Читать онлайн Пламя веры. Мир Tornscape бесплатно

Рукопись «Пламя Веры» составлена Алдвином Мортенсоном Альтендантским. Данное произведение было создано благодаря кропотливым трудам и исследованиям моего коллеги Бориса Сапожникова, которому я выражаю свою благодарность

В Ангельне шутят, что половина кастильских городов называются «кастелями», и в общем это не так уж далеко от правды. Ещё во времена до прихода Новой веры, разделённое в ту пору государство, что спустя много лет станет единой могучей Кастилией, вынуждено было обороняться от множества врагов. Тут и кочевники народа песков, именуемые обыкновенно просто дюнщиками, и окраинные дубравы Кельда, весьма неласковые к любым пришельцам, но куда страшнее соседей оказались бывшие товарищи. Едва только покинув Великие врата, народ, что много позже станет единым кастильским, разделился. Племенные вожди уводили своих людей в разные стороны, ведь земли, как казалось тогда, хватит всем с лихвой. Подавить сопротивление последних аберрийцев и занять их города не составило ни малейшего труда – пережившие Падение мира жители Аберрии, бывшей провинции великой Империи Ушедших, были ещё более разрознены и не смогли собраться перед внезапно возникшей угрозой.

После захвата Аберрии будущие кастильцы разделились на несколько отдельных государств, приоратов, и тут же принялись точить мечи друг на друга. Ведь всем известно, что нет худшего врага чем ближайший сосед. У него и пшеница на полях колосится гуще, и скот жирнее, и рыбы в реках больше, а уж если имеется, например, золотой или серебряный рудник или ещё какое счастье, то точно надо брать его на копьё. Потому приоры очень быстро отгородились друг от друга крепкими замками.

Но годы шли, вражда между приорами гасла. Кочевники с другого берега Внутреннего моря несколько раз крепко получили по зубам, и больше не рисковали нападать на приораты – пиратство и набеги на рыбацкие деревеньки не в счёт. И замки со временем разрастались, предместья вокруг цитаделей, что прежде не раз и не дважды горели в пламени осады, становились всё обширней, разрастались всё сильнее, контролировать их становилось всё сложнее. И в конце концов крепкие замки-кастели становились городами, но прежних имён не теряли.

Так и выросли по всей бывшей Аберрии, ещё не ставшей единой Кастилией, Кастель-Амра, Кастель-Бурк, Кастель-Харана, и даже Кастель-аль-Касталь, и ещё несколько десятков «кастелей».

Кастель-Нуово ничем среди них не выделялся. Бывший замок, выстроенный приором для защиты от соседа, он располагался всего в десятке миль от Кастель-Вьехо – столицы приората, запечатывая столичный тракт с востока. Кастель-Нуово разбогател быстро, потому что здесь располагался крупный таможенный пост и через расположенный на столичном тракте замок шли торговые караваны, оставляя в сундуках таможенников и замкового кастеляна весьма приличные суммы. Далеко не всё золото, что попадало в Кастель-Нуово, отправлялось дальше, в столицу, изрядная толика оседала в карманах чиновников и офицеров гарнизона. Кто-то тратил его на продажных девок и спускал в кабаках, и потому в первые годы предместья Кастель-Нуово стали натуральным бардаком, где обитали лишь владельцы кабаков и проститутки. Но далеко не все были столь примитивны, и вскоре к кабакам и борделям стали добавляться кузницы и шорные мастерские, где караванщики смогли бы починить фуры, перековать лошадей, поправить испортившуюся за долгие переходы сбрую и упряжь. Но этим, конечно же, не ограничилось, и Кастель-Нуово вторым после столицы приората Кастель-Вьехо, из замка превратился в город.

И, стоит сказать, город красивый.

Один из кастелянов, давно уже ставший градоначальником, алькальдом, решил переплюнуть самую столицу, и разбил в черте города несколько парков на собственной земле, расширил улицы, снеся часть зданий, даже какой-никакой план застройки придумал, правда, ему почти не следовали. И всё же Кастель-Нуово сильно отличался от многих городов Кастилии, особенно тех, чьё название начинается с «Кастель», своей упорядоченностью, в которой скрывалась красота. Поэтому спустя сто пятьдесят лет после прихода в земли Аберрии будущих кастильцев, приор перенёс столицу в Кастель-Нуово, и город просто расцвёл.

С приходом Новой Веры здесь, как ни странно, изменилось немного. Приор сдался без боя и город не пострадал от рук солдат Прелата. Тот оставил в Кастель-Нуово лишь небольшой гарнизон во главе с верным офицером, а сам двинулся дальше, огнём, мечом и Новой Верой объединять Кастилию в единое государство.

Вот и теперь, спустя годы после объединения Кастилии под знаменем Пророка и Новой Веры, Кастель-Нуово почти не изменился. Всё такой же мирный, торговый город, как и прежде. Да, на улицах его чаще, чем в иных городах, можно встретить мрачных охотников на святых, с их свитами головорезов, всегда готовых накинуться на любого, кого их патрон сочтёт похожим на еретика. Вот только в Кастель-Нуово даже новой власти (и как говорили лишь самым проверенным друзьям очень тихим шёпотом, оглядываясь по сторонам, что и Новой Вере тоже) приходилось считаться с местной купеческой аристократией. В Кастель-Нуово никто особенно не различал эти два класса, ведь первыми торговыми магнатами стали именно офицеры замкового гарнизона и чиновники таможни, у кого род древностью уходил во времена Кампеадоров и Трастамара. Никого из них нельзя было обвинить в ереси и сжечь, ведь это люди чистой крови, не запятнавшие себя ничем, а главное, держащие в руках все ниточки управления Кастель-Нуово, который по праву называется одним из бриллиантов Кастильской короны. Совсем уж, конечно, зарвавшихся, вроде герцога Бардорба, ждали короткий трибунал и жестокая кара, однако тех, кто не пытался задирать голову и бунтовать против Новой Веры, никто не трогал. Доставалось всегда кому попроще и победнее, у кого не оказывалось покровителей, готовых спрятать неугодного власти потенциального еретика пока не уляжется скандал или отправить его монастырь на покаяние, чтобы искупил вину перед Верой постом и молитвой. Ведь не всех же на костёр пускать, верно?

И тем не менее на главной площади Кастель-Нуово высился позорный столб, к которому куда чаще привязывали еретиков и глупцов, решивших, что Новая Вера им не указ и можно, как прежде, баловаться с Эфиром без клира, нежели как раньше развратников и гулящих баб. И кнут теперь свистел куда реже, чем ревело очистительное пламя. Но народ всё также собирался поглядеть на это зрелище – ведь смотреть на сгорающих заживо также интересно, как на публичную порку.

***

История эта началась в День поминовения павших – одного из немногих праздников, оставшихся с прежних времён. Даже самые ярые из габриэлитов, несущие пламя Новой Веры всем, кто готов им внимать, а тем, кто не готов, несут его особенно рьяно, понимали, от иных традиций отказываться глупо. Кастилия ведёт войну с соседями, особенно с безбожниками из Ангельна, и солдатам нужен день, когда они могут собраться в ближайшей таверне и помянуть тех, с кем дрались плечом к плечу, и кому не повезло пережить очередную кампанию.

В такой день даже самые ярые «братья народа», монахи-габриэлиты проповедовали на улицах и площадях, обходя стороной злачные заведения, куда обычно не преминули бы заглянуть, чтобы заклеймить пороки сидящих за столами. И не приведи все ангелы хоть кому-то ухмыльнуться или поднять глаза на проповедника в серой рясе, перепоясанной простым вервием. Они никогда не ходили в сопровождении гвардейцев, как охотники на святых, им не нужна была охрана, ведь их щитом и мечом были толпы фанатиков Новой Веры, всегда готовые обрушиться на нечестивцев огнём и сталью. А кто эти нечестивцы указывают, само собой, «братья народа». Неугодное заведение, где недостаточно смиренно внимали проповеди габриэлита, может сгореть уже на следующее утро, и лишь более чем щедрые пожертвования в казну ордена святого Габриэля дают шанс его хозяину сберечь своё дело.

Но только не в День поминовения павших, когда в тавернах, кабаках и кантинах пропивают кто небольшое состояньице, а кто и последние медяки, вчерашние или настоящие солдаты кастильской армии. Здесь слишком часто звучит очень неудобный вопрос, на который «братья народа» ответить не могут. И вопрос этот «Где были ангелы, когда…», и продолжение вроде «погиб Рамон, Нуньес, Диего, Родриго» и ещё несколько сотен имён товарищей, сложивших головы в многочисленных военных кампаниях Кастилии, или «Кригмарк травил нас газами?», или «мы гнили в аду Жемчужных островов?».

Именно последний вопрос и прозвучал за столом в безымянной кантине в самом центре Кастель-Нуово. Это был один из тех подвальчиков, которым иногда дают прозвания по случившимся там или в окрестностях примечательным событиям, вроде «Мушкетёрского дебоша» или «Трёх пьяных алебардистов». Однако рядом с этой кантиной ничего подобного не происходило, и пускай она и считалась заведением достаточно респектабельным, при этом всё ещё оставалась безымянной.

Двое сидели за столиком. Оба были хорошо под хмельком, обоим было кого вспомнить. Ведь лишь два года минуло с тем пор, как их отряд, весьма поредевший, вернулся домой с Жемчужных островов. Тот, кто задал вопрос, весьма опасный, даже в День поминовения, был невысоким, крепко сбитым усачом с небритой физиономией. Он щеголял в добротной, но недорогой одежде, и только шпага на поясе отличала его простого приказчика или засидевшегося подмастерья. Второй же явно был из дворян, хотя и небогатых, платье его отличало лишь чуть большее изящество, видно, что привык одеваться с претензией, пускай экономит на всём. Вместо шпаги он носил рапиру и кинжал в пару, и в любой момент был готов принять брошенный вызов. Длинные волосы чуть завивал, как и воинственно торчащие усы.

– Опасный вопрос, друг Санчес, – покачал головой дворянин, – за такой можно отправиться прямиком туда.

Он кивнул в сторону закопченного столба, вокруг которого пока никого не было. До запланированного на глубокий вечер аутодафе ещё достаточно времени, и на площади никто не околачивался. Парочки (а ведь что может быть лучшим местом для хорошо проведённого с девушкой времени, чем аутодафе) ещё сидели в парках, наслаждаясь кто лёгким вином, а кто вовсе лимонадом. Публика посерьёзнее и вовсе сидела по домам, ворча на жён и детей, ведь в День поминовения павших, мало кто рисковал соваться даже в такие респектабельные заведения, как безымянная кантина. И вовсе не из-за дебошей, что может учинить перепившая солдатня, а потому, что у многих развязываются языки и слышать вопросы подобные тому, который задал небритый усач Санчес, было слишком опасно.

– А ты валяй, донеси на меня, друг Урбано, – рассмеялся Санчес, – и я сегодня же отправлюсь на костёр, да? Ты ведь всегда был дружен с этими психами из ордена.

– Не неси чушь, Санчес, – оборвал его Урбано. – Мы с тобой вместе гнили в том аду, не забыл?

– Я-то может и не забыл, а вот ты?..

– А вот я сейчас дам тебе в рыло небритое, чтобы не порол ерунду, – рассмеялся Урбано, – мигом вспомнишь всё.

– Это да, – потёр крепкую челюсть Санчес, – в морду дать ты мог хорошо.

– И всегда, друг Санчес, всегда только за дело.

Тут усач не мог поспорить с другом – в бытность Урбано сержантом алебардистов он давал волю кулакам, да только никто не мог сказать про него, что делал это не по делу.

– В рыло, не в рыло, – пожал плечами Санчес, – по делу, не по делу, да только всё одно не возьму в толк отчего мы с тобой, грешники, сидим здесь да поминаем тех, кто был получше нас, покрепче в вере. Карлос, который молился утром, в полдень и вечером, хотя нас освободил от этой обязанности наш отрядный «калебан». Марко-красавчик, что не расставался с Заветом. Диего-пистольер, у него рванул порох во время драки с грёбанными ублюдками. Насколько набожен был Хименес де Окунья, а его сожрал его собственный ездовой бык. Все они были сильнее нас с тобой в вере, и все сгинули, гниют теперь в грязи болот того острова. Как бишь его?

– Врата ада, – усмехнулся Урбано, наполняя свой стакан. Очередная бутылка опустела и улетела под стол. Пить бывший сержант алебардщиков всегда умел куда лучше своего друга Санчеса. – Так он назывался. Вот только Диего и Хименес погибли под Сан-Хуаном, а Карлос и Марко сгинули от лихорадки в море, и в море же их и схоронили.

– Да не суть, – отмахнулся, основательно прикладываясь к кружке Санчес, и тут же на столе перед гвардейцами (бывшим и действующим) оказалась ещё пара непочатых бутылок. Принесшая их подавальщица поспешила убраться подальше от стола. Слишком опасные тут звучали разговоры. Этим-то двоим ничего не будет в такой день, а вот ей ещё прилетит строгая епитимья от «брата народа» после исповеди. И ведь после прошлого раза рубцы со спины ещё не до конца сошли. – Гниют они там, на Вратах ада, а мы тут их поминаем. И где были все ангелы, когда они гибли, друг Урбано? Почему не спасли их.

– Может, потому, – холодно, несмотря на слегка заплетающийся от вина язык, ответил Урбано, – что не были они так уж крепки в вере, как хотели показать.

– Ты говоришь уже, как заправский «калебан», – хохотнул Санчес, хотя веселья в его голосе не было ни на ломанный грош.

– А ты сам подумай, друг Санчес, – произнёс Урбано. – Они постоянно показывали всем свою веру. Карлос молился по поводу и без. Марко таскал с собой Завет. Диего-пистольер шептал молитву, пока заряжал свои пистолеты, и на amen жал на спусковой крючок. Рыцарь де Окунья был такой же буйный, как его бык, и в гневе то и дело поминал всех ангелов, не взирая на чин. Но верили ли они на самом деле, а, друг Санчес? Может, вера их была меньше кунжутного зёрнышка? И они подкрепляли её всей этой показухой? Потому-то ангелы и глядели в другую сторону, когда Карлос и Марко выплюнули лёгкие от лихорадки в трюме галеона. Потому и не уберегла молитва Диего от трясущихся с перепоя рук. А взбесившийся бык решил сожрать матерящегося рыцаря де Окунью. Вот что я думаю, друг Санчес.

– «Калебаны» и «братья народа» поют то же, – помрачнел Санчес, залпом осушая очередную кружку, и тут же наполняя её снова.

– И ты считаешь они не правы? – поддержал его в винопитии Урбано. – Ты ведь помнишь Железного Эрнана, Санчес? Уж куда бы благочестивее, а? Святее Торкемада Великого, как на словах. А на деле? Помнишь же, друг Санчес, как оно на деле обернулось.

Санчес помнил, очень хорошо помнил.

***

Новость облетела экспедицию со скоростью молнии, и вызвала точно такой же эффект, как молния, ударившая в бочонок с порохом. Кригмаркским эфирным порохом. Эрнан де Монтрой-и-Альтамирано, неутомимый генерал, победитель Гватемотсина, Пикирующего орла, наводившего ужас на экспедиционный флот, первый из новой аристократии, герцог Пяти островов, отнятых у Гватемотсина, защитник веры и губитель дикарей-астаков, поднял рокош против короля. Воспользовался древним правом бунта аристократа, несогласного с политикой и не желающего более подчиняться монарху, которого не уважает. Он объявил себя королём Пяти островов, заявив, что готов принять послов от любого монарха Весторна.

Это был удар по экспедиции, которого она запросто могла и не пережить. Мало того, что джунгли кишели самыми кошмарными тварями, готовыми вцепиться в неосторожного, мало воинов-астаков, скрывающихся среди лиан, чтобы воткнуть копьё в спину зазевавшемуся, а и то вскрыть ему горло кривым ножом из обсидиана. Так теперь экспедиционные войска остались без надёжного тыла, которым и были те самые Пять островов. Флоту больше негде стало базироваться, Железный Эрнан закрыл гавани, выставив там пушки и обстрелял попытавшиеся пришвартоваться корабли Каэтано Вальдеса. Тот вынужден был отступить к острову Злой воли, чтобы привести своих фрегаты и галеон в порядок после предательского обстрела.

Но куда хуже был тот факт, что удар в спину экспедиции нанёс самый прославленный из её генералов. Никто из солдат и офицеров не поняли, почему так случилось, зачем понадобилось бунтовать Железному Эрнану, который и так был полноправным правителем Пяти островов и слал в метрополию лишь малую дань, буквально купаясь в золоте.

Новость ударила по моральному духу экспедиции, едва не покончив с нею. Её обсуждали у походных костров, что еле теплились в зловонном и влажном воздухе Жемчужных островов. Ею делились офицеры в палатках и маркитанты в ушедших в грязь по самые оси, а то и поглубже возах. И никто толком не знал, что теперь будет, а ведь нет для армии худшего состоянии чем неопределённость. Она точно не может идти вперёд, к цели, какой бы та ни была, но и остановиться не может, потому что попросту утонет в кошмарном болоте, которое представляли собой Жемчужные острова.

– С ним нужно покончить, – заявил рыцарь де Окунья. – Железный Эрнан предал Кастилию и веру, а значит, надо развернуться и прикончить его. Раздавить, как мой Васкеньо давил своим копытом дерьмо.

– Эй, рыцарь, придержал бы ты свой длинный язык, – окрысился на него Карлос. – Железного Эрнана с дерьмом ровнять этого даже вам, благородным, нельзя.

Они сидели у одного костерка, по очереди подкидывая в него ветки. Ветки горели плохо, давали больше едкого дыма, чем пламени и тепла, но с огнём сиделось лучше, чем без него. Здесь, в грязи Жемчужных островов, все были равны, сословные привилегии и спесь остались по ту сторону Темноводья, отделяющей острова от материковой Кастилии. Да и рыцарь де Окунья был не из богачей, а потому ничуть не стеснялся компании алебардистов и мушкетёров, хотя в Кастилии вряд ли сел бы с ними у одного костра. Но Жемчужные острова оказались великим уравнителем.

– Он предал короля и веру, – покачал головой Хименес, – и это делает его полным дерьмом. Вот что я тебе скажу.

– А тут, Карлос, нельзя не согласиться с рыцарем, – поддержал его сержант Урбано. – Эрнан ударил нам в спину и тем отрёкся от всего – от короля и от веры.

– Он поднял законный рокош, – возразил Диего-пистольер, известный в отряде знаток законов, он проучился пару лет в Толерском университете на факультете права, но сбежал оттуда вроде бы за связь с благородной дамой или даже девицей. Сбежал очень далеко, где бы его не достали родные обесчещенной дамы (а может, даже и девицы). – Как герцог Кастилии он имеет на это полное право, отрекаясь от короля, которого не считает более своим сюзереном. А вот про веру ничего такого нет, значит, он остался в лоне Матери-Церкви, и бунтует лишь против светской власти.

– У иных костров, – понизив голос, произнёс Санчес, – говорят, что не только против светской власти и короля поднял рокош Железный Эрнан. Говорят, он отрёкся от Новой Веры, перевешал всех попов в Сан-Хуане и даже отправил каравеллу к еретикам из Приората Надежды.

– У опасных костров ты сидишь, – покачал головой рассудительный Урбано. – Наши «калебаны» пускай и позволяют здесь известные вольности, однако плети, дыба и столб для костра у них имеется.

– Меньше трись у тех костров, Санчес, – посоветовал ему Марко-красавчик, прикрывая лицо Книгой Завета, – там греют уши не одни лишь олухи вроде тебя, но и те, кто бежит к «калебанам» докладывать и шепчет им на исповеди о слове и деле.