Читать онлайн Пути океана: зов глубин бесплатно

Во власти чумы

Вот и всё.

Гробовая доска с грохотом захлопнулась, и земля дрогнула под ногами Селин.

Глоток зловонного воздуха застрял комом в горле.

Последние попытки угадать черты лица матери сквозь плотную траурную ткань рассеялись в пасмурном небе, полном карканья воронья и дыма от погребальных костров.

Пепел закружился в порыве студёного ветра и отразился на поверхности луж после стихшей грозы. Селин бездумно убрала с лица светлые пряди, выбившиеся из высокой прически, и зябко поёжилась.

В покрасневших глазах больше не оставалось слёз. Им на смену пришли лишь пустота и боль.

Будь её воля, она обратилась бы в чёрную надгробную статую, чтобы не оставлять мать одну-одинёшеньку в холодном склепе.

Среди гомона знати монотонная речь епископа ковыляла к финалу.

Как бы ни пытался казаться чопорным, тот заметно покачивался. Обрюзгшие щёчки разрумянились и выдавали не одну принятую накануне пинту лучшего верденского. Стоявший напротив монастырский служка, нахально подмигнул, и Селин, потерянная и одинокая, беспомощно уставилась на наглеца.

Да как вы смеете?!…» – Вопрос едва не сорвался с губ.

Визгливый хохот одной из дам всё же заставил обернуться и немедленно утонул в складках золототканной накидки вычурной парчи.

Похоже смерть в наших краях ныне совсем обесценилась и перестала вызывать всякое почтение. Даже к тебе, матушка – той, которая при жизни многим из них несла лишь свет и добро.

Каждый смешок, каждая ужимка на похоронах били пощечинами. Селин устало прикрыла глаза и поджала губы.

В пронизывающем холоде проносились обрывки оживленных бесед и мерзкое хихиканье, чуть приглушенное веерами. Во мраке траура по последней моде то тут, то там бликовали бока богато инкрустированных фляг.

О, нелюди! Вам бы ещё начать фанты разыгрывать…!

По всей видимости церемония погребения показалась собравшимся слишком пресной. Настолько, что компании великосветских гостей пришлось развлекать себя самостоятельно. Брат усопшей – разодетый в пух и прах Герцог Фредерик де Сюлли – возглавил остроты в краткой, но точной оценке платьев. И свита немедленно подхватила забаву. Селин готова была поклясться, что в толпе прозвучали несколько имен портных да колкости в адрес белошвеек.

Действительно, «здесь все свои, а протокол писан единственно лишь для черни».

Нервный бег облаков пропустил луч бледного, словно больного, солнца.

И на мгновение её осенило.

А что, если всё – обман?..

Селин перевела глаза на гробовую доску.

Не случайно же мрачное каменное изваяние в нише фамильного склепа ничем не напоминало мать!

А что, если… она – жива?! А в чёрном мешке похоронили кого-то другого?!

В воздухе словно пахнула матушкина розовая вода с кардамоном, и Селин вскинула подбородок.

…и ведь не самая нелепая идея, учитывая извечные подковерные игры Верденского двора. О, она с детства усвоила их циничные правила: доверять здесь нельзя никому.

Думай, думай, Селин! Кому выгоден весь этот фарс?

Словно в ожидании подсказок, она тайком ещё раз оглядела высокое общество.

Платья гостей на погребальной церемонии отличались от бальных разве что небрежной строгостью кроя. Даже чернота тканей спорила друг с другом в дороговизне и скверно прикрытой роскоши украшений…

Они точно скрывают что-то!.. На мгновение напудренные лица превратились в застывшие безликие маски.

Чтобы сбросить наваждение, Селин украдкой сжала кулак и ощутила как собственные ноготки больно впились в кожу. Кажется, она сходит с ума… Горе и несколько суток без сна давали о себе знать и теперь самые безумные мысли стали посещать ее голову.

Не она ли все эти дни не отходила от постели матушки? Не сама ли она до последнего вздоха держала ее слабую руку в своей?

Мрачная действительность была неумолима. Мраморная статуя и холодное надгробие – всё, что осталось от единственного источника любви и теплоты в жизни Селин. Она больше не увидит лучистых глаз с грустинкой, не услышит ласкового голоса, не согреется в родных объятьях, где с самого детства привыкла укрываться от опасности.

Маленькая робкая маркиза де Круа, чьей силы сердца хватало утешать свою крошку в самые тёмные времена, теперь обратилась прахом…

Даже отсутствие факта кровного родства с матерью потеряло всякое значение. И без злых языков Селин всё понимала едва ли не с пелёнок. Достаточно было взглянуть в зеркало, чтобы убедиться в отсутствии малейшего сходства с маркизой Изабель де Круа и с самим всемогущим Герцогом де Сюлли, уже не говоря обо всём его семействе.

Впрочем при известном усилии кто-то улавливал их отдаленное сходство с кузеном Антуаном, также светловолосым и голубоглазым, но на том общие «фамильные» черты решительно заканчивались.

– Ну же, моя дорогая… крепись, умоляю тебя! Я и сам ровно так же презираю всю неуместность здешнего парада, однако ничем себя не выдаю…

Селин вздохнула и сильнее сжала локоть брата. Тот порядком устал от многочасового молебна и то и дело беззвучно чихал в ворот от едкого ладана.

– Клянусь, дорогая кузина, тётушка горячо переживала до самой своей смерти, как бы ты не раздумала отправиться со мной…

Селин рассеянно кивала: и здесь он об острове… и снова его утверждения вопреки очевидному… матушка прекрасно понимала, что дочь не оставит её в одиночестве на смертном одре. И того больше – Маркиза будто подгадала свою кончину так, чтобы задолго планируемая экспедиция на остров не была отложена ещё на полгода, а то и вовсе сорвалась.

Неприметная и удобная при жизни, Её Сиятельство маркиза Изабель де Круа тихо сгорела от чумы всего за пару недель наперекор усилиям лекарей и круглосуточной опеке дочери.

Чем оказала ей услугу и после смерти.

Казалось, за истекшие недели ужас агонии насквозь пропитал Селин.

…все эти снадобья… обречённые движения длинноклювых масок докторов… нарастающая мертвенность и тотальность смерти внутри собственной души…

Лоб матери померк и почернел от чумы. И вместе с ним увяла и единственная радость от предвкушения долгожданного расставания с Верденой.

Словно с уходом матушки сама жизнь покидала и её молоденькую дочь.

Антуан нисколько не смущался, что не интересен безутешной сестре, и всё бубнил вполголоса. Он поднёс к её глазам новый муслиновый платок:

– …как его там… Бу-дра? Да-Гуа? Ну же, Селин, всё никак не выучу… Да пойми, без тебя я решительно не найду, чем заняться в этой провинции! Что меня ждёт? Отчёты по приплоду скота да оброки с него? Ставить резолюции под штрафами для горемык, что не могут как следует прописывать нужные цифры? – он вдруг воскликнул. – Когда же жить мне, кузина?!

Селин с сомнением покосилась на театрально увлажнённые глаза.

– Как новый управитель этих диких земель, я буду погребён под кипами документации, и по всем фронтам сделаюсь обречённым на фиаско! Да-да, и клянусь, даже оставлю предсмертную записку, если ты не отправишься со мной! «В моей безвременной кончине прошу винить дражайшую кузину Селин де Круа»! Пойми же, я погибну там без твоего знания этих всех бесконечных юридических казусов, тезисов, нюансов и прочих нуднейших вещёй… Ах, бедняжка моя, слезами добрую тётушку уж не вернуть… – сквозь мину живописного покровительства Антуан всхлипнул, но вдруг глаза его засияли. – Но мы-то с тобой пока живы и наконец вырвемся отсюда!

Мысль о том, что уже завтра зачумлённая Вердена с её ненавистным дымом погребальных костров останется далеко позади в лигах океанской воды, неожиданно согрела истерзанную душу. Ведь и правда – впереди новая жизнь! И в ней не будет места гнусному прошлому и особенно – омерзительным его персоналиям…

– Селин, дорогая, не та ли это самая Патрисия де Монблан? Готов поклясться, ее было в списках! Или показалось… Даже на похоронах от неё нет покою… Нет, не смотри в её сторону, умоляю!

Кузен попытался было пригнуться, чтобы спрятаться, но тут же осознал всю бессмысленность своих намерений.

– Я погиб, – сквозь учтивый оскал резюмировал Антуан, и непринуждённый его поклон едва не испортило отчаяние, – Эта мегера приближается… заклинаю тебя, напомни расследовать, какому мерзав… кто посмел пустить слух, будто мы с ней обручены с пелёнок?!

Селин рассеянно взглянула на приближающейся фигуру заклятой подруги в роскошном платье из чёрного бархата. С каждый шагом звук бряцающих украшений становился всё отчетливей, а сладкое облако духов всё приторней.

– Антуан, любезный друг мой…! – Патрисия игриво взмахнула ресницами и поправила каскад тугих рыжих локонов на оголённых плечах. В этот раз от хорошо поставленного меццо-сопрано у Селин даже не дёрнулась щека, но на отточенно-приветливую улыбку сил не хватило.

Кузен впрочем элегантно поклонился:

– Миледи, в сей трагический час вы посрамили само светило вашей лучезарностью, однако вынужден откланяться! Вообразите, эти мошенники вздумали напудрить омаров в трапезной, чтобы глянец панциря не осквернил траур нашей фамилии!

Возмущённо потрясая шевелюрой с безупречными светлыми локонами, Антуан скрылся среди богато расшитых камзолов в толпе неподалеку.

– Мои соболезнования и всякое тому подобное, – Патрисия томно смотрела в спины, за которыми исчез принц. – Подлинный бриллиант рода де Сюлли! Какая выправка! Какая ответственность перед почтенной публикой! Разумеется, Антуан как кузен, весьма добр к тебе, но я думаю, ты достаточно умна, чтобы не питать тщетных надежд на партию с ним? Я же не ошиблась в тебе, дорогая?

Не потрудившись удостоить подругу взглядом, Патрисия снисходительно улыбнулась и чуть присела в оскорбительно неполном реверансе «для бедных». Нимало не стесняясь, она всё выглядывала единственного наследника империи де Сюлли.

– Прости, что ты сказала?

– А Герцог де Сюлли определённо не ценит собственную племянницу, если заставляет на потеху публике выступать с этими твоими… операми на званых вечерах. – Об сочувствие Патрисии можно было разбить голову. – Понимаю, унизительно… Впрочем, при текущих его тратах… Неужто Его Светлость таким образом желает сэкономить на настоящих певицах?

На её лице заиграло нечто, должно быть означавшее либо искренность, либо живое участие, либо что угодно из мимического словаря нахальной дворянки. Могло ли быть такое, что Патрисии известно то, чего ей не следовало бы знать? Селин осеклась, но тут же спохватилась:

– До слёз тронута твоей тревогой о моём будущем, дорогая подруга. Однако нахожу в музыке и опере истинное наслаждение…

Патрисия замахала на неё обсыпанным бриллиантами веером:

– О, только не это! Умоляю, не начинай свою старую песню… Я её уже неоднократно слышала. Между нами: ты бываешь просто невыносима, моя дорогая. – Снисходительная улыбка была похожа на пощёчину. – Кому, вот кому интересны твои нуднейшие размышлениями об искусстве и всякой там… гармонии? Но не унывай, моя бедная Селин, я готова буду похлопотать за тебя, иначе что я за подруга, верно? Когда мы с Антуаном поженимся, я прослежу, чтобы после смерти тебя похоронили в семейном склепе де Сюлли, а не как этих… паяцев… ну ты поняла же? Ну вот которые заканчивают свои дни на театральных подмостках…

В другое время и в другом месте в Селин вспыхнуло бы возмущение. Оставались бы силы для светски-элегантной пикировки. Сейчас же, как и в иные моменты уязвимости и глубочайшего унижения, она просто дожидалась, когда же пытка будет кончена.

– А, и да… Уж коли мы о приличиях, то ныне леди не пристало открыто горевать на похоронных церемониях. Хотя кому я толкую… ты ведь и не на такое ради внимания пойдёшь, да? – Напомаженная губка с сомнением оттопырилась.

Селин приоткрыла было рот от возмущения и даже набрала воздуха в лёгкие, чтобы возразить нахалке, что всё совсем не так, и вообще…

– Я ведь искренне тебе сочувствую… – словно в мольбе, Патриция благолепно сложила руки в чёрных шёлковых перчатках. – Незавидная участь: в наследство от де Круа-старшей остались разве что долги и «доброе имя». А с таким-то приданым надежды удачно выйти замуж после, как ты перешагнула свои двадцать лет, тают с каждым днем…

От этих слов брови де Круа сами собой поползли вверх, но де Монблан задумчиво продолжала:

– … И если ты и дальше будешь преподносить себя таким образом… Да что там… Позволь сказать откровенно, как подруге: ты выглядишь просто ужасно! Видела бы ты свое лицо и прическу… Помилуй, дорогая, куда делся твой вкус? Траурные платья такого фасона уже не носит даже третье сословие… И должна была давно тебе сказать: эти твои облачения с высокими воротниками только подтверждают слухи, будто племянница Герцога де Сюлли имеет какой-то неприглядный дефект на коже. – Патрисия понизила голос. – Смею надеяться, это не заразно?..

В попытке инстинктивно защититься, руки сами собою сцепились в замок и намертво прижались к груди. Селин потребовалось недюжинное усилие, чтобы уловить смысл слов, навылет бьющих из жеманного красивого рта, щедро окружённого многочисленными мушками.

Словно утверждая собственное превосходство, де Монблан невзначай откинула веер от вызывающего декольте, картинно подбоченилась и двинулась навстречу очередному визави.

Оказавшись в месте с наилучшим обзором, Патриция ахнула и немедленно лишилась чувств. Все, как один, лорнеты блеснули в её сторону.

К ней наперегонки побежали. И женатые обгоняли холостых:

– Воды, скорее воды!..

– Скорбь вредит лучшим из нас!…

– Бедняжка денно и нощно несла тяготы поста и молитвы! С самого начала болезни Маркизы!

И вот уже дрожащее меццо-сопрано де Монблан смиренно пожинало плоды:

– Право, друзья мои… Уверяю, со мной всё в порядке…

Раздались возгласы «богиня!», «нимфа!».

Продуманно покачиваясь, де Монблан отослала подруге воздушный поцелуй, сочувственно улыбнулась и поплыла к беседующим неподалеку вдовцам в дорогих камзолах.

Селин лишь молча смотрела вслед. За годы вынужденной дружбы с Патрисией, она так и не сумела привыкнуть ни к наглости, ни к цинизму наследницы империи де Монблан. Собственная голова показалась втянутой в плечи, и де Круа безотчетно сделала ими привычное движение, чтобы вернуть осанку в идеальное состояние. Страх потерять лицо перед всегда враждебной публикой крепко-накрепко въелся в самую её суть.

Чувства же её были где-то далеко-далеко…

– Миледи де Круа, приказано доставить вас к в карете Его Светлости. Позвольте проводить вас.

Елейный голос адъютанта Герцога заставил вздрогнуть.

Расслабленные кучеры в парадных ливреях уже стояли по стойке «смирно» у подножек карет. Пышный похоронный кортеж начал подготовку к обратному пути во дворец.

– Разумеется, – от дежурной улыбки Селин его рябое лицо просияло.

Где-то в самом отдаленном уголке сознания дало о себе знать скверное предчувствие.

Ошибиться при поиске кареты Его Светлости было невозможно. Высокая, на гибкой кованой раме, монументальностью и размахом она почти на фут была выше прочих. Золото на гербах Альянса Негоциантов и тончайших росписях сверкало в жидких предзакатных лучах и возвышало империю Герцога над картиной трагедии и тотального упадка вокруг. Вызывающая роскошь казалась отчаянной на фоне потускневшей панорамы агонизирующей Вердены. Где-то там тянулись улицы заваленными чумными трупами, умирающими и полуживыми нищими, а обескровленные районы с каждым днем всё рождали новые полчища крыс и полчища столь же беспринципной и живучей преступности.

Дядюшка восседал в карете на обитом красным бархатом сидении и изучал документы с поблескивающими золотом гербами Альянса Негоциантов. Благородный его профиль веял пренебрежением и даже некоторой брезгливостью, как если бы вместо бумаг он смотрел на остывшее фрикасе.

Едва Селин присела напротив, и дверца за ней захлопнулась, Герцог преобразился.

Из ниоткуда взятое умиление и живость пожилого дворянина пригвоздили племянницу к подушкам. Де Круа оцепенела. Словно добрая кормилица, с ласковой укоризной уговаривающая поесть бледное дитя, он заворковал:

– Милая, да на тебе лица нет! Ты ведь помнишь, не так ли, наша возлюбленная сестра Изабель всегда была противницей всякого уныния? Девочка моя, будь она рядом, разве не огорчила бы её твоя подобная распущенность? – Дядюшка игриво погрозил ей пальцем. – Ты не кухарка, чтобы отравлять нам жизнь такой миной!

Де Круа подняла глаза на резной позолоченный потолок и часто заморгала, чтобы выступившие слёзы предательски не скатились по щекам. От лживой участливости дядюшкиного лица стало так тошно, что захотелось зажать уши.

Карета тронулась. Но Герцог не унимался:

– Что же это выходит, ты вздумала наказать меня таким своим настроением? Посмотри на меня, давай. Разве я вот так дуюсь? А ведь между прочим покойница была мне сестрой… Верни же лучезарную улыбку, Селин: хвала Всеведущему, наша-то жизнь продолжается!…

Благообразный вид Фредерика де Сюлли с его безупречно подстриженной высеребренной бородой, бархатным вкрадчивым голосом и покровительственным тоном, от которого не было спасения, как и всегда, обладали над ней истинно колдовской властью. Действительно, не слишком ли она отдалась гореванию? Да и вряд ли матушка желала видеть её такой.. Селин как могла учтиво кивнула и слегка растянула уголки рта в подобии улыбки, не в силах воссоздать привычную маску благожелательности.

Едва экипаж вышел на брусчатку, его перестало нещадно трясти.

В подступающих сумерках за окнами проплывали брошенные мешки с мертвецами на опустевших улицах, скопления докторов в масках со зловещими клювами и яркие зарева костров.

Необходимость играть нелепую, но привычную, роль казалась ещё более тяжкой.

Даже ужасающей.

Почему уже так трудно вспомнить, когда было иначе? Как давно она впитала смрад разложения и увядания, которые не мог заглушить даже самый дорогой парфюм? Как давно в ней проросли все эти фальшь и лицемерие, что даже сейчас она пытается изо всех сил «держать лицо»…

Дядя что-то вещал о долге их рода, но де Круа лишь рассматривала его пальцы, унизанные перстнями и безуспешно пыталась ухватиться за непонятный смысл вроде бы понятных слов.

– …обещай же, что я не пожалею о собственном решении… Селин?.. Селин, милая, ты слышишь меня?

Должно быть в её глазах пребывало столько тумана рассеянности, что на лице Герцога промелькнуло раздражение.

– Ну же, будь умницей! У меня на тебя большие планы, милая. Тебе ведь так хотелось проявить себя и применить свои знания в деле… И я наконец дарую такую возможность: позволяю тебе сопровождать Антуана на Да-Гуа в звании Консула Альянса Негоциантов!

– Это великая честь, Ваша Светлость. Благодарю… – скороговоркой пробормотала де Круа уже в который раз.

– Вот, вот, посмотри, ты снова за своё! – Причины его обиды, деланной или нет, оставались загадкой, и Селин вслушалась. – Ты прекрасно знаешь, что решение таковой значимости далось мне с превеликим трудом… Но меня действительно озадачили последние слухи: исчезнувший управитель, мятежи, набеги дикарей, пропавшие корабли и грузы… Вам с Антуаном предстоит не только выяснить, что же происходит, но и навести порядок.

– Дядюшка, можете не сомневаться: мы с кузеном сделаем всё, что потребуется для этого, – Селин как могла, старалась излучать уверенность и энтузиазм. – Решение очень мудрое: появление представителя де Сюлли и дипломата Альянса Негоциантов осадит всех желающих перехватить власть над вашими землями. Как предупредительный выстрел, если позволите. Любой смутьян, увидев наши флаги, уяснит, что следующим шагом с континента будет привести войска. А уж численно здешняя Лига Доблести всяко превосходит островную… Смею заверить, мы сумеем расследовать и устранить любые проявления дискредитации ваших полномочий без единого выстрела.

В глазах напротив промелькнуло одобрение. Но сейчас же угасло:

– Жаль, Антуан пошёл в мать. Верх его способностей – пьянствовать, декламировать по тавернам сомнительные стишки простолюдинам да спускать содержание на дома терпимости. Уж лучше бы акифский выучил что ли… – Герцог вздохнул. – Рассчитываю, в консульском чине ты станешь моими глазами и ушами. Кто, если не ты, поможет этому олуху не наворотить дел и приструнить тамошних выскочек.

– …но кузен вполне способен достичь успехов на любом поприще, стоит ему чем-то всерьез заинтересоваться…

– Например, чем? – на лице дядюшки заиграла усмешка.

Селин осеклась.

Крыть было нечем. Славу молодого повесы Антуан заслужил совершенно справедливо. При этом он оставался для кузины единственным другом с самого детства: добрым и бесхитростным.

В подтверждение своих слов де Сюлли-старший сделал жест и похлопал по сиденью рядом, приглашая сесть к нему поближе. Де Круа повиновалась.

Так подзывают болонок, – вдруг промелькнуло в голове.

Герцог взял ладонь племянницы и слегка сжал. Вкрадчивый голос зазвучал у самого уха.

– До сих пор вспоминаю твоё неоценимое участие в тех переговорах по передаче земель, девочка…

– Дядюшка, обо мне ли вы говорите? Могла бы без ваших наставлений вовремя оценить расстановку сил враждующих альянсов? Мои таланты – ничто в сравнении с гением вашего чутья и прозорливостью, Фредерик. А с подобным рождаются, и такого ни в ком не воспитать. Зато посмотрите, чего мы с вами достигли: каждая из сторон усиленно борется за ваше расположение. И даже де Монблан с их паранойей искренне верят, будто вы жените Антуана на их Патрисии…

Приподнятый уголок рта Герцога дал понять: лесть достигла цели.

– Моя умница, ты же понимаешь, что образование и дипломатические таланты были тебе даны для более важных задач, чем сопровождение болвана-кузена в колонии?

Борясь с внутренним отвращением, Селин сделала вид, что заметила нечто интересное за окном. В голове пронеслась вереница последних классов по военной и гражданской дипломатии, юриспруденции, логике, казуистике, истории, экономике… Помноженные на личную гиперответственность, дисциплины сделали её безупречной дядюшкиной ставкой. Там, куда они отправляются, Антуан действительно будет почивать на лаврах в статусе управителя, а «наводить порядок» в забытой Всеведущим заокеанской колонии придется именно ей. А если это тот самый редкий шанс, когда она действительно сможет на что-то повлиять и изменить чью-то жизнь к лучшему?

Впрочем, любая возможность вырваться – намного лучше, чем перспектива оставаться на материке, ежедневно держать оборону перед надменными прихлебателями двора, терпеть ночные визиты дядюшки, да изображать, что такая жизнь её устраивает.

– Твои ум и красота делают тебя достойной статуса супруги пожалуй лишь кого-то из королевской семьи – не меньше…

О, она прекрасно понимала, что лесть в её адрес была вроде предварительных ласк, за которыми последует…

С этими словами Герцог протянул нечто, что сперва показалось увесистым фолиантом, обитым красным бархатом. Открыв его, ладони её обмякли, и Селин невидящим взором уставилась на роскошное мерцание отборных жемчужин очередного многоярусного колье. То, что выглядело книгой, на деле оказалось шкатулкой с одним из типических подарков от де Сюлли-Старшего.

– Как и всегда, я помогу получить всё, чего ты заслуживаешь, – продолжал вкрадчивый голос над ухом. – В обмен на твою лояльность. И благодарность. Ты же знаешь…

Рука в перстнях недвусмысленно сжала её колено через ткань платья. Селин передернуло от приступа дурноты и омерзения.

К нему или к себе – она не понимала.

Герцог начал наведываться в постель приемной племянницы, когда ей не было и пятнадцати. Нездоровую страсть он умело обставлял заботой, дорогими подарками и выверенными словами о любви. Оканчивалось же всё её оцепенением и длительным, бездумным, до ссадин, мытьём в ее роскошной мраморной ванной.

Впрочем, по счастью для Селин, в последние годы внимание дядюшки начинало смещаться на более юных фавориток, которым он всё чаще отдавал предпочтение.

Сейчас же он был поглощён главным образом тем, как составить выгодную партию своей племяннице с кем-то из представителей власти повыше. Делалось это с очевидным расчетом на то, что Селин станет его информатором. А если сыграют её навыки, то и – одним из серых кардиналов при дворе. Герцог умел хорошо считать и привык, чтоб все вложенные усилия окупались с лихвой.

Голос же его превратился в настырное бормотание:

– Ты же умеешь быть благодарной, не так ли?

– Да, я очень благодарна, Фредерик. Но…

– Но? Следует ли мне я напоминать, что именно я дал тебе блестящее образование, потакал во всем вам с покойной матерью, погасил все ваши долги… Я ведь вправе рассчитывать на нашу прощальную ночь, милая…

– Н-н-нет!..

Селин сбросила его ладонь и, замерла и тут же зажала руками собственный рот.

Во власти её мучителя было всё.

Посадить под замок, отравить и обставить как несчастный случай, оставить в наложницах, отдать замуж за первого встречного… Да хоть бы даже за того безобразного лысого солдафона вроде Мортема – генерала фракции наёмников под названием «Лига Доблести», которого Герцог будто бы в шутку называл «запасным вариантом»…

Тонкие пальцы её дрожали, а проклятое кружево ворота все никак не смыкалось вокруг шеи.

Не отдать, а продать, – поправила себя де Круа. Она ведь по сути – не более чем вещь в расшитом позолотой платье. Неотличимая от тех бесправных и забитых рабов с намозоленными руками, что выполняли самую грязную и тяжелую работу в Вердене…

– Повтори? Не расслышал… – голос герцога стал жёстким. – Я только что говорил о том, насколько ты умна, моя милая. Неужели ты хочешь переубедить меня?

Колючий пронзительный взгляд, казалось, видел её всю насквозь. От ледяного тона поползли мурашки. Селин замерла, судорожно пытаясь подобрать правильные слова.

– Фредерик… помилуйте… Каноны траура… что люди подумают… так много удручающих событий… а я всего лишь слабая женщина…

Мерное постукивание колес по брусчатке вдруг прервала какофония криков, женского визга и звуки выстрелов. За свистом хлыста раздалось конское ржание. Карета резко качнулась и встала. Селин изо всех сил вцепилась в бархат обивки сиденья, чтобы не упасть. Кучер что-то крикнул, и голоса лакеев вторили его тревоге.

– И когда чернь уже угомонится?! – дядюшка раздражённо потирал ушибленное колено, – Уж коли смерть от мушкетов стражи для них предпочтительней кончины от чумы, кто я такой, чтобы…

В череде ружейных выстрелов раздавалась брань и лязг клинков. Селин осторожно отодвинула шторку у окна. Фигуры людей были почти неразличимы в сизых сумерках и густом пороховом дыму. Звенело оружие. Поодаль разномастная толпа верденцев махала руками и кричала, отступая под натиском стражей Лиги Доблести. Брусчатка бурела вокруг тел павших бунтовщиков.

Выкрик «граната!» заставил резко отпрянуть, пригнуться и зажать ладонями уши.

Грянул взрыв.

Пол качнулся. Под совсем не подобающий Его Светлости возглас брызнули осколки окон кареты. Следом наступила тишина, в которой на короткий миг почудился странный скрежет и пронзительный женский визг. В груди и голове бешено запульсировало.

Некто с замотанным лицом по самые глаза, рывком было распахнул дверь кареты, но тут же рухнул замертво. Дверной проём перегородила тяжёлая кираса с гвардейским гербом. Щит и меч, увитые лавровыми листьями, одним своим видом победили всякий страх, и Селин перевела дыхание. Кто-то из офицеров Лиги Доблести бережно убирал осколки стекла и помогал де Круа и Герцогу занять свои места.

В суровом, покрытом шрамами и крупными каплями пота лице Селин узнала Брута, главу личной гвардии семьи де Сюлли, и по совместительству – их с Антуаном преподавателя фехтования и стрелкового мастерства.

Слух вернулся, и она наконец смогла расслышать хриплый запыхавшийся голос офицера.

– …и отсюда возникла некоторая проволочка, Ваша Светлость. Засада бунтовщиков и бандитов. Тесним вглубь кварталов. По счастливой случайности пострадавших среди знати, как мне доложили, нет. Разве что напугались по-крупному. Пти… Миледи, все в порядке?

Селин неуверенно кивнула. Брут утёр лоб рукавицей и присел над трупом бунтовщика возле кареты. Другая его лапища в тяжёлой кольчужной перчатке опиралась на окровавленный клеймор.

– Теперь бунтуют не только горожане из бедных районов, но и рабы. Становятся организованнее. Не к добру это, Ваша Светлость.

– Не имеет значения. Отдай этот район на зачистку Мортему и его своре. Нам надо вовремя прибыть на поминальный ужин. Иначе приступ подагры по причине холодного фуа-гра. Слыхал о таком?

– Так точно, Ваша Светлость, – Брут отдал честь и махнул куда-то вперёд, – Путь свободен. Гвардейцы сопроводят вас, а то кто их знает…

Дрожащими руками де Круа убирала выбившиеся из высокой прически пряди и не могла отвести взгляд от покойника, что распластался у подножки на мостовой.

Карета тронулась, а Селин всё смотрела в остекленевшие и будто заворожённые жёлтые глаза убитого дикаря, устремленные в небо. Множество спутанных выгоревших на солнце кос окрасились тёмным из лужи под ним. Привычная для бедных районов одежда так и не сделала этого чужака похожим на местных жителей. Весь его вид выдавал чужеродность. По смуглой коже от самого ворота на шее, на щеках и даже по лбу мерещился сложный рельефный узор. Рисунок очень напоминал искусное клеймо, что ей как-то довелось увидеть на теле одного из рабов на конюшне.

Селин коснулась собственной шеи и чуть спустила пальцы за кружево ворота. Сердце вновь забилось сильнее.

– Кстати, о поминальной трапезе, – продолжил Фредерик де Сюлли, подслеповато щурясь на рукав своего расшитого камзола. – В прощальном рандеву мне отказано – что весьма прискорбно – но ты же не отклонишь мою просьбу насладиться твоим талантом перед отбытием? Хочу, чтобы ты исполнила ту печальную арию, как там она называется?… Пусть задаст тон сегодняшним гостям.

Де Круа непонимающе уставилась на герцога.

Даже после таких потрясений он думал только о развлечениях. Ей предложено выступать на поминальном ужине на потеху публике, да ещё под унизительно жидкие аплодисменты и протокольные восторги. Неужели она не ослышалась? Да и вообще, ей так давно не приходилось практиковаться…

Селин тяжело вздохнула.

Пение действительно было для неё отдушиной. Практически единственным способом выплеснуть подавленные эмоции и на минуты, кажущиеся вечностью, отлепиться от приросших масок. Но предаваться отрадному увлечению юности приходилось всё реже. Под приглушенные смешки и осуждающее шушуканья в кулуарах де Круа однажды осознала, что избранная ею карьера дипломата и сомнительная репутация оперной певицы абсолютно несовместимы.

Словно наперекор ей, герцог, будучи из числа редких ценителей и эстетов, то и дело настаивал на выступлениях на различных торжествах. Отчего любимое занятие порой превращалось в настоящую пытку.

Селин с мольбой посмотрела в глаза дядюшки, показавшиеся совершенно бесцветными. Весь его вид полностью исключал любую возможность отказа.

– Как пожелаете, Ваша Светлость, – борясь с комом в горле, прошептала де Круа.

Дверь закрылась и отделила её от гомона и смеха в зале, полной изрядно повеселевших от выпитого гостей. Музыканты заиграли после паузы.

Коленки всё ещё дрожали. Спеть она так и не смогла. То ли из-за рыданий, то ли из-за нервов. Голос её оставил.

Это фиаско.

Селин прислонилась спиной к двери и выдохнула. Годы фальши, равнодушия и цинизма, замаскированные в позолоченные вензеля, шелковые оборки и витиеватые речи. Всё перечисленное, как и то, о чём не принято говорить вслух, она оставила за этой проклятой дверью и возможно больше никогда не увидит осточертевших лиц.

Пусть же теперь их будет разделять целый океан!

Её громкий вдох отразился эхом в тёмном коридоре.

Рядом хрипло крякнули.

И только сейчас Селин заметила стражников, что в недоумении косились на нее, вытянувшись по обе стороны от двери.

– Это все пересолённое канапе и кислое шампанское, господа. Вольно!

Гвардейцы не проронили ни слова. Один из них украдкой потёр явно затёкшую шею.

Селин перевела дух и спешно зашагала в библиотеку в надежде найти там профессора де Фонтенака.

К утренней погрузке на корабль она обязана была убедиться в наличии всей необходимой литературы и документации. Забудь Селин чего на континенте – и в тамошнюю глушь вообще неизвестно, к какому сроку доставят…

Вопреки обычаю, учителя в это время в библиотеке не оказалось.

Де Круа грустно улыбнулась книжным полкам и внутренне попрощалась. Это место стало её убежищем на многие годы и единственной возможностью увидеть другую реальность, отличную от привычной. Тут можно было забыться в чтении удивительных приключений, исторических романов, философских трактатов и, конечно же, вымышленных примеров подлинной любви… Захотелось снова пройтись вдоль шкафов и захватить ещё пару увесистых томов, но де Круа себя одернула: на остров она и так берет почти половину содержимого дворцовой библиотеки.

Неожиданное нехорошее предчувствие повело ее в Восточную башню, где располагались покои профессора.

Долгий подъем по лестнице вывел в коридор, тускло освещённый несколькими свечами. Шторы у полуоткрытого окна надували порывы холодного сквозняка. Даже свежий ночной воздух с моря не мог перебить до тошноты знакомый запах едких микстур. В груди сжалось.

– Профессор де Фонтенак! – Селин постучала несколько раз, но ответа не последовало. – Я пришла убедиться, всё ли в порядке…

Она простояла в нерешительности минут пять, когда дверь слегка приоткрылась. Скудный свет выхватил в проеме из темноты уставшее лицо худощавого седовласого мужчины. Вернее, лишь его половину.

– Вы забыли очки в библиотеке, – Селин протянула находку, которую де Фонтенак тут же нацепил на себя трясущейся рукой, – Переживаю, чтобы вы не забыли взять всё необходимое, профессор. Вы же помните, что отчаливаем завтра пополудни?

– Миледи, мне очень жаль…

– Не беда, я здесь, чтобы помочь. Позвольте войти, и я всё проверю.

– Я не смогу отправиться с вами… Простите меня..

Де Круа оставила попытки открыть дверь пошире и замерла от неожиданности.

– Но почему?! Вы же так хотели отправиться на Да-Гуа, разве нет?! Вы же несколько лет изучали все эти карты, доклады и статьи… Столько всего мне рассказали про остров и аборигенов… Вы очень нужны нам с Антуаном там! Ваши знания, ваша мудрость… Если вам нездоровится, то поверьте, путешествие крайне благотворно…

– Не тратьтесь, Селин. Для меня всё кончено.

От серьёзного тона его слов повеяло жутью. Де Фотенак никогда до этого момента не обращался к ней по имени…

– Позвольте мне войти, профессор. Ещё есть время. Мы поговорим и вы…

– Нет.

От столь резкого отказа она отшатнулась, но с надеждой посмотрела на собеседника ещё раз и попыталась коснуться руки профессора.

Де Фонтенак приоткрыл дверь чуть шире и повернул голову. Чтобы не закричать, Селин прикрыла ладонью рот и содрогнулась в беззвучных рыданиях.

По скрытой в темноте половине лица де Фонтенака змеились чёрные вены, полные дурной, чумной, крови.

– Слишком поздно для меня, дорогая… Болезнь забирает слабых здоровьем. Таких, как я, стариков. И тех, у кого нет сил на борьбу…

Он надрывно закашлялся и хотел было прикрыть дверь. Но Селин оказалась проворнее.

– Профессор!…

– В тебе всегда было столько решительности, Селин. Из всех моих студентов ты стала самой яркой звёздочкой. Светлой, открытой, с таким живым умом…таким живым сердцем… Селин, я же был слишком строг с тобой!… Чего бы ни принесла тебе экспедиция, я твердо убеждён: ты справишься. Ты найдешь себя. Настоящую себя. Откинь свою глупую мнительность, моя девочка! Верь, обязательно верь в себя, даже когда весь мир в тебя не верит! Но, заклинаю, любыми способами покинь это проклятое место. Я не сделал этого в свое время и…

В горячечной путанице слов сверкнуло и повисло в воздухе благословение умирающего учёного. Для самой себя де Круа неожиданно нарушила паузу и торопливо зашептала:

– О, я мечтаю сбежать с самого детства, профессор Фонтенак! Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда! И только моя матушка, вы и кузен – единственные люди в Вердене, которыми я всегда дорожила. Вы давали силы проживать этот ад и верить, что я могу претендовать на нечто большее, чем роль чьей-то игрушки! Как же стало возможным, что вдруг в одночасье я лишаюсь стольких близких мне людей?!

После нескольких минут кашля в узкий проём дрожащая рука протянула увесистую книгу, и Селин послушно взяла её.

Голос профессора тоже перешел на шёпот.

– Да-Гуа – то самое место, которое поможет тебе обрести свободу и проявить дипломатические таланты. Вот. Изучи внимательно это по дороге, – палец де Фонтенака тыкнул в обложку. – И обязательно найди викария Доминго по прибытию. Он сможет тебе поведать кое-что очень важное…

– Не оставляйте меня, профессор!!!…

Ее отчаяние, казалось, оглушило старика. Он долго стоял молча, мелко кивал и беззвучно двигал поджатыми губами.

– Ты сама понимаешь, что тебя здесь больше ничего не держит, моя дорогая Селин. Мне осталось всего несколько дней, от силы – пара недель. – Де Фонтенак усмехнулся. – Подлинную свободу мы обретаем, лишь всё потеряв. Я буду молиться за тебя. Да хранит тебя Всеведущий!

Морщинистая рука в проеме наложила охранный знак, и дверь закрылась, гремя внутренним засовом.

Сквозь рыдания Селин не оставляла попытки переубедить старика, и всё колотила в кованую дверь.

Но на её голос и стук профессор больше не ответил.

С тяжёлым сердцем де Круа распахнула книгу на месте, из которого торчала странная закладка. Ею оказались прикрепленные к корешку деревянные чётки. В тусклом свете колеблющихся свечей вдруг померещилось, что узоры на бусинах двигаются, и она зажмурилась.

На развороте открылась выцветшая затертая от времени огромная карта поросшего лесами острова Да-Гуа с причудливым рельефом гор, рек и водопадов.

Улыбка Селин сквозь слёзы впервые за всю жизнь отдавала робкой надеждой.

Мечты и кошмары

Красота пронизывает каждую клетку тела.

Серебряные и золотые птицы сверкают на солнце механическими крыльями и взмывают в бездонные небеса.

Его сапоги отпружинивают от пушистых холмиков изумрудной травы, и Витал жмурится, ослеплённый блеском, но упрямо преследует звенящую стаю до тех пор, пока не оказывается у обрыва на самом краю острова, что парит в облаках. Глянцевые русла синих рек сливаются книзу и исчезают в далекой белой дымке под ногами.

Но страха нет.

Есть только бесконечная свобода ветра, и, запрокинув голову, Витал ловит её расставленными руками.

За спиной слышится музыка с новыми нотами чистейшего сопрано. Она обгоняет его дурацкую нерешительность, играя и свиваясь с самим воздухом пёстрыми нитями.

Капитан оглядывается.

Словно будучи частью фантастической симфонии, позади мерно звенят сияющие разноцветные шестерни и зубчатые колеса. Доселе неведомая мелодия рождает приятное волнение и вдохновляет чудом и тайной.

Вперёд!

Шаг к краю обрыва – и из-под ног взлетают чёткие отрезки уходящего в небо чертежа. Ещё шаг – к ним присоединяются новые линии, и знакомый набросок обретает невиданные ранее проекции. Витал смеётся и закрывает от счастья глаза. Даже движения ладоней, поднятых вверх, приближают рождение неведомого, но отчаянно знакомого. Взмах за взмахом – и перед ним в мельчайших подробностях вырастает тот самый эскиз, что ему видится из раза в раз.

Совершенные гармония и равновесие, что он так долго ищет и всё никак не может найти, становятся материей и конструкцией.

Вот он взбегает на палубу, чей каркас состоит лишь из линий и клочьев исписанной бумаги. Пальцы касаются бортов, и они мгновенно проступают в реальность: его чертёж обрастает лоснящейся на солнце древесиной.

– …капитан…

Знакомый голос доносится издалека. Будто из другого мира. И убивает его симфонию.

Палуба под ногами перестает существовать. Тщетно хватаясь за поручни, он проваливается и летит вниз, к далёкому солнцу на глади моря. Но он полон надежд, он знает, что и там его ждут.

Небеса оказываются у ног. В своем безмятежном полете Витал складывает руки над головой и стрелой пропарывает толщу вод.

«Где ты? Ты видела, Уна, наконец я это создал!»

Две сияющие звездочки в черноте воды зигзагом поднимаются с глубины к самому его лицу. Глаза морской девы смеются, улыбка серых губ обнажает очаровательную щербинку между зубов, а руки накладывают на него охранный жест.

«Моя милая девочка, я падаю в бездну, чтобы принести тебе жемчуг, кораллы, актинии и морские звёзды. Тебе будет, чем поиграть».

Взмахи ладоней продвигают Витала всё глубже, мысли его и чувства заняты русалкой, и мерцающее дно всё приближается и манит. До поверхности слишком далеко. Но он спокоен, он доплывёт.

Большие хитрые глаза оказываются прямо напротив. Она избегает прикосновений и вьется пестрой змейкой вокруг. Шипы на плавниках русалки жгут и колят, но Витал не ослабляет объятия. Он прижимает её к своей груди и целует в шершавые губы, языком нащупывая милую щербинку на передних зубах. От солёного жгучего поцелуя сыплются вверх жемчужины воздуха. Глаза закрываются в согласии отпустить сознание в вечный простор океана.

«Дыши со мной», – показывает знаками дева.

Она нежно кусает кончик его языка, и радость дыхания наполняет хмельное тело.

Над ними медленно кружит косяк крупных рыб, одаривает тусклыми бликами серебряных боков.

Словно коридор между мирами.

«В ночном небе я уже видел много глаз, похожих на твои. Однажды мы вместе будем читать их, обещаю».

– …капитан Витал!

Проклятье! Этот голос! Вода выплевывает его на грязный берег другой, ненавистной, реальности. Вместо симфонии в ушах гремят барабаны. Тело становится ватным. Возвращается злая мигрень.

«Уна…?»

– …а ведь обещал больше не ходить в эти опиумные гадюшники…

Солнце бьет прямо в глаза. Голову и грудь пронзает боль. Мучительно щурясь, Витал пытается разглядеть что-либо вокруг в едком пороховом дыму. Горят корабли. От боли хочется разрыдаться.

– …всё этот чёртов Бравелин. Забыть такое непросто…

«Нет!»

Изо всех сил Витал сбрасывает с себя изуродованные картечью тела и приподнимается на трясущихся локтях. Ему в лицо смотрят мёртвые глаза молодого корабельного плотника. Совсем мальчишка. Из разорванного рта его медленно ползёт красная пена. Дрожащие пальцы проводят по лицу и закрывают глаза мертвеца. Как и тысячи раз прежде, как и всегда, немой крик застревает в горле, когда он остаётся единственным живым среди десятков тел вокруг.

«Нет!!!»

Вместе с головной болью сознание возвращается в грязную опиумную.

Лучше бы подали воды.

Но нет, они его трясли.

Отдать распоряжение впредь никогда так не делать в опиумных…

– Капитан, дышите же, родненький! Полундра, говорю, ну!

– Дафна, да успокойся уже. Ничего ему не будет. Первый раз что ли…

– Живой! Живой! – послышался радостный девичий голос.

Воротник рубахи казался настоящей удавкой. Руки тщетно пытались ослабить его, рот жадно глотал воздух.

– Витал, тихо, тихо. Всё хорошо. Мы в Вердене. Воды хочешь?

Из дымного сумрака выступил смуглый черноволосый молодой мужчина с повязкой на кудрявой голове и витиеватыми рисунками на точеных скулах. В руках у него была видавшая виды кружка.

– На, попей. И давай поскорее убираться отсюда, пока и нас не потащило в твои эти опиумные сны. Ну и смрад… Дафна, да открой ты скорее ещё одно окно! Хватит того, что тебе с порога стали мерещиться чудища в трещинах стен… А кстати я не понял, как случился переход от них к пышной свадьбе с нашим бедным капитаном..?

– Фаусто!!! Заткнись!!! Чё ты врёшь! Капитан, ей-ей, брешет! Никаких свадеб не было! Это он сам нанюхался, вот и бредит! Да!!! – покрасневшая до корней рыжих кос Дафна сорвалась на отчаянный визг.

Квартирмейстер же едва не расплескал протянутую кружку под градом тумаков от разъяренной юнги.

– Угомонись! – засмеялся моряк. – Я пошутил. Правда-правда…

Пару шлепков он всё же для приличия пропустил, иначе девчонка не оставила бы его в покое, и примирительно поднял руки.

Давясь, Витал жадно пил и расфокусированным взглядом всё пытался отыскать чудовищ Дафны в стенах опиумной, заполненной сизым с прозеленью туманом

Дым висел среди обшарпанных стен с аляпистым орнаментом, лежал на разноцветных засаленных подушках, клубился, словно в раздумьях, перед грязными окнами с неопрятными занавесями.

Наконец юнга открыла окно.

Воздух с улицы всколыхнул ветхую ткань штор и охладил взмокший лоб капитана. Впрочем, ворвавшийся сквозняк даже с натяжкой нельзя было назвать свежим: вонь горящей мертвечины, казалось, отравила собою всякий кислород.

Проклятый пропахший смертью город! Время до отплытия «Крылатого Марлина» тянулось уже несколько мучительных дней вынужденного простоя. Царящее вокруг уныние и безысходность будто начали прорастать и в самом капитане. Убраться бы отсюда, да поскорее!

Пара солнечных лучей выхватила из полумрака на столе пыльные бутылки из-под приличного вина, а также листы бумаги с нечитаемыми каракулями и дурно сделанными рисунками. То и дело откидывая взмокшие пряди с глаз, капитан рассеянно их собрал и как мог аккуратно засунул в карман расстегнутого бушлата.

Перед капитанским носом возник крохотный пузырёк синего стекла.

– Маркиз велел вам передать и немедленно употребить. Беспрекословно.

На слове «Маркиз» глаза юнги помрачнели, однако указание отчеканила она твёрдо. Ухватить снадобье удалось не сразу, с крышечкой тоже пришлось повозиться, а от пакостного вкуса захотелось немедленно умереть и отмучиться.

Однако в голове мгновенно прояснилось, и капитан хмуро потёр лицо. В его сознании пропали всякие цвета и фигуры, и осталась только мерзость будней.

За окном раздавался одинокий стук колотушки чумного доктора.

– Пошли уже, – в голосе квартирмейстера послышалась озабоченность. – Дались тебе эти чертежи, Витал!.. Пустая трата времени! Сам знаешь, что Гильдия сейчас не выделяет деньги на всякие изобретения. Впрочем, невелика беда. За грузовые и пассажирские рейсы всяко больше платят…

– Угу. Потому и топчемся на месте. Но как долго мы продержимся на плаву с таким подходом? Разве не наши изобретения сделали Гильдию Мореходов великой и славной, м? – Витал сердито отобрал у Фаусто обнаруженный за кушеткой лист с поломанной сеткой линий неудавшейся проекции. – Я просто так не сдамся. Не на того напали… Не забывай, они ведь в прошлый раз утвердили мои предложения по улучшению фрахта и расположению орудий на судах. Да и к инженерным зазывают до сих пор…

– Ага, но сколько крови попили…? Дело твое конечно. Ой, а я говорил, что когда ты сильно умничаешь, то похож на этих верденских аристократишек из квартала богачей? Вылитый прям!

Квартирмейстер исполнил шаткий поклон и каверзно зыркнул на капитана.

– Ну знаешь… – Витал недобро повел головой, и тон его приблизил Фаусто к очередному штрафу за нарушение субординации.

– Ничего он не похож! – вмешалась Дафна и затараторила, загибая пальцы: – Они толстые, старые, страшные и бледные! Как донные кораллы! Вот! И у них нет никаких татуировок! Совсем! И кольца они в ушах не носят, а только на пальцах!

– Отставить, Мормышка, – капитан продолжал что-то искать и раздражённо похлопывал рядом с собой на кушетке. – Ближе к делу. Когда выходим в рейс? Решительно не соображу, какой сегодня день…

Фаусто сложил руки на груди и кинул осуждающий взгляд, особенно выразительный не то из-за густой сурьмы на веках, не то из-за негодования.

– Что? – замер Витал.

– А в двенадцать пополудни! Сегодня!

Капитан подскочил, глянул на карманные часы, бросил несколько золотых на стол и резко развернулся к выходу. Икак это он так потерялся во времени? Никогда такого не было. Столько же дел до отплытия… Из скверно начищенного медного зеркала со стены на него глядел осунувшийся незнакомец.

Плачевного вида.

Губы его были поджаты, тяжелый взгляд в обрамлении тёмных кругов под глазами не мигая, смотрел в отражение и, казалось, искренне ненавидел собственную выгоревшую на солнце растрепанную шевелюру.

Витал в недоумении коснулся светлой густой щетины на впалых щеках, из которой, словно волны, поднимались узоры гильдейской татуировки. Точнее, знаки его отличия. Неужто зря он столько времени уделял ежедневному тщательному бритью? Сейчас он выглядел солиднее и старше. Вряд ли кто-то бы дал капитану в этот момент меньше тридцати лет.

Всё ещё рассерженный на себя самого, Витал спешно собрал волосы в тугой хвост, нахлобучил треуголку и одернул привычным жестом бушлат.

– На выход! – рявкнул он в сторону пыльных занавесей у двери.

Утренний свет прорезал тучи и больно ударил по глазам.

Но каблуки сапогов бодро застучали по брусчатке в направлении пристаней. Прохожие, грузчики, торговцы, горожане и хмельные с самого утра леди нескромных манер поспешно расступались, освобождая дорогу, и неприкрыто глазели на членов Гильдии Мореходов вдали от порта. Квартирмейстер и юнга едва поспевали следом.

– Фаусто, всё готово?

– Так точно!

– Оборудование?

– На эскадре всё проверено. Заменили грот-брамселя на «Фурии». Шлюпки на «Золотых Песках» привели в порядок. Такелаж «Крылатого» в идеальном виде, – запыханно послышалось позади.

Сырой ветер с моря гнал по небу рваные серые облака. Сердитые волны пылили, и на порт Вердены, задушенной горечью погребальных костров, шла солёная свежесть.

Шум прибоя мешался с гомоном мореходов.Стоящие вдали на якорях суда скрипели такелажем, и крикливые чайки белоснежными росчерками разбавляли жизнеутверждающую какофонию единственного бойкого места в городе, проклятого чумой.

– Ремонтные материалы?

– Полный комплект, я ж докладывал.

– Что с накладными?

– Сработал на опережение, слышь. Я этим бездельникам фунт сургучу так и выложил вместе с документами. Сколько недель мы тогда якоря вымачивали, дескать, больно много бумаг у нас, и сургуч кончился?… Крысы канцелярские…

– О. Это ты ловко придумал!

Взгляд выхватил из толпы торговку пирогами в грязной повязке на лице, из-под которой проступали чёрные язвы. Бедняжка из последних сил нахваливала товар шарахающимся от неё бледным юнцам в потёртых камзолах. Однако какой-то моряк в лихо сбитой на затылок треуголку сидел на ящике и за обе щеки уплетал местное угощение.

– Провиант?

– Погружен. Капитан, а можно помедленнее? Мы за тобой едва поспеваем…

Ноги в высоких сапогах загремели по дощатому настилу порта, и Витал вдруг свернул в неприметную дверь под вывеской «Чай, кофе и другие колонiальные товары».

Команда привычно осталась снаружи.

Словно шкатулка с секретами, крохотная лавочка сплошь состояла из коробок, ящиков, сундучков, колоннами подпирающих тёмные от времени потолочные балки. Дух драгоценного кофе десятков обжарок, всевозможных чаёв и специй словно по волшебству вернул Витала в доброе расположение духа.

– А что, открыта ли мастерская? – после учтивого приветствия спросил моряк хозяйку, дородную пожилую даму в монокле за прилавком-конторкой.

– Как же, как же, любезный капитан Витал. Для вас мастерская открыта всегда, – мадам Моник положила на прилавок небольшой сверток в хрустящей бумаге с нарисованным драконом. – Это вам в знак нашей признательности за содействие в соблюдении торговых договоров на Морском Шёлковом Пути. И ещё вот, – рядом возникла огромная бутыль с чёрным мерцающим порошком.

– Сударыня, право, то была сущая малость в сравнении с той пользой, которую несут всем нам ваши товары и ваше искусство, – он тепло улыбнулся и приподнял треуголку.

Дюжина лет тут же покинула лицо хозяйки. Румянец проступил сквозь белила на её полном щеках, и торговка извлекла из-под прилавка маленькую чёрную коробочку с тонкой золотой вязью.

– Акифская сурьма, редчайшего состава, из самой чёрной сажи, – понизив голос, чрезвычайно важно отрекомендовала она, обмахиваясь видавшим виды веером с рваным кружевом.

Витал повертел коробочку в руках и сунул за пазуху.

– Вы не перестаёте меня баловать, – искренне улыбнулся он и деликатно поцеловал ей руку.

– Всегда удивлялась, зачем она вам. Вот уж не поверю, что без сажи на веках вы – не такой красавец…

Капитан снисходительно улыбнулся:

– Польщен. Однако данная «сажа» – не для красоты. Она бережёт глаза от солнца, отраженного водой.

Мадам Моник коротко и совсем по-девичьи вздохнула и, нажав на невидимую педаль, указала на ковёр в самом дальнем углу лавки.

– Благодарю, мадам Моник, дальше я помню! – Витал элегантно приподнял треуголку и посмотрел в глаза торговке. – Мне понадобиться лишь несколько минут.

Перехватив гостинцы поудобнее, он аккуратно сдвинул ковёр и распахнул дверь вниз.

В тёмной мастерской пахло грубым льняным маслом и растворителями.

Витал на ощупь нашёл рычаги, и из потайных ниш сверху полился мягкий дневной свет.

По-хозяйски оглядев просторное подполье, капитан заложил руки за спину и пошёл вдоль стен. Его взору предстали точнейшие копии мировых шедевров: Винардо, Терберг и Рембранди, Канато и Ваттуар… Витал прищурился – пёстрых цветов было всё ещё слишком много для его чувствительных глаз.

Он деловито пролистал стоящие стопками подрамники в тени у стен, иногда бросая: «божественно!», «Уна, ты бы видела!» и «золотые руки!».

Вдоволь насытившись, он развернулся к чему-то огромному посередине помещёния и рванул на себя стоящий дыбом холст.

На неотёсанных высоких козлах перед ним возвышалась массивная заготовка носовой фигуры для «Крылатого Марлина». Виталу показалось, что он уже видит, каким будет результат и мечтательно сощурился.

На столе у стены сверкали начищенными шестеренками хронометр, секстант и часы на цепочке. Удивительно, как подобное достояние Малого Орфея, острова Гильдии Мореходов, оказалось здесь, в святая святых чёрного рынка. Все приборы он скоро замотал в мягкую замшу, переложил в заплечную сумку и двинул к выходу.

Время поджимало.

– Сударыня, я категорически доволен рисовальщиками! Клянусь, спустил бы годовой бюджет собственной флотилии на все холсты до единого! Да простят меня мастера, но Винардо вышел получше оригинала…

Мадам Моник заговорщически захихикала в кулачок и бережно вернула ему тубусы с подлинниками.

– Что же. Везу заказы адресатам, – Витал любовно огладил пожелтевшие кожаные чехлы для сокровищ мировой живописи, – ну а вы, стало быть, смело выставляйте все на торги. На Вердену вернусь нескоро, а зная вашу бережливость, за жалованье рисовальщикам могу не волноваться. Уж поди, оставите и мне, босяку, чего-нибудь?..

– Ишь каков пройдоха! – старушка легонько шлёпнула веером капитанскую грудь и зарделась от белозубой улыбки. – Храни тебя Всеведущий. Или кому ещё ты там молишься, мой мальчик…

Дверной колокольчик звякнул позади и дверь лавки захлопнулась. Шум близкого порта вновь напомнил о спешке и делах. Ожидавшие у входа Фаусто и Дафна резко прервали какой-то вялый спор и посмотрели на капитана.

– На чём мы остановились… Хм… Что Маркиз? – начал Витал.

– Да как обычно, первый из нас наготове. Лекарства загружены. У ремонтных даже у кого-то обморок случился, когда он проверял готовность расходников.

– Обзывался дохлыми слизняками! Хоть к морскому дьяволу на рога, сказал, только поскорее бы отсюда свалить, – возмутилась Дафна. – Тот случай, когда даже я с ним согласная.

Она отчаянно поморщилась и покосилась на скрипевшую мимо них огромную телегу, груженную мешками, в которых угадывались очертания человеческих тел.

– Нет причин для страха. Ты же знаешь, что никто из наших не может заразиться чумой. По крайней мере так утверждает Маркиз.

Витал старался, чтобы голос прозвучал предельно уверенно и непринужденно.

– А всё Священный Альбатрос! Мы под его защитой потому что, – Дафна даже приосанилась и закинула за спину выбившиеся из-под шляпы рыжие косы.

Фаусто хохотнул и закатил глаза.

Витал жестом прервал веселье:

– Грузы? Пассажиры?

– В процессе погрузки. Высоких господ ожидаем ко времени. Но как пить дать, опоздают. Как обычно, все важные шишки плывут с нами на «Крылатом», ихняя свита и барахло распределены по бортам…

– Дафна, прошу, сделай так, чтобы они остались довольны. А не как в прошлый раз.

Веснушки и полосы татуировок на девичьем личике вдруг потерялись в гневном румянце.

– Не, погодите-ка, капитан! А откуда мне было знать, что господа не изволят выносить ночные вазы самолично-то!? Чё у них, руки отсохнут?! Да пусть на гальюн ходют как все, чай не во дворцах своих..! И вообще пусть этим занимается Лукас!!! Он ведь тоже…

– …Лукас, хоть тоже юнга, но не так сильно проштрафился, как ты, Мормышка, – с плохо сдержанной улыбкой перебил её Витал.

Ответом стала недовольная рожица. Но все же Дафна утвердительно кивнула и сердито надвинула шляпу на глаза.

Капитан зашагал вперед, и улыбка покинула его лицо.

Аристократы на корабле гарантировали головную боль.

Лишённые всяческой дисциплины, знатные пассажиры нередко считали себя вправе устраивать дебоши со скандалами, задавать лишние вопросы и влезать в устои мореходов со своими представлениями. И только его сдержанность и способность находить к ним подход без жертвования принципамибыли причиной отсутствия кляузных рекламаций и дальнейшего изнурительного обмена рапортами с Гильдией до выяснения.

…Впрочем, за такие рейсы и плата была в разы выше… А статус перевозчика важных шишек давал многие преференции и влияние в Адмиралтействе.

Витал вздохнул и поправил треуголку.

На подступах к кораблям порт превратился в растревоженный муравейник.

Пыльные грузчики, такие же выцветшие, как и их бесконечные мешки на спинах тёмных от пота рубах, переругивались и всё норовили пройти покороче до бортов своих судов. Телеги скрипели оглоблями, в которых выгибались лошадиные шеи в поиске обхода внезапно перегородившего дорогу бревна. Юнги, что дождевые ручейки, просачивались промеж спин господ и с важно выпяченными татуированными подбородками крысёнышами шмыгали по сходням.

Как всегда, высокопоставленные пассажиры задерживались в последний момент, а в порт прибывали новые грузы, неучтенные в описи.

Гильдия конечно же добавит свой штраф за превышение простоя, но как быть с тем, что из-за опоздания соблюсти сроки с перегруженными судами становится гораздо сложнее? Капитан, уже охрипший от выкриков приказов, стоял у сходней с заложенными за спину руками и пытался сохранять спокойствие.

Наконец из окружающей суеты показался небольшой отряд гвардейцев, сопровождающих, по всей видимости, его пассажиров. Светловолосый паренёк с пышными вьющимися локонами и не менее пышным жабо, выглядывающим из под расшитого золотом камзола активно и восторженно жестикулировал. Рядом с ним в роскошном дорожном платье шла миниатюрная леди. Глаза её почти полностью скрывали широкие поля шляпы с перьями. При этом аристократка то и дело подносила к лицу кружевной платок.

Судя по всему – типичная избалованная дворянка. Из тех, кто боится лишний раз оскорбить свой взгляд об чумазых потных портовых грузчиков и прочей черни. А платок защищает высокородные ноздри от запахов честного труда морского народа.

Заранее прикидывая, сколько же претензий от этих двоих напыщенных шишек ему предстоит выслушать за весь период трехмесячного плавания, Витал потер переносицу. Процессия приблизилась и капитан почтительно приподнял треуголку и замер в полупоклоне согласно установленного Кодекса:

– Гильдия Мореходов в моем лице приветствует Ваши Светлости, Принц де Сюлли и Виконтесса де Круа. Извольте подняться на борт «Крылатого Марлина». Всё готово к отплытию, господа.

Вышло довольно формально, но Витала это совершенно не заботило. Отплытие задержалось почти на час из-за этих двоих, и по его мнению гости не заслужили особого радушия.

– Сердечно благодарим вас! – ответил блондин и лучезарно улыбнулся. – Это же вы капитан Витал Агилар?! Тот самый, что возглавляет нашу поистине историческую экспедицию? Для наших задач сам Герцог выбрали вас как одного из лучших, и с блестящими рекомендациями…

Оценивать качество похвалы не хотелось, да и было некогда.

– Так точно. В пути по всем вопросам прошу обращаться ко мне.

– Ха-ха-ха! Я представлял вас совершенно иначе: деревянная нога, седая борода, повязка на глазу, крикливая птица на плече… Моя дорогая кузина, да взгляни же: вот они, настоящие мореходы! Корабль, дух приключений!..

Витал уставился в упор в широко распахнутые глаза де Сюлли-Младшего. При всей проницательности и знаменитой моряцкой интуиции ему не удавалось понять: была ли то попытка оскорбить, либо это всё – искренность на грани наивности.

– Да-да, премного впечатлена, – послышался бесцветный голос из-под шляпы. Виконтесса замерла, обернулась в сторону города и в очередной раз прикрыла лицо платком.

Она взошла на борт, проигнорировав руку, протянутую капитаном.

Высокомерие чистой воды.

Де Сюлли-младший едва ли не вприпрыжку устремился за сестрой.

Что ж. Этот рейс обещал быть долгим. Очень долгим. Но ему доводилось перевозить и более напыщенных субъектов из Вердены. Так что Витал уже было выдохнул, когда из толпы гвардейцев вышел армеец в полном облачении тяжёлой брони и уверенно загромыхал к сходням.

Ладонь Витала легла на бронированное плечо, заставив вояку попятиться и развернуться. О сталь гвардейской кирасы клацнули увесистые ножны клеймора.

– Любезный, рейсом ошиблись?

– Я это… Там у вас отмечен как профессор де Фонтенак, – небрежно рыкнул вояка.

Витал смерил его взглядом. И преградил проход.

– Армеец, если ты – профессор, то я – Святой Арканиус, – отчеканил капитан, глядя прямо в прорезь в шлеме – туда, где полагалось быть глазам. Рукавица в чешуе тяжёлой брони лязгнула, снимая головной убор. C испещренного плохо зажившими шрамами лица на Витала уставились горящие глаза. Ничего хорошего они не выражали.

Как впрочем, и ничего профессорского…

– Пошёл вон, говорю, – Спокойно повторил Витал и тут же свистнул что-то на марс рассевшимся было поудобнее морякам-зевакам. Юнги метнулись вверх по канатам, готовя «Крылатого Марлина» к отплытию из порта.

В повисшей паузе вдруг загалдели гвардейцы сопровождения. Их уже начали обступать моряки. Действительно, самое время померяться, чья же правда сильнее: морская или сухопутная. Часовое опоздание становилось полуторачасовым, и Витал мрачно высчитывал узлы, чтобы поспеть к конечной швартовке в срок.

– Капитан Витал! Благодарю за бдительность, но не извольте беспокоиться. От лица фамилии де Сюлли приношу свои извинения: мы заведомо не успели оповестить о замене пассажира. Брут Рувар, глава охраны, Лига Доблести, в нашей свите вместо профессора де Фонтенака. Посему будьте так добры, оставьте гостя в покое и позвольте ему подняться на борт.

Ледяная учтивость в женском голосе с верхней палубы «Крылатого», заставила капитана процедить «добро пожаловать» и пропустить новоявленного пассажира.

Мордобитие стенка на стенку отменялось. Толпа зевак и гвардейцев начала редеть.

Витал сделал несколько росчерков в бумагах и взбежал по сходням. В клацании якорной цепи на подъёме уже звенела радость. Малейшее отклонение от графика капитан справедливо считал дурным знаком.

Ветер крепчал. Игривые волны ощутимо покачивали корабль.

Континент остался далеко позади, и разглядеть его даже с помощью оптики уже не представлялось возможным. Витал сложил подзорную трубу и наконец вздохнул полной грудью. Несколько дней в душном порту Вердены показались вечностью.

И казалось, что даже сами корабли эскадры: «Золотые Пески», «Фурия» и «Лентяй», так же почувствовали долгожданную свободу и лихо шли на всех парусах, отливающих розовым золотом на фоне темнеющего неба. Совсем как на полотнах лучших маринистов.

Витал устало сощурился на предзакатное солнце, плотнее надвинул на лоб треуголку, что всё норовила слететь от порывов ветра, и направился в капитанскую каюту. Его ждала возня с судовым журналом, кучей бумаг и винтами на секстанте. А позже неплохо было бы опрокинуть бокал хорошего согревающего портвейна…

До его слуха внезапно донёсся женский всхлип.

Тонкая фигурка в бирюзовом платье свесилась через борт. Тонкие руки беспомощно подрагивали, вцепившись в поручни. Поднявшаяся качка поставила верденскую в самое плачевное положение..

Поминая недавнюю надменность виконтессы, Витал не сдержал усмешку. Что ж, морская болезнь безразлична к титулам и статусам. Однако если вверенной ему пассажирке и суждено свалиться за борт, то уж точно не с палубы его «Крылатого».

Как назло, вокруг не было ни души. До чего нелепое положение: стоять возле высокородной дамы с натянутой дружелюбной улыбкой в ожидании, когда же её наконец отпустят спазмы морской болезни и оберегать от падения. Будто у него мало других забот.

Только нечеловеческая выдержка и воспитание не дали ему прокомментировать ситуацию. За что Витал себя мысленно крепко похвалил.

В этот раз шляпы на аристократке не оказалось. Ветер же, и так изрядно потрепавший изысканную высокую прическу, очередным сильным порывом уничтожил её вовсе и совсем неучтиво заиграл каскадом длинных светлых волос.

Неожиданно для себя самого Витал подхватил развевающиеся пряди, что буквально сами устремились в его ладони. Мягкость шелковых волн парализовала. Прохладными струями они будто пролились между смуглыми пальцами. Такие светлые, такие неуловимо-гладкие…

Едва виконтесса успела утереться платком и разогнуться,как в тот же миг качка вместе с порывом ветра впечатала бедняжку прямо в грудь капитана. Витал едва удержался на ногах, увлечённый распутыванием собственной кисти из длинных волос пассажирки.

Более нелепой ситуации в своей жизни он припомнить не мог.

Леди что-то прошипела, но ее слова унес очередной порыва ветра. Витал собрался было сгладить неловкость беззлобной мореходной шуткой, когда перевел на глаза на девушку…

… и остолбенел, как если бы увидел призрака.

Её лицо…

– Уна?!

Его Уна.

Здесь, прямо на борту «Крылатого Марлина».

Во плоти.

Огромные голубые глаза на совсем юном фарфорово-белом лице, окружённом волнами светлых, невозможно-светлых волос. Аккуратные, чуть поджатые пухлые губы…

Мир застыл мазками неизвестного художника, чья кисть подчинила само время ради невысокой светлой фигурки на фоне предзакатного морского пейзажа.

Шум волн и ветра накрыла тишина, в которой грохотало сердце.

Между тем его Уна билась в руках злой птицей. И как бы ни растерялся Витал, возмущённое шипение вернуло его в реальность:

– Какой скандал! Отпустите меня немедленно!..

– Мои извинения… Сам не знаю, как так вышло… Это все ветер… И качка… Вы только не подумайте… Я ведь просто хотел помочь, пока вы… эээ…

И чем старательнее Витал выбирал слова, осторожно высвобождая собственное запястье, тем больше возмущения отражалось на лице пассажирки.

– Вам плохо от морской болезни. Но так бывает почти у всех с непривычки. Это совершенно неопасно…

Наконец Виталу удалось высвободиться. Девушка резко отпрянула и начала сердито свивать волосы в косу.

Он же судорожно нащупал во внутреннем кармане бушлата фляжку с ромом и извлёк. Дрожь в руках очень кстати унялась.

– Вам стоит выпить чего-нибудь крепкого. Рому например. Полегчает немедленно…

– Вы. Мне. Предлагаете. Пить. Ром. Из горлышка. Вашей фляги?!…

Крайняя степень удивления в голубых глазах сменилась на негодование оскорблённой высокородной дамы.

До Витала же вдруг дошло, как в действительности абсурдно всё выглядит со стороны.

Да что он творит? Должно быть в её глазах он – не просто какой-то мужлан, а из тех негодяев, что распускают руки и пользуются служебным положением…

Витал нервно сглотнул. На верхней палубе по-прежнему никого, кроме них, не было.

– Будет лучше, если я провожу вас в каюту, миледи. Ветер и качка…

Виконтесса демонстративно шагнула назад и произнесла:

– Я сделаю вид, что восприняла ваше непристойное поведение, как эдакий… эксцентричный жест гостеприимства. А вовсе не хамство и форменное панибратство. Настоятельно рекомендую впредь воздерживаться от подобного. Или – командование Гильдии Мореходов получит донесение о безобразном обслуживании и взысканием соответствующего чинам и званиям штрафа. Надеюсь, мы с вами друг друга поняли?

В завершение тирады, произнесенной самым ледяным тоном, Витала с ног до головы смерили надменным взглядом. Замешательство капитана было столь велико, что с ответом он не нашелся .

– Прекрасно! Могу ли я доверить вам распоряжение подать мне в каюту чаю с жасмином? И будьте добры, побыстрее!

Она видит в нем обслугу? Вот как?!

Витал так и стоял, не в силах тронуться с места от удивления.

– Это всё, капитан, – с гордо поднятым подбородком проговорила миледи и, подобрав юбки, шатко направилась к себе в каюту.

Отрезвлённый сказанным, Витал проводил её взглядом и выдохнул:

– Вот это я ошибся…

На борту

Они плыли уже месяц.

Вернее, двадцать восемь дней, если судить по записям в дневнике виконтессы де Круа.

Лавразский континент остался позади. Свежий ветер не стихал, и суда эскадры шли ровно и скоро. За время путешествия Селин успела подметить, что каждый корабль сопровождения имел выдающуюся особенность: «Золотые Пески» – плавучий склад провизии и товаров, перевозящий также пассажиров среднего класса, «Фурия» и «Лентяй» – военные фрегаты с большим количеством орудийных порталов на борту.

Правда ей было невдомёк, к чему боевые суда на вполне себе гражданском маршруте.

Относительно трёх прочих кораблей сопровождения, «Крылатый Марлин» отличался наибольшим изяществом и маневренностью. На верхнюю палубу выходили каюты для высокопоставленных гостей, как и капитанская. Спускаться на нижние без сопровождающих де Круа всё ещё опасалась.

Горькое снадобье с лимоном от корабельного лекаря, которое тот строго-настрого велел принимать ежедневно, действовало безотказно. После отступившей морской болезни – или всё же из-за реальности побега из Вердены? – Селин начала наконец замечать яркость изменчивой красоты бескрайних пейзажей и людей вокруг себя..

Ей становилось лучше вопреки множеству неудобств и отсутствию привычных вещей из дворцовой обстановки. Локоны стали жестче от морского воздуха, а лицо зарумянилось от первого в жизни загара – непременно сделавшего бы её мишенью ядовитой критики среди придворных дам… Но по мере удаления от континента невидимая тягостная связь с ним всё истончалась. Душу постепенно заполняли позабытые светлые чувства радости и безмятежности.

Она ловила себя на том, что стала улыбаться на неуклюжие каламбуры Антуана и тихонько, как и прежние времена, делать знаки Бруту быть снисходительнее и воздерживаться от привычных сомнительных шуточек в адрес юного наследника семейства де Сюлли. А в минуты размышлений над скрупулёзно составленным де Фонтенаком фолиантом о Да-Гуа ее то и дело увлекало наблюдение за жизнью мореходов.

И раз за разом, окрылённая, растерянная новизной собственного счастья, она обрушивалась оземь в привычные стыд и вину за свои же впечатления.

– Может ли всего лишь месяц в пути исцелить от горечи утрат? Разумеется нет, – повторяла про себя Селин, укоряла за неуместное воодушевление и возвращалась в мрачные мысли.

Впрочем, ненадолго. Ведь пребывать в сосредоточенной скорби на «Крылатом Марлине» мешало решительно все: изумительная свежесть играющего с парусами ветра, солнечные отблески на волнах, безмятежные пурпурные закаты, случайно подслушанные матросские шутки и конечно же очередные выходки кузена…

Вместо оздоровительных зелий Антуан де Сюлли предпочитал крепкое спиртное, чем и сохранял бодрость духа. С бутылкой, торчащей прямо из кармана камзола, он с удовольствием бродил по палубам.

Его вылавливали из балластного отсека, выводили из камбуза, доставали из шлюпки, в которой он вздумал схорониться, играя в прятки…

Его обнаруживали даже в таких местах, о существовании коих не принято упоминать в приличных домах.. Когда же Антуан начинал засматриваться на мачты, к нему, припадая на металлический штырь вместо ноги, подходил боцман и заглядывал в лицо со значением.

Вот и сейчас Кузен расхаживал по верхней палубе и раскрывал объятия ветру, что вздымал благородную вьющуюся шевелюру и превращал камзол в подобие паруса.

Или даже флага.

Румяный от восторга, он дышал хмельными парами в кузину:

– Вот он – дух свободы! Ты ведь его чувствуешь, Селин?! Нет больше назиданий и дурацких правил!… Отныне – мы сами по себе! Мы теперь творцы собственной истории!

Наблюдая за братом, Селин всё же отметила некоторую зависть к его наивной безмятежности:

– Всецело разделяю твои восторги… Однако пока ты не понимаешь, дорогой кузен… Мы не только «творцы своей истории». На нас – великая ответственность. Остров, куда мы плывем – прежде всего лакомый кусочек для фракций из-за богатых ресурсов. И мы станем помехой для тех, кто хочет растащить Де-Гуа на части…

– Помилуй! Чего же может быть ценного в дремучей провинции?..

– Например, богатые залежи руд и самоцветов для всякого производства. Древесина ценных пород. Также – разнообразная флора и фауна, о каких мы на континенте никогда и не слышали… Де Фонтенак потрудился на славу…

Антуан только моргал на её доводы. И не понимал.

Селин пролистала несколько страниц фолианта от и мрачно добавила:

– И конечно же… живой товар. Именно оттуда, с Да-Гуа, в качестве рабов вывозят на континент аборигенов…

– Мнэээ… разумеется, это крайне негуманно… – как бы ни был навеселе, Антуан всё же задумался, – Но решительно не понимаю, мы-то там станем причём со всеми их проблемами?

– Бордели и таверны там тоже есть, вашблагородие. Тебе определённо некогда будет скучать, – раздался голос Брута.

Гвардеец сидел неподалеку на бочке и сосредоточенно полировал клеймор.

Зеркальный блеск стали то и дело отбрасывал солнечные зайчики. Блики скакали вверх по парусам, метались по такелажу, палубе и по спинам матросов, что, казалось, навеки обречены драить дощатый пол.

– Чего это ты себе вообразил? Считаешь, будто я не смогу стать хорошим управителем?!

Гвардеец хмыкнул:

– Не, ну тебе доверят выбор штор в опочивальне да десерта к ужину… Уж простите, вашблагородие, мы с тобой давненько ноздря в ноздрю…

– Ч-тоооо?!… Да ты… Ты всегда меня недооценивал! Как и мой отец! – вскипятился Антуан. – Зачем только мы тебя вообще с собой взяли!.. Ты слишком старый и косный!

– Согласен. – Брут отложил меч и встал в стойку. Сжатые кулаки прикрыли ухмылку. – Старый и костный я в любой момент могу сделать из тебя, открытого новому и прекрасному, молодую и румяную отбивную. На кулаках. En guard! А ну докажи, что мои тренировки не прошли для тебя даром!

– Вызов принят! Как жаль, что мне приходится преподать урок человеку в столь почтенном возрасте…– Антуан небрежно разминал суставы.

– Эй, я старше тебя всего в полтора раза, сопляк!..

– Старик, не «в полтора раза», а на пятнадцать лет, если быть точным. Но нет, разве вправе я винить человека, чудом дожившего до седин, в неумении простейших арифметических счислений…?

Не веря собственным ушам да и глазам, Селин зажмурилась и вздохнула.

– Брейк, бойцы! Мореходы ещё подумают, что вы это всерьёз… – она помахала бумагами в своих руках, – Лучше уж пустите силы на нечто дельное. Например, поразмыслите, какие реформы следует провести на острове, дабы охладить накал между фракций. Если отбросить все витиеватые «реверансы» из донесений, в сухом остатке мы имеем, что Да-Гуа находится чуть ли не на грани гражданской войны… И на нас возложено ни много ни мало – остановить закоренелую вражду местных племен и рассорившихся между собой пришлых. Но важнее всего – покончить с главным злом – работорговлей!

Оба замерли и в удивлении уставились на де Круа.

– Что?! Птичка, ты же это не серьёзно?

– Брут, я же просила… Без панибратства!

– Вы оба выросли у меня на глазах, так что имею право… Только ты мне зубы-то не заговаривай. Я так и понял, что нашей задачей станет утихомирить солемских святош, акифских алхимиков и прочих неплательщиков пошлин. Ну может ещё дикарей, которые чего-то там не поделили. Но ты.. Погоди… что ты сказала про рабство??? Ты точно не перегрелась сегодня на солнце? Может этот старикашка чёт не то в снадобье от морской болезни подмешал!? Как там его…

– Маркиз. Его зовут Маркиз, – в подсказке послышалась ирония, – За месяц плавания вы впервые слышите это имя? Очень не советую называть его старикашкой даже между собой. Мало ли… Расстроите ещё, и вот тогда даже тщательный выбор ингредиентов нашего кока вас не убережёт от Маркизова негодования…

Все обернулись на капитана Витала.

Он стоял совсем рядом и что-то высматривал на горизонте. Не отрываясь от подзорной трубы, тот небрежно бросил:

– Судя по всему, вы попросту не представляете, с чем и с кем вам предстоит иметь дело. Да-Гуа – замкнутая и хм… самодостаточная структура. Всё выстраивалось и налаживалось годами. Новые порядки прогнозируемо получат отпор. Вашей делегации стоит хорошенько поразмыслить, прежде чем выступать с реформами для Де-Гуа… Впрочем, то меня никак не касается…

– Простите?.. – Селин опешила.

Влезать в их судьбоносную дискуссию?! Снова нахальный капитан плюёт на все приличия! Эти мореходы – сущие дикари!

Витал обернулся, и на татуированном лице промелькнула тень насмешки:

– Идеалы – это конечно благородно, а энтузиазм всегда достоин похвалы. Ваши намерения по-настоящему прекрасны, но взяли вы совершенно не тот курс. Очень сомневаюсь, что вы сознаете, в какую опасную игру планируете ввязываться. Ваш «профессор» тут прав.

Брут тихонько выругался на сторону.

За время в пути капитан стал выглядеть совсем иначе. От усталого моряка, каким Селин его увидела в день отплытия, не осталось и следа. Правильные черты молодого, но мужественного лица подчеркивал легкий загар и росчерки гильдейских татуировок на гладко выбритых скулах. Как знала Селин, эти линии и зигзаги обозначали мореходные чины и звания. У шеи сиял белизной воротник рубахи. Из под треуголки крайне простого, но изящного фасона, виднелись аккуратно собранные с помощью черной ленты светло-русые волосы. Высокий же рост, статность и безупречную выправку подчеркивала заложенная за спину рука и отменно сидящий моряцкий камзол.

Внезапно смущённая Селин объяснила себе свою растерянность тем, что просто впервые обратила внимание весьма экзотичный внешний вид капитана и для верности отметила два небольших кольца, продетые в правую бровь моряка. Спасительные украшения, на которые ей для самой себя было достаточно пристойно уставиться.

Капитан внимательно окинул пассажиров взглядом.

– Наслышан, что на званых приёмах суровая действительность – не в почёте. Однако она такова: сейчас на острове почти всё решают мейлонгцы с их обширными плантациями опийного мака. И эти ребята даже посерьезнее тамошних акифских алхимиков будут с их чёрным рынком ядов, взрывчатки и оружия… Они явно не жаждут встречи с контролерами сверху. Да вообще с любым,, кто покусится на их главный источник доходов – рабов… Хм… Может, сходили бы в кают-компанию, сыграли в шашки? – капитан сделал непонятный знак кому-то из команды на палубе ниже и двинулся прочь.

Смутно знакомое «Мейлонг» ассоциировалось у Селин с абсолютной безвкусицей громоздкой и непонятной роскоши. Несколько секунд она силилась припомнить, откуда же слышала это название. Ещё в детстве кто-то в салоне сочинил о неком «морском шёлковом пути» Мейлонга довольно мерзкий каламбур, что-то о червях или насекомых, Так это название и отпечаталось в памяти.

Тягучий, липкий, холодный и такой знакомый страх шевельнулся где-то внутри. Вот это новости! Насколько же оторванным от реальности был двор и их информаторы, что спустя почти год тщательной подготовки к экспедиции истинное положения дел оставалось абсолютно туманным!.. Мысли метались одна от другой. При всем богатстве территорий, казна Альянса все эти годы была довольно скромной. На деле выходило, что Да-Гуа представлял собой настоящую золотую жилу. Куда же девались все эти капиталы у нечистых на руку партнеров? От загадочного острова повеяло чем-то по настоящему зловещим.

Похолодевшие пальцы до ломоты стиснули кружево собственного воротника. Их же с Антуаном отправили в звериную пасть, в сущее пекло! Это же билет в один конец! Умышленно или нет, – теперь не имело никакого значения…

Вдруг вспомнились солнечно-жёлтые глаза убитого раба-дикаря, в которых навсегда остановились звёзды. Политика политикой конечно… Но ради кого ведутся все хитросплетённые игры, как если не ради людей, всеобщего блага, которого так много, что во все времена хватало и великим, и малым?!

В душе Селин закипело. Она решительно подобрала юбки и догнала Витала:

– Одну минуту, капитан! То есть по-вашему, нам – новой власти на острове, полагается просто смотреть, как аборигенов угоняют в рабство, как колонисты с континента творят беззакония на земле приютившего их народа, грабят собственную казну, рушат устои и – не вмешиваться?! Этому не бывать! Много лет назад Альянс Негоциантов основался именно что для охраны закона и мира во всей их многогранности! Мы созданы, чтобы учитывать интересы наибольшего количества людей на основах справедливости и гуманизма! – Она готова была поклясться, что страх её отступил. – И нет, нас не запугать! Мы освободим рабов! Ибо все, слышите, все люди равны! Именно поэтому к нам прислушиваются, именно поэтому открывают перед нами двери!..

Раскрасневшаяся Де Круа вдруг осеклась. Зачем было озвучивать всё первому встречному? На что она рассчитывала? Да что вообще может знать о её ценностях моряк пусть даже в чине капитана и со статусом судовладельца?! Зачем она завела с ним эту дискуссию?! Как и всегда, её могли ожидать лишь очередные насмешки, равнодушие, и всё то, к чему она так и не смогла привыкнуть при дворе в ответ на попытки изложить правду своего сердца.

Капитан лишь молча смотрел на неё.

Казалось, его покинула всякая ирония. Пристальный взгляд больше не блуждал по её лицу, как при первой встрече. Пропала жадность изучения черт. Моряк отстранённо-внимательно смотрел прямо в глаза Селин.

Или в самую душу?

Смотрел так, словно он видит виконтессу впервые и силится понять, кто же перед ним. Это одновременно и пугало и… Никто и никогда не смел смотреть на неё так. Селин похолодела, но в груди поднимался незнакомый, опасный и такой манящий жар…

– Капитан, при всем уважении… Иной реакции от вас было бы странно ожидать, – Селин чувствовала, что щеки ее горят, но продолжала. – Разве Гильдия Мореходов не участвует сама, пусть и косвенно, в деятельности работорговли, перевозя «живой товар»?!

Медленно, но очень серьёзно капитан произнёс:

– Вижу, вы действительно верите в свою способность изменить ситуацию. Вы же не просто называете то, что, как вам кажется, преподнесет вас в выгодном свете? Но всё намного сложнее… Впрочем, невзирая на ваши обвинения Гильдии Моряков, я так же презираю работорговлю и не должен был…

– Вам не следовало подслушивать чужие разговоры, капитан! Я хотела бы быть уверенной, что все вами услышанное останется между нами…

Де Круа сама ужаснулась той возмутительной холодности, с которой прозвучали собственные слова. Что с ней такое происходит всякий раз, как только приходится говорить с капитаном?

Витал осмотрелся вокруг и усмехнулся.

– Между нами? На любом корабле очень сложно утаить какие-либо секреты, миледи. Слыхали об эффекте акустики? Без неё никто бы не расслышал мои приказы. Но будьте спокойны, высокопоставленным пассажирам вроде вас более нечем удивить меня и моих ребят. И мы не привыкли трепать языком… Ещё будут ко мне вопросы?

– Благодарю вас, капитан.

Тот небрежно коснулся треуголки, кивнул и зашагал прочь. Для виконтессы Селин де Круа, консула Альянса Негоциантов, наибольшим сожалением в данный момент стала невозможность провалиться сквозь все палубы корабля на самое дно морское, где тишина, покой и нет никаких дурацких кузенов, пугающих новостей, Брутов с их панибратством и… бестактных капитанов.

Армада

Сколь бы ни потрясли её новые сведения об острове Да-Гуа, всего несколько дней спустя Селин вновь ловила себя на том, что безмятежность и позабытая юношеская живость отодвинули тревогу куда-то на дальний план. Убаюкивающее покачивание на волнах, свежий воздух и нагретый солнцем деревянный шезлонг, в котором так удобно и читать, и незаметно поглядывать из под полей шляпы на бесконечную суету мореходов, несущих службу, словно начали возводить размеренную, надёжную опору для новой жизни.

Вот одноногий пьяница с безобразным лицом – тот самый боцман – вышагивает по палубе, припадает на тронутую ржавчиной железную ногу и что-то сипло выкрикивает. Вот рыжеволосая девчонка Дафна по-обезьяньи карабкается на верхний ярус парусов и безобразно горбится на ужасной высоте… А вот детины-близнецы с типической для них глупой улыбкой драят палубу под каркающие назидания жуткого корабельного лекаря, что в который раз отправляет их мыться…

– К-клянусь Бездной, однажды я воб-бью в ваши бош-шки глав-венство гигиены на бор-рту!!! Чт-т-тооооо?! Чаще, гр-р-рю, моешься – реже горячка да вошь!!! – вещал старик. Его апломб и аристократическая бледность сочетались с такой жутью, которой позавидовали бы все вместе взятые чумные доктора в своих длинноносых безликих масках.

Поймав на себе пронзительный взгляд старика, Селин на всякий случай опустила глаза в книгу. Когда троица удалилась, де Круа украдкой в который раз за этот день поискала взглядом капитана.

В своей неизменной треуголке, с непостижимо идеальной выправкой тот стоял вдалеке на носу корабля вместе с Фаусто, квартирмейстером. Черноволосый акифец отчего-то лучезарно улыбался и поглядывал в подзорную трубу. Удивительно, но судя по наблюдениям, экипаж едва ли не боготворил своего капитана несмотря на всю строгость и явно не соответствующий статусу молодой возраст.

Хм… Как вышло, что каждое общение с Виталом в обычно рассудительной и спокойной Селин всякий раз вызывает бурю негодования и других самых возмутительных эмоций? Она раздражённо перевернула страницу и попыталась вникнуть в текст.

Вдруг раздался тревожный крик откуда-то сверху. Придержав шляпу и сощурившись, де Круа подняла голову.

С самой высокой мачты по центру палубы падал человек.

Падение было странным. Матрос птицей скользил по канатам, взмахивал сильными руками так, словно держался за воздух, и перелетал по перекладинам мачты всё ближе к палубе. Приземлившись, как ни в чём не бывало, он вытер лоб локтем и что-то гаркнул товарищам.

У Селин закружилась голова.

– Эээ… миледи, – тотчас же раздался негромкий голос слева…

Де Круа натянула дежурную улыбку и обернулась.

Перед ней стоял смуглый матрос и неловко переминался с ноги на ногу. Кажется этого юнгу команда называла Лукасом:

– Миледи, в ваших вещах оказался опоссум… Мы конечно не возим зверя вне клетки, но коли оно – ваш питомец… Нет, я не могу утверждать, но кажется он перепортил ваши вещи и… нагадил в постель…

– Что?! Неслыханно!..

Селин помчалась в каюту.

Но на удивление, там никаких следов животных, грызунов или тем более опоссумов, не нашлось.

Позади внезапно щёлкнул замок.

Она рванулась к выходу и обнаружила дверь запертой.

Спустя мгновение скрипнул засов, и разъярённая де Круа сорвалась на крик:

– Да как вы смеете?!

Небо прояснилось. Ветер дул крепкими свежими порывами.

Капитан привычным жестом встряхнул сложённую подзорную трубу.

Ровная линия горизонта имела изъян. Будто рука, ведущая грифельную черту, вдруг дрогнула и продолжила путь как ни в чем не бывало.

На маршруте следования с материка на Да-Гуа не предполагалось никаких попутчиков, кроме состава эскадры «Крылатого Марлина» – фрегатов «Лентяй», «Фурия» и «Золотые Пески». В противном случае Гильдия Мореходов уведомила бы их ещё в порту.

Витал закусил губу.

Пираты. Они же – «крысиные бригады».

Встречи с ними частыми не были, но всегда заканчивались грабежом, пламенем и кровью с таким трудом собранной команды. При любой расстановке сил страдали и люди, и корабли. Воспоминания предсмертных криков братьев по морю, врезались в память кровавыми струнами.

Витал нахмурился и осмотрелся, будто в надежде увидеть подсказку. В последнюю встречу с крысиными бригадами бедняга Жан из близнецов лишился руки, а затраты на ремонт бортов, рангоута и паруса свели на нет весь годовой заработок экипажа «Крылатого Марлина». Но невзирая на полученный урон, груз не пострадал, а репутация надёжного перевозчика утвердилась за Виталом окончательно.

Риски возросли. Теперь, кроме доверенного имущества и жизней своих ребят, он отвечал и за высокопоставленных пассажиров. Взгляд сам собой остановился на верхней палубе на корме, где на солнце светлели широкие поля шляпы сидящей в шезлонге виконтессы. Витал поспешил отвернуться и принялся рассчитывать скорость сближения по направлению ветра.

Стало очевидно: стычка неизбежна, и отпор должен быть столь яростным, насколько вообще способна его эскадра.

Руки сами собой сжались в кулаки.

Рядом образовался Фаусто. С нарочито-спокойным видом Витал передал ему трубу.

Как и всегда накануне стычек, тот нервничал и до рези в глазах, обрамленных густыми угольно-чёрными ресницами, вглядывался в горизонт.

Сквозь клацанье зубов он отчеканил:

– Бочки надёжно подвязаны. Груз заперт и запечатан. Готовы расчехлиться по первому приказу, капитан.

Витал кивнул.

– Что с пассажирами?

– Гвардеец сразу сообразил, что к чему, и вызвался на оборону. Весьма пригодится. Ты видел его клеймор? Блондинчика и не пришлось долго уговаривать – уже заперся в каюте. А вот с миледи для верности чуть схитрим. В лучших наших традициях.

Капитан усмехнулся. Его голос вдруг стал деланно-высоким, а выражение на лице – глупым и капризным:

– Фляга с ромом?! Фи! Стычка с пиратами?! Дважды фи, капитан!!!

Фаусто было прыснул, но тут же взял себя в руки и беспокойно переложил трубу к другому глазу:

– Аристократишки эти вроде как стрельбе и фехтованию обучены…

Витал фыркнул.

– Ты же это не всерьёз? Не хватало, чтобы их ранили или пленили… Сколько за эту фифу, например, выкупа потребуют? Страховая спишет на риски, это да…

– …но, как у нас водится, потом тебя сожрут, – заключил Фаусто.

– Я «Крылатого» ни под каким предлогом не заложу!..

– Не дешевле ли её убить?..

Взгляд Витала отменил шутку, и квартирмейстер резко уставился в подзорную трубу.

– Да успокойся, шучу я, шучу. Думаешь, никто не заметил, как ты всё время на неё таращишься … – Фаусто заговорщически оскалился и обнажил ряд безупречно ровных крупных зубов, – на днях вон видел, ты как вкопанный стоял под дверью её каюты. Целую вечность простоял! А чего не постучал-то? Так и ушёл ни с чем… Не знал – не знал, что наш капитан, оказывается, столь нерешителен с дамами…

Витал набрал было воздуху, чтобы разъяснить: наивные амбиции маленькой виконтессы на Да-Гуа в противостоянии могущественной коллаборации фракций во главе с Мейлонгом – самый верный и короткий путь отправиться в мир иной в самом расцвете лет, и лишь понимание субординации не давало…

Предательское желание оправдаться внезапно сменилось на острый позыв серьёзно подпортить безупречность улыбки квартирмейстера.

И заодно вкатить ему самый крупный штраф. Два штрафа! Нет, три!

Загнать в долги к чертям собачьим! Чтобы в следующий раз точно было неповадно нарушать субординацию!

– Блестящая наблюдательность, хвалю. А доложи-ка, Фаусто, будь так добр, кто это, Морской Дьявол побери, у нас на горизонте прямо по курсу?!

Тот мгновенно скис и дрожащими руками вскинул подзорную трубу в указанном направлении.

– Да не разобрать пока, что за бригада. Ишь, черти, идут кильватерной колонной. Скорей бы раздвинулись, хоть посчитаемся… У нас кстати белый флаг заплесневел. Всё забываю сказать…

– Оружие к бою!

Только когда Фаусто покинул верхнюю палубу, а по всему кораблю поднялся топот, Витал выдохнул и потер лоб под треуголкой. В висках стучало. Поднесённые к лицу пальцы предательски дрожали.

Капитан помрачнел и проверил оружие, закреплённое на кушаке.

Де Круа вышагивала по каюте и задыхалась от негодования.

Да как они посмели!

Поступать подобным образом с дипломатическим лицом… Какой скандал! Да что о себе возомнила команда «Крылатого Марлина»?! Пусть готовятся расхлебывать последствия неслыханного инцидента и платить колоссальные штрафы после её рапорта! О, она не будет стесняться в выражениях! Полетят головы!

Селин поправила ворот платья, решительно распустила волосы и собрала прическу. Истинной леди даже в гневе следует иметь надлежащий вид.

Она уселась за грубо сделанный туалетный столик с чернильницей-непроливайкой и воинственно обмакнула перо. Внезапно пол подпрыгнул, и на листе образовалась большая черная клякса.

До слуха донёсся странный шум, как если бы палубой ниже перекатывалось нечто тяжёлое.

В дверь грохнули кулаком, и раздалось хриплое:

– Птичка, ты там?

– Брут! Выпусти меня! Немедленно! – завопила Селин.

– Нет-нет! Так надо! Сидите с Антуаном в каютах! И не высовывайтесь! Будет бой! Готовят пушки!…

Послышался удаляющийся топот.

– Открывай, кому говорю! Это приказ! – пролепетала насмерть перепуганная де Круа и отчаянно заколотила по двери и руками, и ногами.

Хватило одного воспоминания о гравюре знаменитого Бравелинского Побоища, чтобы вообразить стаю кораблей, изрыгающих страшные пушечные ядра.

Против которых не было ни средства, ни укрытия.

Соринка на горизонте выросла до различимого фрегата.

И действительно, из-за флагмана показались носы других судов. Вся армада несла галеонные фигуры в виде драконьих голов с выпученными глазами.

Всего пять штук.

Корабли стремительно приближалась.

Бледный как смерть Фаусто вдруг перестал чеканить отчёт и заглянул капитану в глаза:

– Витал. Это мейлонговские корыта. Под флагом… Погоди-ка! Это же… Венсан? Венсанов же флаг?! – Квартирмейстера трясло. – Поклянись, мы напьёмся как черти, если переживём это…

Капитан сдвинул брови.

– Почему не на Морском Шёлковом Пути, а в мирных водах…

Имя Венсана знали все моряки.

Когда-то давно, почти с дюжину лет назад, Венсан ходил на «Фурии» из их нынешней эскадры и слыл мастером мореходного дела. Названый брат и один из наставников Витала ещё со времен учёбы в Морской Академии. Инженер и офицер, всецело преданный делу Гильдии Мореходов.

Из Гильдии же его исключили с огромным скандалом по делу об измене. Долгое время о нём не было ничего слышно, пока однажды на основных торговых маршрутах не возникли галеоны под чёрными флагами со скрещёнными саблями в виде буквы «V». Венсан стал пиратом. Сколько бы они ни прошли в юности, как бы ни был дорог друг по памяти, Витал понятия не имел, что с ним сделало время. И крысиная жизнь. Теперь Венсан враг.

Враг.

О блестящем боевом оснащении крысиной бригады ходили легенды. Поговаривали, гильдейские суда сразу же вывешивали белые флаги при появлении Венсановых кораблей в расчете на милость. Но то, разумеется, были всего лишь слухи, что распускали враги матушки-Гильдии.

Витал так и стоял, до рези вглядываясь в подзорную трубу в надежде увидеть знакомое лицо на флагмане. В попытке отбросить глухую тоску, он упрямо считал палубы, пушки и по оттенку бликов на дулах пытался оценить материал изготовления и скорострельность орудий. О трофейных выплатах и мысли не было: его эскадре бы только пережить этот бой… Кровавая пелена Бравелина вихрем пронеслась перед глазами, и рука легла на эфес.

Словно кто-то другой, не Витал, бодро и громко проговорил Фаусто:

– Выше нос!.. Тебе же не впервой проходить наши стычки. Всё не возьму в толк, как ты до сих пор не привык…

Квартирмейстер прерывисто выдохнул и умолк, тоскливо уставившись на драконью голову на носу вражеского флагмана.

– И да, Фаусто.. Выйдем на сушу, реквизируемся, получим свои доли, и нас с тобой поглотит беспробудное пьянство. Обещаю. Разве когда-то было иначе?

Глаза Фаусто на мгновение вспыхнули:

– Кстати, капитан, в трюмах «Крылатого» достаточно места для добычи…

– Вот таким ты мне нравишься гораздо больше!

Квартирмейстер кивнул на хищную улыбку Витала и бросился к нижним палубам.

Ветер крепчал и уносил с собой тревоги, оставляя только холодную решимость отбиться любой ценой.

Витал оглянулся на корму. Спесивую аристократку с лицом его Уны уже наверняка увели в каюту, но само её присутствие на борту «Крылатого Марлина» здорово нервировало.

Верхнюю палубу заполонили вооружённые моряки.

Быстро и твёрдо капитан зарядил мушкетон, извлёк из ножен саблю и рявкнул:

– Расчехляй!

Спустя минуту синхронно распахнулись оружейные порты. Вдоль бортов пробежал громкий стук, и над водой показались тупые носы орудий.

«Крылатый Марлин» пошёл на резкий разворот и дал сильный крен.

Витал усмехнулся: рулевой знал своё дело.

Корабли в составе экспедиции на Да-Гуа, рискуя перевернуться, выстроились в боевую линию, ощетинились чёрными дулами орудий и закрыли собой «Золотые Пески».

На его фрегаты на всех парусах шли линейные корабли противника не ниже второго ранга. И это не сулило эскадре «Крылатого» ничего хорошего.

Вцепившись в подзорную трубу, Фаусто считал пушки на вражеских бортах и завистливо цокал языком, изучая новейшую геометрию парусов противников.

– Нам бы такие кливера!.. Пару, а то и тройку узлов сразу выдадут… Капитан, мы чего ждём? Давай уже командуй «огонь»!

– Рано!

На «Крылатом» и соседних судах, где мгновения назад моряки перекрикивались, двигали пушки и бряцали оружием, воцарилась зловещая тишина.

В которой эхом слышалось имя Венсана.

Настоящее его сделалось притчей во языцех: неуловимый, жестокий, бескомпромиссный. Даже в стенах Адмиралтейства шептались о драконовских методах легенды «крысиных бригад», не приемлющего любые нарушения дисциплины вроде пьянства и азартных игр. Он сделался грозой Морского Шёлкового Пути, с существованием которого приходилось считаться.

– Капитан, они уже точно на расстоянии – голос Фаусто дрогнул, – пушечного ядра…

– Отставить! Ждать! Ещё ждем…

Словно фигуры шахматной партии, оба флота шли среди волн.

Ни один из вражеских бортов не нёс флага переговоров. Фронтальные орудия молчали.

Витал не понимал.

Чего могут хотеть пираты от гражданских судов, в отличие от богатых трюмов на Морском Шёлковом Пути? Оба Кодекса Гильдии: Морского и Сухопутного Гильдии обязывали «убить на месте» любую пиратскую крысу «буде позволяет вооружение».

Орудия его судов – позволяли.

Как капитан, он обязан защитить свои суда и своих пассажиров! Он должен сработать на опережение! Каким бы ни знал Венсана по прошлому, теперь он – по ту сторону закона.

В голове звучал хор заученных с детства слов: «Только праведный мореход достоин принадлежности к Гильдии: веками чтущей оба Кодекса, Морской и Сухопутный. Всякий же отступник – суть предатель и скверна, засоряющая чистоту Священного Океана…»

И совсем некстати всплыло в сознании то утро в лазарете после Бравелина. Теплая крепкая ладонь Венсана, пожимающая такие слабые, будто чужие, пальцы… Дурацкие шуточки над названиями снадобий Маркиза, чтобы хоть как-то подбодрить… И серьёзное венсаново: "Среди волн мы находим нашу истину, а среди бурь – нашу силу…"

Витал провел ладонью по мокрому лбу и опустил глаза. В голове все кипело от вопросов. Как мы оказались под прицелом пушек друг друга? Действительно ли бой неизбежен? Что осталось от того Венсана, которого он знал? Насколько правдивы слухи, наверняка, умноженные суевериями и страхом морского народа?

Когда Фаусто тронул за рукав, Витал вздрогнул.

– Да что с тобой, капитан?! Неужто забоялся?!

– Отставить!…

Шум собственного дыхания стихал с каждым вдохом. В последний раз он направил подзорную трубу на флагман наступающей на них армады и тихо произнёс: «Огонь!».

Команда разошлась эхом, утонувшем в грохоте пушек.

Все орудия дали одновременный залп, и акваторию поглотило огромное облако густого дыма.

– Флагману осталось не меньше получаса, но абордажа не избежать, – сухо проговорил Витал, силясь разглядеть в дыму и пламени на вражеских судах знакомую фигуру, – Приготовиться!

– Так точно!

– Пушкари, парусное вооружение прицел! Плотники – на изготовку! Остальные – к бортам!

Собственные выкрики приказов казались Виталу чужими. Эхо команд разошлось по эскадре.

Дрожащими руками Фаусто повязал косынку на тугие кудри и выхватил из ножен кривой ятаган.

– Дадим бой крысам! – заорал квартирмейстер, и одобрительные крики команды вторили его призыву.

“Крылатый” дал резкий крен. Над головами со свистом полетели ядра, дырявя паруса. Дождь из щепы заколотил по палубе.

Корабли эскадры так же будучи под атакой расходились, чтобы занять фланги.

Даже сквозь обманчиво непроглядную мглу дыма, затянувшего акваторию, виднелась небывалая скорость, на которой шли, всё приближаясь, зловещие фигуры вражеских «драконов» с полыхающими парусами и палубами. Даже горящая, армада наводила ужас.

Судно ходило ходуном. В воздухе стоял тяжёлый запах гари. Из-за взрывов и криков Селин почти ничего не слышала. Она забилась в угол и пыталась унять бешеный пульс, головокружение и приступы дурноты.

Дверь каюты распахнулась, и во вспышке очередного залпа вдруг различила статную фигуру в длинном черном бушлате. В мужчине, который махнул рукой и скрылся за дверью Селин узнала квартирмейстера Фаусто. Она выскочила за ним.

Каюта Антуана пустовала, открытая настежь. Кузена нигде не было и на палубе.

Рывок за локоть потащил куда-то в сторону. Не поспевая за широким шагом акифца, она только придерживала высоко поднятый ворот и затравленно озиралась в полумраке затянутого пороховой вонью коридора. Судя по доносящимся с верхней палубы звукам, происходило страшное.

Вдруг чужие руки грубо стиснули её плечи. Перекрикивая шум, акифец заговорил:

– Миледи, на нас напали пираты.

– Где мой кузен?

Вероятно, заметив отчаяние на лице де Круа, он ощутимо встряхнул её. Игнорируя вопрос, Фаусто медленно произнес:

– Ваша задача – спрятаться внизу. Приказ капитана. Ваш долг – выжить. Об остальном мы позаботимся.

Бедная Селин едва успела кивнуть в ответ, как раздался грохот, и судно сильно качнуло.

Чудовищного ругательства из уст своего спасителя она не расслышала. Сверху донеслись крики «полундра!», и акифец рванул назад.

Ледяной ртутью по венам де Круа разлилась решимость, и она побежала.

Мимо неслись вооружённые до зубов матросы, обвешанные боеприпасами. Селин продвигалась между моряками словно против течения. Бряцание их оружия отдавалось глухими ударами пульса в висках.

– Назад! У нас течь! – окликнул её кто-то.

Но Селин уже распахнула дверь и обмерла.

В темноте у ног происходило движение. В тусклых отсветах коридора …кипела пена. Бочки и ящики позабытыми посудинами покачивались и вращались в грозно прибывающей воде. Натужный плеск тонул в шипении и стуке.

Пробоина.

Картина скорого потопления уже возникла перед ее глазами и перепуганная Селин сообразила: спасти от смерти может только дорога наверх.

Топот сапог. Лестницы. Чей-то пот. Крики. Снова топот. Лестницы. Искаженные страшные лица. Гарь.

Она бежала, старалась смотреть только под ноги.

Дневной свет и нестерпимый шум вокруг на мгновение ослепили и оглушили.

На верхней палубе, затянутой плотным дымом, царила полная неразбериха. Крики боли и ярости тонули в грохоте орудий. Повсюду носились вооружённые тени и коротко перекрикивались на языке мореходов.

Растерянная, Селин озиралась в тщетной попытке сориентироваться и увидеть знакомые лица. Над ухом раздался громкий металлический щелчок. Она отпрянула и пригляделась.

Сонный рябой калека с железной ногой преобразился: он сноровисто заряжал арбалет и ловко выпускал в толпу болты один за другим, осклабив уродливое лицо…

Однорукий верзила-полотёр, которого вот только недавно звал мыться жуткий старик, легко взмахивал громадным топором, прорубая путь к капитанскому мостику…

Рыжеволосая крошка Дафна с татуированными глазами и подбородком тенью скользила в толпе, оставляя за собой хрипящие тела. Обе её руки, вооружённые длинными ножами, темнели от крови по локоть…

Кто-то из пиратов было замахнулся на квартирмейстера, но вдруг из груди негодяя выскочило лезвие и спряталось обратно. Из раны мгновенно хлынула кровь. Фаусто обернулся и добил врага, резко выдернув кривой ятаган из его горла.

– Птичка! Сейчас же убирайся отсюда! Берегись чёрных повязок и узкоглазых! – проорал рядом Брут, сбивая с ног какого-то хмыря. Он быстро сунул ей в руки мушкетон с порохом и махнул в сторону. – Бегом на корму, прячься!

Дважды повторять не пришлось. Де Круа побежала сквозь бой. Уворачиваясь от атакующих, она напряжённо высматривала людей с чёрными повязками на головах и лица с узкими глазами, что бы это ни означало.

Оскаленные мореходы, мелькание клинков в дыму, крики, взрывающиеся брызгами щепы борта – палуба превратилась в филиал Преисподней. От похожести «своих» и «чужих» казалось, что на корабле случился бунт, и единая команда воюет сама против себя.

Оглушительные звуки пальбы, удары металла о металл и крики почти уже не достигали слуха. В голове стучал только собственный бешеный пульс.

Профессор де Фонтенак когда-то рассказывал об опасностях для благородных дам попасть в руки морских разбойников и об их особой ценности как добычи. Антуан тогда ещё зашёлся мерзким хихиканьем и всё предлагал «поиграть в пиратов».

Селин готова была кусать локти и ненавидеть себя за то, что вообще покинула каюту, – но на сожаления не оставалось времени.

Уворачиваясь от мелькавшего оружия и искажённых злобой страшных лиц, она шаг за шагом продвигалась к спасительному закутку у расколотой пушечным ядром шлюпки.

Но едва попыталась спрятаться, как упала на спину, сбитая с ног ухмыляющимся бандитом. Раскосые глаза его смотрели холодно и жестко. Он мгновенно набросил на неё веревку и поволок к борту, истыканному множеством абордажных крючьев. Соседнее судно, что прижалось к «Крылатому», скалилось чёрной от копоти, и от того ещё более пугающей, зубастой драконьей мордой на носу. Де Круа закричала и заскользила ногами по палубе. Громыхнуло.

Тащивший её мужлан вдруг ослабил хватку и рухнул.

На месте его лица зияла отвратительная кровавая дыра.

Селин избавилась от веревки, спряталась наконец в укрытии и стала судорожно заряжать мушкет. Пули выпадали из дрожащих рук и одна за другой укатывались прочь.

До слуха донёсся хриплый смешок. В висках стучало. Она подняла взгляд и обомлела.

Снова раскосые глаза с чёрными зрачками. И кошмарные, злые маски и рогатые шлемы. Босоногие бандиты в лёгких нагрудниках и видавшей виды пёстрой одежде приближались. Её лопатки до боли вжались в древесину борта.

Вдруг прямо перед ними словно из ниоткуда возник капитан. И движения его были слишком точны и выверены. Как если бы он только и делал, что воевал.

Пинком он отправил под ноги пиратов пустой ящик, чем сбил с ног двоих. Третий приготовился было зайти сзади, когда прогрохотал выстрел. Оглушённая Селин приоткрыла один глаз. Она попала в грудь нападавшего и едва не задела капитана.

Тот вытер лицо рукавом бушлата, тяжело дыша:

– Впечатляет! Вы целились? Или просто это я сегодня везучий?

Де Круа только досыпала в мушкет пороха из рожка и поджала губы. Пуля всё норовила выскользнуть из трясущихся пальцев и никак не хотела отправляться в ствол.

Витал тем временем вырвал из рук одного из бандитов мушкет, перехватил наподобие булавы и ударил прикладом в голову. Выстрел из него же отбросил второго пирата к борту, где раненый в грудь дрогнул и затих. Схватка со следующим закончилась так быстро, что Селин даже не успела понять: как длинный острый меч вдруг оказался в горле своего же хозяина и прошел насквозь.

Очередной же выстрел Де Круа угомонил ещё одного бандита. По полотну из-под нагрудника расползалось багровое пятно.

Заворожённая и растерянная в ужасе происходящего, Селин не сводила глаз с капитана. Что-то опасное, невероятно пугающее и одновременно прекрасное виделось в каждом его движении. Он, словно в танце, уклонялся, парировал, сталкивался с бандитами в смертельных па. Вот он взбегает по такелажу, чтобы спрыгнуть и снести чью-то голову. Вот нарушает законы физики, уклоняясь от чьего-то клеймора. Вот за мгновение отправляет за борт очередного чужака…

Разгорячённый, будто пьяный от запаха крови, Витал сейчас меньше всего напоминал того интеллигентного капитана, подавшего ей руку, чтобы помочь взойти на трап. Он буквально переродился в воплощение безымянной неукротимой стихии, что торжествует в хаосе крови и огня.

Бешеный стук пульса в груди разрывала новая, неизвестная, смесь из почти детского восторга и восхищения…

«Какого же цвета его глаза?» – вдруг подумалось Селин.

– Почему вы не на нижних палубах?! – рявкнул капитан.

Не дожидаясь ответа, Витал схватил торчащий в ком-то топор, перерубил им канат на абордажном крюке и сейчас же с хрустом оставил его в черепе бандита за одной из бочек.

Дочерна насурьмлённые холодные глаза хищно выискивали очередного врага.

Селин пролепетала:

– Но там пробоина!

Он коротко кивнул. Позади закричали.

С пиратского судна, что вгрызлось в борта «Крылатого» своими абордажными крючьями, продолжали пребывать поредевшие в численности, но вполне себе ещё живые пираты.

Даже в дыму сражения Селин успела заметить блеск ятагана в руках окруженного бандитами квартирмейстера неподалеку. Капитан было ринулся на помощь Фаусто, но вдруг замер, лихорадочно озираясь.

– Сюда! – крикнул Витал и изо всех сил потянул массивное металлическое кольцо под ногами. Показался небольшой решетчатый люк. – Миледи, вниз! Бегом!

Повеяло холодом. Ненадежного вида лестница, потемневшая от сырости, исчезала в темноте. Но страх перед толпой головорезов перевесил страх возможной встречи с корабельными крысами, и Селин повиновалась.

Капитан быстро, наподобие парусинного сложения, собрал пышные юбки, что едва не остались на палубе, и всё никак не умещались в довольно узкий лаз. В торопливых, но сдержанных, возгласах моряка она краем уха расслышала что-то о Маркизе, который непременно убьёт кого-то, если доведется выжить. Едва голова Селин скрылась в люке, тяжёлая решетка шумно захлопнулась. На миг в просвете показалось встревоженное лицо капитана. Но в следующую секунду сверху громыхнуло. Посыпались щепки…

Запах пороха смешался с сыростью. Прикрыв лицо, Селин с надеждой взглянула над собой в просветы решетки. Капитана Витала уже не было видно.

Отчаянно цепляясь дрожащими руками за перекладины, де Круа продолжала спускаться. Каблук соскользнул, и она, взвизгнув, полетела вниз.

Падение завершилось треском, звуками рваных юбок и болью в ушибленной коленке.

Где-то по-прежнему ухало и скрипела древесина, но острое чувство беды вдруг отступило. Остались лишь лёгкая тревога и настороженность. Понемногу зрение стало привыкать к темноте. Вопреки ожиданиям, Селин попала не в трюм. И даже не в подсобное помещёние. Она открыла единственную дверь перед собой и перешагнула порог каюты. Едва де Круа протянула руку к чему-то продолговатому и белеющему, как во мгле вспыхнуло голубоватое свечение. На неё в призрачном отблеске смотрел огромный конский череп. В другое время такое открытие здорово бы напугало, но после пережитых потрясений сил на страх будто бы вовсе не осталось.

Селин обошла все помещёние несколько раз в тщетных попытках найти какой-либо другой выход или обитателя каюты.

Что, если корабль затонет? А если их эскадру таки захватят чужаки с узкими глазами и чёрными повязками? Живы ли сейчас капитан Витал, Антуан, Брут и те члены экипажа, которых она успела узнать?.. Но сознание словно кутала мутная пелена, и мысли в ней вязли. Будто сам запах каюты умиротворял и баюкал…

Кто здесь обитал, мужчина или женщина, понять не представлялось возможным. Запустение и словно бы покой уставленной причудливыми предметами каюты веяли странным уютом. Над потолком с тихим шорохом покачивались пучки трав, вдоль стен стояли книги. Узкое лёжбище стянула твёрдая холстина с полосами размашистых письмён и неизвестных фигур. Самым же неожиданным оказалось крепко сбитое трюмо довольно старого вида.

Де Круа вздохнула, взяла первую попавшуюся из книг и присела к столику. Вопреки привычному, ни одно из трёх зеркал не отражало, но виконтессе было уж не до того. Она раскрыла книгу на закладке и вздохнула: волнистые от сырости и старости страницы пустовали. Ни слов, ни рисунков не оказалось ни в начале, ни в конце довольно толстого издания. Селин сердито захлопнула её и огляделась. Знакомый глянец пузырьков с очевидными парфюмами и мазями на хорошеньких полочках трюмо поднимал настроение. Крышечки на удивление легко поддавались, и густые запахи косметики наполнили её сердце теплотой. Вот – тяжёлая сладость жасминового масла, вот – ароматная миндальная пудра. А этот пузырёк чёрного в призрачном свете стекла пах… пах..

Перед глазами всё закружилось, голубоватое мерцание тотчас же погасло, погрузив во мрак, и Селин уронила голову на руки.

Послевкусие

Либо Всеведущий был на стороне «Крылатого Марлина» и его сопровождения, либо им благоволил сам Морской Дьявол.

То не имело значения.

Столкновение на воде было решительно выиграно.

Если считать выигрышем удержавшиеся на плаву истрёпанные суда, и убитой – часть экипажа .

Не без сожаления моряки пустили ко дну не подлежащие ремонту великолепные пиратские фрегаты с чёрными драконами на носах, забили трюмы до отказа добычей и взяли на борт тех немногих, кто сдался.

Небо алело заходящим солнцем. Море улеглось. Ночная темнота только оттеняла следы пережитой катастрофы.

Даже молотки плотников, безостановочно, в несколько смен, выбивающие повреждения с бортов пострадавших кораблей, в этот час молчали.

Предштилевую тишину разбавляло потрескивание такелажа да негромкий скрип мореходских бушлатов.

Верхняя палуба «Крылатого Марлина» безмолвствовала в унисон уходящему дню.

Капитан наперечёт мог назвать имя каждого почившего из своей команды. С заложенными за спину руками Витал медленно брёл вдоль обёрнутых старой парусиной больших свёртков, в очертаниях которых угадывались человеческие тела. К ногам каждого было привязано по пушечному ядру.

– Капитан, поглядите-ка, какой у нас тут улов! Решили, что это один из наших за борт угодил. Ан нет… Взгляните же! – торжествующее пыхтение Лукаса разрушило момент.

Он сбросил с плечей бессильное, но крупное тело пирата и прислонил его к борту. С промокшей до нитки одежды по палубе тут же растеклась приличная розоватая лужа.

– …правда, он еле живой…

Витал устало подошел к пирату. С мокрых длинных волос, закрывающих лицо чужака, бежали тонкие ручейки. Капитан вздохнул.

– Ценная находка, Лукас. И что мне с этим делать?

– Ну может подлечим, будет палубы драить или гальюн… Мало ли… – пробурчал юнга.

– Действительно. Велю Маркизу тотчас бросить заниматься нашими и срочно лечить какую-то крысу… – Витал устало потер шею и присел к гостю, – Эй, приятель! Назови хоть одну причину, почему мы не должны тебя вернуть обратно за борт?

Он наклонился над пленным, но тот лишь тихо застонал. Только сейчас под изрубленным бушлатом капитан разглядел плечо, в котором зияла глубокая безобразная рана. Открытые участки, на мускулистом теле проглядывающие сквозь рваную ткань одежды, отливали белизной. Множество линий татуировок казались чёрными.

Истёк кровью. Не жилец…

Пленник закашлялся и что-то проговорил. Витал присел напротив в попытке расслышать и сейчас же скрипнул зубами от боли в боку и мышцах. Ему в грудь вяло ткнулся сжатый кулак со сбитыми костяшками.

– Среди волн… мы… находим… истину… – прошептал пират.

Рука его бессильно опала, и пара круглых резных золотых колец покатились по доскам палубы.

Витал уже понял, кто перед ним, но все же убрал мокрые волосы с бледного лица умирающего.

Его легко было узнать, даже несмотря на косматую бороду и полностью заплывший левый глаз.

Венсан.

Сколько лет назад они говорили в последний раз? Что сделали с ним годы? Узнал ли он Витала? Как вышло, что он стал изгнанником? Почему, Морской Дьявол подери, он оказался в этих водах и напал на бывших согильдийцев? Неужто на его-то борте не было переговорных флагов?!

Витал молча смотрел на знакомое с детства лицо и понимал, что ответов он никогда не узнает. Единственный видимый глаз закатился, а ледяная посиневшая ладонь говорила о том, что Венсан пребывал уже в ином мире. Запоздалые попытки привести его в чувство оказались тщетны.

Проморгавшись от застилавшей глаза влаги, Витал потер лоб и через боль выпрямился во весь рост.

– Лукас. Для нашего пленника уже все кончено, – он старался ничем не выдать дрожь в голосе, – Это Венсан. Похороним его по чести. Когда-то он был нам братом…

– Но разве так можно?… – раздался чей-то неуверенный голос позади.

– Он заплатил за свои похороны. И мы принимаем эту плату, – отрезал капитан, и в его ладони сверкнули поднятые с палубы кольца.

Спустя полчаса непривычно молчаливая команда теснилась у борта, и десятки рук сжимали снятые головные уборы.

Васко обвел взглядом ряды закутанных в ткань тел в последний раз. Внутри кипела непостижимая злость. Сил определить её адресата не осталось. Скорее он негодовал на проклятых пиратов, что стали на пути их эскадры. Или быть может, он злился на каждого из тех, кто оказался в этих мешках за их нерасторопность? Или за излишнюю браваду в бою? А может, больше всего он был зол на самого себя за то, что не нашел способа предотвратить все эти смерти?

На плечо легла тяжёлая рука. Маркиз проскрипел:

– Пор-ра, капит-тан.

Отвернувшись, Витал сердито шмыгнул носом и посмотрел на плотника в упор. Тот только медленно покачал головой. Капитан опустил глаза. Не прими на себя капитанство, он мог бы себе позволить отдаться гореванию. Он мог бы молчаливо раскуривать трубку и предаваться воспоминаниям, лишь бы не отпускать погибших. И Витал всё оттягивал момент, когда короткая молитва морского народа поставит точку, и назовёт мёртвых мертвецами. Казалось, произнеси он формулу прощания, и объятия его памяти разомкнутся, чтобы отпустить братьев в вечность забвения. Но плечи расправились, спина распрямилась, и он проговорил:

– Рождённые морем в бездну морскую и вернутся. Ласковой глубины, братья.

– Ласковой глубины, – вторили ему голоса вокруг.

Жан и Жак, хмурые, тихие, зарёванные, одного за другим отправляли погибших мореходов в за борт.

В тишине подступающих сумерек раздалась невыносимо долгая череда всплесков.

– Экипаж, па-а-адъём!

– Подите вон, – промычала Селин и перевернулась на другой бок.

– Птичка, одевайся и спускайся к нам в кают-компанию. Все уже собрались. Намечается пирушка!

Сон начал отступать, и она присела в постели. Каюту наполняли розовые лучи заката.

– Что ещё за пирушка? – спросила она без особой надежды на ответ.

– Да кто их поймет, этих крыс мокрожопых, – пробасил Брут из-за двери. – Впрочем, не отдали концы и ладно – ребята живут, как в последний раз! И они правы…

Всё, что говорил телохранитель, показалось каким-то несусветным бредом. В сознании то и дело всплывали мутные образы морского боя, лихого капитана Витала, дрожащий в её руке пистолет и загадочная тёмная каморка с волшебным свечением…

Де Круа потерла лицо. Чудовищно несуразный и дурной сон! Она встала с постели и охнула: тело нещадно ломило.

Дрожащей рукой де Круа приподняла разорванный подол то ли пыльного, то ли подпалённого платья. Так и есть! На левой коленке запеклась кровь – след от недавнего падения с лестницы.

– Как я попала сюда, Брут?!

– Не помнишь? Мне тебя принёс старикан их, сказал, дескать нашёл без чувств на нижних палубах. Я уж подумал, что ранили, да он только зыркнул и велел уложить спать. Антуан уже со всеми в кают-кампании, да и я голоден, как собака. Спускайся к нам, узнаешь, как оно что…

До конца не сознавая реальность, но возмущённая и зверски голодная, Селин окончательно проснулась. Наспех прихорошившись и надев чистое, она направилась на многоголосый гомон под аккомпанемент восхитительных ароматов мяса на углях. Де Круа уже начинала забывать запахи нормальной пищи.

В низком сизом дыму мерцали свечи.

Лязг приборов тонул в чавканье и хриплом смехе. И на первый взгляд практически ничего не напоминало о минувшем страшном бое. Словно она попала на застолье в дружеском компании. И только когда на моряках показались медицинские повязки, она поняла, сколько раненых осталось после схватки с пиратами.

У края стола толпились матросы в промокших штанах, спешно набивали рты и рассовывали по карманам бутылки.

– Капитан, удалось запечатать часть затопленных помещёний. Вот только у нас на исходе запасы смолы и досок. Неделю, от силы две, протянем, ей-ей. Кровь из носу «Крылатому» надо идти на верфи, иначе… – произнес один из них.

– Благодарю, я в курсе, – капитан излучал собранность и спокойствие, – Даю вашей бригаде отбой. Я распорядился о смене. Все по прибытию получат награды. Если не от Гильдии, то от меня лично.

– Так точно!

Несколько матросов устало плюхнулись за стол к уже сидящим, остальные, хлюпая сапогами, удалились.

Завидев леди де Круа, капитан встал из-за стола. Его примеру последовали все собравшиеся. Громыхнули стулья. Недавние опытные бойцы, четко исполняющие свои роли, снова напоминали какой-то расслабленный сброд. Но теперь они уже не казались настолько чуждыми, как раньше. Глядя на разношёрстную публику, Селин впервые позволила себе улыбнуться:

– Добрый вечер, господа!

Ответом ей стал стук налитых до краёв кружек, чашек, бокалов, плошек и пиал. Огоньки свечей превратили простецкую кают-компанию в подобие причудливого салона, полного фантасмагории.

– Моя драгоценная кузина! Как я счастлив, что и ты с нами!

Судя по интонации и блеску в глазах, Антуан уже был прилично пьян. Он грациозно взмахнул миниатюрной вилкой с нацепленной на неё огромной бараньей лопаткой и придвинул ей стул.

– Где твои манеры, кузен?! – тихо проговорила сквозь улыбку де Круа. – Давно ли ты стал одним из «них»?..

Впрочем, про себя Селин с облегчением вздохнула – брат остался жив-здоров вопреки всем потрясениям. Тем временем Антуан уже увлечённо разъяснял одноногому боцману с арбалетом и обожжённым лицом – почему так важно владеть приборами в количестве не менее трёх вилок, да и то от безысходности.

На них с недоумением смотрели несколько мореходов. Впрочем, увидав, как де Круа их заметила, участники пирушки тут же сосредоточились на угощениях.

Селин окинула взглядом стол. В отличие от приевшейся солонины с морковью, новые блюда ненавязчиво напоминали о недавнем пополнении запасов. Чего тут только не было!

Розовеющая нежным срезом буженина с хрустящей корочкой; акифские огромные орехи, сочащиеся прозрачным маслом ядрами; кокосы, ловко порубленные вместе со скорлупой; расставленные по столам импровизированные груды отдающих коричневым и красным куриных ножек в соусе по-мейлонгски; маринованные кальмары и куски жареной рыбы; криво нарубленные и пахнущие на весь коридор сыры, – она смекнула, что окна-то были распахнуты настежь вовсе не из-за тяжелого духа алкоголя с табаком; – сложенные пирамидками варёные бледные картофелины…

…и бутылки.

Огромное количество мутных бутылок, что чёрными пыльными башнями возвышались посреди импровизированного города кушаний.

С набитым ртом Брут разъяснял на матерном разговорном какому-то бедолаге с подвязанной рукой весь вред для суставов кисти неверного захвата клеймора, а так же как следует держать его правильно и крепко. Для пущей убедительности гвардеец ассистировал себе похожей по размеру костью с остатками мяса.

Маркиз, бледный ужасный старик с пронзительными синими глазами и тонкими паучьими пальцами, тот самый, что увещёвал матросов к мытью, единственный, кроме капитана, пользовался вилкой и ножом. Он недовольно косился на собрание из-под хмурых бровей и аккуратно накладывал себе кушанья. Впалые щеки покрывала серая щетина, уголки красного рта были оттянуты книзу, и создавалось впечатление, будто ему в тягость весёлая компания.

– Как вам спал-лось, милед-ди? – вдруг спросил старик. В скрипучем голосе его прозвенело зловещее недовольство.

– Я… – отчего-то виновато начала Селин, – …Так то была ваша каюта? Никогда бы не подумала…

Но Маркиз сокрушённо покачал головой и что-то пробормотал про посудную лавку.

Когда он потянулся через стол за бутылкой, де Круа невольно перевела дыхание и поёжилась.

– Не обращайте внимания, миледи. Наш Маркиз всегда недовольный и ворчит, только дай повод, – подсказал женский голос. – Ну а чё ему? Типа раз он у нас самый главный судовой лекарь и начальник над плотниками, с него и спросу нет…

Дафна втиснула косоногий табурет рядом с леди де Круа и вытерла нос рукавом.

– Вот уж не думала, что вы-то и стрелять не боитесь, и абордаж вам не помеха!

Не веря ушам, Селин посмотрела на рыжеволосую юнгу. Та без тени смущения восхищённо разглядывала её, и явно чувствовала себя очень уютно. С набитым ртом Дафна умудрялась и рассказывать, и жевать, и хихикать над шутками с противоположного края стола.

Де Круа устала глотать голодную слюну и тоже потянулась к аппетитным закускам. Сразу несколько сидящих за столом кинулись накладывать угощения на её тарелку.

Оказавшись перед хаотичной горкой еды, Селин бормотала благодарности и дарила улыбки.

– Не знал, что мамзели вроде вас обучены так недурственно стрелять, – прошамкал боцман и закашлялся. На его некрасивом, пропитом лице показалось неподдельное восхищение .

Дафна почтительно кивнула на него:

– А этот вот – Красавчик. Звать Люсьен. Наш боцман. Главный после капитана на Верхней Палубе. Как-то раз он чистил мушкет, зажав промеж колен, а тот ненароком…

– С тех пор и Красавчик!

– …и признаёт только арбалеты и луки. Пороху на дух не переносит…

Де Круа любезно улыбалась и радовалась, что в неярком свете свечей собеседники вряд ли разглядят ее смущенный румянец.

– Своим скромным навыкам я обязана урокам Брута. Он с детства обучал нас с Антуаном…

Боцман придвинулся ближе и начал горячо, но неразборчиво, что-то объяснять про преимущества арбалета перед мушкетом.

Напротив братья-близнецы Жан и Жак с тремя руками на двоих, что драили палубу и при этом прекрасно владели топорами, сосредоточенно ловили вилками одинокую скользкую горошинку на столе.

– Откровенные идиоты, – тихо заметила Дафна. – Но хороши в своём деле: ни пылинки после них не остаётся!

– А это тело, – юнга пихнула локтем сидевшего рядом грузного матроса, – Толстяк Жиль. Глава пушечной бригады, обитатель нижних палуб.

– Главарь. – Неожиданным фальцетом ответил тот.

– Не вы ли грузили фарфор в порту в день нашего отплытия? – уточнила Селин.

– Уж извиняйте, со снарядами куда как проще, миледи… – Толстяк сконфуженно уткнулся в кружку.

Над ним заливисто расхохотался смуглый и щуплый молодой человек, в котором Селин узнала юнгу Лауро. Секунду назад он бодро размахивал руками, расплескивая из кружки, и в лицах изображал мейлонгских пиратов. Но тут же напряжённо притих под взглядом де Круа.

– С опоссумом неловко получилось, миледи… Прошу прощения…

– У Лауро нашего беда с юмором, да и вообще с башкой, – с энтузиазмом прокомментировала Дафна, – Хорош лишь в картах и хм… в навигации. Вечный юнга… Ну чё! Уже б матросом стал!.. Дрищара!..

– Ой, а сама-то! Килькин хвост! – запальчиво возразил Лауро и запустил в неё картофелиной.

После ловкого уворота в ответ показался язык.

– Все дарованные морю в целом странные… – как ни в чём не бывало продолжила приосанившаяся морячка.

Селин стало любопытно:

– Что значит «дарованные морем»?

– Так то очень просто, миледи! Давайте-ка я вам целиком растолкую, как всё устроено. «Рождённый морем» – мореход, которого матушка произвела на свет в плавании. «Переродившимся» считается пришелец из какого угодно народа, кто доказал Гильдии свою верность и отрёкся от предков и Родины. – Она кивнула на квартирмейстера. – Фаусто вон. Его вроде как у себя в Акифе даже казнить собирались за какие-то дела, ну он и ушёл к нам в мореходы. Помер для них, родился для нас… А вот «дарованным» называется тот, кого родители отдали Гильдии совсем карапузом. В уплату за долги, к примеру, ну или там услуги всякие… Капитан наш как раз из таких… Поговаривают, будто его родители – какие-то большие шишки с континента. Но то ерунда полная! Потому как зачем богачам-аристократам понадобилось бы отдавать за долги собственного сына, верно же?

Вдруг юнга взглянула на Витала и резко умолкла, будто позабыв, о чем говорила. Селин показалось, её глаза восторженно заблестели.

Капитан, бледнее обычного, все также занимал место во главе стола. Он отрешённо кивал на самозабвенный рассказ квартирмейстера о некой «описи». Сквозь шум застолья Селин смогла разобрать имена известных художников вроде: Каровадзи, Флембрандта, Тохисая… Как могли произведения искусства знаменитых мастеров оказаться у пиратов?

Неизменная треуголка отсутствовала. Тяжёлый бушлат уступил место простому кителю тёмно-синего цвета, застёгнутому на все пуговицы. Аккуратный хвост из выгоревших на солнце волос по-прежнему стягивала чёрная лента. Даже сквозь манеру хмурить брови, прищуриваться и поджимать нижнюю губу отчётливо читались благородные черты. Тонкие линии татуировок, уходящие из-под скул вниз вдоль шеи за воротник, только подчеркивали впечатление.

В голове Селин проснулось любопытство: какие же узоры прячет его тело под одеждой? Впрочем, де Круа немедленно запретила себе подобные вольности. Жар румянца на щеках объяснялся ничем иным, как крепостью вина.

– Друзья! – чуть поморщившись, Витал встал и оглядел собравшихся.

Фаусто долил в его бокал из тёмной бутыли. Разговоры сейчас же остановились. Умолк и пьяный смех.

– Благодарю вас за отвагу, собранность и огромную волю! Вы – главная причина, почему «Крылатый» и вся наша эскадра не остались кверху брюхом. Кабы не вы, смельчаки…

– …с-с-самоубийцы…

– Всё же смельчаки, Маркиз, – капитан снисходительно улыбнулся. – Так вот. От боцмана до последней пороховой обезьяны, все хорошо сделали своё дело. В противном случае, мы бы сейчас не сидели за этим столом. Наши суда были бы разграблены и уничтожены, мы кормили бы рыб, а пассажиры, кстати, проявившие недюжинную смелость, – он сдержанно кивнул Селин, – попали бы в плен или разделили ту же участь. – Он тепло оглядел собравшихся, и голос его стал тише. – Помянем и наших братьев из эскадры, не доживших до сего часа…

Над столом прозвучало нестройное эхо:

– Ласковой глубины…

Навалившаяся тишина погребла под собой и застолье, и веселье мореходов. Из раскрытых окон доносился шум волн. Де Круа стало невыносимо грустно, и она торопливо сделала из кубка маленький глоток.

– Никто не поверит, что мы сумели одолеть Венсанову бригаду, капитан! Ты пушки ихние видал-то? А зверей энтих – мейлонгцев?..

Затевался спор. Изрядно разогретая спиртным команда загалдела.

– Поделом этим чертям! И Венсану заодно!

– Не на-а-адо! Венсан нормальный был, пока Гильдия его не засудила! – авторитетно прохрипел Красавчик, – Да! Я-то знаю правду, отродья! Мне брат вон ещё тогда рассказывал, дескать всё от того, будто он некий нехороший секрет прознал. Вот его и турнули по-тихому! Да! И не один он такой! Иначе кто бы с ним ходить стал, а? А? Люди говорят, не матушка нам Гильдия, а мачеха!

– Да ты совсем упился что ли?! Наслушался поди по кабакам сплетен врагов Гильдии, да берега попутал! Знаешь ведь, чёрт свинорылый, никто на тебя не донесёт, вот и зазря треплешься!

– Всё не так было! Я знаю! Мне Рено с «Подкова Фортуны" шепнул, мол Венсан-то, говорят, продался кому-то из сухопутных! Да бездной клянусь, ну! Его и так упрашивали, и сяк, мол, Венсан, ну ты чего, одумайся, брат! Даже, говорят, сам Адмирал с ним беседы имел! А он и заладил, мол, не брат я вам больше! Так сам в крысы и подался! Ну хошь, ну спроси Рено! Он честный малый!

– Негодяй он сам, негодяев и насобирал с Морского Шёлкового-то! Ну кто, кто в своём уме будет брать в команду выродков с Мейлонга, а? А?!

Моряки закипали. Раздались голоса, возмущённые словами, бросающими тень на Гильдию. Но были и те, кто поддерживали боцмана.

– Негоже так к своим же относиться. Не по-людски это! – горько добавил Толстяк Жиль и вытер слезинку блестящей от жира пятерней.

Как бы ни были интересны мнения раскрасневшихся сторон о загадочном Венсане, Селин отметила помрачневшее лицо капитана. То ли само имя поверженного врага, то ли оскорбления в адрес Гильдии Мореходов, казалось, причиняли ему боль. Он с трудом принял прежний невозмутимый вид и громко ударил по столу. Распря немедленно утихла.

– Отставить! Мы – дети Гильдии, и должны об этом помнить, – он отпил из бокала так, будто запивал морского ежа, и бодро продолжил:

– Как я уже сказал, без вас не случилось бы этой победы! Выдам боевые, как только сойдём на берег!

– Ура капитану!

Тотчас же поднялся гвалт. Зазвенели бутылки. Как будто и не было споров и разногласий. Перебивая друг друга, моряки делились, кто на что хочет раскошелиться, в каком месте и сколько раз.

Антуан тем временем завладел вниманием присутствующих и оживленно рассказывал свои впечатления от боя.

– Галеонные фигуры в виде драконов! Чёрные флаги! Это непередаваемо! – разглагольствовал кузен, срываясь на восторженный крик и размахивая своим кубком. – От лица рода де Сюлли объявляю вам благодарность за пример истинного мужества в пылу морского боя, что навсегда запечатлелся в моём измученном сердце! Я буду век у вас в долгу, друзья мои!

Он даже не замечал, как мореходы беззлобно посмеиваются над ним, и продолжал ораторствовать.

Тем временем Селин боролась с бурей противоречивых чувств. И чем больше силилась понять происходящее, тем меньше получалось. В голове не укладывалось, почему столь масштабные потрясения, очевидные внутренние разногласия мореходов так легко сменялись на искреннее и веселое торжество? Она тревожно всматривалась в лица моряков, вот только что готовых устроить драку, а теперь вовсю обнимающихся.

– Мор-ре сейчас лас-сково, а потом вдр-руг свир-репо. Жизнь-то – штука хр-рупкая, уж поверьте, а мы – не бес-смертные, нет, миледи. Сегодня кому-то из нас повезло, а кому-то – нет. Завтра не повезёт уже нам… Мы попр-рощались с братьями, и сейчас пр-разднуем, как сделали бы и они, будь на нашем месте. Бес-сконечно скор-беть о пр-рошедшем – значит доб-ровольно отвер-ргать дары жизни. Так было, и так буд-дет, сударыня…

От скрипучего голоса Маркиза над самым ухом Селин едва сдержала дрожь. Неужто он ещё и мысли читать умеет? Тем временем, лекарь придирчиво собрал со стола тарелки с кушаньями, по его словам – для раненых, что не смогли присоединиться к застолью, и откланялся.

Де Круа задумчиво посмотрела ему вслед и с облегчением отметила, что с уходом старика в помещёнии словно посветлело и стало легче дышать.

Сидящая рядом Дафна случайно задела Селин локтем и принялась рассыпаться в неловких извинениях.

– Пустое! Лучше расскажите что-нибудь и о капитане, – портвейн с ломтиком ветчины сделали своё дело, и приятное тепло разлилось по телу де Круа

Юнга задумалась.

– Самый молодой капитан в Гильдии. Ему ведь всего двадцать пять лет!..

– Дафна, не огорчайте меня, называя очевидное. Какой он?

Девушка зажмурилась и в один глоток опустошила кружку.

– Наш капитан Витал – самый лучший в мире! – затараторила она громким шёпотом. – Всегда думает о команде и о «Крылатом» прежде себя. Любит искусство и всякие редкие штуки. Он самый умный, самый надёжный, самый справедливый!.. Терпеть не может лимонов. А ещё по утрам любит крепкий кофе с щепоткой корицы и кардамоном. Но надо совсем чуть-чуть и не сильно горячий. Доверяет только мне его делать…

Дафна выдохнула и победоносно усмехнулась: ни у кого нет такого капитана, как наш!

Де Круа рассеянно улыбалась и не понимала, что больше её умилило – доверие ли внезапно разговорчивой юнги или совершенно неожиданные стороны характера капитана. Потому она аккуратно продолжила расспрос, стараясь не слишком демонстрировать любопытство и восхищение.

– У такого отважного капитана наверняка есть и чудесная супруга…

– Что вы, миледи!.. Он холост.

– Надо же… Он упоминал некую Уну. Кто это? – Селин вспомнила, как он назвал её этим именем, явно обознавшись.

– А. Да русалка эта его, – весь вид Дафны был таким, как если бы русалки делом самым обыденным. Но на удивлённо поднятые брови де Круа она подавила смешок, – Он конечно злится, называет её морской принцессой… но, миледи, вот лично я никогда её не видела! А он уже сколько жемчугов извёл на эту стерву! Знай себе бросает в воду по жемчужине и что-то бормочет… Да и в альбомах у него промеж рисунков она всегда в разных видах… Что ни каракули, на следующем листе обязательно она… Всё гоняется за выдумками наш капитан, и совсем не замечает хороших всамделишных людей рядом…

Поймав на себе вопросительный взгляд, юнга смутилась и натужно рассмеялась.

Селин открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, но раздался громкий голос изрядно развеселившегося Антуана.

– А знаете ли вы, какое у моей кузины прекрасное сопрано?! Да-да! Она поёт… пела… партии разных опер!.. Как её… – глаза де Сюлли-младшего влажно блестели. – Селин, прошу… Вы будете потрясены её вокалом, друзья, уверяю!

Мгновенно де Круа натянула свою самую любезную улыбку и уже начала выбирать наиболее страшное возмездие, которое постигнет кузена за эту неслыханную выходку. С каких пор привычка волочиться за заезжими актрисками сделала его экспертом в вокальном искусстве?! И как он вообще может…

Изрядно поддатые моряки заулюлюкали.

– Давай, дворяночка! Дай жару! – раздался многоголосый расхлябанный хор, и вокруг всё стихло.

На неё уставились не меньше четырёх дюжин пар глаз разных степеней мутности.

Позабыв о приличиях, ей захотелось убежать и запереться в каюте. Однако встретив заинтересованный взгляд капитана, Селин нервно улыбнулась, выдохнула, осушила бокал и…

Она делала это уже сотни раз с самого детства. В салонах имя Селин де Круа было на слуху как дань моде на причастность к высокому искусству, как знак тонкого вкуса хозяев и как лёгкий намёк на фривольные пристрастия некоторых господ. Селин и сама понимала, что потакая увлечению, скользит по грани между бесстыдством и искусством, ведущим в сословную бездну, щедро оплачиваемую «ценителями прекрасного». Однако же сейчас, на корабле, по необъяснимой причине, ей как никогда стало боязно. Здесь не было ни простейшего клавесина, ни продуманного потолка, что воспроизводят необходимую глубину звука… В конце концов не было публики, способной оценить всю красоту и игру голоса: только мужланы, не знавшие ничего краше кабацких прилипчивых мотивчиков… Да и упражнялась она давно…

Но – шум волн словно принёс недостающий ритм аккомпанемента, и полилась мелодия.

Исчез корабль, исчезли думы о пережитом, остались жизнерадостные переливы вокальной партии, сплетённой со строфами о превратностях судьбы. И не было в них ни тяжести, ни тоски, ни пелены рока. Глубокое, живое чувство расцвечивало историю об великом преодолении звонко и легко, и душа, словно бабочка, перепархивала с сердца на сердце, возвышая их до самых звёзд. От избытка чувства Селин пела, прижимая руки к груди, и казалось, она вот-вот окунётся в неведомую, полную красок, пропасть…

Наконец де Круа открыла глаза. Было так тихо, что раздавалось только шипение пены о борт за окнами.

Лица команды «Крылатого Марлина» просветлели. Кто-то задумчиво смотрел в черноту распахнутых окон. Кто-то тихо плакал, вцепившись в плечо товарища.

Заворожённый, Фаусто застыл с приоткрытым ртом. Пальцы Дафны мелко дрожали. Красавчик комкал видавший виды платок.

Нарушив тишину, ставшую священной, Жан и Жак робко захлопали. Их поддержали неслыханными по силе овациями и свистом.

– А я говорил! Говорил! – завопил Антуан, наслаждаясь произведённым эффектом.

– Ария Королевы Мглы из «Магической Скрипки», – задумчиво проговорил Витал и посмотрел певице в глаза. – Какое чистое сопрано. Великолепно. Благодарю.

– Надо же. Наша леди оказывается – сущий соловей. Ну или сирена… – Фаусто удивлённо хлопал в ладоши.

– Прошу меня извинить, – капитан спешно покинул кают-компанию.

Де Круа задумчиво рассматривала донышко опустевшего бокала, когда подошёл зарумянившийся Брут и долил ещё портвейна:

– Чего загрустила?

Она неопределённо махнула над столом.

– Знаешь, и подумать не могла, что моряки такие… такие… люди? Да и капитан…

– О, принцесса наконец заметила людей!.. Это надо уметь пережить! Особенно, если считаешь, что все они должны быть равны.

Селин смерила его взглядом.

– А что до капитана… Отличный мужик, чёткий. Держит палубу. Хотя и пидороват на мой взгляд. Сама посуди: одевается как франт, побрякушки все эти в брови и в ухе, да ещё глаза чёрным обводит по этой их моряцкой моде. Но, как говорится: не суди, да не судим будешь…

Де Круа вдруг стало очень стыдно за него.

– Пошёл вон отсюда, грубиян, – прошипела она.

– Давай, не засиживайся с простолюдинами.

Хрустя суставами, Брут потянулся и вышел.

Диалог

Угрожающе спокойные воды и масляно блестели в свете восходящей Луны. Если экспедиция попадёт в затяжной штиль, при всех повреждениях на ней можно будет ставить крест.

Внезапный экспромт пассажирки окончательно выбил из колеи. Оглушенный и переполненный впечатлениями за день, Витал пытался успокоиться, всматриваясь в бледные звёзды.

Фаусто был прав. Сирена.

И так внешне слишком похожая на Уну, леди де Круа только что явила при свидетелях ещё и качество подлинной легендарной морской девы. А её сладкоголосое пение, как известно, погубило не одну сотню кораблей.

Ему стало не по себе. Можно ли столь прекрасное пение расценивать как дурной знак? Определенно стоит держаться подальше от этой особы. Не хватало новых проблем сейчас, когда его судно приняло на себя весь удар и только чудом держалось на плаву…

После нападения «Крылатый Марлин» имел жалкий вид.

Паруса на грот- и фок-мачтах провисли, зияя дырами от ядер, верхняя палуба всё ещё кое-где бурела от крови, вздыбленная разломами от снарядов. Пятна копоти, словно кровоподтёки, изуродовали борт. И щепа повсюду… Витал понюхал пропахший порохом рукав и поморщился. Ему самому было физически больно с той же стороны, где оказалась и рана «Крылатого»: левый бок человека и левый борт корабля нуждались в помощи.

– Что ни говори, Уна, а мы все-таки везучие, – прошептал он и, осторожно, чтобы не напирать на рану, перегнулся через перила рассмотреть получше пробитый снарядами борт. – Нас с «Крылатым» так просто не возьмешь…

«Золотые Пески» отделались легко: кроме дыр в парусине, и то на фоках, корабль не пострадал, чего не скажешь об остальных. «Лентяй» зиял подпалённым правым бортом, но по счастью критических пробоин не имел, но до замены на верфях на усиление грот-мачты ушел весь запас древесины. «Фурия» же утратила бушприт, а пробоина с кормы отдавала бесстыдством пьяной торговки, потерявшей юбки.

За всё время пути, вопреки обыкновению, Уна никак себя не проявила. Ни шёпота, ни ветерка, ничего.

– Тогда и я не скажу тебе ни слова, – с деланной обидой пробормотал он и зажег трубку.

Задраить отсек с пробоиной удалось, но она дала здоровенную трещину, сквозь которую всё прибывала вода, и ни о каком продолжении рейса речи не шло. Из-за неё же не удалось и собрать целиком добычу с кораблей противника, однако эскадре вообще посчастливилось не потерять ни одного судна, чего не скажешь о людях.

Витал опустошенно взглянул на палубу, ещё помнящую следы зашитых ветошью тел моряков, над которыми до самого конца колдовал мрачный Маркиз. Впрочем, потери могли быть и серьёзнее.

В глубине души он был искренне благодарен, что корабельный врач не оставил его наедине с долгом и приготовил их к возвращению домой, в Бездну Морскую. Серебристое облачко вздоха растворилось в лунном свете.

Ему, как капитану, нелегко дались проводы этих бедолаг в последний путь.

Он едва не сорвался на Жана с Жаком. Сколько ни скоблили палубную доску, близнецы всё никак не понимали, что же за пятно им следует оттереть у борта, и только виновато хлопали глазами. Виталу же то и дело мерещились контуры тела Венсана в рисунке древесины…

О бывшем друге он старался не вспоминать. Вот только его мертвенно-бледное лицо немым упрёком то и дело вставало перед глазами.

Витал потер веки и попытался прогнать видение.

Он не имеет права впадать в уныние. Сейчас, когда на нём лежит задача во что бы то ни стало дойти до верфей Малого Орфея, чтобы привести судно в рабочее состояние.

Пассажиры… Показалось, от этой мысли вот-вот разовьётся мигрень.

Как эти важные шишки отнесутся к отклонению от курса? Возможные штрафы волновали капитана куда меньше, чем потеря репутации, что позволяла хоть как-то продвигать идеи своих изобретений в Инженерном Корпусе Гильдии.

Может лучше перевести высокопоставленных пассажиров на другие суда эскадры, чтобы продолжить путь без проволочек? Да хоть бы на те же «Золотые пески»… Витал снова посмотрел на соседние корабли и с досадой покачал головой. Отпускать грузовое судно, пусть даже которое почти не пострадало, без сопровождения в текущей ситуации – дело подтрибунальное. Да и разве он может оставить свои суда без контроля и присмотра? А за пассажиров он отвечает головой…

Что же, ему предстоит выслушать множество претензий и недовольств. Юным аристократам вместо дворца придется жить в весьма скромных резиденциях за пределами города. Ведь доступ на закрытый для посторонних остров мореходов, согласно Кодексу, был строжайше регламентирован. По букве закона попрание этого, как и прочих запретов, связанных с гостями острова, определялось как госизмена и каралось вплоть до лишения всех званий и пожизненного исключения из Гильдии Мореходов. На деле же власти смотрели сквозь пальцы на небольшие нарушения, особенно если чужаки не мозолили глаза и не скупились на траты в местных увеселительных заведениях. Разумеется, часть доходов падала в карман кому-то в Адмиралтействе.

Капитан прерывисто вздохнул. Вся эта коррупционная возня здорово злила. Впрочем, как и бюрократия, в которой капитаны увязали всякий раз, когда приходили на Малый Орфей…

Мимо проковылял Красавчик Люсьен, щеголяя расшитым трофейным камзолом, что ему явно был не впору. Верный арбалет болтался за спиной в ритм стуку железной ноги.

– Славно потрудился, Красавчик!

От улыбки перетянутое шрамами лицо боцмана стало ещё безобразнее.

– Капитан, а вы тоже заметили, какие у них кливера? Нам бы такие! «Крылатый» сразу на дюжину узлов ускорится! – прошамкал Люсьен.

– Ничего не могу обещать, нам бы скорее быть на ходу… Но да, да, обратил внимание.

Витал потёр лоб.

Опять эти кливера. Ему хватило восторгов Фаусто по поводу элегантных, узких, словно лезвия, парусов. Да сам он и похлеще команды понимал, насколько увеличатся тарифы за перевозки, ускорь он свои рейсы на неделю, а то и на две. Более того, в его столе давным-давно пылилась заполненная на кливера заявка в гильдейские верфи на улучшение, да только пока нечем было оплачивать её подачу. И заодно попадание на рассмотрение… если опять не потеряют…

С нижней палубы всё ещё доносился хохот.

Поддатого Фаусто было слышно по неритмичному стуку сапог, подкованных на Акифский манер. Тёмные от чернил пальцы сжимали убористо заполненные описи.

– Капитан! Записал пока не больше четверти… Нет, а ты только взгляни, какой улов! Какой улов! Я тебе клянусь, до утра глаз не сомкну, а сделаю! Посмотри, ты посмотри, сколько они везли ценностей! А какие колье и броши! Не перестаю удивляться картинам! Но тут ты больше нас всех разбираешься…

Витал хотел было улыбнуться, но зачем-то серьёзно произнес:

– Самое ценное реквизируют, ты же знаешь. Что там ещё?

Квартирмейстер снова зашуршал бумагами, но Витал остановил его жестом.

– Ты наверняка так же устал, как и я. Иди уже, отдыхай. Я пока поизучаю, то, что есть, – он взял стопку листов и с усилием вгляделся в убористый почерк квартирмейстера.

– Как ты? – Фаусто озабоченно покосился на выглянувшую из распахнутого кителя повязку.

– Жить буду. Чай не впервой…

– Смотри мне! Обещанный загул я тебе запомнил!

Едва ли не пританцовывая, Фаусто умчался на нижние палубы.

Ну и денёк…

Капитан помял переносицу, присел на большую бочку у мачты и вытянул гудящие ноги в высоких сапогах.

Напряжённые мысли подобно волнам сменяли друг друга.

Не забыть выдать жалованье до прибытия на Да-Гуа. И боевую надбавку. Снова из своего кармана, пока клячи из страховой пересчитают…

Убористые строки описи едва читались в лучах восходящей луны. Палуба напомнила лучшее из полотен ван де Фелде, как раз лунный пейзаж, и Витал устало улыбнулся. Присутствие на его судне картин, несомненно подлинников, раз дело касалось Венсана, умиротворяло. Он набил трубку.

– Завтра посмотрим шедевры. Уна! Знала бы ты! Если Фаусто не ошибся, ты увидишь жизнь тех мест, где никогда не бывала… – пробормотал Витал и продолжил выискивать в описи список картин.

– Капитан, – о, и Дафна здесь… – Миледи пассажир решила залезть на рангоут. Мы с Лауро едва сняли её… Не, ну я говорила, что ей хватит…

– Врёшь! Дура! Сама и подзуживала миледи!

– Сам врёшь! Не было такого!

– А кто на спор играл в «кто скорее увидит дно»?! Ай!!

Пунцовый Лауро вёл под руку повисшую на его плече миледи консула.

Де Круа была пьяна.

Из высокой прически выбились локоны. Пышные рукава платья были небрежно закатаны до локтей, а ворот нелепо вывернулся, обнажая плечо и ключицу. В ухе покачивалась одинокая жемчужная серьга. Вторая отсутствовала. Но на лице аристократки вместо привычной за месяц путешествия чопорности блуждала лукавая улыбка, и даже в неярком свете луны виднелся румянец, характерный для избытка напитков.

Посмотрев на суровое лицо Лауро, Селин вдруг заливисто расхохоталась и долго не могла успокоится, пока не начала икать.

Витал склонил голову на бок и задумчиво пыхнул трубкой.

Очередная проблема.

– Капитан, да велите же меня отпустить! Такой серьезный… Ха-ха! Вцепился мёртвой хваткой… Я – консул Альянса Негоциантов, между прочим! И имею дипломатическую… неприкосновенность! Правда имеется специальная оговорка для Кодекса Мореходов… Ик!..

Она вновь задорно рассмеялась, обнажая щербинку между зубов. На щеках появились ямочки, а большие глаза блестели. Совсем как простая девчонка. И как… Она.

Кивнув, Витал дал понять юнгам, что те могут идти.

– Благодарю! – де Круа посмотрела на него и поспешила пригладить растрепанные волосы. – Мне после застолья вдруг стало невыразимо тоскливо… и… я решила забраться на эту штуку! Вы живете как в последний раз, вот и мне захотелось…

– Марс. «Эта штука» называется марсом. Затея довольно… опрометчивая. Ночью вас могли не разглядеть и не успеть снять оттуда. Увы, но никакая дипломатическая неприкосновенность при падении с такой высоты вас бы не спасла. Но, признаться, я рад, что невзирая на сегодняшние приключения, вы наконец в отличном настроении…

Он слишком устал, чтобы сдерживать иронию и снисходительный тон. Но пассажирка, казалось, ничего не и слышала.

– Вы позволите? – её рука неожиданно вынула трубку из его рта.

Прежде чем Витал успел отреагировать, пухлые губки обхватили мундштук…

– Какая гадость! – мгновение спустя он едва разобрал сквозь её истошный кашель и смех. – Как вы это… кхе-кхе… курите?!

Он хотел что-то возразить, дескать, это – лучший табак, который только можно достать, но остановил себя. С чего бы ему объясняться с ней?

– А ведь ещё месяц назад вам было дурно даже от мысли пригубить мою флягу, – заметил Витал и подбоченился. – Чему обязан смене настроения? Видимо портвейн подействовал на вас исключительно хорошо…

Продолжать сохранять невозмутимость, когда она – неожиданно воплощённая его мечта – стоит так близко и во все глаза смотрит на него с неприкрытым интересом, было невероятно сложно. Даже невзирая на смятое платье и растрепанные локоны, виконтесса была чудо как хороша.

Слишком, слишком она похожа на Уну…

Де Круа перевела мундштук в уголок рта, поджала нижнюю губу и картинно сдвинула брови. Уж не пародия ли это на него? И как его бумаги вдруг оказались в её маленьких ручках?! Витал настолько ошалел от очередной выходки аристократки, что запоздало перехватил листы.

– Полундра, капитан! – нарочито низким голосом доложила виконтесса, – Не хочу вас огорчать, но Каровадзи никогда не писал пейзажей.

Витал несколько секунд продолжал сердито смотреть на нахалку, но в итоге едва сдержался, чтобы не улыбнуться в ответ. Как же он проморгал такую грубую ошибку? Настолько грубую, что стала очевидна даже совершенно захмелевшей особе почти в темноте…

– Миледи, тут вы абсолютно правы, – капитан нашел взглядом соответствующую запись, чтобы убедиться, и с досадой покачал головой.

– Пираты вроде настоящие, а их сокровища, выходит, поддельные?

– Подлинность иногда не способны определить даже самые искушенные ценители. Но вместе с подделками могут быть и настоящие шедевры. В ходе абордажа было не до экспертиз, знаете ли. Но вы меня приятно удивили…

– Вы меня тоже заинтриговали, капитан, – неожиданно серьёзно сказала де Круа, и в её голосе зазвучало восхищение. – Знаете, вы так напоминаете… Солнце.

Она улыбнулась Виталу и посмотрела в ночное небо.

– Вы интересовались когда-нибудь, как движутся и вращаются планеты вокруг него? – продолжила она, неуклюже пытаясь начертить ровные окружности в воздухе. – Солнце их обогревает и притягивает к себе. И к вам так же тянутся люди…

Девушка вздохнула и задумалась о чем-то. Внезапно маленькая ладонь легла капитану на грудь.

– Рядом с вами становится тепло. Это редкий и ценный дар. И будь ты хоть герцогом… этого не купить ни за какие деньги…

От дуновения ветерка её светлые локоны защекотали лицо. Витал окутал легкий аромат лаванды. Он мягко убрал её ладонь и постарался сдержать предательски участившееся дыхание.

– Вам пора вернуться в каюту, миледи. Холодает.

Волосы цвета морской пены струятся по разложенным на столе картам, испещрённым убористой вязью пометок. Словно серебряные орбиты, прокладывающие дуги движения небесных тел над континентами.

Жаркие отблески многочисленных свечей в капитанской каюте отражаются в полузакрытых больших глазах, обрамленных светлыми густыми ресницами.

Распростёртое под ним тело выглядит связанным сотнями тяжелых жемчужных нитей. Ему ничего не стоит намотать на руку одну из них и дёрнуть. Треск рвущихся многорядных бус заставляет её громко вздохнуть и наконец приоткрыть подрагивающие веки.

Жемчужины ожерелья барабанят по полу и вычерчивают линии, неотличимые от рисунков, что оставляют бледные пальцы на его плечах. Ладони и робко, и смело блуждают по просветам шелковистой кожи и собирают прохладу, взамен отдавая тепло. Её губы беззвучно двигаются, но он не слышит слов. Сквозь мёртвый холод жемчужин он силится добраться до живительной прохлады её тела и всё сдирает с неё пучки новых мерцающих нитей.

Голубые глаза смотрят выжидающие, и в их блеске пляшут огоньки свечей.

Рука прижимает её запястья к поверхности стола, и Витал чувствует, как её бедра обхватывают его пояс.

Хочется и сказать ей, и перестать искать объяснения перед той, которая знает его лучше него самого.

Он не смеет отвести глаз от бледной сияющей кожи, что тихо блестит росинками пота, так похожими на чешуйки.

Её маленькие ладони сминают карты. Со стола падает чернильница и компас. Но ему всё равно. Полубезумный от желания, он только крепче стискивает тонкие запястья.

Она запрокидывает голову, задыхается, хватая ртом воздух… Он чувствует, как жар от распластавшегося под ним тела сменяется на прохладу и отдаётся в нём ознобом. Приоткрыв рот, она лениво поворачивается к нему и обводит пересохшие губы бледным языком. Ледяные пальцы обжигают его кожу, спасая от испепеляющего жара. Забываясь, он видит хитрые голубые глаза, в которых нет зрачков.

– Уна…

Она впивается в его рот холодным поцелуем, кусает за губу, а жёсткие пальцы тысячью игл раздирают рану под повязкой.

Разбитый и больной, Витал подскочил на кровати, тяжело дыша. В своей каюте капитан был один. Мокрые простыни покрывали тёмные пятна сочащейся повязки. Немного посидев с колотящимся сердцем, он уронил лицо в руки. И наконец выдохнул.

Определённо, поутру следовало наведаться к Маркизу и показать рану.

Де Круа полулежала в кресле, придерживала на лбу мокрое полотенце и рассеянно пыталась вслушаться в беседу Антуана и Брута за стеной в соседней каюте. Спутники эмоционально обсуждали что-то про то абордаж и бравых моряков. Смысл слов путался и отзывался в голове противным гудением.

Селин хлебнула солёную жидкость с лимоном от похмелья, которую принесла загадочно хихикающая Дафна, и поморщилась. Тело, особенно руки, ломило. На запястьях темнели кровоподтёки – следы от бандитских лап и веревок. Мысли путались.

– По прибытии на Да-Гуа первым же моим указом станет как-нибудь наградить команду «Крылатого Марлина»! – наконец разобрала она слова, явно принадлежащие Антуану.

Перед глазами понемногу всплывали картины вчерашнего дня, свидетельницей которых она стала. И чем больше подробностей предъявляла возвращающаяся память, тем сильнее пальцы впивались в подлокотники, и тем больше отчаяния поднималось внутри.

Среди воспоминаний гари, криков, пальбы и крови светлыми пятнами в сознании де Круа всплыли образы капитана Витала, Фаусто, Дафны и остальных членов команды «Крылатого Марлина». Вчерашний морской бой повернул к ней простолюдинов внезапно очевидными мужеством и силой.

Застолье же и поразительная чуткость моряков окончательно раздавили малейшую к ним предвзятость. Стало невыносимо совестно. Чтобы не расплакаться, она подняла глаза к потолку.

А ещё вспомнился Лауро, тревожно протягивающий ей, вцепившейся в проклятый марс, руку; её неуместная болтовня капитаном Виталом и… прикосновение к его горячей груди…

– Храни меня Всеведающий! – воскликнула де Круа.

Раскрасневшаяся, она подскочила и зажала себе рот. Через четверть часа, когда виконтесса перестала метаться по каюте, все ещё восстанавливая в памяти возмутительные подробности своего поведения, она замерла и вынесла вердикт:

– Мне надо сейчас же извиниться!

Селин пулей выскочила за дверь. Какой скандал! Консул Альянса негоциантов опускается до того, чтобы так унизительно себя вести при всех…

По пути к капитанской каюте она всё останавливалась и с досадой морщилась от очередного воспоминания подробностей вчерашнего вечера. Через свой жгучий стыд она репетировала формулировки своих извинений и захлебывалась в потоке скомканных мыслей.

Никогда раньше виконтесса не позволяла себе лишнего со спиртным. Что это вдруг заставило её потерять над собой контроль и устроить перед капитаном ту безобразную сцену?!

Капитан…

Нет, Витал определённо хорош. Такой самоотверженный, собранный, галантный… Даже можно сказать, немножко красив… Или даже не немножко? Но уж точно куда более воспитанный и сдержанный по сравнению с ней, которая вчера готова была как последняя…

Селин горько рассмеялась в попытке не дать волю слезам.

Чего можно ожидать от той, что погрязла в пороке практически с детства? Да, пусть и не по своей воле, но всё же… Она безнадёжно и навеки испорчена. И по сути, не имеет морального права причислять себя к приличным, целомудренным леди. Подтверждением её порочной натуры стал вчерашний вечер, когда она спьяну начала вешаться на первого встречного привлекательного мужчину.

Да ещё и получила вежливый отказ.

Самооценка её не просто дала течь – она пошла ко дну….

Но робкий голосок в сознании вдруг начал возражать, что вообще-то до сих пор с ней ранее подобного не случалось и никто и никогда не волновал де Круа так сильно, как капитан. Селин с негодованием отмела эту мысль и продолжила самобичевание. Мгновение спустя она обнаружила себя застывшей перед дверью капитанской каюты.

– Что ж, леди де Круа, идемте отмывать подмоченную репутацию, – отчаянно прошептала она и постучала.

После двух коротких стуков строго для проформы Селин вошла и сейчас же вжалась в затворённую дверь.

Пахло горьким табаком, специями и винными парами.

В капитанской каюте было удивительно просторно и светло за счет арочных окон, вытянутых почти от самого пола до потолка. Вдоль стен стояли резные книжные шкафы со стеклянными дверцами. Жилую часть отделяла ширма, которая слегка приоткрывала вид на резную ножку кровати и часть платяного шкафа.

Капитан, подперев кулаком щёку, сидел за столом и что-то чертил от руки. Рядом поверх карт лежали сияющие инструменты непонятного назначения. На полу у стола расположился большой глобус на гнутых ножках. Верхняя его часть была открыта, и Селин заметила внутри ряды бутылочных горлышек.

Расстёгнутая белоснежная рубаха с опавшим воротом обнажала крепкую смуглую грудь, на которой виднелись линии татуировок, упирающиеся в бинтовую перевязь на животе.

На подносе среди кучи свитков возвышался полупустой графин с двумя бокалами и остатками вина. В кресле чуть поодаль сидел Фаусто, положив ногу на ногу, и штопал бушлат. Смоляные кудри падали ему на лицо. Он просунул палец в дырку и потешно согнул. Витал скосил глаза и улыбнулся уголком рта.

Скрепя сердце, Селин выпалила:

– Капитан, мне нужно с вами поговорить!..

Словно только что обнаружив её присутствие, Витал поднял покрасневшие глаза и промокнул платком блестящий лоб:

– Моё почтение, миледи. В таком случае наши намерения исключительно совпадают.

– Н-но я бы просила вас без посторонних…

Фаусто только поднял брови и уткнулся в шитьё.

– Здесь нет посторонних, миледи. Все свои.

Селин замялась. Капитан заговорил:

– Если позволите, начну я. Вынужден сообщить, в силу сложившихся обстоятельств мы меняем курс. Задержка займёт около трёх недель, но сказать по правде, думаю, дольше. В пункте назначения станет яснее. Мы идём на Малый Орфей.

– Насколько понимаю, всё дело в повреждениях «Крылатого» и других кораблей?

– Совершенно верно. Мы не можем продолжать столь долгий путь на Да-Гуа в столь плачевном состоянии.

Капитан едва заметно скривился. Фаусто сейчас же отложил работу и поспешил к столу.

Наполнив бокалы, квартирмейстер отхлебнул и принялся разминать плечи капитану. Витал едва слышно застонал и блаженно прикрыл веки. На его висках собирались крупные капли пота.

Селин округлила глаза. Уголки рта опустились.

– Ох… я кажется, не вовремя… нет, я конечно уже поняла, что вы все тут – одна большая семья… но это! Такое!..

– Так коли мы со всем разобрались, сударыня, можете подменить меня. Руки уже затекли, – проникновенно улыбнулся Фаусто.

Позабыв приличия, но с дрожащей улыбкой, де Круа только замотала головой, пока руки отчаянно нашаривали дверную ручку за спиной:

– О, нет-нет. Продолжайте… без меня. Зайду, когда вы… закончите…

Де Круа в ужасе выскочила вон, позабыв обо всем, что собиралась сказать.

Вместо того, чтобы отчитать Брута за нахальное замечание в отношении капитана, похоже ей следовало оценить его проницательность…

В открытую дверь послышался смех и недовольный голос Фаусто:

– Одна из причин, по которым я избегаю женщин. Мало ума, мало такта, много эмоций.

– Перестань. Тебя тоже бывает в избытке.

– Ах вот так!

Ле Круа вскипела.

Ещё предстояло решить, кого полагалась обдать коктейлем гнева впополам со стыдом, щедро приправленным разочарованием и жгучей обидой. Собственную несобранность, издевательства этих двоих или же свою реакцию на увиденное.

Впрочем, какой же из неё дипломат, если она отступится от принятого решения и не сможет выйти из ситуации достойно?!

Оправив платье, де Круа развернулась, подняла подбородок и вбежала в капитанскую каюту.

– Фаусто, снизу кто-то кричит! Там что-то стряслось! – изображая панику на лице, проговорила она.

Квартирмейстер тревожно переглянулся с капитаном и бросился вон.

Селин победоносно щелкнула замком, запирая за ним дверь.

– Неожиданный поворот. Вы не перестаете меня удивлять. – Витал оторвался от карт и откинулся на спинку кресла.

Де Круа ещё раз взглянула на бинты, белеющие под рубахой, и заметила проступившую кровь:

– Так вы ранены?..

– Вы очень проницательны, сударыня. Ничего серьёзного. Так что же вы хотели мне сообщить?

Говорить с ним, когда завитки татуировок на бронзовеющей груди перетягивали на себя всё внимание, было сложно.

– Капитан, ваши предпочтения в действительности…это …это совершенно не мое дело!

– О, как вы правы сейчас!

Несмотря на измождённый вид, Витал продолжал улыбаться и смотреть на неё с той снисходительностью, с которой Фонтенак принимал оправдания Антуана за очередной прогул.

От волны раздражения любезность де Круа сделалась ядовитой:

– Я же здесь – затем, чтобы принести вам свои извинения!

Начало положено. Но прозвучало скорее как надменная пощечина, а не попытка загладить вину.

Да почему же рядом с этим человеком она все время сама не своя?

Повисла неловкая пауза. От досады на себя Селин прыснула и покраснела. Нелепее ситуации не придумаешь.

Капитан тихо улыбнулся, и она, обезоруженная неожиданной теплотой в его глазах, вдруг произнесла:

– Вышло как-то не очень, верно?… Я, пожалуй, начну заново…

Капитан ответил приглашающим жестом.

– Должна признаться, что в силу обстоятельств, у меня сложились предубеждения и неверные представления о вас и мореходах в целом, – Селин вздохнула, но ощутив как вдруг полегчало на душе, продолжила. – Я сумела воочию убедиться, что вы и команда – мастера своего дела и более того – настоящие герои. И мне следует быть благодарной, поскольку наша экспедиция обязана вам жизнями, капитан. И несмотря на некоторые разногласия, я увидела, как вы добры к своим людям и насколько они вас ценят. Мое первоначальное мнение оказалось абсолютно неверным. Это серьезный жизненный урок для меня. Благодарю вас и прошу прощения.

Повисла затяжная пауза, от которой стало неловко. Однако мужества хватало не отводить взгляд. Витал просто сидел не шелохнувшись и смотрел на неё:

– Признаться, я обескуражен столь внезапным поворотом… Впрочем, ваши извинения приняты.

Потирая наморщенный лоб и не меняя расслабленного положения, он изучал взволнованное лицо Селин.

– Могу помочь вам чем-нибудь ещё?

– Это всё. Благодарю вас.

Ручка двери дернулась. Послышался настойчивый стук. Судя по всему, уловка была раскрыта, а Фаусто – явно рассержен.

– Миледи, отоприте. А то знаю я его. Сейчас дверь выломает. Головой. – усмехнулся Витал. – Наша ремонтная смета и так превысила все допустимые размеры…

Квартирмейстер едва не сбил её с ног. Селин торопливо вышла.

– Что здесь происходит?! Какого дьявола?!

– Я и миниатюрная леди. Взаперти. Веский повод начать немедленно спасать своего капитана… Очень трогательно, Фаусто. Благодарю.

Витал саркастично закивал и показал жест одобрения.

– Да кто её знает, что там у нее на уме! – сердито фыркнул квартирмейстер.

– Она принесла извинения.

Фаусто только закатил глаза.

– Капитан, тебе пора брать отгул. Неужели поверил в искренность этой особы? Она же дипломат, да к тому же – артистка! Таким сыграть любое чувство – плёвое дело.

– Если и так, что тебе до этого? Сказала, потому что сочла нужным. Инцидент исчерпан.

– На твоём месте я бы поразмыслил о её выгодах от исповеди. Не успеешь прийти в себя – ты охмурён, и из тебя вьют веревки!

Капитан скептически посмотрел на квартирмейстера.

– Что это?

– Ревность.

– А. – Витал налил воды и жадно выпил. – Насколько помню, мы с тобой не в тех отношениях для подобных сцен, Фаусто.

Тот пожал плечами.

– Считаю хорошим тоном быть готовым к ножу в спину от любого из этих чужаков.

– Как скажешь.

Капитан углубился в расчёты, привычно вращая сияющим циркулем. Но квартирмейстер не унимался:

– Решил уже, как распорядимся добычей?

Витал потёр переносицу.

– До Малого Орфея мы не можем ни на что претендовать. Ребята вон и так растащили себе камзолы. Теперь все стали господа, один важнее другого… После реквизиции что-то да оставят, а там посмотрим. Как поступим с картинами, если они нам перепадут – ты знаешь. Лучшего способа помочь нашим ребятам и подкинуть деньжат тем семьям из Нижних кварталов я не знаю.

Относить в тайные мастерские всяческую живопись давно стало доброй традицией на «Крылатом». К примеру выходит из-под кисти известного мастера некая «Мадонна с единорогом», а спустя одну-две перевозки глядишь, и вот уже пять, а то и семь полотен продаются или даже приходят в дар высокопоставленным лицам. Авторы подлинников конечно пробовали устраивать суды и скандалить, но на поверку сам автор не мог отличить копии от оригинала, потому дальше мер, помимо усиленной охраны произведений искусства, не шло.

В каюту снова постучали.

На пороге стояли Дафна и Маркиз с неизменным чемоданчиком. Витал встал и, морщась, стянул рубашку. Ни говоря ни слова, лекарь срезал бинты и со свойственной ему педантичностью занялся перевязкой. Горячая вода пошла на кофе для капитана и на промывание инструмента.

Не выносящей крови Фаусто отвернулся.

– Что там наши трещины, доктор?

– Пар-ршиво наши трещины, капит-тан. Пушечная бригада сплошь с болями в плечах, аж до повышения надбавки за вычёрпывание воды. С нас станется только до «Орфея» и дойти, – процедил Маркиз. – Что до вашей пробоины— жить будете, коли не будете усердствовать в поднятии тяжестей, или чего там вашему капитанству удумается.

– Ничего тяжелее груза ответственности обещаю на себя не брать, – улыбнулся пациент и надел рубашку.

– Вам и без мен-ня извес-стно, капитан: жар или прекратится, или усилится. По Устав-ву тогда вас с прискор-рбием и заменит квар-ртирмейстер. Сию потер-рю мы р-разумеется пер-реживём, а вас пр-роводим со всеми почес-стями! Да, Фаус-сто? – квартирмейстер только кисло улыбнулся, бочком направляясь к выходу. – Потом-му, капит-тан, голуб-бчик, давайте-ка освежим ваши силы кровопусканием…

Дафна закусила губу и хотела было ретироваться.

– Куд-да, стер-рва?! А жгут кто стер-речь будет?!

Витал же спокойно вернулся в кресло и закатал рукав. Свойство корабельного лекаря сгущать краски всегда развлекало.

– Недаром про тебя, Маркиз, слухи ходят, дескать ты так увлекаешься кровопусканием, потому что сам… сам кровь пьёшь!

– Да брось, Мармышка, то пустое. Не верь глупостям, – хохотнул капитан.

Маркиз свирепо зыркнул на Дафну.

Юнга что-то обиженно пробормотала..

Витал прикрыл глаза, чувствуя легкое головокружение. Мысли тут же унеслись к размышлениям о визите леди де Круа. Её извинения, отравленные сомнениями, занозой засели у него на душе.

Была ли она искренней или играла? Он не знал. Её очаровательная попытка преодолеть собственную надменность покоряла. Да и отчаяние в широко распахнутых голубых глазах показалось вполне настоящим…

Или Витал не знал женщин.

Когда все процедуры были исполнены, и его каюта наконец опустела, капитан накинул бушлат и сел за стол.

Шелест страниц судового журнала вернул в день отплытия. Вот списки погрузки, вот размашистые подписи приёма от отправителей. Перечень пассажиров и грифельная приписка «стерва» у имени виконтессы де Круа.

Он немного помедлил, тихонько улыбнулся и стер хулиганскую надпись. Был ли Витал более не согласен с этой оценкой или просто не хотел давать поводов для придирок и веселья бюрократов на Малом Орфее? Сейчас это не имело значения.

Малый Орфей

Безоблачное небо отливало бирюзой и казалось бездонным.

На залитых солнцем бескрайних волнах поднималась долгожданная золотистая дымка, над которой далеко-далеко впереди белела звезда.

Дрожание стрелки компаса превратилось в полноценное вращение, но сбиться с пути уже было невозможно. Через несколько часов они будут дома. Подтверждением тому стали выкрики и свист марсовых юнг.

Поддерживать на плаву “Крылатого” с каждым днём становилось все тяжелее. Тревожные бессонные ночи капитана и плотников за эти недели здорово истощили его экипаж.

Но они дошли. Им удалось.

– Это он? Малый Орфей?

Прикрыв ладонями глаза, де Круа застыла у поручней в нескольких шагах, и завороженно уставилась в свечение тумана, что постепенно начинало обретать очертания острова.

– Сударыня, как насчет того, чтобы взглянуть на зрелище, недоступное большинству – родину Гильдии Мореходов? – Витал кивнул на подзорную трубу в своих руках.

Де Круа просияла, пробормотала благодарности и тут же с энтузиазмом поспешила заглянуть в линзу.

Беззлобно улыбаясь над её неловкой возней с настройкой объектива, он вдруг на мгновение ощутил долгожданный покой.

Непрерывное напряжение наконец оставило, как по волшебству. Словно всю тревогу унёс свежий бриз, что сейчас шаловливо вздымал кверху волосы леди консула. И этот мягкий, спокойный, чистый аромат лаванды, которым веяло от неё…

Витал потер шею, прикрыл на миг глаза и вдохнул полной грудью. Словно впервые с момента морского боя. Маяк по курсу. Девушка из его снов. Чарующий голос и запах…

Нечто волшебное, пожалуй, в этом всём действительно было.

– Я слышала легенду, что его местоположение невозможно найти чужакам…

Смысл её слов не сразу дошел до сознания, но он всё же ответил:

– Это вовсе не легенда, миледи.

От напряжённого внимания таких чужих и таких знакомых голубых глаз де Круа ему страшно захотелось приосаниться и… эх, это она его ещё при параде не видела… Но он всё же заложил руку за ворот бушлата, как если бы был в мундире, и сосредоточился на такелаже позади виконтессы.

– У нас много слухов о вашей магии. Признаюсь, читала “Гримуар Святого Отца Григория”, но… Всё же, как это работает?

Глаза виконтессы горели тем самым любопытством, подтолкни которое – и начнёт раскрываться живейший практический интерес. Он и сам в своё время смотрел так на витрины приборов в Арсенале и потом, утоляя жажду, ночами просиживал над чертежами доработок. Стараясь не расплыться в снисходительной улыбке он сухо сказал:

– Это одна из Тайн Гильдии, которую мореходы передавали из поколения в поколение. И которую я не уполномочен раскрывать. Один из лозунгов нашей братии – “Тайна – щит безопасности”, – По широко распахнутому немигающему взгляду ему стала очевидна вся собственная гордость, что так и не удалось скрыть.

Безупречно ровный климат, поднятый до запретного уровень их технологий, обеспечивала кровь их стихии – вода.

Разогретая до температуры кипения, она превращалась в пар и обретала немыслимые возможности. Представители менее развитых культур, несомненно, видели магию в том, что по сути являлось всего лишь наукой, поставленной на службу высоких технологий.

– Кстати, о тайнах Гильдии и её порядках… Не уверен, что наша карантинная зона будет отвечать всем вашим высоким запросам. Это довольно простые дома для нерезидентов и не-мореходов… Увы, это – единственное решение в нашей ситуации. Конфиденциальность, как и говорил, у нас – в приоритете. Ещё раз хочу напомнить: вам и вашим спутникам строжайше запрещено покидать отведенную зону… На кону продолжение всей экспедиции. От вашего поведения зависит многое, если не всё…

– Да-да. Мы уяснили, капитан: жесточайшие санкции, репутационные риски…

Леди консул с готовностью закивала и даже покорно сложила ладони на груди. Очень мило. Значит доставлять каких-либо проблемы в её планы не входит. Так будет спокойнее для всех. Витал тихонько выдохнул.

А ведь как было бы любопытно увидеть реакцию на город столь избалованной аристократки, которую вряд ли что-либо способно удивить. Что если красота их Родины покорит и её сердце?..

Витал тут же пришел в себя и решительно отмахнулся от столь нелепой мысли. Кодекс есть Кодекс.

– Можете быть уверены: мы сделаем всё, чтобы вас не подвести, – в словах виконтессы прозвучало неподдельное, искреннее участие.

С возникшей неловкостью надо было срочно как-то справляться, и Витал сделал маленький шаг назад. Невесомое лавандовое облако зачаровывало и проверяло его волю на прочность.

– Пора приготовиться к нашей вынужденной остановке. Возьмите с собой самое необходимое, прочие ваши вещи отправят на склад и надёжно опечатают, – отрешённым и строгим голосом проговорил он.

– Да, капитан. Приступаем к сборам немедленно.

Она уже развернулась в сторону юта, и юбки совершили грациозный поворот, когда неожиданно для самого себя он выпалил:

– Я… Был не прав.

Де Круа в замешательстве уставилась на него.

– Мне так же следовало бы попросить у вас прощения, – продолжил Витал. – Я позволял себе… некоторое пренебрежительное отношение к вашему классу… Полагаю, это всё мои предубеждения… ну в адрес важных шиш… аристократов… Таков уж мой опыт общения с ними… Но вы – совсем другая…

Слова будто застряли в горле, и от досады на самого себя захотелось немедленно броситься за борт, прихватив с собой чего потяжелее.

Вроде балласта.

Или даже лучше – пушечного ядра.

– Вот как…?

В робкой полуулыбке виконтессы блеснули зубки. Капитан кое-как сохранил невозмутимый вид и закончил начатое:

– Вы проявили себя исключительно мужественно и достойно как в бою, так и… В вас, например, определено есть честь и…ещё множество других прекрасных качеств…

– Н-не знаю, что и сказать, – пробормотала виконтесса. – Благодарю вас. Извинения приняты…

На палубе поднималась весёлая суета. Команда начала подготовку к швартовке. Матросы носились туда-сюда. Окружающий шум окончательно сбивал с толку.

– Ваша подзорная труба…

Как он мог забыть?! Когда их пальцы едва соприкоснулись, показалось, виконтесса вздрогнула. Витал поспешно сложил прибор, учтиво кивнул и зачем-то вдруг доверительно проговорил.

– Ещё вот что… мои предпочтения… всё не совсем так, как вам могло показаться…

Да, пушечное ядро потяжелее. Лучше – сразу пару.

– Капитан, я…

Договорить ей не дал звук судового колокола. Верхние палубы судов эскадры “Крылатого”, в обычное время пустующие, потемнели от бушлатов наводнивших их моряков. Даже зеленовато-бледные обитатели трюмных отсеков подслеповато переглядывались и улыбались. Свиту де Круа вынесло наверх вместе со всеми. Брут и Антуан поначалу тревожно озирались, но вдруг подхватили общее воодушевление и, позабыв всяческие манеры, принялись ржать и брататься с командой.

Моряки на соседних “Фурии”, “Золотых песках” и “Лентяе” также радостно размахивали руками и кричали что-то неразборчивое, но явно радостное.

Витала и самого так и подмывало захлопать в ладоши, когда и его изрядно поредевшая команда загалдела и разрушила всякую дисциплину свистом и улюлюканьем. Следовало бы призвать их к порядку, но встретив столько улыбок и горящих глаз, он лишь слегка махнул рукой.

Пусть их! Не каждый рейс приводит на Малый Орфей!

Радостные словно дети, все как один, моряки вглядывались в горизонт.

Туда, где все отчетливей виднелись очертания острова. Воздух наполнялся неизъяснимым восторгом.

Мореходы уже похлопывали капитана по плечу, наперебой сыпали своими соображениями по прибытии, но Витал всё виновато оглядывался, отыскивая глазами де Круа…

Раскрасневшаяся виконтесса смущенно заправила за ушко белокурые локоны, что всё норовили покинуть причёску и уже через мгновение скрылась в направлении пассажирских кают.

Капитан же утонул в радостно голосящей толпе из шесть дюжин моряков.

Потянулись неторопливые часы приближения.

Звезда всё росла и поднималась ввысь.

И вот над водой, куда выше любого корабля, высотой в несколько домов, показалась невероятных размеров статуя.

Де Круа во все глаза смотрела на чудовищно прекрасное сооружение.

Золотая с прозеленью мужская фигура раскинула руки в объятиях, будто стремилась охватить целый мир. Она походила на человеческую, если бы не спиралевидные витки могучих кракеноподобных щупалец ниже пояса, пляшущих в замысловатых окружностях. Лицо не имело черт, только на месте глаз пылал неугасимый бледный с зеленью огонь. Его-то издалека и принимали за звезду. Голову гиганта венчал опрокинутый полумесяц, похожий на рога.

По обе стороны от гигантского маяка тянулась разомкнутая изломанная береговая линия, в разрыв которой вплывал и тут же, не доходя до берегов, таял удивительный туман. Едва он рассеялся, вокруг начали угадываться очертания сотни сияющих шпилей и башен.

Привыкший к довольно однообразным звукам плавания слух уловил странный гул, что всё приближался.

Подозрительно молчаливый Антуан, что стоял рядом также разинул рот и оторопело смотрел по сторонам.

Селин задрала голову и прикрыла рукой глаза от солнца.

“На столичных площадях по обыкновению располагали монументы значимых правителей. Этот же монстр не имеет лица, а чудовищная анатомия его… Да неужели же Гильдию Мореходов возглавляет Вот Это?..” – Внутри себя она содрогнулась. Но шок от увиденного заставил её думать. – “Но что если этот монстр и есть сам Орфей? Малый Орфей. Путеводная Звезда мореходов?…”

Сташно было представить, что же изображено на Большом Орфее, если таков Малый.

Сейчас же стало очень неуютно. Селин поёжилась и схватила кузена под руку.

Казалось, только капитан не замечал окружившей их величественной красоты. Они с Фаусто стояли у трапа с сумками, полными накладных, что-то обсуждали и рявкали на замешкавшихся матросов.

Эскадра вошла в порт.

Словно гигантская пасть, на корабли надвигалась ажурная крыша доков. Тысячи каплевидных окон до остатка пропускали солнечный свет. Поднимающиеся прямо из воды колонны покрывали тонкие ветви кораллов и серая патина.

Пристани на верфи Малого Орфея располагались «ромашками»: поросшие кораллами каменные пирсы поднимались с самого морского дна и сходились к центру, от которого взлетали высокие сквозные мосты, убегающие к верфи. По ним носились навты-ремонтники в странных робах, покрытыми тёмными пятнами, и таким образом основные пристани избегали столпотворений.

Дымка сгустилась в мерцающую пелену, покачивающуюся на волнах.

Швартовка сопровождалась перекрыванием и беготней. И подозрительным шумом, который всё нарастал по мере сближения с пристанью. Селин тревожно заозиралась. Но никто из команды не реагировал на звуки. Мореходы вязали канаты и весело переговаривались, разве что повышая голоса.

Со спущенными парусами «Крылатый Марлин» шёл на буксире в форватере «Лентяя».

Капитаны «Золотых песков» и «Фурии» оказались женщинами, и, идя борт в борт, они перекрикивались низкими голосами, судача о планах на прибытие.

На причале их уже ожидали пожилые мореходы в чёрных бушлатах.

– Экипаж «Золотых Песков»! «Пески»!

– «Лентяй», сюда!

Команду «Фурии» звать не пришлось. Наскоро опустошив трюм, команда сгрудилась вокруг своего капитана, розовощёкой коротконогой толстушки, в ожидании приказа следовать за провожающим на расквартирование.

К Бруту подошёл Лукас и вполголоса проговорил:

– Капитан велел вам держаться меня, пока дела и всякое такое.

– А долго нас здесь мурыжить будут?

– Завтра станет яснее. Пока посчитают ущерб, починку…

Лукас махнул рукой и выкрикнул:

– ”Крылатый Марлин” причалил!”

На проверке документов их команда чинно разворачивала мятые листы бумаги и предъявляла строгой мореходке в чёрном бушлате. Она холодно вела опрос и удовлетворившись, попускала моряков дальше. Колючий взгляд задержался на лице де Круа.

– Имя?

– Селин де Круа, консул Альянса Негоциантов.

– Порт отправления?

– Вердена.

– Цель визита?

– Конечная наша цель – остров Да-Гуа. Здесь же мы оказались волею обстоятельств…

– Вам полагается на карантин.

– Благодарю вас, сударыня. Со мною ещё двое. Все мы – пассажиры «Крылатого Марлина»…

Контролёрша хотела спросить что-то ещё, но отвлеклась на взвизгнувшего Лукаса, получившего щипок от Дафны.

– Ты теперь, – обратилась она к Бруту.

Тот скоренько пихнул под ребро наследника империи де Сюлли, передавая его сестре.

Красавчик, вопреки предположениям Селин о разнузданном нраве, поковылял к жене.

Жана с Жаком с пристани забрала престарелая маменька-мореходка, едва доходящая сыновьям до плечей.

Зыркающий по сторонам Маркиз насупился и вжал голову в плечи, когда завидел очаровательную рыженькую девчушку с такими же пронзительно-синими глазами. Она с визгом бросилась ему на шею с криками «папенька! папенька вернулся!». Она всё целовала его колючее лицо, а он бормотал «да полно те, ну хватит, хватит, маленькая ты что ли…» и всё норовил отвернуться.

Брут же тихонько косился по сторонам и с каменным лицом тащил за собой Антуана, который еле плёлся, раззявив рот. Оглядываясь на причуды местного морского зодчества Селин едва поспевала за ними.

Крепкий настил грузового отделения доков скрипел от шагов матросов, согнувшихся под тяжестью сундуков и тюков. Квартирмейстеры эскадры «Крылатого Марлина» весело переругивались по дороге в инспекцию на утверждение описей и бронь складских мест. Казалось, мореходы вели себя как единый живой организм.

Крошки-юнги, те самые «пороховые обезьяны», совсем ещё дети, щеголяя своими первыми, «мокрыми», бушлатами вышедших в море за работой, сидели на подмостках и плевались в чаек из духовых трубок. Насколько было известно де Круа, безделье у мореходов в принципе не было принято, и она сочла, что детвора находится в увольнительной. Дети-мореходы умиляли своей нарочитой серьёзностью. Чем сильнее они старались подражать деловитости взрослых моряков, тем ярче виднелся их задор, как у маленьких дельфинят.

Капитан Витал в компании с Фаусто с сумкой документов наперевес озабоченно оглядывал перекошенный корпус «Крылатого Марлина» едва ли не хлебавшего бортом воду. Казалось, добрый хозяин тревожится за верного коня по дороге в лечебницу.

К нему подошел седовласый мореход, видимо из числа знакомых. И судя по эмоциональным взмахам рук и интонации, Витал наконец дал себе волю: он то возмущённо показывал на себя, то на утлый корабль, то снова на себя, то делал страшные глаза и громко щёлкал по судовому журналу. Знакомый сочувственно качал головой, сбивал треуголку набекрень и что-то неуверенно подсказывал, потирая подбородок.

Селин наблюдала за ними и тихонько улыбалась.

Было стыдно признаться самой себе, что ранее мореходы воспринимались ею как безликий фон, обслуживающий персонал – не более. Однако их сокрытая от глаз жизнь оказалась настолько увлекательной, что де Круа с энтузиазмом коллекционера то и дело подмечала весь их быт, даже ненавязчивые мелочи, из которых, как она поняла, складывались мореходские традиции. Например, уже знала, что гильдейцы никогда не плюют на палубу, а когда прикуривают от одной спички, то либо по двое, либо по четверо: нечётный курильщик считался дурным знаком. Но сейчас перед ней открывалась действительно масштабная и удивительная картина их существования.

У звездообразных пирсов были пришвартованы парусники, изящные галеоны и рыболовецкие корабли-крепыши.

Селин особенно не интересовалась кораблестроением, так что ей была чужда гармония острых носов и упирающихся в небо мачт со сложенными парусами.

Но носовые фигуры ей показались определённо занятными. Какое разнообразие! Львиные головы с сомкнутыми и раскрытыми пастями, крашенные алебастровым белым и золотом; полногрудые девы с томно приоткрытыми ртами и рыбьими хвостами ниже пояса; увенчанные коронами неизвестных домов суровые старцы в складчатом одеянии и при регалиях; единороги, мантикоры, грифоны всех мастей…

Де Круа так увлеклась, что не сразу поняла, что забрела туда, куда не следует.

В реальность её вернул ритмичный шум, словно издаваемый тысячами барабанов. Визг и скрежет сопровождало натужное шипение, как если бы хриплое дыхание больного усилилось в сотни тысяч раз. Источник шума остался загадкой, поскольку в это месте пристань внезапно уходила куда-то вверх по наклонной. Источник же шума находился за высоченной глухой стеной, что не давала увидеть причин столь ужасного грохота. Сообразив юркнуть в небольшой зазор между уходящим вверх настилом и стеной, она обнаружила проржавелую калитку, густо поросшую осклизлыми водорослями. Однако любопытство пересилило омерзение, и она ухитрилась отодвинуть зелёную плеть.

И чем сильнее вглядывалась де Круа, тем в большее недоумение приходила. Закрытая часть доков сияла так, словно Монетный Двор взял и спустил всю денежную массу в плавильни, чтобы медь, золото и серебро ушли на украшения и многочисленные зубцы огромных шестерней.

Пахнуло незнакомым резким запахом, что переплетался с ароматом солёного ветра и древности. Показалось, будто небо в страхе уронило облака на землю, и огромные невиданные машины растерзывают их клочья в открывшейся Селин панораме. Испуская зловещий свист и шипение, за привычными ей кораблями возвышались гигантские лопасти колёс, циферблатов со стрелками и медных труб, повёрнутых во всевозможных направлениях. Вместо дыма из них поднимались вверх белоснежные вихри, как если бы вволю наигравшиеся облаками мореходы вздумали вернуть их в небо. Гигантские лебёдки, колючие от многочисленных металлических шестерёнок, со свистом и шипением виртуозно погружали громоздкие ящики с грузом прямиком в трюмы кораблей…

Опешившая Селин закрыла лицо руками и стала смотреть сквозь пальцы на всякий случай. Такой фантасмагории от мореходской магии она точно не ожидала.

Рабочие закрытой части порта ох как отличались от привычных глазу грузчиков! Одетые в штаны, переходящие сразу в рубахи, они шагали с офицерской уверенностью. Их бушлаты короткого свободного кроя увешивали ремни с инструментами, а лица прикрывали плотные заклёпанные маски. В то время как они с легкостью манипулировали управляющими рычагами подъёмных механизмов.

То и дело в воздух уносились резкие звуки из узких металлических труб, и тогда группы рабочих рысью убегали к приближающимся кораблям.

И тут взгляд Селин замер на огромном чудовище в глубине верфи.

Эта громада высилась над водой у самого дальнего пирса, словно гигантская пощёчина общественному вкусу, и создавала могучий контраст с парусными кораблями, качающимися на волнах.

Широкое свинцовое брюхо пузатого монстра было почти вдвое больше обычных фрегатов. Там, где у нормальных кораблей располагалась палуба, у этого уродца наблюдалась покатая спина, обитая металлом. Парусов не было и в помине.

На месте, где у корабля полагалось быть носу, находилась огромная страшная морда с гигантским кривым клювом, под которым виднелась диковинная конструкция, как если бы какой чудак соединил две лопаты углом. И самое отвратительное, что клюв страшилища был задран кверху, а из пасти под ним выходил оранжевый жар, исходящий чёрным дымом. Приглядевшись, Селин поняла, что такой эффект дала приподнятая часть киля. На боку непонятного существа красовалась огромная круглая конструкция, напоминающая гигантскую шестерню с лопастями. Вместо мачт из спины высились чёрные трубы, как на доменной печи. Завершали угрожающий образ огромного уродца тяжелые металлические пушки на носу и корме.

– Это «Кот», – подсказал запыхавшийся Лукас и аккуратно подхватил её под руку, – Замечательная маши… Североморское ледокольное судно! Мнэээ… корабль для морей, укрытых льдом. Но я вам ничего не говорил. Миледи, тут чужакам вот уже и нельзя… Карантинным пассажирам велено отправиться на расквартирование, пока капитан займётся бумажками. За мной пожалуйте!

Окрестности Полумесяца

Буксир наконец ткнулся мордой в пристань.

В воздухе ощущался запах горелого жира глубинников, разбитый раскалённым дыханием паровой техники.

С непривычки шум звеньев приводов оглушал, но Витал быстро отвлёкся от пронзительного свиста на внезапно возникшую ремонтную бригаду по своей непогашенной заявке. Эти черти в заляпанных маслом комбинезонах мало что опоздали, так ещё и вальяжно задрали маски с очками едва ли не до затылка. Опасность паровых ожогов игнорировали или молодые, или сумасшедшие. Капитан хмуро отвёл взгляд.

Особенно не церемонясь, прямо по буксирным тросам, мореходы ремонтного корпуса взбежали на палубу «Крылатого Марлина» и расселись в ожидании распоряжений.

Бок в который раз прострелила острая боль, и Витал поморщился. Резко выдохнув, он обошёл судно, в очередной раз придирчиво осматривая повреждения, которые и так знал наперечёт.

Семенящий за ним Фаусто не выдержал:

– Да иди уже в лазарет! Я сам подам заявку ремонтным.

Витал, забыв про боль, резко развернулся и уставился на квартирмейстера. В жизни ничего крамольнее подобного предложения его уши не слышали.

– С твоего позволения, я всё же сдам «Крылатого» сам, – отрезал он.

– Конечно, капитан. Как скажете, капитан, – не без издёвки квартирмейстер подал платок утереть пот. – У тебя всё занесено в журнал. У меня – все сметы. Я всё сделаю! Иди уже!

Витал хотел было снова возразить, но судя по внезапно посеревшему лицу Фаусто, за спиной у капитана возникло нечто ужасное.

– Ид-ди, Фаус-сто. Под мою ответс-ственность… – проскрипело сзади.

Не мигая, на Витала смотрел Маркиз.

Прибытие на родную землю повлияло на настроение его благотворно. Бледнее обычного, с шальной ухмылкой, сейчас он больше всего напоминал маньяка.

Квартирмейстер воспользовался моментом, выхватил из рук судовой журнал и был таков.

Холодные цепкие пальцы беззастенчиво обшарили шею капитана и с усилием прощупали недавнюю рану. Витал дрогнул, готовый поклясться, что ноющая боль вдруг стала такой резкой и нестерпимой, как если бы ударило молнией. Маркиз нахмурился на прошибшую капитана испарину, схватил под руку и потащил в лазарет.

Даром что капитанских сил на сопротивление не осталось.

– Но мне гораздо лучше, ты же сам говорил… Нормально себя чувствую, ну поболит да перестанет… Да в конце-то концов, не могу я торчать в лазарете, пока “Крылатый”!.. А пассажиры?… Даже дома ещё не был…

– Не обсуж-ждается.

Капитан поравнялся со стариком и украдкой огляделся. Мягко тронув того за локоть, он тихо заговорил:

– Мы же только с подписанием бумажек провозимся до следующего дня… Знаешь сам, поди, какие они бюрократы… Со мной ведь и похуже вещи бывали, и ничего…

– “Нич-чего” это пот-тому что тогда на вас вс-с-сё как на с-ссобаке заживало, в пятн-надцать т-то лет.

– Этьен, давай не будем об этом. Правда, – отчаяние, стыд и горечь от невозможности изменить прошлое пробежали мурашками по затылку Витала. – Не устану повторять: я в долгу перед тобой за то, что ты тогда для меня сделал…

Маркиз развернулся, положил костлявую ладонь на плечо, ощутимо стиснул и сквозь зубы проговорил в самое лицо Виталу:

– То, что я тогд-да вас на Бр-равелине дос-стал с того с-света, не значит что буду вс-сякий р-раз делать – по щел-лчку пальцев. Мои ум-мения да и тер-рпение кон-нечны…

Но Витал его уже не слышал. Сколько бы он ни боролся с навязчивыми воспоминаниями что вином, что в опиумных, когда вновь прозвучало это название… кровавые картины прошлого захлестнули горячечное сознание кипящей волной.

Его с детства приучили уважать старших и беспрекословно выполнять приказы. Тогда задача казалась проще некуда – истребить мятежников на острове Бравелин. Тех, что посмели угрожать его родной Гильдии. Будучи идеалистом и имея лучшие оценки в навыках стрельбы и фехтования, юный Витал предвкушал приключения и вожделенное боевое крещение.

Под флагами Гильдии они шли на Бравелин в составе шести дюжин судов, оборудованных по последнему слову техники. И куда ярче знамён и гимнов его вела решимость во что бы то ни стало защитить матушку-Гильдию от негодяев, посягнувших на её имя и безопасность.

Бои шли и на море, и на суше.

Но во вкусе победы над врагами Гильдии не оказалось ни сладости возмездия, ни восстановленной справедливости, которые он так ожидал.

“Врагами и изменниками” были вовсе не гротескные нелюди из уничижительных памфлетов. В кроваво-огненной смертной вакханалии мелькали знакомые лица учителей и курсантов, и распалённый битвой Витал своими руками убивал тех, с кем они вот недавно зубрили навигацию и прочие классы. Приказ “добивать” звучал громче криков тех, на кого указали как на врагов. Заглушал он и стоны его вчерашних друзей.

– Они все стали предателями! – повторяли ему и в это тогда легко верилось.

Только спустя время выяснилось, что единственным поводом к побоищу стало выступление группы мятежников против личности нового Адмирала Флота и неких его реформ.

В свои пятнадцать он мало понимал, но чувствовал, что, получив множество ранений, возможно предпочел бы остаться среди тех, кто погиб рядом с ним…

Но некто Этьен де Корро решил иначе…

Его пронзительно-синие глаза в обрамлении тёмных век, покрытых багровыми брызгами, будто замедляли падение в голубую бездну неба. То был нынешний Маркиз. Он бил умирающего Витала по щекам и тряс с такой силой, словно норовил вытрясти душу и что-то кричал в его оглохшие уши…

Грубый голос, больше напоминавший звериный рык, говорил слова на неизвестном языке, и чем больше Витал вслушивался, тем дальше отступала пелена смерти…

– Коль снов-ва не хот-тите под мой инстр-румент – мар-рш в лазар-рет, кап-питан! – Маркиз похлопал по плечу и выдернул его в реальность. В синих глазах под морщинистыми веками промелькнуло нечто, похожее на лукавство.

Витал сжал зубы от боли и зашагал за стариком, изо всех сил стараясь держаться прямо и не прихрамывать.

Душа его и тело страдали одинаково сильно.

Несколько смазанных дней в лазарете, которым он потерял счёт из-за этих совершенно никчёмных дурманящих пилюль, позволили наконец выспаться. От бесконечных дурнопахнущих примочек и странных на вкус настоев красный рубец на боку побледнел и вскорости затянулся. Движения перестали причинять боль, и силы понемногу возвращались.

Витал проведал “Крылатого”, отчитал бригадира ремонтников, собрал несметное количество печатей на документы в портовой бухгалтерии и с тяжелой сумкой, набитой бумагами, уже спешил на очередной этап нуднейшей бюрокрактической волокиты в Адмиралтейство.

Мозг кипел. Вычеты за бой на воде он оформил. Выплаты согласовал. Конечная выписка даст ему доступ к корабельному счёту, но пока длятся бюрократические проволочки, он должен успеть подать заявку на надбавку за реквизицию… Все заявки на экстренный ремонт уже были направлены на незамедлительное рассмотрение, и теперь он перепроверил описи.

Что означало – каждый шаг его способствовал скорейшему продолжению пути.

Площадный обелиск Сотни Циферблатов весело отбивал течение времени в портах Лавраза и на других акваториях.

Пятно солнца вокруг него повторяло зубчатый узор стен Верхних Кварталов, что нависали изящными стрельчатыми сводами над площадью. Не всякий мореход удостаивался чести подниматься к самому солнцу, где обитала элита острова. За эти годы Витал, чье сиротливое детство и юность проходила в основном на нижних и средних уровнях города, так и не мог свыкнуться со статусом завсегдатая самого престижного района, что поблескивал стеклянными куполами, изящными перилами террасс и шпилями на любой вкус.

Висячие сады разрослись настолько, что город практически утопал в зелени. И даже кое-где облупившиеся здания и проржавевшие кованые элементы фасадов не бросались так сильно в глаза, как в последний раз, когда он тут был. Замечать затаившуюся расползающуюся неприглядность запустения в мерном покачивании плетей белоснежных цветов и лозы абсолютно не хотелось.

На улицах Средних кварталов Малого Орфея кипела жизнь,чье рутинное движение по настоящему умиротворяло.

Вот стайка кадетов с перекинутыми через руку чехлами для навигационных приборов спешит на занятия и, хохоча, на бегу бросает недокуренные самокрутки…

Вот из салона татуировки навстречу к растроганным наставникам выходит раскрасневшийся новоиспечённый капитан-лейтенант, и кажется, словно собственное лицо Витала саднит от накативших воспоминаний о свежих чернильных записях на коже…

Вот ветерок доносит запах пирожков с огурцами – медлительными колючими обитателями морского дна.

Он не был дома уже полгода, и только сейчас остро ощутил, как же сильно соскучился.

Совсем рядом, справа у киоска с запчастями, среди прохожих в глаза бросилась и молоденькая мореходка в шляпе, надвинутой по самые глаза. Платок на шее в цветах лавразской акватории, штаны не по размеру заправлены в видавшие виды сапоги, короткий простой бушлат, да ножны по чину. Судя по мелькнувшим татуировкам, юнга с адъютантскими полномочиями.

Витал поглядел на часы и принялся планировать дальнейший день. Он ещё раз порылся в бумагах, чтобы удостоверится всё ли на месте.

Капитан невольно снова покосился на юнгу. Мореходка изучала витрину так, будто видела механизмы навигации впервые, и едва не касалась лицом стекла. Порой странно озиралась, не отнимая рук от витрины. И возвращалась к изучению.

У него засосало под ложечкой.

Витал подхватил сумку поудобнее, и стараясь не привлекать внимания, зашагал к киоску.

Юнга заметила его в отражении и замерла. Не оглядываясь, она сейчас же туже перехватила поднятый ворот бушлата и поспешила ретироваться.

Что за…?! На всякий случай капитан принял беззаботный вид.

Знакомые приподнимали треуголки и приветственно кивали ему, но потерять подозрительную юнгу среди площадной суеты казалось Витал важнее обмена новостями.

Потому он коротко кивал, но не отвечал на рукопожатия. Прищуренные же глаза всё высматривали странную адъютантку в толпе.

Вот снова мелькнул её бушлат. На этот раз она замерла у киоска с дамскими сапожками. Разумеется, девиц привлекало красивое платье и прочие штучки… Однако застывшая у выставленной обуви фигурка вскинула обе руки к лицу, словно в недоумении.

На соседнем тротуаре показались чёрные бушлаты Внутренней Службы. Капитану стало тревожно. Тихонько он продвигался вдоль стены, и с каждым шагом в нём поднималась нервозность.

Субтильность, бледность этой кожи…

– Поглоти меня Бездна… – простонал он и рванул к киоску.

Когда же рядом с незнакомкой возникли Лукас с Дафной, Витал едва не взорвался от негодования.

Настигнув компанию этих тунеядцев, он рявкнул громким шёпотом:

– Ну-ка стоять!..

Троица вжала головы в плечи и остановилась.

– Лукас! Мормышка! Это что такое! А вы, миледи!.. От вас-то… от вас я никак не мог ожидать подобной каверзы!..

Когда на него обернулись три очень виноватых лица, во рту пересохло.

Шкодливая парочка юнг с «Крылатого Марлина» уже вряд ли была способна его чем-то удивить… Но такого Витал точно не мог бы предположить…

По залитыми румянцем скулам де Круа в направлении подбородка и подрагивающей нижней губы спускался затейливый каскад изящных полос, перечисляющий навыки морехода с правом ведения переговоров на суше от имени Гильдии. Так могло выглядеть лицо старшей юнги-адъютанта, блестяще зарекомендовавшей себя в административной работе на судне. Нанесённый рисунок ещё больше приковывал взгляд к ее голубым глазам и оттенял белизну тонкой кожи, едва тронутой загаром.

Вытянувшееся лицо капитана должно быть имело самый уморительный вид, потому что покрасневшая до ушей миледи вдруг закашлялась в кулак в безуспешной попытке замаскировать робкую улыбку.

Дафна же отвернулась, будто срочно высматривала нечто полезное среди дамских сапожков. Плечи же её предательски подпрыгивали, да сдавленное фырканье выдавало хихиканье.

Вид капитана сделался суров. Юнги притихли.

– Агилар! Давно не виделись!

Знакомый штурман салютовал и сейчас же перебежал к ним с противоположной стороны улицы. На кислую ухмылку капитана мореход сообразил, что застал сцену обычных разборок с младшим командным составом и заржал:

– Эй, капитан, твои салаги проштрафились что ли?

– Угу.

– Совсем от рук отбились. А ты рапорта сразу подай на всех троих, и не жалей! Так их!

– Угу.

Он похлопал Витала по плечу и перед уходом подмигнул сконфуженным юнгам:

– Впредь хитрее надо быть, эх вы!..

Тем временем капитан ткнул пальцем в Дафну и прорычал:

– Значит так, Мормышка. Уверен, что идея твоя. Будешь драить гальюн до самого Да-Гуа. Спать будешь в ближайшей к нему каюте. Самое место для мелких пакостников. Как поняла? Лукас, а тебе за соучастие я придумаю наказание потом.

Вся троица зароптала и запротестовала наперебой.

– Ну капитааан… – начала, надув губы Дафна, – А то вы как будто и не знаете, все ж так делают! И никому никогда ничего не было, вот честно! Вон к девицам пассажиров отродясь водют… и ничего!.. Застращали совсем эти ваши… как их… Да не тревожьтесь вы так! Не, а кто им поверит-то!? Не, капитан, а сами посудите – а какой толк миледи неделями сидеть взаперти?.. Ну правда, капитан…

Виталу показалось, на переносице от постоянного потирания давным-давно образовалась мозоль.

Он развернулся всем телом к де Круа и демонстративно уставился в ожидании её оправданий.

– Прошу вас, не ругайте… Понимаете, все ушли, капитан… – виконтесса имела абсолютно жалкий вид или явно преуспела в имитации испуга и замешательства, – Что мне оставалось? Но уверяю, мы вышли всего на несколько минут! И более того, уже шли обратно… Когда сказали, что никто ничего не узнает, я тотчас же подумала, что это ужасно безответственная идея! Ах, сама не понимаю, как решилась на эту авантюру… Я немедленно вернусь. Хотите, хоть прямо сейчас? Только покажите дорогу назад, если вас не затруднит… а то все эти ваши дворики, мостики и ходы… я запуталась…

Неслыханно! Подумать только, какая авантюристка! А еще леди! Консул! Уверяла, что выполнит все условия… А сейчас краснеет, заламывает руки и оправдывается как последняя… В голове пульсировала ядреная смесь из злого торжества, любопытства и какого-то абсолютно неуместного… умиления.

– То есть я правильно понял? Ваш кузен и Брут тоже где-то слоняются? Да что с вами со всеми?!..

Де Круа замялась. Лукас тотчас просиял:

– Капитан, насчет остальных пассажиров вам не следует беспокоиться! Проблем они точно не доставят. Они отдыхают у Мадам Розы. Вы ж знаете, как у неё заботятся о гостях… Уже уплочено же!

– Лукас, Дафна… С глаз моих!..

Юнги кивнули, плутовато переглянулись и скоренько смешались с толпой.

Капитан мрачно смотрел им вслед.

Полный провал…

Леди консул сопроводила юнг тревожным взглядом и украдкой покосилась на него из-под потертой шляпы.

– Что же теперь делать… Я правда… Уверяю вас, я и не предполагала, что так получится…

Витал смерил взглядом горе-дипломатку и погрузился в размышления. Словно специально в глаза бросилась выбитая надпись одной из ажурных арок над кованной дверью соседнего здания: “Тайна – щит безопасности”. Да, все верно. Он поступит так, как требует долг. Он сейчас же вернет не в меру любопытную, коварную обманщицу с этим ее стыдливым румянцем и бездонными голубыми глазами туда, где ей надлежит быть.

Но неожиданно для себя самого он зловеще процедил:

– Теперь придется постараться, чтобы загладить вину, миледи. Отныне будете при мне как юнга-адъютант. Вместо праздного разгуливания по городу с ошарашенным видом, придётся соответствовать заявленному в «рисунках» на вашей коже… Полагаю, справитесь не хуже Дафны или Лукаса. Прошу за мной!

Капитан вручил виконтессе сумку с бумагами и пройдя несколько шагов, вопросительно обернулся.

Де Круа так и стояла, по всей видимости, оскорбленная приказом.

– Миледи, велите дожидаться или уже пойдём?

Она отбросила колебания и повиновалась…

На ходу Витал вполголоса продолжил:

– Меня беспокоит, что вы бродите по городу с разинутым от удивления ртом в сопровождении не самых прозорливых членов моего экипажа. Я подумал и решил, что нет места надёжнее, чем у всех на виду. Под моим контролем шансы попасть в неприятности снижаются.

– Это шутка? Вы же не оставляете мне выбора: или оказаться у вас на побегушках, или…

– …вернуться под замок. Совершенно верно.

Витал остановился и вопросительно поднял брови на де Круа, которая встала как вкопанная.

– Что ж. Если это необходимо, чтобы заслужить ваше прощение…

Она огляделась, вздохнула, перехватила сумку поудобнее и засеменила следом.

Де Круа приходилось почти бежать, чтобы поспевать за быстрым шагом капитана.

Разумеется, жгучий стыд пожирал её.

Восторг по первости от хулиганской выходки и в кои-то веки беззаботная прогулка сменились паникой. Нарушить обещание, данное капитану, и поддаться на горячие уверения младшего командного состава… а точно ли она соответствует высокому дипломатическому чину?

О чем ты думала, Селин?!

Укор капитана о соответствии «рисункам» вдруг оглушил пониманием: носить мореходские татуировки, пусть даже поддельные, права она не имела. А стало быть, стала если не организатором, то соучастником подлога.

Что само по себе гнусно, ведь недаром моряки вбивают чины, добытые кровью и потом.

А что же она?…

Невольно подумалось – чего же такого приходилось пройти этим отважным людям, чтобы вот так с гордостью носить знаки отличия?

Тяжелый бушлат давил и сковывал движения. Сапоги совершенно не сидели, как подобает. От мыслей же, во что косынка со шляпой превратила её причёску, хотелось разрыдаться.

Но недаром она дипломат и консул Альянса Негоциантов!

Ноша её была явно созданной, чтобы толком не держаться ни в руках, ни на плече, ни под мышкой, а единственно, чтобы наставить синяков да мешать идти. До боли стиснув ручки сумки, де Круа мужественно подняла подбородок. Уж коли вина на ней, следует ее загладить!

Собственная решимость придала сил, и, стиснув зубы, де Круа дала себе право сыграть новую роль.

Она правда изо всех сил старалась не глазеть по сторонам. Только как такое было возможно, когда волею судьбы попала в настрого засекреченное место?!

Бирюза неба встречалась с синевой океана в сдержанно-сером ажуре городских построек, по которым пробегал металлический блеск множества арок, мостов, фонтанов, витых крылец и садовых оград, многоэтажных зданий с балконами и узорчатыми арочными окнами.

И как бы много не было архитектурных изысков, как бы ни поражала воображение филигранная сложность планировки и декор, – отовсюду веяло неуловимыми символами стихии Океана, древнего, как сама жизнь. То терраса напоминает плавностью углов корабельную корму, а то и нос, то завитки орнамента складываются морской волной, то в кованых решетках запутаются искусно выполненные морские гады… Словно все цвета моря, в золотистых оконных рамах мерцали витражи. Повторяя упругие паруса, изгибались крыши, крытые причудливой черепицей… и металл. Спорящие с самим солнцем лучи отраженного света венчали крыши зданий с украшениями из меди и латуни. Тут были и различного вида шестеренки и механизмы, невиданные звери и небесные светила. На некоторых уровнях зданий были видны целые террасы с цветущими на них садами. На фасадах висели разнообразные, но выполненные в едином изящном стиле, кованые металлические фонари и вывески.

Большинство зданий были вытянутой, близкой к готической, формы со множеством башенок, увенчанных шпилями. Встречались и строения с куполами, отливающими бронзой и латунью.

Они завернули за дом, и Селин невольно отпрянула. На неё смотрела в сотни раз уменьшенная копия статуи Орфея. Но не было ни грозного сияния оригинала, ни величия жеста: навеки застывшими слезами голову перечёркивали полосы ржавчины, а многочисленные щупальца кое-где стали хрупкими и попросту отломились, повреждённые зеленовато-голубой патиной. Она украдкой глянула на капитана. Тот лишь поджал губы, и они продолжили путь.

На одной из улиц она заметила на фасаде здания необычное устройство. Оно состояло из замысловатой колбы и перекрещённых между собой вращающихся колец разного диаметра. В центре же механизма располагалось нечто, напоминающее циферблат.

– Прибор для измерения атмосферного давления. Впрочем, вам ли не знать, хм… Дора. Точно. Вам подойдет эта легенда: Дора с «Зелёной Девы». Этот галеон, к прискорбию, недавно затонул. Мореходы с него посещали Малый Орфей крайне редко – все время возили грузы. Вы чудесным образом спаслись, с чем я вас и поздравляю. Это если спросят. По пути расскажу больше деталей. Не советую так откровенно всё рассматривать, вы же тут со всем знакомы с детства.

– Так точно, капитан! – бодро ответила Селин, в очередной раз пытаясь взять сумку поудобнее.

Она на секунду отстала, завороженная открывшимся вдруг видом с моста, по которому они шли.

Как и у всех членов Гильдии Мореходов, лица жителей Малого Орфея украшали традиционные татуировки, скупо информирующие о чинах, особых достижениях, а также выдающихся талантах.

Характерные для мореходов бушлаты встречались довольно редко. Мужчины предпочитали кожаные плащи и жилеты, щедро украшенные металлическими заклепками и обычные рубашки с брюками. На головах у некоторых, помимо шляпы-цилиндра, красовались очки с очень толстыми стеклами в блестящих металлических оправах.

На её вопрос капитан лишь брякнул, мол, мореходы-гражданские обычно находятся в запасе и занимаются инженерией, модернизацией кораблей или заняты в добыче местного полезного ископаемого – особой магнитной руды, которая после извлечения разбивается в мелкую пыль. Широкие очки на ремнях из предмета необходимости стали своего рода визитной карточкой рабочего класса, а после и вовсе сделались модным аксессуаром.

Женщины-мореходки в массе своей носили типические белые блузы с кожаными корсетами или очень широкими поясами, украшенными шестеренками, заклепками или циферблатами. На руках были приняты кружевные или кожаные перчатки не выше запястья. На головах были закреплены шляпки в виде невысоких цилиндров. Косые подолы юбок у молодых девушек кокетливо приоткрывали остроносые сапоги или ботильоны, а также одну ногу чуть выше колена.

Селин с возмущением подумалось, что в такой толпе отличить истинную леди от работницы дома терпимости решительно невозможно. Она безотчётно подняла повыше шейный платок и в тысячный раз убедилась, что мореходский бушлат целомудренно застёгнут на все пуговицы.

Колоссальная культурная пропасть и противоречивое сходство между обществом моряков и нравами Лавразцев загоняли её в тупик, и вместе с тем манили возможностью лучше узнать устройство запретного острова.

Мимо разноцветной витрины кондитерской де Круа пройти не смогла.

Морские коньки, рыбки и медузы на палочках, литые из полосатой карамели, чередовались со спрутами и кракенами, засахаренными тёмно-коричневыми щупальцами и сушёными водорослями в меду. Здесь же глянцевыми букетами стояли сахарные шестерни всевозможных расцветок и разнообразные тянучки в виде морских узлов.

Отставной мореход, синелицый низенький старичок-лавочник, стоял в дверях и тотчас же приподнял цилиндр с неизменными очками на тулье, завидев покупателей.

Витал приветствовал торговца улыбкой и оставил на прилавке монетку:

– Попробуйте – не пожалеете!

В этими словами к Селин протянулся красивый разноцветный леденец в форме якоря на палочке. де Круа не удержалась и взяла угощение.

Медовый вкус отдавал лилейными нотками.

Она закрыла глаза.

Совсем как в детстве. Вспомнилось, как крошкой она, зарёванная от изнеможения после бесконечных классов, лежала на коленях у маменьки, а та гладила её по волосам и приговаривала:

«Ничто не вечно, моя девочка. И это тоже пройдёт»…

Капитан снисходительно улыбнулся:

– Дора, идёмте же. Нам нельзя опаздывать в Адмиралтейство.

Адмиралтейство

Они зашли под тени нависших над ними террас и устремились вглубь кварталов, будто тонкий инструмент в руках часовщика.

Клацание, ритмичное позвякивание и цоканье в воздухе то и дело обдавало низким шипением, перемежающимся со свистом.

Селин вдруг показалось, будто она очутилась внутри музыкальной шкатулки.

Только очень странной.

Гильдийцы в чёрных мундирах с широкими татуировками преградили им путь. Они зачем-то придирчиво осматривали головные уборы. Долговязая мореходка что-то начала доказывать, дескать, оставила шляпу в лавке, но охранники были непреклонны. По одному они пропускали гостей дальше по улочке.

– Со мной адъютант, – проговорил Витал.

Осмотрев сумку в руках Селин и кивнув на бронзовую брошь на треуголке капитана, местные служители порядка дали дорогу им обоим.

Среди рядов лавок, магазинчиков и в проулках то и дело виднелись узорчатые и покрытые тусклой сине-серой патиной медные трубы, на которых блестели капли. Внезапно по одной из них с оглушительным свистом взвился пар.

Де Круа в ужасе вцепилась в локоть капитана, и проклятая сумка кувыркнулась аккурат на ноги обоим.

– Всё в порядке, – сквозь шум прокричал Витал и кивнул кому-то у стены. – Не бойтесь, это громко, но абсолютно безопасно!

Селин закусила губу – поводов для его насмешек, похоже, уже более чем предостаточно.

Твердая рука легла на ее талию, и Селин возмущённо подняла глаза на капитана. И мгновение спустя едва удержалась на ногах – под сапогами заскрежетало и завибрировало, и улочка начала стремительно удаляться. У виконтессы пошла кругом голова. Брусчатка под ними выкладывала большую круглую платформу, что поднималась наверх. Лица горожан, стоявших на ней же, не поменяли выражения.

С колотящимся сердцем де Круа всё же взяла себя в руки и отстранилась.

Капитан сделал вид, что ничего не произошло и отвернулся, но на его губах Селин успела заметить улыбку.

“Напыщенный индюк!” – подумалось ей.

Де Круа чуть ослабила хватку и, надвинув шляпу на глаза, чтобы не выдать себя, украдкой принялась озираться по сторонам.

Вокруг возвышались, изламывались под самыми невозможными углами и словно стекали вниз, бесконечные трубы и шестеренки. Невиданные вьющиеся плети дикого винограда с жухлой листвой, казалось, вступали в игру металла и растений. По другую сторону открывался вид на всё уменьшающийся муравейник городского квартала, за которым на горизонте блестела полоска моря.

Не привыкшая к таким разительным перепадам высоты Селин с тревогой смотрела по сторонам. Впрочем после выразительного “гхм!!!” Витала пришлось натянуть привычную напряжённую безмятежность: Дора, поди, не позволяла себе таких проявлений…

Неколебимость Витала успокаивала.

До тех пор, пока платформа не замерла посередине площади перед колоссальным зданием.

Дома вокруг выглядели столь же затейливо, как и в нижней части города, но имели больше террас, ажурных украшений и замысловатых куполов, с которых спускались вниз вьющиеся цветы и мох.

Казалось, мореходы нашли и подчинили себе новую тайную силу в мире явлений, что позволяла вот так запросто ставить настолько разные города друг на друга! Впрочем, в той же Вердене разве мог бы квартал аристократов выглядеть также как рыбацкий?

Монументальная постройка, что выделялась на общем фоне, казалась очень древней, однако не имела ни письмён, ни графических изображений, свойственных историческим объектам.

Прямоугольные колонны отливали серебром и были отделаны коричневым минералом с бронзовыми прожилками. Высокие тёмные окна напоминали скорее бойницы, чем проемы, через которые можно любоваться пейзажем.

Всё те же трубы и неизбежные шестерни словно в почтении расступились перед зданием, по всей видимости, того самого Адмиралтейства, позволяя оценить его подлинное величие.

Шпили сияющих металлом куполов башен громадины устремлялись в небо. И с удивлением Селин заметила, как между ними проплывают прозрачные облака. Словно исполинские черви, их обвивали изгибы меди. Необычное зрелище так захватывало, что, сложив козырьком руки, она подняла глаза к небу, и увидела, что окна в башне украшены фантастическими фигурами. Их лица были скрыты облаками, но и отсюда Селин могла разглядеть удивительные черты: вздёрнутые носы, выпуклые глаза, слегка приоткрытые рты – пропорции, лишь отдалённо напоминающие человеческие.

Вопиющий баланс непривычной асимметрии выглядел настолько грандиозным и устрашающим, что она даже не стала гадать над стилем.

По лестнице они поднялись к массивным двойным дверям.

Холл поражал размахом, однако вопреки виденному в гражданских кварталах, не имел ни малейшего элемента вычурности: строгая отделка морёным деревом сочеталась с аскезой необработанного пористого камня.

Мимо сновали мореходы в шинелях разных цветов.

Чёрные – стояли у входов. Бирюзовые – спешили по лестницам. Один из гильдийцев был одет как и Витал был – в тёмно-синем пальто. Селин уже знала, что это форма мореходов Лавразской акватории.

Стоял тихий стук подкованных сапог по песчаного цвета коврам.

Де Круа изо всех сил старалась не таращиться, едва поспевая за размашистым шагом капитана.

– Какими судьбами к нам, салага? – окликнул их низкий с хрипотцой бас.

– Мне показалось, или я услышал какое-то блеяние, Дора? – нарочито громко обратился Витал к Селин.

“Дора” же покраснела до корней волос, не найдясь, что и ответить, и только неуверенно кивнула.

Они обернулись на развалившегося морехода на диване в дальнем углу холла.

В глаза сразу бросилась тяжёлая механическая перчатка, по локоть надетая на правую руку. Чешуйчатые пластины из красноватой чернёной меди перемежались с начищенной латунью, и можно было подумать, будто моряк то ли не до конца снял рыцарские латы, то ли не успел надеть остальной доспех.

Селин в очередной раз подумалось что-то о странной моде, и как должно быть потеет рука в таком облачении. Однако пальцы в перчатке, чуть звякая, выстукивали по низкой каменной столешнице незатейливый ритм, что ускорялся по мере их приближения к незнакомцу.

Его накинутая на плечи тяжёлая шинель была подбита плотным серым мехом, отливающим инеем, роскошный небрежно откинутый косматый ворот отдаленно напоминал мех соболя, какой-то неведомой породы. На груди к зелёному мундиру с золотыми аксельбантами угадывались многочисленные планки наград и медали.

Когда мореход встал и двинулся навстречу, захотелось отчего-то сделать шаг назад.

Внушительная широкоплечая фигура излучали уверенность в себе и решительность. Каштановые с проседью вьющиеся волосы были подвязаны в небрежный пучок. В одной из мочек уха красовалось увесистое кольцо из белого золота с каким-то орнаментом на внутренней стороне. Причудливая вязь узоров на скулах частично утопала в густой короткой бороде, усах и бакенбардах. Колоритный образ морского волка завершал цепкий взгляд из-под сдвинутых тёмных бровей.

Селин молча глазела на незнакомца, смутно сознавая, что переходит все рамки приличий, но оторваться была не в силах. Впрочем, тот также беззастенчиво её разглядывал. Они так и стояли, изучая друг друга.

Мореход улыбнулся и, приобняв Витала, похлопал его по плечу механической рукой. Звякнули эфесы сабель о ножны.

– Видел твоё корыто у врагов, – снисходительно проговорил Витал, – снова котяру изувечил на блудодействах?

– Да уж поди сам уродов похоронил, да новых забежал набрать?

Диалог капитанов совершенно не имел смысла.

Отдельные слова были ясны, но в сумме складывались в кошмарную белиберду, и Селин только и оставалось, что читать по мимике встречу старинных друзей да отстранённо-любезно улыбаться, как было привычно во время светских раутов.

– А где Дафна? – вдруг спросил собеседник Витала, внимательно глядя на Селин.

– Сегодня ее подменяет Дора. Дора, знакомься – это Марсий, капитан «Кота». Возможно, ты видела его в доках. То, самое странное судно для Лавразской Акватории…

– Самое надёжное, умник. Подкрутил бы борзометр…

– Дора, адъютант капитана Витала, – отчеканила Селин и вытянулась по струнке, стараясь не вспоминать гигантское чудовище из стали, что напугало её в порту. – А Дафна сказалась больной, поэтому я здесь.

– Значит Дора… Из грамотных что ли? Или из института благородных, охрани меня Альбатрос, девиц?

В другое время и в другом месте она бы парировала, но здесь и сейчас ей оставалось только дежурно улыбаться, пропуская бестактность мимо ушей.

Витал явно хотел прервать поток вопросов.

– Принеси-ка нам пока… чаю. С жасмином! – хитро посмотрел на неё и кивнул в сторону, где на высоком столе стояли металлические кружки.

– Вам с сахаром или как обычно?

– Мне побольше – кусков пять! – прозвучал голос Марсия ей вслед.

Пока Селин пыталась разобраться, как приготовить напитки, к ней подскочил невысокий полноватый молодой человек в переднике. Она сейчас же сообщила ему пожелания, и тот резво начал крутить какие-то вентили, переставлять столовые приборы и что-то услужливо бормотать под нос.

Не было необходимости напрягать слух, чтобы слышать разговор позади себя.

– И откуда это чудо?

– С «Зелёной Девы».

– Ласковой глубины ему.

– Ласковой глубины.

– Ничего так улов, миленькая… Впрочем ещё никто не жаловался на твои экипажи. Умеешь комплектовать, умеешь, салага… Так какими судьбами?

– Еле дотащил «Крылатого» и всю бригаду, чуть не остались кверху брюхом. Случилось такое месиво, что до сих пор удивляюсь, почему весь рангоут целый. Шли на Да-Гуа. Иду на реквизицию сейчас. А сам?

– Даже так? Кого реквизировал-то?

– Крысиную бригаду. Венсана.

Они замолчали, не произнося вслух пожеланий ласковой глубины погибшим.

– Вот ты псина солёная, Витал. Венсановы ребята эскадры вроде твоей на завтрак кушают и не морщатся. Поди до зубов вооружённый шёл. Как же ты его одолел?

– Огневой силой, как ещё-то. Да и «уроды» не пальцем деланные…

Послышался хохот обоих.

– Твоё счастье, что тебе не попались мы с «Котом». Нам твоя огневая сила, как слону дробина.

– Да неуже-ели?.. В крысиную бригаду собрался? Так давай проверим, дай только из доков выйду…

Де Круа беспокойно обернулась. Витал с удовольствием наблюдал за разозлившимся Марсием, и казалось, сам воздух трещал от смеси дружеских подначиваний и прямых оскорблений с вкраплениями угроз.

– А вот скажи-ка, ты и спать ложишься со своими витражами? – Витал кивнул на награды, плохо прикрытыми аксельбантами.

– Иди на хер?

– Ты совсем не изменился. – Усмехнулся он. – Впрочем стабильность – признак мастерства. Что с «Котом»-то?

Упоминание любимого судна вернуло Марсия на благодушный лад. Но не без досады.

– Поршня полетели. Третьи сутки якоря вымачиваем. Механы всё никак не могут выточить нормальные. И кузня вроде не бухает!.. Им чертежи, видите ли, не те!.. Спустил туеву хучу на новые, да этим рукожопам всё без толку, движок ломает их, как спички ещё на прогреве, только успевай топить!

– Н-да, на то и враги…

– …вражины, разрази их Бездна! Иду квоту выбивать на покрытие простоя и штраф этим мразям…

Витал откровенно возмутился.

– У тебя же средовой износ! Надо было сразу вписать в страховую ведомость все расходники и ходить с запасом. Дай гляну, если с собой.

Марсий извлёк из кармана хрустящие листы, прозрачные от машинного масла.

– Нормально всё с чертежами. Из чего, говоришь, кузня делает?

– Бронза.

Наскоро пробежав по проекциям, Витал потёр лоб.

– Вели заменить на хромтитановый сплав. Хром и титан в пропорции.

– Впервые слышу.

– Их только пару лет назад нашли, и испытывают до сих пор по причине тугоплавкости. Отменные металлы. Подай пробирную заявку, дескать испытывать будешь на «Коте». Росалес велела испытателям отдавать за полцены. Я так всю артиллерию «Лентяю» переобул в том году за бесценок.

– Ну хитёр!.. – восхищённо пробормотал Марсий.

Селин приняла подставку с напитками, и стараясь унять дрожание в руках, поднесла его беседующим мореходам.

– А вот и солнце наше ясное, – улыбнулся Марсий.

– Закатай губу, – бросил Витал, отхлебнул из полупрозрачной агатовой чашки и тотчас же, поперхнувшись, выплюнул, ошарашенно глядя на адъютанта.

Селин постаралась улыбнуться как можно более лучезарно.

– Слишком горячо?

– Да нет… Видимо, отвык… от чая…

– Э, брат, давненько ты суши не топтал! А скажи-ка, Дора, и тебя донимала Луизина мерзкая тварь?

– Вы про боцмана?

Марсий расхохотался.

– А прошаренная девка-то! Нет, я про её обезьяну. Постоянно таскала всё, что не приколочено…

– Пакостное создание. Мне было не до неё.

– Да-да…

Не меняя выражения лица, Витал допил чай и, завидев гвардейца-провожатого, резко попрощался и сделал знак следовать за ним. Едва они оставили холл, капитан крепко взял её за локоть и отвёл в сторону.

– О, насыпать мне столько соли в чай – гениальная идея, достойная консула! Взять бы вас и… и заставить палубу драить месяц за такое! Вы внезапно поглупели или что? Как это понимать?

Отчего то он был невероятно красив, когда злился… Казалось, ещё мгновение, и он вцепится ей в горло.

– Возможно, роль прислуги для меня слишком непривычна, капитан. После нескольких часов таскания вашей тяжелой сумки у меня могла случайно дрогнуть рука…

Селин не сдержала торжествующей улыбки, когда Витал отпустил её локоть и сердито зашагал по коридору.

От бессчётного количества дверей кружилась голова. Кабинеты были похожи один на другой, а покрытые чернилами пальцы начинали уставать от постоянных заметок и отрывочных замечаний капитана под запись.

Через несколько часов они наконец вышли из Адмиралтейства.

Реквизиция прошла в рабочем порядке. Экипажу простили списанные камзолы и прочую мелочь. Состояние картин и драгоценностей, прошедших абордаж, было одобрено. Всё шло как по маслу.

Витала смутно тревожило, что вопреки обыкновению, ремонт затягивался. Как назло, в доках то заканчивалась древесина, то портились пилы. Неделя подходила к концу, а из плановых работ не сделано не было практически ничего. Задержка, даже по факту форс-мажора, по карману особенно его не ударит, но репутация, как перевозчика, подвергнется сомнению…

– Говорите, я дал вам неподходящую роль? Вот теперь, я думаю, вы сможете реализовать свой потенциал в полной мере, – с этими словами он сунул де Круа в руку вскрытый конверт и устало потер лоб. – Светские мероприятия – ваша стихия.

Та пробежалась по листу и нахмурилась.

– Тут на мореходском…

– Это приглашение всего офицерского состава Гильдии на бал. Следует быть здесь при параде, и с парой. Какое-то заключение очередного Соглашения по Лавразской Акватории.

– Но вы же можете его проигнорировать?

– Даже если мог бы… Это единственный мой шанс поймать тех важных шишек, что смогут ускорить ремонт судов и вернуть мою эскадру на воду. Попасть к ним на прием иначе не выйдет… Итак, вы будете моей парой.

– Это же приказ или приглашение? Я запуталась.

Хитрый взгляд из под ресниц, казалось видит его насквозь.

– Мы с вами идём туда не развлекаться, – поспешил вдруг добавить Витал. Я добиваюсь ускорения ремонта, а ваша задача проще – составить мне компанию. Вы явно благотворно влияете на мой статус, когда рядом. Кхм… да

“А ещё вы возможно больше в жизни своей не увидите ничего подобного”.

– Если вы считаете, что я могу оказаться полезна в продвижении дела, безусловно, я готова. – Дора-Селин одернула шинель.

– Сейчас мы кое-куда зайдём и – сюда. Как раз успеем обернуться. – Витал взглянул на карманные часы, – Готовы к новой поездке на паровой платформе?

Милый дом

Утомлённый механическими пейзажами глаз отдыхал на гармонии природы и покоя тихого жилого места.

Ветер шумел в кронах деревьев, резкие запахи масел и бог весть чего от чудовищных конструкций сменились ароматами цветения, тихие птичьи голоса ласкали слух. После беготни по ведомствам Селин наконец немного расслабилась и с удовольствием щурилась на солнце, хотя и никак не могла поверить в надежность земли под ногами.

Даже сумка с документами словно стала легче, а их шаги перестали быть такими торопливыми.

Загородный район острова радовал взгляд и умиротворял.

За коваными завитками изящных ворот особняков – кто бы мог подумать, изображающими морскую живность – виднелись идеальные газоны с аккуратно подстриженными кустами и деревьями.

На светлых фасадах двухэтажных зданий кое-где красовалась сдержанная лепнина, утопающая в зелени вьющихся садов. Вытянутые шпили венчали фантастические фигуры и флаги, судя по геральдике, фамильные.

Витал остановился у ничем не примечательных ворот одного из особняков и что-то нажал.

С лёгким шипением створки распахнулись и через поросший тёмно-зелёной травой и кустарниками двор открыли путь ко входу по брусчатке, которая огибала по кругу искусственный водоём посередине.

В прудике, небрежно обложенном кусками крупных камней, плавали разноцветные рыбки, а статуя на островке в самом центре отливала жёлтым металлом и напоминала невиданное механическое животное.

Окна особняка, с которых кое-где свисали цветущие вьющиеся глицинии, были невероятно огромными даже по меркам самых престижных районов Вердены.

Мелодичный перезвон умолк, и в проёме приоткрытой двери возникло строгое дамское лицо.

Гостей смерили цепким взглядом, и…

– Капитан Витал! Дорогой вы наш! Мне донесли о вашем прибытии немедленно! Уже неделю как жду, что опосля лазарету и до дому доберетесь! – что-то щёлкнуло, и двери медленно поползли настежь. – Кто это прелестное создание? А где Дафна? Какая худенькая! Капитан, девочкам нужно хорошо кушать! Он всё время забывает о еде! Поди весь экипаж – кожа да кости! Жак с Жаном вот только отбыли, ах, какие пирожки с огурцами делает их маменька!

– Се… Дора, знакомься, Адель, моя экономка.

Семеня следом, пожилая женщина сделала самый неуклюжий книксен из возможных, и продолжила ворковать, едва поспевая за молодыми людьми.

– Я вам сейчас супу согрею. Вы надолго? С каперсами, как вы любите. И пирожки остались. Отменные пирожки! Вы нигде больше таких не откушаете!

– Не надо каперсов. Как твоя рука? Привёз тебе мазь, но не знаю, куда задевал. Не ожидал оказаться здесь в этот приезд.

– Вот же негодник, – сражаясь с одышкой, умилялась экономка. – Поди совсем забегался! Навещал этот ваш, который жуткий. Маркиз! И мазь принёс, и ещё штуки…

Едва ли не с крыльца их путь сопровождали книжные шкафы. Элегантно, а потому неприметно, из-за стёкол они смотрели на гостей потемневшими корешками многочисленных книг. Словно в детстве впервые в библиотеке Фонтенака, у Селин перехватило дыхание. Вдоль стен цветными пятнами висели изумительные картины в беспощадно простых рамах. В рамах такой же простоты тускло отсвечивали металлом совершенно непонятные устройства с мелкими подписями. Ах, если бы не постоянная спешка, де Круа непременно осталась единственно, чтобы тщательно изучить каждую деталь обстановки!

Жилище, и особенно внутренние покои, характеризовали и внутренний мир человека куда яснее любых слов. Во все глаза Селин смотрела по сторонам и диву давалась. Только теперь она начинала осознавать, как ошибалась в суждениях о капитане. И чем глубже становилось понимание, тем сильнее поднималась в ней злость на себя саму. Со дня, как нога её ступила на палубу “Крылатого Марлина”, словно подверженная реставрации картина по мере снятия слоёв потемневшего лака, скромный перевозчик час от часу проявлял всё новые интригующие качества. Она конечно представляла, что капитану корабля надлежит быть человеком образованным, но вот чтобы настолько…

Определённо, капитан нравился ей всё сильнее.

Они преодолели лестницу на второй этаж.

– Кошмарный тип этот ваш Маркиз! Вы им пиратов пугаете? – не унималась Адель.

– Обычный он. Мрачноват немного. Вот бы кто хоть раз сказал о нём чего доброго, – пробормотал Витал, сбрасывая на ходу треуголку и бушлат.

Экономка вдруг деловито выхватила конверт у де Круа и пробежалась по письму.

– Что же я болтаю! – Всплеснула руками она. – Идёмте скорее кушать!

Витал и Селин проследовали за Адель и расположились в столовой.

– Вам определённо надо как следует покушать! – уютная суета экономки очень располагала к себе. – А то видите, они как станут своими этими протокольными болтологиями увлекать, так и посадить желудок недолго. – Вы кушайте, кушайте!

Селин улыбнулась в тарелку с супом. Уж как следует питаться перед балами, она знала как никто.

– Благодарю вас, сударыня.

– Какая воспитанная девочка, капитан! Право, на бал с такой будет точно не стыдно показаться!

– Я в этом абсолютно уверен.

Адель вдруг с сомнением уставилась на Селин:

– Да она вилкой владеет лучше вашего… – пробормотала экономка и испуганно посмотрела на Витала.

Де Круа пришлось сейчас же зачавкать, уронить каперс и ответить с набитым ртом:

– Капитан Луиза, ласковой глубины ей, натаскала. Велела выучить манеры, а то чё я буду как эта на мероприятиях, если позовут. Вот, позвали…

На всякий случай она широко улыбнулась и захлопала глазами. Судя по всему, все это произвело должное впечатление, потому что Адель продолжила болтать, и рот ее не закрывался.

Селин исподтишка наблюдала за совершенно домашним капитаном. Витал смеялся, жестикулировал, терпеливо слушал, шутил, утешал. И почти ничего не ел. Их с экономкой общение больше всего напоминали связь молодого аристократа и его доброй кормилицы. Уважительное, простое отношение, не подчеркивающее сословные различия, как это принято у внезапно титулованных торгашей, но возвышающее окружение до собственного уровня.

Закончив обед, они поднялись наверх, где просторные покои напоминали музей диковин.

Обойдя конструкцию, отдалённо похожую на усложнённую астролябию, Витал раздёрнул шторы и открыл высокое окно. Спёртый запах помещёния, в котором давно не бывали, мгновенно наполнился ароматом сирени и прибоя. Солнце заиграло глянцем на поверхностях обстановки.

Де Круа не переставала удивляться.

Стены, обитые тканью с малахитовым рисунком, увешивали карты морских путей неизвестных акваторий, перемежающихся альбомными листами, тонко расчерченными схемами неведомых механизмов из шестерней и трубок.

Анатомические штудии человеческих конечностей висели рядом с набросками диковинных костных систем. Здесь же находились десятки чертежей корабельных корпусов. Кое-где их бумагу прорывали написанные с нажимом восклицательные знаки. Селин сделала вид, что не заметила пару слов «дебил!!!» и даже кое-какие похлеще.

В хаосе непонятных рисунков и чертежей ей всё никак не удавалось уловить систему.

Пёстрые чучела неизвестных полуживотных-полуптиц были частично разобраны и демонстрировали архитектуру сочленений крыла и конечностей. Селин с опаской приблизилась. По спине пробежал нехороший холодок. Неужели Витал – тайный изувер?! И волею случая она угодила в логово больного на голову, но такого обаятельного, капитана?! Уже померещилось собственное растерзанное тело…

Стало по-настоящему страшно. Украдкой покосившись на капитана, она всё ожидала садистической усмешки, но лицо его было сосредоточено на чём-то своём. Настороженная, Селин брела вдоль стены, что всё никак не кончалась, и вдумчиво рассматривала рисунки. И наконец её осенило! Обнаружилась закономерность: рядом с проработкой конечностей животных обязательно находился чертёж подобной же конструкции с шестернями, пружинами и механическими сочленениями.

Разумеется, никакими техническими, и уж тем более инженерными, навыками она не обладала, но вдруг воображение оживило один из рисунков, трубки дрогнули, с мелодичным звоном механизмы и сочленения разом ожили, задвигались, и крыло из филигранно прорисованных деталей едва не взмахнуло…

– Невероятно… – пробормотала она. Вся мнимая избыточность и жуть обстановки живо обрисовала портрет… изобретателя? учёного? Она едва не задохнулась от нахлынувшей догадки. – Это же невероятно… капитан, что это такое будет?

– А, это… как водится, во времени я очень ограничен. Изо всего задуманного пока крайне мало удалось воплотить, но не сдаюсь.

– Знаете, уверена, результат ещё потрясёт всех! Нас всех…

Показалось, или в улыбке Витала промелькнуло смущение? Де Круа спешно отвела глаза.

– Это Гвернини? – тихо спросила Селин, глядя, как на солнце мрамор статуи у стены становится полупрозрачным. Казалось, будто накрытая каменной вуалью головка бюста вот-вот вздохнёт.

– Мнэээ… скажем, его ученик, и эм… точная копия. Я не готов тратиться на подлинники мастеров подобного класса.

Голос капитана раздавался совсем рядом, но самого его не было видно.

– Выйдите пожалуйста.

Она вздрогнула и подняла глаза.

На локтях Витала повисла недоснятая нижняя рубашка из тонкой белёной саржи. По бронзовеющей шее бежали изящные изгибы татуировок, распадающиеся на извилистые линии, что уходили за сильные плечи и разбегались по гладкому рельефному торсу. Бледные полосы редких шрамов, рассекающие орнаменты на груди и плечах, были отреставрированы с тем, чтобы рисунок татуировки ни за что не прерывался. Левый бок розовел зажившим пятном выстрела, оставшимся после абордажа.

Де Круа вспыхнула и с трудом отвела взгляд:

– Я… Конечно, разумеется!..

Выскочив к астролябии и унимая дыхание, Селин чувствовала, какие горячие у неё щёки и уши, благо их чуть прикрывала тугая косынка.

От избытка впечатлений бедная её голова шла кругом. Кипучая смесь острых чувств не давала дышать. Теперь Витал наверняка решит, что она какая-то рассеянная или того хуже, развратная девица, у которой не хватило такта постучать, прежде чем войти! Вот только из-под коросты привычного стыда проглянуло нечто неожиданное, и несомненно, самое опасное. Восхищение. Восторг. Желание интересоваться и узнавать. Слышать его голос.

И наихудшее.

Желание прикоснуться, вдохнуть запах его кожи и ощутить себя в его объятиях, как тогда, когда она угодила в них во время качки на корабле.

И ей стало так тоскливо, так сладко и так страшно, что Селин подбежала к распахнутому в коридоре окну.

Дабы взять себя в руки, пришлось начать повторять склонения в прошедшем времени на ненавистном Акифском.

Спустя несколько минут Селин обернулась на шаги.

На Витале был белый военный мундир с широкой полосой, шитой красным, пересекающей чёрный погон, уходящий в эполет с золотыми кистями. Стоячий ворот и отвороты на рукавах украшали вышитые тонкой металлической нитью морские змеи, сплетённые с узором бегущей волны.

Стыдливо прикрытый аксельбантом левый лацкан искрился разноцветными наградами, решительно не гармонировавшими друг с другом ни цветом, ни манерой исполнения, и блистал при малейшем движении.

Начищенные парадные ножны, из которых виднелся эфес шпаги, отливали белым золотом. Под мышкой Витал держал треуголку.

Перед Селин стоял капитан первого ранга.

И досадливо глядел себе под ноги.

От неожиданности де Круа широко распахнула глаза и поспешно прикрыла рот ладонями. Не в силах больше сдерживать восхищение, она засмеялась.

– Нет слов! Капитан, я потрясена! Как вам хорошо при параде! Почему же вы скрывали свой чин?!

– У меня есть причины не любить военную форму. Идемте подберем и вам подобающее платье. Здесь недалеко.

Расцеловав в обе щеки молодых людей на прощание, лёгкими жестами, как если бы рисовала якорь, Адель тихонько наложила охранные знаки на обоих.

Когда они отошли достаточно далеко, де Круа оглянулась на особняк с садами:

– Капитан. С вашими регалиями вы можете позволить себе не работать. Или допустим хорошо. Плавать на других кораблях, побольше… Решать другие задачи… министерские к примеру…

– Зачем?

– Ну как…

– Я люблю море. Мне достаточно той деятельности и тех возможностей, что имею. Хотя адмирал Росалес была бы с вами сейчас солидарна. По мне уж лучше море, чем душный кабинет с золотым креслом…

Селин с трудом отвела от него взгляд. А был ли когда-либо тот нелюбезный мужлан-капитан торгового судна в простецком бушлате?

– К тому же при параде я… ну вылитый попугай. Вы не находите? – как бы ни пытался иронизировать, Витал сконфузился.

– Вы выглядите невероятно празднично и элегантно, – заверила его де Круа и порадовалась, что сумела облечь выходящий за всякие пределы восторг в нечто вразумительное.

Селин исподлобья смотрела на себя в зеркале за ширмой.

Девица в отражении не имела никакого отношения ни к свету, ни к высшему обществу, ни к элегантности. Более того, весь вид её бы прошел на «ура» у третьего сословия.

И чем дольше смотрела, тем сильнее понимала – в таком виде она ни за что не покажется ни лавочнице, ни тем более капитану. И разумеется не выйдет даже за порог этого странного магазина, в витринах которого манекены походили скорее на механизмы, чем на людей…

Витал маялся на диване у входа, курил трубку в приоткрытое окно и явно терял терпение.

– Еще одна примерка, и нам можно будет уже никуда не спешить. Давайте же, поторопитесь! Се… Дора!

Де Круа обречённо вздохнула.

Пышные присборенные рукава до локтя, отделанный кружевом лиф и кожаный корсет, украшенный циферблатом и шестеренками, ещё как-то уживались в ее представлениях о нарядном платье, подходящем для леди на балу.

И с маленьким цилиндром, украшенным перьями и кружевами, вполне можно было смириться. На светлых волосах, которые она уложила в объемный пучок, головной убор смотрелся весьма элегантно.

Но выбирая между открытой спиной или пусть и сдержанным, но декольте, пришлось остановиться на втором. Селин ощупала то место под шеей, куда доходила ткань и выдохнула. Ненавистные выпуклые линии на коже спины не должны стать достоянием общественности прямо посреди торжества.

А вот косой срез, открывающий ногу чуть выше колена – это же просто неслыханный скандал!!!

Даже её «любимица», Патрисия де Монблан со своим избыточным бюстом, – по мнению де Круа, – не выглядела так вульгарно, как девушка в отражении. И даже кружевные перчатки до запястья ситуацию никак не спасали.

– Это точно все платья из вашего ассортимента? – в отчаянии спросила Селин, разглядывая свои ноги, обутые в остроносые сапожки. – Может юбку возможно хоть немного зашить?..

– Капитан, поверьте, мы предоставили самые лучшие модели, что сейчас есть. Последний писк!

Вместо того, чтобы помочь справиться с платьем, торговка полностью игнорировала Селин и говорила подчёркнуто только с Виталом. При этом, конечно же, она кокетливо улыбалась, стреляла глазками и закидывала ногу на ногу, пристроившись рядом с капитаном на диване.

Взглянув на это вопиющее недоразумение из-за ширмы, де Круа ощутила, что начинает закипать.

«Можно уплыть на другой край земли, но такие вот прилипалы а-ля малышка Патриция будут встречаться повсеместно», – мрачно размышляла она.

– Возможно дело не в нарядах, а просто вам стоит подобрать спутницу получше? – вдруг выдала мореходка за ширмой и многозначительно хихикнула.

«Пережила нападение пиратов, переживу и это», – вздохнула де Круа.

– О поверьте, выбор капитана гораздо более широк, чем то, что так беззастенчиво предлагают в вашей лавке, – проговорила Селин, и, едва не задыхаясь от негодования, нацепила кружевную полагающуюся подвязку для бедра и храбро вышла на середину магазина.

Она победила все эти застёжки, крючки, ремни и даже пару цепочек. Однако как назло, главные замки на сапожках никак не давались. Самая красивая пара обуви с витрины на её ногах выглядела нелепо и делала каждый шаг неуклюжим.

Торговка с сожалением оценила вид девушки и явно собиралась было разразиться очередной колкостью.

– Всего один штрих, – задумчиво сказал капитан. Вдруг широкая рука в белой перчатке обхватила щиколотку де Круа, и та ойкнула от неожиданности.

Несколько щелчков, тихий свист шнуровки и – сапожки сели как влитые.

– Благодарю, – прошептала Селин.

Обнаружив свою ладонь на лодыжке леди консула, Витал вдруг отдернул руку, выпрямился и начал стряхивать невидимые пылинки с предплечья, глядя куда-то сторону. И только щёки его густо покраснели.

– Капитан, – тихонько заговорила Селин, пользуясь, что он оказался так близко, – тут что леди, что девицы лёгкого поведения – все одеваются одинаково! В чём же тогда ценность костюма?

– Здешнее платье никоим образом не раскрывает моральный облик его обладательниц. Вам очень хорошо. Миледи, правда же, вам очень идёт, – сказал он, быстро оглянулся и прошептал почти в самое ухо. – Но если разрез платья – это вызов, который вы не готовы принять, я прямо сейчас могу вас сопроводить в зону карантина.

Лавочница, всё так же призывно сидящая на диване, тем временем активно прихорашивалась, глядя в красивую бронзовую пудреницу.

Как бы спокойно ни звучала угроза в деликатном шёпоте Витала, ей внезапно стало жарко, и по коже де Круа пробежал шальной холодок. Вдруг ужасно захотелось сказать ему гадость, только ради того, чтобы он снова приблизился и прошептал ей очередное увещевание…

Но становиться предательницей данного самой же слова она ни за что не была готова.

Она сама решилась на авантюру, сама позволила выкрасить свое лицо, стало быть, следует идти до конца.

Как бы ни ужасалась собственному нелепому виду, Селин подняла подбородок, улыбнулась и взяла капитана под руку.

– Идемте же. Торжество вот-вот начнется.

Лавочница досадливо грохнула коробками о прилавок и горько вздохнула им вслед.

Бал

Площадь перед Адмиралтейством наводнилась гостями вечера.

Витал нервничал. По кругу гонялись друг за другом одни и те же мысли.

Что он такое творит? Пошёл на столь глупую авантюру… Окончательно потерял голову. И из-за кого? Из-за той, что точно ему не пара.

Лоб под треуголкой покрыла испарина. Пока его рот произносил какие-то слова, а де Круа блистала и улыбкой, и собой в свете ночных фонарей, он чеканил шаг на негнущихся ногах.

Не может простой моряк вдруг получить расположение и взаимность такой, как она! Виконтесса в статусе консула Альянса Негоциантов!.. Безупречное воспитание, потрясающе талантливое сопрано… Утонченная красота, от которой сбивается дыхание… Особенно сейчас, когда в этом наряде она приковывает к себе внимание буквально всех, кто встречается им на пути.

Витал в очередной раз украдкой взглянул на декольте де Круа и поклялся себе вообще не поворачивать голову в ее сторону, дабы сохранить остатки самообладания.

Они вместе лишь из-за стечения обстоятельств. И только. У них нет и не может быть будущего. А на любительницу мимолетных интрижек Селин точно не похожа. Краснеет от самых невинных проявлений внимания к себе! Или он ничего не понимает в женщинах и уже приговорен стать её очередной игрушкой? Кто ж их знает, этих аристократок…

Когда развеется эта праздничная мишура, она лишь очаровательно и вежливо улыбнётся, а затем восстановит прежнюю дистанцию между ними. А как только её нога коснется земли Да-Гуа, он станет не нужен вовсе. Всё, что в его силах – это доставить её вовремя.

Сердце щемило. Витал тайком поглядывал на ямочки в уголках её улыбки и чувствовал себя мальчишкой.

По завершению этого рейса, вероятнее всего, он больше никогда её не увидит… Если только не… бросится сразу к адмиралу Росалес и не потребует поставить “Крылатого” на любые маршруты, касающиеся острова.

Возможно тогда… Тем более, кто, если не он, сможет ей помочь в противостоянии с тамошними бандитами и прохиндеями? Решено!

Ох, какие у неё глаза… Сколько искреннего удивления и такого детского восторга… И как приятно ощущать тепло ее руки на рукаве своего мундира.

Изматывающий хоровод собственных мыслей он маскировал за приветствиями знакомых, улыбками и неловкими шутками.

На фасаде и шпилях развевались праздничные синие-зелёные с золотом флаги. В небо то и дело взмывали светящиеся шары. Стеклянный купол на правом крыле здания и террасы, расположенные на верхних этажах подсвечивались синими огнями. Удивительно, но министерски-монументальная пирамида с башенками в торжественной обстановке отчего-то напоминала храм Всеведущего в дни празднований.

Ещё издалека они заметили пёструю толпу мореходов в разноцветных мундирах при полном параде.

– Итак, добро пожаловать… ну мы и вырядились… – Витал заметно волновался. – Впрочем, вам-то как раз удаётся эффектно выглядеть в чём угодно. Наверняка прошли закалку Верденскими торжественными мероприятиями… Как же всё это не вовремя… Нам обоим следует быть совсем в других местах сейчас!…

Он приподнимал треуголку, приветствуя знакомых дам, и салютовал мужчинам.

– …и, помня недавний инцидент, рекомендую вам не налегать на напитки. Довольствуйтесь бокалом игристого. Снимать вас, например, с люстры, на глазах у всех будет крайне утомительно.

– Какой вы оказывается, злопамятный.

– Предусмотрительный.

– Злой.

– …Ладно. Злой.

Селин тихонько сжала его плечо.

– Вы не волнуйтесь так. Всё пройдёт как надо. Вот увидите.

Он молча накрыл ладонью её руку и кивнул кому-то в сторону.

Обилие сногсшибательных нарядов кружило Селин голову.

Тонкая эклектика сочетала несочетаемое: крестьянская простота белёного хлопка соседствовала с узорчатой кожей и – неизменными ремнями и пряжками. Парча, шелковая тафта и атлас продуманно и ненавязчиво сообщали о высоких статусах гостей. То ли по назначению, то ли как дань моде, на дамских шляпках виднелись затемнённые очки на ремешках и противопарные полумаски с тонкой инкрустацией. Открытые плечи дам, обнаженные ноги в полупрозрачных чулках то и дело подчёркивали шлеи с приспособлениями неизвестного назначения. Декольте с изящными полосами татуировок искрили блестками. Оттеняли наряды как традиционные украшения из перьев и кружев, так и уже знакомые де Круа механизмы, шестеренки, циферблаты и даже пружины, но изготовленные из драгоценных металлов.

Оставалось только догадываться, несут ли они рабочие свойства или же сугубо декоративные.

Впрочем, как и светские события Вердены, бал в Адмиралтействе вполне мог оказаться ничем иным, как ярмаркой тщеславия.

Высокие двери парадного подъезда медленно распахнулись под звуки труб. Гостей провожали мореходы в ливреях, отдалённо напоминающих корабельные бушлаты.

Чинный в рабочее время холл в вечернем освещении расцвёл пышностью стен и потолка.

Игра теней вырисовывала на некогда пустых серых стенах барельефы, по которым читалась история Гильдии Мореходов и её ключевые события, судя по частоте плафонов, идущие чуть ли не с сотворения мира.

Вдоль стен стояли ледяные скульптуры в окружении многоярусных медных стоек с лёгкими закусками.

Звон колокола открыл бал.

Под торжественное сопровождение труб и органа на середину лестницы спустился сам Адмирал Флота – глава Гильдии Мореходов, как поняла Селин.

Увешанного тяжелыми орденами морехода со множеством узоров татуировок на лице и идеальной выправкой невозможно было назвать стариком, несмотря на абсолютно белоснежные волосы и бороду.

Один его глаз покрывал диковинный прибор вроде монокля. Когда Адмирал вглядывался в зал, золотистый механический протез выдвигался наподобие телескопа и глянцево бликовал в отсветах.

Говорил он тихо, однако сила и власть его голоса заставляли слушать и вслушиваться.

Зазвучала приветственная речь на архаичном мореходском.

На тридцатой минуте де Круа порадовалась, что каблук сапог достаточно широкий, и стопа не устала стоять.

Витал перехватил у официанта резные агатовые бокалы с игристым и подал один Селин. Она кивнула и тотчас же ответила на приветствие высокопоставленных сероглазых заместителей совершенно незнакомого подразделения в причудливых латах поверх коралловых мундиров. Де Круа элегантно присела в неполном реверансе, благо читать чины и статус она умела по манерам визави.

Официальную часть завершил мореходский гимн, и публика заметно расслабилась.

Или то подействовало игристое?

– Дора, какая удача! Вот и один из бюрократов, за кем сегодня охочусь.

Селин проследила за взглядом капитана. У одного из выходов стоял немолодого вида солидный мореход в парадной форме и отрицательно кому-то качал головой. Гримаса его выражала скуку, и чиновник то и дело с досадой поглядывал на часы-луковицу.

– Всеми силами избегает публичности. Попробую завлечь его в курительную, – проговорил Витал, – Не скучайте, я скоро.

Оркестр грянул мазурку как раз в тот момент, когда капитан и его собеседник скрылись за дверью.

Танцевать не хотелось, и де Круа сейчас же постаралась смешаться со стайкой дам с бокалами у стены. Суть их дискуссии решительно ускользала не столько из-за обилия мореходских терминов, сколько из-за громкой музыки, кажущейся необычной, но на знакомый мотив.

В ней звучали ноты органа и множества инструментов, которые Селин никогда раньше не слышала. У оркестра она заметила большую установку, что объединила в себе сразу с дюжину различных струнных, духовых и клавишных инструментов. Музыканты исполняли партии на диковинных устройствах, отдаленно напоминающих виолончели с множеством пружин. Всё это великолепие сияло в лучах многоуровневых светильников под сводчатым потолком.

Селин вообразила звучание собственного голоса при здешней акустике и прикрыла глаза.

Оркестр отдыхал. В перерыве между танцами флейтист наигрывал простенькую, но очаровательную, мелодию. Официанты разносили подносы с канапе и напитки в высоких бокалах из резного камня.

Капитан все не появлялся в зале. Похоже, его план быстро получить все необходимые разрешения оказался несколько самонадеянным…

Дамы в шляпках обмахивались веерами, распространяя ароматы сирени и лилий и обсуждали важность спектра синего в нарядах.

Вдруг у входа гомон стал громче, и Селин оглянулась.

В бальную залу вошла группа рослых военных моряков в зелёных мундирах и треуголках с меховыми кокардами, украшенными выточенными из хрусталя шестернями. По вальяжной походке их можно было бы счесть полноправными хозяевами бала, если бы не объявление гвардейцев о прибытии членов Североморской Гильдии Мореходов.

И возглавлял всю эту делегацию капитан Марсий.

К удивлению де Круа, среди его “свиты” помимо бородатых рослых мужчин, находились и белокурые дамы в полосатых брюках и высоких сапогах. Напрашивался вывод, что “североморцам” было позволено чуточку больше, чем остальным.

Моряки салютовали Адмиралу Флота и растворились среди гостей вечера.

Выпутавшись из объятий знакомых офицеров, Витал через весь зал поймал взгляд Селин и протянул ладонь. Де Круа кивнула и улыбнулась. Начинался вальс.

Но внезапно перед ней возник Марсий и с лёгким поклоном подал руку в устрашающей на вид механической перчатке. Без шинели он не казался столь огромным, как при первой встрече, но де Круа отчего-то сделалось не по себе.

От неожиданности Селин вложила свою ладонь в его, и они вышли на середину зала с другими парами.

Запоздало сообразив, что танец был обещан другому капитану, она беспомощно оглянулась на Витала, но тот куда-то пропал.

– Дора, какая приятная встреча.

То ли на нём сказалась обстановка торжества, то ли протокольный официоз, но от развязного мужлана не осталось и следа. Его ладонь едва касалась её талии, и сам он держался весьма галантно.

– Моё почтение, капитан Марсий.

Вальсируя с неизменной полуулыбкой, Селин то и дело украдкой поглядывала на механическую перчатку.

– Потерял при инциденте. Не беспокойтесь, я хорошо владею обеими руками и не наврежу вам.

Холодные металлические пальцы чуть коснулись её ладони, и де Круа ужаснулась ощущению безжизненного механизма сквозь кружево своей перчатки.

– Я… Я не видела прежде подобных… приспособлений. Прошу прощения.

Марсий широко улыбнулся.

– Дора, милая, не извиняйтесь. Чего же вы хотите от Лавразской акватории! Это же прошлый век!.. Вы поди дальше и не выбирались?

– Увы, не довелось.

– Это ничего, какие ваши годы. Лет в тридцать пять, как мне сейчас, вы уже успеете повидать мир.

В голове Селин вдруг сложилась картина тайного мира мореходов.

Всё оказалось просто до безумия. Она попала в будущее! А «Крылатый Марлин» – что-то вроде машины времени, совсем как у Шмуля Терна, которым они с Антуаном зачитывались в детстве! Что, как не колоссальный технологический отрыв в развитии относительно государств Лавраза, объясняло, почему мореходы так тщательно оберегают свои тайны?! Что, как не уровень их превосходства делает их монополистами на воде, и вот почему они не имеют конкурентов! Её гипотеза всё объясняла. Но не давала покоя мысль, отчего же Гильдии Мореходов не разделить свои новшества с другими народами?

Вальс тем временем пошёл на последний круг. Среди офицеров в белых кителях Витала по-прежнему не было.

– Капитан…

– Зовите меня Марсий. И можно на «ты».

– Марсий, как продвигается ремонт вашего «Кота»?

Такую улыбку она видела только однажды у Витала, когда он принял её извинения ещё в плавании: смесь восхищения и теплоты, граничащие с хулиганством.

– Вы невозможно милы, Дора. Хорошо! Лучше некуда! Мне пришлось внести кое-какие новшества, и с его ремонтом все сдвинулось с мёртвой точки. По такому случаю даже решили с экипажем наконец выбраться из доков и прийти на этот вечер. Впрочем, опоздал я совершенно умышленно, – заговорщически сообщил он. – Все эти приветственные речи меня усыпляют, а дамы стукают веерами. За храп.

Селин рассмеялась, но тут же стушевалась под взглядом Марсия. Моряк откровенно ею любовался.

– Юная леди, а давайте сбежим из этого унылого места?

– Зачем же, мне здесь очень нравится… Никогда прежде не бывала в подобной роскоши.

Марсий только улыбнулся в ответ и поклонился в завершении танца.

Провожая её к дивану, он сказал:

– Следующий вальс – мой.

– Обещаю подумать.

Едва Марсий скрылся, Селин выдохнула и раскрыла кружевной веер. От общения с капитаном, при всём его внешнем добродушии, осталось смутное послевкусие опасности.

Поигрывая веером, она плыла по зале, выискивая знакомые лица. И одно из них как нельзя кстати оказалось очень знакомым. Де Круа незаметно потянула за рукав квартирмейстера “Крылатого Марлина”, чтобы тот отвлекся от какой-то веселой компании офицеров.

– Фаусто, пригласи меня на следующий танец, умоляю!, – заговорчески проговорила она.

– О, это не по моей части, миледи, увы…

– Я не хочу танцевать с капитаном Марсием, и не могу найти Витала!

– Так он же здесь.

Квартирмейстер провёл её в соседнюю залу, где за игральными столами, разделёнными портьерами, моряки играли в карты. По обе стороны от Витала сидели нарядные мореходки и обворожительно улыбались. Судя по зигзагам под скулами, всего лишь лейтенанты, однако внутри де Круа что-то горько сжалось.

Словно почувствовав присутствие Селин, капитан привстал.

Зарумянившаяся после танца, с искрящимися глазами, она обмахивалась веером и выглядела естественно вписавшейся в общество.

Витал сухо представил её мореходкам и добавил:

– Дора великолепно танцует. Ставлю её вам в пример.

Девушки захихикали.

– Не про нашу честь, капитан. Эта комната колченогих. Здесь собрались те несчастные, что не танцуют.

– Не могу не согласиться, милые дамы. Не про нашу честь, – он быстро глянул на де Круа и опустил глаза в карты. – А вы – отдыхайте, Дора. На завтра у нас много дел.

Селин поджала губы.

– Я явилась, чтобы дать вам класс, капитан. Или хотите и в следующий раз ступать по моим ногам во время абордажа?

Мореходки расхохотались. Фаусто прикрыл рукой улыбку.

– Только если вы настаиваете…

– Ставлю полугодовое жалованье, что мой класс победит вашу косолапость!

Виталу захотелось рявкнуть на неё, прогнать с глаз вон. Чтобы она ушла и больше ни в коем случае не возвращалась. Чтобы вырвала себя из него без остатка. И чтобы он никогда не знал её ни во сне, ни наяву. Только вот давать слабину и обнажать чувства было не в его природе. Всей выдержки хватило на единственное слово:

– Годится.

В бальной зале начинался вальс «Осень». Скрипки пели о дожде и о горечи опавших листьев, о том, как скоротечно время, и как свирепы ветра зимы.

В самом неприметном углу на небольшом возвышении, открывающем полную панораму бальной залы, на низеньком диванчике сидел Марсий и лениво рассматривал ножки дам. Заметив Витала в компании хорошенькой адъютанта, он поднял бокал в их сторону.

«Ах ты сука», – кивнул в ответ Витал.

Он поклонился и протянул раскрытую ладонь, холодно глядя в глаза Селин.

– Что же. Показывайте ваш класс. Один я уже получил.

– Вы не только злопамятны, но и жестоки, капитан.

– Сочту за комплимент.

Начался круг.

– А если бы со мной что-то случилось, пока вас нет?

– Все под контролем. Фаусто изначально назначен за вами приглядывать.

Мягкость пальчиков в кружевной перчатке подарила ему такую надежду, что утопила собою всяческую обиду. Казалось, если он не сожмёт её ладонь чуть крепче, она выскользнет из его рук и растворится в музыке.

– Вы делаете мне больно.

– Прошу прощения. Перчатки скользят. Не привык к шёлку, знаете те ли…

Он смотрел в плывущие смазанные пятна публики, смотрел на её плечи – куда угодно, лишь бы не встретиться взглядом с её глазами. Распахивая руки, он отпускал её в легкой фигуре танца, но его пальцы словно вросли в ткань её перчатки, а она не спешила разрывать их ладони, повинуясь темпу. Новые па становились для него испытанием.

Принимая Селин из очередного пируэта, его пальцы скользнули между её лопаток, Витал ощутил сквозь ткань платья едва заметный рельеф у хрупких позвонков. Голубые глаза напротив испуганно распахнулись. Виконтесса было отшатнулась, словно обнаружилось нечто постыдное. Может шрам от падения с лошади? О, ну какая разница, когда держишь в собственных руках совершенство!

Он мягко вернул её и сумел поймать взгляд.

Такая яркая, такая уязвимая.

– Вы прекрасны, Селин.

Снова эта безмятежная улыбка. Только уголки губ дрожат.

– Селин, вы прекрасны. Понимаете?

В его воображении она отнимала руку и кружась, уходила всё дальше, теряясь среди вращающихся кругов парчи и бархата.

Но раз за разом возвращалась, и тем труднее ему давались фигуры вальса.

– Больше не уходите.

Он не расслышал. Ему показалось, или она действительно это произнесла и – так?

– Извините, что вы сказали? Громкая музыка.

– Больше не смейте меня бросать одну!

Он мог бы обхватить эту тонкую талию обеими ладонями. Тонкую и без корсета, ведь он заметил ещё на борту «Крылатого».

– Повторите, Селин…

Её испытующий взгляд. Кажется, он улыбается как идиот.

– Говорю, этот оркестр играет словно для глухих. Вы что-то сказали, а я не расслышал.

– Может для глухонемых?

– Мне действительно трудно воспринимать некоторые фразы… и… я уже говорил, что вы восхитительны в вашем платье?

– Оно неожиданно удобно. И не жарко.

Ему неловко, как же ему мучительно неловко, и он очень хочет, но не знает, что сказать. Они неприметны в пестроте прочих пар, но он всё равно быстро осматривает залу на предмет взглядов, что могли бы хоть как-то заподозрить её. Как же хочется, чтобы этот танец продолжался вечно…

Почему она так улыбается?

– Капитан.

– Да?

– Пообещайте, что никогда не бросите меня.

– Слово чести.

Вальс завершился, и румяные пары разошлись к столикам с пуншем. Не сводя с неё глаз, Витал взял под руку Селин, и они вышли из бальной залы.

Тревожный звонок

Под инкрустированной цветным камнем картой акваторий у стола с фуршетом расположился офицерский состав Гильдии Мореходов во всей красе.

Селин маскировала любопытство как могла, но по блеску в глазах можно было лишь гадать, сколько вопросов роится в ее голове. И для Витала было что-то особенно приятное в том, чтобы кратко нашептывать ей какие-то, пусть даже не прошенные, разъяснения и невзначай касаться локтя и тонких пальцев, передавая бокал.

Разноцветные мундиры включали все существующие подразделения пяти известных акваторий и ведомств: тёмно-синие и их оттенки – Лавразская Акватория, бордовые и гамма красного – Малинская; зелёные принадлежали Североморской и исследователям тайных зон, отовсюду приметные чёрные – Внутренняя Служба Гильдии Мореходов. Белые мундиры носили руководители высоких чинов, от капитанов первого ранга до Адмирала Флота; вся коричневая гамма от насыщенной дубовой до песочной принадлежала Неусыпной Акватории, самой большой по площади.

В сиянии плафонов наряды синелицых сливок мореходского общества переливались, словно драгоценные камни в оправе невиданного устройства из морского арсенала.

Гости в зале неожиданно расступились. Под мелодичный перезвон и шорох одежд мимо них шла делегация.

Раскосые глаза чужеземцев смотрели в одну точку – на выход. Мужчины в свободных камзолах-халатах из тиснёной тончайшей кожи придерживали мечи в длинных ножнах на поясах. Закрепленные на макушке изысканными золотыми гребнями чёрные как смоль волосы рассыпались по спинам многочисленными косичками. И ничто не выдавало бы высокого положения, если бы не широкие полосы татуировок на утонченных лицах. Глаза женщин, семенящих следом за мужчинами, влажно блестели от слез. Сложные причёски нежно звенели многочисленными шпильками с драгоценностями, а их ладони на тонких запястьях утопали в рукавах из струящейся ткани алого цвета.

Мейлонгцы? Здесь?! Но Зачем???

Витал проводил процессию взглядом. Насколько беспринципной и жестокой стаей узкоглазые встретились в бою, настолько же чинными, элегантными и едва ли не возвышенными – оказались здесь, в Адмиралтействе. Как будто две совершенно разные нации…

Капитан задумался. Отношений с этой страной в Гильдии отродясь не было, и то, как выходили посланцы, наводило на самые мрачные догадки об исходе переговоров.

– Витал, дружище! Какая встреча!

Этот наглый дребезжащий голос было сложно спутать. Мелкая сошка Томас с его засаленными жидкими волосёнками сегодня ожидаемо заявился на бал.

Витал попытался сделать вид, что очень увлечен содержимым своего бокала и ничего не услышал.

Но тот как всегда оказался настойчив, и всё же пришлось обернуться. Скромный синий мундир лавразца увешивали броши, скверно имитирующие награды. Лицо не отмечали татуировки о боевых операциях, а только пара штормов да штрихи по мелочи. Однако тот привычно держался так, словно окружающие были у него в долгу.

– Давно тебя выглядываю, есть разговор. Отойдем. Да не переживай так, никуда твоя красотка не денется. Не выкрадут же её прям отсюда? – Виталу очень захотелось дать подхалиму в морду. – Пусть тут подождёт.

– Она не… Дора – мой адъютант и идёт со мной.

Томас мерзко хихикнул и скривил усмешку. Он кивнул в один из углов, где на диванах развалились несколько офицеров ему под стать. Все они были в «чёрных списках» транспортных перевозок: многократные нарушения одного из Кодексов, запреты на сотрудничество с лучшими из сухопутных заказчиков, и – несомненно нечистые на руку. Витал про себя окрестил их падальщиками, ведь одно дело – надёжная доставка и охрана грузов, и совсем другое – мелкие разбои и контрабанда, вплоть до мародёрства. Разумеется, говорить вот с такими нерукопожатными было ниже его достоинства, и он только из вежливости и быть может из некоторого любопытства согласился выслушать Томаса. Пришлось присесть на диван и надеяться, что уважаемые Виталом согильдийцы не увидят его в столь сомнительном обществе.

– Так ты чё там, всё возишь сундуки туда-сюда? На днях попались ваши ведомости по жалованью, – Томас деловито осматривался на предмет высокопоставленных мореходов. – Скромно живёшь, салага. С твоим-то потенциалом такое – грех. Сейчас бы зашибал барыш…

– Обращусь, если вдруг захочу поплакаться насчет своего дохода.

– Да погоди ты, дело есть. Мы с ребятами тут… Да помню я твоё отношение к сделкам по живому товару… Дружище, это же сверхприбыль! Ничего сложного. Такой же груз, как и мебель, просто жрёт, срёт и ноет. Ну и издержки…

– Да, ты все верно запомнил. С тех пор ничего не изменилось. Я таким не занимаюсь.

Вокруг неодобрительно загалдели.

– Тише ты, чего завелся. Узнаю школу Росалес… Ты ж уже вроде большой мальчик стал, чтобы продолжать слушать старую адмиральшу, не? Да о чём ты, друг мой! А ты посмотри, посмотри, как твои любимые люди этой свободой распоряжаются? На что тратят?

Витал мельком взглянул на побледневшую Селин. Лицо её оставалось нейтральным, и лишь в уголках губ замерла едва уловимая брезгливость.

Томасу кивали его приспешники, а он сам подобострастно улыбался и смотрел на них масляными глазами.

– Мы, если хочешь, спасаем людей от гнёта свободы. Ведь свобода по существу – дело страшное, когда над тобой ни судьи, ни начальника… И ведь некуда податься, и хочется найти кого-то над собой, кто опекает тебя, отвечает за твою жизнь, за твоё благополучие, направляет твои решения…

Запальчивость Томаса вызывала стойкое отвращение. Витал не понимал, что конкретно в нём раздражает: то ли ощущение безнаказанности, то ли фальшивые награды на лацканах мундира, или, быть может, то, что они вместе заканчивали Академию? А может дело было в том, что это отребье слишком просто проникло на закрытое для посторонних мероприятие и чувствует себя здесь среди равных?

– Мне, наверное, стоило бы прийти в восторг от столь небывалого по щедрости предложения и оказанного доверия. Но есть одна проблема. Я осуждаю и презираю рабовладельцев, работорговцев, перевозчиков, осквернивших своих борты таким непотребством. Как и каждого, кто относится к другим, как к скоту. Не по-людски это. И деньги тут ни при чём.

Повисла нехорошая пауза. Каждый из присутствующих разглядывал то бокал, то носки собственных сапог.

– Презираешь, значит? – Томас покрылся тёмными красными пятнами и вскочил на ноги. – Вечно строишь из себя… идейного! Откуда бы взяться такой спеси, если сам из трущоб нижнего квартала сюда перебрался? Думаешь, заработал на Бравелине и купил право разевать пасть, а, салага?

Витал выпрямился во весь рост, и собеседник с дрожащей улыбочкой сделал шаг назад.

Мореходы загалдели, воодушевлённые разгорающимся скандалом. Они уже даже встали в кружок и загородили спинами начинающуюся потасовку от гвардейцев и посторонних.

– Господа, уверена, все присутствующие чтят Кодекс и помнят об общих ценностях нашей Гильдии. Давайте не позволим недопониманию испортить нам вечер, – вдруг проговорила Дора-Селин.

Степень накала становилась тем меньше, чем тише звучал её голос.

– Все же знают, как бесценна честь мундира, господа, верно? Давайте же завершим сие недоразумение рукопожатиями и красивым тостом!

Какой ход. Решилась на запрещённый приём… Понятие чести мундира читалось совершенно одинаково во всех военных подразделениях, что на суше, что на воде.

Несмотря на кипевшее бешенство от общества шайки гильдийцев-перевозчиков рабов, Витал усмехнулся.

По сборищу прокатилось вынужденно-одобрительное: «да, верно», «дело говорит», «не, ну надо выпить» и тому подобное.

– За честь мундира! – гаркнул Томас и прищурился, читая синие линии татуировки на лице Селин.

Но она уже вела Витала под руку в другой конец залы.

В фойе у балкона за портьерой призрачно дымилась ледяная скульптура альбатроса в полёте. Подвыпившие гости внизу всё охотнее выходили на танцы, и их па становились всё менее отточенными.

– Такие, как этот негодяй и его прихвостни, позорят всю Гильдию!… – Витал всё ещё не мог прийти в себя, – И самое мерзкое, что вопреки Кодексу, наверху на этих мразей смотрят сквозь пальцы! Остается только догадываться, почему у них вдруг нашлись такие покровители…

Её ладонь тихонько сжала его руку.

– Он упомянул Бравелин? Неужели вы имеете отношение к этой великой битве? Нам показывали гравюры по истории, и…

Виконтесса говорила что-то ещё, но должно быть нечто такое промелькнуло в его глазах, от чего Селин вдруг осеклась.

– Капитан, простите. Я не сразу поняла, что вы действительно не заодно с такими, как некоторые ваши согильдийцы…

– Раньше никто из наших не занимался работорговлей. Только изгои и отбросы…

– Ваше благородство покоряет, но показывать столь открыто свою неприязнь и эмоции крайне недальновидно… Враги вас легко просчитают… Всегда оказывается на коне тот, кто спокоен и умеет видеть глубже…

– Да, вы же дипломат. Как я забыл. Возможно, я зря переживаю за вас, и на Да-Гуа вы легко приструните всех тамошних обитателей с таким талантом. Хотя… тем удивительнее ваша реакция на невинный флирт той дамы из лавки готового платья…

– Вот как?! Вам показалось. Я не вступаю в пререкания с третьим сословием, тем более – с торговками, – проговорила Селин и поправила выбившийся локон.

– Действительно. Иначе это было бы странно для столь высокого статуса консула, – усмехнулся Витал.

– Боюсь, рядом с вами мои таланты иногда дают сбой, – пробормотала она и посмотрела на гостей внизу. – Вы слыхали о физиогномике? Могу попробовать вас научить.

– Что-то вроде умения читать мысли?

– Ну это только так звучит, а на самом деле – это наука, позволяющая читать с лица и тела.

– Разве такое возможно? И о чем я сейчас думаю?

Она внимательно посмотрела на него и Виталу стало немного не по себе..

– Конечно я не смогу сказать вам слово-в-слово… Но судя по тому, как вы посмотрели вправо и вверх, вы сейчас представляете себе что-то. Облизнули нижнюю губу, что означает ваш интерес к данной теме, либо к тому, о чем вы только что думали… А наложенный на губы палец, и вся кисть, что придерживает подбородок, свидетельствует о том, что сейчас, капитан, вы явно смущены…

Де Круа хихикнула и пригубила глоток пунша.

– Так. Стоп! Довольно обо мне. Лучше расскажите о ком-то другом. Вон о тех трех капитанах в дальнем углу?

– Один из них очень нервничает. Трет рукой затылок, взгляд блуждает, избегая смотреть в лицо собеседнику. Второй явно лжет, прикрывает лицо ладонью и потирает нос. Периодически он жестикулирует правой рукой, чем отвлекает внимание, маскируя истинное положение дел. Третий похоже ему не верит, встал в оборонительную позицию и скрестил руки на груди. Мимические складки вокруг носа углубились, уголок рта приподнят. Он испытывает отвращение. Или презрение… Да, скорее презрение!

– Согласен. Тот ещё сноб! Я его хорошо знаю. А вон та парочка? – он кивнул на танцующих.

– Капитан, тут позвольте не комментировать. О таком не принято говорить вслух.

– Двое всего лишь беседуют в танце. Что здесь крамольного?

– А вы присмотритесь.

Скептически хмыкнув, Витал сощурился.

Интересующая их пара, офицер в штанах с лампасами и перевязью из пружин и молоденькая младшая лейтенант в шляпке с роскошной булавкой, ничем не отличалась от других.

Сквозь змеистый каскад ткани её юбки и отставленный локоть его мундира Витал вдруг открылось неожиданное.

Пока их ноги, словно заводные, двигались обособленно, живя заученной жизнью фигур вальса, их руки…

Ладонь мужчины с широко расставленными пальцами плотно лежала на её талии, и шевелились, совершая хватательный жест, как если бы жадная рука хотела содрать с неё костюм к чёртовой матери, разломать корсет, вытащить из блузы, только чтобы уместить её всю на своей ладони.

Сколько раз он представлял себе это… Взгляд Витал украдкой взглянул на приподнятые уголки губ Селин и вернулся к испытуемым. Вопреки близости друг к другу, они молчали.

И поедали друг друга глазами.

Когда в очередном повороте Витал увидел положение руки мужчины, напряжённая, она стискивала корсет партнерши так, что глянец шёлка его поверхности даже чуть стянулся.

А что же дама? Чуть отклонив расслабленную голову, она полностью отдавалась хм… музыке? Увлажнённый взгляд её блуждал. Приоткрытый рот чуть кривился истомой, в то время как ногти в прозрачной перчатке вцепились в плечо партнёра.

Да она таяла в этих руках, словно кусочек льда в горячей ладони!

Сообрази он подобную вольность в предыдущем круге, таяла бы Селин в его руках в их танце? Или сама она – лёд, приспособившийся мастерски имитировать выгодные ей эмоции?

У него пересохло в горле.

Витал заметил, что Селин изящно обмахивалась веером, с удовольствием рассматривала пары в зале и не могла видеть его волнения.

Тем не менее он натянул на помрачневшее лицо невозмутимость и незаметно выдохнул.

Его очередной, сотый – или пятисотый? – по счёту взгляд упал на её декольте, над которым порхал веер.

Но следующим в программе бала шёл белый танец, и Витал тайком надеялся, что может быть Селин и захочет пригласить его.

Открытые плечи младшей лейтенанта зарозовели. Она как бы случайно задела скулу своего партнера тыльной стороной ладони, к которой тот скоро прижал щёку и успел коснуться губами её ускользающего запястья.

Витал сосредоточенно наблюдал за танцующей парой. Между бровей его залегла складка.

– Капитан, у вас вид такой, будто вы книгу читаете, а не присутствуете при адюльтере в общественном месте, – на слове «адюльтер» Селин прикрыла губы полураскрытым веером.

– Вы в очередной раз впечатлили своей наблюдательностью, – ровно проговорил он. – Прошу меня извинить.

Поклонившись, он чинно прошёл мимо лениво беседующих зрителей и, покинув поле видимости Селин, сорвался едва ли не в галоп.

Стуча каблуками, натыкаясь на сослуживцев и спешно извиняясь, Витал мчался к умывальнику остудиться, чтобы успеть к началу белого танца.

Прозвенел второй звонок.

Витал забежал в бальную залу, выискивая Селин, и едва не споткнулся о приветливо-змеиный взгляд.

Ему меньше всего хотелось видеть её.

Или может, себя с ней на одной планете?

Витал избегал Ирен, урождённую И Рен.

Раскосые глаза на бледном скуластом лице выдавали уроженку дальних акваторий Мейлонга. Толстые чёрные косы спускались по спине, украшенные сверкающими шестернями и гранёным антрацитом, и были связаны в виде изящного морского узла, намекающего на высокий чин в такелажной группе Инженерного Корпуса. Татуировки сообщали о ней сухие факты морской карьеры, что привели её к капитанской должности.

Дарованная морю, с гордым духом дочерей правителя песка и равнин, Ирен с приветливой улыбкой рассуждала о небольшой разнице между океаном воды и океаном песка.

С той же улыбкой она следила и за килеваниями преступников.

И с таким же выражением на лице Ирен слушала, когда на трибунале зачитывали приговор Венсану.

– Дамы приглашают кавалеров, капитан.

Точёная рука в ажурной кожаной перчатке протянулась к нему, как дуло пистолета.

– С удовольствием, миледи. – Он вынужденно улыбнулся и с поклоном принял приглашение.

И как назло, танцы этого круга были опасно сближающими для партнёров.

Двумя пальцами касаясь его эполет, Ирен обворожительно улыбнулась и вложила свою ладонь в его.

– Ну здравствуй, Витал.

– Ирен, всё случилось слишком быстро. Мне действительно очень жаль.

– Ах, неужели? Да ты не просто сентиментальный, ты становишься слишком чувствительным для мужчины. Даже слюнтяем, не побоюсь этого слова. Ай-яй-яй…

Перехватив её талию в виртуозном прогибе, Витал сам едва не потерял равновесие.

– Брось, капитан. Разве может быть жаль преступника? Пирата? Убийцу и негодяя? Предателя, в конце концов. Мне – нет. Мне его не жаль.

Он молчал и не слышал музыки. В его ушах грохотала артиллерия, уходил под воду флагман с головой чёрного дракона на носу, белело до боли знакомое лицо с распухшим глазом.

– Более того, ты поступил как истинный мореход, чтущий Кодекс. Истинный верный пёс Гильдии…

Слова прозвучали как пощёчина.

– Я убил давнего друга, Ирен. На которого всегда старался равняться… Когда вы обручились, я был невероятно рад за вас… Такая любовь – это то, о чем каждый может лишь мечтать! Я это знаю, и ты это знаешь! Как знаешь и то, что я никогда не был с теми, кто смел топить его тогда. Но там, в море, у меня не было выбора…

Витал чувствовал собственный взгляд, отчаянно мечущийся по острому блеску её платья. Не мог он, никогда в своей жизни не сдавшийся, он ни за что не мог, права не имел принять иное решение и потерять всю свою эскадру!..

Рисунок танца напоминал обезумевшую звезду. Ему показалось, или в глазах Ирен блеснула слезинка?

– Все эти годы я ни на йоту не меняла отношения к Венсану. Не отрекалась. Не предавала. Мне пришлось научиться жить, разорванной на две половины. Разве есть в нашем отделении кто-то более лояльный к Гильдии, чем я? – Ирен неприметно сглотнула.

Мелодия оборвалась на коде, и они застыли как раз в тот момент, когда Ирен с разворота прогнулась и в резком выпаде ее спина оперлась на его согнутое колено. Едва касаясь пальцами его подбородка, она тихо заговорила сквозь неизменную улыбку почти прямо в его лицо

– Он не был виновен ни в едином обвинении – все подтасовано. Венсана убили дважды. Первый раз он умер в тот день, когда его убрали из Гильдии. А как поняли, что Венсан стал опасен, на него объявили охоту. Но всё же он жил, жил! Ты же, Витал, сам того не ведая, сделал их работу. Он что-то знал, и до последнего не говорил мне, чтобы не подставлять под трибунал как свидетеля. Ах, ну конечно же как соучастника!

Ирен рассмеялась, и рассыпанные по её ключицам бриллианты заискрили.

Они приподнялись. Раздались аплодисменты в адрес танцующих, но Витал придвинулся ближе к партнерше, чтобы расслышать ее слова.

– Будь ты подальновиднее, сообразил бы связь между курсом Адмирала и тем, как не выживают у нас самые достойные. Впрочем, даже хорошо, что ты не суешь носа дальше опиумных после рейса. Не заметишь, как внезапно окажешься за бортом, – На её лице не дрогнул ни один мускул. – Улыбайся! Улыбайся, капитан! На нас все смотрят.

– Мне искренне жаль… – проговорил Витал.

Он не чувствовал земли под ногами. Казалось, его и самого отравила скорбь Ирен.

Она же кокетливо присела в полном реверансе, заканчивая танец.

«Ты следующий» – только и успел он прочитать по красным губам.

Невзирая на жестокость, после её слов будто начал складываться калейдоскоп. Только узор его не имел ясности. Но до правды он обязательно докопается.

Потом.

Ирен одарила его прощальной ледяной усмешкой и грациозно растворилась в нарядной толпе.

Ему вмиг полегчало, если бы разом открылись все когда-либо полученные им раны. Или же, если на месте Венсана оказался он. Ещё же лучше стало, если бы проклятая армада вовсе не встала на курс его «Крылатого Марлина».

Бал продолжался мешаниной чинов, красок и лиц, слишком похожих на разлитое по волнам коптящее пламя. Вместо оркестра в ушах Витал рвались снаряды, и он всё глядел под ноги, стараясь угадать качку пола и не пошатнуться.

Небесная механика

Селин хотелось танцевать. От этого безотчетного воодушевления казалось, весь мир вдруг повернулся к ней самой яркой и радужной своей стороной. Тревога, что привычно разъедала изнутри, пропала.

Да, вокруг чужаки.

Да, запретный остров мореходов – это совершенно немыслимый, запутанный, но по-настоящему удивительный отдельный мир.

Да, будущее – как никогда туманно и непредсказуемо.

Вот только Селин было всё равно. Чувство окрылённости переполняло и выходило из берегов, хотелось лишь улыбаться и кружиться в танце под потрясающие звуки самого фантастического в её жизни оркестра.

Витал всё не возвращался. И Селин решила поискать его в зале. По пути она взглянула в одно из зеркал, что висели на стене, и замерла перед отражением. На неё смотрела незнакомая юная девушка с сияющими глазами и ярким румянцем. Почему она никогда не замечала, что от улыбки на щеках появляются ямочки? Быть может она просто никогда раньше не видела себя по-настоящему счастливой?

…или влюблённой?

Она рассеянно поправила прическу и двинулась вперёд, но столкнулась с высоким мореходом прямо в дверях у входа в бальную.

– Как раз ищу вас, Дора. Не сочтите за лесть, но ваше появление здесь сегодня сделало вечер по-настоящему интригующим. Не устали ещё от непривычной роскоши?

Селин вежливо кивнула, проговорила дежурную любезность и хотела было пройти дальше. Но собеседник не сдвинулся ни на дюйм и продолжил с шутливой укоризной:

– Задолжали мне танец. Помните?

– Ох, прошу меня извинить. Но мне срочно надо найти капитана Витала. Дело безотлагательное. Ему передали сообщение о “Крылатом”.

Марсий приподнял бровь:

– Не уверен, что в эту минуту ему есть до этого дело, Дора…

Он чуть отодвинулся, открывая обзор на зал, блистающий кружащимися парами.

Внутри Селин всё перевернулось.

Витал двигался в паре с незнакомкой. Пластичная, безупречно красивая, податливая и хищная в танце, она сверкала драгоценностями и холодным блеском раскосых глаз. Она смеялась, кокетничала… и в нём не было ни отстраненности, ни привычной сдержанности, – Витал заворожённо и безотрывно смотрел только на неё!

– Вас ещё не успел утомить избыток женского внимания к нашему ловеласу? – послышался густой баритон Марсия, и в нём звенела нотка неподдельного восхищения. – Дамы так легковерны и так чувствительны… Держите же!

Бокал, ловко подхваченный с подноса, перекочевал в металлическую лапищу, и Селин отчего-то бездумно его приняла и на вдохе опрокинула в себя.

Любовница.

Бывшая или нынешняя – то не имело значения. Ведь по лицу Витала читалась даже не крайняя заинтересованность. Казалось, он весь дышал своей партнёршей.

Де Круа изо всех сил пыталась подавить желание вдребезги разбить бокал, разрыдаться и броситься прочь. Но, ощутив на себе любопытный взгляд Марсия, всё же взяла над собой контроль и надела привычную маску отстранённой любезности.

– Ваш выбор весьма…кхм… спорный, – судя по ухмылке, собеседник откровенно веселился. – Интересно, изменилось бы ваше мнение, окажись вы со мной на одном судне? Далеко не праздный вопрос…

Самоконтроль и мужество Селин таяли вместе с остатками торжественного настроения.

– Безусловно. Разве что в моём вкусе были бы беспардонные самоуверенные мужланы!

– Даже так?! – капитан «Кота» притворно-задумчиво поджал нижнюю губу, – Ну тогда примите к сведению скромное мнение самоуверенного мужлана: в гневе вы чудо как хороши…

Вкрадчивые слова Марсия пролетели мимо её ушей.

– О, капитан, да оставьте же меня!

– Как пожелаете, драгоценная Дора. До новых встреч!

Североморец элегантно поклонился и отошёл. Глаза его смеялись.

Оркестр смолк.

После проклятого белого танца капитана словно подменили.

Витал стоял какое-то время в задумчивости и всё ещё с грустью поглядывал через зал на незнакомку.

Он будто напрочь забыл о существовании де Круа, что в этот момент стояла совсем рядом и испытывала мучительные приступы ревности, досады и разочарования.

– Что-то случилось? – как могла непринуждённо спросила Селин, когда Витал наконец заметил её и подошел. Взгляд его был рассеянным и проходил будто сквозь неё.

– А? Нет. Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

По всем признакам, он, конечно же, лгал. После всего пройденного прежнее доверие к нему вдруг стало веревочкой, нити из которой неумолимо лопались одна за одной.

«Всё, с меня довольно!», – пронеслось в голове.

Всякий раз, когда она совершала шаг навстречу, он словно злонамеренно делал два шага назад. Как только казалось, будто она начинает действительно понимать его, понимать даже в том неизъяснимом, о чём Витал молчит, её представление мгновенно разбивалось о его непоследовательность. Что если она лишь принимала любезность за интерес к ней?

– Я устала и хочу домой.

Де Круа резко развернулась и собралась направиться к выходу, когда Витал коснулся её руки.

– Постойте. У меня для вас есть небольшой подарок. Идёмте.

Только сознавая, что малейшее выражение недовольства или беззвучный скандал, полный резких жестов, привлечет к ним излишнее внимание, Селин проследовала за ним.

Всё освещение здания сосредоточилось в бальной зале, и оставшаяся часть молчащего министерства застыла в полумраке.

Тёмные холлы Адмиралтейства пустовали, если не считать выставленных у лестниц гвардейцев в чёрном и увлечённых друг другом парочек, кутающихся в темноту. Впрочем ни те, ни другие не обращали на Селин и Витала ни малейшего внимания.

Ленты лестниц разворачивались одна за другой.

Огни празднества остались далеко позади. Начинались грубо вытесанные служебные коридоры.

– Капитан, а вы уверены…

Шёпот де Круа отразился неожиданно объемным эхом.

– Доверьтесь мне, – его рука чуть сжала её, и Селин вдруг подумалось, что разразись под ними самая Бездна, она без страха прыгнет в неё, лишь бы тёплая ладонь Витала не выпускала её руку.

Перед ними открылся простецкого вида высокий колодцеподобный холл, освещённый по стенам диковинными голубыми дугами, как если бы какой дурак исхитрился заловить и приручить молнию.

В центре холла располагалась самая обычная винтовая лестница, каких в Вердене было множество.

– Куда она ведет?

– Мы не можем зайти туда с парадного входа… Просто доверьтесь.

Селин сокрушённо вздохнула и спустя несколько минут порадовалась, что ее непривычный наряд не был столь вычурным, как верденские бальные платья.

Привычные кринолины не позволили бы с такой лёгкостью преодолеть узкую винтовую лестницу служебного помещения.

Они достигли последнего этажа.

Пройдя в неприметную дверцу, де Круа невольно ахнула и прикрыла лицо от неожиданного света.

Горечь обид Селин растворилась в торжестве Мироздания, воссозданного, вероятно, сотнями рук величайших мастеров.

От края до края, насколько хватало видимости, размещались отливающие всеми оттенками металлов, известных Селин, устройства и механизмы. Только в отличие от едва заметных глазу рубинов в шестернях карманных часов, в их колоссальных собратьях горели кроваво-красные камни размером с кулак.

Огромные маховики возвышались над указателями с подписями на мореходском. По бокам поля механических чудес находились большие глобусы Земли и Луны, в точнейшей пропорции относительно друг друга. Их не удерживали никакие крепления, планеты просто плавали в воздухе, чуть вращаясь вокруг своей оси.

Вспоминая атлас звёздного неба и сопоставляя размеры металлически-жёлтого поля под ногами, глобусы и неизвестные приборы, Селин взволнованно оглянулась на капитана.

– Под нами, то есть… под нашими ногами… неужели это Солнце?..

Безупречными в своей гармонии клубками, иллюстрируя движения небесных сфер, застыли астролябии, в десятки раз больше той, что она уже видела в доме у Витала.

Венчал же это невероятное помещение огромный глянцевый купол, сквозь который блестели настоящие, не воссозданные, звёзды.

Её глаза пили красоту.

Впечатывали в память образы странного нового мира, совершенного, прекрасного, такого близкого – только руку протяни, и такого недосягаемого.

Она словно видела человеческую мысль, застывшую на пике выраженного в изобретениях прогресса.

Мысль, вырвавшуюся на сотни лет вперёд.

Чем сильнее она вглядывалась в панораму, тем больше видела подробностей конструкций под собой.

В центре располагалось наиболее грандиозная из них – модель Солнечной системы. И самое поразительное, что в ней было не шесть, а целых восемь планет. Более того, стояли дополнительные черновые орбиты новых неизведанных небесных сфер, – угадывались сомнения автора в плоскостях, – ещё двух…

– Нептун. Наше недавнее, полностью подтверждённое расчётами, открытие. Понимаете теперь, какой скандал и переворот в сознании непосвящённых могут вызвать наши находки? Уж лучше держать в тайне сведения подобной важности… И да, сейчас вы в святая святых мореходов, в сердце нашей Гильдии, и имеете счастье созерцать нашу хм… магию. Проще говоря, лаборатория, отдел пробации.

– У меня нет слов…

Он кивнул на застывшую Солнечную систему.

– Готов поспорить, на что угодно: такого вы ещё не видели…

С тихим щелчком Витал повернул какой-то рычаг, и всё пришло в движение.

Глобусы Земли и Луны вдруг чуть наклонились и начали плавный полёт под куполом по классически описанным орбитам, в то время как под ними покойно кружил диск Солнечной системы.

Селин хотела было рассказать, что давно интересовалась устройством мироздания и даже побывала в Акифском Университете на лекциях двух известных астрономов, внёсших неоценимые вклады в изучение небесной механики. Но не смогла произнести ни слова. Ей повезло получить представление о кольцах Сатурна и о понятии скорости света. Но она никогда не видела, чтобы всё было было воплощено настолько детализированно и живо: космос со звездами, орбитами тел Солнечной системы, по которым в собственном ритме двигались планеты.

Озадаченно улыбаясь, Селин рассматривала великолепие у себя под ногами и над головой.

– Но как?.. Какая сила приводит в движение всё это?

– Магнитная сила. Просто достаточно большие магниты.

Капитан стоял в тени у стены.

– Но это всего лишь макет, – отсветы искусственных звёзд скользили по лицу Витала.

Украшения его мундира искрились нежным светом.

«Всего лишь?!»

Де Круа, ошеломлённая величием открывшегося перед ней грандиозного макета, смотрела во все глаза. Простота и некоторая стыдливость капитана за причастность к этому чуду вскрывала в ней новое неукротимое чувство. И вот ему она разъясняла небесную механику тогда на палубе? Селин тихонько рассмеялась.

– Всё это – всего лишь искусная подделка. Необходимая фальшь, что только готовит нас к подлинному знакомству с Истинным.

Капитан подошёл к неприметной широкой трубе со множеством шестерней и пружин в углу балкона, на котором они стояли, и усилием толкнул. Конструкция выкатилась, блеснув линзой огромного телескопа. Витал подкрутил какие-то рычаги и посмотрел в устройство.

– Но если взглянуть отсюда, можно увидеть настоящую Венеру и её поверхность во всех деталях. Такого мощного телескопа нет нигде, уверяю вас. Она конечно не так богато блистает, как макет, и не содержит ни роскоши инструмента, ни драгоценных компонентов, привычных глазу. Она дика и неуправляема, и нет ни единых рук от нашего мира, что посмели бы к ней прикоснуться. Но она – Утренняя Звезда, что освещает путь в океане. Она – настоящая. Ей можно подражать тысячью способов, но невозможно стать ею, потому что она – единственная в своём роде.

Логика, аналитика, скепсис и тысяча известных способов не поддаваться чувствам потерялись среди вращения драгоценных планет.

Растерянная, де Круа только пролепетала:

– Витал, мне даже страшно представить, насколько вы рискуете, показывая мне это…

– Не тревожьтесь. Какой болван покинет бал ради визита на рабочее место? – он усмехнулся. – В это время здесь никого не бывает.

Мир сердца Селин оживал.

На секунду она бросила взгляд на капитана.

Де Круа понимала одно: на неё тоже действовала сила притяжения, недоступная рассудку, зависящая только от ловкости тех рук, что вложили душу в саму её суть и заставляли биться и страдать её бедное сердце.

Она подошла и заглянула в телескоп, чуть коснувшись руки Витала. В черноте неба одиноко сияла планета. Ей открылась пустыня с завораживающими оранжевыми кратерами – следами от падения метеоритов. Или высохших океанов и морей.

– Как думаете, капитан, возможно ли, нам когда-либо постичь тайны появления планет и жизни на них… – рассеянно проговорила она…

Голос Витала раздался у неё над ухом:

– Мне кажется, и я твёрдо убеждён, жизни под силу объять необъятное. В любом месте, в любых обстоятельствах, но только если на то хватит воли. Обычной человеческой воли.

Он был совсем близко и что-то настраивал на телескопе.

Селин закрыла глаза.

Казалось, внутри неё тоже расположен некий магнит, который постоянно влечет к Виталу, но противоположная сила из предубеждений и скрытых страхов каждый раз удерживает в подвешенном состоянии, как все эти планеты вокруг.

Мерный мелодичный ход шестерней, первозданная в застывшей огненности Венера, покрытая изъянами, как и любой подлинный драгоценный камень, – ибо подделка всегда безупречна, – голос Витала, его сложные чувства, закованные в мысли, словно в доспех, слились в единую симфонию, обрамлённую механическим мирозданием запретного острова.

Селин прерывисто вздохнула и собралась было уже развернуться, когда рука Витала легла на её талию и медленно двинулась, обвивая её. С поворотом головы она ощутила на своих губах нежность и теплоту, как если бы он коснулся самого ее сердца. Касание было легким и в тоже время насыщенным страстью.

От этого поцелуя свет от планет и звёзд заплясал, отражаясь диковинными полосами перед глазами. Солнце внутри Селин вспыхнуло ярче солнца под их ногами. Захотелось, чтобы время застыло вместе с движением планет, и это мгновение Вечности никогда не кончалось, и в целой Вселенной остались они одни.

Звук за дверью заставил вздрогнуть, и Селин безотчётно вжалась в Витал.

– Капитан, не передать словами, как вы потрясли меня этим… всем этим! – она ещё раз взглянула вокруг, – Вы открыли мне новый мир!.. Я не имею права подвергать вас риску. Давайте вернёмся, прошу.

Витал кивнул и с неохотой выпустил её из объятий.

– Я провожу вас, – сказал он и взял её ладонь в свою.

Вдребезги

Вечерело. Беспокойные крики чаек смолкли. Отражённое в морской глади небо отсвечивало янтарем, кое-где теряясь в розовых перьях облаков.

Доки же, укутанные подступающей ночью, продолжали суетную жизнь в криках, грохоте инструментов и гонке за неумолимым графиком ремонта.

Разобранный правый борт «Крылатого Марлина» являл собой тяжёлое зрелище.

Содранная обшивка вокруг опалённых проломов валялась сиротливой грудой обломков. Неподалеку лежал и снятый такелаж, что мог помешать работе плотников. Внутренние помещения корабля зияли темнотой, словно останки недоеденной падали. Наскоро сделанные в плавании деревянные заплатки сложили в стопку, у которой курил гвардеец.

– …а сейчас они уйдут на пересменку, и мне заново разъяснять врагам чё как!

В негодовании лицо Фаусто напоминало клекочущего орла. Витал рассеянно кивнул и вдруг гаркнул в сторону:

– Э, здесь не убрал!

На него оглянулся тощий юнец и сдвинул на лоб блестящие очки. Сообразив, что именно он не убрал, парнишка взбежал по выпирающим деревянным плитам и со скрипом снял ещё одну матово темнеющую доску с еле заметной полоской трещины.

– Извините, – бросил он и поспешил следом за уставшими рабочими.

Заложив руки за спину, капитан Витал сердито стучал сапогами по настилу.

Вся эскадра в паутине строительных лесов стояла вдоль одного пирса. Больше всех повезло, как ни странно, «Лентяю»: кроме замены паруса да мелких сколов с пятнами уплотняющей пасты, никаких вмешательств не требовалось. «Золотые Пески» и «Фурия» темнели подпалинами от поздно погашенного пожара, и ему только и оставалось, что скрипеть зубами на капитанскую небрежность на обоих судах.

На опустевшей пристани ремонтных доков раздались голоса, и Витал подумал, то пришла новая смена мастеровых. Не отрывая придирчивого взгляда от снятых парусов «Фурии», он бездумно ответил на приветствие.

Сухое «идёмте с нами, капитан» заставило повернуть голову.

Его окружили чёрные мундиры. Глаза на лицах, испещрённых зигзагами гвардии, смотрели бесстрастно.

– Вы же видите, я занят! Что там у вас?

– Дело безотлагательное. Не задерживайте гвардию. Пара вопросов, и вернётесь.

Он оглянулся.

Фаусто уже размахивал руками, вероятно, изображая ход боя, перед парой чёрнобушлатных мореходов, один из которых что-то скоро записывал.

При реквизиции он ведь приложил отчёт и судовой журнал с описанием происшествия, поэтому Витал решительно не понимал, в чём дело, и от этого рассердился.

– Вот же вы черти какие! Идёмте. Фаусто!

Но квартирмейстеру присоединиться почему-то не позволили.

В сопровождении конвоя Витал проследовал в Адмиралтейство с гвардейского входа. По спине пробежал гадкий холодок тревоги.

Вопреки ожиданиям, они свернули раньше, не доходя до отдела реквизирования.

Спустившись по незнакомой для Витала бесконечной лестнице, они оказались в подвалах. Гулкое эхо звенело бряцанием ремней и ровным дыханием конвоиров. Наконец все остановились у тронутой сыростью двери.

В кабинете с низким потолком располагался стол, за котором сидела пожилая мореходка в монокле и что-то писала. Вдоль стен стояли гвардейцы и смотрели прямо перед собой. Слышался только скрип пера.

Сложив руки на груди, Витал остался стоять: садиться не предложили, да и было некуда.

Потянулось молчание.

– Вы арестованы, капитан, – спустя несколько дюжин утомительных минут, не поднимая головы, буднично сообщила мореходка. Судя по полуразмытым скупым линиям татуировок, опыт её не отличался никакими достижениями на воде в далёком прошлом.

– Вот как. И по какому обвинению?

Сморщенная лапка похлопала по судовому журналу с аккуратными словами «Крылатый Марлин».

Витал удивленно поднял брови.

– В чём дело? Я имел несчастье поставить кляксу в судовом журнале «Крылатого Марлина»? Сударыня, я откровенно не понимаю сути претензий ко мне.

Мореходка сняла лорнет и потерла переносицу.

– Кончайте паясничать, капитан. Экипаж «Крылатого Марлина» в лице старшего юнги, боцмана, квартирмейстера и многих других уже дали против вас показания. Вам нет смысла отпираться. Лучше расскажите, как всё было на самом деле, и покончим с этим.

Это что-то новенькое. Проволочки с ремонтом эскадры начали складываться в скверную картину. Нервная усмешка наползла на его лицо.

В голове вихрем пронеслись малейшие нюансы нарушений Кодекса, начиная от лёгкого панибратства в команде и заканчивая… заканчивая поддельными татуировками на лицах пассажиров. Внутри себя он горько вздохнул и попенял Дафне, Фаусто и Красавчику за длинный язык. Впрочем, как в основном на законопослушных членах команды, никакой вины на них и не могло быть. Они – хорошие моряки и следовали приказам своего капитана.

С поднятым подбородком он в очередной раз пересказал маршрут «Крылатого Марлина», избегая упоминать пассажиров, в упрямой надежде сохранить их выход из карантина в секрете.

Чиновница стряхнула невидимые крошки с погон и подперла лицо жилистым кулачком.

– Ваша байка безупречна, хочу отдать должное, капитан. Ваш чин первого ранга настолько ослепил вас, или как? Витал, Гильдия милостиво спускала с рук все ваши делишки строго до сих пор. Однако здесь вы уже перешли грань. Таких как вы, у меня на дню бывает человек по пять на три дюжины. Поэтому предлагаю сэкономить время нам обоим и доложить, как же было в действительности.

Голова Витала склонилась набок. Чего она добивается?

Что она знает?

Как много она знает?

Сколько она может знать?

Может ли она знать всё?

Брут – нет. Нет-нет, только не Брут. Мгновенно ориентируется и понимает любую обстановку без лишних слов. Даром что армеец.

Селин… Что рассказала ей, либо кому-то из гвардейцев, Селин?

Может Антуан? Он ведь и так простоват, а если напоить…

Виталу стало не по себе.

Старые серьги чиновницы тускло мерцали истёртой позолотой. Её молчание может обойтись недорого. Если она, конечно же, продаётся, а продаются, как он знал, почти что все.

Всего лишь вопрос цены.

– Сударыня, по пункту один части три Морского Кодекса Лавраза я не обязан свидетельствовать ни против себя, ни против своего экипажа. Вы разумная опытная дама, несомненно преданная Гильдии, как и я сам…

Пространство под ногтями мореходки стало объектом её живейшего интереса. Она вынула новое перо из ящика стола и, чуть морщась, принялась чистить пальцы.

– …в связи с чем прошу, нет, требую, открыто предъявить мне обвинения..

Она снова надела лорнет и посмотрела на него уставшими глазами.

– Будь по-вашему. Капитан Витал Агилар. На вас и на всё ваше имущество, как и на экипажи линейных фрегатов шестого ранга «Крылатый Марлин», «Лентяй», «Золотые Пески» и «Фурия», находящиеся у вас на субподряде, налагается арест. Я зафиксировала в протоколе ваш отказ от признания, каковое бы существенно облегчило ваше наказание. Каждое сказанное вами слово будет приписано к делу и использовано против вас. С нынешнего момента и до трибунала вы являетесь подсудимым по обвинениям в нарушении статей Морского и Сухопутного Кодексов Гильдии Мореходов Лавраза по статьям…

…невидимый удар в солнечное сплетение ошеломил его и подбросил кверху.

Парящий под потолком, он целиком видел обстановку отсыревшей каморки, видел мореходку, которая монотонно зачитывала статьи обоих Кодексов, видел непроницаемые лица гвардейцев, видел окаменевшего себя.

Слово за словом он увязал в смолистой жиже, на поверхности которой всплывали гигантские пузыри «злоупотребление полномочиями», «нападение с целью наживы», «присвоение добытых разбоем ценностей», «расправа над бывшими членами Гильдии», «допуск нерезидентов в закрытые районы Малого Орфея», «причинение вреда судам, находящимся в собственности Гильдии», «разглашение тайн и промышленных секретов Гильдии»…

Каждая формулировка отзывалась глухой болью, что погребала его под всё новыми страшными словами.

Он видел, как тот, каменный, Витал, захохотал. Уперев руки в колени, он смеялся до слёз.

Треуголка с тихим стуком ударилась о мраморный пол и встала на ребро.

Мореходка тем временем задумчиво смотрела на него и неслышно размешивала сахар в дешёвой обсидиановой чашке. И ложка не звякала о края.

– Уверяю, капитан Витал, мы в Гвардии смеялись ровно так же над вашей наивностью при попытках утаить часть реквизированного, – извещения о пропаже драгоценностей первой величины мы получаем незамедлительно, – так и над поползновениями причинить ущерб Гильдии и её Репутации вашими идиотскими выходками, навроде содействия посторонним уявлять Малый Орфей, утаивания личности Его Высочества, Антуана Адриана Урсуса Вильгельма де Сюлли со свитой, – их земли и регалии мне некогда да и неинтересно перечислять вам, – и прочего, – заметила она.

Витал рванул рубаху, предъявляя красный шрам, и повысил голос в надежде докричаться до чиновницы:

– Нападение с целью наживы?! Каждый шаг моей эскадры зафиксирован в судовых журналах на каждом из моих бортов! Вы, должно быть, шутите? Я шёл на Да-Гуа только с пассажирами, грузом по накладным и с балластом! В моей эскадре четыре судна, одно из которых – грузовое. По-вашему, я – полоумный с пассажирами на борту нападать на пять пиратских галеонов?!

– Вот вы и попались, капитан. Мастерам баллистической экспертизы расскажете, как же удалось на вашем-то «Крылатом» потопить аж всех «Драконов» и самого, – она умолкла, – Венсана… Прекратите вводить Гильдию в заблуждение! Или хорошо. Как в честном бою торговый флот может одолеть пять военных судов?

– Да услышьте же вы! Лавразские воды неспокойны, и потому я всегда работал над модернизацией артиллерии…

– Вы не слышите себя, да, капитан? Снова вы свидетельствуете против себя же! Зачем, как не с целью грабежа, вам усиление вооружения? Других причин быть не может!

С минуту он разглядывал чиновницу.

– То есть, что бы я ни сказал, я всё равно буду во всем виноват? Верно?

Та лишь неслышно поставила чашку в блюдце. И, наконец, подняла на него глаза.

– Сударыня! Признаю, я был самонадеян, провозя посторонних! Это моё решение! Экипаж ни в чём не виноват! Они честные люди и следовали моим, слышите, моим, приказам! Пассажирам всё равно никто не поверит! И эти господа – люди Слова и Чести, и не нарушат их!

– Угу…

– По Морскому Кодексу и сообразно заслугам перед Гильдией Мореходов я имею право на аудиенцию Адмирала. Извольте предоставить!

Ответом стала скептическая усмешка. Снова вспомнились глупейшие причины отсрочивания ремонта. Ему вдруг стало невыносимо гадко:

– Похоже, вы выбрали путь найти во всем виноватого. И отчего-то я стал вдруг неугоден. Невзирая на все мои заслуги перед Гильдией… …я всегда чтил наши Кодексы… Что же. Пусть это буду только я. Слышите?!

Мореходка поцокала языком и с сочувствием вздохнула:

– Таких как вы, я чую за лигу. Не умеете лгать – просто не лгите… ну разве что себе?.. И кстати, с сего момента оба Кодекса больше не ваши.

Его глаза застыли в одной ослепительной точке. Шёпот на грани слышимости усилило эхо стен.

– …сообщите Росалес …

– Как же, как же. Добрая адмирал узнает обо всём, что вы натворили, можете не сомневаться.

Он смотрел на себя, обездвиженного, и удивлялся, как может содрогаться дыханием грудь, из которой только что вырвали сердце?

– Вас уведомят о дате трибунала.

Какой-то чужой Витал кивнул.

– И капитан. Постарайтесь не покидать остров… – бросила чиновница и стукнула огромной печатью.

В сопровождении конвоя его вывели на площадь перед Адмиралтейством.

Он так и остался стоять, не понимая, ни кто он, ни откуда, ни зачем пришёл.

Дощатый с проплешинами пол поскрипывал даже под легкой поступью де Круа. За неделю житья в этой дыре она уже успела привыкнуть к подобным досадным штрихам. Сейчас же запущенный вид временного пристанища и вовсе ее не волновал. Если бы не этот удушливый флёр …

В столовой гостевого дома пахло скисшим спиртным.

Де Круа поморщилась и распахнула все окна на пустующем этаже. Фигура в белом кителе махнула ей рукой и растворилась в предутреннем сумраке.

– Птичка, ты возвращаешься под утро! Ты что такое творишь? И что это на тебе?!

Селин вздрогнула от неожиданности и обернулась. Брут упер руки в боки и наградил подопечную самым осуждающим взглядом из своего арсенала. Выглядел он тем комичнее, чем сильнее старался быть серьёзнее.

– Переживаешь о моем нравственном облике? Вы с кузеном из домов терпимости не вылезаете… моралисты… – вздохнула Селин, с удовольствием отмечая его растерянность. Наёмник поспешно замотал головой, – И вообще на тебе вроде бы как только ответственность, чтобы я была жива-здорова. Я, как видишь, в норме. Правда ноги устали…

– Антуан и то ведет себя приличнее, слышишь! По ночам хотя бы где велено ночует. Или забыла, что ты вообще-то леди?

– Вот, кстати, хвалю, что напомнил. А сам ты – помнишь? Тогда может перестанешь наконец называть меня «Птичкой»?..

Селин плюхнулась в видавшее виды кресло и вытянула ноги. Протянутый Брутом плед оказался весьма кстати. Она чуть-чуть отдохнет и ….

– Вот ещё! А что, если мореходы начнут трепаться об интрижках виконтессы, и все эти сплетни дойдут до Герцога?

– Очень трогательно смотришься в роли няньки, Брут. Но к злым языкам мне не привыкать…

Колени гудели. Селин блаженно закрыла глаза…

Танцевать весь вечер и почти всю ночь, да после долгого перерыва – то ещё испытание. Но в отличие от пресных балов в Вердене, этот останется навсегда в её памяти.

Рука на плече у Витала, одетом в белый мундир, его смущённые глаза, поцелуй в планетарии…

Она закусила губу и улыбнулась.

– Я тебя просто не узнаю… Мне это не нравится… – ворчание Брута таяло на заднем плане сознания, погружающегося в дремоту.

Мерцающие планеты кружатся в ревущей темноте голодного космоса.

Селин тянет руку, чтобы коснуться Венеры, но от её прикосновения оранжевый шар вдруг гаснет.

Земля и Луна исчезают сразу же, как только тонкие пальцы трогают и их.

Одна за другой гаснут и остальные планеты. Они продолжают быть плотными комками в зияющей кромешности.

Полный мрак, густой и непроглядный, чёрным молоком заливает всё пространство. Погребает под собой и Селин.

– Витал?..

Зов остаётся без ответа. Паника гонит её робкие шаги в чернильную тьму, где она проваливается в ледяную воду. Дыхание перехватывает.

– Вставай! – жёсткая рука Брута трясла её плечо.

– Эти люди хотят, чтобы мы проследовали за ними. Просыпайся! – лицо Антуана было испуганным.

На троих лавразцев конвоиров оказалось многовато: дюжина мореходов в чёрных мундирах без опознавательных знаков. Татуированные молчаливые лица ничего не выражали.

Их процессия выглядела возмутительно выбивающейся из гармонии прекрасного города Малого Орфея. Сами же нарушители мгновенно преобразились словно в прокажённых: прохожие отводили глаза и переходили на другую сторону улицы. Какое унижение…

Селин имела некоторое представление о тактике ведения допросов, но это никак не помогало справиться с чувством загнанной в угол, разоблачённой, преступницы. Более того, страшное понимание давило на грудь: это всё из-за неё. Кто, как не она, имела наглость подбить честного моряка на подлог? Кабы не её глупость, любопытство и безответственность, стала бы она идти на поводу у юнг? Им-то подобное простительно!

Позволить себе отступиться от высокого долга, пренебречь собственным положением и пасть, пасть настолько низко… Отпираться до последнего или рассказать правду?

Она оглянулась.

Брут шёл, как ни в чём не бывало.

Антуан же пытался доказать конвоиру, что произошло недоразумение, и скорее всего их с кем-то перепутали…

В кабинете для допроса размещался просто сервированный к чаепитию стол с тремя стульями.

Едва они зашли, дверь в грохотом закрылась, лязгнул замок, и в голову Бруту полетела мокрая тряпка.

– Сотрите немедленно все рисунки с лиц!!! Вы не имеете права их носить! Наглость какая!

Антуан было запротестовал, но Брут наскоро вытерся, размазав краску, и передал тряпку Селин.

За выщербленным столом сидел пожилой мореход-следователь в чёрном бушлате. Необычность и замысловатость линий татуировок на его лице вызывали беспокойство. Де Круа никогда не доводилось бывать в застенках, и всё, начиная от молчаливого конвоя у стен и заканчивая прикованной к столу чернильницей, давило и гнало прочь из этого гиблого места.

И тем более неподобающими выглядели разноцветные лепестки конфетти, приставшие к её волосам и наряду.

– Ваше Высочество, Антуан Адриан Урсус Вильгельм де Сюлли. Вы, как и ваша свита, обвиняетесь в нарушении Кодекса Гильдии Мореходов по статьям о посторонних на нашем острове. Ввиду тяжести содеянного, – вам, как персонам высокопоставленным, известен этот пункт, – вам выписаны уведомления о бессрочном статусе persona non grata в Гильдии Мореходов. – Им передали свитки на подпись. – Дело о шпионаже в пользу континента уже заведено, так что…

– Вы явно не в своём уме. – Звонкий голос кузена оставил после себя слишком живое эхо.

Следователь, едва сдерживая неприязнь, исподлобья посмотрел на Антуана.

– Буде мы шпионы, так наверное же наняли бы вместо себя кого-то другого, с чьего лица заслуги перед Гильдией Мореходов не смыть тряпицей?

– Молодой человек…

– Ваше Высочество, с вашего позволения.

– Хм… Ваше Высочество, не усугубляйте спорами ваше шаткое положение. Я не вижу смысла вести допрос дальше. Против вас уже дали показания все ответственные лица…

Селин давилась слезами и изучала потолок. Перебирала события и лица людей, которых встречала накануне. Кто же из них все-таки мог поучаствовать в разоблачении? Фаусто порой смотрел на неё косо, это правда. В самом деле не Дафна или Лукас могли оговорить их! Но чего ради? А может Маркиз? А что, с его-то жутью… только какая ему выгода с того? Да ещё обвинить в шпионаже, помилуй нас, Всеведущий… Наверняка это тот гадкий тип из компании перевозчиков рабов… Он так странно на неё смотрел на балу…

– Вот здесь подпишите клятвы о неразглашении. Значит так. Вы внесены в Чёрные Списки Гильдии. К вам приставлено ответственное лицо для контроля исполнения данных клятв. Как только мы получим достаточно свидетельств вашего следования заявленному, в ближайшем отделении Гильдии можете подавать прошение об исключении из чёрных списков…

Брут молча ставил подписи.

– Основная часть груза в настоящее время перемещается на судно «Стремительный» до конечного пункта назначения. Из ваших вещей изъяты документы, необходимые следствию. Уведомления о штрафах вам доставят незамедлительно, как только будет готова смета по причинённому Гильдии ущербу. Вопросы?

Антуан занервничал:

– Погодите, но на “Золотых Песках” с нами плыла наша свита…

– Ах да… – чиновник пролистал бумаги и прищурился, – камердинер, секретарь, личный врач, повар… и несколько офицеров-гвардейцев вашей стражи, включая присутствующего Брута Рувара, решено разместить на нижних палубах. Что касается грузов, то часть из них будет доставлена позднее вместе с остальными.

– Часть наших людей останется на Малом Орфее? И когда на Да-Гуа будут доставлены остальные грузы? – деловито спросил кузен.

– Отплытие всех кораблей назначено завтра. Но «Стремительный» не имеет равных по скорости, и таким образом Гильдия сможет обеспечить соблюдения указанных в договорах сроков и условий в том объеме, чтобы мы не понесли серьезных штрафов со стороны Лавраза. Мы не хотим допускать какого-либо неприятного прецедента с Герцогом де Сюлли… Хотя имей дело с кем-то другим, в данном случае мы воспользовались бы правом конфисковать грузы в счет понесенного ущерба…

– Нас всё устраивает. Вы невероятно любезны.

Селин вглядывалась в каменные лица мореходов и зловещие зигзаги татуировок, как будто они помогли бы ей лучше понять сказанное.

– Что ожидает экипажи судов капитана Витала?

– Миледи де Круа, вопросы задаю здесь я. Ваши полномочия консула Альянса Негоциантов не распространяются на внутренние дела Гильдии. Можете идти. “Стремительный” выходит завтра пополудни. И да, миледи: у Луизы, ласковой глубины ей, отродясь не было ручных обезьян…

Раздался грубый хохот за спиной. Похоже, сомнительную шутку оценил кто-то из конвойных.

К горлу Селин подкатил ком. Как бы ни хотелось расплакаться от унижения и отчаяния, по привычке, впитанной с молоком кормилицы ещё в Вердене, свои эмоции выплёскивать она не стала, и только поджала подрагивающие губы

– Какая такая обезьяна? О чем это он? – вполголоса спросил Брут и хмуро уставился на неё.

– Местная мореходская шутка. Совсем не смешная. – де Круа опустила глаза, чтобы не видеть лица спутников, – Только сейчас это поняла…

Изнанка

Часы пробили полдень.

Витал сидел на ступенях у колонны с циферблатами. Начиналась мигрень. Рядом ворковала парочка, и их голоса отдавались резью в глазах.

В доки смысла возвращаться не было. Скрепя сердце, он доверил указания по ремонту Фаусто. Капитан усмехнулся. Пожалуй, квартирмейстер так часто слышал его распоряжения, что поди уж выучил назубок.

Допрос выбил из колеи, но даже такое обстоятельство не давало права нарушать договорённости.

Он пробежался по убористо выведенным заметкам и тяжело поднялся. Путь лежал в сторону рабочих кварталов.

Брусчатка кончилась, и он оказался у покосившейся вывески таверны. Запах жареной рыбы на старом масле вызвал новый приступ мигрени, но он толкнул дверь.

В полумраке закрытого заведения ножки перевёрнутых стульев, поставленных на столы, казались рогами глубинных чудовищ.

Одинокий пьяница храпел прямо посреди зала. Одетая в выцветший, видавший виды комбинезон женщина подметала.

Спиной к залу, как и было оговорено, Витал сел в углу за выскобленный стол и без сил уронил лицо в руки. В голове пульсировало.

За ним скрипнул стул. Его обдало запахом старой кожи и дешёвого парфюма.

– Звон ласковой глубины, брат. – Слова пароля отзывались болью в глазах.

– Звон ласковой глубины, брат.

– Спешу. Выкладывай.

– Звонарь велел…

– Чего изволите, капитан? Нечасто увидишь в наших краях господ.

Витал поднял голову. Женщина в рабочем комбинезоне стояла над ним и как могла, приветливо улыбалась. В запавших глазах отражалась печаль. Натруженные руки перетягивали толстые синие вены. Как бы ни было неловко таращиться, Витал всё никак не мог отвести взгляд от лица, отмеченного высшими заслугами на дальних рубежах перед Гильдией. И тем меньше он понимал, почему капитан третьего ранга вот только что у него на глазах подметала полы.

– Подайте чего осталось с завтрака мне и тому господину, что почивает, – проговорил он.

Она грустно улыбнулась и кивнула ему за спину:

– Может вам будет угодно угостить и третьего нашего гостя?

Витал спохватился и выложил на стол горстку монет:

– Разумеется, сударыня. Извольте.

Глаза её округлились не то от почтительного обращения, не то от вида золота.

– Без сдачи.

Ему отчего-то вдруг стало так стыдно за собственный достаток, что он отвернулся и начал копаться в сумке. Будто среди бумаг могло отыскаться успокоение для его совести.

Когда бедняжка прошаркала, припадая на ногу, в кухню, он долго смотрел ей вслед.

Как давно он не оказывался в этих бедных кварталах, и как быстро память стерла следы воспоминаний о тягости жизни буквально на самом дне Мало-Орфейской иерархии… Вопиющая нищета, которая отчего-то только множилась при провозглашенном процветании матушки-Гильдии…

Голос за спиной выдернул из размышлений:

– Звонарь велел передать… – его визави усмехнулся, – а за угощение спасибо… Плохи дела в Гильдии, капитан. Давеча повесили Нору с «Праздника», их квартирмейстера да штурмана по какой-то нелепой статье. Прочие отделались штрафами и запретом на воду. А в том месяце – так вообще двоих капитанов разжаловали до выплаты налогов… Ищи их поди на магнитных рудниках теперь…

С каждым словом информатора мигрень крепчала .

– Как же так…?

По скрипу бушлата собеседника Витал догадался, что тот пожал плечами.

– Главы Кодекса дописывают второпях, капитан. Что ни день – новый закон. Звонарь велел передать держаться подальше отсюдова. А коли захочешь новостей, так тебе всё выложат в портах по нашему паролю…

Жгучая вёрткая догадка никак не давалась измученному уму Витала. Перед ним звякнула мятая оловянная тарелка с чуть подгоревшей яичницей, парой тощих рыбешек и краюхой хлеба. Кружка с перебродившим пивом видимо полагалась в подарок от заведения.

Мореходка понуро улыбнулась и поспешила уйти.

Не притронувшись к еде, Витал осушил кружку и сморщился. Пиво горчило.

– Доложи Звонарю, у меня крупные неприятности. Пока не разгребусь, на связь никак не смогу выйти.

– А чё случилось-та?

Громкое сербанье и смачная отрыжка позади сменились жадным чавканьем.

– Долгая история. – Витал задумался. – Меня и все мои бригады арестовали, оштрафовали и назначили трибунал. Все припомнили. И что было за мной и чего никогда не было. Как будто я держусь закона, а он всё уходит с моего курса…

Позади фыркнули.

– Во-во, капитан. Бардак в матушке Гильдии-та. Передам, всё передам. Ты главное не боись. И уж потрепыхайся, вдруг подфартит и отделаешься. С твоей-то репутацией поди может и не пойдешь в расход…

Кислятина ударила в голову.

Кабы Витал не знал осведомителя, смех его мог показаться не столько горьким, сколько злым. Но сейчас улыбнулся он и сам и нервно рассмеялся.

Стул позади крякнул, и раздались удаляющиеся шаги. Вся обстановка таверны, невзирая на хмель, вызывала мучительную головную боль. Витал дождался стука двери и двинулся на выход.

– Спасибо, сударыня. Свидимся.

Едва капитан открыл входную дверь, как пьяница за соседним столом проснулся, вытер нос рукавом и улыбнулся щербатым ртом дармовой еде.

Татуировки на лице сообщали о должности штурмана на судне, имени которого никто уж и не вспомнит.

Ноги сами несут в опиумную.

Его очень заботит, какие будут чулки на господине Пти.

Он нарочно носит дамские из-за тугого обхвата голени, и его ноги не так болят от стояния у конторки сутками напролёт… И банк находится по пути, как хорошо. В банке он выписывает экипажу жалованье и боевую надбавку. Приходится повторять раз за разом удивленной юной даме, что нет, что его не беспокоит закрытие опустевшего счёта. Звенят монеты. И снова монеты. Какие-то ассигнации. У него рябит в глазах от монет. Ему не хочется заменять их на бумаги только из-за веса. Он сумеет донести всё. Или нет?

Нет, будем открывать именные счета.

Голова болит.

Юная дама считает, будто он не замечает, как она крутит пальчиком у виска, думая, что он не видит.

Глу па я.

Карманы набиты монетами. У него по-настоящему хороший портной, и карманы не рвутся и не запускают тяжёлое золото в подкладку бушлата.

У Кристин из чулочной лавки был сложный день.

Она хмурая сегодня, держит за щекой свою конфету, листая страницы романа, суть которого явно давно потеряла.

Как же болит голова…

Пакет с Верденским шоколадом смят и пропах порохом. Какая разница. Кристин всегда знает, что он принесёт ей лакомство и вкладывает неизменный конвертик с сердечком в пакет с чулками для господина Пти.

Он не запоминает их лиц. Только адреса, выложенные из ступеней и поворотов улиц.

Цветочник.

Дайте оранжевые. Да не эти. Она ненавидит розы. Да, спасибо. Не нужно, оставьте себе.

Бордель.

Мадам Роза тоже мучится мигренью и вяло улыбается оранжевой лилии, передавая ему взамен пакет с дорогущим льдом. Он не станет расстраивать её, ведь он ему не поможет. Пусть будет лёд.

Жанна не понимает, почему он не останется. Но она понимает цветную горсть камней в своих ладонях, понимает, что гранить ей их придётся уже за свой счёт.

Ему не ког да.

Но он привёз. Он всё сделал правильно. Нет, Жанна, с Мадам я уже рассчитался, оставь себе. Жанна умная. Жанна не задаёт вопросы и отворачивается. Говорит весело, что у неё щиплет глаза. Они не прощаются. Нет.

Рабочий квартал смердит углём.

Но ему срочно нужно туда попасть.

Испуганное лицо старушки в щели скверно сколоченной двери. Тихо, ну чего вы. Это же я.

Всего лишь я.

Жёлтые монеты звенят в его горсти, отскакивают от половиц с тяжелым стуком. Чумазые дети, что собирают их, похожи на крысят.

Только сегодня он смел настолько, чтобы спросить, где же взрослые.

Каторга за долги? Это же смешно! Как это смешно…

Мокрые старческие губы на его руке заставляют её отдёрнуть. Сударыня, не нужно. Оставьте же, сударыня!

Он бежит прочь.

Злой червь грызёт его изнутри. Он больше не сможет им помогать. Впрочем им доложат об открытии именных счетов.

Мигрень до рвоты.

Бесконечные ступеньки.

Он знает наизусть город и идёт по тонкой нитке запаха, закрыв глаза. Ноздри – его поводырь. Спотыкается. Звенят выпавшие с верха карманов монеты. Ему нет дела. Запах моря отступает. Тошнотворно-сладкие волны повсюду. Ему кажется, будто они говорят с ним, подсказывают, куда поворачивать. Они шепчут и неожиданно мелодично прыскают знакомым голосом. Где он его слышал? Селин?

– Господин Витал! Давненько вас не было!

Волны старого шёлка, свисающего с потолка, от покрывшей их пыли похожи на серый бархат.

Господин Пти заламывает руки, видя пакет в его руках. Постарел. Не торопитесь, господин Пти, я сам подниму монеты с пола. Вам нельзя. У вас подагра. Да-да, на все. Ничего мне не будет, что вы. Просто не запирайте заведение.

…не запирайте…

Повсюду в свечном полумраке безымянные тела. Пёстрые подушки.

Голова раскалывается.

Вот и его угол. Как здесь чисто. Господин Пти колдует над зельем и ворчит, что каждый раз начинает генеральную уборку, да проклятая подагра…

Дымок благовоний такой приторный, что хочется чихнуть.

От первой же затяжки тошнота. Он сегодня разве ел? Надо вспомнить, когда он ел в последний раз… Вспомнить… Горлышко бутылки, не коснувшись бокала, наполняет его глотку терпким портвейном. Спасибо, господин Пти. Несите ещё. Несите всё. Я сам… Сам… Вторая идёт легче. Чёртов кашель. А вы постарались, господин Пти!.. Господин… Пти…

Огненное дышло «Кота» ревёт красным пламенем, но сейчас ему так холодно, что он тянет руки в злополучные поршни. Они мнутся и плавятся, стекают мутными лужицами в его сложенные лодочкой ладони. Покажи, что будет, когда ты послушаешь и сделаешь, как я сказал. Огонь лижет его руки, из оранжевого становится белым. Теплеет. Новые детали двигателя покрыты угольным нагаром, и хозяин уже и сам не помнит, когда их поставил.

Собственное лицо кажется ему жидким, и улыбка стекает куда-то к уху. Боль ушла. Он стонет от радости в подушку.

От третьей ему становится тихо везде.

Сердце больше не бьётся. Время остановилось. Замирают шестерни его опытного образца, что под стеклянным корпусом многие годы отмеряет силу нажатия воздуха о землю и о тугие воздушные волны. Он всегда знал, что воздухоплавание так же возможно, как и хождение по воде, просто не существует в их мире ни инструмента, ни транспорта… Он начинает с измерения воздуха. Над ним смеются. Ему всё равно. Только бы нашлась идея того самого колена, которое…

Вдруг его тело стремительно теряет вес, и он плывет на волнах дымки у подножия статуи Орфея. Ослепительное око чудовища тщетно ищет его, взрезая воды нестерпимым лучом.

Но Витала здесь нет.

Витал выше воды.

Он просто лежит на мерцающем тумане и ищет звёзды. Он смеётся, нежась в искристом пуху. Но Орфей слышит его смех, и смотрит, и видит его, и выжигает дыру в самом его естестве.

Хватаясь за воздух, хватаясь за воду, хватаясь за собственные плечи, он рушится вниз. Отчаянно барахатается, как лягушонок в ведре, такой же жалкий, такой же слабый. Поверхность порта остается тусклой точкой над самой головой, и он кричит её имя…

Льдистые пальцы забираются в волосы, и огромные голубые глаза удивлённо смотрят ему в грудную клетку, прожжёную насквозь.

Он всхлипывает сквозь улыбку и берет в руки её лицо.

– Скажи мне, Селин: «Вот какой же ты дурак»…

Она задумчиво перебирает его пряди, тянет пальчик к обломкам рёбер и упрямо мотает головой. Паутина волос повторяет её движение. Они отливают перламутром, расцвечивая темноту.

Ему не удаётся задержать её ни на мгновение. Она вертится, обдавая его мягким сиянием чешуи, задевает акульи-острым хвостом.

– Я так и не успел показать тебе те картины… я столько не успел рассказать…

Она поджимает губки и накрывает пальцем его рот. Юркая и неуловимая, она вьётся вокруг и зовёт поиграть.

– У меня ничего нет для тебя, Селин…

Узкая ладошка шлёпает его по щеке, а голубые глаза совсем обижены.

Пальцы скользят по ее чешуе, как по стеклу.

Мерцающая голубым рука зовёт его вверх.

– Нет-нет. Туда мне больше нельзя. Там Орфей. Он меня съел. Ай!

Полосы его крови в воде светятся красным, а на ладони тают отпечатки маленького зубастого рта.

– Ну правда… Я не смогу. Я устал… Я умер… Ай!

Теперь она красно-полосатая, как проклятая колючая крылатка, и он смеётся через боль.

– Как же я люблю те…

Шершавые холодные губы впиваются в его, а сама она вжимается в него так, что заполняет собой почти целиком разорванную грудь. Он слышит, как в его крови бьётся её сердце.

– Селин…

Темнота взрывается в его голове и накрывает стремительно приближающейся сетью света.

Преисподне-синий цвет мёртвых глаз смотрит на него так, что как бы ни жмурился, как бы ни закрывался, Витал не может сомкнуть веки. Словно они стали прозрачные. И страшный шёпот всё громче отдаётся гулом в костях. Ему мерещится бледный Маркиз, и трескучее “дер-р-ржи локоть-та, дур-ра” завершается жгучим укусом в руку.

В жилах разливается жидкое пламя, что светит прямо из-под кожи. Иссушённая глотка более не способна издавать звуки, и Витал проваливается в грозную тьму.

Под немигающим взглядом горящих синим огнём глаз он хочет, но не может раствориться в блаженном небытии. Вместе с выкручивающей до рвоты болью в ослепительном свете возникает лицо Дафны, мокрое от слёз. Из её истошного крика он только и успевает, что разобрать “…родненький, ты будешь жить!…”, но снова слабеет под наползающей темнотой.

Ему видятся озабоченные глаза Фаусто и собственная рука, что не может ухватиться за протянутый стакан с ослепительной водой. Звон стекла и рык, слишком похожий на Маркизов: “да я зад-долбался его с т-того св-вету возвр-р-ращать”.

Тьма всё сереет, отступает. Вместе со светом жилы Витала наполняет боль. Такая, что заставляет жить и чувствовать себя живым.

Тесная каморка Маркиза по пустоте своей и ограниченности превосходила склеп изобилием тряпья и неизвестных свитков с разномастными пузырьками и склянками, впрочем в настроении являла собою столь унылое же место. На правах самого отважного Фаусто засунул голову за дверь и повёл носом. Следом за ним в дверном проёме показались веснушчатая рожица Дафны, и Лукаса с тёмными кругами под глазами с недосыпу.

Сам же Маркиз с невозмутимым видом курил трубку, глядя в окно.

Витал приподнялся на кровати. Чувство вины если и было, то оно утонуло где-то в полном опустошении. Голова немного кружилась, но эта иллюзия качки сразу же улетучилась. Он кивнул, приглашая всех желающих войти, но быстро прервал поднявшийся галдеж жестом. Не глядя на матросов, капитан тихо сообщил:

– Вы все уволены с «Крылатого». Все уволены и оштрафованы. На весь наш флот наложен арест.

Мореходы переглянулись. Никто не проронил ни звука. Витал чуть помедлил, собираясь с мыслями и продолжил.

– Пассажиров и весь груз отправляют заказчикам на других судах. Все наши экипажи занесены в чёрные списки. В банке счета на ваши имена. На первое время должно хватить.

Хрустя щетиной, Маркиз потирал подбородок и вид имел самый благодушный, что вызывало противное чувство тревоги.

– Десять золотых, баклан! – Раздался звонкий лещ. Мстительная улыбка Дафны была очень некстати. – Вынь да положь, пёс! А ну подавай-ка мои денежки!

Лукас обиженно потирал затылок.

Брови капитана подскочили и оживили застывшее лицо. Непонимающе нахмурившись, Витал повернулся к команде и силился вникнуть в происходящее.

– Да мы тут поспорили, виселица, килевание или ничё страшного. Сука ты, Дафна…

– Да иди ты…

Витала мутило. Он шатко встал и потянулся.

– Друзья мои, если для вас потеря нашего флота – явление категории «ничё страшного», я в растерянности…

– Ладно вам, капитан! Шкура целая? Целая. Виселицы нет? Нет. – Юнга остервенело загибала пальцы. – А на нет и суда нет. А новые суда мы найдём…

– Вис-селица или нет, ещ-щё неизвестно…

Все оглянулись на Маркиза.

– Шта-а-а! – каркнул он. – Триб-бунал только завтр-ра. Расслабились он-ни…

– Нас допрашивали в подвалах. – Вдруг брякнул Фаусто. – Маркиз поди, и не рассказал? – он зло одёрнул ворот и предъявил изодранные плечи со следами допроса с пристрастием.

Глаза Витала стали совсем круглыми.

– Кап-питан не спраш-шивал, – процедил Маркиз, глядя в окно.

Выяснилось, что экипажи всей эскадры подверглись одновременному допросу. Каждому сообщали, будто другие члены команды подтвердили обвинения и дали свидетельства против товарища. Избежать процедуры удалось только Жану и Жаку, – в беседе они были крайне непоследовательны и полностью бесполезны.

Дальнейшая судьба команд всей эскадры зависела только от исхода трибунала и висела на волоске.

– Эти чер-рви гальюнные нес-спроста вешают на нас напад-дение, капитан. – Надтреснутый голос Маркиза прозвучал особенно зловеще. – Под-думайте, против кого вы ус-спели пр-роложить кур-рс.

Среди мореходов, военных и гражданских, как и среди жителей Вердены и других городов Лавраза, у Витала складывались в основном приятельские отношения, врагов он не имел. Подумать ему было не на кого.

– Тогда вот что. Моё вам последнее слово, как капитана. Всем бессрочная увольнительная. Хотите – оставайтесь здесь, хотите – идите на Да-Гуа или устройтесь на Лавразе. Работы и там, и там достаточно. Для меня было честью работать с вами, ребята…

Четыре пары рук обхватили его со всех сторон, едва не придушив.

А перед глазами Витала стояло безмятежное лицо Ирен на балу и её предостережение.

По спине пробежал мерзкий холодок.

Прощание

Ложка с вилкой со звоном ударились об пол. За ними последовала и начищенная до блеска тарелка. Но Селин всё швыряла предметы скудной обстановки комнаты. До боли в ногтях она вцепилась в жёсткую парусину кровати и с криком содрала и её.

Замкнутое пространство комнатушки только усиливало бессильную ярость Селин. И нет, её нисколько не тревожило присутствие кузена и телохранителя за тонкими стенами.

Нет, ну каков же подлец оказался этот Марсий!

Не зря она чувствовала подвох за его видимой статью! Не зря в подозрительном дружелюбии капитана “Кота” мерещилась угроза!

Легендарная Гильдия Мореходов, полная образцовых моряков, вдруг превратилась в плотоядного монстра и повернулась к ней своей клыкастой пастью. Какой может быть смысл в торжестве прогресса и технологий, опередивших время, если и здесь процветает и поощряется всё та же убогая подковерная возня, как и в больной, загнивающей Вердене?!

Злоба и разочарование выжигали весь былой восторг. Обаяние новизны и технологических чудес вмиг испарилось.

Осталась только противная липкая смесь отвращения и ужаса.

Простоватая, но продуманная, обстановка дома карантинной зоны вместо былого умиления сейчас вызывала раздражение. Ненавистное и столь знакомое чувство клетки. Или того хуже – загона для скота. Тюрьма, проклятая тюрьма для чужаков, не иначе! Вот что такое по сути эта «карантинная зона»!

Селин ходила из стороны в сторону, не находя себе места.

Всего несколько дней назад заворожившие её во время прогулки по городу ажурные верхушки зданий, причудливые механизмы и ниспадающие ветви садов на фасадах теперь виделись всего лишь скверно сработанными декорациями, отвлекающими от чего-то ужасающего. Красивые и такие же пустые. Такие же пустые и бездушные, как власть Гильдии, что не знает ни чинов, ни имён.

Их с кузеном, невзирая на высокое положение на суше, со скандалом выдворяют, как воров и преступников! Хуже! Награждают унизительным статусом persona non-grata… И страшно представить, чтобы бы было, окажись они с Антуаном простыми смертными третьего сословия… Судя по беззаботной болтовне Дафны, незаконные проникновения – дело обычное. Но точно ли все нарушители беспрепятственно покидали остров, узнав чуть больше о его запретных секретах?

От этих мыслей стало страшно…

А капитан? Что они сделают с ним? Что будет со всеми экипажами их экспедиции?

Селин сама не раз была свидетельницей того, как малейший знак неповиновения запускал череду расправ власть имущих с неугодными.

Мог бы Витал оказаться один из таких неугодных? Молодой капитан первого ранга, с таким большим опытом за плечами, умением сплотить людей и грамотно руководить ими… К тому же он – изобретатель! Селин выдохнула. Разумеется они его не тронут. Если в здравом уме. В самом крайнем случае пожурят или выпишут формальный штраф. А её дурное предчувствие – не более чем привычка, укоренившаяся с годами.

Чуть успокоившись, она равнодушно оглядела беспорядок в комнатке, уселась на край кровати и нащупала рядом гребень. Следовало привести себя в надлежащий вид, чтобы вновь обрести равновесие. И мерный шелест влажных волос по зубцам действительно потихоньку умиротворял. Глаза невидяще смотрели сквозь стоящее напротив покосившееся зеркало в медной раме.

И вообще, как же он все таки хорош! И насколько не похож на того хмурого, нелюбезного и озадаченного моряка с небрежной щетиной, каким он показался при первой встрече. Могла ли она его тогда представить танцующим на балу? Или ценителем искусства? Или изобретателем, одержимым одному ему ведомыми идеями? Улыбка сама собой коснулась её губ.

В груди теплело. Вспомнились его серые глаза, и то, как он смотрел на неё, пока их пальцы в перчатках чувствовали друг друга.

Заискивающие или похотливые взгляды были хорошо ей знакомы с самого юного возраста. Порой в них даже встречалась жиденькая пелена влюблённости. Если можно считать таковой подобострастие. В естественном окружении де Круа настолько привыкла к фальши, маскирующей корысть всевозможных видов, что поверить в искреннее внимание мужчины она могла разве из вежливости.

Или из собственной безразличной выгоды.

Но никто и никогда не смотрел на неё с таким живым, с таким робким восхищением, как Витал. Искреннее, зрелое, желание разглядеть под мишурой статусов и условностей её саму пугало и будто бы… ранило. Ведь поверхностное внимание всегда казалось Селин чем-то безопасным, чему не дано пробиться дальше привычных границ. А этот человек одним взглядом оказался способен разрушить наросшую за годы маску. Маску, успевшую осточертеть, но которой было предрешено стать её истинным лицом.

Отражённая его взглядом, она внезапно увидела себя совершенно другой и почти незнакомой: восхитительной, интригующей, чистой, необыкновенной…

– Неужели это – я…?

Словно в страхе увидеть в зеркале привычно лакированную любезность, Селин прикрыла лицо и посмотрела сквозь пальцы в отражение.

В голубых глазах напротив стояли слёзы.

Действительно ли она соответствует его высокой оценке? Ведь капитан о ней ничего не знает…

Как не знает и то, что Селин росла в среде, где чинные дамы внушали ей с младенчества многочисленные добродетели истинной леди. Особенно – о целомудрии. Что ничуть не мешало тем же дамам гнусно хихикать в веера за её спиной и смаковать слухи о регулярных визитах ненавистного дядюшки в спальню к племяннице.

Ещё с подросткового возраста де Круа Герцог лишил ореола таинства близость с мужчиной. Селин расценивала её скорее как повинность, которую вынуждена была прилежно платить. А многочисленные леди её круга имели терпение разъяснять права и обязанности благородных дев. И уж точно ни эмоции, ни сакральность близости с мужчиной, ни особые чувственные переживания не входили в перечень изучаемых ею дисциплин. Мать же, всегда слепо любившая и превозносившая своего брата, Фредерика де Сюлли, отчаянно не хотела ничего замечать.

Самое близкое, с кем могла сравнить себя Селин – с собственностью, в лучшем случае с питомцем, которого всячески холят и, не особо церемонясь, дрессируют. Отстраненность же и холодность юной любовницы воспринималась Герцогом в порядке вещей.

С возрастом Селин поняла, насколько лицемерную игру с ней вели.

И только сейчас она осознала, что в отличие от прикосновений пальцев де Сюлли-старшего, всегда унизанных роскошными перстнями, каждое касание Витала вызывало в ней шквал совсем других, незнакомых ранее чувств.

Всё в капитане – его запах, голос, привычка щуриться, развязные манеры опытного моряка, готовые собраться в несгибаемый контроль – обезоруживали и будили в ней пылкую нежность.

При одном воспоминании о его ладонях на её талии, горячих даже сквозь тугую жёсткость корсета, Селин хотелось беспричинно смеяться, краснеть и желать большего. Она прикрыла глаза, воскрешая в памяти их поцелуй, и коснулась собственных губ кончиками пальцев.

Имеют ли значение её страхи и сомнения сейчас, когда уже завтра их ждет расставание? Что если мужчина, потрясший до основания весь её прежний мир, может вдруг навсегда исчезнуть так же внезапно, как и появился?

Кузен с Брутом снова бранились где-то за стеной. Но впервые причина их ругани не волновала.

Селин решительно встала и поспешила к истёртому шкафу. Скрипучие створки с трудом раскрылись, и де Круа просияла. Шляпа, моряцкие штаны и бушлат Дафны по счастливому стечению обстоятельств затерялись в рядах платьев и остались не изъятыми после визита гильдейской Внутренней Службы.

Крохотные пылинки кружились в столбе розовеющего предзакатного света, разрезанного коваными узорами на большом круглом окне.

Через приоткрытую дверь Витал краем сознания уловил шум и голоса где-то на первом этаже и уставился в кусок какого-то чертежа  в своих руках.

Как вышло, что он оказался сидящим на полу собственной комнаты?

Дорогу домой он помнил смутно. Пришёл, долго перебирал бумаги, сортировал чертежи по свежести. Ужинал под причитания Адель.

И всё думал. Крепко думал.

И чем дальше шли мучительные мысли, тем чаще перед внутренним взором мелькало  лицо Ирен.

И Венсана.

И Бравелин.

Он обернулся только на звук своего имени.

В дверях застыла Селин. Но как?..

Он проследил за её испуганным взглядом.

О, неужели это его рук дело?!

Вокруг царила такая разруха, словно комната прошла через настоящий шторм. Тяжёлая статуя из латуни кособоко лежала в осколках стекла и шестерёнок. Груды растрёпанных книг вывалены на пол перед шкафами. Содранные со стен чертежи валялись сиротливыми комками. На покосившейся картине ван де Фелде прямо по центру морского пейзажа зияла дыра с тёмно-красными следами…

Он уставился на свои руки и удивился ссадинам на костяшках.

– Витал, что произошло?

– Вам нельзя здесь быть, – он даже попытался улыбнуться, чтобы сказанное прозвучало максимально буднично,  – Как вы попали сюда?

«Со мной всё кончено. Теперь я тот, кого презирал и ненавидел всю свою жизнь».

– Дипломатия… Ну и подкуп… Это не важно! Нас допросили… Впереди депортация, и корабли на Да-Гуа отчаливают уже завтра, – выдохнула Селин, и грудь её вздымалась. Она к нему бежала?!

В душе рухнуло что-то похожее на надежду на ошибку обвинителей, но Витал как мог беззаботно улыбнулся:

– Никогда бы не подумал, что вы так склонны к аферам, миледи. Не устаю удивляться и… восхищаться. Но вам сейчас лучше правда вернуться и готовиться к отплытию. Поспешите же!

«Из потерпевшего я стал обвиняемым. Каждый мой шаг злонамеренно извратили. Я больше ничего не понимаю. Но теперь я – преступник, Селин. И я утяну с собой на дно и тебя».

Приоткрытые губы её слегка дрогнули.

И с татуировками на лице, и без, и в роскошном наряде, и в простецком мореходском бушлате она сияла тихой красотой далёкой звезды. Тем более притягательной, чем меньше шансов возникало к ней приглядеться. Как мечта. Такой он её и запомнит.

– Витал, я очень боюсь… Не за нас с Антуаном, – нам сказали, что причинить вред и иметь дело с Герцогом де Сюлли никто не готов. Но как я могу быть уверена, что с вами будет все хорошо??? Я своими глазами увидела, насколько могущественна Гильдия Мореходов. И какова изнанка её власти…

«О, ты даже не догадываешься, что скрывается за этим всем, дорогая Селин. Я и сам не имел понятия до сих пор…»

– Не волнуйтесь насчет этого… Я об одном попрошу – беречь себя и быть как можно  осторожнее в вашей миссии на Да-Гуа. Мне жаль, что я оказался в ситуации, когда ничем не смогу вам помочь…

Де Круа закивала, но тут же быстро заговорила:

– Уверяю, вам незачем об этом думать! Неужто вы решили, что де Сюлли отправил бы своего сына на верную погибель? На острове нас ждут союзники и лояльные люди из Лиги Доблести. Мы со всем справимся, хоть это и не просто, можете быть уверены!…

«Девочка моя, как бы я хотел верить твоим словам. Но что если ты лжешь так же, как и я?»

– Я нисколько  в вас не сомневаюсь, Селин, но вам правда пора уйти. Прямо сейчас. Считайте это приказом, если вам так угодно.

Внутри себя Витал ужаснулся тому, как прозвучали собственные слова. И насколько они противоречили истинному его желанию.

– Это не то, в чём вы сейчас по-настоящему нуждаетесь.

Селин присела рядом прямо на пол. Осторожно, стараясь не касаться ссадин, она взяла его за руку. Просто, как равного. От прикосновения у него чуть не остановилось сердце.

– Понимаете, я… Я чувствую только, что сейчас вы одиноки, как никогда. И чувствую, что наше «завтра» будет горьким. И у меня нет права оставлять вас совсем одного с этим кошмаром… в котором есть и моя вина.

– Нет, Селин. Не говорите так…

Что-то в её взгляде заставило его замолчать.

– Витал, я здесь, потому что ваши объятия – единственное место, где мне по-настоящему необходимо сейчас оказаться…

Она хотела сказать что-то еще, но голос замер. Её душили слезы..

Повисла невыносимая тишина.

От её слов Виталу стало очень тепло. И так больно. Он нипочём не расскажет, что будет дальше. Она ничего не узнает.

Потому что это – конец.

Его глаза несколько мучительных секунд пытались найти подсказку, выложенную из обрывков чертежей и холстов на полу.

В следующее мгновение Витал порывисто притянул Селин к себе.

Жар её ответа на поцелуй ошеломил.

Маленькие ладони утопали в его волосах и блуждали под расстегнутой рубашкой. Дыхание, полное нетерпения, с которым она всем телом прижималась к нему, откликалась на его прикосновения… Витал обезумел.

В том, как они накинулись друг на друга, сдирая одежду, одновременно полыхало и  безумие, и трепет, и нежность, и нечто дикое и первобытное.

Ливень его поцелуев накрывает с головой.

Словно драгоценную скульптуру, горячие ладони вылепливают каждый миллиметр её тела. Нежно и сильно.

Едва кончики его пальцев дотрагиваются до спины, хочется отпрянуть и закрыться. Спрятать печать уродства. Но рука его так любовно и так бережно скользит между лопаток, а в глазах столько восторга и обожания, что доверие окончательно берет верх над остатками сомнений.

Они сливаются прямо на полу, среди разбросанной одежды и клочьев великих картин.

Всё так хаотично, так нелепо и так… восхитительно!

Забывая дышать, она обхватывает его сильнее.

Последние красные лучи уходящего заката подсвечивают глаза напротив, горящие сквозь упавшие на лицо волосы.

Ей хочется полностью отдаться и сгореть без остатка в этом взгляде…

Он перекатывается, позволяет расположиться сверху, и легкий укол смущения от собственной наготы тут же растворяется от прикосновений рук, что нежно обхватывают её лицо.

– Неужели это наяву! – шепчут его губы, и ответом становится поцелуй.

Шпильки больше не держат причёску, и светлая прохлада её волос проливается между смуглых пальцев. Собственное имя из уст Витала звучит волшебной музыкой.

Видеть его, смотреть на него сквозь головокружение, ласку эти тёплых рук, гладящие её тело и волосы, тонуть в восхищённых глазах, скользить пальцами и губами по линиям татуировок на его подбородке и груди…

Селин никогда прежде не знала, насколько способно мужское тело, такое простое в своей атлетической безупречности, раскрывать чувственность её самой.

Отголоски пьяного от счастья разума хватаются за невозможность их безумной близости, укоряют в собственной испорченности. Но стыд и робость с каждым вздохом растворяются в чутких и всё более смелых прикосновениях.

Ей становится страшно закрывать глаза, потому что неизведанная доселе ласка и незнакомый до сих пор океан обожания во взгляде Витала кажутся зыбкими. Селин  чувствует, что она вот-вот растворится в пустоте, если он разомкнёт объятия.

Но его тёплые блуждающие руки создают новую карту чувственной сладости на её коже. Ей становится так легко и так спокойно, как если бы она подарила собственное вырванное сердце в единственные руки, что способны защитить его от целого мира….

Забываясь, она шепчет его имя, в котором вся её тоска, и всё утолённое одиночество. Мир тонет в его упрямых ласках.

Покорённый, он покоряет. Подчинённый, он подчиняет себе её всю.

Сколько раз он воображал прикосновение к себе её обжигающей наготы? Представлял воспламеняющий жар, заключенный в её хрупком теле и собственные руки, обхватывающие её бедра?

Если бы только мог, он бы поглотил её всю, жадными своими губами пробуя на вкус миллиметр за миллиметром её гладкую кожу.

Но он даже не смел мечтать об урагане чувственности, который вдруг обрушился со стороны юной девушки, закованной в приличия и статусы.

Ожившая грёза обрела плоть и стала воплощением соблазна. Жаждущая и зовущая, прекрасная и невинная в своем пороке стремления быть покорённой и – принадлежать.

Ладони наполняются восхитительной теплотой упругой груди, что колышется в такт его движениям… А её мягкие руки нежно повторяют узоры на его плечах и шее.

Прикосновениями губ Витал запечатлевает границы своих владений на хрупких ключицах, на подёрнутых дрожью сосках, на тонкой изящной шее и на её губах,  цветущих сладостным изнеможением. И в его выверенных касаниях много больше, чем простое вожделение.

Каждый её вздох, каждый взгляд из-под опущенных ресниц, каждый волнующий изгиб тела принадлежит ему и выжигает её странную натуру прямо на его костях. Тихие стоны утверждают торжество власти над её изящным маленьким телом, пока он вторгается и обладает ею всецело.

Тело рвётся навстречу малейшему прикосновению её живых, настоящих, рук, что утверждает в нём мужчину, достойного не только любить, но и быть любимым. Кем бы и какой бы Селин ни была.

Вся она прошлая, капризная и непонятная, ломается об его страсть и загорается чувственной сладостью, обжигает каждую клетку тела, рождает в нём страшную в своей силе уверенность, что она, близкая и родная, – его. И никто не смеет прикасаться к ней, бесстыдно стремящейся раствориться в нём, кроме него самого.

Навсегда.

Глубоко дыша, Витал прижал Селин к себе.

С закрытыми глазами она лежала на его груди и слушала бешеное сердцебиение. Казалось, оно доносилось из той неведомой глубины, в которую впервые в жизни она провалилась несколько мгновений назад.

Обнажённые и покрытые испариной, они так и лежали в объятиях друг друга и молча смотрели на проступающие в темнеющем небе звезды за окном.

– Почему нельзя выбрать ушедший момент времени, чтобы проживать снова и снова? – подумала вслух Селин. – Ты же наверняка сможешь такое изобрести?

– Машину времени? Да куда мне… – он хитро улыбнулся, – но кое-что незабываемое повторить мы с тобой сумеем. До утра ещё далеко…

Селин тихо хихикнула. Витал поднялся, подхватил её на руки и отнёс на кровать.

Прямо напротив с портрета на стене распахнутыми голубыми глазами из морской пены на де Круа смотрела… она сама или показалось?

– Это она? Та самая Уна?

– Это – ты!

Утро серело, окутанное пеленой тумана.

Витал привстал и потёр глаза в сомнениях, что перед ним не наваждение .

На подушке рядом струились локоны Селин. Захотелось сохранить ощущение их мягкости в самом укромном уголке своего сознания вместе с прохладой её фарфоровой, лоснящейся от гладкости кожи.

Несколько прядей сдвинулись от его прикосновений и открыли взору витиеватый рельефный узор то ли шрама, то ли… клейма чуть выше лопаток у самой шеи. Витал осторожно коснулся отметины. Рисунок напоминал сплетение ветвей деревьев и волн. Он уже где-то видел нечто подобное. И выглядело это завораживающе и даже красиво. Тем страннее было ее первоначальное смущение… Как будто некая отметина, чем бы для Селин ни была, способна была сделать её сколь-нибудь менее совершенной в его глазах.

Женственное очарование, обольстительность, чувственность и страсть Селин превзошли все его тайные мечты. Как же может судьба развести их сейчас, когда в его сердце окончательно и бесповоротно запечатлелся её прелестный образ, столь чистый, искренний и невинный, сокрытый от остального мира за светской холодностью?

Словно фарфоровая куколка, беззащитная и такая ранимая, она лежала, укрытая одеялом. Как бы ему хотелось защитить её от всего мира, и может быть даже от её собственных бед! Какая горькая ирония, что он сам так непредусмотрительно подставился под удар. Только чтобы она улыбалась и была рядом.

А Селин… Можно было только догадываться, чего ей стоило оказаться здесь вчера. И все ради того, чтобы быть с ним. Тем больнее становилось осознавать наступление неотвратимого часа расставания. Выбора не оставалось.

– Просыпайся, – прошептал он ей на ушко и поцеловал. Нежный лавандовый запах опалил яркими воспоминаниями о минувшей ночи. – Знаешь, я теперь тоже буду мечтать о машине времени.

Она что-то хмыкнула во сне.

– Моя милая девочка, ко мне сейчас придут. Тебя не должны здесь видеть.

– Фредерик… да оставьте же меня… – В её голосе прозвучала тоска и досада. – Не сегодня… умоляю…

Сердце упало. В мозгах закипело Фредерик??? А это ещё кто такой?!..

Витал встал, натянул штаны, запрыгнул в сапоги и, шелестя обрывками и обломками под ногами, начал взад-вперёд ходить по комнате.

Какой же он идиот… Вполне закономерно, что прекрасная и юная леди со столь яркими талантами, положением и связями, может иметь обязательства перед кем-то из своего окружения. А он, идиот, и не сообразил… Селин принадлежит другому. Раньше подобное обстоятельство не вызвало бы у него ни ревности, ни досады. Но теперь…

Это имя Витал точно где-то слышал! Вот только никак не мог вспомнить, откуда. Вдруг он замер на месте. В памяти всплыли горластые глашатаи, провозглашающие многочисленные указы, объявляющие о малейших – значимых и нет – событиях жизни правящей четы Лавраза…

У него внутри всё оборвалось.

Герцог Фредерик де Сюлли. Ну конечно! Отец Антуана! И… дядя Селин?

Витал уселся на край кровати и мрачно уставился на девушку в своей постели.

Длинные ресницы дрожали, под веками беспокойно двигались зрачки. Обнажённое плечо подергивалось. У шеи виднелись линии отметин, теперь очень похожие  на… рабское клеймо?

Тыльная сторона ладони провела по её щеке.

– Что же они с тобой сделали…

Вспомнились её опущенные уголки губ, наметившаяся складка на лбу и стоящие в глазах слёзы во время отплытия из Вердены.

Теперь Виталу совсем иначе увиделся её капризный тон, в котором ничего не звучало, кроме панической обороны ущемлённого достоинства.

– Бедная девочка, – прошептал он.

Заиграла музыка в часах на стене.

То немногое, что осталось в целости после вчерашнего погрома, как выяснилось, устроенного собственноручно.

– Пора!

Она подскочила на постели, сонно сражаясь за одеяло. Селин ошарашенно огляделась. При виде картины с изображением себя и следов погрома в комнате замерла на несколько мгновений. Вроде проснулась…

– Неужели уже пора? Витал, я… Я ведь могу что-то сделать для тебя? Я ведь консул, и читала оба ваши Кодекса! Я могу защищать тебя в суде! Да! Всегда можно всё решить! У меня же есть юридические полномо…

Он порывисто сгреб её в охапку вместе с одеялом. И поцеловал.

– Спасибо. За всё. Но увы, это так не работает здесь, на Малом Орфее. Ты ведь и сама теперь – обвиняемая…

Бедная Селин внезапно горько разрыдалась и уткнулась ему в грудь.

Это и тронуло, и обезоружило.

И убило в Витале всякую надежду.

Какое-то время он просто стоял и гладил её по волосам, собираясь с мыслями. Ощущать собственную беспомощность стало невыносимым.

Он хотел было сказать, что всё случившееся между ними – только магия момента и стечение неведомых обстоятельств.

К тому же у них в любом случае не могло быть будущего. Это бы сделало больно им обоим, но многое упростило. Вот только Селин оказалась слишком проницательной, чтобы в такое поверить. Очевидно, что у них сильная и глубокая связь. Истинное положение дел убьёт её. Витал думал только о том, как уберечь её от удара. Он понимал, что на трибунале можно ожидать чего угодно. Даже худшего из исходов.

И с самого начала словно был готов к нему:

– Да ничего мне не будет, что ты! В Инспекции просто ошиблись, с нашей-то бюрократией! – беззаботно проговорил он. – А трибунал – пустая формальность… Звучит угрожающе, а на деле утомят бесконечным чтением показаний и всё. Настоящие проблемы вон – в доках. Только представь: плотники, сущие враги! просра… затупили все пилы! Заказчики же погребут нас под кипами жалоб и штрафов за промедление! Вот это – это по-настоящему важно. Остальное – чепуха. Не тревожься…

Губы Селин дрожали. Неужто он был так неубедителен?

Витал с трудом разобрал нечто вроде «не смогу без тебя», когда увидел в окне за оградой фигуры в чёрном.

Наспех схватив одежду, капитан помог Селин быстро облачиться в бушлат и сапоги. Они сбежали по лестнице на первый этаж, когда раздался стук во входную дверь.

– В левое крыло! Там Адель, она выведет тебя. За меня не тревожься. Плёвое дело, и только. Больше волнений. Правда-правда.

Де Круа всхлипнула, крепко обняла его и помчалась в сторону столовой.

– Я найду тебя, – сказал самому себе Витал. – Сразу. Как только смогу.

 Мрачное сомнение заставило на секунду замереть.

За мгновение, как скрыться за поворотом коридора в особняке, Селин в последний раз оглянулась.

Обнаженный по пояс, Витал застыл посреди холла.

Вся ставшая привычной дерзость и ленивая расслабленность вальяжных манер бывалого морехода пропала. Его лицо выражало спокойную, доселе незнакомую, кротость и светилось красотой молчаливого благородства. Притягательностью, что проявляется тем больше, чем сильнее разглядываешь.

Чуть взъерошенные длинные волосы… Обезоруживающая, почти кроткая, и едва уловимая улыбка. Полуодетый, домашний, такой родной…

В провожающем её взгляде читалась нежность и пронзительная печаль. Больше всего на свете сейчас хотелось развернуться и кинуться назад, в его объятия. Но очередной настойчивый стук в дверь заставил вздрогнуть и продолжить путь.

У гостевого дома её ждали.

Те же чёрные мундиры. Те же зигзаги на лицах без выражения.

Они уже вывели Антуана и Брута. Кузен был явно с перепоя и продолжал слишком беспечно для арестованного болтать и глупо хихикать, пока не заметил де Круа.

– Селин, дорогая моя, с тобой всё в порядке? – подняв брови, спросил Антуан, под глазом которого красовался синяк.

Она только сейчас поняла, что наверняка тоже выглядит не под стать чину: заплаканная, с наспех сделанной прической, в косо застегнутым бушлате, из-под которого…выглядывала явно мужская сорочка на несколько размеров больше.

– Все просто великолепно, – мрачно проговорила она. – А с тобой что стряслось?

– Упал, – буркнул Брут.

– Господа, избавьте от ваших любезностей.

Слова конвоира прозвучали с нескрываемой издёвкой.

– Вам повезло оказаться представителями верхушки Альянса Негоциантов. Иначе… Чужаки у нас большая редкость. И до депортации вашего брата у нас обычно не доходит. Несчастные случаи, знаете ли, – мореход многозначительно улыбнулся и обнажил потёртые железные зубы. – Итак, дамы и господа. Извольте продолжать свой рейс. Весь багаж уже погружен в трюмы. Пройдёмте.

– Мы не узнаем, чем закончится трибунал над капитаном Виталом и его командой? – заволновалась де Круа.

– Сударыня, а кто вы такая, чтобы к вам относились внутренние дела Гильдии? Вас таковое абсолютно никак не касается. Или желаете примкнуть к обвиняемым?

Селин, потупившись, промолчала.

Брут же и Антуан активно замотали головами.

Довольно беспардонно их выставили из гостевого дома и сопроводили в порт. Селин украдкой глянула в сторону верфи. Издалека очертания «Крылатого Марлина» напоминали остов погибшего гиганта. Ремонт по нему предстоял ещё долгий…

Чем скорее они приближались к пассажирской зоне, тем больше Селин волновалась. В душе разверзалась пустота кошмара неизвестности. Как вышло, что всего за пару дней она умудрилась обрести счастье и потерять гораздо больше?!…

– Этот корабль… Он же ещё больше «Крылатого Марлина»! Ты только взгляни! – восторженный голос Антуана раздражал сейчас как никогда.

– Вечно ты… – начала было Селин и умолкла.

Нет. Она не станет срываться, да еще при посторонних. Даже сейчас.

Конвой салютовал хмурой брюнетке-квартирмейстеру и нескольким членам экипажа у сходней.

«Стремительный» был ровно на одну палубу больше «Крылатого» и не имел никаких декоративных вычурностей на бортах. Но при этом он показался Селин таким же тяжелым, чужим и зловещим, как и пронзительный взгляд его капитана, стоящего на пристани. После дежурных формальностей тот понизил тон и с нескрываемой усмешкой произнес:

– Отдельное приветствие вам, леди де Круа. Быть может желаете, чтобы я продолжил называть вас Дорой? Хотя Селин – прекрасное имя и вам больше подходит…

Его улыбка пугала и насмехалась одновременно. Невзирая на карикатурную учтивость.

Вопрошающие взгляды Антуана и Брута не заставили себя ждать.

– Удивлены? А ведь я ещё на балу упоминал про нашу скорую встречу на моем судне.

Селин замерла, оцепенело глядя на механическую руку, приглашающую подняться на борт.

Ей сделалось дурно от понимания, кто же стал лицом, приставленным к ней и кузену, чтобы контролировать неразглашение секретов Гильдии…

Голова вдруг закружилась, и Селин словно оглушило.

– Нет. Нет. Я. Не могу. Правда. Нет…

Хотелось кричать, но дурное предчувствие будто застряло в горле.  Антуан взял её было за запястья с какими-то увещеваниями, но она скомкала жабо брата на его груди и зашептала.

– Его. Ждёт…  Что-то страшное… Я должна… Это я виновата!.. Во всём! Остаться. Помочь. Спасти. Умоляю!

Равнодушные лица вокруг застыли неживыми масками, а собственное она будто и потеряла вовсе.

Кузен лишь сочувственно промакивал её мокрые щеки платком, заглядывал в глаза и повторял одно и тоже:

– У нас нет выбора, Селин. Всё же хорошо?

Трибунал

Высокие стрельчатые двери зала суда открывались невыносимо долго.

В сопровождении молчаливых гвардейцев Витал прошёл в зал трибунала.

Пористые серые стены, подпираемые стальными атлантами с курчавыми бородами, выстроены были с тем, чтобы впитывать звуки заседаний. И не выпускать наружу ни вздоха.

Он поправил парадный мундир и поставил подпись в обвинительной книге.

– Подсудимый явился. Прошу проследовать на площадь.

Изумительно. Мероприятие сделали публичным.

В памяти возникло белое лицо Венсана с плотно сжатыми губами. И его судили так же. Напоказ.

Переполненная мореходами площадь Нижнего города гудела.

По центру единственного на острове пространства, не закрытого тенью верхних уровней в городской черте, стояла виселица. И пахла свежей древесиной-сырцом.

С перекладин свисали десять петель из самого дешёвого витого каната.

Грудь Витала ледяными тисками сковал страх. Юность со смертью его успела познакомить, и Костлявая в его понимании жила в виде непреложного факта. Сейчас же до тошноты обожгло ужасом за близкие сердцу жизни. Неужели рея предназначается не только ему??? Но он один, только один здесь – виновный! Экипаж-то за что?!

Но он быстро взял себя в руки. Витал не раз присутствовал при килевании. Всякий раз сердце мучительно сжималось от оскорблений в сторону подсудимых, плевков толпы, а то и брошенных кем-нибудь прокисших овощей.

Не раз он присутствовал и при казнях преступников. Но всегда, всегда был по ту сторону эшафота!… Сейчас же из криков толпы в его адрес звучало «негодяй!», «предатель!», «как же так, капитан?..» и тому подобное.

Адресованное е м у.

Перед глазами всё плыло.

О прутья ребер в груди билась сильная птица, норовящая проломиться наружу. Происходящее напоминало злой сон в опиумной, из которого ему никак было не проснуться.

Хотелось кричать в каменные лица экзекуторов: «Меня же оболгали! Всё происходило не так! Я виновен в допуске высокопоставленных пассажиров в закрытые зоны! И только!»

Тугие веревки впились в запястья. Правильно. Меньше всего на свете ему хотелось дергаться в петле, как веревочный плясун в руках неумелого кукловода.

Конвой подвёл его к виселице и проводил на помост.

Ему вдруг показалось досадным, что не будут рубить голову. Ведь он сам в своё время на занятиях по инженерной анатомии изучал извилистые пути сосудов несчастных преступников, чтобы применить находки в своих исследованиях.

Будет славно, если и его голова станет наглядным пособием кому толковому…

Мореходы-советники в чёрном расположились полукругом в креслах.

Он рассеянно оглядел собравшихся. Всего тринадцать, чтобы исключить равенство мнений при противоречиях при вынесении приговора.

Бегло осмотрел разномастную публику на площади в надежде увидеть своих. Нет. Ни Дафны в мятой шляпе, ни черноглазого Фаусто, ни мрачной злобы Маркиза, что слышалась едва ли ни за лигу… Будь он проклят, если его команда в застенках!…

Силы оставили. В толпе зевак перед судилищем он искал и не мог найти глаза, в которых таилась даже малая тень понимания. О сочувствии он не смел и просить. Серые, синие, зелёные, чёрные – в море голов не было ни единого взгляда, что смотрел бы на него без отвращения.

Больно.

Уголок рта дёрнулся. Даже хорошо, что экипаж не видит его таким.

Жалким.

Экзекутор-гвардеец в деревянной маске поднялся на эшафот и принялся зачитывать обвинения.

– Рассматривается дело подсудимого капитана первого ранга, Витала Агилара! Трибунал объявляется открытым!

Толпа завыла:

– Мразь! Пират!

– А ну молчать, – рявкнул экзекутор. – Если порядка не будет, дело рассмотрят в Адмиралтействе за закрытыми дверями!

– Подсудимый обвиняется в нарушении статей Морского и Сухопутного Кодексов Гильдии Мореходов Лавраза, как-то: нападение с целью наживы; причинение вреда судам, находящимся в собственности Гильдии; добытые в прошлом и не реквизированные ценности, полученные насильственным путём; контакт с главарём преступного сообщества, осквернившего Лавразскую акваторию своими зверствами; контакт с членами преступного сообщества, осквернившего Лавразскую акваторию своими зверствами; нанесение поддельных знаков отличия Гильдии на лица пассажирам-не членам Гильдии; допуск пассажиров – не членов Гильдии – на Малый Орфей; разглашение тайн и промышленных секретов Гильдии; сокрытие своих преступлений с целью избежать наказания; сотрудничество с пиратскими образованиями и образованиями, им пособствующими….

Да когда же успели внести в обвинение и это?!

Никогда в жизни он не помогал крысиным отрядам! Он, как и его начальница, адмирал Паула Росалес, сильная, смелая и честная, – всегда противостояли малейшим нарушениям буквы закона обоих Гильдейских Кодексов! Даже в самые трудные свои времена они отказывались от сотрудничества с работорговцами, невзирая на жирный, очень жирный барыш! Чего уж говорить о крысиных делах, недостойных рук порядочного морехода!

Ноги Витала подкашивались.

– Лицемер! Пират! Предатель!

Гвардейцы быстро уняли крикунов дубинами.

Зеваки неистовствовали потише. В толпе краснолицый лоточник разносил пирожки с огурцами и брагу. Их запах напомнил, что Витал очень давно не ел и внезапно вызвал зверский аппетит.

– …подсудимый вины не признаёт, деятельного раскаяния не производит. В связи с чем приговор содержит следующие пункты: лишить подсудимого всех званий и наград, полученных ранее за заслуги перед Гильдией; конфисковать всю принадлежащую подсудимому собственность, движимую и недвижимую – список прилагается – с целью возмещёния причинённого Гильдии ущерба, как морального, так и материального; исключить из Гильдии Мореходов в связи с тяжестью совершённых преступлений; приговорить к смертной казни через повешение, как и пособничающий ему экипаж…

– Вы с ума сошли?! При чём здесь мои люди? Они выполняли мои приказы! Как в бою, так и при провозе посторонних! Вы хотите убийства невинных?! Неужели Гильдия превратилась в…

– Подсудимый, молчать! Вам не давали слова! Буде экипаж невинным, явились бы с повинной незамедлительно по прибытию!

У Витала внутри всё оборвалось.

– Что станет с моими трудами? – экзекутор услышал голос Витала не с первого раза.

– Они будут переданы следующему исследователю. Или вы полагаете, что незаменимы?

– Нет…

– Незаменимых нет! Отныне вы лишены всяческих прав, и не усугубляйте ваше положение вопросами! Вам дадут последнее слово! Тогда и скажете!

Свежий бриз нёс запах моря и раскачивал петли виселицы.

Началось рассмотрение дела и подготовка к голосованию. Заседатели что-то спрашивали и сами себе отвечали, шуршали свитками с многочисленными показаниями.

В голове Витала бил колокол. Он не слушал прений.

Перед ним вереницей проносились воспоминания.

Совсем ребёнок, вот он поскальзывается и разбивает нос во время мытья палубы…

…вот наставник тащит за рукав в Инженерный корпус, а он лупит того кулаками, в которых зажаты его нетвёрдые штудии вариантов сочленения для будущей рулевой оси…

…вот он с гордостью предъявляет друзьям саднящий подбородок с первой татуировкой после того страшного шторма…

…дрожащие руки и непомерный штраф после первой выигранной дуэли… Первый бой и первая команда «расчехляй!» …

…знакомство с Венсаном. Без недели капитан первого ранга, высокий, весёлый, храбрый… Никакого снисхождения к младшим, только суровое отношение старшего брата… Собственный юношеский восторг и наивная конкуренция с товарищем…

…заразительный смех Венсана над разинутым ртом Витала при первом визите в весёлый дом Мадам Розы…

…вот Витал уже самый молодой офицер…

…его щенячий восторг от трогательных отношений Венсана и тихой улыбчивой Ирен… Витал тогда ещё поклялся, что обязательно станет так же счастлив, как и они…

…вот его первый маршрут в должности капитана-лейтенанта… Селин… Как смешно она тогда злилась, когда он не испугался её, и как долго она приходила в страшных снах… нет… тогда её звали Уна… Селин… Какое счастье, что здесь её нет… Его первая командировка за пределы Лавраза… Серьёзное лицо Венсана, и его «только возвращайся, салага»… Тяжёлая от крови униформа на проклятом Бравелине… Чёртовы награды… чёртовы звания… опиум… демобилизация на гражданские суда…

Тем временем монотонно зачитывались избранные места из дневников пассажиров.

А этим-то что они собираются доказать…

– «Числа семнадцатого. Никак не могу дознаться имени нимфы со второй палубы. Отменная грудь. Всякий раз обзывает «вашблародь», ретировавшись. Пуглива и мила, хоть и носит причудливые рисунки на лице. Капитан ходит орлом. Чудная выправка. Приписка на полях: На Да-Гуа обучить людей являться ко мне в том же виде. Числа двадцать первого. Вышел в дежурство с капитаном. Интеллигентен, хоть и третьего сословия. Выправил мой метод чтения направлений по звёздам. Я почти перестал утомляться без прислуги. Числа двадцать восьмого. Ах какие события! На нас напали пираты! Кабы ни чин, славный стал бы я мореход!.. Капитан велел готовиться атаковать первыми! Какая авантюра! Утомлён изобилием выпитого и съеденного на пиру в честь победы…»

Они бы ещё в панталоны Антуану влезли… Как стыдно зачитывать чужие дневники… Спасибо, что чинов и имён не указывают.

Витал вздохнул.

Повисла пауза. Мореходы-советники сошлись в группу и негромко переговорили.

– «Числа тридцать первого. В порту какой-то неуклюжий болван побил весь мой фарфор. Капитан – настоящий мужлан. Вспоминаю матушку. Очень тяжело. Профессор, как жаль, что я оставила вас умирать в этой…» – Далее неразборчиво, в силу размытия записи, вероятно от сырости. – Объявил экзекутор и продолжал. – «Числа второго. Шлю проклятья морской болезни. Мутит сутки напролёт. Лекарь заставляет пить какую-то солёную пакость и велит есть лимоны. Отвратительно. Чаю некому поднести. Эта юнга Дафна постоянно где-то пропадает. Видела крысу в каюте. Безобразие. Мореходы ужасно сквернословят и не знают элементарных правил этикета. А самый беспардонный и неучтивый – это их капитан! За что они только его так любят? Заметка на полях: Непременно подать жалобу в их Гильдию! Числа восьмого. Этот Агилар – душный козлище. И ничего более!..»

Ему бы улыбнуться от разливающейся внутри теплоты, но он не выразит вовне ни вздоха. Витал стоял, прямой как струна, и смотрел перед собой. Связанные запястья ныли. Но с каждым её словом, пусть и гадким, легчало.

– «…Числа двадцать девятого. Оказалось, Жан и Жак братья. Удивительно, как тонко они умеют слышать музыку, невзирая на идиотизм обоих. Боцман Красавчик показал, как стрелять из арбалета. Потеряла где-то жемчужную серьгу. Капитан сущий дьявол в бою, однако галантен за столом. А ещё он статный и немного хорош собою… Приснился сегодня в который раз…»…

– Далее нет возможности прочесть, – крякнув, доложил экзекутор. – …«Впереди нас ожидает суша и, поверить не могу! – легендарный остров мореходов! Однако сие обстоятельство нарушает оговорённые сроки прибытия. Придется подчиниться, ибо какими средствами нам плыть до Да-Гуа на сломанном корабле? Как жаль, что чужакам нельзя выходить за пределы карантинной зоны…Что они скрывают на своем острове? Капитан… он такой… даже извинился. Случайно или с намерением? Чернильница всё укатывается. Корабль стал плыть как-то странно из-за поломки. Волнительно…»

Далее и до момента высадки на Малый Орфей зачитывались выдержки из дневника безликой пассажирки, и экзекутор устал, а подсудимый грыз щёки, продолжая прятать улыбку, ведь с каждой новой записью оставалось всё меньше подробностей быта «Крылатого Марлина», и всё больше жизни его обитателей, и всё больше сообщений о его капитане.

Сильнее же всего Витала умиляли запинки палача и его поспешное «неразборчиво» на самых чувствительных моментах размышлений в свидетельских показаниях.

Время перевалило за полдень.

Подогретая едой и выпивкой толпа возобновила нападки.

Какие бы оскорбления ни долетали до его ушей, Витал смотрел на статую Орфея вдалеке да считал чаек, пролетавших у подножия облаков между башен здания.

Он подбирал слова для своей последней речи. И делал это с опустошённым сердцем, что балансировало на грани отчаяния ото всех его потерь. И потери Селин.

Его Селин.

Размышления о её будущем, в котором не будет его, он себе запретил.

Ветер остановился и перестал раскачивать висельные петли.

В этот момент Витал решил, что даже мёртвый сумеет стать полезным своим ребятам, если примет на себя все обвинения.

Конвойные сменились. Как сменился и экзекутор.

После обеденного перерыва мореходы-советники вернулись в кресла. Многие курили.

– Следствие установило нижеследующее, – резкий голос нового экзекутора выдернул капитана из размышлений. – Ввиду исключительной пользы для Гильдии деяния в виде истребления главаря преступного сообщества, осквернившего Лавразскую Акваторию своими зверствами, именем Венсан, как и истребления членов преступного сообщества, осквернившего Лавразскую Акваторию своими зверствами, им возглавляемого, убрать из обвинения и включить в зачёт прошлых заслуг подсудимого Витала Агилара…

Ирен… Ирен… Ирениренирен…

Неумолимые губы её всё произносили «ты следующий».

В полномочиях Ирен было повлиять на ход дела!

Неужели ей хватило силы духа переступить через собственное страдание, чтобы не дать ему погибнуть?..

Он уже не понимал, где находилась его правота. Неужели глаза Ирен тогда, на балу, так давно, словно десятки жизней назад, не лгали? Да быть такого не может, чтобы она стала так рисковать ради него!

… или – может???

Вдруг подумалось, казнить его сейчас же – коллегии, да и рабочим, выйдет куда дешевле, чем вот так терять человеко-часы в этом спектакле. В конце концов, не объявили же людям выходной в честь суда над его скромной персоной?

Витал подавил нервный смешок.

– Таким образом, в силу смягчающих обстоятельств дела, рассмотренных и принятых трибуналом, установлен приговор экипажу «Крылатого Марлина» в следующем виде: личности экипажа, возглавляемого подсудимым, внести в чёрный список Гильдии с последующим запретом на работу в Лавразской Акватории – прибрежные зоны включены – и обязательством к сухопутному труду в течение последующих пяти лет. По истечении срока подсудимые обязаны явиться в ближайший порт для инспекции. Уведомления направлены в Канцелярию. Приговор обжалованию не подлежит.

Витал ошарашенно поднял глаза. Он не верил собственным ушам. Спасены! Глыба ужаса свалилась, оставив только облегчение и сильнейшую слабость. Он впервые с утра вздохнул полной грудью.

Экзекутор продолжал:

– Буде подсудимый укажет Трибуналу на злонамеренных лиц, причастных к преступлениям по статье «пиратство», а также лиц, им пособствующих, Трибунал рассмотрит вероятность умягчения приговора.

Перед глазами вихрем промелькнул разговор с Ирен во время белого танца.

И её признание. Его билет на волю.

Но Витал молчал.

– Подумайте, подсудимый. – С нажимом на слове «подумайте» произнесла деревянная маска.

– Мне нечего сообщить Трибуналу.

Экзекутор только пожал плечами.

– Будь по-вашему. На основании сделанных выводов о вящей ненадёжности подсудимого и в назидание прочим лицам, ответственным перед Гильдией, исключить подсудимого из Гильдии в связи с тяжестью совершённых им преступлений; лишить подсудимого Витала Агилара всех званий и наград, полученных ранее за заслуги перед Гильдией; конфисковать всю принадлежащую подсудимому собственность, движимую и недвижимую – список собственности прилагается – с целью возмещения причинённого Гильдии ущерба, как морального, так и материального; приговорить к смертной казни через повешение…

Виталу показалось, глаза вот-вот выпадут из глазниц. Как… За что…

Да за что же?! За что!!!

Внезапно все звуки пропали. Мир вокруг ослепительно застыл, плавясь в солнце.

И вместе с тишиной пришла ясность. Он ни при чём. Так Гильдия убивает Росалес. Адмирала старой школы, чей авторитет и железная хватка когда-то не позволяли командованию скатиться в полную анархию и мздоимство.

Его – всего лишь как её последнего ученика, кто не отвернулся от принципиальной позиции адмирала.

Вдох. Выдох.

– … сим объявляю голосование для утверждения приговора открытым.

Витал в отчаянии вглядывался то в безжизненную маску на лице экзекутора, то на висельную перекладину, то в лица окруживших его членов совета…

Становится нечем дышать. Помост ходит ходуном. Только бы не упасть. Только бы удержаться на ногах…

– Как представитель капитанства Лавразской Акватории, я полностью поддерживаю приговор…

Голос. Какой знакомый голос. Эти гнусные нотки… Витал поднял голову.

Томас???

И вот эта гнида, этот нелюдь, презренный работорговец, будет решать его судьбу?.. Да у тебя даже нет права небо коптить, ты!!!

– Какой пример Трибунал подаст свидетелям процесса, если преступник, в течение стольких лет скрывавший ценности первой величины, будет помилован? Эдак всяк и каждый станет наживаться на воде и осквернять высокие идеалы Гильдии своим двуличием, заражая им окружающих. А человек слаб. Ой, как слаб человек…

Как же он устал… Скорее бы смерть.

В этот момент внутри Витала что-то вспыхнуло и ослепило. Невидяще он уставился в лицо уже бывшему сослуживцу с немым вопросом «за что?».

– А чего ты ожидал, капитан? Ты ведь знал, на что шёл, затевая свои тёмные делишки, – снисходительный укор Томаса навылет прошёл сквозь Витала. Но ранить было уже нечего.

Шум прибоя в ушах не давал расслышать слова выступавших. Они что-то говорили, прикладывая кулаки к чёрным мундирам. Потрясали в воздухе свитками с показаниями. Швыряли их оземь. Указывали на него. Воздевали руки к небу…

– Решение Гильдии избыточно милосердно.

Этот голос.

Ему хватило воли посмотреть и в эти глаза.

– Вынесенные Гильдией решения во все времена отличались справедливостью и взвешенностью. Именно благодаря им поколения мореходов привели к величию наше общество. Благодаря Гильдии мы стали теми, кем являемся…

… неизменная улыбка… Ирен…

… и ты, Ирен?

… милая, блистательная, навеки скорбящая Ирен… я…

… значит… такая будет твоя…

месть

… худшая из возможных, бесчеловечная пытка надеждой, заранее обречённой …

… понимаю… я…

… я… согласен…

… с каждым твоим словом… я…

… не осуждаю…

– …назидание всем мореходам – несомненно высокий стандарт обоих Кодексов. Но давайте спросим себя. Достаточно ли хорошо будет выучен урок, если Трибунал дарует подсудимому смерть?

Чёрный бархат её мундира сжирал всё солнце и был много ярче всего видимого. Чернее самой черноты. Она говорила не с Виталом. Ей не было до него дела. Отстранённо-приветливо Ирен говорила с мореходами-советниками, не забывая впрочем и толпу зевак у помоста.

– Посмотрите на него. Посмотрите. Вглядитесь в это лицо. От недавнего героя Гильдии не осталось ничего. Капитан Витал только что был убит у всех на глазах. Посмотрите, как же он ничтожен. Достоин ли он быстрой смерти?

В хрустальном голосе слышалась улыбка.

– У него больше ничего нет. Как на доспехах не может быть карманов… Жизнь негодяя донесет до его двуличного разума саму суть Трибунала Гильдии. И уверяю, жизнь эта будет очень. Очень. Очень. Недолгой. Много ли мы с вами знаем примеров долгой жизни рыбы без воды? Я – ни одного. И вот по-настоящему урок будет усвоен накануне искупительной смерти…

Стало очень тихо.

От этих страшных слов толпа затихла.

Молчали даже самые разнузданные пьянчуги.

Море немигающих глаз смотрело на мертвеца у пустующей виселицы.

– Да!

В чаше для голосований звякнул жетон.

– Да!

Ещё один.

– Да!

И ещё. И ещё…

Мир вокруг поглотил мрак.

Витал отупело стоял, и ветер не доносил до него обрывки экзекуторского «чёрный список», «запрет на вход в акватории», «до конца дней своих»…

Он ничего не чувствовал.

Он просто стоял.

Стоял он, и когда с треском срывали с его мундира регалии. Казалось, что погоны сдирают с плечей вместе с кожей.

Но он не чувствовал

ни че го.

Томасу потребовался нож, чтобы отрывать нашивки и срезать ленты с золотой полосой. Впрочем действовал он умело.

Как если бы только и делал, что свежевал мясо.

К моменту окончания голосования мореходов-советников толпа заскучала.

Не над чем стало ахать и охать, нечему было потрясать кулаками и некому было подвывать.

Сломленный, посеревший, с опущенной головой и застывшим взглядом, словно выдранный из жизни живых, Витал перестал реагировать на любые подначивания, и толпа потеряла к нему всякий интерес.

Люди начали расходиться.

Звука колокола, закрывающего публичное слушание его дела, еле доносился до его разума.

Мореходы-советники разминали затекшие члены и покидали помост.

Трибунал был окончен.

Болезненный тычок в спину вывел его из полузабытья.

– Шагай, Агилар.

Люди с зигзагами Внутренних Войск Гильдии на щёках и висках, вооруженные, как на абордаж, толкнули приговорённого в сторону порта.

С трудом расправив плечи, он поднял подбородок, опустил взгляд под ноги и зашагал на депортацию.

Зеваки таращились на бледного морехода со связанными руками в растерзанном белом мундире. Следом бежала детвора. До его слуха доносились обрывки проклятий и торжества по поводу избавления Гильдии от недостойного…

Над портом повисла беззвёздная ночь. На волнах вокруг статуи Орфея плясали холодные зелёные блики его неугасимого ока. Синие молнии с тихим треском освещали недремлющую верфь, откуда доносился визг пил и стук молотков: ремонт судов вёлся сутки напролёт, ремонтники работали в три смены.

У неприметного пирса конвоиров ожидали.

– Спасибо, братцы, дальше я сам.

Витал поднял взгляд.

…Томас.

Гвардейцы салютовали и, чеканя шаг, ушли.

– Привет-привет, салага!

Откусывая от булки, всё ещё пахнущей пекарней, Томас стоял, облокотившись на опору ажурной крыши доков. Мышиные глазки поблескивали в зеленоватом освещении, пока он не без удовольствия разглядывал бывшего капитана.

– Ну что, неплохая встрясочка вышла, да, брат?

Рассматривая сверху вниз стоящего перед ним моряка, Витал вдруг понял, что ничерта не понимает по-рыбьи: мокрые губы с прилипшими к ним крошками шлепали друг по другу, раздавались какие-то звуки, но связной для понимания речи не выходило.

Он только безотчетно сглотнул от голода.

– Ты же не будешь возражать, если я пока не стану тебя развязывать?

Томас вытер жирные ладони об зад своего бушлата.

– Ах, ну да. Ты, возможно, хочешь знать, при чем здесь я… В общем расклады такие. Я поручился за тебя, Витал. И мы пойдём на Лавраз на моём судне, – о, я даже рад, что ты не можешь видеть, в каком плачевном состоянии твоё корыто…

Виталу вдруг показалось, пинок в живот навсегда заткнёт мразь перед ним, но сейчас его руки были как назло связаны. Впрочем он не был готов ни к каким поступкам. Этот отвратительный слизень

Он мог только стоять.

Молчать. Слушать. Запоминать.

– Но вопрос конечно в том, в каком качестве ты пойдёшь на Лавраз, – Томас закрыл глаза от удовольствия, когда отпил из фляги и погонял во рту нечто несомненно освежающее.

Витал снова безотчетно сглотнул. Жажда и голод мучали его весь день.

– Считай это моим последним тебе предложением, Агилар. Я за тебя, дурака, поручился перед людьми. Чтобы мы с тобой друг друга поняли. Ты ведь теперь никто, Витал, – для пущей убедительности Томас сложил колечком кургузые большой и указательный пальцы. – На воду у тебя пожизненный запрет, твоих судов уже нет, подъёмных нет. Но согласись, правила для того и нужны, чтобы их нарушать? – он по-дружески улыбнулся. – Я предлагаю тебе пойти ко мне на подряд. Работёнка непыльная, будешь как и раньше, возить свои ящики, не совать нос в накладные, кое-что подправлять, – ну, я тебе скажу. Парень ты у нас нелюбопытный, палубу держать умеешь, – вона как аж целого Венсана укокошил, – так что поднимешься ты быстро. Пара ходок с моим грузом, – ой ну чего, чего ты отворачиваешься, он такой же точно, как и скот, только две, а не четыре ноги, и ну может дохнет порезче, – и станешь человеком. А спустя пару годиков я нарисую бумагу о твоей скоропостижной кончине. Потом будет и новое имя, и стабильный заработок, все дела… Заживёшь!..

Слушая ритмичное журчание Томасовой речи, Витал сам не заметил, как начал кивать ей в такт. У него вдруг ужасно зачесался нос, и он потёр его связанными кистями.

– Так вот, то был, так сказать, палубный вариант, при условии, что ты так умён, как я о тебе привык думать. Вместе пойдём на Лавраз, познакомлю с людьми, вольёшься, так сказать, в коллектив… Дам суда для начала, – хоть посмотришь, на чём серьёзные дела делают. Ну а как рассчитаешься со мной, может уже и сам себе хозяином станешь. Там, глядишь, и в адмиралы тебя выдвинем, если конечно смекнёшь, что к чему…

Витал правда очень старался хранить серьёзность, но в животе словно завелась шкодливая смешинка, и как бы он ни пытался кусать щёки, она прорвалась наружу гомерическим хохотом.

Томас с сожалением посмотрел на него.

– Ну чё ты вот такой сразу нервный, а? Росалес свою можешь не опасаться, старушка уж давно, считай, кверху брюхом. А будешь опять крутить носом, придется тебя в воспитательных целях отправиться в Вердену в трюме. Глядишь, посговорчивее станешь.

Заговорщически оглядевшись по сторонам, Витал кивнул, встал к нему лоб в лоб и отчеканил, глядя ему прямо в глаза:

– Томас. А иди-ка ты… на хер!

И незамедлительно получил под дых.

Из темноты на него со всех сторон посыпались удары.

Били и сзади, и сбоку, и по спине… Он едва успевал делать короткие вдохи и укрывать голову связанными руками.

Джу

Он очнулся среди тел в трюмном полумраке. Их судно шло в неизвестном направлении. Ориентироваться, как и что-либо анализировать, не хотелось.

Глаза резало от крепкого смрада.

Запах испражнений, старого пота, гнилого мяса и чего-то ужасного согнул в мучительном спазме.

Когда-то белый, изодранный мундир давно потерял всякий вид, и здесь, в трюме, вдобавок ко всему окрасился отвратительными жёлто-бурыми пятнами.

Было тепло, но душно, и от этого тело покрывала испарина.

Витала мутило.

Когда глаза привыкли к темноте, он разглядел множество людей. Они стояли, вповалку лежали, сидели… Самым пугающим было молчание.

На мгновение почудилось, будто он наконец умер и попал в ад, вопреки представлениям, не огненный и живописный в кошмарах, а вот такой. Тело после побоев болело так, что он -таки сообразил, что жив. Но боль напомнила о жизни, и Витал вгляделся.

Люди не говорили между собой, а лишь покорно, словно домашняя скотина, исполняли приказы немногочисленных надсмотрщиков, покрикивающих через решётку над головами. И такое стало многократно хуже любого ада, настоящего или вымышленного.

Депортацию выполняло работорговческое судно. Мгновенно вспыхнули воспоминания о недавних событиях. И ублюдок Томас.

И трибунал.

Он застонал и уронил лицо в руки. Могло ли случиться что-то хуже этого? Уж лучше бы его растерзали пираты…

Как и всякий порядочный, чтущий оба Кодекса мореход, Витал всем сердцем ненавидел морских разбойников, «крысиные бригады». Он никогда не интересовался буднями их братии и толком ничего о них не знал. Представление же его складывалось из трактирных завиральных легенд о неслыханных сокровищах, пиратском кодексе и всех тех байках, что сочиняют жадные до лёгких денег мечтатели.

В его картине мира праведное солнце Гильдии Мореходов отворачивалось лишь от наихудших из моряков. И те, если переживали разрыв с дружной морской семьёй, потерявшие доверие Гильдии, страшась смерти, лишённые былой опоры, слабые, ничтожные, уходили в пираты.

Однажды имя Венсана впервые прозвучало после изгнания в связи с пиратством, и пошли первые слухи, Витал честно пытался вообразить, каково это – жизнь в бегах. Но не смог. Никогда такого не мог.

Где-то в груди на мыслях о «праведной Гильдии» и о «ничтожных» Витал вдруг поймал себя на острой боли.

Ведь если идеалы Гильдии были верны, как и весь его путь следования им, тогда какого же дьявола он оказался в этом проклятом трюме?!..

Воспалённый взгляд обшаривал топорщащиеся лохмотья на месте манжет мундира, на которых когда-то располагались его капитанские знаки отличия.

Он ощупал себя на предмет переломов. Вроде кости целы. Усталость и голод сделали мысли вязкими.

Только бы не потерять нить рассуждения.

Хорошо-хорошо.

Венсан.

Для Витала он всегда был лучшим из людей. Именно таким, каким стремился стать он сам. Тогда в чём же было ничтожество Венсана перед Гильдией Мореходов?.. Тот же вроде тоже всегда делал всё как положено…

…пирата Венсана…

Голова разболелась. Но обрывочные мысли червями продолжали пожирать сознание и лишали покоя.

Оказаться в трюме у работорговцев. Какой позор…

Конечно же, Витал, как и все моряки, знал, что некоторые капитаны Лавразской акватории промышляли этим грязным делом. И если пиратство для него, как для морехода, стремившегося безупречно выполнять всякую работу, было чем-то недостойным порядочного моряка, то работорговля стала совершенно неприемлемой деятельностью, несовместимой ни с честью, ни со здравым смыслом.

Да как такое вообще могло быть – торговать свободой, да ещё и чужой!..

Решетка в низком потолке скрипнула. Словно в подтверждение его попыток думать, под свист и сальные шуточки в трюм спустили несколько измученных женщин в рваных платьях. Не поднимая глаз, они на ощупь завязывали друг на друге шнуровки.

И не произносили ни слова.

Витал подскочил, вглядываясь поверх голов пленников в их лица.

Сейчас он ничего не мог сделать даже для себя! Что уж можно было говорить об этих несчастных…

Витал отвёл глаза и протолкался к пустующему пятачку у лежащих тел. Подавленный, он сполз по сырой стене.

Сидя на корточках, он тупо вглядывался в сумрак. Люди казались на одно лицо. Мужчины, женщины, дети. Понурые, скверно одетые, они потрясали безжизненностью и апатией. Некоторые держались за руки, но немедленно отворачивались друг от друга, как только ловили на себе его взгляд. Стало быть, родственники. Работорговцы, помимо известных изуверств по попиранию человеческого достоинства, славились и совершенно патологическим стремлением разлучать семьи.

Внимание привлёк здоровенный темнокожий детина угрожающего вида в самом дальнем углу. Испарина блестела на бритой голове, бугристой от шрамов. С косыми из-за мышц плечами, здоровяк безотрывно смотрел на Витала. Такой переломит хребет и не заметит.

Витал бездумно кивнул тому и вздохнул.

Голова раскалывалась. Да и вчерашние – или когда это случилось? – побои давали о себе знать.

Потолочная решётка снова скрипнула.

Сверху на веревке свесился котел со скверно пахнущей жижей, к которому сейчас же потянулись люди. Жижа явно не отличалась аппетитными качествами. Витал отполз как можно дальше от шевелящейся человеческой массы.

Всё вокруг напоминало дурные видения в опиумной. Кое-как он устроился у мужчины с застывшими глазами и поджал ноги. Положив связанные руки под затылок, он забылся.

Лязг металла о металл над головой выдернул его из дремоты.

Над ним восседал тот великан из угла. Лилово-чёрная кожа блестела, и он то и дело вытирал влажный лоб о плечо.

Виталу сейчас же вспомнились статусные стычки матросов с новичками, и внутри себя он уже было приготовился давать отпор. Вот, допустим, после пары фраз тот захочет его ударить. Только вот куда? Под дых разве что… И руки связаны. Витал на всякий случай сгруппировался. Рёбра болели.

Незнакомец же просто сидел на корточках и флегматично его разглядывал.

– Ты же мореход, – вдруг медленно пробасил верзила и кивнул на татуировки. – За тебя много дадут. Затем и продался что ли? Долги и эти ваши налоги, поэтому?

– Я не… я не раб. – Витал задумался. – Хотя… я уже и сам не понимаю, кто я…

Но всё же привстал и вывернул половчее руки для рукопожатия:

– Витал, бывший капитан и член Гильдии Мореходов. Бывший. С кем имею честь?

Встал и его огромный визави и протянул навстречу деревянные колодки, гремящие пудовой цепью. Рукопожатие вышло крепким:

– Джу.

– Рад знакомству, Джу.

– Ты вежливый. Но надо кушать, Витал.

– Я не голоден.

– А.

Едва ли не волоком Джу подвёл его к котлу с остатками жижи на дне и, до треска вцепившись в обрывки его воротника, медленно и терпеливо стал разъяснять всю важность держать тело в крепости. Возражать сил не оставалось, и Витал сдался. Сам же Джу отошёл подальше и гаркнул надзирателей.

В трюм спустились двое. Под прицелом мушкета колодки с великана сняли, и он поел.

Мерзкая жижа оказалась на вкус даже сносной.

Если глотать, не жуя.

С зажатыми ноздрями.

Вопреки грозному виду, верзила оказался довольно толковым и рассудительным человеком. Распутывая ему запястья, и безо всяких предисловий неожиданно спокойно Джу поведал, что, по его наблюдениям, Витал сейчас проходит все стадии слома личности, и если он не возьмется за ум, то к концу рейса в толпе несчастных, заполонивших трюм, станет на одного раба больше.

На одного раба-морехода.

Сверкая белками круглых глаз, Джу внимательно выслушал историю его злоключений и резюмировал, что при таких обвинениях и таком давлении самой Гильдии Мореходов Витал ещё легко отделался.

Кто перед ним, было непонятно ровно до тех пор, пока Джу обстоятельно не поведал о себе. Картина личности его являла собой любопытное сочетание исследователя власти и некогда бойца-тяжеловеса с далёких земель.

Если таковое определение подходило то ли для профессионального раба, то ли для вечного спутника работорговли.

И философа в колодках.

На удивлённые расспросы, что зачем же такой оригинальный выбор безрадостной жизни, Джу лишь пожимал плечами: кормят, охраняют, можно путешествовать по городам и землям. Правда только от трюма до рынка и обратно. Покупать же его не хотели из-за скверного нрава: работать он не желал, да и побуйствовать любил.

Потянулись одинаковые душные дни в тесноте среди липких от пота тел. Рабов регулярно выгоняли на палубу и заставляли танцевать, чтобы те не хирели в давке трюма. Пьяные надзиратели то и дело лупили их железными прутьями и хохотали. Впрочем они тщательно следили, как бы и не попортить товар.

Покрытый вздувшимися полосами ударов Джу с каменным лицом выплясывал, как заводной.

Витала же к такому не понуждали. И на том спасибо.

Они сдружились. Чем больше времени они проводили вместе, тем больше сомнений зарождалось в измученном уме Витала.

Что такое в действительности свобода? Являлся ли гильдейский тоталитаризм формой добровольного рабства?

Среди множества парадоксальных выводов Витал однажды понял. Сам он есть ничто иное, как продукт Гильдии для самоподдержания. И в его уме осел вывод наихудший, озвученный однажды Джу:

– Благородных всегда сношают.

Брови Витала подскочили на этих словах.

– Если ты сильный и умный, то сразу опасный, – заметил Джу. – И невыгодный. Через это тебя надо сделать добрым и совестливым, чтобы в случае чего хозяин без бича мог лупить тебя прямо по сердцу. Твоей же совестью. Ведь скажи, хитро, а?

Витал схватился за голову. Весь знакомый ему, сколько он себя помнил, мореходский мир перевернулся вверх тормашками.

Сейчас Джу говорил с ним так, как и сам он привык проводить разъяснительные беседы в экипаже. Великан заставлял менять традиционный угол восприятия, топтался грязными пятками прямо по самому сердцу и ценностям бывшего капитана. И всё переставало быть тем, чем выглядело изначально.

Так добрая матушка-Гильдия оказалась хитро спроектированной тюрьмой для умов одних, чтобы другие могли жить в мирах, что стоят выше любого закона и выше всякой морали, а уничижительная речь Ирен на трибунале не просто вытащила его из петли, а ещё и снабдила ключом на дорогу.

Ирен, жестокая Ирен, спасла его, вопреки священному праву мести.

– На доспехах нет карманов, – вдруг произнёс Витал.

– А я что и говорю. Для Гильдии может ты и умер. А для другого мира – родился. У тебя вон на лице написано, какой ты мореход и чего умеешь. У тебя всё отобрали, Витал. Ты можешь или бесконечно оплакивать свои потери и подохнуть от жалости к себе, или.

– Или – что?..

– А мне-то почём знать. Теперь это только твоя жизнь.

Витал криво усмехнулся и пихнул локтем страшно довольного Джу.

Изнурительное плавание подходило к концу. Судно «Цирцея» входило в порт Вердены.

Пристань полнилась грузчиками, встречающими, коробейниками, страховыми агентами и просто зеваками.

Румяный от портвейна Томас велел вывести на палубу единственного пассажира.

Бледный, осунувшийся, ослеплённый непривычным за двухмесячное плавание солнцем, Витал поднялся и спрятал лицо в грязный рукав.

– Так что, салага? Трюм разуверил тебя в собственной правоте? Готов поработать и стать вольным человеком, а?

Пока работорговцы пьяно хвалились друг перед другом остроумием, матросы бегали туда-сюда по сходням и меняли запасы после долгого плавания. Стоянка “Цирцеи” обещала быть короткой.

Недолго думая, Витал скорехонько проследовал на сходни за грузчиком, что выносил прочь с борта туго набитый мешок.

Первого на пристани заметили Джу. Великан водил носом, опустив лапищи с неизменными колодками. И никуда не спешил.

Томас злобно сплюнул под ноги и схватил за грудки изрядно поддатого квартирмейстера. После пары оплеух бездельнику он наконец взорвался, и сальные его волосы прилипли к разгневанному лицу:

– Эт-та что ещё значит?! Какого дьявола вы этого отпустили?! Я же велел с него глаз не спускать!!!

Ему предъявили контракт на доставку депортированного преступника к месту пребывания в Вердену, краснеющий свежей печатью порта о выполнении приказа.

И из-под полы – договор купли-продажи на раба по имени Джу. Сделка выгодная, ведь содержание влетало в копейку.

В оплату пошла пара простых золотых серег-колец, принадлежащих бывшему капитану первого ранга Виталу Агилару.

Пока работорговцы, всё распаляясь, выясняли отношения прямиком у перил и открывали уморительный вид на собственную возню, с пристани раздался свист.

Некогда бывший капитан, а теперь уже отброс, достигший социального дна, с сожалением смотрел на сослуживца. Руки его были развязаны. Он сложил ладони рупором и крикнул так, что на него обернулся едва ли не весь порт Вердены:

– Трюм не смердит так, как воняет от тебя и от твоего барыша. Надо было убрать меня по-тихому ещё на Орфее. Никто бы и не заметил. А вот теперь… – он пожал плечами и прерывисто вздохнул, – теперь у тебя появилась головная боль. Ещё увидимся, Томас…

Странно улыбающийся Витал, чуть покачиваясь, сейчас же растворился в портовой толчее. Следом за ним прошагал тот молчаливый, отёкший от побоев, чёрный верзила.

"Стремительный"

«Стремительный» на всех парусах выходил из порта Малого Орфея. На такелажных вертикалях оживленно суетились мореходы.

Сверкнув металлом начищенных до блеска блях на вороте, капитан Марсий жестом дал знак подчиненным. Перед де Круа со спутниками, стоящими у борта, выстроились по струнке в ряд мореходы и люди без татуировок на лицах.

– Господа, я пригласил вас сюда, чтобы проинформировать о порядках на судне, и заодно представить ваше сопровождение на маршруте до Да-Гуа.

Какие бы усилия он ни прилагал, через деланное радушие капитана на суровом лице то и дело сквозила искренняя досада.

Пассажиры изучали стоящую перед ними команду.

– Насколько понял, вы уже ознакомились с каютами для высокопоставленных гостей? Если что-то не устраивает, будьте любезны, дайте знать. Позвольте также представить ваше сопровождение на маршруте до Да-Гуа… Твою мать, я сказал убрать это с палубы сейчас же!.. – вдруг без перехода рявкнул он мореходу, который дрожащими руками подхватил тяжеленную бочку и почти вприпрыжку удалился.

Все вздрогнули, но как ни в чём не бывало, Марсий спокойно продолжал.

– Кушанья подаются трижды на дню, но в случае ваших особых пожеланий кок выполнит их незамедлительно.

Особая интонация и взгляд капитана заставили пожилого повара-гражданского ослабить шейный платок и промокнуть лоб манжетом.

Далее Марсий мерно вышагивал вдоль шеренги туда-сюда и монотонно объяснял функции обслуги, начиная от простейшего батлера для Антуана, и заканчивая горничной для Брута.

– Да на кой мне! – досадливо бросил в сторону Брут.

По взгляду Марсия читалось, что капитан и сам не рад светскости рейса, но выполняет некий обязательный для подобных случаев ритуал.

Антуан любезно, но впрочем холодно, поблагодарил.

Капитан Марсий обратился к Селин и ткнул пальцем в худощавую девицу вялого вида:

– Миледи, это существо называется Карин. Имеет функции горничной, компаньонки. Манеры как у прачки, но вполне исполнительна. Передаёт ваши пожелания на кухню, выполняет поручения по уборке каюты… Даже прочла пару книжонок. Надеюсь, скрасит ваше путешествие.

На слове «скрасит» Карин вжала голову в плечи и мелко закивала, уставившись под ноги.

– Пассажирские каюты обеспечены всем необходимым как для досуга, так и чтобы скрасить неспокойные часы бурь.

Селин хотелось покинуть общество палубы и её капитана как можно скорее, потому она только и могла, что кивать на это представлениес видом гостьи. Которой некуда бежать.

Венчало же церемонию знакомства вымученное:

– Располагайтесь, чувствуйте себя как… мнээ дома. Надеюсь, дорога будет лёгкой и нисколько не утомит вас. «Стремительный» не имееет равных по скорости. Моя задача – наверстать упущенное время вашего вынужденного простоя и не нарушить сроков вашего прибытия на Да-Гуа. Не хватало нам ещё рисков для репутации Гильдии…

Селин зашла в свою каюту и с удивлением обнаружила, что стены и потолок обшивал мягкий стёганый лоснящийся материал, по виду похожий на шёлк. Мебель скорее подходила для будуара в резиденции Альянса Негоциантов, чем для корабля. Единственное отличие – гнутые кованные ножки кровати с балдахином, стола и стульев были надёжно прикреплены к полу блестящими винтами. Окна обрамляли шторы, подвязанные кистями, и пропускали они столько света, что лишь шум волн напоминал о том, что они не на суше.

Просторное помещение разделялось на жилую часть и гардеробную, где, к удивлению Селин, оказался приличный выбор самой разнообразной одежды Лавразского фасона. Дверь в углу вела в светлую туалетную комнату с большой деревянной бадьёй по центру. На крючке висел дорогущий домашний халат, по последней Аль-Садской моде расшитый замысловатыми цветами, уходящими в орнамент. Картину уюта венчало множество пушистых полотенец.

Впервые за долгое время на лице Селин промелькнула улыбка.

За дверью раздался громкий голос капитана:

– Значит так! Эти двое – новая власть на месте, куда мы идём. Их телохранителю я разрешил ошиваться на верхней палубе. Пусть следит за ними, раз должен. Не приведи Орфей, я получу хоть одну жалобу, это понятно?! Как поняла?! – Не слышу!

– Так точно!

Женский голос с хрипотцой проговорил:

– Надеюсь, миледи не будет таскать меня за волосы…

– Карин, если и будет, потерпишь. Не впервой. И это… – Марсий понизил голос, но Селин все равно расслышала:

– Миледи любопытна. А ты знаешь много. Так вот, знаешь ты много обо всём, кроме капитана. Поняла? Иначе пожалеешь.

– Да, хозяин, – проговорила девушка.

– И переоденься во что-то приличное. Ходишь, как чучело…

В ужасе Селин отпрянула от двери. Неужто мореходы не просто перевозчики рабов, но среди них есть даже рабовладельцы? И Марсий – один из них! Неслыханно!

Тут же послышался стук. На пороге стояла худощавая изможденная девушка.

– Миледи, изволите ли чего-нибудь? – спросила Карин.

– Благодарю. Передайте, что я уже почиваю, и чтобы меня сегодня никто не тревожил.

На лице Карин что-то промелькнуло, но де Круа не смогла понять её эмоции. Служанка кивнула и ушла.

От самой мысли о необходимости с кем-то общаться, пусть даже и с кузеном, стало тошно. Едва они отплыли, Селин словно разорвало напополам, и живая, сильная её часть как будто осталась на Малом Орфее, что уплывал в мерцающем тумане.

Увидит ли она когда-нибудь Витала? Чем закончился для него трибунал? Станет ли он искать с ней встречи, когда всё окончится, и «Крылатый Марлин» выйдет из верфи?

Гнетущее предчувствие все еще сдавливало грудь

Утром де Круа также отказалась идти на завтрак.

Взглянув на изможденное лицо в зеркале, она безразлично приняла предложение Карин накрыть ей в каюте. Но вкуса блюд, искусно приготовленных и красиво поданных, она не ощущала. Оживающий красками мир Селин превратился в жухлую листву, чей хрупкий прах уносил ветер.

Пришёл навестить Антуан. Вот только что бы он ни говорил, для пущей убедительности театрально жестикулируя, все проходило мимо её ушей. Что-то о корабле, что-то о прекрасной каюте, что-то про выдающиеся достоинства квартирмейстера Агаты…

Наконец он схватил её под руки и со словами «хватит тут киснуть, идём хоть подышишь свежим воздухом», вытащил кузину, кутающуюся в безразмерный бушлат чудом найденный в гардеробной, на палубу.

Запах океана чуть взбодрил.

Селин было вяло порадовалась, что больше не страдает от морской болезни, как в первые недели плавания на «Крылатом Марлине». Но тут же с новой силой затосковала. Бесконечный унылый горизонт вокруг и низкие облака погружали ещё глубже в собственные безрадостные мысли. Она даже не обратила внимания на то, что Антуан давно ушел, и на его месте оказался капитан Марсий. Облокотившись на перила борта, он что-то говорил.

Снова произносить слова…

Благодарю вас, нет. Нет. Всё хорошо. Нет, она не голодает. Да, её всё устраивает.

И только словосочетание «Крылатый Марлин» выдернуло её из мути безымянных тягостных дум.

– Что вы сказали?

– На «Крылатом», говорю, вам так же не здоровилось?

– Поначалу конечно было непросто привыкнуть… Но по правде сказать… там скучать было некогда, – Селин тихо улыбнулась и вдруг заметила, как от этих слов у Марсия задвигались желваки, и залегли складки на лбу.

– Даже так? Что ж, если вас так впечатлило даже такое корыто, полагаю, на моём судне вас ждут куда более увлекательные переживания. Давайте же, скажите, чего вам не хватает…

Он прищурился и улыбнулся, вальяжно облокотившись на фальшборт.

«Мерзкий и самодовольный тип!» – среди мертвенной апатии её разума вдруг вспыхнуло негодование, и Селин ожила.

– «Крылатый» – никакое не корыто, а прекрасный корабль! И странно, что вас вообще может интересовать мое самоощущение здесь, капитан! Не вы ли самолично написали на меня донос?! Как вы могли?!

– Уж простите, а чего вы ожидали? – Марсий хмыкнул и развел руками. – Я – порядочный член Гильдии, и поступил в соответствии с нашим Кодексом и со своими принципами. Не я бы донёс, так кто другой. Готов побиться об заклад, на балу вас не заметили только слепые. Слыханное ли дело, адъютант с нездешними манерами, со столь необычной внешностью, прекрасно умеющая танцевать и вести светские беседы… Всё уж больно выходило за рамки легенды, что вы сочинили. Я вообще удивлен, как Витал пошел на такой риск. Невероятно глупая затея. Всё же было шито белыми нитками… Ну а с обезьяной этой… тут уж вы выдали себя полностью!.. Ну я же не мог не убедиться, миледи…

Селин посмотрела на снисходительную усмешку собеседника и ужаснулась тому, как всё, оказывается, выглядело со стороны. Жгучий стыд накрыл с головой. Но ни вина, ни досада, ни гнев не смогли унизить её упрямой нужды выяснить правду.

– Капитан, что же было на трибунале? Знаю, мы отчалили раньше…Но всё-таки, что по-вашему ожидает Витала?.. Капитана Витала?

Она уставилась на Марсия в упор, но тот молчал. Лицо его вдруг стало озабоченным.

– Вы же друзья в конце концов!..

Селин отвернулась, пытаясь унять эмоции.

– Миледи, а хотите честно? Мы не были никогда друзьями. Как офицер, я не имею права судить дурно о сослуживцах. Но вы, такое юное и невинное создание… Послушайтесь совета бывалого моряка, который к своим годам научился разбираться в людях. Забудьте это имя. Даже если его минет самое строгое наказание по всем статьям, этот человек крайне… ненадежный, – в голосе Марсия прозвучала горечь. – Особенно в отношении его так называемых увлечений…обоих полов, как я слышал…

Руки капитана, настоящая и искусственная, тотчас же примирительно поднялись.

– Нет-нет-нет! Подобное меня ни в коем случае не касается, и кто я такой, чтобы осуждать… Впрочем, кому я рассказываю, ведь как я понимаю, вы его успели узнать получше… – Марсий с сожалением посмотрел на неё. – И знаете, я могу понять и даже оправдать, насколько он, так сказать… изобретателен в способах привлечения к себе внимания… как и то, что он неразборчив в связях…

Селин набрала воздуха в лёгкие и раз попыталась возразить. Но слов так и не нашлось.

– В-вы сказали, по всем статьям? Их много? Какие же?

– Вы так юны и неопытны, миледи… В суровой среде, в которой мореход наедине со стихией, волей-неволей развивается интуиция, и мы сходу отличаем, кто друг, а кто… От кого стоило бы держаться подальше…

– Вы тем не менее не ответили, – в горле Селин рос ком, который, казалось, вот-вот задушит. – Коли уж решили рассказать мне правду, так извольте довести до конца начатое.

– Сударыня, ну это же дела Гильдии, вам-то оно… ох…

Мольба в её наполненных слезами глазах, казалось, сделала своё дело.

– Его обвиняют в пиратстве.

– Какая чепуха!… – Селин нервно рассмеялась. – Чтобы Витал? И – пират? Какие гнусные домыслы! Он же совсем не такой!

– Миледи, ну откуда вы знаете… – снисходительная улыбка Марсия и обезоруживала, и раздражала. – Как долго вы с ним знакомы? Тридцать дней? Тридцать пять?

– Пятьдесят два…

– А я – шестнадцатый год. Вы же только из наивности и по причине чувствительности увидели в нём качества, выгодные вам, но не присущие ему…

– Что вы себе позволяете?!.. Витал не такой! Он настоящий герой! Видели бы вы, как он в одиночку…

Марсий снова примирительно поднял руки.

– Давайте так. Насколько обстоятельно вы помните бой, м?

Селинс досадой вздохнула.

– Не понимаю, чего вы добиваетесь?! Вам не удастся меня запутать!.. Я была там, и помню всё отчётливо. Мы защищались!

– Очень хорошо. А скажите-ка. От кого вы защищались? Кто на кого напал? Вы помните, чей выстрел был первый? С чьих бортов пошёл наступательный огонь?

Внутри Селин зазвучал голос, который она отказывалась слышать.

– Мне сказали, будто среди моего белья опоссум… я конечно испугалась и побежала проверить платья, но они заперли меня в каюте… я не видела… и Фаусто… – она бездумно уставилась в синеву за бортом.

– Хорошо-хорошо. Вы не волнуйтесь так. Я всего лишь призываю вас вооружиться логикой.

– Он не такой… – еле слышно прошептала Селин скорее для себя самой.

– Задам последний вопрос. Как вы считаете, порядочный человек стал бы обманом закрывать в каюте высокопоставленных гостей? Что мешало в открытую объявить вам, дескать, сударыня, прямо по курсу пираты, и для вашей же безопасности следует пройти в каюты и забаррикадировать двери, верно?

Де Круа молчала.

– Знаете, на месте капитана Витала я бы сделал всё ровно то же, что и он, с единственной лишь целью: обставить всё так, чтобы не выглядеть в ваших глазах жадным до наживы подонком. Просто дабы вы не стали свидетелем, истинной его сущности на поле боя за добычу.

Перед глазами вспыхнуло радостное лицо Витала, когда они с Фаусто склонились за столом, его нескрываемый восторг от обсуждения описи груза, захваченного с погибших кораблей…

Следом навалились воспоминания шокировавших её проявлений слишком уж близких отношений Витала с Фаусто, слишком вызывающий танец с той таинственной брюнеткой, которую он провожал многозначительным взглядом, кокетничающих с ним женщин в игровой и даже та торговка из лавки, чье внимание он весьма благосклонно принимал… Красноречивое же упоминание юнгой некоей Мадам Розы и услуг её радушного борделя утвердило в её понимании капитана как его завсегдатая. И конечно в голове прозвучали слова Марсия, сказанные на балу: «Вас ещё не успел утомить избыток женского внимания к этому ловеласу? Дамы так легковерны и так чувствительны…»

«Нет-нет! Это двуличный мерзавец всё врет!» – сопротивлялось всё внутри.

Только вот представленная Марсием картина складывалась больно полноценной. Ужасающей. Ростки сомнений всё крепли. Вопросы всплывали один за другим.

Сколько посетительниц и посетителей он приводил в волшебный звёздный мир планетария до неё?

Сколько их перебывало в его особняке?

В его постели?

С чего бы это ей считать себя исключением?

Даже её портрет на стене можно было приобрести в Вердене и повесить с умыслом…

Знакомый с детства привкус лицемерных интриг, знакомый до тошноты, снова дал о себе знать, и Селин едва не всхлипнула.

Что если она – всего лишь одна из многих? Очередная любовная победа бравого капитана Витала? От этой мысли Селин затрясло.

– Так холодно… Хочу вернуться в каюту.

– На вашем месте я бы забыл это имя, не стал его ждать и больше не искал с ним встреч, – сказал вдруг ей капитан вслед.

Селин обернулась, потрясённая словами Марсия.

Он смотрел на неё с грустью и неприкрытым сочувствием.

На ватных ногах, оглушённая, с растоптанным сердцем, де Круа направилась в каюту, где и прорыдала остаток дня на неразобранной постели.

Страшная правда оказалась более горькой, чем мрачные предчувствия и неизвестность.

В сердце шторма

Небо было таким глубоким и таким бездонным, что хотелось пить из него синеву по чайной ложке.

Квартирмейстер Агата всё топталась под рангоутом и перекрикивалась с юнгами.

Вверенный Марсию экипаж лавразцев не отличался расторопностью и слаженностью. Приходилось по несколько раз разжёвывать этим клячам элементарные приказы. Да и погода Лавразской акватории слишком не походила на климат Северных Морей, и Марсий просто ждал.

Он поглядывал на компас и крутил рулевое колесо механической рукой, не знавшей устали.

– Агата, драгоценная, на этом судне простейший рапорт подают скорее чая …

– Сейчас, капитан!

Спустя минуту он уже стоял у руля с чашкою чая и тревожно вглядывался в горизонт. На линии разделения вод и небес ему мерещилась лёгчайшая дымка.

Квартирмейстер взбежала на капитанский мостик и подала наконец рапорт вместе с подзорной трубой.

– Какие вы на Лавразе нерасторопные, я не могу… ой, уйди! Чашку забери! Разобьёте ещё, бестолочи…

Агата подхватила чашку и закусила губу. Видать, слышала о жертвах по причине элементарной нерасторопности экипажа, бестолковая.

Марсий на мгновение поднёс к глазу подзорную трубу, тут же убрал и досадливо вздохнул.

– Агата, милая, вот что тебе стоило просто сказать мне два слова? «Надвигается» и «шторм»!!!

На палубе забегали.

– Отставить! – Рявкнул Марсий и деловито завязал начавшие вздыматься ветром волосы в пучок. Казалось, из глаз вот-вот начнут бить молнии.

Лёгкий бриз крепчал. Небо покрылось сетью высоких полупрозрачных облаков. Дело было плохо.

– Ублюдки! Всем крепить груз! Агата, принять рул. Идём на полной волне. Чёрт бы тебя подрал, не лагом! Спустить паруса!

– Капитан! Я знаю, что такое лагом…

– А ну рот закрыла! Держи курс! – Марсий убедился, что она вцепилась в руль изо всех сил.

Да кто только набрал этот сброд в экипаж для “Стремительного”?! Узнал бы – руки поотрывал! Не мореходы, а мастера держать красивую выправку да с пассажирами любезничать. Первая же мелкая встряска – и весь наносной лоск испарился, показав всю несостоятельность команды. Уж его-то юнги на “Коте” куда посноровистее будут…

Взгляд упал на рангоут. Такелаж верхнего фок-брамселя на фок-мачте заело, парус перекосило, и крепчавший ветер давил в полотно, додавая силы крену в поднимающемся волнении.

– Разрази меняяяааааа….

Марсий выскочил из сковавшего движения бушлата и взбежал вверх по такелажу.

Вслух, не стесняясь в выражениях, он высказывал свои соображения по поводу происхождения парусных матросов, их матерей, отцов, а также о патологиях в способах зачатия моряков, ответственных за состояние такелажа.

Нарастающий на волне крен судна не оставлял времени на раздумья.

Он коротко дёрнул механической рукой, и из его протеза выскочило три длинных ножа.

Одним ударом он рассёк запутанный узел и съехал по канатам на палубу. Еще движение – и лезвия с привычным щелчком спрятались в искусственной руке.

Раздался крик. Зазевавшегося юнгу прибило толстым канатом.

Страшно ругаясь, Марсий закинул руку юнгу на себя и быстро дотащил того, семенящего непослушными ногами до нижних палуб.

Лента,как назло сорвалась волос, и её тут же растрепал ветер с солёной морской пылью.

– Пассажиры по каютам???

– Так точно! -крикнул кто-то.

– Принял. Дежурным привязаться!

– Так точно!

– Уй, дебилы… Не опрокинемся – хана вам, поняли???

– Так точно!

Небо быстро темнело. Совсем рядом со «Стремительным» с треском ударила молния.

Качка из бортовой становилась килевой, и, закатив глаза, Марсий рванул к рулю.

Мокрое рулевое колесо проскальзывало сквозь слабые руки Агаты, на которых уже краснели полосы содранной кожи и волдыри.

Перекрикивая рёв ветра, Марсий заорал:

– Марш на нижние палубы!

И вцепился в руль сам. Благо протез выдерживал и не такие нагрузки. Если бы его злость сейчас могла бы стать молнией, она бы по цепи поразила весь этот растерянный от встречи со штормом экипаж.

Марсию только и оставалось, что привязаться к рулевому стояку и держать судно.

Бледная, как смерть, Агата, цепляясь за скользкие от воды поручни, угрём нырнула в подпалубные помещёния.

Уж что-что, а руль Марсий держать умел. Тем более в тёплой водичке Лавраза. Он усмехнулся, вспоминая, как обжигает ледяная волна, как смораживает одежду в дубовую коросту, и какие страшные ожоги оставляет на непривычной к холоду коже.

Закусив губу, капитан закрыл глаза и слушал ветер. Долетавшие брызги пощёчинами хлестали его по лицу.

Минуты шли, но шторм всё не выходил на стабильно ровные узлы и только усиливался.

Удары молнии участились. От раскатов грома закладывало уши.

Очередная молния. Верхняя половина грот-мачты загорелась. Несколько оглушительных мгновений, и она, провисая на канатах, сползла за борт.

Марсий нахмурился. Благо моряки его услышали, и за неизменность веса на борту он не волновался. Струи ливня и солёной воды стекали по лицу на шею и уже тёплыми скользили щекоткой под рубахой.

Всё шло, как шло. И держаться получалось довольно сносно.

Если бы на палубу вдруг не выскочила парочка посторонних.

– Вашу м-м-мать!!! Полный назад!!! – сквозь рёв шторма заорал капитан двоим идиотам, которые, повинуясь бешеной пляске палубы, всё приближались к борту, что едва-едва выдерживал удары громадных чернеющих волн.

Его крик утонул в реве ветра. И только сейчас пришла догадка о том, кто перед ним.

– Де Круа!.. – простонал Марсий.

Бросать руль он был не в праве….

– Селин! Хляби небесные разверзлись и се, бездна вод вот-вот поглотит наше судно! Вверим же себя Всеведущему! – радости кузена не было предела.

– Не вздумай туда выходить! Ты же слышал, нам велели сидеть по каютам! – крикнула Селин сквозь рёв ветра и удары волн, что доносились и до пассажирской палубы.

– Пойдем! Ты вечно такая трусиха, – пьяно крикнул кузен и неловко махнул рукой. – Корабль попал в шторм! Пошли посмотрим! – послышалось за дверью.

– Стой! Дурак!

Антуана шатало из стороны в сторону.

Но бутылка, торчащая из кармана потемневшего от воды камзола, подсказывала, что дело не только в корабельной качке.

Он на мгновение показался в дверном проёме и сейчас же исчез.

Де Круа запрыгнула в сапоги и помчалась за кузеном.

Судно ходило ходуном. Селин несколько раз с силой швырнуло о стену, но обшивка смягчила удар. Запоздало сообразив, что наверху холодно, и следовало бы одеться, она решила не терять ни минуты и устремилась за кузеном.

Казалось, сейчас де Круа легко его догонит и, осыпая упрёками, вернет в каюты. Не тут-то было. Чёртова качка на скользкой палубе сбивала с ног. К тому же в коридорах было очень темно. Она не заметила, как Антуан скрылся из виду.

Паника охватила её, но Селин сжала стучащие зубы и как могла быстро, закрывая лицо от заливающей воды и кутаясь в пеньюар, выбралась на палубу.

И ужаснулась.

Гигантские серо-чёрные волны вздымались почти до верхушек мачт.

Судно бросало из стороны в сторону, и казалось, корабль замер, а мир вокруг всё норовит перевернуться и встать на голову. Вспышки молний слепили, погружая в непроглядную тьму.

И ливень. Холодный злой ливень смешивался с брызгами и всё бил по лицу, и некуда было укрыться. Казалось, вода летела одновременно со всех сторон.

Антуан схватился за борт и во всё горло декламировал Марка Аврелия.

До плеча кузена было рукой подать.

Содрогаясь от холода, Селин потянулась и…

В тот же момент очередная волна сбила с ног, протащила по палубе, несколько раз перевернула, и виконтесса погрузилась в холодную темноту.

Оцепеневшая от ледяной воды, потерявшая ориентацию, ибо где – верх, а где – низ, не было понятно, де Круа едва рефлекторно не раскрыла рот. Однако вовремя спохватилась. Вспышки света под ногами обозначили направление пути наверх, и она поплыла, изо всех сил отталкиваясь от пляски движущейся пучины.

Борьба со стихией оказалась тщетной. Холод сковывал. Толща вод казалась бесконечной, а спасительная поверхность всё не приближалась. Воздух стремительно кончался. В глазах темнело.

С ужасом хватаясь за горло, Селин отчаянно пыталась не выпускать остатки воздуха. Но тщетно.

Холод полность овладел телом, и де Круа замерла.

Она просто парила в темной пустоте.

Чернота стала кромешной.

Это конец.

Он слишком давно не боролся со стихией.

Месяцы простоя на Малом Орфее дали о себе знать. Плечи Марсия невыносимо болели. Кисть и пальцы его живой руки тряслись от усталости. У капитана даже не было сил высказать свои соображения о родословной тех, кто выбежал на палубу.

Но шторм стихал.

Рваные тучи нет-нет да показывали розовеющее небо.

– Человек за бортом! В шлюпки лезть пока нельзя. Распределиться вдоль борта! Высматривать в воде, ублюдки!

– Боюсь, что нам уже никого не найти, капитан, – вымолвила Агата, придерживая свои перебинтованные запястья.

Марсий знал, что она права. И это злило ещё больше. Что он скажет адмиралам? Ему доверили элементарную миссию: доставить Антуана де Сюлли и Селин де Круа на Да-Гуа и проследить, чтобы чужаки не предпринимали попыток выдать секреты Гильдии. Словом, стать глазами и ушами мореходов строго до тех пор, пока в том будет нужда Гильдии.

…И одну из тех, кого ему предстояло контролировать, он потерял при первой же внештатной ситуации.

Полный провал, и его некомпетентность, как доверенного лица.

Марсий зло сплюнул за борт.

Да и по-человечески жаль молодую и красивую девчонку…

– Надо хотя бы тело найти… – вслух подумал он. – Разворачивай и давай назад. Искать без вести пропавших!

Грудь моря вздымалась всё ровнее, словно у засыпающей после истерики женщины. Показались первые лучи рассвета. На морской глади не было видно ничего.

Марсий валился от усталости, глаза болели от напряжения и жгучей соли, но он продолжал вглядываться в воду. У леди консула не было шансов. Даже если она и смогла бы какое-то время продержаться на воде. Хотя при таких волнах – это было бы технически невозможно. Он отдавал себе отчёт, что длительное пребывание в достаточно тёплой для североморца воде, у жителя Лавразской акватории уже вызвало бы остановку сердца. При условии, если оно не перестало биться раньше. Из-за страха. Он видел многих таких утопленников. Поддавшихся панике и отнявших у самих себя ничтожную надежду на спасение.

Перед глазами вдруг встало синюшное лицо испуганной Селин. Марсий содрогнулся.

«Живи».

Из темноты на мгновение показалось бледное лицо с огромными голубыми глазами. Почти человеческое.

Существо исчезло, вильнув острыми концами хвоста.

Спустя миг перламутровое сияние чешуи мелькнуло справа. Вдруг слева кто-то укусил де Круа за ладонь, и она скривилась, дёрнув рукой. Уплывающее сознание упрямо хваталось за переливы мягкого света и за чувства в онемевших конечностях, раздражённых уколами и укусами.

Озираясь, де Круа едва не вскрикнула. Перед взором снова возникло неизвестное создание.

Серые губы на лице в обрамлении серебрящихся волос, вынырнувшем из мрака, беззвучно велели: «Дыши». Существо приблизилось и Селин увидела себя, как в отражении и поднесла было руку к светлой пряди.

– Кто ты?

Лицо русалки стало злым. Холодная ладонь толкнула в щёку.

«Дыши».

Дышать? Водой?

В конце концов рыбы же как-то делают это… Происходящее всё сильнее казалось то ли тяжёлым забытьём, то ли горькой шалостью.

И Селин с трудом втянула носом тугую воду.

Страшная боль обожгла грудь изнутри. Вместе с беззвучным воплем остатки воздуха покатились мелким жемчугом вверх.

Ещё вдох. И выдох.

Ожог первого вдоха утолила прохлада солёной воды.

Вдох. Выдох.

– Ты… Уна…

Русалка недоверчиво посмотрела на неё, и вдруг её маленький ротик растянулся в ужасающее подобие зубастой улыбки.

«Живи» – беззвучно повторили губы и обнажили крупные зубы с расщелиной по центру.

Собственного голоса де Круа больше не слышала:

– Я не хочу бороться. Моё сердце разбито… Меня больше нет.

Маленькие, отсвечивающие синевой, пальцы мягко царапнули по спине между лопаток. Тут же защипало. И как бы ни пыталась обернуться, Селин никак не удавалось разглядеть, что же так настойчиво выцарапывает на ней Уна.

Перед глазами тем временем поплыли образы из прошлого.

Вот она в очередной раз исполняет любимую арию и едва ли не теряется, когда впервые заслуживает аплодисменты учителя пения, строгого до одержимости…

Вот разнимает дерущихся Антуана и какого-то хулигана, а уже спустя неделю её зовут на первый в её жизни потешный арбитраж в играх …

Вот вглядывается в морскую даль, сидя на крыше особняка де Сюлли, и дрожащими руками прижимает к груди диплом о присвоении консульского чина…

Как будто до сих пор она привыкла смотреться в зеркало, ранее разбитое на осколки невзгод, но сейчас оно внезапно стало целым, и отразило не только тёмные уголки ее прошлого, но и яркие пятна. И картина жизни Селин ожила и заискрилась светом, тем более ярким, чем более мрачными – и призрачными – были в ней тени.

– Смогу ли я… справлюсь ли?..

Вместо ответа колючие объятия обвили её и толкнули вверх. В полете к поверхности, Селин расставила руки и подняла лицо, полностью доверяясь несущему её потоку.

– Капитан! Там что-то есть! – завопил Мишель. Рыжеволосый бородач-плотник был единственным членом Лавразской команды, кто до сих пор ни разу не вызывал на себя гнева капитана.

На недвижимой водной глади подзорная труба выхватила белое пятно паруса и почерневший обломок рангоута.

– Немедленно осмотреть! Шлюпки на воду! – рявкнул Марсий.

Вырвав вёсла у «ленивой лавразской обезьяны», он прыгнул в лодку сам. Горькое предчувствие сопровождало всё время, пока он грёб. Могло ли её тело запутаться в этой парусине? Тело. Конечно же речь уже только о теле. О трупе. У миледи консула не было шанса выжить и продержаться столько времени.

– К-капитан… – срывающийся шёпот Мишеля, идущего в шлюпке позади для подстраховки, прозвучал колоколом.

Марсий развернулся и увидел в прозрачной глубине тень слишком большого для дельфина размера. Вода вспучилась глянцевым гребнем и заставила их с плотником схватиться за борта лодки. Нарвалы и кашалоты на Лавразе не водились.

Глубинники.

Если бы Марсий не знал, насколько опасны эти твари, особенно подлёдные, он бы не придал значения их появлению. Но он слишком хорошо помнил, как чутко они реагируют на любые звуки с поверхности. Глубинники были полноправными хозяевами известных ему акваторий, умными и злыми, и особенно опасными они становились во время охоты. Стайные плотоядные чудовища, которые бы и походили на китов, если бы не плети омерзительных длинных щупалец, запутывающих любые атаки, кроме огнестрельных.

Жестом он приказал Мишелю заткнуться и двигаться обратно к кораблю, а сам бесшумно погрёб к лежащим на воде обломкам.

Марсий умел практически всё. Не умел он только надеяться и молиться. Надежда для него стала очередной продажной девкой, на которую ведутся разве что сопляки. Он уже сформулировал в голове отточенные фразы для рапорта: «с глубоким прискорбием», «тело пропавшей без вести»…

Но чёрт подери, есть же шанс?.. Ну пусть даже малый?

Лодку качнуло.

Под водой вдруг стемнело. На поверхности появились пузыри. Плохо дело.

Но он обязан убедиться…

Сине-зелёные бездны послештормовых вод выгибались над проплывающими глубинниками в их толще. Рваные ошмётки низких туч, словно старое тряпьё, свисали над волнами, но после излившегося с небес хаоса никаких осадков с них больше не могло и быть. Только свежий сильный ветер, студёный Мистраль, мог прогнать тучи и сделать наконец чистым исстрадавшееся небо.

Он мрачно оценил обугленный обломок грот-мачты и только вздохнул, глядя на тёмные разводы на изодранных лохмотьях, оставшихся от некогда белоснежных брамселей.

Марсий досадливо подцепил грубое полотно и увидел на рангоуте бледное пятно ладони и мокрую светлую прядь.

В груди сжалось.

Капли пота, пропитав брови, норовили затечь ему в глаза. Дрожащей рукой он приподнял парусину и увидел белобрысую головку. Казалось, леди консул спит, прислонившись щекой к мачте.

– Ласковой глубины вам, леди де Круа, – прошептал он, грустно разглядывая бледное лицо Селин с серо-синими губами.

Марсий понимал, что перед ним утопленница. И если подводную часть ее не успели обглодать морские твари – уже хорошо.

Собравшись с мыслями, он аккуратно взял её на руки, затащил тело в лодку и с облегчением вздохнул. Местная фауна пренебрегла добычей. И передать останки удастся в приличном виде. Если приодеть во что-то получше, чем эта вымокшая изодранная розовая тряпица едва напоминающее дамское бельё

Побелевшая, пронзительно-холодная, но ещё не закостеневшая.

Ненавистная надежда снова взмахнула своим куцым хвостом.

Марсий приподнял голову утопленницы, засунул палец в приоткрытый рот и надавил на язык.

Безуспешно. Шлёпнул её по холодной щеке. Снова нажал на язык. Наконец он перекинул тело через колено и продолжил свои попытки. Девушка дёрнулась.

– Тааак!

Селин вдруг начала судорожно дёргаться, и в лодку хлынул поток морской воды.

– Давай-давай! Дыши!!! – заорал Марсий и умолк, вспоминая об опасности чутких морских тварей.

Лодка ходила ходуном, рискуя опрокинуть их обоих в воду.

Виконтесса мучительно закашлялась. Её колотило. Марсий содрал с себя бушлат вместе с рубашкой и завернул в них Селин.

Розовеющие губы тряслись, будто откусывая, хватали воздух. Когда вдруг из воды выскочила огромная чёрная туша морского гиганта, пролетела прямо над ними и скрылась в воде.

Высокая волна швырнула их обоих на дно лодки. Марсий едва успел схватить Селин в охапку и прижать к себе.

Он рывком выпустил из искусственной руки лезвия и только потом понял, каким бессмысленным и жалким был этот жест против глубинных монстров. Но он сделал бы его вновь и вновь, даже понимая, насколько это было бесполезно…

Всего в нескольких метрах над ними, взмахнув плавниками, по низкой дуге пролетел огромный глубинник, закрыл собой рассветное солнце и окатил водой.

Массивная туша плюхнулась в воду, и лодка едва не перевернулась из-за волн.

Сердце капитана бешено стучало.

Рядом выскочил ещё один монстр.

И ещё.

Через место стоянки «Стремительного» проходила целая стая. Огромные водяные горы, поднятые полчищем глубинников, сталкивались и бились, опрокидывая друг на друга пенные шапки. Вода кипела, словно в насмешку над тихим послештормовым безветрием.

Марсий зажмурился и вжался в дно лодки, закрыв собой слабо сопротивляющуюся девушку.

– …не тронут… – вдруг прохрипела Селин.

– С чего вам знать? – Он вспомнил те немногие останки, что находили после нападений глубинников, и содрогнулся.

Только когда стая ушла, и волны улеглись, он взялся за вёсла и начал грести к кораблю.

У него не осталось сил отпустить дежурное дурачество или даже ухмыльнуться Селин, которая закуталась в бушлат и украдкой разглядывала его татуировки на торсе и руках.

Марсий размышлял, что сейчас, должно быть, в глазах леди де Круа он выглядит весьма импозантно, с таким-то рельефным телом и вбитой в него летописью заслуг перед Гильдией. Размышлял он и о том, что многочисленные мореходские узоры, покрывающие почти всё его тело, не скроют от проясняющегося взгляда пассажирки и рубцы ожога на руке с протезом.

И ещё капитан Марсий очень, очень не любил расспросы.

Следы полуночной схватки со стихией растаяли в обманчивом покое мягких линий волн. Уходящий день алел закатом, и только обломок грот-мачты с обгоревшим парусом напоминал «Стремительному» и его экипажу о том, как изнурительно прошла ночь.

Возмездие

– Селин, прекраснейшая моя кузина, прости меня! Во имя Всеведущего, умоляю, прости! – голос срывался, а сам Антуан сидел на стуле у кровати де Круа и громко причитал.

Он ронял голову на руки и бился лбом о ладони. Попадись ему хоть щепоть пепла, она немедленно была бы отправлена в посыпание ангелических вихров кузена.

Впрочем горевание его хоть и было картинным, но искренним. И интенсивным.

Как и мигрень, которая развилась вследствие переутомления и несмолкающих восклицаний кузена.

В её грудине так болело, что повторять вновь и вновь, что де Круа его прощает, уже не было никакой возможности.

Несколько одеял, в которые её завернула Карин, особо не грели. Они скорее препятствовали поступлению теплоты из окружающего воздуха. Не согревал и горячий чай. Он только болезненным комком проваливался из горла куда-то в живот. Даже солнце, бьющее прямо в лицо через окно каюты, резало глаза, заставляло щуриться, но не грело, и оттого казалось фальшивым.

– Как бы ни было ужасно случившееся, ты заметила, да? Ты заметила, что я истинно уверовал, и никакие волны не смогли поколебать моей решимости под ударами жестоких вод! Тому причиной – единственно сила веры, дорогая кузина! Ведь я остался на корабле, в то время как тебя всё же унесло в жестокое море!.. Моя бедная Селин!..

Де Круа недоверчиво скосила на кузена глаза. И пожалела, что воспитание не позволяет попросить его наконец заткнуться.

Благоговейная страсть в сбивчивом голосе выдавала, что Антуан и в самом деле преисполнился в познании. Селин даже начала прикидывать, как бы и ей самой провести опыт в прочтении Катехизиса Святого Люциуса впополам с бутылкой портвейна.

– Не есть ли истинное чудо, чудо, что и ты сумела выжить! Может тому причиной стали мои истовые молитвы?! Готов побиться об заклад, то ангелы извлекли тебя из объятий сна смертного, ибо я взывал к ним!.. Ты же должна понимать: все здесь шептались, от боцмана до юнги, дескать миледи – не жилец! Ах, как же хорош капитан Марсий! Он – настоящий герой! Он дерзнул ринуться за тобой в кишащую водяными чудовищами пучину!

– Да, точно, мошер, ангел и есть, – хрипло бросил Брут из коридора и прошёл в каюту де Круа. – Только я тебя по-человечески прошу, – не ходи на палубу, пока на ней твой ангел зверствует…

– Что… – прохрипела Селин и закашлялась.

Чай попал не в то горло.

Наёмник раздражённо мерил шагами каюту.

– Я и сам считаю, что наказания должны иметь место. Их задача – внятно разъяснять провинившимся, что малейший проступок может пустить всех ко дну… Но… – Он задумался. – Как-то не по-людски это, понимаешь? На рее уже болтается парочка из команды. Ясен пень, за дело… Все-таки ну и порядки тут… Не нравится мне это, Птичка…

Жестами Селин велела всем удалиться и принялась спешно одеваться.

Её представление о Гильдии с каждым днём разбивалось на тысячи осколков, как бы она ни мастерила стройную картину понимания.

Вместо могущественного перевозчика-монополиста в её сознании начинал проступать совершенно другой образ. Всё сильнее де Круа склонялась к пониманию мира Витала как суровой тоталитарной системы. Возможно благодаря которой их общество и пришло к непревзойдённому уровню развития относительно всех прочих, но…

Можно ли было оплатить кровью своих же людей дары прогресса? Стоили ли они того?

В сопровождении Брута и Антуана де Круа поднялась на верхнюю палубу и обомлела.

Перед ними развернулось безобразное представление.

Пара подвешенных мореходов – хвала Всеведущему, не за шею, а вниз головой за ноги, – болтались на нижней перекладине средней мачты и размахивали руками. Вокруг них толпилась вся команда «Стремительного». Пара юнг с дрожащими подбородками отвязывала стонущего матроса с багровыми полосами на спине от вертикальных, похожих на веревочные лестницы, канатов. Его тут же подхватили под плечи и понесли на нижние палубы. Бледная от страха команда безотрывно и безропотно следила за происходящим.

Капитан восседал на бортовых леерах и вид имел самый зловещий. По татуированной челюсти перекатывались желваки, а механическая рука его сжимала плеть.

Перед ним у стола под центральной мачтой стояла побелевшая Агата и неуверенно озиралась.

– Разрази меня Бездна, как же я ненавижу воспитывать, чай не дети! Вы, лавразцы, мягкотелые слизни и рукожопы! То вместо службы чаи гоняете, то с утра до ночи в картишки рубимся и прохлаждаемся! Вы мне, твари, что с нижним грот-брамселем сделали?! Скажите, суки, спасибо, что успел срезать такелаж до того, как нас не опрокинуло!!! Рапорта на каждую задницу я уже нарисовал! Я вам что вчера велел?! Не слышу!!!

– Развести пассажиров по каютам.? – пробормотала Агата.

– Точно, милая! А в итоге?! Что в итоге?!

Губы квартирмейстера задрожали, она вытерла локтем глаза и отвернулась к столу.

На накрытой отрезом парусины столешнице лежали тёмные инструменты угрожающего вида.

– Это я, скажи мне, Агата, родная, это я несу ответственность за инцидент с пассажиром за бортом и за порчу судна перед Гильдией, или кто?

– Вы, капитан…

– А передо мной кто???

– Экипаж…

Марсий сплюнул за борт и уселся поудобнее.

– Отставить сентименты! Тебя назначили сюда не за красивые глаза же? Скорее закончим, скорее разойдёмся!

Когда де Круа перевела взгляд на другую мачту, у неё засосало под ложечкой.

Следующего совсем юного моряка, чья курчавая голова мелко тряслась от страха подвели к мачте и заставили снять рубаху. Он утер лицо рукой и беззвучно всхлипнул в собственное плечо.

– Сопли подобрать! Ваша квартирмейстер сильно проштрафилась. И ей нужен хороший урок. Но я ж не изверг какой… Придется принять пару плетей за неё. Кстати, тебе тоже не помешает уяснить, что у нас тут не пансион благородных девиц. Видел, как ты отлыниваешь от дежурства. Агата, приступай!

Селин хотелось закричать, но из горла раздался только хрип.

Завидев пассажиров, Марсий спрыгнул на палубу и выпрямил спину.

– Подите в каюты, господа. Нечего вам здесь делать, – хмуро сообщил он.

Антуан стоял, вздёрнув подбородок, и изучал сражающихся с ветром мореходов на рее.

Брут взял было де Круа за локоть, но та яростно вывернулась.

– Это недопустимо, капитан Марсий! – просипела Селин, отчаянно вглядываясь в лицо североморца.

– Птичка, это их дела. Нечего нам пялиться на их конченные разборки…

– Слышь, армеец, а скажи-ка мне, ты-то куда, поглоти меня Бездна, смотрел? – разъярился Марсий. – Напомни-ка, для чего я дал тебе доступ на верхнюю палубу, м?

Брут взялся за рукоять клеймора.

– Не жди. Оправдываться не собираюсь, моряк, – процедил он.

Де Круа меньше всего хотелось конфликтов на корабле. Тягучая атмосфера жестокости и безвольных жертв давила злым холодным оцепенением.

Оттеснив плечом телохранителя, капитан прошагал к Антуану, схватил его за грудки механической рукой и прорычал:

– Слышите, Ваше Высочество, ваши эти причуды с этого момента жесточайше регламентированы! Напомню, что вы на борту подотчётного мне – и Гильдии – судна. И моя задача – доставить вас на Да-Гуа в целости и сохранности, а не нянчить и потакать все месяцы пути!

Антуан смерил капитана взглядом и ничего не ответил.

– Разрази меня Бездна, но кабы не вы и не ваши блудодействия в обход действующих правил, – всё больше входя в раж, Марсий кивнул на де Круа, – вчерашнего инцидента с падением вашей кузины за борт можно бы было избежать! Вы понимаете, или до Вашей Светлости с кучей бессмысленных сухопутных регалий не доходит?!

Пользуясь сосредоточением взбеленившегося капитана на подопечном Антуане, Брут приблизился на удачное расстояние, и острие клеймора ткнулось под челюсть Марсия.

– А ну-ка руки убрал, – прорычал Брут.

Дважды повторять не пришлось.

Капитан сейчас же отпустил будущего управителя Новой Вердены и коротко взмахнул рукой. Звякнули выскочившие из искусственной кисти ножи.

Раздался звон клинков. Посыпались искры.

Селин показалось, что она не только лишилась голоса, но и способности двигаться.

Мореходы расступились, кто-то ретировался, видимо сообразив, что куда полезнее вернуться к исполнению непосредственных обязанностей, чем наблюдать разгорающуюся стычку.

Настолько бешеного напора Брут не мог ожидать.

Он поначалу не спешил, видимо полагаясь на простейший эффект от демонстрации своих намерений, но внезапный противник был настроен на единственное – убивать.

Гвардейцу стоило немалых усилий совмещать и замахи, и вложение силы в удары и увороты, ведь весовое превосходство явно было на стороне взбешённого капитана. Чем он и пользовался. Как бы ни старался Брут, выбирая несмертельные точки на теле Марсия, его массивный клинок неизменно проскальзывал по ножам противника к кулаку, обдавал снопом искр и возвращался, нарушая равновесие стойки.

С заложенной за спину левой, здоровой, рукой, капитан подчёркнуто не касался эфеса сабли, болтающегося в ножнах сбоку бушлата.

Восторженные возгласы Антуана растворились в набирающем силу бризе.

Селин в ступоре наблюдала за развернувшейся на борту «Стремительного» драмой.

«Да они же сейчас убьют друг друга!», – пронеслось в голове.

Она сделала шаг ближе и так громко, как только позволило больное горло, ахнула и растянулась на палубе в спасительном обмороке. Селин внутренне содрогнулась своей нелепой выходки в стиле Патрисии де Монблан, но это было первым, что пришло в голову.

Звуки поединка почти сразу смолкли. Воцарилась тишина. По палубе пробежал взволнованный гомон, в котором смешались возгласы «Птичка», «Селин» и «миледи».

Затем её подхватили чьи-то сильные руки. По учащённому дыханию, жару тела и низкому голосу, который рявкнул: «Очистить палубу! Представление окончено» она поняла, что капитан первым отреагировал на её падение, и теперь куда-то её несет.

Приоткрыв глаз, Селин заметила, как Агата отвязала кучерявого моряка и вытерла глаза платком, протянутым Антуаном. Брут же, явно довольный собой, в окружении гильдейцев хвастливо гладил рукоять своего одноручного меча и явно был занят устным разбором деталей схватки, в которой, видимо, только случайность не позволила ему выйти победителем.

После всей этой безобразной сцены на палубе де Круа возненавидела капитана как никогда. И с каждой минутой разрасталась бессильная злость от ощущения чужих рук на себе.

– Миледи, я высоко оценил ваш артистизм, – вдруг заговорил Марсий, – Но предлагаю уже прекратить играть и нормально подкрепиться. Вы так бледны, и боюсь, у вас могут начаться вполне себе настоящие голодные обмороки.

Селин раздосадовано вздохнула и открыла глаза, осматривая кают-компанию, в которой они оказались.

– Хм… а вы хороши в своем деле, господин надзиратель – вас не проведешь, – она раздражённо высвободилась из его рук и прошлась по уютному помещению. – Когда мужчины вокруг теряют рассудок и начинают себя вести как разъяренные приматы, обморок – не самый дурацкий способ разрядить обстановку. Вы не находите?

– Согласен. Предположу, вам не раз доводилось исполнять нечто подобное. Купились почти все. Вы – настоящий талант! Браво! – Марсий что-то сосредоточенно делал за кухонным столом и стоял к ней спиной.

Селин набрала воздуха в саднящие болью легкие и, не стесняясь в выражениях, высказала капитану всё, что думает о варварских методах наведения порядка на судне, об обращении с рабами, о рабовладельчестве в принципе, о нравственности капитана и об их с Брутом безобразной схватке.

Марсий периодически поглядывал на неё через плечо, однако молчал. Под быстро стучащим ножом в его руке что-то аппетитно хрустело и сочно потрескивало.

Невозмутимость же североморца лишь выводила де Круа из себя.

Наконец, когда её голос совсем сел, и она уже не могла ничего произнести, капитан развернулся к ней с подносом. На нём стояли чашки с дымящимся чаем и возвышалась горка огромных канапе с ветчиной, украшенная мерцающими рыжими икринками.

Он поставил поднос и отодвинул стул, приглашая Селин присесть. Она по привычке учтиво кивнула и повиновалась.

Марсий, устроившись напротив, выуживал из сахарницы куски сахара и с плеском швырял их в свою кружку с кованой ручкой.

– Вам?

Де Круа сделала неопределённый жест.

– Не сердитесь. Я устал от того, что даже здесь, на судне, мне тяжело полагаться на кого бы то ни было. Казалось бы, мы – мореходы! Единая Гильдия! Ан нет. За всем приходится следить самому. Эти растяпы не в состоянии справиться даже с простейшим, и это выводит из себя. К порядку они не привыкли вообще! Во льдах уже бы жмур… мертвецы были давно… Вообразите только! Крен на гроте возник из-за какого-то деб… дурака, который нижний грот-брамс… эээ… завязал на центральном парусе главной эээ… мачты неправильный узел, и судно чуть не опрокинулось! Грот-бра… Центральный парус попросту не сложился…

Горка сахара в чашке Селин таяла, и каждый взмах серебряной ложки приближал её к неминуемому растворению. Пара первых приторно-сладких глотков далась тяжело. Но вдруг Селин почувствовала, что боль в горле отступила, и рука сама потянулась к закускам.

– Вы правы по сути. Но не по форме. И не смейте надеяться, что сейчас я съем ваше угощение и изменю свою точку зрения!!!

Де Круа сердито укусила канапе.

– Проклятье, а я-то думал, это сработает! – Марсий расхохотался.

Она подняла на него глаза. Сейчас он был в точности таким же, как и во время их знакомства в Адмиралтействе: решительность, сила, воинственная суровость соединялись в нём с совершенно неуместной, сбивающей с толку, хулиганской харизмой.

Да, несомненно, он закономерно стал любимчиком правящей верхушки Гильдии Мореходов как образец лояльности, ответственности и исполнительности. Как с этими качествами в капитане уживалось и абсолютно естественное ребячество, становилось совершенно непонятно. Но оно ничуть не портило впечатления.

Как если бы в чашку с горячим шоколадом добавили кайенского перцу.

Селин сдержала позыв улыбнуться ему в ответ. Этот человек опасен. И пусть её не обманывает его привлекательная внешность и не обезоруживает обаяние.

И сходство с… с…

Согревая ладони о горячую чашку, де Круа тихо проговорила:

– Вы слишком категоричны и нетерпимы к людям. Каким бы подлецом, по вашему мнению, ни оказался тот же капитан Витал, именно на «Крылатом Марлине» я получила очень много человечного отношения, которого никогда раньше не видела. Вы удивлены?

Марсий скептически поморщился и отхлебнул из кружки.

– Да, я с самого детства жила в роскоши. Про таких как я, говорят, «нечего больше хотеть», капитан. Лучшее платье? Извольте, миледи. Каких наставников вам надобно? Получите! Хочется пирога из соловьиных языков? Сколько угодно!.. Но «Крылатый»… – Селин вдруг цапнула ещё один бутерброд и угрюмо откусила. – Именно на, как вы выразились, «этом корыте», я увидела и осознала то, по чему тосковало моё сердце. Теплота душевная. Сердечное отношение и чувство плеча…

О разбитой мечте де Круа смолчала. Она жевала, с трудом сдерживая слёзы.

Нежная ветчина с пряным посолом приятно соседствовала с тонкой сладостью сочных томатов, а с хлеба были обрезаны корки настолько, чтобы не царапать и без того измученную гортань. Густая капля раскушенных икринок солоноватой влагой и ненавязчивым рыбным оттенком вкуса придавала продуманную гармонию закуске.

Марсий хмуро пил чай.

– В Вердене, где бы я ни пела, я никогда не видела мужских слёз. А эти люди смогли настолько вчувствоваться… Хотя казалось бы, третье сословие, простые мореходы. Вы же – не видите в них людей…

– У вас чистое сердце, Селин.

Марсий смотрел в чашку и размышлял вслух.

– Вы женщина, чувствительная и благородная. И мне хватает воображения представить, что вы увидели на палубе сегодня. Но уверяю, я не мог поступить иначе. Подчинённый или раб – неважно, принимает на себя некоторые обязательства. И подумайте только, если они неподобающим образом к ним относятся, – могут погибнуть все. Вчера, в шторм, мне в одиночку пришлось делать почти всю работу за них. И может быть, если бы каждый занимался своим делом, с вами бы не произошло… всё это. Вы даже не можете представить, какое это чудо, что вы вообще сейчас со мной говорите, а не кормите каких-нибудь тварей на дне… И более того, мы все уже могли бы там оказаться. Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я устроил им показательную порку?

– О, вы оправдываетесь? Ничто не способно объяснить ни рабство, ни скотское отношение к людям! Даже во имя высоких задач!

– Но помилуйте, как же тогда вы предлагаете держать субординацию, если без наказаний?!.. Им же только дай волю, этому сброду… Уважение и послушание приходится выбивать силой.

– Страх – далеко не лучший инструмент для контроля. Я в этом убедилась воочию. Вам меня не изменить мое мнение, капитан.

– Да я и не пытаюсь!

– Вот и не надо. Однако вам точно следует сменить тактику. Действовать помягче…

– Ну уж нет!.. – он задумчиво потер подбородок. – Впрочем ваша взяла. Никаких плетей. В следующий раз тунеядцев сразу буду отправлять за борт на корм глубинникам. Все равно от них, дармоедов, толку ноль. Хм… никогда не видел глубинников в этих водах, кстати. А вы хоть понимаете, насколько вам повезло не просто не утонуть, но и не быть съеденной?

– Они большие, да. Но я не чувствовала угрозы в них. Это же явно ощущалось, что они не на охоте. – Селин вопросительно посмотрела на Марсия.– Разве нет?

– Кто их знает… Но я слышал, что куча невиданных тварей обитает как раз на Да-Гуа. Никогда там не был, но видел парочку их шкур на каком-то из рынков. Жуткое зрелище. И столько слухов ходит об острове. Один страннее другого.

– Какие же?

– Оборотни, например. Люди, что превращаются во всяких тварей. Слыхали?

Де Круа лишь закатила глаза и шумно выдохнула. Марсий едва заметно улыбнулся и развалился на сидении. Тень его сдержанной улыбки снова вызвала смутное желание ответить тем же, но она не стала.

За окнами вечерело. Синева неба утопала в розовеющем закате и отбрасывала на волны чудные сиреневые оттенки.

– Кстати, вы же в курсе, что по прибытии на Да-Гуа я остаюсь при вас на некоторое время?

Селин как будто снова погрузилась в холодную воду за бортом. Ах вот оно что. Марсия действительно назначили контролировать исполнение гильдейских наказов. Она отстранилась от стола и рассеянно произнесла:

– Вот так новость… Кстати я не поблагодарила вас за кушанье и за то, что спасли меня…

– Нет, не поблагодарили, – Марсий довольно жмурился, как сытый кот на солнце.

– Так вот и не стану! – она вышла из-за стола и наградила озадаченного капитана холодной улыбкой, – Вы всего лишь хорошо делаете свою работу, господин надзиратель. Так держать!

С этими словами она направилась к выходу.

В изгнании

В лорнете с треснувшим стеклом, укутанная в ветхую шаль, Мадам Моник дремала за прилавком среди стен, полностью состоявших из ящиков с чаем и кофе.

Звякнул и оборвался звонок. Дряхлая дверь скрипнула на проржавевших петлях.

Она привстала и подслеповато сощурилась на двоих незнакомцев.

Один – высокий, но ссутулившийся, с косматой бородой, в потёртом бушлате с чужого плеча и в чёрной треуголке без опознавательных знаков. Другой – рослый чернокожий детина с ранами от колодок на руках и в вонючих лохмотьях, таращился на пожелтевшие надписи на многочисленных коробочках и хмурился, силясь прочитать буквы.

Ошиблись дверью? Случайных людей в её лавке никогда не бывало.

– Чаю вам? – с подозрением спросила Мадам Моник.

Дрожащая рука под прилавком уже сжимала рукоять тяжёлого пистолета.

– Завтрак пополудни и кофе с молоком, Мадам Моник, – спустя тягучие минуты прозвучал смутно знакомый, но глухой голос. – Буду у себя, и меня ни для кого нет.

У неё задрожал подбородок.

Неопрятный посетитель сдвинул треуголку. На обветренном лице с расписными скулами показались знакомые, когда-то живые, глаза. Густо подведённые сурьмой.

Пистолет громко стукнул об пол.

– Капитан Вит… – Пухлая рука в старенькой митенке прикрыла раскрывшийся было рот.

– Тщщ.

О прилавок коротко звякнул маленький тяжелый кошелёк. Очевидно, больше у него сбережений не было.

– Сударыня, вы нисколько не изменились. А меня, как вам скорее всего доложили, изрядно потрепало, – после некоторого молчания добавил незнакомец и зашумел в углу, возясь с ковром. – Не утруждайтесь, я всё помню.

Едва захлопнулась крышка подпола, Мадам Моник вынула из амбарной книги газетную вырезку с объявлением о казнях преступников, где в длинном списке имён значилось жирно обведённое грифелем «Витал Агилар».

На рыхлую бумагу упали две крупные капли и оставили серые пятна.

Подобрав юбки, лавочница спешно вылезла из-за конторки, перевернула табличку на двери словом «Затворено!» кверху и засеменила прочь, к трактиру.

Уж поди за долгую жизнь она знала, как тяжко мальчикам делать дела на голодный желудок.

Затхлая мастерская пахла прогорклыми маслами.

Плоские ноздри Джу тревожно внюхивались, пока сам он больным псом в поиске тихого места ходил туда-сюда. Витал без слов махнул на брошенный в углу пыльный матрас, куда великан рухнул и сейчас же захрапел.

Он не стал смотреть на нетронутые картины, точно такими же рядами стоящие вдоль стен, как и в тот день, когда он покинул это место навсегда. Заложив руки за спину, Витал скрипел рассохшимися половицами вокруг чего-то огромного, накрытого куском пыльной парусины. Сдернуть ткань будто что-то мешало. Витал и так знал, на неотёсанных высоких козлах перед ним всё так же, как и прежде, возвышалась огромная заготовка носовой фигуры для «Крылатого Марлина». Корабля, которого у него больше нет.

Аккуратно снял треуголку и бушлат и повесил на гвоздь.

Закурил.

В углу под ветошью обнаружился поясной набор с инструментами. Он в последний раз посмотрел на складки ткани, осторожно взялся…

Но отпустил тяжёлый край.

Следующим же утром страшно занятая Мадам Моник извела остатки чернил на многочисленные записки. Грозя коротким пальцем стайке сорванцов, она выдала каждому по медяку и строгим голосом велела разнести сообщения по адресатам.

Босоногие бегунки выпорхнули из лавки и, обгоняя друг друга, разбежались по переулкам пустынного и грязного Медного Квартала.

Уже к обеду Джу, которого вопреки протестам, сердобольная лавочница упрямо называла на «вы» и «деточка», заносил в подпол складные мольберты и многочисленные ящики, пахнущие красками и олифой.

К вечеру перед «Чай, кофе и другие колонiальные товары», невзирая на крупное «Затворено!» на покосившейся двери, выстроилась длинная очередь разношёрстных голодранцев.

Плешивые старики с полубезумными глазами, тощие студенты в потёртых камзолах и даже одна дама сумасбродного вида в аляписто расшитом платье. Каждый сжимал в руках что-то: перевязанные папки, свёртки или вообще закутанные в тряпьё прямоугольники.

Измождённая дневной гарью Вердена уснула.

Но в огромном подполе лавочницы происходило оживлённое собрание любителей искусства.

Мадам Моник восседала в углу на подобии высокого кресла из ящиков и в лорнет рассматривала экспозицию.

Под огромным накрытым холстиной куском дерева, с локтем под головой, лежал совершенно голый, лоснящийся от духоты Джу.

Вокруг него за наспех сбитыми мольбертами расселись претенденты на должности рисовальщиков и спешно выписывали могучее чёрное тело, покрытое оранжевыми бликами свечных огней.

Высунув языки от усердия, некоторые правили пропорции на картоне, в то время как другие уже накладывали лессировку да складывали в уме оттенки цветов, чтобы штудия не вышла больно жёлтой и дала верные для салонного освещения гаммы.

Между узких рядов тенью ходил Витал и, поглядывая в мольберты, ставил отметки в список, который держал в руках.

Наутро испытание закончилось.

Взъерошенные красноглазые претенденты, вспотевшие от волнения, тревожно вглядывались в непроницаемое лицо морехода, в руках которого находилась их судьба.

Принятыми оказались все пришедшие, даром что публика представляла собой обнищавшую богему. Художники, бывшие скульпторы, увлекающиеся рисованием разорённые купцы, не забывшие навыка держать кисти… Отказать пришлось только одному старику, и то в силу не зависящих от него причин: он умер не то от усердия, не то от старости.

Силы организма пришедшей бедноты уже сохранили их от свирепствующей чумы, и бояться за их жизни смысла не имело.

Раздавая в дрожащие ладони по тяжёлой золотой монете, Витал объявил:

– Работы предстоит много, а вам потребуются силы. Хорошенько поешьте и отоспитесь. К концу недели я хочу видеть по две копии с каждого полотна. Кто сделает третью, получит премию, – он оглядел потрясённые размером задатка лица. – Не справитесь – забудьте о найме.

– Храни вас Всеведущий, – прошелестели слабые голоса.

Когда дверь лавки закрылась за последним рисовальщиком, Витал уронил лицо в ладони.

Джу сопел над чашкой чая, заваренного мадам Моник.

– В начале плавания ты показался мне мягче, капитан. Но я даже рад, что только показался.

– Я никогда не был таким, Джу…

– Всё в этой жизни когда-то случается впервые, – осклабился великан.

Чума опустошила улицы Вердены, когда-то – одного из красивейших прибрежных городов Лавраза.

Казалось, он покинул его много лет назад.

Впрочем так и было, если судить по сбитым часам внутренней жизни Витала.

Дома, на которых после бесконечных акваторий отдыхал взгляд, посерели и словно съежились. Улицы вымерли.

Порт же жил.

Дым от погребальных костров и летающий в небе пепел превратили Вердену в город смерти. На домах осел толстый слой копоти с палец толщиной. Но запах гари был не самым худшим в этом пропитанном смрадом месте.

Сильнее всего Витал возненавидел трупное зловоние. Даже с центральных улиц уже никто не убирал тела, замотанные в тряпьё.

Выжившие тощие горожане, одетые в тусклое платье, бесцельно ходили по опустевшим улицам, в углах которых копился мусор и спали сытые бродячие собаки. Больные сидели вдоль стен и просили подаяние. Казалось, они дремали.

Или были мертвы.

Носатая страшная маска доктора вдруг повернулась на него и замерла.

Витал оглянулся на товарища.

Джу шёл от него в отдалении и вид имел самый беззаботный. Если конечно таковым следовало считать его плосконосое лицо с опущенными уголками толстых губ и полуприкрытые глаза. Впрочем, глаза Джу покинула прежняя тяжесть.

Дыхание жизни носили только дети, которые шмыгали под ногами и выпрашивали «дядь, дай монетку». Гурьба подростков даже намеревалась его ограбить, но скоренько перебежала на другую сторону улицы, едва заглянув ему в лицо, когда он с ними поравнялся. Он только сдвинул треуголку на глаза.

Витал слышал, что помимо мореходов, чума не трогает детей и юнцов, поражая, в первую очередь, стариков и людей старше тридцати, и тихо порадовался, что его рисовальщики оказались крепкими.

Очередное из уцелевших злачных местечек, куда словно тысячу лет назад он изредка заходил проведать знакомых контрабандистов, находилось у порта.

При должной сноровке полулегальный товар проходил через него за считанные часы.

По памяти он нашёл неприметную дверь, у которой охранник, верзила с глубокими оспинами на рыхлом лице, дымил слишком вычурной для простолюдина трубкой. Полы истёртого кожаного плаща непонятного цвета топорщились, ненавязчиво сообщая посетителям, что под ними пара рукоятей пистолетов и короткий ятаган. Придирчивый взгляд мутных серых глаз смерил гостя сверху донизу.

– Доставка из «Чай, кофе и другие колонiальные товары», – сказал Витал и приподнял треуголку, не сводя взгляда с лица постового.

Здоровяк едва заметно кивнул и сделал шаг в сторону, пропуская внутрь.

Витал сбежал вниз по скрипучей лестнице.

Ему открылся Чёрный Рынок Вердены.

Вопреки запустению на поверхности, под землёй шла бойкая торговля.

Прилавки ломились от разнообразного товара: замусоленные не больше пристойного колоды краплёных карт, концентрированные яды для разведения и легальной перепродажи, отмычки – от самых ломких, до самых непобедимых, ножи и кинжалы, включая статусные монашеские мизерикордии, модифицированные в обход международных пактов мушкеты, и так далее, и так далее…

Помимо карманников, бретёров, бандитов всех мастей, разной сволочи и даже пиратов, здесь отоваривались и приличные господа: налоговые разницы по заключённым контрактам напрямую устремлялись по карманам дельцов и миновали казну.

Участники сделок дорожили репутацией продавца и покупателя, а потому все и всегда оставались довольны.

Внимание Витала привлекли ряды с живописью.

Опытный глаз сразу подметил огрехи в копиях известных полотен, которые конечно же писались не с оригиналов. Однако в домах внезапно разбогатевших торгашей или заядлых картёжников они смотрелись вполне прилично, какое бы недоумение ни вызывал к примеру пронзительно-замогильный Рембранди или Каровадзи с его экстатическим надрывом, завуалированным в светотени, в гостиной бывшего лавочника. Однако по счастью публика этого сорта выбирала мастеров поярче и пожизнерадостнее, наподобие Тобасса.

Витал внимательно изучал прилавок. Копии картин были выполнены терпимо, однако по-настоящему качественных работ на наблюдалось. А значит, ниша для его замысла пустовала.

К нему подошёл вихрастый рыжий парнишка и заворожённо уставился в покрытое татуировками лицо.

– Чего вам, милейший?

– Позови хозяина.

– Так я – он и есть. Батя почил третьего дня как.

Витал вздохнул.

– Значит так. Мне велели передать в твою лавку за новую партию. Рыжий Морис работал по дорогому картону с прежним поставщиком по прозвищу Моряк. И всегда брал задаток не менее трети.

– Ща.

Подросток вытащил из-под прилавка замусоленный журнал и начал возить по исписанным страницам ногтем с чёрной каймой.

– А кого давал?

– Виттан, Клаус Хед, ван Дейерн, Рубино… Бенталетто тоже посмотри.

Видя замешательство неопытного дельца, он подсказал:

– Смотри в девицах с амурами в парках, в натюрмортах с едой… городские пейзажи, и чтобы обязательно с водой… и хм. Дородных дам.

– А!

Показались закладки со словами «девки», «жопастые девки», «хавчик» и «города». Парнишка близоруко сверился с ценниками, яростно закивал и умчался куда-то в застенки.

Джу с интересом наблюдал за переговорами.

Вопреки обыкновению, Витал не стал ждать у прилавка и двинулся дальше по рядам.

В прежней жизни он ни за что бы не решился идти вглубь места, где прямо на коленке над засаленной тряпкой выскабливали золото из монет.

Высвободившуюся пустоту заливали свинцом, который плавили тут же, в ложке над свечой. Так, за один золотой выходило по двадцать серебряных. Недурно, но…

Но не теперь.

Дурнота гнала его с места.

Витал дошел до фальшивомонетчика, рядом с которым толклись неприметные шулеры. Мимо флегматичного рябого торгаша то и дело проходили подозрительные, слишком хорошо одетые посетители.

Не составило труда понять, что именно здесь, за ширмой поддельных денег, кроется нечто большее – оружие.

В обычной развязно-мореходской манере он велел «покажи товар», но заметив новое лицо, да ещё и морехода, хозяин отказался. Когда же к ним подошёл Джу и со значением посмотрел на несговорчивого хозяина, продавец со вздохом сдвинул хлипкую деревянную стену. За ней открылся огнестрельный арсенал, по углам которого стояли постовые.

У Витала глаза разбежались.

На потемневших от времени оружейных стойках, мерцая инкрустацией и матовым сиянием драгоценных пород древесины, располагались дульнозарядные ружья, многоствольные колесцовые пистолеты и даже двуствольный карабин.

Здесь же он заметил и диковинного морехода, сосредоточенно выбирающего между трех- и шестиствольным пистолетами. При всём видимом спокойствии, руки его нервно поигрывали складным ножом.

С виду он выглядел вполне обычно: гражданский неброско расшитый камзол, подбитый толстой пунцовой кожей грубой выделки, вышитые соцветия с поблёкшей позолотой на сине-зелёных рукавах, тонущих в высоких перчатках…

Треуголку с затёртой кокардой он держал под мышкой, и оттого в глаза сильнее бросилась его голова: вьющиеся светлые волосы были собраны в подвязанный чёрной лентой хвост. Часть прядей падала на жёсткое лицо, но не скрывала, а только привлекала к нему внимание: скулы с вязью тёмных татуировок были перечёркнуты толстыми белыми полосами шрамов, как если бы мореход, стоя у зеркала, правил собственное лицо, прокладывая новые кровавые дороги вопреки пройденным во имя Гильдии путям.

Перед Виталом стоял самый настоящий, матёрый пират.

Не в силах отвести взгляд, капитан всё смотрел на шрамы на изрезанном лице, и в горле его всё рос и наливался болью ком.

Он вспоминал, как требовательно разъяснял своему татуировщику всю ценность непрерывной линии поверх самых неприметных шрамов, когда после всех ранений кожа его зажила, и как аккуратно, в несколько слоёв, перекрывали малейшие разрывы узоров.

Сглотнув, Витал представил, как стоит после трибунала перед зеркалом, и рукоять ножа в его кулаке такая липкая, и лицо его стянуто почерневшей кровавой коростой, по которой алыми бороздами зияет его новая судьба, и пятна на груди его бушлата такие тёмные, а белки его глаз такие белые…

– У тебя проблемы, капитан первого ранга?

Он вздрогнул от неожиданности. Пират обращался прямо к нему.

– Я?.. нет, я…

– Да нет, братан, проблемы как раз кончились. Мы только после приговора, пришли на корабле торговцев чёрным деревом, – Джу чуть кивнул в приветствии и как бы невзначай потёр шею, демонстрируя следы от колодок на запястье. – Осматриваемся…

Витала передёрнуло. При всём знании криминальных кругов, которые проходил по касательной, для него было совершенно неприемлемо вываливать вот так всю биографию первому встречному. Да ещё и пирату…

На удивление, мореход водрузил на голову треуголку и почтительно поцокал языком.

– В таком случае, братан, могу только пожелать тебе удачи шальной. Разыщи Вдову, коли нужда в работе будет.

Верность и любовь к Гильдии проросли в нём в нечто настолько кошмарное, что превратили его изрезанное лицо в месиво застывшей слепой ненависти. Витал рассеянно смотрел в спину выходящему из арсенала головорезу.

Головорезу, который мог бы запросто всадить ему нож в спину.

Головорезу, который, если уж себя так изувечил, был способен на подлинные зверства в сторону любого неугодного.

Головорезу, который говорил с ним на равных.

Прошло около пары месяцев с той поры, как нога Витала ступила на землю Вердены. И казалось, мало-помалу он начинал считать себя частью новой, всё ещё непредсказуемой и опасной, реальности.

«Пыльное Весло», таверна Чёрного Рынка, радикально отличалась от того убогого притона, в который превратилась городская таверна наверху из-за чумной эпидемии и наплевательского отношения хозяев. И не кого-нибудь, а самой Лиги Доблести!

На фоне добротной обшарпанности торговых рядов с контрабандой, «Пыльное Весло» радовало глаз возвеличиванием милых криминальному сердцу ценностей. В солидных рамах висели тщательные копии мясных натюрмортов и сцен с богатой охотой, ненавязчиво вызывающих аппетит; приоткрытые лари с педантично выписанными драгоценностями в окружении обломков человеческих костей; груды небрежно сложенного оружия с кокетливо раскиданными вокруг зернисто-кровавыми гранатами и аллегории мимолётной, но грудастой, Госпожи Удачи в крепкой хватке самого Морского Дьявола…

С кухни доносился запах наваристого бульона из говяжьих голяшек. За спиной трактирщика стояла внушительная обойма пойла, от грошового, для самых опустившихся забулдыг, и до марочных вин, достойных освежить серьёзную сделку густотой переливчатого послевкусия.

В «Весле» в этот день было оживленно. Завсегдатаи, как и залётная публика, отличались колоритом: контрабандисты, мореходы, пираты и даже несколько беглых рабов.

Витал любил это место за предельную концентрацию на малой площади максимально разных взглядов, стилей жизни и – упрямый, словно маяк под ударами волн, – неколебимый нейтралитет.

За более чем стопятидесятилетнюю историю существования «Пыльное Весло» знало только один вооружённый конфликт. Тогда некий герцог удумал прикрыть это местечко, и на всякий случай пришёл со свитой. Поначалу его вежливо выпроводили. Он не потерпел подобного отношения и вернулся уже со своей многочисленной хорошо вооружённой стражей.

Да так и не вышел на поверхность.

Ни он сам, ни его бравая свита.

Гарантом безопасности выступали с виду медлительные громилы у дверей да несколько рассредоточенных по залу неприметных людей.

Словом, отличное заведение было это «Пыльное Весло»!

И если прежде Витал наскоро навещал трактирщика и передавал особые заказы, то теперь он приходил как… как тот, для кого и было создано «Пыльное Весло».

Как… посетитель.

В ожидании Джу Витал сидел в углу за отдельным столом и размышлял.

Картины начали приносить хорошую прибыль, даром что тяжкие времена делали богачей парадоксально жадными до предметов роскоши. За свои кредиты у мадам Моник и за её собственные он рассчитался, и наконец привёл лавочку «Чай, кофе и другие колонiальные товары» в божеский вид.

Но они с Джу так и обитали в подполе у радушной Мадам, невзирая на возможность съехать в просторные меблированные комнаты в опустевших жилых кварталах Вердены.

Он рассматривал портвейн в тяжёлом стакане. Как быть дальше? Со дна души мутью поднималась чёрная маркая безысходность, и на что бы он ни обращал внимание, любая тронутая им радость рассыпалась прахом бессмысленности. Маленький бурый водоворот в стакане так сильно напоминал ему воронку, которую оставляет за собой судно, уходящее в своё последнее плавание, что он всё смотрел, смотрел, смотрел…

– Слыш, чо расселся, эй! Не пройти – не проехать.!

Сиплое шамканье явно обращалось к нему, но Витал и бровью не повёл.

Наезды местной шпаны имели всего два исхода.

Первый. Разъяснительная беседа, «пояснение за приличное место для приличных людей» и ощутимый штраф.

Второй. Беседа на повышенных тонах.

За пределами «Пыльного Весла». При этом из двоих собеседников за стол возвращался только один. Негласный закон таверны был известен повсеместно, и являлся единым для всех, так что вот этот конкретный забияка был либо новеньким, как некогда и сам Витал, либо шибанутым самоубийцей.

Ему нравилось как можно дольше отводить внимание прочь от раздражителя.

Ему нравилось думать, что таким образом он любезно предоставляет несчастному самостоятельно выбирать свою судьбу. До определённого момента.

До момента, пока внутри Витала не скручивалась добела раскалённая пружина и где-то в груди не мерещился тихий щелчок, взрывающий грудь разбитной лёгкостью. До момента, в котором Витал отпускал поводья своего бесстрастного гнева, не знавшего ни ненависти, ни жалости.

Ещё он помнил, что не был таким до триб…

В дальнем углу грянул хохот дружный компании.

– Я те чо говорю-то! Чо расселся-то, говорю!.. Двигай давай!

Витал отпил из стакана и чуть погонял во рту терпкий марочный портвейн, запоминая вкус. Уголок рта чуть приподнялся в едва заметной усмешке.

Возможно пора обсудить с трактирщиком место потише…

Он сам не понял, как резко обернулся со стула, молниеносно заломил руку стоявшего позади незнакомца и приложил того мордой об стол. Звякнула подпрыгнувшая посуда.

В гробовой тишине слышался только скрип полотенца по стакану в руках флегматичного трактирщика.

– Капитан, как погляжу, у вас совсем худо с чувством юмора стало… Пустите уже что ли, – вдруг хрипло рассмеялся забияка, прижатый к столешнице. И зашмыгал разбитым носом.

– К-красавчик?!

Витал не поверил глазам.

– А я чо и думаю-то. Думаю, вспомните старика, – деланно надулся бывший боцман, рассматривая на рукаве кровавый след от вытертого носа.

Не поднимая головы, Витал закрыл глаза и прислушался. Забитое до отказа в это время суток «Пыльное Весло» молчало.

Было так тихо, что ему померещился звук чьего-то живого сердца. Как будто вся таверна перестала дышать в ожидании его взгляда.

Не веря себе, Витал выпрямился и осмотрелся.

Отовсюду в полной тишине на него глазели сплошь знакомые синеполосые лица мореходов.

Вон те, у камина, – неженки с «Лентяя», которым не было равных в наводке и уходу за артиллерией… Конечно же не все, они не могли быть здесь все! А вот, вот же, позади них развалились, как сытые черти, мореходки с «Фурии»… о, как же хороши они были в бою, невзирая на чудовищное разгильдяйство на борту… И чёрт бы его подрал, если рядом не присоседилась команда «Золотых Песков»! Усердных тружеников, которые знали больше всех песен и передавали такие древние легенды, что наутро после их собраний то у того, то у другого морехода начинали сбываться желания. И они, и эти засранцы были здесь…

В глазах вдруг нестерпимо зажгло.

Витал уже знал, что за сброд всё ржал, но вдруг притих в том углу, где сидела дружная компания.

Он знал, и робко улыбнулся, стараясь сдержать предательски выступившие слёзы.

Едва выдохнув «Крылатый Марлин», он только и успел, что растроганно прикрыть руками лицо.

Среди прочих его экипажей, команда «Крылатого» поредела меньше остальных.

Здесь были почти все, включая даже трюмных матросов!

Здесь была бессменная парочка юнг – Дафна и Лукас, вечно препирающиеся, вечно готовые отдать жизнь друг за друга, не раздумывая.

Неизменно злобный, парадоксальный, на этот раз – помолодевший, Маркиз.

Толстяк Жиль, от шуточек которого краснел даже Фаусто… Красавчик, победоносно потрясающий измазанным в крови от разбитого носа рукавом. Даже близнецы-тугодумы Жан и Жак, – все были здесь!

Заметив взгляд растерянного капитана, команда немедленно загалдела и обступила его со всех сторон.

Его тискали.

Звонкие хлопки по плечам. Перестуки кулаками. Объятия до хруста рёбер. Жак так крепко его обнял единственной рукой, что даже приподнял над полом под хлопанье Жана.

Кажется, он никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Пусть даже вкус его счастья и отдавал пеплом.

Витал не знал, как можно смотреть одновременно на всех, как можно обнять всех вместе и каждого по отдельности. И ведь они что-то пытаются рассказать, перекрикивая друг друга, но разобрать из-за вышедших из берегов чувств он ничего не может и только рассеянно кивает…

Дверь таверны хлопнула и, едва завидев капитана, к нему рванулся Фаусто. Квартирмейстер кинулся его ощупывать, как если бы хотел убедиться, что перед ним живой человек, а не привидение.

Он всё не мог наглядеться на своего капитана, как и Витал не сводил невидящий взгляд с лица квартирмейстера. Чёрные глаза Фаусто сверкали из-под сдвинутых бровей, пока сам он осыпал его дюжинами вопросов, шутил, смеялся над собственными же шутками, жестикулировал, злился. Смоляные кудри падали ему на лицо, но он так спешил, что всё не заправлял их за ухо. И казалось, Фаусто жизненно важно опустошиться, вывалить на Витала всё прожитое за всё время их разлуки, прежде чем наполниться сумасбродством их нового бытия.

Ничего, кроме облегчения тревоги, за его словами не было.

Витал молчал и просто слушал его интонацию.

Фаусто наконец устал от слов, сердито махнул рукой, притянул его к себе за ворот бушлата и крепко обнял.

За стойкой подле трактирщика стоял Джу, наблюдал развернувшуюся перед ним панораму и благодушно отхлёбывал из большой глиняной кружки.

Когда наконец все главные новости и сплетни были озвучены, и речи начали иссякать, над застольем повис немой вопрос «что дальше?».

Аккуратно подбирая крошки табака со столешницы и располагая их в трубке, Маркиз как бы невзначай процедил сквозь зубы:

– Всем же известно, что через неделю в порт придут «Крылатый Марлин», «Пески», «Фурия» и «Лентяй»? Только на один день. Не более. И это ни для кого не секрет, господа, верно?

Застольная песня умолкла.

Раздавалось сосредоточенное сопение жующих да большие глотки хорошего рома по случаю праздника.

Красавчик вдруг осклабился, смачно сплюнул под ноги и гаркнул:

– Ну чо, ублюдки! Погудели – и буде? Чо, кто куда, с запретом-то на воду, а? Я – бухать, да?

– Жан с Жаком – мыть полы в казармах, а я – на частные уроки фехтования подальше от побережья, да? – вторил ему Фаусто и нахально посмотрел на капитана.

Близнецы недовольно замычали, но украдкой покосились на Витала.

Дафна протянула:

– А чо такого. Мне-то с придурками по-любому снова сраться за подработку на контрабанде подальше от мореходских харь, да? Ай!

Она так резко дала подзатыльник ущипнувшему её Лукасу, что у того громко стукнула челюсть. Тот только потирал переносицу и из-под руки поглядывал на капитана.

Таверна «Пыльное Весло» оказалась вдруг наполненной четырьмя почти полностью укомплектованными экипажами фрегатов второго и третьего ранга, которые потирали затылки, ковыряли под ногтями, изучали потолок, вздыхали, бормотали «а чо поделать-то», «посидели и будет», и являла собой заведение, до отказа набитое самой отъявленной шайкой самых возмутительных манипуляторов, коих в жизни Виталу встречать не доводилось.

И чьи наивные уловки он знал как свои пять пальцев.

Утерев локтем пивные усы, Джу только посмеивался в кулак.

К горлу Витала подступила знакомая горечь, и он скрестил руки на груди.

– Друзья, полагаю, вам известно, как называется то, что вы сейчас предлагаете, и что бывает за исполнение того, что вы сейчас предлагаете?

Мореходы загалдели «да!», «так точно, капитан!» и «да мы только для того и здесь капитан!».

– …и верно ли то, что выбора вы мне не оставили? – улыбнулся он.

– Никакого, капитан! Нет! Пожалуйста, капитан!

Не сдержавшись, Фаусто выкрикнул:

– Да я нам даже Кодекс написал!

– Ну не кретин ли? – Маркиз мученически закатил глаза.

Сердце Витала стучало, как бешеное. Он помолчал и, не сдержав многозначительную улыбку, пожал плечами и тихо сообщил:

– Значит нам нужен план.