Читать онлайн Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны бесплатно

«Уже девять месяцев социал-демократ придерживается принципа скромного выступления, будто Берлин только того и ждет: приглашенный на гражданский форум, он слушал в течение часа, что волнует людей, затем представился как “Михаэль Мюллер из Темпельхофа”. А еще он сказал: “Мои друзья – это ремесленники, да и полицейские тоже”. Раздались аплодисменты… Однопартийцы радуются, так как у него тесный контакт с СДПГ, которая раньше чувствовала, что Воверайт [Клаус Воверайт – правящий бургомистр Берлина в 2001–2014 гг. – Примеч. пер.] ею пренебрегал. [Новый бургомистр] Мюллер привлекает и оппозицию. Когда город возмутился тем, что сотни плохо обеспеченных беженцев расположились перед земельным ведомством здравоохранения и социальных вопросов, Мюллер, благодетель, сразу же позвонил, чтобы решить вопрос, а потом пригласил к себе и председателей фракций. В бытность Воверайта такое было бы трудно себе даже представить»1.

Какое отношение имеет передача дел правящего бургомистра Берлина Клауса Воверайта в 2014 г. его преемнику Михаэлю Мюллеру к смещению Никиты Сергеевича Хрущева и приходу к власти Леонида Ильича Брежнева в октябре 1964 г.? У членов Центрального комитета КПСС была «потребность в ком-то, кто не слишком хвастли́вый»2. Как берлинские товарищи к концу полномочий Воверайта сочли отталкивающей «наглость», с которой тот реагировал на критику, так и советским товарищам надоел партийный руководитель, который очень радовался, поднимая их на смех, унижая и снимая с должности. Подобно тому, как поизносился «гламур» Воверайта, обернулось разочарованием и былое воодушевление харизматиком Хрущевым и его представлениями о будущем. Более того, члены Президиума ЦК партии боялись его вспыльчивости и давно уже не осмеливались открыто ему возражать. Напротив, Брежнев в 1964 г. производил такое же впечатление, как и Мюллер пятьдесят лет спустя: «…в данный момент ему даже на пользу, что он не всегда выступает так, будто не совершал ошибок»3. Как и Мюллер, Брежнев был спокойным слушателем и радетелем, который поддерживал контакт с партийными массами и привлекал на свою сторону оппозицию. Во избежание неверного толкования отмечу: ни в коем случае не предполагается внушить читателю сходство Хрущева с Воверайтом или Брежнева с Мюллером. Речь идет о понимании логики ситуации – без экзальтированных манер предшественника нельзя было бы объяснить, почему свита избирала затем скромное руководство. «После “канцлера от Бриони” [прозвище Герхарда Шрёдера, предпочитавшего изделия известного итальянского дома моды и модный бренд. – Примеч. пер.] появилась тяга к непритязательной г-же Меркель»4. Но таким способом должна описываться не только действующая почти повсеместно диалектика политических изменений. Таким образом следует прежде всего показать, что с избранием Брежнева Первым секретарем ЦК КПСС 14 октября 1964 г. никак не преследовалась цель смены политического курса и уж точно не ресталинизация. Задача членов ЦК заключалась единственно в том, чтобы заменить высокомерный стиль руководства более «демократичным». Согласно формулировке американского политолога Джерри Хафа, Брежнев означал «хрущевизм без Хрущева»5.

Правда, это противоречит распространенным клише о Брежневе, считающимся сторонником жесткой линии, который сначала реабилитировал Сталина и преследовал диссидентов, в 1968 г. приказал подавить «Пражскую весну» и, наконец, в 1979 г. ввел войска в Афганистан. Его именем Запад назвал «доктрину», в соответствии с которой претензии «братской страны» на суверенитет заканчивались там, где оказывались затронутыми интересы государств – участников Варшавского договора. Те, кто вспоминает 18-летнее господство Брежнева с 1964 г. до его смерти в 1982 г., видят перед собой седого, одутловатого аппаратчика в генеральской форме, вся грудь которого в орденах, а взгляд, лишенный выражения, устремлен в пустоту. При этом такие изображения одряхлевшего Брежнева, едва способного держаться на ногах, только с 1975 г. замелькали на экранах всего мира. После Второй мировой войны, когда Брежневу едва минуло 40 лет, или в момент прихода к власти в 1964 г., когда ему было без малого 60, высокий, стройный человек с густыми бровями считался не только привлекательным, но и надеждой партии. Он и сам придавал значение внешнему виду и безупречным костюмам. Это не только притягивало как магнитом женщин, но играло роль и в его политической карьере. Сталин якобы обратил внимание на молодого Брежнева только благодаря его статной фигуре6. Его «брендом» были темные кустистые брови, принесшие ему фольклорное прозвище «бровеносец».

Но имелось и еще кое-что в формировании облика Брежнева: он был не только фотогеничен, но обладал актерским талантом и в юности хотел стать актером. Ему нравилось, встав на стул, читать стихи своего любимого поэта Сергея Есенина. Он вообще наслаждался большими компаниями. Со своими товарищами он еще и после 1964 г. ходил на стадион, чтобы посмотреть футбольные и хоккейные матчи, где болел за свой любимый футбольный клуб ЦСКА (Центральный спортивный клуб армии), в то время как большинство членов Президиума ЦК партии были фанатами «Спартака». Брежнев был страстным охотником и любил быстрые автомобили, но увлекался также голубеводством и охотно играл в домино с сотрудниками своего аппарата. Он регулярно читал сатирический журнал «Крокодил», просил своего парикмахера рассказывать новейшие – антисоветские – анекдоты и мог часами слушать Леонида Утёсова, который пел как джаз, так и советские романсы7.

Через этот личностный конфликт между актером-любителем и «рыцарем» холодной войны, между тягой к дружескому общению и не подлежавшим сомнению 18-летним господством, между склонностью к пикантным анекдотам и преследованием инакомыслящих, между мужественностью молодых лет и физическим распадом с 1975 г. и следует рассказывать биографию Брежнева.

Об этой многослойности свидетельствует и фотография на обложке: Брежнев сфотографировал сам себя во время войны с помощью автоспуска, вероятно, трофейной немецкой камерой «Роллейфлекс». Для этого он встал перед зеркалом в типичную позу Сталина: в профиль, в наглухо застегнутой полевой форме, волосы зачесаны назад, в руке трубка, своего рода опознавательный знак вождя. Изображение сбивает с толку, оставляя широкий спектр толкований и предположений о том, должно ли это быть знаком почитания или все-таки насмешкой над Сталиным, по тем временам очень опасной. Оно недвусмысленно демонстрирует не ослабевшую склонность Брежнева к лицедейству и поведению, рассчитанному на эффект. Разумеется, Брежнев скрывал эту фотографию, и она никогда не публиковалась. Снимок показывает всю его неоднозначность: в зеркале зрители видят как бы двух людей в игре света и тени, он непринужденно позирует перед камерой даже в трудные времена войны и радуется форме. Но также он постоянно обращается к фигуре Сталина, который, вероятно, сопровождал Брежнева на всем протяжении его жизни.

Цель данной биографии заключается, следовательно, в том, чтобы постичь всю широту и противоречивость стилей поведения Брежнева в их сложности и раскрыть образ, еще находящийся под воздействием опыта холодной войны; в Брежневе как политике и личности подчеркивается исторический момент, т. е. он становится понятным в контексте своего времени.

Великий историк и боец Сопротивления Марк Блок (1886–1944) показал, что историческая наука является «наукой о людях во времени»8. Это значит, что человек является средоточием и точкой опоры всех исторических исследований, но также это означает, что человека можно постичь только в его времени или как продукт его эпохи. Лишь в совокупности всех влияний становится возможным понять, почему человек стал тем, кем он стал, и почему действовал так, как действовал. Но и этот ответ будет всегда приближением и одним из многих вариантов, которые могли бы осуществиться. Следовательно, чтобы подойти вплотную к «историко-культурному продукту» «Брежнев», необходимо исследовать его социальное формирование в родительском доме, политическое окружение, экономическое положение, религиозные влияния, его досуг, формирующие личность переживания и т. д. – как он рос, как пережил Семнадцатый год, Гражданскую войну, какой путь избрал во время коллективизации сельского хозяйства (1928–1933) и индустриализации первой пятилетки, что делал в годы Большого террора 1937–1938 гг. и Великой Отечественной войны. Наряду с этим, тщательно изучается его послевоенная карьера партийного руководителя на Украине, в Молдавии и Казахстане, а также с 1956 г. – как сподвижника Хрущева в Москве. В данном случае важен вопрос о том, чему он научился за это время, что его сформировало и превратило в партийного руководителя, который в 1964 г. в результате путча сместил Хрущева с занимаемого поста, после чего на протяжении 18 лет беспрепятственно властвовал над партией и страной. Таким образом, Брежнев представлен, с одной стороны, как «продукт» советских институтов и дискурсов, от революционных лозунгов до сталинистского мышления в категориях «свой – чужой», от романтики социалистического строительства до травли изменников Родины. Вместе с тем он показан в качестве «продуцента»: какой смысл Брежнев придавал событиям, какой риторикой пользовался, как реагировал на тирады советского новояза и лихорадочную социалистическую деятельность, имитировавшую созидание, чему его научил личный опыт и как именно он, наконец, представился членам ЦК единственно пригодной альтернативой Хрущеву в 1964 г. С такой позиции предполагается проанализировать 18-летнее господство Брежнева: как взаимодействие существующих структур, устоявшихся дискурсов и санкционированных моделей поведения, с одной стороны, и как формирование самим Брежневым его руководящей роли, с другой. Следовательно, автор не ставила себе задачи как написания «истории больших людей» в духе позитивизма, так и не стремилась полностью растворить личность в социальных структурах и системах понятий. Цель заключалась в том, чтобы показать Брежнева в контексте «его времени»: взаимную обусловленность, если даже не взаимное дополнение «человека» и «времени», что с непревзойденной простотой сформулировал Марк Блок.

Человек без биографии

Эта книга претендует на то, чтобы быть первой научной биографией Брежнева, опирающейся на широкую документальную базу, в том числе впервые доступные архивные материалы. На сегодня имеется мало биографий Брежнева, но при внимательном рассмотрении этот факт вовсе не удивляет: Сталин как наделенный гипнотическим даром деспот издавна занимал историков; Хрущев обрел многочисленных биографов благодаря своему отходу от сталинизма. В отличие от них Брежнев не покорял ни насилием, ни разрывом с ним. К тому же и архивы с документами его времени не стали общедоступными в 1991 г. с крахом Советского Союза, а после его смерти прошло не так много времени, чтобы люди науки начали изучать связанные с ним темы как «завершенные» и ставшие достоянием истории.

Вообще первую биографию Брежнева опубликовал германо-американский журналист Джон Дорнберг в 1973 г. по-немецки, в 1974 г. по-английски9. С учетом того, что он не имел никакого доступа к документальному материалу, это удивительно информативная, основанная на обстоятельных исследованиях книга. Ее и сегодня едва ли надо исправлять, но, разумеется, необходимо существенно дополнить, пусть даже речь идет только о последнем десятилетии, остававшемся на тот момент Брежневу. Вторая биография, написанная на Западе, последовала в 1981 г. Ее автор – американский историк Пол Мэрфи, подвергнутый резкой критике за бесчисленное множество неверных данных начиная с даты рождения Брежнева10. Важнее, чем 123 обнаруженные ошибки, было и остается то обстоятельство, что Мэрфи не приводит источников по многим частям своей книги, как представляется, очень информативным. Но с историографической точки зрения заслуживает упоминания тот факт, что как Дорнберг, так и Мэрфи основывали значительную часть описаний детства Брежнева на свидетельских показаниях одного и того же эмигранта, утверждавшего, что он вместе с Брежневым учился в школе. Это показывает, как трудно было на Западе добраться до источников. Такого рода сложностей не знали авторы, критически настроенные по отношению к существующему строю и писавшие по-русски. Созданные ими биографии Брежнева выходили за железным занавесом или только после распада Советского Союза в 1991 г. У них была, однако, другая проблема: судя по всему, они располагали источниками, чьи названия не хотели или не имели права привести, могли «с заднего входа» познакомиться с архивами, номера фондов которых им нельзя было указывать. К примеру, как военный историк и приверженец гласности Д. А. Волкогонов, так и специалист по истории советского государственного аппарата Р. Г. Пихоя имели доступ к рабочим дневникам Брежнева. Они цитируют их, но не подтверждают аутентичность должным образом11. Еще одна проблема биографий Брежнева, вышедших из-под пера инакомыслящих, была в том, что они часто диктовались не только просветительскими устремлениями. На передний план выходил не исторический анализ, а обвинение. Это касается не одного лишь исследования эмигранта Абдурахмана Авторханова, которое вышло в маленьком западногерманском издательстве в 1979 г.12, но и гораздо более известной биографии, написанной диссидентом и историком Роем Медведевым в 1991 г. Согласно его оценке, Брежнев был столь заурядным политиком, что не оставил в истории сильного впечатления о себе13. Это мнение существенно не отличалось от позиций западных политологов 1970-х гг., которые описывали Брежнева в первую очередь как «брокера» различных интересов политической системы, как своего рода «председателя правления», провозглашавшего и исполнявшего решения, но не принимавшего их самостоятельно14. В современной России, в которой Брежнев и его эпоха пользуются все большей популярностью, если не сказать, что вызывают ностальгию, словами западных политологов не воспользовался бы никто. Это показывают и биографии, вышедшие к столетию со дня рождения Брежнева в 2006 г., но являющиеся сплошь научно-популярными и временами утверждающие, что Брежнев был националистом и приверженцем подпольной «Русской партии»15. Приятным исключением является во многом объективная и точная в деталях вышедшая в 2008 г. биография, написанная журналистом Леонидом Млечиным, который, вероятно, провел поиск во всех архивах бывшего Советского Союза или получил оттуда материалы, не приведя, однако, ни единого тому доказательства. Последним биографию Брежнева под многозначительным названием «Почему Брежнев не мог стать Путиным. Сказка о потерянном времени» опубликовал журналист и депутат Думы Александр Хинштейн. В ней он утверждает, что Путин существенно ближе к Брежневу, чем к председателю КГБ Ю. В. Андропову, с которым его обычно сравнивают. Ошибка Брежнева была в том, что он не ушел вовремя в отставку и поэтому не оставил по себе доброй памяти16. Правда, по-настоящему интересное в этой книге – записные книжки Брежнева, из которых приведены длинные выдержки.

В том, что касается огромного значения Брежнева для Советского Союза, сегодня едины все. Как-никак, он правил страной и формировал ее на протяжении 18 лет. Таким образом, он был вторым после Сталина по продолжительности нахождения у власти, в то время как Хрущев пробыл у кормила правления только одиннадцать лет. Преемники Брежнева – Андропов и Черненко не проработали на своих постах и двух лет каждый, прежде чем их не стало; М. С. Горбачев за шесть лет своего руководства привел Советский Союз к гибели. Поэтому авторы новых исследований сходятся в том, что Брежнев был вообще самым успешным представителем советского стиля управления17.

Об архивных фондах

Как уже говорилось, научное исследование биографии Брежнева началось так поздно еще и потому, что ситуация с историческими источниками в течение длительного времени была непростой, а отчасти остается таковой и по сей день. Документы Брежнева находятся в Архиве Президента РФ (АП РФ), не считая досье, которое органы безопасности собрали на Брежнева и которое Хрущев приказал сжечь в 1956 г., когда перевел Брежнева в Москву в качестве своей правой руки18. АП РФ в принципе недоступен для иностранцев, и работать там могут только немногие граждане России. Правда, АП РФ в 2009–2010 гг. передал копии фонда Брежнева Российскому государственному архиву новейшей истории (РГАНИ). Там дела были заново систематизированы и зарегистрированы в двух описях, первая из которых доступна для читателей с лета 2014 г. С тех пор по ней можно заказывать дела, если они не находятся на секретном хранении. Таким образом, вторая опись еще совершенно недоступна, да и из первой многое не выдается, например «Заметки Брежнева членам Политбюро», «Личное дело генерал-майора запаса Брежнева» или его история болезни. К тому же РГАНИ в мае 2016 г. закрылся и снова откроется для читателей на новом месте, наверное, в 2018 г. Возмещением и сокровищницей является онлайн-выставка о Брежневе, показывающая в свободном доступе много не доступных в архиве и даже из второй описи документов, включающих шифры19.

Фонд Политбюро, находящийся в РГАНИ, тоже большей частью недоступен. Политбюро было средоточием власти и «центральным пунктом управления» не только для партии, но и для всей страны. Сам Брежнев так объяснял Вилли Брандту работу Политбюро: «Политбюро заседает регулярно по четвергам каждую неделю с 15 час. (исключения: особые события, гости и т. д.). Продолжительность заседания неограниченна. На практике большей частью с 15 до 19 час., причем в принципе на основе письменных предложений. При рассмотрении внешнеполитических вопросов соответствующие проекты разрабатываются Министерством иностранных дел, иногда в сотрудничестве с соответствующим отделом ЦК; при рассмотрении экономических вопросов – Госпланом или заинтересованными министерствами. Если я решаю, что определенный вопрос следует поставить на повестку, то за три дня до этого рассылаю относящиеся к делу документы, так что Политбюро имеет возможность ознакомиться с материалом и сформировать мнение. Утверждение повестки дня является привилегией Генерального секретаря. На каждом заседании Политбюро я докладываю ряд текущих вопросов, некоторые обсуждаются и включаются в повестку. Некоторые вопросы я представляю товарищам, чтобы они могли изложить свое мнение о них. Позже эти вопросы обсуждаются»20. В качестве высшей политической инстанции Политбюро разрабатывало и утверждало пункты повестки дня, решения по которым с последующей реализацией должны были принимать ЦК и министерства. Правда, по мнению сотрудника Брежнева К. Н. Брутенца, по-настоящему интересные и важные материалы находятся не в протоколах Политбюро, а в «особых папках», разумеется, тоже недоступных21. Вместо них для данной работы использовались неопубликованные, но также хранящиеся в РГАНИ, стенограммы пленумов ЦК с 1964 по 1982 г., которые проводились в среднем два раза в год. Записи показывают, что в ЦК открыто говорили о проблемах, но многие места в тексте с пометкой «не для печати» свидетельствуют о том, что острые темы нельзя было фиксировать даже в протоколе, циркулировавшем на условиях секретности. С 2011 по 2016 г. я провела не одну неделю в РГАНИ и от всего сердца благодарю его сотрудниц, которые принимали меня очень дружески и уже вскоре приветствовали как добрую знакомую. Их сердечность немного компенсировала то обстоятельство, что в РГАНИ нельзя, как и прежде, пользоваться ноутбуком, и все записи приходится делать только от руки. Я хотела бы с благодарностью упомянуть Людмилу Степанович, которая любила рассказывать о временах, проведенных под Берлином, где находился ее отец, военнослужащий, и которая умерла в конце 2015 г.

Так же трудно обстоят дела с российским архивом госбезопасности (ранее КГБ, ныне ФСБ) и Архивом внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Первый совершенно закрыт, второй после неоднократных запросов предоставил мне доступ, но в читальный зал выдавались только пресс-релизы и дела протокольного отдела. Все политические документы оставались под замком. Этот несостоявшийся просмотр источников компенсировался ознакомлением с доступными документами министерств иностранных дел в Берлине, Париже и Вашингтоне. В свою очередь, недоступность документов КГБ могла быть отчасти заменена предоставленным вдове А. Д. Сахарова Е. Г. Боннэр после 1991 г. правом сделать копии всех документов, касавшихся ее мужа, с которыми сегодня можно ознакомиться в Архиве Сахарова. Я благодарю трех сотрудниц, которые не только помогали мне работать с документами, но и приглашали на обед на кухню в музее-квартире Сахарова.

Кроме Москвы, я посетила все архивы в местах, где жил и работал Брежнев: в Днепродзержинске на Украине, который с 2016 г. снова, как и до революции, называется Каменское, городе, где родился и учился, а в 1937 г. начал свою политическую карьеру Брежнев. Директор тамошнего исторического музея Наталья Буланова предоставила мне доступ к своему собранию документов, за что я ее сердечно благодарю. Когда я посетила ее в июне 2014 г., она радовалась и очень удивлялась тому, что в «такие времена» – вскоре после присоединения Крыма и с учетом вооруженного конфликта на Востоке Украине – кто-то интересуется Брежневым. Она рассказала, что до начала мирового экономического кризиса было много запросов от китайцев, которые хотели проследить жизненный путь Брежнева. В Днепродзержинске начали разрабатывать маршруты исторической экскурсии по родному городу Брежнева, но с обострением отношений с Россией туристского спроса больше нет. Очень предупредительны и готовы помочь были и сотрудницы в архивах города Запорожье (Украина), где Брежнев после войны работал первым секретарем обкома партии, и в Днепропетровске (Украина, с 2016 г. город называется Днепр), где он работал как до, так и после войны. Но ни в одном из украинских архивов нет личных фондов Брежнева: с приходом к власти в 1964 г. Брежнев приказал перевезти в Москву все личные документы, осталась только анкета 1947 г., но ее можно лишь переписать, а не сфотографировать.

В Молдавии и Казахстане, чьи партийные организации Брежнев возглавлял в 1950–1952, 1954–1956 гг. соответственно, обнаружилась та же картина: личного дела Брежнева не было, но все стенограммы – от пленумов ЦК до заседаний партбюро аппарата – доступны. Особую благодарность я адресую директору Архива Президента Республики Казахстан Борису Джапарову, превратившему архив из места хранения государственной тайны, где ранее сотрудники цензурировали записи исследователей, в платформу просвещения и свободы информации. В дальнейшем г-н Джапаров планирует сделать все документы доступными в Интернете в цифровой форме.

Все еще трудное положение в российских архивах и недостаток источников личного происхождения восполняется настоящим потоком дневников, мемуаров и интервью, которые оставили соратники Брежнева. Речь идет о его сотрудниках из аппарата ЦК, руководителях региональных парторганизаций, товарищах по оружию времен Великой Отечественной войны, политических союзниках и соперниках, о потерявших свои посты членах Политбюро, смещенном председателе КГБ, переводчиках и фотографе советского лидера, о его телохранителях и врачах, а также – не в последнюю очередь – о главах государств и правительств Запада, с которыми Брежнев общался. Это богатая источниковая база, пусть и не заменяющая «особые папки», рассекречивания которых историки до сих пор страстно ждут, но, по всей видимости, позволяющая лучше оценить «продукт “Брежнев”», чем это было бы возможно на основе официальных документов.

О «мемуарах» Брежнева

Касательно «мемуаров» Брежнева имеется анекдот тех времен: Брежнев вызывает к себе секретаря ЦК по идеологическим вопросам М. А. Суслова: «Слушай, Михаил Андреевич, ты мою книгу “Целина” читал?» – «Конечно, Леонид Ильич, даже два раза, изумительная книга!» – отвечает тот и пятится к дверям. «Михаил Андреевич, куда же ты так спешишь? – останавливает его Брежнев. – Да вот, хочу пойти в третий раз перечитать…» Суслов ушел, а Брежнев размышляет: «Смотри-ка, все так хвалят эту книгу… Может, и мне прочитать?»22 Уже при жизни Брежнева было секретом полишинеля, что он не написал ни строчки своих «мемуаров», которые в трех частях вышли в журнале «Новый мир» в номерах за февраль, май и ноябрь 1978 г. Они назывались «Малая земля», «Возрождение» и «Целина» и рассказывали, соответственно, о его военном опыте, восстановлении Украины после войны и о годах работы в Казахстане. Трилогия была незамедлительно переиздана. Тоненькие книжки, объемом не более ста страниц каждая, но растиражированные в миллионах экземплярах, были сразу же объявлены обязательным чтением в школах. В ноябре 1981 г. в «Новом мире» увидела свет следующая часть под заглавием «Воспоминания», главы четвертая и пятая «Жизнь по заводскому гудку» и «Чувство Родины», где описывались ранние годы Брежнева до и после революции. Уже посмертно, в январе 1983 г., вышли главы с шестой по восьмую: «Молдавская весна», «Космический Октябрь» и «Слово о коммунистах», которые хотя и дополняли картину пребывания Брежнева в Молдавии и его работы секретаря ЦК по оборонной промышленности, но в целом были не так детализированы, как предшествующие тексты. «Слово о коммунистах» состояло почти исключительно из пустых пропагандистских фраз. «Мемуары» обрываются до 1964 г., т. е. до прихода Брежнева к власти. Хотя существуют восемь частей, но и по сей день почти всегда говорят о «трилогии», имея в виду написанные от имени Брежнева воспоминания. Мы многое знаем о том, как эти «мемуары» распространялись и осмеивались, но нам почти ничего не известно, кто и почему задумал их издания23. Судя по всему, это была высшая точка формирования культа личности Брежнева, чей жизненный путь требовалось окончательно соединить с историей Советского Союза, и не подлежит сомнению, что «воспоминания» сыграли свою роль в увековечивании образа Брежнева, пусть и с несколько другими оттенками. Брежневу приписывалась решающая роль в важнейших событиях, происходивших в стране. Сотрудник Брежнева Георгий Арбатов полагает, что льстецы среди сотрудников генсека уговорили его, что он-де должен записать то, что так часто и охотно рассказывал им как анекдоты из своей прежней жизни, когда они сидели в дружеском кругу на правительственной даче или в охотничьем домике24. Но, как утверждает публицист Владислав Владимиров, «мемуары» – дело рук одного Черненко, который продвигал их, чтобы потешить самолюбие Брежнева, рассчитывая стать его преемником. Александр Мурзин, единственный литературный негр, который дал понять, что занимался этой деятельностью, также свидетельствует, что именно Черненко вместе с генеральным директором советского информационного агентства ТАСС Л. М. Замятиным во время поездки на поезде убедил Брежнева написать мемуары. Как рассказывает Владимиров, Черненко ссылался на мемуары Черчилля, Жискар дʼЭстена, де Голля и других выдающихся государственных деятелей, чтобы соблазнить Брежнева этой идеей. Тот возразил, что Ленин, мол, воспоминаний не писал, но Черненко нашелся и тут, сказав, что это сделала за него жена, Надежда Крупская25. Еще одно мнение высказали Е. И. Чазов, начальник 4-го Главного управления при Минздраве СССР, и бывший посол в ГДР П. А. Абрасимов. По их словам, историю с мемуарами выдумали главный идеолог Суслов и КГБ, чтобы объяснить творческим процессом «уходы Брежнева в тень», когда он долго не появлялся на людях; таким способом предполагали скрыть его наркотическую зависимость26. Как рассказывает телохранитель Брежнева Владимир Медведев, вероятно, все вместе «партийные идеологи» участвовали в том, чтобы Брежнев покончил, наконец, со своей сдержанностью, с позицией, согласно которой не было «ничего особенного, так жизнь сложилась»27. Он заявил: «Товарищи убедили меня опубликовать воспоминания о пережитом, о работе, войне, партии. Это нужно народу, нужно нашей молодежи, воспитывающейся на примере отцов»28.

Условие, которое, очевидно, выдвинул Брежнев, давая в итоге согласие на работу над своими «мемуарами», заключалось в том, что он сам не будет их писать, а ограничится помощью авторскому коллективу. Курировали проект руководитель ТАСС Замятин и главный редактор «Комсомольской правды» Виталий Игнатенко. В апреле 1977 г. они пригласили четырех лучших журналистов страны на тайную встречу, рассказали им о замысле и, судя по всему, предоставили право выбрать, кто какую главу из жизни Брежнева хотел бы писать29. Анатолий Аграновский, автор «Известий», выбрал годы на Украине, писатель Аркадий Сахнин – войну, а два журналиста «Правды» Владимир Губарев и Александр Мурзин – космос и жизнь в Казахстане соответственно30. Партия не только направила лучших советских публицистов на выполнение этой задачи, но и создала в ЦК специальный отдел. Теперь авторы были уполномочены провести собственные исследования по всему Советскому Союзу, «прошерстить» все архивы и поговорить с очевидцами событий31. Вот литературные негры и выезжали на места, где проходила жизнь и деятельность Брежнева, а Черненко заботился о том, чтобы руководители соответствующих партийных организаций размещали их на должном уровне и предоставляли доступ ко всем документам32. Это необходимо иметь в виду, когда речь идет об источниковедческой ценности «мемуаров». Их авторы никоим образом не давали простор своему воображению и не работали с вымышленными подвигами и достижениями. Это подтверждают и многие сподвижники Брежнева: немало из того, что он сам рассказывал им, они позже прочитали в «воспоминаниях». Правда, журналисты не сами разговаривали с Брежневым, а получали уже готовые записи характерных эпизодов33. В итоге проблема «мемуаров» заключается не в ситуации с источниками, которые не всегда можно проверить, а в осмыслении материала, превращенного в героический нарратив. Далеко не самые значительные эпизоды оказываются преображенными в ключевые исторические события. Брежневу приписываются чужие подвиги, а некоторые факты интерпретируются столь свободно, что в них нельзя распознать правду. Это становится очевидным, если сравнить «Малую землю» с мемуарами офицеров. Поэтому народ придумал злую остроту – эпиграф к мемуарной книге Брежнева «Малая земля»: «Все, что было не со мной, помню!»34.

О годах, проведенных в Казахстане, удалось найти в архиве по крайней мере один документ, который со всей очевидностью послужил основой для описания событий в книге «Целина», настоящий автор которой Мурзин сделал из трагедии социалистическую историю героев. Брежнев «рассказывает» в книге, что весной 1954 г. тракторист Даниил Нестеренко героически пытался помочь своим товарищам переправить трактора через замерзшую реку, но этот мужественный поступок стоил ему жизни: не выдержал лед. Литературный негр Мурзин вложил в уста Брежневу такие слова: «Когда друзья вынули из воды погибшего, то обнаружили в его кармане удостоверение Героя Советского Союза. До этого никто в совхозе не знал, что рядом с ними работает такой человек… И стало вдвойне обидно за его гибель»35. Но согласно историческому источнику дело обстояло совсем по-другому: товарищи не советовали ехать через реку, лед на которой уже таял, начиналось половодье, и хотели искать брода, но Нестеренко прикрикнул на них, что, мол, они просто трусят, а вот во время войны им пришлось бы пересекать Днепр под жуткой бомбежкой. Когда на середине реки трактор заглох и скрылся под водой, утонул не только Нестеренко, но еще и второй тракторист, комсомолец Кер36.

Фальсификация этого источника литературным негром показывает, с какой осторожностью следует использовать «мемуары» Брежнева: «сырой материал» обрабатывался авторами по собственному усмотрению. «Комментарии» и «мысли» Брежнева по поводу событий его жизни могут и без того считаться вымышленными. По-другому обстоит дело только с документами, которые цитируются дословно, так как их можно проверить по оригиналам. Это дает основания предполагать, что авторы не отважились менять что-то в партийных документах. Конечно, располагать сегодня материалами, собранными при подготовке «воспоминаний» Брежнева, означало бы иметь великолепный исторический источник. Но, к сожалению, их авторы, сдавая свою работу, были обязаны возвращать также все документы и записи, подлежавшие немедленному уничтожению37.

Цитированная острота о том, что Брежнев вовсе не знал своих «мемуаров», кажется, напротив, не соответствующей действительности. В своих записных книжках, например, 26 августа 1977 г. он отмечал: «Прогулял немного по набережной. Затем читал материал – 1 главу “Жизнь по заводскому гудку”»38. В соответствии с заметками он снова прочитал книгу, когда та вышла в полном виде в ноябре 1981 г.39 Книгу о Казахстане Брежнев, очевидно, тоже не только попросил проверить тамошнего партийного руководителя Динмухамеда Кунаева, но и сам просмотрел текст еще до публикации40. Млечин утверждает, что отчасти секретарша Брежнева читала ему «воспоминания» вслух в больнице. Это звучит правдоподобно, так как Брежнев в принципе предпочитал, чтобы ему читали, нежели читать самому. В конечном итоге в «мемуарах» не было ничего, что Брежнев не проверил бы лично41. Но вместе с тем, по словам журналиста Георгия Яковлева, Брежнев изменил во всей рукописи только два слова42. Следовательно, ценность «воспоминаний» как исторического источника (за исключением некоторых, нигде больше не цитировавшихся документов) состоит в первую очередь в том, какого типа идеальная биография здесь создана. Прежде всего, речь идет о литературе воспитательного характера, Брежнев откровенно признавал, когда он в марте 1980 г. получил за «свои мемуары» Ленинскую премию по литературе: «Меньше всего мне хотелось, чтобы книги “Малая земля”, “Возрождение” и “Целина” воспринимались как мемуарные сочинения. Работая над своими записками, думал я не о себе – и даже, пожалуй, не столько о прошлом, сколько о том, чем опыт прошлого может быть полезен людям сегодня»43.

О «дневниках» Брежнева и его фотографе

Другую ценность как исторический источник имеют «дневниковые записи» Брежнева. По недоразумению они переводятся иногда как «дневники», но в случае с Брежневым представляют собой просто «записные книжки». Вокруг них долгое время ходили слухи, так как лишь единицы (среди них биографы Брежнева Волкогонов и Млечин) видели их и утверждали, что они свидетельствуют о «духовном убожестве». Как язвительно заметил Волкогонов и повторил Млечин, Брежнев интересовался, очевидно, только следующим: «Величина собственного веса, сколько времени плавал в бассейне, кому звонил, что подавали на обед, какую награду или титул получил, медицинские процедуры, какими оказались трофеи на охоте»44. Сказанное и верно, и неверно: во-первых, как уже отмечалось, это были не дневники, в которых находят отражение сокровенные мысли и глубокие размышления, а ежедневники и рабочие черновики, в том числе и отдельные листки, где в форме кратких записей Брежнев отмечал события дня. Во-вторых, здесь встречаются не одни только банальности из частной жизни и мелочи быта, но и, к примеру, списки политиков, с которыми Брежнев разговаривал по телефону или встречался на протяжении длительного времени. Таким образом, это своего рода регистрационные журналы или хроники, которые Брежнев вел для себя: «5 июня 1979 г., вторник, разговаривал с Черненко – у Андропова ЮВ 65 лет, у Чазова 50 лет. Горбачев – о дождях…»45 Лишь в очень редких случаях Брежнев фиксировал длительные рассуждения или упорядочивал аргументы, как, судя по всему, было и в октябре 1964 г., когда он готовил свою обвинительную речь против Хрущева: «Почему это все произошло – потому что при самой прямой и активной поддержке Хрущева создан культ тов. Хрущева. Н.[икита] С.[ергеевич] – у меня глубокое убеждение – что это затмило Вам сознание и Вы решили, что Вам все возможно – яд неограниченной власти испортил Вас»46. Содержание записных книжек не позволяет нам заглянуть в мир эмоций, чувств и мыслей Брежнева, а рассказывает, наподобие хронологического указателя, о тех, с кем, где и когда он разговаривал, и о том, какие темы его занимали. Он вел записи в военные месяцы, в октябре и ноябре 1944 г., когда начал устанавливать в Карпатах советский режим. Но вскоре они оборвались, и несколько заметок Брежнев сделал только в начале 1950-х гг., а к систематическим записям снова вернулся только после того, как Хрущев в 1956 г. перевел его в Москву. С долгими или короткими перерывами он вел эти длинные «списки первоочередных дел» почти до смерти. Они и по сей день не находятся в свободном доступе в архиве, но с ноября 2016 г. опубликованы. Эти записи служат хорошим подспорьем, когда недоступны никакие другие архивные источники, и мы до настоящего времени можем только строить догадки о том, что Брежнев делал, например, в декабре 1979 г., пока Политбюро принимало решение о введении войск в Афганистан. В этой кропотливой работе помогают опубликованные записи секретарей приемной Брежнева в Кремле: они говорят о том, находился ли генеральный секретарь в своем кабинете или дома, ехал ли на дачу или в охотничий домик, кого принимал47.

С учетом все еще трудного положения с источниками в России в этой книге в качестве исторических свидетельств привлекаются фотографии, каждая глава открывается очередным снимком Брежнева. На фотографиях из его детства и ранней юности можно увидеть детали, о которых нет доступных письменных источников или их немного. Фотографии более поздних лет показывают живого и динамичного Брежнева, который был дружелюбным и жизнерадостным, охотно смеялся, но канул в Лету еще до своей смерти в 1982 г. Таким образом, изображения отчасти заполняют пробелы и представляют иного Брежнева, дополняющего традиционный облик, возникающий на основе письменных свидетельств: физические особенности и, к примеру, умение сходиться с людьми крайне сложно раскрыть в текстах. Брежнев, как поведал мне его фотограф Владимир Мусаэльян, был не только очень фотогеничен, он понимал толк и во власти образов. Брежнев был первым советским руководителем, у которого в 1969 г. появился личный фотограф, постоянно его сопровождавший и консультировавший при выборе правильных фотографий48. Я глубоко благодарна Владимиру Гургеновичу за любезное разрешение воспользоваться его фотографиями для издания настоящей книги.

В заключение несколько слов о возникновении этой биографии. В 2008 г. я в качестве директора Исследовательского центра Восточной Европы пришла в Бременский университет и тем самым приняла на себя также и руководство уникальным архивом с примерно шестью сотнями фондов советских диссидентов, включавших подпольные публикации из Польши и бывшей ЧССР. Тогда исследование жизни и деятельности последнего, на мой взгляд, крупного партийного руководителя Советского Союза представилось мне подходящей темой. Я хотела знать, как началось при Брежневе преследование диссидентов, как в Политбюро обсуждали Сахарова, Солженицына и других, как дошло до вторжения в Чехословакию в 1968 г. и введения военного положения в Польше в 1981 г. Короче говоря, я ожидала, что увижу сталиниста, архитектора внутри- и внешнеполитической репрессивной политики, настоящего ястреба. Но вскоре была вынуждена с удивлением признать, что моя точка зрения оказалось сильно упрощенной. Инакомыслящих Брежнев передавал руководству КГБ, Дубчек был его протеже, а не врагом, да и в отношении Польши он считал себя покровителем и советчиком, а не тем, в ком воплощалась жесткая исполнительная власть. Вместо приверженца холодной войны, передо мной возник человек, страстно боровшийся за мир и подорвавший при этом свое здоровье. Наконец, вместо догматического идеолога, Брежнев оказался мужчиной, который сводил женщин с ума, любил быстрые автомобили и с редким искусством рассказывал анекдоты. Наверное, не обойдется и без критики в мой адрес за определенную апологетику Брежнева. На это уже сейчас я могу возразить, что у меня не было намерения во что бы то ни стало освободить Брежнева от ответственности. Моей целью было только показать личность со всеми ее гранями как «человека в своем времени».

За финансирование этого исследования в рамках проекта «Exzellenzinitiative» [инициатива федеральных и земельных структур по содействию развитию вузовской науки с целью поддержки научной элиты и повышения качества германской науки. – Примеч. пер.] я благодарю Бременский университет.

Фото 1. Леонид Брежнев с сестрой Верой и братом Яковом – члены любительской театральной труппы в Курске, 1924

На фото Леонид Ильич Брежнев, его сестра Вера и брат Яков. Они запечатлены перед театральным занавесом. Восемнадцатилетний Леонид стоит слева. Видно, какие у него впалые щеки. Удивление вызывают две вещи. Во-первых, Брежнев такой худой, каким уже не будет никогда. Во-вторых, трое детей сфотографированы как члены любительской театральной труппы. В них нет ничего революционного, хотя снимок и сделан в 1924 г., ни одежда, ни позы не указывают на большевиков, пролетариат или победу революции. Леонид в обычной белой рубашке с галстуком, поверх темная куртка. На нем нет ни френча, ни солдатской шинели. Волосы гладко причесаны набок. Он стоит прямо, его твердый взгляд устремлен на камеру. Как и брат с сестрой, Брежнев производит впечатление строгости и буржуазности. Не удивительно, что, хотя и имеется лишь совсем немного снимков молодого Брежнева, фотография, о которой идет речь, не встретится ни в одной официозной работе или фотоальбоме о генеральном секретаре. На ней Брежнев, которого официально не было: едва ли интересовавшийся политикой, но хорошо воспитанный молодой человек с тонкими чертами лица со следами голода 1921–1922 гг. К моменту съемки он только вступил в комсомол, молодежную организацию большевиков, и мечтал стать актером.

Советские биографы сконструировали из становления Брежнева абсолютно прямой путь к должности генерального секретаря, да и западные биографы видели в нем восторженного сталиниста, решавшего поставленные перед ним задачи с отвагой и большевистским пылом. Однако создается впечатление, что Брежнев никоим образом не был энтузиастом. Если рассказывать о его жизни не с вершины его должности генерального секретаря, а сравнить молодого Брежнева с его ровесниками 1910–1920 гг., то он уж никак не предстает избранным для того, чтобы в один прекрасный день стать могущественнейшим человеком в государстве. Наоборот, он кажется совершенно аполитичным молодым человеком, который пытается как можно дольше не иметь дела с новыми политическими организациями и не соприкасаться с происходящими изменениями. Если попытаться непредубежденно взглянуть на Брежнева, то обратят на себя внимание не политическое воодушевление и восхищение большевиками или качества руководителя, а, напротив, борьба за выживание в чистом виде. Революция, Гражданская война и коллективизация представляли собой не вызовы, которых искал Брежнев. Нет, это были события, потрясшие и в конечном счете разрушившие его прежнюю жизнь, спокойную и налаженную. Развитие личности Брежнева направлялось отнюдь не революционным рвением, но инстинктом выживания. Он мог в буквальном смысле обратиться в бегство, когда положение становилось трудным или опасным для жизни. Первый раз он бежал в 1921 г. от голода и безработицы с Украины в Курск. Во второй раз в 1930 г., в самый разгар раскулачивания и коллективизации, спасаясь фактически от гражданской войны, он перебрался с Урала в столицу. В том же году он в третий раз спасался бегством – от жилищных проблем. Из-за недостатка или недоступности источников трудно с уверенностью говорить, что Брежнев был «вполне нормальным советским человеком», заботившимся в первую очередь о своей жизни и выживании и восхищавшимся большевиками лишь в силу необходимости. Имеются только косвенные доказательства (вроде представленной фотографии), указывающие на актера-любителя Брежнева, державшегося в стороне от политики.

Стремление к образованию и буржуазности

О его аполитичности свидетельствует и «фигура умолчания» в «мемуарах», где нет экзальтированного переживания и воодушевления Октябрьской революцией и последовавшими за ней событиями. Среди убежденных коммунистов в Советском Союзе было обычным делом описывать в воспоминаниях победу советской власти в самых восторженных тонах и тесно переплетать собственную жизнь с боями и победами большевиков. Личное «освобождение» от поколачивавших отцов или эксплуататоров – фабричного начальства – соседствовало со вступлением в Красную гвардию и боевыми действиями во время Гражданской войны, с работой в партийных организациях или профсоюзах в 1920-е гг. по созданию молодого государства. Прием в партию был «самым счастливым днем в жизни», за которым следовали направление на учебу, а затем и начало карьеры на стройках социализма 1930-х гг. или при известных обстоятельствах – в политике. Ничего подобного в «мемуарах» Брежнева не обнаруживается. Это тем удивительнее, что мы и так знаем: они приукрашены. Очевидно, в биографии Брежнева было так мало чего-то «пригодного», что литературные негры ограничились очень общими фразами, доказывавшими восхищение Брежнева большевиками и его самоотождествление с пролетариатом, чтобы не сделать повествование совсем уж неправдоподобным.

«Мне посчастливилось родиться, вырасти, получить трудовую закалку в рабочей семье, в большом рабочем поселке. Одно из самых ранних, самых сильных впечатлений детства – заводской гудок. Помню: заря только занимается, а отец уже в спецовке, мать провожает его у порога», – так начинаются «воспоминания» Брежнева «Жизнь по заводскому гудку»49. Для «узаконения» его образа в качестве секретаря парторганизации чрезвычайную важность имело происхождение из рабочих. Но так как из метрической книги была вымарана запись о рождении Брежнева, то имеют место различные умозрительные построения о его подлинном происхождении. Среди них можно встретить утверждение, что он был усыновленным польским ребенком, и другое, в соответствии с которым он происходит не из рабочей, а из мелкобуржуазной семьи. Директор Музея истории Каменского, Наталья Буланова, предполагает, что метрическая книга подверглась чистке, чтобы не обнаружился факт крещения Брежнева, который мог оказаться серьезным изъяном в его «чистой пролетарской» биографии50.

С 1915 г. Брежнев учился в местной гимназии, что было преимущественно правом сыновей управленцев, инженеров и служащих, и это послужило почвой для слухов о его непролетарском происхождении. В «воспоминаниях» Брежнева ситуация объясняется следующим образом: из детей рабочих принимали только каждого 15-го, так что удача улыбнулась еще шестерым сыновьям рабочих, его ровесникам: «Нас именовали “казенными стипендиатами”. Это не значит, что мы получали стипендию, а значит лишь то, что при условии отличных успехов нас освобождали от платы за обучение. Плата же была непомерно велика – 64 рубля золотом. Столько не зарабатывал даже самый квалифицированный рабочий, и, конечно, отец таких денег при всем желании платить бы не мог»51.

Представляется более достоверным, что отец Брежнева входил в рабочую интеллигенцию52. Эти рабочие не стремились к разрушению существовавшего строя, а хотели социального продвижения в рамках этого общества, чтобы самим зажить буржуазной жизнью. Путь к этой цели назывался не «революция», а «образование». Так становится понятным, что родители Брежнева, вероятно, прилагали все усилия, чтобы дать возможность старшему сыну учиться.

Фото 2: Семейная фотография Брежневых: мать стоит слева, отец сидит в середине с детьми Яковом и Верой, справа стоит Леонид в форме гимназиста, 1915

В пользу принадлежности к рабочей интеллигенции говорят и два других факта. Во-первых, как отец, так и мать Леонида умели читать, что для простых рабочих было в высшей степени необычно53. Во-вторых, существует снимок семьи Брежнева, сделанный в 1915 г., на котором Леонид запечатлен гимназистом в школьной форме, его сестра Вера одета в белое платье, младший брат Яков – в белой рубашке. Мальчик и девушка опираются на плечи сидящего отца, одетого в костюм с жилеткой и наглухо застегнутую белую рубашку. Сзади стоит мать, на ней белая блузка и темная юбка. Как одежда, выбранная для фотографии, так и возможность позволить себе такую торжественную съемку указывают на то, что Брежневы создавали свой мир, ориентируясь на буржуазные ценности. Простые рабочие не могли даже мечтать ни о праздничной одежде, ни о посещении фотоателье.

Детство в Каменском, 1906–1917 гг

Отец Брежнева Илья Яковлевич Брежнев (1874–1936) и родители его матери Натальи Денисовны Мазоловой (1886–1975) приехали на рубеже веков из России на Украину в поисках работы. Каменское было маленьким спокойным поселком на Днепре, пока в 1878 г. инженеры из Варшавы не основали здесь крупное металлургическое предприятие, которое вошло в 1886 г. в Южно-Русское Днепровское металлургическое общество, во главе с бельгийцами, поляками, немцами и французами. В 1887 г. появились первые две доменные печи, вступившие в строй в 1889 г.54 Поселение быстро росло вокруг предприятия, развивавшегося и производившего в первую очередь железнодорожные рельсы. В 1897 г. в Каменском насчитывалось около 26 тыс. жителей, в 1917 г. – уже 100 тыс.55 Это было время торжества индустриализации в России, когда приток инвестиций из-за границы был не исключением, а правилом. Около 1892 г. на заводе были заняты примерно 3 тыс. рабочих, большей частью переселенцев из северо-западных губерний империи. Их русская речь смешивалась с украинской речью крестьян из окрестных сел, с польским и французским языками, на которых говорили инженеры и заводская администрация56. Помимо двух православных, католической и протестантской церквей, были выстроены заводская больница, зрительный зал для простонародья, в котором устраивались концерты и выставки, библиотека, клуб инженеров, яхт-клуб, куда допускались и рабочие, заводская школа с двумя классами для детей рабочих. По вечерам в парке играл духовой оркестр57. Вопреки большевистским россказням о фабриках как царстве эксплуатации, руководство Южно-Русского Днепровского металлургического общества в известной степени заботилось о благополучии своих рабочих, пусть даже только для того, чтобы избежать забастовок58. Вместе с тем при существовавшей четкой социальной иерархии встречалась и нищета. Сотрудники заводской администрации, инженеры, служащие высокого уровня, лавочники, священники и лица с высшим образованием размещались в «Верхней колонии», квартале из вилл и господских домов над фабрикой, куда не доходил дым из труб. В Нижней колонии селились служащие заводской администрации, а также мастера в небольших каменных и деревянных домах с собственным садом, с электричеством и водоснабжением59. Для рабочих строились бараки, в которых 16–20 человек ютились без канализации. Зимой было так влажно, что вода стекала со стен и рабочие называли свое пристанище пересыльной тюрьмой. Но были и рабочие, которым за неимением лучшего приходилось довольствоваться мазанками и землянками60. На заводе было тесно и грязно, о чем недовольно заявлял в 1892 г. фабричный инспектор. Производственные травмы были обычным делом: примерно 20 % рабочих были покалеченными. Рабочий день составлял 12 часов; столовой не было, так что близкие приносили мужчинам еду прямо на завод61.

Там же отец Брежнева познакомился со своей женой: в 1894 г. он перебрался из Курской губернии в Каменское и с 1900 г. работал подручным на прокатном стане, куда молодая Наталья Денисовна приносила обед своему отцу Денису Мазалову, переселившемуся из Белгорода62. Через год молодые люди вступили в брак. Их первая дочь, Феоктиста, родившаяся в 1905 г., умерла сразу же после рождения63; в 1906 г. родился Леонид, в 1910 и 1912 гг. появились на свет Вера и Яков64.

Умозрительные построения о социальном происхождении Брежнева можно ограничить, если присмотреться к профессиональному становлению его отца: верно, что Илья Брежнев начал свою трудовую деятельность неквалифицированным рабочим, подручным, но в 1917 г., когда предприятие ввело восьмичасовой рабочий день и трехсменную систему, достиг положения сменного мастера и считался теперь квалифицированным рабочим65. Умер он от рака относительно молодым, в 62 года, в 1936 г.66 О жилье в «воспоминаниях» Брежнева действительно говорится, что он родился в Нижней колонии в доме № 5 по Аксеновскому переулку67. Правда, молодая пара жила здесь вместе с родителями Натальи, снимая комнату у доменного мастера68. Следовательно, к этому времени они сами вовсе не относились к числу привилегированных в жилищной иерархии, а нашли только временный кров. В 1910 г. семья Брежневых сняла собственную квартиру в Тупом переулке, позже переименованном в улицу Пивоварова, где она жила до 1921 г. Позже Брежневы въехали в новый заводской дом на улице Пелина, 40, где до 1966 г. жила Наталья Денисовна, пока она не последовала за сыном в Москву69. Но и эта двухкомнатная квартира на первом этаже двухэтажного дома, где сегодня висит мемориальная доска, была очень скромна, тем более что одна из двух комнат отошла к семье дяди70. Таким образом, истину, как нередко бывает, можно найти посередине: Брежнев не происходил из простой рабочей семьи, что вновь и вновь пытаются внушить его «воспоминания», но он не был и «мелким буржуа», о чем охотно говорят историки в полемическом задоре. Его дед и бабка приехали в Каменское вместе с родителями, чтобы заработать и, трудясь, выбиться в люди. Очевидно, это им удалось: они не прозябали в бараках, умели читать и писать, носили воскресную71 одежду и ходили в фотоателье, они послали своего старшего сына в гимназию, и мать мечтала увидеть его инженером72. В «воспоминаниях» Брежнева, с одной стороны, внушается, что условия жизни в Нижней колонии по сравнению с Верхней были ужасающими: «Это была как бы другая порода людей – сытая, холеная, высокомерная»73, в другом месте читатель узнает, что Брежневу, кажется, досталось поистине беззаботное детство: «Детство есть детство. Тут, у Днепра, все для нас было радостью: сбегали вниз по обрыву, купались, переплывали на остров»74. Джон Дорнберг предполагал, что футбол был, вероятно, одним из главных удовольствий для Леонида, представляя собой вид спорта, подходящий для рабочих. Машина, имевшаяся в городе и принадлежавшая нотариусу, тоже, вероятно, производила впечатление на Леонида, который стал настоящим любителем автомобилей75. В то время как отец семейства проводил день-деньской на заводе, мать заботилась о быте и хозяйстве. Как представляется, Илья Брежнев не был вовлечен в подпольную деятельность большевиков и революционные события 1905 г. в Каменском. Хотя «воспоминания» Брежнева и внушают, что Каменское было оплотом большевиков, но даже в них есть признание, что отец будущего генсека никак не был связан с революционерами: «Например, мой отец не входил ни в партию большевиков, ни в какую-либо другую, но с первых дней революции активно поддерживал большевиков»76. Родители Брежнева не только не были близки революционерам, но являлись, по-видимому, верующими людьми, крестили своих детей, что было тогда обычным делом, и повесили в квартире несколько икон77.

Мы не знаем точно, как Леонида готовили к гимназии: посещал ли он заводскую школу, преподавал ли ему домашний учитель (чего Брежневы, вероятно, не могли себе позволить), или же его наставляла мать. Его племянница пишет, что Леонид с 1913 г. ходил в приходскую школу78. Чтобы быть принятыми в гимназию, мальчики должны были уметь читать, писать и считать, написать диктант и прочитать наизусть стихотворение. Требования к поступавшим в гимназию были высоки: преподавались латынь, немецкий и французский языки, русская литература и грамматика, история древнего мира, нового времени и России, биология, химия, физика, математика, география и искусство79. В биографический миф генерального секретаря, как вообще каждого коммуниста, включается представление об очень хорошем, любознательном, неутомимом школьнике. В «воспоминаниях» Брежнева говорится лаконично: «Учился я… хорошо»80. Настоящий панегирик написал его бывший учитель Иосиф Захарович Штокало, который в 1980 г. не только хвалил Брежнева как лучшего школьника, но и утверждал, что Брежнев помогал ему при разработке учебного плана и списков литературы. В то время снова была введена оценка «с отличием», и школьник якобы предсказал учителю, что тот будет ученым81. Более достоверным представляется свидетельство эмигранта Кругляка, который сообщает, что Леня не был хорошим школьником, что учеба давалась ему с трудом; казалось, что только математика была ему по сердцу, а вот с иностранными языками он не особенно ладил. К тому же Леня был спокойным мальчиком, сохранявшим свои мысли в тайне82. В обычном подтрунивании над еврейскими однокашниками он не участвовал, но и не приходил им на помощь83. Однако Абрам Григорьевич Черняк сообщал об отце Брежнева, что тот в годы Гражданской войны неоднократно предоставлял убежище ему и трем его братьям, спасая их, евреев, от погромов84. Кажется, это было одно из самых политически активных действий Ильи Брежнева; вероятно, он участвовал и в забастовках за повышение зарплаты на заводе в июле 1915 г., а также в январе и марте 1916 г.85 Похоже, что оба раза он действовал скорее из чувства справедливости или христианской любви к ближнему, нежели ради того, чтобы совершить нечто революционное.

Таким образом, можно сказать, что Леонид Брежнев рос в скромной рабочей семье. На его детский характер наложили отпечаток нежная забота матери и представление о том, что благодаря образованию можно достичь высокого социального положения. По-видимому, родители воспитывали его как верующего и положительного человека, как верноподданного, который должен вести в будущем буржуазный образ жизни. Со временем Брежнев стал бы, вероятно, средним аполитичным инженером, который, может быть, сумел бы обзавестись маленькой виллой в Верхней колонии. Но в 1917 г. проникнутая самоуспокоенностью благополучная жизнь, целью которой были получение образования и достижение буржуазных идеалов, прервалась самым решительным образом.

Наш век расстроен: революция и Гражданская война, 1917–1920 гг

Рассказ об убежденном большевике требует, чтобы Октябрьская революция 1917 г. изображалась не только как историческая веха, но и как решающий поворот в его собственной судьбе. Прочь из нищеты, эксплуатации и насилия – к борьбе, освобождению и светлому будущему! Бросается в глаза, что эти решающие моменты отсутствуют в «воспоминаниях» Брежнева, и его литературное Я лишь в очень общей форме высказывается о победе большевиков: «И вот что хотелось бы еще раз подчеркнуть: город наш был рабочий, население в большинстве своем было рабочим, и потому пролетарскую революцию у нас всегда считали своей, партию большевиков – своей, власть Советов – своей!»86 Эти слова звучат так, будто они должны рассеять сомнение. Главное же, они снимают необходимость делать выводы или рассматривать вопрос о том, что пролетарии, конечно, приветствовали большевиков. А вот о том, что делал в 1917 г. сам Леонид Брежнев, в его воспоминаниях не говорится. Это можно, с одной стороны, объяснить тем, что в октябре 1917 г. Брежневу не исполнилось даже одиннадцати лет и он был слишком молод для какой бы то ни было революционной деятельности. Однако есть немало сообщений о детях, убегавших в этом возрасте из дома, чтобы присоединиться к красным и бороться вместе с ними на фронтах Гражданской войны. Брежнев этого не сделал и, по-видимому, не собирался примыкать к партии революционеров – иначе его биографы обязательно сообщили бы нам об этом. И действительно, все свидетельствует о том, что Брежнев не только не был восторженным сторонником большевиков, но их победа разрушила его маленький, по-своему идеальный мир и поставила мальчика лицом к лицу с бедностью, насилием, голодом и болезнями. События делали вероятней всего гибель, а не его превращение в большевика-триумфатора, борющегося за новый строй. Время с 1917 г. до начала учебы в сельскохозяйственном техникуме в Курске в 1923 г. представляется травматической фазой. Точкой падения был 1921 г., когда вся семья Брежневых, по-видимому, поняла, что в Каменском ей не выжить и поэтому покинула город, чтобы вернуться на родину отца, Ильи Брежнева. По крайней мере, в воспоминаниях Брежнева есть намек на то, что годы Гражданской войны (1918–1920) и последовавшего за тем голода были тяжелым временем. Но бедствия можно было признать лишь в той мере, в какой ответственность за них ложилась на внешних и внутренних врагов: «Днепровцам пришлось тогда нелегко: власть Центральной Рады сменили немецкие войска, за ними появился Петлюра, в январе 1919 года его выбила из Каменского конница Красной Армии, но спустя полгода пришли белые, а там махновцы, григорьевцы. Всякая шушера вылезала на поверхность…»87 Действительно, Красная гвардия большевиков несла с собой не меньше ужаса и насилия, чем оппозиционные «белые» войска и крестьянские атаманы со своими бандами. Для жителей Каменского едва ли имело значение, кто именно владел городом, грабил, насиловал, убивал евреев и проводил «карательные акции»: между январем 1918 и декабрем 1920 г. власть в городе менялась более 20 раз88. Вопреки рассказанному в воспоминаниях Брежнева, время германской оккупации, с апреля по ноябрь 1918 г., было, возможно, самым спокойным. Уже в июне 1917 г. Украина, находившаяся под властью Центральной Рады, провозгласила независимость. Но этому правительству пришлось в конце 1917 г. отступить под натиском продвигавшихся войск большевиков, использовавших свою победу, чтобы первый раз ограбить Каменское и расправиться с политическими противниками89. После заключения Брестского мира 3 марта 1918 г. большевикам пришлось уйти с Украины; германские и австро-венгерские войска оставались здесь до капитуляции Тройственного союза в ноябре 1918 г. В то время как Дорнберг говорит о массовых казнях революционеров оккупантами, рабочий из Каменского M. A. Морозов пишет, что подобных случаев не было90. Но и этот первый год после революции оказался трудным. Морозов называет его «годом ужаса и нужды»: половодье на Днепре затопило улицы, цены на продовольствие выросли от нескольких копеек до нескольких рублей, в апреле остановили последнюю доменную печь и всех рабочих завода отправили домой. Не было электричества, не работал водопровод91. Но весь ужас, свойственный Гражданской войне, раскрылся в Каменском только между маем и декабрем 1919 г. 11 мая в панике бежал Каменский Совет, когда в город ворвался воевавший поначалу на стороне большевиков, а теперь изменивший им и снискавший печальную славу своими жестокостями Никифор Александрович Григорьев с 16 тыс. бойцов. Он сразу же принялся без разбора убивать большевиков и евреев92. Борьба за Каменское, которую Григорьев вел, используя захваченный им бронепоезд, закончилась только 19 мая. К этому времени хлеб распределялся по карточкам так, что на каждого приходилось по полтора фунта на два дня; на рынке он стоил до десяти рублей93. Большевики вернулись в Каменское и объявили первую мобилизацию среди рабочих, которые были посланы на борьбу против Деникина в Екатеринослав, но при первой же возможности бежали или были разгромлены94. 5 июня в Каменское вошли белые кубанские казаки, которые грабили и убивали евреев и расстреляли нескольких представителей советской власти, в том числе председателя Каменского Совета Арсеничева, именем которого позже был назван институт, где учился Брежнев95. Большевики снова отвоевали город, но 6 июля в него вошел белый генерал Антон Иванович Деникин (1872–1947) со своими войсками, а 12 июля его изгнали советские войска под командованием Павла Ефимовича Дыбенко (1889–1938) и части, которыми командовал Нестор Махно (1888–1934). Красные грабили Верхнюю колонию, обыскивали день и ночь дома и казнили нескольких инженеров завода. Также они объявили принудительный призыв рабочих на военную службу; завод, который заработал в чрезвычайном режиме и оборудовал несколько бронепоездов Троцкого96, пришлось окончательно закрыть, демонтировать и переправить за Урал. Газеты возвещали о «красном терроре»; каждый, отказывавшийся участвовать в демонтаже завода и погрузке его оборудования, подлежал расстрелу. Тем самым большевики почти спровоцировали восстание рабочих, которые не хотели ни покидать свой завод, ни бороться; в результате 20 рабочих были казнены как «контрреволюционеры»97. Лишь 20 дней спустя, 26 июля, войска Деникина снова захватили Каменское и в свою очередь арестовали рабочих как «пособников» Советов, подвергнув их пыткам98. На сей раз Деникин смог продержаться в городе до конца декабря, но ему приходилось вновь и вновь отражать нападения, в особенности войск Махно, который тем временем порвал с большевиками, убил Григорьева и включил его отряды в свою армию99. Его ставка находилась в Екатеринославе, откуда он часто вторгался в Каменское, грабил, убивал и исчезал снова100. В октябре 1919 г. завод окончательно встал; рабочим, не получавшим никакой зарплаты, приходилось менять предметы домашнего обихода на продовольствие. Они хотели выжить. Бутылка молока стоила теперь 170 руб., стоимость фунта хлеба возросла до 500 руб.101 18 декабря ввиду превосходства Красной Армии белые войска оставили Каменское и бежали102.

Мы не знаем точно, что делали Брежневы в это время, известно лишь, что они оставались в городе и пережили здесь все происходящее. Остается вопросом, коснулась ли отца Брежнева принудительная мобилизация, как относился он к эвакуации завода, попал ли под подозрение в сотрудничестве с деникинцами и считали ли они его «своим». Нам известно лишь, что он и его семья пережили Гражданскую войну, в 1917 г. он стал начальником смены и, вероятно, участвовал в сборке двух бронепоездов103. Мужская гимназия была при большевиках в 1919 г. переименована в Первую трудовую школу, портреты царя исчезли еще до этого, а теперь пропали и иконы104. Но изменения оставались не только внешними: если городу грозило нападение белых войск или крестьянских банд, то звонили колокола, предупреждая об опасности, и занятия в школе отменялись105. В отличие от Брежнева, некоторые его одноклассники присоединялись к красным или белым и вернулись, чтобы рассчитаться со своими бывшими учителями: православного священника отца Константина, который бывал у Брежневых дома и преподавал Лене в гимназии, большевики расстреляли в начале 1918 г.; его преемника казнил в конце декабря одноклассник Брежнева, присоединившийся к белым106. Еще один одноклассник, воевавший на стороне Деникина и вошедший в июле 1919 г. с его войсками в Каменское, нашел своего бывшего учителя русского языка, отвел его к реке и там застрелил107. Подобные эксцессы, о которых Леонид, вероятно, знал, были и в женской гимназии: бывшая школьница Сонька Мищук присоединилась к большевикам и выполняла в ЧК обязанности палача. За одну ночь она расстреляла около 50 человек, а бывшего директора своей школы Спиридона Мороза и его жену Анну казнила принародно на рыночной площади108. Как полагает Мэрфи, Брежневы, вероятно, жили в постоянном страхе и ужасе перед нападениями, казнями и произволом109. Но худшее им еще предстояло пережить. По окончании Гражданской войны на исходе 1920 г. большевики продолжили борьбу против восставших крестьян, завершившуюся катастрофическим голодом 1921–1922 гг., который стоил жизни примерно 5 млн человек. Учителя не получали от государства никакого жалованья и требовали от родителей продовольствие и одежду за преподавание. Не было ни бумаги, ни топлива. Зимой 1920–1921 гг. школьники занимались стоя и притопывая ногами, чтобы немного согреться. В этих условиях распространялась эпидемия тифа, поразившая девятерых школьников из десяти. В то время как многие школьники стали жертвами болезни, Брежнев выжил и после длительного отсутствия вернулся, совершенно отощавший, в школу. Весной 1921 г. школьная администрация разрешила учителям и школьникам приходить босыми, так как обувью могли похвастаться единицы. Не только Брежнев, но и директор школы Штокало ходил теперь босиком110. Летом 1921 г., проучившись шесть лет, Брежнев получил свидетельство об окончании школы. Кульминация торжеств заключалась, вероятно, в том, что школьникам добавили к чашке горячей воды кусочек сахара111.

О том, что это время было полным лишений, говорят и «воспоминания» Брежнева: «Тогда же, в 1921–1922 годах, засуха и голод обрушились также на Украину. По всей Екатеринославщине горели посевы, в день на рабочего давали полфунта хлеба, да и то не всегда… Люди разъезжались по окрестным селам, меняли, что могли, на продукты питания… Наша семья такой предприимчивостью не отличалась, да и для обмена, как выяснилось, мы ничего не накопили»112. Правда, если поверить рассказам Кругляка, одноклассника Брежнева, то окажется, что мать Лëни входила в число «мешочников»: собирая мешок и кое-что из своих домашних пожитков, эти люди отправлялись в долгую, утомительную и небезопасную поездку в Киев, чтобы выменять там продовольствие для семьи113. Принимая во внимание, что Брежневы до 1917 г. пытались вести отчасти мелкобуржуазную жизнь, можно предполагать, что у них было всего несколько вещей (в частности, выходная одежда), которые мать могла менять не еду. Также вероятным представляется, что отец Брежнева, после того как завод был остановлен, вынес с него инструменты и материалы, чтобы обеспечить выживание своей семьи. Воровство с предприятия, на котором ты еще вчера работал, происходило из-за тяжелой нужды и было распространенной практикой, как о том свидетельствуют даже «воспоминания» Брежнева (хотя в них и оспаривается участие отца в этих событиях)114. Спасение пришло, в конце концов, из-за границы: Hoover Relief Administration, американская организация помощи голодающим, добралась наконец и до Каменского115.

Бегство из Каменского, 1921 г

Сомнений в том, что летом 1921 г. Леонид окончил школу, нет. Но есть сразу три версии событий, последовавших за этим: первые шаги в трудовой жизни в качестве рабочего-металлиста на заводе; участие в импровизированном политехническом обучении, организованном вернувшимся безработным инженером на остановленном предприятии; бегство в Курск и временная работа грузчиком, чтобы заработать хоть что-нибудь. Для «идеальной советской биографии» решающую роль играло не столько наличие отца-рабочего, сколько быстрое превращение в настоящего пролетария. В «воспоминаниях» Брежнева утверждается, что сразу же после окончания школы он стал рабочим на заводе, как и его отец: «Настал знаменательный день моей жизни. В свои пятнадцать лет я стал рабочим. Надо было работать, помогать семье, меня взяли на завод кочегаром, потом перевели в слесари, и я довольно быстро освоил эти профессии»116. Но с высокой степенью вероятности этот рассказ не соответствует действительности, так как металлургический завод в 1919 г. остановился за отсутствием угля и железной руды117. Напротив, Кругляк и другие свидетельствовали, что в это печальное время на обезлюдевшем предприятии инженер Петров, вернувшийся после Гражданской войны, создал своего рода политехническую школу для безработной молодежи. Обучение должно было проходить в административном здании завода; в качестве материала служили чертежи и синьки, а практическую часть осваивали на территории завода, для чего Петров, например, со своими питомцами ползал по остывшим доменным печам118. Правда, эти сведения опираются, по-видимому, только на воспоминания Кругляка, который сообщает, что вместе с Брежневым посещал это кустарное учебное заведение. Наконец, в различных анкетах, которые Брежнев в 1929 и 1949 гг. собственноручно заполнял, он указывал, что с сентября 1921 по июнь 1926 г. работал грузчиком на маслобойном заводе в Курске и помогал в выгрузке дерева и зерна119. Помимо этих сведений, представленных в виде таблицы, имеется и подробная автобиография, в которой Брежнев пишет: «Моя трудовая деятельность начинается с 1921 года поступлением на Курский маслобойный завод в качестве рабочего-грузчика…»120 Знаток истории Каменского Н. Буланова указывает даже, что Илья Брежнев уже в 1920 г. вывез свою семью в Курск, чтобы спасти ее от голода. После этого Лëня остался один до окончания школы в Каменском и летом 1921 г. последовал за своей семьей121. Еще одно изложение этих событий Брежнев представил позже на заседании Президиума ЦК КПСС: после окончания школы он бежал в Москву, но сразу же «оставил» столицу и уехал работать на завод122. Индийскому дипломату Т. Н. Каулю в 1962 г. он, шутя, рассказывал, что в 1921 г. удрал из дому, правда, не в Москву, а потому, что хотел попасть в Индию, но отец вернул его, желая устроить сына в дипломатическую школу, сам он уже принял решение в пользу профессии инженера123. Это звучит до некоторой степени авантюристично, но, тем не менее, Брежнев в двух разных источниках уверенно заявлял, что он в 15 лет сбежал из дому, и отцу, очевидно, пришлось возвращать его в Курск к семье. Предположим, что Кругляк ошибался, рассказывая, как он вместе с Брежневым посещал политехнические курсы инженера Петрова, и утверждение, что будущий генеральный секретарь в возрасте 15 лет стал сталеваром, можно не без оснований отправить в царство мифов. Неудивительно и то, что по крайней мере почти пятилетняя работа грузчиком не упоминается ни в одной официальной биографии. Речь шла о подработке, из которой нельзя было извлечь ничего героического для биографии подлинного большевика. Грузчиком «можно» было быть до революции, подвергаясь эксплуатации, освобождение от которой произошло в 1917 г. Но в 1920-е гг. предпочтительнее стал образ не только настоящего пролетария, но также партийного функционера или студента. Говоря о работе грузчика, нельзя было скрыть, чем она являлась в действительности: тяжким трудом не от хорошей жизни, который понадобился Брежневу, чтобы прокормиться и, вероятно, прокормить свою семью. Он еще грузил дерево и зерно, когда начал в 1923 г. учиться в техникуме землеустройства и мелиорации в Курске. Его брат и сестра поступили там же в школу; о материальной помощи семье заботились, очевидно, Леонид и его отец, который получил здесь место на кабельном заводе, прежде чем в 1925 г. вернуться в Каменское на металлургический завод, вновь введенный в эксплуатацию124.

«Мемуары» Брежнева не умалчивают о том, что семья покинула Каменское из-за голода, но время отъезда было передвинуто на год назад, чтобы Леонид еще смог «стать» рабочим: «Пошли болезни, начался голод, каждый день в соседних домах кто-нибудь умирал. Город обезлюдел, пришлось и нам сниматься с места»125. То, что в «воспоминаниях» Брежнева описано как начало его «уважения к сельскому труду»126, возникло из самой настоящей нужды. Если летом 1921 г. Леонид прибыл в Курск, а свою учебу начал только через два года, то кажется, что, вероятно, все это время он не знал, чем еще заняться или, может быть, не нашел какой-то другой работы или места в вузе. Нам это неизвестно. Но о целеустремленности и последовательности здесь вообще не приходится говорить; по-видимому, на первом месте по-прежнему стояла проблема выживания в чистом виде.

Актер-любитель, непрофессиональный поэт, студент, 1923–1927 гг

Положение улучшилось летом 1922 г. Сказалось влияние нэпа, рынки оживились, опять открывались магазины и кафе, немало людей обрели надежду на то, что беды и горести остались в прошлом и жизнь снова пойдет своим чередом, как и до испытаний Первой мировой и Гражданской войн, революции и разрухи. Почему бы и молодому Брежневу в его 17 лет не мечтать о другой жизни, в которой осуществилась бы его мечта, – стать актером127. Фотография, увековечившая его как актера-любителя, была сделана в 1924 г., но мы не знаем, с какого времени он выступал на сцене. Об увлеченности Брежнева театром и поэзией нам известно лишь от его сотрудников позднейшего времени, которым Брежнев рассказывал, что в молодости играл в «Синей блузе», агитационном театре, возникшем в 1923 г. в Москве. Брежнев рассказывал своему помощнику А. С. Черняеву, что студентом он зарабатывал на жизнь в Курске, выступая статистом в местном театре128. Еще в 1960-е и 1970-е гг. он, используя свой актерский талант, развлекал помощников, когда, стоя на стуле в охотничьем хозяйстве «Завидово», читал наизусть «Анну Снегину» своего любимого поэта Сергея Есенина или «Сакья-Муни» Дмитрия Мережковского129. Он и в 1960-е гг. наслаждался встречами с актерами, которым однажды сказал: «Нет, что там за меня пить, мы выпьем за артистов. Что такое политики, сегодня мы есть, а завтра нас нет. Искусство же – вечно. Выпьем за артистов!»130 В молодости Брежнев и сам писал стихи. От одного журналиста, которому в 2001 г. был предоставлен доступ к фонду Брежнева в АП РФ, мы знаем, что там имеется стихотворение Брежнева, написанное им в 1927 г. Но в части «воспоминаний» под названием «Чувство Родины» оно приписывается сокурснице131. Брежнев написал его в связи со смертью советского дипломата В. В. Воровского, который был убит белогвардейцем в Лозанне. Доступ к фонду Брежнева имел и Леонид Млечин, цитировавший в своей книге стихотворение в полном объеме и со всеми орфографическими ошибками. Стихи неуклюжие и корявые и, тем не менее, полны пафоса, с которым прославляется героическая, гибель советского дипломата, который, не нося фрака и не предаваясь иллюзиям, выступал за справедливое дело молодого советского государства:

По крайней мере, литературное Я Брежнева свидетельствует, что он восхищался поэзией; правда, эта страсть упаковывается в политическую активность: «Нужды страны были нашими нуждами; мы мечтали о светлом будущем для всего человечества, шумели, спорили, влюблялись, читали и сами сочиняли стихи. Знатоками поэзии мы себя не считали, превыше всего ставили актуальность, политическую направленность стихов. И поэты были у нас свои, комсомольские»133. Вероятно, Брежнев и сам был одним из этих молодых поэтов, но его биографы не считали уместным представлять генерального секретаря романтическим мечтателем и поэтом-любителем – ни неловкие стихи, ни сценические опыты не могли быть в Советском Союзе характеристикой серьезного партийного руководителя. И все-таки мы знаем от биографов Брежнева, что в Курске он, вероятно, присутствовал на выступлении Маяковского и, пожалуй, был восхищен так же, как описывается в его «воспоминаниях». Возможно, само это восхищение было вызвано не столько ярким политическим высказыванием, сколько самой личностью Маяковского и его поэтическим искусством134.

Фото 3. Брежнев (пятый слева, в середине фотографии), студент техникума в Курске, в студенческой форме и фуражке, 1927

Мы не знаем, почему в итоге Брежнев в 1923 г. принял решение в пользу изучения сельского хозяйства. В его «мемуарах» утверждается, что это произошло из уважения к земледельческому труду и хлебу. Так или иначе, но безусловное преимущество карьеры было в том, что он в качестве эксперта как по сельскому хозяйству, так и в промышленности оказался задействован в этих двух важнейших для Советского Союза сферах деятельности. Но в 1923 г. речь шла об отсутствии альтернативы: пожалуй, опыт Гражданской войны говорил, что выживание можно было обеспечить, понимая толк в земледелии.

В то же время Брежнев вступил в комсомол, молодежную организацию партии большевиков135. Ему исполнилось 17 лет, собственно, для вступления в комсомол он был «стар»; по меньшей мере, относительно значительный возраст противоречит его мнимому воодушевлению коммунистическими идеями: как человеку, разделявшему взгляды большевиков, ему следовало бы вступить в эту организацию уже в 14 лет136. Поэтому Мэрфи считает, что этот «запоздалый» поступок Брежнева объясняется чисто карьерными соображениями137. Не следует ему приписывать оппортунизм, но соображения практической пользы имелись, потому что без членства в комсомоле или партии оставался ничтожный шанс получить место в вузе. Тайну представляет и вопрос о том, почему Брежнев в 1924 г. не участвовал, в отличие от многих других молодых коммунистов, в «Ленинском призыве» – вступлении в партию в честь ее умершего вождя138. Поводом для разного рода догадок послужило еще и то обстоятельство, что Брежнев, подавая, наконец, 9 октября 1929 г. в возрасте почти 23 лет заявление о приеме в партию139, указал в своем личном деле социальное положение «служащий». В качестве такового ему пришлось оставаться кандидатом два года, а не стать членом партии уже через полгода, используя привилегированное положение рабочего140. Поэтому Авторханов доходит до утверждения, что Брежнев и его отец никогда не занимались физическим трудом141. Конечно, это неверно, учитывая приведенные факты. В 1949 г. Брежнев тоже вписал в свою личную карточку в графу «социальное положение» «служащий», но в графе о происхождении его родителей значилось «рабочий»142. Загадка социального положения объясняется просто: в 1929 г. Брежнев уже работал землеустроителем и был, собственно, «служащим»143. То же значится и в протоколе заседания бюро Бисертского райкома ВКП(б): «Брежнева Леонида Ильича (Советская ячейка) принять с 2-х годичным канд. стаж. как служащего-специалиста, принимающего активное участие в общественной работе»144.

Остается заметить, что Брежневу, по-видимому, было свойственно несколько прагматическое отношение к комсомолу и партии. В отличие от политически активных сокурсников, он, учась в техникуме в Курске, по-видимому, не добивался постов в вузовских органах или не обращал на себя внимания иными проявлениями политической активности. Казалось, его жизнь состояла из учебы, подработки грузчиком и нехитрого отдыха в свободное время – игры на сцене и поэзии.

В эти же годы он познакомился со своей будущей женой Викторией Петровной Денисовой (1907–1995). Она была дочерью машиниста из Курска, имела четырех братьев и сестер и, вопреки всем слухам, в ее жилах не текла еврейская кровь145. В 1925 г. в студенческом общежитии он пригласил ее на танец: «Как же не понравиться?! Стройный, чернобровый, волосы как смоль густые. Его по бровям издалека узнавали. Глаза большие, карие, сочные. В то время танцы стали модными. Леонид танцевать не умел, и я его учила: вальс, падеспань, полька… Я хорошо танцевала. В театр вместе ходили, всегда на галерку и всегда компанией. В кино на последний сеанс, потому что билеты дешевле. А в субботу обязательно в клуб, на танцы»146. Она училась в медицинском техникуме в Курске, который окончила с дипломом акушерки. В марте 1928 г., когда Леонида перевели на Урал, он попросил, наконец, ее руки, причем в самой простой форме, что было тогда обычным делом в СССР: «Давай, поженимся»147. Утверждение В. Е. Семичастного, смещенного Брежневым председателя КГБ, что он уже в студенческие годы «не пропускал ни одной юбки» и лишь потому женился на Виктории Петровне, что ее мать угрожала скандалом148, проверить трудно. Вероятно, это лишь злобная сплетня обиженного человека, но, с другой стороны, в этих словах может скрываться и зерно истины. По крайней мере, этот брак превратился в прочные отношения: 26 марта 1978 г. Леонид и Виктория отпраздновали золотую свадьбу149. Поначалу она работала по профессии, акушеркой, но вскоре ограничилась хозяйством и заботой о двух детях – Галине (1929–1998) и Юрии (1933–2013), чтобы освободить Леонида от быта. Она советовала ему, какую прическу и одежду выбрать, заботилась прежде всего о том, чтобы достать продукты на рынках. Ей только еще предстояло научиться готовить150. В трудные времена коллективизации страстное увлечение Брежнева охотой помогало выживать. Он стрелял глухарей, тетерок, зайцев и уток и якобы говорил151: «Надо есть мясо диких животных, в них много микроэлементов»152. Поначалу молодая семья вместе с двумя друзьями снимала комнату в доме в поселке Шемах, расположенном в Михайловском округе недалеко от Свердловска153. Годом позже, в марте 1929 г., Брежневы переехали в город Бисерть, а еще через год, в феврале 1930 г., в Свердловск154. В Бисерти они купили лошадь для поездок Брежнева на работу и для катания зимой в санях155.

Очевидно, что после нужды и голода Гражданской войны Брежневы наслаждались относительным благосостоянием, покоем и уверенностью, воцарившимися в годы нэпа, и своим маленьким семейным счастьем. Родители Леонида вернулись в 1925 г. в Каменское, так что жить самостоятельно он мог только в студенческом общежитии, а затем в собственной комнате. Нарисованная картина показывает, что именно здесь Брежнев впервые проявил свойства личности, которые позже станут такими характерными для него: любовь к охоте, склонность к хорошей жизни (а иногда и к ее «прожиганию») и слабость к женщинам. Выдающаяся политическая карьера какого бы то ни было свойства к этому времени никоим образом не просматривалась.

Землеустроитель в неспокойные времена, 1927–1930 гг

Согласно личной карточке 1929 и 1949 гг., с июня по октябрь 1926 г. Леонид Брежнев работал практикантом-землеустроителем в окрземуправлении города Орши в Белоруссии. Учебу он завершил годом позже, в мае 1927 г., и в том же месяце поступил на работу землеустроителем в Грайворонском уезде, относившемся к Курскому губернскому землеустроительному управлению. Здесь он проработал год и в апреле 1928 г. был переведен на Урал, в окружное землеустроительное управление Свердловска в Михайловском районе. Но и тут Брежнев остался лишь на год, потому что уже в марте 1929 г. он был избран в окружной Совет депутатов трудящихся и назначен заведующим земельной частью райисполкома города Бисерть в Свердловском округе. Еще через год, в феврале 1930 г., Свердловский горисполком назначил его заведующим отделом землеустройства окрземлеустройства города Свердловска156. В стремительной карьере за три года Брежнев сменил четыре различных поста, пока не прервал свой путь наверх в сентябре 1930 г. Об этом мы скажем позже, сначала разберемся в ситуации, в которой Брежнев начал свою карьеру. 1927 г. знаменует переход от нэпа к коллективизации. Это был еще относительно спокойный год, и профессия землеустроителя была в высшей степени безгрешной и аполитичной и, пожалуй, не особенно волнующей, не слишком опасной. Ситуация мгновенно изменилась после того, как в декабре 1927 г. на XV съезде партии Сталин добился того, чтобы переход крестьян к коллективному хозяйству не являлся теперь их свободным выбором, а диктовался необходимостью преобразования деревни. В том же месяце он послал людей из своего ближайшего окружения в зерновые районы страны, чтобы они лично наблюдали за проводившимися там изъятиями зерна. Сталин направил В. М. Молотова на Украину, а в начале 1928 г. объявил его ответственным и за Урал157. Тем самым Сталин и его сподвижники развернули борьбу, а вскоре и настоящую войну против крестьянского класса, который они презирали как образец отсталости, огульно подозревали в спекуляции, прежде всего «кулаков», т. е. зажиточных крестьян, враждебно настроенных к советской власти и не желавших сдавать свое зерно.

Таким образом, в начале 1928 г. в возрасте 22 лет Брежнев снова оказался в условиях начинавшейся гражданской войны. На сей раз он был не жертвой, а виновником; по крайней мере, Брежнев играл в происходившем активную роль, потому что его задача состояла в том, чтобы вновь обмерить обобществленную землю и зарегистрировать ее как собственность коллективного хозяйства. Уже между декабрем 1927 и февралем 1928 г. ОГПУ провело в Курске три «массовые операции» по конфискации зерна и других товарных продуктов и арестовало 149 человек158. Мы не знаем, был ли Брежнев переведен на Урал потому, что он зарекомендовал себя в Курской области, и точно так же нам неизвестно, стала ли эта служебная командировка возможной после инспекционной поездки Молотова на Урал и его отчета о халатности в работе тамошних органов159. Но рапорт некоего ревизора, проверявшего в сентябре 1928 г. поселок Шемах в Михайловском округе, показывает, что он был доволен проделанной там работой по землеустройству: земля была обмерена, застолблена и 39 тыс. га картированы. Ревизор Озерской не высказывал особого недовольства управлением и расчетом и лишь порекомендовал вновь повысить темп работы и плотнее сотрудничать с партийными организациями160. Литературный альтер эго Брежнева пишет о его работе: «Раньше людей моей специальности чаще называли землемерами. Теперь название изменилось, мы стали землеустроителями в подлинном смысле этого слова. Создавая сельскохозяйственные артели, люди объединяли в них землю, скот, хозяйственные постройки, инвентарь. И нам, землеустроителям, нужно было не просто стереть межи, объединив на картах разрозненные единоличные полоски земли в одно коллективное поле»161. С какой степенью сопротивления крестьян и насилия над ними была связана работа Брежнева в 1928 г. в Михайловске, мы не знаем. В следующем отчете от марта 1929 г. о Михайловске говорится, что землеустройство было проведено лишь там, где земля и без того обрабатывалась совместно. «Оформление проходило со значительной пассивностью низовых органов РИК и С/С и при полной индифферентности самого населения. Случаев категорического отказа от оформления не было»162. Это звучит в стиле еще мирных времен. Вместе с тем отчет подтверждается и докладом о положении дел в Михайловске на заседании бюро Свердловского окружкома в апреле 1929 г.: численность крестьян в коллективных хозяйствах возросла с 200 до 460, в кооперативах – с 235 до 1085. Каждого коммуниста призывали вступать в колхозы, проводились собрания, но этого, очевидно, было недостаточно163.

В действительности 1929 был годом, когда в ходе коллективизации решающим образом изменились образ действий и риторика. Брежнев вступил в марте 1929 г. в свою новую должность землеустроителя округа Бисерть, где получил задание переупорядочить летом сельскохозяйственную площадь. Он должен был, не обращая внимания на всю прежнюю историю пользования и бывшие отношения собственности, разбить землю на пять частей и разделить между колхозами, которые еще предстояло создать. На Брежнева была возложена полная личная ответственность, ему придали команду сотрудников с землеустроителями, техниками, делопроизводителями и проч. Он должен был постоянно ставить в известность Свердловск о продвижении в работе164. Между тем в Бисерти подверглись чистке в мае 1929 г. комсомольская, в июле – партийная организация165. В мае 1929 г. Брежнев выступил на партсобрании округа с речью о состоянии землеустройства. Хотя ее текст, к сожалению, не сохранился, но в нашем распоряжении есть содержание резолюции, последовавшей за речью. Согласно документу, собравшиеся приняли решение об окончательной ликвидации устаревших форм землепользования и введении коллективных хозяйств. Распределение земли следовало производить строго по «классовому принципу», т. е. лучшую землю предоставлять колхозам, землю среднего качества – кооперативам и только худшие и самые удаленные пахотные земли – оставшимся единоличникам. Все это требовалось сопровождать собраниями и усилением работы среди масс166. С одной стороны, становится ясно, что Брежнев взял на вооружение ужесточавшуюся риторику классовой борьбы. С другой – в июле 1929 г. он написал заявление в Свердловск о том, что назначенный новый обмер пахотной земли в Бисерти нельзя провести, так как участки уже измерены, перерегистрация существенно тормозит процесс отвода земли167. Окружная администрация Свердловска немедленно ответила, что плановые задания должны быть безусловно выполнены168. Это можно считать доказательством того, что Брежнев, возможно, все еще искал в происходившем смысл и целесообразность и не следовал бездумно каждому приказу. Вывод о том, что ситуация на селе, за которую он нес ответственность, была хаотичной, можно сделать, прочитав другое указание, полученное в августе 1929 г. В этом документе говорится, что работу на одном из пяти участков, где до сих пор не было создано ни одного колхоза, следует прекратить, а товарищей, ответственных за эту ситуацию, отозвать. И хотя в других районах поселения еще господствовал «сильная запутанность в землепользовании», уступать и там нельзя: «Дело следует довести до конца»169. Мы можем только гадать, какие насильственные меры скрываются за последней фразой. Вероятно, к этим действиям и относятся слова литературного альтер эго Брежнева: «Вместе с другими комсомольцами я сталкивался с кулаками на полях, спорил с ними на сельских сходах. Нам угрожали кольями, вилами, злобными записками, камнями, брошенными в окно»170.

Летом 1929 г. Брежнев был избран заместителем председателя Бисертского райисполкома171. Тем самым он все еще не стал первым человеком в системе власти районного масштаба, и без того сосредоточенной прежде всего в структурах партии, а не администрации. Следовательно, если американский историк Мэрфи приписывает Брежневу инициативу в изъятии зерна и карательных мерах, эта позиция кажется поверхностной: как правило, такие кампании начинало местное партийное руководство, и всем остальным приходилось соглашаться с соответствующими решениями. Директивы о том, какое количество зерна требуется собрать и какие меры при этом применять, приходили от руководства ОГПУ в Москве172. Но с учетом этих обстоятельств вступление Брежнева в партию 9 октября 1929 г. предстает в новом свете: время встать в партийные ряды наступило в тот момент, когда он нес политическую ответственность. Сделать это надлежало не только по карьерным соображениям, но и для того, чтобы не попасть под подозрение – мол, находишься не на той стороне. И все-таки Брежнев оставался пока только исполнителем. На том же заседании партбюро он вместе с одним коллегой был направлен в Зуевский сельсовет – пройти проверку на пригодность к членству в партии. Поручение, данное Брежневу, заключалось в проведении «отчетно-проверочной кампании сельсоветов по проведению самообложения, созданию страхоземфондов, по перевыборам делегатских собраний и партучебе»173. Это находилось, вероятно, в прямой связи с рядом решений Политбюро от августа 1929 г., требовавших усилить «репрессивные методы хлебозаготовки»174. Отчет, с которым Брежнев выступил 28 октября на бюро окружкома партии, был хорошо принят, отмечалось, что землеустройство проводится в нужном ключе и продвигается175. Компетентность Брежнева была оценена, а его полномочия расширены: в один прекрасный день земельное управление в Свердловске поручило ему следить и за правильным перераспределением лесных площадей176. В начале ноября партийные органы снова послали его с контрольным заданием, на сей раз для «улучшения работ по заготовке сена и картофеля в с/с Накоряковском и Васькинском»177.

Бегство от «сплошной коллективизации»,1930 г

После первоначальных планов до 1934 г. обобществить только 15 % всех крестьянских хозяйств ноябрьский 1929 г. пленум ЦК принял решение о переходе к сплошной коллективизации; Сталин выдвинул лозунг «грабить деревню»178. 4 декабря 1929 г. собрался партийный актив Бисерти, чтобы обсудить решения ноябрьского пленума ЦК ВКП(б). Новые директивы приветствовал и Брежнев: «Линия правых нашла свой провал, они пасовали перед трудностями. Первый год пятилетки доказал правильность Генеральной линии партии. Борьба с правыми должна занять одно из первых мест в нашей работе»179. Партийный актив постановил: со всей решимостью форсировать коллективизацию 50 % всех хозяйств. Там, где еще нет колхозов, создать их, а где они уже существуют, побудить к вступлению в них всех еще оставшихся единоличниками крестьян-бедняков и середняков180. Если, с одной стороны, Брежнев показал, что с успехом владел партийной фразеологией, то вместе с тем вновь и вновь прибегал к увещеваниям. Так, 5 и 6 декабря в Бисерти заседал пленум райкома партии, на котором Брежнев предостерегал, что для очередных работ по землеустройству и сева нет необходимых сельскохозяйственных машин, чем и объясняется очень напряженное положение на селе. Передача лучшей пахотной земли крестьянам-беднякам и середнякам состоялась, теперь следовало сделать все для того, чтобы они смогли обрабатывать новые земельные участки. «Безусловно, здесь вредительство кулаков будет… Я считаю большим недостатком в работе по коллективизации отсутствие планов этой работы, и планово ее сельские Советы не вели. Выезжающие шефы вопросов коллективизации в деревнях не заостряли…»181 Брежнев использовал риторику классовой борьбы, говоря о том, что следует ожидать «сопротивления кулаков». Действительно, в округе Бисерть неоднократно поджигались зернохранилища колхозов182, в соседней области кулаки облили керосином и сожгли тракториста183. Как утверждается, Брежнев уже в 1927 г. потребовал для самообороны браунинг, из-за чего он оказался в непростых отношениях с ОГПУ184. Но однако на пленуме он не выступил с речью, проникнутой ненавистью, а проявил себя организатором, желавшим только добиться высокого урожая. Типична для такой позиции того времени и жалоба Брежнева на отсутствие свода правил, на который можно было бы ориентироваться. Вопрос о том, действительно ли он хотел большей «активизации», приходится оставить без ответа. Мы не знаем, что происходило в душе Брежнева. Его племянница Любовь Брежнева утверждает, что сначала дядя верил в правильность коллективизации, но вскоре разочаровался, увидев, что раскулачивание не означает ничего иного, кроме обычного грабежа простых людей, в том числе его соседей185. Вадим Печенев, сотрудник аппарата ЦК и политический советник Брежнева в поздний период его карьеры, рассказывает, что в начале 1981 г. генеральный секретарь поведал своим сотрудникам в Завидово: «Да, во все мы тогда верили. А как было без веры? Придешь в крестьянский дом излишки хлеба забирать, сам видишь, у детей глаза от буряка слезятся, больше ведь есть нечего… И все же отбирали, что найдем из продовольствия. Да, во все мы очень крепко верили, без этого жить и работать было нельзя…»186

29 декабря 1929 г. Брежнев ушел в ежегодный отпуск за 1928 и 1929 гг. – еще одно свидетельство того, что это время было столь напряженным, что раньше он не мог отдохнуть. Он оставался в отпуске два полных месяца до 28 февраля 1930 г.187 Уже 4 декабря 1929 г. бюро Бисертского райкома партии обсудило работу Брежнева и уведомило, что по возвращении из отпуска будет принято решение о его дальнейшей деятельности188. Следовательно, мы не знаем, подал ли Брежнев заявление о переводе. Но 13 февраля 1930 г. Уральский окружком партии в Свердловске назначил его председателем отдела землеустройства189. Когда Брежнев покинул Бисерть, там были обобществлены 95 % всех крестьянских хозяйств. Таким образом, он в качестве землеустроителя установил своеобразный рекорд, превзойдя все остальные районы Свердловской области190. После того как Брежнев три года проработал в местности, где он был напрямую вовлечен в перераспределение земельных участков, теперь ему как руководителю ведомства предстояла при определенных условиях работа за письменным столом. Землеустроители и контролеры из всей области присылали ему свои отчеты, а он должен был решать, что следовало предпринять, распоряжался о принятии тех или иных мер191. К сфере его ответственности относились также многочисленные жалобы как частных лиц, так и колхозов на то, что они не получили причитающуюся им землю192. Брежнев руководил теперь и «административно-техническими совещаниями» землеустроительного отдела, у него появились заместитель и два инспектора193. Но если он как начальник кадастрового ведомства и надеялся на более спокойную трудовую жизнь, где не было бы места насилию и постоянному напряжению, то его быстро научили уму-разуму. Еще во время его отпуска, в январе 1930 г., комиссия во главе с Молотовым приняла решение о раскулачивании в соответствии с тремя категориями по контингентам. Соответственно, и обком партии на Урале принял решение, что здесь следовало арестовать 5 тыс. крестьян согласно 1-й категории как «контрреволюционеров» и, не прибегая к обычной при этом судебной процедуре, передать на «обработку» ОГПУ, т. е. в случае сопротивления расстрелять, а без него – сослать в концентрационные лагеря; 15 тыс. депортировать по 2-й категории как «влиятельных кулаков» в менее заселенные области; по 3-й категории переселить всех «остальных кулаков» внутри соответствующих уездов на худшие и самые отдаленные земельные участки194. Партия не предавала эти операции гласности, но риторика ужесточалась соответствующим образом. Деятельность Брежнева в кадастровом управлении Свердловска началась с 5-го пленума Свердловского обкома партии 15 февраля 1930 г., на котором он, находясь еще в отпуске, услышал новые боевые призывы: предстоит массовый переход целых округов и областей к коллективному хозяйству, к концу года коллективизация должна быть завершена на 95 %, кулаки подлежали ликвидации как класс195. То, что последовало за этим, было окончательным развертыванием классовой борьбы в деревне: 1 марта 1930 г. Политбюро в Москве решило использовать направленных в деревню «двадцатипятитысячников». Это были молодые активисты из городов, посланные в деревню, чтобы там с помощью оружия заставить крестьян сдавать спрятанный хлеб и переводить свое хозяйство в колхоз. Их послали не только для раскулачивания, но и чтобы задействовать в проведении сева и соответствующим образом «раскрепить» по колхозам и районам196. Двумя днями позже, 3 марта, в «Правде» появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», где он предостерегал от эксцессов и нарушений в ходе коллективизации, которые сам и организовал в начале года. 10 марта последовало указание крайкомам и обкомам выступить против нарушений правил в ходе коллективизации197. Соответственно, и Брежнев днем позже, на собрании 11 марта, указывал своим сотрудникам, что и кулакам, утратившим избирательное право, но не право на землю, по-прежнему должны предоставляться земельные участки, пусть даже худшие и самые отдаленные198. Чтобы проверить соответствие отвода земли правилам, земельное ведомство послало Брежнева в марте в Баженовский округ, в мае – в Егоршино и Реж199. Следовательно, ему и впредь надлежало вмешиваться в происходившие на местах столкновения вокруг распределения, но теперь он уже получал за такие командировки надбавку к зарплате, по крайней мере, 60 %200.

Статья Сталина и новые указания привели к хаосу на селе, а также вызвали замешательство и непонимание в партийных организациях. Присутствовавшие на собрании свердловского партактива в конце марта признавали, что массовые выходы из колхозов до 40 % крестьян им приходится приписать себе, потому что они «страшно перепугали народ», так что вступавшие в колхоз целыми коммунами так же из него и выходили201. Но многих статья Сталина возмущала, и они сообщали, что всего лишь в течение шести дней этот номер «Правды» расхватывался, после чего люди считали текст неудачной шуткой202. Во многих выступлениях звучал призыв к ясным и недвусмысленным указаниям: постоянная смена курса никуда не годится, партийные активисты в панике203. «Сейчас в деревне никто не спит: ни те, кто остались в колхозе, ни те, кто из колхоза вышли, и мы не спим»204. Действительно, 13 мая в связи со своей командировкой в Егоршино и Реж Брежнев сообщал, что там имелись грубые нарушения при отводе земли: нормы для колхозов искусственно завышались, тогда как единоличники, имевшие право на возделывание земли, не получали уже никаких участков. Землеустроительное ведомство решило и в дальнейшем точно проверять распределение земли. Но в то же время было решено, что землю раскулаченных и сосланных крестьян следовало прирезать колхозам205. Следовательно, в то время как ОГПУ и его «помощники» из городов арестовывали и ссылали крестьян, задача Брежнева состояла в том, чтобы обмерить конфискованную землю, передать ее колхозам и позаботиться о том, чтобы «остальные кулаки» получили после изгнания клочок земли на границе коллективных угодий. Особенно опасно было то, что, хотя партия и устанавливала сверху показатели, сколько крестьян надлежало арестовать и депортировать, определение «3-й категории» вверялось уездным управлениям206. Можно предположить, что Брежнев как руководитель землеустроительного отдела был вовлечен в происходившее, когда речь шла о том, какое число крестьян следовало переселить, так как их земля требовалась колхозам. Не прошло и четырех очень напряженных месяцев на новом месте, как отдел землеустройства предоставил Брежневу отпуск с 7 июня по 1 августа 1930 г.207

Карьерный скачок до руководителя кадастрового ведомства был просто огромен. Тем более удивительно, как думает и диссидент и историк Рой Медведев, что Брежнев оставил этот пост всего через полгода, и, будто спасаясь бегством, покинул Урал и переселился в Москву, чтобы здесь в сентябре начать обучение в Институте сельскохозяйственного машиностроения имени М. И. Калинина208. Директор вечернего института, где учился Брежнев, Л. З. Клименко, сообщает, что Брежнев подал заявление об освобождении от работы с связи с поступлением на учебу209. Это подтверждает и Виктория: вместе со своим товарищем по работе Брежнев решил учиться в Москве210. Но почему? Вероятно, он бежал в Москву от набиравшего темпы раскулачивания, которое с 1930 г. с введением контингентов на арест, депортацию и переселение именно на Урале приводило к чрезвычайным ситуациям. С наступлением уборочной страды поздним летом 1930 г. поднялась следующая большая волна конфискации зерна и депортаций крестьян211. 24 июля 1931 г. Политбюро постановило направить в деревню всех служащих, вызванных в Свердловск, чтобы добиться на селе тщательного выполнения плана сдачи хлеба212. Мы не знаем, затронуло ли происходившее Брежнева, мучили ли его угрызения совести, смог ли он совладать с напряжением, порожденным политическими кампаниями, коллективизацией и подстрекательскими речами. Во всяком случае, стремительный отъезд в Москву оставил свое историческое наследие: в Екатеринбурге и по сей день существуют легенды, что Брежнев был исключен здесь из партии и впоследствии всегда отказывался снова ступить на улицы этого города213.

Брежнев был захвачен политикой во время коллективизации сельского хозяйства. Его задача как «специалиста по землеустройству» заключалась не только в том, чтобы объединить конфискованные участки в коллективные хозяйства. В качестве депутата окружного совета и руководителя земельного отдела он должен был представлять и пропагандировать в своих выступлениях позицию государства и партии. Пожалуй, как с положительной, так и с отрицательной точек зрения верно утверждение его литературного альтер эго: «В годы работы землеустроителем я впервые ощутил себя полномочным представителем Советской власти в глазах сотен людей»214.

Бегство из Москвы. Превращение в пролетария. 1930/31 г

Но и в Москве Брежнев оставался недолго. Его жена Виктория вспоминала: «А мне куда же деваться? Где жить? На что жить? Я Галю [нашу дочь] оставила своей маме в Белгороде. Но все равно, видим, в Москве не прожить»215. Город был переполнен беглыми селянами, которые сотнями тысяч, спасаясь от коллективизации и раскулачивания, оставляли свои деревни, чтобы найти убежище в столице и создать новую массовую прослойку: рабочие на стройплощадке или на заводе216. Брежнев прервал учебу в ноябре 1930 г. после всего двух месяцев и вернулся к родителям217. Интересно, что ни в какой официальной биографии Брежнева это «московское» время не упоминается. В «воспоминаниях» Брежнева оно просто замалчивается: назначение начальником Уральского окружного земельного управления, состоявшееся в начале 1930 г., датируется здесь годом позже – 1931-м. Отсюда он вернулся якобы прямо к себе на родину, чтобы участвовать в индустриализации218. Таким образом, в биографии Брежнева вновь прослеживается разрыв, не вписывающийся в официальную картину прямолинейного восхождения генерального секретаря на вершину власти. Прекращение учебы и возвращение из столицы в провинцию, очевидно, не вписываются в повествование о герое. Двойное бегство от раскулачивания и от жилищной нужды в Москве «воспоминания» Брежнева объясняли как сознательный переход в отрасль, которая теперь нуждалась в большем количестве рабочей силы, чем сельское хозяйство: «Я рассуждал так: в коллективизации уже произошел необратимый сдвиг… а индустрия силу только еще набирает. Там, на индустриальном фронте, лежит сегодня передний край борьбы за социализм… Стране нужен был металл, две трети чугуна давали заводы Юга, крупнейшим из них считался Днепровский завод, которому присвоили имя Ф. Э. Дзержинского, – значит, мое место там»219. Благодаря этой цитате становится ясно, почему в рассказе о переходе Брежнева с коллективизации на индустриализацию дата была изменена на 1931 г.220: утверждение о том, что большая часть деревни уже преобразована, верно для 1931, но не 1930 г. Обойден молчанием еще и новый период жизни Брежнева, когда он, по всей видимости, далеко не сразу нашел место на своем «родном предприятии» – с ноября 1930 по февраль 1931 г. работал слесарем машиностроительного завода «Коммунар» в Запорожье221. «Плавающая датировка» преследовала еще и цель избежать объяснений, почему Брежнев начал учебу лишь в 1931 г. Следовательно, как в 1921–1923 гг., так и в 1930–1931 гг. в жизни Брежнева было время, когда он «пробивался» и в первую очередь стремился обеспечить средства для жизни себе и своей семье, не совершая при этом «героических деяний» на благо страны. Но в 1931 г. пришло время Брежнева соответствовать идеалу большевика: он принят в партию, работает день-деньской на заводе, учится вечерами в техническом вузе и активно участвует в деятельности партийной организации.

Брежнев с женой и дочерью Галей приехал сначала к родителям на улицу Пелина в Каменском, где они, 11 человек, жили в двух комнатах в очень стесненных условиях. Позже Брежнев получил комнату в студенческом общежитии, где в 1933 г. появился на свет его сын Юрий222. Здесь, в конце концов, он и стал «пролетарием», но, так сказать, с десятилетним опозданием с 1921 г. Он работал целыми днями кочегаром, затем смазчиком паровых двигателей и, наконец, слесарем-механиком, а по вечерам учился на теплотехническом факультете Института металлургии им. Арсеничева223. Институт был основан в 1929 г. в качестве вечернего вуза, где инженерам предстояло обучать рабочих металлургического комбината. В 1931 г. здесь учились 600 будущих инженеров224. Металлургический завод был не просто предприятием, каких немало, а одним из ответственных участков в выполнении первого пятилетнего плана, согласно которому осуществлялось форсированное создание тяжелой промышленности. Очевидно, чтобы повысить значимость Брежнева, в его «воспоминаниях» утверждается, что он работал под руководством знаменитого главного инженера И. П. Бардина225, который, однако, уже в 1929 г. покинул завод и в это время был главным инженером Кузнецкстроя, строительства гигантского металлургического комбината в Кузбассе226. Также сомнительно, уговорил ли Брежнев столь же знаменитого специалиста-доменщика М. А. Павлова выступить с докладом на рабфаке227. Это «жонглирование именами» имело, вероятно, целью лишь приблизить Брежнева к когорте величайших инженеров первой пятилетки.

Студент-вечерник и активист, 1931–1935 гг

На самом деле Брежнев был простым студентом, который, правда, в эти годы начинал партийную карьеру. 24 октября 1931 г. он получил партбилет: «Я же вдобавок был избран группарторгом факультета, затем председателем профкома и, наконец, секретарем парткома всего института»228. Как явствует из личного дела Брежнева, в марте 1932 г. он стал секретарем партийной организации своего института и перестал работать слесарем229. Как Брежнев воплощал свою роль партийного функционера, остается неясным. В 1931 г. в технических вузах началась новая волна реструктуризации, имевшая целью обеспечение более высокого уровня преподавания технических наук и сокращение количества часов, отводимых на общественно-политические дисциплины230. Вероятно, Брежнев участвовал в реорганизации, так как пропагандистское сопровождение таких мер всегда входило в круг обязанностей партийного руководства. Несомненным представляется, что он сформировал строительную бригаду из студентов, которая в выходные надстроила здание института на два этажа. Также Брежнева выбрали в комитет по защите города от наводнения231. И здесь он, по-видимому, доказал, что может отвечать за дело. В один из воскресных вечеров уровень воды при ежегодном половодье на Днепре рос так быстро, что возникла угроза затопления электростанции завода и других заводских помещений, и Брежнев со всех ног помчался в парк, где танцевали молодые люди, и заставил их всех таскать мешки с песком, которыми защитили завод232. Много лет спустя он так рассказывал группе афганских студентов в Кабуле о своих студенческих временах: «Это светлое время в жизни каждого человека. Правда, нашему поколению приходилось учиться и жить в суровых условиях. Мы учились и работали, сами строили и здания своих общежитий и лаборатории, а иногда еще оказывали трудовую помощь на стройках наших первых пятилеток»233. Судя по воспоминаниям одного сокурсника, Брежнев был хорошим волейболистом, занимался военно-прикладными видами спорта, удостоился звания «Ворошиловский стрелок» и получил значок «Готов к труду и обороне»234. Даже официальные английские мемуары упоминают, что Брежнев охотно пел и танцевал: «Брежнев, будучи человеком жизнелюбивым, находил время для песни и танца»235. Вольготная студенческая жизнь, по которой он, вероятно, тосковал на Урале, была ему, однако, не суждена. В конце 1932 г. ему пришлось вновь идти на войну с крестьянством. Как партийный организатор, он должен был формировать группы студентов для сбора зерна в окрестных деревнях236. Хотя уже в сентябре 1932 г. нормы сдачи были сокращены237, 18 ноября 1932 г. Политбюро ЦК КП(б)У приняло решение мобилизовать рабочих и коммунистов из городов Украины и послать их бригадами по три-четыре человека в зерновые регионы, чтобы реализовать нормы реквизиции там, где «кулацкий саботаж и неорганизованность партийной работы приняли наиболее острый характер»238. Руководитель республики С. В. Косиор (1889–1939) призвал 6 декабря 1932 г. всех партработников начать широкомасштабную кампанию против «саботажников хлебозаготовок». В каждую деревню следовало направить ответственного товарища, чтобы вести там пропагандистскую работу: укрепить колхозы и освободить их из-под влияния «кулаков и саботажников»239. Вероятно, Брежнев участвовал в обеих кампаниях.

В то же время происходили депортации: в январе 1933 г. ОГПУ приказало выслать 4037 крестьян из Днепропетровской области в Архангельск240. Мэрфи полагает, что у Брежнева как партийного функционера был специальный продовольственный паек, так что он не испытывал проблем с питанием241. Однако положение было крайне тяжелым: ОГПУ пыталось всеми средствами удержать голодающих крестьян в деревне, но они бежали в города242, где просили о пропитании и истощенные умирали на дорогах. При этом коллективизация и последовавший за ней голод сильнее всего поразили не только Украину как житницу Советского Союза; внутри Украины центром катастрофы была Днепропетровская область243. В марте 1933 г. ГПУ сообщало из Киева, что в округе Каменское в одиннадцати деревнях в 609 семьях голодают 1192 взрослых и 1407 детей; 2188 человек заболели, известен случай каннибализма, и еще никто не получил помощи244.

Не удивительно, что об этой деятельности ничего нет в «мемуарах» Брежнева. Даже те, кто сами писали свои воспоминания, почти всегда оставляли такую тему за скобками245. В той же мере, в какой коллективизация до конца существования Советского Союза трактовалась как большой успех, на упоминаниях о насилии, депортации и голоде с примерно 5 млн жертв, лежало табу.

Директор и дипломированный специалист, 1933–1935 гг

Наверное, Брежнев испытал облегчение, когда в марте 1933 г. он получил новое задание – руководить рабфаком Каменского, т. е. учебным центром, созданным на основе политехнической школы инженера Петрова, где рабочих на протяжении двух лет готовили к учебе в вузе246. Тот факт, что он, студент, пусть и с некоторым управленческим опытом специалиста-аграрника был назначен директором учебного заведения, свидетельствует о том, что Брежнев успел хорошо зарекомендовать себя на предыдущей работе, т. е. в ходе коллективизации и в должности парторга института. Если верить воспоминаниям, собранным к 70-летию Брежнева, то он предстает вдумчивым и осторожным директором, простым и дружелюбным в общении со своими коллегами и все же весьма требовательным. Он преобразовал учебный план и экзаменационную систему247. Это похоже на слишком позитивное клише и подтверждается указаниями Брежнева. В соответствии с ними Брежнев требовал регулярного посещения занятий, бо́льшего внимания правописанию и обязательных экзаменов по всем отдельным дисциплинам. Он также давал указания по реформированию экзаменационной системы248. Брежнев помогал развитию этого учебного заведения: если в 1933 г. там было лишь 13 выпускников, то в 1935 г. их насчитывалось уже более 100249. Но и здесь ему приходилось заниматься раскулачиванием, хотел он того или нет250: «19 мая 1933 г. студентку 5-й группы Хрен О. Е. как дочь кулака, раскулаченного и лишенного права голоса, из состава студентов исключить… как чуждый элемент»251. 27 января 1935 г. Брежнев с оценкой «отлично» защитил дипломную работу на тему «Проект электростатической очистки доменного газа в условиях завода имени Ф. Э. Дзержинского»252. В комиссии председательствовал директор института Герман Германович Поль (род. в 1898 г.); кроме двух доцентов, в нее входили пять инженеров металлургического завода. Они поставили Брежневу высшие оценки как за его письменную работу, так и за теоретическую часть и устные ответы. Ему была присвоена квалификация инженера по теплосиловым установкам. Вопрос о том, насколько обоснована эта оценка, придется оставить без ответа. В этом отношении интересен анекдот, рассказанный, вероятно, в 1963 г., когда Брежнев очередной раз, как он часто и охотно делал, посетил свою альма-матер и профессор математики спросил его, помнит ли он еще, сколько раз сдавал экзамен. Брежнев ответил: «Да, пять раз, но тогда Вы мне поставили “отлично”»253.

Фото 4. Л. И. Брежнев (сидит первый слева), выпускник в кругу сокурсников, Каменское 1935

И все же удивляет эстетика фотографии, которая показывает Брежнева и восьмерых его сокурсников – свежеиспеченных инженеров. В изображении нет ничего специфически большевистского, оно соответствует скорее интеллигентской эстетике предреволюционного времени. Брежнев единственный во френче, все остальные одеты в обычные костюмы с галстуками и белые рубашки. Кажется, что Брежнев и есть центр изображения, а все остальные сидят или стоят вокруг него. На него обращены взгляды собравшихся. Очевидно, что перед нами люди, связанные товарищескими отношениями, словно подтверждая это, они положили руки друг другу на плечи и обмениваются улыбками. Брежнев не отличается от своих товарищей ни позой, ни выражением лица. Он производит впечатление молодого человека, который хорошо выглядит и любит быть в компании своих товарищей. Фотография относится к середине 1930-х гг., когда после голода в 1933 г. и до начала Большого террора 1937/38 г. партия обещала инженерам привилегированную жизнь. Костюм, белая рубашка и галстук считались во время второй пятилетки (1933–1938) признаками культурности.

Фото 5. Супруги Виктория и Леонид Брежневы в Каменском, 1935

Такую «эстетику среднего класса» представляет и вторая фотография Брежнева 1935 г., на которой он вместе с женой: оба смотрят прямо в камеру, головы слегка склонены друг к другу. На Брежневе френч, но смотрит он мечтательно, слегка улыбается. У Виктории модная прическа того времени с завивкой. Одета она в закрытую белую блузу.

Теперь Брежнев соответствовал идеалу нового человека: рабочее происхождение, испытан и закален в походе против крестьянства, инженер, получивший образование без отрыва от производства, парторг, который, помимо своих прямых обязанностей, руководил еще и рабфаком. Не удивительно, что заводская газета из 86 свежеиспеченных дипломированных инженеров выбрала как образец для подражания Брежнева, чтобы под заголовком «Имя ему – большевик» пропеть 2 февраля 1935 г. гимн новому человеку: «Я не могу себе представить, откуда у этого человека столько берется энергии и трудоспособности. До последнего месяца он работал директором вечернего металлургического рабфака. Нагрузка большая и тяжелая. Он же учится в нашем институте. Он же – лучший группарторг. И он же лучше всех на курсе защитил свой дипломный проект! Уйдя на производство, молодой инженер Леонид Брежнев обещает дать многое. И он даст… Потому что он выкован из крепкого металла»254.

Инженер-стахановец и снова директор 1935–1936 гг

Брежнев, которому заводская газета предсказала большое будущее на его родном предприятии, в действительности оставался там лишь немногие месяцы: он работал начальником смены силового цеха255. В его «воспоминаниях» об этом говорится так: «Это был год, наполненный напряженным трудом, поисками оптимальных производственных режимов, спорами, ударными вахтами, встречными планами, ночными вызовами, а подчас и авралами»256. В самом деле, это время не было легким для тех, кто работал инженером: от предприятий ожидали, не считаясь ни с какими техническими нормами и правилами техники безопасности, высших достижений. Прежде всего, это относится к августу 1935 г., когда развернулось стахановское движение и каждого рабочего и инженера обязывали «выжать» из своих машин максимум продукции, даже если в результате этого машина разрушалась или возникала опасность для жизни. Повторения некоторых опорных слов, встречающиеся в «мемуарах» Брежнева, точно указывают на это: принимая «встречные планы», трудовые коллективы обязывались превзойти собственный план, а результатом такого форсирования производства становились ночные тревоги и аварии. Коллектив «Дзержинки» работал с особым напряжением: в ходе социалистического соревнования металлургов с августа 1935 по март 1936 г. заводчане трижды завоевывали первое место как лучшее металлургическое предприятие257. Но Брежнев и года не пробыл инженером-стахановцем: 6 октября 1935 г. он получил повестку о призыве на военную службу258. Он закончил военную подготовку в Чите, в Забайкалье, в танковой роте, в которой быстро стал политруком259. Согласно сведениям его однокурсника, призванного вместе с ним, А. Д. Куценко, Брежнев и здесь проявил себя хорошим товарищем и организатором, который всегда был не только дружелюбен и жизнерадостен, но и требователен. О температуре минус 52 градуса он, говорят, шутил, что уж если здешние верблюды выдержали, то люди выживут и подавно. Он организовал группу из 12 лыжников и предложил им в качестве демонстрации высокого боевого духа устроить забег на длинную дистанцию260.

Когда в ноябре 1936 г. Брежнев вернулся в Каменское, здесь кое-что изменилось: город был переименован в Днепродзержинск в честь Феликса Дзержинского (1877–1926), который в 1925 г. организовал восстановление металлургического завода261. В августе того года Сталин инсценировал в Москве первый показательный процесс, цель которого была не только в казни его бывших соратников Зиновьева и Каменева, но и в том, чтобы еще глубже погрузить страну в состояние чрезвычайщины и страха. Почва для Большого террора была подготовлена внушенным обществу представлением о том, что в Советском Союзе враги повсюду. Такой взгляд навязывался народу партией и средствами массовой информации. Еще во время первого показательного процесса начались приготовления ко второму. В январе 1937 г. на скамье подсудимых сидели в первую очередь представители Народного комиссариата тяжелой промышленности и инженеры, обвиняемые в вымышленных актах саботажа262. Вероятно, с учетом этого Наркомат тяжелой промышленности сместил 17 ноября директора металлургического техникума в Днепродзержинске И. П. Иванова и назначил на его место Брежнева263. Сохранилась книга с директорскими распоряжениями, обращает на себя внимание то обстоятельство, что в записях нет упоминаний об увольнении сотрудников или отчислении студентов из-за проступков политического характера в отличие от 1933 г. Пожалуй, техникум можно было назвать еще спокойным местом, где не началась охота на «диверсантов», «шпионов» и «врагов народа». Вместо этого Брежневу как директору приходилось иметь дело с прогульщиками, хулиганами, и повреждением имущества. За это он объявлял «выговоры» или «строгие выговоры», в редких случаях отчислял. Записи в книге распоряжений директора касались самых разных проступков – игра в снежки в здании, оскорбления уборщицы и грубой брани по ее адресу264. Правда, 10 студентов были отчислены за пропуск от 100 до 260 уроков в декабре265. Брежнев постоянно сталкивался с орфографическими ошибками многих студентов, так что распорядился впредь исправлять все работы с точки зрения грамотности и стиля и регулярно писать диктанты, в библиотеке потребовал вывесить список рекомендуемой литературы266. Да и в остальном проблемы, с которыми сталкивался Брежнев, не выходили за рамки обычного: слишком низкий средний балл у 16 % студентов267, перегрузка других, работавших на заводе в три смены268, нехватка бумаги и ее хищение269, катастрофическое положение в общежитиях, обитатели которых, однако, сопротивлялись регулярной дезинфекции из-за зловония270. Техникум дал Брежневу возможность снова предаться страсти к театру. Он основал в техникуме театральный и танцевальный кружки271. Брежнев с семьей жили в институтском доме. В свободное время он любил не только поохотиться, но и повозиться на своей голубятне. Если другие голуби уводили за собой его птиц, то Брежнев, как вспоминали соседи, ужасно сердился, но покорялся кодексу чести и выкупал своих голубей272.

Резюме

Брежнев был к этому времени нормальным, вполне состоявшимся инженером нового типа. В нем по-прежнему не было ни единой черты, указывавшей на то, что он однажды сможет стать генеральным секретарем. Напротив, он не приветствовал революцию; он поздно вступил в комсомол, в партию – еще позже, когда этот шаг был уже неизбежен; он всегда больше заботился о своем выживании, чем о судьбе партии, бежал от голода, раскулачивания и жилищной нужды, увлекался поэзией и театром и больше восторгался Маяковским и Есениным, чем Лениным и Сталиным. Проанализировав личность Брежнева, важно еще раз напомнить об этом: не будь революции и индустриализации, он, быть может, стал бы актером. Для множества молодых людей, любивших литературу, искусство или историю, этот путь был закрыт, так как в годы первой пятилетки стоящим делом считалось только овладение технической специальностью. Вероятно, в характере Брежнева глубже отпечатались ужасы Гражданской войны и последовавшие за ней голод и эпидемии тифа, чем идея создания нового общества. Кажется, «хорошая» жизнь, свободная от постоянной заботы о пропитании и оставлявшая время и силы для охоты или катания на санях, стала для него очень важной не только из-за пережитой в юности нужды. Это была в конечном счете и ценность, которую он получил от своих родителей, – стремление к буржуазному благосостоянию. Таков мотив, которому было суждено наложить отпечаток на его политику. Даже если это построение остается без веских доказательств, то вполне можно представить себе следующее: убеждение в том, что все должны иметь шанс хорошо жить, направляло его действия как землеустроителя, активного участника коллективизации и партийного организатора, по меньшей мере в той степени, в какой это было возможно. В качестве примера внимательного отношения Брежнева к друзьям можно привести воспоминания одного его сокурсника по институту. Этот молодой человек жил в такой бедности, что приходил на занятия в дырявой одежде. Брежнев сразу же заметил это, и его мать с тех пор обеспечивала однокашника едой и одеждой273. Не справедливо упрекать Брежнева в том, что он с рвением приступил к высылке кулаков, хотя верно и то, что это была его работа, и он делал то, что от него требовалось. Возможности избежать участия в коллективизации в принципе не было для тех, кто не хотел поставить на карту собственное существование. Известны лишь немногие «активисты», скрывавшиеся в отдаленные районы, только чтобы не брать на себя вину за раскулачивание, другие по той же причине пускали себе пулю в лоб. Прекращение карьеры Брежнева в качестве специалиста по землеустройству и его отъезд с Урала в Москву можно истолковать как такого рода бегство, хотя на сей счет нет полной уверенности. Трудно позволить себе какие-либо определенные высказывания о его мышлении и взглядах, так как все немногочисленные свидетельства об этих годах принадлежат тому времени, когда Брежнев был уже генеральным секретарем, вызывавшим лестные и привычные оценки благодаря своему характеру: общительный, без высокомерия, приветливый, но и требовательный. В этом отношении хвалебный гимн заводской газеты 1935 г. представляется наиболее аутентичным и релевантным источником еще и потому, что прямо относится к описываемому времени: Брежнев был востребован как идеал и образец нового советского инженера, настоящего товарища, деятельного и привлекательного. Его ждала серьезная карьера в любой отрасли промышленности, но уж никак не путь политика.

Фотографий Брежнева 1937–1941 гг. не сохранилось, однако осталось довольно много его снимков военных лет. На них запечатлен рослый, привлекательный молодой офицер, лицо которого почти всегда сияет улыбкой, ничем не напоминая об ужасах войны. Многочисленность фотографий объясняется тем, что войну документировали фотографы Красной Армии, шедшие вместе с войсками. Изображения создают впечатление, что Брежнев вполне сознавал свою внушительную внешность в военной форме, пригнанной по фигуре, и охотно позировал перед камерой. На одной фотографии он стоит рядом с любимым конем по кличке Дончак, которого ласково похлопывает по голове, улыбаясь при этом в объектив. На другой фотографии, сделанной в 1942 г., Брежнев – политработник, разговаривающий с группой солдат: они стоят и сидят в четыре ряда и слушают его с напряженными лицами; он сел, кажется, для того, чтобы быть с ними на равных, и говорит явно убедительно. Неясно, это постановочная фотография или удачно пойманный кадр. В любом случае на ней Брежнев, занятый той работой, которой он посвящал себя в время войны, – проведение собраний и идейная подготовка солдат к бою.

Наконец, существует снимок Брежнева с Хрущевым. После 1964 г. он не был показан ни в одном собрании фотографий, так как Брежнев не хотел иметь ничего общего со своим наставником, которого сам и сверг. Фотограф запечатлел товарищей, очевидно, углубившихся в беседу, они одеты в полевую форму, на ногах у них начищенные до блеска солдатские сапоги. Мы видим их в полупрофиль. Хрущев засунул руки в карманы брюк, Брежнев сложил руки на животе, в одной держит сигарету. Он явно что-то объясняет, Хрущев слушает. Представительный Брежнев на полголовы возвышается над лысым и полным Хрущевым. Снимок излучает спокойствие, доверительность в отношениях между этими людьми. Показан ключевой момент в карьере Брежнева: для нее имело решающее значение то обстоятельство, что в 1938 г. он познакомился в Днепропетровске с Хрущевым, а через несколько лет война свела их на фронте. Хрущев привлекал Брежнева к решению важных задач, и своей послевоенной карьерой Брежнев был обязан прежде всего Хрущеву.

Фото 7. Бригадный комиссар Брежнев на собрании солдат, 1942

Продвижение по службе в условиях Большого террора

Брежнев недолго занимал относительно спокойный пост директора техникума в Днепродзержинске. Сталинский массовый террор 1937–1938 гг. и, в частности, целенаправленные преследования, огульные обвинения и физическое уничтожение партийной, технической и хозяйственной элиты не обошли стороной и Украину. Напротив, Второй московский показательный процесс 1937 г. выдвинул ее в центр «вредительской деятельности». Сталин вписал в сфабрикованное «признание» заместителя народного комиссара тяжелой промышленности Г. Л. Пятакова, участника «троцкистского заговора», оказавшегося на скамье подсудимых, показание о том, что он организовал в Днепропетровске группу террористов, саботировавших работу коксовых печей274. На последовавшем затем печально известном февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК партии в Москве Сталин заставил одобрить его курс на развязывание террора. Руководитель НКВД получил свободу действий. П. П. Постышев, второй секретарь ЦК КП(б)У, был смещен еще в марте, так как он осмелился защищать на пленуме уже арестованного Н. И. Бухарина, прежнего любимца партии, который будет приговорен к смерти на Третьем московском показательном процессе 1938 г. К тому же Постышев казался Сталину «слишком уж украинским»275. Летом 1937 г. Сталин послал на Украину Молотова, наркома внутренних дел Ежова и Хрущева, чтобы форсировать политические чистки. Массовые аресты развернулись там в начале 1938 г., после того как Сталин снял с занимаемого поста первого секретаря ЦК КП(б) Украины Косиора и назначил Хрущева новым руководителем республиканской партийной организации. Члены Оргбюро и Секретариата ЦК КП(б) Украины, т. е. центральных руководящих органов, а также 17 наркомов Украины не пережили 1938 г.; из 102 членов и кандидатов в члены ЦК повезло только трем. 37 % членов партии были в эти годы подвергнуты чистке276.

В 1937 г. в родном городе Брежнева Днепродзержинске жили 154 тыс. человек, из которых в 1937–1938 гг. 1468 были арестованы и 1139 из них расстреляны. Особенно сильно репрессии ударили по металлургическому заводу: из 15 тыс. его работников 785 были арестованы, и 705 – расстреляны277.

Год 1937

Результатом массовых арестов 1937–1938 гг. стало бедственное положение в кадровой сфере, что открывало перед молодыми работниками возможности быстрой карьеры, хотя и с риском для жизни. Брежнев относился к поколению первых советских инженеров, получивших специальное образование и выдвинутых в первые ряды в результате террора против людей предшествующего поколения. Начавшаяся волна чисток и арестов подняла его, дав возможность занять новые посты: после завода и вуза – на должности в системе городского управления и в партийных органах.

С января 1937 г. начальник горотдела НКВД Вениамин Моисеевич Паперман разжигал истерическую кампанию на заводе им. Дзержинского и для начала открыл охоту на директора завода Иосифа Петровича Манаенкова (1896–1938). Как руководитель предприятия Манаенков был в городе видной фигурой; знаменитый металлург И. П. Бардин в 1927 г. лично поставил бывшего рабочего во главе завода в качестве «красного директора»278. Теперь же бюро горкома партии под руководством С. С. Лысова развернуло травлю заводских инженеров, недостаточно заботящихся об организации стахановского движения и ослабивших «бдительность» по отношению к «вредителям». Секретарю парткома завода Михаилу Марковичу Рафаилову (1903–1938) указали на необходимость лучше руководить деятельностью инженеров и о каждом нарушении производственного процесса сообщать как о доказательстве плохого технического руководства279. Следующий шаг не заставил себя долго ждать: в феврале 1937 г. в котельной завода «Дзержинка» была разоблачена «контрреволюционная группа»280. В марте партбюро обвинила Манаенкова в том, что в результате его «подавления самокритики» «враги-троцкисты» смогли вести свою позорную работу; ответственность за то, что эти «недостатки» не были вскрыты ранее, возложили и на Рафаилова281. Манаенков и Рафаилов смогли на какой-то срок выйти из-под удара, вероятно, потому что в мае с огромным, на общесоюзном уровне, размахом была задута восьмая домна «Дзержинки», что отмечалось как выдающееся достижение282.

В начале 1937 г. и директор техникума Брежнев попал в поле зрения охотников на «вредителей» и «саботажников»: руководство городской парторганизации не одобрило надстройку учебного корпуса на один этаж, осуществленную по его распоряжению в 1936–1937 гг. совместно с заводом. За это «самоуправство» Лысов пригрозил ему теперь исключением из партии, которое в большинстве случаев было только первым шагом к аресту и обвинению283; его племянница рассказывала позже, что НКВД держал дядю под прицелом284. Но Брежнев отделался легким испугом и даже не получил взыскания. В своей анкете 1949 г. он указал: «Партийных взысканий не имею. Под судом и следствием не находился»285. Возможно, дело приняло благополучный оборот в связи с тем, что в апреле сместили городского партийного руководителя Лысова, и его обязанности исполнял второй секретарь А. И. Викторов. Он был не только доброжелателен к Брежневу, но даже уговорил его в мае 1937 г. стать членом горкома партии, а в августе – заместителем председателя горисполкома, ответственным за строительство и городское хозяйство286, что было большим шагом в карьере; однако такое повышение передвинуло Брежнева на гораздо более опасную позицию.

Еще Рой Медведев писал, что нет никаких данных о вовлеченности Брежнева в осуществление террора287. Но в 1937 г. в пунктах повестки дня «конфликтные дела», обсуждавшихся и ставившихся на голосование на заседаниях Днепродзержинских горсовета и горкома партии, едва ли была какая-то другая тема, кроме «вредительства», исключений из партии и арестов. Брежнев не только нес ответственность за исключение из партии коллег и друзей, он и сам, очевидно, подвергался опасности ареста. Трудно рассматривать 1937–1938 гг. в категориях жертвы – палачи или виновность – невиновность, так как они предполагают выбор, а также свободу принятия решения и независимость действий, которой для подавляющего большинства людей в то время просто не существовало. Брежнев не относился ни к тем, кто осуществлял террор или активно форсировал его, ни к тем, кто утрачивал сначала свободу, а затем и жизнь. Пожалуй, он оказался подхвачен мощным течением, сокращавшим до предела возможности выбирать и действовать, если человек не хотел рисковать жизнью.

Преемник смещенного секретаря горкома Лысова, Ф. Н. Кинжалов, был арестован в апреле 1937 г., проведя в своей должности всего несколько дней, за ним пришел Е. Г. Макеев, под руководством которого теперь работал Брежнев. Но в июле 1937 г. Лысов, первый секретарь Макеев и второй секретарь Викторов, принявший Брежнева на работу, были арестованы и осенью расстреляны как враги народа288.

В эпицентре террора

Угроза стала еще более осязаемой, когда 21 сентября 1937 г. бюро горкома единогласно, в том числе и голосом Брежнева, исключило из партии Германа Германовича Поля, директора Металлургического института и председателя комиссии, экзаменовавшей Брежнева, с формулировкой «за утрату большевистской бдительности» и «за связи с врагами народа». Поль был наставником Брежнева: он принял его в институт и выдвинул в парторги; они не только жили в одном доме, но и ходили вместе на охоту289. Все-таки в марте 1938 г. горком пересмотрел исключение Поля и превратил «строгий выговор» в просто «выговор» с занесением в личное дело290. Последовали новые исключения из партии и аресты тех, кто помогал Брежневу, с кем он соглашался или должен был соглашаться: на заседаниях партбюро 14 и 23 ноября 1937 г. Рафаилов и Манаенков соответственно были исключены из партии как враги народа291. После пыток и ускоренного рассмотрения дела их расстреляли 31 марта 1938 г.292 Как и Поль, Манаенков был другом и фактически покровителем Брежнева: тот был обязан ему назначением в 1933 г. руководителем рабфака, а в 1936 г. – директором техникума293. Он, должно быть, в бытность свою рабочим, партийным активистом и инженером сотрудничал с Рафаиловым и извлекал пользу из отношений с ним.

25 ноября 1937 г. был арестован как враг народа и в январе 1938 г. расстрелян исполняющий должность секретаря горкома партии К. Г. Стеблев, с июля заменявший Макеева294. Так как городской комитет теперь остался без руководства, 28 ноября 1937 г. пленум горкома и партийный актив собрались для проведения новых выборов. После того как присутствующие поднятием рук единогласно исключили «врагов народа» Манаенкова и Рафаилова из числа членов пленума и бюро горкома, они избрали новое оргбюро, в которое входил и Брежнев295.

Речь Брежнева на том заседании была жестко структурирована и выдержана в одной тональности: врагов народа надлежало проклясть, а собственную «недостаточную бдительность» самокритично признать. Следовательно, Брежневу пришлось пойти на определенные уловки, если он сам не хотел подвергнуться опасности. Его выступление показательно не только потому, что это одно из первых, дошедших до нас, выступлений, но и потому, что в спектре настроений от истерического крика до объективных обвинений он выбирал последнее. Более того, он почти вышел из контекста речи, заверив, что вовсе не хотел занимать предложенные ему должности. Брежнев оправдывал «недостаточную бдительность» по отношению к врагу своей неопытностью: «Я, товарищи, самый молодой член бюро нашего городского Комитета Партии, был избран на последнем пленуме Горкома партии. Я ни в какой мере себя не оправдываю, а со всей глубиной чувствую ту большую ответственность, которую я несу вместе с партийной организацией за то, что не мог разоблачить врагов, а надо сказать, что основания были, поводы к этому были. Как только дело доходило на бюро к исключению троцкистов, – немедленно пускалось все красноречие Рафаилова и Губенко, вопрос был перенесен на следующее бюро. Я докладывал бюро по нашему горсоветскому делу о Фертмане десятки раз, a Рафаилов спрашивал, “что ты нового инкриминируешь Фертману”, он утверждал, что это очень скромный человек…»296 Рафаилов, Макеев и Викторов, мол, снова и снова препятствовали раскрытию вредительства: «Во всяком случае были члены бюро постарше, и если бы делились опытом, этот вопрос можно было бы поставить организованно»297. В дальнейшем Брежнев сосредоточился на «результатах вредительства» и нарисовал картину трудного положения города. Это в принципе ясно демонстрировало, что в данном случае речь шла не о саботаже, а о тяжелом экономическом положении: для городского театра трижды ассигновывался бюджет, но здание все еще не было отреставрировано. Такая же ситуация сложилась и с канализацией, некоторыми постройками и все еще не завершенной трамвайной линией. Подводя итоги, Брежнев потребовал, чтобы и парторганизации решительно брались за работу, впредь не допускали ошибок при разоблачении врагов народа и лучше организовали работу партбюро: он отметил, что никогда не получал протоколы, а повестки дня всегда готовились плохо, не созывались ни партийные активы, ни пленумы298. Обращает на себя внимание, что Брежнев подробнее и детальнее говорил о городском планировании и о парторганизации, чем о требованиях быть более бдительными, учитывать вражескую деятельность. Но эти призывы были шаблонными. Строго говоря, он сместил главную тему от «вредительства» к развитию города. Более того, Брежнев не только не настаивал на требовании смертной казни для исключенных из партии, что считалось тогда «хорошим тоном», но и воздержался от «разоблачения» других лиц. Еще один удивительный поворот заключался, наконец, в том, что он закончил речь словами о том, что вовсе не хотел стать членом городского Совета и выступил также против своего избрания в бюро горкома. Правда, успевшая стать общепринятой позиция заключалась в том, что желание быть инженером на производстве лучше стремления принадлежать к карьерным кадрам, но призыв партии надлежало принимать с энтузиазмом: «Я считаю, что на этом пленуме должен каждый коммунист, даже рядовой, сказать о себе. Я человек доморощенный, я родился здесь. Ни с кем, ни с Кинжаловым, ни с Лысовым, ни с Макеевым, ни с кем никаких отношений не имел. Мое приглашение на работу в Горсовет показалось мне подозрительным. Я отказывался работать в Горсовете, я инженер и не хотел идти на эту работу, и я долго отказывался. После этого начинается такая история со стороны Карпова, Щербакова, Жупинаса, что у тебя партия есть. Я говорю, что я член партии, но мне такой нажим показался подозрительным»299. Брежнев изображал человека доверчивого и неопытного, который к тому же отказывался появляться на заседаниях горкома, но которого никто в достаточной степени и не познакомил с работой бюро горкома300. Брежнев продолжал вести себя так же, и когда по очереди назывались имена семерых кандидатов для выборов в бюро: «Я, правда, был на бюро всего четыре раза, все-таки я считаю, что я допустил большую ошибку и я целиком разделяю мнение о роспуске старого состава бюро. Это момент политического порядка, поэтому я продумал это и считаю, что такой отвод должен быть учтен»301. Тем самым он, выступая за снятие собственной кандидатуры, вовсе не оказался на этом заседании исключением. Большинство говоривших поступили так же. Они обвиняли себя в том, что ввели в должности или рекомендовали лиц, теперь арестованных как врагов народа, или сами имели репрессированных родственников. Часть кандидатов была в результате действительно вычеркнута после открытого голосования302. Но за Брежнева выступал исполнявший обязанности председателя горисполкома П. А. Алферов, который за год до него окончил металлургический институт: «Я выставил кандидатуру т. Брежнева и сейчас и вот почему. Брежнев сын коренного рабочего завода им. Дзержинского, сам Брежнев некоторое время работал на Урале. Я с ним занимался в институте. Он очень хороший товарищ, единственная ошибка его та, что он охотник, и он охотился вместе с Полем, они жили в одном доме. Брежнев молодой растущий работник»303. Хотел того Брежнев или нет, после этой речи все единогласно проголосовали за сохранение его кандидатуры и тайным голосованием избрали его в оргбюро304.

Брежнев извлек выгоду из ситуации террора, при исключениях из партии других выступал с самообвинениями. Но не он руководил событиями, он сам находился под угрозой обвинений и ареста. Брежнев не выступал за форсирование репрессий и не был сторонником крайних мер, не продвигал «разоблачения» и аресты своих коллег, но точно так же не мог и уклониться от показательных «проработок» «врагов народа» и «вредителей». В качестве депутата горсовета и члена горкома партии ему приходилось определенным образом вести себя по отношению к обвинениям, выдвигавшимся НКВД. Брежнев избрал курс, который, насколько это было возможно, не вредил ни другим, ни себе. Необычно, что Брежнев не боялся характеризовать себя как «доморощенного человека», т. е. в уничижительном смысле «простодушного», чтобы объяснить незнанием и доверчивостью свою мнимую вину в том, что не распознал врагов народа. Он пошел еще дальше, утверждая, что его чуть ли не заставили занять эти посты. Учитывая все, что нам известно о нем из 1920-х и начала 1930-х гг., его нежелание занять должность заместителя председателя горисполкома кажется искренним. Брежнев не хотел ни подставлять себя под удар террора, ни уходить в политику, фактически меняя профессию. Другой личный акцент Брежнев сделал в рамках заданного нарратива, попытавшись поднять дискурс вредительства на объективный уровень инфраструктурных проектов. Как бы там ни было, это серьезные свидетельства того, что Брежнев не поддавался истерии Большого террора. Судя по всему, он понимал, что людей (и его в том числе) посылают на верную смерть, так как в народном хозяйстве не были достигнуты те результаты, которые планировались.

Аресты и исключения из партии продолжались и после ноября 1937 г. Руководство горсовета неоднократно менялось: в марте, мае и сентябре 1938 г.305 Первый и второй секретари назначались только в качестве «исполняющих обязанности», оставаясь в должности лишь несколько месяцев. Брежнев работал теперь под руководством Г. И. Жупинаса, который уже в конце января попросил снять его с должности первого секретаря, и второго секретаря А. И. Трофимова, в марте последовавшего за Жупинасом и смещенного в итоге за то, что он «слабо и недостаточно руководил работой Горсовета»306. Наряду с «конфликтными делами», т. е. исключениями из партии, на повестке дня заседаний бюро горкома стояли многочисленные неотложные задачи, причем их неисполнение могло быстро привести к новым обвинениям во «вредительстве». В протоколах отмечается, кто говорил на какую тему, так что мы знаем, по каким вопросам высказывался Брежнев, но не знаем, что он говорил. В качестве руководителя отдела строительства и городских предприятий он обсуждал положение колхозов и машино-тракторных станций, состояние городской организации торговли продовольственными товарами, кампанию по весеннему севу и работу хлебозавода307. В начале марта оргбюро обязало его позаботиться о том, чтобы ремонт театра им. Шевченко был завершен до начала осеннего сезона308. За плохое состояние здания нескольких секретарей горкома объявили врагами народа. Брежнев заботился о том, как добираться в город рабочим, жившим еще в весьма отдаленных деревнях, открыл трамвайную линию и стал членом комиссии, регулировавшей передачу судов из собственности завода – городской судоходной компании309. Вместе с новым первым секретарем горисполкома Трофимовым на него возлагалась задача найти для избирательных комиссий пригодные помещения, и ему пришлось высказать свою точку зрения, почему не выполнялись предписания Центрального комитета ВКП(б) и Совнаркома СССР по снабжению днепровского региона электричеством310.

Время, когда исключения из партии и аресты шли одновременно с постоянной сменой руководства горсовета и лихорадочным выполнением планов и заданий из Москвы, было, очевидно, крайне напряженным и изматывающим нервы. Вероятно, из-за многочисленных арестов в своем окружении Брежнев жил в постоянном страхе, ожидая ареста. Мы не знаем, как он выходил из этого состояния, проводил ли ночи без сна, как многие другие, ждал ли, что НКВД арестует его, гнал ли прочь мысли об опасности или топил их в работе на износ. «Мемуары» Брежнева описывают Большой террор как «интересное время», когда люди изумлялись подвигам своих современников и радовались тому, как рос город: «Настоящее торжество было, когда красные вагоны побежали через весь город. Помню, как возвели (за шестьдесят два дня!) красивое здание, в котором и сегодня помещается Дворец пионеров, как комсомольцы строили стадион, как появились у нас “высокие” дома в четыре этажа, с балконами и широкими окнами… больше стало товаров в магазинах, народ приоделся, жизнь становилась лучше – этим и памятно мне время работы в Днепродзержинске»311.

Спаянные террором

Еще во время войны и в послевоенные годы Брежнев встречал людей, которые были так важны для него, что он завязывал с ними тесные отношения и позже забирал с собой в Москву. Но, как представляется, особое значение для него имели сокурсники из Каменского (Днепродзержинска) и товарищи по партии из Днепропетровска. Не случайно позже за этой «свитой» закрепилось название «днепропетровская мафия», к которой присоединились несколько коллег из Молдавии и Казахстана. Мы не знаем, как возникали эти дружеские отношения, на чем они строились и держались, шла ли речь о товарищах по несчастью, о дружбе ради какой-то цели или об общем увлечении. Но очевидно, что отношения были необычайно прочными. Эти люди делили горе и радость, будто кровные братья, навсегда связанные друг с другом. Остается только предполагать, что днепропетровскую группировку спаяли опыт террора 1937–1938 гг., бесчеловечное давление сверху ради успеха, грозившее в любой момент обвинениями в саботаже, и вездесущая истерия поисков врага. В это время решающее значение имела возможность доверять людям, положиться на то, что они никого не обвинят как врага народа, не разоблачат как предателя и не проголосуют за исключение из партии. В этом нельзя было быть абсолютно уверенным, но все-таки существовала надежда на то, что людям со сходной биографией, происходившим из одной и той же местности, делившим институтскую скамью, находившимся под покровительством одних и тех же лиц и несшим одну и ту же ответственность, непросто будет донести на товарища. Если ни право, ни государственные институты или общественные организации не могли уберечь кого бы то ни было от обвинения как врага народа (даже при безукоризненном поведении самого человека), то спасательным кругом оставались только личные связи. Сталинский террор, чтобы продолжать дробление общества на микрочастицы, был, по всей видимости, нацелен и на разрушение именно этих отношений между лицами, защищавшими и прикрывавшими друг друга. Но постоянная опасность быть репрессированным способствовала тому, что люди на грани ареста сбивались в тесные группки, где безоговорочно поддерживали друг друга и таким образом по мере сил защищались от враждебного внешнего мира. Связи были крепкими, если эти люди благодаря своему положению в государственных, партийных или экономических структурах имели могущественного заступника, который мог защитить их и гарантировать поддержку.

Таким защитником и покровителем для Брежнева стал Хрущев, который 27 января 1938 г. приехал на Украину в качестве нового партийного руководителя. После чистки большой части партийного руководства и с учетом беспрерывных арестов Хрущеву нужна была собственная команда, на которую он мог полностью положиться. В нее входили Демьян Сергеевич Коротченко (1894–1969) и Семен Борисович Задионченко (1898–1972). Они оба в 1937–1941 гг. руководили Днепропетровским обкомом, восстанавливали разрушенную террором партию и создавали собственные властные структуры. Их знакомым был Константин Степанович Грушевой (1906–1982), близкий друг Брежнева со студенческих времен. Вместе с председателем Днепродзержинского горсовета Алферовым в 1934 г., за год до Брежнева, он окончил Металлургический институт312. По его предложению 16 мая 1938 г. Брежнева сделали заведующим отделом торговли Днепропетровского обкома партии313. Брежнев поднялся сразу на две ступеньки в карьере: проработав меньше года заместителем руководителя райцентра, он с семьей переехал в находившийся на расстоянии примерно 45 км административный центр области, где служил уже не в государственных, а в высших партийных структурах. Согласно Дорнбергу, он получил большую квартиру в старом доме на главной улице – проспекте Карла Маркса314.

Новое повышение опять не заставило себя долго ждать. Когда в начале 1939 г. Грушевой стал вторым секретарем Днепропетровского обкома, он позаботился о том, чтобы Брежнев 7 февраля 1939 г. был назначен секретарем по пропаганде315.

В документах днепропетровских областных партийных конференций, пленарных заседаний и заседаний бюро речей Брежнева нет, так что создается впечатление, будто здесь он вел себя сдержанно и уступал сцену другим316. Ему подчинялись теперь 200 газет и журналов, а также целая армия в 8 тыс. пропагандистов317. Брежнев был ответствен за распространение и проведение в жизнь партийных предписаний: ему вменялось в обязанность покончить с последними тенденциями украинского национализма, русифицировать республику, перестроить на русский язык школьное обучение и печать и переписать учебники истории согласно установкам Сталина. Также его задача состояла в том, чтобы сначала разжигать ненависть к Гитлеру, а после пакта Молотова – Риббентропа в августе 1939 г. восхвалять соглашения о взаимоотношениях и логично объяснять вторжение в Польшу318. По словам Млечина, Брежневу не нравилась его деятельность как главного пропагандиста. По слухам, позже он так говорил в узком кругу: «Я ненавижу эту тряхомудию, не люблю заниматься бесконечной болтовней. Так что еле-еле отбрыкался…»319 И действительно, после полутора лет работы секретарем по пропаганде последовало назначение на новый пост: в сентябре 1940 г. Брежнев поднялся до уровня третьего секретаря обкома и, вероятно, с этого момента отвечал за военную промышленность320, хотя формально соответствующую должность он занял только в марте 1941 г. по предложению Грушевого321. Вне всяких сомнений, неверно утверждение, приводимое в официальной англоязычной биографии Брежнева, согласно которому с осени 1940 г. он занимал пост секретаря по сельскому хозяйству322. По-видимому, на фоне холодной войны предпринимались попытки разорвать связь генерального секретаря с военной промышленностью. Отношение Брежнева к происходящему нам опять неизвестно. Если его деятельность в качестве заведующего отделом торговли имела, по меньшей мере, сходство с задачами в Днепродзержинске и обрисовывала ясную и конкретную цель – обеспечить население достаточным количеством продовольствия и товарами, то отдел пропаганды представлял собой нечто вроде минного поля: лозунги могли постоянно меняться, успехи с трудом поддавались измерению и сама работа требовала такой проницательности, которой Брежнев, каким он до сих пор показал себя, просто не обладал. Поэтому очень вероятно, что он испытал облегчение, когда смог приступить к организации военных предприятий.

Днепропетровская область относилась к числу важнейших промышленных регионов Советского Союза и давала 20 % чугуна и 16 % стали323. Как инженеру и организатору эта задача была ему гораздо ближе многих других: прежде всего, от него требовалось перевести заводы и фабрики на производство военной техники. На вагоностроительных заводах следовало изготовлять грузовики и танковые двигатели, на металлообрабатывающих – орудия и боеприпасы, на швейных фабриках шить форму324. В «мемуарах» об этом говорится: «Предприятия, изготовлявшие сугубо мирную продукцию, стали теперь работать на армию: завод имени Артема выпускал детали к боевым самолетам, завод имени Коминтерна – минометы, Днепровский металлургический имени Дзержинского – артиллерийские снаряды…»325 Будучи секретарем обкома, ответственным за военную промышленность, Брежнев постоянно находился в разъездах: «Мне приходилось связываться с наркоматами, вылетать в Москву, бесконечно ездить по области. Выходных мы не знали, в семье я бывал урывками»326.

Со многими своими будущими сподвижниками, от руководителя его личной охраны, ближайших сотрудников и до заместителей председателя Совета Министров и председателя КГБ Брежнев познакомился и оценил их в эти днепропетровские годы с 1938 по 1941 г. После 1964 г. он перевел их в Москву и пользовался их всемерной поддержкой на посту Генерального секретаря. Многие, подобно ему, Грушевому и Алферову, были выпускниками металлургического института в Каменском (Днепродзержинске): Игнатий Трофимович Новиков (1907–1993), впоследствии (1962– 1983) заместитель председателя Совета Министров, который, как и Брежнев, вырос в Каменском в семье рабочего и в начале 1930-х гг. вместе с ним там и учился; Георгий Эммануилович Цуканов (1919–2001), который окончил институт в 1941 г. и до смерти Брежнева был его личным помощником; Георгий Сергеевич Павлов (1910–1991), через год после Брежнева получивший диплом инженера в Каменском и ставший в 1964 г. управляющим делами ЦК КПСС, кем и оставался до 1983 г. Кто не учился в Каменском, был выпускником металлургического института в Днепропетровске, как, например, Николай Александрович Тихонов (1905–1997), работавший на Днепропетровском металлургическом и трубопрокатном заводе начальником цеха. В 1965 г. Брежнев назначил его сначала заместителем председателя Совета Министров, в 1980 г. преемником Косыгина. Можно назвать и Георгия Карповича Цинёва (1907–1996), которого Брежнев встретил в 1939 г., когда тот в Днепропетровске был секретарем райкома327. Они стали близкими друзьями, и в 1970 г. Брежнев назначил Цинёва заместителем председателя КГБ Андропова. С Николаем Анисимовичем Щёлоковым, впоследствии министром внутренних дел СССР (1966–1982), сыном рабочего и инженером, как и он сам, будущий Генеральный секретарь познакомился, будучи председателем Днепропетровского горисполкома (1939–1941). Брежнев встретил Андрея Павловича Кириленко, авиаконструктора, когда тот в 1939–1941 гг. работал вторым секретарем обкома в соседней Запорожской области, расположенной в 80 км от Днепропетровска. С 1938 г. он, как и Брежнев, работал в политических структурах. В 1966 г. Брежнев выдвинул его на пост секретаря ЦК и до своей смерти держал его куратором всей промышленности328. Уже в 1938 г. в Днепропетровске Брежнев встретил и Александра Яковлевича Рябенко, впоследствии его личного охранника, которому было суждено работать с ним 40 лет. Тогда Рябенко был шофером и однажды получил задание забрать из горкома нового секретаря. Рябенко так рассказывал позже об их первой встрече: «Вышел парень – в белой рубашке, рукава закатаны. – Поехали. – Куда? Я жду секретаря обкома Брежнева. – Я и есть Брежнев. – Ну тогда…»329 После войны Брежнев приказал разыскать своего водителя и вскоре назначил его начальником своей личной охраны330.

Кроме немногих строк, оставшихся от Рябенко, к сожалению, у нас нет свидетельств о характере встреч и отношений. Судя по всему, он подкупал своей привлекательной внешностью и непринужденной манерой общения. Гораздо интереснее, однако, что через несколько лет Брежнев приказал разыскать своего бывшего водителя. Сколь тесна была, по-видимому, привязанность, столь же велика была и уверенность в том, что речь могла идти только об этом человеке и ни о ком другом. Совместно пережитый террор 1937–1938 гг. и напряженные годы до начала Великой Отечественной войны в 1941 г. должны были спаять этих людей. Вероятно, они сами не смогли выразить словами эти чувства. Когда в 1982 г. умер Константин Грушевой, Брежнев, как рассказывают, упал на колени перед гробом своего друга и безудержно рыдал331.

В годы Великой Отечественной войны

Великая Отечественная война имела огромное значение как для Советского Союза, так и лично для Брежнева. Победа над Гитлером заложила фундамент для СССР как великой державы, заставила умолкнуть последних сомневавшихся в жизнеспособности советской политической системы, обеспечила Советскому Союзу господство над половиной Европы и явилась исходным пунктом для холодной войны с США, а также превратила Советский Союз во вторую в мире сверхдержаву. Именно Брежнев в 1965 г., через 20 лет после окончания войны, придал новое измерение памяти о подвигах советских людей, объявив 9 мая нерабочим праздничным днем. Впоследствии он удостоил ряд городов звания «город-герой», а также приказал создать музеи с военными диорамами и поставить огромные памятники, которые сам и открывал. Чтобы закрепить за собой пост Генерального секретаря, Брежневу было важно то обстоятельство, что во время войны он находился на фронте. В идеальную советскую биографию входило не только то, что ее герой был сыном рабочего, землеустроителем, слесарем и инженером, но и внес свой вклад в победу и тем самым был частью мифа о Великой Отечественной войне. Чтобы подчеркнуть это, Брежнев приказал в 1976 г., к своему 70-летию, присвоить себе звание маршала. В «мемуарной» трилогии уделяется особое внимание военным дням Брежнева, она начинается с «Малой земли». Советские люди любили героев войны, и литературные негры Брежнева пытались создать из него ключевую фигуру героического эпоса Великой Отечественной332. Правда, гротескная попытка представить Генерального секретаря гениальным полководцем, а выполнявшиеся им вполне скромные задачи – подвигами, имевшими решающее значение для хода войны, вызывало у значительной части населения прямо противоположную реакцию. В восприятии множества советских людей Брежнев стал смешон. Появились шутливые вопросы, вроде «За что Брежнев получил звание Маршала Советского Союза?» Ответ: «За взятие Кремля»333. Или рассказывались анекдоты такого типа: перед новым наступлением Сталин звонит Жукову: «Все в порядке, Георгий Константинович, начинайте! Впрочем, отставить! Я еще должен посоветоваться с полковником Брежневым!»334 Действительно, редактора мемуаров маршала Жукова уговорили вставить абзац, согласно которому Жуков во время войны хотел немедленно посоветоваться с Брежневым, хотя в то время он его еще не знал335. Литературные негры могли таким образом цитировать в «мемуарах» Брежнева мнимые воспоминания Жукова: «“Всех нас тогда беспокоил один вопрос, выдержат ли советские воины испытания, выпавшие на их долю в неравной борьбе”… Далее маршал писал, что именно об этом он хотел знать мою точку зрения»336. Генералу и главному редактору армейской газеты «Красная звезда» Давиду Ортенбергу редактор его «мемуаров» в 1975 г. намекнул, что автору стоило бы все-таки сообщить о Брежневе на Малой земле или, по крайней мере, упомянуть его имя. Но если Жуков уступил, так как боялся, что без этого его мемуары не издадут, то Ортенберг отказался337.

О том, что Брежнев действительно делал в военные годы, мы знаем немного, и этот факт находится в резком противоречии с историческим значением войны. Нам известны занимаемые им посты и места, где он бывал в разное время: Брежнев не был ни сражавшимся солдатом, ни командующим офицером, он служил политическим комиссаром и отвечал за моральное состояние в войсках. Даже если «Малая земля» и уверяла в обратном, Брежнев не участвовал ни в одной из битв, имевших решающее влияние на ход войны, и в ту пору его карьера словно остановилась. «Во время Вел. От. войны в составе советских войск он был за границей в Румынии, Чехословакии, Венгрии, Польше и Германии»338. 24 июня 1945 г. он участвовал в Параде Победы на Красной площади339, но не был демобилизован, а служил еще год в Буковине, где советизировал эту присоединенную область. Что из того времени осталось у Брежнева, так это любовные связи, которые он, как говорят, имел в годы войны с женщинами-военнослужащими. Наконец, косвенные выводы о пережитом военном опыте можно сделать из его последующего поведения: в отличие от Хрущева, не выносившего после 1945 г. фильмов про войну, Брежнев обнаруживал слабость к этому жанру, всегда трогавшему его до слез340. Его стремление сблизиться с США и организовать в Европе конференцию по безопасности и сотрудничеству коренилось как раз в военном прошлом советского лидера. Его собеседники-иностранцы свидетельствовали, что воспоминания о войне не были только позой, но волновали Брежнева на самом деле. Даже если он и не участвовал непосредственно в боевых действиях, то, судя по всему, успел увидеть на войне достаточно ужасов, чтобы возвращаться к пережитому на протяжении всей жизни.

Июнь 1941

Как все советские граждане, Брежнев был ошеломлен нападением Германии на Советский Союз в ранние утренние часы 22 июня 1941 г., в солнечное воскресенье. Накануне он вместе с другими членами обкома партии заседал до поздней ночи, чтобы обсудить реализацию последних директив из Москвы по организации производства и выпуску продукции на предприятиях оборонной промышленности и закончить отчет о последних успехах. Когда около двух ночи они вышли из здания обкома, Брежнев поехал на аэродром, посмотреть, как там идут строительные работы341. Всего лишь несколько часов спустя второй секретарь снова созвал обком, чтобы сообщить, что Германия напала на Советский Союз и Киев уже подвергся бомбардировке. Задача, которую теперь надлежало решать всем, состояла в быстрейшем выполнении мобилизационных планов. Брежнев должен был информировать городские и районные комитеты области342. Из Киева пришло указание позаботиться о том, чтобы объявленное на двенадцать часов радиообращение наркома иностранных дел Молотова было услышано гражданами повсюду на улицах, площадях, в парках и на предприятиях, также следовало провести митинги343.

Следующие дни характеризовались, с одной стороны, стремлением выполнить данное обещание о мобилизации 20 тыс. коммунистов в новые подразделения, с другой – соблюсти обязательство Москве – выполнить план по выпуску военной продукции. Брежнев был задействован на обоих «фронтах»: следил за производством вооружения и отправлялся туда, где возникали проблемы с мобилизацией. Он и его люди спали на походных кроватях в обкоме344. Однако всего через неделю после начала войны стало ясно, что угроза нависла и над Днепропетровском, по крайней мере так утверждает Грушевой. Только после 28 июня по указанию Москвы обком начал готовиться к приему людей, эвакуированных с Запада, а также планировать эвакуацию города345. Еще неделю спустя, 5 июля, поступил приказ демонтировать первые предприятия. Брежнев был теперь занят наблюдением за разборкой и погрузкой производственных мощностей, в частности моторостроительного завода346. 9 июля начались бомбежки Днепропетровска347. 14 июля Брежнев получил повестку, как о том говорится в его «мемуарах», по собственному настоятельному желанию348. Но до сих пор было практически неизвестно то обстоятельство, что его только в середине сентября назначили первым заместителем начальника политического управления Южного фронта – до того Брежнев руководил спецгруппой по эвакуации, строительству укреплений и расквартированию войск349. 7 августа он в этой должности вернулся в Днепропетровск, так как Южный фронт отступал через Днепропетровск, Донбасс и Ростов-на-Дону в направлении Кавказа350. Брежнев должен был наладить здесь работу штаба351. Мемуары Грушевого, вышедшие в 1974 г., вероятно, подвергались редакционной обработке с точки зрения Брежнева, но с учетом их дружбы и наших знаний о характере Брежнева едва удивляет то, что Грушевой писал о встрече с товарищем: «Загорелый, немного похудевший, стремительный, то и дело поправляя густые черные волосы, непокорно спадавшие на высокий лоб, Леонид Ильич радостно улыбался старым товарищам, на ходу пожимал руки, обнимал друзей, и только по темным кругам по глазами, по напряженности взгляда можно было догадаться, что за внешним спокойствием таятся озабоченность и тревога»352. Вместе с Грушевым как представителем облисполкома и Щёлоковым, председателем горсовета, Брежнев выезжал на строительство оборонительных сооружений, а также проверял военные предприятия353.

6 августа Москва приказала эвакуировать большую часть заводов и фабрик, колхозов и гражданское население. Днем шел демонтаж, по ночам загружались в общей сложности 99 тыс. товарных вагонов. В городе были созданы две партизанские школы, строились бронепоезда, ремонтировались танки и изготовлялся «коктейль Молотова»; как утверждают, Брежнев приказал опустошить все бутылки местного спиртоводочного завода, чтобы наполнить их горючей смесью. 13 августа начался артиллерийский обстрел Днепропетровска; в тот же день семья Брежнева уехала в эвакуацию в столицу Казахстана Алма-Ату, а он сам вернулся на линию фронта354.

19 августа Брежнев снова был в Днепропетровске, на этот раз с войсками, отходившими с тяжелыми боями. Он оставался в городе шесть дней, пока длились бои, ожесточенные и крайне кровопролитные для Красной Армии355. Сталин приказал удержать Днепропетровск любой ценой, и маршал Будённый, командующий Южным фронтом, подтвердил, отвечая на дополнительный вопрос: «Драться не на жизнь, а на смерть»356. Только в последнюю минуту, 25 августа, Брежнев покинул город вместе с военным командованием и партийным руководством после того, как пала большая часть защитников, и один мост через Днепр был уже взорван немцами357.

Во время дальнейшего отступления Красной Армии под натиском немцев Грушевой снова встретил своего друга Брежнева в конце сентября в деревне Песчанка в Днепропетровской области: «На мой вопрос о положении дел Леонид Ильич, озабоченный и очень спешивший, ответил кратко: “Трудно. Держимся на пределе”. Выглядел он плохо: похудел, глаза покраснели от бессонницы, лицо не то загорело, не то потемнело от усталости»358. Первый успех в ходе кровопролитных арьергардных боев Брежнев увидел в конце ноября 1941 г., когда был освобожден Ростов-на-Дону, а вермахт удалось оттеснить на 80 км359. Когда в начале 1942 г. по требованию Сталина Южный фронт действительно смог продвинуться, свои первые два ордена получил и Брежнев360. В мае же бои за взятие ранее оставленного Харькова, которые велись также по прямому приказу Сталина, окончились катастрофой, потерей 230 тыс. советских солдат и беспрепятственным продвижением вермахта в Крым и до Сталинграда361. Тогда Сталин не только понизил в звании многих офицеров, в том числе командующего Южным фронтом Р. Я. Малиновского и Л. З. Мехлиса362, в ходе проверки политработы в армии и Брежнев получил плохую характеристику: «Не способен обеспечить соответствующий перелом к лучшему в настроениях и поведении (на работе и в быту) у работников Политуправления фронта»363.

Будни политкомиссара

Повседневные задачи Брежнева состояли фактически в том, чтобы организовывать политическую работу, т. е. руководить рядовыми политработниками и заботиться о правильной расстановке кадров: «В течение 22 и 23 декабря во всех частях проведены собрания первичных и ротных партийных и комсомольских организаций. С отдельными начальниками политотделов и заместителями командиров армейских частей по политчасти мною проведены индивидуальные беседы по обеспечению подготовки к боевой операции и по другим вопросам партийно-политической работы в частях»364. Сохранилось несколько указаний Брежнева, где он требовал повышения качества политработы, напоминал о необходимости постоянного присутствия политработников в подразделениях, требовал, чтобы они беседовали с солдатами и обеспечивали их достаточным количеством пропагандистского материала365. Авторы его «мемуаров» романтизировали эту работу политического комиссара, превращая его в духовного пастыря армии: «Настоящий политработник в армии – это тот человек, вокруг которого группируются люди, он доподлинно знает их настроения, нужды, надежды, мечты, он ведет их на самопожертвование, на подвиг. И если учесть, что боевой дух войск всегда признавался важнейшим фактором стойкости войск, то именно политработнику было доверено самое острое оружие в годы войны. Души и сердца воинов закалял он, без чего ни танки, ни пушки, ни самолеты победы нам бы не принесли»366. В воспоминаниях Брежнева внушалось, что он сам действительно был в постоянной связи с простыми солдатами, в то время как на деле он руководил политработниками и в первую очередь координировал их работу. Другой, такой же тенденциозный, взгляд на направление деятельности Брежнева дает нам генерал и диссидент Петр Григоренко, который в 1944–1945 гг. девять месяцев служил вместе с Брежневым на 4-м Украинском фронте. Так, по его словам, Брежнев, что было обычно для политработника, редко находился к линии фронта ближе чем на три километра, он появлялся вместе с генерал-полковником Мехлисом, к которому, совершенно очевидно, пытался подольститься, показывая себя ревностным службистом, то надевая, то снимая, как маску, свою улыбку. В памяти Григоренко остался и другой Брежнев, который на партийном собрании громко и отчетливо высказывался против того, чтобы удалить «строгий выговор» из его личного дела: «“Неуважение к товарищу Сталину?! Нет, за это пусть поносит! Пусть поносит! Пусть поносит!” Лицо одето в маску строжайшей назидательности. Указующий перст за каждым “Пусть поносит!” тычет в мою сторону. И я невольно подумал: “Ну, артист! Ведь он же специально для этого пришел сюда. Пришел, чтобы здесь перед всеми этими партийными чиновниками продемонстрировать, как он печется об авторитете “великого Сталина”, как он любит его”»367. Григоренко питал личную неприязнь к Брежневу, так как Генеральный секретарь в 1978 г. приказал лишить его гражданства. Григоренко не договаривает, сколь малым пространством для маневра обладал Брежнев, если сам не хотел прослыть критиком Сталина. Не исключено при этом, что Брежнев, как и многие коммунисты и диссиденты, в годы войны почитал Сталина под впечатлением успехов в борьбе с фашистами.

При всей неоднозначности высказываний Григоренко трудно проверить, оправдан ли упрек Брежневу в том, что он не мог вдохновлять солдат, а занимался только поиском «козлов отпущения». Во всяком случае, это впечатление напрашивается, если читать обоснования награждения в общей сложности четырьмя орденами, которые Брежнев получил позже, в 1943 и 1944 гг., когда Красная Армия одерживала победу за победой. В этих документах Брежнева хвалили как очень способного и мужественного политического организатора, который снова и снова отправлялся на линию фронта, чтобы там «практически» и «конкретно» организовать политическую работу и помочь выиграть бой368.

Насколько эти представления к наградам являются стандартными текстами, можно попытаться понять, обратив внимание на характеристики «практически» и «конкретно». С одной стороны, мы до сих пор знали Брежнева, который был хорош в обращении с людьми. С другой – можно вполне представить себе, что в крайне тяжелых условиях фронта, под артиллерийским обстрелом и когда, как в 1941–1942 гг., не хватало буквально всего – теплой одежды, питания и боеприпасов, чтобы поднять боевой дух, требовалось нечто большее, чем руководящие указания и напоминания. И как раз эта сторона его работы – организация подвоза и снабжения любого рода – и была, как представляется, действительно сильным качеством Брежнева. Биограф Д. А. Волкогонов цитировал из его личного дела: «…черновой работы чурается. Военные знания т. Брежнева весьма слабые. Многие вопросы решает как хозяйственник, a не как политработник. К людям относится не одинаково ровно, склонен иметь любимчиков»369. Мы не знаем, к какой ситуации относятся эти слова, но характеризуют они того Брежнева, который нам известен: он явно не был военным и сторонником крайних мер. Его профессиональные умения и навыки заключались действительно в «хозяйствовании» – в том, чтобы организовывать, заботиться, создавать. Эти черты подчеркивают и «мемуары» Брежнева. В них цитируется директива, которую Брежнев издал в конце 1943 г. во время боев за Киев. Даже если литературные негры тем самым и внушали, что только одному Брежневу вменялась в обязанность забота о солдатах во время битвы за Киев, следует исходить из того, что источник сам по себе не фальсифицирован: «Постоянно проявляйте заботу о сбережении сил и здоровья бойцов. Бесперебойное обеспечение солдат горячей пищей и кипятком должно быть нерушимым правилом. Надо обеспечить строжайший контроль за тем, чтобы все, что государство отпускает для бойцов и офицеров, доходило до них полностью. Беспечных и бездеятельных в этом отношении людей нужно привлекать к суровой ответственности»370. Биограф Млечин, которого трудно заподозрить в намерении восхвалять Брежнева, цитирует составленный Брежневым в декабре 1943 г. отчет: «В частях плохо с питанием. Отсутствуют мясо, жиры, рыбные и иные консервы. Происходят частые перебои с хлебом. Сильно сказывается недостаток зимнего обмундирования. Многие бойцы и офицеры ходят в летней одежде и непригодной для носки обуви. Это усугубляет наше положение»371. Не вызывает сомнений и другой характерный текст, которым 27 марта 1942 г. было обосновано самое первое награждение Брежнева орденом: «В трудный момент, когда дороги были занесены снегом и машины отстали, сумел организовать бесперебойное снабжение войск всем необходимым»372. Следовательно, Брежнев получил свой первый орден не столько за отвагу или политическую работу, сколько за уборку снега и организацию снабжения.

Военные легенды

Брежнев не только не сделал карьеру во время войны, даже наоборот: новые должности, которые он занимал после реорганизаций армий и участков фронтов, были скорее понижениями в звании, чем продвижением по службе. Когда в конце 1941 г. член Политбюро А. А. Андреев послал Хрущеву список перспективных товарищей, которые на государственной службе были бы полезнее, чем в армии, там, судя по всему, были, среди прочих, Щёлоков и два других секретаря из Днепропетровска, а не Брежнев373. В ходе переформирования Южного фронта Брежнев был назначен в августе 1942 г. всего лишь заместителем начальника политуправления Северо-Кавказского фронта, который переименовался в Черноморскую группу в составе Северо-Кавказского фронта в сентябре374. Но уже в апреле 1943 г. он покинул и этот участок. Находясь под командованием генерал-майора С. Е. Колонина, он стал начальником политотдела одной-единственной армии – 18-й. Соответственно, Брежнев получил те же самые ордена, которыми за победы награждали многих военнослужащих375. Когда в 1943 г. были снова введены отмененные прежде военные звания и политические комиссары производились в полковники или генерал-майоры, Брежневу пришлось удовольствоваться полковничьими звездами376.

Вот почему литературные негры, работавшие над мемуарами Брежнева, прилагали все усилия, чтобы превратить обычного полковника в выдающегося офицера, наделенного необыкновенной мудростью и душевностью. При этом трудно отличить вымысел от правды, так как для последней имеется лишь несколько точек опоры. К примеру, как утверждают сочинители «мемуаров» Брежнева, он ясно выразил желание «не отзывать меня в числе партийных работников-фронтовиков, направляемых на руководящую работу в тыл». «Благодарен и за то, что в 1944 году была удовлетворена просьба не назначать на более высокий пост, который отдалил бы меня от непосредственных боевых действий…»377 Не исключено, что так дело и обстояло, даже если здесь проявляется намерение авторов представить Брежнева как скромного, расположенного к простым людям партийного руководителя. Но как утверждает Млечин, Брежнев неоднократно жаловался, что его не продвигают378. Чтобы загладить этот изъян, литературные негры попытались перенести на более ранний срок повышение Брежнева до начальника политического управления 4-го Украинского фронта, которое состоялось в 1945 г. только после окончания войны. Так, маршал К. С. Москаленко по настоянию Брежнева опубликовал в своих мемуарах фотографию, которая показывает его еще начальником политотдела 18-й армии, но с такой подписью: «Брежнев, начальник политуправления 4-го Украинского фронта»379.

Наконец, Брежнев и коллектив его сотрудников делали все, чтобы обосновать героический миф вокруг 18-й армии: «С 18-й армией связана моя фронтовая жизнь, и она навсегда сделалась для меня родной. В рядах 18-й я сражался в горах Кавказа в момент, когда там решались судьбы Родины, воевал на полях Украины, одолевал карпатские хребты, участвовал в освобождении Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии»380. Как говорилось, Брежнев сам не участвовал в сражениях, и освобождение Новороссийска 18-й армией в 1943 г. также не имело решающего значения для хода войны. Но к возмущению генерала Ортенберга, который сам руководил частью операций, «мемуары» «Малая земля» сделали эти военные действия из-за участия в них Брежнева «одним из крупнейших десантов Великой Отечественной войны»381.

«Малая земля» в 1943 г. еще не носила этого названия, однако, согласно «мемуарам», была окрещена солдатами как «наша, советская, она полита нашим потом, нашей кровью»382. Она представляла собой маленькую полоску суши на Черном море под Новороссийском, которую Красная Армия смогла взять и удерживала в качестве плацдарма 225 дней, пока, наконец, в сентябре не удалось освободить Новороссийск. Как утверждает Ортенберг, Брежнев, будучи начальником политотдела 18-й армии, прибыл сюда только в апреле. В отличие от упомянутого в «Малой земле», он не вгрызался в каменистую ничейную землю вплоть до решающего сражения в сентябре, а переправлялся туда только два раза, чтобы вручать солдатам партбилеты и награды383. Но, очевидно, истина лежит посередине между «мемуарами» Брежнева и воспоминаниями Ортенберга, ибо Брежнев получил в марте 1943 г. орден за заслуги в ходе наступления на Новороссийск в январе 1943 г., и, следовательно, действительно уже задолго до апреля находился на месте боевых действий384. Близким к истине кажется описание событий, оставленное генералом Андреем Антоновичем Гречко, который с октября 1942 г. командовал 18-й армией: «Начальник политотдела 18-й армии полковник Л. И. Брежнев, находясь у десантников, проверял подготовку к операции, интересовался, в чем нуждаются войска. Л. И. Брежнев беседовал с воинами, проводил совещания с командирами и политработниками, бывал на партийных и комсомольских собраниях, вручал партийные билеты принятым в ряды ВКП(б)»385.

Литературные негры не останавливались и перед тем, чтобы ситуацию, в которой Брежнев получил свое единственное ранение на войне, восславить в «мемуарах» как подвиг, но при этом умолчать о самой ране, с которой он попал в лазарет386. В ходе освобождения Новороссийска в сентябре 1943 г. Брежнев переправлялся на десантном судне на «Малую землю», но сейнер подорвался, налетев на мину. «Мемуары» утверждают, что Брежнев, будучи хорошим пловцом, геройски помог своим товарищам снова забраться на борт, достоверно же известно, что Брежнева, потерявшего сознание, спасли из воды387. Об этом сообщал в своих мемуарах в 1967 г. и Гречко, которого Брежнев в том же году назначил министром обороны. Тогда, по-видимому, Генерального секретаря еще не заботило, что будет написано в этих мемуарах388. Брежнев перенес травму челюсти, при этом столь тяжелую, что на старости лет речь давалась ему с трудом389.

Пожалуй, и во многом остальном автор «Малой земли» дал простор своей фантазии. Он рассказывает о сети окопов на Малой земле, где солдатская жизнь хотя и была суровой, полной лишений, но благодаря передышкам, шахматным турнирам, а иной раз и пляскам оказывалась не столь уж однообразной. Фронтовики же вспоминали о том, что в каменистом грунте нельзя было рыть окопы, и о том, что и в их жизни на передовой не было никаких приятных моментов390.

Литературные негры заставили Брежнева не только выступить советником командующего К. Н. Леселидзе, но и поучать генерал-майора Колонина: «Ты член Военного совета, а я начальник политотдела. Я должен на два шага идти впереди»391. Наконец, они приписали Брежневу еще один подвиг: 12 декабря 1943 г. он якобы внезапно схватил на Киевском шоссе пулемет убитого солдата и удерживал позицию до тех пор, пока не пришла замена: «Только одна мысль владела всем существом: остановить! Кажется, я не слышал грохота боя, не слышал шума команд, раздававшихся рядом. Заметил лишь в какой-то момент, что падают и те враги, в которых я не целился: это вели огонь подоспевшие нам на выручку бойцы. Помню, моей руки коснулась рука одного из них: Уступите место пулеметчику, товарищ полковник»392.

Хотя Брежнев, судя по всему, не совершал и этот подвиг, но в 1973 г. на этом месте Киевского шоссе был открыт большой памятник393. В том же году Новороссийску было присвоено звание города-героя, чтобы подкрепить значение военного прошлого Брежнева. В создании мифа об этой военной славе участвовали друзья и товарищи Брежнева. В 1970-е гг. они, будучи первыми секретарями ЦК компартий своих республик, открывали музеи в честь 18-й армии394.

В Карпатах

После освобождения Новороссийска и Таманского полуострова, а также Керченского плацдарма и Крыма последовала ликвидация Северо-Кавказского фронта. 18-я армия была переведена в глубь страны и подчинена 1-му Украинскому фронту, который в ноябре 1943 г. взял Киев. Членом Военного совета фронта был Хрущев. Но так как после 1964 г. Хрущев стал для Брежнева персоной нон грата, то все официальные изложения событий умалчивают об их контактах и отношениях. Фотография в начале главы и последующая карьера Брежнева показывают, что Хрущев питал симпатию к молодому, рослому и привлекательному земляку, который был двенадцатью годами моложе395. Хрущев после освобождения Украины там и остался396, чтобы позаботиться о ее восстановлении, а Брежнев после взятия Львова в июле 1944 г. вошел 5 августа 1944 г. вместе с 18-й армией в состав 4-го Украинского фронта; как офицер, «обладающий авторитетом», он получил, наконец, звание генерал-майора397. Под командованием генерал-полковника Петрова и его советника Мехлиса 4-й Украинский фронт приступил в начале сентября к осуществлению Восточно-Карпатской операции и с боями продвигался в 1945 г. до Праги.

В «мемуарах» Брежнева говорится: «С жестокими боями, освобождая села и города, прошли мы по землям Киевской, Винницкой, Хмельницкой, Черновицкой, Львовской и других областей Украины и подступили к Карпатам»398. Условия в ходе преодоления горной цепи были невероятно тяжелыми, как о том свидетельствует цитата генерала Гречко из отчета, который Брежнев прислал военному совету 4-го Украинского фронта: «Наступательная операция в Карпатах была сопряжена с огромными трудностями. Предстояло с боями преодолеть толщу горной цепи шириною свыше 100 километров, пройти (часто по бездорожью) Ужокский и Верецкий перевалы, протащить транспорт и тяжелую материальную часть по единственным двум дорогам (ужгородская и мукачевская), сплошь заваленными и взорванными противником. Трудности боев усугублялись еще и тем, что местность прорезана здесь многочисленными горными ручьями и реками, с обрывистыми берегами и непостоянным режимом воды. Во время дождей, которые в горах идут очень часто, вода в реках поднимается на 3–5 метров и делает их почти непроходимыми. Питание армии предстояло производить исключительно с помощью автомобильного и вьючного транспорта, так как железная дорога была полностью выведена из строя противником»399. Даже если этот текст на многое только намекает, остается лишь догадываться, каких тягот стоило войскам продвижение вперед; Брежнев снова зарекомендовал себя организатором снабжения. К обычным темам политучебы вроде «Товарищ Сталин – вождь и организатор наших великих побед» Брежнев добавил теперь в программу и новую – «Об особенностях военных действий в горах»400.

28 октября 1944 г. он добрался до столицы Закарпатской Украины Ужгорода, днем ранее взятого Красной Армией401. Брежнев оставался здесь не только до начала 1945 г. на протяжении более двух месяцев, чтобы в это время создать советские структуры. Он сюда возвращался и летом 1945 г., чтобы сделать фактом присоединение этого региона к Украине402. Новое в ситуации заключалось в том, что 1-й и 4-й Украинские фронты с сентября 1944 г. наступали уже за пределами советской территории и вели боевые действия сначала на польских, а затем на чехословацких землях. Это означало для Брежнева-политработника необходимость и обучать вверенные ему войска обращению с гражданскими лицами, и убеждать местное население в том, что Красная Армия пришла как освободительница. Советским солдатам приходилось теперь иметь дело не только с отступавшим вермахтом, но и с вооруженными бандами украинских националистов, которые, часто одевшись для маскировки в форму советских военнослужащих, нападали на армейские части, захватывали оружие, заманивали в засады красноармейцев и убивали прежде всего тех, кто в деревнях реквизировал у крестьян продовольствие и зерно. В августе 1944 г. в подразделении, где служил Брежнев, девять солдат были расстреляны боевиками Степана Бандеры, боровшегося за независимость Украины403.

В «мемуарах» Брежнева говорится: «Шли бои, и ни на минуту не прекращалась партийно-политическая работа в войсках. Вместе с тем надо было помочь местным товарищам, коммунистам, вышедшим из подполья, налаживать новую жизнь. Одно за другим проходили крупные политические мероприятия: партийная конференция, профсоюзный съезд, молодежная, женская конференции»404. Официальная англоязычная биография несколько по-иному расставляет акценты на деятельности Брежнева: «Генерал-майор Брежнев был непосредственно вовлечен в работу, цель которой заключалась в открытии школы, магазинов и медицинских учреждений, а также в запуске предприятий в работу. По его инициативе 9 млн фунтов зерна из армейских запасов были распределены среди нуждавшегося населения. Он выступал на собраниях и конгрессах… В то же время он продолжал руководить партийно-политической работой в 18-й армии, которая по-прежнему участвовала в военных операциях»405. Действительно, многое из этого обнаруживается в записях Брежнева. При этом одним из важнейших вызовов оставалось снабжение не только населения, но и армии продовольствием, одеждой и обувью406. Из-за плохого питания, отсутствия горячей пищи и возможности время от времени обогреться в это время дезертировали восемь солдат407. В течение двух месяцев Брежнев заботился о магазинах, картинных галереях и театрах, а также школах и учебниках, но кроме того, и изъятии земельной собственности и последующем перераспределении земли среди крестьян408. Он не только приказал отправить военные трофеи – фортепьяно и автомобиль «опель» Хрущеву и начальнику политуправления 4-го Украинского фронта Михаилу Пронину соответственно409. Ему пришлось разбираться также со случаями мародерства и изнасилований, совершавшимися солдатами его армии410. Если прежде на первом плане в политической работе Брежнева стояло разжигание ненависти к фашистам, то теперь он был ответствен за то, чтобы объяснять солдатам: гражданское население – не враги411. Не только поэтому он настаивал на усилении политической работы среди солдат. Имелась также новая директива, согласно которой надлежало не принимать солдат в партию скопом, а тщательно проверять, являются ли они настоящими коммунистами или их только интересуют партийные привилегии412.

Главная же задача заключалась в политической реструктуризации региона. Правда, Сталин пообещал чехословацкому президенту в изгнании Эдварду Бенешу, что не будет вмешиваться в политическое будущее этой страны413. В действительности же он дал Мехлису указание делать как раз обратное. Мехлис вдвоем с подчиненным ему Брежневым предпринимали все, чтобы воспрепятствовать делегату чехословацкого эмигрантского правительства в Лондоне Франтишеку Немецу в создании управленческих структур. Одновременно позаботились и о том, чтобы в национальные комитеты, о создании которых договорились Бенеш и Сталин, выдвигались исключительно те, кто высказывался за присоединение к Советскому Союзу414. Записи Брежнева начинаются с перечня тех людей, которых они 28 октября 1944 г. приказали избрать во временный городской совет. Решающую роль в их назначении играла позиция бывших должностных лиц после оккупации Закарпатья Венгрией в 1939 г.415

Под эгидой Мехлиса и Брежнева создавались органы власти по советскому образцу: в Мукачево, взятом 26 октября 1944 г.416, они распорядились созвать 13 ноября партсобрание, избравшее народный комитет, подготовивший, в свою очередь, первую партийную конференцию на 19 ноября и конгресс на 26 ноября. Командующий 4-м Украинским фронтом генерал Петров отказал посланцу Бенеша, упомянутому Франтишеку Немцу, во въезде в Мукачево, в то время как верный Москве коммунист Иван Иванович Туряница мог свободно передвигаться по мнимому «району боевых действий»417. Под наблюдением Мехлиса и Брежнева конференция и конгресс избрали Туряницу секретарем ЦК Компартии Закарпатской Украины и председателем народного правительства, которое сразу же высказалось за объединение с Украиной. После этого Туряница с помощью Красной Армии основал три коммунистические газеты и приказал распространять среди населения листовки с призывом к объединению с Советским Союзом418. Кроме того, конгресс направил делегацию в Киев и Москву, чтобы просить о принятии в состав Советского Союза419. Последовали другие учредительные собрания – молодежи, женщин и учителей420. Параллельно с этим НКВД приказал арестовать, предать суду и казнить всех, кто сопротивлялся советизации421. Делегат правительства в изгнании Немец неоднократно добивался беседы с Петровым и Мехлисом, чтобы получить разъяснение о происходящем, но высокопоставленные командиры Советской армии всегда утверждали, что-де не вмешиваются в политические дела422. Неясно, присутствовал ли Брежнев на этих встречах, но о них его информировал непосредственно Мехлис423.

В «мемуарах» Брежнева создание этих политических структур приписано инициативе местного населения: «Атмосфера свободы пробудила к политической активности все население Закарпатской Украины… Повсюду создавались Народные комитеты, готовился их первый съезд. Присутствуя затем на съезде, я видел, с каким огромным энтузиазмом было принято историческое решение о воссоединении Закарпатья с родным народом»424. В официальной региональной истории Карпат, вышедшей в 1969 г., говорится о большом политическом и идеологическом вкладе Брежнева: «Жители Карпат с радостью вспоминают о его выступлениях на собраниях и митингах трудящихся…»425 Действительно, текст такой «Петиции ужгородских граждан» с просьбой о принятии в Советский Союз с редакционными примечаниями и исправлениями можно найти в записях Брежнева; если он и не сам писал, то, по меньшей мере, редактировал его426. Из записей Брежнева явствует однозначно, что политическое руководство армии планировало и согласовывало решения, которые затем принимало «население». В их число входило и «приветствие Красной Армии»427. Усилия по провозглашению завоеванной области частью советской Украины заходили столь далеко, что Брежнев требовал не позволять красноармейцам писать на могилах своих товарищей «Он пал за освобождение Чехословакии». Вместо этого там должно было стоять «Он пал за свободу нашей социалистической Родины»428.

После окончания войны

В январе 1945 г. началась Западно-Карпатская операция. Брежнев продолжал путь с 18-й армией по Высоким Татрам, где недалеко от города Закопане политотдел 18-й армии стал лагерем в деревне Чарны Дунаец. С марта до окончания войны 18-я армия участвовала в Моравско-Остравской операции, завершившейся 8 мая освобождением Праги. К тому времени относится и знакомство Брежнева с Людвиком Свободой, впоследствии президентом Чехословакии, который с 1943 г. командовал чехословацким батальоном, вместе с 1-м Украинским фронтом, освобождавшим Киев и затем участвовавшим в Карпатской операции. Вероятно, Свобода и Брежнев вместе прибыли 21 января 1945 г. в Кошице, освобожденный 18-й армией и Чехословацким корпусом и с тех пор служивший временной резиденцией правительства Национального фронта429. Брежнев присутствовал также при освобождении Праги 8 мая 1945 г. и сдаче в плен последних еще сражавшихся немецких войск на чешской земле 12 мая 1945 г.430 Совместное освобождение Чехословакии советскими войсками 18-й армии и Чехословацким корпусом под командованием Свободы должно было в 1968 г. сыграть для Брежнева решающую роль при оценке возможного отказа ЧССР от социализма и заставило его говорить о «неблагодарности» своего чехословацкого партнера.

Фото 8. Генерал-майор Брежнев (в середине) на Параде Победы на Красной площади, слева генерал-полковник Кирилл Москаленко, справа генерал-лейтенант Андрей Бондарев, 24 июня 1945 г.

Война закончилась, и вскоре Брежнев получил повышение, был назначен начальником политического управления 4-го Украинского фронта431. На фотографии, сделанной в великий день Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 г., запечатлен очень статный, уверенный в себе, улыбающийся Брежнев в парадной форме, грудь сплошь в орденах и медалях. Брежневу было позволено привезти на этот праздник из Днепропетровска свою семью, которую он не видел с 1941 г., он провел неделю с родными в Москве. Его мать, жена и дети в ноябре 1943 г. после освобождения Днепропетровска вернулись из Казахстана432. Так как во время парада дождь лил как из ведра, Виктория Петровна весь день высушивала утюгом парадную форму мужа к праздничному банкету433. В гостинице «Москва» Брежнев, как говорят, до поздней ночи бражничал с летчиком-истребителем А. И. Покрышкиным. Когда официанты попытались выпроводить обоих, Покрышкин принялся стрелять, Сталин же, узнав об этом, якобы сказал: «Герою войны это позволено». Сам же Брежнев, который позже в своем охотничьем домике рассказывал этот анекдот, поведал, что он в эту ночь еще долго «общался» с Царь-колоколом в Кремле434.

Характер деятельности Брежнева не изменился и с окончанием войны. 9 июля 1945 г. из войск 4-го Украинского фронта был образован Прикарпатский военный округ со штабом в Черновцах, Брежнев в августе 1945 г. принял руководство политическим управлением вновь созданного округа435. Сталин назначил Брежнева по рекомендациям Мехлиса, ставшего членом военного совета этого военного округа, и Хрущева436. Главной целью Брежнева была советизация этого аннексированного региона – Рутении (Восточной Галиции и Волыни), прежде принадлежавшей Чехословакии. В его ведении находилась также захваченная у Румынии Северная Буковина, территория, в соответствии с Лондонским соглашением 1943 г. отходившая Чехословакии, но присоединенная Сталиным к Украине437. Брежнев слетал в Днепропетровск, чтобы забрать семью438. Он продолжал служить под началом А. И. Еременко, который с марта 1945 г. командовал 4-м Украинским фронтом, а в июле стал командующим Прикарпатского военного округа439. Этот военный округ с центром в Черновцах, где Брежнев принял на себя политическое руководство, был велик и неоднороден, включал как старинные украинские территории вроде Винницкой области, так и отторгнутую от Словакии Закарпатскую Украину и захваченную прежде Румынией Черновицкую область. Украинская повстанческая армия (УПА) и Организация украинских националистов (ОУН) по-прежнему боролись с советскими войсками, о чем Брежнев регулярно направлял отчеты в Москву440.

Биограф Дорнберг считает: «Если Брежневу, как и другим советским вождям, на протяжении своей политической карьеры и приходилось что-то замалчивать, так это, вероятнее всего, то, что он делал в те дни»441. До сих пор ничто не говорит о том, что Брежнев брал ответственность в политическом управлении Прикарпатского военного округа лично на себя. С Дорнбергом можно, однако, согласиться в том, что Брежнев, вероятно, приобрел на новом месте службы решающий для последующих лет опыт, который и позволил ему в дальнейшем решать задачи уровня Генерального секретаря. О проведенном в Черновцах времени едва ли что-то известно наверняка, так как почти все биографии Брежнева ограничиваются упоминаниями, что он после окончания войны оставался в армии еще год и был демобилизован лишь в середине 1946 г. Как официальные источники, так и «мемуары» Брежнева молчат о том, что он делал в 1945–1946 гг. Об этом периоде не нашел документов биограф Млечин, историк Мэрфи не сумел реконструировать, что же происходило в Карпатах. В то время как в октябре и ноябре 1944 г. Брежнев писал многочисленные заметки о своей деятельности, о 1945–1946 гг. таких записей не осталось, онлайн-выставка о Брежневе также не предоставляет документов об этом времени442.

Дорнберг очерчивает стоявшие перед Брежневым задачи в нескольких предложениях: «Включение… в Советский Союз означало полное социальное и экономическое преобразование, принудительную коллективизацию сельского хозяйства и непрерывную борьбу против хорошо оснащенных групп антикоммунистического сопротивления, расположившихся в горах в виде партизанских отрядов… Сопротивление советизации надлежало сломить, представителей “буржуазного национализма” депортировать и ликвидировать»443. В качестве доказательства у нас есть целый ряд адресованных Брежневым начальнику Главного политического управления генерал-полковнику И. В. Шикину отчетов, в которых он сообщал о нападениях украинских националистов. Вооруженные «банды» брали на прицел тех, кто сотрудничал с новым начальством. В первую очередь похищали, вешали или расстреливали председателей сельсоветов и колхозов, а кроме них, мельников, учителей, комсомольцев, здания поджигали или разрушали гранатами. «Партизаны» запугивали демобилизованных солдат, похищали их форму и заставляли угрозами присоединиться к ним444. Чтобы стать хозяином положения, сдержать террор и защитить от посягательств «бандитов» предстоящие выборы в Верховный Совет, Брежнев приказал в начале января 1946 г. разместить 1 тыс. небольших войсковых частей на территории области445. Кроме того, Еременко, Мехлис и Брежнев запретили большие скопления людей и дали военнослужащим указание не принимать от населения спиртное или продовольствие, поскольку те могли быть отравлены, не иметь дела с женщинами, которые могли быть шпионками446. Чтобы покончить со всякого рода антисоветской активностью, выселяли поляков, словаков, чехов, румын и евреев; а все остальные меньшинства лишали национальной и культурной идентичности447. Инструменты советизации были теми же, какие большевики использовали уже в самом Советском Союзе, а после 1939 г. и на присоединенных территориях. Речь шла об индустриализации, коллективизации сельского хозяйства, создании и чистке партийных структур, пополнении или замене функциональных элит украинскими кадрами. Предусматривалось также расселение русско-украинских квалифицированных рабочих и технических специалистов, создание пропагандистских учреждений и контроль над средствами массовой информации, учреждениями образования и культуры, развитие школьной системы и даже основание университета в Ужгороде. Кроме того, планировались преследование, арест, депортация и расстрел всех, кто в какой-либо форме сопротивлялись, казались националистами или принадлежали к католической церкви448.

Брежнев не служил, правда, ни в каких гражданских административных учреждениях, но в качестве представителя военного командования и начальника политического управления армии на него возлагался надзор за тем, чтобы пропагандистская работа развивалась в должном направлении. Среди солдат надлежало распространять доклады на предписанные темы, например «Ленин и Сталин», «Речь товарища Сталина перед избирателями 9 февраля 1946 г.» или «К XXVIII годовщине Красной Армии»449. Многие направления его деятельности представляли собой продолжение задач довоенного времени. Являясь главным пропагандистом, он нес ответственность за обучение кадров, проведение собраний и прием в партию. С открытием вечернего университета марксизма-ленинизма в Черновцах в октябре 1945 г. и созданием многочисленных клубов и библиотек Брежневу снова пришлось решать вопросы управления и организации, так как в его ведении было получение помещений, их ремонт и меблировка, а также идеологически выдержанные кинопрограмма и концерты самодеятельности450.

Биограф Дорнберг следующим образом оценивает происходившее: «Это должна была быть отличная тренировка для решения тех задач, которые встанут перед ним пятью годами позже в Молдавской республике, другой части румынской территории, превращенной в часть СССР. Важнее всего было, при этом, однако, то, что это поручение, касавшееся Закарпатской Украины, обеспечивало постоянное внимание Хрущева. Когда в августе 1946 г. Брежнев, наконец, снял форму, он представлял собой, несомненно, надежного и заметного представителя “свиты” Хрущева»451. К этому мало что можно добавить, кроме разве только того, что Брежнев был ответствен за гораздо большую территорию, чем только Закарпатская Украина. Когда 3 мая 1946 г. Львовский военный округ присоединили к Прикарпатскому, на какое-то время сложилось впечатление, что Брежнев получит новый пост во Львове452. Но вместо этого он был демобилизован из действующей армии.

Последствия войны

Таким образом, реальная деятельность Брежнева во время войны не соответствуют тем подвигам, которые приписывались ему впоследствии. Но даже если об этом времени имеется больше дезинформации, чем надежных источников, то все-таки можно сделать некоторые осторожные выводы: во-первых, Брежнев снова и снова описывался в качестве «хозяйственника», которого ценили за его заботу о солдатах, а маршал Гречко хвалил за то, что он вникал в детали453. Даже если и очевидно, что его литературные негры всеми средствами пытались приукрасить этот образ внимательного партийного руководителя, приведенные документы достоверны и не вызывают сомнений. Так, И. Ф. Урусов, прочитав «Малую землю», рассказывал, что ему в бытность политкомиссаром как-то раз пришлось переправляться с Брежневым на десантном судне и когда тот заметил страх Урусова, то принялся отвлекать его шутками и добрым словом454.

Во-вторых, не приходится оспаривать и следующий вывод: Брежнев, находясь и в трех километрах от линии фронта, повидал достаточно ужасов войны, по собственному опыту знал, в каких условиях, полных лишений и тягот, воевали солдаты. В отличие от Хрущева, он во время войны не потерял никого из близких. Но даже один взрыв мины, падение в воду и потеря сознания оставит у Брежнева не только физические травмы. Встретив в 1950 г. в Молдавии уроженца Новороссийска Виктора Голикова, которого сразу же сделал своим сотрудником и ввел в «ближний круг» доверенных лиц, он дрожащим голосом рассказывал ему: «Я там воевал. Жестокие там были бои, Виктор… Я в Новороссийске несколько раз едва не погиб. Веришь, войну всю прошел, а самое пекло для меня было в твоем родном городе»455.

В-третьих, свои усилия по продвижению мирного процесса в Европе и сближению с США в 1970-е гг. Брежнев обосновывал именно опытом войны. Западные собеседники в основном верили словам советского лидера и в то, что его казавшиеся иногда слишком эмоциональными высказывания о войне были искренними, а не просто пропагандой. Некоторые сотрудники ЦК чувствовали определенную неловкость, когда фильмы про войну всякий раз доводили их шефа до слез. Но киноиндустрия извлекла из этого выгоду. В 1970 г. цензурные ведомства хотели запретить картину о фронтовой дружбе – фильм «Белорусский вокзал», так как в нем далеко не в лучшем свете предстала милиция. Услышав во время демонстрации фильма песню Булата Окуджавы о десантном батальоне, Брежнев начал всхлипывать456. Фильм был разрешен к показу, и с тех пор песню часто исполняли в присутствии генсека.

В-четвертых, во время войны Брежнев встретил многих из тех людей, кому было суждено сыграть решающую роль в его карьере. В 1942 г. в Черноморской группе Северо-Кавказского фронта он познакомился с Л. З. Мехлисом, который, по-видимому, воспринимал Брежнева как товарища по несчастью, пониженного в звании, и по возможности покровительствовал ему. Мехлис был членом Военного совета фронтов, где воевал и Брежнев, и на последнем из них – в Карпатах. Во время войны Брежнев встретил и Кириленко, которого знал по Днепропетровску, а позже сделал его самым доверенным лицом из «ближнего круга» в Политбюро. Кириленко был в 1941–1942 гг. членом военного совета 18-й армии, когда она еще входила в Южный фронт и подчинялась политическому управлению во главе с Брежневым457. Кроме того, Брежнев оказался связанным с Гречко, командовавшим 18-й армий, начиная с боев на Северном Кавказе, за Львов, Карпаты и до Праги. Политическая подготовка рядового и офицерского состава армии возлагалась на политработника Брежнева. Гречко сообщает в своих воспоминаниях, как он в августе и октябре 1944 г. вместе с Брежневым, Мехлисом и другими проводил собрания и совещания, чтобы подготовить соединения 18-й армии к Карпатской операции458. Доверие, зародившееся тогда, было, судя по всему, столь велико, что Брежнев в 1967 г. назначил Гречко министром обороны СССР и в 1973 г. ввел его в Политбюро. Можно предположить, что Брежнев в 1943 г. познакомился и с Сусловым, впоследствии главным идеологом Советского Союза, который в качестве первого секретаря Ставропольского крайкома партии руководил штабом партизанских отрядов459. Борис Левицкий доходит до утверждения о том, что во время войны почти все партийное руководство Украины в ходе организации партизанских отрядов, тесно связанных с ним, сформировалось в «партизанский клан», который не распался и после войны460. Но сегодня, с одной стороны, исходят из того, что многие партизанские соединения действовали независимо от партии и часто даже вопреки ее воле; с другой – не доказано, что Брежнев был связан с партизанскими отрядами. Будь здесь хотя бы один достойный упоминания контакт, его официальные биографы, конечно же, не умолчали бы об этом. Как бы там ни было, обращает на себя внимание, насколько Брежнев после 1945 г. чувствовал себя связанным со своими фронтовыми товарищами. Он регулярно встречался с ветеранами 18-й армии и раз в году устраивал им большой прием461. Наконец, решающее значение для Брежнева имела новая встреча в 1943 г. с Хрущевым, который воспринимал их отношения как отношения между патроном и клиентом и поэтому содействовал его дальнейшей карьере после войны.

В-пятых, нельзя не сказать и о том, что для последующей деятельности Брежнева был важен опыт, приобретенный в ходе советизации Карпат. Если и есть «истоки» личности идеального генерального секретаря, то найти их можно не в Каменском или Днепропетровске и даже не на Малой земле, а вероятнее всего здесь, в Карпатах. Брежнев успел побыть грузчиком, землеустроителем и инженером, директором техникума, депутатом горсовета, секретарем обкома, в войну помогал войскам, заботился об их снабжении и награждал солдат и офицеров орденами, теперь же он впервые отвечал за целый регион, который надлежало умиротворить, накормить, восстановить и включить в состав Украины. Война как таковая и в гораздо большей степени территориальные изменения, ставшие ее результатом, создали условия, в которых Брежнев мог проявить себя как перед Хрущевым, так и, в конце концов, перед Сталиным. Он был тем, кто советизировал Карпаты, восстановил из руин Запорожье и Днепропетровск, руководил вновь созданной советской республикой Молдавией.

Важно учитывать еще одно обстоятельство: террор создал вакансии, передвинувшие людей, подобных Брежневу, на такие позиции, которые они в иных условиях, без арестов и убийств, вероятно, не заняли бы. Но военная разруха создала поле деятельности, которое дало этому поколению возможность проявить себя в качестве созидателей, новаторов, проводников советизации и организаторов восстановления производства и сельского хозяйства. Эта деятельность захватывала людей целиком и полностью и отражалась на самом их существовании. Вряд ли Брежнев и его товарищи смогли бы так проявить себя без войны. На примере будущего Генерального секретаря хорошо видно, что это поколение не должно было стремиться к карьере: у людей едва ли был другой выбор, кроме согласия на посты, на которые их назначали. Там и приходилось действовать, независимо от того, что происходило вокруг: были ли, как в 1937–1938 гг. арестованы и расстреляны друзья и товарищи, или как в 1941–1945 гг., когда родная страна лежала в руинах и солдатам приходилось идти в бой голодными, полуодетыми и плохо вооруженными. Как в знаменитом эпосе о гражданской войне – романе Николая Островского «Как закалялась сталь» – поколение Брежнева приобрело в условиях террора и войны опыт, которому суждено было сказываться на делах и мыслях людей всю жизнь. Биография Брежнева показывает, что он был вброшен в эту карьеру, что он не сам определял должности и не сам стремился к ответственным задачам и высоким постам. Партия позвала – и он пошел. Каким испытаниям, физическим и психическим лишениям и тяготам он при этом подвергался, остается только догадываться.

И последнее. Война уготовила семье Брежнева жесткое испытание на прочность. Одним из немногих способов бегства от фронтовых будней были для мужчин отношения с женщинами-военнослужащими. Как у многих офицеров Красной Армии, у Брежнева была по крайней мере одна походно-полевая жена. Роль женщин в Красной Армии долгое время замалчивалась: с одной стороны, им отказывали в законном признании боевых заслуг, с другой – сами женщины молчали о многочисленных сексуальных посягательствах, которым они подвергались462. Близкие отношения с офицером часто служили защитой от домогательств простых солдат. Брежнев познакомился с медсестрой Тамарой Николаевной Левченко, когда ее перевели из лазарета в политотдел армии, который он возглавлял. Брежнев радовался тому, что женщина была его землячкой, из Днепропетровска, а ей, по-видимому, нравились его безупречные манеры. Офицер не был ни вульгарен, ни навязчив, как другие мужчины. Он говорил мягким баритоном, хорошо выглядел, ослепительно улыбался и с удовольствием танцевал. Они оставались вместе до конца войны463. Если верить внучке Брежнева Виктории и его фотографу Мусаэльяну, то эти отношения были для Брежнева чем-то большим, чем просто военным романом. Как говорят, он даже просил у своей жены Виктории Петровны развода, но когда она потребовала от него, чтобы он сам рассказал детям о происходящем, он не решился на это464. После войны Тамара переехала в Киев и вышла там замуж, но Брежнев, по-видимому, в 1947 г., когда он уже был в Запорожье, попросил ее о встрече. Вместо Брежнева дверь Тамаре открыла его жена и выгнала ее. Брежнев догнал Тамару на вокзале, но не смог ее переубедить, как и потом, когда он, как утверждается, вместе с Мехлисом посетил ее в Киеве465. Учитывая «пуританскую мораль» партии и риск для карьеры Брежнева, биограф Млечин считает эту историю мало достоверной. Как бы там ни было, но по поводу этого инцидента существуют два независимых друг от друга источника, и мы знаем, что Брежнев по меньшей мере тогда придавал не очень большое значение своей карьере. Кажется, его импульсивному и эмоциональному характеру было несвойственно обуздывать страсти.

Фото 9. Брежнев с походно-полевой женой Тамарой Левченко, 1943

Итак, война означала для Брежнева не только ужас происходившего. Перед ним встала необходимость действовать в качестве организатора, снабженца и политического воспитателя. Она отдалила его и от семьи, которую он не видел четыре года, и, пожалуй, в победном 1945-м он бы охотнее всего демобилизовался. По крайней мере, уже став генсеком, Брежнев рассказывал об этом в кругу своих сотрудников в охотничьем домике в Завидово: «В конце войны шел разговор о том, что нашу дивизию могут перебросить в составе союзных войск в Париж. По правде говоря, я тогда расстроился: очень домой хотелось, устал, надоело все… Помню, как писал я своей маме: очень соскучился по Родине, мама. Вот доберусь до Парижа, залезу на Эйфелеву башню и плюну с нее на всю Европу! Очень скучал по дому»466.

До нас дошло совсем немного фотографий Брежнева послевоенного периода. Большинство из них – снимки из прессы, которые делались по важным поводам: 30 июня 1947 г. при торжественной задувке первой домны завода «Запорожсталь», при посещении правительственной комиссией цеха того же предприятия, при выдвижении первого секретаря Днепропетровского обкома КП(б)У кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР в феврале 1948 г. На них перед нами предстает рослый и стройный молодой мужчина с густыми бровями, взгляд из-под них серьезен и сосредоточен. Поистине символически выглядит фотография, где Брежнев стоит у края трибуны на «Запорожстали» – взгляд устремлен вверх, на оратора, за которым висит такой большой портрет Сталина, что видны только его ноги и туловище. Этот снимок использовался в официальных биографиях, а фигуру Сталина на заднем плане ретушировали467. Имеется и фотопортрет Брежнева, сделанный в 1945 г. и показывающий его пристрастие к хорошей одежде: он стоит в полупрофиль в модной фетровой шляпе, в темном костюме-тройке, при галстуке, пиджак с очень широкими лацканами как нельзя лучше соответствует тогдашней моде. Фотографии свидетельствуют об успехах Брежнева в эпоху Сталина, о его умении одеваться со вкусом, но те же самые снимки ничего не говорят о тайной борьбе, тяготах и опасностях.

Патронат

О большом значении для Советского Союза сетевых структур патроната написано много, но среди них совсем немного примеров, доказывающих решающее влияние отношений между патроном и клиентом468. И здесь случай Брежнева, пожалуй, самый показательный. Как говорилось в предыдущей главе, не удивительно, что личное доверие и надежность обретали совершенно другое значение в то время, когда каждого могли арестовать как врага и саботажника. Именно в партийном аппарате решающую роль играла возможность опереться на людей, о которых было известно, что они не донесут, не переметнутся в другую структуру. Поэтому, если речь шла о назначениях и продвижениях, умение повиноваться было существенно более важным качеством, нежели профессиональная компетентность. Патрон заботился о собственном восхождении, защите и доступе к ресурсам; клиент отвечал абсолютной лояльностью.

Фото 12. Брежнев, 1945

Своими теоретическими работами и полемическими речами Ленин сформировал партию большевиков под своим руководством. Сталин упрочил эту позицию, нейтрализовав оппозицию сначала интригами, а затем перейдя напрямую к арестам и убийствам. Хрущев был обязан своей карьерой капризам Сталина и искусной аппаратной политике после его смерти. Брежнев, в отличие от своих предшественников, должен был благодарить за свой политический взлет патронат. У него не было необходимости (по крайней мере, на первых порах) ни бороться, ни интриговать или занимать сколь-нибудь четкую позицию: он выполнял поставленные перед ним задачи и его переводили с одного поста на другой, от одного патрона к другому. Эти отношения говорят о лояльности Брежнева его покровителям. Он был надежен, приятен в общении и хорошо выглядел, что, согласно вновь и вновь распространяемым слухам, сыграло вполне определенную роль в его продвижении469. Но это свидетельствует и о том, что Брежнев действительно был хорошим организатором, администратором и созидателем, который брался за дело, засучив рукава.

Брежнев пользовался покровительством некоторых партийных руководителей: после Грушевого в Днепропетровске и Мехлиса во время войны Хрущев, став председателем Совета народных комиссаров Украины, покровительствовал Брежневу после 1945 г. и рекомендовал его Сталину. Как и в 1938 г., Хрущеву требовались надежные люди для восстановления Украины. Вот он при поддержке Мехлиса и позаботился о том, чтобы Политбюро во главе со Сталиным демобилизовало Брежнева и подчинило его ЦК Компартии Украины470. Тем самым карьера Брежнева была поставлена в зависимость от Сталина. Он проделал путь от руководящих постов городского и областного масштаба промышленного города Запорожье в 1946 г. через те же должности в региональном центре Днепропетровск (1947) до первого секретаря ЦК компартии Молдавии (1950), откуда в 1952 г. Сталин перевел его в Москву на должность секретаря Президиума ЦК КПСС. Когда в 1953 г. Сталин умер, Брежнев сразу же лишился своего поста.

Сетевые структуры, которые должны были защищать Брежнева от непредсказуемого поведения Сталина, приблизили его к вождю и поставили в зависимость от него, но вместе с тем он, кажется, нашел возможность отойти от сталинских методов, как это уже было в 1937 г. Он противостоял давлению и риторике, агрессивно выявлявшей повсюду врагов, призывавшей доносить и подозревать людей, увольнять коллег по работе и исключать товарищей из партии. В итоге Брежнев утвердился как прагматичный организатор, чуждый любых крайностей: в политических речах он сосредоточился на деловых вопросах, а не занимался оголтелой пропагандой, в повседневной работе он ездил с одной стройки на другую, а не сидел за письменным столом, в обращении с людьми был тверд, но дружелюбен.

Брежнев представляется прообразом «сильного вождя», который, по словам историков Олега Хлевнюка и Йорама Горлицкого, сформировался и возобладал как тип руководителя в 1950-е гг. Он не был деспотом и «маленьким Сталиным», не суетился и не тиранил свое окружение, но не был он и марионеткой, которой манипулируют сильные группировки471. Он был похож на секретаря парторганизации, который действует в соответствии с четкими правилами и ясными принципами и тем самым предсказуем для окружения. Важно отметить, что это поведение не преследовало цель стать заметнее или занять крайнюю позицию, напротив, Брежнев видел в себе администратора, что позже вменялось ему в вину как проявление слабости руководителя. Этот образ действий возник в специфическом контексте позднего сталинизма и доказывал известную силу Брежнева – возможность сохранить определенную независимость в рамках сталинистских предписаний.

При этом после 1945 г. начались провокационные политические кампании: к вымышленным врагам из довоенных времен прибавились образы новых врагов «с Запада» со всем их пагубным влиянием, а также новые национальные движения, вызванные войной, неподконтрольные партизанские соединения, Украинская повстанческая армия (УПА). Эти вооруженные бандформирования были полностью побеждены только в начале 1950-х гг. Война открыла ворота на Запад, которые Сталин и его окружение хотели любой ценой закрыть снова. Для этого секретарь ЦК А. А. Жданов, ответственный за идеологию, инициировал в 1946 г. кампанию против западного влияния в искусстве и литературе, нашедшую свое продолжение на Украине в борьбе против «буржуазно-националистических уклонов»472. Брежнев должен был участвовать в реализации этой политики, причем он, не способствуя разжиганию сталинской истерии, полностью сосредоточился на выполнении плана, чтобы не попасть под подозрение в качестве виновника его срыва.

Семь лет обучения при Сталине, с 1946 по 1953 г., стали годами труда величайшей интенсивности, который на деле был экстенсивным и изнурительным. Как это уже было в конце 1930-х гг., Брежнев работал почти круглые сутки, спал лишь несколько часов. Невозможность справиться с огромным объемом работы, недостаток сна и постоянный стресс были следствием сталинских методов руководства. В те времена, когда Москва не только выдвигала нереальные планы, но и ожидала их перевыполнения, ни один партийный руководитель не мог не попытаться прибегнуть к крайним мерам, чтобы выполнить директивы из столицы, насколько это было вообще возможно. Так как до 1953 г. каждое невыполнение плана могло караться как саботаж, а проблемы при выполнении плана всегда объяснялись человеческим фактором, лишь бы не обнажить неблагоприятные обстоятельства или недостаток ресурсов, показная деятельность подчас помогала спасти свою голову. Кроме того, каждый, кто непосредственно подчинялся Сталину, должен был быть доступен и ночью, потому что «вождь» был печально известен своей привычкой работать до трех утра и, разумеется, мог в это время звонить подчиненным.

Наконец, важно учесть еще один фактор, когда речь идет о формировании политического стиля Брежнева: все существенные вопросы решались в Политбюро в Москве. Это касалось как избрания руководителей партии и правительства, так и содержания планов и сроков их выполнения: Москва принимала решение, Киев утверждал, а Запорожье, Днепропетровск или Кишинев претворяли в жизнь. Возможности для реализации в республиках, краях, городах и сельских районах ограничивались характером директивы из Центра. Ресурсы для восстановления народного хозяйства также предоставлялись Москвой в централизованном порядке. Если Брежнев хотел построить новое здание или ему нужны были лампочки для стройплощадки, приходилось ходатайствовать в Москве перед ответственным за это секретарем ЦК или министерствами.

Запорожье

Две недели длилась поездка на поезде из Карпат в Восточную Украину473. При этом Брежнев воочию увидел весь масштаб разрушений в республике. Запорожья, которое когда-то называли Питтсбургом Украины, больше не было474. Все лежало в руинах. Плотина с электростанцией, символом первой пятилетки, гордостью всего Советского Союза и некогда крупнейшей в мире, были разрушены: за первым взрывом, осуществленным советскими солдатами, последовали другие с помощью 70 замурованных в стены 500-килограммовых авиабомб. Это сделали военнослужащие вермахта475. Из 47 отводных труб целыми остались лишь 14; все турбины были взорваны немцами476. Американец Маршалл Макдаффи, который в 1946 г. возглавлял миссию ООН на Украине, считал разрушенными 90 % дамбы, в то время как советские инженеры оптимистически заверяли, что разрушены только две трети477. По оценке немецких специалистов восстановление региона могло продлится 25 лет, но Сталин приказал, чтобы в конце шестой пятилетки (1946–1950) все было восстановлено на довоенном уровне478. При этом в развалинах лежал и второй «выставочный образец» Запорожья, металлургический завод «Запорожсталь», зарубежные специалисты рекомендовали построить его заново479. «Запорожсталь» был единственным заводом в Советском Союзе, катавшим листовую сталь, а США в то время ввели эмбарго на экспорт этого листа, который срочно требовался для автомобильной, легкой и строительной промышленности. В результате в ходе восстановления этого предприятия Брежнев оказался под особым нажимом и наблюдением Москвы480. Но это было еще далеко не все, как говорится во второй книге «мемуаров» Брежнева «Возрождение»: «В руинах лежал и весь город… в Запорожье разрушено свыше тысячи крупных жилых домов, двадцать четыре больницы, семьдесят четыре школы, два института, пять кинотеатров, двести тридцать девять магазинов. Город остался без воды, без тепла, без электричества»481.

Тем не менее Брежнев привез сюда свою семью. Дом, в котором они жили в Черновцах, обменяли на квартиру в только что выстроенном доме, впоследствии семья смогла занять квартиру предшественника Брежнева482.

Восстановление

По рекомендации Сталина и Хрущева XI пленум Запорожского обкома 30 августа 1946 г. избрал Брежнева новым секретарем483. За этим последовал VIII пленум горкома, который 12 сентября 1946 г. утвердил Брежнева первым секретарем484. Как всегда при Сталине, передача должности проходила ввиду якобы несостоятельности и провалов предшественника. Ф. С. Матюшину ставились в вину серьезные недостатки и упущения: он расставлял кадры без проверки, так что на руководящих позициях оказались люди с партвзысканиями, уже исключенные из партии; другим он отказывал в необходимой поддержке, что приводило к постоянной текучести кадров. За восемь месяцев сменилась почти четверть партработников485, что вовсе не означало неправильного поведения Матюшина, а просто отражало послевоенный кадровый голод. Большая часть довоенных кадров погибла или вернулась из эвакуации, из действующей армии или мест заключения486. У местных партийных руководителей не было другого выбора, если они хотели выполнить амбициозные планы Москвы, как принимать на работу всех, кто обращался. Но в том-то и состояла сущность сталинизма, чтобы и при наличии экономических проблем считать подбор кадров важнейшим приоритетом и тем самым иметь возможность взвалить все структурные недостатки на «врагов» и «козлов отпущения». Следовательно, задача Брежнева заключалась в том, чтобы отбор персонала осуществлялся строго в соответствии с партийными директивами и чтобы партия проверяла все кадры. В течение двух месяцев ему следовало найти для городских и районных комитетов в общей сложности 70 человек, проверить их и поручить выполнение задач, связанных с руководством487.

Брежнев продемонстрировал сразу же на пленуме горкома в сентябре 1946 г. свой стиль – не впадать в обвинительную риторику, хотя было бы нетрудно раскритиковать предшественников. Он разрядил атмосферу, пересыпая выступления остроумными замечаниями, которые смешили участников488. Он зашел даже столь далеко, что взял под защиту лиц, ставших мишенью нападок, сказав, что, если с кем-то, бывает, и не поговоришь, то это еще не свидетельствует о плохой работе, но, вероятно, о перегрузке; если он сам готовит свои речи, то уединяется, бывает, часа на четыре489. Наконец, Брежнев оправдал свой отказ от критики тем, что здесь он недавно: «Не имея возможности критиковать работу отдельных райкомов партии из-за недостатка времени моей работы [в Запорожье], я хотел бы остановиться на наших задачах»490. Это полностью соответствовало его поведению в 1937 г., когда он, вместо того чтобы обвинять других, предпочитал сосредоточиться на деловых вопросах. Тем не менее и ему приходилось повторять и поддерживать сталинские лозунги. Не имело значения, насколько были нереалистичными планы, насколько разрушена страна и ограничено материальное снабжение, насколько устарел и разрушен машинный парк. Якобы дело всегда было в людях, о которых партия заботилась, но которые не прилагали достаточно усилий, которые, мол, проявили недостаточно большевистской убежденности и бойцовских качеств: «Прежде всего мы должны улучшить работу с нашими кадрами, как сказал Сталин, для этого надо улучшить нашу организационную работу, надо быть на высоте нашей руководящей роли. Наша вторая большая задача – идейность. Идейно подготовленный человек, закаленный легче решает вопросы, никогда не собьется с правильного Ленинско-сталинского пути, не запустит руки, куда не надо. Он будет идти прямо большевистским путем, будет тверд»491.

Брежневу сразу же пришлось доказывать на Днепровской гидроэлектростанции (Днепрогэс), что он правильно воспитывал кадры и вдохновлял их на совместное решение задач, требовавших сверхчеловеческого напряжения. Днепрогэс был не только объектом престижа, но и символизировал успешную индустриализацию, воплощал в себе те разрушения, которые причинил враг в стране, а теперь еще и несокрушимую волю советских людей к победе. «Мемуары» Брежнева подчеркивали это с некоторым пафосом: «Днепрогэс на нашей земле – это как Пушкин в литературе, как Чайковский в музыке. Какие бы гиганты ни появлялись на Волге, Ангаре, Енисее, им не затмить величия патриарха советской энергетики»492. От Днепровской гидроэлектростанции, которая при работе с полной нагрузкой производила 650 тыс. киловатт493, зависело энергоснабжение города, промышленности и всего региона. Так Брежнев снова оказался на всесоюзной сцене, внимание Сталина и Хрущева было ему обеспечено. Но у него были и соратники: уже с 1944 г. Кириленко, с которым он познакомился еще до войны в Днепропетровске, работал вторым секретарем обкома494. Они подружились и вместе преодолели немало испытаний. Руководство большинством пленумов и заседаний бюро горкома Брежнев передал в это время своему заместителю Моисеенко495. Он не присутствовал и на некоторых заседаниях бюро обкома496. Казалось, тройка хорошо функционировала в напряженной ситуации: Брежнев заботился о стройплощадках, на которых проводил день-деньской и даже ночевал на походной кровати. Моисеенко руководил горкомом, Кириленко – обкомом.

Газета «Правда» оказывала серьезное моральное давление, вновь и вновь публикуя критические статьи о состоянии работ, которые были нацелены против Брежнева и Кириленко497. Москва должна была выделять больше денег, машин и строительных материалов, но надеяться на это не стоило, и Брежневу не оставалось ничего другого, как с помощью агитации доводить рабочих и инженеров до грани их работоспособности. Он организовывал социалистическое соревнование, чтобы строительные участки состязались друг с другом за скорейшее завершение работ, присваивал звание стахановца наиболее передовым рабочим498. Действительно, 4 марта 1947 г. Брежнев смог, торжествуя, сообщить Москве о пуске в ход первой турбины499. Давление сверху и стремление приспособиться к обстоятельствам видны даже в «мемуарах» Брежнева: «В этом обилии дел, которые сразу обступили меня и которые ждали решения быстрого, было легко потонуть»500.

Голод 1946–1947 гг

Но на повестке дня различных заседаний горкома и обкома преобладала другая «горячая» тема: голод 1946–1947 гг., третий в этом столетии, снова особенно тяжело сказавшийся на Украине. В отличие от 1930-х гг. он был не следствием роковой политики, а результатом военных опустошений и длительной засухи, затронувшей всю Европу501. Согласно оценкам, на Украине в 1946–1947 гг. более миллиона человек страдали дистрофией, 300 тыс. были госпитализированы, 46 тыс. умерли502. Хрущев разгневал Сталина, осмелившись в декабре 1946 г. попросить его о помощи для голодавшей Украины503. Брежнев тоже писал тогда многочисленные просьбы о помощи в ЦК в Киев, в Москву или другие союзные республики, не раскрывая в них весь драматизм ситуации. В письме секретарю ЦК Компартии Латвии он разъяснял лишь, что просит о поддержке при закупке и транспортировке картофеля, «чтобы иметь возможность накормить наших рабочих»504. Действительно, в начале 1947 г. Брежнев получил возможность распорядиться о распределении по колхозам партий гуманитарной помощи505. Но бедствия людей, снова приведшие к каннибализму, не были включены ни в повестку дня многочисленных заседаний и собраний, где бюрократическим языком говорилось «о руководстве Райкомов КПУ осенним севом в колхозах и подъеме зяби»506. Они открыто обсуждались делегатами. Дискутировался вопрос не о том, как обеспечить голодающее население самым необходимым, а о том, как добиться выполнения установленных государством планов по сбору урожая. В полном соответствии с линией Сталина, согласно которой здесь работают «враги», имел место не недостаток продовольствия, а лишь виновные, которых за низкую урожайность следовало привлечь к ответственности. И в данной ситуации снова проявилась особенность Брежнева – не усугублять ситуацию, а, напротив, стремиться разрядить ее. Когда на XII пленуме Запорожского обкома 15 ноября 1946 г. один партиец потребовал, чтобы следствие было, наконец, завершено и виновные преданы суду, Брежнев вмешался: «Вы нас заставляете всех прокуроров бить дубинкой, вы сами направляете их работу… Я думаю, каждый должен понимать, что решение ЦК партии прежде всего на устранение недостатков, имеющихся в колхозах»507. Следовательно, Брежнев пытался еще раз сгладить дискуссию, обратив внимание на деловые вопросы. Он призывал не только к честной самокритике, но и напоминал также, что следует, наконец, расстаться с намерением обобрать колхозы, тем и ограничившись508. Подобным же своевольным образом он комментировал уже в сентябре 1946 г. на собрании секретарей городских и районных комитетов решения ЦК об обращении с колхозниками, которые «крадут» часть урожая: «ЦК партии требует применения суровых мер наказания виновных, в какой бы форме их вина ни выливалась. Можем ли мы задать себе вопрос: кого мы наказали из руководящего состава? И почему мы должны думать, что задержка сдачи государству зависит только от колхозов, а мы стоим в стороне? Это неправильно… Это значит самоустраниться и снять с себя ответственность. Я считаю, что мы с вами находимся в таком положении, нам даны такие права, что мы в районах просто плохо следим за действительным положением дел. Если в районе плохо, то нужно не только искать виновных в этом на стороне, но и посмотреть на себя со стороны – какую ж окраску мы имеем. Если мы не в состоянии организовать дела – значит, мы негодные руководители»509. Из этих слов с удивительной для времени Сталина ясностью следует, что Брежнев считал ошибочным наказывать голодающих людей за то, что они «воровали» с полей хлеб и кукурузу. Вероятно, в это напряженное время 1946–1947 гг. Брежнев видел себя снова перенесенным в эпоху коллективизации, когда он был вынужден отбирать у голодавших крестьян их последние запасы. Брежнев очень четко дал понять, что он как нельзя лучше понимает положение колхозников и считает обязанными не их, а партию, взывая на этом собрании к совести другого секретаря: «Я вас предупреждал тогда о том, что, поскольку мы брали у колхозников и не отдавали им, мы потеряли в их глазах веру в нашу совесть и поэтому идти в такую минуту к ним и забирать у них остатки семян – нам неудобно»510. С одной стороны, слова Брежнева о том, что он больше не будет притеснять колхозников, можно понять почти как противоречие с указанием Сталина. С другой стороны, из этих слов явствует и давление, которому подвергались он и местное партийное руководство: «Не хотелось бы работать с такими мерами, но приходится. Чем слабее дисциплина, тем острее должно быть наказание. На фронте дисциплина расшаталась, вот Сталин и издал приказ 227. У нас дело обстоит не совсем так, но аналогия есть»511.

Тема голода, иными словами, сельского хозяйства наложила свой отпечаток на все время работы Брежнева в Запорожье. Она была главной и на XIV пленуме обкома в марте 1947 г., на котором Брежнев выступил со вступительным докладом «О мерах по оживлению сельского хозяйства в послевоенное время». Формулировки и требования остались, что было в порядке вещей для такого доклада во времена Сталина, шаблонными: требовалось больше сеять, больше разводить скота и проводить больше собраний, чтобы перевоспитать колхозников: «Надо вести агитацию сейчас за это, разъяснять закон, не извиняться перед колхозником, а требовать и наступать в нашей агитации, надо практически готовить колхозы к этому делу»512. Но одно уже то, что Брежнев упомянул о том, что есть, вероятно, причина попросить извинения у крестьян, было отклонением от сталинского дискурса и обращало внимание на то, что партия брала на себя некоторую часть вины. Как уже говорилось, возможности варьировать высказывания были невелики, да и варианты действия для секретаря обкома были очень ограничены. Но применительно к Брежневу вновь и вновь бросается в глаза то обстоятельство, что он после оглашения речей вел в рамках возможного открытую беседу с делегатами и особенно охотно ставил дополнительные вопросы о трудностях, с которыми они сталкивались. Здесь обнаруживалось, что он любил добираться до сути вещей и пытался решить проблему. Он не кричал, не угрожал, а старался найти прагматичные решения, так как в результате его дополнительных вопросов часто выяснялось, что трактора простаивали просто из-за недостатка бензина, грузовиков для доставки зерна не было или не хватало семян. Типично было при этом также, что он формулировал свои мысли очень просто и забавными замечаниями охотно вызывал смех участников пленума. На мартовском пленуме 1947 г. речь шла и о том, что из-за засухи озимый сев не начинался и до 80 % посевного зерна развеяно ветром. Брежнев: «Это очень важный вопрос. Он касается и Андреевского района… На днях я имел с ним разговор по телефону, и он заявил, что у них процентов 15 по району выдуло. Я так и упал в кресло… От этих 15 % меня в пот бросает до сих пор»513. Когда секретарь, подвергавшийся критике, сказал, что они хотели в будущем возделывать яровые, чтобы получить более высокий урожай, но в последние годы пренебрегли этим вопросом, Брежнев съехидничал: «Вопрос сложный, поэтому в сторону его», что вызвало смех514. Если товарищи, выставленные таким образом на посмешище, занесли в протокол, что Брежнев их «неоднократно ругал», он всегда настаивал на этом: «К сведению членов пленума, я ни разу тов. Гулькина не ругал, только критиковал, а то могут подумать, что секретарь ругается»515. И действительно, критика, с которой выступал Брежнев, всегда оставалась предметной и никогда не была агрессивной.

Это являлось одним из свойств, характеризовавшим «сильного» вождя в отличие от деспотического или слабого: он не суетился и не обращался к прокурору, он не закрывал глаза на проблемы, а требовал в рамках допустимого, чтобы каждый использовал все свои возможности до последнего. Брежнев сам работал до предела своих сил и требовал того же от всех других. В какой-то мере здесь совпадали сталинские пути решений и возможности для действия, которые предоставляла повседневность, и Брежнев не мог влиять ни на организационные структуры, ни на постановления и планы, ни на такие ресурсы, как деньги, машины, посевной материал и т. д. Фактически в качестве единственного метода воздействия ему оставалось давление на секретарей парторганизаций и председателей колхозов, чтобы заставить их сделать невозможное возможным. Но именно это и означала сталинская идеологема «кадры решают все»: только от воспитания людей зависело, не выполняли, выполняли или перевыполняли они план.

Под прицелом Сталина

Голод и кризис сельского хозяйства еще находились в своей высшей фазе, когда для Брежнева возникла следующая угроза. Хрущев оказался в немилости у Сталина среди прочего еще и потому, что осмелился попросить о продовольственной помощи для Украины и тем самым не следовал риторике, ориентированной на поиск врагов, и к тому же проявил независимость. 3 марта 1947 г. он потерял пост первого секретаря ЦК КП(б) Украины516. На его место Сталин назначил своего близкого соратника Л. М. Кагановича, а Хрущев остался только председателем Совета министров Украины и в этой должности долго не появлялся перед общественностью, тяжело заболев воспалением легких517. Для Брежнева, человека Хрущева, это положение было очень щекотливым, так как можно было ожидать, что Каганович, присланный из Москвы, заменит команду Хрущева собственной. Через два дня после того, как 4 марта 1947 г. Брежнев сумел объявить об успешном запуске первой турбины Днепрогэса, ему пришлось на X пленуме Запорожского горкома одобрять смену руководства в Киеве: «Я думаю, что товарищи должны понять, что такое решение ЦК партии есть большая забота и внимание в первую очередь к украинской парторганизации и ко всему украинскому народу»518.

Действительно, этот ход Сталина не означал ничего другого, кроме того, что он поставил Украину под свой прямой контроль, осуществлять который он приказал своим посланцам. К тому же он приказал воздействовать на Брежнева с помощью ряда статей «Правды», которые на сей раз обвиняли его в пренебрежении работами на «Запорожстали»519. В «мемуарах» Брежнева говорится: «Ночью мне действительно позвонил И. В. Сталин, и разговор был серьезный»520. Вероятно, этот звонок и в самом деле был. Конечно же, Брежнев и без этого ночного звонка сознавал, что находится под прямым наблюдением Сталина и подвержен его переменчивому настроению. Новые сроки строительства, которые в Москве Совет Министров принял 16 марта 1947 г., были установлены совершенно произвольно. Под воздействием агитации министра строительства Павла Юдина стахановцы обязались выполнить годовой план до годовщины революции, 7 ноября, и уже в июне завершить восстановление первой домны521. Работы, шедшие прежде в рамках прежнего плана, теперь резко отставали от нового. Как говорится в «мемуарах» Брежнева, «то, чего мы успели добиться, что еще недавно считалось успехом, обернулось вдруг едва ли не поражением»522. В соответствии с этим постановление ЦК ВКП(б) от 8 апреля «резко критиковало партийный комитет Запорожстроя [т. е. Брежнев и Кириленко] за то, что в сложных условиях он оказался не на высоте положения»523. «Правда» атаковала партийное руководство за то, что оно погрязло в «благодушии и самоуспокоенности», и теперь должно отвечать за колоссальные отставания в строительстве524. То, что литературные негры Брежнева кратко представляют как обычную для секретаря парторганизации рабочую ситуацию, было, вероятно, в высшей степени напряженным временем: голод еще не преодолен, урожай 1947 г. еще не гарантирован, Хрущев, оказывавший покровительство, лишен власти, и Сталин лично установил сроки строительства «Запорожстали», казавшиеся невыполнимыми. Дни Брежнева как партийного руководителя Запорожья, казалось, были сочтены525. Сталин прислал Кагановича в Запорожье, чтобы поторопить с выполнением решений по «Запорожстали», «которым ЦК ВКП(б) и лично Сталин особо интересовались и беспокоились в связи с затяжкой его восстановления и большой нуждой страны в его продукции»526, – вспоминал Каганович. Теперь Брежнева могло спасти только чудо, о котором он сам должен был позаботиться – своевременный запуск «Запорожстали». Действительно, Брежнев реагировал так, как ожидалось от него, от «большевика». Не утратив самообладания, он созвал 28 апреля 1947 г. пленум горкома партии, который полностью посвятил критике и самокритике. И в этой ситуации Брежнев остался верен своему стилю: он не пытался приписать вину только руководителям строительства, а подчеркивал свою собственную несостоятельность: «Зная положение дел на стройке, я был недостаточно острым в решении некоторых вопросов, которые стояли перед строительством и иногда допускал благодушие в решении вопросов со стороны обкома партии»527. Брежнев не угрожал крайними наказаниями, а сосредоточился на единственном средстве, официально находившемся в его распоряжении. Он требовал большевистской дисциплины труда: «Мы должны требовать партийной ответственности. Вряд ли кто-нибудь пожелает, чтобы на его партийном деле было какое-нибудь пятно. Я не хочу этим кого-то пугать, я не хочу призывать партийный комитет исключать кого-либо из партии или насыпать мешок выговоров. Это тоже не метод воспитания, но когда мы бездействуем – это очень опасно»528. Он не делал тайны из драматизма ситуации: «Поэтому, если тт. Дымшиц и Кузьмин детально не разберутся с домной и ТЭЦ, то мы можем оказаться в таком положении, что через месяц будем констатировать факт провала»529. Тем самым Брежнев необычно четко дал понять, что им всем грозил конец карьеры и, может быть, нечто худшее, если они не сумеют найти решение. Удивительно открыто обсуждается это и в «мемуарах» Брежнева: «Всем стало ясно: планировать мы обязаны, исходя не из того, что “можно”, а из того, что “нужно”»530. В речи, когда он говорил о своем решении, ощущалась некоторая растерянность: «ЦК требует от партийного комитета создать на строительстве обстановку напряженной борьбы за выполнение плана работ. Я думал над этим вопросом и не представлял себе, каким образом можно создать обстановку напряженной борьбы, не имея в руках оружия, при помощи которого эту напряженную обстановку можно создавать. Что я имею в виду? Если нет графика, если нет в руках оружия, при помощи которого можно контролировать, требовать, поощрять и наказывать, ни о какой остроте, ни o какой обстановке и думать нельзя»531. Это не означало ничего иного, кроме необходимости удвоить темп и повысить производительность труда на 20 %532. Руководителю треста «Запорожстрой» В. Э. Дымшицу, который, как и Брежнев, был послан в Запорожье только осенью 1946 г., чтобы снова пустить металлургический завод, Брежнев поручил выбрать из 50 предстоявших задач 30 важнейших и лично ежедневно контролировать ход их решения533. Но Брежнев не был бы Брежневым, если бы не указал на скверное снабжение рабочих едой в заводской столовой: «Это же позор, когда рабочие стоят в очереди из-за того, что нет ни ложки, ни вилки»534. Он сам больше почти не уходил со стройплощадки, оборудовав себе кабинет, в котором снова поставил походную кровать, и день и ночь наблюдал за ходом строительства535. Благодаря невероятному напряжению сил ему, Кириленко, Моисеенко, Дымшицу и директору сталеплавильного завода А. Н. Кузьмину удалось сделать, казалось бы, невозможное, а именно снова задуть первую домну в срок, 30 июня 1947 г. Для этого они прибегали, что было обычным делом в условиях сталинизма, к непривычным, рискованным методам: «Домна № 3… была единственной, устоявшей после взрыва, но она осела, наклонилась в сторону, словно Пизанская башня, и ее не демонтировали, чтобы поставить заново, а подняли и выровняли»536. В октябре «Запорожсталь» смогла отправить на автозаводы страны первый лист537. Это событие, очевидно, произвело на Сталина и Кагановича сильное впечатление; они прислали поздравительные телеграммы из Москвы и Киева538. Брежнев успешно преодолел этот кризис и обрел в лице Кагановича нового покровителя. В декабре 1947 г. Сталин лично наградил Брежнева орденом Ленина539.

Повышение по службе

Однако проблемы в Запорожье были еще далеко не решены: продовольственное снабжение оставалось критическим, а положение в сельском хозяйстве – трудным. Хотя Брежнев на пленуме горкома в октябре 1947 г. избрал для выступления бодрый тон, драматизм ситуации давал о себе знать: «Мы не боимся сказать, что в этом году не отнимали карточки ни у детей, ни у стариков, мы держали на голодном пайке колхозное крестьянство и все-таки мобилизовали, и все-таки урожай получили большой, и Украина план выполнила. Мы не боялись рабочих в момент выборов: выборы, а мы сокращаем хлеб. Это и есть настоящая большевистская линия»540. Давление центра с целью более быстрого восстановления промышленности оставалось высоким и после первых успехов на Днепрогэсе и «Запорожстали». К тому же возобновления работы ждал завод комбайнов «Коммунар», еще одно важнейшее предприятие общесоюзного значения в Запорожье, где Брежнев работал некоторое время после своего «бегства» из Москвы зимой 1930–1931 гг.541 Брежневу приходилось уделять много времени и созданию партийных организаций542. Из его «мемуаров» явствует, что большую роль играли и вопросы безопасности. Органы госбезопасности преследовали сотрудничавших с оккупантами, милиция пыталась справиться с преступностью в городе, а в сельской местности еще действовали «вооруженные банды» – последние части УПА: «Я много ездил по дорогам, нередко ночью, в одиночку, сам садясь за руль. И было бы обидно, пройдя всю войну, напороться на глупую пулю. Но, откровенно говоря, думать о личной безопасности было некогда…»543

Самое важное заключалось, однако, в том, что Брежнев больше не находился под прицелом. Сталин и Каганович теперь считали его способным выполнить их требования. В ноябре 1947 г. они послали его в Днепропетровск, чтобы он и там в ходе восстановления совершил такие же «чудеса», которые удались ему при организации работ в Запорожье. «В ноябре 1947 года решением ЦК ВКП и ЦК КПУ был рекомендован на работу секретаря Днепропетровского обкома КПУ, где работаю по настоящее время», – писал Брежнев в автобиографии544. Стенограмма XIX пленума обкома, который освобождал Брежнева от его обязанностей, свидетельствует о том, что он заслужил у товарищей уважение, признание и, вероятно, также симпатию. Секретарь по сельскому хозяйству Резник пророчествовал: «Тов. Брежневу придется в Днепропетровске создавать такое же напряжение, какое он создал в Запорожье, и могу заверить, что туговато ему придется. (Смех в зале.) Тов. Брежнев: Надо учесть, в Днепропетровской области сильные большевики. – Тов. Резник: Но учтите, что и запущенность сейчас сильная! (Смех.) – Тов. Брежнев: Спасибо, товарищи! Что же касается соревнования, то оно будет носить здоровый, большевистский характер…»545

Литературные негры Брежнева заставили его сказать: «Уезжал из Запорожья с сознанием выполненного долга»546. Это было сильное преуменьшение: Брежнев выдержал в Запорожье свое боевое крещение в качестве первого секретаря обкома. Повторный пуск в ход двух индустриальных гигантов в условиях голода и под пристальным вниманием Сталина был результатом, заслуживающим внимания, который обеспечил Брежневу уважение, определенную возможность маневра, но это сразу же поставило и новую, не менее трудную задачу в Днепропетровске. Мы можем только предполагать, что Брежнев делал в Карпатах, но в Запорожье был заложен краеугольный камень его карьеры генерального секретаря. Нечто особое заключалось в том, что он, с одной стороны, угодил Сталину, а с другой – сохранил уважительные отношения со своим окружением. Едва ли не создается впечатление, что, чем сильнее грозила Москва, тем больше подчеркивал Брежнев, что он не хочет пользоваться имевшимися в его распоряжении мерами наказания. Рой Медведев невольно подтверждает это: «Как ни странно, но именно мягкость, отсутствие обычной для партийных боссов того времени жесткости и даже жестокости, доброта, пусть и за счет дела, привлекала многих людей к Брежневу»547.

Брежневу пришлось снова проститься с Кириленко, с которым он подружился. Другой контакт, о развитии которого мы знаем только частично, сохранился. Речь идет о Щёлокове, старом знакомом по Днепропетровску довоенной поры, которого Брежнев позже назначил министром внутренних дел. В запорожские годы Брежнева он был заместителем министра местной промышленности Украины, а в 1947 г. стал секретарем ЦК КП(б)У, ответственным за легкую промышленность. В ходе восстановления промышленности оба, вероятно, несколько раз встречались в Запорожье и, несомненно, в Днепропетровске548.

Днепропетровск

Брежнев снова переехал со своей семьей в Днепропетровск; теперь они жили на западной окраине, в доме 1 по улице Крутогорной, так как город еще лежал в развалинах, а центра больше не было549. И опять его командировка последовала по решению Москвы и Киева, которое партийные органы приняли в ноябре550. Хрущев снова имел право участия в принятии решений; он оправился и от воспаления легких, и от понижения в должности. 26 декабря 1947 г. Сталин вновь назначил его первым секретарем ЦК КП(б) Украины, но уже до этого вовлек в процесс принятия решений551. И на этот раз речь шла не столько о продвижении Брежнева, сколько о замене якобы виновного, который не сумел выполнить требования Сталина и соблюсти сроки: Павел Андреевич Найденов был с 1944 г. первым секретарем Днепропетровского обкома КП(б)У и знакомым Брежнева552. В отличие от Брежнева в Запорожье ему не удалось выполнить директивы Москвы и обеспечить необходимый подъем в сельском хозяйстве553. На пленуме Днепропетровского обкома 21 ноября 1947 г. появился лично Леонид Мельников, доверенное лицо Хрущева, который был секретарем ЦК в Киеве, чтобы разъяснить решения Москвы и Киева и добиться избрания Брежнева554. В обычном тогда тоне в протоколе, подписанном Брежневым, говорилось, что ЦК Коммунистической партии, а также Сталин и Каганович лично предоставили Днепропетровску всю необходимую помощь, но из-за «слабой организационно-партийной работы» промышленность и сельское хозяйство все еще пребывают в упадке555. Кажется, что Брежнева сковывало присутствие Мельникова; во всяком случае, в его речи отсутствовали обычные для него остроумные личные комментарии. Преисполнившись пафоса, Брежнев благодарил «ЦК ВКП(б) и Политбюро ЦК КП(б)У и лично Лазаря Моисеевича Кагановича» за оказанное ему доверие и обещал присутствовавшим товарищам, что всеми своими силами позаботится о том, чтобы они справились с поставленными задачами556.

Партийная организация

Любопытно, что председатель Днепропетровского городского совета депутатов трудящихся Гавриленко говорил о стиле работы смещенного Найденова в самом конце заседания пленума, на котором был избран Брежнев, когда подготовленные речи были уже оглашены. Найденов, по его словам, не умел обращаться с людьми, годами они не слышали от него дружеского слова, постоянно приходилось считаться с тем, что он кричал на своих коллег, мол, они не умеют работать, он ожидает их увольнения, с которым, однако, никогда бы не согласился. «Мы научились отличать критику от оскорбления, а в стиле работы тов. Найденова вечная нервозность, вечный крик, оскорбление»557. Хотя речь шла не об официальных причинах, по которым Киев заменил Найденова, но, как подчеркивал Гавриленко, эта атмосфера отрицательно сказывалась на результатах их труда: «И я должен честно сказать: если бы не любил этого города, честное слово, взял бы и ушел, ибо созданы были такие условия, что невозможно было работать»558.

Следовательно, демонстрируя до сих пор свой дружеский, предупредительный стиль, Брежнев просто ломился в открытую дверь. Искренние слова председателя Днепропетровского совета дают редкую возможность познакомиться с душевным состоянием партийных работников и управленцев в условиях позднего сталинизма: они страдали от окриков, угроз и унижений, которые, в конечном счете, были только выражением беспомощности и страха первого секретаря обкома перед требованиями Сталина. Но в то время как одни, вроде Найденова, от беспомощности использовали угрозы, секретарям парторганизаций, подобно Брежневу, удавалось не передавать дальше давление из Москвы и Киева в виде угроз, а с помощью дружеского, но твердого предостережения и требования сформировать чувство «мы», которое хорошо мотивировало кадры возможно лучше справиться с заданием. Иными словами, отказ от сталинских методов был единственной возможностью обрести шанс хотя бы приблизиться к выполнению сталинских плановых заданий и показателей. Секретарь Днепропетровского горкома Соболев вспоминает: «Леонид Ильич требовал от нас, первых секретарей городских и районных комитетов, уважительного и внимательного отношения к кадрам, мы не должны были допускать ни грубости, ни равнодушия. Нам следовало по мере возможности убеждать, по-товарищески критиковать, строить наши отношения с сотрудниками на основе коммунистического доверия, быть примером для окружающих. Сам он всегда именно так и относился к кадрам»559. Поэтому подлинным вызовом для Брежнева в Днепропетровске, было, видимо, не катастрофическое положение в сельском хозяйстве, все еще страдавшем от засухи 1946 г., или восстановление промышленности, а положение в местных партийных организациях. В полном соответствии со своим стилем он начал новый этап деятельности поездкой по всем сельским районам Днепропетровской области и, как представляется, был действительно потрясен состоянием парторганизаций, о чем он 1 марта 1948 г. и сообщал пленуму обкома снова в словах, шедших от сердца: «Очень серьезный недостаток, я должен сказать свое личное мнение, большая запущенность в отдельных звеньях аппарата. Это непорядок, если завотделом обкома приезжает в район, заявляет, что он будет действовать как член бюро и заявляет, что будет исключать из партии и т. д. Разве это хороший тон? Дело не только в личности этого товарища, a надо глубже смотреть – значит есть такой стиль. Или такие шуточные разговоры, когда поздравляют с выговором и прочие вещи, o которых рассказывалось в кулуарах. Я считаю, что это элементы известной распущенности и нам очень серьезно следует подтянуть аппарат»560. Брежневу пришлось прямо-таки втолковывать своим товарищам по партии, что он рассматривал сталинскую заповедь «критики и самокритики» не как инструмент для того, чтобы карать других и щадить самого себя, а считал ее средством, позволяющим вместе оценить и улучшить выполненную работу. Иными словами, имело место, очевидно, большое разочарование ввиду расхождения между требованиями и наличествующими средствами, с одной стороны, и угрозами наказаний и возможностями действовать – с другой. Проявляя, очевидно, непоколебимый оптимизм, пусть даже казенный, Брежнев пытался довести до понимания партработников в Днепропетровске, что критика и самокритика не были фарсом, а действительно могли бы явиться инструментом мобилизации. По свидетельству очевидца, присутствовавшего на этом пленуме, Брежнев объявил перерыв, чтобы секретари парторганизаций в это время заново написали свои речи и добавили критических замечаний, воспринимаемых достаточно всерьез. При этом он парафразировал слова Сталина: «Если Вы хотите погубить хорошего товарища, перестаньте его критиковать»561. На собрании экспертов по сельскому хозяйству первый секретарь обкома требовал: «Критика как воздух нужна, без критики мы не могли бы двигаться, и в партии критика является основной движущей силой»562. Брежнев не только требовал, чтобы его коллеги оживили критику и самокритику. Он призвал почти 100 только что избранных членов обкома по-новому осмыслить свою работу. Недостаточно, по его словам, присутствовать на пленумах, они должны ездить по всей области, посещать райкомы и горкомы, ставить вопросы, всматриваться, передавать свои наблюдения и помогать: «Я бы хотел просить, чтобы каждый член пленума ставил перед собой вопрос: a какое участие я внес, какую лепту я внес в этот пленум, что я могу по вопросу этому сказать, какие у меня есть наблюдения по этому поводу, помог я сегодня пленуму или не помог»563.

О деталях позиционных войн и арьергардных боев, происходивших в Днепропетровской парторганизации, можно только догадываться и обнаружить между строк протоколов заседаний. Так, многие делегаты февральского пленума 1948 г. высказали необычно много критики в адрес отчетного доклада Брежнева, который он должен был представить на следующей партконференции. Почти ни одного параграфа они не оставили в таком виде, как его представил Брежнев. Брежнев со всем согласился, принял все пожелания о внесении изменений и поставил все пункты на открытое голосование564. Кроме того, критика, уже прозвучавшая в адрес Брежнева на партийной конференции в конце февраля 1948 г., перешла рамки обычного. Он реагировал на нее такими словами: «Многое из того, что было сказано в адрес бюро и областного комитета партии и его секретарей, в значительной мере относится ко мне лично как секретарю обкома партии. Я бы сказал, что голос конференции, критика делегатов прозвучала как призыв к вновь избранному областному комитету партии поднять партийную работу на новый более высокий уровень»565. Последующее обсуждение кандидатур 71 члена и 23 кандидатов в члены обкома происходило необычно оживленно и с использованием откровенных и резких слов, которые отчасти привели к выдвижению альтернативных кандидатур. Брежнев по одному оглашал имена кандидатов, и присутствовавшие в полной мере воспользовались этим, приводя аргументы, почему тот или иной был непригоден для выдвижения и его следовало вычеркнуть из списка. Отчасти критика оказалась столь уничтожающей, что Брежнев, который вел прения, оказался вынужденным вмешаться и взять под защиту кандидатов, которых он сам хотел сохранить. Когда прозвучало требование вычеркнуть из списка секретаря по пропаганде Дунаева, так как он не понимает критики, адресованной ему, Брежнев защитил его: «Он, безусловно, как секретарь виноват, его правильно здесь критиковали и правильная дана оценка его работе. Но сказать, что он не заслуживает нашего доверия, будучи членом партии с 1925 г., если мне память не изменяет. Я думаю, что вряд ли так нужно воспитывать»566. Делегаты оставались со своими аргументами в рамках заданного дискурса и обращали внимание на недостатки, невыполнение плана и отсутствие понимания критики и самокритики. Правда, из стенограмм не видно, имели ли они в виду спасти собственные сетевые структуры или главным образом избавиться от «маленьких Сталиных» и деспотов. Насколько велико было недовольство, можно понять из результатов выборов: во времена, когда привычным было полное единогласие, оказалось необычным, что некоторые кандидаты получили только, например, 392 из 413 голосов567. Годом позже, в январе 1949 г., успокоение, казалось, все еще не наступило. Конфликт заключался в том, что были кандидаты, на которых опирался Брежнев, но которых, очевидно, не принимали партийные низы. И это давало себя знать еще сильнее, чем год назад, когда Брежнев только несколько месяцев находился в должности. Таких случаев было немного, но необычность ситуации заключалась в том, что вообще имело место резкое столкновение вокруг некоторых кандидатур. В частности, речь шла о секретаре обкома Л. Е. Лукиче, ответственном за восстановление промышленности. После оживленных прений о приемлемости его кандидатуры Брежнев произнес решающее слово: «Действительно, на участке, которым руководит тов. Лукич, я в своем докладе об этом говорил, и выступающие товарищи отмечали наибольшее количество недостатков. Но это и очень тяжелый участок, вряд ли можно говорить, что от одного Лукичa абсолютно все зависит. Я считаю, что бюро тут во многом повинно. Некоторые вопросы бюро, очевидно, не могло решить до конца. Поэтому такое обвинение, что вот видите, промышленность не восстановлена, и в этом виноват именно Лукич, я считаю, ему нельзя предъявить»568. Своим вмешательством Брежнев спас кандидатуру Лукича, но уже в ходе выборов был наказан тремя голосами против569. Во время этих выборов в обком никто не получил больше трех голосов против, столкновения в Днепропетровском горкоме были несравнимо жестче570, о чем свидетельствует количество голосов против. Здесь Брежнев в феврале 1948 г., когда проработал только три месяца, получил два голоса против, в то время как другие получили до 19 голосов против571. Несмотря на необычно острую критику, с которой Брежневу пришлось смириться, он оценивал ее как «совершенно оправданную»572. В этом смысле он остался верен своему обещанию не прибегать к угрозам, предупреждениям и исключениям из партии, а считать критику продуктивной. Правда, в его «мемуарах» говорится: «Тяжело воспринимал, да иначе, наверное, и быть не может. Критика не шоколад, чтобы ее любить»573.

Сельское хозяйство

Итак, Брежневу пришлось сильнее, чем в Запорожье, бороться за доверие партии и добиваться того, чтобы на критику и самокритику реагировали, не впадая в цинизм, а засучив рукава. Он требовал добиться «пафоса мирного строительства», подобного самоотдаче, существовавшей во время Великой Отечественной войны574. Положение в сельском хозяйстве было столь же катастрофическим, как и в Запорожье. Последствия голода были еще не преодолены, а из Москвы шли новые директивы о необходимости увеличивать площади под кукурузой для концентрированного корма скота. Вместо 140 тыс. га кукурузы, засеянных в 1947 г., при этом посевы всходили очень плохо, теперь надлежало засеять 170 тыс., что составляло 40 % ярового клина. Вопрос о том, удастся ли это, полностью зависел от них самих, предупреждал Брежнев, сам пребывая в громадном напряжении: «Пока что мужички считают важным пшеницу и ячмень, а не кукурузу. Мы должны 200 тыс. колхозников переубедить и воспитать в таком понимании, чтобы они видели. Вот почему у меня внутренняя тревога насчет кукурузы… Я хотел бы, чтобы агрономы уделили особое внимание делу кукурузы»575. Чтобы руководить агрономами, которым предстояло обучать колхозников, Брежнев пригласил на собрание сельскохозяйственных экспертов даже известного агронома и биолога Трофима Лысенко, правда, имевшего сомнительную репутацию576. Несмотря на все экспертизы, стало ясно, что проблема заключалась в другом, а именно в недостатке посевного материала и машин. Из-за последствий войны недоставало 100 тыс. лошадей. Теперь накануне сева вся надежда возлагалась на 350–400 новых тракторов, которые обещала Москва577. Правда, на пленумах Брежневу пришлось прибегать к сталинской риторике, согласно которой выполнение плана на одном только человеческом факторе и держится. Как почти каждая отрасль, возделывание кукурузы обрело своего социалистического героя, достигавшего легендарных урожаев и служившего для всех образцом, – Марка Озерного. Брежнев принимал близко к сердцу то обстоятельство, что, несмотря на результаты Озерного, благодаря особому скрещиванию, увеличившему урожайность кукурузы до более чем 200 ц/га, все еще оставались местности и колхозы, в которых методы мастера не применяются578. Таково было пространство для маневра, которым обладал Брежнев: с одной стороны, ему пришлось объявить, что ЦК ВКП(б) и «лично Сталин» помогли посевным материалом, сельскохозяйственной техникой и топливом. Теперь зависит от самих колхозников оказаться достойными этой помощи и обеспечить требуемые урожаи. С другой стороны, он говорил словами, очевидно идущими от сердца, страстно, был полон воодушевления и пытался в очередной раз довести смысл этой деятельности до сознания своих товарищей: «Мы должны сейчас политически осветить путь, которым должны идти и в этом году. Мы должны раскрыть перспективу перед каждым человеком, вселить в него уверенность, бодрость, чтобы человек видел перспективу своего района, своей области, своего колхоза и на фоне этой общей гос. перспективы – свою личную перспективу»579.

Мы не знаем, что происходило в душе Брежнева, какие меры он сам считал целесообразными и какие реализовал, потому что был обязан делать это. Возможно, он считал правильным заставлять колхозы регулярно проводить собрания, как это решил ЦК в Киеве, чтобы познакомить колхозников с новыми методами возделывания сельскохозяйственных культур, а также и с идеологией партии580. Так или иначе, осуществляя мобилизацию кадров, он приобрел хороший опыт и, может быть, верил, что и крестьяне с пониманием отнесутся к его деятельности. К тому же Брежнев в 1948 и 1949 гг. подписал для колхозов Днепропетровской области договор, согласно которому они в «социалистическом соревновании» с Запорожской областью обязывались повысить продуктивность сельского хозяйства. Речь шла о том, чтобы с каждого гектара получить 20,5 ц зерна, результаты в племенном скотоводстве повысить на 20 %, свиноводстве на 23 %, коневодстве на 13 %581. Но Брежневу вменялось в обязанность также в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР «О мерах по улучшению организации, повышению производительности и упорядочению оплаты труда в колхозах», то есть по устранению последствий голода в области, проверить 457 колхозов и в 188 из них выселить с Украины 347 крестьян за «злостное уклонение от честного труда», а еще 643 сделать предупреждения582.

Но Брежнев показал, что он вновь и вновь пытается расширить свои возможности действия, даже если его мотивы иной раз и оставались скрытыми. Вероятно, движимый стремлением продемонстрировать успехи, может быть, Киеву и Москве, а, возможно, еще сильнее и населению, он самовольно организовал в 1948 г. в Днепропетровске выставку достижений сельского хозяйства. Когда из Москвы приехала комиссия, чтобы разобраться с этим делом, Хрущев встал на защиту своего питомца, утверждая, что Брежнев не виноват, он действовал по его, Хрущева, указанию583. Это лишний раз показывает, насколько тесно были связаны «патрон» и «клиент»: Хрущев, вероятно, ни под каким видом не хотел «выдавать» одного из своих лучших людей Москве, где он видел в «деле» своих врагов Лаврентия Берию и Георгия Маленкова, все равно, в чем бы проступок Брежнева ни заключался.

Восстановление

В Днепропетровске не было таких известных промышленных гигантов, как в Запорожье, но задачи были такими же неотложными: из 16 домен вермахт совершенно разрушил 13, три сильно повредил, из 36 мартенов действовали семь, из 56 прокатных станов 35. Брежнев оценил ущерб в 1,6 млрд руб.584 Наряду с угольными шахтами, затопленными немцами, в первую очередь следовало снова ввести в эксплуатацию металлургический завод «Азовсталь», автозавод, выпускавший грузовики, и трубный завод им. Карла Либкнехта и, соответственно, существенно расширить их производство585. Будто этого было недостаточно, руководитель областной парторганизации получил директиву, согласно которой надлежало обязать все предприятия выполнить пятилетний план (1946–1950) за четыре года586. С одной стороны, Брежнев предостерегал в своей известной деловой манере, не становясь при этом грубым или не переходя на личности. Он называл недостатки и виновных в них и требовал больших усилий: «Мы обязаны предъявить серьезный счет руководителям наших субподрядных организаций, работающим на “Южавтострое” – к тов. Рабиновичу… к тов. Перченку, к тов. Эдиткину… которые, кстати сказать, работают очень плохо. По плану, тов. Эдиткин, вы должны делать 2 тыс. кубометров земли, a даете пока только 750 м³»587.

С другой стороны, Брежнев обладал в отношении промышленности иными, чем в сельском хозяйстве, возможностями маневра. Секретари обкома могли безнаказанно просить в Москве материал и деньги для предприятий и рабочих, тогда как с крестьянами дело обстояло по-другому. Об этом сообщал И. И. Соболев, возглавлявший при Брежневе Днепропетровский горком партии. Брежнев советовал им поехать в Москву с «большими сумками», чтобы там «собирать деньги»: им надлежало просить и побираться в министерствах и привозить с собой то, что удавалось получить. Это происходило систематически и по определенному плану, ибо перед каждой командировкой своих «посланцев с большими сумками» руководители предприятий и секретари парторганизаций собирались, чтобы составить перечни требуемых товаров. Сначала отсылали список, после чего следом ехали председатель горисполкома или его заместитель со своими советниками588. Это касалось не только финансовых прорех и требований на отпуск промышленных материалов, но и строительства города, и создания коммунальной инфраструктуры.

По-прежнему не хватало всего: жилья, столовых, магазинов, больниц, учреждений культуры и т. д. С учетом того, как Брежнев говорил об этом, представляется, что забота об улучшении условий жизни была для него серьезной задачей – темой, которую ему в качестве генерального секретаря следовало сделать своей главной заботой. Программа жилищного строительства была выполнена только на 7 %, и даже эти новостройки передавались жильцам в жалком состоянии589. Это вызывало недовольство Брежнева: «Кто-то мне недавно рассказывал, что управляющий одного стройтреста вселился в новую, построенную им самим квартиру, и сверху сыпалось, а с потолка капала вода. Ему понадобилось полтора месяца, пока все привели в порядок, хотя у него под рукой имелись слесари и сборщики. А как с теми, у кого не было такой возможности. (Шум в зале.)»590. Брежнев обращался к участникам партконференции: «Товарищи! Сейчас, когда страна залечивает раны, нанесенные войной, и советский народ хочет жить с покрытием своих материальных и культурных потребностей, особое значение приобретает открытая советская торговля и развернутый товарооборот»591.

При этом речь шла сначала вообще не о стимулировании потребления, а о снабжении населения продовольствием. На время работы Брежнева в Днепропетровске приходятся денежная реформа и отмена продовольственных карточек в декабре 1947 г. На своем первом же пленуме горкома 9 декабря Брежневу надлежало призвать товарищей к выполнению этой задачи. Отмену карточек следовало представить как победу партии: «В то же время будут трудности, если в магазине нет хлеба. Это не значит, что, если карточки отменены, то и магазины опустеют. Людей надо подготовить»592. Брежнев знал, о чем говорил; действительно, в середине 1948 г. горком сообщал в Киев о «многочисленных беседах среди трудящихся, свидетельствующих об ошибочных настроениях» в связи со «снабжением городского населения хлебом». Люди жаловались, что они два дня простояли в очереди за хлебом и, тем не менее, не получили ничего. Они требовали приостановить работу всех предприятий, так как рабочие сплошь стоят за хлебом. Преобладало мнение, согласно которому без карточек получают меньше хлеба, чем прежде с ними. Ходили слухи о том, что зерно поставляется в Англию и вскоре дойдет до войны с США, так как хлебозаводы начали сушить сухари593. Брежнев знал, каково было настроение в области и как жилось людям, с одной стороны, благодаря сообщениям органов безопасности, с другой стороны – по результатам своих посещений районов и деревень.

В то же время и в Днепропетровске ему приходилось еще иметь дело с отдаленными последствиями войны и оккупации при намерении выяснить, кто сотрудничал с немцами, а кто нет. Почти все 11 606 коммунистов, оставшихся «на оккупированной территории без разрешения партии», были исключены из партии594.

Сетевая инфраструктура

Следовательно, положение в Днепропетровске было крайне трудным, что требовало от человека напряжения всех его сил и, вероятно, наносило определенный ущерб здоровью. Во всяком случае, в протоколе № 21 заседания бюро обкома от 21 января 1949 г. отмечается, что Брежнев отсутствовал по болезни595. Не удивительно, что он и здесь из-за конфликтов в партийном руководстве и ненадежности партийных низов искал союзников среди тех, кого он в свое время защищал. Если верить его «мемуарам», он взял под защиту тогдашнего директора Никопольского южно-трубного металлургического завода Н. А. Тихонова, впоследствии заместителя председателя Совета Министров СССР, когда тот израсходовал больше денег, чем было выделено, на больницы, столовые и дороги. Перед союзным руководством он защищал его, объясняя, что без дороги на заводе не было бы ночной смены, а рабочий клуб – все-таки не частная дача596. Еще одним доверенным лицом был Г. Э. Цуканов, который в Днепропетровске являлся старшим инженером сталеплавильного завода, а после 1960 г. стал личным референтом Брежнева. Он встретил там и В. Е. Семичастного, который был первым секретарем ЦК ЛКСМ Украины, когда Хрущев в Киеве возглавлял республиканскую партийную организацию. Позже в качестве председателя КГБ он вместе с Брежневым должен был осуществить свержение их общего наставника597. В Днепропетровске Брежнев познакомился также с В. В. Щербицким и оценил тогдашнего второго секретаря Днепродзержинского горкома, позже одного из его доверенных лиц и ближайших друзей. Мэрфи утверждает, что в партработнике, который был моложе его на двенадцать лет, Брежнев видел сына598. Позже Брежнев охотно взял бы его к себе в Москву, но Щербицкий хотел остаться партийным руководителем Украины599. По словам фотографа Брежнева В. Г. Мусаэльяна, Брежнев даже планировал в 1982 г. объявить Щербицкого своим преемником600. Вероятно, он и далее сохранял тесный контакт со своим другом Кириленко, который в июне 1950 г. последовал за ним в качестве первого секретаря Днепропетровского обкома КП(б)У.

Успехи Брежнева признали в то время Хрущев и Сталин, а его скорее критически настроенные биографы Млечин и Мэрфи позже посчитали восстановление Днепропетровска заслугой будущего генсека601. Рой Медведев признает за Брежневым, что он уже тогда слыл приверженцем «стабильности кадров» и благодаря своему мягкому, спокойному характеру умиротворял партийные ряды602. В январе 1949 г. в Киеве Брежнев был избран в ЦК КП(б)У603.

Брежнев оставил неизгладимое впечатление, очевидно, еще и по другой причине. Он уже тогда обращал на себя внимание тем, что придавал большое значение хорошей, по меньшей мере подобающей одежде. Варвара Шоханова сообщает не только о том, как Брежнев в 1947 г. убедил ее занять пост секретаря Днепропетровского горкома, но и побудил своих коллег уделять большее внимание одежде. С его точки зрения, женщинам следовало носить чулки; мужчинам носить костюмы. Он, который сам всегда был одет в черный костюм, как-то раз отправил домой всех участников партийного собрания, потому что они в самом разгаре лета пришли в рубашках с короткими рукавами и без галстуков604. В какой-то мере этот дресс-код был также выражением взаимного уважения и стиля руководства, который он пытался довести до сознания своих товарищей.

О его частной жизни известно мало: Брежнев по-прежнему много ездил по области, но, похоже, больше не ночевал на фабриках или стройплощадках. Семья снова переехала в центр на ул. Рогалева, где в настоящее время установлена мемориальная доска.

В Молдавии

В марте 1950 г. Брежнев был избран в Верховный Совет СССР депутатом от Днепропетровской области605. Он приехал в Москву и в тот же месяц был там освобожден от должности секретаря Днепропетровского обкома, чтобы в июне получить назначение на должность инспектора ЦК ВКП(б)606. Об этих месяцах в Москве нет информации, но, очевидно, Брежневу предназначались высокие политические посты. Вероятно, дело было в Хрущеве, который в декабре 1949 г., как и до войны, призванный Сталиным на пост руководителя московской партийной организации, теперь хотел собрать вокруг себя в столице своих сподвижников, но этого мы не знаем. Брежнев занимал новую должность партийного инспектора только месяц, затем Политбюро послало его в середине июля в Молдавию в качестве Первого секретаря ЦК компартии республики. Это произошло, вероятно, по рекомендации Хрущева, который ввиду смещения прежнего первого секретаря ЦК Компартии Молдавии Николая Григорьевича Коваля 5 июня 1950 г. использовал шанс, чтобы командировать туда своего человека и тем самым иметь, кроме Украины, и там «свою руку»607.

Правда, Хрущеву пришлось убеждать Сталина в том, что Брежнев как раз такой человек, которому можно вверить республику, и на сей счет существуют легенды. На одном из немногих партийных собраний 1950 г. Сталин, как говорят, увидел Брежнева и почувствовал симпатию к «прилежному плотному красавцу с круглым, пышущим здоровьем лицом и густыми бровями»608. Так как вождь из-за загара принял его за молдаванина, он спросил его: «Ну, а как там у вас идут дела – в Молдавии?» Брежнев возразил: «На Украине, Иосиф Виссарионович», но Сталин дружески настаивал: «Не на Украине, а в Молдавии»609. Так как Сталин никогда не ошибался, то в соответствии с легендой он сразу же перевел Брежнева в Молдавию. Еще более яркую историю рассказывает краевед Максим Кавун: в 1949 г. на концерте в честь 70-летия Сталина среди прочих был танцевальный номер в исполнении молдавского ансамбля, который так понравился Сталину, что он поздравил с этим Брежнева: «Чудесно танцуют Ваши молдаване». Немногими днями позже он назначил Брежнева партийным руководителем Молдавии610. Вероятно, историю о том, что Сталин принял Брежнева за молдаванина, следует отправить в царство легенд, в основе которых, однако, глубокая народная мудрость: партийных руководителей приглашали в соответствии с внешностью, а кредо, согласно которому «вождь всегда прав», приводило к странным назначениям.

Брежнев переехал со своей семьей в Кишинев, находившийся в 600 км от Днепропетровска, и поселился в типичном для бывшего русского провинциального города одноэтажном доме XIX в. на Садовой улице611. Молдавия находилась на задворках государства. Она только в 1940 г. на основе пакта Молотова – Риббентропа была занята советскими войсками, а в 1944 г. завоевана снова. Положение в самой молодой республике Союза складывалось драматически: Молдавия была крайне бедным регионом европейской части СССР. Засухи 1946–1947 гг., последовавший за этим голод и разрушения, вызванные войной, оказались еще более катастрофическими, чем на Украине. «Нетрудовые элементы» получали только 250 г хлеба на день, колхозникам причиталось полкилограмма зерна на трудодень. В плодородной Бессарабии, когда-то славившейся своими фруктами и вином, голодало 95 % населения; по разным оценкам, количество умерших от голода колеблется от 36 тыс. до 200 тыс.; власти регистрировали десятки случаев каннибализма612. Как и в случае с Украиной, Сталин не хотел и слышать о голоде в Молдавии, но в 1947 г. все-таки послал туда продовольственную помощь и заместителя председателя Совета Министров А. Н. Косыгина, наблюдавшего за ее распределением613. Но едва тяжелейшие лишения были преодолены, Политбюро ЦК ВКП(б) в Москве распорядилось об окончательной коллективизации сельского хозяйства и раскулачивании. Под эгидой первого секретаря ЦК компартии Молдавии Николая Григорьевича Коваля и председателя Совета министров республики Герасима Яковлевича Рудя молдавский НКВД провел в ночь на 6 июля 1949 г. операцию по депортации под названием «Юг», которая сегодня считается в Молдавии национальной травмой: более 11 тыс. семей, в целом примерно 35 тыс. человек, большинство уже обессиленных и ослабленных двухлетним голодом, были без предупреждения арестованы и сосланы в Казахстан или Сибирь; многие умерли еще по дороге от истощения, некоторые – в «спецпоселениях», где семьи были высажены в необжитой степи614. При этом, как отмечал позже первый секретарь ЦК Компартии Молдавии Иван Иванович Бодюл, ни разу не было серьезного сопротивления коллективизации; для этого крестьяне оказались слишком ослаблены615. Действительно, до Москвы дошло столько ходатайств сосланных о пересмотре их дел, что еще при Сталине в 1952 г. была назначена следственная комиссия, разрешившая примерно 500 сосланным вернуться616. Жалобы крестьян и отсутствие подъема в самой молодой республике создали фон, на котором Сталин заменил партийного руководителя Молдавии Коваля Брежневым. Таким образом, Брежнев приехал в республику, пережившую двойную травму, где не было ничего: посевного зерна, сельскохозяйственных машин, инфраструктуры, электричества, жилья, учебных заведений, медицинского обслуживания, но в первую очередь доверия населения к преобразованиям на советский лад и уверенности в их позитивных результатах. Скорее, мелкими проблемами казалось то, что часть полей со времен войны оставалась заминированной, армия еще вела активную борьбу против вооруженных националистических групп, продолжалась проверка кадров на предмет «сотрудничества» с немецкими оккупантами, а Брежнев не понимал национального – румынского – языка617. Казалось вполне вероятным, что при решении этих задач Брежнев потерпит неудачу и по прошествии некоторого времени так же бесславно, как и Коваль, будет смещен Сталиным. На это, возможно, по мнению Мэрфи, и рассчитывал Маленков, постоянный оппонент Хрущева618.

«Твердая рука» против «нового стиля»

Как всегда, Сталин хотел быть уверенным, что его выбор будет принят товарищами в Молдавии. Если в Днепропетровске Брежнева ввел на пленум обкома сподвижник Хрущева Мельников, предложивший на выборах его кандидатуру, то в Кишинев Сталин послал Николая Николаевича Шаталина, члена Центральной ревизионной комиссии, который на V пленуме ЦК КП(б) Молдавии в начале июля 1950 г. должен был обеспечить избрание Брежнева. Шаталин расхваливал Брежнева как человека со стороны, который мог непредвзято рассматривать положение: «Тов. Брежнев в партии свыше 2 десятков лет, молодой сравнительно товарищ, в полной силе, учился сельскому хозяйству на своем веку, землеустроительными делами занимался, закончил металлургический институт, он сельскохозяйственник и металлург. Десяток лет работал на сельскохозяйственной советской работе, почти 15 лет работает на партийной работе, в том числе несколько лет в качестве первого секретаря обкома. В последнее время работал в Днепропетровском обкоме, область большая, больше 50 тыс. коммунистов, область, которая дает государству 50 миллионов пудов хлеба. Область во многом напоминает Молдавию, допустим, такими культурами, как кукуруза, хлопок, над чем и вы сейчас занимаетесь, пшеница и т. д. Тов. Брежнев в этой организации показал себя с положительной стороны. Человек он моторный, опытный. Он, кроме партийной работы по гражданской линии, занимал большой пост, партийный пост во время последней войны – был начальником политуправления фронта, до этого был начальником политуправления армии, имеет звание генерала и сейчас генерал на партийной работе. Рассказывают, что руку имеет соответствующую и так далее. Словом, ЦК ВКП при данной обстановке считает, что тов. Брежнев окажет Молдавской партийной организации серьезную помощь. В связи с этим рекомендуется записать в решение пункт “б”: “Избрать первым секретарем ЦК КП Молдавии тов. Брежневa”»619. Когда во время следующего голосования не все товарищи подняли руку, Шаталин настаивал: «Некоторые все-таки не голосовали, как это понимать?»620 Только когда председательствовавший на заседании второй секретарь ЦК Борис Архипович Горбань пояснил Шаталину, что это кандидаты в члены и сотрудники аппарата ЦК без права голоса, посланец Сталина выразил удовлетворение. Для этого времени характерно не только то, что «избрание» Брежнева было предписано Сталиным и осуществлено с помощью сотрудника его аппарата. Столь же характерно, что Брежнева превозносили как «человека с соответствующей рукой», что означало «с твердой рукой»621. «Твердая рука» или «рука, которая не дрогнет», была критерием для оценки Сталиным пригодности своих соратников. Подразумевалась готовность добиться проведения линии партии без всяких «если», а также осуществлять без колебаний аресты, высылки и расстрелы. Но это была характеристика, уж никак не относившаяся к Брежневу. В Молдавии он не потерпел крах, а выполнил свою «миссию». Причина этого заключалась, наряду с дождем, снова с 1951 г. дарившим хорошие урожаи, в финансовой помощи, которую Сталин наконец предоставил в начале 1952 г. не в последнюю очередь было важно и то, что Брежнев доходил до людей на местах, выслушивал и беспокоился о них, но и требовал от них, взывал к совести и заинтересовывал людей. Ввиду зависимости от Москвы во всем, будь то ресурсы, кадры или административные структуры, это было единственным капиталом, которым Брежнев сам владел и который мог использовать, как прежде на Украине.

Пленум, избравший его под наблюдением Шаталина, показал ему разобщенный ЦК, который, если услышит соответствующий призыв, например, от Шаталина, будет готов к взаимному истреблению. Даже если острота высказанных здесь обвинений и объяснялась сталинской риторикой, применение которой большинство считало необходимым, в характере обвинений обнаружились некоторые проблемы молдавской партийной организации. О присутствии партии в сельских районах едва можно было говорить, а партработники, которые там были, провинились во время высылок 1949 г., отчасти лично обогатились за счет имущества сосланных или дискредитировали себя пьянством, кумовством и якобы даже многоженством622. Партийные руководители в Кишиневе, судя по всему, стремились отстраниться от безотрадного положения в сельской местности и только рассылали почтой указания и постановления, вместо того чтобы самим заняться решением проблем623. Ввиду безнадежных жилищно-бытовых условий и плохого снабжения, функционеры из сельских районов пытались даже обосноваться в столице Кишиневе и по возможности меньше оставаться в сельской местности624. Министерства использовались для того, чтобы обеспечить собственных родственников и друзей постами, продовольствием и жильем625. В условиях такого убожества Председателю Совета министров Рудю отдавали должное за то, что он во время Второй мировой войны командовал партизанским отрядом, да притом в его семье были проблемы, и он просто валился с ног от усталости. В то же время члены ЦК обвиняли первого секретаря Коваля в том, что он несдержан, вспыльчив и раздражителен, всегда реагирует очень чувствительно, часть товарищей притесняет, другим же оказывает предпочтение626. Иными словами, Брежнев столкнулся с типичными для сталинизма фатализмом, оппортунизмом и травлей. Как и в Днепропетровске, он оказался человеком, созданным для этой ситуации, но как раз не потому, что действовал «твердой рукой», а потому что был в состоянии побуждать товарищей к действию даже в самых тяжелых условиях и показывать им, что деловыми аргументами можно уклониться и от нагнетания обстановки, свойственного сталинизму. Важный шаг для формирования доверия заключался уже в том, что Коваль и Рудь не были смещены опозоренными или исключенными из партии, Рудь сохранил свой пост Председателя Совета министров, получив всего лишь «выговор», тогда как Коваль стал министром сельского хозяйства Молдавии. Тем самым он по-прежнему нес ответственность за одну из важнейших отраслей627. Брежнев так разъяснил сохранение Рудя в должности: «…мы этому верим и, если он действительно обещание свое выполнит, исправит работу, не будет допускать политических ошибок, я считаю, что это будет нашей заслугой»628. Таким образом Брежнев внушал то, что при нем каждый имеет свой шанс по справедливости, его манера говорить тоже коренным образом отличалась от тона, который прежде позволяли себе Коваль, Рудь и Горбань. Брежнев использовал исключительно вежливый тон, когда открывал пленумы или партийные собрания, устанавливал, кто присутствовал, представлял повестку дня и спрашивал, есть ли к ней замечания. Его речь была пронизана выражениями вроде «я думаю», «мы обменялись мнениями» и другими столь же некатегоричными, пояснявшими, что речь идет о его мнении, которому можно и возразить629. Напротив, второй секретарь Горбань отличался грубым начальственным тоном, если объявлял, что тема собрания решена, ораторы установлены, всех остальных, желавших говорить, можно внести в список, и он ожидает, что в перерыве все опоздавшие попросят у него извинения630. Брежнев на своем первом собрании в начале августа 1950 г., куда он пригласил председателей райисполкомов и горисполкомов, придал большое значение тому, чтобы сообщить, что будет выделено необходимое время, чтобы обсудить наболевшие проблемы. Он поставил на обсуждение и порядок проведения заседания: «Завтра просим быть на местах. Что провести, твердо рекомендовать не будем, сами определите, или районное партийное собрание, или районный партийный актив, если нужно посоветоваться, то посоветуетесь»631. Брежнев разъяснил, что не считает отличающиеся друг от друга мнения преступлениями против партии. Об открытом недовольстве тем, что план уборочных работ обязали выполнить досрочно к 1 августа 1950 г., он сказал: «Я думаю, что это произошло именно по тому недостатку, что товарищи не учитывали такого важного политического и хозяйственного фактора»632. Новым было то, что не было криков, подозрений и угроз; еще более озадачила товарищей, вероятно, благодарность Брежнева за сделанную работу: «Поэтому исходя из такого положения следует сказать этим товарищам партийное спасибо»633. Брежнев попросил извинения даже у своих товарищей, если они сочли, что он говорил слишком долго и, может быть, злоупотребил их терпением634, свои отчетные доклады он ставил на обсуждение в такой форме, что выражалась жесткая критика, с которой он соглашался и обещал учесть ее635. При Брежневе и Горбань привык только к такому тону, хотя Брежнев даже поправлял его: Горбань предложил назвать пункт повестки дня «O срыве выполнения плана кап. работ в министерствах», Брежнев возразил в своей спокойной манере: «Я думаю, что правильнее было бы включить вопрос “Об итогах выполнения плана освоения капиталовложений”»636.

Председатель Совета министров Рудь также использовал язык, которого Брежнев избегал: «Нужно послать людей из Минсельхоза, чтобы проверили, может быть, там вредители есть, которые тормозят всю работу. Почему Вы, тов. Штукельман, были там и ничем не помогли. В представлении председателя райисполкома, там все сидят жулики, бездельники, только 2–3 человека хорошие люди»637. В то время как Брежнев всегда пытался объяснить, понять и поискать решений, Рудь входил в число тех, которые охотно прибегали к угрозам или под влиянием тяжелого положения теряли самообладание. В августе 1950 г. он обрушился на председателя Каларашского райисполкома: «Коллективизацию завалили, по детдомам, здравоохранению и другим вопросам завалили. Что вы думаете, долго мы вас будем терпеть в районе?»638 Рудь не применял, в отличие от Брежнева, никаких положительных стимулов, а полностью сосредоточился на устрашении: «Семенами третьей категории запрещено сеять. Мы предупреждаем о том, чтобы сеять, как полагается. Вы хотите оставить колхозы без хлеба, за это дело судят»639. Или: «Кто вам дал право раскулачивать сеялки? Почему Вы не приняли меры?.. Вы за это отвечаете, отвечаете за сеялку, за плуг, за работу МТС, за весь район в целом»640. Брежнев, слыша подобное, разъяснял, что угрозы исключить или действительно исключить из партии не годятся для того, чтобы побудить товарищей к хорошей работе: «Кого? Этого агронома? За что же человека исключать? Новое дело появится. Человек согласился, a его из партии исключать»641. Брежнев препятствовал также критике товарищей, не присутствовавших на собрании642, и выступал против резкой критики, переходившей на личности, которая преследовала цель не исправить положение, а изобличить человека643. Скорее, он рекомендовал товарищам вместо того, чтобы постоянно обвинять других, поискать собственные ошибки: «И тот плохой, и другой плохой, но ни один из вас не поделился, не сказал, что вот мы прозевали, этого у нас не хватает. Я считаю, что это у нас общий недостаток. Мы боимся сами раскопать те недостатки, которые у нас имеются, a это способствовало бы их устранению»644. Это не означает, что Брежнев не использовал такие средства, как исключение из партии и смещение с должности. Так, в марте 1951 г. он снял министра торговли Акимова, но дал по этому поводу такие разъяснения: «Если спросить мое мнение, то я был весьма терпелив, встретившись в первые дни своей работы с плохой характеристикой его как коммуниста и как работника, терпеливо наблюдал, старался помочь и помогал в работе Министерства. Думал, что все-таки тов. Акимов за это время после замечаний и особенно после V пленума, который явился большой школой для всего руководящего состава республики, сделает выводы. Я думаю, что он или не понимает, а вернее будет сказать, опустился настолько, что вряд ли поднимется. Чем это вызывается? Почему коммунист в таком положении? Прежде всего потому, что не работает над собой»645.

Брежнев требовал от руководителей парторганизаций, вместо того чтобы самодовольно восседать в кабинете, рассылать приказы по деревням, принимать отчеты, а потом обвинять, самим ездить по районам, объяснять ситуацию и помогать при необходимости. Он рассказывал своим товарищам анекдоты о Хрущеве, который в качестве руководителя республики приезжал в Днепропетровск, чтобы контролировать возделывание кукурузы, и благодаря этому из первых рук узнавал о важнейших проблемах646. Брежнев разъяснил, что, если первый секретарь в республике лично заботится о крестьянах и трактористах, то тем более этим следует заниматься всем остальным товарищам. В августе 1950 г. он обратился к секретарям райкомов: «Я считаю, что вас тут надо покритиковать за это дело. У вас 1400 хозяйств не вступили в колхозы, a вы сидите и ждете, что вам из Москвы пришлют постановление…»647 На своем первом пленуме, который Брежнев провел в начале октября 1950 г., он обратился к товарищам из Министерства сельского хозяйства: «Вам из критики, которая здесь имела место на пленуме, нужно сделать выводы. Чувство ответственности должно быть у каждого работника министерства… Вы должны ежедневно проводить оперативные совещания не у меня в кабинете. Я не отказываюсь от этого, но Вы должны сами нести ответственность за выполнение решения ЦК партии o подъеме зяби, вы должны проводить совещания с вашими работниками, должны учитывать, что они сделали в группе, что нужно еще сделать. Нужно бывать, товарищи, в районах. Почему секретари районных комитетов партии бьются, бьются к вам, почему не вы лично посоветуетесь с секретарями райкомов партии, сказать нам, что тов. Брежнев или тов. Вилков, нам известно, что у вас такие-то трудности. Мы договорились с Гайворонским на три дня отсрочить. Это ваша святая обязанность…»648 В апреле 1951 г. Брежнев в высшей степени доверительно уговаривал своих товарищей, что в конечном счете от их собственного примера зависит поведение кадров на низовом уровне: «Конечно, хорошо чтобы за счет искусной работы позволить себе и погулять, и на пляже полежать, можно это, и ни у кого упрека не вызвало бы, но так как, очевидно, этим искусством мы еще не обладаем, чтобы и отдыхать очень много, и все дела хорошо шли, то я думаю, что в этом случае надо считать, что физическое напряжение также должно помочь делу»649.

Как упоминалось выше, Брежнев понимал, что из-за полной ресурсной зависимости от Москвы кадры, их мотивация и готовность к достижению результатов были единственным фактором его успеха. В соответствии с этим он убеждал и всех остальных в необходимости всерьез относиться к кадровым вопросам: «А самое главное – честность в работе, честность в отношении кадров, в любом деле, особенно в вопросе работы с кадрами, в их расстановке»650. Имеются различные свидетельства того, что эту новую манеру личного общения понимали и ценили. Официальная англоязычная биография цитирует такие слова тогдашнего сотрудника ЦК: «По пути в кабинет Леонид Брежнев заходил почти в каждую комнату, здоровался с людьми, рассказывал анекдот, интересовался здоровьем, настроением и последними новостями. Все это занимало 15 минут – время было для Брежнева ценностью, и он приучал нас к такому же отношению. Но за эти немногие минуты он вселял динамику во всех сотрудников ЦК. Он умел не только заряжать нас новой энергией, но и знал, как самому подзарядиться ею от окружающих»651. Если бы этот источник и мог быть объектом манипулирования, то будущий партийный руководитель Молдавии Бодюл, работавший тогда под руководством Брежнева, в этом отношении не внушает подозрений, так как в своих мемуарах он сообщает о Брежневе, скорее, разочарованно и не без раздражения: «Что касается выполнения планов, то Леонид Ильич был неудержимым организатором. Его строгая требовательность к кадрам укрепила исполнительскую дисциплину, подняла ответственность руководителей за решение поставленных задач, вселяла в них уверенность в возможность преодоления трудностей и достижения плановых показателей»652.

Получается, что Брежнев действительно сам показывал товарищам пример того, что он от них требовал: по словам Бодюла, Брежнев проводил большую часть времени в сельской местности у крестьян или за решением проблем сельского хозяйства653. Едва приехав в Молдавию, он первым делом отправился на село, чтобы составить себе представление о ситуации там, прежде чем созывать первый пленум ЦК654, на котором убеждал товарищей: «Недавно я был в Вулканештском районе с тов. M… и Грековым, смотрели поля недалеко от райцентра и по основной дороге, мы видели пары. Хотя озимые там взошли и развиваются, борются с сорняками, но я прямо скажу, неловко себя чувствовали тов. Греков и М… стоя по колено в бурьяне и осматривая это дело. A товарищи каждый день ездят по этой дороге. Если Вы, товарищи Греков и М… по-настоящему, по-большевистски боролись за это дело, болели за то, чтобы культура повышалась, я уверен, что у них нашлись бы возможности для того, чтоб этот участок обработать как следует, видя такое позорное явление, показать свою принципиальность, показать работникам МТС, всем колхозникам, что райком, в первую очередь секретарь райкома и председатель райисполкома непримиримы к плохому качеству…»655 Сильнее всего Брежнева раздражало равнодушие: «О какой партийной работе можно говорить, если целый год никого из партии там не было и никто не знает, как там [в колхозах Страшенского района] живут люди»656.

Требовать и наказывать

Брежнев вновь и вновь совмещал несовместимое: с одной стороны, хвалебные гимны щедрой Москве «и лично товарищу Сталину», с другой – страстные призывы к товарищам, несмотря на сколько угодно большие неприятности, вкладывать в дело всю душу. Он отказался от травли, но не допускал и никаких сомнений в том, что тех, кто в дальнейшем продолжит предаваться пессимизму, ожидает смещение с должности и исключение из партии. Следовательно, Брежнев ни в коем случае не был «слабым» партийным руководителем, который предоставил каждому свободу действий, но в качестве «сильного» руководителя был тем, кто четко обозначил свои правила и действовал в соответствии с ними. Это означало, что в отличие от «партийного руководителя тиранического типа» угроза увольнения и суда не была для него адекватным методом, когда требовалось побуждать товарищей к работе. Он мотивировал действия с помощью положительных импульсов, объяснения трудностей и по возможности с помощью материальной и кадровой поддержки. Но если те, о ком шла речь, не меняли, на его взгляд, свое поведение, то и он принимал решительные меры. После первых собраний в июле 1950 г. и поездок Брежнева по районам в июле и августе 1950 г. некоторые районы, колхозы и МТС уклонились от участия в объявленных им кампаниях. Тогда он пригласил этих руководителей на отчетное заседание бюро ЦК в Кишинев, дал волю своему гневу и сместил их. В Бушарской МТС на полях разрушались прицепные устройства, директор договорился с колхозами выезжать на поля меньше, чем предписано, не уделяя тем самым должного внимания выполнению государственных планов. Кажется, гнев Брежнева видно даже в стенограмме: «Можем ли мы мириться с таким положением? Конечно, нет. Вношу предложение: за безответственное отношение к своему служебному долгу и обязанностям, за грубое игнорирование постановления правительства o выполнении договорных обязательств между МТС и колхозами, за запущенность ухода за техникой и ее [произвольное] отчуждение т. Круглякa с работы снять и из рядов партии исключить»657. Здесь становится ясным, что Брежнев не оставлял безнаказанными прежде всего две вещи: самовольного снижения объема поставок, прямо сказывавшегося на выполнении плана республики, за что ему следовало отвечать перед Сталиным, и противозаконное присвоение техники, которая к тому же оказалась брошенной. Проблемой оставались МТС, так как колхозы поначалу отказывались применять трактора из-за боязни расходов, которые им надлежало возмещать машинно-тракторным станциям. К тому же по-прежнему не хватало топлива, обученных водителей, отсутствовали должный уход за машинами и их ремонт658. Брежнев сердился на подобного рода нарушения, которые терпели руководители на местах, и взывал к их совести, как это было в феврале 1951 г.: «Почему на курсы набрали детишек, которые не смогут работать? Я считаю это недисциплинированностью, невыполнением решения ЦК, a Бессарабов покрывает эту недисциплинированность. А к вам, тов. Бессарабов, никто не придет наводить порядок. Какое варварское отношение к машинам! С осени грязные машины стоят, не очищенные от грязи. Я не знаю, товарищи, как это называется»659. Брежнев разъяснил и здесь, что он в таких случаях действовал хотя и строго, но гласно, и не по своему произволу: «С либеральным отношением надо покончить, и я считаю, что на первый случай не будем снимать с работы товарищей. Объявим им партийное взыскание. Я поддерживаю предложение об объявлении директору МТС т. Мироедову строгого выговора с занесением в учетную карточку и предупредить его, что если он не исправит положение в районе, мы снимем его с поста секретаря и исключим из партии. Безнаказанно этих вещей пропускать не будем. Если нас не послушают, мы свое слово сдержим»660. Следовательно, Брежнев вполне прибегал и к такому средству, как исключение из партии, но при этом обстоятельно разъяснял, что это – только крайняя мера. Так он поступил и с руководством Унгенского района в сентябре 1950 г.: секретарь райкома и председатель райисполкома были вызваны на бюро ЦК, чтобы там держать ответ. Брежнев говорил, волнуясь: «Возникает вопрос – можем ли мы самообольщаться бюро ЦК партии своими собственными решениями и довольствоваться тем, что мы принимаем бумагу и якобы это улучшает положение дел в районе. Я бы просил членoв бюро это дело взвесить». Бюро сместило председателя райисполкома, но секретарю райкома предоставило последний шанс: «Я внес такую формулировку, которая определит освобождение тов. Голощаповa с работы. Давайте решать этот вопрос с учетом того, что тов. Голощапов заявляет, что он исправит положение дел…»661 Брежнев обязал секретаря провести в октябре 1950 г. пленум, на котором обсудить ошибки и выработать меры по их устранению. Следовательно, подвергшиеся критике секретари райкомов и председатели райисполкомов ни в коем случае не были осуждены, Брежнев позволил убедить себя в том, что они заслужили еще один шанс. Он предоставлял этот шанс и ответственным работникам из Страшенского района, хотя ему, очевидно, было трудно владеть собой: «У меня впечатление такое. Выговором особенно не поправишь дело в районе. Картина очень тяжелая. Нельзя шутить такими вещами. Там руководит не райком партии, a кто-то другой, a райкома партии по существу там нет… Вот 60 % колхозников рассыпались, значит колхоз развалился, общественные богатства растаскиваются, колхозное животноводство используется колхозниками для своих личных нужд»662. Но этим дело не ограничивалось: «Есть и искривления – массовые штрафы, налагаемые на колхозников, избивают колхозников, нарушения революционной законности в районе»663. Следовательно, Брежнев хотел как сохранения колхозов, так и достойного обращения с колхозниками. Брежнев и члены бюро открыто обсуждали вопрос о том, какие выводы следовало сделать, да и обвинявшийся секретарь райкома Кирьяк осмелился высказать свое мнение. Он воспринимал наказание как слишком строгое, хотя и отделался «строгим выговором с предупреждением». Но Брежнев не дал сбить себя с толку: «Я вас не случайно предупреждаю об отношении к нашему решению, помните, что вы можете потерять самое дорогое для вас – партийный билет. Где Вы учились такому воспитанию своей организации, массовые штрафы по 2–3 дня… Вы распустили район, вас можно судить за это»664. Возможно, есть различия в нюансах, но речи Брежнева всегда оставляют впечатление, что его волновало дело, а не наказание и что он был по-настоящему возмущен, если его коллеги позволяли себе злоупотребление властью или халатное отношение к работе. Обращает на себя внимание и то, что он всякий раз объективно обосновывал свои решения и требовал, чтобы людям в соответствующем районе объясняли решения ЦК до тех пор, пока не сделают их понятными.

Урожаи для Москвы

Когда Брежнев приехал в Молдавию, уборка урожая была в полном разгаре, но ее результаты сильно отставали от норм, продиктованных Москвой, и для влияния на это у него не оставалось другого пути, как начать с заботы о колхозах. Задача состояла в том, чтобы доложить об успешном выполнении плана и не впасть сразу же в немилость у Сталина. Но и возрождения сельского хозяйства он хотел добиться не «твердой рукой», а на свой собственный лад. Два дня спустя после пленума, который 6 июля избрал его руководителем республики, он созвал собрание всех аграрных кадров, на котором сказал: урожай убран только на 30 %. Ехать в колхозы и созывать людей криком не даст результата. «Нужны меры, которые бы обласкали людей, повысили их сознание, вселили уверенность, чтобы человек чувствовал, что о нем заботятся, поправляют его, учат, a не кричат»665. Обычной же до сих пор была другая практика: «Просидел в районе дней пять, устал, запылился, приезжает, фактов привозит много, все знает, a если спросить, что он сделал, чем помог, то здесь дело хуже»666. 2 и 3 августа Брежнев снова созвал собрание: требовалось досрочно, 1 августа, сообщить Сталину об успешном завершении уборки зерна667. После этой первой мобилизационной акции речь шла о том, чтобы определить цели для дальнейшей работы и обязать районные руководства следовать новому курсу партийного руководителя республики. Характерно, что Брежнев применял свой очень умеренный тон и в отношении тех, кто не выполнил план у себя в районах и колхозах: «Мы не имеем оснований к тому, чтобы серьезно обрушиваться на наших отстающих товарищей, они также очень близки к завершению плана и нет сомнений, что через день-два закончат выполнение плана, но я думаю, было бы неправильно, если бы мы не сказали об этих районах и их руководителях»668. В речи Брежнева отсутствовало какое бы то ни было указание на «вредителей» или врагов. Как и раньше, он искал причины провала, постигшего некоторые колхозы и районы, в объективных фактах, в том числе и в нехватке грузовиков – постоянной проблеме советского сельского хозяйства. У некоторых колхозов вообще не было грузовиков или прицепов, так что просто-напросто они не могли вывозить урожай с поля669. И все-таки Брежнев смог в сентябре объявить Бюро ЦК, что Москва предоставила молдавским МТС 14 млн руб. для ремонта сельскохозяйственных машин670. Такие ассигнования из Москвы поддерживали, однако, и сталинскую аргументацию, которую Брежнев должен был равным образом представлять. Согласно ей центр проявил себя заботливым, поставив только в 1950 г. 1490 новых тракторов, 469 комбайнов, 500 молотилок и т. д. и т. п., и виноваты колхозы, если они, несмотря на эти «подарки», не выполнили план671. Однако Брежнев пытался прибавить к официальному обвинению собственные примирительные слова: «Мне думается, что все это послужит нам уроком, мы на этом будем учиться и будем совершать меньше ошибок в последующие годы…»672 Решающую роль играло и то, что он подчеркнуто говорил «мы» и не проводил границы между несостоятельным руководством на местах и поучающим партийным руководством здесь. Брежневу был, очевидно, очень важен дух команды. Он пошел еще дальше, требуя оплаты и крестьянам, поскольку урожай собран. Это была чрезвычайно щекотливая тема и основная причина бедственного положения советского сельского хозяйства. Колхозам надлежало в первую очередь выполнять показатели, установленные Москвой, и только из остатка крестьянам оплачивались натурой их «трудодни». Но так как после принудительной разверстки нередко уже не оставалось зерна или чрезмерно осторожные председатели колхозов сберегали остатки на случай требований доплаты, крестьяне большей частью оставались ни с чем и не имели вообще никакого стимула работать на государство. Брежнев призвал покончить с этой практикой: «Bот на днях я был в колхозе “Вяча Ноуэ” (рум. «Новая жизнь». – Примеч. пер.). Это очень хороший колхоз, там хороший председатель, a на трудодни до сих пор ничего не дают. Значит нужно сейчас приступить к выдаче на трудодни. Мне рассказали, как в Ниспоренском р-не колхоз “Советский пограничник” выдал на трудодни и буквально через 20 час. весь район об этом знал, что в таком-то колхозе выдали на трудодни, да еще по 2 кг. Это событие в районе… там один старичок выработал 500 трудодней… Он получил 2 тонны хлеба на 1 человека… Самым страшным было то обстоятельство, что люди, которые добросовестно работают во второй половине года, не получают хлеба. Председатели колхозов из-за боязни, что отберут, выдают 15 % фонда за первую половину года. Надо это [выдачу зерна] сделать так, чтобы получился революционный поворот в сознании людей. Вот мне рассказывал наш представитель по Ниспоренскому району, что грызня появилась в отдельных местах – жена на мужа, а муж на жену, я, мол, тебе говорила, что надо вступать в колхоз… Я уверен, что такие споры в семьях будут, что мы еще организуем на селе все торжественно, и думаю, что товарищи скажут, что нужно идти в колхозы»673. Брежнев знал, о чем говорил. С одной стороны, цифры указывали на «плохую дисциплину труда». В первой половине 1950 г. 227 тыс. колхозников, или 31,4 %, не выработали свой минимум трудодней; 50 тыс., или 6,3 %, вообще не являлись на работу674. С другой стороны, он осознавал, что из-за массовых депортаций годом раньше и перспективы вообще остаться без вознаграждения за работу колхозное крестьянство было совершенно деморализовано. Брежнев усматривал проблему и в недостаточной квалификации председателей колхозов, из которых лишь половина состояла в партии и столько же закончили только сельскую школу675. Брежнев объяснял недостаточным (политическим) образованием постоянно повторявшиеся злоупотребления председателей колхозов, обогащавшихся за счет крестьянской собственности. К тому же они пьянствовали, да еще и избивали колхозников. Поэтому Брежнев распорядился о проведении следствий в 18 районах, завершившихся установлением злоупотребления властью 186 лиц676. Он также с болью сознавал, что приходилось считаться не только с отсутствием оплаты труда, но и с тем, что обобществленный скот не переживет зимы, так как не было достаточно стойл и корма для животных677. Преемник Брежнева Бодюл сообщает о том, что колхозы должны были отдавать государству так много кормов, что им оставалось только от 20 до 30 % заготовленного объема. Это количество они, собственно, и использовали на корм своим животным, которые, если и выжили зимой, то были совершенно истощены678. В своих мемуарах Бодюл упрекает Брежнева за то, что он не попытался сократить абсурдно высокое для Молдавии налоговое бремя. Тем не менее необходимо понимать, что при Сталине это была бы бессмысленная, более того, опасная попытка. Он упрекает Брежнева в том, что тот был работником, усердно выполнявшим план и реализовавшим все проведением общих кампаний679. Однако с позиций сегодняшнего дня сила Брежнева заключалась именно в том, что он не пасовал, не нагонял страху, а пытался достичь лучшего, располагая ограниченными средствами. Очевидно, его страстные призывы и кампании отчасти диктовались отчаянием и упорством, если он взывал к товарищам: «И действительно, нужно засучить рукава и пойти в бой, политический бой»680.

Брежнев, разумеется, сталкивался с дилеммой: он понимал бедственное положение крестьян, но был обязан следовать указаниям из Москвы и выполнять их в обязательном порядке. Сталинская риторика и партийные принципы требовали от него в речах постоянно восхвалять «великую помощь товарища Сталина»681 и выдавать все указания из Москвы как решения, продиктованные его особой мудростью и заботой. В августе 1950 г. ему пришлось объявить, что Сталин и Маленков решили более не помогать Молдавии посевным материалом, но он, Брежнев, и Председатель Совета министров Рудь лично ручаются, что каждое отдельное крестьянское хозяйство получит достаточно посевного материала. Это означало, что обычный путь писания просительных писем в Москву отныне закрыт: «Ясно, что у меня не поднимется рука обращаться в ЦК ВКП и просить семян после таких указаний тов. Сталина682. О том, что Брежнев совершенно не был уверен, не постигнет ли их поражение из-за этого условия, он разъяснил в своем комментарии, адресованном собранию районных делегатов: «Я хочу пооткровенничать с вами и прямо скажу, думаю, что это будет для пользы дела: тот, кто не сумеет обеспечить свой район семенами, думаю, что такой руководитель может сам, и это будет добросовестнее и честнее, прийти и подать в отставку… Это я заявляю открыто»683.

Точно так же он убеждал делегатов III съезда партии весной 1951 г. после первого, все еще очень плохого, урожая и цитировал с этой целью басню о стрекозе и муравье: когда стрекоза осенью попросила муравья предоставить ей стол и кров, потому что все лето она музицировала, муравей, как о том рассказывал Брежнев, спросил ее: «Кумушка, мне странно это: да работала ль ты в лето? – говорит ей муравей»684. Подобно стрекозе, продолжал Брежнев, и многие руководители сельских райкомов не заботились о работе и стали тем самым виновниками плохого урожая кукурузы. При этом и Брежнев сознавал, что проблема здесь заключалась в другом: Москва распорядилась, что и Молдавия должна в больших масштабах возделывать кукурузу, хлопчатник и цитрусовые. Но так как не было ни опыта в культивировании этих культур, ни климатических условий для них, урожай оказался катастрофическим; большинство цитрусовых не пережило первого мороза, у хлопчатника едва завязались цветы685. Так как от Брежнева не зависела замена планов посева и уборки и он постоянно ощущал давление Москвы, ему не оставалось ничего иного, как передавать соответствующие указания районам и колхозам.

Коллективизация и кулаки

Брежневу надлежало не только выполнить планы поставки зерна, сформулированные Москвой, но и завершить коллективизацию в Молдавии. С помощью принуждения, насилия и высылок коллективизация была в 1949 г. выполнена только на 80 %686. Брежнев напоминал на октябрьском пленуме 1950 г.: «А в ряде сельсоветов и сел этот процент и того ниже. В… районе коллективизировано 30 крест. хоз., в… 46 %, в Зубрештском – 56 %»687. Только шесть месяцев спустя, в конце марта 1951 г., на третьем съезде КП Молдавии он объявил, что коллективизация успешно завершена688. Но еще труднее, чем принудить всех крестьян к объединению в коллективы, было удержать их там и позаботиться о рентабельности крупных хозяйств. Бодюл сообщает о том, как он получил от Рудя поручение позаботиться, чтобы крестьяне, бежавшие из колхоза им. Сталина, снова вернулись туда: неужели ему неясно, что произойдет, если Сталин узнает о этом?!689 Уже в 1950 г. ЦК ВКП(б) распорядился объединить небольшие хозяйства из насчитывавшегося в Молдавии в общей сложности 2001 колхоза в более крупные, чтобы сделать их экономически сильными. Брежнев сообщал Маленкову, что они к 25 августа 1950 г. создали из 548 малых 266 крупных колхозов690. В конце года он информировал, что еще 657 малых колхозов были слиты в 301 крупное хозяйство. Оставшиеся 1645 колхозов в республике располагали теперь в среднем 284 дворами, вместо прежних 226, вместо прежних 368 работников – 465, 1124 га пашни, вместо прежних 902691. В январе 1952 г. Брежнев объявил на V пленуме ЦК, что в 1951 г. из 1125 небольших экономических объединений снова было создано 491крупное предприятие, так что теперь в республике насчитывается 1367 сильных хозяйств: «У нас есть теперь колхозы-“миллионеры”»692. Но, по словам Бодюла, этот успех был чистой воды очковтирательством: закрыли в конечном счете только нерентабельные колхозы, крупные колхозы больше не могли производить, а сообщали о совокупном результате двух хозяйств693. К тому же они просто отказались от малых поселений, будучи не в состоянии ни создать здесь инфраструктуру, ни снабдить эти поселения товарами. Но крестьян часто нельзя было побудить отказаться от своих хозяйств, потому что компенсационные платежи были крайне малы694.

Вопрос заключался в том, как после двухлетнего голода и еще одного года депортаций Брежнев хотел побудить оставшиеся около 20 % крестьянских хозяйств к вступлению в колхозы. Он надеялся, очевидно, достичь этой цели снова с помощью разъяснительной работы. Для этого в конце лета 1950 г. на село послали 400 агитаторов695. Далее, как он полагал, райкомы партии и райисполкомы возьмут на себя политическое воспитание крестьян696. Для этого в середине августа бюро ЦК обязало все партийные, профсоюзные и комсомольские организации провести трехдневный семинар с райисполкомами и секретарями697. Брежнев разъяснял: «Мы рассказали здесь o сложности этих собраний, мы рассказали секретарям, председателям, что такое колхоз, что такое село и что там не так-то легко взбудоражить, разорвать эти связи и нити, которые годами, веками связаны родственными узами не так-то легко сделать, чтобы член семьи, активная женщина, колхозник выступили против лодырей, тунеядцев, против своих родственников или членов своей семьи»698. Тем не менее ему пришлось сообщить Маленкову, что партия на селе и в колхозах располагает слишком малым влиянием. Он надеялся на улучшение, если на посты членов рай- и горисполкомов будут выдвигать больше молдаван и женщин699. Они, считал Брежнев, лучше понимают проблемы и заботы населения и скорее будут признаны крестьянами в качестве авторитетных лиц. Вот он и обращался с таким призывом: «Выдвигайте кадры смелее, изучайте людей. Вокруг нас есть многочисленная армия добросовестных людей. Выискивайте, особенно среди материально ответственных лиц. Это должны быть местные кадры, связанные со всем – семьей, селом, народом – такой человек, которого знает народ, доверяет ему»700.

Насколько возможно, Брежнев делал ставку на агитацию и пропаганду, но для этого следовало основать газеты и радиостанции, оборудовать библиотеки, а также развернуть работу по ликвидации неграмотности и развитию просвещения701. Поскольку задачи воспитания народа были столь многосложны, он в отделе пропаганды выделил четыре новые структуры, занимавшиеся школами, агитацией и пропагандой, искусством, а также высшими учебными заведениями и культурой. Для этого он даже получил санкцию Москвы на назначение шестого секретаря ЦК702. Брежнев дошел и до утверждения: «Музей для нашей республики имеет очень большое значение. Идеологическая работа не менее важная, a даже более важная, чем ремонт трактора или подготовка бороны. Все это хорошо в хозяйстве, но на первый план должны поставить и ставим перед собой задачу – идеологическое воспитание наших людей»703.

Мы не знаем, насколько Брежнев верил в то, что только с помощью воспитательной работы можно убедить крестьян вступать в колхозы, а председателей колхозов, секретарей райкомов и председателей райисполкомов заставить со своей стороны обучать крестьян и больше не наказывать их. Во всяком случае, до него доходили сообщения, свидетельствовавшие об обратном: в январе 1951 г. один из заведующих отделом ЦК писал о положении объединенных колхозов в Липканском районе, что ни советские, ни партийные работники не заботились о крестьянских хозяйствах. Бывший колхоз им. Сталина, как и ряд других, с момента их укрупнения не посетил больше ни один функционер, чтобы провести там собрание; из 12 колхозов только в четырех были созданы партийные организации. Зато велась работа с помощью наказаний: «Так, например, в колхозе им. Ленина на общем собрании 2 сентября 1950 года было оштрафовано сразу 76 колхозников с удержанием от 2 до 5 трудодней. Дисциплина не улучшалась. Тогда по инициативе председателя этого колхоза Гицу было созвано 14.9.50 собрание колхозников, на котором было оштрафовано 62 колхозника. Трудовая дисциплина не улучшилась. Собирается третье собрание 15.10.1950, решается вопрос о трудовой дисциплине и, как выразился председатель этого колхоза, для испуга колхозников мы приняли такое постановление “оштрафовать членов колхоза и бригадиров”, которые не соблюдают трудовую дисциплину, с удержанием от 2 до 5 трудодней»704. С одной стороны, это бессмысленное наказание крестьян представляло собой поступок, за который Брежнев сместил председателя или даже исключил его из партии. С другой – он, по крайней мере в своих речах, не допускал никаких сомнений в существовании прогульщиков и уклонистов от работы, которым когда-нибудь придется столкнуться с последствиями.

Вопрос о том, верил ли сам Брежнев в существование «кулаков» или «кулаков-националистов», выяснению не поддается. Но он использовал эти понятия в своей переписке с Москвой, где от него такую позицию и ожидали705. Не подлежит сомнению, что Брежнев в марте 1951 г. сообщал Маленкову о результатах проверки, согласно которым в Молдавии жили еще 800 «кулацких семей» численностью в 2620 человек. Из них в 1949 г. 530 семей скрывались и тем самым избежали выселения. После их выселения органы госбезопасности констатировали существование еще 270 «кулацких семей». Брежнев просил от имени ЦК компартии Молдавии принять решение о высылке этих семей из Молдавии706. Москва отвергла его предложение. В апреле 1952 г. Брежнев снова просил решить вопрос о выселении 730 «кулацких семей», и Москва снова отвергла просьбу, тем более что в это время уже начала свою работу комиссия по проверке законности высылок 1949 г.707 Столь же мало, как и риторику о «кулаках», можно и запрос о высылке приписывать одному лишь Брежневу. Он регулярно получал отчеты министерств юстиции и госбезопасности Молдавии об аресте и осуждении «кулаков, предателей и румынско-германских агентов», «украинских националистов и бандитов» в районе, пограничном с Румынией и Западной Украиной, «Львовского центра», финансировавшегося из США, других контрреволюционных организаций и свидетелей Иеговы. В этих документах МГБ, преемник НКВД, регулярно требовало «больше репрессий»708. Предложение о высылке «кулаков» могло быть как страховкой в отношении МГБ и Москвы, так и происходить из желания Брежнева позаботиться о «спокойствии» в Молдавии путем высылки всех, кто отказывался от коллективизации. Может быть, Брежнев уступил членам ЦК, желавшим сохранить сталинский репрессивный стиль.

Контролер А. Сыч, уполномоченный Москвой, все-таки ставил Брежневу и Рудю в вину, что местные суды слишком нестрого обходятся с нарушениями обязательных поставок и не проявляют ни достаточной строгости, ни последовательности в наказании, если крестьяне поставляют недостаточно зерна, молока, мяса или шерсти. Сыч порицал, что народные судьи часто отказывались вообще заниматься такими делами, но если они все-таки делали это, то назначали минимальные размеры возмещения ущерба, но никогда – наказания709. Следовательно, здесь имелись различные силы, которые по-разному оценивали поведение крестьян. В то время как Брежнев хотел меньше наказывать, кричать и угрожать, молдавское Министерство юстиции работало над заменой судей персоналом, верным линии партии. Во всяком случае, Верховный Суд Молдавии сообщал Брежневу, что все студенты четырех последних выпусков единственного юридического вуза Молдавии из-за «политической неблагонадежности» непригодны для работы в Министерстве юстиции. Они слушали «Голос Америки», обучал их профессор, клеветавший на Советский Союз и восхвалявший Израиль и США710. Конфликт с Верховным Судом обострился, очевидно, настолько, что дело дошло до проверки. 1 февраля 1952 г. в результате дискуссии на заседании Бюро ЦК компартии Молдавии в руководстве суда произошли кадровые изменения. Даже если об этом столкновении известно немногим больше, чем о других подобных событиях, представляется характерным, что Брежнев говорил с волнением, мол, суд под председательством товарища Кишляна слишком строго наказывал тех, кого можно было бы воспитывать, но зато щадил «настоящих государственных преступников»711. Вместо того чтобы сплотить сотрудников суда в единый коллектив, он притеснял всех, кто осмеливался ему возражать. Даже если остается неясным, кто был для Брежнева «настоящим государственным преступником», то понятно, что он считал контрпродуктивным драконовское наказание за малозначительные нарушения. Приходится оставить без ответа вопрос о том, действительно ли Брежнев хотел выслать «кулацкие семьи» или дважды направлял этот вопрос Москве, движимый таким качеством, как приспособленчество.

Создание круга сподвижников

В отличие от Днепропетровска в Молдавии Брежнев не располагал поддержкой и ему пришлось утверждать свои позиции, противодействуя некоторым представителям сталинских кадров, вроде судьи Кишляна. Чтобы отстоять свою линию и сдержать сталинские репрессии, он целенаправленно покровительствовал людям, поддерживавшим его политику. Для этого Брежнев пригласил на службу сотрудника МГБ Семена Кузьмича Цвигуна, которого он позже назначил заместителем председателя КГБ: в 1951 г. Брежнев дал ему пост заместителя министра госбезопасности Молдавии и в 1952 г. даже настоял на избрании кандидатом в члены ЦК712. С Цвигуном Брежнев к тому же находился в родственных отношениях: в 1950 г.

тот женился на двоюродной сестре Брежнева. Тем самым он обрел на ведущей позиции в аппарате власти верного сподвижника, который как «тень» министра госбезопасности Молдавии и в качестве члена ЦК прямо сообщал обо всем и оказался тесно связанным с партией, а значит, и с самим Брежневым. На Бодюла, сначала уполномоченного Союза по колхозам в Молдавии, Брежнев возложил в 1951 г. партийное руководство городом Кишиневом. Под его контролем находилась теперь и республиканская парторганизация713. Вероятно, они подружились714. Для ведения политико-воспитательной работы, столь близкой сердцу Брежнева, он смог прибегнуть к помощи товарища, уже занимавшего соответствующую должность. С 1948 г. Сергей Павлович Трапезников руководил Республиканской партийной школой в Кишиневе. В ходе идеологических дебатов, нередко весьма бурных, Трапезников выступал с докладами, поддерживавшими позицию Брежнева715. Позже в Москве Брежнев назначил его заведующим отделом науки и учебных заведений ЦК. Ближайшими его союзниками в Молдавии были Щёлоков, которого Брежнев вызвал сюда с Украины, и К. У. Черненко, с которым он познакомился здесь: один руководил государственным аппаратом, другой вместе с Трапезниковым занимался пропагандистской работой. 2 апреля 1951 г. пленум ЦК избрал Щёлокова заместителем Рудя716, но выполнял он эту работу, очевидно, уже с начала 1951 г. С января он присутствовал на заседаниях бюро Совета министров, а с февраля регулярно руководил ими в отсутствие Рудя717. Таким способом Брежнев ввел практику, которая позже стала для него типичной. В случае недовольства должностными лицами или недостаточного к ним доверия, но при отсутствии объективных причин для их отстранения, он предлагал им заместителей из своего окружения, которые, будучи лояльными, информировали его или незаметно брали на себя руководство. Во всяком случае, в 1951–1952 гг. Щёлоков вел заседания бюро Совета министров так же часто, как и Рудь718. Обращает на себя внимание, что хотя Рудь, как и Щёлоков, состоял в Бюро ЦК и, следовательно, находился на высоком уровне власти, но Брежнев всегда поручал только Щёлокову вместе с другими, прежде всего Черненко, создавать комиссии или разрабатывать резолюции719. Очевидно, Щёлоков наряду с Рудем играл в Совете министров роль, которую Брежнев принял на себя наряду с Горбанем в ЦК: ввести новый стиль и прежде всего интонацию, формировать новый дух команды, делать ставку на доверие, а не на запугивание. На заседании Совета министров в январе 1951 г. Щёлоков представился такими словами: «Я должен высказать впечатление свежего человека. Перед отъездом сюда я присутствовал на Совете министров Украины по вопросу работы промышленности и должен сказать, что здесь я не чувствую той остроты и болезни, которую видел на Украине, и у членов Бюро Совета министров МССР это вызывает тревогу»720.

Черненко уже с 1948 г. руководил Отделом агитации и пропаганды ЦК в Кишиневе; он и Брежнев должны были сразу же почувствовать друг к другу симпатию или проникнуться взаимным доверием. Их связала не только совместная работа, но и общая любовь к поэзии Есенина721. Между прочим, писатель Владислав Владимиров назвал их «политическими сиамскими близнецами»722. Действительно, казалось, что повсюду, где был Брежнев, находился и Черненко. Казалось, что Трапезников и Черненко вместе давали Брежневу идеологическо-пропагандистское прикрытие, в котором он нуждался в партии, в то время как Щёлоков был закулисным кукловодом в государственном аппарате, а Цвигун держал под контролем МГБ.

Черненко стал правой рукой Брежнева: когда Хрущев пригласил последнего в 1956 г. в Москву, он устроил там Черненко на работу в аппарат ЦК, а когда в 1960 г. он занял пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Черненко стал начальником Секретариата Президиума Верховного Совета723.

Москва дает – Москва берет

Эти пятеро вместе взялись за стабилизацию сельского хозяйства, советизацию людей и культуры, а также индустриализацию республики. Конечно, во всем они были зависимы от тех мер, которые предписывала им Москва, какие проекты санкционировала и какие средства предоставила. Но ЦК компартии Молдавии надо было разработать еще и административную структуру. По предложению Брежнева ЦК ВКП(б) одобрил в январе 1952 г. разделение Молдавии на четыре округа724. Хотя Брежнев и попросил отметить аплодисментами это решение Москвы как «неоценимую помощь и внимание» правительства и «лично тов. Сталина»725, ему пришлось год ждать этого разрешения. К тому же они ходатайствовали о создании не округов, а областей, наделенных большими правами и имевших свой партийный аппарат. Брежнев надеялся на большую свободу действий в ходе развития республики, если бы между центральным управлением и районами существовал еще один управленческий уровень, как он в декабре 1950 г. разъяснял Маленкову726. Бодюл критиковал снятие лучших людей из центра для новых административных структур, которые там в качестве чиновников всего лишь переписывали бумаги727. В конечном счете это принесло районам больше вреда, чем пользы, так как они теперь не имели прямого контакта с центром728. Как ни оценивай пользу, здесь лишний раз обнаружилось, с какими принципиальными проблемами приходилось иметь дело Брежневу.

Недоставало не только действующих административных структур и их сотрудников. В Молдавии практически не было промышленности. Даже если сельское хозяйство и оставалось серьезным очагом кризиса, Брежневу приходилось заботиться также о создании промышленности и строительства согласно предписаниям Москвы. Брежнев почти ежедневно посылал в Москву письма Маленкову по поводу строительства жилых домов. Он просил о предоставлении 1,4 млн руб. для возведения партийной школы, денег на сооружение Кишиневской теплоэлектростанции, о распределении грузовиков и горючего, а также об одобрении многих других проектов и ресурсов729. В противоположность риторике о «доброте и заботе Москвы» центр часто не предоставлял даже уже обещанные ресурсы. Так, одобренный в 1950 г. объем в 500 тыс. т цемента был сокращен до 150 тыс., из которых, однако, до Молдавии дошли только 20 тыс.730 Однако Бодюл считал заслугой Брежнева, что в ноябре 1951 г. теплоэлектростанция вступила в строй, начатое в 1950 г. строительство гидроэлектростанции на Днестре удалось завершить в 1954 г., уменьшив тем самым постоянный дефицит энергии. Брежнев регулярно посещал стройки, узнавал, где возникали проблемы, и помогал, насколько мог. Он привык к этому еще на Украине731.

Ввиду зависимости от плановых заданий Москвы и распределения средств, пространство для маневра, которым располагал Брежнев в качестве первого секретаря, было невелико, и успехи или неудачи его деятельности в значительной мере зависели от благосклонности Москвы. Если в 1950 г. Сталин заявил, что посевного материала для Молдавии больше нет и республике надо теперь самой справляться с ситуацией, то в начале 1952 г. он пересмотрел свой отказ и щедро предоставил средства для сельского хозяйства и промышленности. С их помощью надлежало развивать в первую очередь виноградарство и табаководство, а также пищевую промышленность732. Для этого в большом масштабе предоставлялись саженцы, площади для разведения растений, создавались давильни, а также системы орошения. Почти одновременно Совет Министров СССР послал Брежневу и Рудю новые, крайне амбициозные, плановые показатели того, сколько мяса, молока, консервов, сахара, вина и одежды Молдавия должна была в 1952 г. поставить в закрома Союза733. Как отмечает Бодюл, в глазах Сталина Молдавия была аграрной страной, которой надлежало снабжать Москву вином и фруктами и за это получать меньше средств, чем она должна была поставлять в виде продуктов734. Действительно, Политбюро, наряду с предоставлением новых средств и увеличением плановых показателей, усилило и давление на Брежнева. 26 января 1952 г. «Правда» атаковала его, заявляя, что Молдавия плохо подготовлена к севу, отремонтирована только половина тракторов735. На пленуме ЦК 26 января 1952 г. Брежнев информировал об этом указании товарищей. Он заявил, что слишком уж много самодовольства у ответственных работников, предпочитающих отмалчиваться о трудностях, нежели беспокоиться, опасаясь подобной головомойки на страницах «Правды»736. Хотя Молдавия и была не единственной республикой, которую заклеймила «Правда», Маленков послал контролеров, чтобы проследить за реализацией директив Москвы и доложить ему об этом. Таким образом, Брежневу приходилось считаться с подобными нападками и новой интригой737.

Инфаркт и коварство власти

Не удивительно, что из-за произвольных предписаний, нападок и контроля со стороны Москвы Брежнев вновь и вновь требовал от своих товарищей выкладываться полностью. На своем первом пленуме в октябре 1950 г. он вбивал в голову товарищам: «В условиях Молдавии очень много трудностей, и мы должны работать с такой физической напряженностью, с какой, может быть, не работали руководящие работники в других республиках. Это наша обязанность, потому что ЦК ВКП(б) послал и поставил нас на этот пост и ждет, что мы поправим положение дела»738. Он неоднократно повторял, что ожидает абсолютной отдачи в работе, вплоть до полного изнеможения, и убеждал ответственных сотрудников райкомов, что ожидает и от них, что они не уйдут домой и не лягут спать, пока все не будет сделано: «В течение 5 с лишним часов ни один телефон не отвечал. Что такое? Потом как-то разбудили товарищей… Я понимаю, что тяжело, но и мы не спали ни одной минуты, из ЦК не уходили, никто из членов бюро домой не ездил, все находились в ЦК партии. Это даже мешало и вовремя подсказать, пытались сами выкрутиться, совершали новые ошибки. Ошиблись, сознайтесь, скажите: посоветуйте, как быть. Я думаю, что сейчас надо этих ошибок избежать»739. В «мемуарах» Брежнева говорится, что он во время своих поездок по районам ел «где-нибудь у обочины или в лесополосе», а так как гостиниц еще не было, ночевал большей частью дома у секретарей райкома740. Расплатой за такое отношение к себе оказалось для Брежнева расстроенное здоровье. В 1951 г. он подал Сталину ходатайство о разрешении лечь на месяц в больницу741. Год спустя, в мае 1952 г., у Брежнева в возрасте 45 лет случился инфаркт742. Ему снова пришлось просить Сталина об освобождении от работы, чтобы после госпитализации в течение месяца полечиться в санатории743. В результате он в начале июня и в конце июля пропустил VI и VII пленумы ЦК744. Длительное отсутствие Брежнева с середины мая до начала августа не осталось без последствий. Когда на VIII пленуме ЦК в конце августа Брежнев поднял вопрос «О состоянии и мерах по улучшению идеологической работы в партийных организациях Молдавии», из рядов делегатов на него напали необычно резко за то, что он недостаточно жестко действовал против «оставшихся кулаков, сектантов, свидетелей Иеговы и буржуазных националистов», хотя в своем докладе сам требовал беспощадно действовать против остатков этих групп745. Брежнев пытался в свойственной ему манере сделать критику более объективной: «Дело сейчас не в том, что покритиковали меня или другого товарища, а в том, что мы допустили ряд серьезных недостатков, что мы пассивно реагировали на целый ряд серьезных промахов и идеологических вывихов в работе на важнейшем участке, имеющем огромное воспитательное значение для трудящихся нашей республики»746. Важно, что сказал товарищ Трапезников о необходимой идеологической работе. Чтобы защититься от обвинения в излишней снисходительности, он цитировал партийного руководителя Ленинграда С. М. Кирова, убитого в 1934 г.: «…что у нас в партии не бывает слишком мягко, что и мы умеем задирать себя против шерсти»747. Но даже после заключительного слова Брежнева делегаты не дали себя отвлечь от продолжения оживленного спора о секретаре ЦК Артеме Марковиче Лазареве, отвечавшем за подбор кадров и ставшем объектом критики748. 7 сентября 1952 г. «Правда» сообщала о пленуме ЦК компартии Молдавии и подчеркивала, что, хотя Брежнев и хвалился тем, что провел уже «определенную работу» в области культуры и пропаганды, члены ЦК прежде всего закрыли глаза на недостатки в идеологической работе партийного руководства749. «Правда» атаковала Лазарева, который, вместо того чтобы воспрепятствовать публицистической деятельности «буржуазных националистов», предоставлял им свободу действий и замалчивал их ошибки. Брежнев не упоминался по имени, но было ясно, что под «руководящими работниками», которым надлежало доказать, что они твердо следовали теории марксизма-ленинизма, подразумевался и Брежнев, недостаточно жестко выступавший против националистов. Даже если речь не шла здесь о чем-то конкретном, «Правда» своей публикацией задела Брежнева, предпочитавшего дать кадрам второй шанс, нежели сразу же по-сталински осудить их. Согласно Мэрфи, Брежнев оказался втянут в борьбу за власть между Маленковым и Хрущевым. Первый из них надеялся дискредитировать второго перед Сталиным, очерняя его питомца. Вполне возможно, что и нападки на Брежнева в конце января были следствием этих политических интриг. Поэтому дело было еще далеко не решено: на пленуме, состоявшемся 13 сентября, на котором Брежнев представлял свой отчетный доклад для ближайшего съезда Компартии Молдавии, второй секретарь ЦК Горбань отважился выступить с критикой того, как изображалась идеологическая работа. Но его предложение перенести часть отчета, посвященную марксистско-ленинскому образованию, из раздела о культурно-просветительной работе в раздел о партийной работе, не нашло поддержки на пленуме750. И на открывшемся пятью днями позже IV съезде партии Брежневу снова пришлось отбиваться от резкой критики его «мягкой» кадровой политики. Эта критика доходила до него не в последнюю очередь в виде записок. Но Брежнев перешел в наступление: «2-я записка начинается с того, что “щадить самолюбие кадров, значит портить эти кадры, – так учит тов. Сталин. Почему я (тов. Брежнев) в своем докладе, давая характеристику членам ЦК, не указал на ошибки в работе Лазарева”. И дальше: “…он хороший человек, его следует критиковать и сохранить как работника, a щадить самолюбие, значит погубить”»751. В полном соответствии с тем, как того требовал ритуал критики и самокритики, Брежнев назвал указанное обоснованным, но странным образом объяснил свое неправильное поведение: «Я хочу делегатам пояснить, что раздел o работе членов ЦК и членов бюро ЦК не был написан, a докладывался устно и будучи крайне утомленным, я упустил этот момент, хотя об этом позже жалел»752. То, что первый секретарь забыл о критике в адрес близкого сотрудника из-за усталости, звучало подозрительно. С другой стороны, Брежнев только несколько недель назад оправился от инфаркта, так что эти слова, может быть, звучали даже убедительно. В такой критической для Брежнева ситуации он, очевидно, для собственной подстраховки, предложил избрать Цвигуна, заместителя председателя МГБ республики, кандидатом в члены ЦК и даже включил министра госбезопасности в качестве полноправного члена в Бюро ЦК. Кроме того, он наказал Горбаня за неподчинение: тот не получил ни одного из семи делегатских мандатов на XIX съезд ВКП(б) в Москве, Брежнев не выдвинул его на выборы на последующем пленуме ЦК на пост второго секретаря. Этот пост получил Дмитрий Спиридонович Гладкий, которому в октябре было суждено стать преемником Брежнева753. В то же время Брежнев оставил при себе Лазарева, которого снова предложил избрать секретарем ЦК и к тому же отметил, что Лазарев – способный человек и сможет сделать из критики правильные выводы754.

Брежнев же нанес ответный удар критикам на другом уровне и другими средствами: в сентябрьском номере идеологического журнала ВКП(б) «Большевик» вышла статья Брежнева под названием «Критика и самокритика – испытанный метод воспитания кадров»755. По-видимому, это произошло не без помощи Черненко и Трапезникова, которые, вероятнее всего, участвовали в работе над текстом, а также Хрущева, который позаботился о быстром размещении статьи в самом авторитетном партийном издании. В статье объемом в девять страниц Брежнев предстал перед Сталиным восхваляющим новый устав партии и священную обязанность критики и самокритики. В то же время он таким способом выбил оружие из рук своих критиков, так как не только разъяснял обязанность критики с точки зрения партийной теории, но привел и из своей практики восемь примеров того, как они в Молдавии с помощью этого средства помогали хорошим кадрам преодолеть ошибки и показать себя на деле. Не вникая в упреки по своему адресу, он показал обвинителям, что для партии будет очень полезно дать кадрам второй шанс. Если они не поняли критику и не исправились, их и впоследствии можно будет сместить и строго наказать, что и происходит в Молдавии. Это был искусный прием, ибо Брежнев использовал слова Сталина и злободневную пропаганду накануне XIX съезда, чтобы представить собственную практику как образцовую.