпеливо оглядываясь на третий вагон, около которого творилась полная неразбериха.

– Понимаете, сегодня во время ночного налёта немцы повредили пути железнодорожного тупика, и мы не успели подогнать вагон с документами к составу. Эшелон литерный, сами понимаете, я должен был отправить его точно по графику. А этот злосчастный почтовый вагон, кровь из носа, необходимо эвакуировать в тыл. Придётся цеплять его к вашему составу, другого выхода у меня просто нет. Ваш поезд уходит из Смоленска последним, – начальник станции замолчал, тревожно прислушиваясь к звукам приближающего боя.

Песковская от возмущения только развела руками и, чертыхнувшись про себя, вслух добавила:

– Какой ещё почтовый вагон? На чёрта он мне нужен? Отвечай потом за него. Мне раненых грузить некуда, а они бумажки целыми вагонами отправляют. Сжечь его и всего делов.

– Аполитично рассуждаете, товарищ майор! – возмутился начальник станции. – Не боитесь, что я доложу куда следует?

– Да идите вы… Делайте что хотите, – Песковская досадливо махнула рукой и растворилась в круговерти вокзала.

Поезд отошёл от станции «Смоленск» точно в срок, и, хотя погрузка прошла как по нотам, Леночка буквально валилась с ног. К часу ночи все перевязки были закончены, и она могла, наконец, отдохнуть. Лена доплелась до хвоста поезда и в маленьком закутке тамбура предпоследнего вагона прикорнула на огромных узлах с грязными простынями. Сильно болела голова, как всегда, когда у неё начинались критические дни. Постепенно боль утихла, и под мерный стук колёс Леночка забылась тяжёлым и тревожным сном.

Сначала ей показалось, что началось землетрясение. Неведомая сила вдруг подбросила вверх узлы с бельём, на которых спала медсестра. И они в один момент вспыхнули, обдав ещё не проснувшуюся девушку сильным жаром. Когда она пришла в себя, оказалось, что поезд стоит посреди тёмного поля, над головой с диким воем проносятся немецкие самолёты, вокруг рвутся бомбы, а всё небо до самого горизонта исчерчено трассирующими пулемётными очередями. Кое-как выбравшись наружу, Леночка увидела, что половина вагонов уже охвачена огнём и возле них мечутся люди. Со всех ног бросившись к вагону с тяжелоранеными, Лена приняла из разбитого окна перевязанного с ног до головы окровавленными бинтами бойца и услышала, как всегда, громкий голос Песковской:

– Всех, кого можно вытащить, оттаскивайте в поле и как можно дальше от горящего поезда. Веретенникова, пошевеливайся, – прикрикнула Песковская на Леночку.

…Сколько раз она сползала с ранеными за спиной от пылающих вагонов по жёсткому нескошенному полю до ближайшего перелеска, где врачи развернули полевой госпиталь, и обратно, Леночка вспомнить потом не могла. Вскоре рассвело. За всю ночь девушка не присела ни разу. Она то перевязывала раненых, то поила их водой, потом помогала при срочных операциях. Когда был уже в разгаре день, она просто свалилась от усталости в какие-то кусты и заснула мертвецким сном. Казалось, никакая в мире сила не сможет разбудить её.

Проснулась она только под вечер, оттого, что вокруг сухо трещали выстрелы и повсюду слышалась немецкая речь. Леночка зажмурилась во сне, пытаясь отогнать наваждение, но сильный удар сапога в живот и грубый окрик «Halt!» заставили её в ужасе открыть глаза. Перед ней, небрежно похлопывая себя длинным кавалерийским хлыстом по голенищу сапога, стоял немецкий офицер. Сон слетел с Леночки в мгновение ока.

– Bitte, – дрожащим от страха голосом неожиданно для себя произнесла девушка и протянула офицеру руку.

Выражение презрения на лице немца исчезло, и он с интересом несколько секунд смотрел на Леночку. Потом неожиданно протянул руку и помог девушке подняться.

– Das Mådchen spricht Deutsch? – быстро спросил он.

– Ja, Herr Offizier, – уже более уверенно ответила девушка и попыталась улыбнуться.

– Gut, – произнёс немец и показал рукой в сторону опушки.

Она кивнула головой и медленно пошла в сторону леса, туда, куда указал офицер. Дальше всё происходило как во сне. Всех уцелевших медработников немцы согнали в небольшую балочку на краю леса и заставили стаскивать туда трупы расстрелянных раненых. Тех из них, кто ещё проявлял признаки жизни, безжалостно добивали выстрелом в голову. От всех этих ужасов у Леночки голова шла кругом, и она уже почти ничего не соображала. Все приказы немцев выполнялись машинально, и девушке всё время казалось, что это какой-то ночной кошмар, который скоро обязательно закончится.

Когда трупы раненых были свалены в овраг, немцы построили всех медработников и расстреляли одной длинной очередью из пулемёта. В живых оставили почему-то только Лену. Ей не разрешили присесть и оставили несколько часов стоять на дрожащих от страха и усталости ногах.

Когда стемнело, к ней подошёл тот самый офицер, который нашёл Лену в кустах, и внимательно посмотрел на девушку. Потом повернулся назад и махнул рукой. Сразу вспыхнули фары автомобиля. Они сильно слепили глаза, и Леночка невольно прикрыла их рукой, за что тут же получила ощутимый удар хлыстом по плечу.

Офицер приблизился к Леночке вплотную и, подняв хлыстом её подбородок, вдруг на вполне сносном русском языке произнёс:

– Чтобы остаться в живых, от вас требуется совсем немного. Вы должны мне понравиться, причём не потом, а сейчас. Поэтому вам придётся пройти небольшой, как это у вас называется, медицинский осмотр. Я говорю понятно?

Неожиданно для себя Леночка энергично закивала.

– Но чтобы пройти медицинский осмотр, вам нужно раздеться. Я жду.

Дрожащей рукой Леночка взялась за верхнюю пуговицу халата.

Когда девушка разделась, офицер внимательно оглядел её сверху донизу.

– Очень хорошо, – удовлетворённо проговорил он. – Gut.

Потом он ещё раз смерил её с головы до ног восхищённым взглядом, казалось, ощупал всю прекрасную девичью фигурку, и внимательно посмотрел ей прямо в глаза.

В тот же миг Леночке показалось, что у неё остановилось сердце. Она сразу поняла, чего этот немецкий офицер хочет от неё. Такого стыда она не испытывала ещё ни разу в жизни.

Стояла тишина. Время шло, и немец потянулся к кобуре. Тогда Леночка, пытаясь унять дрожь во всём теле, медленно опустилась перед ним на колени и взялась за пряжку офицерского ремня.

Когда всё закончилось, он оттолкнул девушку от себя, и она, едва сдерживая слёзы, упала ничком на жёсткую, уже влажную от росы траву.

Вдруг к офицеру подбежал совсем молоденький солдатик в очках и что-то еле слышно, запинаясь, пробормотал. Строй солдат дружно загоготал. Послышались иронические замечания. Леночка разобрала только одно слово – «Марта».

Офицер подумал несколько секунд и произнёс:

– Ну что же, хорошо, Ганс, не посрами Германию, – и, обернувшись к солдатам, тоже засмеялся.

Даже в свете кроваво-красного заката было видно, как краска залила лицо солдатика. Он, видимо, для храбрости, вскинул автомат и, показав стволом на раскиданные по земле вещи, качнул им в сторону леса.

Леночка, поняв, что хуже уже не будет, как во сне, подобрала с земли только замызганный медицинский халатик и, накинув его на плечи, побрела в поле, к догорающим вагонам санитарного поезда, туда, куда указал автоматом Ганс.

Они подошли к железнодорожной насыпи и довольно долго брели вдоль исковерканных бомбами путей. Леночка то и дело бросала взгляды на чёрный остов догорающего состава. Около последнего, чудом уцелевшего при налёте вагона с надписью «Почта», прямо на насыпи лежали в ряд четверо убитых офицеров НКВД, как догадалась девушка по синим петлицам на залитых кровью гимнастёрках. Вокруг вагона суетились немецкие солдаты. Лена равнодушным взглядом посмотрела на происходящее и пошла дальше, к темнеющему впереди лесу. Вскоре немец осторожно ткнул её автоматом между лопаток и Леночка остановилась. Готовая уже ко всему, она медленно повернулась к Гансу.

Немец опять поднял автомат и вдруг дал короткую очередь над головой девушки. От неожиданности она присела и, несмотря на ситуацию, опять отчаянно покраснела, так как халатик распахнулся и немец смог видеть её нагую, всю, до мельчайших подробностей. Немец подошёл вплотную и, протянув руку, вдруг погладил Лену по щеке, внимательно посмотрел девушке прямо в глаза, потом ободряюще улыбнулся и качнул стволом автомата в сторону леса. Видя, что Леночка его не понимает, махнул рукой в том же направлении. Когда до неё, наконец, дошло, чего на самом деле хочет этот странный немец, она неожиданно для себя рванулась к нему, неумело чмокнула его в холодную гладкую щёку и, развернувшись, не разбирая дороги, бросилась бежать туда, где тёмной зелёной стеной стоял такой далёкий и спасительный лес.

Калужская область, июнь, наши дни

– Наташка, привет.

– Привет, Томка! Сколько лет, сколько зим. Ты сейчас в Москве?

– В Москве. Срочно нужно пересечься. У меня к тебе дело есть на миллион.

– Долларов или рублей? Шучу. Приезжай. Я на даче, в Острожном. Дорогу помнишь?

– Послушай, а где твой шкаф?

– Шкаф? – удивилась я.

– Я имею в виду вашу семейную реликвию.

– Да здесь, на даче. Вот он стоит. Куда ему деться.

– Тогда жди, я уже лечу, часа через три буду…

– Так, три часа в запасе у меня есть, – сразу решила я. – Пожалуй, напеку беляшей. Побалую подругу, а то Томка в своих заграницах, наверное, совсем отощала. Дело в том, что Тамарка – основатель и полноправная хозяйка сети антикварных магазинов и по работе много времени проводит в зарубежных командировках. Так что не виделись мы целую вечность. Сказать, что вопрос Томы по поводу нашей семейной реликвии поставил меня в тупик, я не могу. Шкаф этот привёз из Германии мой дед, который во время войны командовал танковой дивизией на 2-м Белорусском фронте, а после Победы был военным комендантом города Гюстрова. По рассказам предков, этот трофей был вывезен дедом из загородной резиденции самого рейхсмаршала Германа Геринга. Так что интерес к этому гардеробу со стороны такой прожжённой акулы антикварного бизнеса, как Тамарка, был, на мой взгляд, вполне закономерен.

⁂

…Выпив по рюмочке за встречу и закусив ароматными беляшами, мы вышли на берег озера покурить.

– Наташка, ты не поверишь, но я раскопала в Штатах старикашку «весом» в одиннадцать миллиардов долларов. Так вот, он просто тронутый на тему Третьего Рейха. Особенно шизеет от предметов, принадлежащих именно Герингу. А если бы ты видела его коллекцию мейсенского фарфора! Мечта! Наташ, ну продай ты мне этот шкаф. Отреставрировать, цены ему не будет. Американец такой экземпляр с руками оторвёт. А я у него под это дело кое-что из фарфора зацеплю. Ну, скажи, на кой чёрт тебе этот деревянный гроб сдался? – продолжала канючить подруга.

– Ты же знаешь, он не продаётся. А впрочем, – задумалась я на минуту, – услуга за услугу.

– Проси что хочешь. Ты меня знаешь, если в моих силах…

– Мне по работе кое-какая информация в ближайшее время понадобится. Меня будут интересовать любые документы, связанные… – я на мгновение задумалась. – B общем, потом определюсь. Вот тогда и потрясёшь хорошенько своего заокеанского миллиардера.

– Так ты в своей «конторе» в сто раз больше нароешь, – удивилась Томка.

– В сто раз больше, это точно. Только тут дело, как ты понимаешь, не в количестве, а в качестве. И частенько, как водится, положительный результат может зависеть от одного единственного клочка бумаги, а его как раз в наших архивах может и не оказаться. Ты же знаешь, сколько поистине бесценных документов после войны америкосы хапнуть успели, страшно подумать. А сколько, вообще, всего осталось в так называемых союзнических оккупационных зонах, представляешь?

– Вообще-то, старикашка он, конечно, вредный, но, думаю, узнав про твой шкаф, немного расслабится. Обещать не буду, но попробую.

Москва, июль 1941

– Коновалова ко мне! – мощной, по-борцовски широкой рукой начальник 4 Управления НКВД СССР осторожно положил телефонную трубку.

– Разрешите? – открыл дверь в кабинет высокий и худой, как жердь, капитан с бледным лицом и светло-серыми умными глазами.

– Что нового по операции «Смоленский капкан»? – старший майор Береговой внимательно посмотрел на вошедшего. – «Грачи» не проявлялись?

– Есть весточка, товарищ старший майор, – капитан развернул узенькую бумажную полоску донесения и положил на стол начальнику.

Тот быстро прочитал и поднял на подчинённого холодные голубые глаза, в которых, впрочем, метались озорные искорки:

– Значит, приступили к выполнению задания? Молодцы. А что там немцы? Встали на крыло?

– Хотя операция и находится в самой начальной стадии проведения, тем не менее, по данным фронтовой разведки, немцы уже предприняли попытку высадки десанта на маршруте движения колонны.

– Какова численность десанта по данным фронта?

– Небольшая. До пятнадцати человек.

– Ваши соображения?

– Обстановка на Западном фронте складывается не лучшим образом, – капитан положил на стол перед генералом тонкую папку, – вот последние сводки.

Тот немедленно раскрыл алый коленкоровый переплёт и внимательно прочитал напечатанное:

«Москва, 31 июля 1941 г.

1. 20 армия, а вместе с ней 16 армия отошли без санкции командования от Смоленска на восток и оставили Смоленск 29.7 при следующих обстоятельствах:

20 армия с начала полуокружения непрерывно атаковалась крупными силами противника 6 пд [пехотной дивизией], 1 тд [танковой дивизией], с большим количеством авиации. С 25.7 противник усилился двумя свежими дивизиями. За это время 20 и 16 армии понесли огромные потери.

В связи с этим, 20 армия, ведя напряжённые бои, отходила под сильным давлением противника на восток севернее Смоленска.

28.7 левофланговая 73 стрелковая дивизия 20 армии, отходя, открыла правый фланг и тыл 152 стрелковой дивизии 16 армии, ведущей бои в северной части Смоленска. 152 стрелковая дивизия, наблюдая отход 73 стрелковой дивизии и находясь, по донесению Лукина, под сильным огневым воздействием противника и ударом его по флангу и тылу, по распоряжению командира начала отход на восток от Смоленска. За 152 дивизией отошла и 129 стрелковая дивизия из северо-восточной части Смоленска.

2. Командованию и штабу Западного направления и фронта из донесения Курочкина стало известно об оставлении Смоленска в ночь с 28 на 29.7. Немедленно было дано распоряжение Курочкину приостановить отход 152 и 129 стрелковых дивизий и восстановить положение. По выяснению обстановки 29.7 отдан приказ Курочкину объединить руководство 20 и 16 армиями и, используя резервы 20 армии, восстановить положение в Смоленске.

3. Предпринятое контрнаступление 29.7 силами 152, 73 и 46 стрелковых дивизий успеха не имело, и части с большими потерями к вечеру 30.7 отошли к востоку от Смоленска на рубеж Суходол, Токари.

4. Курочкин отдал приказ с 3.00 31.7 с остатками 152, 129 и 46 стрелковых дивизий с рубежа Суходол, Токари перейти вновь в наступление в направлении Смоленск.

5. Обстановка на фронте 16 и 20 армий в данное время такова:

Противник – 129 пехотная дивизия, 15 баварская, остатки 5 пехотной дивизии, 35 пехотной дивизии, 137 пехотной дивизии с танками – с рассветом 31.7 ведёт атаки в направлениях: Вейча, Перфилова, Кореллы, Сеньково.

Дивизии 20 и 16 армий, растаявшие в длительных, непрерывных, напряжённых боях (в ряде дивизий осталось по 1-2 тысячи бойцов), отбивают атаки противника на фронте свх. Шокино, Бережняны, Перфилова, Псарды, Мох, Богдановка, Облогино. В армиях боеприпасы и горючее на исходе. Доставка идёт только с воздуха в ограниченных размерах (каждую ночь 10 самолётами ТБ-3).

6. Принято командованием Западного направления и фронта решение:

Удерживать на западе и северо-западе занимаемое положение. Нанести частью сил (57 танковой, 229 стрелковой дивизий и частью 5 механизированного корпуса) удар в общем направлении Ярцево, чтобы совместно с группой Рокоссовского разбить ярцевскую группу противника и освободить пути подвоза для 16 и 20 армий.

ТимошенкоНачштаб. Зап. Соколовский»

– Учитывая тот факт, что Смоленск полностью в руках у немцев, считаю: целью немецкого десанта мог быть только наш груз. Особого смысла в десантировании группы из пятнадцати человек на сравнительно небольшой участок территории, всё ещё занятой нашими войсками, я не вижу.

– Товарищ старший майор, я тоже почти в этом уверен. Однако целью десанта может быть и нарушение линий связи между нашими войсками, которые и так находятся в тяжелейшем положении. Но в любом случае операция «Смоленский капкан» пока идёт по плану.

– Кстати, спецвагон из Смоленска прибыл?

– Пока не в курсе, – капитан бросил взгляд на часы, – по графику эшелон прибывает через час двадцать, наши сотрудники уже выехали на Белорусский вокзал.

– Ты тоже давай туда. Дело крайне серьёзное. По прибытии эшелона сразу доложишь. Кстати, старшим охраны там кто?

– Лейтенант Сидоркин из Смоленского управления, товарищ старший майор.

– Как передадите вагон сотрудникам Гохрана, сразу ко мне. И Сидоркина этого с собой захвати.

– Есть!

– Давай в темпе. О ходе операции «Смоленский капкан» докладывать каждые три часа.

– Тут есть ещё один нюанс. Связь с группой «Грачи» во время последнего выхода в эфир прервалась и больше не возобновлялась. Предположительно во время столкновения с немецким десантом была повреждена рация. Поэтому местоположение автоколонны на данный момент нам неизвестно. Но, по всей вероятности, колонна в данный момент находится уже в тылу у немцев.

– Как думаете исправлять ситуацию?

– Считаю, что капитан Пустовалов сам найдёт способ возобновить канал связи. Либо выйдет на оставленное в тылу подполье, у него есть надёжные контакты на крайний случай. Либо он воспользуется трофейной радиостанцией.

– Добро.

Смоленская область, июль 1941

Вопреки ожиданиям, частей 152 стрелковой дивизии в районе переправы не оказалось. Когда Гудков со своими людьми вышел из леса, на мосту стоял старший инкассатор Иван Тимофеевич и что-то горячо втолковывал усталому пехотному капитану, отчаянно при этом жестикулируя. Все восемь машин стояли в тени больших деревьев метрах в ста от берега. Около них суетились водители. Когда Гудков подошёл, выяснилось, что мост заминирован и у пехотного капитана есть приказ: взорвать его, как он выразился, к «чёртовой матери» не позднее пятнадцати часов, поскольку остатки 152 дивизии уже переправились и на этом берегу с минуты на минуту должны появиться немцы. Гудков привычно бросил взгляд на часы – четырнадцать двадцать.

– Сергей Владимирович, три машины получили значительные повреждения, устранить которые до пятнадцати часов не представляется возможным. А этот, – старший инкассатор неприязненно посмотрел в сторону пехотного капитана, – ни в какую. Твердит, что у него приказ. Я ему объясняю, что у меня тоже приказ. А он упёрся, как осёл! Попробуйте сами с ним поговорить.

– Товарищ майор, – сзади неслышно подошёл Пустовалов, – я считаю, что необходимо перебросить груз и слить бензин в исправные машины и, не задерживаясь, двигаться дальше. Немцы совсем близко. Сейчас ни о каком ремонте не может быть и речи. Я переговорил с водителями, там возни часа на три, не меньше. Всё равно не успеем.

– Действуй, капитан, – Гудков махнул рукой и добавил:

– Как переправимся, прикажи перед взрывом затолкать на мост неисправные машины, не оставлять же их немцам, – и, махнув рукой, направился к машинам.

Переправа заняла даже меньше времени, чем ожидалось. К пятнадцати часам все пять грузовиков были уже на восточном берегу и остановились примерно в километре от реки. Оставалось загнать неисправные машины на мост и дать сапёрам отмашку на взрыв. Однако на мост успели затолкать лишь два из трёх повреждённых в бою грузовиков. Едва вторая полуторка на спущенных скатах остановилась на деревянном настиле моста, как на только что оставленном нашими бойцами западном берегу появились немцы. На трёх мотоциклах с колясками они на большой скорости подскочили к переправе и открыли плотный огонь из пулемётов. Пехотный капитан, ругаясь, на чём свет стоит, бросился к своей «адской машинке».

Гудков с бойцами залегли вдоль редкого прибрежного березняка и дали дружный залп по немцам. Сапёр крутанул ручку взрывного устройства. От мощного взрыва содрогнулась земля. Огромный столб огня и дыма в мгновение ока разметал деревянный мост и стоявшие на нём грузовики. Через несколько минут, когда дым рассеялся, на поверхности воды плавали только обгоревшие брёвна да криво торчала из воды покорёженная рама одной из машин.

Капитан Пустовалов находился в кузове брошенной на западном берегу неисправной полуторки, когда мимо него проскочили к мосту немецкие мотоциклисты. Капитан неторопливо снял вещмешок, достал небольшой продолговатый предмет, по форме напоминающий кирпич, завёрнутый в кусок белой портяночной фланели. Присел на корточки у правого, изрешечённого пулями борта автомашины, и развернул ткань. Маслянисто блеснуло золото с чётким банковским клеймом. Капитан положил брусок в угол кузова между досок и через дыру в брезенте выбрался наружу.

Когда капитан Пустовалов перебрался на противоположный берег, там уже никого не было. Расположившись за кустами орешника, он достал бинокль. На противоположном берегу реки суетились немцы. Пригнувшись, Пустовалов выбежал на дорогу и на песке, среди россыпи свежих стреляных гильз, разбросал горсть новеньких серебряных монет – полтинников 1924 года выпуска.

⁂

…Поздно вечером, выставив боевое охранение, колонна остановилась в деревне Остроумово. Ночь прошла спокойно, и с рассветом, уточнив по карте маршрут, двинулись дальше. Отсутствие данных о расположении частей Красной Армии и обстановке на Западном фронте сильно беспокоило Гудкова. К тому же чувствовалось, что люди сильно измотаны, испытания последних суток для многих из них не прошли бесследно. Однако присутствие капитана Пустовалова, как всегда, спокойного и уверенного в себе, придавало всем силы.

Просёлочная дорога петляла то по сосновым лесам, то по нескошенным полям. Вокруг стояла звенящая тишина. Напоённый хвоей горячий воздух почему-то навязчиво напоминал майору НКВД Крым, нарядную набережную Феодосии, по которой совсем недавно, в начале июня, он так беззаботно прогуливался с женой Ольгой. Огромные звёзды над головой, шум прибоя, звуки духового оркестра – всё это кружило голову и пьянило. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Вспомнилась и поездка в посёлок Новый Свет, где Ольга бродила по колено в море, чуть выше, чем следовало, подняв подол белого в огромных ромашках сарафана, и на её стройные загорелые ноги, с завистью поглядывая на Гудкова, обращали внимание все без исключения мужчины. А потом ночью в уютном номере санатория он обнимал разгорячённое и утомлённое любовью тело любимой жены, вдыхая запах её волос, источавших свежий аромат моря. Казалось, что у них снова начался медовый месяц, и отныне они всегда будут вместе, и всё будет хорошо. Теперь же майор осознавал весь ужас создавшегося положения. Ольга осталась на подпольной работе в захваченном немцами Смоленске, и мысль эта, казалось, разрывала ему сердце.

…Единственная просёлочная дорога, петлявшая последние несколько километров по лесу, внезапно вывела на поле и, продолжая виться, километра через два упёрлась в деревню Гусевка, удобно раскинувшуюся на пригорке.

Гудков лежал на опушке леса и обдумывал ситуацию. В бинокль было хорошо видно, что Гусевка занята немцами. Собственно, от самой деревни остались только два дома. Дальше виднелись лишь чёрные печные трубы да кучи обгорелых брёвен. У крайней, чудом уцелевшей хаты уткнулись передними колёсами в плетень два немецких мотоцикла с колясками. В тени старой липы матово блестела крыша штабного автомобиля. Чуть поодаль, среди уже высоких, но ещё зелёных подсолнухов, мирно дымила почерневшая от пожарища труба. Несколько полуголых немцев гонялись по заросшей огромными лопухами улице за курами, отчего по деревне стоял такой гвалт, что слышно было издалека. Судя по карте, обойти деревню стороной не представлялось никакой возможности. С южной и северной стороны деревня и проходящая через неё дорога были плотно зажаты непроходимыми болотами, наверное, в изобилии усыпанными брусникой, не к месту подумалось Гудкову. Он тяжело вздохнул и повернулся к Пустовалову:

– Ну, что, Иван Иванович, похоже, дальше нам дороги нет. Что делать будем?

Пустовалов протянул руку и взял командирскую планшетку. Бегло взглянул через исцарапанный целлулоид полевой сумки на замызганную и протёртую на углах до дыр «километровку» и положил обратно на траву.

– А что здесь сделаешь? – капитан поскрёб небритый подбородок. – Остаётся только одно – дождаться темноты и, используя фактор внезапности, пробовать прорваться через Гусевку. Как стемнеет, схожу на разведку. Не похоже, чтобы немцев в деревне было много. Другого выхода я лично всё равно не вижу. Гусевка – это что, вот если и Вязьма уже у немцев… – капитан внезапно умолк, видимо, сам испугавшись своих мыслей.

Стемнело. Время текло утомительно медленно. Наконец, последние огоньки в деревне погасли. Пустовалов снял с петлиц капитанские шпалы, расстегнул карман гимнастёрки, достал документы и, отвинтив орден Красной Звезды, всё это выложил на траву перед Гудковым.

– Пойду один, – тихо проговорил он, проверив пистолет ТТ, сунув в голенище сапога нож разведчика, фонарик и закинув тощий вещмешок за плечи, – попробую разобраться на месте сам. – Если что пойдёт не так, то, как говорится, «не поминайте лихом». В общем, если всё в порядке, три раза мигну вам фонарём с угла крайнего дома. На всё про всё – два часа. Если через это время сигнала не будет, быстро уводи колонну назад к реке. Советую загнать машины как можно глубже в лес, а груз затопить, – капитан хлопнул Гудкова по плечу. – Ну, бывай, майор, – повернулся спиной и шагнул в темноту.

…Броском преодолев открытое поле перед деревней, капитан неторопливо восстановил дыхание и стал осторожно пробираться сквозь заросли малины, заполонившие всё свободное пространство за домом. Заглянул в крайнее тускло освещённое окно. В комнате, за столом со стаканом в руке сидел толстый фельдфебель, а двое прыщавых молоденьких унтер-офицеров старательно лапали зажатую в угол между облезлым буфетом и печкой девку. Та отчаянно сопротивлялась, офицеришки распалялись всё больше, фельдфебель, сидевший, по счастью, спиной к двери, жадно пожирал глазами происходящее.

– Этих мы оставим напоследок, – удовлетворённо хмыкнул Пустовалов, – пущай пока развлекаются, – и метнулся к соседней хате. Рывком распахнул дверь, в доли секунды миновал сени, зафиксировал положение развалившихся за столом солдат, влетел в дом волчком, молниеносно нанося удары финкой. Режущий, два колющих, снова режущий, бросок на пол, кувырок через голову. Нож со свистом пролетел через стол, и последний из солдат СС, пытаясь остановить бьющую фонтаном из горла кровь, повалился на спину. Капитан поднялся с пола и с удовлетворением оглядел дело рук своих. Четверо немцев так и застыли за столом в тех самых позах, в которых их настигла мгновенная смерть. Пятый же, в последний момент выскочивший из соседней комнаты здоровенный рыжий ефрейтор, хрипел на полу, сомкнув на своём горле огромные окровавленные ладони, между которыми чернела деревянная рукоятка ножа. Пустовалов ловко нагнулся и, выдернув из страшной раны «нож разведчика образца 1940 года», тщательно вытер его о скатерть, неторопливо, по-хозяйски огляделся и, потушив керосинку, вышел на свежий воздух.

Через пять минут, почти в точности повторив свой боевой танец с финкой, капитан Пустовалов, волоча за собой насмерть перепуганную девицу, выскочил на крыльцо и три раза мигнул фонариком. Потом сунул руку в карман и что-то быстро высыпал на обочину. После чего уже совершенно спокойно вышел на середину дороги. В придорожной пыли остались блестеть несколько новеньких серебряных монет 1924 года выпуска…

Только заскочив на подножку последней, замыкающей колонну полуторки, капитан тяжело опустился на жёсткое деревянное сиденье и, повернувшись к притулившейся рядом и дрожащей то ли от холода, то ли страха девушке, спросил:

– Как тебя хоть зовут-то, бедолага?

– Лена, – чуть слышно прошептала девушка и благодарно улыбнулась.

– Ничего, Лена, прорвёмся, – капитан по-отечески похлопал её по плечу и, откинувшись на спинку сиденья, позволил себе, наконец, перевести дух.

Грузовики, надрывно ревя двигателями, преодолели крутой подъём и, миновав деревню, быстро поехали по извилистой дороге. С обеих сторон снова вплотную подступил тёмный лес. Примерно через километр колонна остановилась.

– Жив? – спросил Пустовалова подбежавший Гудков.

– Живее не бывает.

– Что за девица? – майор НКВД кивнул в сторону темневшей впереди машины.

– Наша, похоже, медсестра, была в одном белом халате. Не оставлять же было её немцам. Совсем ещё ребёнок, – Пустовалов тяжело вздохнул. – Теперь о деле. Я так понимаю, майор, вляпались мы на сей раз крепко и находимся на территории, прочно занятой немцами. И чувствуют они себя здесь уже как дома. В сложившейся обстановке дальнейшее движение колонны без предварительной разведки невозможно. Давай думать.

– Вот тут, – Гудков развернул карту и посветил фонариком, – небольшой заброшенный песчаный карьер с очень удобным заездом. Вполне можно до утра укрыть машины, а за это время разведать маршрут до деревни Сокольники. Поворот на карьер через два километра.

– А до Сокольников, – Пустовалов внимательно посмотрел на карту, – километров пятнадцать? Ну что ж, вполне толково. Я схожу на разведку, посмотрю на месте, что там творится в этой деревне, а ты отряди бойцов назад, в Гусевку, пускай сольют бензин с мотоциклов и штабной машины. Чует моё сердце, горючее нам ещё ой как пригодится. Да и автоматами не стоит разбрасываться. А то я в горячке сразу и не сообразил.

– Лады. Только возьми с собой пару человек, мало ли что.

– Нет, уж лучше я один. Ну, сам посуди, кого я возьму, твоих милиционеров необстрелянных? От них здесь, у тебя, толку больше будет. Да и выбираться, если что, одному, сам понимаешь, всё же сподручнее, – Пустовалов протянул руку. – Ну, как говорится, «живы будем – не помрём». Я тут напрямик через лес быстрее проскочу до этих Сокольников, – капитан прочертил пальцем невидимую линию на карте. – Вернусь на рассвете. Машины хорошо замаскируйте лапником. И обязательно организуй людям горячее питание. Только с огнём, смотрите, поаккуратней.

Гудков благодарно взглянул на капитана и тоже протянул руку:

– Ну, как говорится, «ни пуха ни пера».

– К чёрту, – проговорил Пустовалов и растворился в темноте.

⁂

…Из Разведсводки штаба Западного фронта № 69

к 8 часам 1 августа 1941

о боевых действиях противника

Серия Б. Карты 100 000 и 500 000

…В течение 31.7 противник активных наступательных действий не предпринимал. На отдельных участках производил безуспешные контратаки и одновременно на Великолукском, Ярцевском, Ельнинском направлениях подтягивал резервы.

…На аэродроме Борисов, по показаниям захваченного 30.7 агента немецкой разведки, находилось около 200 самолётов, совершающих налёты на Москву. (Данные требуют проверки.)

В занятых районах противник колхозы не распускает, а предлагает колхозникам убирать хлеб. Продукты у населения отбираются насильно.

… На Ярцевском направлении.

Противник продолжает вести оборонительные бои на рубеже Чёрный Ручей, Яковцево, Шелепы, Карпово, Ветлицы, Рядыни частями 19 и 20 тд [танковых дивизий], 106 пд [пехотной дивизии], 20 мд [механизированной дивизии], 7 и 12 тд [танковых дивизий].

Сведений о действиях и положении частей противника северо-восточнее и южнее Ярцево не поступало.

По показаниям пленного ефрейтора 74 пп [пехотного полка], захваченного 30.7 в районе Чаминцево, 19 тд [танковая дивизия] находится в районе Чёрный Ручей. Дивизия сильно потрёпана, малочисленна. По данным пленного, 2-3 августа из района Смоленска ожидается прибытие трёх свежих дивизий на смену 19 и 20 пд [пехотным дивизиям].

По данным пленных, 240 пп [пехотный полк] переброшен из Смоленска в район боевых действий на автотранспорте; до Смоленска – шли походным порядком. Одновременно в район боевых действий прибыл и 241 пехотный полк 106 пд [пехотной дивизии].

20 тд [танковая дивизия] в течение 29 и 30.7 понесла большие потери убитыми и ранеными (до 600 человек). Нашими частями захвачено 10 танков, 3 орудия, автоматическое оружие и др. трофеи.

Части 12 тд [танковой дивизии] прибыли на смену частей 19 тд [танковой дивизии], которая должна была уйти в резерв, а 12 тд [танковая дивизия] должна была после 10-дневных боёв отойти на отдых и пополнение, так как понесла большие потери в материальной части и живой силе. В отдельных ротах потери составляют 75 % личного состава, значительная часть танков, приданных ротам, потеряна, материальная часть оставшихся танков сильно изношена.

Политико-моральное состояние немецких солдат характеризуется незнанием цели войны, боязнью советского оружия, нежеланием воевать и усталостью.

… На Смоленском направлении.

Противник продолжает теснить наши части на восток и к исходу 31.7 вышел на рубеж с.-з. [северо-западнее] Шакино фронтом на юг и, по данным, требующим проверки, на Пнево, Пневская Слобода, Заборье (зап. берег р. Вопь).

28.7 в районе Гороховый Бор сбит МЕ-109. При осмотре оказалось – мотор типа ДБб01А, дата изготовления – 6.6.41, вооружение – две малокалиберные пушки крыльевые, изготовленные в 1940 г., снаряды 1941 г., 2 пулемёта, стреляющие через винт, сидение лётчика не бронировано…

⁂

…Из журнала боевых действий 5-го механизированного корпуса

о боевых действиях корпуса при выходе из окружения 3 августа 1941 г. Секретно.

Журнал боевых действий 5-го механизированного корпуса

…3.8.41 г.

Боевая задача:

Согласно приказу штаба 20-й армии 5-й механизированный корпус во взаимодействии с 229-й и 233-й стрелковыми дивизиями с 4.00 3.8.41 г., сосредоточив все усилия в направлении Усинино, Задня, Пнёво, Макеево, прорывается через р. Днепр у Соловьёво, Макеево и, прикрываясь по рубежам 233-й стрелковой дивизией, начиная с р. Хмость, р. Орлея, р. Водва, к 5.00 4.8.41 г. занимает оборону за р. Днепр на участке устье р. Вопь, устье р. Устром.

1-й мотострелковой и 57-й танковой дивизиям удерживать рубеж Илья Пустой, Тресвятье, Курдимова и, ведя подвижную оборону на рубеже р. Орлея, р. Лосьмена, ударом в направлении Михайловка, Пищино прорваться к переправам через р. Вопь и к 5.00 4.8.41 г. занять оборону по р. Вопь, устье р. Вопь.

Описание боевых действий:

Противник продолжал теснить 16-ю и 20-ю армии к р. Днепр, перерезав их коммуникации и стремясь расколоть их фронт и разбить по частям. По решению командира корпуса, 229-я стрелковая дивизия имела задачу наступать в направлении высота 211.9, Пнёво, устье р. Лосьмена, и совместно с 17-й танковой дивизией уничтожить противника в районе Пнёво, в дальнейшем форсировать р. Днепр юго-восточнее Макеево и к 5.00 4.8.41 г. занять оборону на участке – дорога Коровники – Соловьёво, устье р. Устром. 17-я танковая дивизия совместно с 229-й стрелковой дивизией имела задачу разбить противника в Пнёво; в дальнейшем выйти на р. Днепр на участке Макеево, Соловьёво и к 5.00 4.8.41 г. занять оборону на участке Соловьёвская переправа, излучина р. Днепр…

…При отходе за р. Днепр командиром корпуса объявлено в приказе: командирам и комиссарам частей под личную ответственность вывести всю материальную часть за р. Днепр.

Решение командования корпуса отправить все тылы частей с утра 3.8.41 г. за р. Днепр в район Ратчино [выполнить] не удалось, так как коммуникации и переправа были заняты противником. К исходу дня противник закончил окружение частей 5-го механизированного корпуса, 229 и 73-й стрелковых дивизий, попытки со стороны противника отделить 73-ю стрелковую дивизию от 5-го механизированного корпуса успеха не имели.

Попытки со стороны корпуса в течение двух суток прорваться в направлении Пнёво, Соловьёво успеха не имели, части корпуса встретили со стороны противника организованную жёсткую оборону. Кроме того, отсутствие снарядов, горючего и недостаточное количество продовольствия поставили [наши войска] в тяжёлое положение.

К исходу 3.8.41 г. командир 5-го мехкорпуса решил: совместно с 73-й и 229-й стрелковыми дивизиями в 23.30 3.8.41 г. начать выход из окружения в направлении Ратчино, навести переправы через р. Днепр и перейти на восточный берег р. Днепр…

…Оборону не снимать до окончания переправы через р. Днепр всей материальной части.

При подходе к северо-западной окраине Дуброва головной отряд встретил упорное сопротивление противника силой до двух рот с несколькими противотанковыми орудиями и вступил в бой при поддержке двух танков («Т-34» и «БТ-7») и трёх бронемашин («БА-10»). В результате боя противник был уничтожен и колонна с боем продвигалась по маршруту в направлении Ратчино.

В районе Ратчино колонна также была встречена организованным пулемётным огнём, огнём противотанковых орудий и автоматов. Противник использовал церковь, деревья и остатки печных труб сгоревших домов. В результате боя головной отряд овладел Ратчино, уничтожив противника, и вышел на западный берег р. Днепр в районе переправы со значительным количеством материальной части. Подразделения 8-го мотоциклетного полка были переправлены на восточный берег р. Днепр и заняли оборону по берегу реки. С переходом подразделений 8-го мотоциклетного полка на восточный берег р. Днепр под руководством начальника инженерной службы 5-го механизированного корпуса подполковника Зверева средствами 17-го понтонно-мостового батальона начала наводиться переправа через р. Днепр под сильным пулемётным и миномётным огнём. В это же время подошедшие подразделения занимали оборону по западному берегу р. Днепр (подразделения подходили мелкими группами) и продолжали очищать район Ратчино от противника.

Около 11.00 4.8.41 г. переправа была наведена и началась переброска машин на восточный берег р. Днепр. После прохода через переправу нескольких машин противник открыл артиллерийский огонь по переправе со стороны Ляхово. Кроме этого, три танка противника подошли к колонне автомашин, сгруппировавшихся у переправы, и начали в упор расстреливать зажигательными снарядами, в результате чего половина машин через несколько минут загорелась. Несмотря на это, машины продолжали следовать через переправу. Через 15 минут авиация противника в количестве 12 бомбардировщиков произвела налёт по переправам, в результате чего мост был выведен из строя и подходы к мосту изрыты воронками авиационных бомб, кроме того, противник продолжал обстреливать переправу артиллерийским, пулемётным и миномётным огнём.

После этого не было возможности продолжать переправу автомашин. Со значительными потерями оставшиеся группы бойцов и командиров отошли на восточный берег р. Днепр и заняли оборону.

С наступлением ночи под огнём противника переправа была вновь восстановлена, и части продолжали эвакуацию машин на восточный берег р. Днепр. Не выполнив приказ командира корпуса, 73-я и 229-я стрелковые дивизии и боковые отряды при столкновении с противником оборону на указанном рубеже не заняли, а вышли на маршрут 5-го механизированного корпуса и 17-й танковой дивизии и, двигаясь в беспорядке, нарушали движение основной колонны.

Часть колонны автомашин и личного состава повернула от Дуброва на юг и в районе леса южнее Дуброва встретила упорное сопротивление противника, разбилась на отдельные отряды, и под руководством ответственных командиров отряды выходили из окружения, спускаясь на юг. Так, под руководством заместителя командира корпуса генерал-майора Журавлёва, начальника штаба корпуса полковника Буткова, начальника оперативного отдела полковника Рагуля и командира 17-й танковой дивизии полковника Корчагина отряды в 120-150 человек разгромили и уничтожили группу противника в районе леса южнее и юго-западнее Дуброва, и с боем переправились вплавь через р. Днепр в районе Малиновка и южнее, обходя левый фланг 17-й мотодивизии противника, и 7.8.41 г. вышли из окружения в район Новосёлки.

13-я танковая дивизия, прикрывая выход корпуса из окружения, к рассвету 4.8.41 г. головой колонны достигла д. Никольское и была отрезана от главных сил корпуса. Противник, преследуя арьергард дивизии, непосредственно имел соприкосновение с прикрывающими частями. Кроме того, голова колонны дивизии была обстреляна артиллерийским, пулемётным и миномётным огнём противника из леса северо-западнее Никольское и из леса юго-западнее Пустошь.

По решению командира 13-й танковой дивизии, части в районе Никольское перешли к обороне, в дальнейшем, под воздействием усиливающегося огня противника части отошли в лес юго-западнее Лешеньки и продолжали обороняться до наступления темноты, где был проявлен героизм и стойкость окружённых частей 13-й танковой дивизии, отбивших несколько атак противника. В дальнейшем оставшиеся части 13-й танковой дивизии ночью группами выходили из окружения…

…3.8.41 г. 602-й мотострелковый полк 1-й мотострелковой дивизии остался в окружении в районе Семёновское, Курдимова. Результаты выхода из окружения неизвестны. Корпус вышел из окружения со значительным количеством личного состава и незначительным количеством материальной части.

После выхода [корпус] поступил во фронтовой резерв и 9.8.41 г. сосредоточился в районе Некрасово, Коробкино, Ромашково. Потери и трофеи согласно прилагаемой ведомости.

Документация штаба корпуса о боевых действиях при выходе из окружения была уничтожена (сожжена), за исключением боевых приказов.

Примечание. Ввиду того, что значительная часть оперативных документов была уничтожена при выходе 5-го механизированного корпуса из окружения (4.8.41 г.), все события с 20.7.41 г. занесены в журнал боевых действий по памяти, по справкам участников боёв и по имевшимся отдельным документам…

Москва, Управление ФСБ, июль, наши дни

В понедельник, ровно в восемь часов утра мы собрались, как водится, в кабинете Тарасова на утреннюю, так называемую «пятиминутку». Суходольский предусмотрительно расположился подальше от начальства и поближе к графину с водой и, тяжело вздыхая, глотал минералку стакан за стаканом. Я же прекрасно выспалась и была готова к новым подвигам. Тарасов молча и долго ходил взад-вперёд по кабинету, явно ожидая кого-то. Когда же, наконец, адъютант доложил о прибытии фельдъегеря, генерал облегчённо вздохнул и, поспешив к двери, буквально выхватил из рук у вошедшего майора пакет. Быстро расписался в получении и сразу отпустил офицера. Потом устремился к столу и, водрузив на нос свои любимые очки, внимательно читал несколько минут. Закончив чтение, он снял очки и, легонько постучав в задумчивости золотой дужкой по столу, наконец, изрёк:

– Вчера вечером, пока некоторые из вас предавались блуду и иным порочным развлечениям, – он выразительно посмотрел на Мишку, – я сделал запрос в наш архив. И вот, пожалуйста, ознакомьтесь, – и протянул мне папку. – Читай внимательно, Ростова, учись работать, пока я жив. А майору Суходольскому, с твоего разрешения, я пока коньячку плесну, а то помрёт ещё болезный.

Я с интересом открыла папку:

«15 ноября 1943 года…

…Органами НКВД СССР за пособничество немецко-фашистским оккупантам и измену Родине разыскивается особо опасный преступник Шварц Вольдемар Маркович, 1879 года рождения, уроженец г. Дорогобуж Дорогобужского уезда Смоленской губернии. По имеющимся данным, гр. Шварц причастен к многочисленным военным преступлениям на территории СССР. В том числе под его непосредственным руководством проводились карательные операции по ликвидации Дорогобужского партизанского края, сплошные «зачистки» отдельных деревень, массовые расстрелы мирных жителей и военнопленных…»;

«11 декабря 1944 года…

…По данным НКВД СССР, Шварц В.М. 1879 года рождения – крупный помещик, имел несколько обширных поместий в Одесской и Херсонской областях. Жена гр. Шварца, урождённая Дарья Складушкина – дочь купца Складушкина, купившего в конце XIX века имение в д. Семкино Дорогобужского уезда. Расстреляна в 1921 году. Шварц – активный участник белогвардейского движения. В 1919 году, после разгрома частей Деникина под Астраханью, бежал. Предположительно, сначала в Баку и потом в Германию (отец Шварца – по национальности немец). Есть непроверенные сведения об активном участии гр. Шварца в бандитском формировании атамана Махно. Вплоть до начала Великой Отечественной войны проживал в г. Кельне, в собственном доме. Рейхсдойче. В СССР объявился под Смоленском в 1941 году в звании зондерфюрера СС, в качестве коменданта специальной абверкоманды. По имеющимся данным, летом 1943 года в результате наступательных действий Красной Армии ушёл со Смоленщины в сторону Белоруссии, вплоть до сентября 1943 года находился в Кричевском районе БССР…».

– Прочитала? Какие есть мысли по этому поводу? – генерал хитро подмигнул мне. – A у Шварца младшего генетика ещё та. Боевой, видать, у него дедушка был.

– Честно говоря, чтобы делать какие-либо, пусть и предварительные, выводы, информации маловато, – не согласилась я. – Пока мне не совсем понятно одно. К моменту появления Шварца старшего на территории СССР ему уже было… – я заглянула в папку, – 62 года. Что заставило его приехать на родину жены и заняться столь хлопотным делом? Со всеми этими арестами, пытками и расстрелами? Обычно людей его возраста больше тянет внуков нянчить. Нет внуков? Тогда непременно мемуары писать, тем более рассказать было о чём. И ещё вопрос. Почему именно Смоленск? Не Одесса или Херсон, а именно Смоленск? Неужели заявился просто проведать оставшихся в живых родственников, причём даже не своих, а по линии жены? Всё это очень странно. Это первое. Далее. На сентиментального дедушку он явно не похож. А потому версия, что приехал мстить за жену, расстрелянную коммунистами, мне кажется несостоятельной. И потом, если он такой идейный и приехал насмерть драться с советской властью, то почему не дрался до конца вместе с немцами? Насколько я понимаю, после Смоленщины он отправился со своей зондеркомандой в Белоруссию, а дальше? Правильно, как в воду канул! И, вообще, он что, вдоволь не навоевался в гражданскую? Может, я, конечно, не права, но складывается впечатление, что Шварц выполнял в смоленских лесах какую-то архиважную задачу, а борьба с партизанами – не более, чем прикрытие. Тем более что в Одессе на этом поприще тоже было где развернуться. Одни Одесские катакомбы чего стоили. Или я не права? В общем, я так думаю – приехал, выполнил задачу, зачистил «хвосты» и уехал. Всё грамотно, как по учебнику.

– То есть ты хочешь сказать, что Шварц старший тоже что-то искал в Смоленских лесах со своей зондеркомандой? – подал голос опохмелившийся и, наконец, воспрявший духом Суходольский.

– Похоже на то, особенно если учесть сильный интерес его внука к тому же самому лесному массиву, – согласилась я, – причём, заметьте, если внук так упорно продолжает начатое дедом дело, то почти со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что у Вольдемара Шварца не всё получилось. Скорее всего, ему помешало крупномасштабное наступление Красной Армии летом 1943 года. В общем, моё мнение таково – нужно как можно быстрее брать этого Шварца младшего за мошонку и «колоть». Я уверена, что он что-то знает про пропавший в 1941 году груз. Почти наверняка всё крутится вокруг этого самого золотого обоза.

– Ну что же, я так понимаю, нашего «героя» вы сами спеленаете? – генерал опять хитро посмотрел на меня. – Спецгруппу, надеюсь, вызывать не нужно? Ну и ладненько. Тогда за ордером на арест зайдёте через час, а пока свободны.

– Товарищ генерал, разрешите вопрос? Личного характера, – спросила я, задержавшись у дверей.

– Валяй.

– От Егора ничего нет?

– Нет, пока ничего. Заброска прошла удачно. Он выйдет на связь, как только внедрится. Да не переживай ты так, он опытный сотрудник, не впервой. Ничего не случится с твоим Егором. Если у тебя всё, то иди и работай спокойно.

Смоленская область, август, наши дни

Во вторник утром мы с Суходольским отправились на задержание Шварца. Погода стояла прекрасная, мотор «Лендровера» урчал едва слышно, и я даже задремала под убаюкивающий шелест шин по асфальту. Проснулась только в обед, когда машина свернула на улицу Карла Маркса и затормозила около отдела внутренних дел по Дорогобужскому району Смоленской области.

Информация, которой по-братски поделились местные «опера», ничего нового, как и предполагалось, нам не дала. Поэтому, быстро уточнив адрес проживания нужного нам объекта и не теряя времени на дальнейшие расспросы, мы выехали на место. Как оказалось, Шварц жил в собственном роскошном кирпичном особняке на улице художника Брюсова. Затормозив у высоченного кованого забора, за которым сквозь стройный ряд великолепных туй виднелся внушительных размеров красивый дом, крытый черепицей, Мишка завистливо присвистнул:

– Ничего себе домик. Хорошо же живут местные «менты», хотя и бывшие. Пожалуй, как вернёмся, сразу напишу рапорт о переводе. А чего? Городок мне понравился, зелёный такой. Вот только дороги подкачали. Но это ничего, моему «Лендроверу» эти ямки по барабану. А к пенсии тоже перееду в такой домик у леса. Свежий воздух и всё такое. Ты как, может, присоединишься?

– Да ну тебя к чёрту, балабол, с твоими идиотскими шутками, давай звони, – кивнула я на кнопку видеодомофона.

Суходольский уже минуты две жал на кнопку, но тщетно. Стало понятно, что общаться с нами явно не хотят. Тогда Мишка со злостью сильно дёрнул дверь калитки, и она вдруг бесшумно отворилась. Я быстро расстегнула наплечную кобуру и, выдернув пистолет, поставила его на боевой взвод. Мой напарник боком просочился на территорию особняка. Перебежками миновав опрятный газон, мы приблизились к дому. Входная стеклянная дверь приоткрыта, из сумрачной темноты холла не доносится ни звука. Рывком открыв дверь, мы ринулись внутрь. Знаком показав, что за мной осмотр первого этажа, Мишка стал осторожно подниматься по лестнице и через мгновение скрылся в коридоре наверху. Я уже закончила осмотр, как увидела Суходольского, с удручённым видом спускающегося по широким ступеням деревянной лестницы.

– У меня ничего, – развела я руками.

– У меня тоже, если можно так выразиться, – Мишка выругался вполголоса и прошипел. – Всё псу под хвост, иди сама посмотри.

Уже догадываясь, что произошло, я бегом преодолела два лестничных пролёта и, оказавшись в тёмном холле второго этажа, чуть не споткнулась о распростёртое на полу тело.

– Вот чёрт, – не в силах сдержать эмоции, тоже выругалась я.

Сомнений не было – на полу с несколькими пулевыми ранениями в груди, широко раскинув руки, лежал Шварц младший. По привычке приложив три пальца к сонной артерии распростёртого тела и убедившись, что передо мной труп, я обессиленно опустилась на пол.

Обшарив весь дом и не найдя ничего интересного, мы связались с Тарасовым.

– Опоздали? – только и спросил он. – Вызывайте местную милицию. Процедура вам известна. Если что – звоните, – быстро отдал он приказание и отключился.

Поздно вечером голодные, злые и смертельно уставшие, молча выпив по стакану водки, мы завалились спать в местной гостинице.

Смоленская область, август 1941

Пустовалов вернулся только под утро, до предела измотанный и промокший «до нитки». Увидев капитана, Гудков почувствовал, как буквально гора упала с плеч.

– Потом, – Пустовалов отмахнулся от горячей еды и, взяв Гудкова под руку, увлёк в сторону.

– Что, совсем всё плохо? – спросил Гудков, разминая озябшими пальцами папиросу.

– Впереди нас немцы. Сокольники буквально забиты немецкой техникой. Одних танков я насчитал около полусотни. Так что, майор, дальше дороги нам нет. В Гусевке чем разжились?

– Бензин слили, пять автоматов забрали и мотоцикл со станковым пулемётом. Но самое главное – в штабной автомашине нашли на заднем сидении рацию, – и, откинув брезент с заднего борта полуторки, показал на стоящий в кузове небольшой металлический ящик, тускло отливающий в темноте чёрным лаком.

– Вот это действительно хороший подарок, прекрасная машинка, – капитан похлопал Гудкова по плечу и сразу стал крутить ручки настроек.

– «Телефункен». Знаком я с этим аппаратом. Майор, давай-ка я сейчас помучаю эту красавицу, а ты выстави часового, чтобы мне не мешали. Мы и так уже пропустили несколько сеансов связи. В Москве, наверное, думают чёрт знает что. Добро?

– Хорошо, капитан.

Выйдя на связь с Москвой, коротко доложив обстановку и передав координаты колонны, Пустовалов, наконец, позволил себе задремать, устало прислонившись к стволу вековой сосны. Гудкову же, который час мерил карьер шагами и постоянно курил, папиросу за папиросой, не спалось. Ситуация складывалась безвыходная. Ловушка захлопнулась. Ценности следовало доставить в Москву любой ценой, и Гудков, не задумываясь, заплатил бы эту цену. Но, как правильно поступить, он не знал. Не знал он также, как давно они находятся в глубоком тылу у немцев. И как далеко теперь проходит линия фронта. Возможно, что следующий сеанс связи с Москвой как-то прояснит ситуацию. Снова, в который раз, он развернул карту и стал прикидывать разные маршруты движения. Однако при любом раскладе выходило, что с таким количеством грузовиков просочиться сквозь районы, буквально напичканные войсками неприятеля, нечего было и думать.

На первый взгляд, сами собой напрашивались лишь два варианта. Первый: спрятать груз и, запомнив место «захоронки», самим пробовать перейти линию фронта. Шансов на это было немного, но всё же намного больше, чем разделиться на несколько групп и прорываться хоть и порознь, но вместе с грузом. Риск потерять груз во втором случае – был слишком велик. Но и оставлять ценности на территории, занятой врагом, было тоже крайне опасно. А уж о том, что будет с самим Гудковым, если он выйдет к своим без ценного груза, да ещё учитывая его прошлое, даже думать не хотелось.

Вечером вместе с Пустоваловым, после долгих размышлений и споров, они решились на отчаянный шаг. На карте в обход Сокольников была нанесена едва заметная тоненькая ниточка лесной дороги. Конечно, двигаться по ней на виду у немцев было чистым безумием. Но вот, устроив ночью в деревне небольшой переполох, можно было попытаться незаметно проскочить опасный участок дороги. Главное – попасть на эту лесную дорогу, а для этого необходимо было примерно с километр двигаться по совершенно открытой местности в непосредственной близости от деревни.

Подготовка к диверсии заняла весь следующий день. Согласовав совместные действия и поставив задачи, к ночи приступили к выполнению плана. Первую группу возглавил капитан Пустовалов. Она, по общему плану операции, имела задачу под покровом ночи пробраться в деревню и заложить взрывчатку под технику неприятеля в дальнем конце деревни. Далее, осуществив запланированные отвлекающие взрывы, группа Пустовалова попытается навязать немцам бой и, отстреливаясь, будет уводить врага к непроходимым болотам, раскинувшимся на юго-востоке. Группа же Гудкова, как планировалось, воспользовавшись временным замешательством врага и соблюдая все максимально возможные меры предосторожности, проведёт колонну с потушенными фарами через опасный участок на лесную дорогу и, форсировав небольшую речушку, уйдёт как можно дальше в глубь леса. Также решено было сократить количество грузовиков до трёх, перегрузив в них ящики и залив в баки весь имеющийся бензин. Один грузовик поступал в распоряжение старшего инкассатора. Иван Тимофеевич предложил установить в кузов полуторки имеющийся у них в хозяйстве пулемёт «Максим» и прикрывать прорыв замыкающим колонны.

Москва, июль, наши дни

В такой ярости я нашего генерала ещё не видела. Конечно, Шварца мы прошляпили, и возразить тут было абсолютно нечего. Лопухнулись мы, конечно, как сопливые новобранцы. А вместе с ним неизвестный нам убийца оборвал и единственную ниточку, которая, как мы полагали, должна была вывести нас на след пропавшей автоколонны. Если бы мы только знали тогда, как ошибаемся! Пока же, как ясный день, было понятно, что кто-то постоянно идёт на шаг впереди нас.