Читать онлайн Чужой родной мужчина бесплатно

Марта

– Раз, два, три…Раз, два, три…Живее-живее, не отстаем! Аня, тяни носок! Раз, два… Ксюша, поворот направо, а не налево!!! Так, стоп!

Нашей требовательной руководительнице шоу-балета снова что-то не нравится. Ей всегда все не нравится. Не женщина, а один сплошной негатив. Откровенно говоря, не помню, когда она улыбалась. С другой стороны, эти вечные ее придирки и помогают поставить и отрепетировать номер так, что «от зубов отлетает». Но нервы при этом надо иметь железобетонные.

Хотя, наверно, если быть влюбленной в танцы, то на нервной системе это не отражается никак. Это воспринимаешь, как должное. Я же ненавижу род своих занятий с самого детства, а это не много не мало – шестнадцать лет.

Я никогда не хотела заниматься хореографией и бальными танцами, несмотря на то, что они помогли развить во мне такие черты характера, как: терпение, стремление к цели, упорство и трудолюбие, а бонусом шло идеальное тело. Но я не сказала ни слова против, когда моя мать в семь лет пришла и заявила, что я буду ходить в школу танцев.

И я ни разу слова не сказала про боль от кровавых мозолей, про боль от растянутых мышц и связок, про суставы, которые сейчас ноют при смене погоды. Ни слова. Ни разу за эти шестнадцать лет. Потому что я хотела хоть раз увидеть одобрение в глазах собственной матери, увидеть, что она гордится мной. Ни разу не сказала, что мечтой моей жизни с самого детства было играть на скрипке.

Но я так и не дождалась от нее ничего: ни любви, ни гордости за достижения своей дочери. Моя мать вечно была мной недовольна. И для меня давно не тайна, что она меня ненавидит за ее разрушенную мечту стать примой Государственного театра, потому что она так не вовремя забеременела мной в двадцать лет, отец настоял на браке, а после рождения меня не дал бросить месячную дочь и снова выйти на сцену.

У матери случилась послеродовая депрессия, заедание стресса, и, как следствие, лишние килограммы. Фигура «поплыла»: расширились бедра, грудь увеличилась и раздалась в форме, что противоречит канонам искусства балета. Чем субтильней и миниатюрней девушка, тем лучше. В общем, как бы не хотела моя мать вернуться на сцену в пачке и пуантах, так и не смогла: ее никто не ждал, да и балет не любит артистов в теле.

Моя мать ненавидела меня еще до моего рождения. Долгое время я ждала, что она меня начнет любить, приласкает или погладит по голове, когда у меня температура. Но нет. Чуда не случилось. Я, как и любой другой ребенок, искала ласки и любви у окружающих. И мне повезло ее найти у отца и моей няни. Жаль только, что их больше нет со мной рядом, они так рано ушли из жизни, и мне приходится справляться с демонами матери в одиночку.

Когда начался подростковый период вкупе с юношеским максимализмом, я решила, что добьюсь своего, и моя мать полюбит меня. Заметит. Оценит. Я «сломаю» ее. И эта борьба продолжалась довольно долго, и вот в двадцать я сдаюсь. Я понимаю, что скорее Люцифер получит прощения у Бога, чем я у собственной матери за то, что появилась на свет. И я просто плыву по течению. Делаю то, что привыкла. В том же режиме. Как робот. Решила не менять ничего кардинально до тех пор, пока я не определюсь с планами на жизнь. Но, как оказалось, у судьбы на меня свои планы.

– Так не пойдет. Завтра репетиция на час раньше. Приходите все отдохнувшие и начнем прогон с того места, на котором остановились. Все свободны. Беккер, задержись, пожалуйста, – последнюю фразу хореограф говорит, поджав губы, что свидетельствует о ее крайне недовольном состоянии.

С хореографом Татьяной Борисовной у нас взаимные отношения: я не люблю танцы, но хожу на них по инерции, она не любит меня за то, что я не люблю танцы. Все просто. Да и, как говорила раньше, этой женщине невозможно угодить.

– Беккер, – опять эта ее привычка называть меня по фамилии, которая меня неимоверно бесит. Татьяна Борисовна знает об этом, но продолжает так поступать. – Что за внешний вид?

– Что не так с моим внешним видом?

– Ты слишком бледная, и у тебя выросла грудь! – возмущению хореографа нет предела.

Тоже мне проблема. Да я уверена, что девяносто девять и девять десятых процента женщин, услышав данное заявление, скакали бы от радости. Буквально.

Но Татьяна Борисовна относится к той одной сотой процента, что воспринимает наличие груди более первого размера, как катастрофу. Ибо «не может прима скакать по сцене, тряся своими буферами необъятными».

– У меня всегда была грудь. Я же девушка, так что ничего сверхъестественного в том, что у меня есть такой половой признак, нет, – спокойно, но в то же время саркастично отвечаю я.

– Не такого размера. Дорогая моя, я знаю вас всех уже столько лет, что даже если ты отрежешь хотя бы три сантиметра своих волос, поверь, я замечу.

И это чистая правда. Наш хореограф отличается просто фотографической памятью и своей любовью к деталям. Именно поэтому ее постановки пользуются бешеным успехом. И фраза, брошенная вскользь потенциальному работодателю или в театре оперы и балета «я имела честь работать и танцевать в коллективе Кузьменко Татьяны Борисовны», оставляет вас единственным претендентом на вакантное место. Отбросив всю мишуру, сплетни и домыслы, стоит признать, что Татьяна Борисовна – профессионал своего дела, любит его больше, чем кого бы то ни было в своей жизни (об этом говорит отсутствие семьи и детей в ее сорок лет) и равных ей по упорству и таланту я не встречала. Именно поэтому моя маменька всеми правдами и неправдами, заплатив бешеные взятки, пристроила меня под крылышко к Кузьменко, дабы постажировавшись у нее пару-тройку лет, я исполнила ее единственную мечту: выйти на сцену Государственного театра. Неважно, что это ЕЕ мечта, неважно, что рушится при этом МОЯ жизнь, а точнее сказать, в ней отсутствует смысл, ибо она наполнена исключительно механическими действиями: пробуждение, тренировки, строжайшая диета, тренировки, выступления, редкие вылазки в магазин или на встречи с немногочисленными друзьями (не знаю, можно ли так назвать людей, с которыми раз два-три месяца пью зеленый чай в каком-нибудь кафе или хожу в кино, дабы отключить свой мозг от реальности?).

– В общем, я не имею права лезть в личную жизнь своих сотрудников, но настоятельно рекомендую посетить гинеколога, чтобы, если ты беременна, я смогла найти тебе замену в кратчайшие сроки. Я не позволю каким-либо обстоятельствам рушить всю мою программу, – сухо произносит руководитель, задумчиво глядя в окно.

– Это все, я могу идти? – отвечаю ей в таком же тоне. На долю секунды мне становится стыдно: эта женщина не виновата в том, что я ненавижу танцы и вымещаю свое отношение на ней. Не виновата в том, что я нужна своей матери только для того, чтобы закрыть ее личный гештальт. Не виновата в том, что я всю жизнь ощущаю себя одинокой в толпе.

Марта

Никто не верит, что с самого рождения я – средство достижения личной цели собственной матери. И я понимаю этих людей. Сложно их винить в чем-либо, потому что представить такую ситуацию в принципе невозможно. По крайней мере, нормальным здравомыслящим личностям.

Но как бы то ни было, моя мать – Аделаида Николаевна – не захотела даже имени выбирать для дочери: назвала меня Мартой, потому что я родилась двадцать второго марта. Поэтому зовут меня Беккер Марта Карловна. То еще сочетание.

Мой отец был чистокровным немцем, добрейшим человеком, которого я встречала за свои двадцать три года. И я до сих пор не понимаю, как он смог жениться на такой женщине, как моя мать.

Отец…Наверно до самой смерти тоска по единственному человеку, любившему меня чисто, беззаветно, не утихнет. Я была дорога ему только потому, что улыбаюсь, смеюсь и дышу. И даже несмотря на то, что мать до семи лет не обращала на меня внимания, это не омрачило моего детства. Говорят, что один родитель не может заменить другого, но мой отец опроверг это высказывание: кроме него мне никто не был нужен, мне с лихвой хватало только его любви.

Когда однажды мать за ужином безапелляционно заявила, что я буду посещать балетную школу, папа сказал, что я могу не ходить, если не хочу. Аделаида Николаевна закатила грандиозный скандал, но папа стоял на своем – у ребенка должен быть выбор, и если я не хочу, то не буду посещать занятия по балету. Но я пошла, несмотря на то, что хотела стать скрипачкой. Хотела, чтобы мама убедилась: я достойна быть ее дочерью, меня можно любить и не стоит стыдиться или ненавидеть. Но, наверно, я все-таки плохая дочь, раз переубедить ее мне не удалось до сих пор.

Папа ушел скоропостижно. Рак. Сгорел буквально за месяц. Но до последнего вздоха продолжал меня любить и просил никогда не сдаваться, найти свою цель в жизни и мечту.

Однажды, пообщавшись в очередной раз с папой на его могиле, я приняла решение: я добьюсь цели, поставленной много лет назад моей матерью, потешу ее самолюбие и выступлю на сцене Государственного театра.

Но лишь один-единственный раз. Потом я стану жить для себя: найду работу мечты, любовь всей своей жизни и заведу лабрадора. А мать…я больше не буду доказывать ей, что меня можно любить. Не буду ждать от нее никаких проявлений чувств. В конце концов, я научилась жить и без этого. Мне уже давно не больно и не хочется выть по ночам в подушку.

Наверно, отчасти это благодаря тому, что я живу отдельно в огромной квартире с тех самых пор, как мне исполнилось восемнадцать. Как я уже говорила, мой отец был истинным немцем – несмотря на его молодой возраст, он составил завещание, где квартиру бабушки (его матери) завещал только мне. А, может, это было его желание спасти меня от гнета Аделаиды Николаевны, ведь он знал и видел ее истинное отношение ко мне.

***

Я так и не могу объяснить, зачем еду к матери после репетиции: меня там все равно никто не ждет, как, в принципе, и в моей огромной холодной, абсолютно неуютной квартире. За исключением кактуса. И тот я завела лишь для того, чтобы поставить горшок на место на подоконнике, куда так неудачно уронила свечу, подпалив его. Но раз уж я завела растение, то приходится поливать раз в месяц и разговаривать, чтобы хотя бы Игореша не чувствовал себя одиноким.

Сегодня среда. Раньше, когда отец был жив, среда всегда была семейным днем – мы проводили вечер вместе, несмотря ни на что: читали вслух, смотрели фильмы, играли в шахматы и просто общались. Эту традицию ввел папа. Мою мать всегда тяготила среда. Ее недовольство было осязаемым. Но, несмотря на это, я все равно к ней еду.

– Здравствуй, мам, – устало говорю я, когда мать при полном параде распахивает дверь. Ее брови взметнулись вверх, выражая крайнюю степень удивления. Да уж, посещаю я ее нечасто. И совершенно точно ни разу не рвалась восстановить традицию «семейной среды». Потому что мы с мамой напоминаем что угодно, но только не семью.

– Здравствуй, дочь. Не ожидала. Ты могла бы позвонить, вдруг бы у меня были гости, или меня вообще не было дома… – холодно бормочет мать. Чувствую себя назойливой соседкой, которая каждый день забегает за солью и все никак не дойдет до магазина.

– Мне уйти? – отвечаю в тон матери.

– Ой, не надо строить из себя оскорбленную невинность, я просто учу тебя правилам хорошего тона. Кто, как не мать, укажет тебе на твои ошибки!

Я молча снимаю куртку. Несмотря на то, что уже начало марта, весна не спешит в город. Холодная она нынче, как и сердце моей матери.

– Что-то случилось? – с безразличием интересуется Аделаида, разливая по чашкам чай.

– Нет, просто зашла в гости к матери. Сегодня среда, – ну, прекрати быть такой холодной, неужели у тебя совсем нет сердца?!

– И? – все тот же жест с поднятием левой брови, означающий «продолжай, не улавливаю твою мысль».

– Папа всегда называл ее «семейным днем», – поясняю Аделаиде Николаевне, сдерживаясь из последних сил, пытаясь не схватить за плечи и не потрясти ее как следует. Просто из чистого любопытства. Чтобы узнать, есть ли у нее какие-либо иные эмоции, кроме безразличия, холодности и стервозности.

– Ах, это…, – мне кажется, или на лице у этой женщины проскользнуло раздражение? Но, в любом случае, ей удалось его умело скрыть, потому что в следующий момент на лице матери нет ни единой эмоции. Абсолютно. Высший пилотаж маскировки. Очевидно, сказываются годы практики.

Несмотря ни на что, я не чувствую ни злости, ни обиды на женщину, которая родила меня. Возможно, это моя личная психологическая защита, но каждый раз, когда вижу пренебрежение и даже обиду в ее глазах в свой адрес, вспоминаю, что, когда я болела в детстве, она все же худо-бедно лечила меня: приносила лекарства, пару раз мы лежали в больнице, и моя мать даже кормила меня грудью первые полгода моей жизни. Повторяю себе это, как молитву, и выдыхаю резко весь негатив. Вот прям как сейчас.

На этот мой жест Аделаида Николаевна резко вскидывает голову и, прищурившись, внимательно оглядывает меня с ног до головы.

– Ты что-то бледновата, дорогая, круги под глазами, мне кажется, или грудь увеличилась?

Опять двадцать пять! Да, в последнее время я тоже замечаю, что моя грудь стала объемнее, потому что нижнее белье, которое я надеваю «на выход», стало мне поджимать.

Но быть беременной я просто не могу: с появлением мужчины, и, как следствие, активной половой жизни, год назад я приняла меры. Все это время не было никаких осечек, критические дни приходят, как по звонку. Которые, кстати, закончились неделю назад. Так что беременность я смело исключаю.

Да, в последнее время я чувствую усталость и тошноту, но все списываю на увеличенное количество репетиций в связи с предстоящим грандиозным шоу, и, как всегда, мой режим питания и дня полетел к чертям, отсюда и тошнота.

– Нет, мама, я не беременна, если ты об этом, – сухо парирую я.

– Хорошо, – женщина удовлетворенно поджимает губы. – Не повторяй моих ошибок.

Ошибка. Я всего лишь ошибка в жизни собственной матери. Никогда бы не подумала, что судьба настолько надо мной усмехнется, что я услышу эти слова в лицо.

Марта

Выйдя от матери, я медленно бреду в сторону остановки. Не пойму, что за апатия и меланхолия напали на меня. Точно не от слов Аделаиды: на них я давно уже отрастила броню толщиной с Китайскую стену. От замечаний о том, что у меня выросла грудь? Не смешите. Но как бы там ни было, домой к Игорешке идти совсем не хочется, тем более, я уверена, что моему кактусу и без меня хорошо.

Раз уж всех волнует, беременна я или нет, что ж, самое время посетить гинеколога. Тем более, я все равно собиралась проходить профилактический осмотр.

– Вы не беременны, – будничным тоном заявляет врач, заполняя мою карточку.

Я облегченно выдыхаю и одеваюсь. Нет, я не боюсь ответственности, не боюсь рожать. И уж точно не буду считать своего ребенка ошибкой. Просто на данном этапе моей жизни у меня нет уверенности в завтрашнем дне. Несмотря на то, что я танцую в шоу – балете, я хорошо зарабатываю. Уж точно выше среднего по меркам нашего города. У меня нет жилищных проблем. Но есть проблемы душевные: я не нашла «себя», несмотря на свой возраст, я не знаю, чего я хочу от жизни. А раз у меня нет таких определенных понятий, как я могу воспитать ребенка, давать ему советы, чтобы он мог выбрать свой жизненный путь?

После его рождения уже будет поздно разбираться, на мои плечи ляжет колоссальная ответственность за маленького человечка. И я боюсь, что страх ошибиться, этот груз утянет меня в депрессию, из которой сложно будет выкарабкаться.

Да и положа руку на сердце, мой любовник, с которым мы встречаемся время от времени для «здоровья» – не лучшая кандидатура на роль отца моего ребенка. Вообще в принципе не вижу его отцом. А я придерживаюсь того мнения, что ребенку нужны и одинаково важны как мама, так и папа. Пусть он даже будет приходящим, пусть будет воскресным, главное, чтобы он принимал участие в жизни ребенка, и ему будет небезразлична судьба малыша. Чтобы сын или дочка были уверены, что если мама облажается в чем-то, то на папу можно рассчитывать, на его помощь и поддержку.

– Вот тут направления на анализы и УЗИ. Как сдадите, запишитесь дополнительно на прием к маммологу.

– А сейчас все в порядке со мной? Я здорова? – решаю уточнить.

– По моей части проблем нет, но раз у вас выросла грудь, и это стало заметно окружающим, то что-то не так. И чем скорее мы выясним причину, тем лучше для вашего здоровья.

– Хорошо, я поняла вас, спасибо.

Я выхожу из кабинета и задумываюсь. Внутри поселился такой крохотный червячок, который грызет меня. Так, стоп. Никаких дурных мыслей раньше времени. Сначала пройду обследование, а потом уже пусть врач разбирается, что со мной делать. В конце концов, это их работа.

Из-за предстоящего выступления, на котором должны быть влиятельные люди, которые могут помочь мне пробиться в Государственный театр и исполнить мечту моей матери, необходимые процедуры удалось пройти лишь спустя неделю. Все это время меня тошнило, даже рвало пару раз. Сил с каждым днем становится все меньше. Это пугает меня до чертиков, так что УЗИ я ждала, как манны небесной.

Врач, проводящая обследование, очень сильно хмурится, молча заносит какие-то показатели в компьютер. Меня же не хило трясет в этот момент, все тело покрывается испариной, тошнота подступает к горлу. Несмотря на все это, я решаю дать возможность доктору довести обследование до конца и молча жду вердикта.

– Вы записаны к маммологу? – неожиданно спрашивает доктор.

– Да, а что такое? Что-то серьезное?

– Я не могу сказать, насколько все серьезно, я не специалист в этой области, тем более необходимо будет провести дополнительные обследования… Я лишь могу сказать только то, что мне удалось увидеть…

– Да не тяните уже, что там?! – неожиданно для себя самой рявкаю на ни в чем не повинного врача.

– У вас опухоль. В левой груди больше, чем в правой. Это очень редкий случай, когда опухоль появляется одновременно с двух сторон…

Дальше идут еще какие-то медицинские объяснения, термины, но я перестаю воспринимать реальность. Шок? Хуже. Это похоже на маленькую смерть.

Когда заболел отец, я часто слышала обрывки разговоров взрослых. И с того момента в моей голове отложились такие понятия, как: «злокачественная и доброкачественная опухоли», «пункция», «химиотерапия». И вот теперь, похоже, все это коснется и меня.

Я еще не знаю окончательного диагноза, но, быстренько прокрутив в голове все свои симптомы, готовлюсь к худшему.

Я не боюсь смерти. Просто обидно, что в свои почти двадцать четыре я ничего не добилась в жизни, не исполнила свою самую заветную мечту, черт, да у меня ее и нет даже! Не познала настоящей любви и радости материнства…

Учитывая мои жизненные обстоятельства, я не питаю иллюзий относительно диагноза. Подтверждение моих догадок – лишь дело времени. Мне ничего не досталось в этой жизни просто так, никогда ни в чем не везло. Поэтому вряд ли высшие силы подкинут мне царский подарок, как «ошибка в диагнозе» или «ничего страшного, это естественный процесс». Нет, я больна, и даже для меня, не имеющей ни малейшего отношения к медицине, это очевидно.

– Девушка, вы меня слышите? – обеспокоенная врач трясет меня за плечо, заглядывая в глаза. Видимо, я так глубоко ушла в свои мысли, что перестала реагировать на окружающую действительность.

– Что, простите? Я задумалась.

– Я просто хочу сказать, что не стоит так накручивать себя раньше времени. Без дополнительного обследования рано делать какие-либо выводы, – пытается успокоить меня доктор, имени которой я даже не запомнила.

– Да-да, спасибо, я поняла, – с этими словами я, не глядя, беру листок с результатами и выхожу из кабинета.

Марта

Меня затянуло в пучину напряженных будней, как в водоворот: репетиции, выступления, бесконечные смотры, в перерывах между ними посещения больниц, как государственных, так и частных, сдача анализов, пункции, специалисты… В этой бешеной круговерти прошло около месяца. Даже мой день рождения оказался ничем не выделяющимся обычным днем. Как, в принципе, и всегда. Нет, мои многочисленные знакомые поздравляют меня, звонят, шлют смс, на работе даже подарили огромный букет и сертификат в СПА. Но это все не то. Нет приятных эмоций, нет рядом людей, с которыми хотелось бы разделить радость этого дня. Хотя вру. Один-единственный есть. И я просидела у его могилы до тех пор, пока не окоченели пальцы рук и ног.

И когда-то должно все устаканиться, прийти в норму. Ну, или взорваться, подобно атомной бомбе. Как это происходит в моем случае.

– Несмотря на то, что я работаю тут много лет, мне до сих пор больно говорить это моим пациентам… Марта, подтвердились худшие опасения, – доктор, тяжело вздохнул, снимая свои очки и потирая переносицу. – Хочу предупредить сразу: отчаиваться не стоит. На данный момент я не могу дать вам никаких прогнозов, но одно могу сказать точно: вам необходима операция, курс химиотерапии и реабилитация. А дальше уже будет видно. Все зависит от вас и возможностей вашего организма. От настроя.

Я слушаю и медленно киваю в такт его словам. Человек так устроен, что как бы он себя не готовил к худшему, все его попытки – тлен. Нельзя подготовить себя настолько, что когда тебе скажут: «Женщина, вы смертельно больны!», выдохнуть, беззаботно улыбнуться и сказать: «Фух, ничего страшного, фигня случается!». Нельзя. Нет на этой планете такого человека.

И я – не исключение. Несмотря на проводимые мною ежедневные психологические тренинги на тему «все хорошо, все обойдется, ты сильная, ты справишься», для меня это новость шокирующая. После услышанного диагноза по спине пробежался холодок страха, руки трясутся, а самой, напротив, хочется орать и крушить все вокруг. От бессилия и злобы. За что?! Что я сделала такого Вселенной, что она оставляет меня умирать в одиночестве?! Где я так успела согрешить?!

– Сколько мне осталось? – спрашиваю уважаемого профессора, едва сдерживая себя в руках.

– Марта, вы эти мысли бросьте! К счастью, вы успели вовремя, можно было, конечно, и раньше прийти, при первых же признаках, но, слава богу, вы успели до того, как болезнь перешла на более опасную стадию. Сейчас главное – сделать операцию как можно скорее.

– Хорошо, доктор. Планируйте.

Я выхожу на улицу, останавливаюсь на крыльце, глядя на хмурое небо. Странно, почти середина апреля, а весна решила, что рановато она к нам в этом году явилась, и поэтому сейчас валит снег. Такие мелкие и колючие крупицы. Они ложатся на мое лицо, руки и обжигают кожу. Вот только я ничего не чувствую, как будто все мои рецепторы умерли в тот момент, когда доктор вынес мне приговор. В том, что это именно так, я даже и не сомневаюсь, потому что передо мной пример отца: властный, сильный мужчина не справился с болезнью и ушел от нас, оставив меня совершенно одну, ненужной никому. Поэтому иллюзий я не строю: болезнь заберет и меня, вопрос только в том, когда это произойдет.

Мои мысли прерывает звонок телефона, что очень меня удивляет: звонят мне редко, чаще всего это лица, рекламирующие услуги своей организации.

– Марта Карловна? – приятный женский голос обращается ко мне по имени-отчеству.

– Да, я слушаю.

– Вас беспокоят по поводу просмотра в новую постановку в Государственный театр. Он состоится двадцатого апреля в десять утра. Хочу вас известить, что вы в числе приглашенных.

Я мрачно усмехаюсь сама себе. Было бы замечательно, если бы не было так грустно. Ну что ж, хоть одно запоминающееся дело совершу перед смертью: исполню мечту матери.

– Спасибо большое, я обязательно буду!

Марта

Куда идет человек, когда ему плохо, нужна поддержка или просто мудрый совет? Правильно, к родителям. Сейчас не тот случай, когда поможет дружеский треп, поэтому поехать за утешением к Жене не вариант. Мне же некуда идти. Я брожу по улицам города, под колючим снегом, который усиливается с каждым часом. Очнулась только сейчас, когда перестаю чувствовать пальцы рук.

Я знаю, что это плохая идея, но откуда-то в моем сердце поднимает голову надежда: вдруг случится чудо?

– Здравствуй, дочь. Я смотрю, ты зачастила ко мне в последнее время, – удивленно бормочет мать, сторонясь и пропуская меня в квартиру. Чувствую себя надоедливой свекровью, которая постоянно ходит с проверкой холодильника к невестке. – Ты себя в зеркало вообще видела? Совсем запустила.

Да, я выгляжу неважно: черные круги от болезни, недосыпа и усталости, похудела, бледная, как смерть… Горько усмехаюсь: не такое уж это и беспочвенное сравнение.

– Да я к тебе ненадолго, не волнуйся, просто хотела поделиться новостями…– проговариваю, приваливаясь к стене и даже не пытаясь раздеться. Так теплее. – Меня пригласили на просмотр.

Мать замирает, а потом ее глаза округляются от удивления. Но Аделаида быстро берет себя в руки и лишь коротко спрашивает:

– Когда?

– Двадцатого.

– Хорошо. Я освобожу этот день. Поеду с тобой. Лично проконтролирую. И если вдруг ты немного будешь не дотягивать, я поднажму на кое-кого. Ты будешь выступать в Государственном театре!

– Мама…– тихо и как-то обреченно произношу.

– Поверить не могу, неужели моя многолетняя мечта исполнится?! – кажется, она не слышит меня, витая в облаках, своих мыслях. Конечно, не хочется расстраивать ее в такой момент, но… мне нужна помощь. И я впервые за двадцать четыре года готова ее попросить у этой женщины, стоящей передо мной. Я бы ни за что не решилась на этот шаг, если бы не отчаяние, которое расползается внутри меня, как бензиновое пятно на водной поверхности.

– Мама! – уже чуть громче.

– Так, где мой телефон? Я сейчас же наберу Татьяне Борисовне и договорюсь об индивидуальных репетициях для тебя, надо увеличить нагрузку, времени, конечно, мало, но она – профессионал своего дела, думаю, справится! – бормотание матери все больше походит на бред сумасшедшего и становится последней каплей моего терпения.

– Мама!!! – ору во всю силу своих легких. – Услышь меня!!! – уставилась на эту чужую женщину, едва сдерживая слезы.

Она хмурит брови, прищуривает свои идеально подведенные глаза и, приняв, на первый взгляд, расслабленную позу, непонимающе смотрит на меня.

– Ну? Чего орешь на мать? Как на пожар, ей-богу…Совсем мозг поехал от безделья…

– Извини. Я лучше пойду. Хотелось просто поделиться новостями, это же так важно для тебя…

И ухожу, тихо прикрыв за собой дверь. В свой мир, где одиночество – мой верный спутник. В мир, где я никому не нужна. В мир, где после моей смерти меня никто и не вспомнит.

Придя домой, мысленно набрасываю план действий на ближайшее будущее, делаю зарубки в своей голове. Действуешь, как робот, скажут окружающие. Да, вы правы – соглашусь я. Потому что внутри меня – пустота. Внутри меня – Мариинская впадина с ее темной непроглядной бездной. Внутри меня – кладбище из напрасных надежд и несбывшихся желаний.

Замерзла. Не могу понять: то ли это от низких температур на улице, либо это лед внутри меня. Иду в ванну, чтобы согреться под горячими струями воды, на ходу сбрасывая одежду. Кипяток жалит мою кожу, словно рой разозленных пчел, но я не чувствую. Абсолютно. Ни-че-го. Закрываю глаза, подставляя воде свое лицо. И в мыслях проносятся все кадры моей бесполезной жизни. И это выше меня. Сильнее. Как бы я ни старалась, я не смогу. Я не смогу бороться с этим в одиночку, хоть и должна. И осознание слов доктора накрывает меня, ударяя обухом по голове. Меня душат рыдания, вою в голос, как воют женщины в дешевых сериалах, которых бросил муж. Сползаю по стенке и обессиленно сажусь на дно ванной, а слезы бесконтрольно продолжают литься из моих глаз. Пусть. Есть такие слезы, которые надо выплакать обязательно. В любое время и в любом месте.

Марта

Операция, волей судьбы назначена через три дня после моего визита к матери. Никто не был в курсе, поэтому и поддержать меня некому. Но чтобы поддерживать, нужно хотя бы иметь друзей, ну, или близких, с кем ты готов поделиться своей бедой. У меня таких лиц нет. Может, оно и к лучшему? Не хотелось бы никого обременять.

– Ну, что ж, Марта Карловна, операция прошла успешно, швы аккуратные, со временем станут практически незаметными. Вам придется полежать тут еще пару недель точно, для нашего спокойствия, а затем мы продолжим наблюдаться. Но, учитывая, что ваш случай не запущенный, я буду надеяться на ремиссию, – бодро произносит Иван Борисович на следующий день после операции.

И мне приходится бороться. Каждый день. За каждый вздох с этой смертельной болезнью. За каждую прожитую минуту. И я не могу сказать, что мне легко: бесконечные анализы, посещения онколога, химия, после которой хочется умереть.

Отношения с Женей, моим любовником, сошли на нет гораздо быстрее, чем я предполагала.

– Блин, хреново, конечно, детка. Давненько ты болеешь, что-то серьезное? – говорит мне Женя однажды на мою очередную фразу, что приехать к нему не смогу из-за болезни. Я не хочу говорить об онкологии никому в принципе, особенно ему. Если окружающие начинают смотреть на меня с жалостью и хоронить раньше времени, то Женя…Он не тот человек, который способен на сострадание. То ли у него это чувство атрофировалось со временем, то ли он сам по себе такой. А, может, это и от того, что нас связывает исключительно физиология. Ведь никто никогда ничего не чувствует к человеку, к которому равнодушен. Не екает в груди, если у него случилось несчастье, сердце не начинает колотиться с бешеной скоростью, когда слышишь о радостном событии в его жизни. Вот и я в жизни своего любовника отношусь к этой категории – тех, к кому равнодушны.

– Серьезное, Жень. Но я справлюсь, не переживай, – заверяю мужчину, хоть в этом и нет необходимости.

– Я не переживаю, просто…Эээ… волнуюсь…, – растерянно тянет тот.

– О, насчет этого не стоит волноваться, в плане половых инфекций я чиста, – отвечаю с ироничным смешком. – Дело немного в другом.

Мне кажется, что я даже слышу, как он облегченно выдыхает.

– Ну, и напугала же ты меня! Поправляйся. Как сможешь, звони, договоримся о встрече. Ты же знаешь, как я в восторге от тебя. И насколько рад тебя видеть, – и снова этот идиотский смешок.

С тех пор мы больше не связывались и не виделись. У меня плотнейший график, а Женя… он ко мне равнодушен. Вот так и становятся свободными женщинами: просто, быстро и, как бы странно это ни звучало, безболезненно, причем для обеих сторон. Только ирония в том, что, несмотря на наличие мужчины в моей жизни, я всегда была свободна. Как кошка, которая гуляет сама по себе. Да и Женя никогда не говорил, что он в отношениях со мной.

– Марта, дорогая, я хотел бы поговорить с вами о вашем состоянии. Откровенно говоря, оно меня пугает, – озадаченно и как-то грустно произносит доктор на очередном приеме.

– Все так плохо?

– Меня пугает тот факт, что никак не наступит ремиссия, хотя было применено столько курсов препаратов, включая химиотерапию.

О да, химию я на всю жизнь запомню. Как блевала дома около четырех дней, как не могла дойти до кухни и попить воды, как думала, что умру, так и не достигнув намеченного. Да и выпадение волос не дает мне забыть о ней. Хорошо, хоть брови с ресницами на месте остались.

– Судя по показателям, ваш организм способен победить болезнь и уйти в ремиссию. Новых опухолей я не наблюдаю, метастаз нет, но анализы показывают, что болезнь развивается. И у меня складывается впечатление, что вы сами не даете себе поправиться, что заложили в голове установку, и ваш организм гибнет. Вы умираете, Марта, и меня, это, как вашего лечащего врача, пугает. И злит, потому что, несмотря на мой опыт, я не могу справиться с болезнью при таких довольно-таки хороших показателях.

Я молчу. Мне нечего возразить. Возможно, отчасти, доктор прав. У меня нет никакого якоря по эту сторону жизни, который бы цеплял меня и держал на плаву. Нет страха перед смертью. И я устала. Правда. За этот период времени я устала так, как не уставала за все двадцать четыре предыдущих года своей жизни. И наверно, подсознательно я просто хочу избавиться от страданий и одиночества, а мой истерзанный организм поддерживает меня. И именно сейчас, сидя в этом кресле, я принимаю единственно верное решение в своей жизни.

– Давайте мы с вами поступим следующим образом, Марта. Вы допиваете те препараты, которые я вам назначил, заканчиваете курс уколов, и приходите ко мне через три недели на очередной прием. Там мы будем смотреть на результаты анализов и думать дальше. Возможно, даже придется прибегнуть к еще одному курсу химии.

– Нет, Иван Борисович, я не приду, – после недолгой паузы произношу твердо и уверенно.

– Что, простите? Почему, Марта? Я понимаю, что вас расстраивает то, что рак никак не отступит… Вы решили сменить врача? Не поймите меня неправильно, просто я за вас очень переживаю. Не только как врач, но и …по-человечески, – неожиданно тепло произносит доктор. И его слова так растрогали меня, что на глазах выступают непрошенные слезы.

– Иван Борисович… Спасибо вам огромное за заботу, правда. Я ценю это. Но мои силы на исходе. Оказывается, бороться за свою жизнь так непросто… За мои двадцать четыре года не происходило ничего такого, на что можно оглянуться с улыбкой и вспоминать с теплотой в душе. Абсолютно. У меня даже мечты нет. И я пришла к выводу, что не хочу так умирать. А болезнь все равно меня утащит за грань, мы с вами оба прекрасно это знаем. Поэтому я знаю, как провести остаток жизни. Для себя. Путешествовать, делать то, что велит сердце… В общем, перестать ставить желания других во главе угла и прислушаться к себе.

Доктор задумчиво с прищуром смотрит на меня, потирая подбородок, как будто заново изучая.

– Я понял вас, Марта, и наверно, впервые за всю свою многолетнюю практику скажу, что… вы правильно поступаете. Хоть это и непрофессионально с моей стороны. И пусть мои коллеги меня осудят, не поймут, но, боюсь, только вы сами можете помочь себе выздороветь. И я буду надеяться, что исход этой истории будет положительным.

От его ласкового тона, от того, что хоть кто-то меня понял, поддержал, от неподдельной заботы в его голосе по моим щекам катятся слезы.

– Спасибо, доктор, от всего сердца спасибо, – и в душевном порыве я крепко обнимаю Ивана Борисовича и, снова взглянув с невероятной благодарностью, навсегда покидаю его кабинет.

Марта

Признаюсь честно, сначала я хотела пройти отбор, приложить все усилия, положить жизнь на него в буквальном смысле, но потом…А что я получу взамен? Поджатые губы матери, ее взгляд мимоходом и, собственно…все. Слишком малая отдача за мою, пусть и не очень удачную, но все же жизнь. и, как я уже говорила в кабинете врача – мне нечего будет вспомнить перед смертью. А я хотя бы разочек хочу сделать то, что хочется. Вот прямо сиюминутно!

Поэтому, когда я натыкаюсь на рекламу тура по Байкалу, которую нечаянно раскрыла кликом мыши, настолько впечатлена и вдохновлена прилагающимися описанием и фотографиями, что через пару кликов становлюсь счастливым обладателем билетов и купленного тура на пять дней. Вылет состоится завтра ночью. А у меня из теплых и подходящих вещей только шерстяные носки. С оленями. Которые сейчас надеты на мне.

На следующий вечер я сижу в аэропорту, все же упакованная в теплые вещи по самые уши, в ожидании объявления посадки на рейс. Подозреваю, что многие из них будут сидеть со мной в одном самолете. В который раз убеждаюсь, насколько разные люди вокруг нас: вот сидит милая парочка, которые отлипнуть не могут друг от друга, держатся за руки и мило перешептываются, изредка нежно целуясь в губы. А вон там уставший дедушка, который нетерпеливо поглядывает на часы и, наверно, мечтает поскорее сесть в самолет и уснуть, а вот сидит женщина, уткнувшаяся в телефон и что-то сосредоточенно в нем изучающая. Учитывая стиль ее одежды, она – бизнесвуман, и, скорее всего, в это время работает, решая какие-то вопросы.

А вот молодой человек…Про него сложно сказать что-либо с первого раза. Единственное, что сразу бросается в глаза – спортивный стиль одежды, почти такой же, как у меня. А не со мной ли он летит в тур? Нет, вряд ли. Он очень чем-то расстроен, уставился в одну точку в пол и не замечает ничего из происходящего вокруг. Я понятия не имею, чем меня цепляет этот мужчина, но я забываю обо всех потенциальных пассажирах моего рейса, беззастенчиво рассматривая его.

Он – не герой женских романов, нет. Требовательному женскому глазу, на первый взгляд, не за что зацепиться: темные коротко стриженные волосы, чуть смуглая кожа, легкая небритость на лице, высокий и крепкосложенный молодой мужчина, судя по общему впечатлению, около тридцати. Таких, как он – полстраны. Но что-то в нем есть, такое безмолвное, с толикой глубокой печали, возможно даже пережитой беды. Это нечто в моей душе находит отклик и, всколыхнувшись, тянется к нему всей своей сущностью, прося откликнуться, будто предлагает свою помощь. А он слышит зов. И поднимает взгляд. И я в нем тону, не имея шанса на спасение.

Марта

Нет, чуда, как в фильмах не случилось, мы не оказались с тем парнем с обалденными глазами соседями. Более того, его взгляд стеклянный, он смотрит не то, что сквозь меня, кажется, сквозь стены и толщу зданий. Я понятия не имею, в какой части самолета он сидит, и забываю о нем, как только занимаю свое место. После взлета я прошу плед и, укутавшись в него, словно гусеница в кокон, засыпаю практически до самой посадки.

В аэропорту нас встречает мужчина на микроавтобусе, организовавший трансфер до места размещения группы. Я насчитываю десять человек, включая меня и того удрученного парня. У него явно что-то произошло: он и сейчас продолжает сидеть телом здесь, а мыслями явно не в этой реальности. Выглядит он еще хуже, чем до посадки: темные круги под глазами, глубокая морщинка между насупленных бровей, а лицо выражает такую скорбь, что, глядя на него, у меня у самой наворачиваются слезы и личные проблемы отходят на второй план. Что же такого могло произойти в жизни молодого привлекательного мужчины? Да все, что угодно.

До «отеля» мы добираемся около двух часов, и все это время я беззастенчиво пялюсь на молодого мужчину, с которым не перекинулась даже парой слов, но от которого исходит нечто такое, что цепляет мое внимание. Но что именно – этого я не могу объяснить даже самой себе.

Не знаю, судьба ли это, либо ее очередная насмешка, но меня размещают в один домик с тем парнем, которого я часами разглядываю. А он продолжает себя вести все также отстраненно: ни на кого не глядя, проходит в комнату, закрывается на замок и не издает никаких звуков.

Я серьезно беспокоюсь за мужчину, потому что с каждой минутой становится все очевиднее: у него явно случилось в жизни что-то страшное. И мне очень хочется просто быть рядом с ним в этот тяжелый момент его жизни. Не могу объяснить свое иррациональное желание даже самой себе, но наверно оно вызвано тем, что когда мне было плохо, я также хотела спрятаться от всего мира, но не желала оставаться наедине с самой собой. И поэтому моя израненная, почти мертвая душа стремится к душе этого парня.

Утром, плотно позавтракав, мы направились на первую экскурсию к знаменитой Шаман-скале.

Передо мной раскинулась сказочная картина, созданная самой природой. Под ногами километры чистейшего и прозрачного льда, причудливые узоры замерзшей воды, гладкая, ледовая пустыня, окаймленная величественными вершинами горных хребтов. Уверена, что аналогов этой сказке нет нигде в мире.

Завороженная открывшейся картиной, я располагаюсь на самом краю обрыва, одно неверное движение – и я упаду вниз. Или полечу вверх? Казалось, что в этом фантастическом уголке природы возможно и такое. Даже чудо. А вдруг… Нет, не стоит надеяться понапрасну.

Краем глаза замечаю движение справа. Кто же посмел нарушить мое уединение? Неужели места мало?

Слегка обернувшись, замечаю мужчину, которого при каждой встрече бессовестно разглядываю. Даже сейчас, будучи в теплой зимней одежде, его мужественный профиль и спортивная фигура притягивают взгляд. Лишь внимательнее приглядевшись, замечаю в его руках нечто, напоминающее урну для перевозки праха. Он же не замечает меня вовсе: погряз в собственных невеселых мыслях, вглядываясь в величественные дали Байкала. На секунду мне даже показалось, что я увидела в его глазах сверкнувшие слезы, но вот он глубоко вздыхает, запрокидывает голову назад и глубоко дышит, как будто собирается с мыслями. Затем резко распахивает глаза, открывает крышку и начинает кидать содержимое над знаменитым озером. Я оказалась права – у него действительно случилось страшное, непоправимое. И как бы мне не хотелось подойти и положить руку ему на плечо, я понимаю, что сейчас не лучший момент. Поэтому я, стараясь не привлекать его внимания, удаляюсь не только от обрыва, но и от группы вообще, решив рассмотреть окрестности.

Когда я уже направлялась в «отель», мое внимание привлекла сувенирная лавка.

– Добрый вечер, девочка, – здоровается со мной пожилой мужчина.

– Добрый, – отвечаю со скромной улыбкой.

– Могу я вам подсказать?

– Ищу что-то, что всегда будет мне напоминать об этом чудесном месте и моем лучшем путешествии.

– Тогда позвольте посоветовать вам эту чудесную вещицу, – с этими словами продавец достает из-под прилавка небольшой сверток. В нем – браслет с металлической бляшкой по центру. – Эта вещь заговорена моим знакомым шаманом. Этот браслет изготовлен из специального, особого металла. Он будет оберегать от несчастий именно в том контексте, который вы ему придадите. Смотрите, видите, здесь специальные орнаменты, а это место отведено для гравировки.

Я задумчиво провожу кончиками пальцев по сувенирам, замечая неизвестную мне тягу скорее схватить их и запрятать в самом дальнем углу моего чемодана.

– Я беру их. Спасибо за предложение, – заявляю, расплачиваясь с милым пожилым мужчиной.

Остаток вечера провожу, сидя на подоконнике и слушая инструментальную музыку, любуясь на пушистые снежинки, что падают с неба. Наверно, от избытка эмоций и впечатлений, мне не удается уснуть, как бы я не расположилась на кровати. Провалявшись так не один час, я, тяжело вздохнув, все же встаю, одеваюсь и накидываю куртку и выхожу на крыльцо.

Тут же выяснилось, что не мне одной не спится этой ночью.

Марта

Несмотря на то, что мужчина сидит ко мне спиной, я сразу узнаю в нем вечно хмурого моего знакомого незнакомца. Он сидит в одном свитере молочного цвета под горло и курит. Судя по горке в импровизированной пепельнице, сидит он тут очень давно. На какое-то время я выпадаю из реальности, любуясь этим сильным мужчиной, его широкой спиной и играющими мышцами под свитером при каждом движении. На миг мне подумалось, что как бы было хорошо оказаться однажды спрятанной от всех бед за этой широкой спиной, почувствовать себя защищенной. Как было бы невероятно прекрасно однажды уткнуться носом в шею, вдохнуть родной запах и почувствовать душевную гармонию.

Но я быстро отгоняю от себя эти мысли. Смирись, Марта, тебе это не светит. Не в этой жизни.

– Я чувствую твой взгляд между лопаток, – неожиданно раздается хриплый и немного грубоватый голос. У тебя глаза на затылке, парень?

– У тебя что-то не так с ощущениями, незнакомец. Потому что я прожигаю в тебе дыру от самого аэропорта, – отвечаю неожиданно дерзко.

– И как успехи?

– Ты знаешь, дело сдвинулось с мертвой точки. Ты же, наконец, заметил меня, – продолжаю этот более чем странный диалог двух незнакомых людей.

– Я так и не понял, что ты хочешь сказать.

– Ничего страшного. Я не в обиде. Сама не знаю, чего хочу.

Несмотря на то, что место, которое я облюбовала для себя мысленно ранее, оказывается занято, я не хочу отступать от намеченного самой же плана. Поэтому смело прохожу вперед и сажусь на ступеньку рядом с мужчиной. На мои действия он не говорит ни слова, лишь бросает хмурый взгляд, а потом дальше продолжает вглядываться в темноту, слушать музыку в наушниках и курить.

Я делаю глоток чая, только успеваю подумать: «Интересно, что он там слушает?», как моя рука неосознанно тянется к висящему наушнику и вставляет его в ухо. Мы сталкиваемся удивленными взглядами: он – от моего смелого и дерзкого поступка, я – от понимания того, что он слушает старый добрый рок. Мою любимую песню. Неосознанно начинаю ее себе подпевать под нос.

– Голос у тебя, конечно, не очень, но чувство такта есть, – произносит незнакомец, дослушав до конца мое исполнение. Надо же, он, оказывается слушал, а я-то думала, он всегда весь в себе, тем более раз никак практически не отреагировал на мое вторжение в его личное пространство.

– Я – не профессионал. Это просто любимая песня. Она напоминает мне о моем счастливом детстве. Я тоже теряла близкого человека, незнакомец, – неожиданно для самой себя произношу я.

Мужчина ничего не отвечает, лишь продолжает хмуриться и глубоко затягивается, выпуская дым в звездное небо. Надо же, а я и не заметила, как прекратился снег, и расчистилось небо, показав мне миллиарды звезд, смотрящих на нас в этот момент.

А потом мы просто беседуем ни о чем и обо всем. Это просто диалог двух людей, оказавшихся волею судьбы рядом. Такому человеку без стеснения расскажешь любую тайну, потому что знаешь: его ты точно больше не встретишь. Он будет знать твой секрет, только поделиться им будет не с кем, да и не нужен он никому.

– Ее звали Наташа, – неожиданно произносит этот мужчина после долгого молчания, в очередной раз закурив и выпустив дым. А мне несказанно повезло: мой знакомый незнакомец из той редкой категории мужчин, рядом с которыми не чувствуешь стеснения и неловкости, когда просто молчишь. Вы как бы делите эту уютную тишину на двоих и укрываетесь ею, как пледом долгими зимними вечерами. Вот как этой ночью.– Она покончила с собой. А я не смог ее спасти.

– Мне очень жаль,– тихо и осторожно произношу я, даже скорее шепчу, боясь спугнуть это мгновение откровенности. Ему и, правда, надо выговориться. А раз уж у меня есть возможность ему в этом помочь, то выслушаю его до конца.

– Это ее прах я развеивал над Байкалом. Мы мечтали приехать сюда вместе. Именно зимой. Вечерами валялись и смотрели фотографии, мечтали, как приедем, как загадаем желания над утесом Девы1, и они обязательно сбудутся.

– Ты любил ее, – констатирую я. – И ты исполнил ее мечту.

Мужчина так пронзительно смотрит на меня глазами цвета морской волны, что я тут же понимаю: последняя сказанная фраза была лишней. Я испугалась, что он замолчит и так и будет носить свое горе в себе. Но нет: с силой затушив сигарету, он продолжает:

– Я безумно любил ее. Наверно, даже слишком. Говорят, что так нельзя, такая любовь душит, но и Наташа меня любила также. Сильно и самозабвенно. Она была одержима идеей подарить мне ребенка.

Он замолкает, а я не решаюсь снова задать какой-либо вопрос. Со стороны кажется, что и я ему не нужна: мужчина говорит все это в ночь, не глядя в мою сторону. Но мне я думаю, что без этой незримой поддержки от моего присутствия он не продолжит свои откровения.

– Но у нее были какие-то женские проблемы. Я отговаривал ее, как мог, но она и слышать ничего не желала. Упертая. Она всегда была такой. Наверно, благодаря этому качеству и трудолюбию, она и добилась успехов в своей сфере деятельности, – грустно улыбается и тяжело вздыхает. Я тоже перевожу взгляд в эту странную и необычную ночь, чтобы ненароком не смутить его в такой тяжелый момент.

– А потом было две операции и приговор. Бесплодие. Она на удивление спокойно отреагировала. Усыпила мою бдительность, сказала, что все нормально, что она догадывалась и смирилась. А на следующее утро покончила с собой. Я не смог ее спасти. Не подумал о странности реакции, не уберег от ошибки. И теперь вечно буду нести этот крест.

Я вздрагиваю. И мне становится еще больнее за этого мужчину. Хочется протянуть руку, коснуться и забрать часть его боли себе. Она слишком тяжела для него.

Я ничего не отвечаю на его исповедь, да она и не требует каких-либо слов. Но я не оправдываю эту женщину. Это крайне эгоистичный поступок. Не скажу, что у меня ситуация сложнее и страшнее, нет. У каждого своя беда. Но, даже несмотря на то, что смерть дышит мне в затылок, даже несмотря на то, что меня никто и ничто не держит в этом мире, я на настоящий момент не рассматриваю вариант ускорить встречу со старухой с косой. По крайней мере, не сейчас. У меня нет сил оправдать и понять эту женщину. Как бы жестоко это не звучало. Потому что мой незнакомец любил ее. Да, может, одержимо, как он говорит, губительно для них обоих, но искренне любил. Одно это заслуживает уважения. А она…Я не могу ответить себе, любила ли она его. Да и не хочу копаться в этих хитросплетениях.

– Мне жаль, что так вышло. Но найди в себе силы жить дальше, незнакомец. За вас двоих, раз уж так она тебе завещала.

Он ничего не отвечает и даже не смотрит в мою сторону. Я чувствую, что замерзла. Встаю, молча иду в свою комнату и мгновенно засыпаю без снов.

Андрей

Эта незнакомка, которая непонятно, каким образом нашла ко мне подход в этот тяжелый для меня период жизни, не красавица в общепринятом смысле слова. Проходя мимо такой, вряд ли остановишься, как вкопанный, пораженный силой ее красоты. Нет. Чтобы понять, прочувствовать эту маленькую женщину, нужно посмотреть в ее глаза: в них таится сила, особый магнетизм, который привлекает, а ты врезаешься в него и очаровываешься моментально. Но в то же время ощущаешь эмоции, идущие от этой незнакомой женщины, прямо противоположные, от них еще холодок по спине и грусть в сердце. В них нет жизни, нет огня, нет желания… что-либо делать вообще. Я прямо это спинным мозгом ощущаю. И мне страшно. Как будто перед тобой кукла из магазина, не очень дорогая, некачественная, которая на тебя смотрит с осуждением за то, что ты проходишь мимо, и с грустью, что ей придется еще одну ночь провести на пустынной холодной полке.

– Как тебя зовут? – неожиданно вопрос срывается с языка.

Девушка смотрит на меня, слегка склонив голову набок:

– Зачем тебе знать мое имя? Мы же просто незнакомцы, так давай ими и останемся.

Неожиданный поворот.

– Не переживай, я не стану настаивать на более близком знакомстве. Сама понимаешь, сейчас не лучшее время. Но ты – единственная в нашей группе туристов, с кем мне приятно поговорить и даже просто посидеть и слушать музыку рядом, – улыбаюсь, вспоминая ее ночной и дерзкий поступок. – И раз мы еще проведем тут пару – тройку дней, мне хотелось бы знать, как к тебе можно обращаться.

Эта девчонка (а она именно девчонка, на вид ей лет двадцать пять, не больше, за счет своих шарфа и шапки с помпоном выглядит еще моложе) упрямо смотрит на меня, поджав красивые пухлые губки, наконец, коротко произносит:

– Марта.

Я улыбаюсь, и все же не удерживаюсь от вопроса:

– Как в детской сказке?2

А она насупилась еще больше, чем напоминает нахохлившегося воробушка, и бормочет:

– Да. Только я не королевских кровей и по битому стеклу ходить не пришлось. Но я бы пошла, если бы это что-то изменило… – На этих словах она как будто очнулась от мыслей, встряхивает головой и уже веселее произносит: – Не думала, что мальчики тоже читают детские сказки для девочек!

И разворачивается, грациозно скользя по льду прочь на коньках, так и не спросив моего имени. Для нее я так и остаюсь незнакомцем.

Марта

Несмотря на эту сцену, слегка подпортившую мне настроение, я наслаждаюсь ярким ослепляющим солнцем и невероятным льдом озера. Вскоре суровый парень (несмотря на то, что сегодня он даже иногда улыбается, про себя я так и продолжаю его называть) догоняет меня, и мы катаемся уже вместе. Бок о бок. У нас нет какой-то определенной цели, мы просто рядом здесь и сейчас, потому что именно в этот момент нам хорошо вдвоем.

Не знаю, когда это произошло, но вот мы уже с визгом и смехом играем в догонялки прямо на льду Байкала, валяемся и просто дурачимся. Как дети. Так хорошо…да никогда мне не было так легко и свободно! Наверно потому, что я всю свою сознательную жизнь была глубоко одинока.

В какой-то момент я падаю, раскидываю руки-ноги в сторону и просто счастливо лежу, глядя в закатное небо.

– Марта? – обеспокоенный спутник опускается рядом со мной на колени и вглядывается в лицо. – Ты ушиблась?

– Все в порядке, незнакомец. Мне хорошо, как никогда раньше. Посмотри, какое чистое небо. А какие краски! Никогда раньше не обращала внимания на такие мелочи, а они, оказывается, могут сделать нас счастливыми. Хотя бы на короткий миг.

Неожиданно мужчина ложится рядом со мной, повторив мою позу. Какое-то время мы лежим молча, каждый думая о своем. Но незнакомец прерывает тишину первым, произнося лишь короткое:

– Спасибо.

Я молчу долгое время, отчего-то разговаривать желания нет, но все же вяло спрашиваю, спинным мозгом предчувствуя, что ответ мне не понравится:

– За что?

– За вчерашнюю ночь. Без твоей поддержки, я бы наверно не справился с демонами в своем подсознании.

И после этих слов я отчетливо понимаю, что не зря я не стала в ответ спрашивать его имя, что сблизило бы нас хоть на немного. Он так и останется для меня незнакомцем, приятным воспоминанием с Байкала, как гроты, сталактиты и бесконечно красивое небо. Потому что судьба снова не предоставляет мне такой роскоши, как выговориться и ощутить чью-либо поддержку. Для него это будет слишком. Потому что он подумает, что это насмешка судьбы: он не смог спасти любимую женщину от ее страшного поступка, как жизнь на его пути подсунула ему другую со смертельным диагнозом. Так что это мой крест. И до последнего вздоха я буду нести его сама.

Оставшиеся дни были, как ни странно, расписаны по минутам: множество экскурсий, посещение красивых мест, островов, бани и даже зимняя рыбалка. Свободного времени и сил не остается, а это значит, нет возможности сблизиться с моим знакомым незнакомцем. К счастью. Не хочу давать себе ложную надежду. Наверняка, счет моей жизни идет на дни, а я столько всего еще не успела. Глупо начинать отношения, да даже знакомство, зная, что они обречены, жестоко давать надежду человеку, зная, что это ненадолго. Исходя из этих размышлений, я стараюсь не пересекаться с мужчиной и не давать нашему знакомству развиться в нечто большее.

В последний день, перед посадкой, я оборачиваюсь и задерживаюсь взглядом на окружающей красоте: «Спасибо, что дал мне возможность ощутить себя живым человеком. Спасибо, что не дал мне сломаться. Спасибо, что дал мне возможность поверить в чудо». И сажусь в автобус. Но я так и не могу понять, кого я мысленно благодарила: Байкал или же сурового незнакомца…

В аэропорту я намеренно задерживаюсь, как могу, чтобы сесть в самолет последней из нашей группы. Слава богам, наши места и в этот раз были в разных концах самолета. Я поудобнее устраиваюсь в кресле и смотрю в иллюминатор невидящим взглядом, а после взлета, как и в прошлый полет, засыпаю до самой посадки. После получения багажа я как можно быстрее покидаю аэропорт, затерявшись в толпе и так и ни разу не обернувшись. Оставив моего знакомого незнакомца там, за спиной, в счастливых воспоминаниях с Байкала.

Марта

– Мне очень жаль, Марта, говорить вам такие грустные новости, но ваше состояние не изменилось, более того, судя по последним анализам, оно ухудшилось, – с грустью во взгляде и сожалением в голосе произносит Иван Борисович.

По возвращении из поездки я все же иду в клинику. Сейчас сама не понимаю мотивов поступка. Наверно, все же во мне что-то есть от Марты из сказки, которая в душе мечтала о чуде и любви. Так и я, в глубине своей израненной души мечтаю о нормальной жизни, о том, что болезнь отступит.

Но чуда не случается. И я в очередной раз разбиваюсь о каменные рифы суровой реальности.

– Ничего страшного, доктор, спасибо, что уделили мне время. Я, конечно, понимаю, что для выздоровления необходимы определенные месяцы, проведенные в клинике, курсы химии. Но вы лучше меня знаете, что такого количества времени у меня нет, – грустно улыбаюсь.

– Мне очень жаль…

– Не сожалейте, доктор, не стоит. Я точно этого не стою. Спасибо, доктор, буду надеяться, я успею сделать все задуманное. Всего вам доброго и здоровья,– попрощавшись, выхожу в коридор, тихонько претворив за собой дверь.

Я прислоняюсь спиной к стене, собираясь с силами. Сама виновата, не прислушалась к совету, данному самой себе еще на Байкале: не давать надежды. В моей жизни это недосягаемая роскошь. А теперь расстроена и разочарована, что хеппи-энда не вышло.

Так, надо выкинуть все розовые мысли из головы и действовать по заранее намеченному плану: взять от жизни все и прожить ровно столько, сколько смогу. На этой ноте я отталкиваюсь от стены и шагаю вперед. Навстречу той жизни, в которой будет место исполнению моих пусть и маленьких, но все же желаний, где будет место маленьким чудесам и волшебству, которое я сама и буду творить. До тех пор, пока хватит на это сил.

***

Полгода спустя

У меня богатый опыт выступлений. Немудрено, за семнадцать лет-то. Но сегодня особое выступление для меня: во-первых, у него совершенно иной масштаб, которого у меня не было никогда в жизни.

В зале сидит около двух тысяч гостей, в том числе моя мать и Татьяна Борисовна, и все они сегодня будут следить за Раймондой в моем исполнении.

Партия мне досталась непростая в эмоциональном плане: я никогда не любила в жизни и совершенно не знаю, как выразить свои чувства к Жану де Бриену, а точнее, Диме, исполняющему его роль. Но надеюсь, что за полгода упорных репетиций я сделала успехи в этом деле.

Во-вторых, мое первое и последнее выступление в Государственном театре должно быть ярким и запоминающимся. Должно затмить все мои предыдущие постановки. Люди должны меня запомнить, как сумасшедшую актрису. И я не имею права облажаться, в первую очередь, перед самой собой. Поэтому еще с утра я накачиваюсь успокоительными и обезболивающими и полностью погружаюсь в мир Средневековья.

Да, я все же прошла отбор, и меня взяли в труппу. И даже утвердили на главную роль. Почему я пошла? Когда мне позвонили и сообщили, что отбор перенесли, и у меня есть шанс принять участие, то поняла что это судьба. В конце концов, никто не говорит, что я обязательно пройду. Но я прошла. Своими силами, без чьей-либо протекции. И меня даже утвердили на главную роль.

Я забегаю за кулисы и тяжело дышу, прислонившись к стене. Судя по овациям, раздающимся в зале, я достигла своей цели.

– Марта, ты превзошла саму себя! Поздравляю, – Дима слегка приобнимает меня, но увидев мой недовольный взгляд на своей руке, спокойно обнимающей мою талию, сразу же ее убирает.

– Спасибо, партнер, я тебя тоже поздравляю. Надеюсь, Лене удастся держать постановку на этом же уровне, – спокойно отвечаю парню. Он хороший, все время пытается скрыть, что испытывает ко мне романтические чувства, но ему это удается с трудом: я давно в курсе. Но ничего не могу предложить взамен. Наверно, я эмоциональный «импотент».

– Стоп, а причем тут Лена? – удивленно спрашивает Дима.

– Я ухожу. Сегодня мое последнее выступление.

– Но как же так?! Оно же первое!

– Все верно, Дим.

В этот момент нас просят выйти на сцену для поклона. Превозмогая боль, натягиваю широкую улыбку на лицо и, взяв за руку Диму, выбегаю. Улыбки, аплодисменты, поклоны, цветы, поздравления… Вся эта вакханалия длится минут пятнадцать, не меньше.

Постановка определенно получилась успешной, но я ровным счетом ничего не чувствую. Только гордость за себя, что добилась своей цели, а вот коллективной радости от того, что всем артистам удалось воплотить идеи постановщика – нет. Я как будто в вакууме, и эмоции окружающих обходят меня десятой дорогой.

– Поздравляю, Марта, у тебя все получилось. Теперь я вижу, что вложила столько сил в тебя не зря, – сухо произносит мать, встречая меня за кулисами, протягивая букет роз.

– Спасибо, мама. Я рада, что твоя мечта, наконец, исполнена, а мой гештальт закрыт.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Аделаида Николаевна, сузив глаза.

– Я ухожу, мама, сегодня мое последнее выступление, – произношу спокойно, все-таки глубоко в душе боясь реакции стоящей передо мной женщины.

Она же начинает глубоко дышать и смотрит на меня совсем уж зло.

– Не хочешь ли ты со мной объясниться, дочь?

– Я исполнила твою мечту, выступила на сцене Государственного театра. Считаю, что теперь имею право жить так, как хочу.

– Вот, значит, как, да? А ничего, что ты должна блистать на сцене? А не разово мелькнуть там и сгинуть в толпе? Что я полжизни в тебя вложила?! Неблагодарная!

Нет, я не злюсь. Я ожидала такой реакции. Все-таки я знаю эту женщину всю жизнь. И достаточно хорошо, хоть она сама об этом и не догадывается. Поэтому я точно знаю, что скажу ей в ответ. И да, ее слова меня не обидели. Если только совсем чуть-чуть.

– Я никому и ничего не должна, мама. Тебе в первую очередь. Больше нет. Вот прямо с этой минуты. Свой долг перед тобой я отработала партией Раймонды. Запись попроси у операторов. А теперь я свободна от тебя и твоего недовольства. И намерена насладиться своей свободой сполна. Ровно столько, сколько мне осталось.

– Что ты имеешь в виду?.. – недоуменно бросает мать.

– У меня рак, мама. Уже больше полугода. Я перенесла операцию, пью кучу препаратов и даже прошла курс химии. А ты и не заметила такую мелочь.

– Ты мне не говорила, а теперь обвиняешь в том, чего я не знала!

– Я приходила к тебе. Пыталась сказать вместе с новостью об отборе. Ты же была увлечена своей мечтой. Я не виню тебя ни в чем, нет. Хорошо, что хоть у одной из нас была мечта. И она исполнилась. Я рада за тебя, мам. Поздравляю, – и на этих словах, я, не оборачиваясь, ухожу в гримерку.

Андрей

Я выхожу из ресторана, вполне довольный прошедшими переговорами. Думаю, заключенный контракт обрадует генерального, и я получу не только обещанную премию, но и заслуженный отпуск.

В последний раз я был в вынужденном отпуске полгода назад, на Байкале, но после той поездки мне жизненно необходим отдых. Не только от офисной рутины, но и от такой жизни в целом.

После смерти Наташи моя жизнь – сплошное унылое пятно: я так и не могу себе простить того, что не смог уберечь любимую женщину. Да, она сама приняла подобное решение, но я виноват в том, что не предусмотрел такого исхода, не проявил еще больше внимания, когда она так в нем нуждалась.

И, как бы странно это не звучало, но только на Байкале промелькнул яркий лучик солнца в лице Марты, но он был настолько мимолетным, что спустя столько времени, я начинаю задумываться: а была ли она вообще?

Что я сделал или сказал не так, что эта необычная девушка стала сторониться меня и воздвигла между нами бетонную стену? Судя по ее потухшим глазам, у нее тоже что-то произошло, и она отправилась в эту поездку в поисках ответов на свои вопросы.

Возможно, мы вполне могли бы помочь друг другу справляться с тем дерьмом, что происходит в нашей жизни, будучи друзьями, но Марта не предоставила нам ни малейшего шанса на это.

Почему я вообще думаю об этой странной незнакомке? Я недавно потерял любимую, это неправильно. В ней нет ничего такого сверхъестественного, но, тем не менее, именно обычная Марта без изюминки на полгода засела в моей голове.

Возможно, если бы я обладал хоть какими-нибудь данными об этой женщине, я бы нашел ее непременно. Но, очевидно, что она так и останется прекрасным миражом, видением, заветным островком спасения в моем подсознании.

Я уже почти дохожу до припаркованного автомобиля, как боковым зрением улавливаю яркое белое пятно, которое при повороте головы трансформируется в легкое пальто на миниатюрной девушке.

Понятия не имею, чем она привлекает мое внимание, но я даже торможу, вглядываясь в ее фигуру, стоящую ко мне спиной. Девушка невысокая, с короткой стрижкой светлых волос. То, как напряжены ее плечи, как сжимаются и разжимаются кулаки, говорит о том, что девушка, вероятно, о чем-то сосредоточенно размышляет, словно собирается с духом.

Я перевожу взгляд немного левее и замечаю маршрутку, несущуюся на высокой скорости. Движение «белого пятна» немного правее. И я срываюсь вперед на пределах своих возможностей, потому что не понимаю, как, но я догадываюсь, что хочет натворить «белое пальто».

Расталкиваю толпу и успеваю схватить за плечи девушку и дернуть со всей силы на себя. Успеваю в последний момент. По инерции валюсь назад, а она, соответственно, на меня. Но буквально тут же выбираюсь из-под «пальто», придерживая девушку за плечи.

– Какого черта… – продолжение фразы застревает в горле. Потому что за плечи я держу свое полугодовое наваждение. Ту, о которой вспоминаю с завидным постоянством.

Марта!

Но какого черта?! Что же ты творишь, девочка?!

– Незнакомец… – шокированно бормочет со слезами на глазах.

– Ты в порядке? Идти сможешь? – задаю первый адекватный вопрос, пришедший в голову, потому что вокруг нас уже начинает собираться гудящая толпа зевак. С причинами подобного глупейшего поступка разберусь позже.

Очевидно, что Марта до сих пор находится в шоке, поэтому она смогла лишь кивнуть. Аккуратно поднимаю ее и ставлю на ноги.

– Тебя подвезти или ты за рулем? Хотя, в таком состоянии ты за руль не сядешь. Пойдем, моя машина вон там, я отвезу тебя, куда скажешь.

– Я запачкаю салон, – хрипло бормочет, привлекая внимание к своему внешнему виду. Да, пальто безнадежно испорчено, как ее, так и мое. Но сейчас все абсолютно неважно. Я подсознательно чувствую, что нужен ей, что должен быть рядом, и девочку ни в коем случае нельзя отпускать и оставлять одну.

– Куда тебя отвезти? – решаю нарушить тишину салона машины, пристегнув девушку ремнем безопасности.

Марта, глядя в окно, безжизненным голосом бормочет адрес себе под нос, но я все-таки его расслышал, поэтому молча завожу мотор и также молча довожу свою спутницу до дома. Когда я открываю пассажирскую дверь и помогаю ей выбраться из автомобиля, она также не проявляет никакого участия. Словно не замечает меня. Очевидно, что сейчас у нее шок и, как следствие, апатия. Если я хоть немного разбираюсь в людях, потом может наступить сильнейшая истерика, а, значит, я должен быть рядом, чтобы хоть как-то попытаться ей помочь.

Я забираю из трясущихся рук Марты ключи и открываю входную дверь. Попадаем в огромную квартиру, судя по количеству дверей, здесь не меньше четырех комнат. Моя знакомая, словно действительно не замечая меня, медленно бредет по коридору, сбрасывая на ходу одежду. В спальне она остается в одной футболке и трусиках.

Здесь огромных размеров застеленная кровать. Я сбрасываю покрывало прямо на пол, подвожу Марту и помогаю ей лечь. Только сейчас замечаю огромные круги под глазами, тот же безжизненный покрасневший взгляд, выдающий ее усталость и нездоровый вид. Что же происходит с тобой, девочка?

Я аккуратно накрываю девушку одеялом и хочу отойти, чтобы задернуть шторы, как она хватает меня за руку и с силой сжимает пальцы:

– Не уходи. Побудь со мной, пока я не засну. Создай иллюзию того, что я не одна и кому-то нужна.

Девочка, ты мне душу в клочья рвешь… Но вместо этого отвечаю:

– Конечно. Я рядом, – и с этими словами присаживаюсь на край кровати, продолжая держать ее за руку. Замечаю, как уголки губ дрогнули в подобии улыбки.

Спустя какое-то время Марта засыпает, а я тихонько устраиваюсь рядом поверх одеяла, вытянув ноги и заложив руки за голову. Что же подтолкнуло тебя на такой шаг, Марта?

Долго поспать ей не удалось: девушка начинает постанывать, морщась, словно от боли, а потом резко распахивает глаза, фокусируя свой взгляд голубых глаз четко на мне.

– Зачем ты это пыталась сделать? – спрашиваю и тут же прикусываю язык. Не собирался же вообще затрагивать эту тему, какого черта спросил?!

Но она неожиданно спокойно отвечает:

– Потому что за свою жизнь я не научилась проигрывать. Даже смерти.

– Что ты имеешь…?

– Она дышит мне в затылок. И пытается отобрать мою руку у жизни, как пытается это сделать ревнивая жена, которая застала мужа с другой: также рьяно, со злобой, прилагая неимоверные усилия.

Мне не нравятся ее высказывания. Противный червячок зашевелился внутри меня, я хочу более конкретных объяснений, но Марта тут же переводит тему, давая понять, что разговор окончен:

– Пообедаешь со мной, раз уж ты стал моим невольным гостем?

Марта

Переборов боль, я встаю с кровати и, накинув халат, бреду на кухню. Конечно, я ценю благородный поступок моего незнакомца, но он был лишним. Я была намерена завершить свою жизнь именно таким образом.

Да, такое решение далось мне непросто, да, я нахожу это слабовольным поступком, но я устала. Дико устала. Боли усилились настолько, что дозу обезболивающего в последние дни пришлось увеличить почти вдвое. У меня больше нет абсолютно никаких сил бороться: как показало время, лечение не было способно меня исцелить. Продлить мои мучения – да.

Моя мать меня ненавидит еще больше после моего поступка и сказанных слов на выступлении. Она ведь даже не захотела меня поддержать, поступить, как мать. А просто позволила мне уйти. И в этот день я наглухо закрываю дверь в свою жизнь для этого человека.

И вот именно после выступления, после поведения матери, прихожу к выводу, что я так больше не могу. Что сил бороться нет, что болезнь оказалась сильнее меня, что я так и уйду: никому не нужной, прожив бесцельно чуть больше двадцати лет своей жизни, оставив после себя большое и жирное ничего… и так и не увидев напоследок эти невозможные глаза цвета морской воды. Несмотря на то, что я сама не дала возможности родиться между нами хотя бы дружеским отношениям, не прошло и дня, чтобы я не вспоминала того сурового мужчину.

Глубокое одиночество толкнуло меня на смерть в толпе: чтобы не нашли мое бездыханное изуродованное тело в пустой квартире. Никому ненужную. И такую одинокую. Но мой суровый незнакомец испортил такой четкий и продуманный план.

Я не оборачиваюсь, пока достаю и разогреваю еду, потому что спиной чувствую его серьезный и хмурый взгляд, его присутствие.

– Как ты там оказался? – нарушаю тишину, потому что надо же что-то спросить, нет?

– Я был на переговорах. И совершенно случайно заметил тебя. Хорошо, что успел…

– Извини, что не благодарю. Это было излишнее, незнакомец, – жестко произношу, резко разворачиваясь и смотря прямо в его невозможные глаза, в которых я улавливаю все оттенки злости после моих слов.

– Да что ты несешь?! Что могло толкнуть тебя на такой поступок?! Ты сама мне говорила там, на Байкале, что это безответственно и эгоистично, но сама же и противоречишь собственным убеждениям?!

– Лазанья погрелась. Тебе чай или кофе? – оставляю его вопросы без внимания, и, спасибо его чуткости, что не продолжает допрос. Сейчас я не в состоянии обсуждать сложившуюся ситуацию.

Обед проходит в молчании. Да и что нам обсуждать, если я даже имени мужчины, сидящего напротив, не знаю.

– Меня, кстати, Андрей зовут, – словно прочитав мои мысли, произносит мой теперь уже не незнакомец.

– Вот и познакомились… – бормочу я.

– Чем займемся, Марта? – буднично так спрашивает, как будто каждый день обедает на этой кухне.

– Займемся? – недоуменно переспрашиваю я. – Мы?

– Ну да. После обеда. И после того, как помоем посуду.